По небосводу раскаленным свинцом разливался закат. Солнце, окутанное дрожащим кроваво-красным маревом, медленно опускалось к горизонту, готовое вот-вот скрыться за неровными вершинами обнаженных скал цвета темной киновари. Лениво, сонно по небу плыли матовые облака, подгоняемые жарким южным ветром; облака, подобно самому небесному полотну, были расцвечены сочными оттенками красного. Рубиновые, шарлаховые, карминовые, гранатовые, они то бледнели, то вновь наливались краской, становясь невыносимо яркими. Но вот у самого горизонта на востоке появились первый рваные клочки густого тумана, в которых к красному примешались тона синего, облака цвета цикламена. Появление в симфонии красного синевато-серых ноток свидетельствовало о приближении ночи.
Ярко-зеленая листва деревьев в надвигающихся сумерках сделалась почти черной, с примесью охры. Густые кроны шумели, шелестели, шептали, переговаривались под усиливающимся ветром-суховеем. За дымкой догорающего заката показались первые тусклые звезды, бледно и болезненно поблескивающие из глубин бездонного неба. Намного ближе звезд, под винно-красными облаками замелькали черные точки, сновавшие над огромным полем. Сначала их было всего несколько, но с каждым мгновением становилось все больше и больше. Внимая могильному зову, чернокрылые птицы спешили совершить свою чудовищную трапезу. Они кружили в воздухе уже плотной стаей, не осмеливаясь опуститься, будто терпеливо ожидали приглашения.
Вдруг, тяжело взмахивая лоснящимися сизо-черными крыльями, один ворон опустился на раскаленный дневным зноем валун, высившийся над вытоптанным ковылем, и несмело слетел на самую землю, настороженно всматриваясь и вслушиваясь в окружающий его мир. Осторожно пройдясь по багрово-красной земле, ворон поднял одну лапу, царапнув когтями кусок синеватого шелка. Вдруг раздался металлический скрежет. Испугавшись этого звука, чернокрылый могильщик взмахнул в небо, громко закаркав; кружившие над полем птицы ответили ему дружным шелестом крыльев и скрежещущим гулом противных, трескучих голосов.
Казалось, будто бы треск металла послужил сигналом для трусливых падальщиков: громко каркая, будто призывая остальных собратьев, вороны бросились вниз, налету пытаясь отхватить куски от обильных яств, щедро оставленных им рукой всепожирающей войны.
Вороны сновали среди торчащий вверх копий, древков знамен, мечей и щитов, предвкушая легкую наживу, садились на мертвые тела и с удовольствием клевали ещё теплую человеческую плоть.
На этом поле только-только отгорела битва; увлекаемые жаром сражения вперед солдаты, просочившись через небольшой перелесок, уже были у реки, поэтому безмолвное, ранее цветущее и дышащее, а теперь мертвое, усыпанное изувеченными, рассеченными телами поле оказалось всецело отданным в жадные, хищные лапы смерти и её верных слуг - падальщиков.
Горячая земля, на локоть пропитанная свежей кровью, была слишком броской приманкой, чтобы оказаться незамеченной подлыми, хищными птицами; в воздухе слишком явно чувствовался тлетворный, тяжелый дух запекшейся крови, выпотрошенных тел и медленно разлагающихся внутренностей. Жара и духота ускоряли тление, а обжигающий ветер высушивал кровь и разносил её запах.
Громко каркая и хлопая крыльями, вороны вцеплялись клювами в человеческое мясо и раздирали его на куски, а прихватив жирный, кровавый кусок, улетали прочь, чтобы в укромном уголке продолжить свою трапезу. Трусливо поджав хвост, как гиена, смерть осматривала случайно перепавшую ей добычу, вкрадчиво вглядываясь в измученные фигуры распростертых, распятых на земле людей, на лицах которых отразился последний, животный испуг.
Ворон-вестник, первым обнаруживший это поле, сплошь усеянное трупами, и первым ступивший на землю в предвкушении королевского пира, вновь опустился на горячий валун, заприметив привлекший его в прошлый раз кусок ярко-синего шелка, тускло поблескивающий в последних лучах солнца. Внимательно оглядев мелькающие там и тут черные крылья, дрожащие на ветру знамена и клочки сухой травы, перекатывающиеся с места на место, ворон вновь присмотрелся к своей добыче, приблизившись на шаг. Настороженно вытянув голову, птица ухватилась клювом за оборванную ткань, бывшую когда-то рукавом рубашки, и потянула её на себя.
Вдруг ткань дернулась помимо воли ворона и ветра. Несколько птиц с окровавленными клювами испуганно вспорхнули вверх, намереваясь найти более спокойное место для трапезы, в предвкушении которой прилетели сюда.
Уже почти стемнело.
Движение повторилось.
С трудом подняв отяжелевшую под бременем смерти руку, распростертый на земле мужчина отер с лица кровь и прикрыл ладонью глаза - иногда даже тусклый свет заходящего солнца может казаться полуденным сиянием, если твои глаза только что глядели в холодный мрак могилы. Немного свыкшись с красноватым отблеском солнца, воин попытался приподняться на локте, но тут же со стоном повалился обратно на землю. Тяжело дыша, он протянул руку к левому плечу и, проведя пальцами по мягкой ткани рубашки, насквозь пропитавшейся потом и запачканной в пыли, поднес ладонь к лицу. С трудом открыв глаза, он заметил на своих пальцах кровь. Мужчина повернул голову набок и увидел торчащий из его плеча обломок копья. Несколько минут безучастно поглядев на покрытый грязью и засохшей кровью, его кровью, железный наконечник копья, воин с трудом собрал разбегающиеся мысли, пытаясь припомнить, где он, что с ним произошло, и придумать, как быть дальше. Вероятно, при падении он сильно ударился головой о камень и раскроил затылок, о чем свидетельствовала лужица багряно-красной крови, растекавшаяся из-под его головы.
Разморенный жарой солдат не чувствовал боли, поэтому крепко обхватив дрожащими пальцами обломок копья, резко дернул его вверх, вырывая теплый металл из своей плоти. Вдруг все плечо, до этого онемевшее, пронзила резкая боль. Мужчина почувствовал, как по его телу пробежала волной ледяная лихорадка, перед глазами вдруг потемнело, на лбу выступил пот. Дернувшись, как в предсмертной конвульсии, он вдруг выгнулся, но тут же снова упал на землю. Его рука, сжимавшая осколок копья безвольно упала, подняв облачко пыли, пальцы разжались, выпустив непосильную ношу.
Вероятно, он пролежал некоторое время без сознания, потому что, когда вновь открыл глаза, небосвод из кроваво-красного сделался темным фиолетово-синим. Болезненно прищурившись, он некоторое время смотрел в бездонное небо, в котором тускло поблескивали звездочки, даже не пытаясь вернуться к реальности. Ощущая острую, пульсирующую боль в левом плече, он больше не пытался пошевелиться, не пытался подняться, позволяя смерти беспрепятственно запустить пальцы в свое тело. Слушая шелест вороновых крыльев, он вспоминал прошедшее сражение, шедших волна за волной солдат, звон мечей, треск щитов, человеческие крики и разговоры...
Вдруг один из воронов опустился на грудь мужчины, противно каркнув. На мгновение забыв о боли, солдат взмахнул рукой, сгоняя омерзительную птицу, и тут же сдавленно застонал, вновь почувствовав резь в плече и разливающийся по телу холод. Резко втянув в себя горячий воздух, мужчина едва слышно закашлялся. В какое-то мгновение ему показалось, что он вот-вот задохнется, но сменившийся ветер, принесший ночную прохладу, освежил его. Тяжело сглотнув, мужчина почувствовал, что в горле пересохло. Очень хотелось пить.
Наверное, этот новый приступ боли и жажды привел его в себя. Мужчина медленно повернул голову набок, оглядывая, насколько позволяла колыхавшаяся от ветра трава, поле сражения и мертвые тела, лежащие то грудами, то порознь. Вдруг он насторожился. До его слуха донеслись отдаленные голоса.
- Если ты хочешь выжить, надо убираться отсюда как можно скорее... Мы должны успеть до захода солнца...
- Куда мы идем?
- К реке.
- Оттуда слышен лязг мечей, значит, там ещё продолжается битва...
- Наше спасение только там, где есть живые люди... Проклятые персы непременно притащили за собой этих тварей... Если попадемся им, то нам уже не выжить, потому что от них не скрыться... Поверь, лучше умереть от меча, чем...
На этом голоса оборвались; вероятно, их обладатели отошли на слишком большое расстояние. Вздрогнув, будто в этих голосах ему вновь почудились призраки жизни, мужчина с трудом перевернулся на бок. Внезапное осознание близкой смерти вдруг поразило его и заставило ухватиться за двух солдат, уносящих ноги с оставленного поля боя, как за тонкую, спасительную ниточку, тем более они говорили на его родном языке.
- Помогите! Я здесь! - крикнул он, вглядываясь в две тени, медленно двигающиеся среди торчащих вверх копий. - Помогите!
Но солдаты продолжили свой путь, ещё торопливей пробираясь между распростертыми на земле телами. Они не услышали крика умирающего, потому что это был не крик, а едва слышный, слабый хрип, похожий на стон.
Потратив все силы на этот хрип, воин вновь перевернулся на спину, глядя на темно-синий небосвод, по которому медленно плыли седые, прозрачные облака. Отдышавшись после попытки кричать, воин вновь оглянулся, заметив, что вороны с окровавленными клювами исчезли. Он настороженно вслушался в ночную тишину, с ужасом осознавая, что вороны могли отступить только в том случае, если на их добычу положил глаз более сильный хищник.
Мужчина тяжело вздохнул, осознавая, что и он является частью добычи падальщиков.
Вдруг вдалеке послышался приглушенный вой.
"Волки!" - пронеслось в голове умирающего.
Он был слишком напуган и встревожен приближающейся опасностью, чтобы заметить, что вой слишком низкий и глухой для того, чтобы принадлежать волку.
"Если ты хочешь выжить, надо убираться отсюда как можно скорее", - вспомнил воин.
Попробовав пошевелить пальцами на левой руке, он убедился, что не чувствует ничего ниже левого плеча. Впрочем, правая рука его была в порядке. Убедившись, что больше не чувствует боли в плече, мужчина осторожно приподнялся на локте и перевернулся на левый бок. Почувствовав резкий приступ головокружения и подступившую к горлу тошноту, солдат поморщился, зажмурив глаза и ожидая, пока все пройдет. Когда кровь перестала невыносимо сдавливать виски, мужчина открыл глаза. Пульсирующая боль в затылке подсказала ему протянуть правую руку назад.
Попытавшись дотянуться до затылка, воин вдруг услышал металлический скрежет. Испугавшись резкого звука в окружающей темноте, он оглянулся было, но тут же понял, что скрежетали его собственные пластинчатые доспехи. Протянув руку, чтобы расстегнуть кожаные ремешки, на которых держались тонкие металлические пластинки, мужчина заметил, что его пальцы дрожат. Он не чувствовал больше лихорадки, не чувствовал слабости в правой руке, но его пальцы дрожали.
Может, это было из-за ночного холода? Может, ветер, тихонько трепавший помятую траву и переносивший с места на место колючие песчинки, двигал и его пальцы? Может, сказалась жажда и страх за собственную жизнь?
Ему ли, согревавшемуся в трескучие морозы под тонким плащом, бояться ночного холода? Ему ли, двигавшемуся навстречу опаляющим ветрам пустынь, бояться легкого бриза? Ему ли, вернувшемуся из плена на родину, бояться жажды и голода?
Насторожившись, он вслушивался и вглядывался в ночь, стараясь понять, что могло вселить в его храброе сердце безотчетный, животный страх. Не найдя ответа, он только нервно передернулся.
Нащупав на боку один ремешок, он дернул за него, пряжка расстегнулась. Пробежавшись ногтями по железной пластинке, он отыскал второй ремешок, за ним третий. Дернув последнюю завязку на плече, воин с облегчением почувствовал, как кольчуга с его спины упала на землю. Высвободив раненое плечо из доспехов, он глубоко вздохнул, одернув ворот ярко-синей рубахи. Вспомнив о своем головокружении, мужчина перевернулся на живот, уткнувшись острым подбородком в обросшую травой кочку. Высвободив из-под себя онемевшую левую руку, он с трудом дотянулся до затылка. Одного прикосновения пальцев было достаточно, чтобы понять: темно-русые, прежде мягкие волосы, стали сухими и жесткими, как солома, от засохшего пота, крови и налипшего на голову песка.
Выставив руку вперед и приподнявшись, мужчина осмотрел поле битвы с другой точки, одновременно пытаясь оживить в памяти воспоминания минувшего дня. Мысли путались.
"Куда ушли те солдаты?" - подумал он.
Вспомнив, что голоса раздавались над его головой, слева, мужчина, цепляясь здоровой рукой за траву, отодвинулся немного вправо. Теперь он видел, что все огромное поле, на котором днем была битва, было частью невысокого холма, окруженного со всех сторон деревьями. Солдаты спустились по холму вниз, где у подножия была небольшая ложбинка, поросшая ивняком.
Он знал, что рядом должен был находиться город, который и защищало войско. Но в какой стороне был город?
Рядом с городом должна была быть река. Откуда доносится журчание прохладной воды?
Если бы их армия отступала, то отступала бы именно к городу, в этом не могло быть сомнений, ведь где больше могли уставшие, ослабленные жарой и жаждой люди искать опоры. Если солдаты искали людей, то они также пошли бы к городу.
"Мы должны успеть до захода солнца", - припомнил мужчина и вновь передернулся.
Он вдруг вздрогнул, поняв, отчего ему было не по себе. Солдат явно ощущал на поле чье-то присутствие, тогда как был уверен в том, что оставался здесь совершенно один. Может быть, он чувствовал гуляющего по холму мрачного жнеца, который собирал дань смерти?
Вдруг за спиной раздался едва уловимый шорох, слишком тихий, чтобы быть шелестом крыльев и слишком громкий, чтобы быть шуршанием травы. Почувствовав, как от лица отхлынула кровь, мужчина недвижно замер, напрягая свой слух и пытаясь уловить что-то выделяющееся из симфонии ночных звуков.
Симфонии ночных звуков?
"Черт побери! Все будто умерло!" - мелькнуло в голове у мужчины.
Он напрасно напрягал слух, пытаясь уловить такое привычное для ночного времени суток стрекотание кузнечиков, приятную, хрустальную трель соловья, заунывный волчий вой, крики филина, плеск воды, шорох листьев... Хоть что-нибудь.
Но он не слышал ничего.
Будто сама природа замерла, внимая тихому шепоту смерти.
Но он не хотел сдаваться. Чувствуя, как гулко бьется в груди сердце, он не хотел оставаться здесь, среди мертвецов. Боже, он только сейчас осознал, сколько неупокоенных душ витают над этим проклятым полем, боясь покинуть свои мертвые тела.
Сглотнув подступивший к горлу ком и слыша, как громко стучит его сердце, мужчина медленно, боязливо обернулся через плечо, напряженно вглядываясь в окружающую темноту. Позади него никого не было, только кусок рваной рубашки, болтающийся на застрявшем между двумя валунами копье, трепался на ветру. Медленно выдохнув, он поглядел вперед.
Да, солдаты несомненно спустились по холму, чтобы пройти через тонкую полоску леса, отделяющую поле от реки, отыскать мост и переправиться в город. Мужчина напряженно прислушался, и вдруг до его слуха долетел лязг мечей. Обрадованный, он хотел было подскочить с места и броситься вперед, совершенно не думая о том, что среди сражающихся раненому грозила серьезная опасность, но тут же едва слышно застонал от резкого движения, чувствуя в плече неприятную ноющую боль.
Так или иначе, от живых людей его отделяло целое поле и узкий перелесок, а пока он находился в царстве мертвых. Не желая больше оставаться в этой братской могиле, он собрал все силы, вытянул вперед руку, покрепче ухватился пальцами за покрытую дерном кочку и, помогая себе ногами, двинулся вперед.
Зажмурив глаза от резкой боли, пронзившей все тело, мужчина несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Подождав, пока боль немного пройдет, он вновь выбросил руку вперед, уцепившись за очередной куст травы, как цепляется корабельный якорь за морское дно. Сжав зубы, чтобы не закричать от боли, он напряг руку, протащив свое тело ещё на несколько дюймов вперед, и вновь остановился, глубоко дыша.
Повторив движение, в котором отразилась вся его жажда жизни, в третий раз, солдат без сил упал на траву, уткнувшись лицом в землю и тяжело дыша. Он почти плакал от бессилия, ибо каждое движение, каждая попытка спастись не только лишала его сил, но и доставляла невыносимую боль. Он чувствовал, как все тело наливается свинцом, тогда как не преодолел ещё и метра из того расстояния, которое отделяло его от ивняка.
Он потерял слишком много крови, он был слишком слаб.
Широко распахнув глаза, он смотрел на песок, залитый кровью, боясь только одного: снова потерять сознание. Лишившись возможности чувствовать, он лишался возможности отстаивать свое право на жизнь перед стремительно наступающей смертью. В ночной темноте его подстерегало множество врагов: холод, жажда, вороны, кружившие где-то вдали, воющие в лесу волки и...
Ему казалось, что его подстерегало ещё что-то, но что...
"Проклятые персы несомненно притащили за собой этих тварей", - услужливо подсказала память.
Но что это за твари? О чем говорил этот солдат?
Подняв голову, мужчина вытянул руку, схватился за траву, отыскав ногами опору, оттолкнулся и прополз вперед. От боли потемнело перед глазами. Он медленно встряхнул головой и, будто отмахнувшись от кошмарного видения смерти, продолжил путь.
Ухватился, оттолкнулся, продвинулся вперед.
Вдруг он почувствовал, как что-то коснулось его правой ноги. Испугавшись этого неожиданного прикосновения, мужчина вздрогнул, почувствовав, как по телу вновь пробежалась волна ледяной лихорадки. Медленно обернувшись, солдат заметил бесформенную груду, черневшую справа от него. Загребая сухую землю, рассыпавшуюся на песчинки правой рукой, он осторожно приблизился к громаде и тут же с отвращением поморщился: это была мертвая лошадь.
Лошадь лежала на боку, развернувшись к солдату брюхом, а наткнулся он ни на что иное, как на лошадиное копыто неестественно выгнутой правой передней ноги мертвого животного, очевидно, сломанной. Приглядевшись, солдат увидел, что из-под лошадиного бока торчит обутая в тяжелый сапог человеческая нога. Подняв взгляд выше, мужчина увидел древко копья, проломившего лошадиные ребра. По всей видимости, человек был ещё жив, когда на его ногу обрушилась вся тяжесть огромного лошадиного тела.
Отмахнувшись от этой картинки смерти солдат вернулся на свою тропу, уже не загребая песок правой рукой, а наоборот, отталкивая. Подняв голову, он поглядел на бледноликую луну, поднявшуюся на небосводе и осветившую поле, до этого погруженное в непроглядный мрак. Теперь весь холм, покоящиеся на нем человеческие тела, редкие валуны, торчащие из земли, были как на ладони. Своими орлиными глазами, вновь обретшими зоркость благодаря взошедшей луне, солдат прекрасно различал очертания деревьев, поблескивающие доспехи воинов, лежащие на земле щиты...
Вдруг он заметил впереди движение. Какая-то фигура копошилась рядом с пронзенным копьем насквозь солдатом, полусидевшим, прислонившись спиной к серому валуну.
Мужчина пригляделся. Решив, что это такой же, как и он, тяжелораненый, оставленный своими на поле боя, он хотел было его окликнуть, даже не заботясь о том, свой он или чужой, - ведь жажда жизни может объединить даже врагов - но что-то остановило его. Замерев на месте, даже не пытаясь ползти вперед, солдат смотрел на сгорбившуюся над мертвецом фигуру, чувствуя, как по спине медленно разбегаются мурашки, а на лбу выступает холодный пот.
Мужчина видел перед собой живое существо, живое - среди царящего хаоса, но что-то в этой фигуре, что-то незримое, неясное его глазу, уху и мозгу, но очевидное для сердца заставляло его бояться незнакомца. Ожидая, пока последние облака не уплывут прочь, полностью обнажив ночное светило, солдат прижался к земле, повинуясь неведомому инстинкту, велевшему оставаться незамеченным.
Вот по полю проплыла огромная тень очередного облака, после чего вновь стало светло. Стараясь как можно меньше приподнимать голову, солдат вновь взглянул на незнакомца и чуть было не вскрикнул от ужаса.
Незнакомец поднялся на ноги. Его рост показался солдату больше роста довольно высокого мужчины головы на две, к тому же незнакомец был невероятно сутул. Солдат растерянно поглядел на излишне длинные руки незнакомца и на поблескивающую под лунным светом спину, на которой явно выступал позвоночник. Выходит, этот человек был без рубашки...
Тем временем незнакомец, поднявшийся будто для того, чтобы оглянуться, медленно присел, возвращаясь к мертвецу, чье бледное лицо казалось ещё белее при свете луны. В какое-то мгновение солдату показалось, что он явственно слышит приглушенное чавканье, становившееся все громче и громче. Оглянувшись, будто в надежде отыскать того, кто решил устроить трапезу в таком неподходящем месте, солдат пробежался взглядом по огромному полю, но тут же вернулся к фигуре незнакомца и чуть не вскрикнул от ужаса.
Размахнувшись длинной, худощавой, будто состоящей из одних только костей рукой, незнакомец вонзил пальцы в живот убитого. Послышался неприятный, хлюпающий звук, следом за которым раздался треск, напоминающий треск ломаемых костей. Солдат ясно видел, как по белому как полотно подбородку мертвеца сбегает вниз тонкая струйка свежей крови.
Зажмурив на мгновение глаза, но тут же открыв их и вновь уставившись на движущуюся в темноте фигуру, солдат еле сдержал подкативший к горлу приступ тошноты. На вытянутой руке незнакомца болталась бесформенная масса, имевшая вид праздничной гирлянды из лент, но приглядевшись внимательнее, любой бы заметил, что это не гирлянда, а вырванные человеческие внутренности, с которых капала на землю кровь.
Не замечая устремленного на него взгляда отвращения, незнакомец поднес сжимаемую в руке массу к лицу и... жадно впился зубами в то, что было раньше человеческими кишками.
Едва дыша от ужаса и отвращения, чувствуя, как поледенело все тело, солдат уткнулся лицом в траву, будто надеясь, что так он сам будет в безопасности. Он больше не видел мерзкого существа, пожирающего человеческую плоть, хотя картина лысого черепа, испещренного язвами, торчащего позвоночника, неестественно длинных, когтистых рук, впалого живота и заостренных ушей стояли у него перед глазами, зато он ясно слышал громкий не то хлюпающий, не то чавкающий звук, становившийся все громче.
Многие умирающие, чудом вырванные из лап смерти, говорили, что стоя одной ногой в могиле, видели странные, пугающие видения. Быть может, это было одно из них? Уродливая, гниющая тварь, пожирающая человека.
Вдруг раздался вой, тот же самый, что солдат слышал раньше, но теперь этот вой раздавался гораздо ближе. В какое-то мгновение мужчине показалось, что этот звук доносится именно с той стороны, где он видел жрущее человеческие потроха существо...
Заткнув руками уши, солдат уткнулся лицом в землю, не желая больше ни слышать, ни видеть то, что происходит кругом. Если смерти было угодно забрать его, то пускай она сделает это без лишних пыток: он мог терпеть боль, но не безумие.
Вдруг вой затих, и приступ безотчетного страха мгновенно сошел на нет. Медленно приподняв голову и стараясь дышать ровно, солдат открыл глаза, боясь только одного: увидеть ту уродливую тварь прямо перед собой.
Но твари рядом с ним не было. Чувствуя непреодолимое желание ещё раз взглянуть на бледное лицо бедняги-мертвеца, лишившегося внутренностей, но вместе с тем трепеща от одной мысли вновь увидеть голый череп, покрытый струпьями, солдат все же бросил мельком взгляд на камень, у которого полулежал-полусидел давешний мертвец.
Мужчина вздрогнул, судорожно помотав головой.
Рядом с камнем никого не было.
Он был уверен, он знал наверняка, что рядом с этим валуном, находящимся едва ли дальше двадцати шагов от того места, где он лежал, только что, пару минут назад, был мертвый солдат и тварь, жрущая его кишки. Но сейчас там не было ничего.
Как долго мужчина пролежал с зажмуренными глазами и заткнутыми ушами? Мгновение, минуту, час? За это время луна не изменила своего положения на небосводе, значит, прошло всего несколько минут.
Он встряхнул головой и сплюнул попавший в рот песок, глядя на камень, рядом с которым никого не было. Неужели, ему и вправду привиделось? Пускай, глаза обманули его, ведь ночь - известная торговка иллюзиями, но ведь он слышал звук, чавкающий, причмокивающий звук. Звук, с которым тощая тварь поедала человеческие кишки, напоминавший то чмоканье, с которым младенец сосет материнскую грудь, склизкий, хлюпающий, омерзительный звук. А вой?
Мужчина судорожно оглянулся в надежде увидеть рыщущих среди мертвых тел волков, но ни одного зверя на поле не оказалось. Откуда тогда было взяться вою?
Окончательно убедив себя в том, что загадочное существо с кривым, лысым черепом и руками, несоразмерными туловищу, действительно существовало, солдат тревожно оглянулся.
Если оно действительно было, то где оно сейчас?
Над покинутым полем стояла та же тишина, какая стояла в тот момент, когда солдат очнулся в первый раз с обломком копья в плече. Кругом не было ни души, даже вороны улетели, оставив свою добычу жадным волкам.
Облегченно вздохнув и потерев глаза, солдат теперь совершенно уверился в том, что и тощее существо, и мужчина с бледным лицом и текущей по подбородку кровью ему привиделись. Собираясь продолжить свой путь, он вытянул было руку, уцепившись за очередной кустик травы, как вдруг почувствовал: в виде безмолвного валуна, лишившегося своих призрачных соседей, было что-то не так. Здравый смысл говорил ему продолжать путь, тогда как инстинкт подсказывал взглянуть на камень ещё раз.
Именно инстинкт подтолкнул его к тому, чтобы не умереть под палящим солнцем и холодной луной, поэтому мужчина глубоко вздохнул и, доверившись неведомому чувству вновь, взглянул на камень и вдруг почувствовал, как волосы на голове начинают медленно шевелиться.
Весь белый бок валуна, отлично освещенный луной, был залит кровью.
Но ведь эта кровь могла попасть на камень ещё днем, когда шло сражение?
Темное пятно, разлившееся по светло-серому камню, блестело, значит, оно было совсем свежим, ведь запекшаяся кровь не блестит.
Чувствуя, как от страха отнимаются ноги, солдат стремительными движениями пополз вперед, не отдавая себе отчета в том, что резкими движениями мог привлечь внимание того существа, если только оно действительно существовало и находилось до сих пор где-то здесь, среди трупов. Мужчина боялся оставить испачканный кровью валун за спиной, но боялся и оставаться с ним рядом.
Двадцать шагов - это слишком далеко, чтобы быть уверенным в увиденном, но двадцать шагов - это и слишком близко, чтобы быть спокойным за свою шкуру.
Страх окрылил его. Солдат полз вперед, не замечая, что цепляется за землю уже не одной рукой, а двумя, он больше не чувствовал острой боли, растекающейся по телу от каждого движения. Он видел впереди только свою цель: добраться до людей и выжить.
Время от времени поднимая голову, чтобы приглядеться и прислушаться, он с трудом уловил тихий лязг мечей, приносимый эхом откуда-то издалека, очевидно, из-за перелеска. Если он слышал шум битвы, значит, рядом были люди, а вместе с людьми и спасение. Но ведь он слышал и приглушенное чавканье?..
Что если шум битвы был такой же иллюзией, слуховым обманом?
Заприметив впереди плоский валун вытянутой формы, мужчина свернул к нему. Обогнув распростертого на земле солдата с рассеченной грудью в расколотых надвое латах, он поморщился, почувствовав, что угодил рукой в пятно холодной, липкой крови, растекавшееся от убитого. Брезгливо вытерев пальцы о траву, солдат скатился к валуну, и только прижавшись спиной к холодному камню, он почувствовал себя в безопасности.
Здесь, под защитой каменной глыбы, он мог немного прийти в себя, успокоиться и оглядеться. Перевернувшись на бок, мужчина первым делом оглянулся назад, отыскав чуть выше на холме оставленный им валун, рядом с которым несколько минут назад произошла или же не произошла кровавая расправа.
Немного отдышавшись, мужчина заметил, что рана на плече начала кровоточить. Осторожно отогнув воротник, боясь срывать присохшую к раскроенной коже ткань, солдат попытался определить, насколько серьезно его ранение. Но при тусклом свете луны он не видел ничего, кроме растекавшегося по шелку его рубашки темного пятна.
Внезапно какая-то тень промахнула прямо над его головой. Замерев и вжавшись в камень, насколько это было возможно, солдат испуганно озирался по сторонам. Вдруг он заметил движение не более, чем в пятнадцати шагах от себя. Тяжело сглотнув, он пригляделся.
Нечто, огромными прыжками перемахивая через лежащие на земле тела, пронеслось мимо спрятавшегося под камнем солдата и остановилось недалеко от трупа ещё одной лошади, лежавшей с неестественно перегнутым хребтом, задрав ноги вверх. Склонившись к земле, это существо, как две капли воды похожее на уже виденную солдатом тварь, подхватило своими когтистыми лапами тело очередного мертвеца, на лице которого навеки застыл предсмертный крик.
Прошло не более мгновения, и рядом с одной тварью возникла вторая. Они схватились за мертвеца с двух сторон, будто желая поделить его на две части. Тут же откуда не возьмись появилось третье существо, вцепившись своими острыми зубами прямо в живот несчастного мертвеца. Расширившимися от ужаса глазами, не в силах пошевелиться или закричать, солдат глядел на то, как эти три твари разодрали труп на три части и растащили его по разным сторонам, с удовольствием вгрызаясь в ещё не начавшее распространять трупный, тлетворный запах мясо.
Теперь он против своей воли слишком хорошо рассмотрел этих чудовищ, их огромные челюсти, где все зубы были клыками, их впавшие, почти прилипшие к спинам животы, их серовато-синюю кожу...
"Проклятые персы несомненно притащили за собой этих тварей", - вновь пронеслось в голове.
Теперь он знал, кто перед ним, если это только все происходящее не было его предсмертным кошмаром. Чудовища с синеватой, склизкой кожей, лысыми, будто измятыми черепами, сутулыми спинами, поселяющиеся на оставленном поле битвы и жрущие, словно падальщики, мертвечину - гули.
"Это все только сказки", - сказал он однажды своему сыну, когда тот прибежал со слезами на глазах, прося больше не уходить на войну, напуганный старой персидской сказкой про оборотня-падальщика, которую ему рассказала одна полоумная старуха.
Теперь он сам видел их.
Теперь он сам слышал их.
Теперь он сам чувствовал их.
Может, это лишь воспоминания в его воспаленном сознании приняли такие очертания?
"Это просто обман... Я ранен... Я умираю... Это последняя предсмертная мука..." - повторял он мысленно, крепко зажмурив глаза, будто по-детски наивно думал: не видя чудовища, можно спастись от него.
Солдат сильнее вжался спиной в камень, будто хотел стать частью его, он нервно скреб пальцами землю, будто желал забиться в узкую нору, подобно дождевому червю. Ему хотелось стать невидимым, хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, только не быть тут, только не видеть этих ужасных существ.
"Мы должны успеть до захода солнца".
"Наше спасение только там, где есть живые люди".
"Проклятые персы непременно притащили за собой этих тварей"
"Поверь, лучше умереть от меча".
- Это все только сказки... - сказал солдат шепотом и ужаснулся.
Он не узнавал своего голоса. Дрожащий, хриплый, надтреснутый, болезненный, испуганный, мертвый - таков был его голос.
Голос тоже может стать призраком, и его голос уже стал.
Чудовища непременно услышали его предсмертный хрип. Они были уже рядом, он чувствовал их. Глубоко вздохнув, он приготовился к последнему мгновению. Встретить смерть лицом к лицу - долг настоящего воина, поэтому солдат открыл глаза, чтобы увидеть раскрытую зловонную пасть и ощутить могильный холод, прощаясь с жизнью...
Мягкий юго-восточный ветер колыхал сухие стебли ковыля; едва заметно подрагивали приунывшие знамена и флаги; раскаленные жгучим солнцем валуны тихонько потрескивали, отдавая свое тепло воздуху; воздушные массы, нагреваясь от земли дрожащей, прозрачной дымкой поднимались вверх, искажая окружающий пейзаж; у подножия холма, рядом с ивняком, повисло облако легкого тумана. Природа спала. Ни единого движения, которое выбивалось бы из сладкой, томной дремоты разморенного жарой леса, утомленного солнцем поля, обожженных суховеями гор. Было тихо. На темном, кристально-синем небе поблескивали звезды; луна медленно плыла по небесному полотну, совершая бесконечный круг. Ни одной птицы не пролетало над пропитанной кровью землей; ни один кузнечик не трещал в лесу; ни одна муха не жужжала, садясь на медленно разлагающиеся трупы, которыми было усыпано поле. Было слишком тихо.
Открыв глаза, солдат обнаружил, что он совершенно один среди ночного безмолвия. Может быть, он уже умер? Он медленно протянул руку, стукнувшись локтем о холодный камень, и ощупал свое лицо, свои плечи, свою грудь. Нет, он был жив.
Медленно вдохнув холодный ночной воздух, мужчина почувствовал смрадный дух тления, ещё едва уловимый, но уже заметный. К трупному запаху примешивался и тяжелое зловоние, веявшее от залитой кровью земли. Исключая этот отвратительный, несовместимый с природной гармонией запах и множество человеческих трупов, все вокруг было естественно и прекрасно. Слишком естественно и прекрасно.
С удивлением солдат отметил, что чувствует себя намного лучше. Он ощупал свое плечо и убедился, что рана больше не кровит, хоть и ощущалось легкое жгучее пощипывание. С трудом поднявшись на здоровой руке, он навалился спиной на валун, рядом с которым лежал до этого, и огляделся.
Под лунным светом ясно вырисовывалась длинная, кривая тропинка, проложенная среди примятой травы и песка. Приглядевшись, солдат увидел даже вырванные клочки травы и царапины от ногтей, оставленные на земле.
Пока усталость и боль отступили, нужно было торопиться вперед. Мужчина мог даже попытаться встать, но решил не делать этого, ведь впереди была ещё добрая половина поля, а, достигнув леса, он должен был к тому же миновать перелесок. От резкого подъема на ноги могла закружиться голова, он бы упал. С разбитым затылком падение не привело бы ни к чему хорошему.
Перевернувшись на живот, мужчина пополз вперед, мысленно проложив себе дорогу через небольшую ложбинку, надеясь найти на её дне воду. Призрачные галлюцинации отступили, вороны покинули поле, волки больше не выли, но зато вернулось чувство невыносимой жажды, которое сделалось только сильнее после того, как мужчина прополз половину пути.
Двигаясь вперед, он заметил, что если правильно дышать, то становится легче. После прошлого бешеного рывка, который привел его к кривому валуну, только что оставленному, мужчина чувствовал неприятную резь в груди и жжение в горле, которые только усиливались жаждой. Он боялся потерять сознание, потому что знал: если не успеет до рассвета, то погибнет не от потери крови, не от волчьих зубов и не от руки врага. Его убьет жажда.
Не отрывая взгляда от воронкообразной ямы впереди, солдат упрямо двигался вперед, очень медленно, изнывая от усталости, но все же надеясь спастись. Он вступил в схватку со смертью и не намерен был отступать. Он не был трусом.
Расстояние до воронки сокращалось, а позади солдата оставалась неглубокая прорытая на поверхности земли дорожка. Тяжело дыша, мужчина хотел было остановиться, но что-то гнало его вперед, он будто боялся, что если перестанет двигаться, то попадется в одну из мышеловок, расставленных смертью, или просто...
Чувствовал, что они совсем рядом.
Вот его пальцы коснулись края ямы. Ухватившись за торчащий из земли камень, мужчина подполз к самому откосу и в следующее мгновение скатился на дно воронки.
Воронка была не глубока, всего четыре или пять локтей, но на её дне было заметно прохладнее. С трудом поднявшись на колени, солдат принялся шарить руками по сухой земле в надежде отыскать хоть небольшую лужицу скопившейся влаги. Вдруг его пальцы коснулись чего-то холодного. Ощупав невидимый в тени валуна, покоившегося на краю ямы, предмет, мужчина испуганно отшатнулся назад, чуть было не вскрикнув от неожиданности.
Его соседом по убежищу был мертвец.
Немного придя в себя от неожиданной встречи, солдат вдруг радостно хлопнул себя по бедрам. Он подумал о том, что на поясе мертвого, возможно, сохранилась фляжка с водой - неожиданная, неприятная встреча могла оказаться полезной. И как он не подумал об этом раньше!
Поморщившись от мысли, что ему придется обыскивать мертвого, мужчина потянулся вперед, слепо шаря руками в темноте. Приблизившись к темному углу ямы на шаг, он яснее ощутил тлетворный запах, от которого к горлу подступала тошнота. А может, его тошнило от жажды и из-за потерянной крови?
У него кружилась голова.
Вновь нащупав холодный металл, мужчина торопливо пробежался по нему пальцами. Что это было? Очевидно, часть кольчуги. Обнаружив на одной из металлических пластин вмятину, солдат тяжело вздохнул: был ли мертвец другом или врагом, несчастного постигла неприятная смерть. Копье не пробило его латы, зато, погнув железо, переломало ему кости. Сломанные ребра впились в легкие, и бедняга, скорее всего, захлебывался в собственной крови перед смертью.
Так или иначе, мертвец мог ещё совершить благородный поступок, спася от жажды своего живого сотоварища.
Нащупав в темноте плечи мертвого, солдат скользнул рукой по его груди и ухватился за пояс. Внимательно изучив пояс убитого, мужчина обнаружил пристегнутые к нему пустые ножны и связку ключей. Вероятно, в обязанности этого человека при жизни входило следить за сундуками с провизией.
Фляжки не было.
С сожалением вздохнув, солдат хотел было подниматься, чтобы продолжить свой путь, но тут же остановился. Почему фляжка должна была именно быть пристегнутой к поясу? Убитый мужчина упал в яму. Почему же фляжка не могла отстегнуться, пока он падал?
Схватившись за эту неожиданную мысль, солдат принялся шарить руками по земле, в надежде отыскать жестянку, наполненную живительной влагой. Отыскав на земле кинжал, выпавший из ножен убитого, мужчина пододвинул его к своим ногам и потянулся вперед. Вдруг он замер, тяжело сглотнув.
Ему показалось, что за его спиной кто-то есть.
Чувствуя, как тело сковывает уже знакомый безотчетный страх, мужчина не мог пошевелиться. Он не был трусом: трусом называется только бегущий от опасности подлец. Он не бежал. Он просто не мог пошевелиться от страха.
Медленно опустив вытянутую руку, солдат нащупал лежащий у ноги кинжал. Если обернуться быстро, то можно успеть защититься. Он беззвучно втянул в себя побольше воздуха и резко развернулся, взмахнув кинжалом в воздухе.
За спиной никого не было. Только ветер продолжал трепать засохший ковыль на поле. Усмехнувшись своему суеверному страху, мужчина пододвинул ногу в сторону. Вдруг носок его сапога обо что-то ударился. Заинтересовавшись этим звуком, солдат потянулся в темноту, пошарив рукой рядом с носком ноги. Его пальцы тут же коснулись шершавой плетенки. Мужчина сразу узнал фляжку. Только она была не жестяной, как у других, в оплетенной виноградной лозой.
Обрадовавшись неожиданному счастью, он схватил флягу и дрожащими пальцами откупорил крышку, выбросив её куда-то во мрак. Поднеся холодное горлышко к губам, он опрокинул сосуд дном к верху и...
Увы, фляга оказалась пустой.
Нет ничего хуже, чем терять надежду, только-только её обретя.
С досадой выругавшись, солдат откинулся назад, прижавшись спиной к холодной земле. Его начинало лихорадить. Быть может, это был признак приближающейся горячки. Поглядев со дна своей ямы на небо, мужчина вспомнил, что точно так же светили звезды в ту ночь, когда он отправлялся на войну. Перед тем, как ехать, он зашел в церковь. Простояв всю службу в углу храма, прячась в тени столба, он молился. Молился искренне и горячо, как никогда раньше. А после службы он подошел к святому отцу и попросил благословения. Он помнил также, что старик повесил ему на шею маленький, дешевый крестик. Где теперь был этот крестик?
Мужчина судорожно ощупал рукой свою шею и грудь, надеясь отыскать тонкую ниточку, на которой болтался крест, но не смог. Возможно, он потерял его раньше; возможно, тонкая ниточка порвалась, когда он стащил кольчугу или когда полз по земле. Почему-то именно сейчас ему стало жалко вдруг потерянного дешевого крестика.
Устремив взгляд в небо, солдат принялся одними губами шептать молитву. Ему искренне хотелось верить, что бог видит его страдание, и что он поможет...
Вдруг на фоне бледно-синего неба мелькнула тень. Вздрогнув и очнувшись от мечтаний, солдат обернулся следом за тенью и тут же отшатнулся в сторону, налетев на плечо валявшегося в воронке трупа.
На самом краю ямы, опустившись на четвереньки, стоял гуль, внимательно окидывая взглядом поле и медленно шевеля рваными ноздрями. С омерзением солдат заметил, что челюсти твари сомкнулись на чьей-то руке - мужчина мог видеть скрюченные пальцы, с которых капала не то слюна, не то кровь.
Солдат почувствовал, как стынет кровь в жилах. Он хотел верить, что это очередное видение, но оно было слишком реально, чтобы быть обманом.
Вдруг гуль обернулся и посмотрел прямо на него.
Широко раскрытыми от ужаса глазами солдат смотрел прямо в глаза чудовища и вдруг...
Это было невероятно, потому что гуль был слеп. Оба его чудовищных глаза, скрывавшихся во впалых глазницах, были затянуты бельмами. Солдат смотрел на гуля, гуль смотрел на солдата. Солдат видел, а чудовище - нет.
Вдруг гуль шумно втянул в себя воздух и, будто убедившись, что в яме нет ничего интересного, медленно отвернулся и поплелось прочь, прежде подкинув в воздухе оторванную руку и перехватив её зубами понадежнее.
Медленно выдохнув, мужчина схватился дрожащими пальцами за подбородок, надеясь заглушить ставший ясно слышимым стук зубов. Вдруг он испуганно вздрогнул, услышав в отдалении мерзкий вой.
Это выли гули, снующие по полю битвы в ночной тьме.
Вой продолжался довольно долго и вдруг стих. Затаив дыхание, лежащий на дне неглубокой ямы мужчина прислушивался к окружающим звукам.
"Мы должны успеть до захода солнца".
Не понимая, почему эта фраза вновь прозвучала в мыслях, солдат лежал на дне воронки, глядя на небо и прислушиваясь к каждому шороху. Надо было идти вперед, потому что каждая минута промедления была равна смерти - мужчина вдруг вспомнил о своей ране. Почему он чувствовал жжение, если рана уже запеклась? Он боялся того, что в ничем не перевязанную рану попала грязь; это могло произойти, пока он полз, или даже пока по его безвольному телу бродили хищные птицы... Тогда появлялась ещё одна опасность: погибнуть от заражения крови. Он чувствовал усиливающуюся лихорадку.
Если он, действительно, был уже заражен, то шанс выжить все-таки оставался, но тогда надо было спешить.
Страх ещё сковывал его тело. Мужчина судорожно пытался придумать, что делать.
Гули были слепы; они находили своих жертв по запаху, а опасность обнаруживали по звуку.
Солдат почувствовал, как задрожали поджилки от неожиданной безумной мысли. Ему надо было сделаться мертвецом, слиться с массой лежащих на поле людей по звуку и запаху. Гулей привлекал запах крови. Солдат был ранен. Что же делать?
Нащупав рядом с собой мертвого солдата, мужчина, стараясь не производить слишком громких звуков, снял с него пластинчатые латы и отложил в сторону, после чего, воспользовавшись кинжалом, содрал с мертвеца рубашку.
На дне ямы земля была сырой, а, как известно, сырая земля пахнет. Земля, залитая кровью, имеет в своем запахе неприятный кисловато-железный оттенок; сырая же земля пахнет гнилью и тлением. Гниль и тление - это запах смерти.
Загребая пригоршнями землю, солдат наполнил е рукав рубашки, снятой с мертвеца. Завязав рукав с двух сторон так, чтобы земля не высыпалась, мужчина приладил эту повязку к своей ране, предварительно убедившись, что грязь не попадет под рассеченную кожу.
Он хотел заглушить запах крови, чтобы сделаться незаметным.
Потуже затянув узел на рубашке, мужчина ещё раз прислушался. Воя не было слышно.
Вдруг он посмотрел на небо и заметил красноватую полосу над лесом.
"Мы должны успеть до захода солнца".
Гули - твари, пожиравшие все, что оставалось на покинутых полях сражений, совершали свой мерзкий пир только ночью, когда на небосвод поднималась луна. Солнце было их злейшим врагом.
Солдат неотрывно смотрел на красноватую полосу над ивняком, не вер своим глазам. Неужели, он спасен? Теперь ему не страшна была усталость, он достаточно отдохнул, чтобы дойти до людей. Он не боялся волков и воронов. Он забыл о жажде. Он был спасен. Заря вернула его к жизни.
Забыв всякую осторожность, он на коленях пополз вверх по скату воронки. С трудом поднявшись на ноги, он бросился к лесу, громко смеясь от радости, ведь он был спасен.
Увы, то, что солдат по ошибке принял за разгорающуюся зарю, было на самом деле заревом пожара.
Позади раздался громкий вой, тут же подхваченный сотней голосов. Солдат медленно обернулся, пошатываясь на внезапно обмякших ногах. Его заметили. Стоя во весь рост, возвышаясь над трупами и громко смеясь, он стал слишком легкой добычей.
Со всех сторон к нему тянулись чудовища. Их слепые глаза, совершенно белые, будто светились в ночной темноте, нарушаемой только красноватыми отблесками на небе. Раздувая рваные ноздри, твари отыскивали среди смрада мертвечины запах свежей крови, как отыскивает собака зарытое в саду лакомство.
Его заметили. Несколько гулей, опустившись на четвереньки бросились к нему.
Обездвиженный страхом, он стоял, не зная, что делать. Надо было бежать, надо было прятаться, но он не мог - страх приковал его к месту.
Вдруг раздался громкий стон. Гули, больше доверявшие слуху, чем обонянию, бросились на звук. Солдат успел заметить, как дрогнула рука человека, лежавшего рядом с убитой лошадью. Он был тяжело ранен, но ещё жив. Мгновение, и голодные, ненасытные твари набросились на случайно застонавшего беднягу, подбросив его в воздух. Раздался пронзительный предсмертный вопль, разрезавший мертвую тишину, залегшую над полем.
Первый гуль, ухватившийся за раненого, разорвал его в клочья. Подоспевшие к ещё теплой трапезе чудовища жадно вытягивали длинные языки, ловя капли брызнувшей в стороны крови; более проворные вцепились в живот бедняги, выпуская кишки.
Они чавкали, брызгали слюной, давились, обгладывали косточки... В несколько мгновений стая голодных монстров полностью уничтожила человека, желавшего заявить своим стоном: "Я здесь! Помогите мне!". Услышав движение, он надеялся на спасение, а оказался растерзанным голодными монстрами.
Наконец, обомлевший от зверской картины солдат пришел в себя. Страх, прежде сковывавший все тело, теперь гнал его прочь. Забыв о ране, забыв о половине ночи, проведенной в тяжелой борьбе за жизнь, солдат бросился к лесу, запинаясь за тела мертвых, распростертые на земле, попадая ногами в кротовьи ямы, наступая на потерянное в битве оружие. Он не видел больше ничего кругом, не видел смерти, не видел чудовищ, он просто бежал к лесу, надеясь найти там спасение или смерть.
На этот раз ему сопутствовала удача. Привлеченные свежим мясом гули ещё разбирались с несчастным, некоторое время продолжавшим стонать, тогда как второй живой человек убегал. Шум его шагов затерялся за лязгом челюстей, чавканьем и воем. Его запах потонул за запахом разбрызгивающейся в стороны от раздираемого тела крови.
Вдруг солдат запнулся и кубарем покатился по земле, распоров ногу об острый клинок, рукоять которого все ещё продолжал сжимать в руке один из мертвецов. Застонав от боли, мужчина с трудом поднялся на ноги, выплюнув попавший в рот песок, смешавшийся с кровью, и пошел вперед. Он знал, что рано или поздно его заметят, но теперь в его сердце горела другая надежда.
Эти твари не смогут уйти с поля битвы. Они царят только там, где землю оросила кровью война; там, где кончается усеянное трупами поле, кончаются и владения гуля. Эти призраки, как споры грибов, переносятся с поля на поле проклятыми воинами, после смерти которых оживают.
Надо было дойти до леса. В лесу он мог чувствовать себя в безопасности.
Луна скрылась за облаками, и её призрачный свет, до того выхватывавший из ночного мрака очертания валунов, мертвых тел, щитов, мечей, рытвин, поблек. Следом за лунным светом в темноте растворился и хриплый, надтреснутый вой падальщиков, сновавших по полю, как снуют по куску тухлого мяса белые черви.
Не разбирая дороги и в двух шагах перед собой, раненый солдат медленно брел по владениям смерти, глядя на играющее на небе зарево. Лоскуты черной ткани, болтавшиеся на его рассеченной ноге, набухли от крови. Он знал, что пройдет, быть может, минута или секунда, и его заметят, но все мысли его были впереди: там, где темнела полоса ивняка. Он спешил, задыхался от быстрой ходьбы. Силы его покидали. Он боялся обернуться, довольствуясь тем, что кругом все снова стихло и погрузилось в мертвенное оцепенение. Тихо. Слишком тихо.
Вдруг он остановился, пошатнувшись, но с трудом удержавшись на ногах.
А что, если это все-таки было видение? Что, если он бежал только от призрака, от несуществующего призрака? Что, если он сам заставил себя поверить в то, чего не существует на самом деле? Видел ли ещё кто-то то, что видел он сам?
Он сходит с ума, это было ясно, как божий день. Надо скорее попасть к людям...
"Если попадемся им, то нам уже не выжить".
Жив ли он?
Вокруг была тишина. Ни единой души, кроме медленно бредущего по опушке солдата. Он содрал с плеча повязку и теперь зажимал пальцами вновь открывшуюся после падения рану. Распоротая нога его тяжелела с каждой минутой, будто наливаясь свинцом, и в то же время он чувствовал, будто его кожи касается легкая, пуховая перина, обернутая в шелк, чувствовал приятное покалывание, время от времени переходящее даже во внутреннюю легкость, будто нога его была невесома, но заключена в неподъемную оболочку.
Он достиг леса.
Тяжело дыша, мужчина оперся рукой на ствол ближайшего дерева и некоторое время смотрел в землю, пытаясь совладать с головокружением. Прислушавшись, он заметил, что листва на деревьях тихонько шуршит под действием теплого ветра. Фиолетово-черные пятна, стоявшие перед его глазами, исчезли; теперь мужчина мог различить силуэты деревьев в темноте, царившей под лесным пологом, видел он и полосы лунного света, просачивавшегося через просветы в кронах. Солдат оглянулся.
В ивняке было необычайно свежо и тихо. Под ногами шуршала высокая трава и хлюпала вода, скапливающаяся между кочками. Услышав звук капающей воды и тихую перекличку лягушек, солдат бросился на колени, судорожно шаря руками по земле. Ему хотелось смеяться от радости, и он еле сдерживал слезы счастья, но что-то заставляло его не нарушать своим голосом трескучего созвучия лесных шорохов. Он нашел воду.
Зачерпнув ладонями мутную, зеленоватую жижу, скопившуюся в лужице между двумя травяными кочками, он поднес её к иссохшимся, растрескавшимся губам. В болотной воде чувствовался неприятный, кислый привкус плесени и гнили, но солдату слишком хотелось пить, чтобы замечать такие мелочи.
Вдоволь напившись и отряхнув ладони от липкой грязи, мужчина поднялся с колен, на которых теперь вырисовывались коричневые, сырые пятна. Он не хотел оборачиваться назад и смотреть на только что покинутое поле, потому что знал: стоит обернуться, и только-только позабытое видение вернется.
Он двинулся вперед.
Ступая по хлюпкой, шаткой сырой почве, мужчина придерживался за шершавые стволы деревьев, напоминавшие шелушащуюся, изъеденную язвами кожу. Тонкие ивовые ветви, мягко шурша, скользили по его плечам и голове.
"Нам уже не выжить, потому что от них не скрыться".
Скапливающаяся в ямах и рытвинах вода тускло поблескивала в тех местах, где лунный свет проникал под полог леса. Он этого дрожащего, тусклого мерцания рябило в глазах. Солдат не знал точно, в какой стороне река, но, видя далеко впереди просвет между деревьями и более яркий блеск, предполагал, что она находится именно там.
Вдруг послышался шорох.
Мужчина вздрогнул, обернувшись на звук.
С зычным карканьем к нему взмыл огромный чернокрылый ворон, сорвавшись с одной из тонких ветвей. Поднявшись над пологом леса, птица продолжала кружить над головой солдата, громко крича, будто стараясь привлечь чье-то внимание к беглецу.
Поежившись от противного карканья, разрежавшего воздух через равные промежутки времени, будто погребальный звон колокола, мужчина оглянулся и, обнаружив у себя под ногами небольшой камень, с трудом наклонился, поднял его и запустил в птицу.
Кажется, он не попал. Но камень, просвистевший в воздухе и прошуршавший в листве, испугал птицу. Хлопая сизо-черными крыльями, вещий ворон унесся прочь.
Облегченно вздохнув, солдат продолжил свой путь. Лучше было остаться совсем одному, чем слушать отвратительный голос замогильного вестника.
Сделав несколько шагов вперед, мужчина вдруг замер, заметив какой-то предмет - может, валун, может, поваленное дерево, может, человеческое тело, - черневший среди подрагивающей на ветру травы. Он хотел было приблизиться, чтобы рассмотреть лучше бесформенную массу, лежащую на земле, но тут же замер, чувствуя, как по спине пробежал леденящий холод.
Тихо. Слишком тихо.
Бесформенная груда дрогнула.
На лбу мужчины выступили капли холодного пота. Не спуская глаз с черневшего среди травы предмета, он юркнул за дерево, прижавшись спиной к широкому стволу. Чувствуя неопределенный страх, люди всегда ищут спиной опоры.
Поле, усеянное трупами, серый валун, прислонившийся к нему спиной мертвец, согнувшаяся над ним тварь со склизкой, серовато-синей кожей - все это мгновенно пронеслось перед глазами солдата. Зажмурившись, он медленно вдыхал свежий лесной воздух полной грудью, чувствуя острую боль в плече при каждом вздохе. Он стоял спиной к неизвестности, может, к опасной неизвестности, и ему нужно было обернуться, чтобы посмотреть в глаза своему страху или убедиться, что нечто, черневшее среди травы, безвредно.
"Потому что от них не скрыться".
До его носа донеслись запах тухлого мяса, едкая вонь пота и приторно кислый дух запекшейся крови. Ошарашенный внезапной догадкой, он открыл глаза, готовясь увидеть перед своим лицом распахнутую пасть с клыками в несколько рядов и почувствовать прикосновение синюшно-серой, когтистой лапы.
Но он увидел лишь чернеющие стволы деревьев, безвольно повисшие тонкие ветви, которые покачивались от малейшего дуновения ветра, протоптанную в сырой траве дорожку, собственные следы. Медленно вздохнув, он оглядел кроны деревьев в надежде отыскать там наблюдающую за ним птицу, но в ивняке не было никого, кроме него, хотя мужчина явственно ощущал чье-то присутствие.
Ему казалось, что в воздухе повисло напряженное ожидание. Ноги начинали неметь от ужаса.
Резко обернувшись через плечо, он взглянул на лежащий на земле предмет и тут же застонал не то от боли, не то от отчаяния. Вцепившись побелевшими пальцами в кору дерева, он медленно съехал вниз. Схватившись за голову, он выдернул несколько клочков волос с висков, медленно покачиваясь вперед-назад.
Вперед-назад.
Для чего он бежал? На что надеялся? Все рухнуло.
Солдат ещё раз оглянулся через плечо, сидя на земле. Да, сомнений быть не могло. Если глаза вновь не обманывали его.
Опрокинутое тело, застывшее в неестественной позе; откинутая в сторону рука, вцепившаяся в вязкую грязь; пятно запекшейся крови на груди; растрепанные курчавые волосы, обрамляющие молодое лицо; кривая усмешка на губах. Это был мертвец.
Внимательно рассмотрев мученическое выражение, застывшее на лице ещё совсем молодого юноши, встретившего смерть в затхлом, заболоченном ивняке, солдат тяжело вздохнул. Мертвец.
В какое-то мгновение мужчине показалось, что мертвец насмешливо оскалился, будто заметив его присутствие, что его глаза дрогнули и обратились к вновь пришедшему. Откинутая в сторону рука звала его. Ему казалось, будто бескровные, посиневшие губы прошептали: "Нам уже не выжить, потому что от них не скрыться".
Но на самом деле мертвец лежал неподвижно, устремив застывший взгляд в вечное, бледно-синее небо. Он глядел через вечность вперед, удалялся в звездную даль, слушая заунывный голос сумрачного ворона.
Отвернувшись от мертвеца, солдат подтянул к себе колени, сжавшись в комок, будто хотел сжаться до того, чтобы стать незаметной, крохотной песчинкой. Крепко сжимая пальцами виски, он твердил: "Это все сон... Их не существует... Это мне видится...".
Вдруг он услышал хруст. Мгновенно прекратив свои стенания и замерев, он напряженно оглядывал лес, не поворачивая головы. Он затаил дыхание и...
Раздался хриплый крик, разрезавший ночную тишину. Вверх вспорхнули несколько воронов, потревоженные неожиданным громким звуком.
Зажав рот ладонью, судорожно дыша, солдат сидел под деревом, расширенными от ужаса глазами глядя на раздутые ноздри, белые зубы, выкаченные глаза, смотрящие на него с осклабившегося, синевато-белого лица. Испуганно отшатнувшись назад, мужчина налетел на острый край лежавшего на земле щита, распоров ладонь. Застонав от боли и досады, он откинулся назад, ткнувшись затылком в теплую кору дерева.
Это была чья-то издевательская, жестокая шутка.
Он судорожно затрясся не то от сдавленных рыданий, не то от истерического смеха. Его лицо исказилось выражением бессильной злобы и совершенного отчаяния.
Чудовища существуют только ночью, солнечный свет для них смертелен - так думал он, когда ошибочно принял зарево пожара за разгорающуюся зарю. Гулей привлекает запах крови- так думал он, когда обмазывал рану дурно пахнущей грязью, но привлек их звуком шагов. Чудовища отступят, как только покинешь их территорию, то есть поле битвы - так думал он, пытаясь добраться до леса. И чего он достиг? Он оказался в лесу, где кипел бой и где нашли свой вечный приют десятки храбрых воинов.
Он был на оставленном поле боя, на территории, принадлежащей мертвецам и гулям.
Надежда спастись бегством рухнула.
Раздался хруст ломаемых ветвей. В лесу кто-то был. Может быть, это были вороны или волки, а может, это были они...
Отмахнувшись от мысли о них, как от назойливой мухи, чувствуя острую резь в груди слева, мужчина встал на колени и торопливо пополз к мертвецу, увязая руками и ногами в жидкой грязи. Сделав отчаянный рывок вперед, он вцепился в ворот рубахи убитого солдата, как цепляется утопающий за брошенную ему веревку. Присев перед мертвецом на колени, мужчина принялся обшаривать его, ища оружие. Вдруг он заметил блестящую в траве рукоять меча. Солдат потянулся было за клинком, но вдруг замер, почувствовав, что его начинает трясти, как от лихорадки. Поднеся ладонь к самому лицу, он с ужасом смотрел, как ходят ходуном прекрасно освещенные белесой луной пальцы, испачканные в грязи и крови. К горлу подкатил приступ тошноты: тяжелый гнилостный запах усилился.
Лицо и вся фигура мертвого воина были прекрасно освещены лунными лучами, проникающими под полог леса - труп лежал на небольшой прогалине. Глядя на мертвенно-бледное лицо, солдат заметил, как по нему медленно движется тень. Он мог бы принять эту тень за тень пролетающей птицы, если бы слышал приглушенные хлопки крыльев, мог бы принять за тень, отбрасываемую ветвями деревьев, если бы она напоминала резкое кружево. Но эта тень была сплошной и медленно двигалась, будто бы предмет, отбрасывающий её, приближался. Ещё мгновение, и тень приняла очертания кривого, лишенного волос черепа.
Сморщившись от отвращения и ужаса, сковавшего, будто цепями, все тело, солдат недвижно замер, оцепенев от невозможной мысли, сверлившей его мозг.
"Если ты хочешь выжить, надо убираться отсюда как можно скорее".