Данилова Елена : другие произведения.

Сказка снов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Под тремя солнцами и двумя лунами простираются земли Обитаемого Мира. В самом его сердце стоит Великий Магистериум - древняя обитель Мастеров-сновидцев. Мастера хранят тайны искусства видеть общие сны - единственного искусства, что не досталось людям в наследство от Империи, столица которой уже тысячу лет погребена под толщей воды на дне Залива Рэгланов, что лежит по другую сторону высоких гор и густых лесов. А на берегу Залива рождается тайна, волшебство, которое разбудит Обитаемый Мир от долгого тревожного забытья...

СКАЗКА СНОВ

Разумеется, всё это происходит у тебя в голове, Гарри,

но почему же это должно означать, что это

происходит не на самом деле?

Профессор Дамблдор Гарри Поттеру

Мы созданы из вещества того же, что наши сны.

У. Шекспир "Буря"

*1*

   Погасли огни. Город затих. Растворились практически все звуки. На фоне этой почти-тишины каждый шёпот, каждое дыхание отдавалось в мозгу, словно послевкусие вчерашнего веселья. Даже ветер исчез. Его дуновение налетело и рассеялось среди нелепо живописных холмов и изломанных скал. Серые камни мостовых и стены домов окрасились тёмной бронзой и пурпуром - в это время глинобитная хижина бедняка, жалостливо притулившаяся у развалин старых крепостных укреплений, могла выглядеть не хуже богатого дома. Неуверенный свет сумерек, наступавший на город, когда все три солнца, согревающих земли Обитаемого Мира, последовательно исчезали с небосклона, скрывал трещины и зазубрины, словно вуаль. И город охотно утопал в нём словно престарелая напудренная матрона. Люди спешили завершить свои дела: захлопнуть двери лавок, убрать остатки товара с уличных лотков.
   Каждый вечер город под стенами Великого Магистериума суетливо готовился ко сну, чтобы в какую-то, будто заранее условленную минуту, затихнуть ещё до последнего поворота мутных от времени песочных часов, нависших над кривыми улицами в огромном овальном каркасе. Когда-то юный Шут вместе с другими учениками до того, как начать творить свои детские сны, пытался вычислить, сколько длится эта пауза тишины между затуханием городского шума и последним переворотом часов. Говорят, в эту же игру играли множество поколений до них, и после них будет так же. Точной цифры не узнает никто.
   Шут огляделся - десятки кошачьих глаз смотрели на него из темноты круглого зала. Многих кошек он путал, другие, и, правда, ничем не отличались друг от друга. Но у каждой было своё особенное тепло. Шут потянулся и поймал большого толстого кота. Мордатое, потрёпанное чудовище с порванными ушами и наглой самоуверенной мордой устроилось у него на коленях и громко заурчало.
   Почему кошки любят сновидцев, было одной из загадок, разгадку на которые искать не полагалось. Любой ребенок из семьи мастера вырастал в окружении разномастных зверьков, которые ежедневно сновали под ногами, требуя внимания и ласки. В первом сне, который Шут увидел осознанно, были кошки. И сейчас, погрузив пальцы в тёплый, мягкий подшёрсток, он вспомнил тот свой самый первый сон. Те кошки, из его детства, были сделаны из сладостей, некоторые с пятнышками изюма, а некоторые с орешками вместо глаз... Говорят, сколько бы лет не прошло, сновидец каждую ночь продолжает проживать свой первый настоящий сон.
   Кот потянулся, Шут прикрыл глаза и начал нащупывать вещество сна, которое постепенно обволакивало его. Сегодня будет трудная ночь.
   Белая снежная пустыня, раскинулась далеко за горизонт, за пределы света, обволакивающие бледные края неба, глубокого и тёмного в центре. То тут, то там из-под снега вылезали головы тонких чернильно-фиолетовых грибов. Они становились всё выше и выше, пока Шут брёл, утопая по колено в снегу. Он знал, что дна у этого белого моря нет, хотя прошло уже много лет с тех пор, когда он последний раз пытался до него докопаться.
   "Никто не может изменить свою точку попадания в сон", - говаривал его учитель, когда Шут, ещё будучи мальчишкой, жаловался на ледяной холод и гнетущий полумрак снежной равнины этого грибного леса. Вместо корней у грибов были щупальца, которые двигались под поверхностью снега, просвечивая, словно вены под тонкой папиросной кожей, какая бывает у дряхлых старух.
   Он искал шатёр - каждую ночь, все эти годы, продирался к своей цели сквозь шевелящуюся белую крупу, но сон это такая вещь, к которой нельзя привыкнуть. Шут поступил в ученики, достиг степени Мастера, начал творить собственные сны, стал одним из лучших, но так и не привык.
   Он распахнул полог шатра и шагнул внутрь в рассеянный, но тёплый свет. Шут узнал Машну-Мишну, Сильвиру и Лилларда в Кругу Мастеров. Магистр Роан не удостоил их своим присутствием, но это, безусловно, к лучшему. Старик может и не потерял хозяйственной хватки, точно подсчитывая и распределяя подати, поступавшие в пользу Великого Магистериума со всех концов Обитаемого Мира, но времена, когда он творил свои лучшие сны, застала, быть может, одна Машну-Мишна.
   Она родилась очень далеко, среди сухих, с рождения морщинистых людей Серой пустыни, когда давно ушедших по ту сторону смерти, родителей Шута ещё не было на свете. Машну-Мишна была из Выскочек. Ему, рождённому в союзе двух великих родов сновидцев, с детства следовало презирать таких. Косноязычные и часто неграмотные приходили они сотнями к воротам Великого Магистериума в день Тройного Равноденствия в надежде найти здесь дом и понимание. За первый месяц от сотен оставались десятки, за следующий год десятки превращались в единицы, и лишь совсем немногие добирались до Зала Мастеров. Таких называли - "Великими" Выскочками.
   - Сколько сегодня умирающих? - спросил Шут, усаживаясь на своё место.
   - Больше, чем я потяну одна, - отозвалась Машну-Мишна. Он кивнул. Творить сны смерти - не самое приятное занятие, но когда-нибудь, это станет его работой - Шут знал это. Быть Мастером Cмерти - странная честь, слишком замешанная на неразделимых долге и усталости. Старые и молодые, измученные болезнями и тяготами беспросветного существования, люди мечтали тихо уйти во сне, держа за руки своих любимых и давно потерянных или улыбаясь далёкому, неведомо-прекрасному свету из-за горизонта смерти. Тяжелее всего Шуту давались молодые матери. Его собственная умерла в очередных родах, когда он и его сестра были еще большеглазыми и несмышлёными малышами. Даже сейчас он скучал по той ласке, которую дарили её руки, по её голосу и улыбке.
   Вырывая ослабшие души несчастных женщин из объятий лихорадочного забытья, Шут провожал их в вечные сады радости и покоя, обещавшие мир и свободу от рабства несовершенных человеческих тел. Многие из них были совсем юными существами, вчерашними детьми, едва старше или того же возраста, чем его собственная дочь. Он ни за что не смог бы представить её, Рэй, в объятиях мужчины, или с ребёнком в огромным круглом животе, или в отчаянном жару на смятой, такой же пропитанной потом и кровью постели, как та, на которой умерла её бабка.
   Сколько среди них было тех, кто жалел о мире, который оставался позади? Скольких из них он приводил во сне на свидания с возлюбленными, которые стали и не стали отцами их детей? Сколько среди них было тех, кто никогда не знал ничего лучше этих снов? Бледно-кремовые мраморные струи стекали в тончайшую прозрачную чашу из стекла и слёз. Женщины были красивыми - все до одной. Матери всегда прекрасны в глазах своих детей. Шут творил розовые облака и перламутровые стены дворцов, прохладные фонтаны, винтовые лестницы и экзотические фрукты, свисающие и тяжёлых ветвей плодовых деревьев. В каких бы богов они не верили, в любом пантеоне Обитаемого Мира был бог снов, и в последний час он был к ним милосерден.
   Шут открыл глаза - тело, облепленное кошками со всех сторон, затекло. Он потянулся. За окном медленно появилась вторая луна. Наступило время танца теней, когда разноцветный свет небесных тел сплетался и играл, раскрашивая даже самую ровную поверхность глубокими рельефными узорами. Смежив веки, он вернулся в сон, где пыльная буря накрыла опустевшие сады света и вечного покоя.
   Стены беседок рушились и разлетались в прах, подхваченные потоками воздуха, наполненного пылью и пеплом. Бубенцы на его колпаке затенькали, когда Шут попытался обернуть шарф вокруг головы. Из глубины бури постепенно вырисовывался силуэт каравана: верблюды на высоких, непропорционально тонких ногах, тюки с поклажей, бурдюки с водой... Шут улыбнулся под шарфом - Машну-Мишна не видела пустыни с тех пор, как была совсем юной девочкой, но всегда приносила ветра и пески с собой. Люди утопали в бурях её сказочных снов, уходили с караванами за вечный горизонт без возврата с тех пор, как она стала Мастером Смерти.
   Сегодня она вела караван людей моря. Старые моряки, которым не повезло молодыми сгинуть в бездонной соленой пучине, и состарившиеся в одиночестве жёны тех, кому повезло; портовые шлюхи, умирающие от дурных болезней и маленькие дети, оказавшиеся недостаточно сильными или везучими для этого сурового мира.
   Над Шутом простиралось чистое голубое небо. Маленький вначале пятачок атласной лазури вырос и постепенно захватил всё пространство до самых зелёных гор на горизонте. Из осевшего небольшими волнами золотого песка показались ростки растений, цветы поднимались и мгновенно распускались малиновыми, синими и белыми колокольчиками. Из едва открывшихся бутонов показывались колибри с крыльями бабочек и длинными спиральными клювами. Оторванные ветром листочки превращались в стайки юрких разноцветных рыбок, которые сновали по воздуху, словно в воде.
   Высокие дюны расступались, оставаясь за спиной каравана. Мир вокруг разделился надвое - так бывает, когда два мастера встречаются в одном сне. Три сновидца - и сон может обратиться в кошмар помимо и вопреки их воле. Вокруг Шута сад стремительно поглощал пустыню. Дюны таяли и удалялись, за цветами показались деревья, из-под слоёв песка и камней проступила свежая зелёная трава.
   Караван почти поравнялся с Шутом, верблюды замедлили шаг, наклонились пощипать травку, попить воды из источников, как вдруг, ни с того ни с сего, в водоворот сна ворвался вихрь. Он разбил одну из стенок воронки расступающейся пустыни, взметнул вверх огромный курган песка, который заполонил полнеба и опал, погребая под собой свежие травы и цветы. Колибри распухли и покрылись розовой чешуёй. Сквозь песок проросли вычурные, на грани уродства, стебли, увенчанные здоровенными бордово-фиолетовыми соцветиями с неровными, ломанными лепестками.
   Из пыльной бури буквально вылетела группа всадников в просторных светлых одеяниях. Шут видел, что это - фантомы, нарисованные другим сновидцем. С гиканьем они бросились к каравану, окружили людей и животных, сбившихся в кучу. Во главе всадников нёсся юнец. Одеяние его было таким же, как у его спутников, но Шут видел, что он фантомом не был.
   "Айзек - сучонок"! - подумал Шут. "Поймаю - задницу надеру"! Всадники разом взмахнули стеклянными мечами и врезались в толпу. В ту же секунду их клинки закипели и испарились, а лошади по горло увязли в песке. Машну-Мишна парила высоко над землёй. Одно почти ленивое движение широких рукавов её плаща, и всадники исчезли, и погасли солнца. Они с Шутом и их ведомые очутились в огромном облачном зале с потолком из звёзд. Водопады света стекали по стенам и уходили под пол. Люди растворялись один за другим. Великая Выскочка творила своё волшебство, не мешкая, не сомневаясь, легко, будто молоденькая служанка, пританцовывающая перед зеркалом, прижав к груди новое платье госпожи.
   Шут не видел смысла оставаться и ждать конца действа. К тому же это всегда навевало грусть. Он скользнул обратно в шатёр. Там было пусто - остальные Мастера ещё творили свои сны или уже ушли. Шут надеялся застать хотя бы Лилларда, но и его там не оказалось. Полог шатра болтался, сотрясаемый резкими порывами ветра. Шут, хмурясь, шагнул наружу и, вместо того, чтобы очутиться по щиколотку в снегу, пронизанном фиолетовыми тенями гигантских грибов, с головой погрузился под воду. Шатёр исчез. Вокруг шумел безграничный, бездонный океан, будто весь его снег растаял от неизвестного тепла.
   Шут попытался всплыть и не смог. Непроницаемая толща воды давила сверху, сжимала его тело со всех сторон, пока он всё глубже уходил в глубину. Он ощутил ярость - не свою, чью-то ещё, почувствовал горечь и насмешку. Тот, кто забрался в его сон, подобрался слишком близко. Мастер чувствовал его вторжение, его силу.
   "Щенок", - Шут вдохнул солёную воду полной грудью и очнулся от боли. Первое солнце уже взошло и нагрело половину его постели. Кошек не было. В горячем воздухе парила пыльная взвесь - вероятно, он молотил руками и ногами во сне, пытаясь всплыть. Шут сел на кровати, стянул через голову насквозь пропитавшуюся потом рубашку, щурясь в ярких белых струях света.
   Он умылся, всё ещё пытаясь осознать, какого демона произошло? Там он был абсолютно уверен, что это Айзек. Но сейчас, когда сон рассеялся, стал сомневаться. Одно дело шутки шутить с ним - его дядей, но чтобы мелкий засранец вот так влез в работу Мастера Смерти? Шута там, по идее, вообще могло не быть. Он потёр глаза, натянул чистую одежду и отправился разыскивать сына старшей сестры.

***

   Верника расчёсывала волосы, когда её брат забарабанил в дверь. Длинные каштановые пряди льнули к ладоням и щекотали шею.
   - Что-нибудь случилось? - отодвигая засов, спросила она тоном, который подразумевал, что если он не собирается сообщить о внезапной эпидемии чумы, ему лучше не отвлекать её от утреннего ритуала. Верника любила свои ритуалы, привычные циклы вещей, которые протекали плавно и знакомо. Больше них она любила только драгоценных мужа и сына, которые отдыхали после трудной ночи сновидцев. И это тоже было частью ритуала, в который совершенно не вписывалось стремительное появление Шута.
   Её братцу было в целом безразлично её мнение. В детстве они было очень близки - делили радости, шалости и сладости, вместе принимали награды и наказания. А потом Верника выросла. Место её милого лица заняла вечная маска восторженной учтивости, прелестно-фальшивая улыбка изуродовала её губы и наградила кожу ранними морщинами. Он хорошо помнил тот день, когда вернулся из годичных странствий, полагающихся всем начинающим сновидцам, и вместо любимой сестры обнаружил мумифицированное насекомое в свадебном платье. Такой она для него с тех пор и оставалась - менялись только наряды.
   Верника вышла замуж за Лилларда, сына Марески - Величайшей из Выскочек, не известно от кого. Та просто явилась брюхатой к воротам Магистериума. Младшая сестра Лилларда - Нэвелла родилась уже в обители сновидцев. Её отцом считался Магистр Роан, который и вырастил обоих детей после того, как их мать присоединилась к Бессмысленным, зайдя слишком далеко в своих ночных скитаниях.
   Единственный внук Марески - Айзек унаследовал бедовые глаза своей бабки и её невероятные способности. Там, где другим приходилось стараться изо всех сил, мальчишка лишь зевал и просил ещё.
   - Где этот паршивец? - бросил Шут с порога. Это было самое мягкое наименование, которое полагалось Айзеку при любых раскладах, но и оно, похоже, оскорбило нежные уши Верники.
   - Где твой сын? - переспросил Шут, наблюдая, как шея его сестрицы покрывается пунцовыми пятнами негодования.
   - Айзек отдыхает, - произнесла она холодно. - Он всю ночь творил под присмотром отца.
   Что подразумевало "то-есть-никак-не-может-быть-замешан-в-том-в-чём-ты-собираешься-его-обвинить". Шут закатил глаза:
   - А я-то думал, Лиллард этой ночью осенил своим присутствием Круг Мастеров. Какой же я - слепой идиот!
   - Естественно, - глаза Верники сузились до злобных щёлок, а пунцовые разводы распространились на щёки.
   - Естественно осенил или естественно идиот? - спросил насмешливый голос из-за спины. Нэвелла ухмыляясь, проскользнула мимо Шута, одной рукой придерживая голубоватую простынь, которая прикрывала обнажённое тело. Её влажные волосы разметались по плечам, на коже поблескивали мелкие капельки воды - она явно только что выбралась из купальни.
   - Сегодня будем отвечать вопросом на вопрос или обращать всё в шутку? - спросил Шут, инстинктивно отзеркаливая её ухмылку. Верника посмотрела на них обоих с равным плохо скрываемым презрением.
   - Зависит от того за какие прегрешения ты собрался снять скальп с нашего дорогого племянника! - ответила Нэвелла игриво, напоминая, что она была бы не она, если бы не подслушала разговор, прежде чем театрально нарисоваться на сцене.
   - Как тебе вторжение в финальную стадию коллективного сна смерти? Потянет на повод для снятия скальпа или хватит разговора мужчины с мужчиной, как думаешь?
   Верника ахнула и схватилась за сердце.
   - Ну-у, - протянула Нэвелла, складывая губки дудочкой. - Машну-Мишна всё разрулила, ведь так? И без помощи своей верной шестёрки. Иначе что бы ты здесь забыл? А за разговором "мужчины с мужчиной" я с удовольствием понаблюдаю - интересно, чем он отличается от разговора "женщины с женщиной" - ты будешь размахивать членом в унисон с угрозами?
   - Нэвелла! - от возмущения Верника покраснела целиком. Шут прикрыл ладонью рот, чтобы сестра не видела, как он улыбается.
   - Что такое? - притворно удивилась провокаторша. - Я просто высказала вполне физиологически обоснованное предположение!
   Она помахала ресничками, потупила взор и принялась отжимать волосы свободной рукой, что-то напевая себе под нос.
   - Приведи, пожалуйста, Айзека, сестра, - произнёс Шут максимально примирительным тоном. - Мне действительно нужно с ним поговорить. И я не хотел бы грубо прерывать его отдых.
   Верника вздрогнула и, переведя взгляд с золовки на брата и обратно, словно подозревая их в каком-то тайном заговоре против приличий и благополучия её семейства, отправилась за сыном.
   - Скажи честно, твою сестру в колыбели подменили демоны? Она напрочь высасывает веселье из всего кругом! - произнесла Нэвелла громким заговорщицким шёпотом в ухо усевшемуся рядом Шуту.
   - Это случилось не в колыбели, - ответил он, криво усмехаясь. - Пока она не собралась замуж за твоего братца, вполне себе походила на человека.
   - Что же, выходит, теперь обе наши семьи прокляты? - продолжила Нэвелла, положив влажную голову ему на плечо.
   - Точно, - согласился он и добавил, когда в дверях появилась Верника с зевающим сыном. - А вот и проклятье собственной персоной!
   Айзек набычился. Он был каким угодно, но не святым и правильным. В шесть этот милый мальчик с пшеничными локонами и чистыми зелёными глазами уже мог сотворить сложный сон на десятки человек. Его детские кошмары смотрела добрая половина населения Великого Магистериума. Но, за что его в этот раз обозвали проклятьем? Он ничего такого не сделал, чтобы матери прошлось, чуть ли не за волосы, вытащить его из постели в этакую рань, и буквально за шкирку притащить в гостиную! Верника никогда не проделала бы такой фокус со своим милым мальчиком без очень веской причины - совершенно бесстыжая Нэвелла обожала по утрам после купальни разгуливать нагишом.
   Сегодня она, ради разнообразия, предстала одетой, вернее - завёрнутой в простыню, которая подробно обтягивала все выпуклости и округлости, впрочем, чего там не видел юноша вроде него, всю жизнь путешествующий сквозь сны? Правда, иногда у девушек бывали крылья или перепонки между пальцами или синие волосы. Сны есть сны. В них можно быть кем угодно, чем угодно. Нэвелла всегда оставалась собой. В снах ли, наяву ли, она всегда была смуглой и коренастой, всегда одинаково щурилась и ухмылялась, никогда не пыталась сделать себя красивее или просто стать кем-то еще, как делал дядя Айзека Дерек - в жизни высокий, стройный и абсолютно не смешной мужчина. Совсем не Шут...
   Сейчас эти двое ожидали его на диване в гостиной. Дерек хмурился и разглядывал свои руки, Нэвелла ухмылялась и буравила взглядом его сгорбленную спину.
   - Шут собирается тебя вздёрнуть, готовь мыло! - бросила она игриво.
   - За что? - Айзек ещё недостаточно проснулся для насмешек.
   - За то, что ты - единственный, кого можно заподозрить в преступлении, конечно!
   - Ничего подобного! - запротестовала Верника. - Это мог сделать кто угодно! "И свалить на моего сына", - добавила она уже про себя, зная, что Шута проявление её материнского инстинкта только разозлит, а Нэвеллу позабавит.
   - Да не влезал я в ваш сон смерти! - произнёс Айзек, вырвав локоть из материнской хватки. Он подошёл к окну и потер глаза. - На кой мне вообще такая радость?
   - Может, чтобы нарваться на неприятности? Тебе, сестра, спасибо большое, что проинструктировала ребёнка, - ответил Шут, стараясь сохранить голос ровным и спокойным, чтобы не показывать мальчишке лишней раз свою симпатию. Он любил Айзека и ничего не мог с этим поделать. Да, иногда отчаянно хотел накостылять ему, но всё равно любил. Обычно именно он, Дерек, был тем, кому удавалось достучаться до племянника, которого мать обожала слишком сильно. А отец не верил, что на солнце бывают пятна, а Айзек был сыном солнца - признать его недостатки означало выставить себя в невыгодном свете. Этого Лиллард ни за что не мог себе позволить. Его сыну, пожалуй, пришлось бы сравнять башни Великого Магистериума с землёй, чтобы заслужить что-то кроме похвалы. Хотя нет, за такое захватывающее безобразие его, наверняка, похвалила бы развесёлая тётушка.
   - Ни на что я не нарывался! - произнёс Айзек после паузы. - По крайней мере - не сегодня, - добавил он в ответ на вскинутые брови Шута. - Честно, Дерек.
   - И что же ты делал всю ночь? Твоя мать говорит, что ты творил с отцом, но я видел его в шатре в Кругу Мастеров...
   - Там он и был, - согласился Айзек. - Я сказал матери, что иду с ним, чтобы не доставала.
   - Что? - Верника побледнела, и Шут почувствовал, как в воздухе повисла назревающая истерика. "Обидно будет, если я зря подставил мальчика под эту наковальню", - подумал он, но отступать было поздно:
   - И где же ты был, если не с отцом?
   - Я был с Брюном, - выдохнул Айзек, не глядя на мать, которая всё ещё собиралась плакать. - Творил сны рэгланов.
   Это было глупо, но не преступно. Шут кивнул.
   - Я спрошу Брюна, можешь не сомневаться.
   - Спрашивай кого хочешь.
   - Может - позавтракаем? - ввернула молчавшая до того Нэвелла. - А то, оказывается, разговор мужчины с мужчиной - это такая скука. Никто ничем не размахивает...
   - Хорошо, - согласился Шут. - Сестра, прикажи подать завтрак, Айзек, пригласи, пожалуйста, Брюна к нам присоединиться.
   Когда Верника, утерев слезы, и её сын, пожав плечами, повиновались и ушли в противоположных направлениях, Нэвелла подобралась ближе к Шуту и коснулась кончиком пальца его уха:
   - М-м-м...- протянула она. - Это было так сексуально! Ты почти напомнил мне братца!
   - Тебя возбуждает собственный брат?
   - Нет, конечно. Но он - первый напыщенный альфа-самец, который пришёл мне в голову.
   Шут не знал двух более разных людей ни в стенах Великого Магистериума, ни за его пределами, включая их с его собственной сестрицей. Но, когда однажды он спросил Нэвеллу в лоб, как это так, её ответ поразил его: да, она очень любит своего брата и, нет, они никогда не дружили. Шут провёл всё детство с сестрой, всего на год его старше, и продолжал жить с ней рядом - всего-то три коридора и две лестницы разделяли их, но это расстояние уже много лет казалось ему непреодолимым, словно огромный бескрайний океан, в который загадочный нарушитель спокойствия погрузил его этой ночью.
   А Нэвелла после свадьбы Лилларда с его сестрой, осталась жить с братом, абсолютно не похожим на неё ни внешне, ни внутренне, вместо того, чтобы стать почти безраздельной хозяйкой огромных отцовских покоев на вершине Лунной башни. Великий Магистр Роан позволил, как позволял ей почти всё. С тех пор она, не обращая внимания на разговоры людей, которые шептались, что у этой Нэвеллы "всё не как у людей" и со всей возможной для неё покорностью сносила плохо скрываемое и с годами только возросшее презрение со стороны Верники, которая, чем дальше, тем меньше пыталась понять золовку. Нэвелла не вписывалась в её идеальный мир. Нэвелле было плевать.
   Дерек как-то спросил её и об этом. Она пожала плечами и, горько усмехнувшись, ответила, что "эта клетка, может быть, и менее золотая, зато попросторней будет".

***

   Айзек нёсся по лестницам. Стёртые ступеньки и гладкие от тысяч прикосновений перила были знакомы ему так хорошо, что он мог бы бежать, не открывая глаз, пожалуй, даже не просыпаясь, если бы под ногами периодически не путались кошки. Утренний воздух и нетерпеливое, насмешливое тепло первого солнца наполняли лёгкие. Пустые коридоры гулко отвечали на шум, производимый его резвыми молодыми ногами. Хотелось летать. Не во сне, как всегда, а по-настоящему. Подойти к окну и нырнуть навстречу ветрам и яркому свету. Где-то далеко, за горизонтом, мерцал едва различимый океан, за другим горизонтом росли горы, а за ними расстилалась пустыня безрадостная и каменистая. Всё это покрывал пепел времени и покоя, который Айзек мечтал однажды смахнуть.
   Он влетел в дверной проём и с размаху влепился прямо в широкую спину Брюна. Лучший друг совсем немаленького Айзека к семнадцати годам вымахал почти до четырёх локтей и, по-видимому, не собирался останавливаться. И, если еще год назад, Брюн был уже высоченным, но еще тощим, как шнурок подростком, то теперь после долгой зимы, наполненной тяжёлой работой по уходу за рэгланами, которые очень плохо переносили холод и всё время болели, он раздался в плечах, словно кряжистый, одиноко стоящий дуб. Айзек чувствовал себя лилипутом на его фоне.
   - Привет, - бросил Брюн в ответ на столкновение.
   - Привет, мой дядюшка жаждет накормить нас завтраком и допросить тебя с пристрастием.
   - Вот так сразу с утра?
   - А ты хотел бы позавтракать в обед?
   - Нет. В обед лучше обедать, вкуснее, - произнёс Брюн глубокомысленно. - И на предмет чего меня будут допрашивать?
   - Конечно же, о том, что я делал сегодня ночью! - Айзек ухмыльнулся и скорчил рожицу притворного недовольства. - Такой нездоровый интерес к моей персоне, тебе не кажется?
   - Кажется. Лучше бы твой дядя озадачился тем, что у твоей тёти между ног, сделал бы себе собственного сына и отстал от тебя.
   - Угу. Но, увы, это не представляется возможным. Так что придется тебе пострадать за нашу дружбу. Опять.
   - Может у Дерека не к тебе нездоровые отцовские чувства, а ко мне... нездоровые, но совсем не отцовские? А? - предположил Брюн так, будто речь шла о погоде. Айзек хрюкнул, пытаясь проглотить смешок, закашлялся и, вместо ответа показал другу два больших пальца.
   - Вы снова что-то натворили? - Адрин, смотритель за животными, и отец Брюна, появившийся на пороге, спрашивал и утверждал одновременно. Айзек ещё не отдышался от своего приступа смеха и был вынужден только помотать головой вместо ответа и приветствия.
   - Не-а, - ответил Брюн за него и добавил: - Как они? Явно, имея в виду не семейство Айзека, а рэгланов, от которых его отец только что вернулся.
   - Просыпаются, ждут тебя с кормёжкой, - Адрин снял свои огромные, пахнущие рыбой перчатки и бросил их сыну.
   - Э-э-м... С этим будут проблемы, - выдохнул Брюн. - Дядя Айзека желает накормить меня завтраком и поговорить со мной.
   - Опять? Что вы всё-таки натворили?
   - Говорю же - ничего такого мы не сделали.
   - Да - ничего, - подтвердил Айзек. - Вернее это были не мы. Кто-то влез, причем, с ногами в сон смерти, который творила Машну-Мишна вместе с дядей, ну он и решил, что это был я.
   - Хороша же у тебя репутация, парень, - произнёс отец Брюна и покачал головой. Айзек потупился, почувствовав, будто его окунули в ледяную воду. Сдержанные упреки Адрина всегда действовали на него сильнее, чем привычные похвалы родителей или выморочные выволочки Шута. Такими же едкими, как эти упрёки, могли быть только насмешки Нэвеллы, когда она действительно бывала в настроении или наоборот не в настроении. Её племянник радовался, что это бывает не каждый день.
   - Давай, мы быстренько покормим рэгланов вдвоем, а потом уже пойдем к моим родственником? - предложил Айзек извиняющимся тоном, хотя в чём, собственно, он был виноват перед Брюном и его отцом? - Всё равно они там полчаса, как минимум, будут дожидаться, пока им на кухне еду цветочками выкладывают!
   - Хорошо, но только рэгланов. И не задерживайтесь там, - согласился Адрин. - Кошкам я сам налью молока. А когда вернёшься, - добавил он, обращаясь к сыну, будешь чистить бассейн.
   Брюн кивнул, хотя перспектива его явно не радовала - уборка места, в котором обитает несколько десятков рэгланов - задачка не из приятных. Эти прекрасные и гордые животные вышли из Океана с одинаковым изяществом и мощью рассекавшие своими огромными кожистыми крыльями-плавниками морские волны и потоки воздуха, но гадили точно также, как и все остальные живые существа. И всем прочим яствам они предпочитали живую рыбу, хотя при необходимости могли поглощать практически, что угодно.
   - Я тебе потом помогу! - пообещал Айзек, когда они заспешили по наклонному коридору вниз к огромной чаше с водой, которая блестела, утопая в солнечных зайчиках, в полу самого нижнего уровня главной башни Великого Магистериума.
   - Ты не сможешь, - ответил Брюн, - Ты будешь занят с учителем или ещё где. Но, это ничего. Я сам справлюсь. Прозвучало грустно, но правдиво - с каждым днём обучение Айзека и обязанности Брюна оставляли им всё меньше совместного времени. В детстве всем кажется, что вот только стоит вырасти и можно будет делать все, что хочется. А потом люди взрослеют и забывают, чего хотели. Место нетерпения на пороге каждого следующего дня занимает раздражение от предсказуемости. В последнее время Айзек ощущал его практически постоянно, когда не был с Брюном. Каждый день его гоняли на бесполезную учёбу, где ему приходилось просиживать часы в огромном зале, набитом школярами, у каждого из которых был разный уровень способностей.
   Айзек был самым сильным, не потому, что больше всех старался, постигая великую науку искусства снов - он просто родился таким. И чем дальше, тем менее осмысленными казались ему часы теоретических мучений - будто какой-то коварный демон заставлял его строиться по линейке в один ряд с карликами, а ростом он был, как минимум, с Брюна.
   Карлики не могли тягаться с великаном, поэтому ему велели вставать на колени и вот в таком положении пытаться обогнать мелкоту. Великан проигрывал, и карлики могли всласть потешаться над ним. Друзей среди других учеников-сновидцев у Айзека не было. "Люди не прощают тех, кто отказывается играть в их игры. Никогда. Всё, что угодно прощают, но не это", - сказала ему как-то Нэвелла, когда он ребёнком прибежал из учебного зала в слезах. Родителей не было дома, и она положила его голову к себе на колени и гладила его волосы и утешала его, словно большая добрая кошка, а потом сказала вот это. И он запомнил, он так ясно запомнил её слова, будто их выжгли внутри его черепа.
   Рэгланы - единственные животные, способные, подобно людям, видеть общие сны. Почти разумные они соединялись сознанием, причем Айзеку иногда казалось, что в отличие от людей, их связь не рвётся даже наяву. Рэгланы, по крайней мере, те, что живут в бассейне Великого Магистериума, представлялись ему каким-то единым живым организмом с множеством громадных кожистых тел, но единой душой.
   Айзек часто творил их сны и брал с собой Брюна, лишенного дара сновидца, несмотря на происхождение - юный верзила приходился внуком самой Машну-Мишне, не один из многочисленных детей которой от разных отцов из старых родов и Выскочек, не унаследовал способностей. Не повезло с этим и Адрину, но вместо того, чтобы покинуть Великий Магистериум и поселиться в городе, как сделали остальные его братья и сёстры, он остался в обители сновидцев и дослужился, в конце концов, до должности смотрителя за животными. Хорошая карьера для слуги - несколько обидная для сына Великой Выскочки.
   Хотя Брюн и не умел творить сны, зато он знал рэгланов, как никто. И, в конце концов, Айзек научил его "просыпаться во сне" так, чтобы Брюн на самом деле продолжал спать. Вот так "просыпаться во сне, но продолжать спать осознанно" - это чуть ли не самое первое, чему учат своих юных школяров учителя-сновидцы. Айзеку казалось, что он умел это всегда. У его друга на это ушло полгода. И до сих пор Айзеку, несмотря ни на что, почти всегда приходилось его "будить".
   Но, зато после этого, Брюн становился такой же хорошей компанией во сне, как и наяву. По правде сказать, самой лучшей компанией, какую знал Айзек. Он не мог создавать видение, изменять, выстраивать вещество сна, но он был рядом. Всегда. К тому же, кто станет соваться в сны рэгланов? Кому из великих и сильных они интересны? Глупая, летающая скотина, жрущая рыбу и пахнущая соответственно, какие сны могут у них быть? Айзеку часто приходилось выслушивать шуточки на сей счёт.
   "Ну и пусть", - думал он, услышав очередную. "Зато они точно лучше вас"!
   Лёгкая рябь на поверхности бассейна становилась всё заметнее по мере приближения Брюна с Айзеком к кромке воды. Рэгланы всплывали, чувствуя скорую кормёжку. Сегодня ночью им снилась воля. Невообразимые, безграничные просторы морских глубин и яркого, лазоревого неба. Все их сны были об этом - о свободе. Потерянным раем представали в них бесконечные небеса, в которых отражались воды Океана и зубастые прибрежные скалы, о которые разбивались яростные неутомимые волны далёкого Залива Рэгланов. Наставник рассказывал Айзеку об этом месте - на самом краю Обитаемого Мира, там, где суша встречалась с Океаном, в побережье врезался узкий, похожий на рваную рану залив, куда рэгланы приплывали-прилетали спариваться. Там на мелководьях умелые и отважные ловцы ухитрялись заманивать молодых, разгорячённых брачными играми самцов в свои ловушки. Когда-то, маленькие Айзек с Брюном мечтали о том, как сбегут из Великого Магистериума, доберутся до Залива и сами станут ловцами.
   Айзек наклонился над гладью бассейна, низко, так что нос почти касался поверхности. Он улыбнулся, закатал рукав почти до плеча и опустил руку в прохладную воду. Мелкие, оставленные кошачьими коготками царапины защипало от солёной воды. Они были там - десятки огромных кожистых тел всех оттенков серого и коричневого - от кофейных и серебристых до почти чёрных. Блестящие, покрытые защитными оболочками глаза, плавные очертания - одна линия от головы до хвоста, размах крыльев не меньше восьми локтей. Айзек курлыкнул, подзывая своего любимца Аарла.
   Скоро старшие ученики отправятся странствовать, завершая свое обучение, и бассейн заметно опустеет. Айзек ухмыльнулся, вспоминая, как неуклюже большинство из них выглядели, оседлав огромных животных. Чтобы управится с рэгланом, мало быть ловким, умелым наездником, нужно что-то еще.
   - Рэглан - это тебе не мерин какой-нибудь! - часто с гордостью повторял Адрин, а вслед за ним и Айзек с Брюном.
   Аарл подплыл и ткнулся носом в ладошку Айзека, напрашиваясь на ласку и особое угощение. Юноша засмеялся и протянул руку к ведру, в котором были навалены куски сырого мяса - когда они с Аарлом отправятся в странствия, свежевыловленная, трепыхающаяся рыба будет не всегда доступна. Зверь должен привыкнуть к разнообразному рациону. Затем он потянулся к мешочку с орехами - Аарл их любил. За спиной послышалось нетерпеливое стрекотание. Айзек выругался про себя и медленно обернулся. На оконном карнизе притаилась маленькая хвостатая тварь - ручная обезьянка.
   - Пошла вон! - крикнул Айзек, крепко схватив мешочек с орехами. - Они для Аарла, а не для тебя!
   Обезьянка почесала макушку, потом шею под испачканным розовым ошейником и ещё более нагло уставилась на человека.
   - Опять обезьяна, да? - спросил Брюн, появляясь из дверного проёма с огромной, до верху наполненной рыбой лоханью.
   - Ага. Мерзкая тварь навострилась на орехи!
   - На орехи и схлопочет! Пошла вон! - огрызнулся Брюн, наблюдая за тем, как игрунка перемещается по карнизу ближе к людям.
   - Мимси! Мимси, ты здесь?! - позвал детский голос. Айзек вскочил на ноги, произнёс одними губами: "Меня здесь нет!" и юркнул меж двух пустых чанов у стены. Обезьянка снова застрекотала, спрыгнула на пол и в несколько приёмов оказалась у входа в зал. Брюн шикнул на неё и попытался пнуть, чуть не опрокинув свою ароматную лохань.
   - Ф-у-у, - протянула Рэй, показавшись на пороге. - И как вы этим дышите!
   - Мы? - переспросил Брюн, слегка скосив глаза в сторону убежища Айзека. - Кто мы?
   - Ты, твой отец, эти твари! - Рэй сжала губы в тонкую полоску и положила кулачки на талию, старательно подражая манерам и тону своей матери.
   "Сильвира из тебя всё равно никудышная", - подумал Айзек и с трудом сдержал смешок.
   - Мне нужно накормить рэгланов, - произнёс Брюн авторитетно, нависая над маленькой и хрупкой даже для своего возраста Рэй. - Так что забирай свою тварь и исчезни! Рэй фыркнула, подозвала Мимси и удалилась, раздражённо стуча каблучками по каменному полу.
   - Пронесло, - бросил Брюн Айзеку. Здоровяк обожал всё живое, все что фыркало, мяукало, курлыкало, лаяло, но даже его несказанно раздражали многочисленные ручные обезьянки, наводнившие Великий Магистериум в последние пару лет. Их привозили из восточных лесов - джунглей в дельте реки Силгон - дань моде, стремительно распространившейся среди знатных дам всего Обитаемого Мира, от одного побережья Океана до другого.
   - У нас этих уродских обезьян скоро будет больше чем людей!
   - Угу. Но я предпочитаю, чтобы размножались обезьяны, а не кузины - одной Рэй мне вполне достаточно!
   Дочь Дерека и Сильвиры вышла достаточно бледным подобием своих родителей: она могла похвастаться лишь весьма отдалённым сходством с красавицей-матерью и отцом-упрямцем. Но хуже всего, по мнению Айзека, в ней было то, что она, совершенно непонятно в кого, уродилась просто поразительной дурой и возомнила, что непременно выйдет за него замуж!
   Рэгланы зашуршали в бассейне, разгоняя невысокие волны к стенкам чаши. Их крылья и хвосты могли двигаться быстро и хаотично, но они никогда не сталкивались, не задевали друг друга, причиняя боль и неудобства.
   - Надо будет их выгулять на закате, когда жара спадет, - Айзек погладил Аарла - рэглан подплыл к кромке бассейна, перевернулся и подставил брюхо.
   - Надо бы. Если ты сможешь освободиться, - протянул его друг.
   - А ты - сможешь? - спросил Айзек, явно намекая на участившие вечерние отлучки Брюна. Верзила покраснел:
   - Я же возвращаюсь ко времени снов, разве нет?
   - Разве да, - бросил Айзек и подцепил за жабры здоровенную рыбину, которая ещё била хвостом и привычным движением запустил её высоко в воздух над бассейном - рэгланы любили ловить добычу на лету. Мелькнула серая тень, раздался плеск воды.
   Остальное кормление прошло в тишине. Каждый думал о своём. Наконец Айзек поднялся на ноги, откатил лохань к стене и насухо вытер руки о штанину:
   - Аромат, равных которому нет!
   - Определённо, - прыснул Брюн и покачал головой.
   - Может, всё-таки переоденемся?
   - Ты - обязательно. Я? Ни за что, - проворчал Айзек, криво ухмыляясь. - Мне всё равно в итоге влетит. Пусть хоть будет за что!
   - Превентивная месть?
   - О, да!
   Оба парня расхохотались и поспешили к выходу, ставя подножки и отчаянно пихаясь.

***

   В гостиную вошёл Лиллард. Увидев сестру, он чмокнул её в щёку и без дальнейших приветствий бросил:
   - Оденься.
   Нэвелла кивнула, подобрала простыню и удалилась прочь, едва не налетев в дверном проёме на невестку, которая как раз возвращалась в комнату с кувшином горячего тонизирующего отвара.
   - Он соврал мне! - воскликнула Верника и поджала губы. - Он опять якшается с этим конюхом!
   - Не расстраивайся, любимая, - произнёс её муж спокойно. - Он в том возрасте, когда дружба кажется важнее обязанностей. Это пройдёт.
   Лилард был одет в тяжёлый тёмно-бордовый халат с широкими рукавами, сшитый из плотной, вычурной ткани - вещь господина, человека, которому ничего не приходится физически делать самому. Несмотря на это и на возраст, который выдавали разве что седые волосы на висках и посеревшие завитки на груди, торчавшие из выреза одеяния, он был строен и подтянут и выглядел куда моложе жены.
   "Он произносит "любимая" будто к дверной ручке обращается", - подумал Шут и отвернулся к окну, пока Верника разливала напиток по чашкам.
   Тем временем, подали завтрак: варёные яйца и козий сыр, немного жареного бекона, фрукты и блинчики. От смеси аппетитных запахов Шута едва не затошнило - он был из тех людей, что, несмотря ни на что, вечно просыпаются голодными, сколько бы не съел накануне. Тем временем вернулась Нэвелла. Она натянула многократно выстиранные льняные штаны и тонкую хлопковую тунику, под которой безбожно выпирали вздернутые соски, выдавая отсутствие нижнего белья. Расчесать почти высохшие волосы и обуться она не потрудилась.
   - Айзек задерживается, - констатировал Лиллард, подразумевая, что без сына он за стол не сядет, а значит и все остальные должны глотать слюну и ждать.
   - Он всегда задерживается, когда дело касается Брюна. Думаю, нам лучше начать без него, иначе мы позавтракаем позже всех животных в этом месте. К тому же, после этих рэгланов от них обоих всегда тошнотворно воняет рыбой. Меня, чего доброго, вывернет, - заявила Нэвелла и первой приземлилась за стол.
   - Что у нас вкусного? - спросила она и добавила, обращаясь то ли к брату, то ли к Шуту: - Можно я твой бекон украду?
   "Он держит свою сестру при себе", - подумал Дерек - "Чтобы через неё иметь извинение, когда все-таки приходится спускаться на землю и демонстрировать человеческие чувства. Но на кой он ей сдался"? Шут в который раз не понял эти родственные отношения и, вместо дальнейших раздумий, погрузился в еду, предварительно уступив Нэвелле половину своей порции бекона.
   Через пару минут на пороге возник запыхавшейся, раскрасневшийся Айзек и наступавший ему на пятки Брюн. Верзила был невероятно силен, но немного неуклюж, как все слишком быстро вытянувшийся подростки. К тому же он всегда робел в присутствии таких строгих и важных родствеников Айзека.
   Брюн уселся за стол аккуратно, устроился на самом краешке стула, вытянув шею и выпрямив спину. Он и сам был практически слугой, и чувствовал себя крайне неудобно, когда ему прислуживали, особенно, если это была мать Айзека, и даже если она просто разливала напитки и ставила на стол еду. Будь его воля, он бы всё сделал сам. Впрочем, и хозяйке тоже было неуютно от присутствия гостя. Верника сморщила нос, наполняя кружку Брюна, словно рыбой особенно сильно воняло от него, а не от её дражайшего сыночка. Будь её воля, она вылила бы весь кувшин горячего питья ему на колени и велела никогда больше не приходить к ней в дом и не приближаться к её обожаемому мальчику, чтобы он мог, наконец, найти себе компанию, подобающую его статусу и её видам на его дальнейшую жизнь. Этот "конюх" тоже плохо вписывался в её идеальный, упорядоченный мир.
   - Ну, что там произошло сегодня ночью? - спросил Лиллард, насытившись. Его ленивый и властный тон ясно давал понять, что дело определённо не стоит выеденного яйца. Во время подробного рассказа Шута о случившемся он лишь пару раз удивлённо вскинул брови и поинтересовался мелкими подробностями. Дерек чувствовал, как медленно закипает. Лиллард всегда умел превращать общение в изысканное унижение, внимательно выслушивая собеседника, но, не проявляя ни малейшего видимого интереса к сказанному. Потом, при других обстоятельствах, он вполне мог использовать полученную информацию и заимствованные идеи, с искренней легкостью выдав их за свои собственные. И шурин был одним из его любимых источников.
   Шут устал. И когда Лиллард, наконец, милостиво позволил ему перейти к расспросам Брюна и Айзека, чувствовал себя так, будто его заставили пробежать несколько миль по пустыне в час одновременного сияния двух солнц.
   - Кто-нибудь из учеников, кроме тебя, способен что-то такое устроить? - спросил он племянника, прекрасно сознавая, что сам намёк на то, что среди всех школяров Великого Магистериума есть кто-то равный Айзеку, будет воспринят его родителями, как оскорбление.
   - А то, что вас мог поиметь кто-то из простых смертных, тебе в голову не приходит? - вставила Нэвелла игриво, наслаждаясь назревающей конфронтацией.
   - То, что кто-то не из мастеров мог, как ты выразилась "поиметь" меня - это ещё возможно, хотя и очень маловероятно, особенно, если бы оказалось, что это ты и была, моя милая, но Машну-Мишну?! - Шут хмыкнул и закинул в рот виноградину, не спуская глаз с ухмыляющейся Нэвеллы.
   - Согласна. Тебя - тебя возможно, но очень маловероятно. Тётку, которая мне в бабушки годится? При всём уважении - ни за что!
   - Нэвелла!
   - А можно мы пойдём? - вставил Айзек, схватив обалдевшего Брюна за локоть. Идея смыться под шумок не покидала его с самого начала завтрака, оставалось только дождаться, когда старшие родственники найдут достойный повод для очередной склоки. Но момент был выбран неудачно и слова Айзека прозвучали в тяжёлой, полной молчаливого упрёка тишине.
   - Брюн может быть свободен. Мы не смеем больше его задерживать, - тон Лилларда не оставлял сомнений в том, что участь его сына на сегодня никакой "свободы" не подразумевала.
   - Думаю, я тоже могу быть свободным, - бесстрастно произнёс Шут и поднялся на ноги одновременно с вскочившим Брюном. - Благодарю за трапезу и беседу, - добавил он, коротко поклонившись поочерёдно всем присутствующим в комнате.
   - Расскажешь, когда всё выяснится? - в голосе Айзека послышалась надежда.
   - Расскажет. Куда он денется, - процедила Нэвелла и ответила церемонным реверансом на кивок Шута. И, хотя он готов был порвать её на кусочки в эту минуту, её слова не давали ему покоя: "А то, что вас мог поиметь кто-то из простых смертных, тебе в голову не приходит"?
   Шут спешил по коридору, не замечая порогов и кошек, которые сновали под ногами так же быстро и беспорядочно, как и бессвязные предположения в его голове. Он мысленно прошёлся по списку Мастеров-Сновидцев Великого Магистериума, не исключая больных, путешествующих и ушедших на покой. Нет, никто из них, присутствовавших или нет в Кругу в эту ночь, не мог вмешаться в он смерти - факт, не вызывавший у Шута даже тени сомнения. Если не они - то кто? Не один из старших школяров, кроме Айзека, не казался способным на подобное, но Дерек всё-таки дал себе слово присмотреться к ним повнимательнее - возможно, кто-то из этих юношей и окажется шкатулкой с секретом. Насчет немногочисленных девушек он был более чем уверен - минуло уже много лет с тех пор, как на истертом пороге Великого Магистериума в последний раз появилась последняя женщина, достойная занять место среди Великих Выскочек. Шут нахмурился. А Нэвелла?
   Да, она любит повеселиться, но не любит неприятности. Нэвелла и так всю сознательную жизнь скользит по слишком тонкому льду, чтобы обдуманно искать такие приключения себе на голову. К тому же - обучение она не прошла, а Шут, в глубине души, не мог поверить, что кто-то, не прошедший обучения, был способен ворваться в сон смерти, творимый двумя Мастерами, а потом еще оказаться так близко к точке вхождения в сон одного из них...
   - "Так близко, что весь мой снег растаял", - вспомнил Шут.
   Он огляделся - кругом высились статуи Великих Мастеров прошлого. Они смотрели на него - хмурого, маленького человека, застывшего у подножий их пьедесталов и словно безмолвно кивали беспорядочному вороху его сомнений. Судя по наполнившей атмосферу духоте, за стенами Великого Магистериума наступил особенно жаркий час сияния двух солнц. В это время жизнь и в обители и в городе, окружавшем её, замирала. Люди прятались от невыносимой жары за удерживающими хоть какую-то прохладу толстыми стенами и, даже воры и убийцы без самой крайней нужды не выходили заниматься своим преступным промыслом среди раскаленных камней и тяжёлого сонного марева.
  

*2*

  
   Кайя проснулась от холода. За ночь всё её тело окоченело и сжалось в комок. Вдалеке над кромкой пустыни моргнула полоска рассвета первого солнца - новый день спешил вступить в свои права, и ему было плевать на её горе. Она сморгнула оцепенение, повела плечами, приподнявшись над невысоким холмиком. Мышцы нещадно болели, словно нашпигованные иглами, остро напоминая о том, что ей всё-таки придется пошевелиться, встать и прожить этот новый день. И следующий за ним, и день после него, если боги будут к ней действительно милостивы.... Наглое солнце настойчиво налезало из-за горизонта, постепенно растапливая ночное отупение. Кайя напрягла кисти, расправила пальцы, с силой сжала и разжала кулаки, потом потянулась и стала разминать мышцы на ногах, медленно, методично восстанавливая кровоток в затекших конечностях. В последнюю очередь она прикоснулась к шее, прошлась кончиками пальцев по позвонкам и мышцам, выдавливая тугую, упрямую боль.
   По мере того, как последние отголоски её тревожных ночных видений отступали, разум всё больше занимали мысли о насущном.
   "Сегодня день сбора податей за воду", - пронеслось у неё в голове. "Нужно отнести медальон меняле... И не попасться". Кайя знала - в такой день её будут ждать, её и любого другого "нырка", как их презрительно величали подвыпившие стражники и покалеченные ловцы рэгланов. "Бывшие ловцы", - всегда отвечала Кайя, даже если это и означало риск получить кулаком по лицу, впрочем, они редко дотягивались. До неё - никогда не дотягивались, если сказать совсем честно. К тому же, многим просто не доставало рук, которые разъярившиеся звери частенько откусывали. Не хватало руки и старому Фриллу - хозяину рэгланьего рынка. Только не правой, а левой. Хотя, левшой он не был.
   Он был лучшим другом их с Лэм отца... Когда-то... До того, как бешеный самец, что отхватил Фриллу левую кисть, не разорвал отца в клочья. Кайе не нужен был ночной кошмар, чтобы снова увидеть его истерзанное тело, которое волны выбросили на берег, протаскав пару дней. По крайней мере, Лэм она положила в могилу целиком, хотя болезнь и съела почти всю её чудесную красоту. Остались только глаза - тёмные, сапфирово - синие, полные тоски, но и они погасли.
   Кайя стиснула зубы, чтобы не заплакать. Перед ней простиралась дорога, прямая как стрела, и по ней предстояло пройти. Мимо поворота, который уводил путников в горы, прочь от сурового Океана, мимо заброшенных, опустевших ферм и иссохшего русла реки, которая когда-то стекала с одного из заснеженных пиков. Говорят по ту сторону хребта всё ещё стоят зелёные рощи стройных сосен - шумное изумрудное море простирается настолько, насколько хватает глаз. По эту сторону гор море было только одно - солёное и жестокое. Остальное сожрала пустыня. Старики помнили времена, когда было по-другому, но Кайя видела леса и реки лишь во сне. Раньше она частенько подолгу всматривалась в этот единственный поворот, который вел прочь от Залива Рэгланов, мечтая однажды свернуть. Но теперь времени на это не было.
   Первое солнце уже начинало припекать, к восходу второго на площади у колодца соберется толпа. Она должна быть там с деньгами. Кайя подумала пару секунд, вытащила медальон, исподтишка оглядываясь по сторонам, хотя, конечно, никого кругом не было. В такой час, на пороге пустыни? Только дурак мог придти сюда. Только безумец мог провести здесь ночь в компании змей и скорпионов.
   Кайя усмехнулась и сунула медальон за щёку. Плоский золотой кругляш с прозрачным камнем в середине лёг ровно и незаметно, а тонкая, невесомая цепочка, пожалуй, вообще не заняла места. Это хорошо. Так проще. Она одернула лохмотья и устремилась к городу, скользнув в тень, которую неровно отбрасывали высокие зубчатые скалы, выстроившиеся вдоль старой дороги с севера на юг. Они тянулись непрерывно - отсюда и до линии прилива.
   Мелея лежала внизу, у самого моря, на единственном свободном от скал кусочке равнины. Город из серого и розового песчаника, раскалённый задолго до часа двойного сияния и такой холодный во время танца теней. Отсюда, сверху он был виден весь, с башнями и полуразрушенными крепостными укреплениями, которые когда-то, ещё до того, как пришла пустыня, защищали процветающий порт от набегов степных кочевников, с дворцом Лорда-правителя Ардера из рода Лидов. Маленький садик внутри его имения был единственным кусочком зелени на многие мили вокруг.
   Чем ближе подходила Кайя к городским стенам, тем острее она ощущала ненависть к этому месту - ненависть и позор. Взгляды, которыми люди провожали её на улицах. Взгляды, от которых не спрячешься. Куда она могла от них деться? Высокая, тощая, как палка, веснушчатая девчонка с пышной копной золотистого пуха на голове и несоразмерно большими мягкими грудями, которые она старательно перетягивала и прятала под мешковатыми лохмотьями. У Лэм волосы вились, стекали по плечам и спине до узкой, точёной талии, тяжёлыми медными кудрями, щекотали ягодицы, словно языки пламени. У Кайи талии не было. Зато были веснушки - столько, что, кажется, хватило бы на дюжину рыжих ребятишек. У её сестры тоже были веснушки - прекрасные, все до одной.
   "Твоя кожа - настоящий млечный путь с золотыми звёздочками! - говорил Лэм её жених - Гирнис и целовал кончики её пальцев, а она смеялась. Как же сладко её сестрёнка смеялась... Кайя остановилась у высокой серой стены на окраине Мелеи. За стеной начинались крытые рэгланьи загоны, в которых заправлял старый кривой загонщик, то ли по имени, то ли по кличке - Фасо. Кайя раньше боялась этого удивительно ловкого гиганта, как и все дети кругом. Когда отец брал их с сестрой на рынок, она жалась к его ногам и пряталась в юбках Лэм. Потом отец погиб, а теперь умерла и Лэм, и Фасо пришёл её хоронить. Из всех мужских глаз, что годами провожали огненную красавицу, куда бы она не направлялась, только его глаза расщедрились на слезы, когда она отправилась в последний путь. "Шлюх хоронят в пустыне", - эта фраза была для Кайи, как пощёчина. Она вспыхивала каждый раз, когда вспоминала, с каким презрением произнёс её сенешаль лорда Ардера. Пришлось Фасо рыть яму в твёрдой, как камень, сухой земле, куда опустили завёрнутое в саван тело.
   Город, десять месяцев в году покрытый саваном заслуженного забвения, просыпался рано. Чем ближе Кайя подбиралась к его центральной части, проворно скользя мимо лотков и лавок - стащила с прилавка пирожок другой - вот и будет тебе потом завтрак, тем больше людей толпилось на улицах. Знатные и безродные, точно дворняги, нищие, с без устали умоляющими глазами, и богатые с поступью, полной презрения и превосходства - в этот день на площади соберутся все. Ведь все равны перед жаждой. Улочки Мелеи, её трущобы и перекрёстки - все они опасливо жались к колодцу. Уродливая хибара, подпёртая чужими стенами со всех сторон и, только за счёт этого, не разваливающаяся на вечном ветру, в ста шагах от колодца, могла стоить больше, чем целый дворец с лучшим видом на Океан где-нибудь за городом. Впрочем, выше линии прилива в Заливе Рэгланов не было ни одного настоящего дворца. Даже крепко сбитая, основательная усадьба лорда-правителя на самом деле не тянула на это гордое наименование.
   "Сбор колодца" или "налог на жажду", как называли его простые люди, лежал тяжким бременем на каждых плечах округе. Пятьдесят серебряных монет в год за семью, или пей воду из отхожего жёлоба. Шансы протянуть до следующего сбора и не загнуться от какой-нибудь хвори - минимальны, поэтому нищие в Мелее долго не задерживались, отправляясь прямиком на тот свет...
   Кайя пощупала медальон языком - его должно хватить, но сначала надо наведаться к меняле... Слепой мытарь лорда Ардера возьмёт только монеты. Он пересчитает их скрюченными пальцами, попробует каждую на зуб и даст ей клочок пергамента взамен. Ей казалось, что с каждым годом кусочки пергамента, выделяемые на водные грамоты, становились всё меньше и меньше. И каждый день следующего года пьянчуга Энгер будет являться с этим обрывком за свежей водой на повозке, запряжённой старым ослом, если упрямая скотина, конечно, не издохнет.
   "Тогда придется раздобыть денег на нового осла", - рассеянно подумала Кайя, спускаясь по ступенькам к низкой темно-зелёной двери. Дом менялы врос в землю, как минимум, на пару-тройку локтей - подслеповатые окна первого этажа едва торчали над пыльной утоптанной мостовой. Она постучала, услышала сдавленное кашлем разрешение войти и, толкнула дверь. Угрюмая коморка была грязной и донельзя захламлённой. Хозяин сидел в углу у дочерна закопчённого очага, в котором, несмотря на удушающую жару, потрескивал огонь. Кайя попыталась дышать ртом, чтобы не ощущать окружающее зловонье, и тут же ей показалось, что она сейчас захлебнётся собственным потом.
   - Чего глотаешь ртом воздух? Ты что - рыба? - спросил меняла сварливо и тут же разразился новым приступом сухого лающего кашля. Кайя отрицательно помотала головой и, стараясь не приближаться к нему ближе, чем это было необходимо, вытянула перед собой руку. Даже в том смрадном сумраке, что наполнял комнату, медальон сверкал и искрился, словно море в яркий солнечный день.
   - О, да ты ещё и немая - точно рыба! - произнёс меняла, вытягивая тощую шею и пожирая глазами вещицу на ладони девушки. Кайя снова отрицательно покачала головой - она знала правила игры - сначала покупатель должен говорить больше, а продавец должен говорить меньше и слушать, непременно слушать.
   - И сколько ты за него хочешь, девочка? Двадцать монет, может тридцать? - голос менялы звучал насмешливо и сварливо, словно он отчитывал строптивую служанку за какую-нибудь мелкую провинность.
   - Цену воды, - произнесла Кайя тихо, но твёрдо. Просить больше нет смысла - он знает, сколько она хочет.
   - Значит пятьдесят... - протянул меняла. - А ты смелая девочка - столько монет за всего лишь одну вещицу!
   - Вещица того стоит.
   - Уверена?
   "Также, как и в том, что ты - уродливый горбун, которого по ночам грызут пауки и крысы"! - сказала Кайя про себя, а вслух лишь хмыкнула. Меняла поджал губы и, жадно сверля её взглядом, неожиданно ловко, быстрее, чем она успела отдернуть руку, выхватил медальон. Кайя невольно охнула.
   - А что, если я сейчас позову стражу и скажу, что ты пыталась украсть его у меня?
   - Тогда я никогда больше ничего не принесу тебе или вообще кому-то... А моим людям придется целый год пить гнилую грязную воду, - ответила девушка спокойно - её глаза сверкали, она выпрямила спину, хотя ей итак не требовалось казаться выше. - И ты не получишь цепочку, на которой этот медальон должен болтаться!
   - Я смогу заказать или подобрать другую, - меняла усмехнулся, полностью проигнорировав сказанное про гнилую воду. Он лишь крепче сжал незаслуженную добычу в кулаке.
   - Нет, не сможешь, - парировала Кайя уверенным, приторно равнодушным голосом, всеми силами стараясь унять бешено бьющееся сердце. - Посмотри на медальон поближе - это редкая вещь, второй такой нет. Как нет и ювелира во всей Мелее, который смог бы сделать подходящую цепочку - слишком тонкая работа. Таких сейчас не делают!
   Меняла снова усмехнулся, извлёк откуда-то из-под стола пыльное увеличительно стекло и, наклонившись поближе к огню стал пристально разглядывать медальон. Кайя терпеливо ждала. Она знала, что по-настоящему серьёзный разговор начнётся только теперь - после того, как покупатель внимательно изучит её товар. Меняла повернулся к ней спиной, но Кайе казалось, будто она видит сквозь его затылок - вот язык приблизился к нёбу, облизывает впалые белёсые губы, вот взметнулись вверх брови над маленькими тусклыми глазками, вот хищно искривился рот...
   - Что же, - наконец заключил он, причмокивая, после того, как попробовал медальон на зуб. - Неплохо для нырка! Совсем неплохо... Тебе повезло, девочка, - меняла тяжело вздохнул, покачал головой, словно пеняя ей за бесцеремонность, и вытащил откуда-то из недр своего стола тяжёлый кожаный кошель.
   - Кошелёк можешь оставить себе. Это - подарок. Не нести же тебе, в конце концов, такие деньжищи завёрнутыми в тряпку!
   - Кошелёк я возьму за цепочку, - бросила Кайя, стараясь скрыть ликованье. Её радости не стоит просачиваться наружу - от неё должно исходить только деловитое спокойствие, пока она внимательно, но очень быстро пересчитывает монеты. Пятьдесят - ровно пятьдесят маленьких кругляшков с квадратными дырочками внутри и клеймом дома Лидов в уголке.
   Наконец, она попробовала одну монетку на зуб, отыгрывая ритуал до конца. Но что с того, что она прижала твёрдую пластинку одним зубом к другому? Как будто она поймёт разницу между настоящим серебром и фальшивкой! Но, так полагалось делать, и Кайя послушно укусила монету.
   Меняла хмыкнул, как бы спрашивая: "Ну что, вкусно"? и добавил:
   - У меня мало времени, знаешь ли ты - не одна желающая сегодня.
   - Не сомневаюсь, - Кайя кивнула и протянула меняле цепочку - тонкая, изящная, словно сплетённая из волос ребенка, золотая змейка легка с темную заскорузлую ладонь горбуна. Он усмехнулся, пощупал её между пальцами, ещё раз одобрительно хмыкнул, кашлянул пару раз для приличия и, жестом велел девушке удалиться.
   - Если там, где ты это взяла, есть еще - ты знаешь, где меня найти! - услышала она на прощанье. Кайя кивнула, но уже скорее себя, ибо меняла вряд ли мог её видеть. Она толкнула входную дверь и с облегчением взобралась обратно по ступенькам - после удушающей подвальной духоты, даже раскалённый жаром двух солнц воздух казался напоённым свежим бризом.
   - Как все прошло? - услышала она из-за спины. Из тени скользнула укутанная в плотный плащ женская фигура. Это была Сабия.
   - Быстро. Он не торговался.... - ответила Кайя. - Впрочем, цена была хороша для нас обоих.
   - Хм, и как же это? Я думала, сделки, где обе стороны довольны результатом - это такая редкость... - Сабия прищурилась и обнажила ряд идеальных жемчужно белых зубов в неком подобии улыбки. Впрочем, глаза её были полны, если не доброты, то, как это ни странно, участия.
   - А я думала, ты такие сделки каждую ночь заключаешь? - Кайя не могла удержаться и не поддразнить её.
   - Ну-у, - протянула её собеседница, стягивая капюшон с головы и машинально поправляя прилипшие к виску пряди тёмных волос. Покрасневшие белки густоподведённых глаз, короткие волосы - не ниже середины шеи и цветок, выжженный на плече - клеймо ночного ремесла. - Я продаю весьма специфический товар. Она расправила плечи и позволила полам плаща разойтись на груди, демонстрируя полупрозрачный наряд из тонкой ткани. Кайя кивнула, и они побрели к площади у колодца, подтрунивая друг над другом и обмениваясь новостями, с лёгкостью людей, знающих друг друга всю жизнь.
   Но Кайя старалась не моргать. Ведь стоило ей закрыть глаза, как перед её мысленным взором появлялась Лэм - как её полуголую тащили по улицам, как остригли её шикарные волосы, как алчная толпа, нет - не людей - гиен, плевала в неё, как женщины щипали её, а одна полу беззубая старуха даже укусила. Кайе хотелось вырвать им глаза и поганые языки, слышать, как хрустят их размолотые в крошку рёбра... Внезапно она застыла остановленная странным чувством - будто всё тело покрыли колючей коркой заледеневшего пота, а ноги ниже коленей набили ватой.
   - ... а потом он сказал, что это были пираты! Представляешь?! Что такое? - спросила удивлённая Сабия, отвлекшись от пересказа истории, которую ей поведал клиент прошлой ночью.
   - Опасность, - прошептала её попутчица в ответ. Она почувствовала их, скользящих сквозь всё более плотную толпу, раньше, чем увидела и сосчитала - минимум четверо, двигаются легко, среди людей не выделяются. "Плохо, очень плохо", - подумала Кайя. "И они меня уже заметили - демоны их разбери!"
   - Послушай, возьми деньги и уходи, только не напрямую. Притворись, что идёшь к гавани - тебя не тронут. Жди меня на площади - слева, в тени, у ворот, - произнесла она быстро, и незаметно всунула увесистый кожаный кошель в спрятанную под плащом руку ошарашенной Сабии.
   - Но мне нельзя на площадь! - почти жалобно ответила та. - Ты же знаешь - меня выпорют или даже...
   - Если поймают, - упрямо прошептала Кайя. - А если эти поймают меня с серебром, мы останемся без воды. Мы все. Понимаешь? - она вцепилась Сабии в руку, словно пыталась пальцами передать всё отчаяние, которое испытывала. Да, зря она расслабилась, когда вышла от менялы. Было ошибкой думать что, всё позади. Конечно, им удобее обирать "нырков" уже после визита к горбуну - так им не приходится самим обменивать добро на звонкую монету, подвергая себя лишнему риску... Да и меняла, зачем ему неприятности? Зачем иметь дело с грабителями, когда можно дать испуганным подросткам меньшую цену, за вещи, которые те добывали, рискуя жизнью?
   Кайя взглянула Сабии в глаза - всего один быстрый взгляд, тень улыбки и нырнула в толпу. Она сгорбилась, делая вид, будто прячет что-то тяжёлое за пазухой и быстро побежала в сторону площади, чуть ли не сшибая с ног попадавшихся на пути людей.
   "Их всего четверо", - вертелось у неё в голове. "Пятерых повесили на крепостной стене в прошлое новолуние. Новых смельчаков пока достаточно не набралось. Им некого отрядить идти за Сабией". Сердце у неё в груди ухало и колотилось, глаза видели улицу впереди, словно череду теней и пятен.
   "Кругом люди", - подумала Кайя. "Это хорошо, что кругом люди". В следующую секунду она рухнула, как подкошенная, зацепившись за что-то. Мгновение и её схватили несколько сильных рук и грязная, шершавая ладонь зажала ей рот. Всего рук было пять. "Один однорукий - бывший ловец", - догадалась она. "Он мне рот и держит".
   - Куда же ты так спешишь, а сладкие сиськи? - послышался наглый шепот у неё над ухом. - И не ори - не пугай людей, а то мы найдём твою милую подружку и хорошенько напугаем и её и тебя во все дырки. Ей, конечно, не привыкать, а тебе?
   Но Кайя и не собиралась кричать. Плотно притиснутая лицом к твёрдой стене, она попыталась помотать головой.
   - Хорошо. Вот и умница.
   Она почувствовала, как её обыскивают - жадные, грубые лапы обшарили её тряпьё и всё, что под ним, не пропуская ни кусочка кожи. Кайю била крупная дрожь. Даже, если всё и обойдётся - ей целый год от этого не отмыться.
   - Пусто! - прорычал один из грабителей. - Куда ты деньги подевала, сучка?
   Её оторвали от стены и бросили на мостовую лицом вниз, и кто-то сверху наступил ей на руку коленом. Кайя закусила губу - только бы не закричать - это разозлит их ещё больше! Рука, явно принадлежащая обладателю колена, схватила её за ягодицу, другая стала стаскивать лохмотья, грозя разорвать их. Внезапно послышался резкий, сухой окрик:
   - Хватит! У нас нет сейчас на это времени. Сегодня в воде еще много рыбок.
   "Главарь", - решила Кайя. "Этот своих лап попусту марать не станет".
   Тут она получила последний тычок сапогом под рёбра, и кто-то плюнул ей на спину. Но потом они ушли. Кайя мысленно отсчитала сто ударов сердца, потом медленно приподнялась на дрожащих руках, убрала с лица свою непослушную растрепавшуюся гриву и огляделась по сторонам. Никого. Крохотный переулок, между покосившимися от времени и ветров домами, был пуст. Она вздохнула и с силой задавила готовые родиться в горле рыдания.
   "Не сейчас", - подумала Кайя. Она поднялась на ноги и, поправив одежду, непослушными ватными руками собрала волосы в хвост. "Не сейчас. И никогда".

***

   Уже тысячу лет род Лидов владел Мелеей и её окрестностями. Никто и никогда не смел оспаривать их власть над этими землями. В старые времена город окружали обширные поля и сады, подати с которых приносили лордам-владетелям изрядный доход. Но лет триста назад пустыня начала сжимать горло городских стен. К моменту, когда Ардер Лид вступил в свои права, её удушающая хватка сделалась особенно крепкой - казалось, что в мире не осталось ничего, кроме камней, солёной воды и песка.
   "Мой сын точно будет править рыбами, вместо людей", - подумал старый лорд, оглядывая просыпающийся город из окна своей библиотеки. Это просторная комната занимала весь верхний этаж главной башни здания, которое согласно древнему обычаю именовали "замком". Библиотеку называли "библиотекой" тоже только по традиции - ни единого свитка или манускрипта там никто не видел уже, как минимум, несколько столетий. Почти все книги Обитаемого Мира, и те - более многочисленные, что остались со времён Империи, и те - немногие, что были написаны позже, давно свезли в хранилище Великого Магистериума, чтобы "все люди могли ими пользоваться, не тратя драгоценное время и материалы на переписывание текстов". Только удачливые глупцы вроде его кузена Арделли до сих пор содержали свои небольшие библиотеки. Ардер Лид глупцом точно не был. Зачем платить золотом за кусок вонючей кожи или полуистлевшей бумаги? Какой в том прок?
   В дверь постучали, и на пороге появился Валор - угрюмый слуга старого хозяина. Сколько одинаково серых зим и неотличимых друг от друга лет повидали они вместе? Один с вершины башни, другой из её зловонного, вечно шумного, переполненного крысами подвала.
   - Аптекарь прибыл, - произнёс Валор в пространство.
   - Впусти его, - отозвался лорд. - И принеси вина. Только холодного. Не выношу, когда оно тёплое. Слуга поклонился и попятился к двери, всем своим видом демонстрируя неодобрение.
   "Если он увидит вино в такой час, ему будет, что мне запретить. Как будто вся эта возня имеет значение..."
   Ардер Лид умирал. Он знал, что умирает, чувствовал каждым нервом, всё его проверенные в боях и пирах инстинкты указывали на это. И у аптекаря не было зелья от неизбежно надвигающейся смерти. Но у него было средство от некоторых других неприятностей, которые одолевали главу дома Лидов.
   - А, это ты Алесакх, - старый лорд приветствовал аптекаря с точно дозированным равнодушием в голосе.
   - Моё почтение, ваша милость, - Алесакх поклонился низко, с проворством, которого никто не заподозрил бы в тщедушном высушенном старике. Как ни стар был Ардер Лид, аптекарь был ещё старше. Он проводил в могилу отца Ардера и даже мальчишкой застал на этом свете его деда, которого подвыпившие рэгланеры до сих пор именовали "последним из великих лордов". Его внук давно не обижался. Годы порядочно остудили его некогда горячую кровь.
   "Твоё почтение... Да, конечно", - Ардер Лид ответил на церемонное приветствие лишь лёгким кивком и откинулся в кресле, жестом приглашая Алесакха поближе взглянуть на его правую ногу. Она лежала на низенькой скамеечке, обитой мягким войлоком и бархатом, заботливо обёрнутая в сероватые бинты. Старого лорда мучила подагра, спасения от которой не было ни днём, ни ночью. Разве что, аптекарь не принёс какого-нибудь нового снадобья, которое снимет боль и поможет ему выйти к народу на площадь в день сбора податей за воду. Это важно. Да, это - очень важно. Люди должны видеть, как их повелитель принимает одну из последних почестей, которые ему остались.
   Алесакх потянулся к бинтам, плавно размотал их своими длинными паучьими пальцами, и, ощупав голень пациента, нахмурился. Лорд нахмурился в ответ, затем, глотая ртом воздух, вцепился в дряхлые подлокотники своего видавшего виды кресла. Аптекарь покачал головой и причмокнул впалыми беззубыми губами, оглядывая комнату в поисках зацепки. Сегодня кальяна не было, сегодня было вино. Початый мех висел на крюке у двери - там, где Валор оставил его. Алесакх снова покачал головой и подчёркнуто укоризненно посмотрел на своего пациента.
   Примерно этот нехитрый ритуал повторялся между ними при каждом визите, становясь всё более нелепым по мере того, как эти посещения всё более учащались. Скоро придет день, когда аптекарь уже не будет отходить от его постели. Именно он вдохнёт все самые страшные миазмы смерти и переварит их внутри себя. Впрочем, Алесакх был из тех людей, которых присутствие смерти в этом мире, делает только сильнее, ведь он заработал себе состояние на её отдалении и, в конечном счёте, отрицании. Размер этого состояния ясно указывал на то, что отрицал и отдалял старый аптекарь весьма талантливо...
   Им предстоял побеседовать, придти к согласию и заключить сделку. И Ардер Лид не хотел остаться в дураках. Он сотню раз, как минимум, видел этот их разговор во сне, с тех пор, как Алесакх робко высказал своё предложение несколько месяцев назад. Каждую ночь с тех пор лорд стоял на вершине стен осаждаемой крепости и отдавал почести победителю. Молодой, полный сил воин в сияющих доспехах, выпачканных вражеской кровью и пеплом битвы дрожащими руками вручал ключи от города, который он поклялся защищать, дряхлому, похожему на насекомое аптекарю, облачённому в расшитую жемчугами парчу. Ему хотелось впиться старикашке в лысину, расколоть его череп и выпить мозг, но во сне он знал, что под блестящей лысиной Алесакха его ждёт не серая теплая слизь, а гнездо отвратительных копошащихся личинок, которые начнут заползать ему самому под кожу, стоит их только разворошить.
   Под окнами библиотеки росли орхидеи - огромные с уродливыми колкими листьями и пурпурными соцветиями размером с детскую голову каждое. Листья надежно предохраняли их от уничтожения. Но каждые десять лет старые орхидеи умирали, давая дорогу новым растениям, которые можно было отличить по чуть иной форме и оттенку цветов. Когда-то отец Ардера Лида привёз их из своей экспедиции в дельту реки Силгон, привёз и посадил здесь под окнами, чтобы порадовать безутешную мать маленького Ардера, которая тосковала по сочной зелени и ярким цветам. Она была из Кваернов, выросла по ту сторону горного хребта и никогда не видела моря, пока не прибыла невестой в Мелею. Она назвала сына - Ардер - "сын гор" - бессмысленное имя для властителя залива рэгланов и, тем самым лишила своего брата возможности дать это традиционное имя его сыну. Кузена назвали Арделли, что переводится как "песнь гор"... Немного двусмысленно вышло - имя-то и мужское и женское. Старый лорд рассмеялся, вспомнив об этом вечном мнимом унижении могущественно родственника, гораздо более могущественного, чем он сам.
   Так распорядились боги, поставив между их землями горы - "Арды" на языке старой Империи. Они разделили Обитаемый Мир пополам - леса и реки остались на той стороне. На этой была лишь пустыня и Залив Рэгланов. Орхидеи не развеяли тоску прекрасной леди из дома Кваернов и она умерла, оставив маленького сына и безутешного мужа скорбеть о себе. Братьев и сестер у Ардера не было, а отец любил горе, которое ему принесла почившая жена больше, чем радость, которую мог принести подрастающий ребёнок. Юного наследника воспитал дед - "последний из великих лордов". Он выиграл для него войну и добыл невесту - совсем девочку, тоненькую, как тростинка. Ардер хорошо помнил её безволосое тело в их первую брачную ночь, помнил, как она выла и извивалась. Так же точно она потом выла, рожая ему наследников.
   "Подлая сучка", - подумал старый лорд, вспомнив череду скрюченных, синюшных тел - все, до одного мальчики и большая часть девочек либо рождались удушенными собственной пуповиной, либо оказывались слабенькими и болезненными и умирали в младенчестве. Имён он не помнил, хотя мать оплакивала их всех, снова выла и рвала на себе волосы каждый раз, укладывая маленькое тельце в колыбель последнего сна.
   От неё ему всё-таки остались две дочки, и одну из них теперь предстояло продать этому старому прохвосту. Вернее его внуку, но чести дому Лидов молодость жениха не добавит. Этот брак станет позором. Одним из худших событий, которые когда-либо случались с его славной семьей, но в такие времена, как нынешние, позор можно смыть. И даже не кровью - достаточно золота. Главное, чтобы его было много.
   - Его милость больше ничего не желает мне сказать? - осведомился аптекарь, заканчивая покрывать нарывы охлаждающей мазью и аккуратно оборачивая распухшие ноги лорда свежими бинтами. Его скрипучий голос вывел Ардера из оцепенения невесёлых мыслей.
   "Его милость НЕ желает", - подумал лорд, но, вопреки собственным мыслям, кивнул, выражая согласие.
   - Намерения моего внука неизменны, - произнёс Алесакх осторожно, восприняв кивок Ардера, как приглашение продолжать. - Он осмеливается просить руки прекрасной Нивиры, если его милости это угодно.
   "Его милости НЕ угодно", - огромные, окружённые разветвленной сетью морщин, глаза лорда сузились, но он подавил клокотавшую внутри злобу.
   - Ты можешь передать ему моё одобрение. Он может спросить у Нивиры, согласна ли она.
   - Я понимаю, мы нарушаем традиции, прося руки вашей младшей дочери, когда старшая - несравненная Лориана, ещё ни с кем не связала себя священными узами, но...- аптекарь замялся и воззрился на лорда заискивающе.
   Тот лишь махнул рукой в ответ. Весь этот балаган надоел ему неимоверно. Как будто есть кто-то в Мелее, да, хоть в целом Обитаемом Мире, кто бы ни понимал бы, почему они хотят Нивиру. Лориана этому мальчишке Гирнису в матери годится! Но в глубине души Ардер Лид чувствовал странное облегчение. Со старшей дочерью он не расстался бы ни за что. Просто не смог бы. Лориана давно стала его главной опорой в жизни - твёрдой и несгибаемой, словно одна из скал, окружавших их высушенный город. А когда его не станет... Да, когда его не станет - именно она позаботится о Даррине. Она уже и сейчас делает для воспитания его наследника в истинном духе гораздо больше, чем его никчёмная мать! Лорд скривился от воспоминания о своей легкомысленной молоденькой жене.
   - Что-то не так? - осведомился аптекарь, пристально наблюдавший за реакцией пациента, одновременно деловито собирая инструменты и снадобья в обширную сумку. - Я затянул бинты слишком сильно?
   - Нет, Алесакх, ты тут не причем, - ответил Ардер сухо. И он не осквернил язык ложью и недомолвками. Хотя бы на сей раз.

***

   - Стой, дрянь! - Сабия застыла, услышав резкий окрик за спиной. - Что ты, потаскуха, здесь забыла? - женский голос был резким и визгливым и кто-то дёрнул затылок её капюшона, стаскивая его прочь. - Попалась! - добавил голос и её развернули так, чтобы преследователи могли разглядеть её получше. Сабия похолодела - перед ней стояли две девицы из "Дюжины Девственниц" - личной охраны леди Лорианы Лид - высушенной старой девы, которая презирала весь мир, каждого, кто попадался ей на пути и особенно шлюх, которые старались держаться, как можно дальше от неё и от её мужеподобных приспешниц. "Девственницы" были страшные, все как одна здоровенные и не менее злющие, чем их госпожа. Девиц сопровождала тройка охранников - головорезов из гвардии самого лорда Ардера, которую сплошь составляли законченные отморозки - слишком неуклюжие, чтобы становиться ловцами регланов или слишком тупые, чтобы придумать себе в жизни какое-то другое занятие. Принадлежать к этому подразделению считалось в Мелее последним делом - лучше уж пойти в лихие люди, покуражиться вволю, да и окончить свои дни в честной петле.
   Попасться на пути такой компании при свете дня, на колодезной площади - худшей удачи Сабия и представить себе не могла. Она оценивающе оглядела стражников, попутно размышляя, куда бы припрятать кошель с деньгами, который ей вручила Каяя, а то ведь как пить дать, отберут! И где, вообще, эта девчонка? Бежать некуда... Придется выкручиваться. Сабия улыбнулась стражникам исподтишка, когда обе "девственницы" отвлеклись.
   - Мне прямо здесь уплатить штраф за свою дерзость или пойдём в более укромное место? - прошептала она ближайшему отморозку на ухо и призывно изогнула левую бровь.
   - Не волнуйся, дрянь - расплатишься сполна! - слух у старшей из двух девиц оказался просто отменным. Она посмотрела на Сабию свысока и презрительно плюнула себе под ноги:
   - В темницу её! Леди Лориана позже решит, что с ней делать.
   От одного упоминания дочки старого лорда, Сабии окончательно поплохело - не дай боги, эта змеища лично ею займётся... Зуба целого во рту не оставит! Сабия ощупала свои драгоценные зубки языком - они были её главным богатством - белые, словно жемчужинки, ровненькие. Одной её улыбки, как правило, бывало достаточно, чтобы завлечь подвыпившего матроса или ловца в её совсем не бесплатную постель. Лицо у Сабии было совсем простое, глаза - обыкновенные, тело и волосы - ничего особенного, но вот зубки - за них-то хозяйка борделя и взяла её под крыло. Очаровательные сиротки, которых покупали у родителей за морем и с детства обучали ремеслу удовольствий, умели петь и танцевать. Сабия не умела. Играть на арфе или тамбурине - тем более. Куда ей... Пока отец ловил рэгланов, ей и в голову не приходило, что когда-нибудь придется продавать себя, но такой день пришёл. И если бы не её улыбка - быть бы ей уличной девкой из самых дешевых - тех, что готовы отдаться и за кусок хлеба...
   "Где ты шатаешься, Кайя? Демоны тебя забери!" - Сабия отчаянно вертела головой по сторонам, пока её тащили в сторону сторожевой башни замка лорда Ардера, где располагалась темница.
   Люди впереди в основном расступались, давая им дорогу на запруженной площади. Связываться никто не хотел. Все кругом нервничали. Сабия чувствовала это - дилемму в глазах каждого встречного главы семейства - отдать все деньги или заплатить по частям? Пятьдесят монет сейчас или десять каждый месяц? Влезть в долги перед ростовщиком или заплатить намного больше потом, не влезая в кабалу сейчас? Все обсуждали проценты, заложенные вещи и грядущие в сезон заработки. Скоро придёт время, когда, влекомые брачным инстинктом рэгланы, наводнят залив. И мужчины - самые сильные и молодые целый месяц будут испытывать судьбу, пытаясь изловить самых сильных и молодых животных. Большинство жителей Мелеи, так или иначе, кормилось с этого промысла: торговцы, содержавшие загоны, в которых укрощали и выставляли напоказ пойманных зверей, менялы, ссужавшие деньги, в том числе и на воду, под залог будущих удач, лавочники, торговавшие снаряжением и, конечно, трактирщики и шлюхи, по-своему ублажавшие тех, кому улыбнулась фортуна. Ниже них на общественной лестнице находились только "нырки" и прочие обитатели Вдовьих Скал - скорбного места, куда попадали вдовы мёртвых рэгланеров и их дети, а также все, у кого не хватало денег на уплату податей лорду-правителю. Оказавшись там, люди должны были уплачивать только одну подать - "цену воды" - налог на жажду, самый тяжкий из всех.
   Сейчас в общине был только один взрослый мужчина, по этому, все они считались, как одна семья. И сегодня, впервые за много лет, они смогут заплатить за год вперед, но где же Кайя? Сабия мысленно проклинала её и молила, всех известных ей богов, чтобы рыжая девчонка откуда-нибудь уже появилась.
   - Ну, вот мы и на месте, сладенькая! - охранник отпустил её локоть так резко, что она едва не шлёпнулась на пыльные камни мостовой. Заскрипели засовы, затем Сабия услышала странный журчащий звук - должно быть - это двигались цепи, опуская подъёмный мост, над заполненным морской водой рвом. За стенами был двор, где пороли людей - частенько - и до смерти.
   Сабия почувствовала, как её горло сжимает паника. Над ней склонился один из стражников - уродливый, зловонный толстяк, обильно вспотевший под слишком тесными доспехами. Металлические пластинки встали дыбом там, где его широкая грудь перетекала в упругий барабан необъятного брюха. Пленница понимала, что только присутствие девиц из личной охраны леди Лорианы мешает ему облапать её с ног до головы здесь же при всём честном народе. Если он обнаружит кошелёк...
   "О, боги, где же Кайя"? - Сабия зажмурилась, не ожидая уже ничего хорошего, и вдруг услышала треск. Каким-то шестым чувством она знала, что это спасение. За первым звуком последовали вопли, визг, женские крики и мужские проклятья, потом грохот и над площадью взметнулась туча пыли, и сквозь шум всеобщей сумятицы послышалось многоголосое ржание и топот копыт.
   Кто-то открыл лошадиный загон, располагавшийся в противоположном углу площади и напугал его обитателей. Кто-то совсем безрассудный и невероятно ловкий. Кто-то, кому совсем нечего терять... Толпа метнулась к выходам, спасаясь от конских копыт.
   - Кретины, дайте лошадям дорогу! - заорала одна из "девственниц" и бросилась наперерез стаду обезумивших животных. Сабия видела, как она уцепилась за гриву крайнего скакуна и попыталась запрыгнуть на него, потом все заволокло пылью. Толпа напирала, и пленница оказалась на самом краю рва - никто, казалось, больше не обращал на неё внимания. Времени на раздумья не было. Она быстро распустила застёжку плаща, хотя пальцы дрожали, словно в лихорадке, скинула плотное одеяние наземь и в одной лёгкой полупрозрачной одежонке прыгнула в ров, надеясь только на то, что он окажется достаточно глубоким.
   Может она и не умела петь звонко, как птица, зато плавала она, как рыба - прошлое "нырка" давало о себе знать в каждом ловком движении рук и ног. Все её мысли были сосредоточены на тяжёлом кожаном мешочке, которой тянул её ко дну у пояса. Практически неподвижная вода была грязной и воняла перегнившими водорослями, хотя до лета было ещё далеко. Плыть приходилось крайне аккуратно - ров был глубоким, но оказался наполовину заваленным всяким мусором. Она преодолела площадь почти до половины, вплоть до того места, где в канаву сбрасывались кухонные отходы замка. Вонь здесь стояла просто нестерпимая. Отчаянно глотая ртом воздух, Сабия наполовину поплыла, наполовину поползла сквозь грязную жижу к краю.
   Она вцепилась в выступающие над поверхностью неровные камни, стараясь выбраться. Сверху свесилась грива золотистых волос, затем Сабия почувствовала внешней стороной руки сильную шершавую ладонь, которая резко потянула её вверх. В несколько приёмов она выбралась на поверхность и тут же рухнула, дрожа от изнеможения.
   - У нас мало времени, - прошептала Кайя громким шепотом, держась за бок. Её груди отчаянно колыхались под одеждой, а лицо покраснело от усилий. Она шумно втянула носом воздух и потянула Сабию за локоть, поднимая её на ноги. - Уходи, тебе надо уйти немедленно! Та кивнула, отсоединила кошель от пояса, вручила его Кайе и, насколько быстро позволяли её всё еще дрожащие ноги и неровное дыхание, заспешила прочь с площади в сторону гавани, пробираясь по узким проходам, подальше от более широких торговых улиц.
   Хозяйка борделя была, мягко говоря, не в восторге, увидев одну из своих девушек в таком состоянии: грязная и оборванная, воняющая, словно сточная яма - что за вид?!
   - Тебе придется отработать стоимость плаща. И краску для волос, - эта женщина повидала многое в жизни и точно знала, когда у кого-то были неприятности с властями. - Тебя будут искать. Вернее будут искать темноволосую шлюху - придется стать блондинкой, если не хочешь попасть к палачу на приём, - она брезгливо тронула прядь волос, упавшую на лоб Сабии. - Надеюсь, искать будут не слишком пристально! Проблем мне только из-за тебя не хватало!
   - Я отработаю, госпожа! - горячо пообещала Сабия, надеясь, что её и без того не лучшие волосы не повылезают от едкого снадобья, которое старый Алесакх продавал для осветления. Она быстро поднялась к себе, проскользнула в комнату, стараясь не следить на ковре, скинула грязные лохмотья, в которые превратилось её платье и, поймав свое изображение в мутном зеркале, нервно рассмеялась. Она не могла остановиться, пока мылась и переодевалась, то смеялась, то плакала, словно какую-то невидимую плотину у неё внутри, вдруг прорвало.

***

   Негостеприимные на вид утёсы тянулись, насколько хватало глаз, рассеянно растворяясь в послеполуденном мареве. Жара немного спала и восход третьего солнца расцветил прожилки скальной породы красноватыми всполохами - скалы смотрели на Каюю будто лица далёких предков: торжественно, угрюмо и слегка с упрёком. На полпути между Мелеей и Кавой - мёртвым городом, который когда-то завоевал дед нынешнего лорда, находилось их поселение - даже и не деревня вовсе, так - скопище пещер, в которых обитали последние люди Залива Рэгланов - те, у кого действительно не было ничего. Это место называли Вдовьи Скалы.
   Кайя остановилась, заприметив едва заметную чёрную точку в небе низко над океаном. И, хотя расстояние было порядочным, она знала - это Инту охотится. Ей уже три года... Рэгланиха выросла у неё на глазах. Три года назад Кайя нашла слабенького израненного детёныша в излучине высохшего ручья. Как она отбилась от своего выводка? Что случилось с остальными? Где её мать? Всего этого Кайя так и не узнала. Она не решалась принести беспомощную малышку домой - голодные обитатели Вдовьих Скал, во главе с её прагматичной бабушкой, просто напросто приготовили бы из неё знаменитый суп - деликатес, которым потчевали заезжих купцов в тавернах Мелеи во время ежегодной ярмарки, основным товаром на которой являлись взрослые животные.
   "Нужно отнести грамоту переписчику и снять с неё копию - на всякий случай", - подумала Кайя. Когда она наклонялась твёрдый чехол, в котором находился свёрнутый в свиток клочок пергамента, больно ударял её по рёбрам. Но она была рада любому напоминанию, что подать за воду уплачена.
   "Нет, лучше - несколько копий". Не то, чтобы был смысл красть документ - они всегда могут получить новый, сделав выписку из учётной книги сенешала, но это - морока, да и денег тоже стоит, а Энгер - такой рассеянный, особенно когда выпьет, что бывает всегда.
   Трезвый Энгер был самым лучшим человеком, которого она знала. Высокий, всё еще стройный, кареглазый - он был куда больше похож на лорда, чем обрюзгший, водянистый Ардер Лид. Глоток любого перебродившего пойла делал из него чудовище. Он моментально превращался в злобного, неутомимого ублюдка, который методично и с видимым удовольствием отравлял жизнь всем вокруг, точно демоны овладевали им. Он мог пьянствовать бесконечно, много часов, и никогда не засыпал. Как ему это удаётся - Кайя не имела понятия. Протрезвев он, бывало, просил прощения, каялся и клялся больше никогда не пить. С каждым годом, впрочем, "никогда" становились всё короче, а демоны, мучившие его душу, всё злее.
   Вдовьи Скалы под красным солнцем выглядели тревожно и немного устало. Полукруглый пляж, окружённый неровными, изъеденными ветром, каменными стенами. Этот дикий, негостеприимный пейзаж постоянно сопротивлялся одомашниваю, но люди были упорнее, обживая каждую хоть сколько-нибудь пригодную пещеру. Каждый кусочек пляжа также использовался: ближе к входу в бухту сушили циновки из водорослей и одежду, дальше располагались ямы, в которых запекали рыбу и морских тварей.
   Кайя почувствовала запах готовившегося ужина ещё до того, как ступила на песок. Вечерний бриз принёс аромат рыбы и специй и чего-то ещё не совсем знакомого, должно быть, каких-то кореньев. У огня, подбоченясь, стояла Нала - жена Энгера. Она помешивала, что-то в котле, щурясь и шевеля губами, словно перебирала в памяти какие-то важные события и никак не могла придти к решению, что забыть, а что продолжать помнить. Нала была невысокой, широкой в кости, полноватой женщиной, с удивительно молодым лицом и настоящим жалом, вместо языка. Бабушка Кайи, бывало, говаривала, что у неё через поры кожи выходит змеиный яд, а он и есть, как известно, самое лучшее средство от морщин.
   - Где вы всё это раздобыли? - спросила Кайя, усаживаясь на песок. Усталость в её голосе смешивалась с любопытством и тем странным чувством принадлежности, которое каждый день заставляет людей задавать близким примерно одни и те же вопросы, ожидая получить на них примерно одни и те же ответы.
   - Море сегодня было щёдрым, - пожала плечами Нала.
   - Щедрым на это? - Кайя жестом указала на котел с бурлящим варевом, на поверхности которого, то и дело, показывались гладкие бока очищенных клубней. Её собеседница хмыкнула:
   - Я знаю, что ты их любишь. И сегодня нам есть, что отметить, ведь так?
   Кайя кивнула в ответ и вытащила из-за пазухи чехол со свитком. Она услышала, как Нала выдохнула с облегчением и, аккуратно отложив вырезанный из китовой кости половник, благоговейно взяла в руки драгоценный документ.
   - Ни демона не понимаю в этих закорючках! - фыркнула она после нескольких секунд пристального изучения испещренной буквами поверхности пергамента. - Ты уверена, что они там тебя не надули? Этот старый козёл - сенешаль мог нарисовать тут что угодно и преспокойно прикарманить наши денежки!
   - Нет, - возразила Кайя, забирая у неё свиток и укладывая его обратно в чехол. - Он не мог.
   - И с чего ты так уверена? - Нала схватила свой половник и снова упёрла руки в боки, всей своей позой выражая сомнение в словах Кайи и одновременно готовность покарать супостатов, которые обдурили девушку, если таковые вдруг появятся на горизонте.
   - Он сделал запись в официальной книге, - спохватилась Кайя. - Такой большой, знаешь?
   - Ах, да... - протянула Нала и закивала головой в знак согласия, явно разочарованная сообразительностью Кайи и тем, что повод поскандалить с сенешалем испарился. В юности будущий чиновник имел неосторожность пытаться за ней ухаживать. И, хотя тогда Нала его отвергла: "Этот сморчок и соплежуй не знал, с какого конца подойти к рэглану, а по Энгеру все девки сохли!", с тех пор, как бывший поклонник стал приближённым лорда-правителя, она воспринимала каждое его действие, как скрытое или не очень оскорбление лично себя. Впрочем, Кайя полагала, что не без оснований.
   - Ты так и не сказала, где вы раздобыли коренья? - Кайе хотелось увести разговор в сторону от обсуждения её уверенности в содержании свитка. Нале совсем не обязательно знать о том, что она грамотная.
   - Мальчишкам повезло с лобстерами - полная сетка набралась! Сама понимаешь, почём они в это время года... Так что хватило и на пол мешка муки - завтра будем есть лепёшки на завтрак!
   Кайя кивнула и улыбнулась. Она знала, что Нала воспринимает каждую приличную трапезу обитателей Вдовьих Скал, как свою личную маленькую победу.
   - Энгер? - спросила она, кивнув в сторону пещеры, которую Нала занимала вдвоём с мужем, с тех пор как Сабия подалась в проститутки, а их единственный сын попал в ученики к аптекарю. Мальчик хромал с рождения - бабка Кайи - повитуха частенько вспоминала эти роды, блуждая по мутным просторам своей памяти: "Ребёнок, слабенький совсем, и шёл попкой вперед, плохо, очень плохо... Одна ножка вышла нормально, а вот вторая - вторую мне пришлось вывернуть. Тихонький такой был, не плакал совсем - разве что пискнул разок для порядку - и всё". Но, когда Энгер лишился руки, и они с женой оказались на Вдовьих Скалах, детей, вроде, было больше, чем двое. Были ещё две совсем крошечные девочки... Они не протянули и одну зиму. Кажется так...
   - Энгер-то? Да спит, скотина. Что ему ещё делать? - Нала пожала плечами и нахмурилась. - Лобстеров он не видел и денег я ему не дала. Так что - спит.
   Кайя кивнула и повернула голову в сторону моря, которое как раз проглотило первое солнце и готовилось принять второе. Над Заливом сгустились сочные тёмно-синие сумерки и небо, которое при любом раскладе было глубже Океана, казалось особенно красивым, с пульсирующим рубином третьего солнце всё еще высоко над горизонтом. Хотелось летать. Словно отвечая на эти мысли Кайи на песок рядом с ней тихо опустилась Инту. Рэгланиха положила к её ногам толстую, длиной с детскую руку, креветку и курлыкнула, напрашиваясь на похвалу. Кайя улыбнулась и погладила серебристую шкуру зверя. Инту прильнула лбом к её ладони, радостно вереща. Она частенько в знак привязанности приносила своей подруге добычу.
   - Какая роскошь! - воскликнула Нала, указывая половником на извивающееся у ног Кайи ракообразное. - Она тебя балует - не думаю, что такая красота есть на ужин даже у старого хрена, который нами якобы правит, - добавила она громким шёпотом.
   - А как же ваши лобстеры? - левая бровь Кайи лукаво взлетела вверх.
   - Ну-у... Во-первых, те-то подохли куда раньше, чем попали к повару в руки, - с этими словами Нала наклонилась и, несмотря на угрожающее шипение со стороны Инту, подцепила креветку ручкой половника. - Во-вторых, такие деликатесы Лидам давно не по карману! - с этими словами она прекратила страдания креветки, ловко воткнув нож точнёхонько ей между глаз. - Старый хрен-то хоть выгребся к народу на площади сегодня?
   Кайя кивнула и усмехнулась - слухи о том, что у древнего рода лордов-правителей из богатств ничего кроме фамильной гордыни не осталось будоражили Мелею столько, сколько она себя помнила. И она была уверена, что только эта самая гордыня сегодня заставила лорда Ардера найти в себе силы выйти за ворота его замка. Натужно хмуря брови и раздавая кивки направо и налево, он, пожалуй, выглядел ещё более жалко, чем мёртвая креветка у её ног.
   - Приготовишь её для меня?
   - Да что тут готовить-то? - фыркнула Нала. - Намазать специями, завернуть в водоросли и запечь в яме! Всего делов - то!
   - Когда ты так говоришь - мне действительно кажется, что это очень просто, - девушка улыбнулась и протянула Нале драгоценный чехол. Та наскоро вытерла одну руку о подол замызганного фартука и схватила его.
   - Я недолго, - произнесла Кайя и вскочила Инту на спину. Рэгланиха вопросительно курлыкнула и, получив одобрительный шлепок по загривку, радостно взвилась в небо, оставляя пляж далеко позади. Кайя знала, что все мальчишки, да и девчонки, Вдовьих Скал пристально наблюдают за их взлётом, мечтая оказаться на её месте. Вряд ли только кто-нибудь из них при этом думает о том, о чём думала она, подставляя лицо потокам прохладного бриза и поглаживая гладкую блестящую шкуру Инту: "Молоко, самое жирное, какое найдёшь, каждые два часа в равной пропорции с маслом, - в голове Кайи звучал голос Энгера. - И не давай её коже пересыхать, но и смотри, чтобы она не захлебнулась! И помоги тебе боги, девочка"! И, хотя даже тогда она знала, что он не верит в её успех, не верит, что детёныш протянет хотя бы до следующего новолуния, она так же чувствовала, что Энгер, пьяный ли трезвый, никогда не выдаст её и её маленькое серое сокровище бабке и Нале, даже если на Скалах будет совсем нечего есть. Кайя так и назвала её - Инту на старом языке Империи значит "сокровище"...
   Вместе они искали сокровища каждый день. Погребённая под толщей воды тысячу лет назад столица Империи лежала на дне Залива Рэгланов. Старики утверждали, что с каждым годом город погружается всё глубже и глубже. Но опыт Кайи подсказывал ей, что не всё так уж просто. Даже за те семнадцать лет, что она дышала, Океан не раз наваливался на их сотрясаемое землетрясениями побережье яростными волнами, чтобы потом отступить прочь. Зловещие минуты действительно мёртвой тишины сменялись водопадом моря обрушивавшегося замешкавшимся людям на головы. Каждый раз после этого дно Залива менялось. Раньше Кайя не знала как именно, но теперь со спины Инту она могла увидеть всё своими глазами сквозь прозрачную бирюзовую толщу. Город был там: дворцы и башни, ажурные сетки оград и летящие просветы вместо улиц. Великолепная, избыточная столица Империи, которая когда-то была столь могущественной, что ей даже не пришлось покорять весь Обитаемый Мир.
   - Ну, что девочка? Поплаваем? - Кайя похлопала рэгланиху по холке, словно разгорячённого скакуна и та послушно заскользила над самой поверхностью воды. Девушка обернулась. Берег остался далеко позади, но она всё же могла вполне отчётливо различить скальный кряж, который возвышался через три бухты от Вдовьих Скал в сторону Кавы. "Здесь", - подумала Кайя. "Здесь я видела его...". И тут он был - остров, вернее почти остров - высокая башня после последнего сдвига дна поднялась и почти достигла поверхности воды. Крыши у строения не было, но стены хорошо сохранились. Кайя наклонилась и шепнула Инту:
   - Всего один разок, я быстро! Можешь со мной не нырять - я просто хочу осмотреться...
   Она спрыгнула в воду и быстро нащупала ногами опору. Выстроенная столетия назад стена была там, широкая, покрытая наростами. Из-за лёгких волн казалось, что она покачивается под ногами. Инту тихо курлыкнула и ткнулась мордой ей в плечо, так что девушка пошатнулась.
   - Эй! Ты меня утопишь! - Кайя рассмеялась, тронула тёплый нос зверя и нырнула.
  

*3*

   Нэвелла вынырнула из полузабытья, и смачно, с хрустом потянулась. Настало её время - час, когда второе, меньшее по размеру, но не менее яркое, солнце, взойдя над линией горизонта, принималось соревноваться со старшим братом. Мягкая ткань многочисленных подушек приятно льнула к чуть влажной от испарины, разгорячённой коже. И всё же она любила это ощущение: слишком жарко, чтобы шевелиться, отупляющее жарко, воздух сладкий и вязкий. И люди, застывшие, словно готовые растаять статуи. Нэвелла, впрочем, легко переносила жару, и ей доставляло своеобразное удовольствие наблюдать за тем, как другие приспосабливаются.
   Она смежила веки и ухмыльнулась, вспомнив побелевшие костяшки пальцев Шута - он с такой силой сжимал чашку, когда они виделись в последний раз. И как только глина не потрескалась от этакой страсти? Он потратил два полных лунных цикла на свои поиски. И не нашёл ничего, никого - ни одного достойного подозреваемого в пределах стен Великого Магистериума. За его спиной, к немалому удовольствию Лиларда, уже начали посмеиваться. Даже Машну-Мишна, давно одолеваемая безмерной усталостью, не разделяла упрямого упорства своего ученика. Её основным стремлением было соглашаться с любым самым абсурдным объяснением, если оно не предполагало дальнейшего беспокойства. Лиллард и Магистр Роан с удовольствием тиражировали такие объяснения на каждом заседании Совета. Шут, с всё растущим раздражением, опровергал их.
   Он опросил Стражей и Наблюдателей - не замечали ли они чего-нибудь странного в последнее время, осведомился у Наставников о каждом ученике, который уже не ходил под стол пешком. И, хотя в Совете не знали об этом, но он осторожно проверил всех обитателей обители сновидцев, которые были наделены способностями и, по разным причинам не прошли обучение - прежде всего это касалось женщин из старых родов, которые традиционно выбирали участь жён и матерей - все, кроме Нэвеллы. И она тоже не избежала допроса и сверки сведений - Шут был неумолим.
   Но Совет оказался не менее упрямым в своем отрицании значения произошедшего. Дерек предлагал версию - Лиллард, при видимом одобрении Великого Магистра, опровергал её, попутно выставляя оппонента параноиком. Шут был одним из самых умных людей, каких она знала и, тем не менее, он каждый раз с неизменной готовностью попадался на чугунные манипуляции её старшего братца. Раньше она пыталась защищать его, пару раз даже откровенно высмеивала в семейном кругу напыщенность и избирательную глухоту Лилларда, но это не помогало - Дерек все равно с упорством жертвенного животного каждый раз поддавался на одни и те же уловки! Ей регулярно хотелось спрыгнуть с галереи, где сидели зрители, допущенные на заседания Совета, и треснуть его по башке, чтобы он, наконец, понял, каким идиотом себя выставляет...
   Нэвелла фыркнула, представив Шута с длинными ослиными ушами и абсолютно голым... Нет. Это уже не смешно.
   - Госпожа что-то сказала? - послышался голос служанки из-за занавеси, которая отделяла её ложе от остальной комнаты.
   - Нет, ничего...
   - Ваш напиток готов, госпожа. Служанка откинула полог и подала Нэвелле чашу с сонным зельем - терпкой жижей из смеси трав, подслащенной мёдом, но все равно горькой и противной. Нэвелла поморщилась и выпила всё залпом, рискуя закашляться - лучше подавиться этой отравой, чем войти в сон, ощущая на языке приторную горечь. Её сон должен быть сладким и приятным. Сегодня, преодолев точку входа, она нарисует море: прозрачное, темнеющее на горизонте, бездонное и тёплое. Она ринулась в бурлящие волны, увлекая за собой спящих. Соль на её губах растворилась в улыбке.
   Под водой сиял затопленный город. Кривые многоуровневые улицы, без мостовых, по которым сновали разноцветные стайки рыбок и морских коньков, дома на вершинах причудливых коралловых башен, окружённые садами из водорослей... Они направились в один из них - полупрозрачный, кружевной особняк, стены которого, казалось, состояли из одних арок. Послышался лёгкий, журчащий смех, и ближайшая арка превратилась в тоннель, который засосал их, словно воронка.
   Внутри располагался огромный зал в форме амфитеатра, во всю высоту и ширину ажурного строения. В центре - источник загадочного смеха - стайка сумрачных, прекрасных русалок. Их гибкие тела ловили блики света, проникавшие в зал, казалось, отовсюду, длинные волосы парили, подхваченные потоками воды. Женщины, к сотворению которых земное притяжение, иссушающие ветра и красная, горячая кровь не имели никакого отношения.
   Русалки окружили спящих, заигрывая с ними. Нэвелла огляделась в поисках заказчика. Парень собрался жениться. И явно не на той девушке, фантом которой он заказал себе в этом подводном борделе. Но цена была хороша и она не собиралась его разочаровывать. Ей итак потребовалось несколько лет, чтобы научиться поддерживать на лице участливо-заинтересованное выражение, пока люди описывали свои самые сокровенные желания, за исполнение которых во сне они готовы были "сделать ей подарок". Использование этого эвфемизма было первым правилом игры, так как вообще-то сновидцам не платят - каждый житель Обитаемого Мира итак расставался с частью своего дохода в качестве подати в пользу Великого Магистериума, чтобы видеть сны - сладкие и прекрасные, словно гроздь спелого винограда.
   Второе правило объяснил ей хозяин Таверны Видений или, как называли это место все кроме него - Борделя Видений, в первый же вечер, когда она очутилась в его заведении. Тогда она еще мечтала сбежать - собрать свои пожитки и книги и убраться, как можно дальше от сонной благодати Великого Магистериума. "Бежать некуда. Повсюду лишь смерть, голод и нищета", - сказал ей хозяин таверны и, обведя широким жестом внутренний интерьер своего заведения, добавил: "Это и есть последнее место, куда люди бегут".
   Он был темнокожим выходцем с далёких берегов реки Силгон и очутился в Великом Магистериуме в один год с её матерью. Она никогда, ни разу так и не осмелилась спросить, почему он, с его талантом, пал так низко, в то время как Мареска вознеслась так высоко. Впрочем, с годами, Нэвелла поняла, что есть и другие измерения, кроме низко и высоко: например, хозяин таверны был баснословно, неприлично богат, но самое главное его дочерям не приходилось часами просиживать у его постели, держа его за руку и вытирая слюни, прислушиваясь к тихому, бессвязному бормотанию и пытаясь поймать хоть тень смысла в его взгляде.
   Так что, он был прав - бежать отсюда действительно некуда. Остается только запереться в собственной голове, если совсем невыносимо и ждать, пока пески времени не сотрут твои печали. Но на это Нэвелла никак не хотела и не могла подписаться. По этому, она и делила большую часть своих дней между Залом Бессмысленных, где навещала мать, и главным залом Таверны Видений, где получала "подарки". С годами Нэвелла выработала неплохой вкус на побрякушки, и от вещицы, которую ей предложили сегодня, она точно не откажется. Но сначала её нужно заслужить - тонкая работа за тонкую работу. Фантом русалки получился совершенным - от кончиков волос до кончика хвоста...
   - Как тебе удается заставить их делать это с русалками? Это же всё равно, что поиметь рыбу? И вообще, как это собственно сделать? - раздался голос у неё над ухом.
   - Я не виновата, что некоторым не хватает фантазии. И какого демона ты припёрся в мой сон?
   - Твой сон? Я вижу это всё в несколько ином свете, - усмехнулся Шут.
   - Перестань Дерек! Мне предложили красивую игрушку, и я хочу её!
   - С каких это пор ты заразилась приобретательством?
   - С тех самых, как впервые помахала красивой цацкой перед завидущими глазами твоей дражайшей сестрицы, - Нэвелла ухмыльнулась и вызывающе вскинула левую бровь. - Но ты не ответил на мой вопрос.
   - Это на который?
   - Дай-ка вспомнить... Ах, да - до всех этих захватывающих инсинуаций, я кажется поинтересовалась "какого демона ты припёрся в мой сон"? - к величайшему удивлению Нэвеллы Шут нахмурился и не ответил сразу же. Она ожидала колкого продолжения пикировки, а он всё молчал и молчал. Наконец, он взял её за локоть и улыбнулся. Нэвелла насторожилась. Она подумала, что нельзя моргать, ни в коем случае нельзя моргать и тут же моргнула и почувствовала ветер на своём лице. Тогда она открыла глаза и увидела, что они стоят на поверхности океана, которая стала твёрдой и упругой, словно очень плотный тюфяк.
   - Ну, ты и урод! - прошипела Нэвелла. - У меня там восемь человек зависли внизу, между прочим.
   - О, они прекрасно справляются и без тебя. Или ты собиралась подглядывать? - в голосе Дерека было столько снисходительности, что ей захотелось выцарапать ему глаза в буквальном смысле слова. Она стояла и представляла, как вырывает веки и поддевает ногтями его глазные яблоки.
   - Кстати отличные фантомы, - произнёс Шут примирительно, выждав паузу. - Но мне очень нужно было с тобой поговорить. Серьезно. Нэвелла мысленно вырвала его язык.
   - А мне серьёзно нужно сделать с тобой что-нибудь ужасное или я взорвусь, - произнесла она в ответ, гордо вскинув подбородок. - Если тебе, такому великому, - Нэвелла указала рукой на поверхность воды, которая больше не повиновалась ей внутри ей собственного сна, - что-то от меня нужно, на тему вторжения в тот сон, на котором ты зациклился, то ты не подумал, что влезать в мой - это не лучший фон для разговора? А? В твою тупую башку это не приходило?
   - Нэвелла!
   - Дерек! - передразнила она.
   - Мне действительно нужно с тобой поговорить. Я же сказал - это серьезно!
   - Да, ну конечно - у тебя всегда все серьезно, а у меня всегда всё в шутку! - её глаза метали молнии, а тихий ровный голос нёс в себе больше ярости и сарказма, чем любой крик. Шут закатил глаза и рассмеялся:
   - Ну, вообще-то - да. Ты только что попала в самую суть. И, кстати, можешь взорваться - может быть, после этого ты придешь в норму, и нам удастся поговорить?
   - Я и так в норме, - выдавила Нэвелла, складывая руки на груди. - Валяй, выкладывай - с чем явился.
   - Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу, и раз в жизни поступила правильно, - произнёс Шут торжественно и немного скованно. Было видно, что роль просителя даётся ему с трудом.
   - И это, разумеется, означает, нечто неприятное? Какую-то жертву с моей стороны? - она больше утверждала, чем спрашивала.
   - Это насчёт Айзека...
   - А что с ним?
   - Думаю, что скорее всё это будет жертвой с его стороны.
   - Вот это уже интересно... - Нэвелла ухмыльнулась и вытащила из воздуха удобный стул с высокой спинкой. Она поклонилась и жестом предложила Шуту присесть. Он улыбнулся и вернул её жест. Нэвелла медленно опустилась, не спуская с него глаз, и обнаружила под собой мягкое кресло, больше похожее взаимосвязанную кучу оранжевых и тёмно-синих подушек.
   - Лилард и Роан хотят, чтобы он отправился в странствия в это Равноденствие.
   - Да, я в курсе, - кивнула Нэвелла. Согласно столетней традиции, каждый сновидец обязан был провести, как минимум, год вне стен Великого Магистериума, чтобы считаться достигшим зрелости.
   - И ещё я знаю, что он хочет попросить тебя сопровождать его. Согласно ещё одной, гораздо более древней традиции, любой отправляющийся в странствия ученик мог назвать любого своим сопровождающим, второго компаньона ему назначал Великий Магистр.
   - Уверен, что не перепутал меня с лосём семнадцати лет от роду, здоровый такой, рэгланов любит?
   - Уверен... - тихо произнёс Шут, щурясь от ярких бликов, которыми прикидывались солнечные лучи на поверхности воды. - Брюн женится, какая-то девчонка в городе от него беременна.
   Нэвелла хмыкнула:
   - А они так мечтали вместе отправиться в путь, когда станут взрослыми мужчинами! И вот стали... По крайней мере, один так точно. Она покачала головой, вспоминая игры двух сорванцов, за которыми её частенько оставляли присматривать, все их мечты и планы - она до сих пор хранила карту Обитаемого Мира, которую Брюн с Айзеком коряво перерисовали из какого-то древнего фолианта, когда им было лет по восемь. Как они были разочарованы, когда узнали, что карта времен Империи уже много столетий не соответствует действительности! И на ней не было Залива Рэгланов, а какие же приключения без посещения этого места?! Теперь Айзеку придётся пройти этот путь одному потому что, кто бы не отправился с ним - это будет не Брюн. Нэвелле даже стало немного грустно. Как будто вместе со стремительно завершающимся детством этих двух мальчишек, заканчивалось и её слишком затянувшееся детство.
   - Почему бы нам тогда не отправиться втроём? - предложила Нэвелла, стараясь отвлечься от внезапного приступа ностальгии. - Ты, я и Айзек - будешь о нас обоих заботится! Обещаю хорошо себя вести...иногда, - она встала, взяла Шута за руку и приземлилась рядом с ним на второй выхваченный из воздуха стул: - Как тебе такой план?
   Дерек улыбнулся и обнял её за плечи, но одновременно его глаза стали еще более серьёзными: - План терпимый, особенно, если мы все будем хорошо себя вести хотя бы по очереди, но это вряд ли выполнимо.
   - Что именно невыполнимо? Хорошо себя вести? - фыркнула она: - Попроси моего отца назначить тебя сопровождать Айзека, и решим дело! Ты конечно - птица несколько высоковатого полёта, чтобы подвизаться в роли няньки, но я не верю, что тебе откажут! - Нэвелле слишком нравилась её идея, чтобы легко от неё отказываться.
   - Мне откажут, поверь мне, - ответил Шут грустно. - Великому Магистру и Мастеру Иллюзий - он произнёс звания Роана и Лилларда, точно ругательства - известно, что я намерен покинуть Великий Магистериум и отправиться на поиски человека, который проник с тот сон смерти.
   - Считаешь, что это кто-то извне? - Нэвелла чувствовала себя ошарашенной - слишком много сюрпризов преподносил этот разговор.
   - Ты сама первая это предположила, помнишь?
   - Я?!
   - Да: "А тебе не приходило в головы, что вас мог поиметь кто-то из простых смертных?" - разве не это ты сказала, когда я тем утром пришёл допрашивать Айзека?
   - Мало ли, что я сказала? И вообще, с каких пор ты вдруг стал воспринимать всерьёз бред, который я несу?! Сам же говоришь, что у меня вечно всё в шутку...
   - Угу, - подтвердил Шут и покачал головой. Он отвернулся от неё, собираясь с мыслями: - Но никто в стенах Великого Магистериума не совершал этого - я уверен.
   - А в городе? Дерек, здесь же кругом полно всяких разных учеников-неудачников - возьми хотя бы хозяина Таверны! - Нэвелла широким жестом обвела окружающий пейзаж, будто надеясь, что из глубин, словно чёртики из табакерки, повыпрыгивают потенциальные подозреваемые.
   - Нет, - протянул Шут. - Если бы тот, кто это сделал, переступил порог нашей обители, его бы уже не отпустили. Слишком сильные способности. Возможно, даже сильнее, чем у Айзека, которому и это - Дерек указал пальцем вниз - и любое другое море, по крайней мере, во сне по колено. Просто тебя там не было... Он растопил весь мой снег, подобрался ко мне вплотную, словно я сопливый щенок, а не Мастер, он держал меня. Я не мог вырваться, не проснувшись... И Машну-Мишна - она не справилась с ним, она просто увела спящих!
   - Поэтому мой отец и Лиллард и не хотят, чтобы ты его нашёл, - догадалась Нэвелла. - У моего братца, при всём его выпендрёже, не хватит силёнок стать Великим Магистром, когда рядом есть люди вроде тебя или Сильвиры... Но Айзек... - она помотала головой и тихо невесело рассмеялась, - Ты хочешь, чтобы я присматривала за оставшимися мужчинами моего семейства, пока вы с племянником будете развлекаться? Учти - даже, если твой план и выгорит, и я уговорю мальчишку добровольно согласиться на каждодневную занозу в заднице, - с этими словами она похлопала Дерека по плечу, словно он нуждался в утешении, - вместо самой всепонимающей тети Обитаемого Мира, - тут она указала на себя обеими руками, - ты же догадываешься, я надеюсь, что вас тоже без присмотра не оставят? Кстати о присмотре, у меня там восемь потенциальных утопленников! - Нэвелла вскочила на ноги, внезапно вспомнив о своих клиентах.
   - Расслабься, уж им-то сейчас как раз очень хорошо! - ухмыльнулся Шут.

***

   Айзек решил напиться. Первый раз в жизни вдрызг и бесповоротно напиться. Говорят - это приносит "беспамятство" - редкое состояние для человека, который проживал все свои "беспамятства" осознанно, сколько себя помнил. Вообще-то сновидцам не полагается пить, и тем более, напиваться. Айзек не знал никого, кто бы хоть раз не нарушил этот запрет. А уж кальяны "с чем-то этаким" покуривали постоянно и практически все за исключением Бессмысленных, которые в большинстве своём уже "докурились".
   Но, как оказалось, одно дело принять решение, и совсем иное - это решение выполнить. Айзек битый час прогуливался между праздничными столами, не пропуская не одного полупустого стакана и, тем не менее, не замечал каких-то особых изменений внутри себя. Он всё ещё был собой и после кислого тёмно-красного вина и после сладкого белого и после странного пойла, отдающего тараканами... А все кругом были веселы, словно полоумные шуты... И Брюн и его невеста - это коротконогая розовощекая корова, с веснушками на носу. Что он в ней нашёл? Женщины - загадочные существа, сумрачные леди, которых нужно добиваться. А Эрика? Что это за победа? Айзек обернулся и взглянул на уже жену своего друга через плечо: веснушки на месте, на голове простенький веночек из первых полевых цветов, пшеничные кудряшки, которые вспархивают при каждом движении и эти обычные, как сердцевина безоблачного неба, глаза. Как можно поменять на неё весь мир, который они собирались увидеть?
   Он мог подарить ему любую женщину во сне, столь же реальном, что и этот свадебный пир с его свиными отбивными и вином, льющимся через край. Брюн не хотел этого... по правде - никогда не хотел. Сны рэгланов - да, путешествия в глубины воображения с Айзеком - всегда пожалуйста. Но плотские радости - нет. Это Брюн предпочитал иметь в реальности, особенно с тех пор, как встретил Эрику. Хотя "встретил" - это не то слово. Он знал её с детства - невеста была его кузиной - дочерью одной из таких же "бракованных", как и все остальные, дочерей Машну-Мишны. Никто из них не мог "видеть" сны, и, следовательно, никто из них не мог "заслужить" свою великую мать.
   Айзеку всегда было интересно, что сделали бы с ним, если бы он оказался бракованным? Что бывает с детьми Мастеров, лишёнными способностей... Да, он точно знал, что бывает со взрослыми, но что бывает с детьми? Когда их отсылают прочь? Когда это становится точно известно, что способностей нет? Всё это безумно интересовало Айзека, но он никогда не решался спросить Адрина, опасаясь его обидеть.
   Виноградные грозди - символ плодородия, обильно украшали свадебный зал. Айзеку казалось, что вообще-то, учитывая причину этого скоропалительного бракосочетания, такие украшения несколько не к месту.
   - Да, я знаю. Тонкий намёк на толстые обстоятельства, - Брюн возник у него за спиной совершенно неожиданно - ещё минуту назад он, вроде как, танцевал со своей суженой.
   - Не без этого, - выдавил Айзек мрачно и попытался отщипнуть виноградинку с ближайшей грозди.
   - Эрика пошла освежиться. Ей стало нехорошо, - сообщил счастливый жених таким тоном, словно его друг, как минимум полчаса перед этим живо интересовался её самочувствием и местонахождением.
   "Как будто беременным когда-нибудь бывает хорошо", - подумал Айзек и постарался натянуть на лицо хотя бы подобие улыбки. Сомнительно, чтобы у него получилось. Судя по тому, как быстро с лица Брюна сползла довольная ухмылка, не получилось совсем. Айзек нахмурился. Он попытался сфокусироваться и пошатнулся.
   - О-у! Да ты готов! - Брюн поймал его под руки и бережно усадил на ближайшую скамью, которая немедленно просела и поехала куда-то в сторону, или Айзеку это только показалось? Подлая мебель продолжила крениться еще какое-то время, после чего стабилизировалась в каком-то странном желеобразном состоянии. Ему безумно хотелось уронить голову на руки, но стол был до отказа забит тарелками со всякой снедью, плошками, кубками, цветами, фруктами. Всё это мельтешило и множилось у Айзека перед глазами, совершенно не давая сосредоточиться и вернуться в норму. И не то, чтобы он очень хотел в неё возвращаться. Как всё забавно.
   Наконец его щека коснулась прохладной поверхности скамьи. Благословенное дерево, отполированное десятками задниц, показалось ему пуховой подушкой и этот свет, этот раздражающий свет и шум, наконец-то исчезли, когда он сомкнул веки. Скамья плыла и покачивалась под ним, словно лодка, дрейфующая по спокойным не разбуженным ветрами водам.
   - Айзек? - Брюн приподнял его и начал трясти. Реакции не последовало. Вместо пробуждения Айзек повис у него на руках, словно тряпичная кукла.
   - Милый, с ним всё в порядке? - спросила подошедшая Эрика и коснулась кончиками пальцев влажной от пота чёлки Айзека беспорядочно налипшей ему на лоб. - Он пьян? Брюн, мать говорила мне, что сновидцам нельзя напиваться, понимаешь? Совсем нельзя!
   - Да знаю я... - огрызнулся Брюн и ещё раз хорошенько потряс Айзека в надежде растормошить его. Видимой реакции не последовало. Зато Айзек почувствовал водопады - спокойное русло реки вздыбилось порогами и водоворотами, вертя и встряхивая лодку. Он вцепился в деревянные борта в надежде удержаться и руки обожгло. Вода вокруг лодки бурлила не из-за рельефа дна - она кипела, подогреваемая неведомым жаром.
   Кругом простирался ад: прозрачные валуны плавились и стекали в воду, сумрачное небо заволокло паром, сквозь который едва проступали три бледных светящихся пятна солнц Обитаемого Мира. Айзек зажмурился в попытке проснуться. Он ожидал, что вынырнет из сна в свою постель, почувствует знакомую мягкость обнажённой кожей и приподнимет отяжелевшие веки. Но ничего из этого не случилось. Когда Айзек открыл глаза, кругом по-прежнему бурлил кипящий океан - берегов не стало совсем и лодку несло непонятно куда среди клубов пара, к жару которого примешивался горький привкус дыма - где-то совсем недалеко горел лес. И Айзек знал, что это - его лес, его точка входа, место, с которого он начинает все свои сны.
   Клуба пара расступились, и поток внезапно вынес лодку на берег. Айзек шагнул на раскалённый песок и едва не вскрикнул от боли - жар мгновенно проник сквозь подошвы сапог и обжог ступни. Он начинал злиться. Это же просто сон, всего лишь сон! Но он бессилен, он ничего не может поделать. Не может проснуться, не может вырваться из точки входа, изменившейся почти до неузнаваемости, да просто ни черта не может! Разве что слонятся, словно несмышлёный телок по непослушному пространству забытья...
   Перед ним стояли деревья: высокие стройные стволы, увенчанные изящными ветвями с кружевной листвой. Сейчас она обуглилась, и всё вокруг выглядело странно зловещим в пунцовом мареве пожара. И треск... Треск раскалывал Айзеку уши, накатывая, нарастая с каждой секундой. И сквозь треск всё явственней проступали удары - глухие и раскатистые, будто кто-то решил рубить горящий лес. Айзека передёрнуло. Внезапно холод навалился на него изнутри, обозначая еще более явственную разницу с окружающим жаром. Он поёжился и медленно побрёл вперед. Ему было страшно, но, будучи сновидцем, Айзек твёрдо знал, что к страху во сне нельзя поворачиваться спиной - наоборот ему нужно посмотреть в глаза, прежде чем схватить за горло.
   Листья и ветки рассыпались в прах, стоило только ему к ним прикоснуться, но Айзек чувствовал себя уверенней с каждым шагом, от того, что знал, что ему делать. Слова наставника, многократно повторенные отцом в самых различных вариациях, крутились у него в мозгу. Страха он не боялся. Страх во сне лишь фантом, лишь призрак реального... Прах хрустел и искрился у него под ногами, стремительно поглощая весь нижний ярус леса, и алая стена огня приближалась, охватывая всё пространство от земли до неба. Айзек сжал кулаки, смахнул пот с ресниц и, порывисто вдохнув колючий, упругий воздух, бегом ринулся прямо в стену языков пламени.
   Боль была нестерпимой. Но он знал: главное не поддаваться, главное сохранять целостность, это лишь сон - неуправляемый и жестокий, но лишь сон... За стеной было целое море огня - бездонное и бескрайнее. Посреди этого моря метались громадные, словно горы огненные гиганты. Они сталкивались между собой и разлетались в разные стороны, сражаясь неуклюже, но азартно. Вот один из них обрушил гигантский сияющий кулак на бесформенную голову другого. Вот три гиганта сплелись в клубок и рухнули в языки пламени, только чтобы восстать из них одним целым. Айзек коснулся щеки, пытаясь найти реальность в окружающем неподконтрольном хаосе. Он всего лишь пьян. Это не может длиться вечно.... Хотя время во сне - это время во сне. Он вздрогнул, ощутив шершавым пальцем гладкую кожу щеки. Его уши наполнил смех - смех огненных великанов, оглушительный и гулкий, словно раскаты грома. Айзек сжал голову ладонями в отчаянной попытке не слышать, абсорбировать шум так же, как он сумел абсорбировать жар, проходя сквозь огненную стену, но звук лишь нарастал. Великаны смеялись, сотрясаясь и рассыпая кругом искры пламени. Они образовали плотное кольцо вокруг Айзека, подступая всё ближе и ближе и хохоча всё громче и громче.
   И тут кто-то прочно ухватил его за шиворот. Айзек почувствовал рывок и как ворот рубахи спереди впился ему в горло. Он невольно вскрикнул, вцепился в злосчастный ворот и засучил ногами в воздухе в отчаянной попытке вырваться, но хватка была железной. Жар сменился прохладой вечернего бриза, что налетает, чтобы остудить измученные людские умы и обозначить конец дня. Айзек хватанул ртом чистый воздух и огляделся, стараясь найти опору под непослушными ногами. Он стоял на крыше высокого здания. Покатая черепичная кровля окрасилась в цвета заката. Рядом с ним на корточках сидел какой-то человек. Против света Айзек сначала не рассмотрел его лица, затем он шагнул ближе, едва не навернулся с крыши, но незнакомец всё той - же твёрдой рукой удержал его и лениво поднялся.
   - Осторожнее, - произнёс он с усмешкой и откинул с глаз длинную тёмно-каштановую чёлку. Он оказался совсем юнцом - не старше Айзека, но вот его глаза... Что-то в них было такое, что Айзек подумал о Шуте. Эти глаза были чуть ли не старше и мудрее, чем глубокие почти чёрные глаза Дерека. "На плечах этого человека лежит большая ответственность", - внезапно пришло Айзеку в голову.
   - Кто ты? - спросил он незнакомца, выждав ещё пару секунд.
   - Кто я? - незнакомец необыкновенно точно передразнил интонацию Айзека и усмехнулся. - Это ты мне скажи.
   - Ты не фантом.
   - Точно...
   - Сновидец? Но я тебя не знаю!
   - Какой ужас. Он меня не знает... - незнакомец снова передразнил Айзека, но тот не почувствовал в его словах издёвки, только иронию.
   - Я по-прежнему не могу проснуться, - произнёс Айзек, стараясь звучать и выглядеть, как можно более спокойно. - И это - твой сон.
   - Можно и так сказать, - согласился его собеседник и отвернулся, словно потеряв к собеседнику всякий интерес.
   - Эй, парень, скажи хотя бы - как тебя называть!
   Незнакомец вздрогнул, призадумался на мгновение и твёрдо ответил, уже глядя Айзеку прямо в глаза:
   - Валор. Зови меня Валор.
   - А я - Айзек...
   - Я знаю, - кивнул Валор и пожал его протянутую руку. - Ты идёшь? - добавил он так внезапно и невпопад, что Айзек вздрогнул. Он увидел впереди винтовую лестницу, на фоне, казалось, застывшего заката. Лестница вела вниз с крыши.
   - Это твоя точка входа? - спросил он, спрыгивая с последней ступеньки.
   - Моя - что? - удивился его новый знакомый.
   - Точка входа, попадания. Ну, место, через которое ты приходишь в сон, - пояснил Айзек. - Обычно к чужой точке нельзя приблизиться... но ты вытащил меня как раз из моей... значит, наверно, я тоже могу быть там, где ты попадаешь в сон!
   Валор в ответ хмыкнул:
   - И чего ещё вам нельзя? - он поманил Айзека за собой, выворачивая на оживлённую улицу.
   - Нам? - удивлённо переспросил Айзек, стараясь не отставать от нового знакомого.
   - Ну, да - вам там в вашем Магистериуме, - Валор скользил сквозь толпу легко, рассекая людской поток, словно стайку рыбок. - Насочиняли каких-то точек, к которым нельзя приближаться... И почему обязательно всегда попадать в сон через одно и тоже место?
   - А как по-другому?! - оторопел Айзек. Валор пожал плечами:
   - Ну, закрываешь глаза и оказываешься там, где задумал. Разве так не проще?
   - Проще конечно, только это не возможно. Ты что надо мной издеваешься? - Айзек почувствовал, что закипает внутри. Это Валор за идиота его держит что ли?
   - Послушай, но есть же правила - как попасть на территорию общего сна, как взаимодействовать с ним, как строить собственные иллюзии... Это всё равно, что дышать - сначала вдох, потом выдох - не наоборот!
   - А почему не наоборот? Сначала выдох, потом вдох?
   - Ну, хотя бы потому, что ребёнок, рождаясь, делает сперва вдох. До этого нет ничего! Так что не путай меня - игры в курицу и яйцо тут не получается, - Айзек и сам не заметил, как начал повторять слова своего первого наставника, слышанные в пору "почемучного" детства. Он и не думал, что до сих пор помнит эти объяснения для новичков... И надо же - всё всплыло в памяти по первому требованию...
   - И как, по-твоему, ребёнок дышит в утробе? Или ты думаешь, что женщина носит в животе камень, который потом, чудесным образом, оживает? - Айзеку показалось, что Валор пристально, наблюдавший за его реакцией может видеть его мысли сквозь череп, и он постарался придать лицу безучастное выражение, будто их разговор совсем ничего не значил.
   Валор вскинул руку ладонью вверх и Айзек увидел, как сквозь кожу пророс цветок. Сначала только тёмно-зелёный бутон на неровном, узловатом стебле, затем он набух, созрел и раскрылся за несколько секунд, вместо нескольких дней. Причудливые, полупрозрачные лепестки, цвета вязкой венозной крови, пронизанные пульсирующими сиреневыми прожилками, распались, открывая изысканную, почти непристойную сердцевину соцветия.
   - За ребёнка в утробе дышит мать. И рождается он со склеенными лёгкими. Они - словно, бутон цветка, который должен раскрыться. И вот когда он раскрывается, ребёнок делает первый вдох. Так что - это неправда, что до первого вдоха нет ничего, - Валор застыл, пристально глядя на цветок, на своей ладони, будто загипнотизированный собственной метафорой.
   - Хорошо, я понял,- согласился Айзек, хотя он ничего не понял. - Но все эти захватывающие аналогии никак не объясняют, как ты смог меня вытащить, даже если попасть в мою точку входа для тебя не проблема?
   Валор хмыкнул и стряхнул обратившийся в пыль цветок с ладони:
   - Через коридор с дверями. Это - самый быстрый способ попасть куда угодно.
   - Через коридор с дверями? Ты совсем чокнутый, да?! - в голосе Айзека крайнее изумление смешалось с восхищением безрассудной смелостью нового знакомца. Каждому ученику Великого Магистериума, достигшему высшей ступени, показывали это место - бесконечно-длинный, узкий коридор, с низким потолком из необработанного камня и стенами, сплошь состоящими из разнокалиберных дверей.
   Учеников заводили в коридор по одному. Один из мастеров стоял и держал дверь, через которую они заходили, а другой сопровождал ученика мимо бесконечного ряда - некоторые двери были распахнуты настежь, некоторые просто не заперты, способа открыть иные не знал никто. И не то, чтобы кто-то хотел его знать... В теории считалось, что через двери этого коридора можно мгновенно попасть куда угодно - в любое "место", в любой "слой" общего сна.
   "В том числе и в чужую точку входа..." - подумал Айзек. Он усмехнулся и взглянул на Валора, пытаясь понять, о чём тот думает:
   - Из уверенности, с которой ты говоришь о коридоре, я делаю вывод, что это не первый раз, когда ты там был?
   - Нет, не первый. Но ты ведь не это хочешь знать, да? - Валор внезапно занервничал. Он больше не читал мысли внутри головы Айзека, он смотрел куда-то ему за спину, и на его лице возникло странное выражение - словно он заметил какое-то препятствие, летя на огромной скорости, и судорожно соображал, как бы избежать неминуемого столкновения.
   - Ты прав. Я хочу знать, как ты это делаешь... - медленно отчеканил Айзек.
   - Послушай... У меня сейчас нет времени на объяснения, вернее у тебя нет времени их слушать, - Валор схватил Айзека за локоть и потянул за собой в самую гущу толпы. От его насмешливого спокойствия не осталось и следа. Но вдруг он остановился, так внезапно, что Айзек едва не врезался ему в спину:
   - Возьми вот это, - Валор пошарил в кармане и вложил в ладонь Айзека маленький ржавый ключ. И тут Айзек заметил краем глаза человека-фантома, который настойчиво продирался сквозь толпу по направлению к ним. В следующую секунду он увидел, что человек что-то несёт в руке. И еще через мгновенье, раньше, чем Айзек успел попятиться или хотя бы понять, что происходит, фантом опрокинул ему на голову ведро с холодной водой.
   - Приятель, ты в порядке? - голос Брюна долетел до него, словно с другого конца Обитаемого Мира.
   - Тьфу, да я... - Айзек уселся на пол, отплевываясь. Его мутило и в голове творилось что-то несусветное. Он решил не думать о том, что произошло, по крайней мере, пока башка не прояснится. - И долго я был в отключке?
   - Не-е. Не долго. Только пока я не нашёл подходящую лохань, чтобы тебя макнуть, - Брюн усмехнулся и жестом указал на ёмкость с водой, к стенке которой прислонился Айзек. - Искал я энергично. Не хотелось, знаешь ли, провести с тобой всю свою первую брачную ночь...
   Айзек в ответ только скорчил презрительно-брезгливую рожицу и начала вытираться. Часть рубахи спереди казалась достаточно сухой для этого. Вдруг он нащупал что-то твёрдое - какой-то предмет висел у него на шее на цепочке. Сердце Айзека лихорадочно забилось. Он знал, что это еще до того, как крепко сжал пальцы. Это был ключ.

***

   Шут устало поймал себя на мысли, что в предрассветном полумраке опустевший Зал Совета кажется меньше, чем он есть на самом деле. И все разговоры, происходящие в нём, тоже как-то теряют в размере и значении. Он посмотрел на собственные чуть дрожащие руки, пытаясь вернуть в них нить реальности. Плоские квадратные ногти, чуть шершавые пальцы - сколько всего эти руки могли бы сотворить в реальности, если бы его мозг оказался не способным творить иллюзии...
   - Ты действительно уверен, что это необходимо? - в голосе Верники отчётливо проскользнули нотки истерики. Но Шут почувствовал лишь новый прилив усталости. Как хорошо, что сестрица обращается ни к нему. Объясняться с ней сейчас было бы выше его сил. Пусть Лиллард отдувается, ради разнообразия.
   - Он признал свою вину. Необходимость полного наказания очевидна, - зять был непробиваем, как всегда. Что может по-настоящему задеть этого человека? Какая тварь действительно способна забраться ему под кожу? Шут не первый раз уже задавался подобными вопросами и не находил на них ответа. Верника выбежала из комнаты, закрыв лицо руками. Её муж оглянулся, поймал взгляд Шута и последовал за ней, поджав губы и всем своим видом демонстрируя, какое великое одолжение он всем делает. Но Дерек почему-то совсем не почувствовал себя обязанным.
   - Логики у моего братца ни на грош, - шепнула ему на ухо спустившаяся с галереи Нэвелла. - Раз признался, наказание наоборот должны скостить, разве нет?
   - Ты просто очень любишь этого наглого мальчишку, - ответил Шут, привычно поддразнивая её. - И вечно ищешь ему оправдания.
   - Согласна. Люблю и ищу, - хмыкнула Нэвелла и уселась рядом с ним. - Ты совсем прозрачный, - констатировала она даже без обычной издёвки, но тут же спохватилась: - Шёл бы лучше спать. Делать за моего братца грязную работу - занятие весьма утомительное.
   Он, и ещё добрая половина сновидцев Великого Магистериума, потратили эту ночь, выслеживая и отлавливая хохочущих огненных великанов, которые, вырвавшись из сознания Айзека, наводнили территорию общего сна.
   - Благодарю покорнейше, - ответил Шут. - Но думаю на сегодня я выспался по самое не балуйся...
   - Я имела в виду без снов... У меня есть кое-что для этого... Никто не узнает.
   - Да, но я сам буду знать.
   - О, боги! Твои принципы до ручки меня доведут! А тебя самого до могилы...
   - Тоже самое можно симметрично сказать о твоих чудесных жизненных принципах, вернее об их отсутствии, разве нет? На этот выпад Нэвелла лишь фыркнула.
   - Хотя.. намеренное отсутствие принципов - есть принцип сам по...
   - Скажешь, когда надоесть упражняться в риторике, хорошо? - перебила она, но в интонации вновь не хватало привычной насмешки. Дерек кивнул и усмехнулся.
   - Хорошо. Расскажи мне лучше то, чего я ещё не знаю.
   - Э-м-м... Начать от сотворения Обитаемого Мира или с эпохи заката Империи? Прости, конечно, но ты, кажется, кардинально переоцениваешь мои наставнические способности.
   - Демоны тебя разбери! Я имею в виду про Айзека! Сотворение мира и всё остальное можешь засунуть себе, знаешь куда! - её глаза угрожающе сузились, но в голосе отчётливо прозвучало беспокойство.
   - Да в порядке он, только потерянный немного. Набедокурил - сознался. Принял наказание с честью. Сейчас, наверняка, мучается похмельем в каменном мешке. Его посадили на хлеб и воду, может оно сейчас и к лучшему в его-то состоянии!
   - И всё? Вот так просто? - не отставала Нэвелла.
   - В принципе, да... - пожал плечами Шут.
   - Он ничего не сказал тебе? Не пытался объясниться? - она, наконец, отпустила его локоть и откинулась назад на спинку кресла. В окнах забрезжил красноватый рассвет, и стены Зала покрылись тёмными подтеками теней. Нэвелла подобрала ноги под себя и теперь сидела в кресле, нахохлившись, словно мокрый воробей. Шут улыбнулся и тронул её плечо:
   - Он вырос, Нэвелла. И уже не так легко выдает, что у него на уме. По этому я и заподозрил его тогда... Сейчас он просто думает о чём-то своём, как все взрослые люди. Она хмыкнула, явно припомнив что-то, то ли про Айзека, то ли про себя в его возрасте. Шут не стал расспрашивать:
   - Единственное, что он поинтересовался, не знаю ли я кого-нибудь по имени Валор...
   - На языке Империи это означает "доблесть или смелость", - прокомментировала Нэвелла без какой-либо определённой интонации в голосе. Дерек кивнул.
   - И ещё, говорят, это очень распространённое имя в Заливе Рэгланов. Как минимум, половину тамошних мужчин так зовут, - добавила она так же безучастно через мгновенье и, затем, словно очнувшись: - Надеюсь, ты понимаешь, что теперь мне будет сложновато обсудить с ним твой гениальный план? Я имею в виду, что его продержат в изоляции до самого Праздника.
   Шут снова кивнул:
   - Мы что-нибудь придумаем.
   - Что-нибудь, что будет подпадать и под твои незыблемые и под мои весьма эластичные принципы?
   - Безусловно, - ответил он с усмешкой.
  

*4*

   - Тебя так сильно удивляет, что люди, никогда не видевшие книг наяву, не очень-то хотят видеть их во сне? - Валор захлопнул пыльный том, покоившийся у него на коленях, и с насмешливым вызовом воззрился на Айзека.
   - Могу поспорить, что ты сам никогда настоящей книги в настоящих руках не держал и, тем не менее, каждую ночь ошиваешься здесь, как последний книжный червь!
   - А может это все ради твоих прекрасных глаз?
   Этот выпад Айзек не нашёлся, как парировать и только скрестил руки на груди, всем своим видом демонстрируя, насколько возмутительны и неуместны подобные замечания. Валор, разве что, хмыкнул и снова углубился в изучение увесистой старинной инкунабулы в потёртом кожаном переплёте.
   Они сидели на полу в проходе между высокими рядами бесконечных книжных полок. Необъятная библиотека, которую разум Айзека в точности воспроизвёл во сне, в реальности занимала весь второй этаж огромного комплекса строений Великого Магистериума. Самый нижний уровень, несмотря на любые инженерные усилия, регулярно заливало водой, когда Карнское озеро в сезон паводка вырывалось за пределы своих берегов. Из озера вытекала река Карн: бурная и упрямая у истока и неожиданно покладистая среди лесов и холмов, которые составляли костяк владений дома Кваернов, с одной стороны - граничившие с пёстрыми землями Младших Лордов, с другой - ограниченные неприступным горным хребтом.
   Айзек обернулся и потянул с полки свиток. По мере того, как он разворачивал его, на тонко выделанной коже стали появляться двойные контуры карты Обитаемого Мира: сначала бледный, почти призрачный силуэт земель и рек времен Империи, когда и земель и рек было значительно больше, чем теперь, затем проявились более твёрдые и объемные современные очертания. Айзек провел пальцем по течению Карна вплоть до точки, далеко на востоке, где он впадал с широкое - другого берега частенько не разглядишь, равнинное русло Ароса, мутные жёлтые воды которого, в свою очередь, питали мощный поток Силгона - величайшей реки Обитаемого Мира, там, где она, ослабленная долгим путешествием по Серой пустыне, особенно нуждалась в свежих силах. Говорят, что слияние этих двух рек - одно из самых потрясающих зрелищ, какие только могут выпасть на долю путешественника.
   Два потока схватились, не на жизнь, а на смерть,
   Рыжий воин равнин - против девы странствий.
   В свете солнц и лун, и в дыхании бездны,
   полной звёзд. Они, чтобы облик прежний
   утратить, сошлись. В поединке вечном.
   Не весел он, а она - беспечна...
  
   Строки сами собой всплыли в памяти. Вольмир Странник - поэт и один из первых Мастеров-Сновидцев провёл почти всю свою долгую жизнь в путешествиях. Раньше, столетия назад, Странники были одной из гильдий мастеров, вместе с Наблюдателями, Наставниками, Стражами и собственно Сновидцами. Если бы так было и теперь, Айзек непременно стал бы Странником, но теперь так не было. Вместо этого, каждый ученик, который претендовал на звание мастера, отправлялся в обязательную годичную поездку - скулосводяще скучную и предсказуемую. Айзек раз сто слышал, как родители обсуждали его маршрут: только безопасные, хорошо разведанные дороги, только известные гостеприимством города и замки. По идее, сновидцам должны быть рады везде, но он знал, что в действительности это далеко не так.
   - О чём задумался? - спросил Валор, наконец, отвлекшись от чтения.
   - Да, карту рассматриваю... - Айзек смутился. Не выкладывать же ему, что он стихи вспоминал? Чего доброго, ещё на стул посреди коридора поставит, как в детстве! Он протянул Валору лист пергамента, над которым парили географические очертания Обитаемого Мира:
   - Я - вот тут, - на карте появилась пульсирующая точка, обозначившая местоположение Великого Магистериума в сердце Карнского плоскогорья. - А ты где?
   - Я, итак, знаю, где ты находишься, - голос Валора почему-то прозвучал недовольно. Он вскочил на ноги и быстро запихал книгу, которую штудировал большую часть ночи, обратно на полку.
   - Ты не ответил на вопрос...
   - И не собираюсь.
   - Но я ничего о тебе не знаю! - Айзек и не думал отступать. Он тоже вскочил на ноги и загородил собой узкий проход, так что Валор оказался зажатым в тупике книжного ряда.
   - Ты знаешь, на что я способен, - произнёс тот с уже плохо скрываемым раздражением.
   - Этого НЕ достаточно!
   - Достаточно, поверь мне. Остальное тебе не понравится... Обо мне нечего знать, кроме того, что я способен сотворить во сне.
   "И наяву", - добавил Айзек про себя, вспомнив про ключ, который болтался у него на шее и днём и ночью. Он так и не осмелился никому рассказать всю правду о том, что случилось на свадьбе Брюна, ни про ключ, который остался с ним после пробуждения, ни про Валора, который вытащил его из его же собственного разбушевавшегося сознания... Он только спросил Шута, не знает ли он кого-нибудь с таким именем? Он не знал.
   - Я скоро собираюсь в путешествие, - произнёс Айзек примирительно. - Сразу после Дня Тройного Равноденствия... В настоящее путешествия, понимаешь? Не во сне... - он посмотрел своему собеседнику прямо в глаза. Валор не стал отводить взгляд:
   - Что ж, попробуй не скучать в пути.
   Айзек разинул рот - он не знал, что ещё сказать. Временами им с его новым загадочным знакомцем бывало так весело и интересно вместе и Айзеку казалось, что они - друзья. А иногда, в такие моменты, как сейчас, между ними будто вставала непроницаемая стена до небес! С Брюном у него так никогда не бывало. Но Брюна здесь не было. Или...
   Айзек почувствовал, как кто-то трясет его за плечо и мгновенно очнулся. Он лежал на жёстком, умятом тюфяке, уткнувшись лицом в жалкое подобие подушки.
   - Проснулся? - спросил Брюн, с трудом просовывая огромную руку обратно сквозь решётку окна, рядом с которым он парил на одном из своих летающих подопечных.
   - Ничего подобного, - ответил Айзек, усаживаясь на койке. - Запоздало осваиваю азы лунатизма!
   - Я тебе поесть принес! - прошептал его друг так громко и заговорщицки, что Айзек не сумел сдержать смешок.
   - И в чём сегодня будет заключаться нарушение режима хлеба и воды?
   - В пирожках! - торжественно сообщил Брюн. - С сердцем, печенью и просто мясом!
   - Хочешь сказать, ради того, чтобы накормить меня пришлось убить целое животное?! - увесистый узелок со съестным, не без ущерба для целостности содержимого, переместился между прутьями решётки.
   - Нет, дурачина, - Брюн фыркнул и помотал лохматой башкой: - Конечно же, мы вежливо отрезали от трёх животных по чуть-чуть! - тут уж они оба рассмеялись. Отсмеявшись, Айзек засунул первый пирожок в рот целиком - он страшно проголодался. "Объедение!" - решил он, прожевав и, с трудом, не подавившись. "Что-что, а готовить эта Эрика умеет!"
   - Ну как? - осведомился пристально наблюдавший за ним Брюн.
   - Пальчики оближешь. И многое объясняет.
   - Что именно?
   - Каким образом она тебя поймала, например! - безмятежно ответил Айзек.
   - Заткнись, а...
   - С удовольствием! - и Айзек, демонстративно постанывая от этого самого удовольствия, до отказа набил рот едой. Его друг хрюкнул, в попытке снова не рассмеяться и покачал головой:
   - Ты - издеватель!
   - Я? Что ты! Я - верный и кроткий, что твой крольчонок, пожиратель пирожков! - Айзек был в курсе, что именно так Брюн ласково называет свою супругу.
   - Скажи спасибо, что тут решётки на окнах. А то утром ты был совсем не такой симпатичный!
   - Да ладно тебе, не обижайся! Передай ей мою искреннюю, погробную благодарность, - он поднялся на ноги и передал хмурому Брюну пустой узелок.
   - Я и не обижаюсь, - ответил тот с обидой, пряча свёрнутую тряпицу в карман. - Я сейчас вернусь домой, где меня очень ждут, а ты будешь спать здесь дальше один - в холодной одинокой постели. Как я могу обижаться?
   Резкий ответ в том духе, что "да - я-то буду спать один, пока вы будете спать втроём", уже был готов сорваться с губ Айзека, но, к счастью, он удержался. Палку перегибать нельзя. Пусть верзила считает, что победил. Пусть спешит довольный домой к своей веснушчатой дуре! Айзек подождал, пока Брюн с рэгланом, отчалив от окна, не растворились в ночной дымке, и улёгся обратно на свою узкую кровать. Обе луны уже зашли. Но его друг найдет дорогу - об этом Айзек не волновался. Он ещё раз мысленно послал этого придурка с его женитьбой и ранним отцовством, куда подальше и натянул тонкое одеяло до подбородка - в каменном мешке по ночам было холодно, хотя далеко не так холодно, как он ожидал, когда его сюда засунули.
   Айзек смежил веки и вернулся обратно в библиотеку. Он побродил по длинным, гулким коридорам между рядами полок, сам не зная, куда и зачем идет и что ищет. Ему попалась всего пара-тройка одиноких читателей: высушенный старичок в плаще непонятного покроя согнулся почти в три погибели над ветхим фолиантом, какое-то существо - то ли кентавр, то ли единорог, через лупу изучало миниатюрный свиток, покоившийся на специальной подставке. В остальном библиотечный лабиринт пустовал.
   Валора нигде не было видно, но откуда-то сверху доносился странный звук, вроде лёгкого плеска. Задрав голову, Айзек увидел, что вместо сводчатого каменного потолка библиотеки заняла размеренная водная гладь, на поверхности которой на фоне стаек юрких серебристых рыбок вниз головами покачивались изумрудно-зелёные перепончатолапые попугаи с огромными малиновыми хохолками. Один из попугаев неестественно изогнул голову и, уставившись на Айзека одним глазом, прокудахтал нечто насмешливо-издевательское.
   "Пижон", - подумал Айзек и прищурился.
   Любой сновидец оставляет отпечаток в общем сне, даже если это - "не его сон". Валор обладал невероятно сильным сознанием и оставлял отпечаток настолько яркий, что Айзек иногда забывал, что библиотека - это на самом деле его творение, а не этого странного парня... Да, творение и наказание... Внезапно ему в голову пришла идея:
   - Раз так, то... - протянул Айзек неопределённо и повернулся к ряду полок, у которого он последний раз видел Валора. Тот ушёл совсем недавно, видимо, не желая возвращаться к разговору о географии, который так некстати прервало появление Брюна. "Сон ещё "тёплый"", - сказала бы Нэвелла. Айзек приблизился к полкам вплотную, провёл указательным пальцем по тёмным корешкам старых обложек и почувствовал, как одна из них ответила на его прикосновение лёгкой, чуть заметной вибрацией.
   - Попался, - пробормотал он почти про себя и ловко подцепил тяжеленный том с полки. - Посмотрим, над чем этот придурок зависал сегодня.
   Надпись на обложке потемнела и истерлась от времени, но Айзек всё же смог разобрать название - "Язык Империи". Удивительно... И, зачем только Валору это академическая древность? Он раскрыл и пролистал книгу - ничего особенного, скучный, подробный словарь, снабжённый пространными, но во многом устаревшими комментариями и ссылками. Например, никаких Мастеров-Астрономов или Мастеров-Алхимиков в Великом Магистериуме уже много столетий, как не было. А кто такие физики и, чем они отличаются от метафизиков, Айзек не мог предположить даже отдалённо. И всё-таки, Валор, который, по-видимому, не очень-то любил расходовать своё драгоценное время попусту, потратил на это скучнейшее старье целую ночь... Интересно, что его так заинтересовало?
   Айзек нахмурился и, подчиняясь внезапному порыву, раскрыл словарь на букву "В". Он пробежал взглядом несколько страниц, пока не обнаружил искомое. "Доблесть, смелость, отвага" гласило словарное объяснение. Он хмыкнул и со смачным щелчком захлопнул книгу, выпустив тонкое облачко возмущённой пыли:
   - "Доблесть, смелость" - говорите? Скорее уж "хитрожопость"...

***

   Во время шторма море выбрасывает на берег самые разные вещи - в основном это, правда, оказывается всякий хлам... Старые башмаки, всегда по одному, куски дерева от разбившихся кораблей, осколки посуды. Однако, кое-что из этого хорошо просоленного добра вполне может оказаться полезным в хозяйстве, поэтому Нала всегда настаивала на том, чтобы всё, что море в ярости вышвырнуло из своих глубин, тщательно перебирали. Но в этот раз им, видимо, достались только водоросли и непонятные обломки. Целая тонна зловонной зелёной тины теперь, после бури, гнила на берегу.
   Кайя поморщилась, уловив особенно интенсивный поток вони.
   - Да, отрыжка у залива поганая, - бросила Нала, заметив её реакцию.
   - Не то слово... В такие моменты я жалею, что не могу закрыть нос, как Инту, когда она ныряет!
   - Вот уж полезное умение!
   Они стояли чуть поодаль от линии прилива и наблюдали за тем, как дети стаскивают водоросли в одну кучу, чтобы потом использовать в качестве топлива - все равно больше от них никакого толку. Нала руководила их действиями с обычным напором и весёлой сварливостью, несмотря на то, что глаза её покраснели и припухли от слёз. Все три дня, что они были вынуждены прятаться от бури в верхних пещерах, Энгер беспробудно пил. Он изводил жену, чуть ли не с той же силой, с какой шторм терзал измученное побережье.
   "Придётся рыть новые ямы для готовки", - подумала Кайя, оглядывая пляж. Старые, выложенные для удобства плоскими камнями, упрямое море уничтожило начисто. Хорошо хоть стойки, на которых сушилось белье и рыболовные сети остались практически невредимыми. Сами сети они, к счастью, успели спрятать перед тем, как ветер принялся вышвыривать на скалы тонны воды.
   Несмотря на ранний час, один из солнечных братьев уже здорово припекал. Кайя прикрыла ладонью ухо, которому внезапно стало так жарко, будто к нему раскалённую докрасна сковороду поднесли. Тёплый солнечный зайчик немедленно переместился и сконцентрировался у неё на шее. Она улыбнулась и, сделав шаг назад, оказалась в плотной тени отбрасываемой одним из утёсов.
   - Эй! Так не честно! - донёсся до неё притворно недовольный возглас.
   - А пытаться поджарить мне уши, честно? - Кайя в ответ скорчила столь же притворно недовольную рожицу и скрестила руки на груди.
   Лицо Налы просияло, когда она увидела сына, который медленно спустился с последнего выступа скалы, и приблизился к ним, как всегда, слегка пошатываясь. Он был строен, невысок ростом и застыл как раз на той самой границе, которая отделяет юношу от мужчины. Глядя на широкую улыбку на его загорелом лице, Кайя, в который раз уже подивилась, что всю жизнь могла относиться к нему, как к ребёнку. Да, он был младшим братом Сабии, и она с удовольствием шпыняла его по праву старшинства, и Кайя к этому привыкла... Но что-то такое случается с мальчишками в этом возрасте, что-то такое, от чего старшие сестры затыкаются. К тому же Сабии здесь больше не было...
   - Валор, мальчик мой! - Нала всплеснула руками и, как-то неловко повисла у него на шее. Он прошептал ей что-то в ответ на ухо, что-то со словами "глупая" и "мамочка" и звонко чмокнул в щёку. Кайе, едва помнившей свою мать, всегда было трудно, как-то неудобно, наблюдать за такими сценами сыновней привязанности. Она отвела глаза и посмотрела на Океан. Вот уж его бесцеремонную натуру она знала как никто. Моряки и рэгланеры вечно хвалились тем, что море - их дом, но Кайя знала, что оно стихия, а стихия домом быть не может. Океан коварен. Он - жилище лукавых демонов, которые только и ждут, когда самоуверенный человечишка расслабится и потеряет бдительность.
   - О чём задумалась? - спросил Валор, расплетя материнские руки у себя на шее, и приближаясь к тому месту, где застыла Кайя.
   - Странное дело, - произнесла она медленно. - Я знаю, что я не знаю Океан. Потому что знать его невозможно, но это почему-то действует успокаивающе!
   - Вечно ты что-то мудришь, - он хмыкнул скептически и покачал головой, до того похоже на то, как это сделала бы Нала, что Кайя невольно прыснула.
   - Ты спросил - я ответила! Только и всего.
   - Ну да...
   - Выкладывай, зачем пришёл. Вряд ли только затем, чтобы выяснить мои мысли?
   Он тянул с ответом, и она знала, что это не предвещает ничего хорошего. Но что ещё такого могло с ними случиться? Кажется, за последнее время все возможные несчастья уже удостоили Вдовьи Скалы своим визитом. Они только - только начали выкарабкиваться из настоящей пропасти в свою обычную просто очень глубокую яму.
   - Гирнис женится, - выдавил Валор, наконец, тяжело глядя на неё исподлобья.
   - На ком? - спросила Кайя, как ей показалось абсолютно спокойно, но по лицу её собеседника было видно, что это не так. То ли голос, то ли глаза, то ли сжатые до белизны кулаки, выдали её с потрохами. Она дала сестре слово, что не будет мстить ему - мужчине, который клялся любить её и забыл свою клятву с той же лёгкостью, с какой море поглощает узоры, нарисованные палочкой на песке. В эту минуту Кайя была готова отказаться от своего обещания.
   - На младшей дочери старого лорда, - ответил Валор, одной рукой обнимая её поникшие плечи. - Бьюсь об заклад, что всё его дедуля обтяпал. Этот старый таракан, у которого я имею сомнительное счастье ходить в учениках, последнее время окончательно превратился в моль: осунулся совсем, глазки блестят, только что не летает!
   Кайя не смогла удержаться и рассмеялась, представив старика-аптекаря мельтешащим малюсенькими прозрачными крылышками. С каким удовольствием она бы их повыдергала! Ладонь Валора крепко сжала её руку повыше локтя. От этого сделалось так легко и спокойно. Кайя положила голову ему на плечо и прикрыла глаза, позволяя сознанию наполниться шумом Океана и веселыми криками ребятишек, копошившихся у линии прибоя. Она постаралась отпустить все мысли, очиститься от тревог. Что же, Гирнис собрался заключить брак с леди Нивирой Лид всего через несколько новолуний после смерти её сестры. Перед смертью Лэм умоляла её простить его, простить и не пытаться отомстить. Кайя пообещала, конечно, что мстить не будет. Как можно было отказать умирающей? Но простить? Это точно было выше её сил.
   - Что ещё творится в этом гнезде порока и разврата? - спросила она, сморгнув напряжение и потихоньку расслабляясь.
   - Ты имеешь в виду это гнездо скуки и тупости? Старый лорд медленно помирает, паучище Алесакх плетёт свои сети, старшая дочка лорда мечтает выпороть всех просто так, для профилактики, а младшая вон собралась замуж за этого бесхребетного слизняка - вот, собственно, и все!
   - Ты уж определись, пожалуйста, насчёт Алесакха. Он - моль, паук или таракан?! - Кайя была бесконечно благодарна ему за то, как он преподносил ей плохие новости.
   - Ха! Да, он - всё сразу! Хамелеон мерзопакостный - вот он кто!
   - Хорошо сказано, малыш! Отменно хорошо сказано! - помятый Энгер вылез из своей вонючей норы и теперь грелся на солнышке. Валор напрягся, и Кайя почувствовала, как их роли мгновенно поменялись, что сейчас уже она своим костлявым плечиком поддерживала его. И она понимала, что ей проще - одно дело ненавидеть людей, причинивших зло тебе и твоим близким, совсем другое - когда приходится терпеть и ненавидеть собственного отца, опустившегося ниже всяких пределов человеческого достоинства.
   - Эй, свинья, а свинья, чего это твое отродье со мной не здоровается? - обратился Энгер к жене.
   - Я и твоё отродье тоже, если забыл! - ответил его сын запальчиво.
   - А я не с тобой разговариваю. Эй, свинья, иди-ка сюда и расскажи мне, что тут вообще происходит!
   - Не называй её так! - вырвалось у Кайи помимо её воли - она уже раз сто давала себе слово не влезать в их семейные разборки. Энгер обернулся и взглянул на неё исподлобья своими тяжёлыми налитыми глазами. "Когда-то он был силён. Да, силён и красив", - почему-то подумалось Кайе. Она ещё помнила его таким. Теперь он был отвратителен. Если бы человек мог умереть от презрения окружающих, Энгер давно был бы мёртв.
   Но он жил. И он был им необходим. Поэтому Кайя тяжело вздохнула и привычно вклинилась между разъярённым старым ловцом и его сыном. Энгер матерился и, вовсю размахивал жилистым левым кулаком и уродливой культёй, которая осталась от правой руки. Валор не шевелился. Он всегда ждал, когда отец ударит его первым, до последнего надеясь, что Энгер одумается и обуздает свою дикую злобу. Кайя знала, что это, как последний рубеж - ожидание повода, момента, когда никто, в том числе и он сам, не сможет осудить его.
   Она схлопотала по уху и получила под дых, но, в конце концов, Энгер сдулся. Он ринулся прочь от них, рухнул на песок у края бухты и закрыл лицо руками. Нала бросилась было к нему, но сын её удержал.
   - Не подходи! Не смей подходить к нему, - процедил Валор сквозь зубы с такой ненавистью, что его мать вздрогнула и почти со страхом воззрилась на своего любимого сына. Он лишь мотнул головой, давая понять, что не намерен извиняться и ей не позволит.
   - Знаешь, он ведь потом будет просить прощения, - произнесла Кайя, поправляя растрепавшиеся в потасовке волосы.
   - Значит, хорошо, что я этого не услышу, - голос Валора был холоден, словно пронизывающий зимний ветер. Он смачно плюнул себе под ноги и повернулся в сторону единственного достаточно пологого выхода из бухты. Над Вдовьими Скалами повисла тишина. Даже ребятишки замолчали. Только упрямый ветер продолжал тормошить песок и нагонять на берег белые барашки безопасных маленьких волн.
   - Валор! Подожди! - позвала Кайя. Он застыл, как вкопанный, и обернулся.
   - Он, - Кайя кивнула в сторону Энгера, - Явно сегодня не в форме, а нам нужна вода.
   - И что ты от меня хочешь?
   - Съезди со мной к колодцу, ну пожалуйста! Обратно можешь не возвращаться - я управлюсь с ослом сама.
   Они битый час молча тряслись в старой повозке, спускаясь с холмов и влезая на другие, но Кайя знала, что это всё равно было быстрее, чем Валор добрался бы сам. Короткая, вывернутая нога была его вечным проклятием. Что может быть унизительней, чем быть калекой, там, где люди делились не на умных и глупых и не на плохих и хороших, а только лишь на слабых и сильных? Впрочем, она не очень-то верила, что где-то, даже в знаменитой "обители мудрости", как именовали Великий Магистериум, было по-другому.
   Вдовьи Скалы давно скрылись из виду, они спустились на пологую равнину, все еще в молчании. То тут, то там попадались куски и обломки, вынесенные на берег недавним штормом, однако ничего интересного Кайя не замечала. Вот бы можно было закрыть глаза и уснуть! Но нет, надо крепко держать вожжи, время от времени понукая упрямого осла. Дорога обратно, в повозке нагруженной большими тяжёлыми бутылями займёт ещё больше времени.
   "Хорошо бы вернуться засветло", - подумала она. О том же самом, наверное, подумал и её спутник. Он с такой решимостью расталкивал зевак на площади и грузил на повозку сосуды с водой своими здоровенными ручищами - боги отказали его ногам в своей милости при рождении, зато уж на руках отыгрались! "Если какому человеку и можно было бы приделать крылья к плечам, так это нашему Валору!" - говаривала бабка Кайи, посмеиваясь над неуклюже ковылявшим мальчишкой.
   Всего за несколько минут повозка была заполнена, и недовольный осёл получил тычок в нужном направлении. Кайя выпрямила спину и, попрощавшись с Валором, приготовилась к долгому обратному пути. Спускались сумерки, городские улицы постепенно пустели. В полутьме она увидела огни ещё издали. Солдаты что-то кричали и размахивали факелами, отталкивая толпу со своего пути, с гораздо большим усердием, чем требовалось. Кайя огляделась, заметила тихий переулок позади себя и без лишних раздумий задом загнала туда повозку. Да, потом придется убить лишнее время, выезжая, зато точно не перевернут!
   - Прочь с дороги! - доносилось до неё теперь уже совсем отчётливо. Она вздохнула, выругалась и приготовилась ждать, когда этот балаган закончится своим чередом. За спинами солдат во главе процессии шествовали две женщины: одна высокая, с Кайю ростом, высушенная палка - леди Лориана Лид, то ли седая, то ли просто бесцветная. Рядом с ней вышагивала молодая жена лорда Ардера - леди Милна Надина, как обычно, в платье с чуть более глубоким вырезом, чем следовало. Обе они силком тащили за руки отчаянно упиравшегося, красного от натуги, голосящего мальчишку.
   "А вот и наследничек", - подумала Кайя и скривилась - большего дегенерата, чем юный Даррин Лид специально не придумаешь: жестокий, тупой пакостник, с бессмысленным лицом, на котором застыло выражение вечного недовольства. Вся троица - мать, тётушка и сынок-племянник, смотрелась весьма комично. И теперь было понятно, чего стражники так надрываются - чтобы хоть чуть-чуть заглушить пронзительные вопли юного лорда.
   Но тут Кайя забыла о них. Позади шла она - укрытая прозрачным шарфом. Никогда раньше Кайя не обращала внимания на серую мышку Нивиру Лид - ни властности, ни породы, как в старшей сестре, слишком грубые отцовские черты лица, на котором выражение, свойственной леди, бессмысленной покорности смотрелось глупее некуда. Лишь на секунду леди Нивира подняла глаза и быстро окинула взглядом людей, притихших у городских стен. Ненависть затопила душу Кайи со скоростью и силой, которой она сама от себя не ожидала. Ненависть пожрала её. В этот момент казалось, что она заново пережила все горести своей недолгой жизни, все унижения последних месяцев, которые она вынесла, стиснув зубы. Всё это слилось в один бесконечно долгий пронзительный миг нестерпимой тоски.

***

   Сначала они шли все вместе: взволнованные, шумные ученики сбились в одну кучу, рядом с ними ехали их более многочисленные наставники, занятые подчёркнуто серьёзной беседой. Чуть поодаль держались слуги и покачивались повозки с закрытыми резервуарами с водой, в которых с относительным комфортом путешествовали рэгланы. Айзек до сих пор недоумевал, как мог он, в конце концов, оказаться в такой компании? Рядом с его дядей на приземистой вислозадой кобыле восседала Таллика. С Дереком всё понятно - он сам его назвал, и на то у него была причина, но Таллика? За каким только демоном отец с дедом приставили к нему эту дуру? "Прямолинейная, что сторожевая башня", - Нэвелла, как водится, подобрала самую, что ни на есть, верную характеристику. Айзек чувствовал себя словно инородное тело, которое по каким-то причинам не могут извлечь оттуда, где оно застряло, словно заноза в лапе тихо поскуливающего щенка. Щенка-то всем жалко, а каково занозе? Никто этим вопросом обычно не задаётся.
   После двух дней такого вот путешествия на их пути образовалась первая развилка. И Айзек вздохнул с облегчением, когда остальные ученики, со своими свитами, повернули в сторону владений Младших Лордов, а они продолжили двигаться вперёд. Берега Карнского озера постепенно скрылись из виду и из-за горизонта стали наползать всё такие же далекие и, словно недостижимые, Арды. Мягкие, рассыпавшиеся линии, из которых состоял пейзаж Карнского плоскогорья, остались позади, смятые сероватыми кубами и ромбами более твёрдых горных пород. Теперь дорога всё время металась то вверх, то вниз, подставляя камни и выбоины под лошадиные копыта. Айзек никогда не являлся особым поклонником верховой езды. То ли дело парить на рэглане! Но сейчас выбирать не приходилось, и он покорно трясся по ухабам. Впереди маячила гордо выпрямленная спина Шута - вот уж кто точно родился в седле. Айзек периодически принимался буравить его взглядом между лопатками - может хоть почешется, что ли?
   Большую часть времени ему было скучно - Дерек держался отчуждённо, Таллику он не выносил. Каждый вечер, пока слуги разбивали лагерь, он "выгуливал" Аарла. Рэглан охотно покидал свой тесный аквариум, они вместе ныряли в небо, и часто возвращались уже в предлунной темноте, когда оранжевые огоньки костров, разбитых вокруг их стоянки, были мало отличимы от мерцающих в вышине звёзд. Но чем выше Айзек летал, тем крепче к земле привязывались его мысли. Паря в тёмно-синей бездне, он не мог отделаться от свербящих где-то в затылке тревог и воспоминаний. Слёзы матери, её влажные ресницы, царапающие его шею при расставании, её руки, узловатые от напряжения, словно паучьи лапы, её глаза... Айзек твёрдо знал, что никогда не забудет этот взгляд - она не моргала целую вечность, провожая его в дорогу. И целую вечность он ехал, вывернув шею, пока она не скрылась за поворотом.
   - Почему твои сны полны плачущих статуй? - спросила его Таллика как-то за завтраком. Айзек медленно прожевал кусок суховатого хлеба и, не торопясь, запил его. Внезапно пробудившийся приторно дружелюбный интерес с её стороны напрягал его ещё больше, чем её непроходимая тупость. Она ждала его ответа словно откровения свыше.
   - Хочешь - сегодня ночью статуи будут смеяться? - ответ Айзека прозвучал более раздражённо, чем ему хотелось бы, в очередной раз, напомнив, что искусство отповеди и насмешки он в должной мере так и не освоил.
   Таллика только хмыкнула в ответ и демонстративно отсела в сторону. "Боги, можно она не будет пытаться со мной подружиться?" - подумал Айзек. Таллика была из Наблюдателей - настырная Выскочка с минимальным уровнем способностей. Он никогда не понимал, зачем такие нужны? Он почти "научил" Брюна до такого уровня, хотя и считалось, что это невозможно.
   Они день за днем двигались вглубь суши, но Айзек знал, что рано или поздно, и он отчаянно надеялся, что скорее рано, чем поздно, он всё-таки увидит Океан. Но это будет уже "не то", ведь с ним не будет Брюна... Да и Нэвеллы с ним тоже не будет...
   Море синее пересекая,
   Утопая в его глубине,
   Я искал место то, где за краем
   В небо лестница явится мне.
  
   Она поняла его "последний сон". Последний ученический, но первый настоящий, по крайней мере, так было принято считать... И что позабавило Айзека больше всего - никто так и не догадался! Включая Шута! Только она одна видела его насквозь...
   - Одно дело знать о чём-то... Совсем другое знать что-то, так ведь? - произнесла Нэвелла загадочно и подмигнула ему.
   - В смысле? - переспросил удивлённый Айзек. Она процитировала строки в ответ.
   - Ты в детстве раз сто умолял меня перечитать это, пока сам читать не научился!
   Отпуская его в путешествие, Лиллард говорил что-то про кровь и воду в жилах, про то, из чего бывают сделаны люди, и прочую высокопарную чушь. "Люди бывают сделаны из разного материала - это точно", - подумал тогда Айзек, принуждённый смотреть отцу прямо в глаза. "Кто из чего, а я, например, сделан из слов, которые сто раз перечитал..."
   Он создал зеркальный мир, где небо так и стремилось слиться с землёй в объятиях. Сосны его леса упирались в облака, рассекая паровые узоры в клубы и клочья. Водопады падали ввысь, вместо того чтобы, как положено, стремиться в противоположном направлении, и достаточно было хорошенько оттолкнуться, чтобы нырнуть в небесную гладь, которая, изгибаясь на горизонте, сливалась с Океаном. Или это Океан, сгибаясь, словно лист бумаги, превращался в небо? Айзек устал от метафор. Смертельно устал от мудростей столь замысловатых, что их приходится заворачивать в красивости, чтобы проглотить.
   Он нарисовал мир без краёв, без неба, потому что ни Вольмир - странник, ни сотни его последователей так и не нашли никакой уходящей в него лестницы, но наставники всё равно упорно продолжали рассказывать ученикам именно об этой мечте великого поэта. И Айзек почти ненавидел его за эти строки, вот и вывернул их наизнанку.
   Мастера захлёбывались похвалами и кликушествовали, а Нэвелла лишь посмеялась над его маленьким буквенным восстанием против основ.
   - Всё-таки ты - мой племянник! - сказала она и обняла его крепко. - Особенно хороша была идея с лебедями, плавающими вниз головой! Даже мне понравилось - спящие я думаю вообще ошалели!
   - Эм - м... - протянул Айзек, нехотя, - Я бы и рад, но идея не моя, я её, в некотором роде, эм - м... спёр.
   - Спёр?! Ты?! И у кого же?
   - Ну - у... Я давно вообще-то собирался тебе рассказать... Но всё как-то случая не было, - он нарисовал пальцем в воздухе решётку и она чуть ли не покатилась со смеху:
   - Да уж! Я оказалась мелковата для верхолазания к твоему заветному окошку! И, видимо, не настолько в тебя влюблена!
   Айзек скорчил кислую мину и кивнул в духе "да, да - я попался". Он так и не попросил у Брюна прощения за свою ночную выходку, а времени оставалось совсем мало... И от этого на душе у него было как-то не до веселья.
   - Так что ты хотел мне рассказать? - переспросила Нэвелла, ради разнообразия без насмешки.
   - Да я кое с кем познакомился, - начал Айзек неохотно.
   - Неужели! Что дурной пример Брюна настолько заразителен? Только не говори мне, что собираешься сделать меня почти бабушкой!
   - Нэвелла, демоны тебя разбери! Да, я не в этом смысле!
   - А в каком же это может быть смысле в семнадцать лет?
   Сам того не желая, Айзек всё-таки покраснел. "Так же, как мать", - отметила его тётка невольно: "Вместе с шеей". Он явно напрягся, не зная, как сформулировать мысль, которую хотел выразить. Что-то тяготило его. Что-то билось у него внутри. Нэвелла знала его очень хорошо, даже слишком хорошо, она знала это его состояние: рассказать - не рассказать? Если не ей - то кому? Если не ей, то никому...
   - Думаю, что я нашёл парня, которого разыскивает Дерек. Ну, того, который вторгся в сон смерти... Он на это вполне способен. Я сам попробовал несколько его фокусов. И...
   И он рассказал ей про Валора. О том, как тот спас его от огненных гигантов, как легко он нарушает всякие "скучные правила" - они же "священные традиции" цеха сновидцев... Нэвелла слушала молча. Её глаза не двигались, лицо застыло, лишь уголки губ время от времени вздрагивали, но Айзек не мог понять - нервы это или она просто сдерживает свою извечную ухмылку? Он рассказал ей почти всё. Всю историю, кроме той части, где он проснулся с ключом на шее. Это был рубеж его откровенности, причём Айзек сам не знал почему. Это было настолько невероятно, что он просто не мог произнести это вслух. Он даже с самим Валором по-настоящему не решался завести разговор на эту тему.
   Нэвелла молчала. Она не прерывала его, не спрашивала и не уточняла, не посмеивалась и не играла бровями. Она вообще ни разу не вмешалась в его монолог. Никак. Айзек замолчал. Он чувствовал себя, словно пробежал огромную дистанцию и в конце сбросил с плеч непосильный груз.
   - Как он ещё раз выглядит - этот Валор? - переспросила Нэвелла, наконец. Айзек пожал плечами:
   - Да обычный парень, ничего особенного - высокий, темноволосый, сутулится слегка...
   - А глаза какого цвета?
   - Карие вроде, может зелёные - да не всматривался я! Какая, собственно, разница? - Айзек воззрился на неё удивлённо - он ожидал чего угодно: что она будет интересоваться тем, что они делали, тем, что этот Валор умеет и может, но уж никак не его внешностью, которую во сне, к тому же, легко можно подделать!
   - Разница такая, что я, кажется, знаю, вернее, когда-то знала этого парня с глазами неопределённого цвета. Она взяла Айзека за руку и развернула его на сто восемьдесят градусов. Напротив них у противоположной стены зала Шут беседовал с Машну-Мишной.
   - И..и? - переспросил Айзек удивлённо.
   - Никто, кроме них, этого загадочного парня не видел. И ты только что описал мне Дерека, каким я помню его в твоём возрасте...
   - И ты что думаешь, что он всё это разыграл? Зачем? - Айзек был явно ошарашен. Шут никогда не был заговорщиком, наоборот он всегда казался своему племяннику поклонником скучных правил и ограничений, они же "священные традиции". И чтобы он просто так позволил его отцу столько времени постоянно себя унижать... - Может, скажешь еще, что они сговорились с моим папочкой, и он Дереку всё это время подыгрывал?
   - О нет! - на сей раз голос Нэвеллы был полон сарказма. - С этим Лиллард, я думаю, и сам прекрасно справился! Но, послушай, - она крепко сжала запястье Айзека и закусила губу. - Знаешь, о чём меня попросил Шут, пока ты сидел в башне?
   - Нет. Я, как ты уже заметила сидел в башне! Я не читаю мысли сквозь стены!
   - Да?! Неужели!
   - Нэвелла! - Айзек начинал терять терпение.
   - Ладно, ладно! Он попросил меня уговорить тебя назвать его твоим спутником в путешествии, вместо меня! Тебе не кажется, что одно с другим связано?
   - Что? На кой ему всё это? Бред какой-то! - Дерек казался последним человеком, который бы добровольно сменил удобную привычность Обители Сновидцев на неопределённость странствий по дорогам Обитаемого Мира. Да ещё с такими сложностями...
   И, тем не менее, вот он едет теперь перед ним: гордый всадник с упрямо выпрямленной спиной, короткостриженый затылок, сильные руки сжимают вожжи. Ключ, о котором Айзек так и не сказал Нэвелле ни слова, словно жёг ему грудь под одеждой: "Как ты возможно?" - вертелось у него в голове постоянно. "Как ты это сделал?"

***

   "Лишь достойным откроется истина", - гласила надпись над входом в Великий Магистериум. По преданию таков был девиз имперской Гильдии Мудрецов. Шут никогда не понимал всего пафоса выставления этих слов напоказ, особенно учитывая то, что подавляющее большинство проходивших в ворота были неграмотными. Задрав головы, рассматривали они тяжёлые золочёные буквы старомодного шрифта.
   - Наверняка, прикидывают, сколько за них можно было бы выручить, - предположила Нэвелла.
   - Наверняка, - кивнул Шут, не отрываясь от созерцания медленной процессии потенциальных Выскочек.
   Огромные створки ворот Обители смазывали, подновляли и распахивали только раз в год, в День Тройного Равноденствия, ровно в ту минуту, когда все три светила Обитаемого Мира одновременно оказывались в высшей точке на небосклоне: бледный диск Старшего брата, чуть меньший и чуть более жёлтый кружок Среднего и голубоватый глаз Младшего. С каждым годом Дерек находил торжественную церемонию открытия ворот всё более унизительной. Нэвелла придерживалась того же мнения, но, в отличие от него, она не была принуждена непосредственно участвовать в этом "высокопарном балагане", принимая косноязычные клятвы верности Цеху Сновидцев.
   Обычно она пряталась от глупости и высокомерия среди толпы, но, даже на расстоянии, Шут чувствовал исходившие от неё насмешку и вызов. Но сегодня она стояла рядом с ним: в ярко-красном платье, с развевающимися волосами среди моря строгих причёсок и серо-чёрных одеяний.
   - Я решила разрядить обстановку, - прошептала она ему на ухо. - Не хочу, чтобы Выскочки решили, что вступают в стаю ворон!
   Этой ночью Айзек творил свой "последний сон". Обсуждая его, мастера много чего произнесли, Нэвелла лишь покачала головой и рассмеялась, когда Шут принялся пересказывать ей их развесистые похвалы.
   - Могли бы просто сказать, что он - лучший, а остальным впору раздать погремушки! Зачем всё так усложнять?
   - Усложнять - это их работа, - чуть слышно ответил Шут. - Ты уговорила его?
   - Да, похвали меня! Но, на самом деле, ты ведь хочешь узнать, как я его уговорила, так ведь? - она притянула его за рукав ближе к себе и, лукаво улыбаясь, зашептала ему на ухо.
   Даже, когда зажила первая порция волдырей от долгой тряски в седле, Дерек так и не перестал хмуриться, вспоминая то, что она тогда ему рассказала. Только Нэвелла могла так вывернуть всё наизнанку и оставить его разгребать! Впрочем, он сам это затеял. Шут обернулся и взглянул на племянника - Айзек что-то сосредоточенно жевал, привалившись спиной к мшистому чёрно-зелёному валуну. Он не обращал внимания на воду, которая уже пропитала все вокруг. После ливня грязные, глинистые струи стекали с гор круглые сутки, даже когда светило солнце. От Таллики Дерек никакой помощи с ним не ждал, остальные были просто слугами. Упрямый, неуправляемый, эгоцентричный мальчишка! Шут чувствовал, словно оказался в ловушке, словно перед ним возвышалась стена.
   - Господин? - голос проводника прозвучал неуверенно. Это настораживало.
   - Что такое?
   - Проход впереди завален, мой господин, - проводник говорил тягуче, избегал смотреть ему в глаза. - Это дождь. Вода размыла горную породу.
   - Насколько плохо?
   - Мы не можем идти дальше этим путём...
   - Найдите другой проход! - Айзек, как обычно, был бесцеремонен. - Мы должны идти дальше!
   - Но мы не можем, мой господин.
   Дерек жестом велел племяннику замолчать. К его немалому удивлению, тот подчинился... Шут вытряхнул содержимое своей сумки на влажную траву и, после недолгих поисков, извлек из горы вещей тугой свиток коричневатого пергамента. Это была старая карта. Не эпохи Империи, конечно, скорее времён Вольмира Странника или около того. Шут развернул её и провёл пальцем вдоль одной из тонких кривых линий.
   - Вот здесь, - произнёс он бесстрастно, - Есть тропа в обход основного прохода.
   - Карте несколько столетий! Скорее всего, этой тропы уже давно не существует! - вмешалась Таллика. - Это безумие - идти туда, нам надо вернуться и...
   - Ни за что! - выпалили Шут и Айзек в унисон. Они воззрились друг на друга удивлённо, словно видели друг друга впервые. Дерек быстрее очнулся от оцепенения и нашёл в себе силы улыбнуться. Он кивнул племяннику и обернулся к Таллике:
   - Двадцать лет назад я прошёл этим путём. Не без сложностей, но это возможно! Проводник, я думаю, согласится пойти с нами - остальные могут повернуть назад. Таллика?
   Она выдержала его долгий взгляд, не дрогнув:
   - Я, пожалуй, и дальше составлю вам компанию, Мастер Дерек, - произнесла она твёрдо, выделив звание Шута, словно ругательство.
   - Как вам будет угодно, Наблюдатель Таллика, - Шут, казалось, не растерялся ни на секунду, но Айзек всё-таки уловил лёгкое изменение в его тоне.
   Они водрузили поклажу - только самое необходимое - на рэглана и трёх самых крепких лошадей и отпустили большую часть слуг восвояси. Проводник все время ворчал, что, мол, козьих-то троп везде навалом, но чтобы господа согласились по ним карабкаться? Да и кто знает, где они в этакой-то глуши... была дорога двадцать лет назад, так двадцать лет и не было ни одного дурака, чтобы по ней лазать... и боги - свидетели, он без понятия, куда они вообще выйдут... Дерек не обращал на него внимания, Таллика хмурилась и негодовала, Айзек был, в основном, занят Аарлом.
   Над скалами всё время висели набухшие грозовые облака. Из-за этого было душно, и небо казалось низким и тяжёлым, словно боги сговорились придушить их огромной серой подушкой. За перевалом оказалось заметно жарче, горячие потоки воздуха плавились и искрились над долиной, растекаясь над землёй ленивыми волнами. Они брели вниз, постепенно стаскивая с себя различные предметы одежды: плотные куртки отправились в поклажу, вместе с брюками для верховой езды. Лошадей вели под уздцы - козья тропа была слишком крутой даже для умелых наездников. Когда они очутились на дне долины и разбили привал под раскидистой кроной старого платана, Шут вскочил на коня и отправился на разведку.
   Он вернулся только на закате в сопровождении пары всадников, одетых в плащи с эмблемой дома Кваернов.
   - Это место называется Чумная долина, - сказал он племяннику.
   - Ты знал, что мы попадем сюда?
   - Знал.
   Айзека так и подмывало расспросить, откуда его дядя так хорошо знает эти места, и что он делал тут двадцать лет назад? Но он не спрашивал, а Дерек молчал и, словно готовился к чему-то, прикидывая в голове разные варианты дальнейшего развития событий.
   На том они и пустились в путь. Люди лорда Кваерна показывали дорогу и держались почтительно, но почти не разговаривали и отказались разделить с ними трапезу.
   - Что происходит? - Айзек, наконец, не выдержал висевшего в воздухе напряжения.
   Шут смерил его тяжёлым взглядом, прожевал солонину и, кивнул в сторону их новых попутчиков, которые перешёптывались поодаль. Те изловили и насадили на вертел жилистую болотную крысу. И в ожидании, когда же она изжарится и станет съедобной, запивали голод кислым, вонючим вином. Запах их трапезы разносился далеко, и у сновидцев они не приняли даже щепотки соли.
   - Они - слуги лорда Арделли Кваерна, - произнёс Дерек размеренно, словно отвечал на светский вопрос о погоде. - Они - солдаты...
   - Это я понимаю! - прервал его Айзек нетерпеливо.
   - Нет, не понимаешь, - продолжил Шут всё тем же ровным, спокойным тоном. - Если ты сделаешь что-то не так - они убьют тебя. И я тебя не пугаю. Это не преувеличение и не фигура речи. Когда я говорю, что они убьют тебя, это значит, что сначала они сделают тебя очень больно, а потом ты перестанешь дышать, - он отломил маленький кусочек хлеба, смял его в комок и отправил в рот.
   - Как будто я этого не знаю... - пробормотал Айзек ошалело и огляделся на сопровождающих. Один крутил вертел, другой чистил ногти кончиком лезвия длинного поясного ножа. - И, к тому же, - юноша замялся, словно в попытке найти в ответе своего собеседника нечто, за что он мог бы зацепиться. - К тому же ты сам сказал, если я сделаю что-нибудь не так, чего я делать не собираюсь!
   - Или если они или их капитан или их лорд посчитают, что ты сделал что-то не так, - Шут продолжал оставаться спокойным, но неумолимым.
   - И почему они это вдруг посчитают? - сдаваться Айзек не собирался.
   - Не вдруг. А из-за меня, - Дерек невесело усмехнулся и поманил племянника наклониться ближе. - Тебе известно, кто Сильвира по рождению и как она появилась в Великом Магистериуме?
   - Мастер Сильвира? - Айзек ещё больше опешил. - Она - дочь Арделли Кваерна и она оказалась в Обители ещё до моего рождения...
   - Лорда Арделли Кваерна, - отчеканил Шут. - Никогда не забывай об этом, особенно здесь. И она не "появилась в Обители" - она сбежала от отца, который поил её зельем сна без сновидений и собирался продать замуж из политических соображений. Видишь ли, сыновей у лорда Арделли, как минимум дюжина, а вот дочь была всего одна. Двадцать лет назад, после того, как двое таких же вот "друзей", - он снова указал на солдат кивком головы, - убили моего рэглана, нам с ней пришлось пешком перебраться через этот самый перевал в обратном направлении. И я стараюсь не думать о том, что сделали с теми, кто нас не поймал...
   - Но, если она сама сбежала, а ты только помог ей, то при чём здесь ты, и уж, тем более я?
   - Не перебивай меня, пожалуйста, и попробуй осознать, хорошо - хотя бы принять к сведению то, что я сейчас скажу. Я украл у лорда Арделли вещь, дорогую, любимую, единственную в своем роде вещь, которой он собирался распорядиться по своему усмотрению, - он поднялся на ноги, похлопал племянника по плечу и покачал головой, давая понять, что разговор окончен.
   Час танца теней застал их ещё в пути. И, то ли от обманчивой игры лунного света, то ли от рассказа Шута, всё кругом казалось Айзеку зловещим и ощетиненным. Словно в ловушку зашёл он в комнату, которую приготовили ему на постоялом дворе, словно яд выпил стакан тёплого молока на ночь. Сон упорно не шёл. Он дождался, пока дыхание Дерека не стало совсем тихим и ровным, и выскользнул подышать свежим воздухом.
   Снаружи не было ни души. Было тихо, только где-то, вдали ухала сова и выли собаки. Айзек прислушался и уловил сонное покряхтывание лошадей, значит там конюшня. Вот бы найти Аарла...
   - Иди спать, Айзек, - закутанная в плащ фигура внезапно вынырнула из темноты по левое плечо от него. Он вздрогнул. Голос принадлежал Таллике. Она скинула капюшон и жестом указала на ярко-оранжевый прямоугольник дверного проёма у него за спиной.
   "Завтра нас ожидает длинный день", - всплыли у него в памяти слова Шута, пока он взбирался по шаткой лестнице. - "Приготовься. Теперь впереди нас ожидает много таких дней". Стоило только ему коснуться головой подушки, как над ним зашумел лес. Высокие стройные деревья с кружевными кронами пропускали тонкие, игривые лучики света. Айзек вдохнул полной грудью воздух своего леса и почувствовал, словно лопнул тугой обруч, сжимавший ему грудь. Он нашёл Валора на утёсе над морем. Он сидел в своей любимой позе - на корточках и ловил солёные брызги в распахнутые ладони.
   - Я всё осознал, - произнёс Айзек многозначительно, усаживаясь рядом. Валор вздрогнул и смерил его долгим оценивающим взглядом.
   - Рад за тебя, - произнёс он через некоторое время, и вернулся к ловле брызг. Айзек пожал плечами и решил больше ничего не говорить: пусть думает, что хочет. Впереди еще несколько часов ночи и завтра будет длинный день, и у него ещё будет море возможностей показать этому гордецу чего он стоит: и во сне и наяву...
  

*5*

   Малиновые александриты и зелёные изумруды, синие сапфиры и тяжёлые нитки тёплого медового янтаря с вкраплениями яркой бирюзы - и всё достанется этой замарашке! Глаза леди Милны Надины разбегались от разноцветного блеска. Что за сладкая пытка - чужой свадебный сундучок! Тут даже было несколько совершенно роскошных вещиц времён Империи. На Нивире они будут смотреться, как седло на корове!
   Леди Лориана наблюдала за её охами и метаниями с нескрываемым презрением. Что за жалкое зрелище эта пародия на высокородную даму, на которой её отец женился только ради того, чтобы обзавестись наследником! Она с гордостью взглянула на Даррина и погладила его по голове. Маленький проказник хрустел печеньем и сучил ногами от нетерпения, явно мечтая быть отпущенным восвояси: играть и безобразничать.
   - "Ну, хоть что-то в этой позорной свадьбе будет, как подобает!" - подумала леди Лориана и посмотрела на младшую сестру с жалостью. Нивира сидела у окна, потупив взор, как и положено смущённой свадебным подарком невесте. Драгоценности были прекрасны: действительно разнообразные, по-настоящему дорогие - ничего второсортного.
   - Ваш дар достоин дочери лорда, - Лориана благосклонно обратилась к матери Гирниса, намеренно избегая её имени. Ведь перед именем полагалось ставить титул или хотя бы звание. Какое звание могло быть у этой старой толстой рэгланерши? Не говоря уже о титуле... Берта, а её звали Берта, в ответ неловко поклонилась благородному обществу, которое собралось на предсвадебные проводы леди Нивиры Лид. Лишившись родового имени, благородная леди, к сожалению, не приобретёт нового - у жениха его просто нет, а кое-что пока ещё не покупается за деньги. - "К счастью", - подумала леди Лориана и, едва заметным кивком головы указала слугам, что пришло время подавать вино и фрукты.
   И всё-таки её дражайшая новая "матушка" просто незаменима! Леди Милна Надина своим безостановочным щебетанием весьма успешно разбавляла напряжённую неловкость этой традиционной встречи. Быть может, в этом и состояло основное достоинство её, так называемого, воспитания? О её происхождении Лориана вообще предпочитала не думать. Конечно, на фоне семьи её будущего зятя, семья Милны Надины представала практически императорской... Всё-таки сестра её отца была женой лорда Кваерна... И всё ж-таки. Леди Лориана никогда не переставала считать, что её-то отцу кузен Арделли всучил второсортный товар и, к тому же, лежалый. И, по всей видимости, лежалый неоднократно и в разных позах. Она разумно настояла на том, чтобы отец выждал некоторое время, прежде чем приниматься заделывать ребёнка молодой жёнушке - не хватало ещё благородному дому Лидов стать посмешищем всего Обитаемого Мира, пригрев на груди чьего-то ублюдка!
   Слуги сгребли со стола полупустые кубки и блюда, Нивира раскланялась с гостями, не поднимая глаз, и все разошлись. Леди Лориана вздохнула с облегчением:
   - Ну, вот и всё, - произнесла она и обернулась к сестре. Та кивнула и, чуть слышно пробормотав: "С вашего позволения", поднялась наверх. Милна Надина последовала за ней, торопливо подобрав юбки.
   Лориана опустилась в высокое дедовское кресло. Тихое покашливание выдало присутствие старого слуги. Она протянула руку, и в её ладонь немедленно лёг прохладный серебряный кубок, наполненный густым ароматным мёдом - ничего общего с тем лёгким, искристым вином, что подавали гостям. Валор знал её с детства, знал всю её подноготную, её вкусы, пристрастия...
   - Он здесь, - произнёс слуга ровным бесцветным голосом. Он констатировал факт, не более того.
   - Хорошо. Впусти его, - ответила леди Лориана и откинулась на спинку кресла. На её лице проступила мечтательная, но немного хищная улыбка - иначе улыбаться она не умела.
   - Ты хотела меня видеть? - спросил знакомый голос. Это был Кальтес. Он говорил медленно, по-кошачьи растягивая слова. Его манера речи странным образом и возбуждала, и раздражала её одновременно. Что-то было в нём такое, что заставляло даже самых приличных скромниц предаваться похотливым мыслям.
   - Хотела, - лицо леди Лорианы застыло, словно маска. - Да, только не я. И не только видеть.
   Она позволила ему поцеловать себя, позволила ему залезть себе в рот языком, насладилась вкусом его дыхания. Он обнял ладонями её лицо, крепко прижал её к спинке тяжёлого кресла. Она чувствовала его молодость, его силу, бьющуюся под кожей. Неистовое желание жить, проживать все чувства, все ощущения - вот, что на самом деле привлекало женщин в Кальтесе, по крайней мере, леди Лориану Лид. И ей было плевать, скольких ещё.
   - Иди к ней, - глухо прошептала она, вытаскивая его руку у себя из-под юбки. Если он заберётся выше колена, она его уже не отпустит сегодня, выпьет весь яд сама до капли.
   - Иди к ней, - повторила она настойчивей. - Все эти дни она спрашивала о тебе. Она тебя ждёт вся такая чистенькая, надушенная... Молодое, упругое тело, а ты тут возишься с дряблой старухой.
   - Но ты не старая! - воскликнул Кальтес почти оскорбленно и снова полез целоваться, но Лориана увернулась и подставила ему только шею.
   - Я гожусь тебе в матери, мальчик.
   - А моя мать - совсем не старуха, - ответил он и с неожиданным проворством поднял её из удобной безопасности кресла и усадил на стол, словно она была невесомой. - Я убью любого, кто назовёт её так. Но тебе можно. Глаза в глаза, правда - восхитительно? - он наклонился и поцеловал её, и она не стала сопротивляться.
   - Да, неплохо, - согласилась Лориана. - Но тебе пора, - она схватила его за ухо и потянула прочь от себя.
   - Ау! - вскрикнул Кальтес, она порывисто рассмеялась:
   - Ш - ш, дурачок, весь замок всполошишь! Иди же...
   И он удалился, пятясь и глуповато, но, всё-таки, обворожительно улыбаясь. Лориана тоже ухмыльнулась, когда его силуэт окончательно растворился в темноте.
   - "Может, снаружи я ещё и ничего", - подумала она и вернулась в дедовское кресло: "Но вот ливер давно пора менять".
   Она протянула руку и, обнаружив на столе полупустой кубок, отхлебнула из него терпкую жидкость. Огненная вода приятно обожгла горло, пробралась теплом в живот. Снова из темноты возник Валор. Он забрал у неё опустевший бокал и помог ей подняться. Леди Лориана не сопротивлялась, ни когда он крепко сжал её локоть, ни когда он отвёл её наверх, ни когда кликнул служанок. Она знала, что он, наверняка, добавил в вино каких-то трав, какое-нибудь снадобье Алесакха, будь он проклят, что-то, чтобы она могла заснуть. Для её же блага... Он всегда всё делал для её же блага...
   Тем временем, Кальтес легко взбежал по лестнице и прошёл по длинному коридору, не особенно сильно заботясь о шуме, производимом его резвыми ногами. С его лица не хотела сползать довольная ухмылка:
   - "Старая кобыла борозды не испортит", - он подумал о Лориане и тут же чуть не навернулся на невысоком пороге.
   - Кальтес, это ты, любимый? - послышался знакомый, неестественно тонкий голос. Милна Надина считала, что так звучит женственней.
   - "Какая, всё-таки, редкостная дурища!" - подумал Кальтес: "Хотя бы имя могла не называть?!"
   - Да, это я, любимая! - ответил он вслух и широким жестом распахнул входную дверь её спальни. Благородная леди сидела на своей постели под тяжёлым балдахином. Её тёмные кудри спадали на плечи и хотя бы слегка прикрывали упругую грудь, потому что полупрозрачная кружевная сорочка не прикрывала ничего. Комната была освещена целой батареей молочно-белых и желтоватых свечей, дюжина небольших огарков громоздилась у изголовья рядом с серебряным блюдом с фруктами.
   - "Интересно, она все свечи в округе сюда притащила или только половину?" - он расстегнул пряжку на поясе и перевязь с блестящим кинжалом, надёжно упрятанным в новенькие, украшенные богатой инкрустацией ножны, плавно съехала на пол.
   - О, мой пират! Как же ты пробрался сюда незамеченным? - прошептала она громко и, выгнув спину, словно кошка, на четвереньках поползла к нему. Кальтес собрал всю свою волю в кулак, чтобы не расхохотаться. Он скинул кожаную жилетку и стянул рубашку через голову, предоставив Милне Надине возиться с сапогами и завязками штанов. Высокородная дама не возражала. Она по-дурацки улыбалась и постанывала от нетерпения, раздевая его. И Кальтес решил её не мучить. Он легонько толкнул её на подушки одной рукой, а другой задрал ей сорочку до груди.
   - "Только не ори", - подумал он и вошёл в неё, всё ещё чувствуя поцелуи другой у себя на губах. Милна Надина охнула и закусила губу.
   - Ни звука, любовь моя, - прошептал он ей на ухо и коснулся мочки кончиком языка. - Нас могут услышать!
   Он почувствовал, как она судорожно трясёт головой в знак согласия и ещё глубже вдавил её бёдра в матрас, наверняка оставляя синяки. Впрочем, он знал, что эта "леди" в долгу не останется - похотливая сучка была редкостной мастерицей украшать своего "пирата" засосами в самых видных и неподходящих местах, демоны её разбери! "Нет зверя страшнее неудовлетворённой бабы!" - говаривал его отец. Но Кальтес знал, что такой зверь есть - это глупая скучающая баба. Такую, сколько не удовлетворяй, ей всё мало. Когда вместо мозгов совсем пустота, членом её не заполнишь!
   - О, мой пират! - шептала Милна Надина тем временем страстно, извиваясь под ним, как уж на сковородке. - Не оставляй меня, мой пират! Никогда, ни за что!
   Кальтес в ответ лишь впился в её рот поцелуем. Может хоть так заткнётся?
   Не сказать, чтобы всё это было так уж неприятно, скорее совсем наоборот, но Лориане всё равно придётся с ним расплатиться! Ох, как придётся! И совсем не так, как расплачивается старый Алесакх за то, что он "присматривает" за его внуком, совсем не так. Всякому клинку свои ножны: те, что ему любезно "подарил" аптекарь, подойдут для поясного кинжала, его другому клинку больше по душе те, что у дочери лорда Ардера между ног!
   Милна Надина вскрикнула, выкатила глаза так, словно они собирались вылезти из орбит, и со всей дури вцепилась ногтями ему в плечи. Кальтес невольно выругался. Он зажал её разинутый рот рукой, дёрнулся ещё пару раз и кончил в неё. Под его широкой ладонью её губы расплылись в улыбке. Только полная идиотка могла не понимать, что эти аккуратные ухоженные пальцы никогда не сжимали штурвал корабля, в лучшем случае весло самой какой-нибудь шлюпки...иногда. Кальтес сморгнул пот и, повалившись на соседнюю подушку, немедленно заснул: пусть себе она сюсюкает и гладит его плечи, любуется, как он спит, считает выдохи и вдохи...
   Старый Валор бесшумно прошёл мимо двери по коридору. Тонкая полоса света от комнаты, ярко освещённой десятками свечей, словно парадная зала, злила его. Что за расточительство позволяет себе эта распутница! Мало того, что она позорит господина в его же собственном доме с этим безродным кобелём, так ещё и тратит попусту дорогие свечи! Воск нынче почти на вес золота... Как и всё остальное. Вот в старые времена ровные ряды свечей, бывало, освещали все коридоры замка лордов-властителей Мелеи. Теперь не то... Всё не то.
   Валор покачал головой, сжав покрепче держатель мутной лампы, заправленной сиреневатым обломком светящегося камня.
   Камень давно стал совсем тусклым и едва светил. Валор помнил, как дед старого лорда захватил Каву. Да, он был совсем мальчишкой, но помнил, словно это было вчера: благородный белобородый старик на взмыленном нетерпеливом коне с пикой, на которую была насажена голова последнего из рода Ротмаров. Сразу за ним и перед лихим, победоносным войском везли трофеи: золото, серебро и дорогие расшитые одежды, сваленные в нелепые окровавленные кучи, оружие проигравших, целый воз с книгами и ободранная золочёная телега, на которой ехала маленькая леди Улисса Ротмар - единственная наследница истреблённого дома. Девчушка рыдала во все горло и пряталась в отвисших грудях и вспененных юбках своей кормилицы, которая уже все слёзы выплакала.
   В этом же обозе привезли и светящиеся камни для "вечных" ламп - целый мешок! Ночью, пока войско пировало, поделив добычу, юный Валор влез на высокий забор, который отделял внутренний двор замка от внешнего. Посреди открытого пространства лежала сверкающая груда высотой по пояс взрослому мужчине. Камни сияли и переливались, освещая снующих людей и серые шершавые стены. Для юного слуги они затмили собой все прочие трофеи славного завоевания. Что это был за день, что это была за ночь!
   - Ничего, - прошептал он чуть слышно, словно боясь всполошить и спугнуть полуночных духов, которые, как известно, сплетают людские сны между собой. - Скоро моя госпожа Лориана наведёт здесь порядок!
   Скоро всё здесь станет по-другому, по-старому... Всем положено знать своё место: и шлюхе и её кобелю, и старому сквалыге аптекарю, который тоже когда-то прибыл в Мелею в том самом обозе... Валор улыбнулся беззубым ртом и, расправив плечи, насколько он это мог, поковылял в кухню - поди там опять кухарка потчует своих большеротых ублюдков остатками с господского стола. Вот он расскажет леди Лориане, и рты - то им позашивают!

***

   Хозяин постоялого двора заискивал и без конца извинялся, что завтрак скуден, а тюфяки набиты слишком жёсткой соломой, и что собаки постоянно громко лают и дерутся. Он клялся и божился, что никогда в жизни не было в его заведении и окрест столько грязных помойных кошек. В ответ на заверения, что высокие гости как раз против кошек-то ничего не имеют, он лишь продолжил извиняться и пританцовывать вокруг них.
   Айзек был мрачен. Он провёл всё утро, обливая несчастного Аарла водой. Оказалось, что ни пруда, ни, тем более, бассейна на постоялом дворе нет, и рэглана всю ночь продержали в одном загоне с козами и лошадьми. Кончилось тем, что он употребил одного особо бодливого козла на завтрак и здорово поранил конюха, который пытался ему помешать. Когда Айзек покидал конюшню, пострадавший слуга, с замотанной грязной тряпкой половиной лица, как раз оттаскивал наружу полуобглоданный остов козлиной туши.
   Аарл кряхтел и горячился, подставляя кожистые бока под прохладные струи. Правда, вода была пресной: соли в достаточном количестве тоже не нашлось. В конце концов, распрощавшись с постоялым двором, они отправились дальше. Дорога, выбранная Шутом, пошла в гору. Сначала едва заметно, словно обманывая путников, затем всё уверенней и ловчее потянула их вверх. Таллика с каждым новым поворотом выглядела всё мрачнее. Их проводник понуро молчал и избегал смотреть кому-либо в глаза. Айзек не хотел оставлять Шута с ними одного, но и сам нисколько не желал находиться в столь тягостной компании. Да и Аарлу было явно скучно лететь у земли рядом с лошадьми.
   - Не слишком утомляй его, понятно? - реплика Шута положила конец его сомнениям, и Айзек взмыл в небеса, легонько похлопав рэглана по холке.
   Сверху он видел и серовато-коричневую колею, по которой тащились его спутники, и долину, которая простиралась за холмами. Она лежала перед ним, чуть подёрнутая туманом. Айзек видел разноцветные дома, сгрудившиеся вдоль широкой дороги, видел толстые узлы площадей, там, где главную дорогу пересекали тропки поменьше. Среди скоплений маленьких домишек выделялись строения покрупней, окружённые такими же высокими заборами, как и постоялый двор, в стенах которого они провели прошлую ночь. Айзек слегка надавил коленом на плечо Аарла и зверь послушно скользнул в сторону долины.
   Теперь Айзек видел людей, занятых повседневными делами. Некоторые задирали головы и подолгу смотрели на человека и рэглана в небе. Разноцветные дома на поверку оказались лачугами, кое-как сколоченными из чего придётся. Всё, что в самом Великом Магистериуме и городе вокруг него, казалось усталым, но добротным и надёжным, здесь было новее и ярче словно краски - это всё, чем могла похвастаться эта долина. Эта долина... Как там Шут назвал её? А... "Чумная".
   Юноша развернул Аарла и дал ему поймать подходящий воздушный поток, так что они могли почти бесконечно парить на средней высоте. Погода выдалась пасмурная, и свет не слепил глаза, хотя второе солнце уже взошло. Вместо того, чтобы добавить земле жара, оно просто висело за облаками, как подбитый глаз. На отшибе, там, где лачуги редели, Айзек разглядел зияющие тёмными пятнами куски пустого пространства. Поля? Неужели поля? Он направил рэглана поближе, желая рассмотреть одно, самое большое, из этих пятен. Интересно, что здесь выращивают...
   То, что сверху выглядело небольшим лоскутком земли, вблизи оказалось огромным куском пустоты. Айзек спрыгнул на землю и почувствовал, как она пружинит под ногами. Необыкновенная это была земля: неожиданно темная, но в тоже время невесомая, словно вата. Айзек было подумал, что это у него ноги затекли от долгого полета, он попрыгал, прошёл несколько шагов, оглянулся. Аарл дожидался его, свернувшись в клубок - открытого пространства на поверхности земли рэгланы не любят, их стихии воздух и вода. Айзек поднял комок почвы, размял его между пальцами. Он ухмыльнулся и запустил землёй в притихшего рэглана. И не успел тот встрепенуться, как юноша с воплем бросился наутёк.
   Аарл конечно же догнал его мгновенно, во-первых, он и так был куда быстрее своего наездника, во-вторых, бежать и одновременно смеяться, очень, очень сложно. Айзек сложился пополам, пытаясь отдышаться и унять резь в боку. Аарл что-то прокурлыкал и нашел носом его ладонь. Юноша послушно приласкал зверя.
   Они всё еще находились посреди поля. Края открытого пространства были едва различимы. Что там, Айзек не мог сказать, но зато он видел и чувствовал, что земля под его ногами изменилась. Здесь почва была светлее и более плотная, утоптанная временем, что ли... И через верхний слой так обнадёживающе пробивались ростки свежей весенней травы. Но это было ещё не всё. Айзек пригляделся - поверхность земли кругом была, словно застывшие волны. И чем дальше, тем круче были узкие гребни этих волн и тем глубже провалы между ними.
   Ему почему-то вдруг сделалось жутко, да, жутко и грустно. Он подозвал Аарла и вскочил ему на спину, желая поскорее оставить эту странную пружинящую землю далеко под собой. Они быстро миновали остаток поля, и Айзек уже было собрался отправить рэглана ввысь, стремительно, так чтобы в ушах заломило, так, чтобы было не оглянуться назад. Но тут он заметил яму. Длинная, довольно глубокая траншея зияла на краю поля, словно рана. Он невольно подался вперед и напряг глаза: на дне ямы лежало что-то светлое, будто там были свалены какие-то мешки... Он направил Аарла вниз, тот заворчал, но явно не хотя, подчинился. Айзек рассматривал приближающееся дно ямы, припав щекой к прохладной коже зверя, и тут его прошиб холодный пот.
   Это был не мусор там внизу, и никакие не мешки - на дне ямы были свалены человеческие тела. Айзеку показалось, что его сейчас вывернет. Он отпустил упряжь и зажал себе рот и нос двумя руками. Ему казалось, что даже сюда - на вполне порядочную высоту долетает запах разложения. Говорят, этот сладковатый запах не перепутаешь ни с чем. Теперь Айзек понимал почему и точно знал, что уж он-то точно не перепутает.
   И хорошо, что Аарл уже давно его зверь... Здорово, что он настолько хорошо его знает. Рэглан плавно понёс его в небеса, и в сторону горной дороги, подальше от долины, название которой Айзеку теперь было понятно.
   Они медленно летели к остальным. Несмотря на то, что холодный ветер в вышине прочно приморозил к спине Айзека влажную от пота рубашку, он не хотел возвращаться к людям. Просто не понимал, как он сможет сейчас разговаривать с ними, вести себя, как ни в чём ни бывало... Особенно с Талликой - ведь Шут-то уже был в этой долине прежде...
   И, внезапно Айзеку, наоборот, захотелось его увидеть. Да, если кто и сможет сейчас посмотреть ему в глаза, так это кто-то, кто там был. Но, когда Аарл опустился рядом со скакуном Дерека, Айзек понял, что в упор не знает, что сказать. Слова стали комом в горле и он лишь кивнул, когда Шут обернулся к нему. Но тот, кажется, и так обо всём догадался. Он словно погладил взглядом племянника по голове и чуть улыбнулся. Раньше Айзек думал, что так умеет одна Нэвелла, оказалось - нет. Он почувствовал себя сильнее, и одновременно он почувствовал себя старше.
   Разглядывание дороги впереди оказалось отличным развлечением для того, кто отчаянно старается не думать и юноша со временем погрузился в некое подобие дрёмы. Он считал камни, считал повороты и участки, где дорога внезапно обрывалась в глубокие овраги. Прошёл, наверно, целый час, прежде чем, за очередным изгибом сероватого серпантина он увидел двух всадников:
   - "Один точно пародия на другого", - сказала бы Нэвелла, но её не было рядом и, оглядевшись по сторонам, Айзек сообразил, что лучше не будет озвучить свои мысли. Ближе всего к нему ковыляла кобыла Таллики, а чуть поодаль, но вполне в пределах слышимости, ехали двое солдат лорда Арделли, самодовольство которых итак слишком уж явно возрастало с каждым последующим шагом вглубь владений их господина. Когда и они, вслед за Айзеком, разглядели всадников, то к самодовольству моментально прибавились злорадство и облегчение. Да, Айзек мог поклясться, что это было именно облегчение:
   - "Неужели они нас боятся?" - поразила его неожиданная догадка. "Живут рядом со смертью и боятся нас?"
   Он хотел поделиться с Дереком, но, как и прежде, решил оставить свои мысли при себе.
   Тем временем всадники из едва различимых силуэтов вдали окончательно превратились во вполне осязаемые фигуры. Тот, что справа был высок и тучен, будто раздутый бочонок со скисшими соленьями усадили на коня. Тот, что слева был или казался ещё выше своего необъятного спутника из-за того, что был строен почти до хрупкости. Он весь словно состоял из одних жил и перемычек. Про таких ещё говорят, что они - трудные мишени. Впрочем, для Айзека, как и для большинства сновидцев, почти любая мишень наяву была трудной. Он наблюдал исподтишка, как спина его дяди ещё более выпрямилась и точно одеревенела, как вся его фигура напряглась, словно из-под него выдернули седло, а скакун вот-вот понесёт. Внезапно Шут придержал коня и поравнялся с племянником.
   - В чём разница, - спросил он, приблизившись насколько это было возможно, - между этими, - он едва заметно кивнул чуть правее Таллики в сторону двух их спутников, - и теми двумя? Айзек опешил. Он хотел сказать, что одни одеты богато, а другие в униформу и вообще разница во внешнем виде бросается в глаза, несмотря на густую дорожную пыль и всё ещё порядочное расстояние, что, вероятно, те двое впереди занимают более высокое положение, так как застыли, ожидая их, словно статуи и даже ни разу не шелохнулись... Но он чувствовал, что это всё не то, чувствовал, что Дереку нужен какой-то другой ответ, вернее, что он загадал несколько иную загадку...
   - Наши провожатые, - произнёс Айзек через некоторое время, когда Шут, казалось бы, уже перестал ждать, - наши провожатые - солдаты, как ты и сказал. А те впереди - воины, правильно? Дерек на это лишь усмехнулся, прищурившись и глядя куда-то в пространство. Однако его племянник понял, что ответил правильно.
   "И те и другие убийцы..." - добавил он уже про себя.
   Когда они, наконец, поравнялись с незнакомцами, Айзеку бросилось в глаза то, как странно те были похожи на Сильвиру. Словно два разных скульптора, однажды увидев её прекрасное лицо во сне, решили утром слепить его по памяти, да, вот только, результат их не устроил и они с досады нахлобучили неудавшиеся головы на нелепые мужские тела.
   - Лорд Эберн из дома Кваернов, - прогудел, тем временем, тучный, утирая пот со лба тыльной стороной тяжёлой ладони.
   - Лорд Тосс Кваерн, - представился его спутник. Непропорциональная худоба делала его похожим на куклу. И двигался он, точно марионетка, которую дёргают за ниточки, приделанные крючками прямо к суставам. Дерек ответил на приветствия, церемонным тоном и они все вместе двинулись дальше в гору.
   - Дорога по дну долины была бы удобнее, - заметил Тосс отвлеченно, когда беседа о погоде была исчерпана.
   - Да, дорога по дну долины была бы ровнее, - произнёс Шут так, что было совершенно непонятно, соглашается он со своим собеседником или же нет.
   Айзек взглянул на него в попытке понять, что же произойдёт дальше. Он чувствовал, что каждое слово, каждый жест в этой беседе были не просто так, но пока его дядя лишь едва заметно пожал плечами.

***

   Дерек чувствовал, что каждый камень, который попадал под копыта его лошади, повисает у него на шее, чувствовал усмешку, разлитую в воздухе предгрозовой тяжестью. С одной стороны, он по-прежнему был уверен, что поступил правильно, выбрав именно этот путь для себя и Айзека, с другой стороны, с каждым шагом он видел всё больше поводов для сомнений. Легко быть уверенным, когда тебя окружают знакомые лица и защищают стены Великого Магистериума. Он был неплохим бойцом и, в принципе, предпочитал честный поединок словесным баталиям. Но, чем старше мужчина становится, тем меньше у него поводов для драки и тем больше причин для выяснений и препирательств.
   События последнего времени, всё, что случилось с той памятной ночи, ещё раз хорошо ему это продемонстрировали. Но здесь и сейчас у него не было других доспехов кроме звания Мастера, и он чувствовал себя голым. Сначала косые взгляды и усмешки людей лорда Арделли, а теперь эта подчёркнутая вежливость его сыновей?
   Младшие братья Сильвиры - двадцать лет назад они оба были всего лишь мальчишками. Теперь они - опытные головорезы, насколько он мог судить. Безупречно воспитанные и, возможно, блестяще образованные, но головорезы, убийцы. Айзек назвал их "воинами"... Нэвелла подобрала бы определение поточнее, но её нет рядом. И некому называть вещи своими именами. Шут и не подозревал, как сильно будет скучать по этой её извечной игре в "кто на свете всех правдивее". Интересно, какое впечатление на неё произвели бы сопровождавшие их вежливые убийцы?
   Шут усмехнулся про себя. Тосс считает эту длинную и пустынную дорогу "неудобной". Он предпочел бы, чтобы Дерек протащил своего племянника сквозь долину, мимо всех борделей, притонов и миазмов чумных бараков? Ну да - по его понятиям мужчина не должен бояться таких вещей. Хотя Айзек, кажется, и так со спины Аарла увидел более, чем достаточно... И он не испугался. Расстроился - да. Притих, ушёл в себя - снова да. Но не испугался, не попросил повернуть назад.
   - Как поживает наша сестра? - спросил Тосс тем временем. Ему явно нравилось непрошено врываться в мысли Шута, но к этой провокации Дерек был готов:
   - Прекрасно поживает, спасибо. Как и ваша племянница.
   - Отец обрадуется, - кивнул Тосс.
   - И правильно сделает, - парировал Шут. - У него нет повода не гордиться ими обеими.
   - О, безусловно!
   Дорога в последний раз резко пошла вниз. Дерек знал, что это неизбежно - есть только один вход во внутренние владения лорда Арделли, только одна дверь из одного мира в другой. Они разбили привал в часе езды от ворот. Таллика хлопотала вокруг Айзека, и тот послушно пытался что-то жевать. Эберн и Тосс охотно хвалили Аарла за гордую стать и блестящую выучку. Айзек отвечал односложно. Братья Сильвиры уже не могли отказаться разделить с ними трапезу, но Шут предпочёл бы, чтобы они нашли повод. Лицемерие этих двоих начинало выводить его из себя. А ведь это только начало - они ещё даже не в замке, они ещё даже не вступили во внутренние владения Кваернов.
   Наконец с трапезой было покончено и они снова двинулись в путь. Этот последний кусок дороги показался Шуту самым длинным. Высокие ворота, намертво перегородившие ущелье впереди, росли, а долину у них за спиной постепенно съедала вечерняя дымка. И на этих дверях золочёных букв не было, ну да они и не для пафоса здесь были поставлены.
   Шут обернулся и взглянул на Айзека: мальчик смотрел на высоченные створки гигантских ворот, словно заговорённый - задрав голову, приоткрыв рот и не мигая. Он, похоже, даже забыл, что может послать Аарла ввысь и рассмотреть их получше. Впрочем, было заметно, что рэглан неимоверно устал, как и они все.
   - Добро пожаловать! - провозгласил лорд Эберн громогласно, когда створки ворот с лёгким скрипом стали раскрываться.
   - Юный Мастер ещё никогда не видел сооружений, полностью построенных во времена Империи? - в голосе Эберна проскользнуло самодовольство.
   - Лунная башня Великого Магистериума была построена тогда, остальные башни построили несколько позже. Те, немногие мудрецы, которые пережили Империю, и основали нашу Обитель, - ответ Айзека был по сути вполне разумным, но вот его голос... Дерек отчётливо услышал в нём несвойственные племяннику металлические нотки, особенно заметные на слове "мудрецы".
   - О, это общеизвестно! - согласился Эберн, и на его широком лице возникла ухмылка.
   Шут сначала не понял, чего толстяк добивается? Но когда ворота наконец полностью отворились и их пропустили внутрь, стало очевидно, на какой эффект лорд Эберн рассчитывал. Впереди, высоко на горе, сияя в лучах заката, стояла главная резиденция дома Кваернов - замок "Колыбель Ветров". Дереку показалось, что за двадцать прошедших лет он стал ещё прекрасней: стройные, протыкающие небо, ажурные башни, мостики и переходы - замок, словно парил среди облаков, сложенный из молочно-белых кристалликов сахара. Что такое люди Империи делали с камнем, а Колыбель Ветров была выстроена отнюдь не из непрактичного мрамора, теперь уже не знал никто. Но вот она стояла на вершине горы, подпираемая каскадом стремительных водопадов, стояла тысячу и ещё сотню лет.
   Вскоре замок исчез из виду, спрятавшись за очередным изгибом дорожной ленты.
   На закате они пересекли озеро на палубе широкой плоскодонной лодки. После переправы в конец измотанного Аарла погрузили в резервуар со свежей водой, а Айзеку вручили поводья свежего жеребца и в сумеречной полутьме они стали подниматься в гору. Даже в неярком свечении факелов, заправленных светящимися камнями, Дерек видел, нет - чувствовал, как Айзек буравит спину Эберна уничижающим взглядом, полным брезгливого презрения.
   "Он считает дураками всех, кто ему не нравится", - сказала Нэвелла, когда они прощались. Шут тогда оторопел.
   "Не обращай внимания - это просто возраст такой. Потом пройдёт", - добавила она и улыбнулась.
   - Это плохая идея, - произнёс он, обращаясь к племяннику, но не глядя на него.
   - Что именно? - огрызнулся Айзек в ответ.
   - Делать то, что ты делаешь. Мы на их территории, парень, так что - не давай себя доставать. Айзек хмыкнул.
   - Нет, я серьёзно. Чтобы ты там себе не думал - они не совсем идиоты, - Шут постарался произнести это нужным тоном. Ему требовалось, чтобы до мальчишки дошло. Дошло прямо сейчас. И у него больше нет времени на пространные воспитательные беседы.
   - Я же уже говорил тебе, я всё осознал! - вспылил Айзек внезапно. Он повёл плечами, словно желая стряхнуть с себя повышенное внимание окружающих. Шут с внушительным трудом подавил в себе желание залепить ему звонкую затрещину. Он резко осадил коня и быстро оказался в хвосте процессии. Раз Айзек "всё осознал" - значит, не нуждается в няньках!
   Дерек оказался рядом с проводником, который давно уже не показывал им дорогу. Но он зачем-то весь день плёлся позади остальных, собирая клубы приставучей дорожной пыли и теперь был больше похож не на человека, а на серый картофельный мешок. Его лошадь периодически спотыкалась на ровном месте и выглядела в целом не лучше своего всадника. Почему этот человек всё ещё с ними? Почему он не остался в долине? Почему не вернулся обратно? Шут был уверен, что Таллика расплатилась с ним, как и с остальными слугами. Но нет, проводник продолжал трястись рядом с ними на своей понурой, измученной кобыле.
   Дерек хотел заговорить с ним, но понял, что не помнит его имени:
   - Почему ты ещё здесь, уважаемый? Разве госпожа Таллика не заплатила тебе? - спросил он, наконец, чувствуя себя глупее некуда.
   - Мне приказано быть здесь, - произнёс проводник глухо, старательно не глядя Шуту в глаза.
   - Приказано кем? - ответа не последовало.
   Дерек развернул коня, перегородив проводнику дорогу.
   - Я задал вопрос - кто приказал тебе быть здесь? И хочу получить ответ. Прямо сейчас, - отчеканил он.
   Проводник занервничал ещё больше. Он, то смотрел куда-то в ноги Шуту, то натягивал поводья, то оглядывался назад, чуть припустив пританцовывавшую под ним лошадь. Дерек физически чувствовал, как теряет терпение, как растёт внутри него то самое упрямое раздражение, против которого он так настойчиво предостерегал Айзека всего несколько минут назад. Нельзя поддаться этому раздражению, но и дать слабину тоже нельзя... Одно лишнее слово или недостаточно уверенное движение, и проводник удерёт. Вместе с ответом, который ему так необходим.
   Внезапно проводник затараторил, спотыкаясь по два раза в каждом слове. Что-то про приказ господина Лилларда и про госпожу Таллику, про награду, про обвал, и про дождь... Он периодически останавливался и пристально заглядывал Шуту в глаза, а того уже мутило от ярости. О, боги, неужели Айзек разбирается в людях лучше, чем он?! Неужели эта идиотка сознательно загнала их в ловушку, и земли Кваернов всё-таки можно было обойти? Но самое главное, за какое же ничтожество его держит Лиллард, если он посчитал, что его так легко будет заставить свернуть с выбранного пути?!
   Подчиняясь внезапному порыву, Дерек обернулся - Таллика спешилась. Она стояла рядом со своей лошадью, по-видимому, поправляя подпругу, но всё её внимание было приковано к разговору Мастера и слуги. Шут дал себе время расправить плечи и улыбнуться самой широкой подкупающей улыбкой. Он одной рукой крепко сжал плечо проводника, призывая того замолчать, а другой, не глядя вытащил из поясной сумки тяжёлый, туго набитый кошель и передал его до смерти напуганному слуге.
   - Убирайся, - произнёс он спокойным, бесцветным тоном. - Быстро. Чем быстрее, тем лучше. Оставалось надеяться, что эта сучка не умеет читать по губам.
   Сколько не готовься к неизбежному, оно всё равно наступает. Но, одно дело, когда неизбежное - это судьба, воля богов, каприз природы... Совсем другое - когда это просто чья-то глупость...
   Они пересекли тонкий мост над стеной воды, падающей в кажущуюся бездонной пропасть, миновали последние несколько крутых поворотов горной дороги и, наконец, оказались перед узкой воронкой замковых ворот. Дальше шёл тёмный, наполненный ледяным воздухом тоннель, который обрывался прямо в центральный двор замка, огромный, словно главная площадь небольшого города.
   Всё кругом сияло разноцветными огнями, откуда-то доносился лёгкий шорох женского смеха. Придворные Арделли Кваерна, со своим владыкой во главе, вышли встречать гостей.
   Пролетевшие двадцать лет иссушили тело и посеребрили голову могущественного лорда, но они ничего не сделали с его глазами. Под их взглядом Шут почувствовал себя так, будто у него за спиной стоял палач. И этот противный голосок в голове с новыми силами зашептал: "Зачем ты здесь, Дерек? Вы могли отправиться куда угодно... Зачем ты вернулся сюда? Зачем выбрал эту дорогу?"
   Но его память хранила и другой голос:
   - "Все дороги всё равно ведут в Залив Рэгланов", - сказала Нэвелла... А он ещё удивился, или не удивился, но всё равно переспросил:
   - "Почему?" - может быть просто для того, чтобы услышать, как она выскажет вслух то, что для него лишь начинало смутно вырисовываться. Высказанное вслух предположение становится целее и логичнее или же наоборот сразу же разваливается в прах под тяжестью собственных противоречий. Нэвелла хмыкнула и с привычным вызовом в голосе демонстративно стала загибать пальцы:
   - Во-первых, когда тот юнец ворвался в ваш драгоценный сон смерти, Машну-Мишна вела к горизонту людей моря, ведь так? - начала она.
   - Так, - согласился Шут. - Да, только Океан, если ты не забыла, омывает Обитаемый Мир со всех сторон. И Залив Рэгланов - далеко не единственное место, где живут люди моря...
   - Да. Но именно там большинство мужчин носит имя Валор. И я должна тебе напомнить, что именно так зовут нового друга в ночных развлечениях, который упорно снится нашему дорогому племяннику!
   - Угу. И никто, кроме Айзека не встречал его ни в одном сне? Я двадцать лет, как Мастер. И знаешь, чему я научился? Искать доказательства в реальном мире! Никто, кроме Айзека не видел и не слышал этого Валора...
   - Ну, а как же юнец, что ворвался в сон смерти? Как же твой растопленный снег? Машну-Мишна его видела, ТЫ его видел! - начала было возражать Нэвелла.
   - Да. Я видел кого-то такого во сне... Никто, кстати, до сих пор не доказал, что это был не Айзек.
   - Брось. Мы знаем, что это был не Айзек!
   - Нет... Мы верим, думаем, полагаем, что это был не Айзек: не-Айзек, который с босоногого детства мечтал попасть в Залив Рэгланов, не-Айзек, главное развлечение которого по жизни - проверка окружающих на прочность, не-Айзек, который является самым сильным на сегодняшний день сновидцем? Откуда ты знаешь, что он купился на твою утку, что я - Валор? Может никакого Валора вообще нет, и он нами просто играет всё это время?!
   Его собеседница слушала терпеливо и внимательно. И Шут знал, что тратит своё красноречие не зря, потому что она, ко всему прочему, умела не только слушать, но и слышать...
   - Самым сильным сновидцем? Или самым сильным из известных сновидцев? Видишь, как легко попасть в свою собственную ловушку очевидных фактов?! Да и проверка окружающих на прочность - это, вообще-то моё любимое развлечение! - усмехнулась Нэвелла.
   - К тому же это имя и непомерная детская любовь Айзека к этому месту - это не единственное свидетельство того, что в Заливе что-то происходит...
   - Есть другие?
   - Да. Одно есть. И оно - более, чем из реальности... Она помедлила, будто давая последним сомнениям время выветриться. Шут ждал, скрестив руки на груди, и собрав лоб в череду глубоких складок. Нэввела подмигнула ему, ухмыльнулась и стала, не торопясь, расстёгивать пуговички на рубашке у себя груди. Дерек опешил. А она цокнула языком и призывно изогнула левую бровь:
   - Смотри внимательно!
   - Куда именно?!
   - Очень смешно. Куда по-твоему?! Я вроде как раздеваюсь только в одном месте.
   Он взглянул - как раз между её грудей на тонкой золотой цепочке болтался круглый медальон с прозрачным камнем в центре. Потрясающе красивая вещица - изделие мастеров Империи, тут никаких сомнений быть не могло. Шут знал, как такие устроены - камень только кажется массивным - на самом деле он тоненький, словно плёнка. Таким образом, внутри медальона есть пустое пространство.
   - Ну и? Это - локет, явно времён Империи... И что с ним не так?
   - Времён Империи? Посмотри получше - он совершенно новый. Я не знаю, как это возможно, но очень хочу узнать! - она сняла медальон с шеи и протянула его Шуту.
   - Не тянет на тысячелетнюю древность, правда?
   Правда... Камень совершенно не мутный - прозрачный, как слеза, нигде не царапинки, ни единой крупинки грязи, ни в одном из завитков причудливых золотых узоров... А сделать такое в теперешние времена... Нет, невозможно.
   - Откуда он у тебя? И я так и не понял, какое отношение это имеет к Айзеку и всей этой истории? - пристально рассматривая локет, Дерек отчаянно старался не терять основную нить разговора.
   - К Айзеку - никакого, - кивнула Нэвелла.
   - Этой вещицей мне заплатили за сон, тот с подводным борделем, помнишь? И угадай, откуда был клиент?
   - Из Залива Рэгланов....
   - Точно! - подтвердила она правильность его догадки и добавила, доказывая, что уж она-то линию их беседы никогда не теряла:
   - И ты ещё спрашиваешь, почему все дороги ведут именно туда?

***

   Айзек стоял посреди двора. В его широко распахнутых глазах застыло выражение, с каким люди наблюдают казнь. Толпа смеялась и улюлюкала, словно стая гиен. Многоруким роем застыла она над скрючившемся у подножия ступеней седовласым старикашкой в шутовском костюме. За спинами толпы сиял великолепным убранством парадный зал главной резиденции дома Кваернов. Но Айзек не видел его. Он не видел ничего, никого, кроме этого дрожащего безобразного шута. Тот что-то лепетал, уворачиваясь от фруктовых огрызков, которые кидали в него мужчины, и косточек, бросанием которых утруждали свои изящные пальчики благородные дамы.
   Аляповатый наряд шута был грязен и оборван. Когда-то ярко-розовый левый рукав почти отделился от плеча, и один из чулок висел клочьями ниже колена. На покрытой тёмными разводами шее был затянут собачий ошейник - новый и чистый, ради разнообразия. Больше ничего нового в его облике не было. Скомканным в ладонях колпаком шут прикрывал лицо от "подарков" улюлюкавшей толпы. Колокольчики тенькали, и в такт с ними ухало сердце у Айзека в груди.
   - Юный Мастер не желает пройти внутрь? - голос Тосса прозвучал, как сквозь подушку.
   - Я - ещё не Мастер... - выдохнул Айзек с трудом.
   - Моя ошибка, - долговязый лорд нацепил на лицо заранее заготовленную улыбку и жестом повторил предложение проследовать вверх по ступеням.
   Люди шептались, расступаясь перед ним так, что он шел, словно сквозь воду. На последней ступеньке Айзек вздрогнул и споткнулся, наступив на почти целое яблоко. Впереди сверкало целое море огней.
   То ли Вольмир-странник никогда не удостаивался чести побывать здесь, то ли крысы сгрызли именно эту тетрадь с его походными записями где-то в подвалах Великого Магистериума раньше, чем переписчики успели уделить ей должное внимание... Но, если в Обитаемом Мире и было зрелище, достойное того, чтобы проделать по-настоящему длинный и трудный путь - это было оно.
   Стены зала мерцали каменным кружевом и мозаикой, и ни одна деталь убранства не повторялась дважды. Этот место можно было бы рассматривать часами... Но, подчинившись какому-то странному порыву, Айзек первым делом взглянул на потолок - тяжёлый и ровный, словно сказочную пещеру, как коробочку, захлопнули случайной крышкой.
   - Фальшивка, видишь? - голос Шута у него над ухом прозвучал, словно оплеуха:
   - Настоящий потолок был прозрачный и лёгкий, он обвалился лет триста назад во время землетрясения. В библиотеке замка сохранились рисунки... Но его племянник замотал головой, не дослушав рассказ об истории и архитектуре Колыбели:
   - Дерек, послушай... Что это за человек был там на ступенях? Кто он?
   - Кто - шут?
   - Да-а...
   - Что, узнаваемо? - невесело усмехнулся Дерек:
   - Это, мальчик мой, Хоран - брат леди Соллах, жены лорда Арделли.
   - Брат его жены?! Ты шутишь?
   - О, нет. Этот человек далеко за пределами моего чувства юмора...
   Он уверенно ухватил Айзека за локоть и вытащил его из напиравшей толпы к боковому проходу, где их, в сопровождении невзрачного слуги, дожидался Тосс.
   - Бэйль проводит вас в ваши покои. Госпожа Таллика уже удалилась и пообещала, что вы не задержите пир надолго, - произнёс он ещё более елейным голосом.
   Шут кивнул и потянул Айзека за собой. Как они, в конце концов, могут задерживать пир в свою собственную честь? Вино, которое они не пьют, на столе, раскраска на лицах дам залоснилась от пота, а блюда ломятся деликатесами, которых потом - позже будет выброшено столько, что можно было бы, наверно, накормить добрую половину населения Чумной Долины...
   Пока они переодевались, Дерек рассказал племяннику историю Хорана. Когда-то молодой Арделли Кваерн, только что вступивший в права наследник могущественного древнего дома, решил объехать свои владения. И каждый из младших лордов и вельмож, каждый, чей род можно было хотя бы на три колена проследить среди людей хоть сколько-нибудь благородных, пытался подсунуть под него своих дочку, племянницу или сестру, в надежде породниться с юным, неопытным лордом. Каждый думал, что после свадьбы сможет управлять им.
   Но Арделли упорно не понимал намёков и игнорировал призывные уловки многочисленных претенденток. Дошло до того, что подданные уже начали сомневаться в мужественности своего повелителя - в народе поползли скользкие шуточки, обыгрывавшие его двусмысленное имя... Но молодой лорд не обращал внимания ни на потуги шутников, ни на истерики своих советников... Или только делал вид, что не обращает?
   Так или иначе, возвращаться в Колыбель решили, перебравшись на другой берег Карна. Переправа там всего одна на многие и многие лиги. И её много веков "держала" одна и та же семья, жившая на малюсеньком острове посреди водоворотов и порогов реки. Хозяина переправы почти презрительно величали "лорд-паромщик" в обычное время или "повелитель воды", во время половодья, когда волны Карна подступали вплотную к порогу его "замка" - одинокой башни, сложенной из необработанного грубого камня.
   Когда свита Арделли подъехала к переправе, они как раз застали похороны очередного старого лорда-паромщика. Тогда-то юный владетель "всех земель до горизонта" и увидел её - прекрасную и грустную деву, которая дрожащей рукой оттолкнула погребальную лодку старика-отца от берега. Говорят, он сразу влюбился в Соллах и, как только позволили правила соблюдения траура, женился на ней.
   Он приказал построить мост чуть выше по течению там, где река была уже, и забрал свою юную невесту и её немногочисленных домочадцев в Колыбель Ветров. Среди них был и её единственный кровный родственник - младший брат Хоран. Арделли предложил юноше любой кусок земли в своих владениях, но тот предпочёл называться лордом-паромщиком и дальше, и всегда носил это имя с гордостью.
   Леди Соллах принесла мужу многочисленных сыновей. Про неё говорят: "Леди, у которой никогда не шла кровь", потому что на протяжении многих лет она практически постоянно была беременна то одним, то другим ребёнком. Бывали выкидыши, случались мертворождённые дети, и только одна девочка когда-либо покинула её лоно. Но Сильвира оказалась особенной не только поэтому. Она видела сны. Считается, что это большая честь для семьи - иметь такого ребёнка. Оказывается, что не для всякой семьи.
   Единственным, кто интересовался способностями Сильвиры, кто поддерживал её, кто спрашивал каждое утро: "Что ты видела сегодня, детка?" был её дядя. В пятнадцать она впервые попыталась сбежать, и её начали поить зельем сна без сновидений. Хоран был единственным, кто посмел осуждать это решение вслух. Больше ничего сделать он тогда не мог. И так бы и продолжалось, если бы однажды весной Карн не вырвался из своих берегов дальше обычного. Мост у старой переправы смыло начисто и юный сновидец, который уже возвращался в Обитель из своих странствий, был вынужден свернуть в сторону Колыбели Ветров...
   - Он помог ей, помог нам... И за это его "наградили" привилегией всегда говорить вслух то, что думает, а это может только придворный дурак, - закончил Шут свой рассказ.
   - И поэтому ты... - начал было Айзек, но замолчал, остановленный его взглядом - столько в нём было горечи и угрызений совести. Он и не думал, что можно о чём-то так сожалеть.
   В их дверь постучали, и робкий голос спросил, готовы ли они вернуться? Айзек шёл, как во сне. Он почти не чувствовал ног под собой, почти не видел ничего вокруг. Начался пир, прозвучали приличествующие случаю тосты, гости вволю отсмеялись над слугой, который опрокинул огромное блюдо, доверху заваленное поджаристыми рёбрышками. Его заставили есть с пола.
   Айзек глотнул воды из стеклянного бокала - если чем ещё можно было одновременно подчеркнуть богатство этого дома, и унизить его гостей, так это прозрачной посудой. Лорд Арделли наклонился вперед и Айзек на секунду поймал его взгляд.
   Если был на свете человек, не имеющий лица - это был Арделли Кваерн. Глядя на него можно было поверить во что угодно: в то, что он добряк и альтруист, в то, что он - простой человек, который лишь встретился вам на пути, в то, что он вор и мудрец, в то, что он палач и учёный... Шу... Нет, Дерек его об этом не предупредил. На лице сидевшей рядом с супругом леди Соллах застыло выражение бессмысленной безмятежности замужней женщины.
   А ещё... Айзек всю жизнь слышал, что он похож на свою бабку - Мареску - Величайшую из Выскочек. Говорящие это считали, что делают ему комплимент... Он не помнил её. Видел лишь тень былого величия, запертую в покорном теле одной из Бессмысленных. Но, его сходство с Мареской было ничтожным на фоне того, насколько похожей на своего деда оказалась Рэй - его маленькая несносная кузина с острыми локотками и вечно надутыми губками...
   - Что-то не так, мой господин? - Айзек вздрогнул и обернулся. Но это был всего лишь Бэйль - слуга, который провожал их до и от покоев. Только теперь он почему-то сидел рядом с ними. Сидел за одним столом...
   Прочитав немой вопрос во взгляде Айзека, Бэйль улыбнулся и с лёгким поклоном головы, полным достоинства голосом произнёс:
   - Я здешний придворный сновидец.
   - Придворный сновидец?
   - Да... Я представляю здесь нашу гильдию и руковожу переписчиками. Ты мог видеть меня в библиотеке... Я частенько туда наведываюсь.
   То, как ловко и вежливо Бэйль обошёл причину, по которой его собеседник был вынужден так много времени проводить в библиотеке в последнее время, было просто поразительно. Айзек никогда так не умел. Да, и где, у кого ему было научиться? Его дядя плохо ладил с дипломатичностью, Нэвелла её откровенно презирала. Его отцу дипломатичность была ни к чему, ибо он всегда был прав, а его мать, о ней Айзек всё ещё не мог думать иначе, чем с комком в горле.
   Слуги засуетились, подавая очередную перемену блюд и наполняя бокалы почётных гостей кристально-прозрачной жидкостью. По другую руку от него сидела поразительно тихая, неразговорчивая Таллика. В своём простом сером платье она резко выделялась на фоне пышно разодетых дам. И, должно быть, ей было неловко - Айзек заметил, как сильно она вспотела. Часто дышит, словно затянута в корсет, облизывает подсохшие губы, тонкие завитки волос налипли на висок. И ничего не замечает вокруг себя.
   Объявили танцы, и толпа придворных зашевелилась. Все повскакивали со своих мест, кто изящно и со знанием дела, кто не очень. Айзек поморщился - он всегда это ненавидел. Дерек посмотрел на него с усмешкой, но Айзек увидел и предостережение у него в глазах. Он чуть заметно кивнул и стал оглядываться в поисках достаточно непривлекательной, но и не слишком отталкивающей партнёрши. Будь оно всё проклято! И почему этого тупого ритуала нельзя избежать? Он бросил последний взгляд на Таллику и заметил, как она локтем медленно пододвинула свой бокал в сторону его дяди... Потом Тосс позвал её танцевать.
   Сам Айзек, в конце концов, оказался в паре с розовощёкой мартышкой, которую ему представили, как леди Санду из Малхаса. Что за Малхас, и где он находится, Айзек не имел ни малейшего понятия, ни желания узнавать. Девица становилась бордовее минимум на два тона каждый раз, когда он касался её крутых боков. Хвала богам, танец был быстрым, и это происходило не часто. Зато Айзек почувствовал, насколько же он устал. Это день не просто длинный - он совершенно бесконечный!
   Он постарался поскорее завершить танец, даже рискуя показаться недостаточно вежливым. Леди Санда, впрочем, похоже, не возражала. Он рухнул в своё кресло и жадно припал к кубку. Вокруг никого не было. Он огляделся - никто не смотрел, никому не было до него дела.
   Внезапно, подчиняясь какому-то неведомому, но настойчивому порыву, Айзек протянул руку и поменял бокалы Таллики и Дерека местами. Его руки дрожали, и он сам не знал почему. Он закрыл глаза, вслушиваясь в отголоски музыки и голоса возвращавшихся на свои места гостей и, почему-то этот шёпот надменного пира напомнил ему шум Океана: ропот волн и лёгкий бриз, и клёкот растревоженных морских птиц. Он будто слышал всё это наяву.
   Дерек похлопал его по плечу и, шепнув:
   - "Не спи, замерзнешь"! - уселся на своё место и высоко поднял бокал, жестом обращая тост благодарности в сторону хозяина дома. Весь зал зашевелился и последовал его примеру. Многократно растиражированный жест растёкся от их стола к высоким окнам, словно единая волна. Айзек усмехнулся очередному морскому сравнению и чуть не набрал воды в нос. Он закашлялся. Рядом закашлялась Таллика. Айзек увидел, как побелели костяшки её пальцев, которыми она со страшной силой вцепилась в резной подлокотник.
   - Всё в порядке? - спросил Айзек громким шёпотом, наблюдая, как она медленно поднимается из-за стола.
   Он вскочил на ноги.
   Таллика запрокинула голову, пытаясь проглотить воздух, она вздохнула и задохнулась, нелепо взмахнула руками и обхватила шею, как будто стремясь придушить себя ещё больше. Её лицо посинело, изо рта повалила пена. Таллика рухнула на пол мимо кресла, словно глинистый склон холма во время оползня. Айзеку не нужно было наклоняться и смотреть ближе, не нужно было дотрагиваться до её уже неподвижного тела. Он и так знал, что она мертва.
   Когда он пододвигал ей бокал, он не догадывался, не подозревал ни о чём... Теперь его била крупная дрожь. Над залом повисла и лопнула всхлипами тишина.
   Позвали лекаря. Он наклонился над трупом и только покачал головой. Айзек инстинктивно отшатнулся. Он шагнул назад и упёрся спиной в толпу, которая теперь была куда плотнее воды. Потная, надушенная людская стена стояла твёрдо, не давая ему спрятаться, уйти от того что произошло. И смерть не лезла ему в нос сладковатым запахом разложения, как раньше над тем полем. Нет. Теперь она отстукивала свой ритм кровью у него в висках. *6* Кусочки вулканической смолы до того нагрелись на подоконнике, что их стало трудно брать руками. Нэвелла сжала один из них в кулаке, преодолевая инстинктивный импульс избавить кожу от прикосновения горячего предмета. И скоро камешек остыл и перестал жечь. Если она возьмёт руку матери, развернёт её ладонью вверх и положит туда чёрный блестящий осколок, та, в лучшем случае, вздрогнет. Какой-то более сложной реакции на внешние раздражители от неё уже много лет не удавалось добиться. Мареска покорно просыпалась, давала умыть и одеть себя, столь же покорно жевала, когда её кормили, пила, когда совали в рот соломинку, и не ходила под себя, если её вовремя отводили куда следует. Нэвелла улыбнулась и легонько погладила её по руке. Рука у Марески была тонкая, кожа - гладкая, словно высушенный бархат. Казалось, что мышц под этой кожей нет совсем - только кости. Великая Выскочка истончалась и иссыхала все эти годы пребывания в тюрьме собственного сознания. Нэвелла порывисто обняла её и звонко чмокнула в седоватую копну растрёпанных волос. Затем она сгребла с подоконника камушки и ссыпала их обратно в потёртый кожаный мешочек. Дюжина чёрных игральных костей присоединилась к дюжине белых на дне мешка. Чёрные - неровные, с ломаными краями осколки вулканической породы. Белые - округлые, искрящиеся... Из таких сложена Лунная башня, куда ей предстояло вернуться. Шут не высказал этого прямо, возможно, он даже и не подумал об этом. Но и особого выбора своим собственным выбором он ей не оставил. Всю свою сознательную жизнь Нэвелла стремилась вырваться оттуда. Удрать прочь от молочно-сахарных стен и обтекаемых комнат. Там был отец, заботливый, но не принимающий всерьёз, там был комфорт привилегированного, но всегда зависимого положения. Дочь Великого Магистра - не титул, не должность, не звание... Статус. Вернее его половина - целиком это звучало так: дочь Великого Магистра и Величайшей из Выскочек. Знатоки по-прежнему спорили, была ли Мареска Величайшей Выскочкой вообще, или лишь Величайшей из ныне живущих, но Нэвеллу не сильно занимали эти тонкости. Мать научила её всему, что она умела, и этих навыков было бы достаточно, чтобы стать Мастером, но она не захотела. Поначалу, когда её мать только оказалась в Зале Бессмысленных, вся обстановка этого места угнетала Нэвеллу невероятно. Что-то было такое щемяще-безнадёжное в самих стенах, вдоль которых выстроились ряды кроватей под навесами. Ничего своего ни у кого из Бессмысленных не было, да и зачем оно им? Но по внешнему виду каждой кровати можно было сразу понять, о ком заботятся родственники, а кто остался один, и кто здесь недавно, а кто уже не первый год как отказывается возвращаться в пыльную реальность. Когда беременная Мареска пришла к воротам Великого Магистериума, у неё тоже не было ничего своего, кроме ребёнка в животе и этих старых игральных костей. Она так и не рассказала дочери, с какого конца Обитаемого Мира было принесено всё это богатство. Всё повторяла: 'Когда вырастешь'... Нэвелла тихо и привычно попрощалась со смотрительницей Зала, который хоть и не перестал угнетать её, но сделался привычным местом размышлений и воспоминаний. Сам затхлый, с чуть заметной примесью мочи, запах этого места, мешал мыслям скакать с предмета на предмет. Ощущение неизбывной близости безумия обостряло интуицию. Здесь гораздо легче, чем где бы то ни было ещё, ей давалось принятие решений. В мысленном монологе с матерью она была не только вынуждена, нет, она остро чувствовала необходимость быть честной с самой собой. Выйдя в коридор, Нэвелла машинально сунула мешочек с костями в карман широких холщовых штанов, и он легонько постукивал её по бедру на каждой ступеньке длинной лестницы. В гостиной никого не оказалось, и она выдохнула с облегчением. Готовься - не готовься, а всё-таки легче, когда хотя бы части неизбежного удаётся избежать! Проскользнув в свою комнату, она стала скидывать вещи в одну огромную кучу на кровати. Одежда, в основном удобная и непритязательная, летела на покрывало вперемешку с книгами и умывальными принадлежностями. Наконец, на дне тяжёлого старинного сундука, который служил вместилищем всего её нехитрого скарба, показалась шкатулка с драгоценностями. Невелла наклонилась и вытащила её на свет. Она рассеянно опустилась на кровать, и тяжёлая прямоугольная коробка, вырезанная из цельного куска драгоценного, твёрдого, словно камень, тёмно-шоколадного дерева, которое привозили с другого края Обитаемого Мира, послушно легка ей на колени. Вот они - все её 'трофеи'. В основном, конечно, 'подарки' клиентов, но, помимо них, и несколько вещиц, отошедших ей в наследство от матери. Большая часть драгоценностей Марески, правда, досталась Вернике... Но большая не значит лучшая! Нэвелла подумала немного и переложила драгоценности матери в коробку со своей косметикой поверх баночек и склянок - это она возьмет с собой. А вот остальное - то, что она 'заработала' за годы службы в Таверне Видений... Нэвелла хмыкнула и ещё раз дотронулась до крупного рубина в центре замысловатой брошки, потом до округлых боков жемчужин тяжёлого ожерелья. Трофеи льнули к её рукам, словно умоляя не отпускать, но она не поддалась искушению и захлопнула крышку шкатулки. Несмотря на то, что все эти годы она отчаянно старалась не обрастать всяческим барахлом, когда она связала концы покрывала между собой, узел с её вещами получился ещё каким увесистым. Нэвелла попыталась взвалить его себе на плечи, но по инерции её повело в сторону вместе с ношей. Она выругалась и потащила узел волоком по полу, по пути считая все пороги и задевая углы. В гостиной её ожидала Верника. Точнее, она сидела там, повернувшись спиной к окну и нервно вонзив ногти в потёртые кожаные подлокотники дивана. Последнее время она постоянно была какая-то нервная: то сидела вот так, уставившись в пустоту, то рыдала ни с того, ни с сего. - Что ты делаешь?! - воскликнула Верника, увидев сестру мужа с огромным бесформенным тюком наперевес. - А как ты думаешь? Исполняю твою заветную мечту, естественно! - сквозь зубы процедила Нэвелла и с трудом перевалила узел с вещами через порог, который отделял коридор от гостиной. 'Ну, вот сейчас, давай же - сцепимся в последний раз'! - вертелось у Нэвеллы в голове. Но привычные едкости застыли где-то между переносицей и языком, и она только и смогла, что вскинуть подбородок и ухмыльнуться. Верника отпустила подлокотники и, скруглив костлявую спину, облокотилась на мягкую, бугристую спинку дивана. 'Мужчины и время иссушают женщин. Да, именно в таком порядке', - так говаривала её мать, или это просто ещё одна случайно всплывшая строчка из обширного поэтического наследия Вольмира-странника? Нэвелла не могла вспомнить. - Что мне передать твоему брату? - тем временем спросила Верника чуть слышно. - Скажи Лилларду, что я вернулась к отцу, - ответила Нэвелла, взвешивая каждое слово. Пока она этого не сказала, ей немного казалось, что всё не по-настоящему, что всё это - игра. Как всегда. Как обычно. - Хотя, наверное, не стоит - скорее всего, я увижу его прежде тебя, - добавила она медленно, не переставая тащить свой груз за собой. Её невестка лишь кивнула и, как Нэвелле показалось, безразлично, смежила веки. Нэвелла хотела сказать ей что-то в ответ, ведь что-то же нужно сказать? Но она ничего не смогла придумать и, лишь устало пожав плечами, наконец, вытащила, свой многострадальный скарб прочь из гостиной в один из прохладных коридоров Великого Магистериума. Усталость - вот, что она чувствовала, покидая дом брата. У неё недоставало сил даже обернуться и ещё раз взглянуть на дверь, в которую она столько раз проскальзывала, ожидая найти покой. Дом Лилларда был её домом. Странное дело, как это так получалоь, что всё, что у них с братом было, каким-то образом оказывалось общим? Его присутствие никогда не бывало для неё грузом. И никогда не было вызовом... Как-то в разговоре, Шут назвал свою сестру 'мумифицированной', и это больно укололо Нэвеллу. Сестёр так не называют. Тогда она высмеяла и уколола его словом в ответ, а теперь она шла прочь от спокойствия и уверенности в завтрашнем дне, таща за собой груз, состоящий лишь из холщовых штанов и дурацких воспоминаний. Когда-то давно у Айзека были маленькие пальчики и, он совал их куда ни попадя. Он хватал её за распущенные волосы, и он хватал её за яркие блестящие серёжки под ними. И она смеялась. Не хихикала, а именно смеялась, заливалась бесконечным, непокорным смехом. И почему она вспоминает об этом сейчас? Кто скажет? Нэвелла прислонилась щекой к шершавой стене казавшегося бесконечным коридора. Ещё один тугой, упрямый поворот и она угодит прямо в малоосвещённую пасть чёрной лестницы Лунной Башни... Внезапно у неё перехватило дыхание, словно кто-то сжал холодные пальцы на её горле. Но это длилось лишь мгновение. И через секунду она пришла в норму и снова почувствовала и своё тело, и поверхность стены, и щёкотку кошачьих усов где-то у себя под коленом. И мешочек с игральными костями всё ещё отягощал её карман. Она и забыла о нём! Наклонившись в полумраке, Нэвелла потрепала кота за ухом. Ухо было изломанное - порванное в драке и зажившее, ссохшееся кусками и все равно нежное и бархатистое на поверхности. Кошак вздрогнул от её прикосновения и ещё ловчее обвил её ноги своим вибрирующим телом. Невэлла улыбнулась. Это был его, Шута, кот. Каким-то шестым чувством она знала это. 'Потрепанное, мордатое чудовище' без роду и даже без имени - казалось, она могла прощупать пальцами каждую косточку под его шкуркой, так же, как она могла слышать и чувствовать его хозяина даже на том расстоянии, на котором он сейчас находился. Кроме лестницы существовал и другой способ добраться до покоев Великого Магистра Роана: как и во всех высоких зданиях имперской постройки в Лунной Башне был лифт. Его древний, механизм всегда завораживал Нэвеллу, как и все вещи, сделанные в те времена. Они возникали в её жизни то тут, то там, напоминая о том, что история Империи - это не сказка или, по крайней мере, не совсем сказка. Что однажды, тысячи лет назад, Канна-полководица подняла на щит семь великих королевств древности и сделала своего отца - Фильяра первым императором. И все их потомки, все эти императоры и императрицы со своими свитами и слугами, все эти мудрецы, художники и ремесленники, которые были на сто голов выше, чем все, кто брались думать и творить после них, действительно когда-то существовали. Они просыпались по утрам, наблюдали закаты и восходы солнечных братьев, они на самом деле жили... В детстве она, частенько спускалась туда вниз - в шахту лифта. Подъёмный механизм, защищённый древней мудростью от ежевесенних разливов капризного Карна, состоял из множества колёсиков и цепей, соединённых между собой в хрупком динамическом равновесии. И он не выглядел старым. Но, в тоже время, не казался сверкающе новым, скорее вечным. И юная Нэвелла не могла не задаваться вопросом - где тут заканчивается искусство, и начинается волшебство? Но через шахту в сам лифт не попадёшь. Для этого надо пройти сквозь огромный, размером с небольшую площадь, пронизанный светом главный зал Великого Магистериума. В этот час он, должно быть, полон людей... И Нэвелла ни за что не явится туда вспотевшая, в мятой одежде и с огромным потрёпанным узлом, сделанным из завязанного за углы покрывала. Она славилась своим чудачеством на всю Обитель и город за её пределами, но эксцентричность - это сильная сторона, когда она сочетается с таинственностью, а не маскирует неловкость и нелепость. Поэтому Нэвелла убрала со лба влажные пряди волос, шикнула на обнаглевшего кота, который вздумал поиграть с её штаниной, и уверенно взвалила узел со своим скарбом на первую из бесконечного числа высоких ступеней винтовой лестницы, которая душила внутренности Лунной Башни, словно гигантская змея. Лестница плавно изгибалась под её ногами, уводя всё выше и выше. Вместе с тем, с каждой ступенью её ноша становилась всё тяжелее и тяжелее. Свет, проникавший сквозь высокие стройные окна то тут, то там, выхватывал пятна замурованных дверей на противоположной стене. Когда-то за ними располагались покои Магистров других, уже не существующих гильдий. После того, как остались только сновидцы, проходы в эти комнаты просто заложили камнем. Более новая и грубая по сравнению с первоначальной кладка с лёгкостью выдавала эти места. С трудом добравшись до вершины, Нэвелла рухнула на последнюю ступеньку совершенно без сил. Бесконечная винтовая лестница заканчивалась небольшой овальной площадкой с двумя проходами: один вёл в покои Великого Магистра Роана, а другой уводил к ещё одной, совсем узенькой, лестнице на крышу, где когда-то располагалась древняя обсерватория. Теперь от неё остались только камни, испещрённые затейливыми рисунками, с которых облупилась вся краска. Лишь борозды, да камни, да ветер, который сотни лет стремился их стереть. Ещё выше были только часы - две прозрачные, совещающиеся воронки с песком - символ вечности и неизбывности иллюзий. Кот, сопроводивший её до верха и теперь принявшийся выпрашивать заслуженную ласку, внезапно навострил уши. Послышался шорох чьих-то юбок. Нэвелла вздрогнула и обернулась - Прими мои приветствия, - произнесла вошедшая Сильвира с таким достоинством и спокойствием, словно они столкнулись посреди званого приёма, а не на пыльной чёрной лестнице, где их обеих, по идее, вообще не должно было быть. - Сильвира? Эм - м, мои приветствия, - Нэвелла никогда не умела вести светскую беседу. Она едва не выпалила: 'Что ты тут делаешь?' - Я прогуливалась по обсерватории, - тем временем продолжила Сильвира, кутая изящные плечи в тонкую шаль, и добавила: - В это время года там не слишком ветрено. Она, как и Нэвелла, несмотря на возраст, гордо носила причёску незамужней девушки - длинные распущенные волосы и, как и Нэвелла, всегда держалась сама по себе. И сейчас они обе чувствовали себя одинаково - словно пара жуликов, случайно повстречавшаяся в тёмном переулке с награбленным добром. - А мы тут с котом... - Нэвелла замялась, не имея представления, как же выйти из этой ситуации. - В таком случае, я оставляю вас с котом, - Сильвира поклонилась с лёгкой полуулыбкой и начала спускаться вниз по лестнице. *** 'Калека, сирота и шлюха - шикарная мы команда!' - заявила Сабия этим утром. И Валор был уверен, что эти две дуры специально выбрали самый жаркий день в году, чтобы втянуть его в своё идиотское мероприятие! Как будто ему больше нечем заняться! Его ждали составы, которые следовало приготовить, порошки, которые следовало перетереть, рецепты зелий, которые следовало переписать набело, ингредиенты которые следовало пересчитать... И ещё куча всяких других дел! К тому же, к его обычному списку обязанностей в последние дни добавилась подготовка к этой треклятой свадьбе - по желанию старого аптекаря, у которого Валор состоял учеником, он отвечал за фейерверки. Но вместо всего этого он последовал за своей сестрой и её рыжей подругой. И вот, он полдня жарится на солнце посреди Залива! Внезапно лодка под ним сильно качнулась, и Валор инстинктивно схватился за борта. Инту вынырнула справа от лодки, попутно осыпав его градом мелких, словно крупа, брызг. Она взмыла высоко в небо, и тут же в стремительно уменьшающейся тени её крыльев на поверхности воды показались мокрые макушки Сабии и Кайи. Валор наклонился через борт и по очереди втащил их, запыхавшихся и отплёвывающихся, в лодку. Его сестра стащила с головы плавательные очки и рухнула на дно между двумя скамьями, закрыв лицо руками, а Кайя прислонилась спиной к стенке лодки и начала выжимать тяжелые спутанные космы. Валор подглядывал исподтишка, как её грудь, облепленная промокшей рубашкой, поднималась и опускалась всё медленней по мере того, как успокаивалось её дыхание. Он достал из сумки кожаный бурдюк с пресной водой и отдал ей. Кайя сделала несколько жадных глотков и сунула горлышко бурдюка в протянутую руку приподнявшейся Сабии. - Ну что, вы нашли сокровищницу? - спросил Валор, когда девушки утолили жажду. - А то я не могу торчать тут целыми днями. У меня, знаете ли, есть и другие занятия! - Почти нашли, - отозвалась его сестра неохотно. - Проблема в том, что там, на глубине темно, как у демона в заднице! - Именно у демона? - вставила Кайя со смешком. - Я почему-то думала, что все задницы освещаются примерно одинаково?! Сабия только фыркнула и пожала плечами. - В любой - не в любой, но в темноте мы там до следующего новолуния будем тыкаться, как слепые котята и ни фига не найдём! - Что правда, то правда... - нехотя согласилась её подруга. - Сейчас-то у меня есть время, заниматься этими поисками, - голос Сабии звучал как-то странно. Её брат не мог понять, что было не так? - Хозяйка даёт лучшим девочкам отдохнуть перед сезоном. Но как только придут хлебные времена, я буду слишком занята! - Я знаю, - произнесла Кайя чуть слышно, стараясь не смотреть в сторону Валора, для которого 'ремесло' его сестры продолжало оставаться весьма болезненной темой. - Хлебные времена... - протянула Сабия. - В город набьются мужчинки со всех концов Обитаемого Мира. И все с деньгами, ну или с намерением поживиться содержимым чужих кошельков... - её голос звучал жёстко, даже кровожадно но, вместе с тем, почти мечтательно. Валор напрягся. Он налёг вёсла так рьяно, словно стремился взбить всю воду в Заливе в тугую пену. Сабия вытащила баночку с кремом и начала наносить на лицо и шею густую беловатую массу. - Почти закончился, - констатировал она, завинчивая крышку обратно. - Мне понадобится ещё. Валор не отреагировал, и она продолжила: - Солёная вода и солнце в таком количестве - не самые лучшие вещи для кожи, а мне нужно быть красивой и мягкой в самых разных местах! - Тебе не кажется, что есть подробности, без которых я, скажем так, могу и обойтись?! - не выдержал Валор. - Да это я так, - не унималась Сабия. - Напоминаю. Просто, чтобы тебе было о чём подумать, когда ты там будешь занят своими важными делами. Валор ничего не ответил ей и лишь сильнее налёг на вёсла. Кайя всё время молчала, а берег приближался стремительно, и скоро они пристали к маленькому причалу, который ютился у полуразрушенной стены дамбы, чуть в стороне от основного порта Мелеи, практически пустого в это время года. Скоро сюда устремятся купцы - покупатели специфического живого товара, который им могли предложить только здесь в нищем, выжженном раскалёнными ухмылками солнечных братьев, углу Обитаемого Мира. Сабия ловко спрыгнула на пирс и, бросив прохладное: 'Увидимся', устремилась в сторону Квартала Развлечений, ни разу не обернувшись. Валор куда менее изящно последовал её примеру. Треклятая нога затекла от долгого сидения в одном положении и слушалась ещё хуже, чем обычно. Он скривился, но тут же вспомнил о присутствии всё ещё молчаливой Кайи и нашёл в себе силы улыбнуться. В ответ на её лице тоже появилось некое подобие улыбки, такой усталой улыбки, скорее по привычке. - Может, всё-таки отдашь мне вёсла? - спросила она, наклонив голову к левому плечу, которое немедленно утонуло в золотистых нитях. Кайя так редко распускала свои потрясающие волосы, и Валор любил эти моменты. Ещё больше он любил, когда она забывала о своих заботах, но сейчас момент был явно не тот. - Ты уверена, что доберёшься нормально? - он послушно передал ей весла и взялся за край лодки, намереваясь оттолкнуть её от пирса. - Ну, я, конечно, не смогу грести с такой бешеной скоростью, как ты, но думаю, как-нибудь справлюсь. В худшем случае, Инту придёт на помощь. Не волнуйся! - и она снова улыбнулась ему, но всё так же отстранённо. Валор насторожился: - Что ты задумала? - спросил он, не выпуская борт лодки из своей железной хватки. - Ничего. - Не ври! Кайя мгновенно вскинулась: она отбросила свою сияющую гриву назад, расправила плечи, словно кобра, готовая к прыжку. Валора всегда поражало, с какой скоростью она занимает позицию защиты нападением - один миг и всё, вместо привычной ему с детства Кайи появляется какая-то другая: жёсткая, несгибаемая, готовая на всё... И такая она привлекала его ещё больше! - Как ты совершенно верно заметил, есть подробности, без которых ты вполне можешь и обойтись! - произнесла она, и, когда Валор отпустил лодку, снова улыбнулась. Он брёл обратно, словно пьяный, спотыкаясь и почти не глядя перед собой. Даже его неравноценные ноги могли найти дорогу до самого дома аптекаря, в подвале которого он проводил большую часть своей никчемной жизни. На следующее утро старикашка отослал его за травами, не забыв попенять, чтобы не пропадал полдня. Среди немногочисленных кораблей в гавани Валор легко отыскал нужный. Он расплатился со смуглым чужестранцем в высоком тюрбане, и вереница тяжело нагруженных носильщиков отправилась в сторону жилища Алесакха. В этих мешках находились травы и коренья с самых дальних концов Обитаемого Мира - редкие ингредиенты микстур и зелий, многие - ценой на вес золота. Предполагалось, что Валор должен не только проверить качество товара в каждом мешке, но и сопроводить рабов с поклажей до места назначения, но он нашел им надсмотрщика получше. Фасо гордо вышагивал впереди процессии, слегка покачивая огромными несуразными кулачищами, которые, казалось, существовали сами по себе, отдельно от его тела, и подчинялись собственной логике рассекания толпы. Напоследок, проводив глазами молчаливого гиганта, капитан корабля протянул Валору ещё один небольшой мешочек со странным клеймом - такого юноша еще никогда не видел. На ломаном куртуазном наречии чужеземец объяснил ему, что содержимое пакета должно быть передано хозяину лично в руки и только так! И когда Валор попытался осведомиться о цене товара, смуглый моряк лишь принялся размахивать руками, талдыча что-то о гостеприимстве благородного Алесакха и отталкивая руки Валора, словно тот протягивал ему презренные деньги... 'Ну, нет - так нет!' - подумал Валор и едва удержался, чтобы не пожать плечами, что уже было бы неуважительно. У него в кошельке, таким образом, ещё оставалось несколько монет, и он решил утаить одну для себя и ещё одну отдать Фасо, хотя тот и не просил оплаты за свою помощь. Солнечные братья жгли нещадно, но он был всё равно рад, что может возвращаться, не торопясь и не опасаясь воров, засевших в тени в ожидании подходящей добычи - вряд ли найдутся идиоты, способные добровольно связаться с Фасо. Мешки с травами Валор нашёл во дворе аптекарского дома беспорядочно сваленными у стены. Оставалось только надеяться на то, что не всё их бесценное содержимое превратилось в труху! Он с досады пнул ближайший куль здоровой ногой. Из-под груды мешков послышался стон, и через секунду показалась рука. К руке прилагалась волна отменного перегара. Валор поморщился и потянул руку на себя. В ответ раздался кашель и сдавленные ругательства. После чего из-под груды мешков вслед за рукой показалась голова, а затем и все остальные части Гирниса. Целого они, на скромный взгляд Валора, между собой не составляли. И, чтобы он ещё раз позволил себе усомниться, что у старины Фасо есть чувство юмора! Ещё какое чувство юмора! - Лэрс! - прокричал Валор имя младшего ученика и, услышав, как тот отозвался издалека, тем же зычным голосом добавил: - Воды принеси! Лэрс был туповат, толст и довольно неуклюж, но на старшего товарища он смотрел почти с благоговением и всегда точно, насколько мог, выполнял то, о чём его просили. Пока прибежавший толстяк отдувался и рапортовал о мелких событиях, которые умудрились случиться за время его отсутствия, Валор поливал лицо Гирниса водой из фляги. Он подавил в себе мимолётное желание наступить лежащему в отключке парню ногой на лицо, сломать ему нос каблуком сапога - как раз перед свадьбой! Ну и подарочек достанется леди Нивире! Вообще-то, внук аптекаря был весьма хорош собой, но сейчас это было совсем не заметно. Потный, с заплывшими глазами, в рубашке вымазанной дорожной пылью и блевотиной, Гирнис меньше всего напоминал себя обычного. Обычно Валор ехидно за глаза назвал его: 'Его высочество'... В данный момент такое ехидство отдавало глубоким сарказмом, ибо любой бродяга в Мелее выглядел лучше, чем наследник достопочтенного господина-аптекаря Алесакха! - Где его верный оруженосец? - спросил Валор, пытаясь поднять Гирниса на ноги. - А то я, вроде, все тюки перевернул! - Кальтес - то? - Лэрс уже пыхтел, стремясь взвалить вторую руку что-то бессвязно бормочущего наследника себе на плечо. - Так я его не видел! Но, дело в том, что я и господина Гирниса не видел... - Ясно, - пробормотал Валор больше себе под нос. - Видимо 'их высочество' прямо так и материализовалось под кучей мешков... Не успели они втащить Гирниса в дом и опрокинуть его всё ещё бесчувственное тело на кровать, как послышался голос аптекаря. Алесакх визгливо и, как всегда, нетерпеливо взывал к своим нерадивым ротозеям-помощникам. Валор закатил глаза, а Лэрс тихонько хохотнул в кулак, но оба покорно пошли на зов. Так же покорно они выслушали тираду о ненадлежащем обращении с ценными материалами, всеобщей лени, ротозействе и непригодности ни к чему. Валор слушал, напевая про себя моряцкую песенку про прекрасную деву, которая заплетает у окна свои густые косы, ожидая возвращения возлюбленного из далёких краёв. Он пропел её трижды, прежде чем Алесакх унялся. Наконец, старикашка вскинул костлявые кулаки, сотряс воздух последней порцией ругательств и бессильно опал, словно выжатый своими воспитательными усилиями. А что он мог сделать? Только увещевать... Ремесло аптекаря, несмотря на очевидную выгодность, почётным занятием в Заливе не считалось, и в ученики к нему шли крайне неохотно, да и разве что те, кому больше некуда было деться, как, например, калеке и неуклюжему дурачку... Так что, они с Лэрсом, в общем-то, были лучшим, на что старый аптекарь мог рассчитывать. Но как же неохотно он делился и с ними секретами своего дела! - Капитан корабля просил меня, передать тебе благодарность за гостеприимство! - Валор слегка поклонился, как того требовал обычай, и вытащил из сумки свёрток, который вручил ему смуглый чужестранец. Алесакх весь затрясся от волнения, когда разглядел загадочное клеймо на мешке. - Мальчик мой, знаешь ли ты что это?! - воскликнул он и лихорадочно засеменил по коридору в лабораторию. - Понятия не имею, что это такое, но как бы нашего дорогого наставника паралич не разбил от счастья! Откуда только столько прыти берётся... - пробормотал Валор и медленно двинулся вслед за аптекарем. Лэрс проворчал что-то невразумительное про 'разгрести во дворе' и поплёлся в противоположном направлении. Когда Валор вошёл в лабораторию, аптекарь уже вовсю колдовал над какой-то смесью. Старик даже вытащил свою главную ценность - потёртую старинную книгу на языке Империи и разложил её на краю стола в открытом виде, что случалось крайне редко - всего несколько раз на памяти его старшего ученика. Юноша видел азарт в его движениях. Алесакх не смешивал ингредиенты - он будто танцевал. Он водил тонким узловатым пальцем по книжным строчкам как по нотам, а Валор притих и пристально следил за каждым его движением. - Принеси мне кювету! - внезапно скомандовал старикашка. - Вон ту, плоскую! Да побыстрее, пошевеливайся! Валор смачно выругался про себя и двинулся в указанном направлении. Алесакх едва не вырвал у него из рук злосчастную ёмкость. - А теперь - воды! Воды сюда быстро! Юноша увидел, как аптекарь чуть дрожащими руками сломал печать с клеймом, развязал мешок, и взял оттуда щепотку порошка - совсем чуть-чуть, буквально на кончике ножа. Он добавил порошок в смесь, которую готовил, и тщательно перемешал её, затем стал аккуратно высыпать получившийся порошок тонкой струйкой, словно вырисовывая на дне кюветы какую-то замысловатую фигуру. Подчиняясь его нетерпеливому жесту, Валор пододвинулся ближе и увидел, что там была на самом деле не фигура, а надпись: 'Ротмар'. Старинными буквами имперского шрифта вывел Алесакх имя несуществующего ныне рода властителей Кавы. Старик улыбался. Он запалил от ближайшей горелки тонкую лучину и поднёс огонь к надписи, порошок заискрил, а потом загорелся ровным синеватым пламенем по всей длине надписи. Валор невольно ахнул. - И это ещё не всё, мой мальчик! Это ещё не всё! - воскликнул аптекарь. - Ты принёс воду? - Да, учитель... - юноша чувствовал, что ничего не понимает. Алесакх взглянул на его ошарашенное лицо и тихо затрясся от неровного, чуть повизгивающего смеха. - Лей воду вот сюда! - скомандовал он, жестом подзывая ученика ещё ближе. - Что, прямо сюда? - не удержался Валор. - Оно же потухнет! В его голосе, помимо его воли прозвучало сожаление. Уж больно красиво мерцала сияющая надпись. Аптекарь только снова рассмеялся и жестом повторил своё указание. Валору ничего не оставалось, как залить кювету водой. Но, к его немалому удивлению, загадочный порошок не потух, оказавшись под водой! И хотя языки пламени исчезли, надпись продолжала гореть и светиться изнутри! В лаборатории, конечно, было посветлей, чем 'у демона в заднице', однако, достаточно темно, чтобы Валор заметил, что синеватое пламя горит куда ровнее и ярче, чем обычный огонь, который полыхал в камине и нескольких горелках. Юноша перевёл взгляд с кюветы, которая продолжала сиять, на радостного аптекаря, затем на старинную книгу на краю стола и обратно. Уж он-то раздобудет рецептик! И немного этого волшебного порошка из-за края света... Валор улыбнулся. *** 'Милосердие бывает разным', - подумал Бэйль, оглаживая взглядом обнажённую девицу, которая неприлично развалилась у него на кровати. Леди Санда из Малхаса - молоденькая, но некрасивая, она выглядела не столько привлекательно, сколько нелепо. То, что нужно. Сцена готова. Фигуры расставлены. Растрёпанная постель и чуть теплящийся камин, опрокинутый кувшин из-под вина среди раздавленных виноградин. Он рывком натянул простыню, чтобы хоть как-то прикрыть срам юной леди, накинул капюшон куртки на голову и, мягко ступая сапогами на тонких кожаных подошвах, выскользнул из комнаты. Тщедушный и жалкий человечишка, всю жизнь прячущийся за свою незначительность и нужность. Только такой мог стать сновидцем при дворе Арделли Кваерна... Другой бы просто не выжил. Бэйль выжил. И это выживание научило его, что лучше не иметь гордости, чтобы и проглатывать было нечего, иначе точно рано или поздно подавишься. Тени, проникавшие в замок сквозь ажурные окна, плясали по коридорам и лестницам, изменяя привычную обстановку до неузнаваемости. Но Бэйль полагался на память тела больше, чем на то, что видели его утомлённые глаза. Его ноги исходили все эти проходы достаточное количество раз, чтобы точно знать, сколько шагов от одного поворота до другого. А глаза, глаза и уши пусть следят за неожиданным, а не за привычным. Одно из первых правил, которое преподают новичкам в Великом Магистериуме: 'Не давай теням обмануть себя'. Бэйль его хорошо усвоил, и во сне и наяву. Лишь один раз он едва не нарвался на усталый ночной патруль, но солдаты, рассеянные до сомнамбулизма в этот поздний час, заметили бы его разве что, если бы он шумно выпрыгнул прямо перед ними. Вместо этого, Бэйль вжался в стену у одной из арок, и солдаты благополучно прошествовали мимо, сотрясая воздух ударами своих подбитых металлом сапог о камень. Где уж им было за шорохом своих плащей уловить взволнованное дыхание одинокого сновидца? Бэйль приблизился к переходу гостевой башни - вот здесь на его пути могут возникнуть трудности. Не просто же так лорд Арделли долгих двадцать лет ждал возможности захлопнуть мышеловку аккурат поперёк горла этой гордой мышки. Придворный сновидец на мгновенье задумался... Он пошарил по полу, поднял маленький камешек, замахнулся хорошенько и, спрятавшись за выступом стены, запустил его в обманчивую темень длинного коридора. На другом конце послышались сдавленные ругательства - значит, он угадал, и его там ждёт засада. Бэйль озадачился: как же их выкурить оттуда? Он закрыл глаза и мысленно воспроизвёл объёмную схему Колыбели Ветров - замок, на самом деле, представлял собой не один, а целых два разветвлённых лабиринта: видимый и невидимый. Видимый, населённый лордами, леди, людишками калибром помельче, солдатами и их личной прислугой, теми, кто непосредственно отдавал приказы и теми, кто исполнял их и невидимый, в котором обитали те, кто по-настоящему поддерживал существование и равновесие первого. Безымянные, в серых одеяниях и с такими же серыми лицами, уборщики, трубочисты, поварята, судомойки, крысоловы - целая армия незаметных, безмолвных винтиков, многие столетия поддерживавших жизнеспособность огромного каменного организма. Вскоре после побега Сильвиры - самого тяжко переживаемого поражения, которое когда-либо потерпел её отец, было приказано истребить всех кошек, что могли нечаянно попасться Арделли Кваерну на глаза. Бессловесные хвостатые твари пострадали за то, какую торжественную встречу, они учинили Дереку, когда он впервые появился у ворот Колыбели. На протяжении нескольких лет славный лорд платил серебром за каждого убиенного участника 'кошачьего триумфа', которого ему приносили. Тех кошек, которые попадались живыми, просто засовывали в мешки и топили в озере. К тому моменту, когда Бэйль стал придворным сновидцем дома Кваернов, на территории Колыбели Ветров не осталось ни одного кота, кошки или котёнка. Но подобная истребительная политика привела к тому, что замок наводнили грызуны. Сначала не стало прохода от мышей, которые портили и уничтожали ценные припасы и внушали ужас всем женщинам, начиная от последней служанки и заканчивая самой леди Соллах. А потом, ещё через несколько лет, после особенно пронизывающе холодной зимы, когда ветры с гор, казалось, грозили разрушить скалу, которая служила фундаментом Колыбели, мышей сменили крысы. И они не просто создавали бытовые трудности обитателям замка, они со временем сделали их жизнь плохо переносимой. Тогда-то и появились крысоловы - люди, которые пытались худо-бедно выполнить работу, которую столетиями без видимых усилий и дополнительных расходов делали кошки... Бэйль снял с крюка тяжёлый светильник - бледно-зелёный светящийся камень, запаянный в колбу из толстого, чуть желтоватого стекла в металлическом каркасе, поднёс его к клеткам, которые выстроились рядами у стены подсобной комнаты, и выбрал ту, что вмещала максимальное количество панически напуганных, истошно пищащих крыс. Он осторожно вытащил клетку в коридор, затем вернулся в подсобку и взял с полки большой мешок с крысиным ядом. Если рассыпать его по полу, умные твари побегут в противоположном направлении... Распахнув дверцу клетки, Бэйль, прежде чем снова юркнуть за выступ стены, пару мгновений наблюдал, как крысы сновали по коридору в пятнах неверного лунного света. Раздались вопли удивления, ярости, досады, ругательства, возня, бряцание оружия. Сновидец ждал. Пусть всё это даже не уляжется, так - слегка осядет! Но, нервное напряжение давало о себе знать, и он не смог сдержать несколько приступов почти беззвучного, всхлипывающего смеха. Отвлекающий манёвр удался, но обратно этим путём им будет уже не пройти... Ничего, он сообразит что-нибудь другое. Успокоившись, он перебрался на карниз, который тянулся снаружи под окнами вдоль всего перехода. Что внизу, что вверху простиралась бездонная пустота, но ночь выдалась безветренной, а карниз был широким, и высоты Бэйль никогда особенно не боялся. Он быстро преодолел расстояние между двумя башнями, полагаясь на прикрытие из пляшущих теней и стараясь не заглядывать в окна. Он слышал ругательства, возню, которая всё ещё продолжалась там, и шёл дальше. Сейчас нельзя позволять лезть в голову мыслям даже о самом ближайшем будущем. Есть только непосредственное настоящее. Бэйль заскользил по пустым коридорам верхнего уровня гостевой башни в поисках нужной двери и вот она - комната точно над той, в которую он несколькими часами ранее проводил Мастера с его племянником. Он ещё раз воспроизвёл схему в голове. Нутро башни пронизывает шахта огромного дымохода, в которую вытягивает дым из всех печей во всех жилых и хозяйственных помещениях. Уже весна, и никто не топит ночи напролёт, да и башня почти пуста - то ли по собственной инициативе, то ли подчиняясь прямому распоряжению лорда Арделли, его сенешаль поселил Шута и Айзека подальше от остальных гостей замка. Камин в их покоях не был зажжён ни когда Бэйль провожал их туда по прибытии, ни когда в тяжёлой от гула тишине их отвели обратно после пира... Эта ещё одна намеренная или случайная нелюбезность по отношению к ним только облегчила Бэйлю задачу. Не обращая внимания на прочее убранство комнаты, сновидец шагнул в огромную, словно вход в пещеру, пасть пустого камина. Он встал на цыпочки, подтянулся на кончиках пальцев, и упал грудью на полку первого изгиба дымохода. Извиваясь, словно червь, Бэйль преодолел ещё два колена каменной трубы, после чего, наконец, высунул голову в главную шахту. Где-то далеко наверху мерцали звёзды, прохладное, но ровное сияние которых, сменило пятнистую пляску света двух лун. Значит, ночь перевалила за половину и нужно поторапливаться... Бэйль нащупал рукой закопчённые перекладины чугунной лестницы, вбитые в стену ещё во времена строительства Колыбели - трубочисты использовали эту лестницу, когда чистили дымоходы и чинили камины изнутри. Сновидец вылез в бездонную трубу и стал медленно спускаться, ступенька за ступенькой. Периодически он останавливался и в темноте ощупывал стену в поисках дыры, и когда его ладонь, в конце концов, ударила прохладную пустоту, ему сделалось страшно. А вдруг Мастер не послушается его? Он слышал, что Дерек горд и упрям, хоть и умён, а его племянник молод и горяч. И оба они провели слишком много времени в стенах Великого Магистериума. В Обители сновидцев так легко забыть, как действительно устроен мир. Оставалось лишь надеяться, что у Мастера хорошая память, и что пусть и ряженая в животный страх за свою жизнь мудрость победит желание доказать собственную правоту... Оказалось, что преодолевать изгибы дымохода сверху вниз ещё сложнее, чем снизу вверх. Бэйль не знал, что заставляет его вконец онемевшие пальцы цепляться за следующий выступ стены и тащить измученное тело дальше. И хоть угли на дне камина и оказались не горячими, боль от их острых краёв, врезавшихся в его подошвы через тонкие подмётки бесшумных сапог, была почти непереносимой. Придворный сновидец собрал всю свою волю в кулак, чтобы не закричать. В следующую секунду его выволокли из печи. Он увидел перед собой полное холодной решимости лицо Мастера и почувствовал острие ножа у кадыка, но потом Дерек, по-видимому, узнал его и убрал нож. Несколько очень неловких минут потребовалось Бэйлю, чтобы объяснить, зачем он здесь и что задумал. - Уходить через горы? Одним, без припасов, без проводника? Но, это верная смерть! - с самого начала Шут не был настроен соглашаться. - Да. Но ещё это ваша единственная надежда... - Откуда мы знаем, что тебя не подослал лорд Арделли? Если мы попытаемся сбежать - это будет все равно, что публичное признание вины. Если мы погибнем при этом - ещё лучше. Никто не сможет ни в чём обвинить благородного лорда, - голос Айзека прозвучал неожиданно твёрдо и спокойно. Бэйль глухо рассмеялся: - Послушай меня, - он хотел, было, сказать: 'мальчик', но запнулся. Этот 'мальчик' всего несколько часов назад, пусть по незнанию, пусть и сам того не желая, впервые убил человека. - Не буду врать, - продолжил он. - Уйти через Арды для вас шанс один на сто - это правда. Но, если бы ты знал Арделли Кваерна так, как я его знаю, или хотя бы так же хорошо, как его знает твой дядя... Он раздавит вас. Он не даст вам даже одного шанса на тысячу. А, если его будет кто-то в чём-то обвинять после этого, тем лучше. Его, итак, боятся не только простые люди, но и другие лорды, и самые богатые купцы... Так пусть и мастера-сновидцы знают своё место! Дерек закрыл глаза. Бэйль мог только догадываться, что творится у него в голове. Склонен ли Мастер согласиться с его доводами? Или он отвергнет их? Правда была в том, что Шут внезапно показался сам себе таким мелким и незначительным. Этот скромный сновидец, будто, отчитывал его, а не объяснял Айзеку очевидное. Все его собственные дурацкие доводы и оправдания обрушились, рухнули на него, словно ледяной водопад. Дерек открыл глаза и взглянул на Бэйля: - Мы идём, - произнёс он чуть слышно. Придворный сновидец кивнул. *** Никогда прежде Айзек не видел свои руки такими грязными и ободранными. Кровь из мелких ранок просачивалась на поверхность чёрной от копоти кожи, делая его ладони похожими на куски земли вокруг жерла извергающегося вулкана. Всё тело болело, мышцы сопротивлялись непривычной нагрузке, многочисленные ссадины и ушибы пульсировали, а голова гудела и раскалывалась на части. Но адреналин в крови и холодок страха, что дышал в затылок, продолжали гнать его вперёд, а гордость не давала зародиться даже росткам жалости к себе. Они спустились почти до дна громадной шахты, на цыпочках преодолели залы, заполненные телами людей, спящих крепче, чем мертвецы прямо на полу, завернувшись в какое-то тряпьё. Иногда он не видел Бэйля, только широкую спину Дерека. Иногда он не видел вообще ничего из-за пота и сажи, которые застили ему глаза. Наконец, Бэйль разрешил им остановиться и перевести дыхание. Айзек рухнул на четвереньки не в силах вымолвить ни слова. Дерек угрюмо молчал. Они даже не дали Айзеку попрощаться с Аарлом. Это было обидно и больно. Но всё вдруг так стремительно завертелось! Айзек, в который раз уже, заметил, что, когда что-то действительно случается, оно случается очень быстро. Ты просто берешь, сворачиваешь своё одеяло, собираешь, все припасы, которые могут тебе пригодиться и которые ты можешь унести на себе. А это, вообще-то, немного... Когда нужно бежать - ты просто бежишь, даже если на самом деле это означает ползти на четвереньках. Когда они выбрались в первый из внутренних дворов-колодцев, вереница которых петляла между башнями Колыбели, после спёртой духоты подземелий свежий предрассветный воздух почти оглушил Айзека. Стоя в углу, он не мог сказать, насколько этот двор был велик - почти весь он был занят верёвками, на которых было развешено бельё, в основном простыни, насколько он мог судить. Пространство кругом, заполненное покачивающимися светлыми квадратами, напоминало ему доску для игры в кости. Айзек никогда не был особенно хорош в этой игре... Через пару минут они двинулись дальше. Бэйль шёл первым. Он крался, точно полуночный вор, переступал с места на место неслышно, аккуратно, напряжённо. Айзек и Дерек следили за пальцами его вскинутой и чуть отведённой за спину руки. Придворный сновидец осторожно дирижировал их общим движением, словно образами в пространстве сна. Они проскользнули между колышущимися простынями, пролезли, пригнув головы, в низенькую арку, перекошенную тем же самым давним землетрясением, что уничтожило прекрасный потолок главного зала замка, пересекли ещё один, на сей раз совершенно пустой маленький дворик, и вдруг Бэйль остановился. Сначала он застыл во всё той же чуть сгорбленной позе вора, а затем его рука начала опускаться, словно какая-то волна отхлынула и потащила его пальцы за собой. - Что такое? - спросил его Дерек. - Ты что-то заметил? Там кто-то есть? - Нет, - ответил Бэйль, нехотя. - Но, там дальше Двор Стражи - это место слишком опасное... - Есть другой путь? - Есть. Но я надеялся его избежать. - Почему? - удивился Айзек. - Вы поймёте... Свернув вбок и миновав длинную крытую галерею, которая закончилась ещё одной низенькой аркой, они очутились перед высокой дверью, наглухо закрытой на украшенный причудливым узором засов. Айзек ожидал, что сейчас им придется всем троим навалиться, чтобы отпереть её, но вместо этого Бэйль просто надавил на маленькое колёсико в центре узора, послышался лёгкий щелчок и узор зашевелился. Оказалось, что его элементы маскируют древний механизм, открывающий и закрывающий дверь. Айзеку вспомнился лифт из Лунной Башни: тоже завораживающее совершенство слаженных движений колёсиков и цепочек, безоговорочно выдававшее имперское происхождение вещей. Но Бэйль не дал ему времени как следует рассмотреть механизм. Он велел им постараться дышать ртом и не смотреть вверх и распахнул дверь настежь. За ней простиралось обширное пространство необъятного двора. - Это то, что думаю? - голос Дерека прозвучал глухо и надломлено, словно перед этим он минимум полчаса кричал, что было мочи. - Думаю - да, - отозвался Бэйль. Мастер кивнул. Он обернулся, посмотрел племяннику в глаза, затем крепко схватил его за плечо и потянул за собой. - Эй! - воскликнул Айзек и попытался высвободиться, но хватка у Дерека была железная, и юноша быстро сдался. Потом его накрыл и оглушил запах - смрад разложения, присутствия смерти. Запах был уже знакомый, но вот его интенсивность... Дерек обнял его плечи одной рукой, а другой крепко схватил его голову, не давая Айзеку поднять глаза, пальцы вжались в его череп, а ладонь загородила обзор. Всё, что ему оставалось это считать каменные плиты пола: одна, вторая, третья, десятая... Смрадный двор казался бесконечным, но, наконец, они пересекли и его, и Бэйль, облизав губы, быстро-быстро заговорил про тоннели, ведущие из замка в горы, про лавины и последние, уже не такие яростные, но всё равно опасные весенние бури в Ардах... Айзек не слушал. Он ждал момента, когда Дерек ослабит хватку, хоть чуть-чуть. Ему нужна всего доля мгновения, чтобы вырваться. - Есть ли в горах кто-нибудь? Там живут люди? - спросил Дерек, и пальцы его слегка разжались и съехали на локоть племянника. Придворный сновидец нахмурился, он не спешил с ответом, хотя ещё минуту назад тараторил как умалишённый, подгоняя их скорее спуститься в тоннель, покинуть Колыбель Ветров. - Трудно сказать точно, - начал он, наконец. - Понимаете... Айзек понял только то, что внимание его дяди переключилось на темнящего Бэйля, и сделал шаг назад. Рука соскользнула с его локтя. Дерек что-то спросил у придворного сновидца, но Айзек не услышал его ответа. Всё, что он слышал, это как кровь бешено стучала у него в ушах. Он рванулся и побежал обратно по коридору, прочь от своих провожатых. Он должен был узнать, должен был увидеть своими глазами то, что и так уже знал. И у него лишь секунда форы, может быть даже меньше... Дерек и Бэйль следуют за ним по пятам. На улице как раз занимался рассвет. Красноватая полоска зари вылезала из-за горизонта, пожирая последние звёзды и предваряя появление первого солнца. Посреди громадной ямы двора высилась цепочка столбов, с которых спелыми гроздьями свисали вздувшиеся, безобразные трупы висельников. Айзек услышал клёкот где-то вдалеке... - Грифы прилетают кормиться сюда на Площадь Висельников на рассвете. Но иногда, как сейчас, покойников так много, что стервятники не справляются со своей работой... - голос Бэйля донёсся до него, словно с другого конца огромного поля, хотя он знал, что сновидец наклонился к нему и говорил практически ему на ухо. - За что их так? - только и смог выдавить Айзек. - Имеешь в виду, что они сделали, чтобы заслужить такой конец? - переспросил Дерек, положив руки ему на плечи. - Они нарушили правила, только и всего. Мастер развернул Айзека и повёл его прочь от страшного зрелища, которое всё отчётливее проступало на фоне светлеющего неба. - Правила? - Да... Они не заплатили за вход... Каждый человек, не способный это сделать, обязан провести год в Чумной Долине, прежде чем ворота Внутренней Долины откроются перед ним. Не все хотят и могут ждать. - Но мы же прошли, прошли просто так! - На гостей и членов семьи Лорда Арделли, - Бэйль чуть насмешливо наклонил голову в сторону Дерека, - правила не распространяются. - Но почему тогда хотя бы не продать их всех в рабство? - продолжил расспрашивать Айзек. Он будто знал, чувствовал, что если перестанет спрашивать, если скажет что-нибудь, вроде: 'Понятно', это будет означать, что он смирился с ситуацией, принял увиденное, как факт реальности, прошёл мимо всех этих мёртвых людей и здесь, на Площади Висельников и там, на мягких непаханых полях Чумной Долины... - Лорд Арделли не одобряет рабства, - ответил его дядя. - Да, рабство - это дикость, - добавил Бэйль. - 'Люди рождены жить и умереть свободными'. Знаменитая цитата из Вольмира - Странника обожгла Айзека, словно его полоснули раскалённым прутом по щеке. Что-то было неправильно. Только потом, позже, когда они с Дереком шли по тоннелю, он понял, что: - То, что сказал Бэйль, Вольмир - Странник этого не говорил! Вернее он сказал не так, не совсем так... - произнёс Айзек, судорожно облизав губы. - Что именно? - переспросил Дерек с изрядной долей горькой иронии в голосе. - По-моему, он за свою жизнь столько всего успел наговорить... Его племянник лишь пожал плечами - здесь и сейчас, когда впереди их ждали смертоносные объятия заснеженных гор, вспоминать стихи казалось как-то уж совсем не уместно, тем более что он знал, что его дядя не любил Поэта. Быть может потому, что Айзек так прислушивался к его уже сотни лет немым словам. Люди жить рождены свободными. Даже, если голодными Придётся им мир пересечь. Река времени течь перестанет, Если мир от свободы устанет - Ей просто некуда будет течь.
  
  

80

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"