В мишуре и блестках мы втроем ввалились в салон. Машина была не новая, но все-таки иномарка и салон попрезентабельнее наших. Сейчас только не хватало приехать на вечер моей жизни на какой-то развалюхе.
Смех. Такой живой, как ручеек. Настькина сережка зацепилась за Яркину кашемировую кофточку, которую она накинула на плечи, чтобы вечером не замерзнуть. Теперь они весело освобождали золото от кашемира, смеялись и шутливо ругались друг на друга.
Настька что-то сказала и вдруг закашлялась.
А потом темнота.
Когда я впервые очнулась, свет был выключен, на столике рядом стояла небольшая лампочка с искусственным, тяжелым светом. Пахло больницей. Я хорошо помнила этот запах - в детстве у меня была сильнейшая астма, меня постоянно лечили, лечили, лечили, казалось, что напрасно. Сейчас совсем не бывает приступов, зато от больниц тошнит.
- Что за...
Я произнесла незнакомым голосом, каким-то сиплым и тяжелым. И этот голос, пришедший ниоткуда, вдруг толкнул меня обратно, в сон, который очередной лавиной темноты обрушился на меня.
Очнулась я уже под утро. Свет выбивался из-за бежевых штор, очертания комнаты теперь были ясными и понятными.
Белый кафель, белые стены.
Разболелась голова. Я попыталась подвигаться.
Вдруг из-за моих ног кто-то поднялся над кроватью. Молодой парень. Глаза заспанные, улыбался. Подошел ко мне, погладил по голове, а потом странно быстро вышел.
Я опять уснула.
В этот раз мне снился кошмар. Какие-то черепа, из которых пьют вино, Настя и Яра в шикарных бальных платьях, и я между ними, в какой-то старой майке и затертых шортах. Я пытаюсь убежать, а они вдруг начинают удерживать меня за локти.
Я кричу: "Я пойду переоденусь!", а они: "Нет, ты будешь пить это вино, это вино жизни!" А потом у них черви из глаз посыпятся. Ну и приснится же такое.
Я как проснулась тут же кинулась искать телефон, рассказать, кому первой дозвонюсь.
Обычно я кладу его около подушки, да, это вредно, но что поделаешь, жить вообще вредно...
Тумбочка. Больница.
На тумбочке, меж цветов, открыток и мандаринов, вибрирует телефон.
-Алло!...Мам? Мам, ты чего так рано звонишь, я спала, мне такой сон...
Трубка выпала у меня из рук.
Я вспомнила. Вспомнила, как мы собирались на вечер. Как я ждала встречи с Вадимом. Мы совсем недавно познакомились в клубе, и я чувствовала, что серьезно очаровала его. Он даже бросил такую фразу, что я первая стоящая девушка в его жизни. Мне это очень польстило, тем более, что я действительно влюбилась в него. По уши. Как 14-летняя девчонка. Поэтому тот вечер был так для меня важен.
Вспомнила как мы вызвали такси и очень боялись, что приедут "Жигули". Как мы сели в машину. Как Настя и Яра зацепились друг за друга. Как Настя обратилась ко мне, собираясь что-то рассказать. Как мы подъехали к тоннелю, и на нас с эстакады упала машина. "Жигули". В мясо.
Когда я каким-то чудом выбралась из искореженного салона и рухнула на мокрый асфальт ( вовремя же дождь начался! ). Было тяжело и невозможно душно, но я поднялась на ноги и попыталась помочь остальным. Настька лежала почти как живая. Яркина голова была отброшена далеко от тела, а пальцы в красивой черной босоножке почему-то дергались.
Я снова открыла глаза. Слез уже не было. Все выплакала, когда приходила мама и рассказывала про похороны. Оказывается, я около пяти дней лежала в коме. И мне просто повезло. Повезло.
То же мне, везение. Как две руки отрезали. Я еду на вечер моей жизни с лучшими подругами, и на нас сверху падает машина, за рулем которой пьяный подросток.
Мне 22 года, а кажется, что жизнь закончилась.
Около кровати сидел молодой парень, листал какую-то книгу.
- О, проснулась, - поднял он голову, - Я как раз замечательную вещь нашел...
И начал читать.
Я еще была слишком слаба, у меня не было сил спрашивать кто он, откуда, и почему читает мне мою любимую сказку Лидии Чарской. Я только закрыла глаза и начала слушать.
На самом деле к сказкам я пристрастилась уже после 18, мама говорит, что в детстве я их не очень жаловала. И правда, какой смысл интересоваться сказками, когда вокруг полно игрушек, карандашей и раскрасок?
Вот когда жизнь перестала напоминать ванную из мыльных пузырей, мне захотелось кусочка детства. Тогда я начала коллекционировать сказки. За пять лет в моей коллекции скопилось около 500 книг. И я все обязательно перечитывала. Вместе с Настькой и Яркой. Они забирались под широкий синий плед, я сидела у них в ногах с фонариком и читала.
Теперь Ярки и Настьки больше нет, а сказки уже мне читает незнакомый мальчишка.
Когда он закончил читать, я прошептала:
- Я их очень любила.
В палате было темно, и его лица почти не было видно. Несмотря на это, я почувствовала, что он опустил взгляд, и отчетливо услышала вздох.
- Конечно, любила.
- За что это?
Он промолчал.
- Яра была добрейшим человеком, у Настьки был прекрасный голос, - и я осеклась. Наверное, этому незнакомцу совсем неинтересны мои воспоминания.
Он же, словно прочитав мои мысли, произнес:
- Расскажи мне про них.
И я ему рассказывала. Вспоминала, как мы познакомились еще до школы в кружке танцев. В итоге только у талантливой Настьки осталось увлечение танцами на всю жизнь, а мы с Яркой даже на дискотеках чаще стояли в сторонке.
Мы были совершенно разными. Хотя, скорее всего, не так уж совершенно. Было в нас одно, что нас соединяла, тонкая прочная нить - наша дружба и вера в нее.
Когда любишь или дружишь, важно не только любить и дружить, важно еще и верить.
- Яра была платком и жилеткой для многих. Знаешь, такая девочка-добрячка. Всем поможет.. знаешь, сколько бездомных кошек подобрала... Помню, были еще детьми, мальчишка из класса рассек себе бровь и вниз еще, до глаза... упал...и она одна смогла подойти к нему и промыт рану, а у него ведь истерика была!!! ... а еще, знаешь, она ведь была полненькая такая, до 8 класса, но добрая была, и ее любили несмотря ни на что... но однажды парень один, просто по улице шел, незнакомый, сказал ей что-то вроде "пончик, посторонись"... и она, представь, она отошла в сторону! - я заплакала. Потому что только сейчас мне вдруг стали казаться волшебными ее поступки, даже то, как она снисходительно прощала хамство.
Парень взял мою руку в свои и прошептал что-то, но на меня опять навалилась темнота.
Яра в тот год приехала из деревни после лета красивая, посвежевшая и похудевшая. Все удивлялись, мол, повзрослела девочка, повезло, красивая стала. И только мы с Настькой, да и то через год с лишним, узнали, каких трудов стоило ежедневно вставать бегать в шесть утра, потом отказываться от бабушкиных блинов с вишней, а вечером игнорировать так маняще пахнущую молодую картошку в сливочном масле.
Мальчик сжимал мою руку, и мне уже не так больно было все вспоминать. Но все равно я не могла говорить, я только молча думала о случившемся, но он не уходил.
Утром я открыла глаза, и увидела мальчика, так отчаянно пытавшегося меня поддержать вчера, сжимая мою руку, словно погибшее сердце, которое он пытался вернуть к жизни. Он сидел на табурете у кровати и листал папку с моими произведениями.
- Прекрасные сказки, - улыбнулся парень. Я в первый раз задумалась над тем, что совершенно не знаю, как его зовут.
Он листал мои рукописи, то ли из вежливости, то ли из-за подлинного интереса, вчитываясь в каждую страницу, а я смотрела на его лицо, такое свежее, чистое и юное, на его глаза, голубые глаза с желтыми крапинками, я где-то читала, что такие крапинки что-то означают, но сейчас уже не могла вспомнить, что именно. Наверное, этот паренек знал обо мне едва ли не все, я же даже не знала его имени. Мне вдруг стало грустно и стыдно, что я так навязчиво выворачивала ему свою душу.
Как его могут звать? Антон? Дима? Никита?
- Как тебя зовут?
Парень поднял глаза и мягко улыбнулся:
- Сережа.
А как же иначе. Вся жизнь моя была связана с Сережами. Сережей звали моего первого мальчика и последнего, моим отчимом уже около десяти лет был дядя Сережа, которого я любила едва ли не больше отца, а лектора по филологии, от которого я получила свой первый "неуд" в институте, как это не удивительно, звали Сергей Васильевич.
Мама приходила ко мне редко, обязательно по вечерам, после работы. Сережа к тому времени всегда уходил и возвращался только за полночь. Сейчас у нее был годовой отчет, и, как бы сильно она меня не любила, все равно не могла проводить подле меня весь день. Один раз она предложила нанять мне сиделку, но я отказалась. Сережа был лучшей сиделкой, хотя маме я о нем говорить не стала - сама не знаю почему. Сережа был не из того мира, в котором жила моя мама, измерявшая ценность любого человека по своим особенным меркам, свойственным ее поколению.
Сережа курил - мама бы этого не одобрила, и куда больше она не одобрила бы, что с Сережей иногда покуривала я. В последних классах школы я курила "за компанию", но, зная про свою астму, баловалась "невзатяг". Сейчас мое курение было актом борьбы со скукой и болью, и вдыхала я полной грудью, понимая, что хуже быть уже не может.
А Сережа курил как-то нервно - всегда дешевые сигареты, в окно, откуда пахло апрелем.
Выпуская дым, он иногда кашлял, и я смутно догадывалась, что до больницы, видимо, он не курил. Впрочем как и я, не считая последних классов школы.
- В твоих сказках есть то, что сейчас так редко встречается.
Я посмотрела ему в глаза, и выкинула бычок в окно. Вероятно, когда-нибудь кто-нибудь найдет эти бычки, поймет, что они выброшены из моего окна и устроит скандал. А впрочем, кому какое дело до моих недокуренных бычков, если только Сереже есть дело до моей боли?
-И что же это?
- Душа.
С Сережей мы чаще говорили о высоком. После того, как он прочел мои сказки, он стал меня считать очень мудрой, и в любой теме пытался вывести меня на глубокую мысль.
- Мне тяжело говорить о них, - сказала я, когда он что-то спросил про Настьку.
- Я знаю, просто хочу, чтобы ты НАУЧИЛАСЬ о них говорить.
Сережа все время сидел в одной и той же майке с Микки-маусом, меньшей как минимум на размер, чем ему требовалось. Когда мне хотелось укрыться в себе, я с особым усердием разглядывала аппликацию мышонка из мультфильма. Он обычно в такие моменты опускал глаза и садился на табурет или выходил из палаты.
Сережа был единственным человеком, который понимал меня без слов и так сильно боялся меня ранить, что казался мне старшим братом, несмотря на разницу у нас с ним в возрасте и то, что я единственный ребенок в семье. Я почти на пять лет была его старше.
Впрочем, относилась я к нему достаточно потребительски - выпивала его кисель за завтраком и постоянно просила сбегать в палатку на углу больницы, то за сигаретами, то за фисташками, забывая при этом спросить даже, почему он оказался в больнице и что у него за диагноз.
После полуночи, он, как Золушка, возвращался ко мне в палату, ложился рядом под одеяло и рассказывал что-то, пока я окончательно не засыпала. Последние дни я страдала бессонницей, и он иногда тихо напевал мне какие-то странные, незнакомые мне, но очень красивые песни. Позже он признался, что это были его песни. Он раньше играл на гитаре и много сочинял.
Когда я спросила, почему "раньше", он как-то пространно заявил:
- Мне нельзя. Я недостоин своих песен.
А песни всегда были про какую-то чистоту, не всегда про любовь ( это, наверное, в основном девушки страдают этой темой), но всегда про светлые чувства.
Под одеялом мы совсем не соприкасались, только иногда он брал меня за руку или касался плеча. Это еще сильнее утверждало его в моих глазах как брата.
Я взяла телефон со стола и задумалась. Тот вечер, который в моих мечтах был целиком посвящен Вадику, моей красоте и танцам перевернул мою жизнь. Я и не знаю, смогу ли когда-нибудь танцевать, или даже просто платье надеть.
А все дни до аварии казались теперь прекрасным сном, и странно было звонить человеку из сна.
Тогда я решила не звонить. Я долго смотрела на номер Вадика, но услышать его голос было страшно. Тогда я решила написать ему. Написать проще, чем сказать. Да и голос у меня мог задрожать...
"Вадик, это Лена"
Зачем представляться? Он же наверняка знает мой мобильный.
"Вадик, это Лена. Не хочешь завтра навестить меня?"
Замечательно. Отправляю.
Тяжело отправлять смс и не знать точно, что ты хочешь от этого сообщения. Наверное, мне хотелось, чтобы он сам пришел ко мне. Сел рядом, как Сережа, лежал у меня в ногах, когда я спала и читал мне сказки. Но... Сережа - это Сережа, а Вадик другой...
И почему-то от мыслей о Сереже стало тепло на душе.
"Братик"- мысленно назвала его я и улыбнулась.
А жаль, что у меня никогда не было брата. Может сейчас он мне как подарок за то, что я перенесла. Кому-то дарят кукол Барби и новые конки, а мне - брата. Свыше.
Вдруг зазвенел мобильник. Странная мелодия такая, возвращающая в реальность, в ту, которая из сна, с девчонками, платьями и танцами.
Вадик.
"Какая Лена?"
Каждый раз, когда получаешь подобную смску, становится как-то грустно. И не знаешь, то ли у человека и вправду слишком много Лен вокруг, то ли он потерял телефон и теперь просто удостоверяется, какая именно Лена, то ли он совсем забыл о той, которая помнила о нем всегда.
Пришел Сережа. Я почему-то сразу начала рассказывать ему и про Вадика, и про Яру, и про Настю. Это смс, словно сообщение из ТОГО, старого мира, когда я была счастлива и беззаботно, просто заставило меня снова окунуться в воспоминания. Теперь я уже не плакала, а только говорила и говорила, иногда заедая фисташками, которые принес Сережа.
- Я никогда в школе ни одного сочинения не написала - за меня все Ярка делала. А у нее были проблемы с математикой, так что на контрольных я решала оба варианта... мы с ней тогда вместе сидели, а Настька позади, у нее все предметы всегда шли хорошо... а потом, когда я начала коллекционировать сказки, и все друзья на каждый праздник начали мне дарить подарочные издании и из поездок привозить разные книги, тогда почему-то мне захотелось свою книгу, понимаешь? Хотя я и писать-то совсем не умела. Я тогда почему-то это Ярке рассказала - глупость, конечно, но она так серьезно это восприняла, говорит, если душа хочет, надо делать. И подарила мне свою счастливую гелевую ручку. Была у нее такая, потрепанная... Я и сейчас ей пишу, только стержни заменяю.
Сережа спокойно смотрел на меня, и держал мою руку. Я уже совсем разучилась рассказывать что-либо из прошлого без его теплых ладоней. Он всегда с таким терпением меня выслушивал, что каждый раз, когда он уходил, я жалела, что опять ничего не спросила лично про него: чем он живет, какие у него друзья, и как оказался здесь.
- Знаешь, Яра, наверное, в какой-то степени твой духовный наставник, -задумчиво произнес он.
Я кивнула.
-Была... наставником...
- Нет, Лена, есть. Она есть. Она в тебе живет, в твоих воспоминаниях. И воспоминания об этом светлом человеке будут еще долго вдохновлять тебя на написание не менее светлых сказок, - потом Сережа помолчал, и тихо добавил. - Так должно быть.
За окном уже было темно, мама сказала, что не сможет сегодня придти, и Сережа сидел у меня весь вечер.
- А Настька, в отличие от доброй Ярки, всегда была живчиком. Да, такая... Всегда везде успевает, все знает и все умеет. Она меня так хорошо распиариала среди знакомых, не передать... все знали мои сказки! Если Ярка подстегивала меня писать, то Настька вдохновляла печатать сказки, делать их доступными для всех. Мы даже последнее время все пытались связаться с редакторами, не я, конечно, Настька... она же все везде знает, я просто писала сказки... Почему они им так нравились, не пойму!
- Потому что они прекрасные. Они о светлом.
На часах было без пяти двенадцать.
- Благодаря ей многие мои сказки появлялись в каких-то журналах, то детских, то литературных, Господи, откуда она о них узнавала...
Я замолчала. Хотелось спать, Сережа это чувствовал и перебрался ко мне под одеяло. Он лежал тихо, смотрел на меня, и глаза его в темноте блестели. Я закрыла веки и ощутила, как он прижал мою руку к своей груди, на секунду, не больше, и вздохнул.
- Лена-Лена, ты хороший человек...
Я улыбнулась, не открывая глаз.
-Я спать хочу.
- Рассказать тебе что-нибудь?
- Можно спеть.
- Что ты хочешь?
- Про лебедя и охотника.
- Это плохая песня, зря я спел ее тебе вчера.
- Это песня-правда. Все светлое умирает.
- Все умирает. И не только светлое.
- А светлое чаще.
- Ты же не умерла.
- Ладно тебе, пой.
И он запел, тихо-тихо. Какой-то надрыв был в его голосе. В песне охотник случайно убивает лебедя, и пытается выходить его лебедку, но лебедка чахнет и тоже умирает.
Когда он закончил петь, я не уснула, но уже дремала, и сквозь сон чувствовала, как он гладит меня по волосам.
- Ты знаешь, Настька что-то сказала перед самой аварией. А я не расслышала... понимаешь... я даже никогда-никогда не узнаю... что... она...
-Тише, тише, - прошептал он, чувствуя, что я начинаю просыпаться, и стал мягче гладить по голове, - Она сказала, что любит тебя. Я уверен.
- Почему?...
- Тебя нельзя не любить.
Я улыбнулась и начала проваливаться в сон. Я уже почти уснула и только откуда издалека до меня доносились слова, то ли во сне, то ли наяву:
- Если б не они, ты б не стала писать сказки... если б не они, мы бы с тобой не встретились...
На следующий день я проснулась с какими-то противоречивыми чувствами. С одной стороны, я твердо решила позвонить Вадиму, не размениваясь на глупые смски, а с другой мне почему-то совсем не хотелось ему звонить.
В итоге разум победил, и, после завтрака, во время которого Сережа почему-то не пришел, я набрала знакомый номер.
- Алло!
- Привет, - смогла только сказать я. Такой знакомый и такой далекий голос!
- Э... подожди, я перезвоню тебе через полчасика?
-Хорошо.
Короткие гудки.
Час я ждала его звонка, а потом с облегчением покурила. Расставаться очень грустно, особенно с прошлым, особенно со своим, особенно со счастливым.
Меня ждет какое-то будущее, в котором мне нужно жить. И в тот момент я была так вдохновлена этой новой и от этого такой волнующей мыслью, что решила выбросить сигареты и начать новую, счастливую жизнь. Жизнь не должна и не может быть другой. У меня - только счастливой. Я заслужила!
Последний недокуренный бычок полетел за окно, за ним и десяток сигарет в пачке.
Сережа все не приходил, хотя было уже около часа.
Дверь палаты резко открылась и внутрь вбежала моя мама, вся взъерошенная от долгого подъема на пятый этаж, с кучей прозрачных пакетов с мандаринами, замороженной клубникой и моими любимыми йогуртами со злаками.
Она что-то рассказывала, беспрерывно, про наших соседей, про то, кто мне звонил и как себя чувствует мой хомяк Толик. Потом как-то замолчала.
- Знаешь, сегодня было с утра первое слушание по этому делу... ну, сама понимаешь...
Я кивнула. Она боялась меня ранить. А мне уже не было так больно.
- Так вот... посмотрела я на этого паренька, такой пацан. Он в больнице еще кстати. Но легко отделался!! Я бы такому да смертный приговор...
-Мама, у нас мораторий на смертную казнь в стране, - устало произнесла я.
- Да, Леночка, но как ты-то можешь? Я бы ради такого мерзавца отменила бы этот мораторий. Таких убивать надо.
- Как родители девочек?
- Их не было, сегодня так только, первые слушания, его только завтра из больницы выписывают, так что...
Мама еще немного посидела со мной, поговорила на нейтральные темы.
Когда она уже стояла в дверях, намереваясь уйти, вдруг остановилась и сказала, не оглядываясь на меня:
- Представляешь, его тоже Сережа зовут... а я так раньше любила это имя...
Я еще долго сидела и смотрела перед собой.
Какое часто встречающиеся имя Сережа!
И плохим, и хорошим людям его дают. Хотя, когда имя дают, не знают, будет ли человек хорошим или плохим. И, вообще, как можно четко разделить - вот, хороший человек, а вот - плохой?
Потом я вдруг заметила, что папка с рукописями не лежит на обычном месте на тумбочке.
Я обыскала всю палату, но так ее и не нашла.
Когда Сережа не явился и вечером, я окончательно сникла.
Пришла медсестра, ежедневно делающая мне массаж. Она была молоденькая и милая, и только при ней из всех медицинских работников Сережа не прятался.
- Ну что, как настроение?
Я покачала головой.
- Расстраиваешься, что Сережку выписывают? Ладно тебе, это только завтра. Да и тебя мы скоро выпишем.
Я кивнула и наигранно улыбнулась.
За полночь пришел Сережа. Я сделала вид, что сплю. Он очень долго сидел рядом на табурете. Потом я почему-то открыла глаза, и он это увидел.
- Лена, спи, уже ночь.
- Спой мне, - пожалуй, это все, что было мне сейчас нужно.
- Я не знаю, что и спеть. Нет у меня такой песни, да и не будет никогда.
- Какой такой?
- Чтобы передать все, что я хочу тебе сказать. Попросить прощения так, чтобы ты меня простила.
- Спой мне.
Сережа подвинул табурет ближе кровати, нагнулся к моему уху и прошептал:
- Я люблю тебя, но это ведь уже не важно?
Глаза его блестели как-то по-новому, и голос стал чужой. Я отвернулась от него.
Через минуты я услышала шаги, потом дверь в палату закрылась, и я заплакала.
Лучи солнца играли на моей кровати. Я уже не спала, но негу сна хотелось продлить немного дольше. Мыслей у меня никаких не было, я просто хотела вернуться в сон.
И, хотя Сережа зашел тихо, я в ту же секунду открыла глаза.
Он осторожно ступал по кафельному полу, держа у груди небольшой пакет, из которого выглядывала папка с моими рукописями.
Я хотела что-то сказать, но он поднес палец к губам, чтобы я молчала и с сожалением посмотрел на меня. Потом вздохнул, положил пакет на тумбочку. В коридоре послышались шаги, он с опаской посмотрел на дверь.
Я приподнялась с кровати, Сережа обернулся, услышав шорох, и подошел ко мне.
- Ты пиши... сказки, пиши! -произнес он шепотом.
Лицом к лицу я была с моим злейшим врагом и ближайшим другом. И мне хотелось обнять его и расцарапать лицо одновременно.
Я знала, что он придет, и хотела многое ему сказать, и про его вранье, и про меня, и про сказки...
- И глаза у тебя цвета росы, - Сережа тихо произнес это, и как-то мягко посмотрел на меня, прикоснулся ладонью к моей щеке, провел по коже, вздохнул и вышел.
Я неаккуратно взяла пакет с тумбочки, и из него вывалились знакомая мне папка и книга, упавшая на пол обложкой.
Елена Марчук. Сказки.
Я осторожно опустила ноги в тапочки и в нелепой длинной футболке выбежала из палаты, босая, крикнула "Сережа!" - он уже шел в конце коридора.
ОН в ту же секунду обернулся, и я опять увидела свежий, чистый взгляд голубых глаз с желтыми крапинками. Я была в другом конце длинного больничного коридора, но - поверите ли? - видела как перед собой эти удивительные желтые крапинки.
И тогда я побежала. Побежала к нему, обхватила за его мальчуковые плечи и поцеловала - нежно, так, как не целовала ни любимых, ни родных. И он обнял меня, прижал к груди, поцеловал в волосы.