Дейдра : другие произведения.

Мы - не боги...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что значит жить, а что - умереть, и почему мы так привязаны жизни? И боимся смерти? Есть ли любовь - настоящая - путь от начала до конца и может ли быть что-то предрешено заранее где-то наверху? ...Да... Так зачем теперь эта жизнь, над которой мы тряслись?.. ОПУБЛИКОВАНО В ЖУРНАЛЕ "ПОРОГ" 3/2005

Мы - не боги...

  
   Я не знал даже, смеялась она или плакала. В красных лучах рассвета, проникающих сквозь грубо вырубленные окна, девчонка казалась еще тоньше, чем на самом деле, и от этого почему-то делалось страшно. Она пронзительно выкрикнула что-то на своем языке. И воткнула кинжал себе в грудь по самую рукоять. Я невольно вздрогнул. Она выдернула лезвие резким, неосторожным движением, судорожно всхлипнула. Вверх по моей спине побежал неприятный холодок, и ее губы через силу искривились в подобие улыбки. Понимала ведь, стерва, что со мной творится.
   Я презрительно, небрежно сплюнул на пол. А внутри все так и стыло. Девчонка на мгновение замерла, меряя меня полным ненависти взглядом. И усмехнулась. Успешно в этот раз. Точно, по-человечески растянув уголки губ.
   Я чуть не выругался - так достоверно она изобразила улыбку на своем подобие лица.
   Нет, у нее было очень красивое лицо, правда. Худое, с тонкими идеальными чертами и огромными разноцветными глазами. Один желтый, другой серый.
   Ох, не нравились же мне эти глаза! Странные какие-то, прозрачные. И взгляд у них всегда одинаковый, не зависящий от ее настроения - усталый, спокойный, старый. Без разницы, улыбалась ли она вот так, как сейчас или злилась. Неподвижные, как цветные камни. Я даже не был уверен, может ли она их закрывать.
   Я никогда не был трусом, но смотреть в них - хоть убейте. На вид - девчонка-девчонкой, а глаза как у старухи столетней. Красивые, конечно, но поделать с собой ничего не могу. И волосы - белые, с серебром. До самого пола висят. Гладкие, как пряжа. Как седые давным-давно. Это в шестнадцать-то лет.
   И вот она стоит передо мной - вся окровавленная. Артерии на шее перерезала, и я все думаю: ну тебя, не верю! А сам верю волей-неволей. Приблизила свое лицо - бледное, как у покойницы.
   Я опять сплюнул. От страха все. И я, и она понимаем. Почти чувствую, как расширяются зрачки. А она подносит кинжал к самым моим глазам. Смотрит, наслаждается.
   Прекратила бы спектакль, фурия проклятая! Ну, что тебе от меня надо? Денег? Возьми денег. Чего взъелась? Это потому, что на алтарь на твой сел или монету ту злосчастную подобрал? Забери обратно. Не знал я, пойми. Храм-то заброшенный давно, да и откуда мне знать? Я в этих краях чужой.
   Бесполезно. Только равнодушно глядят каменные глаза. Даже не на меня, вдаль куда-то.
   Ну и достаточно. Хватит. Я попытался отвернуться. Сделал шаг к выходу.
   За спиной - звук. Жуткий, фальшивый. Что-то среднее между визгливым хохотом гарпии и воем волка на луну. Я не знал даже, плакала она или смеялась - опять, но это было, в сущности, неважно. Наверное, все-таки смеялась. А потом вдруг заговорила - коряво, но на понятном мне языке:
   - Я не умру никогда. И ты, человек. Запомни. Никогда.
  
   То солнце сквозь столетия пронизало мое утро. Не так-то часто бывает такой рассвет. Красный. Кровавый. Моровой, как здесь говорят. А мне опять снилась Она. Не жрица, проклявшая меня бог знает сколько лет назад. Я ведь давно счет времени потерял, да и забыл наполовину. Нет. Сегодня просыпаться не хотелось, даже когда я сообразил, что это сон. Всего лишь. Пытался задержать его до последнего, прогоняя навязчивые звуки утра, но он уже уплыл.
   А воспоминание осталось. О ней. Я не буду называть имени; это не нравится моему сердцу. Оно и так стучит сильнее положенного, если прислушаться. Открываю глаза, а ее нет. Это всегда тяжело.
   Вообще-то в мире немало таких вот гадких вещей. И, к сожалению, самая паскудная - именно та, с которой сталкиваешься лоб в лоб. Любопытно. Ты никогда не поймешь этого... пока не влипнешь, а влипнешь, так навсегда. Как я. И когда жизнь тыкнет тебя носом в дерьмо - выныривай и отплевывайся. Лучше этого ничего придумать не сможешь.
   Надоедает, да? Но что поделать? Иначе одна дорога - на дно. На тот свет - для обычного человека, для меня - хуже. Для меня эта дорога в никуда, в бесконечность.
   А отплевывается кто как. Я видел сборщика податей, собиравшего лишних четверть грошика с души каждый месяц. Четверть самой мелкой монеты. Он тоже по уши в дерьме, но все еще надеется, дурак. Он купит поместье где-нибудь за городом. С полями, с залами, со слугами... когда четвертинок наберется достаточно много.
   Это будет скоро. Думаю, и восьмидесяти лет не пройдет.
   Иные, те, что умней, выныривая, хватают как можно больше воздуха. Отплевываются реже, но сильнее. Как жирный торговец, ежедневно обвешивающий меня в лавке за углом.
   И тот, и другой в выигрыше. Одному - прислуживают лакеи; другой - уже самый богатый купец в Салдере.
   А для меня все останется таким же.
   Я подумаю: черт! Не вслух, конечно. Так просто, от досады. И когда очередной торговец неровно отвесит ломоть сыра, просто натяну улыбку на лицо. И скажу: спасибо. А сборщику податей без разговоров отдам четверть гроша.
  

* * *

   Я вытащил из кармана монету, подобранную в храме; лениво покрутил в пальцах. Потом уселся на пыльную обочину дороги. Вызвал в мыслях образ Аттея, и так же мысленно дернул его из монеты со всех сил. Там он еще интересно, или забрал кто, черт бы их подрал? Я прислушался. Вроде бы, шипение. Точно. Значит, здесь Аттей.
   - Но-но, не копайся, - проворчал я.
   Материализовался он быстро, правда, вид имел какой-то больно уж заспанный.
   - Привет, - сказал я.
   - Того же.
   Внешне Аттей был отвратителен. Больше всего он напоминал мне огромного волосатого черта. В чем, не стесняясь, признался во время первого нашего знакомства.
   - Что нового там... у тебя? - я помахал монетой перед его носом и жестом фокусника спрятал в карман.
   - Да что нового? Все то же. Пыль, грязь. Здорово, что ты вызвал, а то совсем церковники замучили последнее время. Только и успеваешь - чего желаете? чего желаете? Выстрой часовню, Аттей; передай письмо, Аттей. Надоело, - черт поскреб голову между рогами и неожиданно хохотнул, - А, да! Забыл, кстати. Ты-то чего желаешь, Ирр?
   Я неопределенно пожал плечами.
   - Брось, чего мне желать?
   - Ну, мало ли...
   Я улыбнулся. Проходивший оборванец строго покосился на меня и невидимого Аттея рядом.
   - Советом что ли помоги.
   - Чего советовать-то? - досадливо спросил он.
   - Знамо дело - где бы перекусить задарма, - оскорбился я, - Ты как будто в первый раз меня видишь. А еще старый друг...
   - Город вроде недалеко. А если что - выручу...
   - Ну, уж нет, не пойдет, - я ухмыльнулся, - Нечего этими своими штучками козырять! Сам без тебя справлюсь, если ты не в духе.
   - Пожалуйста, - сразу поскучнел Аттей, - Как хочешь. Я ж это так, по дружбе...
   - Ладно, не дуйся. Я тебя сколько лет уже знаю - ты только колдовством и балуешься. А нет бы по-простому...
   - Ага, почитай два века знакомы, - сразу расплылся в ухмылке Аттей, - А по-простому - не солидно как-то выходит. Ты уж извини, Ирр.
   - Ну и что? Отдохнешь, развеешься, - подбивал я его, - Помнишь? Как в старые времена, а?
   - Не такие уж и старые, - пробурчал Аттей, - Вот были времена...
   - Хорошо, хорошо. А ты представь, проживем лет еще этак шестьсот, будем сидеть, вспоминать. О сегодняшнем дне, скажем. И говорить: "как в старые добрые времена".
   Черт поковырял пальцем рог.
   - Ну... все может быть, Ирр... хм... ладно, уговорил. Только от угощения за мой счет не отвертишься, так и знай. Посидим, вспомним, что было хорошего...
   - А было? - влез я.
   Тарелкоподобные глазищи Аттея как-то очень уж нехорошо блеснули, и я поспешил ускользнуть:
   - Чем платишь?
   - Не трюфелями, уж конечно, - почему-то разобиделся черт, - Почитай не первое столетие на свете живу. Скопил тут мелочишку кой-какую.
   - По рукам!
  
   Через несколько часов ходьбы мы вошли в городские ворота. Обычно подозрительные стражники, против обыкновения ухом не повели. Я придирчиво осмотрел свою одежду, чем довел Аттея до какого-то абсолютно истерического хохота.
   Н-да, истерся вконец мой плащ, совсем уже по швам разъехался, раз они вот так. Ноль внимания, как к попрошайке уличному. Обидно.
   Я вслух шикнул на развеселившегося Аттея. Будет тебе уже, черт шелудивый!
   Стражники недоуменно переглянулись. Я нарочно забурчал под нос какую-то чушь, отвесил пару поклонов. Перекрестил обоих и мрачно потопал дальше, всем своим видом показывая, что я не идиот.
   Несмотря на заверения Аттея, трактир оказался довольно-таки паршивым. Несло явно второсортным пойлом, а у стойки народ разве что друг у друга по головам не ходил. Мы с трудом протолкались вперед. То есть, толкался я, а Аттей, свернувшись в аккуратную струйку, прополз, уж не знаю где. Я бросил на стойку Аттеевы монеты, получив взамен две здоровенные кружки той дряни, которую здесь называли "яблочная водка".
   - Ну, так как? За дружбу, что ли? - предложил Аттей.
   Мы ударились кружками, щедро расплескав содержимое вокруг. Эх, стороны бы посмотреть! Вторая кружка вдруг тонет в воздухе, а затем моя рука, двигаясь вперед и наткнувшись на невидимую преграду, льет водку на пол. Целое шоу. Но головы на нас никто не повернул.
   Может, и заметили, да только народ здесь не любопытный. За что я и люблю Делен. Вообще я много где бывал, но здесь я дома... почти. Так уж повелось. Тянет меня сюда, как на веревке и попробуй, отвяжись!
   Я аккуратно отхлебнул. На вкус бурда неожиданно оказалась гораздо приличнее, чем я думал. Я улыбнулся Аттею - мол, ладно, убедил. А про себя подумал:
   - Давай за монету эту проклятую. Не без нее все ж знакомство!
   Аттей мысли читать умеет. Вот и сейчас ухмыльнулся.
   - Согласен!
   Мы опять хлопнулись чашками - на этот раз не пролив ни капли. Выпили до дна, еще налили, потом еще несколько раз. И где Аттей столько монет набрал? Пришла ведь ему такая блажь в голову - деньги собирать человеческие... и пойло-то какое крепкое попалось. На удивление крепкое. Выпили всего... раз, два, три... нет, четыре кружки, а язык уже узлом заплелся. И в голове зашумело.
   - Налей, еще, - я бросаю монету трактирщику. И смотрю на Аттея. Он рядом свеженький, трезвый совсем. Последний, говорит, тост. Я смеюсь, слегка покачиваясь. Вперед-назад. Хорошо как! Пьяному-то оно всегда лучше.
   Какой еще, спрашиваю, последний? Ты мне голову не морочь. Да я еще...
   Неуклюже так - даже сам понял. Язык-то уже во рту не проворачивается.
   - Да ты на себя посмотри, Ирр, - хохочет Аттей.
   Да-а-а... Чего скрывать - знал я, как выгляжу. И знал, что хреново.
   - Черт бы тебя побрал, - пробурчал я. Вслух на этот раз.
   - Уж лучше чертиха.
   - Чертиха, - согласился я, - Если такое бывает.
   Почему-то опять ударили кружку о кружку. Выпили.
   - Так что там с тостом? - спросил я, - Ну, с тем, который последний.
   Аттей поднял кружку. Как-то странно торжественно.
   - За жизнь! За нее, родимую. Бесконечную.
   Моя кружка замерла в руке. Потом с грохотом упала на пол. Нехорошо мне стало. Аттей покачал рогатой головой.
   - Привыкай, братец, привыкай. Не сразу, постепенно. Может еще и полюбишь ее, жизнь-то.
   - Урок что ли опять задумал? - устало, но почти не запинаясь, спросил я, - Устал я от твоих уроков, Аттей. Знаешь, как устал? Оставь ты меня в покое.
   Не привыкнуть мне к этой гадине. Она ведь не кончится; зря надеюсь. И скитаюсь потому же. Не хочу верить, хочу только бежать. Но куда от нее убежишь?
   Тревога на лице Аттея. Чего это он беспокоится? Не умру же от сердечного приступа, в самом деле...
   Но я через силу выдавил из себя улыбку. Кивнул трактирщику - мол, еще наливай.
   - Хорошо, Аттей. Жизнь так жизнь. Уговорил. За тебя пью, сука! Слышишь, душегубка ты прожорливая? Еще раз - за тебя!
   И, не чокаясь, опрокинул обжигающую нутро водку в горло.
   Аттей несмело улыбнулся, взял меня за плечи и вывел из трактира.
   Я жадно наполнил легкие чистым вечерним воздухом. Нет, глупо это - напиваться вот так, до беспамятства, подумал я. И затопал рядом с Аттеем.
   - Прости, Ирр. Не нужно было, - вдруг сказал тот.
   - Брось, - язык внезапно опять стал заплетаться и вообще я почувствовал себя совсем разбитым, - Знаешь, а не такое уж дерьмо - эта твоя бурда... водка яблочная, правда. Черт!!! - я выругался, зацепившись ногой за булыжник.
   - Что? - без особого интереса спросил Аттей.
   Я промолчал. Темнеть начинало.
   - Аттей... - я уцепился за него, чтобы не свалиться, - Мне выспаться надо... Голова...
   Он понимающе улыбнулся.
   - Сеновал. Вон, впереди. Там и выспишься.
   - Не уходи пока, - попросил я, - Знаешь, не дойду один.
   Аттей опять улыбнулся. Мне показалось, немного грустно. Может быть, только показалось.
   Доплелись до сеновала также молча. Потом он отвернулся.
   - Аттей... - слабо окликнул я его, - Спасибо, дружище.
   Но он уже исчез. Я крепко сжал монету в кулаке, и отключился.
  
   Солнце еще только поднималось над крышами домов, а я уже открыл глаза. Во рту было сухо; голова немилосердно трещала после вчерашней попойки. Я со стоном потянулся. Нет, не боги мы. Жить-то, может, и вечно живем, а когда до выпивки дело - налижемся как свиньи. На утро - только боль головная. Я заставил себя проглотить полбуханки хлеба, запил водой (ай да Аттей) и лениво пошлепал вперед по пустынной улице.
   Было тихо, но все-таки не настолько, как должно быть в это время. Я даже не прислушивался особенно, сразу понял. Такое волей-неволей начинаешь замечать, когда сам пару раз угодишь в заварушку. Не так здесь что-то, точно не так... лучше подальше обойти. Один из уроков, которые преподнесла когда-то жизнь. Задаром, подарила почти что. Сам не знаю, что меня в ту сторону потянуло. Наверно, судьба, хотя она и редко вмешивается.
   Между домов мелькали факелы. Это насторожило. Огонь изгоняет злых духов ... или считается, что изгоняет. Не знаю, насколько справедливо. Против меня, по крайней мере, это никогда не действовало.
   Люди толпились вокруг дома, укрывшегося в тени крепостной стены. Не двигались и молчали, как каменные, только держали горящие факелы перед лицами. Солнце лениво выползло из-за туч, обдав все ярко-красным светом. Дурной рассвет. Люди от него как будто взбесились. Хлынули вперед, полукругом обступив дом. По-прежнему безмолвно.
   - Предать огню, - одинокий холодный голос поднялся над ожившей толпой, и та отозвалась многоголосым гулом. Солнце расплескало кровавые лучи по их головам.
   Ударило в ноздри ненавистью - ужасной, непримиримой. Что же сделал этот человек? За что можно так ненавидеть? Толпа уже не гудела; она выла, угрожала.
   - Заперлась там...
   - Сумасшедшая!
   - Ведьма, ведьма...
   Я протолкался вперед сквозь живой заслон. Никто не обращал на меня внимания.
   - Сжечь!
   Люди в экстазе уже не видели друг друга. Я обошел домик кругом. Крепкий, каменный, так что с "предать огню" выходил явный прокол. А окно было. Где-то на уровне второго этажа, не слишком большое, выходящее на задний двор и почти утыкающееся в стену. Им я и решил воспользоваться.
   Добраться, цепляясь пальцами за щели между кирпичами, до оконного проема не составило большого труда. Я перекинул ноги через подоконник и спрыгнул в комнату. Никого.
   - Эй, - окликнул я, даже не зная, на что надеюсь.
   Ответа не было. Я обернулся, сделал несколько шагов.
   И тут увидел ее. Вернее, сначала глаза. Глубокие, зеленые, с огромными зрачками. Я никогда ни у кого не видел таких глаз.
   Она стояла на ступеньке лестницы, наставив на меня арбалет. Очень красивая, немного растрепанная, может, слегка испуганная, но я мог и ошибаться. Совсем еще молодая, - с неожиданной грустью подумал я. Не знаю, к чему это. Находит на меня иногда вот такое.
   Лицо девушки было искажено яростью.
   - Ты, ты... - она осеклась от злости, качнула арбалетом, - Убирайся отсюда, поп поганый!
   Голос у нее оказался приятный - высокий, но мелодичный.
   - Поп? - я от души рассмеялся и даже повернулся на месте, демонстрируя во всей красе свои лохмотья.
   В лице ее не дрогнул ни единый мускул.
   - Убирайся, - повторила она, - Кто бы ты ни был.
   - А что, если я помочь пришел?
   - Мне не нужна помощь, - спокойно сказала девушка, - Проваливай, пока шкура цела.
   - Ну, уж нет.
   - Это почему это? - она даже арбалет опустила от удивления.
   - Я же сказал: помочь хочу, - повторил я, - Как-то не очень себе представляю, чем ты собираешься купить вон тех, которые буйствуют за дверью, требуя твоей кровушки.
   - У меня свои методы, - угрюмо сказала она.
   Я ухмыльнулся.
   - А если не сработает?
   - Ты не собираешься уходить? - уверенно сказала девушка.
   - Как видишь... э-э-э...
   - Элланон, - она внезапно улыбнулась.
   - Ирр.
   Мы спустились на первый этаж. Я сел, она осталась стоять - не доверяла мне, видно. Не виню; я бы на ее месте тоже не доверял.
   Алый свет, падающий через окно, красиво заливал ее тонкую фигуру. И от неожиданного сравнения сжалось сердце. Только волосы не доходили до пят и не мерцали с бескровного лица холодные разноцветные глаза...
   - Огня! Огня! - ритмично завывала за окном толпа, - Огня!
   Я вздрогнул, заметив, какая бледная у нее кожа. Вот до чего доводят кошмары, старые воспоминания.
   Это у нее от испуга на самом деле. И эти темные круги под глазами. Не пощадят они ее.
   - За что это? - я махнул рукой в сторону окна.
   Она отвернулась:
   - За ведьмовство, черную магию, надругательство над трупами, порчу, сглаз и детоубийство.
   - Правда? - прямо спросил я.
   - Нет.
   Я отвел глаза. Помолчал, потом решил-таки:
   - Ты - ведьма?
   Получилось неожиданно коряво и неловко. Она долго, оценивающе смотрела мне в глаза. Потом улыбнулась.
   - Да.
   Мои губы сами собой растянулись в улыбке.
   - Понятно.
   - А ты - бог.
   Она произнесла это с таким безоговорочным убеждением, что мне стало смешно до слез. Именно до слез. Был бы я богом...
   - Нет, Элланон, - сказал я.
   - Да, - с нажимом сказала она, - Не надо, Ирр. Я ведь вижу.
   Я не удержался, и грубо, зло расхохотался.
   - Что ты видишь, ведьма?
   У нее едва заметно задрожали губы, и я ощутил гадкий укол совести.
   - Ну, пожалуйста, пойми, Элланон. Мы - не боги. Мы живем вечно, но это не одно и то же.
   Пойми ты. Это проклятие, не благодать. Пойми...
   - Я понимаю.
   Слова, только слова. Не хрена ты не понимаешь, ведьмочка, ничего ты не знаешь. Молодая еще, глупая.
   Я ободряюще улыбнулся.
   - Каждый может ошибиться, Элланон.
   Она не ответила на улыбку.
   - Ты говоришь, что не бог. Но ты поможешь мне, я знаю.
   Я тоже знал это, перебирая пальцами монету в кармане.
   - Аттей! - заорал я.
   Он появился почти сразу же, и у меня невольно вырвался вздох облегчения.
   - Чео-о-о? - зевнул Аттей, усиленно протирая кулачищами тарелки глаз.
   Интересно, чем он занят в свободное время? В смысле, когда не спит.
   - Думаю, обычно, - буркнул черт, - Веришь? Размышляю.
   - Это о чем это?
   - Хм... ну... э-э-э... Такому примитивисту, как ты все равно не понять.
   - Точно, - я щелкнул его по отвислому брюху, - Не понять. Не гурман я, знаешь ли.
   Мне показалось, что Аттей стал чуть-чуть более пунцовым, чем обычно. Не знаю, насколько я был прав.
   - Так что там у тебя? - запоздало встрепенулся черт.
   - Хотел спросить, это ты вчера на церковников жаловался, мол, достали?
   Аттей замялся, почувствовав неладное:
   - Ну, в общем, да.
   - Значит, сегодня тебе повезло, - нахально заявил я, - Я человек простой, часовня мне не нужна. Просто забрось куда подальше... за окраину, скажем. С девушкой вместе.
   Аттей ухмыльнулся.
   - Я-то, дурак-дураком! Думал, ты скромник этакий, и ничего тебе от жизни не надо.
   Я кивнул на окно.
   - А их видишь? Они хотят меня поджарить. Тут уж гордость - не гордость.
   - Значит, шкуру свою трижды дырявую спасаешь? - насмешливо фыркнул Аттей.
   - Давай, издевайся, тысячелетний мешок с червями!
   Аттей притих, и я повернулся к Элланон.
   - Не удивляйся, это...
   - Черт, - сказала она.
   Аттей протянул лапищу.
   - Леди.
   Элланон рассмеялась и пожала ее. Аттей подмигнул мне.
   - Ну, давай, - заторопил я его, - Быстр...
   Комната закружилась перед глазами, которые, почему-то, никак не удавалось закрыть. Потом все смешалось в один гадкий кружащийся винегрет, и желудок ласточкой прыгнул в горло. Да, во время транспортировки лучше молчать. А до нее - не пить.
   Нас выбросило на обочине недалеко от окраины. Что до меня, то сразу потянуло в сторонку - избавляться от остатков скудного завтрака. Как всегда. Но я-то привычный, сколько уже раз... А вот для Элланон подобное было явно внове. Она дико озиралась, не понимая, скорее всего, что произошло. Побелевшие губы беззвучно шевелились. Аттей с едкой улыбочкой подхватил меня под подмышки и поставил на ноги:
   - В сторону, в сторону, Ирр. О даме подумай.
   Я усилием подавил тошноту. Ухмыльнулся.
   - Не сегодня, Аттей, - и все еще шатаясь, подошел к Элланон, - Ну... как?
   Ведьма уже встала с травы. Подняла на меня глаза с огромными зрачками. Потом засмеялась и порывисто обняла меня за шею.
   - Все хорошо... и ты... ты обманул меня... сказал, что не бог. Ничего.
   Я уткнулся носом в ее блестящие темные волосы.
   - Все мы немного боги, Элланон. Ты и я, - чушь, но я говорил, потому что она была рядом. Потому что мне так не хотелось отпускать ее. Говорил, и сам почти верил в это.
   Аттей грустно улыбнулся.
  
   Мы поженились спустя три дня. Стояли на берегу лесного озерца в матовых лучах сиреневого восхода. Вода не была прозрачной: поверхность покрывала ряска и тина, а на дне жили пиявки. Не было священника, который соединил бы наши руки, и дома, в который можно было бы вернуться. Но мне было все равно. Думаю, Элланон тоже.
   Мы поселились прямо на берегу озерца, в хижине из еловых веток. Временно, конечно. Несколько месяцев жили, потом Элланон настояла на том, чтобы переехать в город. Я понимал ее. Я был хорошим мужем, мне кажется.
   Мы с Элланон никогда не спорили, ни упрекали друг друга. Семейная идиллия, одним словом. Я отпускал ее на недели в лес, когда она того хотела. Ведьма все же, куда ей без леса? Уходила она обычно утром, пока я спал, не будила. Я молчал, понимал, что так надо. Ежегодно на общий сбор - еще несколько недель без нее. Она ведь была не простая ведьма, моя Элланон. Настоящая колдунья, чародейка по крови - вот и улетала. Тогда она уже совсем взрослая стала, рассудительная. И не думала больше, что я бог. Раньше - да. И то - так, по молодости. А потом ужасно стеснялась.
  
   Забавно. Сейчас я даже скучаю по этому наивному суеверию, как скучаю по ней.
  
   Детей у нас не было - еще одна часть моего проклятия. Но, оно наверно, к лучшему.
   Да и размолвка у нас была всего одна на всю жизнь. Хотелось ей знать, почему я не такой как все. Бессмертный. Не из любопытства, знал я ее. И, тем не менее, не мог решиться. Случается иногда такое вот. Трудно, и все. Я преодолел это.
   Она потом долго плакала, говорила. Я уже не помню, что. Утешала, по-моему. Потом вдруг успокоилась. Закрыла шторы, бросила в печь пучок травы, так что синий дым повалил прямо в комнату. Сказала, что может помочь.
   О, нет, - подумал я тогда, - ничего ты не сможешь, Элланон. Ничего не выйдет, ведьмочка моя, даже Аттей пытался.
   Но пусть тебя это не огорчает. Это же не болезнь, не порча, которые ты снимаешь наложением рук. Это - проклятие бессмертного, почти бога. Помнишь? Ты считала, что я - бог. Это неправда. Боги ведь тоже умирают - когда о них не помнят. А я жив. Я никогда не умру. Я верю тебе, милая, но Ей я верю больше, той, которая прокляла меня. Мы, бессмертные, ошибаемся реже. Проживем еще - вообще перестанем. Не будем ни людьми, ни богами. Но не волнуйся, ты не увидишь. Обещаю.
   Я пытался сказать, да разве отговоришь ведьму от задуманного? Она не слушала. Только пела что-то негромко. Что ж, она пыталась.
   А я молчал, потому что знал правду.
   Она просидела возле меня весь день тогда. Вычерчивала в воздухе символы высшей магии, пела, в отчаяние выкрикивала заклинания. Безрезультатно. Как и всегда, когда я был рядом. Обычно для колдовства она уходила в лес.
   Элланон пыталась до глубокой ночи и только к утру, вся в слезах, наконец, уснула. Я помню, как отнес ее в кровать и долго смотрел в посеревшее лицо. С тех пор мы об этом не говорили.
   Только годы все плыли и плыли.
  
   Я помню наш последний вечер. Помню, как она сидела возле печи - постаревшая, усталая. И такая прекрасная... Язычки огня падали на снежно-белые, уже совсем седые волосы Элланон.
   Я протянул ей дымящуюся чашку. Элланон на мгновение подняла на меня глаза - большие зеленые, выцветшие и давно потерявшие свой былой блеск, - только на мгновение, и больше не смотрела. Я молча сел рядом и обнял ее. Вообще-то мы всегда больше молчали, чем говорили.
   - Ирр... - ее голос не был похож на голос той, другой Элланон, которая была раньше. Вот только понял это я лишь сейчас. И почему-то, эта старая женщина была для меня даже ближе, роднее, чем маленькая ведьмочка, которую я встретил давным-давно...
   - Да?
   - Почему это все-таки случилось?.. Так случилось?
   Я видел слезы, застывшие на белых-белых ресницах. Я не хотел, чтобы она плакала. Мы любили, мы были счастливы больше столетия - вместе. Разве это мало? Она была так талантлива; так долго сопротивлялась времени, и ради нее годы останавливались. Но не навечно. Мы всегда знали, и я, и она. Я принял это, она - нет.
   - Я люблю тебя, Элланон, - сказал я тихо, - И буду любить всегда.
   На секунду ее глаза сверкнули, напомнив мне о ней прежней - смелой девчонке с арбалетом в руках.
   - Я тоже, но...
   - Не надо "но", пожалуйста. Я не знаю, что ты хочешь сказать, и не хочу знать.
   - Я состарилась, Ирр, - и в голосе опять, спустя столько лет зазвенела прежняя, забытая сталь, - Я тебе больше не нужна.
   - Ты ошибаешься.
   - Нет, - прозрачная слеза скатилась вниз по ее сморщенной щеке, - Ты заботишься обо мне, как сын о престарелой матери. Даже вернее, как внук. Скажи мне, почему? Почему это случилось... так?
   В горле застрял комок.
   - Это жизнь, Элланон, это жизнь, моя девочка.
   - Не хочу слушать о жизни, - она спрятала лицо в ладонях, - Кто ей дал право определять все?
   Я еще крепче прижал к себе ее хрупкое тело.
   И почему-то вспомнился грязный трактир в Делене; кружки яблочной водки...
   Пил я за тебя, стерва, - подумал я, - Жадная, вечно голодная стерва. Не надо было.
   - Ты нужна мне, Элланон.
   - Прости, Ирр, - она смахнула новую слезу, подняла голову, но в этот раз не отвернулась, - Не могу я так больше.
   - Эл...
   Элланон взмахнула рукой:
   - Не нужно. Я так хочу, отпусти.
   - Почему? - с болью спросил я.
   - Ты говоришь, это жизнь. Раньше я любила ее, поклонялась ей. А теперь - ничего не осталось, - Элланон с сожалением посмотрела на свои высохшие руки, - Ничего. Пора оставить старых богов, Ирр, пойми.
   Я безучастно кивнул. Внутри было пусто.
   Не осталось ничего. Теперь.
   Элланон распахнула дверь и вышла в ночь. Я не поднялся, не остановил. Она этого хотела, и после - не будет ничего.
  
   Тело Элланон нашли утром, на поляне.
   Я не спал. В мое окно наискось били лучи ярко-алого морового солнца.
  
  

* * *

   Я проснулся еще до рассвета. Мне снилось, что она рядом опять, но ее не было. Я механически, по привычке сунул руку в карман. Подкинул монету вверх, и она звякнула под потолком, отражая падающие из окна ядовитые, кровавые лучи. А потом покатилась по пол.
   - Черт, - как обычно сказал я. Без всякого раздражения. Я знал, что не поймаю.
   Аттей появился мгновенно.
   - Трудно? - он посмотрел на меня и подавленно качнул головой, - Хорошо, что вызвал. Если чего надо - говори.
   Я кивнул. На самом деле я просто хотел выругаться. Но пусть будет так.
   После мы молчали. Только смотрели почему-то в окно - на мир, залитый светом яркого морового солнца.
   Эх, беда с ним, с этим миром! Слишком он тяжел для нас. Мы ведь не боги, а были бы богами - так вылепили бы его заново, как нам нравится. И в какой уже раз - неправильно. Так что лучше оставить все как есть.
   Аттей начал потихоньку тускнеть, уходя обратно, в монету.
   - Аттей, - попросил я тихо, - Не исчезай. Пожалуйста. Ты ведь все знаешь, так? И знал всегда?
   - Да.
   - И про Элланон?
   - Да.
   Я отвернулся и опять замолчал.
   - Я не должен был, Ирр. Нельзя мне, понимаешь? Так, заранее говорить.
   - А теперь можно? - я посмотрел в плошки-глаза так, чтобы он не смог их отвести, - Можно?
   Аттей медлил. Он же все знает. Что было, что есть, что будет... что именно я собирался спросить. Все.
   - Ты любил, помнишь? - медленно проговорил он, - Так зачем тебе?
   Я на секунду прикрыл глаза:
   - Ты же можешь сказать, Аттей. Теперь. Скажи мне. Я хочу знать ее имя - имя моей настоящей любви. А если я ошибся - ничего. Жизнь-то... - я запнулся, - Она... длинная.
   - Ты действительно готов?
   - Да.
   - Врешь ведь, - проворчал он, - Ну, да ладно.
   - Я больше не прошу. Только имя.
   - Тьен.
   Этим все сказано. Серебристо-белые как паутина волосы до самого пола. Окаменелые глаза - один серый, второй желтый на бледном, худом лице. Тьен. Ее зовут Тьен, я знаю. И звали, должно быть, за тысячелетия до моего рождения. Тьен. Пол понемногу уходил из-под ног.
   Аттей подхватил меня и усадил в кресло.
   - Ты не был готов.
   - Да...
   Но это хорошо, что он сказал. Я ведь тоже думал, что это не Элланон. Судьба не может быть так несправедлива, несправедлив я сам. Это я любил ту, кого мне любить было не предназначено.
   - Аттей... - позвал я.
   - Да?
   - С тебя еще желание.
   Аттей пытливо посмотрел на меня.
   - Нет, - попросил я, - Не лезь в мои мысли, хоть раз.
   Он сдался.
   Я схватил ртом как можно больше воздуха:
   - Убей меня.
   - Не могу, братец, - с жалостью сказал он, - Правда, не могу. Мог бы - сделал.
   - Почему?
   - Боги - не судьи над богами. И не палачи. Нам не дано.
   Я в ответ дико и долго рассмеялся.
   Мы - не боги. Мы любим; боги этого не умеют. Аттей, Элланон... вы ошибались. Да. И ты тоже, Аттей. Может, ошибаешься и в другом. Надеюсь. Ошибки - тоже судьба людей.
   - Мы - не боги, - сквозь выступившие слезы прошептал я, - Поверь. А говорил, что знаешь все. Пожалуйста. Я ведь по-настоящему хочу умереть, Аттей. Если можешь, помоги.
   - Прости.
   Я устало приложил руки к лицу.
   - Это против правил, Ирр, - медленно сказал Аттей, - Но ты - мой друг, и кое-что...
   Я поднял голову.
   - Я не могу убить тебя, правда. Но ты сможешь заснуть, - он невесело улыбнулся, - Навсегда. И больше не просыпаться.
   Из моей груди помимо воли вырвался истерический смех.
   - Черт! - только и смог выговорить я.
   Аттей опустил голову:
   - Я надеялся, что ты не согласишься.
   - На закате, - сказал я, - И... спасибо, Аттей. Это - тоже надежда.
   Я вышел из дома.
  
   Я весь день просидел у могилы Элланон на опушке. Смеялся, говорил какие-то глупости. Убеждал ее в чем-то. Ее, которая никогда больше не откроет глаз. До тех пор, пока солнце не скатилось на линию горизонта.
   А потом медленно пошел обратно. Шумели деревья, и на сердце было как-то странно. Нет, не грустно, я не мог этого объяснить. Я посмотрел на небо, поймал себя на мысли, что вижу закат в последний раз. И что-то оборвалось внутри. Пусто стало, что ли? Как тогда, накануне смерти Элланон.
   Но теперь у меня был ключ от этого капкана.
  

* * *

  
   Над городом теперь ночь. Стемнело уже. Я рад. Аттей рядом; на столе ярко горит масляный светильник.
   - Ты готов? - тихо спрашивает Аттей.
   - Да.
   Ощущение, как будто что-то невесомое мягко опускается на мое тело. Не сон пока, просто усталость, как после долгого, бесконечно долгого дня... А может быть, это мне кажется? Я уже давным-давно чувствую себя усталым. С тех пор, как ОНА умерла. И сейчас почти счастлив. Кажется, Аттей тоже. Мы - не боги, но теперь я могу благодарить богов, если они существуют, за все. За Элланон - мою единственную, настоящую любовь. Я верю в это сейчас.
   И за тебя Аттей. Спасибо... и прощай. У меня уже закрываются глаза. Я заслужил этот отдых, но не гаси светильник пока. Впереди ведь так много тьмы - целая вечность; позади тоже осталось немало, но это уже не важно. Я только хочу еще чуть-чуть света, пусть и от горящего масла. Он все равно скоро потухнет сам. Но пока я здесь - не надо. Лучше смотри на отблески, а я буду спать. Сон - это ведь очень похоже на смерть. Во сне можно увидеть ЕЕ - такой, какой она была тогда, а если и не увидеть, так вспомнить. В первый раз без грусти. Воспоминания - это тоже хорошо. Встретить всех тех, кого когда-либо потерял. Обнять, и просто сказать, что скучал. Не думать о том, что это ложь, только более тонкая; не смотреть на тела - их тела, лежащие в холодной земле. Сделать вид, что мы не прощались, и что это - не навсегда. Обманывать. Врать в глаза - там у меня будет такое право. Расчетливо, гадко лицемерить. Ведь нельзя купить поместье за четверть гроша, на самом деле.
   Темно стало. Аттей? Гаснет светильник. Что, закончилось масло? Тогда подуй на него, уже можно. И закрой шторы так, чтобы лучи рассвета не пробились сквозь ткань. Я же знаю, он будет красным. Я не хочу смотреть, хотя уже почти не вижу.
   Понимаю, нельзя так вот уходить, не попрощавшись. Ну, что ж, это жизнь. И не так уж она и жестока, если плюнуть на нее и повернуться спиной.
   - Черт... я не говорил? Я рад, что я не один.
  
   А за окном, сквозь тучи, высоко-высоко пробивался рассвет. Прозрачный и сиреневый, как марево над заросшим ряской прудом однажды глубоко в лесу.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"