Дамье Валерий Владимирович : другие произведения.

Избранное

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


В.В. Дамье

ИЗБРАННОЕ

Москва 2007

ТЫ, ЗАРЯ, СКОРЕЕ ЗАБЛЕСТИ...

  

ПОЭМА

   Дамье Валерий Владимирович
   Во время Великой Отечественной войны воевал на "пулевой передовой". После окончания ВОВ -- научный сотрудник Всесоюзного Научно-исследовательского института радиотехники (ВНИИРТ).
  
   ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
   Дорогой читатель!
   В позапрошлом году весь мир отмечал 60 лет Победы в грандиозной битве с фашизмом. Великая Отечественная война вошла в историю, как самая кровопролитная война за все время существования человечества. Это была величайшая трагедия и героический подвиг России. О войне немало сказано, но много осталось недоговоренного, непонятного, неузнанного.
   Непосредственный участник тех далеких событий, я хочу поделиться с читателями своими фронтовыми воспоминаниями и рассказать в своей поэме о памятных мне малоизвестных драматических событиях. Случились они в ходе гигантского сражения, известного как "второй Сталинград на Днепре"... Некоторые пояснения:
   Январь 1944 г. В результате наступления, начатого на "Курской дуге", освобождены от врага левобережная и значительная часть правобережной Украины. Фашистские захватчики изгнаны из "стольного града" Киева. Окружена на р. Днепр многочисленная Корсунь-Шевченковская группировка. Стремясь не допустить дальнейшего наступления Красной Армии, "выручить" свою окруженную группировку и, в случае успеха, сбросить наши войска в Днепр, немецкое командование решается на крупную наступательную операцию против ослабленных длительным наступлением соединений 38-й и 40-й общевойсковых и 1-й танковой армий. К моменту вражеского наступления в 1-й ТА оставалось всего 67 исправных танков и 22 самоходных установки. Срочное пополнение требовалось также стрелковым соединениям. Немцам удалось перегруппировать и пополнить свои 4-ую и 1-ую танковые армии за счет танковых и пехотных дивизий из Италии, Бельгии и Югославии. Только в районе "Винницкого выступа" против частей 38-й армии фельдмаршал Манштейн бросил 6 танковых дивизий (в том числе полнокровную дивизию СС "Адольф Гитлер"), большое число пехотных соединений. Была обеспечена мощная авиационная поддержка. Всего в полосе 38-й армии действовало около 400 танков... В ходе ожесточенных боев в конце января 1944 г. противнику удалось окружить соединения 17-го и 21-го корпусов 38-й армии продвинуться на восток по направлению к окруженной Корсунь-Шевченковской группировке. Однако развить успех и выйти к Днепру немцам не удалось. Фашистское наступление захлебнулось в результате активных действий вступившей в бой 2-й ТА (последняя была срочно переброшена из резерва ставки Верховного Главнокомандующего)... Надо сказать, что все эти подробности стали мне известны уже после войны из мемуаров советских военоначальников -- маршалов К.С. Москаленко и И.Г. Якубовского... Прослеживая и анализируя ход сражений под Винницей, Якубовский писал следующее: "Это была ожесточенная борьба, изобилующая многочисленными примерами драматизма и кризисных ситуаций. Мужественно сражались попавшие в "кольцо" части 38-й армии. Некоторые из них вышли из окружения или соединились с партизанами, а многие пали смертью героев. Отдельные подразделения и группы, в основном из состава частей, прикрывающих прорыв главных сил из кольца окружения, стекались в леса южнее Пархомовки, в места, где раньше был партизанский лагерь. В лесу была организована круговая оборона, против которой враг 4-го февраля бросил в наступление 300 автоматчиков при поддержке 4-х танков и 12-ти бронетранспортеров. Наши воины с ограниченным количеством боеприпасов, без артиллерии стойко оборонялись, умело используя противотанковые ружья, мины, гранаты. В течение 5-и суток защитники лагеря отбили все атаки наступающего противника, силы которого непрерывно росли... Наступило 9 февраля. В этот день пять батальонов противника, сопровождаемые огнем пулеметов, при поддержке артиллерии, нанесли концентрический удар с четырех направлений. Наступили последние часы героической обороны. Наши воины вынуждены были отойти к центру лагеря. Враг окружил их сплошным кольцом, не прекращая пулеметного и артиллерийско-минометного огня, и предложил сдаться в плен. Но фашисты встретились с величием духа непокоренных. Советские бойцы во главе с командирами, открыв огонь, бесстрашно ринулись на гитлеровцев..."
   То, о чем поведал в своих мемуарах маршал Якубовский, нашло отражение в моей поэме "Ты, заря, скорее заблести...". Мне, лейтенанту Дамье В.В. -- командиру огневого взвода 306-го артполка 155 стрелковой дивизии 38-й армии "выпало счастье" сначала сражаться с вражескими танками в районе станции Оратов (под Винницей), а потом отбиваться от фашистов и "власовцев" в лесу южнее Пархомовки (в бывшем партизанском лагере).
   Ожесточенная, кровопролитная битва под Винницей оказалась в ряду малоизвестных. Вместе с тем, можно утверждать, что успех гигантского окружения немецких войск под Корсунь-Шевченском ("второй Сталинград на Днепре") был, в немалой степени, достигнут ценой жизни тысяч окруженных советских солдат и офицеров, павших смертью храбрых на "внешнем кольце" Корсунь-Шевченковского окружения в районе ставки Гитлера в 1942 г. -- областном центре Украины -- г. Винницы.
   Вечная слава героям!
   Свою поэму я посвящаю памяти моих боевых товарищей, павших в боях под Винницей в начале 1944 года.
  
   Автор
   ВСТУПЛЕНИЕ
   Не жди, читатель мой, подарка --
   Я не поэт, и не герой.
   Но ты -- двукрылая лошадка
   Отныне будешь мне слугой.
   Скачи дорогами сражений,
   Не умаляй, не прибавляй,
   Разведай тайны окружений,
   Водицей кровь не разбавляй.
   Припомни милость провиденья,
   Бессмертью павших поручи,
   И лиру -- нежное творенье --
   Набатом гулким озвучи...
   Пусть клич тревоги, стих-молебен
   Гремит, рожденный звонарем.
   Не звон малиновый бесценен --
   Важнее -- правда о былом.
   ВЕЛИКИЙ ПОДВИГ РОССИИ
   Война священная...
   Москва военная --
   Лучей глазастый хоровод.
   Разбойники небесные --
   Стервятники известные --
   Готовит штурм фашистский сброд...
   Разъезды подмосковные.
   Бессмертия достойные
   Панфиловцы стоят.
   Нарушив планы "точные"
   Войска дальневосточные
   Фон Бока разгромят.
   Война священная...
   Земля смятенная --
   Блокадный город Ленинград.
   Скользят окаменевшие
   Процессии неспешные --
   Посмертный саночный обряд.
   Война священная...
   Гроза военная.
   Где край побед и горьких слез
   Гремят Итиль
   И волжский плес.
   Бушует пламя. Ночью, днем
   Воюет город. Пушек гром,
   В огне -- плавучий медсанбат...
   Геройских дней священна цель --
   Стояла насмерть цитадель,
   Спешит на Запад Сталинград...
   Война священная...
   Дуга бесценная.
   Броней заряженный кулак.
   Тут "тигры" твердолобые,
   "Эс-Эс" сорвиголовые,
   Настырность вражеских атак.
   В горниле Курского сражения
   Вершится грозное борение.
   Здесь кровь течет, не зная меры,
   Дымятся "тигры" и "пантеры",
   Сгорают рощи и поля.
   Бессмертна Курская земля --
   Здесь опрокинула врага
   Стальная "русская дуга"...
   Забуду ль грозное "ура"
   На кручах древнего Днепра?
   Был бурный Днестр, сожженный край,
   Тонул солдат в реке Дунай...
   Белград и Пешт... В Москве -- салют.
   "Катюшу" пленные поют...
   Лютует враг. Зовет мадьяр
   Безумный Секешфехервар.
   Кровав, безжалостен январь --
   Бесились "тигры" -- трупы, гарь...
   В предгорьях Альп горят луга --
   Могилы "Эмского полка"...
   Пришла в Германию война --
   Берутся штурмом города...
   Пора решающих сражений --
   Смертельных схваток, окружений.
   Где буйство стали и огня,
   Лавиной движется броня --
   Громят сыны российские
   Редуты подберлинские.
   Горят высоты и поля...
   Близка победная Заря...
  
   Ликует, плачет Русь родная --
   Сегодня праздник -- чудо мая.
   Мертва фашистская чума...
   Гляжу на площадь Красную --
   Торжественно-прекрасную --
   Жива Россия! Навсегда!..
   ГЛАВА 1
   Букринский плацдарм
   Был год кровавый на Земле.
   Дымился Днепр на заре.
   Живые трупы с поля боя
   Уносят мертвого героя.
   Не стало Жоры-фотокора.
   Валялись пачки "мухомора",
   В грязи -- послания надежд,
   Открытка (немка без одежд)
   И фото... юноша -- в седле,
   Верхом на добром скакуне.
   На мне был плащ, ремень чудной --
   Наряд -- трофейно-полевой...
   Страшнее смерти -- вечный бой
   На "пулевой передовой":
   Я был контужен на войне,
   Стрелял по "тиграм" на Дуге.
   Потом -- бомбежки, переправа --
   Молчание тонущих друзей,
   С десантом зверская расправа,
   Огонь тяжелых батарей.
   Летела сталь, подобно смерчу,
   Вперед нас звал суровый крик.
   Ночной фонарь дразнил пред смертью --
   Метался в тучах лунный лик...
   Дрожал плацдарм, терзался болью
   Смертельно раненных бойцов.
   Вершилась жертвенность сыновья
   "Отцу российских городов"...
   Пусть метры -- мера продвижения,
   И день, и ночь гремит пальба --
   Куются кольца окружения
   В могучем горне Букрина.
   Изводит Жизнь вампиров стая --
   Смакуют кровь, как пьют вино
   Обуглил ад березки гая,
   Сжигает хаты заодно.
   Вздыбил леса, замучил ивы,
   Поджог излучину Днепра.
   Здесь -- долгий путь к кусту рябины,
   Предсмертный крик: "Сестра! Сестра!"
   Прибрежный шлях во тьме багрится,
   Шумит днепровская волна.
   Недвижим мертвый танк-убийца.
   "Вставай, солдат, твоя взяла!"
   Пора очнуться, удивиться,
   Но жизнь счастливцу не мила --
   Его друзьям не пробудиться,
   Где жизнь по случаю была.
   * * *
   Уснули пушки полковые
   Среди оврагов и холмов.
   В лесок умчались ездовые --
   Там свет мелькает меж стволов
   Дают комвзводы наставленья,
   Команды-окрик: "Всем копать!"
   Ведь до утра -- одно мгновенье,
   И бьют кирки. Опять, опять.
   И так всю ночь без перекуров.
   Но только прозвучал отбой --
   Серьезных, скрытных, балагуров --
   Всех сон сморил на огневой.
   Не время долго отсыпаться.
   На связи зуммер запищал.
   "Пора за дело приниматься" --
   Комбат по связи передал.
   Кричу: "Подъем!" Бросаюсь к пушке.
   "Есть угломер! Даешь прицел!"
   Уже в стволах лежат "игрушки".
   "Огонь!" и выстрел прогремел...
   Здесь смрадный дым, снаряды рвутся,
   Взметая огненны столбы.
   Шипят осколки. Люди гнутся,
   Забыв приличия войны...
   Гримаса смертного боренья
   Не портит внешности бойца --
   Черты прекрасного творенья,
   Искусство тонкого резца.
   Не помня шумного веселья,
   Сейчас он строг, неуязвим.
   Не зная горя, сожаленья
   Не связан более с живым.
   Он ничего не загадает --
   Боец, застывший навсегда.
   И что друзей здесь ожидает
   Он не узнает никогда.
   * * *
   Текла кровавая река
   Притоком хмурого Днепра.
   Алкало чрево Букрина --
   Осталась рота от полка.
   Был шлях старинный перерезан,
   Сто верст до стольного пути.
   Но враг, похоже, не растерян
   И не торопится уйти.
   Готовят каверзы войны
   Танкисты "мертвой головы"...
   Бушует пламя на холме --
   Прорвались "тигры" на НП.
   Когда гранат не оставалось,
   Когда утюжила броня --
   Навеки с жизнью расставаясь
   Огонь Кмит вызвал на себя...
   Волной отброшенный к обрыву,
   На грани вечной темноты,
   Считал он факелы и взрывы
   Горящей "мертвой головы"...
   * * *
   Сигналят красные ракеты.
   Вдогонку -- мат и крик "ура".
   Мелькают кепки и береты
   Вблизи сожженного села.
   Ругая глинистые скаты,
   Бегут размеренной трусцой
   Босые, грязные солдаты --
   Штрафная рота рвется в бой.
   Сегодня -- смерть, вчера -- заботу
   Дарил им мерзкий супостат.
   В плену немецком дал свободу.
   Расчетлив был фашистский гад.
   "Шоб чоловик пишов до хаты
   Робыть для нимцив урожай.
   В пидмогу - жинка, ридна маты,
   Горилка, хлиб, кавунный рай"...
   В цивильной рваной одежонке
   С винтовкой старенькой в руках
   Богдана храбрые потомки
   Нелепо гибли в "штрафниках".
   * * *
   Мой друг Павло Сковорода --
   Красив, удачлив, как всегда.
   Ужо "сам чорт ему не брат" --
   Горит стальной "тигриный" ряд.
   Победный крик трубой звучит:
   "Ура, ребята! Враг разбит!"
   Обидно строг комбат-старик:
   "Пустое мелет твой язык..
   Когда бубнили о войне,
   О гениальнейшем вожде,
   Павло, не вытерпев, спросил
   Зачем тот с Гитлером дружил...
   Друзья вздыхали: "Был -- да сплыл.
   Стукач, конечно, удружил"...
   Однажды Гений Альбиона
   Сказал идущим в темноте:
   "Любое ведомство шпионов --
   Наизлейший враг, живущих на Земле".
   * * *
   Гуляет ветер в день раскисший.
   В окопах плавает листва.
   Пропал ландшафт бойцам привычный,
   Смешались небо и река.
   Горюет Молох без работы,
   Кляня небесную бордель --
   "Опять воюют без охоты,
   Зачем-то тянут канитель"...
   Грохочут пушки без умолку,
   Гремит, качается река.
   Фонтаны брызг, летят осколки.
   Взрывная тешится волна.
   Бесстрашно кружат катерочки,
   Снарядам делая поклон.
   Не дожидаясь темной ночки
   Вползают танки на понтон.
   Презрев тяжелое раздумье
   Спешит днепровская волна
   Уйти от грозного безумья
   Туда, где кончилась война...
   Шумит плацдарм перед рассветом --
   Гремят РС-ов голоса.
   Вослед стремительным ракетам
   Гудят пугливо небеса
   ГЛАВА 2
   Ночной бой
   Безумный лик кровавой Дамы --
   Дымятся Киева кварталы,
   Скелеты Яра и кресты.
   Остались горе и мечты,
   Чтоб град Днепровский зажил вольно,
   Трудился, пел, и спал спокойно,
   Не зная страха и беды,
   Чтоб зеленел среди весны...
   Давно ль закончили сражение
   И снова... марши и бои.
   Гремит салют поминовения
   В степях украинской земли.
   Сокрылся месяц в тьме ночной,
   Предвидя ад в ночном бою,
   Безумство храбрости людской,
   Мою последнюю зарю...
   В полночный час, в преддверии боя
   На небо мрачное глядя
   Вдруг слышу арию героя:
   "Взойди, последняя заря!"
   Я "вижу" смерть среди болот
   И слезы юной Антониды,
   За Русь сражавшийся народ,
   Триумф артистов Украины.
   Небесный голос золотой
   Напомнил детство, дом родной,
   Чудесный праздник -- именины
   И маму в роли Антониды --
   Крестьянский простенький наряд,
   Красивый голос, нежный взгляд.
   Она "бисирует" романс
   (в дуэте с ней знакомый бас).
   Звучит "бельканто" арий чудных.
   В ответ -- взволнованная речь,
   "Ура" и "бис" гостей "безумных",
   Которых мать смогла "зажечь".
   Малыш под маминым роялем
   Как зачарованный сидит.
   Сжигает тельце жаркий пламень,
   Тревожно пение звучит:
   "Слыхали ль Вы певцов любви?"
   Ребенок в ужасе дрожит --
   Сейчас придут убийцы-львы...
   В ночи, на спящей огневой
   Смеялся воин от души.
   Вдруг грохот взрывов за рекой,
   Как стоны раненной Земли.
   Рычала, выла злая темь,
   Дрожали рощи и поля.
   Бежала вскачь река Ирпень.
   Трусливо пряталась заря...
   В слепую ночь, под шум моторов
   Явил комбат свой ум и норов --
   Зажег случайные стога
   И... отступила злая тьма...
   За жизнь Отчизны, город стольный
   На смертный бой нас звал приказ:
   "Стрелять по танкам! Бронебойным!
   По головно-о-му!.." В самый раз.
   Одна команда за другой --
   Грохочут залпы огневой.
   Ответный вражеский стальной
   Неутихающий прибой...
   Где ночью дыбилась Земля --
   Играет с тучами заря,
   Дымятся рощи и поля,
   Чадит дырявая броня.
   Как в страшной сказке иль былине
   Лежали мертвые в траве.
   Кружили вороны над ними...
   В тот горький час, казалось мне --
   Под шум дождя горланят птицы:
   "Нашли здесь смерть твои друзья --
   Сгубила плоть броня-убийца.
   Сегодня - пир у воронья..."
   Я заорал, что было мочи,
   И крик потряс небесный свод...
   Меня нашел, поближе к ночи,
   Трофейно-похоронный взвод.
  
   ГЛАВА 3
   Новый год
   Повержен "немец" на Днепре.
   Бегут в смятеньи "полубоги" --
   Спешат на Запад в декабре.
   Бросают трупы на дороге...
   Людских не ведая невзгод,
   В пылу кровавой потасовки,
   Согласно божьей установки
   Явился миру Новый год...
   Ослеп "скрипун" -- вторые сутки
   То -- недолет, то -- перелет...
   В землянке смех, хмельные шутки.
   Звучит солдатский анекдот:
   "Краса и гордость батальона --
   Ефрейтор Филькин ("просто Фил")
   Отпущен в ночь из гарнизона.
   Комвзвода "трешкою" снабдил...
   Пьянит любезная горилка.
   Летит амурная стрела:
   "Вы грациозны, как кобылка!"
   "Была лошадка, да сплыла.
   Живет рабочая скотинка.
   Не знает ласки и тепла.
   Сегодня скромная "училка"
   Прельщает юного "козла"".
   Вздыхала Кирочка, дрожала...
   К утру... под "всадником" плясала.
   Пустил Фил вскачь красотку Киру.
   Он доказал людскому миру:
   "Фил полюбил! Фил обладал!.."
   Когда он "трешку" забирал
   Пришлось немало потрудиться --
   Сражалась Кира, как тигрица.
   Покуда не лишилась сил...
   Ту "трешку" вскоре Фил пропил"...
  
   Встречаем праздник. Чиж (артмастер) --
   Любимец женщин, весельчак,
   "Душевный малый", "милый гангстер" --
   Глотал пилюли натощак.
   Еще -- подтянутый Злаказов --
   Глава штабистов и педант.
   Противник ярый секс-рассказов,
   Законов совести гарант.
   Невозмутимый взводный Коптев --
   Широкоплечий лейтенант,
   Не столь как мы словоохотлив,
   Ценил молчания талант...
   Вначале пили "За Победу",
   Потом -- за тех, кого уж нет.
   Некстати пьяному соседу
   "Хороший" вспомнился сонет...
   Горюет Чиж. Припомнил женщин.
   Менял их часто -- "трижды в год".
   Любви наградами увенчан,
   Ценил "забавный женский род".
   Томясь желанием женской ласки
   Сейчас "всех шлюшек" поносил.
   Сгущал естественные краски,
   Начштабу громко говорил:
   "Связалась Лида с интендантом --
   Нагнулся тот и подобрал,
   Снабжал Лидушу провиантом,
   В постели мужа заменял.
   Его, рыдая, обнимала,
   Кляня измену и войну.
   И мужа образ вызывала,
   И "отдавалась лишь ему".
   Несчастный муж -- в объятиях смерти.
   Погиб солдат за жизнь жены.
   Ну что ж, доверчивые, верьте,
   Или спишите в счет войны..."
   Чиж пел похабные куплеты,
   Как жеребец противно ржал.
   Столь откровенные портреты
   Еще никто не предлагал...
   Отринув зыбкое безвластье
   И новогодний этикет,
   Вспылил Злаказов:
   "Вот несчастье --
   У павиана самки нет".
   Едва за грудки не хватились
   Мои военные друзья...
   В тылу без отдыха трудились,
   Боялись страшного письма.
   И музыкальным баритоном
   Я спел о той, кто любит, ждет.
   И прозвучало тихим стоном:
   "А смерть давно солдата ждет".
   Еще я пел про "кари очи",
   Про брови черные, как смоль,
   О той далекой мирной ночи,
   Про наши чувства, нашу боль...
   ГЛАВА 4
   Окружение
   Горластым немцам не до песен.
   Студеной зимнею порой
   Был меч близ Корсуни занесен
   Над бесноватой головой.
   Там враг в конвульсиях забился -
   Попал в "котел" фашистский гад.
   Но здесь, под Винницей, решился
   "Устроить русским Сталинград"...
   Подкралась ночь, как танки - с тыла.
   На батарейной огневой
   Живое сердце уловило
   Часов урочных тайный бой.
   Недолго Жизнь погостила.
   Восстала роща на дыбы,
   Где ездовых хозяйство было
   Пылают вечные дубы.
   Где был НП - горели танки,
   Носилась тучами зола,
   Лизало пламя труп землянки,
   На мертвых капала смола...
   Мои орудия стояли,
   Склонив задумчиво стволы,
   И напряженно ожидали
   Когда наступит час борьбы...
   Притихла степь перед бедой.
   Раздался утром злобный вой.
   И снопы пламени взметнулись,
   Султаны взрывов всколыхнулись.
   На окруженной огневой
   Казалось, вздрогнул шар земной...
   Сверкая пушечной пальбой
   Броня рванулась к огневой...
   Не внемлет горю дух Господень -
   Сияет солнце над Землей.
   Питая страсть к постыдной моде
   Изводит Молох род людской.
   Гордится смерть вампиром страшным,
   Но все нам было нипочем --
   Сражались с танками бесстрашно
   Прицельным пушечным огнем.
   Пусть не героями родились
   И не мечтали умирать --
   Святому духу не молились
   Бальзам от смерти даровать.
   Взрывные волны заглушали
   Невольный стон и смертный хрип.
   Здесь, умирая, завещали
   Любовь к Отчизне, запах лип...
   Дымились "тигры" и "пантеры",
   Настырно лязгала броня,
   И кровь текла, не зная меры,
   Не высыхая от огня...
   Очнулся... Странным показались
   Куски шинели на снегу.
   Вокруг все бешено вращалось,
   Кошмары снились наяву...
   Привстав, я тотчас вновь упал.
   Был черен снег. Совсем смеркалось.
   Теперь я долго выжидал.
   Минута вечностью казалась...
   Шаги неспешно приближались.
   Родился голос с хрипотцой:
   "Бедняге здорово досталось.
   Но главное - еще живой..."
  
   * * *
   Узкою лентой колонна тянулась.
   В самом хвосте, на повозке чудной
   Тело солдата плашмя растянулось,
   Мерно трясет в такт езды головой.
   В странной колонне шли те, кто не сдался,
   Кто уцелел в предыдущем бою.
   Каждый из нас на Восток прорывался,
   Чтобы опять оказаться в строю.
   Шли осторожно -- боялись ловушки,
   Не выпускали винтовки из рук.
   Много обозов, пехота и пушки --
   "Сорокопяточек" несколько штук...
   Лаем стоглоточным вдруг громыхнулось,
   Словно колонну огнем обожгло,
   Множество трасс от огня потянулось.
   Пули -- не люди -- им очень везло...
   Было отчаянье и опьянение,
   Судеб решенье вручалось штыку...
   Лес окруженцам дарует спасенье.
   Кто-то остался лежать на снегу.
   * * *
   Вершился дьявольский обман
   В году "зеленных обезьян" --
   Смертельный бой, что ураган,
   Безлюдный лагерь партизан...
   Толпа измученных солдат
   В лесу бескрайнем и суровом,
   Врагу до сосенки знакомом.
   Полег когда-то здесь отряд
   В разгар "ковпаковской войны"...
   С тех пор остались блиндажи,
   Запас растительной еды
   И сена мокрого скирды...
   Прижались к чащобе две-три деревушки,
   Оттуда доносятся звуки стрельбы.
   Бойцы разместили спасенные пушки
   И мины, чтоб не было танкам пути.
   Потом разделились по ротам и взводам,
   Известное дело -- окопы копать.
   Уходят дозоры по тропкам-дорогам.
   В землянках остались -- кому отдыхать.
   * * *
   Мне тяжко снится иногда
   Как гибли храбрые дозоры,
   Резвилась злобная броня --
   В упор стреляли транспортеры.
   Дымил завальный бурелом,
   Ползли зеленые шинели,
   Мы шли в атаку меж стволов.
   Скирды, как факелы горели...
   Мне снятся доблестные были --
   Как сотни вражеских солдат
   Штыком и пулей мы разили.
   Как умирал мой друг-комбат...
   * * *
   За доблестный бой обещали медали,
   Но будут ли их окруженцам давать?
   Не всех храбрецов в те года отмечали.
   Важнее к своим поскорее пристать.
   Был фронт окруженцев, на диво, сплоченным,
   Способным немецкие силы сковать.
   Себя не считал он совсем обреченным,
   А враг не решался свой фронт оголять...
   Кровавые будни февральской недели --
   Пытаются немцы траншеи занять.
   Листовки на белом снегу запестрели --
   Снаряды-агитки враг начал швырять.
   Советских бойцов призывали сдаваться --
   Тогда могут немцы им жизнь обещать,
   И будет их статус в тылу сохранятся,
   И станет Германия их уважать.
   Сочтет за геройство предательства час,
   Пропустит к себе с драгоценной листовкой,
   Солдат приведут, безусловно, в экстаз
   Баварское пиво с говяжьей тушенкой.
   Нам выпадет счастье с прекрасной едой.
   И будет нам сало и вдоволь окрошки,
   Коль в плен мы возьмем непременно с собой
   Свои котелки и, конечно же, ложки.
   "Вам надо сдаваться скорей и дружней!
   Немецкие речи -- божественный глас.
   Известно, хватает у нас батарей
   И есть самолеты еще про запас..."
   Над текстом листовки мы дружно смеялись --
   Он был, по наивности, сказкам сродни.
   Солдаты России -- мы в плен не сдавались.
   Пускай выполняют угрозы свои.
   Любой дефицит -- он с повышенным спросом,
   И эти листовки и впрямь нам нужны,
   Чтоб разом покончить с проклятым вопросом,
   С проблемой простой -- "отправленьем нужды".
   * * *
   Не сразу начали разведку.
   Отряд мне дали небольшой --
   Когда построил "на поверку",
   То крайний выкрикнул: "Шестой!"
   Была поставлена задача
   Спасти от голода солдат.
   Но вот такая незадача --
   Не каждый нам в деревне рад.
   Во-первых, оккупанты -- немцы --
   "Германский доблестный солдат",
   Еще, конечно, -- "иноверцы",
   Среди которых -- каждый гад...
   Ползли бесшумно, с передышкой,
   Снег не выдерживал порой,
   И крались поступью неслышной...
   Село загублено войной.
   Застыли мертвые избенки
   Среди покинутых дворов...
   Девичьи нежные ручонки
   Скрипучий двигают засов.
   "Дивчинке ласковой" известно,
   Что "нимцив" в деревеньке нет,
   А где они -- ей неизвестно:
   "Кудысь поихалы" чуть свет.
   "Мы нашим трошки пидмогалы
   И нам не велено здесь жить".
   Им полицаи приказали
   Сюда дорогу позабыть.
   В деревне мало полицаев,
   А староста теперь другой.
   Тот прежний "був из партизанив" --
   Его повесили весной.
   А староста живет с женою
   И сыном -- "тоже полицай",
   Выходит только за нуждою,
   Да проверяет свой сарай...
   В палитре всех вечерних красок
   Преобладала лишь одна --
   Такую темень
   Из под масок
   И то увидишь не всегда.
   Светлее -- разве на дороге
   И во дворах, где снег лежит.
   Не зги не видно на пороге,
   Где с нами "дивчина" стоит...
   Куда-то ощупью спустились,
   Пошли тропою вглубь села.
   Здесь с проводницей распростились
   (с которой нас судьба свела).
   Вот тот сарай, где каждый вечер
   Бывает староста-наймит.
   Нужник -- другое место встречи,
   Коль организм гулять велит.
   Хозяин долго не являлся.
   Вдруг заскрипела в доме дверь,
   Смешок кокетливый раздался,
   И отделилась чья-то тень.
   Бесшумно в домик мы прокрались --
   Там -- трое -- все навеселе...
   Бутыли, "чарки" красовались
   На длинном крашенном столе.
   Я крикнул: "Граждане! Спокойно!
   Хочу немедля объявить --
   Нужны продукты. Чтоб достойно
   Солдат "радяньских" накормить.
   Хозяев ваших здесь погонят.
   Советы вскорости придут,
   О прегрешеньях вам напомнят
   И по заслугам воздадут"...
   Ответил старший. По приметам
   Он -- староста -- никто иной:
   "Сейчас нэма в сэли Советов,
   А я рискую головой...
   Но раз для армии так надо --
   Яка, будь ласковы, цена
   На коровеночку из стада
   И молодого кабана?"
   "Цена одна, -- ему ответил.
   Даю расписку. Как придут --
   Расскажешь, что меня приветил,
   И что помог -- тебе зачтут"...
   Нас встретил лагерь как героев.
   Был вроде митинг у возка.
   Но наш привоз был очень скромен,
   И слишком ниточка тонка.
   Поход в деревню повторили.
   Потом добрались до села
   Куда враги не заходили,
   Теперь и там у нас дела.
   И хлеб нам люди выпекали,
   И говорили нам про всех,
   Кого фашисты постреляли,
   О слезах вдов, про детский смех...
   Но вот в отчаянии безумном
   Пошли по нашему пути --
   За новоявленным Колумбом --
   Мечтавшие себя спасти.
   Окопы ночью оставляя,
   Они ползли по-воровски,
   Своих товарищей бросая.
   Так "подавались в примаки".
   Бесстрашно их "жинки" "ховалы",
   Спасаясь от глухой тоски.
   Они немало горевали
   Без мужней ласковой руки.
   Возможно, их не так уж много --
   Решивших к женщинам уйти --
   Но как спасти теперь другого,
   Кто не пошел по их пути?
   Чтоб не последовал за ними,
   Чтоб драться насмерть продолжал,
   Чтоб испытания не сломили,
   Чтоб веры в дружбу не терял?..
   Бои меж, тем, не затихали.
   Отряды вражеских солдат
   Свои атаки продолжали
   И мины сыпались, как град.
   Теперь патронов не давали.
   Винтовка -- в среднем на троих.
   Уже патроны забирали
   У мертвых
   Для едва живых.
   А голод, уносивший силы,
   Солдатский мозг сверлом сверлил.
   И напрягались страшно жилы,
   И "чушь товарищ говорил"...
   Но вот бальзам на наши раны --
   Худой восторженный радист
   Находит текст радиограммы,
   Когда в эфире вой и свист.
   Закрытым текстом сообщалось,
   Что к нам разведка подойдет,
   И встретить группу предлагалось.
   Пароль для встречи -- слово "слет"...
   Девятый день как нас разбили
   (так Гебельс в сводке сообщил),
   А мы нещадно их разили,
   Боролись из последних сил...
   * * *
   В ночной тиши бесшумно падал
   Извечный микрозвездный снег.
   И белой краской землю мазал
   И расстилал пушистый мех.
   Землянки мирно прикорнули
   В подснежном сладком забытьи.
   Друг к другу ласково прильнули,
   Чтоб вместе горе отвести.
   Деревья спят, раскинув руки,
   С чудесной ношей на весу,
   Забыв терзания и муки
   От ран, полученных в лесу.
   Им вроде грезится, что кто-то
   На лыжах рядом прошмыгнул.
   Другой -- промчался мимо ДЗОТа,
   Под веткой голову пригнул.
   В ответ на оклик из окопа
   Одно лишь слово крикнул: "Слет!"
   Потом еще позвал кого-то
   И весь отряд свернул в проход.
   Земные призраки явились
   Все в белом и в глухой ночи.
   У штаба вдруг остановились.
   Сверкнули "огненны мечи".
   Треск автоматов, грохот взрывов,
   Побудка с помощью гранат,
   Бесовских пуль кругом разрывы.
   Весь лагерь, как кромешный ад.
   В дырища труб летят гранаты,
   По двери строчит автомат.
   В дыму мелькают маск-халаты,
   Пальба и стоны, крики, мат...
   Враги на немцев не похожи --
   Кричат по-русски, ночью прут.
   Повадки с "власовскими" схожи --
   Те, против нас на все идут...
   Бойцы, что чудом уцелели,
   Наружу выскочить смогли --
   Они сейчас -- живые цели
   Для "тренировочной" стрельбы...
   Стреляю бешено, отчаянно,
   Бегу меж сосенных стволов.
   В потемках падаю нечаянно.
   Спасает жизнь какой-то ров...
   Разгромлен штаб. Рубеж траншейный
   (в лесу защитная дуга) --
   Теперь единственный, последний.
   Но как и чем сдержать врага?..
   Держать траншеи не придется --
   Уже все кончено и там.
   И мысль, как птица в клетке бьется:
   Куда теперь? Что делать нам?
   Наверно, только остается
   Втроем скитаться по лесам.
   И каждый мысленно клянется:
   "Когда-нибудь я буду там --
   Среди своих. Корить не будут,
   Но отомстят за наш разгром.
   И про геройство не забудут --
   Не примут молнию за гром"...
   Овчарки... Нужно убираться,
   Пока не поздно уходить.
   Лесами к фронту пробираться,
   Назло врагам остаться жить...
   Поутру солнце не поднялось,
   Давая время нам уйти.
   Оно, наверно, сомневалось,
   Не зная, можно ли взойти.
   Потом, решив бесповоротно
   Что людям это не во вред,
   Оно поднялось неохотно,
   Холодный излучая свет...
   Рассвет холодный и печальный --
   Он не сулил желанных благ:
   Не освещал дороги дальней,
   Не раздвигал на сердце мрак.
   Упрямо мысли возвращались
   К друзьям, растерзанным в бою,
   И лица мертвые являлись,
   И ждали молча, как в строю...
   * * *
   Туда, где громы грохотали,
   Брели, не веруя дойти,
   Когда однажды повстречали
   Большак на горестном пути.
   Там, на снегу, с раздутым брюхом
   Лежала лошадь на боку.
   Кружили вороны над трупом
   И с криком дрались на снегу...
   К добыче тихо люди крались --
   Им будто стыдно на виду.
   Они ползли и озирались,
   Как зверь, предвидящий беду.
   Тот смрадный труп -- звезда спасенья,
   Подарок каверзной судьбы.
   Такое странное везенье
   Нам дарит силы для борьбы...
   Вот часть добычи -- в чаще леса.
   Колдует Коптев над костром.
   Шипят куски большого веса,
   Призывно пахнет шашлыком.
   "Уже готов, -- сказал Злаказов, --
   Совсем не дурен шашлычок.
   Как будто сделан по заказу.
   Поперчить только бы чуток".
   И Коптев был того же мнения,
   А я от пищи захмелел
   И заявил, что "без сомненья
   Такой вкуснятины не ел".
   Так, вот закончили трапезу,
   Воды испивши снеговой.
   "Нам нужен отдых. До зарезу
   Поспать часок или другой".
   Такие мысли отгоняя,
   Стряхнувши дремотный покой.
   "Подъем, -- сказал себе вставая, --
   Спасибо, люди, за постой".
   "Неплохо Коптев покормил.
   Теперь-то мы чего-то стоим, --
   Злаказов мягко говорил, --
   Теперь -- приказ: выходим с боем"!
   * * *
   Безбожник чуду удивился --
   Поют "катюши" по ночам.
   Похоже, фронт остановился
   И разбросался по холмам...
   Сегодня ночью все решится.
   Идем втроем к передовой...
   Почти безлюдные Синицы,
   Знакома хатка под горой...
   Даем последние советы:
   "Храни, Галина, наш планшет. --
   В нем ордена и партбилеты.
   Спасет от сырости брезент"...
   Я верил славному "галчонку" --
   Я знал про "вузовский отряд".
   Куда, Галину-комсомолку
   Определил военкомат.
   Была "ковпаковской связной" --
   "Хозяйкой" партизанских баз.
   Ушли, не взяв ее с собой --
   Такой получен был приказ...
   Я был признателен Судьбе --
   За встречу с Галкой в декабре.
   Тогда в ночи, в хмельном селе
   Мы вдруг забыли о войне...
   Хоть окруженцу свет не мил --
   Я снова счастье ощутил:
   Часы лобзаний, нежных рук,
   Вершины страстных сладких мук...
   Когда забрезжил луч денницы --
   Меня позвал грядущий бой.
   "Прощай. Галина-"чаривныця"!
   Мой дом -- за огненной чертой"...
   ГЛАВА 5
   Плен
   Идем знакомою дорогой.
   Сперва к лесочку из села --
   Там роща выгнулась подковой.
   Направо -- тропочка пошла.
   О чем-то горестно шептали
   Знакомцы -- старые дубы.
   Где кухни весело урчали --
   Стоят разбитые котлы.
   Где ездовые отдыхали --
   Теперь стоял немецкий ДЗОТ.
   Кого-то немцы убивали --
   Из ДЗОТа бил их пулемет.
   Стрельба затихла. Все спокойно.
   Угомонился Бог войны.
   Поземка треплет беспокойно
   Степные снежные холмы.
   Бесшумно подползаем к ДЗОТу,
   С собою санки волоча.
   Быть может, лишнюю работу
   Решили сделать сгоряча?
   От санок груз освободили
   Зубами --
   Не было ножа.
   У амбразуры -- положили,
   И притаились, чуть дыша.
   Там в ДЗОТе сразу всполошились.
   Раздался окрик: "Вэр ист да?"
   Вот двери ДЗОТа отворились
   И Коптев бросился туда.
   В хвалебных сводках говорится:
   "Противник полностью разбит".
   Мы ликовали после "блица" --
   Еще бы -- "путь к своим открыт".
   Внезапно вспыхнули ракеты
   И нас принудили упасть.
   Сбывались худшие приметы,
   Свершалась чертова напасть.
   Разрыв, прервавший размышленья,
   За ним последовал другой.
   Тогда рассеялись сомненья.
   Душа наполнилась тоской.
   Казалось, сердце разрывалось,
   Точила мысль, как рану -- боль:
   "До наших метры оставались".
   Но ранен друг, струится кровь.
   Метель и пули изгалялись
   Пока несчастного несли.
   К лесной чащобе пробирались.
   Там, до землянки добрели.
   Уже метель угомонилась,
   И замер лес в туманной мгле.
   Людская жизнь притаилась
   В коварном, полумертвом сне.
   Застыло смутное видение
   Убитой девы молодой.
   В порыве злобного отмщения
   Стреляю вражеский конвой...
   Угодно Богу порезвиться --
   Взамен добра назначить зло --
   Стоят и целятся два "фрица",
   А я... не смею... ничего...
   Продлить мгновение невозможно,
   Зачем я медлю, наконец?
   Ведь автомат поднять несложно
   И я не трус, и не подлец.
   Меня на миг опередили,
   Свершив стремительный бросок.
   Две туши тело придавили,
   И шевельнуться я не мог...
   Нас повели дорогой снежной.
   И в спины дула навели.
   Последний раз на мир безбрежный
   Смотрели пасынки Земли.
   "Еврея точно расстреляют.
   Иль, может быть, позорный плен,
   Когда неслышно убивают,
   От тяжких мук спасает тлен?
   Кончай, Дамье, самоубийством.
   Избавь себя от лишних драм!
   Чтоб спасовать перед фашистом?
   Свой показать трусливый нрав?
   Желаю жить! Хочу сражаться,
   Нацелить пушки на Берлин!
   Нелепой смерти не сдаваться.
   И жить подольше -- до седин!.."
   * * *
   Сейчас ведут нас мимо пушек,
   Решивших вдруг мою судьбу --
   Послушных роботов-"игрушек",
   Сыгравших страшную игру.
   Ведут к знакомой сельской школе,
   Там, верно, ждет уже народ.
   Он подивится нашей доли.
   А может даже осмеет.
   А как тогда меня встречали?
   Ужель два месяца назад
   Нас здесь рыдая обнимали --
   Пропахших порохом солдат?
   Людей спасая от неволи,
   Я их достаточно узнал --
   Один из ста лишался воли,
   И каждый "немца" презирал.
   В молчаньи горестном и плаче
   Теперь нас встретила толпа.
   И не могло ведь быть иначе,
   Но стыд сжигал меня дотла.
   * * *
   Угодно датских папирос?
   Ах, "зоо", "зольдат махорку любит!"
   "Разведчик? -- следует вопрос.
   Боюсь, молчанье вас погубит!"
   Мой визави -- здоровый малый.
   Он молод -- что-то к тридцати.
   И, по всему -- служака рьяный --
   Сумел "разведчика" найти.
   Какую чушь он там бормочет?
   "Когда бы я шпионом был, --
   Аж в горле чертовом клокочет, --
   Я б русской формы не носил".
   "Резонно, -- взгляд какой-то тусклый, --
   Так значит -- "иудэ-комиссар?"
   Недурно говоря по-русски
   Тут по-немецки он сказал.
   Скоропалителен ариец --
   Теперь уже я комиссар.
   Скажу ему, что -- украинец.
   Но я ответил кратко: "Найн!"
   "Довольно шуток! Часть какая?
   Как оказались вы в лесу?
   Ваш друг болтал, не умолкая,
   И все сказал, как на духу".
   "Хотите моего бесчестья? --
   Я постарался гнев унять, --
   А на моем, скажите, месте
   Вы стали б честью торговать?"
   Еще немного гнев прорвется,
   Заговорю начистоту.
   И жизнь на этом оборвется.
   Но и молчать невмоготу.
   "Характер ваш, увы, испорчен.
   Мне трудно с вами говорить.
   Но разговор наш не окончен.
   Надеюсь вас я убедить"...
   Он криком вызвал часового,
   Зачем-то посмотрел в окно.
   И в позу стал Наполеона --
   Так тот стоял в Бородино...
   Судьба играла и смеялась --
   Видать была навеселе --
   Людской гордыне удивлялась...
   В ту ночь, на горестной стезе
   Я нес свой крест. Не грели душу
   Сугробы жалкого села,
   Скрипучий снег в ночную стужу,
   Далекий Регул -- альфа Льва.
   Казалось, щурилась звезда --
   Несчастной виделась Земля:
   Людскому горю нет конца,
   Идет кровавая война,
   Сжигают Русь и топчут мир
   Дивизии маньяков...
   Грохочет выстрел. Конвоир
   Бранится русским матом.
   Мелькают тени возле клуба.
   Тревожат ночь девичий крик
   И злобный хохот душегуба,
   Похожий на звериный рык...
   * * *
   Ну как гестаповцу не злиться?
   Свиданья ждет -- а тут приказ.
   Второй допрос не состоится --
   "Мне повезло на этот раз"...
   В деревне Липки -- стон и крик,
   Ребячий гомон, женский плач.
   Здесь жертву, упустив на миг,
   Пыхтя преследует палач.
   Из хат подростков выгоняют,
   В живот наставив автомат.
   В приказе это называют
   "Эвакуацией" ребят.
   И горько матери рыдают:
   Давно оставшись без мужей,
   Теперь детей они теряют --
   Свою надежду -- сыновей...
   В колонне всех соединили:
   И угоняемых ребят,
   И "примаков" -- их находили
   И избивали всех подряд.
   В колонну влили ребятишек
   Из близлежащих деревень,
   Холуйский сброд из бывших "шишек"
   С мозгами явно набекрень.
   Так я и Коптев очутились
   Среди злодеев и детей.
   Грозились немцы, суетились,
   "Давай", -- орали на людей.
   Вот конвоиры разместились
   В хвосте колонны, по бокам.
   Их псы рычали и давились.
   Грозя сгрудившимся телам...
   По Ново-Дашевской дороге
   Идем, бессильные идти.
   Резвится смерть, лютует в злобе,
   Свершает казни по пути.
   Кровавы игрища заводит --
   Людскую плоть терзают псы.
   Овчарки долго не отходят --
   Грызут хрустящие мослы.
   А конвоиры наблюдают
   И ухмыляются порой.
   И в жертву мертвую стреляют,
   И направляются к другой...
   Нас принял Винницкий концлагерь.
   Бараки, вышки за стеной,
   И за "колючкой" мерзкий лагерь.
   И дым, смердящий над трубой.
   Здесь бродят в страшном одеяньи
   Скелеты лагерных людей.
   И в каждом шаге -- боль, страданье,
   И будто слышишь хруст костей.
   Тогда я с горечью подумал,
   Что будет трудно убежать.
   Давненько бегство я задумал,
   Но продолжал чего-то ждать.
   Я был этапами измучен,
   И на ногах едва стоял.
   И все надеялся на случай,
   Но оптимизма не терял.
   И Коптев мой вконец измучен,
   Казалось, плен его сломал.
   Обмяк он весь, мрачнее тучи,
   Совсем дар речи потерял.
   Он, как напарник, не годится -
   Не держит в мыслях убежать,
   Предпочитает молча злиться
   И в объяснения не вступать...
   Нас гонят строем в душевую.
   Понуро пленные бредут:
   Они хотят "на боковую",
   Они и грязными заснут.
   Вдруг, мне и Коптеву кивнули,
   Чтоб отошли от всех других.
   Потом в кабину нас втолкнули
   Вдали от общих душевых.
   Такое странное вниманье
   Внушало инстинктивный страх,
   И тотчас пронеслось в сознаньи:
   "Не газ ли в этих стояках?"
   Когда в бараки направлялись
   (нас, офицеров -- в спецбарак),
   Дамье и Коптев удивлялись
   Фашистской кастовости "благ".
   Всех офицеров отделяли
   От прочих -- "просто рядовых".
   Здесь касты строго соблюдали,
   И каждый жил среди "своих".
   Работать нам не разрешали,
   Не избивали, как других,
   Баландой скупо наделяли,
   Ругались матом на больных.
   Сюда согнали много пленных.
   По чину старший здесь майор.
   Он был из кадровых военных.
   До плена -- грамотный сапер.
   Нельзя саперу ошибаться
   На минном поле и в плену.
   Опасно старшим называться
   И быть у немцев на виду.
   Спасать от верного расстрела,
   Не допускать ничьих затей,
   И маневрировать умело.
   Когда стоишь "меж двух огней"...
   Однажды к нам в барак явились
   Два офицера из РОА.
   Как снег на голову свалились.
   Хотели "взять нас на ура".
   Читали вслух свои брошюры,
   Где "раскрывалась суть войны" --
   "Ее за твердые купюры
   Ведут кремлевские жиды.
   Жид Эренбург призвал всех русских
   Под корень немцев истребить --
   Баварцев, саксов, рейнских, прусских...
   Жидов вам надобно винить.
   Кремлевский тезис -- изуверский:
   "Есть дезертиры -- пленных нет"...
   Концлагерь русский иль немецкий --
   Несут они немало бед.
   Вас РОА ждет. Там -- честь и слава,
   Мундир, еда, свои не бьют.
   Народ вам русский крикнет "браво!"
   Германцы все-таки уйдут"...
   Молчали -- возражать опасно.
   Один из пленных вдруг съязвил:
   "Считалось -- все у вас прекрасно,
   И вам своих хватает сил"...
   Ушли, не солоно хлебавши,
   Не обработав никого.
   Так ничего и не понявши
   В предверьи краха своего...
   * * *
   Вагон "телячий" -- вновь дорога...
   Начало -- Винницкий вокзал.
   Как сельди в бочке -- пленных много.
   Куда везут -- никто не знал.
   Состав простаивал подолгу.
   Всю ночь никто из нас не спал.
   Лязг буферов, удары гонга,
   Куда-то, кто-то отправлял.
   Чертовски мучились от жажды.
   Здесь каждый животом страдал.
   Стучались в двери не однажды.
   Но их никто не отворял...
   Дорога кончилась "спектаклем".
   "Народ" собрался. Пленных ждут.
   Прочистив голос громким кашлем
   Тип в котелке сказал: "Везут".
   Нас повели к походным кухням.
   Там улыбались повара.
   Пропел динамик "э-э-й ухнем"
   (условный знак -- кормить пора).
   Засуетились щелкоперы --
   Раздача пищи начата.
   Летят к "объектам" фотокоры --
   Несется тучей саранча.
   И, лобызаясь с этой бандой,
   Один из "пленных" начал речь.
   Доволен, дескать, он баландой.
   Готов костьми за немцев лечь.
   И тут же, прямо на вокзале.
   Со знаком Красного креста
   Авто шикарные стояли.
   "Спектакль" давался неспроста.
   "Спектакль" -- фарс -- смешной и странный
   Меня ничуть не удивил:
   Держался черный крест за красный,
   Чтоб тот его благословил...
   Нас поместили в тесной школе.
   Морили голодом три дня.
   Раз мы сыграли наши роли --
   "Finita la comedia"...
   * * *
   Наскучил я судьбе моей.
   И мне "индейка" надоела.
   Благодарю своих друзей.
   За то, что смерть не одолела...
   Джигит Ахмаров -- сильный, смелый
   И мудрый, словно аксакал.
   "Послушный" немцам "тихий" пленный
   Давно о бегстве помышлял.
   Пройдя со мною путь до плена,
   В лесу в разведку он ходил.
   Контужен был в момент обстрела,
   И в лапы немцев угодил.
   Уже давно, еще на воле
   Меня за что-то возлюбил
   И здесь, в плену, попав в неволю,
   Он командира не забыл...
   Проскуров-город. Офицеры
   Два дня без пищи, взаперти.
   Кричим, стучимся громко в двери.
   "Решили, видно, извести"...
   Я ощущал заботу друга --
   Он мне "добычу" приносил.
   Когда пришлось совсем мне туго --
   Как говорится, "был без сил".
   На свете жили проскуряне.
   Встречая пленных по пути --
   Подчас конвойных умоляли,
   Чтоб разрешили подойти.
   Совали пленным крохи хлеба.
   Картофель в виде шелухи,
  
   И иногда, как манну с неба --
   Стакан картофельной муки...
   * * *
   Опять бредем в большой колонне.
   Опять этап, опять конвой.
   Опять кровавые мозоли
   И лай овчарок за спиной...
   К исходу дня в деревне стылой
   Согнали нас на скотный двор.
   Считал наш строй очкарик хилый,
   Глядел на каждого в упор.
   За неимением баланды
   Внимают с жителей оброк.
   И новоявленные гранды
   Им устанавливают срок.
   Коровник, где заночевали,
   Соломой полон был сухой.
   В дороге мы о ней мечтали,
   В бараках -- думали с тоской.
   Снаружи немцы водрузили
   На возвышении пулемет,
   И рядом пост установили --
   Неподалеку от ворот...
   Пускай мой шанс почти ничтожен,
   Готов я счастье попытать --
   Ведь там, куда нам путь положен,
   Не станут беглых укрывать.
   Нас на рассвете разбудили --
   Кричали немцы: "Лоз!", "Давай!"
   Потом "опилками" кормили --
   Все "бистро" -- только успевай.
   Кого-то вдруг не досчитались,
   И долго, долго строй стоял.
   Метались "фрицы", волновались,
   Ругался старший и рычал.
   Но вот вмешался "старший пленный" --
   Спокойный, хитрый экс-сапер.
   Исход предвидя несомненный,
   Затеял трудный разговор.
   И немец выслушал признанье,
   Что "пленный вовсе не пропал.
   Бывало, вдруг терял сознанье.
   И, как убитый, крепко спал".
   И немец вроде бы поверил,
   Уже, как прежде, не орал,
   Другому немцу строй доверил.
   Затем в коровник зашагал...
   Солома "спящего" скрывала.
   В окошко лился тусклый свет.
   Казалось, все маскировало
   От злобных глаз и страшных бед.
   "Шаги все ближе... Все... Хватились!..
   Идут уверенно сюда...
   С майором ведь договорились --
   Я сплю, и вся тут недолга"...
   Но разлетается солома,
   Сапог тяжелый бьет в живот.
   Удар и окрик... Снова... Снова...
   И немец, точно лошадь ржет.
   ГЛАВА 6
   Рукшин
   Весенний Днестр -- разбухший, быстрый.
   Совсем от старости седой --
   Покинув, пенясь, край гористый
   Играл белесою волной.
   Когда-то здесь полнили шлемы
   Князья из Киевской Руси,
   Тонули лодки, что в гаремы
   Стремились "дивчин" увезти.
   Толпились злые янычары,
   Поляки, венгры гнали скот.
   Поздней -- румынские бояре
   Крестьян топили. Кровь и гнет --
   Все повидала Буковина
   И с ней суровый, мудрый Днестр.
   И убегал он торопливо
   От слез, что виделись окрест.
   Не видит он останков бренных,
   Червонно зарево вдали.
   Сейчас пред ним колонна пленных.
   Едва бредут... вот мост прошли...
   На главной улице Рукшина
   Встречает пленников народ.
   Тут плачет женщина у тына
   И мамалыгу подает.
   Меня немало удивили
   Переживания людей.
   Какие в них сокрыты силы?
   Судьба мужей или детей?..
   Идти нам в гору. Вот и школа --
   Домишко на краю села.
   Пустырь бесснежный... Пусто, голо.
   Внизу -- подсолнухов поля.
   Заночевать в кирпичной школе!
   Заполучить благой ночлег!
   Туда, по злой иль доброй воле
   Сгоняют немцы всех калек...
   Ищу приемлемое место
   На школьной площади. Свершу
   Спасительное бегство
   Иль в рай небесный попаду.
   Бреду до огненной черты,
   Где искры весело метались.
   Где часовые жгли костры
   И у обрыва согревались.
   Раздалось: "Хальт!" Цурюк!" Цурюк!"
   Кричу: "Нихт шиссен! Аборт! Аборт!"
   Живот хватаю -- столько мук.
   С обрыва прыгаю, как за борт...
   Встречает лес "железных рук".
   Пронзает боль - страданий друг.
   Изводит тело словно спрут...
   Ползу, бреду от стебля к стеблю.
   С горы винтовки грозно бьют.
   Десятки пуль свистят над целью...
   * * *
   Метнулась тень к окну, другому.
   Приникла к темному стеклу.
   Домишко подлежало слому --
   Заметно было по всему.
   А за стеклом шептались дети --
   Во мраке их объяла жуть.
   Страшнее нет ее на свете.
   Сегодня детям не уснуть.
   По вечеру толпой безвольной
   Колонну пленных здесь вели.
   Навстречу -- дети стайкой вольной
   В руках гостинцы нам несли.
   Сначала немцы гоготали,
   Похожи были на гусей.
   Потом гостинцы расшвыряли,
   Пугали "вальтером" детей...
   И столько жалоб и печали
   Я слышал, стоя под окном.
   Что все сомнения отпали --
   Я постучался в этот дом...
   Был первым местом поселения
   Стог сена в маленьком дворе.
   Исчезли страх и опасения,
   Но вновь вернулись на заре.
   Меня тихонько окликали.
   Я сделал щелочку в стожке --
   Глаза мальчишечки сверкали,
   И кружка прыгала в руке...
   Прошли в кочевье две недели:
   Коровник-фанза, в ней корма.
   Они и прятали и грели.
   Корова тоже здесь жила.
   В подвале старой развалюхи
   В картошке прятался два дня.
   Читал в заброшенной лачуге
   Страницы из Евангелия.
   Еду носил угрюмый малый,
   Тот, кто открыл, услышав стук.
   С фигурой чахлой, грудью впалой --
   Таким был Дмитрий Горбанюк.
   Был, по всему, религиозным,
   Но атеиста укрывал.
   Не признавая труд колхозный,
   Бояр румынских осуждал...
   Однажды ночью гул сраженья
   Донесся к нам из-за Днестра,
   Как близкий вестник избавленья.
   Жизнь возвратилася с утра.
   Село Рукшин ликует, скачет.
   Целуют воины детей.
   Один солдат украдкой плачет --
   Тот -- без погонов и ремней...
   * * *
   В апрельский день, у перекрестка
   Дорог, ведущих вглубь Карпат,
   Регулировщица-березка
   Остановила двух солдат...
   Один, который без погонов --
   (бывают "типы" на войне) --
   Бумагу подал ей с поклоном,
   Назвался: "Лейтенант Дамье"...
   Карпатской горною тропою
   Я возвращался на войну
   К своим товарищам по строю,
   В свою привычную семью.
  
   Примечания
  
   Стихи 70-х годов.
   * * *
   Уходит боль, но сердце стынет.
   Меняет жизнь круги своя --
   То будто, милостыньку кинет,
   То снова мучает меня.
   Скорей уснуть... и не проснуться --
   Легко уйти в небытие.
   Не зная мук и слез безумства
   До самой смерти быть Дамье.
   В больном бреду, пред ликом смерти
   Навряд ли вспомню о былом --
   Посланья нежные в конверте,
   Страстей борения с умом,
   Глазастый луч. Дурные нравы
   Погрязших в корысти "друзей",
   Дерьма привычные завалы,
   Войной истерзанных людей...
   Я не страшусь грядущей смерти
   И точно знаю, как уйду --
   Приснятся ангелы и черти,
   Увижу давнюю войну.
   Кольцо ревущего пожара,
   Днепра кровавую волну,
   Прорыв "пантер" к Дунафельдвару,
   Смертельный бой на берегу...
   Возник в палате луч денницы.
   Скользил по стенке, по руке.
   Помог ожить и пробудиться
   Я благодарен был Судьбе.
   * * *
   Стыжусь признаться меломанам --
   "Забыл мелодии солдат".
   Рычанье смерти слышу рядом,
   Проклятье, стоны, вечный мат...
   В неравных схватках днем и ночью
   Мертвеют верные друзья.
   Гоняет ветер плоти клочья.
   Дымится злобная броня.
   Не внемлет горю дух Господень --
   Витает где-то над Землей.
   Питая страсть к кровавой моде
   Изводит Молох род людской...
   Был как-то праздник вместо боя --
   Концерт в березовом лесу.
   Не слышно грохота и воя,
   Забыты раны, запах гноя.
   Я вижу, слышу наяву
   Живого Игоря-героя.
   "Я Русь от недруга спасу!.."
   * * *
   Опять скалистые отроги.
   Опять без пищи и воды.
   Терзают павших злые доги,
   Сопят, пьянея от еды.
   С усмешкой немец наблюдает,
   Пинает пленного ногой,
   И в жертву мертвую стреляет,
   И направляется к живой...
   Недолгий "орднунг" на дороге --
   Идут, бессильные идти.
   Считают стражи-"полубоги"
   Лохмотья трупов на пути.
   * * *
   В нем топь гнилого безрассудства,
   Колдун, вещающий Судьбу --
   Двуличие шестого чувства,
   Где тайный лик сулит беду.
   В нем шанс ничтожный на везенье,
   Молитвы грешника в аду...
   Меня спасла от наважденья
   Святая ненависть к врагу.
   * * *
   Пей, пляши, честной народ!
   Провожает трудный год
   Полуночная страна --
   Фейерверки и гульба.
   Развеселая непрочь,
   Чтобы вечно длилась ночь...
   Что ни день -- борьба и страх.
   Мозг -- в оковах плена.
   Мир -- на атомных весах.
   Зыбко все и бренно...
   Необъятный русский дом.
   Затяжной победный гром.
   Славит древняя Земля
   "Чудотворца" из Кремля.
   Здесь рыгают у "корыт"
   Сонмы алчущих элит.
   Гнойный брежневский застой
   Отравляет край родной.
   Дефицитно все вокруг --
   Благородство, совесть, честь
   И продукты, и утюг --
   Дефицитного не счесть.
   Здесь народ нужда ломает,
   Здесь элита ждет наград.
   Челядь "косточки" глодает,
   Холуев спасает блат...
   Голытьба и барство,
   Взятки, карьеризм.
   Воровство и пьянство --
   Развитой социализм...
   Грянул праздник -- Новый год.
   Пьем, чтоб не было забот,
   Была счастлива страна...
   Ждет афганская война.
   * * *
   Застыли тени на мостах
   Детей, загубленных в лучах.
   Злодеи, сеющие прах,
   В своем ли вы уме?
   Восток -- в чудовищных кострах,
   Напалм, горящий на костях.
   Убийцы в цинковых гробах
   Даруются родне.
   У генералов -- грудь в крестах,
   Война -- в запыленных мозгах.
   Мечтают выжить в бункерах
   Наперекор судьбе.
   Дрожит Америка в штормах.
   Сжимая доллары в руках.
   Шурует в атомных котлах,
   Молебствуя войне.
   Ночами матери не спят --
   Сердца мертвеют и горят.
   Так мир, увидевший закат,
   Колеблется в огне.
   Земной народ отринул страх --
   Гремит на разных языках:
   "Планете -- мир! Безумцам -- крах!"
   "Нет -- ядерной чуме!"
   * * *
   Он говорил: "Моя царица!
   Ты -- дивный пэрсик! Ты -- халва!
   Мэчтаю на тэбэ женится!.."
   Прилипчив горец, как смола...
   Была любовная горячка.
   Неистов был любовный пыл.
   Потом -- красивая землячка...
   Меня он к психам отвозил...
   Клялись, молились "генацвале"
   В церковной благостной тиши.
   Назавтра "дэвок" охмуряли
   И веселились от души.
   * * *
   Вершатся чертовы придумки.
   Творят паскудные дела
   Живые куклы-полоумки.
   Здесь правит балом Сатана.
   Двуногие -- смешное дело --
   Кичась: "Мы боги на Земле".
   И, покоряя тварей смело,
   Бредут по жесткой колее.
   Стоит Кончина на дороге.
   Не спросит, сколько прожил лет,
   Какие встретились пороги,
   Вкушал ли радостей иль бед.
   Бредут нелепые игрушки,
   Пока не кончится завод.
   И нет детсадовца Андрюшки,
   Который их подзаведет.
   Не зная смерти приближенья
   (когда подступится палач),
   Друг дружке ищут истребленья
   Бедняк-игрушка и богач.
   Игрушечны --
   Дурак и личность,
   Что жизнь варганит на Земле,
   Друзья, враги...
   Господня милость
   Не оставляет их в беде...
   * * *
   Vivat, людишки-роботы --
   Кумиры мироздания!
   Напрасны ваши хлопоты,
   Стремленья, упования.
   Программны ваши радости,
   Умов "инвагинации",
   Кровавых оргий "шалости".
   Людей аннигиляции.
   * * *
   Несхожие судьбы
   Сплела безысходность.
   Крапленые бубны
   Колдуют любовь...
   Альковные игры,
   Блаженства условность --
   Ужели, землянин,
   Тебе это вновь?
   Любовные гаммы
   Живущей природы,
   Приманки-программы
   На вечные годы.
   Любви катаклизмы --
   Шифровки вселенной.
   Начхать им на "измы",
   На бредни военных.
   Плевать им на расы,
   Богатство и бедность.
   На длинные рясы,
   Дворянскую светлость...
   Тварюги и злаки
   Любовью томятся.
   Отшельники-раки
   Ползут размножаться...
   Природа программную
   Сеяла мудрость,
   Но жизнь, без сомненья,
   Великая глупость --
   В химерах учений,
   Безумных борений,
   В гробницах свершений
   И жалких влечений.
   Во мраке гонений,
   В годину сомнений,
   И гнусных цветений,
   В пылу развлечений...
   * * *
   Я ухожу... Напрасны слезы,
   Ночные вздохи рандеву.
   Я слышу жалкие угрозы,
   Твои упреки и мольбу.
   В мое усталое сознание
   Малыш убитый вдруг проник.
   Увидеть слезы расставания
   Явился мертвый детский лик.
   Он помнит страшные уколы
   И слезы той, что всех родней.
   Он слышит крик душевной боли
   Среди кладбищенских камней.
   Его отец не ведал счастья
   Как вдруг, врагам наперекор,
   Обрел, в осеннее ненастье
   Любовь у Плюссовских озер.
   И бросил в омут унижений,
   Чтоб смерти выплатить оброк...
   Я ухожу... Шепчу в смятеньи:
   "Прощай семья -- жена, сынок!"
   Запомню радости, сомнения,
   Счастливый смех и горечь ссор,
   Любовь без воли и везения,
   Больных умов ученый спор.
   От старых ран терпел я боли,
   Стыдился жалости жены,
   Страдал от злой чиновьей воли,
   Безумства ветреной судьбы.
   Родня злодея Вельзевула,
   Желая душу мне сгубить,
   В пучину страсти окунула,
   Двоих велела полюбить...
   Сейчас уйду, презрев угрозы,
   Твои упреки и мольбу.
   Напрасны жалобы и слезы --
   Другой больней.
   Я ухожу...
   Стихи 80-х годов
   * * *
   Ты шепчешь в ночи:
   "Хорошо мне с тобой",
   И я забываю пугающий бой,
   Миражно-далекий венгерский январь.
   И танков немецких вонючую гарь.
   Мальчишка на фронте героя играл --
   От пуль и увечий себя не спасал.
   По младости лет он подруги не знал --
   Судьбе полюбился -- спасенье узнал.
   Потом сорок лет я упреки слыхал,
   Что ей, бестелесной, всегда изменял,
   Что чудо-подарочком жизнь посчитал
   И призрачным счастьем ее рубцевал.
   В объятьях любимых войну забывал --
   Огня и металл бушующий вал.
   Хоть был ненасытен любовный запал --
   Надолго от "тигров" меня не спасал...
   Судьбе непонятны блаженства утех --
   И громкие стоны, и радостный смех.
   "Любезно" часы наперед подвела
   И смерть стукачом на меня навела.
   И раньше капризной чудачкой была --
   В могилу послала, потом увела.
   На жизнь, без жизни меня обрекла
   (похуже гробницы бывает "мила").
   Теперь вот пугает и злобно хитрит,
   Хворобу наслала и смертью грозит.
   Больничных врачей подняла на аврал,
   Чтоб нож "коновала" меня искромсал.
   * * *
   Искал признания поэт.
   Заждался мудрого совета.
   И, наконец, на склоне лет,
   Нашел ученого поэта.
   Презрев обычный самосуд
   (ведь "сам" -- не псих, не выпивоха).
   Спешил я на третейский суд,
   Не чуя тайного подвоха.
   Собралось трио:
   Литсудья -- поэт -- наградами отличен,
   Мои стихи -- "второе я",
   И тот -- кто ими обезличен.
   В кровавый час -- мальчишка-воин,
   Потом -- непризнанный поэт,
   Я был решительно настроен
   В закатный час познать рассвет.
   Оставлен жить на удивленье
   Решился павших воротить,
   И лиру -- нежное творенье
   Набатом гулким озвучить.
   Сшивая ткань воспоминаний
   Сверял я карту с дневником.
   Высокий стих переживаний
   Снижался весточкой-письмом.
   Сказал мне мудрый литсудья:
   "Учтите -- есть стихи, есть проза...
   Вот Пушкин -- тот писал стихи,
   А письма Ваши -- как заноза"...
   Конечно, письма фронтовые
   Обычной прозой сочтены.
   В них не "березоньки родные" --
   Бойцы войной умерщвлены...
   Сказал себе: "Умерь дерзанья!
   Маститых судей не смеши!
   Кончай, приятель, поминанья.
   Под Маяковского пиши!.."
   Я не сказал "судье": "Извольте"...
   И вправду. Думаю порой:
   Пусть гнил в плену и мстил на фронте --
   Но ты, приятель, -- не герой".
   * * *
   Давно так бес не тосковал.
   Все девки снятся -- груди, плечи...
   Бес санаторий отыскал --
   Там плоть и души человечьи...
   Подкорректировал Устав
   Для комсомольской молодежи...
   Едва "козлятником" не став,
   Сплотил отряды "стародежи".
   Они считались молодыми,
   Хотя сверкала седина,
   И, без сомненья, холостыми --
   И муж, и блудная жена...
   Больные пили, сатанели.
   Менялись девами друзья --
   Несли дежурства по постели --
   "Сегодня ты, а завтра -- я".
   Охотно брали процедуры --
   Работал чуткий персонал.
   В халатах белых
   Чудо-дуры
   Любви свершали ритуал.
   А "слабакам" -- кинокартины,
   Где Лановой не уставал.
   Веселый шнапс из мелкой сливы
   Им самогонщик поставлял.
   Побеги буйного цветенья
   Здесь "пуще глаз" не берегли.
   Здесь юных --
   Гнусные растленья
   Дорогой блуда повели.
   Постился секс дешевой лаской.
   Любовь для плоти умерла,
   И, как фантом, рожденный сказкой,
   Осколком памяти жила...
   Почти что юная гетера
   Морочит глупеньких девчат.
   Черты накрашенной Венеры
   Дурманят головы ребят.
   "Мне чужды глупые химеры, --
   Смеясь, гетера говорит, --
   Дольно пафоса без меры.
   Ведь враг не спит, коль плоть дурит".
   Потом, под кустиком сирени
   Юнец с гетерой tet-a-tet.
   Ползут, крадучись, чьи-то тени
   На их любовный сладкий бред.
   К медичке -- "глупенькой, невинной"
   "Причалил" юноша-поэт.
   И с ней пошел дорогой длинной.
   Всю жизнь готовит ей обед.
   И пьет за честь наследниц Евы
   ("господь их счастьем наградит").
   Надолго плоть прекрасной девы
   Следы "вниманий" сохранит.
   Устал бесенок разговляться --
   Бежал от пиршества услад.
   Туда, где призван сотрясаться
   В густом дыму кипящий ад.
   * * *
   В тиши седых Петровских мест,
   Где странный Брюс сжигал свой крест --
   Наш санаторный врач Покрасс
   Вдруг ощутил любовный транс.
   Излишни нудные повторы
   Про дивность форм,
   Узоры глаз --
   Среди привычной женской флоры
   Сверкал таинственный алмаз.
   Как звуки страстного фагота
   Спускалась челочка к глазам,
   Волос сверкала позолота,
   Ее улыбка -- как бальзам...
   Внимая судьбам на экране --
   Сплетали пальцы нежных рук.
   Им помогал забыть о драме
   Осенний лес и мягкий луг.
   Даря мечты людскому миру,
   Березка милая и клен,
   Любви торжественному пиру
   Галантный делала поклон...
   Наскучил лес -- березки, сосны.
   Глядит в окошко лунный лик.
   Не подобрав седые космы,
   На стол ложится "дама пик".
   Пришли к Любаше "туз пиковый",
   И трижды кряду -- злая масть.
   Глядит Покрасс -- "король трефовый":
   "Какая странная напасть!"
   В разгар веселого гаданья
   (в судьбу не верит даже трус)
   Явился к Любе на свиданье
   Всесильный джокер -- Яков Брюс.
   Колдун-мудрец, гадая битвы,
   Узнал бесовскую игру.
   Забыла Любушка молитвы --
   Позвала, сдуру, Сатану.
   Узнала трижды предсказанье:
   "Казенный дом" -- дорога -- прах...
   Неужто , есть предначертанье?
   Мы куклы в благостных руках
   Христа, Аллаха или Будды?...
   Для кукол странные причуды --
   Счастливчик-врач в любовный час
   Целует Любу в сотый раз.
   Глядит на фею обновлений,
   Богиню сладостных волнений,
   Из праны вытканную новь...
   Звучит в ночи: "Моя Любовь!.."
   * * *
   Немыслим мир без красоты.
   В урочный час печальной доли,
   На смертном ложе и в неволе
   Вокруг тебя живут цветы --
   Мутанты, феи и шуты.
   Немыслим мир без доброты.
   Во имя счастья и любви
   Фанаты разума и тьмы,
   В сутанах черных палачи
   Сжигают мудрость на костре,
   "Находят" истину в огне.
   * * *
   В. Солдатову
   Взгляни на фото фронтовые!
   Какие были молодцы --
   Всегда двужильные, стальные
   Североморцы-"юнгаши".
   Остались вечно молодыми --
   Кто до Победы не дожил.
   Священной памятью хранимы --
   Кто жизнь бессмертьем заменил.
   Судьба нам жизнь даровала,
   Урочный счет ведет годам.
   Тебя счастливо обласкала
   На зависть бывшим морякам.
   Ты не боялся смертной доли.
   И не скрывался от судьбы.
   Остался жить по божьей воле,
   Дожил до полной седины.
   Своей влюбленностью голодной
   Ты жизнь, как дев боготворишь.
   Не веришь снам, химерам ложным,
   Как нищий -- жизнь не смешишь...
   * * *
   Ты считал, что любовь --
   Это просто
   Не иначе
   Сплошное притворство.
   И влюбился сразу, вдруг.
   До кипенья довел историчку,
   А меня обозвал истеричкой,
   И смущал своим вниманием подруг.
   Ты смеялся, что все это
   Просто
   Недостаток духовного роста,
   Уповал на смелость рук.
   Спотыкался на простенькой фразе,
   Пожимал мои пальцы в экстазе
   И писал внизу записки: "верный друг".
   Ты расхваливал оперу "Тоска",
   Ополчался на чудища Босха...
   Но меня увлек другой.
   Не вихрастый смешной одноклассник --
   Симпатичный гордец "дестиклассник".
   Он однажды провожал меня домой.
   Ты не ведал,
   Что это непросто.
   Примерялся, какого он роста
   И трепался про разряд.
   Говорил, что с подругой изменишь...
   Только дружбой любовь не заменишь.
   Ты прости меня, мой милый школьный брат.
   * * *
   Стена Универсама.
   Заветное окно.
   Безоблачного хлама
   Гористое плато.
   Стеклянная оправа
   Застольного добра --
   Народного бальзама --
   Сивушного дерьма.
   Толпище бесхребетных.
   Приемщица, как спрут.
   И тары нет, и "медных",
   А люди прут и прут...
   Артачится скаредность
   ("ноль-восемь не берут").
   Волнуется безбедность
   ("за Фанту -- не дают")
   Ликует деловитость --
   На "Волгах" дорогих
   Привозит знаменитость
   Похмельцев деловых.
   Полки бутылок важных
   Из ящиков скользят
   Под мат многоэтажный,
   Горящий, злобный взгляд...
   Нашлось у бойкой Зары
   С кем душу отвести.
   "Моча и кал... нет тары
   Анализов снести.
   Была у мужа сила,
   Сейчас -- совсем больной.
   Соседа закадрила --
   Непьющий, молодой...
   Ютимся в коммуналке...
   Олешке -- как родной.
   Поедем на Ферганку --
   Увяжется за мной..."
   Кружится красномордье
   У хитрого окна,
   Как льдины в половодье
   У свайного моста.
   В руках у забулдыги
   Бутыль из-под вина,
   Батон из мамалыги.
   Дрожит, как лист, рука.
   И жалкая старушка
   Бессмысленно стоит.
   Как бедная зверушка
   Пришибленно молчит...
   Приемщица "слиняла",
   Захлопнулось окно:
   Надолго заворчало
   Захламленное дно.
   * * *
   Ах. Это женское начало!
   Пикантность форм, влюбленный вид.
   Волнует голос-завлекала
   И наслаждение сулит.
   Она о святости вещает,
   А взор эротикой грешит
   И над ресницами сверкают
   Камеи древних хризолит.
   Прекрасный лик красы девичьей
   Напоминает ренессанс...
   Припомнив старенький обычай
   Пою чувствительный романс:
   "Когда-то жил у короля
   И у прекрасной королевы
   Веселый шут. Король любил
   В досужий час его напевы.
   Но вот беда -- был шут влюблен.
   Любил он не простую деву --
   А гордость, в сердце затая,
   Тот шут влюблен был в королеву.
   Спадала маска шутника,
   Рыдала песня, рвались струны,
   Звенел бубенчик колпака,
   Как птичий стон среди лагуны...
   Раз королева молвит так:
   "Мой шут! Пропой мне серенаду.
   Коль сердце тронешь ты мое --
   Дам поцелуй тебе в награду".
   И песня звонкая неслась,
   Как в летний день веселы струи.
   А ночь пришла и шут узнал
   Любви как сладки поцелуи...
   Но злобной ревностью горя
   Придворный паж уже злословит.
   На королеву и шута
   Донос коварный он готовит.
   Вот снова ночь, но шут один.
   По королеве он тоскует.
   Ведь он не знает,
   Что она
   Не одного его целует...
   Король наутро
   С палачом
   Пришел к супруге в страшном гневе.
   И, прикрываяся плащом,
   Так говорит он королеве:
   "Я тоже песни полюбил.
   Я тоже внял его напеву...
   Так на, возьми! Вот голова
   Шута, что любит королеву"...
   Молчат придворные певцы.
   Не слышно нежной кантилены.
   Угрюмы мертвые черты
   Шута прекрасной королевы.
   * * *
   С зарею в город я вошел --
   В туманный город детства.
   Здесь камнелицый мне нашел
   В своей утробе место.
   Был мрачен город и уныл,
   Туман стелился едкий.
   Живых мой город заключил
   В раскрашенные клетки.
   Я ждал увидеть там людей,
   Но видел птичьи стаи.
   Я был -- гонимый воробей,
   И все меня клевали.
   Смешались камни, лица, смех
   В массив однообразный.
   Единый лик у птиц у всех.
   Главой -- вожак был важный.
   Он попугаям врал слова
   (бездумны птичьи речи),
   А те -- в ответ ему: "У-р-р-р-а".
   Дрожат на люстрах свечи...
   Где люди, город? Где орлы?
   Откуда птичьи стаи?
   Возможно, Homo извели?
   Сменили -- попугаи?..
   Глядел на город я чужой,
   И клял туманность детства.
   Я знал, что город мой -- больной --
   Хотелось чудодейства.
   * * *
   Прощались мы --
   Пронзило вдруг:
   "Навеки! Не увижу!"
   В объятиях тьмы
   сердечных мук
   я больше не предвижу.
   Не будет памяти худой
   О странной долюшке земной,
   Таланте, сгубленном войной,
   О жизни, попранной судьбой.
   В юдоль твою чужим пришел.
   И в жизнь земли -- подавно.
   Чертовски поздно подошел.
   Так робко и нескладно...
   Поэт без связей, музыкант
   (в душе звучали струны)
   Облек непризнанный талант
   В рубища и зипуны.
   Он поклонялся красоте.
   Но жизнь насмеялась --
   Предстала в мертвой наготе --
   Такою отдавалась...
   "Забудь, подруга! Пей до дна!
   И к черту -- о поэте!
   Ведь жизнь дарована одна
   На этом милом свете.
   И если память исключит
   Нам близкое когда-то,
   И быстро сердце отболит --
   Не ты здесь виновата".
   * * *
   Каким он был на самом деле
   Волшебной музы властелин?
   Толкуют, будто с колыбели
   Поэт он был и гражданин.
   Живет нелепая молва,
   Что Пушкин, мол, не из баронов --
   Его Арина родила,
   И был он -- Саша Родионов.
   Какое нам, признаться, дело
   Под сердцем чьим был плод носим,
   Чье тело муки претерпело.
   И кто дитя благословил?
   Духовной матерью, бесспорно,
   Арина-нянечка была.
   Кормила сказками любовно --
   К Руслану Сашу повела.
   Хитро сплелись в нем
   Знатность рода,
   Таланты Пушкиных-бояр.
   И пылкость южного народа.
   Причудлив был семейный дар...
   Играли красками былины,
   Узоры сказочных цветов
   В устах волшебницы Арины.
   Теплела явь от чудных снов...
   В лицейском парке пахнет лесом,
   Где леший бродит по ночам,
   Там -- след зверей, избушки бесов.
   Играют ведьмы знатных дам.
   Но явь давила тяжким прессом.
   Дела друзей теснили сны.
   Чудная падала завеса.
   Являлись мрачные кресты.
   Он не страшился красной смерти.
   Но верен был своей судьбе --
   И, посвящая оду жертве,
   Сам оставался в стороне...
   Увы, жестоко узнаванье,
   Что гений твой -- не идеал.
   Ведь он -- народа достоянье
   И гордость праздничных зеркал.
   Но русский дух неукротимый,
   Святой, иконописный лик,
   И нрав безгрешный, незлобивый --
   Великий гений не постиг.
   Как часто, думая о чуде
   (Ах, где вы русские столпы.
   Подобные Христу и Будде) --
   Являем чаяния толпы.
   Велик был словом русский гений.
   Но -- не Рылеев, не Шенье.
   Не нужно лживых песнопений
   В угоду ревностной толпе.
   Не привела его дорожка
   На плац, к бунтующим друзьям.
   Тому виной, отнюдь не кошка.
   Что преградила путь саням.
   Презрел он дерзкие стремленья,
   Познав неволю царских пут.
   Храня бесславное терпенье
   От бед хранил свой славный труд.
   Его преемник -- смелый юнкер,
   Клеймил господ, страну рабов.
   Супругу холил камер-юнкер
   И был к сраженьям не готов.
   Восстав российскою надеждой,
   Вдыхал он смрадный фимиам.
   Считал забавою полезной
   Стишки колючих эпиграмм...
   Ужель не знал, что смертным ранам
   Ужалить гения дано?
   Не выбрал смерть с друзьями рядом.
   Не шел по жизни заодно.
   Мне все равно!
   Его творенья
   Всегда живые, как земля,
   Как буйство чудного цветенья,
   Покрывшим нивы и луга...
   Прославил Русь поэт великий,
   Звучит в сердцах могучий стих.
   Проник повсюду -- стоязыкий
   Окраин мира он достиг.
  
   * * *
   Сдурели девки от любви --
   От старцев не отходят.
   Мычат натужно старички
   И страстию исходят...
   ХХ век -- великий маг:
   Эрзац-харчи и "бамы",
   Бальзам сивушный -- натощак...
   "Шалят" хмельные дамы.
   И стар, и млад, почуя страх,
   Сжигают плоть нетленно.
   На грозных атомных весах
   Так зыбко все и бренно.
   Здесь все пред "ядером" равны,
   И ждут печальной доли.
   И прегрешениям верны,
   Как женщины в неволе.
   Кружит разнузданное буйство,
   Страстей животных пароксизм.
   И намалеванные чувства,
   И беспардонный практицизм...
   Поет и пляшет мир растленный,
   Пугая мудрые умы,
   Как знак природы сокровенный,
   Как пир по случаю чумы.
   * * *
   Величье русского искусства...
   Безмерны гнусность лизоблюдства.
   Вопяще-пляшущий шабаш...
   Нечеловеческая блажь
   Быть дрессированной скотиной
   И бред нести кобылы сивой.
   Смеяться шпорам седока
   Покуда мылятся бока,
   Слюнявить скотским поцелуем
   Зады надменным обалдуям...
   Но...
   Я к работнику искусств
   Всегда исполнен нежных чувств.
   Артист, писатель -- не бездельник:
   Трудягой был Шаляпин -- мельник.
   И Чехов был -- известный врач
   (причем подвижник, и не рвач).
   Геройский труд -- сейчас мираж:
   В мечтах -- машина и гараж.
   Талант -- непринятый багаж.
   Повсюду слышишь: "Дай!", "Подмажь!"
   Великий червь -- подхалимаж,
   Пирует, празднуя шабаш.
   Отравой мертвой упиваясь,
   Петляет, чутко извиваясь.
   Один червяк с недавних пор
   В столичном театре гранд-тенор.
   Но сливки русского искусства?
   Пристало ль им отравой гнусной
   (зовут ее -- подхалимаж)
   Травить людей, впадая в раж
   (во имя собственной рекламы,
   не зная совести и срама).
   И гнуть поклоны иностранцам.
   Забыли, видно, про "данайцев" --
   В Москве "о'кей" и "се си бон".
   Пока не прибыл "ля мэзон".
   Небезызвестный Ив Монтан
   (наверно, был нам богом дан_
   Вдруг вызвал подлинный фурор,
   Когда в Москве был "визитер".
   К нему все лезли с поцелуем
   И каждый выглядел холуем.
   Спешили с ним сниматься рядом,
   Его съедая жадным взглядом.
   Забылся, впрочем, тот фурор.
   Давно Монтан не "визитер",
   Но я дрожу, друзья, с тех пор,
   Припоминая тот позор...
   С тех пор прошло немало лет.
   Переменился белый свет.
   Одних уж нет -- а те далече.
   И для меня готовят свечи.
   Ушли Утесов и Бернес,
   Монтанчик Ив -- теперь "подлец".
   Его прекрасная Симона --
   У бога -- новая Юнона.
   Оставил Иву он взамен
   Терезу (бедную) Ракен.
   Уж не откликнутся на зов
   Кирсанов, Федин и Сурков.
   Великий Симонов угас,
   Оставив бездари Парнас.
   Не утолив при жизни "жажды"
   Ушел Ю. Трифонов однажды.
   Не сделав толком "новый мир".
   Ушел в другой Твардовский мир.
   Стал стар и хил Аркадий Райкин,
   И театр распался (вместо спайки).
   Оставил град, где белы ночи.
   Бежал оттуда, что есть мочи,
   Когда партийный секретарь
   Назвал его "паяц-бунтарь".
   Как драгоценнейший бриллиант
   Искрился Райкина талант.
   Сильнее всех литератур
   Явленье райкинских натур.
   Давно ль в комедии большой
   Бальзак паскудил род людской.
   Порочен мир. Со всех сторон
   Скорее жалок, чем смешон.
   Бальзаку Райкин возразил --
   Смешные маски сотворил.
   И ожил мир литератур --
   (родной сестры макулатур).
   В трагичном обществе любом
   Смешное борется со злом,
   И Райкин с Костиком на пару
   Дают в Москве людишкам жару.
   Сынок талантлив, спору нет.
   (когда отца на сцене нет).
   Но что нам Костика винить?
   Попробуй гения сменить...
   На грани спорта и искусства
   Матуют ближнего искусно
   Каспаров, Карпов и Корчной --
   Советский шахматный изгой.
   Дорога шахматной короны
   Подъемы знает и уклоны.
   Барьер положенной черты
   Не всем дозволено пройти...
   Вокруг -- сплошной ажиотаж.
   Подножки. Культ. Подхалимаж.
   Шахпрезидентик Компаманес
   Гадал, как метр Нострадамус,
   И никогда не понимал
   На что он руку поднимал.
   И славный космоса герой --
   Он был за Карпова горой.
   Наслал на Гарри воротил,
   Как черт на психику давил.
   Не Севастьянова вина,
   Что славе Толика -- хана,
   Что Гарри -- шахматный герой.
   И даже, к счастью, не изгой.
   Романтик, чудо-фантазер
   Бесстрашно выдержал измор...
   Хиреет древнее искусство --
   (что удивительно и грустно)
   И вся надежда на балет
   (солисты есть, кордебалет).
   И на "Ла Скала" (как гаранта
   по части русского "бельканто")...
   Осиротел могучий МХАТ.
   Ефремов гнет на новый лад --
   Ни Станиславский, ни Хмелев
   Служить он партии готов.
   Из "тех" остался только Прудкин
   (что Вронским был -- так это "утки").
   Ушли титаны, корифеи,
   Спроси, читатель: "Где же феи?"
   Ведь вот Доронина, увы,
   Не дотянула до звезды...
   На наш "шедевр" искусства "изо"
   Нужна чиновничая виза.
   Пекут полотнища мазилы.
   Нашли художников могилы.
   Где новый Репин, Иванов?
   Второй, хотя бы, Глазунов?
   В подвале маленькой "Грузинки"
   Неважно смотрятся картинки.
   А Сальвадор гигант-Дали
   Живет от нас, увы, вдали...
   А с музыкантов спрос особый --
   Из нас не каждый -- толстокожий.
   Есть пианисты, скрипачи,
   А есть, простите, "портачи".
   Нам композиторов давай,
   Но пишет музыку Эшпай.
   Концерты Хренников творит,
   А Петр Ильич спокойно спит.
   Бессмертным видится один --
   Наш Родион Бизе-Щедрин.
   Пусть Макаревич всем сродни --
   Ему грозятся: "Не бузи!"
   "Хватает нам других обуз", --
   Решил о ВИА некий "туз".
   Эдита Пьеха песни шепчет,
   И зал нарядам рукоплещет.
   У тысяч "пьешек" лик един.
   Лишь "пугачиха" -- Арлекин.
   У оркестрантов -- пот и страх --
   Застрял Михайлов в потрохах.
   Скрипит он, точно как сверчок,
   На провинившийся смычок.
   Весомо ценится в верхах --
   Он у начальства на глазах.
   И стал заслужен член Союза.
   Сияет нимб поверх картуза.
   Казалось, русское кино
   На радость гражданам дано.
   Жил "броненосец" Эйзенштейн
   (в киноискусстве наш Эйнштейн),
   "Путевка в жизнь", герой-Чапаев,
   И "Цирк", конечно, все мы знаем.
   Мы помним фильмы "Пролеткульта"
   И просто сталинского культа.
   Посмотришь фильм -- там все фальшиво.
   Но музыкально и красиво,
   Без тяжких жизненных забот.
   А в жизни -- все наоборот.
   Влекло созвездие имен --
   Орлова, Симонов, Чирков.
   Черкасов -- пат и менестрел.
   Он -- Невский, Грозный, Паганель.
   Цветастым сделалось кино.
   И нету Грозного давно.
   Курлычат птицы в небе чистом.
   Не стало славных "трактористов".
   Гремит созвездие имен --
   Янковский, Плятт, Андрей Мягков...
   Но зритель стал какой-то странный --
   Валит на фильм, но... иностранный...
   Смеясь, дивится русский люд --
   Три Михалкова вверх ползут.
   Всех выше -- старший Михалков.
   Почуя вдруг тщеславия зов,
   Отсняв "Фитиль" средь прочих дел,
   Он на престол Союза сел.
   Испек Никита Михалкова
   Пирог из чеховских даров.
   Не для себя -- для "русской славы"
   Героем сделал Мастрояни...
   Талант воистину бесовский --
   А. Михалков + Кончаловский.
   (А фильм "Романс..." спасал по-свойски
   Сам Иннокентий Смоктуновский)...
   Редеют звездные ряды.
   Не дожил Гамлет до зари --
   Устал от дерзостных "псарей",
   От равнодушия "друзей"...
   Гитара мертвая висит.
   Мятежный бард послушно спит...
   На память рюмки осушив,
   Глядим веселый детектив.
   Забыт Мэгре, герои Кристи,
   У нас в цене -- "коллективисты"...
   "Зинули, Шурики, Пал Палычи"
   Берут убийц совсем играючи.
   Вчера признал мудрец-"начмил" --
   "Наш Лосев орден заслужил"...
   В советской худлитературе
   Собрались сложные натуры.
   "Виват, писательский союз!" --
   Оазис вдохновенных муз.
   Здесь "просвещают" молодых,
   Здесь строят козни, бьют под дых.
   Здесь, видя злато иль мираж,
   Пускают в ход подхалимаж...
   Строчит романы неуч-Пикуль.
   Он гнев завистников накликал.
   Для смертных Пикуль -- "фаворит".
   (Потемкин Гриша подтвердит)...
   Куда ни кинь, война -- суть бойня,
   Хоть справедливые есть войны.
   Война -- кровавый, тяжкий труд.
   Но все писаки переврут.
   Не видел фронт "сверхдобрых Сашек".
   Врагу кондратьевских поблажек
   Приказ -- закон, закон -- приказ.
   (увы, безжалостный подчас)...
   Бывает в жизни иногда,
   Когда возносит нас судьба.
   Открыл нам Карпов "новый мир",
   И "полководца" нам явил.
   Гроза немецких языков --
   Всегда герой ли был таков?
   Молчал писателя язык --
   Держал в зубах его впритык...
   Завидно пишет Богомолов
   (среди коллег и "словомолов").
   Прекрасен "истины момент" --
   Повержен вражеский агент...
   Отдавших жизнь на поле брани
   Утешил нонче Г. Бакланов:
   "Пошто, друзья, зубами кляцать?
   Вам вечно будет восемнадцать!"
   Мотает древко "знаменосца" --
   Живым печататься "охотца"...
   Все также Роберт на коне
   (вот только память -- "не вполне").
   Свистят мгновенья у виска.
   И ржет пегас на седока...
   Евгению "станцию Зима"
   Сменил на "ягодны места".
   Являет миру лик геройский
   Наш Евтушенко-Циолковский...
   Легко взошел Чингиз на "Плаху",
   Вверяя жизнь свою Аллаху.
   Убит малыш, что в стае рос,
   Распяты Авдий и Христос...
   Презрел науку Даня Гранин.
   В свои ли сел Данюша сани,
   Когда воспел предисполкома?
   Найти бы в жизни нам такого!...
   Сценарий пишет Э. Рязанов.
   В нем жизнь со множеством изьянов.
   Там по "иронии судьбы"
   Все люди париться должны...
   Большой талант Татьяне дан
   Создать за автора роман.
   Твое спасенье Юлиан.
   Что Штирлиц вышел на экран...
   Он грязным вышел из воды,
   Почистив "Чистые пруды".
   Секрет Нагибиным открыт:
   Не венгр -- Кальман -- "вечный" жид...
   Выходит Бондарев на "Берег",
   Хотя другой указан пеленг.
   Себя он смотрит в телевизор
   И говорит: "Удачен "Выбор"...
   Всех Вознесенский поразил --
   Он "Антигону" сотворил.
   Он -- рифм жонглер, разбойник слова,
   Но не боится Иванова --
   Кричим Андрею мы ура --
   Сверкает "черная дыра"...
   Могу продолжить так без счета --
   Писать напрасно неохота.
   Искусства вижу я пожар --
   Горит родной бесценный дар.
   Повсюду факельщиков прорвы --
   Живут и жрут -- вне всякой нормы.
   Не ем я сытный их обед
   (себе на счастье иль во вред).
   Холуйский бред кобылы сивой
   Не я несу, мотая гривой.
   Не приглашаю их домой,
   А говорю: "Ни боже мой!"
   Но и не рвусь напрасно в бой
   (не Дон-Кихот я, не герой).
   Пускай жуируют, пируют,
   Чужую славу пусть воруют,
   Своим друзьям подножки ставят
   И как хотят в Союзе правят.
   А впрочем... Есть такой девиз:
   "Талантов нет -- остановись!"
   И то... Какой ты ни кумир,
   Не смей травить духовный мир.
   И если понял, что "портач",
   Как страус, голову не прячь.
   Большие силы молодых
   Нужны стране для дел других.
   Безлюдно бедное село --
   Нехватка рук, известно, зло.
   Найди себя -- ведь ты не глуп.
   Вполне возглавишь сельский клуб.
   Для всех ты будешь там "мон шер",
   Известней всех в СССР.
   С цистерной спутаешь центнер
   Души колхозной инженер...
   Величье русского искусства
   Покроет мат и словоблудство...
   * * *
   Изрек мудрец, признал простак --
   "Несчастье -- всех объединяет".
   "Людские души -- темный мрак", --
   Некстати жизнь добавляет...
   Пришла беда -- чернее тучи,
   Сердца гвоздили молотки,
   Но слезы были не горючи --
   Ведь души были -- чужаки...
   Смудрил мудрец, схитрил простак --
   "Несчастье -- ранами сближает".
   Что сокрывал блестящий лак,
   Вскрываясь, раны обнажают.
   Вражду под маской дружелюбья,
   Холодность каменной души,
   Зловредность эго-самолюбья,
   Разменность чувства на гроши.
   Ты лаком скрытого нагого
   На суд народный не тащи --
   Признает он, что "все от бога",
   Злодею скажет: "не греши!.."
   Гноятся раны государства
   Маразматических вождей.
   Рабовладельческое ханство
   Мытарит "маленьких людей".
   Ведут торговлю негодяи,
   Наверх стремятся дураки,
   Цветет торговля должностями,
   Растут холуи-слизняки.
   Залакированный чиновник,
   Несун-ворюга, мещанин,
   Солидный взяточник-сановник --
   Страны советской гражданин...
   Златыми звездами сияет
   Мундир и брежневский пиджак,
   И над психушками взмывает
   И гордо реет красный флаг...
   Пора народищу-герою
   Живую душу обрести,
   Чтобы счастливое, большое
   Забилось сердце на Руси.
   * * *
   Мне снится Русь -- страна свершений
   Кровавых битв и угнетений.
   Голодный мор и фанатизм,
   ГУЛАГ, кровавый большевизм...
   Где, под кнутом, где добровольно
   Любили стройки поголовно.
   Смердящий быт, пустые лавки --
   Давал Урал большие плавки.
   "Стучали" люди друг на друга
   Во власти мерзкого недуга...
   Где рабский труд, подобный плахе --
   Мильоны таяли во мраке.
   "Простых", партийных и дворянских
   Водили в робах арестантских...
   Вождей стреляли, полководцев.
   На суше брали флотоводцев.
   "Бросали" взводных на полки.
   Страшнее -- было впереди.
   Прошла страна кровавый путь,
   Под сталь, свинец, подставив грудь...
   Когда пробил Победы час,
   Признал усач значенье масс...
   Забыт невиданный лендлиз,
   Обрушен гнев на сионизм --
   На "отравителей"-врачей
   (на длинноносых "палачей").
   Потом король -- несчастный Лир
   Отправлен был в небесный мир.
   Была расхристанна искусно
   Элита "чуждого" искусства...
   Людское горе, страх и плач --
   Внезапно умер "вождь-усач".
   Российский люд "осиротел",
   Народ иудейский уцелел...
   Пришел Никита "кукурузный",
   И съезд собрал народу нужный.
   Казалось, культ похоронил
   И мертвых вроде оживил.
   Но большевизм -- сверхживучий --
   На всем пути -- овраги, кручи.
   Ни совнархозная игра,
   Ни кукурузная лоза,
   Целинный грандэксперимент,
   Поклоны Западу в презент --
   Не разрушают сталинизм,
   Не приближают коммунизм...
   Гремит колхозное "ура!" --
   Не стало личного скота.
   На корм голодному скоту
   Несут древесную муку.
   Дрянное сено взяли с крыш,
   Но им накормишь разве мышь.
   Фосфата нет и нет дерьма.
   Пошла сплошная кутерьма.
   Пустеет бедное село --
   Крестьян на стройки повело...
   "Хрущ" не гнушался "добрых ласк" --
   Кровавым стал Новочеркаск...
   Подлунный мир ослеп, оглох
   От страшных ядерных сполох.
   Зовет к войне набатный звон --
   Восток "недальний", Плай-Хирон...
   Безумье ветра вешнего
   Грядет Октябрь Брежнева.
   У "бровеносеца в потемках"
   Ручиша из разряда ловких.
   Щедроты лихо раздавал,
   Себя "до пуза" награждал.
   Безмерно предан был Никите,
   Но вдруг сказал ему: "Уйдите!
   Обидно мне слугою быть.
   Хочу генсеком я пожить".
   Когда расплакался Никита,
   Ему сказали: "Карта бита.
   Ступай домой, волюнтарист!
   Нам нужен подлинный марксист".
   Взошел на трон "малоземелец"
   (герой боев -- "политотделец").
   Надел на голову венец
   "Ильич" -- бровастый молодец...
   Велик казарменный дурдом.
   Партийным славится двором.
   Отмечен памятью людской
   Коварный брежневский застой.
   Для диссидентов, без труда
   Нашел психушные дома.
   "Афган" бровастый отрицал,
   Гробы надежно цинковал,
   Живым -- улыбки излучал,
   Взасос "данайцев" целовал,
   Авто повсюду вымогал,
   Чужие книги "сочинял"...
   Нашлось вождю на небе место.
   Страна досталася в наследство
   Больным -- Андропову, Черненко...
   Чудная вышла пересменка.
   Недолго прожили они --
   Как говорится -- "до зари"...
   Да сгинет русский кавардак!
   Здоров и молод новый маг.
   Живое, тонкое лицо.
   На лбу -- родимое пятно.
   В глазах -- наличие ума.
   Неужто Русь вождя нашла?
   Горящий взор, зовущий глас --
   Звенит будильник спящих масс.
   В ответ -- ворчливый тихий мат.
   Как раки, пятимся назад...
   Рожает "маг" в урочный час
   Бездумный, "вражеский" указ --
   Чтоб виноградники крушить
   И "змия горького" душить...
   Поплыл рекою самогон,
   Горит в крови одеколон.
   Спешит народ к токсикоманам,
   Иглой колоться к наркоманам.
   Дуреет доблестный народ.
   Мерещатся фашисты.
   Ведут кровавый хоровод
   Безумцы-экстремисты.
   Паскуды -- коли, тетчер, буш
   И прочие барбосы,
   Не понимая русских душ,
   Рыгают на запросы --
   На горбачевское мышленье,
   На кровь и голод на Руси:
   "Спасет страну разоружение,
   Безмерный труд
   И... "Бог спаси!"
  
   Я был напуган страшным сном.
   Но что приснится мне потом?!
   * * *
   Не понимаю экстремиста,
   Слепую ярость хищных сов.
   Уже рассвет успел развиться
   А их ночи волнует зов.
   Слепит сову восход незваный.
   Тревожит слух мышиный писк.
   Скрывая ужас, богом данный,
   Кричит совою экстремист...
   Мышиный род с другими вкупе
   Исходит дерзкою слюной.
   Совиный прах и птичьи трупы
   Укрыты камнем и землей.
   Не потревожит град плевков
   Преступных птиц, давно почивших,
   (Мильоны жизней погубивших)
   И ныне здравствующих сов...
   В который раз решает стая,
   Как "честно" кровушку пустить,
   Чтоб всех врагов поубивая,
   В достатке жрать и сладко пить.
   Но вдруг... гляжу: исчезли клювы,
   Бескрылы совы, словно мышь.
   И безобидны, точно куры...
   Кругом теперь... и гладь, и тишь.
   Большие совы добровольно
   Бегут с насиженных постов.
   Живут смирехонько и скромно
   Без спецбольничек и пайков...
  
   Как много сказочных явлений,
   Чудесных ирреальных снов?!
   Хотя бы в мире сновидений
   Исчезли худшие из сов!
   Песня из репертуара Евгении Дамье
   Там, где Ганг стремится в океан,
   Где сверкает синий небосклон,
   Где крадется тигр среди лиан
   И по джунглям бродит дикий слон --
   Там нужда гнетет великан-народ,
   Там порой звучит один напев --
   То индус поет, скрывая гнев:
   "Край велик Пенджаб.
   В нем жесток раджа.
   Нам -- рабам его приказ
   Кровью нужно смыть подчас.
   Для жены своей,
   Для своих детей
   Весь свой народ
   Магараджа гнетет".
   Лесть придворных сделалась скучна,
   И тоска властителя томит.
   "Эй, позвать ко мне сюда раба,
   Пусть хоть он меня развеселит".
   Бедный раб предстал.
   И раджа сказал:
   "Все вы преданы. Слыхал не раз.
   Что ж, тогда исполни мой приказ.
   Край велик Пенджаб,
   В нем велик раджа.
   Ту, что любишь, всех сильней,
   Для меня (раджи) убей.
   Я тебе сказал. Так я приказал.
   Слово -- закон, иль будешь казнен".
   Ждет три дня, три ночи весь Пенджаб.
   Ждет властитель , опершись о трон.
   Вдруг к нему подходит бледный раб.
   Чью-то голову бросает он.
   И глядит, дрожа
   На нее раджа.
   В ней черты знакомые нежны --
   Он узнал лицо своей жены.
   "Край велик Пенджаб.
   Ты жесток, раджа.
   Ту, что больше всех любил,
   Для тебя, раджи, убил.
   Ты мне так сказал.
   Мне так приказал.
   Верность слепа --
   Прими дар раба!"
  
   Стихи 90-х годов
   * * *
   Слепящий гриб обрушил небеса.
   Гудит бегущая волна.
   У обожженного орла
   Слепые страшные глаза.
   Щемит скорбящая душа
   У сердобольного творца...
   Еще один... двадцатый гриб.
   Казалось, раковый полип
   Метастазирует нутро,
   Гноит живое существо.
   Он был виденьем поражен,
   Людским страданьем уязвлен,
   Создатель ядерного зла
   Вдруг стал волшебником добра.
   В герои трижды посвященный,
   Поборник правды угнетенной,
   Изгой на долгие года
   Страдал безумством храбреца...
   Распалось сердце.
   Русь, как прежде
   Герою курит фимиам.
   Убийцы вы!
   Склеротик Брежнев
   И перестройки командарм.
   И чинодральщики всех мастей --
   Кто угнетал и высылал,
   Кто, упиваясь силой власти
   Свободный голос заглушал...
  
   Руси загубленная слава...
   Убита совесть на Земле.
   Несчастный мир! Какая рана
   Опять нанесена тебе.
   * * *
   Не довелось мне в этот день
   Отпраздновать Победу.
   В ее тридцатый юбилей
   Пластом на "скорой" еду.
   Опять мерещатся во сне
   Безусый воин на войне,
   Смешной окопчик на холме --
   Замаскированный НП.
   Кольцо "зверей" из Золингена,
   Кровавый бой и муки плена...
   Очнувшись, вижу наяву
   Окно палаты и сестру.
   Я слышу радио Москвы --
   Звучат военные стихи:
   "И заживет и отболится --
   Ведь жизнь солдату дорога..."
   Меня напутствует сестрица:
   "Живи, солдат! Твоя взяла!"
   * * *
   Роняют мертвую листву
   Деревья в Освенциме.
   Бузят на праздничном плацу
   Московские громилы.
   Крещенный Пушкиным иудей --
   Страшусь падения России.
   Фантомы свергнутых вождей,
   Дурацкие мессии
   Зовут на бой больной народ,
   От свастики психуя.
   И снова горестный Исход
   Метет евреев подчистую.
   Пожухнет дьявольский портрет
   В чудных извилинах нейронных.
   "Жидов" в России больше нет.
   Остались, впрочем... на иконах.
   * * *
   Погожим днем, под залп мортир
   Открылся рыцарский турнир...
   Расцвечен флагами Монтир.
   Шумит хмельной кровавый пир.
   Пронзает грозное копье
   Забралом скрытое чело.
   И рыцарь замертво летит,
   А конь испуганно храпит.
   Вершится рыцарей судьба --
   Кому триумф -- кому беда.
   Трибуны стонут и визжат.
   Ждут победители наград.
   И в завершение -- сюрприз --
   Объявлен вдруг монарший приз.
   Герольды яростно трубят:
   "Достойным рыцарям виват!.."
   И снова мчатся скакуны.
   Отвагой рыцари полны.
   Летят на бешенном скаку
   Навстречу меткому копью.
   Взмывает лошадь на дыбы,
   Спасая ношу от беды.
   Цела, как будто, голова,
   Но всадник падает с седла.
   В пыли поверженный лежит.
   Счастливца конь к трибуне мчит.
   Вдруг говорит одной из дам,
   Сверкнув очами королева:
   "Не умереть бы мне от гнева.
   Он выступал в моих цветах
   И страшно пал... в моих глазах".
   Он, как мальчишка, рисковал --
   Виконт Дамье -- безумный галл".
   Но вот в глазах ее испуг.
   Она спешит, сзывая слуг.
   "Ответь мне, рыцарь, что с тобой?
   Куда ты ранен, бедный мой?"
   Он видит образ дорогой
   И машет ласково рукой.
   Их руки встретились, сплелись.
   Он говорит: "Оставь! Очнись!
   Тебе любовницей не быть.
   Видать, недолго буду жить.
   Моя судьба, как крот, слепа --
   Пониже метила пупа.
   Такой, наверное, мой рок --
   Отличье мужа не сберег".
   Она хохочет: "Не беда!
   Ведь кость, конечно же, цела!?"
   "Мадам, как юнная девица,
   Мечтает другом насладиться,
   Его отличием гордиться...
   Я слышу: смерть моя стучится.
   Прошу, от имени ревница,
   Поздравить муженька-счастливца.
   Большой актер играет роль --
   Любовник-муж, шутник-король.
   Злодей, убийца -- Ваш супруг!.."
   Глаза, сверкнув, застыли вдруг.
   Раздался хрип предсмертных мук
   И женский крик: "Прощай, мой друг!"
   Проснулся гром, вдруг свет потух.
   Безумный смех пугает слух:
   "Он презирал придворный круг
   Друзей-убийц и шлюх-подруг.
   Бессильна скорбь, рыдания вслух --
   Царит над миром злобный дух"...
   Был пышный гроб, салют мортир,
   Постыдный бал и пьяный пир...
   * * *
   "Терпенье, друзья -- пробасил тамада, --
   Сначала послушайте притчу.
   Не то -- отрыгнется водой "Хванчкара",
   Цыплята покажутся дичью.
   Итак, начинаю... Ненастной порой
   Шел путник раскисшей дорогой.
   Застолье вкусив, торопился домой,
   Неясной настигнут тревогой.
   Свинцовое небо и странную тишь
   Тревожил занудливый дождик.
   Понурился путник, как мокрая мышь,
   Ругнулся, как пьяный сапожник.
   И, будто в ответ, рикошетом от луж
   Заквакал рыдающий голос:
   "С твоей головы, о достойнейший муж,
   Клянусь, не слетит даже волос.
   Аллах всемогущий тебя сотворил
   И дал соколиные очи.
   И этим последний мой час отдалил.
   А жить -- все лягушки охочи.
   Снеси-ка меня за большой поворот.
   Не будь окаянной скотиной!.."
   Герой, удивленно разинувши рот,
   Склонился к лягушке крикливой.
   Не в меру сердечны бываем порой
   На радость тоскующим тварям.
   Попала лягушка к безумцу домой,
   Но дом ей не кажется раем.
   Глазища уперлись в огонь очага,
   Во мраке, как фосфор, блестели.
   Внезапно, хозяин застыл, как балда --
   Квакушка скакала к постели.
   Мгновенье прошло. Помутилось в глазах.
   Заныло внутри и запело.
   Пред ним оголилось, помилуй Аллах,
   Роскошное девичье тело.
   Пухляночки-губы шепнули: "Твоя!"
   Тут дверь отворилась -- жена вдруг вошла.
   Он все рассказал ей: как топал домой,
   В пути повстречался с лягушкой больной.
   В ответ -- ни гу-гу. Лишь шипит, как змея...
   Расстались врагами. Распалась семья.
   Больнее всего -- захворало дитя.
   Метались врачи, сторонились друзья...
   Я прошу тебя, Бог: Пусть не станет греха,
   Чтоб любовь на Кавказе цвела как луга,
   Чтобы грело застолье, сосед не дремал,
   Чтоб невесту хвалил и вино наливал!
   * * *
   Дни и ночи в год "собаки"
   Пировали вурдалаки.
   На развалинах Чечни
   Умирали москвичи.
   Наступил "свинячий" год.
   Замороченный народ
   Видит серые гробы.
   Ставит новые кресты...
   Сохраняет красный флаг,
   Чтоб спасал от передряг,
   От "явреев",
   Нищеты,
   От безумия войны
   * * *
   Опять повесточка от Бога
   Изводит старые мозги.
   Опять привиделась дорога,
   Где "резвы были рысаки".
   Другие, разные дороги
   Длиною в день иль в сотню лет.
   Сидят языческие боги.
   По кругу мечется скелет.
   Внизу -- бранятся поводыри,
   Идут слепцы. Не зная вех.
   Ржут козлоногие сатиры,
   Отвратные, как смертный грех.
   Гуляет пьяная обитель.
   Богатый "баксами" "челнок" --
   Торгует клипами соитий.
   Вербует шлюх и недотрог.
   Мычат "телята золотые" --
   "Герои" рыночной России.
   Глодает кости люд честной.
   Красавцы-"мерсы" мчат стрелой...
   В солдатской памяти -- дорога
   Большой войны,
   Предательств,
   Слез,
   "Благословенная" "трущоба".
   Крушение любовных грез.
   Здесь муки творческих горений,
   Ожоги грозных "эсвече",
   Минуты горьких размышлений
   О человеческой судьбе.
   Она ведет дорогой смерти.
   На всей дистанции пути
   И божьи ангелы и черти
   Играют в игры сатаны...
   Король утех, безумец трапез,
   Великий ядерный фанат --
   Всего лишь жалкий Homo Sapiens --
   Смешной игры ничтожный фант.
   Волшебник истин-парадоксов --
   Акробатический трюкач,
   Вдыхая смрад тюремных боксов,
   Кричал: "Я знаю, кто -- палач!"
   Любой из нас
   Своих любимых
   Привычной казни предавал...
   Отравой слов медоточивых
   И страшной правдой убивал.
   Здесь -- трус, коварно целовавший.
   Храбрец, сразивший наповал.
   Там -- по дешевке покупавший,
   И тот, кто "честно" продавал.
   Один -- единожды солгавший
   В ночной тиши
   В расцвете сил.
   На склоне лет --
   Другой
   Предавший,
   Когда был слеп и очень хил.
   Кого-то похотью душили,
   Слепою ревностью гноили...
   Злодея гром не поразил --
   Наверно, мало он убил...
   Не знала муза "акробата",
   Что просвещенный божий мир --
   Ужо владенья бога злата.
   И что грядет кровавый пир...
   Дивлюсь диковинам природы,
   Программам -- сродни волшебству.
   Как повелители-уроды
   Готовят гибель большинству...
   В урочный час хваленной жизни --
   Финал недолгого пути.
   В домах привычно правят тризны
   И поддают от всей души.
   Зловещий дым и запах гари.
   Опять в печи кого-то жгут
   На зависть трупоедной твари.
   И пепел в очереди ждут...
  
   В дороге страны и народы.
   Мелькают судьбы-огоньки.
   В них -- боль и счастье,
   Смерть и роды.
   Огонь печей
   И червяки...
   Лежит повестка... Слава Богу,
   Когда усталые мозги
   Не видят главную дорогу --
   Последний путь в тартарары.
   * * *
   Я проклинал мою тоску.
   То Бога звал, то сатану.
   Не прокричал еще петух --
   Когда явился злобный дух.
   "Привет, -- кивает сатана
   (торчат нелепые рога,
   горят бесовские глаза), --
   Айда, мой друг, давно пора"...
   Где пир горой, гостей -- навалом
   Пленяло общество омаров.
   Икорки, водочки и виски.
   Крутили модненькие диски.
   Сияла чертова красотка.
   Как драгоценная находка.
   Когда наскучило сиять,
   Решила свечки зажигать.
   Во тьме искусственной ночи
   Бузят чудные огоньки.
   Здесь пир горой и пьяный спор
   (про "сладку ягоду" спел хор).
   Устали тостами блистать
   И вспоминать, некстати, мать,
   Тащить "пригоженьких" в постель,
   Призвав в помощники коктейль...
   Щебечут птичками в вольере
   Поклонницы "Кровавой Мэри".
   Галдят дельцы о Кириенко,
   "Железной леди" Матвиенко,
   Про кепку МЭРскую Лужкова
   (конечно, помните такого).
   Мычат пьянчужки-слабаки:
   "Кругом вампиры, мертвецы.
   Стучит копытом конь гнедой.
   Огромный рак трясет клешней"...
   Забыв про стыд, в свечном чаду
   Мы говорим о рандеву:
   -- На Вас надеюсь, дорогой!
   Хочу на вечер стать "вдовой"
   -- Зачем супруге бизнесмена
   Такая пошлая замена?
   Вы так сказали сгоряча --
   Я -- не боец в мои года.
   А моложавая душа
   Не стоит нынче ни шиша.
   -- На это Пушкин дал ответ.
   Сказал любимый наш поэт:
   "Любви все возрасты покорны.
   Ее порывы благотворны"...
   Поет Корелли о любви
   ("бельканто, дивные верхи").
   "Ты -- лучезарна и красива,
   Ты -- мое солнце, "sole mio""...
   Прелестно пить аперитив
   Под этот солнечный мотив...
   У нас кружится голова,
   Слились уста,
   Нашла рука
   Ажурный лифчик на груди...
   Ах, не триумф -- маразм любви
   Явил мой пыл, столь необычный,
   И знак судьбы -- трагокомичный.
   Привычной стойкости лишенный,
   Я чужд красотке обнаженной.
   Блюдя приличия,
   Она
   Смягчала горесть,
   Как могла:
   "От заскоков старости
   Не узнаешь сладости!
   По законам старости --
   Быть любви -- без радости..."
  
   Вчера мне снился странный сон.
   Он был сумбурен и смешон...
   * * *
   С новым счастьем на земле
   В год "чудесных шимпанзе"!
   По иронии судьбы
   Подружилися враги --
   Академики-творцы
   И российские попы...
   Жадно молятся Христу
   У народу на виду.
   Топчут Разум, как траву,
   Забавляя Сатану...
   Зарядился Сатана
   На бесовские дела.
   Распевает соловьем,
   Осеняется крестом.
   Обрекает города
   Буйству злата и огня.
   Поит "новых Шамилей"
   Кровью жертвенных детей...
   Кровь и пепел -- боль войны.
   У помоек -- старики...
   Заблудилися в тайге
   Стаи "синих шимпанзе"...
   * * *
   Новый год -- доброхот.
   Много ль ты припас невзгод?
   Смог и ливни. Сушь и снег.
   Буйных смерчей страшный бег?
   Будь ты проклят Новый год.
   Если будет недород,
   Если станем маяться,
   Дяде Сэму кланяться.
   Откровенный дай ответ --
   Будут войны или нет.
   И в теченье скольких лет
   Сохранится белый свет?
   Странно вертится Земля
   На краю Вселенной.
   Губит реки и поля
   Глупостью смиренной.
   Здесь инстинкты и отбор
   Под ее личиной.
   Здесь чудовищный террор
   Катится лавиной.
   Здесь кровавый шахидизм
   Добровольцев в светлый рай.
   Смертоносный ваххабизм
   Собирает урожай...
   Призадумалась Земля
   На краю Вселенной.
   Возрождаются поля
   Мудростью нетленной.
   Человек создал АСУ,
   Гимн поет природе.
   Славит он ее красу
   При "честном народе"...
   Обозначило Восток
   Солнце золотое,
   И струится ветерок
   В утреннем покое.
   Бор шумит над головой.
   Птица прокричала,
   И казалась Жизнь иной --
   Без конца, начала.
   Зов бессмертия позвал
   В неземные дали.
   На Луну землянин встал.
   Звезды ближе стали.
   Перспективою увлек
   (всем на удивленье) --
   Будет райский уголок,
   Чудо-поселенье.
   Ведь к планетам посылать
   На зверей похожих --
   Значит новый мир создать
   Из числа негожих.
   И откладывать нельзя
   Свой полет к планетам.
   Совершим его, друзья.
   Вопреки наветам!
   Может статься. Водолей --
   Есть конец заботам.
   Пей на счастье! Не жалей!
   С Богом! С Новым годом!
   Стихи разных лет
   * * *
   Во сне остался запах тлена,
   Брони смертельное кольцо,
   Побег из гибельного плена,
   Любимой матери лицо...
   Проснулась боль - нутро терзает,
   Клюет как коршун и когтит.
   Давненько смерть по мне вздыхает -
   Смеется, манит и рычит...
   Был грешен я. Могу признаться:
   Мой разум Бога не признал,
   Девизом выбрал: "не сдаваться",
   Трусливо счастье отрицал.
   Оно так призрачно, так зыбко -
   Не отыскать, не удержать.
   Не так глупа златая рыбка -
   За хвостик дать себя поймать.
   В труде ль, в любви, в богатстве - счастье?
   Стремятся умники понять.
   Избавь нас, Боже, от напастей,
   Чтоб в жизни меньше горевать...
   Безумна жизнь как коррида -
   Кровавый праздник на Земле...
   Воскресни разум индивида!
   Земная жизнь - на волоске...
   * * *
   Зажегся свет. В кровавых пятнах
   Моя подружка - простыня.
   Забыл солдат о жарких схватках -
   Напомнит давняя война...
   Беззвучен крик "шестого чувства",
   Велит идти в небытие -
   Спастись от боли и безумства,
   До самой смерти быть Дамье...
   Хотите верьте иль не верьте -
   Умру ль во сне или в бреду,
   Но прежде, на пороге смерти,
   Увижу давнюю войну...
   Покамест жизнь сильнее смерти
   Мерещится мне милый дом.
   Послание нежное в конверте,
   "Дангузский" вижу полигон,
   Служивых, не стяжавших славы,
   Печальных, радостных друзей...
   Смущает быт, волнует раны
   Войной истерзанных людей...
  
   С утра
   в палате
   луг денницы
   Скользил по стенке, по руке.
   Помог ожить и пробудиться.
   Спасибо утренней Заре!
   Н.В. Дамье
   Нередко, в памяти моей
   Твой детский образ возникает.
   Средь серых будней, скорбных дней
   Любовь к тебе не угасает...
   Неважно как звалась Игра,
   Я помню в детской "грозный гул".
   "Бурлит" картонная "волна".
   Скрипит, кренится "мостик"-стул.
   Стремится в бездну "пароход".
   Покамест "ветер" "мачты" "гнул",
   Пока "спускался" утлый "плот" -
   Мой "рулевой" навек заснул...
   Свирепой бурей возбужденный -
   Твой брат сражался как герой.
   Вдруг поцелуем награжденный,
   Был счастлив, что любим сестрой...
   Скалистый остров. В странный мир
   Приходит мать - домашний Бог.
   В стеклянной банке - рыбий жир -
   В конце игры - "горячий грог"...
   Как праздник в памяти моей
   Твой детский образ оживает.
   Опять Великий чародей
   Картины детства воскрешает:
   Ночная спальня. Мрак царит.
   В тиши скрипит моя кровать.
   Сердито голос твой звучит:
   "Леосека, ты будешь спать?!"
   Шепчу: "Мне не уснуть сейчас.
   Потом... возможно через час...
   Скажи: какой он школьный класс?
   Ты обещала много раз".
   Полночи глаз я не сомкнул.
   Смешно пищала "завуч"-"мышка".
   Корецкий Зюзя хохотнул:
   "Теперь всем двоечник "крышка"!..
   Был чей-то всхлип и хриплый возглас.
   Рычал "парторг", кончая речь:
   "В борьбе с врагом не важен возраст.
   Пора отличников привлечь!.."
   Меня "концерт" твой покорил -
   И твой талант и чудо-доблесть:
   Отринуть страх, где мрак царил...
   Я ощущал любовь и гордость...
   Недаром в памяти моей
   Твой детский образ оживает -
   На свете нет тебя родней!
   Любовь к сестре не умирает!..
   Секретарю Донецкого губкома РКП(б) тов. Молотову В.М.
   Что мне делать теперь? Хоть повеситься?!
   Был я в Партии год и три месяца.
   Я вставал в часы ранние.
   Посещал все собрания.
   Я терпел грандиозны мучения -
   На военны ходил обучения.
   И грузил на субботник дрова. "Ва!"
   На мой бедный голова
   сверху "груз" упал
   Я внезапно в перерегистрацию попал...
   В день беды, в белоснежны "хорома"
   Приезжал человек из Губкома.
   Торопил на вопросы ответы.
   Отдавал, как во сне, партбилет я.
   Человек поглядел моя книжка;
   Затряслась мой кавказская кишка,
   Заходила кругом голова. "Ва!.."
   Хоть бы меня не прогнали,
   Ну чем я буду жить?
   Как тогда жене и
   Маленьким детишкам быть?..
   Тут спросили про мой биография -
   Отвечал, что ни князь и граф я -
   Пролетарие бедная, торговал я паштетная.
   Целый день возле крытого рынка
   Можем вам "чистым-блистым" ботинка.
   А теперь я завхоз губчека. "Ва!"
   И сказали: "Карапета надо гнать взашей!"
   Не видать мне партбилета,
   как своих ушей...
   Перестал я быть завхозом сразу,
   Сахарин продавал на главбазу.
   И теперь в часы ранние
   не хожу на собрания.
   Целый день возле крытого рынка
   Можем вам "чистым-блистым" ботинка.
   Желтой мазью "на совесть раз-два". "Ва!.."
   Стал я точно бомбоньерка -
   только без конфет.
   Потому что в РКП мене уж больше нет!..
   Бывший чл. РКП(б) К.Петросян
   * * *
   Прошли года. Душа не стынет.
   Мне страшен злобный сатана -
   Людскую дружбу ненавидит,
   Природе бросится в друзья...
   Мне снится: солнце золотое
   Вдруг обозначило Восток,
   Открылось небо голубое,
   Травой заросший бугорок.
   Плывет над лесом диск любимый,
   Листва сверкает и дрожит.
   Поет щегол про лес родимый,
   Земную жизнь благодарит.
   * * *
   Опять унылые раздумья -
   Печали прожитых годов...
   О, жизнь! - Бессовестная лгунья -
   Слепое счастье дураков.
   Надеждой тщетной увлекаешь
   Юнца, младенца, старика.
   И плоть и душу разъедаешь -
   Готовишь тлен исподтишка.
   Источник грез и наслаждений,
   Ревнивых слез и мрачных дум.
   Душа родительских молений
   И огнедышащий самум.
   Любовь, подвластная уродам,
   Похожая на смертный грех...
   Мы, будто мыши с электродом -
   Все жмем на "клавиши утех".
   Безумный секс даруют боги.
   Веления чувств - земная блажь.
   Младенец "честной недотроги"
   Оставлен девой, как багаж...
   Мечтали щедрые фантасты
   Слепые силы подчинить.
   Дано ли вечные контрасты
   Благою целью устранить?
   Не ты ли жизнь - предтеча рая -
   Готова мир испепелить?
   Растишь громил, не размышляя,
   Бросаешь кости: "быть - не быть".
   Философически гутаришь:
   "Какая есть - но я одна.
   Плоха, хорошая - сам знаешь -
   Все лучше, чем пустая тьма...
   Напрасно плачешь, неудачник -
   Суров естественный отбор.
   И он - единственный указчик -
   Бессильны слезы и топор..."
   Не жизнь во благо, жизнь для рабства -
   В ней серп и молот, меч и луч.
   Ищу у черного коварства
   Кусочек неба среди туч...
   Опять унылые раздумья -
   Печали прожитых годов...
   О жизнь! Бессовестная лгунья -
   Слепое счастье дураков...
   * * *
   Уходят наши ветераны -
   Герои памятной войны.
   Поля сражений, вечной славы
   Давно бурьяном заросли.
   Тревожат птичьи голоса
   (вещание воронье)
   Руины мертвого села,
   Погостное безмолвье.
   Идет чеченская война -
   Кровавые застолья...
   Владыка грозного Кремля
   Спешит на богомолье.
   * * *
   Выбрал Бог обитель рая,
   Вмиг планету оживил.
   Человека создавая,
   Он безумца сотворил.
   Тот минуты не теряя,
   Сумасшествия творит -
   На живое нападает,
   Жгет, насилует, казнит.
   О грядущем вспоминая,
   На заутреню спешит,
   Люто пьет, не разбавляя,
   И... "явреев" материт.
   * * *
   Остановить "народных слуг"
   Немыслимо без тяжких мук.
   Непобедимая элита
   Из всенародного корыта
   Хватает жирные куски.
   Коттеджи "золота полны".
   Гадючья гадость липнет вдруг,
   Свинцом выходит масса.
   В бесплодной гласности без рук,
   В движеньи без компаса...
   Все ускоряется бардак,
   Живое убивая.
   Готовит бури новый маг,
   Посулы расточая.
   * * *
   Колдуньи белой магии,
   Обученные в Дании,
   Исполнят все желания,
   Особые задания.
   Устроят приворот,
   Ускорят отворот.
   Летающим тарелкам
   Откроют небеса.
   Назло нейронным клеткам
   Пожалуют шута - пришельца-чудака.
   "Информокопы" зачастят
   Светить людские души.
   А "чумаковцы" заспешат
   Лапшой украсить уши.
   * * *
   Мне говорят: "Опять ты против?.."
   Когда ученье с малых лет
   Нам заслоняет солнца свет -
   Я, точно, протии, против.
   Когда тружусь из-за котлет,
   Покуда ночь не гасит свет -
   Я снова против, против.
   Когда науку ждет расцвет
   В сияньи грозных эполет -
   Конечно, - против, против...
   От власть имущих вижу вред -
   Ведет народ столетний дед
   И всё глядит - кто против, против...
   Согнуть ли жизни мой хребет?
   Я отвечаю твердо: "Нет!"
   Я, безусловно, против...
   * * *
   Явился мне голос. Соленые шутки -
   В землянке солдат "выдает" анекдот.
   За смехом забыты "ножи мясорубки".
   Свистящие мины дают недолет...
   Веселый рассказ. В полутемной землянке
   Великий артист над толпою царил.
   Вдруг голос, как выстрел: "К орудиям! Танки!" -
   В мгновение ока наш смех погасил...
   Короткая схватка. Пылают "пантеры".
   Погиб ординарец - рассказчик-артист.
   Кого удивляли людские потери?
   К победе путь долог, извилист, тернист...
   Чудно я припомнил украинский говор,
   Нахальный басок, артистический гонор.
   Возникло в тумане лицо молодое -
   Обижена будто пухлянка-губа,
   Улыбка, берущая всех за живое,
   Мохнатые брови, глазища без дна.
   * * *
   Мирно крутится Земля
   В жутком бесконечьи.
   Множит "славные" дела
   "Мудрость" человечья...
   Миллионы лет прошли
   Жизни человека.
   "Всходы" странные взошли -
   Это - мненье века.
   Человек обрел инстинкт,
   Диктовавший грубо:
   "Размножайся, убивай,
   Властвуй без испуга".
   Ум-сознанье подчинил
   Он пещерным нравам.
   Совесть, душу загубил
   Он в "рассудке здравом".
   Бог-творец нам подарил
   Злой инстинкт и разум -
   Обезьяно-крокодил
   Виден просто глазом.
   Лишь на трупах можно жить.
   Выживешь - в бореньи.
   Не терзайся - "быть не быть",
   Прояви уменье.
   Здесь не разум, а инстинкт
   Под его личиной.
   Здесь отбора лабиринт
   Многому причиной.
   Жизнь дарована одна,
   Но не каждый может
   Осушить ее до дна,
   Хоть желанье гложет...
   Силой взяв заветный кубок,
   Тщась желанья превозмочь,
   Раб-герой кровавых рубок
   Превозмочь себя невмочь
   Не очистившись от грязи,
   Осушая жизнь до дна,
   Бывший раб, попавший в князи,
   Поменялся с ним сполна.
   Неимущих зависть мает,
   Недовольны все подряд.
   Челядь - та куски хватает,
   А других "спасает блат".
   Постоянный дефицит
   Сам внепланово возник.
   Настоящий менингит -
   В поры жизни он проник.
   Дефицитно все вокруг:
   Бескорыстье, совесть, честь,
   И продукты и утюг -
   Дефицитного не счесть.
   Бедность и тиранство,
   Ложь и карьеризм,
   Пьянство, хулиганство -
   "Развитой социализм..."
   Окружен кольцом "капмир",
   Будет всем "разрядка".
   Но борьба за прочный мир -
   Языкам зарядка.
   Разве даром Сэм отдаст
   Все, что США имеет?
   Лучше статую продаст
   И фашизм взлелеет.
   И два лагеря стоят,
   Щеря хищно пасти.
   И оружиям грозят
   Всевозможной масти...
   Мирно крутится Земля
   В жутком бесконечьи.
   Множит "славные" дела
   "Мудрость" человечья...
   * * *
   Вам быть русалкою пристало.
   Морскою синью взгляд дарит,
   Воркует голос-завлекала
   И в бездну тайную манит.
   О Вас испуганно шептали,
   Что взгляд - эротику таит,
   Что под ресницами сверкают
   Камеи древних хризолит.
   Красивы Вы "до неприличья" -
   Как статуэтка ренессанс,
   Как музыкальное каприччио.
   Улыбка Ваша - "vrai de France".
   Любви надежная преграда
   И забавляет Вас и злит.
   Вы - прелесть, "женщина, что надо".
   А я? Непризнанный пиит.
   Изведав скромное вниманье,
   Упившись чудною мечтой,
   Иду дорогой отрицанья,
   Надежды горькой и смешной.
   Сам Бог допустит ли такое,
   Чтоб возмутительный старик,
   Презрев объятия покоя,
   Блаженство новое постиг.
   И Вам, признайтесь, много ль чести
   Отдаться воле чудака
   Из-за ревнивой женской мести,
   Известной, кажется, века?
   * * *
   Тот малодушный дезертир,
   Кто отрицает дух боренья,
   Кто, торопясь в загробный мир,
   Ворчит: "Finita la comedia!"
   Неравный бой
   Лизало пламя труп землянки.
   На мертвых капала смола.
   Горел НП, дымились танки.
   Носилась тучами зола.
   Печаль во мраке обнажилась.
   Денница медлила в пути -
   Земной юдоли испугалась,
   Не смела вовремя взойти...
   Ужо окопы заалели
   Здесь огневая - склон холма.
   Разрывы птицами взлетели.
   Вернулась впрямь ночная тьма...
   Безумье вражьих устремлений
   Вскипало жадною волной,
   Живилось кровью убиений,
   Швырялось танковой клешней.
   Для огневой не стало тыла.
   Поднялась роща на дыбы.
   Где ездовых хозяйство было
   Горели вечные дубы.
   Под черной тучей дымовой
   Возник в степи чудовищ строй.
   Свирепой лязгая броней
   Судьба помчалась к огневой...
   В отваге русской чудо-сила.
   Готовы пушки, ждет снаряд.
   Взрывная сила победила -
   Сработал огненный заряд.
   Снопы огня, взревев метнулись,
   Понесся вдаль безумный вой.
   Султаны взрывов всколыхнулись,
   Снаряды встретились с броней...
   Сознаньем властно завладели
   Слова команды, грохот, вой.
   О прошлой жизни не жалели -
   Бой заслонил ее собой.
   Кромсая жизнь, снаряды рвутся,
   Визжат осколки и шипят.
   Сердца пораненные бьются.
   За мертвых - пушки говорят...
   Часы последние пробили
   Для батарейной огневой.
   Немало гадов тут сразили.
   Стояли грозною стеной.
   В последний танк, метнув гранаты,
   Не слышал грохота комбат...
   Неравный бой вели солдаты...
   Я вижу лица тех ребят...
  
  

- 120 -

  
  
   Генерал-фельдмаршал фон Бок -- командующий германской группой армий "Центр".
   Старинное название р. Волга.
   Немецкий танк Т-6, обладавший особо прочной броней и мощным вооружением.
   Имеются в виду "войска СС" ("Мертвая голова") -- отборные, наиболее боеспособные части немецкой армии. Другие части СС выполняли карательные функции на оккупированных территориях и несли охрану в концлагерях.
   Город в Венгрии, из района которого неоднократно наносились мощные контрудары немецких танковых соединений.
   Имеются в виду Восточные Альпы (Австрия).
   Эмск -- река в Австрии.
   Имеются в виду Зееловские высоты.
   Плацдарм в излучине р. Днепр в районе г. Переяславля (южнее столицы Украины -- г. Киева). В настоящее время на месте излучины Днепра -- Каневское водохранилище.
   Сокращение от слова "фотокорреспондент".
   Имеется в виду махорочный табак.
   Подразумевается Курская битва (лето 1943 г.) -- решающая в обеспечении коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны.
   Населенный пункт на Днепровском плацдарме (см. п.9).
   Гай (укр.) -- небольшая отдельная роща.
   Солдаты, правящие лошадьми в артиллерийской упряжке.
   Огневая позиция артиллерийской батареи.
   Звуковое сигнальное устройство полевого телефонного аппарата.
   Подразумевается столица Украины -- г. Киев.
   Дивизия СС (см. п.4).
   Наблюдательный пункт.
   Специальные военные подразделения Советской армии во время Великой Отечественной войны, в которых военнослужащие "искупали кровью" свои военные проступки.
   Щоб чоловiк пiшов до хати робить для нiмцiв урожай. В пiдмогу -- жiнка, рiдна мати, горiлка, хлiб, кавунний рай (укр.) -- Чтобы мужчина возвратился домой выращивать (собирать) для немцев урожай. В помощь ему -- жена, родная мать, водка, хлеб и арбузный рай.
   Богдан Хмельницкий -- гетман Украины. Руководил освободительной войной украинского народа против польско-шляхетского гнета (1648-54 гг.). Провозгласил воссоединение Украины с Россией.
   Название Британии (Англия).
   Фраза, принадлежащая перу великого драматурга У. Шекспира.
   Мифическое божество -- ненасытная сила, требующая человеческих жертв.
   Имеются в виду плавучие мосты для переправы и снабжения войск.
   Реактивные снаряды.
   Бабий Яр -- овраг на окраине Киева -- место массового уничтожения мирного населения немецко-фашистскими оккупантами в 1941-43 гг.
   Имеется в виду ария Сусанина из оперы "Иван Сусанин" М. Глинки.
   Героиня оперы "Иван Сусанин". Ее партию исполняет колоратурное сопрано.
   Слова романса из оперы Евгений Онегин" П.И. Чайковского.
   Река в Киевской области.
   Немецкий многоствольный миномет.
   Подразумевается г. Корсунь-Шевченковский в Черкасской области Украины, в районе которого были окружены и разгромлены более 10 дивизий из состава немецко-фашистских армий "Юг".
   Областной центр Украины. Во время Великой Отечественной войны некоторое время был местом ставки Гитлера. В январе 1944 г., стремясь "выручить" свою окруженную группировку под Корсунь-Шевченковском, немецкое командование проводит крупную наступательную операцию против ослабленных длительным наступлением 38-й и 40-й общевойсковых 1-й танковой армии. Только в районе "Винницкого выступа" против частей 38-й армии фельдмаршал Манштейн бросил шесть танковых дивизий и большое число пехотных соединений. В ходе ожесточенных боев противнику удалось окружить соединения 38-й армии. Подробности этих сражений приведены в мемуарах маршалов К.С. Москаленко и И.И. Якубовского.
   Упоминание о гигантской Сталинградской битвы на Волге, в ходе которой армии фашистского блока потеряли до 1,5 млн. солдат и офицеров. Войсками Сталинградского, Воронежского, Донского фронтов были пленены сотни тысяч немецких, румынских и итальянских солдат и офицеров, в том числе командующий 6-й армии фельдмаршал Паулюс. Победа Советской армии под Сталинградом положила начало коренному перелому в ходе Великой Отечественной войны и всей второй мировой войны.
   Окруженные под Винницей соединения 38-й армии крупными силами и мелкими группами прорывались из кольца окружения (в их числе были остатки 155-й стрелковой дивизии). 155-я стр. дивизия, в которой служил лейтенант Дамье, наряду с другими соединениями, приняла на себя удар танков и пехоты дивизии "Адольф Гитлер" и других. Артиллеристы 306-го арт. полка 155-й сд, совместно с ИПТАП и батареей "Катюш", пытались помешать прорыву вражеских танков и пехоты.
   Легкие пушки калибра 45 мм, находящиеся на передовых позициях в составе пехотных подразделений.
   Отдельные подразделения "окруженцев", главным образом из числа прикрывающих прорыв главных сил 38-й армии, стекались в леса южнее Пархомовки, в места, где раньше был партизанский лагерь.
   В лесу была организованна круговая оборона. Четвертого февраля 1944-го года враг силами 300 солдат, при поддержке 4-х танков и 12-ти бронетранспортеров начал наступление на лагерь. В своих мемуарах маршал И.И. Якубовский об упомянутых и последующих боях писал: "Наши войска стойко оборонялись, используя противотанковые ружья, гранаты, мины, винтовки. В течение пяти суток они отбили все атаки наступающего противника. Девятого февраля 5-ть батальонов противника, сопровождаемые огнем пулеметов, при поддержке артиллерии нанесли решительный удар. Наступали последние часы героической обороны. Противник проник в центр лагеря. В ответ на предложение врага сложить оружие, советские бойцы во главе с командирами, открыв огонь, бесстрашно ринулись на гитлеровцев..."
   Жiнки (укр.) -- женщины.
   Ховали (укр.) -- прятали, укрывали.
   Йозеф Геббельс (1897-1945 г.). С 1943 г. -- министр пропаганды фашистской Германии. Идеолог расизма, насилия, захватнических войн. После вступления Советской армии в Берлин покончил жизнь самоубийством вместе с женой и детьми.
   Долговременная огневая точка.
   Участники военных формирований РОА ("Русская освободительная армия"). Названы по имени советского командира А.А. Власова, перешедшего на сторону фашистской Германии в ходе Великой Отечественной войны.
   Народное название бесствольных систем реактивной артиллерии. Название "Катюши" появилось в Великую Отечественную войну.
   Ковпак Сидор Артемьевич (1887-1967) -- командир крупного партизанского соединения. В 1941-1945 г. провел пять рейдов по фашистским тылам.
   Wer ist da (нем.) -- кто здесь?
   Soo (нем.) -- так.
   Jude (нем.) -- еврей.
   Nein (нем.) -- нет.
   Яркая звезда (1-й звездной величины). Светимость примерно в 170 раз больше солнечной.
   Ново-Дашев -- населенный пункт в Винницкой области.
   Эренбург И.Г. (1891-1967) -- крупный советский писатель и общественный деятель.
   Бездарные, легкомысленные писаки.
   В переводе с латинского -- "комедия окончена".
   Старейшина, почтенный человек в Средней Азии и на Кавказе.
   Проскуров (с 1954 г. -- г. Хмельницкий) на юге Украины.
   Историческое название (с 15 в.) территории современной Черновицкой области и области в Румынии.
   Червоне (укр.) -- красное.
   Рукшин -- населенный пункт в районе г.Хотин на р. Днестр.
   Halt (нем.) -- Стой! Остановись!
   Zuruk (нем.) -- назад.
   Nicht Schiesen (нем.) -- не стреляй!
   Abort (нем.) -- сортир, туалет, отхожее место.
   Немецкий пистолет фирмы "Вальтер".
   Раннехристианское сочинение, повествующее о земной жизни Иисуса Христа.
   Подразумевается часть горной системы Карпат, которая расположена на юго-западе Украины.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"