Цыбульский Владимир Евгеньевич : другие произведения.

Привет от Арлекина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    " ...Сколько ей? Девятнадцать? Двадцать? Кто она? На профессионалку не похожа. И вообще - если это работа, с какой стати вкалывать бесплатно? Свободная художница любви? Зачем я ей понадобился? Случайная встреча у метро, перешедшая в бурный роман? Зов плоти близкий к слиянию духа? Такое бывает? Нет, честно, вы встречались с таким когда-нибудь? Я - нет. А может быть... - заподозрил я и бросился к столу...".

  
   ПРИВЕТ ОТ АРЛЕКИНА
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Все, что в этой повести может показаться реальным - выдумано. А то, что кажется выдуманным, было на самом деле.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 1

  

1

  
  
  
   -Здрасьте, а Валентина Киреева можно?
   -Можно, Ляля, можно,- прохрипел я спросонья, сразу узнав Лялькин голос, как будто расстались накануне, а на самом деле лет семь спустя после последней встречи.
   Да еще утром в среду. Да еще после вчерашнего, когда голова из чугуна, часы показывает семь тридцать, и можно было бы спать и спать, и не уснешь теперь до самой глубокой ночи.
   -Узнал,- вздохнула Лялька. - Значит, богатой мне не быть.
   -Ну, уж кому жаловаться,- упрекнул зачем-то я. - В твоем-то положении.
   -Вот об этом, собственно, я и хотела с тобой поговорить.
   -О чем, собственно?
   -О моем положении.
   -Понадобилась крепкая мужская дружба?- попробовал отшутиться я.
   Как оказалось - неудачно.
   -Вроде того,- не улыбнулась Лялька: - Часикам к десяти приезжай на старое место. Можешь?
   -На какое из...
   -На любимое.
   -Значит на Пушку.
   -Не забыл,- похвалила Ляля и трубку повесила.
  
   Я до слез зажмурил глаза, а открывал их медленно-медленно, попутно стараясь определить, был у меня вчера кто-нибудь или нет и, может быть, вспомнить - кто она, как вошла и вышла, и в какой последовательности мы с ней все это делали.
   Выступили из желтеньких зашторенных сумерек и вчерашнего тумана пузатые кресла, плохо протертый журнальный столик, пара новых пятен, старый пепел на ковре.
   Мой кот Сократ сидел на спинке кресла и смотрел, не мигая, мне прямо в душу, говоря про себя: "Ни черта ты не вспомнишь. Лучше и не старайся".
   -Да и не к чему,- согласился я, отбросил одеяло, оказался в трусах (что само по себе ни о чем не говорило), слазил в душ, отскреб туповатым лезвием кое-что на щеках и под носом и только, обнаружив в кухне бутылки из-под Мартини, коньяка и шампанского, два стакана в раковине и заметенное в угол содержимое пепельницы (стадия опьяненного восторга - размахивание руками и опрокидывание пепельниц) вспомнил все, но в подробности вдаваться не стал. Мелькнуло только - под ладонью тугие веревочки ее прически и восхитившая меня способность легко и долго скакать, не держась ни за что руками с единственной точкой опоры на Земле, той самой, которая у меня в настоящий момент ничего уже не помнит и не чувствует.
   Что весьма кстати.
   Ничего подобного у нас с Лялькой, между прочим, не было. А почему?
   Потому что с ней все могло быть только серьезно, а ничего серьезного мне тогда не надо было, и какое-то время мы только смотрели друг на друга, потом при встрече отводили глаза, потом ходили со всей редакционной компанией по пятницам в маленькое кафе на Пушкинской площади (вместе работали тогда в разоблачительном еженедельничке) или сидели на скамейке на бульваре, или я провожал Ляльку до метро, а она меня слушала очень внимательно, и расставались мы легко.
   Может быть, в конце концов, из этого что-нибудь и вышло, но Лялька вышла замуж за владельца Издательского дома Шульгина, какое-то время позванивала мне и задавала грустные вопросы, потом совсем пропала и появлялась только в светских хрониках и передачах о садах и интерьерах в качестве хозяйки зимнего сада, бассейна и гостиной, в которой от прежней Ляльки имени даже не осталось.
   А глаза она умело от камеры прятала.
   Полгода назад Лялькин муж, известный всей Москве медиамагнат Шульгин, то, что называется "трагически погиб". Шуму не было, политику не приплетали, слухи потрепыхались и затихли, а Ляльку показали по ТВ только один раз - в передаче, посвященной модному траурному стилю. На Ляльке был черный фрак из шелка, лиловая вуалька на коротком черном паричке. Она медленно поднимала вуаль и смотрела в камеру нестерпимо долго и пристально.
   Хотела меня, наверное, о чем-то спросить, но так и не спросила.
   А спустя полгода звонит и предлагает приехать к десяти на старое место.
   Постучала палочкой по дирижерскому пульту, взмахнула длинными пальцами, сказала строго:
   -Начнем с начала, с цифры семь на Пушке.
  

2

  
   На Пушке в десять Ляльки не оказалось, что было на нее прежнюю совершенно не похоже - терпеть не могла опаздывать, приезжала всегда за полчаса, ходила кругами, торопя время.
   Да я ведь и не с той Лялькой встречаюсь, напомнил я себе.
   А с какой? И что я вообще тут делаю?
   Вот подкатит сейчас стильная вдова, владелица самого прибыльного Издательского дома в России на своем Ауди ТТ, или на Лексусе, или не дай Бог на Мазератти, Бугатти (что у нее еще там в гараже) в окружении взвода мордоворотов и что? Будем с ней веселое репортерское прошлое вспоминать? Спросит, как это я из лучших криминальных журналистов докатился до сочинения рекламных слоганов, сценариев о прокладках и йогуртах? Может, работу предложит в одном из своих еженедельников?
   И я тут же снялся и полетел. А она взяла и не приехала. И правильно сделала. Молодец Лялька! Вспомнила, сколько платят за благодеяние, вовремя остановилась. Благодарность облагодетельствованных не под силу состоятельным. Она им противна.
   Я оглянулся по сторонам. Сыграл свадебный марш на толстых струнах скамейки. Ляльки не было.
   Стекала по бульвару, сверкая и взрыкивая, пахнувшая серой вулканическая автомобильная масса. Кругом был май, деревья расправляли листья как крылья, тюльпаны в клумбах просвечивали алым, фонтаны сеяли мелкую водичку на розовый мрамор. Из-под полосатых маркиз Макдоналдса то и дело вылетали стайки старшеклассниц, облепляли скамейки, склевывали зернышки с бигмаков, распрямляли пластиковые хоботки и тянули из высоких стаканчиков жиденький нектар кока-колы.
   Ни тебе Бугати, ни Мазерати только идет через площадь сгорбившаяся под тяжестью комплексов худая и длинная батанка в сером платье миди, с тугим узлом на затылке и в круглых очочках, по сторонам боится взглянуть, прижимает к груди пакет с книжками, чутко слушает, как твердеют от трения соски, и розовеет от желания.
   -Вот те на!- посулив себе старого козла, потупился я, а батанка моя, точно почувствовав вздохнувшее мужское, отвернулась, боднула головой воздух, как какая-нибудь пристяжная в чичиковской тройке, прошла индифферентно, потом развернулась вдруг и, мамочки мои, поплыла мимо, чуть покачивая бедрами, ладошки развернув, ловя невидимые капли счастья и тут же взвешивая их на чашечках Судьбы.
   Так ходить по грешной Земле умела только одна женщина. Так вплывала она в голубое курево репортерской комнатки, стирая скандальную грязь с экранов компьютеров и предлагая на пять минут спуститься на бульвар вдохнуть солнца.
   -Боже мой, Лялька!- вскрикнул я, а батанка строго посмотрела на меня, села на краешек скамейки, платье разгладила и сказала оглянувшись:
   -Тише. Чего ты так орешь-то?
   -Прости,- придушенно осекся я.- Но... что за маскарад?
   Лялька достала из пакета том классика, голову склонила к страницам тучной прозы, продемонстрировав мне оливковый загар на младенчески гладкой коже, длинную некрашеную ресницу, золотистый в темных крапинах зрачок.
   -Ты можешь на меня так не смотреть?
   - Нет, не могу,- признался я, отметив удивительно прямой и нежный носик. У Ляльки нос был чуть крупноват. Что делает пластика!
   -Да ладно тебе,- смахнула Ляля тень с прошитого золотыми нитями лба и, как-то боязливо скосившись в мою сторону, заметила.- А ты ничего.
   -В каком смысле?
   -Ну,... мало изменился.
   -Это хорошо?
   -Не замечая перемен в себе, мы не хотели б, чтоб менялись и другие.
   -Печальный афоризм. В книжке вычитала?
   -Сама придумала.
   -Не потеряла, значит, вкус к словам.
   -Мало что осталось. Да не смотри же ты на меня! - вдруг резко одернула Лялька, и я понял, что сижу, разинув рот, и пялюсь на нее как провинциал на кинозвезду.
   -Ну, вот что - так дело не пойдет,- опомнился я, наконец. - Давай, кончай свою конспирацию и говори, что случилось.
   Лялька очень натурально дернула плечиком (по батански - чего пристал?) и склонилась над книгой.
   -Слушай,- не отставал я.- Если за тобой следят, то нас уже просекли, засняли и сейчас вон в том джипе выясняют мою личность.
   -Нет,- осторожно качнула головой Ляля.
   -Что нет?
   -Так далеко дело не зашло.
   -А куда оно зашло? И в чем, собственно, дело-то?
   Лялька сощурила сухой глаз. Может, и хотела капнуть слезой на страницу - не получилось.
   - Все нормально ты сыграла,- ободрил я на всякий случай.- Со стороны великовозрастный ухажер клеит заучившуюся студентку, давно мечтающую, чтоб ее кто-нибудь склеил. Этюд школы-студии МХАТ. Три с плюсом.
   -Почему так мало?
   -Краснеть разучилась
   Лялька захлопнула книгу, откинулась на спинку скамейки, тихо засмеялась. Стала похожа на прежнюю Ляльку:
   -В самом деле, что это я?
   -Вот именно.
  
   -Не знаю с чего начать,- не решалась Ляля.
   -Так посидим и помолчим,- предложил я.- Ты никуда не торопишься?
   -Да я давно уж никуда не тороплюсь,- усмехнулась Ляля.
   -И как давно?
   -Лет шесть. Сначала дергалась. Потом Гарик родился. Потом успокоилась.
   -И отлично!- воодушевился я.- Стильная хозяйка загородного дома. Самая стройная молодая мама. В ящике это выглядело довольно убедительно.
   -Вот именно. Называется - сыграть в ящик.
   -Или сыграть в ящике? В смысле перед телекамерой?
   -Ну, все,- с досадой отмахнулась Лялька.- Дальше сериал - "Богатые плачут", а я их терпеть не могу. Я собственно не для этого...
   -...меня пригласила? Ну, это я, допустим, понял. Сижу, тебя подбадриваю, создаю условия. А ты все не начинаешь. Давай самое главное, как на приеме у врача. Что тебя больше всего беспокоит?
   -Больше всего меня беспокоит жизнь Гарика, - медленно выговорила Ляля.- Ну и моя собственная. Как ни странно.
   -А что в ней такого беспокойного?- осторожно подтолкнул я.
   Ляля глубоко вздохнула, сжала кулаки, распустила пальцы, встряхнула ладонями.
   -Ну, есть кое-какие приметы.
   -Приметы чего?
   -Что нам немного осталось...
   Лялька склонилась над страницами, и буковки поплыли во влажном пятне.
   -Извини,- сказала Ляля.
   -Да ничего,- не показал я виду.
   - Подожди секундочку,- салфетку гигиеническую из пакета вынула, глаза промокнула, чуть голову запрокинула, воздух тоненько втянула.
   -С чего у них там все началось, я сказать не могу. А для нас со смертью Игоря все кончилось.
   -Что именно?- уточнил я.
   -Жизнь. Пусть скучная, но... спокойная и безопасная. Конечно, с какой стороны посмотреть. Все дело в обстоятельствах.
   -В обстоятельствах чего?
   -Жизни. Или смерти. Все связано... - затуманила Лялька.
   -Подожди, подожди... Как погиб Шульгин? Это ведь был несчастный случай или...
   -Ну, наконец-то... - усмехнулась Ляля. - Честно говоря, я думала ты раньше догадаешься.
   -А о чем тут догадываться?- возмутился я.- Что смерть богатого человека всегда кому-то выгодна и ежу понятно. Что эту смерть всегда кто-то хочет ускорить - тоже. Но ведь не таким же способом.
   -Каким? Что ты знаешь о смерти Игоря?
   -Ты меня спрашиваешь?- опешил я.
   -Ну, ты говоришь про способ... убийства. Правильно?
   -Ну да. То есть, нет... То есть, все можно подстроить, конечно, но если человек на загородной гулянке днем, на глазах всего честного народа летит с обрыва на снегоходе и проваливается под лед - это обычно называют несчастным случаем, никакого дела не возбуждают, а уж кто выиграл от этого, тот выиграл. Кому-то повезло, а кому-то,- я посмотрел на Лялю.- не очень. Можно скорбеть, конечно, сожалеть, но о чем же тут беспокоиться? В смысле - чего бояться?
   -Действительно, чего? - повторила за мной Ляля.
   -То есть, конечно, - развил тут же я, - ты наследница, а наследников еще меньше любят, чем самих богатых. Но ведь это уже совсем другая история.
   -Да не другая, а все та же история. Я же тебе говорю - все дело в обстоятельствах, деталях, до которых никому нет дела. Ну, свернул себе очередной новый русский шею и, слава Богу. Всем полегчало. Есть, значит, справедливость. А то, что Игорь, может быть, к этому обрыву не случайно понесся...
   -Подожди. Ты что была там?
   -Ну, да!
   -Тогда рассказывай.
   И Лялька рассказала.
  

3

  
   В декабре отмечали годовщину Издательского Дома Шульгина. И даже не самого Дома, а газеты, с которой Дом поднялся, раскрутился, стал успешным и богатым.
   Газета называлась "Бульвар" и вполне своему названию соответствовала. Читать ее было противно, но интересно.
   Я не читал, а все равно на картинки не смотреть не мог. Фотографы у Шульгина были классные. Специалисты по всем частям тела.
   Годовщину отмечали в пансионате на Клязьме в очень узком и для Ляльки непривычном кругу. Из нынешнего руководства Дома - Главный редактор газеты "Бульвар", сам Шульгин, Директора по рекламе. Из дам только Лялька и еще какая-то - шеф-редактор женских журналов. Из детей - четырехлетний Гарик.
   И еще какие-то странные, Ляльке неизвестные - какой-то попик гладенький, сытый, благостный, но с бесом в глазах (один из первых сотрудников газеты, почему-то сбежавший в монастырь). И еще какой-то художник тонкогубый, весь дерганный.
   Накануне пили почти всю ночь, и все подтрунивали друг над другом, все подкалывали, все щипали и поплевывали друг на друга за столом, все силились вспомнить что-то, их когда-то объединявшее, а вспомнить не могли, не умели, боялись, не хотели.
   Лялька поняла только, что вот эти вот такие разные - опустившиеся и преуспевшие, когда-то были вместе, впряглись и сделали то, что придумал Шульгин, а теперь подустали, разбрелись, развалились, и кто-то забыл давно все, кто-то таит обиду, кто-то заносится и поучает.
   Лялька утомилась очень быстро от того скрытого и неприязненного, что бродило в них. Видела, как Игорь веселится и поддразнивает своих гостей, притравливает их друг на друга и чего-то от них добивается, приглашает вспомнить прежнее и сыграть в какие-то игры, и кто-то ежится, кто-то супится, а кто-то сыто улыбается.
   В общем, у Ляльки разболелась голова, и она рано ушла спать в семейный люкс Шульгиных, где уже давно в детской мирно посапывал Гарик в обнимку с книжкой про "Зайчишку-Пушишку", а компания гуляла до утра с вылазками в поля, криками, салютом, штурмом снежной крепости и взвизгами тут же примазавшихся к чужому празднику каких-то девиц.
   На другой день отсыпались бы долго, но Шульгин неутомимый, никогда не пивший ничего кроме минеральной воды, спавший не больше четырех часов в сутки, с утра побывавший и в бассейне, и в тренажерном зале, и на лыжной пробежке, потерпел до одиннадцати и пошел по коридорам, колотя ладонями в двери одноместных номеров и будя перепивших юбиляров, суля им новые источники веселья и безудержные гонки на снегоходах по льду и пересеченной местности на приз Шульгина.
  
   Шульгин построил всех на площадке перед снегоходами. Раздал карты с маршрутом, который сам же утром наметил. Объяснил, в каких пунктах и как нужно отмечаться.
   Трясущиеся с похмелья бульварщики взгромоздились на снеговые эти мотоциклы, похожие на гигантских беременных водомерок, долго копались с кнопками и ручками, потом зачихали, зарычали, застреляли моторами, Шульгин дал старт и снегоходы, один за другим, ныряя и подпрыгивая, потащили своих седоков через ближайший лесок на лед водохранилища, а Игорь усадил Гарика себе за спину, подождал, пока Лялька как всегда с утра всем недовольная и надутая, но возражать не смевшая, пристроилась за Гариком, прижала его к себе крепко, вцепилась в кожаную петлю на седле, и понесся за своими сотрудниками, обгонять, выскакивать неожиданно из кустов, пугать, путать следы, сбивать с толку.
   Далеко они не уехали.
   Впереди потрескивали и гудели моторы, следы от снегоходов петляли меж кустов, спускаясь к водохранилищу. Виден был уже и мутный зеленоватый лед в метельных штрихах и разводах, лесок поднимался, справа и нависал обрывом надо льдом.
   Лялька крепче прижала к себе радостно визжавшего Гарика, обернулась и увидела...
   ... над ними на обрыве застыла темная фигурка, плечом подпирая ствол сосны, медленно, медленно, медленно поднимает что-то длинное и тонкое и целится прямо в них.
   Лялька развернулась, боком прикрывая Гарика, заорала, заколотила Шульгина кулачком в спину, и едва тот, недовольный, сбросил скорость, кувырнулась в снег с Гариком на животе как кенгуру с детенышем в сумке, тыча рукой и крича Игорю:
   -Там, там, там...
   Шульгин обернулся, увидел человечка между деревьев, развернул машину, крикнул что-то радостно-злобное, взревел мотором и погнал вверх по склону, петляя между деревьями.
   Человечек отделился от сосны, оказался лыжником, целившимся в Шульгиных из лыжной палки, а теперь поспешно поднимавшимся по склону к краю обрыва. Он то оступался, скатывался, то исчезал в снегу, то прятался за деревьями, словно заманивая Шульгина на тяжело ревевшем, увязающем в снегу громоздком и на такой крутизне беспомощном снегоходе.
   Лялька видела: на самой кромке над обрывом они оказались в одно и то же время и вместе за нее перевалили и исчезли в полном безмолвии, и мертвая эта пауза, когда не слышен стал звук мотора, длилась долго, долго... А потом - удар, треск льда и в наступившей тишине тихое поскуливание Гарика: "Ма, а когда папа вернется, ну ма..."
  
  
   Под обрывом в том самом месте когда-то был овраг, потом разлилось водохранилище - глубина метров пятнадцать.
   Снегоход подняли только на следующий день.
   Тело Шульгина отыскали у противоположного берега месяца через три, когда треснул и растаял лед, и в сухом тростнике завозились с донками и удочками первые весенние рыбаки.
   Отвезли в морг что-то жуткое, почерневшее, распухшее и предложили Ляльке считать это мужем. Лялька опознать труп отказалась, настояла на анализе ДНК и только после совпадения проб сдалась и похоронила то, что видела в морге, как Игоря Шульгина.
  
   Я представил себе всю эту картину, спросил подавленно:
   -Ляльк, а ты Игоря вообще...
   -Любила? - удивилась Лялька. - Ох, это долгий разговор. Да и ... при чем тут это?
   -А что при чем?
   -Ты что, ничего не понял?
   -Что я должен был понять? Даже если кто-то решил вас разыграть, а в результате Шульгин навернулся с обрыва и ушел под лед... Какое же это убийство? Как это все можно было рассчитать? Такое только в детективной беллетристике возможно. Причем в плохой.
   -И в жизни,- кивнула Лялька. - Когда она не лучше беллетристики.
   -Значит, ты мне не все рассказала?
   -Я же тебя предупредила - все дело в деталях.
   -Например?
   -Например, в таких: когда я уходила в тот вечер из-за стола, Шульгин провозгласил тост за новую грандиозную мистификацию, которая ожидает их всех на днях. И знаешь, как он ее называл?
   -Ну, как?
   -"Месть Арлекина". Это у них лет восемь назад в той их первой тусовке в ходу было - все друг друга разыгрывали, а потом про это писали в газете. Фирменное блюдо. Так вот Шульгин предупредил, что по имеющимся у него сведениям, кто-то из приглашенных мечтает свести старые счеты и называет это "Месть Арлекина".
   -Подожди, подожди - так мистификация или действительно - месть?
   -А вот это - думай, как хочешь. Шульгин всегда говорил - настоящая мистификация неотличима от реальности.
   -Ну, и...?
   -Знаешь, как был одет тот человек, что целился в нас из лыжной палки?
   -В костюм Арлекина,- ухмыльнулся я.
   -Вот именно,- не улыбнулась Лялька.
   -А как ты это разглядела?
   -Трудно было не разглядеть - черные и белые ромбы на облегающем комбинезоне и такие же на шапочке и шарфе. Я еще подумала тогда - чего это он так вырядился? Чтоб заметнее быть?
   -Ну и что?- не сдавался я.- Кто-то слишком буквально понял шутку Шульгина. Решил прислужиться хозяину. Как оказалось - неудачно.
   -Да? А на это ты что скажешь?
   Лялька сунула руку в пакет, выбросила мне на колени снимок - узенькая полоска берега под обрывом и дальше темный зеленый лед водохранилища.
   -Это ты где нашла?
   -Там.
   -Где там?
   -Наверху, над обрывом, откуда Шульгин со своим снегоходом рухнул. К елке было пришпилено.
   Я перевернул снимок. Увидел лиловое факсимиле" Месть Арлекина". Засмеялся.
   -Ну, ваши создатели "Бульвара" не любили Шульгина. Такой черный юмор над прорубью. Когда ж эту карточку туда подбросили - через день? Через месяц?
   -Я поднялась на обрыв почти сразу после катастрофы,- медленно произнесла Лялька.- Только Гарика отвела в гостиницу и сдала на руки няне. Еще водолазы не приехали и снегоход не подняли. Карточка там уже была. Причем снята она была примерно с того места, где упал Шульгин. Накануне. Может быть утром. А вот это, я обнаружила в кабинете Игоря в запертом ящике стола.
   Лялька достала все из того же пакета еще три снимка. На одном была снята лестничная площадка убогая, заплеванная с крашеными, выходящими на нее дверями, на другом - вместительная кожаная сумка, на третьем в полутьме девица голая в довольно откровенной позе демонстрировала свои прелести, но скрывала лицо. И еще: снимок киллера со спины - стоит перед окном, целится в кого-то из винтовки. На обороте карточек - все та же лиловая печатка.
   Месть Арлекина.
   Я сложил все карточки, перетасовал их. Вздохнул. Протянул руку.
   -Ну, давай.
   -Что?
   -Еще одну карточку. Ту, которую ты недавно получила. И не говори, что ты ничего не получала. Все равно не поверю.
   Лялька нырнула рукой в свой пакет. Показала фото - она с симпатичным парнишкой на руках. Лялька вся гладкая и томная, как кошка. У парнишки рот до ушей, темные глаза, птичий носик и маленькая родинка на щеке.
   На обороте печать. "Месть Арлекина".
   -Я хочу, чтобы ты занялся этим делом, Валя,- сказала Лялька.
  
   Я поднял глаза от карточки. Лялька сняла очки.
   -Вот те на,- не нашелся я.- Как это "занялся". Что я следователь что ли?
   -Во-первых, хороший криминальный журналист лучше плохого следователя.
   -Найди хорошего следователя.- Не сдавался я.- Обратись в сыскное агентство. Вообще тебе не следователь нужен, а охрана приличная.
   -Уже,- кивнула кому-то Лялька.
   -Что уже?
   -Уже и детектив работает, и охрана нас с Гариком водит из туалета в спальню. Еле отвязалась сегодня от них, чтобы с тобой встретиться.
   -Так этот весь прикид для того, чтобы от собственной безопасности сбежать?- попытался рассмешить я Ляльку.
   -Вот именно. Толку от них никакого. Так же как я сбежала, так тот, кому хочется нас с Гариком за грехи Шульгинские достать, подберется к нам тихо- тихо и сделает, что задумал.
   -А может быть дело вовсе не в Шульгине и не в его грехах?
   -А в чем?
   -Ну, я не знаю... Ты ж наследница. Со смерти Шульгина прошло полгода.
   -И что?
   -Время вступать в права наследства. Издательский Дом полностью Шульгинский или у него были компаньоны?
   -И были, и есть.
   -Но владелец - Шульгин?
   -Был.
   -А теперь хозяйкой будешь ты. Начнешь копаться в бухгалтерии, спрашивать, куда деньги идут, кого-то захочешь уволить, кого-то начальником поставить...
   -Да нет,- с досадой оборвала меня Лилька, - этим всем занимаются, тебе сюда даже и лезть не придется.
   -Кто занимается?- не унимался я.
   -Не важно.
   -Тогда чего ты от меня хочешь?
   -Хочу, чтобы ты провел собственное расследование.
   -Опять?
   -Ладно,- надулась Лялька.- Я все поняла.
   -Что ты поняла?
   -Что ты не хочешь мне помочь.
   -Да пойми же ты... Тут должны работать профессионалы. Я, даже если очень захочу, тебя с Гариком защитить не смогу.
   -Да, меня есть, кому защитить,- возмутилась моей тупостью Лялька.
   -Тогда в чем же дело?
   -Но они не знают - от кого. А когда узнают, будет поздно.
   -Ладно,- сдался я, предчувствуя бесконечное хождение по кругу. В конце концов, если женщина, тем более перепуганная, забрала что-то себе в голову... - Что ты хочешь, чтобы я сделал?
   Вот тут-то Лялька и огорошила меня:
   -Я хочу, чтобы ты узнал, что за человек был Игорь Шульгин.
  
   Я с опаской покосился на Ляльку, ожидая увидеть то, что не разглядел за полчаса дерганного нашего общения - бабу с совершено съехавшей крышей из-за гибели горячо любимого мужа. И ничего такого не обнаружил. Глаза у Ляльки были абсолютно трезвые. Передо мной сидела дама, бизнес леди, отлично понимающая, чего она хочет и как этого следует добиваться. Вот те на! Выходит, не разглядел я совсем другого. Как это Лялька мне глаза отвела?
   -Конкретнее,- перешел я на деловой тон.
   -Я предлагаю тебе работу.
   -Следователя.
   -Скорее журналиста. Если хочешь - писателя.
   -Интересно. И что же я буду делать?
   -Официально ты будешь собирать материалы для книги о Шульгине. У тебя будет договор с Издательским Домом, аванс, машина, компьютер, рабочее место, мобильник. Доступ ко всем документам. Все сотрудники буду предупреждены, встретятся с тобой по первому твоему требованию и ответят на все твои вопросы.
   -А не официально, что я буду делать?
   -Да, в общем- то же самое. Ты будешь искать ответ на вопрос - что за человек был Игорь Шульгин. А когда поймешь это - узнаешь, кто этот Арлекин и чего он от нас с Гариком хочет. В общем - все просто.
   -Я должен буду встретиться с компаньонами, сотрудниками, друзьями детства?- начал соображать я.
   -Вот именно.
   -С теми, кого Шульгин кинул, использовал, обманул?
   -Да.
   -С его любовницей?
   -Если она была.
   -С женой?
   -В последнюю очередь,- отрезала Лялька.
   -Ты хочешь сказать, что прожила с мужиком семь или восемь лет, родила от него ребенка, похоронила и так и не узнала, что он за человек?
   -Вот именно. Между прочим, такое встречается сплошь и рядом. Кстати, если бы я его знала... Мне помощь твоя была бы не нужна. И возможно, он сейчас был бы жив.
   -А меня ты, думаешь, знаешь.
   -Думаю - да.
   -И именно поэтому ты ко мне и обратилась?
   -Именно поэтому.
   -Почему?
   -Потому что знаю - если ты откажешься, а потом с нами что-нибудь случится, ты себе этого никогда не простишь.
   -И, значит, я соглашусь?
   -Согласишься.
   -А если я не смогу понять, что за человек был Шульгин. Или не угадаю, кто он этот Арлекин? Такое может быть?
   -Может. Но я думаю, что ты справишься. И успеешь к сроку.
   -К какому?
   -Две недели.
   -Здорово! А почему не пять дней? Или - полгода?
   -Что-то должно произойти в ближайшие две недели. Я это чувствую,- нахмурилась Лялька.
   -А как же моя работа?
   -Какая работа? Ах, да - пиар-агентство "Ты and Я". Реклама косметики, прокладок и памперсов. Хочешь сказать, тебе это место дорого? Не смеши меня.
   -И, тем не менее, мне не хотелось бы остаться без работы.
   -Можешь быть спокоен - в агентство "Ты and Я" ты всегда вернешься. А сейчас возьмешь отпуск за свой счет.
   -А если мне его не дадут?
   -Дадут, дадут. Кто там у тебя хозяйка? Машка Соловьева?
   -Мария Владимировна,- поправил я.
   -Мы с ней в один фитнес ходим. Нормальная баба. Все будет в порядке.
   -Может, ты с ней уже договорилась?
   -Может быть.
   -Здорово! Я вижу, ты все уже решила.
   -Я - да.
   -А я еще нет. Мне нужно подумать.
   -До вечера,- уточнила Лялька.- Вечером я тебе позвоню.
   -Значит, я могу быть свободен?- скривился я.
   -Ну что ты, Валька,- протянула руку ладошкой вверх Ляля.- На самом деле это - никакая не работа. Я просто прошу тебя о помощи.
   -В такой вот форме? - надулся я.- Ладно. Мне действительно надо подумать.
   -Ну, иди и думай,- подтолкнула меня на выход Лялька. Протянула мне пакет.- И вот это прихвати с собой. Чтоб легче думалось.
   -Здесь что?- полез я в пакет.
   -Не здесь,- остановила меня Лялька и оглянулась.- Потом посмотришь
   -Ладно,- не стал я возражать. Потоптался на месте, с сожалением посмотрел на Ляльку (почему-то думал, что смогу отказаться и больше ее не увижу). На Ляльку с модной картинки, из рекламной передачки. Ляльку несчастную, Ляльку напуганную. Ляльку, трясущуюся за сына, Ляльку интригующую, Ляльку-работодательницу. Ляльку, которую, признаешься ты себе в этом или нет, невольно хочется трахнуть.- Пошел!
  
   Пошел к метро, смешался с толпой у светофора. Из толпы незамеченному мне отлично было видно, как Ляля посидела еще на скамейке, захлопнула книжку, бросила ее в урну, туда же очки, модельной походкой от бедра прошла мимо клумб и фонтанов к черному Мерседесу суперкласса, где на страже у распахнутой дверцы ждал ее перекаченный водила. Села, ноги скрестив, на кожаный диванчик, дверцей захлопнулась и поплыла по бульвару вся в звуках музыки, и облаках кондиционированного воздуха.
   Такая вот игра.
  

4

  
   Машка Соловьева, как назвала мою шефиню Ляля, подружка строительного босса, который и подарил ей пиар-агентство "Ты and Я", вся в желтеньких кудельках, с кукольным личиком и как нарисованными синими глазами, тонкой струйкой дым из пухлых губок выпустила, ножки под столом скрестила, подарив мне самую мелкую из своих улыбок, подписала заявление на отпуск.
   -Значит, к Ляле Шульгиной от меня уходишь,- подколола меня.
   -Да вот, попросили помочь,- неопределенно махнул я рукой куда-то в сторону Пушки.
   -Жаль, жаль,- посочувствовала Мария Владимировна.- Мне тебя будет не хватать.
   -Так я ж вернусь еще,- предположил я.
   -Может быть, может быть,- с сомнением покачала головой Мария Владимировна.
   Мне это не понравилось. Чего это она?
   -На две недели всего,- напомнил я.
   -Ну, это уж как получится,- сказала она, и я понял, что в "Ты and Я" мне скорее всего уже не вернуться.
   Вот тебе и фитнес. Вот тебе и Машка.
   Окинул взглядом кабинет весь в коже, модных светильниках на тонких ножках и вазах со свадебными цветами, любимую свою картину за спиной Соловьевой - голая девка с пухлой персиковой попкой летит над городом на огромной ручке Паркер с золотым пером, и понял, что возвращаться сюда мне и самому не очень-то хочется.
   -А ты заходи все-таки,- пригласила на прощанье Машка Соловьева.- Может, расскажешь что-нибудь интересненькое. Если успеешь.
   -Может, и успею. Если торопиться к вам не буду, - вяло парировал я и вышел.
  
   На переходе меня чуть не сшибла девица в белом шарфике и в Ауди ТеТешке с откидным верхом.
   Вылетела из-за поворота, тормозами взвизгнула, вильнула, чиркнув бампером по моей джинсе, и покатила дальше, не оглядываясь, неся над людской грязью точеный профиль.
   -Сколько ж вас развелось,- отряхивая пыль с джинсов, злился я.
   Подружки нефтяных королей, бандитов и чиновников. Те рвут друг у друга скважины и никель, изводят себя страхом и злобой, взвинчивают коньяком и виагрой, чтоб на последнем издыхании трахать костлявых сучек в банях и личных бассейнах, и сучки оттягиваются на нас в офисах, подаренных за умение работать под одеялом, в воде и парилке, и проносятся мимо по шоссе на развратных авто, мстя нам за опостылевших своих мокрогубых и бессильных мужиков.
   Но недолго вам осталось! Знаю, против кого будет направлен ближайший русский бунт, бессмысленный и кровавый. Против таких вот надменных шлюх в Ауди ТТ с откидным верхом. И поведет в бой всех пеших замордованных жизнью и толстыми женами мужиков и задроченных владельцев ржавых инвалидных жигулей партия СКС ("Смерть Костлявым Сучкам") во главе которой встану я, затраханный костлявыми сучками, но не сломленный, Валентин Киреев.
   Вот такая чушь.
  
   Мой кот Сократ узнает меня по скрипу лифта. Видимо, лифт как-то по- особому скрипит, когда в нем еду я. Сократ прыгает со шкафа, подходит к двери и орет, пока я вожусь с замком входной двери.
   Он серый, с длиной шерстью. А глаза зеленые. Здоровенный такой котище, килограмм пятнадцать.
   И больше меня дома никто не ждет.
   Я насыпал Сократу сухого корма, кот понюхал, оглянулся на меня, покрутил лапой у виска и, взлетев на холодильник, свернулся там клубком и смотрел оттуда на меня, не мигая.
   А в холодильнике пельмени, окунь размороженный, десяток сырых яиц, корочка сыра и три бутылки пива.
   Я засунул окуня снова в морозилку, пожарил яичницу и съел ее с засохшей коркой сыра, наливая в высокий стакан охлажденное до потери вкуса пиво и отпивая его большими глотками.
  
   Любите ли вы эти короткие передышки в вашей жизни, когда с одной работы вы уже уволились, а за другую еще не взялись? Умеете ими пользоваться? Способны ими наслаждаться?
   Время между двумя работами и время в аэропорту в ожидании отложенного вылета.
   Или вот еще - вы назначали деловое свидание в четыре в маленьком пабе на Петровке, приехали вовремя, а ваш партнер вежливо передал через секретаршу, что у него срочное дело и он встретиться с вами сегодня никак не может.
   В офис возвращаться поздно, домой ехать рано и вы сидите в пабе, потягиваете пиво, смотрите в окошко, как проносятся мимо толпы тщеславных клерков и понимаете, что вот это время - оно только ваше и надо цедить его нещедро и впитывать в себя по капле, а потом расплатиться, и медленно идти по бульварному кольцу до реки, и стоять на набережной, и смотреть, как дрожат на темной воде длинные бороды фонарей, а напротив над острой колоколенкой проступает в зеленых сумерках тонкий месяц и рядом с ним маленькая белая звезда.
   Вы так умеете?
   Я - нет.
   Ослик так привык за свою жизнь к тележке, которую тянет в гору и которая толкает его под гору, что, когда его распрягают и отпускают на волю, он постоит грустный на дороге, а потом, мелко помахивая хвостиком, бежит и снова встает перед тележкой.
   После обеда я с сигаретой залез в старое кресло, достал с полки книгу, раскрыл ее, а кот Сократ залез на диван и смотрел на меня, не мигая недоверчиво, точно говоря: " Ну и чего ты тут расселся с книгой? Паузой думаешь насладиться? Кому ты мозги пудришь? Знаю я тебя. Сейчас отложишь книгу и полезешь в Лялькин пакет, чтобы узнать, что она тебе за намеки там приготовила. Потом заберешься с ногами в кресло, будешь курить, чиркать в блокноте и думать, как тебе к этому делу подступиться".
   И я не стал спорить с Сократом, потому что спорить с ним бесполезно. Отложил книгу и полез в Лялькин пакет.
  
   Вынул: пять снимков с печатками "Месть Арлекина".
   Бумаги в прозрачных файлах.
   Конверт с деньгами.
   Ключи от машины с брелком сигнализации, адресом стоянки и заполненным бланком доверенности.
   Трубку мобильника (на бумажке - пин-код и номер телефона).
  
   На снимках убожилась лестничная площадка в пятиэтажной хрущобе, разглядывал кого-то в оптический прицел киллер, мела поземка по зеленому льду водохранилища в том самом месте, куда вот-вот сверзится Шульгин на своем снегоходе, развратничала сама с собой девица, прячущая лицо, пузатилась сумка с неизвестным мне содержимым и томная Лялька нежно прижимала к груди маленького шаловливого Шульгина.
   Денег в конверте было много. Две тысячи долларов.
   Ни фига себе!
   В одном файле я обнаружил бланк Договора с Издательским Домом Шульгина на подготовку к изданию книги о жизни и смерти Шульгина (мистика какая-то - Шульгин сам себе о свей смерти книжку заказывает!). Срок - две недели. Сдача материала - по главам. Порядок оплаты - каждая глава книги оценивается в $1 000 (прописью - одна тысячу долларов США). Оплата по факту сдачи главы. В случае несоблюдения сроков и условий Договора Издательский Дом к автору претензий не имеет, а все сданные автором материалы остаются в полном распоряжении Издательского Дома без права автора публиковать или разглашать содержащиеся в них сведения.
   К договору приложена записка:
   "Валька!
   Договор - формальность. Оплата - реальная. В конверте - аванс. И я тут набросала кое-что, о тех, кто был на той вечеринке. В основном. Арлекин может быть один из них. А, может, и нет. Во всяком случае, поговорить тебе с ними надо. Каждый из них что-то знает.
   Вечером позвоню.
   Надеюсь, ты согласишься".
   Действительно - на таких условиях. За такие деньги.
   Заманчивое предложение. Какой идиот откажется?
   Я, наверное, идиот. Не люблю заманчивых предложений.
   Потому что непонятно, куда и зачем тебя заманивают?
  
   "Кое-что", что Лялька для меня набросала про знакомых Шульгина, походило на список действующих лиц старинных пьес с подробными указаниями господам актерам.
   Например:
   "Ролик Ряженцев - нервный блондин под сорок. В прошлом владелец и редактор политической газеты. Лет восемь назад, когда читателю надоела политика и газета Ролика пришла в упадок, познакомился с Шульгиным. Шульгин убедил Ряженцева заняться бульварной прессой. Идея имела успех, но Ролик из владельца газеты и редакционных площадей как-то незаметно превратился в обычного наемного работника, хоть и Главного редактора газеты "Бульвар". Профессионал. Дело свое знает. Умеет раскопать такую гадость, что всех тут же выворотит наружу. А Ролик только посмеивается и ручки потирает. Публику Ролик презирает. Шульгина терпеть не мог. Тиражи при нем постоянно росли".
   Или вот еще.
   "Виталик и Стасик - Директора по рекламе. В Издательском Доме их два, а главного - нет. Эту парочку Шульгин приволок к Ролику восемь лет назад и с тех пор с ними не расставался. По виду - хитрые недотепы. Оба с неоконченным строительным образованием. Один маленький, пухлый, сонный похож на медвежонка калу. Только лапу не сосет. Другой длинный, тощий, как гвоздь со здоровенным кривым носом. Разговаривая, все время тихо посмеиваются, как будто знают про тебя что-то скверное. Кажется, приворовывают рекламные деньги и ведут на них собственный бизнес. Классные машины и по особняку под Москвой. Шульгин их всерьез не воспринимал (как и всех прочих). Кличку им дал "Витасики". Почему-то держал их. То, что именно они раскрутили рекламу в "Бульваре" - правда. Я узнавала. То, что они могли придумать шутку с Арлекином - невероятно. Как и все прочее о них. Например, то, что они - совладельцы ИД Шульгина. Как он мог такое допустить?"
   И дальше.
   "Татьяна Чернова - шеф-редактор тонких женских журнальчиков ("Лида", "Маша", "Даша" и т.д. - один из самых прибыльных проектов Шульгина). Лет тридцати. Типичная бизнес-леди. Худющая и мышцы как канаты. Кажется из тренажерного зала не выходит. Хватка - железная. Бабы в этих журналах от нее стонут. Появилась в Доме лет пять назад. Что делала на юбилее газеты "Бульвар" - непонятно. Было ли у нее, что с Шульгиным - неизвестно, но, судя по ней, трахнуться ради карьеры для нее вообще не вопрос (последнюю реплику присяжные могут во внимание не принимать)".
   "Павел Суворов - начальник службы безопасности Шульгина. Игорь ему доверял, а, по-моему - неприятный тип. Похож на завкадрами из бывших гебешников. Мания у него - следить за всеми. Манера странная - отвечать не на тот вопрос, который задают, а на тот, какой, по его мнению, хотели задать. Появился у Шульгина года три назад. На юбилее его почему-то не было".
   Дальше шла приписка скороговоркой, точно Ляльку кто заторопил или она на свидание опаздывала:
   "Про других - журналиста, подавшегося в монахи, художника - автора первых комиксов в "Бульваре" я вообще ничего не знаю. Кажется, они работали еще в старой роликовой газете, а в "Бульваре" то ли не прижились, то ли история там какая-то вышла. Во всяком случае, местью они вполне могли заняться и Арлекин им ближе, чем всем прочим.
   Вот такая задачка, Валька, с одними неизвестными.
   А в ответе должен получиться Шульгин. Или - наоборот - будет Шульгин, будет и ответ.
   Не знаю, может и зря я тебя сорвала.
   Должна предупредить - разборка скелетов в шкафах дело, как правило, небезопасное. Так что, если ты откажешься, я пойму.
   Но больше мне обратиться не к кому.
   Прости, если что.
   Ляля".
   Надо сказать, для запертой в золотой клетке жены бизнесмена, какой изобразила себя Лялька при встрече, она неплохо осведомлена о делах и людях Шульгинского Дома.
  
   В пакете еще было кое-что. Подборка статей об Издательском доме и о Шульгине - интервью, имидж-реклама, фотоочерки.
   Полистал подборку. Роскошный особняк, пентхауз в городе, машина Бентли с салоном из красного дерева. И всюду хитренькая улыбающуюся рожица Шульгина - птичий носик, родинка на щеке, взгляд пристальный прямо в камеру.
   Шульгин своих доходов явно не скрывал, но и не кичился ими. В богатстве ему было удобно. Он как бы говорил: "Хотите - попробуйте. Может и у вас получится. На спор, а? Сыграем в такую игру: ваш бизнес против моего. Проигравший уходит под лед. Навсегда!"
   Подначки-насмешки над конкурентами. Нахваливание себя, своих возможностей. Как какой-нибудь Тайсон перед боем. Впрочем, Тайсон был профессионал. Шульгин, впрочем, тоже.
   В последний год публикации стали реже и выходили в толстых журналах почти без иллюстраций. Шульгин вдруг сделался в них задумчив, терпим и до тошноты добродетелен. Говорил какие-то мутные пошлости - о любви к ближнему, о Судьбе, о карме, об ответственности за жизнь других людей. Всерьез размышлял о вегетарианстве. Ездил зачем-то к тибетским монахам и завел там себе собственного гуру.
   Чего это он? Неужели догадывался о чем-то?
   Физиономия над этими интервью была все такая же хитренькая, а взгляд ничуть не изменился - смотрит, как будто вычисляет - можете вы ему пригодиться и если да, то на что.
   Про Арлекина - ни слова.
  
   Лялька сказала - поймешь, кто такой Шульгин, поймешь и все остальное.
   А чего там в Шульгине понимать?
   Я ведь знал его.
   Лет пятнадцать назад вместе начинали в отделе информации городской газеты.
   Вплывал он в редакцию, как огромное ядро со знаком плюс. Или черная дыра массой во Вселенную. И все, что встречалось на пути, должно было построиться на орбите и вращаться вокруг Игоря Шульгина. Или быть втянуто в эту черную дыру. Сколько я тогда энергии потратил, чтоб удержаться в стороне! В конце концов, и меня стало затягивать. Но повезло - солнцу нашему в городской газетке стало тесно и оно, на наше счастье удалилось, чтобы взойти над Роликом Ряженцевым и спалить дотла его газету.
   Такие, как Шульгин - не меняются. В этом их смысл, суть и предназначение - не меняться. Только втягивать и ничего не отдавать. А если Шульгины вам что-нибудь подарят - не верьте им и даров не принимайте.
  
  
   В конце концов, все очень просто. Лялька, как бы она там не выпендривалась, судя по всему, чем-то действительно напугана. А мне предстоит выяснить - есть ли ей чего бояться?
   Кто такой этот Арлекин и был ли он?
   Действительно кто-то подстроил смерть Шульгина?
   И чего этот кто-то хочет теперь от Ляльки?
   Вот этим мы и займемся.
   Так я Ляльке и скажу, когда позвонит.
  
   Но позвонила мне сначала вовсе не Лялька.
  
   -Ну, что, не узнал?- насмешливо спросила меня трубка, и кот мой Сократ подозрительно сощурился.
   Голос был женский с хрипотцой. Фирменный такой голосочек. Обладательницы таких голосов одновременно демонстрируют к вам интерес и полное равнодушие. Как только мужик озадачится - он интересен или на него плюют - вот он и попался.
   -Честно говоря - нет,- аккуратно стряхнул я с себя голос.
   -И пр-равильно,- прокатила она в горле горошинку смеха.- А кот?
   -Что кот? - покосился я на Сократа.
   -Сократ не дремлет?
   -Он меня предупреждает,- почувствовал я под рукой тугие веревочки прически цвета жженого сахара.
   -Привет ему,- хмыкнули на том конце.- А ты ничего.
   -В смысле?
   -Не дергаешься,- похвалила она, и всплыло еще - что-то хрупкое и обособленное, свернутое в бутон и распустившееся мгновенно. И также мгновенно исчезнувшее.
   И еще - познакомились у метро. Был на взводе - увидел - стоит, пританцовывает, напевает, никого вокруг не видит, себя слушает, спросил что-то, она ответила, и вот мы уже идем по улице к моему дому.
   Так просто.
   Имя короткое, как память.
   Яна.
   -Ну, пока,- пропела она хрипло и трубку повесила. Как раз тогда, когда я захотел до нее дотронуться.
   А за секунду до отбоя успела пожелать:
   -Не надорвись там. В своих поисках.
  
   А Ляльке, разбудившей меня среди ночи, я сказал, что отыщу ее Арлекина.
   У нее там музыка бухала, и орали какие-то придурки. Из клуба она звонила или из казино?
   Заснуть я уже не мог и до утра провозился в Интернете, собирая все, что можно о Шульгине, Ролике, его газете, "Бульваре" и прочем.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 2

1

  
   Издательский Дом Шульгина по обычаю многих столичных фирм, вывески своей не имел и занимал четыре этажа в здании серого кирпича на Хорошовке - не то в бывшем НИИ, не то в упраздненном ведомстве.
   У входа, впрочем, висела табличка, оповещающая всех любопытных о том, что в здании работает предприятие Всероссийского общества Слепых, но никого из этого общества я так и не встретил.
   Миновав охрану (кто-то заботливый включил меня в список допущенных), первым делом зашел с этим липовым Лялькиным договором в бухгалтерию, полагая, что любой нормальный бухгалтер посмотрит на эту бумажку сквозь очки, потом на меня поверх очков, а потом позовет охранника и все на этом кончится.
   В бухгалтерии за компьютерами колдовали с доходами и расходами, прятали концы, уводили от налогов и перелицовывали черное в белое три дамы средних лет, и ни одна из них не удивилась, когда я назвал свою фамилию и помахал в воздухе листочками договора.
   Меня тут же усадили к столу, заставили заполнить какие-то бланки, шлепнули печать и подшили в папку, предложили расписаться в получении аванса и, припрятав квиток с моей подписью, снова занялись большой стиркой доходов, на меня внимания уже не обращая.
   Так. Поищем Ряженцева.
   То ли Лялька была на той юбилейной вечеринке слишком занята собой, то ли я по ее портрету скроил себе что-то из собственных воспоминаний, но только Ряженцев оказался совсем не таким, как я себе его представлял.
   То есть был в его кабинете и пухлый сангвинический блондин в джинсовом костюме. Забегал и другой - суетливый с наметившейся уже лысинкой. Сам же Ряженцев оказался щуплым как подросток, с волосами неопределенного цвета и тревожными бегающими глазами. Одет был в курточку из лоскутков кожи, говорил тихим голосом и все время стукал под столом коленкой о коленку.
   Я сразу понял, что попал в самую запарку. Шло подписание очередного номера газеты "Бульвар", а в это время ни к какому нормальному Главному лучше не подходить - ошпариться можно. Так что, представившись и сообразив в чем дело, я собирался немедленно удалиться под раздраженные взгляды ответсеков, художников и редакторов, набившихся в кабинет Главного, но Ролик меня остановил, тревожно окинув взглядом, вспомнил кто и что ему обо мне говорил, ткнул фломастером в кресло в углу и, не скрывая досады, попросил подождать.
   Обо мне тут же забыли.
   Я, оглядевшись, заметил на стеллаже пухлый том газетной подшивки. Потянул, положил на колени, раскрыл. Это был последние номера роликовой газеты-предтечи "Бульвара".
   Странное это чувство, когда листаешь старые газеты. Совсем не то, что старые песни и фильмы. Какой-то экстракт напрасных ожиданий. Изнанка обоев. И знаете почему? Они начисто лишены запаха. Аромат времени из них улетучивается. Во всем остальном, даже в старых кинохрониках, он становится с годами крепче.
   Смешные открытия, забытые обещания.
   Заголовки встречались неплохие. Например, анонс материала "Ночь с киллером". В одном из последних в подшивке номеров. Статью обещали разместить в ближайшем номере. Но так и не разместили. Я, во всяком случае, его так и не нашел. Может быть, мне помешал галдеж вокруг Ролика и завтрашнего "Бульвара".
   Утверждали макет первой полосы.
   Ролик был макетом недоволен.
   Все чувствовали себя виноватыми.
   -А если так,- предложил сангвинический блондин, судя по всему, ответственный секретарь и произнес торжественно: "ПОПКИ-ПЕРЕВЕРТЫШИ!"
   -Да?- едко спросил суетливый человек с маленькой лысинкой.- И где же мы это напишем?
   -Прямо на левой половинке,- набросал ручкой в воздухе над полосой румяный сангвиник.
   -А что,- поправив очки, поддержала суховатая дамочка похожая на учительницу.- Довольно броско.
   Ролик вздохнул и застучал коленками под столом.
   Все тупо уставились на макет.
   Судя по всему, Ролик заворачивал первую полосу не первый раз, и выпускающая бригада была на последнем издыхании, без толку бегала по кругу и не могла придумать заголовок основного материала номера. Такой, чтоб понравился Ролику.
   Я тихонько привстал с кресла и заглянул Ролику через плечо.
   На первой полосе под логотипом красовалась чудовищных размеров голая задница. Под ней начинался материал. Заголовка не было.
   -Еще раз,- подергиваясь, нетерпеливо спросил Ролик.- О чем статья?
   -О том, что в клипах в постельных сценах вместо звезд снимаются дублерши.
   -А чего это они?-передернулся Ролик. Мое присутствие он чувствовал, и оно явно выбивало его из колеи.
   -Ну, там, если стесняются,- зарделась училка...
   -Или собственная их задница постарела и сморщилась,- грубо уточнил тот с ехидной лысинкой.
   -Ага, - кивнул Ролик. И начертал огромными буквами по филейным частям фотомодели, повернувшейся к зрителю задом:
   "ЗАДНИЦЫ КАСКАДЕРШ ОТДУВАЮТСЯ ЗА НАШИХ ЗВЕЗД".
   Ролик размашисто подписал полосу в печать.
   Училка восхищенно пискнула.
   Все вздохнули облегченно и дружно слиняли из кабинета Главного на перекур.
   -Ну, что у вас?- повернулся ко мне Ролик.
  
   Журналистский мир тесен.
   Вот и я знал кое-что про Ролика и без Лялькиных заметок, и давно хотел его спросить - как он вообще себя чувствует? Не тошнит?
   Лет десять назад редактором одной из первых свободных газет был Ролик Ряженцев - в прошлом историк и студенческий приятель одного из новых влиятельных чиновников.
   Сначала все шло хорошо - редакция получила кредит и четыре этажа в центре города. Газета нравилась себе и читателям. На первой странице - строка из барда про дружбу. А потом с читателями что-то произошло, им стало не до газет, а Ролик все сидел на своей кухне с разговорами и у костра с гитарой. Газета вспоминала, острила, размышляла, иногда пела тонким приятным голосом и читала стихи, но в гости никто не шел, компания распалась, все разбрелись по мелким делам со своими болячками. И только Ролик в тужурке из кожаных лоскутков сидел, бодая стриженой головой восходы и закаты, поднимая и спуская паруса, и трубил о чем-то в поле.
   Но его никто не слышал.
   Тираж падал и таял, как ноябрьский снег, денег не было, в редакции заколачивали окна и двери, сотрудники разбегались, по пустым коридорам шуршали тараканы.
   Правительство требовало возвращения кредита и подсылало чиновников бандитского вида.
   Кажется, именно тогда в редакции появился Шульгин.
   В газете Ролика начались какие-то лихорадочные эксперименты.
   Затеплилась надежда.
   Газета перестала вспоминать, жаловаться и взывать о помощи.
   Она изменила формат и дизайн.
   Послышались песни и смех пира во время чумы.
   Журналисты перезнакомились с читателями и пригласили их на свои маленькие пирушки. Каждый, не стесняясь, рассказывал о себе. Одни писали о том, что по старой памяти портвейн предпочитают водке. Другие делились своими впечатлениями от первого глотка пива по утру. Третьи рассуждали о преимуществах травки.
   Потом всей гурьбой срывались в город пожить одной жизнью с читателем.
   Журналистки переодевались в проституток и голосовали на дорогах.
   Мужики устраивали лотереи в переходах метро.
   Таскали старые вещички на блошиные рынки.
   Ночевали в мусорных баках.
   Торговали картошкой на рынке, получали по голове от кавказцев, накладывали швы в травмпункте, давали взятки ментам.
   Потом все это описывали в ближайшем номере газеты, хохоча, как безумные.
   Откуда взялись деньги на обновление газеты никто не знал, но через полгода и они кончились. Газета вспыхнула напоследок ярко, как лампочка, и сгорела, и все что осталось от нее - та самая подшивка на стеллаже в кабинете Ролика, которую я листал, пока шел этот творческий базар о попках.
   Вскоре на пепелище расцвел "Бульвар" и под его сенью весь роскошный Дом Шульгина.
  
   "Ну, как - не тошнит?", хотел спросить я Ролика.
   -Ну и как вы... без Шульгина?- спросил я на самом деле.
   -Да, в общем... нормально,- пожал плечами Ролик.- А вы собственно...
   -Валентин Киреев,- представился я на всякий случай. - У меня договор с Издательским Домом.
   -Да-да...Знаю... Елена Петровна (назвал он Ляльку полным забытым именем) меня предупредила. Книга о Шульгине?
   -Да. Что вы об этом думаете?
   -По-моему - идиотская затея,- постукивая коленками, скосил Ролик глаза в угол.- Впрочем, - спохватился он тут же,- если Елене Петровне так спокойнее... Только я не могу понять - чем я-то могу быть полезен?
   -Ну, все-таки,- протянул я.- Десять лет вместе проработали.
   -С чего вы взяли?- удивился Ролик.
   -А разве нет?
   -Ну, как сказать... Вместе. Последнее время Шульгин газетой вообще не занимался. Кажется, даже и не вспоминал о ней...
   -До того юбилейного вечера?
   -Ну, да. Я был удивлен, когда он вдруг все это затеял.
   -Вечер торжеств и воспоминаний?
   -Именно.
   -А это было совсем не в его духе,- предположил я.
   -Игорь Шульгин не был сентиментален - если вы это имеете в виду. То есть сам по себе. Как человек. Но если он решал, что это ему зачем-то нужно, он мог быть любым. В том числе и сентиментальным.
   -И как у него это получалось?
   -Для тех, кто его не знал - вполне прилично.
   -То есть?
   -Он мог быть искренним, заботливым, участливым... С виду.
   -А на самом деле?
   -По-моему, он просто не знал что это такое. Бывает так. Человек не различает цвета. Или начисто лишен музыкального слуха. Картина для него серая. Мелодия - дрожание воздуха. Но он приходит на выставку, или сидит в консерватории и не показывает виду, что не различает цвета и не слышит музыки.
   -А говорите - не знали Шульгина.
   -Я этого не говорил.
   -Зачем же он вас собрал в тот последний вечер?
   -Не знаю. Зачем-то ему это было нужно. Теперь этого никто не узнает.
   -Как вы думаете, что это может быть - "Месть Арлекина"?
   -Как вы сказали?- дернулся Ролик.
   -Вы отлично слышали.
   -Да. Простите,- потер руки Ролик и сложил пальцы домиком. - По-моему это из той же области потери слуха.
   -Что значит...
   -Имитация.
   -И что таким образом имитировал Шульгин?
   -Как мы жили в той, старой... моей,- запнулся Ролик,- газете.
   -И как вы жили?
   -Зачем вам это?- удивился Ролик.
   -А все-таки. Без чувств. Только факты.
   -Ну,... Помните, какое тогда было время? Все рушилось и чтобы не сойти с ума, мы делали вид, что ничто не имеет значения. Мы не можем справиться с реальностью, но можем ее не замечать. Или придумывать ее и делать с ней, что захочется.
   -Розыгрыши, приколы, мистификации?
   -В том числе. На какое-то время это стало нашей жизнью. Как сейчас бы сказали - виртуальной. В какой-то степени мы предсказали "Матрицу" и все, чем живет теперь это новое компьютерное поколение.
   -И обо всех этих розыграшах вы рассказывали в газете?
   -Нет,- затряс головой Ролик.- Не обо всех.
   -Тогда о чем же вы умолчали?- спросил я наобум. И кажется - попал. Ролик перестал трястись, стучать коленками, стрелять глазами по углам. Он вытянулся и застыл, уставившись на меня.
   -Это как-то связано с "Местью Арлекина"?- осторожно спросил я.
   -Нет,- затряс головой Ролик.- О чем вы? Я же вам сказал, что понятия не имею, что там придумал Шульгин.
   -Да, но что-то он ведь говорил,- отступил я пока от того, забытого, что не хотелось Ролику вспоминать.
   -Не помню, - снова сморщился и стукнул коленками Ролик.- Что-то о том, что неплохо было бы сыграть в такую игру. Как будто один из нас все эти годы таил обиду. И вот теперь решил отыграться. Пишет всякие угрожающие записки. И в эти три дня, пока мы будем отмечать годовщину "Бульвара", можно ждать чего угодно.
   -Например, убийства.
   -Может быть. Разумеется, не настоящего.
   -А как вы на это отреагировали?
   -Ну, когда человек, не умеющий рассказывать анекдоты, все-таки их рассказывает, что остается делать?
   -Ждать, когда закончит, и вежливо посмеяться.
   -Вот так и мы.
   -Посмеялись вежливо и забыли?
   -Примерно.
   -И даже не вспомнили на следующий день, когда Шульгин провалился под лед?
   -Честно говоря, не до того было. Да и как это могло быть связано?
   -Тогда что вы скажете об этом, -выложил я перед Роликом снимки из Лялиного пакета.
   Ролик бегло просмотрел снимки, оценив их попутно с профессиональной точки зрения - сюжет, композицию, возможность постановки на полосу.
   -А что вы хотите от меня услышать?
   -Вы никогда не видели раньше этих снимков?
   Ролик удивленно вскинул брови, повнимательнее посмотрел на снимки. Отобрал один.
   -Что-то похожее было у нас в газете. Мы таким иллюстрировали статью о сносе пятиэтажек.
   Повернул снимок ко мне.
   Я увидел ту самую заплеванную лестничную площадку.
   Ролик увидел лиловую печатку на обороте снимка.
   -Что это?- спросили мы друг друга хором.
   -Вы это о чем?- первым успел я.
   -Что такое "Месть Арлекина"?
   -Вот это я у вас и хотел бы узнать.
   -Где вы взяли эти снимки?
   -Ляля, то есть... Елена Петровна мне их дала. Они были у Шульгина в запертом ящике стола. Это действительно тот самый снимок, который вы публиковали в газете?
   Ролик повернул снимок, сощурился близоруко.
   -Трудно сказать. Похож, конечно, но... Нет. Наши ребята работают более профессионально.
   -А другие снимки вам ни о чем не говорят?
   -Нет.
   -Может быть, какие-нибудь воспоминания, ассоциации,- нажимал я.- Киллер, старый подъезд - о чем это?
   Ролик покачал головой.
   -И что вы теперь обо всем этом думаете?
   -Ничего не думаю,- пожал плечами Ролик.- Может, Шульгин хотел устроить на вечеринке розыгрыш, подбросить нам эти снимки, а потом забыл их в столе.
   -Может и так,- согласился я и про то, что обнаружила Лялька на месте падения Шульгина, не стал пока говорить. - Хотя... Почему именно эти снимки? При чем тут сумка? Кого это могло напрячь? Кому и что хотел напомнить Шульгин этим своим розыгрышем?
   -Не знаю...- заерзал Ролик.- А придумывать не стану.
   -Я вот еще о чем хотел вас спросить,- сам, еще не зная, о чем спрашивать произнес я и вдруг ляпнул сам для себя неожиданно:- Вот эти деньги на раскрутку "Бульвара", Издательского Дома Шульгина" они откуда взялись?
   -А-а... ну это не секрет,- облегченно вздохнул Ролик.- Шульгин нашел инвестора, кажется, даже за границей. Инвестор согласился выкупить, за чисто символическую цену мою газету вместе с долгами, помещениями и юридическим лицом.
   -И вы согласились?
   -А что мне было делать? - развел руками Ролик.- На редакции долг висел в сто тысяч, и кредит надо было возвращать. Шульгин же обещал мне должность Главного редактора своей новой газеты. И даже в Договоре этот пункт особо оговорил.
   -То есть вас просто спас.
   -А вы думаете иначе?
   -Да если бы вы продали право аренды этих помещений, вы смогли бы расплатиться с долгами и сами выпустили бы новую газету. Вам это в голову не приходило?
   -Приходило, конечно. Но я тогда уже понял, что бизнесмен из меня - никакой. А редактор я, смею думать, неплохой.
   Я вспомнил голую задницу на первой полосе.
   Ролик, по-моему, тоже.
   Про тошноту спросить я не успел.
   Дверь вдруг распахнулась, заглянула давешняя училка.
   -Простите, вы Валентин Киреев? Вас там спрашивают.
   -Я зайду еще? - спросил я Ролика.
   -Сегодня уже вряд ли,- облегченно вздохнул Ролик. - У меня планерка. Потом я уеду.
   Вокруг стола, перебрасываясь подколками, шумно рассаживалась вся редакционная компания. Румяный ответсек кивнул мне, как знакомому. Похожая на училку бросила любопытный взгляд и зашептала что-то скептику с лысинкой. Я протянул Ролику визитку с логотипом пиар-агентства:
   -Если вспомните что-нибудь...
   Ролик с готовностью затряс головой.
  

2

  
   Секретарша в приемной Ролика отправила меня этажом ниже до конца коридора в белую дверь без номера, не сказав, кто и зачем меня там ждет.
   Спрашивать я не стал. Зачем? Так даже интересней.
   Спустился, прошел пустым коридором до белой двери, перед тем, как стукнуть, почему-то оглянулся.
   Вслед мне смотрела неизвестно откуда взявшаяся, странная - длинная, с тонкими руками, с короткой обесцвеченной негритянской прической.
   Застигнутая врасплох, тут же исчезла.
   В кабинетике, обставленном так, что невозможно было угадать, чем занимается его хозяин, меня поджидал невысокий, крепкий с боксерским бобриком, с уголками глаз и рта, опущенными книзу. В костюме, но без галстука. Со взглядом проницательным и неприятным. С очень крепким рукопожатием (в чем я, чуть поморщившись, тут же убедился).
   -Что ж не зашли?- упрекнул он меня, вставив сигарету в маленький антиникотиновый мундштучок и закурив, мне не предлагая.
   -А я должен был зайти?- спросил я. На всякий случай.
   -Собирались,- напомнил хозяин кабинета.
   -Простите... А вы - кто?
   -Павел Суворов,- представился он.- Служба безопасности Издательского Дома Шульгина.
   -Хорошо,- кивнул я.- Ну, а я, кто по вашему?
   -Елена Петровна предупредила меня о вашем задании,- не отвечая на вопрос, сказал Суворов.- И вы правильно решили сразу переговорить со мной. Так и надо было сделать.
   Ничего такого я не решал.
   -Давайте, определим рамки ваших полномочий по этому делу,- предложил Суворов.
   -Это невозможно,- возразил я.
   Суворов сделал вид, что не слышит.
   -Вот у вас здесь в Договоре,- придвинул он к себе лежавшие на столе мои листочки,- в пункте "Предмет" сказано - "Подготовка к изданию книги о жизни и смерти Игоря Шульгина" Как вы себе это представляете?
   Я почувствовал себя младшим брандмейстером на инструктаже личного состава пожарной части. А я этого чувства, надо сказать, терпеть не могу.
   -Нет, так дело не пойдет,- притормозил я.- Ляля,... то есть Елена Петровна попросила меня подготовить к изданию книгу о Шульгине. О его характере, жизни и обстоятельствах гибели. И я сам определяю, что мне для этой работы нужно. Никаких ограничений в сборе информации и отчетов перед службой безопасности здесь нет и быть не может.
   -Ваша работа,- невозмутимо втолковывал мне Суворов,- полезна и нужна Издательскому Дому. Но она не должна подрывать безопасность фирмы, ее владельцев и сотрудников. А сегодня, в разговоре с Главным редактором Ряженцевым вы пытались раскрыть источники финансирования газеты "Бульвар".
   Круто. Значит у них тут везде микрофончики и телекамеры понапиханы. Все под контролем. Круто. Хотя и вполне естественно.
   Я оглядел кабинетик в поисках подслушивающих устройств.
   Естественно, ничего не обнаружил. Хотя они здесь должны быть. Если этот слушает всех, кто-то ведь должен слушать и его. Иначе - чья же это безопасность?
   -Замечательно,- засмеялся я.- Дальше.
   -Вы, также,- голосом судьи, третий час читающего обвинительное заключение, продолжал Суворов,- провоцировали Главного редактора Ряженцева на критические замечания в адрес создателя фирмы Игоря Шульгина, что запрещено сотрудникам фирмы по договору о найме.
   -Ну и что вы теперь сделаете?- удивился я. -Уволите Ряженцева? Оштрафуете меня? Ляльку в офис не пустите?
   -Я хотел бы вас предупредить,- безо всякого выражения бубнил Суворов,- что ваша деятельность ни при каких обстоятельствах не должна подрывать безопасность фирмы.
   -Знаете что, Павел, э-э-э,- Суворов не удосужился подсказать мне отчество. Ну и черт с ним. Пусть так. Просто Павел. - Так вот что, Павел Суворов. Я сейчас позвоню Елене Петровне. И если она одобрит все, что вы мне сейчас тут говорили, то, вряд ли я вообще с вами или с кем-либо из сотрудников вашего Дома буду иметь беседу.
   -Не позвоните,- впервые прямо отреагировал Суворов.
   -Это почему же?
   -Елена Петровна сейчас занята, и разговаривать с вами не станет.
   -Значит, мы сделаем это позже,- не сдавался я.- А сейчас я хотел бы знать - собираетесь ли вы оказать мне помощь в моей работе и ответить на мои вопросы?
   -Спрашивайте, -неожиданно легко согласился Суворов.
   -Ладно,- перевел дух я. О чем бы таком его спросить? Чтобы не подорвать основы безопасности фирмы? Ну, например...- В тот... последний вечер Шульгина и на следующий день, когда он погиб... Ведь вас не было там?
   -Не было.
   -Странно.
   -Вы находите?
   -А вы нет? Владелец крупнейшего Издательского Дома отправляется за город с веселой компанией. Один. Без охраны. Как это? С точки зрения безопасности?
   -Безопасность Шульгина на этом мероприятии обеспечивалось в штатном порядке,- отчеканил Суворов.
   -Что это значит?
   -Его сопровождали.
   -А вы?
   -Шульгин сам решал - должен я его сопровождать или нет.
   -И в тот вечер дал вам понять, что ваше присутствие не обязательно?
   -Именно.
   -Может и... не желательно?
   -Шульгин мне доверял,- сказал тихо Павел.
   -Не сомневаюсь. А как вообще он относился к собственной безопасности?
   -Не вполне серьезно. Мог снять охрану, уехать куда-нибудь, никому не сообщив.
   -Вы хотите сказать, что не знали, куда он ездит, с кем встречается, где находится?
   -Такое бывало.
   -Часто?
   -Бывало,- повторил Суворов.
   -В последнее время, вы не замечали - он нервничал, опасался кого-то? Было похоже, что его запугивают, угрожают?
   -Кто?
   -Ну, не знаю... Конкуренты, шантажисты, недоброжелатели.
   -Запугать Шульгина? - усмехнулся Павел.
   -Вы что-нибудь знаете о письмах с угрозами?
   -А что были такие письма?- насторожился Суворов.
   -Что-то вроде.
   -Мне об этом ничего не известно.
   Интересно, как он слушал мой разговор с Роликом. С купюрами, что ли? Но показывать снимки я ему не стал.
   -Вы считаете, гибель Шульгина - несчастный случай? - спросил я влоб.
   И впервые увидел, как Павел Суворов задумывается.
   -На этот вопрос я вам ответить не могу.
   -Из соображений безопасности?
   -Потому что я не знаю, как погиб Шульгин. Вернее того, что знаю, для выводов не достаточно.
   Осторожный, гад. Ну ладно...
   -Ладно... А Безопасность Елены Петровны ваша служба обеспечивает?
   -Моя.
   -Вы ее охраняете... в качестве кого?
   -Как владелицу фирмы.
   -Юридически она ей не является,- напомнил я.
   -Ну,... это вопрос времени.
   -Вы не замечали - она испытывала в последнее время тревогу, страх, беспокойство?
   -Да. Недавно мы усилили по ее просьбе охрану.
   -С чем это связано, она не объяснила?
   -Нет.
   -А вы как думаете?
   -Я не думаю. Я охраняю.
   Достойный ответ.
   -Благодарю вас. Вы мне очень помогли в работе над книгой.
   -Я вас прошу подумать о том, что я вам говорил.
   -В смысле безопасности?
   -Именно.
   -А я вас попрошу запомнить то, что говорил вам я. И забыть, о чем я вас спрашивал.
   Кажется, я оставил Суворова в его кабинете в легкой задумчивости.
  
  

3

  
   Дверь с табличкой "Виталий Валентинович Мятов, Станислав Владимирович Сенцов" ("Витасики, как я понял) была заперта, зато дверь за моей спиной распахнулась, и напористый женский голос произнес". Их нет, и сегодня не будет".
   Я обернулся. Передо мной стояла та самая - неестественно тонкая с плотной обесцвеченной до белизны прической негритенка. Глаза у нее были, тоже будь здоров - огромные, чуть удлиненные и такие темные, что зрачков не видно. Как у инопланетян, грохнувшихся на своей тарелке в штатах.
   -А вы - Татьяна Чернова,- прочитал я по табличке на груди прекрасной формы.
   Смотрит выжидательно, молчит. Ну и глаза. Даже не по себе как-то.
   -А кто я, вы догадываетесь,- намекнул я.
   -И тем не менее...
   -Валентин Киреев,- достал и протянул карточку.- Собираю материал для книги о Шульгине. Вы можете уделить мне несколько минут?
   -Не больше,- предупредила она, провела сквозь приемную с худой синтетической секретаршей в свой кабинет, точно такой же, как у моей бывшей шефини - кожа, светильники, немного цветов, на прозрачном столе темного стекла тоненький экран монитора и все что положено для топменеджера успешных проектов. То есть - ничего лишнего.
   Только на картинке за спиной Татьяны вместо летящей на Паркере голой девицы - изысканная графика - удлиненные, как хозяйка кабинета, бутылки и бокалы. Тонкие белые и красные линии на черном фоне. Очень стильно.
   Чернова откинулась в кресле, тонкая рука выдвинулась из рукава белого пиджака, на тонкие пальцы лег острый подбородок.
   Рука тонкая, хватка железная.
   Бабы от нее стонут - вспомнил я Лялькино. А, заглянув в инопланетные глаза, понял - не стонут, воют. Но про себя. Тихо-тихо, чтобы Чернова не обернулась и не втянула своим взглядом. Сюжет из цикла "В одной конторе с вампиром".
   -Я вас слушаю,- рассыпала мой бред вполне земным голосом - довольно приятным и энергичным - Чернова.
   -Да!- спохватился я.- Скажите, Татьяна, вы ведь в Издательском Доме Шульгина работаете не так давно...
   Чернова не шевельнулась. Ни да, ни нет. Правильно - держи паузу, дай собеседнику высказаться, молчи, сколько сможешь и преимущество на твоей стороне. Интересно это - врожденное или результат психологического тренинга?
   -... работаете не так давно, и, тем не менее, были приглашены Шульгиным на юбилейный вечер газеты "Бульвар"...
   Молчит. Смотрит. Ждет.
   -... единственная из новых сотрудников. Как вы это объясните?
   -А вы?
   -Ничего другого, кроме того, что вы очень эффектная женщина и украсите собой любую вечернику, мне на ум не приходит,- отвесил я неуклюжий комплемент.
   -Допустим,- кивнула Чернова.
   -Чем-то похоже на эскорт услуги? - слегка схамил я.
   -Не думаю,- спокойно возразила Татьяна.- Такие услуги там оказывать было некому. Да и не за чем.
   -А вам не показалось, что в эту компанию вы не очень-то вписываетесь?
   -Я бы так не сказала.
   -И вы не спрашивали себя, что я собственно тут делаю?
   -Общение - часть моей работы. Трудно точно определить, кто и когда может быть тебе полезен в бизнесе.
   -Кого же из присутствовавших на том вечере вы назвали бы людьми своего профессионального круга?
   -Странный вопрос,- не улыбнувшись, оценила Чернова.- Ну, скажем, сам Шульгин, Виталий Мятов, Стас Сенцов.
   Так. Ляльку она не назвала. Профессионалом ее не считает. Судя по всему - ни в какой области. А кем считает? И что будет, если Лялька возьмет управление Домом в свои руки? Кстати...
   -Скажите, а кто управлял Издательским Домом до смерти Шульгина?
   -Сам Шульгин. Он был Генеральным директором и Председателем Совета директоров.
   -А после его смерти?
   -В настоящее время обязанности Генерального директора исполняет Виталий Мятов. Сенцов - его заместитель.
   Ага. Значит у руля сейчас Витасики. Интересно, куда это они свалили, узнав, что я буду здесь ходить и всех расспрашивать? А вот вопросик, от которого Суворов подскочит там у своей прослушки:
   -Шульгин, как глава компании, был на своем месте?
   -Думаю да. Иначе и компании бы не было.
   -Кажется, в последние год-два отношение Шульгина к фирме изменилось. Вы так не считаете?
   -Простите... не понимаю.
   -Бизнес его стал меньше интересовать.
   -Видите ли, Шульгин был из тех, кто генерирует идеи. Это редкий дар, за который платят нетерпимостью к рутине. Шульгин мог придумать и разработать проект, запустить его, но как только становилось очевидно, что он прав и проект будет успешным, он его переставал интересовать.
   -Интересно, что за проект занимал его незадолго до гибели,- подумал я вслух.. Моя инопланетянка сделал вид, что не слышит. Но, кажется, слышала она отлично.
   Заиграл мобильник. Я вежливо ждал, когда Чернова ответит на звонок. И она ждала чего-то.
   -У вас мобильник,- подсказал я.
   -Простите, это у вас.
   Черт. Совсем забыл о Лялькиной экипировке. Отыскал трубку в кармане. На трубке с трудом нужную кнопку. Лялька задышала часто в ухо.
   -Ну, ты где? Ты на машине? Можешь подскочить ко мне? Ты мне срочно нужен!
   Нет. Так дело не пойдет. Это нужно ломать сразу. Чтоб потом не мучиться.
   -Извини, пожалуйста. Я сейчас занят.
   -Что-о-о?- округлила от такой наглости рот и глаза Лялька.
   -Через полчаса перезвони мне. Пожалуйста.
   Трубку отключил и спрятал. Посмотрел в темные глаза под обесцвеченной негритянской шапочкой и понял, что все мои вопросы от лялькиного звонка куда-то улетучились. А вместо них дернуло, как нерв в больном зубе: "Господи! Что я тут делаю подле этой бабы, точно из компьютера выскочившей?"
   Баба из компьютера мгновенно поняла, что я иссяк и сейчас начну прощаться. И вдруг сама спросила:
   -А вас не интересует, где я была в момент гибели Шульгина?
   Я только рот открыл. Потом спохватился, рот закрыл и спросил:
   -А где вы были?
   -Там,- неясно сказала она, но я сразу понял.
   -Далеко от того места?
   -Достаточно близко, чтобы кое-что увидеть.
   -И что же вы увидели?
  
   Заурчали беременные водомерки снегоходов, заерзали, усаживаясь на них перед стартом, создатели самой желтой в мире газеты "Бульвар". Длинный Стас Сенцов лихо и прямо, как байкер на харлее. Сонный Виталик Мятов - мягкой диванной подушкой. Трясущийся с похмелья Ролик Ряженцев - как перепуганный малыш на карусельной лошадке...
   Провожала участников пробега редкая толпа вялой по утру пансионатской публики. Сбились у парадного подъезда, у заснеженной клумбы, посматривали на мужиков переростков и Шульгина, похожего на одетого не по средствам учителя физкультуры - кто брезгливо, кто с любопытством, кто с азартом - неплохо бы и самому прыгнуть в седло, газануть и сделать их всех на повороте, поднимая лыжами клубы снежной пыли.
   Сливались с зеваками охранники Шульгина - быстрые, ,пружинистые, с хорошей реакцией, отставленные на сегодня от обязанностей.
   Чуть поодаль стояла Таня Чернова - в распахнутой шубке из голубой норки, в стильных брючках от кутюр, в плотной шапочке неестественно светлых волос и смотрела темным взглядом на отъезжающих, и лицо ее ничего не выражало.
   Постояла, сунула руки в карманы шубки и пошла, не касаясь снега тонкими острыми носками сапожек мимо сосен по дорожке вверх к обрыву, и мужики разом бросили глазеть на снегоходы и смотрели, как поднимается над ними Таня Чернова в шубке из голубой норки.
   Над обрывом Татьяна плечиком коснулась колонны в беседке с зеленой грибной шляпкой под старину и увидела темный лед водохранилища весь в белых жилках снега от ночной поземки; потом как на лед скатывались с белых пляжей один за другим похожие на странных насекомых снегоходы. Покружили, потрескивая на льду, сбились в кучу, растянулись пунктиром, заскользили вдоль берега.
   Внизу, невидный за елками, то стихая, то набирая обороты, забурчал мотор - Шульгин огибал со своим семейством высокий берег. Потом вдруг звук усилился, провалился в яму, выскочил и стал приближаться. Татьяна обернулась и увидела...
   Все произошло очень быстро.
   Снегоход запыхтел где-то совсем близко. Выскочил из елок чуть левее и ниже беседки, зацепил за ствол сосны, задрожал, рванулся, пролетел край обрыва, застыл на секунду в воздухе, точно высматривая место, куда упасть помягче, рухнул вниз, с треском обрушил лед, булькнул серой водой и исчез. Белые осколки дрожали на воде.
   Все произошло очень быстро. Но Татьяна успела разглядеть - темную фигуру, выросшую рядом со снегоходом и тут же пропавшую в елках...
   И еще: она поймала взглядом машину в момент падения на лед. И ей показалось... Нет, она почти уверена - седло было пустым. Шульгина в нем не было.
  
   Помолчали, глядя друг на друга.
   -А фигура точно была темная?- засомневался я.- Не черная с белым?
   -Нет, именно в черном,- настаивала Татьяна.- Такой приземистый, крепкий. Плечи широкие.
   -Фигура показалась вам знакомой?
   -Я бы не сказала.
   -А лицо?
   -Лица рассмотреть я не успела. Все ведь произошло очень быстро.
   -А потом вы посмотрели с обрыва и увидели...
   -Да.
   - Шульгин выпал из седла,- лихорадочно соображал я вслух...- Снегоход просто впечатал его в лед. Как же вы могли его увидеть?
   -Я его и не видела. Я вам уже сказала.
   -А зачем?
   -Что зачем?
   -Зачем вы мне все это рассказали? Вы ведь больше об этом никому не говорили,- почему-то с уверенностью сказал я.
   -Не говорила,- подтвердила Татьяна.- Зачем? Все сразу решили, что это был несчастный случай.
   -И это всех устраивало?
   -Наверное.
   А теперь устраивает не всех.
   -Вы хотите сказать, что Шульгин погиб не так, как все решили?
   -Там был кто-то еще, кроме меня, Шульгина и снегохода,- напомнила Татьяна.- Вот он точно знает, что произошло.
   -Я не понимаю, чего вы от меня хотите!- возмутился я.
   -Ничего. Вы проводите расследование для своей книги о смерти Шульгина. Чем больше тайн, тем интереснее книга.
   -Вы что... разыгрываете меня?
   -Может быть.
   -Знаем, знаем...очередная мистификация,- устало махнул я рукой.- Как с Арлекином.
   -А вас не проведешь,- похвалила Чернова. Кажется, она надо мной тихо издевалась.
   Что ж, я не обиделся. Было даже весело. Уж во всяком случае, не скучно. А чтоб я уж совсем не скучал, Чернова, провожая меня до дверей кабинета, шепнула:
   -На самом деле, все, что я рассказала, я видела собственными глазами.
   Глазами инопланетянки.
   Очень ценное наблюдение.
  

4

   С Лялькой условились встретиться в маленьком пиратском ресторанчике "У Билли Бонса" напротив ЦУМа. Кругом какие-то рыбацкие сети, крашенные морды акул, фонарики, корабельные доски, бочки вместо кресел, раковины-пепельницы, огарки свечей в бутылках.
   Ничего местечко. Народу нет и пиво холодное. И еще отлично видно, как проходят мимо на Кузнецкий, к Пассажу и ЦУМу юные девицы, студентки и школьницы с лицами разными, а с фигурой одной, выведенной каким-то обезумевшим от весны модельером на компьютере и пущенной в тираж. Бедра худенькие, ноги длинные, тонкие руки и длинная шея, тяжелая грудь под торчащими ключицами, а между коротенькой кофточкой и поясом юбки или брючек узенькая полоска плоского живота. Попки тугие и упругие, как теннисные мячики, а самое тайное и сладкое умещается между поясом и швом на джинсах на расстоянии в мизинец. И просто с ума сойдешь, если будешь думать - как оно туда умещается?
   Ф-фу! Какая-то поголовная нимфеточность. Что там Лолита! Владимир Набоков концы бы отдал за этим пиратским дубовым столом, созерцая подобные капризы девичьей природы.
   -Привет. Не меня высматриваешь?
   Нет, Лялька - это Лялька. Нимфетки вянут, как сорванные полевые цветы в потной ладони. Тем более, когда она вот так - в строгом узком костюме, в туфлях на каблуках и с сумочкой через плечо. И ни грамма косметики. И без охраны. Где, интересно она свой бронированный мерс с гривастым водилой оставила? У Большого или рядом с Пассажем?
   -Ну,- села на бочку Лялька, скрестив ножки,- и что это значит?
   -Ты о чем?
   -Ну, вот это: "Я занят, перезвони позднее!"- подзавелась Ляля и сразу как-то губки сузила, глаза сощурила, подурнела. Я давно заметил - бабы, если злятся, стареют на глазах. Исключения редки. Их не бывает.
   -Занят, значит занят. А перезвони позднее...
   -Здорово...- неприятно засмеялась Лялька.- Ты вообще, что себе вообразил? Может у тебя есть кто-то еще, кто тебе такие условия предложит? По Машкиной конторе соскучился?
   -По конторе я не скучаю,- спокойно ответил я.- Тем более что благодаря твоей помощи меня там вовсе не ждут. Но я не об этом. Давай-ка, сразу все определим, чтобы больше к этому не возвращаться.
   - Ну что, ж, попробуй,- собрав морщинки у губ, подарила мне Лялька.
   -Пробую,- начал я.- Все эти игры с книжками мы оставим для бухгалтерии. Ты попросила меня, выяснить, что происходит, угрожает ли тебе и Гарику опасность, кто разбрасывает снимки и называет себя Арлекином, связан ли он как-нибудь со смертью Шульгина, и чего от него ждать. Я ничего не забыл?
   -Нет,- покачала головой притихшая Лялька. - Все правильно. Так ты что - отказываешься?
   -Работать на тебя - да, отказываюсь. Помочь - нет.
   -Как ты себе это представляешь?
   -Я выясню все, о чем ты меня просила. Деньги из твоего аванса пойдут на необходимые расходы. Плюс то, что я теряю, пока сижу без работы. Никаких ежедневных отчетов и глав из книги за баснословные гонорары. Если тебе угрожает реальная опасность - ты обращаешься к охране. Они профессионалы и помогут тебе лучше, чем я. Возможно, в ходе расследования, откроется что-то такое, чего никто не должен знать. Но тебе придется поверить мне на слово - об этом, кроме тебя, никто и не узнает.
   -А чего ты завелся-то?- удивилась вдруг Лялька.- Узнал что-нибудь? Про меня натрепали?
   -Ну вот - теперь ты меня втягиваешь в какие-то ваши склоки. Кто там, что про тебя трепет и кому не нравится, что ты через пару недель станешь хозяйкой Издательского Дома - мне вообще не интересно.
   -Да? А вот это тебе интересно?- и протянула мне листок, сложенный вдвое.
   Картинка с компьютера. Выведена на очень хорошем принтере. Потому и видно так четко - дверь в Издательский Дом, табличка "Общества слепых", ступени... А на ступенях, перегораживая вход, лежит на боку искореженный снегоход "Ямаха". Класс!
   -Откуда это у тебя?- поднял я глаза на Ляльку.
   -Сегодня получила по электронной почте,- сухо ответила Лялька.- Пока ты там по кабинетам ходил и расспрашивал.
   -Ты, кроме меня, никому о снимках не говорила? - спросил я.
   -Нет. А ты?
   Я молчал, соображая. Ролик, Павел Суворов... Кто-то из них? А почему собственно...
   -Постой, а где же фирменный штамп?
   -Его не было.
   -Никаких записок, приветов от Арлекина, пожеланий?
   -Ничего. Только картинка эта издевательская.
   Я снова взял в руки листок. Коллаж. Сработано в фотошопе. Очень профессионально. Такое впечатление, что кто-то и впрямь приволок раздолбанную "Ямаху", положил на виду у всех перед дверью Издательского Дома и долго снимал на цифровую камеру, выбирая ракурс поэффектнее.
   -А это что?- ткнул я пальцем в листок.
   В верхнем левом углу пропечатался адрес отправителя.
   -Чей это адрес?
   -Понятия не имею,- пожала плечами Лялька.
   -Ну да,- всматривался я в тонкую английскую графику,- Скорее всего из Интернет-кафе послали.
   -Ладно, неважно. Оставь себе, потом будешь изучать. Теперь, я надеюсь, ты понял?
   -Что?
   -Ты должен держать меня в курсе. И никаких:"Я занят, перезвони попозже!"
   Лялька еще хотела спросить: "Понятно?", но, взглянув на меня, остановилась. Во-время, надо сказать. А то мне уж совсем стало казаться, что говорит со мной не то моя бывшая шефиня, не то Татьяна Чернова, не то девица в открытом Ауди, которая чуть не сбила меня на переходе.
   Акулы дружелюбно улыбались. По углам шушукались пираты. Воск оплывал со свечки на стол.
   -Нет,- вздохнул я с сожалением,- этого я тебе обещать не могу.
   Лялька как-то сразу опустила голову, сникла.
   Та-ак. Еще мне слез женских не хватало. Правы были ребята-пираты - баба на корабле хуже десятка корветов Ее Величества.
   -Ну, ладно,- попробовал успокоить я Ляльку.- Если совсем худо будет - звони, встретимся. Но не злоупотребляй. И вообще... видел сегодня я вашего Суворова...
   -И что?- подняла голову Ляля.
   -Нет, ничего, конечно. Но я бы ему не доверял. Не факт, что о наших с тобой встречах знаем только мы и твой водитель.
   -Ты и это подсмотрел. Молодец, формы не теряешь. Что ж мне каждый раз тебе из телефона автомата звонить?
   -Нет, автомат тут не поможет. Разве что Калашников.
   Действительно, как вообще общаться, чтоб тебя не засекли, не прослушали, не прочитали то, что ты написал, раньше, чем ты сам перечтешь написанное? Черт бы побрал эту всеобщую компьютеризацию и системы безопасности и слежения.
   -Есть один способ,- вспомнил я.- Придумал как-то на досуге, но ни разу не использовал.
   -Что - записки писать и в дупло дуба бросать? "Спокойно Маша, я Дубровский?"
   -Нет, это сложно. Где ты сейчас хорошее дупло найдешь? Я уж не говорю о дубе.
   Я снова взял листок с обломками снегохода. На обратной стороне набросал электронный адрес. Показал Ляльке.
   -Вот. Сможешь запомнить?
   -Псих точка ру? Кто ж это не запомнит. Это что? Адрес психиатрической клиники?
   -Почти. Это сайт психологической помощи. На нем - форум. Там всякие невротики обмениваются впечатлениями - у кого депрессия, у кого фобия и как кто с этим справляется.
   -Мило,- усмехнулась Ляля.- Думаешь, у меня от страха совсем крыша съехала.
   -Ничего я не думаю. И даже с психотерапевтом тебе встречаться не советую. Хотя, может, и не помешало бы. Просто это самый безопасный способ общения. Обещаю писать тебе на этот сайт каждый вечер. Мой псевдоним будет... ну,скажем, Артомон.
   -Кто-кто?
   -Артомон. Пес такой был у куклы Мальвины.
   -В таком случае я буду Барби. Можно?
   -Ради бога,- великодушно позволил я. - На этом сайте можно описывать какие угодно кошмары и страхи, толковать их как хочешь, пересказывать свои сны и так далее. Никто ни черта не поймет.
   -Ладно. Главное чтобы мы друг друга понимали.
   -До сих пор вроде удавалось, - успокоил я Ляльку. И подытожил:- Все. На картинку со снегоходом можешь внимания не обращать. Это явно кто-то куражится из твоих будущих работников в Издательском Доме. С этим я разберусь. Но охрану от себя не отпускай. Без нужды по городу не разгуливай. Тем более,- вспомнил я вчерашний звонок из шумной компании,- по казино и клубам.
   -Господи! - рассмеялась Лялька. - Ты что, следишь за мной, что ли?
   -Точно. Я тебе в сережке видеокамеру установил. И наблюдал на мониторе за всеми твоими передвижениями. Через спутник.
   -Ладно. Можешь и дальше следить, я не против. Так спокойнее. А про свои сегодняшние встречи ты ничего мне не хочешь рассказать?- осторожно спросила Ляля.
   -Да пока и рассказывать нечего. Видел я Ролика, Суворова. С Черновой беседу имел.
   -И что? Есть мысли?
   -Мысли есть. Но очень сырые. И их мало.
   -Жаль, жаль,- вздохнула Лялька.- Ну ладно. Подождем, пока твои мысли размножатся и пропекутся. А сейчас мне пора.- Вскочила с бочки-кресла, пальчики к губам приложила, шепнула: "До встречи на "псих точка ру" и исчезла.
   А я посидел еще, допил пиво. Потом оторвал аккуратно кусочек листка с адресом псих. ру и спалил его на свечке. На всякий случай.
   Я не стал спрашивать у Ляльки, как это так получилось, что она видела фигуру в черно-белом, а Татьяне та же фигура показалась черной. Зачем человека расстраивать? Может это были две разные фигуры. То же самое и с исчезновением Шульгина до его падения. Ляльке-то какая разница, как и когда попал Шульгин под лед?
   Тем более, я знал, кому мне задавать теперь вопросы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 3

1

  
   Толик Калисниченко работал следователем по особо важным делам в Прокуратуре РФ. Именно он, как я узнал, занимался делом Шульгина. Вернее решал - есть тут дело или нет его совсем.
   Когда-то Толик вел одно из первых мафиозных дел. О хлопке. Узбеки воздухом торговали, как хлопком, Толик их прижимал, а я писал об этом.
   Так и познакомились.
   Толик, в общем-то, мало изменился: плоская рожа, вся в оспинах, глаза хитрые, булькающая веселая речь - бурная и непредсказуемая.
   Посидели с Толиком в его кабинете на Большой Дмитровке, повздыхали о том времени. Толик перечислял мне разбежавшихся следователей-профессионалов, а я кивал и ждал.
   -Ну ладно тут кивать и поддакивать,- оборвал он сам себя.- Ты чего ко мне пожаловал? Я слышал, ты бросил все эти бандитские дела, в рекламу подался. Решил вернуться к старой профессии? Или тут что-то личное?
   Услышав про Шульгина, тихо екнул.
   -Ух, е-е. Он-то тебе зачем? Впрочем, там веселая вдова осталась и целый Дом в приданное. К богатеньким решил прибиться?
   Я вяло отмахнулся. Рассказал про книгу.
   -Ну-ну,- недоверчиво покрутил рябым лицом Толик.- А от меня-то ты чего хочешь? Там ведь никакого криминала.
   -Точно?
   -Точно. Если бы не Шульгин этот, и следствия бы не было. Ну, ушел человек под лед и ушел. Поискали, не нашли и забыли,- булькал, пузырясь словами, Толик.- А тут как же! Целый Шульгин. Он и на кинотусовке, и в дворянском собрании и целую охапку прессы выпускает. Как альпийские горки строить, бассейны выкладывать. Интерьеры, фуруеры... Про девочек тоже и греблю во всех позах...А я, как идиот должен был по сугробам лазить и под каждую льдину заглядывать. Может здесь политическое убийство? Может это происки конкурентов?
   -А конкуренты тут не при чем?
   -Вот-вот,- недовольно глянул Толик.- И ты туда же.
   -В общем, ты все расследовал и состава не нашел.
   -Не было там никакого состава,- строго сказал мне Толик.
   -А чего это Шульгин на обрыв погнал, как ты думаешь?
   -Господи, да я то откуда знаю?- покраснел Толик. А оспины на лице побледнели. И он стал похож на клубнику.- Зачем человек гонит на снегоходе по бездорожью и ломает себе шею? Ответ - за тем же за чем он едет на снегоходе к обрыву и уходит под лед.
   -А там, на обрыве какой-то лыжник, говорят, выпендривался. И Шульгин рванул к нему,- наябедничал я.- Ты там никаких следов не видел?
   -Каких следов?- не понял, смеюсь я или всерьез Толик.
   -Следов от лыж. Следов борьбы.
   -Да, эту горку до моего приезда весь пансионат перепахал. А потом еще съемочная группа из новостей. Следы... Следопыты. Тебя бы туда.
   -Ну, хорошо. А если все-таки, только не ори, я в порядке бреда, если все-таки Шульгину кто-то помог с обрыва навернуться. Что бы ты на это сказал?
   -Что сказал бы... Что сказал? Сказал бы, что только последний кретин так планирует убийство. Даже если там, на обрыве, спряталось, человека три и поджидали, когда Шульгин туда на снегоходе подъедет, то откуда они могли знать, что он туда вообще поедет? С какой стати? Как это можно спланировать?
   -А если это произошло случайно?- спросил я и тут же осекся - ничего себе случайность - а снимок? То есть все-таки планировали. Но ведь Толик прав - это просто бред какой-то.
   Толик, впрочем, не все время кипел. Остыл на секунду. Задумался.
   -Случайно? Случайно все могло быть. Шульгину показалось, что над ним смеются. Он решил обидчика погонять по снегу. Не рассчитал, промахнулся, сверзился с обрыва. Все тот же несчастный случай. Что и требовалось доказать.
   -Ну да. Если он действительно со снегоходом грохнулся об лед. А если нет?
   -Как это?
   -Ну, скажи: кто-нибудь видел, как Шульгин на снегоходе падал с обрыва?
   -Что значит "кто-нибудь"? Да там полно народу было!
   -Где?
   -Внизу, на льду. Человек пять из шульгинского Дома катались.
   -И что они видели?
   -Как Шульгин сверзился с обрыва.
   -Далеко они были от того места?
   -Ну, метров сто-двести... Да у меня там, в отчете все схемы есть - кто где стоял, что видел... Три дня корпел для начальства. Пойдешь в архив и все увидишь.
   -Пойду и увижу. Обязательно,- кивнул я.- А сейчас скажи - эти на снегоходах на льду, что они делали, когда Шульгин падал?
   -Что делали... Откуда я знаю? Катались, наверное. Друг перед другом выеживались.
   -Да у них там что-то вроде гонки было!- не выдержал я.- Они смотрели вперед на лед. В лучшем случае друг на друга. А не назад. Кто же на скорости, да еще толком не умея ездить, назад смотрит? А обернулись они, только когда услышали удар и треск льда. И узнали, что это был Шульгин чуть не последними.
   -Ну... и что ты этим хочешь сказать?
   -А то, что никто не видел, как Шульгин провалился под лед. Вообще никто, понимаешь? Как снегоход упал, видели. А как Шульгин - нет.
   -Куда же он, по твоему делся? - усмехнулся Толик.
   -Не знаю. Скорее всего, он действительно провалился вместе со своим снегоходом. Но вот одна дамочка из издательских случайно оказалась наверху, недалеко от места падения.
   -Ну и что дамочка?- заскучал Толик.
   -Так вот она утверждает, что видела, как снегоход падает на лед. Но вот Шульгина на этом снегоходе она не видела. И еще там какой-то тип ошивался.
   -Дамочка из издательских? - с сожалением посмотрел на меня Толик.- Тебе сейчас рассказывала? А мне, значит, следователю, даже не намекнула. Нет, Валик, наивен ты все-таки, как старая дева. Как ты в журналистике столько лет проработал? В Издательском Доме драка идет за наследство Шульгина. Они тебе еще не такое расскажут. Может, кстати, и тебя с книжкой твоей затащили, чтобы в этой драчке использовать. Тебя вообще, кто звал туда?
   -Ну.... Нет, это не важно,- не стану я ничего ему рассказывать! Зачем? Нет, не стану.
   -Ага, молчишь! - поймал меня Толик.- Они тебе еще не то расскажут. Они такое вспомнят - мало не покажется. А ты будешь слушать, раскрыв рот, а потом напишешь бестселлер года "Убийство Шульгина". А мне по вновь открывшимся обстоятельствам снова придется дело заводить. Так что ли? Ну, скажи, если не было Шульгина на снегоходе, куда же он делся тогда?
   -Н-не знаю...- промямлил я, потому что сам задавался этим вопросом и ответа вразумительного пока не нашел.- Может, его там придушили и в снег закопали. А потом, когда все ушли, спустили под лед.
   -Ну да. Как Распутина. Ядом травили, потом из пистолета стреляли, потом в прорубь опустили. Ладно, Валька, может, журналист ты не плохой. Но вот следователь из тебя - никакой.
   -Это почему же?- обиделся я.
   -Воображение не в меру развито.
   -А я в следователи и не лезу.
   -А что же ты делаешь?
   -Вопросы задаю.
   -Ну, задавай,- заерзал Толик нетерпеливою - Только поскорее.
   -Хорошо,- помедлил я.- Ты все осмотрел, определил несчастный случай, в возбуждении уголовного дела отказал. А потом?
   -Что потом?
   -Ну, когда тело обнаружили, ты на опознание выезжал?
   -Пришлось. Начальство командировало.
   -И что ты обнаружил?
   -А что я мог обнаружить? Обычный утопленник, который три месяца под водой пробыл. Весь черный, вздутый. Да еще порванный какой-то, переломанный.
   -Как это?
   -Не знаю. То ли его под винт затянуло, то ли жрал его кто... Эй, ты чего? Ты смотри мне, на стол тут не наблюй!
   -Да нет, ничего...- втянул я носом воздух и медленно выпустил его, чтоб не стошнило. Очень хорошо я эту картину себе представил. Бедная Лялька!
   -Причину смерти вы установили?
   -А как же?
   -И... что это было?
   -Вода,- сказал Толик и засмеялся довольный.- Вода в легких, сынок. Утонул он. Так что все твои версии засунь, ты знаешь куда?
   -Грубый ты Толик, как все следователи,- сказал я и снова представил себе этого раздутого, черного с чем-то огромным и синим, как баклажан, вместо лица. И еще - пиявки. Сглотнул и спросил:- Как же вы его опознали?
   -Да никак. Жена его, как только очнулась после первого обморока, скандал пыталась устроить.
   -По поводу?
   -Что мы ей первый попавшийся труп сунули. А он с ее мужем ничего общего не имеет. Что мы издеваемся над ней. На местных ментов стала наезжать.
   -А ты?
   -А я ее в сторонку отвел и объяснил, что ребятам дано было указание - любой труп, какой выловят из водохранилища, предъявлять вдове для опознания. И что пока труп ее мужа не найден, он считается пропавшим без вести и в права наследства она вступит, как раз к пенсии.
   -И что же Шульгина?
   -Ну...- замялся Толик, но вынужден был признать,- То ли она действительно своего мужа так любила, то ли хотела, чтобы все было наверняка... В общем, уперлась - не могу опознать и все.
   -Подожди, но ведь на нем была одежда, часы, кольцо... Шульгинские вещи она тоже отказалась опознать?
   -Какие часы, ты что с ума сошел? Часы, если и были, сняли, одежда - тряпье.
   -Но ведь можно было провести экспертизу,- настаивал я.
   -Экспертизу чего?- уставился на меня Толик.
   -Одежды.
   -Одежды... Да при чем тут одежда? Я предложил Шульгиной на выбор - или мы отправляем труп в Ростов на специальную экспертизу, это на полгода минимум. Или проводим сравнительный анализ ДНК здесь. Если, конечно, у нее осталось что от мужа - платок там нестиранный или расческа с клочком волос.
   -И что она выбрала?
   -Определяйте, говорит. Только побыстрее. Все равно это не мой муж.
   -Дальше.
   -А что дальше? Взяли пробы тканей трупа. Шульгина привезла расческу мужа ( почему-то она ее не выбросила) и бритвенный прибор...
   -Ну и...
   -Все совпало, Валя, все совпало.
   Это был Шульгин.
  
   Провожая меня в архив, Толик спросил, как теперь платят за книжки.
   -Кому как,- успокоил я его. - Если книжка заказная, вполне прилично.
   -Ну, вот,- позлорадствовал Толик.- Купишь себе старенькую БМВ. Остаток жизни на запчасти будешь работать.
   А на прощанье пожелал, чтобы мы с ним по этому делу больше не встречались. Ни по этому, ни по какому другому делу. Уголовному.
   -Это ты к чему?- спросил я Толика.
   -А к тому. Чтобы не получилось, как в одном старом фильме.
   И процитировал загробным голосом:
   -"Несчастья начались. Готовьтесь к новым".
   Не знал я, что Толик с Шекспиром был знаком.
   Очень он меня этим удивил.
  
  
   В архиве одна из девиц, гулявших только что вокруг ЦУМа и сменившая теперь голопупковый свой прикид на форменные китель и юбочку, выдала мне тоненькую папку под расписку для просмотра.
   Не знаю, над чем там Толик три дня пыхтел. Отчет у него получился довольно скудный. Схема, вычерченная от руки и очень приблизительно, только подтвердила мои подозрения - никто падения Шульгина не видел. Хотя теперь, после разговора с Толиком, это, похоже значения не имело.
   Того, что я хотел увидеть, в отчете не было.
   Ни протокола описания трупа на "месте его обнаружения", как выражаются менты. Ни подробного заключения судмедэксперта о повреждениях на трупе и причине смерти. Ни заключения экспертов, сравнивавших пробы ДНК.
   То есть все это в отчете упоминалось. Но вскользь. И копий этих документов там не было.
   Зато теперь я знал, что:
   Как я и предполагал, осмотр утопленника на берегу водохранилища производили подмосковные менты и у них должен быть протокол такого осмотра.
   Заключение о причине смерти делали также подмосковные судмедэксперты.
   Сравнительный анализ ДНК по заказу Прокуратуры, проводили в Институте молекулярной генетики.
   Впрочем, что из того, что я это знаю? Ведь то, что Шульгин утонул - факт. Труп его обнаружен. То, что это Шульгин доказано.
   А раз так - какое имеет значение, как именно он утонул?
   Для Толика - никакого.
   Для меня - тоже.
   А для Ляльки и Гарика? Для них, в общем-то, тоже. Если знать наверняка, что все произошло случайно, никто не виноват и больше ничего не замышляет. А вот в этом уверен я не был, и знал, что не успокоюсь, пока не поговорю с подмосковными ментами, судмедэкспертом и этими из Института молекулярной генетики.
   И дело не в старой профессиональной привычке не сдавать материал в печать, пока не проверишь все факты.
   Просто чем дальше я влезал в это дело, тем больше убеждался, что все здесь не то, что кажется на первый взгляд.
   Как там говорил Шульгин? Настоящая мистификация неотличима от реальности.
   Что он все-таки имел в виду?
  
  
  

2

  
   Скрипнули дверцы лифта, я шагнул в тамбур, кот заорал в прихожей, почуяв через две двери меня и кило куриной печенки, купленной на лотке рядом с метро.
   -Ну, как ты тут без меня?- спросил я, открыв дверь.
   -Да я тут одурел со скуки,- орал, задрав голову, глядя снизу вверх неподвижными зелеными глазами, Сократ.- Где тебя носит? Что ты там прячешь в пакете? Давай доставай свою печенку, я жра-а-ать хочу!
   Повернулся и вразвалку, хвост задрав, пошел на кухню, нисколько не сомневаясь, что я бегу за ним следом, на ходу разворачивая печенку.
   Любит меня. Ждет. Котяра мой.
   Сократ, присев на корточки перед миской, мелко и часто рубил остренькими зубами бледно розовое печеночье желе. Я на скорую руку жарил рыбье филе, резал хлеб и кипятил чайник. Потом сидел за маленьким кухонным столиком, ел под назойливое пумканье попсы по MTV и смотрел в окно на брусничный закат между стенами соседских домов, отливающий внизу на газоне зеленым, на желтый одуванчиковый сор вокруг детской площадки и на молодую листву лип, а Сократ сыто щурился на меня с холодильника.
   Вот так бы сидеть и сидеть до синих сумерек вдвоем с Сократом на кухне, потом пойти в комнату, залезть с ногами в старое кресло, зажечь светильник, снять книгу с полки, читать, поглядывая поверх страниц, как, завалившись на бок, потягивает лапы кот, приподнимает голову, подрагивая ушами, смотрит мне в глаза, не отрываясь.
   Так я и сделаю. И больше не вспомню, клянусь, за весь вечер ни про Шульгина, ни про Ролика, ни про Таню Чернову - белобрысого негритенка с инопланетными глазами.
   Вот только на "псих.ру" зайду, проверю, нет ли там кошмаров Барби.
   -Я так и думал,- зевнул Сократ.
  
   На псих.ру царило весеннее обострение. Тусовка невротиков бурно обсуждала собственные комплексы. Взахлеб делились отклонениями. Прописывали друг другу препараты. Все покрывал занудный плач впавших в весеннюю депрессию.
   Лялька-Барби испуганно забилась в угол и, озираясь, тоскливо спрашивала:
   -Ну, вот я здесь. Зачем же ты меня позвал? Артомон, ты где? Ну, где ты, Артомоша?
   Я прочел и хмыкнул от удовольствия. Сократ поднял голову.
   Нет, все-таки здорово придумано! В этой палате номер шесть, даже человек с очень больным воображением понять ничего не сможет. Кто такой Артамон, зачем такая Барби, чем отличаются от остальных психов? И о чем они там говорят?
   -Ладно, успокойся,- забросил я на форум.- По сторонам только не смотри. И не слушай никого. Не обращай внимания. Сделай глубокий выдох и страх пройдет.
   -Постараюсь,- обрадовалась моему появлению Лялька.- А все-таки ты - сумасшедший! В самом деле - зачем такие сложности? Чего ты боишься?
   -Всего боюсь,- ответил я, чтоб не отстать от остальных.- Вот, например, один кошмар. Мне часто снится - кто-то, мне совершено неизвестный, тот, кого я не знаю, опасаться или нет, но кого я обязательно должен понять, уходит от меня навсегда. Он мне, в общем-то, не нужен и мне его не жаль. Мне на него просто наплевать (извини, но так оно и есть на самом деле). И вот он уходит. Навсегда. И я понимаю, что он - это я. И это я ухожу навсегда. И меня больше не будет. Это ужасно! Я кричу во сне и просыпаюсь. И снова тот же сон - он - это я. Он уходит, я исчезаю. Снова ужас, крик и пробуждение. А самое кошмарное знаешь что? Я не помню, как он выглядит. Во что одет. Вот это очень важно - во что он был одет перед уходом? Мне кажется, что если я это вспомню, кошмар оставит меня.
   -Верю, что тебе это нужно,- написала Лялька. Как-то грустно написала.- Может быть, кошмар пройдет, если ты представишь самое простое: высокие ботинки со шнуровкой, джинсы, темно синяя рубашка, рыжий свитер и темно синий пуховик. Все вещи отличного качества. Одевался он в Париже. Прощай и спи спокойно. Теперь твой кошмар перешел ко мне. Доволен?
   Пока я это читал, Лялька позвонила мне по мобильнику и повторила последнюю фразу мне прямо в ухо. Насчет кошмара и доволен. Я пропустил мимо. Но она настаивала.
   -Это тебе действительно так важно знать?
   -Ну... Я бы не стал спрашивать.
   Дальше осторожно:
   -А там среди этих странных... нам обязательно появляться?
   -Нет. Только если есть о чем спросить. Так, чтобы никто больше не знал.
   -Ничего себе, там целая толпа...
   -Ох, они ничего не слышат. Только себя.
   -Что-нибудь новое узнал?
   -Насчет чего?
   -Хотя бы насчет того, что я тебе показывала. Там, у пиратов.
   -Нет, пока. Завтра хочу кое-что проверить. А ты....- прислушался я к тишине вокруг Ляльки,- ты где сейчас?
   -В загородном доме,- сказал Лялька пришибленно.- Гарик спит. И я собираюсь ложиться.
   -Охрана с тобой?
   -Можешь не волноваться,- успокоила Лялька.-Это в твои обязанности не входит.
   -А я не на работе,- напомнил я.
   -Ладно,- согласилась она.- Сам отказался. Зато на работе притворяться не надо было бы.
   -А я... - начал я.
   -Ну, все, все... А то я сейчас зареву. Завтра в то же время, на том же дурном месте. Пока.
   -Вот так,- хмыкнул Сократ.
   А на псих.ру какой-то придурок по кличке Князь Мышкин взахлеб описывал Барби свои ночные ужасы.
   Я начал было читать, но когда дошел до описания землетрясения на Арбате, бросил и отключил Интернет.
   Тем более что домофон в прихожей давно уже бился в падучей.
   Кто-то стоял внизу у входной двери и настойчиво пытался соединиться именно с моей квартирой.
   Кого еще там несет в двенадцатом часу?
  

3

  
   -Ну, кто там? - крикнул я в трубку домофона и почувствовал, как мне дышат в ухо тепло и влажно.
   Молчали так, что и я тоже задышал.
   -Это квартира 207,- напомнил я голосом автоответчика.
   -Я знаю,- выдохнула трубка.- Хочешь меня?
   Яна. Я даже опешил. Через домофон меня еще об этом не спрашивали.
   -Ага,- раздался в трубке горловой смешок.- Понятно.
   -Хочу!- крикнул я, испугавшись, что она сейчас уйдет, и я ее больше не увижу.
   И нажал кнопку. Дверь внизу пискнула и открылась.
   Я обернулся. Сократ весь подобрался и уставился на меня.
   -Все, - сказал я ему. -В ближайшие три часа я не хочу слышать никаких комментариев.
   И рванул на кухню.
   -Ты будешь заниматься этим так долго?- съехидничал мне в спину Сократ.
   Пока Яна поднималась, я успел:
   развернуть кресло, поставить между ним и диваном маленький журнальный столик;
   стопкой сложить все, что можно, на письменном столе;
   принести из кухни два чистых пузатых стакана,
   миску со льдом,
   полбутылки джина,
   полбутылки мартини,
   бутылку минеральной воды,
   вазочку с конфетами, старыми, твердыми, но в яркой обертке.
   Выключил свет над письменным столом, зажег светильник над диваном, поставил чистую пепельницу, бросил рядом зажигалку и пачку Salem.
   Лифт заскрипел, Сократ повернул голову, я открыл дверь.
   На пороге стояла Яна, и я увидел - тугие веревочки прически цвета жженого сахара, лицо чуть плоское со вздернутым носиком, остренькие скулы, глаза серые с зеленью смотрят насмешливо.
   -Может, впустишь? - спросила со своим горловым смешком.
   -Да-да,- бормотнул я, отступив,- Пожалуйста... раздевайся.
   -Я так и сделаю,- кивнула Яна, сняла куртку и скинула кроссовки.
   Я захлопнул дверь и обернулся.
   Стоя на пороге комнаты спиной ко мне, Яна ухватилась пальчиками снизу за края кофточки, медленно с ленцой поднимая руки, стянула ее через голову, обнажив гладкую спину с многоточием позвоночника и тонким тире лифчика. Шагнула в комнату, потянувшись, забросила руки за спину. Дотронулась до застежки, уронила на пол лифчик. Пробежала пальчиками сбоку у бедра. Коротенькая юбочка скользнула по ногам, обернувшись вокруг щиколоток. Вышагнула из черной тряпочки, как из лужицы, в два быстрых движения стянула черные трусики и медленно подошла к окну, поигрывая маленькими загорелыми в тон спине ягодичками.
   Если был в каком окне дома напротив мужик, он, наверное, со стуком уронил челюсть, а потом сглотнул также шумно, как и я.
   Яна повернулась, раскинув руки, оперлась ими о подоконник, чуть наклонилась вперед, опустив нежные колокольцы грудей, от которых взгляд мой скользнул через плоский живот прямо к рыженькому курчавому треугольнику.
   Сократ мявкнул. Я опустился на ручку кресла и протянул руку к бутылке с джином.
   Яна подняла пальчик:
   -Попробуй чистой, неразбавленной.
   -Чего?- выдохнул я.
   -Любви,- приподняла грудь и плавно двинулась ко мне через комнату. Я смотрел на нее и сползал в кресло.
   Подошла и медленно, пуговка за пуговкой расстегивала на мне рубашку, а я ловил губами ее соски и втягивал их в себя по одному, чувствуя, как они набухают и становятся влажными во рту.
   Закинула мне руки, потянула рубашку, а я нырнул губами к животу.
   Расстегнула пуговицу и молнию, потянула с меня джинсы, из них шлагбаумом дернулось вверх мое упругое и твердое. Пальчиками дотронулась, глядя в глаза, пробежала ниже, щекотнула морщинистый мешочек, по корню двинулась вверх и чуть сдавила не раскрывшуюся грибную шляпку.
   Улыбнулась, я застонал, стиснул крепкие ягодички, потянул к себе, а она, приподнявшись, глядя в глаза и улыбаясь, раздвинула ноги, потерлась нежно курчавым треугольником, покачалась из стороны в сторону, ловя мою взбухшую до звона плоть, взяла в себя самый нежный краешек, подержала, задумчиво, выпустила и снова поймала, и снова и снова, сдавливая и выпуская, опускалась все ниже, принимая в себя глубже, во влажное и теплое и все улыбалась и смотрела мне в глаза...
   Длилось бесконечно долго и не кончалось, и не нужно было, чтобы кончилось, и она точно знала, как остановиться за секунду до взрыва, и задержать свое дыхание там внизу, и дать мне успокоиться, а потом вдруг, не двигаясь, легонько сдавить одним внутренним вздохом и еще, и еще раз и нежно и долго скользить вверх и задержаться у самого кончика на выходе и снова медленно и полно впустить в себя. И провести соском по моим губам, и языком щекотнуть мочку уха, и обхватив губами губы остреньким язычком повторять все то, что делалось там, внизу притиснутых наших тел, между раздвинутых ее, и сжатых моих ног.
   Я приподнялся, потянулся всем телом снизу вверх, уходя вверх и вглубь, но не успел надавить ей на спину, чтоб насадить на себя до конца, она вдруг гибко выгнулась, руками толкнулась, соскочила, спрыгнула на пол.
   Освобожденный мой, огромный и твердый, как полицейская дубинка, стукнул меня по животу.
   Яна нагнулась, подхватывая журнальный столик и показала мне то самое сладкое место в рыжих завитках, где я сейчас был, и, сложив ладонь лодочкой, я просунул руку сзади между ног, а Яна бережно опустила мне в пригоршню теплого и нежного влажного своего птенца, потерлась мягко, не распрямляясь, переставила журнальный столик, легко соскользнула с моей руки, щелчком раскрыла диван.
   Сократ спрыгнул на пол и взлетел на шкаф.
   Яна легла поперек дивана, согнула ноги в коленях, раздвинула их, и я влетел в нее, как китайский салют, шипя и взрываясь беспорядочной шрапнелью.
   Стены дрожали и окна лопались в домах напротив от нашего крика.
  
   Я замер, наконец, с последним прерывистым вздохом. Яна выскользнула из-под меня. Через секунду заплескала водой в душе.
   Я закрыл глаза и упал в темноту.
  

4

   Ролик Ряженцев после моего визита напился вечером прямо в редакции. Он достал из шкафа старенькую потрескавшуюся гитару и пел слабым голосом городские романсы румяному непьянеещему ответсеку и похожей на училку своей заместительше, а они терпеливо слушали и подпевали шепотом, пока гитара не выпала у Ролика из рук.
   Потом ответсек осторожно дотащил норовившего сползти и осесть Ролика до своей машины и отвез домой
   Дома Ролика встретила жена - девочка с морщинистым лицом и стрижкой пажа.
   Она раздела мужа и положила на диван, укрыла пледом, принесла на ночь тазик для рвоты, и поставила у изголовья пластиковую бутылку с минеральной водой.
   До утра Ролик мучился, его мотало и кружило, диван качало, стены кренились, его то и дело рвало, и вода в бутылке была колкой и кислой, и только под утро Ролик забылся и увидел...
   Тусклая лампочка освещает лестничную площадку в черно-белом кафеле. Хлопает входная дверь. Кто-то, пыхтя, торопливо поднимается по лестнице.
   Вскинутые глаза, рот медленно открывается от ужаса.
   Невозможность удержать палец на курке.
   Треск выстрела, удивленный вскрик.
   Человек медленно оседает на ступени.
   Щекотный запах пороха.
   Торопливые прыжки сбегающих вниз по лестнице.
   Последний удар входной двери внизу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 4

1

  
   Яна запрыгала на мне, дернулась в последней судороге, наклонилась, я открыл глаза, вскрикнул, увидев приближающееся лицо Ляльки.
   И проснулся.
   Комната в зашторенных сумерках. Кресло и столик на своих местах. Сократ свернулся на кресле клубком и смотрит на меня неприязненно.
   Я потянулся к часам.
   Два дня начисто выпали из памяти. Как будто Лялька только что позвонила и пригласила на Пушку, я на секунду закрыл глаза и провалился в сон как в яму.
   Вспомнил - поискал на ковре черные комочки белья.
   Ковер был пуст, мои джинсы и рубашка как всегда брошены на ручку кресла. Диван застелен, и сам я лежу под одеялом. Кто стелил постель? Куда делась Яна? Она, вообще, была?
   -Была, была,- сощурился Сократ.-Знаешь, на что это было похоже?
   Я приподнялся на локте и посмотрел в зеленые глаза кота. Сократ сел, обернув себя серым хвостом и промурчал в усы:
   -Похоже на то, как я за своими искусственными мышками гоняюсь. Давно хотел тебя спросить - зачем тебе такие здоровые мыши? Те, за которыми ты тут по комнате скачешь? Под кресло не затащишь и лапами подбрасывать неудобно.
   -Сочувствую, старик. Тебе этого не понять,- сказал я Сократу, подаренному мне уже лишенным мужских возможностей одной из прошлых моих пассий с явным намеком - в доме появится хоть один кот, который не будет таскать к себе баб.
   Почувствовал во всем теле легкость, отбросил одеяло, увидел себя абсолютно без ничего, вскочил и запрыгал нагишом по комнате, делая гимнастику и с гордостью болтая тем, что работало вчера так стильно, талантливо и было терпеливым, выносливым и надежным.
   Смейтесь, сколько хотите, но, по-моему, тут есть, чем гордиться.
   Хотя, конечно..., остановился я на полпрыжке. Если бы не Яна... И мигом слетели с меня самодовольство и ощущение, что я в ладах с собственным телом. И то, что внизу, показалось, каким-то лишним и чужим. Влез в трусы и джинсы, вздохнул и почесал затылок, вспоминая, сколько раз во вчерашнем действе я был близок к тому, чтобы в одну секунду получить то, что мне нужно, а потом скучать как всегда, томясь ненужной близостью партнерши.
   Да, Яна... Это какой-то природный дар. Талант, можно сказать. Откуда, собственно? Где мы такого опыта набрались? Сколько ей? Девятнадцать? Двадцать? Кто она? На профессионалку не похожа. И вообще - если это работа, с какой стати вкалывать бесплатно? Свободная художница любви? Зачем я ей понадобился? Случайная встреча у метро, перешедшая в бурный роман? Зов плоти близкий к слиянию духа? Такое бывает? Нет, честно, вы встречались с таким когда-нибудь? Я - нет.
   А, может быть... - заподозрил я и бросился к столу.
   Все бумажки, как я их сложил вчера, так и лежали. Именно в той последовательности - копия договора, Лялькина записка, файл с подборкой статей о Шульгине сверху. Или он был под договором? Черт, не помню. Хотя, какая разница? Любой из тех, кто замышляет что-то против Ляльки, знает больше об этом деле, чем я. Так что даже если эту Яну ко мне кто-то подослал, ничего она нового здесь не нашла. Пока.
   Впрочем, что это я... С ума, что ли схожу? Как Яна вообще может быть связана со всей этой историей?
   Я оглянулся на Сократа.
   -Точно,- не моргнув глазом, подтвердил Сократ.- Совсем крыша съехала. Мания преследования. Маниакально депрессивный психоз. Я ж говорил - игра с такими здоровенными мышами - верный путь к душевной болезни.
   С Сократом я спорить не стал - в этом точно не было никакого смысла. Просто решил, если Яна объявится снова, попробовать с ней хоть немного... поговорить. Например, спросить - кто она и откуда? Так, из любопытства.
   Если она, конечно, объявится.
   Я вдруг очень ясно представил себе, как дверь открывается и входит Яна с этими своими смотанными в клубок веревочками прически (как-то она называется и стоит, говорят, целое состояние), остренькими скулами, серыми с насмешливой зеленью глазами. И понял - ни о чем я ее спрашивать не буду. Пусть приходит только.
  
  

2

  
   Ехать мне сегодня предстояло за город, а стоянка, на которой Лялька оставила для меня машину, была совсем рядом.
   -А, в самом деле,- спросил себя я,- какого черта?
   И, не найдя ответа, решил машиной воспользоваться.
  
   Стоянка - огороженная сеткой площадка рядом с железной дорогой. Сторож в будке - мужик без, лица и возраста. На мои документы толком не взглянул - проходи, садись, угоняй, что вздумается.
   Машина - новенький черный похожий на дамский пистолетик Рено. Не супер, конечно, зато в глаза не бросается. Двигатель 1,6. От БМВ не уйдет, но, может быть мне все-таки гоняться ни с кем не придется - успокоил я себя. Зато кондиционер и музыка. Тоже не плохо.
   Я включил приемник, нашел станцию "Классика" ( классику я не очень люблю, но от попсы в дороге меня просто тошнит), разобрался с задней скоростью, вывел машину со стоянки (сторож даже головы в мою сторону не повернул - классный мужик!) и погнал в сторону Клязьминского водохранилища.
   Очень хотелось посмотреть на то самое место. И представить, как же оно все было на самом деле?
  
   На московских улицах черный Рено резвился, как маленький пони - легко перестраивался, проскакивал в самую узкую щель между машинами и пока в тяжелых мерсах и БМВ, мешая друг другу, толкались сотни лошадей, резво уходил вперед, потряхивая гривкой.
   Выбравшись на шоссе, побежал весело и ровно, и не думая уступать дорогу слепящим фарами джипам.
   Он мне нравился. У него было чувство собственного достоинства. Ему было наплевать, как он выглядит со стороны, и одним этим он оставлял далеко позади обгонявших его.
   Весело скрипели на "Классике" кузнечики Моцарта, вдоль обочины высыпали толпы одуванчиков, березы дымили зеленью, тополя роняли багровые сережки, а над дорогой висел здоровенный кусок голубого неба в вакуумной упаковке.
   Мы очень быстро доехали.
   А жаль.
  
   Сторожевой на воротах пансионата спросил к кому я, и, повертев в руках визитку пиар-агентства, покосился на припаркованный к обочине Рено.
   Для будущего клиента слабовато. А что такое "пиар" - хрен его знает.
   -Моя фирма публикует в прессе статьи о лучших местах отдыха для состоятельных москвичей,- веско заметил я.
   Сторожевик оглянулся на видеокамеру и потянулся к телефону.
   Встреча с администрацией в мои планы пока не входила.
   -Это абсолютно бесплатная реклама,- сказал я.
   Охранник тяжко вздохнул, соображая.
   -Вас ждут?- спросил он.
   -Ждут, ждут,- закивал я.- Ждут, не дождутся.
   -Вы договаривались?- зашел он с другого бока.
   -Ну, разумеется,- развел руками я.- Только прежде чем встречаться с вашими хозяевами, я должен набраться... личных впечатлений.
   -Как это?- дернулся он на знакомое слово.
   -Мне и отсюда видно, что ваш пансионат один из лучших,- махнул я рукой сквозь решетку ворот.- Но надо подышать здешним воздухом, прогуляться по дорожкам, оценить вид на водохранилище и решить, как о вас лучше написать.
   -Снимать у нас запрещено,- предупредил охранник.
   - Нет, нет,- замахал я руками,- съемки это потом.
   Охранник обшарил меня металлоискателем. Сказал, чтоб машину здесь оставил. И пропустил.
   Потому что черт его знает - начнешь звонить и расспрашивать, этот обидится и уедет. А тебе потом и навесят за то, что бесплатной рекламы лишил.
   А без рекламы, это охранник выучил, хрен тут что-нибудь продашь.
  
   Май подходил к концу. Реальный бизнес отгулял весенние праздненства и паковался на свои Канары. По дорожкам пансионата на халяву прогуливались ближайшие родственники состоятельных людей - желчные тещи, свекры с развалившейся печенью, шурины - пьяницы и неудачники, дядьки из бывших полковников и незамужние до старости невестки.
   Оказалось на места преступлений и несчастий выезжать надо с первой бригадой, а не полгода спустя, когда тебе так много об этом рассказывали, что ты все прекрасно и в деталях представил. А вот приехал и все не так - снег сошел, перед зданием пансионата чванливые красные и желтые тюльпаны, сосны шумят на высоком берегу и по дорожкам расхаживают престарелые халявщики, которым дела нет до того, кто слетел тут на лед с обрыва полгода назад.
   И была ли зима? Может, и зимы никакой не было?
   Я все же постоял перед тюльпановой клумбой, послушал, как урчали, готовые сорваться с места снегоходы и пошел потихоньку вниз в сторону пляжа, оглядываясь на высокий склон с белой беседкой.
   Там, прислонившись плечиком к колонне, стояла Чернова.
   А вот здесь... Нет, чуть дальше. Да, скорее всего здесь, Лялька подняла голову и увидела того, кто в них целился. Упала с Гариком в снег. Шульгин погнал наверх.
   Беседка, между прочим, отсюда не видна. И водохранилища только маленький кусочек. Значит ни Шульгиных, ни того на склоне никто посторонний заметить не мог.
   А склон ... будь здоров. Градусов сорок, прикидывал я, пыхтя и хватаясь за землю всю в сосновых иглах, влажную, пахучую и скользкую. Как Шульгин вообще смог здесь взобраться да еще на снегоходе - непонятно.
   Минут десять я полз по склону, то, пригибаясь к земле, то, цепляясь за гладкие сосновые стволы. Дополз почти до самого верха. Глянул вниз. Обрюзгшие полковники и сварливые тетки опасливо посматривали на меня с дорожки. Наверное, я казался им полным придурком, как тот, что целился из лыжной палки в Шульгина.
   Впереди за гребнем склона - только небо в желтой дымке. Справа за плотной стеной стриженого кустарника - беседка. Сейчас не видно - есть там кто или нет. Кустарник листья выгнал, все закрыл. А зимой? Можно было на таком расстоянии разглядеть какую-то фигуру или Шульгина на снегоходе?
   Поднялся еще немного, обернулся. Дорожка внизу пропала. Беседка пододвинулась ближе. Внизу метрах в пятнадцати под обрывом - темная глубокая вода и впереди до самого дальнего берега плоская тарелка водохранилища с треугольничками парусов - десяток мелких яхт гоняло по воде несильным речным ветром.
   Смерил взглядом расстояние до противоположного берега - крохотные отсюда особнячки у воды, серые крыши поселка в глубине, луковка сельской церкви.
   Это ж в километре отсюда, не меньше!
   То есть тело, которое в течение месяца не могли обнаружить водолазы в этой яме, каким-то чудом подняло, погнало через всю эту воду, затянуло по дороге под винт, переломало и выбросило на том берегу под нос рыболовам!
   Да уж, действительно - есть много, друг Горацио на свете, что ни хрена и никогда ты не поймешь!
   Я достал карточку с пророческим видом на лед водохранилища, сверил с тем, что видел собственными глазами. В самом деле - снимали отсюда. Вон там, правее, метрах в ста, где лениво шевелит веслами на зеленой лодочке ранний унылый отдыхающий, гнали на снегоходах отцы-основатели газеты "Бульвар". По отчету Калисниченко их было четверо - Витасики, Ролик и еще этот - художник автор комиксов, почему-то не долго проработавший в "Бульваре".
   Лялька была внизу, Чернова в беседке. Телохранители мерзли в толпе рядом с заснеженной клумбой. Начальник службы безопасности торчал в городе. Все это по их собственным рассказам - никто из них друг друга не видел. А вот где, например, был Ваня Хлынов, этот публицист, подавшийся почему-то в священники, вообще неизвестно.
   Ну, это я, положим, выясню. И сегодня же.
   Та-ак, а это у нас что? Как это я сразу не заметил?
   Ниже по склону на одном из сосновых стволов в двух местах кора сбита до самой древесины. Спустился вниз, рассмотрел поближе. Две отметины - одна повыше, другая чуть ниже. Древесина серая, смола давным давно пролилась и застыла на чешуйках коры. С полгода назад кто-то пробрался сюда по снегу и оставил отметины на сосне. И кто это мог быть, кроме Шульгина на снегоходе? Мотануло его на склоне, стукнуло о ствол и первую отметину он оставил рулем снегохода, а вторую, чуть не собственной коленкой. Разбил и руку, и коленку. Перчатку разорвал и джинсы. Боль была, наверное, адская! А через секунду потерявший управление снегоход рухнул с обрыва.
   Здорово ты все придумал! Хотя почему придумал? Вот на верхней отметине черная полоса от резины - это ручкой "Ямахи" чиркнуло. А чуть пониже бурая полоса - похоже это кровь Шульгина. Ну-ка, ну-ка...
   И я раскрыл ножик и, как самый настоящий деревенский детектив-любитель сколол кусочек сосны со следами резины и крови, сунул в пакетик и спрятал в карман куртки.
   Вот я и в следователя играю. Полшага до полного маразма. Класс!
   -Эй, господин Киреев! Чем это вы там занимаетесь?- окликнули меня из беседки.
   Сквозь ветки кустов выглядывала ехидная рожа молодого человека в малиновом пиджаке (из администрации). За ним хмуро нависали двое плечистых с желтенькими ярлычками "Охрана" на нагрудных карманах курток.
   -Да вот, оцениваю красоту вида на водохранилище,- бодро ответил я на языке рекламного буклета.
   -Можно вас на минуточку,- вежливо пригласил администратор.
   Любезно раздвинул кусты, помог пробраться в беседку.
   -Так, значит, статьи для пиар-агентства пишем?- поинтересовался администратор.
   -Собираемся,- уклончиво ответил я.
   -Любуемся видом на водохранилище?
   -Вид действительно замечательный,- как мог шире улыбнулся я.
   -Воздухом чистым дышим?
   -В самом деле - очень чистый воздух, - кивал я.
   -Сосны,- вздохнул он.
   -Озон,- поддакнул я.
   -Вот что, Валентин Киреев,- достал из кармана мою карточку администратор,- освободите-ка территорию.
   -Это почему же?- удивился я.
   -А потому что мы звонили в ваше пиар-агентство.
   -Дозвонились?- участливо спросил я, осторожно перемещаясь мимо угрюмых охранников к выходу из беседки.
   -Дозвонились, дозвонились.
   -И что же?- ступил я на дорожку.
   -А то,- торжествовал администратор,- что никакого задания по поводу бесплатной рекламы мест отдыха в Подмосковье вам никто не давал!
   -А знаете, что еще вам сказали?- вкрадчиво спросил я.
   -Что?- удивился администратор.
   -Что я вообще из этого агентства уволился. Правильно?
   -Ну, да,- не понимая, к чему я клоню, подтвердил молодой человек.
   -И, тем не менее, это нисколько не мешает мне готовить и публиковать в газетах обзоры мест отдыха для состоятельных людей. А теперь подумайте...
   -О чем?
   -Что я о вашем пансионате напишу.
   Охранники двинулись, было, на меня, но администратор цыкнул на них, и они разом отступили за колонны.
   -Да нет же,- стал он вдруг снова ласковым и приторным.- Вы меня не правильно поняли.- Давайте пройдем в корпус. Посмотрите наши номера. Ресторан, бильярд. У нас бассейн имеется.
   -Обед за счет заведения?- деловито уточнил я.
   -Какие могут быть разговоры!
   -Не-а,- покачал я головой.- Как-нибудь в другой раз. Произошедшее будем считать недоразумением. Провожать меня не надо.
   И сделав молодому человеку и охранникам ручкой, я заскакал по ступенькам вниз к воротам.
   Они так и стояли там, в беседке, пока я садился в Рено, и смотрели мне вслед.
   Но и я не чувствовал себя в своей тарелке.
   Вот теперь я все видел сам. А все только еще больше запуталось. И никакого просвета. Если не считать этой щепочки с сомнительными следами. Я, кстати, и сам толком не знал - зачем она мне понадобилась.
  
  

3

  
   Ваня Хлынов, по наведенным мною справкам, прислуживал в маленькой сельской церкви на том берегу водохранилища. И жил при доме батюшки на правах секретаря.
   Конечно, то, что Шульгин решил собрать всех, кто ему зачем-то был нужен, в пансионате рядом с тем самым поселком, в котором жил удалившийся от дел его бывший сотрудник - чистая случайность. Просто совпадение. Я в этом нисколько не сомневался. И спрашивать его об этом не собирался.
   Ну, совпало и совпало. Мало ли? Подмосковье - область маленькая.
   С Ваней можно было бы поговорить кое о чем поинтересней.
   Лет десять назад Ваню Хлынова все знали и любили. Заметки его в Роликовой газете пересказывали друг другу с усмешкой. В разговоре к месту и так просто вворачивали цитаты из фильмов, снятых по Ваниным сценариям.
   Ваня придумал особую манеру общения - нужно было говорить друг другу самые идиотские вещи с самым умным видом, и ни в коем случае не пускать свой смех наружу.
   Манера мгновенно распространилась по столице и вот-вот должна была захлестнуть провинцию. Поговаривали, что Ваня открыл язык нового поколения и вполне может стать культовым человеком. И в этот самый момент он пропал куда-то. Газеты потрепались немного о кризисе среднего возраста и про Ваню забыли. А новое поколение само придумало себе язык, который никому, кроме самих молодых не нравился. Зато они прекрасно понимали друг друга, общаясь с помощью двух десятков слов, и многие вещи, которые казались Ване вполне идиотскими, обсуждали всерьез, а смеялись в открытую над тем, что Ване было не смешно, и я как-то подумал, что даже если бы Хлынов никуда не делся, новое поколение вполне могло разобраться со своим языком и без него.
   И вот теперь, переехав по мосту через Клязьминское водохранилище, я мог спросить у Вани, не жаль ему, что он все бросил? В конце концов кто ж из нас не хочет махнуть на все рукой. Никто же не машет. А может быть все-таки стоит?
   Были, впрочем, вопросы и поважнее.
   Например, где Ваня находился, когда его бывший хозяин уходил под лед? И что он, мастер мистификаций, думает о "Мести Арлекина"? А главное, что же все-таки произошло много лет назад накануне банкротства роликовой газеты и открытия Шульгинского "Бульвара"?
  
   Деревенский батюшка проживал в только что отстроенном двухэтажном особнячке. Кирпичные стены оштукатурены и выкрашены желтой и белой краской, дворцовые пластиковые окна в первом этаже, парадный вход с колоннами и круглым балконом, дверь из массивного дуба - много света божьего снаружи и внутри. Участок огорожен высоким забором тоже в белых и желтых тонах. Рядом с резными воротами - гараж, в который батюшка ставил свой новенький Ровер. Над гаражом - просторная мансарда, которую занимал Ваня Хлынов.
   Он сам и открыл мне дверь в воротах, выслушал приветливо, развел руками: "Если я могу вам быть чем-то полезен", впустил и тут же засеменил к самовару фальшивого золота, закипавшему перед гаражом прямо на асфальте.
   -Вот и самовар поспел,- обрадовался Ваня, снял с золотого агрегата трубу, накрыл крышкой и потащил по чугунной лестнице к себе в мансарду, на ходу кивками приглашая следовать за собой. Был он в кроссовках, спортивных брюках и рубахе навыпуск, подпоясанной каким-то шнурком. Волосы расчесаны на прямой пробор и собраны сзади в хвостик, лицо круглое, носик пуговкой и глаза улыбаются добродушно и хитро. Ну, просто попик какой-то с полотен передвижников, - восхитился я и полез за Ваней по лесенке в мансарду.
   Комната у Вани была просторная, с видом на батюшкин дом и сад сквозь мансардные окна. В углу киот с лампадами и иконами. Стеллажи с книгами, письменный стол с компьютером и креслом на колесиках, раскладной диванчик и телевизор. Барной стойкой отгорожена кухня с разделочным столиком, раковиной, плитой и вытяжкой. В центре - большой обеденный стол и шесть стульев.
   Пока Ваня хлопотал возле самовара, заваривая чай и выставляя на стол чашки, сахарницу и корзинку с крендельками, я разглядывал на стенах писаные акварелью и маслом видики в дешевых рамках с изображением местной церкви, окрашенной в те же цвета, что дом и забор батюшки.
   -Сами писали?- спросил я, заметив переносной мольберт рядом с компьютерным столом.
   -Грешен, грешен,- закивал Ваня и больше ничего не сказал, а пригласил к столу.
   Налил чай в чашки чистейшего белого фарфора, придвинул ко мне корзинку с крендельками, сам взял сразу три штуки, откусил, отхлебнул, сощурился и спросил:
   -Так чем же я вам могу быть полезен?
   -Как, по-вашему,- спросил я,- Игорю Шульгину было в чем каяться?
   Ваня отодвинул чашку, откинулся на стуле, голову набок склонил, приподнял брови и закряхтел от удовольствия - так ему понравился мой вопрос.
   -Человек грешен. Каждому есть, в чем покаяться.
   -На том последнем вечере... перед теми людьми, которых собрал Шульгин... В чем, по-вашему, он мог быть виновен?
   -Покаяние,- назидательно сказал Ваня,- оно перед Господом. Люди не в праве судить друг друга.
   -И, тем не менее, они сплошь и рядом судят. Сводят счеты и называют это, между прочим, местью.
   -Люди не совершенны, но им не дано исправлять друг друга. Одни это понимают, и помыслы их устремляются к Богу. Другим это предстоит понять. Третьи так никогда и не поймут.
   -Судя по всему, на той вечеринке преобладали третьи,- кивнул я.- Перед смертью кто-то подбросил Шульгину несколько снимков с явным намеком и угрозой.
   -Что за снимки?- потянувшись к чашке, спросил Ваня.
   -В снимках разыгрывался некий сюжет... Кстати, кто такой Арлекин?
   -Персонаж из итальянских комедий,- не задумываясь, ответил Ваня.- А в переносном смысле - шут и клоун.
   -То есть кто-то, кого Шульгин держал за шута и клоуна решил отомстить ему,- размышлял я вслух.- Раскопал какую-то историю, напомнил о ней Шульгину, грозил рассчитаться.
   -С чего вы взяли?- с сожалением посмотрев на крендельки, глотнул чая Ваня.
   -Снимки были пропечатаны печаткой "Месть Арлекина". Потом, на сколько мне известно, сам Шульгин завел разговор о розыгрыше с тем же названием. А на следующий день он погнался за кем-то, одетым как Арлекин, и провалился под лед. Вы сами, кстати, где были в тот момент?
   -В какой?- отчетливо спросил Ваня.
   -Ну,... несчастного случая.
   -Здесь был, в этой самой мансарде. Работал над воскресной проповедью Отца Александра. Он это может подтвердить,- улыбнулся Ваня.
   -Ну, да. Отец Александр. Наш сельский батюшка. Хотел вас спросить...- вспомнил я,- как это вы решили все бросить и пойти в услужение к сельскому священнику?
   -Мне открылся путь к спасению.
   -От чего же вам надо было спасаться?
   -От себя, от гордыни, от соблазна,- перечислил Ваня.- Я ведь, когда ушел от Шульгина, совсем было пропал. Чуть не загнулся,- бросил вдруг свой елейный тон Ваня.
   -Пили?
   -Если бы только.
   -Подсели?
   -В том-то и дело. Спасибо Дарье, супруге моей, дотащила меня чуть не силой до отца Александра.
   -И вы его услышали и обратились к богу?
   -Не сразу, но... в общем да.
   -Что ж это за грех такой, что его надо обкалывать наркотой и замаливать в церкви?- спросил я и почувствовал неловкость - грубо получилось.
   -Вот и видно, что вы не православный человек,- покачал Ваня головой.- Такие вещи рассказывают только духовнику на исповеди.
   Ладно, - думал я, отхлебывая действительно отличный чай (на травах что ли?) и разглядывая ровную улыбающуюся физиономию Вани. Здорово же ты устроился. Батюшка на деньги прихожан особнячки себе строит, ты ему воскресные проповеди пишешь, с Богом на дружеской ноге, все свои грехи отмолил и спокоен.
   -Скажите, а почему вы, вообще, пошли на ту юбилейную тусовку? Разве эти воспоминания и люди были вам не противны?
   -Противны,- легко согласился Ваня.- Но я посоветовался со своим духовником...
   -Отцом Александром?
   -Да. И он сказал, что это гордыня и что я должен туда идти - использовать любую возможность наставить этих людей на путь истинный.
   -Ну, и как - наставили?
   -Во всяком случае, пытался.
   -Но вас никто не слышал. А когда вы сами услыхали про "Месть Арлекина" вообще решили тихо свалить. Так?
   -Нет,- возразил Ваня и я в первый раз заметил в его глазах что-то похожее на досаду.- Я заранее решил долго там не засиживаться и ночевать не оставаться.
   -Ну да. Тем более что все эти люди напоминали вам о том, что в свое время вы так хотели забыть. Или не все? Тогда кто же? Кто знал о ваших грехах, Ваня? Шульгин? Или Генечка Крошев? А, может, Витасики?
   Ваня опустил руки, с круглого лица его слетело все довольство, и носик побледнел.
   Но Ваня долго не терялся. В конце концов, он и собственную манеру общения придумал, чтоб невозможно было заметить, когда ты теряешься и тебя можно взять голыми руками.
   -Я не понимаю, - тихо сказал Ваня.- какое это может иметь отношение к вашей книге о Шульгине?
   -К книге вполне может иметь отношение. Но дело не в книге. Дело в том, что тот, кто пытался достать Шульгина и, в конце концов, кажется, достал, теперь угрожает его жене и сыну.
   -И вы, таким образом, пытаетесь их защитить?- удивился Ваня. Очень искренне.
   Похоже, мне и в самом деле больше не удастся ничего из него выудить,- подумал я и Ваня улыбнулся хитро и кивнул. Ну и бог с тобой. Только вот... "Ну, да!" - осенило меня вдруг. Как же это я раньше не догадался?
   -Слушай Вань,- тыкнул я его по-журналистки,- а как это ты так тогда облажался?
   -Вы о чем?- поперхнулся Ваня.
   -Да я тут просматривал у Ролика последние номера его газеты...
   -И что?- вытянулось лицо у Вани.
   -Ты тут пел - последняя газета, в которой можно было со вкусом приколоться, а сам заявил материал, Ролик его во всю разрекламировал - в ближайших номерах наш ведущий обозреватель Ваня Хлынов расскажет вам такое... А в результате - полный алес капут - читатель не дождался от тебя ни строчки.
   -Не понимаю, о каком материале идет речь,- пожал плечами Ваня.
   -Ну, этот, под названием "Ночь с киллером".
   -Ах, этот...-упавшим голосом протянул Ваня.
   -Этот, этот,- подхватил я.- Обещали с киллером просидеть всю ночь, поджидая клиента и чуть не за руку его держать, когда он стрелять будет. А в результате - ничего.
   -Так я что,- промямлил Ваня.- Я был готов. Это Ролик тогда испугался.
   -Чего же он испугался? Готовить материал или его публиковать?
   -Не помню,- уперся Ваня.- Давно это было. Только, честно говоря, я рад, что этот материал так и не вышел.
   -Одним грехом меньше?- участливо поинтересовался я.
   -Вроде того...- подтвердил Ваня и не смог скрыть свою радость, когда я сказал, наконец, что ухожу.
   Карточку с телефоном и просьбой звонить, если вспомнит что-нибудь успокоительное для меня и Ляльки, я все же оставил. Хотя, честно говоря, на звонок Вани совсем не рассчитывал.
   А вот то, что карточка с киллером и печатью Арлекина не просто так была подброшена Шульгину - в этом я уже не сомневался.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 5

1

  
   Петляя по улицам подмосковного городка в поисках здания межрайонного Отдела внутренних дел, я никак не мог отделаться от чувства досады.
   Третий день вожусь с этим делом, а что я узнал? О чем напишу сегодня Ляльке?
   Она говорила о предчувствии. Что в ближайшие две недели что-то произойдет. Предчувствие вроде не подтверждается. Но и успокоительным, то, что я узнал, никак не назовешь. А главное - никакой ясности. Лес и дрова пока связаны в полном соответствии с пословицей.
   У каждого, с кем я встречался по просьбе Ляльки, и кто присутствовал на той вечеринке, были мотивы свести счеты с Шульгиным. Одни могли мстить за прошлое, другие пытаться убрать его с надеждой на собственное счастливое будущее.
   Люди из прошлого мало имели оснований любить Шульгина, но дело даже не в этом. Ролик, Ваня Хлынов, возможно и этот художник Крошев, - все они были как-то связаны между собой и с Шульгиным. Что-то там произошло. Какая-то история с киллером, сумкой, девицей. И, видимо, какая-то очень нехорошая история. Из неимеющих срока давности.
   Шульгин умер, а они даже вспоминать о нем боятся. Чем это он их так напугал? В какую игру они сыграли десять лет назад, и кто в ней выиграл?
   Если смерть Шульгина была подстроена, то с явным намеком на ту прошлую историю, которую и Ролик, и Ваня Хлынов тщательно скрывают. Но тут и неувязка. Игра предполагает кураж, импровизацию, элемент неожиданности и случайности. Расчет тут может быть только на успех у публики. Да и то - слабенький. А ведь люди рассчитывали совсем на другое. Они хотели убрать человека, да так, чтобы и труп его не сразу смогли найти. И чтобы никаких подозрений на такой расчет ни у кого не возникло. И, возможно, именно это они и сделали. Но, если так, то как им это удалось? Случайность, везение? А вот Толик Калисниченко такого рода везение отрицает напрочь. А он, между прочим, профессионал.
   И все же... такое возможно. Только не по расчету. И не случайно. А в одном единственном случае - когда одни играют, а другие - серьезно. И вторые все знают об играх первых. А вот первые понятия не имеют о намерениях вторых.
  
   -Шульгин, Шульгин,- раздраженно повторял начальник ОВД майор такой-то из тех, что любят на планерках подолгу учить жизни подчиненных.- А я тебе вот что скажу - сначала они нас обворовывают, потом друг друга убивают, а мы, вместо того, чтобы плюнуть на их могилу, пишем о них книжки. Ты понимаешь, о чем я?
   Он был умеренно толст и в дымчатых очках. Чем-то на Андропова похож. Или на Ярузельского. А голос - громкий, служебный.
   -Я понимаю,- успокоил я майора.- Мне бы только с оперативником, который на труп выезжал, поговорить. И на дело из архива взглянуть. Описание, протокол вскрытия, все такое...
   Майор долго смотрел на меня поверх очков.
   -Ты кто - журналист? Писатель?
   -Можно сказать, и то, и другое.
   -А ты знаешь, что ты уже пятый журналист, который просит взглянуть на дело Шульгина? А мы, между прочим, тут работаем. Охраняем покой мирных граждан.
   -Я понимаю,- сказал я и замолчал.
   И майор молчал и смотрел на меня. Ждал чего-то.
   -Ну, кто там лезет!- заорал он на дверь, встал и запер ее на ключ. Хотя никто в дверь, кажется, не лез. И все равно, когда он вернулся за стол, там уже лежала сто долларовая купюра.
   -Это что?- удивленно посмотрел на бумажку майор.- Взятка?
   -Нет,- объяснил я.- Взятка дается ответственному лицу за то, что он и так обязан делать в соответствии со своими служебными обязанностями.
   -Хорошо,- одобрительно кивнул майор.
   -А это - плата за предоставление информации частному лицу в частном порядке и без корыстных интересов.
   Майор подумал, вникая, не вник, но ему все равно понравилось.
   -Правильно,- согласился он.- Но все равно - уберите это.
   Сказал, снял очки и уставился на меня в упор, точно проверяя, понял я его или нет.
   Я его понял.
   Аккуратно сложил бумажку и незаметно для майора, но так, чтобы он видел, подсунул под стаканчик с карандашами.
   -И больше так никогда не делайте, -строго сказал майор.
   -Больше не буду,- пообещал я и соврал.
   -Только в соответствии с Законом о средствах массовой информации,- объяснил он.
   -Ну, конечно,- поддержал я.
   - Поскольку мы обязаны информировать общественность.
   -Именно об этом я и прошу.
   -Пятый кабинет. Лейтенант Федор Скоробогатов.
  
   Рыжему лейтенанту Феде я с порога сунул двадцать долларов, сказал, что начальник в курсе и спросил, он ли выезжал на место, когда обнаружили тот труп на берегу.
   Федя слегка опешил от такого цинизма. Обиделся, как корова после искусственного осеменения. Без разговора сразу к делу. Не по-людски.
   -Тут недавно тоже корреспондентка приходила. Интересовалась...- начал, было, Федя.
   -Как он выглядел, этот... труп? - перебил я.
   -Как утопленник,- видимо действительно устав от одних и тех же вопросов,- отмахнулся лейтенант.- Я сначала даже подумал - алкаш какой-нибудь. Их тут каждый день летом вылавливают.
   -Но этого выловили весной,- напомнил я.
   -Ну да. Потому что летом выловить не успели.
   -Так вы подумали.
   -Угу.
   -Он что - в плавках был?
   -Почему в плавках?- удивился Федя,- в одежде.
   -И вы по одежде решили что он - алкаш? Что же на нем было одето?
   -Не помню,- напрягся Федя, и тут же перечислил довольно твердо.- Кажется, ботинки со шнуровкой, джинсы, свитер... Нет еще рубашка. Темно синяя.
   -Ничего себе у вас память,- насторожился я. В особенности эта рубашка мне не понравилась. Темно синяя.
   -Когда вы приехали, он был в воде или на берегу?
   Федя снова напрягся и вспомнил не сразу.
   -В воде был. Кажется.
   -Потом вы его на берег вытащили, так?
   -Так.
   -Еще в иле все, наверное, перепачкались, пока тащили,- предположил я.
   -Ну, да.- Вспомнил Федя.- Сидели потом, чистились в машине.
   -Так и на трупе одежда была вся грязная?
   -Наверное.
   -И рваная.
   -Да. Все порвано было.
   -И мокрая.
   -Ну, конечно. Из воды ведь тащили.
   -Тогда с чего вы взяли,- произнес я, как мог, медленнее,- что на нем была темно синяя рубашка? Если она была вся мокрая, рваная, да еще и в иле перепачкана?
   Федя только рот открыл и уставился на меня, ни слова не говоря.
   -Тьфу ты, черт,- ругнулся он, наконец.- Я ж говорю - корреспондентка у меня была.
   -И что?
   -Просидела целый час и вот так же как вы, вопросами донимала, насчет одежды. Совсем сбила.
   Здорово эта корреспондентка его обработала. Так что парень на зубок выучил, что говорить про одежду на трупе. Джинсы, ботинки со шнуровкой, синяя рубашка, свитер.
   -А когда корреспондентка к вам заходила? - между прочим, поинтересовался я.
   -Дня два назад.
   - Дня два. И знала, что кто-то еще придет, и будет спрашивать насчет одежды. Понятно.
   -Часов, кольца, куртки на трупе не было?
   -Не было.
   -Может цепочка золотая?
   -Нет, что вы,- как будто я его уличал в чем-то, обиделся Федя.
   -Бумажник с документами, деньгами, ключи от машины?
   -Да не было ничего! - повысил голос лейтенант. - Я потому и подумал тогда, что он - алкаш какой-нибудь.
   -Ну, хорошо. А бумаги эти - протокол осмотра, вскрытия, можно посмотреть?
   -Смотрите,- пожал плечами Федя.- Я и в архив эту папку не сдаю, знаю, что кто-нибудь придет, спросит.
   Федя протянул мне картонную папку с надписью "ДелоN". Номера на папке не было. А было просто написано фломастером "Шульгин".
   Описание трупа и заключение судмедэксперта я пробежал, как мог скорее. Что-то насчет степени разложения тканей. Подробное описание переломов костей. Многочисленные гематомы. В том числе на обеих кистях рук. Фотография трупа. Причина смерти - вода в легких, асфиксия.
   Да-а, такое Лялька точно опознать не могла. И даже если и была у этого трупа ссадина на левой кисти, то это ничегошеньки не доказывает. Ни того, что это труп Шульгина. Ни того, что Шульгин действительно задел тогда рукой за сосну, рассадил кулак и оставил свою кровь на стволе.
   Дальше. Описание места, где был обнаружен труп. Снимок...
   -А где же снимок?
   -Какой снимок?- недовольно спросил Федя.
   -Снимок трупа... на месте обнаружения. И описания одежды тоже нет.
   -Ну-ка,- потянулся за папкой Федя. Пролистнул жиденькие листочки. - Фу, черт. Корреспондентка!
   Да-а... Поработал человек на совесть.
   -Черт. Вот жулье журналистское,- бушевал лейтенант.- Ходят, смотрят. Проверяй потом за ними. А мне вот запросто теперь - выговор за халатность.
   -Да ладно - за что выговор?- попробовал успокоить я.- Вы ж ни в чем не виноваты. А эти бумажки... они вообще теперь никому не интересны. Вы лучше постарайтесь вспомнить - какое издание корреспондентка представляла?
   -Да она называла что-то, но я не помню. А вам-то зачем?
   -Может, я ее встречу на какой-нибудь тусовке. Скажу, чтобы вернула документы.
   -Да я ж говорю...- начал, было, лейтенант, и хлопнул себя по лбу.- Стоп! Она мне свою визитку оставила. Где тут она у меня...- задергал он ящики стола.
   Я заглянул в бомбошку с ручками. Потянул за белый краешек. Прочел "Наталья Крайняя. Журналист" И все. Просто журналист. Ни газеты, ни журнала. Номер мобильника есть, но он, скорее всего давно отключен. На всякий случай записал номер себе на трубку.
   -Не эта?- протянул я визитку Феде.
   -Точно,- щелкнул Федя ногтем по визитке.- Крайняя. Наталья. Знаете ее?
   -Мои знакомые - порядочные люди,- возразил я. - Как она хоть выглядела, вы помните?
   -Это помню,- кивнул Федя.
   -Ну и...
   -Волосы прямые, черные. На глазах темные очки,- напряг память лейтенант.- На вид лет двадцать пять. Рост средний.
   -То есть без особых примет?
   -Получается так,- вздохнул Федя.
   Я посоветовал Феде поскорее скинуть дело в архив. Чтоб в следующий раз в архиве мучились, когда снимки пропадут. Парень сразу повеселел и охотно объяснил мне, как добраться до стоянки ГАИ, где хранятся транспортные средства после аварий. Туда же, как заверил меня Федя, оттащили и Шульгинскую "Ямаху".
   Ладно. Поедем, посмотрим.
   Ямаха - это вам не снимок. Его девице с прямыми черными волосами без особых примет так просто не унести.
  
   Площадка с искореженной в авариях техникой была прямо за двухэтажным зданием местного ГИБДД. Ни ворот, ни сторожа. Только табличка на столбе "Служебная территория. Посторонним вход воспрещен!" Ну, это кого может остановить? Судя по всему, никого и не останавливало,- с покалеченных механизмов поснимали все, что только можно - подфарники, колеса, целые стекла и дверные ручки. Типичное мародерство. Все равно, что золотые коронки у покойников рвать.
   И "Ямахе" Шульгинской досталось. Хотя, конечно, после удара об лед Ямахой ее можно было назвать с большой натяжкой - раму погнуло, морду сплющило, лыжи поломало. Местные Кулибины обглодали все что осталось. Даже сиденье сперли. Красуется оно сейчас на какой-нибудь "Яве" как щегольское дамское седло на деревенской кляче. Правую ручку с руля сняли, а левую поковыряли и бросили - резину сдавило и она треснула.
   А мне вся резина не нужна. Только несколько крошек с самого кончика. Там где ручкой чиркнуло по стволу, и на ней след такой слабенький остался. Точно кто наждаком потер.
   Вот эти крупинки я ножом в пакетик и наскреб.
   Если играть в сельского детектива, то уж до конца и по всем правилам.
  

2

  
   Генечке Крошеву я названивал с мобильника в студию весь день. И все бестолку. Отвечал мужской голос. То Крошев в студии и его нельзя беспокоить, то он вышел. И все интересовался: "А вы кто? А Крошев, вам собственно, зачем?" И вообще, все переговоры с Крошевым только через его коммерческого директора, то есть того самого мужика, который снимал трубку. Он представился, но я и запоминать его имени не стал.
   Обложили Генечку. Коммерческий директор, менеджер по продажам, какой-нибудь хмырь по связям с общественностью... Сделает человек что-нибудь стоящее - тут же целая орава налетает - пиар, реклама, раскрутка. Денежки, разумеется, в карман, а художнику бросят кусок, чтоб не загнулся и дальше творил, и еще с советами дурацкими лезут. И всех, кто, по их мнению, мешает - каленой метлой. Всюду им конкуренты мерещатся, потому что художник, как они думают, - их собственность. Продавцы чужих душ. Хотя все правильно - за раскрутку надо платить. А без этих шакалов, кому ты нужен со своими пьесами, книгами, картинками, песнями, мультиками? Не продается вдохновенье, потому что за него никто платить не хочет. А рукопись продать - это еще уметь надо.
   В конце концов, я к Крошеву пробился. Наврал, что вместе работали в роликовой газете и что ему очень нужно со мной переговорить и Генечке разрешили взять трубку.
   Я как мог, объяснил ситуацию.
   -Где же нам поговорить,- запнулся Крошев.- Разве... ко мне?
   Отошел в сторонку и предложил придушенно заехать к нему на квартиру часикам к восьми - жена с ребенком после майских за городом осталась, в квартире он один, никто не помешает. И адрес продиктовал.
   Я заскочил после свидания с "Ямахой" в Макдоналдс, съел пухлую булку с котлетой и салатом, чтоб не на пустой желудок в гости заваливаться, и ехал теперь к Генечке Крошеву, то и дело застревая в пробках и в собственных мыслях.
   И чего я в этого утопленника вцепился. Он мне нужен? Сказано - экспертиза подтвердила - это - Шульгин. Так какого ж рожна? Как говорили наши предки-мужички - не трогай тело, оно и пахнуть не станет. Или они не так говорили? Или носы не зажимали?
   То, что лейтенант Федя не обнаружил на трупе ни часов, ни ключей с бумажником - это еще туда-сюда. И кто его обобрал так тщательно - рыбачки или сам Федя с дружками-ментами - не так уж и важно.
   Не запомнил Федя, во что одет был покойный - и это правильно. С чего бы ему запоминать?
   А вот девица в черном парике и очках - это что такое? И почему все так грубо и топорно сработано?
   Как будто кто-то намекает мне - все подстроено! Мало того, что опознали не тот труп, так еще всячески пытаются скрыть это. И появляется баба, с поддельной визиткой, которая вкручивает Феде, что труп был в одежде Шульгина, и крадет протокол, подтверждающий обратное.
   Кто тут кого подставить хочет? И какой в этом смысл?
   Я вызвал из памяти мобильника телефон с карточки этой Натальи Крайней. Попробовал соединиться. Услышал в ответ, что этот номер давным-давно не обслуживается. А, может его вообще не было.
   Стоп. Кому, собственно, выгодно, чтобы раскопки в шульгинском деле не дали никаких результатов, кроме уже известных? Самым разным людям. Например, тем, кто помог Шульгину уйти под лед (что вполне возможно, пока не доказано обратное). Вот они и ходят за мной, и суетятся, и забегают то и дело вперед - подчистить следы, подправить, прикрыть, что лезет наружу. Чтобы Лялькин приятель-журналист в своих книгах и газетах написал: я провел независимое расследование и убедился - это был несчастный случай и остается только повздыхать и забыть.
   А вот если я найду что-то, что доказывает обратное - вот тогда они примутся за меня. И как это делается, мне очень даже хорошо известно. Например...
   Нет уж, одернул я себя, попутно отмечая, как заманчиво и ловко подставляет мне свое крыло здоровенный джип с тонированными стеклами и целой бригадой бандюков, притаившейся там у него внутри. Об этом я пока думать не буду. И не собираюсь даже.
   Вообще, самое для меня простое и безобидное, если это все-таки Лялька. Надела паричок, черные очки. Визитку сочинила и приехала к лейтенанту Феде заранее, чтобы чуткий приятель по прошлой жизни, пока будет выяснять всю эту чертовщину с Арлекином, не испортил ей случайно дело с наследством.
   Ну что ж, зайду на псих. ру, да так прямо и спрошу - чего это она? Мне то какая разница? Ну, выдала ты первого попавшегося утопленника за мужа, с кем не бывает? А вот старым друзьям врать - это уж совсем.... То есть и друзьям старым врать, конечно, можно, не хуже чем новым. Только тогда зачем о помощи просить? Тут или врать или просить.
   Ну, вот опять я себя накручиваю, спохватился я, паркуясь, возле дома Генечки - кирпичной пятиэтажки близ Савеловского вокзала. Сам же придумал про Ляльку и тут же с ней ругаться начал.
   Как там про Гамлета - "гениальный невротик"?
   Кроме "гениального" все про меня.
  
   Генечка - маленький, сутулый, чем-то похож на Ролика. Коленками не стукает, сидит, заложив ладони между ног. Острый нос и тонкогубый лягушачий рот. Один глаз наивный, открытый смотрит на вас доверчиво. Другой, вывороченный, угрюмо косит в угол.
   Господи и такого то Шульгин в мстители записал? Чего это он?
   Коммерческие люди подбрасывали художнику за его мультики кое-что. Хватило на ремонт с перепланировкой трехкомнатной квартирки в кирпичной пятиэтажке. Кухня слилась с соседней комнатой, получилась гостиная в два окна, в карманчике которой на стенах кухонные шкафы с решетчатыми окошками и подсветкой, поставлен у окна стол с дубовыми стульями. Очень уютно. Можно посидеть с другом, потрепаться по душам, выпить коньяку, вспомнить старое.
   -Да-а, Роликова газета, замечательное было время,- повернувшись ко мне добродушным своим глазом нараспашку, сказал Генечка и, скосив угрюмый глаз на холодильник спросил:- Вы там автором были? В каком отделе?
   -Да я, собственно, никогда в Роликовой газете не работал,- внес я сразу ясность: - Хотя интересует меня она и вся ваша компания, "Бульвар" и Шульгин. Вот это самое замечательное время и то, что тогда произошло перед закрытием Роликовой газеты. Ведь что-то тогда произошло? И вспомнить это вас всех и собрал Шульгин на ту вечеринку. Правильно?
   -Не понимаю... О чем вы,- посмотрел на меня подозрительно угрюмым глазом Генечка, а добродушный скосил за окно.
   Я коротко объяснил. Про снимки. Про сюжет с киллером. Про то, что и Ролик и Ваня Хлынов что-то знают и скрывают, и пока они молчат, я не могу помочь Ляльке и ее сыну, которых запугивают снимками с печатью Арлекина.
   Крошев слушал, глядя на меня угрюмо, потом поменял глаза местами и сказал, смущенно растянув свой лягушачий рот и покачав с искренним сожалением головой:
   -Боюсь, не смогу вам помочь.
   -Ну вот. И вы тоже,- скривился я.
   -Нет правда!- приложил Генечка ладони к груди. - Видите ли, я - художник. Оформлял Ролику газету. Рисовал карикатуры, политические комиксы, графику всякую и с Роликом и с Ваней не очень то был... Хотя мы все очень дружны были. Не как в других газетах - каждый сам по себе. Подписание номера отмечали у Ролика... Это называлось - собраться всем в кают-компании.
   -И чем вы там занимались?- стараясь не упустить добродушный глаз Генечки и не замечать другой, настороженный, спросил я.
   -Да, обычно,- пожал плечами и улыбнулся Генечка. - Трепались, выпивали, песни Ролик любил петь под гитару...
   -Обсуждали будущие приколы в газете, материалы, мистификации... - продолжил я.
   -Ну, да. В сущности на этих посиделках и планировался следующий номер - с куражом, подколками. Чем-то похоже на репетицию студенческого капустника.
   -Здорово было,- посидев, повспоминав, вздохнул Крошев.- Такого я больше нигде не встречал. Потом, когда газета Ролика закрылась, мы, те кто в Шульгинский этот "Бульвар" не вписался и кого он выгнал ( а кто и сам ушел) лет пять еще собирались каждую осень.
   -Как туристы с покоренных вершин?- не удержался я, но Генечка все улыбался и слов моих не слышал.
   -А Шульгина приглашали... в кают компанию?- повернул я на свое.
   -Был и он,- нахмурился Генечка и оба глаза его неприязненно скрестились на мне.- Только он как-то не вписывался. Не пил, шуток наших не понимал и все искал какую-то... пользу что ли, во всем.
   -Как бы ваши шутки выгоднее продать?
   -Даже не это,- скривил тонкие губы Генечка.- Он и сам пытался что-то такое придумать. Но получалось грубо, жестко. Как-то не по-нашему.
   -Ну, хорошо, а обсуждение такого материала "Ночь с киллером" вы не помните?
   -Нет,- покачал головой Генечка.- Я ведь не во все вникал. Мне просто нравилось пить с ребятами, болтать, слушать. Я брал бумагу и по ходу разговора набрасывал сюжетик. Придумывал героя. Ситуацию. Рисунок тут же пускали по рукам. Иногда его потом ставили в номер. Здорово было... Хотя постойте,- сильно потер лоб Генечка.
   -Что? Что вы вспомнили?
   -Да нет,- развел снова глаза Генечка.- Так. Почти ничего.- И вдруг предложил:- Выпить не хотите?
   -Хочу,- не стал я ломаться.
   Можно и выпить. Почему бы не выпить? Если это поможет Геночке хоть что-то вспомнить. А машину я могу и тут под окнами оставить. И добраться домой на попутке. Хотя Сократ, конечно, будет ворчать.
   Генечка открыл в шкафу решетчатое окошко, достал бутылку Московского коньяка (сразу видно человека раньшего времени: для нас Мартель - как французские духи; нюхать можно, пить - нет.). Вытряхнул из холодильника и порезал лимон, апельсин. Достал пару бананов и шоколадку "Вдохновение".
   Налили, чокнулись, выпили, скривились, засосали лимончиком. Генечка тут же налил по второй, опрокинул, зажмурился, а, когда глаза открыл, оба они были счастливые.
   -Ну так что там, насчет "Ночи с киллером"?- напомнил я.
   -С киллером,- очнувшись, посмотрел на меня Генечка.- Ах да! Это, кажется, Ваня Хлынов придумал. Ну, да: хорошо бы разыграть заказное убийство (они тогда еще были в новинку).
   -Как это - разыграть?- не мог я понять тогдашние их приколы, хоть закажите меня киллеру!
   -Ну, придумать... Заказчика, жертву, оружие. Проследить маршрут, залечь где-нибудь с винтовкой. Посмотреть, как народ на мужика с оптическим прицелом реагирует. Кто какие советы дает. И так далее.
   - Здорово! И кого же вы собирались убить?
   -Убить?- удивился Генечка.- Как убить? Нет, ты не понял,- встряхнул он головой, и, не заметив, махнул еще рюмочку и даже мне не предложил и не поморщился.- Нет, никто никого убивать не собирался. Там в конце мистификации надо было каждый раз придумать такую штуку, чтобы все моментально перевернулось и читателю стало ясно, что это - розыгрыш. Что все несерьезно. Что нет такой вещи, над которой нельзя посмеяться.
   -Если нельзя решить проблему, то можно над ней хотя бы приколоться?
   -Да.
   -А Шульгин?
   -Что Шульгин?
   -Он что-нибудь предлагал?
   -Пытался там что-то вставить, но его как-то оттерли.
   Да. Здорово, однако "Московский" память освежает. Главное чтобы он не перебрал. Знаем мы, как просветленная память выпадает в осадок. Один глоток - и перебор. А тут первый из всей этой компании, кажется, разговорился.
   Я пригубил из рюмки, взял бутылку, поставил рядом с собой на подоконник.
   -Ну. И чем же все кончилось?
   -По-моему, ничем,- пожал плечами Генечка. Поискал глазами бутылку. Не нашел. Вытащил брусочек "Вдохновения" сорвал фольгу и захрустел мелкими орешками на зубах.
   -Почему-то ничего из этого не вышло,- сказал он причмокивая.- И все об этом забыли. А потом денег не стало, долги Ролику не из чего было возвращать. И газета закрылась. А открылся "Бульвар". А там приколы были уже другие.
   -Например?
   -Ну, "Ночь с киллером" - это что-нибудь гнусное в подъезде с малолеткой,- болтал Генечка.- Минет у убийцы. И винтовка превращается в половой орган.
   Понятно. Все просто и банально. Придумали что-то по пьяни, анонс даже дали, потом сорвалось, и забыли. И никаких Арлекинов. Возвращайся Валька к своим трупам. С ними у тебя полный контакт. И результаты - налицо.
   Только вот непонятно, если так все просто и все не при чем, зачем Шульгин их тогда собирал? И какую такую мистификацию он - бездарный, но расчетливый мог придумать? А может, Генечка чего-то главного в Шульгине не понял? И Ролик. И Ванечка Хлынов. И я.
   Как там говорила Лялька? Поймешь Шульгина - поймешь и все остальное? И про Арлекина в том числе?
   Кажется, я не все про себя говорил. Что-то просочилось в коньячную атмосферу. Потому что Генечка вдруг очень ясно и радостно сказал:
   -Что касается Арлекина, то тут я кое-что могу тебе рассказать,- и наклонился ко мне, и посмотрел в глаза, и сказал тихо:- Знаешь, я ведь никому об этом не рассказывал. Никогда! Столько лет молчал. А тебе вот сейчас возьму и расскажу. И ты даже меня не отговаривай.
   А я и не собирался отговаривать. Я собирался слушать. И очень внимательно.
  
   Так я и не понял потом, почему вдруг Генечка так разболтался.
   Шульгин, как оказалось, умел запечатывать людям память. Так что они и во сне себе не признавались в том, что знали, чему были свидетелями и участниками. А тут, вдруг... То ли три рюмки коньку подряд и под один лимончик. То ли до человека дошло, что обидчик его уж с полгода как исчез с концами в воде. То ли он вдруг принял меня за случайного попутчика, который у нас, как известно, запросто превращается в исповедника по той простой причине, что, отговорившись, никогда его больше не встретишь и не будешь терзаться стыдом и сожалением.
   Но только Генечка, поискав глазами коньяк и обнаружив его на подоконнике, налил себе, подержал рюмку на весу, отставил, не выпив, и начал выкладывать передо мной одну за другой свои тайны в картинках.
   И вот что вспомнил я из этого рассказа на следующее утро, продрав глаза и увидев уставившегося на меня Сократа.
  
  
  
  

ГЛАВА 6

1

  
   Шульгин и впрямь мог извлекать доходы из любого пустяка - мысли, страсти и остроты.
   Он появился в роликовой газете, когда дела действительно были плохи - денег едва хватало на постоянно падающий тираж, зарплату и гонорар не платили, народу в штате оставалось полтора человека, а по старой памяти из любви и дружбы тот же Ваня Хлынов и другие писали все реже и хуже.
   Пришел Шульгин, привел Витасиков, занял комнатку с приемной в конце коридора, дал денег Ролику под расписку на гонорар и задолженность по зарплате и потребовал полной хозяйственной свободы. Ролик эту свободу, которая ему даром была не нужна, Шульгину сразу отдал.
   И началось.
   Шульгин договорился с кредиторами из Правительства Москвы и они на время отстали.
   Потеснил редакцию и сдал этаж в аренду компьютерной фирме.
   Стал продавать юридический адрес газеты всем желающим открыть свое дело в Москве.
   Открыл в газете отдел частных объявлений, службу знакомств и выпустил приложение с телефонами и адресами всех московских эротических салонов и проституток-одиночек.
   Сократил штат, поднял зарплату и предложил Ролику собрать лучшие столичные перья.
   Гонорар за статьи Шульгин повысил, но тут же открыл прямо в редакции очень уютный бар с приличной мебелью, музыкой, подсветкой, коньяком и кофе экспрессо, с барменом, похожим на Хемингуэя, и добился того, что журналисты стали спускать весь гонорар и ползарплаты в этом самом баре.
   На посиделках в кают компании Шульгин не пил ничего, кроме минералки, весело поглядывал на бывших коллег по цеху и всюду совал свой птичий нос, не пропуская ни одной самой бредовой идеи, переворачивая ее по своему с неизменной и вполне материальной выгодой.
   Кто-то в порядке бреда предложил провести "День освобождения". С десяток сотрудников газеты должны были выехать в центр Москвы, найти место, где можно, не нанося урона общественной нравственности, справить малую нужду и потом описать свои страдания в газете. Материал вышел через неделю, был отмечен, как лучший в номере, а еще через неделю Шульгин выбил себе в мэрии разрешение на размещение в центре Москвы первых платных туалетов и только отсмеивался на подколки журналистов о запахе денег.
   Одной из самых шумных Роликовых и тихих Шульгинских акций был "Лохотрон". Пока сотрудники газеты впаривали любителям халявы в переходах метро фальшивые лотерейные билеты, нарисованные Генечкой так, что только полный идиот согласился бы заплатить за такой билет полтинник в надежде выиграть миллион (деньги тут же после сделки лохам возвращали со смехом и напутствием), Шульгин, очень внимательно слушавший обсуждение акции, отпечатал тираж мгновенной лотереи-стиралки (стираешь фольгу в надежде на автомобиль), опубликовал рекламу своей лотереи в роликовой газете прямо под материалам о Лохотроне и продал сто тысяч билетов за пять дней (разумеется без единого выигрыша лохам).
   Ролик тогда попробовал возмутиться, но Шульгин, посмеиваясь, показал ему разницу между доходом от продажи газеты и расходами редакции, в очередной раз покрыл недостачу из своего кармана и потребовал расписку.
   Ролик деньги взял, расписку дал и заткнулся.
  
   На второй или третьей посиделке в кают-компании Шульгину в руки попала одна из Генечкиных рисованных импровизаций. Поглядывая на Ролика, Генечка набросал своего будущего героя - такой лох в перьях - беззащитный, наивный, упрямый, бесстрашный, смешной и трогательный. Из тех, что всюду лезут со своей правдой, с голыми руками вступаются за честь дамы, вечно получают по морде и никогда не падают духом.
   Шульгин изучил рисунок, посмотрел на Генечку, улыбнулся и на следующий день пригласил его в свой с Витасиками кабинет.
   Там Шульгин в присутствии Витасиков разложил перед Генечкой четырехстраничные образцы европейских поздравительных комиксов. Смешные песики и кошечки, карапузы и дядьки поздравляли друг друга и папу с мамой со всякими пустяковыми праздниками. Нехитрые сюжетики, понятные шутки, пять строк текста на четырех картонных страничках. Прочтешь, перевернешь, поймешь в чем юмор. Посмеешься, поблагодаришь, запихнешь в ящик стола.
   Дешево, а все довольны.
   Шульгин предложил Генечке разработать такую же поздравительную штуку только с героем, понятным замордованному российскому покупателю. Немного иронии, чуть-чуть грусти. Лох всегда садится в лужу, но не унывает. Поздравляющие и поздравляемые понимают, что они еще не такие недотепы, раз есть тот, над кем можно посмеяться. Все довольны.
   Генечка набросал несколько сюжетов ("Лох влюбленный", "Лох-бизнесмен","Лох поздравляет бабушку","Лох и теща","Лох на свадьбе") Шульгин отпечатал тиражи и разбросал во всех киосках, на вокзалах и в метро.
   Все было продано за неделю. Сыто улыбающиеся Витасики затащили Генечку к Шульгину, сообщили о создании Открыточного Акционерного Общества, включили туда соучредителем Генечку, а когда он заикнулся об оплате, развели руками:
   -Теперь ты владелец фирмы. Подожди, когда будет прибыль. Получишь дивиденды.
   Месяца два Крошев трудился ночи на пролет, рожая своих лохов как котят, денег не видел и только время от времени кто-нибудь из Витасиков притаскивал в маленькую квартирку Генечки то новенький телевизор, то стиральную машину, то стереосистему. Генечка и его жена смущались, а Витасик отказывался от благодарности и называл свои подношения "Подарками учредителю Открыточного общества".
   Как-то Генечка заикнулся о том, что часть прибыли от открыток, если она есть, не худо было бы направить на нужды газеты, в которой они все, в общем-то работают, и у которой хронические финансовые трудности, но Витасики только руками замахали:"Какакая прибыль, тут бы расходы покрыть. Подожди, раскрутимся, будут деньги и на газету и на дивиденды".
   И вот однажды...
  
   Шульгина в кабинетике не было, а говорили с ним длинный, как гвоздь Стас Сенцов и похожий на сонного медвежонка калу Виталик Мятов.
   Витасики имели вид заговорщиков. Стас, как только Генечка вошел, сделал музыку в маленьком приемничке на столе погромче, а Виталик всунул свои мягкие губы прямо в ухо Генечке.
   Он говорил и поглядывал на Стаса, а Стас, не отрываясь, смотрел на Генечку.
   Оказалось вот что.
   Руководство Открыточного Общества (Шульгин и Витасики) подвели итог работы за квартал. Подсчитали прибыль. Прибыль очень приличная. Принято решение - деньги на руки учредителям не давать, а вложить в дело. Только не в России - здесь все не стабильно.
   -А где же?- спросил громко Генечка.
   Стас вытаращил на него глаза. Витасик замахал пухлыми руками и, приблизившись, выдохнул в самое лицо: "В Испании".
   И, не дав Генечке опомниться, перед ним выложили: авиабилеты на рейс "Москва-Барселона" и обратно. Международный паспорт с визой в Испанию. Целлофановый пакет в цветочках с завернутыми в номера роликовой газеты брусками - твердыми и тяжелыми.
   -Это - деньги,- наклонившись к Генечке, веско сказал Виталик.
   -Чьи?- спросил Генечка машинально.
   -Есть здесь и твоя доля. Но деньги - общественные. Так что отвечаешь за каждый доллар.
   У Генечки глаза разбежались - один смотрел на увеличенную до последней клеточки физиономию Мятова, другой на крючковатый нос Стаса. В глазах Генечки был испуг.
   -Да ты не бойся,- мягко похлопал Виталик по плечу.- Рассуй пачки по карманам и сумкам. Будешь таможенный контроль проходить, про деньги забудь. Как будто их и не было. И все будет в порядке.
   -Только не вздумай ничего в декларацию вписывать. Сгоришь в два счета. И нас подставишь,- жестко сказал Стас.
   -Сколько здесь?- вяло спросил Генечка.
   Мятов поднес губы к Генечкиному уху и назвал сумму.
   У Генечки потемнело в глазах.
  

2

  
   В Барселону Генечка прилетел на рождественской неделе - на деревьях мелкая яркая россыпь лампочек, в витринах елки, на площадях Санта Клаусы, в красно-белом, в очках, с блестящими кольчатыми бородами.
   Если бы Генечка мог сравнивать, он сравнил бы город с зимней Ялтой - узкие улочки и бульвары стекали в порт, темная зимняя зелень шумела между домов, запах водорослей, соли и копченой рыбы надувал теплый ветер с моря.
   Но Генечка едва ли мог что-нибудь сравнивать. Он сидел, зажатый между Витасиками на заднем сидении такси, вопросов не задавал и крепко прижимал локтями пачки во внутренних карманах куртки.
   Витасики, убедившись, что с деньгами все в порядке, то и дело косились на Крошева, переглядывались и отворачивались, улыбаясь, каждый в свое окно.
   Отель, куда привезли Витасики Генечку, стоял на бульваре, а в дверях их встречал швейцар совершенно попугайский: в фуражке с галунами, красном кителе с золотыми пуговицами, зеленых штанах с генеральскими лампасами. Генечку зарегистрировали, провели в номер с плюшевым покрывалом на кровати, забросили сумки в стенной шкаф и тут же повели к Шульгину.
   В номере Шульгина - гостиная с мебелью в гнутых лакированных цацках, а в распахнутых дверях можно было видеть - направо спальню красного дерева, налево - кабинет в классическом дубовом стиле.
   -А вот и курьер наш прибыл! - крикнул Шульгин, приподняв птичий носик, блестя черными близко посаженными глазами, отсвечивая крохотной родинкой на щеке. Засмеялся, показывая мелкие и неровные зубы, переводя блестящие глазки с Генечки на Витасиков спросил:- Что ж это вы? Не могли объяснить нашему художнику, что здесь не север? Хорошо он хоть не в шубе у вас.
   Генечка почувствовал себя неуютно в куртке на меховой подкладке, зимних сапогах и меховой шапке и не без зависти посмотрел на Шульгина, сидевшего, скрестив длинные ноги в белых туфлях, белых стильных брюках, черной рубашке и в белом галстуке.
   Витасики переглянулись и плечами пожали.
   -Ладно,- поморщился Шульгин.- Дадите ему денег. Пусть приоденется к вечеру.
   Встал, шагнул к дверям мимо Генечки, достал из шкафа белый плащ, накинул на плечи, бросил на ходу: - Поехали.
  
  
   Вышли из гостиницы, швейцар в генеральских штанах взмахнул рукой, служащий отеля подогнал маленькую черную блестящую машину, отдал ключи Шульгину и тот удобно устроился на месте водителя.
   Салон был серой кожи, панель приборов отделана деревом, но Генечке в машине не понравилось - было всего две двери и на заднем сидении, куда запихнулся он вслед за Стасом - тесно.
   Стас был чем-то очень доволен, и всю дорогу до набережной едва сдерживая восторг, объяснял Генечке что-то про марку машины, двигатель, время разгона до ста километров и количество потребляемого бензина.
   Шульгин уверенно вел машину по бульварам, часто останавливаясь на светофорах. Мелькали в потоке быстрые мопеды с зажженными фарами - крохотные и яркие, как светляки.
   Выехали на набережную. Шульгин запарковался возле одноэтажного стеклянного офиса - не то турангентство, не то авиакасса, не то отделение банка, не то нотариальная контора. На окнах жалюзи, а вывески нет.
   Прошли сквозь маленький зальчик со стойкой и почему-то пустующими местами служащих в заднюю комнату, где за овальным большим столом со стопками бумаги, бутылочками минеральной воды и ручками их поджидала юркая девица с таким же как у Шульгина птичьим носиком, близко посаженными глазами и маленькой родинкой на щеке. Генечка тут же отметил сходство и подумал, что так вполне могла выглядеть сестра Шульгина. Если она у него была.
   Девица тут же заворковала с Шульгиным по-английски, то и дело с любопытством поглядывая на Генечку, а Витасики сделались необыкновенно почтительны - Стас выдвинул кресло, Виталик усадил Генечку и оба встали у него за спиной.
   -My name is Sash'a,- представилась девица с ударением на последнем слоге, достала кипу бланков и, тыча в них пальчиком стала что-то объяснять, то и дело оглядываясь на Шульгина, а тот, сидя в кожаном кресле, скупо переводил с холодной вежливостью и непонятной улыбкой.
   Генечка понял, что Sash'a представляет фирму, которая будет управлять их имуществом в Испании, что ему надо сдать ей все привезенные деньги, что на его имя тут же будет открыт счет в банке, и что он должен написать этой самой, похожей на сестру Шульгина, доверенность на распоряжение своим счетом.
   Генечка кивал и подписывал, Витасики почтительно сопели у него за спиной, Шульгин странно улыбался и только когда Генечка стал выкладывать на стол завернутые в роликову газету пачки долларов и попробовал развернуть их и продемонстрировать, нахмурился, а Стас ловко выхватил пачки из рук Генечки и передвинул их к Sash'e. Та оживленно щебетнула что-то, подхватила пачки и исчезла в соседней комнате.
   Потом вынесла Генечке зеленую книжечку, раскрыла ее, потыкала пальчиком в цифры, объясняя...
   Генечка заглянул в книжку, отметил, что сумма, внесенная им на счет уже успела растаять до пяти долларов и удивленно посмотрел на Шульгина.
   -Деньги, Генечка, должны работать.
   -Как это?- не понял Генечка.
   -Вечером узнаешь,- бросил Шульгин и успокоил коротко и твердо Sash'у, попытавшуюся выяснить, чем не доволен клиент.
   У машины Виталик придержал, собравшегося лезть на заднее сиденье, Генечку.
   -Дорогу до отеля помнишь?
   -Вроде да, а что?
   -На всякий случай: отель "Меридиан". Вот деньги,- протянул Виталик тоненькую пачку. Купи себе что-нибудь по сезону. И будь в номере в девять. У нас на вечер одно мероприятие намечено.
   -Отметим удачную сделку?- догадался Генечка.
   Виталик хлопнул Генечку по плечу.
   Сели втроем в Шульгинскую машину и, вкусно ворча шинами, зашелестели по набережной, вторя шепоту набегающей на ступеньки волны.
  
  

3

   Заходя по дороге в магазины с табличками:"Здесь говорят по-русски", Генечка приобрел с надбавкой за плохой русский испанских приказчиков мягкие коричневые брюки без стрелок, бежевую рубашку с открытым воротом, косынку в горохах на шею, туфли в дырочках и мечту юности - мешковатую, всю в живописных складках, вельветовую куртку художника. Бархатный черный берет Генечка купить не решился, зато приобрел кольцо с мелким бриллиантом для жены и два пакета маленьких свитеров, джинсов и кроссовок для дочки.
   Коммерческая торговля в Москве в то время еще только раскручивалась, все было дорого и скверно, и Генечка, делая покупки на широкую ногу, впервые в жизни чувствовал себя богатым и счастливым.
  
   Нагруженный пакетами, он шел чистенькими бульварами к отелю мимо лотков, полных яркой разноцветной прессы, золотых рождественских фруктов и экзотической живности - красных рыб в прозрачных слезах аквариумов, попугаев и канареек и тропических бабочек в черных рамках под стеклом.
   И тут Генечка увидел...
   С десяток гуляющих наблюдали за манипуляциями уличного артиста, мима и клоуна. В арлекинском обтягивающем трико и черной шапочке, в белых перчатках и черных туфлях. Лицо под толстым слоем белил совершенно неподвижно. Глаза - живые.
   Дама из гуляющих подошла, дотронулась до руки в черно-белом - кукла ожила, задергалась, отъехала назад, в сторону, вернулась. Клоун заглянул даме в глаза и тут же изобразил и маленькую квартирку, где так пусто вечерами, и одиночество, и ожидание, и редкие короткие звонки взрослой дочери, и маленькую капризную собачку, последнюю радость на старость. Дама засмеялась и всхлипнула. Зрители зааплодировали.
   Генечка подошел к Арлекину поближе, чтобы понять, как он это делает. Клоун дернулся, повернулся вокруг оси, Генечка очень близко увидел сквозь прорези в белой маске живые глаза в красных жилках. Глаза смотрели серьезно и печально, рот растягивался в тонкогубую лягушачью улыбку. Кукла отодвинулась, стала вдруг очень мягкой, тряпичной, безвольной, потом резиновой и упругой как мячик, прыгающей под ударами чьих-то рук, потом вязкой и податливой, как пластилин. И снова застыла - белая маска, живые глаза смотрят на Генечку внимательно и строго. Генечка улыбнулся, пожал плечами, повернулся и побрел по бульвару. Зрители смотрели ему вслед.
  
   Стол накрыт был в номере Шульгина, и он сам сидел во главе стола, но уж как-то совсем по-домашнему - в халате, с голой грудью и в тапочках. Витасики в спортивных костюмах расположились от него справа и слева и походили на командировочных в поезде Вологда-Москва. Генечка в новом своем прикиде провинциального художника был встречен одобрительными возгласами, поощрительным цоканьем, дружелюбным похлопыванием по спине, вспомнил Арлекина с бульвара и до первой рюмки водки, чувствовал себя неловко, как малыш в колпаке на детском утреннике, запутавшийся в строчках новогоднего стишка.
   Витасики продолжили начатое в странной конторе почтительное ухаживание за Генечкой, наперебой наливая ему то водки, то терпкого испанского вина, постепенно и незаметно наглея, подталкивая его и тормоша, обучая нахально манерам состоятельного человека. Разбрасывали перед ним на столе буклеты с видами и ценами на отели на побережье и спрашивали, какой из них им лучше было бы купить, чтобы он приносил им стабильный и прочный доход.
   -Я не знаю,- бормотал Генечка, не понимая, смеются они или всерьез.- А мы что действительно это можем себе позволить?
   -Мы? - холодно переспросил Шульгин.- Мы - можем.
   Разошедшийся Стас предложил выпить за нового отелевладельца и блестящего художника Генечку Крошева. Виталик тихо крикнул: "Ура" и стал метать, как карты, перед опьяневшим Генечкой рекламные проспекты яхт, автомобилей и видов на пляжи Багам, Таити, острова Майорки.
   Стас, отметив, как у Генечки разбежались глаза, пот выступил на лбу и как он, потянувшись к картинке с пляжными красотками, едва прикрытыми по соблазнительным частям веревочками купальников, опрокинул рюмку водки на скатерть, сладко облизнув губы, спросил:
   -А не пора ли нам развлечься?
   И Шульгин, пригубив минералочки, почесав что-то под халатом, хмыкнул:
   -По-моему - пора!
   И тут же Виталик выложил перед Генечкой снимки обнаженных девиц в самых откровенных позах. Генечка открыл рот и задышал часто-часто. Потом поднял разбежавшиеся глаза - один на Виталика, другой на разглядывавшего его с интересом Шульгина.
   -Это что?- спросил, оторопело трезвея, Генечка.
   Стас засмеялся, а Виталик собрал снимки, раскрыл их веером и спросил, как будто салату предлагал:
   -Это - мои знакомые. Попробуй. Тебе понравится. Какую хочешь?
   Генечка был женат семь лет на даме - книжном графике с широкими плечами старше его лет на пять и до сих пор не мог понять, как она согласилась за него такого выйти замуж.
   -А если просто... Познакомиться?- спросил Генечка, почему-то легко уверив себя, что он больше ничего делать не станет, и ничего в этом страшного нет, и все равно ведь никто не узнает.
   -Познакомиться, только познакомиться,- всплеснув мягкими руками, заверил Виталик и тут же стал набирать номер на мобильнике, а Генечка осторожно дотронулся до снимка большеротой блондинки с маленькой грудью и пышными бедрами.
   Стас шумно заглотнул воздуху, а Шульгин тихо произнес:
   -Хлоп, хлоп!
   -Что? - не понял Генечка.
   -Захлопнулась,- объяснил Стас и после маленькой паузы:-Форточка в спальне.
   Генечка хотел что-то сказать, попросить или отпереться, но Виталик, забросив в трубку несколько английских слов на языке старого фарцовщика, налил Генечке полный бокал вина и поднял свой.
   Генечка вздохнул и выпил.
  
   Девица вся была розовая, распаренная, с густо накрашенными злыми глазами. Она быстро разделась в генечкином номере, куда ее и упирающегося Генечку запихнули, смеясь, Витасики, легла поверх покрывала, раздвинула ноги, скучая, ждала пока Генечка кончит, потом быстро оделась и вышла, так ничего и не сказав.
   Генечка полежал на животе, уткнувшись в подушку, повернулся и крикнул задернутой шторе:
   -Этого не было!
  
   Было, было... И конверт со снимками - генечкина белая веснушчатая спина, и накрашенный злой взгляд девицы прямо в объектив, и оскалившееся лицо Генечки над розовым телом блондинки, и предложение Шульгина заплатить за снимки выходом из Открыточного общества, и мягкий голос Виталика, объясняющего, что об этой поездке говорить никому не надо, иначе о том, что Генечка нелегально вывез за границу крупную сумму и положил на свой счет, узнают кому следует, и жесткие указания Стаса, о датах и сроках следующих отправок с Генечкой твердых кирпичиков, завернутых в роликову газету.
   Генечка еще раз пять ездил в командировки и размещал круглые суммы на различных счетах в банках по всей Европе.
   Самый крупный вклад он сделал незадолго до открытия газеты "Бульвар".
   Генечка прилетел тогда в Барселону сумкой, битком набитой долларовыми кирпичиками.
   Их там было на пятьсот тысяч.
  
   В "Бульваре" Генечка проработал недели три. Предложений съездить в командировку от Стаса больше не поступало. Виталик его вообще не узнавал, Шульгин на планерках и летучках не замечал и никаких предложений по оформлению газеты Генечке не делал, и когда Генечка решился и пришел к Шульгину с заявлением, тот, не глядя, поставил подпись.
   А Генечка сидел перед Шульгиным и смотрел разбежавшимися глазами - одним на паркер в руке Шульгина, другим на снимок под его локтем с собственным оскалом над маленькой грудью девицы с накрашенным густо глазом.
  
   Последняя рюмка Генечки совпала с последним словом его рассказа.
   Сказал про грудь и глаз девицы, хлопнул рюмочку и, ни слова не говоря, вышел и не вернулся. Что-то мягко упало в соседней комнате, вздохнул матрас. Генечка, как был в одежде, плюхнулся на кровать и уснул.
   А до этой последней рюмки он еще успел мне кое-что рассказать.
   Из Шульгинского дома вышел он голеньким - без акций, без денег. Даже придуманного им героя - Лоха в перьях - Шульгин у него отобрал. Запатентовал на Открыточное общество образ Лоха, посадил за компьютеры электронных дизайнеров, и они с помощью нехитрой программы стали штамповать сюжеты с Генечкиным Лохом - одноразовые и однообразные, как салфетки.
   Последней рисованной шуткой Генечки на посиделках у Ролика был комикс "Лох и клад".
   Там Лох находил брошенную сумку. Долго не мог ее открыть. Все представлял, что в ней может быть, и что он сделает, если там - клад. А за Лохом из кадра в кадр, дразнясь, перебегал Арлекин. Делал все то же, что Лох. Только смешней и грустнее.
   В конце концов Лох открывал сумку.
   И они с Арлекином оставались с пустыми руками.
   Комикс, как обычно пошел по рукам. Ванечка Хлынов посмеялся. Ролик вздохнул. Витасики ничего не поняли. Шульгин посмотрел на листок, скривился и спрятал его в карман.
   Это был последний комикс, придуманный Генечкой с его героем.
   После этого случая Шульгин нанял бригаду компьютерных дизайнеров и Генечкиных сюжетов больше не печатал.
   В рассказе Крошева в первый раз связались Арлекин, Месть и Шульгин в том столетней давности прошлом и в недавнем, зимнем. Было что-то и там и здесь, что их связывало.
   Только Генечка тут, действительно, оказался ни при чем.
   И, если бы вы его видели и слышали, вы бы со мной согласились.
  
  
  

ГЛАВА 7

1

  
  
  
   Я отогнал Рено на стоянку, пешком добрался до дома. Было около одиннадцати.
   Сократ встретил меня в прихожей и, гордо подняв хвост, направился к туалету. Сел перед дверью, смотрел на меня, приглашая.
   Я заглянул в чуланчик с унитазом и крякнул удивленно.
   -Вот-вот,- шевельнулся за моей спиной Сократ.- Это только вы люди, думаете, что мы, коты - полные идиоты. А мы, между прочим, примитивные ваши действия, запросто можем выполнять. Просто не видим в этом смысла.
   И было чем гордиться: очередная кучка в лотке с кошачьим наполнителем, аккуратно была прикрыта туалетной бумагой, оторванной от висевшего на стене рулона.
   -Как это? - только и спросил я.
   -А так,- муркнул Сократ и ушел на кухню. И уже оттуда напомнил:
   -Неплохо, кстати, было бы чего-нибудь перекусить. А то мыши твои, они все-таки искусственные.
  
   На "псих.ру" невротики разбились на кучки, шептались, подозрительно косясь на соседей, опасаясь подвохов и гадостей.
   Лялька-Барби не объявлялась. Чем она сегодня занималась - я понятия не имел.
   Как мог, описал для нее сегодняшний день, спросил, кстати, не знает ли она такую Наталью Крайнюю и не она ли сама, в черном паричке и очках побывала у Феди и вытряхнула из папки описание одежды нашего общего знакомого.
   Перечитал написанное и остался доволен - полный бред.
   Отправил на форум за подписью галантного пса, зашел еще на пару сайтов, кое-что уточнил и прояснил, было любопытно, но думать я уже не мог, дотащился до дивана и упал на него, как Генечка на кровать в своей спальне - мягко и бесповоротно
  
   -Это Валентин Киреев?- спросила меня трубка после пятнадцатого звонка.
   -Кто это? - буркнул я в темноту.
   -Это Павел Суворов, начальник безопасности Издательского ...
   -Я знаю, где вы работаете,- перебил я.- Какого черта вы мне звоните в... Сколько сейчас?
   -Полвторого ночи. Я звоню по просьбе Елены Петровны.
   -Что с ней?- проснулся я.
   -Она просила вас приехать.
   -Да что случилось то?
   -Ничего, угрожающего безопасности Елены Петровны не случилось,- отчитался Суворов.- Но Елена Петровна напугана. И хочет вас видеть.
   -А где она?
   -В своем загородном доме.
   -А где вы?
   -Внизу у вашего подъезда. Я на машине. У меня указание, привести вас к Елене Петровне.
   Новые дела. Ляльке кошмар приснился, а я срывайся среди ночи ее успокаивать.
   Я включил свет. Сократ хотел напомнить, что он предупреждал. Но раздумал.
  
   Паша Суворов объяснил, пока ехали по городу.
   Елена Петровна уложила сына спать, долго сидела в каминном зале. Телевизор был включен, но ничего такого пугающего не показывали. Да Елена Петровна обычно в телевизор и не смотрит.
   По свидетельству охранника, Лялька поднялась к себе около двенадцати.
   Минуты три спустя охранник услышал крик и увидел на мониторе, как открылась дверь спальни, Елена Петровна вышла, пошатываясь, подошла к лестнице и села на ступеньку. Подбежавшему охраннику сказала, задыхаясь, что кто-то пробрался в дом и побывал у нее в комнате. С чего она так решила, объяснить она не могла.
   Охранник обыскал дом, проверил все окна и двери. Никаких следов проникновения не обнаружил. Вызвал доктора и Суворова. Врач побеседовал с Еленой Петровной и дал ей успокоительного. А Суворова Лялька послала за мной.
   Вопросов Паше я не задавал.
   Какие могут быть вопросы водителю, когда стрелка спидометра на отметке двести километров в час?
   Так и доехали до коттеджного поселка.
   Быстро и молча.
  

2

  
   Шульгинский коттедж европейского дизайна - двухэтажный, стильный, благородного кирпича, с крышей из ценных пород черепицы - стоял в окружении ландшафтных изысков - дорожек, альпийских горок, цветников, прудиков, беседок, фонтанов и голубой загогулины подсвеченного изнутри бассейна.
   Фонари освещали дорожки.
   Все было очень красиво, чисто и пусто.
   В гостиной меня встретил господин с лучистыми глазами и светлой аурой. Вокруг него разливался уютный мягкий свет. Падал сверху вниз кружком, как от торшера.
   Оказалось, у Ляльки - свой психоаналитик. Специалист. Срочная психологическая помощь.
   Такому и говорить ничего не надо. Он только поднимет свой фонарь повыше над клиентом и тот мигом успокоится. Я, во всяком случае, успокоился сразу. Жаль, что не я его клиент, а Лялька. Интересно - давно ли?
   Светлая личность руку протянула, погладила воздух у моего плеча и коротко объяснила мне, что у Елены Петровны обострение посттравматического синдрома.
   Смерть мужа случилась, можно сказать, прямо на ее глазах. Подавленное воспоминание, время от времени прорывается из подсознания в виде беспричинной тревоги. Во всяком случае, психоаналитику причину сегодняшней паники Лялька объяснить не смогла. Скорее всего, не сможет и мне. Но если, все же, вспомнит, что ее так напугало, я непременно должен светлой личности все рассказать.
   -Не знаю,- сказал я неуверенно.- Если Елена Петровна будет не против...
   Светлая личность слегка потемнела, посмотрела на меня неприязненно и пропустила в каминный зал.
   Лялька в халатике - сидит, сгорбившись, на краешке кресла у камина, смотрит куда-то в сторону.
   Я подошел, присел на корточки, тронул за руку.
   -Это было ужасно,- сказала Лялька, не взглянув на меня.
   -Но все уже прошло,- попробовал успокоить я.
   -Да. Тебе легко говорить,- перевела, наконец, Лялька взгляд со своей любимой точки в пространстве на меня.
   -А ты постарайся не вспоминать,- посоветовал я, хотя черт его знает, что надо советовать в таких случаях. Может, и ничего не надо.
   -Да я и не собиралась вспоминать,- сморщилась Лялька, как будто хотела всхлипнуть, но не смогла.- Напомнили.
   Ну, конечно, это я виноват! Вопросы задаю. А еще эти ненормальные на псих.ру.
   -Слушай, может мне бросить к черту это расследование?- предложил я.- Раз от него всем только хуже.
   -Тебе?- нахмурилась Лялька, с трудом соображая.- Хочешь сказать, это ты ко мне в спальню забрался?
   -Фу, ты черт! Да никто к тебе не забирался. Ты что-то вспомнила и испугалась.
   -Вспомнила? Что вспомнила? И ты ко мне с этой психоаналитической бредятиной?- накинулась на меня Лялька.- Ничего я не вспоминала. Не собиралась даже! Прочитала твое послание на этом твоем псих.ру. Написала ответ, что не знаю ни Крайнюю, ни того, кто вытащил какие-то там бумажки из дела... Как ты вообще мог подумать, что я имею к этому какое-то отношение? Ответа от тебя так и не дождалась, поднялась в спальню, открыла шкаф, а там...
   Лялька прижала пальцы ко лбу и крепко так потерла.
   -Ну, вспомнила?
   -Да нечего мне вспоминать!- крикнула Лялька.- Чего вспоминать-то, когда там все так и лежит...
   -Где?
   -В шкафу.
   -Что там лежит?
   Лялька молчала, пристально глядя мне в глаза.
   -Не хочешь, можешь не говорить,- сказал я.
   Лялька все смотрела на меня, не то озадаченно, не то раздраженно, не то испытующе. Кивнула сама себе, взяла меня за руку, потянула.
   -Пойдем.
   -Куда?
   -В спальню. Сам все увидишь. А то вы с этим психоаналитиком совсем из меня идиотку сделали.
   В спальню так в спальню. Я не сопротивлялся. Может, действительно ей в шкаф подбросили какую-нибудь гадость. Например, очередной снимок с печатью Арлекина.
   Лялька затащила меня по лестнице на второй этаж, проволокла по галерее, распахнула дверь в спальню, подошла и открыла шкаф, и так и застыла перед пустыми полками...
   -Ну и где?- спросил я.
   -Тут лежало...- испуганно сказала Лялька.
   -Да что лежало то?- начал я терять терпение.
   -Одежда Игоря,- тронула Лялька полку.- Джинсы, свитер, рубашка синяя...
   -Та самая...
   -Та самая, в которой он был в тот день. Ты что мне не веришь?
   -Нет, почему же... - начал я осторожно.- Я верю, что ты зачем-то полезла в шкаф и увидела свитер и джинсы очень похожие на те, в которых...
   -Да не похожие, а те самые!- вскрикнула Лялька и чуть ногой не топнула.
   -Хорошо, хорошо,- успокаивал я ее.- Ну, увидела и увидела...
   Подождал немного. Лялька стояла, поджав губы и глядя перед собой.
   -Я могу спросить?
   -Спрашивай.
   Задавая короткие осторожные вопросы и получая скупые хмурые ответы, я все таки кое-что выяснил.
   Одежда Шульгиных хранились в двух платьевых. У Ляльки была своя платьевая (побольше). У Шульгина - своя. Вход в обе был из спальни. Дома Шульгин был человек беспорядочный и одежду бросал, где попало. А Лялька и горничная ходили за ним, подбирали и складывали. Ту, что редко одевал - в платьевую. Ту, что любил больше - убирали в шкаф, чтоб была под рукой. Джинсы рубашки и свитера были любимой загородной одеждой Шульгина и хранились в шкафу.
   После исчезновения Игоря, Лялька попросила горничную убрать его одежду из шкафа в платьевую. Заперла ее на ключ. Ключ положила в тумбочку, рядом с кроватью. Больше на полки Шульгина в шкафу Лялька не заглядывала.
   Ну, хорошо. Тогда зачем же она сегодня туда полезла?
   -Понимаешь, я, как вошла в спальню, мне сразу стало не по себе,-объяснила Лялька.- Постаралась не обращать внимания. Думала - лягу, засну, все пройдет. На кровать села и увидела... Дверца в шкафу приоткрыта. Игорь ее вечно не закрывал до конца. А с тех пор как он... она всегда была закрыта. Ну вот. Я зачем-то ее открыла и увидела...
   -Понятно,- кивнул я.- Кто в это время был в доме?
   -Я, Гарик - его детская там, по коридору, горничная и охранник.
   -И где они сейчас?
   -Не знаю. Охранник тут где-то. Горничная уходит через полчаса, после того как я ложусь. Кажется, Суворов задержал ее.
   Я, конечно, не психоаналитик. Куда там. Но я отлично знаю - человеку хуже всего, когда у него нет выхода. Когда плохо и надо срочно что-то делать, а что именно - неизвестно. Или когда происходит что-то необъяснимое. Без выхода - плохо, с непонятным - страшно. Нужен хоть самый маленький, но выход. И хоть какое-то объяснение.
   Я плотно закрыл дверцу шкафа, взял Ляльку за плечи, подтолкнул к кровати. Лялька присела на краешек и смотрела на меня снизу вверх. Я подошел к окну, откинул штору, проверил дверь на балкон - закрыто.
   Лялька, не отрываясь, следила за мной.
   Проверил двери в платьевые. Лялькина была открыта, Шульгинская заперта на ключ. Подошел к тумбочке, выдвинул ящик. Он был пуст.
   -Если ты ищешь ключ от платьевой, то он у меня,- усмехнулась Лялька.
   -С чего это вдруг?- не понял я.
   -Ну, я... -замялась Лялька,- когда увидела это... заметалась тут. Тоже, как ты, бросилась все проверять, потом заглянула в ящик, взяла ключ, мне стало душно, я выскочила в коридор.
   -Как ты думаешь, пока тебя здесь не было, кто-нибудь мог зайти в твою спальню?
   -Кто мог зайти?- удивилась Лялька.
   - Горничная, охранник, Паша этот твой Суворов....
   -Не знаю,- пожала плечами Лялька.- Наверное. Только зачем им это?
   -А зачем тебе было присылать снимок со снегоходом? Между прочим, я проверил - знаешь, откуда его посылали?
   -Как ты мог это проверить?
   Отлично! Вот мы уже и заинтересованы. И начали успокаиваться. Кое-что может объясниться, и нам сразу стало легче. Хорошо, что я, пока не отрубился, успел проверить этот адрес в Интернете!
   -А вот проверил. И выяснил - письмо отправили из Интернет-кафе на Ленинском. Вернее на пересечении Ленинского и Университетского. А знаешь, у кого из ваших издательских там шикарная квартира в двух этажах?
   -Откуда мне знать? И тебе, кстати?
   -Ну, Лялька, ты меня уж совсем со счетов сбросила. Имея фамилию, имя и отчество не узнать, какие на этого человека машины записаны в базе ГИБДД и где он живет...
   -Ах да,- подняла руку, поправила Лялька волосы, задумалась на секунду, повернулась к зеркалу рядом с кроватью, увидела себя, и тут же поспешно пересела на пуфик лицом к трюмо ко мне спиной.
   - Так кто, ты говоришь, живет рядом с этим Интеренет-кафе?- спросила она и потянулась к косметическому своему инструментарию.
   -Один из Витасиков.
   -Ты думаешь это он?- спросила Лялька, проводя беличьей кисточкой под глазами.
   -Не знаю,- честно признался я.- Сейчас это не важно. А важно, что кто-то пытается тебя довести до нервного срыва, запугать, убедить в собственной ненормальности.
   -Но ведь я действительно видела,- слабо возразила Лялька.
   -Видела что-то,- согласился я.- То, что тебе подложили в шкаф. А потом точно также из этого шкафа вытащили, пока ты металась по дому и вызывала друзей и врачей.
   -Да, но это значит...- обернулась ко мне Лялька.
   Здорово! Ни тени под глазами, кожа снова гладкая и розовая, волосы, как от парикмахера. Живем! Только вот в глазах еще тревога. Это значит - объяснения найдены и осталось подсказать выход.
   -Это значит, что обслуге твоей доверять нельзя.
   -Всей?
   -Всей. Включая этого... Суворова.
   -А что же делать?
   -Ничего. Тебе ничего делать не надо,- успокоил я.- Сегодня я ночую здесь...
   -Валька,- не то смущенно, не то с укором сказала Ляля.
   -А завтра я организую тебе новую охрану и полную обслугу. Включая горничную, кухарку, садовника, косметичку и водителя. Если ты мне, конечно, доверяешь.
   -Ну что ты, Валька,- поднялась Ляля, заблестела глазами, и халатик на груди у нее приоткрылся.
   Мы стояли довольно близко друг к другу. А к двери боком. И не слышали, как она открылась. Но как в нас с разбегу врезалось что-то решительное и напористое, почувствовали сразу. И отлетели - Лялька к своему трюмо, я к - шкафу.
   Между нами стоял Гарик.
  
   -Господи, Гарик, ты что,- смутилась Лялька.- Ты почему не спишь?
   Гарик, обхватив Лялькины колени, смотрел на меня исподлобья. Очень похож на Ляльку. И на Шульгина.
   -Ну? Что случилось? Ну, говори же...- тормошила Лялька сына.
   -Мне страшно,- не разжимая губ и не сводя с меня взгляда, выдавил Гарик.
   -Страшно?- натянуто улыбнулась Ляля.- Как это тебе может быть страшно? Ты же мужчина.
   -Я не мужчина,- возразил Гарик.- Я маленький мальчик. И мне страшно.
   А он ничего. Славный парень. Точно знает, что по чем.
   -Нет, ну чего же ты боишься?- не унималась Лялька.
   -Страшное там,- ткнул Гарик пальцем в коридор и дал приметы и точный адрес страха.- Черное. У меня под кроватью.
   -Ну, хорошо,- попыталась разжать руки Гарика Ляля.- Мы сейчас вместе пойдем и посмотрим, что там у тебя под кроватью.
   -Не пойдем,- уперся Гарик.- Ты одна пойдешь и посмотришь. Вернешься и мне расскажешь.
   Лялька присела, попробовала обнять Гарика. Тот уперся ей в грудь руками.
   -Иди, иди. Что ты села?
   -Ладно,- натянуто засмеялась мама-Ляля.- Пойду и проверю. И если ничего страшного...
   -Там,- крикнул Гарик Ляле вслед.- Под кроватью.
  
   Как только Ляля вышла, Гарик тут же нырнул под покрывало, прополз под ним, горбатя ткань, вынырнул в районе подушек, залез под одеяло, руки чинно сложил на груди, длинно плюнул жвачкой, спрятанной за щеку, и с вызовом посмотрел на меня.
   Проверяет. Парню просто интересно, как я реагирую на хамство маленьких мальчиков.
   Я подошел к кровати, ни слова не говоря, отлепил жвачку от спинки, взял с трюмо салфетку, завернул в нее жвачку, засунул в карман джинсов.
   -Это мамина комната,- так, как будто я спорил, сказал Гарик.
   -Разумеется,- кивнул я и ни слова не добавил о том, что плеваться в маминой комнате не следует.
   -Сюда никто не должен входить. Кроме меня,- развил тему Гарик.
   -Точно,- сказал я так, как будто это было наше совместное заявление.
   -Ты кто?- подозрительно спросил Гарик.
   -Писатель.- ответил я и соврал:- Пишу книгу о твоем отце.
   -Мой папа погиб,- напомнил Гарик.- И другого здесь не будет.
   -Понятно,- принял условия я.
   Интересно, с кем он уже успел обсудить эту тему? В детский сад наверняка не ходит. Про няню Лялька ничего не говорила. Книги - вряд ли. Скорее всего телек, видик и компьютер. Троица механических воспитателей. Эти, про что хочешь, расскажут.
   И еще: в одиночестве дети раньше взрослеют.
   Или так - дети всегда взрослеют раньше, чем думают взрослые.
   Или совсем просто - дети - взрослеют. Особенно после того, как гибнет один из родителей. И второго, последнего, так страшно потерять.
   -Ну, вот,- заскочила в спальню Лялька с бодрым докладом о полной безопасности Гариковой комнаты.- Ничего черного и страшного под твоей кроватью нет. Я проверила. Так что вылезай из-под одеяла, и марш в свою комнату.
   Гарик молча смотрел на мать.
   -Ты слышала, что я сказала?
   Молчание и все тот же твердый взгляд.
   -Гарик. Ну, пожалуйста,- попросила Ляля.
   -А, может ему действительно лучше сегодня побыть с тобой?- осторожно предложил я.
   Гарик живо перевел взгляд на меня. Без особенной, впрочем, признательности. Я по-прежнему оставался для него дядькой, который хочет поселиться в комнате матери.
   -Ты так думаешь?- оживилась Ляля, у которой сил на борьбу с Гариком явно не было. А может ей и самой хотелось, чтобы он остался с ней.
   -Но только сегодня.- сказал я.- А завтра, вы разберетесь с этим - под кроватью и Гарик даст тебе отдохнуть.
   Ну, такими штучками парня не пробьешь. Гарик закинул руки за голову, взглядом выпихивая меня в коридор.
   -Ляль, на пару слов,- пригласил я Ляльку, кивнул, не прощаясь мальчишке, но он даже бровью не повел и только когда я вышел, взбил как следует подушку, и завозился по-щенячьи, уютно устраиваясь на ночь, предвкушая самое замечательное - засыпание рядом с мамой. И еще, наверное, маленькое торжество - все-таки он выгнал этого нахального дядьку из маминой спальни.
  
   -Поезжай домой,- попросила Ляля,- прикрыв за собой дверь и собой Гарика.- Я - в порядке. Кто бы ни устроил эту... шутку, вряд ли он сделает сегодня новую попытку. Как ты думаешь?
   -Не знаю,- честно сказал я.- Ты, на всякий случай, запрись изнутри. А я тут похожу, посмотрю. А когда вы уснете, Суворов отвезет меня. А завтра, не позже двенадцати я тебе позвоню и скажу, с каким агентством по подбору персонала можно иметь дело.
   -А это поможет?
   - Думаю ни тебе, ни Гарику ничего не угрожает. Но держать рядом людей, которые, возможно, решили потрепать тебе нервы - не стоит. И вот что еще...
   -Что?
   -Наша переписка на псих.ру...- начал я нерешительно.- По-моему она нас не очень то спасает. А тебе даже вредит.
   -Нет, нет,- горячо возразила Лялька.- Мне так спокойнее. С ними и... с тобой. Так, по крайней мере, я понимаю, что со мной еще все в прядке. И знаю, что я кому-то нужна.
   Она смотрела на меня снизу вверх и куда больше походила на ребенка, чем ее собственный шестилетний сын. Жаль что ему всего шесть. Будь он чуть постарше, охране тут делать было бы нечего.
   Мне очень хотелось потянуть Ляльку к себе, чтобы она уткнулась мне лицом в грудь, а я гладил бы ее по голове, и мы вот так бы стояли перед дверью в ее спальню и ни о чем таком не думали. И ей по-моему, очень хотелось того же. Но я этого делать не стал.
   Гарик затаился за дверью и внимательно слушал. Спиной я чувствовал подвешенную где-то под потолком видеокамеру. Да и вообще...
   Лялька все поняла и, по-моему, не обиделась. Она даже слегка подпрыгнула, чмокнула меня в щеку и сказала:"Ну иди". И еще кое-что, потянувшись на цыпочки, шепнула мне.
   -А что если Игорь действительно жив?
   Засмеялась и исчезла за дверью.
   Шутка. Не смешная,- отметил я. Какой же это смех, когда в глазах - страх. И чего бояться, когда думаешь, что муж, тобой похороненный - жив?
  
  

3

   Я прошел по галерее над каминным залом.
   Внизу поигрывал язычками огонь в камине, мягкие кресла придвинулись поближе к теплу. На стенах картины с русским пейзажем - раскисшие дороги, золотистые березки, копна сена, прудик. Натюрморт - сирень в вазе и пара яблок на рассохшемся столе. Подлинники, разумеется. Позапрошлый век. Горки с хрусталем и коллекционным фарфором. Телевизор в полстены, а на другой - плоский аквариум и плоские рыбы. Стены обшиты деревом, лестница из бука легко взбегает на галерею и тут тоже дерево, камень, картины и при желании можно представить себе маленькие квартирки наших родителей с эстампами на дешевеньких обоях, с апельсиновым бра над журнальным столиком, с книгами, разговорами, друзьями. Все это раздвинулось, увеличилось в размерах и цене. Исчезли только книги и друзья.
   На галерее - три двери красного дерева с золотыми ручками. Спальня, игровая, детская. По стенам и вдоль перил керамические горшки с перезревшей зеленью тропиков. Я поискал глазами видеокамеру и нашел ее над лестничным пролетом. Она висела на углу, медленно поворачивая маленькое черное дульце слева направо и обратно, показывая внизу на мониторе охранника по очереди - двери в детскую, игровую....
   Я встал напротив камеры спиной к спальне, дождался, когда повернется она ко мне своим глазом, но глаза ее не увидел. Двухметровая пальма своей растопыренной пятерней закрывала от камеры часть галереи. Ту самую - где дверь в спальню. Можно было спокойно повернуть золотую ручку, зайти и выйти, взять, что нужно. Никаких свидетелей.
   Я подошел поближе, наклонился. Там где раньше стояла пальма, остался ровный матовый круг. Кто-то в суматохе сдвинул кадку, а на место поставить не успел. Очень удачно сдвинул. Для того, кто не хотел, чтобы его увидели.
  
   Психоаналитик и Суворов поджидали меня в гостиной. Видно было, что за время моего отсутствия они не сказали друг другу и десятка слов и, когда я появился, потускневший, было, лучезарный господин вновь засиял, оживленно повернулся ко мне, точно говоря всем своим видом: "Ну, что, убедились, что никаких реальных причин для беспокойства у больной не имеется?"
   А Павел Суворов на мое появление вообще никак не отреагировал - сидел, уставившись перед собой, и ждал, когда можно будет отвезти меня домой и ехать отсыпаться от капризов истеричной клиентки.
   Я пригласил психоаналитика в каминную и, взглянув мимоходом на Суворова, отметил настороженный взгляд из-под опущенных уголков глаз.
   Не такие уж мы и спокойные. И кое-что знаем о причинах женских истерик. Или мне это только показалось?
   -Ну, как там?- уютно устраиваясь в кресле, потирая руки, дергая головой в сторону спальни, спросил психоаналитик.
   Ага. Думает, я ему тут же стану выкладывать про нашу с Лялькой бурную постельную жизнь. Или про сны, в которых изливается моя страсть на девушку Яну с лицом Ляльки. Или про Эдипов комплекс, что разыгрывается сейчас на кровати между Лялькой и Гариком, который полгода назад спихнул папашку с обрыва, чтоб насладиться близостью с матерью.
   А вот хрен тебе. Не дождешься. Хотя, действительно, что-то очень уж похоже на Фрейда - удивился я, между прочим. Только если бы все было так просто...
   -Вы, простите, где вели свои терапевтические беседы с Еленой Петровной?- сухо спросил я.
   -Вон там, в кабинете,- ткнул он подбородком в сторону от камина.
   Я посмотрел. Дверь в кабинет была приоткрыта. Подбитая медными гвоздями кожа, кресло придвинуто к дивану, угол стола и книжный шкаф. Лялька лежала там в халатике на подушках, прикрыв глаза, а психоаналитик вытягивал из нее под гипнозом тайные ее желания.
   -Дверь во время сеанса была закрыта,- предположил я.
   -Разумеется,- посмотрел свысока психоаналитический господин и совсем уж собрался познакомить меня с основами современной психотерапии, но я не доставил ему такого удовольствия.
   -Сколько вы там пробыли - полчаса, сорок минут?
   -У меня почасовая оплата,- церемонно начал объяснять этот тип,- Плюс за вызов и за...
   -Это меня не касается,- оборвал я.-Благодарю за разъяснения. Мне вы больше не нужны.
   -Ну что ж,- развел он руками.- Елена Петровна знает, как со мной связаться. А вам молодой человек, я бы посоветовал пройти в моем центре курс психокоррекции. Это помогло бы решить многие ваши проблемы.
   -Например?
   -Поверьте мне как специалисту,- задушевно начал фрейдист.- В вас сильна внутренняя подавленная агрессия. А источник ее следует искать...
   -Понял,- остановил я поток.- Подумаю.
   -А мои рекомендации для Елены Петровны вас не интересуют?
   -Меня - нет. А Елене Петровне, я думаю, вы их уже высказали.
   -Ну что ж... В таком случае разрешите откланяться... Если что-нибудь... Вот моя карточка. Доставлять в город меня не надо - я на машине.
   -Вот и прекрасно.
   И, слегка покоробленный, но не потерявший душевного довольства он удалился.
   А я встал, подошел к выставленным тут же на столике бутылкам со спиртным, выбрал старый добрый выдержанный армянский, налил в огромную рюмку тонкого стекла и, погрузив ее нежную и теплую, как девичья грудь, в ладонь, сделал то, о чем давно мечтал: скинул кроссовки, забрался с ногами в кресло у камина - сидеть, потягивая коньячок, курить, стряхивая пепел в камин, думать, глядя на огонь.
   Павла Суворова я решил пока не звать.
   Пусть подождет в гостиной. А я подумаю.
  
   Я посмотрел на часы и хлебнул коньяку. На часах половина четвертого. Коньяк бодрил на вдохе.
   Было то самое состояние, когда голова без сна все тяжелеет, а тело становится легким. Как-то это связано и, кажется, стоит тряхнуть тяжелой головой и тебя медленно поднимет, повисишь в воздухе и мягко опустишься туда, откуда взлетел.
   Вам знакомы бессонные глюки? Иногда в них озарение. Но чаще - темный бред с редкими просветами, в которые ни черта не разглядишь.
   А мы вдохнем коньяку и попробуем.
   Здорово получалось - каждый коньячный вздох вызывал картинку - яркую и живую. Надо было их выстроить в цепочку. Могло получиться кино с предчувствием разгадки.
   Я вдыхал и вдыхал коньяк. Картинки становились ярче, в кино не складывались, смотреть на них было занятно, и хотелось смотреть еще и еще.
   Кутила Роликова компания над своей газетой. Ванечка Хлынов острил с серьезным лицом и стрелял в воздух из винтовки с оптическим прицелом. Генечка рисовал Арлекина. Шульгин с Витасиками пришли, тряхнули все, как яблоню, собрали, завернули в газету. Шульгин, переодетый Арлекином, взлетел на сосну. Лялька провела беличьей кисточкой по лицу трупа, он ожил и заслонил свет спиной. Толпа мужиков в черном, свесившись с обрыва, смотрела, как тонет снегоход. Виталик Мятов шлепал Стасу на лоб печать Арлекина. Кто-то невидимый стоял за всем этим и предлагал его назвать, и назови я его, с картинок облетел бы бред, все связалось, и Лялька с Гариком разошлись по комнатам и не искали страшное.
   -Эй, вы меня не узнаете? Я - Павел Суворов, начальник безопасности Издательского Дома...
   -Да знаю я, кем вы работаете!- сказал я наклонившемуся надо мной лицу с боксерским ежиком и уголками глаз и губ, опущенными книзу.
   -Вас отвезти домой?- спросил Павел.
   -А который час?
   -Пятый.
   За окном светало, фонари побледнели, светильники горели напрасно, камин потух. Я осторожно поставил рюмку на пол, бросил окурок в камин.
   -Нет. Вам лучше остаться здесь. Меня охранник ваш отвезет.
   -Может быть, вы мне скажете, что все-таки случилось,- сел Суворов в кресло напротив, достал сигареты, вставил одну в маленький антиникотиновый мундштучок и закурил.
   Я с интересом посмотрел на него. Какой же ты на хрен начальник безопасности, если задаешь мне такие вопросы? Впрочем, не долго тебе еще осталось. Догадываешься, чем заканчиваются такие вот беспричинные испуги клиентки?
   Павел спокойно выдержал мой взгляд. Чем-то он было мне симпатичен. Из независимых. Покажут на дверь, повернется и выйдет. И место себе найдет. Если ошибается, не суетится и не скулит. Исправляет ошибки. Вот пусть и исправляет. Пока время есть. Хотя времени у него осталось мало.
   -К Елене Петровне кто-то проник в спальню в ее отсутствие,- просветил я Суворова.- Чем ее сильно расстроил. Потом, пока она беседовала с врачом в кабинете, этот кто-то перекрыл объектив видеокамеры, зашел в спальню, скрыл свидетельства своего первого визита, никем незамеченный, вышел.
   -Кто же это мог быть?- спокойно спросил Павел.
   -Ну, это извините ваша забота. Не моя. Вы здесь за безопасность отвечаете. А подрывают ее, как оказалось, вовсе не назойливые расспросы журналиста. Я бы на вашем месте проверил охранника. И горничную. Где, кстати, она?
   -Уехала. Вместе с доктором.
   -Вот-вот. А вы ее отпустили. Давно она у Елены Петровны служит?
   -Недели две.
   -А как сюда попала?
   -Через кадровое агентство, с которым работает Издательский Дом.
   -А предыдущая горничная...
   -Ушла в декрет.
   -Но, вы хоть проверяли ее, эту горничную?
   -Ответственность за рекомендуемых работников несет кадровое агентство.
   -А безопасность? Вы то на что? Или тут ваша ответственность кончается?
   -Ну, почему же,- нехотя возразил Павел.- Мы пробили ее через милицию. И потом, откуда вы знаете - может она здесь не при чем.
   -А если при чем?
   -Разберемся,- холодно заметил Паша.
   -Вот и разбирайтесь. На предмет последствий. А меня отправьте домой с этим вашим охранником. Если вы в нем, конечно, уверены. И учтите - в доме только Елена Петровна с Гариком и вы. Они там заперлись в спальне. Так что, если с ними что-нибудь случится... Вы меня понимаете?
   Ни слова не говоря, Паша встал и вышел. Кликнул охранника и пригласил меня на выход.
   Я мигом забыл про все свои симпатии. Неприятный тип. Хотя почему он должен передо мной отчитываться? Кто я здесь, собственно говоря? Вот если бы он знал, что я только что его уволил...
  
   По абсолютно пустому шоссе охранник вел машину как-то очень уж осторожно - во втором ряду, не превышая скорости. Так поддатый гость возвращается с шашлычной вечеринки или после встречи Нового года, обливаясь холодным потом в предчувствии неминуемой встречи с гаишниками. Охранник же просто боялся поцарапать машину хозяйки, за которую ему в век не расплатиться, и от того сидел, вцепившись в пухлую баранку так, как будто за шиворот ему сунули холодную лягушку.
   Был он лет двадцати пяти, одутловат и с тем выражением нахального удивления, что отличает лица людей с больной щитовидкой.
   На вопросы мои отмалчивался и пожимал плечами. Про горничную ничего сказать не мог, кроме того, что она черная такая и тихая. Про Суворова, что он строгий. Про хозяйку, что она его и не замечает. Про гривастого лялькиного водителя, что он работает только днем. А про себя, что весь вечер просидел у монитора, отлучался только на обход дома и участка и ничего подозрительного не заметил. То, что пальмовый лист перекрыл видеокамеру на галерее, он видел, но поправлять не стал, чтобы не мешать мне с хозяйкой в спальне.
   Так. Вот еще глаза и уши.
   Глаза вытаращенные, уши оттопыренные.
   Думаю, завтра в Издательском Доме примут меня совсем иначе, чем в первый раз. Интересно - как? Тем более что вопросы мои могут кое-кому очень не понравиться. Тем же Витасикам, с которыми теперь мне было о чем поговорить. Например, о полмиллионе, который вывезли они за границу не задолго до открытия газеты "Бульвар". Откуда, черт возьми, у них появилась такая сумма наличными? Лотереи, уличные сортиры, Генечкины открытки, - самое большое могли давать тысяч двадцать-тридцать в месяц. Их Генечка и возил примерно с полгода. А тут вдруг разом - пятьсот тысяч. Откуда, спрашивается?
   И еще - знает ли Виталик Мятов что-нибудь про Интернет-кафе на углу Ленинского и Университетского, как раз напротив его дома? К примеру, сколько стоит отправить оттуда электронную картинку снегохода на ступеньках Издательского дома. Он, конечно, посмеется надо мной. А может быть, в самом деле удивится. Мне все равно, что Витасики станут говорить. Мне интересно, как они это будут делать, зная, что накануне я на часок, примерно, уединился в спальне с хозяйкой Издательского Дома.
   Когда охранник припарковался у моего подъезда, я спросил его, не знает ли он случайно, как называется эта прическа у нынешних девчонок. Ну, когда волосы сплетаются в тысячу таких веревочек и голова становится похожа на клубок бечевки цвета жженого сахара, который так хочется потрогать рукой.
   Охранник повернул ко мне лицо с вытаращенными глазами больного щитовидкой, посмотрел с минуту, дверь за мной захлопнул и укатил.
   Общительный парень, нечего сказать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 8

1

  
   Спал я всего три часа, но выспался, как ни странно, и, добравшись на метро до Ленинского, где находился Институт молекулярной генетики, смог оценить красоту липовой аллеи на подходе к академическому особняку, белизну цветущих яблонь, крупные красные капли одичавших тюльпанов в густой траве и пятнах солнца.
   Подышал напоследок клейким липовым воздухом и нырнул в самую темень науки.
   Особняк только с виду казался простым и скромным, на самом деле изобиловал огромными полутемными холлами в пузатых колоннах, помпезными лестницами, узкими коридорами с бессчетными дверями тесных комнат, разделенных стеллажами и уставленных столами в кафеле, вытяжками и тяжелыми металлическими шкафами. И всюду стоял какой-то едкий химический запах. Должно быть, так пахнут разложившиеся молекулы и гены. А может та химическая дрянь, с помощью которой их раскалывают на части, чтобы потом вырастить их них тучные помидоры, жирные бобы, вирусы СПИДа.
   И хотя на этот раз я точно знал, кто мне нужен (адрес скопировал из папки Толика Калисниченко), лабораторию Генанализа и конкретного исполнителя экспертизы по делу Шульгина м.н.с. А. Нушича мне пришлось поискать.
   Тыкаясь в двери лабораторных комнатушек со своими вопросами, поднимаясь и спускаясь по лестницам, преодолевая коридоры и переходы, я оказался, в конце концов, на лестничной площадке, выше которой ничего, кроме чердака не было, о чем свидетельствовала узенькая металлическая лесенка и оцинкованный люк в давно небеленом потолке. На железных ступеньках сидели, как куры на насесте, мужики в белых халатах, курили и ловко стряхивали пепел прямо в лестничный пролет. Все, как есть, ученые.
   -Эй, мужики! Генанализ где здесь?- брякнул я, едва переводя дух после подъема.
   -Ген, а ген,- глядя перед собой и передразнивая кого-то, спросил тот, что сидел на первой ступеньке.- А где тут анализ?
   -Там где ген, там и анализ,- глубоко затянувшись, отозвался тот, что сидел повыше. Был он курчав, носаст и с двумя нахальными перышками усов.
   Лаяться с ними было бестолку. А на остроты сил не осталось. Да и о чем я тут мог бы острить?
   -Ладно, не хотите говорить, не надо, - примирительно сказал я.- Мне бы с Нушичем поговорить.
   -А зачем вам Нушич?- спросил усатый и носатый, и я понял, что он самый Нушич и есть.
   -Ко взаимному интересу,- понизив голос, пояснил я.- Очень обяжете.
  
  
   -Да нет, вы что?- энергично затряс головой носатый Нушич у себя в углу за железными шкафами.- Это вам надо к директору Института, к завлабораторией, эапрос в Прокуратуру. А так я вам ничего сказать не могу. Это ж подсудное дело. Я подписку давал.
   Я выложил на кафельную столешницу сто долларов. Нушич подцепил бумажку пинцетом и сунул в нагрудный карман халата.
   -А что вас интересует конкретно?
   Я объяснил. Он не понял.
   -Шульгин? Какой Шульгин? Нет, мы с людьми дело не имеем.
   -А я вовсе не про человека говорю,- поправился я.- А про труп.
   -Тем более. Я имею дело с пробами и отвечаю на вопрос - идентичны ли молекулы ДНК в пробе, положим, номер один и номер два или нет. А что это за пробы, откуда взялась эта кровь и ткань, меня не касается. Преступники, жертвы, подлинные отцы и мнимые - это все мимо,- хохотнул Нушич и погладил карман, в котором исчезла моя сотня.
   Нет, так дело не пойдет. Что значит - проба номер один и два? А учет и контроль? Есть же ведь какие-то амбарные книги, куда записывается, кто прислал заявку, цель анализа, сроки.
   Оказалось, амбарные книги имеются. И хранятся они, естественно, в сейфе у завлаба.
   Сказал про это Нушич и посмотрел на меня значительно, прикоснувшись к любимому своему карманчику.
   Я выложил на стол еще одну купюру. Нушич потянулся за ней пинцетом, я подвинул бумажку к себе и прикрыл ладонью.
   М.н.с. разочарованно вздохнул, вышел куда-то и вернулся с той самой амбарной книгой.
   Все там было записано в этой допотопной разлинованной книге с желтой картонной обложкой и зеленоватыми страницами. И то, что пробы присланы из Прокуратуры, а запрос от следователя Калисниченко, и то, что первая проба из трупной ткани, а вторая - частицы крови с лезвия бритвы, а третья - клетки волосяной луковицы, и ДНК во всех трех пробах совпала, и все они принадлежали одному и тому же человеку.
   -То есть Шульгину?- уточнил на всякий случай я.
   -Нет, этого я не могу утверждать,- уперся Нушич.
   -Почему?
   -Ну, я же не, знаю, как именно брались эти пробы.
   -Что вы хотите этим сказать?
   -Ничего. Кроме того, что достоверность анализа частей не гарантирует достоверности вывода о целом.
   -Послушайте А.Нушич, не морочьте мне голову,- возмутился я.- Говорите яснее.
   -Да все очень просто,- оскалился мой собеседник, и при этом перышки усов въехали ему в нос, щекотнули и он чихнул.- Вы курите?
   Я молча выложил на стол пачку Salem.
   -Вот живет человек,- потянув к себе пачку, начал он важно. - Вот он побрился, и оставил капельку крови на бритве,- Нушич вынул сигарету, подержал в руке, положил на стол.- Потом причесался, и волосок застрял в расческе.- Снова медленно вынимается сигарета и кладется рядом с первой.- А потом он исчез, нашли какой-то труп, взяли пробу ткани,- Нушич достал третью сигарету из пачки и положил чуть поодаль от первых двух.- Сравнили пробы, они оказались идентичными и... какой мы делаем вывод?
   -Что все три пробы принадлежат одному человеку, и, значит, это тот самый человек, который побрился, причесался и исчез,- без запинки ответил я.
   -Замечательно!- обрадовался чему то м.н.с.- Если все было именно так.
   -А разве нет?
   -На самом деле все происходило с точностью до наоборот.
   -Не понял.
   Нушич достал из кармана мятую пачку "Явы", помахал ей у меня перед глазами:
   -Сначала нашли труп.
   -Так.
   -Взяли пробу ткани,- сигарета выкладывается из пачки.- Сравнили с пробой крови и волос. И они оказались идентичны.- С этим словами Нушич достал еще две явины и положил рядом с первой.- Вывод?
   Я рот открыл, закрыл и сказал:
   -Все три пробы принадлежат одному человеку, но человек это другой!
   -Что и требовалось доказать,- откинулся на стуле м.н.с.
   -Вы что, хотите сказать, кто-то побрил и причесал покойника и прислал вам эти бритву и расческу?
   -Я не сказал - побрил и прислал. Я говорю - мог,- поднял палец Нушич.
   - Но... зачем?
   -Вам лучше знать,- подмигнул он мне.- Ведь вы же пришли ко мне с вопросами. Значит, у вас возникли сомнения. Значит, были основания. Вы, кстати, почему этим делом интересуетесь?- небрежно спросил Нушич.
   -Книжку пишу об этой истории,- ответил я.- По заказу родственников.
   -Интересная получится книжка,- хмыкнул он.
   -А вообще, такое возможно?
   -Обычно экспертизу проводят для того, чтобы прояснить кое-что.- назидательно сказал этот ученый, больше похожий на шулера.- Но ее ведь можно использовать для того, чтобы кое-что скрыть. Просто мало кому это приходит в голову.
   -Ну, и как это проверить?
   -Никак. Только при повторной экспертизе. Если вы сами лично взяли пробы крови и тканей этого вашего Шульгина и уверены, что по дороге их никто не подменил.
   -Но я, собственно за этим к вам и пришел,- вспомнил я.
   -Вот и отлично,- достал Нушич пинцет и хищно им защелкал.
   И я отдал ему сто долларов, сосновую щепочки со следами крови, крохи резины с ручки "Ямахи" и объяснил что к чему. Нушич посетовал, что резиной никогда не занимался, но обещал что-нибудь придумать. А чтобы легче думалось и быстрее работалось, я показал ему еще одну зеленую бумажку, и сказал, что получит он ее, когда у меня будут результаты. И попросил не пытаться в моих пробах что-нибудь подменить. Кажется, достаточно убедительно попросил. Он понял.
   Честно говоря, стопроцентно Шульгинскими я бы эти пробы и сам не назвал. Одно должно было совпасть с другим, другое с третьим, а в итоге могла получиться полная чушь. Потому что кровь на сосне могла быть какого-нибудь пьяного придурка, который прошлым летом, напившись, боднул своей чугунной башкой дерево, почесал разбитый лоб и вытер кровавую пятерню о первое, что под руку попало.
   Или того мужика, в черном, что видела Чернова. Иди этого... Арлекина.
   Поэтому-то среди проб у Нушича оказалось кое-что еще.
   Комочек жвачки, которым на моих глазах так ловко плюнул маленький Гарик в спинку кровати.
   Уж половина генов в этой пробе точно должны быть шульгинскими.
   Вот пусть Нушич с ними и сверяет.
   Но, отдавая жвачку, про Гарика ничего не сказал. Дескать это - контрольная проба. Для проверки чистоты эксперимента.
   Нушич был недоволен. Но жвачку взял.
  
  

2

  
   От Института до Интернет-кафе на Ленинском было рукой подать, и я решил зайти, спросить, может там запомнили, кто два дня назад отсылал по электронке странную картинку с искореженным снегоходом на ступенях перед входом в Общество слепых. Шансы, конечно, никакие. Но отчего же не попробовать.
   Вдоль Ленинского в запущенных садах дремали академические особняки и в них тоже, наверное, сидели на железных ступенях люди в белых халатах и, ловко стряхивая пепел в пролеты лестниц, острили над своими сокровенными знаниями о жизни и судьбах мира. А, может, они и в правду наукой занимались. Кто их знает.
   Толик Калисниченко, озабоченный мною с утра, позвонил на мобильник и продиктовал телефоны агентства, подбирающего проверенный персонал для охраны и обслуживания богатых. Я попросил его обождать, присел на скамейку под липами, достал блокнот, и все подробно записал. А Толик почему-то был уверен, что мою подругу смена ближайшего окружения не спасет.
   -Не спасет, так хоть успокоит. На время,- возразил я.
   -Ну, разве что на время,- согласился Толик.- Как ты там? Все возишься с моим старым трупом? Все проверяешь? Новых не ожидается?
   Я попросил, чтобы не пророчил зря. Толик согласился. Я поблагодарил за помощь. Он отмахнулся, дал отбой и закопался в бумажках нераскрытых дел.
  
   Менеджер Интеренет-кафе - интеллигент с тонкой шеей, в очочках, но бритый наголо, сначала вообще ничего в моих просьбах и объяснениях не понял. Сам факт, что из Интернетсети выскочил вдруг совершенно реальный тип, который получил письмо и вместо того, чтобы стучать по клавишам и общаться через монитор, как все нормальные люди, приехал на место отправки сообщения и еще задает какие-то вопросы, сразил этого парня напрочь. Он смотрел, глазам своим не верил, как будто я пролез в его офис прямо с экрана. Еще немного и он бы меня ущипнул, чтобы убедиться, что у него крыша не съехала от торчания круглые сутки рядом с компьютерами.
   И только когда я в третий раз объяснил, что меня разыграл кто-то из моих знакомых и, чтобы продолжить игру, я должен узнать, как, хотя бы, он выглядел, менеджер с бритой в шишках головой перестал так явно удивляться, что я открываю рот и издаю членораздельные звуки и, как и следовало ожидать, развел руками. Сообщил, примерно, сколько народу тут мимо него каждый час проходит. Что, разумеется, никаких записей они не ведут и документов не спрашивают. И что придется мне разом начать игру со всеми своими знакомыми. И что программка для облегчения такой задачи у него имеется. Или можно установить фильтр, чтобы почта у меня принималась только с известных мне компьютеров.
   Я поблагодарил этого бритого электронного Знайку и совсем уже собрался уходить, как вдруг вспомнил, что картинка-то у меня с собой. Вдруг он видел ее случайно на каком-нибудь экране.
   Я достал из сумки мятый листок с оторванным краем и протянул его менеджеру.
   Такое бывает. Редко, но бывает. Случайности не только готовят нам всякие гадости. Они иногда готовят нам удачу.
   Два дня назад была смена этого парня. В тот самый момент, когда отправитель вывел на экран свою злую шутку, менеджера позвал кто-то неумелый, кто не знал, какую следующую клавишу нажать. И проходя меж кабинками с мониторами, бритый сквозь свои очочки отметил на одном из экранов это странное сочетание - снегоход в городе, весной и после аварии. Как он сюда попал? Это ж еще придумать надо!
   -Ну, и...- затаив дыхание, спросил я.
   Ну, и все. Когда распорядитель компьютерного времени, объяснив очередному школьнику, что такое клавиша "Энтер" и как ей пользоваться, чтобы попасть на сайт с голыми девочками, возвращался за свою конторку, ее на том месте уже не было.
   -Ее. Вы сказали "ее"? Так это была женщина?
   Оказалось, менеджер имел в виду картинку на экране. А вот кто был за компьютером, он толком не разглядел. Может, мужчина, может, женщина. А, скорее всего - подросток. Их в это время здесь больше всего. Дома думают, что они в школу идут, а они прямиком сюда - уроки прогуливать.
   -Ну, да подросток,- припомнил он.- Белобрысый такой - стриженый затылок.
   Ничего себе приметы. Я так и не смог ни себе, ни менеджеру ответить, есть ли среди моих знакомых такие. Вспомнил почем-то, как встретила меня Лялька, замаскированная под блондинистую студентку в очках. Но это здесь вроде было ни к чему.
   Выйдя из Интернет-кафе, я позвонил Ляльке и продиктовал номера телефонов и фамилии менеджеров проверенного Толиком Калисниченко кадрового агентства для богатых. Лялька поблагодарила меня, каким-то чужим и строгим голосом, как-будто она была не одна.
   Спросила, не собирался ли я сегодня в Издательский Дом.
   Я сказал, что как раз сейчас и собирался.
   Хорошо, одобрила Лялька.
   Значит, там я с ней и увижусь, сказала она и отсоединилась.
   Вот те на!
  

3

  
   -Как видишь, я решила не ждать своих прав и заняться делами Издательского Дома прямо сейчас,- скороговоркой объяснила мне Лялька в Шульгинском кабинете - стол босса, ноутбук, стол совещаний, кондишн и жалюзи на окнах, телевизор с видюшником в углу. Все просто и функционально и Лялька в темной тройке в узкую полоску и белой блузке в кресле руководителя с высокой спинкой.
   -С чего это вдруг?- спросил я.
   -Ну, есть на то причины,- уклончиво ответила Ляля.
   -Постой, а как же наши дела?
   -Какие дела?- как-будто не поняла она.
   -Ну, Арлекин этот, снимки, одежда в шкафу...- начал перечислять я.
   -Ну и что ты мне предлагаешь?- холодно спросила Лялька.- Сидеть за запертой дверью и трястись от страха?- Но ведь именно этого от меня и добиваются. Так что, кто бы они ни были эти Арлекины, пусть знают - я их не боюсь.
   Смело. И неожиданно. А, может быть, и правильно,- подумал я, хотя Лялька деловая, как-то сразу мне не понравилось - что-то неестественное, натянутое, лихорадочное было за этой сухостью и деловитостью. Или переход слишком резкий - от вчерашней, смотревшей на меня снизу вверх перед дверью в спальню к сегодняшней - строгой и взыскательной.
   -Пусть так,- не хотя согласился я. - А как же Гарик. А смена персонала? Ты звонила?
   -Куда?
   -Ну, в Агентство. Я человека напряг, подыскали тебе проверенных людей...
   -А какая разница?- с досадой заметила она.- Сегодня проверенные, а завтра... Горничной этой Суворов занимается - куда то она исчезла... Скорее всего, это ее шутки. А с Гариком пока мама моя посидит.
   -Хочешь сказать, горничная сама догадалась тебе в шкаф одежду Игоря подсунуть? - не поверил я.
   -Да не грузи ты меня,- отмахнулась Лялька.- И вообще - если я и дальше буду отсиживаться - тут все развалится. Для этого, что ли, Шульгин Дом строил?
   -А с чего бы это вдруг здесь стало все разваливаться? Чернова стала хуже работать? Или в Роликовом "Бульваре" стало меньше грязи?
   -Ролик. Вот в Ролике все и дело, - нахмурилась Лялька.
   -А какие у Ролика дела?
   -Хуже некуда. Понимаешь,- замялась Лялька,- после твоего визита Ролик запил.- Позавчера его еле до дома дотащили. Вчера вечером он опять у себя в кабинете напился. Заперся и никого не пускал.
   -Ну, и...- вспомнив бегающие глаза и стукающие под столом коленки, почувствовал я что-то скверное...
   -Утром мне Суворов позвонил. Рассказал,- отрывисто говорила Лялька. - Все собрались на планерку, а у Ролика дверь в кабинет закрыта. Побежали в охрану за ключом, охрана говорит, Ролик из кабинета не выходил...
   -И что?
   -Открыли дверь ключом из охраны. Ролик на диване лежал.
   Как-то она это так сказала, что я все понял.
   -Отчего он умер?
   -Не знаю. Увезли на вскрытие. Врач со скорой считает, что... как это,- припоминала Ляля,- острая сердечная недостаточность на фоне алкогольного отравления... А Суворов говорит...
   -Что же говорит Суворов?
   -Ролик лежал на диване на спине. Видимо уснул. Спал крепко. И тут его начало тошнить. А он не проснулся.
   -Он что, захлебнулся собственной рвотой?- не веря, спросил я.
   -Похоже на то. Суворов так считает.
   -Суворов? А милицию вызывали?
   -Врач признаков насильственной смерти не обнаружил,- посмотрела на меня Ляля.
   -А кабинет кто-нибудь осматривал? Он один пил?- начал соображать я. И тут же получил.
   -Да оставь ты меня в покое со своей детективщиной, Валька,- сморщилась Ляля.- Мне вот "Бульвар" выпускать, а у меня Главного редактора нет. Может, возьмешься? Временно? Я бы тебе зарплату хорошую платила.
   -Ты что, с ума сошла?- спросил я просто.- У тебя неизвестно как муж погиб, кто-то в бумагах ментовских по этому делу роется, тебе шлют картинки с угрозами, пытаются запугать в собственном доме, а человека, возможно имеющего отношение к смерти твоего мужа, находят в собственном кабинете мертвым. А тебя интересует, кем ты заместишь вакантную должность? Нет, если ты хочешь, я могу бросить эти все дела и заняться выпуском газеты. Только, когда случится еще что-нибудь в том же духе, ты ко мне, пожалуйста, больше не обращайся. Отчет о моих действиях, тратах и остаток денег я готов сдать тебе сегодня к вечеру.
   Я замолк. Лялька сидела, сгорбившись, за столом и рисовала что-то пальцем на полировке.
   -Ты прав,- сказала она тихо в стол.- Просто я устала. Захотела выпрыгнуть одним разом из всего этого...
   -Ну, не знаю,- заколебался я.- Может быть ты и права. Может быть, на людях сейчас самое безопасное. Чем запираться,- вспомнил я Ролика.- Но ты уж позволь мне довести дело до какого-нибудь конца. И со смертью Ролика тоже разобраться.
   -Позволяю,- подняла на меня глаза Лялька, и мне действительно стало жаль ее. Зря я снова ей все это напомнил.
   Заиграл перед Лялей селектор, она нажала кнопку, секретарша бывшая Шульгинская, теперь Лялина, спросила:
   -Тут к вам ответственный секретарь "Бульвара".
   -Что ему нужно?- сурово спросила Ляля.
   -По номеру хочет посоветоваться.
   Лялька посмотрела на меня вопросительно, тряхнула головой, разрешила:
   -Пусть войдет.
   В кабинет легко и как бы на секунду, чуть подавленный, но все такой же румяный, вошел тот самый полный блондин-сангвиник, которого видел я у Ролика на обсуждении ягодиц. Он широко шагал от двери, неся в руках пачку снимков и статей.
   Почтительно подошел к Ляле, разложил все на столе.
   -Что это?- взглянув на верхний снимок, испуганно спросила Лялька.
   -Хотел посоветоваться, как смерть Ряженцева будем подавать,- кашлянув, сказал ответсек.
   -Как подавать? Зачем?- не поняла Ляля.
   -Ну, как же,- оглянулся на меня ответсек.- Смерть в кабинете. Погиб Главный редактор газеты "Бульвар". Случайность или убийство?! Тираж должен подскочить.
   -Вы что, серьезно?- раскрыла глаза Лялька.
   -Мы же не можем отдавать такую тему другим изданиям,- сказал мне сангвиник.
   Повернулся к Ляле, увидел что-то такое, слегка побледнел:
   -Здесь, на всякий случай три варианта.
   Лялька стиснула виски пальцами и уставилась на снимки. Я думал она вышвырнет сейчас ответсека вон, а сама уедет к себе домой, проклянув по дороге ИД Шульгина вместе с его "Бульваром".
   Елена Петровна Шульгина ничего такого делать не стала.
   Она разложила перед собой статьи и снимки, поманила пальцем ответсека, потребовала:
   -Варианты!
   Прелагалось на выбор: с выносом на первую полосу и снимком:"Смерть в отдельном кабинете". С анонсом на первой и материалом на второй "Смерть Главного редактора - трагическая случайность или убийство?". И скромный некролог в траурной рамке на последней полосе:"Ушел из жизни".
   Некролог Елена Петровна отвергла сразу, заметив ехидно:"Это в "Правду" отнесите". Мотив убийства ей тоже не понравился: "Банально. Это будет во всех газетах" Идею со снимком на первой полосе одобрила, но заголовок забраковала" Слишком вяло".
   И предложила:
   -"Захлебнулся в собственной блевоте" с подзаголовком "Главный редактор "Бульвара" погиб при чтении очередного номера".
   -Здорово,- с вытянувшимся лицом восхитился ответсек.-Но коммерческие директора могут не одобрить.
   -Почему же?- холодно спросила Елена Петровна.
   -Получается - что-то вроде "При чтении газеты "Бульвар" можно сдохнуть".
   -Вот и отлично!- возразила новая хозяйка Издательского Дома.- Этот заголовок будет цитировать вся Москва. А если коммерческие директора раскроют рот - пошлите их... ко мне.
   Ай да Лялька,- крякнул я про себя.- Круто взялась за дело.
   -Теперь снимки,- взяла Лялька пачку. Стасовала как колоду, выбрала один. Показала ответсеку.
   -Поставите вот этот.
   -Можно?- поспешно протянул я руку. И взял всю пачку.
   Замутило меня от первого же: Ролик лежал на черном кожаном диване у себя в кабинете. Рука упала на пол. На губах - рвотная пена. В руке зажата какая-то дрянь. Я пригляделся, посмотрел на следующие снимки, вернулся к первому, поднял глаза на Лялю...
   -Что,- спросила она меня неприязненно.- Что тебе не нравится?
   - Ролик бы заголовок одобрил,- поспешил успокоить меня ответсек.- И снимок тоже.
   -Кто это снимал?- спросил я, и блондин решил, что автор нуждается в защите.
   -Ну, когда кабинет Ролика открыли, мы все вошли...затянул он.- У одного была камера. Он сразу стал снимать.
   -Кто это - "он"?- допытывался я.
   -Ну,...это не важно. Скажем, один из наших фотокорров.
   -Так,- вмешалась энергично Ляля.- Ты, Валька, можешь продолжить свои следственные эксперименты, но только не у меня в кабинете. И так, чтобы это не мешало работе над номером. А вы все поняли? Заголовок, подачу, снимок, сделайте, как я сказала. Можете идти.
   Видимо, последнее относилось и ко мне тоже, потому что Елена Петровна нажала кнопку селектора и сказала так, как будто заранее пресекала все возражения:
   -Чернову Татьяну пригласите ко мне.
   И я вышел вслед за ответсеком из кабинета Елены Петровны Шульгиной, прижимая к груди пачку снимков, где на первом я заметил зажатый в руке мертвого Ролика какой-то странный предмет, а последний был помечен на обороте знакомой арлекинской печаткой.
  
   У Ляльки в приемной я немного задержался. Чернова, с которой столкнулся в дверях, полоснула меня своими темными глазами в поллица и сунула в руку конверт. Сказав что-то вроде "Тут вам оставили", исчезла в кабинете Ляльки. Я сунул конверт в карман. Ответсека нагнал в конце коридора.
   Мы вместе зашли в секретариат, расположенный очень удачно - совсем рядом с кабинетами Черновой, Витасиков, Суворова. А теперь вот и Ляльки.
   -Меня, кстати, Андреем зовут,- сказал ответсек и протянул руку за снимками.
   Я отдал ему снимки, кроме последнего, пропечатанного Арлекином и попросил припомнить, кто именно и в каком порядке ввалился к Ролику в кабинет сегодня утром.
   -Ну... это трудно сказать - кто там был. Все кто собирается обычно на планерку. А в каком порядке зашли... Какой тут может быть порядок? Ввалились толпой.
   -Но кто-то же первым подошел к Ряженцеву?
   -Не совсем так. Все подбежали к Ролику, потом увидели, отпрянули. А этот... начальник безопасности остался - пульс проверял, в зрачки заглядывал.
   -А фотограф все это снимал.
   -Ну, да. Это у него профессиональное,- как бы извиняясь за фотокорра, объяснил Андрей.- Как видит что-то любопытное, сразу начинает щелкать. А тут - труп. Сами понимаете.
   -Понимаю. Так вот он, наверное, первым к Ролику и подбежал, ваш фотограф. Еще до Суворова. Так?
   -Наверное. Я не видел. Я у дверей стоял.
   Ну, да, куда уж. Неповоротливы мы больно. Пиво очень любим и пирожные, оценил я приятную полноту Андрея.
   -Ладно. А эти снимки... Как они к вам попали?
   -Да обыкновенно... -на лице Андрея можно было прочесть, что он думает о моих умственных способностях.- Фотограф отснятый материал перебросил мне на компьютер. Я посмотрел, отобрал кое-что, попросил вывести на бумаге, чтобы показать Шульгиной.
   -Снимки у вас на столе лежали?- понюхал я след Арлекина.
   -Ну да. Вместе с другими материалами номера.
   -Кто кроме вас был в секретариате?
   -Простите, я не понимаю... Что вы пытаетесь выяснить?- с любопытством посмотрел на меня ответсек.
   -Ничего,- успокоил я его.- Просто хочу во всех подробностях восстановить картину событий.
   -Ну, это... вряд ли,- вздохнул Андрей.- Мне говорили вы, вроде как, журналист?
   -Вроде как.
   -Ну, так сами понимаете... Секретариат перед подписанием номера - это не палата номер шесть. Это гораздо хуже.
   -Хорошо. Кто-нибудь при вас брал в руки эти снимки?
   -Да каждый, кто входил из редакционных, брал и смотрел.
   -А не из редакционных?
   -О ком вы?
   -Вам лучше знать,- сказал я, как будто сам что-то знаю. Иногда это здорово освежает память.
   -Да не было никого. Обычная публика - редактора отделов, корреспонденты. С верстки кто-то заходил.
   -А потом?
   -А потом меня вызвали Витасики. То есть руководство.
   Ага. Вот это интересно. Зачем им понадобился ответсек?
   -Да как всегда,- спустил он меня на землю.- По поводу рекламы говорили. Как лучше разместить...
   -Дальше.
   -Вернулся, собрал снимки, отнес к Шульгиной. Там вас встретил,- улыбнулся широко и добродушно Андрей, как будто эта встреча произвела на него неизгладимое впечатление.
   Витасики продержали Андрея минут двадцать. В секретариат то и дело забегал кто-нибудь из бригады выпуска, оставлял на столе материалы для утверждения... Брали в руки карточки с мертвым Роликом и рассматривали их. Один из забежавших, то и дело оглядываясь на дверь, достал печатку. Дыхнул на нее, услышал шаги в коридоре, тиснул свое послание на последнем снимке и выскочил, столкнувшись с подходившим в дверях.
   Ну, предположим.
   -Вы, когда возвращались от Витасиков, с кем в дверях столкнулись?
   -Да ни с кем. Никого тут не было.
   Кто бы это мог быть?-уставился я на Андрея. Кто-нибудь из редакционных? Заместительша Ролика, та, похожая на училку? Суворов? Чернова?
   Да, кто угодно! В конце концов, кто он - сейчас не так уж и важно. Не все сразу. Главное тот, кто метит снимки, существует. И он где-то здесь в Издательском Доме. И дает нам понять, что вот уже вторая смерть - не просто несчастный случай. Намекает - все связано. Ломайте голову и берегитесь.
   Хорошо, а зачем ему это было нужно? Ответ - Лялька. Чтобы с ней было, если бы она сейчас увидела Ролика, захлебнувшегося рвотой, а на обороте привет от Арлекина? И что бы она сделала после? Собрала вещички и рванула на своем мерсе домой, прикрывать Гарика. И больше бы в роли хозяйки ИД выступать не пыталась бы. Скорее всего. На это, видимо, и рассчитывали.
   -Простите, я вам еще зачем-нибудь нужен?- деликатно напомнил о себе Андрей.
   -Вы?- посмотрел я на него.- Пожалуй, что и не нужны. А вот электронная версия съемки Ролика мне понадобится. Не могли бы вы записать для меня эти снимки на диск?
   -С удовольствием,- радуясь, что избавится, наконец, от придурка-писателя, Шульгинского протеже, всунул диск в компьютер, застучал по клавишам, задергал мышью. И сказал, между прочим, одобрительно:
   -А это вы здорово придумали.
   -Что именно?- не понял я.
   -Ну, разыграть Роликову смерть, как убийство.
   -Я ничего такого...- начал, было, я и спохватился.- А это возможно?
   -Разыграть? Разыграть можно все что угодно... А тут - проще простого. В конце концов, вся редакция знала, что Ролик после полбутылки водки начинает ершить, может запросто отрубиться, а потом его обязательно выворачивает наружу. И если рядом - никого, а он отрубился на спине, Ролик начинает хрипеть и захлебываться.
   -Вы что, хотите сказать, так уже было?
   -И не раз,- кивнул ответсек.
   -И если кто-нибудь окажется в этот момент рядом с Роликом, не станет его будить, да еще придержит голову...-соображал я вслух.
   -Он убьет его просто и естественно,- радостно закивал Андрей,- как будто голову кувалдой размозжит. И при этом - никаких подозрений и улик. Идеальное убийство, правда?
   -Правда. Вы что, серьезно? И даже можете предположить, кто бы это мог быть?
   -Предположить - нет. Придумать - все что угодно. Жаль, что Елена Петровна не разрешила разыграть в статье мотив убийства. Мы бы такое накрутили,- мечтательно завел глаза Андрей и чмокнул губами, точно воздух поцеловал.
   -А вы о таком повороте для своей книги не подумали,- заметил Андрей.
   -Честно говоря - нет,- признался я.
   -Ну что ж, дарю,- сделал щедрый жест рукой.- Мы не жадные.
   -Мы тоже,- откликнулся я, забрал диск со снимками и вышел, пристыженный.
   Ну ладно, следователь я никудышный. Тут Толик Калисниченко, конечно, прав. А вот какой я журналист после всего этого?
  
  

4

  
   В коридоре достал из кармана конверт, тот самый что сунула мне в приемной у Ляльки Чернова.
   Фирменный такой конвертик - белый, аккуратный, длинный, с реквизитами Издательского Дома. Но без фамилии и адреса. Вместо этого - значительно сказанное "Тут вам оставили...", и стрельба в упор инопланетными глазами.
   Заглянул в конверт, достал листок, сложенный пополам.
   Второй раз Чернова пытается мне что-то такое подсказать.
   В первый она намекнула, что со смертью Шульгина что-то не так. Теперь вот Ролик попал в свой трагический случай и снова Чернова протягивает мне подсказку в несколько строк. Они отлично видны сквозь сложенный вдвое листок. Но мне почему-то хочется, чтобы Чернова была рядом, когда я их прочту. И сразу сказала бы, что они собственно означают, и кто же это мне их оставил?
   Я приоткрыл дверь в апартаменты моей доброжелательницы.
   Расслабившаяся с журнальчиком и жвачкой кукольная секретарша тут же встрепенулась, сунула журнальчик в стол, жвачку за щеку и, растянув губки в улыбке, тряхнув маленькими грудками под блузкой, пискнула:
   -Татьяна Михайловна на совещании у руководства. Вы можете ее подождать.
   И пальчиком ткнула в кресло.
   Я мог бы, и подождать, мог бы, не дожидаясь, пока Чернова освободится, познакомиться с содержанием послания, но услышал кое-что за спиной, прикрыл дверь и обернулся.
   В кабинете напротив слышался возбужденный бубнеж. Один голос я узнал сразу - Суворов, что такое тихо и твердо объяснял. Его спрашивали и ему возражали - кто-то сонно, кто-то грубовато. Судя по всему - Витасики.
   Я шагнул сквозь двери, не рассуждая. Все трое разом смолкли и подняли сдвинутые только что головы.
   Я слегка смутился, сунул руку в карманчик сумки, чтоб небрежным жестом бросить на стол визитку, визитка тут же ускользнула от меня, я вытащил снимок Ролика, держа его в руке, зашарил нервно в поисках провалившейся визитки, ни черта не нашел, поднял глаза и увидел, Витасиков с Суворовым, молча уставившихся на снимок Ролика у меня в руке.
   Я повернул снимок, посмотрел на него, точно не узнавая, дал этой троице, как следует рассмотреть печатку на обороте, сунул карточку в сумку и назвал себя.
   Суворов, ни слова не говоря, вышел. Витасики уставились на меня.
   Я сел в кресло посетителя и только сейчас понял то странное, что сразу не оценил - коммерческие и рекламные директора фирмы, а в настоящее время Генеральный и его зам занимали вдвоем один кабинет. Сидели за двумя письменными столами друг напротив друга, как простые клерки. Хотя мне-то какое дело? Может им так легче управлять. Или следить друг за другом. Или они тайные близнецы и друг без друга жить не могут, не то, что принимать решения. И словно в подтверждение:
   -Мы слушаем вас,- сказали они хором.
   -Вы знаете, чем я сейчас занимаюсь,- начал я, и они молча удивились:- По поручению Елены Петровны я собираю материал для книги о Шульгине. И, тем не менее, уверен, что в честных и правдивых ответах на мои вопросы вы заинтересованы больше чем я.
   Витасики переглянулись
   Стас Сенцов вытянулся еще больше.
   Виталик Мятов спросил вкрадчиво:
   -Что вы хотите этим сказать?
   Я помялся для виду, точно преодолевая нерешительность, и выпалил:
   -Вам угрожает реальная опасность.
   -Да, ну!- не поверил Стас и Виталик засмеялся.
   -С чего это вы так решили?- вежливо поинтересовался Мятов.
   -Понимаете, - начал я, как мог, задушевнее,- Кажется, гибель Ролика Ряженцева вовсе не была случайностью.
   -И вы можете это доказать, -усомнился Стас.
   -Думаю, дня через три смогу. Но дело даже не в этом.
   -А в чем?
   -Скорее всего, и смерть Шульгина тоже несчастным случаем не была.
   -Но вы и этого не можете доказать,- сказал утвердительно Виталик.
   -Не могу,- согласился я.- Более того,- я вовсе не уверен ни в первом, ни во втором.
   -Ну, вот видите,- дружелюбно посмотрел на меня Виталик и Стас радостно клюнул своим крючковатым носом.
   -Хорошо, если я ошибаюсь. А если нет? Вы только представьте себе: кто-то решает убрать Шульгина, обставив его смерть, как несчастный случай. Это ему удается и сходит с рук. Если кто-то и знал, в чем тут дело и кому понадобилось убивать владельца Издательского дома, он молчит и все спокойно. Через полгода появляется некий журналист...
   -То есть вы,- встрял Стас.
   -Я или кто другой - не важно. Встречается со свидетелями, задает вопросы... Тот, кто организовал первое убийство, начинает нервничать - он то ведь в курсе, как было дело и кто может проболтаться и начинает убирать тех, кто, по его мнению, слишком много знает. Понимаете - о чем я...
   Витасики смотрели на меня, радостно разинув рты, как студенты - слушатели военной кафедры на майора, вдохновенно декламирующего выдержки из Устава караульной службы. Дурака валяют. Издеваются. Ну, ладно, сейчас вам будет не до смеха.
   -Хорошо,- кивнул я.- Могу доходчивее. Десять лет назад в руках небольшой группы лиц оказалась довольная крупная сумма - где-то около полумиллиона долларов. Откуда взялись эти деньги - неизвестно. Мелкие мошенничества, которыми они занимались до этого, приносили им не более двадцати тысяч в месяц. А тут вдруг разом полмиллиона...
   Витасики проглотили свои дурацкие улыбки, плотно захлопнули рты и смотрели на меня, выжидая.
   -Деньги вывезли за границу,- продолжал я,- отмыли там на счету некой фирмы и вложили в газету. Все было сделано аккуратно и чисто, никто ни о чем не догадался и не вспомнил, и только через десять лет объявляется некто, кто знает о происхождении этого полумиллиона и...
   Виталик посмотрел на Стаса. Стас посмотрел на Виталика и спросил:
   -Слушай, а что он, вообще тут делает?
   -Он книжку сочиняет,- с готовностью объяснил Мятов.
   -Про кого?
   -Про нас.
   -А кто его об этом просил?- удивился Стас.
   -Это ему Елена Петровна Шульгина заказ такой сделала.
   -А от нас он чего хочет?
   -Чтобы мы ляпнули сейчас чего-нибудь, а он это в свою книжку вставил.
   -То есть, он нас за полных идиотов держит,- сделал вывод Стас.
   -Ну, вроде того,- согласился Виталик и взял со стола трубку мобильника.
   -Погодите вызывать своего Суворова,- остановил я Витасиков.- Я сейчас сам уйду.
   Витасики переглянулись, молча посовещались, как это принято у близнецов ("Слушай, а он не дурак!"; "А я тебе, что говорил?";"Ну что, отпустим его?"; "Да пусть катится. Только чтобы нос не совал в наши дела";"Ладно - иди. Только чтоб мы о тебе больше не слышали").
   Я встал и сказал:
   -Это хорошо, что вам так весело. Вам кажется, что вы знаете, что происходит и полностью контролируете ситуацию, и потому слушать меня вам просто смешно. И вы правы - меня вам опасаться нечего. Даже если я точно буду знать, отчего у вас здесь люди падают с обрыва и их находят мертвыми в собственных кабинетах, вас это не коснется никоим образом. Я только хотел, чтоб вы сами задали себе вопрос:"А мы действительно знаем, что происходит?" И так уж уверены, что завтра не будет найден еще один труп. И самое главное...
   Я выдержал паузу:
   -Вы точно знаете, что это не будет кто-нибудь из вас?
   -Слушай, по-моему, он нам угрожает,- высказался Стас.
   -Ты думаешь?- с сомнением посмотрел на меня Виталик.- Да нет...Он, же понимает, с кем связывается. Подумает, и делать этого не станет.
   -Не станешь?- спросил меня Стас напрямую.
   Я пожал плечами и спросил:
   -А у вас, господин Мятов, нет такого родственника или порученца - похожего на подростка со стриженым затылком? Он недавно из Интернет-кафе рядом с вашим домом, снимок один по электронной почте отослал. Вы ничего об этом не знаете?
   Витасики переглянулись и хором покачали головами.
  
   -Ну что же вы,- выглянула в коридор кукольная секретарша.- Татьяна Михайловна только что ушла. Бегите скорее. Может еще догоните!
   Я скатился мимо лифта по лестнице, побился о стеклянные двери вестибюля, а увидел только, как Чернова лихо стартовала на спортивной Хонде и умчалась к своему финишу.
   Постоял на пороге Издательского Дома под вывеской для слепых, достал и развернул листок из конвертика.
   "Если Вас интересует, почему погиб Ряженцев, спросите Ваню Хлынова, что случилось во время подготовки материала "Ночь с киллером".
   Торопитесь. Ему угрожает опасность. И будьте внимательны".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 9

1

   А с чего бы это Ваня Хлынов вдруг решил со мной откровенничать,- спрашивал я себя, стоя перед входом в метро и набирая номер. Я же помню, каким глухим и упрямым он стал, едва я напомнил ему название невышедшей статьи. Может быть я просто не так спрашивал? Может быть тут важен порядок слов? Что-то вроде кода или пароля.
   Как в анекдоте:
   -Скажи пароль.
   -"Пароль".
   -Проходи...
   Ладно. Просто извинюсь и прочту записку. Как есть. Начиная со слов"Если вас интересует, почему погиб Ряженцев..."
   Ваня откликнулся сразу, заглянул в глаза и улыбнулся, как дворовый пес при виде сердобольной старушки, выходящей из булочной с батоном наперевес.
   Ну да. Изголодался человек по общению, сидя у себя в деревне.
   Услышав, какую записку я получил, он молчал подавленно, потом спросил о Ролике:"Когда", выслушал, спросил еще:"Как?", бросил коротко:"Приезжайте". И повторил почти слово в слово, точно записку перед глазами держал:
   -"Торопитесь. И будьте внимательны".
   Странная просьба. Если вдуматься. Что-то он хотел этим сказать. На что он намекал?
  
   Пока добрался на метро до стоянки маленького моего пони по кличке "Рено", прошло не меньше часа. И настроение, и погода за это время окончательно испортились. Все как-то вдруг стало серым, потемнело, похолодало, задуло и стало засеивать город мелкой противной водичкой. И в голове у меня, когда выезжал со стоянки, ничего, кроме досадливого:"А какого, собственно?" не было.
   Честно говоря, последняя перемена в Лялькиных настроениях окончательно меня доконала. Я не сомневался, что к вечеру, зайдя на Псих. ру я услышу все те же страхи, жалобы, оправдания и просьбы или того хуже, буду срочно вызван для успокоения в Лялькин дом, и это не помешает моей подруге погнать меня на следующий день из кабинета как последнего репортера светской хроники. С этим надо было что-то делать, и я решил так: поскольку духу оборвать разом у меня явно не хватит (жалко, все-таки ее, дуру со всеми ее страхами и претензиями), поковыряюсь я в этом их... пока деньги не кончатся. А там, как собирался, представлю отчет о расходах, соображения и пусть решает - нужно ей это все или обойдется.
   Быстренько прикинул в уме мои траты на это дело. Сто - майору, похожему не то на Андропова, не то на Ярузельского, двадцать - лейтенанту Феде, двести - Нушичу и еще сотню ему же по результату... Бензин, компенсация мне за потерю основной работы.... Оставалось еще больше тысячи, но такими темпами я разбросаю их за неделю. А может быть, и раньше. Что-то мне подсказывало, что пружинка событий, все это время сжимавшаяся, дошла до упора, и вот- вот распрямится, закрутится все, завертится, замелькает и надо еще будет успеть отскочить, чтобы не стукнуло по лбу.
   Ну вот,- отметил я, подъезжая к батюшкиному особнячку за желто белым забором, Лялька добилась таки своего: я на нее работаю, она мне платит.
  
   Постоял перед воротами, подождал, думая, - Ваня ждет меня, значит, откроет сейчас дверцу в воротах, пригласит зайти, самовар возьмет на руки и поведет меня поить душистым чаем с крендельками, а попутно кое-что расскажет о том, почему умер Ролик и как это связано с давним неудавшимся предприятием.
   Ворота были закрыты, дверца не шелохнулась, дождь распылял мелкую свою водяную пыль, как заботливый цветовод во время утреннего купания домашних растений - фуксий, фиалок, плющей и кактусов, и я почему-то почувствовал, что нет там за воротами кипящего золотого самовара и в мансарде над гаражом - пусто.
   Молчал ванечкин номер. Куда же это он подевался? Ушел с батюшкой по неотложным церковным делам? Мог бы и перезвонить.
   Вылез из машины, черной, блестящей, омытой весенней холодной росой, дверь в воротах толкнул, и она открылась. В батюшкинах покоях все было темно, а в мансарде над гаражом светилось окошечко. Свет зажгли, когда совсем нахмурилось и пошел дождь. Где то часа два назад. А, уходя, погасить забыли.
   Железная лесенка, отмытая дождем, вела в мансарду, и видно было, что наверху дверь на решетчатую площадку приоткрыта.
   Я оглянулся на ворота, на дом священника и, хотя знал, что делать этого не следует, полез по лесенке в мансарду к Ване, успокаивая себя:"Посижу, подожду, просили ж меня быть внимательнее."
   У Вани стол был накрыт и самовар на столе, и чашки белого фарфора, и крендельки, а сам Ваня лежал рядом со столом, уткнувшись носом в пол, вывернув руки, как будто взмахнул ими и бросил, обессилив, а из под сбитого набок хвостика волос виднелась свекольная лужица. Рядом с Ваней валялась на боку совсем лишняя здесь стремянка, а угол стола был испачкан все той же свекольной кровью.
   Я поискал на шее Вани пульс, но мог бы этого и не делать. Смерть наступила мгновенно и, примерно, час назад, подумал я и любой эксперт подумал бы тоже самое. Шея у Вани была холодной, кровь на столе и полу свернулась, в такой позе лежать мог только покойник.
   Ваня поговорил со мной по телефону, приготовился мне кое-что рассказать о смерти Ролика, накрыл на стол, полез зачем-то на стремянку, свалился с нее, ударился виском о край стола и умер.
   Я посмотрел наверх. На темном брусе стропил нашиты гвозди, а на них навешаны пучки трав для просушки и хранения, те самые, что делали ванечкин чай таким душистым. Проследив взглядом падение Вани из под крыши виском на стол, я взглянул на ножки стремянки и обнаружил, что у одной из них пластиковый чехольчик отсутствовал и стремянка поэтому стояла на трех ногах и, когда человек взбирается на такую стремянку и тянется за пучком травы на трехметровой высоте, стремянка вдруг оседает на необутую ногу, человек взмахивает руками, хватает воздух и грохается об пол. Если повезет - отделывается легким испугом. Ване не повезло - из всех возможных вариантов ему достался самый скверный.
   Интересно - давно ли Ванина стремянка стала трехногой?
   Поискал, чем бы таким накрыть Ваню, чтоб не лежал он так вот у всех на виду. Отвернул край зеленой непромокаемой скатерти, составил чашки, самовар, чайник на деревянную столешницу, снял скатерть и осторожно, стараясь не возить по лицу, накрыл Ваню.
   Как и просили - был к Ване внимателен. Или меня просили не об этом?
   Вернулся к столу, потрогал заварочный чайник - он был теплый. Открыл, вдохнул заварки, настоянной на травах. То есть травы у Вани были и он даже заварить их успел. Так куда же он тогда лез? Зачем?
   Присел к столу, глотнул душистой заварки из носика, закурил. Из под скатерти видны были Ванины ноги в джинсах и кроссовках. Лежали, повернутые косо в одну сторону, как у живых не бывает никогда.
   Тот, кто послал меня сюда, не зря ведь поторапливал. И Ваня просил о том же. Они что - ждали чего-то такого? Как они могли знать? Как могли, устроившие засаду на Шульгина, знать, что он поедет к обрыву? Как понять человека? И что значит, быть к нему внимательным, когда он умер?
   Встал, шагнул в угол с иконами.
   Потемневшие рамки, латунные нимбы, богоматерь в малиновом с золотом плаще, лысоватый чудотворец поднял палец и погрозил мне.
   Библия на полке, лампадка на гвоздике.
   -Не надо тут ничего трогать,- сказал бы Ваня.
   Я сел за компьютерный стол, тронул экран и клавиши. Экран пыльный, клавиши не стерты. Не было кружков от кружек недопитого чая. Не сидел тут Ваня, бережно перебирая слова. Не грело его больше свое слово. И дела не было до придуманного им когда-то языка.
   Посидел, снимая и одевая на мизинец, подцепленный где-то коротенький мутно желтый колпачок от ручки. Тонко хлюпающий звук. Хоть что-то живое.
   Качнулся на стуле. Ногой задел ящик с алюминиевыми ножками. Поднял, положил на колени, откинул полированную крышку цвета липового меда. Фанерка мольберта, с выдавленными из тюбиков колбасками чистых цветов. Больше всего Ваня любил желтый, белый и синий.
   Свежие лепешечки смешанных красок - следы Ваниных мучений в поисках истинного цвета. Игра в догонялки с природой. Попытка сотворить свет и тьму.
   Я оглянулся. Ваня лежал, укрывшись скатертью.
   Порылся еще в ящике, ничего кроме сморщенных тюбиков, угля, подсохших кистей не обнаружил, встал, прошел вдоль стены с масляными видами на здешнюю церковь. Немного свежести и иногда удачно схвачено пятно от солнца, тень облака, но то, что видел и чувствовал автор, терялось по дороге к холсту.
   У входной двери отдельно от церквушек - пейзаж. Берег водохранилища в высоких тростниках, от воды наползает туман. Пасмурно, серо, солнце дотронулось снаружи до плотной пелены облаков и в том месте, где они потоньше, сочится оловянным светом. А тот, кто все это наблюдает, шевельнулся и вспугнул двух уток. Они вылетели из тростника и повисли в тумане.
   Хорошо!
   Вот это Ваня любил.
   И я снял картину со стены, чтоб поднести ее к свету и рассмотреть поближе и обнаружил за ней на стене конверт, пришпиленный к стене и в конверте - дискету.
   Стоит быть повнимательнее к человеку, и он все тебе откроет.
   Включил компьютер, вставил дискету, открыл.
   Файл был один.
   Назывался - "Как я был килером".
   Прочесть я не успел. Сквозь приоткрытое окно мансарды слышно было как к воротам подъехала машина. Я выглянул. Рядом с моим "Рено" парковались голубенькие милицейские "Жигули".
  
   Дверь в воротах открылась и захлопнулись, скрипнули ступени железной лесенки.
   Я еще раз просмотрел все, что видел, но в обратном порядке, проверяя, не пропустил ли что.
   Стенка рядом с дверью, на которой под картиной пришпилина была дискета. Желтенькие церквушки. Мольберт и укоряющий чудотворец. Теплый чайник с душистыми травами. Травки на просушку под потолком. Трехногая стремянка. Ванины ноги в кроссовках из под скатерти. Рядом с ними на полу аккуратный прямоугольничек размером чуть больше ластика - деревянная ручка, зажатое в ней что-то лиловое и мягкое.
   Странно. Почему же я эту штуку не заметил сразу?
  
  

2

   -Так-так-так,- протянул знакомый мой лейтенант Федя, заглянув под скатерть и спросил: -Давно вы его?
   Он не сказал "нашли" и не сказал "убили". Двое из наряда в черном кожзаме и автоматах, торчавшие у входа, разом перевалились с ноги на ногу. Я все понял.
   -Позвонить то можно мне?- спросил я на всякий случай.
   -Позвонить?- бойко переспросил Федя.- Позвонить можно. Потом. Вы как, здесь признание писать будете или в отделении?
   Я прикинул -халдеев в кожзаме Федя оставит сторожить труп, в машине мы с ним будем вдвоем - может договоримся?
   -Поехали,- предложил я.- Вот только...
   -Что?- оживился Федя.
   -Компьютер выключить надо,- заметил я.
   -Это к чему?
   -Во избежание самопроизвольного стирания ценной информации,- сформулировал я, слабо надеясь на то, что провинциального мента не коснулась глобальная компьютеризация.
   Феде даже стало любопытно - что я собственно имею в виду. Пропустил меня к компьютеру и встал за спиной.
   Хорошо, что батюшка успел провести в свой особнячок выделенную линию для Интернета. Ну и тренинг мой во время последней переписки с Лялькой тоже помог. В общем файл с ванечкиной дискеты я с такой скоростью отправил на свой собственный электронный адрес, что, когда Федя спохватился и заорал:"Эй, эй... Вы это что?" я с таким невинным изумлением посмотрел на него, что он даже растерялся. Но тут же нашелся, сорвал у меня с мизинца присосавшийся прозрачный колпачок от ручки, который я, оказывается, так и не снял, торжественно поднес его к моим глазам:
   -Вот это что?
   Я уставился на желтую пластмассу в руках Феди и вдруг понял, что никакая это не канцелярская принадлежность, что это... это...
   -Это...- потянулся я к антиникотиновому мундштучку, неизвестно как попавшему к некурящему Ване Хлынову в мансарду, к тому самому мундштучку, который я вот только что видел... только где?
   Вспомнить я не успел. Дотронуться до мундштука - тем более.
   -Руки!- рявкнул вдруг Федя, схватил меня за кисть, с неожиданной силой рванул с кресла, развернул, ткнул лицом в стену, как раз между двумя картинками с видом на желто белую церквушку.
   Знакомый психолог научил меня, как не чувствовать физической боли. Это очень просто - надо только расслабиться, голову свесить между колен и увидеть собственное тело как бы со стороны. Тогда все, что с ним происходит - зуб там рвут или каленым железом прижигают, тебя вроде и не касается - боли ты не чувствуешь. Метод отличный, только когда вас коротко и сильно бьют по почкам, он абсолютно не действует. Это я вам точно говорю. Все равно, видишь ты свое тело со стороны или в нем как всегда находишься - боль адская! Впрочем, может быть я что-то не так понял. Надо будет спросить при встрече у психолога. Или лучше - пусть на себе покажет. Ткну его мордой в стену, стукну и посмотрю, как он на себя со стороны смотреть будет и не взвоет от боли.
   Я взвыл.
   -Что ж ты, сука, делаешь!
   Федя развернул меня, надавил острым локтем на горло, спросил, как не расслышал:
   -Как ты меня назвал?
   -Да больно же!- орал я.
   -Правда?- участливо заглянул мне в глаза Федя.И так же коротко и резко ткнул костлявым кулаком под дых:-А так?
   Я согнулся по полам и пока искал потерянное дыхание, Федя быстро вытряс, все что было у меня в карманах - сигареты, зажигалку, ключи от машины, бумажник с двумя сотнями, а самого меня, как мешок приподнял и плюхнул в кресло у компьютерного стола. Стопочку чистых листов придвинул, ручку свою положил рядом, предложил почти спокойно:
   -Пишите.
   -Что писать-то?-охая и растирая ладонями разом живот и поясницу, поинтересовался я.
   -Все,- подсказал Федя.- Как встретились, что пили, как повздорили и как вы стукнули пострадавшего головой о стол, а он умер.
   Я поморщился и согласился. Но при одном условии.
   -Каком еще?
   -Скажите, кто вас сюда вызвал и я все напишу как есть.
   -Ага,-скривился Федя.-Так я тебе и сказал. Пиши давай. Или тебя снова ударить?
   -"Я понял тебя. Не бей меня",- процитировал я по памяти и написал все как было.
  
   Пока я возил с непривычки ручкой по бумаге (все компьютер, да компьютер - писать разучился), Федя сел за стол, налил себе ваниного чаю, кренделек прикусил и посмотрел радостно на тех двоих у двери:"Вот как надо - учитесь сынки!"
   -Интересно,- думал я, протягивая ему минут через десять исписанный мелким, прямым как частокол моим почерком лист, куда он теперь будет бить? Если снова по почкам - не согласен!
   Федя громко и со вкусом, чтоб те двое у двери слышали, начал читать и, пока до него дошло, успел таки прочесть:
   "СМЕРТЕЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ
   Известный сценарист и один из первых сотрудников газеты "Бульвар" Иван Хлынов найден мертвым в загородном доме. Обнаруживший труп журналист Валентин Киреев задержан и избит лейтенантом местного отделения милиции..."
   У двери послышалось что-то, похожее на хрюканье. Федя поднял на меня глаза.
   -Майору позвони,- не давая ему опомниться, тихо сказал я.
   -Зачем?- попался Федя.
   -Пусть первым узнает
   -Что?
   -То, что завтра будет во всех столичных газетах.
   -А я вас пальцем не тронул,- запальчиво крикнул Федя. У меня свидетели есть,- и, видимо вспомнив, что ему говорил перед выездом на место майор, добавил тверже:-А то что вы журналист, не дает вам права.
   -Ладно,- сказал я.- Вези меня к начальнику.
   -А вот это - не вам решать,- пришел в себя Федя, достал наручники, приказал: -Руки.
   У двери брякнуло. Там Федю, снова уважали.
   Я протянул руки, послушал короткое скворчание застегиваемых браслетов, посмотрел, как Федя укладывает в пакет и сумку мои вещички.
   Очень мне все это не понравилось. Особенно то, что Федя не стал связываться с майором.
   Похоже, он перед выездом знал не только, что обнаружит здесь труп Хлынова, но и то, что рядом с трупом буду именно я. И кое-какие указания, как вести себя получил. Например, если сразу не сломается, вези в отделение - мы тут с ним разберемся. И аккуратнее там.
   Все-таки, кто и что именно им сообщил?
  
   В отделении Федя даже до обезьянника меня не довел - сдал на руки дежурному и пошел совещаться к своему майору Ярузельскому, как из меня дальше признание выколачивать.
   А дежурный - мужик со стажем. Он и слушать про один единственный звонок не стал. Знал, что все купюры из меня уже вытрясли и ждать ему нечего, снял наручники, легко, но твердо ткнув в спину, втолкнул в помещение для задержанных, с дощатыми нарами, похожими на сидение дачного сортира, с побитыми стенами, с визгливым железом, запираемым здоровенным ключом. Звук тоскливый и почти безнадежный.
   В обезьяннике на кафельном полу спал бомжик - грязный, лохматый и дурно пахнущий. С пяток таджиков ждали, когда земляки принесут выкуп, сидели кружком на корточках у стены и о чем-то тихо переговаривались на своем собственном языке. А все нары в полкамеры занимал приблатненный крепыш лет под сорок с золотой фиксой, цепкой на жилистой смуглой шее, с блестящими черными глазами.
   Я вошел - никто даже не двинулся. Бомжик спал, таджики лопотали, фиксатый, задрав колени к подбородку, и обхватив их руками, смотрел перед собой.
   Я попробовал вспомнить, как новичок должен вести себя в камере, все эти "прописки с опусканием", "твое место у параши", ничего не вспомнил, влез на нары с ногами, спиной стену подпер, колени подтянул к подбородку, как мой сокамерник. Тот покосился на мои не самые чистые кроссовки, длинно сплюнул на бомжа, спросил:
   -Блатной что ли?
   Я смотрел на него, выжидая и прикидывая. Плечи увесистые, кулаки широкие и костлявые. Волос жесткий и морщины такие суровые через обе щеки. Двигается, наверное, быстро - хрен увернешься.
   -Чего молчишь-то?
   Перекатился на колени, не касаясь руками нар, вскинулся на цыпочки, пошел медленно гусиным шагом, не сводя с меня черных блестящих глаз и одну руку как-то странно придерживая у голени, как будто был в сапогах и прятал нож за голенищем.
   Я не заметно подобрался, спиной навалился на стену, голову втянул в плечи и локти чуть приподнял.
   Фиксатый сел передо мной на корточках, вдруг резко выбросил вперед ладонь, представился:
   -Игорь,- И тут же, не дожидаясь ответа, развернулся спиной к стене, сел рядом, обхватил колени, голову запрокинул, сказал удивленно в потолок:
   -И чего он, козел, приперся вечером, когда я под банкой? -голос у него был низкий и хриплый. Веско ронял слова, как комбайнер в старом фильме про колхозников.- Ну ушла от тебя баба, ну и че ты лезешь? А если получил, чего скулишь и в ментуру заяву гонишь? Главное, я им пятьсот дал, они с меня слезли. А теперь снова придребались. Думаю, тот им тоже сунул и они аукцион устроили - кто больше даст, ты понял?
   -А ты что, из бандюков что ли?- спросил я.
   -Имеем свой бизнес,- кивнул Игорь степенно.
   -А я вот журналист.
   -Бывает.
   -Приехал приятеля навестить, а он со стремянки навернулся насмерть,- скороговоркой пересказал я.- Тут менты налетели. Дело шьют.
   Игорь посмотрел на меня, сказал просто:
   -Так не бывает.
   -Что?- сделал вид, что не расслышал я.
   -Подставили тебя,-сказал он и добавил нехотя и непонятно:-От двух до пяти...
   -Лет?- спросил я.
   -Тысяч,- поправил Игорь.-Это если им не заказали тебя.
   -Заказали... как?
   -На отсидку.
   -Кто заказал?
   -Тебе лучше знать, кому ты дорогу перешел,- солидно заметил Игорь.- Ты ж у нас журналист.
   -Погоди, погоди,- хорохорился я.- Но ведь есть же суд, у них же ничего нет на меня. Да я действительно приехал, когда мой приятель уже был мертв!
   -А им-то какое дело? Позвонили, сказали - будет там один рядом с трупом - посадить. И посадят. А может просто - для поднятия процента.
   -Какого процента?
   Игорь глянул на меня, как на слабоумного.
   -Раскрываемости. Ты им деньги предлагал?
   -Не взяли,- вспомнил я короткий разговор в машине с Федей - как зло и неумно поддел он меня на предложение договориться - что-то насчет продажной милиции - что не такая она продажная, как думают некоторые.
   -Ну вот,- сцепил и похрустел пальцами Игорь.-При задержании били?
   -Да стукнули разок,- почувствовал я спину.
   -А ты?
   -А я изобразил им, как об этом напишут в газетах.
   -Ну и дурак!- определил Игорь.
   -Почему же?
   -Только обозлил их. Теперь они за тебя возьмутся.
   -Как, например?
   -Для начала обработают прямо здесь в обезьяннике.
   -Так здесь же народу полно!- оглянулся я на таджиков и те вдруг затихли.
   -А никто ничего не увидит,-ощерился Игорь.- Ввалятся громилы, отобьют почки, всю жизнь кровью писать будешь. А, может, и громилы не понадобятся.
   -Это почему же?- обиделся я.
   -Может тот, кто тебя обработать должен, тут уже сидит,- снова плюнул он и не попал в бомжика.
   -Ты что ли?,- догадался я.
   -Да хоть бы,- сыграл желваками он.- Может для этого они меня и придержали, ты понял?
   Повернулся ко мне, посмотрел, оценил, спросил без выражения:
   -Очко играет?
   Я не ответил и глаз не отвел. Он вдруг ловко зацепил меня за шею, нагнул, я вывернулся. Рука у него была крепкая.
   -Ладно, отдохни пока,- сказал он, вытянулся на нарах, руки за голову закинул, глаза прикрыл. Действительно - чего раньше времени со мной возиться? Еще успеет.
   Я встал, прошелся вдоль решетки, просунул поллица между прутьями и все бестолку - коридор был пуст, дежурный мент сидел за поворотом и за стеклом рядом с пультом всяких срочных вызовов и все равно бы не подошел, сколько не кричи. А и подошел бы - что толку.
   Сам виноват,- тихо стал я покусывать себя,- не ловить надо было отлетающую ванечкину душу, а сваливать. Или в крайнем случае не дожидаться пока Федя до последней ступеньки поднимется, а сразу Толику Калисниченко звонить.
   Черт - один звонок!
   Я и не смотрел на этого Игоря, а все равно знал, что следит он за мной сквозь прикрытые веки.
   -Эй,- позвал я затертых черных сидевших на корточках.- Братья таджики, телефон есть?
   Таджики, похожие на загоревших дочерна детей, молчали, как будто не понимали.
   -Мобила!- крикнул я и пальцами изобразил, как открывается коробочка с крышкой, как прижимают трубку к уху и слушают в нее.- Трубка! Телефон! Один звонок!
   -Ну, чего орешь? - разом выпрямившись, строго спросил Игорь.- Откуда у них мобила, они только что из своего Таджикистана приехали. И зачем тебе мобила? Что ты одним звонком можешь сделать?
   -Один звонок и я выйду отсюда,- сказал я, не глядя на этого Игоря, его ефрейторские морщины и костлявые кулаки комбайнера.
   -Да?- спокойно удивился он.- Что-то я ни разу не видал, как выходят по звонку с мобилы.
   -Достань трубку, покажу,- вяло предложил я и снова полез на нары.
   Игорь пальцами поскреб щиколотку, достал из носка похожую на зажигалку маленькую серебряную коробочку, протянул, сказал:"Звони".
   Я не стал ни о чем спрашивать, быстро набрал номер Толика Калисниченко, коротко объяснил в чем дело. Толик закряхтел, заскрипел, напомнил все, о чем предупреждал, строго настрого запретил что-либо говорить и подписывать, спросил деловито:
   -Часа полтора продержишься?
   -Постараюсь,- покосился я на своего соседа.
   -Жди,- дал отбой Толик и я протянул Игорю трубку.
   -Ну, что?- поинтересовался тот.
   -Приедет,- ответил я.
   -Ну, ну,- упрятал он трубку обратно в носок.- Смотри, если менты узнают...
   -Во всяком случае - не от меня,- заверил я, не понимая - с каких этот браток расщедрился.
   -Лох ты,- безо всякого осуждения назвал меня Игорь.- Сидишь и думаешь - на кой хрен он мне трубку дал? Чего с меня теперь потребует? А то еще вспомнишь, что все мы люди и человеки.
   -А может так и есть?
   -Во-во. Лох, он лох и есть. По старому - фрайер. А я - вор. Вор фрайеру помогать не станет. Но и на ментов работать не будет.
   -А на кого же он работать будет?-ляпнул я на радостях.
   -Вор вообще работать не будет. Он кинет и лоха и ментов и останется вором.
   Ну, спасибо - просветил. Воровские законы, понятия, маленькие книжечки в обложках с решетками, бандитскими мордами и финками с кровью - "Я-вор", "Общак" и прочее. И все равно я этому Игорю, похожему на слесаря-ремонтника с МТС был благодарен, что он именно так истолковал свой воровской закон. Мог бы и по-другому.
   Руку, правда жать ему и благодарить не стал. И до самого появления Феди с дежурным и ключами, простоял, держась за решетку, надеясь, что мой авторитетный в воровских делах знакомый не перетолкует эти их прописи в другую сторону и не решит, что обработать лоха, чтобы выйти на волю, не такой уж и грех.
  

3

  
   Толик покручивал дутую баранку своего фордика, ручкой передачи хрустел мягко и аппетитно, как попкорном, ждал, когда я заговорю. Не дождавшись спросил:
   -Ничего не хочешь мне рассказать?
   Я бы рассказал. Про что только?
   Про то, как я познакомился с воровским буквоедом и тот спас меня, чтоб лишний раз руками не махать и не нарушать закон бандитской субботы? Про то, как Федя приволок меня в наручниках в свой кабинет, потом туда приперся майор Ярузельский в темных очках и они по очереди орали на меня, а потом Федя показывал на мне, как я бил Ваню Хлынова головой об стол, а Ярузельский, сдернув очки, брызгая слюной кричал мне в лицо, прижатое к столу:"Так было,так? Говори?" Про то, как Федя совал мне на подпись протокол с признанием, а майор, похохатывая, пересказывал Феде, как послал он этого хмыря из Прокуратуры, который вздумал лезть в их дела...
   Ну, этим Толика не удивишь. Продержался до его приезда - и скажи сам себе спасибо.
   А про Ряженцева и Ваню Хлынова, что я мог рассказать? Только факты перечислить, те в которых был уверен. Таких было немного. Я их все Толику перечислил.
   -Да, Киреев,- закряхтел Калиснеченко.- Предупреждал я тебя - не послушался. Влез головой в парашу и меня туда тянешь. Ты что думаешь, снова вляпаешься, я тебя опять вытаскивать буду?
   Я думал, что Толик - будет. Но рассчитывал не только на это.
   -А если я тут концы с концами свяжу и тебе все материалы передам?
   -От, длять, послал мне Бог...-запунцовел Толик и оспины у него на лице побелели.- Да на кой черт мне твои материалы?
   -Ну как же,- не сдавался я.- Висяк ракроешь, благодарность в приказе объявят.
   -Ну что за народ!- кипятился он.- Каждый вор - политик, каждый бомж - философ и все вместе - следователи. Дела ведут, улики собирают, версии придумывают, о висяках рассуждают. Какой здесь висяк? Шульгин утонул, Ряженцев захлебнулся в блевоте, Хлынов твой со стремянки грохнулся. Ты что, сможешь доказать, что все они умерли неестественной смертью?
   -Не знаю... Может, и смогу.
   -Ну давай, доказывай,- помрачнел Толик.- Но учти, если все это действительно кто-то спланировал - шансов у тебя никаких и все, что я смогу для тебя сделать, это попращаться с тобой в крематории. Так вот, помогать тебе туда поскорее попасть, я не намерен.
   Ничего я ему на это не сказал. Зачем человека расстраивать зря?
   Говорят - жизнь портит людей. Они меняются не в лучшую сторону. А Толик, между прочим, как был десять лет назад человеком, так им и остался. И чем больше он грубит и ругается, тем вернее, что не бросит тебя и шкурничать не станет. Значит говорить ему пока ничего не надо. И спрашивать:"Могу я на тебя рассчитывать?"- просто глупо.
   Если сомневаешься - чего спрашивать? А если нет - тем более.
   Так что, когда Толик высадил меня у моего "Рено", открутил на прощанье стекло в своем "Форде" и , захлебываясь словами, пробулькал мне, что-то вроде:"Пока, чокнутый! Не будь дураком - бросай это дело!", я не нашелся, что ему ответить, да так и остался стоять на дороге, возле закрытых наглухо ворот и дверей, из которых вынесли недавно тело погибшего Вани Хлынова, так и не сумевшего посмеяться над глупостью собственной смерти.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 10

1

  
   В первый раз кот мой Сократ пропустил скрип лифта, мои шаги на лестничной площадке, щелканье ключа в замке.
   Не вышел навстречу, подняв хвост и подрагивая кончиком. Не уставился на меня зелеными своими глазами. Не мявкнул ничего и не побежал на кухню гонять с укором пустые миски.
   Переступив порог, я сразу почувствовал - в квартире кто-то побывал и теперь она пуста - Сократа в ней нет. И что теперь, подпрыгивая, заглядывать на верхотуру шкафа, ползать на коленках вдоль дивана и кресла, гоняя взглядом комочки пыли, двигать мебель и звать жалко и напрасно: "Кис-кис-кис".
   Я попрыгал, заглядывая на шкаф, поползал вдоль дивана и кресел, собрал и побросал искусственных мышек, позвал напрасно: "Кис-кис-кис!".
   Сократа нигде не было.
   Вот так. Доигрался ты со своим Арлекином. Был кто-то, кто ждал тебя, с кем ты всегда мог поделиться, кто, несмотря на все свои ворчания и капризы, любил тебя и был предан. И того ты не уберег!
   Где-то теперь мой Сократик?
   Сидит где-нибудь возле мусорного бака, презрительно щурится на проходящих мимо и не представляет, что это за жизнь, без куриной печенки, оболтуса, который вечно где-то шатается, но всегда возвращается, чтобы тебя накормить, без искусственных мышей и возможности поучить жизни хозяина, где все злы, как собаки и абсолютно нечего есть.
   Эх, Сократик мой, Сократик.
   -Сократи-и-к!- промычал я, в порыве грусти и отчаяния и тут же оборвал себя и насторожился.
   Странный звук. Такой едва слышный, картонный и хлопающий. Вот опять! Как будто кто легонько пальцем стучит по картонной коробке.
   Но у меня в квартире нет коробок.
   О, Господи!
   Я открыл дверь и выглянул на балкон.
   Коробка из-под монитора, которую я с год примерно закинул на кучу всякой дряни в углу и все собирался выбросить, скатилась и лежала перед дверью. Вот стенки ее дрогнули, и послышался тот самый звук. Я дернул створки, но они не открывались - кто-то ловко, как в магазине, заклеил их скотчем. Я приподнял коробку и встряхнул - что-то тяжело завозилось и задергалось в ней. Я рванул, разрывая, картон - с диким мявом Сократ бросился в комнату, вскочил на компьютерный стол, сделал бешеный круг по книжным полкам, взлетел на карниз, оттуда перемахнул на шкаф и там забился в самый дальний угол.
   Цел!
  
  
   -Ну, и что все это значит?
   Я сидел за компьютером, Сократ устроился в кресле, смотрел на меня дикими своими глазами и требовал отчета.
   Сказать мне ему было нечего, кроме того, что самое замечательное - это когда кот спит, свесив лапу со шкафа, тихо тикают часы, хозяин, шурша, перечитывает старые письма, и они вовсе не чувствует себя защищенными, потому что им и думать об этом не надо, им просто покойно и потому здорово, и вот это самое замечательное для нас теперь недоступно. Мы теперь будем спать вполуха, а другим прислушиваться - кто там ходит за дверью.
   -Это все лирика,- подвернул передние лапы и укутался в собственный хвост Сократ.- А вот кто сюда приходил, меня засунул в коробку, ты хоть знаешь?
   -Да не знаю я,- отмахнулся я от неподвижных глаз.- Предполагать могу.
   -А что толку?
   -Вот именно.
   Кто приходил и зачем? Если б знать хотя бы - за чем.
   Никто ничего не искал, в ящиках не рылся, телевизоров с магнитофонами не выносил. Шульгинские материалы как лежали, так и лежат на краю стола. В компьютер, если и влезали, следов не оставили.
   Забрались в квартиру только за тем, чтобы сунуть Сократа в коробку и запереть на балконе? То есть знали, что никого, дороже серого кота, у меня нет, и чтобы я подумал, прежде чем совать свой нос в чужие дела, что с ним сделают в следующий раз?
   На что же такое я наткнулся в своих поисках и сам того не знаю, что меня сначала хотели засадить, потом разыграли похищение Сократа?
   Кто и как сообщил ментам про Ваню Хлынова? Кто мог знать, что я отправился к Ване? Тот, кто передал мне записку - Татьяна Чернова. Или тот, кто ее написал? Или это один и тот же человек? Или это разные люди?
   Если за мной просто следили до самых ворот усадебки о. Александра, то как могли узнать, что я не пью чаек с новым знакомым, а обыскиваю дом погибшего? Как узнали, что Ваня погиб, если только не сами это подстроили? Тихо, тихо зашли, поднялись по лесенке, заглянули, оценили, вышли, набрали номер: "Считаем своим долгом сообщить..." И, пока я сидел в камере на уроке блатной этики, влезли ко мне в квартиру, запихнули Сократа на балкон, прошерстили и аккуратно снова сложили бумаги на столе, проверили на всякий случай мою почту в компьютере, но почему-то не стерли рассказ Вани о том, как он был киллером, так ловко отправленный мною по электронке под самым носом агрессивного лопуха Феди.
   Вот он этот файл, передо мной. Последнее послание Вани Хлынова. Если он, конечно, хотел, чтобы его прочли. Если я правильно его понял, когда он просил меня торопиться и быть внимательным. Если в набросках статьи восьмилетней давности вообще есть какой-то смысл, какая-то указующая деталь, ключ или отмычка. Но если это так, почему же уцелели Ванины записки после посещения моей квартиры теми, кто явно не хочет, чтобы я хоть что-нибудь начал понимать во всей этой истории? Что им стоило одним нажатием клавиши Delet стереть всякую память об этом киллере?
   Письмо пришло после их вторжения в мой дом? Им было все равно - прочту я его или нет? Или они как раз очень хотели, чтобы я его прочел?
   Я открыл файл, пробежал пару абзацев статьи "Как я был киллером".
   Обычный Хлыновский стеб. Ролик и Ваня должны были сыграть роль киллеров. Заказчиками и злодеями выступали Витасики. На роль жертвы наметили многообещающего бизнесмена, пытающегося прибрать к рукам столь любимую интеллигентным читателем Роликову газету.
   Как всегда невозможно понять - то ли Хлынов прикалывается, то ли действительно терпеть не может Шульгина и не прочь бы вместе с Роликом, его убить.
   Особая страсть к деталям. Подробно описываются вязаные шлемы и армейские ботинки говнодавы, высокие, со шнуровкой. Их приволок Ролик, уверяя, что все киллеры ходят только в таких ботинках, а Ваня, одевая и шнуруя, описал каждую дырочку и как в нее входит шнурок, а потом вытягивается и тычется острым карандашным кончиком в следующую дырку.
   Ну и что?
   Я откинулся на кресле, откатился от стола, посмотрел на Сократа. Глаза его зеленые были неподвижны и абсолютно ничего не выражали. И придумать, что он мог бы сказать я не мог - не было у меня ни одной мысли. Даже кошачьей.
   Что ж я ищу в каком-то забытом времени и месте, когда у меня есть вещи куда более современные и реальные,- спохватился я, достал из сумки и разложил на столе - диск с записью снимков Ролика, пластмассовый мундштучок, подцепленный мною где-то в мансарде Вани и деревяшку со вставленной в нее лиловой резинкой - ту самую, что заметил я рядом с высунувшейся из-под скатерти ногой Вани и сунул в карман за секунду до появления лейтенанта Феди.
   Все изъял у меня Федя во время ареста, потом вернул вместе с ключами от машины и квартиры (не ими ли воспользовались, чтоб войти ко мне в дом, пока сидел я на нарах?) пачкой сигарет и зажигалкой, бумажником, из которого исчезли пара сотен долларов и рублей пятьсот мелкими купюрами.
   Диск, со снимками Ролика, найденный мной в машине на полу (когда обыскивали Рено, вытащили из коробочки, сунули в магнитолу, думали - попсовая группа, не услышали ни звука, бросили на пол), вставил в компьютер, не спеша, стал просматривать снимки, отыскивая тот, самый первый, который фотограф снял, еще, когда не успели все подбежать и сгрудиться над Роликом, и на котором видно было, что Ролик зажал что-то в руке.
   Ну, да - вот он.
   Тело Ролика чуть сползло с дивана. Нога, намертво согнутая в колене провалилась на пол, рука свесилась и в руке зажато...
   Навел увеличительное компьютерное стеклышко, кликнул увеличение... Точно! Чуть размытое, но очевидное выступило изображение коротенького пластмассового антиникотинового мундштучка. Точно такой же, может, из той же пачки лежал передо мной, подобранный в мансарде Вани. Кто-то сунул эту штучку в обмякшие пальцы задохнувшегося Ролика. А потом такую же оставил на столе у Вани, рядом с чайником душистой заварки и свекольными пятнами крови.
   А еще раньше я видел, как начальник безопасности Издательского Дома Шульгина Павел Суворов вставляет в такой мундштучок сигарету, закуривает и спрашивает меня холодно: "Может, вы все-таки объясните, что здесь происходит?".
   Мы сидели рядом с камином в Лялькином доме.
   Вот те на - про Ляльку я даже ни разу не вспомнил! Надеюсь Суворов там с ней где-то рядом, а с Суворовым она, похоже, в безопасности. Потому что он ни к смерти Ролика, ни к гибели Вани никакого отношения не имеет. Можно сказать, близко не стоял. Не станет же человек улики против себя втыкать в пальцы одному мертвецу и класть на стол рядом с другим. Если, конечно, кто-то не хотел таким образом дать мне знак - кто убийца. Но кто этот подсказчик? И не слишком ли много народу оказывается на месте преступлений так кстати?
   Что-то будет с Лялькой, когда узнает она, что вот и Ваня Хлынов, третий участник шульгинского прикола "Месть Арлекина" отвезен в морг в черном мешке с застежкой-молнией (или в чем там у нас отвозят теперь покойников).
   Во всяком случае, узнает она об этом не от меня. Не хочу быть свидетелем очередного превращения бизнес-леди в ребенка, потерявшегося в толпе.
   Я набрал на всякий случай номер Ляльки. Просто, чтобы услышать ее голос. Убедиться, что с ней все в порядке.
   Мобильник Лялька держала наготове - в руке, перед собой на столике - в гостиной, спальне или где там она была сейчас в девять часов вечера.
   Судя по всему - в офисе, потому что, не дав мне рта раскрыть, определив, что это я звоню, бросила сухо: "Попозже перезвони - у меня совещание".
   Конец связи.
   Надеюсь, она ничего не знает, и только потому так легко от меня отделалась. Можно сказать - припечатала.
   Я взял со стола последнее, что у меня осталось - деревянный брусочек с вставленной в него резинкой и вырезанным на ней буковками в рамке. Слова, в которые складывались эти буквы прочесть было невозможно - все печати набираются зеркально, но в том, что слов этих два и означают они ту самую дурацкую надпись, которую встречаю я третий день то здесь то там (в основном на снимках трупов настоящих и потенциальных) я почти не сомневался. Как и в том, что Ваня никогда этой печатки в глаза не видел и в руках не держал.
   Я нажал на печать пальцем и увидел слабый лиловый след на коже.
   Оставалось подышать нежно, тиснуть на листе и убедиться.
   Я подышал и тиснул.
   Оторвал с легким скрипом печатку и прочел бледное лиловое слово.
   В рамке было набрано:
   ОПЛАЧЕНО.
   Сволочь все-таки он, этот Арлекин.
   То, что он издевается - и так было понятно. А теперь ясно - над кем именно.
   -Кажется, мы с тобой опять остались в дураках,- обернулся я к Сократу и мне стало не до смеха. Кот мой выпростал передние лапы, припал к ним мордой, уши развернул и уставился на входную дверь.
   Я вскочил, подобрался к запертой на засов двери, прислушался. За дверью в маленьком тамбуре на две квартиры все было тихо. Я погасил свет, осторожно заглянул в глазок. Стенку шершавую напротив было видно - больше ничего.
   В тамбуре кто-то был. Его не было слышно и видно, но он был там. Я его чувствовал! Он вжался в уголок между моей дверью и дверью соседа, затаил дыхание и ждет чего-то.
   Я посмотрел на Сократа. Чуть повернув голову, выдвинув одно ухо, кот прислушивался вместе со мной.
   -С этим надо кончать,- сурово сказал я себе.- Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита.- А то я так быстро дойду до состояния "не вздохнуть, не ойкнуть". А жизнью с такой перспективой чего уж дорожить. Лучше сразу.
   Я вздохнул, сходил в уборную, пошарил там в ящике с инструментами, достал молоток, взял покрепче за ручку, махнул зачем-то пару раз, снова вернулся к двери. Заглянув в глазок, потянул засов, медленно повернул ключ в замке. Придерживая дверь за ручку, пособирался с духом секунд пять, вдруг дернул дверь, молоток поднял, скакнул в тамбур, рванулся в угол и... не увидел никого.
   Сзади кто-то ойкнул с горловым смешком. Я обернулся. Под входной дверью, запрокинув скуластенькое лицо, натянув юбку на колени, сидела, подложив под попу ладони, Яна.
   -Чего это ты?- спросила она.
   -Да так,- небрежно пряча молоток за спиной, ответил я.- Показалось...
   Яна протянула руку, я помог ей встать. Постояли на пороге моей прихожей, в одной моей руке ее рука, в другой - молоток за спиной.
   -Может, пригласишь,- заглянула она серым с зеленью глазом внутрь квартиры.
   -Ну, конечно,- спохватился я.

2

  
   Осторожно переступила порог комнаты, огляделась, как будто была здесь впервые.
   Я стоял, прислонившись к дверному косяку, - наблюдал молча.
   Прошла мимо дивана, слегка пихнув бедром съехавшую подушку. Пальцем провела сверху вниз по ребрышкам компакт дисков, выставленных рядом с музыкальным центром. Постояла, чуть покачиваясь, перед книжными полками. Опустила ладонь на голову Сократу. Обалдевший мой кот, мгновенно пускавший в ход зубы на ласку непрошенных гостей, на этот раз даже не двинулся.
   Заложив руки за спину, прислонилась к стене, смотрела на меня, выжидая.
   Черная юбка плотно обтягивает бедра и едва доходит до колен. Водолазка апельсиновая наглухо закрыла горло. Черные туфельки на высоких каблуках. Свежий запах Кензо. Кожаный пояс с какими-то висюльками, и кожаная ленточка на шее поверх водолазки, и кожаные ремешки на запястьях. Глаза с зеленью и любопытством. Кончики спрятавшейся улыбки в уголках губ.
   Я понял - на этот раз все будет по-другому. И как - зависит от меня.
   Я шагнул к ней, ладонь опустил на тугие веревочки волос. Она смотрела на меня, таясь. Провел ладонью по волосам - как клубок шпагата погладил. Пальцем коснулся носа, скользнул вдоль линии губ, а она все смотрит и ждет. Тронул грудь, уперся в пластину лифчика. Медленно от колена вверх по бедру, пальцы между ног - выше, выше к пухлому двойному рубчику под тоненькой тканью трусиков - уже теплому, уже влажному... А она все смотрит мне в глаза, ждет, и кончики улыбки на ее губах проступают яснее. А я стою, где стоял и ничего из того, что сейчас придумал, не делаю.
   Подхожу, опускаюсь на колени, смотрю снизу, вверх, хочу увидеть, как, наклонившись, смотрит она, выжидая, мне в глаза, но вижу только ее ноги, гладкие в ровном загаре - край черной юбки скрывает желанное. Осторожно пробегаю пальцами по внутренней стороне упругой ее ляжки, чуть нажимаю, она раздвигает ноги. Заворачиваю край, поддергиваю юбку вверх - тугой белый треугольник трусиков. Просовываю пальцы, цепляю, медленно тяну трусики книзу, открывая рыженькие завитки, хохолком сбитые внизу, припухлость между ног, ложбинку с завернувшейся розовой морщиной губ. Спускаю трусики до щиколоток, одну за другой приподнимаю маленькие ступни в черных туфлях, она сама расставляет ноги, губы в ложбинке приоткрываются, я тянусь к ним, провожу по краешку языком... Сверху горловой смешок
   Опять не то.
   Стою, где стоял, она смотрит на меня, выжидая. Делаю шаг, хватаю ее за плечи, разворачиваю, толкаю к стене, подхватив ладонью под живот, тяну на себя, нажимаю на спину, задираю юбку, а она уже без трусов - пухлая крепкая ее попка, а между ног все уже раскрылось, набухло и ждет. Переминаясь с ноги на ногу, дрожа, молнией раскраиваю джинсы, вытаскиваю своего огромного, толкаю, он легко входит в гладкое и скользкое, хватаю ее за бедра, всаживаю еще, еще и еще... Приоткрываю нечаянно глаза, и вижу, как смотрит она на меня насмешливо из под мышки и все чего-то ждет...
   Нет, опять не то!
   Чего она от меня ждет - это мне не угадать.
   И не надо.
   Мне то самому как бы хотелось?
   -Вот так и надо делать,- она это не сказала, и не подумала, но я понял - это ей нужно.
   И я не шагнул к ней, не положил ладонь на тугие веревочки и пальцами не трогал ног, а просто поставил на проигрыватель диск со старым хриплым блюзом и встал перед ней, приглашая, и она оттолкнулась от стены, руки положила мне на плечи, а я положил ладони ей на талию чуть повыше кожаного пояса, и мы двинулись, покачиваясь, кружа по комнате.
   Негритянка тянула что-то медленное и тягучее про то, что черное, это всего лишь цвет и про какие то мечты в этом черном, а нам не надо было ничего понимать - она прижалась ко мне, я ее обнял, мы медленно кружились. Я сказал:
   -Листья падают в темноте.
   -Снег идет,- тихо сказала она и у меня вспотела ладонь.
   -Капает с крыши во время дождя,- вспомнил я.
   -На даче,- сказала она.-Шуршит по листьям, капли срываются, шлюпают в лужу.
   Я хотел поправить "шлепают" или "хлюпают", но "шлюпают" было вернее, и я сказал:
   -Ветер трясет подоконник.
   -Ветка стучит в окно.
   -Серая простынка облаков...
   -Задевает верхушки деревьев...
   -Теряя капли дождя...
   Она тряхнула кистью, уронила кожаные браслеты на пол. Я отстегнул часы. Она стянула водолазку через голову. Я нащупал застежку лифчика. Она потянула с меня джинсы. Я раскрыл ее кожаный пояс. Я расстегнул молнию у нее на юбке и потянул все, что осталось на ней, а она все, что осталось на мне. Мы прошли босиком по ворохам одежды, не разнимая рук, теснее прижимаясь друг к другу тем, что вскипало у нас внизу.
   Стояли на месте, покачиваясь. Она приподнялась на цыпочки, зажала между ног мое, потерлась. Я хотел вытащить, она сжала сильней ноги, я не смог, потом не захотел. Розовая губка завернулась там внизу - я это чувствовал.
   Она сглотнула там внизу и прокатила по горлу свой смешок. Смотрела на меня, не улыбаясь, зеленеющими, как зимний закат глазами.
   -А теперь что?
   Я зажмурился, потянул на себя, сосками ее провел себе по верху живота, ладони положил ей на попу, чуть раздвинул ягодицы.
   - Абрикосы... разрывая пальцами..., роняю косточки на камень.
   Черное - это только цвет. Мечты в черном.
   Мы упали и покатились по ковру.
   Она оказывалась сверху. Я подбрасывал ее, она должна была перелететь через меня. Взмахивала руками, груди взлетали, держалась, ни за что не держась.
   -Родео... Наездница....
   -Тяни-Толкай - две головы, четыре ноги, слитный пол.
   Я переваливался, проваливался.
   -Тоннель... Авария на шахте... Взрыв...
   Оказывались на боку, тела сжимались, растягивались в улыбке, раскрывались, как губы.
   -Губы пола...
   -Половые губы...
   -Бег листовертки по зеркалу...
   Перекатились. Она сверху.
   -Упали в сугроб.
   Перекатились. Я над ней.
   -Попала под снегоход...
   Это она сказала. Но я уже почти не слышал. И кто-то сказал:
   -Провалились, как под лед.
   И еще:
   -Они оба в тебе.
   А я уже чувствовал только себя.
   Яхта завязла килем в песке. Ветер рвет парус, толкает в море.
   Падение. Кольцо парашюта - не рванешь, взорвешься.
   Ну, и шампанское. Перегретое. Пробку не удержать.
   Я отпускаю.
   Извержение.
  
   Черное - это только цвет.
   Мечты в черном.
  
  
  
  

3

  
   Квартира в новом доме. Шестой этаж, комнаты пусты, мебели нет, окна без занавесок, большие и какие-то раздолбанные - ветер дует, они дрожат, стучит жестяной отлив подоконника.
   Ветер давит и давит на дом, на окна, на стекла, с растущей силой, точно хочет свалить дом - выдавить окна, рассыпать стены.
   Черт - дом-то только построили! Еще цемент не схватился. На такое давление не рассчитывали.
   Окна дрожат, дребезжат стекла - еще чуть поднадавит и окно распахнется, а там, сзади в комнате мои Сократ и еще кто-то. Я должен их защитить.
   Я шагаю к окну, хватаюсь за ручки, поворачиваю в замках, ручки проворачиваются, ничего мне не прикрыть плотнее.
   Наваливаюсь на окно, пытаюсь удержать, остановить ладонями дрожь и вижу сквозь стекло - у нас шестой этаж, дом на море, впереди песчаный пляж, бухта, по бокам - горы, обрезанная с двух сторон по размерам нашего дома на нас прет здоровенная в полнеба волна цунами и вот-вот накроет.
   Видно, как струятся потоки в этой водяной стене, как взбегает по ней вода почему-то вверх, как заворачивается снова и снова мощный гребень, как поблескивает солнце и тонет в толще и как тяжела она, эта вода и сколько сот метров будет у нас до воздуха через пару секунд.
   А я все трясу и толкаю створку окна, все дергаю ручку замка, а она не поворачивается, застряла, замок не закрывается, и я никак не могу остановиться, как будто и вправду, если захлопну и закрою окно, мы сможем переждать под водой до лучших времен.
   Все тянется нестерпимо долго. Потом я вспоминаю - это сон. Люди в собственных снах не умирают.
   И я вижу - все ту же бухту, круглую и гладкую, как поднос, пустой пляж, белый наш блочный дом на берегу.
   А меня - нет.
   Ни в доме, ни в пустой квартире. Ни на пляже, ни в море - нигде.
   Значит, я все-таки умер.
   Значит вот что это - когда умрешь. Тебя просто нет. Все то же самое - море, пляж, дом, квартира. Но тебя нет. Нигде.
   Я снова смотрел на пустой пляж, на море, на небо с невидным, но ярким солнцем.
   Мне стало страшно. Меня охватила паника. Я хотел крикнуть:"Так не бывает!" И не мог.
   Я сходил с ума. Потому что, если меня нет, то кто же тогда смотрит на этот мир без меня? Если это я, а меня нет, то где же я тогда?
   Нет меня, нет мира. Не о чем и некому жалеть. Для мертвых смерти нет. Мир без нас - это мир других. Нам все равно, когда нас нет. Смерть только для живых.
   Все это додумывал я в темноте, вынырнув из сна и цунами в собственной комнате, на диване под пледом, где черное уже даже не цвет, где цвета нет вообще, и слабо проступают предметы в пыльном свете уличного фонаря и слышно, как к окну жмется ветер и тихонько трясет жестяной отлив подоконника.
   Я почувствовал, что лежу под пледом голый на голом без простыни диване. Яна исчезла, не оставив даже запаха Кензо. Она где-то есть, и я о ней не думал.
   Я подумал немного о Ролике и Ване Хлынове, как они исчезли, один из своего кабинета, другой из мансарды и никогда об этом не узнают.
   Им все равно, потому что их нет. И нам все равно - потому что исчезли не мы.
   Так гибнут муравьи на лесной тропинке под ногой гуляющего. Другие, пробегая мимо, потрогают усиками труп и бегут дальше.
   Дальше могут исчезнуть Витасики, Лялька, Гарик, Суворов, румяный ответсек Андрей, Нушич. Яна. Я могу исчезнуть. Не исчезнет один Арлекин, потому что его не было.
   Мир будет, как пустынный пляж, где есть невидимое яркое солнце, море и белый блочный дом. А нас нет.
   Но пока-то я есть,- сказал я себе. Вон кресло проступило при свете уличного фонаря и в кресле невидимый, но ощутимый Сократ проснулся, голову приподнял. И вообще, я как-то не собираюсь пока исчезать. Я еше кое-что выясню, прежде чем исчезнуть. Я, может быть, еще побуду здесь.
   И я встал, оделся, присел к столу, зажег лампу, включил компьютер и стал читать, что там Ваня написал про то, как он был киллером, хранил под туманной картинкой, а перед тем, как исчезнуть, просил меня почему-то быть внимательным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 11

1

  
   " ...Поиздержались мы как-то, пообносились - Ролик второй год в одной и той же курточке из лоскутков кожи ходит, мне на пиво не хватает.
   Дома жены, любовницы, дети - им кушать надо, а денег нет.
   Денег нет на пиво, а без пива ничего не напишешь и не продашь. Потому что обозреватель или журналист там, или писатель может писать только, когда пьет. Или пока пьет. Все пьют по-разному и каждый свое. Но пьют обязательно.
   Одни кофе глотают чашками как Бальзак или Хемингуэй в своем кафе "Клозери-де-Лила" в Париже. Он стрелял голубей из рогатки в Люксембургском саду, собирал каштаны на Елисейских полях, жарил на жаровне и кормил всем этим жену, ребенка и кота, а те гроши, которые ему платили за его рассказы, тратил на карандаши, блокноты и кофе с молоком. "Кафе-крем" называется.
   Даже когда его жене, ребенку и коту совсем жрать было нечего, он все равно шел в кафе "Клозери-де-Лила", или "Селект" или в другое какое кафе и заказывал там свой "кафе-крем", точил карандаш и писал в блокнот рассказы, прихлебывая кофе со сливками. Иногда он пил ром или вишневку. Или пиво (в этом мы с ним очень похожи).
   Так он стал писателем.
   Чехов, когда писал, пил чай с лимоном, и чесал при этом ухо своей таксы.
   Толстой не знаю что пил. Наверное, простоквашу.
   Гете, как уверял Венечка Ерофеев, пил шампанское.
   Писать нужно для денег, а деньги нужны, чтобы можно было взять пива и писать. А если денег нет, получается замкнутый круг, в котором нет места деньгам и писаниям. И нужен хоть какой-нибудь выход.
   Ролик - редактор газеты, в которой вы сейчас все это читаете. Раньше читатели покупали газету Ролика, платили за нее деньги, а Ролик платил нам, авторам и нам хватало на пиво, чай или кофе (кому что нравится) и мы снова писали, и он нам снова платил, и можно было жить. Потом читатель стал покупать роликову газету не так охотно, а перешел на газеты про секс и убийства, а Ролику про это печатать было противно и денег стало меньше, мы реже пили пиво и хуже писали, а потом денег не стало вовсе и мы попали в замкнутый круг без пива, денег и газеты.
   Ролик влез в долги и перестал нам платить вовсе.
   Нужно было что-то делать. Я пришел к Ролику и предложил:
   -Давай убьем кого-нибудь.
   Ролик, похоже, и сам об этом думал. Он не удивился, а только спросил:
   -Да, но кого же?
   Я задумался. И Ролик тоже.
   Мы сидели и думали, кого бы нам убить. Ролик пил свой остывший чай, а пива мне не предлагал и поэтому соображал я очень плохо.
   Кругом убивали.
   Один пришел утром в свой офис, ему позвонил компаньон, сказал какую-то гадость, он прямо с телефонной трубкой в руках упал и умер. Секретарша подбежала спросить, как он себя чувствует, и зачем-то трубку у него из рук вынула. И тоже чуть не умерла. Оказывается, телефон его с самого утра опрыскали какой-то дрянью - вдохнешь и привет.
   Другой помылся в бане, вышел на улицу. Ему до машины - два шага, кругом охранники, а кто-то ему уже на лбу крест из оптического прицела нарисовал. На выдохе нажал спусковой крючок, винтовка с глушителем тихо плюнула - на похороны собралась вся воровская и политическая элита.
   Третий вообще приехал из Америки, построил отель пять звезд, а потом зачем-то спустился в подземный переход рядом с Киевским вокзалом. К нему подошел человек, достал откуда-то автомат Калашникова, разрядил в упор весь магазин, бросил автомат и скрылся в толпе.
   Чаще всего убивают Генеральных директоров. Потом коммерческих и их заместителей. В средствах массовой информации убивают тех, кто связан с рекламой. Из-за денег. Суммы называются значительные. Меньше чем за миллион убивать не принято. Заказчику - миллион. Киллеру - тысяч сто.
   -А кто у нас рекламой занимается?- стал я вспоминать.
   И Ролик опять не удивился, а только спросил:
   -Да, но есть ли там миллион?
   Я напомнил Ролику, что мы люди творческие. Миллионом больше, миллионом меньше - какая нам разница. Все равно этих денег нам не видно. Нам бы гонорар заплатили, на пиво хватило бы, писать стало легче - и ладно.
   -И что из этого следует?- спросил Ролик, когда я ему все доходчиво объяснил.
   Я стал думать, что следует, но ничего придумать не смог и тогда Ролик, поскольку он все-таки пил хотя бы чай, отхлебнул из кружки, догадался:
   -Надо, чтобы нам кто-нибудь его заказал.
   -Кого?- спросил я, хотя и сам прекрасно знал, о ком речь.
   -Его,- ответил Ролик.
   -А кто обычно заказывает?- поинтересовался я.
   -Конкуренты, компаньоны...- начал перечислять Ролик.
   -Жена может заказать, если узнает про любовницу...- добавил я.
   -Правильно,- похвалил меня Ролик.- Только Он, по-моему, еще не женат.
   Жены, точно, не было, зато компаньоны у нашего Главного по рекламе были. С конкурентами сложнее, но, может быть, были и они.
   Тут я, наконец, сообразил, что Его действительно кто-то должен заказать, и заказать именно нам, и совершенно непонятно, как они об этом догадаются, и приуныл.
   -Ничего, - вытянув с хрипом и хлюпом последний глоток из чашки и выплюнув мелкую заварочную травку, успокоил меня Ролик.- Мы сами им это предложим.
   -Кому?- спросил я.- Жены-то нет.
   Ролик представил себе Его жену, пожалел, что ее пока нет, и сказал:
   -Этим двоим. Его Заместителям.
   И мы пошли к Его Заместителям.
   Заместители и компаньоны - один толстенький и сонный, как хомячок, другой длинный и тощий, как шея страуса, да еще с кривым носом на лице, переглянулись и сказали:
   -Вам-то это зачем?
   Ролик посмотрел в потолок, потом в угол, стукнул под столом коленками и сказал смущенно:
   -Мы много не возьмем.
   -Пятьдесят тысяч,- решил я помочь Ролику.- На двоих. Но без аванса. Расходные материалы за наш счет.
   Заместители переглянулись и ничего не сказали. Мы с Роликом встали и вышли.
   -Как ты думаешь,- спросил осторожно Ролик у себя в кабинете.- Можно сказать, что они нам Его заказали?
   -Конечно,- ободрил я Ролика.
   Видимо, не очень уверенно я это сказал. Ролик покачал головой и заметил:
   -Как-то слишком легко они согласились.
   -Ну, и правильно сделали,- не сдавался я.- Такой заказ стоит как минимум сто тысяч. А мы запросили всего пятьдесят. Это пятьдесят процентов прибыли. Они же все-таки бизнесмены и в строительном институте учились. Посчитали и согласились.
   -Думаешь?- сомневался Ролик.
   -Ну, конечно,- был тверд я.
   Больше мы в тот день о том, что нам предстоит, не говорили. Не хотелось как-то ничего такого... из бизнеса. Тем более Ролик на дневную выручку от продажи газет отвел меня в маленький пивной бар и заказал нам пива. Потом еще и еще. Я рассказывал ему, какие статьи я теперь напишу, и готов был начать прямо сейчас, а Ролик меня останавливал и приглашал подняться к себе в кабинет, где у него была гитара, и можно было посидеть и спеть, а потом вдруг встал и убежал в уборную. И долго оттуда не выходил.
   Я стучал ему в кабинку, а он не отвечал. Потом вышел, как ни в чем не бывало, только очень бледный и со вспотевшим лбом и мы продолжили, и все повторилось сначала - я говорил, Ролик кивал, потом предлагал подняться к нему в кабинет, потом скрывался в уборной и я стоял перед дверью и тихо звал его.
   В общем, домой мы вернулись очень поздно, порознь и с большим трудом и увиделись только на следующий день к вечеру, и, когда Ролик спросил меня: "Ну, как?". Я не сразу понял, что он имеет в виду, и сказал:
   -Да, нормально. Голова почти не болит.
   Хотя голова, с отвычки, болела у меня сильно, и подташнивало, и лихорадило, и пот прошибал, и очень хотелось выйти на площадь, поцеловать асфальт и сказать: "Простите меня люди, я больше не буду".
   Ролик посмотрел на меня так, как будто у него голова никогда не болит, и на площадь идти ему совсем не хочется, и сказал:
   -А я вот тут приготовил кое-что.
   Бухнул на стол здоровенную динамовскую сумку (Господи, откуда у него такая?), молнией вжикнул и стал выкладывать одно за другим: синий вязаный шлем с козырьком и помпоном, рваные колготки горчичного цвета, пневматический пистолет системы револьвер, зажигалку "пистолет Макароф", театральный бинокль, синий комбинезон, лабораторный халат, старые джинсы и свитер, планшет, сумку с противогазом, молоток и гвоздодер...
   Потом он выудил откуда из-под стола пару армейских ботинок на рубчатой подошве, высоких, со шнуровкой и множеством дырочек.
   -Вот это да!- с трудом выдохнул я.- Настоящие?
   -Трофейные,- с тихой гордостью сказал Ролик.- Американские говнодавы.С корейской войны.
   Мне стало стыдно, что никакого участия в нашем деле я не принимаю, я поставил перед собой один трофейный ботинок и стал шнуровать его до самого верха, протыкая пластмассовый карандашный кончик шнурка в дырки и боромча что-то вроде: "А у меня тоже дома кое-что есть"...- хотя никакого оружия у меня дома, отродясь, не было, кроме ножей и вилок, гнутых штопором, беззубых и тупых.
   Я дошнуровал говнодав до самого горла, до стоячего кожаного воротника, приподнял, подержал на весу и поставил перед Роликом, и мы посмотрели на этот солидный ботинок, прошедший войну за демократию, потом друг на друга и вдруг поняли, что обратного пути теперь нам нет, и придется делать то, что задумали.
   -Ладно,- сказал я, сурово нахмурясь.- Давай двести рублей.
   -Нет,- возразил Ролик. - Пить мы сегодня не будем.
   И загордился собой.
   -А я и не говорю про пить,- небрежно заметил я.- Кто-то ведь должен за Ним проследить.
   -Зачем?- не понял Ролик.
   -Ну, как же... Мы должны все знать, чтобы планировать. Когда Он встает, как бреется, в туалет ходит, во сколько из дому выбирается, куда заезжает и когда возвращается.
   -А деньги тут причем?
   -Он на машине. Пешком не догонишь, - объяснил я.- Такси нужно.
   Ролик дал мне сто рублей. Буркнул, что за полтинник можно полмосквы объехать.
   Спорить я с ним не стал, спустился в ближайшую палатку, взял бутылочку "Балтики" и занял пост прямо у палатки - оттуда вход в наше "Общество слепых" отлично был виден. И Его светлый "Опель" тоже.
   Хотя в тот вечер Он из редакции так и не вышел и в "Опель" свой так и не сел.
   Может его в редакции и не было вовсе.
   А может и "Опель" этот был вовсе не его.
  

2

  
   Часов через семнадцать я уже точно знал Его распорядок дня.
   Наш клиент оказался суетлив и беспокоен и я просто взмок, бегая за ним пешком и на такси по городу то на презентацию, то в посольство, то на теннисный корт, то в паб, то на показ мод, то в автосалон и агентство недвижимости, то в модный фитнес, то на выставку.
   Под вечер забрался Он в стеклянную этажерку служебного корпуса Госдумы и не вылезал оттуда часа три, а я потел в бюро пропусков, разглядывая физиономии скандальных избирателей, избегая подозрительных взглядов феэсбешников, а потом едва успел спрятать лицо, когда он вышел, наконец, со стареющим юношей, очень старавшимся выглядеть солидно, депутатом, известным своей неподкупностью, демократом-бессеребряником, довольно редким в наши времена.
   Он энергично тряс юноше руку, пристально глядел в глаза, растягивал рот в улыбке, показывая мелкие и неровные свои зубы, говорил, что очень рассчитывает на порядочность, а сам никогда не подведет, потом они расстались - бескорыстный депутат сел в служебную иномарку, Он спустился в метро, доехал до станции "Молодежная", прошел мимо тяжело и горестно вздыхавшей трубы ТЭЦ и скрылся в третьем подъезде плохонькой пятиэтажки, где поднялся на четвертый, зажег свет в квартире номер пятьдесят шесть и не выходил уже оттуда, наверное, до самого утра, потому что жила в этой квартире, как объяснили мне словоохотливые старушки у подъезда, одна малолетняя прости господи, сначала с родителями, потом одна в трехкомнатной квартире, а этот - он из ее хахалей. Сказав это, старушки переглянулись осуждающе, а на меня посмотрели подозрительно и спросили, зачем мне это нужно знать. И услыхав, что я готовлю хахалю и его прости господи подарок, закивали понимающе. А одна счастливо улыбнулась и сказала: "Давно пора!".
   И на следующий день повторилось все то же самое - бассейн, теннисный корт, в редакцию на пять минут, в мэрию, на открытие представительства фирмы-производителя женских гигиенических средств, на презентацию банка, в сауну, артгаллерею, визит под вечер в Думу, теплое прощание в вестибюле с бескорыстным депутатом, заверения во взаимной порядочности, визит к "прости-господи", приветствия словоохотливых старушек и пожелания, чтобы у меня с моими подарками все прошло удачно и без ущерба для дома и двора, в котором так много зелени.
   Все эти три дня мы с Роликом, встречаясь в редакции, держались как малознакомые, отлично помня, что припрятано в динамовской сумке, и что мы будем с этим делать, и только изредка, обменивались отрывочными фразами:
   -Когда же...
   -Скоро...
   -Ты выяснил...
   -Выясняю...
   -А время...
   -Часов в десять вечера...
   -Чтобы наверняка...
   -Точно...
   -И никто не помешал...
   -Все только "за", мешать не будут...
  
   А следующим вечером все и случилось. То, к чему мы так тщательно готовились, но так, как мы совсем не ждали.
   Честно говоря, получилась полная лажа. Чертовщина какая-то, про которую мы с Роликом постарались как можно скорее забыть.
   Не сговариваясь, мы решили, что ничего собственно и не было, а после просмотра содержимого роликовой сумки мы отправились на полчасика по пиву, а очнулись только на четвертый день, где были и что делали, не помнили, а подробности происшествий за эти дни узнали из программ воскресного ТВ.
   Иногда, конечно, мелькало что-то такое. Деталь какая-нибудь или воспоминание, и тогда я по лицу Ролика, а он, по-моему - мы догадывались, что при этом с нами происходит.
   Но случалось такое все реже.
   Потом и вовсе прошло.
   Потом нам стало как-то, не до того.
   Потом мы перестали встречаться и напоминать своим видом друг другу о том, чего лучше бы никогда не случалось.
  

3

  
   Осень сгорела в три дня до углей. Они тлели красным золотом в московских дворах и на бульварах. Пошел дождь - холодный, московский, ноябрьский и все погасло. Все было мокрым и черным в тот вечер.
   Сморкаясь и кашляя, пыхтела труба ТЭЦ, листва во дворе упала лицом в грязь, деревья проткнули пальцами небо, оттуда лилось и лилось, старушки исчезли от подъезда.
   В третьем этаже горели окна. Прости господи ждала Его.
   Вошли в подъезд, поднялись и сели у окна на лестничной площадке.
   Ролик раскрыл сумку, и мы переобулись в армейские ботинки. Ролик натянул комбинезон. Я надел черный лабораторный халат. Он натянул вязаный шлем с прорезями для глаз и рта и стал похож на папуаса. Я напялил на голову колготки, и отразился в окне лицом дебила.
   Ролик приложил к глазам театральный бинокль и стал рассматривать оркестровую яму двора.
   Я проверил кремень в пистолете-зажигалке "Макароф".
   Ролик взвел курок в пневматическом револьвере.
   Мы были готовы. Он не шел.
   Возвращались с работы соседи. Они хлопали входной дверью, стряхивали дождь с зонтов, поднимались по лестнице, скрежетали ключами в замках, исчезали за своими дверями, заметив мимоходом, что два киллера в подъезде - верная примета того, что сосед разбогател, гадали недолго, кто бы это мог быть, пускали воду в ванной, ставили на плиту чайник, включали телевизор.
   -Идет!- сказал Ролик, оторвавшись от бинокля, взвел курок, осторожно глянул в пролет лестницы.
   Бухнула входная дверь. Кто-то, пошаркивая, неуверенно, точно стесняясь, поднимался по ступеням.
   Вот он прошел мимо почтовых ящиков. Вот он на площадке второго этажа... проходит мимо окна под нами... поднимается к нам - плечо в рыжей замше, вязаный картуз... Он поворачивается к нам лицом, вздрагивает и замирает. Мы разом выбрасываем руки с нашими игрушками и вскрикиваем. Ролик от неожиданности спускает курок.
   Боек - щелк!, выстрел, как из пистолета с глушителем, побледневший юноша-депутат и демократ бессеребряник заваливается боком на стенку и тихо сползает по ней на ступени, прижимая к груди кожаную черную сумку, разевая беззвучно рот, глядя широко открытыми глазами на двух страшилищ в масках с пистолетами в руках.
   -Черт, кто это?- спрашивает меня Ролик.- Как он здесь оказался?
   Я машу на него зажигалкой Макароф, спускаюсь по ступеням, наклоняю заботливое свое лицо и сквозь колготки участливо заглядываю в остекленевшие глаза депутата:
   -Вам плохо?
   Он втягивает голову в плечи и трясет ей из стороны в сторону, как будто хочет вытряхнуть из ушей хлопок выстрела.
   -Мы пошутили,- объясняю я.
   Он смотрит на меня, открыв рот.
   -Вы никому не скажете?
   Он все пытается вытряхнуть выстрел из уха.
   -Вам не хорошо?
   Отчаянный моток головой.
   -Вызвать скорую?
   Та же реакция.
   -Нам лучше уйти?- приблизив лицо в вязанной маске спрашивает Ролик.
   Он энергично кивает.
   -Вы уж извините...-бормочу я. Он вяло машет рукой, и мы с Роликом, подталкивая друг друга и оглядываясь, спускаемся, выходим из подъезда и идем к метро.
   У метро не берем по бутылочке пива, как нам бы хотелось. Сидим рядышком на скамейке в вагоне не глядя друг на друга, не потягивая из горлышка любимый напиток, и ничего не говоря друг другу.
   А когда расстаемся на кольцевой, Ролик, подтягивая сползающую с плеча сумку (колготки и шапку-шлем с дырками мы сняли, пистолеты выбросили в урну, остальное на нас так и осталось), говорит:
   -Знаешь, давай не будем больше никого убивать. В конце концов, не наше это дело!
   -А как же газета?- напоминаю я, с чего все началось.
   -Да черт с ней, с газетой,- дергается Ролик, как будто и сам что-то хочет вытряхнуть из головы.- Главное, чтобы на душе было спокойно.
   И я с ним соглашаюсь".
  

4

   Я вспомнил - очень похожего по описанию депутата нашли в начале девяностых в подъезде пятиэтажки где-то в Кунцево.
   Постаревшего юношу обнаружили лежащим на ступенях навзничь с залитым кровью лицом.
   Из угрюмых комментариев сыщиков следовало, что депутат отпустил у Думы служебную машину и приехал почему-то на метро в этот район Москвы, где не было у него никаких дел и знакомых. Отыскал этот дом, вошел в подъезд, на лестничной площадке между вторым и третьим этажом ему стало плохо. Потерял сознание, упал. Очень неудачно - лицом о ступеньку. Сломал нос, хлынула кровь. От болевого шока пришел на секунду в себя, перевернулся на спину и снова отключился. А кровь шла и шла из носа... Он вздохнул пару раз, закашлялся, потом еще и еще... Если бы кто-то оказался рядом и повернул его набок, все бы обошлось. Но рядом не было никого.
   Обитатель квартиры этажом выше пошел выбрасывать мусор и наткнулся. Решил, что пьяный, бомж и поход свой мусорный не отменил. И только возвращаясь с пустым ведром, оценил свежесть костюма и бритость лица, понял, что человек из приличных, и вызвал скорую и милицию.
   Скорая была уж ни к чему.
   Я подключился к Интеренету, набрал фамилию депутата.
   Статьи в начале девяностых в архивах электронных не хранили, так что инофрмация о том случае была довольно скудной. В обзорных публикациях к пятилетию со дня смерти трогательно описывалась жизнь одного из последних интеллигентов, человека порядочного, открытого, так ничего и не укравшего.
   Почему в России такие люди умирают рано, никто объяснить не мог. Об обстоятельствах смерти - только то, что я и так помнил - приехал зачем-то, зашел в подъезд, упал, разбился, умер. Жители дома ничего подозрительного в тот вечер и накануне не заметили (куда ж они девались - словоохотливые старушки? или Ваня их придумал?).
   Довольно скверный снимок к одной из статей. Перепечатка из газет того времени - тело на ступенях, белое лицо, заляпанное чем-то серым. Видны пролет лестницы, площадка и окно. Черной кожаной сумки нет нигде. И в довольно подробных описаниях того, что обнаружили соседи и следователи, она не упоминается.
   О том, что депутат незадолго до смерти вел какие-то переговоры с будущим медиамагнатом Шульгиным - ни слова.
  
   Все происходит случайно.
   Ролик и Ваня играют в убийство. Шульгин встречается с депутатом. На Шульгина устраивают шутливую засаду. В нее попадает депутат. Ему становится плохо. Ролик и Ваня уходят. Депутат падает. Кожаная сумка исчезает.
   Спустя десять лет Шульгин разыгрывает месть Арлекина. Думает, что сам придумал игру и уходит под лед.
   Все это, как будто, дело случая. Как и то, что смерти Ролика и Вани - такая разделенная смерть депутата - один захлебнулся, другой упал неловко.
   Случаи происходят сами по себе. Их никто не устраивает, и потому они не повторяются.
   Случай - шутка Судьбы. Раз пошутит - след на десятилетия.
   Только у Судьбы со вкусом все в порядке. Два случая на одну тему - для нее слишком скучно. Она придумает что-нибудь новенькое. А вот повторять одно и тоже с разными людьми и в разные годы - кому это по вкусу?
   Может быть, Ваня Хлынов и знал что-то об этом. Или догадывался. Может быть, именно об этом написал он в маленьком послесловии к своей статье. Там всего-то было несколько фраз. Но прочесть я их так и не смог. Хлынов записал их в каком-то игривом формате. Ни одна, из установленных на моем компьютере кодировок к нему не подходила. Текст открывался в виде каких-то козябриков - точки, тире, смешливые запятые.
   Ну, хотя бы это - не случайно. Чтобы обнаруживший статью Вани, сначала сам голову поломал, а потом уж заглядывал в подсказки.
   Что ж, поломаем голову, потопчемся на месте. В этом мы как раз и преуспели.
   И даже научились кое-что предсказывать и предвидеть из очередных топтаний. Во всяком случае, зайдя на прощанье к психам, я совсем не удивился, когда прочел вместо послания куда-то запропастившейся Ляльки:
   "Артамон, вы нам надоели. От вас одни трупы и неприятности. Сдайте ключи и можете быть свободны. Вы уволены".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 12

1

  
   С утра Нушич позвонил, сказал - все готово, можно приехать, ознакомиться, расплатиться.
   И вот я сижу в лаборатории Генанализа сбоку кафельного лабораторного стола, а на коленях у меня кошачья переноска зеленой пластмассы (не оставлять же Сократа в квартире, куда теперь заходит кто хочет и котов выбрасывает на балкон!) и Нушич, делая вид, что и не думает замечать серое ухо, торчащее из переноски, смотрит на меня и ждет вопроса.
   -Ну, какие результаты?- спрашиваю.- Положительные?
   -В зависимости от ожиданий.
   -Это как?
   -Я ж не знаю, что вам надо - подтвердить или опровергнуть результаты первого анализа.
   -Так вы подтвердили или опровергли?
   -Давайте по порядку,- предложил он, как будто я только и думал о том, как бы его сбить и запутать.
   Сократ высунул из переноски второе ухо, заворочался, устраиваясь поудобнее, приготовился слушать.
   Нушич достал из ящика толстенькую клеенчатую тетрадь, вынул из нагрудного карманчика биковскую ручку, разломил тетрадь пополам, пробежал с ручкой по записям и формулам, кивнул, посмотрел на меня и начал по порядку:
   - Первое - пробы на кусочке дерева. След резины оставлен тем самым предметом, с которого вы сделали соскоб.
   Угадал - похвалил я себя.
   -Второе - пробы ДНК из следов крови на том же кусочке дерева полностью совпадают с ДНК из проб первого анализа.
   -Вот ка-а-к...- разочарованно протянул я - столько хлопот, чтобы убедиться что утопленник - Шульгин. И никаких неожиданностей. За что боролись-то?
   - А вот ваша контрольная проба... Не понимаю, зачем, собственно, она вам была нужна. Что вы хотели проверить?
   -А вы и не должны тут ничего понимать. Вы должны сказать мне, совпадает ли ДНК в этой пробе с остальными.
   -Ну что ж,- начал Нушич с выражением "сам напросился".- В пробе слюны... ДНК другого человека.
   -Вот это да! - не удержался я.- Что, ни один ген не совпадает?
   -Ни один,- сказал Нушич и, кажется, пожалел, что сказал правду.
   -Не может быть!- раскрыл я глаза пошире.
   -И, тем не менее, это так,- нехотя подтвердил эксперт.
   "Подождите, подождите... - бормотал я про себя, уставившись на омерзительные усики Нушича,- Это что же получается... Тот, кто задел ручкой снегохода за ствол сосны, повредил при этом руку, и тот, кого выловили из Клязьмы три месяца спустя - один и тот же человек, но он не отец маленького нахала, при мне плюнувшего жвачкой в спинку кровати?
   Здорово! Господи, Лялька, что за жизнь у вас была с Шульгиным, если он даже не отец Гарика? И кто тогда отец? И... где он теперь?
   -А ошибка исключена?
   -Если хотите, можем попробовать еще раз,- оживился Нушич.
   -Нет, чего уж там,- уклонился я от повторных гаданий.
   Начнет угадывать, чего я от него жду, такого нагородит! Да и не пойдешь так запросто к Ляльке, не скажешь Гарику: "Сплюньте!"
   Достал сто долларов, подержал перед носом Нушича, но не отдал.
   Он щелкнул пинцетом.
   -Заключение,- потребовал я.
   -Ну, вообще-то частным лицам заключение экспертизы мы не выдаем,- сморщился он.- Но, если вы настаиваете...
   Я настаивал.
   Нушич слазил в ящик стола, протянул мне бумажку, я пробежал ее глазами (туманно, но, в общем, для Ляльки достаточно убедительно) и отдал Лялькины сто долларов за доказательства ее внебрачной связи.
   Нушич пригласил меня захаживать, если что еще понадобится или будут вопросы.
   Я поблагодарил и сказал, что сейчас у меня вопросов нет, но если они возникнут...
   -Как же, как же,- закивал он. И, не удержавшись, спросил:- А с кошкой это вы что же... во все учреждения ходите или только к нам?
   -Да нет,- сказал я, как есть.- Просто его дома оставлять теперь опасно.
   -Понятно... Интересная у вас жизнь.
   -Да уж. Не заскучаешь,- согласился я.
  
   -Ну и куда теперь?- спросил я, выйдя из института.
   -Домой, конечно,- шевельнулся в переноске Сократ.- И чего ты меня с собой потащил? Думаешь, приятно это - болтаться в пластмассовой коробке с дырочками.
   Залез в "Рено", Сократа выпустил. Он тут же устроился на полке под задним стеклом, морду сунул в хвост, сощурился, приготовился подавать ехидные свои реплики.
   Надо было звонить Ляльке, договариваться о встрече.
   Честно говоря, не очень-то хотелось. Как она мне объяснит про Гарика? Как, вообще, спрашивать об этом.
   Я представил, поежился...
   -И не думай даже,- посоветовал сзади Сократ.
   -Ладно,- сказал я себе.- Заеду-ка я к своему другу, бритому компьютерщику в очочках. В Интернет кафе. Может он расшифрует мне последнюю волю Вани Хлынова. Может, откроет тайну козябриков. А потом...
   -А потом - домой!- требовательно муркнул Сократ.
   -Там - посмотрим,- сказал я и включил зажигание.
  

2

   Компьютерщик узнал меня, спросил:
   -Ну, как, нашли того шутника?
   -Вычисляю,- ответил я и оглянулся.
   В кабинках тинэйджеры, наливаясь мечтами и гормонами, сопели над картинками порносайтов. Дама бессонного вида жадно потребляла информацию о правилах ухода за попугаями. Слушательница бухгалтерских курсов тосковала над комментариями к налоговому Кодексу.
   -Хотите знать, не заходил ли он снова? - щекотнул мне вопросом компьютерщик.
   Глаза под круглыми линзами, чуть подсвеченные любопытством, были добры и насмешливы.
   -А что, так заметно?
   -Здорово он вас достал. Хотите совет?
   -Давайте,- пожал я плечами. Лучше бы он мне прямо сказал, что Лялькин доброжелатель только что вышел, был одет в костюм Арлекина, отослал снимок депутата с разбитым носом, а вчера побывал на псих.ру и уволил какого-то Артамона. И поделился бы сведениями об имени и фамилии, домашнем адресе и месте работы моего шутника.
   -Выходите из игры,- посоветовал проводник по Интернету.
   -Рад бы, да не могу.
   -Тогда постарайтесь ее обезопасить.
   -Да, но как это сделать?
   -Не питать иллюзий.
   -Подробнее...- заинтересовался я, точно попал на форум, прочел начало статьи и нажал на это самое слово с многоточием.
   -Вот-вот,- закивал он.- Это и называется "обманываться рад". На этом они нас и ловят.
   -Простите, "кто они" и "на чем ловят"?
   -Те, кто манипулирует нами,- давно продуманное выкладывал передо мной этот специалист по электронной заразе.- Те, кому от нас что-то нужно. Нас ловят на нашей тайной уверенности, что кто-то мечтает устроить нам маленький праздник, хотя мы отлично знаем - это ложь, нас заманивают, чтобы поиздеваться и подставить, ничего кроме очередной гадости нас не ждет. Но мы жмем на клавишу, открываем послание с заманчивым предложением и теряем все, что накопили.
   -Не питать иллюзий и постараться выйти из игры,- повторил я.- Это - все?
   -Достаточно, чтобы избежать лишних неприятностей.
   Я вспомнил Сократа, свернувшегося клубком на задней полке в машине.
   Совет был разумен, но бесполезен. Надо было спешить.
   Я отдал молодому человеку с добрыми глазами и простыми советами дискету с закодированным послесловием Вани. Добавил двадцать долларов. Попросил раскодировать, и переслать по моему электронному адресу.
   -Вот, вот,- мягко стукнул он дискетой по компьютерному коврику.- Так все и начинается.
   -Скорее уж продолжается,- вздохнул я.
   -Смотрите,- предупредил он.- Потом может быть поздно.
   Это точно. Спешите воспользоваться разумными советами. Пока не поздно. Чтобы потом не о чем было жалеть.
   Хотел я сказать интернетскому философу, что способ его далеко не единственный, и я сам могу дать ему парочку таких же правильных и бесполезных советов (например, никогда ни о чем не жалеть). Но делать этого не стал.
   Чем-то он был мне симпатичен. С этими своими близорукими и добрыми глазами.
   Чего это они у него такие добрые? Наверное, из-за круглых и выпуклых стекол. Все чиновники от Гаишников до судей и работников ЖЭКов, паспортных столов, лицензионных палат и земельных комитетов должны носить маленькие очки с круглыми выпуклыми стеклами. Тогда их измывательство над нами сразу стало бы наивным и доброжелательным.
   Не забыть бы сказать об этом нашему Премьеру.
   При встрече.
  

3

  
   В библиотеке мне повезло. Причем дважды.
   День был теплый и у гардеробщиц не было работы. Они пили чай под вешалками и, как оказалось, страстно любили кошек.
   То, что я таскаюсь по городу с котом, которого нельзя оставить дома, потому что ему там скучно, подействовало на них, как сцена из мексиканского сериала. Они тут же стали заглядывать умильно в щели переноски и гладить торчащие уши Сократа.
   Сократ тряхнул головой. Уши исчезли. Он зашипел и царапнул стенку. Гардеробщицы отпрянули и тут же потянулись к переноске снова.
   Давно замечал - зависимость от животных сильнее, чем от наркотиков. Женщины под стальными ветками с номерками вместо листьев были полностью в моей власти. Если бы я вдруг раздумал посещать газетный зал библиотеки и унес Сократа - лишил бы славных женщин самого яркого воспоминания на всю их оставшуюся жизнь.
   Приоткрыв переноску ровно на столько, чтобы любительницам кошек были видны зеленые глаза, а кот мог хватануть когтями протянутую для непрошенной ласки руку, я отправился по неотложным делам следствия, предупредив гардеробщиц, что если они вздумают выпустить парня погулять, он непременно выскочит на улицу, попадет под машину, и тогда они уж точно могут попрощаться со спокойной совестью и безмятежными снами.
  
   Собственно мне и искать ничего не надо было.
   Фамилию депутата и дату его смерти я знал. Заказал подшивки столичных газет за тот месяц, просмотрел номера за две недели (дольше о смерти человека, будь он хоть Президентом, у нас не пишут) и узнал все, что сумели газетчики раскопать по горячим следам.
   А раскопали они совсем немного.
   Пресса тогда еще только-только начинала желтеть. Находить пикантные детали еще не научились, выдумывать их тем более.
   Первым делом вытряхнули все, что смогли из дядьки с мусорным ведром.
   Был он лет шестидесяти, бывший водитель автобуса, словоохотлив и в тот вечер пьян не больше обычного. Говорил все одно и то же. Шел на помойку, видел бомжару. Возвращался - разглядел мужика поприличнее. Вызвал кого надо. Те шум подняли. А я вам так скажу...
   Дальше из мужика сыпались шоферские байки в неограниченном количестве, но ничего о том, не торчал ли кто на лестнице, поджидая депутата, был ли кто во дворе, когда он шел с ведром, не стояла ли какая машина с потушенными фарами, не бежал ли кто по улице, бросая что-нибудь в кусты, сказать он не мог. Чего не видел, того не видел. Врать не станет.
   И еще удивлялся - чего шум подняли? Ну, помер депутат и ладно. Есть, значит, справедливость.
   Другие жители этого и соседних домов видели и того меньше.
   То ли Ролик и Ваня были в том дворе в другой день. То ли они были совсем в другом дворе. То ли Ваня все придумал неудачно. То ли придумал так удачно, что в скорости все оно и произошло.
   В точности. За исключением некоторых деталей, довольно, впрочем, существенных.
   Дождь в тот вечер и в самом деле шел - ноябрьский, холодный, московский, проливной, и во дворе никого не было, и на лестничной площадке никто никого не заметил, потому что жители вернулись с работы намного раньше, чем все произошло. Они входили в подъезд, отряхивали от дождя зонты, поднимались по лестнице мимо пустынных площадок, и никаких таких двоих в шлеме вязанном, с колготками на роже, с биноклем и пистолетом в руках не видели.
   А если и видели, то не обратили внимания - мало ли кто может зайти в подъезд переждать осенний дождь. Во всяком случае, газетчикам ничего такого из возможных свидетелей вытянуть не удалось, и "разыграть убийство", как говорил один мой знакомый ответсек, им так и не удалось. Так, многозначительные паузы, веские намеки, прозрачные умолчания.
   Подозревали коммерческую деятельность депутата, но таковой не оказалось. Искали связь с криминалом и не нашли.
   Соратники по партии говорили о том, что депутат затевал выпуск общероссийской либеральной газеты и вел даже какие-то переговоры с будущим издателем и спонсорами, но что это за издатель, и откуда взялись спонсоры, и почему они должны были дать денег, и дали их или нет, - никто толком не знал.
  
   Вообще, читальный зал действует на меня, как снотворное, как симфоническая музыка на любителя попсы.
   Давно, еще с института. Этот шелест страниц, эти зеленые лампы, склоненные головы. Невозможность двинуться, потянуться, покашлять и покурить. Выпить чашку чая. Пройтись между столами и выглянуть в окно. Сделать пометки на полях, прилечь, подсунуть подушку под голову.
   И Сократ голос не подаст. Он внизу с гардеробщицами, а я здесь.
   Сон предупреждает о своем появлении жжением в плечах и тяжестью в голове, но падаешь в него внезапно, как ногу подворачиваешь на ровном месте. Идешь себе и вдруг хлоп - одна нога короче, хруст и ты летишь носом в асфальт и потом хромаешь два дня подряд.
   Так и со сном в читальном зале - только что я вполне сносно разбирал слова и строки, все было отлично, только спину жгло и в голове тяжесть и вдруг... раз - я провалился на секунду, сон не успел разглядеть и гулко стукнул головой о газетные листы.
   От этого стука я тут же просыпаюсь. Соседи делают вид, что не заметили, но я то слышу, как смеются они про себя и говорю:"Пора".
   Что ищу, того здесь нет - так какой смысл тут торчать?
   Пошел, сдал свои подшивки, узнал, что библиотекаршу зовут Люба, разглядел, что она низенькая, улыбчивая и курносая и мне, в общем-то, ни к чему, совсем собрался спуститься вниз и освободить Сократа от опеки пожилых гардеробных девушек, как вдруг вспомнил...
   Стойте, стойте. Ведь в те годы районные московские газеты уже выходили, правильно? Как называлась газета того самого района? Не знаете? Самому искать по каталогу? Ну, Любушка, вы такая добрая, курносая (ох, простите, отзывчивая), а у меня времени в обрез, меня там кот внизу ждет, не посмотрите для меня... Мне всего пару номеров за ноябрь месяц...
   Годовую подшивку районки я раскрыл, присев на корточки прямо под стойкой регистрации и выдачи книг. И нашел, что искал и даже тихонечко ойкнул, и Люба, приподнявшись на цыпочках, перегнулась через стойку и сунула свой курносый нос мне через плечо, как в дверь соседки по общежитию в тот самый момент, когда сладко начинает скрипеть кровать под ней и симпатичным гостем с параллельного потока.
   Стажерка с журфака, проходившая в том месяце практику в районке, только что прочла книжку "Убийство президента Кеннеди". А, может, она ничего кроме какого-нибудь Чейза или Агаты Кристи не читала. А, может, она и Чейза с Кристи не читала, а просто обошла всех соседей по площадке, на которой так неловко грохнулся депутат, и спрашивала, не кто что видел, а кто что слышал в тот вечер, потому что сама, наверное, выросла в точно такой же пятиэтажке и знала, что стенам уши ни к чему, когда и так сквозь них слышен любой шорох.
   И вот, за той самой стенкой, по которой сполз депутат, практикантка обнаружила пожилую и общительную Тамару Кирилловну, когда-то приемщицу пункта стирки белья, а теперь пенсионерку и держательницу замечательного пекинеса - курносого, с длинной шерстью, с поразительно сварливым характером и чутким слухом.
   На каждый стук входной двери, разговор у окна, пыхтенье поднимающегося и облегченный шум шагов спускающихся пекинес Проктор (в обиходе просто "Про"), заливалась высоким противным лаем, Тамара Кирилловна подхватывала своего любимца на руки, прислушивалась и терпеливо объясняла, заглядывая в выпуклые черные базедовые глаза, кто и что сейчас делает на лестнице и почему это совсем не страшно и не стоит так волноваться.
   Вот эти самые объяснения по просьбе практикантки Тамара Кирилловна и вспоминала, а студентка, сверив их с программой как всегда включенного в тот вечер телевизора, разложила по часам и минутам, и получилось вот что...
   20.05 - третий канал, "Санта Барбара", хлопает входная дверь, Прохор точно с цепи срывается, по лестнице поднимаются двое, останавливаются на лестничной площадке между вторым и третьим этажом...
   20.05 - 20.35 - Иден начисто теряет память, Круз сжимает свои мексиканские челюсти, Проктор то и дело заливается визгливым лаем, хозяйка объясняет, что двое пришли к соседям в гости, хозяев не застали, стоят и ждут когда те придут с работы, снимают и одевают куртки, выглядывают из окна во двор и тихо переговариваются...
   20. 45 - реклама, в прокладки Оби можно влить целый стакан чернил и им ничего не будет, снова стук входной двери, успокойся Про, вот и пришел хозяин квартиры, которого дожидаются гости...
   20.46 - из бутылки Доктора Пепера пулей вылетает гладкая вишня, на лестнице что-то щелкает, Проктор взвизгивает от страха и начинает трястись, - ну, что ты, Про, это ж в телевизоре...
   20.46,5 - Сиси качает своей седой головой и запрещает этой мерзкой, как ее, встречаться с сыном, Про ворчит, те на лестнице говорят, точно жалуются...
   20.47 - приближается Рождество, в Санта-Барбаре в который раз за год наряжают елку, кто-то спускается по лестнице, открывает со скрипом дверь в парадном, Про фыркает, ну, вот видишь, они поговорили и ушли...
   20.50 - Керк выманивает Иден из дому, она бродит по темному саду, кто-то крадется за ней, замахивается, бьет, Проктор соскакивает с колен, несется с лаем к входной двери, бросается, скулит, царапается, на лестнице слабо вскрикивают, кто-то сбегает вниз и выскакивает из парадного, ну ладно Про, успокойся, кто-нибудь споткнулся, ушибся, но теперь уже все прошло, и он ушел по своим делам, пойдем досмотрим, что там с Иден, может, она вспомнила что-нибудь...
   21.00 - информационная программа, взрывы на армейском складе, крушение поезда, убийство бизнесмена, давай-ка, переключим, ну что ж ты все время лаешь, что это за звук, как будто кто ударил кулаком по куску мяса, ну что ты на меня смотришь, откуда я знаю... а это дядя кашляет и хрипит, потому что курит слишком много и всю лестницу нам забросал окурками... а это кто-то вышел из дому, как ты не привыкнешь к тому, что дверь в парадном хлопает...
   21.30 - ой, Про, это ж тот старый фильм с Раневской, как же я его пропустила, ну что ты все лаешь, это Николай Иванович из пятьдесят третьей допил свою водочку и пошел мусор выбрасывать, слышишь, как шаркает ногами...
   21.50 - журчат ручьи, кричат грачи и тает снег и сердце тает... Ох, Про, к кому это скорая приехала...
  
   Дурак редактор заметку эту опубликовал. Судя по всему, был жуткий скандал. На районную администрацию наехала городская милиция. Газета не выходила две недели. Следующий номер подписывал уже другой редактор. В нем на первой же странице было опубликовано пространное интервью с начальником РУВД. Начальник мутно бубнил что-то о процентах раскрываемости и профилактике, о снижении и росте в общем числе и о роли СМИ в освещении работы органов. А то вот тут некоторые писаки ходят по пенсионеркам, а потом слухи распространяют и следствие вводят в заблуждение. В каждом несчастном случае видят заказное убийство и дестабилизируют обстановку. Им бы только сенсации раздувать. А нам работать надо.
   Ну и дальше в том же духе.
  
   -Эй, вы там уснули что ли? - свесила Люба курносое лицо со своей конторки.- Вставайте и идите в зал как все, а то вы мне читателей отпугиваете.
   Я мигом вскочил на ноги, приласкал взглядом Любу так, что она ни слова не говоря, вышла, сняла ксерокс с той самой статьи и отдала мне его совсем бесплатно. Я глубоко вздохнул, прижал статью к сердцу, поцеловал воздух рядом с Любиной щечкой, она покраснела и потупилась, а я подумал, что, когда в этой истории мне переломают ноги и пробьют башку, лучшей сиделки мне не найти и дал себе слово - если все разгадаю и уцелею, обязательно женюсь на Любе. Или на другой, такой же славной, как она.
   Думал, ничем не рискую, потому что шансов разгадать и уцелеть у меня никаких.
   Так я тогда думал.
  
   -Ну, вот чего ты радуешься?- ворчал на задней полке Сократ.- У меня, между прочим, естественные потребности есть. Есть, пить, в лоток ходить. С этим как быть?
   -Потерпи, Сократик, потерпи, - рассеянно руля в потоке машин уговаривал я кота.
   Я то угадывал сквозь эти пикинессовские лаи, то снова терял то, что происходило там, на лестнице, после того, как Ролик с Ваней, потоптавшись возле перепуганного депутата, побрели понуро к метро,
   Все-таки они там были. Были и ушли. А депутат сидел на ступеньках, тяжело дыша и озираясь. И вот когда он совсем уж собрался встать и идти, к кому пришел, подняться на этаж выше и позвонить в дверь, за которой его ждали...
   -И что же тогда,- посмотрел на меня насмешливо Сократ из зеркальца заднего вида.- Стукнула входная дверь, некто взбежал по ступеням, увидел человека, сидевшего на лестнице так, что ли?
   -Ага,- ухмыльнулся я.- И при этом страшно разозлился.
   -И что ж его так разозлило?
   -Ну, понимаешь, депутат, по его расчету, уже должен был быть в той самой квартире, куда он шел....
   -А сумка должна была быть при нем...- вторил мне Сократ.
   -Ну, да. А человек этот должен был забрать сумку, не оставив в квартире свидетелей.
   -А как это можно сделать?- удивился Сократ.
   -Об этом потом,- отмахнулся я.- И вот он видит, что тот, кого ему поручили убить...
   -А-а... Это был настоящий киллер?
   -Ну, да!
   -То есть нашего депутата в тот вечер действительно заказали?
   -Правильно.
   -Ну-ну продолжай. Это даже любопытно.
   -А, по-моему, все уже и так ясно.
   -Обалдевший киллер, ломает депутату нос, ждет, когда он захлебнется кровью, и убегает. Так что ли?
   -Ну да, примерно.
   -А почему же он его просто не пристрелил, как это принято у киллеров?
   -Потому что он должен был разыграть обычное ограбление.
   -Он его и разыграл и заказ выполнил...
   -Ну, да. Только не в квартире, а на лестнице.
   -Это было в тот самый момент, когда началась информационная программа, Про бросился к двери и бывшая приемщица белья услышала характерный звук удара кулаком по куску мяса.
   -Именно.
   -А полчаса спустя началась комедия "Весна", и вышел Николай Иванович с ведром.
   -Так оно и было,- сказал я Сократу в зеркальце.
   -Ну, а при чем тут Ролик, Ваня и всякие там Арлекины и розыгрыши, и статья "Как я был киллером"?
   -Понимаешь, тут все дело в сумке,- скроил я значительную мину.
   -В сумке? А что там было в этой сумке?
   -Очень верный вопрос. Самый что ни на есть. Там были деньги.
   -Киллер должен был убрать депутата и всех, кого обнаружит в квартире, забрать сумку, часть денег взять себе в виде гонорара, остальное отдать заказчику - так что ли? А тут влезли эти придурки - Ролик с Ваней со своей клоунадой и поломали все планы?
   -Ну, да.
   -А почему, собственно, ведь депутата он все равно убил. Пусть на лестнице, какая разница. Ограбление разыграл... Хотя постой,- вошел во вкус Сократ.- Сумка!
   -Ну, понял, наконец?
   -Сумки при депутате уже не было. Здорово! Кто же ее у депутата выхватил, пока он в себя приходил?
   -Тот, кто сидел на пару пролетов выше, видел, как пришли Ванечка с Роликом, потом депутат с сумкой, потом как Ролик и Ваня стреляли, извинялись, уходили...
   -И когда они ушли, он сбежал по лестнице, выхватил сумку и смылся...
   -Ну, да.
   -И оставил киллера без гонорара, а заказчика без его доли?
   -А ты мне все больше нравишься, Сократ,- восхитился я.- Не зря я тебе такую кличку дал.
   -Ты просто угадал, кем я был в прошлой жизни, - вильнул хвостом Сократ и, уставившись на меня круглыми своими глазами из зеркальца хитро промурчал:
   -И ты знаешь, сколько там было денег?
   -Ну, разумеется,- пожал я плечами.- Да ты и сам уж догадался.
   -Так сколько же, все-таки,- не отставал Сократ.
   -Сколько, сколько,- передразнил я.- Пятьсот тысяч, вот сколько.
   -Те самые?- сощурился Сократ.
   Что я на это мог сказать? Только кивнуть. И я кивнул, включил поворотник, причалил к обочине и стал звонить Толику Калисниченко, чтобы договориться с ним о встрече и узнать - не было ли среди московских или заезжих киллеров какой разборки вскорости после гибели депутата?
   В конце концов, это была только гипотеза основанная на лае пикинесса. И чтобы лай этот не унес ветер, мне нужно было еще что-нибудь к тем пятистам тысяч, которые я обнаружил, беседуя с Генечкой Крошевым и которые вполне могли быть в той самой депутатской сумке, но при этом вовсе не обязательно, что именно они там были.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 13

1

   -Что это вы с котом везде ходите,- брезгливо опустив уголки губ и глаз, укорил меня Суворов.
   -Да вот, вернулся я вчера из загородной поездки,- охотно объяснил я,- и обнаружил, что в квартире у меня кто-то побывал, а кота моего засунули в коробку и заперли на балконе. Вы ничего об этом не знаете?
   Суворов только плечами пожал и на часы посмотрел - не задерживайте, мол, меня, товарищ.
   Придется, все-таки, задержаться. Мне-то, например, все равно до семи вечера деваться некуда (Толик, поворчав, назначил мне встречу в открытой кафешке напротив мэрии прямо за толстой задницей лошади Долгорукова). Хотел с Лялькой встретиться, побеседовать о тайне рождения наследника, но Лялька точно почувствовала что, на звонки мои не отвечала, кабинет ее в Издательском Доме, куда я приехал наобум, оказался пуст, секретарша объяснила, что Елена Петровна сидит с приболевшим Гариком, и пообещала передать, если будет звонить, что я ее разыскивал.
   Помахивая переноской с бурчащим Сократом, я отправился по знакомым кабинетам задавать вопросы тем, кто знал больше, чем счел нужным рассказать мне при первой встрече.
   С чего это, спросите вы, я решил, что они станут со мной откровеннее? Что изменилось то за эти несколько дней?
   Кое-что все-таки изменилось - двое погибли, всплыли кое-какие факты. Интересно, между прочим, было проверить теорию моего нового знакомого интернетского философа - на кусочки информации можно ловить людей, как змей на музыку. Они вытягивают свои длинные шеи и их можно ухватить двумя пальцами между третьим и четвертым позвонком, сжать посильнее, заставить открыть рот и что-нибудь из них вытряхнуть.
   -Ладно,- сложил я руки на переноске и опустил подбородок на сомкнутые пальцы.- Об исчезающих котах вы ничего не знаете. Но что-то ведь вы знаете...
   -О чем?- вставил Суворов сигаретку в мундштучок и закурил, глядя перед собой, как будто меня тут не было.
   -Откуда мне знать, что вам хотелось бы скрыть?- искренне удивился я. - Один человек захлебывается в своем кабинете, другой падает со стремянки в мансарде над гаражом. Оба погибают. Какая тут связь?
   Суворов затянулся, вида не показывая, что слышал мой вопрос.
   -Хорошо,- улыбнулся я.- Скажите, вы, в самом деле, верите, что эти вот ваши антиникотиновые мундштучки сберегут вам здоровье?
   Паша вытащил сигарету изо рта и внимательно, точно в первый раз, посмотрел на кусочек желтоватой пластмассы.
   Я руку протянул:
   -Можно...
   Он пепел стряхнул и, не давая в руки, вывесил передо мной сигарету в мундштуке и дым слоистый голубой потянулся струйкой к потолку.
   -Спасибо,- убрал я руку.- Теперь я вижу. Он действительно похож. Можно сказать - один в один. Возможно из той же пачки.
   -О чем это вы?
   Кажется, клюнул. Потянулся за информацией.
   -Скажите, вот такого мундштука надолго хватает? Ну... часто их нужно менять, чтобы они никотин задерживали?
   -На пачку, на две хватает... Вам это зачем?
   -Ага... А потом вы их выбрасываете. И даже не помните куда. Или помните?
   Я достал из кармана мундштук, найденный мною в хлыновской мансарде, положил перед собою на стол.
   -Откуда он у вас?- покосился на мундштук Суворов.
   Я накрыл желтую штучку ладонью.
   -Ну вот. А вы говорите связи нет.
   -Что- то не пойму я вас,- повозил ладонью по ежику волос Суворов.
   -Нет, вы понимаете,- не согласился я.- Но не все и не совсем. Например, как мог попасть ко мне ваш мундштук, в который вцепился мертвый Ролик, когда вы сами у него его из пальцев вытащили?
   Суворов выпустил желтый дым из носа, затоптал сигарету в пепельнице, мундштук сунул в сигаретную пачку. Смотрел на меня и ждал.
   -А если это не тот, но ваш, то где я его взял? И как он может быть связан со смертью Вани Хлынова, известие о которой вас вовсе не удивило.
   -Что вы хотите?- прямо спросил он.
   - Обмена.
   -Чего на что?
   -Информации, которой я располагаю, на ту, что есть у вас.
   -Но вы меня уже спрашивали. Я вам все рассказал.
   -Не все, Павел, ох не все... И можно сказать - почти ничего...
   -А вы попробуйте еще раз,- предложил Суворов.
   -Не могу,- развел руками я.
   -Это почему же?
   -Из моих вопросов вы сразу поймете, что мне известно. А мне бы этого не хотелось. Пока.
   -Как же быть?
   -А вы расскажите мне сами.
   -Да о чем рассказывать то?
   -Ну, о том, что меня может заинтересовать. Чего я, по-вашему, пока не знаю. Дайте мне какую-нибудь подсказку. Скажите мне, чего вы сами никак не можете понять в том, что происходит в Издательском Доме в последние полгода.
   Павел помолчал, подумал, взвесил. Выбрал кусочек поменьше и предложил, чтоб не продешевить.
   -Вот, насчет горничной Елены Петровны... Помните, вы спрашивали?
   -Годится,- одобрил я.
   -Я проверил - кадровое агентство эту... - сморщился, порылся в памяти, вспомнил,- Катю Семенову к нам не посылало.
   -Как так? Вы ж говорили все проверено...
   -Они подобрали кадра, но направлять к нам не стали.
   -Почему же они передумали?
   -Им позвонили и сняли заказ.
   -Кто позвонил?
   -Они не уточняли. Говорила женщина. Сказала, что Шульгина нашла горничную по своим каналам.
   -Так откуда же взялась эта... Катя Семенова?
   -Она пришла в тот же день. Сказала, что ее прислало агентство.
   -Но она должна была представить какие-то документы. Вы же проверяли ее через милицию!
   Тут Суворов слегка замялся...
   -Это должен был сделать менеджер по кадрам... Или работник моей службы...
   -Ну и...
   -Ну, знаете, как бывает -  один понадеялся на другого, и ни тот, ни другой ничего сделали. Они будут наказаны, но...
   -Никакую Катю Семенову вы теперь никогда не найдете,- закончил я.- Здорово! И у вас что, ни фотографии ее не осталось, ни копии паспорта?
   -Ничего.
   Да,- посмотрел я с сожалением на Суворова. Зря Лялька тебя не уволила.
   -Теперь вы,- показал он глазами на мундштук под моей ладонью.- Где вы его подобрали?
   -Вот этот вот?- приподнял я ладошку и осторожно, точно пойманное редкое насекомое, вытащил за сложенные прозрачные и жесткие надкрылья полезную вещицу. И внимательно, точно в первый раз стал ее разглядывать.
   Он был совсем новенький. Сквозь него не прокурили еще ни одну сигарету.
   -Правда, похож на ваш?
   -Похож. Но не мой.
   -Да это - не важно. Его бросили рядом с телом весьма неудачно упавшего со стремянки Вани Хлынова, вовсе не надеясь, что экспертиза обнаружит на нем ваши отпечатки пальцев или там вашу слюну. Им ведь никто не пользовался.
   -А, может быть, никто его не подбрасывал, а этот ваш... Хлынов сам его купил и выронил, когда, как вы говорите, свалился со стремянки.
   Сказано было небрежно, равнодушно в обычной суворовской манере - "мне-то что за дело". Паузы только между фразами были длинноваты. И смотрел он не на мундштук, а на меня. И очень внимательно.
   -Я тоже так подумал,- кивнул я.- Только Ваня Хлынов не курил. Это, во-первых. А во вторых, - Ролик, у которого вы вытащили точно такую штуку, мундштуками никогда не пользовался.
   -С чего вы решили, что я что-то вытащил у Ряженцева?- запротестовал Суворов.
   -Ладно, пусть так. Вы ничего не вытаскивали, но это дела не меняет.
   -Какого дела?
   -Кто-то пытается подставить вас, Павел Суворов. Хочет, чтобы я, а потом Шульгина решили, что вы тут занимаетесь не безопасностью. А совсем наоборот.
   -Например.
   -Например, устраиваете как бы совершенно естественную смерть людей.
   -А зачем мне это надо?
   -Может и не надо. Но кто-то хочет, чтобы думали, что надо.
   -Бросьте вы,- сделал он вид, что ему надоело. - Ролик Ряженцев, Ваня Хлынов... Кому они могли мешать? Ничего они такого, чтобы устраивать, как вы выразились, их смерть, очень похожую на естественную, никогда не делали.
   -Почему вы так в этом уверены? - спросил я.- Хлынова, например, вы совсем не знали. Или все-таки интересовались, наводили справки? Зачем? Из соображений безопасности? Горничную Шульгинскую не проверили, а Ваню, который покинул Издательский Дом еще до его создания, вдруг стали проверять?
   -С чего вы взяли, что мне это интересно?- удивился так, что я ему не поверил, Суворов.- Какие-то шутники разбрасывают мундштуки рядом с трупами... Да на здоровье! Мне-то что?
   -Нет, Павел Суворов,- приговорил я его.- Не умеете вы меняться.
   -А вы умеете,- брякнул Паша.
   -Я вам серьезные вещи предлагаю. За этими мундштуками, - зажал я штучку между пальцами, посмотрел через нее, как через цветное стеклышко на Пашу,- много чего... можно обнаружить... Могли бы вместе поискать ответы на кое-какие вопросы. А вы мне горничную какую-то подсовываете, которая неизвестно зачем просочилась к Ляльке. Неужели затем только, чтобы одежду из одного ящика в другой перебросить.
   -Как знать,- достал свой мундштук и точно также посмотрел на меня сквозь него Павел.- Может и за горничной тоже можно кое-что разглядеть. Если очень постараться.
   На этом мы с ним и расстались.
  
   -Ну, чего ты там, провалился что ли?
   -Сейчас, сейчас...
   Сократ возился и пыхтел за белой дверью в редакционном туалете на две кабинки. Я томился возле писсуаров. В любой момент мог кто-нибудь войти, не спрашивая, дернуть дверцу и увидеть Сократа в интересной позе и меня, притащившего кота справлять нужду в какое-никакое, но все же учреждение.
   -Черт его знает, зачем им такие просторные кабинки,- ворчал недовольный Сократ.- Что они тут, совещания устраивают?
   -Ладно тебе привередничать. Все что ли?
   -Тебе легко рассуждать,- возмутился Сократ.- А у меня, может, с детства невроз на эти дела. Меня, может, котенком столько тыкали в кучки дерьма, что теперь для меня это - проблема.
   -Ну, все!- не вытерпел я и распахнул дверцу. Сократ, весьма довольный собой, гордо прошел мимо меня, задрав хвост. Я спустил содержаимое унитаза, стыдливо прикрытое туалетной бумагой (как он все-таки это делает?) и услышал за спиной легкий взмах лап.
   Кто мой уселся на полочку раковины, там, где обычно лежит скользкий кусочек мыла, и осторожно трогал и обнюхивал ручку крана.
   -Слушай,- с трудом сдерживая смех, сказал я,- кончай свои фокусы и полезай в переноску.
   -А лапы вымыть?- выкатил на меня и без того круглые свои глаза Сократ.- Или ты думаешь, мы, коты, не знакомы с элементарными правилами гигиены?
   В этот момент дверь отворилась, в туалет вошел чудовищной толщины человек с маленькой головой и обширными щеками, окинул нас с Сократом добродушным взглядом, потер пухлые руки... Смех вздулся у него внутри во весь объем живота и он внес его торжественно в кабинку.
   Не дожидаясь развития звуков и событий, я подхватил своего серого приятеля, сунул в переноску, услышав при этом:
   -Понятно теперь, зачем им такие просторные кабинки... И, кстати, ты вообще кормить меня сегодня собираешься?
  

2

   Чем хороши братья журналисты - нужно очень постараться, чтоб привлечь их внимание. Скажем, если бы я вошел в буфет абсолютно голый, а кот в шляпе и в пенсне... А так... Ну таскает человек с собой кота, ну взял себе чашку кофе и эклер, а бутерброд с семгой сунул в мяукнувший пластмассовый ящик - ну и что?
   Кто-то, иссушенный, страдальчески тянул свое пиво в углу, две дамы, знающие всему цену, дружно взбивали ложечками жульен, человек за стойкой любовно протирал бокал и смотрел через него на свет взором светлым и прозрачным, как богемское стекло.
   -Ну, что, нашли Шульгина?- спросили меня из-за спины, я обернулся, увидел темные в поллица глаза без зрачков и только по ним узнал Татьяну Чернову - розовая чалма со стекляшкой на ленте скрывала белую шапочку волос; розовые шелковые шаровары, белая блузка расстегнута так, что взгляд проваливается в соблазнительную глубину и все норовит проскользнуть за тоненькую полоску ткани, чуть прикрывающей сосок.
   Интересно, с кем у нее на сегодня назначены переговоры? И как она их будет вести? И в какой позе? Качнулся на стуле, меняя ракурс, соска так и не разглядел и только тут дошел до меня смысл вопроса.
   -То есть как это... Что вы хотите сказать...- забормотал я и вдруг понял, что спрошено очень точно, что именно этим ведь я и занимался - искал Шульгина, шел по его следу, так ничего и не обнаружил, ни к чему не пришел, и только запутался, и Шульгин от меня ускользнул, и я не нашел его даже в маленьком Гарике.
   -Вы позволите?- напомнила о приличиях Татьяна, держа на весу стакан апельсинового сока и блюдечко с половинкой чищеного банана. Я спохватился, снял со стола переноску с прошипевшим что-то Сократом, неловко кивнул на свободный стул, смущаясь и приглашая.
   Чернова села на стул боком, переплела длинные ноги в розовых шароварах, блузка на груди разошлась, сосок, не показавшись, юркнул в складку. Губ коснулась кончиком банана, запила глоточком сока, спросила:
   -Так что же было в том письме?
   -А вы не знаете,- нащупал я почву под ногами.
   Чернова покачала головой и потянулась за салфеткой. Грудь оттянула блузку книзу, и я почти физически почувствовал какая она тяжелая и гладкая...
   -Я даже не знаю, кто вам его послал.
   -Как же оно к вам попало?
   -Оно ко мне и не попадало, - убедительно сказала Чернова. - Оно лежало в приемной Шульгиной на столике. Я спросила секретаря, кто принес. Она не заметила. Я вам письмо отдала,- откусывая крохотные кусочки банана и запивая его мелкими глотками сока, объяснила она.
   -Жаль. Если бы вы хоть что-то знали о том, кто отправил меня в тот день к Ване Хлынову...
   -Хлынов? Это тот журналист... Бывший работник "Бульвара"? Вы что, были там вчера?
   -Вы знаете, что с ним произошло?
   -Упал и разбился. Что вы на меня так смотрите. Об этом в сегодняшнем "Бульваре" материал на полполосы со снимками. " Снова Смерть в нашем Доме" называется. Вы что, газет не читаете?
   Я оторвался, наконец, от тяжелых полушарий в разрезе блузки, от безуспешных попыток дорисовать соблазнительную эту картинку до конца. Потому что понял - еще чуть-чуть и с желанием протянуть руки и дернуть за края блузки так, что пуговицы полетят по углам, мне не справиться. Посмотрел Черновой в лицо, тут же был втянут инопланетными ее глазами, побарахтался в них немного, вынырнул, зацепился взглядом за поднятый барменом к свету только что протертый прозрачный бокал, перевел дух и спросил:
   -И что вы думаете обо всем этом?
   -Ну... "Бульвару" эти смерти в плюс - тиражи последних номеров подскочили и разошлись, и теперь все зависит от того, как долго газета сможет удерживать интерес читателя к этой истории,- начала раскладывать она по каким-то своим полочкам.- А для моего проекта - это удар. И весьма ощутимый.
   -Отчего же это так?- поинтересовался я.
   -Наши читательницы - дамы средних лет и достатка. "Даши" и "Глаши" - это реализованные их девичьи мечты об идеальном доме, где все так стильно, чисто и светло. Стильная мебель, стильные дети, ванная, цветы. Нас покупают, чтобы отдохнуть от ужаса реальной жизни. Ради покоя и надежды. А при чем тут угол стола со следами крови? У наших столов вообще не должно быть острых углов.
   -И вам... не жаль погибших?
   Неловко задавать такие вопросы. Но я не удержался.
   Татьяна не смутилась нисколько. Она даже вполне понятного раздражения не почувствовала.
   -Жалость - не профессиональна,- отчеканила она и, кажется, слегка удивилась, что я не знаю таких элементарных вещей.
   -А что же, в таком случае профессионально?
   -Профессионально - верить в то, что ты предлагаешь покупателю. Если в мире "Даш" и "Глаш" нет крови, смерти, измен и грязи, то кого там жалеть?
   Больше спрашивать мне ни о чем не хотелось. А спросить надо было.
   -В той зимней поездке только вы не заметили Шульгина на падающем с обрыва снегоходе. Скажите, в последнее время вы ничего такого же не замечали?
   Потянулась ко мне через стол, приблизила темные свои глаза, так, что я вжался в спинку кресла:
   -Вас интересует, не было ли меня случайно в ту ночь в кабинете Ролика или вчера в мансарде Хлынова? Так вот - случайно меня там не было. Случайно я заметила кое-что другое.
   Я просунул палец в переноску и дотронулся до теплого уха Сократа.
   -Два дня назад к Семенцову с Мятовым приходил ваш Хлынов. Они о чем-то долго беседовали. Потом Хлынов ушел, а наши директора вызвали Суворова. И то, что это был именно Хлынов, я узнала совершенно случайно. Когда развернула сегодня утром "Бульвар". И вы напрасно стали носить с собой своего кота,- безо всякого перехода заметила она.
   -Это почему же?
   -А ему сейчас лучше быть от вас подальше.
  
   -Все пугают, намекают... Поедем отсюда куда-нибудь... на дачу, -мурчал тоскливо Сократ в переноске.
   Я бы и сам поехал на дачу. Дачи только никакой нет.
   Я брел коридорами мимо распахнутых дверей, в которых видны были сотрудники и сотрудницы газеты "Бульвар", сидящие перед экранами с изображением различных частей женского тела.
   Господи, целыми днями мысли только об одном - кто, кого и как. Причем, хочется тебе об этом думать или у тебя сексуальная депрессия и тебе совсем не до того - никто не спрашивает. Чем же они ночью занимаются? Если любовью - то только в одежде. От вида обнаженного тела их должно тошнить.
   Я остановился перед закрытой дверью с табличкой "Отдел оформления". Все части тел соединяются за этой дверью. За ней можно наблюдать сам процесс. Я толкнул дверь и вошел.
   -Что, опять не подошло? Но это уже пятый снимок! У меня больше просто нет!
   Человек сидел ко мне спиной перед компьютерным экраном, на котором тонкой линией очерчена была преследовавшая меня с самого буфета женская грудь. Сосок отчетливо виден - коричневый и твердый. Грудь стояла на нем, как бокал на короткой ножке. На столе навалены макеты полос газеты "Бульвар" с видами обнаженной натуры.
   Обиженный человек за экраном мог ко мне и не поворачиваться. Я уже знал - это был Георгий Ованесян, в журналистском миру просто Жорик - один из самых талантливых московских газетных дизайнеров обладавший ко всему прочему удивительной способностью в течение получаса достать снимок на любую тему, фото любого события, звезды, животного, пейзажа, исторического памятника и всего, что угодно было редактору. Каждый, хоть чего-нибудь стоящий фотограф был знаком с Жориком, а Жорик знаком был с ними со всеми, и к тому же имел единственный в своем роде фотоархив, в котором в электронном виде на тысяче дисков хранились лучшие снимки за последние три десятка лет. Диски эти, плотно упакованные в пластмассовые колонки, выстроились вдоль стен Жориного кабинета, отчего сам Жорик, все еще сидящий ко мне спиной и бубнящий, чтобы его оставили в покое, походил на продавца аудиозаписей где-нибудь на Митинском рынке...
   Окинув взглядом Жорины сокровища, я понял вдруг, что не зря толкнулся в дверь с надписью "Отдел оформления", что здесь ждет меня удача, что кое-что я, наконец, смогу выяснить и, может, даже что-то станет на свои места.
   -Ну, что вам еще от меня нужно,- обернулся, наконец, Жорик с выражением Акакия Акакиевича, замученного безжалостными шутками придурковатых чиновников, а, узнав меня (все-таки годков пять мы отработали с ним в той самой городской газете) обрадовался, но тут же испуганно замахал руками.
   -Да рад, я рад, мы сто лет не виделись, но сейчас не могу, на мне газета, журналы, все требуют снимков, времени нет, знаю - свинство, но сейчас - никак, после пяти заходи, поболтаем, очень тебя прошу...
   Жорик почему-то всем всегда считал себя обязанным, каждого боялся подвести, и потому с лица его не сходило испуганное и обиженное выражение. За глаза его звали "Бедный Жорик". Я знал - нехорошо пользоваться людскими слабостями. Но не воспользоваться Жориной слабостью не мог.
   -Выручай, Жорик, теперь все зависит только от тебя,- сказал я тихо и веско.
   -А... что случилось?- мигом забыв, сколько на нем всего висит, подставил, не раздумывая, плечо Жорик.
   -Давно ты здесь заведуешь оформлением?
   -Да года три. А что?
   -Только не спрашивай меня ни о чем. Поверь, что для меня это очень важно.
   Жора нетерпеливо кивал, заглядывал мне в глаза, пытаясь угадать, что от него на этот раз потребуется.
   -Есть несколько снимков.
   -Ну.
   -Нужно узнать их происхождение.
   -Уф,- шумно и радостно перевел дух Жора.- Только и всего? Давай свои снимки.
   Я порылся в сумке, достал всю изрядно потрепанную колоду и в том числе последние поступления - коллаж со снегоходом и снимок Ролика и протянул Жоре, почему-то слабо уже веря в эту затею. Например, снимок сумки. Что о нем мог знать зав. отделом оформления?
   Жора, ни на чем особо не задерживаясь, быстро пролистнул картинки и спросил.
   -Как срочно? Только честно.
   -До вечера подождет,- поимел я совесть.
   -Не, если прямо сейчас, я могу,- решив, что я обиделся, заерзал Жорик.
   -Подождет,- сказал я, но уйти так просто не мог.- Но ты все же скажи, ты что-нибудь подобное видел?
   -Не знаю,- честно признался он.- Каждый день я просматриваю несколько сотен снимков. Потому - нужно время. К вечеру смогу сказать абсолютно точно - давал ли я что-либо подобное за... какой, кстати, срок?
   -За полгода. Примерно,- уточнил я.
   -За последние полгода и если да, то в какое издание и по чьей просьбе.
   -А по чьим просьбам ты обычно даешь снимки?
   -Да по чьим хочешь,- снова впал в отчаяние Жора.- Редактора отделов, авторы, главные редактора, реклама, ответсеки. Тут такой бардак. Все приходят, требуют. И еще капризничают - это нам не подходит, это не годится. Совсем затрахался. Думаю - пора уходить. Не знаешь - нигде нет работы поспокойнее?
   Бедный Жорик! Никогда он не найдет работы поспокойнее. Потому как покой не вне нас, он у нас внутри. И мы сами себя его лишаем.
   Но говорить об этом Жорику я не стал. И даже пообещал позвонить, если подвернется что.
   В самом деле - зачем расстраивать человека?
  

3

  
   Толик Калисниченко не стал меня на этот раз ни в чем упрекать. Он с интересом выслушал мою версию гибели депутата и действий опоздавшего к месту событий киллера. Попросил ксерокс той статьи из районки. Внимательно прочел раскладку лая пекинеса по минутам, подчеркивая что-то карандашом, обводя кружочками и поглядывая на наручные часы.
   Мы сидели на красных пластмассовых стульях под белым зонтом с логотипом кока-колы. Фонтан сеял водичку и прохладу у нас под боком. Лошадь Долгорукого клала на нас свой каменный хвост. По постаменту прогуливались голуби. Из машин с мигалками и синими номерами, запаркованных напротив мэрии, сыпало свои куплетики "Русское радио" и блатнил "Шансон". По Тверской тянулись ошалевшие от витрин провинциалы. Солнце стекало с крыш и подсвечивало с бульваров в очередной раз отреставрированный особняк градоначальника и блеклые стены обветшавших сталинок - фальшивая готика, разбавленная классика, перезрелый ампир.
   -Черт его знает,- отодвинув ксерокс и глотнув кока-колы, сказал Толик.- Может, ты и прав.
   -И в чем же?
   -Ну, вот в этих твоих...
   -Ага, значит, ты допускаешь...
   -Я все что угодно могу допустить. Толку-то все равно чуть. Даже если то, что ты напридумывал, и было на самом деле.
   -Это почему же?
   -А потому! Как у тебя там...Кто-то узнал, что некий депутат получил крупную сумму денег наличными. Депутата заказали (может из-за политики, может из-за этих денег - неважно). Тут подсуетилась вся эта журналистская компания во главе, как я понимаю, с Шульгиным. Эти твои двое, Ролик с Ваней депутата испугали и убежали. Шульгин там где-то прятался этажом выше, спустился и прихватил для прикола сумку. Подошел запоздавший киллер, сумки у депутата не обнаружил и с досады его пристукнул. Так?
   -Пока все правильно,- удивился я и сам, как все здорово у меня получилось.
   -Следствие никаких концов и мотивов не находит и дело закрывают (это, кстати, я очень хорошо себе представляю). И вдруг, аж через восемь лет, объявляется некто, кто называет себя Арлекином и начинается вся эта ферня.
   -Какая именно?
   -Шульгину шлют дурацкие картинки с намеками, но без угроз и требований. Потом он, как бы случайно проваливается под лед. Потом гибнут еще двое - Ролик и Ваня. Если кто-то здесь убивает, то у меня только один вопрос - зачем?
   -Мало ли...- растерялся я.- Из-за денег, например.
   -Ну-ну,- заманивая, подбадривал меня Толик.
   -И очень просто,- храбрился я.- Например, киллер этот... Как бы он объяснил заказчику, что у депутата никакой сумки с деньгами не было?
   -Никак.
   -Ну вот. Он ударился в бега, скрывался и только год назад вылез из подполья, стал наводить справки, узнал, кто испортил ему все дело, и...
   -И что? Стал подбрасывать дурацкие карточки Шульгину? Зачем так сложно? Эти карточки еще где-то достать нужно было...
   -Ну, откуда они взялись, я сейчас как раз выясняю.
   -Выясняй, выясняй, может, хоть где-то просвет появится. Или мотив. Потому что если все это, чтобы вернуть деньги за убийство (киллер-то свою работу выполнил и деньги заработал), то здесь все равно все неправильно.
   -Что - все?
   -Не должен он был Шульгина убивать - вот что.
   -Это почему же?
   -Потому. Кто ему теперь деньги возвращать станет? С кого требовать? С журналистов? Они эти деньги в глаза не видели и киллер это знает. И убивать ему их никакого смысла не было.
   -Ну почему же,- вступился я за рассудок неизвестного мне убийцы.- Так он мог припугнуть оставшихся в живых Витасиков... Ну, это компаньоны шульгинские, они, скорее всего, помогали переправить деньги за границу. Или Ляльку. На худой конец.
   -Это - жена Шульгина?
   -Ну, да.
   -Та, что тебя в эту историю втянула.
   -Угу.
   -Так он ее уже достаточно напугал.
   -Чем же?
   -Да тем, что мужа ее утопил! Оставалось только намекнуть, что следующим будет ее ребенок (ребенок там имеется?- уточнил Толик,- ну вот!). И она тут же ему деньги бы отдала. А Шульгиной что-нибудь подобное кто-нибудь передавал?
   -Не знаю... Вот так ясно и понятно - по-моему, нет. Но запугать хотели.
   -Каким же образом?
   -Ну, вообще, довольно странно...- замялся я.- Ей все больше намекали, что Шульгин жив или что-то в этом роде.
   -Вот видишь. Как этим можно испугать-то? Скорее уж обрадовать. Она мужа своего, судя по всему, любила. Любила?
   -Наверное,- вспомнив про неизвестного отца Гарика, сказал я неуверенно. - Слушай, а может тут дело вовсе не в деньгах?
   -Я тоже так думаю,- оживился Толик.- Я думаю, что деньги здесь действительно не причем. А при чем тут...
   -Месть!- выпалил я.
   -Чего? - вытянулось круглое в оспинах лицо Калисниченко.
   -Ну да, месть... - заторопился я, пока Толик не спустил меня на землю.- Киллера, например, заказчик, вполне, мог отыскать и с ним разобраться.
   -Так, так,- веселился Толик.
   -А у него вполне мог быть какой-нибудь родственник или приятель, которому он все успел рассказать. И вот теперь...
   -Этот самый родственник вынырнул откуда-то, где он задержался по неотложному делу лет на десять, выяснил, как было дело и пошел лущить всех подряд, чтобы отомстить за смерть друга - честного убийцы. Так что ли?
   -Ну да. Полный бред?
   -Может быть, и не бред. Но только при одном условии - мститель этот - самый настоящий псих.
   -В каком смысле?
   -В смысле - сумасшедший.
   -Ну да...- перебрал я мигом, все, что сыпалось на меня все эти дни, в том числе Сократа на балконе и шульгинские джинсы в шкафу.- Это все могло бы объяснить.
   -Вот- вот,- подхватил Толик.- Я тоже так мог бы подумать.
   -А почему же не подумал?
   -Да потому что такие вот умные маньяки бывают только в кино. Да и то в американском. И только потому, что там Фрейда в школе вместо букваря читают. А в нашей жизни их нет. Я, во всяком случае, с такими не встречался. Я уж скорее в твоего благородного мстителя поверю. Кстати, кто-нибудь из Издательского Дома, на эту роль тянет?
   -Ну, есть там один.
   -Кто такой?
   -Павел Суворов.
   -Чем занимается? Впрочем, можешь не говорить - догадаться не трудно.
   -Ну - догадайся.
   -Что-нибудь из службы безопасности - заместитель или начальник.
   -Начальник. Как ты догадался?
   -А кто еще у нас может дружить с киллерами? Только охранник.
   - А почему бы и нет?- упорствовал я, чувствуя полную безнадегу.- Почему очевидное не может быть вполне вероятным?
   -Да может, конечно,- чувствуя ту же безнадегу, согласился на худой конец Калисниченко.- Только, считай, версии у тебя пока ни одной нет.
   -Это почему же?
   -Потому что версия, это то, что объясняет все, понимаешь - все! Каждая деталь, глупость, несуразность, полный бред, нелепость и идиотизм в версии находит свое объяснение и становится абсолютно логичным, нормальным и таким, без чего все прочее не могло бы произойти. Вот скажи, если убийца Суворов - это все могло бы объяснить?
   Я прикинул. Получалось - почти все. Не один, конечно. У него должен был быть помощник. Или помощница. Или двое - помощник и помощница. Шульгина спихнуть со снегохода, пристукнуть и тело закопать. Документы из ментуры выкрасть. Ляльке одежку подбросить в шкаф ( сам он ту горничную и пристроил на работу). Черт, а ведь это действительно объясняет все! И мундштуки, которые он специально разбросал, чтобы сначала навести, а потом тут же снять с себя подозрения. Стоп - а отцовство Гарика? Он что - был любовником Ляльки? Или тихо изнасиловал ее во сне восемь лет назад, так что она этого не помнит? А кто сказал, что это вообще к делу имеет какое-то отношение? Может это совсем другая история. Может, мы с Нушичем тут чего-то напутали. Вот только Месть Арлекина с Суворовым совсем не вяжется. Даже, если он как-то узнал про Генечкин комикс - не стал бы он рядить своего дружка или подругу в костюм Арлекина. Но этим, в конце концов, можно пренебречь. И тогда все сходится. Тогда это - точно Суворов.
   Я вдруг живо представил себе лицо Суворова - эти уголки глаз и губ, брезгливо опущенные. Эта игра в служаку. Эта его непрошибаемость. Способность ничему не удивляться и не дергаться. Быть как бы в стороне.
   Да точно! Суворов это. Больше некому.
   Как смог, Толику изложил, опустив сомнения по поводу Арлекина и подробности насчет Гариковых слюней.
   -Суворов, говоришь?- не поверил Толик.- Ладно, пробью его. На предмет связей. Хотя...
   Толик покрутил в руках пустой стакан, посмотрел на свет бутылку из-под кока-колы.
   Водки бы сейчас,- подумал я. И Толик подумал о том же и тут же заспешил собираться.
   -И есть еще одна версия, - сказал он, вставая. - Самая первая.
   -Какая я же?- устало спросил я.
   -Все произошло само собой.
   -Случайно?
   -Ну, да.
   -Ну, уж нет,- сказал, а вспомнил только про Сократа на балконе - как он мог там случайно оказаться?
   Толик попрощался и пошел к своему фордику, припаркованному возле Прокуратуры. Завернул за мраморный парапет, перешел на другую сторону к желтой церкви и стал спускаться по Столешникову, как по ступеням - низкорослый, широкоплечий. Такого не свернешь. Хотелось мне окликнуть его, попросить, чтоб он помог мне защитить Сократа. Но я не сделал этого. О чем я мог просить? Охрану к коту приставить? Или взять его к себе на время? Нет, уж. Я Толику даже про балкон ничего не рассказал. И про то, что теперь вынужден таскать своего кота в переноске, и пока мы с ним тут сидели и перебирали версии, и он, в конце концов, пришел к тому, с чего начал - что все совершается случайно, я вынужден был то и дело оглядываться на лялькин "Рено", в котором парился в пластмассовой коробке с дырочками мой кот Сократ - прямое доказательство того, что ничего не происходит случайно.
   И Толик спустился к Прокуратуре, а я залез в "Рено", открыл переноску, а Сократ оттуда вылезать не стал - свернулся клубком и сделал вид, что спит.
   Просто надоела ему вся эта история.
   И мне, в общем-то, тоже.
   И я вот что решил - съезжу-ка я домой, наколочу отчет для Ляльки, соберу остатки денег, запечатаю все в конверт, отвезу ей в стильный коттедж, пройду по чистым дорожкам мимо кустов и фонарей, оставлю охраннику, и заживем мы с Сократом по-прежнему, совсем не боясь, друг за друга.
   -Неужели так и сделаешь?- недоверчиво приподнял Сократ голову.
   Тут зазвонил телефон, Жорик очень коротко и точно сказал про фотографии и коллаж, и мне ничего не оставалось, как тут же, не задумываясь, лететь в Издательский Дом Шульгина, прячущий свои скверные тайны под вывеской "Общество слепых".
  
   В Издательском Доме я отыскал знакомую уже дверь секретариата газеты "Бульвар", а за дверью как всегда румяного ответсека Андрея и спросил его, довольно сухо, с какой целью он заказывал в отделе оформления эти вот снимки. Выложил перед ним все - и киллера, и сумку, и лестничную площадку в хрущобе, на которой десять лет назад умер депутат, и девицу, и Ляльку с Гариком, и Ролика, и вид на водохранилище, и снегоход.
   -Нашли все-таки Жорика,- умилился Андрей и взял в руки снимки.
   -Что это значит?- строго спросил я.- Почему вы сразу не сказали?
   -Что я должен был вам сказать?
   -Что вы в этом замешены.
   -Потому и говорить ничего не стал, чтобы вы меня не замешали.
   -Как же я мог бы вас куда-то замешать, если вы сами...- начал, было, я.
   -Вот-вот,- радостно потер пухлые руки Андрей.- Жорик ведь что вам сказал?
   Я почувствовал, как румянец Андрея переходит на мои щеки. Меня, кажется, поймали. Мне стало стыдно, и я спросил напористо:
   -Что же мне сказал Жорик?
   Андрей посмотрел на меня с сожалением. Потом разложил снимки по кучкам.
   -Вот эти,- он развернул передо мной веером - сумку, лестничную площадку, киллера и девицу в эротической позе со скрытым в тени лицом.- Действительно заказывал я прошлой осенью.
   -Ага!-не удержался я и ткнул в Андрея пальцем.
   -Такого снимка Елены Петровны с сыном,- не замечая, моего пальца продолжил он,- Жора у себя в архиве не нашел.
   -Откуда вы знаете? Он что, проболтался о моей просьбе?
   -Ничего он не болтал. Да я и не знал, что вы у него были. Просто такие снимки делают для семейного архива. В нем и хранят. Так что даже к Ованесяну попасть они никак не могут. Далее - снимок покойного Ролика сначала прошел через газету, а уж потом попал в архив к Жоре и этот снимок у него никто не заказывал. Такого снимка водохранилища в фотоархиве Жоры тоже не было. А коллаж... - Андрей взял потертый листок, выведенный Лялькой на принтере...- Коллаж составлен из двух снимков. И снегоход и вход в наш Издательский Дом публиковались во всех газетах после гибели Шульгина Кто-то скачал их из Интернета, составил картинку, а кому она была отправлена - вам лучше знать.
   -Ладно, пусть так,- воспрянул я.- Но четыре-то снимка вы заказали, поставили на них эту дурацкую печать. Отослали Шульгину. Зачем? Чего вы добивались? На что намекали? Что вы вообще знаете о том, что произошло в том доме?
   -В каком именно?- поинтересовался Андрей.- И почему вы решили, что я кому-то что-то отсылал?
   -Бросьте, Андрей. Что вы меня совсем за идиота что ли...Зачем тогда вам эти снимки понадобились?
   -В том-то и дело, что они мне вовсе не нужны были,- улыбнулся он.
   -Не понимаю. Вы же их заказали.
   -Да, но по чьей просьбе?
   -По чьей?
   -Ролик как бы для разных статей просил меня подобрать из отдела оформления снимки на эти воттемы. Он очень подробно и точно описал, что именно должно быть на снимках. Жора, как всегда с заданием справился блестяще, нашел именно то, что Ролику было нужно, но ни один из снимков опубликован Роликом не был и в отдел оформления не вернулся. Жорик же с любого заказанного снимка делает электронную копию и помещает в архив с указанием кто и когда заказал и прошел снимок в издании или нет.
   -И все?
   -И все.
   -Так, значит, Арлекин - Ролик,- сказал я себе.
   -И совсем не обязательно,- возразил мне Андрей.
   -Да что вы-то об этом знаете!- отмахнулся я.
   -Ничего не знаю. Но предполагать могу.
   -Например?
   -Например, что если вы так будете собирать материал для своей книги, вы так никогда и не узнаете, что же произошло на самом деле.
   -Это почему же?
   -Действуете слишком прямолинейно,- посочувствовал мне Андрей.- Раз я заказывал снимки, значит, я как-то связан с тем, что дальше произошло. А раз их заказал Ролик, значит, он в чем-то виноват.
   -А какой же я должен делать вывод?
   -Может быть этот, а может и другой. Может быть, Ролик сам придумал какую-то штуку с этими снимками. А может, его кто-то попросил достать такие снимки.
   -Но теперь Ролика нет и спросить об этом некого.
   -Тем более не стоит спешить с выводами. Насколько я понимаю, вы пытаетесь выстроить одну единственную версию того, что произошло. Найти человека, определить мотив. Так?
   -Примерно,- вспомнил я недавние наставления Калисниченко.
   -И как - получается?
   -Ну, есть одна версия...
   -А если она такая же, как со мной и со снимками? Знаете, в чем ваша ошибка? Одно единственное объяснение очень редко бывает верным и в сущности ничего не объясняет. Событие - смешение преднамеренных действий и случайностей. Разные люди играют в разные игры и не подозревают, кто в чьей игре какую исполняет роль. Хотите пример?
   -Очень.
   -Как в вашей единственной версии вы объясните появление печати Арлекина на этом вот снимке?
   Андрей перекинул мне снимок Ролика. Я вспомнил Суворова и свою версию мести, и она показалась мне абсолютно бредовой. Наказать тех, кто подставил твоего приятеля, кореша, братана, подельника - туда-сюда. Выбить деньги из вдовы и наследницы - это уже ближе. Запугать ее - возможно. Но рассчитывать при этом на снимки с печатями? А с другой стороны - почему бы и нет? Во всяком случае, у того же Суворова были все возможности пробраться в кабинет Андрея, пока он был у Витасиков, шлепнуть клеймо и вернуться в свой кабинет. Так что...
   -Ну, предположим, я знаю, кто бы это мог сделать,- скрепившись, заявил я.- И зачем.
   -Но вы не обо мне ведь думаете?- спросил Андрей.
   -Нет,- поспешил успокоить я.- Вы к этому отношения не имеете.
   -Почему же вы в этом так уверены?
   -Но, вы же сами мне только что... - начал я, оборвался, взглянув на румяные щеки вздутые довольной улыбкой, и простонал:- Ну, скажите сами, зачем это вам могло понадобиться?
   - Да очень просто!- засмеялся Андрей.- Предположим, о печатях Арлекина я слышал от Ролика. Ролик гибнет. Шульгина пытается изобразить из себя Главного редактора и требует вариантов освещения смерти Ролика в номере. Один из таких вариантов - смерть Главного редактора "Бульвара" не была случайностью. Мне, как ответсеку, приносят пачку снимков. Я беру один из них, открываю ящик стола, достаю самую обычную наборную печать, выставляю на ней слова "Месть Арлекина", дышу, шлепаю и несу к Шульгиной.
   Он все так и проделал. Прямо на моих глазах. Достал, набрал, шлепнул. И показал. Печати стояли рядышком неразличимые, как две бутылки пива.
   -Дальше,- сглотнул я в поисках слюны.
   -Дальше я несу снимки Елене Петровне, она вариант убийства отклоняет. А вы вытаскиваете снимок с печатью. А я об этом молчу, потому что убийства-то все равно не нужно.
   -И что же, так все и было? - сдался я.
   Андрей скроил удивленную физиономию, хотел играть дальше ("Да что вы?", "С чего вы взяли", "Я все это только сейчас придумал") но вид у меня, наверное, был очень уж жалок. Во всяком случае, он меня пожалел. И мучить не стал. И попросил меня с этим снимком больше не возиться. Освободил от забот о нем. И подтвердил - так, как он это сейчас описал, все и было. И он еще раньше бы об этом рассказал, но не был уверен, что я хотя бы до Жорика доберусь. А теперь он надеется - у меня есть шансы разобраться в этом деле. Все зависит от того, насколько я обучаем.
   -А вы как думаете?- угрюмо спросил я.
   -Я думаю, все будет ясно в ближайшие дни. Или даже часы,- пообещал мне Андрей.- И вот что еще...
   -Что еще?
   -Обратите внимание на этот вот снимок, - он повернул ко мне зимний вид - белый берег, желтый лед, краешек рыжего ствола сосны. Вас ничего в нем не удивляет?
   Взял, повертел, сравнил с другими. Обычный любительский кадр. Снято на мыльницу. Отдано в проявку и отпечатано в кодаковской конторке.
   -Что же здесь необычного? Формат чуть обужен и больше ничего.
   -Правильно,- обрадовался Андрей.- Кто-то срезал дату с этого снимка. Вам это ни о чем не говорит?
   -А вам?
   -Мне - нет. Я же не знаю, что значит этот снимок, и почему на нем стоит печать. А вы могли бы подумать. В свете своей единственной версии.
   -Хорошо. Я подумаю.
   Как-будто мне больше и думать не о чем, кроме как о том, кто и зачем тут снимки подрезает,- возмутился я про себя.
   Нет уж, к Ляльке, к Ляльке и отказываться от этого дела немедленно.
   Что-то давно она мне не звонила,- забеспокоился я тут же. Не случилось ли чего?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 14

1

  
   "Реношка" мой задумался о чем то, двери на сигнал с пульта открыл и фары зажег так, точно послал меня: "Чего щелкаешь, не видишь - занят я!".
   Сразу видно, что Сократ тут поселился - он кого хочешь научит ворчать и делать наставления. Даже французскую машину турецкой сборки.
   Уф, - ну и жара! Скотина я все-таки - оставлять кота в черной машине на солнце, пусть и вечернем. Я тут же открутил передние стекла. Воздух двинулся, остудил приборный щиток. Я прислушался.
   На заднем сиденье в переноске ни звука.
   -Ну, ладно старик, ну, извини...
   Подождал еще.
   Мне стало не по себе. Я заглянул на заднее сидение и увидел - крышка переноски сдвинута. Схватил, дернул крышку в пазах - пусто.
   Все ясно - кто-то здесь побывал и прихватил моего кота. Постойте - но ведь сигнализация не срабатывала! Как же тогда... Ах я идиот - второй комплект ключей и пульт - все осталось у Лялькиной своры, у этого самого Суворова
   -Ну, я кретин!- стукнул я кулаками по вздутой крышке на руле с такой силой, что только ехидный скрип из-под моего кресла мог остановить готовый выскочить оттуда воздушный шар аэрбега.
   -Кретин и есть,- скрипнуло кресло мурканьем Сократа.- Тебе лечиться надо электричеством, а не за бандитами охотиться.
   Я, разом согнувшись пополам, свесил голову между ног. Во тьме, средь комочков пыли, песка и старых тряпок торчало серое ухо и светился зеленым глаз.
   -Эй, ты что там потерял?,- послышался смешок в окошке.
   Я дернулся, стукнулся затылком о руль, вывернул лицо и увидел в проеме окна Ляльку самую обычную, семилетней выдержки - в весенней линялой джинсе, коротенькой стрижке и с грустными глазами. Ладошки переворачивать она не стала и ничего на них не взвешивала, а только спросила:
   -Пассажира возьмете?
   Я очень удачно вынырнул сбоку от руля и открыл дверь.
   Лялька аккуратно отодвинула бедром мое лицо, села, руки сложила на бардачке, голову опустила на руки, повернулась и, глядя мне прямо в глаза, попросила:
   -Поехали.
   И мы поехали. Куда - я не спрашивал.
   Время шло к ночи. Москва остывала и пустела, и на бульварах рассосались пробки, а на Пушке у фонтанов сидели на спинках скамеек и тянули пиво из банок, и магазины закрывались, а открывались казино и я почувствовал, что мы с Лялькой вот-вот провалилмся сквозь прореху времени и Сократ завозился под креслом, предупреждая, и я очнулся, глянул вбок на Ляльку, сидевшую, положив руки на бардачок, опустив лицо на руки и спросил:
   -Ну, как там Гарик?
   -Гарик?- удивилась Лялька.- У Гарика все в порядке. Он простыл и изводит бабушку.
   -У Гарика в порядке. А у тебя?
   -И у меня все в порядке. Через неделю я - хозяйка Издательского Дома. Буду выпускать популярную среди половозрелых подростков газету и журналы, любимые состоятельными хозяйками.
   -И ты больше не боишься, что тебе помешают?
   -Боюсь. Боюсь, что мне не помешают.
   -Господи, да что случилось-то?
   -Ничего,- я зазевался, пропустил яму, машину сильно тряхнуло, Лялька поморщилась, откинулась на спинку кресла. -Ваня Хлынов погиб, слышал?
   Я кивнул.
   -Я знала его. До того, как там у них появился Шульгин. Он всегда ходил с таким серьезным лицом и острил. Его побаивались, считали циником и снобом, а он, как всякий остряк, безумно боялся насмешек. Потом все бросил, заперся в келье, картинки стал рисовать. Его и там достали.
   -Кто достал-то?
   -Они,- убежденно сказала Лялька. - Или Оно. От него, знаешь, не скроешься.
   -Что это - Оно?
   - То, что устраивает нам всякие штуки.
   -Ты о чем это?- действительно не понял я.- Какие штуки нам устраивают? Может, это мы сами их себе устраиваем?
   -Может быть, сами. Может, и то и другое.
   -Как это?
   -Я не устраивала себе знакомство с Шульгиным. Но могла не выходить за него замуж. А он устроил эти игры с Арлекином. Но не устраивал своей смерти. А Ролик устроил и то и другое. А Ваня не смог убежать.
   -Я был там,- осторожно начал я.
   -Где?
   -В мансарде у Вани
   -Когда?
   -Почти сразу после того, как он...
   -Как ты там оказался?
   -Письмецо мне подбросили: поезжай, спроси у Ивана, он расскажет тебе из-за чего погиб Ролик Ряженцев.
   -А-а...- протянула Ляля, отвернулась и посмотрела в окно. Я выехал на Сретенку, развернулся возле маленькой белой церкви, слетел со спуска на Трубную, свернул на стоянку.
   -Тебе что, совсем не интересно?
   -Мне жаль их. А, вообще, - все равно.
   -Да что с тобой? Ты что, успокоительного перепила?
   -Мне теперь это ни к чему,- сказала она, коротко взглянула на меня и отвернулась к редким деревьям Цветного бульвара.- Теперь мне не страшно.
   -И давно это?
   -С тех пор, как я опубликовала материал о смерти Ролика. Как это: "Захлебнулся в собственной блевоте?".- Усмехнулась.- Ну и видок у тебя был, когда я все это Андрею выложила.
   -Не понимаю,- вскипел я,- если тебе так противно, тогда зачем все это?
   -Что?
   -Издательский Дом, газета, журналы...
   Посмотрела на меня с интересом:
   -А что ты предлагаешь? Отдать все Витасикам и компании? С какой стати?
   -Но ведь тебе просто противно этим заниматься,- заметил я.
   -Ну почему же. Читателям нравится. Тираж, знаешь, как на том номере подскочил?
   -И тебе это нужно.
   -Ничего - привыкну.
   -Та-ак...- я выключил двигатель, протянул Ляльке ключ зажигания. Сократ одобрительно крякнул под креслом.
   -Это что?- равнодушно спросила Ляля.
   -Тебе ничего не интересно и ты ничего не боишься. Какой смысл мне копаться в этих делах? Отчет о моих тратах и собранном материале могу представить прямо сейчас. Правда, в устном виде.
   -А что - есть собранный материал?
   -Ну, кое что...
   -И ты можешь что-нибудь объяснить?
   -Возможно. Но для этого мне нужно услышать от тебя ответы на кое-какие вопросы.
   -Спрашивай.
   -А ты не обидешься?
   -...
   -Ах да, тебе же все равно. Тогда скажи мне...-начал я, но спросил не совсем про то.- Шульгин, он тебе изменял?
   -Это тебе зачем? Хотя... Изменял ли мне Игорь? Если честно - не знаю.
   -А... как вы вообще жили (вторая попытка задать вопрос о Гарике; снова - неудачно).
   - Как Шульгин со мной жил? Обыкновенно. Как призер со своим кубком. Чемпион мира со своим поясом победителя.
   -То есть?
   -Вешает на стенку, гордится, время от времени отбивается от тех, кто пытается приз у него отобрать. С одним, правда, отличием.
   -С каким?
   -Претендентов на звание больше не было.
   -И ты...
   -Висела семь лет на стенке. А Шульгин мной гордился. Время от времени. Когда жена медиамагната светилась на светских тусовках и в салонных программах на ТВ. Самая стильная дама. Это ему льстило.
   -О-о! Ну, а... ты?
   -Что я?
   -Ну... ты,- уперся я.
   -Ты хочешь знать, изменяла ли я Шульгину?
   -Ну, да.
   -Зачем тебе? И какое это имеет отношение...
   -Потом объясню.
   -Нет, не изменяла,- вздохнула Лялька.- Хотя, наверное, стоило бы.
   -Ты хочешь сказать, что за год примерно до рождения Гарика у тебя не было романа?
   -О чем ты?- уставилась на меня Лялька.- Ты что же думаешь, что Гарик... Ой... ой... ой не могу!
   Она хохотала весело, искренне и заразительно. Даже пополам сложилась. Хваталась за лицо и живот. Вытирала слезы. Чуть затихала, держалась секунду и снова прыскала и заходилась.
   Я не выдержал и хихикнул раза два.
   Сократ так повернулся под креслом, что я подскочил.
   Отсмеявшись, Лялька опустила щиток от солнца, открыла зеркальце, исследовала глаза и ресницы, вспомнила, что не красилась, сдавила последний всхлип смеха и, стараясь не смотреть на меня, спросила, как могла, строго:
   -Нет, как тебе такое могло в голову придти?
   -Я понимаю. Ну, да. Это смешно. Хотя мне было не до смеха при повторной экспертизе.
   -Что, что? Повторная экспертиза? Ну-ка, ну-ка...
   -Ну, что,- начал я недовольно.- Съездил на Клязьму. Походил над обрывом Нашел кое-какие следы - там Шульгин перед тем, как слететь, руку себе разбил о дерево. Взял пробы и отвез их в тот самый Институт, где делали первую экспертизу.
   -Прости пожалуйста, а зачем ты вот это все делал?
   -Ну, чтобы убедиться, что твой муж в самом деле погиб и тело его обнаружено.
   -Ну что - убедился?- Лялька уже не смеялась. Ей было не до смеха. Руки она сжала до белизны на косточках. И губы тоже.
   -Прости, что напоминаю тебе обо всем этом...
   Лялька поморщилась:
   -Говори, не стесняйся. Кого ж я похоронила?
   -Да, да! Это был Шульгин.
   -Тогда причем тут Гарик,- вздохнула, как мне показалось, облегченно она.
   -Понимаешь,- с трудом выговорил я,- я ведь не был уверен, что там на стволе была кровь Шульгина. В общем, я на всякий случай дал им пробы твоего сына.
   -А откуда они у тебя? Ты что, просил Гарика кровь тебе сдать?
   -Там в спальне он жвачку выплюнул...
   -Здорово!- помолчав сказала Лялька.- Я тебя в дом пустила, просила о помощи и защите. А ты... Ты хоть понимаешь, как это называется?
   -Ну, это смотря кто называть будет. И в каких целях.
   -Ладно. Ну и что же показал анализ жвачки моего сына?
   -Что этот вот человек... ну которого нашли. Что у него с Гариком ничего общего. В смысле наследственности.
   -И что ты предлагаешь?
   -Ну, не знаю... А вот этого... Шульгина, как похоронили?- спросил я, запинаясь.
   -Кремировали, а прах развеяли над Тибетом,- жестко сказала она.- По духовному завещанию Игоря. Так что эксгумировать тебе будет нечего. И чтобы закончить - никаких проб для повторных экспертиз у Гарика. Я запрещаю.
   -Понял,- сказал я и снова протянул ей ключ от машины.
   -И чего ты вцепился в этого покойника,- сказала она, не замечая протянутого ключа. -Что, других проблем что ли нет? Кто такой этот Арлекин, ты знаешь?
   -Не уверен. Но карточки с печатями, те, которые получил Шульгин до того вечера, заказал Ролик.
   -Как заказал?
   -Через ответсека Андрея в отделе оформления газеты.
   -То есть Арлекин - Ролик, что ли? Зачем ему это было нужно? И почему тогда он погиб?
   -Я не знаю, был ли Ролик Арлекином. И даже не знаю, сам он придумал метить снимки и подбрасывать их Шульгину или кто-то попросил его об этом. Я знаю только, что он заказал эти снимки. И что снимок, который ты обнаружила на месте падения Игоря он не заказывал. И что он был сделан, скорее всего, задолго до всей этой истории.
   -А это из чего следует?
   -На снимке была дата. Кто-то ее срезал, поставил печатку, прилепил к дереву. Ведь ты на дереве его нашла?
   -А что вообще означают эти снимки? - не отвечая, спросила Лялька.- При чем тут сумка, лестница в хрущобе?
   -В этом-то все и дело. Видишь ли, Ляля...
   И я объяснил ей, как мог короче. Про розыгрыш Вани и Ролика. Про депутата. Про пятьсот тысяч и киллера. Про месть и Суворова, которого в настоящее время проверяет Прокуратура на предмет связи с криминальным миром. Кое-какие детали опустил. Например, про мундштуки, обнаруженные мной на месте гибели Ролика и Вани.
   Лялька слушала очень внимательно. На меня не смотрела и лицо все отворачивала, так что понять я не мог, что же она обо всем этом думает.
   -А ты здорово взялся за дело,-заметила она и я не понял - нравится это ей или нет.- Прокуратуру привлек. Это зачем?
   Я рассказал, как меня замели менты возле трупа Вани. Судя по всему по чьей-то наводке. И что никакой Прокуратуры я не привлекал, а помощь мне оказывают в частном порядке.
   -Понятно. Значит, опасаться мне стоит Суворова,- сделала Лялька вывод.
   -По крайней мере держать его от себя подальше,- посоветовал я. И снова протянул Ляльке ключ.- Ну что, принимаешь мой отчет?
   -До метро меня подбросишь?- спросила вдруг она.
   -Ты что, серьезно?- не поверил я.- На метро теперь ездишь. А где ж твой мерседес, водитель, охранник?
   -А я вот решила, что без всего этого хозяйства мне пока будет легче. И безопаснее. И, кажется, была права. Особенно в свете сказанного сейчас тобой.
   Я обогнул бульвар, притормозил возле цирка. Бронзовый клоун в шляпе- тарелке вылезал из медного автомобиля. На капоте и сиденье медленно умирали тюльпаны. Клоун подмигнул мне и помахал шляпой. Я передал ему привет от Арлекина. Лялька удивленным взглядом прервала наши перемигивания.
   -Ну, так что?- спросил я, уже не дергая понапрасну ключ в зажигании, но твердо решив добиться от Ляльки ответа.
   -Что ты имеешь в виду?
   -Принят мой отчет? Могу я быть свободен?
   -Отчет одобрен и принят,-подхватила она.- Мы вас поздравляем. Объявляем вам благодарность в приказе. Присваиваем очередное звание. Представляем к награде. Повышаем оклад. Что надо сказать?
   -А что ты хочешь, чтобы я сказал? "Служу Ляле Шульгиной"?
   Лялька не улыбнулась. Она сгорбилсь, зачем-то сунула руки в карманы джинсов и голову опустила.
   -Ты, Валька, забудь.
   -Что именно?
   -Ну, все что я тут говорила - что мне все равно, наплевать, что ничего я не боюсь. На самом деле мне очень страшно. Потому что следующей буду я.
   -Да ладно... С чего это ты решила? Поверь эксперту - тебе пока опасаться нечего.
   -Я тебе верю, Валька. Только дело не в этих разборках. Я просто знаю, что это произойдет. И очень скоро. Не знаю - как. Но это не важно.
   -Перестань. Ну, что ты хочешь, чтобы я сделал?
   -А что ты можешь сделать? Впрочем... Обещай - когда это,- она запнулась, как будто увидела что-то и тут же проскочила дальше,- случится со мной, ты вот так же подробно все расследуешь и расскажешь об этом..
   -Кому? Калисниченко?
   -Нет. Ты напишешь книгу. И она выйдет на этих условиях, которые мы с тобой подписали. Обещаешь?
   Я промолчал. Лялька накрыла мою ладонь своей, сжала слегка, выскочила из машины и побежала к метро.
   Сократ всхлипнул под сиденьем.
  
  

2

  
   Эх, Лялька, Лялька,- только и сказал я, захотел курить, полез за сигаретами, обнаружил, что пачка пуста и пошел отыскивать киоск возле метро.
   Но все-таки как же это, а?-вспомнил я про Гарика, расплачиваясь за пачку Salem. И опять закрутилось - если найден труп не отца Гарика, то кто же отец, если отец - Шульгин, то чей же это был труп, если труп Шульгина не найден, то где Шульгин, если Шульгин не труп, то почему трупами стали Ролик и Ваня...
   Сыпется вся моя версия стоимостью в пятьсот тысяч, понял я, подходя к тому месту, где оставил машину.
   Машины не было.
   Клоунская медная тачка стояла где стояла, и клоун из нее вылезал в бронзовой шляпе, на месте была и белая грязная девятка и Фольксваген. Между ними парковал я "Рено", а теперь там стоит джип "Тойота" с тонировнным стеклами. И никакого черного "Рено". Как будто никогда и не было.
   -Машинку свою ищите?-спросил меня бронзовый клоун не снимая шляпы и я увидел, что на заднем сидении медной его колымаги, побросав мятые тюльпаны на мостовую, развалились двое нахальных и неприятных.
   -Да-ак,- развел я руками, точно оправдываясь.
   -А этот, стриженый под бобра, не приятель твой?- спросил тот, что помоложе.
   -Суворов!- ахнул я.
   -Только что отчалил,- сообщил седой и необыкновенно здоровый, в очках и с грубым голосом.- Чего стоишь, еще догонишь!
   Я посмотрел в сторону Трубной. С площади на Петровский бульвар медленно поворачивал мой "Рено".
   Оглянулся на свидетелей угона, махнул беспомощно вслед машине, чуть не крикнул дурацким срывающимся голосом:"Держи его!", но двое из клоунской колымаги были уже рядом, стиснули с боков, подхватили под руки и, перекрикивая друг друга:"Догоним, счас, догоним", впихнули на заднее сидение джипа.
   Кто там был за рулем, разглядеть я не успел - на голову натянули мне вязаную шапку, опустили на глаза и рот, дернули руки вперед, ловко защелкнули наручники. Я вспомнил про Сократа, открыл рот, втянул вязаную шерсть, набрал воздуха побольше, но заорать мне не пришлось. Стукнуло по затылку, как на железный угол приложился и валясь на бок и угасая, я ухватил только начало вялой своей фразы:"Ну, и пожалуйст..." и мне стало удивительно покойно, я ни за что уже не отвечал, и никому не был должен, и как меня вздернули, ткнули в бок и крикнули "Сиди уж!" уже не слышал.
  
  
   В полной тьме Сократ мне муркнул:
   -Ну как там, в прорехе времени?- и я спросил себя:"Ну как?" и не почувствовал ни рук, ни ног, и подумал, что не зря я обходил эту дыру, нет тут плеска реки и месяца со звездой над церквушкой, и услышал медленно сонное и брюзгливое:
   -Это еще зачем? Посадите его, снимите, дайте ему что-нибудь.
   И меня встряхнули, как мешок, отстегнули наручники, сдернули с головы шапку, сунули под нос рюмку коньяку. Я увидел перед собой в испанском кабинете за тяжелым письменным столом, в резной мебели и шелковом халате сонного Виталика Мятова, похожего на медвеженка калу, а разнояйцевого близнеца его Стаса, похожего на гвоздь с гнутым носом, не увидел. Зато Суворов был тут же, нависал над спинкой кресла в зеленом блике лампы, смотрел на меня, опустив уголки губ и глаз, плотно поводил ладонью по стриженому бобрику и, наклонившись к уху Мятова, говорил ему что-то, не сводя с меня глаз.
   -Так что же вы хотели нам рассказать?- вежливо спросил Мятов и Суворов выпрямился, сложил руки на груди и посмотрел на меня с осуждением.
   - Я - вам? - совершенно естественно удивился я, сглотнул коньяк из рюмки, которой только что тыкали меня в нос, отыскал в кармане купленную и невскрытую пачку Salem, распечатал, достал, закурил с удовольствием. - А вот вы лучше верните мне мою машину.
   -Она не ваша,- заносчиво напомнил мне Суворов.
   -Машину мы вам вернем,- примирил Виталик.- Как и вашего кота.
   -Когда?- выпалил я.
   Как это они докопались до Сократа, он же так здорово спрятался. Впрочем, кот мой только с виду такой независимый и самостоятельный. На самом деле он - тепа. Наверное, вылез тут же из под кресла, и еще учил похитителей своих.
   -А вот это зависит от вас,- назидательно сказал Виталик.
   -И что же вы хотите, чтобы я вам рассказал?
   -При последней нашей встрече вы намекали, что смерть у нас тут не последняя, - начал Виталик.
   -Ага. Значит опять...
   -Что вы об этом знаете?
   -Вы меня спрашиваете? Вы вон его спросите,- ткнул я в удивленного Суворова.- Я даже не знаю, кого на этот раз и как...
   Суворов с Виталиком посмотрели друг на друга.
   -И все-таки мы спрашиваем вас,- мягко надавил Виталик.-
   -Что ты там болтал про пятьсот тысяч и уборку свидетелей!-рявкнул вдруг Суворов так, что Виталик вздрогнул. Но тут же и улыбнулся смущенно, и поддержал вкрадчиво:
   -А, в самом деле, - какие деньги, какие свидетели?
   Я молчал, изучая их обоих.
   Суворов совсем уж стал похож на отставного следователя. Орать на подозреваемых, печатать протоколы одним пальцем, мелкие взятки собирать и промахи сваливать на обстоятельства. Откуда у него связи с криминалом? И если связей нет, то... что это доказывает?
   Виталик... Добродушный, мягкий, плюшевый. Хитрый. Умеет дела делать. Делец, работающий под лоха. Скверно. В этой их парочке с Сенцовым заправлял, несомненно, он. Но Стас ему был зачем-то нужен. Друзья-однокурсники. Такое бывает еще? А без Стаса ему худо. Вон какая тоска в глазах. И страх. Что же их связывало, если...
   -Как он умер?- кашлянув, спросил я.
   -Кто?- грубо спросил Суворов.
   -Сенцов, наверное. Из-за него вы ведь так переполошились?
   -А вы не знаете?- не поверил мне Мятов.
   Значит, Сенцов. Соображаю, все-таки. Хотя какое там, к черту, соображение. Все ведь очевидно. Иначе бы они меня сюда не притащили. А вот мог ли я предсказать, что на этот раз будет именно этот длинный нелепый и неумный Стас?
   -Я - нет. А вы?
   -А вы упрямы.
   -Не без этого.
   -Ну, раз вы так настаиваете...
   Суворов положил руку на спинку кресла. Попытался Виталия остановить. Тот сделал вид, что не заметил.
  
  
  

3

   Стас Сенцов был подшитый алкоголик.
   Он крепился сколько мог, год и два, и развязывал осторожно, точно укус расчесывал - нежно поглаживал пивом, тихо почесывал шампанским и винцом и уж потом, дней через пять, бешено рвал зудящую плоть - водкой, коньяком и виски.
   Проследить начало развязки у Стаса было практически невозможно.
   Его не качало, держался он твердо, не смеялся и не пел. Острил редко, не умно, и невпопад, точно так же, как Стас трезвый, неразвязавший.
   И запой его вычислить было невозможно.
   От него не пахло и язык не заплетался. Не становился агрессивен, не заводился с полоборота, не искал чертей и обидчиков. По кабакам и бабам не шатался, домой приходил вовремя, а на работе от него было также мало толку, как в суровые сухие будни.
   Когда и как он пил, оставалось загадкой для домашних и Виталия, и они могли бы не ломать над ней голову и не караулить возле уборной, не проверять столов, бардачка машины и карманов, как, впрочем, могли и не подшивать Стаса - чего дергаться, если человек и в запое не скажет и не выкинет ничего, сколько-нибудь заметного и отличающего его от него же самого обычного и трезвого?
   Было впрочем одно, но оно всего прочего стоило.
   Право, лучше бы Стас крушил мебель и посуду. Или ходил по парапетам на Ленинских горах. Пугал маленьких девочек в парке. Переворачивал с грохотом стол на кухне и, хватаясь за огромный кухонный тесак, сцепив зубы до побеления кривого своего носа, смотрел бы обезумившими и налитыми кровью глазами в некрасивое и худое лицо жены.
   Стас ничего этого не делал. Он просто ближе к ночи садился в тот автомобиль, который у него был на момент запоя, и гнал по ночным московским улицам, не замечая скорости, разметки и сигналов светофора.
   Встретившие его на дороге, тут же пропускали, прижимаясь к обочине. От ментов Стас уходил или откупался.
   Это называлось "улет" и Стас действительно летал, отпуская руль, давя педаль газа в пол, раскрывая длинные свои руки, как крылья, покачивал ими и дудел, сложив губы дудкой:"У-у-у-у...". Нос его выпрямлялся и вытягивался, крылья уходили назад к хвостовому оперению, покачивая ими, Стас поднимался над ночным городом, делал вираж над кремлевским холмом, кружил над золотым шлемом Храма, щелкал по лбу чугунного Петра, летел над черной, жирно блестящей рекой, потом, задрав нос почти вертикально, взлетал над сталинскими высотками и башнями новостроев, и, оставив город позади россыпью белых тлеющих углей, уходил в открытый космос.
   Потом машину долго отдирали от фонарного столба, или тащили из кювета, разнимали с остатками автобусной остановки, выковыривали из битых стекол и бутылок палатки, двадцать четыре часа в сутки торгующей пивом, или вылавливали со дна реки и Стас счастливо смеялся, пока его выпиливали из мятого железа так, как будто спасатели щекотали его своими болгарками под мышками и животом. И каждый раз на нем - ни царапины.
   Не говоря уже о сотрясении мозга.
  
   Начало последней Стасовой развязки Мятов пропустил. При нем Стас пил только безалкогольное пиво, которым всегда был забит бар-холодильник в их совместном кабинете, и никаких признаков близкого улета не подавал.
   Сегодня, часа в четыре, когда выходили вместе из офиса, Стас зачем-то вернулся в кабинет и догнал Виталика внизу на ступенях под вывеской Общества слепых.
   Может быть, странности и начались раньше, но Виталик их не замечал, а эту не заметить уж не мог - кто-то спустил все четыре колеса на его Мерседесе-джипе и стоял он, торжественный и жалкий, как юбиляр в смокинге, но со спущенными штанами.
   Стас засмеялся и предложил подбросить Мятова до Ленинского по третьему кольцу, пока Суворов по суровому звонку Виталика будет разбираться со своими охранниками, куда глядели их мониторы, вызывать аварийку и тащить джип на ближайший шиномонтаж, ремонтировать проколы.
   Выскочили через Беговую на кольцо и до самой Рижской эстакады Виталик ничего такого не замечал, кольцо было забито - не разгонишься.
   На Рижской поток редел, освобождались и левый и крайний правый ряд, Стасов нос потянулся, выпрямляясь, он откинулся на спинку кресла, руки его стали раскрываться крыльями, педаль газа мощной БМВ-родстера пошла в пол, двигатель набрал обороты, машина потянулась брюхом к шоссе, готовясь оттолкнуться и втянуть шасси. Виталик, рассеянно глядевший в окно, заметил вдруг, как смазалась и потекла лента бокового ограждения, оглянулся на Стаса, заметил опасную перемену в лице, поплывшую счастливую улыбку, открыл рот, хотел закричать...
   Вот тут он и появился - маленький, черный, в черном непроницаемом шлеме, слившийся с черной своей машинкой в одну увесистую летящую каплю. Мотоциклист. Он повис слева от Стаса, между стеклом и разделительным ограждением, летел в узкой этой щели. Стас его заметил, ухмыльнулся, стал медленно выдавливать, смещая машину влево. Тот подпустил лакированную дверцу к самому затянутому в кожу колену, тормознул неожиданно и исчез, как будто его и не было, и тут уж Стасу, провалившемуся, пришлось отворачивать машину, визгливо чиркнувшую передним крылом по жестким ребрам ограждения.
   -Уф,- выдохнул проснувшийся, наконец, Мятов, успел крикнуть:"Останови машину!", на что Стас только счастливо рассмеялся.
   Мотоциклист обогнал их БМВ справа и завис спереди, прямо перед капотом.
   Стас дернул носом.
   И началось.
   Муху мерзейшую, с синим брюхом, гнусно гудящую, когда-нибудь гоняли по квартире? Круша все на своем пути, гнались за ней по комнатам со свернутой туго газетой? А теперь представьте, что эта юркая дрянь у вас перед носом, а сами вы - жучила в пять раз ее больше и вы несетесь, не разбирая дороги, а кругом роятся всякие прочие летучие твари, и вы в любой момент можете с ними столкнуться.
   Вот так вот Стас гонялся за мотоциклистом по третьему кольцу.
   Стас точно приклеился к заднему его колесу. Или к спине. Или к шлему. В какое-то одно общее насекомое превратились машина и мотоцикл. Вытянутая каплей черная голова мотоцикла переходила в узкие черные блестящие крылья БМВ. Они сцепились, гудя и надрываясь, и замелькали - куда один туда другой.
   Мотоцикл скакал по рядам, как обезумевший шахматный конь. Проскакивал в щели между машинами. Кренясь, обходил справа и слева. БМВ, сцепившаяся со Стасом и с мотоциклистом, каким-то сумасшедшим чудом пролетала в те же щели. Мятов то и дело закрывал глаза и открывал рот, но крикнуть не успевал.
   -А!... Ой!... К!... Т!...О!... М!...- выскакивали из него звуки (это вместо "Куда!" и "Ты с ума сошел! "Остановись немедленно!" "Мы разобьемся!"). И всякий раз было уже поздно.
   -Э-э-э-э...- выл Виталик, видя, как влетают они за мотоциклом в просвет между здоровенной бетономешалкой и каким-то брюхатым Опелем, жмурясь, втягивал голову в плечи, ждал удара, скрежета, звона стекол, вспышки боли в голове, пробитой металлом, а, когда открывал глаза, видел, что летят они уже прямо в бетонный башмак дорожного знака, обходя ползущий в правом ряду КАМАЗ, снова выл и жмурился, снова открывал глаза и видел, как втыкаются они между задницей автобуса и носом джипа.
   И потом, с ужасом вспоминая как же это было, Виталик понять ничего не мог. Скорость что ли была такая, что БМВ то и дело становилась короче и уже и проскакивал там, где должен был расплющиться о бетон и железо?
   Черт его знает. Может и так.
   Только длилось это недолго.
   Метров за пятьсот до Лефортовского тоннеля машины куда-то делись, все пять рядов опустели, Стас заорал, торжествуя, дожал педаль в пол, навалился сзади на мотоциклиста... Тот заметался на пустой дороге зигзагами, Стас прижал его к ограждению справа, тот вывернулся, лег в вираже на бок, пересек все пять полос, оказался в самом левом ряду, прямо перед первой бетонной опорой тоннеля, в которую БМВ и должен был впечатать байк на всей скорости и всей полуторатонной своей массой.
   Видимо, Стас не очень все-таки разогнался, гаишники насчитали потом 120 км в час. Но удар был страшен. Левую сторону машины мгновенно смяло, двигатель ушел в пол, капот высадил стекло, сработали передние подушки безопасности залепив Витасикам лица. Машину швырнуло о противоположную стену тоннеля. Удар пришелся прямо на то место, где сидел Виталик и если бы не боковая подушка безопасности, не к кому было бы тащить меня людям Суворова.
   Виталик с трудом вывернулся, увидел зажатое между креслом и рулем неподвижное тело Стаса с огромной в подушке головой, в окне различил черный шлем мотоциклиста. Как-то он вывернулся в последний момент из под летящей на опору БМВ, затормозил, развернувшись стоял посередине тоннеля, наблюдая, как крушит и ломает благородное баварское железо о бетонные стены. А когда морду своротило набок, выбило фары, раскрошило тонированное стекло и то, что осталось от машины стоимостью в сто тысяч долларов, рухнуло под стеной тоннеля, он, постреливая двигателем, подкатил неторопливо и уставился через черный пластик шлема на то, что творилось в салоне.
   Надолго Виталик запомнит черное забрало шлема с отблеском фонаря, и как взревывает мотоцикл, и тот, кто устроил все это, смотрит на него холодно и пристально и решает, как добить беспомощного противника.
   И Виталик увидел в руке, затянутой перчаткой, зиповскую зажигалку, и тут же почувствовал запах бензина, хлеставшего через порванные шланги бензопровода, не сводя глаз с лакированного черного шлема медленно потянулся к замку ремня безопасности, отстегнул защелку, вжался в кресло, осторожно потянул плоский рычаг двери, а мотоциклист, так же медленно, точно повторяя его движения, потянул с руки перчатку, заложил ее себе подмышку, маленькой рукой сжал маленькую серебряную зажигалку, со звоном скинул крышечку, крутанул колесико и Виталик тут же дернул рычаг, ударил плечом в дверь, потом еще и еще раз и в такт ему мотоциклист дергал и дергал колесико, но дверь не открывалась, и искру не высекал кремень.
   А может тот, поняв, что Виталику некуда теперь деться, тихо так и нежно издевался над ним. Играл.
   Но заигрался.
   Подкатили поодставшие машины, заскрипели тормозами, вспыхнули фары, мотоциклист, торопясь и нервничая, срывая кожу на пальце, крутанул пару раз колесико зажигалки, вспыхнуло пламя, он газанул, развернул машину, встав на заднее колесо рванул с места, успев кинуть горящее свое, не глядя, в ракрытый моторный отсек и увидеть, как вспыхнуло прямо перед лицом Виталика.
   И Виталик увидел как вспыхнуло, и забился о дверь, и последнее что увидел сквозь пламя - ярко красную дрожащую каплю фонаря на заднем крыле мотоцикла.
   Это уж потом ему объяснили, как ему повезло.
   Первый подоспевший к месту катастрофы был человеком опытным и огнетушитель держал на изготовку. Так что вспыхнувшее пламя он смог загасить тут же. Машину, не дожидаясь спасателей, развернули. Зажатую стеной дверь удалось открыть. Виталик выбрался на свободу без единой царапины.
   А вот везение Стаса закончилось минут двадцать пять тому назад, как раз когда, садясь в машину, он не стал пристегиваться. Пока подоспевшие спасатели выпиливали его из металла, Стас не смеялся, как от щекотки. Бледный, он поклевывал крючковатым своим носом, точно крошки собирал с руля, и, казалось, закатившиеся его глаза затягивает прозрачной голубоватой пленкой и шея становится длинной и гибкой, и голова легко падает за спину, как у мертвой птицы.
   Разрезали и распилили металл и поняли, что поздно.
   Тело Стаса размозжило ударом о руль и приборный щиток и был он уже не длинным и нелепым, а просто мертвым.
  
   -Ну и что?- спросил я, выслушав рассказ Виталика Мятова, и он надул щеки.
   -В каком смысле?
   -С чего вы взяли, что все это не было случайностью? Сенцов сам напросился и... не на того напал.
   -Вы в самом деле так думаете?- удивлено посмотрел на меня Виталий.
   Суворов навалился на спинку кресла.
   Разговор наш напоминал тот, что вели мы после смерти Ролика. Теперь меня убеждали, что смерть подстроена, а я не верил. Только Витасиков тогда было двое. А теперь один из них мертв. Как я, и в самом деле, предупреждал.
   -Издеваетесь? -сухо спросил Суворов.- А колеса у джипа пропоротые?
   -Зависть людская,- пожал я плечами.
   -А вот это?- Суворов выудил откуда-то из под стола бутылку пива.
   Я взял ее в руки. Пузатенькая, зеленого стекла. 0,33 литра. Красная наклейка. "Бовария" без алкоголя.
   -Ну и что? Чего не нравится-то?
   -А ты на пробку посмотри.
   Пробка на бутылке была зеленая. Как на обычном пиве крепостью в пять градусов.
   -Фью-и.- присвистнул я.- Кто-то на обычном пиве поменял этикетку и подсунул Стасу в кабинет?
   -Там его - полный холодильник.
   -В вашем кабинете?- посмотрел я с интересом на Мятова.- И давно?
   -Кто ж его знает,-махнул тот пухлой рукой.- Может два дня. Может пять. Но не больше.
   -Почему же это?
   -Стас бы раньше завелся, перешел на более крепкие напитки. И начались бы улеты.
   -И вы к нему в машину ни за что бы не сели?
   -Точно!-подтвердил Суворов.- А знаете зачем Сенцов вернулся в кабинет?
   -Зачем, зачем... Добавить чего-нибудь покрепче.
   -Ну,да. Только тут был точный расчет. Вот что я нашел в кабинете, когда осматривал его после аварии.
   Суворов бросил на стол листок. На нем набрано было компьютерным шрифтом одно издевательское слово:
   "По чу-чуть?".
   -Здорово!- восхитился я, прикрывая улыбку ладошкой.
   -Ну, да! Особенно когда перед этой запиской стоит початая бутылка водки, рюмка и соленый огурец, а человек, который видит все это, уж три дня, как ни о чем другом не думает!
   -Ну, что?- поинтересовался я.- Убедились что смерти у вас не случайные?
   -Убедились,- не стал ломаться Виталий.-Вы были правы. А теперь...
   -Выкладывайте - кого вы подозреваете?- заторопил Суворов.
   Но я должен был его разочаровать.
   -Скажу. Только когда он,- показал я глазами,- выйдет.
   -Что-что?- протянул Суворов, вспомнив, наверное, про тех двоих, что приволокли меня сюда и раздумывая, не позвать ли их снова.
   -В чем дело?- поинтересовался Мятов.
   -При нем я говорить не буду.
   -Но вы можете вполне доверять нашему начальнику службы безопасности.
   -И тем не менее...
   -Ладно,- пошел вокруг стола ко мне Павел Суворов, но быть не стал, а вышел и встал за дверью.
   -Ну, давайте,- приблизил ко мне пухлое свое и сонное и теперь какое-то несчастное лицо Виталик Мятов.
   В самом деле - жизнь была прекрасна. Мы так весело всех надували. Думали, что ничего нам не грозит. И вдруг.
   За все приходится платить - это мы знаем. К себе, правда, не относим. А потом удивляемся.
  
   Мятов слушал, интереса не показывая. Снова глаза свои сонные прикрыл и даже головой мерно не кивал. Так, изредка, пробросит сквозь приспущенные веки взгляд и дальше как будто спит. И я знал - что бы он мне сейчас ни сказал, очень ему важно, все что он от меня услышит, очень нужно. Из-за Стаса, которого отвезли в морг или из-за себя самого, по счастливой случайности не лежащего рядом - кто его знает. Но он не спал и не смеялся - это точно.
   Когда я закончил, он какое-то время посидел еще с закрытыми глазами, а потом посмотрел на меня, как человек, замученный бессонницей и заговорил косноязычно, но уверенно.
   -Вообще все довольно убедительно получается... Только два момента. Вот эти вот пятьсот тысяч - их не было.
   -Как не было?
   -Не было. То есть деньги действительно отправлялись за границу, и была примерно такая сумма, но это были совсем другие деньги.
   -Может, скажете, откуда они взялись? И зачем вы тогда приглашали к себе Хлынова накануне его гибели? И о чем с ним беседовали?
   -Это не важно,- поперхнулся Мятов.- Важно, что все было оформлено вполне официально. И ни с какой смертью эти деньги не были связаны.То есть я не говорю, что Шульгин никакого отношения к тому случаю... Вы понимаете? Но мы то со Стасом были абсолютно не в курсе.
   -А второй момент?- вежливо поинтересовался я, совсем ему не веря.
   -Это - Суворов. Я опять-таки не знаю, какие у него были дела с этим Роликом или Хлыновым. Думаю никаких. Он вообще довольно надежный человек. И, самое главное, против нас со Стасом он ничего не предпринимал.
   -Почему вы так уверены?
   -Вы знаете, кто меня вытащил вчера из горящей машины?
   -Суворов во время подоспел? Ехал следом? А откуда он мог знать?
   - Он и не знал. Но чувствовал. И на всякий случай решил незаметно сопроводить. Только он чуть-чуть опоздал. Но все же благодаря ему... Вы понимаете.
   -Ну что ж, очень жаль что не смог быть вам полезен,- не успел остановить я Виталика, снова погрузившегося в свой сон наяву.
   -Думаю, я могу оставить этот дом?- сделал я чуть погодя вторую попытку, ни к кому конкретно не обращаясь.
   Мятов раскрыл глаза.
   -Но вы продолжайте работу,- сказал он вдруг довольно внушительно.- Нас очень интересуют результаты. Я думаю э-э, завтра к вечеру мы могли бы с вами встретиться.
   -С какой это стати я должен перед вами отчитываться?- возмутился я.
   -А это вам Павел объяснит,- пообещал Мятов, и Суворов тут же выглянул из-за двери.
   Павел мне очень быстро все объяснил. И наглядно.
   Довел меня до моего "Рено", припаркованного рядом с "Тойотой" во дворе дома на Ленинском (это меня на квартиру к Мятову они все-таки приволокли) показал мне ключ зажигания, а когда я потянулся за ним, придержал.
   -Хотите поскорее убедиться, что ваш серый там,- мотнул он своим бобриком в сторону машины.- Так вот - там он или нет, я не знаю.Может, выскочил... случайно. И сбежал.
   -Ладно,- запыхтел я. - Давай сюда ключи.
   -Я думаю, вы будете с нами сотрудничать,- опустил он уголки губ и глаз.-Что там коты на балконе или в машине. Человек пропадет - никто не хватится.
   -Смотря, какой человек,- пробормотал я, вытягивая шею и стараясь разглядеть, что там в переноске.
   -Да, любой,- изобразил что-то, похожее на усмешку Суворов.- Бывший журналист, который лезет, куда его не просят. Или... хозяйка Издательского Дома.
   -Вы что это? Елене Петровне угрожать вздумали?
   -Никому я не угрожаю. Это я так. Для размышления. Чтобы нам не пришлось на вас больше всяких шапок надевать. Ведь это только кажется, что мы собой не дорожим. Может оно и так, только нам не наплевать на то, что нам дорого. Так стоит ли рисковать любимым?
   Психолог хренов. В КГБ, наверное, работал. У них традиция - сам не гнешься, у тебя дочку на глазах изнасилуют.
   Я посмотрел на этот бобрик, уголки губ и глаз, опушенные книзу. Печальная маска. Пьеро.
   Пьеро - друг Арлекина. Или сообщник. Им трудно понять друг друга. Арлекин - холерик. Начнет убивать - не остановится. Ему бы все поскорее. И побольше. Запихнул Витасиков в одну машину, стукнул о стенку и поджег. А Пьеро все делает медленно и печально. По очереди. Сначала один. Потом другой. Потом третий. Враги падают как слезы. Он их убивает и оплакивает по очереди. А если кто норовит пропасть раньше времени, он его спасет, успокоит и лишь потом прикончит.
   Славная теория, ухмыльнулся я в глаза Паше Суворову.
   Тот не понял и ухмыльнулся мне в ответ.
   -Значит, договорились?- протянул он мне ключи.
   Я ключи взял и голову чуть склонил на бок, что означает, что угодно.
   Например:"Почему бы и нет?"
   В самом деле - почему бы и нет? Почему бы не поговорить со спасенным последним Витасиком об одной славной теории и о том, что он называет "официальным вывозом за границу" пятисот тысяч долларов.
   А заодно об их происхождении.
   Почему он все-таки так уверен, что со смертью депутата они никак не связаны?
   Или он в этом совсем не уверен?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 15

1

   Затосковал чего-то я.
   На псих.ру это называют "депрессией" и друг другу таблетки рекомендуют.
   Депрессия - тоска без причины. А если причин, сколько хочешь, а человек не тоскует, тогда его от чего лечат? От онемения души? Глухоты чувств?
   Нет, это не лечат. Не потому, что не лечится, а потому что за болезнь не принимают.
   Если нога отнимается - опасаются инсульта. А если отнимается душа - чего опасаться-то?
   Вот когда человек места себе не находит - этим можно заинтересоваться. Мест полно, а он не находит. Чего это он?
   Вот так и у меня. Сложный синдром. Причина для тоски есть - никак места своего не найду. А найти его как раз тоска и не позволяет. Как только представлю себя на месте, которое вполне можно считать моим, тут меня тоска и добивает окончательно.
   Наверное, я сам все эти сложности придумываю. Наверное, какой-нибудь Лялькин психоаналитический светоч, мне все бы сразу объяснил. И успокоил. Наверное, этого то я и боюсь - что мне все объяснят, и потому бегаю от объяснений и не могу успокоиться.
   Кот мой Сократ намаялся за день, наелся печенки до отвала, развалился на диванных подушках и даже глаз свой на меня не щурил, а закатил так, что вся зелень под веко затекла, белок голубоватый показался и кот спал, сладко всхрапывая, и словно примуркивая: "Ну, чего ты дергаешься? Посмотри на меня. Чего только со мной сегодня не делали, а я вот наелся и сплю как убитый. Вот это называется - "душевное здоровье". А у вас еще - "спокойная совесть".
   Я душевно нездоров. У меня психическое отравление - меня все время с души воротит, бросает в пот, я бегаю с места на место и места себе не нахожу.
   Отчего, например, я бросил криминальную журналистику, все эти "собственные расследования" со ссылками на неизвестные источники и прочую муру для легковерных? От нее самой, от душевной тошноты. Мы расскажем вам правду, говорили издания, в которых я работал, и рассказывали правду про тех, кого нам заказывали. А про тех, кто заказывал, не рассказывали ничего.
   Тошнить меня начало не сразу. Сначала - подташнивало (это пока заказчики шли по кругу и с разных сторон, и в результате складывалась общая картина - довольно противная, но, в общем-то, верная). Потом заказчиков становилось все меньше, тошнота усилилась. Потом остался один единственный, и он кого убрал, а с кем договорился, и я не мог уже сдерживаться.
   Мне почему-то стала видеться одна и та же картинка - будто я перемалываю нечто в фарш, а он сразу, без сковородки и еды, отправляется в унитаз. Представьте себе это и вы меня поймете.
   Я уволился, не дожидаясь, пока меня стошнит прямо на стол Главного редактора.
   Вот и с женщинами я себя не нахожу. И потому лучшая из них для меня - Яна. Пришла и ушла. И ничего не надо говорить. Она про меня - ничего, и я про нее - ничего.
   Мы оба ничего не знаем друг про друга.
   Честный обмен любовью: я даю, сколько есть, она берет и тем самым дает мне. А я - ей. Тут главное - не разбирать и не взвешивать - кто, сколько дал и что получил взамен. Самая счастливая пара та, у которой нет ничего общего, а, значит, нечего делить, терять и не в чем упрекать друг друга.
   Честный обмен - это когда каждый старается получить побольше, отдавая. Когда все что отдал - твое и чем больше отдал, тем больше приобрел.
   Бывает, но редко. У меня к тому же еще и недолго. Потому что делаю то, чего делать нельзя - отдавая, хочу убедиться, что то же самое делает и она. И при этом не чувствует себя обманутой.
   Устный счет - начало конца.
  
   Яна снова была - скуластенькая, зеленоглазая с веревочками цвета жженого сахара, сплетенными в прическу. И снова не терпела одежды - сидела на подоконнике, и маленькую грудь ее лизал свет фонаря через оконное стекло так нежно, что кофейный сосок, набухая, твердел.
   Одной гладкой и голой ногой она покачивала над полом, другую согнула в колене, и между ними вспухал курчавый холмик лобка, а рубчик запекшихся губ она умело скрыла, сдвинув плотные ляжечки, и я, опустив лицо, попытался нащупать его взглядом, а она засмеялась и плотнее сдвинула ноги.
   И я подошел, и пальцем коснулся соска, положил ладонь на веревочки, она запрокинула лицо и приоткрыла губы, а мой палец соскользнул с соска, потерся о живот, побродил в мелких мягких зарослях, провалился во влажное отверстие входа и уперся в острый кончик под набухшей губой.
   Кончик дрогнул и затвердел, она тихо застонала и вздохнула коротко, взяла мой, потянувшийся к животу, в руку и легонько сжала. И я наклонился над ее лицом, быстро облизнул ее полуоткрытые губы, а она обхватила губами мои и кончиком язычка щекотнула мне небо.
   Мы оба промычали что-то.
   Палец мой медленно ушел вглубь, потерся о влажные стенки, основанием задевая острый кончик у входа, она освободила губы, повернула лицо к стеклу, наморщила лоб, закусила губу, и палец мой сам собой заскользил взад вперед, задевая основанием острый кончик, и она сжала губы и задышала коротко и часто носом, и продвинулась чуть на спине, раскрыла ноги, согнутые в коленях и все тянулась за моим пальцем, приподнимаясь и опускаясь, терлась и терлась острым твердым кончиком и дышала коротко и часто, и вся раскрылась и тянулась за моей рукой и нашла другой дырочкой поуже и пониже другой мой палец и втянула его в себя, и вот уже они растопыренной вилкой входят в нее ритмично, а она, опершись на ступни и приподняв все что под плоским животом и между ног, все быстрее трется о мои пальцы, и мой, набухший бьется, остужаясь, о воздух, и она дышит и дышит коротко и часто, и лицо ее искажается, и с уголка рта тянется прозрачная слюна, и я не выдерживаю, подхватив ее подмышки рывком, вздергиваю, сажаю на подоконник спиной к стеклу и на место пальца всаживаю свою набухшую плоть, и она приподнимается и заглатывает ее жадно, и смеется.
   И мне хочется вскочить в нее всем телом, впрыгнуть и вылететь с ней вместе, разбив стекло, и лететь вниз в этой острой, как осколки, любви и короткой, как полет с четвертого этажа, и ослепительной, как падение на асфальт.
   И она, почувствовав что-то, забрасывает мне руки за шею, обхватывает ногами мои бедра, бьет маленькими пятками по ягодицам, и я, поворачиваясь, как какой-нибудь кенгуру, в один прыжок достигаю дивана, и мы падаем на него и она, лежа подо мной на спине, бросает ноги в потолок и раскрывает их, впуская меня все глубже, и взбухший мой в ней, и палец мой в той раскрывшейся дырочке ниже, и чувствует, как бьется мой набухший в ее влагалище, и сквозь стенку обхватывает и помогает, и она движется всем телом, вывесив себя на мне, как та стенобитная машина, с помощью которой ломали стены осажденной Трои богоподобные греки, и проливается кипящий огонь через край, и сжимаются влажные горячие стенки, и скользко, и больно, и сладко и горячо льется мое в нее и вытекает, растекается по подушкам дивана, и мы скользим и бьемся в нашей любви.
  
   Яна выскользнула из-под меня, ушла в ванную, я тут же стал проваливаться в черное, но кот мой Сократ мягко упал со шкафа, сел, обернувшись хвостом, и стал смотреть мне в лицо своими зелеными глазами.
   И я, вместо того, чтобы спихнуть кота с дивана, провалиться, ни о чем больше не думая, и проснуться на следующий день, ничего толком не помня, зачем-то встал и поплелся вслед за Яной в ванную.
   Яна гладила себя водой из душа - шею, запрокинув лицо и жмуря глаза, грудь, зачерпывая нежную мякоть снизу ладошкой, живот, курчавый холмик... Вода струйкой стекала в ложбину между грудей, расходилась по плоскому животу, напитывала рыжую шерстку, сочилась вниз по ногам.
   Она поставила гладкую ногу на край ванной, гладила ее водой до самой ладыжки, потом медленно назад к рыжему холмику, щекотала раскрывшиеся розовые нежные складочки, запрокинув голову, щурилась, как кошка.
   Я смотрел на нее, мне снова хотелось, но я не знал как.
   -Ты совсем, как тот, другой,- сглотнув горловой смешок, сравнила меня с кем-то Яна.
   -Кто?- спросил я, смутно припоминая, что были уже какие-то другие.
   -Он тоже любил смотреть.
   -Ага. И еще читать стихи,- вспомнил я, как сравнили меня в прошлый раз, когда по ходу любви мы вдруг заговорили в размер. Но без рифмы.
   -Нет,- хихикнула Яна.- Он не говорил ничего. Он делал, что хотел.
   -Что ты хотела?- уточнил я и полез в ванную.
   -И я хотела.
   -Чего?- взял я у нее серебряную дудку душа, поднял и вставил в держалку над нами.
   -Того, что он делал.
   И я повернул ее спиной к себе, и она, угадав, наклонилась вперед, и я увидел - как на гладкой спине ее выступила вода и как падали капли на бугорки позвонков. Я прикрыл их ладонью. Капли упали мне на руку. Я подставил руку под каплю ее груди, и она наполнила мою ладонь. И я провел другой ладонью по влажному между ее ног, и она расставила ноги, и я снова почувствовал пальцем тот острый кончик под складкой и удивился, как далеко теперь от него желанный вход, уже раскрытый для моего, снова набухшего и ставшего упругим. И я откинулся назад, и увидел, как плавно падают струи из душа на бугорки позвонков, и растекаются по спине, и как волнятся линии тела, как сходятся они у талии и круглятся на ягодицах, похожих на лиру.
   И эта лира пришлась мне впору, и я опустил ей руки на плечи, и провел медленно и нежно первый раз своим смычком, и она задрожала, как струна и издала свой звук, похожий на стон. И капли падали то мне, то ей на плечи, и рвались струны, и мы не слышали нашей музыки, мы только ощущали ее всем нашим телом и бились, и дрожали в ней, она рождалась в нас и нами и не выливалась из нас, и оставалась в нас, не выходя за наши пределы, пока не лопнули все струны, не высох душ от нашего зноя, не столкнулись копившиеся заряды, не грянул гром, не лопнуло, не пролилось внутри нас судорожным потоком.
   Поток стихал. Мы жадно ловили последние всплески, постанывая и удивляясь, как может быть прекрасна музыка, когда не вырывается ни звука.
   Потом мы поливали друг друга из душа, мылили те самые истомленные места, смывали пену и гладили друг друга водой и ладонями.
   Вылезли из ванной, и я вытирал ей плечи, спину, ягодички и груди, а она промакивала на мне воду там, куда могла дотянуться.
   Я встал перед ней на колени, она повернулась ко мне спиной, и я сказал, растирая полотенцем ее ягодицы и бедра:
   -Со стекол оконных, как с бедер и спин// Купальщиц озябших ручьями испарина...
   -Тот другой тоже все читал стихи,- услышал я тихое сверху и понял, чего не было в этой ее фразе - исчезла из нее обычная горошина смеха.
   -Значит, был еще один другой,- осенило меня.- Тот, который читал стихи.
   -Значит, был.
   -И много их было - других?
   -Их было двое.
   -Только двое?
   -Только.
   Их было двое. Один читал стихи, другой делал то, что хотел. И ей хотелось того, что он с ней делал.
   -На кого же из тех двоих других я похож?
   -На обоих.
   -А кого во мне больше?
   -Пока не знаю,- сказала она, не поворачиваясь ко мне, обхватив себя руками за плечи, точно хотела прикрыть с большим опозданием свою наготу.
  

2

  
   -Их было двое - тех других. И я похож на обоих,- вспомнил я, проснувшись, и понял, что вообще тут ни причем.
   Яне нужны те, другие. Что-то с ними случилось. Куда-то они делись. Я их заменяю - что тут не понять.
   А мне Яна кого заменяет? И вообще - оно мне нужно? Этого я не знал. До вчерашнего вечера во всяком случае. Или до сегодняшнего утра.
   Я спросил моего, того, кто нас соединял эти три или четыре встречи, и на ком все держалось, что он об этом думает. Но он молчал. Получил все, что хотел в двойном размере, и теперь его не добудишься. Может, если Яна появится снова, он что-нибудь и скажет. Но не раньше.
   Его сейчас вообще больше ничего не интересует. Ну, может быть излить избыток жидкости. Но это, согласитесь, совсем из другой области.
   Я вдруг увидел Яну без помощи моего спящего. Образ был размыт и едва ощутим - горловой смешок, зеленые глаза, острые скулы. Лицо, какое так любит обдувать ветер, когда опускают его в открытое окошко поезда. Оно еще смеется, и волосы треплет ветер. Этого я видеть не мог - не было ни окошка, ни поезда, ни ветра и волосы сплетены были в веревочки и плотно уложены в прическу. А увидел я все это в размытом силуэте на фоне моих книжных полок, с руками, заложенными за спину, со взглядом, каким она смотрела на меня за все это время всего лишь несколько секунд и с десятком слов, оброненных мимо моего, теперь спящего...
   Что-то там было. Что-то, что остается, когда мой израсходует все заряды и отомрет на время.
   Раньше я ничего такого не ощущал. А теперь вот почувствовал. И понял, что было бы хорошо, чтобы она оказалась сейчас рядом. Вовсе не обязательно под одним одеялом - можно и на кухне. И мой спящий тут ни при чем. Может это оттого, что мне захотелось побыть с ней вдвоем без тех ее других и без этого моего спящего, на котором все держалось.
   -Оно тебе нужно?- поднял голову, улегшийся поверх одеяла на моих ногах Сократ.- Мало тебе Ляльки и компании? Хотел от них избавиться и не избавился. Теперь еще гостьей этой ночной заботишься. Что нам - плохо без них, без всех?
   Как без них, без всех, плохо или нет, я не знал. Хотел попробовать, кто же не хочет. Кто этого не хочет и кто не боится, что желание отдохнуть от всего когда-нибудь исполнится? Я хотел и боялся и потому это "без них, без всех" мне никак не давалось.
   Прореха времени. Ослик и тележка. Мечты и дым. Покоя сердце просит, но как-то робко и неуверенно и потому не допрашивается.
   И я встал, свернул постельное белье, которое ее не знало, засунул в шкаф, оделся, заглянул в ванную.
   Капли задрожали на кафеле, вздохнула влага в полотенце на стене. Я усмехнулся себе в зеркале решительно и жалко. Но опускать лицо в полотенце, которым вытирал ей ноги, все-таки не стал.
  
   Что же мне делать?
   Лялька боялась и просила узнать все подробности будущей своей смерти. Мятова мучил страх неизвестности. Они не верили мне и смеялись, но почему-то пока я копался во всем этом и придумывал хоть какие-то объяснения, чувствовали себя спокойнее.
   Лялькин психоаналитик объяснил бы им все лучше. Залез бы в подсознание, нашел рубцы душевных ран, показал, откуда страх. Но им от этого не стало бы легче. Сенцов разбился, Хлынов упал и умер. Ролик вот тоже. А почему это произошло - никто не знает. И раз так, самые мудрые толкования твоей души ни к чему. Все равно, что книжку читать в очереди на удаление зубов. Или в самолете, попавшем в грозу. Глаза слова видят, мозги не чувствуют.
   Еще раз - как они погибли?
   Шульгин - погнавшись за легендой.
   Ролик бежал от воспоминаний.
   Хлынов искал покоя.
   Сенцов хотел догнать обидчика и улететь.
   Все они бежали от чего-то и кого-то догоняли и повторяли то, что случилось на лестничной площадке старенькой блочной пятиэтажки возле подрагивающей натужно трубы ТЭЦ.
   Все началось именно там, оттуда вышло и схоронилось на время, а теперь вот вылезло и разыграло сюжеты, и каждому достался свой, и в каждом повторилось то, что было.
   Значит, пока не поймешь, что же тогда на самом деле произошло, ничего не свяжешь и не предскажешь.
   Куда и за чем бежал тогда депутат? Как он оказался в этом месте и в это время? Чего ждал и чего боялся?
   Я все равно отправился бы в тот двор и, хлопнув дверью, вошел в подъезд, и постоял на лестничной площадке, прислушиваясь к звукам и запахам, позвонил бы, и дождался, когда откроют, и задал свой вопрос.
   А электронную почту проверил уже перед самым выходом, когда рассовал по карманам ключи, бумажник и мобильник и объяснил Сократу, что больше таскать его с собой в переноске я не намерен, поскольку так его еще легче похитить, но чтобы он, если кто ни с того ни с сего полезет в квартиру, не выпендривался, а прятался так, как только один он и умеет. Сделаться вдруг невидимым - для него ведь это проще простого. А собаку они едва ли догадаются с собой прихватить.
   И объяснив все это моему серому другу, я взялся за ручку замка, постоял у двери, бросил сумку в угол, подошел к столу, включил компьютер и соединился с моим почтовым ящиком.
   Компьютерный бармен из Интернет-кафе на Ленинском отослал мне письмо вчера в двадцать пятнадцать. Как раз когда мы сидели с Лялькой в машине на Трубной, и она говорила, что ничего не боится, и ей на все наплевать, и чтобы я не путал ее дурацкими экспертизами, когда трое в Тойоте с тонированными стеклами притихли неподалеку и готовились похитить черный "Рено", а потом и меня самого, когда Виталик Мятов и Суворов склонили головы над зеленым сукном стола в испанском кабинете, гадая, чего ждать от того, кто так хитро подпоил Стаса, пропорол колеса джипа и загнал Витасиков прямо на бетонную опору тоннеля, и вот в это самое время бритый компьютерщик в очочках вложил в электронный конверт свое послание и нажал кнопку "Отправить".
   В записке, приложенной к письму всего несколько слов. Сообщалось, что дискета была битая как раз в том месте, где Хлынов приписал после текста свою пару абзацев. Что вылечить такой магнитный носитель редко кому удается и что мне, можно сказать, повезло, хотя текст восстановить удалось не полностью. Что отправитель извиняется за то, что вынужден был прочесть несколько слов из расшифрованного, но чтобы я не беспокоился - он все равно ничего не понял и, все же, желает мне удачи.
   -Та-ак,- сказал я и раскрыл вылеченное послание.
   Мой компьютерный помощник зря хвалил себя. Я прочел те же несколько слов и понял только, что надо мне ехать туда, куда я и так собирался. Вот что с битой дискеты проскрипел мне напоследок Ваня Хлынов, покуда растекалась лужицей свекольная кровь у ножки стола:
   "...Зря я все это писал... Пришел Шульгин, сказал "вы, что с ума сошли, это был совсем не тот дом, а теперь"...
   ... на вас повесят... все очень просто, забыть, как будто вас там... сумка... а если кто, то..."
   Дальше шел кусочек более менее связанного текста:
   "Что мне оставалось делать? Я, конечно, не собирался бегать по лестницам и звонить в колокольчик:"Тут убийство было, а я пришел фатеру нанимать, а пойдем в контору, там все докажу". Но мне просто было интересно, как это я ошибся адресом? Что я Шульгина не пропас до этого самого подъезда? Или не видел, как он накануне общался с тем самым депутатом? Или словоохотливые старушки не рассказывали мне про визиты к этой молоденькой прости господи с третьего этажа? И если я в темноте и дожде действительно дом перепутал, то что же там делал депутат?"
   Заканчивалось так:
   " ... Те же старушки, меня, впрочем, могут вспомнить. Но к ним я, как раз, подходить не буду. А просто, поднимусь на тот самый третий этаж и позвоню в квартиру, в которой - я сам это видел - Шульгин провел вечер накануне.
   ...я позвонил. Дверь мне открыла..."
   Ваня сделал то самое, что собирался сделать я - приехал, поднялся по лестнице, позвонил в дверь. Потом написал зачем-то, кто ему открыл, и что он узнал. Потом таскал с собой дискету по кабакам и притонам и где-то ее повредил. Потом хранил запись за любимой картинкой. Потом упал и умер.
   Никаких надежд, на то, что в квартире меня дожидается та, с которой разговаривал Хлынов. А если там нет той, которая одна и знает, с чего все началось - я могу быть свободен от объяснений Витасикам и предсказаний Ляльке.
   А ведь ее там нет и быть не может,- вдруг сообразил я. И ни от чего это меня не освободит.
  

3

   Так вот убалтывал я себя, оставив на этот раз кота моего Сократа дома, а Рено на стоянке (чтобы больше не угоняли их из-под самого моего носа) и ехал, трясясь вдоль майских улиц, в вагоне метро к станции "Молодежная".
   Кренился и поскрипывал вагон, колеса на поворотах издавали звук ножа на точильном кругу, бились в тоннелях лампы, выплыл кривой и грязный рог реки с повисшим над ним мостом, церковь над кадетским училищем встала, как мишень, и тут же отвалилась.
   А трава на откосах такая зеленая.
   Адрес в районке был указан и мной выписан. Я прошел сквозь стеклянные кубы и купола супермаркетов, накрывших выход из метро, и тут же ткнулся в бетонный частокол вокруг трубы и здания ТЭЦ и попал в компанию сереньких пятиэтажных уродцев, протянувшихся рядышком под тополями, как заброшенные грядки в лопухах.
   Во дворе было темно и сыро, и дверь подъезда распахнута настежь - пружина сорвалась и повисла - не услышать мне, как хлопала тогда входная дверь.
   Я поднял глаза и увидел три окна справа и балкон - окна зашторены, балкон пуст и даже фикуса нет на подоконнике, а деревья поднялись до пятого этажа и солнце к стеклам не пускали, и земля у корней была черной и влажной, и трава здесь не росла.
   Я поднялся по ступеням, миновал площадку и другую, увидел уголок стены с белой щербиной. Тут вот сползал мой депутат. Окно повыше на площадке было распахнуто, на подоконнике пустая бутылка из-под "Клинского" и вывернутая наизнанку шелуха семечек на кафельном полу.
   Я звонил в дверь квартиры в третьем этаже. Звонок бился о стены, воздух в комнатах был сух, а на полу невидимая пыль и чистая чашка дном вверх в сушилке над раковиной без капли влаги.
   За стенкой в соседней квартире заворочались, заворчали и тоненько тявкнули. Щелкнул замок, высунулась голова в крашеных красным редких волосах, с носом картофелиной и тревожными глазами. Рука в веснушках придерживает халат на груди, нога в носке и тапке не пускает маленькое лохматое, ворчащее и тявкающее.
   -Вам кого?- тревожно смотрят на меня слезливые глаза.
   -Э-а-а, соседка ваша,- покрутил я пальцами в воздухе.
   -Анечки дома нет,- испуганно сказала женщина - еще не старуха, уже не пожилая. Ближе к семидесяти, все же.
   -И давно?
   -С месяц как я ее не видела,- выудила из-под тапка спутанный, задыхающийся от лая и кашля комок пекинеса со вдавленной седой мордой, взяла на руки, прижала к груди.
   -Странно,- сказал я.
   -В самом деле,- как бы жалуясь, подхватила женщина.- И не сказала мне ничего. Я уж и не знаю, что думать.
   -В милицию обращались?
   -Зачем?
   Пауза повисла. Сейчас спросит...
   -А у вас к Анечке... дело какое-нибудь?
   Я быстренько перебрал варианты - школьный друг, коллега по работе, случайный знакомый. Врать не стал - я ж не видел ее никогда.
   -Поговорить мне с ней надо,- ответил я уклончиво.
   -А вы кто?
   -Виталий Киреев. Писатель,- почему-то сообразил я, что журналистом представляться не надо.
   -А-а... Я вас знаю?
   -Вряд ли.
   - Анечка мне ничего о вас не рассказывала.
   -Она скрытная,- сказал я наобум.
   -Но только не со мной,- улыбнулась женщина.- Я Анечку с рождения знаю. Знаете, как она меня называла?
   -Как же?
   -"Бабушка за стенкой".
   -Ну, да.
   -Да, да. Так и говорила родителям:"Я к бабушке за стенкой пойду". А на самом деле меня Клавдией Ивановной зовут. Да вы проходите
   Клавдия Ивановна отступила в прихожую. Я шагнул следом. Пекинес, откинувшись на спину, вжался в хозяйку, зарычал и закашлял.
   -Не бойтесь,- успокоила Клавдия Ивановна.- Он не кусается.
   Что это у них тут пекинесы на каждом этаже?- подумал я.
   -Какой симпатичный,- похвалил я на кухне, отодвигая табурет подальше от стола.
   Клавдия Ивановна в линялом халате с размытыми цветами поставила зеленый чайник на газ, достала две чашки, сахарницу, ложки, вазочку с вареньем, села в свой любимый уголок между столом и открытой до упора двери на кухню. Пекинес у нее на руках, прижимаясь к груди, выкатывал на меня черные глаза. Курчавые уши до плечей, вздернутый нос, невысокий скошенный лоб, огромный зоб под подбородком. Чем-то на графа Алексея Николаевича Толстого похож. Или на батьку Махно.
   -И как его зовут?
   -Прошка,- проведя ладонью по кудрям, назвала Клавдия Ивановна. Граф Толстой запрокинул морду и выкатил на хозяйку глаза.
   -Давно он у вас?
   -Да... Сколько же? Шесть лет скоро будет.
   -А выглядит старше.
   -На самом деле ему четырнадцать.
   -Ага. Вы его взрослым уже взяли- кивнул я понимающе.
   -Соседка снизу, Тамара померла, а он один остался. Взяла к себе. Приютила.
   -Так это что же, тот самый...- начал я.
   Я заглянул в глаза единственному свидетелю убийства. Он ничего не видел. Но слышал. Как дурачились Ролик с Ваней. Как вскрикнул депутат. Как хлопнул выстрел и сполз по стенке перепуганный на смерть. Как сбежали по ступеням и рванули сумку. Как били коротко и сильно в лицо. И как захлебывались кровью.
   Глаза старика были черны и мутны и ровным счетом ничего не выражали. Если он и слышал что тогда, то ничего уже не помнил. Спрашивать было просто глупо.
   Ну, хорошо, а эти двое - Шульгин, депутат - какие у них были отношения с этой вот Анечкой? Восемь лет назад - сколько ей тогда было? А сколько сейчас? И куда это она интересно исчезла на целый месяц?
   Я глотнул крутого кипятку и аж подпрыгнул на жестком табурете. Рот мой раскрылся сам собой. Отвергнутый глоток плюхнулся обратно в чашку.
   -Вы без сахара?- не заметив моего конфуза, поинтересовалась хозяйка.
   Пекинес злорадно выкатил на меня глаза. Вот сволочь. Махновская морда. Убил бы гада!
   Осторожно провел сожженным языком по сгоревшему небу. Промычал что-то. Клавдия Ивановна разговаривала сама с собой.
   -И ведь целый месяц носа не показывает!- тихо кипела она, как остроносый ее чайник потемневшей зеленой эмали (из таких разливали когда-то чай в пионерских приютах).- Ну, просто, позвони в дверь, спроси:"Кладвия Ивановна, как вы тут. Не надо ли вам чего?" Может, я с постели встать не могу.
   -Как же она к вам заглянет, если месяц, как пропала?- вступился я за неведомую мне Анечку.
   -А то я не слышу,- насупилась старуха.
   -Что?
   -Является под утро часа в четыре, в пять. Ходит по квартире. Прошка заливается, а я потом уснуть не могу. Мучаюсь.
   -Ну, что, ж,- потянувшись, поставил я чашку на стол. Прошка кашлянул.- Дело молодое.
   -Это вам кто ж такое наговорил?- покосилась на меня Клавдия Ивановна.- Сплетниц наших наслушались? Нашли, кого слушать. Анечка у меня не такая. Было, конечно, было, не спорю. Но ведь, сколько времени прошло. Ох, я тогда намучилась с ней.
   -Тяжело было?
   -Что вы,- махнула ручкой она и прядка крашеных волос упала в чашку.- Но ведь и понятно. Анечке тогда шестнадцать было, она еще в школу ходила.
   -Когда - тогда?
   -Что ж она вам не рассказывала?- удивилась и оживилась Клавдия Ивановна. Обиду забыла и все выложила.
   Семья за стенкой действительно была прекрасная. Можно сказать образцовая. Он ученый, кандидат. Она врач терапевт, в местной поликлинике работала. Приветливые, вежливые. Клавдия Ивановна их любила. Хорошо жили. Анечка к ней после школы забегала, чаек пили, она ей все-все рассказывала. Потом они машину купили - на дачу ездить. И в ту же осень... Анечку дома оставили, а сами по первому гололеду поехали забрать кое-что с дачи... И на Ярославском шоссе попали в аварию. И Анечка осталась одна. В пятнадцать-то лет.
   Сначала совсем было плохо. Полгода Анечка не разговаривала, и плакать не могла. Потом отошла потихоньку. Стала заниматься, в институт сама поступила, на заочный, на работу секретарем в какую-то фирму.
   Потом, ну что ж... Ходили к ней, ухаживали. Бабки ей все кости перетерли. Клавдии Ивановне она ничего не рассказывала, но та знала - ничего она им такого не позволяла. А потом тут у них в подъезде - несчастный случай. Умер там один... С Анечкой совсем плохо стало. В академотпуск ушла. Лечилась от нервов. В больнице лежала. Клавдия Ивановна к ней ездила. Вроде отходить стала, но говорить так и не говорила ничего. Молчала, сидела, смотрела куда-то в угол. Потом вышла из больницы, на работу и в Институт вернулась. Но если честно, прежней Анечки Клавдия Ивановна уже не видела. А заходила она аккуратно, о здоровье справлялась, лекарства покупала ей в аптеке, в магазин иногда, ну там хлеб, молоко, много ли старухе надо. Месяц назад и этого не стало. Днем Анечка не появлялась, но по ночам-то она слышит. И Прошка лает - ходит кто-то в квартире. Ходит!
   -И что же вы, за весь этот месяц сами к ней ни разу так и не заглянули?
   -Нет,- поджала губы Клавдия Ивановна.-Не хочу быть в тягость. Старики - они ведь разные бывают. Одни все ходят, канючат, попрекают своими заслугами. Другим, когда их забывают, легче о себе не напоминать.
   -А вы не подумали, что это как раз Анечка в вас теперь нуждается?- осторожно начал я.- И как тогда, только вы и можете ей помочь. Может быть она в беде, а попросить вас о помощи... стесняется.
   -Да как же я об этом узнаю?
   -Спросите ее напрямую.
   -Но как? Домой она приходит под утро, а когда я просыпаюсь, ее уже нет.
   -Но вы ведь даже не знаете точно, приходит ли она домой под утро. И она ли это приходит.
   -Что же вы предлагаете?-прижала Клавдия Ивановна к груди противного Прошку. Граф Толстой смотрел на меня скорбно, как будто я жег на его глазах любимое произведение - роман-эпопею "Хождение по мукам".
   -Узнать точно, бывает ли она дома.
   -Как?
   -Так у вас же есть ключи от ее квартиры.
   -Откуда вы знаете?
   Я этого не знал. То есть, наверняка не знал. Но, судя по рассказу Клавдии Ивановны (близкая семья, Анечка оставалась у соседки, когда родители уезжали - ключ еще с тех времен у старушки должен был храниться). Я оказался прав и сказал:
   -Не важно, откуда я это знаю. Важно, что мы прямо сейчас можем узнать, что с Анечкой.
   -И вы предлагаете мне?..
   -Предлагаю. Открыть дверь, убедиться, что Аня приходит в свою квартиру, что она..., словом, что с ней все в порядке.
   Остались последние слабые колебания. Клавдии Ивановне вдруг очень захотелось побывать в той квартире. Тем более при свидетеле. Но вот если Аня поймет, что в квартире кто-то без нее побывал. Тогда как?
   -А мы ей записку оставим.
   -Какую?
   -А вот,- открыл я записную книжку, достал ручку, взял с полки рядом с телефоном очки с перевязанной дужкой, подвинул все это Клавдии Ивановне и продиктовал:
   "Аня! Куда ты пропала? Я очень волнуюсь. Как только появишься, загляни ко мне. Клавдия Ивановна".
   Записка заботливой соседке очень понравилась. Написала она ее твердым круглым почерком, улыбнулась смущенно, пожала плечами - как же сама-то не догадалась? Не я в Анечке, она ведь во мне может нуждаться. Ах, эгоизм наш старческий.
   Мы взяли ключи в комодике под зеркалом в прихожей, открыли дверь соседней квартиры, вошли все втроем - Клавдия Ивановна, спесивый Прошка на руках и я, человек порядочный, но сбивший с толку одинокую пожилую женщину, задуривший ей голову.
   Невидимая пыль, перевернутая чашка, запах нежилого помещения... Я был прав и неправ, представляя, как выглядит опустевшая квартира.
   Если здесь и жили, то как-то странно. И странный кто-то.
   В прихожей вешалка пуста, в калошнице ни туфель, ни кроссовок.
   Белая дверь направо в спальню - две кушетки сдвинуты и застелены покрывалом, две тумбочки с ночниками. Круглое зеркало на стене. Тумба под постельное белье. Флакончик пересохший из-под духов. Шкатулка с бижутерией... Супружеская спальня по моде восьмидесятых.
   Я оглянулся растерянно на Клавдию Ивановну. Она стояла, прижимая к груди лохматого Прошку, и следила за мной, как мне показалось, очень внимательно.
   Гостиная меня уже нисколько не удивила - стенка с книгами и хрусталем, чешская тахта под пледом, первый цветной телевизор "Рубин".
   Толкнул дверь в длинную и узкую ( когда-то детскую). Здесь тоже все как было в той семье с девочкой подростком - стенка "Рыжик", письменный стол из прессованных опилок, полки с детскими книгами, кушетка в плюшевых игрушках.
   Под стеклом на полке снимки троих вместе и порознь - худощавый папа с симпатичными глазами, мама, строгая как учительница, девочка-подросток узкоглазая, с большим смеющимся ртом, удивительно на кого-то похожая. На кого?
   И что вообще все это значит?
   Нет, понятно, конечно, что у девчонки, оставшейся без родителей, не было никакой возможности приобрести за эти - сколько там? - лет хоть что-то новое - мебель, компьютер, ТВ или видик... Но что-то должно было появиться. Хотя бы взятое взаймы и напрокат.
   Институтский учебник.
   Модная книжонка.
   Плеер с наушниками.
   Кассета с записью Земфиры.
   Дискета с рефератом для зачета.
   Косметика.
   Ну и шмотки, какие-никакие.
   Я открыл стенной шкаф. Старые дубленка и куртка висели на плечиках. Пара кофточек и платьев. Внизу аккуратно сложено постельное белье. Подушка в наволочке. Одеяло в пододеяльнике.
   -Ну, вот видите,- появилась поотставшая Клавдия Ивановна,- это Анечка сюда приходит ночевать. И значит я ей больше ни к чему.
   -С чего вы взяли?- уставился я на нее.- По моему здесь за последние лет восемь вообще никто не появлялся.
   -Да что вы... Как же... А вот,- потянула она за ухо подушку - белье недавно меняли, сорочка ночная стиранная, но пару раз Анечка ее одела, подушки на тахте вон как лежат, неровно. Постель она разбирала сегодня утром. Поспала и ушла. И на кухне пили чай. И курила она свои сигареты.
   -А вы откуда знаете, какие она курит?
   -Ну, знаю уж... Хотя, конечно, могла бы хоть какие-нибудь запасы сделать. Пакетик чая и полсникерса. Разве это жизнь? А вы, ведь, Виталий, Анечку никогда не видели,- брякнула вдруг ни с того ни с сего Клавдия Ивановна.
   -Нет, ну почему же,- замялся я, вглядываясь в снимки на полках.
   На кого же она все-таки похожа? Узкие глаза. Острые скулы. На кого?
   -Ладно,- освободила меня от дальнейшего вранья Клавдия Ивановна.- Мне почему-то кажется, что вы человек хороший и Анечке плохого не желаете. И если с ней что-то случилось - поможете. Обещаете?
   Граф Толстой смотрел на меня с сомнением. Не верил он, что есть люди, неспособные на предательство. По себе судил, наверное.
   -Я постараюсь.
   -Тогда пойдем,- позвала меня Клавдия Ивановна.
   -Куда?
   -Я вам должна кое-что передать.
   И пошла к входной двери.
   Я задержался на секундочку - оправдать сомнения графа. Если бы он видел, как вытащил я карточку Ани с полки, порылся в ящиках стола и прихватил визитку, удивившую меня (как она сюда попала?) он бы, наверное, тявкнул с полным удовлетворением.
   -Вот,- протянула мне на лестничной площадке Клавдия Ивановна синюю пластиковую папку.
   -Что это?
   -Анечка просила это вам передать.
   -Мне?
   -Думаю, что именно вам. Вы ведь писатель?
   -Ну... в общем... Да.
   -Анечка очень хотела, чтобы это прочел какой-нибудь настоящий писатель. И потом, мне почему-то кажется, что это поможет вам в ваших поисках.
   -Читайте, читайте,- бормотала, отступая в прихожую и медленно прикрывая дверь, Клавдия Ивановна. И, просунув в щелку лицо в реденьких крашеных красным волосах, с носом-картофелиной и влажными от старости глазами:"Узнаете, что об Анечке, сообщите нам с Прошкой.
   Прошка, опущенный на пол, ворчал под ногами.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 16

1

  
   В пластиковой синей папке - рассказ.
   Перепечатан на машинке.
   Давно я таких рукописей в руках не держал.
   Голубой вагон метро, раскачиваясь, плыл по улице. Рябины на откосе подрагивали нам в след стрекозьими листьями. Солнце и тени менялись местами на поворотах.
   Весенний вагон был пуст и прозрачен.
   Хотелось встать, подпрыгнуть, подтянуться на хромированном поручне и идти сквозь вагоны, расправив плечи и улыбаясь, и встретить где-то там впереди девчоночку в легком платье с учебником, раскрытом на острых коленках, и встать рядом и сказать что-нибудь смешное, чтобы она опустила голову пониже, улыбнулась, и ей очень захотелось поднять глаза и посмотреть, кто пришел.
   Но я не прыгал и не искал смешливую девчонку с острыми коленками. Сидел на низком твердом диванчике, читал про двоих, таких не похожих друг на друга, и про ту, у которой не было ничего общего с узкоглазой скуластенькой девочкой-подростком, оставшейся навсегда в одиночестве в пустой квартире, где похоронена семья.
   У рукописи был титульный лист. На нем набрано прописным:
   АНЯ СЛЕПЦОВА
   ПРОДАВЕЦ СЧАСТЬЯ
  
   Я читал, угадывая различия и сходства. Кое-что прояснялось и становилось на места и мне совсем не нравилось, что прояснялось и на какие вставало места.
  
   Начиналось с портрета героини, несколько растянутого и слепленного так, что автора узнать в нем было трудно. "Инка слушала вас, приоткрыв рот, слегка выкатив глаза и кивая каждому вашему слову иногда удивленно, иногда испуганно, иногда восторженно, и эта ее манера почему-то не утомляла и не раздражала, хотелось говорить еще и еще, вдаваясь в детали и подробности, уходя в сторону, возвращаясь назад, перескакивая с одного на другое, забывая - к чему вы все это начали, а она все слушала, кивая, округляя глаза, вы были ей интересны, ей нравилось все, что вы говорите, вы были правы во всем и то, что ваше чувство любви к себе кто-то разделяет так легко и бескорыстно, вызывало к Инке симпатию, желание сделать или сказать ей что-нибудь приятное, но почему-то говорили и делали Инке приятное редко...".
   Писала Аня Слепцова так, как сейчас не пишут - длинными периодами на полновесный абзац. Но дело не в этом.
   В треугольнике помимо наивной, романтической и сексопильной Инки присутствовали двое - безработный поэт, не от мира сего Эдик и весьма практичный, жесткий и знающий чего хочет Глеб. У Эдика была рыжая борода, синие глаза и фантастические планы на будущее. У Глеба седые стриженые волосы, деньги, машина и мертвая хватка. Эдик фантазировал, был мил и бесполезен. Глеб использовал Инку, как хотел и к тому же был женат. Натешившись, Глеб совсем уже собрался Инку бросить, но тут узнал, что у него есть соперник. Сердобольная Инка сама познакомила любовников друг с другом, да еще попросила Глеба пристроить Эдика к какому-нибудь делу. В итоге Глеб убивает мечту, а поэзию пускает на упаковку для презервативов. Эдик исчезает.
   Треугольник распадается. Некого жалеть. Жизнь Инки теряет всякий смысл.
   Детали и подробности были как раз про то.
   Эдик, например, хотел издавать газету.
   Глеб катал Инку по льду Клязьминского водохранилища на снегоходе.
   Эдик хотел вернуть богатым и скучающим их детство.
   Глеб подослал ему бандита под видом Деда Мороза.
   Ну и так далее.
   Я дочитал рассказ и достал карточку Ани Слепцовой.
   Девочка-подросток в любящей семье. Большой смеющийся рот.
   Скуластенькое лицо.
   Аня Слепцова. Инка из рассказа. Яна из моих эротических видений.
   Одно лицо.
   В столе у Ани я наткнулся на визитку психотерапевта. Того самого, которого встретил у Ляли, когда она впала в легкую панику по поводу подброшенной ей в шкаф одежды Игоря Шульгина.
   Подбросила, судя по всему, горничная, взявшаяся ниоткуда и пропавшая никуда.
   Кстати женщина с фигурой подростка отправила Ляльке снимок снегохода из Интернет-кафе.
   Арлекин, раздразнивший Шульгина, был по описанию Ляли хрупок и мал. И к лейтенанту Феде приходила и рылась в деле некая Наталья Крайняя, явно придуманная женщина в паричке. И мой алчный Нушич за двести долларов, полученных от некоей субтильной особы в очках и шарфе, мог сотворить с пробами все что угодно, чтобы у того, кто захочет разобраться, что тут к чему, крыша съехала.
   И мотоциклист крутил зажигалку слишком маленькой почти женской рукой.
   Все связывалось и теряло всякий смысл, как только я вспоминал и видел Яну - Аню Слепцову.
   С ума можно было сойти, и я решил обратиться сразу к психотерапевту. В конце концов он единственный, кто связывал Аню (или Яну) с Лялькой и всей этой историей.
  
   Толик Калисниченко сам позвонил мне.
   Очень кстати - я как раз собирался ему звонить. Узнать, что он выяснил насчет Суворова - может он действительно верно служит Витасикам и к делу не причастен. Я почти не сомневался, что так оно и есть и Толик мне нужен был совсем для другого.
   На психотерапевта надо было надавить очень жестко. Ну, что там визитка, мало ли у кого ее можно обнаружить. Я, например, тоже взял у него визитку. О чем это говорит? Да ни о чем. А тут еще врачебная тайна. Тем более - душевно нездоровых.
   Зацепить человека за живое, дать понять, что если он не скажет, что знает, мы и сами докопаемся и тогда ему несдобровать, заставить его дергаться, представить, что с ним будет, если то, что он скрывает, всплывет помимо него и он ничего уже не сможет ни объяснить, ни оправдать...
   Нет - тут нужен профессионал. Тем более что "колоть" нужно было того, кто и сам с утра до вечера вытаскивал из людей их самые стыдные тайны, а сам при этом оставался чистеньким, как Бог.
   Толик Калисниченко, вот кто должен был идти со мной на встречу с психоаналитиком Ляльки и Яны. От одной его рябой рожи и красной книжицы у людей языки развязывались.
   Но Толик отморозил меня с порога.
   Сначала - насчет Суворова. Холодно сказал, что предположения мои не подтвердились. Не то, что Суворова - вообще никакого киллера в тот день и в том месте не было. Потом уж совсем ледяным тоном на просьбу поконкретнее отрезал, что уточнять ничего не будет.
   -Что за дела, Толик, - возмутился я.- Там что у тебя, кто из начальства? Ты скажи, я позже перезвоню.
   Толик оттаял, но ровно настолько, чтобы сухо сообщить мне, что по факту смерти Станислава Сенцова возбуждено уголовное дело и следователем по этому делу назначен...
   -Ты, что ли?
   -Угу. Так что, сам понимаешь - никакой информации о ходе расследования. А вот тебе, как свидетелю, придется выложить, все, что ты там накопал. Для протокола. И лучше бы прямо сегодня. Отговорки об обязательствах перед приятелями не принимаются.
   -Та-ак. Служба - службой, а дружба - хрен с ней.
   -Вот именно. И лучше ты в это дело больше не суйся. И книжку свою отложи, пока я дело не закончу.
   -Как это?
   -А так. Объясни это как-нибудь своему заказчику.
   -Так я уже аванс потратил,- соврал я.
   -Сошлись на форс мажор. Да не трусь ты - как только узнают, что тебя прокуратура крышует - все претензии растворятся, как чай в сахаре.
   -Как раз наоборот,- поправил я.
   -А мне по феру. И вот что еще.
   -Что ж еще-то?
   -Не вздумай меня динамить.
   -Ты что же - повесткой меня вызывать будешь?
   -Могу и в розыск объявить.
   -Прикалываешься,- догадался я.
   -Как раз нет,- сказал Толик так, что я понял - ему отчего-то там не до приколов.
   -Особый контроль?
   -Он самый.
   -И сколько у меня времени?
   -Сегодня еще можешь погулять. А завтра - последний день.
   -Почему так скоро?
   -Мне ж пришлось тебя в оперативную разработку включить,- пояснил Толик неохотно. Было непонятно - кем он собственно недоволен. Хорошо, если бы собой.
   -То есть ты вроде через беседы со мной следил за ситуацией. Так что ли? И как только тебя следователем назначили - побежал к начальству и доложил?
   Вот здорово! А говорят, люди не меняются. В лучшую сторону. А ведь правильно говорят. С какой стати Толику быть в исключениях.
   -Ну, не совсем так,- шевельнулось что-то у моего бывшего друга.- Как источник я тебя пока не называл.
   -Но придется - назовешь.
   -А ты как думал.
   -Не сегодня, так завтра.
   -Точно. Да ты не злись. Все будет в порядке. Делай, как я сказал - дольше проживешь.
   -Ладно,- буркнул я.- Я подумаю.
   -Думай, думай. Только поскорее. Может, додумаешься, что я как друг тебе советую.
   Хорош друг. Советы дает. А если совету не последуешь - тебя во всесоюзный розыск.
   А может и в самом деле? Я ведь сам хотел развязаться. Предлога искал. Толик вот мне этот предлог и устроил. Как друг. И даже выхода не оставил. Заботливый, сволочь.
   Позвонить сейчас Ляльке. Все объяснить. Съездить к Толику - все рассказать. И про психотерапевта - пусть он его и колет. Он же профессионал.
   Точно. Так я и сделаю.
   Я даже на трубке номер Лялькин высветил.
   Экран зажегся зеленым, и я сразу увидел - лицо скуластенькое, глаза зеленые.
   Яна.
   И еще Клавдия Ивановна с Графом Толстым на руках.
   И звонить Ляльке, и записываться к Толику на сегодня на дачу показаний я не стал.
   Пусть хоть в розыск объявляет, а пока я не разберусь при чем тут Яна, хрен он от меня что узнает.
  
  

2

   Психоаналитик на этот раз совсем не походил на торшер. Он был как солнце - кругленький, ясноглазый и весь светился. Модная блондинистая небритость на щеках и остриженный под корень светлый волос на макушке дополняли сходство - остренькие светлые лучики тянулись от головы во все стороны.
   -Все-таки решили к нам заглянуть,- светло глянув на меня и только ручки пухлые не потирая от удовольствия, сказал он.- Будем избавляться от внутренней агрессии?
   -А вы и это можете?- показал я, что мне есть от чего избавляться.
   -Все от вас зависит,- ласково посмотрел он.- Решить свою душевную проблему может только сам человек. Мы тут всего лишь помощники. Вы, кстати, очень удачно зашли,- заметил он, взглянув на часы.
   -Почему же, кстати?
   -Клиент попросил перенести сеанс. Так что у меня окошко - ровно час. Будем считать эту нашу встречу первым сеансом? Расценки вы знаете.
   -Расценки мне ваши ни к чему, Аркадий Алексеевич,- сказал я, доставая визитку, обнаруженную у Яны дома.- Я к вам совершенно по другому делу.
   -Чем, в таком случае, могу,- развел руками он...- Простите, как вас? Виталий Киреев? Разве о Елене Петровне хотите поговорить. Но это, извините, только с ее личного разрешения. Сами понимаете...
   -Врачебная тайна? А вы плюньте на нее,- грубо сказал я.
   -Простите?
   -На время нашей беседы вам про нее придется забыть. Только не говорите, что для вас это - впервые...
   -Что-то я не пойму,- сложил руки перед собой Аркадий Алексеевич, и света вокруг него поубавилось.
   -Сейчас поймете,- пообещал я.- Среди ваших пациентов...
   -Клиентов,- поправил он.
   -Есть разница?
   -Существенная. Я - не медик. Я психотерапевт. Мы не принимаем больных. К нам приходят люди со своими психологическими проблемами. Мы не ставим диагноз и не выписываем лекарств. Мы помогаем решать проблему.
   -Ладно, пусть так,- не понял я к чему это он. - Среди ваших клиентов есть такая Анна Слепцова.
   -Я вам этого не говорил.
   -Не говорили. Я сам узнал. А теперь хочу знать - какие, собственно, у Слепцовой проблемы, в какой форме они проявляются, как давно вы их решаете и насколько это опасно для окружающих.
   Аркадий Алексеевич смотрел на меня озадаченно. Света еще поубавилось. Осталось свечей пятнадцать, не более.
   -Нет,- покачал он головой.- Это совершенно невозможно.
   -И, тем не менее, вам придется это сделать.
   Помолчали.
   -Позвольте узнать, чем вызван ваш интерес к этой... Анне Слепцовой?
   -Позволю, позволю. Только не делайте вид - будто вы впервые слышите эту фамилию. Я вообще думаю, что вы прекрасно знаете, о чем идет речь.
   Аркадий Алексеевич закряхтел.
   Ладно, черт с тобой. Жаль, нет Толика. Впрочем, как там... Давить, пока не дойдешь до больного? Не очень то верится, что у такого белого и лучистого что-то может болеть в области совести.
   Штрихами набросал пейзаж после битвы. Без подробностей - только трупы. Пунктиром обозначил связи: Аня, Шульгин и депутат. Смерть депутата. Лечение от депрессии. Через пять лет кто-то начинает охоту на действующих лиц и исполнителей той почти случайной смерти в подъезде ее дома. Исчезает Шульгин. Гибнут Ролик и Ваня... Покушение на Витасиков.
   -Вот,- выдохнул я под конец.- Вы что на это скажете?
   -А что же я на это могу сказать, уважаемый Виталий...- развел ручками Аркадий Алексеевич и посмотрел на часы.- У каждого из участников этой драмы были свои психологические проблемы. И если бы они вовремя обратились к опытному психотерапевту...
   -А-а, перестаньте,- поморщился я.- У меня есть неопровержимые доказательства того, что Аня Слепцова имеет самое непосредственное отношение ко всем этим смертям.
   Никаких доказательств у меня, конечно, не было. Я блефовал. Я хотел разозлить этого чертового специалиста по душевным проблемам. Я ждал, что сейчас вот он рассмеется мне в лицо, скажет, чушь и ерунда, и не может быть. И что Яна вообще ни на что такое не способна. И чтобы я искал убийц где-нибудь в другом месте.
   Но Аркадий Алексеевич почему-то утух.
   -Ну что ж,- сказал он и полное личико его сдулось.- Тогда вам со своими подозрениями, следует обратиться в милицию.
   -Со следователем я встречаюсь завтра,- не успокоил я психотерапевта.- А вот что я ему скажу завтра, зависит от того, что скажете вы мне сегодня.
   -Что же я могу сказать...
   -Как я понимаю, что-то или кто-то спровоцировал Слепцову. Навел на мысль. Подтолкнул к активным действиям. Воспользовался ее болезнью. Манипулировал ей.
   Я понял, что не говорю все это, а выкрикиваю зло и с отчаянием. Понял по тому, с каким любопытством рассматривает меня Аркадий Алексеевич.
   Ему вдруг снова стало весело и приятно. Он светился.
   -Что это вы - "болезнь", "спровоцировали", "манипулируют"? Вы что, прослушали курс психотерапии? У кого, позвольте узнать? И потом, почему это вы так уверены, что Слепцову кто-то заставлял что-то предпринимать против всех этих людей? Может быть она сама...
   Начал Аркадий Алексеевич и осекся...
   -Ну вот,- сказал я.- Вот вы и проговорились. Вы лечили Слепцову. Вы же были психотерапевтом Елены Петровны Шульгиной. Обе они были с вами вполне откровенны. Скажите, когда у вас появилась мысль повлиять на Слепцову так, чтобы она так скажем, слегка попугала Шульгину? После того, как погиб ее муж? Хотели слегка расшатать Ляльке психику? Чтобы привязать ее к себе? Сделать постоянной клиенткой? Чтобы она без вас из дому не могла выйти? Может быть, вам кто-нибудь заплатил, чтобы вы довели ее до состояния невменяемости?
   Я налег животом на стол. Аркадий Алексеевич вжался в кресло и замахал на меня руками.
   -Постойте, постойте, вы все не так поняли.
   Я вернулся на место и притворился спокойным. Аркадий Алексеевич слегка воспрянул.
   -Я больше не намерен выслушивать весь этот ваш бред. У меня на это просто нет времени. Ко мне сейчас клиент должен придти. А вы... Или запишитесь ко мне на прием. Или я сейчас вызову охрану.
   -Никакую охрану Аркадий Алексеевич, вы не вызовете. И до следующего вашего сеанса,- я посмотрел на часы, у нас еще полчаса. - Впрочем, я не настаиваю. Могу и уйти. И вы на все эти вопросы будете отвечать в Прокуратуре. Так что из города далеко вам лучше не уезжать.
   -Это шантаж,- слабо запротестовал он.
   -Думайте, что хотите,- поднялся я с кресла. Но не ушел. Спросил в последний раз: - Ну, так как?
   -Ну хорошо, хорошо,- помолчав и что-то сообразив про себя заговорил раздраженно и совсем не как психотерапевт, а как человек, которому не оставили выхода, Аркадий Алексеевич.- Я вам скажу. Вы, конечно, можете передать это вашему следователю. Но были обстоятельства... И я никак не мог подумать, что такие последствия... И вы совершенно не убедили меня, что такие последствия были... И есть связь...
   -Говорите,- оборвал я его.- И если связи нет, о вас никто не узнает.
   -Прошлой осенью ко мне обратились за... справкой что ли,- начал он, как будто прыщик на губе сдавил.
   -Кто обратился, как?
   -Анонимно. По электронной почте прислали письмо.
   -Чего хотели?
   -Просили нарисовать психологичекий портрет моей клиентки.
   -Ани Слепцовой.
   -Ну, да.
   -Зачем это им было нужно?
   -Этого в письме не объясняли. Насколько я понял, автора интересовало, каково состояние психики Слепцовой, в чем ее проблема, как легко она впадает в зависимость от людей, можно ли контролировать ее действия, насколько она внушаема.
   -То есть, можно ли ей манипулировать в собственных интересах?
   -Что-то в этом роде.
   -И вы?
   -Отказал, конечно.
   -Дальше.
   -Никакой реакции не последовало. Я решил, что это кто-то из знакомых Ани так беспокоится о ее здоровье... А потом началось.
   -Санэпиднадзор наехал?
   -Если бы. Клиенты стали разбегаться.
   -Это - хуже.
   Аркадий Алексеевич иронии не заметил.
   -Да это вообще - конец! Наше дело держится только на репутации. Причем во вполне определенных кругах. В России психоаналитик - что-то вроде голой китайской собачки на руках у богатеньких жен и любовниц.
   -И если собачка запаршивела - ее усыпляют?
   -Собачку-то, как раз лечат. А если пошел слух, что после посещения психоаналитика у клиентки начались проблемы с психикой - от него все разбегаются. Это в лучшем случае.
   -Что же, кто-то пустил такой слух среди ваших клиенток?
   -Тот, кто интересовался Слепцовой.
   -И вы сдали ему Аню.
   -А что мне оставалось?- развел ручками Аркадий Алексеевич.- То есть... не сразу, конечно, но... Все было сделано очень умно. Паники настоящей между клиентками еще не было. Так - стали переносить время сеансов, откладывать на неделю на две. Причем одна за другой. Я еще надеялся, что это случайность, совпадение, сезон (хотя была осень, обострение легких истерик и неглубоких неврозов, самое время посидеть в кресле у психоаналитика, нервы помассировать). Но мне тут же объяснили, что никакое это не совпадение. И что если я буду упрямиться - я действительно лишусь клиентуры. А если меня это не пугает, мною заинтересуются органы.
   -С чего это вдруг?
   -Ну... среди наших клиентов разные бывают. Некоторые обращаются в довольно тяжелом состоянии. С попытками суицида, например. Мы, конечно, делаем все, что в наших силах, чтоб облегчить. Но, я же вам говорил, все зависит от клиента. Мы только помогаем ему, а решает проблему он сам.
   -И что? Кто-то из обратившихся к вам за помощью, сиганул с крыши?
   -Или слазил в петлю.
   -И вы продолжали после этого вашу практику?- совершенно искренне удивился я.
   -А почему я должен был ее прекратить? - так же искренне удивился он.- Пока человек посещал мои сеансы, ему становилось лучше. Бросались с крыши редко и только когда переставали ходить ко мне.
   -Но органам дознания вы этого объяснить бы не смогли.
   -А что им мои объяснения? У меня и было-то таких - один-два случая. Родственники клиентов, кстати, понимали, что если бы не я, все случилось бы намного раньше.
   -Да если бы не вы, они обратились бы к настоящему специалисту, и человек остался жив!
   Аркадий Алексеевич посмотрел на меня с сожалением.
   -Нет, тот человек, которого знали и любили близкие, жив бы не остался. Остался бы совсем другой - накаченный транквилизаторами до растительного состояния. Кто-то вообще мало похожий на человека. Не все, знаете ли, на это согласны.
   -И что бы вам грозило, если бы этими случаями занялась прокуратура? "Незаконная врачебная деятельность повлекшая за собой смерть пациента?"
   -Ну, что-то в этом роде. У меня, видите ли, лицензия только на психологическую помощь.
   -Поэтому вы и пациентов своих клиентами называете?-вспомнил я.- Чтобы лишний раз не спрашивали, а чем вы тут собственно занимаетесь? Так?
   Аркадий Алексеевич посмотрел на дверь.
   -Ладно. Подождет ваша клиентка психологической помощи. Еще успеете ей нервы потрепать. Давайте, рассказывайте, что вы по этому анонимному запросу про Аню написали.
   -Ничего такого, что могло бы ей навредить, уверяю вас,- приложил ручки к груди и снова слегка засветился он.- Описал психологическую проблему клиентки, как с ней вести себя, чтобы ей стало лучше. Я как бы обращался к людям заинтересованным в судьбе Анны, но пожелавшим остаться неизвестными.
   Все верно. Очень доброжелательные люди. Особенно, если учесть, какими методами они выбивают информацию.
   -И в чем же, по-вашему, проблема Ани?
   -Ну вот, и вы тоже...
   -Говорите, говорите. На этот раз вы действительно все расскажете человеку, которому судьба Ани небезразлична.
   -Ну что ж...-устроился он поудобнее в креслице и выпятил губы.- У Ани Слепцовый - синдром тревожных состояний.
   -А по-русски,- вежливо попросил я.
   -Сейчас, сейчас.- Аркадий Алексеевич задумался на секунду, стараясь сформулировать коротко и понятно для непосвященного. И выдал: - Синдром тревоги - такое пограничное состояние психики. Это еще не болезнь и не патология. Но уже и не норма. Человек постоянно находится в сильнейшей и абсолютно беспричинной тревоге. Его то, что называется "трясет", он места себе не находит. Все время в беспокойстве. Делать ничего толком не может. Суетится, и все бестолку. Физически чувствует себя очень плохо - головокружения, тошнота, мурашки по телу. Читать не может, разговаривать не может, работать не в состоянии. Ни на чем не может сосредоточиться. Тревога легко переходит в страх, у которого опять-таки нет причины. Человек боится, а чего, не знает. У него зубы стучат, он не может выйти из дома, позвонить по телефону, попросить о помощи.
   Господи... Я вспомнил Яну. То есть - Аню. Вообще-то она была довольно спокойна. Если не считать безудержной тяги к любви.
   -Чаще всего причина таких состояний,- просвещал меня Аркадий Алексеевич,- в психической травме в детстве. Иногда в более зрелом возрасте. Поздние стрессы провоцируют проявление тревоги.
   -Потеря родителей в раннем возрасте?- предположил я.
   -Возможно..
   -Неудачный роман со смертельным исходом?
   -Вполне.
   -И не лечится?
   -Нет, почему же... Современная психотерапия разработала ряд методик. Мы помогаем клиентам избавиться от тревоги. А главное - привести свое поведение, свои чувства и реакции на окружающих в норму.
   -А так эти реакции ненормальны.
   -Конечно, - обрадовался чему-то Аркадий Алексеевич.- Тревога подменяет чувства и мотивы. Любовь, ненависть, стремление делать карьеру или удариться в запой - все это только разные способы избавления от тревоги.
   -А Слепцова... как избавлялась?
   -Тут она вовсе не была оригинальна. К наркотикам, слава богу, не пристрастилась. А вино и секс - это пожалуйста.
   Я вспомнил - заходит, сбрасывает одежду. Сидит на подоконнике, обнаженная, свет с улицы лижет коленку. Ждет, раздвинув ноги.
   И на полу, и в кресле, и на диване, и в ванной - мы избавлялись от ее тревоги.
   -А что же в этом плохого?- как-то робко попытался оправдаться я.
   -Да, в общем-то, ничего. Поначалу. Но тут как с любой зависимостью - требуются все большие дозы. В конце концов, человек может пить или заниматься сексом круглые сутки, но покоя не обретет. Защита перестает срабатывать. Тревога и страх усиливаются. Суицид кажется единственным спасением.
   -А Елена Петровна?- вспомнил я Лялькины страхи.
   -Что Елена Петровна?- недовольно переспросил он.
   -Как ее тревожный синдром проявлялся?
   -Да не было у нее никакого синдрома,- пожал плечами Аркадий Алексеевич.
   -А в прошлый раз вы говорили...
   -Ну, мало ли... Иногда скажешь и то, что клиент хочет услышать. У Елены Петровны другое.
   -Что же?
   -Истерический тип поведения,- отчеканил Лялькин духовник.- Елене Петровне явно не хватало внимания последние лет десять. Ее страхи - только способ почувствовать, что она не безразлична окружающим.
   Час от часу не легче. Выходит, и тут мне дурили голову. От нас требуют любви и защиты, а оказывается, нужны мы совсем для другого.
   -И вы хотите сказать, что своими методами помогли Ане?
   -Во всяком случае, мне удалось стабилизировать ее состояние. Со спиртным было покончено. Случайных связей стало меньше. Потом, как способ избегания тревоги, Ане они и вовсе стали не нужны.
   -И вот тут у вас потребовали открыть все ее проблемы неизвестно кому и зачем? Как вы могли?- возмутился я.
   -Но я же вам все объяснил,- страдальчески сморщился Аркадий Алексеевич.
   -И после этого ее визиты к вам прекратились.
   -Ну не совсем. Но появлялась она у меня все реже.
   -Та-ак,- протянул я с плохо скрытой угрозой.- Но вы хоть представляете, как ее могли использовать? С вашей-то информацией?
   -Ну, этого я не знаю. Но то, что вы здесь рассказывали: насилие, убийства... Я думаю это можно исключить.
   -Почему?
   - Агрессия, как способ заглушить собственную тревогу, встречается и довольно часто. Но Слепцова... Это вряд ли. Не тот тип личности. Скорее, ей указывали на будущую жертву, как объект для любви.
   -Какой в этом толк?
   -Ну, усыпляли бдительность. Расслабляли. Все... пострадавшие, на сколько я понял, были - мужчины?
   Я вспомнил, как проваливался в сон после посещений Яны. На утро - ни черта не помнил. Сделать со мной в это время могли все что угодно.
   -Постарайтесь вспомнить, Аркадий Алексеевич, когда вы ответили на запрос о Слепцовой?
   -Когда? Постойте... Первое обращение было в сентябре... В середине октября, наверное.
   Не долго ж он хранил врачебную тайну. Во всяком случае, Яна попала в лапы тем, кто решил ее использовать. И это произошло еще до исчезновения Шульгина. А вот кто и как именно ее использовал, это мы и попытаемся выяснить. С помощью этого вот светляка.
   Светляк, впрочем, совсем уж не светился, а нервно поглядывал на дверь и часы. Интересно, кого он так ждет. И чего боится?
   -Ладно. Слушайте, что вы должны сделать.
   -Почему вы думаете, что я что-то буду делать,- вяло запротестовал Аркадий Алексеевич.
   -Будете, будете,- успокоил я его.- Тем более что вам это ничего стоить не будет и ничем не грозит. В противном же случае... Если вы не забыли, я завтра встречаюсь со следователем.
   Аркадий Алексеевич сглотнул.
   Я выловил из пластмассового ящичка рецепт, из стаканчика ручку, набросал пару слов для тех, кто интересовался проблемами Ани Слепцовой. Протянул листок Аркадию Алексеевичу.
   -Вот.
   -Что это?
   -Отправите по тому же адресу, что и конфиденциальные сведения о вашей клиентке.
   Аркадий Алексеевич пробежал глазами текст, и глаза его стали круглыми.
   -Вы хотите...
   -Я хочу, чтобы эти люди знали, что мне известно, как они использовали Аню. И что сегодня ровно в семь они смогут нас найти по этому адресу. И что мы готовы обсудить с ними условия нашего молчания.
   -По-моему, вы рискуете.
   -Это вас не касается. Все что вы должны сделать - отправить сообщение по адресу. Как вы оговорите свое неучастие - это ваше дело.
   Аркадий Алексеевич хотел что-то возразить, но не успел.
   Дверь без стука распахнулась.
   На пороге стояла Яна.
  

3

  
   Яна была в короткой кожаной юбке, белой блузке с открытым воротом, туфельках на босу ногу. Тоненький белый шарф прикрывал глубокий вырез на груди. Увидев меня, потянула шарф, отстегнула пуговку, показала кружево лифчика.
   Я оглянулся на Аркадия Алексеевича: "Вот что вы наделали. Исправляйте теперь, если сможете". И вышел.
   Через час примерно вышла Яна из белой двери, посмотрела мне в глаза, руку протянула:
   -Аркадий Алексеевич сказал, что вы меня проводите.
   Из-под руки подхватили меня под локоть, затащили в кабинетик.
   -Куда вы меня тянете, она ж сейчас уйдет!- стряхнул я с себя мягкого, прилипчивого, снова слегка светящегося.
   -Никуда она от вас не уйдет,- неожиданно твердо сказал Аркадий Алексеевич.- Я хотел вас предупредить.
   -Предупреждайте. Только поскорее,- я дотянулся до двери, приоткрыл, убедился, что Яна стоит, прислонившись к стене, спокойно ждет, ладошки заложив за спину.
   -Мне удалось вернуть Аню в то состояние, какое у нее было до первого стресса.
   -До смерти родителей?
   -Именно так.
   -Она что же - не помнит ничего из того, что с ней было после пятнадцати лет?
   -Все она помнит,- улыбнулся Аркадий Алексеевич успокаивающе.- Кроме того, что пробуждает тревогу.
   -Смерть родителей, неудачи в любви, потерю любовника?
   -Вот-вот. Это все мы стерли.
   -Надолго?
   -До первого стресса. Не знаю, что у вас там было...
   Я опустил глаза и, кажется, покраснел.
   -Но... Постарайтесь хотя бы сегодня сделать так, чтобы ничто не напоминало ей о неприятном.
   -Как это?
   -Не расспрашивайте ее ни о чем, ничего не выясняйте. Вообще, лучше бы, если бы вы сделали вид, будто ваше знакомство было прервано в самом начале.
   -На самом интересном месте.
   -И учтите - жизненный опыт складывается из всяких скверностей. Так вот он сейчас у Ани никакой. В смысле половых отношений - тоже.
   -Ладно. Письмо мое вашим партнерам отправить не забудьте,- напомнил я Аркадию Алексеевичу, кто есть кто и что к чему, и вышел к Яне.
  
   Мы шли к метро. Аня, мелко перебирая туфельками, стараясь выстраивать шажки в линию, как ходят все примерные кокетливые девочки. Я - широко и неуклюже шагая, то отставая, то забегая вперед.
   Аня (Яной теперь назвать ее у меня как-то не получалось) вдруг кашлянула в кулачок.
   -Что?- дернулся я, опасаясь, как бы она от одного моего вида кое-что не вспомнила.
   -Ничего,- улыбнулась она, запрокинула лицо, сощурилась на солнце, счастливо вздохнула. - Хорошо.
   Я покосился на нее. Потом на солнце. Попробовал тоже все забыть и счастливо вздохнуть. Хватило только на полвздоха. Но и этого оказалось довольно - я чуть поотстал, торопливо прикупил у цветочницы растрепанную гвоздичку, догнал Аню, протянул цветок.
   -Спасибо,- улыбнулась она, наморщив нос, сунула в гвоздику.
   -Не пахнет,- сказал я, а она сложила ладошки, расправила пальцами лепестки и подышала на них, отогревая.
   -Скажи, о чем ты все время думаешь?- спросила она.
   Действительно - о чем? Как бы мне случайно не зацепить ее память? Как уберечь ее в той толчее, которая намечается сегодня вечером? Кто ее использовал и как именно? Кто поставил ее на моем пути?
   Вот о чем я думал. Разве можно сказать об этом.
   -О весне,- не совсем соврал я. Потому что о весне я тоже думал.
   -А ты не думай,- кашлянула Аня в кулачок (Яна тут покатала бы горошинку смеха).
   -О чем?- не понял я.
   -О том, что все кончается. Так можно только все испортить.
   Действительно - все кончается. Иногда очень скоро. Как бы не думать об этом все время.
   Поезд выскочил из тоннеля, кренясь, поплыл над небом, отраженным в реке. Тут же мост висел весь в ржавых клетках, и на том берегу над серыми гаражами обливалось белой пеной здоровенное облако.
   -На что похоже?- ткнула Аня пальчиком в стекло.
   -На башню сторожевую, на ледник, воздушный замок, Леонардо да Винчи в старости, когда он весь в белой бороде,- перечислял я.
   Аня кивала.
   -И еще на взбитые сливки...
   -Там где-то внутри большая красная клубника,- сказал я.
   Проплыла мимо церковь, упала. В парке под липами облупленный постамент.
   -Тут танк стоял,- вспомнила Аня.- На нем играли дети.
   Липы завернули картинку в листья. Я успел разглядеть - детей там не было.
   На выходе из метро Аня удивленно вскинула брови на тонированное стекло и крашенный бетон супермаркета. Ну, да, когда ей было пятнадцать, ничего же этого не было. Я взял ее за руку и подвел к бетонному забору и трубе ТЭЦ. Аня узнала свой двор, обрадовалась и сказала:
   -Я сейчас тебя с одной старушкой познакомлю. Клавдия Ивановна. Соседка. Знаешь, как я ее называю?
   -Как?
   -Бабушка за стенкой. Но не потому что она - моя бабушка.
   -А потому, что ты с детства ее так называешь.
   -Точно!- обрадовалась Аня.
   Она, в самом деле, радовалась - что я вот такой, все понимаю и ничего объяснять мне не надо.
   И Клавдия Ивановна почему-то не ворчала, сразу все поняла, что я коротко объяснил ей на кухне, пока Аня возилась в ванной, и отправила нас гулять с Прошкой, как будто это было совершенно в порядке вещей.
   Прошка очень серьезно и по-мужски задирал лапу под каждым кустом, потом это ему надоело, он потребовал, чтобы Аня взяла его на руки, лизнул ее в шею и посмотрел на меня с выражением: "Место занято парень - тут тебе ничего не обломится".
   "Ее любили собаки и дети",- вспомнил я фразу, придуманную мной сто лет назад для персонажа, который никак не хотел появляться. Не знаю, как насчет детей в этой фразе, но персонаж был передо мной.
   Я должен был уйти часа на два. Сказал об этом - лицо у Ани как-то потускнело. Но когда я попросил, чтобы она непременно дождалась меня у Клавдии Ивановны - снова наступило просветление.
   Кажется, Ане не очень-то хотелось заходить в собственную квартиру. Не знаю уж, как и что стирал там Аркадий Алексеевич, но, похоже, она догадывалась, что родителей ее дома нет. И уже никогда не будет. Может быть, именно поэтому ей не хотелось, чтобы я уходил на эти два часа. И мне пришлось еще и еще раз повторять, что я непременно вернусь ровно через два часа. Если только она будет ждать меня в квартире Клавдии Ивановны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 17

1

  
  
   Меня не ждали.
   Кабинет Мятова закрыт был наглухо.
   Быстро у них тут все меняется - вчера похитили, чтобы побеседовать по душам, сегодня - не достучишься. А мне почему-то очень хотелось, чтобы эти двое - Мятов и Суворов были в курсе - я сегодня ровно в семь часов буду в том самом доме возле метро "Молодежная" в пустой квартире и с тем человеком, который, может быть, один и представляет, что тут происходит и кто за этим стоит. На тот случай, если это все-таки они были теми электронными анонимами, которые прошлой осенью выудили из Аркадия Алексеевича историю болезни Ани. А сообщение его до них сегодня, может и не дойдет. А так они будут все знать из первых рук. И захотят навестить нас - единственную свидетельницу и того, кто успел с ней познакомиться и что-то у нее выведать. Вот они явятся сами или пришлют кого-нибудь и я, наконец, увижу хоть какое-то реальное лицо.
   Сорву маску, если она будет.
   Дотронусь до руки и поверну к свету.
   Передам привет от Арлекина.
   В коридоре было пусто и тихо, и все двери закрыты и даже во всегда шумный и распахнутый настежь секретариат.
   Что у них тут происходит? Опять кто-нибудь умер?
   Звонок Ляльки перехватил меня как раз на пути к кабинету Суворова. Как будто она следила за мной и знала, что я тут рядом и даже прохожу мимо ее приемной. Так прямо и сказала:
   -Привет. Ну, чего там топчешься - заходи.
   Я зашел.
   -Ко мне тут следователь приходил,- без особенной приязни посмотрела на меня Ляля.
   -Чего хотел?- не удивился я.
   -Вопросы всякие задавал. В связи с катастрофой, в которую Витасики угодили. Что-то он слишком в курсе. Не твой ли это приятель из прокуратуры?
   -Толик Калисниченко? А как же. Он теперь ведет это дело. Ему поручено.
   -И все что ты ему наболтал - он тоже к делу приобщит. А ты ему, судя по его вопросам, мно-ого наболтал.
   -Ну, то, что я ему наболтал, пока его только с толку сбивает и больше ничего,- попытался успокоить я Лялю, чувствуя очередную ее перемену. То ли начальница недовольная бестолковостью работника. То ли досадует на то, что кто-то сует нос в ее дела.
   Устал я разгадывать Лялькины лихорадки. Как там говорил Аркадий Алексеевич - истерия на почве недостатка внимания? Но вот же - внимания навалом. А Лялька все равно недовольна.
   -Правда, Толик вызывает меня в Прокуратуру,- попытался объяснить я.- В качестве свидетеля. Надеется, наконец, с моей помощью внести ясность.
   -Пойдешь?- небрежно спросила Лялька.
   -А как же,- с охотой ответил я.- Завтра. Если, конечно, в этом будет необходимость.
   -А что же может измениться за сегодняшний вечер?
   -Ну, мало ли...
   -Придумал что-нибудь?- спросила Лялька.
   Я молчал, покачивая ногой и скромно пожимая плечами - мол, ну где уж нам придумать что-то стоящее.
   -Ладно, ладно, рассказывай,- почему-то оглянувшись, отключив какие-то шнуры и телефоны, придвинулась ко мне она.
   Ей действительно интересно - удивился я. Идем на поправку. А то эта унылость и усталость в последнюю встречу, и это монотонное: "Я знаю, что умру и даже не интересно как, но ты хоть это опиши",- в Ляльке меня это совсем не вдохновляло. Как бы это не называлось, но жить с этим тоскливо и невозможно.
   И я Ляльке быстренько изложил свой план.
   Слушала она меня очень внимательно.
   -Думаешь, сработает?- засомневалась она.
   -Думаю, да.
   -Может быть, опасно,- предупредила она.
   -Может быть,- согласился я.
   -Эх, Аркадий Алексеевич,- вздохнула с сожалением.- Такой мягкий, такой заботливый. Все так понятно объяснял.
   -Да, уж,- неопределенно промычал я.- Давно ты с ним... знакома?
   -С год, наверное,- смутилась отчего-то Ляля. - Машка Соловьева, бывшая твоя шефиня, мне его рекомендовала. Стильный, говорила, психоаналитик. В Австрии учился. Поговорит и сразу на душе легче.
   -А мне ты об этом только сейчас рассказываешь,- упрекнул я.
   -Да мне и в голову не приходило, что он имеет ко всему этому отношение. И потом, такими знакомствами не всегда хочется хвастать,- и, помолчав, осторожно:- Он там про меня тоже, наверное, понарассказал.
   -Нет, Ляля. Про тебя мы как раз совсем не говорили,- чистосердечно соврал я.- И вообще, завтра, наверное, это уже не будет иметь никакого значения.
   -Ты там, все-таки поосторожнее.
   -Не беспокойся.
   Что-то еще она мне хотела сказать. Что-то передать от Ляли, которую я знал когда-то и с которой гулял по бульварам.
   Вместо этого Елена Петровна проинформировала деловито на прощанье:
   -Мятов сегодня не появится. Можешь его не искать. А Суворов здесь. Можешь с ним побеседовать. Если успеешь.
   -Завтра, завтра, завтра...- успокаивал я себя, направляясь к Суворову и поглядывая на часы. Времени у меня, чтобы успеть к Ане, как обещал, оставалось в обрез.
  
   А Суворов, точно, с места срывался, мосты сжигал, концы прятал, спускал пар, давал прощальный гудок и отплывал в неизвестном направлении - какие-то он шнуры сворачивал, микрофончики вырывал, дискеты сыпал в сумку и сжигал в пепельнице маленькие кассетки с записями прослушки.
   Он и присел-то на краешек кресла, всем своим видом меня торопя, нетерпеливо кивая, подгоняя, ожидая, когда это я кончу тут распинаться - где, с кем и кого я буду вечером поджидать.
   -Не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете,- заскреб он себя нетерпеливо по серебристому ежику. - Нас это не интересует.
   -Вас не интересует. Может быть, хотя это и странно. Это Виталия Мятова интересует. Так что вы уж ему передайте, будьте любезны.
   -А с чего вы взяли, что Виталию Валентиновичу интересны такие подробности?
   -Но мне кажется, вчера...- напомнил я.
   -То было вчера.
   -Что же изменилось?- заглянул я в сумку с дискетами и потянул носом дым сожженных кассет.
   -Вас это не касается,- дернув молнию на сумке, встал Суворов с кресла.
   -Ах, вот оно что,- протянул я.- Г-н Мятов решил не дожидаться, пока до него доберутся. Тихо отбыл в неизвестном направлении. Куда, позвольте вас спросить? В Подмосковное имение? За границу? Может быть в Испанию?
   -Вам это знать совершенно необязательно.
   -А что же мне надо знать? Весь мы доваривались - я буду информировать о том, что мне станет известно. Опять же следователь прокуратуры, который расследует обстоятельства гибели Станислава Сенцова, вас разыскивает.
   -С чего вы взяли?
   -Да, так...- вспомнил я, как заставил говорить Аркадия Алексеевича.- Следователь, оказалось, мой хороший приятель. Приглашает меня завтра в Прокуратуру. Будет задавать вопросы. Поинтересуется, куда девался единственный свидетель и, возможно, жертва покушения. Что же мне отвечать?
   -Ничего. Откуда вам знать?
   -В самом деле - откуда? Все что мне известно о том происшествии перед тоннелем, я знаю только со слов Мятова. Только это я и могу сообщить следователю. Ну и поделиться кое-какими своими соображениями о том, что происходило в Издательском Доме в последние полгода.
   Суворов представил, какими могут быть эти соображения. Нахмурился, прикидывая, успеют ли его громилы перехватить меня на выходе, сунуть головой в свою Тойоту, отвезти и закопать где-нибудь на берегу Клязьминского водохранилища под высоким берегом, с которого упал Шульгин.
   Но почему-то раздумал.
   -Рассказывайте, что хотите, своему следователю,- процедил он сквозь зубы, и уголки губ и глаз у него наморщились, но вниз не опустились, отчего на лице его появилось то самое выражение, какое бывало у пекинеса Прошки, когда он на меня фырчал и порыкивал. -Виталия Валентиновича это совершенно не касается. Он вообще к Издательскому Дому теперь никакого отношения не имеет.
   -С каких это пор?
   -С сегодняшнего утра.
   -Что же произошло сегодня утром? Попробую угадать - Виталий Валентинович больше не Генеральный директор?
   -Он и не совладелец Издательского Дома.
   -Как это?
   -А он уволился и продал свои акции. Свои и, располагая всеми полномочиями, акции Стаса Сенцова.
   Вот это да!
   -Кому же теперь принадлежат эти акции, можно узнать?
   -Можно,- сказал Суворов и в первый раз я увидел, как он улыбается.- Елена Петровна Шульгина теперь единственная и полновластная хозяйка.
   -Вы что же думаете - это она...- обалдел я до такого вот предательского вопроса за спиной Ляльки.
   -А? Елена Петровна?,- задумался вдруг Суворов.- Нет. Не знаю. Не думаю. Она и выкупать-то эти акции не хотела. Виталий Валентинович еле уговорил ее.
   - К чему такая торопливость?
   -А вы еще не поняли, за кем тут охота идет? При таких делах в выигрыше тот, кто в живых остается безо всяких должностей и акций. Я вот тоже увольняюсь. Мятов мне работу предложил. Так что, если у вас нет ко мне больше вопросов...- показал он глазами на дверь, предлагая мне поскорее убраться.
   К Суворову у меня вопросов больше не было. И к Мятову тоже. В конце концов, не хотят люди быть соучастниками собственного убийства - их право.
   Ляльку бы я кое о чем, конечно, спросил. Но меня ждала Аня. Два часа подходили к концу, и я физически почувствовал, как шевельнулась в ней тихонько ее тревога.
  

2

  
   "Клавдия Ивановна, старая перечница, что ж ты делаешь!"- чуть не заорал я, пройдя сквозь прихожую и кашляющий лай Прошки и обнаружив Аню без шарфика, но в застегнутой до горла блузке, с кожаной юбкой, натянутой на колени, с альбомом, полным старых фотографий, на диване, застеленном ковром в окружении Бог весть, откуда взявшихся тут плюшевых игрушек и просмотренных и сложенных кучками снимков.
   Ведь сказал же - никаких воспоминаний, ничего, способного пробудить память и тревогу! А мы тут сидим, карточки перебираем и...
   ... и, кажется, прекрасно себя чувствуем?
   Аня подняла на меня зеленые свои глаза. Глаза светились. На остреньких скулах розовые пятна.
   -А мы вот тут с Анечкой старые фотографии разбираем.
   И замелькали черно-белые картинки прошлой жизни - двор еще светлый, песочницы и качели, удивленное скуластенькое лицо в панамке, банты с цветами перед домом и первым классом, коротенькая стрижка и следы первой косметики, первые разочарования на кухне рядом с бабушкиным чайником, и грусть в ожидании первых привязанностей и симпатий.
   Бабушка любила снимать трофейной широкопленочной камерой "Rolleflex" и получалось это у нее неплохо.
   -Анечка вернулась из садика, а родителей нет, а это - первый раз в первый класс, а это мы из летнего лагеря приехали, это после школьной вечеринки, это - первые экзамены в девятом классе, - память у Клавдии Алексеевны была отличная.
   Анечка рассматривала собственные снимки и на меня поглядывала - что я тут вижу и понимаю ли что-нибудь.
   Я понял, что снимков Ани с депутатом или Шульгиным на пороге дома среди этих карточек нет.
   И снова - школьный пикничок-субботник, носилки с пожухлой листвой, Анечка с подружкой на задней парте, шушуканье о самом главном, Анечка у доски, подперев рукой сухую щеку и на прогулке в парке рядом с желтеньким домом старинной усадьбы и гипсовыми львами с перепачканными и побитыми мордами - цветные обрывки школьной жизни.
   Падали снимки на диван с тихим стуком. Клавдия Ивановна вздыхала о прошлом. Прошка, выкативший черные глаза на хозяйку вдруг чихнул, спрыгнул с дивана и помчался, кашляя и лая в прихожую, и замер там перед дверью, принюхиваясь.
   В соседнюю квартиру позвонили.
   -А вот это...- достала из альбома семейный снимок Клавдия Ивановна.
   Аня с родителями. Ей на этом снимке лет пятнадцать, сделан во дворе осенью, быть может, накануне той самой поездки - мельком отметил я. Снимок выпал из руки Ани, куда вложила его недогадливая бабушка за стенкой, а я уже стоял у двери в прихожей, и Прошка хрипел под ногами, и на коврике перед дверью в Анину квартиру кто-то топтался и звонил.
   Я потянул за язычок замка и распахнул дверь.
   Прошка кашлянул и гавкнул, Клавдия Ивановна крикнула с дивана: "Кто там?", высокий и тонкий, затянутый в кожу повернул ко мне голову в шлеме с тонированным черным стеклом, сунул руку в карман куртки...
   -Стоять!- заорал, сваливаясь откуда-то сверху, из засады, где он проторчал весь вечер, Толик Калисниченко, и очень ловко ухватил за локоть человека в шлеме, не давая ему вытащить что-то нехорошее из кармана.
   Кожаный крутанулся на месте, вдруг резко сел вниз, рванулся в сторону. Толик сдавил руками воздух, посмотрел на меня ошалело, и рванул вниз по лестнице догонять.
   Я помедлил секунду у двери, обернулся, увидел Кладвию Ивановну на диване с открытым ртом и Аню, склонившуюся над семейным снимком, что-то такое отметил в ее лице, и тут же был втянут за собой Толиком - скакать через три ступени вниз по лестнице, выпрыгивать из дверей во двор, смотреть вслед убегающему в коже и черном яйце шлема, слышать, как ревет его мотоцикл, оставленный за углом.
   -Живее, уйдет!- кричал мне Толик, прыгая в свой фордик, заводя мотор, распахивая дверцу
   И мы погнали.
   Машина у того, в коже, была мощной, спортивной - заднее колесо вздутым черным бубликом, труба выхлопная с саксофонным раструбом ревет, ездок лежит, свернувшись как в утробе, навалившись на руль, подмяв под себя машину, нависая над дорогой. Машина несет его со страшной мощью - хрен догонишь.
   Куда там со спортивным японцем тягаться старенькому форду.
   Мотоциклист точно хотел поиграть с нами, поводить за нос - на улицу не выскакивал, гнал по дворам, по узеньким дорожкам вдоль домов, мимо припаркованных гуськом, так, что не протиснешься, машин.
   Толик передачей зло хрустя, то и дело бился колесом о бортовой камень, и нас бросало на припаркованные машины, что-то терлось, чиркало, скрипело, отлетали сбитые зеркала, вопили сигнализации, Толик сипел что-то страшное сквозь зубы, но от мотоциклиста не отставал.
   -Это тот самый, который Стаса Сенцова угробил,- напомнил я Толику.
   -Знаю,- скрипнул зубами Толик.
   В следующую секунду на меня прыгнул из темноты мусорный бак. Толик дернул руль, накренил машину, пролетел мимо, выскочил на площадку для сушки белья, воткнулся между какими-то столбами, снес какой-то заборчик, перескочил через бортовой камень, грохнулся на объездную дорожку в соседнем дворе и снова ухватился за стоп-сигнал притормозившего, чтоб посмотреть, как мы увечим машину, мотоциклиста.
   Он взревел движком и выскочил на улицу.
   Ну, вот,- успокоил я себя. Теперь-то он от нас оторвется. И, слава Богу. Целее будем.
   Толик так не думал - знай давил себе на газ, и мотоциклиста от себя ни на шаг не отпускал.
   Я посмотрел на спидометр. Стрелка завалилась за 180. Стукнул пальцем и сказал:
   -Спидометр-то не работает.
   -Работает, работает,- нацедил Толик и еще прибавил газу.
   Мы выскочили на МКД. Взлетели на какой-то холм, повисели на гребне и рухнули вниз по самому краю асфальтовой ленты.
   Все расступились, давая дорогу двум сумасшедшим.
   Пролетели мимо поста ГАИ. Там нас даже не заметили.
   -У тебя что - движок форсированный?- стараясь не стучать зубами, спросил я Толика.
   Толик не ответил.
   Перед капотом маячил красный фонарь мотоцикла. Впереди показался мост через канал. Слева на мосту, прямо поперек нашей полосы - ограждение - что-то полосатое все в фонарях и светящаяся стрелка. Эта хрень летела прямо на нас. А мы на нее.
   -Ага,- сказал Толик и вместо того, чтобы нажать, наконец, на тормоз, прибавил газа и обошел мотоциклиста справа. Тот дернулся, чтобы проскочить в щель между фордом и надвигающимся ограждением, но Толик еще прибавил и не пустил.
   Мотоциклист понял, что не проскочит, стал оттормаживать. Толик сбросил газ.
   Тот все понял, ударил по тормозам. Слишком поздно.
   Если бы он был на машине, все бы обошлось. Отшвырнул бы этот пластмассовый барьер, пробил проволочное ограждение, перебил лампочки в светящейся стрелке. Все бы раскидал в реку и на дорогу и поехал дальше.
   Но у него был мотоцикл. И скорость за сто. Как не тормозил, меньше не стало. Влетел в барьер, мотоцикл перевернуло, крутануло в воздухе и бросило через ограждение в реку. А этот в коже, черном шлеме так в утробной позе и полетел над барьером и развороченной отбойными молотками дорогой. Метров пятьдесят пролетел, грохнулся шлемом о бетон, подскочил, кувырнулся, ударился спиной, головой, коленями... Потом упал плашмя, застыл, уткнувшись шлемом в дорогу, разбросав руки, как крылья.
   Может быть, он увидел в последний момент летящего Стаса. Или вспомнил о нем. А, может, и нет. То, что больше он никогда и ничего не увидит, это я понял, пока он падал и отскакивал от дороги, и снова падал, и потом застыл плашмя, разбросав руки, а нас тащило рядом с ним, мотало из стороны в стороны, а Толик давил тормоз, как раньше газ и крутил баранку изо всех сил, чтоб не вынесло нас в реку или поперек автомобильного потока.
   Фордик замер, наконец, хрипя и отдуваясь, пуская дым из-под колес. Мы выскочили, побежали к мотоциклисту. Машины, шедшие нам навстречу, сбрасывали скорость. Головы сидевших в салоне были свернуты вправо, туда, где человек лежал неподвижно в порванной коже, крови и шлеме.
   Толик добежал раньше. Перевернул его на спину. Что-то расстегнул и осторожно стащил шлем с головы.
   На белой обесцвеченной шапочке волос не было ни капли крови. Инопланетные глаза закрыты плотно синими веками.
   Татьяна Чернова была мертва.
  
   Я оставил Толика разбираться с ГАИшниками, дожидаться ненужной теперь "скорой" и давать интервью подоспевшему "Дорожному патрулю" о том, чем закончилось преследование особо опасного преступника. Пообещал явиться завтра в Прокуратуру для дачи показаний, поймал машину, сунул шефу двести, чтоб вернул меня поскорее во двор пятиэтажек возле метро "Молодежная".
   Шеф выжал из своей "Волги" все что мог. Я не виню его.
   Опоздал-то я совсем немного.
   Клавдия Ивановна открыла мне, совершенно осипший Прошка хрипел что-то у нее под ногами.
   -Аня? Она вас так ждала,- бормотала Клавдия Ивановна, глядя себе под ноги.- Места себе не находила. Вы уехали, ей совсем плохо стало. Трясло всю. Курила, курила, задыхаться стала. Я ее пыталась удержать...
   -Что? Она ушла?
   -Вас побежала встречать.
   -Давно?
   -Только что. Вы должны были ее встретить. Подождите, куда же вы! Что здесь было-то? Скажите...
   Я выскочил во двор. Потоптался, озираясь.
   Скамейки у подъездов были пусты. Качели на детской площадке висели сиротливо. Сквозь густую листву едва пробивался свет из окон. Торчала за бетонным забором полосатая труба ТЭЦ, и всходило за ней сиянье супермаркета возле метро.
   Туда на свет только и мог идти человек. В каком бы состоянии он не был.
   Сквозь витрины супермаркета видны были длинные ряды стеллажей со всякой всячиной, зевающие охранники, серые кассирши. Покупателей не было.
   В вестибюле метро гулко стучали швабрами.
   У палаток буйствовали подростки, загружая пакеты пивом и чипсами.
   Я обогнул застроенный вход в метро. От него шла вверх к темному леску узенькая улочка и по ней, гогоча и всхрапывая в предвкушении пьяных оргазмов, ползла подвыпившая молодая компания.
   Одной из девиц было явно невтерпеж. Она висла на шее у рослого парня, тянулась к его лицу губами, и пальцы норовила засунуть ему в джинсы.
   Парень вяло сопротивлялся. Ему хотелось добраться до леска, устроиться на траве и все сделать, как полагается.
   Девица была настойчива. Подтащила парня к ближайшему фонарю, обхватив руками за шею, оперевшись спиной о столб, подтянулась и закинула ему ноги за спину.
   Белая блузка ее выбилась, коротенькая черная юбка задралась, обнажив маленькую крепкую ягодичку. Парень запыхтел, расстегивая ширинку. Компания остановилась и одобрительно загудела.
   Разинутые рты, бутылки на отлете, готово хаканье и ржанье в поддержку ритма любви.
   Все это разглядел я, пока бежал к парочке с каким-то воем изнутри живота. Бежал, с трудом отрывая ноги от асфальта, как в ночном кошмаре, когда тебя преследуют, а убежать ты не можешь.
   Оттолкнул парня. Девица сползла по столбу и села, раздвинув ноги. Смотрела на меня с земли широко открытыми глазами, кривя плаксиво и пьяно толстые губы.
   Перед тем, как все погасло, я успел разглядеть.
   Это была не Аня.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 18

1

  
   Раньше я думал, что должно пройти время, чтобы ты понял, что время прошло.
   Через пять лет начинаешь ценить мелочи. Через десять - любить и тосковать.
   И это значит, что время точно прошло.
   Оказывается можно почувствовать такое и раньше.
   То, что было со мной и с Лялькой, со мной и с Аней, с Толиком Калисниченко, с Витасиками и Суворовым, и с Аркадием Алексеевичем, с Клавдией Ивановной и Прошкой, с Татьяной Черновой и даже с той девицей у фонарного столба,- все это было в мае, когда цвели тюльпаны и тополиный пух еще не летел, и небо было без дна и горизонтов.
   Сейчас осень, сыпятся во дворах и на бульварах листья, синева по утрам над городом густая и плотная, и я знаю о событиях прошедшей весны ничуть не больше, чем знал, когда стукнул меня кто-то из веселой компании возле метро "Молодежная" бутылкой по голове в тот вечер, когда разбилась на мотоцикле красавица Таня Чернова и пропала, сбежав от Клавдии Ивановны и Прошки, Аня.
   Говорят - незаконченное действие не дает нам покоя.
   Теперь я знаю, как это бывает. Все мелочи и детали недавнего прошлого становятся вдруг очень яркими. Они толпятся, тянут тебя в разные стороны, к ним можно прикоснуться, потрогать, ощутить их и вдохнуть.
   Скользит юбочка по ногам Яны у меня в комнате, хищно щелкает пинцет в пальцах Нушича, хрустит передача старенького фордика и Толик цедит что-то сквозь зубы; сияя начищенным лицом, тащит по лесенке самовар Хлынов и Лялька идет на Пушке мимо фонтана с тюльпанами.
   Все это видишь и чувствуешь и некуда деться - то вдруг лейтенант Федя придет, сядет в кресло и начнет что-то вспоминать, но так ничего и не вспомнит, то Аркадий Алексеевич засияет в углу, как торшер, то Стас Сенцов полетит над городом, раскинув руки, Суворов, погладив, серебряный ежик, посмотрит на солнце сквозь пластмассу мундштука, а Ваня Хлынов заварит чай душистыми травами.
   Недавнее прошлое не отпускает, потому что не прошло и действие не закончено. А вот закончишь действие, и не дающее тебе покоя уйдет, забудется и всплывет лет через пять, и это будет означать, что время уж точно прошло.
  
   То ли бутылка была неполной, то ли голова моя крепкой. Мне повезло. Я очнулся после удара, по волосам провел - крови нет. Шишка, конечно, зато часы и бумажник целы. И спал я в ту ночь у себя на диване под надзором Сократа, а не в городской больнице.
   А на следующий день с головной болью и тошнотой добрался к Толику в прокуратуру.
   И Толик меня порадовал - дело, о хулиганстве на дороге, в результате которого погиб Стас Сенцов, прекращено в связи с гибелью главного подозреваемого.
   У Толика все получилось довольно складно.
   Татьяна Чернова - куратор весьма прибыльных проектов Издательского Дома Шульгина из карьерных соображений, считая, что ее профессиональный уровень вполне позволяет ей претендовать на место Генерального директора и, не желая дожидаться, когда новая хозяйка ИД Елена Шульгина оценит по достоинству ее способности, решила избавиться от нынешнего коммерческого руководства в лице Станислава Сенцова и Виталия Мятова, чтобы занять их место.
   Для чего Чернова спровоцировала запой Сенцова, пропоров колеса у джипа, усадила Мятова в одну машину с Сенцовым и, устроив с ними гонки на третьем кольце, организовала ДТП, подожгла машину Сенцова и скрылась с места преступления.
   В результате оперативно-розыскных действий было установлено, что спортивный мотоцикл той же марки, что видели свидетели на месте преступления, был зарегистрирован на имя брата Черновой, работника одного из коммерческих банков.
   На допросе брат Черновой показал, что мотоциклом в тот день не пользовался, что машина стояла в гараже, а ключи от гаража и доверенность на управление мотоциклом были только у его сестры Татьяны, которую он сам и учил спортивной езде.
   На основании этих показаний было принято решение о задержании Черновой. При задержании Чернова попыталась скрыться. Преследуемая следователем прокуратуры, она не сумела справиться с управлением и разбилась на таком-то километре кольцевой автодороги.
   -И это все?
   -Конец цитаты,- кивнул Толик.
   -Но ведь все было не совсем так...- начал я в нерешительности.- У тебя получается, что ты знал, что именно Чернова приедет на квартиру к Ане Слепцовой. А ты ведь этого не знал. И что это за чепуха с братом, мотоциклом. Ты это когда успел узнать? Не сегодня ли утром?
   -Слушай,- внятно сказал мне Толик.- Ну, какая тебе разница? Главное - твоя эта Елена Петровна Шульгина, может спать спокойно. Больше никаких смертей в ее доме не предвидится. Так можешь ей и передать.
   -Почему ты в этом так уверен?
   -Потому!- отрезал Толик.
   -И все-таки.
   -Объясняю в последний раз. Больше объяснять не буду,- строго предупредил меня Толик.- То, что Чернова организовала охоту за Сенцовым и Мятовым можно считать доказанным. Что же касается остальных эпизодов...
   -Смерть Ролика, Хлынова, запугивание Ляльки...,- перечислил я.
   -По ним мы никаких дел не возбуждали и возбуждать не будем, поскольку доказать тут вряд ли что возможно. Но если там что и было, то, скорее всего, это опять-таки дело рук все той же Черновой.
   -Почему ты так в этом уверен?
   -Мы провели обыск в квартире Черновой.
   -И что же?
   -Обнаружили в ее компьютере тот самый рисунок, помнишь ты мне рассказывал?
   -Снегоход на ступенях Издательского Дома?
   -Ну, да. И еще: у Черновой нашли пачку новеньких антиникотиновых мундштуков. Тебе это ни о чем не говорит?
   Мне это кое о чем говорило. Тем более что я сам создал теорию мундштучков, объясняющую, зачем их бросают рядом с трупами. И поделился ею с Толиком.
   -Значит, ты все повесил на Чернову. А как же Аня?
   -Что Аня?
   -Ведь она исчезла, когда Чернова гонялась с нами по кольцу.
   -Ну и...
   -Значит, у нее были сообщники, которые выманили Аню на улицу и увезли ее.
   -И что ты от меня хочешь? Чтобы я объявил твою Слепцову в розыск? На каком основании? Дело закрыто... Я впрочем, могу его снова возбудить по вновь открывшимся обстоятельствам. Но тогда Слепцова и этот Аркадий Алексеевич будут проходить по нему, как соучастники преступлений Черновой. Ты этого хочешь?
   Нет, я этого не хотел и протянул Толику пропуск, чтоб он немедленно выпустил меня из этой своей прокуратуры. Толик пропуск мне подписал и сказал, между прочим, на прощанье:
   -А вообще ты - молодец. Столько всего напридумывал. И, кстати, так недалек был от истины. Так что мой тебе совет - брось все, садись пиши. Книжка может получиться очень занятной. Вся Москва читать будет. И Аня твоя найдется. Куда ей деваться? Сутки еще не прошли. Сейчас приедешь домой - она под дверями стоит, ждет тебя.
   -Ты что, серьезно так думаешь?
   -Вполне. И даже знаешь - чтоб тебе спокойнее жилось и работалось, я все-таки в отдел по розыску пропавших приметы твоей Слепцовой отдам. Так что если с ней действительно что-то случится - ты будешь знать первым. Очень я вижу, она тебя зацепила,- хитро подмигнул мне Толик.
   -Кто? - сделал я невинное лицо.
   -Аня твоя, Слепцова.
   Я пожал плечами и виду не подал.
   Но, в общем-то, он был прав.
   Во всяком случае, я был рад, что при всех неясностях и неувязках, Толик дело это закрыл. Мне бы теперь только Аню найти. Или Яну. Все равно.
   Хотя лучше бы она была Аней.
   Когда я ее найду.
  
   Прошла неделя. Аня не появлялась. Я совсем достал Толика своими звонками, он наорал на меня. Сказал, чтобы больше не звонил. Найдется девица - позвонит сам.
   Дважды я ездил к Клавдии Ивановне.
   Вечер мы просидели за рассказами об Анечке и просмотром старых снимков. Прошка проникся ко мне, и весь вечер просидел у меня на коленях, выкатив глаза умильно, высунув тонкий узкий язык и часто дыша. Я гладил его маленькую макушку и чесал за длинными ушами. Сходство его с надменным графом и сумасшедшим бандитом незаметно пропало.
   На следующий раз я взял ключи у Клавдии Ивановны и ночь провел в квартире Ани, на тот случай, если она вдруг придет под утро. Тогда я смог бы с ней поговорить. Я бродил по квартире, в которой, казалось, давно никто не жил, и все осталось так, как было, трогал вещи, переставлял предметы в свете ночников, вздыхал запахи и гладил корешки книг. Потом сидел за ученическим письменным столом, включая и гася настольную лампу до самого рассвета.
   Аня так и не пришла.
   Лялька звонила. Пыталась вытащить меня в свой офис. Потом по старой памяти на Пушку. Потом прикатила ко мне на своем лимузине.
   Оставила водителя-охранника в тамбуре, заглянула на кухню, в комнате проверила пыль на полках, переглянулась пристально с Сократом, похвалила меня за порядок.
   Дело было к вечеру. Она была в коктейльном платье (что-то лиловое с открытыми плечиками, острыми ключицами в оливковом загаре). Жалела, что втянула меня во все это, и что все так страшно обернулось. Кошмар! Но я, все-таки молодец. Все распутал, вызвал преступницу на себя. Чернова - кто бы мог подумать. Значит, это она... Не все тут, конечно, ясно, но... Главное - Лялька теперь совсем не боится. Ни за тебя, ни за Гарика. Конец кошмарам. Погибших, конечно, жаль.
   Мне было предложено выбирать себе награду. Я отказался.
   Я протянул Ляльке ключи от машины. Она мне - конверт с деньгами. В один голос сказали: "Нет, зачем же!" и незаметно сунули - я Ляльке ключи в сумочку, она мне конверт с деньгами в тумбочку под зеркалом.
   И еще - насчет работы. К Машке Соловьевой возвращаться, конечно, незачем, а вот у Ляльки теперь полно вакансий - газета "Бульвар", женские журналы. Нет-нет, пока не хочется? Понимаю после таких гонок нужно отдохнуть. Надумаешь, позвони. Места будут свободны.
   Все время, пока разгуливала по квартире и несла без остановки всю эту чушь, старалась в лицо мне не смотреть. На пороге обернулась, и я увидел, наконец, Лялькины глаза.
   В глазах ее был смех.
   -А Шульгина, Валик, ты все-таки не понял.
   Сказала она и оставила меня стоять и хлопать глазами.
  
  

2

   Потянулось лето - густое, душное. Москва пустела. Жители разбредались - кто побогаче - на острова, с доходами поскромнее - в Крым и на Кавказ, тяжелые на подъем - в Подмосковные пансионаты и на дачки к духоте маленьких комнат, сырости веранд, купанью в илистых прудах, к тяжелому пару русских банек, шашлыку и пиву.
   Дни лениво сползали один за другим, как кот со шкафа.
   Звонила бывшая начальница Соловьева, предлагала вернуться в офис с летящей на паркере голой бабой. Звонил ответсек "Бульвара" Андрей. Посмеиваясь в румяные свои щеки, говорил, что неплохо было бы, если бы я согласился на предложение Елены Петровны. Без Главного ему приходится везти все на себе, а со мной он бы поработал.
   Не сочтите за подхалимаж.
   Я не счел и отказался.
   Звонили из рекламных журнальчиков. Предлагали писать о джипах, косметике, интерьере и дизайне.
   Лялька, что ли их всех надоумила. Очень хочет меня куда-нибудь устроить. А я, вот, устраиваться никуда не хотел. Провалился в прореху времени, лежал там, в пыльных комочках часов и дней, и вылезать мне совсем не хотелось.
   О еде и одежде не беспокоился, жил, как птица небесная, Сократа кормил рыбой, валялся на диване, ломко хрустя чипсами, читал "Остров сокровищ" и "Три мушкетера", телевизор не смотрел, слушал музыку по радио без новостей и в первый раз в жизни никому и ничего не был должен. Лялькиного гонорара, подброшенного в тумбочку под зеркалом, хватит на такую жизнь до будущей весны. А там посмотрим.
   Иногда я вспоминал Аню. Иногда она мне снилась. Я звонил Клавдии Ивановне, она плаксиво жаловалась трубке на Прошку и одиночество, а про Аню ничего сказать не могла. Не объявлялась и не звонила.
   Толик сам напомнил о себе. Его повысили до начальника отдела, и он допытывался, когда выйдет книжка, и в каком виде я там его изобразил. Если положительно, обещал выкупить тираж для воспитательной работы среди низших чинов и участковых. Про Аню он ничего не знал, а что я не пишу никаких книжек - не поверил.
   Чего меня занесло на ту радиоволну с бизнес-новостями? Жил бы и жил и не знал бы, что действие мое не закончено. А тут мне сообщают, что по сведениям из компетентных источников в медиамире новый передел собственности. Крупный олигарх (предположительно, такой-то) выкупает у вдовы Игоря Шульгина весь ее Издательский Дом. Называлась сумма сделки (меньшая, чем можно было предположить, но довольно внушительная). О планах олигарха перестроить Дом говорилось подробно. Об отъезде после совершения сделки Елены Шульгиной на постоянное жительство в Англию - вскользь.
   Опа!
   Чего-то я не понял.
   Тут же набрал номер Ляльки в Издательском Доме. Секретарша ответила, что Елены Петровны на месте, нет и, когда будет, неизвестно. По мобильному Ляльки механическим голосом сообщили, что такого номера не существует. В загородном доме повторили за секретаршей слово в слово - нет, и когда будет - неизвестно.
   Здорово. Что ж я такое пропустил? Чего не понял?
   Растянувшийся в кресле Сократ, приоткрыл глаз, но ухом не повел. И только, когда я вскочил с дивана и прошелся по комнате, насторожился. А когда залез в джинсы, надел свежую рубашку и побрился, обернувшись хвостом, вытаращился на меня, глазам не веря.
   -Да, вот, Сократик,- вздохнул я.- Кончилось твое сытое жилье. Рыбка свежая по часам, хозяин для чесания под боком.
   Сократ завалился, вытянул все четыре лапы, посмотрел на меня зеленым глазом, муркнул в усы:
   - Хозяин на охоту выходит. Покажет, как мышей ловить. Ха-ха!
  
   А что я, собственно, собирался делать? Новых фактов у меня не было. Так - подозрения. Их то я и собирался проверить.
   В прошлый раз я Ляльку хотел успокоить. Теперь себя. Вот и вся разница. Оказалось - существенная.
   Первым делом я связался с Жориком Ованесяном, попросил сбросить мне по электронке портреты всех участников истории. Все-всех. Мятова, Сенцова. Суворова - тоже. Хлынова и Ролика. И даже Андрея и всех издательских секретарш.
   Снимок Ани в юности, у меня был.
   Съездил на автобусе на Клязьму, перемахнул через забор пансионата, пробрался к беседке, побродил по местам пляски Арлекина. С местным сторожем на лодочной станции побеседовал о погоде и о том, как ложится снег на склоны над водой.
   Побывал в гостях у отца Андрея. Он в гостиной без запаха ладана, поправляя на носу очки хамелеоны, так мне толком ничего про Ваню Хлынова и его последний день не рассказал.
   Зато пожилые сестры-дачницы из садового домика напротив, оказались очень общительными. Они напоили меня чаем с малиновыми пенками, и, перебивая друг друга, вспомнили день, когда погиб молоденький попик. Во всех подробностях. До того, как пошел дождь, они возились с цветами в саду и очень хорошо видели, какие машины подъезжали к воротам, и кто из них выходил. Меня вспомнили, а еще двух дам в серой длинной машине. На карточках, правда, никого не узнали, поскольку лиц тогда не разглядели.
   Лейтенант Федя, не извинившись за грубость, буркнул, что дело все равно закрыли, потому что ясно же - несчастный случай, на вопросы мои отвечать наотрез отказался, а снимки из простого любопытства посмотрел. Одно лицо показались ему знакомыми. А может, просто понравилось.
   Поездки за город на автобусе отняли у меня три дня, и до Нушича я добрался только на следующей неделе. Нушич, как только понял, что денег больше не получит, но что деятельностью его вполне могут заинтересоваться компетентные органы, коротко объяснил, как появляются на свет результаты экспертиз по заказу. В первый раз он должен был подтвердить, что утопленник - Шульгин. С моими пробами ему сказали сделать тоже, что и с первыми. Он так и сделал. А мухлевать со жвачкой не стал. Понял что проверка. Может я сам ее жевал. А он выдал бы по результатам, что Шульгин, утопленник и я - одно лицо. И он сказал, как было.
   Сообразительный, подлец.
   Карточки Нушич смотреть отказался, поскольку заказчик общался с ним по телефону, а деньги оставлял в конверте на вахте. Знает только, что звонила женщина. Судя по всему, молодая.
   Визит в библиотеку дал кое-что - за последние полгода подборку материалов о гибели депутата и районку с той статьей, заказывал только один человек. Моя знакомая библиотекарша Люба показала мне карточку с его фамилией.
   Встреча с ответсеком Андреем тоже не прошла впустую. Уходил он вечером, накануне гибели Ролика поздно. Кабинет редактора был заперт изнутри. На стук никто не отозвался. Андрей прислушался к странной возне и вздохам за дверью, но только теперь, после моих вопросов, понял, что же он тогда услышал.
   Андрей румянился как прежде и, посмеиваясь, сообщил, что Шульгина больше в Издательском Доме не появляется, а кабинеты Витасиков и Черновой заняли бойкие молодые люди, которые пока только наблюдают за производственным процессом, но по некоторым признакам собираются после совершения сделки полностью обновить персонал.
   И сказал одну загадочную фразу:
   -Но вы не переживайте. Скоро вы узнаете, все что хотите. Только, боюсь, вам это не очень понравится.
   А что мне переживать? Переживать надо бы работникам Издательского Дома, которых, судя по всему, вот-вот должны были выбросить на улицу.
   Совместный просмотр с Клавдией Ивановной и Прошкой моей галереи портретов тоже оказался нелишним. Бабушка за стенкой узнала лицо на снимке. Рассматривала она его недолго, а заявила уверенно, что этот человек к ней приходил и про Аню расспрашивал и совсем недавно, где-то в начале года.
   Аркадий Алексеевич, несмотря на профессиональную приветливость, принял меня довольно холодно. Ни Аня, ни уж тем более Шульгина со времени последней нашей встречи к нему не обращались. Послание мое безымянным шантажистам он отправил. Но в том, что они его получили, уверен вовсе не был. Во всяком случае, уведомления о получении ему никто не отправлял.
   Я почему-то так и думал.
   Разумеется, до базы данных аэропорта Шереметьево никогда бы мне не добраться. Если бы мой знакомый компьютерщик из Интернет-кафе не подкинул мне адрес знакомого хакера.
   Хакер за информацию запросил вполне приличную сумму. Я понял, что до зимы теперь без работы не дотяну, но деньги на счет перевел. Не зря, надеюсь. По условиям сделки, как только Елена Петровна Шульгина оформит визу и закажет билеты для себя и Гарика, я тут же об этом узнаю.
  

3

  
   -Здрасьте, а Валентина Киреева, можно?
   -Можно Ляля, можно,- вспомнил я весенний диалог, с которого собственно все и началось.
   -Искал меня? - поинтересовалась Лялька.
   Искал... Да я каждый день трезвонил по всем телефонам, везде, где только мог сообщения оставил. На псих.ру наведывался каждый вечер, меня там давно уж за своего держат, успокаивают всей клиникой - найдется твоя кукла Барби.
   -Да, вот, проводить тебя хотел,- только и сказал.
   -Значит, знаешь, когда я улетаю.
   -Сегодня, рейсом британских авиалиний. Москва-Лондон. Бизнес-класс. Места назвать?
   -Не надо. Слушай, а я ведь тебя недооценила.
   -Я тебя тоже.
   -Вот и отлично. Встретимся для переоценки ценностей.
   -Как?
   -Ну, от машины ты сам отказался, так что... Будешь ждать меня ровно в два на Ленинградке в сторону Шереметьева. Там, где выход из метро "Войковская". Полчаса тебе хватит?
   -Ну, это от тебя зависит.
   -Буду говорить коротко и ясно. Останешься доволен,- пообещала Лялька и трубку повесила.
  
   В самом начале этого широченного шоссе к аэропорту Шереметьево Лялька попросила водителя-охранника свернуть на площадку, точно специально закатанную у обочины для таких вот прощальных бесед тех, кто улетает с теми, кто остается.
   В самом деле - люди расстаются.
   Может это их последний шанс сказать друг другу правду.
   Лялька наклонилась к водителю. Тому самому, с пудом сала на загривке, который ждал ее в первую нашу встречу на Пушке. Тихо сказала ему что-то. Он вылез, распахнул дверцу, легко вытряхнул меня из салона, провел руками по рубашке, хлопнул по джинсам, обшарил крохотным металлоискателем, подтолкнул обратно в машину и протянул лапищу Гарику.
   Гарик руки не заметил, нахмурился, ткнул в меня пальцем:
   -Он что - бандит?
   -Ну что ты,- улыбнулась Ляля.- Какой же он бандит? Мы с ним приятели. Так что мы сейчас побеседуем, а ты с дядей охранником погуляешь.
   Гарик покосился на мать, надул губы, вжался в сиденье, нацелив острый локоть мне вбок.
   -Не хочу, чтобы ты с ним оставалась.
   -Гарик!- тихо и строго сказала Ляля. Так сказала, что Гарик вздохнул и, не замечая протянутой руки водителя, полез из машины. Здорово! Я и не знал, что Лялька может так сказать.
   -Чувствует хозяйку дома,- удивленно заметил я.
   -Ладно,- повернулась ко мне Ляля.- Говори - зачем разыскивал?
   Хороша она была. В стильном дорожном костюме по сезону розового цвета, с гладко зачесанными волосами, с мелкими гранатиками в ушах.
   -Что мне от тебя нужно? Да, в общем-то, ничего. Скажи мне, где я могу найти Аню Слепцову и лети себе на все четыре стороны.
   -Аню? Какую Аню? Ты что, бредишь что ли?
   -Ляля,- остановил я ее.
   Она подумала, открыла бар, достала оттуда бутылку и два хрустальных стакана, из холодильника между сидениями - лед, серебряными щипчиками уронила по кубику в хрусталь, долила виски, протянула стакан мне, чокнулась за отлет, пригубила, достала сигареты, закурила.
   -А что тебе, собственно, известно?
   -Все.
   -Например.
   -Зачем Нушич пробы подтасовывал, кто Чернову на нас с Толиком Калисниченко навел, как погибли Ваня и Ролик.
   -Интересно. Почему ж ты раньше об этом молчал?
   -Ну, во-первых, я и сам все это понял и связал совсем недавно. А во-вторых, как только ты стала хозяйкой дома, ты не только страх потеряла.
   -А что еще?
   -Всякий интерес к этой истории.
   -Тогда рассказывай.
   -Что?
   -Свою историю.
   -Боюсь, не успею.
   -А ты покороче.
   -И ты скажешь мне, где искать Аню?
   Лялька выпустила дым в окно, аккуратно стряхнула пепел в выдвижную пепельницу с деревянной панелькой, посмотрела на меня внимательно, точно видела в первый раз, повторила:
   -Рассказывай.
   Я задумался - с чего начать. Решил начать с начала.
   -Восемь лет назад один очень удачливый и не очень чистый на руку бизнесмен, решил отвадить от своей подружки соперника. Все обставил, как розыгрыш, получилось довольно стебно, только вот соперник в результате взял и помер. Прямо на пороге у этой подружки. Попутно бизнесмен прихватил сумку с довольно крупной суммой денег. Надеюсь, случайно. Для пущего прикола. А когда узнал, что в сумке, возвращать ее уже было некому.
   -А как же киллер?
   -Киллера не было. Ему там просто нечего было делать.
   Концов следствие не нашло, все списали на несчастный случай и бизнесмен на эти и другие, тоже видимо скользкими путями добытые деньги, обзавелся Издательским Домом. Все шло отлично, и Дом процветал, пока участники того розыгрыша со смертельным исходом не решили разыграть по старой памяти и самого бизнесмена - стали посылать ему всякие дурацкие картинки с напоминаниями, надеясь всем вместе потом посмеяться.
   -Пока - ничего нового,- прокомментировала Ляля.
   -Да? Будет и новое. Подожди. Не знаю, так ли было задумано, но и этот розыгрыш закончился скверно - Шульгин просто взял и исчез у всех на глазах, хотя никто, собственно не видел, как это произошло. Кроме одной издательской дамы, весьма надо сказать амбициозной и готовой для карьеры на все. Она стояла очень близко и видела, как снегоход рухнул на лед. И еще заметила там какую-то фигуру в черном.
   -Ну, да,- допив виски и облизнув губы, кивнула Ляля.- Этого - Арлекина.
   -Да не было там никакого Арлекина, Ляля,- сказал я вкрадчиво.
   -Как не было, когда я его видела.
   -Не было. И ты его не видела. И снимок тот с печатью ты сама к стволу и прилепила.
   -Зачем, интересно, мне это понадобилось?
   -Потом, потом. Вернемся к даме, которая своими глазами видела что-то странное, очень похожее на убийство, разыгранное как несчастный случай. И когда поняла, что никто виновных в смерти бизнесмена разыскивать не будет, решила действовать точно таким же образом, но уже в своих собственных интересах.
   Для начала она установила, кто же, собственно, готовил розыгрыш. Потом выяснила, что связывало этих людей и Шульгина в прошлом. До той истории с двумя любовниками, думаю, она тоже докопалась довольно скоро. Стала искать, кто же была эта девочка и вышла на ее соседку. От нее узнала, что девица посещает психотерапевта, выяснила какого именно и выбила из него угрозами распугать всех клиенток историю болезни девчонки и как можно ей манипулировать.
   -И как же она Аней манипулировала?
   -Значит, ты знаешь Аню Слепцову.
   -Не я - ты ее знаешь.
   -Хорошо, пусть так. Аня, если говорить проще, была сдвинута на сексе. То есть... так проявлялась ее болезнь. Думаю, Татьяна не сразу догадалась, как можно это использовать. У нее был две задачи - запугивая, держать тебя подальше от Издательского Дома и, каким-то образом избавиться от Витасиков. Затем, как ведущий менеджер, она свободно могла прибрать Дом к рукам.
   Она послала тебе твой снимок с Гариком, потом этот вот коллаж со снегоходом. Срабатывало, но слабо. К тому же появился я в роли частного детектива и успокоителя. Нужно было что-то посильнее. И Чернова решила выстроить линию мести - кто-то мстит шульгинской компании и добирается до тебя.
   -И подослала Аню убить Ролика?
   -Скорее подставила ее.
   -Или подложила.
   -Можно и так сказать. Она провела Аню в кабинет Ролика под конец рабочего дня. Не знаю, как там у них было дело. Думаю, Ролик крепко выпил. Он без этого ничего такого просто не мог. Потом Аня его... ну сама понимаешь. Потом Татьяна выпустила Аню, сама зашла к Ролику. Ролик после выпивки и секса отрубился на диване. Татьяна заперла дверь, подошла к Ролику, наклонилась над ним...
   -Взяла за горло и придушила. Очень просто. И совершенно естественно. Для людей нашего круга.
   -Не совсем так. Думаю, в тот раз все получилось случайно.
   -Как с Шульгиным,- подсказала Ляля.
   -Почти. Ролика замутило, начало рвать, Татьяна придержала ему голову, он задохнулся. Теперь надо было оставить намек, что при всей естественности смерти, дело тут нечисто. Чтобы когда дойдет до тебя, ты бы поняла, что убийства продолжаются. И Татьяна сунула Ролику мундштук Суворова, подставляя его самого, а заодно и Витасиков, которым он так верно служил. Кстати, если бы каким-то образом обнаружилось, что у Ролика перед смертью была женщина, Чернова легко переводила стрелку на Аню, которая действительно там была и к тому же была не совсем нормальной - вполне могла задушить мужика в порыве страсти.
   -Но до меня про мундштук ничего не дошло,- напомнила Ляля.
   -Угу.
   -И она решила, что намеки не нужны и нужен еще один труп. Тогда даже такой тупой дуре как я станет ясно, что по Издательскому Дому бродит маньяк-убийца и подбирается ко мне.
   -Именно. С Хлыновым сначала все шло, как с Роликом. Чернова привезла к нему Аню, запустила ее в мансарду. Та все сделала, как полагается, Чернова сменила ее, зашла к Ване, но он очнулся, захлопотал насчет чаю для гостьи, сказал, что вот-вот должен подъехать его знакомый, то есть я, стал хвалиться своими душистыми травками... Что произошло дальше, я не очень хорошо представляю. Может, Чернова попросила снять для нее пучок травы из-под крыши, и Ваня полез на стремянку, а Татьяна ее толкнула, когда Ваня был на самом верху. А может она, человек физически сильный и тренированный, просто вдруг неожиданно приложила расслабленного после Ани Хлынова об угол стола... Только к моему приезду Ваня уже лежал с разбитой головой под столом, кругом были разбросаны отвлекающие улики и намеки, а на место преступления мчалась шестерка из местного отделения милиции, куда Чернова сообщила о несчастном случае в поселке и человеке, возможно, причастном к смерти Хлынова.
   -Зачем же она это сделала?
   -Ну, мало ли... Например, чтоб избавиться от меня, который ходит тут и все вынюхивает. А тебе каково было узнать, что, твой собственный приятель, которого ты пригласила защитить тебя и Гарика, подозревается в убийстве? Чернова думала - ты будешь в шоке, и она спокойно займется Витасиками.
   -Татьяна Чернова,- произнесла Ляля саркастически.- Надо ж, какая злодейка. А уж Витасиков-то она сама решила убрать, без помощи этой Слепцовой. Просто, быстро и наверняка. Так что, если бы вы ее с этим твоим следователем не остановили, Бог знает, что она еще натворила.
   -Да, но мы же не сами вышли на Чернову.
   -Ну да. Это она вышла на вас.
   -И тоже не сама. Ей помогли.
   -Как это?
   -Кто-то послал ей сообщение от моего имени, что я все знаю, и буду ждать ее на квартире Ани, чтобы поговорить об условиях моего молчания.
   -Кто же послал сообщение? Ах да! Ты рассказывал... Этот психолог-шарлатан, Аркадий Алексеевич отправил письмо шантажисту. А им и была Чернова. Так?
   -Нет, не так. Письмо Аркадия Алексеевича до адресата не дошло.
   -Тогда кто же?
   -Ты.
   -Я?
   -Ты, Ляля, ты.
   -Ты что, с ума сошел?
   -Вовсе нет. Кроме Аркадия Алексеевича о том, где я буду в тот вечер, знали только Суворов и ты. Мятов в то время отсиживался, у себя на даче. Суворову убирать меня и Аню было ни к чему. И про Чернову он ничего не знал. Остаешься - ты.
   -А я то откуда могла знать про Чернову?
   -Ты знала не только про Чернову. Ты и про Толика Калисниченко, который в засаде сидит знала. Я тебе про него и рассказал.
   -Отлично! Я посылаю Чернову навстречу следователю, ее задерживают и всей истории конец. Но все-таки как я могла догадаться, что про вас с Аней в пустой квартире надо сообщить именно Черновой, а не кому-то другому?
   -Потому что ты отлично знала о каждом ее шаге. Во всяком случае, про то, что она сделала с Роликом. Про Ваню Хлынова тоже.
   - Просто ясновидящая какая-то. Может я и про то, как вы загоните эту стерву на ограждение, и она полетит с мотоцикла головой об асфальт знала? Кто ж я, по-твоему - ведьма, колдунья, черный маг?
   -Нет. Ты просто не очень умная, но довольно хладнокровная и расчетливая баба.
   -Надо же,- Лялька сняла крышечку с бутылки, твердой рукой налила себе виски, медленно опустила щипчиками кусок льда. Мне выпить не предложила.-Неумная, но расчетливая. Ну и в чем же моя расчетливость проявилась?
   -Сейчас объясню. Ты познакомилась с Аней у Аркадия Алексеевича. Вообще-то он приезжал к тебе на дом. У него перед кабинетом ты оказалась случайно. В приемной ты увидела совершенно обезумевшую от тревоги Аню. Наверное, пожалела ее по-бабски. Аня тебе все и выложила. Про любовников своих. Про то, как один из них погиб. Во втором ты узнала Шульгина и решила связь с этой ненормальной не терять.
   -Просто и не убедительно. А расчет в чем?
   -Узнав от Ани, что из себя представляет Чернова, ты не уволила ее тут же. Стала ей подыгрывать, будто действительно напугана. Даже сама немножко этой игрой увлеклась. Помнишь сцену с джинсами в шкафу? Видеокамеру пальмой закрыть - это тоже надо было придумать. А все для того, чтобы через подосланную к тебе Черновой горничную убедить ее, что у тебя от страха крыша съехала. Ты как бы поддерживала Чернову, подбадривала ее - давай, давай у тебя все получается, как задумала. Действуй! И она угробила Сенцова, а перепуганный Виталик сам продал тебе свои акции. Потом ты загнала Татьяну к следователю, она погибла, дело закрыли, а ты стала единственной владелицей Издательского Дома, который и продала, как я слышал довольно прибыльно.
   Ляля отвернулась к окну, опустила тонированное стекло. Под насыпью желтым и рыжим отсвечивало поле с пожухлой травой. Солнце осеннее светило неярко в сероватой дымке. Гул взлетающего самолета заглушал повизгивающий хохот Гарика. Он внизу на поле с наслаждением колотил руками и ногами водителя-охранника. Тот стоял, широко расставив ноги, и лицо его было значительно.
   -Так почему же я неумна,- дождавшись, когда стихнет шум взлетающего самолета, спросила Ляля.
   -Может и умна,- подумав, поправился я.- Но непоследовательна точно. Записку мне про Ваню Хлынова ты ведь послала? Хотела предупредить, помешать Черновой. К лейтенанту Феде зачем-то ездила в паричке, в очках и с визиткой журналистской. Нушича не раскусила. Поняла, что его только деньги интересуют, а что он еще и сволочь, и подставит и сдаст - не оценила. Меня зачем-то вытащила. А я возьми и начни раскручивать эту историю с трупом Шульгина. Лишние хлопоты. Нет, Лялька, одна бы ты все это провернуть не смогла - сбилась бы, запуталась. Махнула бы на все рукой. У тебя помощник был, руководитель.
   -Это кто ж такой?- по-прежнему глядя в окно и не показывая лица, спросила Ляля.
   -Помнишь, в самом начале ты сказала мне - поймешь Шульгина, поймешь, что происходит? Я еще тогда подумал - чего ту понимать - ну Шульгин, ну гребет всю жизнь под себя, использует людей и выбрасывает их, использованных. Такие не меняются, чтобы они там ни говорили, кому бы не подыгрывали, в какой Тибет не ездили.
   Лялька подняла стекло, повернулась ко мне. Смотрела как-то странно - точно предвкушая что-то.
   -И я понял, что если Шульгин таков, каким я его себе представляю - все сходится.
   -Что сходится?
   -Он привык любую мелочь использовать к своей выгоде. Разыгрыш в том числе. К тому времени, когда Ролик решил поиграть в Арлекина, медиабизнес Шульгину уже надоел изрядно, в России ему стало тесно и скучно, а, может, он сообразил, что в следующий раз кто-нибудь захочет напомнить ему о его прошлом не в шутку, а всерьез... В общем, он решил уехать из России, обставив отъезд довольно оригинальным образом.
   -Ну-ка, ну-ка,- подвинулась ко мне Лялька.
   -Татьяна Чернова видела, как падает снегоход на лед и какую- то темную фигуру, которая тут же исчезла, и решила, что там, кроме Шульгина был еще кто-то, кто Игоря сшиб со снегохода. А видела-то она самого Игоря. Который, правда, разбив руку и коленку, умудрился соскочить со снегохода перед падением и тихо, тихо за деревьями спуститься по тропинке со склона (сторож мне сказал - тропинка эта на самом ветру, и ее никогда не заносит снегом). Все смотрели, куда упал снегоход, а не куда побежал Шульгин. Куда он мог бежать? Он был подо льдом. А тут еще безутешная жена над обрывом мечется, толпа ее успокаивает. Толик мне говорил - там так все затоптали - никаких следов не различишь.
   -А дальше?
   Лялька не удивлялась, не возмущалась, не подначивала меня. Ей, в самом деле, было интересно.
   -Что дальше... Выбрался на шоссе, проголосовал, через двадцать минут был в аэропорте Шереметьево. И в тот же день улетел.
   - Поэтому он и встречу в пансионате на Клязьме назначил - поближе к взлетной полосе,- подытожила Лялька.
   -Не он, а вы. Вы оба. Вместе ж приезжали накануне, осматривали место. Снимок сделали.
   -Здорово! Слушай, а я в тебе не ошиблась. Тебе действительно надо книжки писать. Откуда что берется. Репортер ты был средненький, а фантазия у тебя...
   -Перестань Ляля. У меня список есть.
   -Какой еще список? Откуда?
   -Из базы данных аэропорта Шереметьево. Один знакомый хакер достал. Список пассажиров рейса Москва-Мюнхен в тот самый день. И там, знаешь черным по белому, только латинскими буквами написано - Shulgin Igor. И место указано. Или думаешь их много, Шульгиных, в день своей смерти улетающих из России? Так что фантазия не у меня - а у Игоря. Можно позавидовать. Он утонул, все ищут труп. Кому придет в голову запросить аэропорты?
   -Ну, а я?
   -А ты осталась в России, дожидаться вступления в права наследства, чтобы продать здесь все, перевести деньги на зарубежные счета и приехать с Гариком туда, где вас сейчас ждет Шульгин. Не знаю, сменил он там фамилию или так и остался по нахалке Shulgin. Да и гражданство, он наверняка к тому времени двойное имел. Скажем - российское и израильское. Или испанское? Не зря ведь он туда деньги перекачивал. Отличная вещь - двойное гражданство! В России гражданин Шульгин вполне официально утонул. А гражданин Испании или Израиля Igor Shulgin прекрасно себя чувствует. У тебя ведь тоже двойное гражданство, правда, Ляля?
   -Неважно.
   -Действительно - теперь это не так уж и важно. О чем я? Ах, да! Шульгин улетел, Чернова засуетилась. Ты ее вычислила с помощью Ани и по принципу Шульгина использовала. Здорово он, все-таки тебя за эти семь лет обработал. Я вот только одного понять не могу - зачем ты меня-то вытащила? Аню ко мне прислала под именем Яны.
   -Я, а не Чернова?
   -Ну, Чернова тогда о моем существовании и не подозревала. Яна-то ведь у меня появилась накануне твоего звонка. Зачем? Чтоб следила за мной и тебе докладывала?
   -А ты, при всем своем уме, действительно туп, Киреев,- покачала головой Ляля.-Какой-то душевный тупица.
   И я заглянул Ляльке в глаза, и увидел прежнюю Лялю с ладоням, полными счастья, но в черных перчатках.
   -Погоди, погоди... так ты...
   Вот именно,- откинулась, забилась Ляля в угол машины. - Мне ведь от тебя ничего такого тогда не нужно было. Я вообще не понимала, что происходит. Ты тянулся ко мне, меня тянуло к тебе. Это нужно было нам обоим. Чего ты испугался? Трахался с кем попало, а меня в друзья записал. С тобой рядом была женщина, влюбленная в тебя по уши, а ты изображал из себя какого-то гуру, разглагольствовал, теории развивал. А я смотрела на твои губы, на руки... А! Что теперь вспоминать. Может быть, если бы ты меня не отодвинул тогда так решительно, я бы не вышла тебе назло за Шульгина, и не стала бы такой,... какой стала.
   Я молчал, пораженный. Потихоньку пришел в себя. Забормотал:
   -Прости. Я чувствовал, что там зреет что-то серьезное, что-то большее, чем... обычно. Я не был к этому готов. Но причем тут Яна? Если тебе хотелось попытаться снова, то...
   -Кто мешал? Ты прав. Только мне это самой не нужно было. Снова смотреть тебе в рот, слушать твои теории и ждать, когда ты ко мне, наконец, прикоснешься? Или еще хуже - ты за эти семь лет поумнел настолько, чтобы понять, что я - неравнодушная к тебе когда-то вдова-миллионерша и примешься за мной ухаживать. Ты знаешь, может, я изменилась, но не настолько и от таких вещей меня по-прежнему тошнит. А Яна... Знаешь, говорят, всякое незавершенное действие должно быть завершено.
   -И ты решила его так завершить.
   -С помощью Яны. Когда она мне рассказывала, как вы там с ней кувыркались, у меня было такое чувство, что это я с тобой переспала и теперь могу с полным правом дать тебе отставку.
   Странное что-то сделалось с лицом Ляли. Такое твердое, непреклонное с глазами несчастного ребенка.
   Зря я не сдержался. Я, конечно, был на взводе, но... Зря.
   -Себя-то, зачем обманывать, Ляль, а? Тебе хотелось меня видеть, и чтобы я эти полгода был с тобой рядом. Дергался из-за тебя, переживал. И ты боялась, что не справишься с собой. Вот ты и прислала ко мне Яну, прежде чем встретиться. Потому что, как бы ты тогда вернулась к Шульгину? А не вернуться ты к нему не могла, это уж он предусмотрел. Не знаю как. Скорее всего, угрозами, в случае чего, отобрать у тебя Гарика. И все равно... Я даже думаю, скажи я сейчас:"Оставайся..." А, Ляля?
   -Ну ладно все, хватит!-сунув бутылку в бар и носком туфли задвинув дверцу, крикнула Ляля.- Не намерена слушать этот бред. Думай, что хочешь, но у меня в России со всем покончено. А вот ты, я вижу, кое-что не завершил. Тебе нужна Яна. Но ты ее не получишь.
   -Даже в обмен на молчание о вашей с Шульгиным афере?
   -Хочешь сказать, что опубликуешь в газете эту историю?-Ляля от души расхохоталась.- Перестань, Киреев. Никогда ты этого не сделаешь.
   -Почему же? Сделаю. Думаешь, ты одна научилась выть по-волчьи. Другие тоже, знаешь...
   -Ну, все,- толкнула меня Ляля ладонью в плечо.- Давай выметайся. Ну что смотришь? Выметайся из машины.
   -А не то - что?- сел я поглубже и руку на спинку кресла положил.
   -А не то...- начала Ляля.
   За окном бабахнуло. Потом еще и еще раз. Лялька распахнула дверцу.
   На поле тяжеленный охранник легко подскакивал на месте, смешно вздергивая ноги, как будто угодил в лужу кипятка. Гарик палил ему под ноги из его собственного пистолета.
   -Ну, ты, кретин!- заорала Ляляка охраннику.- Ты что, ребенка моего решил угробить?
   Ошалелый охранник перестал скакать, опустил руки и открыл рот. Гарик поднял счастливое лицо:
   - Как бахнул, а!-показал пистолет, сказал хвастливо:-Он настоящий.
   -Гарик, брось пистолет иди в машину,- приказала Ляля. Охраннику:- Садись за руль, раззява. Уезжаем.
   Повернулась ко мне, толкая руками в плечо, погнала по сиденью, перегнулась, распахнула дверцу, ссадила меня на асфальт.
   -Все Киреев. Прощание затянулось. Привет Ане. Если найдешь.
   И они укатили на своем Мерседесе с кондишином, баром, виски, льдом и музыкой.
   А я остался.
   Перелез через железную полоску ограждения, сел, закурил. Дымка рассеялась, но небо осталось белесым, а солнце каким-то размазанным и тепленьким. Последний день бабьего лета. Завтра - дожди. Поле, по которому только что скакал охранник, потемнело и стало коричневым. Наискосок пересекал его ручей, разлившийся в болотце. По берегам - березы в тусклом левитанском золотишке.
   Самолеты вдруг на секунду заткнулись. Тихо. Мелкий кобчик висит в небе, высматривает мышей на поле. А мыши все попрятались.
   И некому об этом рассказать.
  
   Надо было возвращаться.
   Перелез на дорогу, пропустил машины. Сначала на шоссе к аэропорту. Потом в обратную сторону.
   Из Шереметьева в город машины шли редко, на большой скорости, подъезжая к мосту на Ленинградку притормаживали, но меня, голосующего на обочине,не замечали.
   Местный колорит - рекламный плакат русской страховой компании, поля, овраги, золотые березки, придурок, голосующий у дороги.
   Я его издалека заметил. В крайнем ряду, попыхивая галогеновыми фарами, пер черный Лялькин мерседес. Реденький автомобильный народец с почтением сторонился. Лялька пошла на регистрацию, а тяжеловесный ее водитель перегоняет мерина новому владельцу. Мадам и его успела продать. Я так думаю. Все тряпки в дело! А, впрочем, мне то что.
   Интерсно, он вот так на двухстах в час и влетит на мост или все же притормозит?
   Мерин вдруг резко взял влево, так что в двух рядах испуганные водители чуть не перемяли друг друга и, едва не задев меня, осадил у моего колена. Тонированное стекло опустилось. Наклонив дынную свою голову к плечу, бывший Лялькин охранник просипел:
   -Садись.
   -Не-а,- попятился я от дверцы.- Я уж как-нибудь сам.
   -Садись,- сказал он помягче.-Велено тебя домой доставить.
   А что, в самом деле! Даже если Лялька на прощанье решила и со мной покончить в России - не так уж это и плохо. Вот тогда уж действительно - никаких проблем.
   И я сел в машину к человеку с дыней вместо головы и плечами шестьдесят четвертого размера.
   Сел на заднее сиденье, где по дороге приложился к виски со льдом, поплавал немножко в сигарном дыме и музыке Hi-End.
   И чего я на Ляльку напустился? Покатаешься так с годик, станешь другим человеком.
   А может быть и раньше.
   У подъезда, когда я, вздохнув, полез из машины, водила опустил на меня каменную руку командора.
   Вот и расплата, подумал я и закрыл глаза.
   Он тряхнул меня слегка и сунул под нос карточку.
   -Велели передать.
   И укатил, облив асфальт кремлевским рубиновым светом задних фонарей.
   Я подошел поближе к тусклой лампе подъезда и прочел на обороте визитной карточки журналистки Натальи Крайней адрес частной клиники.
   С коротенькой припиской:"На меня сошлись. Иначе не отдадут".
  
   А дожди все не шли.
   Тополя вдоль железной дороги давно облетели. Электричка, подвывая, проносилась над тропинкой, поднимала облако высохшей листвы, и оно медленно оседало, шурша и поскрипывая.
   Я спускался от станции к бетонному мостику через ручей, шел вдоль заросшего пруда и березовой рощицы на том берегу, отговорившей, растерявшей слова и листья, с тремя березками, чудом сохранившими немного золота после всеобщего разорения.
   Клиника в здании бывшего детского сада. Стены желтого кирпича - все, что осталось от детей. Затемненные окна из бронированного пластика, стальные двери, декорированные под дерево, цветы в кадках, привинченных к полу. Мягкий свет, как над семейным столом, накрытым к воскресному ужину. Территория в дорожках меж газонами, маленькие скамеечки, прозрачные беседки, пластиковые качели. Под старым кленом не убраны листья - можешь спрятаться в детстве, собрать букет из кленовых листьев или бродить по ним, взбивая, помогая взлететь.
   Трехметровый забор защищал больных страхом жизни.
   Анин доктор, какой-то совсем обыкновенный, похожий на среднего возраста техника-смотрителя, говорил со мной тихо и медленно, точно нехотя.
   Он смотрел на меня настороженно, в который раз перечислял названия лекарств и методик, с помощью которых все лето разбирали и собирали Анину душу, очищая от страхов. Теперь он должен был отдать мне этот, с таким трудом восстановленный механизм и не верил почему-то, что я смогу с должным вниманием и предупредительностью обращаться с ним. Он надоедал мне советами, дотошно расспрашивал, в каких условиях будет жить Анечка, много ли времени у меня отнимает работа, и не собираюсь ли я засиживать на ней допоздна.
   Я не собирался.
   Я ждал, когда он кончит свои увещевания и напутствия, я выйду в холл и увижу...
   Она сидит ко мне спиной и смотрит в окно. Расплелись косицы в прическе, волосы стали густыми, посветлели, упали на плечи.
   Аня слышит мои шаги и знает, что это мои шаги, и сильнее прижимается лицом к стеклу, студя горящие щеки, и оборачивается вдруг, поднимает лицо с острыми скулами, щурит зеленые свои глаза и говорит только одно слово:
   -Ты!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Вот такую шутку сыграл с нами Арлекин.
   Мы с Аней, в общем-то, не против.
   Кот ворчит, но это он так - имя свое оправдывает. По вечерам, когда мы вместе, у него уже два ученика. Сократ ждет третьего и подумывает о школе.
   Иногда он вспоминает прежнее свое исключительное житье и брюзжит из-под кресла:"Встретился бы мне сейчас этот Арлекин".
   Но...
   Не верьте серому коту.
   И с Арлекином - не шутите.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"