Эх, говорила мне мама: "Будешь летать где попало, обязательно попадёшь в западню к какому-нибудь пауку!". Как предсказала! Ну, захотелось мне полетать-покружиться - бесконечное голубое небо, глупый звон ни о чём - всё это как-то настраивает на романтику, на полёты... Долетался! Теперь сижу в жестокой паутине, беспомощный, забытый, одинокий. Тяжело на этом свете, искусственно глянцевом, жить всего лишь маленькой, но гордой мушкой. Ноя бы не сдался, я бы боролся за свою жизнь, за свои крылья, как сумасшедший, верю, разорвал бы эту паутину даже в одиночку, только вот сладкий аромат смородины окончательно вскружил мне голову.
Такой сладости я ещё никогда в жизни не чувствовал. Приторная сладость, она нагло проникала в мой череп без спроса, как призрак, и отвинчивала все гайки, болты, шурупы, что соединяют тело с мозгами. Вот такой иронический запах смерти приготовил для меня смородиновый куст, окутанный паутиной. Шут этот куст, шут и клоун! Хам! Ужас! Страх! Боже, вон он уже ползёт, паук! И как бы не отнекивалось моё изолированное страхом сердце, я буду съеден, всё равно буду. Ну, давай же, мерзкое существо, птица, животное! У нас с тобой разные взгляды на жизнь! Не помню, правда, в чём наше различие, но оно. Чувствую отчётливо, есть-есть. Ух, зверюга! Жаль, что ты не понимаешь нашу мушиную речь, а то я бы высказал всё, что о тебе думаю. Господи, сохрани моих деток. Дай хорошего нового мужа моей жене. Береги, в конце концов, здоровье моей матушки! Ах!
Осматривает меня со всех сторон, бормочет что-то непонятное себе под нос. Какие длинные ресницы (!) - сразу видно, паучиха. Ну, всё, всё, эту битву ты выиграла - я полностью в твоей власти.... Но война будет за нами!... Странно, но она мне улыбнулась...
Нежность.... Почему именно это слово сразу ударило мне в голову? И нет в ней, паучихе, ничего нежного. Ну, если только ресницы.... Ну, и глаза... возможно! Такие большие и яркие. И улыбается она нежно. Нет, это не поддельная улыбка акулы, которая растянута только для того, чтобы вместить как можно больше добычи. Её улыбка какая-то манящая, зовущая, предлагающая, что ли.
От паучихи пахнет не смородиной, а скорее даже малиной, причём перезрелой... Точно перезрелой: я чувствую отчётливо, потому что мой нос внезапно упёрся ей в тело.... Эй-ей-ей, дамочка! Это же мой карман! Вытащила все запасы еды на завтра! Во даёт!!! Поцеловала меня... в благодарность! Обняла.... Снова поцеловала и снова обняла, поцеловала, обняла, поцеловала, обняла, обняла, обняла, обняла, обняла.... И отпустила на свободу.
Жаль, я бы ещё подумал: остаться или нет!
1
Птичку всё ещё немного качало после вчерашнего. Стая очень испугалась, когда вчера ночью земля вдруг начала бешено трястись, и все, вернее вожак (ух! старый хрыч) решили улететь сегодня днём отсюда подальше. Куда?! Зачем?! Здесь птичка любила так много для такого маленького существа, как она: дерево, солнышко, да что там! всё небо принадлежало ей. И теперь какая-то несчастная чёрная птица, которую все называли Машиной, хочет забрать у неё её небо?! Гм.... Однако, на случай, если всё дело только в том, что хулиганка такая большая, что птичке просто не хватит места, птичка рассчитывала просто попросить её подвинуться...
2
Грохот пришёл издалека. Кажется, это он заразил землю бешенством. Кажется, зайдясь своим тупым ржаньем, он по ошибке обезглавил небо - не от того ли земля поутру была красной...
3
Птичка твёрдо решила не заводить дружбы с Машиной. Она и раньше встречала птиц, похожих на эту. Они были длинные и совсем не страшные. Птичка весело приветствовала каждую своей обворожительной улыбкой, и те, повинуясь её чарам, отвечали счастливыми взмахами крыльев. А Машина даже с орлом не сошлась. Из всего видно, Машино беспросветно глупа: да каждая птичка, ещё и не родившись, знает, что лучше отдать свои перья на подушку, чем задеть орлиную гордость! Машина же как-то умудрилась его оглушить! Глупо и грешно с её стороны. Всё равно её гордость, даже гордость, заключённая в размеры и сталь, - просто ничтожество по сравнению с обиженной гордостью обиженного орла...
4
Мутное тело Земного шара корёжилось и, с горя жадно затянув подсунутую кем-то сигарету, судорожно и тщетно выдавливало из протёртой до дыр груди ядовитые клубы дыма. Грохот и дым были жёлтые. Какая игра красок!..
5
Вообще, Машину и Птицей-то назвать нельзя было. Птица - это каприз с примесью свободы. Машина же сама никогда не летала - не умеет. Птичка знала, что внутри этой жалкой свиноподобной клуши находится некое устройство, которое и поднимает её в воздух. И кто-то просто сейчас, видимо, из жалости, видимо, спасает глухонемую птицу, что стремится всеми способами, но никак не может оторваться от земли. До смерти больно, что у птицы проблемы...
...Воздух задохнулся в пыли. Море взорвалось рыданьями. Когда же наконец наступит утро... и мир?
Соловей полюбил соловьиху. Любовь так светились в них, что весь лес признал: "Это и вправду настоящая любовь!". Соловей говорил, что смог бы подарить ей звёзды, если б она захотела - и это была чистая правда. И звёзды светили им. Он клялся, что только её крылья его окрыляют - и это была чистая правда. И она на самом деле отдала ему свои крылья. И были счастливы, хоть счастье и не было похоже на правду, однако оно действительно было правдой.
Потом им стало скучно друг с другом. Они не хотели в это верить, но правда была налицо, и... соловей решил убить любовь прежде, чем она неизбежно превратиться в безразличие. И он её убил. Но правда отныне сомневалась, стать на его сторону или нет!
По неопытности, утром я был абсолютно убеждён, что солнце - единственное в своём роде существо, чьи горячие поцелуи способны иссушить мои губы. Да и кого это развратное созданье не целовало под час изнурительной летней жары?! Да уж!..
Её я тоже, помнится, называл Солнышком. Так выходит это я виноват в том, что её яд полностью меня обезвожил? Гм.... Только теперь этот яд почувствовал свою вину, и его совесть непреодолимо тянет меня к живительной бутылке с алкоголем. Есть правда на земле! Есть правда скрытая, понятная только глухонемым старцам с ослепшими глазами, а есть правда другая, такая, что даже мне, пьяному, спешит открыться во всей своей колоритности. Вот, например, одна из них: я всё ещё жив. Почему? Ха! Да это же элементарно. Будь у меня какие-либо сомнения, я бы легко и воздушно поднимался вверх, как жидкость в бокале, или, булькая, падал бы вниз, как та же самая жидкость в бутылке. Вот так: буль, буль! Эх, какая эта бутылка всё-таки гладкая!.. Пленительно гладкая...
Одиноко. Но это ничего, это вечный, непоколебимый закон одиночества: когда тебе хочется быть одному, ведь у тебя столько мыслей (!), и у мира столько мыслей (!), а какие из них самые красивые, самые откровенные, самые настоящие, а какие попросту бездарные и пьяные, можно понять только в одиночестве - тогда ты счастлив. Но когда быть одному решительно не хочется, счастье тут же заклинивает.
Она всегда счастлива.
И глаза её всегда счастливы. Ещё утром готов был поклясться, что они счастливы потому, что видят меня. Сейчас я даже не знаю, её ли это были весёлые глаза...
Отлично! Только почему здесь так светло? Точно помню, пришёл сюда ночью. Да что там сомневаться - это то, что я помню лучше всего! Нет, правда, ещё помню большую ярко-красную вывеску "BAR", с которой, протыкая грязный городской воздух, весело размахивал ножками довольный чёртик. Для привлечения клиентов в одной руке он сжимал бутылку, а в другой - соответственно, стакан. Эх, она всегда хотела казаться маленьким чертёнком. И, Боже, у неё это получалось. Она - самый резвый и гордый из всех, что я знаю, с самым искусительным взглядом. В общем, тот, с вывески, кажется, виновато заалел, признавая своё несовершенство!
Странно это всё.... Но сердце не колотится бешено - значит, не боится. Надо же, никогда не подмечал в себе особой храбрости, а тут... Господи, а бьётся ли сердце вообще? Почему же так слабо - только буль, буль-буль?!
Вот что я называл прозой жизни: умереть не от любви, а от пьянства!..