Orpheus by Vladislav Hodasevich.

I sit in my room round and tiny
Awashed by the light from above.
Look up at the stuccoed skyline
Dawn-dusked by a sixty watt sun.

My things, lit as well, they surround me
The chairs, the table, the bed.
I pause, hands confused, where to hide them?
My thoughts race, unravel like thread.

Frost bitten, white, graceful palm trees
On window panes silently flower.
My watch with its metallic rumbling
In vest pocket clicks, marks the hours.

Oh futile, beggarly bareness
Of hopeless, despairing life!
These things and I share in sadness
Who"s there to tell of my strife?

And I begin slowly swaying
While hugging my pointed knees
I"m talking and poetry flows,
I"m dazed, verse abounds in the breeze. 

These snippets of fiery speeches!
Which no one can understand,
Where sound is more candid than meaning,
And word - more veracious than man.

And musical, musical, musical
The melodies twirl into song
A thin blade creeps slithyly, slithyly
and piercing, cuts me along.

And over the mundane I tower
Rise up over "me" and the pale.
My feet make the hell"s flames cower 
And stars dance and spin in my hair.

My eyes grow large, pupils dilate
Like eyes of a serpent they stare
At pale attentive surroundings
Which hear songs wild with flare.

And into the slow, round dance moves
The room and its furniture flow
And someone a heavy black lyre
To me, through the gales, bestows.

The stuccoed sky disappears
The sixty watt sun"s no more
And onto the granite black boulders
Young Orpheus steps on the shore.
(1921)

БАЛЛАДА - Владислав Ходасевич

Сижу, освещаемый сверху,
Я в комнате круглой моей.
Смотрю в штукатурное небо
На солнце в шестнадцать свечей. 

Кругом -- освещенные тоже,
И стулья, и стол. и кровать.
Сижу -- и в смущеньи не знаю,
Куда бы мне руки девать. 

Морозные белые пальмы
На стеклах беззвучно цветут.
Часы с металлическим шумом
В жилетном кармане идут. 

О, косная, нищая скудость
Безвыходной жизни моей!
Кому мне поведать, как жалко
Себя и всех этих вещей? 

И я начинаю качаться,
Колени обнявши свои,
И вдруг начинаю стихами
С собой говорить в забытьи. 

Бессвязные, страстные речи!
Нельзя в них понять ничего,
Но звуки правдивее смысла
И слово сильнее всего. 

И музыка, музыка, музыка
Вплетается в пенье мое,
И узкое, узкое, узкое
Пронзает меня лезвие. 

Я сам над собой вырастаю,
Над мертвым встаю бытием,
Стопами в подземное пламя,
В текучие звезды челом. 

И вижу большими глазами --
Глазами, быть может, змей, --
Как пению дикому внемлют
Несчастные вещи мои. 

И в плавный, вращательный танец
Вся комната мерно идет,
И кто-то тяжелую лиру
Мне в руки сквозь ветер дает. 

И нет штукатурного неба
И солнца в шестнадцать свечей:
На гладкие черные скалы
Стопы опирает -- Орфей. 

1921