Кубовский Манфред. Зима в Германии. Не сказка

КУБОВСКИЙ МАНФРЕД

ЗИМА В ГЕРМАНИИ.

НЕ СКАЗКА.

Или свобода - дорогая проститутка.

Глава 1

Был ноябрь в восемьдесят девятом печален,

День хмурый, ему подстать,

Когда захотели восточные немцы

Западными стать.

Полтора века революций в Германии

Ничему нас не научили.

Ещё никогда немецкие власти

Её так неправильно не любили.

С вождём усатым, в году тридцать третьем

Они многое сделать пытались,

Но он обманул их, и вновь в конце

Они в проигрыше остались.

Они слева и справа Эльбы сидели

В немецких садах в ожидании

И на начальство, как привыкли,

Взирали с немым обожанием.

Потом границами разделили

Долины, судьбою данные:

Одни развалины получили,

Другие- выборы вместе с бананами.

Одни в Германии из дерьма

Мир новый построить желали;

Другие очень немецким банкам

И плану Маршалла доверяли.

Глава II

В ноябре том стена развалилась,

Все обнимались, как братья,

Они плакали и смеялись

И разжать не могли объятья.

Щедро дарил брат богатый

Восточному брату бедному

Шоколад и бананы. И говорил:

"Съешь это всё немедленно

Но про себя думал дарящий:

"Их бедность, наверно, лишь видимость:

Я перерою старые акты

И конфискую недвижимость.

Карьера на Западе мне не светит,

И нужен мне пост высокий.

Если всё пойдёт хорошо,

Я сначала начну на Востоке.

Потом научу я необразованных

Западной демократии:

Не жрать, как скоты, в клозете мыть руки,

Подобно аристократии.

И хитрой политикой этих земель

Завершу я завоевание.

Пусть плачут, смеются, единством зовут,

Дело совсем не в названии".

Политики нежные речи вели,

СМИ от радости раздувались.

Но за спешкой объединения уже

Тучи серые собирались.

У ворот Бранденбургских я в Берлине стоял,

С удивлённым слушая взором,

Как массы всюду вокруг меня

Пели согласным хором.

"Гельмут, Гельмут, мы любим тебя,

Ганс Дитрих, тебя обожаем..."

Иронично я думал: их фюрер ведёт,

Новый рай обещая.

Быстро же отвернулись они,

От трибун, где стоял Генеральный,

Чтоб тут же начать другим господам

Служить с верностью идеальной.

Моментально забыли они обо всём,

Что сделано было когда-то.

Так могут лишь немцы покорными быть,

Как овцы, сбитые в стадо.

Я брёл по Алксандерплатц,

И был вопросом измучен:

Неужто мне в этом месте приснились

Руин и развалин кучи?

На этом месте детей с матерями

Я видел голодных, раздетых...

В кастрюлях лишь водянистый суп,

Ведь не выдумал я всё это?

Дома, в уютном моём жилье,

В ящик уставясь взглядом,

Всё, что будет, отлично я знал,

И объяснять мне было не надо.

И когда я лёг, наконец, в постель,

Печальной заботой полный,

Всё смягчающий сон тут ко мне пришёл,

После долгих часов бессонных.

И снился мне один старый сон:

Промчалось сто лет прекрасных,

Мы двигались к Zoo и липы шумели,

И день стоял солнечный, ясный.

Так много зелёных дорог мы прошли,

Всё свободой и честью дышало...

И лишь в отдалённом лесном уголке

Что- то скулило, ужасно рычало.

На заповедник лесной мы набрели,

Где странных существ увидали:

На свободе давно не встречали их мы, -

Тут политиков содержали.

Вам, немцам, - думал, проснувшись, я,

Ничего от сна не досталось,

Потому что политики всех мастей

Как были, так и остались.

Политики партиями и союзами

В вашем мозгу, как дома.

Будут вашими двигать руками,

Соблазнять вас будут знакомо.

Глава Ш

Руки и головы делали дело,

Возводились здания новые.

"Но всё же на Западе лучше жили

Лезли в голову мысли суровые.

Я помню ещё, как моя мать

Под грудой забот изнывала.

И каждое утро опять и опять

Продукты она считала.

И мне она говорила: "Сын,

Должен ты и все люди

Сделать новый день лучше прошлого дня, -

Тогда рай на Земле пребудет"

А после все мы кучей одной

Были в воронку работы втянуты,

И хоть пахали, как клячи на пашне,

Не считали, что мы обмануты.

При низкой квартирной плате

Расцветала жизнь понемногу,

И в отпуска позволяли

Мы себе пуститься в дорогу.

И всё же, когда я спросил

О прекрасной стране Испании,

Мне в ответ головой покачали

И сказали: "там есть лишь каштаны.

А в Венгрии великолепной,

У Балатона, понятно,

Мы проживали как гранды,

О чём знаешь ты, вероятно.

"На Западе - пишут газеты -

"Все только подёнщики, ясно?

Исключения только для боссов...

А у нас здесь совсем прекрасно.

Здесь правильная демократия,

Как это мы понимаем,

Наставления товарища высшего,

Как науку воспринимаем.

И не должны мы думать,

Что он фюрера напоминает.

Он должен бороться с напастью,

Что холодной войной называют".

Говорили, правда, на Западе,

Что есть у них безработица.

Мы считали всё пропагандой,

Не желая об этом заботиться.

Не ценили мы, что имеем,

И не поняли в это время,

Что, бросая привычную ношу,

Получили тяжёлое бремя.

На глубоком немецком Востоке

Под трубой у вахты военной

Мёртвый сад немецкий лежал,

Страшным выбросом убиенный.

Слишком много сыпалось серы,

Кислотой дожди поливали.

В чём нуждается сад немецкий,

Товарищи знать не знали.

Глава 1V

Украшение Земли - лес на Шпрее

Отвалы угля завалили,

И под коричневой коркой

Деревья мёртвыми были.

Строительство всё расширялось,

Экскаваторы злобно рычали.

В чём нуждается сад немецкий,

Товарищи знать не знали.

В Шверине звездою северной

Ярко озеро голубело,

Но рыба была там убита,

И озёрная вода посерела.

А сколько навозной жижи,

Сколько гноя земля впитала...

Но усердие невероятное

На лицах начальства сияло.

В газетах было написано,

Как всё у нас здесь чудесно,

На той стороне очень плохо,

Что из объяснений известно.

Комментарии мелкими дозами

В мозгах застревали дружно.

Руководители были уверены:

Это - то, что нам нужно.

Города и заводы скоро

Убили леса и пашни.

Души людей омертвели,

Погибали их чувства страшно.

Появлялись ростки свободы,

Они тут же к земле прибивались.

И не было даже саженцев

В которых сады нуждались.

Как скот, иногда трудились,

Жизнь свою убивая,

Кровь отдавали до капли,

В ответ, лишь обман получая.

Арестованы многие были,

Их жизням не возродиться...

Разрешали читать товарищи

Лишь газетные передовицы.

Глава V

На берегу Балтийского моря

Мы на пляже опять лежали

И красавиц в лёгких одеждах

С удовольствием наблюдали.

Бушевали ветер и волны,

Горы мчались к нам водяные,

А потом обнимали берег,

Как отец любимого сына.

В доме отдыха утром встретились

По работе самые лучшие.

Мы были не те, что на Западе,

И презрением друг друга не мучили.

Не оказалось в столовой графов,

Миллионеров тоже. Как скучно!

Никому не казалось, однако,

Что нет среди нас самых лучших.

Нам не хватало журналов

С натурою обнажённой...

Такой красоты на пляже

Мы видели сколько угодно.

И воры не появлялись

На пляже, где мы лежали,

Не махали они оружием,

"Кошелёк или жизнь" - не кричали.

Конечно, висели повсюду

Вождя Большого портреты.

Мы ничем его не обидели...

Мухи были смелее при этом.

Также Центральный орган,

Как всегда, вечер пёстрый украсил...

Он указывал направление,

Был живителен, свеж и прекрасен!

Освежал он так приблизительно,

Как освежает тёплое пиво.

Мы ничего другого не знали

И глотали всё терпеливо.

Доложил, между тем, герр Миттаг,

Социализм, мол, непобедим,

За что получил он орден

Вдобавок ко всем другим.

Через Гарц по Тюрингскому лесу

Мы тащились к Мюритцу - городу,

Зимы, однако, здесь тёплые,

А лето славится холодом.

Мы, смеясь, задавались вопросом:

"Это планы идут с успехом:

Зимой, хоть носи бикини,

А летом укутайся мехом"

Время шло. И всё плохо так было,

Что дальше некуда ехать...

Мне казалось, что Маркс в могиле

Второй раз умер от смеха.

Жизнь была скучной и узкой,

Бредом набиты газеты.

Народ был ворчлив и злобен,

Но, как зверёк, беззаботен при этом.

Зло, пробудившись, каждый

Думал, что понимает:

"Что прилежные руки сделают,

Вождь тотчас проиграет".

Всё одним днём случилось,

Как такое всегда бывает:

Нашим валится с неба,

Другим прямо в грудь попадает.

Мы на себя всё взяли

И в наш общий дом вновь вернулись,

И миллионеры и графы

Радостно нам улыбнулись.

С отеческой миной елейной

Пришли на восток они дикий;

Они унюхали сразу:

Здесь пахнет наживой великой.

Они не думали ждать терпеливо

Этого дня единения.

Драконами они въехали

На конях, как в своё имение...

Никакого стыда не ведая,

Как единая волчья стая,

На бедных людей набросились,

Кошельки их опустошая.

А в октябре в день третий,

Ликуя, в небо стреляли.

Отныне с радостью мы и скорбью

Одному концерну принадлежали.

Адьё, Секретарь Генеральный

И венок из колосьев хлебных.

Очень сильно хотим мы канцлера,

Что единство принёс нам, бедным.

Мы желаем толстых бананов

И икры, чтоб от пуза нажраться,

Машин старых хотим мы западных,

И от секса нам не отказаться.

Мы ездить хотим по миру,

Ветер вдыхать атлантический.

И видеть совсем не желаем,

Что мы - бедняки фактически.

За пять пфеннигов булочка,

И дешевле жилья не бывает...

Но каждый день лишь работа.

Этого нам не хватает.

Теперь мы - немцы великие,

Как белые люди, всем равные:

И платит за это канцлеру

Каждый цену желанную.

"Перестаньте" - тихо я думал,

Своим хвастовством обуянные,

Вы всё же настолько сильные,

Чтоб оплачивать эти бананы""

Огорчён я был и подавлен

В октябре, в тот день ликования...

Никогда не скрывал я досады,

Но добро забывать - нет желания.

Глава V1

Руководители наши любимые

Стоят пред глазами строем.

Все куда- то исчезли,

Но весел один и спокоен.

Был крепок он, и подтянут,

Сталинист на двести процентов,

Но по хитрости в этом мире

Он не имел конкурентов.

Когда-то хотел он руководить,

Коль позволили бы обстоятельства.

Кого ненавидел, мечтал свергать,

А любимых держать в приятельстве.

Всегда хотелось ему пригласить

На пару слов человека Первого,

Встать на ступеньку выше его...

"Все ликуют! Достиг он этого!"

Имел он также особый статус

И хвост распускал павлиний...

Правда, бесцветно всё внешне было,

Но крепко по идеологической линии.

Выдавал за свои чужие успехи,

Про нехватки врал виртуозно,

Критиков молчать заставлял,

В беззубых спорах нуждался серьёзно.

Социализм закончился для него,

Но богатство росло всечасно,

Не перевернут, был бы тот лист,

То сидел бы он в доме прекрасном.

Но короток шок был от перемен

Для него. Он скоро очнулся

И тут же удобный случай нашёл,

И рок ему улыбнулся.

К тому же ещё он был диссидент

И "против" всегда был, конечно,

Он новых господ в том уверял,

Ему грехи списали навечно.

Теперь у него есть важный пост,

Советник он государственный

И всем, кто хочет слушать его,

Говорит о своём несогласии.

Теперь он может опять управлять,

Что бы там ни случилось:

Кого любит, рядом с собой держать,

Ненавидит - ввергать в немилость.

Глава VII

Вышеописанный господин был

Соучастник крушения,

Так как он, проповедуя воду

Тайно водку пил без сомнения.

И во всех случаях жизни

Социализму пел он славу.

И много чужих орденов

Он нахватал на халяву

На каждом Пленуме громко

Трабант он хвалил народный.

Но на тачке с гнилого Запада

Уезжал он после свободно.

С лёгкой душой о выборах

В передовицах врал жутко,

Своим критикам неизбежно

Отказывал он в рассудке.

Сводил он с врагами счёты

Без жалости и морали...

В кардиостимуляторы

В Политбюро они все играли.

Но начальник комиссии плановой,

Генеральный, старик бесполезный,

А также шеф безопасности

Имели сердца железные.

Просил мой друг позволения

К материнской поехать могиле:

Мать умерла на Западе,

Но ему это не разрешили.

При общем старческом слабоумии

Затруднения лавиной катили;

Остановить это не пытались,

И тенденции общими были.

Газеты лишь то писали,

Что диктовало начальство,

И эти газетные чтения

Были мукой всечасной.

О том, чего не бывало,

Они усердно вещали,

Отрицали все недостатки

И хорошую жизнь обещали.

Шаг победный социализма

Страницы газет раздували,

Но о быках и ослах сообщений

В себе они не содержали.

"И всё же я был уверен, -

Объяснил друг простыми словами, -

"Быками вожди наши были,

А мы, конечно, ослами".

Высшие растоптали

Всё, что строили мы усердно...

А с другой стороны на это

Злобно смотрели, наверно.

И охотно в том помогали,

Чтоб разбилось всё и сгорело,

И Германия, снова великая,

В центре мира сидела.

Глава VIII

Время в стране пролетало,

И часто мне вспоминалось,

Как между Эльбой и Одером

Новая жизнь начиналась.

Ещё торчали осколки в воздухе,

И стелился дым по подвалам.

Но в наших сердцах испуганных

Понемногу светлее стало.

И навсегда замолкли

Сирены бомбёжек страшные,

Мечта пополам с тоскою

Вновь в душах возникла наших.

Годы жестокие были,

Голод глодал всечасно,

Но, однако, все были уверены,

Что будущее - прекрасно.

Клялись нам отцы и братья

Всех избавить от смерти:

"Никогда никакого оружия,

Только хлеб и вода, поверьте".

Машины и рельсы ржавели,

Развалин хаос глубокий. -

Из этого мы создавали

Первый взлёт на Востоке.

Без помощи плана Маршалла

Мы всем показать хотели,

Как мужественно и честно

Можем идти мы к цели.

В высоте на большой горе

Вырос я. Поневоле

Средь бедняков я свидетелем был

Немногих удач и боли.

И эти большие заботы людей

Я в сердце своём берегу.

Они у меня навечно в душе,

Я их забыть не смогу.

Жёсткие зимы были тогда,

Для тепла угля не хватало.

И с товарной станции центнера два

Порой нам перепадало.

И спекулянты на чёрном рынке

Цепью стояли при этом;

Сто марок буханка стоила хлеба,

И десять - одна сигарета.

Спекулянты есть и будут всегда,

Что на Западе, что на Востоке.

В экономике или в сфере другой

Спекулировали жестоко.

Товарищи, сидя в Политбюро,

Идеологией торговали,

Бабы толстые в электричке

На коленях шпик продавали.

На жирной груди висели

Под одеждой колбасы копчёные,

Продавали в Берлине Западном

Масла, яйца на рынке чёрном.

Думал часто я с отвращением,

Несмотря на муки голодные,

О кухнях в Берлине Западном:

Спекулянты там жрали потные.

Но большие спекулянты

За столами сидели из тика.

Для прессы, биржи и банков

Предмет спекуляций - политика.

Обе стороны этой политики

Спекулировали с наслаждением.

Уже тогда, страну разделяя,

Готовили это объединение.

Единство страны немецкой,

Священной немецкой нации -

Я предвидел тогда для канцлера

Императорскую коронацию.

Глава IX

Объединения немецкого

Быстро вскипела каша.

Варили её Коль и Краузе

С помощью шпионажа.

Платили шпионским экспертам,

Вынюхивали, угрожали

И чреватые взрывами действия

В восточных ведомствах предпринимали.

Силы шпионов всё крепли,

Выставляя всё на продажу,

И каждый восточный житель

Заподозрен был в шпионаже.

"Бильда" шпионы газетные

Миру всему сообщили,

Что микрофоны "Штази"

На куклах они находили.

"Мол, высотных домов население

Знало всё о соседях,

Но жёны мужей восточных

Неделями ждали в постелях.

Увлечён астроном - профессор

Новых приборов показом,

Но о Христе распятом

Он не вспомнил ни разу.

Бригадир (смешное название)

В красный платок сморкался,

Но осенить себя крестным знаменем

Товарищ верный не догадался.

Шеф Союза писателей,

Красный, весьма увёртливый,

Решил: лучший восточный писатель -

Это, конечно, мёртвый.

Восточные немцы, конечно,

Что логикой установлено,

Являются все сталинистами,

И все в расстрелах виновны".

И также грохочут на Западе

Обвинения в адрес Востока:

"Почему, чтоб открыть нам ворота,

Они ожидали так долго?".

И вследствие всего этого,

На высокой вещалось ноте:

"Чтоб взойти по служебной лестнице,

Восточный немец совсем не пригоден!

Персонал прислать надо с Запада,

Что сомнению не поддаётся,

Необразованных грамоте

Учить, как видно, придётся.

Не только кресло министра,

Руководители всех отделов,

Даже ясельные директрисы

Из западных будут пределов".

Отправить, однако, на пенсию

Чиновников новых не удавалось,

Но всё восточное население

В стороне оставалось.

"Какой спектакль! Исчезли восточные

Оцепенели в окаменении...

Главная цель - недвижимость,

Безработица не имеет значения!".

Глава X

Вдруг смог я всюду поездить,

Открыть для себя весь свет.

За это счастье врать больше не надо,

Тех начальников нет.

Сначала я отправился в Гамбург,

Взглянуть на Альстер и рыбный ряд,

И, конечно, на Герберштрассе,

Где голые в окнах стоят.

Что тут есть, - всё купить невозможно:

Свиные уши, бананы, любовь,

Рассольник, прелестные чувства -

И это всё вновь и вновь.

Свиные уши у нас кончились раньше,

Чем с диктатурой прощание...

Но на Востоке долгое время

Главным были продуктом питания.

Машины сверх благородные

На Аденауэрштрассе сверкали.

Раньше такие видеть

Товарищи нам не давали.

Магазины битком набиты,

И нехваток искать тут нечего.

То, что не куплено утром,

Выброшено уже к вечеру.

Богатство необозримое,

Лица круглые и довольные.

Их собаки, как в шкурах ондатровых,

И одежда хорошая, модная.

Но я заглянул в переулок:

В углу было что-то новое,

Из цистерн с пищевыми отбросами

Торчали большие головы.

"Овощным и фруктовым складом"

Эти люди были довольны.

И выход готовой продукции

Был достаточно полный.

Такая, стало быть, философия:

Состоятельным всё давалось;

Бедным же для выживания

Остатки предоставлялись.

Устроено лучшим образом

Государство сиё социальное...

Но забота - скончаться от голода,

Не была для меня реальною.

Я могу поручиться, однако,

И душою кривить не буду:

Не искал у нас нищий в мусоре

Себе для обеда блюда.

В Кобленц на Рейн прекрасный

Я поехал немного позже,

Чему по мнению начальников прежних,

Случиться никак не должно.

Я увидел дома прекрасные,

Площадь с красивым собором,

Большой корабль "Германия"

С достоинством плыл сквозь штормы.

О, Германия, как ты прекрасна,

Великолепна и величава,

Так возвышена, так всесильна,

И везде гремит твоя слава!

При мыслях об этом величии

Я был ужасом схвачен резким:

Я ещё не готов был видеть

Императора в углу немецком.

Секретарь Генеральный быстро

Как - то убрался в Чили.

И теперь защищать императору

Честь страны поручили.

Немец правильный благодарность

На коленях Богу возносит,

Если только имеет идола,

Пред которым он шляпу сбросит.

Так мог я перед сиятельным

И важным стоять господином,

Удивляясь: "подумать только,

Как недавно тебя я увидел"

И был он таким же важным,

Каким был при жизни когда-то.

И мне казалось, он сделан

Из руды и базальта.

Голова моя, такая же кудрявая,

Как раньше, пусто звенела:

Как его полное имя,

Вспоминать голова не хотела.

Я забыл совсем его имя,

Но если быть справедливым,

Не нашлось в целом мире площади

Где я был бы таким счастливым.

Я удивляться могу императору

И другим повелителям тоже,

И запретить это мне, как прежде,

ЦК никакой не может.

Глава ХI

В один ресторан при саде

В Кобленце был я приглашён,

Вина отведать, одним господином,

Был стар и приветлив он.

Капля вина из Мозеля

К ужину так хороша!

О том, чем я там ужинал,

Позабыла моя душа.

После еды прекрасной,

Запитой добрым вином,

Стал господин расспрашивать:

"Что, куда и о чём".

Когда я ему без утайки,

Что с Востока я, рассказал,

Поднимать за моё здоровье

Бокалы он не уставал.

"Какая внезапная радость!

Я этого не ожидал!

Человека с Востока увидеть,

Поверьте, давно я мечтал.

Ведь вы из страны унылой,

Где тюрьмою служила стена.

Теперь в Кобленце вы сидите,

Мой гость, с бокалом вина!

Как же, мой друг, случилось,

Что после страданий тех,

вы совершенно не отличны

от здешних жителей всех.

Вы в кабале пребывали,

В ярме тяжёлом и злом,

Штази следила за вами,

Всегда была за углом.

Вечно у вас не хватало

Еды и культуры для всех.

Во влажной дыре подвала

Вы не имели утех.

Научиться хорошей профессии

Из вас ни один не мог.

Не знаете вы, как Землю

Создал когда-то Бог.

Вы ничего не слыхали

О великих Гейне и Гёте,

О заре прекрасного утра,

о свободе души и полёта.

Вместо того вы цепями

К работе прикованы были!

Я плачу: в плохой одежде

В ранце Ленина вы носили.

Я не знали ничего о Гёте

И о Генрихе Гейне тоже?

Старик, если глуп ты настолько,

Плач и стыдись! Вдруг поможет.

В плохой одежде поношенной,

Сопровождаемый Штази при этом?

Какой, совсем слабоумный,

Интересно, наплёл всё это?!

И спагетти на бедные уши

Навесила ваша пресса

О сотнях людей, отощавших

В тяжёлых цепях прогресса!

Мы могли бы о недостатках

Поведать гораздо лучше,

И господам свободного Запада

Было бы что послушать.

Прошлое наше пагубное

Преодолеем мы сами.

И у нас получится лучше,

Чем на вашем троне и с вами.

В голове мысли бродили,

С вином благородным мешаясь.

Однако бокал я поднял,

Быть любезным стараясь.

И всё же тост на прощанье

Я сказал, улыбаясь тонко:

"Чтоб всегда людьми оставались

Мы - дикари с Востока!"

Глава ХП

В Дюссельдорф шёл рейс, и об этом,

Я помню, где-то читал,

Что добрый Гейне тоже сюда

В давние дни приезжал

Поэта большого прошлых лет

Я очень сильно люблю,

И тем, что хочу на него походить,

Никого здесь не удивлю.

Его дух великий со мной,

Его чту и ценю я очень,

Когда, на живущее в мире зло,

Свой острый язык он точит.

К примеру, как он, я не люблю

Чиновников, власти носителей.

Они своим жиром прилипли к столу

И мучают бедных просителей.

Если кто-то вдруг несмело стучит

В двери их кабинетов,

На слюну наслаждения исходят они,

Заливая бумаги при этом.

Неважно свой род от кого ведут,

От каких обстоятельств печальных,

Лишь бы титуловали их:

"Господин министерский начальник".

И нормальные люди здесь для них

Как бумажки лишь существуют.

Они охотно сдадут их в архив,

Предварительно проштемпелюют.

И, несмотря на мозга сон

И его ничтожную массу,

Они точно знают, как жировать

На нашей налоговой кассе.

Что по найму, они не работают,

При этом гордиться смеют.

И правы. Действия их с работой

Ничего общего не имеют.

Стихов моих злые колючки

Их порадовать, не способны.

Ленивое мясо чиновников

Ранят они очень больно.

Ещё не люблю депутатов,

На высшее право согласных

Иметь в гаражах своих личных

По три авто первоклассных

А также конечно политиков:

За голосами в погоне вечной

Они гнутся в разные стороны,

И их враньё - бесконечно!

Бесчувственных руководителей,

Что локтями острыми ранят.

Долю тех, кого презирают

Охотно они прикарманят.

Пропаганду господ жёлтой прессы

Я не люблю всё сильнее:

От страданий людей различных

Они получают трофеи.

Ну, эти в ответ ненавидят

Мои стихи фанатично,

И, конечно же, утверждают,

Что они, мол, не демократичны.

Как о ненависти, так о любви

Размышлял я во время прогулок,

И заглянул случайно

В узкий городской переулок.

В стороне от мира торговли,

От аллей и пышных бульваров

За кирпичную эту стену

Я заглянул недаром.

Различного возраста женщины,

Одетые очень скудно,

Всё, что могли, обнажали

В тюремном дворе прилюдно.

С целью продаться голодной,

Мужской толпе подороже.

Социальной рыночной экономикой

Называется это тоже.

С ударением на "социальная".

Так девки и их клиенты

В этом свободном рынке

Связаны одной лентой.

Безработные эти дамы

Не подлежат изоляции:

При презрении всём - они часть

Общественной генерации.

Через Дорф большой и на Дюссель

Вела меня дальше дорога.

О большой и наполненной миске

Я стал мечтать понемногу.

С добрым гороховым супом,

С горячим мясом по-венски:

О довольно большом аппетите

Кричал мой желудок немецкий.

Но слева была пиццерия,

Кофе у греков и турков справа,

Там мой бедный голодный желудок

Ожидала крутая расправа.

Присутствовал там Макдональс,

Окна ирландского паба светились,

Но для желудка немецкого

Еды там не находилось.

Я был очень разочарован,

Но прошу не думать плохого:

Я люблю сардельки немецкие,

Но я вовсе не враг чужого.

В закусочной на остановке

Две колбаски , однако, купил я,

Но голод таким был могучим,

Что тут же их проглотил я.

А когда я кусочки последние,

раз-два, три, проглотил торопливо,

Вдруг увидел: нищий напротив

Смотрит жадно и терпеливо.

О, Германия! Матушка древняя,

Я люблю рынок твой социальный,

И также люблю чиновников,

Они укрепляют её идеально.

Хоть ты проститутка тоже,

Но мою похвалу услышь

За брызжущие соком сардельки,

Что описаны выше.

Глава XIII

Как юг немецкий прекрасен!

Альпы кивают мне,

Сверкают чистые реки

Их воду пить можно вполне.

Поймы рек совершенно здоровы,

Деревья листве своей рады.

За что немецкому лесу

Объявить благодарность надо.

Пастбища в Альпах сочные,

травы зеленью так и сверкают:

И коричневые коровы

С аппетитом проблем не знают.

Свежесть немецкого воздуха

На Божье дыхание похоже:

Это чувствуешь очень над Франкфуртом

И над Гамбургом тоже.

Немецких озёр прозрачность,

слышал я, даже рыбы хвалили,

Когда так мило по их поверхности

Брюхом кверху они поплыли.

Для того, чтоб порядок был всюду,

Пруды большие и лужи

Все совершенно засыпали

Барахлом никому не нужным.

Лягушки немецкие отбыли,

Не знаю, в какие пределы...

Что ж, кваканье их настырное

Туристам давно надоело.

Где прежде вода дождевая

Текла легко и свободно,

Бетоном залиты дороги,

Площадям под асфальтом удобно.

Украшает немецкий бюргер

Рогами своё жилище.

Большой эффект - стрелять в заповеднике,

Где олени защиты ищут.

Но лес существует не только

Ради животных красивых.

Вся земля там прекрасно завалена

Там жестянками из-под пива.

Обломки машин как будто

Стоят на посту высоком.

И это везде одинаково,

Как на Западе, так на Востоке.

Бумаги большая груда,

Испачканной или новой,

Слегка на цветы похожая

В странном букете готовом.

А дым леверкузенской химии

Так прекрасен и ароматен,

И немецкому носу нежному,

Как никогда приятен.

Тина мутная возле порта,

Расползаясь, преград не знает,

И, как одним ковром шёлковым

Поймы скучные покрывает.

А там, где горы отсутствуют,

Прекрасно ландшафт изменяют

Горы различного мусора,

Они его дополняют.

И дороги, асфальтом покрытые,

По стране пробегают мимо,

И грациозно вверх поднимаются

Клубы голубого дыма.

Их так много, что если из космоса

Сверху вниз посмотришь на это,

То поневоле подумаешь:

Да, Земля - голубая планета.

О, как чиста ты, Германия,

Аккуратна на загляденье.

И при тебе находиться,

Как на курорте водолечения.

С юга до самого севера,

От Гарца до Рейна свободная,

такая красивая и золотая,

И так же роскошно чёрная.

Глава XIV

Что я на Западе видел,

Вероятно, век не забуду:

Ах, какие там были люкс вещи

И невероятные блюда.

В их ресторанах и барах

Я ел вкуснейшие вещи:

Грудки гуся, омаров,

Крабов и что-то похлеще

Благороднейших дам и господ

В благородных одеждах я видел,

Что за напитки лучшие пил

И виски в чистейшем виде.

Пальчик оттопыренные

Золотом чистым сияют,

Собачки в курточках бархатных

Под столиками пребывают

Серебряные мерседесы,

На господ шофёры похожи.

Сам себе перед ними казался

Я червяком ничтожным.

Сверх суперунивермаги

Ужас во мне будили,

Модные сверх пассажи

Модные слишком были.

Супермаркетов изобилие

И покупками опьянение

Чувство странное вызывали,

И имя ему - огорчение.

Кто бесценные носит одежды,

Кто всё это скушать способен?

Слово "скромность" давно забыто,

И застенчивый здесь неудобен.

Кто может часами, брильянтами

И всем золотом так блестеть?

Неужели кто-то умеет

На всех креслах сразу сидеть?

Кто способен укутать себя

Миллионом метро шелков первоклассных,

Кто затолкать в свой желудок способен

Миллионы конфет прекрасных?

Гамбург, Фленсбург и Любек,

Все города, где я был -

Мир бесконечных покупок

Вскоре меня утомил.

Что бы я там не видел,

Пробовал всё скорей:

Новизна меня соблазняла

Прелестью милой своей.

Я ел бананы и киви,

Томаты январские ел,

Но вкуса всей этой экзотики

Я понять не сумел.

Я хотел, чтоб назад вернулись

С жареным луком котлеты,

Те, что готовила бабушка,

И булочки тоже при этом.

Те булочки за пять пфеннигов,

Что лежали, свежи и хрустящи:

Утром завтрак мой украшали

Вкусом своим настоящим.

Западные булочки - монстры

Совсем на людей похожи:

Лучше, чем есть, казаться

Они стараются тоже.

Соответствуя стилю жизни,

Охотятся за деньгами большими,

И нет совсем интереса

К тем, кто живёт рядом с ними.

Неважны скорбь и заботы,

Братьев родных страдания.

Важно, чем сегодня владеют,

А также завтрашнее обладание.

Нужен счёт большой в банке:

Обладание - всего превыше.

Богатство - здесь Бог единственный,

Настоящего Бога не слышно.

Они просят усердно Маммону,

Чтоб всегда им дары доставались,

Чтобы деньги чужих карманов

В их карманы переправлялись.

Они молятся, используя также,

каждый удобный случай,

Чтобы то, что не ими создано,

Утряслось в их карманах получше.

Чиновники и политики

Годятся для этой цели.

Но какие-то деньги

Депутатов мандаты съели.

Компьютеры тоже используют,

Но локтей они не жалеют.

На том, что других обманули,

Очень много имеют.

Если вдруг какой-то политик

Вором прямым не является,

То тут же крестом государственным

По праву он награждается.

Говорится в старой пословице:

Много денег - почёта малость.

Но людям простым почёта

Не слишком много досталось.

Они вид имеют прекрасный,

к новой жизни, спеша аллюром,

И в Германии нашей холодной

Живут по-спартански и хмуро.

Для малых людей привычно

Затянуть свой пояс потуже.

Бог, конечно, нас сохраняет

Канцлеру дорогому на ужин.

Глава XV

На розовой клумбе одной

Тих и хорош, приветлив

Один очень маленький немец

Наслаждался солнечным светом.

Животик смешной и круглый,

пепельные кудряшки;

Крохотный шланг держали

Ручки, сладкие замарашки.

Казалось, его тележка

Была деньгами набита:

Хелло, сколько мир этот стоит,

Взгляд вопрошал открыто.

Этот очень маленький немец

оказал мне кредитную карту:

"Кругленький счёт я имею

В крепких немецких марках.

-- Сзади меня мой домик

Украшенный ярко сверкает;

Предо мной забор, сквозь который

Зло вовсе не проникает.

И пусть вдалеке трепещут

Искры ракет войны.

Под защитой моей шляпы с кисточкой

Мне они не страшны.

Её на лоб я надвину поглубже,

Свою трубочку стану сосать

И беззаботно стальными глазами

Буду мир вокруг наблюдать".

Красные щёчки и лобик,

Складками весь покрытый:

"Знаю, почему иностранцы

Все должны быть убиты,

Сожжены, побиты и загнаны.

Потому что всегда, как известно,

Они рискуют проникнуть

Туда, где нет для них места.

Желают быть в наших садах,

Изысканных, чистых, сверкающих.

Но там должны быть лишь братья

В положении подобающем.

Я говорил это дома,

С пивом в руках, у стойки:

К немцам принюхиваются они,

Дайте им волю только.

Они должны вкалывать, говорю,

Чтобы везде был порядок,

но не заглядываться при том

На молодых немецких лошадок

Что значит: убежище получить?

А кто платить будет точно?

И стена, поэтому здесь стоит

В направлении восточном".

Я смотрел на этого человека,

На его стальной взгляд.

Мне казалось, немецкое прошлое

Возвратилось назад.

Снова они хотели

Самыми лучшими быть:

По своему образ и подобию

Мир наш оздоровить.

Неважно, Восток или Запад,

Север иль Юг - всё равно.

По этим немецким понятиям

Мир был болен давно.

Немцы шапочно-кисточные,

Голубоглазые и прекрасные,

Честные, краснощёкие

И потому такие ужасные.

С их немецким величием,

С тележками, золота полными,

Владеть хотят всей Европой,

А также себе подобными.

Маршировать будут снова,

Разлететься в осколки готовы.

Принадлежит им сегодня Германия,

А завтра весь мир по новой?

На розовой клумбе одной

Тих и хорош, приветлив

Один очень маленький немец

Наслаждался солнечным светом.

Глава XVI

Не Германию я ненавижу,

Поручусь я при всём народе,

Что я ненавижу подлое,

Националистическое отродье,

Что думает, больше нас нету

И сильнее на шаре земном,

Что обо всё не немецком

Говорит как о чём-то больном.

Большей частью, немецкие граждане

Пену ту от души презирают;

Но, к сожалению, всё время

Очень глупо мечтают:

Что всё совсем не так плохо,

Что не так горячо нам есть,

Что в течение года

Не будет коричневых здесь.

Вы, немцы, в вязаных брюках,

В шапке с кистью, что на нос едет,

Почему вы не так бодры и смелы,

Как французы, ваши соседи.

Война в собственной вашей стране,

Поверьте, к лучшему не приводит.

Разделены вы не будете никогда,

Запад к Востоку приходит.

"Единство, свобода и право" -

Шепчет политик тоже.

Но то, чего вы не добьётесь,

Дать вам никто не может.

Опутывают вас партии:

Выбирайте, себе в угоду!

И восхваляют все одинаково

Благосостояние и свободу.

Но товары концерны немецкие

В странах чужих производят.

Плата польскими злотыми

Выгоднее, выходит.

Вам, многим маленьким немцам

В карманы перепадает;

В это время немецкие деньги

В Люксембург попадают.

На стихи великого Шиллера

Писал оду Бетховен из Бонна.

И на весь мир звучало:

"Обнимитесь скорей, миллионы!"

Другая звенит нынче песня

Финансовых боннских баронов:

"Кто деньги имеет, хватайте

Ещё больше себе миллионов".

И в богатые течь карманы

Должны денег полные реки...

А получателем социальным

Будет незачем мыть тарелки.

Я вас люблю, немцы маленькие,

Когда и где я ни буду,

В Гессене, на Рейне приветливом,

В Баварии, вас не забуду.

Немцы Тюрингии и Саксонии

И дети Берлина тоже,

Как масло, мягкое сердце

Любовь свою скрыть не может.

Упрямы немцы на Севере,

Кажется так снаружи. -

Но чистым золотом светятся

Их прекрасные души.

Я проехал насквозь Германию,

Мне многое стало известно...

Нахожу я: немецкая Родина

Красива, добра, чудесна.

И красота эта редкая

Миролюбива, чиста и тонка,

Так холодна и расчётлива,

Как острое жало клинка.

В Германии, к сожалению становится

Всё холодней с каждым днём.

Скоро так холодно станет,

Как на полюсе ледяном.

Глава XVII

И в Мекленбургской земле

Я, наконец, очутился.

Германии северо-восток

В этой Земле разместился.

Великолепное место,

Хоть его не каждый заметит.;

Но скоро придёт то время,

Все карты её отметят

В другой стороне, чем Бавария,

Восточней Эльбы она простирается,

И вдалеке от Шверина

Германия здесь кончается.

Любекцы, а также гамбуржцы,

Как только границу открыли,

В город Шверин нахлынули,

Здесь животы набили.

Ещё до сих пор стоят они

На рынке Шверина, пожалуй,

И продают горожанам

Свой товар залежалый.

Различного хлама горы,

Ткани, покрытые пылью...

Шверинцы хлам покупали,

Здоровели гамбуржцы с прибылью.

Вместо одной марки западной

Десять восточных брали,

А обменять успевших

Одной к двум они утешали.

Вслед за торговцами уличными

Акулы банков сюда набежали,

Бизнесмены и маклеры,

И они размышляли:

Чтобы продать подороже,

Собрать денег, сколько добудет,

Перед хорошим обедом

Церемониться коршун не будет.

Пришла западная канцелярия,

Посты были заняты быстро.

И пастор вернейший, Вуцтке

Был назначен культуры министром.

Раньше в заспанных деревеньках

Подвизался пастор достойный. -

Ныне для всех трезвонит

В колокол культурный и школьный.

Гремело: дин-дон, дин-дон,

Пастор в верёвку вцепился,

И, может быть, из-за этого

Быстро он оступился.

Министры только о рабстве

С пастором толковали.

Его речи, полные ненависти,

Рвоту у всех вызывали.

Внутри тёмного мира Вуцтке

Все мы тогда находились,

Дни его министерства

Очень недолго длились.

Первым внутренних дел министром

Был Дидерих придурковатый.

Этот выиграл от единства, -

Раньше он был лаборантом.

После его падения

Был маленький Кунфер назначен.

Тот прямо в воздух прыгал

От своей несказанной удачи.

Сновали туда и обратно министры.

А экс-чиновники здесь остались

И во втором эшелоне

Своими сделками занимались.

Восток пошёл явно в гору,

Север шагает туда же...

Кафе Рези на рынке

Сделалось банком также.

Шверин, больной и усталый,

Стал ныне совсем здоровым:

Бюро маклеров и куча банков

Его заполнить готовы.

А кто сквозь туман отважится

Выйти вечером на прогулку,

Без кинжала иль острой сабли

Не пройдёт он по переулку.

Воровские маячат фигуры

Рядами у арсенала,

Но полиция в другом месте

Ищет следы криминала.

И шеф криминальной полиции

Преступности ищет корни.

А то от лихого разгула

Земля Шверинская стонет.

Постоянные взломы банков

И частые ограбления

Создают о земельном правительстве

Очень неважное мнение.

Но господа не будут

Вскрывать все эти причины,

Потому что они стали частью

Государственной этой машины.

Здесь мы имеем коррупцию,

Столпились там безработные,

Одни почти голодают, -

Другие кутят беззаботно.

От продажи земли и замков

Восточных прибыль имеют...

Корабелы толкутся на бирже

Корабли величаво ржавеют.

Так и идёт всё на взлёте:

В Мекленбурге солнце садится,

Мекленбуржцы спят непробудно,

Стая акул резвится.

Они глядят настороженно,

Но в себе, конечно, уверены,

Потому что есть ещё в этой Земле.

Что с собой унести намерены.

Как прекрасен ты, Мекленбург!

Восточных земель цветение,

Вы готовите лету прелестному

Пёстрых дверей украшение.

Цветут немецкие земли,

Рейн и Мозель серебряный,

Каждый округ немецкий

Раем стать бы мог современным.

Моря Северного очарование,

Штормы гремят вдали,

В каждой песчинке здесь светится

Красота этой дивной земли.

Вам, любимые люди немецкие,

Шапки с кисточками мешают:

Вы не видите, оледенение

Нашей земле угрожает.

Холодная злая политика,

Что всесилие денег приносит,

Она не подарит вам радости,

Скорее вас заморозит.

Вспоминайте Германию прежнюю,

Силу и алчность её.

О том, как правило, вами

Коричневое зверьё.

Вспоминайте, как ваши отцы

Под Москвой замерзали.,

Как на развалинах матери

Ваши детей рожали.

Не забудьте о временах,

Что недавно подстерегали,

Чтобы, в конце концов, вас

Вновь в стену не замуровали.

И помните о тех днях,

Когда вы с мужеством новым

В свободу нашей Отчизны

Были поверить готовы.

То, что вы бы хотели,

Никто сверху не принесёт. -

Без канцлера и без Бога

К вам лучшая жизнь придёт.

И даже сама демократия

Вам не даст ничего.

Только руки помогут

Вам добиться всего.

Глава XVIII

Надвое был разделён наш Гарц,

Стерегли пляж Балтийского моря.

Осуществляла рыба дружбу народов,

Ведьмы Гарца смеялись вволю.

Эльба, как будто разорвана штормом,

Плясали ведьмы в тумане мило.

Со своей идеологией Политбюро

К ним даже не подходило.

Разрезан был также Молох- Берлин

Этой стеной могучей.

И не китайцы её возвели,

Что строили монстров всех лучше.

По восточную сторону этой стены

Трабанты наши трещали:

Но не знали Михеля из Гамбурга мы

И родных из Кёльна не знали.

В отпуск в Болгарию ездили мы,

Посещали словацкие горы;

О том, что в Европе карлики мы,

Всюду слышались разговоры.

В стране дружбы искали комнату мы,

Но свободных не оказалось...

Тому, кто в серебристой машине сидел,

Совсем о другом мечталось.

Как только валюта твёрдая в Галле

Своё начала хождение,

Усердный западный персонал

Прыгнул во все учреждения.

О баварце толстом думаю я,

О хвастливой сволочи яростной:

Моим братом вернейшим себя называл

В бесноватом припадке яростном.

Но, о чём я понятия не имел,

Что свободу они нам дали,

И с немецкой маркой подарен нам кнут

Чтоб мы сами себя бичевали.

От несчастий восточных очистить нас

И понять все наши страдания,

Может тот только, кто с нами жил

И родился в Восточной Германии.

Оказалось, мы были приглашены

Изведать позор и стыд...

В свою хмурую Землю вернулись мы,

Что средь озёр стоит.

Когда мы жили в тюрьме и в цепях,

И не мнили себя счастливыми,

Мы любили культуру нашей Земли,

Леса над озёр разливами.

Леса Тюрингии, Лаусзитц,

Пляж Балтийского моря...

Не боялись мы, что старость придёт,

И болезнь добавит нам горя.

Довольными жизнью не были мы,

О рае земном мечтали.

И на что небольшое счастье своё

С радостью мы обменяли?

Между тем, мы совершали тайком

Путешествия просто прекрасные,

И способы, я поручиться могу,

Были самые разные.

Но теперь к Бодензее на Киль

Ехали мы открыто.

Шпессар искали по карте мы,

И Вогезы для нас не закрыты.

Путешествий свободу восточному немцу -

Лучше подарка нету!

Родина не интересует его,

Он счастья ищет по свету.

"Майорка - моя большая мечта", -

Сосед мой ворчит знакомо, -

"Греция тоже не так плоха,

Зачем же сидеть мне дома?"

Фрау Мюллер ему колко в ответ:

"В Испанию едут многие,

Я же хочу совсем не туда, -

В Шотландию наша дорога".

Однако, подруга её говорит:

"В Шотландию? Сдохну скорее!

Чтоб к гомикам этим поехала я?

Мужские юбки там женских длиннее."

Супруг подруги кивает им:

Есть у меня ощущение,

Что найти в прекрасном Таиланде друзей, -

Наилучшее из решений".

Однако он умолчал о том,

Что, когда жена базар посещала,

За малые деньги таиландка одна

В отеле её замещала.

Свои ощущения использовал он

По-немецки, весьма основательно:

Сей вариант дружбы народов

Был поистине замечательным.

Правда, схватил он маленький СПИД,

Но всё совсем не так плохо. -

Благодарить за свободу теперь

Он может великого Бога.

Свобода - думать, что хочешь,

Свобода мира у ног твоих,

Но нужны ей свободные деньги.

Как заработать их?

Неимущие и безработные

Сивуху дешёвую могут пить.

Свобода всё ж - дорогая девка,

И многим её не купить.

Глава XIX

Звучит торжественно предвыборный звон:

"Благосостояние для народа!"

Очень изящно это звучит:

"Демократия, единство, свобода!"

Но вот политиков выбрал народ:

Они в кресла ещё не сели,

Но о демократии в миг

Напрочь забыть успели.

"Прискорбно, что безработица есть,

Но сберечь собственность должно...

Для Востока и Запада зарплата одна?

Но подождать с этим можно."

Политический считает дурак:

"Нужны нам деньги для представительства,

Для того чтобы сделки быстрей совершать

И для шюманского строительства.

Для спутников на небосводе,

Для машин, серебристого цвета,

Чтоб населения десять процентов

Сто миллиардов имело при этом.

Они, бедные, жилья не имели,

Только несколько замков на каждого...

Но вместо ванны - бассейн небольшой,

Иметь - тоже важнее важного.

Деньгами владеть для этого?

Растут счета миллионные...

Не этой ли силой живут хорошо

Швейцарские люди свободные?"

Они так открыто не говорят, -

Это в мыслях политиков сказано.

И обвиты они, как блистающим светом,

Пустыми и гулкими фразами.

Литературным блеском наполнялись

Собраний предвыборных залы;

И текли между тем хорошие деньги

По тысячам разных каналов.

Всё славит великолепная армия

Прекрасных немецких бардов...

На них уходит совсем немного,

В год пятьдесят миллиардов.

И нет теперь холодной войны,

Но армия и поныне,

Чтоб услаждать взор знатоков,

Нуждается в храбрых мужчинах.

Они очень твёрдо стоят вокруг,

Фаланги вздымаются новые.

И выполнять начальства приказ

И полиции военной готовые.

Солдатам бравым в убийстве теперь

Не приходится тренироваться.

Но как используют ружья свои,

Ни за что вам не догадаться.

Я прямо вам могу объяснить,

И это меня не смущает:

Прикладом немецкий капустный суп

Бравый солдат мешает.

Это - шутка! А защищают они

Свободу, деньги и власть.

И готовятся весь мир защитить,

Чтоб ему не пришлось пропасть.

Но задачу особую всё же имеет,

Я этот секрет не скрою:

От строптивых писателей защищать

Им правительство надо порою.

Глава ХХ

Мы читаем в немецкой прессе

С застывшей восторженной миной:

"Великолепнее времени у нас ещё не было,

Чем в Германии ныне".

И звучит в едином Отечестве нашем:

Германия - превыше всего!"

А что закон защищает от случая к случаю,

Не знают почти ничего.

"Мы нынче имеем свободу прессы", -

Читаю я с интересом.

Однако я имею свободу,

А господин Бурда прессу.

Хозяин, что платит малые деньги

За труд, всеми очень любим,

Вором никто его не считает,

Все считают его своим.

Напротив, тот, кто свой труд предлагает,

В Союзе предпринимателей

Отнюдь не является общим любимцем

И братом для нанимателя.

Трудяги наёмные требуют

Рабочие места и зарплату,

Они бастуют по пустякам

На демонстрациях носят плакаты!

Справедливой оплаты требуют -

Непонятны их устремления...

У нас справедливость есть

Для приходов и частных владений.

Народ - великий болван, -

Должен забыть о привычном,

И Германия процветать

В единстве будет отлично.

"Единство" - великое слово,

Но сказкой мне представляется.

Как могу я единым быть с тем,

Кто командовать мной пытается..

Равенство между бедным и тем,

Кто всегда остаётся с доходом:

Между убеждённым борцом

И политическим банкротом.

Равенство тех, кто в казино

Блистает, богатством швыряясь,

С теми, кто замерзает почти,

Под мостами располагаясь.

Теперь о гуманности банков скажу:

Друг, что сидит без работы,

Банку домик свой отдаёт в залог,

Не сумев одолеть заботы.

Дипломированный инженер

Продаёт в киоске газеты...

А медицины профессор стал

Вдруг страховым агентом.

Тележку закусочную животновод

По мостовой катит гулкой:

Девушка - очень хороший механик

Рискует быть проституткой.

Гордость национальной культуры -

Литераторы и художники

Нанимаются к сильным мира в холопы. -

Стоят дёшево эти наёмники.

И кто из этих высоких чинов,

Золотом окольцованных,

В гордой Германии видеть хочет

Людей, судьбой измордованных?

Сказочный тезис о единстве

Действительностью не станет,

Если будет стоять Земля,

И день грядущий настанет.

Это не братство и не единство, -

Они не придут никогда.

Восток на заднем дворе колонии

В Германии будет всегда.

Достигнем ли настоящей свободы

И жизни для всех справедливой?

Поделятся ли изобильные страны

С неимущими долей счастливой?

Когда- нибудь будет наша работа

Оплачена справедливо?

Сверхдоходы, коррупция и махинации

Исчезнут из жизни счастливой?

Я не знаю, имеют ли эти виденья

Место в жизни действительной,

Но никогда я не откажусь

От этой мечты удивительной.

Называть меня можно сверх оптимистом

И нелепым мечтателем тоже,

Но я помню объятья немецких братьев, -

И это всего дороже.

Был год восемьдесят девятый.

У Бранденбургских ворот

О прекрасном времени я мечтал

И верю: оно придёт!

Перевод Л. Цветковой: Kubowski Manfred: Winter in Deutschland- Kein M"rchen

oder "Die Freihet ist eine teure Hure" - EDITON digital- Pekrul 8 SoHn GbR.-1997.

Оставить комментарий © Copyright Кубовский Манфред Размещен: 27/01/2025, изменен: 27/01/2025. 77k. Статистика. Поэма: Поэзия Переводы Скачать FB2		Ваша оценка:

Кубовский Манфред : другие произведения.

Зима в Германии. Не сказка