Демидова Элона, Шкиль Евгений : другие произведения.

Отступник, главы 11-13

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

  Глава 11
  ВЫБРАТЬ СУДЬБУ ДЛЯ СЕБЯ - ВОТ ВОИСТИНУ ЩЕДРЫЙ ПОДАРОК!
  
  
  Очевидно, добыча, которую тут недавно разделали, была богатой: на побуревшем от крови песке лежала здоровенная куча внутренностей, над которыми уже гудел рой зеленых мух. Олег представлял себе шамана совсем иначе, и потому во все глаза уставился на очень худого мужчину, сидевшего на корточках в длинной лодке и одетого лишь в потертые дырявые штаны. Небрежными космами на загорелые костлявые плечи спадали черные, тронутые заметной сединой волосы. На темени проглядывала плешь. Услышав звуки шагов, человек на мгновение замер, будто сканировал затылком, что творится у него за спиной, а потом продолжил возню с сетью и гарпунами.
  - Здравствуй Лёня, - сказал шаман, не оборачиваясь, в голосе его проступала веселая хрипотца. - И тебе, здравствуй, незнакомый пацанчик.
  - Привет, Ян, - ответил судья. - Мы тебя очень ждем.
  - А я вот ждал хорошего улова, и дождался-таки! Зурелана, с хвостом вот такой ширины, поймал, - мужчина, все также сидя спиной к собеседникам, развел руки в стороны. - Так что присылай своих землепашцев, пусть заберут долю.
  - Это всенепременно, это здорово, что ты вернулся с уловом, но вот только скажи мне, пожалуйста, - Дрожжин нахмурился, - разве в твоем клане мало охотников и рыболовов? Неужели шаман должен самолично отправляться в открытое море, причем в столь неблагоприятные для нашей общины дни?
  - Что-то ты много наговорил, придется отвечать по пунктам. - Ян, наконец, соизволил повернуться к собеседникам. - Во-первых, поймать зурелана с хвостом вот такой ширины может только шаман, во-вторых, Таганрогский залив - это никакое не открытое море, а в-третьих, для нашей общины начинаются самые что ни на есть благоприятные дни, я бы сказал, благоприятные месяцы, нет, даже благоприятные годы, ну и в-четвертых... - шаман, убрал с небритой щеки налипшую прядь, - в-четвертых... ага, кажется, все. Остановимся на трех пунктах.
  Олег очень удивился, увидев резкие морщины на загорелом лице, заросшем недельной щетиной и подумал, что этот человек намного старше пятидесяти лет, но больше всего поражали глаза Яна - лучащиеся смехом, но в то же время непроницаемо черные. Казалось, это бездна, которая могла затянуть вниз. А еще у шамана был почти идеальный римский нос, совершенно не вяжущийся с обветренными потрескавшимися губами. От такого несоответствия пересыхало в горле, тянуло под ложечкой и создавалось ощущение полной непредсказуемости.
  - Интересно узнать, а почему ты полагаешь, что для нашей общины настали хорошие времена?
  - Примета сработала, - шаман сделал серьезное лицо. - У меня вчера под вечер начался понос, заметь, он случился в море! А значит, нас ожидает счастье. Я так сильно дристал, что думал - сдохну, чуть мозг не высрал.
  От этих слов Олег чуть не заржал в голос, сдержавшись из последних сил, чтобы не проявить неуважения, но вообще-то он был поставлен в тупик: представить, чтобы кто-то из старейшин, не говоря уж о властителях Лакедемона, сказал что-то подобное?!
  - По-моему, ты его все-таки высрал, - засмеялся судья. - Ну, а кроме шуток, мы срочно собираем Небесную Канцелярию. У нас два пленника. Необходимо решить их участь.
  - Это... - Ян, сощурился, и, выставив указательный палец, попеременно тыча то в Олега, то в Дрожжина, остановился на юноше, - за ним гнались?
  - Да, - кивнул жрец, - группа преследователей была больше, но в живых остались двое, девушка и парень. Как я понял, они все из Лакедемоновки.
  - За МКАДом все-таки есть жизнь, - шаман изобразил на своем лице задумчивость.
  Олег, совершенно не поняв, что хотел сказать этот удивительный человек, вопросительно посмотрел на судью, но тот нахмурился так же недоуменно.
  - Не обращайте внимания... - Ян махнул рукой. - Всего лишь старая присказка. Ну, а что изволили решить милостью Божьей дорогой наш вождь, наша благословенная опора, Валерий Александрыч Кислов? Беседу перевоспитательную о трагедии общин с пленниками проводят?
  - Скорее всего, уже закончили, - ответил судья.
  - Ну тогда отпустите их на волю, - шаман вылез из лодки. - Думаю, что теперь бедолаги не представляют опасности для нашего племени. Их мозги сожжены.
  - Это не смешно, Ян, - произнес Дрожжин. - Поторопись. Нам нужно идти.
  - Ну что ж, - рыболов вытер мокрые руки о штаны. - Идем, раз не смешно.
  
  * * *
  
  Дом, где приютили малышку, находился неподалеку и судья оставил Олега там.
  - Убедишься, за ребенком очень хорошо приглядывают, - сказал Дрожжин, расставаясь с подопечным. - И никуда не уходи, тебя позовут, как только будет принято решение.
  Дверь открыла хозяйка - высокая, загорелая, с темно-русыми волосами и золотисто-карими глазами, она сразу же вызывала симпатию. Молодая женщина, которую звали Алина, провела гостя на большую террасу, заросшую плющом, где в тени стояла кроватка с младенцем, и оставила одного; наконец, впервые за эти сумасшедшие дни, юноша смог взять на руки и внимательно рассмотреть дочь, которая вертела во все стороны круглой головенкой и иногда взглядывала на отца. Он подносил ладонь к крохотной ручке, а малышка рефлекторно хватала его за мизинец и улыбалась. Такая незамысловатая игра очень нравилась обоим. Алина занималась домашними делами, но изредка заглядывала - убедиться, что все в порядке.
  Лезть в чужую жизнь считалось в Лакедемоне признаком крайне дурного тона, и юноша не привык задавать лишние вопросы, но сейчас он решился заговорить:
  - Вы не очень-то похожи с Каур.
  И на самом деле, с трудом верилось, что эти две девушки родные сестры. В чертах лица, правда, улавливалась некая схожесть, но все же отличий было намного больше.
  Узкие зрачки Алины слегка расширились, превратившись в овалы.
  - Шаман говорит, что так получилось из-за водорослей, которые ели наши родители. Иногда дети рождаются темнокожими. Моя сестра была такой первой. Сначала боялись, что это неизвестная болезнь, но она росла здоровой и сильной, а потом, когда на свет стали появляться другие, то все успокоились.
  - А я... - замялся Олег, - не видел никого другого... И вообще здесь детей не видел.
  - Конечно, ведь дети в Яслях. Или Гимназии, Библиотеке, а может быть, в Театре. Учатся. Свободное время у них, конечно, есть, но немного, чтобы по улицам не шататься.
  - У нас тоже с семи лет забирают в Интернат. А там не забалуешь...
  Юноша хотел как-то сблизиться, подружиться с приемной матерью, но чувствовал себя неловко, поскольку не знал, о чем говорить. Рассказать о жизни в Лакедемоне? А будет ли это интересно Алине?
  Каур появилась как всегда неожиданно. Бросив пристальный взгляд на Олега, и улыбнувшись, отчего на щеках появились очаровательные ямочки, проговорила:
  - Небесная Канцелярия скоро скажет свое решение, тебя ждут.
  - Что они... что сделают с пленниками? - юноша одернул себя, но поздно: в Лакедемоне такая фамильярность была недопустима, постановление Совета Старейшин должны были озвучивать сами старейшины, а не посыльные.
  - Еще не знаю, я же сказала, что решение скоро будет объявлено, - Каур смотрела на Олега, не отводя глаз, зрачки ее округлились, несмотря на то, что на улице было светло.
  От этого парень смутился еще сильнее, как не смущался, пожалуй, даже в первую брачную ночь.
  - Ну, - поспешно, выдавил он, - тогда пошли...
  
  * * *
  
  Аня и Артур, прислонившись к обшарпанным стенам практически пустой комнаты, сидели на разных концах лавки. Девушка старательно изучала свои руки, а парень разглядывал испещренный трещинами высокий потолок, запыленные, покрытые паутиной окна, массивную двустворчатую дверь.
  - Интересно, - нарушил он молчание, хотя сперва решил, что ни за что не будет говорить с предательницей, - что там решат на счет нас?
  Аня пожала плечами, продолжая вычищать грязь из-под ногтей.
  - Нет, реально, убить нас не должны, - продолжал размышлять вслух Артур. - Если бы нас хотели кокнуть, то сделали бы это ночью, по-тихому. Как думаешь?
  Девушка снова пожала плечами, старательно изображая равнодушие.
  - Ну да, я уверен. Вот скажи, на хрена бы тогда ихний царь, как там его... Валерий... - Артур наморщил лоб, - блин, как его там правильно... в общем этот Валерий... нам бы не гнал про какую-то говенную трагедию общин. Он нас завербовать хочет.
  Аня подняла голову, посмотрела на мужа с нескрываемой насмешкой:
  - Что, осмелел? Вчера чуть в штаны не наложил, а сегодня понял, что тебе смерть не грозит и разговорился?
  - Да?! - возмутился наследник. - А кто на меня автомат направил? Предательница! Из-за тебя мы в плену!
  - А ты бы не сдавался, а взял и погиб с оружием в руках, как положено воину. Что автомат-то бросил?
  - Чё ты, мать, несешь, - поморщился Артур, - мы просто жертвы обстоятельств. И я поступал хладнокровно и рационально...
  - Ра-ци-онально, - хмыкнула, передразнив парня, девушка. - Настоящий воин если и обгадится, то рационально и хладнокровно.
  - Слушай, не цепляйся к словам...
  - А если тебя захотят завербовать, - перебила мужа Аня, - ты рационально и хладнокровно согласишься?
  - Мля, ну ты святого запаришь... Чё за вопросы такие?
  - Нет, в самом деле, - девушка изобразила любезную улыбку, - вот скажут тебе: убей жену и иди спокойно в свой Лакедемон, будешь нас информировать, а если вздумаешь врать, мы тебя сдадим, как предателя и убийцу, ты согласишься?
  - Слышь, перестань пургу гнать, - разозлился Артур.
  - А я вот согласилась бы, и убивала бы тебя медленно. Я бы сперва твои причиндалы отрезала,- мечтательно протянула Аня, глядя, как Артур наливается злобой; на душе у нее повеселело: она все-таки смогла вывести мужа из равновесия. - А потом...
  - Слушай, ну, сколько можно. Ой мля... ну, подумаешь, один раз переспал с рабыней нашей... Имеет право воин расслабиться?
  - Не знаю, что там решат насчет нас, но хотя бы один раз я тебе все выскажу! - лицо Ани пошло красными пятнами. - Ты не воин, ты петух помойный! Ты, козлина безрогая, перетрахал всех шлюх Лакедемона, ты, забыл, тварина, как предлагал мне втроем, с этой рабыней? Ты, мразь гнилая, поганый язык, растрепал на всю общину, что мы чёрт-те что вытворяем! Мне уже в глаза людям смотреть было стыдно. Но я теперь тоже всем подряд давать буду!..
  - Да ты... сука... мля... - Артур, вытаращив налившие кровью глаза и сжав кулаки, вскочил с лавки. - Я тебя щас удушу... давно пора, мля...
  
  * * *
  
  Очень большая комната, с почти полностью сохранившейся потолочной лепниной, с тремя высокими окнами и картинами, развешанными по стенам, оставляла впечатление торжественной грусти по давно ушедшим временам. Посередине стоял круг из семи резных стульев с гнутыми ножками. На них расположились шесть человек.
  Кислов рассматривал своих визави, переводил взгляд с Леонида Дрожжина на его сына Сашу, молодого, коротко стриженного шатена; потом на интеллигентного старичка с нерешительным выражением лица и седовласую женщину с печальным взглядом. Эта пара, так называемые "прощенные из людей", являлась на заседания Небесной Канцелярии всегда, не пропустив ни одного. Толку от "прощенных" было немного, но их присутствие с одинаковой готовностью терпели все. Они были похожи на два оставшихся во рту зуба мудрости, которые сами уж не могли жевать, но на которые навешивалась новая стальная челюсть.
  
  - Ну, где этот колдун? - вождь скорчил недовольную гримасу.
  - Сейчас подойдет, - успокоил его судья, а затем обратился к молодому человеку:
  - За Олегом кого решили послать?
  - Не волнуйся, отец, Каур напросилась в вестовые, - ответил тот улыбнувшись.
  Одна из дверей распахнулась, и в зал ворвался шаман. Одет он был во все те же рваные рыбацкие штаны и дополнил костюм майкой.
  - Надо же, - скривился в саркастической ухмылке Кислов. - Сам Ян Заквасский пожаловал! А почему ты в таком виде приперся? Мог бы вообще голяком явиться.
  - Из уважения к Небесной Канцелярии я по такой жаре надел майку. Но если ты разрешаешь, я в другой раз предстану перед тобой обнаженным, - парировал шаман. - Хотя нет, во-первых, здесь присутствует несравненная Ольга Михайловна, а, во-вторых, боюсь, если ты увидишь мою штуковину, то тебя перекосит от зависти.
  - Ты себе льстишь, - голос вождя был нарочито добродушен, но зеленые глаза сверкнули холодной злобой.
  - Хочешь, померяемся? - развел руками Заквасский.
  - Ян, хватит! - судья с укоризной наблюдал за этой сценой. - У нас на повестке серьезный вопрос, который будет иметь далеко идущие политические последствия. Так что меряться пока отложим.
  - Вот тут, мой дорогой друг Лёня, ты совершенно не прав, - усевшись на стул, Заквасский закинул ногу за ногу. - Любая политика - это прежде всего закулисная, а иногда и прилюдная демонстрация альфа-, бета- и прочими самцами половых органов друг другу. Размер боеголовки имеет решающее значение. На том сверхдержавы и стояли. Так было, так есть и так будет вовек.
  Участники заседания с разной степенью осуждения смотрели на шамана, и только Саша, отвернувшись, прикрыл ладонью рот и нос, пытаясь не засмеяться.
  - Ян, - Леонид поднял ладонь, - пожалуйста, перестань.
  - Я молчу, - Заквасский прижал указательный палец к губам. - Просто я сегодня забыл, что у нас ведь общество равных, и у всех все должно быть одинаковой длины, толщины, глубины и упругости.
  - Скажи лучше, почему опять нет Инессы? - сказал вождь, закрывая балаган. - Она пропускает уже четвертое или пятое заседание. Это ведь ее гражданский долг, даже привилегия. Она одна из немногих, кто может заседать в Небесной Канцелярии.
  - Моя возлюбленная жена, - ответил шаман, - очередной раз страдает мигренями. У нее вообще как речь заходит об исполнении долгов, все равно каких, гражданского или супружеского, начинает болеть голова.
  Дрожжин закрыл лицо рукой, а его сын, не выдержав, прыснул со смеху.
  - Ну ладно, - Кислов пропустил мимо ушей очередную шаманскую остроту. - Ее личное дело. Тогда начнем. Как все уже знают, в наш город прибежал просить убежища парень из Лакедемоновки, что располагается на самой западной точке полуострова, если кто забыл географию. Его дочка, что несказанно меня радует, самая настоящая нуклеарка, хотя и родилась не в нашей общине. Поэтому убежище для нее и для себя беглец получил. Так же мы захватили в плен его преследователей и теперь надо решить: что с ними делать? Мы можем их убить, либо отпустить на свободу, либо оставить в плену. Саша, мы тебя слушаем, - вождь указал на молодого шатена.
  Такой порядок был принят уже достаточно давно: сначала говорил сын судьи, как самый молодой, потом "прощенные", следом за ними Дрожжин и Заквасский, и, наконец, завершал прения, подводил итог и выносил решение сам Кислов.
  - Мне кажется, - сказал Саша, став предельно сосредоточенным, - что не имеет уже особого значения, что мы с ними сделаем, а подумать надо о другом: раз один отряд сумел добраться до Таганрога, то и для других это не составит проблемы. Поэтому нам следует готовиться к будущим встречам. И эти встречи, судя по взглядам наших соседей, наверняка не будут мирными. А пленным предлагаю дать свободу выбора уйти или остаться. По крайней мере, вы нас учили, что людям надо предоставлять выбор.
  "Прощенные" были весьма испуганы перспективой новых посещений города отрядами воинственных захватчиков.
  - Но ведь у нас нет как таковой тюрьмы, где их содержать? Ведь и в подвале они не могут все время находиться... Но, может быть, не совсем разумно и отпускать этих пленных? Какую еще напасть они приведут, если их отпустить? - высказалась Ольга Михайловна.
  Седовласый старичок с аккуратно стриженной бородкой решительно высказался против кровопролития.
  Следующим должен был говорить Заквасский, но шаман уступил свою очередь судье.
  - Вот, мой сын полагает, что война неизбежна, что она произойдет в любом случае. У меня в этом тоже нет сомнения, - Дрожжин прокашлялся и заговорил как обычно, мягко и спокойно: - Да, Саша, ты прав, с самого детства мы учили вас, что, по возможности, каждому разумному существу нужно давать выбор. Но также мы рассказывали вам о таком понятии, как необходимость. Существует необходимость быть жестоким к одним во имя милосердия к другим. Эти двое знают, где мы живем, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: глупо давать врагу возможность подготовиться и точно спланировать нападение. Поэтому я решительно не согласен с вариантом, что пленные когда-нибудь покинут Запретную Зону. Уничтожение юноши и девушки, конечно, очень печальная, но жестокая необходимость во имя сохранения жизней наших детей.
  - Но... ведь вы хотите навязать нам убийство, - старичок, поправил очки. - Тогда мы становимся палачами. А я не хочу быть палачом...
  Вождь невольно поморщился, слушая пожилого интеллигента.
  - Я, Павел Федорович, готов лично взять на себя эту кровь, - речь судьи, ровная, почти убаюкивающая, входила в жесткий диссонанс со смыслом. - Однажды я не побоялся взять на себя подобную ответственность и готов нести этот груз снова. Я не хочу допускать и тени возможности, что наши дети станут рабами безумцев, что построили в Лакедемоновке пародию на древнюю Спарту.
  - То есть, - сказал Кислов, - твой вердикт - убить.
  - Именно так, - кивнул Дрожжин.
  - Понятно, - Кислов перевел взгляд на шамана. - Ну а каково твое мнение, Ян?
  - Для нашей общины, - начал шаман, - настали великие времена. Я бы сказал, благословенные времена. С чего я это взял? Когда я находился в море, со мной приключился...
  - Ян, - судья впервые повысил голос, - давай ты не будешь сейчас юродствовать!
  - Да ладно, Лёня, - Заквасский развел руки. - Ведь в мире все взаимосвязано. И мой понос, и будущая война суть явления одного порядка. На вопрос, что делать с этой парой глупых созданий? Я говорю вам: отпустить. Зачем нам брать на себя их смерти? Зачем держать в себе дерьмо, если его можно выплеснуть на землю, и через год, перебродив, оно превратится в удобрение, которое поможет вырастить что-то полезное или даже необходимое нашему племени. Они вернутся в свой деревенский Лакедемон и расскажут о нас, о том, что мы живем, а они - выживают, о том, что у нас рождаются дети, а у них дети умирают, а тех, что выжили - убивают, о том, что недовольные их законами могут получить приют у нас, как получил беглец. Я думаю, что правители будут сопротивляться и цепляться за прежнее, но жители выберут нас. Их общество просто рассыплется от внутренних противоречий. Теперь о войне и жизнях... - шаман повернулся в сторону Дрожжина. - Вот, что я тебе скажу, Лёня: в сраных конституциях прошлой эпохи словоблуды любили писать о том, что важнее человеческой жизни ничего нет. Верили они собственным опусам или нет, это уже другой вопрос. Но так думать - фатальное заблуждение. Жизнь человека, обремененная лишь заботой о хлебе насущном и примитивных удовольствиях, мало чем отличается от жизни животных. Но ведь мы не жалеем свинью? Мы ее режем и жарим на костре. Важнейшее достояние - это человеческий дух, его сила, а не человеческая жизнь с ее страхами. И если мы будем холить собственные тушки, обзаведемся жирком, то рано или поздно попадем на бойню. Так уже было двадцать один год назад. Поэтому жалеть свои жизни сейчас - это потерять все в будущем: и жизнь, и свободу, и дух, и силу. Этих двоих нужно отпустить и готовиться к войне, - шаман оглядел присутствующих насмешливым взглядом и добавил:
  - Я все сказал, хао!
  В повисшей тишине раздался робкий голос Павла Федоровича:
  - Вы простите меня, конечно, - он явно опасался возражать напрямую кому-либо из могучей тройки. - Но кто вам... э-э-э... есть дал право решать, как распоряжаться жизнью других, кого считать свиньей, а кого человеком?
  - Та, очкарик, прости меня, конечно, но кто у меня... э-э-э... - передразнил Заквасский оппонента. - Кто это право заберет?
  - Ян! - строго сказал жрец. - Не переходи, пожалуйста, на личности.
  Павел Федорович, жуя губы и краснея как мальчишка, уставился в пол.
  - Да уж, Заквасский, - вождь говорил медленно, обдумывая сказанное шаманом. - Ты речи толкаешь так же хорошо, как и прикидываешься дурачком.
  - Это весь остальной мир прикидывается дурачком, - ответил Ян. - Но я с тобой спорить не буду.
  Кислов тоже не хотел спорить попусту. В его голове возник новый план действий. Изначально вождь собирался настаивать на удержании пленников в качестве заложников, но теперь, стараниями шамана, перед ним раскрылись совсем иные перспективы.
  "Да, когда-то мы втроем буквально устроили революцию, вырезав банду Рамзеса. Мы победили, навели свои порядки, - размышлял он. - Прошли годы, в центре города появилась Запретная Зона, где власть нашей тройки неоспорима, наша община обросла пока еще тонким слоем традиций и зачатками религии. Может быть, пришло время для экспорта революции? Бесспорно, в долгосрочной перспективе нуклеары сильнее жителей Лакедемоновки и, значит, пришло время объявить себя открытым обществом. Единственный шанс у наших западных соседей - это победить в войне сейчас. И вот этого шанса им дать ни в коем случае нельзя".
  - Что ж, хорошо, - вождь осмотрел членов Совета внимательным взглядом. - Теперь выслушайте мое мнение. Мы общество равных, мы справедливое общество. Рядом с нами находится тоталитарный полис, где меньшинство угнетает всех остальных. Если мы не вступим в борьбу с Лакедемоном, то какой от нас прок? Какой пример мы подадим подрастающему поколению? А если мы откажемся от борьбы сегодня, то завтра нас поработят.
  Ян громко зевнул.
  - Поэтому мы покажем пример доброй воли, - продолжил Кислов, будто не заметив выходку шамана. - Мы дадим пленникам возможность сделать выбор. Конечно, сперва мы постараемся показать им все преимущества нашей жизни. Но потом они могут остаться здесь или уйти домой. Это, по-моему, правильно. Итак, давайте голосовать.
  "Прощенные", понимая, что мнения тройки разделились в пользу помилования пленников, подняли руки. Также поступил Саша.
  - Кто против?
  Два пальца жреца устремились вверх, его поддержал шаман.
  - Ян, - усмехнулся вождь, - ты только что распинался о необходимости отпустить глупых овец на волю и готовиться к войне. А голосуешь "против".
  - Просто не хотелось оставлять Лёню в гордом одиночестве, - сказал Заквасский.
  - Ну что ж, - подвел итоги Кислов, - четыре "за", два "против", один отсутствует. Думаю, пояснений не требуется. Полагаю, пленникам нужно дать сегодняшний и весь следующий день на размышление. Пусть решают, оставаться или уйти. У нас на носу праздник Летнего Откровения, и больше времени мы им дать не можем. Пока они будут у нас в гостях, ограничим их передвижение набережной и шаманскими угодьями, там возле моря их легче контролировать, а лишнего им знать ни к чему.
  - Ну, раз это мои гости, то пойду обрадую их, - Ян подскочил со стула. - Заодно потом и экскурсию проведу.
  - Только постарайся без фокусов, - сказал Кислов.
  - Не беспокойся, - ответил шаман уже в дверях. - Да, Валера, и пришли своих в порт, пусть получат долю от улова.
  Заквасский направился к комнате, где находились пленники. Из-за дверей доносились истеричные вопли. Очевидно, там шла самая банальная ругань. Недолго думая, шаман распахнул обе створки и вошел внутрь: высокий блондин, придавленный лингвистическим удушьем, потрясая кулаками, выхаркивал из себя нечленораздельные звуки, смешанные с ругательствами, перед ним на лавке сидела неровно стриженная под ежик девушка. Ее лицо покрывали красные пятна, а глаза были наполнены такой непередаваемой яростью, какую Ян не видел даже у лютоволков.
  
  Может быть, Аня не отделалась бы легким испугом, но в тот самый момент, когда Артур бросился на нее вытянув руки со скрюченными как когти пальцами, дверь открылась, и в комнату вошел очень худой мужчина, одетый в потрепанные штаны и линялую майку неопределенного цвета.
  - Воркуете, голубки! - заулыбался он. - Ага, понимаю. Нет ничего прекрасней семейной идиллии. Кстати, я Заквасский, шаман племени, будем знакомы. Извините, что нарушил милую беседу, но заседание Небесной Канцелярии только что закончилось. Хочу вам сообщить две новости: одна хреновая, другая тоже хреновая. С какой начать?
  Опешивший Артур перестал плеваться слюной и матерными словами, опустил руки и озадаченно произнес:
  - С хреновой...
  - Хорошо, когда есть выбор, - шаман подмигнул юноше. - Правда, пацанчик? Ну что ж, с хреновой так с хреновой, сам так захотел. Новость номер один: Совет решил оставить вам жизнь, выпустить из подвала погулять, и предоставить вам относительную, так сказать, свободу передвижения...
  - Что же в этом хренового? - перебил парень, наморщив лоб.
  - Так ведь вы не живете, а мучаетесь, и предать вас смерти было бы высшим гуманизмом, но мы, нуклеары, жестокий народ. Ну что, идемте, я буду сегодня вашим гидом.
  - А вторая новость? - спросила девушка.
  - Что? - Заквасский поднял брови. - Ах да! Вторая новость такова: вам подарили не только жизнь, но и свободу выбора. Вы вольны остаться или покинуть территорию города. Послезавтра утром крайний срок. И эта новость хреновая потому, что выбора на самом деле никакого нет. В ваших тупых головах ответ заранее запрограммирован, - Ян подошел и дважды легонько стукнул Артура костяшками пальцев по лбу, потом подошел к Ане, хотел сделать то же самое, но в последний момент передумал и просто погладил девушку по щеке. - И я уже знаю ваше решение, но не скажу. Помучайтесь, подумайте, оставаться вам или идти обратно в ваш Лакедемон.
  - Я остаюсь, - подскочила со скамейки Аня, хлопнув в ладоши.
  - Вот и скажешь это мне, а лучше всего нашему несравненному вождю, послезавтра утром, а сейчас прошу на выход.
  
  * * *
  
  Олег шагал по улице рядом с Каур, но не запоминал пути. Навстречу им никого не попадалось, и было что-то невыразимо волнующее в такой прогулке вдвоем по пустому городу. Парень косился на мулатку, стараясь делать это незаметно. Та, ощущая пристальное внимание своего спутника, улыбалась уголками губ. Иногда их взгляды пересекались, и тогда Олег спешно отводил глаза.
  - Я тебе сильно нравлюсь? - вдруг спросила она, глядя вперед.
  В лицо Олега ударил нестерпимый жар. "Да они тут все ненормальные! Разве можно задавать такие вопросы?!"
  - С чего ты взяла? - как можно небрежнее бросил он.
  - Я Каур Проницательная, - очень серьезно проговорила девушка.
  - М-мм... - Олег решил перевести разговор в другое русло. - А у вас в городе очень мало людей?
  - С чего ты взял? - повторила его интонацию Каур.
  У парня зародилось подозрение, что мулатка над ним подшучивает, и он решил говорить прямо.
  - Я почему-то все время вижу тебя. В засаде ты была, ребенка ты забирала, сейчас вот тоже ты.
  - Ну, в засаде была потому, что лучше всех стреляю из лука, ребенка забрала потому, что Алина моя сестра, а посыльной я сама напросилась.
  - Зачем? - удивился Олег.
  - Мне интересно, - сказала Каур. - Я никогда не видела людей не из нашего племени.
  Некоторое время они шли молча, потом Каур спросила:
  - А правда, что женщины из твоей старой общины могут легко терпеть голод и боль?
  - Ну... в общем, да. А почему ты спрашиваешь?
  - Просто интересно! - засмеялась Каур. - Вот мы уже пришли. Небесная Канцелярия всегда собирается тут. А раньше это был Художественный музей.
  Олег наконец обратил внимание на полностью освобожденный от вездесущего плюща пышный фасад дома, украшенный колоннами, завитушками, головками младенцев с крылышками, вазами и коваными решетками. Резная дверь и два необыкновенной формы фонаря дополняли невиданное великолепие. Дом Собраний в Лакедемоне рядом с этой красотой выглядел просто деревенским курятником.
  - Подождем возле входа. Скоро они выйдут... - зрачки мулатки начали округляться. - А пока расскажи мне о девушке, которую взяли в плен.
  
  * * *
  
  - Наверное, никого представлять не надо, все друг друга знают, - весело заметил шаман, когда увидел стоящую на улице пару.
  Два бывших друга, встретившись взглядами, нахмурились, Аня отвела глаза и покраснела, и только Каур, словно не замечая искр, которые проскакивали между бывшими охотниками и жертвой, церемонно произнесла:
  - Здравствуй Артур, сын правителя Антона, здравствуй Анна дочь Павла.
  - Привет, - одновременно буркнули Аня и Артур.
  В это время из Художественного музея стали выходить остальные участники заседания Небесной Канцелярии. Последним появился в дверях Кислов с вещмешком в руках.
  - Ваше оружие и амуниция пока у нас полежат, но личные вещи можете забрать, - сказал он, роясь в мешке. - Вот, возьми свою Барби.
  Вождь протянул девушке пластиковую фигурку в выцветшем наряде.
  - Ты что, мать, - прыснул смехом Артур, - в куклы до сих пор играешь?
  - Не твое дело! - огрызнулась девушка, пряча Барби за спину.
  - А вот твой "Плейбой", - ухмыльнулся вождь, протягивая журнал Артуру.
  - А можно мне посмотреть? - попросила Аня.
  - Конечно, - ответил вождь.
  Девушка рассматривала глянцевую картинку с нескрываемым злорадным удовольствием, отчего ее муж вдруг начал краснеть. Чувство стыда, неожиданно открывшееся в его душе, было Артуру доселе незнакомым, поэтому наследник почувствовал себя дурно.
  - Теперь ясно, чем ты занимаешься ночами... Держи! Вот теперь твоя жена. Будешь с ней делить горести, радости и постель, - глаза Ани заблестели, она протянула журнал мужу, и сжав руку в кулак, произвела характерное движение на уровне паха.
   Артур стал пунцовым, мечтая лишь об одном: провалиться сквозь землю. Спасла парня Ольга Михайловна.
  - Это же Галина Грильска! - воскликнула она. - Модель и актриса, Галина Грильска, она сама из Таганрога, победила на конкурсе красоты, не помните? - женщина вопросительно посмотрела на стоявших рядом членов Совета, но те лишь равнодушно пожали плечами. - Я была на показе мод в Москве, и мне даже посчастливилось взять у нее автограф. Вы представляете? Автограф у самой Галины Грильска!
  - О! Вот как! - шаман неожиданно воодушевился. - Это, безусловно, величайшее событие в вашей жизни стоит увековечить памятником рядом с Фаиной Раневской. Да и кто такая Раневская в сравнении... как там ее... с Галиной Грильска? Но только одна проблема: мы разучились отливать статуи из бронзы, поэтому предлагаю сделать монумент из более податливого материала. Поговорите, любезная Ольга Михайловна, с вождем, может, он вам выделит что-нибудь из своих коровников или свинарников.
  - Вам должно быть стыдно, Ян, вы смеетесь над самым драгоценным, что есть у человека, над его памятью о счастливых временах, - обиделась женщина, и сразу же, не ожидая очередной колкости Заквасского, обратилась к наследнику:
  - Молодой человек, можно мне хоть краем глаза посмотреть ваш журнал?
  - Да забирайте, - с напускной небрежностью проговорил Артур. - Он мне вообще не нужен. Я вообще дарю его вам. Я его случайно нашел, хотел выкинуть, но не успел.
  
  * * *
  
  - Семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь... - шептала Аня.
  - Сто три, сто четыре, сто пять... - бормотал Артур.
  "Сто сорок один, сто сорок два, сто сорок три", - говорил про себя Олег.
  Каур, осознавая бесполезность данного занятия, спускалась по Каменной лестнице, ни о чем не думая. Это был старый шаманский трюк: предложить посчитать количество ступенек. Пока еще никто не давал двух совпадающих друг с другом ответов.
  - Ну, сколько получилось? - спросил Ян, ожидавший молодых людей возле стелы с ангелом-хранителем.
  - Сто семьдесят девять, - сказала Аня.
  - Нет. Сто девяносто два, - замотал головой Артур.
  Олег промолчал: у него получилось сто восемьдесят пять.
  - Совершенно верно, - Заквасский улыбнулся, опершись рукой на один из мраморных столбов.
  - Кто правильно посчитал? - спросила девушка.
  - Да все вы правильно посчитали, - ответил, смеясь, шаман. - Сколько б ни было, все верно. Вот, мне кажется, что истинное количество ступеней равно годам, которые Каменная лестница простояла до катастрофы.
  - Правда? - удивилась Аня.
  - А что, вас зверье всякое не трогает? - Артуру наскучил этот дурацкий разговор, и он посмотрел в небо. - Птеродактили или еще кто?
  - Здесь для любого хищника Запретная Зона. Ни одна живая тварь не смеет пересекать границы владений нуклеаров.
  - Как такое может быть? - наследник с подозрением посмотрел на шамана.
  - Очень просто, пацанчик, очень просто, - Ян сделал несколько шагов от монумента и развернулся. - На этом самом месте я договорился с Миром о неприкасаемости нашей территории и призвал в свидетели Ангела, стоящего на трех столпах.
  - Это как? - Артур вскинул брови. - То есть типа имеем договор с собаками, всякими гигантскими хамелеонами и прочей швалью о том, чтобы они не лезли? Такого не может быть!
  - Эх, друг мой, - Заквасский хлопнул наследника по плечу, - если бы ты испробовал дым листьев киндеровых деревьев из Рощи Бессущностного, не тех, конечно, что ты тайком покуриваешь в борделе своей Лакедемоновки, а настоящих священных листьев, ты бы узнал об окружающем пространстве такое, что тебе не снилось и даже не думалось. Но ты меня не понял, пацанчик, я договаривался не с собаками, а с Миром и Городом. А слово у Мира и Города одно.
  Артур вздрогнул: "Откуда этот проныра мог проведать о моем увлечении дурью и борделях? Олег, вот тварь, рассказал! Больше некому".
  В свою очередь, новоявленный нуклеар тоже недоумевал, зачем бывший друг рассказал шаману о своих похождениях.
  - Я все равно ни хрена не понял... - медленно, почти по слогам произнес наследник.
  - Да ты ни хрена и не поймешь, - Ян похлопал Артура по щеке, отчего тот резко отпрянул. - Тебе просто не дано. Это нельзя постичь логикой. Чтобы говорить с Миром, нужно, чтобы он растворился в тебе, а ты в Мире. Это можно лишь воспринять.
  Наследник поморщился.
  - Но все эти договоры не так важны, как вот это, - шаман сделал широкий жест, а потом ткнул пальцем в памятник, стоящий у подножия лестницы. - Вот на чем держится все наше мироустройство, можно сказать, это сердце нашей общины, и пока он стоит в целости, жив Таганрог. Покуда столпы незыблемы, нерушимы границы Запретной Зоны.
  Олег, так же как и Артур с Аней, во все глаза уставился на три каменных колонны, увенчанных металлической крылатой фигурой, что-то держащей на вытянутых вверх руках. Трудно было понять, каким образом это сооружение, пусть и в достаточной мере величественное, может быть столь важным для существования города.
  - Ладно, четыре столба я вам показал, идем дальше, - сказал шаман.
  - Четыре? Но их же только три, - заулыбалась Аня.
  - Разумеется, четыре, - кивнул шаман.
  - Но я вижу только три, - Артур начинал постепенно закипать.
  - Кто мне скажет, - хитро сощурившись, глава клана Отшельника осмотрел стоящих перед ним молодых людей, - что означают эти столбы?
  - Это власть вождя, власть судьи и власть шамана, то есть, вас, Ян Владимирович, - не задумываясь ответила Каур.
  - Та-а-ак, - протянул Заквасский. - Каур, сходи-ка к Морскому вокзалу, там из рейда должны вернуться рыбаки, поможешь им. Я чувствую, мне придется задержаться, чтобы кое-что поведать нашим потенциальным соплеменникам.
  - Хорошо, - улыбнулась мулатка, украдкой посмотрев на Олега.
  Однако этот взгляд не укрылся от Ани, отчего на душе у нее стало пасмурно.
  - Так значит, вы не увидели четвертого столба? - с притворным удивлением произнес шаман. - Я-то думал такие простые вещи всем ясны. Что ж, поясняю для невнимательных. Каждый столб, это не просто колонна, но еще и клан, и дух-союзник клана, или, можно сказать, что каждый столб - это сила, которая держит Мир, а значит и Город, в равновесии. Вот, например, наш вождь, он управляет кланом Творца, но почему дух-покровитель называется Творцом? Именно потому, что он основал наш город, с него началось творение и это первый столб. Теперь возьмем судью. Он глава клана Сказителя. У него тоже есть памятник, возле которого, вас, голубчики, и взяли в плен.
  - Там было написано "Чехов"? - вспомнила Аня.
  - Верно. Молодец! - подтвердил Заквасский. - Он был писателем, можно сказать, судьей прошлой эпохи. А родился в этом городе. Так что второй столб - это столб силы рождения и возрождения.
  - А разве рождение и творение не одно и то же? - подключился к беседе Артур, желавший показать, что он уж, во всяком случае, не глупее жены и кой в чем разбирается.
  - Я тебе так скажу, чтобы понятно было, - шаман подмигнул наследнику. - Человечество когда-то было сотворено, но твой дед родился и умер, твой отец родился и умрет, ты родился и умрешь, между прочим, нелепо. Я родился и умру, мы все родились и умрем, но сотворенное человечество при этом остается. Понял, о чем я толкую, пацанчик?
  - Ну... - Артур почесал голову... - да...
  - Третий столб, - продолжил свою лекцию Заквасский, - это шаман, то есть я, но это же и весь клан Отшельника. А памятник Отшельнику - это памятник человеку, который, по некоторым преданиям, к концу жизни стал шаманом. Ты, - Ян указал на Олега, - видел его, именно там произошла для тебя встреча с нашим народом. На пьедестале написано "Александр Первый". Он умер в этом городе. И значит, это сила увядания и умирания. Столб Отшельника уравновешивает столб Сказителя. Умирание уравновешивает рождение.
  - А четвертый столб должен уравновесить столб Творца? - внезапно осенило Аню, отчего глаза ее загорелись, как у маленькой девочки, которая отгадала детскую загадку.
  - Верно. Ты умница! - Ян погладил девушку по щеке. - Этот столб невидим для непосвященных, но он находится посредине, между тремя остальными. Это столб Бессущностного, столб разрушения и окончательной гибели. Видите, наверху ангел-хранитель? Он оберегает Город и Мир, запечатывая до времени силу четвертого столба. Ну и, конечно, памятник Бессущностному тоже имеется. Это вождь прошлой эпохи, который никогда не был в Таганроге, то есть он здесь не рождался, не жил и не умирал, а потому он - Бессущностный. Там же есть роща киндеровых деревьев, ему посвященная.
  - Вот это, мля, грузилово, - пробормотал Артур.
  - Ну, надеюсь, теперь всем всё ясно? - вокруг глаз шамана наметились морщинки. - И вы поняли, что Город подобен Миру, что Мир подобен Городу, что Город и Мир - это одно и то же, а, значит, слово для Города и Мира - одно.
  Молодые люди переглянулись, но главе клана Отшельника никто не ответил.
  - Теперь идем на набережную Откровения. Я покажу вам свою любимую девочку, - сказал Ян.
  Они шли по дороге, вымощенной плиткой, которая, как ни удивительно, неплохо сохранилась в течение двадцати с лишним лет. Кое-где, правда, встречались прорехи, аккуратно засыпанные песком и мелкой галькой, так что набережная Откровения выглядела весьма ухоженной. Вдоль нее росли деревья, кустарники и декоративные травы. Особенно Ане понравились неизвестные бледно-голубые цветы.
  - Как сказал бы судья, это наш ботанический полигон, - шаман поднял с плитки маленький камушек. - Тут растет или что-то очень редкое или то, что не имеет, казалось бы, значения в хозяйстве. Вот смотрите.
  Ян кинул камушек в середину бледно-голубой клумбы. Несколько растений, выпустив пыльцу в воздух, заколебались, дотронулись до других, те, в свою очередь, выстрелив пылевидное облачко, качнулись, передали импульс следующим цветам. По клумбе пошла живая волна.
  - Охренеть, - прошептал Артур.
  - Красиво, - восхитилась Аня.
  Олег промолчал, но было видно, что и его подобное зрелище не оставило равнодушным.
  - Порошок из семян качунов, как мы называем эти цветы, неплохо помогает при простуде, - сказал Заквасский. - А вот и моя любимая девочка.
  На низком гранитном постаменте стоял бронзовый памятник с человеческий рост: девушка робко выглядывала из приоткрытой двери необычной конфигурации, выставив обнаженные плечо, руку и ногу.
  - А откуда она вылезает? - спросила Аня.
  - Из футляра контрабаса, - ответил шаман. - Есть у того, кто теперь называется Сказителем, рассказ, "Роман с контрабасом" называется.
  - И о чем этот рассказ? - в глазах девушки горело любопытство.
  - Его можешь прочитать в Библиотеке, - Ян в очередной раз погладил Аню по голове. - Если, конечно, ты захочешь остаться.
  - Я останусь, - решительно произнесла Аня.
  - Да... - протянул Артур, поведение жены ему совершенно не нравилось, но что он мог поделать? Только поддеть... и наследник с показной нежностью погладил ногу, а потом плечо бронзовой девушки. - Из всех приблуд в вашем городе, эта самая офигенная. Действительно крутая цыпа, не то что некоторые.
  - Сразу после Галины Грильска, - съязвила Аня. - У тебя вообще с картинами и памятниками лучше получается!
  От стыда, который так недавно охватил Артура, теперь не осталось и следа. В ответ на колкость жены он самодовольно ухмыльнулся и произнес:
  - Памятники и картины бывают погорячей иных женщин.
  На лице Ани выступила краска, в глазах вспыхнула ярость.
  - Совершенно, верно, - погасил начинающийся скандал Заквасский. - Эта девочка очень красива и очень горяча. Да и мозгов у нее больше, чем у иных парней. Но вас это не касается. Идем, я вам покажу кое-кого.
  Минуту спустя они стояли перед еще одной бронзовой скульптурой. Плитка вокруг была во многих местах вынута. Двое мужчин и подросток засыпали песок в провалы. Увидев шамана, они поздоровались, с любопытством оглядывая пленников.
  - Приходится латать набережную, - сказал Ян, а потом, указал на постамент, где стоял, небрежно облокотившись на колонну, курчавый мужчина. - Но мы должны чтить память величайшего судьи золотого века. Он был поэтом.
  У Олега кольнуло внутри. Перед глазами встал убитый им Петя, юный Петя, глупый Петя, ставший невинной жертвой обстоятельств.
  - Золотой век - это когда люди умели летать на Луну и разговаривать на больших расстояниях? - спросила Аня.
  Ей все больше и больше нравился их странный провожатый. Плен оказался вовсе не страшным, и она ощущала себя несмышленой девчонкой, которую взрослый дядя водит за ручку, объясняя какие-то туманные вещи. А игра в "непонятки" очаровывала. Тем более что после ухода мулатки Аня почувствовала себя легко, а смотреть, как Олег и Артур обмениваются свирепыми взглядами исподлобья, было очень забавно.
  - То время, о котором ты говоришь, - совсем другая эпоха, - ответил шаман.
  - А когда же был ваш золотой век?
  - Так, - Заквасский хлопнул себя по бедрам, - пойдем-ка на кухню моего клана, поедим. А сегодня ночью устроим посиделки у костра, и я расскажу сказание о пяти веках и гибели мира. Тогда вы узнаете все о золотом веке.
  - Это, наверное, старая история...
  - Нет, - возразил ей шаман. - Я ее только что придумал.
  
  
  Глава 12
  ЛАКОМСТВОМ ЛОЖНЫХ НАДЕЖД БОЛЬ СВОЮ НЕНАДОЛГО УТЕШИТЬ...
  
  
  Белый бюст сливался с покрашенной в тот же цвет стеной, стилизованной под развернутое знамя. Изображенный мужчина обладал мощной шеей, курчавой бородой, а из-под шапки выбивались густые вьющиеся волосы, словно раздуваемые ветром.
  - Га-ри-баль-ди, - прочитала Аня по слогам, со всех сторон осмотрев творение скульпторов прежней эпохи.
  Под надписью, выполненной черной краской, и которая, несмотря на сгущающиеся сумерки, отчетливо выделялась на светлом фоне, шли непонятные значки, среди которых затерялась, впрочем, пара-тройка знакомых букв: GARIBALDI.
  "Красивый", - подумала девушка, протягивая руку к каменному лицу. Она коснулась кончиками пальцев чуть шершавой поверхности щеки и тут же отпрянула. Хотя в городе было столько всяких диковин, что голова шла кругом, но рассказ шамана именно об этом покровителе маленького, но очень почитаемого клана Иноземца, запал ей в память. В клане было всего шесть человек и все занимались кузнечным делом. Но в свободное время кузнецы изучали язык своего покровителя, стремясь постичь все лингвистические тонкости, ведь пророчества приходилось переводить на русский. Узнать свою судьбу мог любой, кто приходил к монументу в священную ночь, но когда еще та ночь наступит, поэтому Аня вернулась сюда тайком, в надежде, что ей откроется что-то именно сегодня.
   "Но как он может говорить? - недоумевала девушка. - Он ведь неживой".
  Однако не верить шаману оснований не было.
  - Скажи, что со мной будет? - прошептала она.
  Бородач молчал, глядя вдаль. Видимо, его совсем не интересовала судьба какой-то там неудачницы, которая сама не знала, что хочет от жизни.
  - Почему не отвечаешь? Что со мной будет? - теперь ее голос звучал громче и требовательнее.
  Гордый Иноземец невозмутимо смотрел поверх ее головы в вечернюю мглу. Аня сжала кулачки, чтобы как следует объясниться с неприветливым духом, но тут до нее донесся издевательский смешок. Девушка резко повернулась и почти уткнулась носом в грудь Артура.
  - Достал! - прошипела Аня. - Какого черта ты за мной везде таскаешься и шпионишь? Надоел!
  - А что такого? - ухмыльнулся муж. - Я тебе даже еще ничего не сказал.
  - Зато подумал!
  - Ну, мать, чего ты опять заводишься! Сколько можно ругаться?
  Очередного скандала не получилось, поскольку из тьмы появились Олег и Каур.
  Новоиспеченный нуклеар по обыкновению нахмурился и опустил глаза, чувствуя неловкость в присутствии обеих девушек и не желая встречаться взглядом с бывшим другом. Каур, напротив, во все глаза уставилась на Аню, словно хотела выведать какую-то тайну и понять - что делала здесь пришлая из Лакедемона.
  Аня ответила мулатке дерзкой улыбкой. Вроде бы ничего плохого та не говорила, наоборот, Каур обращалась с гостьей подчеркнуто вежливо, но в этой надменной любезности чувствовалась насмешка, заставляющая думать, что над тобой постоянно издеваются.
  - Артур, сын правителя Антона и Анна, дочь Павла, - сказала Каур, как всегда с комичной серьезностью произнося имена пленников. - Пойдемте скорее с нами, зурелан, наверное, готов и большой костер уже горит, а шаман рассказывает какую-нибудь историю. Вы пропускаете много интересного; и потом, вам нельзя одним бродить в темноте, заблудитесь.
  - Че за хрень этот зурелан? - скривился Артур.
  - Его мясо очень вкусное, - улыбнулась краешками губ мулатка, и в кошачьих зрачках ее сверкнул отраженный свет.
  - Че, вкуснее баранины будет? - усмехнулся наследник.
  - Я не знаю, что такое баранина, - ответила темнокожая девушка, чуть искоса глядя на парня.
  - О-о-о, - протянул Артур, в глазах которого загорелся огонек. - Я бы тебя с удовольствием угостил... мяском!
  Слово "мяско" было произнесено приглушенно, с отчетливо похотливым смаком. Олегу очень не понравилось настроение бывшего друга, совершенно очевидно, что Артур намылился не только поговорить о деликатесах, но и сам бы с удовольствием отведал кое-чего. Впервые в жизни Олег почувствовал жгучий зуд в груди, сердце екнуло, ладони мгновенно вспотели и сжались в кулаки, в висках отчаянно забухал пульс, и захотелось крикнуть: "Никто, никто не имеет права так смотреть на Каур, никто не должен так с ней разговаривать, и даже думать о ней так никто не смеет!".
  Его накрывала ярость, горячая и бесконтрольная, ударившая в лицо нестерпимым жаром. Такого юноша еще никогда не переживал. Он знал, что такое ледяная злость, когда бьешься со жлобом на два-три года старше себя, падаешь без сил, выплевывая кровищу, задыхаясь от боли и пыли, а инструктор Анатолий Алфераки орет: "Вставай, говнюк! Ты не воин Великого Лакедемона, ты глиста в обмороке! Ты раб зассаный! Ты позор своего отца! Вставай, вставай и дерись, опарыш засушенный!"...
  И надо встать и драться, падать, снова вставать и снова драться... Но кидаться на врага в безумной ярости ни в коем случае нельзя, нужен холодный расчет. Иначе твое неистовство втопчут в грязь, твой сумасшедший напор смешают с твоим же дерьмом. И, глотая кровь и сопли, снова машешь кулаками, ставишь блоки, кричишь, превозмогая боль, но не теряешь контроль над ситуацией.
  Вот такую злость и знал Олег: пойманную в паруса, помогающую идти против течения. Но сейчас получалось иначе. Душевный ураган порвал ветрила, сломал мачты, сокрушил руль. Он не мог обуздать гнев, не мог накинуть на него удила, не мог...
  "Апперкот, а потом ногами запинаю", - мелькнула обжигающая мысль, а глаза стал застилать алый туман.
  И вдруг он почувствовал мягкое прикосновение, а потом ладонь Каур легла на его запястье. Ласковые, теплые пальцы стали ввинчиваться в кулак, который, в конце концов разжался, поддавшись нежному усилию. Руки Олега и девушки сплелись в замок.
  - Идем к костру, - нуклеарка, совершенно не меняясь в лице, и все также улыбаясь уголками пухлых губ, потянула за собой опешившего парня.
  Олег безропотно, как теленок на привязи, шагал по набережной. Теперь юноше было стыдно. Не из-за того, что он хотел избить зарвавшегося наследничка, а потому, что не справился с эмоциями. Словно был сам не свой.
  "Почему я решил, что на нее никто не может смотреть? Почему никто не смеет с ней говорить? Странно. Странно и глупо все это".
  
  * * *
  
  На широкой площадке горел костер, а чуть поодаль стояли несколько кувшинов и два широких противня: на одном горой были навалены куски жареного мяса, на другом лежали пучки какой-то травы. На камнях и распиленных чурбаках, расставленных полукругом возле огня, сидело десять-пятнадцать подростков, бросающих любопытные взгляды на прибывших.
  - Ну, наконец все в сборе, - шаман поднялся. - Располагайтесь вон там, на бревнышках и угощайтесь. Возьмите кувшин с водой, думаю, на четверых вам хватит.
  - А на хрен трава эта нужна? - спросил Артур, присматривая себе кусок порумяней.
  - Ты, - шаман легонько стукнул костяшками пальцев парня по лбу, - можешь, конечно, и на хрен ее прицепить, но все остальные едят зелень с мясом, так вкуснее, объедают листочки и маленькие плоды, а стебли потом можно бросать в пламя, они горят и приятно пахнут.
  Молодые нуклеары, держа тарелки на коленях, продолжали расправляться со своими порциями, причмокивая и облизывая пальцы, по которым стекал сок, и опоздавшие, устроившись на поваленном дереве, не отставали.
  - Кстати, давайте-ка, подставляйте ладони, - обратился Ян к гостям, развязывая мешочек.
  - Что это? - спросила Аня.
  - Размолотые водоросли, - шаман потрепал девушку за щечку, - смешанные еще кое с чем.
  - И на хре... - Артур кашлянул, - и зачем они нам?
  - Если ты, пацанчик, не проглотишь их сейчас, то скоро та штуковина, которую ты так часто упоминаешь в своих речах, у тебя отвалится, - Заквасский в упор посмотрел на наследника. - Это против радиации.
  "Так вот оно какое, лекарство! - Артур подставил ладонь. - Цвет... коричневый, что ли..."
  Порошок имел солоновато-горьковатый привкус.
  - Ну, - шаман оглядел публику, - ешьте, пейте и слушайте. Сейчас вы узнаете старинное предание, которое я придумал сегодня днем...
  - Это как? - снова задала вопрос Аня.
  - Не перебивай меня, девчушка, - Ян в очередной раз погладил Аню по щеке. - Но, раз уж спросила, отвечу. Любое наше слово, любой наш рассказ, все, что мы говорим и будем говорить, уже было когда-то кем-то произнесено. Все, что мы делаем, и все, что будем делать, уже кто-то когда-то совершил. Поэтому, сочиняя новую историю, я рассказываю все те же старые мифы, байки и сказки.
  Артур осторожно откусил кусочек мяса, внутренне приготовившись выплюнуть гадость, но, вопреки ожиданию, еда оказалась отменной. Действительно, такой вкуснятины он еще не пробовал, и, пожалуй, по сочности она давала десять очков вперед баранине в трактире Гоги.
  
  - Сегодня я расскажу вам легенду о пяти веках, которые были до Великой Катастрофы и о том, почему погиб мир, - шаман встал так близко от костра, что казалось, штаны на нем вот-вот загорятся, и простер вверх руки. - Так, кто у нас любит читать? - Ян хитро оглядел сидящих. - Вот, пацанчик, Артур, ты читал когда-нибудь греческие мифы?
  - Нет, - ответил парень, не переставая жевать.
  - Молодец, - Заквасский кивнул, - молодец, иначе тебе будет неинтересно. В этих мифах говорится, что веков на земле было пять. Кто из вас знает, что это за века были?
  - Золотой, Серебряный, Медный, Век Героев и Железный век, - выпалила Аня.
  Артур, ошарашенный, уставился на жену, забыв проглотить кусок.
  - Вообще-то в Интернате было два урока по мифологии, - снисходительно улыбнулась она мужу.
  - Правильно! - подтвердил Ян. - Но мало кто догадывался, что мифы эти были не о прошлом, а о будущем человечества. Греческий шаман Гесиод написал о тех временах, которые еще не настали. Иногда старики говорят, что Золотой век был до Великой Катастрофы. Не верьте им, когда всему пришел конец, Золотым веком и не пахло. Но я поведаю вам правду о тех временах.
  Как-то раз наш Бессущностный решил покинуть свои чертоги и посмотреть, как обстоят дела на земле. В те дни на дворе стоял Золотой век. Назывался он так не потому, что люди гонялись тогда за машинами, компьютерами, телевизорами, айфонами и к их услугам были самолеты и интернет. Нет. Просто в то время жили те, кто умел слышать неслышимое, видеть невидимое, ощущать неощутимое. И вот парил Дух над планетой и лицезрел всю мерзость мира и всю злость человеческую, как простые работяги жили в неволе, как ими помыкали и не давали продыху. Зрел он много страстей, мало благородства и океан невежества. И замутило Бессущностного от созерцания таких картин, тошнота подкатила к горлу. Но Золотой век на то и Золотой, что на нашей земле жило много вождей, много жрецов и много шаманов, чьими устами мог бы говорить Дух. И возопили они о несправедливости, возроптали. И один из главных жрецов тех времен сказал:
  
  Питомцы ветреной Судьбы,
  Тираны мира! трепещите!
  А вы, мужайтесь и внемлите,
  Восстаньте, падшие рабы!
  
  Полегчало Бессущностному, вернулся он восвояси.
  - Это он про наши порядки говорит? Что-то не верится, чтобы рабы восстали, - прошептал Артур в самое ухо жене. - По-моему, он укуренный.
  Аня, отдернув голову, прошипела:
  - Заткнись!
  - Вот прошло время, - продолжил шаман. - Золотой век закончился, наступил Серебряный. И снова Бессущностный решил слетать, поглядеть, что там на земле творится. И вот он несется над миром и примечает, что с тех пор кое-что поменялось: благородства стало меньше, невежества больше, а страсти бурлят, вскипают, восстают из пепла; появились вожди, призывающие весь старый мир насилия разрушить, а построить новый мир с помощью того же насилия. Серебряный век был прекрасен, но закончился войной всех против всех. И не понравилось это Бессущностному, опять стало не по себе, чувствовал, что сейчас стошнит. Но остались еще вожди, остались жрецы, остались шаманы. Помнится, одна женщина изрекла:
  
  Если душа родилась крылатой -
  Что ей хоромы - и что ей хаты!
  Что Чингисхан ей и что - Орда!
  Два на миру у меня врага,
  Два близнеца, неразрывно-слитых:
  Голод голодных - и сытость сытых!
  
  Лучше стало Бессущностному, отправился он домой.
  - Нет, ихний шаман реально в хламину... - Артур не успел дошептать фразу, поскольку получил от Ани локтем в бок.
  Олег тоже не совсем понимал, что рассказывает шаман, но от огня шло такое приятное тепло, мясо неведомого зурелана было самой вкусной едой за последние несколько дней, а гладкое бедро Каур, прижатое к его ноге вызывало одно желание: чтобы этот вечер длился нескончаемо долго.
  - Прошел Серебряный век, начался век Медный, - на набережной стало совсем темно, и тень шамана выплясывала причудливый танец на морском песке внизу. - И вновь Бессущностный отправился на прогулку. Что там говорил древний пророк Гесиод об этом времени? Никто не знает? Ага... ну, сказал он следующее: "Возлюбили люди Медного века войну..." Так оно и случилось. Началась эта эпоха с Великой Бойни, которую назвали Первой мировой, потом была еще Вторая Бойня, а после нее война, которую назвали Холодной. А знаете, почему век - медный, а не бронзовый, чугунный или еще какой? Потому что души человеческие стали так же легко плавиться, как этот металл. А костры, на которых их растапливали, назвали "пропагандой". Так владыки земли лепили из живых людей болванчиков, одинаковых и ничем не отличимых друг от друга. В общем, в очередной раз увидел Дух много мерзости и срани человеческой. Благородство стало показным, страсти поблекли, остудила их та самая Холодная война, а невежество возросло в разы. И стало опять Бессущностного мутить. Но снова нашлись те, кто сумел выразить его негодование. Ну, например:
  
  Танки идут по соблазнам
  жить не во власти штампов.
  Танки идут по солдатам,
  сидящим внутри этих танков.
  
  Бессущностный вернулся в свои чертоги довольным.
  Но прошло еще время. И Медный век подошел к концу. Его сменил век Героев. И снова Дух вылетел из своего чертога. И узрел, что благородства больше нет совсем, а страстями стали топить костры пропаганды. Мир оборачивался бутафорией, а добро и зло превратились в ложь, неотличимую друг от друга. И вокруг всего этого - нескончаемые потоки невежества. Окинул взглядом он землю - и не было предела срани человеческой. И начало его тошнить. Сильно, прямо до спазмов. Но на этой планете, полной мерзости, все же остались еще те, кто были способны вещать от имени Бессущностного. Это были герои, последние герои человеческой эры. Один из шаманов сказал так:
  
  Здесь бродят тени,
  Ими движет запах денег.
  Боль других и холод греют им сердца.
  Связь времен распалась.
  И Злодей, и Светлый Гений
  Тесно сплелись в объятьях,
  Их различить нельзя.
  
  Дух справился с рвотными позывами. Отправился спать. Сколько он дремал, неизвестно, но когда проснулся, землю затопила сплошная тьма невежества и гадость человеческая, от которой исходила такая жуткая вонь, что Бессущностного тут же начало тошнить. Посмотрел он на вождей мира, но те давно превратились в клоунов, в ряженых шутов, которые рассказывали лживые байки отупевшей толпе. Взглянул тогда Дух на пророков мира, но они умели лишь стоять перед кострами пропаганды и сжигать на них остатки людских душ. А шаманы? Те, переодевшись скоморохами, били в бубны, плясали, развлекали человеческие коконы, у которых вожди съели мозги и сожгли души. И не было никого, кто мог бы отверзнуть уста и изречь Слово. И тогда Дух сам открыл рот и закричал: "Попса!". А потом его стошнило.
  Шаман замолчал. В наступившей тишине потрескивал угасающий костер.
  - И что? - спросил Артур, доевший второй кусок мяса.
  - Бессущностный тем от тебя и отличается, - ответил Заквасский, лукаво улыбнувшись, - что ты блевать будешь тем, что съел, а Дух рыгает огнем. Вот и сжег он землю.
  - А я-то всегда думал, - возразил наследник, - что миру кирдык настал из-за ядерной войны, а не из-за этого... как там правильно...
  - Ты, пацанчик, путаешь причины и следствия, - Ян подбросил несколько веток в умирающий костер. - Война началась оттого, что Бессущностного стошнило, а стошнило его оттого, что человек потерял в себе человека. Отсюда вывод, если бы человек оставался человеком, никакого ядерного погрома не было бы.
  - А что значит "попса"? - спросил кто-то из подростков.
  - Попса, - шаман в задумчивости коснулся указательным пальцем лба. - В переводе с древних языков примерно означает "дерьмо, которое не способно даже удобрить землю". Приблизительно так. А вообще это непереводимое слово.
  "Офигенно, - подумалось Артуру, - нужно запомнить".
  - Но если все века закончились, - задала вопрос Аня, - то что сейчас?
  - Сейчас время Нового Деяния. Бессущностный оборотился Творцом, и создал, - шаман совершил круговой пас рукой, - нуклеаров, новочеловеков. Только помните, в тот день, когда на земле не останется ни одного нуклеара, способного исторгнуть Слово, Творец опять станет Бессущностным, и пламя снова пожрет своих неразумных детей.
  - То есть Бессущностный и Творец - это одно и то же? - подал голос Олег.
  - Нет, - Заквасский покачал головой из стороны в сторону, - Бессущностный и Творец, как и Рождение и Смерть, совсем не одно и то же, но основа у них одна.
  - Что-то я ни хрена не понял, - произнес Артур. - Как может быть одна основа у разных вещей?
  - Слушай, пацанчик, - шаман присел на корточки. - Я тебе вот что скажу: можно очень долго объяснять какие-то вещи, но если ты хочешь пофилософствовать, обращайся к нашему судье или к вождю на худой конец. А я так тебе растолкую, вот скажи мне: мясо зурелана, которое ты съел, вкусное?
  - Еще бы, - с воодушевлением проговорил Артур. - Баранина по сравнению с ним фуфлыжный отстой.
  - А вот если ты, - глаза Яна превратились в насмешливые щелочки, - узнаешь, что зурелан, это такая огромная тварь, похожая на длинную рыбину с восемью щупальцами. Что ты мне на это ответишь?
  - Что? - лицо наследника сделалось каменным.
  - Дай-ка угадаю, вы их называете морскими гидрами, - Заквасский засмеялся.
  Мгновение спустя, Артур, закрыв обеими руками рот, с вытаращенными глазами сиганул к кустам.
  - И вот кто ответит: разве еда и блевота - это одно и то же? - развел руками Ян. - Хотя основа у них одна: мясо зурелана.
  Среди подростков послышалось хихиканье.
  Олега тоже замутило, к горлу подошла горечь, но сидящая рядом с ним Каур будто невзначай прижалась к плечу юноши, и это прикосновение подействовало магическим образом: тошнота отступила.
  "Я теперь нуклеар, - решил он, - значит, если они едят гидр, то я тоже буду! Тем более, что это не гидры, а зуреланы..."
  На Аню слова шамана вообще не подействовали. Быть может, оттого, что, увидев в каком плачевном положении оказался ее муж, она звонко расхохоталась, захлопав в ладоши.
  - А можно мне еще кусочек? - сказала девушка, отсмеявшись.
  
  * * *
  
  Аня закричала и проснулась. В окно пробивался сероватый сумрак, светало, и скоро должно было взойти солнце. Тяжело дыша, стерев со лба холодную испарину, девушка прислушалась: близкий шум прибоя и далекие крики чаек успокаивали и заставили обрадоваться: как только она заявила о твердой решимости остаться в Таганроге, ее переселили из холодного затхлого подвала в хижину на берегу моря.
  Так что же случилось? По-видимому, ей просто что-то приснилось... Аня села, потерла глаза и попыталась вспомнить кошмар. Кажется, она шла босиком по острым камешкам, перемешанным с битым стеклом, из истерзанных ступней сочилась кровь, это было страшно, хотя почему-то не больно, зато чувство беззащитности пугало намного сильнее, чем острый гравий. Потом, на глаза вдруг попалась куча сандалий, но, будто не заметив обувь, дрожа, девушка прошла мимо, и увидела белый монумент, под которым черными буквами было написано: GARIBALDI. Превозмогая страх, она протянула пальцы к холодной щеке.
  - Ответь, Иноземец, что ждет меня?
  Бородач гордо безмолвствовал.
  - Не молчи! Дай мне ответ, что будет? Говори! - она коснулась лица мужчины и вот тут стало по-настоящему страшно: кожа задымилась и почернела, как от ожога...
  - Давай же, скажи что-нибудь! - Аня задыхалась от обиды и гнева. - За что ты меня так ненавидишь, Иноземец?
  Изваяние шевельнулось. Голова бородача повернулась в сторону смутьянки, глаза его сверкнули призрачным зеленым светом, и громовой голос изрек:
  - Lefalsesperanzealimentanoildolore! (* Ложные надежды питают боль (итал.)
  - Нет! Я не об этом тебя просила!
  - Lefalsesperanzealimentanoildolore!
  - Замолчи! - оглушенная, она упала на колени. - Ничего не говори! Пожалуйста, не надо!
  Мир разлетелся на миллионы брызг, и девушка, замерев от ужаса, провалилась в черную пропасть без дна, и уже просыпаясь слышала, как ей вслед гремело:
  - Lefalsesperanzealimentanoildolore!
  Как перевести эти слова Аня не знала, в памяти еще бродили обрывки видений, с каждой минутой становясь все более расплывчатыми. Судорожно повернув руку, она всмотрелась в ладонь, но ожога не было.
  Она передернула плечами, прогоняя мурашки страха, поднялась и, толкнув незапертую дверь, вышла из хижины. Несмотря на раннее утро, ветерок принес тепло. Огромный шар солнца на треть высунулся из-за горизонта, и к ее ногам побежала дорожка, мерцающая пурпурными искорками. Грузные облака, подбитые кровавым багрянцем, жались к туманному горизонту. Высоко над морем парила какая-то большая птица или птеродактиль.
  
  Ранний час не был помехой для нуклеаров: целая компания соревновалась в стрельбе из лука. Они целились в полусгнившее дерево, торчащее из песка. Аня, сощурившись, присмотрелась, заметила среди лучников Каур.
  "Чертова ведьма!"
  Вчера Аня набралась решимости улучить минутку, чтобы поговорить с Олегом, ведь всегда кто-нибудь да мешал, но опять все пошло не так: темнокожая мутантка постоянно ошивалась вокруг него. Сперва держала его за руку, позже, возле огня, вообще самым бесстыжим образом жалась к парню. Когда костер догорел, то к Ане подошли двое нуклеаров, чтобы проводить в отведенный для ночлега домик; куда делся Олег, она не углядела, а спрашивать постеснялась.
  Покусывая обветренные губы, Аня побрела по пляжу в сторону стрелков, решая, броситься ли с кулаками сразу или подождать, как будет развиваться ситуация.
  - Здравствуй, Анна дочь Павла, - сказала Каур, посмотрев на соперницу спокойным открытым взглядом, и, как обычно, улыбаясь лишь краешком губ.
  - Привет, - буркнула Аня.
  Рядом с мулаткой, в окружении трех молодых людей стояла высокая худенькая девушка, с необыкновенно белой кожей, длинными серебристыми волосами и неестественно светлыми, почти прозрачными глазами. Таких Аня еще не видела, и невольно даже залюбовалась экзотической красотой этой пары, которая словно воплощала в себе День и Ночь.
  - Здравствуй, меня зовут Илья, - дружелюбно кивая, проговорил низкорослый паренек. - А это Ромул, Витя и Ника.
  Юноши поздоровались, а среброволосая нуклеарка улыбнулась и прошептала скороговоркой:
  - Мне пора. Солнце встает. Спасибо за уроки и за то, что пожертвовали частью ночного бодрствования ради меня.
  - Я тебя провожу, - поспешно проговорил Витя, русоволосый жилистый парень лет шестнадцати.
  - Что за уроки? - спросила Аня, когда бледнокожая и ее ухажер скрылись из виду.
  - Уроки стрельбы, - ответил Илья, - Нике тяжело, у нее ночное зрение плохое, а днем кожа быстро сгорает на солнце, она же альбинос, вот и приходится днем прятаться в интернате.
  - Где? - изумилась Аня.
  - Ну, в интернате... Это дом, где ухаживают за больными, кого не может вылечить даже шаман... Там они и живут все вместе, - заморгал паренек. - Вождь говорит, что это наследие прошлого мира.
  - И у вас таких много?
  - Одиннадцать.
  - Вот, значит, как, - произнесла Аня тихо, раздумывая, стал бы кто-то в Лакедемоне возиться с безнадежно больными людьми.
  - Но такие вещи случаются не часто, - вмешался в разговор Ромул; высокий, скуластый, с рыжеватыми волосами, спускающимися почти до плеч, он показался Ане симпатягой. - Если будешь есть лекарство из водорослей, которое дает шаман, то с тобой и с твоими детьми все будет нормально.
  - С детьми... все хорошо... - эхом повторила Аня.
  Она вдруг почувствовала себя невероятно счастливой. Она останется здесь с Олегом... и будет есть много водорослей, так что их ребенок непременно родится здоровым!
  - А в Лакедемоне умеют стрелять из лука? - проговорила, будто промурлыкала, мулатка, прерывая мечтания Ани.
  - Умеют!
  - А у нас самая меткая Каур, - сказал парнишка. - А потом я.
  - Лучше нас никто не стреляет! - заносчиво заявила Аня, вздернув нос.
  - Давайте проверим? - предложил Ромул. - Устроим соревнование.
  - Какой же будет приз? Просто так неинтересно, - Аня скрестила руки на груди.
  - А на что обычно спорят в Лакедемоне? - мулатка, прищурившись, слегка наклонила голову.
  - На волосы, - усмехнулась Аня, - с проигравшего состригают локон в том месте, на которое укажет победитель. Знаешь сколько у меня дома пучков волос? И женских, и мужских.
  - Но тебе уже нечего ставить, - глядя на Анин ежик, невозмутимо заключила Каур.
  - Я остриглась сама! - зло сверкнула глазами девушка, усмотрев намек в этих словах.
  - А сыграйте на желание, - сказал Илья.
  - Это как? Проигравший делает то, что захочет победитель?
  - Нет, - Илья покачал головой. - Каждая загадывает желание, но никому не говорит. Кто побеждает, у того желание обязательно сбудется.
  Девушка с сомнением хмыкнула.
  - Эта примета всегда сбывается, - паренек протянул Ане свое оружие и три стрелы, которые вытащил из кожаного колчана. - Бери, он не хуже, чем у Каур. Цельтесь в ту корягу, которая рядом с морем, с расстояния в шестьдесят шагов.
  - С шестидесяти? Не знаю... - Аня с сомнением посмотрела на незнакомый лук, провела пальцами по упругой тетиве, попробовала на прочность плечи, потерла ладонью рукоять.
  - Но ведь лучше вас никто не стреляет, - вкрадчиво произнесла мулатка. - Что для тебя какие-то шестьдесят шагов.
  - Идет!
  - Тогда придумывай желание, - Каур встала на носки и, прогнувшись, потянулась, подняв руки.
  - Оно такое же, как и у тебя, - надменно выцедила Аня. - Я знаю.
  - В чем уверена, о том не загадываю, - невозмутимо парировала мулатка. - Вот что знаю я.
  - Вы обе знаете, но не распознаёте, - хмуро проговорил Илья, но на его реплику никто не обратил внимания.
  После того как отсчитали необходимое количество шагов и провели на песке линию, соперницы встали рядом.
  - Мне нужно пристреляться, - Аня натянула тетиву.
  Две стрелы ушли выше цели, третья недолетела, воткнувшись в мокрый песок. Лицо скуластого Ромула расплылось в саркастической улыбке, когда он протягивал девушке свой колчан.
  - Я готова, - произнесла Аня, чувствуя возрастающее возбуждение. - Начинай первая!
  Мулатка, крепко сжав лук, замерла, закрыв левый глаз, а зрачок правого расширился до предела, так что в этот момент он ничем не отличался от человеческого.
  - Я Каур Разящая, - шепнула она и отпустила тетиву.
  Послышался отрывистый свист, и стрела вонзилась в середину ствола. Почти не целясь, Аня выстрелила следом: попадание!
  - О-о-о, вот это техника, - Ромул почесал затылок, улыбка сползла с его лица.
  - Иногда, - заговорила мулатка, - следует бояться своих желаний, особенно тех, которые могут сделать несчастными других. Потому что в конце концов несчастной окажешься ты сама.
  Выстрел Каур поразил цель. Аня покосилась на соперницу, губы ее дрогнули:
  - Можно подумать, тебе известно, кто будет счастлив, а кто нет!
  Аня пустила стрелу - и снова попала чуть выше и левее стрелы соперницы.
  - Мне известно одно, - от голоса нуклеарки, вкрадчивого и певучего, будто исходил неуловимый, дразнящий нервы аромат. - Та, что лелеет пустые надежды, приумножает страдания. Свои и чужие. Ей не может сопутствовать удача.
  Из трех попыток Каур не промахнулась ни разу.
  Аня подняла лук, но сразу опустила, чувствуя, что в ней вскипает ярость, от которой стало тяжело дышать, а пальцы сотрясала мелкая дрожь. Что-то похожее ей уже доводилось слышать. Быть может, совсем недавно, в сегодняшнем ночном кошмаре. Но как черной мерзавке удалось угадать? Вот это было поистине обидно. Глаза Ани застлали некстати подступившие слезы, и она выстрелила наугад, не видя цели. Стрела, оцарапав корягу, ушла в воду. Раздосадованная девушка швырнула лук, который, скрипнув, спружинил, на мгновение завис в воздухе, но этого оказалось достаточно, чтобы Илья успел поймать его на лету.
  - Все это глупости! - хрипло крикнула Аня и побежала вдоль линии прибоя к хижине, в которой провела ночь.
  - А твой клан, Каур, сегодня в дозоре, - невозмутимо сказал паренек, тщательно осматривая свое оружие, которое чуть было не сломала разбушевавшаяся гостья из Лакедемона. - Брат Саша, наверное, уже вернулся, нужно идти.
  - Да, я тоже пойду, - согласился Ромул. - Время утренней прополки.
  - Соберу стрелы, - мулатка направилась к полусгнившему дереву.
  - А что ты загадала на победу? - спросил ей вслед Ромул.
  Нуклеарка остановилась, посмотрела из-за плеча на парня:
  - Это только мое дело, сын вождя. Но будь уверен, никто не угадает, потому что я загадала не желание, а мечту.
  - А знаешь, ведь она стреляет лучше тебя, - Ромул поправил колчан. - Просто психованная. Это ее и подвело.
  - Она стреляет лучше меня, - подтвердила мулатка.
  "Но я Каур Разящая и всегда попадаю точно в сердце!" - добавила она про себя.
  
  * * *
  
  Проснувшись в квартире Ильи, Олег не нашел паренька. Выйдя на кухню, юноша увидел графин с водой, налил себе полный стакан и с жадностью выпил. Есть не хотелось.
  Теперь, когда он остался один, можно было, не стесняясь чужих глаз, внимательно рассмотреть жилище, представляя, будто все это принадлежит ему, и что никакого Великого Коллапса не случилось... Пройдя в ванную комнату, Олег еще раз с восхищением провел пальцем по чуть растрескавшейся голубой эмали раковины, и оглядел унитаз, который, конечно, не работал, но пофантазировать, как удобно устраивались люди в прошлом, никто не мешал. Умываясь над тазиком, юноша ладонями ощутил на щеках упругое сопротивление щетинок, и сообразил, что не брился, пожалуй, три или даже четыре дня.
  Одевшись в привычный камуфляж, изрядно пропахший потом и пылью, который вообще-то уже следовало выстирать, Олег выглянул в окно. Сквозь листья киндеровых деревьев просматривался памятник Бессущностному.
  "Неужели вот от этого куска металла зависит, жить миру или нет? Хотя это же... как там... символ!"
  И вдруг на совершенно пустой площади появился высокий шатен в черной одежде, схожей с облачением вождя. Он шел легкой походкой, а заметив стоящего у окна Олега, приветственно махнул рукой, и направился прямо к дому.
  - Здравствуй, - сказал гость, уверенно отворив дверь, - Илья сегодня на патрулировании, Каур тоже, так что я подумал, тебе будет одиноко.
  - Ты его брат, Саша? - сообразил Олег, немного смутившись при упоминании мулатки. Казалось, тепло ее руки до сих пор ощущалось на коже.
  - Да, клановый, - кивнул пришедший.
  Олег вспомнил горящие восторгом глаза Ильи, когда парнишка рассказывал об устройстве таганрогской общины: "...в нашем клане Бессущностного всего двое, клан самый маленький, но не подумай, что с ним остальные не считаются. Саша принят в Небесную Канцелярию наравне с самыми умными и лучшими людьми города, и, знаешь, к его словам серьезно относится даже вождь! А если у кого-то из нуклеаров что-то случается, то сперва все идут в библиотеку, чтобы поговорить с моим клановым братом, потому что он необыкновенный, а уж потом к шаману, вождю или к судье..."
  Юноша почувствовал любопытство, потому что не увидел во всеобщем любимце ничего необычного, кроме разве что невероятной красоты, которая делала Сашу похожим на ожившую античную статую, из интернатовской книжки по истории. И потом, в Лакедемоне молодые воины тоже заседали в Совете, но в памяти застряло злое высказывание дяди Романа: "Безмозглый молодняк, да что они могут понимать... тупо мечами махать и поддакивать, кучка идиотов..."
  "Везде действует правило: если ты сын кого-то из правителей, тебя уважают, - подумал Олег. - У нас Артур наследник, так все ему в рот смотрят, а тут этот Саша, сын судьи..."
  Конечно, следовало признать, новый знакомый сразу же вызвал симпатию, но, может быть, приязнь возникала оттого, что серые глаза Саши были обыкновенными, без кошачьих зрачков.
  Какое-то время они молча стояли друг напротив друга.
  - Ведь ты человек? - вырвалось у Олега.
  - В первую очередь я нуклеар, - усмехнулся Саша, и некоторая отстраненность тут же была скрыта добродушной улыбкой. - Принадлежность к племени определяется не только внешними данными. Но ты прав, во время Великой Катастрофы мне было четыре года, поэтому я отличаюсь от родившихся после.
  Олег мысленно отругал себя за несдержанность и остановил взгляд на ремнях, опоясывающих талию гостя, к концам которых крепились три сильно поцарапанных, с заметными вмятинами металлических шара.
  - А что это? - Олег был на самом деле удивлен.
  - Оружие, им пользовались, когда еще не знали пороха. Называется болас. Я как-нибудь покажу тебе, как с ним охотятся. Если пойдешь патрулировать со мной, то на собаках и сам сможешь испробовать. Мне вообще нравится искать в книгах описание чего-то нового. И представь, в древности придумали множество интересных вещей. Я думаю, что изобретатели того времени были настоящими гениями, с наплывами божественного озарения. Например, лук. Как удалось людям каменного века его изготовить? Ведь связь между распрямляющейся веткой и смертоносной стрелой, стремительно уносящейся вдаль, вообще говоря, совсем не очевидна, и отнюдь не лежит на поверхности. Создание лука требовало немалых умственных способностей, острой наблюдательности и огромного технического опыта.
  Олег слушал, открыв рот. Такие интересные вопросы никогда не приходили ему в голову, потому что многое в жизни он воспринимал как само собой разумеющееся.
  - Но, конечно, формы все время совершенствовались, и перед войной было сконструировано настоящее чудо! Взгляни, композитный лук, мое сокровище, - воодушевленно продолжал Саша, снимая с плеча довольно вместительный черный чехол, в боковом кармашке которого торчали стрелы с белым опереньем.
  Олег вытаращил глаза: ничего подобного он не только не видел, но даже и представить себе не мог. Извлеченная на свет вещь была очень мало похожа на привычную форму лука, состояла из хаоса каких-то трубок, оплетающих затейливо изогнутый корпус, не говоря уже о двух ажурных колесиках, укрепленных по краям, с которых шла не тетива в привычном смысле, а замысловато перекрещенный тонкий металлический тросик.
  - И как из этого можно стрелять? - Олег чувствовал себя в буквальном смысле обезьяной.
  - Пойдем, покажу. Мне надо навестить жену и дочку в интернате, - сказал Саша, отчего-то помрачнев и нахмурившись.
  Молодые люди молча шли по пустым улицам, мимо заброшенных домов, заросших буро-зелеными лианами, по которым ползали огромные бледно-серые слизни длиной с ладонь. Сквозь треснувший асфальт пробивалась невысокая трава, а на крышах ржавых машин грелись плоскоголовые ящерицы.
  - Они не боятся нас? - спросил Олег.
  - Да, как ни странно. Хотя мы редко на них здесь охотимся, эти тварюшки совершенно безобидны, но иногда приходится их убивать, если нужно готовить мазь для отпугивания гигантских пауков. Пауки боятся запаха ящериц. Кстати, хамелеоны тоже.
  - Мне такие попались, - Олег передернул плечами, вспоминая жуткую встречу, едва не стоившую ему жизни.
  - Я знаю. Злобные и опасные твари, - вдруг Саша молниеносным движением выхватил стрелу, наложил ее на тетиву и, казалось не целясь, выстрелил в траву, откуда донеслось отрывистое шипение. - Отец говорит, что лет через десять-двадцать хамелеоны-гиганты вымрут как вид. Вот это будет славно.
  Олег был очарован невиданным луком, и ему очень хотелось пострелять, но он сдержался, не решаясь на такую бестактную просьбу - личное оружие принадлежит только владельцу.
  - А скажи, Запретная Зона действительно возникла из-за того, что шаман договорился с миром? - спросил юноша, радуясь, что его провожатый снова разговорился.
  - Никто толком не знает, - шатен поднял из травы нанизанную на стрелу тушку крупной ящерицы, сотрясающуюся в предсмертных судорогах. - Наш вождь считает, что это просто аномалия, шаман, утверждает, что это договор с Городом и Миром. Отец иногда соглашается с одним, иногда с другим, а иногда говорит, что это сами нуклеары создают коллективное биополе, именно оно не позволяет опасным хищникам проникать в Запретную Зону. Этот отбор действует на всех, кроме приматов, которые хоть и хищники по натуре, но идентифицируются Зоной как свои.
  - Приматы? Это кто? - переспросил Олег.
  - Прости, я иногда выражаюсь не слишком понятно, наши уже привыкли, - Саша вытащил из рептилии стрелу, отчего та в последний раз дернула хвостом и замерла. - Приматы - это все человекообразные. Биополе считает людей близким к нам видом, то есть своими и спокойно пропускает через границу Запретной Зоны. Иначе бы ты не смог перейти рельсы и остался на той стороне, вместе с собаками и хамелеонами.
  - Вот тебе повезло, ты столько знаешь! - сказал Олег первое, что пришло в голову.
  Саша лишь с горечью ухмыльнулся, в глазах появилась отчужденность и бесконечное одиночество.
  - Служение Бессущностному дает некоторые привилегии. Моя работа проходит не на полях, а в библиотеке, - сказал он. - Но, как говорили когда-то, приумножающий знание приумножает скорбь. Хотя да, мне интересна вся мудрость древних. И я точно могу сказать, что мы не отличаемся от них, нуклеары не лучше людей, но и не хуже. Мы просто в начале пути. А все, что имеет начало, когда-нибудь будет иметь и конец. Будет зло, будет насилие, будет ложь и все закончится очередной катастрофой. Мы пришли.
  Олег огляделся. Они стояли перед длинным двухэтажным зданием, расчищенным от побегов плюща, наверху большие буквы складывались в слово: "ГИМНАЗIЯ". Штукатурка на стенах частично осыпалась, но стекла в окнах остались целыми.
  - Здесь когда-то учился Чехов, тот самый, который сейчас считается духом Сказителя. А теперь это интернат для не совсем здоровых.
  - Ты, значит, не веришь в духов... - Олег попытался сформулировать мысль. - Не веришь в тех... о ком говорят шаман?
  Саша тяжело вздохнул, поморщился, будто отвечать было невероятно трудно:
  - Я верю в архетипы... не знаю, поймешь ли... как бы тебе объяснить... есть внутри нас смерть и рождение, любовь и ненависть, тьма и свет, созидание и разрушение... в общем, все это имеется в самой душе, но легче спроецировать образы на внешний мир, чем копаться внутри себя, понимаешь? Легче винить богов или духов, чем себя. Понимаешь, о чем я? Вот говорят: на все воля божья, или дьявола, или батюшки царя, или еще кого-нибудь... судьба или не судьба... вот отсюда и появляются всякие Сказители, Отшельники, Творцы, Бессущностные и прочие... Да у вас в вашем Лакедемоне наверняка тоже что-то такое имеется... религия, или еще что-нибудь, может, учение какое... понятия, принципы...
  Шатен смотрел с ощущением болезненной безнадежности.
  - Значит, никаких духов на самом деле не существует? - нахмурился уже Олег.
  От этого вопроса Саша засопел и скривился, как от острой боли.
  - Существуют, - выпалил он. - Тебе лучше думать, что они существуют. Идем!
  В затемненном помещении стояло несколько кресел. В одном из них, читая книгу, сидела девушка с невероятно белой кожей и длинными серебристыми волосами. Завидев вошедших, белоснежка вскочила и улыбнулась:
  - Здравствуй, Саша.
  - Привет, Ника. Я тут ящерицу принес, будет время - может, противопаучью мазь приготовите.
  - Хорошо, - девушка взяла рептилию.- Ты к Лизе пройдешь?
  - Попроси ее спуститься, мы ненадолго, я с дежурства и должен пойти поспать.
  Когда Ника ушла, Саша указал на кресло:
  - Устраивайся.
  Олег уселся в самом темном месте, под аркой, неизвестно почему чувствуя сильную неловкость и почти жалея, что пришел. Но придумать какой-нибудь повод, чтобы уйти, он не успел, так как на лестнице появилась молодая женщина с ребенком на руках.
  - Здравствуй, Лиза, и знакомься, это Олег, уже почти полноправный нуклеар.
  Женщина поздоровалась с мужем, кивнула гостю.
  - Ну иди ко мне, Нюта, - шатен присел на корточки.
  Лиза поставила девочку на ноги, и Олег увидел, что малышка ужасно уродлива. Ее лысая голова был раза в два больше обычной, глаза несфокусировано переходили с предмета на предмет и вращались, а вместо рук из кофточки торчали короткие трехпалые лапки.
  - Тата! Тата! - проверещало создание и поковыляло на кривых ножках к отцу.
  Саша обнял девочку, поднимая на руки.
  - Я тебе подарок принес, милая, - он достал из кармана колокольчик на веревочке и позвонил.
  - Тата! Тата! - малышка задергала лапками.
  - Как она? - спросил Саша, привязывая колокольчик к уродливой ручонке.
  - Пол-ночи скулила, все время лоб терла, наверное, сильно болела голова, даже настойка шамана не помогала, но под утро заснула, - женщина устало улыбнулась.
  - Тата! Тата! - послышался визг и звон колокольчика.
  Нагнув голову так, что подбородок коснулся груди, Олег прикрыл веки. Он не мог смотреть на это жуткое зрелище. Юноша с удовольствием заткнул бы и уши, но боялся, обидеть новых знакомых. Эти двадцать минут встречи отца с семьей длились бесконечно долго. Грустные голоса, гнетущая полутьма мрачного зала не давала дышать, а визгливое "Тата! Тата!", казалось, продавит барабанные перепонки.
  Когда молодые люди вышли из Гимназии, Саша, угрюмо-сосредоточенный, спросил:
  - Понимаешь, почему я привел тебя сюда?
  - Почему?
  - Ты ведь сбежал, потому что не хотел смерти для своей дочери. Потому что решил, что законы твоей общины жестоки, - по щеке Саши скатилась капля. - А я хотел тебе показать обратную сторону милосердия. Оно не менее жестоко, чем твои бесчеловечные соплеменники. Твой ребенок должен жить, это понятно, она здорова, но что делать с такими? Иногда мне кажется...
  Он не закончил фразу, не мог унять дрожь в руках. Наступила неловкая пауза. Наконец, вытерев лицо рукавом, Саша продолжил:
  - Каждый раз, когда я прихожу сюда, мне хочется просить прощения у Лизы за то, что я не могу находиться с ней, потому что она из клана Слепых, а я посвящен Бессущностному. Но я не знаю, как можно выдержать этот ад. Лучше умереть под пытками, чем жить, ухаживая за таким существом...
  - А что за клан Слепых? - Олег поспешил увести разговор на другую тему, потому что отчаяние Саши обжигало.
  - Это малый клан, в нем всего лишь трое: моя жена, Ника-альбинос, ты ее видел, и Дина. Их главная обязанность - ухаживать за рожденными с отклонениями, - Саша указал куда-то в сторону от Гимназии. - Тут недалеко есть памятник подпольщикам. Там парень и девушка, но вид у них, будто они слепые... ладно, бог с ним. Куда теперь?
  - Может быть, ты пойдешь отдыхать, а мне дашь какую-нибудь книгу? У тебя ведь много книг? - сказал Олег, которому очень хотелось сказать что-то в поддержку, но он не находил верных слов для этой ситуации.
  
  
  Глава 13
  В ПОИСКЕ ЛЁГКИХ ПУТЕЙ ОБОЙТИСЬ БЕЗ РАЗОЧАРОВАНИЙ...
  
  
  Он собственноручно делал это каждый день: привычными движениями, будто совершая некий священный ритуал. Вот и сегодня, чуть только начало смеркаться, царь Роман зажег пять свечей, вставленных в бронзовый канделябр, провел пальцем по прихотливо изогнутым завиткам, а потом тщательно запер на задвижки крепко сбитые ставни. В комнате было душно, но правитель никогда не оставлял окон своего кабинета открытыми с наступлением темноты. На массивном дубовом столе наблюдался легкий беспорядок: кружка недопитого чая из листьев душицы, мяты и еще каких-то растений, стопки бумаг, с торчащими в разные стороны уголками документов, и две хрустальные чернильницы, возле которых были разбросаны гусиные перья. В Лакедемоне готовили два сорта чернил. Дефицитную бумагу можно было использовать повторно, стерев текст, написанный смесью из сажи и масла; это подходило для малозначительных дел. Если же имелась необходимость увековечить какую-либо мысль, закон, или предписание, то в ход шли чернила из сажи, смешанной с соком акации.
  - Милый, Кацо вернулся, - в дверях появилась ухоженная, очень привлекательная женщина в длинных одеждах из шелка.
  - Пусть войдет, - царь сделал глоток остывшего напитка, который по вкусу едва ли напоминал довоенный чай, но все-таки был похож коричнево-золотистым цветом.
  - Ты ужинать будешь?
  - Нет, Лена, спасибо. Накорми нашего грузинчика и сама поешь.
  В отсутствие посторонних правитель и его жена называли друг друга: "Лена", "Рома", "милый", "дорогая". Но стоило появиться лишним ушам, как Лена тут же превращалась в благородную царицу Елену, а Рома в не менее благородного царя Романа.
   - Принес? - спросил царь чернявого одиннадцатилетнего мальчишку.
  Тот молча поклонился и передал листок, сложенный вчетверо.
  - Иди на кухню, тетя Лена вкусные отбивные приготовила. И перед сном обязательно помойся, а то чумазый совсем.
  Мальчуган кивнул. В этом доме он не был посторонним.
  Царь развернул листок, где его четким почерком было написано:
  
  "Любезный Гоги, сегодня я, Роман, сын Ильи, правитель Великого Лакедемона, после заката изволю посетить твой дом для дегустации продукта с пивоварни, отданной тебе в концессию нашей Общиной".
  
  На обратной стороне шла неровная строчка ответа:
  
  "Шду срадастию прихади дарагой".
  
  Роман усмехнулся, бросил бумажку на стол. Даже если кто-то посмел бы перехватить царского вестового, ничего подозрительного в этих каракулях он не обнаружил бы. Правитель сел за стол, взял из стопки верхний документ. Это был сводный отчет о ежегодной переписи населения Лакедемона и вассальных деревень. Статистика неутешительная, можно сказать, удручающая. Везде, даже в столице, заметная депопуляция. Люди вымирают. Где-то быстрее, где-то медленнее. И стоит ли надеяться, что когда-нибудь ситуация изменится?
  Роман не считал себя мягким человеком. Если во имя собственного благополучия надо было отнять чью-то жизнь, он делал этот шаг не задумываясь. К инакомыслию всегда относился с подозрением, а при слове "гуманизм" морщился. Но сейчас он поставил перед собой цель: сохранение народа, вне зависимости от сословий или места обитания. Цифры смертности внушали серьезные опасения. И дело не каких-то там высоких материях. Витают в облаках как раз таки Антон, фанатично помешанный на вопросе чистоты крови, да начальник гвардии Алфераки со своими ритуальными убийствами, древнегреческими бреднями и прочей безумной чушью. И ладно бы убийства во время обряда совершеннолетия безнадежно больных и никчемных стариков-рабов, на это еще можно согласиться - в конце концов, элитные воины должны получать воспитание. Но на умерщвления "неполноценных" детей, фактически здоровых и жизнеспособных, решительно следовало наложить вето, потому что никаких иных мер свести убыль населения хотя бы к нулю царь не видел.
  Но вот, кажется, впервые забрезжила надежда.
  Самым крупным поселением после Лакедемона была Беглица - задворки Миусской Политии, впрочем, это всегда была деревня. Однако поначалу, как свидетельствовала перепись Шестого года после Великого Коллапса, людей в Беглице обитало даже больше, чем в столице, теперь же в два с половиной раза меньше, и нельзя сказать, что этот факт мог хоть как-то удивить. Ядовитые воды Азовского моря, радиация, мутанты, да и просто жизнь без простейшей медицинской помощи, с ежедневной каторжной работой, с недородами и эпидемиями не располагали к длинной жизни. Но вот что интересно: два года назад население Беглицы составляло 97 человек, а год спустя - 110. Это, конечно, мелочь. Ее можно было объяснить внутренней миграцией, скажем, из Красного пахаря или Золотой Косы, даже из Малой Федоровки. Или из всех этих поселений разом. Но вот отчет за нынешний год. В клеточке напротив "Беглица" стоит цифра 132. Более того, в двух соседних деревнях убыль тоже остановилась. И этот феномен зафиксирован в самом экологически неблагоприятном районе. Каким образом? Люди приспособились? Или здесь что-то другое?
  Вопросы не давали покоя. Ответы на них, как чувствовал правитель, должны быть просты до гениальности. Вздохнув, Роман поднялся. Обязательно надо выяснить причину, ведь в Беглицу уходят концы еще одного очень любопытного дела...
  Накинув на себя перевязь с шашкой из знаменитого златоустовского булата и нацепив на пояс кобуру со "Стечкиным", царь вышел в гостиную, которую освещали прикрепленные к стенам факелы. Чтобы случайно не поджечь дом, пламя было забрано в металлические отражатели, а на полу стояли емкости с водой, в которые падали угольки. "Хорошо жили в замках, сплошной камень, гореть нечему, да и челяди толпа, для присмотра..." - подумал Роман, запирая кабинет.
  В доме второго по значимости человека лакедемонской общины слуг не имелось. Еду готовила царица, а два раза в неделю приходила рабыня, забирала одежду для стирки. Раньше она же и прибиралась, но в последние пару лет ее заменил Кацо, мальчик, которого Роман забрал в трехлетнем возрасте у овдовевшего трактирщика Гоги. Многие в Лакедемоне считали царя чуть ли не аскетом, но они ошибались. Правитель не жалел свечей и масла для огня, его жена имела самые изысканные наряды из довоенных тканей, красивая мебель и старинные вещи украшали интерьер дома, а к обеду подавались различные вкусности. Отсутствие слуг объяснялось самым простым образом: царь никому не доверял.
  - Лена, - негромко позвал он и залюбовался вошедшей женщиной.
  В мерцающей полутьме зала ее белая кожа казалась мраморной, а сама царица - статуей, прекрасной ожившей Галатеей. Платье из развевающегося синего шелка доставало до пола, отчего точеная фигура казалась еще стройней. В вечернее время не видны были морщинки под глазами, и незаметны серебряные прядки в черных волосах, заплетенных в "рыбий хвост". Перед ним стояла вечно молодая богиня, мечта поэтов всех времен и народов. Но Роман не чувствовал себя Пигмалионом. И если бы он был Парисом, а боги вручили бы ему яблоко раздора, то вряд ли оно досталось бы Афродите, сколько бы прелестниц та не сулила.
  - Мне нужно пройтись, - сказал царь, поглаживая бородку. - Запри дверь на засов. Откроешь только когда услышишь мой голос и условный стук.
  - Ты говоришь это всякий раз, как уходишь из дома, - сказала Елена улыбнувшись. - Могу ли я спросить, куда ты собрался и сколько тебя не будет?
  Правитель помедлил с ответом, а потом разом выпалил:
  - Когда приду, не знаю. Сперва навещу трактирщика Гоги, а потом - Дом Алён.
  Елена побледнела, отчего сделалась еще прекрасней.
  - Ясно, - соглашаясь, кивнула она, но в голосе звучал невольный укор.
  - Ты должна мне доверять, милая. Я ничего не совершаю просто так, и ухожу вовсе не развлекаться. Ты обязана помнить это.
  - Я помню, - царица отвернулась. - Твоя миссия важней твоей женщины.
  - Да, - не меняясь в лице и голосе, произнес царь. - Это мое бремя. Когда ты выходила за меня замуж, ты знала на что шла. И у тебя был выбор, товарищ лейтенант.
  - Конечно, был, - горько усмехнулась Елена. - Узы брака или цепи рабства. Как оказалось, разницы никакой.
  - Ты просто устала... - Роман подошел к жене и обнял ее, куснув миниатюрное ушко, поцеловал гладкую шею. - Просто расстроена...
  - А знаешь, ты ведь ночью совсем другой. Днем ты защитник, лев, благородный царь зверей, а ночью коварный хищник, ягуар, - царица высвободилась из объятий мужа. - Да... воистину, бывших разведчиков не бывает. Идите, товарищ майор. Я буду ждать. Что ж еще остается?
  
  Пятнадцать минут спустя Роман зашел в трактир. Три воина, видимо только что с дежурства, завидев важного посетителя прокричали пьяными голосами приветствие и тут же подняли тост, пожелав долгих лет жизни правителю Великого Лакедемона. Толстый грузин с напускной робостью принялся что-то лепетать, дал несколько указаний тощему служке и провел дорогого гостя во двор своего дома, примыкающего к пивной. Здесь в чаше на треножнике горел огонь, а на ветках были развешены светильники, на столе дымился шашлык и стоял бочонок с пивом, а рядом с ним - две толстые стеклянные кружки литровой емкости. Остро пахло горелой травяной смесью, отпугивающей комаров.
  - Ну что ж, Гоги, угощай, - царь присел к столу. - Мясо с вином лучше сочетается, но отличное пиво в наше время дороже любого вина.
  - Канешна, дарагой, сэйчас все будэт, - трактирщик спешно разлил пенящуюся жидкость.
  - Тогда за плодотворное сотрудничество, - Роман отхлебнул густое пиво.
  Оно имело сладковатый привкус и было совсем иным, нежели то, что продавалось до Великого Коллапса. К шашлыку гость не притронулся.
  - За нэго, дарагой!
  - Как идут дела на пивоварне? - Роман добродушно улыбался, но буквально прожигал взглядом собеседника.
   - Вот, сорок литрав палучилась. Завтра разнэсем па балшым сэмьям.
  "Большими семьями" Гоги называл дома старейшин и царей.
  - Да? - правитель сделал глоток. - А на выходе, должно быть, еще пятьдесят или даже шестьдесят получится?
  Гоги, перестав жевать мясо, подобострастно, почти по-собачьи посмотрел на царя:
  - Ячмэнь плахой, качэства нэт, солода мэнше палучается. А што я магу? Пиво для балших людэй, а нэ для каго папало дэлаю. Толька главное и втарое сусло варю. Паэтаму его мэньше, чэм нада, палучаэтся.
  Царь, конечно же, отлично знал: трактирщик врет и подворовывает. Гоги использует и третье, и последующее сусло, а также сбывает неучтенное пиво "налево".
  - Ну я думаю, - Роман поставил кружку на стол, пристально глядя на сотрапезника, - из сорока литров может получиться шестьдесят или даже больше?
  - Нэт! - в свинячьих глазках Гоги блеснула искорка лукавства. - Нэ из сарока можно сделать шэстьдэсят, а из тридцати только пятьдэсят палучится. А дэсять литрав нэ разбавлять. Пять литрав для дарагого царя Рамана и пять литрав для дарагого царя Антона.
  - А что, для тебя он такой же дорогой, как я? - кружка правителя наполовину опустела, грузин долил свежую порцию.
  Трактирщик знал: царю все известно о делах Гоги, но правитель покрывает воровство, хотя и собирает компромат, потому что это царю выгодно. К тому же сын Гоги у царя в заложниках.
  - Ну што ты! - осклабился хозяин кабака. - Канэчно, э-э-э, ва многа раз ты для мэня дарожэ.
  - О чем говорят посетители? - Роман невозмутимо задал новый вопрос.
  - Гаварят, паход на Таганрог должэн быть. Гаварят, павэлитель Антон и Анатолий Алфераки вайны хатят. Гаварят, Глэб Словоблуд ужэ рэчь сачиняэт. Царский сын с атрядам еще вчэра вэрнуться должэн был. А их нэт. Значит, искать надо. А эсли даже сам придет, все равно паход делать.
  - И с кем они собираются воевать? - Роман погладил бородку. - Таганрог ведь необитаем.
  Вот оно как! Соправитель оборзел настолько, что даже не удосуживается поставить его в известность о своих боевых планах.
  - Э-э-э, - Гоги широко улыбнулся, помахав мясистым пальцем, - вродэ там жывут мутанты. Только рага у них растут, и лапы лягушачьи, и вымя каровье, а в астальном - как люди.
  - И откуда ты это взял?
  - Вчэра, - трактирщик перегнулся через стол, перешел на шепот, - у мэня в кабаке Глэб Словоблуд с казначеем Стэпаном Тавром сидели. Савсем пьяные были. А сваих дэлах гаварили, о какой-та травэ, каторую им из Таганрога черэз старасту Бэглицы привозят.
  - Кто привозит и что за трава? - вслед за собеседником правитель стал разговаривать тише.
  - Нэ знаю, дарагой, - Гоги поморщился, замотал головой из стороны в сторону, прижав правую руку к груди. - Они на мэня касились, я плоха их мог слушать, и врэмени мала была, заказы другие были...
  - Ты в последнее время стал плохо слышать, - перебил трактирщика царь. - А вот я к твоему Кацо все равно отношусь хорошо, и моя жена относится хорошо. По-моему, так нечестно.
  - Падажди, как так нэчестна, да? - хозяин пивной в мгновение ока сделался испуганным и несчастным, впрочем, в свинячьих глазках все также поблескивало лукавство, - я правду гаварю. Мэня сильна падазрэвать могут, э-э-э. Я всо, что слышу, да, всо тэбе гаварю...
   - О чем болтали царский сынок Артур и мой племянник? - вновь перебил трактирщика царь.
  - Голий жэнщин в журнал смотрэль, царский сын все жаловался, э-э-э... дэнег у нэго нэт, на папу свой нехарашо жаловался... - от волнения у трактирщика все больше и больше проявлялся акцент, хотя сперва по-русски он разговаривал достаточно грамотно.
  - И все?
  - Всо,- Гоги дико вытаращил глаза, видимо, таким образом пытаясь изобразить искренность. - Мамой клянусь, э-э-э...
  - Ладно, - Роман поднялся из-за стола, не дожидаясь окончаний клятв толстяка. - Спасибо, хозяин дорогой, за доброе пиво. Если какие проблемы с солодом, с котлами или еще с чем, пиши или служку присылай. Ты понял, о чем я.
  Трактирщик кивнул. Проводив гостя до ворот, Гоги, помявшись, сказал:
  - Раман Ильич, дарагой, панимаэшь... - грузин тяжело вздохнул. - Мэня Кацо атцом пэрэстал называть. Как-та эта плоха...
  Правитель положил руки на плечи хозяина, пристально посмотрел на него равнодушно-брезгливым взглядом. Это был не тот Роман сын Ильи, которого люди знали днем. Нет, перед Гоги стоял другой царь: ночной хищник, получивший от жертвы необходимое и теперь спешащий к новой цели.
  - Твой сын получит в наследство пивную концессию во всем Лакедемоне. Если, конечно, я буду жив. Так что моли богов, чтобы я пережил тебя. Твой сын - залог нашего плодотворного сотрудничества, и я не могу его отпустить. Таковы обстоятельства. Но ему ведь живется неплохо. Он хорошо питается. Его учат. Он очень смышлен. В свои одиннадцать лет он пишет грамотнее тебя. Жаль, что он из крестьянского сословия, а то кто знает, возможно, я сделал бы его наследником... Но ведь есть и другие очень хорошие должности для умного молодого человека. Так что будь патриотом и не раскисай.
  - Но... - трактирщик был по-настоящему жалок, в глазах его погасло лукавство. - Он же мой сын, а я мала вижу...
  - Но ведь видишь! - царь хлопнул себя по шее, убив комара, взглянул на ладонь, на которой осталось пятнышко крови. - А ты не думал, что тебя вообще уже могло не быть в живых? Помнишь, кто сделал тебя крестьянином и тем самым спас от смерти, потому что рабы с такой комплекцией вскорости пересекают Дамбу Теней. И что тогда было бы с твоим Кацо?
  Гоги зажмурил глаза и помотал головой, будто отгоняя страшное видение, но правитель уже повернулся спиной и шагал прочь.
  Роман знал, что осведомитель обречен на вечную зависимость. Возможно, трактирщик с радостью переметнулся бы в более сильный стан к Антону, но тот, к счастью, был слишком уверен в своем могуществе, и потому слеп и бескомпромиссен, а значит, не сносить кавказцу головы при любых раскладах. Нет, хозяин кабака - вынужденный, а потому самый верный союзник. Деваться ему некуда, дай бог Кацо здоровья. Так что пусть спокойно разбавляет качественное пиво третьесортным пойлом, сукин сын. Но свой сукин сын.
  
  * * *
  
  Перед входом в Дом Алён царь едва не столкнулся с Игорем, тем самым инспектором, которого совсем недавно отчитал перед беглецом-племянником и рыбаками. Его провожала одна из путан, Таня, длинноногая брюнетка с жестким взглядом, самым жестким среди девушек этого заведения.
  - Игорек, какая чудесная ночь! - сказал Роман, опуская формальности, но с заметной иронией в голосе.
  - О! Какая великая честь для нас! - воскликнула путана, тут же переключаясь на правителя и напрочь позабыв про недавнего клиента. - Проходите, мой дорогой повелитель.
  Игорь бросил угрюмый взгляд на царя, пробурчал пару слов и поспешно скрылся в темноте.
  - Здравствуй, Татьяна, - посетитель зашел внутрь, погладил бородку и посмотрелся в зеркало, благо семь свечей давали неплохое освещение. Вид вполне благородный и благопристойный. Впрочем, эти качества здесь не нужны.
  - Вы как всегда? - старательно улыбнулась шлюха, но ее цепкие глаза буквально впились в царя, словно комар, вонзающий острый хоботок в мягкую плоть теплокровной жертвы.
  - Да, как всегда.
  - О, как я ей завидую, - профессионалка кокетливо склонила голову. - Такой мужчина и всегда ходит только к одной. Неужели вы однолюб?
  - Да, предпочитаю постоянство, - Роман уже давно понял, почему Таня вызывает у него неприязнь: девка не умеет синхронизировать мимику и взгляд.
  Вот она сейчас напрягается, хочет понравиться, изображает лицом радость, мечтает завлечь в свои объятья. Но глаза ведь упыриные. Смотришь на нее и говоришь себе: "Не верю! Ни единому твоему слову не верю, бездарность! Не смогла бы ты выступать перед волками в совете старейшин...".
  - А я слышала, что мужчинам необходимо разнообразие, - резкий смех заставил царя вздрогнуть. - Или это неправда? Или она такая искусница? Что ж она умеет такого, чего не умеют другие?
  Подобные разглагольствования могли длиться вечность, и, наверное, кому-то даже нравились.
  - Таня, - правитель притронулся к бородке, - Пойди позови Алёну Третью. Я буду ждать в комнате. И перестань улыбаться, тебе не идет.
  С лица путаны мгновенно сошла вся веселость. Она поклонилась и исчезла в полумраке коридора. Царь вытащил из канделябра свечу и направился по привычному маршруту в комнату для "особых гостей".
  Это были воистину роскошные апартаменты. По крайней мере, в сравнении с остальными помещениями Дома Алён. Правитель осмотрелся - ничего с момента последнего посещения не изменилось. Два трюмо, стоящие перед ними низкие столики, зеркало на потолке, зеркальные же шкафы, в которые можно было упрятать одежду целого взвода, если бы кто-то вздумал принимать здесь такую кучу народа. Толстые ковры на полу. Резвиться даже зимой можно прямо на них - не замерзнешь. Но комната оставляла впечатление мертвой стерильной пустоты, может быть, потому, что на полированных поверхностях мебели не было ни единой пылинки или пятнышка. А может, из-за кипенно-белых простыней, которыми была застлана безбрежная кровать, из-за идеально чистого бледно-розового атласного покрывала, из-за пирамиды подушек в жестко накрахмаленных кружевных наволочках.
  Роман зажег все свечи в трех канделябрах, отчего в комнате стало светло, но уюта не прибавилось, а потом методично заглянул во все шкафы - не спрятался ли там кто-нибудь.
  В апартамент бесшумно вошла Алёна Третья. Она была одета в легкий халатик на голое тело. Девушка закрыла дверь на ключ, а царь зашторил окно. В следующий миг путана оказалась напротив правителя, она, потупив взор, поцеловала его руку и кротко прошептала:
  - Доблесть и сила, мой господин!
  Она еще раз коснулась губами руки царя, а потом посмотрела на него ясными, преисполненными искреннего обожания глазами.
  - Во имя победы, - сказал Роман.
  Объективно говоря, Таня была моложе и красивее Алёны Третьей. Но Алёна умела играть; ей хотелось верить, а иногда хотелось даже любить. По-настоящему. Излить не только семя, но и душу. Наверное, именно эта особенность отличает настоящую гейшу от обыкновенной шлюхи.
  Царь присел на кровать, путана расположилась рядом.
  - Кто из девушек был с Олегом, моим племянником? - спросил правитель.
  - Я была, - ответила Алёна.
  - Вот как? - Роман не сумел скрыть радостного удивления от такого удачного стечения обстоятельств. - Чем вы занимались кроме секса? Вспомни подробно.
  - Этим мы как раз не занимались, - путана бросила быстрый взгляд на царя и тут же потупилась, могло даже показаться, что она слегка покраснела.
  "Боги, какой талант!" - подумал Роман.
  - Тогда что вы делали? Разговаривали?
  - Он был неразговорчив, - покачала головой девушка, - Я попыталась... наверное слишком грубо... попыталась его разговорить, но лишь разозлила. Тогда мне пришлось стать холодной, сыграть с ним как бы начистоту. Но он не открылся, и мне даже жаль его стало. По-матерински жаль... Мне показалось, он очень не хотел убивать ребенка. Может быть, сперва сам не понимал этого, а потом...
  Царь внимательно изучал потупившуюся путану: "По-матерински жаль... Ну надо же! Тебе двадцать четыре, ему восемнадцать. В шесть лет пока еще рожать не научились. Неужели племянник действительно зацепил тебя? Или ты сейчас очень умело изображаешь сочувствие? Но в данный момент это не принципиально".
  - Вместе с ним приходил Артур?
  - Да, - кивнула путана.
  - И он ведь не просто так приходил?
  - Он принес товар, - скороговоркой сказала Алёна, будто эти слова под большим давлением находились в ней, а сейчас, проделав брешь, вырвались наружу.
  - Ага, вот, значит, как, - правитель довольно погладил бородку. - Хозяйке вашей он его сбывает уже второй раз. И ты с Олегом...
  Роман приподнял брови.
  - Курили траву, - продолжила фразу путана.
  - Конечно, ты знаешь, что курение наркотических веществ запрещено законом Великого Лакедемона, - казалось, правитель превратился из ночного хищника в дневного царя зверей и теперь разбрасывает штампованные фразы, подобно бисеру, перед старейшинами Совета.
  Алена вскинула голову, открыто посмотрела на Романа и произнесла с придыханием:
  - Чего не сделаешь во имя блага отечества.
  Из уст любой другой проститутки подобные речи звучали бы как похабное издевательство над обычаями Лакедемона. Но Алёна - совсем другое дело. Она сказала эти слова с какой-то неподдельной честностью, истинным благородством.
  "Талант! - восхитился царь. - Настоящий талант! Просто натуральная Жанна д΄Арк. Разве только что не девственница".
  - Где Артур достает товар?
  - Я не знаю и девочки не знают, и хозяйка тоже, - путана задумалась на минутку. -Единственное, о чем обмолвился Артур, что они с вашим племянником напарники.
  - Ты полагаешь, это правда? Может, тогда Олег сбежал из-за контрабанды?
  - Думаю, нет. Он сбежал из-за ребенка.
  - Значит, вот что, - правитель почесал бородку, поднялся, положил на столик два металлических квадратика с выбитой на них единицей. - Товар идет из Беглицы. Завтра в приемной Совета возьмешь пропуск. На воротах объяснишь, что послана за глиняной посудой для заведения, если охранник будет задавать лишние вопросы, заткнешь ему пасть деньгами, - еще четыре квадратика оказались на полированной столешнице. - Хозяйке соврешь, что тебя очень хотел видеть староста Беглицы и за свидание обещал сразу три трудодня. Думаю, раскрутить этого упыря будет не так уж сложно, ведь таких как ты, он в жизни не видал! Ты поняла, что любыми способами должна достать товар, сделать "контрольную закупку", так сказать. Что останется, возьмешь себе.
  Царь подумал немного и к шести трудодням, лежащим перед огромным зеркалом, добавил еще двадцать. Маленькое состояние, но что делать - любая спецоперация должна соответственно финансироваться. В конце концов, компромат на сынка соправителя стоит намного больше.
  "О! Это будет грандиозный скандал, от Антона отвернуться многие. Кто тебя тогда поддержит кроме твоего тупоумного костолома Алфераки, друг мой и соратник?"
  - Вроде бы все, - задумчиво протянул правитель, всматриваясь в свое отражение.
  - Мой господин, могу ли просить вас о свидании с детьми? - пролепетала путана.
  - Конечно, можешь, - царь все также пристально и немигающе глядел в зеркало на своего двойника, хищного и опасного оборотня. - Когда все сделаешь как надо, я выпишу тебе пропуск в Ломакин на два дня. Хорошая работа будет хорошо оплачена, не сомневайся. А пока не беспокойся, твои чада живут в сытости и довольстве, у них счастливая судьба. Они станут ломакинцами, а это уже почти полноправные граждане. Ладно... мне пора.
  - Мой господин, вы слишком рано уходите, хозяйка может заподозрить неладное, - голос Алёны не был томным или зазывающим, но кротким, просящим, даже молящим о ласке.
  Роман повернулся. Путана была без халатика. Когда только успела скинуть? Девушка смотрела в пол, на щеках легкий румянец. Она медленно подняла голову и встретилась взглядом с правителем. В глазах блестели слезы.
  "Талант! - усмехнулся царь, задувая свечи на одном из канделябров. - Подлинный талант! Или она не играет? Или это из-за детей. А может, не только из-за них? Неужели в самом деле..."
  Роман снял перевязь с шашкой и пояс с кобурой, расстегнул пуговицы на кителе и задул второй ряд огоньков. Девушка в это время сбросила покрывало с необъятной постели.
  "Н-да... дилемма! Дома ждет Елена Прекрасная, а я вот тут... разоблачаюсь. Но ведь Алёна права, действительно, скорый уход вызовет подозрения. Что ж, выбора как бы и нет. Чего только не сделаешь во имя блага отечества... Да и Лену готовили не на философском факультете: нюансы работы знает", - подумал Роман, невольно ухмыляясь.
  Огонек последней свечи, которую правитель не потушил, едва разгонял ночной мрак в комнате, которая вдруг наполнилась теплом и уютом.
  
  * * *
  
  Глубокая ночь была не только в доме Алён, но и во всем Лакедемоне. Даже из трактира Гоги убрались последние пьяницы. По безлюдным проулкам ходили патрули, освещая улицы факелами. Однако на окраине поселка, в невзрачном домишке недалеко от частокола, пылал светильник: Игорь страдал бессонницей. Холостяцкая одинокая жизнь его совершенно не тяготила, но временами совершенно неожиданно накатывала непередаваемая тоска, постепенно превращаясь в лютую злобу, и он шел в бордель. Инспектор ненавидел шлюх, которых считал символом нынешней жизни, видя в них самую суть людской натуры: продажной, алчной, бессовестной. Но ничего не мог с собой поделать и, нахлеставшись предварительно дешевого беглецкого вина, шел в дом Алён. Игорь всегда выбирал Татьяну Вторую, самую подлую и жадную среди путан, был с ней груб, даже жесток. Но за лишние трудодни женщина терпела издевательства и боль.
  Сегодняшняя тоска и ярость были особенно сильны, настолько сильны, что даже испытанное средство не помогло. И вернувшись домой, зная, что уснуть не получится, инспектор, достав из ящика чуть пожелтевшую тетрадь, чернильницу и перо, принялся выводить неровные буквы.
  
  "Я опять пишу этот дневник. Это мой секрет и преступление против так называемой Миусской Политии. Самая главная деревня в этом клоунском государстве называется Великий Лакедемон. Звучное название получилось из захолустной Лакедемоновки. Наверное, понты и тщеславие всегда сопутствуют человеку, в какую бы эпоху он не жил. И даже если люди будут гнить в подземных гадюшниках, где и жрать кроме крыс будет нечего, то и там обязательно найдутся "избранные", которые будут кичиться, что крысаки у них в клетках более серые, нежели у остального быдла. Я могу поставить свою шкуру, что кроме нас наверняка есть выжившие. Например, в бункерах на Урале, куда перед войной непрерывным потоком шли грузовые самолеты или даже в метро, вроде Московского, или в сибирских деревнях, где бомбить было нечего, но везде люди захотят возвыситься над товарищами по несчастью. Вот и у нас вокруг Малые Федоровки, Гаевки, Беглицы, но есть, смешно сказать, "столица" и извольте ее называть Великим Лакедемоном. Вот поэтому я ненавижу человечество. Вот поэтому жалею, что оно не погибло полностью. Но все же есть и капля меда в этой гигантской бочке с дегтем: с непередаваемым наслаждением я созерцаю агонию моих собратьев по виду. Они вымирают. Может быть, мне повезет остаться последним человеком на Миусском полуострове. Я хочу стать тем, кто прирежет предпоследнюю двуногую тварь. Тогда, пожалуй, я смогу быть самим собой, тогда я смогу стать свободным и, значит, смогу спокойно умереть. Жаль, нельзя действовать открыто против моих врагов. Пока их слишком много.
  Если вдруг кто-нибудь когда-нибудь прочитает мой дневник, и удивится, почему я испытываю такую ненависть к себе подобным, то неизвестному читателю я отвечу так: во-первых, люди ее заслуживают, а во-вторых, ты меня судить не имеешь права!
  Мне надоело описывать свое детство и юность. О том времени я уже рассказал в трех тетрадях: ничего хорошего в нем не было, и потому сразу же после школы я смылся из своего задрищенского поселка в Санкт-Петербург, где поступил в Политех. Там была сильная военная кафедра. Не знаю, стоило ли мне идти добровольцем, но Министерство Обороны всех и вся призывало в ряды вооруженных сил по контракту, соблазняя достойной зарплатой. Я никогда не рвался стать военным, но деньги определили мою судьбу. Могу сказать, что зря: с зарплатами в Минобороны я накололся, потому что инфляция росла быстрее прибавок.
  Итак, я стал "пиджаком". Этим презрительным словцом кадровые военные называют закончивших гражданские вузы. Я не отличался рвением, но и разгильдяем тоже не был. Дослужился до старлея и вот-вот должен был получить капитанские звездочки. Не знаю, желали мы войны или нет. Хотели ли войны наши враги? Кто являлся нашим врагом, я тоже не знаю. Бесполезно гадать. Потому что ни мы, ни наши враги, ни кто-либо еще на этой обреченной планете уже ничего не решал. Но кто тогда ими командовал? Думаю, что обыкновенные скоты. Скотство всегда затмевало человеческий разум. Поэтому случившийся ядерный коллапс - норма для людской истории.
  В последний месяц перед Концом наше подразделение было переброшено на юг России. Мы перевозили горючее, боеприпасы, продовольствие и прочие материальные ценности. Готовились ли мы к большой заварухе? Честно - понятия не имею. Но на военный аэродром возле Таганрога мы постоянно доставляли разные грузы. Здесь же разбили полевой лагерь вэдэвэшники. Абсурд. На кой здесь нужны были ВДВ? Защищать аэродром? Штурмовать Крым? Навряд ли. Мне вообще думается, что командование само до конца не понимало, что оно делает и, главное - зачем. Впрочем, адекватных действий недоставало в моей стране уже не первое десятилетие. А теперь я с очевидностью убеждаюсь, что бардак в головах был не только здесь, но и там. Ты, возможный читатель, спросишь: "где - там?" А я отвечу: там - это на Западе, там - это на Востоке, там - это на Юге, там - это везде. Весь мир съехал с катушек задолго до большого абзаца. Но дело не в этом...
  Чтобы показать подлость и безумство, мне незачем описывать историю мира. Достаточно своей маленькой истории. Старлей Алфераки был моим другом. По крайней мере, я, дурак, так считал, забыв, что между людьми дружбы не бывает. Но тогда мы с самого начала как-то сразу сошлись. Два холостяка, живущие в одном офицерском общежитии в соседних комнатах. Вместе служили, вместе "культурно отдыхали". Я, идиот, ему даже сочувствовал, ну как же? Человек давно должен был капитанские звездочки получить, а все в старлеях ходит - куча взысканий, характер отвратный, постоянные жалобы на превышение власти, к тому же инвалид - в какой-то секретной операции лишившийся одного глаза.
  При этом был он рубахой-парнем, хоть и со своими странностями - чересчур увлекался Спартой. Рассказывал, что предки у него оттуда. А какой-то генерал, сподвижник графа Орлова, как раз Лакедемоновку и построил, и назвал так не по-русски, в память об исторической родине, а в Таганроге вроде целый дворец у него был, самый красивый дом в городе... Во время революции, понятное дело, все отняли. Хорошо хоть самих не расстреляли, дворяне все же, а то не было бы на свете такого Толика Алфераки. Уверен теперь, это было бы к лучшему, но что выросло, то выросло. Ну мне тогда было все равно кто он, даже интересно послушать его россказни и всякие семейные истории, сетования на спрятанные где-то или утерянные документы, из-за чего невозможно доказать свое право на землю и дворец. Иногда я спрашивал себя: "Он гонит, или серьезно все так и есть?", - но потом решил не заморачиваться. У каждого свои тараканы. Я вот, например, футбол любил, хотя про то, в сборной страны играл и на международные матчи ездил - не рассказывал. В целом он был неплохим парнем, и, видимо, таким бы и оставался. Но времена меняются, и люди меняются вместе с ними. А если что-то меняется резко, то и мы в мгновение ока становимся другими. А если проще, маска очень быстро с лица слетает, и видно человека таким, какой он есть.
  Когда нашу часть перебросили в Ростовскую область, в Таганроге он встретил бывшего сослуживца. Оказывается, Алфераки был вэдэвэшником, да попал под раздачу: лишился глаза и руку чуть не оторвало. Вот каким хреном он потом в автомобильных войсках оказался, я уж не знаю, мой как бы друг не рассказывал об этом. Может, пожалели из армии гнать, может, еще что. И вот встретил он товарища своего бывшего, тоже вэдэвэшника. Эта сволочь - капитан Орлов, мне сразу почему-то не понравился. Взгляд у него был какой-то... такой... даже не знаю, как выразиться. Будто говорил он всем своим поведением: "Кто не со мной, тот против меня". Фюрер непроявленный, одним словом.
  За день до Большого бума ушел мой как бы друг в увольнение. И Орлов тоже в увольнение ушел. Был с ними и третий: старший прапорщик Руденко, еще один вэдэвэшник. И как оказалось, тоже конченая сволочь. Поехали они с ночевкой на Золотую Косу пьянствовать. Представить только: миру осталось жить сутки, а у нас половина личного состава в увольнениях. Такой бардак.
  Я остался в хатке, где нам выделили временное жилье. Делать было нечего, и я почему-то решил посмотреть фотографии, которые Алфнраки сделал в Таганроге: со всех сторон отфоткал свой дворец и другие исторические места. И вот в этой же папке я обнаружил текстовый файл. Видимо, они подходили по тематике. Собственно говоря, мне незачем было его открывать. Чужая личная информация. Но тогда я как-то не задумался об этом. И вот я щелкнул на neos_lakedaimon.docx...
  Хотя, конечно, ко многим пришло понимание, что жить, как жил наш мир - дальше нельзя. И появлялись люди, полагающие, что знают, как лучше. Но не помню, чтобы кто-то хоть что-то менял к лучшему.
  Вот и Алфераки писал, что мир катится в бездну. Что виною всему прогресс, плюс идея равенства людей, которого не может быть в принципе. Есть Общественное Мнение, которое вроде бы всем управляет, да только формирует его кучка зажравшихся и не достойных власти ублюдков. А сущность современного мироустройства такова: быдлом без денег управляет быдло с деньгами. То же самое на Западе, и в Китае, и у всех прочих. Население планеты превысило допустимые нормы. Человечество в тупике. И выход Алфераки видел только в большой встряске, в мировой катастрофе. Ибо гибель большинства будет благом для всех остальных. А после того, как все закончится, можно будет строить новое общество, сословное по своей сути. Только аристократия, власть избранных, основанная не на богатстве, а на силе и воле спасет мир...
  В общем, читал я до самой поздней ночи. Не скажу, что было неинтересно, что слова моего друга ввергли меня в отвращение, или что они меня возмутили. Однако спать я лег с тревожным сердцем. И не зря. Потому что на следующий день случилась война..."
  
  Инспектор так и не дописал свою историю. Когда до рассвета оставалось не более часа, он начал клевать носом, неразборчивый почерк его стал расплывчат, и, наконец, Игорь уснул прямо за столом.
  
  * * *
  
  Свернувшись клубочком в пыли небольшого овражка, уткнувшись лицом в подол юбки, Алёна Третья вздрагивала от рыданий, и хотя все слезы давно уже пролились, но она все никак не могла успокоиться, забыв даже о птеродактилях, которые могли заметить скрюченную женскую фигурку и напасть.
  
  Хозяйка Дома Алён удивилась необычному предложению посетить Беглицу, но не стала расспрашивать и придираться. Видно, перспектива оплаты за дневное время, когда путаны были почти без работы, ей понравилась.
  Алёна получила пропуск, слегка пофлиртовала с охранником на южных воротах, который хотел всенепременно проводить ее, и быстро освободилась от назойливого вояки.
  До самой Беглицы женщина тоже добралась без приключений.
  День начинался так хорошо, что в мечтах Алёна уже обнимала своих малышей, ведь выполнить задачу царя казалось достаточно легко. Впервые за два года работы на правителя Романа она получила такое задание. В ее обязанности входил обычный сбор информации с клиентов - своих и чужих, что конечно, тоже оплачивалось, но отнюдь не так щедро, как в этот раз. Может быть, если она толково справится, то поднимется на следующую ступень и ее переведут из борделя? Ведь будучи женщиной совсем не глупой, Алёна понимала, что не может быть единственной осведомительницей на весь Лакедемон...
  В подобных мечтах она даже не рассердилась на постового в Беглице, который хмуро осмотрев ее фигуру спросил:
  - Зачем пришла, рабыня?
  - Я разве похожа на рабыню? - произнесла женщина, окидывая взглядом свою юбку, сшитую из добротной ткани и крепкую, почти новую обувь.
  - Ты похожа на дуру, раз поперлась из Лакедемоновки в одиночку, - сказал сторож, почесывая затылок, шмыгая носом и дерзко глазея на пришедшую.
  
  Теперь, лежа в канаве и сотрясаясь в рыданиях, Алёна соглашалась с его словами: она была полнейшей дурой, если вообразила, будто задание будет простым.
  Беглица, по сравнению с Лакедемоном, производила впечатление грязной, захламленной дыры. Впрочем, увидев старосту, Алёна поняла, что мусор и непросыхающие лужи на улице всего лишь зеркально отражали облик худого чумазого мужика с копной нечесаных волос, одетого в засаленную полосатую рубаху.
  Он зло посмотрел на женщину, словно прикидывая, как ловчее ее ударить, а потом, ни слова не говоря, ушел в дом. Алёне ничего не оставалось, как пройти за ним через полутемные сени, в пустую горницу, где стоял только колченогий стол, на который и взгромоздился странный руководитель Беглицы. Дверь за спиной захлопнулась под чьей-то рукой, и женщина почувствовала, как по затылку прошла волна мурашек.
  Впервые Алёна растерялась перед мужчиной, не зная с чего начать разговор. Она попыталась поймать его блуждающий взгляд, но вдруг, плюнув буквально ей под ноги, мужик грубо сказал:
  - Раздевайся, коль зашла.
  - Мне нужно что-то у вас купить, - опешила Алёна. - Я могу хорошо заплатить. Вот трудодни...
  - Мы тут не торгуем! - староста показал ей кулак. - Это вы там, кацапы, устроились, а мы народ простой, живем без денег. Зачем мне трудодни? Что нам тут покупать? Яйца у птеродактилей?
  Алёна хотела рассмеяться этой нехитрой шутке, но почему-то не смогла преодолеть внезапный страх.
  - Патроны есть? - спросил староста, сверля ее немигающим взглядом.
  - Патронов нет, - убито произнесла женщина.
  - Тогда раздевайся.
  Алёна почувствовала отчаяние. Этот скот просто издевался над ней, но трава была нужна как воздух, иначе Роман будет недоволен, иначе нечего и думать, чтобы увидеть детей, иначе ей никогда не выбраться из борделя, разве только за Дамбу теней...
  
  Когда через два часа Алёна, вся в синяках, ссадинах и укусах, сжимая в кулаке мешочек с дурью, шатаясь, вышла за ворота Беглицы, ей показалось, что прошел месяц. Она почти не помнила, как оказалась на раздолбанной дороге. Овражек, на дне которого она понадеялась найти воду - высох, так что смыть с лица слюну старосты, мерзко пахнущую перегаром, было невозможно. Тогда женщина опустилась в пыль, свернулась клубком и завыла, давясь слезами.
  Последний раз Алёна рыдала так два года назад, когда ее поймали на воровстве, за которое по законам Лакедемона полагалась смертная казнь. Судьи остались равнодушными к объяснениям, что заболевшему ребенку нужны были лекарства, а купить такие вещи было не на что. И молодая женщина ожидала самого худшего, представляя себе дальнейшую судьбу троих детей, которые остались бы круглыми сиротами. Поэтому предложенная царем Романом сделка показалась в тот момент подарком судьбы.
  Второй правитель Лакедемона обещал отправить детей в Ломакин, где их не ждала бы голодная смерть или рабство, а ей всего-то и надо было, что внимательно слушать и тщательно запоминать, что болтают клиенты в борделе.
  Алёна до сих пор помнила жесткие холодные пальцы хозяйки заведения, когда та ощупывала грудь, живот, ягодицы... Было тошнотворно и мерзко, очень хотелось оттолкнуть наглые руки и убежать.
  - Ну, - сказала мадам, закончив осмотр, - тело, конечно, не первой свежести, рожавшее тело. Но все же ты нам подходишь.
  За первые полгода Алёна, получившая прозвище Третья, научилась многому, что раньше ей даже и во сне не могло пригрезиться, но она терпела и улыбалась. Для нее заниматься "любовью" с посетителем было все равно, что давиться полусгнившей крысятиной и приговаривать при этом, поглаживая живот, что ничего вкуснее в жизни своей не пробовала. Сколько раз после очередного клиента хотелось залить слезами подушку, однако надо было готовить сообщение для покровителя.
  Царь Роман приходил раз в месяц, и она пересказывала все, что услышала от мужчин или от других путан, которые частенько перемывали кости клиентам. Беда была в том, что ничего стоящего никто не говорил. Одни поругивали царя Романа, другие - царя Антона...
  Но однажды в бордель пришел важный гость. Как оказалось, это был один из старейшин Лакедемона, и хозяйка лебезила перед ним с особенным бесстыдством. Обнаженные девушки выстроились в ряд, а он, брезгливо оттопырив губу, что-то бурчал под нос. Впрочем, на женские груди он совсем не смотрел, взгляд его скользил по ногам проституток, пока наконец не остановился напротив Алёны.
  - Вот эта подойдет, - надменно выцедил он сквозь зубы.
  Сердце Алёны сжалось, а по спине прошел ледяной ветерок. Что сейчас будет делать с ней это самодовольное чудовище? Но когда они оказались в аппартаменте для особых гостей, а дверь была заперта, высокомерность с лица старика мгновенно исчезла и он принялся почти смущенно говорить о своих фантазиях и предупреждать о конфиденциальности.
  Двадцать минут спустя одетый только в собачий ошейник старейшина вылизывал ее ступни, называя своей госпожой, а она лупила его плеткой, обзывая всякими унизительными словечками.
  Царь Роман остался очень доволен полученной информацией и позволил на два дня уйти в Ломакин к детям.
  Так постепенно путана уверилась, что ее уже ничем удивить или унизить невозможно. Да, но к чему же это привело? Ее вырвало от отвращения, когда она вспомнила старосту Беглицы. "Какая мразь!" - всхлипнула Алёна.
  
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"