Демидова Элона, Шкиль Евгений : другие произведения.

Отступник, главы 1-4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.20*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман "Отступник" входит в серию Вселенная Метро-2033 Дмитрия Глуховского и является пятьдесят третьей (53) книгой этого проекта.

  Посвящается Бессущностному,
  который щадит нашу Вселенную лишь потому, что здесь
  все еще обитают те, кто способен хоть что-то сказать этому Миру.
  
  
  
  ПРОЛОГ
  
  
  Огромный алый щит бросался в глаза издалека. Аршинные белоснежные буквы гласили:
  
   Ожидаете Армагеддон? Обращайтесь к нам!
   Строим бункеры на любой вкус!
   Тел. 666-666
  
  - Ты видел? - сказала Светлана, потягивая через трубочку колу из банки. - Даже здесь эта реклама висит.
  - Я за рулем и не могу на всякую фигню смотреть, - ответил Лёня. - Ты же не хочешь в кювете оказаться?
  - Надо же, - продолжала говорить девушка, откидывая со лба легкую прядь светлых с рыжинкой волос, - и номер телефона подходящий выкупили. А знаешь, кто занимается этими делами?
  - Кто? - спросил Лёня, вслушиваясь в звуки голоса, что казался ему самым нежным в мире.
  - Андрей Антипенко, - она смяла пустую банку и швырнула в открытое окно.
  - Кто такой Андрей Антипенко? - нарочито равнодушно произнес парень.
  На самом деле он, разумеется, слышал об одном из самых богатых людей Таганрога, и даже, пожалуй, немного завидовал тому, но показывать возлюбленной свою мелочность не очень-то хотелось.
  - Ну да, - хмыкнула Света, - что вам, географам, летающим в облаках, до земных дел простых смертных. Это бизнесмен. Моя однокурсница его любовница. Он ей в центре Ростова шикарную квартиру снимает, на Пушкинской, двухкомнатную.
  - Ого... - безучастно проговорил Лёня, прикидывая, во что такие подарочки должны обходиться.
  Сначала он хотел сказать что-нибудь вроде: "Зато он не посвящает ей стихи", - но осекся, поскольку побоялся услышать что-то в стиле: "Зато ему ничего не стоит их купить".
  - И по Ростову она рассекает на Ауди, - девушка с сомнением осмотрела салон их автомобиля, - за два миллиона.
  Подержанный Фиат-Браво, в котором они мчались по Мариупольскому шоссе, был неплохой, приемистой машиной, но, разумеется, даже близко не тянул на такие деньги. Да и вообще, быть бы Лёне еще очень долго "безлошадным" и ходить пешком, если бы не мама: чтобы сын мог купить автомобиль, она, расщедрившись в честь окончания университета, сняла с книжки кругленькую сумму, доставшуюся по наследству.
  - Лисёнок, - парень решил перевести неприятную тему разговора в более позитивное русло, - а этот твой Антипин себе-то бункер построил?
  - Представь себе, да. И не один! Я как-то раз была в его особняке в Ростове, и могу сказать, что отделано все шикарно. Угадай где устроен вход? Прямо из спальни! - лукаво вымолвила Света, выпрямляя стройные ноги и томно потягиваясь, так что футболка обрисовала высокую грудь с бугорками сосков. - Я могла бы договориться и сводить тебя на экскурсию, знаешь, ведь в Таганроге у него тоже дом построен, но до осени не получится... Видишь ли, сейчас он жену в Таиланд отправил, а сам с моей подружкой на Сейшелы полетел.
  - Кажется, скоро нам сворачивать налево, - сказал помрачневший Лёня, удивляясь, как это получалось, что обворожительная нежная Светлана, его любимый Лисёнок, вдруг становилась расчетливой и чужой.
  Впрочем, несомненно, она просто дразнилась, уверил он себя.
  
  * * *
  
  Две недели назад Леонид Дрожжин получил диплом Южного Федерального Университета по специальности "преподаватель географии", и считал, что ему крупно повезло: он стал выпускником-специалистом.
  - Поздравляю, сын! - сказала мама, когда он позвонил в Таганрог и сообщил, что диплом лежит в кармане. - Знаешь, я слышала, что со следующего года в твоем вузе какая-то двухуровневая система будет, частично платная... бакалавриат и магистратура... Мне заранее жаль моих школьников. Не думаю, что это приведет к чему-нибудь хорошему, посмотри на любые реформы в образовании за последние двадцать лет!
  Лёня, конечно в таких выражениях о своем дипломе не думал, а просто очень радовался, что успел в последний вагон уходящего поезда под названием "полноценное высшее".
  Да, быть преподавателем - не самое престижное ныне занятие, но парень учился отлично, и потому его оставили на кафедре. А тут уж прямая дорога защитить диссер, получить ученую степень... да что там! Даже без степени и без диссера, работать в Ростове в ВУЗе - это совсем не то же самое, что быть заштатным учителем в какой-нибудь таганрогской школе, пусть даже в родной Чеховской гимназии. Но будущий педагог чувствовал себя таким счастливым не только из-за неплохого старта на карьерной лестнице, - сегодня исполнялся ровно год, как он начал встречаться со Светой.
  Лёня пригласил девушку отметить двойной праздник на Золотую Косу, благо база отдыха там была недорогая, а красоты природы, как он надеялся, могли поспорить с самими Сейшелами. День выдался знойным, на горизонте дрожало горячее марево, ярко-голубое небо слепило глаза, и впереди ждали две недели блаженства с любимой: золотой песок пляжа, жаркое солнце, холодное пиво с хорошо прожаренным шашлычком... И, конечно, изумительные лунные ночи.
  
  ***
  
  После занудной процедуры оформления документов, грузная, неопределенного возраста женщина, с еле заметными усиками, выдала парочке ключи от летнего домика, в котором им предстояло обосноваться. Легкая постройка стояла в первом ряду деревянных хижин, из нее открывался прекрасный вид на море, а в тесноватой душевой кабинке можно было вполне комфортно помыться. Рядом располагался каменный мангал, который сулил ежевечерние вкусняшки.
  К неудовольствию Лёни соседние домики оказались заселены. Рядом с левым стоял сверкающий хромом дорогущий джип с тонированными стеклами, а возле, с уже зажаренными кусками баранины, суетились кавказцы. Молодой педагог сразу окрестил их "бандой". Он не причислял себя к националистам, однако безбашенных гостей с юга недолюбливал, да что там греха таить - попросту боялся.
  Компания справа также не вызывала особого доверия. Это были ребята хоть и славянской внешности, но в камуфляжной форме, судя по ухваткам - три десантника в увольнении, а один из них и вовсе щеголял пиратской повязкой на левом глазу. Лёня вспомнил слова мамы, что в последнее время вокруг таганрогского военного аэродрома наблюдалась нездоровая суета, сюда шел непрерывный поток грузовиков. Также на окраине города расквартировались рота ВДВ и две роты радиотехнических войск. Жители Таганрога плохо понимали, зачем здесь нужны войска. Может, просто учения? Ведь войны вроде не предвидится. Тут не Зулусия какая-нибудь, в конце концов, - эра глобальных конфликтов давно закончилась.
  Впрочем, парень надеялся, что завтра к вечеру неприятные соседи уедут, рассеются, как дым на сильном ветру, и он останется со своей Светой-Лисёнком, однако, сегодняшнюю ночь во враждебном окружении еще нужно было пережить. Какая тут на фиг романтика, когда вокруг сплошь боевики!
  Стараясь тактично не смотреть в лицо одноглазого, Лёня все-таки отметил, что при разговоре правая сторона рта у того дергается, и злые тонкие губы как бы вспухают с одного бока в жестокой усмешке. Зато грубые черты лица второго десантника имели на редкость простоватое выражение, а прекрасные голубые глаза казались украденными откуда-то с небес.
  Третий - высокий, широкоплечий, в чьем резко очерченном красивом лице было что-то хищное, волчье, посмотрел на молодого преподавателя и вдруг перестал нанизывать сырое мясо на шампур. По спине педагога прошел холодок.
  - Ты, случаем, не Лёня? - спросил десантник.
  - Да, - подтвердил парень.
  - А мать Татьяна... - десантник пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, - Татьяна...
  - Владимировна.
  - Точно! - вояка улыбнулся. - А ты меня не узнаешь?
  Молодой педагог отрицательно покачал головой.
  - Ты что, друган, мы ж в одном подъезде жили. Антон. Антон Орлов. Тебе от меня еще пару раз перепадало, забыл, что ли?
  И Лёня вспомнил. Действительно, будучи подростком он частенько огребал от местного хулигана и главного заправилы дворовой шпаной Антохи.
  - Да, - Лёня попытался изобразить радость встречи с давно забытым соседом, - теперь я тебя узнал.
  - Так, давай к нам со своей красавицей, - тут же предложил десантник. - Столько лет не виделись, надо отметить встречу. Да и пока вы свой мангал раскочегарите, ночь настанет!
  - Конечно, спасибо, за предложение... но мы... - замялся педагог.
  - Мы с большим удовольствием, я очень проголодалась, - мягко, но, пожалуй, чересчур кокетливо проговорила Света, обхватив Лёнину руку.
  Парню ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, он практически всегда уступал желаниям любимой. Наверное, оттого, что слишком долго мучился, добиваясь ее, тратил стипендию на подарки, сочинял стихи, а теперь вот, наконец завоевав, больше всего на свете боялся потерять. Она была первой и единственной девушкой в его жизни, во всяком случае, Лёня предпочитал думать именно так, и не любил вспоминать шальную ночь четвертого семестра, когда богатый оболтус, которому он фактически написал курсовую, решил отблагодарить своего "благодетеля" весьма своеобразно и привел в общежитие двух путан.
  Поэтому, раз Светлана решила присоединиться к господам офицерам и прапорщикам, значит, так тому и быть.
  Сперва был тост за знакомство с сослуживцами Антона - похожим на пирата Толиком, который оказался старлеем, но не из десантных, а из автомобильных войск, и старшим прапорщиком Витей Руденко. Почти сразу за первым тостом пошел второй - за родителей, и третий - за тех, кого с нами нет. А потом Антон предложил поднять пластиковые стаканчики за любовь с первого взгляда, бросая весьма выразительные взгляды в сторону Светланы. Это очень не понравилось Лёне, а девушка лукаво улыбалась, опуская длинные ресницы. Да, она обожала дразнить, заставляла ревновать парня, которому, если честно признаться, иногда это даже нравилось. Вернее, нравилось Лёне то, что в конце концов, вдоволь намучив, Светлана обнимала его при всех и говорила, что он самый лучший. Но в этот раз пытка продолжалась черезчур долго, новоиспеченный преподаватель землеведения (как иногда в шутку он себя называл), разозлившись, потерял контроль и пил по поводу и без него: за ВДВ, за Родину, за надежный ядерный щит, за чистое небо и хрен еще знает за что...
  Затем Лёня каким-то образом оказался в море, пытаясь найти место поглубже, чтобы поплавать и понырять, причем он совершенно не помнил, как потом выбрался из воды на берег. И снова пошли стаканчики с сорокоградусной жидкостью: за меч Вооруженных сил, за автомат Калашникова, за Святую Русь, и за похеренное народное образование...
  Когда стемнело Руденко развел костер, а Лёня, будучи в полузабытьи, слушал старлея Толика, фамилию которого начисто забыл. Никогда в жизни молодой педагог еще так не напивался. Парень даже не заметил, когда Светлана и бывший сосед Антоха куда-то испарились.
  - Ты же препод, вот я тебя и спрашиваю, - говорил Толик, вперяясь в пустоту одним глазом, - почему, скажи, паршивая Македония отымела всех моих долбаных предков, всех бравых эллинов, почему?
  Лёня пожал плечами. Вопрос был за гранью его понимания.
  - А потому, что в Спарте упадок нравов случился. Вся Греция на Спарте держалась.
  - Так уж... и вся? - заплетающимся языком пробубнил молодой педагог.
  - Ясен хрен, вся! - выкрикнул Толик. - Да мне еще дед рассказывал, он из дворянского рода Алфераки, чистокровным греком был, потомок переселенцев с не пойми каких пор! Похоронен тут неподалеку, дедуля мой. Знаешь, как деревня наша называется? Лакедемоновка! Сохранили память о предках, это уж мы умеем, не отнять... Так что я тебе отвечаю, если б не Спарта с Леонидом, греков урыли бы еще персы, мать их за ногу. А потом, когда в Лакедемоне порядка не стало, вся хваленная Эллада гикнулась к хромым коням в задницу. И сейчас та же самая хрень. По всему миру одни гомики и наркоши. Упадок цивилизации, закат Европы. Понимаешь? Или ты со мной не согласен?
   Лёня предпочел согласиться.
  - А ведь тебя как самого знаменитого лакедемонского царя зовут, а это значит, ты боец! - старший лейтенант крепко обнял молодого педагога, отчего тот испугался, что бравый офицер, возможно, не только восхищается тремя сотнями воинов, павших при Фермопилах, но еще и является почитателем священного отряда из Фив. - Ты в армии служил?
  - Нет, - с трудом выдавил тезка знаменитого спартанца.
  - Один хрен, с таким именем, у тебя все в жизни будет лады. А, знаешь, почему?
  - Потому что ЭТО СПАРТА!!! - неожиданно заорал Руденко и громко заржал.
  - Витя, козел, какого лешего ты прикалываешься? - Толик отпустил молодого педагога и стал переругиваться с прапорщиком.
  Чувствуя одновременные позывы к рвоте и по малой нужде, Лёня поспешил отойти от костра, чего изрядно пьяные вояки даже не заметили. Но не успел он отдалиться и на два десятка метров, как увидел увитую виноградом беседку, в которой заметил голого Антоху... А на дощатом столе бесстыдно раскинулась Светик, Лисёнок, его милая, ненаглядная, любимая...
  Десантник был очень брутален, по крайней мере, так показалось начинающему преподавателю. Лёня никогда не мог и помыслить о столь дерзком обращении со своей возлюбленной. Но самое ужасное, самое невыносимое было в том, что ей эта первобытная жесткость невероятно нравилась. Она стонала в голос, она извивалась под диким, грубым напором, она молила о продолжении и яростно скребла ногтями по дереву...
  Лёня замер как вкопанный; водка прибила эмоции, лишила возможности четко мыслить, действовать, и он стоял не в силах ни уйти, ни прервать буйство страсти.
  Наконец, все закончилось. Света, взмокшая и расслабленная, откинулась на стол и ее светлые волосы упали почти до земли.
  - Это было что-то... невероятное... - проговорила она, задыхаясь. - Никогда... никогда... я... никогда...
  Из глаз будущего педагога брызнули слезы. "Сука! рыжая сука! Так ты меня! Так!!!"
  Отвернувшись, он шатаясь побрел в сторону домика, в котором планировался рай для влюбленных.
  
  ***
  
  Когда Лёня очнулся, солнце стояло уже довольно высоко. Голова раскалывалась и жутко хотелось пить. Молодой человек приподнялся, увидел стоящую возле двери початую бутылку минералки, но вставать не было ни сил, ни желания. Рядом на кровати, чуть прикрытая простыней, лежала Света, расплескав по смятой подушке роскошные золотистые волосы. Вдруг ему вспомнилась вчерашняя ночная сцена. Может, все это привиделось спьяну? Ведь вот же она рядом, его маленький славный Лисёнок...
  Нет, вчера она и Орлов... Орлов и она... Лёню охватила бешенная обида и злость, отчего голова неожиданно перестала кружиться, и парень в три шага очутился у двери. Несколько глотков воды утолили жажду, а день стал обретать краски. Теперь предстояло самое трудное - надо было выйти на улицу и посмотреть в глаза Антону.
  Возле соседнего домика творилось нечто странное. Десантники спешно собирались, не обратив ни малейшего внимания на вчерашнего собутыльника.
  - Черт! Что теперь делать? - почти вопил старший прапорщик Руденко. - Как такое могло случиться? Не могу поверить! Куда, куда ехать?
  - Отставить панику! Все накрылось конем, это ясно, - говорил одноглазый Толик, яростно жестикулируя, - теперь надо играть по своим правилам. Нельзя терять время. Через два дня, если не раньше, не будет ни командования, ни начальства, вообще ничего не будет...
  - Ты так думаешь? - спросил Антон, надевая берет.
  - Конечно, - воскликнул Толик. - Значит, рулить своей судьбой надо самим. А ты у нас, Антоха, парень боевой, за тобой люди пойдут.
  - Что случилось?.. - услышал Леня хрипловатый женский голос и обернулся.
   В его рубашке, наброшенной на голое тело, Светлана стояла опершись на дверной косяк, но серо-зеленые глаза, обычно такие яркие, сейчас выглядели как перегоревшие лампочки.
  Антон глянул на девушку, недобро ухмыльнулся и бросил:
  - Война началась.
  - Какая война? - опешил молодой педагог.
  - Термоядерная.
  - Что??? - Света сделала несколько шагов вперед и поравнялась с Лёней.
  - Ничего, детка, - Орлов послал воздушный поцелуй, - уже ничего. С Москвой связи нет, последнее, что мы услышали в эфире: Ростов разбомблен, Таганрог вроде цел. Пока цел... А значит, времени у нас очень мало.
  - И что теперь? - растерялась девушка.
  - Нам нужен транспорт, - сказал Руденко в упор глядя на Лёню. - Ты не одолжишь свой фиат?
  - Нет! - неистовая злость Лёни искала выхода, - это МОЯ собственность!
  - Да кто тебя, оленя рогатого, теперь будет спрашивать? - глумливо оскалился Толик.
  - На черта нам его колымага, - Орлов указал на тонированный джип, - мне эта тачка нравится намного больше.
  Старший лейтенант и старший прапорщик переглянулись; Толик поднял с песка крепкий брус, затем все трое молча обменялись серией непонятных жестов, кивнули друг другу, и направились к четырем кавказцам, суетящимся возле своего автомобиля. Антон шел замыкающим.
  Момент был выбран исключительно удачно: двое южан отошли к террасе своего домика и о чем-то заспорили не повышая голоса, но увлеченно размахивая руками; как видно, разговор не предназначался для ушей их подчиненных. Третий уже сидел в машине на месте водителя, то и дело нервозно поглядывая на часы, но не пытался поторопить остальных. Четвертый, самый молодой и крепкий на вид, заталкивал в багажник очередную спортивную сумку.
  Все эти детали Леня отметил за считанные доли секунды, не понимая еще, что будет дальше.
  - Эй, генацвале, - с веселым пренебрежением проговорил Руденко, - вопрос тебе можно задать?
  - Ну?.. - коротко стриженный брюнет поставил баул и резко повернулся к прапорщику, настороженно оглядывая незнакомого мужика, который, впрочем, не показался агрессивным.
  - А что у тебя, братуха, с носом?
  - А щито у мэня? - удивился кавказец, в тот же миг получив короткий мощный удар локтем в переносицу.
  - Он у тебя сломан, - невозмутимо произнес Виктор.
  Двое спорящих все еще не замечали, что их товарищ уже лежит без сознания, однако водитель, что-то заподозрив, попытался высунуться из машины, но подоспевший Толик приложил его бруском в висок. Глухо крякнув, мужчина вывалился из джипа на песок. Только в этот момент гости с юга обратили внимание на то, что происходит возле их автомобиля. Один из них бросив ошарашенный взгляд на подбегающего Антона, сунул правую руку под рубашку, но получил сокрушительный прямой в нижнюю челюсть и рухнул на ступеньки террасы. Последний из кавказцев, выкрикнув что-то неразборчивое, замахнулся на Орлова, но десантник, прикрывшись плечом от скользящего выпада, вмазал противнику коленом в пах. Протяжно взвыв, тот согнулся и начал падать. Добивающий удар пришелся ему на затылок и, Лёне показалось, что он услышал хруст позвонков.
  - И делов-то, - усмехнулся Руденко, поочередно обыскивая поверженных владельцев джипа. - О! Ты смотри, у него откуда-то "Макаров" табельный. Ворованный, что ли? Братуха, ты разве не знаешь, что это противозаконно? О, а этот, кажись, уже двухсотый...
  - Всю жизнь мечтал порулить такой махиной, - Орлов оттащил тело водителя, мешающее сесть в машину, по-хозяйски похлопал ладонью по рулю и повернулся к Светлане, которая таращила глаза от ужаса и не могла поверить, что все это происходит не в кино, а на самом деле:
  - Поехали, красавица. Тебе здесь нечего ловить.
  Девушка, прикусив губу, взглянула на Лёню. Он не знал, что сказать и лишь слабым голосом пролепетал:
  - Не надо... Я все сделаю... Я люблю тебя, Лисёнок...
  - Останешься с ним, так уже завтра тебя будут любить полсотни отморозков, - с мрачной насмешкой выделив слово "любить", проговорил Антон. - Ты еще не поняла, что началась ядерная война? Законов и судов больше нет, и теперь каждый сам себе суд и закон. Глянь на своего хиляка. Разве он сможет тебя защитить? А я смогу.
  Лёня смотрел на любимую в упор, молча и дрожа всем телом. Он чувствовал, как кровь его буквально заледенела, ведь только что в трех шагах от него убили человека. Если сначала у парня и была робкая надежда, что десантники просто тупо, по-идиотски его разыгрывают, то короткая и жестокая, нет, скорее даже зверская расправа с кавказцами лучше всяких слов говорила: шутками тут и не пахнет.
  Свету тоже сотрясала мелкая дрожь, она бросала затравленные взгляды то на педагога, то на десантника.
  - Я даю тебе десять секунд, - сурово сказал Орлов, - больше ждать не буду. И если поедешь со мной, не вздумай распускать нюни. Ты больше не лисёнок, отныне ты волчица. Время пошло...
  На мгновение в глазах Лёни все расплылось, а девушка прошептав: "Прости, Лёнечка", бросилась к тонированному джипу.
  Может, десять минут, может, двадцать, а может, и целый час несостоявшийся преподаватель смотрел в ту сторону, куда умчался резко сорвавшийся с места внедорожник.
  - Слюшай! Ты нэ адолжышь свой фиат?
  Лёня повернул мокрое от слез лицо и увидел, что трое избитых до беспамятства кавказцев кое-как пришли в себя и уже окружили его машину. Четвертый со ступеней террасы так и не поднялся.
  - Забирайте, - сказал бывший педагог, и, безвольно махнув рукой, побрел в сторону Таганрога.
  
  
  Глава 1
  ВСЕМ ПРЕДСТОИТ УМЕРЕТЬ: СТАРИКАМ И СОВСЕМ ЕЩЁ ЮНЫМ
  
  
  С раннего детства Олег любил приходить на берег и смотреть на непрерывное скольжение воды, на темные, с мутно-белыми вкраплениями пены гребни волн, которые с убаюкивающей лаской подкатывались почти к его ногам. Миус тек живой тайной, субстанцией иного мира, где никому не было никакого дела до суетливой человеческой жизни, укрывшейся за частоколами Лакедемона. Река могла казаться спокойной или яростной, практически недвижной или стремительной, но даже закованная в лед, она не теряла неуловимой притягательности и очарования, от которых Олегу становилось теплее на сердце. Свои печали, невзгоды, терзания и боль, оставлял он в непрозрачных водах. Но сегодня верная река не сумела унести даже кусочек его тревоги. Слишком много было в душе беспокойства и смятения, гораздо больше того, что могли бы растворить в себе глубины вечного Миуса.
  Жена Олега умерла. Еще неделю назад. Она принесла в мир новую жизнь, но в уплату отдала свою. Карине было всего семнадцать... Хотя, нет, правильнее сказать: ей было уже семнадцать! Далеко не каждый оказывался способен дожить и до такого возраста.
  Мать Карины, достопочтенная Ксения, родила шестерых: двух мальчиков и четырех девочек. Первенец оказался беспалым уродцем, поэтому вскоре был задушен. Две дочки умерли от степного поветрия, поразившего Лакедемон семь лет назад, еще одну укусила жгучая многоножка и, вопреки ожиданиям, девочка не справилась с ядом насекомого. А вот теперь от родов скончалась Карина, и значит, у достопочтенной Ксении из шести детей в живых остался только мальчик, двенадцатилетний Миша, но кто скажет - отпразднует ли он свое совершеннолетие? Получалось, что Карина оставила мир живых далеко не в самом раннем возрасте...
   Но судьба чужих детей Олега совсем не беспокоила: все, кто родился от полноправных граждан общины, с пеленок умели смотреть смерти прямо в глаза, не отворачиваясь и не отводя взгляда. Их готовили встречать свою погибель в полном вооружении, с боевым кличем на устах. Мальчики учились убивать раньше, чем познавали женщину: в пятнадцать лет, пройдя посвящение и зарезав раба, они получали личный меч и гладкоствол, а также право присутствовать и голосовать на Общем Собрании, а позже обзаводились семьей.
  Спустя всего несколько месяцев после своего пятнадцатилетия, наравне с закаленными воинами, Олег уже бился с гидрами, хлынувшими из отравленного радиацией Азовского моря в устье Миуса. Водные бестии, чем-то схожие с гигантскими рыбами, так как кроме щупальцев у них имелись еще и плавники, пытались пересечь земляную насыпь и дамбу. Одиннадцать мужчин и три женщины пали тогда. Олег получил несколько ожогов и провалялся в горячке две недели, но выжил, практически вернувшись с того света. Может, именно поэтому его совсем не волновала ни своя смерть, ни чужая, и Карины тоже, пожалуй. Ведь когда-то юноша мечтал совсем о другой, но решение о браках принимали старейшины, и в жены ему назначили дочь достопочтенной Ксении, а ту, которая снилась Олегу холодными ночами, когда он лежал на жестком полу интерната, отдали лучшему другу - Артуру, сыну и наследнику царя Антона.
  "Воин тем отличен от крестьян и рабов, что способен справиться со своими эмоциями, он потому сильнее слуг, что является господином своего тела и повелителем своей души. Незамутненный разум его сияет яркой звездой в ночном небе, и воля его непреклонна" - вновь и вновь юноша повторял про себя эту фразу из Кодекса чести, присутствуя на свадебных торжествах друга.
  Но если прежде Олег равнодушно взирал на смерть, то совершенно неожиданно жизнь, совсем еще крошечная, беззащитная перед опасностями этого жестокого мира, всколыхнула его душу, как порой ураганный ветер вздымает темные волны Миуса.
  
  - Мои соболезнования, Карина умерла, - сказал старейшина. - Ты знаешь, так бывает, но дочь твоя здравствует, и ей найдут кормилицу. А пока можешь подержать ее.
  Молодой воин смотрел на лежащий в ладонях маленький сверток из ткани, застиранной до серого цвета, смотрел растерянным взглядом, не понимая, что же с ним делать, и тут в пеленках что-то шевельнулось... Боясь уронить оживший вдруг кулёк, Олег неловко прижал его к груди. Может, девочка дернула ножкой или ручкой? Или просто повернула головку на бок? Юноша не заметил. Но слабое движение совсем еще беспомощного существа показалось чудом из чудес. На какие-то доли секунды Олегу вдруг почудилось, что в этом крошечном человечке ожила его сестра, которую он почти не помнил, и, конечно, мать, о которой он старался не думать, и бабушка, которую он никогда не видел, и еще длинная вереница женщин, умерших давным-давно...
  Сильные руки бойца дрогнули, и внутри, в самом центре груди, сначала что-то сжалось, а потом стало вырастать чувство, причиняющее боль. Олег испугался, как не боялся в день битвы с гидрами или в ночь посвящения в мужчины, - он поспешно отдал младенца какой-то женщине и вышел вон.
  "Лучше бы ты не рождалась" - подумал новоиспеченный отец.
  А на шестой день кормилица заметила у девочки отклонение - кошачьи зрачки. Естественно, она отказалась нянчить новорожденного выродка. Да кто бы не отказался? Это рабы могут плодить уродов, а от элиты - только здоровое потомство. Так было установлено уже много лет, и Олегу никогда не приходило в голову спорить, но неудержимая тревога не хотела подчиняться разуму... и даже воды Миуса не могли поглотить её.
  
  И вот Олег стоял на берегу возле рыбацкой станции, рядом с дамбой и теребил перевязь казацкой шашки. Обычно один лишь взгляд на этот редкий в нынешние времена клинок наполнял сердце гордостью, внушал уверенность в собственных силах - ведь владеть подобной вещью мог далеко не всякий. Во всем Лакедемоне таких счастливцев и двадцати не набралось бы, а остальные воины были вынуждены довольствоваться работой местного кузнеца-умельца, что ковал мечи и тесаки из автомобильных рессор, но разумеется, эти грубоватые самоделки не слишком хорошего качества ни в какое сравнение не шли с холодным оружием, изготовленным задолго до Великого Коллапса. Отец Олега привез эту шашку из первого Азовского похода, и когда юноша получил клинок в наследство, то именно его превосходно отполированная, украшенная травлением и гравировкой сталь помогала справляться с горем потери, но сегодня ничего из проверенных средств не сработало, и юноша до боли в пальцах то сжимал, то разжимал цевье "Сайги", блуждая взглядом по поверхности реки. Волн не было - в тихую погоду возле дамбы их вообще никогда не бывает.
   Чуть поодаль три крестьянина-рыболова нагло препирались с инспектором. Олег не помнил, как звали этого пузатого человека, одетого в грязный плащ и потрепанный камуфляж, - Осипчук или Осипенко, - но оплывшее лицо, мясистый нос, свисающий почти до верхней губы, маленькие, близко посаженные глазки, со злобой смотревшие на мир, а также вечно надутый вид внушали откровенную неприязнь.
  - А я говорю, - ревел инспектор, брызгая слюной, - это дерьмовая рыба, и полные трудодни я вам не засчитаю, от неё фонит - мама не горюй.
  - Как вы можете знать, - возмущался самый борзый рыбак в рваной рубахе, - фонит от неё или нет, если последний счетчик Гейгера сдох больше десяти лет назад?
  - Нутром чую, - рявкнул инспектор, смешно раздувая ноздри.
  - Значит, никто в Лакедемоновке не чует, а вы один чуете? - не уступал рыбак, довольно удачно передразнив характерное движение ноздрями.
  - Не смей называть Лакедемон Лакедемоновкой, - прорычал инспектор, и нос его покраснел от гнева. - Это старое название из прошлой жизни, и вообще, вижу, раб, ты заговариваешься!
  - Я не раб, - с достоинством ответил рыбак, - я крестьянин, и я свободный. Никто не имеет права называть меня рабом. Я подам жалобу в Совет старейшин.
  Инспектор побагровел, затем аккуратно положил на песок ружье и с кулаками двинулся проучить наглеца.
  - Я тебе щас покажу права, скотина тупая, - прошипел он.
  Рыбак даже не пытался сопротивляться, а только зажмурился, готовясь получить взбучку. Но ничего не произошло, потому что сверху, словно с небес, послышался властный голос:
  - Игорь! Прекратить самоуправство!
  Все обернулись. На возвышенности возле ворот частокола стоял не кто иной, как сам Роман, один из двух царей Лакедемона, родной дядя Олега. Это был высокий, подтянутый мужчина; возраст почти никак не исказил правильных черт его лица, и лишь запорошил волосы заметной сединой; аккуратно подстриженная бородка темно-русого цвета, (которую царь имел обыкновение теребить в минуты задумчивости), под нижней губой не росла вовсе и там образовывались как бы две полянки в густом лесу.
  Пальцы правой руки юноши сами собой сжались в кулак и рванулись к левому плечу - в приветствии.
  - Доблесть и сила! - прокричал он в один голос с инспектором.
  - Во имя победы! - ответил шаблонной фразой Роман, но руку в ответном приветствии не поднял (такая вольность старшим по должности позволялась).
  - Игорь, но ведь рыбак прав, - неторопливо заговорил царь. - Он не раб, а потому не допускай оплошности, будь избирателен в словах.
  Инспектор опустил голову и что-то невразумительно пробурчал, стараясь не смотреть на царя, которого давно ненавидел. Показывать свои чувства было ни к чему, ведь это могло только позабавить недруга, который прекрасно знал о собственной неуязвимости. Конечно, сейчас высокое положение защищало его лучше, чем когда-то бронежилет.
  "Ты, пришел сюда, собака, поглумиться надо мной, - со злобой думал Игорь. - Ничего, посмотрим, как вы запоете, ты и твои дружки, когда я допишу свой дневник и все узнают о ваших подлостях, цари гребаные... Да ты кто такой, майоришка недоделанный... Произвел сам себя в генералы, подлец!"
  - А вы, трое, - обратился царь Роман к рыбакам, - помните, что вы хоть и не рабы, но обязанности свои выполнять должны. Право жить в стенах Лакедемона надо добросовестно отрабатывать, иначе можно и в Малую Федоровку вылететь. Там за частоколом с десяток желающих на каждое ваше место найдется. Посему благодарите свою судьбу и не препирайтесь попусту с инспектором.
  - Да, царь, - ответили смиренно потупившиеся крестьяне.
  Довольный своим назиданием, Роман почесал бородку и обратился к Олегу:
  - Я за тобой, племянник. Ты ведь знаешь, почему я пришел?
  Олег, конечно же, знал. Судьба новорожденной с отклонением была предрешена, и не позднее чем завтра жизнь его дочери должна закончиться. Юноша плелся за дядей и пытался понять, почему весьма почетную привилегию - сопровождение царя - он выполняет сегодня с такой унылой неохотой. Кажется, еще вчера он был бы весьма горд пройти по центральной улице, и, безусловно, оказаться в центре внимания, но сегодня, переводя глаза с мощной дядиной шеи себе под ноги, молодой человек рассеянно посматривал на дома: саманные, деревянные, кирпичные. Редкие прохожие, главным образом - беспокойные крестьяне и ленивые рабы, шарахались в стороны, иногда до слуха Олега доносилось: "Доблесть и сила", но он не обращал на этот приветственный клич никакого внимания, поскольку шел рядом с царем, а тот лишь едва заметно кивал воинам. На сером, безукоризненно чистом плаще Романа почти во всю спину была вышита золотистая буква "Λ", которая двигалась в такт неровной походке. Наконец, показалось поле стадиона, где несколько десятков подростков из интерната, в основном парни, но изредка среди них мелькали и девушки, отрабатывали свой ужин. Олег по собственному опыту знал, что приходилось им нелегко.
  У опытных воинов было немало хитростей, которые позволяли выиграть драгоценную секунду во время боя. Сейчас, выстроившись в два ряда, юные бойцы доводили до автоматизма работу с копьями. Конечно, во время тренировок, вместо тяжелого древка с железным наконечником, использовались просто шесты, но разбитые в кровь пальцы были самой малой платой за невнимательность. Суть упражнения заключалась в том, что боец во второй шеренге выкрикивал чье-то имя из стоявших впереди, одновременно с выкриком делая бросок. Названный должен был мгновенно сориентироваться, обернуться и поймать летящий шест. Этот прием требовал не только великолепной реакции, но и ловкости, помноженной на интуицию.
  
  ***
  
  Над полем возвышался Храм Славы, и два его синих купола поблескивали в закатном солнце июльского дня. Раньше, до Великого Коллапса, это была обычная деревенская церковь, над розоватыми стенами которой возносились кресты. Но пришли другие времена, воскресли иные боги, кровавые, беспощадные, не ведающие ни жалости, ни милосердия, не прощающие ошибок; кресты куда-то подевались, а штукатурка цвета бледной зари - осыпалась. Здание потускнело, помрачнело обликом. Может, и ушла из него божья благодать, как исчезли священники и канули в небытие иконы с изображениями святых, но смутное величие все ещё витало рядом с этими стенами, а порядком выцветшая синь куполов привлекала взгляд.
  Впрочем, Олег не загружал свою память такими ненужными словами, как "церковь", "благодать", "священники", "иконы", да и прочей белибердой минувшей эпохи. То есть сначала ему было интересно слушать воспоминания стариков о золотом веке, когда люди летали по небу, разговаривали друг с другом, разделенные невероятными расстояниями, ходили по Луне, опускались на дно морское... но однажды отец сказал ему:
  - Да и что с того? Ну, было время, когда человек возомнил себя равным богам. А помогает ли это завтрашнему дню? Остановит ли хоть одну гидру, заставит ли птеродактилей не зариться на отбившихся от стада овец, придаст ли мужества в бою с врагами, с выродками-мутантами? Нет! Наоборот, это бабское нытье о прошлом лишь отнимает смелость, не дает покоя и попусту тревожит сердце.
  После таких слов мальчик, старавшийся во всем подражать отцу, лишь презрительно кривил губы и отворачивался от подобных вещей.
  - Доблесть и сила! - к царю подошел голый по пояс крепыш, лет сорока пяти.
  Под его смуглой кожей, иссеченной многочисленными отметинами белых шрамов канатами свивались и перекатывались мышцы, левый глаз, потерянный на какой-то давней войне, закрывала повязка цвета хаки, зато правый напряженно вглядывался в собеседника.
  В нос Олега ударил резкий запах пота, отчего жаркий день стал еще более удушливым.
  - Во имя победы, Анатолий, - ответил Роман, - приветствую тебя. Антон здесь?
  - Царь Антон изволил пойти домой, - ответил одноглазый, делая особое ударение на титуле.
  - Ага, - кивнул Роман, - теперь бегать за ним придется, просил же, чтобы подождал...
  - Наверное... - Анатолий нахмурился и замолчал, посматривая в сторону занимающихся боевой подготовкой юнцов. - Ваня! - вдруг заорал он во всю глотку. - Ты как шест держишь?! Убоище лесное, где твоя левая рука, почему не работает?! Я сейчас подойду и вырву ее из поганого плеча к ядрене фене, раз она тебе не нужна!.. Давай, давай, двигайся... резче, резче!.. Прошу прощения, не сдержался, - улыбнулся Анатолий, попытавшись придать лицу почтительное выражение.
  Олег очень не любил Анатолия, командира трех десятков элитных воинов, так называемых "гвардейцев". Может, причина была в банальной зависти, ведь его самого так и не включили в состав гвардейцев. Или не мог он забыть жестокий нрав наставника, еще с тех времен, когда будучи безусым мальчишкой жил в интернате, где с утра до ночи, прерываясь лишь на еду и сон, тренировал тело и дух для будущих суровых испытаний, но тем не менее частенько попадал под тяжелые кулаки воспитателя. Да и кроме того, Анатолий был человеком царя Антона, то есть представлял другую группировку. Так что стойкая неприязнь к этому человеку, скорее всего, сложилась из всех трех причин.
  - Ничего-ничего, - Роман оставался невозмутимым, словно не замечая нарушение субординации, - наставник должен воспитывать подрастающее поколение в непоколебимом и непреклонном духе. Так, что ты там начал говорить?
  - Я хотел только сказать, что раз царь ушел, не дождавшись вас, значит, на то были веские основания.
  - Да... - Роман почесал бороду, посмотрел на голубеющие купола храма Славы, снова почесал бороду, и задумчиво проговорил, - будем надеяться. Ладно, спасибо тебе, Анатолий.
  Крепыш слегка поклонился и направился к полю стадиона, яростно матеря какого-то недотепу, уронившего шест.
  
  ***
  
  Одноэтажный дом царя Антона, выкрашенный в два цвета - известью в белый, а цементным напылением в темно-серый - был, пожалуй, менее роскошен, чем жилище царя Романа. Но это здание обладало одним неоспоримым преимуществом: оно стояло напротив Дворца Собраний, бывшего сельского Дома Культуры. Когда-то тот был нежно-оранжевым, но то ли слишком праздничные тона перестали соответствовать жизни, то ли кончились запасы краски, только сейчас отделка Дворца Собраний была точно такой же, как и резиденция царя Антона, серо-белой, и это очень не нравилось соправителю Роману. Мало того что жилище конкурента находилось напротив главного здания общины, так они еще выглядели одинаково, что как бы намекало, кто из двух соправителей более важен.
  
  Анатолий не обманул: Антон действительно находился у себя. Царь, возраст которого подбирался уже к пятидесяти годам, но все еще очень красивый, крепкий мужчина, вышел к посетителям и, сославшись на присутствие в доме лишних ушей - жены Светланы и двух рабов - пригласил своего соправителя и Олега пройтись до Дворца Собраний.
  Все трое пересекли площадь, сохранившую почти весь асфальт и являвшую собой образец чистоты. Во всем Лакедемонском поселении не было более ухоженного места. Аккуратные, коротко подстриженные газоны радовали своей опрятностью, а голубые ели, величественные и гордые, устремлялись ввысь. Между хвойными деревьями, где когда-то стоял невысокий, покрашенный серебрянкой гипсовый памятник забытому ныне вождю исчезнувшего пролетариата, красовалась кирпичная арка, а в ней на мощной цепи был подвешен длинный рельс, служивший для созыва Общего Собрания. Боец при полном параде - в камуфлированной форме, с АКМ на груди и мечом на поясе - сжал руку в кулак и ударил по левому плечу, приветствуя проходившее начальство.
  - Олег, сын Виктора, - начал чересчур официально и даже напыщенно свою речь Антон, - тебе известно, по какой причине ты здесь?
  Олег молча кивнул.
  - Хорошо, - сказал Антон, - я понимаю, что даже для закаленного бойца это непростое испытание: потерять жену, осознавая при этом, что она умерла впустую, породив на свет урода, недостойного быть ребенком полноправного гражданина.
  Олег снова дернул головой, во рту у него пересохло, язык будто прилип к небу. Он ожидал услышать длинную речь, с рассуждениями, которые звучали на каждом Собрании, - о том, что неисполнение закона приведет к скорой гибели общества, (как уже однажды и случилось в прошлом), о том, что идеалы должны оставаться неколебимыми, и только эта неколебимость обеспечит в грядущем победу над всеми невзгодами, именно эта неколебимость даст подлинную власть Лакедемону, на котором лежат великие задачи... Однако царь Антон сказал коротко:
  - У нас справедливые законы!
  Олег промолчал, потому что ответа тут не требовалось.
  - И ты должен совершить благородный поступок. Ты, Олег, сын Виктора, лично умертвишь выродка.
  Губы юноши предательски дрогнули, он поднял голову и посмотрел в серо-зеленые глаза царя Антона. Взгляд правителя Лакедемона был непреклонным и жестким, искать снисходительности у этого человека было бессмысленно. Олег постарался взять себя в руки и снова кивнул.
  - Да, - Антон похлопал юношу по плечу, - если бы младенец родился, не причинив ущерба матери, тогда его придушил бы по жребию кто-то из старейшин, но юная Карина, твоя жена, была убита этим маленьким исчадием. А значит, требуется личная месть, и ты должен стать орудием возмездия. Крепись и выполняй. Разумеется, твоя мужественность тебе зачтется.
  Олег нахмурился ничего не понимая, а царь Антон пересекся взглядом со своим соправителем.
  - Обязательно зачтется, - кашлянув и почесав бородку, сказал дядя, - уж не беспокойся. Достойный поступок получит свою награду. Олег, ты знаешь, у меня нет детей. Но твой отец, да восславят его вечные воды Миуса, был моим родным братом. У меня нет наследника, но когда душа моя пересечет Дамбу Теней и память о минувшей жизни растворится в Море Погибели, ты сможешь занять мое место. На ближайшем Собрании граждан, недели через две-три, я объявлю о твоем усыновлении, а также о том, что ты станешь моим преемником. Естественно, ты обязан быть идеальным гражданином и показывать пример должного поведения всем остальным, особенно подрастающему поколению.
  Олег замер, а царь Роман положил руки на плечи юноши:
  - Завтра утром, после построения на стадионе перед храмом Славы, ты сделаешь то, что должен сделать. Виктор, будь он жив, гордился бы тобой.
  Юноша посмотрел на гранитную плиту, где были высечены имена павших в бою воинов, нашел там имя своего отца и опустил голову.
  - Ну, вот и славно, - промурлыкал Роман. - Когда у тебя дежурство?
  - Сегодня вечером, - голос молодого человека был неестественно хриплым. - На седьмой вышке.
  - Ты от него освобождаешься, но свои законные трудодни получишь. А теперь иди и приготовься к завтрашнему дню!
  - Доблесть и сила! - пробормотал Олег, спеша отойти, чтобы перевести дух после таких новостей.
  
  ***
  
  Роман тяжело вздохнув, оперся на одну из гранитных плит и произнес:
  - Антон, кроме нас здесь никого нет, но все же для разговора мне хотелось бы уединиться во Дворце Собраний.
  - Что ж, пойдем.
   Олег слышал эти слова и, скрытый густыми ветвями елок, наблюдал, как оба правителя неспешной, полной достоинства поступью направились к главному входу. Затем, ни о чем не думая, словно подчиняясь чужому приказу, он крадучись двинулся в обход здания и остановился у двери в маленькую каморку, где хранился садовый инвентарь. Чулан запирался не замком, а деревянной вертушкой, потому что воровство общественного имущества каралось очень жестоко, и охотников получить сорок плетей из-за украденной метелки или граблей не находилось. Олег вдруг представил, какое превосходное зрелище откроется, если кому-то понадобится какое-нибудь дурацкое ведро, и он заглянет в каморку! Юноша почувствовал, что капли ледяного пота стекают по спине: подслушать беседу царей... о, такое неслыханное преступление заслуживало как минимум смерти, однако молодой человек, никогда прежде не нарушавший правил, ничего не мог с собой поделать. Уйти было выше его сил, и поэтому, замерев в страшно неудобной позе, он приник ухом к дощатой перегородке.
  Только три человека в Лакедемоне имели право открыть Дворец Собраний: два царя и казначей. Роман взошел на крыльцо, неторопливо порылся у себя в кармане, нашел отполированный ключ, вставил его в оттертую от пятен ржавчины замочную скважину. Дверь нехотя скрипнула, но легко поддалась нажиму и отворилась. Царь сделал приглашающий жест, его соправитель ухмыльнулся и зашел внутрь.
  - Ну, вот, - облегченно вздохнул Роман, - здесь мы можем спокойно поговорить.
  - Я слушаю тебя.
  - Антон, ты знаешь, мы в некотором роде оппоненты, и это хорошо, - Роман говорил с легким придыханием, как делал всегда, если нервничал. - Да, это хорошо, ведь так поддерживается равновесие в нашем обществе, и только при таком условии остается выбор, благодаря которому мы можем найти оптимальное решение тех или иных проблем.
  Роман постоял с минуту молча, как бы собираясь с мыслью, а Антон невозмутимо ждал, кривя губы чуть заметной снисходительной полуусмешкой.
  - Я не хочу от тебя скрывать свои намерения, - прервал наконец тишину соправитель. - Мне кажется, что в истории нашей славной общины настал важный момент. На ближайшем Собрании граждан я предложу ряд реформ, которые должны будут укрепить Лакедемон.
  - Целый ряд реформ?.. - глаза Антона и без того жесткие, лучились странным, будто угрожающим светом, и казалось, что вместо зрачков у него радиоактивная руда.
  - Подозреваю, ты их не одобришь, - Роман сделал неопределенный жест рукой. - Но я попробую обосновать необходимость осуществления этих реформ.
  - Что конкретно тебе не нравится, мой соправитель и друг? - медленно и спокойно, почти по слогам, но с заметными нотками угрозы проговорил Антон.
  - Первое, что я хочу предложить, - будто не заметил недовольства собеседника Роман, - это закон о формализации ритуальных убийств. Для Лакедемона сейчас любая жизнь на вес золота. И убивать даже ущербных - непозволительная роскошь. И потому ритуал нужно превратить в формальную традицию, например, во время инициации юный воин должен не убивать, а просто избивать раба. С шестого года после Великого Коллапса ведется ежегодная перепись населения, и, думаю, ты в курсе, что число жителей за это время уменьшилось почти в три с половиной раза, убийство рабов экономически невы...
  - Ладно, - оборвал Антон, - я понял. Что еще ты хочешь предложить?
  Роман бросил недовольный взгляд на собеседника, собрался с духом и продолжил:
  - Отмена обязательного убийства неполноценных детей от полноправных граждан...
  - Это уж слишком, - взорвался Антон. - Ты что, хочешь превратить Лакедемон в прибежище ущербных недоносков?!
  - Нет, - Роман казался невозмутимым, но жестикуляция его стала резче. - Я предлагаю детей, у которых имеются какие-то отклонения, но при этом две руки и две ноги, переводить на ранг ниже, то есть неполноценные дети воинов становятся крестьянами, а дети крестьян с уродствами, становятся рабами, что собственно сейчас и практикуется.
  - Знаешь, - Антон усмехнувшись покачал головой, - но в таком случае, через, например, сто лет этих выблядков станет так много, что они просто сметут полноценных людей.
  - Мне кажется, ты слишком далеко заглядываешь вперед: сто лет! - Роман поднял указательный палец вверх, будто доказывая своим жестом важность изрекаемого. - Я боюсь, что при такой политике, как сейчас, с людьми вообще можно будет распрощаться лет через пятнадцать-двадцать или раньше. И учти, женщины, полноправные гражданки, смотрят на нас волком. А бабы в гневе страшнее любого мутанта и ядовитее азовской гидры. Чуть ли не каждый третий ребенок рождается с отклонениями, число воинов с шестого года после коллапса уменьшилось на треть...
  - Это все никому не нужная статистика, и только! - Антон буравил тяжелым злым взглядом собеседника. - Нужно гнаться не за количеством, а за качеством. Тебе просто жалко дочь своего племянника.
  - Я сейчас тебе толкую не о жалости, а о целесообразности, - Роман тяжело дышал, на лбу выступили капельки пота. - Дочь Олега, как мы договорились, завтра будет задушена, потому что закон есть закон, и его не вправе нарушать даже цари.
  - Все, что ты тут напридумывал со своими реформами, противоречит элитному воинскому духу...
  - А что ему не противоречит?! - теперь взорвался Роман. - Совет, в котором заседают "старейшины" двадцати пяти лет от роду?
  - Это вынужденная мера.
  - Так вот все, абсолютно все, что я предлагаю, суть вынужденные меры и не более того... - царь Роман сделал глубокий вдох, потом выдохнул, голос его стал более спокойным, так что он мог говорить без придыхания. - В любом случае, я вынесу эти вопросы на обсуждение в Общее Собрание граждан.
  - Как бы не так, - возразил царь Антон, и его лицо перекосила саркастическая усмешка. - Сперва твои сомнительные умственные потуги должен утвердить Совет Старейшин, а вот если он утвердит, тогда уж пожалуйста, пускай голосует всяк желающий, ведь закон, ты сам только что сказал, есть закон, даже для царей.
  Роман прекрасно понимал, почему соправитель упомянул Совет Старейшин. Ведь из пятнадцати шестеро были ставленниками Антона, и только четверо - явными сторонниками Романа. Итого, если считать вместе с царями, пятеро против семи. Оставались трое нейтральных, которых каждая сторона перетягивала в свой лагерь, не гнушаясь даже прямым подкупом. Для того чтобы заблокировать любой проект, Антону нужен только один дополнительный голос, а чтобы запустить реформы, Роману понадобилась бы поддержка всех троих колеблющихся... И более чем понятно, в чью пользу тут расстановка сил.
  - Безусловно, закон есть закон, - подтвердил царь Роман. - Просто, мой дорогой соправитель и друг, я рассчитывал на твою добрую волю, но раз ты не желаешь помочь мне в осуществлении необходимых мероприятий для спасения Лакедемона, я выставлю, как ты и требуешь, свои законопроекты на голосование в Совет Старейшин. А теперь извини, меня ждут дела. У тебя есть ключ, и, полагаю, ты сумеешь самостоятельно запереть Дворец Собраний.
  - Разумеется...
  
  Один мужчина ушел, а второй еще долго стоял в полутемном холле. Стоял и размышлял. Размышлял и никак не мог решить, как же ему поступить в этот раз.
  Да, снова, снова, будто из пепла восстает реформаторский зуд. Не ты первый, Роман, мой дорогой соправитель и друг, жаждешь перемен, не понимая, что тем самым подрываешь стабильность, порядок, традицию, само существование Лакедемона. Но, как видно, это у вас семейное. Был, был и до тебя такой смутьян... Шесть лет назад... Отец Олега. Но Виктор занимал кресло всего лишь рядового старейшины, а ты, Роман, царь...
  Антон стоял не двигаясь, скрестив руки на груди и смотрел будто сквозь стену, вдаль, где огромное, кроваво-красное солнце уже касалось краем горизонта. Тени во Дворце Собраний, становились все гуще, укутывая фигуру одинокого человека, который не замечал этого, и видел перед собой совсем другие картины...
  
  ...Предрассветный сумрак октября. Хлещет ливень. Яростный. Ледяной. По рассказу разведчиков - жителей в деревне человек семьдесят. Это удача. Уже лет пять как не попадались поселки, населенные людьми. Воины, разбитые на три восьмерки, идут не таясь. Все облачены в камуфляж, броники, каски... Лица закрыты противогазами, хотя фабричные фильтры для них давно закончились, но даже самодельные все же лучше, чем ничего. У каждого на плече "калаш", у двоих в отряде - СВД. Из-за угла выскакивает какой-то мужичонка со стареньким ружьецом. Вид у него совершенно убогий и почти неопасный. Кто-то из нападающих - совсем еще сопляк - срезает мужичонку очередью, за что тут же получает оплеуху от старшего восьмерки: только шум поднял и впустую патроны потратил. Отряд разбредается. Сквозь шум дождя доносятся женские вопли, выстрелы, детский плач, звон металла, крики мужчин.
  За попытку сопротивления следует незамедлительное наказание - смерть. На Антона выскакивает пара здоровенных детин с оглоблями. Оба на голову выше царя, но крестьяне - это не воины. АК на плече так и остается висеть, а в руку уверенной тяжестью ложится шашка, и через пятнадцать секунд оба громилы корчатся в грязи со вспоротыми животами. Один из поверженных верещит, как недорезанная свинья, но Антону до него нет никакого дела. Он тут же забывает про них и идет дальше, перешагивая через агонизирующие тела. Царь смотрит на сарай, возле которого прямо в луже сидит женщина. Ее рубашка, разорванная на плече, промокла до нитки, и облепила худое тело. Кажется, она очень молода, хотя, кто знает? Все рабыни выглядят совершенно одинаково, заляпанные грязью и кровью, продрогшие до синевы, с распухшими от побоев лицами и покрасневшими от слез глазами. Может быть, позже, когда ее отмоют, она будет не лишена привлекательности, а сейчас... трясется в рыданиях, но от ужаса не издает ни звука, сжав зубами кулак.
  Из распахнутой двери выходит Виктор. Его сабля по самую рукоять вымазана в красно-буром. Он видит добычу, недобро ухмыляется, неторопясь подходит к ней, хватает за волосы свободной рукой и тащит за собой. Женщина отчаянно дергает испачканными в грязи ногами, пытается вырваться, но тщетно. И она вдруг сразу обмякает, покоряется судьбе. В сарае начинается возня и натужное сопение.
  Вспышка молнии освещает избиваемую деревню, а через два-три мгновения словно небо рушится с оглушительным грохотом. Откуда-то подходит начальник гвардейцев Анатолий. Его противогаз непроницаемый для плача, мольбы и стонов, словно бесстрастная и ужасающая маска, смотрит темными глазницами на царя. Тот еле заметно кивает. Гвардеец, держа клинок наготове, скрывается в темном проеме двери. Тянутся долгие секунды. И вот Анатолий появляется, оглядывается по сторонам и уходит. Никто в суете ничего не замечает, а ведь сделано сразу два важных дела. Два зайца убиты одним ударом: в Лакедемон пригнаны сорок новых рабов, а горе-реформатор пал смертью храбрых. В бою. С обнаженным мечом. По рукоять в крови. Как и положено настоящему бойцу. Да восславят его священные воды Миуса.
  
  
  Глава 2
  СМЕРТЬ РАВНОДУШНА, СМИРИСЬ. РАВНОДУШИЕ СМЕРТИ ЗАРАЗНО.
  
  
  После подслушанного разговора Олег не знал, куда себя деть. Причем он не мог понять, что привело его в большее смятение: то ли слова, которые ожесточенно бросали друг другу цари, то ли факт совершенного им самим беззакония. Что же оставалось? Отправиться спать, а завтра утром исполнить то, что предначертано судьбой? Идти домой решительно не хотелось, к тому же было ясно, что заснуть не удастся: тревога ёрзала внутри, не давала покоя. Но разве это так трудно - умертвить убийцу своей жены? Неужто у него не хватит сил или мужества?
  Ему вдруг вспомнился обряд совершеннолетия.
  Безлунная ночь, освещенная лишь пламенем факелов... Огромные, полные страха зрачки старого раба, выбранного в жертву... И как легко вошел короткий, старательно наточенный меч в дряблую от немощи плоть... точно в коровье масло. Старик издал слабый хрип, глаза его покрылись дымкой, стали стекленеть, гримаса ужаса сменилась маской отрешенности и равнодушия. И это жуткое безразличие к ускользающей жизни испугало Олега, он, растерявшись, отпрянул, забыв вытащить клинок из умирающего раба, чем, безусловно, поставил своего отца в неловкое положение перед остальными старейшинами, наблюдавшими за ритуальным убийством. Но дядя Роман спас положение, подошел к пятнадцатилетнему мальчишке, похлопал его по плечу, обнял и произнес:
  - Молодец, племянник. Поступок, достойный не мальчика, но мужа.
  А потом ещё три месяца каждую ночь к юному бойцу приходил старый раб с клинком в груди. Он ничего не говорил, ничего не делал, просто стоял и смотрел. И Олег не выдерживал, отворачивался от призрака, выкрикивал ругательства или начинал просить у старика прощения. Но, что бы ни творилось ночью, утро разгоняло морок, и кошмары казались лишь глупым сном, нелепой фантазией, смехотворной обманкой, не стоящей внимания полноправного гражданина Лакедемона. Днем и вовсе все забывалось, будто раба этого не было никогда на свете, на душе становилось спокойно, безоблачно... пока не наступала следующая ночь. И снова проклятый мертвец, пронзенный мечом, приходил и молчал, стоял и молчал... А однажды старик вдруг заговорил, без ужаса, без злости, без ярости:
  - Я прощаю тебя и отпускаю. Мне здесь лучше.
  После чего ушел и больше не возвращался. Олег на целых три года, забыл о зарезанном, но вот сейчас - вспомнил.
  "С тех пор я не убил ни одного человека. Пока что не убил..." - мрачно сказал про себя юноша.
  Олег вдруг сообразил, что оказался напротив интерната, двухэтажного П-образного здания. Здесь, оторванный от матери, он провел долгих восемь лет в постоянных тренировках. Когда парню исполнилось пятнадцать, и он прошел обряд посвящения, его переселили в казарму для молодых бойцов. Ещё через два года старейшины нашли ему жену - совсем еще юную, почти девчонку, Карину. Он вспомнил с какой гордостью переехал в свой дом, и считал, что стал совсем взрослым - ведь теперь он, наравне с остальными воинами, стал получать трудодни за дежурства и мог участвовать в разделе добычи, если бы отправился в поход. А останься Карина жива и родись ребенок здоровым, получал бы еще больше. Но увы. Душа жены теперь пересекает Дамбу Теней, и скоро память ее растворится в Море Погибели.
  
  - Здорово, Олежка!
  Олега взбесила эта уменьшительно-ласкательная форма и он, сжав кулаки, резко повернулся, но увидел человека, которому прощалось многое, в том числе, и такая фамильярность: перед ним стоял лучший друг, высокий, атлетически сложенный парень, которому даже слегка крючковатый нос не портил правильные черты лица. Артур раскрыл ладонь.
  - Привет, - буркнул Олег, отвечая на рукопожатие.
  - Я тебя сегодня целый день не видел. А это не просто в нашей деревне. Смотри-ка уже солнце село, - он ткнул куда-то в небо. - Ты чё такой хмурый?
  Олег без излишних подробностей рассказал о намерениях дяди, умолчав, впрочем, о содержании подслушанной части.
  - Так это же круто, я и ты наследники! - воодушевился Артур. - Твой дядя и мой батя ведь не особо ладят, но мы-то другое дело, а? - подмигнув, он ткнул друга кулаком в плечо. - Прикинь, я и ты, без всяких этих сраных разборок. Нет, ты только прикинь, мы вдвоем весь Лакедемон на цырлах ходить заставим.
  - Да... - без особой радости протянул Олег, - заставим...
  - И насчет потомства не суетись, отделаешься завтра от всего этого дерьма, а через пару недель тебе старики новую бабу найдут, - Артур сощурился и тихо, со сладостью в голосе протянул: - Де-евственницу. Молоденькую, необъезженную...
  - Да уж... - вяло согласился Олег, - необъезженную...
  - Слушай, я не могу на тебя смотреть. Ты на себя не похож. Унылое убоище какое-то, а не воин, - Артур обнял товарища за плечи, встряхнул, отпустил и продолжал болтать. - А пойдем в пивную? Там еще не все места должны быть заняты. Нет, надо второй кабак открывать, а то одного на всех не хватает. Как стану царем, обязательно займусь этим вопросом....
  - Ага... займись... - Олег посмотрел на друга, потом на здание интерната, перекинул Сайгу с одного плеча на другое, сплюнул под ноги и с неожиданным для себя остервенением проговорил: - А вправду, пойдем нажремся! Только ствол в Арсенал сдам.
  
  ***
  
  "Гараж", единственный кабак Лакедемона располагался в большом сарае, который в прежние времена в самом деле служил сельским гаражом, поэтому в нем до сих пор висел слабый запах бензина, впрочем, порядком приглушенный ароматами еды. Побеленый потолок расчерчивали балки темного дерева, а стены были украшены шинами из начинающей крошиться резины, и номерами, снятыми с машин, которые давно где-то сгинули, проржавели в труху. Тонкие перегородки, отделявшие столы, дарили ощущение уютной изолированности, и, хотя не могли полностью заглушить разговоры соседей, по крайней мере позволяли есть и пить без навязчивых взглядов в рот со стороны.
  Друзья успели вовремя и заняли последний свободный столик.
  - Где этот толстожопый крестьянин? - Артур вытянул шею, пытаясь найти взглядом хозяина пивной и громко позвал: - Гоги! Жирная свинья, ты где?
  Из-за стойки бара, где, символами былого великолепия, красовался десяток давно пустующих бутылок, показалось лоснящееся толстощекое лицо.
  - Гоги! - весело закричал Артур. - Упырь горбоносый, ты нас кормить собираешься или мы с голоду тут сдохнуть должны? Бухло тоже тащи! Что твой хилозадый служка? Где это чучело?
  Лицо хозяина расплылось в неестественно широкой улыбке:
  - Сейчас, все будет, Артурчик...
  - Ещё раз меня так назовешь, я тебе меч в задницу вставлю и три раза проверну.
  - Прости, Артур, прости, дорогой, - Гоги стал улыбаться еще шире, хотя, казалось, что это уже невозможно. - Что ты хочешь? Похлебка свиная с кровью есть... Бражка сливовая есть...
  - Эту байду сам жри, - Артур протестующе замахал руками, - я ее в интернате за восемь лет так наелся, что тебе и не снилось. А хрень твою радиактивную даже свиньи не пьют, я проверял. Что из еды у тебя есть?
  - Артур, извини дорогой, но ты больше стапятидесяти трудодней должен, - хозяин пивной встал в полный рост и пожал пухлыми плечами. - Отдавать когда будешь?
  - Я тебе их прощаю, крестьянин! - расхохотался молодчик.
  Последняя фраза заставила посетителей, которые и так уже прислушивались к разговору, замереть, дожидаясь ответа хозяина пивной.
  Гоги перестал улыбаться, прицокнул языком, недовольно покачал головой, потом снова прицокнул языком и, уже без прежнего напускного благодушия, произнес:
  - Артур, дорогой, извини, но я твоему отцу все расскажу.
  - Что!? Жлоб позорный! Всякую дешевку фуфлыжную мне и моему другу толкаешь, - царский наследник нахмурился. - Не смей! Отцу он расскажет! А знаешь, как отец тебя зовет? Лицо какой-то там тупой национальности!
  Гоги хотел было возразить, но тут в перепалку вмешался Олег:
  - Да ладно, у меня есть трудодни, я...
  - Э... не-не-не... - запротестовал Артур. - Я тебя пригласил, значит, я и плачу.
  Потом он растянул губы в улыбке, почти такой же широкой, как раньше хозяин пивной, и ласково, почти виновато, проговорил:
  - Гоги, ну ты же знаешь, что я все верну. Половину с дежурств буду отдавать и за месяц все верну. Ну что ты, забыл, кто я? Запиши на мой счет, пожалуйста, будь человеком!
  Гоги скорчил недовольную гримасу, почесал небритую щеку, выдержал паузу, а потом, будто смилостивившись, сказал:
  - Ну хорошо, Артур, тебе, как настоящему мужчине, верю! Что заказывать будешь?
  Артур перестал улыбаться, но, довольный, щелкнул пальцами и торжественно проговорил:
  - Вот так бы сразу. Значит, нам два литра крепленого из Ломакина...
  - Может, с Малофедоровки лучше... оно дешевле будет.
  - Не-не-не... - Артур замахал головой. - Для моего друга только лучшее. И не вздумай мне из Беглицы чего-нибудь подсунуть, я эту срань азовскую за версту чую, понял?!
  - Обижаешь, дорогой! - Гоги вскинул руки. - Из Ломакина, значит, из Ломакина.
  - Во-во, молодец, ты мне начинаешь нравиться, крестьянин! Так, дальше... давай баранину, свинину сам будешь жрать, и этих, салатов, что там сейчас у тебя имеется, помидоры, огурцы, петрушка... всю эту козлиную фигню для вкуса, ну, ты понял.
  Хозяин пивной кивнул, отчего у него затряслись второй и третий подбородки, и громко, чтобы все слышали проговорил:
  - Смотри, запишу на твой счет. Но ты обещал все вернуть!
  - Все верну, Гоги, все верну, не беспокойся, - Артур поднял вверх руку, будто этот жест мог заверить хозяина в надежности слов.
  Гоги исчез. Через минуту служка-раб, худющий паренек с изможденным лицом, принес поднос, на котором стоял маленький бочонок вина, два граненых стакана и две фарфоровые тарелки с салатом. Подобная посуда подавалась только важным гостям, остальные довольствовались чашками и плошками из обожженной глины, которые в достаточном количестве производились в деревнях на побережье.
  Стало совсем темно, и служка принялся зажигать свечи в светильниках. Друзья разлили вино, чокнулись, выпили, а потом Артур запальчиво прошептал:
  - Обойдется, мерзавец! Каким хреном я это ему все верну?
  - Ну, - Олег пожал плечами, - можно было и бражку попить, и свининой закусить...
  - Да ни хрена! - возмутился Артур, впрочем, стараясь, чтобы на них не обращали внимание остальные посетители. - Мы с тобой наследники этой долбаной деревни, и, ты только вдумайся, должны выпрашивать жратву у чмошного крестьянина.
  - Ну, - Олегу, не очень хотелось вдаваться в подобные темы, на душе точно камень висел, поэтому он ответил шаблонно: - Крестьяне хоть и неполноправные граждане, но не рабы, а потому обладают целым набором определенных свобод.
  - Да ни хрена! - теперь уже намного громче возмутился Артур. - Не уподобляйся своему дяде! Мы этих жирдяев защищаем с оружием в руках, а они еще выделываются тут. Да и как я могу расплатиться с этим упырем? Вот, ты посуди. У меня выходит в месяц в среднем десять дежурств по двенадцать часов. Так как я женат, то каждое дежурство это два трудодня и четыре трудочаса. По статуту двадцать четыре трудочаса, то есть третья часть, сразу уходит в казну Общины. Остается восемнадцать. Мы с Анькой взяли в аренду у Общины рабыню высшей категории, - Артур лукаво заулыбался, заморгал, задергал бровями. - Славная рабыня, молодая, поджарая. Используем ее не только в быту, но и в постели...
  От этих слов Олегу стало не по себе: Аня была той самой несбывшейся надеждой, о которой он мечтал в интернате. Но, к счастью, Артур продолжил рассказ не о постельных играх, а о своем незавидном финансовом положении:
  - Итак, за эту девку с нас снимают девять трудодней, то есть половину от оставшегося. Анька ребенка родить никак не может, за три года три выкидыша и один мертворожденный. Значит, прибавки ни мне, ни ей не светит. С женскими должностями, сам понимаешь, дефицит. Да моя жена и не стремится особо. Один трудодень мы платим за обязанность заниматься спортивной и боевой подготовкой. А вообще, ты только подумай, платить за обязанность! Глупость какая-то! Надо будет это отменить!.. Так вот, остается восемь. Шесть уходит на всякую жрачку, причем не самую лучшую. Но не все ж бесплатную похлебку с кровью хавать. И мне достается только два трудодня. А на такой мизер даже один раз посидеть в кабаке не получается. И как мне жить?!
  Артур тяжело вздохнул, потом разлил вино в стаканы до самых краев. Они выпили и в воздухе повисла тягучая тишина.
  - Понятно, - Олег посмотрел на друга. Вино осело где-то в районе солнечного сплетения и теплой волной начало растекаться по животу и груди. - Так можно в кабаке и не сидеть...
  - Да ни хрена! - почти выкрикнул заметно захмелевший Артур. - Я, значит, к бате... говорю: "Отец, я твой наследник, мне трудодней не хватает". А он мне, знаешь, что говорит?.. Знаешь?.. Мля, ну где эта баранина!!!
  Олег почесал ухо и пожал плечами. Приятная волна докатилась до головы, заставив улыбаться, вино как будто унесло душевную тяжесть.
  - А он мне говорит: "Нет такой должности "сын царя", иди на внеочередные дежурства". Нет, ты, мля, прикинь... отец родной, мля... говорит так... мля... нет такой должности... - Артур от досады стукнул ладонью по столу.
  Служка наконец принес порезанное на куски мясо. Его запах так приятно щекотал ноздри, что заставил Артура на время забыть о нелегкой доле наследного принца. А Олегу было уже на все и на всех наплевать. Сколько он себя помнил, пробовать бражку доводилось раза четыре, а вино и вовсе только однажды, в гостях у дяди Романа, по случаю женитьбы на Карине. Алкоголь заволок сознание мерцающей дымкой и оба друга с аппетитом накинулись на еду.
  Мясо было в Лакедемоне дорогим удовольствием, так как животные, старательно выращиваемые крестьянами, редко давали приплод, но баранина была настоящим деликатесом, быть может, оттого, что птеродактили изрядно сокращали стадо именно овец. Не трогали они ни свиней, ни уж тем более коров, куда им корову унести! А овцы - другое дело. Люди и вовсе не боялись птеров, хотя иной раз размах крыльев достигал у тех семи-восьми метров. Однако за двадцатилетнюю историю существования Лакедемонской Политии, вряд ли можно было припомнить с десяток случаев нападения этих тварей на человека. И лишь пару раз крылатым бестиям удалось убить зазевавшихся мальчишек. А однажды взрослый пастух, ловко выставив четырехметровую пику, которой он подгонял овец, умудрился тяжело ранить птеродактиля, а потом добить его. За это раба, согласно решению Совета Старейшин, перевели в крестьяне. Он, конечно, так и остался пастухом, но за свою работу стал получать трудодни и мог не опасаться попасть в жертвы на обрядах совершеннолетия.
  - Хорошее мясо, - протянул насытившийся Артур. - Вот это я понимаю, еда.
  - Ага, - согласился Олег, глуповато улыбаясь: все горести его странным образом улетучились, оставив радостную легкость.
  
  Друзья опорожнили стаканы, доели до последнего листочка салат и подобрали с тарелок даже самые маленькие кусочки баранины, потом выцедили оставшиеся капли из бочонка. Вино закончилось, и Артур, позвав служку, велел принести счет, а потом, будто внезапно на что-то решившись, полез за пазуху и достал тоненькую книжку, напоминавшую тетрадь.
  - Гляди, что у меня есть, - заговорщицки прошептал он, бросив книжицу на стол.
  - Это чего такое? - тихо спросил Олег, изрядно удивленный, так как не замечал раньше, чтобы Артур когда-либо читал книги.
  - А ты посмотри...
  Олег взял тетрадь в руки, и, завороженный игрой язычков пламени на глянцевой поверхности, уставился на сидящую в белом резном кресле девицу. В неярком свете кабацких свечей ее вызывающе-дерзкий взгляд казался живым, роскошные, очень светлые волосы, будто шевелились от дующего ветерка, а кокетливо сдвинутые стройные ножки словно приглашали развести их руками. Девушка, изображенная на обложке, вроде была одета, но коротенькое, плотно прилегающее к плоскому животу платьице почти ничего не скрывало, заманивая взгляд в огромное декольте, с темнеющей ложбинкой между налитых грудей.
  - Это женщина моей мечты, - Артур посмотрел затуманенным взглядом в потолок. - Моя богиня. Таких у нас здесь нет даже среди элиты... нигде таких нет...
  - А по-моему, твоя жена намного красивей... - с чуть заметным оттенком обиды произнес Олег. - А что это сверху написано? "Рэ"?..
  - Да это не по-нашему, - растеряно махнул рукой Артур. - Это не "рэ", это буква "пэ", дальше "гэ" перевернутое, вроде как "лэ". Короче, "Плаувоу" или... как-то так... ну, не знаю, мля... какая разница?
  - А где ты взял эту книжку?
  - Это не книжка, это журнал называется. Не поверишь, откуда он у меня. Прикинь, из самого Таг... - Артур неожиданно икнул, открыл рот, чтобы продолжить говорить, но вновь икнул.
  Пришел служка и с необычной робостью сказал тонким голосом, писклявым от подступившего страха:
  - С вас, господа, четыре с половиной трудодня.
  Артур посмотрел на раба совершенно ошалевшим взглядом:
  - Чё! Сколько!? Вы чё тут, гниды, совсем оборзели!!!
  - Но вы же... - мальчишка потупился, окончательно растерявшись, - само... самое дорогое заказали...
  - Я тебе щас, чушка рабская, - Артур привстал, схватившись за меч, - Клинок в жопу вгоню по самую рукоять, как тебе каждую ночь этот жирный боров вгоняет... - тут наследник икнул в очередной, наверное, уже десятый раз и опустился обратно на стул, попытался снова встать, но Олег, положил руку ему на плечо, достал из кармана брюк пять металлических квадратиков с цифрой "1" на каждом, бросил под ноги раскрасневшемуся служке и без злобы проговорил:
  - Сдачи не надо. Что здесь лишнее, пусть твой хозяин спишет с долга Артура.
  
  * * *
  
  Колокол Храма Славы отбил полуночной набат, а это значило, что начался комендантский час. Впрочем, строгий запрет на передвижение по ночному Лакедемону касался только крестьян и рабов, но и свободным гражданам шастать по улицам, без веских на то оснований, не рекомендовалось. Однако двум друзьям, только что справившим малую нужду прямо посреди улицы, на эти рекомендации было наплевать с высоты купола Храма Славы.
  - Нет, ну мрази позорные, - не унимался Артур. - Как стану царем, я этого толстожопого мудака Гоги в Миусе утоплю. Лично утоплю, суку. А кабаки вообще сделаю бесплатными, элитным воинам бухло будут выдавать, как кровяную похлебку...
  Олег зажмурился, голова кружилась, а во рту обнаружился привкус кровяной похлебки. Только что он был совершенно пьян, а через минуту стал абсолютно трезв от пришедшей в голову мысли, что завтра, да нет, уже сегодня, должен будет убить свою дочь-выродка. И юноша вдруг понял, что если сейчас он останется с этими мыслями один на один, то сойдет с ума, или сделает что-нибудь похуже.
  С одной стороны, ничего особенного в этом не было: уничтожить неполноценного ребенка... На его памяти в Лакедемоне так поступали всегда. Но как позабыть тот странный миг, когда он прижал совсем крошечное человеческое существо к груди... В ту секунду он будто бы прозрел, осознал и понял все тайны страшного в своей необъятности мира. И крепла уверенность, что задушить девочку - значит убить весь мир: огромный, опасный, ужасный и прекрасный одновременно.
  - Тебя домой довести? - спросил он вдруг охрипшим голосом.
  - Какой домой? - прыснул смехом Артур. - Ты чё, мля, Олежка... праздник только начинается. Давай-ка лучше завалимся к девкам, в Дом Алён.
  - Да мне-то все равно куда, лишь бы с тобой, - Олег помотал головой и хмель накатился новой волной. - А если бы у меня была такая красавица-жена, как твоя Аня, я бы никогда, ни за что, ни к каким девкам не ходил бы.
  - А ты, когда пьяный, такую херь пороть начинаешь... - хохотнул Артур. - Если бы ты прожил с Анькой хотя бы год, то бегал к девкам каждый день, лишь бы дома не ночевать.
  - Ладно, пошли к Алёнам, - легко согласился Олег, видя, что Артур поступит как решил, а одному, наедине со своими мыслями, оставаться было невозможно.
  
  Дом Алён находился в южной части Лакедемона на самой окраине, недалеко от большого частокола. Это странное название получилось оттого, что из восьми потаскушек, проживающих в нем, троих звали Алёнами. Путанки, как они сами себя именовали, были свободными женщинами из крестьянок, и, как все люди из этого сословия, обязаны были работать на Общину Лакедемона, получая строго нормированное жалование. Рабочий день у них, как и у остальных, начинался через два часа после утреннего набата, а заканчивался с набатом вечерним, то есть длился обычные десять часов. Главная и, пожалуй, единственная их трудовая задача состояла в обслуживании сексуальных потребностей жителей Лакедемона. В основном, конечно, воинов, но и зажиточным крестьянам также случалось заглядывать в заведение. Девицы не имели права брать плату с клиента более одного трудочаса и обслуживать за день более десяти человек. Разумеется, далеко не всегда улов у них был удачен: в особо скудные дни на одну путану приходилось не более двух клиентов. Однако нельзя было сказать, что девушки бедствовали, ибо с гораздо большей охотой занимались своим ремеслом в нерабочее время, по ночам, где и цены за услуги сильно отличались от дневных.
  - Вот только... - произнес Олег, когда они прошли несколько метров, пытаясь держать четкий шаг.
  - Что только?
  - Как мы... - Олег морща лоб и пошатываясь пытался сконцентрироваться на какой-то мысли, но у него это никак не получалось. - Э-э-э... как... в общем... чем платить будем... карманы пусты... может, ко мне пойдем?
  - Не-не-не... - хитро улыбаясь, помахал указательным пальцем Артур. - Платить у нас как раз есть чем... еще как есть, - он полез за пазуху, где хранил журнал со странным названием, и вытащил увесистый мешочек. - Смотри, за этот товар любую девку можно поставить раком, а потом еще раз и еще два раза.
  - Что это за хреновина? - Олег взял мешочек, цвет которого был почти неразличим в темноте.
  - Эта хреновина, - медленно, тихо, с каким-то особым смаком почти в самое ухо друга прошептал Артур, - называется дурью.
  - Что за дурь? - Олег непонимающе закачал головой, отчего споткнулся и чуть не упал.
  - Такая сушеная трава, - ловко поддержал друга Артур. - Которую курят в трубках, ну, таких штуковинах... ну... ты видел, наверняка...
  - А разве курить не запрещено законом?
  - Ну, ты точно как нажрешься, так тупее любого раба становишься, - засмеялся Артур, потеряв равновесие и чуть не свалившись. - Чё в нашей деревне только законом не запрещено, мля. Отец тут переусердствовал. Шагу ступить нельзя, как на какой-нить запрет наткнешься... А ты что, никогда закона не нарушал?
  - Ну... приходилось иногда, - сказал Олег, но не желая продолжать неудобную тему о нарушениях спросил: - А откуда дурь у тебя?
  - А-а-а, вот это вопрос самый интересный, - Артур взмахнул рукой куда-то вбок. - Не поверишь! Из самого Таганрога...
  - Но... - Олега бросило в жар, он вновь почти протрезвел. - Таганрог... город мертвый. Там радиация...
  - Да ни хрена! - Артур забрал у Олега мешочек, и опять спрятал за пазуху. - Обитаем он. И радиация там не настолько повышена, чтобы сразу копыта отбросить. Правда, живут там всякие дерьмовые выродки, ну вроде твоей дочурки, мля.
  Олегу очень захотелось вмазать по морде лучшему другу, да так, чтобы у того зубы заскрипели и кровища фонтаном брызнула, чтобы он башкой со всего размаху треснулся и больше подняться никогда не смог, но вместо этого оскорбленный отец процедил:
  - А ты что, сам там был?
  Артур остановился, посмотрел на Олега удивленными глазами и зашагал дальше:
  - Ясен хрен, я там никогда не был и не собираюсь! Я что, на дебила похож? Один барыга туда ходит, приносит дурь и лекарства от радиации. Воняет, правда, от этого вшивого козла, обрыгаться можно с непривычки, но он ведь в Беглице живет, а там все такие недоноски. Взамен я ему патроны даю...
  Теперь остановился Олег.
  - Па-атро-оны? Стратегически важный товар? Ты... ты знаешь, чем это пахнет? Это же измена...
  - Да тихо, ты! - Артур подошел к Олегу вплотную. - Ты чё? Какая, мля, измена? Если бы у тебя такие долги были, как у меня, ты и не тем бы занялся. Но долги - это фигня на самом деле, понимаешь? Мне напарник нужен. Козла этого я у беглицких отмазываю, я ведь сын царя, но с тобой мы и в самом Лакедемоне развернемся, - Артур глядел на Олега пристально, не мигая. - Прикинь только, мы вдвоем, оба наследники, монополизируем два товара: лекарства от радиации, от них мертворожденных у женщин вообще не бывает, представляешь, вообще! И дурь тоже наша. Мы будем контролировать все не только мечом, но и делом, и даже словом... Прикидываешь, а? Твой дядя и мой батя не вечны...
  
  Олег не мог поверить своим ушам. Вот оно как бывает! Наследник практически в открытую играет против своего отца, нарушает все мыслимые и немыслимые законы (что тут жалкий подслушанный разговор!), и главное - он даже не мучается выбором, не грызет его совесть, его вообще ничто не коробит, с легкостью преступает границу дозволенного, просто делает так, как ему хочется.
  - И... долго ты этим занимаешься? - ошарашено спросил Олег.
  - Да всего-то месяца три. А в Лакедемон так вообще только второй раз товар притащил. Ну, а этот чмошник из Беглицы, пожалуй, уже пару лет приторговывает. Вся Беглица на дури и лекарствах сидит, только наши о том ни хрена не знают. Нашим-то что? Лишь бы натурналог вовремя выплачивали, да иногда ритуально их малость поубивают, а чем срань рабская в остальное время занимается, никого не волнует. Я, в общем, случайно прознал. Ну, пришлось правда, двух крестьян прирезать, которые этого козлиного челнока покрывали. Короче, я сам стал его крышей. Ну и еще в этом деле есть человек, но, хотя я тебе доверяю, о нем пока не буду говорить... о, а вот и Дом Алён.
  Друзья остановились возле двери. Артур несколько раз размашисто ударил кулаком по деревянному косяку.
  - Ну, так ты со мной, напарник? - спросил он, с необузданно разгильдяйским видом, похлопывая себя по груди, где лежал мешочек с дурью.
  Олег все еще был ошеломлен свалившимися на него сведениями.
  - Я тебе дам ответ завтра, после утреннего построения, но в любом случае я тебя не выдам. Вот, только ты скажи, а почему о лекарствах не сообщить в Совет? Старейшины могли бы принять решение о войне или официальной торговле с теми, кто живет в Таганроге?
  Артур посмотрел на друга, как на сумасшедшего и произнес очень серьезно, без всегдашней взбалмошности:
  - Если об этом узнают все, то это уже не монополия. Какова тогда будет наша прибыль и власть? Не разочаровывай меня своими глупыми вопросами, Олег.
  Вдруг послышался шорох и дверь отворилась. На пороге стояла полноватая женщина, длинный шелковый халат которой открывал босые ноги. Олегу она показалась очень привлекательной, хотя и было видно, что красота эта не первой молодости.
  - Мальчики, - промолвила путана, ласково улыбнувшись, - вы к нам?
  
  
  Глава 3
  ТОЛЬКО ПАДЕНЬЕ ПОЗНАВ, ПОНИМАЕШЬ ВСЮ РАДОСТЬ ПОЛЁТА
  
  
  Никогда раньше Олег не бывал в Доме Алён и удивился роскоши прихожей. Хотя, собственно говоря, что он знал о роскоши? Семилетним мальчиком, впервые увидев обтянутую бархатом мебель в гостиной царя Романа, с открытым ртом смотрел на собственное отражение в зеркальном серванте, а потом с необычайной робостью, почти со священным трепетом касался огромной хрустальной вазы на инкрустированном столике с колесиками, а хозяйка дома, жена дяди, произнесла певучим, чарующим голосом: "То, что ты видишь, раньше могли иметь обычные люди. Но теперь - только цари". И, засмеявшись, потрепала голову мальчишки своей необыкновенно белой рукой с потрясающе блестящими кольцами. После смерти матери Олег стал чаще бывать тут в гостях, но все же не смог поверить, что до Великого Коллапса большинство людей жили так (а по утверждению тети Елены, даже гораздо лучше), как сейчас могли позволить себе лишь избранные. И вот теперь, оказалось, что в круг избранных входит не только высшая элита воинов, но и кое-кто из крестьян.
  Прихожая казалась еще больше из-за огромного зеркала в позолоченной раме, в котором отражались резные двери, отполированный до блеска канделябр с мерцающими свечами и гладкий лакированный пол, а стены были снизу доверху обклеены настоящими обоями. Все это великолепие так сильно напомнило о почти забытых детских впечатлениях, что на краткий миг молодому человеку показалось - он снова семилетний мальчишка, который с удивлением рассматривает чудесные вещи в полном тайн полумраке царского дома.
  Женщина радушно улыбнулась гостям и протянула руку:
  - Меня зовут Алёна, Алёна Первая. А тебя я знаю, ты Олег...
  - Откуда ты можешь знать меня? И что за странное имя ты носишь? - спросил юноша, стараясь за высокомерием скрыть охватившую его робость.
  Женщина зашлась неестественным, с нотками бесстыдства смехом.
  - Я знаю в Лакедемоне многих: и мужчин, и женщин, и воинов, и крестьян, и даже рабов - всех, одним словом. Но все же мужчин я знаю несколько лучше, чем женщин, а воинов - намного лучше, чем крестьян. Работа у меня такая.
  - Почему ты Алёна Первая? - продолжал настаивать Олег, привыкший получать ответы на свои вопросы.
  Женщина снова засмеялась:
  - А какой же мне быть? Может, нулевой? Я глава этого дома.
  - Ну ладно, ладно, - произнес с неудовольствием Артур. - Хватит болтать, Алёна, давай пройдем к тебе, у нас дело есть.
  Алёна Первая вскинула брови и указала ладонью на Олега.
  - Да нормально, он в курсе, он мой напарник, - отмахнулся Артур.
  Олега слегка покоробила бесцеремонность друга, ведь буквально пять минут назад они договорились, что решение будет принято завтра после построения, на котором придется оправдать ожидания дяди, а Артур ведет себя, словно согласие уже получено. Но обсуждать это в присутствии шлюхи казалось глупым.
  Женщина провела друзей в маленькую комнату. Здесь она зажгла ароматические свечи, воткнутые в металлический треножник и из полутьмы выступил маленький низкий столик с несколькими креслами. Алёна Первая сделала приглашающий жест, и парни сели. Женщина также опустилась на мягкую подушку сиденья, бесцеремонно закинув ногу за ногу. Ткань халатика сползла и открыла голые бедра, отчего у Олега вдруг перехватило дыхание.
  - Я вас слушаю, - в голосе Алёны проскользнули резкие нотки.
  - А чё нас слушать, - хохотнул Артур. - Нам бы поразвлечься...
  - Да, - Алена Первая улыбнулась, вскинув голову, - это было бы неплохо. Но, дорогой мой, ты помнишь, сколько ты нам должен?
  - Сколько? - лицо Артура приняло невинное выражение.
  Женщина засмеялась - дерзко, беззастенчиво, будто она разговаривала сейчас не с воином, не с наследником, а с равным себе - крестьянином или даже с рабом.
  - Артурчик, Артурчик, не строй из себя дурачка! Ты отлично знаешь, сколько. Но я тебе напомню: сто семнадцать с половиной трудодней. А это, ты сам понимаешь, милый, много, даже для царского сынка. Больше никакой любви в долг.
  Олег, с трудом оторвав взгляд от женских ног, посмотрел на друга. "Ха, - подумалось ему, - трактирщику Гоги за подобное обращение кто-то обещал вставить меч в зад. А тут - никакой реакции".
  - Да чё ты, мать, завелась, - заулыбался Артур. - Сто семнадцать так сто семнадцать. Я ведь не с пустыми руками пришел, - и с этими словами он бросил на стол мешочек, который оказался грязно-синего цвета.
  - Ого, - почти пропела, Алёна Первая, игриво качнув ногой. - Ну что ж... это другое дело.
  - Как раз и долг покрою, и еще останется, ага? - Артур мотнул головой, из-под ресниц его блеснули лукавые искорки.
  Алёна Первая снова засмеялась, но не так громко и дерзко, как в прошлый раз:
  - А ты наглец, Артур, сын Антона! Твой мешочек я оценю в сто трудодней...
  - Да ты чё, мать, минимум сто пятьдесят... - Артур изобразил возмущение, но было видно, что этот всплеск эмоций показной, и он вполне доволен предложенной ценой.
  - Хорошо, сто де-сять, - по слогам, подавшись вперед и обнажив часть груди, повторила Алёна Первая.
  Олег, видевший голой только свою покойную жену Карину, да и то в последнее время не так уж часто, от такой откровенной демонстрации пышных форм, впал в легкий ступор.
  - Ну... - развел руками Артур, - сто десять так сто десять. Чего только не сделаешь ради твоей прекрасной... э-э-э... глаз...
  Алёна Первая посерьезнела, протянула руку, и Артур отдал ей мешочек.
  - Вы курить будете? - спросила она.
  Олег хотел было отказаться, но язык прилип к небу, и он все также беззастенчиво пялился на Алёну Первую.
  - Угу, - промычал довольный Артур.
  - И развлекаться тоже будете?
  - Угу, - снова ответил Артур.
  - На всю оставшуюся ночь?
  - Угу.
  - По одной на каждого?
  - Тебе сколько девок? - обратился Артур к Олегу.
  Олег замотал головой, прокашлялся, потом попытался что-то сказать, потом снова прокашлялся и, наконец, еле-еле выдавил из себя:
  - Не-не... нисколько...
  - Нисколько или несколько? - переспросил Артур, но затем посмотрел на друга, махнул рукой и проговорил:
  - Ему одну, а мне две.
  Алёна Первая улыбнулась, искоса взглянув на Олега и отметив оттопыренную ткань на причинном месте, откинулась на спинку кресла, поправляя прическу.
  - Итак, мешочек стоит сто десять трудодней, вы собираетесь курить, как я понимаю, из него же. Значит, минус пять. Три девочки на ночь - это еще минус девять. Итого остается девяносто шесть. Ты мне, Артурчик, должен еще двадцать один трудодень, - проговорила она голосом, не терпящим возражений.
  У Олега от такой дороговизны услуг глаза чуть не полезли на лоб, но Артур довольно хлопнул себя по коленям:
  - Ну, договорились.
  - В таком случае, я вам, мальчики, настоятельно рекомендую душ, - Алёна Первая легко поднялась и направилась к выходу. - Потом приходите в гостиную. Вас будут ждать.
  - Вода у тебя там хоть теплая? - уже вдогонку бросил Артур. - А то я намылся в интернате ледяной, больше не хочу...
  Ответа не последовало.
  
  ***
  
  Душевая в Доме Алён была устроена уже после Великого Коллапса, и ее конструкция отличалась простотой. С южной стороны на крышу пристройки поставили внушительных размеров бак-цистерну, выкрашенную в черный цвет, и в солнечные дни вода там неплохо нагревалась. Небольшая комнатка, три на три метра, не отапливалась, так что использовалась только летом, а для омовений зимой существовала настоящая баня.
  Артур, как оказалось, неплохо ориентировался в доме.
  - Значит так, сперва ты помоешься, а после я, - сказал он, распахивая дверь в торце коридора.
  Три свечи, горящие в подсвечнике, который держал Артур, хорошо освещали отделанное белой плиткой помещение. Олег оставил одежду на лавке в коридорчике, зашел внутрь и с любопытством огляделся: он привык мыться возле колодца на заднем дворе своего дома, зачерпывая ковшиком из ведра, но здесь ничего подобного не наблюдалось. Прямо из потолка спускалась труба, притянутая зажимом к стене, потом она делала плавный изгиб, на котором был врезано устройство, вроде небольшого колесика, и вновь устремлялась вверх. Непонятного вида раструб с дырочками, напоминавший носик лейки, был привинчен на конце. Также в дальнем углу душевой стояла полка, на которой лежала стопка полотенец и два куска мыла. Олег понюхал по очереди оба, но определить по специфическому и довольно неприятному запаху, где было оно произведено - в Золотой Косе либо в Малой Федоровке, у него не получилось.
  - И где здесь вода?
  Артур возвел глаза к небу, но сдержался и не сказал никакой гадости.
  - Видишь, из трубы такая хрень торчит? Это называется кран. Поверни его... Мля! Да не в ту сторону... Во-во-во! Вода сверху пошла через сетку, видишь? Это и есть душ.
  Олег, восхищенный хитроумным устройством, с полминуты недвижно постоял под теплыми струями, впитавшими в себя июльское солнце, а затем, принялся очень быстро намыливаться, потому что ему казалось - вода вот-вот закончится.
  Затем юноши поменялись местами. В отличие от друга, Артур никуда не спешил, мылся обстоятельно, с неторопливой тщательностью.
  - Слушай, я вот о чем тебя хотел спросить, а правда говорят, что ночью тут гораздо дороже, чем в рабочее время? - сказал Олег, которому уже надоело держать подсвечник.
  - Да, днем дешевле, - согласился Артур, смывая с себя остатки мыльной пены. - Но ты как-нибудь статут о путанах почитай. Там знаешь, сколько ограничений!? Никакой фантазии, никаких поз, вообще ничего не допускается. Проще бревно шпилить. А наши девки этим успешно пользуются: хочешь чего-нибудь этакого - приходи ночью, но и плати, значит, больше.
  Наконец, обернув бедра полотенцами, друзья подобрали снятую одежду и направились в гостиную.
  В большой комнате, освещенной тремя потрескивающими канделябрами, их ожидали Алёна Первая и еще шесть одетых в длинные халаты женщин. Ухоженные, причесанные и накрашенные, они были разного возраста, комплекции, с разным цветом волос и глаз. Однако всех их объединяли улыбки, которые будто бы жили отдельно от лиц своих хозяек. Друзья сели, и Олег почувствовал себя очень неуютно, прижавшись голой спиной к мягкой спинке дивана.
  - Кого-то из вас не хватает, - задумчиво протянул Артур.
  - Яны нет, - ответила Алена Первая, - у нее сегодня дни не те, и она дежурит в Доме детей.
  - Ха, все время забываю, тут же ещё и дети рождаются, и дни не те бывают, - Артур потянулся к своим вещам, нащупал журнал с загадочным названием, вытянул его перед собой на уровне глаз, и с курьезной торжественностью проговорил:
  - Ну-ка, девки, покажите чем богаты, буду вас с моей богиней сравнивать.
  Женщины, без какого-либо стеснения, привычными жестами скинули халаты - все кроме Алены Первой, которая вытянув вперед ноги, восседала в сторонке. От такого количества обнаженных тел у Олега зарябило в глазах, но если полчаса назад, находясь в одной комнате с немолодой, но все ещё привлекательной хозяйкой, он ощущал невероятной силы возбуждение, то теперь стало ужасно неловко, даже потянуло убежать и больше никогда не возвращаться в этот дурацкий дом. Очень хотелось выглядеть таким же небрежным, бывалым, как Артур, оценивая достоинства девиц, но краска бросилась Олегу в лицо и он думал только об одном: заметили путаны его смущение или нет.
  - Это, - наследник показал пальцем на темноволосую девицу, - Галина, это Татьяна Первая, это Татьяна Вторая, это Оля, а это Алёна Вторая и Алёна Третья.
  В трепещущем свете свечей женщины казались нереально красивыми. Они все так же равнодушно улыбались, будто были по-прежнему одеты, переступали с ноги на ногу, поворачивались, нагибались и снова выпрямлялись, словно танцевали под неслышную музыку, демонстрируя плечи, груди, ягодицы...
  - Вот, мля, - с напускным разочарованием пробормотал Артур, вперяясь в журнал. - Богиня, моя бесценная прекрасная дама, всего одна такая на свете, а сношать приходится кого попало.
  - Но-но, воин, не дерзи! - рыкнула Алёна Первая. Впрочем, неудовольствие ее было столь же наиграно, как и разочарование Артура.
  - Ну, друг, тебе первому выбирать, - Артур совершил волнообразный пас кистью правой руки, - как младшему товарищу в любовных утехах.
  Олегу показалось обидным это постоянное напоминание о возрасте, и, если честно, уже ничего и никого не хотелось, обнаженных фурий оказалось внезапно слишком много, а заметной разницы между ними не было. И он подумал: с кем ни уединись, наслаждения не будет, а лишь одно сплошное неудобство, но, разумеется, отступать было совершенно невозможно, поэтому Олег наугад ткнул пальцем в крайнюю фигуру.
  - Алёна Третья, хороший выбор, - прокомментировал Артур. - Ну а я, наверное, усну сегодня... э-э-э... между двух Татьян.
  Женщины надели халаты, потом выбранные подошли к хозяйке, которая дала им по зажженной свечке и маленькие свертки. Та, что предназначалась Олегу подошла и протянула руку:
  - Идем, - сказала она просто.
  Олег, спрашивая себя "за каким чертом я пошел сюда?", поплелся вслед, удивляясь величине дома: по длинному коридору они сворачивали раза три или четыре: сперва направо, потом опять направо, а затем налево... В душной комнате было мало мебели: широкий топчан да маленький столик с пятирожковым канделябром.
  - Совсем дышать нечем, такая жара была днем. Я бы открыла окно, но, боюсь, налетят комары, а они очень больно кусаются, - сказала Алёна Третья. - Странное дело, весной и в начале лета их почему-то не бывает, а в сентябре от них просто нет спасения.
  Слушать ее голос, ровный, убаюкивающий, было очень успокаивающе. Слова своим размеренным ритмом напоминали удары волн о песчаный берег Миуса.
  - Но ведь сейчас не сентябрь, - произнес Олег тихо.
  - Не сентябрь, - легко согласилась она, - но комары уже появились.
  Женщина подошла к нему, точным движением руки сдернула с него полотенце, а через мгновение на пол соскользнул ее халат. Алёна была на полголовы ниже Олега, ее волосы, кажется, темно-русые (в полутьме юноша не мог понять, какого они цвета), спадали на округлые плечи. Она улыбалась призывно, многообещающе и Олег вдруг некстати подумал, что покойная жена очень смущалась своих кривых зубов и потому была неулыбчивой. Он вообще не помнил - смеялась ли Карина хоть когда-нибудь?
  Но оказавшись в таком месте, надо было что-то делать, и взглянув на Алёну Третью со странной отрешенностью: без восхищения, без желания, без любопытства, он ладонью коснулся ее груди, которая оказалась полной, теплой и очень приятной на ощупь. С губ путанки сорвалось легкое постанывание, она прижалась к Олегу, ее дыхание щекотной лаской коснулось кожи, и, со все возрастающей горячностью, зашептала:
  - От тебя пахнет настоящим мужчиной. Никто во всем Лакедемоне не пахнет, как пахнешь ты! Я так давно ждала тебя, каждый день надеялась, что придешь... и вот, слава богам, наконец, ты со мной!
  Жена Олега никогда ничего подобного не говорила, и, услышав такое признание от совершенно незнакомой женщины, он поначалу удивился, но чувствуя, что должен как-то соответствовать образу "настоящего мужчины", поцеловал Алёну Третью в губы. Она, прикрыв глаза, учащенно задышала, ответила поцелуем в шею, потом коснулась языком соска юноши - нежно, трепетно - и продолжила целовать его все ниже, а потом опустилась на колени, облизала пупок и ее губы легко заскользили по влажной коже. Олегу было очень приятно, но брезгливая мысль, что путана говорила и делала все то же самое и с Артуром, и со многими другими, мешала полностью отдаться ласкам.
  Покойная Карина очень редко его целовала, (а уж так, как эта женщина - вообще никогда), в минуты близости жена была скованной (может быть, стеснялась своей юной неопытности), и, хотя вроде бы не пряталась явно, однако избегала мужа. Впрочем, Олег тоже мгновенно забывал о ней, стоило только выйти за дверь, ведь жизнь воина требовала суровой сосредоточенности и полной самоотдачи, а сейчас он впервые задал себе вопрос: может быть, Карина любила кто-то другого? Теперь уже не узнаешь... Юноша будто смотрел на себя со стороны - что смог дать он своей жене? Неуклюжее безрадостное супружество, беременность и смерть... Но погибни он в бою, его юной вдове через пару месяцев нашли бы другого мужа. Стала бы она хоть когда-нибудь вспоминать о первом, сравнивать с новым? А вот теперь она умерла, и не прошло еще и недели, как он сравнивает Карину, но не с новой женой, а со шлюхой...
  Олег наклонился, обхватил Алёну Третью за плечи, резко поднял и отстранился. Женщина посмотрела с недоумением.
  - Что такое, милый? - спросила она то ли обиженно, то ли растерянно. - Я тебе не нравлюсь?
  - Не нравишься.
  - Я, по-твоему, некрасивая? - обида и растерянность исчезли из голоса путаны, но появилась неприкрытая озабоченность.
  - Нет, ты красивая, - юноша сел на топчан.
  - Тогда в чем дело? - Алёна Третья снова говорила мягко, ровно и убаюкивающе. - Я сделала что-то неправильно?
  - Просто я тебя не хочу... - злясь на себя, Олег отвернул голову, чтобы не пересечься с ней взглядом.
  Дом Алён был запретно-манящим местом, мальчишкой он столько раз представлял себе, как приходит сюда, и вот сейчас, когда это случилось, ничего кроме досады не было.
  - Бедный мой мальчик, - Алёна Третья села Олегу на колени, провела рукой по коротким волосам и поцеловала в лоб, - тебя что-то тревожит, мой отважный воин? Расскажи мне, расскажи все, что у тебя на душе. Расскажи, не таясь, я смогу принять всю твою боль, всю без остатка...
  Олег внезапно вскочил, отчего Алёна Третья свалилась на пол. Он поднял кулак, лицо его исказила гримаса ярости.
  - Как, ты, тупая телка, - зашипел он точно раненая в самое сердце азовская гидра, - можешь принять всю мою боль, если ее не смогли поглотить даже священные воды Миуса!
  Сейчас он очень хотел ее ударить... Со всего размаха, не щадя кулака... Чтобы она завизжала, как сучка, которую ошпарили кипятком, чтобы она взвыла... Может, хоть так удалось бы сорвать на ком-то свое смятение, которое лишало жизнь привычной жесткой четкости, вырваться из замкнутого круга, где обязанность замыкается на почетном праве, а почетное право - на обязанности. Но, конечно же, шлюшка была тут совершенно ни при чем, она делала то, что должна была делать, старалась угодить, и бить ее не было никакого смысла.
  Алена Третья испуганно глядела на взбешенного парня, который подняв кулак, разбрызгивая слюну, испускал гортанно-шипящие звуки. А потом он вдруг опустился на топчан, обнял голову руками и в таком положении замер. Путана поднялась, потерла ушибленную голень, подумав, что завтра там будет огромный синяк, подобрала с пола халат и накинула на плечи.
  - Ты прав, воин, - больше она не улыбалась, голос ее стал глухим, а взгляд колючим. - Я всего лишь тупая шлюха. И никогда чужую боль я не принимала как свою. Я умею принимать в себя только чужое семя. Но твой друг заплатил за эту ночь, и я обязана тебя развлекать. Я не смогла разрядить твою плоть, я не сумела облегчить твою душу... что же остается делать? Скажи мне!
   Олег вскинул голову, взглянул на путану затравленно, с отчаянием.
  - Сколько ты родила детей? - вдруг спросил он.
  Олег протянул руку и коснулся ее живота. Алёна Третья непонимающе качнула головой, потом сделала шаг назад.
  - Троих, - голос женщины дрогнул. - Двух мальчиков и одну девочку.
  - И все здоровы, без отклонений?
  - Да... то есть, нет, - сказала Алёна. - Младший умер в трехмесячном возрасте, но двое других здоровы.
  Олег притянул женщину к себе, поцеловал кожу живота, где ее избороздили тонкие линии растяжек, и тихо, почти одними только губами прошептал:
  - Счастливая ты...
  Странная горечь подступила к горлу Алёны. Она опустилась на топчан, прижалась к юноше, обняла его и долго-долго почти по-матерински гладила по коротко остриженному затылку. Может быть, прошло полчаса, а может быть, и целый час, Олег потерял счет времени, он не ощущал рук женщины, будто ее и вовсе не было здесь. Он смотрел невидящим взором в один из темных углов маленькой душной комнатки, словно сейчас сидел не на жестком топчане, а стоял на возвышенности и созерцал безмятежность Миуса.
  - Я ничем не могу тебе помочь, - сказала наконец Алёна, поднимаясь. - Я не ведаю ответов на твои вопросы, я не знаю лекарств от ран на твоем сердце. Я просто тупая шлюха. Но, может, это даст тебе какое-то облегчение.
  Подойдя к столику, гетера достала из-под него бутылку странного вида, оплетенную трубками. Откуда-то в ее руках появилась мелкая сеточка, на которую она бросила щепотку сухих листьев из свертка, полученного от Алёны Первой.
  - Что это? - спросил Олег.
  - То, что дает отдых от обид, - женщина взяла одну из свечей, поднесла к горлышку бутылки, обхватила губами трубку. Послышались булькающие глухие звуки, в воздухе разнесся необычный, немного терпкий запах горелого. - Вдыхай в себя.
  Алёна протянула бутылку Олегу, и когда он вдохнул дым, горло зажглось неистовым пламенем, будто в него заползла целая сотня жгучих многоножек.
  - Держи дым в себе, как можно дольше, - тихо произнесла Алёна, откинув голову.
  Олег пытался делать так, как подсказывала ему путана, но не выдержал и надрывно раскашлялся.
  - Ничего, - Алёна забрала бутылку, затянулась, выдохнула, потом снова отдала ее юноше. - Пробуй еще...
  Олег заглотнул новую порцию дыма.
  Алёна, склонив голову набок, вяло улыбнулась, погладила виски юноши.
  Вскоре вся трава выгорела, и они просто сидели - расслабленные, отрешенные, улыбающиеся, бездумно глядя в темноту.
  
  * * *
  
  Олег проснулся оттого, что упал с топчана на пол. Алёна Третья мирно посапывала возле стенки. Было еще темно, но рассвет неотвратимо приближался. Он чувствовал, как кровавое солнце мчится на всех парах, чтобы в триллионный раз взойти над горизонтом и увидеть среди прочего, как отец задушит беспомощного ребенка.
  "Нет, нет, не в этот раз... - бормотал Олег, быстро одеваясь и стараясь не задеть что-нибудь. - Я этого не сделаю, и никто этого не сделает".
  Как молния пронесся он по темным коридорам, расположение которых непостижимым образом отпечаталось в памяти, и выскочил на улицу. Ночной воздух ударил в нос пронзительной свежестью, но легче не стало, наоборот, юношу стошнило: вчерашнее вино, шашлыки, салат, все то, что считалось деликатесом, спустя несколько часов вдруг оказалось ядом более страшным, чем радиоактивные воды Азовского моря. "Единственный выход - бежать. Забрать дочь и исчезнуть, будто нас здесь никогда и не было... Бежать! Но куда?.." - спросил он себя вытираясь рукавом.
  На ум пришел вчерашний разговор с Артуром. Таганрог! Там, в заброшенном городе вроде бы живут мутанты, выродки, твари, которых Лакедемонская Полития убивает в младенчестве. Да, он пойдет на восток в радиоактивный город, и найдет этих загадочных обитателей Таганрога. Он отдаст им на воспитание свою дочь, а потом будь что будет...
  Олег побежал по безлюдным улицам к своему дому. Главное - успеть! До рассвета осталось совсем немного. А с первыми лучами солнца покинуть Лакедемон незаметно и думать нечего. Жаль, как жаль, что он потерял столько времени в кабаке, а потом у путан, а еще зачем-то сдал свою Сайгу на хранение в Арсенал. Сейчас бы забрать ее... Но это вызовет подозрение, поэтому придется довольствоваться шашкой. Заскочив в дом, Олег кликнул Лизу, старую рабыню, которую он арендовал у Общины, с того времени, как беременность жены перевалила за седьмой месяц. Старуха в ночной сорочке, заспанная, с распущенными космами седых волос, охая и часто моргая выскочила со свечкой навстречу хозяину.
  - Ну, что ты стоишь, я ухожу на задание, - скороговоркой выпалил Олег. - Собери два куска вяленой свинины и бурдюк с водой. Только быстро, быстро, быстро!!!
  Лиза тут же, совсем не по-старчески, сорвалась с места. А Олег побежал в свою комнату за стилетом, тройником с веревкой и черно-серой плащ-накидкой. Собираясь, он надеялся, что рабыня, не свяжет этот неожиданный рейд с девочкой, и потому не станет поднимать тревоги. Ведь за проявленную догадливость старуха могла получить большую награду - кто знает, возможно перевод в более высокий ранг... Конечно, правильнее было бы связать ее, просто на всякий случай, но терять времени нельзя, а убить - рука не поднималась.
   Когда юноша выскочил в прихожую, Лиза уже стояла с готовым вещмешком. Он вырвал лямку из морщинистых рук и развернулся к двери: следовало поторопиться в карантин, где сейчас держали его дочь.
  - Господин, я налила в бутылочку разбавленное коровье молоко и положила четыре пеленки...
  Олег резко развернулся к старухе:
  - Откуда ты знаешь...
  - Знаю, знаю, - закивала Лиза. - Я ведь видела, как вы себе места не находили, даже во сне разговаривали... Храни вас бог! Малышку кормить надо каждые три часа и белье менять не забывайте. И берите ее обязательно под головку.
  Олег заглянул в глаза старухе и выдохнул:
  - Спасибо тебе.
  Впервые в жизни он говорил слова благодарности кому-либо из рабов.
  - И вот еще, возьмите, - Лиза протянула потертую бело-сиреневую бумажку.
  - Что это? - Олег недоуменно уставился на странный подарок.
  - Это пятьсот рублей вам на удачу. До Великого Коллапса они были чем-то вроде наших трудодней. Вам ведь только в Таганрог бежать, больше некуда, - заговорила рабыня торопливо, тыча пальцем в картинку. - Когда дойдете до города, найдите площадь, где стоит этот памятник, посмотрите, там мой дом кирпичный, в четыре этажа. Квартира двенадцать... ключ под половиком лежит, сможете спрятаться на первое время, а в кладовой найдете мед и консервы... я ведь до Коллапса не была рабыней, и жила не в Лакедемоновке, а в Таганроге, в библиотеке имени Чехова работала. Но мой господин, наверное, не знает, кто такой Чехов...
  - Хорошо, хорошо, я найду твой дом, Лиза, но сейчас пойдем-ка, попробуем тебя представить Серому, - проговорил Олег, придерживая ее за локоть. - Да не бойся, я же с тобой буду...
  - Ох, хозяин, он же меня разорвет... - слабо запротестовала старуха, тем не менее покорно переставляя ноги в направлении заднего двора.
  - Ничего не бойся, Серый, хоть и зверь, но умный, думаю, что вообще умнее многих людей, он поймет, что не могу его сейчас с собой взять, но не хочу, чтобы он от голода умер.
  Едва они вышли в темный двор, как раздалось тихое поскуливание - так Серый всегда встречал хозяина, - быстро перешедшее в предупреждающее рычание, становившееся громче, по мере продвижения чужака по территории, которую зверь считал своей. Лиза чуть было не вырвала дрожащую от страха руку, и Олегу пришлось тащить женщину силком.
  - Тихо, Серый, молчи, - прошептал юноша, с бесконечной радостью отмечая свою власть над ним, так как теперь слышалось лишь громкое сопение и шорох песка под ногами...
  Пока они продвигались еще на три-четыре метра ближе, в памяти юноши снова засверкал яркий солнечный день, в который был найден Серый.
  Он провалился в замаскированную яму-ловушку, утыканную заостренными кольями, что в изобилии были устроены на подступах к Лакедемону. Неизвестно сколько времени провел там зверь, однако, когда Олег обнаружил его, пленник совершенно обессилел от кровопотери, жажды и голода. Слипшаяся в колтуны серая шерсть, набитая песком и сухими листьями, мутная пленка, затянувшая глаза и едва слышное дыхание, слишком ясно говорили о скорой смерти хищника.
  - Зачем ты притащил эту падаль? - возмутился Анатолий, с которым Олег столкнулся у ворот. - Ее даже на шкуру пустить нельзя.
  - Мое дело, - огрызнулся юноша, а про себя добавил: "Я его вылечу, тебе назло!"
  Как ни странно, вопреки всем прогнозам, дикий пес, больше похожий на волка, не издох. Достаточно медленно, но заметно он пошел на поправку, подпуская к себе только Олега, и принимая только ту пищу и воду, что приносил его спаситель. Зверь часами лежал в тени сарая, наблюдая, как человек занимается упражнениями, обливается холодной водой из колодца или чистит оружие. Кстати, развеска выстиранного белья тоже теперь досталась Олегу, потому что ни Карина, ни тем более кто-то из рабов не рисковали больше выходить на задний двор.
  Юноша мечтал превратить Серого в настоящего боевого друга, поэтому выспрашивал у стариков любые сведения о воспитании и обучении собак, но кроме обрывочных историй про команды "фас-рядом-сидеть-лежать-голос" четких представлений о том, что же надо делать, так и не получил. К тому же все как один сходились на том, что воспитывать собаку надо со щенячьего возраста, а Серый под определение "щенок" никак не подходил.
  - Тебе бы пособие по служебному собаководству, племянник... Но где ж его нынче взять? А я, увы, кинологией никогда не увлекался... - развел руками дядя Роман.
  Однако, как скоро выяснилось, пса ничему учить было не нужно. В тот день юноша как раз растирался после умывания, когда во дворе появился Артур. Дурачась, он наградил друга тумаком, Олег ответил, и завязалась шуточная потасовка. Неожиданная реакция Серого испугала поначалу даже его хозяина: сделав огромный прыжок, пес оказался около молодых людей, злобно оскалил похожие на небольшие кинжалы клыки и грозно зарычал, оттесняя опешившего Артура к дому. Олег не сомневался: скажи он хоть слово - и Серый бросится в атаку.
  Второй случай был еще более наглядным: тот же Артур, в приступе веселья схватил шашку Олега и начал бегать по дому, опрокидывая мебель, а потом выскочил во двор, угрожая бросить клинок в колодец. Олег уже настроился на долгую игру в догонялки; он страшно раздражался, когда на друга налетала подобная блажь, но поскольку Артур был превосходным бегуном, догнать и отобрать что-либо удавалось редко, а колодец давал еще и дополнительную фору.
  Вот тут Серый показал себя во всем блеске: он молнией метнулся наперерез обидчику и схватил его за ногу. Когда Олег подбежал, чтобы оттащить пса, тот не разжал зубов, пока Артур не бросил на землю "похищенный" клинок.
  - Олежка, ты лучше сейчас пристрели эту тварь, когда-нибудь он тебя загрызет! - проговорил Артур, потирая лодыжку, на которой остались явственные кровоподтеки от зубов. - Смотри, мразь, он мне новые штаны продырявил, хорошо хоть кожу не прокусил! - молодой человек погрозил кулаком в сторону Серого, который явно с чувством выполненного долга, лениво улегся на привычное место возле сарая.
  После этого Олег задумался, кого же он вытащил из ямы-ловушки, и стал заниматься с собакой по собственному разумению. Понятливость питомца и то, с какой охотой он ползал, прыгал, садился и ложился вместе с наставником, вдохновляли на новые эксперименты, и вскоре Серый уже не только выполнял голосовые команды, но и делал все, что требовал хозяин, подчиняясь жесту или щелчку пальцами. Несомненно, в будущих боях и разведках он мог проявить себя самым достойным образом. Олег даже слегка огорчился, что не додумался дать Серому какое-нибудь более звучное имя, подходящее для бойца.
  Холодный нос ткнулся юноше в руку и мягкий язык облизал ладонь.
  - Слушай внимательно, Серый! Мне надо уходить. Насовсем. Я не могу тебя взять сейчас, мы не перелезем через стену, она слишком высокая и охраняется. Был бы ты маленьким ребенком, другое дело, но ты ведь большой, ты очень большой пес... Так что Лиза будет тебя кормить, понял? - Олег встал на одно колено и потрепал пса за лохматое ухо. - Не вздумай ее укусить! А я приду за тобой, как только смогу! Лиза, возьми его миску с водой, и держи в руках, да наклонись же...
  Старуха исполнила приказание, каждую секунду ожидая, что останется, как минимум, без пальцев, однако пес не сделал ни одной агрессивной попытки.
  - Давай теперь, пей! - юноша подтолкнул непокорную голову к миске и успокоился только когда Серый нехотя стал лакать. - Я же говорил, Лиза, что он умнее людей! Как только представится случай, попробуй выйти с ним за ворота, а там отпусти, может, он меня найдет...
  Еще раз обняв пса на прощание, Олег заторопился к дому.
  В прихожей он закинул на плечо рюкзак, приоткрыл дверь, осторожно выглянул на улицу и прислушался к тишине.
  Он хотел еще что-то сказать, но понимая, что время безвозвратно уходит, обнял старуху и прошептал:
  - Благодарю, Лиза... Иди, ложись и скажи, что ты меня не видела. Надеюсь, что тебя не накажут.
  Никто из хозяев Лакедемона никогда не обнимал ее. Старуха засопела, слезы наполнили уставшие глаза и потекли по морщинистым щекам.
  - Я вынесу любое наказание...
  Но юноша этого уже не слышал. Он мчался что есть мочи по улице, и единственная мысль, что занимала его в это мгновение - как бы не нарваться на патруль. Спустя несколько минут он оказался возле здания карантина и толкнул незапертую дверь. Бесшумно Олег прокрался к караулке, где по всем прикидкам должна была быть девочка и дежурный.
  Интуиция не обманула: в помещении, освещаемом едва горящим ночником, развалившись на кровати храпел тридцатисемилетний бородач по имени Яков Кувагия, а на полу, метрах в трех от кровати, стоял металлический таз, в котором лежал ребенок. Олег притаился: старейшина должен быть вооружен пистолетом и обязательно иметь при себе тесак или хотя бы стилет. Но раз стражник беспечно спит, значит, убрать нерадивого воина не составит особого труда.
  Юноша застыл в нерешительности: сейчас решалась судьба его и этого маленького ребенка с кошачьими зрачками. Надо лишь ступить через порог, за черту, после которой не будет возврата. На какой-то миг Олег вдруг засомневался: сможет ли он убить человека, которого хорошо знал? Чепуха! Конечно, сможет. Он ведь уже убивал однажды. Три года назад. А старейшины говорили, что пройдя через обряд, воин переступает грань, возведенную из страха перед кровью себе подобных. Значит, вперед.
  Обнажив стилет, Олег шагнул в комнату.
  
  
  Глава 4
  ЧТО ЖЕ, ЛЕТИ, МОТЫЛЁК. ПОПЫТАЙСЯ УСПЕТЬ ДО РАССВЕТА!
  
  
  Олег медленно крался в темноте. Пот, ледяной и обжигающий одновременно, стекал липкими каплями по лбу, по занемевшей шее, по напряженной спине. Юноша передвигался почти бесшумно, но ему чудилось, что шарканье берцев перекрывало громоподобный храп бородача Якова. Он остановился возле кровати, сжимая в правой руке стилет. Теперь нужно просто ударить... пожалуй, лучше чуть ниже уха...
  Старейшины ошибались. Убивая в первый раз, не переступаешь грань, но становишься на неё, зависаешь над пропастью, оказываешься перед выбором: идти дальше, хладнокровно истребляя своих недругов, оставляя за собой трупы, или отступить, раскаяться и больше никогда не совершать того, что сделал. Ты переходишь черту не тогда, когда убил впервые, а когда снова повторяешь свой кровавый опыт.
  Олег застыл в нерешительности... а может, просто забрать девочку и уйти? Но вдруг она заплачет? Дети ведь плачут, в отличие от настоящих воинов... Тогда придется драться, а это лишний шум... Нет, нельзя рисковать. И вот еще: унести ребенка из-под носа и оставить в живых часового - это несмываемый позор, бесчестье, которое будет во много раз хуже смерти, так что, наверняка, сам Яков выбрал бы стилет... там, где челюсть подходит к уху... или чуть ниже...
  Юноша подобрался, приготовившись к броску...
  Нет! Даже если уже стал преступником, так поступать нельзя. Яков - старый воин. Девять или десять лет назад, во время Второго Новоазовского похода, он один уничтожил в рукопашном бою толпу выродков рода человеческого - про это знал каждый малолетний сопляк в интернате, ведь больше половины уроков посвящалось истории Лакедемона после Великого Коллапса. Так что нельзя убить живую легенду во сне, это недостойно. Даже рабов будят перед тем, как зарезать во время обрядов.
  Олег перестал дышать.
  - Доблесть и сила! - прохрипел он.
  - А!.. - Яков резко сел. - Что?..
  Яков не успел ничего понять, но рука его на автомате схватилась за рукоять тесака, а тело рванулось с кровати, но было поздно. В глазах Олега побагровело: кровь ударила в голову. Он метнулся к часовому, пальцами левой руки впился в губы бородача, отворачивая голову, одновременно нанося удар правой. Стилет легко, без сопротивления, по самую крестовину вошел туда, куда и целился - в район сочленения, чуть ниже уха. А в следующую секунду, заваливаясь на кровать вместе с грузным телом, убийца выдернул свое оружие и воткнул его под ребра.
  Вот и все. Воин-легенда Яков Кувагия мертв. Олег, тяжело дыша, вытер клинок о покрывало, снял с трупа кобуру с "Макаром", и хотел было забрать тесак, но раздумал: во-первых, шашка самого Олега была куда лучше, а во-вторых, это ведь личное оружие Якова, так что пусть останется при хозяине. Юноша вытащил из ножен клинок, который покойник так и не успел обнажить, и вложил рукоять в еще теплую ладонь: воин должен умирать с оружием в руках.
  - Да восславят тебя вечные воды Миуса, - прошептал он.
  Потом Олег наклонился к тазу. В нем, свернувшись причудливым калачиком, среди отвратительно пахнущего тряпья, спала его девочка... совсем крохотная... с торчащими клочками темных волосенок на маленькой голове. Олег вспомнил, что у него в вещмешке есть пеленки, достал одну и расстелил на полу. Затем потянулся к младенцу, но в самое последнее мгновение, когда окровавленные пальцы должны были коснуться ребенка, отдернул трясущиеся руки. Взять это человеческое существо оказалось гораздо труднее, чем заколоть воина-легенду. Может, он так и стоял бы в нерешительности, да время не ждало. За окном начинало светлеть. Больно, до крови закусив губу и громко сопя, юноша взял-таки на руки крошечное тельце. Девочка дернула ножкой, но не проснулась. "О вечные воды Миуса! Кто бы меня еще научил, как надо пеленать детей!", - промелькнуло в голове Олега.
  Несколько минут спустя юноша накинул на себя черный с серыми разводами плащ, скрывающий левую руку с нелепым свертком, и побежал в направлении главных ворот. Тянуло предутренней сыростью, и хотя ночь все еще властвовала на улицах Лакедемона, небо на востоке едва заметно порозовело.
  "Не успеваю... Не успеваю!!!" - билась в голове отчаянная мысль. Но Олег со злобой прогнал ее. Удары сердца болезненно отдавались в висках. Есть еще надежда! Есть! Сегодня на седьмом посту должен дежурить Петька, которого всегда ставят на замену... Шестнадцатилетний молокосос. Совсем зеленый, необстрелянный юнец... впрочем, своего раба он уже прикончил. Значит, как и любой мужчина, если и не переступил черту, то уж точно стоит на грани. Но это не меняло дела. Петр был жутким растяпой, сочинителем стихов о любви к отчизне. Это его зачастую и спасало от конкретной взбучки за нарушения устава. Заснул на посту, что случалось с ним постоянно, тут же сочинил стишок - и вроде как погасил строгач... Здесь и была лазейка: Олег надеялся оглушить спящего дозорного, связать... ну а там как боги решат.
  Беглец миновал последний проулок и оказался перед укреплениями, на открытой полосе, засаженной капустой. Впереди, в пятидесяти шагах проглядывали ажурные контуры сторожевой вышки, а от нее - влево и вправо - расходился четырехметровый частокол. Стало еще светлее, чудилось, вот-вот из-за горизонта должен показаться край солнечного диска. Олег, стараясь не шуметь, быстрым шагом направился к своей цели. Проклятые кочаны то и дело попадались под ноги, ступни оскальзывались на тугих кругляшах, сбивая листья, которые ломались со свежим хрустом.
  "Может, спит?" - он с надеждой посмотрел вверх. Нет. Там кто-то шевелился, но не осознавал приближения опасности, не понимал, что врага нужно высматривать с внутренней стороны.
  Вот дозорный поднялся и начал медленно-медленно поворачиваться в сторону Олега. Видимо, все-таки что-то услышал, или просто надоело смотреть в одну сторону. Так или иначе, беглец отчетливо осознал, что в любом случае, даже если он рванет что есть мочи, не сможет приблизиться на расстояние вытянутой руки, потому что пробежать эти невероятно длинные десять метров, а потом еще пятнадцать ступеней по лестнице, было попросту невозможно. Нет... за это время успеет среагировать любой безмозглый сопляк, даже такой, как поэт-недотепа Петр. Не из "Макарова" же в него палить? Тогда уж точно на шум сбежится пол-Лакедемона. Отчаяние стало подниматься в душе Олега, и вдруг, словно щелкнул выключатель - все мысли погасли, и какая-то древняя часть души, коварная, до поры таящаяся на дне, перехватила власть, оттеснив разум в сторону.
  - Петя! Пе-е-тя! - нарочито громкий шепот, привлек внимание дозорного.
  Плечи юного стражника дрогнули, он недоуменно помотал головой. Наконец, увидел-таки внизу, почти уже возле вышки своего старшего товарища по интернату Олега, сына Виктора, с каким-то свертком в руке.
  - Что? - дозорный часто заморгал, лицо его, конопатое, совсем еще детское, расплылось в улыбке. - Это... ты?
  - Я, кто же еще... - нога беглеца коснулась первой ступеньки лестницы, - у меня к тебе дело.
  - Но... - Петя нахмурился, будто вспоминая что-то очень важное. - Тебе сюда нельзя. До смены еще два часа, наверное...
  - Да говорю же, у меня к тебе дело, - Олег преодолевал ступеньку за ступенькой, не отводя пристального взгляда от дозорного.
  - Стой! - взвизгнул стражник, направляя АК74 на своего товарища.
  - Ты... что, Петя? - Олег на секунду замер, а потом сделал шаг. - У меня ведь горе, понимаешь, - еще один шаг. - У меня жена умерла, Карина, - и еще шаг. - Моя Карина... ты же поэт, ты должен понять. А я хотел бы, чтобы ты сочинил в память о ней хороший, очень хороший стих. Как ты это умеешь.
  Дозорный в замешательстве опустил автомат.
  - Да... я могу, - сказал он. - А что у тебя в руках?
  - А это... подарок... тебе, Петя... подарок, - губы беглеца механически произносили эти слова, а тело продолжало преодолевать ступеньки, и вот он уже в каком-то метре от стражника. - Заочно, за труды, за то, что ты такой талантливый поэт и мужественный воин.
  - Скажешь тоже... - юнец зарделся, отступив на шаг и пропуская на вышку Олега. - А что там внутри?
  - Сейчас увидишь, - Олег положил "подарок" на деревянный настил, выпрямился в полный рост.
  И вдруг сверток шевельнулся, издав неясный звук. Разум Олега завизжал в ужасе: "Нет! Не надо! Стой!!", - но левая рука, словно подчиняясь приказам извне, ухватилась за подбородок дозорного, отогнула голову назад - блеснул клинок стилета, и стальное жало вошло в кадык незадачливого поэта.
  Все произошло мгновенно.
  - Прости, прости, я не хотел, Петя, прости меня, пожалуйста, - обнимая и усаживая умирающего на настил, шептал Олег дрожащими губами. - Прости, меня, Петя, прости, ты никогда не переступишь грань, ты останешься на ней вечно, а я... а мне уже все равно... но прости меня, Петя, прости меня, пожалуйста...
  Однако руки споро обыскивали обмякшее тело юного поэта. В карманах убитого ничего не нашлось, кроме огрызка карандаша и криво исписанных листков пожелтевшей бумаги. Отдышавшись, убийца проверил боекомплект. Теперь у него был не только пистолет с восемью патронами, но и "калаш" с двумя полными рожками. Закрепив тройник на одном из деревянных брусьев, он посмотрел вниз: отлично, по веревке можно спуститься. Но как при этом удерживать ребенка? Недолго думая, Олег скинул с себя заляпанную кровью накидку, рассек ее надвое стилетом, выбрал более чистую часть, связал концы и закинул получившееся подобие люльки себе на шею. Затем, будто вспомнив о чем-то, закрыл веки мертвецу и прошептал:
  - Да восславят тебя вечные воды Миуса.
  И, будто откликаясь на его мантру, где-то вдали послышался удар гонга, а потом приглушенно неразборчивое:
  - ...шествий!!!
  Спустя несколько секунд донесся звук еще одного гонга, но он был громче, чем предыдущий, и крик:
  - Шестой без происшествий!!!
  "Перекличка", - сообразил Олег. Взгляд отчаянно шарил по углам в поисках молоточка. Но растяпа-поэт куда-то его дел. Прошла секунда, долгая, мучительная, напряженная, а за ней потянулась вторая...
  Необходимо было что-то предпринять, причем срочно. Уже почти светло, уже видны контуры соседних вышек. И если сейчас на нем закончится перекличка, через пять минут здесь будет патруль. Юноша схватил автомат и ударил прикладом по металлическому блюдцу, прикрепленному стальной цепочкой к потолку. Раздался вибрирующий звон, а Олег во всю мощь заорал:
  - Седьмой без происшествий!!!
  - Восьмой без происшествий! - отозвались вдали.
  
  Кустарник начинался за частоколом, но надо было преодолеть пустую полосу, метров в четыреста. Беглец, ухватившись за веревку, надежно привязанную к тройнику, принялся осторожно спускаться с внешней стороны изгороди.
  Вскоре рабы из окрестных деревень погонят скот в поля, чуть позже пойдут земледельцы. Но они были не страшны Олегу, поскольку он собрался идти в Таганрог, по пустынному Мариупольскому шоссе.
  Опасность исходила не от работников; а вот когда через полчаса, перед открытием главных ворот, произойдет очередная перекличка, седьмой пост не отзовется. Пять-семь минут - патруль будет на месте. Три минуты - общая тревога. Итого запас времени не больше чем три четверти часа. Потом, если быстро сообразят, что к чему и куда следует направиться, по следу сразу может пойти оперативная группа. Если нет - в погоню выйдут часа через два. Но главное, чтобы дозорные сейчас его не увидели. Восточная часть небосклона уже озарилась нежно-алым заревом. Со всех сторон доносился радостный птичий щебет. Вовсю горланили петухи, готовя жителей Лакедемона к пробуждению.
  Олег бесшумно спрыгнул на землю и, пригнувшись, ожидая в любой момент получить пулю в затылок, рванул к кустарнику. Глаза его то и дело косились вправо, в сторону восьмой вышки. Но повернуть голову и потерять драгоценную секунду он не смел. Сумерки рассеивались, стремительно отступали перед утром нового дня.
  До кустов оставалось еще метров двести. Кто знает, быть может, прямо сейчас дозорный восьмого поста заметил темную фигуру, бегущую прочь от поселка. А кто там, на восьмом, сегодня? Леха, кажется... Алексей - не поэт, долго думать не будет, прицелится без всяких внутренних терзаний. Стреляет он первоклассно. До цели, правда, далековато, но если и не попадет, то тревогу поднимет, форы лишит.
  Беглец споткнулся о бугорок и ноги заскользили по мокрой траве. Рука инстинктивно вскинулась, и автомат чуть не слетел с плеча. Спина выгнулась, корпус развернулся на пол-оборота, но Олег не упал, удержался, чудом сохранив равновесие, и лишь крепче прижал к груди драгоценную ношу - свою малышку.
  До кустов оставалось метров семьдесят. Это немного, если, конечно, никто не держит тебя на мушке. А даже если и держит - все равно немного. Попасть с шестисот метров по движущейся цели в утреннем сумраке не так уж и легко. Почти невозможно.
  Через несколько секунд беглец скрылся в зелени. Теперь заметить его никак не могли. Он остановился и отдышался, а потом заглянул в висящую на груди люльку. Глаза девочки были все так же плотно закрыты и она чуть-чуть причмокивала губами.
  "Голодная..." - подумал юноша, но мысль о кормлении ребенка его устрашила: он ведь никогда ничего подобного не делал. И в интернате такому не учили. За детьми ухаживать - это ведь не людей убивать... ново и непривычно.
  Впрочем, теперь Олег наверняка знал: трудно - только во второй раз, когда ты повторяешь свой первый опыт. А в третий - это уже обычно.
  - Выйду на Мариупольское шоссе и обязательно поедим, - пообещал он малышке.
  
  Олег не без усилий пробирался сквозь кустарник, колкие ветви цеплялись за камуфляж, их приходилось отводить рукой, чтобы не оцарапали ребенка.
  Наконец беглец вышел на открытую местность и оглянулся: небо на западе, все еще погруженное во тьму, сливалось с землей, и линия горизонта не просматривалась. Олегу подумалось, что можно бы пойти не в Таганрог, а в другую сторону, к Новоазовску, например. Эта дорога была вполне разведана. Все-таки туда совершили четыре военных похода. Вырезали почти всех выродков, остальных жителей угнали в рабы, некоторых, наиболее толковых, записали в крестьяне. Трактирщик Гоги, говорят, из Новоазовска. А еще ходят слухи, что город теперь необитаем. Последний поход - Четвертый Легендарный - решил судьбу этого селения. И это как раз неплохо: войско туда не пошлют, поскольку делать там больше нечего. Вот только юноша понимал, что сам, в одиночку не сможет вырастить свою девочку. Не сумеет. Не приспособлен он к такому делу. Да к тому же, чтобы попасть в Новоазовск, нужно пересечь Миус. Но это возможно только по охраняемой дамбе и земляной насыпи, и, конечно, незаметно пробраться не получится. Раньше, говорят, мост был, но теперь он разрушен. И лодку негде достать, ведь в Лакедемоне мореплавание запрещено. А преодолеть Миус с девочкой на руках - самоубийство. Олег тяжело вздохнул, потом посмотрел на запад, где угрожающе темнел частокол Лакедемона. Вот и получается, что для него все дороги на Миусском полуострове ведут в Таганрог.
  Выйдя на дорогу, покрытую разбитым асфальтом, Олег снял с шеи люльку, из вещмешка достал бутылочку и долго возился с соской, которая никак не хотела надеваться на узкое горлышко. Наконец, справившись и с этим, юноша пристроил малышку на коленях и смог приступить к кормлению.
  Однако сколько он не тыкал соской в крошечный ротик, девочка не желала просыпаться и только пара капель на губах была то ли проглочена, то ли просто размазалась. Стало почти совсем светло, и Олег увидел, что кожа ребенка желтовато-серая, а на щеках ни тени румянца. Ему вдруг почудилось, что нет даже дыхания и он со страхом приложил ухо к маленькому животу: по счастью сердце ее билось хоть и тихо, но размеренно. Юноша коснулся крошечного носика малышки и тут же отдернул руку. Неужели и он когда-то был таким? Совсем маленьким, хрупким, беззащитным...
  Олегу хотелось заплакать, в груди защемило, странная, непередаваемая печаль заполнила все его существо. Но воины не плачут. В последний раз такую слабость он позволил себе в восемь лет, когда умерла мать, за что был немедленно высмеян товарищами по интернату.
  Далекий набат заставил беглеца прийти в себя. По перезвону он понял, что играется "тревога". Значит, на седьмом посту обнаружен труп. Может, уже нашли и Якова? Следовательно, догадались, вычислили преступника, и готовят группу, скоро пойдут по следу...
  Он спешно кинул бурдюк и бутылочку в вещмешок, нацепил на шею люльку и поправил оружие. Нужно было идти, идти, не останавливаясь, идти, как можно быстрее. На восток. Навстречу солнцу. В Таганрог...
  
  См. продолжение: главы 5-7
Оценка: 6.20*12  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"