Слезы в подушку. Нервно обгрызенные карандаши Детства. Обмотанные высоковольтными проводами воспоминания. Плюшевый фламинго, усыпанный заусенцами ненависти. "Отцы и дети"? Злободневно? Да, весьма, но размыто по срокам, оттянуто фальстартом периода Аристотелевой этики. Брезгливость от залезшего к нам в ванну отца. Терпение, оно еще не вытекло из наших полусонных глаз, спелым перегноем протеста. Терпению нужен "time out". Время - для реабилитации. Время - для возвращения к первоисточнику нанесенной обиды. Время для возвращения к рассудку, свободному от посттравматической рефлексии. Кукле "Барби" не стать "Спайдерменом".
Это я так, к слову. В назидание нашим папашам и мамашам. Главное, не дать им возможности влить тормозную жидкость в наш гипофиз, прикормить карликов сознания, завести на нашей спине портативный горб. При наличии горба мы обречены навсегда забыть о новшествах эстетической хирургии. Вялотекучесть времени по Сальвадору Дали. Его эпатажный эскапизм на холсте весьма невропатичен в бытовых реалиях сегодняшних дней. Впредь мы пообещаем не думать, не интересоваться вещами, принявшими обет молчания...
Рождение. Сгусток пушистого протеина, окровавленные пузырьки воздуха, отрывисто-склизкий рев, свисточки пор, ползущее по измученному болью материнскому желобу, испуганное, ничего не понимающее перевернутое сознание улитки. Наше, наверно, ведь в тот момент мы ничего не понимали. Терялись в догадках. В догадках относительно бытия теряются не только младенцы, но и великовозрастные старцы. Яркий свет. Чужие, надуманные взгляды акушера. Коряво вытянутые навстречу нам руки. Ну что, сделали свое дело? Что вам нужно? Платим наличными, только оставьте нас в покое. Мы сползали в мир с остервенелым криком и возмущением, а уходили с остекленевшими глазами и покаянием перед оковами смерти. Обреченней нас только те, кому еще предстоит родиться!
Наши родители. Симбиоз - сперматозоида и яйцеклетки. Созвездие обманутого электроникой контрацептива. Кого Вы к нам направили на утешение - монахинь из Красного креста, эмиссаров ООН, делегатов ЮНЕСКО? Собрались нас холить, лелеять, нежить? Нежить? Не Ж-И-Т-Ь! Не жить нам в вашем образе и подобии! Протест ваших детей - всего лишь еще один издерганный ломтик извести, отколовшийся от статуи Свободы, загнанная в закуток судьбы непримиримая правда. Наши родители. Мы не хотим быть запятой и многоточием их преемственности, циклом взращенного ими генотипа. Откроем же себя лицедеям любви.
Кто на очереди отравиться накопившейся в нас желчью, захлебнуться в стакане воды, проникнуться смиренностью надгробных плит, обесточиться шаровой молнией, задохнуться от прессингующей нас давки городского транспорта?
Шевеление корней волос. Спорадичный бег сна в центрифуге плотно сомкнутых глаз. Вот и второй родился. Конвейер деторождений. Недремлющая физиология тела. Второй не промах. Сейчас засыплет вопросами. Заткнуть бы ему рот, но нет кляпа под рукой. Все другие подручные средства израсходовались на первого, а говорили, что у нас безотходное производство. Как всегда, безапелляционно врали?! Первый, как и второй, - подопытные ушастики семейной жизни, оправдания неустроенного быта, выгравированного супружеским долгом отца. Отец - вырожденный самец. Самцы-мужья, сделавшие свое дело, схожи в почерке, концептуальны в семантике, тождественны в своей основе. "Откуда ты взялся на свет, заморыш?" - патетически вопрошают отцы.
Затем в качестве сплошной черты следует черед жесткого разграничения принадлежащей им территории: "Противней тебя еще не видел!" Забывчивость самцов-мужей так же естественна, как гравитационные поля Земли. Отсюда - экстраполяция всех проистекающих по их вине трудно предсказуемых трагедий и перверсивных явлений в жизни взращенных ими же выводков. Инстинкты. Поохотился. Выбрал жертву помассивней. Запорол. Раскроил внутренности. Нажрался. Разлегся с пультом от телевизора на диване. Заснул. Сиеста. Всем молчать!
Кто разбудит, того убью! Но никто и не будит. Все боятся гневного самца. Все играют в молчанку. Молчанку длиной в нашу неразборчивую и бестолково-суетную жизнь.
Туманны все окружающие нас процессы. Интеракции супостатов, мнимые общественные устои, заложенные кармой ошибки молодости, за которые мы расплачиваемся в старости, всплески гормонов, циничное сватовство, бабьи сплетни, интриги подружек, сюсюканье матерей над колыбелью и заученные наизусть увещевания отцов. Все они - благодатная почва для уродливых многодетных и сольных деторождений, стекающих муссонными дождями парадоксов в канавы будущих общественных мутаций. Мужланство отцов. Рефлексия матерей. Родители, волосатые сволочи, пытающиеся запихнуть в наши головы свое разнузданное от вседозволенности представление о диалектике морали.
Для чего же нас, черт подери, слепили? С какой целью? Мембраны эгоизма, морализирующий отец, рыдающая от неустроенности мать. Многие из нас мечтают уже зрелыми людьми вырастить огнеупорные полимеры, которые бы спасли нас от пламени детских воспоминаний. Неужели мы пришли в этот мир, чтобы быть первородным грехом в крематории правосудия, искрящейся надеждой на тлеющих углях безысходности наших родителей? Мы скользкие неморгающие кобры хаоса наших матерей и отцов, загипнотизированные дрессировщиком Богом. Как нам переплести косу надежды с веточками очищения из соловьиных гнезд? Время коротко, но не настолько, чтобы мы не успели рассчитаться со всеми мерзавцами, близкими нам по крови, нагадившими в душу. Слабость омерзительна. Месть и война неизбежны. Кротость уязвленных и подавленность надломленных эмпирически не доказаны.
Родители, не заставляйте наши диафрагмы спазматически сокращаться! Уносите ноги, пока не поздно! Пришпорьте ваши громоздкие тела, покуда целы. Обсасываемые вами мизансцены семейных идиллий приберегите для мыльных опер или, еще лучше, запишите их в категорию скоропортящихся продуктов. Пренебрегать невесомостью суждений дозволено лишь космонавтам. Убедитесь, что равноденствие вашей любви выдержит омовение в гейзере брака, парящего над вулканом изнурительного испытания жизни. Откуда эти капельки горячей верности на холодных ладонях измены? Не пытайтесь друг друга убеждать, что капельки имеют свойство испаряться, ведь вы всего лишь рабы реинкарнаций, как и ваши предки.
Рабы физиологии в человечьем обличье. Рабы своих эмоций и чувств.
Наши родители покрыли землю вечной мерзлотой собственности, вязкой топью самомнения, непроходимой тайгой первопроходцев. Пришло время детей-палачей! Занесем же, братцы, над своей судьбой Дамоклов меч. Отрубим отростки несовершеннолетнего аппендикса, вросшего в нашу жизнь болезненным родительским предрассудком. Утешение не для нас! Уйдем от обозленного камнепада дурной молвы, изворотливой мыслью альпиниста. Молвы, рвавшей еще не рожденных младенцев из Рая на куски, погонные метры и иссохшие миллионы баррелей.
Нырять в серную кислоту - вопрос самоустановки. Видеть в паяльнике накопившееся олово - зацинковать медь пережитых мытарств и страданий. Выиграть у вечности секундную передышку всегда больше, чем отыграть свою биологическую роль в порыве экстаза в постели.
Вы, родители, оплакивающие свое нерадивое детство, слишком земноводны.
В вас зияют заплесневелые ломти нахлынувшей ностальгии по растраченному впустую детству. Сентиментальность наших родителей оскоплена патологическим страхом Одиночества, но она не менее бесплодна, чем опека, которой они не удосужились одарить их собственных детей. Способны ли они думать? Найдут ли они себя в незамутненном потоке мыслей, еще не сбившимися в стаи, социумы, группы, клубы, хартии, кланы, партсоюзы и ордена.
Глупая затея - быть родителем, чтобы властвовать изнутри! Сросшаяся с костями многовековых эпох жажда обладания детьми хуже любых раковых метастазов последней степени. Самоотрицание от индивидуального выбора. Оно от призрачности розоватого счастья, внушенного нам в детстве родителями. Отсюда наша ненависть к неразбавленной любви, в которой так наглядно отсутствие чувства меры. Достало все, что находится в фарватере бесконечной череды вопросов, социологических анкет, психометрических тестов и прочерков в номенклатурных бюллетенях, в которых каждого встречного самоутверждающегося социолога интересует наша семейная идентификация.
Ротационное мышление масс. Вопросы, оставленные нам предыдущими поколениями без ответа. Мы остались без достойного оппонента, который сумел бы, наконец,
Ч-Л-Е-Н-О-Р-А-З-Д-Е-Л-Ь-Н-О сформулировать: кто мы, и почему мы здесь? Ответа нет! Стрелять надо было по звездам судьбы, а не по низко летящим в детстве в наши головы сковородкам и тарелкам. Нам, детям, не укрыться от сыплющихся на наши головы случайных атомов жизни, от вороха ребусов, кроссвордов и судоку бытовых проблем. Теоретически мы можем до конца своей жизни не найти ответа на два мучающих нас вопроса. Первый - кто мы есть на самом деле? Второй - в каком потоке муссонных дождей нам выдали глаза, строгающие слезы. Но это ли остановит водопад абсурда, ниспадающего с заснеженного высокогорья наших принципов, идеалов и быстро меняющихся взглядов на жизнь?
Спасение от безумия было всегда в нас самих. Сумбур нашего эгоцентричного "я" - величина, равноудаленная к самовлюбленности наших родителей. Величина, являющаяся голограммой наших матерей и отцов. Качество нашего "я" в контексте семейной ячейки, а не в первичных слюновыделяющих инстинктах Павлова и доктринах Вернадского о зарождении жизни в ноосфере. Мы становимся членами семей для того, чтобы впоследствии противопоставлять нашу монолитную ответственность отцов и матерей, разгильдяйству разрозненно-инертных масс. Смирение - это общественный намордник, надетый на наши мордочки родителями. Смирение - это наш вступительный экзамен в жизнь, пестрящей экстремальной семейно-бытовой и бракоразводной мистерией, где нет ни одного свободного места для вялотекущих размышлений.
Кто знает, какое еще обстоятельство закрутит нас в турбулентном потоке ненависти к неполноценности воспитавших нас родителей? Кто даст максимально точную метеосводку о надвигающемся на нас мега-циклоне их ревностного гнева? Мега-циклоне, навсегда снесшим в небытие наши уже взрослые грезы.
Грезы о семейном счастье, в мирной гавани которого нам так хотелось воспитать любящих нас детей...