Старый городской парк летом претерпел глобальные изменения. Полузаросшие тропинки превратились в красивые дорожки, заросли кустов были аккуратно подстрижены и прорежены, трава на газонах горела изумрудной зеленью. И только железные ворота оставались прежними. Кое-где покрытые ржавчиной, потемневшие от времени, они издавали душераздирающий скрип при малейшем движении.
Яркий солнечный день мягко переходил в вечер, парк был заполнен гуляющими парочками, молодыми женщинами с колясками, детские площадки пестрели детьми на качелях, на горках и в песочницах. Их мамы, искоса приглядывая за своими чадами, мирно беседовали, заселив рядком стоящие лавочки.
В очередной раз завизжали ворота, в приоткрывшуюся створку протиснулся старичок небольшого роста. Седые волосы были тщательно приглажены, открывая большие залысины на висках, костюм отутюжен, ботинки начищены до блеска. Старик тяжело опирался на трость, но при этом походка его была твёрдой, и трость казалась просто элементом его гардероба.
Женщины сердито зашептались, косясь на старика, парочки недовольно свернули с главной дорожки в боковые, чтобы не встречаться с ним. Дети подбежали к своим мамам, пряча лица в их коленях.
– Опять этот сумасшедший, – едва слышно прошептал кто-то.
Старик, не замечая произведённого им впечатления, обернулся и вполголоса проговорил:
– Ну, что ты встала, Тася, проходи. Обопрись на мою руку, не волнуйся, я ещё способен поддержать тебя... Посмотри, родная, парк не узнать...
Старик медленно двинулся по дорожке, продолжая говорить:
– Видишь, здесь всё переделали. Да, весной и летом здесь работали люди, копали, ровняли, стригли, да, красиво стало. Но здесь осталось одно место, до которого они не добрались. А может быть, они специально оставили всё, как было. Это там, где пруд. Идём туда, Тася.
Посмотри, какие ровные дорожки и как красиво подстрижены кусты. Словно по телевизору передачу смотришь, ведь правда? Ты помнишь, милая, вон под тем дубом мы с тобою встретились в первый раз...
Прости, конечно, это ты меня там встретила! Ведь я лежал под этим дубом в печальном виде. А что было делать? Первая зарплата, семнадцать лет, друзья... рюмочная... Но, согласись, нет худа без добра. Ведь, если бы я тогда не напился, то не упал бы под дерево, а ты не нашла бы меня там...
А что рассказывать? Я тебе уже много раз говорил! Я был молод и глуп, не знал жизни, не знал людей. Получил на заводе первую зарплату, и тут оказалось, что у меня в цехе множество друзей, с которыми нужно "это дело обмыть". И я не мог отказать им, побоялся обидеть. Мы пошли в рюмочную, буквально через дорогу от проходной. И "обмыли"... Потом "обмыли" ещё раз, а потом ещё... А потом я не помню, ах, не смейся, Тася, мне до сих пор стыдно вспоминать это! Не знаю, как я оказался в этом парке. Мне было так плохо, так плохо, Тася, ты не можешь себе представить, моя трезвенница. Мне рассказали потом, что я грязно ругался и меня выгнали на улицу. "Друзья" мои расплатились из моего же кармана и решили остаться. А я ушёл, они меня даже не проводили. А ведь от рюмочной до этого парка я должен был пройти не один перекрёсток! Конечно, тогда машин было гораздо меньше, чем теперь, но, тем не менее... никто не остановил меня! И вот я очнулся на коленях в обнимку с дубом. А рядом со мной голоногая девчонка: "Дяденька, вам плохо?". Ты представляешь, Тася, что я почувствовал? Мне семнадцать лет, а ты – "дяденька"! Опять смеёшься... Я помню, что тебе тогда было двенадцать. Ты была младше меня всего на пять лет, но гораздо умнее, чем глупый пьяный мальчишка... Милая Тася, теперь ты ещё младше меня... теперь уже на пятнадцать лет...
Ах, не будем об этом... Дальше? Тася, ты помнишь это лучше меня... осторожно, видишь, здесь дорожка горбится, ступай осторожно... вот так... Дальше я чуть не умер от стыда. Когда ты нашла меня, хмель уже немного выветрился, но голова кружилась и в животе всё кружилось... Нет, Тася, не буду я об этом говорить, фу, противно вспоминать. Я помню, родная, я, наверное, остался жив только благодаря тебе. Сколько раз ты сбегала к пруду, чтобы принести мне в ладошках воды, пока я смог умыть лицо после этого?.. Сколько сил тебе понадобилось, чтобы помочь мне встать и проводить меня до дома? Ох, и всыпал же мне отец тогда! Смешно тебе, хохотушка, всё-то тебе смешно... А у меня тогда пониже спины сплошная синева была.
Помнишь, ты меня ждала около дома на следующий день, пока я не вернулся с работы, чтобы узнать, как я себя чувствую? Я тогда решил подарить тебе цветы. Ты сказала, что любишь ландыши, но какие уже ландыши в августе? Астры тебе ведь тоже понравились? Не обманывай, у тебя глаза блестели, когда я вручил тебе цветы...
Быстро время прошло, верно, Тася? Ты подросла, и я понял, что ты – лучше всех девушек, с которыми я ходил на танцы... Но ты в меня раньше влюбилась, чем я в тебя. Не спорь, Тася, я знаю! Ты влюбилась в меня ещё тогда, когда тащила меня домой из парка, иначе ты бы этого не сделала!.. Ах, тебе меня было просто жалко? И ты ни капельки не любила меня тогда?.. Самую маленькую капельку, говоришь? Так эта капелька и была началом твоей любви ко мне... Не обзывайся, разве похож я на надутого индюка?
Смотри, мы почти пришли. Вот за тем поворотом дорожки пруд...
Тася, ты видишь, ничего не изменилось в этом уголке парка. Даже скамейка осталась... Здесь я тебя поцеловал в первый раз. Тебе ведь было уже восемнадцать, да? А я боялся до тебя дотронуться, мне казалось, что ты исчезнешь... И вдруг ты так доверчиво подняла ко мне лицо, так мягко коснулась моей руки, что я не мог удержаться... Твои губы были такими тёплыми и сладкими... Ах, Тася, я помню, что ты тогда ела малину! Всё испортила, глупая моя!
Ой, Тасенька, я что-то боюсь садиться на эту скамейку, она же такая древняя, как я сам. Вдруг она рассыплется подо мной? Что? Ты снова поможешь мне встать? Нет, родная, для этого у тебя теперь не хватит сил... Ладно, давай потихонечку присядем... Надо же, не сломалась скамеечка! Подвинься поближе, дай, я тебя обниму. Теперь давай просто посидим и помолчим...
...Помнишь, Тася, как мы прибежали в ЗАГС и попросили нас поскорее расписать? Нам отказали, дали время на размышление, и эти несколько месяцев мы без конца с тобой ссорились из-за всякой ерунды. А в тот день молча пришли туда, оба... Ты была в зелёном платье и босоножках, ведь во время ссор нам некогда было сходить и купить тебе настоящее платье... Костюм мне? Ах, Тася, зачем мне был нужен костюм, если у тебя не было платья?
Зато все ссоры наши остались в тех месяцах, ведь после этого мы с тобою не ссорились ни разу... Да-да-да, совсем забыл, мы ссорились ещё два раза, когда придумывали имена для наших детей. Ну, кто ж знал, что так получится? Ты сама меня убедила, что первой у нас родится девочка, а через два года после неё – мальчик. Ты сама сказала, что имя для девочки, для первого ребёнка, придумаю я, а для мальчика, для второго – ты. А сама взяла и родила мальчика... Но ведь он был первым, значит, и имя я должен был придумать. Ну и что? Ах, Тася, Тася, не будем же мы теперь из-за этого ссориться? Димка наш был хорошим сыном, и Маша была девчонка замечательная, как она была на тебя похожа, Тасенька... Подожди, подожди, как вспоминаю о них, никак не могу удержаться... Как же так получилось, почему же они оба...
Тася, не надо, я сам... всё, уже всё, я уже не плачу... Это старческое, Тася, глаза слезятся... Перестань, если ты станешь жалеть меня, я совсем расклеюсь... Ну вот, уже всё прошло... прошло...
Кто же мог знать, что так произойдёт... Маше было столько же лет, сколько тебе, когда мы с тобой познакомились, как мог четырнадцатилетний мальчик удержать её, когда она сорвалась с обрыва на том проклятом курорте? Но он держал, сколько мог... Он так и не отпустил её, и они упали оба... А мы так рвались туда, на юг, к морю... Тася, Тася моя, как больно, больно это... Мы не должны переживать своих детей, не должны... Наши дети...
Не плачь, Тася, ведь ты с ними теперь, однажды и я к вам приду.
А через год мы снова поехали туда, чтобы положить цветы к тому месту, где они лежали, такие юные и красивые... и мёртвые. И ты увидела у подножия этой горы Динару, помнишь? Никому ненужный ребёнок, наше глазастое чудо. Ты сразу сказала, что мы заберём её к себе, и она стала нам родной. Никаких проблем с усыновлением... А ещё через год появилась Гуля, а ещё через год – Федюшка. А потом сразу Лена и Вика. И самые наши маленькие – Гунар и Лана... Да, мы с тобой каждый год ездили на море, и каждый раз возвращались с новыми детьми. Наверно, Димка и Маша решили уступить своё место тем детям, которые никогда не знали, что такое семья... Помнишь, Гуля сказала, что они лучшие на свете, потому что подарили ей маму и папу, тебя и меня...
Вместо двух у нас стало семеро детей, а потом пятнадцать внуков. А теперь у нас шесть правнуков... Я знаю, Тася, что тебе всё это известно, но мне так хотелось сказать тебе об этом, ведь мы не часто встречаемся с тобой, только лишь по воскресеньям.
Но я слабею, вдруг однажды я не смогу прийти? Тогда ты придёшь ко мне? Придёшь за мной? Да, ты придёшь за мной, и тогда уже мы не расстанемся...
Я не хотел говорить тебе, Тасенька, но в последнее время у меня часто болит сердце и ноют колени. И совсем плохо с глазами, совсем плохо. Днём, когда светит солнышко, ещё ничего, я вижу, даже гуляю без очков, но только начнёт смеркаться, как... я даже стараюсь спать ложиться пораньше и не думать о том, что однажды не смогу прийти на встречу с тобой, потому что не увижу дороги... Но зимой темно и утром. И сердце болит, болит... Но я не стану больше говорить тебе о своих болячках, родная, мы не для этого встречаемся здесь.
Конечно, с нашими детьми всё хорошо, и с внуками тоже, не волнуйся. Они каждый день навещают меня. Только по воскресеньям я запретил им приходить, ведь это дни наших с тобой встреч... Не хочу я этого, Тася, даже не говори об этом! Я прекрасно справляюсь сам, а продукты приносят дети, я уже забыл, когда носил покупки, так только, хлеб или молоко. Они заботятся обо мне, не беспокойся, они хорошие дети.
Пора уходить, скоро начнёт смеркаться, я не люблю бывать на улице, когда темно, совсем глаза не видят. Идём, Тася, я провожу тебя...
До встречи, Тасенька, через неделю снова здесь, в это же время... ты ведь придёшь? Дай мне твою ладошку, я хочу её поцеловать, я так люблю твои ладошки, тёплые и мягкие... До свидания, родная моя...
Душераздирающий скрип ворот заглушил голос старика. Люди неприязненно смотрели, как он подносит к губам свою ладонь, опустив голову в почтительном поклоне.
– Смотри, как будто руку у кого-то целует, – смешливо прошептала девушка своему парню, издалека наблюдая за стариком, – наверно, у Таси, с которой он всё время говорил.
– Перестань, – вдруг хмуро оборвал её парень. – Я знаю этого старика. Когда я был совсем маленьким, меня мама водила сюда гулять. Этот старик, он уже тогда был старик, приходил каждое воскресенье в одно и то же время со своей женой. Такая маленькая красивая седая женщина, очень красивая, мне казалось, что она похожа на королеву фей.
– Королеву фей? – изумилась девушка.
– Да, мне какую-то сказку тогда читали, там что-то говорилось о феях. Та женщина была такая... миниатюрная, красивая... как... как что-то неземное... Лет десять назад он стал приходить один... Но всё время ведёт себя так, словно она рядом. И говорит с ней, рассказывает о том, как живёт.
– Она умерла? – девушка стала серьёзной.
– Наверное.
– А старик сошёл с ума и разговаривает с призраком, – фыркнула девушка.
– Просто он всё ещё любит её.
– Смотри, он прислонился к решётке, вдруг ему плохо, пойдём, поможем, – девушка озабоченно потащила за собой парня.
– Что с вами? – она заглянула в опущенное лицо старика. – Вам плохо?
– Нет, ребята, всё хорошо, теперь уже хорошо, просто я немного устал.
– Вам помочь? Проводить вас?
Старик посмотрел куда-то за спины парня и девушки.
– Тася уже ушла, – еле слышно пробормотал он и опять опустил голову.
– Мы проводим вас, – сказал парень, – вы ведь живёте в том доме, где магазин "Детский мир", верно?
– Откуда вы знаете? – старик впервые взглянул парню в лицо.
– Я вас знаю, – сообщил он, – я видел вас здесь, когда был совсем ребёнком. Я встречал вас и вашу жену.
Девушка сердито дёрнула его за ремень.
– Да, Тася, моя жена... теперь мы видимся только здесь, в парке, только здесь я могу с ней поговорить... Немного кружится голова, я, пожалуй, приму ваше предложение и попрошу вас меня проводить.
Они шли молча. Только у двери в подъезд старик вежливо предложил своим провожатым подняться к нему на чашку чая. Они так же вежливо, но твёрдо отказались.
– Тогда хоть скажите, как вас зовут, при встрече я расскажу о вас Тасе.
– Дима... Маша, – по очереди представились молодые люди.
Старик побледнел и всей тяжестью опёрся на свою трость.
– Спасибо вам, ребята, – глухо проговорил он и быстро скрылся в подъезде.