Глава I. Векшё

  Солнце уже было на горизонте, когда я подъехал к Векшё. Пыльная, изъезженная дорога вела из Кальмара, куда я прибыл вчера ганзейским судном, на запад, в центр Веренда². Петляя между невысокими холмами, она спускалась в подболоченные ложбины, пряталась под сенью деревьев и, спотыкаясь о их корни, выходила на берега озер, пока из-за горизонта не вынырнули деревянные городские стены, не раз страдавшие от пожаров на этих приграничных шведских землях.

  Поежившись и плотнее закутавшись в плащ - северный ветер все настойчивей пробирался под одежду, - я обогнул вереницу припозднившихся крестьянских телег, груженых рыбой, сваленной прямо на голые, пропитанные влагой доски настилов, и медленно двигавшихся в сторону города. Владельцы телег, суровые шведские бонды, рассчитывали обменять свой товар у местных купцов на зерно или одежду, а если повезет, то у немцев - на медную монету.

  - Поторапливайся, эй! - стражник у ворот потрясал алебардой перед глазами рыбака, пытавшегося тронуть с места старую худую кобылу.

  - Что б тебя, - ругался на кобылу тот. - Ну! Давай!

  Я поравнялся со стражником и, не покидая седла, сунул ему в руки медный пфенинг. Тот потер его грязными пальцами и отступил в сторону, поглядывая на меч, висевший у моего бедра.

  - Проезжайте, - пробурчал он не очень радушно. - Вон желающих сколько.

  Похлопав по крупу уставшего коня, я в поисках ночлега поехал вперед по узким улочкам. Город был невелик размерами и по меркам Германии казался скорее большим селом душ на двести-триста, но это был единственный крупный центр на многие часы езды вокруг. Он собирал как проходимцев, так и зажиточных бондов, здесь проводились ярмарки, на которые приезжали ганзейские купцы, а если бы я ехал сушей с противоположной стороны, от Дании и Сконе, то он оказался бы на дороге, ведущей как к Кальмару, так и к другим крупным торговым городам Балтийского побережья Швеции.

  Начинало смеркаться, на небе появились тяжелые, рваные тучи. Я выбрал заведение, выглядевшее достаточно прилично, передал коня заботам выскочившего мне навстречу мальчишки-слуги и зашел под своды приземистого трактира. Хозяином заведения оказался коренастый мужичок с ярко-рыжей ухоженной бородкой и большим, покрасневшим за годы возлияний носом. Он стоял за стойкой и деловито протирал не первой свежести полотенцем массивные глиняные кружки.

  - Эль? - поднял на меня глаза хозяин. - Ужин? Комнату?

  - Я бы хотел снять комнату, но для начала все же поужинать, дорога была не близкой, - ответил я ему.

  Он отвел меня в угол зала, усадил за тяжелый стол из темного дерева и обещал управиться как можно скорее. Я огляделся по сторонам. Все вокруг было чисто и довольно ухоженно, но потерто и явно давно не обновлялось. Под потолком в центре помещения висела огромная круглая люстра на пару дюжин свечей, служившая когда-то колесом для телеги. Из свечей горел едва ли десяток, и полумрак надежно обжился у крайних столов. За одним из них сидели трое, разглядеть которых с моего места я не мог, остальные пустовали.

  Миловидная девица, вероятнее всего дочь хозяина, принесла тарелку на которой дымилась свиная отбивная. Я поблагодарил ее и, увлеченно работая ножом и вилкой, погрузился в собственные мысли. Скорое и неизбежное знакомство с главой местной епархии, вызывало в душе смутные переживания, смешивающиеся с приятным и слегка пьянящим предвкушением от возможности продолжить исследования, ради которых я прибыл в Векшё. Легкая улыбка пробежала по моему лицу, а рука машинально коснулась толстой книги в твердом кожаном переплете, висевшей у моего правого бедра и прикрытой от посторонних глаз простым чехлом из дешевой, но плотной и надежной ткани. 'Scientia³', - проговорил я себе под нос на мертвом языке.

  Отужинав и вдоволь насладившись обществом самого себя, я попросил хозяина, чтобы меня проводили в комнату. Поднимаясь по скрипучим ступеням на второй этаж трактира, тот добродушно разговорился:

  - Милсдарь, комнату Вашу прибрали еще с утра. Я попросил Гертруду накрыть свежие покрывала. По всему видно, Вы человек не местный, негоже будет нам прослыть плохими хозяевами. Постояльцев сейчас не много, а те, что есть - порядочные. Приехали правда в ночь, при оружии, но за комнату заплатили двойную цену. А дама с ними просто чудо как мила. Скажу по-правде, что оробел, увидев ее впервые. Да может быть Вы их заметили, ужинают. Ох, что ж это я, даже не представился. Оскар Карлссон, к Вашим услугам. Если Вам что-то будет угодно, всегда рад буду услужить.

  С этими словами он открыл ключом двери комнаты и жестом пригласил меня внутрь. Помещение было небольшое, а из мебели в нем обнаружилась только аккуратно застеленная деревянная кровать.

  - Прошу Вас, устраивайтесь. Если мне будет позволено, я принесу Ваши вещи.

  - Спасибо, Оскар, буду признателен, ноги, по правде сказать, очень гудят с дороги.

  Хозяин придирчиво окинул взглядом комнату, словно собираясь одним этим взглядом преобразить ее интерьер, и скрылся за дверью. Вскоре он вернулся, бочком пронося мои вещи через узкий дверной проем, и заговорщически зашептал:

  - Милсдарь, господа постояльцы, о которых я Вам давеча рассказывал, спрашивают о Вас. Кто, мол, таков и откуда. А я и не знаю, что сказать, только то, что Вы с дороги дальней. Вот обещал разузнать. Если это не тайна, конечно.

  - Тайна в этом не большая, - спокойно ответил я, раздосадованный, однако, этим повышенным интересом. - Скажи, что мое имя Фридрих фон Айзенберг, прибыл из земель к югу от Эльбы.

  Трактирщик смущенно улыбнулся, будто хотел спросить что-то еще, но передумав, только пожелал мне хорошего вечера и удалился.

  До самого утра меня больше никто не беспокоил. Проснулся я затемно, ноги уже не гудели, и я, быстро собравшись, спустился на первый этаж таверны, чтобы позавтракать. Никого из постояльцев не было, и только трактирщик, по своему обыкновению, протирал за стойкой глиняные кружки.

  - Доброе утро, милсдарь, - поприветствовал он меня. - Приготовить для Вас завтрак?

  - Да, будьте любезны.

  Медная монетка легла перед Оскаром и тот засуетился, взывая к Гертруде, словно иерихонская труба. Я уселся на свое вчерашнее место и приготовился ждать завтрака, когда в двери трактира вошла обворожительная, стройная девушка, облаченная в элегантное платье, поверх которого был накинут плащ. Ее длинные темные волосы аккуратными локонами спадали на плечи. Я не был уверен, но кажется видел ее вчера среди постояльцев. Оглядевшись по сторонам, она хотела было направиться к лестнице на второй этаж и уже сделала пару шагов в ее направлении, но остановилась и пошла к моему столику.

  - Могу ли я присоединиться к Вам, герр Фридрих? - спросила она по-немецки несколько неуверенно, видимо взвешивая правильно ли она поступает, обращаясь к незнакомому мужчине по имени.

  - Прошу Вас.

  Она села и до меня донесся легкий пряный аромат восточный благовоний, в которых я различил сандал, корицу и слегка уловимую нотку fleurs d'orange⁴. Удивительное сочетание для заведения, подобного тому, в котором я остановился.

  - Меня зовут Астрид Таубе, - представилась она.

  - Очень приятно, - кивнул я. - Фридрих фон Айзенберг, впрочем, Вы, вероятно, уже знаете.

  - Простите мне мое вторжение, герр Фридрих, - девушка смущенно улыбнулась. Улыбка была естественной, но по тому, как быстро она сошла с ее лица и сменилась усталостью, я понял, что дается она ей с трудом.

  - Не стоит переживать по этому поводу. Скажите, не из тех ли вы Таубе, что родом из Вестфалии? Судя по вашему произношению Вы не немка.

  Она снова улыбнулась краешком губ.

  - Герр Фридрих, позвольте мне оставаться Таубе как в Ваших глазах, так и в глазах всего Векшё.

  - Как Вам будет угодно, фройляйн Астрид, - я склонил голову в знак согласия.

  - Мой брат... - она на секунду замялась. - Вчера мой брат хотел поговорить с Вами, но Оскар, трактирщик, сказал, что Вы устали с дороги. Боюсь, что он не застанет Вас этим вечером и... вот я здесь.

  - Что же хотел обсудить со мной Ваш брат? - немного помедлив спросил я. - Боюсь, что мы с ним не знакомы.

  - Понимаю Ваше удивление, герр Фридрих, но, к сожалению, не могу ответить на Ваш вопрос. Если Вы задержитесь в Векшё до вечера и это не составит для Вас большого труда, попросите Оскара, чтобы он поднялся за нами.

  Я пообещал всенепременно это сделать, если ничто не расстроит моих планов. Девушка раскланялась и отблагодарив меня очередной короткой улыбкой удалилась.

  Кутаясь в плащ, я шел в сторону центральной площади Векшё, посреди которой гигантским двурогим исполином возвышался собор Святого Зигфрида. В голове крутился короткий разговор с прекрасной незнакомкой, которая хоть и представилась, но назвалась чужой фамилией, а возможно и именем. Думая о ней, я невольно улыбался, словно пятнадцатилетний школяр впервые возвращающийся с романтического свидания. Аромат, окружавший ее, давно сменился смрадом городской клоаки, но я задерживал дыхание и на какой-то короткий миг ощутил восточный запах ее духов, от которых слегка кружилась голова. В то же время, я задавался вопросом: что хотел от меня ее таинственный брат? Принял меня за того, кем я не являюсь? За купца, ищущего благоприятное вложение для своего капитала?

  Площадь, окруженная со всех сторон деревянными стенами домов, встретила меня напряженной тишиной. Когда я ступил на нее, у меня заложило уши, но давящая тишина прервалась протяжным ударом колокола, за которым последовали звуки утренней литургии. До меня донеслось многоголосое: 'In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen'⁵, - сlerus⁶ прославляли Мертвого Бога на мертвом языке.

  Пересекая площадь, я думал о том, сколько дней осады выдержал бы собор Святого Зигфрида в случае необходимости. Над аркой центрального входа, перекрытого тяжелыми дверями, усиленными железными прутьями, возвышалась монолитная стена, покрытая редкими, узкими бойницами, и лишь у самого основания двух остроконечных башен-близнецов, венчающих сооружение, на фоне сплошного камня выделялись три высокие окна с резными ставнями. На мгновение я замешкался, окидывая взглядом двурогого великана с тремя глазами. 'Et duas naturales voluntates in eo...'⁷ - всплыло в голове, и сразу же за этим: 'Credimus in unum Deum Patrem omnipotentem, et in unum Dominum nostrum Jesum Christum, et in Spiritum Sanctum'⁸. Символ веры, воплощенный в камне, раскрывал передо мной свои чертоги.

  Собор был наполнен приглушенным светом множества свечей и едким запахом церковных благовоний, мгновенно сменившим уличный смрад. Под сводами храма то и дело разносилось 'Amen', и, насколько я мог судить, священнодействие должно было продолжаться еще довольно долго. Я нашел свободное место в одном из задних рядов тяжелых деревянных скамеек, отведенных для прихожан, и начал внимательно изучать лица присутствующих.

  Мое внимание привлек могучего телосложения clerus в белоснежном одеянии диакона⁹. Он возвышался над остальными служителями культа словно древний титан над простыми смертными. Лицо его сложно было назвать умиротворенным и благостным, смотрел он из-под бровей, постоянно оглядывая ряды прихожан. Когда его взгляд остановился на мне, я почувствовал легкий холодок на кончиках пальцев и постарался скрыть лицо за складками капюшона. Прислуживал он престарелому епископу, казавшемуся карликом на фоне этого исполина.

  Обряд подходил к завершению и процессия облаченных в туники диаконов и священников, возглавляемая епископом Векшё, двинулась к выходу из собора. О сане епископа можно было судить по фиолетовой шелковой накидке, полностью закрывающей плечи и руки иерарха вплоть до кистей, поверх которой была надета традиционная, богато украшенная золотом далматика¹⁰. Когда епископ уже поравнялся с порогом собора, он на секунду остановился и шепнул что-то своему титаноподобному диакону. Тот кивнул, отделился от основной процессии и скрылся за малоприметной дверью, частично прикрытой от посторонних глаз гобеленом, изображавшим сцены из Святого Писания.

  Я решил выждать пол часа, перед тем как искать аудиенции, но не прошло и пяти минут как рядом со мной сел 'человек-гора'. Он сделал это совершенно бесшумно, и я от неожиданности вздрогнул, раздосадованный тем, что утратил внимание.

  - Какие ветра занесли Вас в нашу скромную обитель? - вместо приветствия задал он вопрос грудным басовитым голосом, вполне соответствовавшим его внешнему виду. На нем уже не было ослепительно-белого литургического наряда, и в черной тунике он напоминал странствующего монаха-отшельника. Руки свои он почтенно сложил на животе, и я подумал о том, что ими куда сподручнее было бы гнуть подковы, чем держать кадило.

  - День добрый, - поприветствовал его я, пытаясь собраться с мыслями.

  Он кивнул, ожидая продолжения.

  - Меня зовут Фридрих фон Айзенберг, я только вчера прибыл в город и сегодня хотел бы иметь возможность получить аудиенцию у епископа, чтобы засвидетельствовать ему мое почтение, а также почтение ландграфа Тюрингского Вильгельма, по делам которого я здесь нахожусь.

  Официальное представление я подкрепил парой полновесных саксонских талеров.

  - Думаю, епископ Вас примет, - великан взглянул на меня сверху вниз, не обращая внимания на протянутое ему серебро. - Пойдемте за мной.

  Епископ Векшё встретил нас в обширной келье, расположенной на втором этаже собора Святого Зигфрида. При свете свечей я смог разглядеть его внимательнее. Это был преклонного возраста clerus с исписанным морщинами лицом, на котором выделялся совсем не северного вида орлиный нос и глаза, выдававшие волевой характер. На нем была черная с фиолетовой окантовкой сутана-дзимарра и фиолетового же цвета шапочка-пилеос. Когда мы вошли, он сидел за широким письменным столом и перебирал бумаги. Ничто в его виде не выдавало того служителя Церкви, которым он предстал передо мной во время утренней литургии. Это был человек обличенный реальной, а не только духовной властью, повелитель судеб и держатель обширных епископских земель. Он бросил на меня быстрый взгляд и жестом попросил подождать. Мой спутник закрыл за нами дверь и встал поперек нее, сложив на груди могучие руки.

  - Прошу меня извинить за ожидание, - отложив наконец бумаги, проговорил епископ. - Позвольте представиться, Ян Окессон.

  - Ваше Преосвященство, - кивнул я. - Фридрих фон Айзенберг, конвентуальный капеллан Ordo Naturalis¹¹ и личный библиарий ландграфа Тюрингского Вильгельма фон Веттина.

  - Прошу Вас, присаживайтесь, - епископ указал рукой на кресло, стоящее около стола. - Что привело Вас в нашу обитель?

  - Монсеньор, - начал я, погружаясь в кресло, - я здесь в поисках Знания и по воле ландграфа Вильгельма.

  - В поисках Знания, Вы говорите... Знание порой далеко заводит его обладателей, - упоминание Ordo Naturalis отразилось на лице епископа неясными эмоциями, и он, по-видимому, тщательно взвешивал каждое свое слово. - Знание развращает неокрепшие умы, потакает ересям и страстям. В Знании скрыта великая сила, но и великая слабость.

  - Это так, - согласился я. - Но и незнание обладает теми же свойствами. Истории известны те, кто пытался отвергнуть Знание, как и преследовать его, но истории известны и результаты этого. Империи рушились, а на их месте возводились новые, и всегда ростки отвергнутого Знания пробивались на свет через камни разрушенных монументов, гробниц и городов. Римляне правили миром до тех пор, пока ценили Знание. Знамена, с вышитыми на них 'SPQR'¹², развивались от Лондона до Александрии. Церковь, отвернувшаяся от Знания в те темные времена, и разрушившая этим Pax Romana¹³, не раз сожалела об этом позднее, храмы горели по всей Италии, от Альп до Сицилии, и Богу доставались истерзанные души.

  - Вы, кажется, не боитесь Инквизиции, герр Фридрих, - усмехнулся епископ. - Слова Ваши наполнены страстью, а мысли близки к отрицанию устоев Святой Церкви.

  - Ordo Naturalis нет дела до Inquisitio Officim¹⁴, как и инквизиторам нет дела до членов Ордена. Душа и тело - Богу и молитве, Знание - поиску и эксперименту. Как писал один из членов Ордена - Рождер Бекон из Оксфорда, - есть только один способ укрепиться против Антихриста и его поборников - изучать тайны Природы, приобретать знания ради исправления человечества. Еще Третий Константинопольский Собор в 681 году, кроме прочего, постановил: хранители Знания неприкосновенны для Церковного Суда. Поскольку нет суда, то нет и следствия. И история показала, что это решение Собора было верным. С тех пор как хранителей Знания перестали жечь на кострах из ростков старой Империи возникла новая - Империя Карла Великого. Empereur d'Occident¹⁵ правил огромным государством и правил мудро. При нем была образована Дворцовая академия в Ахене, где состоялся первый созыв Капитула Ordo Naturalis, заседающего там и поныне. Отцы основатели Ордена - Алкуин, Ангильберт, Эйнгард, Павел Диакон, Рабан Мавр, Теодульф и сам Карл - многое сделали для той эпохи, а без нее не было бы современного мира, такого, который мы с Вами знаем. Но самое главное - они добились от Папы подтверждения решения Третьего Константинопольского Собора. Нет, Ваше Преосвещенство, я не боюсь Инквизиции.

  - Полагаю, я слишком редко встречаюсь с членами Ордена, чтобы привыкнуть к подобному стилю мышления. Оставим нашу дискуссию на другое время, герр Фридрих, - примирительно проговорил епископ. - В поиске какого сорта Знания Вы оказались в Векшё?

  - Боюсь, что рассказ мой может занять некоторое время, но краткое его изложение лишь запутает любого слушателя.

  - Судя по всему, Вы хороший рассказчик, и я с интересом Вас выслушаю, - епископ жестом предложил мне продолжать.

  - Начало моей истории относится к времени столь отдаленному, что знаем мы о нем лишь из преданий, кратких хроник и документов, которым посчастливилось дойти до наших дней из глубины веков. Многие из них зачастую противоречат друг другу, другие недостаточно ясны. И в том, чтобы распутать клубок этих свидетельств, состоит, по моему мнению, задача любого добросовестного историка. Однако, начать я хотел не с глубокого прошлого, а с событий не таких давних, свидетелями которых мы с Вами являлись, чтобы объяснить каким образом во мне проснулся интерес к тому, о чем речь пойдет далее.

  Я на секунду прервался, обращаясь к воспоминаниям, и в моей голове всплыл образ семейного поместья в Айзенберге, где мой отец проводил вечера у камина, рассказывая нам о рождении Римской империи, о походах Ганнибала и Цезаря, об Октавиане Августе, о Карле Великом и Фридрихе Барбароссе.

  - Юность моя прошла в Эрфуртском университете, куда я, рано освоив латынь, был направлен на обучение. Там я постигал septem artes liberales¹⁶, и с другими студентами следил за окончанием Саксонской братской войны, которая вспыхнула между Фридрихом и Вильгельмом Веттинами после смерти их дяди, ландграфа Тюрингии. Много крови было пролито в те годы: саксонцы, богемцы и австрийцы резали друг друга, кто за титулы, деньги и земли, кто в ожидании славы, кто из любви к войне. Почти до основания был разрушен город Гера, земля, истоптанная наемниками и омытая кровью, перестала плодородить. Наконец, в Намбурге был подписан мирный договор. Кажется, уже тогда, во мне зародилось стойкое отвращение к войне и ужасам братоубийственных междоусобиц. Спустя пару лет до нас дошли известия, что турки захватили Константинополь и убили последнего императора Византийской империи Константина. Падение некогда великой цивилизации, подарившей нам Платона и Аристотеля, отразилось в моей молодой душе тяжелой печалью. Я до сих пор помню слова одного из преподавателей:

'Услышьте о великом горе слово.
За 'М' - четыре 'С', за 'L' - три 'I'
Не означают ничего иного,
Как страшный год от Рождества Христова -
Четырнадцать веков, полвека, три...'¹⁷.

  Я замолчал, чтобы перевести дух и собраться с мыслями, и епископ в наступившей тишине в тон мне продолжил:

'Сей год величье Греции сурово
Подверг во прах и стер с лица земли'¹⁸.

  - Мне знакомо это стихотворение, - прокомментировал он сказанное. - Впрочем, и с автором его мне доводилось пересекаться. Прошу, Вас, герр Фридрих, продолжайте.

  - С позволения Вашего Преосвященства. Лето 1455 года встретило меня в Дрездене, где я работал над окончанием моей дипломной работы. Помню, как меня возмутило вероломное похищение принцев Эрнста и Альбрехта из Альтенбургского замка, помню набат, который эхом разносился над городом, возвещая беду. Позже стало известно, что похитителем был Кунц фон Кауффунген. Его поймали где-то на границе с Богемией и прилюдно обезглавили на рыночной площади во Фрайбурге. Не знаю, чья была правда, но говорили, что Фридрих, отец принцев, оставил Кунца без обещанной награды за честную службу, не стал компенсировать его убытки в ходе войны и более того, не выкупил его из плена у Вильгельма, отчего Кунц был вынужден сам выплачивать выкуп. Там же, в Дрездене, мне удалось впервые познакомиться с текстом 'Жития Святого Зигфрида', которое в конечном итоге и привело меня в Векшё. Однако не буду забегать вперед.

  Спустя лет пять судьба свела меня с Вильгельмом, ставшим в тот момент полноправным ландграфом Тюрингии. Стремясь составить родословную Веттинов, он приехал в Эрфурт в поисках человека, готового ею заняться. Юристы, медики, философы и схоласты его не интересовали, и он развернул с десяток жадных до наживы студентов и пару-тройку профессоров в первые же два дня пребывания в городе. Кажется, кто-то рассказал ему о моей работе по истории Древней Италии и Германии, и он разыскал меня, предложив приличное содержание. Недолго думая я согласился.

  В Лейпциге мне удалось обнаружить список с 'Genealogia Wettinensis'¹⁹, документа, составленного в XIII веке каноником-августинцем монастыря Лаутерберг, что недалеко от Галле. Документ этот стал отправной точкой моих дальнейших исследований. История рода Веттин выводилась в нем от некоего Дитриха. Кроме прочих в этом документе был упомянут архиепископ Адальберт, о котором я еще не раз упомяну сегодня.

  Намного позже я попал в Бремен, где мне посчастливилось работать с трудом хрониста Адама 'Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum'²⁰, составленным в XI веке. Большая часть этой впечатляющей работы по древней истории Германии и Скандинавии оказалась посвящена деятельности того самого Адальберта Веттина, архиепископа Гамбурга и Бремена, Патриарха Севера, папского легата, в чьем ведении находилась среди прочих Векшёская викарная епархия и о котором я впервые узнал из 'Genealogia Wettinensis'. В этом же труде упоминаются деяния Святого Зигфрида, о котором мне так же было уже известно. Однако, только после прочтения труда Адама стало ясно, что Святой Зигфрид был непосредственно связан с архиепископом Адальбертом, а через него с родом фон Веттин и Священной Римской империей. Меня очень удивило, что насколько я помнил текст 'Жития Святого Зигфрида', в нем не было ни единого упоминания ни о Адальберте, ни о роли Империи в христианизации Швеции.

  Согласно имевшимся у меня документам выходило, что Святой Зигфрид, так же как первый архиепископ гамбургский Святой Ансгарий, проповедовавший при конунге Бьёрне во времена и при содействии императора Запада Людовика Благочестивого, или так же как Адельвард и Стафан, отправленные к свеям по просьбе конунга Стенкиля, но жестоко убитые за попытку свергнуть языческих идолов в Упсале, проповедовал при Олафе Шётконунге и крестил его в источнике Хасабю в Вестрётланде. Им же была заложена деревянная церковь в Векшё, на месте которой построен этот собор и в которой похоронен он сам. И хотя 'Житие Святого Зифрида' говорит о том, что он был отправлен в Скандинавию английским королем Милдредом, деятельность Зигфрида после посещения Бремена в 1030 году, несомненно направлялась императорами Священной Римской империи Конрадом, а затем Генрихом. Об этом свидетельствует переписка Зигфрида с Адальбертом, бывшим тогда пробстом²¹ монастыря в Хальберштадте и приближенным к императорской семье.

  Моя речь была заготовлена заранее, и я очень надеялся, что ход пространных объяснений не слишком запутан и не изобилует чрезмерно отступлениями, не относящимися к делу. Епископ внимательно слушал меня, сложив руки на груди, и не перебивал, за что я был ему крайне признателен.

  - Письма Святого Зигфрида к Адальберту, - продолжал я, - были мной обнаружены там же, где и хроника Адама - в Бремене. Судя по всему, идея христианизации языческой Скандинавии, как и идея борьбы с любыми проявлениями Ars Obscura²², которому покровительствовали древние скандинавские боги, от Зигфрида передалась и Адальберту. В 1046 году последний отказался от папского сана, предложенного ему коллегией кардиналов по настоянию императора Генриха, в пользу Гамбургского архиепископства, откуда новоиспеченный прелат мог с большим успехом продолжать дело Зигфрида. Позднее Адальберт был наставником множества скандинавских миссионеров, трудами которых языческий Север принял католичество и кровью которых были разрушены многие языческие святыни, а боги Темной Эпохи низложены. В конце своей жизни, как сообщает хронист Адам, Адальберт намеревался объехать все северные страны, включая Данию, Швецию, Норвегию, Оркнейские острова и Исландию, от чего его отговорил датский конунг Свен, указывая на то, что 'обратить в христианство варварские народы легче людям одного с ними языка и нравов, чем незнакомцам, которых эти племена очень не любят'. Так или иначе, но всей этой истории не хватает писем самого Адальберта Зигфриду, которые я надеюсь обнаружить в Векшё. Ландграф Вильгельм полагает, что моя работа поможет пролить свет на эту темную страницу истории Швеции, как, впрочем, и славного прошлого рода фон Веттин. Я так же уполномочен засвидетельствовать от лица ландграфа его благодарность в виде этого скромного пожертвования на нужды Святой Церкви.

  Вслед за моим длинным и путанным рассказом на стол епископа лег увесистый кошель, наполненный золотыми монетами. Ян Окессон встал со своего места и в задумчивости прошелся по келье. Я вынужден был ждать его решения и уповать на благополучный исход аудиенции, от которой завесили результаты всего моего шведского путешествия.

  - Что ж, герр Фридрих, - наконец проговорил епископ и пристально посмотрел мне в глаза. - В непростое время вы приехали в Швецию, везде разорение, грабеж и разбой. Страну раздирают на части светские государи, многие святыни поруганы, замки переходят из рук в руки. Датские рыцари, во главе с королем Кристианом, чинят преступления повсюду где проходят. Он даже посмел - виданное ли дело? - взять в плен архиепископа Йенса! Мир его праху... Произошло это семь зим назад, и святые отцы из Линчёпинга, Вестероса и Або во главе с папским легатом Маринусом, не смогли призвать его к порядку и вразумить не переходить дорогу Церкви. Сам Папа был обеспокоен этими событиями. С оружием в руках пришлось покойному епископу Кеттилю из Линчёпинга добиваться справедливости. Впрочем, и другие государи не лучше. Карл Кнутссон, в своей борьбе за власть, как говорят, попирает вольности Святой Церкви, топчет ногами прелатов, да и всех подряд - и клириков, и мирян. В своем стяжательстве он все больше лютует и зверствует, и, уподобившись разбойникам, изгоняет людей из страны. Более того, ходят слухи, я правда им не вею, что он следует неким обычаям, несущим в себе заразу ереси, о чем архиепископ Йенс, как мне известно, писал Папе. Сожгли недавно и замок Крунуберг, нашу скромную обитель, слава Богу при пожаре не пострадала библиотека... Да-да, приходится и нам, церковным лицам защищать себя не только Словом Господним и молитвой, но и крепкими стенами. Впрочем, как видно из моих слов, и они не достаточно крепки... Что ж, в это неспокойное время вряд ли стоит удивляться тому, что горят владения епископа, если архиепископская усадьба в Упсале подвергалась разорению в ходе всех этих братоубийственных войн, - епископ с сожалением вздохнул. - Мне импонирует ваша молодость, энергия и та страсть, с которой Вы говорите о событиях глубокой старины. Надеюсь, что она никогда не перейдет в фанатизм, который свойственен многим ученым мужам и из-за которого они среди деревьев не могут увидеть леса и забывают о том Свете, который проливает на нас милость Господня. Скажу прямо, со времен Альбрехта Мекленбургского, в шведских епархиях не очень жалуют немцев, сто лет прошло, но все мы помним какие тяготы выпали на долю Святой Церкви при его правлении, - епископ сделал длинную паузу, в ходе которой я успел усомниться в успехе всего моего предприятия. - Однако, все мы слуги Господни, его дети, - с этими словами епископ смиренно посмотрел на лежащую на его столе Библию, размышляя о чем-то своем и как будто что-то взвешивая. Он слегка повернул голову, и я вновь отметил про себя его римский профиль. - Святой Зигфрид почитаем в Швеции, и я рад, что все мы можем благодаря Вашим изысканием узнать больше о его жизни. Вы можете поработать в библиотеке собора, я дам соответствующие указания.

  - Благодарю Вас, Ваше Преосвященство, - раскланялся я, стараясь скрыть радость от того, что дело мое все же решилось положительно.

  - Кроме того, - продолжил епископ, - я рекомендую Вам съездить в церковь, что в Эябю, это недалеко от Векшё, если ехать на северо-запад. Деревня стоит на краю озера Хельгасьён, вы ее не пропустите. Там заправляет отец Олаф, в свое время он был сильно заинтересован историями о Святом Зигфриде и, возможно, сможет Вам что-то рассказать. Я напишу для него письмо. Надеюсь также, что Вы почтите визитом и замок Крунуберг, куда еще при епископе Ларсе Михельсоне, заложившем первый его камень, была перевезена часть епархиального архива. Возможно там хранятся интересующие Вас документы. Для управляющего замком, отца Эрика, я тоже напишу письмо, на случай, если во время Вашего визита меня там не окажется. Найти замок можно, если ехать от Векшё на север, он также стоит на озере Хельгасьён.

  Епископ взялся за перо и черкнул на двух листах бумаги по паре строчек, затем свернул листы и запечатал их своим массивным перстнем.

  - Руне, - обратился он к великану, - проводи нашего гостя.

  Этими словами епископ дал понять, что аудиенция закончена. Я принял из его рук письмо, раскланялся и вышел из кельи. Руне провел меня в библиотеку собора. Храм Господень выглядел мрачно, но его библиотека и подавно напоминала скорее замковые застенки, нежели обитель мудрости. Отперев массивную дубовую дверь, мой провожатый уселся на низкую скамью у входа, предоставив меня опеке библиотекаря.