Аннотация: Маленькая остросюжетная ироничная повесть о том, как интеллигентные люди заработали много денег, стали их делить и что из этого вышло
ШУРШАВЧИКИ
маленькая авантюрная повесть
Когда подлетали к Барселоне, Генечка, настойчиво толкая себя в затылок, впихнул собственное лицо в прозрачное яйцо иллюминатора. Анестезированный ужасом увидел там внизу синюю водичку залива с плавающими на ней дынными семечками кораблей, лежащий косо плоский кусок берега, ленту пляжа и какие-то рафинадные домики. Откинувшись в кресле подумал, что если падать в море, то еще ничего, до берега близко, можно и доплыть и зашептал кому-то, в помощь кого сейчас верил, чтобы дал ему шанс вернуться на землю, а там - пусть делает что хочет.
-Э-э,- да ты боишься,- разглядел вдруг Максим Максимыч и сказал назидательно:- Надо чаще летать.
Генечка - художник, автор этих миленьких комиксных открыток, где смешные зверюги, названные Шуршавчиками, поздравляют друг друга с разными пустяками, а Максим Максимыч - ответственный секретарь издательства, выпускающего эти открытки. Их можно купить в любом городе на вокзале или в киоске и подарить когда хочешь и кому угодно. Перелистнув четыре картонные странички, все посмеются, а потом засунут открытку в стол, забудут о ней и станут жить дальше.
И Генечка и Максим Максимыч - соучредители Открыточного Акционерного Общества и летят в Барселону по совету знающих людей вложить заработанные обществом деньги в покупку уютного массажного Салона в русском стиле на испанском побережье. В Барселоне их встречают компаньоны. Осталось только приземлиться.
Генечка низенький, смешной, черноглазый с круглой головой и тонкогубым лягушечьим ртом. Когда волнуется - слегка заикается, когда выпьет, горячится и плачет. Максим Максимыч - очень крупный мужчина с висячими запорожскими усами. Оба по-зимнему в теплых сапогах, а Максим Максимыч в кожаном пальто на меховой подкладке и в высокой шапке из бобра. Соседи - люди, привыкшие зимой отдыхать на Канарских островах, покосились на них брезгливо в аэропорте и скоро перестали замечать.
Генечка в первый раз летит за границу, а Максим Максимыч уже бывал и на отдыхе, и в круизах, и так просто. Одевается и держит он себя как вдруг разбогатевший обитатель медвежьего угла не из позы и хитрости, а потому что он таков есть на самом деле, никогда со стороны себя не видел и теперь уже, наверное, не увидит.
Самолет вылетал в Барселону из Санкт-Петербурга, куда Генечка и Максим Максимыч ехали всю ночь в спальном вагоне. Максим Максимыч пил джин с тоником, разглядывал с каким-то восхищенным недоумением пачку только что отпечатанных комиксов и рассуждал:
-Из такой ерунды - такие деньги. Кто бы мне сказал год назад, что я стану владельцем Салона в Испании, я бы его сразу к доктору послал. Ведь совсем загибались, зарплату месяцами не видели. А все Ролик с его газетой. Интеллигенты обнищали, газет никто не читает, сотрудники разбежались, по коридорам тараканы бегают, а он сидит в своем кабинете, чай пьет с утра до вечера и статьи сочиняет. Уперся: "Газету не брошу, газету не брошу..." Тоже мне газета. Камень на шее.
И Генечка, и Максим Максимыч, еще год назад работали в одной из первых свободных газет, близкой московскому правительству. Редактором ее был Ролик - в прошлом историк и студенческий приятель одного из новых чиновников. Сначала все шло хорошо - редакция получила кредит и дом в центре города. Газета нравилась себе и читателям. На первой странице - строка из барда про дружбу. А потом с читателями что-то произошло, им стало холодно и скучно, а Ролик все сидел на своей кухне с разговорами и у костра с гитарой. Газета вспоминала, острила, размышляла, иногда пела тонким приятным голосом и читала стихи и книги вслух, но в гости никто не шел, компания распалась, все разбрелись по мелким делам со своими болячками. И только Ролик в тужурке из кожаных лоскутков сидел с оттопыренными ушами, бодая стриженой головой восходы и закаты, поднимая и спуская паруса и трубил о чем-то в поле, но его никто не слышал. Тираж падал и таял, как ноябрьский снег, денег не было, в редакции заколачивали окна и двери, правительство требовало возвращения кредита и подсылало чиновников бандитского вида.
-Но ты все-таки не очень, - вступился Генечка. - Если бы не Ролик...
-А что Ролик? - удивился даже Максим Максимыч.
-Но ведь это он придумал открытки выпускать, - напомнил Генечка. - И помещения, чтобы деньги добыть на производство мы сдавали редакционные.
-Идея, помещения, - проворчал Максим Максимыч. - У меня, может, сколько хочешь идей. А кто арендаторов нашел, с типографией договаривался, продажу наладил?
-Ну ты и еще...
-Вот то-то, - прервал Максим Максимыч. - Тебя кто в это дело втащил? Сидел бы, рисовал свои карикатурки в газете...
-А все-таки нехорошо, - упрямился Генечка.
-Что нехорошего?
-Мы вот летим в Испанию, деньги везем, - при этих словах Генечка испуганно дернулся, хлопнул себя по внутренним карманам, убедился, что толстенькие кирпичики долларов на месте, перевел дух и продолжал. - Оделись, ремонты в квартирах... А Ролик в своих двух комнатах над газетой корпит. И ничего не видит вокруг себя. А ведь он тоже учредитель Открыточного Общества. Неправильно это...
-Ну ты, правильный, - с досадой нажал Максим Максимыч. - Если ты такой правильный - оформи на его имя свою долю в Салоне. Он что говорил? "Берите, что хотите, делайте, что угодно, только дайте мне денег на выпуск газеты". Так было дело?
-Ну, так.
-Ну вот. Газета выходит, Ролик счастлив. А все остальное - наше!
Максим Максимыч выпил, хмуро потрепал пачечку комиксов, бросил на стол, неохотно начал рассказывать:
- Зашел я тут в редакцию перед отлетом - сидят, корпят над своими статейками, все потертые какие-то, убогие. Я им открытки наши бросил, сгрудились, смотрят, смеются. Ну я им и объяснил, чем надо заниматься, какая газета теперь нужна, кроссворды там, анекдоты, истории всякие страшные, девок чтоб голых побольше...
-А они?
-Сидят, рты открыли, слушают...
Генечка представил, как журналисты слушают рассуждения бывшего завхоза редакции Максим Максимыча о том, как надо делать газету, и постарался больше об этом не думать.
-Компаньоны меня наши беспокоят, - вспомнил вдруг Максим Максимыч тех, кто должен был встречать их в Барселоне.
-А что такое? - насторожился Генечка. Свалившийся на него полгода назад достаток беспокоил своей внезапностью и необъяснимостью и вполне возможным и столь же внезапным исчезновением.
- Да так, - Максим Максимыч покосился на Генечку, помялся и решил пока ничего не говорить. - Так, ерунда.
Под утро уже в табачном дыму, под стук колес и недовольные крики соседей из купе за стенкой, что мешают спать, Максим Максимыч громыхал:
-Салон - это только начало. Можно плиткой керамической торговать, бульонными кубиками, макаронами. Комиксы твои отдельной книжкой издадим на лучшей бумаге в жесткой обложке. Ты слушай меня, слушай...
Максим Максимыч шел по планете, стряхивая снег с полей и раскалывая лед в озерах. Он крепко стоял на ногах, но Земли ему было мало. Компаньоны его уже не беспокоили.
Генечка слушал с трудом. В голове тяжелый темный шорох, в глазах липкая кислая дрянь. Как заснул, Генечка не понял. Но перед сном аккуратно свернул куртку с кирпичиками долларов во внутренних карманах и положил под подушку, а сверху, собственную голову. Чтоб деньги можно было взять только вместе с головой.
Проснулись уже в Петербурге, поезд стоял, на черном стекле масляные блики вокзальных фонарей, сошедшие с поезда идут, шаркая и переговариваясь. Отползали по перрону от поезда в город, Генечку вдруг пробила дрожь, он постучал осторожно кулаком по ребрам, но кирпичики долларовые не отозвались, куртки под дубленкой не было. Генечка бежал к вагону медленно, вязко, как во сне, видел, как подушку поднимает, а куртки там нет.
И подушка была на месте, и куртка под ней, и деньги в карманах.
-Забыли чего? - спросила заспанная проводница, а Максим Максимыч даже не заметил, что спутник его вдруг исчез и снова появился, но долго еще и в такси, и в аэропорте, и в самолете, Генечка вдруг видел: он наклоняется над сырой, серой вагонной подушкой, медленно приподнимает ее - куртки с деньгами там нет. И во сне потом мучило: медленно крадется он по поляне с курткой в руках, самая красивая бабочка на цветке перед ним, крылышками моргнула, вспыхнула красным-белым-черным, Генечка тут же накрыл ее курткой и своим упавшим телом, лежит, медленно отворачивает куртку складка за складкой и вдруг ворохом из-под куртки - стодолларовые купюры. Заклубились роем, смеясь улетели. Генечка лежит лицом в траве, видит, как муравей ползет по стеблю, дразнится:"Не поймал, не поймал!"
На таможне чиновница с никаким лицом проглядела декларацию, спросила казенно:
-Какую-нибудь еще валюту везете?
-Да у нас полные карманы валюты! -закуражился вдруг Максим Максимыч.
Таможенница посмотрела на него удивленно.
-Это он так шутит, - объяснил Генечка.
Генечка не испугался. Ему просто стало неловко за Максим Максимыча.
Только два пассажира сошли с трапа самолета в Барселоне, остальные летели дальше, на Канары и видели из салонов разных классов серое летное полотно, стеклянную галерею, солнечное ветреное небо, растопыренные пальцы пальм, две удаляющиеся темные фигуры в зимних шапках и сапогах, одна в дубленке, другая в кожаном пальто.
Генечку и Максим Максимыча встречали директор Открыточного Акционерного Общества Юра Бобков, жена его Жозефина Павловна и два рекламных менеджера Виталик и Стасик, прозванные по молодости и для простоты заглазного общения Витасиками.
Юра, провинциальный интеллигент, в директоры попал из обозревателей газеты, принеся себя в жертву делу спасения редакции и тонкому нюху Жозефины, дамы предприимчивой, угадавшей в хрупком начинании будущий денежный размах. Как только пошли первые деньги, Жозефина въехала на правах помощника со своим столом в кабинет мужа, а скоро непостижимым образом и в само Открыточное Общество на правах акционера. Витасики, ушедшие в бизнес с первого курса строительного института, выглядели как законченные недотепы и умело этим пользовались, втихую пуская рекламные деньги на собственные коммерческие предприятия. В последнее время Жозефина и Витасики радушно раскланиваясь на людях, вели изнурительную борьбу за черную кассу, куда со слов заглянувшего туда однажды краем глаза Максим Максимыча, доллары утаптывали ногами. В последнее время все трое наперебой умасливали Генечку и Максим Максимыча, суля несомненные выгоды за поддержку на скандальных собраниях акционеров и мечтая избавиться друг от друга раз и навсегда.
-Откуда у парня Испанская грусть? - приветствовала Генечку и Максим Максимыча Жозефина, полненькая, с круглыми выпуклыми детскими глазами; толстенькие ручки и шея все в младенческих перетяжках.
-Ребята, Гренаду он в книжке нашел, -растягивая в улыбке тонкогубый лягушачий рот отозвался Генечка.
Витасики ничего не поняли и засмеялись - Виталик тощий и длинный с большим крючковатым носом, Стасик рыхлый, сонный, исчезающий - заглянешь в глаза, в них нет ничего.
-С приездом, друзья! - сказал радушный Юра Бобков.
Максим Максимыч подозрительно покосился на встречавших: "О чем они тут говорили, пока нас не было?".
В ранних синих сумерках Барселона напомнила Генечке Ялту: темная зелень в феврале, жизнь без снега, запах моря и порта. Светофоров было много и маленькие юркие мопеды с зажженными фарами шныряли в плотном потоке машин ослепительными светляками. Отель стоял на бульваре, а в дверях стоял швейцар совершенно попугайский: в фуражке с галунами, красном кителе с золотыми пуговицами, зеленых штанах с генеральскими лампасами.
Максим Максимыч заглянул к Генечке в номер, похлопал рукой по плюшевому покрывалу на кровати, бутылочки из мини бара вытряхнул в хрустальную вазу, выпил, сказал таинственно:
-Что-то здесь затевается. Ты погуляй пока по городу, на глаза им не показывайся. А я порастрясу Жозефину и Витасиков.
Бульварчик, как бульварчик. Чистенький, с чинной толпой гуляющих. Много яркой разноцветной прессы на стеллажах и такой же пестрой живности - красных рыб в прозрачных слезах аквариумов, тропических бабочек в черных рамках под стеклом, попугаев и канареек. Открытые двери по обе стороны бульвара в кафушки и магазины и белые полосы света из них.
-Как спокойно, - удивленно подумал Генечка. - Гости на даче? Праздник в коммуналке? День рождение воспитанников детдома?
Все не то. Так безбоязненно и радушно не живут в нашем доме. И на погостах нет покоя.
На вымытых плитках бульвара десяток гуляющих наблюдают за манипуляциями уличного артиста, мима, клоуна. В черном обтягивающем трико и черной шапочке. Белые перчатки, белые туфли. Лицо под толстым слоем белил совершенно неподвижно. Живут глаза.
Мим - гадалка, предсказатель, астролог. Он - деревянный, кукла, божок, талисман. Стоит неживой и твердый - манекен, восковая фигура. Дама из гуляющих подошла, дотронулась до руки в черном трико - кукла ожила, задергалась в механических па, отъехала назад, в сторону, вернулась. Клоун заглянул даме в глаза и тут же изобразил и маленькую квартирку, где так пусто вечерами, и одиночество, и ожидание, и редкие короткие звонки взрослой дочери, и маленькую капризную собачку, последнюю заботу дамы. Дама засмеялась и заплакала. Зрители зааплодировали. В руках у дамы - пакетик с собачьим лакомством, только что купленный на бульваре.
Генечка подошел к миму поближе, чтобы понять, как он это делает. Клоун дернулся, повернулся вокруг оси, Генечка очень близко увидел сквозь прорези в белой маске живые глаза в красных жилках. Глаза смотрели серьезно и печально, рот растягивался в тонкогубую лягушачью улыбку. Кукла отодвинулась, стала вдруг очень мягкой, тряпичной, безвольной, потом резиновой и упругой как мячик, прыгающей под ударами чьих-то рук, потом вязкой и податливой, как пластилин. И снова застыла - белая маска, живые глаза смотрят на Генечку внимательно и строго. Генечка улыбнулся, пожал плечами, повернулся и побрел по бульвару. Зрители смотрели ему вслед.
Возле клеток с птицами остановился. Желтые, оранжевые канарейки - две-три свистели в свистульки с горошинкой, другие скакали с жердочки на жердочку как заведенные.
-Шуршавчик, - вспомнил Гнечка.
Такое существо в перьях с наивными глазами. Абсолютно беззащитный, всем верит.
"Шуршавчик и Птица",- потрогал сюжет Генечка.
Шуршавчик на бульваре. Птицы в клетках. Заглядывает в клетку - глаза сквозь решетку. Озадаченно смотрит на свои перья. Машет руками, пытается улететь. Птица скачет с жердочки на жердочку. Шуршавчик покупает птицу, открывает дверцу: "Лети!" Птица просовывает голову в дверцу, орет: " Неси домой, кретин! С утра сижу! Задубела вся!"
Увидел ювелирный магазин с табличкой на стекле "Говорим по-русски", вспомнил про подарки домашним, зашел.
Цепи и жемчуга на черном бархате, остренькие бриллиантовые грани, зеленоглазые золотые змейки.
-Так что там парень в Гренаде нашел? - промурлыкала хрипло, немузыкально Жозефина, хлопнув Генечку по плечу.
-Золото-бриллианты? Правильно! А мне как раз поручено, несмотря на наше непростое финансовое положение, помочь выбрать вам подарки домашним. Фирма оплачивает. В разумных пределах.
-А у нас непростое финансовое положение, - игриво заметил Генечка.
Круглые глаза широко распахиваются, пухлая грудь жмется к генечкиной руке, Жозефина шепчет:
-Ох, в какие мы долги залезли, чтоб этот Салон купить! Все заложили - и квартиры, и дом. А по счетам из типографии не плачено. За аренду помещения тоже. И Ролик денег на газету свою требует! Мы его в последний раз предупредили, если газета будет убыточной, придется выпуск приостановить!
-Постой, постой, - не понял Генечка. - А зачем нам тогда этот Салон? Кто вообще все это придумал?
-Витасики, - с готовностью отозвалась Жозефина. - Они директора нашего (мужа то есть моего) просто охмурили. Мол, положение шаткое, умные люди деньги за границей вкладывают. А Русский Массаж, то что нужно. Сами ничего не умеют. Только помещение нашли. Я тут всего три дня, а уже и Управительницу нашла и персонал подобрала.
Генечка озадаченно смотрел в круглые глаза Жозефины.
-Ну тебе наши проблемы ни к чему, - спохватилась Жозефина.- Ты ж у нас художник. Так что пользуйся добротой нашего директора (мужа моего), выбирай себе подарки.
-Да не нужно мне никаких подарков, - возмутился, наконец, Генечка. - И Салона этого вашего не нужно.
-Ой да брось ты. Не бери в голову, - досадливо отряхнулась Жозефина и со знанием дела повела толстеньким сосисочным пальчиком по стеклу над сидящими в бархатных гнездах золотыми вещицами. - Рекомендую посмотреть вот это, это, ну и вот это тоже.
Отстукала коготком по стеклу, махнула хозяйке рукой, обслужите, клиента!
Скуластенькая испанка подошла, с любопытством оглядела странную пару:
-Рассмешил. Это директор (муж мой) всего боится. Трясется весь, что нас тут с деньгами наличными поймают. Ты уж ему не говори, что я так прокололась, он себя изведет страхами. Завтра за подарками пойдем. А сегодня в семь будь в номере. Будем Салон смотреть.
Махнула ручкой. Исчезла за углом.
Салон в портовом переулке смотрели маленькой приемной комиссией - впереди хозяйкой Жозефина, за ней гостями Генечка и Максим Максимыч, в хвосте, тихо переговариваясь, Юра Бобков с Витасиками.
Салон Генечке показался довольно уютным, Максим Максимычу - подозрительным.
Дверь с улицы в небольшой зальчик - стойка с бутылками и кофеваркой, пяток столиков, деревянные панели на стенах, гравюрки с изображением гигантских кренделей и куличиков знаменитого собора. Задняя дверь открывалась на площадку с винтовой лестницей и комнатами - три внизу, пять наверху.
Жозефина, позвякивая ключами, озабоченно отпирала двери, заходила в комнаты, зажигала бра над кроватями, пружинила матрасы, проверяла краны в душах, журчала бидешками.
-Да что здесь раньше-то было, - теряя терпение завопил Максим Максимыч.
-А раньше, - нежно подхватывая Максим Максимыча под руку и прижимаясь к нему плечом задышала в щеку Жозефина, - здесь был отель.
-Бордель!
-Нет, Максик, с этим тут строго. Хотя, конечно, там где матросы гуляют, всякое случается. Но все в наших руках. Что мы из этого захотим, то и сделаем. И вообще - прошу к столу.
В зальчике при входе кто-то сдвинул столики, накрыл их скатертью, расставил тарелки, бутылки и бокалы, зажег свечи.
Из-за барной стойки выходила худая старуха с длинным желтым лицом в черном платье с белым кружевным воротником, приносила икру, селедку, черный хлеб, соленые огурцы и большую суповую миску с обжигающим рассольником.
-Знаете кто это? - хриплым шепотом подтянула к себе мужские головы Жозефина. - Русская княгиня. Последняя из древнего рода. Вывезли в тридцатые годы из Сибири под днищем товарного вагона. В Харбине у нее был свой ресторан. Заведовала кухней у Франко. После войны скрывалась, последние годы подрабатывала на кухне посудомойкой. Мне все это в Русском бюро по трудоустройству рассказали. А я, как узнала, предложила княгине место Управительницы Салона.
-Неплохо? - возмутился Максим Максимыч. - Да ее точно с ледника сняли.
-А если она разморозится? - брякнул Виталик.
-Надо кого-нибудь помоложе, - протянул Стасик. - Она нам всех клиентов распугает.
-А не хотите, как хотите, - кокетливо отступила Жозефина. - Отправим на кухню.
-А все-таки приятно - Управительница Салона - русская княгиня, - сказал добродушный Юра Бобков и предложил: - Давайте кушать.
Переезды под днищем вагона даром не проходят. Еда была порядком выварена, пересолена и так горяча, что лишала едока вкуса после первой ложки. Зато водка была с мороза, с ледника и стопки наполнялись мгновенно, за чем особенно следила ставшая необычайно хлопотливой Жозефина.
Добродушный Юра Бобков очень скоро расчувствовался до слезливости. Дирижируя вилкой русским хором, звучавшим из-за стойки, он говорил расслабленно:
-Друзья как это чудно! Мы здесь, все вместе. Все это наше. Так хорошо!
-Да я вот ему только что втолковывал,- с нажимом объяснял, распрямляя плечи, Максим Максимыч Жозефине:- Идея идеей, а арендаторов кто нашел? Печать, продажу, кто наладил?
-Максик, ты - чудо! Я тебя люблю!- жалась к Максим Максимычу Жозефина, эаглядывая ему в лицо круглыми детскими глазами.
-А все-таки, зачем нам этот салон понадобился? - блестя глазами цеплялся Генечка к Витасикам.
-А деньги? - проснулся вдруг вечно сонный Стасик. - Ты от открыток своих много денег видел?
-Ну, видел кое-что, - промямлил Генечка.
-И не увидишь, - встрял вдруг тощий Виталик.
-Все деньги в черной кассе, - ковыряя в скатерти говорил как бы сам себе сонный Стасик. - А ключ у Жозефины с Юрой. А тут тебе - Испания. Никакого черного нала. Каждый совладелец получает свою долю прибыли.
-Отлично! - кричал Генечка, начисто забыв про крепкие долларовые кирпички, которые только что сгружал из карманов куртки в руки Жозефины. И тут же, перебивая похвальбу Максим Максимыча: - А мы не все здесь собрались! Где Ролик? Почему он остался в Москве? У него тоже право есть!
Все вдруг стихли.
-Ты опять за свое? - возмутился Максим Максимыч.
-Не трогай его Максик, - висла на Максим Макисимыче Жозефина. - Он у нас справедливый!
-Друзья. Не будем ссориться, - из последних сил пролепетал Юра Бобков. Махнул рукой кому-то за стойкой, дверь в номера растворилась и под звуки хора оттуда запрыгали, как мячики, упругие девицы в розовом белье и белых париках.
-Это что? - оторопело спросил Генечка, подавленный обилием распаренного тела, жирной помады, черной туши на ресницах.
-Смотр будущего персонала, - объявила Жозефина.
-На кого-то все они похожи, - переводя взгляд с девиц на Жозефину, едко заметил Стасик.
Шуршавчик просыпается с похмелья. Пить хочется. Сам весь мокрый, а воды нет. Темно и писать хочется. Ссохшийся, сморщенный танцует на месте, держась за библейское место. Вдруг понимает: влага вокруг. Он замкнут во влажные стенки. Вспыхивает свет, шуршит ткань. Шуршавчик в повисшей над белым фарфором прозрачной капле. И с первой струйкой летит и плюхается в унитаз.
Генечка со сна нажимает зубами на пересохший язык, смазывает слюной горящие десны и щеки, ворочается, стонет.
Шуршавчик на проволоке. Холмик перьев с доверчивыми глазами.
Смотрит налево, смотрит направо - проволока идет подозрительными волнами. Шуршавчик бочком, бочком, продвигается по проволоке. Проволока закручивается в петельку, холмик. Что это? Трогает пальчиком - упруго. Озадачен. Раскадровка - планы мельче, мельче, как отъезд камеры. Последний кадр: Шуршавчик стоит перед соском, на женской груди, линия тела, мягкое бедро, мохнатый холмик лобка. Обнаженная спит, закинув руку за голову, чуть согнув и раздвинув ноги, с Шуршавчиком на груди.
Максим Максимыч вполз к Генечке в номер как побитый, тихий, с висячими усами и бровями. Сел в кресло на краешек, сидел, держась за голову, раскачиваясь, постанывая.
Генечка подскочил, заметался по кровати, подбежал к куртке на стуле, пощупал в карманах - пусто, под майкой что-то дернулось, оборвалось, оборачиваясь уже вспомнил: поднимает подушку - куртка на месте, доллары в карманах, и потом он выгружает их в номере Жозефины, шутливо требует расписочку, получает хохотливый отказ, мим на бульваре, Шуршавчик и Птица, салон, резиновые девицы, дальше - не помнит. Какое- то копошение, шуршание, теплые капли... Обнаженная спит, закинув руку за голову, чуть согнув и раздвинув ноги. Шуршавчик на груди. Сон.
Но денег он не терял.
-И много там было?- облегченно трепыхнулась в Генечке жалость.
-Треть стоимости этого их Салона, - хватаясь за голову мычал Максим Максимыч.
-Сколько, сколько?
-Столько, столько...
-Как же это получилось?
-Да не по-о-мню я, - раскачиваясь выл Максим Максимыч. - Девицы голые пляшут, Юрка осоловел совсем, ты исчез куда-то, а Жозефина жмется ко мне как кошка.
-Ну?
-Ну, я завелся. Говорю: "Пойдем, посмотрим комнаты. Я там не разглядел кое-что".
-А она?
-Хохочет, говорит: "Это в тебе воздух салона бродит. Тебе освежиться надо" Налила мне чего-то, заставила выпить, выпихнула на улицу, идет рядышком, виснет на мне, кричит: "Устрой мне Максик праздник, я с тобой такая смелая!"
-А дальше?
-Куда-то мы заходили, что-то пили еще. Потом яркий свет, колесо это красное крутится, спицы мелькают, Жозефина шепчет что-то, а я не слышу, стою перед рулеткой, как завороженный.
-Она что, тебя не отговаривала?
-Да я не слышал, говорю тебе. В общем проснулся у себя в номере, в карманах фишек долларов на сто, а денег нет. Чего я дурак Жозефине сразу деньги не отдал?
-А ты точно не отдавал?
-Точно. Все боялся, они нас кинут, оформят Салон на себя. И в номере оставлять побоялся - ограбят. Так с собой в Салон их и потащил.
-А может тебя обокрали?
-Кто? Я у себя в номере ее шляпку обнаружил и еще кое-что из женского туалета. - Максим Максимыч запнулся, затуманился, тряхнул головой: - Значит Жозефина меня в номер и привела.
-А может?..
Максим Максимыч и Генечка посмотрели друг на друга. В дверь стучали и Жозефина протяжно и ласково звала из коридора:
-Генечка, открой! Максик у тебя, я знаю!
-Ну и что же ты, мой друг, учудил? - нежно и заботливо спросила, войдя, Жозефина.
Максим Максимыч раскачивался, держась за голову, стонал:
-Отдам я, отдам, все продам и отдам!
-Как же все это произошло?- точно об общем знакомом, попавшем под трамвай, спросил Генечка.
-Да вытащила я его освежиться, - усмехнулась Жозефина. - Он сначала все в кабаки меня тянул.
-А ты?
-А я за ним, как верная жена. Я же знаю, как он гуляет. Спасала древний город от разрушения.
-А потом?
-А потом он казино увидел и завелся. "Я, говорит, - всю жизнь мечтал на красное поставить. В первый раз, - говорит, - должно мне повезти!"
-И как?
-Накупил фишек золотых, - поставил на красное на семнадцать...
Максим Максимыч опустил руки, перестал раскачиваться, слушал с интересом.
-И...
-И выиграл!
Максим Максимыч с треском хлопнул ладонью по колену.
-Что тут началось! Оркестр задудел, испанцы залопотали, перед Максом гора золотых фишек. Я его под руку к выходу тащу, он - ни в какую.
-Дальше, - потребовал Максим Максимыч.
-Дальше просто кошмар. Оркестр туш играет, испанцы шампанское хлещут за Максов счет, а Макс глохчет коньяк из фужера, орет "Где мои семнадцать лет, на Большом Каретном" и ставит, все что выигрывает то на семнадцать, то на зеро. И горы фишек перед ним растут.
-Я говорил - должно мне повезти. - щелкнул пальцами Максим. Максимыч...- Я же говорил...
-И как все кончилось? - стараясь не смотреть на Максим Максимыча, спросил Генечка.
-Спустил он все за одну секунду. Как неумелый любовник.
-Я отдам, все продам и отдам... - снова закачался Максим Максимыч.
-Жозефина помолчала, шевеля губами, что-то высчитывая, покачала головой:
-Пожалуй нет.
-В каком смысле? - не понял Максим Максимыч.
-Даже если все, - нажав на коротенькое слово подытожила Жозефина, - продашь, все равно деньги не вернешь.
-Ну тогда, - вскочил Максим Максимыч, - Где тут их знаменитый собор? По крайней мере это будет красиво.
-Ничего красивого, - возразила Жозефина. - Кучка тряпья с усами. Это вместо денег-то!
-Но что же делать? - в отчаянии завопил Максим Максимыч.
-Не знаю. Раньше надо было думать. А не таскаться в казино с казенными деньгами, - сурово вставила Жозефина. - Ладно. Пошли к директору (мужу моему). У него есть план. Только чтоб не дергаться. Что скажут, то и будешь теперь делать. Игрок.
Жозефина решительно и не оглядываясь пошла к двери. Максим Максимыч мешком последним с конца борозды студенческой картошки тяжело потащился за ней - на погрузку в застрявший посреди колхозного поля грузовик.
Пока Генечка принимал душ, кто-то бесшумно и ловко сервировал журнальный столик перед кроватью - черный кофе, тоненький кружок омлета, маслице, булочка, ломтик лимона.
После душа ноющее темное поле в голове съежилось, затвердело, горошиной откатилось к виску, сопровождая движения несильной пульсирующей болью. От черного кофе горошина стала плотней и как Генечка не пытался ее расколоть, ничего не получалось, а имено в ней, Генечка знал это точно, хранилось и пугало неизвестностью воспоминание об остатках вчерашнего вечера. Что делал Генечка в Салоне после появления девиц, куда он потом исчез и как потом появился в номере гостиницы - неизвестно.
Проверил часы, деньги, обратный билет, документы. Все было на месте. Паспорта не было.
-Так, - сказал себе Генечка, - заметался по комнате, разворотил постель, перевернул сумку, выдвинул ящик из тумбочки, прополз вокруг кресла, вывернул карманы дубленки, развязал уши на шапке, вытряхнул сапоги.
-Ты что-нибудь ищешь? - спросил вошедший без стука Стасик. Виталик сидел в кресле, вытянув ноги, с удовольствием наблюдая Генечкино смятение.
-Да нет. Это так. Уборка территории, - помахал сапогом в воздухе, бросил его небрежно в угол Генечка.
-Может быть здесь то, что ты ищешь? - спросил Стасик, протягивая Генечке жел
тый незапечатанный конверт.
Треугольник сверху отвернулся, приоткрыв малиновый краешек казенной книжечки. Генечка удивленно глянул в убегающие глаза Стасика, потянул паспорт из конверта.
Блеснул орел, мелькнула на первой странице обожженная вспышкой физиономия Генечки. С легким стуком выпал на столик снимок: плотненькое голое тело девицы в белом парике (лицо с потекшими глазами, полусогнутые ноги раздвинуты, рука заброшена за голову), рядом на подушке лицо Генечки - абсолютно безумное, с лягушачьей ухмылкой.
-Ничего девочка, - со знанием дела отметил из кресла Виталик.
-Чуть полновата, - хмыкнул Стасик.
-Ай! - вскрикнул Генечка. Плотная горошина выстрелила в висок. Генечка вспомнил все: маленькое теплое ласковое нечто у себя под мышкой, острую жалость, восторг, обещания, влажный полет к белому взрыву. Закрутился на месте, сел на пол.
Стасик перевернул снимок, медленно внятно прочел:
-"Привет из Барселоны!" Хороший ход. У тебя жена как к таким вещам относится?
-Жена? Да не-ет, ребята, если жена об этом узнает... Ну ладно, это что - розыгрыш? Откуда у вас снимок?
-У нас? - Удивился Стасик. - У нас никаких снимков нет. Нам по ошибке под дверь подбросили.
-А у тебя проблемы, - напомнил из кресла тощий Виталик.
-Вы что, правда об этом ничего не знаете? - беспомощно озираясь, спросил Генечка. Ниточка надежды выпала из рук. На конце зажглась, зашипела звезда. Понесла, подбрасывая в искрах, желтый конверт прямо под дверь маленькой квартирки в кирпичной пятиэтажке, прожгла дыру в стенке на кухне, взлетела на кухонный столик под зеленой лампой и там взорвалась.
Пришла очередь Генечки, скорчившись, держась за голову, раскачиваться и мычать.
Стасик, кряхтя, присел на корточки, постучал согнутым пальцем Генечку по голове.
-Мы попробуем уладить это дело, - сладко посапывая сказал Стасик. - Может ты еще получишь снимки и негативы и полетишь спокойненько домой. Может никто ничего и не узнает.
Генечка схватил Стасика за руку:
-Так это вы? Ох ребята, как вы меня напугали. Нельзя так шутить.
-А кто тут шутит? Повторяю, мы к этому, - Стасик помахал карточкой перед носом Генечки, - никакого отношения не имеем. Но мы могли бы попробовать уладить это дело.
-Дело рискованное, - напомнил Виталик из кресла.
-Возможны расходы, - уточнил Стасик.
-Да что вы, ребята, берите все, что у меня есть, - засуетился Генечка.
-Все что у тебя есть, нам не нужно.
-А что вам нужно?
Стасик посмотрел на Виталика.
-Нам нужно, чтобы ты передал нам в управление свои акции.
-Да зачем они вам сдались? - удивился Генечка.
Стасик вздохнул и выпрямился. Виталик сказал грубо: "Ну это уж наше дело",- и тоже встал.
-Согласен, согласен, - закричал с пола Генечка. - Вы ведь все равно потом акции мне вернете, правда?
-Ну, разумеется, - пожал плечами Стасик.
-А когда...- осторожно начал Генечка.
-Посиди в номере, - тоном доктора, рекомендующего инфарктнику лежать и не вставать, посоветовал Генечке Стасик. - Дверь никому не открывай. На стуки и звонки не реагируй. Через час мы вернемся.