Демуров Виктор Юрьевич : другие произведения.

Зарницы грозы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Недоброе время пришло для Тридевятого царства. На престоле - трус и вор, за морем - страшный враг, да еще смутьян Кощей Бессмертный подбивает людей бунтовать. Между молотом и наковальней путь лишь один, и знают его немногие. Но путь этот ведет в глубочайшую тьму, какой не было со времен... ну, все знают, чего. И как его пройти, если ты - всего лишь говорящий кот?
   []
  
  Пролог
  Каждый ощутил это в один и тот же момент. Будто вынули что-то из груди, и образовалась там лакуна, которую ничем не затянуть. Мука, одиночество, безнадежность наполнили эту лакуну, как вода наполняет след, оставленный в иле. Нечто погибло в тот день, но мало кто это понял. Четыре утра ударили подземные часы Нави - самое сумеречное и тяжелое время. Переговаривались знающие:
  - Сами виноваты... Зубы на всех скалили, вот и...
  - Ой-ой-ой! Вечно мы виноваты, что слишком много места занимаем!
  - Ох, что же будет теперь.
  - А чему быть? Ждите... Увидим сейчас и здесь...
  Эти разговоры не понравились, и был наложен запрет. Замки на рты, летописи - в костер, вольнодумцев - под уложение. Кто знал слишком много, те падали, оступившись, на нож, и так семь раз. Либо же каялись, клялись, молчали, занавешивали навьи образа, а про себя мечтали, без надежды уже, что вот-вот закончатся бесславные дни и прошлое восстанет.
  Один царь сменился другим, пусть и не без недовольства, пусть и порубились бояре друг с другом, и пушки гремели в сердце столицы. Так увидели люди. А под их ногами, на теневой стороне, в пекельном царстве шла отчаянная битва. Древний город выл, задыхаясь в огне, сражаясь уже не чтобы победить, а чтобы проиграть как можно меньше. Невиданные, гораздо быстрее земных, крылатые корабли разлетались на куски об его изъеденные разрушением дома. Незыблемой высилась лишь Цитадель, укрытая чародейским конусом. Пламя бессильно билось в нее, как волны в утес, лучи отражались по стрелявшим. Потерявший все, верховный нава продолжал упорствовать. Только когда чужеземцы заполнили все улицы, выискивая и убивая последних защитников, и рухнули внутрь стены священного капища, атакующие услышали мольбу: 'Хватит! Пощадите! Мы сдаемся!'
  - Ложь, - сказал один из командиров другому. - Они видят, что погибают, и идут на хитрость. Пытаются выиграть время.
  Так оно и было. Отлежаться, перетерпеть, выждать, думал верховный нава, выходя из Цитадели в гарь пожарищ и покорно становясь на колени. Исподтишка, кропотливо, маленькими шажками добиваться своего и хранить надежду. Пусть пройдут лета. Пусть повергнуты, пусть унижены, мы еще увидим, как настанет наш час. Но чтобы это увидеть, надо быть живым.
  Враги отлично понимали его мысли, поэтому нава был немедленно умерщвлен на глазах всех прочих жрецов и солдат. Его тут же, не отходя далеко, заменили куда более сговорчивым, а самых ближних помощников на всякий случай тоже казнили. Высшие жрецы угодили в подземелья, на поживу межмировым лярвам. Остальных помиловали, и те разбрелись по Навьему царству, не думая больше ни о чем, кроме как о том, чтобы выжить на руинах. Однако мстители еще долго не уходили в свои земли, пока не стало ясно, что дух противника сломлен окончательно.
  
  Глава первая
  - Бабушка Яга! Бабушка Яга! - кричал кот, высоко прыгая через стебли травы, как заморский зверь пардус.
  - Я тебе сто лет как бабушка! - Не оборачиваясь, Ягжаль подошла к очередной богатырке и хлопнула ее по спине. - Не горбиться! Пузо втянуть, руки напрячь! - Перешла к следующей: - А ты как стоишь? Хочешь, чтобы тебе нос тетивой снесло? Все на свете уже растерять успели?
  Какая она ему бабушка! Пятьдесят лет - это смех, а не старость. Вон Хеллион Климмакс 238, а выглядит она, как ехидно заметил кто-то из писарей, на все 100. И никто ее бабушкой не зовет. Правда, за морем небось и слова такого, 'бабушка', нету. Ну да что с людей взять? Нынче седину не уважают, все молодильными яблоками объедаются. Прилипло прозвище...
  Кот клубком упал под ноги Ягжаль. Богатырки, прервав тренировку, с любопытством выглядывали из-за могучих плеч своей княжны.
  - А ну воротились по местам! - гаркнула она и взяла Баюна на руки.
  - Я твое яблочко запустил, пока тебя не было, - выдохнул он. - Не утерпел до вечера. Опоздали мы, бабушка Яга. Опоздали.
  - Что такое? - Страшное предчувствие кольнула в сердце богатырки.
  - Залесье пало. Убили князя Влада. И как убили... Истерзали его и всем показали...
  Руки Ягжаль бессильно разжались. Кот шлепнулся в траву.
  - Отбой, девоньки, - сказала она дрожащим голосом. - Зря я вас торопила, гоняла. Опередили нас. Некуда больше идти.
  Богатырки опустили луки. Несколько открыли рты, но Ягжаль махнула рукой:
  - Кончилось все. Котик новости видел...
  - А я говорила, - раздался чей-то голос, - не выдержать Дракуле. Да и как он бы устоял, если все Заморье на него ополчилось! Просто чудо, что столько времени продержался.
  - Цыть! - буркнула княжна-чародейка. Она подняла изрядно уставшего Баюна. - Пошли домой, чего там. Сама посмотрю.
  Оседлав коня по кличке Белогрив, она помчалась в сторону леса, к своей тайной избушке. Ягжаль не любила эту избушку. Для вольных девиц невыносима несвобода. Даже княжна не держит их в узде. Им кажется странным, например, как можно сидеть дома и мечтать о дальних краях, не срываясь туда по первому желанию. Им непонятно, как может человека что-то удерживать, кроме цепей на ногах. Богатырки подчиняются лишь негласному закону дороги, что никем не выдуман, а рождается сам собою у тех, кто не просто выжил в степи, но слился с нею душой.
  Прежде Ягжаль, как положено, жила бок о бок со своими 'девоньками', но с началом гонений ей пришлось скрыться. Дружба с Иваном-Царевичем бросила тень и на нее, а потом поползли про богатырок нехорошие слухи. Они-де черные колдуньи, дикие, воинствующие, разорительницы. И какая разница, что колдует одна Ягжаль, что вольные девицы Тридевятому всегда помогали, когда приходила беда. Богатырки ушли сами, не дожидаясь, пока царь их опорочит.
  Баюн молча сидел на загривке коня. Его придерживали руки Ягжаль: сухие, жаркие, жесткие, с тоненькими кольцами на кончиках пальцев и украшавшими ладони поблекшими солнцами. Она могла править одними коленями, но сейчас и этого не требовалось - Белогрив знал дорогу. Кот любил так кататься, любил пряные запахи трав, летящие в ветре, и наловчился даже держаться на спине коня самостоятельно. Но на этот раз скачка его не взбодрила. Противная стылость ворочалась внутри. В глубине души Баюн всегда знал, что Дракуле не выиграть. Однако все эти месяцы в их отравленную царем жизнь будто ворвался чистый вихрь из другого, жестокого и честного времени, скончавшегося много лет назад. Он рождал слабую надежду, что в этот раз все будет по-иному. Что пробились ростки долгожданных перемен, и, если постараться, им можно помочь расцвести.
  Ягжаль вломилась в свое обиталище, сбив ногами коврики, загремев какими-то блюдами. Княжна не заботилась о том, как выглядит ее жилище, а шкапов и сундуков не признавала. Пожитки свои она норовила бросать на полу, как будто продолжала жить в шатре.
  - А, пошло ты! - Богатырка пнула в сторону большое блюдо и едва не задела Баюна. - Ох, прости, котик!
  - Я цел, - мяукнул тот. Он привык уже от чего-нибудь уворачиваться. В прошлый раз Ягжаль призывала ураган, мешая в ступе помелом, разошлась и слишком сильно нажала. Дряхлое дерево переломилось - щепка едва не угодила Баюну в глаз.
  Баюн вспрыгнул на стол, где оставил блюдце, и носом пододвинул дальнозор в сторону Ягжаль. Кивнул на яблочко, не притрагиваясь, будто то было отравленным. Ягжаль взяла красную маленькую ранетку и сжала, чувствуя теплое биение навьего чародейства. Часто стучало и ее собственное сердце. Наконец богатырка разжала пальцы. Яблочко, подпрыгнув, покатилось по ободу. Свет заволок блюдце и на нем появилось перо, заключенное в круг.
  Как назло, яблочко показывало повтор новостей в таком порядке, словно война в Залесье - это так, ерунда. Вот сборище на Сахарном Болоте... Кощей Бессмертный по всем блюдцам Тридевятого в который раз чуть ли не со слезой клянется, что 'палата татей и лихоимцев' ему рот не заткнет. Аж ошалел, шакал Заморья, сколько внимания ему. И ведь знают все, у кого кормится предатель! С Дональдом Даком за крылышко здоровается, а диплом по чернокнижию в Хогвартсе получал! Ооо, да там и Марья Моревна кулачком трясет - от сверкания яхонтов в глазах рябит. Одноглазое Лихо маячит. Водяной в кадр влезть норовит, даром что там не помещается. А вон генерал - как там его? Не вспомнить уже. К Ягжаль приставал, хотел Федота-стрельца извести. Ох, срам какой...
  Потом показывали Гороха, который пучил без того рачьи глаза и вещал о необыкновенном, не то что в прошлое лето, урожае молодильных яблок. Ягжаль покривилась. Все речи царя она уже знала наизусть. Послушаешь - и впрямь кажется, что в сказке живешь. А по Тридевятому проедешь - ну и где чудеса-то? В столице берендеев уже больше, чем русичей. Крылатый корабль запустили - а он в речке утоп. В подводный, так сказать, превратился. Домовые в темницу попадают, а злобная нечисть, вроде того же Кощея, по раутам заморским катается. Тьфу!
  - А теперь новости из Залесья, - наконец сказала птица Гамаюн и торжественно расправила перья. Это означало, что сейчас пойдет какая-нибудь особо кровавая гадость. - После долгого и жестокого сопротивления пала бесчеловечная тирания вампиров, выступления против которой начались в месяце лютене. Графа Дракулу...
  - Ну какого графа! - не выдержала Ягжаль. - Дубина! Князь он! Князь, а не граф!
  - ...нашли раненого, когда он пытался скрыться в подземелье. Повстанцы жгли его раны чесноком, затем вонзили кол в сердце. - По блюдцу поплыли столь отвратительные картинки, что Ягжаль зажмурилась. - Его прах будет выставлен на всеобщее обозрение в городе...
  Показали торжествующего Ван Хельсинга, а затем - ну кто бы сомневался - Хеллион Климмакс. Древняя ведьма ухмылялась так, словно в роду у нее были звери крокодилы. Впрочем, внешность ее такой возможности не исключала.
  - Выродки, - пробормотала Ягжаль. - И на вампиров еще клевещите. Да они уже лет четыреста только зверьми питаются, а кто людей трогал, тех князь Влад лично испепелял! Ну все, вкусят теперь залесцы, что такое Заморье. А я-то, дура, девчонок подгоняла, и чего ради...
  Долгие месяцы залесский князь не сходил у русичей ни с яблочек, ни с языков. Большинство, не задумываясь, было на его стороне. Не потому, что вампиры кому-то нравились, не потому, что Залесье по-особому любили - хотя всякие люди бывают, - а попросто потому, что была эта война лживой и нечестной. Потому, что русич ясно чувствует несправедливость и жалеет обреченных. Все равно что пять лиходеев с кистенями набросились на безоружного человека, но не в темной подворотне, а на глазах всего мира, безнаказанно, зная: окоротить некому.
  Ягжаль и не выдержала. Все-таки женское сердце. Разузнала дороги, которыми уходили в Залесье отдельные русичи, чтобы выручать застрявших там родичей и друзей. Собрала вновь своих девиц. Те по прежним временам стосковались, уже и от луков отвыкли, поэтому многие согласились Дракуле подсобить. Уже все готово было, ждали только подорожные от залесских воевод. Не знала Ягжаль, что письма ее угодили к предателям, и никаких подорожных никто высылать не собирался. А как пали порубежные города - участь Залесья была решена.
  - Будут еще войны, - вздохнул кот Баюн. - Там дальше речь Микки Мауса. Он Аграбу в осаду хочет взять.
  - Так у них же джинн. Болен совсем заморский царь, что ли?
  - А у нас Горыныч, бабушка, и что толку?
  - Я тебе не бабушка, - привычно отозвалась Ягжаль. И то верно, все Тридевятое уповает на Змея Горыныча. Ну а что Змей? Животная глупая, кто его кормит, тот его и летает. Даже если представить, что выпустят его, поднимут, так Заморье в ответ поднимет своего Бармаглота. И сожжем друг друга дотла.
  - Со всех сторон обложили, - подытожил кот. - Как волков.
  - Волков! - ахнула Ягжаль. - Я же Серому пояблить обещала!
  При слове 'пояблить' Баюн зафыркал, что означало смех.
  - Чего? Я у вас, молодежи, словечки подхватываю. Или тебе 'поблюдить' нравится больше?
  Щелчком пальцев Ягжаль согнала с блюдца картинку, взяла яблоко и пустила его катиться в обратную сторону.
  - Покажи мне Серого Волка! - велела она.
  В блюдце возникла волчья морда.
  - Яга! - обрадовался хозяин морды. - А я-то все жду. Думал, ускакала ты.
  - Какое ускакала! Новости слыхал?
  - Когда мне их слушать! Мы с Патрикеевной разбежались. Она себе заморского лиса нашла и шуры-муры с ним у меня под носом крутила. А он, оказывается, еще и богач! И всю жизнь о русской лисичке мечтал!
  - Что за лис? - заинтересовался кот.
  - Погоди, вспомню. Рено... Ремонт... А, точно. Реньярд.
  Баюн опять зафыркал.
  - Угораздило твоей Патрикеевне! Это же проходимец известный, альфонс. И никакой он не богач. Покрутит с ней, нору себе отнимет, а ее за порог выкинет. Она к тебе сама прибежит прощения просить.
  Серый Волк махнул лапой и обратился к Ягжаль:
  - Так что за новости там, старая амазонка?
  - Терпеть не могу эти заморские словечки! Совсем язык засорили. Амазонка - это в Заморье платье такое. А мы - богатырки, вольные девицы.
  - Ох, ну не томи, вольная девица! Что, Дракулу убили?
  - Ну да, - печально сказала Ягжаль и рассказала Волку о новостях.
  - Жалко, - покачал головой Серый. - Я Дракона видел как-то раз. С придурью он был, конечно, но честный. И народу своему только добра желал. Родину от басурман освободил. А народ с ним вон как - кол в сердце и вся недолга. Хорошего никогда не помнят. Зато все казни ему живо припомнили и еще раз в десять больше сочинили! Хоть и казнил за дело. Сейчас они всех этих покойных татей да убийц святыми сделают.
  - Знаю я, как оно бывает, - сказала Ягжаль. - Сами все видели после... ну, ты знаешь.
  Волк зыркнул глазами по сторонам.
  - Я чего рассказать-то хотел, - тихо сказал он. - Есть друг у меня один... Ну, не у меня, а у Ивана есть. И этому другу кое-что ведомо. - Он еще понизил голос. Ягжаль наклонилась к самому блюдцу. - Мы все сидим, кумекаем, ждем, пока Микки с Хеллион соседей не скушают и за нас не примутся, да еще Кощей воду баламутит. А этот Иванов друг... Он про ключи... - Волк осекся и захлопнул пасть лапой.
  - Какие ключи? - переспросила Ягжаль.
  - Тссс! А то у меня неприятности будут. Ты с Иваном потолкуй. Обязательно потолкуй, времени мало у нас. Да не через яблочко, опасно это. Друг тот не в Тридевятом живет. Он, как гонения начались, в королевства уехал. И ни с кем не встречается.
  - Иван-то сам где?
  - А где ему быть? В Лукоморье живет. Там же, где и раньше. Писаря нанял, книжку ему надиктовывает. Да только кто ту книжку читать будет? Горох ее анафеме предаст, как только узнает.
  - Не через яблочко... - повторила Ягжаль. - Голуби к нам не летают. Это что же, мне в столицу ехать?
  - Ах, черт, тебя же ищут... Я и забыл.
  - А если я пойду? - предложил Баюн. Два взгляда обратились на него.
  Ягжаль, Иван и Волк всегда посвящали говорящего кота в свои дела. Он был другом, иногда даже советчиком, но не становился четвертым в их троице. Нельзя ожидать другого, если ты весишь меньше, чем полпуда, и собака для тебя уже серьезный противник. Когда Ягжаль сказала, что собирается уезжать в Залесье, Баюн без пояснений понял - он остается дома. Жизнь, в которой можно было самому решать, что скажет новостная птица, пробегала мимо, как олениха, а ему позволялось лишь видеть ее белый хвостик. Баюн принимал это. "Поябли" Ягжаль Волку на следующий день, или даже позже вечером, ничего бы в его жизни не изменилось. Но он только что снова увидел, как заморцы в очередной раз добились своего. Как истекали лживыми самодовольными улыбками, уверенные в своей непобедимости.
  - Ты? - удивилась Ягжаль. - И сколько дней ты идти будешь?
  - Дай мне коня, - сказал кот. - Конь до Лукоморья доскачет сам, а в седле я удержусь.
  - Тебе еще и седло? - расхохоталась Ягжаль, которая представила Баюна верхом.
  - У меня ведь когти, - ответил тот. - Я же не могу ими цепляться прямо за лошадь!
  - Ну ладно, - улыбнулась княжна богатырок. - Бери Белогрива, он еще оседлан.
  - Яга, не сходи с ума! - попытался возразить Серый Волк. - Мне про кошек ничего не было говорено!
  - А ты знаешь, что раз в четыреста лет кошка сносит яйцо? - разозлился вдруг Баюн, готовый защищать свое право на маленькую лепту. Волк опешил:
  - Какое яйцо?
  - А такое. Это наше поверье.
  - Мне сегодня только кошачьих яиц... тьфу... - Ягжаль закрыла глаза ладонью. - Отправляйся уже, - сказала она, негромко смеясь. - Конь тебе пропасть не даст, Иван тем паче.
  Ивана-Царевича многие называли Дураком. А ведь он был посмекалистее прочих. Просто он видел то, что другие видеть не могли или же не хотели. Ну кому придет в голову пойти искать то - не знаю что? А щадить волков и медведей, пусть даже говорящих?
  При царе Дадоне Иван пытался доказать, что это Заморье виновно в бедах Тридевятого царства, а не... ну, все знают, кто. Он сорвал себе голос, выступая на сборищах. Он говорил, что заморцы будут врагами всегда, без разбору, свет или тьма правит русичами, твердил про узы земли, про преемственность царств, но не мог объяснить внятно, что имеет в виду. Ему не хватало для этого ни слов, ни знаний. Иван просто нечто чуял, подспудно, как собаки чуют привидений. Он едва не попал под гонения, но вовремя вмешались его друзья-звери, напомнив людям, что Иван ведь Дурак - чего вы от него хотите? Так он и остался жить в Лукоморье, и как будто был прекратил попытки открыть русичам глаза. Подался в воспитатели к детям богатых бояр, обучал их скакать верхом и обращаться с оружием.
  Белогрив донес Баюна до ворот Лукоморья и остановился пощипать траву, давая понять, что дальше не пойдет. Города волшебный конь презирал. Скучающие стражники мигом приметили интересное зрелище: белый жеребец, на котором вместо всадника сидит взъерошенный кот и вылизывается.
  - Это заморские, - сказал один из стражников другому. - С ними еще такой урод зеленый должен быть.
  Баюн их услышал. Закончив умываться, он спрыгнул и с надменным видом направился к воротам.
  - Эээ... Хайль! - приветствовал его стражник. - Микки Маус гуд кинг! Эээ... хаму дую дуй?
  Баюн не знал по-заморски ни слова, но что-то подсказало ему, что стражник других тоже не знает.
  - Бурмур мурбур баралгин, - снисходительно заявил кот. - Дюралекс седлекс дюрекс контекс. Айл би бэк.
  Он проследовал в ворота, не обращая внимания на чешущего в затылке стражника. Эти слова, ну или что-то похожее, Баюн слышал, когда Ягжаль читала заклинания.
  Не столько хотел Баюн помочь Яге, сколько повидать родные места. Ведь это в Лукоморье прошло его детство. Здесь жили те, с кем он играл, дворовые и домашние. Говорящим был только Баюн, за то он и имя свое получил. Среди зверей наделенные речью - это как среди людей таланты от Бога. Перед ними шире горизонт. Не всем дано повторить славу Васьки-Муськи или Пангур Бана, но ведь гораздо проще сказать человеку 'Я хочу есть' или 'Поиграй со мной', чем мяукать, ожидая, пока тот угадает. Хорошим считается попасть в услужение к вещуну или чародею. Да только Тридевятое - не Авалон, места все обычно разобраны на два поколения вперед.
  Баюн миновал Кожемяковы ворота. Сейчас тепло, лето на дворе, а в памяти его это место отпечаталось, как занесенное снегом. Вон у того столба он был поставлен родителями попрошайничать, едва ему исполнилось два с половиной месяца. Мама и папа в это время лазили по выгребным ямам, дрались со взрослыми котами, отбивались от ворон. Бывало, что крали у людей. Однажды папа принес кусок свеженины, целый, никем не поеденный, не порченый. Летом, рассказывал, можно будет ловить рыбок. Но ни папа, ни мама до лета не дожили. А двух старших братьев Баюна люди забрали еще раньше, поймали, поклали в мешок и унесли. Сам он сразу понял, что незнакомцы подошли не с добром, и забился в щель, откуда его не смогли вытащить, как ни бились.
  Вот здесь живет Крошечка-Хаврошечка. Ну, это прозвище ее, а настоящее имя Любава. Ее матушка была вещунья сильная и после смерти родилась говорящей коровой. Соседи Хаврошечки не любят: мяса не ест, в церковь не ходит, бегает простоволосая. Богохульница. А Баюн с ней дружил. Любава ему и братьям нет-нет, да выносила молока с размоченным хлебом.
  Мимо следующего терема надо быстро-быстро пробежать. Если хозяин под гонения не попал, то здесь его злющая, страшная авалонская псина. Зовут собаку длинно, заковыристо, для всех она просто Бас или Баска. Учует - всю округу поднимет лаем, и будет пытаться высунуть морду через дырку в заборе.
  Дальше овраг. Там Баюн и друзья его любили играть. Заводилами в играх всегда домашние. Они медленные, силенок меньше, но без них не так интересно. Ну погонялись друг за другом, половили бабочек или там повалялись в снегу. А домашние от хозяев и яблочек наслушиваются человеческих новостей да слухов, а потом пересказывают. И уже котята - храбрые воины Беловодья, а птички - лазутчики заморские, и всех их надо поймать. Или дырявая корзина становится кораблем купца Афанасия. Прохожие умиляются, глядя на торчащие из корзины мордочки. Баюн, если кто останавливался, сразу говорил: не надо нас гладить, мы плывем навстречу опасностям в басурманские царства. А еще, бывало, залезут в чьи-то выброшенные сапоги и пытаются бегать, Так изображали тяжелую конницу.
  Перебегая дорогу, Баюн едва не попал под сани. Из-под полозьев кота щедро обдало грязным снегом. Ишь, торопится. Думный дьяк, небось. Так и есть - ведро позади саней в синий цвет покрашено.
  Вот он, дом Ивана. Кот прыгнул на забор, с забора во двор, забежал в сени и предупредительно мяукнул. Иван сразу вышел ему навстречу и кивнул, словно его и ждал.
  - Здрав будь, Баюн, - сказал он. - Пойдем, у меня молоко есть и рыбка. Тебе еще предстоит далекий путь.
  Иван-Царевич приютил кота, когда тот остался без родителей. Редко кому из бродячих выпадает такая удача. У одиноких котят же судьба и вовсе одна - мыкаться, пока не попадут на чей-нибудь зуб. В берендейские пирожки, например, которыми мама стращала Баюна, пока была жива. Но берендеев не случилось, а случился добрый молодец с большими твердыми ладонями, в которых Баюн помещался целиком. Котенок залез к Ивану во двор, - забор-то невысокий, - прибежал на запах щей. Не успел найти, где бы чем поживиться, как его самого нашли. Все, подумал, смерть моя пришла. Однако нет. Хозяин зверям лесным и городским друг оказался. И нисколько не удивился тому, что его гость разговаривает.
  - Хочешь, - сказал Иван, - живи у меня. Волкам да медведям не особо сподручно ко мне в гости ходить. А скучновато бывает. С людьми я мало дружу сейчас.
  От него, от Ивана, Баюн и узнал про Заморье, про королевства, про то, какие Горох с Дадоном гадюки. Слушал, раскрыв рот. Народ Ивановы проповеди осмеивал. Мол, стародавней династии отщепыш, а по-западному - бастард, престола ему не видать, вот и злословит, завидует. Иван же отвечал так: вам какая разница, кто говорит, если говорят правду? Я вам сердца застывшие, в тепловатом сале покоя утопленные, будоражу, вы вину свою чуете, вот и ищете, как вы меня охаять. Вас хоть сам Светлый Князь упрекай, вы и у него в глазах будете соринки искать.
  Сторонников у царевича немало было, да только все тайных. Потому что противники кричали громче. А вскоре и вовсе стало опасно быть по его сторону. Гонения начались. Все Ивановы друзья кто куда разъехались, а кота своего, подросшего уже, он отдал старой подруге Ягжаль, чтобы увезла от беды. Та скрывается далеко, не найдут.
  - Мне сейчас за пределы царства не выехать, - сказал Иван, наливая Баюну молока. - Царь Горох указ уже издал, Ивана-Царевича не выпускать. С другом по старинке общаемся, голубями.
  - Как его зовут-то, друга? - спросил Баюн, лакая.
  Иван-Царевич покосился по сторонам и шепнул Баюну на ухо:
  - Финист - Ясный Сокол.
  - Как?! - поперхнулся кот. - Тот самый...
  Иван прижал палец к губам.
  - Тихо! Тут и у стен уши, и у дверей, и у мух с тараканами!
  - И что он говорит? Серый Волк про ключи какие-то...
  - Долгая это история, котик. Вот ты ученый. А скажи, тебе известно, что имеют в виду, когда говорят: 'ты знаешь кто', 'ты знаешь что'?
  Баюн занялся рыбой.
  - Это государственная тайна, - сказал он с набитым ртом. - Поэтому ее никто не называет, чтобы не знали. Толком никто и не знает. Считается, что прежде Тридевятым правили темные цари, которые молились Нави, а народ страдал. Потом что-то случилось - та самая тайна. И царем стал скоморох Бориска. Потом был царь Дадон. Сейчас Горох. Ну а 'ты знаешь кто' - это, видимо, те самые цари. Ведь их имена везде вымарали.
  - Нет, Баюн, - сказал Иван. - Ни при чем тут цари. Они и вправду были сволочами теми еще. Но раньше все было другое. Этого-то знать и нельзя. Вот откуда у нас яблочки-дальнозоры? А мечи-кладенцы, а ковры-самолеты? Да тот же крылатый корабль - кто его придумал? Не Горох ведь со своими прихлебателями, он его только утопить смог. А почему старые книги печатные, а нынешние - рукописные? А Змея-Горыныча кто приручил и как? Я когда был маленьким, я еще самокатную повозку видел. Но ее Горох запретил. Мы так шутили: наверное, чтобы на ней никто отсюда не уехал. Помню лубок такой - повозка эта, а в ней свинья сидит, и подпись: 'Я покидаю родину-матушку, купив прекрасную самокатку'. Финист говорил, что есть в царском тереме тайная палата, а там - и самокатка, и пищали, что огнем плюются, и соколы железные всевидящие, и бронь легкая, как перышко, и зеркало, которое сказки показывает, и печь, которой дрова не нужны... Все эти чудеса нам должны были достаться, а достались Гороху.
  - Так что же, - сказал Баюн, - выходит, если цари были все-таки злые, то это их боги пекельные хорошие? Что-то запутал ты меня, Иван.
  - Не были они, котик, ни хорошими, ни особо плохими. Бог и Навь, и Правь создал, чтобы как раз между ними люди жили. Темные цари, конечно, совсем свет в Тридевятом задушили. Но даже Навь людей почем зря не губит, потому что без нас не простоит. А то, что сейчас у нас есть и будет - хуже Нави.
  Баюн, закончив трапезу, лег и поджал лапы. Ему хотелось замурлыкать, задремать, но любопытство не давало.
  - Заморье - слуги зла. Страшного зла, страшнее, чем пекельные боги. Все царство пекельное зубами скрипит, но под это зло прогибается. И не только Навь - вся заморская нечисть, вся королевская, вся басурманская, залесская, берендейская у этого зла в рабах. Имен у него много. Я его зову попросту Черным Князем. А Финист - Вием.
  Словно ледяной ветер дохнул в горнице от этого имени. Баюн поежился.
  - Но ведь ты, Иван, всегда говорил, что это Заморье в наших бедах виновато. Зло со злом борется, что ли?
  - Да, Заморье. Я же сказал, что вся нечисть у Вия в рабах. И бывает так, что подземные царства бунтуют. Становятся и против света, и против тьмы. Вот и Навь взбунтовалась. Черный Князь ее сокрушил, вместе с темными царями. Заморье ему в этом помогало, и королевства тоже. Навь тогда крепка была, не то что сейчас, но все равно не выдюжила. Престол Тридевятого проходимцы заняли, которым лишь бы мошну и брюхо набить. А сейчас Вий весь мир поглотить вознамерился. Заморье у него вместо ложки, а Тридевятое - самый лакомый кусок. Вон как тешится, смакует - Кощея на службу нанял. Хотя мог бы Гороха мизинцем раздавить.
  - И что же делать? - спросил Баюн. - И так вести каждый день невеселые, а ты, Иван, вовсе нарисовал мрак кромешный. Хоть ложись да помирай.
  - Финист знает, - ответил Иван. - Он говорит, у него есть ключи от оковов грозы. Так и сказал - ключи от оковов грозы.
  Шерсть Баюна встопорщилась. Он тихо произнес:
  Кто мы здесь, на земле, когда в небе бушует гроза,
  Когда гром в лоскуты разрывает веков тишину?
  Тусклый свет фонарей - это слабые искры костра,
  А ночная гроза - это меч, разрубающий тьму.
  - Что? - переспросил Иван.
  - Это навья песня. Ее как-то раз мне спела бабушка Яга. Хотела, чтобы я проникся. Любит она музыку Нави, а по мне так просто грохот и вопли. И она мне сказала, что гроза тут - не просто молния и гром. Для нав это в первую очередь имя. Страшное имя.
  - Страшное имя... Нет, такого мне Финист не говорил. Эти ключи, сказал - наша последняя надежда. Иначе сожрет нас Заморье целиком со всеми косточками. И еще такое имя называл - Волх Всеславич. Кто это, и на чьей стороне, я так и не понял. Но Финист говорит, Волх - это дело десятое. Нам ключи важнее сейчас. Не сами ключи, вернее, а то, что ими отпереть нужно. Только он из королевства выехать не может, я - из царства. Не пошлешь же голубя за такой вещью...
  - Так вот что ты в виду имел, когда про путь говорил? Это я к Финисту должен поехать?
  - Котик, ты же видишь, что творится. Ты удача моя. Я уже и не чаял гонца найти. Так-то все готово - карта, подорожная. Только имя твое прикажу вписать. А хотя она разве тебе требуется, ежели ты зверь?
  Баюну было немного не по себе. Он, конечно, всегда мечтал, что появится богатырь, который спасет мир от наползающей тьмы, и даже рад был бы ему помочь - но себя, одного, в этой роли не представлял никогда. Однако кот тут же устыдился - сам захотел, теперь не говори, что не гуж! - и притянул карту лапой поближе к себе.
  - Аламаннское королевство, - прочитал он.
  - Там Вий пока еще не хозяйничает. Поедешь через Залесье, у них сейчас неразбериха. Конь есть у тебя?
  - Белогрив. Только что я бабушке Яге скажу?
  - О Ягжаль не волнуйся. Серый ей растолкует, что как. Понимаешь, котик, мы все тут как связанные сидим. Чуть куда дернешься, за тобой сразу погоня. Я голову ломал, думал, кого можно послать. Про тебя и забыл, а ты сам пришел. Господь так распорядился, значит.
  Такого голоса Баюн от Ивана никогда раньше не слышал: настойчивого, просительного. Без страха, но Иван мало чего боялся. Лихорадочно звучал этот голос. Так цепляются за соломинку, пришло в голову кота. Что было недалеко от истины.
  - Ну и ну, - сказал Баюн. - Вот так живешь, живешь, а тебе на голову рраз - дальняя дорога и тайные заговоры какие-то. Хорошо, что я кот, а не человек. Послушай, Иван! - вдруг осенило его. - А что Светлый Князь? Ведь не может он сидеть сложа руки! Такие дела творятся, почему же Правь молчит?
  Иван-Царевич не успел ответить, потому что в окно скакнула белка.
  - Спасайся, Иванушка! - крикнула она. - Ярыги Гороха идут, скоро здесь будут! Сорок человек, а то и больше!
  Иван свистнул, и в руку ему невесть откуда прыгнул меч-кладенец.
  - Дознались-таки! - сказал он и выругался в сердцах. - Ну, Баюн, значит, Финист тебе остальное расскажет. Беги!
  За воротами зашумели. По ним ударил кулак:
  - Отворяй! Отворяй или выломаем!
  - Иван, а ты как же?
  - Да что они мне сделают? Я мечом-кладенцом сотню таких могу уложить. Беги, котик, у тебя сейчас дело поважнее, чем ярыгам глаза выцарапывать!
  Баюн схватил карту в зубы и спрыгнул на пол. Снаружи что-то гулко и сильно бухнуло. Иван перехватил меч поудобнее:
  - Эх, раззудись, плечо! Давно у меня славной схватки не было!
  Когда Баюн выскочил во двор, ворота распахнулись ему навстречу. Кот едва уцелел, метнувшись под ногами ярыг. Те не обратили внимания - мало ли кошек - но последний, молодой и тощий, в сбившейся набок шапке, увидел карту.
  - Стой, стой! Чего это у тебя? Стой, тебе говорят!
  Баюн прыгнул прямо на ярыгу, загородившего ему путь, и во что-то впился когтями. Вопль оглушил его. Парень от боли завертелся на месте, оторвал от себя кота и зашвырнул через забор. Баюн не успел перевернуться в воздухе и неудачно приземлился на бок. Он настолько перепугался, что начал перебирать лапами, еще падая, и едва вскочил - рванул прочь, будто его подожгли. Кот бежал до самых ворот и остановился, только заметил вдали стражников. Подняв голову, он прошествовал мимо них с прежним надменным видом, хотя сердце так и прыгало.
  - Мне надо взять себе другое имя, - сказал Баюн, когда Белогрив уже скакал на запад. - Зря я подорожную не забрал.
  Волшебный конь промолчал. Он умел говорить, но делал это редко.
  Ночь они провели в поле, подальше от дороги. Баюн поужинал мышами и запил водой из ручья. Утомленный, он спал крепко и не заметил большую сову, следившую за путниками с ветки одинокого дуба. Сова сидела, будто изваяние, не моргая, не шевелясь и как будто даже не дыша. Только когда пропели первые петухи, она встряхнулась, недоуменно покрутила головой, ухнула и улетела в лес.
  С утра Баюн решил, что назовется сыном Кота в Сапогах, который едет в гости к папе. Знаменитый убийца великанов был любим кошечками, поэтому детей у него было много. Большинство унаследовала его сумасбродный нрав, так что не пришлось бы объяснять наличие коня.
  Порубежный стражник был сонный и пропустил Баюна, даже не дослушав. Легкость, с которой его выпустили из Тридевятого царства, вскружила Баюну голову, и когда чуть дальше по дороге его остановила уже чужеземная стража, кот сам себе все испортил.
  Он знал, что в Залесье сменилась власть, но не был готов, что увидит вервольфов. Люди думают, что вервольфы - это то же, что и оборотени: нет, оборотень, вовкулак - это человек, перекидывающийся в волка, а вервольф - это нечисть королевств, не человек и не зверь, покрытый шерстью, уродливый. Одежда сидела на них, как мешки из-под репы. Один был расхристан и почесывал мохнатую грудь.
  - Кар эсти нумеле тау? - потребовал он. Баюн беспомощно огляделся.
  - Имя твое как? - спросил подбежавший толмач. Он чего-то жевал и был явно недоволен, что его оторвали.
  - Б... - начал Баюн и осекся. Он выпалил первое, что пришло в голову: - Бегемот!
  Бегемотом звали чудного зверя, который водился в южных царствах. Вервольфы этого, разумеется, не знали, поэтому никто не удивился - как будто больших черных котов, говорящих человеческим языком, так и должны звать.
  Расхристанный вервольф еще что-то спросил. Толмач перевел:
  - Куда путь держишь и зачем?
  - Я заколдован, - брякнул новоиспеченный Бегемот. Он был готов проклясть свой язык. Но сказавши 'Аз', говори и 'Буки'. - Еду к своему хозяину. Он меня расколдует.
  - А зачем заколдовывал? - удивился вервольф.
  - За непослушание.
  Вервольф снова почесался, и щелкнул зубами на выскочившую блоху. Смерив взглядом Баюна и Белогрива, он сказал презрительно "Хмф!" и пропустил их.
  Вот и приключения начались, подумал кот, пока конь ускорял шаг. Какая разница между приключениями и бедами? Приключения происходят не с тобой.
  Однако больше ему никто не препятствовал. Как и сказал Иван-Царевич, в Залесье царила неразбериха. И это было еще очень, очень мягкое слово.
  Убивали вампиров - само собой. На солнечный свет их волокли редко, предпочитая изощренную расправу: отрубали по частям руки и ноги, а раны поливали чесночным соком - так они, ко всему прочему, не зарастали. Оцепили и сожгли мельницу, где пытался скрыться очень высокий уродливый человек (человек ли?). Бунтовщики, тот самый восставший народ, о котором твердили в новостях, почему-то не участвовали. Зверствовали вервольфы, ходячие мертвецы и какие-то странные создания, тонкие, светловолосые, с длинными ушами, говорящие на заморском. А еще убивали людей. Обычных людей. На глазах Баюна избивали кнутом плачущую старушку, а рядом вервольф держал в лапах молодую девицу, ее дочь или внучку, и распарывал на ней сарафан, похотливо дрожа всем телом. Мертвецы гонялись за крестьянами и пожирали их, иногда дрались за добычу между собой. Существа с длинными ушами ставили ноги на изуродованные трупы, принимали горделивые позы, и один из них вспыхивал маленькой черной коробочкой. Надо всем этим гордо реял новый флаг Залесья - со скрещенными факелом и вилами.
  'О Боже', думал Баюн. 'Это не просто тьма, это непроглядная бездна, в сравнении с которой Навь - маленькие котята. И я еще сомневался, ехать мне или нет. Ведь того же самого Вий хочет в Тридевятом царстве. Ушастые заморцы будут попирать ногами тела Ивана, Яги, Волка, и смеяться...'
  На дороге к Аламаннскому королевству ему больше не встретилось залесских порубежников. Аламаннским кот уже без запинки повторил про Бегемота, добавив кое-какие подробности. Теперь выходило, что он - заколдованный нава, которого превратили в кота. Его мучитель бежал из Тридевятого царства, а больше снять заклятье никто не может. Порубежники посочувствовали, однако подорожную все-таки спросили, да еще и на деньги за проезд намекнули. Однако Баюн к этому был готов и жалобным голосом поведал, как залесские повстанцы отобрали у него весь скарб, а его самого чуть не съели. Пришлось пропустить.
  - Заколдованный нава, - повторил насмешливо Белогрив, когда они уже были на аламаннской земле. Баюн вздрогнул от неожиданности: конь почти никогда не заговаривал первым. - А нав вообще можно заколдовать?
  - Откуда им знать, что там в Навьем царстве творится, - ответил Баюн. Почему именно нава, он и сам не знал. Наверное, слишком уж много мрака увидели кошачьи глаза по дороге...
  После Залесья Аламаннское королевство показалось Баюну воплощением мира и покоя. Он знал несколько слов из грубого, каркающего языка аламаннцев, которых ему с грехом пополам хватило, чтобы получить на постоялом дворе мисочку молока и странную мясную скрутку, всю политую маслом и пережаренную. Впрочем, скрутка оказалась очень недурна на вкус. Дородная веселая хозяйка не спросила с Баюна денег, но зато взяла на руки и долго гладила и тискала. Кот это стерпел, и даже помурлыкал, чтобы не обидеть добрую женщину.
  В городе, где жил Финист, к Баюну пристала рыжая кошечка. Она была худой, потрепанной и, видимо, вообразила, что рядом с лоснящимся холеным незнакомцем ей перепадет каких-нибудь вкусностей.
  - Тебя как зовут? - спросила она. Кошачье племя Баюн понимал без труда: мяуканье едино для любого королевства или царства.
  - Васька! - буркнул уставший Баюн. Ему хотелось спать, да не в траве, а у камелька.
  - Как, как?
  - Василий!
  - Базилий... Гутен таг, Базилий. А меня Аликс.
  - Послушай, Аликс, - сказал он. - Я не просто гуляю сам по себе. Я должен найти одного человека.
  - Он твой хозяин? - оживилась рыжая.
  - Нет. Я должен... - Баюн прикусил язык. - В общем, это важно.
  - А где твой хозяин? - не унималась Аликс.
  - Далеко. - Тут Баюна осенило: - Если ты мне поможешь, я попрошу, чтобы тот человек тебя покормил.
  Глаза Аликс вспыхнули. Мордочка стала хищной:
  - Согласна. Только с условием: сливок - жирных, свежих сливок. И если рыба, то сырая или жареная. А то сейчас стали кошкам варить, а вареная рыба так пахнет, будто ее уже ели! Если мясо...
  - Аликс, просто отведи меня к нему, - перебил Баюн. - И я тебе обещаю, получишь все, что пожелаешь.
  Он не был уверен, что сможет выполнить обещание, но самому ему было Финиста не найти. Зато Аликс знала город, как свои четыре лапы. Порасспрашивав дворовую братию, такую же тощую и потрепанную, она уверенно двинулась по улочкам, заборам и крышам.
  Дом Финиста оказался двухэтажным и неприметным. На крыше была голубятня. Баюну открыла кухарка.
  - Здравы будьте, - сказал кот без особой надежды. К его удивлению, женщина ответила:
  - И фам зтравы путьте, герр кот. Што прифести фас сюда?
  - Иван-Царевич челом бьет, - торопливо заговорил Баюн, - я к Финисту - Ясну Соколу. Очень важное дело!
  - От герр Ифана? Понимайт. Проходийт. Это есть фаш спутник?
  - Это Аликс, - сказал Баюн. - Ей, пожалуйста, сливок и рыбы. Если можно.
  - Разумейться, герр кот. Фам на фторой этаж. - Кухарка взяла Аликс на руки. Та прижала уши.
  - Не кобенься, - посоветовал кошечке Баюн, - а то кормить не будут. - Он зашел внутрь, ожидая увидеть какие-то диковины, но Финист обставил свое жилье, как русич - лавки, сундуки, образа. Образа, впрочем, были навьими и изображали жутких тварей.
  Статный чернокудрый хозяин дома сидел на втором этаже за столом. Выглядел он молодо, но глаза выдавали года и опыт. Финист был из тех, кто жить не может без молодильных яблок. Он смотрел поверх большой печатной книги и о чем-то думал. Брови его хмурились.
  - Гутен таг, ви гейт эс дир? - сказал он, увидев вошедшего Баюна. - Иван присылал с голубем, что за ключами прибудет кот. Тебя, часом, не Манулом кличут?
  - Как? - удивился тот. - Нет, я Баюн. У Яги живу.
  - У Ягжаль? Да, припоминаю такую.
  - Тот самый Финист... - прошептал Баюн. - Иван прислал вам голубя! Значит, он жив? Он отбился?
  - Да, - хмыкнул Финист, - тот самый. Мой друг Иван был в добром здравии, когда писал весточку. Но дом свой он покинул. И куда ушел, он мне не сказал.
  - Он говорил, что вы все разъясните. - Баюн вспрыгнул на лавку. - Сам он не успел...
  - А что ты уже знаешь?
  Баюн рассказал.
  - Да, - Финист встал из-за стола и прошелся по горнице, - ты, кот, угадал. Гроза - это имя. Имя зла.
  - Опять зло! - в отчаянии воскликнул Баюн. - А как же Светлый Князь? Его будто и нет - только навская жуть, да ужасы этого, как его, Вия!
  - Светлого Князя мы и хотим дозваться, освободив Грозу, - сказал Финист. - Это единственный путь. И рад был бы я его избежать, да все прочие закрыты.
  - Что такое Гроза? - спросил Баюн.
  - Это очень древняя сила, сила хаоса. Она старше, чем все светлые, пекельные и земные царства. Лишь тот, кого мы зовем Вием, древнее ее, да еще, пожалуй, сам Господь Бог. Гроза - это разрушение. Когда она вырывается на свободу, падают престолы, рассыпаются королевства, вспыхивают смуты.
  - И вот это вы решили освободить? - ахнул Баюн. - Да Кощей Бессмертный нам скоро без вас такую Грозу устроит, мало не покажется!
  - Дослушай меня, кот. Тридевятое царство обречено. Его будут рвать друг у друга царь Горох и Микки Маус, а кровь за этих вурдалаков прольют простые русичи. За что тебе приятнее жизнь отдать, Баюн? За человеческую мерзость и алчность - или за самого сатану?
  - Я вообще не хочу отдавать жизнь, - ответил кот. - И крови я ничьей не хочу. Разве нельзя просто попросить Светлого Князя о помощи? Зачем нам какая-то Гроза?
  - Затем, что мы должны его принудить. Вот зачем. После Багровых Лет боги Ирия отвернулись от Тридевятого. Это часть той тайны, которую вам всем запрещено знать.
  - Багровых Лет?
  - Так на самом деле зовутся времена, когда в Тридевятом правила Навь.
  - Но ведь простые люди не виноваты! Почему Светлый Князь так поступил?
  Финист помолчал.
  - Это ведомо только самому Светлому Князю, - наконец сказал он. - Но когда Гроза вырвется, ему придется вмешаться. Пиршества разрушения в Тридевятом Князь не допустит. Это я знаю точно.
  Он взял со стола шкатулку, открыл ее и показал Баюну три гладких зеленых шарика с ноготь величиной.
  - Вот то, за чем ты пришел.
  - Это те самые ключи? - разочарованно спросил Баюн. - Как же ими открывать?
  - Я не знаю. Я даже не знаю, как выглядят замки или оковы. Но есть тот, кому это известно.
  - И кто же?
  Финист снова помолчал.
  - Кощей Бессмертный.
  - Значит, я опять угадал верно, - пробурчал Баюн. - Не будь вы Финист - Ясный Сокол, я бы подумал, что меня слуги Микки Мауса к себе переманивают...
  - Нам и придется сыграть в тавлеи Микки Мауса, кот. Придется, если мы хотим выведать у Кощея, где закована Гроза. Главное, чтобы мы его перехитрили, а не он нас.
  Ночевал Баюн у Финиста. Ясный Сокол обещал отправить их с Белогривом домой на крылатом корабле, чем несказанно обрадовал кота. Ключи были теперь у Баюна в бархатном мешочке на шее. Прокушенную и обслюнявленную карту он выбросил.
  Во сне кот бежал по лабиринту, полному тумана. Ему казалось, что то слева, то справа доносится звяканье цепей, которыми скована Гроза, и он бросался в ту сторону, однако каждый раз утыкался в тупик.
  - Ты не там ищешь, - сказал ему голос. Голос говорил по-аламаннски, но во сне Баюн отлично его понимал. - И вообще, лучше бы тебе перестать.
  - Я видел, что случилось в Залесье, - ответил кот. - Я не хочу, чтобы это повторилось и в Тридевятом царстве. Если только Гроза заставит Светлого Князя защитить нас, то я ее выпущу.
  - Финист не сказал тебе всей правды.- Обладатель голоса выступил из тумана. То был величественный золотистый лев. - На вашем языке мое имя Скимен.
  - Я кот Баюн.
  - Мне это известно, хотя ты как только себя ни называл в своем путешествии.
  - Финист мне солгал? Зачем?
  - Не солгал, а утаил. Что в данном случае еще хуже. Ты хоть знаешь, кто он такой?
  - Отлично знаю, - обиделся Баюн. - Он родился еще до сами знаете чего. Он трон бы занял вместо скомороха Бориски, да его предали. Всех бояр-заговорщиков казнили, а он скрылся. Люди думали, умер. И жалели. Такой царь был бы!
  - Слова русича, - сказал Скимен. Баюн не понял, хвалит он так или осуждает. - Человек Нави, родился при Нави, защищал Навь. Почему же сейчас он так ратует за Светлого Князя? Попробуй это понять, Баюн.
  - Навь не закрыта для света, - возразил кот. - Бывали даже светлые навы. Им давалось это сложнее, чем людям, конечно.
  - Неверный ответ.
  - Но про Грозу - это правда?
  - Да.
  - И про помощь Князя? Он вмешается?
  - Да, он вмешается.
  - Тогда мне сейчас и незачем знать остальное, - сказал Баюн. - Я стану сомневаться. А этого делать нельзя. Я должен помочь спасти Тридевятое царство.
  - Ты своих усов не спасешь, глупый кот, если ввяжешься во все это.
  - А ты знаешь, что раз в четыреста лет кошка сносит яйцо?
  - Из которого вылупляется тигр? Знаю. И даже могу понять, почему это поверье тебе приглянулось.
  Баюн уязвленно засопел.
  - Это не моя вина, что меня породили котом. Не тебе за нас решать.
  На том он и проснулся. Простившись с Финистом, а заодно с Аликс, которую сердобольная кухарка оставила жить при кухне, Баюн отыскал Белогрива, и они поднялись на крылатый корабль. Финист смотрел за ними из окна. Выражение его лица было довольным - и совсем, совсем недобрым.
  - Я тебя, можно сказать, приютил! - рявкнул Скимен, появляясь у него в горнице. - А ты вот чем мне платишь, навья твоя рожа?!
  - Тебе Свет все мозги выполоскал, - мирно сказал Финист. - Не дрожи. Нам тебя трогать незачем.
  - Да мне самому с вами собачиться незачем, а что толку? Мне еще одна война совсем некстати.
  - Ее не будет, если мы победим. А если не победим, Вий и тобой закусит, уж ты не сомневайся.
  Крылатый корабль, тихо поскрипывая, плыл среди облаков. Баюн завидовал аламаннцам. Постоили ведь, и не падает у них, и, небось, не утекло пол-казны на корабль на этот...
  Русичей на корабле почти не было - только один, и тот, как назло, нава. Поначалу Баюн его сторонился, но скука взяла свое. Они познакомились. Наву звали Зирф. Он, как оказалось, ходил на Кощеевы сборища, но самого Кощея ненавидел.
  - Тогда зачем тебе оно, Зирф? - спросил Баюн.
  Нава хмыкнул.
  - Ты знаешь, откуда берутся бабочки?
  - Конечно, знаю. Я ведь кот ученый, а не дворовый. Из гусениц.
  - А как гусеница становится бабочкой?
  - Заворачивается в паутинку и спит.
  - Не спит она там, она там умирает. Разваливается в кашку. И в этой кашке рождается маленькая бабочка, которая съедает остатки бывшей гусеницы, чтобы вырасти. Гусеницы в бабочке нет, она сама по себе. Если гусеница не умрет, то бабочке не родиться. А если гусенице просто приклеить крылья, то это не бабочка. Пояснять?
  - Не надо, - сказал Баюн, - я понял. И как к вам на эти сборища попадают?
  - Да просто. Берешь и приходишь. Если Кощей тобой заинтересуется, возьмет к себе в так называемую особую дружину.
  - Это что за дружина такая?
  - Мне откуда знать? Меня туда не брали.
  Больше Зирф ничем не был полезен. Баюн пытался осторожно расспросить его о Багровых Летах, но нава грубо сказал, что это не кошачьего ума дело.
  - А про Скимена что-нибудь знаешь? - спросил в другой раз кот.
  Зирф задумался, затем прочитал:
  Пусть Скимен-зверь содрогнется,
  Вновь чуя рожденье того,
  Кто станет вершить волю предков
  На злую погибель его.
  - Это пророчество?
  - Это песня, - ответил нава. - Могу ее спеть, но тебе не понравится. А кто такой этот Скимен, там не говорится.
  Крылатые корабли не причаливают в Тридевятом - негде пока - но капитан, получивший мзду от Финиста, над Лукоморьем опустил корабль как можно ниже, чтобы Баюн и Белогрив сошли. Могли в лесах, но кот хотел проведать Ивана - вдруг тот вернулся домой. Однако на месте его терема было давно остывшее пепелище, из которого торчал обугленный остов печи.
  У Ягжаль были гости. Кроме привычного уже Серого Волка, в избушке сидел никто иной, как воевода Черномор. И он был весьма зол.
  - Знаешь, чего Горох удумал? - бушевал он. - Каждому из моих богатырей по золотому дать и по полной чарке браги, если они будут для птиц Гамаюн его славословить! Купить нас решил!
  С появлением Баюна, впрочем, его беды были надолго оставлены без внимания. Нужно было накормить и напоить кота, потом коня, а потом, не давая разомлевшему Баюну уснуть, долго расспрашивать его - не только о том, что сказали Иван с Финистом, но и обо всем, что произошло в пути.
  - Эльфы в Залесье... - задумчиво протянула Ягжаль. - Плохо. Ой плохо. Под боком у нас враг примостился. - Она покатала в руках ключи. - И что ими открывать?
  - Я же говорю, - ответил кот. - Кощей Бессмертный знает.
  - Час от часу не легче. В Кощеево логово лезть! - скривился Серый Волк. - Ну да где наша не пропадала!
  Черномор присоединился к Волку и Баюну: на Кощея воеводе было плевать, а вот Гороха он ненавидел люто. Они договорились вместе пойти на ближайшее сборище - благо Кощей их стал устраивать часто.
  - Как думаете, други, он с Хеллион Климмакс лично балакает? - спрашивал Волк. - А то я не вытерплю, ежели ее вблизи увижу - глотку сразу перегрызу. У меня на нее зуб еще с тех пор, как она рыцаря Милоша замучила.
  Сборище оказалось неинтересным. Нужно было стоять, орать и ждать, пока нечисть и нежить не произнесет свои речи до конца. Кота и волка Кощей вниманием не удостоил, а вот Черномор его заинтересовал. Царских воевод среди его сторонников было мало. С предложением войти в ближнюю дружину Черномор, как и условились, согласился.
  - Ох и мутят они там! - рассказывал старый воевода. - Для них Тридевятого и не существует уже вовсе. Хотят его на княжества раздробить, как в древние времена было. А себя - князьями, конечно. Кощея - в Лукоморье. Ведьму Хеллион, врать не буду, не видел. Зато прочие заморские к ним часто заезжают. Да и не одни заморские. Моргана у них была, с Авалона которая - ну и страшилище, померзее Климмакс будет. Откуда только берутся все эти бабищи?
  - А темницу Грозы не видел? - спрашивал Баюн. Ключи он всегда носил с собой.
  - Нет, не видел. И не слышал даже пока что.
  У воеводы перехватило дыхание, когда он узнал, как глубоко Кощей вкопался в Тридевятое. Словно гриб: снаружи маленький опенок, а под землей - корни на всю поляну. Поверх были сборища эти, на которых Марья Моревна, бархатом да мехами одетая, руку к сердцу прикладывала и плакала о тяжком житье далеких деревень, или жирный Жидовин свои стишки зачитывал. А под низом Кощей прибирал себе дьяков, подъячих, тюремщиков, стражников, стряпчих, ярыг - из мелких чинов, кого мог легко купить - и через них у него в каждом приказе, каждом казенном заведении были свои люди. Особенно тесно Бессмертный занимался темницами, вызнавал их карты и часы, когда сменялась стража. Подкупал тюремщиков, чтобы между Кощеем и самыми грозными узниками вели переговоры. Напишут записку на кусочке кожи и прячут в кашу.
  Деньги Бессмертному на это дело текли щедро. Глуп, ох и глуп был царь Горох, лижущий Заморью сапоги! Как собака, что предала пастуха и ведет волков к овечкам. Думает, будто волки ее не тронут, еще и поживиться дадут. А стая - хищные звери, голодные звери, им собака при любом раскладе только мешает. И предателей загрызают первыми.
  Под рукой у Кощея были еще небольшие копья, человек по восемь, которым поручалось 'изматывать' царя. Изматывали его, при каждом удобном случае нападая на одиноких стражников и ярых, а то резали чиновных людей и голову подбрасывали на видное место. Копья эти состояли из бывших кметей, из обедневших стрельцов или просто из разбойников. Потому Кощей привечал каждого воеводу, каждого умелого дружинника, чтобы те наставляли его присных и учили их военному мастерству.
  Черномор не противился: пускай гороховских потреплют. Главное, чтобы потом можно было врага вокруг пальца обвести. А для того старый воевода и Серый Волк стали готовиться Кощея опередить. Собирали всех, кого знали, друг с другом знакомили. Каждый знал, где живут остальные. Оружие держать рядом, у кого нет - хоть топор, хоть палку. Даже гвозди пригодятся, против лошадей. Условный клич - вой Волка. Одного не знали заговорщики: ну, начнется, а что дальше? На это Баюн отвечал твердо: Светлый Князь нас поведет.
  Удивляло только одно. Для прислужника Вия Кощей слишком уж со тьмою не дружил. Темных в свите у него почти что не водилось, а те, что были, с ним не во всем соглашались. Ведь сущность тьмы зиждется на деспотии, жажде власти и единстве, беспощадном, обезличивающем. Все темные властители древних времен, Фидеус Костер, Саурман Мосдорский, лорд Коновали Отравитель, правили железным кулаком, а герои тьмы - Дарт Ветер или Юный Кибал - бестрепетно жертвовали собой и другими ради бушующей мечты подземных царств. Все это Кощей клеймил и поносил на каждом сборище. Рулады про народ и тиранию распевались, конечно же, для отвода глаз. Со своими вожак бунтовщиков не притворялся.
  - Державы устарели, - прямо заявлял он, - с их силой, с их буйством, с их нежеланием уступать и покоряться... Надоело уже прикармливать этих драконов. Не оправдывают затрат на себя.
  Долго ли, коротко ли, а время шло. Микки Маус кружил вокруг Аграбы, как бродячий пес вокруг жаркого: даже с Бармаглотом на джинна лезть страшновато. Зато 'восставший народ' опять 'смел тиранию' в маленьком басурманском царстве, где волею злого рока жили и русичи. Кое-кто из них не вернулся домой. Горох смолчал.
  - Соловей-Разбойник за Кощея выступает, - рассказывал Черномор. - Обещает Гороха засвистеть до смерти, если тот Бессмертного хоть пальцем тронет. А сам Кощей к ушкуйникам подлизывается.
  - Они же соловейских ненавидят! - ахнул Баюн.
  - Вот то-то и оно! Смекаете, други, что начнется, когда первую юшку пустят? Орда Кощеева друг в друга вцепится.
  - Так это же хорошо, - сказал Серый Волк. - Пусть одни других и сожрут.
  - Так ведь мы-то посередке них как раз окажемся, - ответил Черномор. - Я нет-нет да и думаю - а может, не то мы делаем? Может, гороховцы правы? Сучий потрох наш царь, конечно, зато хоть при нем братоубийства нет...
  Баюн тоже начал об этом задумываться, и слова Скимена не шли из головы. Но вскоре случилось то, что заставило его вспыхнуть к Гороху настоящей ненавистью.
  Жаден был царь чрезвычайно и всюду искал, где бы ему найти себе выгоду. В один прекрасный день, проводив заморских купцов с подарками, он задумался: а почему это так подобает - раздаривать соболей? Жалко ведь драгоценных мехов, да и поубавлялось соболя в лесах в последнее время. Так себе ничего не останется. Тогда и пришло Гороху в голову: пусть наловят кошек - вон их сколько бегает, - а шкурки его мастер так перекроит, что не отличишь. Черная - соболь, белая - горностай.
  Баюну несказанно повезло жить у Ягжаль. Да если бы он и сам захотел на эти дни в Лукоморье, она бы его не пустила. Но бедный кот плакал, бессильно смотря по яблочку, как люди гоняются за безответными тварями. Чтобы долго не ждать, Горох пообещал горожанам за каждую шкурку полную чару водки (сильно разбавленную, разумеется). За считанные дни в Лукоморье и вокруг него погибли целые кошачьи семейства. Баюн лишился всех близких друзей. Один запойный пьяница украл у соседа домашнего котофея, а другой - снес котенка, которого сам пригрел в погребе.
  Баюн едва не сошел с ума: вопил на весь лес, пугая белок, порвал скатерть-самобранку и два рушника. А когда все кончилось, и послы да купцы стали уезжать с поддельными шкурками, ярый гнев зажегся в кошачьей душе. Не пугало больше братоубийство. Напротив, жажда мести проснулась в Баюне. Хотел он увидеть, как люди-палачи освежуют уже друг друга. Грело душу представлять Гороха на колу. И стали ему являться одни и те же сны: как спускается Гроза с черного неба, обнимает Баюна пушистыми крыльями, и становится так легко, что сама смерть уже не страшит.
  Баюн пошел по знакомым кошкам. Дворовых почти не встретил. Где жила с обширным родом Софья - Золотой хвостик, там ни единого котенка. Пуст и тупик бойцового Мурза. У помойных ям одни собаки да птицы.
  - Кого ищешь? - прошипели на Баюна в Ткаческом переулка. Навстречу вышли три матерых кота, белый, рыжий и дымчатый.
  - Хотите Гороху отомстить? - без обиняков спросил Баюн. Страшновато было. Трое, видно, пришлые, раньше здесь Чертополох обитал, который питомца Ягжаль должен был помнить.
  - Ты кто? - зло заворчал рыжий. - Чей будешь?
  - Домашний я. Мне вашей улицы не надо.
  - Домашний, ферт, - облизнул нос дымчатый. - Ишь, наглость, и не боится тут один ходить.
  - Они и Чертополоха взяли? - перебил Баюн.
  - Никакого Чертополоха не знаю. Мы с Серебряного, теперь это наша земля. Уже неделю как.
  - Как ты Гороху мстить собрался, ферт? -- спросил белый.
  - Сперва нам надо всем сплотиться...
  Несколько дней Баюн вразумлял кошачье племя. С котами что легко - они всегда могут друг друга найти. А что трудно - заставить их быть вместе. Особенно дворовых, но тех как раз ненависть к царю подогревала. Баюн пытался, помня рассказы Черномора, научить кошек боевым уловкам, - к примеру, бросаться врагам на головы с крыш и деревьев, - но те учились вяло и неохотно.
  После зверств Гороха Кощей заприметил Баюна. Он назвал его 'невинной жертвой кровавого режима' (и откуда таких слов набрался? у заморских небось) и пригласил в ближнюю дружину. Особенно Кощею понравилось то, что кот был ученым. А то побеседовать не с кем, вздыхал Бессмертный - даже люди по большему счету грамоту не разумеют и ничего не знают, чего уж говорить про бестолковую нечисть.
  Говорить Кощей любил, и в основном про то, какой он сам мудрый да хитрый. Секретов у него не было. Он и представить не мог, что кто-то осмелится ему помешать. Про Грозу Баюн все равно не решался спрашивать, но начать где-то надо было, раз уж Черномор ничего не выведал. И он начал издалека.
  - Вот Горох приказывает говорить: все знают кто, все знают что. До этого Дадон так приказывал. А почему? - спросил однажды кот.
  - Ну, - ухмыльнулся Кощей, - может, для гороховцев это и тайна за семью печатьями, а для меня нет. Чтобы демонов не поминать.
  - Каких демонов?
  - Существа такие есть, демоны. Правили нами в Багровые Лета.
  - А разве нами не Навь правила?
  - Ну ты и непонятливый, кот, а еще ученый. Тридевятым правили темные цари. А царями правила Навь. А Навью правили демоны. Ясно теперь?
  А демонами правил Вий, подумал Баюн. Или Вий и есть демон? Но почему же их несколько? Тут его осенило: Гроза! Значит, союзники Вий с Грозою? Хотя нет, Иван же говорил: бунтовала Навь. А Гроза как раз бунтами заведует. Были союзники, стали соперники... После этого, видимо, Вий ее и заковал. Тогда Кощей сам Грозе враг, и выведать у него, где она - дело праведное. Ай как все хорошо сошлось!
  - И какие они были, демоны? - небрежно спросил Баюн. - Крыльев не было у них?
  Кощей пожал плечами.
  - У наших-то? Черт их знает. Если б я демона своими глазами видел, я бы блаженным со страху стал.
  Оно и понятно, подумал Баюн - узри ты, кому служишь, уже в церкви бы поклоны отбивал денно и нощно.
  - Хотя они облик, говорят, умеют менять, - продолжал Кощей, - ну, на то они и демоны, верно? - Он подмигнул Баюну.
  - А что сейчас с ними стало?
  - Тебе зачем знать? - насторожился Кощей.
  - Да так, незачем, - быстро ответил Баюн. - Просто спросил.
  Не простачок Бессмертный, хорошо тайну охраняет. Куда там Черномору, если и Баюну не подлизаться. Кот начал терять надежду, а сны его тем временем становились все ярче. Лилась в них кровь, рушились терема, и появлялись совсем уж невозможные образы. Избранный Грозой, он бежал во главе целого кошачьего моря. Тут были и черные, и белые, и рыжие, и полосатые. Они врывались в царские палаты, набрасывались на Гороха, и царь навсегда тонул в этом море. А потом и Кощея с его присными постигала такая же участь. Гроза оборачивала Баюна крыльями, будто покрывалом, и шептала ему: выпусти, выпусти...
  - Но я не знаю, как! - кричал ей Баюн.
  Знаешь, отвечала ему Гроза. Ты просто не там ищешь.
  И осенью Баюн сам это понял.
  Горох почуял, что Кощей Бессмертный - уже не безобидный скоморох, а серьезный противник. Сборища Кощея были преданы анафеме. На это Заморье и Соловей-Разбойник ответили каждый по-своему: Заморье отправило посла с возмущениями, а Соловей пожег село Малые Ямины. Соловей тоже был предан анафеме. За его голову назначили цену. Королевство Авалон объявило его героическим мучеником и предложило помощь.
  - Время настало! - сказал Кощей. - Собирайтесь, мы все пройдем прямо перед царским теремом. Пусть знают, что нас не сломить!
  Ближней дружине он тайно повелел вооружаться. Идти - только в задних рядах. Оружие не показывать. На передние ряды Кощей поставил девиц, всех зверей и простой народ. Как он объяснил, шествие должно быть мирным. Горох и так в панике, с ним надо мягко.
  - И ведь верят! - покачал головой Баюн. - Я в первых рядах не пойду и тебя, Волк, не пущу.
  - Может, хватит уже ходить? - скривился Черномор. - И так под чужую дуду пляшем.
  - Нет, - сказал Баюн, - в этот раз надо. Нутром чувствую.
  По утрам уже подмораживало, но тот день выдался погожим. Пестрой рекой текло шествие по улицам Лукоморья. Кощей скакал рядом на буланом коне. Среди задних рядов шли Серый Волк, Черномор со своими богатырями и Баюн с ключами в мешочке.
  Не там ищешь, не там ищешь... Вот и Скимен так же говорил. Где же искать? Опять вспомнился кусочек из той навьей песни - окончание, начала Баюн не помнил:
  ...Ну а мы слышим музыку буйных ветров
  И уходим навстречу зарницам грозы.
  Почудилось, что от этих слов потемнело небо. Крылья коснулись Баюновой шерсти. Оковы Грозы. Но как можно заковать Грозу? Почему ключи - это шарики?
  Догадка пронзила Баюна, когда впереди уже близился царский терем. Он понял все разом, будто молния прошла сквозь его тело, и остановился, как вкопанный. Серый Волк налетел на него:
  - Ты чего это?
  - Я догадался! - Баюн продолжил идти, чтобы Кощей ничего не заметил. - Серый, сними у меня мешочек с шеи!
  Волк наклонился и сдернул мешочек зубами.
  - Там ключи. Один дай мне, другой Черномору, третий возьми сам. Их надо проглотить.
  - Что? - удивился Волк. - Зачем их есть?
  - Затем, что они так работают! Быстрее, терем уже близко!
  Волк повиновался.
  - Я долго не понимал, хотя все эти сны видел, - продолжал Баюн, проглотив шарик. На вкус тот был горьким. - Нет темницы и оков, потому что они все в нас! Гроза - это мы! Мы, разрушая, творим Грозу, а не она заставляет нас. Это себя мы должны освободить.
  - Недобрая эта свобода, - сказал Черномор.
  - Знаю, - ответил кот. Пути назад не было. - Но я верю Ивану и Финисту. Мы пойдем до конца.
  У него заныли зубы, а брови и усы начало неприятно дергать. Так иногда бывало, если Ягжаль призывала тучи. Шарик тут был ни при чем: он еще даже не успел очутиться в животе.
  - Откуда ты знаешь? - спросил Волк. - Про темницу?
  Баюн не успел задуматься над ответом. В передних рядах началось какое-то замешательство. Шествие встало. Над толпой пронесся женский визг.
  - Проклятый тиран! - заорал Кощей.
  В сторону терема свистнули стрелы. Задние и средние ряды по отмашке Кощея снова двинулись вперед, не давая передним бежать. Раздались крики - человеческие и животные: жалобные, мучительные. В середине шествия уже была давка, уже началась драка. Кощей снова отмахнул, ближняя дружина остановилась и достала луки. Открылись ворота терема, выпуская стрельцов с бердышами и пищалями.
  - На колья! - кричал Кощей. - На колья их, как я вас учил!
  Баюну ударило в голову, и он как будто опьянел. Мир сделался ярок и ужасен. Стерлась разница между кощеевыми и гороховскими: обе стороны для него предстали злобными чудищами, между которыми гибли невинные.
  - Черномор! Хватай змееныша! - вскричал кот. Он и сам не подозревал, что может так кричать. - Русичи! Наших бьют! Волк, созывай улицы!
  Волк присел и завыл так, что многим заложило уши. А Баюн тем временем уже бежал звонить в набат.
  Увидев Черномора, Кощей развернул буланого и бросился наутек. Воевода погнался за ним, но один из ближних дружинников отбросил капюшон и оказался Соловьем-Разбойником.
  - Куда это ты, яхонтовый? - осклабился он. - Эй, братья, тут дядька Черномор! Повеселимся сегодня!
  Еще несколько фальшивых дружинников откинули капюшоны и вступили в бой с богатырями. Над Лукоморьем разнесся звон набата. К терему уже бежали горожане, понявшие только то, что царь начал убивать. Столицу захлестнула кровавая свалка.
  Надо опередить Кощея, проносилось в голове Баюна, пока он мчался во главе армии котов и кошек. Нельзя дать его сброду захватить терем... Что? Какой армии?
  Так и есть - все кошачье племя Лукоморья, уцелевшее после гороховской расправы, мчалось вслед за ним, как во сне. Баюн не помнил, как и когда умудрился их собрать. Его разум словно погружался то и дело в небытие и выныривал оттуда. Кот издал клич, и ему ответили грозным мявом. Гроза летела над ними, как огромный ворон, и пела боевую песнь, которую слышал только Баюн.
  На углу Кривой улицы кот увидел буланого и черную фигуру на нем.
  - Бей его! - закричал Баюн. Хвостатая армия бросилась наперерез Кощею. Больше кот ничего не увидел, потому что удар швырнул Баюна в стену, и свет погас.
  
  Глава вторая
  'Теряют ли кошки сознание?', почему-то было его первой мыслью. 'Волшебные - да, это уже понятно. А обычные?'
  - Очухался! - прогудел над Баюном голос. - Ну, сам напросился.
  - Жалостливый ты, Горыня, - сказал другой голос. - Какой прок, чтобы он в отключке помер? Весь его род мучить надо медленно, с оттяжечкою...
  - Да за что? - удивился первый.
  - Как за что? Ты забыл уже, что стряслось? Кошки вообще нам первейшие враги, сам Кощей сказал. Так его в Авалоне учили.
  - В королевствах все не как у людей. Кошка тварь мелкая, я их и не замечаю.
  - Вот то-то Дубыня тоже не замечал!
  - Ну и что? - простодушно сказал Горыня. - Это ж его разделали, а не меня.
  Баюн открыл глаза. Он был в лесу, и уже давно опустилась ночь. Над ним стояли двое великанов с палицами. Поотдаль горел костер. Кот встал, что-то звякнуло, и он понял, что шею охватывает цепь, а другой конец ее привязан к могучему дубу.
  - Сиди, сиди, - сказал второй великан. - Отбегался. Можешь нам сказку пока рассказать, или там песенку спеть. Ну, чтобы хоть запомнили! - Он гулко хохотнул.
  - Где Кощей? - прохрипел кот. Все тело ломило.
  - Ускакал, - ответил великан. - Тебя постановил казнить за измену и за смерть нашего брата Дубыни.
  - К-какого Дубыни?
  Великаны переглянулись и заржали, как лошади.
  Оказалось, они прикрывали Кощею отход. Дубыня отшвырнул Баюна, и кошачья армия бросилась не на Кощея, а на великана. Его братья, Усыня с Горыней, отбить Дубыню живым не сумели, но много котов убили и еще больше покалечили. Остальные бросились наутек, а Кощей к тому времени уже выбрался из Лукоморья живым и невредимым.
  - Царем себя Соловей объявил, - сказал Усыня. - Царь он поганый, ну да это не беда. Мы с ушкуйниками уже сговорились - как соловейские всех несогласных перевешают, мы их самих на колья насадим.
  - А Горох? А Черномор?
  - Гороха казнить не успели как следует, жалко. Он из терема бросился сдуру через главные ворота, там его насмерть и затоптали. Богатыри черноморовские почти все подохли - тел двадцать, что ли, валялось. А самому Черномору Соловей руку покалечил да глаз вынул - так тот и утек. Ну да недолго ему бегать.
  'Все кончено', подумал Баюн и залился слезами. 'Это я виноват. Я всех погубил. Будь ты проклят, Финист! Почему я не послушал Скимена? Навь ты и навью остался!'
  - Мы сейчас маслице подогреем, - продолжал Усыня. - Это быстро, дрова хорошие. Или ты молоко любишь больше? Ты же кот?
  - В молоке только баалы пустынные делают, - заспорил Горыня.
  - Ну и что? Тебе-то кто запрещает?
  - Может, вертел все-таки?
  - Да ну, возиться с ним! А так и шкура сама слезет.
  Усыня направился к костру, а Горыня остался с Баюном.
  - Слушай, - вкрадчиво сказал кот, - чего это ты ему позволяешь собой помыкать?
  - Ну, позволяю, - ответил Горыня. - Так он ведь брат мой. Как иначе-то?
  - Я же тебе не враг, - понизил голос Баюн. - И Дубыню я не убивал.
  - Знаю. Да не кипешись ты, все быстро кончится. Масло лучше воды. Жарче. Я ж тебе тоже зла не желаю. Ты с Кощеем ходил, а не с Горохом.
  - Так может ты меня отпустишь, Горыня? Я ведь просто кот. Какой от меня вред?
  Горыня задумался.
  - Нет, - сказал он. - Извини, брат. У меня с утра маковой росинки во рту не было.
  Масло закипело быстро. С Баюна сняли цепь. Кот рванулся изо всех сил, но в могучих руках Усыни не получилось даже шевельнуться.
  - Ишь, - оскалил зубы великан, - разбежался!
  Увидев бурлящий и шкворчащий котел, почувствовав жар, Баюн в ужасе закричал. Он снова забился, но великан держал его крепко.
  - Дубыне привет! - было его последним напутствием. После этого мир превратился в одну чудовищную, невообразимую боль. Когти кота скрежетали по чугуну, безумно ища выход и не находя. Котел ходил ходуном, но великаны не давали ему опрокинуться, для верности придавив крышку. Первые несколько мгновений в ушах Баюна звенели его собственные истошные вопли, а потом у него не стало ни ушей, ни рта. Он был комом агонизирующего мяса, затам исчезло и это.
  Боль ушла. Баюн плавал в белом прохладном свете, отрешенно и даже с любопытством глядя, как далеко внизу два великана сливают масло, ставшее грязно-серым, а потом с аппетитом что-то поедают. Он позволил свету унести себя, и вскоре земля исчезла. Полупрозрачный Баюн плыл вверх, и в то же время ему казалось, что он на что-то опускается. Тут перед ним появился зеленый луг, и призрачные лапы кота утонули в сочной траве.
  Луг был полон диковинных цветов. Журчал белый ручей, в котором вместо воды текли чистые сливки. Понюхав цветы, Баюн с удивлением понял, что они пахнут как свежайшая рыба или парное мясо, а на вкус от них и вовсе неотличимы.
  - Баюн! Друже!
  К нему бежал Серый Волк - тоже полупрозрачный и почти такой же, как был в жизни. Только на лбу появилась красная точка, да за спиной теперь росли крылья, как у Симаргла.
  - Волк! Неужели ты тоже умер?
  - Да, разорвала меня нечисть. Но бился я храбро и многих уложил.
  Баюн опять заплакал.
  - Прости меня, Волк! Я не должен был верить Финисту. Я предал вас всех, я предал Тридевятое!
  - Нет, - сказал Серый, - не предал. Не кори себя. Они и так бы устроили то, что устроили. А мы их славно потрепали. Народ теперь уже никогда Кощею не поверит, а уж Соловья и подавно долго терпеть не станут.
  - Да что толку, - вздохнул Баюн. - Было у нас одно зло, а стало их два. Где же Светлый Князь, про помощь которого Финист мне уши заливал?
  - А вот Светлый Князь, - сказал Волк, - тебя как раз хочет видеть. Пошли.
  Сколько Баюн слышал про небесный град Ирий, но и вообразить не мог, что там настолько красиво. Его глазам предстали тенистые рощи и цветущие сады, белоснежные ажурные мосты через теплые реки, башни из разноцветного мрамора, залитые солнцем побережья, заснеженные горы, терема, висящие в воздухе. У людей здесь во лбу был цветок или звезда, а многие звери щеголяли крыльями.
  - А где боги Прави? - спросил Баюн.
  - Боги выше. Еще выше терем Светлого Князя. Еще выше ангельские чертоги, а потом Небесный Престол. Нам подниматься нельзя. Князь сам спустится.
  У каждого человека есть добрый дух-помощник, что предупреждает о беде, дает советы или выручает в тяжелую минуту. Есть такие духи и у народов. Человек своего духа не чувствует, как не чувствует своего здоровья, пока его не лишится. Не чувствует и страна. Но без народоводителя она рассыпется, истлеет, подобно мертвому телу.
  Они встретились со Светлым Князем в просторных, богато убранных палатах. Истинный облик Князя, как и любого высшего небожителя, могли видеть лишь боги и ангелы. Для Серого он предстал Белым Волком - царем всех волков. Для Баюна - русобородым человеком, одетым просто, но с алмазным венцом в волосах.
  - Спасибо, Серый Волк, - кивнул Князь. - Можешь идти.
  Они остались с Баюном наедине. Кот молчал, не зная, с чего начать. Не возмущаться же, что Князь не спас их. Это Финист в гордыне своей хотел угрожать Прави. Вот теперь Финист живет не тужит, подлая тварь, а отдувается за него наивный кот. Какой же он, Баюн, ученый после этого? Неуч!
  - Даже Финиста я не виню, - сказал Светлый Князь. - Навий он человек, таким уж вырос, не зря огненная птица рарог у него на знамени. А тебя, Баюн, и подавно. Ты хотел справедливости, а не зла.
  - И выпустил демона, - шмыгнул носом Баюн.
  Князь улыбнулся.
  - Гроза не демон. Ты все неправильно понял, потому что Финист от тебя скрыл самое главное. Он боялся, что если ты узнаешь правду, то не поможешь ему.
  - Уж лучше бы не помог! Финист наплел мне, что вы, Княже, спасете Тридевятое царство, если Гроза будет на свободе!
  - И это чистая правда, - сказал Князь. - Да, я должен сейчас защитить Тридевятое, иначе оно погибнет, а вместе с ним погибнет Ирий. Но силы Прави, так уж создал нас Господь, не могут вступать в бой на земле. Мы сражаемся только с Навью - и с тем, кого ты зовешь Вием, в его собственных мирах. Иначе мы не были бы Светом.
  - Значит, все потеряно? - безнадежно спросил Баюн.
  - Нет. Я не хотел идти на этот шаг. Потому я так долго ждал, потому не вступался. Но теперь вы выпустили Грозу - а она самая страшная из детей Вия.
  - Вы же говорите, Гроза не демон?
  - Истинно так. Демоны - силы Нави, но не хаоса. Одного демона ты уже видел, пусть и в наименее пугающем его облике. Это Скимен.
  Баюн так и сел.
  - Скимен?! Но он... он...
  - Да, в аламаннском льве много света, - сказал Князь. - Небесные силы этой земли приложили большие усилия, чтобы не дать его сердцу ожесточиться. Слово 'демон' - искаженное эллинское 'daemon', что означает 'хранитель'. Демоны - это хранители государств, создаваемые по воле Света. Они защищают свои страны от враждебных демонов и таких существ, как Гроза, крепят военную мощь и единство народа, завоевывают новые земли руками подчиненных им царей. Демон суть меч Нави в руках Прави. Но разумный, хищный, злобный и очень строптивый меч.
  На лицо Князя легла тень.
  - Смерть демона русичей! Вот что люди Гороха пытались укрыть за словами 'вы знаете что'. Демон Заморья и демон Авалона, ведомые Вием, растерзали его на куски. Они хотели подбить на это и Скимена - стравить в очередной раз Аламаннское королевство с Тридевятым царством, - но тот отказался выступить на стороне зла. А я не препятствовал им. Я даже радовался. Слишком темным и жестоким был Ящер, слишком часто он бился со мной...
  - Ящер?
  - Это одно из его имен.
  - Я знаю храмы Ящера, - сказал Баюн. - Некоторые люди верят, что Ящер, Великий Полоз, Змеиный Царь держит мир у себя на спине. А еще Ящер покровитель витязей и властитель подземного царства. Это он?
  - Да, это он, это все его имена. Теперь ты сам можешь увидеть, откуда взялись все эти легенды. Волх их поощрял - даже искаженные, они ему льстили.
  - Волх? - Баюн вспомнил, что уже слышал это имя. - Волх Всеславич?
  - Да, таково имя, которое я дал ему при рождении. Меня в Ирии зовут Всеслав. Волх - сын мой и Матери Сырой-Земли. План Финиста был таков: использовать Кощея, чтобы выпустить Грозу, и тогда я точно буду вынужден вернуть русичам Волха. Финист хочет не просто хорошо жить - ему и у Скимена в гостях живется неплохо. Нет, Ясный Сокол жаждет могущества Нави, жаждет вновь склоняться перед демоном и воевать во имя его. Он так устроен, что не может не служить.
  - Как же можно вернуть Волха, Княже Всеслав, если он умер?
  - Единовременно у государства может быть только один демон. Поэтому вся демоническая династия носит одно и то же имя. Последний Волх Багровых Лет погиб, но уцелел его потомок. Финист узнал об этом из пророчеств тех времен, я же просто его чувствую. Но этот юный Волх бежал, спасаясь от Вия, и где он сейчас, я не знаю.
  Баюн потряс головой, пытаясь уложить в ней услышанное.
  - Это точно все? - попробовал съязвить он. - Я больше ничего не узнаю такого, от чего у меня лапы отнимутся?
  - Только одно. Грозу все-таки выпустил ты, пускай и с искренними намерениями. Поэтому поиск Волха я поручаю тоже тебе. Таково будет твое искупление. Я считаю, что оно вполне заслуженное и даже мягкое. Перун и Стрибог просили бросить тебя в чистилища, а прочие ратовали за несколько унизительных и мучительных перерождений подряд.
  - Мягкое?! Как я это сделаю? Я всего лишь кот, да к тому же мертвый!
  - Смерть суть преходяща, - сказал Князь Всеслав. - Люди боятся ее, а ведь это все равно, что снять одежду. Новую одежду я тебе дам, и ты уже будешь больше, чем кот.
  Время в Ирии текло не так, как на земле, поэтому Светлый Князь позволил Баюну сначала отдохнуть. Кот блаженствовал день, или два, или несколько дней, а может быть, только пару часов - ведь в Ирии не было ночей, а спать ему не хотелось. Он объелся сливками и волшебными цветами, дивился на великолепие природы, заходил в башни и терема, где его радушно встречали, летал и даже плавал. Если кровавая удаль Грозы была 'недоброй свободой', то здесь царила свобода светлая. Баюну не хотелось покидать Ирий, но он был должен. И к тому же, он беспокоился за оставленных в Тридевятом друзей.
  - Я доверяю тебе, - предупредил его Князь Всеслав. - Твое новое тело будет лучше прежнего, и ты сможешь справиться с бедами. Поэтому умирать второй раз тебе нельзя. По крайней мере, пока не выполнишь свое задание.
  ' А потом можно я сам себя убью?', чуть не спросил Баюн, но прикусил язык. Что это за язва нашла на него? Он никогда не ехидничал.
  - Удачи, - напутствовал Светлый Князь, и Баюн враз отяжелел. Его воздушное тело будто налилось свинцом. Как камень, он провалился сквозь золотые облака Ирия и был весьма негостеприимно встречен землей смертного мира.
  Первое, что Баюн заметил, встав и отряхнувшись - он стал выше. Раньше трава кое-где смыкалась над его головой, теперь же она доходила ему только до живота. Баюн тут же помчался к воде, чтобы взглянуть на свое отражение.
  Глазам предстала широкая, чуть удлинненная морда с мохнатыми бакенбардами. Его уши украшали кисточки, тело было пятнистым, пушистым и крепким. Рысь. Он стал рысем.
  Выбор Всеслава немного разочаровал Баюна, который надеялся на пардуса или панфиру, если не тигра. Но тут же он вспомнил, что, вообще-то, наказан, и привередничать нечего.
  - Снова ты! - раздалось у него за спиной. На лужайке появился Скимен. Он был настолько же крупнее Баюна-рыся, насколько лев крупнее обычной кошки. - Медом вам здесь, что ли, намазано?
  - Это не моя вина, - ответил Баюн и обо всем рассказал. Лев подергал хвостом.
  - Не люблю я русичей, - честно признался он. - В Багровые Лета вы по моей стране прошлись - живого места не оставили. Волх в мой Муспельхейм заявлялся, как к себе домой. Я только потому в поход на него не пошел, что понял: Заморье нечто замыслило, еще меня оставят крайним. Но у Светлого Князя случайностей не бывает. Раз уж он тебя к нам забросил, отсюда ты и должен начать.
  Только тут до Баюна дошло, что все это время они свободно говорили на аламаннском. Он подумал, какие еще языки ему известны - и понял, что знает их великое множество, если не все. Вот это дар! Ай да Всеслав!
  - Я начну с Финиста, - сказал Баюн. - Если он еще не сбежал.
  - Не сбежал. - Скимен прищурился, смотря куда-то вдаль. - Но лучше поторопиться. Я тебе тут не помощник. Заморские маги нашу редиску заколдовали, теперь от нее у людей кровавый понос. Пойду кое-чьи присоски пообрываю...
  Лев начал таять в воздухе.
  - Постой! - воскликнул Баюн, вспомнив, что лишился карты. - Где я? Куда мне идти?
  - В Железном Лесу. Следуй на юг, все главные дороги приведут в столицу.
  - Но у меня нет времени! Пожалуйста!
  - Доннерветтер, - пробурчал Скимен и не очень-то нежно схватил Баюна зубами за шкирку. Он прыгнул, еще находясь среди леса, пролетел через жаркое рыжее поле под фиолетовым небом - Баюн краем глаза увидел, как облик льва на этот миг сменился чем-то ужасным и зажмурился, - а приземлился посреди городской площади. Люди Скимена не заметили, свободно проходя прямо сквозь его тело. Лев разжал зубы, и Баюн выпал на мостовую.
  - Бис бальд, - донеслось до рыся, когда Скимен уже исчез.
  - Спасибо, - ответил Баюн в пустоту и поспешил к дому Финиста. Его с порога встретила Аликс, заметно растолстевшая на кухаркиных щедротах.
  - Гутен абенд, - настороженно приветствовала она. - А ты кто?
  - Я Баюн, то есть Василий! Ты забыла?
  - Базилий? - Глаза Аликс расширились. - Что случилось?
  - Я спешу, Аликс! Где Финист?
  - Герр Сокол уезжает, он велел не мешать. Постой, постой, куда ты?
  Баюн оттолкнул кошечку, проскочил мимо вскрикнувшей кухарки и взлетел вверх по лестнице. Финист ходил в своей горнице, что-то разыскивая. Сундуки были открыты, вещи разбросаны по полу. Одет Ясный Сокол был весь в черное, а на груди у него переливалась вышитая золотыми и красными нитями птица рарог. Поверх уже приготовленных в дорогу узлов лежала сабля.
  - Финист! - угрожающе рявкнул Баюн, вздыбив шерсть. Опальный воевода повернулся. В руке у него сверкнул кинжал.
  - А, соловейские пожаловали? Или кощеевы?
  - Ни те, ни другие! Но ты мне за все отплатишь!
  - Я тебя не знаю и знать не желаю, - ответил Финист. - А если ты прыгнешь, то погибнешь сразу же, потому что кинжал отравлен. - Он начал медленно и мягко отходить вбок, поближе к сабле - на случай, если пришелец яда не боится.
  - Ты меня убил! - крикнул Баюн. - И Волка, и богатырей Черномора, и сотни русичей убил! Ты нам эти шарики подсунул! Про демонов рассказать забыл! Про Грозу умолчал! А меня из-за тебя живьем сварили!
  Финист от изумления выронил кинжал.
  - Баюн?! - Он согнулся и начал хохотать. - Вот так дела!
  Рысь прыгнул и сбил его с ног.
  Он еще не привык к новому телу: Баюн, как прежде, бил когтями со всего размаха, но теперь его когти были длиннее, лапы - сильнее, и кровь из ран Финиста хлынула фонтаном. Воевода схватил Баюна за уши и рванул. Боль ослепила рыся, позволив Финисту резко поджать ногу и отбросить противника ударом сапога. Тут же на спину Баюну прыгнула Аликс, свирепо шипя и кусаясь, а следом подоспела кухарка и стала охаживать метлой по рысьим бокам. Баюн заметался, не желая нападать. В горницу вбежал конюший Финиста с сетями в руках. Через пару минут рысь был спутан.
  - Оставьте его, пускай чуть остынет, - велел Финист, замазывая раны чем-то липким и непонятно пахнущим. - Лошади готовы?
  - Да, герр Сокол, - ответил конюший.
  - Прекрасно. Я скоро спущусь. Запамятовал, куда 'Аленушку' спрятал.
  Слуга подхватил узлы и вышел. Финист надел перевязь с саблей.
  - Что убили тебя - виноват, каюсь, - сказал он, зарывшись в очередной сундук. - Но сейчас ты, я смотрю, еще лучше прежнего. Встретил-таки Светлого Князя?
  - Он меня на поиски Волха отправил. Этого же ты хотел, нава проклятый?
  - Еще не нава, - отозвался Финист, - вот выслужусь - может быть, стану... Цель у нас с тобой, Баюн, одна сейчас, так что давай честный бой до мирных времен отложим. Раз уж ты Волха ищешь, то нам по пути. Я в Навье царство еду, свои полки на битву поднимать.
  - Ты все знал!
  - Знал, да. Но клянусь - у меня и в мыслях не было, что Светлый Князь искать Волха поручит тебе.
  - А ключи? Откуда они у тебя?
  Финист рассмеялся.
  - Баюн, и ключи, и замки, и оковы Грозы - они все в нас. Гроза не приходит, она каждый раз рождается заново. Плоть ей творят людская ненависть и жажда крови. То, что я тебе дал - это пилюли из дурман-травы с мухоморами, чтобы вы не испугались и врагу задали жару.
  - Но я видел Грозу! И во сне, и наяву!
  - Ты ее искал, вот она тебя и выделила.
  Финист достал наконец из сундука диковинного вида короткий мушкет, обвернул его тряпицей и повесил через плечо. Оружие из Багровых Лет, догадался Баюн.
  - Ну что, - сказал Ясный Сокол, - распутываю я тебя? Когти больше не будешь распускать?
  Баюн помотал головой.
  - Ну и славно. Ты, кстати, колдовством владеть не стал?
  - Да вроде бы нет.
  - Жалко.
  Лошадей было две. Баюну досталась та, что была навьючена поклажей. Она захрапела и запрядала ушами, когда на спине у нее очутился рысь. Баюн осторожно покрутился, стараясь уцепиться получше.
  - Я тебя все равно не простил, - сказал он Финисту. Тот странно посмотрел на него и ничего не ответил.
  Путей в Навье царство, объяснил воевода по дороге, два - либо по земле в Тридевятое, либо сразу через Муспельхейм. Так бы он выбрал второй, ведь дорога опасна. Но сейчас в Муспельхейме жаркий бой: Скимен дерется с демоном Заморья.
  - Королевства, - говорил Финист, - в основном или сами уже Вию служат, или боятся и пискнуть не смеют, или и то, и другое. Мало таких, чтобы противились. Аламаннцам со Скименом повезло. Он хоть и светлый - только демон Хидуша светлее, - но своих в обиду не дает.
  Как странно, думал Баюн. Мы едем по мирной земле, где готовятся к Осеннему Пиру и не тужат, разве что редиска на время под запретом. А под этой землей, прямо там, где ступают лошади Финиста, идет сражение. И почти никто из аламаннцев не заметит его исхода. Да если даже и заметит, подумает совсем на другое.
  - Но вообще демоны - темные?
  - О да, - усмехнулся Финист. - Прежний Волх был сама тьма. А какие у него были планы, какие грандиозные замыслы! Вий даже избирал его для порабощения мира. Но Волх решил, что лучше поработит мир для себя, а не для Вия, чье владычество над собой он уже устал терпеть. Это его и погубило.
  - А если его сын окажется светлым?
  - Плевать, - ответил Ясный Сокол. - Истосковался я. Вон со Скименом же мы ладим. Но я - русич, а не аламаннец, и место мне в Нави, а не в Муспельхейме.
  Баюн испугался поначалу, что они поедут через Залесье. Но Финист выбрал путь севернее.
  - Имей в виду, - сказал воевода, когда устраивались на ночлег, - наш первый бой может быть уже на границе с Тридевятым. Гороха нет, но думаю, что соловейским я тоже не по вкусу. Спуститься в Навье царство я могу только по стволу Велесова Дуба в Лукоморье - точно так же, как в Муспельхейм попадают по стволу Иггдрасиля.
  Зловещий крик прорезал ночную тишину, и над крышей постоялого двора что-то пролетело. Баюн, уже дремавший у очага, вскочил и зарычал. Он хотел зашипеть, но из горла его вырвался грозный, низкий звук, на который домашние кошки не способны. Над постоялым двором еще раз что-то пронеслось, потом еще и еще. В окно рысь увидел летящие на восток силуэты огромных птиц.
  - Орлы Гваихира, - прошептал Финист. - Значит, Кощей уже добрался до своих покровителей.
  Баюн уснул, уверенный, что ему привидятся кошмары, но едва ли не впервые за это время он спал без снов.
  Через два дня - все же обычные лошади в подметки не годятся Белогриву - они вступили на землю Тридевятого царства. Финист сказал Баюну быть настороже, а сам держал руку на рукояти сабли и прислушивался к каждому шороху. Долгое время они никого не встречали, пока не наткнулись на побоище. Пять изрубленных разбойников остывали у обочины дороги. Кровь еще не успела засохнуть.
  - Рано радоваться, - тихо сказал Финист Баюну. - Это, скорее всего, работа ушкуйников. И сами они, я думаю, неподалеку...
  - А ну стоять! - гаркнули из зарослей. - Руки на виду!
  - Нет! - крикнул Баюн, увидев, что Финист выхватывает саблю. - Я знаю этот голос!
  На дорогу вышли девять человек, все в черных плащах с глубокими капюшонами, прятавших их в чаще леса и в ночной тьме. Их мечи Баюн узнал сразу, и сомнений у него не осталось.
  - Черномор! Черномор, где ты? Это я, Баюн!
  Крайний слева воин опустил меч и откинул капюшон. За эту осень Черномор словно постарел на десять лет. Уцелевший глаз был красным, налитым кровью. Оружие воевода держал в левой руке - на правой Соловей отрубил ему большой палец.
  - Ты - Баюн? - удивленно спросил он. - Баюна Кощей казнил.
  - Светлый Князь вернул меня. Черномор, это же я! Я давал тебе ключ в то утро, помнишь?
  - Кот! Поверить не могу! - Старый воевода кивнул богатырям: свои. - Да ты теперь и не кот! А это кто с тобой?
  - Я Финист - Ясный Сокол, - просто сказал тот. Богатыри разинули рты.
  - Вот так встреча... - протянул Черномор и поскреб в затылке. - Воскресший из мертвых и живая былина... Пригласил бы вас в свои хоромы - да не стало их у меня. По лесам живем, по деревням ютимся. Соловей за меня, живого или мертвого, мешок золота назначил.
  - А что Кощей? - спросил Баюн. - Возвращается, гадина?
  - Не видно покамест. Какие-то заморцы начали шастать, вроде безобидные, но с хитрыми рожами. В Залесье зато целые полки стягиваются. Там же мягкое подбрюшье у нас теперь, открытая рана. Орлища эти здоровые полетели, высматривают, где что. Мы теперь днем от них хоронимся, все больше к вечеру выходим.
  - О бабушке Яге что-нибудь слышно? Или об Иване-Царевиче?
  - Про Ивана - молчок. Всякое бают. И что убили его еще до смуты. И что он где-то далеко на юге витязей собирает, чтобы со дня на день Лукоморье отбить. Иван же на престол первый наследник, законный, царская кровь. Народ в него верит. Ягжаль в степь ушла с богатырками. Тоже мерзость бьет разбойную да ушкуйную.
  - А народ?
  - Какой народ! Зайцы запуганные, по норам хоронятся. Ждут, пока мы придем и спасем их всех. Многие от страха к Соловью на службу подписываются. Он их дозором где-нибудь ставит, а к честным людям идет грабить да девок портить.
  - В Багровые Лета не было бы ему такого раздолья, - мрачно произнес Финист. - Волх у людей в душах ярость бы разжег. Все бы в леса ушли с рогатинами.
  - Нам тоже идти надо, - сказал Черномор. - Солнце не село еще, а мы на открытой дороге. Хотите - давайте с нами.
  - Нет, - ответил Баюн, - прости, друже. Мы в Лукоморье торопимся.
  - Тогда Бог в помощь. Свидимся.
  Богатыри скрылись в чащобе, а всадники направились дальше. Уже смеркалось, когда Финист и Баюн подъехали к какому-то селу. Постоялого двора там не было, но путников пустил заночевать угрюмый молчаливый мужик, живший один. Баюн взглянул на лишние кровати, на неулыбчивое лицо хозяина, потом на Финиста. Воевода Нави только кивнул. Спали они мало и плохо, ушли еще затемно - словно горе, разразившееся в этом доме, превратилось в ощутимую душную пелену и не давало там находиться.
  К полудню лошади приблизились к столице. Финист слез, вытащил из поклажи свою бронь и надел под кафтан. Потом взял дорожную сумку, положил туда деньги и грамоты, перекинул через плечо. Подтянул перевязь с саблей и снял тряпицу с 'Аленушки'. Остальной скарб он закрепил потуже, связал лошадей уздечками, гикнул, стегнул прутом - и те умчались.
  - Далеко все-таки, - сказал Баюн. - Найдут дорогу?
  - Мои - находят. Если даже разбойникам попадутся, так все ценное с собой у меня. Готовься, кот... рысь то есть. Располосуй их, как меня давеча. - Финист подмигнул, и они направились к воротам.
  Баюн не удивился, увидев, что над Лукоморьем новые флаги: сверху белые, снизу оранжевые, посередине - голубой кочет. Новый царь, видимо, хотел изобразить соловья, но не знал, как эта птица выглядит. Стража была берендейской и другого языка, похоже, не знала. Поэтому говорил с ними Баюн.
  - Деньги давай, - потребовал стражник и наставил бердыш.
  - У нас есть бумаги... - начал Баюн.
  - Какие бумаги-шманаги! Я бумагу, что ли, есть буду? Деньги давай!
  Откупиться удалось только четырьмя золотыми, и еще по золотому каждому стражнику 'для детей'. Получив деньги, стража потеряла к гостям всякий интерес. Финист и Баюн вступили на улицы города: Финист с любопытством, Баюн с ужасом.
  Многие терема были сожжены. Прямо посреди улиц валялись мешки, набитые песком, и перевернутые столы и лавки. Деревянные мостовые были проломаны, каменные - разворочены. Заборы покрывала похабщина. Редкие прохожие жались к стенам и опускали глаза, зато повсюду бродили разбойники, лешие, кикиморы, залесские вервольфы и прочий лихой люд, вооруженные до зубов.
  - Пока все идет спокойно, радует, - сказал Финист Баюну. - Ты помнишь, как отсюда попасть к Велесову Дубу? Я много лет уже не был в Тридевятом.
  - Помню. - Баюн с трудом оторвался от безрадостных мыслей. Вид растерзанного Лукоморья ранил его и снова заставил вспомнить о своей в этом вине.
  Велесов Дуб да статуя царя Огнеяра - вот были главные символы столицы и вообще всего Тридевятого. Когда избавились от темных царей, выбирали, что поставить на флаг: дуб или статую. Выбрать не смогли и поставили медведя. А в статуе, ко всему прочему, было нечто грозное, чуть ли не навье, хотя Огнеяр безоговорочно почитался всеми, как великий князь и славный витязь.
  Была только одна закавыка.
  - Это обычный дуб, - сказал Баюн. - Как по его стволу спуститься в Навь?
  - То наш, темный, секрет, - ответил Финист не без гордости. - Смотри и...
  - Кого я вижу!
  У подножия статуи стояла, уперев руки в боки, очень некрасивая и очень толстая женщина. Маленькие глазки смотрели подслеповато и зло. Баюн узнал ее: то была известная ведьма Василиса Ильинишна, свирепый враг Нави.
  - Царевна-Лягушка, - назвал ее Финист старой кличкой. Василиса и вправду была похожа на жабу. - Ты нисколько не изменилась.
  - Да и ты тоже, соколик ты наш помоешный! - визгливо заявила ведьма. - Что, Гороха укокошили, так ты страх и потерял? Поживиться думаешь, стервятник?
  Финист улыбался. Василиса считала себя светлой, но вся Правь избегала ее, как чумы. В колдовстве она была не особо сильна, зато нравом отличалась премерзким и любила устраивать склоки. Об нее не хотелось даже пачкаться.
  - Проваливай, пока цела, - сказал воевода беззлобно.
  - Язык-то придержи! - ответила Царевна-Лягушка. - Укорочу! За мной теперь сила стоит!
  Улыбка сползла с лица Финиста. На площади появились несколько крепких коренастых бородачей, вооруженных кирками. Впереди них шел толстенький безбородый человечек. Сапог он не носил, обладая зато очень волосатыми ступнями.
  - Сам маршал Phoenix, - сказал заморец, почти не коверкая слова. - Мы поймали крупную рыбу, ребята!
  - Никого вы пока что не поймали, - ответил Финист. Он положил ладонь на приклад мушкета.
  Баюн родился и вырос котом, а кошки не дерутся стенка на стенку. Но ему было известно, что если против тебя трое и больше - всегда бей по вожаку. Потом, правда, полагалось бежать, да и проверить этот совет Баюну было негде. Однако времени на раздумья не оставалось. Рысь прыгнул на мохноногого человечка, и они покатились по мостовой.
  Бородачи схватились за кирки, но их встретила 'Аленушка'. Оружие оглушительно рявкнуло, и первый противник упал с развороченной головой. Второй выстрел грохнул почти сразу же. Навьему мушкету не требовалось сыпать порох - только рывком встряхивать между выстрелами. Финист пятился к дубу, стреляя, пока мохноногий пытался достать Баюна коротким светящимся мечом. Рысь перехватил его руку зубами и сжал челюсти с такой силой, что достал до самой кости. Меч выпал, обжигая шерсть Баюна и волосы человечка. Тот, даже безоружный, бил Баюна по носу и норовил ткнуть в глаза, пока не обмяк с разорванным горлом. Не теряя времени, рысь поспешил на помощь Финисту.
  'Аленушка' тем временем уже смолкла, иссякнув, и с последними двумя бородачами, один из которых был ранен, Финист бился саблей. Раненый едва не размозжил Баюну голову киркой, но тот поднырнул и прыгнул врагу на грудь, глубоко запуская когти. Твердый, как камень, кулак обрушился Баюну на морду. Рысь увидел звезды средь бела дня. Однако воспользоваться этим бородач уже не смог: силы его иссякали, и Баюн его добил.
  Все еще оглушенный, рысь подошел к Финисту. Тот вытер саблю и вложил в ножны. Правая нога Ясна Сокола была распорота сбоку, кровь стекала в сапог.
  - Ничего,- хрипло сказал воевода. - Сейчас прибудем в Цитадель, там нас с тобой подштопают.
  'Я убил двоих', подумал рысь. 'Сам. А до этого я ни разу не отнимал жизнь никого крупнее птички'. Однако эта мысль грела мало. В настоящем, а не сказочном, бою увечья получают все, и глядя на рану Финиста, Баюн понимал, что со своей шишкой еще дешево отделался. Он оглянулся - Василисы нигде не было.
  - За подмогой побежала, - угадал его мысли воевода. - Не успеет.
  Он нагнулся, взял Баюна за шерсть на загривке, а свободную руку вытянул вперед и что-то пробормотал. На пальце Финиста сверкнуло кольцо с аметистом. Мир вокруг окутался дымкой и поплыл. Стало темно. Солнце превратилось в тускло-красную монетку, а земля - в серую пыль. Все Лукоморье посерело, лишилось красок. Промозглый холод заставил дрожать даже пушистого Баюна.
  Велесов Дуб перед ними словно поднялся вверх. Между его корнями появился черным провал, куда уходили каменные ступени. Финист похромал туда, и Баюн поспешил за ним.
  Проход освещало красноватое сияние, шедшее неизвестно откуда. Чем ниже они спускались, тем теплее становилось. В сапоге Финиста хлюпало. Наконец воевода и рысь вышли в огромный зал. Баюн сперва подумал, что они прибыли к великанам: потолок был так высоко, что свет до него не доставал, а каждую колонну могли обхватить не меньше десяти человек. К одной из этих колонн Финист и привалился, тяжело дыша. Баюн увидел, что к ним спешат навы с пиками наперевес. На остриях пик дрожали и потрескивали белые искры. Однако, разглядев Ясного Сокола, навы переменились в лицах - или в мордах, - опустили оружие и поклонились.
  - Хватит кривляться, идиоты, - прохрипел воевода. - Помогите мне.
  Стражи беспрекословно дали Финисту на них опереться и повели к выходу. На Баюна никто даже не взглянул.
  С гулом раздвинулись створки ворот, и дохнуло сухим жаром. Глазам предстал, от края до края, черный, бурый и красный город, весь из углов, пирамид, башен. В тысячах блестящих окон отражается небо Нави, будто застывшее в вечном закате: желтое и алое у горизонта, выше фиолетовое и над самой головой почти черное. Вместо звезд по нему разбросаны разной величины луны, которых Баюн насчитал не меньше десяти. Ветра нет, но серые клочкастые облака сами по себе закручиваются воронкой, к центру ее превращаясь в волчьи хвосты. Глаз воронки - непроглядная чернота, от взгляда на которую Баюну стало жутко. Словно, если не уследишь, может оторвать от земли и засосать туда.
  Навы поспешно подали сани, которых влекли два ящера с лосей величиной. Вместо полозьев было что-то светящееся и слабо гудящее. Без тряски, плавно, точно на ровном льду, эти сани полетели по улицам, в которых Баюн с замиранием сердца узнал Лукоморье. Да, оно было совсем иным: терема - высоченные, гладкие, блестящие, как бруски литого железа, земля - ровная, тоже гладкая и везде темно-серая. Все исполинское, безликое, ни тебе коньков, ни наличников, ни росписей, никакой выдумки. Нет дерева - только сталь, да стекло, да какая-то вороненая броня. Но вот же она Кривая улица, вот Серебряный поворот, от него отходит Ткаческий переулок: уж чего-чего, а улицы Лукоморья, рисунок их, Баюн всегда узнает. Вот площадь, тоже огромная, и вместо статуи Огнеяра - нава на чудовище. А вместо царского терема черно-красная пирамида ступенями, уходящая в самые облака.
  - Дорогу! Дорогу маршалу! Расступись!
  Финиста, опять под руки, вывели из саней.
  - В мои покои! - приказал он. - И воды мне! И лекаря! Ж-живо, уродцы!
  Преобразился Ясный Сокол, даром что ранен. Сталь в глазах, сталь в голосе. Дома оказался. Здесь все привычно - каждый свое место знает, низшими помыкать, перед высшими склоняться.
  Убранство Цитадели вообще не с чем сравнить. Баюн вертел головой, останавливался то и дело, и навам приходилось его окликать. На потолке светятся брусья в жестяных поддонах: если прямо на них смотреть, то режет глаза. Дверь целиком из железа - это ладно, а как вам стеклянная? Баюн даже когтем по ней постучал - толстое стекло, камнем небось не пробьешь. И все эти двери не открываются, а разъезжаются. Коридоры, коридоры, полы гладкие и холодные, стены голые, серые. Навы, что сидят в боковых палатах, поднимают на идущих взгляд, да так и застывают. Пробежал мимо один в белом балахоне, на ходу стягивая страшненькую глазастую маску, Финиста завидел - и влетел с размаха в угол. Шепотком разносилось: маршал, маршал вернулся!
  Коридор вывел в широкий, как поле, зал, купол которого покрывала роспись. Просто так, порадовать глаз, навы не рисуют. А когда пишут образа или такие вот картины, получается сухо, напыщенно и мертво. Будто отпечаток. И все же Баюн опять засмотрелся. Изображала роспись, как он понял, откуда есть пошло Навье царство: появление первого Волха и сражения за тогда еще дикие земли, наводненные берендейскими навами. Некоторые фигуры двигались, что Баюна не удивило - рысь уже устал дивиться и все чудеса полагал сами собой разумеющимися. Вдруг одна из них взлетела, и Баюн понял, что это живые навы. Верткие, как ящерицы, они цеплялись за стены и свод, ныряя и выныривая сквозь круглые отверстия, что вели на верхний ярус. Для этажей повыше было отдельное приспособление: тесный чуланчик.
  Вот, думал рысь, пока чуланчик поднимался вверх, откуда берутся все эти самокатные повозки да крылатые корабли. Говорят ведь, что Великий Полоз якобы показал людям, как плавить железо и добывать самоцветы.
  Финист навьи понятия о красоте не разделял, и свои покои в Цитадели обставил привычно, цветасто. Навы не понимали, ну да от них и не требовалось. Воевода лег на лавку, закусил зубами обшитую тканью деревяшку, и нава-лекарь занялся его раной. Баюн сказал, что получил по голове. Ему дали съесть какой-то безвкусный шарик.
  - Проклятые гномы, - сказал Финист, когда его бедро зашили, а слуга принес браги. Навы питались черт знает чем, поэтому Ясный Сокол держал в Цитадели запасы из Тридевятого. - На всех 'Аленушки' не хватило. Поскупился, дурак, патронов захватить. Ну да ладно, после живой воды должно быстро зарасти. Завтра я в войска, а ты - что хочешь делай. Можешь со мной, можешь по улицам бегать.
  - Финист, - сказал Баюн, - где бы ты искал Волха?
  - Я бы его не искал, - зевнул воевода, - а нашел дурня, который мне сам его отыщет.
  Остаток дня Баюн скоротал, погуляв по Цитадели, пару раз даже заблудившись. Финист оставался полулежать у себя, не тревожа ногу лишний раз и принимая нав, а вернее - в основном прогоняя, потому что большая часть приходила убедиться в его возвращении. На ночь рысь облюбовал узорную басурманскую лежанку. Финист щелкнул пальцами, пробормотал что-то, и свет потух.
  Люди всегда боялись темноты, говорила Ягжаль - мрак населяют чудовища, боящиеся не солнца, но лучей Даждьбога. Баюн ей возражал так: я вижу в темноте, и я знаю, что никаких чудовищ там нет. Чудовища ходят при свете дня, бьют беременных кошек под живот потехи ради и верят, что Заморье станет другом Тридевятому, если русичи будут осквернять могилы дедушек.
  Но об этом хорошо было благостно рассуждать на поверхности, где тьма являлась просто более черной тенью. Здесь она жила сама по себе, шевелилась, дышала, и не просто не отступала от света, а проглатывала его, если хотела. Бесплотные лапы тьмы крысиными хвостами скользили по спине, впивались в позвоночник и елозили промеж ребер. Разум отдергивался от них, съеживался в страхе, непроизвольном и необоримом, как тошнота. Баюн не мог себе представить, как нужно чувствовать и мыслить, чтобы добровольно принимать эти лапы в себя, а тем более наслаждаться их присутствием. Он ворочался, дыбил шерсть, тихо рычал, пока не услышал сонный голос Финиста:
  - Тебе чего неймется? Мы завтра рано встанем, хватит бузить.
  - Я не могу спать. Меня будто выпивают.
  - Это ты сам себя выпиваешь. Прекрати напрягаться.
  - Но эти... проникнут...
  - Кто проникнет? Куда? Таблета на пользу не пошла?
  - Ты разве не чувствуешь?
  - Я же говорю, прекрати напрягаться. Все, когда в первый раз сюда попадают, поначалу мучаются. Твоя аура сейчас как бы чешется о Навь. Плавал когда-нибудь?
  - Финист, ты издеваешься?
  - Совсем нет. У моего кума был плавучий кот, он его даже за деньги хотел показывать. Так вот, если в воде барахтаться и дергаться - нахлебаешься и потонешь. Позволь потоку себя держать. И не бойся. А сейчас спи! А не то сапогом запущу, ей-богу.
  'Я тебе этот сапог знаешь, куда вставлю?' мысленно огрызнулся Баюн. Но он примерно понял, что Финист имеет в виду. Когда от мороза болит нос и усы слипаются корочкой, а ты вынужден сидеть у обочины, греясь о братьев, мяуча осипшим голосом, главное - не дрожать. Не выбрасывать драгоценное тепло, представлять, что ты проницаем и жгучий ледяной ветер свободно проходит насквозь. Баюн заставил себя расслабиться, и тьма пролилась в него до самых кончиков когтей. Скользкая, тугая, она протащилась через тело и канула без следа, ничего с собою не взяв. Рысь ей был безразличен, как реке безразлично, есть на ее пути плотина или нет.
  Открытие это не потрясло, но взволновало. 'Мы ведь ночные звери', подумал Баюн, засыпая. 'Мы знаем, что у каждой ночи есть свой оттенок, умеем отличать хорошую от несущей беду, даже если привыкли бодрствовать днем. Может так быть, что ночь нас тоже знает? Ведь и Грозу искали Черномор, Иван, Волк, но приглянулся ей именно я...'
  Наутро Баюн отправился вместе с Ясным Соколом. Войско пекельного царства состояло из нав, всяких ящеров да змеенышей, немногочисленных людей и огненных птиц рарог, которыми ведал сам Финист.
  - Попляшет у нас Гваихир теперь, - сказал воевода. Самая большая птица уже была оседлана и внуздана.
  - Здесь-то когда война начнется, как думаешь? - спросил Баюн.
  - Она уже началась. Нападают чужие навы, отбиваемся. Вот когда демон Заморья лапы протянет - туго придется.
  - А Гроза?
  - А Гроза наверху пирует, здесь ей нечего делать.
  Финисту выделили две сотни птиц рарог и вооруженных самострелами нав. Воевода долго собачился, чтобы дали побольше, но ему отказывали, несмотря на все почтение. Мол, и так мы почти беззащитны, кто нас от демонов прикроет?
  - Тебя я, Баюн, оставляю, - сказал Финист. - Если мне память не изменяет, из тех, кто был к Волху близок, Садко-купец еще должен быть жив. Может, это тебе пригодится. А я в Тридевятое. Попробую еще старых друзей поискать. Знаешь, - добавил он, - я только что сообразил. Царь Дадон нам на флаг медведя поставил. А на старом флаге, в Багровые Лета, была рысь. Игра словами такая: рысь - русь...
  Облачившись в особую бронь, воевода и навы сели на рарогов. Птицы поднялись в воздух и пропали в лиловом небе. Далеко вверху прощальной звездой блеснуло волшебное кольцо Финиста.
  
  Глава третья
  Былину о Садко Баюн прекрасно помнил. Даже странно, что раньше в голову не пришла. Только былина - не обязательно быль: где в ней правда, где сказка, поди пойми.
  Рысь бродил по Навьему царству. Ему не мешали. Среди нав быстро разлетелась весть, что пятнистый зверь с поверхности - друг маршала Финиста. А маршал Финист известно кто: последний защитник Нави, не отступившийся, пока гибли все прочие. Навы даже спрашивали Баюна, каково это было, когда Бориска бил из пушек по Речному дому, и рысь устал объяснять, что он тогда еще не родился.
  В былине, думал Баюн, Садко угодил к подземному царю, потому что тому понравилась его игра на гуслях. Правда, потом Садко отпустили... А вот отпустили ли? Догадка шевельнулась у рыся в уме, и он начал расспрашивать нав. Имя 'Садко' было им незнакомо, но наконец один, белый от старости, переспросил:
  - Цардок, что ли? Министр культуры?
  - Я таких слов не знаю, - сказал Баюн. - Садко человек.
  - Цардок тоже был человеком. Его повысили до навы за особые заслуги. Он, можно сказать, отец всей нашей музыки.
  - Его можно увидеть?
  Нава фыркнул:
  - А рарога можно голыми руками поймать?
  - Иван ловил, - сказал Баюн, имея в виду былину о Жар-Птице.
  - На то он и Дурак, чтобы ему везло! Ну ладно. Раз уж ты друг маршала, можешь попробовать. Министерство на Подковерной.
  Улицы здесь не только выглядели - они и назывались так же, как в Лукоморье. Нужное место Баюн нашел почти без труда. Это люди запоминают, как выглядят дома и деревья на пути, а маленькие кошки помнят саму дорогу. Рысь только жалел, что пришел без подарка. Если министр культуры - это важный человек, вроде царского дьяка, ему полагается поклониться гостинцем да соболем. А без этого может и не пустить дальше порога. Однако, услышав имя Финиста, стража дала Баюну войти. Правда, зачем-то его всего обхлопали, даже зубы и когти проверяли на остроту.
  - Документы есть? - спросила нава в приемных покоях. Она сидела перед дверью к Цардоку и двигала пальцем какие-то картинки в волшебном зеркальце.
  - Что есть?
  Нава закатила глаза.
  - Бумаги твои, дикарь! Грамоты, или как они там! Сколько вас ни учили, а вы как были животными, так и остались! Откуда мне знать, от Финиста ты, от Всеслава, или, может, от самого Микки Мауса!
  - Усы, лапы да хвост - вот мои грамоты, - сказал Баюн. - Я ищу Волха Всеславича. От меня зависит теперь судьба Тридевятого царства, и Навьего тоже. Как вы без Волха хотите заморского демона останавливать?
  Нава поджала губы и постучала по столу раскрашенными когтями.
  - Многие искали, теперь их самих не найти. Глупо это. Надо знать свое место, иначе общество рухнет.
  - И вы туда же, - обиделся рысь. - Всяк свою трусость оправдывает так, что она едва ли не благородной кажется. У Волха бы не отсиживались, верно? А вот сейчас Вий к вам нагрянет - сами пожалеете, что медлили.
  - Голова от тебя болит, - вздохнула нава. Она наклонилась к блюдцу с яблочком и произнесла: - Господин Цардок, к вам посетитель.
  Баюн ни за что бы не узнал Садко: нава навой, с крыльями и всем. Правда, глаза немножко другие. Человечнее. У нав они холодные, как у рыб. И речь его другая, не навий слог, который порой едва понимаешь.
  - Здравы будьте, - поклонился рысь. - Светлый Князь Всеслав меня к вам послал.
  - Светлый Князь? - удивился нава. - Прежде он все больше с мечом к нам приходил, а теперь и вовсе не ходит.
  - Время настало страшное. Если старые распри не придержим, погибнем все. Я кот... тьфу... рысь Баюн. А вы Садко-купец?
  - Был Садко, - задумчиво сказал Цардок. - Теперь я главный надо всеми навийскими песенниками. На том и богатство мое стоит. Лубков мы не рисуем, былины редко складываем - зато музыка свята для нас. Сам владыка Волх ее благословлял.
  - Вы его правда видели? - спросил Баюн.
  - Старика-то? Видел - вот как тебя сейчас. Жуткий он был, словами не описать.
  - Я должен его найти. То есть, не самого Волха, а его преемника. Ну, то есть, он тоже Волх...
  - Уцелевшего Всеславича... За тяжкое дело ты взялся, рысь.
  - Не по своей воле, - ответил Баюн.
  - Видел я и ту битву, - проговорил Цардок. - Мы, навы, тоже биться можем, но при живом Волхе нашим делом было его силой напитывать.
  Он закрыл глаза. Как объяснить тому, кто впервые в пекельном царстве, что такое здешние сражения? Вспышки пламени, грохот и гром, алые лучи, режущие плоть и бронь, боевые ящеры в шипастых латах, железные самоходные големы. Нет бегущих - всех держит могучая воля владыки, и только если он падет, навы смогут брызнуть с поля. Потому стоят насмерть и идут прямо в огонь, покоряясь безжалостному демону. А высоко над ними заслоняют небо громадные, ужасные тени, рвут друг друга, сплетаясь в свирепой борьбе, и черная их кровь выжигает землю дотла.
  - До последнего Волх боролся, - сказал бывший Садко. - Очень уж крепким был старик, да и мы старались. Но неравными оказались силы. Демон Заморья у меня на глазах вырвал сердце Волха. А до того вспорол ему живот, чтобы уничтожить преемников. Только один из змеевичей ускользнул. Остальные трепыхались, а этот сразу смекнул, что Навьему царству конец приходит. На запад ушел, да только где его искать там? Может, уже и сгинул.
  - Не сгинул! Светлый Князь мне сам сказал - чувствует его.
  - Ну, значит, подождать надо, - рассудил Цардок. - Сам придет. Нам же не резон в чужие царства соваться.
  - Да кто кому больше нужен - он вам или вы ему? - возмутился Баюн. - Что вы все холоднокровные, как лярвы? Вы сидите, умствуете, а мое Тридевятое погибает. И ваша Навь тоже падет, неужели не понимаете?
  Цардок криво улыбнулся.
  - Верно ты говоришь, Баюн. Мы холоднокровные. А Волх - горячий, огненный. Мы ему служим потому, что так подобает. А люди - по зову сердца. У тебя с ним больше общего, чем у нас. Так что как знать - авось и сможешь его найти.
  - Что находится на западе? - спросил рысь.
  - Пекельные царства королевств да большие пустоши. На крайнем западе огненный окиян, а за ним - владения заморского демона. Путь твой через речку Смуродину, по Калённому мосту, в Муспельхейм. Там след змеевича обрывается.
  - Еж твою мышь! - в сердцах воскликнул Баюн. - Бродячим становлюсь, куда там купцу Афанасию. Ну, дай Бог, чтобы там уже успокоилось все.
  Не было в Навьем царстве ни лесов, ни полей. Все подземье Тридевятого навы превратили в один большой город. Понаставили свои дома-бруски, а где были горы - выточили их, как древесный жучок. За пределами пекельного Лукоморья Баюну стали попадаться развалины, и чем дальше он шел, тем чаще. Только тут он понял, какие раны нанес Нави Вий. Вокруг Цитадели город отстроили заново, а во всех остальных местах его еще продолжали восстанавливать. Баюн увидел тысячи рабов, влекущих каменные глыбы. С зашитыми глазами, чтобы не смотрели по сторонам, с зашитыми ртами, чтобы не разговаривали, они тянули свои бечевки, а вокруг похаживали двуногие ящеры и щелкали бичами с железными наконечниками. Передернувшись, Баюн поспешил дальше.
  Рысь мог пройти дальше, чем кот, и быстрее, чем кот, но в Навьем царстве ему приходилось туговато из-за жары. А кроме того, здесь не было ни еды, ни воды. Навы же не отличались гостеприимством. Баюн обглодал какой-то куст и немного насытился, но пить захотелось еще сильнее. В Нави не было солнца, и он не мог понять, сколько уже идет. К речке Смуродине рысь вышел еле живой.
  Вместо воды Смуродина текла вязким огнем. Жар от нее обжигал. Баюн понял, почему Калённый мост так называется: рысь не мог даже ступить на него. Но ему повезло. По Смуродине ходили корабли, защищенные от пламени волшебными пузырями. На один из таких кораблей Баюн и прошмыгнул. Корабь назывался 'Нагльфар'; увидев аламаннское слово, рысь рассудил, что тот рано или поздно окажется в Муспельхейме.
  Гружен 'Нагльфар' был огромными железными бочками. У каждой из них был краник, как у бочек с вином. Измотанный Баюн не стал долго думать, повернул один из краников, и на пол трюма полилась тягучая, как патока, красноватая жидкость. На вкус она оказалась сладкой, однако не приторной - так бывает сладка вода в горном ручье, но, в отличие от воды, эта жидкость утоляла еще и голод. Баюн пил, пока не вылизал лужу досуха, и уснул, спрятавшись между бочками.
  Во сне он был огромен, величиною с весь 'Нагльфар', а может, и больше. Тело его, пока юное, неокрепшее, не обросшее броней, уже двигалось быстро и юрко. Быстрота позволила ему прошмыгнуть мимо разъяренных битвой врагов. Еще он был хитер и отличался редким для своего племени терпением. Вплавь он пересек Смуродину и вылез в Муспельхейме. Тотчас дорогу преградили: взрослый, крупный, сильный. Щупальце обвилось вокруг горла, лязгнули угрожающе львиные клыки в несколько рядов. Тот, чьими глазами Баюн смотрел, съежился в комок, униженно упрашивая пропустить. Не верю, зашипел муспельхеймский и сжал щупальце, одни беды нам от всего вашего рода! Тут далеко сверху, словно удар колокола, раздался мощный и чистый глас на аламаннском, чьи слова Баюн понял как: 'Позволь, тебе воздастся'. Муспельхеймский неохотно посторонился, а его незваный гость змеей скользнул по чужим владениям и, не задерживаясь, устремился дальше.
  Баюн проснулся оттого, что качка прекратилась. Корабль стоял. Рысь быстро напился из бочки и, прячась темными углами, вышел в порт.
  Навы жили и здесь, но называли они себя 'цверги'. Ящеры Муспельхейма были более змееподобными, повозки влекли многоногие лошади, да еще ходили великаны, ничем не напоминавшие, впрочем, Усыню и Горыню. Пытаясь вспомнить свой сон получше, Баюн шел на запад. Направление он спросил у цвергов; как те, не видя ни заката, ни восхода, ни звезд, узнавали стороны света, рысь мог только гадать.
  В Муспельхейме было оживленно. Сегодня же на земле Осенний Пир, вспомнил Баюн. Интересно, что в этот день делают цверги? Пировать им почти что нечем. Не зря ведь жители пекельных царств всеми правдами и неправдами лезут на поверхность.
  По пути Баюн объедал редкие безвкусные растения. Питье он нашел: кое-где из земли, как аисты, торчали краники на длинной ноге. Вода из них была горячей и немного пахла серой. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем в отдалении не начали бить часы. Заслышав этот звук, цверги бросали свои дела, раскрывали крылья и куда-то летели мимо Баюна. Стремились они к западу, поэтому рысь вскочил на крышу одной самоходной повозки и вцепился изо всех сил. Он уже видел, как быстро эти повозки катят.
  Самоходка привезла Баюна на улицы, в котоых он распознал столицу Аламаннского королевства. Толпы цвергов текли туда, где на поверхности находился королевский дворец. В Муспельхейме там было капище. Звуки, доносившиеся оттуда, заставили Баюна поморщиться: навская, ну или цвергская, музыка. Да и какая же это музыка? Барабанный бой да железный скрежет, будто точат ножи. А что поют, за этой какофонией часто вообще не разобрать. Однако тут Баюн остановился и прислушался. Во-первый, поющий голос был женским. Во-вторых, пел он на языке не Муспельхейма, а Авалона:
  A heartbeat like thunder, burning down under,
  Ready to fly into the great sky.
  When the flames getting higher, you're feeling the fire,
  You know it's our turn - we're ready to burn.
  Четыре раза огонь помянули - ну да хотя про что еще в пекельном царстве петь? Ни облаков, ни цветов, ни ручьев у них, а девицы все - такие же чуды-юды. Из любопытства Баюн подошел поближе. Музыка ревела так, что оглушала, цверги прыгали и бесились, перекрещивались лучи цветного света.
   Burn it up, bird of fire,
  Come on and set this place on fire.
  Burn it up, it will take you higher,
  Feel the heat and feel the fire.
  Ну, огненная птица и полеты какие-то - это про рарогов. Боевая песнь, должно быть. Война ведь скоро. Баюн хотел уже уйти, но всей шкурой почувствовал вдруг чье-то присутствие, да такое грозное, что сердце захолонуло.
  A body of iron hits harder then lightning,
  He's got a sharp sense - it's his best defense.
  He's a natural born leader, fast as a cheetah,
  He's ready to win - come on, let's begin!
  - Это обо мне песня, - объявил самодовольно голос в голове Баюна. - По-авалонски - так этой маленькой Fraulein больше нравится, короче получается. А тебя я, наверное, съем. Ты уже раздражать начинаешь.
  То, что рысь увидел, подняв голову, он немедленно пожелал никогда в жизни больше не видеть. И если бы это было возможно - увиденное забыть.
  Кончиком щупальца Скимен выдернул Баюна из толпы и поднес к глазам. Давешний сон милостиво сгладил черты демона, да и герой его сам был таким же. Наяву рысь мог только зажмуриться, но боялся.
  - Я не виноват, - жалобно сказал Баюн. - Послушай, но я же ничего не сделал!
  - Ты хочешь вернуть Волха. Это уже достаточно. Так и быть, со Всеславом я спорить не могу, но чтобы его посланец мешался у меня под ногами - такого уговора не было.
  - Если ты меня съешь, - набрался храбрости Баюн, - твой Светлый Князь тебя накажет, верно?
  - С чего ты взял, что я ему подчинюсь? - ощетинился Скимен.
  - Ты просто себя коришь, что тогда пропустил маленького Волха! Аламаннцев Авалон и Заморье столько раз норовили подтолкнуть к войне с нами, что ты уже решил, будто так и надо!
  Демон помедлил. Ноздри-щели раздувались. Черты его морды сохраняли похожесть на царя пустыни, и кожистая шкура была такого же золотистого цвета - лев, рожденный гидрой.
  - Мы не должны быть врагами, Скимен. Хотя бы сейчас, когда нам всем опасность угрожает. Задуши в себе тьму, иначе Вий опять попытается ею воспользоваться.
  - Легко сказать - задуши! - Но Скимен уже успокаивался. Баюн вспомнил, как Садко говорил об огненной, порывистой природе Волха. Видимо, все демоны были такими. Вместе с этим владыка Муспельхейма становился и менее страшен. Что-то в нем было даже благородное - для демона, конечно.
  - Что это? - Баюн указал на шабаш внизу.
  - Радение. В мою честь. - Тут Скимен сообразил: - Ты откуда знаешь, что я пропустил змеевича?
  Баюн рассказал ему свой сон.
  - Вот как... - Демон пробормотал непонятное слово на '-ция'. - Что за корабль, говоришь? 'Нагльфар'? Так он же... Постой... Ты сказал, ты из цистерны... Ахахахахаха!
  Туша Скимена вся затряслась. От смеха он чуть не выронил Баюна.
  - Вот разбойник! 'Нагльфар' корм возит лично мне. Эта штука, которой ты напился - в ней силы на сотню смертных. Неудивительно, что ты на след сразу напал.
  - Я не знал, - сказал рысь. - Я прошу прощения. Значит, Волх действительно ушел из Муспельхейма?
  - Конечно! Стал бы я его здесь терпеть!
  - Тогда я пойду туда же.
  - Славно.
  Щупальце неимоверным образом вытянулось, унося Баюна прочь так быстро, что у него перехватило дыхание. Скимен опустил его там, где уже никаких жилищ не было, а была бескрайняя унылая степь, и на прощание Баюн услышал:
  - Мне это не по вкусу, но правду надо принять. Мой отец Светлый Конунг что-то знал в тот день. А уж он никогда не пожелает зла Аламаннскому королевству.
  Как в лесу идут на шум воды, так Баюн шел на жар. Ближе к огненным рекам, заметил он, земля становилась теплее и тверже, а растения переставали попадаться. Все в этом мире было наоборот. Аламаннские корабли более не считались, и приходилось вспоминать, как выглядит пестрая карта королевств.
  Баюн вскоре перестал сходить на берег и просто перебирался с корабля на корабль. Сны, вызванные пищей демонов, гнали его вслед за удирающим в них Всеславичем. Рысь даже проникся жалостью к молодому Волху: тот оказался совершенно один в землях, где у него были только враги. Демон приноровился идти через реки или пустоши, а корм воровал, нападая на корабли. Как узнал Баюн, не у всех королевств есть демоны - в мелких пекельных царствах живут существа, на них похожие, но своей природой ближе к Грозе. Некоторые из них чуяли Волха в своих владениях и нападали: даже не столько отогнать опасного пришельца, сколько желая напиться его горячей и сильной крови. Последний из рода Всеславичей защищался отчаянно. Кого-то он ранил и бежал, кого-то помельче - убил и сожрал сам. Силы понемногу росли, прибавлялось боевого опыта, но Волх понимал, что любой из настоящих демонов раздерет его, как медведь собаку. Ему нужно было убежище, где спокойно и много корма - укрыться, окрепнуть, вырасти.
  И он такое убежище нашел - но только за окияном, под самым носом своего злейшего врага. Пока тот был занят в Нави, Волх проник в одно из маленьких царств южнее заморских владений. Своего демона у тамошних нав не было, подкармливали он заморского, хоть и неохотно. Волх потребовал себе долю пищи, за неповиновение обещав всех перебить. Навы подчинились, а когда демон, отъевшись, уничтожил одно из досаждавших им порождений хаоса - назвали его благодетелем.
  Баюн уже достаточно имел дела с навами, чтобы сомневаться в их честности. Как и Финист, они жили, чтобы служить. Но Финист был всегда верен своей земле и своему роду демонов - а навы частенько выбирали того, кто сильнее. Потому-то, догадался Баюн, так мало их ему встретилось в пекельном Лукоморье. Бежали они, став цвергами, заморцами или кем-нибудь еще.
  Сон об этом явился ему, когда рысь пробрался на корабль, идущий через огненный окиян. Тот был и не корабль даже, поскольку шел не по огню, а под ним. 'Железная рыба', назвал его про себя Баюн. Есть в этой рыбе было нечего, зато она быстро плавала.
  Демон Заморья был поглощен делами на востоке и о своих южных порубежьях не задумывался. Сам он ни за что бы не догадался, что в тех нищих краях спряталось за создание, и какие планы оно лелеет. Но Волх к тому моменту чуял уже свою накопленную мощь, тело его разрослось, сравнившись вполне с тем же Скименом, и демон решил: пора. Он протянул щупальца в Тридевятое царство, где тогда еще правил Дадон.
  Люди нередко замечали в царях странности. Вот казалось бы, сидит и сидит на троне этот мешок. Не мешает жить, и то хлеб. Но тут вдруг заартачатся берендеи - им же посмотри не так, они и озлятся - а царь войска приведет, по шее им накладет, и берендейские княжества сидят тихо, не пискнут. Или, скажем, ни с того ни с сего послам рыкнет, притопнет: мы Тридевятое царство, а вы с нами через губу разговариваете! Или указ издаст правильный. А на следующий день опять тюфяк: казну тратить, роскошествам предаваться, перед Заморьем лебезить, недовольных - в темницы. Что только ни выдумывали разные грамотеи по этому поводу, целые книги строчили. А все просто оказалось: Волх себе слугу подыскивал, примерял, пробовал, на щупальце натягивал, как петрушку на руку. Всерьез, конечно, пока не размахивался: нужно было укрепиться. Но пригревшие его навы уже и этого испугались. Заморье узнает - в пыль сотрет. Один раз за вред, и второй - за предательство. Верховный нава прекратил Волху кормежку и сказал так: если ты нас будешь и дальше подставлять под удар, мы заморскому демону тебя выдадим со всеми потрохами. Он часть нас, конечно, поубивает в сердцах, зато прочие в живых останутся. А если хочешь жить, имей в виду: на твое честолюбие мы еды не дадим, получать будешь столько, чтоб не голодал.
  Волх разъярился, только делать нечего. Ведь действительно предадут. Да и голод его пугал, силы терять не хотелось. Можно было, конечно, прямо сейчас в Тридевятое возвращаться, только на кого там опереться? Финист - Ясный Сокол хорош, но он один. Прочие не Бог весть что, ненадежны, еще и строптивыми могут оказаться. Еще и отец может заявиться, не пощадить.
  Затаился Волх. Пришлось думать, а этого демоны не любят. По всему выходило: если хочешь пободаться с Заморьем, нужна помощь Прави. Только как ее добиться? Старый Волх Всеславу лютый враг был. Да и приползать к отцу, упрашивать его гордыня не позволяла. Сам должен милость явить, сам понять, что без детища своего Тридевятое не удержит!
  И тогда пришла демону в голову мысль: чтобы Тридевятое царство отбить, нужно его сначала уничтожить. Не саму страну, конечно, а престол. В хаос русичей ввергнуть, выпустить свою вечную противницу Грозу. Ей-то все равно, кого пожирать, людей ли, Правь ли, Навь. Вон и почва для того уже готова - Кощей Бессмертный хочет царя Гороха свергнуть. Только одно требуется: медленно, аккуратно, исподволь подталкивать своего верного Финиста, щупалец не протягивать, чтобы никто ничего не заподозрил. Должно получиться, выжидать Волх умеет. И на знамени Финиста рарог, а про этих птиц в стародавние времена сказ такой ходил, что они, ежели стары становятся или увечны, сами себя сжигают и из пепла возрождаются.
  Баюн, когда проснулся, даже расссмеялся. Финисту рассказать - не поверит.
  Пекельное царство, на берег которого он сошел, было бедным. Дома здесь строили из камня, самоходок не встречалось. В обилии росли бурые кусты и травы, что для нав означало уродство и дикость. Местные жители были самого разбойного вида. Почти все они держали во рту подожженные бумажки, от вонючего дыма которых кружилась голова. На Баюна смотрели с подозрением.
  - Эй, куда путь держишь, мучачо? - крикнул ему вслед какой-то толстый нава. Рысь не обернулся. Проехала мимо запряженная ящерами повозка, на которой покоилась одна из хорошо знакомых Баюну бочек. Он мог бы поспешить следом за ней, но и так знал, куда идти.
  Через какое-то время Баюн снова увидел эту повозку, уже распряженную и разгруженную. Бочку водрузили на хитроумные железные держала, круглую крышку в ее боку откинули, и оттуда выходила толстая серая змея гармошкой. А на другом конце змеи присосалось, алчно вздрагивая, здоровенное щупальце. Тянулось оно за самый горизонт. Навы стояли вокруг, сложив лапы, и молча ждали, пока хозяин щупальца окончит трапезу. На мордах их читались усталость, скука, а у кое-кого и презрение.
  - Ты чего здесь забыл, cabron? - окликнул Баюна один из них. - Ого! Да ты же заморский!
  - Я не заморский, - ответил рысь, - я русич. Мне нужно...
  - Зуго, правда, такие животные водятся в Заморье? - спросил нава у соседа, не слушая Баюна. Тот кивнул.
  - Водятся-водятся. Правда, они там обычно другого цвета. Ни цветка себе русич, на иберийском шпарит, как на родном!
  - Шпион! - зашумели навы. - Доигрался Волх, и нам тоже теперь крышка!
  Они схватились за оружие - длинные широкие ножи. Баюн зарычал и напряг лапы.
  - Говорил я, - пробормотал навий предводитель, - еще когда было надо выдать Разящему этого нахлебника, пока он был маленький. Сейчас разжирел, оборзел, нас самих может схавать.
  - Вы его не тронете! Он орудие Светлого Князя! Наша единственная надежда! - Баюн выпустил когти, его короткий хвост подергивался.
  - Похоже, действительно русич, - удивился кто-то из нав.
  - Да какая разница, - отмахнулся предводитель, - чей шпион. Мы без тебя, фелино, по уши в... проблемах.
  Баюн увидел, что присоска со чмоканьем отлипает от серой змеи. Часть нав тут же, побросав ножи, кинулась подбирать капли корма. Улучив мгновение, Баюн вскочил верхом на отползавшее щупальце и впился когтями в пластины брони.
  Словно стрела, он пронесся над городом и ворвался в широкий каменный колодец. Вниз щупальце летело отвесно - Баюну пришлось из всех сил хвататься за толстую шкуру. Наконец оно втянулось в гигантский подземный зал, изогнулось, встряхнулось и отшвырнуло Баюна, как налипший мусор. Подняв голову, рысь встретился взглядом со мглистой горой, которую так долго искал.
  Даже Скимен в истинном облике был довольно страшен - а ведь он обратился ко Свету. От Волха же немел язык и отнимались поджилки. Тьма клубилась в нем, но не Виева тьма, а его собственная: жестокая, гордая, самонадеянная. Не представлялось возможным разжалобить эту тушу или воззвать к совести и чести, которых у нее не было. Баюн молчал, не зная, как заговорить. И Волх тоже молчал, только изучал гостя.
  Наконец вытянутая пасть распахнулась. Рысь с трудом заставил себя не смотреть на ряды острейших зубов. Он уже видел, пусть даже очень смутно, как эти зубы разрывают вражескую плоть.
  - Всеслав прислал вместо себя кошку, - изрек демон. - Забавно, забавно.
  - Светлый К-князь не знал, г-где вы, - пролепетал Баюн.
  - Ха! Захотел бы - узнал бы! Я его сын, а не иголка в стоге сена!
  Подземелье вздрогнуло. Пол под лапами Баюна задрожал. Демон собрался, напружинился, выгнул длинную шею. Рычащий звук, будто гром, вырвался из его горла. Из колодцев, через которые Волх кормился, показались щупальца, толстые и как будто полосатые. Навы-предатели выполнили свою угрозу. Заморский демон шел уничтожать врага.
  Странное дело - страха не было. Будто весь страх из Баюна вышел, иссяк за эти дни. Рысь смотрел, как змеятся щупальца, выбирают, куда ударить. Волх напряженно поводил головой. Больше он не казался бесформенным и грузным - то была литая, сокрушительная сила, рожденная для битвы. Однако ему противостоял враг в разу сильнее, в разы больше. Одно щупальце Разящего было как три у Волха.
  Страха Баюн не чувствовал - а вот боль, усталость и отчаяние навалились на него разом. Конечно, думал рысь, глупо даже и надеяться, что мы отобьемся. Заморский демон пожирал кого хотел и когда хотел. Во всем мире не было противника, равного Заморью. А его, Баюна, жизнь оборвется в душном подземелье, и душа падет в чистилища - если ею не полакомится Разящий...
  Баюн припал к полу и зарычал. Крохотный, почти незаметный для двух исполинов, он стоял между Волхом и его погибелью, скаля бесполезные зубы и выпустив бессмысленные когти. Да, он жалел даже такое чудище, как Волх - сердце у Баюна было доброе - но сейчас рысь защищал не его. Перед глазами Баюна снова и снова вставало обреченное Тридевятое. Бьющееся в корчах, разграбленное Лукоморье... Погибшие друзья... Черномор-калека... Пиршество чужеземцев, торжество предателей, запуганный и покорный, точно овцы на заклании, народ, вражьи знамена, власть разбойников - в его, Баюна, стране! И бабушка Яга, и Иван-Царевич, и даже лукавый Финист - все они будут, живя лишь надеждой, до последнего биться с Кощеевыми слугами, а потом явится сам Кощей, ведя помощников из-за моря, чтобы погасить эту надежду навсегда. И только летописи будут помнить, что была такая земля - Тридевятое царство.
  Пламя взревело внутри Баюна, алая пелена застелила глаза. Врешь, не возьмешь! Ты не так уж и силен, Разящий, ты побеждаешь лишь потому, что тебя боятся! Твои прихвостни сами распускают слухи о своем всемогуществе, питая этот страх, заставляя нас думать, что каждый их шаг просчитан, каждая наша мысль им известна, и весь мир давно опутан твоей паутиной. А на самом деле они лишь кучка жадной нечисти, уязвимой и смертной. С конца зимы до конца лета не могли они одолеть одного Дракулу, которого в Залесье и вправду не все любили, и чьей армии было - пара полков. А все потому, что не струсил князь, не склонился, принял бой, хоть и был тот безнадежным. Да и ты сам, Разящий, не очень-то умен, раз проворонил Волха у себя под носом!
  Баюн почти прыгнул на приготовившееся атаковать щупальце. Даже не почти - он уже прыгал, задние лапы его распрямлялись, передние оторвались от пола, но Волх за его спиной в то же мгновение взвился и пронесся прямо сквозь него. На тот миг, когда тело Баюна очутилось в изменчивом туловище гиганта, какая-то искорка вспыхнула в рысьей груди. Она разгорелась зеленым светом, окутав Баюна с головы до хвоста, и плоть демона жадно вырвала этот свет, всосала его, а сам Баюн шлепнулся на пол. У него было такое ощущение, будто с него содрали шкуру.
  Волх дрался со щупальцами, словно волкодав с клубком змей. Демоны удивительно проворны для своих размеров: присоски так и мелькали, противников трудно было различить. Но Баюн вскоре понял, что вокруг Волха мерцает слабое золотисто-зеленое сияние, цвета весны и листвы, цвета свежести и надежды, цвета, которого нет нигде в пекельном мире, и который глаза нав даже не могут видеть. Я что-то принес ему от Всеслава, подумал рысь, какой-то дар, принес вместе с этим телом. И дар тот был - благословение Светлого Князя.
  Зубы вонзились в мякоть на внутренней стороне вражьего щупальца, распарывая ее и рассекая присоску. Хлынула черная дымящаяся жижа. Вздрагивая, извиваясь, щупальце начало уползать обратно в колодец. Прочие дернулись в сторону Волха, но тот был начеку. Самое тонкое из щупалец он разорвал пополам. Остальные поспешно убрались.
  - Занят где-то опять, - прошипел Волх, тяжело дыша. Ему тоже досталось, но не сильно. - Повезло. Только ненадолго.
  Благодарности от него не последовало, да Баюн ее и не ждал. Он заметил, что демон начинает таять, и быстро вспрыгнул на одно из его ближайших щупалец.
  Словно вихрь, Волх пронесся через пекельные царства. Благословение Всеслава придавало ему сил, но на нем одном демону было бы не продержаться, да и схватка с Разящим его изрядно измотала. Посему, устало повалившись в капище Навьего царства (Баюн спрыгнул сам, не дожидаясь, пока его опять стряхнут), Волх рявкнул, чтобы тащили корм, да побыстрее, а откуда, его не волнует.
  Навы сами были измотаны не меньше. На их рубежи, боясь не успеть поживиться после Вия, напало существо из соседнего мелкого царства. Демоном оно не было, но в кровожадности им не уступало. Умертвить его удалось только ценой больших жертв и разрушений. Вся Навь жила в страхе, оружие раздали каждому, кто мог его держать. Поэтому появление долгожданного владыки было встречено безумным ликованием. Кричали навы, ревели ящеры, клекотали рароги. Многие, побросав свои дела, побежали добывать Волху пищу и стряхивать паутину с давно позабытых бочек. Сам верховный нава, который до того спал, в накинутом наизнанку облачении явился пред очи демона, рассыпался в восхвалениях ему и обещал великое радение сразу после того, как Волх насытится.
  Ну все, подумал Баюн, я свое дело сделал. Надо возвращаться домой. И чем скорее там кончится весь этот кошмар, тем лучше.
  Он попросил у нав отправить его на поверхность, но те ответили, что у очень немногих есть 'допуск' туда, а они не очень-то горят желанием появляться там в это время.
  - Дождись маршала, - сказали Баюну. - Он сегодня явится за подкреплением. Только это безумие. В Лукоморье сейчас боевые действия.
  Соловейские, подумал Баюн, и от сердца чуть отлегло. Значит, не в Тридевятом пока 'занят' демон Заморья. После подземных чудищ разбойники казались чуть ли не безобидными.
  Волх разомлел - впервые за долгое время он наелся досыта. Его тулово даже чуть подросло.
  - Почему так медленно? Спите, что ли? - рыкнул он.
  - Мало запасов осталось, господин.
  - Распустились тут без меня... Придется трясти. Все поняли, что это значит?
  - Да, господин.
  - А что это значит? - спросил Баюн у одного навы.
  - Войну, - ответил тот. - Волх будет потрошить кого-нибудь слабого. Для поверхности это вторжение Тридевятого царства в соседнее королевство или еще куда.
  - Да нам и так не здорово! Нельзя без вторжения?
  - Не выйдет. От господ демонов исходит сильнейший психический импульс пассионарности... - Нава поглядел в стеклянные глаза Баюна, усмехнулся и сказал: - В общем, считай, что это волшебство такое. Решит господин Волх, к примеру, авалонцам всыпать - и русичи проникнутся к Авалону ненавистью.
  'Так вот что со мной было в том подземелье. А я-то решил, будто в настоящего героя превратился'.
  Баюну было обидно. Казалось бы, праведный гнев, готовность погибнуть за родную сторону - чувство святое, высокое. А это, выходит, всего-навсего чародейство отвратительного чудовища. Хочется верить, что есть у Волха хоть крупица света в его черной душе. Ведь не зря же он сын Князя Всеслава.
  Началось радение. Баюн уже знал, что это означает, и поспешил убраться подальше. Вслед ему неслось:
  Страж империи
  На далеком стыке двух миров,
  Страж империи,
  Часовой невидимых постов,
  Страж империи во мраке и огне,
  Год за годом в битвах на святой войне.
  И тут тоже о своем демоне песни сочиняют. Когда только успели?
  Финист так и не явился. Вместо него на крылатом ящере прибыл его друг - худой, длинноносый Ворон Воронович.
  - Финист крепко занят, прижало его! Мы к площади пробиваемся. Разбойники в терема вбежать норовят и простыми людьми прикрываться.
  - Ушкуйники есть? - спросил Баюн.
  - В Лукоморье нет. На севере бузят. Там у нас никого пока.
  - А из заморцев кто?
  - Орлы, да эти... кирконосцы бегают. Их на улицах не очень много, в царском тереме засели. Еще нечисть Кощеева кое-какая. Сам Кощей, по слухам, тихариться будет, пока у нас силы не иссякнут окончательно.
  Баюн примостился в пустой корзине из-под гром-камней. На спине ящера он удержаться не мог, как ни старался - все-таки это не лошадь.
  - Зададим мы Соловью сейчас! - объявил Ворон. - На бойцов расщедрились - нав теперь батюшка демон прикрывает. Ну, трогай!
  Они взлетели. Сверкнуло кольцо Ворона, и свет солнца - настоящего солнца - ослепил Баюна. Рысь уже забыл, каким должно быть небо. Щурясь, он осмотрелся: землю и крыши теремов под ними покрывал снег. Это сколько же он был в Нави?
  В отдалении кипел бой с соловейскими. Огромные орлы кружили над улицей, то и дело выхватывая по человеку. Со стороны Медвяной улицы, видел Баюн, торопилась и подмога разбойникам.
  - Ворон! Смотри!
  - Вижу. Цут, Ивашка, ату этих псов! Ксайф, твой клин - до Финиста! Остальные за мной!
  Крылатые всадники разделились. Два десятка, достав гром-камни, полетели к Медвяной, , еще сотня исчезла на юге, а Ворон атаковал орлов.
  Баюн из своей корзины мог только смотреть. Ящеры бросались на птиц, рвали им перья, стараясь уйти от клювов и когтей. Всадники, навы и пара-тройка людей, били из самострелов. Вскоре полетел к земле ящер, обезглавленный, а следом - орел с перегрызенным горлом. Рухнул с небес еще один орел, которому прострелили глаз и сломали крыло.
  - Надерите их хвосты! - кричал Ворон Воронович. Сам он в бой не вступал, облетая вокруг. - Уар - по правую руку!
  Черная тень вынырнула из туч. Это был не орел: Баюн мельком увидел крылья летучей мыши и длинный тонкий хвост. Тень схватила Ворона и унесла в небо, разрывая добычу на лету. В сторону Баюна брызнуло кровью. Закричал, засуетился ящер, оставшись без седока. Рысь выпрыгнул из корзины на скользкое седло, уцепился как мог, завертел головой. Орлы, пользуясь замешательством, уже отжимали навье войско. Сразу два ящера пали на заснеженные крыши, проломив их.
  Баюн не услышал - почуял нечто у себя за спиной. Он обернулся за миг до того, как тень его накрыла. Прямо в морду ему целились когти, длинные, словно кинжалы. Рысь прижался, увернулся, едва не слетев с ящера, и бросился тени на перепончатое крыло. Шкура твари была мерзкой, скользкой, упругой, как у рыбы-кита, голову венчали рога, а морды не было вовсе - ни глаз, ни рта, ни носа. Без единого звука тварь боролась, пытаясь достать Баюна. Тот висел, будто клещ, зубами и когтями пропарывая дыры в жесткой сухой плоти. Крови из ран врага не лилось - да и был ли он вообще живым?
  Кувыркаясь, Баюн и рогатый падали на улицы Лукоморья. Тень не слабела, хотя крыло ее уже было изодрано в лоскуты. Она изгибалась всем своим скользким телом, вытягивала когти и наконец зацепила Баюна. Рысь ощутил, как острая боль входит ему в бок, но тут что-то черное пролетело мимо них на землю, ахнуло, полыхнуло, ослепило, и последним, что увидел Баюн, была смутная полупрозрачная туча, живым туманом восставшая во все небо.
  
  Глава четвертая
  Когда вернулись, постепенно, сначала слух, потом зрение, Баюн понял, что лежит плашмя на трупе рогатой тени. Это его обрадовало. Если бы тварь оказалась настолько живучей, что пережила падение, его бы не пережил сам Баюн.
  Рысь поднялся и охнул. В боку вспыхнула боль. Шерсть там намокла от крови и слиплась. Боль, то тупую, то острую, причиняло каждое движение. Нужно найти воду, заметалось у него в голове. Но где? Если река успела замерзнуть, он не пробьет лед, да и холодная вода может остановить сердце. Вокруг никого не было: ни своих, ни чужих. Там, где упал гром-камень, зияла воронка, полная кровавой каши. Вокруг нее лежали тела. В небе кричали вороны. Терема глядели на Баюна пустыми окнами.
  Рысь побрел прочь. Что ему делать, он не знал. Внутри словно опустело. 'Скоро я вернусь в Ирий', подумал Баюн. 'Там красота и покой, а не убийства и разрушения. Нужно лишь чуть потерпеть. Сперва будет больно, так бывает всегда. Можно лечь прямо здесь и уснуть. Если повезет - проснусь уже там'.
  Но эта мысль не принесла радости. Более того, она казалась неправильной. Баюну стало стыдно. Неужели он сможет нежиться в небесных лугах, пока его друзья страдают на земле? Бросить Тридевятое, когда он уже столько для него сделал? Не застать победы русичей?
  Смелость, говорил ему в детстве один мудрый старый кот, это не отсутствие страха. Смелый - это тот, кто боится, но не отступает все равно. То же самое с волей. Сильному духом хочется поддаться слабости, еще как. Просто что-то в нем есть, что ему это сделать не даст.
  Так и сейчас Баюн чувствовал нечто, говорящее: встань. Продолжай идти. Так надо и по-другому не будет. Ты не смеешь уходить из всего этого. Ты просто не имеешь права.
  - Они ведь все равно умрут, твои друзья, - послышался голос. Мутным взором Баюн разглядел фигуру закутанного в бесформенный плащ человека. - Их ждет Небесный Град, потому что они погибнут с доблестью. Разве не к этому все стремятся? Жизнь коротка, жизнь грязна и полна мучений. Свет - вечен. И с чего ты решил, что застанешь победу, а не поражение?
  - Финисту в Ирий точно нет дороги, - невнятно сказал Баюн. В голове у него шумело. Мучительный озноб начал сотрясать все тело. - И Ворону тоже. Я даже не знаю, куда после смерти попадают темные.
  - Разве не Финист виноват во всем? Так ему и надо.
  - Не ради... Финиста, - пробормотал Баюн. Он с трудом заставил себя прекратить дрожать. Ему стало казаться, что он где-то слышит голоса людей - живых людей. Незнакомец в плаще был на расстоянии нескольких шагов от него, но сколько Баюн ни шел, он не мог к нему приблизиться. Рысь вообще не был уверен, есть ли этот человек или он только чудится. - Ради... всех прочих. Ради нас.
  - Это даже не твои собственые мысли. Твой героизм тебе внушает груда злобного мяса из подземных недр!
  - Пусть так! - кашлянул кровью Баюн. - Но если у меня будут котята... или рысята... они не достанутся на поживу Грозе. И я не хочу, чтобы какой-нибудь Горох Второй снял их маленькие шубки, выдав за барса.
  Он раскашлялся, словно хотел выплюнуть большой, застрявший комок шерсти. Снег забрызгал веер красных точек.
  Незнакомец захихикал.
  - Как же просто и глупо вы все мыслите! Неудивительно, что вами помыкают демоны.
  - Глупо... Просто... Зато мы... всегда побеждаем... вас.
  Туман перед глазами чуть прояснился, и никакого незнакомца Баюн не увидел. Он брел, заплетаясь лапами. Из озноба его бросило в жар. Раны чуть стянулись на морозе, но из-за ходьбы все время открывались заново. А еще говорят, что у кошки девять жизней! Хотя вряд ли найдется много кошек, попадавших в такие переплеты.
  - Кис-кис-киииис...
  Голос не сулил ничего хорошего. Баюн поднял голову. К нему приближалась кикимора: блекло-зеленая кожа, болотная трава вместо волос, кольчуга с чужого плеча. В руках она держала ржавый топор. Бледный язык облизывал губы, доставая чуть ли не до носа. Кикиморы ели все, и всегда были голодны.
  Даже позорно - погибнуть в драке с эдакой гадостью! Баюн собрал все свои силы, приготовился, но тут что-то стукнуло, кикимора удивленно взмахнула руками и осела в снег. Топор упал рядом с ней. Из-под ее тела вытекала темно-зеленая жижа.
  - Рысь! - окликнул Баюна негромкий голос. - Эй, рысь. Понимаешь меня?
  В верхнем окошке одного из домов ему помахала чья-то рука.
  - Да, - хрипнул Баюн. Силы оставляли его.
  - Иди сюда тогда. Только быстро.
  Рысь поплелся ко двери - распахнутой и хлопавшей на ветру. Внутри было пусто. Разбойники вынесли все, что могли. Только валялись обломки когда-то обшитых лавок. Баюн тяжело дотащился по лестнице до чердака и лег на пороге.
  - Ты чего? Да ты никак ранен?
  У окошка сидел старик в потертом стрелецком кафтане. На коленях он держал навье оружие, которое Баюн теперь распознавал сразу - темное, тонкое, не то что человеческие пищали да мушкеты.
  - Машка! - позвал старик. - Поди сюда. У нас увечный.
  Из полутьмы к Баюну вышла женщина, тоже почтенных уже лет. Она окинула Баюна взглядом, присела, положила руку ему на бок, и рысь почувствовал, как из ее ладони в его тело входит ласковая прохлада. Глаза женщины слабо светились.
  - Знакомы будем, - сказал старик. - Я Федот-стрелец. Тот самый, да.
  - Федот? - Баюн слышал это имя по яблочку. Был какой-то скандал при Дадоне с его участием. - Сколько же вам лет?
  - Сколько ни есть, все мои. Я молодильных яблок не признаю. Не по-божески это, неправильно.
  - А я из почтения к милому такая, - сказала Марья. Она отняла руку. Раны Баюна затянулись. Рысь еще был слаб, но жар и одурь проходили.
  - Да вы чародейка посильнее, чем бабушка Яга, будете, - уважительно сказал он. - Меня зовут Баюн. Я с Финистом.
  - Знаю, - ответил Федот. - Видел тебя среди них.
  - Что вы тут делаете?
  - Оборону держим. Машка мне снайперифль достала еще в начале года. Как знала, что этим кончится.
  - И давно держите?
  - Да, почитай, с тех дней, что Финист тайный сбор ополчения объявил. Ну, не с самого начала. Смех, да и только: вокруг кого собираться? Его, что ли? Дуракам он нравится, а мне еще один навий царь на троне не нужен. Потом в Лукоморье ушкуйники явились. Мы, мол, за тебя, Соловей, кровушку свою проливали, где наша доля? Соловей их послал, куда солнце не светит. Те, естественно, взбесились. Попытались захватить царский терем. Только не учли, что у Соловья эти... наблюдатели.
  - Какие наблюдатели?
  - Ну, заморцы. Они себя наблюдателями называют. Или советниками. Хотя наемники же, как ни назови. Это самые советники ушкуйников так отсоветили, что отбросили на самый север. Тут Финист решил, что надо выступать, пока Соловей не пришел в себя. Рассчитывал, народ за него встанет. А народу оно надо? Жили мирно - Горох потихоньку грабил, как не стало Гороха - разбойники грабят все и всех. Тут бы отсидеться, пока псы друг друга жрут.
  Баюн топнул лапой.
  - Да всем лишь бы отсидеться! Вам что, надо, чтобы враг прямо в дом вошел, а до того вы будете сидеть продолжать?
  - Ты меня не перебивай и не учи! Молодой еще наставления давать. Я никого не трогаю, пока меня не трогают. И народ так же. Люди по домам сидят, двери на засовы запирают, да оружье к себе поближе держат. А воюют полевые воеводы какие-то. Ягжаль пыталась в Китеж войти и еле ноги унесла... Вот когда соловейские, от дружков твоего Финиста отбиваясь, ко мне домой нагрянули, я им отпор дал. И с тех пор не щажу. Особенно нечисть.
  - А поесть у вас нечего? - смущенно спросил Баюн. - У нав особенно не поешь...
  - Поесть... Разносолов не держим. Скатерть-самобранку мою украли, а Машка силы бережет. Ей для меня патроны творить надо, да от глаз прятать, да морок на дверь наводить.
  - Феденька, - с укоризной сказала женщина, - он гость наш. Не ворчи.
  - Гость... Я помню, какой-то Баюн у Кощея в свите крутился. Правда, другого цвета, да и втрое помельче...
  - Тезки, - быстро сказал рысь.
  - Феденька, я ему измыслю. Он на твой порог окровавленным приполз, а ты ему нравоучения читаешь. - Марья взмахнула рукавом, и перед Баюном появилась большая миска молока. Перевела дух, взмахнула еще раз - рядом с миской возник парной, освежеванный заяц.
  - Кушай, Баюн. Ты на Феденьку не обижайся, он человек старый. Всякое повидал, осерчал малость за годы. - Марья утерла влажный лоб. - Да и я сдала... Волшебство ведь иссушает, если ты только не бог или еще какая сила.
  Рысь принялся за еду. Женщина гладила его по голове и спине, теребила кисточки на ушах. Баюн не противился. Ему, напротив, хотелось, чтобы кто-то приласкал, сказал доброе слово.
  - Сейчас их мало, вражин, - сказал Федот. - К царскому терему все стянулись. Там твой Финист и поляжет.
  - Он не мой! И почему это?
  - Потому, что Соловей тоже не дурак власть отдавать. Думаешь, откуда тут заморцев столько набралось? Это только частью Кощеева свита - а частью подмога Соловью с Авалона. И какие где, поди разбери, язык-то у них один. Если Финист умен, он отступит и подождет, пока все уляжется. Пока люди хоть в себя придут.
  - Не уляжется, - сказал Баюн, приканчивая зайца. - Заморье нас хочет вообще уничтожить.
  Федот фыркнул:
  - Бред городишь. У них Аграба в мечтах, а тут они так, покрутятся, поищут, где бы поживиться. Они нас и так после сам знаешь чего в кулаке держали, зачем им через окиян к нам походом идти?
  - Да что вы знаете! Я... - Рысь осекся. Про демонов рассказывать не хотелось, чтобы не проболтаться о своей в этом роли. Как хорошо, что в нем никто не признает прежнего Баюна! - Я должен быть там! - выпалил он наобум. - Со своими!
  Федот удивленно пожал плечами.
  - Ну иди, - сказал он. - Я-то думал, ты нас байкой какой угостишь. Скучно тут. Но если голову охота сложить, иди-иди.
  С какими своими? Рысь прыжками мчался по улицам. С каких это пор Финист стал своим? Тьфу, о чем это он думает? Он, Баюн, никогда не был настолько мстителен и обидчив. Горох не в счет, он заслужил. Но и в самом деле, почему вдруг так отчаянно потянуло Баюна в бой? Да еще на стороне записного, в общем-то, злодея?
  Баюн рывком остановился. Мысли его путались, и ни одна полностью не принадлежала ему. Стало вдруг страшно: точно он пылинка, которой, как хотят, играют буйные ветра. И опять померещился ему закутанный человек, в плаще ли, шубе, - не разглядеть, стоящий подле поваленного забора.
  Со своими... А разве нет? Они такие же русичи, хоть и навьи. Да и не только Навь за Лукоморье встала, должен быть еще кто-то. Что это на него нашло?
  - Демон входит в силу, - каркнул незнакомец. - Свои... Чужие... Это все его чары. Всегда одно и то же. Слабые покоряются и позволяют бросить себя на гибель.
  - Слабые? А сильный - это Федот-стрелец, который на чердаке сидит, как барсук в норе? - Тут Баюн похолодел. - Всегда одно и то же...
  Рысь попятился.
  - Пошла прочь! - зашипел он. - Я тебе не добыча! Я тебя не боюсь!
  Незнакомец развернул полы плаща, и те оказались крыльями. У Грозы не было лица, не было даже тела: лишь колышущиеся завесы, которые могли нечто прятать, а могли скрывать только пустоту.
  - Ты творец мой, - пропела она. - Ты же все-все понял в тот день. Почему ты гонишь меня?
  - Я ничего не понял! Я ничего не хотел понимать! Убирайся из моей головы!
  - Предатель, - грустно сказала Гроза и полетела на Баюна, как черная медуза.
  Бывает такая нежить, которая питается страхом. Является она к спящим, садится на грудь и душит. Просыпаешься среди ночи - и не можешь ни вздохнуть, ни шевельнуться, а над тобою что-то темное, мягкое, зыбкое. Единственное спасение тут - бороться. Пусть ты словно скован, пусть перепуган - бросайся на тень, она труслива и слаба.
  Баюн об этом только слышал. К кошкам такие твари не приходят, потому что те их чуют издалека. Но при виде Грозы откуда-то, из той же твердости, что заставляла его не сдаваться смерти, он услышал приказ: нападай. Крепко уперев задние лапы, Баюн подобрался. Ахающий шепот донесся из глубин Грозы, откуда-то из бархатных складок. Налетая на рыся, она развернула складки, словно дьявольский цветок, и Баюн, взвившись на дыбы, сверху вниз полоснул то, что было под ними скрыто. Только после этого его захлестнули ужас и омерзение от увиденного. Гроза завизжала, вся выворачиваясь, вытягивая к непокорному черный зев своих внутренностей. Баюн шарахнулся в сторону и снова, через страх, через желание бежать как можно дальше, атаковал склизкую плоть. Его когти будто проходили сквозь неимоверно разбухшего червяка. Гроза заклекотала и распахнула себя во весь небосвод. Покрывала ее казались тучами, а ледяное дыхание - ветром.
  Из-под земли раздался рык. Гроза всколыхнулась, зашипела в тревоге, а потом закричала, потому что щупальце, как таран, прорвало ее завесы сбоку. Края раны ширились на глазах, рассыпаясь черной трухой, часть которой попала на Баюна. Тот вскрикнул и начал поспешно отряхиваться. Второе щупальце, словно хлыст, обрушилось Грозе на правое крыло, рассекая его. Волх снова был не полностью в земном мире, сквозь его присоски виднелось небо, - да он и не смог бы никогда воплотиться на поверности в истинном облике, хотя очень этого жаждал, - но ему хватало, чтобы наносить Грозе удар за ударом. Та верещала, оглушая Баюна, металась, изгибалась, толстый бугристый язык вылетел из ее недр, отбиваясь от все новых и новых щупалец. Там, где он касался Волха, броня дымилась, а открытая плоть вспучивалась волдырями. Демон взревел от боли, но это лишь пуще разъярило его. Он оторвал Грозе второе крыло, и тучи пропали с небес. Голова на змеиной шее выстрелила откуда-то из клубка щупалец, подалась назад, примерилась и точным молниеносным ударом врезалась Грозе в сердцевину. Челюсти Волха сомкнулись на ее потрохах и вырвали их. Гроза превратилась в тающие ошметки, прах которых быстро развеивал ветер. Ее стон становился все тише и тише, пока не пропал.
  - Тьфу! - Волх выплюнул клуб черной трухи и утер щупальцем пасть. - Даже поживиться нечем у этой дряни!
  - Спасибо! - крикнул ему Баюн. Демон повернулся и уставился вниз.
  - А ты еще почему не у царского терема, а? Тебе особое приглашение нужно?
  - Я сейчас! - Рысь припустился бежать.
  - Не сейчас, а прямо сейчас, кошка! - Волх исчез.
  Прибыв к терему, Баюн не поверил своим глазам. Над ним развевалось знамя Финиста. Площадь была усеяна телами, и от крови стала красной. То тут, то там виднелись ямы, оставленные гром-камнями, да и сам терем зиял выбоинами, которые споро заделывали. Навы и русичи, темные и светлые трудились сообща, забыв взаимную неприязнь. Когда Баюн подошел к воротам, из бойниц на него ощетинились луки, самострелы и дула.
  - Стой где стоишь! Кто? Откуда?
  - Да это Баюн, дурни! - раздалось сверху. - Вы не видите, что ли, что он один?
  - Финист! - крикнул рысь. - Что произошло?
  - Чудо, вот что! Эй там, откройте пушистому витязю!
  Ворота чуть приоткрылись, чтобы Баюн мог протиснуться. Едва он оказался внутри, их закрыли обратно и задвинули засов. Вторая створка, которую при штурме проломили, была завалена камнями, лавками, столами, сундуками.
  - Их тут сотни было! - Финист обвел рукой внутренний двор. - Самое смешное, что разбойников всего ничего. Или они уже друг друга позагрызали, или по царству рассеялись. Или и то, и другое. Зато наемников заморских да авалонских полный терем. Просачиваются, как вода сквозь камень. Вовремя мы с тобой успели.
  - А что сам Соловей?
  Финист сжал кулаки:
  - Утек, Правь его побери! Орлы унесли, когда стало ясно, что мы прорвались. Ты где был? За тобой Ворон прилетал?
  - Погиб Ворон. На него дрянь какая-то напала крылатая - без морды.
  - С рогами? Черная?
  - Да.
  - Ночные призраки пошли... Уже Великую Бездну поднимают. Это пекельное царство Заморья. Значит, скоро сам Вий к нам пожалует. Ну да мы, Бог даст, найдем, чем его угостить! - И Финист рассказал Баюну, как его войско брало сердце Лукоморья.
  На подлете к площади рароги попали в засаду. Соловью авалонцы прислали колдуна - настоящего, не поскупились, - и этот самый колдун чародейством подбил птицу Финиста, да еще парочку по бокам, а разбойники вдарили из самострелов. Рарог не ящер, рарога человечьим оружием сложно убить, если только в глаз не метить - зато всадника с его спины сбить можно. Ясный Сокол лишился половины нав, но об этом он узнал только потом. В отличие от прочих бойцов, у него, как подобает летающему воеводе, был за спиной специальный мешок. Финист спрыгнул с гибнущего рарога, и из мешка вырвались волшебные крылья, опустившие его на землю. Русичи хотели его прикрыть и увести, но маршал вступил в бой среди пеших, пробиваясь к авалонскому колдуну.
  - Мальчишка! - рассказывал Финист. - Сопляков на смерть шлют, и ведь поднимается рука у них! Бледный, хлипкий, да еще с глазами у него нелады - стеклышки такие носит. Он на меня прутик поднимает, 'Абра Кадабра!' кричит, а я его из 'Аленушки'.
  Навий мушкет немало выручил Финиста в той схватке, но переломить ее ход удалось, только когда прибыли ящеры Ксайфа. Разбойников и нечисть вытеснили на площадь, где они уже были легкой целью для рарогов и гром-камней. Соловейские и не стали за площадь цепляться: все бросились под прикрытие царского терема. Обрадованный, Финист кликнул своих. Если терем занять, то повычистить из углов Лукоморья соловейскую плесень ничего не стоить будет. Частью она вообще сама разбежится, потому что, кроме жажды наживы, их ничего не держит вместе. Но в тереме засели заморцы, которые это тоже понимали. Битва была жестокой. Армия Финиста таяла на глазах.
  - И тут, - продолжал Ясный Сокол, - кое-что случилось. Будто прояснилось перед глазами. В голову холод вторнулся, в грудь - жар. А рука - легкая, словно и не рубился до этого, как проклятый.
  Единым кулаком стянулись бойцы воеводы, что на земле, что в небе. Страх, усталость - все отступило. Финист будто прозрел, видя теперь отчетливо слабые места в защите терема. Он приказал бросать туда гром-камни, а сам пролетел над стенами, стреляя из 'Аленушки'. Рой стрел поднялся ему навстречу, но ни одна не зацепила. Внизу с удесятеренной силой таран крушил ворота. Русичи гибли, но шли по трупам, обезумев. Они ворвались в терем, словно упившиеся грибным отваром варянги, и рубили чужеземцев, пока среди тех не началась паника. Соловей засвистел, у людей посрывало шеломы и шапки, а на горизонте показался спешащий Одихмантьеву сыну на выручку Гваихир. Бывший царь взбежал на самую высокую башню, вскочил орлу на спину и был таков. Из его присных не уцелел ни один.
  - Эх, Баюн, как это тебе описать - я даже и не знаю! Гордость, ликование... Столько лет я такого не чувствовал, даже забыл, а сейчас - аж всего трясет, так повторить хочется. - У Финиста действительно дрожали от возбуждения руки. - Ты герой, ты понимаешь это? Ты мне повелителя вернул, ты жизнь вдохнул в меня! Когда я стану... мнэээ... когда мы выкликнем царя, тебя щедро наградят. Проси чего хочешь. Можем сделать тебя воеводой надо всем зверями лесными. Можем даже навой!
  - Нет уж, - содрогнулся Баюн.
  - Боярин! - К Финисту подбежал дружинник. - Там у ворот люди какие-то! Говорят, тебе на подмогу пришли!
  Подмоги было десятков шесть, не меньше. Самой разной. Простой люд с топорами да вилами, кметы в кольчугах и шеломах, даже добрая нечисть кое-какая - домовые, берегини, банники.
  - Здравы будьте, - приветствовал всадник с окладистой бородой. Шапка соболем оторочена, ножны сабли в самоцветах - видно, что человек знатный. - Я Добрыня Никитин сын, дружину свою привел. Сказывают, ополчение вы собираете?
  - Здрав будь, воевода, - сказал Финист, - собираем, да.
  - Я Илейка, - поклонился детина-крестьянин. - Соседей да друзей созвал, сколько есть.
  - А мы сами, - заявил один из домовых, - голос услышали и пошли.
  Их впустили. Финист потер руки:
  - Начинается! Не нарадуюсь, Баюн! Ах, Ящер всевластнейший!
  - А может, они просто узнали, что терем взят? - предположил рысь.
  - Или и то, и другое...
  Корону Соловей, убегая, бросил. Финист ее спрятал в сундук. Еще успеется, рассудил он. Да к тому же, многие были за Ивана-Царевича. Что только ни рассказывали про него. И что он в царство Хидуш ускакал, а вернется оттуда на чудном звере олифанте. И что прячется где-то под самим Лукоморьем. И что нарочно позволил Соловью победить, план это такой, который простым людям с виду непонятен. И даже что его Правь избрала, и в назначенный срок он поведет рати Перуновы.
  Разбойники, почуяв безвластие, попытались было отбить терем, но Финист утвердился там крепко. Да и соловейские без своего царя рассыпались на отряды, грызущиеся между собой. Ясный Сокол выслал рарогов, чтобы их все в Лукоморье отыскать и добить. К нему продолжали прибывать ополченцы. На окраинах города, где все еще засело много соловейских, люди сами начали восставать и убивать их. Те, кто в свое время от страха переметнулся к Соловью, спешно записались в рьяные сторонники Финиста. Слух, что лихой царь бежал, как заяц, разлетался быстро.
  - Вернется, - говорил Финист, - рано победу праздновать!
  Деревни вокруг Лукоморья вычистили быстро - нечисть оттуда, как маршал и предрекал, сбежала сама. На юге Ягжаль выторговала помощь от берендеев и вновь пошла на Китеж. Черномор вышел из лесов, тоже стал ополчение собирать вокруг себя. Иван-Царевич, если верить слухам, начал отбивать восточные земли - неужели-таки правда в Хидуше был?
  Баюн ото всех предложений сделаться воеводой отказался. Шутка ли, чуть себя не угробил несколько раз - а тут ему еще и вверят кого-то! Да и где видано, чтобы кошачье племя стаями ходило? Зато мастер Левша, которого выпустили из темницы - попал туда еще при Горохе, за отказ уехать в 'город мастеров' Оскалово - сделал Баюну особую бронь, легкую, плотно плетеную, как змеиная кожа. Поддоспешника под нее не требовалось - рысьего меха хватало.
  Явился к Ясному Соколу и Федот-стрелец.
  - С навами бок о бок - мне как саблей по сердцу! - говорил он. - Но я и не к ним, я к лукоморичам. А Финисту я престол занять не дам, пущай хоть сколько на него облизывается.
  Вскоре пришла тревожная весть: западное порубежье опять пало. Богатыри Черномора все погибли. Сам воевода приказал своему ополчению отступать до Лукоморья - все равно по дороге полтора села, да и в тех разбойники похозяйничали еще когда.
  - Соловей из Залесья елфов, мертвяков и кого только не привел! - говорил он. - Бунтовщикам уши прожужжал, что-де на востоке Навь захватила власть, хватайтесь за факелы. Все города, которые разбойники держат, призывает нас бить. Ох, крепитесь, русичи. Загноилось подбрюшье...
  - Возвращение Соловья? - ухмыльнулся Волх, который все знал еще до того, как верховный нава ему доложился. Демон был сыт, боеспособен, и за это время еще немного увеличился в размерах. - Отлично. Отлично. Еще даже лучше, чем я думал.
  Залесье, даром что маленькая страна, до восстания обладало собственным демоном - порождением старого Волха и какой-то местной твари. Некрупный он был, заморскому не соперник, зато хорошо кормленый, умный и непредсказуемый. Правда, от гибели это его все равно не спасло, и теперь вместо пекельного Залесья была выжженная пустошь.
  Волх обвел эту пустошь взглядом. Ему опять приходилось думать, и это уже злило. Чтобы думать, есть верховный нава, а демону полагается быть большим и сильным. Залесье Заморью не угрожало никак. И ладно бы еще оно было очень уж богатым - так ведь полно и более жирной добычи. Больше полугода Дракулу душили, все силы бросили. В чем загвоздка?
  Волх застыл. Пришедшая ему в голову догадка была довольно страшноватой. Однако, если она верна... Демон растянул пасть в довольном оскале. Кажется, он догадывался, чем может весьма неприятно удивить Вия. А пока...
  Он прищурился. Пустошь обнимало нечто темное и рыхлое. Питаясь муками жителей поверхности, это существо раздулось, как колода. Демон видел силу страданий залесцев, текущую по жилам существа: сладкую, жгучую, заманчивую. Даже нечестно, что она досталась этому вялому никчемному слизню, а не напитала и укрепила его, Волха, могучее тело.
  Демон ощерил зубы и текучим движением изготовился к нападению. Противник тревожно приподнялся, как ноздреватая бесформенная волна. По нему побежали желтые молнии.
  Со стен Лукоморья сорвали флаг разбойников, но свои знамена Финист не вывесил, и снял их и с терема.
  - Отступать нам некуда! - гаркнул он, расхаживая перед рядами своих разношерстных бойцов. - Позади Тридевятое!
  - Раз все Тридевятое позади, то отступать как раз есть куда, - пробормотал Федот.
  - Молчать!
  Раньше Финист поостерегся бы такими словами бросаться, а сейчас - даже слышен одобрительный гул в ответ. Баюн скривился. Эх, подумал он, знали бы они, чему этим обязаны!
  Он соскучился по бабушке Яге и беспокоился за нее, но новости с юга были вроде бы хорошие. Китеж - у русичей. Одно берендейское княжество за богатырок, еще пара просто не мешают, что уже неплохо. А вот у Финиста была неутешительная весть, которой он с Баюном поделился строго втайне.
  - Сходил я к Горынычу в подземелья, - сказал он. - Вот же твари эти, Дадон с Горохом. Они его не кормили, так он теперь в спячку впал. Приходите, называется, берите нас голыми руками.
  - Не поднимут Бармаглота, - убежденно сказал Баюн. - Так друг друга просто уничтожить можно, и никто не победит. Чудищ ведь не затем приручили, чтобы они бились.
  Он был прав. Горыныч, джинны, драконы никогда еще не сражались. Только один-единственный раз Заморье спустило Бармаглота на Рассветную Империю - и еле его загнало обратно. Великие чудища, едва оказавшись на свободе, убивали и своих, и чужих, жгли города, пожирали людей, пока у них не заканчивались силы. Это было оружие, всегда хранимое в ножнах. Им угрожали, но не пользовались. Баюн думал, что если чудища вдруг перемрут, разницы никто не заметит. И все же страх уколол его от этой новости. Тридевятое привыкло считать, что непокоримо, пока у него есть Змей.
  - Наверное, пока еще рано об этом загадывать, - сказал он Ясному Соколу. - Микки Маус с Аграбой возится.
  По яблочку говорили, что два аграбских генерала сбежало из страны, недовольные тем, что принц Аладдин упорствует. Заморье вправду перерезало Аграбе торговые пути, и басурманам приходилось туговато, но давно уже все понимали - если начались такие бегства, военачальников просто подкупают.
  Еще не приблизилась орда Соловья, а Финисту уже донесли: на севере ушкуйники повыбили разбойников, зато потом народ самих ушкуйников растерзал. Северяне по натуре своей неторопливые, долготерпеливые, зато если разозлишь их как следует - не будет пощады. Да и надежда в них зажглась, силы появились. Финист только покивал.
  - Вот так и одолеем, - сказал он, - как в цепи звенья одно за другое цепляются. Чем больше побед, даже маленьких, тем больше людей в нас верит. Надо этих побед добиваться, а не просто пышно говорить. Лучше сейчас взять деревню, чем обещать целый мир через полгода.
  - А еще говорят... - Гонец перешел на шепот и склонился к уху воеводы. Финист вытаращил глаза:
  - Чего?! Да это же сказка, басня!
  - Не басня, боярин. Своими глазами видели.
  - Вот же черт... Нечего сказать, закинул ты мне аламаннской редиски в медовуху... Ладно, проваливай, не твоего ума дело.
  - Что такое? - спросил Баюн.
  - Ничего, - отрезал Финист.
  Долго ли, коротко ли, на западной дороге показались всадники. И впрямь, кого только ни было в войске Соловья: набрал отребья да наемников, что в Залесье со смертью Дракулы хлынули. Авалон взбесился, как услышал о своих потерях, Одихмантьевича поначалу и слушать не хотел, но дал ему последний шанс все-таки. Прислал на этот раз людей, зато много. Ехали подводы, груженые ядрами и порохом, тянули бомбарды упряжки по четыре, по шесть лошадей, катили осадные башни.
  Финист, невыспавшийся, осунувшийся, шел по стене, проверял. Котлы готовы, лучники готовы, Федот-стрелец у особой бойницы сидит. Гром-камней набрали. Рароги свежие, рвутся в бой. Черномору, посоветовавшись, дали ящера. Воевода быстро приноровился и навами командовать был не против.
  - Двух смертей не бывать, одной не миновать, - говорил он, - не могу больше хорониться, тошно. Всю дружину мою Соловей положил, а я живу. Все равно как струсил Мары.
  Над приближавшейся армией уже видны были орлы. Финист оседлал рарога:
  - Ну, други, пора бить птичек! Черномор, крылья возьми! Да без разницы мне, что ты там за кручину держишь, от тебя живого пользы больше!
  Ясный Сокол не боялся лично вести полки: знал, что Волху он нужен, и демон, ежели что, прикроет. Рароги и ящеры взлетели со стен Лукоморья. Впереди был Финист, по правую руку Черномор с мечом и шестопером. Знатные люди самострелы обычно не жалуют - боярская честь требует если уж боя, то ближнего.
  - Что-то худо мне, - пожаловался один из ополченцев, именем Емеля. Емеля слыл дураком, как и Иван-Царевич. Разговаривал с рыбами, например - все Лукоморье потешалось. Терпеть он не мог что нав, что Финиста, еще больше, пожалуй, чем Федот, но деваться-то некуда.
  - Два зла у нас, - объяснял он, - зло маленькое и зло большое. Коли нету добра, придется из зол выбирать. Уж лучше Финист, чем соловейские полчища.
  Люди над Емелей потешались по-доброму, а навы - по-злому. Чем-то он им не глянулся. Вот и сейчас один нава покосился в его сторону и сказал:
  - Емельян, ты, главное, в себе удержи, а то потом тебе все щуки штаны не отстирают.
  - Замолкни, сатана! - ответил Емеля. - В голове мне печет. И в груди хрипы какие-то.
  - А ты еще больше босиком по морозу ходи. До того просветлишься, что в Ирий заберут.
  Навы захихикали.
  - Я к Матери Сырой-Земле так припадаю, - ответил Емеля. - А в Хидуше и по угольям раскаленным ходят, не боятся. - Он покашлял в кулак.
  Рароги сшиблись с орлами. Рой стрел грянул по ним, прежде чем Соловей пронзительно свистнул и велел прекратить. Касаясь рарогов, стрелы просто сгорали, зато в гуще схватки могли зацепить и орла. По лучникам защелкали навьи самострелы. Ящеры держались чуть в стороне от боя, но Черномору было нестерпимо. Отделившись от своих, он нацелился на Гваихира. Этого воеводе не простили: едва ящер бросился на предводителя орлов, меткая стрела свистнула с земли, поражая ящера точно в грудь.
  Смерти Черномор не страшился, но хотел и сам взять чью-нибудь жизнь. Ухнув, воевода прыгнул. Крылья развернулись за его спиной. Править ими было не нужно: они сами спустили Черномора и растаяли в воздухе золотыми искрами.
  - Идиот, - ахнул Финист, - вот идиот!
  Лучник, подстреливший ящера, был из авалонских. Он так поразился волшебным крыльям, что забыл стрелять, а потом стало поздно. Одним ударом Черномор снес ему голову. Людское море уже горово было сомкнуться на воеводе, но их остановил звонкий голос:
  - Stop! He killed my brother. He is mine!
  Воин был совсем молодым, безусым. Черномор насмешливо повел головой:
  - Мальчик, тебе еще жить да жить, а ты на дядьку Черномора полез.
  - Йа не совьсем понимай тьебя, рус, но ты... - Юнец разразился гневной тирадой на авалонском, явно бранной.
  - Да ты хоть знаешь, сколько я на своем веку человек положил?
  - А йа нье чьеловек! - ответствовал юнец на все поле. - Йа жьенсчина!
  И она метнула нож, вошедший Черномору в его единственный глаз. Воевода рухнул замертво. Армия Соловья приветствовала это криками одобрения.
  - Всегда знал, что бабы не люди, - буркнул Финист. - Идиот идиотом! - Он встряхнул 'Аленушку' и пальнул по Гваихиру. Мелкие свинцовые шарики, которыми стреляло навье оружие, больше разозлили орла, чем ранили его. Он атаковал рарога и с криком отлетел.
  - А, жарко? - осклабился Финист. - А вот на тебе еще раз!
  Он выстрелил почти в упор. Перья Гваихира обагрились кровью.
  - Продолжайте битву, дети мои! - Орел широко раскрыл крылья, выпустил когти и бросился на рарога в лоб. Запахло палеными перьями, а затем и жареным мясом, но Гваихир успел глубоко распороть голову и шею огненной птицы. Беспорядочно махая крыльями и клекоча, рарог завертелся на месте. Тело же орла полетело к земле.
  - Подбит, иду на базу! - крикнул Финист по-навьи. - Ну, друже, давай, только выдюжи!
  Рароги и ящеры уже оттесняли врага, орлов становилось меньше, и Соловей вновь отдал приказ стрелять - метить во всадников. На ныряющем, еле держащемся в воздухе рароге Финист долетел до Лукоморья и спустился на крыльях, а птицу бросил. Та рухнула под самые стены, выжигая траву. Вскоре вернулись и его бойцы. Их ряды изрядно поредели, но зато от стаи Гваихира мало что осталось.
  Армия Соловья подходила, обнимая западные ворота. Ставили пушки, готовили лестницы. Баюн был у Финиста, как воевода сказал, про запас: стрелять он, естественно, ни из чего не мог, и котел держать лапами тоже. На стене рысь оказался рядом с Емелей, и они разговорились. Емеля признался, что с детства видит вещие сны, а еще очень любит царство Хидуш.
  - Я там один раз был, - рассказывал он, - печь самоходная меня возила. Чудное место, Баюн! Люди живут нищие, в грязи ковыряются, но чуть ли не все - чародеи. Мяса не едят, говорят, любых животных жалеть следует, не только речью наделенных. Вот веришь - река нечистотами забита, и звери олифанты в нее гадят, а вода - целебная.
  - Ты как мыслишь, Емеля, - спросил Баюн, - правда Иван-Царевич до твоего Хидуша дошел, или нет?
  - Я думаю, что мертв Иван, - ответил Емеля серьезно.
  - Почему? - опешил Баюн.
  - Не знаю. Чувствую так. - Емеля раскашлялся: сипло, с присвистами. Лицо его было бледным, а на щеках цвели красные пятна.
  - Ты бы сапоги надел!
  - Не буду, - ответил Емеля, - раз посылает мне Светлый Князь испытание, так тому и быть.
  Снаружи бухнуло, земля вздрогнула, посыпалась каменная крошка. Баюн спрятался. Емеля схватился за лук и высунулся в бойницу. Бухнуло еще раз, да так, что заложило уши. Крича вразнобой, войско Соловья устремилось на штурм. Ударились о верхнюю кромку стены приставные лестницы. В нападающих полетел веер стрел и болтов, но тем они были нипочем. Скаля истрескавшиеся зубы, распространяя зловоние, в первой волне шли мертвецы.
  - Второй клин - на-птиц! - Финист уже оседлал нового рарога. Второй клин нес гром-камни. - Эй, там, на стенах! Мертвяков - жечь!
  Навстречу нежити хлынула кипящая смола. Птицы взлетели, каждая к своей цели. Финист пригнулся к шее рарога, лицо его обдавал жар, но к жару воевода, годы проживший в Навьем царстве, был давно привычен. Оказавшись над одной из осадных башен, он примерился и швырнул гром-камень. Брызнуло дерево, башня вспыхнула огненной колонной. Изнутри нее донеслись крики.
  Мертвецы наступали с таким упорством, будто их самих вдохновлял демон. Сгорая на ходу, они продолжали идти, пока не рассыпались кучкой тлеющих костей. Если хотя бы рука оставалась целой, она пыталась ползти.
  - Поджигайте стрелы! - закричал кто-то из воевод. - Тряпицу на них и в масло!
  Часть пушек замолчала навсегда, разнесенная гром-камнями. На остальные уже никого не хватило - второй клин Финиста выбили, а сам он вернулся, как и прежде, невредимым. Чувствовал Ясный Сокол чуть ли не рядом с собой мощное биение чудовищного сердца, услыхал и безмолвный приказ: хорош. Не разбрасываться.
  Емеля послал очередную стрелу, схватил новую, быстро обвязал тряпкой, окунул - и выпустил из рук прямо в бочку с маслом, пошатнулся, чуть сам в эту бочку не упал. От глухого кашля его сложило пополам. Тело лихорадочно тряслось.
  - Я за лекарем! - вскочил Баюн.
  - Неправильные у нас... лекари...
  - Да ты со своим Хидушем окочуришься сейчас!
  Баюн умчался, а Емеля вытащил другую стрелу, обмотал, окунул, поджег от факела. Перед глазами дрожало и плыло. Карабкавшийся по стене мертвяк раздваивался. Емеля прицелился, его повело, но он заставил себя собраться.
  Что-то холодное вторглось в голову, влилось в руки, забирая дрожь. Емеля выпустил стрелу больше от испуга. В цель он попал, но тут же отшатнулся от бойницы, спрятался за стену, начал озираться. Никогда Емеля такие вещи не оставлял без внимания. Пусть его дурачком и кличут, он-то знает, что ничего не выдумывает.
  'Ты кто?', крикнул Емеля мысленно в этот странный холод. И опять его схватил кашель, даже голова загудела и заслезились глаза. Время вдруг застыло. Замерли стрелы в воздухе. Небо покраснело, пожелтело, затем и вовсе пошло цветами, которым нет названия. В этом небе Емеля увидел такой ужас, что выронил лук. А потом ужас повернул голову и посмотрел прямо на него.
  Первый штурм Разбойнику не удался, но и потерь особых его армия тоже не понесла. Мертвецов никто не считал. Как только их поток иссяк, вновь заработали бомбарды. Стены стонали, но держались - толщина саженная, а кое-где и несколько саженей. В Багровые Лета строили неказисто, зато на совесть. Несколько часов ядра избивали столицу, кое-где перелетая через стены, рассаживая мостовую и дома.
  - Что, так придурок обувь и не надел? Еще бы догола разделся! - Лекарь уколол руку Емели какой-то иглой, потрогал ему шею и запястье. - Если не оклемается, оставь.
  - Что значит, 'оставь'? - возмутился Баюн. - Он же умрет!
  - И что? Смысл с ним возиться? Он вообще кто? Дергаешь меня тут.
  'Я просто хочу пригодиться!', едва не огрызнулся Баюн, но смолчал. Чего толку спорить с навой?
  Внизу еще один удар сотряс ворота. Вервольфы притащили таран. Кое-где на стене враг уже прорвал оборону, с осадных башен, под прикрытием лучников, лезли знакомые Баюну ушастые убийцы. Слава Князю Всеславу, хоть пушки смолкли!
  Остаться подле Емели Баюн устыдился, да и не смог. Один из эльфов уже шел к нему, занося тонкий меч. Рысь увернулся, клинок ударил в камни. Баюн еще раз увернулся, чтобы оказаться у врага сбоку, и рванул когтями у него под коленом. Эльф вскрикнул от удивления и боли, падая набок. Рысь прыгнул на него и вгрызся в горло. Стрела царапнула по кольчуге Баюна на излете. Он отскочил и спрятался за трупом.
  Таран грянул по воротам, и на сей раз проломил их. В дыру, отпихивая друг друга, рванулась нечисть. Ее встретили Илейка и Добрыня. У Илейки меча не было, но силушкой он обладал богатырской - одной оглоблей так и расшвыривал вервольфов да упырей.
  Вскоре Баюн валился с лап, забыв, скольких убил (хотел подсчитать, похвалиться Финисту). Под броней тело рыся было один сплошной синяк. Он быстро наловчился не бросаться на противника в лоб, а использовать свой небольшой рост, верткость и гибкость, но уже выдохся. Болели челюсти, болели пальцы. Один раз Баюн чуть сам себе не вывернул когти, полоснув врага по груди, на которой под одеждой оказалась мудреная тоненькая кольчуга.
  Тяжелее, но второй приступ тоже умудрились отбить. Ночью три дружины покинули город, чтобы заложить гром-камни под бомбарды и осадные башни. В это же время ополченцы заделывали бревнами пролом в воротах. Финист с самого начала штурма не спал, и войско свое тоже не жалел. Только под утро, около пяти, когда вставать еще рано, а бодрствовать - поздно, он продремал где-то час, не снимая бронь, и снова вернулся командовать. Оценив помятого Баюна, бросил ему какой-то пирожок:
  - Лови, полегчает.
  На пирожке была надпись "Съешь меня" по-авалонски. Шутники. Рысь понюхал. Пахло резко, несъедобно.
  - У меня еще есть, - сказал маршал, - но мне пока не надо. Это от "White & March", колдунов Камелота. С порошком из грибов и каких-то гусениц. Бодрствуешь долго, но больше трех дней не советую. Я как-то пять продержался, потом еле в себя пришел. То мне чудилось, что я уменьшаюсь, то я с тавлеями разговаривал.
  На вкус пирожок был еще противнее, чем на запах, но рысь удержал его в себе. Уже через четверть часа боль в теле притупилась, а усталость рассеялась. И вовремя - в панике прибежали вестовые, крича, что несколько вражеских копий умудрились, по отдельности, перелезть через стены с южной стороны.
  Донесся посвист. В том, что Финист врывается чуть ли не в самую гущу боя, а возвращается живым, Соловей усмотрел вызов себе. Прикрываемый двумя рядами великанов, он подъехал к городским стенам, на то расстояние, куда стрелы не доставали. Поднеся к глазам дозорную трубку, Соловей вдруг захрипел и повалился с коня. Во лбу у него была маленькая, как медная монетка, дырочка - а на затылке зияла дыра с кулак величиной. Двух великанов обрызгало кровью и ошметками. На стене Федот-стрелец довольно похлопал по снайперифлю:
  - Машке эту пулю посвящаю!
  Та нечисть и нежить, что еще была снаружи, пришла в смятение. Толковых командиров среди них не было, а за Соловьем они пошли, соблазненные обещаниями власти и поживы. Кое-кто сразу дернулся убегать. Вперед выехала убившая Черномора девушка и объявила себя военачальницей. Это их еще меньше воодушевило, а вот заморцы и авалонцы словно того и ждали. Штурм возобновился с новой силой. Уже чужеземцы прорывали оборону, сеча шла на сходнях и спускалась в улицы.
  Уши Баюна дернулись и оттянулись назад, как всегда бывало, когда он слышал слабый и далекий звук. Не до конца веря, что ему правда почудился глас трубы и гул конной лавины, рысь высунулся в бойницу, и разглядел темную ниточку на затуманенных холмах северной дороги. Защитникам шла помощь. Ниточка утолщалась, приближалась, разливалась подобно реке, и вскоре утреннее солнце засверкало на доспехах, на снежной крупе, взметенной ногами и копытами. Над ратью, кроме стяга Тридевятого, веяли знамена князей и бояр севера.
  Эльфы полагают себя выше человеческих бед и стремлений. Про это они вспоминают каждый раз, когда дела оборачиваются не в их пользу. Увидев, как стремительно приближаются свежие, жаждущие боя ратники, длинноухие существа обратились в бегство. С ними драпанула и кое-какая пушечная обслуга. Оставшиеся наемники оказались в кольце. Сдаваться они не собирались, впрочем, и вскоре бой уже кипел как в Лукоморье, так и вне его.
  Заморцев северяне перебили, а авалонцев почти всех взяли в плен. В городе битва мало-помалу утихала. Кое-какие наемники успели скрыться на улицах, но Финист не беспокоился: ополченцы о них позаботятся. Северян с их пленниками пустили за ворота.
  - А красивая, чертененок! - почти с нежностью сказал северный воевода Мирослав, имея в виду убийцу Черномора. - Будет жена моя.
  - Так у тебя же есть, боярин! - загоготали среди дружины.
  - Ну и что? Вторая будет. Басурманам можно, а мне нельзя?
  На севере клич Соловья успеха не имел - народ там достаточно натерпелся, чтобы разбойников передушить, как только они вновь повылезли. Поэтому, едва заслышав дурные вести, северяне поспешили на подмогу столице. Финиста это радовало.
  - Залесье к нам - а мы к Залесью! Оно сейчас как ободранное стоит, надо бить, пока мы в силе. Отдыхаем три дня - и на запад!
  Ох, владыка, мысленно прибавил Финист, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Тебе, кстати, красна девица в полон не нужна? А то Мирославу больно жирно будет.
  Пленников, недолго думая, под надзором ящеров поставили заделывать ворота. Некоторых из них навы уже заранее отобрали себе, отстраивать пекельный город. В царском тереме Ясный Сокол велел закатить пир горой - и в честь северян, и в честь победы. Брага лилась рекой. Мирослав спросил, а кто теперь новый царь.
  - Царя мы выкликнем,- уклончиво ответил Финист. Не хотелось рушить с таким трудом достигнутое единство. Если сторонники маршала со сторонниками Ивана-Царевича передерутся, Заморью это ох как на руку будет. Пусть каждый пока своими мечтами живет и смотрит - вот Иван-Царевич, который вообще неизвестно где и что делает, а вот Финист, победы которого зримы и ощутимы. Да еще весть та неприятная, которую ему гонец сообщил...
  - А ты же кто, боярин? - притворно удивился Мирослав.
  - А я... А я наместник. Вот.
  Слово само по себе в голову вскочило. И ведь правда. Удобное это слово. Царя нет - а власть есть.
  Баюн пошел проведать Емелю. Тот уже очнулся. Кашлял он больше, а вот бледности было меньше. Действовала навья иголочка.
  - Баюн, - слабо сказал Емеля, - ты не серчай, что я как труп провалялся. Я говорил ведь тебе, что всякое могу видеть. Мне и явилось. Светлый Князь меня миловал, что я в обморок грохнулся.
  - Ты болен просто, - ответил ему рысь. - От жара видения у тебя.
  - Нет, не от жара. Такое и в бреду не привидится. И я ведь знаю, когда мне чудится, а когда нет. Тварь я видел, что все Лукоморье и все Тридевятое собой накрывает. Морда длинная, зубы волчьи, а вместо лап - щупальцы, как у морского зверя восьминога. И не это страшно, Баюн! Страшней всего, что щупальцы эти у наших в головах сидели. У кого прочно, у кого подрагивая. И ко мне одно тянулось, да я не давался. А потом тварь эта учуяла, башку повернула, и на меня свой взгляд устремила. Глаза - как луны, веками чуть прикрытые, и такая тьма в них... Тут я и упал.
  Тьфу, пропасть! Вот и что ему объяснять теперь? Может, не будет вопросы задавать? Он же, Баюн, зверь всего-навсего...
  - Ты, я знаю, в Навьем царстве с Финистом был, - продолжал Емеля, - скажи, Баюн, если ведомо тебе, что это за тварь такая? Может, в ад нас всех Финист ведет, а мы и не видим? Может, со злом в Тридевятом надо сейчас бороться, пока поздно не стало? Я это могу, я и людей обучу, ежели понадобится. Мне чародеи хидушские разные штуки показывали...
  Нет, не свезло. А скажешь, что не знаешь - будет еще хуже.
  - Демон это, - сказал Баюн. - Демон государственный. Он как бы держава во плоти. Ты его только не бойся, Емеля, и если еще раз увидишь - не перечь. А то Волх у нас нрава крутого...
  - Как, говоришь, его кличут? - переспросил Емеля. - Волх?
  - Да. Светлого Князя сын, им благословленный, чтобы нас оборонять.
  - Светлого Князя? - поразился Емеля. - И как же он мог такое чудище благословить?
  - Баюн! - окликнул подошедший Финист. Он уже был достаточно пьян и стоял, покачиваясь. - Ты чего среди раненых околачиваешься? Я, как наместник... ик... жалую тебе чин моего первого советника. Слышишь?
  Емеля посмотрел на него с презрением:
  - Искушаешь честных зверей, сатана?
  - Ты кто? - удивился Финист. - А, какая разница. Пошли, Баюн. Меда тебе плеснуть, али водки?
  - Я брагу не пью, - сказал рысь. - И не может быть такого чина, советник, в Тридевятом. Дьяки есть, бояре есть, дворяне. Генералов пытались ввести. А советники - это в королевствах.
  Финист громко расхохотался.
  - У меня все может быть! Куда тебя вторнуть в такую систему? Боярина из тебя не выйдет, дворянина тоже - ты же ни саблю держать не способен, ни полками командовать. И дьяка не выйдет, потому как писать не умеешь.
  - Да не хочу я никем становиться! Мне обычным котом у Ягжаль жилось прекрасно. Если эта жизнь вернется - будет самая лучшая награда.
  - Эх, не понимаешь ты жизни, рысь! Да и нескоро еще ты вернешься к Ягжаль. Разве что она сама сюда прискачет тебя забрать с собой. А этого, сам понимаешь, не случится. Так что временно я твой хозяин. Если ты еще хочешь над собой хозяина, по кошачьей привычке.
  И вроде бы так все и есть. И разве можно покидать ополчение, если царство еще не свободно, а впереди и того пуще опасности? И чин Финист не со злого умысла посулил. Но почему-то - может, оттого, что Ясный Сокол был во хмелю - снова пробудилась в Баюне застарелая обида.
  Рысь и сам уже не знал, чего ему хочется больше: новой жизни со славными подвигами - или прежней, спокойной, понятной. К тому же, он сильно устал. Поэтому просто нашел себе в тереме укромное место, где шум пира был почти не слышен, из кольчуги кое-как вылез, зацепившись ею за гвоздик, лег и уснул.
  Корма демонов Баюн давно не касался и не думал об этом. Да и как: Волх в своих запасах шариться никому не позволяет, узнает - сожрет на месте. Жадность его одолевает после жизни впроголодь. А сам Баюн - не Емеля, чтобы вещие сны зрить. Однако же был у него в тот раз сон - не сон, видение - не видение. И такое тяжелое, что даже отдохновения не принесло.
  Во сне Баюн ничего не видел - он не мог там видеть, а может, это тьма была такой непроницаемой. Шевельнуться он тоже не мог - или не мог почувствовать, что шевелится. Его будто замуровали в сплошной камень. Все, что Баюн осознавал, была боль, но не телесная боль. Бессилие, унижение, горечь поражения и мучительная, чудовищная тоска по ушедшему сплетались в эту боль, доходили до наивысшего своего пика, когда кажется, что вот-вот не выдержит сердце, и на этом пике застывали, продлеваясь в черную недвижимую вечность. Баюн во сне знал, что ни сбежать, ни получить снисхождение он не сможет никогда. Кто так сделал, спрашивал рысь мысленно, и получал равнодушный ответ: Вий. Кто же еще.
  - В чародейских книгах об этом есть, - сказал ему Финист вечером следующего дня, когда пришел в себя. - Думается, что туда попадают демоны после смерти.
  - Все демоны? У них нет другого пути?
  - Смеешься? Они же демоны. Никто их на небо не пустит.
  - А Скимен?
  - Ну, Скимен жив пока что. Но я слышал, у него шанс есть. А у нашего вряд ли.
  'Старый Волх сейчас там. И наследник его, если нам не повезет, тоже там же окажется'.
  - Ну что, Баюн, - спросил Финист, - будешь советником моим? Жить отныне дома, в Лукоморье сможешь, а не по лесам хорониться. И Ягжаль здесь поселиться сможет, если захочет. Палаты тебе в царском тереме выделим. Еда - какая хочешь. Соглашайся, пока я щедрый.
  - И что я делать буду должен?
  - Да то же, что и раньше. Меня сопровождать, беседовать со мной. Советы мне давать, естественно. За свою жизнь не волнуйся. Я с верховным навой поговорю, он Волха попросит, чтобы и от тебя Мару отводил. А если владыка откажет - напомним, что ведь это ты его к нам привел.
  - Скажи, Финист, - перебил его Баюн, - демонов можно обратить ко свету?
  - Ну ты же сам видел, что можно! Но очень трудно. Светлый Конунг из кожи вон лез, чтобы свое детище наставить на верный путь. Хидушскому Муругану больше свезло: страна чародейская, тамошняя Правь сильна, но и то - мирные-то хидушцы мирные, а враждебным соседям по зубам вдарить не испугаются. Да зачем тебе это? Не нам, смертным, думать о таких вещах. Ты чин-то согласен принять, или так и будешь болтаться неприкаянным?
  - Согласен, согласен. Только бумагу же подписать надо?
  - Просто лапу в чернила окуни и припечатай. Да не всю, куда ты размахнулся, у тебя лапы, как у олифанта!
  Волх мне через щупальце в разум внушает, рассудил Баюн, а ну как и я могу ему внушить чего-нибудь? Смешно, конечно - маленький рысь и такая громадина. Но попытка - не пытка. Лавина ведь тоже с камушка начинается. Ежели осерчает опять Светлый Князь, снимет свое благословение, а то и в бой с демоном вступит, то пойдут прахом все усилия Баюна. Да к тому же, даже Волх таких мучений в посмертии не заслуживает. Какое-никакое, а все-таки живое, дышащее создание. И притом - свое, больше даже, чем свое. Вот что есть государство, как его можно любить? Это престол, это витязи славные, это победы русичей, это законы и жизни уложение. Это когда покой и порядок. Но оно словно воздух - пока есть, не замечаешь почти. Вон при Горохе его будто бы и не было, при Соловье - тем паче. Не за царство люди вступались, но за себя, за близких своих, за края, где родился и вырос. А когда воздушный мираж обретает плоть, когда ты видел его воочию, видел, что он получает раны, чувствует боль, ест, радуется, злится, что у него есть разум и нрав, даже родичи есть - тут уже отношение совсем другое. Пусть и похож он на тварь окиянских пучин, а норовом - деспот. Какой достался...
  По истечению трех дней и трех ночей Финист вновь собрал свою рать, чтобы выступить в поход против Залесья. Произнес речь, да такую хитрую, что чуть ли не все преступления Соловья на залесских бунтовщиков повесил. Прилетали птицы Гамаюн, 'внутривид' запрашивали. Какой-такой внутривид, никто не понимал, а некоторые и вовсе решили, что им похабщину какую-то предлагают. Одни навы со птицами разговаривали запросто, пока Финист не запретил:
  - С ума сошли? Чтобы каждый встречный-поперечный думал, будто у нас вправду ворота преисподней открылись? Вам хорошо, вы под землю и поминай как звали, а у нас желающих святым воином Прави себя объявить - только повод дай!
  Потихоньку начал свежеиспеченный наместник заново армию создавать, собирать бояр со дворянами, какие остались, назначать воевод. Дело это труднейшее, ведь фамилии друг с другом борются за главенство, а при Горохе они вовсе от рук отбились. Забыли, с-собаки, что значит грозный царь! В королевствах себя вообразили, где герцоги с маркизами друг друга в хвост и в гриву метелят, на защиту страны наплевав, а король - это так, для красоты должность! Ну ничего, теперь кончилась вольница. И такой порядок, чтобы с поля боя уходить, когда вздумается, истребить надо. Генералов же Финист с самого начала отменил: заморская должность, вредная. Горох хотел армию не созывной сделать, а такой, чтобы в едином месте жила, жалованье получала и, кроме войны, ничего не знала. Это ж надорвешься ее в мирное время кормить. А еще надобно навами войска разбавить, на поверхность их поднимать снова, как в Багровые Лета начали, да так и не закончили. Совсем хорошо, если они с людьми сходиться начнут. И чтобы полукровки от обоих народов только лучшее взяли - лучшее для Нави, конечно.
  Но это все потом. А пока маршем выступили из Лукоморья, по следам сбежавших прихвостней Одихмантьевича. Уже не боялись столицу у ополчения оставить. Солнце играет на копьях и пиках, едут телеги, груженые броней, сверху войско прикрывают рароги и ящеры. Финист - верхом, в поводу каурый конек, на котором маленький паланкин, а в паланкине - Баюн.
  Что Заморье хотело от Дракулы - непонятно. Бунтовщики известно чего хотели: денег да власти. Были такие, у кого брат или сват на колу оказались. Были юродивые навроде Василисы Ильинишны: прикрываются именем Света, себя объявляют истребителями нечисти, а на деле тешат свою жажду крови. Но когда одно царство другое пожирает, оно землю берет, укрепляется, дань собирает. Для того порядок нужен, поэтому и сажают на престол специально отобранных, проверенных людей. А у Залесья на престоле теперь сидел черт знает кто. Жители даже имен не запоминали: все равно одни лихие люди быстро других из столицы выбросят, а потом их третьи вышвырнут оттуда. Дань - когда поставлялась, когда про нее забывали. Города в руинах, посевы вытоптаны, купцы не ездят - вымереть страна может, а Заморью плевать. Татей да разбойного люда, что мух над нечистотами. Только столичный град заморцы укрепили, горожан половину выгнали, стали там лагерем и назвали 'Зеленый Край'. Издевки в этом названии на самом деле не было, просто если кто хочет жить уехать в Заморье - ему грамоту выдают на зеленой бумаге.
  К столице войско Финиста шло, как нож через масло. Побивали по дороге вервольфов с эльфами, набирали себе бойцов из залесских. 'Освободитель наш!', кланялся Финисту честный люд. Баюн забыл о своих кручинах: пело сердце при виде того, как срывают и жгут проклятые флаги. Еще живы были в нем воспоминания о кровавых расправах, что здесь учинялись. До Зеленого Края дошло чуть ли не вдвое больше людей, чем вышло из Лукоморья.
  Деревни вокруг столицы стояли пустыми. Там бродили мертвецы, пожиравшие расплодившихся собак. Лишившиеся от голода и тех крупиц разума, что у них оставались, трупы толпой повалили на русичей. Их встретила стена огня: Финист велел разливать масло и бросать в него перья рарогов. Кто через эту стену все же проходил, тех добивали мушкетными выстрелами, целясь в головы. Из обороны Лукоморья Финист извлек кое-какие уроки.
  Битва за Зеленый Край развернулась жесточайшая. Заморцам помогали ночные призраки, убить которых было очень трудно. В гром-камнях там тоже знали толк, уничтожив пушки русичей. Тогда Финист навьючил всеми оставшимися у него гром-камнями большого рарога и послал его в таран на ворота. Птица взорвалась, разнеся не только обе створки, но и часть стены, и русичи хлынули в пролом. Над городом раздался древний клич Тридевятого:
  - Рус! Урус! Урус - хэй!
  Баюн все видел, сидя в корзине Финистовой птицы. Рать походила сверху на черного восьминога, разворачивающего свои бесконечные лапы между домов. Горло вдруг свело, защипало глаза от восторга: впервые за столько лет русичи в военном походе, да еще и побеждают! Чьей заслугой был этот восторг, Волха или самого Баюна, не имело значения. Чувство дурманило, порождая в груди сладкую жгучесть, с которой не хотелось расставаться.
  Залесцы ни повстанцев, ни заморцев не щадили, жгли и рубили их так же, как те над ними самими зверствовали. В бывший дом Дракулы, где после него стал совет бунтовщиков заседать, ворвались первее русичей, и чуть ли не голыми руками предателей растерзали. Главные заморцы после этого, не желая погибать за чужую землю, начали убегать. Все большие военачальники улетели на ночных призраках, а ту дань, что еще не успели отправить за окиян, вывезли тайными ходами. Ходы завалили, чтобы оставленные в городе волей-неволей бились насмерть. Брошенные командирами, заморцы сражались яростно, понимая, что обречены. Кое-кто, правда, бросал оружие, пытался сдаться в плен, но в голове Финиста громыхнуло: пленных не брать! И войско Тридевятого остановилось только тогда, когда убивать стало просто некого.
  Русичи разбили лагерь. Финист, не мешкая, объявил, что порубежников между Залесьем и Тридевятым больше не будет, а чтобы уже никогда не повторилось учиненного Хеллион Климмакс, Тридевятое царство берет Залесье под свою защиту. Государем он поставил отличившегося в битве королевича Елисея, по крови залесца, но жившего среди русичей.
  - То есть мы их завоевали, - сказал Баюн.
  - Это только начало! - Финист пил вино из заморских запасов и выглядел весьма довольным собой. - Помяни мое слово, Баюн: о нас еще былины сложат! Волх наш хочет сравняться замыслами с прежним владыкой. И думается мне, преуспеет.
  Далеко внизу, в ином мире, Волх Всеславич разжал щупальца, и сухая, выпитая до дна оболочка его противника с шорохом рассыпалась о каменную землю. Повинуясь мысленному приказу, навы и ящеры направились в пустошь, чтобы присоединить ее к своему пекельному царству и воздвигнуть там свои громадные, бездушные терема.
  Страдания смертных - одно из лакомств демонов и еда многих других существ подземного мира. Оно не заменяет демонам корма, но может поддержать, если его мало. В древности, чтобы их добыть, демоны повелевали правителям устраивать жертвоприношения и казни сотен людей. Но такая пища крепила их рабство Вию - а они, хоть и умеют извлекать пользу из этого рабства, ненавидят подчиняться Тьме не меньше, чем Свету. Гораздо выгоднее для них войны, хотя это кушанье также не лишено адской закваски. Тому, кому теперь прикосновение Вия сулит верную гибель, следует быть здесь осторожным крайне. Поэтому для Волха, который шкурой чувствовал, что времени мало, Залесье было просто подарком судьбы. Он значительно окреп, щупальца его удлиннились, даже зубов вроде бы стало больше. Враг отбивался чародейством, тупое ничтожество, тратил вожделенную силу, но Волх окружил себя защитным куполом, а затем, сообразив, сделал так, что купол стал всасывать эти атаки и давать Волху их поглощать. Тоже неразумное решение, себя не оправдывает, но противник замешкался, открылся - и демон русичей прорвался к его мягкой плоти.
  Волх потянулся: чуть приподнялся на передних щупальцах, выгнул шею и хребет, до смешного схожий в этот момент с обычной кошкой. Он смаковал жгучую мощь, разлившуюся по его заметно выросшему телу. И, как обычно бывает с демонами, чем больше Волх пожирал, тем больше ему хотелось.
  Он ощутил на себе пристальный взгляд и с трудом подавил желание сжаться. Страх перед обладателем этого взгляда Волх унаследовал ото всех предыдущих Волхов, и отлично знал, кто это, хотя сам с ним не встречался ни разу. Знал это с первого своего вдоха, когда окровавленным комком вывалился на истерзанный битвой город, вместо того, чтобы, как подобает, прогрызть себе путь наружу из тела предшественника, убивая его. Страх этот по сути своей был тем же страхом, что испытывает проказливый ребенок перед строгим родителем.
  На ум ему пришло сразу несколько фраз, от 'И что я сделал?' до прямых оскорблений, но Волх не произнес ничего. Немыслимое дело - первый из Всеславичей, он научился хотя бы немного придерживать себя. Вспыльчивость и опрометчивость часто губили демонов, а этот Волх привык выживать и потому слишком свою жизнь ценил. Да и взгляд ему пока никакой угрозы не нес. Светлый Князь просто хотел удостовериться, что его детище еще не отбилось от рук.
  Покинув пустошь, Волх отправился на восток. Близ границы, которая в земном мире разделяет царство Хидуш и царство Син, он встретился с их демонами - Муруганом и Чи-Ю.
  Природа демонов такова, что они ненавидят друг друга. В стародавние времена пекельные царства бесконечно воевали между собой уже просто потому, что находились рядом. Но проходят лета, мир становится другим, и государства объединяются в альянсы. Нет ничего удивительного в том, что альянсы эти непрочны: в их основе вынужденная дружба существ, которым дружеские чувства незнакомы, а любовь известна только одна - к себе.
  Чи-Ю был еще один из порождений старого Волха. Себе на уме, скрытный, жестокий к синьцам, но власть над ними державший крепко. В их страданиях он себе не отказывал, а перед Вием выслуживался, втайне надеясь вырвать у заморского демона право на порабощение мира. Муруган же Вия отвергал, насколько это у него получалось. Светлый Кшатрий с гордостью пророчил ему просветление - хотя тот уже сподвиг хидушцев приручить свое великое чудище и грозно посматривал в сторону соседей. Что поделать, демон есть демон. Но сила его была спокойной, без алчности и свирепости, и облик не внушал истошного ужаса. Может, если бы Емеля первым своим демоном увидел Муругана, а не Волха, отношение его к этим созданиям было бы другим... Впрочем, обо всем по порядку.
  - Как невовремя, - с нарочитым сожалением проговорил Чи-Ю при виде нового демона русичей. - Я мог бы расширить свои рубежи на поверхности. Да и в Ди-Юй становится тесновато.
  - Твои синьцы в Тридевятом не протянут, - сказал Волх, - в первую же зиму окочурятся. Из городов их повыгнал бы лучше.
  - На тебе благословение, - заметил Муруган. - Как умудрился?
  Раздуваясь от гордости, Волх рассказал.
  - Хитер! Впрочем, - не без ехидства добавил хидушский демон, - еще неизвестно, сколько оно на тебе продержится.
  - Ты просто завидуешь, что мне не пришлось унижаться.
  - Это не унижение, утлый ты рассудок.
  - Говори, за чем пришел, Волх, - вмешался Чи-Ю.
  - Я предлагаю союз.
  Демоны переглянулись.
  - И что нам за это будет? - спросил синский. - А главное, ради чего?
  - Живы останетесь, вот что будет.
  - Ты про Заморье? Волх, не лукавь. Спасаться здесь нужно только тебе. У меня поживиться нечем, а духовную благодать не продашь и не съешь. - Муруган снова не удержался от ехидства: - Видимо, я правда тебе просто завидую.
  - Заморье - это орудие. Когда они себя исчерпают, от них тоже избавятся. Я разгадал Его план. - Волх назвал подлинное имя Вия, которое само по себе имеет силу, и потому не может быть произнесено смертными. - Все страны, в которые вторгается Заморье - это страны с демонами. Цель - не добыча, а мы. Нас хотят истребить.
  - Чушь, - сказал Чи-Ю. - Когда нападаешь на чужое царство, убиваешь его хранителя. Так было всегда. Ты просто слаб - жертва, не хищник. Или что-то задумал.
  - Он может быть прав, - задумчиво возразил Муруган. - Из земного мира исчезают державы. Исчезают и доблестные правители, а на их место садятся ничтожества, которых никто потом не вспомнит. Я думаю, Хайягрива после старого Волха решил, что мы слишком строптивы и двойственны, чтобы нас оставлять при его новом порядке.
  - Это слабость, - насмешливо ответил Чи-Ю. Но звучала эта насмешка уже неуверенно. - Вам обоим покорение мира не светит - ты не хочешь, он не может. А значит, вы падете. Я же поборюсь за эту милость, и могу выйти победителем.
  Чи-Ю был меньше Разящего, но ему помогала огромная армия собственных нав. К тому же, от старого Волха ему достались очень длинные щупальца и умение проникать всюду.
  - План изменился, - сказал Волх. - Вложи в свою голову простую мысль: мы больше не нужны. Ты понимаешь, что это значит? Ты не будешь править миром, который захватишь. Тьма убьет тебя, как только это случится.
  - Ложь! - Но испуг в глазах Чи-Ю выдавал: он почуял, что это правда. - И как можно управлять таким миром? Мы сила стран, их гордость и воля, их армии. Что заставит людей покоряться, если не твердая рука?
  - Вера? - предположил Муруган. - Новая вера, объединяющая всех?
  - Этой вере имя 'золото', - сказал Волх. - На трон вместо воина садится торгаш. Незачем воевать и убивать, если можно договориться и купить. Не будет границ... не станет государств... не вырастут проводники нашей воли, потому что для этого нужен закаленный дух. А дух из людей выхолостят.
  - С чего ты взял?
  - Взгляни на Заморье.
  Повисло молчание.
  - Я не боюсь Хайягриву, - нарушил его Муруган. - Светлый Кшатрий поддержит мой народ. А вот вы двое... Небесный Конклав, безусловно, вступит в бой с силами ада, но только после того, как вы их ослабите, и вас не станет. С чего мне помогать тем, кто еще сами не стряхнули рабство преисподней? Может, пророчества не врут, и останется единственный светлый демон, после того, как погибнут все прочие. Почему бы ему не быть мною?
  - Ты не забывай, что в пророчествах он сам себя убивает. К тому же, это наступит лет через тысячу, не раньше. Протянешь столько?
  - Я вообще пророчествам не верю, - сказал Чи-Ю. - Мне недавно показали свиток, где все концы света, что напророчили разные книги. Уже лет десять как каждый год - конец света, а то и два.
  - Речь идет о нашем выживании, - продолжал Волх, - и прямо сейчас. Поодиночке нас ждет судьба Залесья, потому что, даже со всеми благословениями, за нас самих Свет не вступится. Прикроем друг другу спины - у каждого появится шанс.
  - Вместо 'мы', Волх, ты везде хочешь сказать 'я', - усмехнулся Муруган. - Хоть перед собратьями бы не юлил! Но я понял твою мысль. Когда Заморье подползет, помогу его свалить. И от тебя того же жду, если окажусь первым на съедение.
  - Я подумаю, - хмуро сказал Чи-Ю. Он был силен во многом потому, что дожидался, пока враги истощат друг друга, а потом наносил удар ослабевшему и отбирал плоды его победы. Но что-то говорило синскому демону: если Волх прав, в этот раз понаблюдать за чужой схваткой ему не дадут.
  'Ах, подумаешь ты! А при старике бы не выделывался! Ну, посмотрим, сколько ты будешь думать, когда тебе лапы укоротят и зажмут тебя на твоем клочке земли!'
  - Стало быть, решили? - сказал Волх вслух. - Советую вам обоим сейчас как следует отъедаться и копить силы. И не вздумайте у меня цистерны воровать! - Он метнул угрожающий взгляд на Чи-Ю.
  За этой сценой наблюдали две фигуры, которых человеческий глаз увидел бы в образе белоликих, окутанных черными одеждами плакальщиц. То были Карна и Желя, богини скорби и слез. Те боги, что именуются пекельными, на самом деле живут не в пекельных царствах, а чуть ниже их, между подземным миром и адскою бездной. Но они способны проникать выше, восходить - или, для нав и демонов, нисходить - и общаться с другими жителями мрака. Когда Волх, вполне удовлетворенный исходом переговоров, стал отползать в свои владения, Карна и Желя подлетели к нему.
  - Новый мучитель, - сказала Карна.
  - Новый защитник, - сказала Желя.
  - Жаждет крови и тирании, чтобы баловать утробу.
  - Вернет русичам славу, а престолу - честь.
  - Тщетно надеется обмануть и тьму, и свет.
  - Не добр, но и не порабощен.
  - Лелеет черные мечты своего предка.
  - Верит, что грядущей битве его не сломить.
  - Не удержится. Оступится. Падет.
  - У него есть, кому поддержать.
  - Хватит! - не выдержал Волх, который все это время переводил взгляд от Карны к Желе и обратно. - Голова уже кружится! Пошли вон, стервятницы!
  - Посмотри внимательно, - сказала Желя. - В самых твоих землях куется меч, который тебе хотят вонзить в сердце.
  - И вонзят, - сказала Карна, - горе последнему из Всеславичей!
  - Горе Тридевятому!
  - Вам чего надо? - окрысился Волх. - Вы злить меня явились?
  - Не злить, - ответила Желя, - предупредить!
  - Напомнить, что все вы заканчиваете свой путь гибельно!
  Волх щелкнул на Карну зубами:
  - Сама лучше поостерегись!
  - Причинить нам вред ты не можешь, - сказала та, отлетая.
  - Обеспокойся своей безопасностью, хранитель царства!
  - И будь готов, что недолго тебе осталось!
  Они подняли руки, соединяясь одеяниями, слились в один силуэт и пропали.
  
  Глава пятая
  Посоветовав новым союзникам набираться сил, сам Волх тоже не мешкал. Первым делом он потребовал от Финиста прилюдной казни всех разбойничьих воевод и их ближайших приспешников, как только русичи окончательно зачистили юг. Всякую мелочь демон повелел мучить в застенках. Чего от них допытываться - какая разница, хоть рецепт хвилософского камня, главное, чтобы умирали не сразу. В пекельном мире Волх прошелся кругом границ, повылавливал тварей, что лезли к Навьему царству, и всех их пожрал, высосав досуха. Обезопасив таким образом свои рубежи, он приказал навам с удвоенной скоростью отстраивать город, а самое главное - умножать поля для сбора корма. От такого количества пищи демон рос прямо на глазах. В капище он уже влазил с трудом. Броня его стала крепкой, как железо, и облекла все незащищенные до того части туловища. Свою боеготовность Волх проверял прямо на месте: в Навь стали осторожно проникать чужие щупальца, с которыми демон немедленно расправлялся.
  В Лукоморье вернулась Ягжаль. Да не одна - с ней прискакал царевич Руслан, еще один из возможных наследников трона. Его предки правили Тридевятым задолго до Багровых Лет. Царевич никогда и не помышлял о том, чтобы претендовать на власть, но Ягжаль его уговорила. Были они старые друзья.
  - Я его лично, помнится, с Черномором разнимала, - вспоминала она. - Девицу какую-то не поделили.
  Финист принял Руслана с почти искренним благодушием. На юге царевича уважали, а вот в Лукоморье он мало кому был известен, поэтому наместник не боялся. Он на всякий случай мысленно испросил демона, но Волх молчал. Значит, ничего важного.
  - А почему ты, Ягжаль, меня не спросишь, где Баюн? - поинтересовался Финист, пряча улыбку.
  - А чего мне спрашивать? Вот он, подле трона сидит. - Ягжаль указала на рыся, который еле сдерживал себя от волнения.
  - Как? - изумился наместник. Ягжаль рассмеялась:
  - Милок, ну ты сказок не читал, что ли? Как царевну среди чернавок не прячь, а любящему сердце подскажет. Я своего котика по глазам вижу. Ого ты, Баюн, какой стал!
  - Бабушка Яга! - Первый советник Финиста не выдержал и бросился к богатырке, чуть не сбив ее с ног. Ягжаль со смехом обняла его:
  - Ишь, бегемот! И раньше не маленький был, а теперь задавить можешь! Рассказывай, что случилось-то?
  - Ох, бабушка Яга, чего только не случилось! - Баюн, уже в который раз, поведал свою историю. Про великанское варево подробно не рассказывал, и все равно Ягжаль ахнула и схватилась за сердце. А когда дошел до демонов, нахмурилась:
  - Знала я, что чем-то похожим кончится... Была книжка у меня печатная. Автор - не помню кто, уж больно неблагозвучное имя. В той книжке говорилось, что есть такой зверь Левьяфан, который царством-государством заправляет, и у людей с ним якобы договор. По договору этому они Левьяфану служат, а он их защищает. Не врала книжка, видать...
  - Баюн! - погрозил Финист пятнистому советнику. - Ты это, поменьше про Волха трепись. Люди у нас глупые, дурное от хорошего отличают по цвету шкуры. Владыке нашему сейчас дух перевести надо, мяса нарастить, чтобы с Заморьем на равных схватиться. Ему лишние волнения в Тридевятом ни к чему. А мне - уж тем более. Усек?
  - Ты на русичей не наговаривай! - сказала Ягжаль. - Совсем у себя в королевствах обнаглел, как Кощей стал. Дураков много среди нас, это верно, да только дураку всегда и полцарства достается, и царевна впридачу. Дурак, может, в академиях и не учен, зато смекалка у него есть.
  - Бабушка Яга! - вспомнил рысь. - Не слышала ты, как там Иван-Царевич? А то слухи ходят - один другого диковиннее.
  Плечи Ягжаль опустились.
  - Котик, Иван-Царевич умер. Уже несколько месяцев как. В лесах прятался, среди зверей. Как кощеевы подняли бунт, он повел на Лукоморье волков да медведей. Их всех стрелами и перебили. А самого Ивана не признали, тело псам бросили. Только чародейством я про него и дозналась.
  - Не верю, - растерянно сказал Баюн. - Это... это неправильно. Твое чародейство что-то путает. Иван придумал бы что-нибудь получше. Он не мог так глупо умереть.
  - Смерть, как и правда - они всегда простые и глупые. Извини, Баюн. Не хотела говорить, но это должны узнать. Сейчас, чтобы слишком много не возлагали надежд. Думаешь, позвала бы я Руслана, будь Иван жив?
  Баюн поник. Иван-Царевич его выходил, а он даже проститься не успел как следует...
  Финист же, напротив, оживился. Слухам он и раньше не очень-то верил, но со счетов их не списывал.
  - Ягжаль, ну зачем о грустном-то сразу? У многих из нас эта война кого-нибудь отняла. О живых нужно думать, а не о мертвых. Я тебе хотел предложить в столице поселиться. И Баюну тоже. Он же наш, лукоморич. Твои вольные девицы чины получат, на государеву службу поступят. Без награды никто не останется.
  - Все бы тебе власть да награды, - с усмешкой покачала головой Ягжаль. - Волю я ценю, Финист, волю. Верный лук да добрый конь, вот и все богатство богатырки. Что такое чины и земли? Их в могилу все равно не унесешь. Чем хоромы отстраивать, стены от морозов утолщать, лучше идти посолонь, за теплом вослед. Так и мать моя жила, и бабка, и прабабка. Вам, горожанам, всегда есть что потерять и о чем жалеть. А мы - как ветер над полем. Я в Лукоморье жить не хочу, и девчонки мои не захотят. Прости уж. Что до Баюна, тут как он пожелает. Не могу ведь я его удерживать. Хоть и жалко мне было бы с ним расстаться...
  Рысь поник еще больше.
  - И когда ты уезжаешь?
  - Посмотрим. Мне же теперь в избушку не надо. Скарб я свой уложила, шатер достала старый. Ты думай, я тебя не тороплю. Может, поход какой начнется, и вместе пойдем.
  - Я могу с бабушкой Ягой оставаться, пока она здесь? - спросил Баюн у Финиста.
  - Отчего же нет.
  - Змей! - по-доброму сказала Ягжаль, когда вышли из терема. - Думает, я его насквозь не вижу.
  - Зато за ним Навь. И сам Волх. Бабушка Яга, что, если Финиста выкликнут, а не Руслана?
  - Сколько раз я тебе говорила, бабушкой меня не звать... Финиста так Финиста. Негоже это, когда боярин престол занимает при живом царевиче, но ведь царствовала у нас уже совершенная сволочь без роду и племени. А Ясный Сокол, хоть и плут, за отчизну сердцем стоит.
  - За Навье царство он сердцем... Неужели ты тоже с Навью?
  - Я, котик, не с Навью и не с Правью. Все в этом мире от Бога, и день, и ночь. Я своею дорогой скачу, и никого не чураюсь на ней. А слепая преданность - это оковы. Это как видеть одним глазом.
  Жить в Лукоморье Ягжаль не хотела, но и покидать его не спешила. Она думала, Финист пошлет богатырок отбивать у нечисти восток. Однако наместник определил туда Руслана, а ее даже не спросил. Сам Финист остался в столице, крепил рубежи, отстраивал заново города. Отправил послов в Син и Хидуш, с предложением союза против Заморья. Из Нави мастеров вызвал, чтобы те войско русичей вооружили как следует. Тайную палату Гороха нашел, все из нее вынул и своим ближним подручным заранее раздарил. Потом разыскал в Тридевятом всех искусных умельцев - кто блоху подковать умеет, кто молнию из картошки добудет, кто крылья сделает - и сказал: чтобы в скорейшие сроки поняли, как эти диковины работают, и начали такие же делать. Левша - за главного. Кто не справится или слабину даст, тому плетей, а кто отличится - того к награде.
  - Зачем же плети? - спросил Баюн. - Пусть бы только награды ради старались.
  - Затем, что человек ленивая тварь. Ради награды пара-тройка будут стараться, а прочие - лишь бы как.
  Для острастки, ну и Волха лишний раз порадовать, Финист законы ужесточил. Сделал, как при Багровых Летах было. За воровство - ноздри рвать и руку отрубать, за насилие - каленым прутом содомировать, за убийство - казнь. На казни особенно расщедрился, способов двадцать расписал.
  - У нав есть хорошая за предательство, - говорил он Баюну, - владыке Волху отдавать на съедение. Жаль, что у нас так не получится. Не в том смысле жаль, конечно, что мне предатели нужны...
  Баюн в царском тереме нашел сундуки со шкурками. Человеку, может, и не отличить, а рыси понятно, какие из них кошачьи, по запаху. Настоящих соболей отдал Ясному Соколу, остальные сказал похоронить. Все коты и кошки Лукоморья пришли на похороны: и дворовые, и домашние. Пришел даже один человек, хозяин того кота, которого выкрали и продали за разбавленную водку. Вместа креста, который зверям не ставится, Баюн положил на могилу клубок из черных ниток.
  - Он так и не научился без ужаса относиться к смерти, - сказал Князь Всеслав, наблюдая за этим из небесных чертогов. - Но я и не ждал другого.
  С чем можно сравнить совет Конклава? Если бы там присутствовал человек, он увидел бы исполненные мудрости и благородства лики, сияющие одежды, древние символы на венцах и лазурный зал с высоким куполом, за окнами которого простирается розовато-золотистое небо. Но ни один смертный не может быть допущен так высоко в небесные миры. И к тому же, картина эта не отразила бы и половины реального великолепия. Слишком узок и мал для такого человеческий разум.
  - За ним по пятам идет беда, - сказал Светлый Император.
  - Это, к сожалению, так, - подтвердил Светлый Князь, - но...
  - Я не о том сейчас, брат. Его действия уже повлекли за собой последствия, которых мы все всегда стремимся избежать. Одно цепляется за другое, и вот уже вновь льется кровь казнимых на моей земле, громыхает боевое железо, куются огненные трубы с драконьими пастями. Вновь стиснулись на шеях мудрых учителей и мирных поэтов стальные пальцы государства, а монахи разучивают не молитвы, а способы убийства голыми руками. И во всем этом есть его вина - вместе с твоей.
  - В жилах Чи-Ю полыхает кровь старого Волха, - сказал Светлый Шах.
  - Да, но и на моих землях начинает бряцать металл! - Светлый Кшатрий указал вниз - там, видный как бы сквозь жемчужную пелену, расстилался весь мир. Перед Конклавом поплыл Хидуш. Для глаз небожителей сквозь его поверхность зримо было и подземное царство Нарака, где ворочалась, надзирая и командуя, гороподобная тень. - Военный гром проникает в танцы и песни, хохочет Дурга, предвкушая пиршество! Я пытался остановить Муругана, но уговорам тот не внял...
  - И правильно сделал, - отозвался Светлый Рыцарь. - Сторожевой пес хорош, покуда его зубы остры, а мышцы сильны. Необходимо вышколить его и сделать ласковым к домочадцам, но когда в дом заберутся воры - он должен терзать их безо всякой жалости. Для этого мы сотворяли демонов, и именно в качестве бойцов они для нас ценны.
  - Но почему-то, по большей части, воюют они с нами, а потом уже - со внешним врагом, - заметил Светлый Император.
  - И снова я настаиваю, чтобы наши мечи оставались в ножнах, - сказал Светлый Князь. - По крайней мере, для этих трех и тех, кто возжелает к ним присоединиться.
  - Трех? Ах да... ты имеешь в виду своего.
  - Я много думал, а не опрометчиво ли поступил. Тяжелой, изнуряющей была моя борьба со старым Волхом, и, как я ни старался, немногие были вырваны из его хватки, а воистину обратилось ко Свету еще меньше. Но сейчас я вижу на лицах русичей радость. Да, радость: после долгих лет унижения, после безвластия и смуты у них воцаряется порядок, а в погасших было сердцах вновь пылает гордость. Мне горько знать, что воля сына корежит чистые души, что крепнет и ширится мрак, который он ведет за собой, но иначе я никак не спасу Тридевятое. Помогать демонам мы невправе. Но не следует и мешать им.
  - Я просто боюсь, что рухнут все мои столь кропотливые усилия, - сказал Светлый Кшатрий.
  - Не бойся, - ответил ему с улыбкой Князь. - Они рухнули бы, только если бы Муруган преклонился перед Вием - а этого сейчас, я думаю, поостережется даже Чи-Ю. Волх их хорошо запугал. Твоему заострить клыки перед сражением не повредит, ведь страшного он еще ничего не совершил. Что до Чи-Ю, то эту жертву принять придется. Он сильный союзник. Наказание подождет.
  - Нужно прикрытие и с запада, - сказал Светлый Конунг. - Скимен, мой лев, трепещет. Вокруг него смыкается дуга, концы которой нацелены в Волха. Все демоны королевств, повинуясь приказу из ада, встают на подмогу Заморью. Это будет бойня, не сражение - а на земле погибнут тысячи русичей, хидушцев и синьцев.
  - Если только я им не помогу, - подал голос Светлый Генерал.
  Все посмотрели на него.
  - Ты? - переспросил Светлый Князь. - Брат, но...
  - Да, я знаю. Я бился неисчислимые годы, и лишь горстка душ выпорхнула из-под мрачной глыбы, осененной самим сатаной. Быть может, такова будет моя кара за бессилие, или же за попустительство. Кто-то должен уравновесить шансы так, чтобы не множить тьму. И я, братья, наиболее подходящий из вас. Демоны могут только вести войны. Мое же оружие - бескровно, и оттого еще более разрушительно в конечном итоге.
  - Ты обрекаешь не только себя. Ты обрекаешь своих людей...
  - Разве не поступил ты со старым Волхом точно так же?
  - Я всего лишь отстранился!
  - Но и зло тогда было совсем иным. Я давно уже об этом думал, брат. Мой народ превратился в изнеженных кукол, ведомых лишь низменными страстями. Скоро мне станет не за кого бороться. Испепеляющий огонь лучше медленного гниения. Те, кто выживут, уже не повторят ошибки.
  - Что ж, - произнес Светлый Князь, - да будет так.
  - Когда же придет конец веку демонов? - проговорил Светлый Император. - Сколько лет духовидцы и пророки предсказывали закрытие этой страницы - и срок ее раз за разом отодвигался.
  - Не раньше, чем человечество станет другим, - сказал ему Светлый Шах.
  Хидуш и Син ответили Тридевятому согласием. Правда, извещать об этом пришлось по яблочку - послы не могли покинуть царства, потому что восток пылал. Слухи о его освобождении оказались, увы, только слухами. Синьцы к этому отнеслись равнодушно, только порубежную стражу усилили, зато хидушские чародеи, в обмен на щедрые посулы, пособили - привели необыкновенное количество тигров в восточные леса Тридевятого. Тигры загрызали нечисть, но тела не ели, и пропадали так же внезапно, как появлялись. Несмотря на это, послы сидели безвылазно, пока не вернулись с самим царевичем Русланом. В боях тот лишился ноги и уже не мог ездить верхом - его везли на подводе. Ягжаль рассердилась на Финиста после этого, но предъявить ему ничего не смогла. Так-то вроде предъявлять и нечего.
  Укреплялась Цитадель в городе нав, обрастало Тридевятое железом. Ягжаль собралась уже к себе в степи. Там где-то, на самом юго-восточном окоеме, в бесснежных еще краях, был у богатырок град - не град, лагерь - не лагерь. Баюн его ни разу не видел, но Ягжаль говорила, что место это необычное, чародейское. Оно им зимовьем служит. Да и граница близко. Если что - встанут на пути врага.
  Рысь решил: поеду. А Финисту ничего не говорить. Если потом узнает, спросит - удивленные глаза сделать. Мол, поехал рубежи охранять да мудрости набираться. Пошто мне указываешь? Я зверь, могу вообще в лес уйти и буду прав.
  Но они опоздали.
  Князь Всеслав об одном только позабыл задуматься, а может, ему, как небожителю, такое и не приходило в голову - что, хоть Баюн и стал рысем, душой-то он был кот. Поэтому засматривался на кошечек, а с лесными сородичами дружить никакой тяги не испытывал.
  Чужую он заприметил сразу. Пахнет нездешне, идет - старается не озираться, а все ж глаза косят и лапы ступают чересчур аккуратно. Шерсть холеная, блестит. И совершенно одна. Вот и Рогалик, дворовый рыжий, посматривает на тоненькую незнакомку с изящными лапками. Уже с забора спрыгнул, наперерез отправился.
  - Ты куда это? - сказал ему Баюн. В детстве он ой как боялся Рогалика. Тот рос бойцовым чуть ли не с тех пор, как у него открылись глаза. Как-то раз Баюн забрел на его часть улицы, и потом удирал до самого дома Ивана. А сейчас Рогалик взглянул на зверя величиною с крупного пса, зашипел затравленно и отступил. Баюн кошкам не говорил, кто он такой, захотят - сами догадаются. Но Рогалику иногда так и подмывало об этом сказать. Не ради злорадства, а для пущей острастки. Чтобы впредь слабых гонять остерегался.
  - Здрава будь, добра девица, - учтиво сказал Баюн. - Не видел тебя раньше в наших краях. Куда путь держишь?
  Кошечка потупилась.
  - Я не местной породы, - мяукнула она, - авалонская полосатая. Мой хозяин был знатным человеком и взял меня из очень уважаемого кошачьего рода. Но он ушел в поход на восток и не вернулся, а его слуги обо мне забыли. С тех пор я скитаюсь. Меня звали Мисс Пом-Пом, но хозяин дал мне имя Буся, или Буська. Кажется, слово 'бусый' на вашем языке означает темно-бурый цвет?
  Какой приятный голос у нее. И шерстка - волосок к волоску, не то что растрепанные Маньки да Соньки. Тьфу, пропасть, о чем это он, Баюн, думает?
  - Буся. Ага. Буся. И где же ты теперь живешь?
  - Нигде, - вздохнула кошечка. - Я бродила по улицам в поисках еды. Попыталась вернуться в дом, но меня прогнали.
  - Где тот дом? Я с ними поговорю. - Баюн щелкнул зубами. - Я первый советник наместника, у меня они попляшут!
  Точно, надо Финисту подсказать, чтобы еще закон ввел: 'О почтительном обращении с кошачьим племенем'. Как-нибудь так: 'Кошка есть зверь о четырех ногах и с длинным хвостом позади. Не моги ее трогать, бо малая суть...' Или как законы пишутся нынче? Эх, хорошо все-таки иметь власть! Хотя нет. Он же с Ягой уезжать собирался, вот-вот, на днях...
  - Не надо, Баюн, - грустно ответила Буся. - Я не хочу жить в нелюбви. А хозяина ты мне не вернешь. Вот если бы можно было так сделать, чтобы он не уходил на войну... - Она хотела еще что-то сказать, но смолкла.
  - Мне жаль, - смутился Баюн. - Постой, откуда ты знаешь мое имя?
  - Хозяин рассказывал о тебе, - удивилась кошечка. - Кто же тебя не знает? Ты герой. Ты мстил за кровь невинных и сам принял смерть. О тебе можно написать легенду.
  - Но я думал, что кошки...
  - Говорящий кот Баюн пропадает, а взамен его появляется говорящая рысь Баюн. По-моему, этого достаточно, чтобы умный сделал вывод. А я не глупа, - скромно сказала Буся.
  - Глупым у нас как раз раздолье, - вспомнил Баюн слова Ягжаль. - Ты голодная, Буся?
  Кошечка снова потупилась и что-то пробормотала.
  - Не тушуйся. Я хочу, чтобы кошачий род ни в чем не нуждался. Пойдем.
  В кабаке было малолюдно. Финист распорядился, чтобы днем брагу не наливали. Честный люд вечером пьет, утром оправляется, а пропойцы новому Тридевятому не нужны. А поесть... ну кто в заведения ходит, чтобы поесть? Разве только чужеземцы да странники.
  - Здрав будь, Баюн! - Хозяин знал первого советника, в ополчении друг друга видели, когда обороняли Лукоморье. Да если бы даже не знал, немного по столице ходит говорящих рысей. - А это кто, знакомая твоя?
  - Ее зовут Буся. Она потеряла жилье и очень голодна.
  - Не беда, накормим! Ты у нас не говоришь, Буся? Ай, жалость. Ну ничего, этому доброму молодцу мурлыкни, если что понадобится.
  - Ты очень сострадательный, Баюн, - тихо сказала кошечка, когда хозяин скрылся на кухне. У нее был такой вид, словно она покраснела бы, если б могла. - Спасибо.
  - Ты попала в беду, а я могу тебя выручить. У вас разве в Авалоне не так?
  - У нас... Я не знаю, как там. Я была еще котенком, когда меня увезли, и мало что помню. Просто многие говорят, что вы готовитесь к войне, а ты так запросто беседуешь со мной.
  - Мы правда готовимся, но это же вы хотите на нас напасть. То есть... - Баюн чуть опустил кончики ушей в смущении. - Я хотел сказать, ваша королева Гвиневра, в согласии с Микки Маусом, хочет. А простые люди и звери, они ведь не виноваты. Ты же не будешь со мной воевать.
  - Мы все хотим спокойно жить в мире. Авалонцы сожалеют, что ваш царь Соловей обратился к наемникам, но Авалон не смог бы ему в этом помешать. Должно быть, слуги так отнеслись ко мне именно из-за моей крови.
  - Я их накажу, - пообещал Баюн. Вернулся хозяин, неся рыбу, мясо и густые сливки. Первому советнику, хоть и не совсем понятно, что это за должность такая, полагается угодить. - Виновата Гвиневра, а страдают звери. Да еще и девицы.
  Он не был голоден, и тарелку с мясом тоже подвинул Бусе.
  - Ну что ты, куда мне столько! - Кошечка приступила к сливкам. - Насчет Гвиневры. Я, как уже говорила, не могу знать точно. Но смотри. Ни Авалон, ни Заморье не объявляли Тридевятому царству войну. Мы обещали помочь Соловью-Разбойнику, но лишь потому, что он сам был жертвой. Мы не догадывались, к чему это приведет. И мы не дали бы ему войска в дальнейшем, но престол попыталась захватить гораздо более страшная, темная сила. Руками Соловья Гвиневра хотела освободить русичей.
  - Как Заморье освободило Залесье, что ли? - едко сказал Баюн.
  - Прости, - пролепетала Буся, отъедая кожу у рыбы. - Я же говорю - это не мои мысли, и не знаю, что за ними на самом деле стоит. Но ведь ты не был в том Залесье, где правил Дракула. Вы сами тоже вошли на чужую землю и назвали себя ее освободителями. Это слово не несет зла. Просто им пользуются злодеи.
  Баюн смотрел, как кошечка ест - быстро, потому что проголодалась, но при том изящно.
  - И от кого же Гвиневра собиралась нас освободить? - спросил он.
  - Как от кого? А царь Финстер?
  - Он не царь, он наместник.
  - Но весь власть у него. И вряд ли он отдаст ее добровольно.
  Баюн пожал плечами.
  - Не такой уж он и плохой, Финист. Безопасно при нем. Раньше ночью за околицу было не выйти, лихой люд себя как дома чувствовал. Малых котят и днем выпускать иногда боялись - могли поймать, да на шапку. Псы бродячие расплодились, на людей бросались стаями, на кошек, как волки, охотились и пожирали. А сейчас преступников в кулаке держат, девицы одни по вечерам гуляют, не пугаются. Собак всех навьим ядом потравили. Финист по яблочку охрип требовать - своих псов на цепи держите в эти дни, а то пойдут к нему жалобы.
  - Это очень жестоко. Собака - тоже Божье творение. А яд мучителен.
  - Ты на улице не жила как следует, Буся! Собаки не в догонялки с нами играют. Они нас разрывают и убивают. И едят, если больше нечего. Собаки думают, что это их улицы, а мы здесь незваные гости. Среди них есть добрые, даже очень хорошие. Но не среди бродячих. По крайней мере, я не встречал.
  - Дело не в собаках как таковых. - Буся закончила трапезу и принялась умываться. Мясо стояло нетронутым. - Финист служит мраку. Даже его имя на это намекает. Аламаннское слово 'Finsternis' означает 'тьма'.
  - Это просто совпадение.
  - Но ведь он и вправду темный. Он даже не скрывает этого. Он привел сюда целую толпу этих дьявольских кинокефалов - зачем? Разве темные когда-либо что-либо делали для чужого блага, а не своего? - Буся заметила выражение на морде Баюна и съежилась. - Прости меня! Я не хотела тебя оскорбить. Я не должна была заводить об этом разговор.
  - Ты меня не оскорбила, - сказал Баюн. - И про Финиста ты верно говоришь кое-где. У меня нет к нему особой любви, как и ненависти нет особой. Но мне трудно поверить в благие намерения Гвиневры или Микки Мауса. Я думаю, их тоже вдохновляет далеко не Свет.
  - Может быть, - ответила кошечка. - Не воспринимай мои слова как нравоучение. Во мне всего-навсего говорит память предков, требующая вступиться за себя. Спасибо, что накормил. - Она повернулась, чтобы уйти.
  - Ты куда?
  - На улицы. Ты сам сказал, там сейчас безопасно.
  - Да, но не настолько!
  - Мне все равно больше некуда.
  - Я могу найти тебе нового хозяина.
  - Правда? - Буся подняла голову, в ее голосе зазвучала надежда. - Ты можешь?
  Баюн прикусил язык. Как теперь сказать 'Если успею, потому что должен уехать'?
  - Ну... Я.. - Кошечка глядела на него с мольбой. Он закивал: - Да, да, конечно!
  - Ты такой великодушный, - тихо сказала Буся. - Как я могу тебя отблагодарить?
  'Не появляться в моей жизни!'
  Баюн придушил эту мысль. Подобные уколы злости почему-то все чаще стали возникать у него в голове.
  - Никак. Это мне ничего не стоит.
  Они покинули кабак. Рядом с Баюном кошечка была, как котенок рядом со взрослым котом. Первый советник чувствовал себя ее защитником.
  - Я сначала отведу тебя к бабушке Яге, - сказал он. - У нее много друзей.
  - Не к ней, если можно, - попросила Буся. Ее голос стал странно жестким.
  - Почему?
  - Мой хозяин был с ней очень сильно не в ладах.
  - Да с Ягой много кто был не в ладах. Натворила ошибок по молодости. А сейчас уже всем простила и все забыла. Не бойся.
  - Разве она еще не уехала в степь?
  - Нет. Ждала, как на востоке дела пойдут, вдруг ее ратная помощь понадобится.
  - Баюн! - К ним спешила Ягжаль. Ее просторные одежды развевались, шуба была накинута второпях. - Баюн, я тебя всюду ищу! Я сегодня в карты смотрела, а они вдруг на тебя...
  Княжна богатырок остановилась. Ее взгляд был устремлен на Бусю.
  - Ах ты песья дочь... За моим котиком явилась?
  - Бабушка Яга! Ты что?
  - Баюн, отойди от нее! Сейчас же!
  Рысь впервые слышал в голосе Ягжаль такой страх. Он недоуменно отступил.
  - Чертова руска! - процедила Буся человеческим голосом. Ее тело вырвалось вверх из кошачьей оболочки. Глазам Баюна предстала худая старуха в черном. В руках у нее был прутик, с помощью которого обычно творили волшбу заморские и королевские чародеи. Ведьма вскинула этот прутик, и из него на богатырку обрушился поток молний.
  - Бабушка Яга!
  Рысь бросился на ведьму, но ударился о невидимую стену. Женщина еще раз двинула прутиком, и Баюна по всему телу опутали сверкающие полосы, жесткие, словно стальные обручи.
  - Я надеялась на продолжительный спектакль, - произнесла она с сожалением по-авалонски. - Все было начато идеально, но эта...
  Ягжаль поднималась с земли. Успела закрыться чарами, боевые навыки выручили. Чай, не хлипкая заморская колдунья. У них там ведьмовству сызмальства начинают учить, за книжки сажают безвылазно, превращают девиц да молодцев в бледную немочь. Она взмахнула рукой, но в этот раз враг ее опередил.
  - Да свиданийа, - сказала авалонская ведьма, нехорошо улыбаясь, и швырнула себе под ноги какую-то склянку. Ядовито-синий дым скрыл ее, и заклятие Ягжаль кануло в него, словно камушек в трясину. Когда он рассеялся, ведьмы с ее пленником уже не было.
  - Баюн! - слабо, горько вскричала княжна богатырок. - Котик мой, как же так?
  - Будь ты проклята, Baba Yaga! - взвыла ведьма, как только появилась в клубе дыма посреди лесной чащи. Она поднесла ко рту одно из своих колец и произнесла:
  - Келпи, Келпи, я Женщина-кошка. Как слышно?
  - Я Келпи. Слышу хорошо. Где ты? - ответило кольцо надтреснутым мужским голосом.
  - Разоблачена. Он со мной. Место не знаю. Вмешалось чужое заклинание.
  - У тебя есть запасной эликсир?
  - Нет.
  - Жди. Я тебя найду.
  - Кто ты такая? - Баюн пытался вырваться, но волшебные оковы не поддавались ни на волосок. - Зачем я тебе нужен?
  - Моя фамилия МакГонагалл, и я состою на тайной службе Ее Величества. Больше тебе ничего обо мне не надо знать.
  - А Буся... Хозяин...
  - Я могу придумать сотни легенд, - заявила ведьма горделиво. - С тобой начало прекрасно получаться! Почему эта bloody кочевница не покинула город? Она должна была уже давно быть на юге!
  - Меня уже убивали, - сказал Баюн. - Так что смерти я не боюсь. И пыток тоже. - Впрочем, он не был так уверен насчет пыток.
  - Не волнуйся, - ответила ведьма, - ты полезнее живой. Пыток не будет, если будешь умницей.
  - Зачем я вам?
  - Откуда мне знать? Я только исполнитель. Мне было поручено тебя перевербовать. Кто мог знать, что первоначальный план будет нарушен сразу же! Но, предполагаю, для тебя найдется применение. Мы не допускаем лишних жертв без нужды.
  Вот так-то! Развесил уши, спорил еще с этой лживой гадюкой! И так понятно, как дважды два: никто не приходит в чужую землю с оружием для того, чтобы творить добро!
  Широкий браслет на запястье МакГонагалл вдруг засветился. Ведьма приблизила его к глазам, вгляделась. По вделанному в него большому самоцвету побежали картинки.
  - Только этого не хватало! - воскликнула она и топнула ногой в сердцах. - Почему именно здесь?
  - Здесь - это где? - спросил Баюн.
  Ведьма не ответила. Она снова поднесла кольцо ко рту.
  - Келпи!
  - Что тебе? - Голос чем-то хрустел.
  - Уноси меня отсюда!
  - Я работаю над этим.
  - Работай быстрее! - взвизгнула МакГонагалл. - И работай, а не жри!
  - У меня обед!
  - А у меня беда!
  - Не бушуй, - прочавкал голос, - что они нам сделают? Тявкнут - в порошок сотрем.
  - Тебе из замка хорошо говорить, а меня здесь саму стереть в порошок могут!
  - Женщина-кошка, не забивать канал! - гаркнуло вдруг кольцо густым басом. Ведьма аж подпрыгнула:
  - Виновата, сэр! Больше не повторится. Это все Келпи!
  Баюн извивался в путах, но только выбился из сил. МакГонагалл опустила руку и взглянула на него. Ее губы тронула насмешка:
  - Бесполезно. Таким оружием сковывают высших иерархов тьмы.
  - Расщедрились, - пропыхтел рысь, - на одного зверя!
  - Ты был заявлен как красный уровень. Я ждала всего, что угодно.
  - Откуда вам вообще про меня известно?!
  - Это секретная информация. - Но ведьма отвела глаза, и Баюн понял, что она сама не знает.
  - Женщина-кошка, это Келпи, как слышно? - ожило кольцо.
  - Слышу хорошо! - обрадовалась МакГонагалл. - Что там?
  - Я все сделал. Не двигайся с места, открываю.
  - Вот пре... - Ведьма осеклась и побледнела. Ее другое кольцо наливалось желтым, быстро темневшим до оранжевого. Баюн навострил уши. Стук копыт!
  - На помощь! - завопил он изо всех сил. - Убивают! Пожар!
  Он знал, что крики 'Пожар!' всегда созывают людей, даже тех, кто не пришел на крик 'Убивают!'. Хотя кричать о пожаре среди заснеженного леса было несколько и неуместно. Путы не давали двигать лапами, но Баюн мог перекатываться, что и сделал, стараясь оказаться от МакГонагалл как можно дальше.
  Копыта приближались. Теперь их слышала и ведьма. В ее глазах метался испуг. Она стискивала чародейский прутик так, что побелели костяшки.
  - Стоять, именем Господа! - раздался возглас.
  Баюн истерически засмеялся. Он уже не фыркал, а хохотал с подвываниями. Аламаннский! Теперь жди Скимена - съест как пить дать! Кто это так, интересно, шутит над ним, Баюном, в божественных садах?
  На прогалину ворвались всадники. Их сюрко и попоны коней были черными с белым крестом. Баюн сразу же узнал этот символ и не мог поверить глазам.
  - Не приближайтесь! - Ведьма вертелась, окруженная, наставляя свое оружие то на одного всадника, то на другого.
  - Взять ее, - приказал предводитель и вытащил меч. МакГонагалл развернулась к нему, набрала воздуха для заклятия, но сзади свистнули арканы и спутали ее, как дикую лошадь. Чародейский прутик отлетел в снег. Главный рыцарь спрыгнул с коня, схватил обезоруженную ведьму за руку и сдернул ее кольца и браслет.
  - Лазутчица! Что вынюхивала, слуга дьявола?
  - They will find me! You'll regret this, you insane fanatics!
  - Что она говорит? - спросил рыцарь у остальных. Те развели руками: авалонского никто не знал.
  - Она говорит, что ее найдут, и вы пожалеете, - перевел Баюн. - Меня может кто-нибудь освободить? Пожалуйста?
  - Говорящее животное! Кому ты служишь и веришь ли ты в Бога?
  - Верю, верю, - устало сказал рысь. - Служу царю, то есть наместнику, Финисту, или Финстеру, или Фениксу, или как его называют в ваших краях. Хотя предпочел бы не служить. Спасибо, что пришли на помощь.
  - Русич? - Рыцарь откинул забрало. - Вот так встреча. Тебя как звать?
  - Баюн, - ответил рысь, пораженный. Его собеседник перешел на чистейший язык Тридевятого.
  - А я Алекс. Но вообще - Алеша. Ты как попал сюда?
  - Долго рассказывать. Это Аламаннское королевство?
  - Нет, Ливское. Анклав наш.
  Далековато. Север, и с Тридевятым царством не граничит.
  - Вас не может быть, - сказал Баюн. - Аламаннский Орден Светоносцев уже лет пятьсот как не существует.
  - По книжкам - не существует. Ну да в книжках многое можно понаписать. Арнульф Живописец запрещал нас, было дело. Мы ушли на дно, затаились, переждали. Сейчас опять возвращаемся. Нам приказ - держаться настороже, чужестранцев не пропускать. Но раз уж ты русич...
  Рыцарь присел подле Баюна, вытащил у себя из-под ворота белый крест на цепочке, зажал в кулаке и указательным пальцем провел от головы до хвоста рыся. Тотчас его путы пропали.
  - 'Помогать' - первое слово нашего девиза, - сказал Алекс-Алеша. Видно было, что он слишком привык говорить на аламаннском, потому что то и дело на него сбивался. - Можешь поехать с нашими, герр... добрый молодец Баюн. Я скажу магистру, что ты помог поймать опасную ведьму. Столько лет родной речи не слыхал!
  Баюн колебался. Аламаннский Орден с Тридевятым царством был в непростых отношениях. Случались и битвы - ну, не войны, а так, стычки. Соседи друг друга всегда терпеть не могут. Но потом светоносцы расширили свои владения на север, сцепились там с очередными, по их мнению, еретиками, и к русичам интерес потеряли. Потом царь Гвидон Страшный на них самих в поход пошел и потрепал изрядно. Еще через полвека они просто исчезли, по слухам - еретики те объединились и всех рыцарей вырезали. Выходит, не всех.
  - Алеша, - спросил Баюн, пока рыцари скакали в замок Вечной Девы, - как же тебя угораздило?
  - Да гонения все... Я к Ивану-Царевичу на сборища ходил, и книги печатные были у меня. Я поповский сын, грамоте ученый. Молитвы такие знаю, чтобы нечисть отгонять, чтобы ложь развеивать и вора наказывать. Вот за последние две, наверное, и осерчали на меня. А потом стал я читать про Орден, как они в своих землях законы устанавливают. И знаешь, Баюн, законы-то неплохие, если в дурные руки не попадают. Своего поддержи, чужака не тронь, но если чужак твой дом не уважает - на место его поставь. Про то берендеи прознали, царю донесли. Бился я, бился в судах, что Уложения 171 не нарушал. Ничего не добился, плюнул, тайком сбежал, пока хуже не стало. Вот до сам знаешь чего, я слыхал, все мы жили в мире. Хоть и во тьме. Как так у них получалось?
  Не утерплю, наверное, однажды, подумал Баюн. Столько вопросов у людей, а Волх их всех собою объясняет.
  - Орден я быстро нашел, - продолжал попович Алеша, - они меня приняли. На низших ступенях чужеземцев много. Высоко мне не подняться, да я и не хочу. Гордыня - грех.
  - А правда, что в королевствах до сих пор верят как-то не по-нашему?
  - Ну как не по-нашему? Бог один у нас, если мы не еретики и не идолопоклонники. Народоводители разные, это верно. Но они же братья. Им грустно смотреть, как мы друг друга режем, потому что крестимся по-разному. Хотя это больше сыновей их страшных вина...
  Баюн ошарашенно уставился на светоносца.
  - Что? Да, я про демонов знаю. Не такой уж и большой секрет. Ищущему откроется. Магистр может в особый сон впадать наяву и с батюшкой Скименом так общаться. А ты сам кем будешь, Баюн?
  - Советник я, - ответил рысь, - как бы. Финист меня при себе держал за... за особые заслуги.
  - Ах вот оно что... - задумчиво сказал Алеша, - ведьма тебя, значит, в полон взяла. Выкуп назначали, или нет еще?
  - Да не сказать, чтобы полон. Они меня к себе заманить хотели. Яга вмешалась, колдунье и пришлось удирать.
  - Ты, наверное, тайну государеву знаешь. Или еще что. Это же риск огромный. Войну за такое смело объявить можно.
  - Не знаю я тайн никаких. Сколько у нас людей в войсках, или где Горыныч лежит - этим Финист даже со мной не делится.
  - Да ты можешь и сам не подозревать, что это тайна. Мы у ведьмы быстро выведаем, чего ей у тебя требовалось. Вон, приехали уже, - Алеша указал рукой вперед, на городские стены, поверх которых трепыхались полотнища с крестом. Над городом возвышался замок Вечной Девы, сложенный из красновато-оранжевого камня.
  Баюн был зол на МакГонагалл - по-настоящему, праведно зол. Шутка ли, так его разжалобить, а потом удар в спину нанести! Вся авалонская двуличная суть в этом! На допросе он не присутствовал, но знал, что ведьму пытают, и не жалел ее нисколько. Пусть настоящего горя отведает, аспидша.
  Светоносцы не такими оказались, какими он себе представлял. На картинках да лубках они выбритые гладко, стриженые под горшок, все голубоглазы и светловолосы - чисто эльфы, даром что уши человеческие. А на самом деле - у всех бороды, как у русичей. Стричь бороду, Алеша пояснил, орденский устав запрещает. Многие и волосья не стригут, под шлемом все равно не видно. И рогов с прочими украшательствами у них на шеломах нет никаких. Рыцари долго смеялись: это как же, к примеру, через лес поедешь с рогами? Все ветки на голову соберешь. Аламаннцем, чтобы в Орден войти, быть необязательно, только искренне верить, дом свой покинуть и отказаться от мирских богатств. Нечисть не жалуют. Еще пить-гулять нельзя, и с девицами развлекаться. Но это, как сказал Алеша, лишь на бумаге исполняется. Полный замок людей с оружием - они же друг друга перережут, если им отдыха не давать.
  Сам замок - неприступная крепость. Стены - толстенные. Снаружи в них выщербины да выбоины: туда пушки еретиков били во время той страшной осады, когда Ордену едва-едва конец не пришел.
  - Все старшие братья еще раньше полегли, - рассказывал Алеша, - все замки пали. Только Вечная Дева стояла стеной. Две тысячи человек гарнизона, а снаружи тридцать тысяч. У богомерзости - два короля, у нас - один магистр Генрих, который еще вчера комтуром был. По всему выходило, должны были пасть, но выстояли. Генрих в поражение не верил - лучше уж все поляжем, говорил, чем истлеем, побежденные. В хрониках говорят, чудо нас спасло, небеса защитили. Только это чудо волей называется. Меня эта история, когда я ее впервые прочел, к Ордену и потянула. Притчей она кажется, если не знать, что это быль. Тогда я для себя понял: человек все может.
  Алеша был рад с родственной душою встретиться, а вот прочие рыцари на Баюна косились. Говорящих зверей они не любили. Им не нравилось всем что отдавало колдовством, пусть даже немного. По поводу того, что есть чары, а что - божественное чудо, споры никогда не утихали. Узнав, что у гостя высокий чин, с ним изъявил желание побеседовать сам магистр, оказавшийся совсем не таким внушительным, как название его должности. Маленький, сухонький. Глаза цепкие и внимательные. Такого вида людям в самый раз ведьм жечь.
  - Значит, вы, герр Баюн, спускались в нижние миры... Что ж, неудивительно, что вы несете с собой какую-то тьму.
  - Тьму? Я?
  - Да. Природу этой тьмы сложно определить, и она очень трудно видима. Однако я хорошо чувствую подобные вещи.
  - Вы не знаете, как от нее избавиться?
  - Есть тьма и тьма. Одержимость бесами - совсем другое дело. Любой человек есть носитель греха, и лишь он один способен очистить себя, постом и молитвами.
  Что-то подсказывало Баюну, что пост и молитвы тут не помогут.
  - У меня иногда бывают злые мысли, - сказал он. - И они кажутся не моими.
  Магистр кивнул.
  - Да, это верные признаки искушения. Я мог бы отпустить вам прегрешения или предложить убежище в нашей святой обители, но вы пока еще ничего не свершили, и вам не угрожают. Вы просто несете это в себе, как зернышко в яблоке. Мой совет остается прежним - молитва и пост.
  Это все из-за Волха, подумал рысь, и вспомнил о своей идее просветлить его.
  - А демоны? - спросил он. - Алеша мне сказал, что вы со Скименом можете говорить. То есть это дозволенная тьма?
  - Могу, - ответил магистр. - Демоны не добры и не злы. В их душах, как и у нас, людей, тьма переплетается со светом. Другое дело, что душа человека изначально светлая, а демона изначально темная. Их трудно направить на путь искупления, так как они не знают, что есть мораль. В этом заключается великий парадокс их перевоспитания. Ведь при желании светлые покровители народов могли бы просто изничтожить эту тьму в сердцах своих детей. Но, обретя мораль, демон перестает быть демоном, перестает быть духом государства, а значит, больше не может исполнять свою роль. Есть притча о человеке, который захотел разводить лис ради их меха, как овец разводят ради шерсти. Он приручил лису, но та была дикой и злой, пыталась бежать, нападала на хозяина. Человек не сдавался. Он воспитывал ее лисят, а потом и их лисят, пока наконец очередное поколение не выросло послушным и ласковым. Но роскошного меха, ради которого он старался, у этого поколения не было. Их шерсть укоротилась и потускнела, хвосты истончились и свернулись колечком. Лиса превратилась в собаку. Все, чего тот человек добился - он понял, откуда взялись собаки...
  - Он мог бы остановиться где-нибудь посередине, - возразил Баюн. - Где лиса бы еще не потеряла мех, но уже и не часто кусалась.
  - Именно так поступил Светлый Конунг, и стараются сделать его братья. Удержать свет и тьму в душах демонов на определенной черте. Когда-то считалось, что создание демона - временная мера, пока люди не научатся жить в братстве. Но прошли тысячелетия, а человечество до сих пор полно ненависти друг к другу. Мечта о братстве становится утопией. Быть может, ее осуществят те, кто населит мир после людей.
  - А что стало с теми лисами? - спросил Баюн.
  Магистр заморгал.
  - С какими?
  - Ну, которые не оправдали надежд. Куда их дел хозяин?
  - Я понятия не имею. Это же притча.
  - Хочется верить, что раздал, а не утопил, - сказал рысь.
  Допрос МакГонагалл немного дал - для Баюна. Она вправду не знала, почему он понадобился Авалону. Да и Авалону ли, неизвестно. Ведь у этого королевства лучшая тайная служба из всех, что Вию подвластны. Могло и Заморье нанять. Зато рыцари выведали столько, что за ведьмой не успевали записывать. Под конец она начала уже сочинять, потому что обезумела в агонии. Магистр, не удосуживаясь тем, чтобы слать гонца к королю Фридриху, ее показания зачитывал сразу Скимену. Хоть и заявлял он о своем благочестии, а тщеславия не избег.
  - Грррррауаррррррр!! - Рык разъяренного демона чуть не оглушил аламаннца. Тело магистра сидело в особой келье, положив руки на колени и устремив невидящий взгляд в никуда, а разум пребывал в подземном мире. Он скорее чувствовал присутствие Скимена, чем видел его, и это было благом. Особенно сейчас.
  - Это еще не все, - смиренно продолжил магистр. - В Тридевятом царстве...
  - Проблемы Тридевятого меня мало волнуют! Достаточно мы были для разжиревших королевств дойной коровой! Отсылай все это Гвиневре, посмотрим, что ответит старая карга!
  Старая карга тем временем была не в духе. Слишком уж плохи у королевств пошли дела. Люди снова стали роптать на непомерные поборы, и отвлечь их становилось все труднее. Раньше найдешь каких-нибудь заговорщиков против короны, казнишь их - народу такого зрелища хватает. А сейчас этого уже мало. Приходится выдумывать. Воевали с Дракулой - не то чтобы особо воевали, а все же развлечение. Про интрижки дворцовые нарочито сплетничали в открытую, погубив тем самым репутацию многих придворных. Справили свадьбу авалонского принца, вынесли после нее объедки и расставили на улицах - пусть простой люд видит, насколько к нему щедры. За те объедки, правда, драка случилась, кое-кого и убили, но не суть. Снизить-то поборы никак не получится. Королевства - это толпа людей, которые друг друга держат за горло. Он ведь каждое должник другого, и все в конечном итоге должны Заморью. Собственную разгульную жизнь правители, конечно, ни за что не согласятся умерить. Так что изволь, народ, поднапрячься. Дома призрения всякие да приюты начали закрывать - нечего тратиться на дармоедов. Торговцы цены задирают день ото дня.
  В Авалоне сразу бедняки взбунтовались: и так жизнь не сахар, а тут вообще есть нечего стало. Пришлось их стражей утихомиривать. Много полегло. Кочергой да топором против арбалетов не очень-то повоюешь. Расправа над Дракулой, думалось, казну пополнит, но заморцы там уселись, как собака на сене: сами не едят и другим не дают. Потом еще и потеряли его.
  И вот в такой обстановке с самого верха идет приказ: проникнуть в Тридевятое царство, пощупать, кто таков этот рысь, что на хорошем счету у нового правителя русичей, и может ли послужить Заморью. С чего вдруг именно он, непонятно. Не пояснили. Лазутчика Авалон подбирал вдумчиво: лучших тратить на какую-то большую кошку не хотелось, но и проникнуть сейчас в Тридевятое требуется аккуратно. Неровен час, Финисты в голову тоска по былому ударит, и он прикажет границы запереть. А лазутчицу, не успела она освоиться как следет, обнаруживают. Да как - она оказывается в Ливском королевстве, у разгневанных светоносцев, и король Фридрих живо интересуется, как понимать присутствие авалонской тайной службы в его анклаве. К тому присовокупляет протокол ее допроса. С именами всех шпионов Авалона и предателей, что скрывались на аламаннской земле. С раскрытым планом - если аламаннцы продолжат артачиться, не станут выручать королевства деньгами, пустить им крыс в города. С признанием при свидетелях, что это Авалон некогда, еще до Арнульфа Живописца, подначил аламаннцев схлестнуться с русичами...
  В глубочайшую лужу села королева Гвиневра. Не Божий промысел, не сатанинский замысел - обычная человеческая глупость. И следствия этой глупости были не менее глупыми и опасными.
  - Столько лет прошло - нас до сих пор Арнульфом попрекают! Уже два поколения выросли, которые той войны вообще не застали. А их за глотку и носом в бумагу: моего прапрадеда на костре сожгли, а его матушку вервольфы съели заживо. Извольте платить.
  - Ты ж не аламаннец на самом деле, Алеша, - сказал Баюн. - Почему 'нас'?
  - Ну и что, что не аламаннец? Нет у королевств больше справедливости, а есть корысть. Сколько можно страну унижать? Злодеи свое давно получили. Из них уже в живых-то никого не осталось.
  Осерчал Скимен - страсть. Лопнуло терпение льва. Вспыхнули старые обиды, как порох. Светлому Конунгу еле-еле удалось его укротить, уговорить не начинать первым. Но Балора, демона авалонского, Скимен уже по щупальцам ощутимо хлестнул: прочь из Муспельхейма, жадная тварь! Скрестились взглядами, напряглись, собрались - пока не бросаются, пока изучают друг друга, но армии цвергов и фоморов уже в полной готовности, ожидая, что предпримут владыки. Красные волны толчками исходят от демонов, незримо проникая на поверхность и в души людей.
  Король Фридрих потребовал за ведьму выкуп. Заодно и за всех лазутчиков, что выловили в Аламаннском. Перестали впускать товары из Авалона, послам закрыли рубежи. Долги выплачивать отказались. Ответ первоначально пришел не от хозяйки колдовского острова, а от прочих королевств: те тоже прекратили торговлю с аламаннцами. Так повелело Заморье, а ему повелел Вий. Тогда уже и Гвиневра вступилась - наслала на Аламаннское королевство чуму.
  Рыцари отправились сопровождать походный гошпиталь. Третье слово их девиза, сказал Алеша - 'лечить'. Хотя они уже давно намного больше, чем просто святые братья, ухаживающие за ранеными, своего первоначального предназначения Орден не забывает. У него много братьев-лекарей, а в виде исключения - есть даже сестры. Живут они, разумеется, отдельно, вне стен Вечной Девы, чтобы не вводить во искушение. В числе сопровождающих был и Алеша. Баюн поехал с ними, чтобы попасть домой.
  - Крылатые корабли сейчас не летают ни туда, ни оттуда, - предупредил его рыцарь-русич. - Довезу насколько смогу, дальше ты уже сам. Осторожен будь, из колодцев воду не пей, живность в городах тоже лучше не есть...
  Гвиневра могла торжествовать: пальцем о палец, считай, не ударила, а так отомстила. Лекарства в Аламаннском, какие были, кончились быстро. Новых ввозить неоткуда: с чумными и юг, и восток торговать отказались. Все отгородились от соседей, беженцев не впускали - погибайте! Кое-кто опять Арнульфа вспомнил ни к селу, ни к городу.
  Сотню, а может и больше, лет назад приходила чума и в Тридевятое. Но до Лукоморья не дошла. Баюн только слышал, что так бывает. Русичи говорили: это все оттого, что у нас есть баня. Она любые недуги лечит, и от многих защищает. Ягжаль объясняла по-другому.
  - В моем роду все чародейками были. Закон такой для богатырских княжон. Пра-прабабка моя, тогда молодая еще, собрала коры Велесова дуба, смешала с молоком Индрика-зверя, вылила в реку, пошептала - и кто из той реки испил, тот излечивался. А дальше мор уже не пошел.
  Опустевшие улицы встретили Баюна в Аламаннском королевстве, да накрытые рогожей телеги. Ходили только доктора в их птичьих масках, чем-то схожих с мордами нав. Ничего не осталось от того умиротворения, что рысь увидел, когда впервые поехал к Финисту. Трупы умерших жгли за городскими стенами. Лавки стояли закрытыми, постоялые дворы и корчмы тоже. Рынки пустовали. Уже и еды становилось меньше - скотина мерла. Ходил слух, что Гвиневра сменит гнев на милость и завезет снадобья, если король Фридрих ей подчинится.
  - Сдался бы, думкопф! - услышал один раз Баюн из-за закрытых ставен. - Платили бы и дальше, не порвались, а теперь куда те деньги деть!
  В столице Алеша с ним простился. Лошадь не дал - как рысь ею один будет править? Баюн, впрочем, не торопился. Будет бежать, захочет пить, а здесь чистая вода вряд ли где-нибудь осталась. Он неспешно шел, ждал. И дождался.
  - Здрав будь, страж королевства, - сказал Баюн, краем глаза увидев, как слева, между домами, над крышами, мелькает золотистая завесь. - Уже проголодался?
  - Твое чувство юмора - полное Schaisse. - Лев стал чуть реальнее, уже не так просвечивая. Он прошел сквозь здания и остановился перед Баюном. - Посмотрим, насколько правильно я сделал, что пропустил юного Волха.
  - Ты попросишь у него помощи?
  - Я? У него? Еще чего не хватало! Нет, это сделаешь ты, когда вернешься в Лукоморье.
  - Я не могу разговаривать с Волхом.
  - Финист может.
  - Но тебе ведь все равно до него ближе!
  - А тебе нужно домой, насколько я знаю. Не спорь со мною, рысь, я и так не в лучшем расположении духа. - Демон стегнул хвостом из стороны в сторону.
  - Ладно, - сказал Баюн. - Ммаууу! - Скимен больно ухватил зубами его загривок. Рысь представил себе, как эти зубы выглядят на самом деле, и решил о таком больше не думать. Лев прыгнул, с легкостью рассекая миры, но донес Баюна не до Лукоморья, а до границы с Тридевятым.
  - Я не могу туда проникнуть, - сказал он. - Волх это почует. Про меня - молчать, понятно? Скажи, что аламаннцы просят о помощи и согласны перейти на сторону русичей в обмен. Хоть от имени самого Фридриха.
  - А он согласен?
  - Если я захочу, он будет согласен на ярмарке голым танцевать. - Тут Скимен преувеличил. Орудия демонов все-таки обладают собственной волей, и если та достаточно сильна, могут даже бороться со внушениями. Поэтому демон не может взять первого попавшегося человека и превратить в свою послушную марионетку. Иногда требуемое орудие заботливо взращивается и подготавливается десятилетиями.
  - Подожди, не уходи, - торопливо сказал Баюн. - Я хочу задать вопрос.
  - С тобой вечно какие-то сложности... Задавай.
  - Как Светлый Конунг добился того, что сделал тебя... ну... незлым?
  Вопрос изрядно озадачил Скимена.
  - Он вел меня с самого моего появления на свет, - изрек демон после долгого молчания. - Старый Волх умертвил моего предшественника и едва не стер Муспельхейм в пыль. После той войны мой отец поклялся, что аламаннцы больше никому не причинят зла. Она обуздывал меня... укрощал... но ни разу не поднял меча. Он добился того, что я пропитался отвращением к Фафниру - или Вию - увидел ложь каждого его посула и нашел в себе твердость его отринуть. Это то, что возможно описать на человеческом языке. Для подробностей просто не существует слов и понятий, знакомых людям.
  - Как ты думаешь, есть у Волха хотя бы шанс стать светлее?
  - Шанс есть всегда, но у Волха я его не вижу. Пока что он ведет себя неотличимо от предыдущих. Единственное различие - этот Волх хорошо уяснил, что Вий ему враг. Скорее всего, займет оборону между светом и тьмой, для чего будет старательно наращивать силы и разрастаться. Зачем тебе? Ты не человек, и твою свободу он вряд ли как-то сможет ограничить.
  - Дело не в моей свободе. Я не хочу, чтобы Волх сражался с Князем Всеславом. И еще я... эээ...
  Смущаясь, Баюн объяснил Скимену свои мысли. Демон скривился:
  - Это тебе не по зубам! Оставь задачу приручения Волха его отцу. Поверь, он хочет этого не менее, чем ты.
  - Хоть бы тогда заодно Финиста просветлил, - буркнул Баюн. - Одни люди шепчутся, что Навь на престоле, другие за него загрызть готовы.
  - Финист будет у власти, пока не найдется кто-нибудь получше.
  - И кто? Царевичей он на выстрел из 'Аленушки' не подпускает.
  - Есть такой человек. Финист его знает. И боится. - Лев стал прозрачным. - Время я с тобой теряю. Эта чума в Муспельхейме отзывается тебе лучше не знать, чем.
  Баюн бежал до заставы вскачь. Раньше границу по рекам проводили, или вовсе неизвестно, где - порубежники буквально из кустов выпрыгивали путникам навстречу. Теперь стоят резные столбы с жуткими мордами, на всех дорогах - по домику для порубежной стражи. Услышав, что первый советник должен, не мешкая, прибыть в столицу, стражники даже вопросов задавать не стали. Снарядили коней, нашли провожатого. Ночевать Баюн не стал, всадники только пересели на свежих лошадей, и утром следующего дня уже прибыли в Лукоморье.
  - Ты куда пропал? - набросился на него наместник с порога. - Ягжаль тебя искать из сил выбилась, уже в покойники записала!
  - Где она?
  - Где, где... Ускакала в слезах, дожидайся весны теперь! Ты яблочко найти не мог, что ли?
  - Не мог, у них не было!
  Выслушав Баюна, Финист сразу забыл про Ягжаль, что-то вычисляя в уме.
  - Скимен, значит, уже первый о защите просит? Это хорошо.
  - Не Скимен, а...
  - Да кому ты врешь, Баюн. Я с ним бок о бок жил годами. Демоны себя мнят хитрыми и коварными, а ума у них не так уж и много. Повадки Скимена и его гордыню я хорошо знаю. К Волху он сам ни за что не пойдет, не доставит ему такого удовольствия, даже если приперло. А Волх ему тем более не поможет, хотя прикрыться с запада аламаннцами не откажется. Ладно, владыке я повода позлорадствовать не дам, так уж и быть. Пусть Скимен думает, что удачно выкрутился.
  - Слушай, - спросил Баюн, - помнишь, тебе гонец весть принес, которую ты сказкой считал? Что это все-таки было?
  - Тебе для чего знать?
  - Просто интересно.
  Может, не оно? Нет, похоже, оно.
  - Баюн, - сказал Финист, - праздное любопытство еще никого до добра не доводило. В Заморье так и говорят, что оно убивает кошек.
  Ай, зря маршал уперся! Мог бы чего соврать, успокоить. Допытываться Баюн не стал, а решил вместо этого спросить самого умного из всех, кого знал хотя бы чуть-чуть - верховного наву.
  Правили навами первосвященники, хотя должность эта так не называлась. Каждого из них тщательно отбирали и еще более тщательно готовили для этой роли. Требовался холодный и острый разум, чистый от принципов и чувств, ведь верховному наве предстоит зрить и познавать все, от адских бездн до небесных высот. Принимая демонов как повелителей, они, тем не менее, считали их орудиями своей воли. К людям же у них отношение было и вовсе презрительное. Верховного наву не волновали страхи Финиста. Этот не справится - будет другой. Главное, чтобы угождал Нави. А поговорить с первосвященником, в отличии от Волха, было просто - любое яблочко могло показать Цитадель.
  - Это легенда, - ответил нава, когда Баюн задал ему вопрос. - Легенда о мертвой царевне.
  - Что-то знакомое...
  - Легенда древняя. Суть в том, что существует хрустальный саркофаг, в котором спит сном, похожим на смерть, исконная правительница Тридевятого царства. Ее имя Елена Премудрая. Когда-то она действительно занимала трон и считалась очень сильной колдуньей, которой все эти нынешние Гвиневры, Морганы и Хеллион не годятся в подметки. Обстоятельства ее смерти неясны. У каждого рассказчика они разные. То ли она уснула сама, то ли ее убил собственный сын, то ли отравила другая колдунья из зависти к ее таланту. Все варианты сходятся в одном: однажды она проснется, чтобы занять положенный ей престол. Где находится саркофаг, никто не знает. В некоторых версиях сон Елены охраняют семь стражей, которые убьют любого, кто подойдет близко.
  - То есть это все не сказка, а правда? Хрустальный сакро...
  - Гроб.
  - ...гроб нашли? Финист боится за себя?
  - Саркофаг не нашли, - отмахнулся нава, - иначе его бы уже распорядились уничтожить. Пока что Финист действительно только боится. Какой-то местный крестьянский медиум, который еще ни разу не ошибался в своих предсказаниях, утверждал, что зрил саркофаг и Елену в нем, которая манила его и обещала скоро проснуться. Финист приказал того человека убить.
  - Эта Елена, - спросил Баюн, - светлая или темная?
  - Она умная - для человеческого существа, разумеется. А умный равно использует свет и тьму для своих целей.
  Прежде, когда Баюн о Финисте - Ясном Соколе только слышал, он его даже уважал. Смелый, волевой, неподкупный и Тридевятое отдавать на растерзание не согласный. Но как только Финист ему встретился воочию и тут же его, Баюна, жизнью распорядился походя, да и не только его - появился в рысьей душе некий глубокий и темный колодец. Вот и сейчас на дно этого колодца канул очередной тяжелый камень. Есть у трона наследник. Но Финист ему этот трон не отдаст...
  В молоке Индрика-зверя давно уже нужды не было. Люди узнали, как лечится чума. Правда, знание это лежало в Тридевятом без дела, но изготовили снадобья быстро. Маршал, насмотревшись навьих порядков, учинил цеха. Мастеровые, что кузнецы, что горшечники, что травники, что еще кто, в одиночку более не работали. Разделенные по умениям, трудились сообща денно и нощно. Над каждым цехом был главный. Под заказ чего срабатывать теперь только большие мастера могли, у кого времени на это хватало. Заказчик, говорил Финист, теперь один - престол. Ему виднее, кто, чего и сколько хочет. Чтобы не роптали - жалование платил щедрое, не то что при Дадоне с Горохом, когда денег только на брагу хватало. А чтобы при том не разориться - вытащил из далеких углов Тридевятого полудикую нелюдь да идолопоклонские народы, приказал отмыть, наскоро обучить и сажать подмастерьями за корку хлеба. Им в их лесах со степями и того почти не доставалось.
  - Все равно как Багровые Лета возвращаются, - блаженствовал Финист. - А ты боялся!
  - И опять народ нищим будет, потому что ты на него неправильно высчитываешь? - попытался охолонуть его Баюн.
  - Я-то все правильно делаю! Я крестьян тронул? Не тронул! Я запретил что-нибудь? Нет! Старый конь борозды не испортит, ежели его правильно впрячь. Лучше скажи, как лекарства твои доставить побыстрее. Там, по-моему, и свои уже не торгуют.
  Снадобья отправили с Аламаннским Орденом. Финиста существование светоносцев удивило не меньше, чем Баюна.
  - Живучи, а? Вот уж кто птица рарог...
  Гвиневре строптивые аламаннцы давно уже надоели. Надоели они и Заморью, но Заморье далеко, а у Авалона Аламаннское королевство - тут, рядом почти. То они в поход на Дракулу идти не желают. То платить не платят. То голос повышают, вместо того, чтобы смирно сидеть, терпеть и лицами изображать покаяние. Фридрих в прошлом году опять попытался представить, что у него есть своя воля. Говорит:
  - Русичи в ту войну от нас пострадали сильнее, чем вы все, вместе взятые. Но они давно остыли, решив, что мы выплатили свое, а вы продолжаете вздергивать нас на дыбу. Почему так?
  Оно еще и вопросы задает!
  Потому Гвиневра не церемонилась. Давно укрепился негласный закон: двое дерутся, третий не мешай. А вернее, когда королевства сообща решают кого-нибудь загрызть, за жертву никто не вступится. Минерва, конечно, дура, что так встряпалась. Зато какой-никакой, а повод предоставила. Пусть и шитый белыми нитками. Попередохнут теперь аламаннцы или на коленях приползут умолять о прощении - роли не играет. Все равно они зажаты надежно.
  Но нежданно-негаданно от Фридриха пришла депеша. Так мол и так, поветрие нас подкосило, но сейчас мы его победили и повторяем требования. А чтобы все было по-честному, увеличиваем сумму.
  Гвиневра изошла пеной. Затопала ногами, завизжала 'Голову с плеч!' на гонца. Издеваются, дряни! Под крылышко восточной тьмы метнулись! Ну, не будет теперь пощады!
  Точно боевой олифант, ринулся Балор на Муспельхейм, сопровождаемый ратями фоморов, рарогов, ящеров, огров и адских псов. Они пересекли огненный пролив и вошли в пекельные королевства, где никто им не препятствовал. Цверги заняли боевые порядки, кто командирами войск, кто у бочек с кормом. Скимен распластал часть щупалец по своим владениям, остальные напряг и припал к базальту, точно зверь перед прыжком. Едва Балор, алчно скалясь, вторгся в границы Муспельхейма, аламаннский лев взвился ему навстречу. Гиганты сшиблись, схлестнулись армии, лучи неведомых человеку орудий рассекли подземное небо. Началась война.
  
  Глава шестая
  Оскар проснулся оттого, что по двери ударял - бух, бух - тяжелый кулак. Во сне он видел колотушки из костей, лупящие по боевым барабанам. Разлепляя больные глаза, путаясь в сорочке, он дотащил себя до двери и открыл ее. На пороге стояла хозяйка-тролльша, заполнявшая собой весь дверной проем.
  - До тебя не достучаться! Прячешься, что ли, от меня?
  - Нет, - промямлил Оскар, - я спал.
  - Час пополудни, а он все спит! Деньги когда будут?
  - Вечером. Я же обещал.
  - Ты мне каждый день обещаешь. Ты знаешь, сколько у тебя уже долг?
  - Восемьсот пятьдесят...
  - Тысяча! Не считая этот месяц. Когда я хоть что-нибудь из этого увижу?
  Она сильно пахла потом и каким-то особым тролльским, неистребимым запахом, похожим на прогорклое сало. Оскар отодвинулся:
  - Я же говорю. Мне придержали. Когда заплатят, я отдам.
  - Я вот к тебе приду на работу, поговорю там с ними! Лично мне будут отдавать, чтобы не выкаблучивался тут. Почем мне знать, вдруг ты жалованье в подушку прячешь.
  - Обещаю, - твердо сказал Оскар, протирая глаза, - сегодня вечером принесу. Я сейчас пойду за ними.
  Бурча, хозяйка двинулась прочь по коридору. Оскар захлопнул дверь, открыл шкаф и растормошил спавшего там на грязных вещах черного песика.
  - Тото, вставай. Нам пора.
  - Чего? Куда? - завнул песик, потягиваясь и разбрасывая сорочки Оскара.
  - Отсюда. Подальше. И поскорее.
  Про работу Оскар Зороастр, естественно, соврал. Работы у него не было. Не было даже печати горожанина, а бумаги он носил поддельные. Из-за отсутствия печати он не мог никуда наняться, из-за собственного прошлого - старался жить все больше по ночам, избегая стрелков, двигаясь из города в город, из одной невзрачной комнатки в другую. Ремесло бродячего торговца еле позволяло сводить концы с концами. Он мог бы рассказать хозяевам всех этих бесчисленных комнат, что живет впроголодь, продавая полуволшебные безделушки, а изредка прибиваясь ко всяким карнавалам и ярмаркам нечисти, где гадает по руке и на картах. Но такого постояльца никто бы не впустил, даже тролли. Само слово 'жалость' давно приобрело в языке Заморья ироничный оттенок.
  Оскар накинул плащ со множеством карманов - самая ценная вещь изо всей его передвижной лавки, но уж этот-то плащ он никогда не продаст. В карманы вместилась его одежда, нож, ложка, миска, фляга, все товары, а еще краюха хлеба и кусок сыра на дорогу. Когда шел дождь, один из карманов занимал Тото. Песик был намного полезнее для Оскара, чем Оскар для него. Тото охотился на мелкую дичь, чуял стрелков за милю, а прокормить себя мог и сам. Но бродяга держал его не поэтому.
  - По... заботь... ся... о... Тото... - были последние слова умиравшей у него на руках молодой женщины. Оскар до сих пор помнил, как приподнял ее тело, держа ладонь на лопатках, и эту ладонь облило теплой кровью, а Дороти затряслась и забилась, кашляя. Камень, выдранный из мостовой, упал - ее пальцы обмякли, руки повисли. Стрелки суетились вокруг Оскара, лупя и оттесняя толпу, словно имели дело со стадом взбунтовавшихся быков, а он бессильно сидел, забыв, что надо бежать. Только крики 'Вот он, вот он! Смотрите! Здесь Гудвин Z!' вырвали Оскара из оцепенения. Он бежал, сломя голову, к дому Дороти за ее собачкой, потом к своему, и тем вечером был уже далеко.
  Если стрелки меня поймают, подумал Оскар, я встречу в тюрьме и дряхлость, и смерть. Сколько у него уже набралось долгов? Отрабатывать их можно годами - а ему, в сущности, не так уж много осталось. Перед тем проклятым сборищем он уже решил, кого назначит вместо себя главой Изумрудного Братства. Но Братства больше не было. Если кто-то и остался на свободе, он забыл о старом чудаке Гудвине Зет с его упорной борьбой и невероятными мечтами.
  Оскар оставил в комнате для вида кое-какую одежду и обувь, которую уже совершенно износил. У него не было узлов, никакой поклажи, ходил он пешком, поэтому обманутые хозяева спохватывались не сразу. Тото спрятался в волшебный карман, не высовывая даже носа. Под подозрительным взглядом тролльши, мывшей пол на лестнице, Оскар вышел из дома, чтобы уже никогда туда не вернуться.
  Его путь лежал через площадь. Там на невысоком постаменте стоял палантир в человеческий рост. По нему говорил свои речи Отец Микки Маус, по нему визжала Хеллион Климмакс, по нему показывали казни - и новости. Обычно Оскар не обращал на них внимания, но сегодня возле палантира было оживленно. Люди судачили, ахали, тыкали пальцами. В волшебном шаре гарпия захлебывалась, распираемая словами, и тараторила:
  - ...баргестов, призрачных гончих, призрачных кошек, а также вирмов и виверн. На вопрос, почему требуются такие внушительные силы для усмирения одного-единственного короля Фридриха, ее величество Гвиневра отвечает, цитирую: 'Чертовы аламаннцы за нашей спиной вступили в сговор с Тридевятым царством. Мы не знаем, какие ужасы успел выпустить и вооружить Темный Властелин Финист, посему призываем Фридриха к ответу на свой страх и риск. Правь, Авалон!'
  - Темный Властелин!! - Ясный Сокол аж сполз с трона, так он хохотал. - Я в восторге! Я польщен! Баюн, ты будешь этим моим... как их зовут... миньоном! Я себе достану вместо коня черного единорога, чтоб еще темнее смотреться! А чтобы рарогами управлять, он у меня еще и летать будет!
  Войска свои Финист в Аламаннское королевство не отправил, но западные рубежи Залесья стояли открытыми - езжай кто хочет. Главное, чтобы аламаннцы авалонцев хорошенько потрепали, прежде чем Авалон до Тридевятого дойдет. За чужую же землю биться, как за свою, сейчас резона нет. Лучше им тыл прикрывать, продовольствие возить, снадобья, боеприпасы. Выгоднее. Но Баюн был другого мнения, и втайне попросил Руслана перекинуть часть своих дружин в подчинение к Алеше. Рыцаря война застала в Аламаннском, добраться до анклава он не успел, а бойцов с гошпиталем вышло немного.
  Если после расправы над Дракулой у некоторых брезжила мысль, что это начало конца, то нападение на аламаннцев убедило в этом всех. Будто некая незримая броня, годами закрывавшая от любой беды, оказалась сорвана. В соседние с Аламаннским королевства хлынули толпы беженцев. Правители поспешно бросились закрывать границы, но куда там. Люди бежали поодиночке, через леса, с порубежной стражей дрались. Кому из аламаннцев удавалось проскользнуть, рассеивались по городам, где рассказывали каждому встречному о злобе авалонцев. Гвиневра не поскупилась, всей темной нечисти нашла применение. Воевала нечисть, правда, плохо. Ворвавшись в мелкий городишко и ограбив его, отряды застревали там, не желая идти дальше. Но королеве-чародейке и не нужны были аламаннские земли - ею двигало мщение. Избить Фридриха, унизить, растоптать. Пусть лучше собственный народ его возненавидит за своеволие.
  - Они на севере и северо-западе, - показал Баюн лапой на карту. Финист отдал под его начало железных соколов, чтобы рысь мог следить за авалонскими войсками и докладывать. - На севере уперлись в светоносцев, огибают теперь рубежи, чтобы войти с юга. Далеко не проходят, дыма больше, чем огня. Жгут, разрушают... Словно хотят запугать.
  - Именно это и хотят, - сказал Финист. - Самим потому что страшно. Королевства друг с другом уже давно не бились.
  - А мы что же? У нас под боком опять...
  - Да подожди ты. Лезешь поперек навы в пекло. Так не делается.
  - А как делается?
  - Вот скоро увидишь, как.
  И Финист обещание сдержал, показал. Через неделю на окраине одного из аламаннских городов нашли объеденные баргестами тела. С виду дворяне, но без брони, из оружия только сабли, на сапогах шпоры - кони, видимо, ускакали, или же их нечисть посчитала вкуснее и жирнее. По бумагам русичи, званий невысоких. Рядом случилась птица Гамаюн и, не мешкая, раструбила по всем яблочкам, чародейским зеркалам и шарам, что авалонская нечисть сожрала мирных путников.
  Финист кликнул рать. Облаченные в черную навью бронь, с навьими самострелами да мушкетами, русичи вышли из Тридевятого, прошли через Залесье и ударили по трем направлениям. На подмогу нечисти устремились авалонцы-люди. Гвиневра отправила Финисту посла с депешей, полной гнева и восклицательных знаков. Финист в ответ взял медную монету, запечатал в конверт и отдал послу со словами:
  - Передай своей королеве на хлебушек, я старость уважаю. А то она, видать, совсем обнищала, что за гроши удавить готова.
  Все равно как пощечину влепил. Дадон бы так не смог, хоть и пыжился временами, а трусливый Горох - и подавно. Смотрел Баюн на зеленеющую рожу посла, и не мог не гордиться. Но все равно рассказ верховного навы не шел из головы, глодало что-то подспудно, отравляя спокойную, в общем-то, жизнь. Поэтому Баюн, как только день стал клониться к вечеру, вышел из терема - кое с кем потолковать.
  На дворе начало месяца лютеня. Люди в шубы кутаются, шапки надвигают на нос - бедные, бесшерстные, как голые кошки с далеких южных царств. Стынут, обледенелые, новые флаги Тридевятого над царским теремом. Финист их распорядился сделать красно-фиолетовыми, а гербом хотел первоначально вторнуть ту жуткую статую, что в Навьем царстве стоит подле Цитадели. Еле-еле отговорили. Верховный нава, глазищами коварно блестя, предложил вместо статую рогатую чашу - Финист аж подпрыгнул и матерщиной его покрыл: 'Ты мне, песьеглавец такой-растакой, огненную войну пророчишь, что ли?!' Чего в этом символе страшного, наместник объяснять не стал. Наконец утвердили волка, бегущего посолонь над теремом. А чтобы не было мрачно, оранжевое светило добавили. Все пекельные цвета. Людям невдомек, а навам на радость.
  На рынке шумно. Прежде зимой на потеху были одни калачи с ватрушками да петушки леденцовые, а сейчас из Хидуша и Сина начали фрукты везти. Дорогие, заразы, но Баюну бесплатно дали. Рысь понюхал, куснул - так себе. Что в них люди находят, непонятно.
  Вот королевства торговлю запретить не запретили, но прикрыли. Иберийские скакуны на все золота теперь. Латы и кольчуги отныне тоже только свои. Поэтому Финист оружейников не жалеет, цеха все расширяет. Навья бронь недешева, обычные кметы ее себе позволить не могут. Синские купцы, правда, тебе все что хочешь продадут, хоть полный доспех, как у лучших кузнецов королевств. Да только синьцы хитрые, все хорошее у них для себя, а для чужестранцев принцип другой - тяп-ляп, зато много. Финист как-то выразился, что они и детей, наверное, точно так же делают.
  Баюн перехватил в мясном ряду курятины, потом у бабушки с крынками - молока. Пока лакал, услышал за спиной:
  - Царя-то будут выкликать? Али как?
  - А шут их знает, Фомич. Тебе-то что за беда?
  - Дак ведь негоже оно, царь от Бога помазанник. А этого кто помазал?
  - Тише ты! Вон его зверь ручной стоит, докладет - головы не снесешь.
  Баюн чуть не фыркнул в миску. Финист на злословие внимания почти не обращал. Говорил, пока вреда нет - пускай балакают. Сам тем временем из восточной ссылки повелел доставить Идолище Поганое, узника Дадоновского, и четвертовать. Чтобы его несчастной судьбой вольнодумцы всякие больше не досаждали. Дадон Идолище за то сослал, что он во времена Бориски слишком много уворовал из казны. Не из радения о русичах царь так сделал, конечно, а чтобы то золото себе прибрать. Нечестно ведь этого, когда воруют больше самого государя. Финист Идолище разорвал лошадьми, а люди рассудили: суров наместник. Бояться надо. Чтобы такому - да не доносили?
  - Я зверя не страшусь, мне укрывать нечего, - сказал Фомич. - А порядок должон быть.
  - Тебе порядка не хватает? Сытно, мирно, татей поубавилось. Каков еще порядок нужен?
  Дослушивать Баюн не стал. Сказал бабушке спасибо и поторопился к Емеле. Тот гулять любит, не найдешь его потом.
  Емеля жил бедно. И не потому, что жизнь не удалась, а потому, что сам себе так постановил. Печка, стол да лавка. Сундук еще. По углам клубы пыли катаются. Ест руками, как басурман, но ему ложка и не нужна - не готовит ничего. Один овощи, сырые. Зимой полупустая окрошка прямо из миски. Неудивительно, что болеет. Баюн его жалел. Пытался убедить, что все эти хидушские штучки не про русского человека, но Емеля на своем твердо стоял.
  - Здрав будь, - приветствовал он Баюна на пороге. - Проходи, в ногах правды нет.
  Бедно-то у Емели бедно, а яблочко на блюдечке лежит. Надо же смотреть, что деется.
  - Я с того дня, как ты мне про демона рассказал, много думал. - Емеля налил себе горькой зеленой водицы, предложил гостю. Рысь из вежливости согласился. - Не может такое страшилище быть благом. Ну хоть режь меня. Что-то нечисто здесь, помяни мое слово. Может, он людей ест?
  Сожрать Волх, конечно, мог, но разве что в качестве наказания. Да и что ему человек? Мошка. Баюн покачал головой.
  - Я ж тебе говорил, Емеля. У Навьего царства с Тридевятым судьбы переплетены. Одно в другое проникает. А Волх нам даден Светлым Князем. Если демон своевольничать начнет, тогда его приструнять придется. Но без него мы не выживем, растерзают нас. Да вон у твоего Хидуша тоже свой демон.
  - Тьма всегда тьма, - сказал Емеля. - И у человека внутри есть тьма. Но он должен с нею бороться.
  - Ну ты сейчас вообще не о том. Мы про живых тварей, а не про тьму внутри.
  - Тебе их жалко, что ли? Баюн, да ведь демонов нельзя жалеть! Только праведники великие на это способны. Иначе сам не заметишь, как падешь.
  Вот в этом весь Емеля. Видеть что-то одним глазом, а выводов сделать - на летопись.
  - Я к тебе вот с чем, - сказал Баюн. - Ты о мертвой царевне знаешь?
  - Знакомо звучит. Может, слыхал когда. А что?
  - Это не сказка, а быль, оказывается. - Баюн пересказал слова верховного навы, умолчав о том, от кого их услышал. Емеля наморщил лоб.
  - Интересные дела... Знать бы, да! Ты к Федоту-стрельцу не ходил? Он по миру много ездил, поболе моего. Вдруг видел что. Ведь если вправду Елена Премудрая где-то спит, мы Финиста запросто извести можем.
  - Не хочу я его изводить, - испугался Баюн. - Ты что?
  - А чего хочешь? Еще одного темного царя?
  - Мне не по себе, что он престол подгреб, это верно. Но пусть по-хорошему уступит. Пусть будет честно: бояре подумают, людей послушают и приговорят, кому быть на троне. Финисту - так Финисту. Еще кому - пусть другой и царствует. А Финист никого слышать не желает. Власти отведал и опьянел. Я не к тому, что он плох сам по себе, хотя у меня на него и зуб давешний. Я к тому, что часть народа он против себя настроить может.
  - Путано ты говоришь, Баюн, ох путано. Сам-то в это веришь? Проще все. Навь Тридевятое пожрала. Против этого нам выступить и надобно.
  Хорошо, что Емеля дурачок, и никто его всерьез не принимает! Баюн с ним простился, попросил, если об Елене Премудрой прознает, сказать, а сам направился к Федоту. Старик жил на прежнем месте, дом потихоньку починял.
  - Елена Премудрая? - переспросил он. - Машка, а Машка! Подь сюды.
  - Что такое, касатик?
  - Помнишь, я книшку печатную привозил? Было же там что-то про мертвую царевну?
  - Было, помню. Тебе принести?
  - Неси.
  Книжка была большая, ветхая. Языка ее Баюн не распознал. Мелкие буквицы, угловатые. От страниц неприятно пахнет. Рисунки - где страшные с чудищами, где непонятые. Шары какие-то на тонких обручах или солнца трехлучевые. Марья пролистала, ткнула в картинку:
  - Вот она, царевна Елена.
  Рыжая, тонкобровая, глаза чуть с косинкой. Или кажется так - они закрыты, не разобрать толком. Платье черное с серебром. Гроб хрустальный на львиных лапах стоит. Вокруг, зыбко - фигуры. Руки царевны сложены на груди, и в них золотой венец. Вроде человек, а чем-то неземным от картинки веет, словно та сама по себе волшебная.
  - Это точно она? - спросил Баюн.
  - Она. Я этот язык немного знаю, - ответила Марья. - Но если про нее правда, то найти Елену никому из простых людей не удастся. Гроб ее стоит на острове Буян, или Руян, в чародейском городе, спящем мертвым сном. Сон Елены охраняется крепко, а враги те стражи или друзья - неведомо. Пишут здесь и такое: мертвая царевна должна спать вечно, потому что мир наш ей только снится. И как только Елена пробудится, мы все исчезнем.
  - Страшилки, - сказал Баюн. - Не может же царевна сниться сама себе. Она тогда тоже исчезнет. Небось, навы вставили, чтобы ее никто не стал искать. А что за остров Руян?
  - Этого никто не знает. Он может быть вовсе не в нашем мире.
  - Финист Елены опасается - значит, ближе, чем нам кажется. - Федот захлопнул книгу. - Тебе спасибо, рысь, дал мне, над чем подумать. Я было решил, ты наместнику с потрохами продался. А ты наш еще. Правда, кавардак у тебя в башке.
  Никакой я не ваш, подумал Баюн, я свой собственный.
  - Только про нас с тобой - помалкивай! - Федот погрозил ему пальцем. - Финист, аспид, на меня и так недобро косится. Тебе-то ничего, а я устал уже с царями бодаться.
  - Вечно меня хотят куда-то перетянуть! - ворчал Баюн, по сумеркам возвращаясь домой. - Светлые, темные, царевичи, королевичи...
  Ощутив на себе взгляд, он поднял голову. На резном столбе сидела большая сова. Сидела не шелохнувшись, точно была у столба навершием.
  Рановато что-то для сов! Баюн вздыбил шерсть. Ноздри его вздулись, приоткрывая зубы.
  - Кто ты, и что тебе надо? - спросил он угрожающе.
  Сова качнулась, будто ванька-встанька. Что-то невидимое порывом теплого ветра пронеслось у Баюна над головой. Птица ошарашенно заухала, хлопнула крыльями, переступила на столбе, оскальзываясь когтями по мерзлому дереву. Посмотрев на первого советника, который точно не мог дать ей ответ, что произошло, сова взлетела и скрылась.
  В то же самое время случились две вещи.
  Во-первых, на Змиевой улице (бывшей Благочестивой) остановились сани. Из них под руку выбрался некто плешивенький, куцебородый, похожий на дитя человека и лесной нечисти. Холопы поспешно, прикрывая и озираясь, увели его в неприметный с виду домик.
  Во-вторых, в Заморье, на улице Сойера (в честь Томаса Сойера, одного из Великих Отцов) остановилась груженая сеном телега, и с нее соскочил, отряхивая одежду, сонный и разбитый Оскар Зороастр. За ним прыгнул Тото. Занимался рассвет - время, когда Гудвин Зет обычно отходил ко сну.
  Возраст начинает меня убивать, подумал Оскар, потирая больную задеревеневшую шею. Я и раньше-то был не очень крепок, а теперь от меня словно отваливаются части. Так перестает работать часовой механизм: сперва одна шестеренка,потом другая...
  - Может, нам с тобой сдаться, а, Тото? - спросил он песика. - В тюрьме хоть кормят, и бегать все время не надо. Да и для чего бегать?
  - Ты не чуешь? Пф!
  - Что я должен чуять?
  - Новое. Свежее.
  Оскар понюхал воздух.
  - Чье-то стираное белье?
  - Ха, - тявкнул Тото. - Я говорю о другом. Вы, люди, никогда не чуете ни грозу, ни землетрясение, ни ураганы. А это такой же ураган, только в наших жизнях.
  - У меня вся жизнь - ураган.
  - Это потому, что ты перекати-поле. Настоящий ураган впереди, только держись.
  Так уж получилось, что путь Оскара лежал с северо-востока на юго-запад. В каждом следующем городе становилось чуточку теплее, но Гудвин Зет все равно зябнул. Он достал из недр плаща флягу и потянул из нее. Тото ударил его лапой по ноге:
  - А ну прекрати. Будешь пить - буду кусаться.
  - Что тебе не нравится? - миролюбиво спросил Оскар.
  - Запах этой дряни, вот что. И еще тебе вредно.
  - Шш, не кричи так. Давай поедим.
  Трактир в этом городе был только один - 'У Руггедо'. Оскар добрую минуту смотрел на вывеску:
  - Будь я проклят, если это тот самый Руггедо...
  Он толкнул дверь и вошел в душный полумрак. Несмотря на ранний час, там уже было двое или трое посетителей. Хозяин скучал, облокотившись на стойку. Завидев Оскара, он разинул рот так, что выпала тлеющая пахитоска:
  - Кого я вижу, чесать мой лысый череп!
  - Тс! Тихо! - взмолился Оскар, чувствуя кожей удивленные взгляды. - Король Гномов! Ты ли это!
  - Какой я сейчас, в курицу, король! - Руггедо вытащил другую пахитоску, пальцем зажег ее, выдохнул дым в лицо Оскару. - Ты что здесь делаешь?
  - А ты что здесь делаешь? Я думал, тебя давно за решеткой сгноили!
  - Выпустили за хорошее поведение. И засунули в эту дыру.
  Когда Оскар в последний раз видел мятежного гнома, тот был круглым, как шар. Теперь Руггедо схудел до костлявости, еще больше постарел, а хитрая искра в глазах окончательно сменилась саркастичной злобой. Сначала он был за Микки Мауса. Потом против. Потом против тех, кто был против. Руггедо не нравился никто. В его хорошее поведение было трудно поверить - скорее всего, он исчерпал терпение даже начальника тюрьмы. С Изумрудным Братством гном тоже был на ножах, но ведь столько воды утекло с тех пор...
  - Надолго к нам? - спросил Руггедо, протирая кружку.
  - Не знаю. Если есть где подешевле остановиться. Ну и работа какая-нибудь, - Оскар понизил голос, - где печать не нужна.
  Взгляд гнома метнулся к правой руке Оскара. Тот был в перчатках.
  - Работы здесь и так нет, - буркнул Руггедо, - а тем более для беспечатных. Ну ты смеешься, что ли? Валил бы ты отсюда к яйцам, пока цел. Тут на постой целый полк стрелков остановился, прямо на соседней улице. В столицу идут.
  - В столицу? - удивился Оскар. - Зачем?
  - У тебя палантира нет, что ли?
  - Я их не смотрю.
  - Ну и дурак! Сборища там будут, сборища! Из таких вот как ты - против печатей, против поборов, против войн, против еще чего-нибудь. А за порядком следить надо? Надо. Чуть ли не со всей страны стрелков созывают, желток им в дышло.
  - Это же какие там будут сборища?
  - Мирные! Говорят, мирные. Но людей - толпы. Отовсюду стекаются. Микки Маус на ушах своих оттопыренных стоит. Да вон, - Руггедо махнул тряпкой в угол, - там человек, который как раз в столицу идет. Его расспроси.
  - Стрелок?
  - Одубел, что ли? Нет, обычный. Ну, - Руггедо перешел на шепот, - смотря с какой стороны обычный. - Он затушил пахитоску о стойку и достал новую.
  Взяв себе с Тото на двоих цыпленка и воды, Оскар подсел к незнакомцу. Тот, как изваяние, не моргая смотрел в окно. Широкий красный плащ скрывал его фигуру. Выпростанные из рукавов кисти были худыми, паучьими. Оскар отметил про себя, что печати горожанина у человека не имелось, но он, казалось, совершенно этим не был озабочен.
  - Добрый день, - сказал Гудвин Зет. - Мне сказали, вы едете в Метрополис...
  Незнакомец, не поворачиваясь, разомкнул сухие полные губы.
  - Еду. И что?
  - Скажите, пожалуйста, что там будет?
  Человек повернулся. Он был совершенно сед, лицо бороздили морщины, но глаза сверкали страшным нутряным огнем. Оскар невольно подался назад.
  - Сборища, - изрек незнакомец. - Очень много.
  - Да, я знаю. Но кто их устраивает? Почему?
  - Никто. - Глаза смотрели в упор, прожигая Оскара насквозь. - Люди выходят сами.
  - Но так не бывает.
  - Однако так и есть.
  Человек вновь отвернулся.
  - Интересно, - тихо сказал Тото. Он обьел крылышко цыпленка. - А ты жаловался. Давай пойдем с ним.
  - Что? Но зачем... Но там стрелки...
  - Трус. А я бы пошел.
  - У меня быстрый конь, - сказал старик. - Вашему за ним не угнаться.
  - У нас нет коня.
  - Тем более.
  Снова воцарилось молчание. Человек в красном плаще смотрел за окно, видя там что-то, доступное только ему. Оскар и Тото ели. Когда лучи утреннего солнца упали незнакомцу на лицо, тот поморщился, надвинул капюшон и встал из-за стола. Прихватив с пола небольшой мешок, старик вышел. Оскар в окне видел, как его собеседник легко вскочил на крупную серую лошадь, пришпорил ее и пропал во взвихрившейся поземке.
  - Ну как? - захихикал Руггедо. - Поговорили?
  - И давно он здесь?
  - Всю ночь сидел. Не ел, не спал.
  - Без печати, - сказал Оскар, - а стрелков не боится.
  - Тю, стрелков! Тут приходил вчера молоденький, навеселе. Попытался доколупаться. Ты кто, чего такой смурной, почему побеседовать не желаешь. Этот красный к нему сперва и не поворачивался, но парнишка разошелся, рукой по столу прихлопнул. Старик как на него посмотрел - к месту пригвоздил. Стрелок потом только мычать да ползать мог. Так, на карачках, от нас и уполз.
  - Шляпа ты! - с укоризной сказал Оскару Тото. - Поехали бы с ним, никто бы нас не осмелился тронуть!
  - Как бы я с ним поехал? Позади седла?
  - О! - засуетился Руггедо. Он смахнул тряпкой пыль с висевшего под потолком палантира. - Смотри, смотри! Яйца зеленые! Диких русичей показывают!
  На самом деле, конечно, не русичей - для заморца Руггедо и Тридевятое, и Залесье, и все берендейские княжества были на одно лицо. Как раз берендеев и показывал волшебный шар. Оттеснив гарпию, в кадр лез его правитель, Тугарин Змей.
  Баюн к тому моменту видел десятый сон. В царском тереме у него были свои покои и постель с теплой периной. Финист даже спрашивал, а спят ли звери в кроватях - может, на полу привычнее. Баюн над ним смеялся. Сразу видно, у человека никогда не было кошки. Это только в пословице волк всегда в лес смотрит, а на деле ни один зверь не променяет тепло очага на сырую землю. На перине Баюн и посапывал, раскинув лапы, когда в дверь постучали.
  - А? - Рысь зевнул и тут же чихнул. - Что такое?
  - Наместник требуют.
  Да Вий его побери!
  - Финист, - сказал Баюн, с полузакрытыми глазами входя в покои маршала, - у тебя сердца нет.
  - Это не у меня, а у них! - Финист кивнул на блюдце с яблочком, где брызгал слюной Тугарин Змей.
  - А в чем дело-то?
  Оказалось, Тугарин затеял какое-то большое празднество. Что его укусило затеять это празднество прямо возле рубежей Тридевятого - Всеслав знает. Умом Тугарин никогда не отличался, зато наглости в нем было еще на двоих таких же. Он успел за время царствования Гороха уяснить, что русичи безответны, а ко смене власти еще не привык - или же пропустил ее мимо ушей. Пока берендеи голосили на всю степь и палили из пушек, порубежники молчали, но как только пушечное ядро рухнуло на землю Тридевятого, едва-едва не попав в домик для стражи, не выдержали. Оделись, взяли сабли, пошли выяснять, что творится. Берендеи же были основательно уже пьяными и посоветовали порубежникам отправляться на все четыре стороны. Русичи не стерпели, схватились за оружие. Успела пролиться кровь, прежде чем несколько берендеев, протрезвев и сообразив, бросились их разнимать. До смерти, к счастью, никто еще зарублен не был.
  Ну что сделает после этого нормальный князек? Виновных покарает, перед соседями извинится. Но Тугарина нормальным не назовешь. Требует Финиста к ответу призвать, а порубежников княжеству выдать, чтобы головой перед берендеями ответили.
  - Нянька его, что ли, роняла? - хмыкнул наместник.
  - Тугарин у Заморья кормится, - сказал Баюн, - перед Микки Маусом на цырлах ходит. Мал клоп, да вонюч. Армию его без соли съесть можно, только он ведь заморцам в ножки упадет, и пойдут они его от нас защищать.
  - Пущай идут. Мы их радушно встретим. Чтоб я еще перед каким-то Тугариным выплясывал?
  - Так а от меня-то что требуется? - зевнул Баюн.
  - Соколов туда отправь и последи, что берендеи делать будут.
  - Что - всю ночь?
  - Потом спать будешь, я тебе обещаю. Не могу же я завтра сонным дела решать.
  Тьфу!
  Пришлось сидеть у волшебного зеркала, смотреть через соколиные глаза. Чтоб не уснуть, Баюн то и дело кусал себя за лапу. Ум его бродил далеко. Эх, выслать бы соколов облететь все моря и окияны, пусть найдут остров Руян. Должен ведь он где-то быть. Баюн начал клевать носом, но тут же опомнился, хватил себя за лапу до крови, еще и головой о край зеркала для верности стукнулся. Елена Премудрая, небось, его бы не стала нежданно-негаданно в дозор сажать, а сама спать идти. Снова представил рысь хрустальный гроб и рыжую деву. Сколько ей лет - непонятно. Лицо гладкое, свежее, а все-таки не скажешь, что юное. Улыбка еле уловимая на губах. Гроб стоит в темном каменном зале. Потолок высоко. В стенах глубокие ниши. Не открывая глаз, простирает Елена руку и пальцем манит Баюна: иди сюда.
  Рысь вздрогнул и проснулся. За окном брезжил рассвет. Зеркало показывало пустую степь.
  'Ох, проклятье', было первой мыслью Баюна. А второй: ну и что? Финист сам виноват. Как будто у него больше никого не было. Вряд ли за одну ночь что-нибудь важное случилось. Тугарину ведь тоже спать надо.
  Тут Баюн был неправ. Тугарин Змей на Тридевятое давно обиду тешил. Княжество его было из непокорных, с царями не считалось. Один раз, еще при Дадоне, русичи чуть ли не до Тугаринского стольного града дошли, так берендеи их вывели из себя, напросились на оплеухи. То Волх Всеславич, еще юный и малоопытный, царем крутил, силы свои пробовал. Как только щупальце убрал - Дадон опомнился, бросился войска обратно отзывать. Русичи ворчали, серчали, уходили неохотно, уже готовые было Тугарина в порошок стереть, чтобы не маячил более. Князь берендейский тут же - к Микки Маусу жаловаться. С трудом замяли дело. А Тугарин с тех пор поносил русичей на чем свет стоит и во всех своих бедах обвинял.
  В ту ночь он побуянил, покричал, птиц Гамаюн заплевал и ушел Хеллион Климмакс доложиться. Яблочек не признавал, считал себя заморцем, волею судеб заброшенным в эти дикие края. Держал у себя палантир, по которому и ведьму дозывался, и новости глядел, и подсматривал, как девицы купаются.
  - Что сказал царь Финист? - спросила Хеллион, выслушав Тугарина.
  - Ничего не сказал. Спит, наверное.
  - Ну и хорошо. Пробуждение у него будет несладким.
  - Я один на один против армии тьмы, - намекнул Тугарин.
  - Я это знаю. Финист самонадеянно думает, что про него забыли. Он ошибается. Мы из милости своей позволили им немного отлежаться, чтобы эта война не превратилась в издевательство над немощными. Но время вышло. Готовь портал, мы скоро прибудем.
  - Вы пройдете через нас? - спросил Тугарин со сладким замиранием сердца.
  Вий даровал заморскому демону умение, каким ни один из когда-либо рождавшихся демонов еще не обладал - вызывать любовь и преклонение перед Заморьем не только у заморцев, но и у жителей прочих стран. Как правило, те княжества и царства были мелкие, а люди, попадавшие под чары - безвольные, малодушные и легко управляемые. Однако если человек и до того относился к Заморью неплохо, влияние демона усиливало эти чувства во много раз. Так он собирал огромные армии последователей, несмотря на ненависть к заморцам целых государств.
  - Мы пройдем через вас, - сказал Хеллион Климмакс, - как через дверь. Но есть еще и окна, и чердак. Маршалу самое время задуматься, каким путем он будет удирать. Может быть, мы предоставим ему такую возможность.
  Баюн так наместнику и сказал: ничего не видел. Отправился досыпать, хотя уже не хотелось. Попытался по яблочку найти Ягжаль - бесполезно, далеко слишком. У Яги яблочко старое, через всю страну его не хватает.
  А Тугарин у себя на следующий день учинил смотр войск. Причем неподалеку от той же самой границы. Финист, этот смотр глядючи, изрядно развлекся. Броня, оружие, даже кони - все у Заморья куплено по дешевке. На тебе, Боже, что мне негоже. Порох комками, пушки патиной обметены, латы хлипки и пригнаны кое-как. Лошади - лядащие, узкогрудые, невыносливые. Зато сбруи на них понаверчено, зато плюмажи развеваются. Знамена колышутся, бьют барабаны, сверкает начищенная сталь. Красивая армия. Одноразовая только.
  - Тысяч двадцать к рубежам подогнать, - велел Финист, - на всякий случай.
  После того смотра долго ничего не происходило. На западе Аламаннское королевство оказалось будто рассеченным: небольшую часть страны держат авалонцы, все остальное - надежно у Скимена в щупальцах. Аламаннцы к западным городам двинутся - рати Гвиневры их выбивают оттуда, Авалон на восток пойдет - ему то же самое. Так и гоняли друг друга по лесам, потом выдохлись, успокоились, начали думать. Одной стороне подкрепление со всех королевств идет, другой - с Тридевятого и Залесья. Так можно вечно людей истреблять. Нужно чашу весов наклонить уже куда-нибудь. Или на перемирие идти.
  Гвиневра первая о перемирии заикнулась, но Фридрих ей отказал:
  - Мы плясали под вашу дудку чересчур долго. Наше терпение иссякло. Аламаннцы слишком хорошо знают, что такое мир с Авалоном. Мы дойдем до конца и выйдем победителями.
  Финист короля подзуживал, подбадривал, уверял в успехе. А сам тоже голову ломал: как авалонцев выкурить? Одного убьешь - двое приходят. Дуга вокруг Скимена, как разверзтая пасть, только тыл прикрыт. Поток наемников не пресечешь. Можно, конечно, посоветовать Ливский анклав бросить им наперерез, так светоносцы там все и полягут. А если продолжать по-прежнему, будет эта война тлеть еще долго, истощая, изматывая. Фридрих потом, неровен час, сам не выдержит, сдастся.
  Уже хотел Финист в полную силу рати на запад двинуть, окоротить Авалон быстро и жестко, как пришла весть с юга. Тугарин-де ничего не забыл. Русичам, что у него в княжестве жили, приказал выметаться домой к лешачьей матери. У кого семьи, кто на берендейке женат - это не волнует. Ежели бумаги Тридевятого, собрался и в несколько дней княжество покинул. А строптивых будут выселять насильно. И дома им жечь, чтобы не вздумали вернуться.
  - Хамье, - сказал Финист. - Ну-ка, всыпьте ему горячих, а то он долговато отдыхал, я смотрю.
  Сказано - сделано. Припасенные на этот случай полки двинулись в Тугаринское княжество. Шли по степи, словно по чистому лугу: никто их как будто бы и не ждал, встретились с берендейскими копьям - почти всех смяли, остальные обратились в бегство. А как только углубились, направились через холмы, тут ловушка и захлопнулась. Откуда ни возьмись, справа и слева вынырнули цепи, да не берендеев, а заморцев: гоблины, тролли, эльфы. Рать Финиста разрубили надвое, одну часть зажав в кольце близ самого центра княжества, другую погнав обратно к границе. Русичи хватались за городишки, только как там зацепишься, если нет подмоги? Финист приказал отступать, но заморцы, пользуясь чародейским проходом, в два счета замкнули и оцепили рубежи. Глазами железных соколов Баюн видел, как русичей гонят прямо в засаду из тысяч лучников, стрелков и копейщиков. В сторону Тридевятого ощетинились жерла пушек: только суньтесь.
  - Пробиваться надо! - рубанул Финист воздух ладонью. - Перебьют всех, а потом к нам войдут!
  - Но ведь этого Заморье и ждет!
  - Мы уже к нему в когти угодили. Думаешь, они Тугарина защищать явились?
  Подняли южные города. Было решено вести войска через княжества, у которых Ягжаль выторговала союз в свое время, и ударить Тугарину в бок. До границы вылетели ящеры и рароги. Снарядили гонца с депешей к богатыркам, и тут уже Баюн не выдержал, вскочил:
  - Я с ним!
  - У тебя же соколы...
  - Финист, я этой милости не просил! Ты извини - я к бабушке Яге хочу. И она за меня терзается, и я за нее боюсь. Посади наву какого, их у тебя много.
  Тень нашла на лицо Ясного Сокола. Баюн вздрогнул: сейчас откажет, и лопнет их шаткая дружба по швам. Но Финист сказал:
  - Как хочешь. Иди. Не держу.
  Баюн открыл рот, но наместник махнул рукой:
  - Иди, говорю.
  Добился Баюн своего - а все равно выходил с тяжелым сердцем из царского терема. По улицам шагает рать, громко хрупает наст под сапогами и копытами. Черная рать, одежды темные, навья бронь и вороненые латы на подводах, среди людей - пучеглазые морды нав, рыже-ало-лиловый флаг полощется над этой мрачной железной змеей. Баюна многие заметили, отсалютовали приветственно. Рысь им только кивнул в ответ. Хотел крикнуть напутствие, но ничего в голову не пришло.
  Гонца звали Ингвар. Северянин, рослый, белокожий. А конь у него - не конь, а чудо какое-то. Ростом, как мохнатые дикие лошаденки. Зато грудь широкая, ноги могучие, и весь чешуей покрыт. Копыто раздвоенное, изо лба торчит рог. Спина горбатая и хвост с кисточкой. Не конь, а дракон. Баюн засмотрелся: может, он еще и огнем дышит?
  - Что, - рассмеялся Ингвар, - как тебе мой Горбунок? Не робей, он не кусается. Это зверь синский, зовется цилинем. Его мать в наше село забрела как-то раз, посевы по ночам топтала, ну я ее и словил. Откуда взялась - уму непостижимо. Долго не прожила, родила Горбунка и околела. А я с ним сразу в Лукоморье. Думал, продам, разбогатею. Но меня Горох заприметил, в гонцы определил. Так и живем.
  - Он не говорит?
  - Лопочет чего-то иногда. Не по-нашенски. Я так не слушаю особо.
  - Здрав будь, Горбунок, - сказал цилиню рысь. - Ни хао.
  - Я называю себя Достойная Яркость, - ответил тот с невыразимым презрением. - Сыну жемчужных рек и чистого неба не подобает отзываться на клички простолюдинов.
  - Баюн, ты его понимаешь? - удивился Ингвар.
  - Понимаю. Он только что сказал, что его зовут не Горбунок.
  - Правда? Ну прости тогда! - Ингвар похлопал цилиня по шее. - Я так привык. Баюн, прыгай в короб за седлом, поедем сейчас.
  Рысь залез на сугроб, оттуда на высокий забор, и с него осторожно перебрался в короб. Тот качнулся, но выдержал. Цилинь переступил с ноги на ногу:
  - Я не верховое животное. Это унизительно. Мое предназначение - подавать советы императорам и покоряться только невинным девушкам, у которых вместо аркана шелковая лента.
  - Так убежал бы, - сказал Баюн, пытаясь устроиться в коробе так, чтобы уместиться там целиком.
  - Если я убегу, то пропаду. Моя пища - утренняя роса и листва священного дерева. Этот человек кормит меня овсом и грязной водой, из-за чего я потерял почти все волшебные силы. Но без него в вашей варварской стране я вообще не найду себе пропитание.
  - Ну и пусть мы варвары. Зато у вас в Сине мы бы нашли, как себя прокормить.
  - Ученому мужу незачем уподобляться...
  - Да понял я, понял.
  Ингвар оседлал Горбунка. Несмотря на свое нытье, цилинь был сильным и выносливым. Он лишь покосил глазом на всадников, пробурчал что-то и, повинуясь стременам, поскакал, убыстряя ход, через Лукоморье.
  Раньше Баюн думал, что кони Ягжаль летят, как ветер - ни одна лошадь в Тридевятом не могла за ними угнаться. Но по сравнению с Горбунком то был не ветер, а легкое дуновение. Вырвавшись за ворота, цилинь понесся, точно стрела. Он мог бы, пожалуй, состязатьсся с навьими самоходками - и неизвестно, кто бы победил. Деревья проносились мимо, копыта взметали снег, в ушах Баюна свистело. Его морда быстро замерзла от ветра, и рысь, как мог свернувшись в коробе, накрыл ее лапой. Он понял теперь, почему Ингвар, садясь в седло, обмотал лицо тряпицей до самых глаз.
  Цилинь скакал не останавливаясь. Ни единый конь, даже волшебный, не мог бы бежать с такой скоростью так долго. У Баюна вскоре замерзли и уши. Рысь чуть высунулся из короба, нашарил крышку и захлопнул ее. Ему показалось, что сквозь свист метели он услышал смешок Ингвара.
  Спустя часы и часы тряски и холода, окоченевший, отлежавший все лапы, Баюн почувствовал, что Горбунок перешел на рысь, потом на шаг. Ингвар постучал в короб:
  - Ау! Ты там живой еще?
  - Живой, - выдавил рысь.
  - Вылазь, вечер уже.
  Баюн, содрогаясь, откинул крышку и высунулся. Они были в каком-то городе. Смеркалось. Прохожие таращились на цилиня, некоторые перешептывались.
  - Мы где?
  - Далеко! Дня через три Репейские горы покажутся, а еще через столько же на месте будем.
  - Неделя? Всего?!
  - А ты думал! Пусть твой Финист побольше цилиней у императора Минга выторгует. Даже Заморье опережать будем!
  - Я думаю, цилини на это не согласятся, - сказал Баюн. Неделя! Да Ягжаль на своих скакунах шла три недели небось, если не месяц! Так можно поспеть раньше, чем Тугарин Змей опомнится. Тут рысь представил себе еще шесть дней путешествия в коробе, и его радость слегка поувяла.
  - Овса побольше, воды - как трем! - наказал Ингвар конюху на постоялом дворе. - Горбунок у меня волшебный, да все ж не железный. Ему долго придется скакать.
  - ...хотя бы молока лунной зайчихи или толченых драконьих когтей! - ворчал цилинь. - Я бы вновь обрел умение летать, и мы бы добрались до цели вдвое быстрее. Этот недоумок не хочет помочь даже самому себе!
  Корчму 'Царица Водяница' облюбовали навы. Они рассеивались по Тридевятому быстро, как рыбы в пруду. Шурша крыльями, выходцы из-под земли сгрудились вокруг одного стола, где стояло блюдце с яблочком. Ингвар сел так, чтобы оказаться от них как можно дальше, но Баюн подошел. За спинами он ничего не увидел, однако услышал голос птицы Гамаюн. Та говорила что-то про Аграбу.
  - Заморье лопнет, - заявил уверенно один из нав. - Как та лягушка.
  - Не лопнет, - возразили ему. - Там не дураки сидят. Они просчитывали этот бросок.
  - Дракулу не просчитали.
  - Да я думаю, что и Дракулу по плану, - сказал третий. - Надолго он их задержал?
  - Аладдин зато надолго.
  - Огненная война-на-на-на, - промурлыкал четвертый нава, - огненная война...
  - Заткнись, а? Каркаешь тут.
  - ...кто мне расскажет, кто подскажет - где она, где она?
  Смеяться от души навы не умеют - ответом на стишок были хихиканья и кривые ухмылки. Баюн вернулся за стол к Ингвару. У него чуть ослабло в лапах.
  - Ингвар, - спросил рысь, - ты веришь в огненную войну?
  - Сейчас, что ли? Кого с кем?
  - Заморья с Аграбой. Да какая разница. Если великие чудища поднимутся, они могут весь мир уничтожить.
  - Вот поэтому и не верю. Чердак должен быть набекрень, чтобы ее взаправду начать.
  - А вдруг их будут по чуть-чуть использовать?
  - Как это - чудищ по чуть-чуть?
  - В Заморье уже умеют. Я слышал.
  - Ой, да если все подряд слушать, в Заморье уже на Луну летали!
  Выиграть время для гонца сейчас было самым важным. Горбунок нес его не от города к городу, а как летят птицы - по прямой. У Репейских гор Ингвар и Баюн ночевали в глуши. Северянин налепил из снега кубов, уложил их в стенку, и за этой стенкой путники укрылись от ветра. На исходе пятого дня Ингвар сказал, что они совсем близко от царства Хидуш.
  - Я в этом городке всегда на постой становлюсь, если еду к востоку. Вон, смотри. - Северянин на идущего по делам наву. - Ракшас.
  Хидушский нава был красноватого цвета, и клыки его слегка выпирали, как у вампира.
  - Их тут много? Нав?
  - Поменьше будет, чем у нас. И не такие борзые. Знают, что они наверху не хозяева.
  К городу богатырок Ингвар прибыл поздно вечером, и сказал, что лучше подождать до утра. На ночь их никто и слушать не будет.
  - Ну да, - согласился Баюн. - Бабушка Яга всегда говорила: по ночам ходят только мертвецы да беглецы. И на дверь оберег вешала.
  Ему в ту ночь приснилось, что он - авалонская призрачная кошка. Вот крадется по снегу, неслышный, невидимый, вот проходит в город богатырок, который почему-то похож на Лукоморье. В царском тереме спит бабушка Яга. Баюн проскальзывает за дверь и прыгает на кровать, чтобы перегрызть ей горло. Проснувшись в ужасе, рысь по три раза повторил все заговоры от кошмаров, какие знал.
  Стен у города нет. Больше на ратный стан похоже: стоят круглые цветастые шатры, между ними бродят волшебные кони, копытом роют снег и поедают оттуда мерзлую траву. Знамя богатырок полощется - Огненный Змий, 'змиулан'. Ягжаль рассказывала, ни змеи, ни змии тут не при чем. Этот символ - от факелов, с которыми несутся вольные девицы по туманной степи. Издалека похоже, будто аспид из пламени летит низко над травой.
  Посередине града - маленький круглый пруд, ровный, будто выкопанный, и льдом не покрытый. А сразу за ним шатер Ягжаль.
  - Поручением наместника Финиста... - начал Ингвар, войдя. Из-за его спины выглянул Баюн, и Ягжаль, не дослушав, всплеснула руками:
  - Котик! Живой! Ты сам ко мне пришел!
  Изнутри шатер убран коврами, подушки лежат, стоит блюдце с яблочком. Две жаровни у входа курятся чародейскими травами. Одну из них Баюн чуть не перевернул, когда бросился к хозяйке. Повалил на подушки княжну богатырок, словно соскучившийся пес - ее мониста да серьги зазвенели. Ингвар стоял молча, мял письмо в руках, не зная, выйти ему или продолжать.
  - Бабушка Яга! Я бы весточку послал, да не мог! Мне Финист сказал, ты плакала! Прости!
  - Да простила уж давно! Главное, живой вернулся! Ты расскажи, что случилось? И что в Лукоморье? Мое яблочко дальше Репейских гор не кажет...
  Так Ингвар и простоял, с ноги на ногу переминаясь, пока Баюн рассказывал. Только к концу рысь про него вспомнил:
  - ...я с гонцом и поехал. Вот он. Депешу тебе принес.
  - Ну-ка давай сюда, - поманила Ягжаль Ингвара. - Не бойся, у нас попросту, мне все титулы, которыми Финист себя наградил, слушать неинтересно.
  Она взяла письмо, распечатала, метнулась глазами по строчкам. Посуровела:
  - Сниматься? И туда? Как бы омута не вышло, куда все войска и уйдут. Дай Бог, чтобы Син не предал. Мало им веры.
  - Торопиться надо, бабу... - Ягжаль зажала двумя пальцами рот Баюну и отпустила, - ...Яга. Плохое чувствую.
  - Успеется, - сказала княжна богатырок. - Эй, девчонки! - Она хлопнула в ладоши. В шатер заглянули две стражницы. - Доброго молодца помыть, накормить и... так, спать ему сейчас укладываться не надо. Коня расседлать, корма задать. Кушать хочешь, Баюн?
  - Да не отказался бы. - Если на пути не встречалось города, рысь питался тем, что успевал поймать.
  - Лучшего мяса моему котику. И молочка.
  Еда у богатырок - не то что в Лукоморье. Говядины нет, не держат. Лошадь их и кормит, и поит. Баюн уже отвык и от конины, и от молока кобыльего. Понюхал даже, прежде чем есть. Ягжаль рассмеялась:
  - Разбаловал тебя Финист, поди, царскими харчами?
  - Дома все равно лучше, - ответил рысь с набитым ртом. Ягжаль почесала его за ухом.
  - Оно понятно... Послушай, Баюн. Я сегодня утром тебя во сне видела - зубы ощерены, глаза белые, одержимые. И оберег мой звякнул, когда ты близко подошел. Неспроста тебя ведьма охмуряла, неспроста магистер в тебе тьму узрел. Что-то к тебе приклеилось, да так и не отпускает.
  - Волх, может быть.
  - Нет, котик. Сам подумай, зачем ему? Я над твоим Волхом недавно задумывалась, пыталась до него прозреть. Видеть ничего не увидела, а к душе его прикоснулась. Гордая сила, гневная, напористая. В дверь не стучится - настежь распахивает и с собой ее уносит. А эта у тебя, как вода сквозь камень. Точит и точит. И не похоже ни на что. Как с нею бороться, я даже не знаю.
  - Магистр говорил, постом и молитвами.
  - Нашел монаха... В церковь-то ты можешь сходить, да что толку, если изгонять некого? Ты мне обещай, котик, что смотреть будешь в оба за всем, что делаешь и думаешь. Если почувствуешь что-то не то - сразу говори. Я за этой дрянью послежу. Вытащим ее за ушко, да на солнышко.
  - Обещаю.
  Ингвар задерживаться не стал, как ни уговаривали его. Поел, передохнул, простился и ускакал.
  - Загонять жеребца опять будет, - сказала Ягжаль неодобрительно. - И ведь даже не спросил, а может, короче путь есть. Дерганая молодежь пошла.
  - Да куда уж короче - и так напрямик.
  - Я тебе, Баюн, ведь говорила, что место это волшебное? - Ягжаль указала на круглый пруд. - Есть отсюда древняя дорога, прямо в западные леса Хидуша. Половину пути срежем. А дальше в берендейские княжества пройдем и у Тугарина в гостях окажемся. Как Финист заказывал.
  Ягжаль собрала богатырок и велела наряжаться в поход. Сама достала боевой лук, бронь пластинчатую, колчаны со стрелами - где обычными, где чародейскими, где отравленными. Белогрива в броню одели. Баюна Ягжаль посадила на подводу, накрыв ее сверху шкурами. Медленно, друг за другом, кони начали входить в пруд, погружаться в него и пропадать. Рысь, когда подошла очередь подводы, задержал дыхание, но то, что казалось водой, было странной щекочущей пленочкой. Из нее подвода выехала на утоптанную дорогу посреди зеленых зарослей.
  Совсем неподалеку от границы оказался выход. В тот же день богатырки вступили на землю одного из берендейских княжеств.
  - Здесь у нас друзья, - показывала на карте Ягжаль, - а здесь просто не враги. Может, с нашими ратями уже на подходе встретимся, если Финист коридор проложил как следует.
  На всякий случай она решила 'пояблить' наместнику - и, как оказалось, правильно сделала.
  Финист выглядел замученно, под глазами - круги. Таким Баюн его еще не видел. Во время штурма Лукоморья маршал себя тоже не щадил, но впервые он был растерянным, чуть ли не испуганным.
  - Ягжаль, Заморье купило берендеев, - сказал он вместо приветствия. - Они дали нашим войскам подойти, взяли их в окружение и напали. Дружины рассеяны. Я не могу за ними всеми проследить. Пытаюсь вывести оттуда, но заморцы бьют железных соколов - то ли заклинаниями, то ли какими-то особыми пулями. Никому не верь и уходи в Хидуш. Пусть Равана высылает помощь, как обещал. Уговори его. Мне сейчас не до политесу с послами.
  - А запад что?
  - Все по-прежнему. Я не могу оттуда никого увести - авалонцы прорежут Аламаннское и ударят по Залесью. Они уже идут в обход, северные и южные королевства полнятся наемниками. Я выгнал всех из Лукоморья и стягиваю силы к рубежам. Здесь только я и мои собственные дружины. Неизвестно, что еще придумает враг.
  - Финист! Озверел такие вещи вслух говорить?
  - Не бойся, если твое яблочко чистое, то мое-то уж точно. Я хочу, чтобы ты поняла, что происходит, и не теряла времени. Баюн с тобой?
  - Да. - Ягжаль повернулась, чтобы позвать. Рысь отшатнулся от блюдца, помотал головой: не подйду.
  - Ну и хорошо. Выполняйте.
  Финист пропал.
  - Дааа... - вздохнула Ягжаль. - Я как знала, перехитрят его заморцы. Они темных хорошо изучили. В лоб не идут, выманивают, дразнят. Финисту не терпелось, вот он наживку и проглотил. А Раване что говорить? По всему выходит, это мы напали, а они защищаются.
  Но Равана, царь хидушский, на удивление, Ягжаль выслушал. Баюн им был толмачом. В другое бы время подивился рысь на местные диковины, и на тонколапых храмовых кошечек, себя называвших тайными жрицами, и на многорукие статуи, и на зверей олифантов, и на чародеев. А еще Емеля правду сказал - почти все босыми ходят. Только это не от святости особой, а от бедности. Да еще тепло тут. Чего на обувку тратиться?
  - Посмотрим, что будет дальше, - сказал Равана. - Если русичи выведут войска - или они, хе-хе, закончатся, - а заморцы продолжат наступать, станет ясно, что Тугарин Змей был всего лишь предлогом. И если война докатится до моих границ, тоже. Пока что Тридевятое царство воюет лишь на чужой земле.
  - Ты обещал! - взревел Волх. - Предатель!
  - Утихомирься, - ответил Муруган. - Ты пал жертвой собственной поспешности. Нечего было вытягиваться так далеко.
  - И что делать? Ужмусь - еще больше теперь притеснят!
  Демоны действительно встали спина к спине - на том уровне своего существования, где они были подлинных размеров. Для нав Муругана и Волха разделяло огромное расстояние. Но в то же время демоны располагались вплотную друг к другу, точно так же, как граничат Тридевятое и Хидуш. В подземном мире они ползали и встречались, чтобы поговорить - и одновременно для них это равнялось повороту головы.
  - На чужом поле ты уязвим, - сказал Муруган. - Это и используют против тебя. Втянешь щупальца - сгруппируешься.
  Волх только зашипел. Его оскорбило именно то, что хидушский демон был прав. Как ни крути, Муруган прожил уже долгую жизнь и за тем, что у демонов заменяет плечи, имел немалый опыт. Что-то в этом даже было неуловимо человеческое: молодая свирепая держава, считающая себя умнее незлобивого старшего соседа.
  - Он последует за мной!
  - Обороняться легче, чем нападать. Ты разожрался, но не учел, что своими размерами надо тоже умело пользоваться. Одна сила и количество присосок еще немного значат.
  Волх рванулся что есть мочи. Заморский демон держал его словно в клещах. Гораздо легче было бы убрать щупальца с запада, но уж Балору-то Всеславич решил не уступать ни пяди. Скимен истекал кровью, язвимый с нескольких сторон. Его раны не успевали затягиваться, как Балор стегающими ударами наносил новые. Демон Авалона отступил от Муспельхейма под прикрытие западных сородичей, откуда мог нападать и отскакивать, истощая противника. Снова рванулся Волх, как попавший в капкан барс. Волевые дуги, опутавшие его южные присоски, выгнулись и треснули.
  Как только разбросанные по княжествам дружины сумели пробиться за холмы, стало легче. Степь широка, на всю не растянешь засады. Но порубежье оцеплено, единой рати не пройти. Надо распадаться на копья, просачиваться сквось кольцо. Так сохранится больше людей.
  Волх на мгновение замер, перестав биться и рваться. Он начал вытягивать одно щупальце за другим. Больно, мучительно, дуги сокрушают броню, кровь хлещет черным пламенем. Словно рой разгневанных ос, кидаются заморские упыри и ночные призраки - не пустить, удержать. Мысленная команда Волха бросает им навстречу ящеров и нав. Те присоски, что орудовали в Тугаринском княжестве, он высвободить не сумел: отсекли, отгрызли, вырвали из тела и всосались в их живительные соки.
  С огромными потерями отступили русичи из берендейских княжеств. Кто ж мог знать, что Заморье там годами гнездилось, подготавливалось, копило воинов, а в назначенный час просто перебило усилия Ягжаль скрытым кнутом и золотым пряником. Тугарин же вовсе торжествовал. Злополучные десять полков заморцы смели и втоптали, а поживу да пленников с барского плеча кинули берендеям. Мол, нам ни к чему, вооружайтесь, союзнички.
  Последние щупальца выдрались на свободу и кровавым клубком уползли в Навье царство. Пекельный юг закипал. Новые и новые присоски Заморья вспучивались из-под лавы и базальта - тысячи, мириады, да сколько же их у него? Насторожился Муруган, очнулся Чи-Ю. Потрепанный Волх тяжело дышал, опустив голову, и залпом всасывал корм, восполняя потерю крови.
  Оправившись от позорной неудачи, Финист стал крепить оборону. Тугарина распирала гордость: еще бы, столько чести! На блюдцах его уже поименовали 'борцом за свободу', а этим титулом Заморье всегда величает особо отличившихся своих приспешников. Микки Маус опять произнес речь, назвал Тридевятое царство царством тьмы и призвал защитить мир от 'всепожирающего спрута'.
  - Тьмы, ишь... А твое-то царство светлое разве? - рассердилась Ягжаль. - Лицемеры!
  - У него не царство, - поправил Баюн. - Микки Маус не царь, а Отец. Как такой порядок государства называется, я даже не знаю.
  - Общак воровской, вот как! Кто этот Микки Маус? Рот болтливый. Он и слова говорит не от себя, а ото всех этих Даков да Скруджей, сундуков денежных. У нас в Тридевятом власть означает богатство. А у них наоборот, богатство означает власть.
  О богатстве думал и Оскар Зороастр, пробиравшийся к Метрополису. Тото был твердо намерен попасть на сборища и разузнать, что творится. Самому же Оскару уже стало все равно, куда идти, но отныне он маскировался: отпустил бороду, выкрасил ее, и стал похож на ярмарочного разбойника.
  - Не идет торговля, - сказал Оскар. - Никому мы с тобой не нужны, Тото.
  - Еще бы. Ты, как мышь, бегаешь по норам. В больших городах кто-нибудь да купил бы твою дребедень. Здесь же людям самим надо прокормиться.
  На прошлый ужин песик притащил двух крыс. Обе достались Тото. Оскар в тот вечер не ел.
  - Ты не мог бы ловить сусликов? - спросил он тогда. - Или сурков?
  - Привередничаешь. Ты сам пробовал поймать суслика? Я тебе не такса!
  Гудвин Зет выгреб из карманов последние медяки. Он копил их на обувь - башмаки совсем прохудились. Как ни высчитывал, получалось впритык. Или несколько раз пообедать, или больше не чувствовать ногой снег. Оскар вздохнул и положил деньги обратно.
  Мимо его лотка прошел молодой гоблин. Что-то вдруг притянуло его глаз, и гоблин вернулся. Он зарылся длинными мосластыми пальцами в товар Оскара и копался с брезгливой миной на бугристом лице, пока не выудил очки с зелеными стеклами.
  - Это что, папаша? Они волшебные?
  - Волшебные. В них кажется, будто ты в сказочной стране.
  - А они не могут, - гоблин подмигнул, - одетых девок голыми показывать?
  - Никудышняя у тебя сказка, парень, - не удержался Тото.
  - Стари-и-ик, - гоблин бросил очки обратно, - продай свою шавку. Она у тебя лучшее из всего твоего барахла. Я даже заплачу.
  - Тото не продается, - вежливо ответил Оскар.
  Гоблин хотел что-то сказать, но солнце вдруг закрыла тень. То летела большая стая ночных призраков. В лапах у них были вооруженные упыри.
  - Русичей кошмарить, зуб даю. - Гоблин поковырялся в носу.
  - Когда уже это кончится? - К ним подошла женщина с корзиной, полной только что купленной еды. От запаха свежего хлеба Оскар сглотнул. Женщина указала на небо: - На что идут мои деньги? На войны?
  - Вольнодумщица, что ли? - цыкнул гоблин. - Смотри-ка, закупилась как. Да ты бы грязь с камнями жрала, не будь этих войн.
  - Потерпела бы! Вот такие, как ты, перемерли бы сразу.
  - Я всегда говорил, двуногие изнежились, - вставил песик. - Самое время вам поголодать.
  - Тото, - одернул его Оскар, - это ужасно грубо.
  - Он прав, мистер. - Женщина взяла с лотка лапку Пасхального Кролика, покрутила в руках. - Правду лучше говорить в лицо. Мы это делать разучились.
  - Купите вот это, советую, - Оскар протянул ей мазь 'Messier'. - Омолаживающая.
  - Советуете? Сами, что ли, пробовали? - Женщина улыбнулась. - Ловец снов, разве что, дайте. Я повозку украшу. А вообще, бросили бы вы это дело. Людям скоро будет не до безделушек.
  - Почему вы так думаете? - Гудвин Зет взял от нее деньги и положил в карман к медякам.
  - Сами увидите, если палантир есть у вас. Что произойдет, я не знаю. Но что-то должно.
  - Вы идете в столицу? - угадал Оскар. - Я тоже.
  - Иду. Точнее, еду. Хотите составить компанию?
  Женщину звали Джинджер. Ее крытый фургончик был забит самым разным хламом, увешан амулетами, оберегами, кулонами и перьями, а у лошади на спине нарисовали сердце, пронзенное стрелой. Хозяйка носила четырехцветную юбку полузапрещенного Сестринства Поппинс, густо подводила глаза углем и знала множество песен.
  - Дом я продала, - сказала Джинджер. - А деньги трачу в пути свободно. Они нам могут скоро уже стать ненужными.
  - Почему люди идут на это сборища? - спросил Оскар.
  - Трудно объяснить. Да вы сами должны почувствовать.
  - Я чувствую, - тявкнул Тото. - Похоже на свет. Как будто внутри зажгли маленький фонарь.
  - Да, - просияла Джинджер, - именно так! Теплый свет, который что-то обещает. Покой, надежду. У каждого свое. Это не зов, не приказ, даже не совет. Он просто есть, и к нему хочется тянуться.
  'Наваждение', подумал Оскар. 'Черная магия'.
  Но по мере приближения к столице он и сам стал ощущать какие-то новые силы, вливавшиеся в его побитое жизнью тело. Будто бы и не было тех лет, в течении которых он скрывался, скитался, голодал. Будто вернулось опасное, но счастливое время Изумрудного Братства, когда все друзья были вместе, верящие в единую цель, а неистовая, бесстрашная Дороти - еще жива. Тепло, мерцавшее глубоко в груди, придавало уверенность. 'Только ты', говорил свет. 'Никто не может удержать тебя на цепи. Ты свободен, и ты можешь на самом деле изменить мир'. В нем было все: дорогие воспоминания, свежий запах бархатных розовых лепестков, первый осенний снег, встречи с лучшими друзьями, праздники, радость созидания, яркие сказочные сны. Ожидание чуда - так, приблизительно, Оскар мог бы описать это чувство, в полной мере знакомое только детям.
  А по дорогам, навстречу повозке Джинджер, маршировали неподвластные волшебному свету войска. Все они шли на запад: мертвецы, гномы, тролли, эльфы, карлики, боевые ведьмы и колдуны, вервольфы из королевств. Обычных людей в армии Заморья было мало. Они во многом проигрывали нечисти, а кроме того, слишком много думали и задавали лишние вопросы.
  Смотреть палантир Оскару волей-неволей пришлось каждый день. Все увиденное Джинджер яростно обсуждала. Несмотря на печать горожанки, эта женщина и вправду была вольнодумщицей.
  - Пришлось, - сказала она, когда Оскар спросил о печати. - Я хочу срезать, да воли не хватает. Стыжусь.
  Они ночевали на постоялых дворах, но, когда начали приближаться к цели, Джинджер посоветовала выходить из повозки как можно меньше, и постелила внутри всю имевшуюся одежду. Оскар и сам не горел желанием показываться. Им все чаще встречались стрелки и солдаты. Один раз, когда путники ужинали, завесив вход и заткнув все щели тряпками от холода, наверху раздалось хлопанье сотен крыльев. От ветра повозка едва не перевернулась. Оскар и Джинджер упали на пол, закрыв головы руками.
  - Тото! - вскрикнул Гудвин Зет, но песик уже выскочил наружу.
  Они лежали, пока хлопанье не стихло вдали. Вернулся Тото, отряхивая лапы.
  - Ты сумасшедший, - укорил его Оскар.
  - Да им вообще не до нас было! - Песик, как ни в чем не бывало, снова приступил к оставленной косточке.
  - Им? - переспросила Джинджер. - Кому?
  - Не поверите, кого я только что видел!
  Когда он рассказал, женщина прикусила губу:
  - Не церемонятся. Значит, скоро с кем-то покончат. Перед убийством Дракулы было то же самое. Они как вестники беды.
  - Вы сочувствовали Дракуле? - удивился Оскар.
  - Ему - нет. Его людям.
  Они вернулись к ужину, но аппетит был только у Тото.
  
  Глава седьмая
  Набитая песком неваляшка в человеческий рост качнулась от удара. Баюн отпрыгнул боком и напал снова. Его лапы привыкли и больше не болели от битья по тяжелой и твердой кукле, но выпустить когти все еще было великим соблазном.
  - Не когтить! - приструнил его священный тигр. - Она специально такая, чтобы ты не рвал ее.
  Да уж понятно: в первых день Баюн со всей дури полоснул по этой рогоже и намертво застрял. Монахи отцепляли. Стыдоба.
  Хидушцы говорящих зверей считают священными. И некоторых неговорящих тоже. Здесь вам не Орден. Животным тут раздолье, лучше, чем людям. Мяса хидушцы почти не едят: кто от благочестия, кто от нищеты. А тигру разве можно запретить задрать корову? Даже какое-нибудь объяснение придумают на этот счет. У тигров, что живут при главном храме, вообще дозволение самого Раваны, потому как тигры эти - боевые. У них специальные панцири есть, все покрытые шипами. И железные когти им надевают, чтобы пробивать даже кольчугу.
  Баюн привстал на задние лапы и с размаха ударил передней, как бы упал на неваляшку. Тигр ему того не рассказывал, но рысь сам понял: чтобы вышло по-настоящему сильно, нужно бить не лапой, а всем телом. Как дрова рубят. Правда, у тигров всяко лучше получается - они-то здоровые, могут быка при желании повалить. Да и не столько выучить приемы было Баюну важно, сколько укрепить себя, пока время позволяет.
  Финист сказал так: пойдете в Тридевятое через север, с хидушскими войсками. Договоренность уже есть. Когда - он прикажет. Ягжаль с ним спорила до хрипоты, но ничего не добилась.
  - Я лучше знаю! Я с заморскими прихвостнями воевал уже!
  Берендеи, почуяв вольницу, устремились по всем направления, как шакалы, прикрываемые копьями заморцев. Ворвались в Хидуш, где их уже ждали и прогнали в самую глубь степей. Ворвались в Тридевятое - и обрадовались, потому что на рубежах их никто не встретил. Но не дошли до первой деревни, как попали в клещи. Конники русичей вылетели из засады, опрокинули берендеям тыл и фланги, оставшихся зажали в кольцо и перебили с подмогой ящеров. Несколько таких вылазок сделали берендеи с заморцами, и всякий раз проходить им дозволялось, а потом на удобном месте враг попадал в ловушку. Железным соколам Финист приказал третий глаз на затылок вставить и длинные когти измыслить, чтобы терзать ночных призраков. Те были настоящим бичом: их не слышно, стрела не возьмет, пуля - с трудом. Только навье оружие, и то не с первого попадания. А еще они упырей носят - одних скидывают в самую гущу боя, другие высматривают позиции русичей с высоты. Верховный нава даже заартачился, когда маршал в очередной раз затребовал рарогов: мы их тут не рожаем! Тогда наместник отправил в подземный мир пехоту из нечисти в обмен. Людей хотел, но побоялся.
  До вечера Баюн избивал куклу, пока не выбился из сил. В первые дни выдыхался быстро. А сейчас подушечки лап мокрые, тело гудит, но это даже и приятно. Умылся, вылизался, напился, пока тигры не видят, воды из какого-то там особо священного родника и потрусил к Ягжаль. Та каждый день теперь дозывалась Финиста и допытывалась, что да как. Томилась уже торчать на одном месте.
  Ягжаль сидела, скрестив ноги, перед блюдцем и хмурилась. Покатила яблочко - нет ответа. Снова покатила - молчок.
  - Что такое? - испугался Баюн.
  - Не знаю... Не отвечает Финист.
  - Занят, наверное, - сказал рысь, а у самого точно липкие холодные пальцы ухватили внутри и потянули.
  - Дай Бог...
  Ужинали в молчании. Кусок в горло не лез. Баюн изнывал, косился на яблочко то и дело с надеждой - вдруг само оживет. Только бы в Лукоморье ничего не случилось!
  До темноты так и не дождалась Яга ответа. А когда начали спать укладываться, блюдце озарилось, и голос позвал:
  - Ягжаль? Ягжаль!
  - Финист! - Княжна богатырок вскочила, отбрасывая одеяло. - Ты где про... - Она осеклась. На лице и в волосах наместника запеклась кровь. Одежда была порвана, одна рука висела плетью. Глаза дико блуждали.
  - Они взяли терем, - сказал он. - В городе бои. Эти твари являются из ниоткуда и приносят подкрепление.
  - Кто? Кто это?
  - Гвардия Хеллион Климмакс, вот кто! Здесь сама ведьма!
  Баюна словно ударили сапогом под живот.
  - Как они подобрались?!
  - Я же говорю - из ниоткуда, из воздуха! Мы много выбили, но тварей тысячи!
  - Ба... Яга! Нам надо в Лукоморье! Сейчас же!
  - Нет! - рявкнул Финист. - Богатырки нужны мне на юге, а здесь мы разберемся сами! Я уже приказал бросать полки к столице, их место займешь ты, Ягжаль, и люди Раваны. Мне доносят о заморских лазутчиках в Сине, так что императору Мингу самое время тоже зашевелиться и объединить усилия с нашим востоком. - Картинки в блюдце тряхнуло. Финист взглянул куда-то вбок и сжал кулаки. - Ты слышала приказ? Не мешкай.
  - Бабушка Яга! - умоляюще воскликнул Баюн. - Я знаю, ты не любишь города, но мы не можем просто так бросить столицу!
  - Но и приказы оспаривать не можем, котик. Финист правильно рассчитывал. Сейчас бы мы с тобой ушли, и кто бы юг поддержал?
  - Яга, ну пожалуйста! Я бы сам пошел, но я не хочу опять тебя терять!
  - Баюн, ну какая разница, будешь ты там или нет?
  - Большая! - упрямо сказал рысь.
  - Мои девчонки - легкая конница, они для городского сражения неприспособлены. Да и не успеем мы. Не глупи! Тебе вечно всего хочется в одно и то же... - Ягжаль не закончила, потому что Баюн вскочил, упер передние лапы ей в плечи и приблизил свою морду к лицу.
  - Глаза мне не строй! И вообще уйди, ты тяжелый!
  - Бабушка Яга, - тихо сказал рысь, - там Хеллион Климмакс. Убийца Дракулы. В Лукоморье. В сердце у нас. Я могу жить далеко, но мне надо знать, что дома все в порядке!
  - Дома... Что ж у тебя к стенам тянет, как к людям?
  - Мы все, кошки, такие.
  Ягжаль взяла Баюна за лапы и опустила на пол.
  - До Лукоморья недели две скакать, - сказала она. - Лететь - полторы. Цилиней у Хидуша нет, снадобий или заклятий навроде авалонских я не знаю. Ну если даже представить, что я девчонок на кого-то оставлю, не успеем мы. Город оцепят быстро, если эти 'твари' - те - о ком я думаю.
  - Можно еще кое-что попробовать, - вспомнил рысь. - Я не уверен. Страшновато. Но Финист говорил, он вроде добрый.
  - Кто добрый, котик?
  - Мы должны найти наву. Ракшаса то есть. Любого.
  - Сейчас?
  - Лучше сейчас. Хотя нет, я сам найду. А ты заранее дай наказы богатыркам!
  В Хидуше ракшасы были не такими уж частыми гостями, а о том, чтобы допускать их во дворцы и храмы, вовсе не могло быть речи. Про Равану, правда, ходил слух, что мать его была ракшаской, но царь такие разговоры о себе пресекал.
  - Зачем? - удивился он.
  - Попасть домой, - уклончиво сказал Баюн.
  Ягжаль оставила командование одной из верных девиц. Взяла легкий доспех, лук, отобрала стрелы. Снадобья от ран, провизию кое-какую. Пока она собиралась, стража приволокла к воротам дворца вытащенного ими из постели ракшаса.
  - У меня есть разрешение, - заявил он без обиняков, - и вы не имеете права...
  - Я тебя вызвал, - сказал Баюн и дал стражникам знак уйти. - Мне нужна помощь.
  - И что?
  Слово 'помощь' для нав - звук пустой.
  - Я хочу поговорить с вашим демоном.
  - У тебя с головой все в порядке?
  - Я уже с демонами общался, и не боюсь.
  - При чем здесь ты? Владыка занят. Если бы у тебя были хоть самые примитивные мозги, ты бы это понимал. - Ракшас обвел рукой пространство.
  - Я тебе приказываю! - прорычал Баюн и надвинулся на ракшаса. - Я первый советник Финиста, я Волха Всеславича лично знаю, а ты кто? Твое место знаешь где?
  Подействовало! Съежился хидушский нава, отступил, крылья поджал.
  - Но - но - но верховный ракшас...
  - А он мне не нужен! Мне нужен... - Баюн вспомнил имя, - ...Муруган! Или я к нему, или он ко мне - это без разницы. И быстро!
  - Я не смею! Только высшие иерархи...
  - Как, через кого - меня не волнует. Пошел исполнять, живо! Загрызу!
  Ох, наверное, не погладят Баюна по голове за это. Да только уже надоела навская спесь пуще горькой редьки.
  - Ну что там, котик? - спросила Ягжаль, когда он вернулся. - Я Белогрива оседлала уже.
  - Он нам не понадобится. Надеюсь.
  Воздух сгустился. Время остановилось вокруг Баюна. Дворцовые покои посерели, углы расплылись, все сделалось нереальным, как во сне. Рысь подскочил к Ягжаль, облапил ее за сапог, чтобы с собой перетянуть. Холод окатил их, точно горная река.
  Волх был страшен, где-то даже дик и более всех походил на хищное чудовище. Скимен - царственен, силен, но не злобен. А Муругана, пожалуй, можно было бы назвать мудрым. Если от демона русичей впрямь оставалось впечатление какого-то адского спрута, внезапно обретшего разум, то хидушский, наоборот, казался разумным существом, которому досталась жутковатая оболочка.
  - Что вы хотите, смертные?
  - Я Баюн, - сказал рысь. Ягжаль молчала, воззрившись на демона, точно громом пораженная. - Ближний соратник Финиста. Я вернул Волха Навьему царству. Может быть, вы слышали. Я прошу прощения, что беспокою. Но нам очень важно попасть домой. Мы воюем с Заморьем, и они сейчас берут столицу.
  - Мне это прекрасно известно, - ответил Муруган. - Волх взвыл так, будто его режут заживо. Я, признаться, удивлен. Ко мне еще никто не обращался, как к какому-нибудь малозначительному божеству.
  - Я очень извиняюсь. У нас просто нет выбора. Помогите, пожалуйста. Что я должен сделать?
  - Ты? Мне? Ты мне неспособен что-то сделать, малыш. Просто это... странно. Но раз уж мы с Волхом союзники, я могу дотянуться до Лукоморья.
  Щупальце обвилось вокруг Ягжаль, подхватило Баюна, и мир на мгновение смазался. Рысь увидел пекельные земли с большой высоты, сотни каких-то немыслимых обозов и самоходок, крохотные фигурки нав. Толком он не успел ничего рассмотреть, почти сразу же упав посреди улицы. Рядом приземлилась Ягжаль.
  - Это и есть демон? - спросила она, отряхиваясь. - Ну и страшилище, Бог ты мой!
  - Ты еще нашего не видела! - Баюн огляделся. Здесь прошел тяжкий бой. Поземка заносила тела и кровавый снег. Поверх проломленного забора, сжимая изувеченный труп дружинника, лежала крылатая бурая обезьяна величиной с корову. Ее горло охватывал белый ошейник. В груди торчали три самострельных болта, еще два - в плече и в основании крыла.
  - Баюн, - сказала Ягжаль, - в укрытие, быстро!
  Они кинулись под навес одного из теремов. Княжна богатырок достала стрелу и положила на тетиву.
  - Что меня дернуло только с тобой пойти? Или что тебя дернуло?
  - Бабушка Яга, смотри!
  В белой вспышке посреди неба вдруг появились три летучие обезьяны, несущие в лапах вервольфов. Они слетели к земле, выпустили свою ношу и пропали. Вервольфы начали озираться и принюхиваться. Один из них отвлекся, стал рыться по карманам ближайшего трупа, но получил затрещину. Ягжаль натянула тетиву и прицелилась.
  Передний вервольф шумно втянул воздух и повернулся, уставившись точно на Баюна. Из волчьей глотки вырвалось рычание. Он что-то гаркнул сородичам, и ищейки Заморья помчались к укрытию Ягжаль. Та сама выскочила им навстречу и сразу же послала стрелу. Вервольф рухнул в прыжке. На второго набросился рысь, вцепившись в глаза. Противник завопил на авалонском, схватил Баюна когтями, но тот вывернулся и вспрыгнул вервольфу на загривок. Сбоку шеи, говорил хидушский тигр, главная вена. Рысь вонзил зубы в толстую шкуру, как вампир, и лапой опять ударил врага по морде. Вервольф завыл, ослепленный, закружился вокруг себя.
  Ягжаль ушла от атаки и выхватила кинжал. Противник осклабился. Он замахнулся вновь, но когти рассекли воздух: княжна богатырок присела и, вскакивая, по самую рукоять вонзила оружие вервольфу в бок. Тот зарычал, выдернул кинжал и зашатался. Из раны полилось, вместе с кровью, желтое гноище. Мучительно воя, вервольф начал падать. Отравленный клинок вывалился из его пальцев. Лезвие дымилось.
  Последний противник оседал, подвывая все тише и тише. Он рассек Баюну спину в попытке содрать его с себя, но неглубоко. Рысь висел, не разжимая зубов, пока не почувствовал, как тело вервольфа содрогается уже предсмертно. Спрыгнув с поверженного врага, он набрал в рот снега, пожевал и сплюнул кровь и шерсть.
  - Воин! - похвалила Ягжаль. Она подняла отброшенный лук. - Ну и куда теперь? Ты же у нас затейник.
  - Найти наших, - ответил Баюн. - Пока эти не...
  Полыхнуло у них над самыми головами. Рысь и Ягжаль метнулись в разные стороны. Княжна богатырок выстрелила не целясь. Обезьяна закричала, но торчащая в предплечье стрела ее не остановила. Она выбила у Ягжаль кинжал и стиснула ей шею. Цепкие пальцы второй обезьяны схватили Баюна поперек туловища. Рысь укусил врага в запястье, и тот едва не переломал ему ребра. Ягжаль, силясь вдохнуть, слабеющими пальцами дотянулась до колчана, чтобы выхватить стрелу с ядом. Наконечник глубоко ушел в шкуру твари. Крови почти не было, однако обезьяна вскрикнула и разжала хватку. Княжна богатырок откатилась, отбежала и пустила еще одну стрелу, попав противнику в глаз. Обезьяна упала на четвереньки, мотая головой.
  - Oh my! Сегодьнйа славьный день!
  С небес спустилась третья обезьяна, крупнее всех, с проседью в шерсти. Ошейник ее был украшен рубинами, а на спине восседала старуха, сжимавшая в одной руке поводья, в другой - чародейский прутик. Глаза старухи были расширенными и сумасшедшими.
  - Йа ожьидала, чьто ви пойавитесь, - сказала Хеллион Климмакс. - You and your big cat too.
  Заморская ведьма щелкнула пальцем по ошейнику раненой обезьяны, и тот расстегнулся и упал. Следом рухнула сама обезьяна. Кровь густым потоком полилась из ее ран.
  - Ти порьтишь мне рйадовых, - произнесла Хеллион с укоризной, обращаясь к Ягжаль. - Гьде же твои сольдатки?
  Вместо ответа княжна богатырок взмахнула рукой. Баюну почудилась белая птица, с криком вырвавшаяся из ее рукава. Но не долетев до Хеллион, заклятие разбилось тающими каплями.
  - У менйа были декады, чьтоби отточить свойо масьтерство, - сказала ведьма. Она повернула прутик, и Ягжаль упала на колени. Ее руки с хрустом заломились за спину. Видя это, Баюн забился, извиваясь, но обезьяна сжала его еще крепче.
  - Ти, - сказала Хеллион, постукивая себя прутиком по обрюзгшему подбородку. - Ти нам нужен... как йето по-вашему... кис? Кысь?
  - Рысь, - процедил Баюн по-авалонски. Его уши прижались. - Не погань наш язык своей вонючей пастью. Если тебе нужен я, забирай меня. А бабушку Ягу отпусти.
  - Let her go? - удивилась ведьма. - Боюсь, это невозможно. Ты не в том положении, чтобы торговаться.
  Заклятие еще сильнее скрутило руки Ягжаль. На ее покрасневшем лице выступил пот.
  - Твоих сольдаток нет, - сказала Хеллион. - Ти одьна. Йето очень глюпо и странно.
  Княжна богатырок запрокинула голову, собираясь с силами. Жилы вздулись на ее шее. Вокруг Ягжаль замерцали синие огоньки. Хеллион тревожно привстала в стременах.
  - Шьто ти... А-аа!
  Огоньки разом вспыхнули, и богатырка упала на землю. Заклятие ведьмы ударило в нее саму, как молот. Климмакс кубарем полетела со спины обезьяны, вниз головой, задрав ноги в полосатых чулках, зацепившись за стремя башмаком, но свалившись все равно. Ягжаль, сухо кашляя, приподнялась.
  - Bitch! - взвизгнула Хеллион, выпутываясь из своих черных юбок. По ее щеке текла кровь. Без того некрасивое лицо стало сатанинской маской. Она вскинула прутик. Ягжаль бросилась в сторону, но опоздала. Княжну богатырок поглотило сверкающее ледяное пламя.
  - Бабушка Яга!!!
  Баюн грыз и рвал пальцы обезьяны, не чувствуя, как те выжимают из него дыхание. На мгновение, когда пламя спало, в нем шевельнулась надежда, что Ягжаль, как тогда, закрылась чарами, но на земле остался лишь черный силуэт, напоминающий скорченную человеческую фигуру.
  Рысь отчаянно, истошно закричал. Мир разорвался на 'до' и 'после', переступив черту, за которой уже ничего нельзя изменить. Баюна больше никто не назовет котиком, и его разум отказывался принимать это за реальность.
  Хеллион расправила юбки и отерла лицо,
  - Держите этого bobcat надежно, - велела она обезьяне и, кряхтя, взобралась в седло. Существа взлетели, покидая поле боя. Баюн, плача, безучастно висел в шершавых ладонях. Под ним разворачивалось Лукоморье, утреннее небо которого рассекали десятки и сотни летучих обезьян. У некоторых на спинах сидели командиры заморских войск. Один из таких увидел Климмакс и отсалютовал ей.
  - Я пришла - мы увидели - вы проиграли, - сказала ведьма. - Неужели маршал надеялся на что-то другое?
  Баюну в этот момент было наплевать и на маршала, и на кого угодно. Все мысли сузились до его собственного горя, в которое он падал, как в бездонную яму. Его морда была мокрой от слез. Говорящие звери наделены не только человеческой речью - они могут плакать, как люди. Боль схватывала рывками и отпускала, чтобы снова схватить. В грудь будто заколачивали тупой деревянный гвоздь.
  - Прекрати скулить! - прикрикнула на него Хеллион. - Джеб, врежь ему, если не заткнется!
  Ее целью была главная башня царского терема. Обезьяны сели на крышу. Климмакс вылезла из седла. Она стукнула прутиком Баюна между ушей, и его тело опутали уже знакомые чародейские дуги. Только после этого обезьяна разжала руки. Рысь упал.
  - Ох! - Ведьма попыталась поднять Баюна и не смогла. Она нарисовала в воздухе какую-то фигуру, и пленник взлетел на вершок от пола. Взяв за заднюю лапу, Хеллион потащила его вниз по лестнице.
  Она заняла опустевшую думную палату, и уже перетащила туда свои колдовские причиндалы - обереги, статуэтки богов, котел на высокой треноге. Как будто специально готовилась для этого. На стене висел флаг Заморья, а знамя Тридевятого было брошено в качестве коврика у двери. Посредине палаты стоял идол - железный столб, испещренный оскаленными мордами. На этот столб Хеллион и посадила Баюна. Путы-полосы его исчезли, но рысь не мог теперь двинуть даже когтем - только глотать и моргать.
  - Твоей возгонкой мы займемся потом, - сообщила ведьма. - Тебя ждет большое будущее, рысь. - Она окутала себя защитным пузырем, достала какие-то эликсиры и принялась лить их в котел, мурлыкая про себя не то заклинание, не то песенку.
  Гремя плохо подогнанными латами, как костями, в палату вошел человек. Баюн отчаянно напряг все мышцы, но не шелохнулся.
  - Приветствую, вашество, - сказал Кощей Бессмертный. От него пахло обезьяньим потом. - А это что у вас за зверь? Он живой?
  - Это чеширский кот. Людоед. Будешь на него пялиться, он загипнотизирует тебя и съест.
  - За чего он мне сделает? Фух, - Кощей утер бледный лоб, - ночка выдалась. Мелкая работа, выковыривать этих грызунов. Они как опоссумы: зажмешь одну нору, выскакивают из следующей.
  - Ты нашел Финиста? - спросила Климмакс, не отрываясь от котла.
  - Нет, - помрачнел Кощей, - как сквозь землю провалился. Да какой Финист, в нас стреляют из каждого дома! Этот город легче вырезать, чем покорить!
  - Ну так вырежи! Меня не волнуют твои жалобы, мистер Бессмертный, мне нужен результат! Мне нужно надежно здесь закрепиться!
  - Спокойно, спокойно, - Кощей поднял руки, защищаясь, - всему свое время. У нас впереди еще много дел. И это, - он облизал губы, - самозванец не бросил здесь корону?
  - Я не видела. Бессмертный, не маячь! Ты еще ничего толком не закончил. Зачем пришел?
  - У меня зелья кончились.
  - Я так и думала. Подождешь.
  Ведьма продолжала подливать жидкости в котел и медленно помешивать хрустальной палочкой. Кощей маялся. Наконец Хеллион осторожно зачерпнула из котла половником, разлила по склянкам, закупорила их и кивнула:
  - Забирай.
  Тот принялся запихивать склянки в суму, которую нес на плече. Снаружи терема что-то глухо грохнуло. Кощей и Хеллион не обратили внимания.
  - В следующий раз приду с победой, обещаю! - Бессмертным приложил два пальца к виску заморским жестом и вышел.
  - Скорее бы. - Ведьма потянулась, зевнула, почесала спину. - Сиди смирно, рысь. Хотя ты и не сможешь по-другому! - Она захихикала над собственной шуткой. - А мне надо поспать. Завтра для тебя все изменится!
  Баюн сморгнул. Слеза вытекла и затерялась в шерсти. Он закрыл измученные глаза. Ему тоже сильно хотелось спать - и лучше всего так, чтобы все случившееся осталось только ночным кошмаром. Или же уснуть и больше никогда не просыпаться.
  Хеллион, не раздеваясь, устроилась на заморской раскладной перине и укрылась двумя одеялами. Баюн всхлипнул. До него начало в полной мере доходить, что Ягжаль мертва. Внутри сделалось чудовищно пусто, и эта пустота обессиливала, лишая даже желания что-то делать дальше.
  'Лукоморичи!'
  Баюн рывком открыл глаза. Палата была пустой, если не считать похрапывавшей ведьмы. Голос звучал у него в голове.
  'Это я, маршал Финист - Ясный Сокол, наместник Тридевятого царства. Я обращаюсь к вам способом, который вам не нужно знать. Не верьте досужим слухам, я не сбежал и не погиб. Я отступил и скоро вернусь в Лукоморье со свежими силами. Мой приказ вам - сложите оружие, притворитесь, что вы сдались. Иначе враг уничтожит столицу. Ждите знака. Я уже в пути'.
  Через щупальце Волха разослал, догадался рысь. Бедный Емеля! Он же от демона отдернулся. Будет дратся до упора и погибнет...
  Баюн попытался шевельнуть хоть кончиком хвоста. Тщетно.
  'Ну кто-нибудь, помогите!' мысленно закричал он. '"Почему я нужен всякой дьявольской дряни, а силы Прави меня словно прокляли! Княже Всеслав! Мать Сыра-Земля! Какие-нибудь боги, отзовитесь!'
  Это был тот ужасный сон наяву - боль, горечь и полная неподвижность. Баюн бился в собственном теле, как в клетке.
  - Уху!
  Рысь попытался повернуть голову и, естественно, не смог. Он изо всех сил скосил глаза. Нечто темное маячило в окне - силуэт птицы.
  - Уху!
  Сова, но уже другая - сипуха, влетела в палату. Она врезалась в Баюна и столкнула его со столба. Рысь упал, загремев какими-то жестяными кругляшами. Хеллион всхрапнула и причмокнула. Сова, как ни в чем ни бывало, вылетела в другое окно.
  - Спасибо, - прошептал Баюн, - кто бы ты ни был или была...
  Все его тело ныло от напряжения. Рысь утер лапой глаза и нос. Он посмотрел на спящую ведьму. Что-то страшное, темно-багряное, поднялось со дна его крови, не звериное и даже не человеческое, вздыбилось, как приливная волна. Рысь перевел взгляд на котел с неведомым варевом.
  Позже он будет бесконечно твердить, что сам не знал, как до этого додумался. Баюн в эту минуту вообще ни о чем не думал. Он просто подошел к треноге и ударом лап опрокинул ее. Содержимое котла хлынуло на Хеллион.
  От оглушительного визга дрогнули стекла. Клубы зловонного пара с шипением заволокли палату. Баюн бросился наутек. За его спиной каталась по полу, дымясь и вопя, фигура, все меньше напоминавшая человеческую. Что-то осклизло шлепалось. Крики задыхались, пока не смолкли совсем.
  - Oh my goodness... - Один из прибежавших заморцев, увидев останки ведьмы, отшатнулся. Другого стошнило.
  - Неслабо... Она практически растаяла...
  - Эти кислоты разъедают металл, чему удивляться?
  - Что случилось?
  - Ее убил кот-людоед!
  - Какой кот?
  - Мистер Бессмертный рассказывал - здесь сидел, на статуе...
  Баюн о своей нежданной славе не имел понятия. Зная царский терем лучше захватчиков, он выскользнул во двор незамеченным. К дому Емели рысь пробирался, перебегая от одного укрытия до другого. Но когда он добрался, то самого Емелю там не застал - ни живого, ни мервого. Слишком вымотанный, чтобы задумываться о судьбе друга, Баюн лег на пол и уснул.
  Кощея смерть Хеллион Климмакс не обескуражила. Он отыскал-таки корону в сундуках, не мешкая надел ее и объявил себя царем. Настоящей власти у него, правда, от этого не прибавилось, потому что Микки Маус, запретив под угрозой казни и посмертного проклятия говорить об убийстве его главной ведьмы, заместо нее прислал в Тридевятое какого-то крупного упыря.
  За голову 'кота-людоеда' была назначена награда. Бумажку с его изображением налепили на все стены. Кощей описал художнику Баюна весьма приблизительно, и все же рысь выходил только по ночам и ненадолго. Потерявший всякую цель, он ждал обещанного знака. Ожидание это было единственным, что не давало Баюну сползти окончательно во тьму безнадежности. Он рискнул покинуть дом Емели, в котором даже не водилось мышей, и пробраться в соседний терем. Там мерзлыми бревнами лежали тела хозяев и заморцев, в выбитые окна заметало снег, но погреб хранил кое-какую провизию. На некоторое время этой пищи хватило.
  Закрепиться в Лукоморье заморцам не удавалось. Не все горожане вняли приказу сложить оружие. То тут, то там вспыхивали мятежи. Русичи наловчились бить летучих обезьян из больших самодельных ручниц. Мастерили гром-камни, набитые железными обрезками. Ставили ловушки с приманкой - хоть и сообразительные, обезьяны не обладали разумом или речью. Ошейники делали их живучими, но все же не бессмертными. К тому же, весь о коте-людоеде быстро облетела город. Микки Маус мог скрыть гибель Хеллион для Заморья, но не от русичей. Многие быстро догадались, что это за 'кот'. Если бы Баюн вышел из укрытия, его бы приютил теперь любой дом. Но рысь оставался, горюя по Ягжаль и никому не веря.
  Мало-помалу Баюн стал нападать на заморцев сам. Всякий страх у него исчез. Он прятался в засаде, ожидая, пока пройдет одинокий враг, набрасывался со спины и загрызал, как волк овцу. Несколько раз его чуть не убивали. На боках и груди появились шрамы. Кто-то сочинил сказ про ужасного кота, что живет на железном столбе, питается человечиной, обращает в камень взглядом и тому подобная чушь. В голове Баюна все перемешалось. Одиночество делало ему только хуже. Он хотел найти Федота-стрельца, но его дом был слишком далеко, а обезьяны теперь кружили над городом день и ночь.
  До Кощея доходили радостные вести: запад поддается. Приток бойцов туда иссяк, и аламаннцы остались с Авалоном один на один. Юг Тридевятого все еще держался твердо, русичам на помощь пришли рати царя Раваны, но заморцы были уверены, что это ненадолго. Для того, чтобы отвлечь Равану, расшевелили берендейские княжества. Союз, заключенный против сил Заморья, казалось, рассыпается на глазах.
  От Микки Мауса прибыло два приказа. Первый - собрать все, какие есть, молодильные яблоки и отправить с летучими обезьянами. Кроме Тридевятого, этих яблок больше нигде не росло. Дадон торговал ими за баснословную цену, Горох отдавал задешево, а Финист запретил вывозить из страны. Запрет больше всех разозлил дряхлых колдунов и ведьм Заморья и королевств, которые жили от яблока к яблоку, потому что постоянная волшба истощала их тела. Второй приказ - спуститься в подземелья под Лукоморьем, разыскать Змея Горыныча, и понять, как его можно вывести оттуда, не снимая оков.
  - Волх, я гибну. Будь ты проклят.
  Скимен отступал. Балор, чуя, что противник слабеет, уже снова вторгся на землю Муспельхейма, прижимая аламаннского льва к реке Смуродине.
  - Стой, идиот! - озлился Волх. - Вытерпи, я соберусь с силами!
  Бой демонов быстр по их меркам, хоть на земле и может занимать месяцы и годы. Разящий пересек огненный окиян молниеносно. Его волевые клинья взрезали Волху грудь, едва-едва не достав до сердца. Уворотливость спасла демона русичей, хотя крови он потерял изрядно. Помог и Муруган, заслонил все-таки вовремя. Очнулся, мыслитель, Свет его за морду. Заморский демон вздыбил щупальца, но эту атаку уже отбили вместе, и снова, на краткий миг, что для поверхности длится неделями, застыли, напряженно следя за врагом.
  - Есть идеи? - спросил Чи-Ю. Он чувствовал себя в относительной безопасности, но понимал, что это долго не продлится.
  Есть, подумал Волх, швырнуть тебя ему в пасть и выиграть время.
  'Нава!' взревел он. 'Что происходит?'
  'Все по плану', услужливо ответил первосвященник Навьего царства. 'Мы перегруппировываемся. Новые цистерны на подходе'.
  'Где Финист?'
  Но тут Волх уже и сам почувствовал ответ.
  Столица Заморья была гигантским городом, и все же люди плотной толпой заполняли ее улицы. Первое, что бросилось Оскару в глаза - здесь не было обычных для сборищ злости, торжественности, готовности вступить в бой со стрелками в любой момент. Народ шутил, смеялся, смотрел карнавальные шествия или устраивал их сам. Пахло леденцами, жареными зернами, сладкой водой, как на празднике. Стояли шатры и распряженные фургоны, будто в город прибыл огромный цыганский табор. Девушки ходили простоволосыми, несмотря даже на морозец. Никто не смущался просто подойти к незнакомцу и заговорить с ним по-дружески.
  А по обочинам стояли, держа оружие наизготовку, хмурые и напряженные стрелки. Их мрачные лица, их молчание и повязки с розой в кресте казались здесь чужими. Увидев длинные ряды стражей, Оскар поначалу спрятался в глубине повозки, но Джинджер вытащила его за руку:
  - Не бойтесь! Сейчас они ничего нам не сделают. Здесь очень много беспечатных.
  Тото вскочил на облучок, махая хвостом, и втянул воздух.
  - Чуете? - тявкнул он. - Свет!
  - У нас нет такого носа, как у тебя. - Но Оскар чуял сердцем. Что бы ни было это за чудо, ради которого он приехал в Метрополис, оно находилось здесь.
  Найдя свободное место, Джинджер остановила повозку и выпрягла лошадь.
  - Пойдете со мной? - спросила она Оскара. - Или будете искать себе компанию по душе?
  - Я не знаю. Наверное...
  - Найдем по душе, - влез Тото. - Спасибо!
  - Пожалуйста. - Женщина тепло улыбнулась Гудвину Зет. - Удачи вам. Прощайте.
  - Вот что ты сделал? - Оскар смотрел, как Джинджер нырнула в толпу и пропала. - У нас хотя бы было, где спать...
  - Найдем, - беспечно ответил песик.
  - Ты уверен?
  - Я знаю! Брось ты задумываться, просто иди!
  Следуя за Тото, Оскар позволил толпе себя увлечь. Он поймал себя на том, что смотрит людям на правые руки. Здесь и вправду было множество беспечатных, никак это не скрывающих.
  - Кто главный? - спросил Оскар пробегавшего мимо мальчишку.
  - Что, мистер?
  - Кто у вас главный? Что мы все должны делать?
  - Главный? - изумился мальчишка и расхохотался. - Да вы нездешний никак!
  - Но что надо делать?
  - Ничего! - Парень помахал Гудвину Зет и побежал дальше.
  - Не 'ничего', а скорее 'что хочется', - сказал голос из-за плеча. - Мы пришли сюда, следуя за чувствами, а не за разумом. Они и подскажут нам действия, когда придет время. А сейчас мы должны пребывать здесь в единстве и мире, назло Отцу, Верховному совету, Семье и всем их слугам.
  - Страшила! - Оскар обнял старого друга. - Как ты меня нашел?
  - Я и не искал, - отозвался тот.
  - Ты один? - спросил требовательно песик, стукнув чучело лапой по сапогу. Страшила был в прошлом стрелком - вернее, созданием стрелков, живой куклой, поставленной охранять ночные улицы. В его голову зашили бумажку с оживляющим заклинанием, и пока эта голова оставалась целой, Страшила был неубиваем. Его туловище можно было хоть распустить на соломинки и скормить козам. Стрелки хотели, чтобы страж брался за задания, противные прочим своей жестокостью. Но даже голем оказался человечнее людей, бросив оружие и сбежав.
  - Нет, - ответил Страшила, - не один! Почти все Братство в сборе. Мы уже перестали надеяться, думая, что вас двоих поймали.
  - Ты слышишь, Тото? - Оскар обрадованно схватил песика на руки и поднял. - Братство в сборе! Ты был прав!
  - Опусти меня, - сказал Тото. - Конечно, я был прав. Я всегда прав!
  - Страшила, - спросил Гудвин Зет, торопясь за чучелом, - я уж не буду интересоваться, кто собрал в Метрополис столько народа, но почему? У тебя есть догадки? Мы схватимся за булыжники и бросимся грудью на стрелков?
  - У меня есть только догадки, поскольку я сам не знаю. Но я точно чувствую, что наша цель - мирный протест. Мы не будем никого убивать.
  - Все верно, - произнесли справа от Оскара. - Вы не будете. Убивать будут вас.
  Совершенно один, огибаемый людским потоком, как камень в воде, там стоял старик из трактира Руггедо. Свой мешок он держал на плече.
  - Что значит, нас будут убивать? - моргнул Гудвин Зет. - Кто?
  - Власти.
  - Я не советую его слушать, - брезгливо прервал Страшила. - Этот человек ненормален и глубоко темен. Как он мог прийти к нам, для меня загадка.
  - Я пришел сам, - изрек старик. - Меня никто не призывал сюда. В вашем балагане я не участник.
  - Тогда что вы здесь делаете? - спросил Оскар. - И почему вы решили, что нас собираются убить?
  - Потому что я знаю замысел этого сборища. Вы прошествуете по улицам Метрополиса, прямо к Башне, и войдете в нее. Здесь на вас уже устремят оружие, но вы продолжите идти. Когда вы приблизитесь к первому залу, начнутся выстрелы. Вы, не отступая, продолжите путь. Верховный совет, увидев, что к нему пришел народ, сдастся сразу. Вы примете их, как покаявшихся братьев, и вместе направитсь в Зал Отцов. По вам будут стрелять, ваши тела усеют лестницы, но никто из вас не дрогнет. Свет, который вы чувствуете, пробудит в ваших душах нечто сильнее смерти. Микки Маус в ужасе прикажет прекратить огонь. Он сам выйдет к вам и спросит, чего вы хотите. Вы ответите: справедливости. Стрелки к тому моменту прозреют и будут уже сами вставать в ваши ряды. Микки Маус падет на колени. Он сложит с себя титул Отца, и его постигнет раскаяние. Он взмолится о наказании, но в качестве кары вы просто оставите его жить со всем, что им совершено. Власть возьмут честные горожане. Печати будут отменены, войны прекращены, поборы исчезнут. Свет обнимет всех. Еще останутся те, кто ему неподвластен, и попытаются вернуть прежний порядок. От их рук погибнут тысячи, но в ответ крови не прольется. Вы будете обезоруживать их, не убивая, и перевоспитывать.
  - Откуда вы все это знаете? - спросил Страшила, пораженный.
  - Вы назвали очень высокую цену, - сказал Оскар. - Но, может быть, именно она и требуется, чтобы Заморье перестало быть кровожадным вурдалаком в глазах всего мира? Я не боюсь умирать - я уже старый человек. И на небе я встречу Дороти.
  - Я еще не закончил. Когда вам покажется, что наступила золотая эра, когда вы заживете в согласии и забудете события этой весны, в Заморье вернется Семья. Ростовщики не так-то глупы, и сбегут отсюда, едва вы ступите на порог Башни. Вернувшись, они притворятся изменившимися, изобразят покаяние и проникнут в ваше общество. Подобно червям, они будут подтачивать вас, смущать, лезть на вершину и рваться к титулам. Вы изобличите их, вы их изгоните, но они успеют заразить и отравить своими мыслями достаточно многих. Эти многие, получив власть, начнут использовать ее во зло. Через пару столетий Заморье станет таким же, как было, только прикрываясь словами о справедливости и мире. Под этими знаменами оно возобновит свои войны.
  - Вы не можете столько знать наперед, - сказал Страшила. - Или вы пытаетесь нас запугать, или вы еще более сумасшедший, чем кажетесь.
  - Я? Да, я сумасшедший. - Глаза старика осветились. Оскар вздрогнул, Тото зарычал. - Но я разумнее вас всех.
  - Он не сумеет отговорить даже тебя или меня, а тем более всех остальных. Я предлагаю его забыть. - Страшила потянул Гудвина Зет за рукав.
  - Я никого не буду отговаривать, - ответил незнакомец. - Мне просто нравится видеть ужас на ваших лицах. Я перепробовал много злодеяний, но говорить правду - самое приятное из них.
  - Пойдем. Не обращай внимания. - Страшила потянул Оскара уже настойчивее, и тот покорился. Тото бежал за ними, то и дело скаля зубы в сторону незнакомца. Старик стоял, не шевелясь. Он вновь перевел взгляд и уставился вдаль.
  Оскару сделалось нехорошо. Его будто прокололи, и вся радость, шипя, улетучилась. Встреча с бывшим Изумрудным Братством не подняла ему настроения. Под каким-то предлогом отпросившись пройтись, он принялся блуждать по садам и улицам. Изо всех собравшихся людей Гудвин Зет был единственным, кто остановился перед палантиром на главной площади и вслушался в новости.
  Собака лает - караван идет. Несмотря на творящееся в Метрополисе, Заморье невозмутимо продолжало вести войну. С летучими обезьянами начали прибывать молодильные яблоки. Берендеи и заморцы разделились - первых, как не очень-то нужных, Микки Маус направил на Хидуш, а вторыми усиленно вгрызся в Тридевятое. Начался штурм Китежа. Ободренный успехами, Отец приступил к шагу, которого ждал давно. От западных берегов Заморья отчалили первые боевые корабли, несущие в себе сотни отборных воинов. Курс они взяли на царство Син.
  Мятежи в Лукоморье сходили на нет. Засылая к горожанам лазутчиков, - бывших русичей, в свое время уплывших за море, - Кощей быстро узнал о зачинщиках и приказал их всех поймать и казнить. Часть летучих обезьян покинула город, чтобы найти южные полки Финиста, которые, по упорным слухам, уже подходили к столице. Полков они не нашли, отдельные лишь дружины, из которых можно было составить полк, разве что собрав вместе. Дружины эти сражались храбро, дорого продавая свои жизни, но обезьян все равно оказалось больше. Кощею не терпелось дождаться, когда же юг падет, и заморские рати соединятся. Его манили широкие восточные земли. На север решили не выступать до лета, потому что еще держались морозы, к которым захватчики не привыкли. Оружие заморцев покрывалось инеем и ломалось, одежда застывала.
  Баюн начал приходить в себя. Горе выходило из его души толчками, как вода из узкого горлышка. Если поначалу посещала мысль найти гром-камней, обвешаться ими и броситься на Кощея, когда тот покажется на улице, то теперь рысь думал, что этого мало. И еще теплилась в нем слабым огоньком надежда. Хотя Лукоморье уже постигло новое бедствие - голод.
  Город был закрыт со всех сторон. Боясь, что Финист может взять столицу хитростью, заморцы не пускали туда даже купцов и крестьян. Запасы лукоморичей быстро таяли. А ведь когда холодно, хочется есть больше и сытнее. Баюн уже боялся за кошачье племя, потому что люди начали забивать лошадей. Он сам ловил мышей и крыс, но этого не хватало. Бродячих-то псов - какое-никакое, а мясо - Финист всех потравил. Просить о помощи горожан Баюн не решался, не зная теперь, где свой, а где лазутчик. Да и не хотел он, чтобы люди отрывали последний кусок ради него. Однако, как он ни старался, в нем ширилось, охватывало рассудок мягкими липкими лапами, глушило совесть. Человеку стоит огромных трудов не дичать, когда уже свечное сало и луковая шелуха идут в котел - чего уж говорить о зверях? Рысь начал посматривать на мягких под доспехами эльфов и гномов. Баюн убеждал себя, что это враги, что это все равно не люди, но мысль все еще казалась чудовищной. Чем питаются сами заморцы, он ни разу не видел. Наверное, еду им приносили обезьяны.
  Кощей распорядился поставить на площадь большой палантир. Он хотел для этого сбросить статую Огнеяра, но лукоморичи сгрудились вокруг нее живым щитом. Заморцы уже подняли мушкеты, да увидели - птицы Гамаюн тут как тут, среди них и гарпии заморские, и сирены из королевств. Не отмоешься потом. Волшебный шар пришлось водружать между статуей и Велесовым дубом. На площади стало не пройти.
  - Я такой же, как вы, - сказал Кощей по палантиру. Осунувшиеся люди, согнанные к шару, мерзли и безмолвствовали. - Поймите и простите меня, боги, за то, что я поднял меч на родную землю! Но тем самым я ее спасаю от очередного тирана. Мне очень жаль, что город пришлось закрыть. Всем, кто присягнет мне на верность, мы станем выдавать пищу.
  Ответом ему было гробовое молчание.
  - Мы не держим на вас зла, - продолжил Кощей с надрывом. - Вы всего лишь...
  Он прикусил язык и вылупил глаза, потому что воевода упырей, генерал Пикман, саданул Бессмертному по лодыжке каблуком.
  - Мы принесем благодать в вашу искалеченную страну, - завершил Кощей и палантир погас.
  - Ты идиот, - равнодушно сказал Пикман, когда Кощей, держась за ногу, повернулся к нему и набрал воздуха. - Отец Микки Маус правильно делает, что не оставляет тебя без присмотра. Кто же все карты сразу на стол бросает?
  - Что? - набычился Кощей. - Это же окончательная победа! Все! Нам осталось совсем немного!
  - И стратег ты поганый, - так же равнодушно добавил упырь. - Занимайся своим делом, Бессмертный, тебе и так позволили очень много.
  Пикман, конечно, не Климмакс. Он командовал обезьянами, но и только. У него не было умения ведьм назвать вещи не своими именами, а Кощей это умение отточил слабо. Речи новый царь сочинял долго и в муках. Это было не то, что кричать на сборищах, где толпа и так за тебя - хоть речь ей, хоть срамные частушки. Поэтому он посадил говорить в палантир своего друга, Чудо-Юдо, сбежавшее за море еще при Дадоне.
  - Слишком глубоко сидит в русичах ложь Финиста, - учило Чудо-Юдо. - Еще будоражат их ядовитые мечты о великом государстве, а души греет жажда мщения. Пора понять, что трон сброшен и расколот, что реванша ждать глупо! Ненависть будет порождать только ненависть до тех пор, пока вы не сдадитесь...
  Желающих присягнуть Кощею оказалось прилично. Среди них были предатели, были и отчаявшиеся, изможденные люди, кто не мог прокормить своих детей. Но не только.
  - Поступились честью, - сказал Баюну Векша, белый котенок, приблудившийся в заброшенный терем. - Присяга этому уроду все равно ничего не значит. А еду отдают тем, кто сражается.
  - Разве кто-то еще сражается?
  - Ну вот ты, например.
  Векша спрятался в тереме от холода и от тех, кто мог бы его поймать и съесть - обезьян ли, людей. Не гнать же его. От своих друзей и братьев котенок пересказывал слухи, звучавшие, по большему счету, как утешительные сказки. Рысь его не разубеждал.
  - У меня просто больше ничего нет, - ответил Баюн. - Да Кощей уже весь отпор попридушил. Здесь, по крайней мере.
  - А Финиста не поймал.
  - Финист мог уже обратно в королевства бежать. Хотя кому он нужен там.
  - Наместник не такой!
  Векше от роду полгода, но выглядит он младше. Тощенький - хребет торчит. Баюн ему предлагал часть своей добычи, и поначалу котенок отказывался, говорил, что уже взрослый, сам может найти еду. Но потом голод взял свое.
  - Ты сам-то видел этих людей? - спросил Баюн.
  - Не видел. Но я их ищу. Я тоже хочу драться, только один я не могу. Сказывают, они даже котам находят применение.
  - Ага. В казане. Ты бы сидел тихо, Векша. Оставь войну двуногим. Или зверям вроде меня.
  - Это ты так говоришь, потому что ты не кот! А вот до Финиста, я слышал от папы, одному храбрецу чужие насмешки были нипочем. Он преследовал Кощея во главе целого кошачьего войска. И погиб, как герой.
  Баюн засмеялся. Векша посмотрел на него, как на личного врага.
  - Ну, не хочешь - и не верь! Но ты зря думаешь, что если мы маленькие, то ни на что не способны!
  - Не думаю, - ответил рысь. - Правда, не думаю.
  Снаружи донесся слаженный топ сапог. Векша спрятался, Баюн же выглянул в щелку двери.
  К упырям и нечисти летучие обезьяны стали носить людей. Розовощекие молодые заморцы с мушкетами на плечах широко улыбались прохожим, отчего те шарахались. Они не понимают, подумал Баюн, эти мальчишки действительно не понимают, за что их так ненавидят в Тридевятом. Или в Залесье. Или в Беловодье. Они понятия не имеют о Вие и думают, что несут добро. Но, добавил он про себя, это не заставит меня их пожалеть.
  - Может, у них есть еда? - мяукнул Векша из своего закутка. Последние дни добыча попадалась редко.
  Могла быть. Судя по тому, как радужно эти заморцы настроены, они новики. Заморье любит, едва приняв человека в войска, кинуть его туда, где погорячее, чтоб закалился. А новик всегда голоден, и с обеда непременно припрячет краюху или кусок сахара.
  - Не знаю. Надо подкараулить одного.
  Если из терема пролезть в соседний двор, оттуда через дыру в заборе и немного поплутать переулками, то выйдешь к кабаку, где заморцы любят отдыхать. Туда Баюн и направился, как стемнело. Кабатчик одним из первых сдался Кощею, согласился обслуживать завоевателей, а за это вокруг его заведения поставили двойную охрану, чтобы люд не вздумал разорить запасы. Окна закрыты, двери заперты, пускают только заморцев. Внутрь не пройти, да Баюн и не пытался. Он лег в засаде поотдаль и ждал. Новоприбывшие долго не провеселятся - к девяти им надо вернуться в стан, иначе командиры бить будут.
  Часа через два двери отворились, и наружу вывалились два расхристанных, разгоряченных непривычной брагой парня. Оглохнув во хмелю, они говорили громко - даже будь у Баюна неказистый человеческий слух, он и то бы услышал каждое слово.
  - ...friends! Друзьями, нам надо быть друзьями, а не оккупантами! Ведь это славный народ, им просто не повезло с Отцом! Сегодня нам приносила цветы эта... как их называют... cycimora Василиса Ильинишна. У нее правильные взгляды. А еще она пострадала за любовь к свободе. Ей пришлось уходить в подполье, скрываться...
  - Она не кикимора, - ответил второй, - просто выглядит так. И сколько тут тех, кто любит свободу? Единицы. Ты знаешь, что их тюрьмы стоят пустыми? Вольномыслящих было принято казнить!
  Заплетаясь в ногах, заморцы дошли до того места, где притаился Баюн. Рысь оценивал свои силы. Двое - многовато. С другой стороны, они пьяные...
  - Смотри-ка, Эб! - Второй заморец толкнул первого локтем. Вдоль улицы брела женщина. - Если верить сержанту, ее услуги стоят тарелку kasha.
  - По-моему, у нее нет на это сил. И с чего ты взял, что она нам отдастся?
  - Ну так давай проверим. Эй, леди! Леди!
  Женщина подошла ближе. Свои пальцы, белые от мороза, она прятала в рукава и вновь выпрастывала. Кацавейка, бывшая когда-то по размеру, на ней болталась.
  - Eat. - Заморец изобразил зачерпывание ложкой. - Food. Yes?
  Слов его женщина не поняла, но догадалась, показала на свой рот и кивнула: да, хочу.
  - Пойдешь с нами? - Заморец подмигнул и ущипнул ее холодную щеку. Женщина вновь закивала, но когда парень потянул ее за руку, помотала головой, указывая куда-то между домами.
  - Чего она хочет?
  - По-моему, отвести нас к себе.
  - Испугалась?
  - Может быть. Леди, мы ничего плохого...
  - Слушай, до отбоя всего ничего. Давай завершим этот вечер приятно и пойдем. У меня чувство, что наутро от местного пойла мы будем не в форме.
  Уходит добыча! Баюн возненавидел непрошеную пришелицу. Он смотрел, закипая от обиды и злости, как заморцы пропадают в переулке. Забыв про осторожность, рысь пересек улицу и последовал за новиками.
  - Леди, ты живешь далековато. Давай здесь, а? - Второй заморец схватил женщину за плечи, прижал к себе. Та вывернулась и отскочила. Ее затравленная покорность сменилась гневом. Она стиснула худые кулачки.
  - Эй! - Заморец шагнул вперед. На лице женщины появилась едкая улыбка. Распахнулось окно, щелкнул самострел, и парень с воем и ругательствами упал. Из-за поленницы выдвинулась страшная тень, похожая на подземного ящера, и вырвала саблю из рук его приятеля:
  - Не рыпайся, чушка.
  От полумрака отделилась еще одна тень, широкая и рослая, оглушившая Эба кулаком в темя. Таким же ударом богатырь успокоил второго заморца.
  - Илейка?
  Самострел развернулся в сторону Баюна.
  - Это наш, охолони! - сказала женщина.
  - Или шпион Кощея, - ответил невидимый стрелок. - А ну выходи на свет, иначе заставлю выползать.
  Баюн послушался.
  - Первый соратник! - хлопнул в ладоши Илейка. - Ты что, тоже за ними охотился?
  - Советник, - поправил рысь. - Мне эти двое не нужны, я хотел посмотреть, может, у них есть еда. Ничего не попадается.
  - Да мы сами пояса затянули... А ты один?
  - Почти. Котейка навязался на мою голову. Тоже голодает.
  Илья взял заморцев за ноги и потащил. В темном закутке, прикрытом ветошью и обломками, был прорублен тайный вход в терем, низкий и узкий. Илейка туда проходил боком.
  - Баюн, уж прости, хлебосольства нет особого...
  - Баююн. - Ящер говорил не совсем чисто, с иноземными нотками, хоть и легкими. Оказался он зверем крокодилом с далекого юга.
  - В Тридевятом уже лет десять живу, - сказал. - Коркодел Коркоделович меня зовут.
  - А меня - Варвара - Длинная коса, - вставила женщина. - Баюн, не стой, заходи.
  Терем был Варварин. Внутри - запустение. Все, что можно было продать или обменять, давно снесли перекупщикам, даже оклады с образов. Хозяином самострела оказался нава, из вояк: жилистый, лапы ловкие, глаза ястребиные.
  - Твой Векша отчасти прав, - сказал он, выслушав Баюна. - Наша четверка - часть сопротивления. Есть и другие группы. Лидера нет, каждая группа автономна. Никаких сражений, естественно, не проводится. Мы ждем возвращения маршала.
  - А если он не вернется?
  - А куда он денется.
  Заморцев обобрали до нитки. Сняли одежду, сабли, ножи. Обшарили карманы. У одного и вправду было с собой припасено - в пустой табакерке прятал хлеб и остывший кусок мяса. Под пристальным взглядом навы Варвара отложила табакерку в сторону. Делить, значит, позже будут, подумал рысь. Да и сколько там делить - каждому на один зуб.
  - ...а пока мы Уэна не встретили, - рассказывала женщина, - еще плоше приходилось. Коркодел даже юбку мою съел от безнадеги.
  Нава Уэн присягнул Кощею. Ему это легко далось: у нав свои понятия о чести и позоре. Наврал с три короба, стал получать еду и делить ее между заговорщиками. От должности, которую ему навязали, увиливал, и пока получалось. Но на четверых этих выдачей еле хватало. Особенно тяжко было Коркоделовичу - мерз он страшно, а если такие, как он, застынут, то в спячку впадают, как медведи.
  - Я хочу тоже присягнуть, - говорила Варвара, пока Илейка подбрасывал дрова в печку, - мне терять нечего. Мужа моего убили, сына убили. Снесу. Отмолю, если победим.
  - Не если, а когда, - отрезал Уэн. - Что за пораженчество, бойцы?
  - Я бы лучше присягнул, - виновато сказал Коркодел, - только меня повяжут. Я собаку ихнюю съел и ярыге по шее наклал.
  Заморцы застонали, приходя в себя. Уэн встал с лавки, подошел и ударил ближайшего из них ногой в живот:
  - А, паразит, очухался? Ну, как тебе первый день в нашей стране?
  Заморец ответил бранью, за что получил снова. Нава вытащил из печки раскалившуюся кочергу. Варвара отвернулась.
  - Что будете дознаваться? - спросил Баюн. Он, пока Уэн был занят, подвинулся ближе к табакерке.
  - Да все. Кто пришел, сколько, командиры. Уэн записывает, потом мы всем остальным, кому можно верить, рассказываем. Мол, Финисту это пригодится.
  Тот заморец, что заявлял, будто с русичами надо дружить, завопил. Нава отнял кочергу. Подошел Коркодел.
  - Готов разговаривать? - спросил он по-авалонски.
  - Эб, молчи! - выкрикнул второй и огреб кочергой по спине.
  - До тебя мы дойдем, сопляк. Ты, Эбенезер, молодой еще, помирать не собираешься. Станешь отвечать на вопросы - больно не будет.
  Новиков долго ломать не пришлось, пожгли чуть да иголки под ногти загнали. У навы при этом был такой бесстрастный вид, словно он не людей калечил, а по дереву вырезал. Все рассказанное со слов Коркодела записал в маленькую мягкую книжицу, потом взял самострел и обоим заморцам вышиб мозги. Илейке зал знак: волочи их отсюда.
  Едва и богатырь перестал в сторону Баюна смотреть, рысь схватил табакерку и пустился наутек.
  - Куда, куда! - закричала Варвара. - Стоять!
  Рысь ударил ее лапой и вырвался в морозную ночь. Дворами, дворами, петляя, виляя, не задумываясь, есть ли погоня или она только мерещится. Только когда ослабел и выдохся, стало понятно, что голоса за спиной - это посвисты ветра. Баюн разделил мясо и хлеб надвое, проглотил свою часть в три укуса и, как ни хотелось еще, заставил себя закрыть табакерку. Ему было стыдно. Но, успокоил себя рысь, Уэн со своими друзьями может достать себе еще еды. А вот что его, Баюна, ждет завтра, неизвестно.
  Он снес остатки мяса и хлеба Векше. Рассказал котенку, кого встретил, и пожалел, что рассказал. Векша аж струной вытянулся:
  - Где? Я хочу к ним!
  - Ну как ты им поможешь? У заморцев будешь попрошайничать?
  Вразумить котенка не удалось. Убежал Векша в ночь, про все опасности позабыв.
  Варвара опрометчиво присягнула Кощею, и тот определил ее заморским кметам в прачки. Тут уже не до подманивания врагов, тут как бы их внимания избежать. Да и вскоре оказалось - зря. Видя, что народ кое-где уже готов подняться, только бы умереть в бою, а не от истощения, Кощей испугался. Он уговорил Пикмана и вернул к жизни рынки. Летучие обезьяны раз в неделю приносили туда провизию. Каравай хлеба стоил, как в былые времена три коровы. Расплачивались многие и не деньгами, а самоцветами, кольцами, ожерельями. У кого драгоценностей не было, те несли одежду, обувку, шкуры, даже ножи и кремни. Торговцы брали все, потом опять меняли на что-нибудь - втридорога. Заморская пища - дрянь еще та, безвкусная, мясо тягучее, хлеб как из пыли, овощи восковые. И того мало, зато много сластей в бумажках, булок навроде расстегаев или приторных варений. Дураку понятно, отбросы спускают, пищу бедняков. Но русичи за каждую крошку драться были готовы.
  Умирало, тем не менее, много. То и дело можно было видеть людей, впряженных в маленькие волокуши, на которых лежали тела. Хоронить не у всех доставало сил, и трупы сваливали куда-нибудь в лесок. Заморцы тем временем снесли в центре Лукоморья пару теремов, чтобы устроить там гробницу для Хеллион Климмакс и еще каких-то знатных начальников, убитых при захвате города. Подвезли уже камень и мрамор, но за работу пока не брались. Посреди главной площади лежали несколько больших плит с именами и буквами "R.I.P". Остатки ведьмы хранились у Пикмана в большом стеклянном сосуде.
  О судьбе котенка Баюн более не слыхал. Рысь предпочел думать, что тот нашел, кого искал, и принес им пользу. В каком-то смысле так и было. Векша прибился к четверке Уэна, но, не умея разговаривать, не добился того, чтобы его сделали бойцом. Он жил у Варвары, питаясь жмыхом и брюквой, а однажды съел найденного в углу терема большого заледенелого червяка и отравился им. Промучившись два дня, котенок умер. Варвара зарыла его у себя во дворе, насколько удалось раскопать жесткую зимнюю землю.
  Как появилась какая-никакая снедь, Кощею присягать перестали. Он отверг советы упырей вновь закрыть рынки, а вместо этого повелел разрисовать стены придуманной им картинкой. Чтобы дородная розовая баба с корзиной фруктов в руках, вокруг ребятня, солнце, цветочки и подпись на двух языках: "Конец вражде. С нами - или ни с кем!" У Отцов научился, они тем же макаром себя прославляют. Уже через несколько дней на всех этих бабах написали похабень, срам им на лбах нарисовали, а уж над подписью как только не изгалялись. Баюна это развеселило. По улицам ходят сгорбленные, серые, тощие лукоморичи, самому от голода и тоски тошно - а кто-то находит, и силы, и дерзость, чтобы плюнуть врагу в глаза: знай наших!
  В тот день Баюну свезло - он поймал голубя и съел его целиком, с головой, даже с перьями. Птиц над Лукоморьем почти не осталось: их пожирали летучие обезьяны. Баюн слизал старательно голубиную кровь с морды и лап, и до вечера этим насытился, но когда солнце скрылось, живот вновь подвело. Наученный опытом, что единожды поесть - уже хорошо, а лишний раз высовываться не след, рысь лег спать в пустом тереме. Однако сон долго не шел. Чтобы обмануть голод, Баюн вышел на крыльцо пожевать снег.
  Чутко навостряя уши, он спустился во двор, набрал снега в пасть и поперхнулся, потому что земля вздрогнула. На севере встало новое солнце, окаймленное огнем. Лукоморье сотряс еще один удар, вспыхнуло второе зарево. Забыв про смерть с высоты, рысь помчался к северным воротам. Над ними, в небе, зажигались уже белые точки.
  - Что такое?!
  Кощея Пикман не просто поднял с постели, а оторвал от хорошенькой эльфийки. Девица закрывалась одеялом, вся красная. Бессмертный носился по покоям, разыскивая, куда поскидал одежду.
  - Диверсия! - ответил упырь заморским словечком.
  Ворота были просто уничтожены, стена - разворочена. Земля разверзалась глубкой черной ямой.
  - Они сделали подкоп! Подкоп, и заложили гром-камни! Где часовые? Кто смотрел за стеной?!
  - Часовые все мертвы, Бессмертный. Если никого не заметили, то подкоп шел издалека.
  - Или из самого Лукоморья!
  Рысь наблюдал за тем, как суетятся заморцы, с чердака соседнего дома. Пока стояла суматоха, он проник туда почти в открытую. Вдалеке раздался еще один удар, на сей раз у восточных ворот. С потолка на Баюна посыпалась солома.
  - Поднимайте всех! - закричал Кощей. - Нас атакуют!
  - Это может быть отвлекающий... - начал Пикман.
  - Я лишусь города, пока вы будете думать!
  Баюн забыл о том, что ему хотелось есть. Он неотрывно смотрел на кромку северного леса, не ожидая всерьез, но втайне надеясь, что появятся оттуда знамена и копья. Глаза вскоре начли слипаться, и рысь задремал. Сквозь сон ему послышался отдаленный крик, похожий на рарога.
  Его разбудил грохот. Баюн шарахнулся в угол, еле разминувшись с рухнувшими балками. В обломках крыши билась, застряв, издыхающая летучая обезьяна. Ошейника на ней не было. В боку зияла каверна с обугленными краями. Пасть слабо оскалила на Баюна слюнявые клыки и выдохнула последний воздух, пахший гнилым мясом. Перепрыгнув через ее голову, рысь побежал наружу.
  Как только он оказался на пороге, прямо перед ним свалился гоблин, зажимая рану под ключицей. Пять или шесть заморцев пряталось за поваленными телегами, отстреливаясь из мушкетов и самострелов. Рысь юркнул обратно в дом, но один заморец повернулся в поисках рожка с порохом, и заметил Баюна.
  - Эй!
  Рысь отскочил, укрывшись за стеной. Выстрел грянул по уцелевшей створке дверей, выбивая тлеющие щепы. Баюн услышал, как лязгнула сабля, покидая ножны. Он приготовился, и, едва заморец шагнул в дверной проем, прыгнул и вгрызся ему в бедро. Ударом сабли враг чуть не отсек собственную ногу, но Баюна зацепить не смог. Рысь очутился у него за спиной, чтобы рвануть подколенные жилы. Заморец упал срубленным деревом. Он уже не нападал, а пытался закрыться руками, но зубы перебили ему горло без жалости.
  - Там кто-то есть! У нас за спиной!
  Еще пара заморцев, гоблины, сдуру вскочили, чтобы попасть под огонь. Баюн смотрел, как невидимые ему бойцы ранят в плечо третьего и сразу же добивают наповал. Оставшиеся два, пригибаясь, бросились бежать. Осному из них не повезло: самострельный болт угодил в ногу, но его дальнейшая судьба Баюна не интересовала.
  - Русичи! - закричал он. - Я свой! Дайте выйти!
  - Кто 'свой'? - донеслось до него. - Кто это?
  - Баюн! Рысь!
  Его встретили стрельцы - кто с мушкетом, кто с самострелом, кто с оружием нав, которого Баюн прежде не видел. Один держал большую, широкую навью ручницу, стрелявшую чем-то вроде гром-камней.
  - От мартышек, - пояснил он, - с одного раза валит.
  Про убийство Хеллион здесь все знали. Стрелецкий голова обещал Баюну, что проставится за его здоровье лично. Рысь не стал ему говорить, что не пьет.
  - Яга мертва? Ох, мы как знали. Нас воевода Финист по деревням рассеял, а сам - на север. Велел держаться мелкими копьями, пешими, прятаться, чтобы подобраться незамеченными. Все навские огнестрелы, какие были, нам раздал. А еще... Да вот он идет, смотри!
  - Баюн! - Финист, при сабле, с верной 'Аленушкой', обогнул кусок рухнувшей стены. - Я уж и не чаял! Убийца ведьмы Хеллион! Ну ты даешь!
  Глаза маршала блестели. Он нисколько не злился.
  - Она сожгла бабушку Ягу. - Рысь почувствовал, что в горле вновь комок. Он опустил голову и всхлипнул.
  - Что случилось? - нахмурился наместник и присел подле него на корточки. - Ранен?
  - В се-сердце ранен... Финист! Я упросил Ягу со мной пойти! Я ее погубил! А Емели нет! Никого нет! Я остался один!
  Баюн зарыдал. Финист положил руку ему на загривок, и рысь, сам подойдя к маршалу, уткнулся мордой в зерцало на его груди.
  - Ну полно, полно. - Наместник отнял его от себя. - Ягжаль убили? Мм-да... Ладно. Давай, пошли. Нам нужно выиграть войну.
  Люди Финиста тогда никуда не исчезали. Поняв, что столицу не удержать, маршал отдал ее Хеллион. Его личные дружины укрылись в деревнях вокруг Лукоморья, а наместник с парой кметов ускакал к северянам. Войскам, что шли к столице, был срочно выслан приказ рассыпаться и прятаться, но ему не все вняли. Кое-кто из воевод посчитал это бесчестьем, за что впоследствии и попался в лапы летучих обезьян. Финисту было некогда следить. Он, добившись от северных бояр понимания, отправился на восток. Впереди наместника летела весть, что нужно открывать закрома и доставать все ружья навьего образца, какие есть. Финист собрал и рарогов с ящерами, но больше для отвлечения врага. Обезьяна в разы сильнее орла, да к тому же почти неуязвима. Чтобы бороться с таким противником, Финисту нужно было особое оружие.
  - Работает, только если подпустить поближе, но зато наверняка. - Маршал показал Баюну какую-то коробочку с загогулиной. - Заставляет их ошейники расстегиваться. Синьцы прислали. Цену заломили, будто эта штука золотая... А, чтоб тебя!
  Они метнулись в разные стороны, укрываясь за стенами, заборами, деревьями. Обезьяна сделала круг и вновь пикировала. Финист, стоя на одном колене, упер приклад 'Аленушки' в плечо, прищурил глаз и выстрелил твари под крыло. Брызнули пуховые перья. Обезьяна закричала, падая. Ошейник сваливался с ее шеи в сугроб. Маршал выпрямился, пальнул еще раз, и еще. Тварь, вздрагивая, распласталась на земле. С ее спины кувырком скатился упырь. Он попытался убежать, но его настиг Баюн.
  - Быстро учишься, я смотрю, - заметил Финист. - А ты правда, что ли, людей есть стал?
  - Ты в уме ли?
  - Я просто так спросил. Что такого? Война, всякое бывает.
  - Это у вас, нав, бывает всякое! - Баюн остановился, чтобы перевести дух, Пока не хватало еды, он старался поменьше расходовать силы. Сейчас перед глазами у него потемнело, сердце заколотилось.
  - Ты чего?
  - Я не ел со вчерашнего утра. В городе нет провизии.
  - Понятно. - Наместник подозвал стрелецкого голову: - Степан, у тебя там в суме строганина осталась? Наш героический зверь умирает с голоду.
  - Финист, - спросил Баюн, прожевывая жесткое мясо, - честно скажи, для чего я тебе нужен? Я Волха вернул, ну и мы вроде как квиты...
  - Ты несешь сейчас, - ответил маршал, осматривая горизонт, - какую-то ересь. Нужен, не нужен... Почему, если я темный, у меня просто друзей не может быть? Что у тебя за метания, как у влюбленного юнца, постоянно? То ты нормальный, а то кручинишься на ровном месте и меня во враги возводишь. Тебя заколдовали, что ли?
  За ушко, да на солнышко! Баюн так и сел.
  - Ты видишь во мне тьму? - спросил он. - Какую-нибудь?
  - Глупости я в тебе вижу много. Я не чародей, чтобы такие вещи зрить.
  - Если я себя начну как-то не так весто, сразу мне скажи. Хорошо?
  - Как пожелаешь. А в чем дело?
  - Да если бы я сам знал...
  Несколько недель выжимали из Лукоморья летучих обезьян. Весь город встал на подмогу. Пришли с востока воеводы. Нашелся Федот-стрелец: он, оказывается, уходил с вместе с Финистом. А Емелю рысь увидел случайно, среди ополченцев.
  - Ты куда пропадал? - обрадовался ему рысь.
  - Добрый человек мне помог спрятаться, - ответил Емеля. - Я тебя с ним потом познакомлю - он умный, и все-все знает...
  Кощей и генерал Пикман удерживали царский терем. Генерал удивил, оказавшись, для заморца, не лишенным чести. Он объявил, что биться будет до последнего, и вызвал Финиста на поединок. Финист ответил, с удовольствием - только если генерал для этого из терема выйдет. На то у Пикмана чести уже не хватило, а вот у Кощея ее и не было. Он выскользнул из осажденного терема одной ночью, пал в ноги русичам и сказал, что сдается в плен.
  - Какой еще плен, собака? - фыркнул Финист. - По тебе жаровня плачет, на которой Гвидон Страшный сына замучил. Или, может, моему коту-людоеду скормить тебя? Эй, Баюн, у нас сказочный улов - сети притащили подлеца!
  Услышав про кота-людоеда, Кощей издал слабый вскрик. Он дернул из-за голенища нож и зажатой в угол крысой бросился на маршала. До Финиста предатель не достал, повиснув на копьях его дружинников. Тело Кощея сожгли, а прах развеяли по ветру.
  Измором Пикмана было не взять, потому терем штурмовали. От разъедающих зелий, которые защитники взяли из запасов Хеллион, лестницы накрыли шкурами, а шкуры обмазали особым навьим средством. Обезьян отстреливали нещадно, целясь прежде всего в них, а потом уже в хозяев - если хоть одна выживет, за город бесконечно будут сражаться. Пикман, как и обещал, не сдался. Финист первым вломился в покои, где был зажат генерал упырей, бился с ним на саблях и легко распластал от плеча до паха. Дурны заморцы стали в ближнем бою, сабли да мечи у них все пуще для украшения. К Отцу с ними входят. Это у русичей специальным указом запрещено боярам в царский терем заходить при оружии. Даже если ты с похода.
  Как только пал упырь, и с его головы свалилась вышитая колдовскими буквами шапка, все оставшиеся обезьяны разом исчезли. Радостные возгласы вырвались у русичей, но тут же оборвались. В небе на краткий миг появился Змей Горыныч. Обезьяны облепляли его со всех сторон, держа за голову, шею, лапы, не до конца развернутые крылья. Вспышка, затмившая солнце - и они пропали.
  - Ты же говорил, он в спячке! - завопил Баюн на Финиста, как будто тот был во всем виноват.
  - Пробудили, значит!
  - И что теперь? - спросил кто-то. - Помирать ползти?
  Вопрос канул в безмолвие, словно в топь. Финист вложил саблю в ножны. Не поднимая глаз на бледные растерянные лица вокруг, он жестом приказал убрать мертвого Пикмана, подошел ко трону и сел. Сжав губы, маршал сбросил с плеча "Аленушку". Тяжело, вымотанно оперся на нее. Так он и сидел, и к нему не решались обратиться.
  Из Баюна словно выдернули все жилы, обессмыслились разом жертвы и дни. Вокруг завозились, начали покидать терем, не зная, что еще сделать, а он стоял без единой мысли. "Война-на-на-на", с веселой издевкою пел голос навы в его голове.
  - А ну слушать сюда! - во весь голос вдруг рявкнул Финист на дружинников. Рысь дернулся. Наваждение рассыпалось. Мрачный, страшный, развалился наместник на царском троне, стискивая кулаки, будто в попытке себя собрать и воедино сжать. Люд остановился: кто у дверей, кто уже на лестнице. Страх и надежда, переплетаясь, невидимым туманом сгустились в палате. Казалось, еще немного, и пробегут искры по напруженному воздуху.
  - Защитим, - сказал Финист безжалостно. - Куда собрались бежать, храбрецы? Далеко убежите? Украли старого змея - переборем. Волю схитили - считай, уже нас победили. Никто не опускает руки. Мы продолжаем.
  Он сказал еще что-то, но Баюн слов не слышал. Они слились в чугунное громыхание, которое могла выталкивать многозубая массивная пасть. Легким, заметным только для зверей и блаженных ощущением шорохнулось чужеское, хищно теплое - не в голове, в груди, и дрожащий рысь изо всей силы мысленно уцепился за щупальце демона. Он смотрел, как натянута кожа на костяшках темного воеводы. Непроломная твердость была знаменем спасения, защитой от бури.
  Каркающим голосом Финист раздал приказы. Такие-то копья - выметать заморцев с окрестностей, такие-то - усилить караулы. Переназначил воевод. Ропщущих не было. Не было и боярских свар по поводу того, кто под кем ходит и сколько людей возьмет. Про Горыныча маршал больше не говорил ни слова. Сказал только, чтобы дозорные на башнях бдили, не смыкая глаз, и надевали защитные балахоны из чешуи василиска.
  Кольцо сжималось. Заморье вторглось в Син, где ему ответили яростным отпором. Синьцы, хидушцы и русичи сомкнули границы, сражаясь единой ратью. Оборона юга и запада проламывалась. Южные города были взяты. Королевства начали присоединяться к Авалону, и за считанные дни оттеснили аламаннцев вглубь страны. Шли и в обход Фридриха, прямо на Тридевятое. Микки Маус объявил о смерти Хеллион Климмакс и устроил траур по ней, который почти никто не соблюдал. Доблестную ведьму, сказал он, свирепые русичи растворили заживо, как только она узнала их коварный план.
  - Припертые к стенке, эти безумцы не оставляют мечты поставить весь мир на колени. Они поднимают своего трехголового дракона! Кого Тридевятое царство наметило в жертву? Не бойтесь, это будем не мы, ведь зло страшится нападать на отважных и сильных. Оно бьет того, кто заведомо не сможет ответить в полной мере. И первым делом это бывшие союзники во зле!
  - Неужели ему кто-нибудь еще верит? - Баюн был в отчаянии. Он чувствовал себя настолько бессильным, что хотелось кричать.
  - Да он может твердить что угодно, хоть заявлять, будто его вдохновляют ангелы. Кого это волнует, когда у тебя в руках вся власть?
  - А ты бы что говорил, Финист?
  - А я бы сказал, что я злодей, и мне нужно захватить мир. Честно и необычно.
  Тем временем под Аграбой тревожно зашевелился ее демон. Уже больше полугода ему не давали лишний раз расправить щупальца. Заморье перехватывало корм, убивало нав-дэвов. Оно еще не нападало в открытую, но демон знал, что обречен. Когда началась война с Тридевятым царством, у него затеплилась надежда: вдруг враг отвлечется, чуть отступит - или вымотается, и его можно будет отогнать. Но сейчас демон Аграбы ощутил, как дрожат лавовые глыбы под его отощавшим брюхом, как раздвигаются каменные плиты, выпуская мягкий черный цветок, и с поверхности в его мир льются покрывала разрушения.
  Тотчас огненная боль скрутила внутренности. Агония пронзила сердце. Демон заметался. Хаос устелил землю черной жижей, которая разъедала ему присоски и проникала в раны, выжигая себе дорогу сквозь плоть. Он попытался пройти через миры, как уже делал раньше, чтобы сшибиться с вечным врагом, однако сил на это не хватало.
  - Но за что?
  - А я слышал, они когда-то были союзники...
  - Почему шар вообще еще работает? Давайте разобьем!
  - Я говорю вам - подстроено...
  - Отец Микки Маус его похитил...
  - Бредишь ты, такого быть не может...
  Люди, пришедшие в Метрополис, теснились вокруг палантира. Оскара прижали к ограде. Он не мог уйти, даже если бы захотел. Голос новостной гарпии потерял уверенность. Она запиналась, глаза ее были полны страха. И неудивительно: где бы, кто бы ни поднял великое чудище, такое событие касалось абсолютно всех.
  - Дворец принца Аладдина сожжен, - продолжала гарпия. - Столица полностью уничтожена огнем. Выживших нет. Дракон летит на север. Солдаты Заморья вступили на землю Аграбы, чтобы обуздать монстра. Да хранит их всех Бог.
  - Это ложь, - прошептал Оскар. - Это ложь! - вскричал он. Кое-кто удивленно взглянул на него.
  - Друг, ты в порядке? - спросил Страшила. - Понимаю, мы все шокированы, но...
  - Это не русичи, - твердо и громко сказал Гудвин Зет. - Я точно знаю, что это не они.
  - А кто тогда? - зашумели вокруг.
  - Почему?
  - Потому что чудище не может возникнуть ниоткуда! - закричал Оскар на всю площадь. - Оно летит из какого-нибудь места, его всегда видно, и ему наперерез посылают свое! Аграба не успела защититься, дракон появился прямо над дворцом! Но русичи не знают телепортации - этим искусством овладели только мы и Авалон!
  Его слова вызвали бурю. Люди зашумели еще пуще.
  - Ты кто?
  Страшила опередил Оскара:
  - Это Гудвин Зет! Мы - Изумрудное Братство!
  Стрелки при виде беспорядка взяли оружие наизготовку, но на них никто не обратил внимания. Тото выпрыгнул из кармана, влез на постамент палантира и залаял.
  - Что за Братство?
  - Лет десять назад... Против печатей...
  - Да я же их знаю! У меня друг среди них был!
  - Пусть скажет, откуда услышал такие вещи!
  - Я же вам говорю - подстроено!
  - Да помолчи ты...
  - Отойдите оттуда! - возвысил голос шериф стрелков. Ему не вняли.
  Злоба и боль ослепили аграбского демона. Поняв, что нанесенный ему удар отмечен печатью Волха, он больше уже ни о чем не мог думать. Разящий вырвал ему главное щупальце, кровяная струя выжгла полосу в пекельной Аграбе, а в мире поверхности пал первый визирь Аладдина и все подчиненые ему люди, но жертва свою ярость направила не на Заморье. Приказ, как щелчок кнута, отдался в мозгу верховного дэвы, и тот, в своем храме, вышел на тонкий мостик, проложенный над бездонной пропастью. Глубоко уходила эта пропасть, окольцованая металлом. Дэва молитвенно воздел руки, и снизу рванулось адское пламя нестерпимых цветов, чернее ночи, но ослепительнее взрыва, которое огнедышащим червем взмыло в пекельное небо и рухнуло на владения Волха.
  Словно вихрь над равниной, от одной дозорной башни Тридевятого до другой пронеслось: джинн, сюда летит джинн! Финист и рад был бы, как Микки Маус, смолчать о похищении Горыныча, но как, если это видели сотни человек?
  - Проклятье! - Наместник схватился за голову. Он не мог дозваться Раваны с его Вритрой: яблочко молчало, потому что в это время хидушский царь был в самой гуще боя. Новые полчища заморцев вошли в его землю, высадившись с кораблей и пробившись через ослабленный юг Сина. - Бейте заклинаниями! Всех чародеев - на башни!
  - Но так его не уничтожить!
  - Хотя бы отверните от столицы!
  В Навьем царстве часы на самой высокой башне капища, идущие не слева направо, а по непостижимым законам подземного мира, стали бить полночь. Грозным эхом им ответили в Муспельхейме, Нараке, Ди-Юй, и во всех пекельных царствах и королевствах. По Лукоморью разлетался звук набата. Сияние небесных чертогов слегка померкло, будто тень нашла на солнце.
  Светлый Генерал стоял на побережье окияна, вместо воды заполненного текучим светом. Обычно сквозь эти искристые воды был виден земной мир. Теперь же окиян волновался, свет перемигивался, голубовато-серые тени мелькали в его толще, скрывая дно от глаз. Искры отрывались от волн и взлетали догорающими мотыльками. Над тем местом, где находилось Заморье, начинал закручиваться водоворот, протягиваясь вниз, точно некий смерч.
  Светлый Генерал присел и погрузил в окиян руку. Волны вокруг нее расступались и тут же утихали. Зачерпнув света, он бросил его капли в самое сердце смерча, который темнел и утолщался на глазах.
  - Разойтись! Здесь запрещено собираться!
  Шериф был бледен. Он целился то в одного, то в другого человека, словно ожидая, что толпа сейчас набросится. Ему ответили смехом.
  - Здесь - это где?
  - Кем запрещено?
  - Ну-ка, покажи бумагу!
  - Отойдите от палантира и рассейтесь, - сказал стрелок уже увереннее. - Запрещены собрания, возводящие хулу на Отца.
  Раньше одного слова 'запрещено' было достаточно, чтобы охолонуть заморца, а то и напугать его. Втиснув свою жизнь в оковы тысяч правил, вплоть до самых нелепых, люди боялись даже шага в сторону. Но свет, объединивший их, испарял страхи. Воля, которой опутал свой народ Разящий, трескалась, как скорлупа, и заслугой этого был даже не свет - он всего лишь пробуждал в душах то, что дремало там, подавленное, замолкшее. Никто не двигался с места.
  - А что ты сделаешь, если мы не тронемся?
  - Будешь стрелять?
  - Расскажи, как именно мы угрожаем Отцу!
  - Я воевал в Серебрянной гавани, сынок, за тебя и таких, как ты - в меня тоже выстрелишь?
  Став из бледного пунцовым, шериф попятился. Толпа же надвинулась. В нее прицелились со всех сторон, но шериф закричал:
  - Не стрелять!
  Кто-то из людей позади Оскара затянул запрещенную Микки Маусом песню:
  - О да, я непокорный, таков уж был и есть,
  'Земли свободных' вашей превыше долг и честь,
  Не грех вас ненавидеть, вы воры и лжецы...
  Песню подхватили. Откуда-то послышалась другая, которую вскоре тоже пел добрый десяток глоток. Люди проходили мимо стрелков, и к их рядам присоединялись все новые и новые. По улицам Метрополиса потекла разноцветная река, устремленная к Башне Отцов.
  За прожитое в городе время Оскар уже позабыл слова старика в красном, а сейчас они и вовсе казались глупой шуткой. Все его существо было охвачено необычайной силы радостью. Ему виделось, что это огромное, многомиллионное сборище - живой заслон на пути огненной войны, и не было никаких сомнений: они смогут это сделать. Только они.
  Все вокруг облеклось волшебной дымкой. Солнце было тепло-золотым, небо - свеже-сапфировым. В дуновениях ветра Оскар слышал голоса каких-то воздушных существ, вокруг голых веток деревьев уже видел зеленое сияние, словно весна начала творить себя некими чарами. Ему передали край полотнища, на котором что-то было написано. Оскар взял его не глядя. Люди выходили из домов и присоединялись к толпе, подхватывая песни. Человеческий поток, не останавливаясь, перехлестнул через ограждения, выставленные стрелками вокруг Башни.
  - Эй! Вы куда? Стойте! Сюда нельзя!
  Они не слушали и втиснулись прямо в ряды стрелков, расталкивая их.
  На берегу небесного окияна Светлый Генерал вдруг нахмурился и взглянул на свою руку - ту самую, что погрузил в сверкающие воды. Она как будто стала тяжелее и тусклее. Смерч над Заморьем вздрогнул. В нем зазмеились пурпурные нити.
  - Что-то не так... - пробормотал народоводитель. - Я что-то не учел...
  На одном из балконов Башни, с которых любил произносить речи Микки Маус, соткалась фигура в красном. Чародей сбросил мешок с плеча, взял его обеими руками и поднял над головой. Глаза старика полностью обезумели.
  - Я тебя презираю! - закричал он в небо. - Ты так и не решился на что-то большее! Но я это сделаю за тебя!
  - О Боже, - начал кто-то, - у него...
  Мешок окутался белым пламенем. Оскар видел, как вспыхнули руки старика, его плащ, волосы, балкон. Гудвин Зет развернулся, пытаясь убежать, но его тело слишком медленно двигалось, и в толпе было все равно некуда. Воздух за его спиной вздрогнул от оглушительного удара. Сперва в Оскара полетели обломки Башни, сминая затылок, плечи, спину, а затем огонь поглотил его с ног до головы, сорвал плоть с костей и развеял ее, не оставив даже праха. Вал ударил во все стороны, сжирая стрелков и участников сборища, выбивая стекла, сметая черепицу с крыш. Башня просела и начала падать, разваливаясь в воздухе. Крылатый корабль, который только что пытался взлететь с ее вершины, воспламенился и разорвался на куски в считанные мгновения.
  - Нет! - вскричал Светлый Генерал. - Что ты наделал? Что я наделал?
  Воронка смерча вспенилась. Искры, что взлетали с поверхности окияна, упали обратно и канули в нем. Вода замутилась, окончательно став сизой. Невероятная тяжесть пригнула Светлого Генерала к земле. Его сияние меркло.
  - Да будет так, - еле слышно прошептал он, - но если бы я мог этим спасти хоть одного из них!
  Он начал проваливаться под землю - или под ту мягкую переливчатую пену, что в небесных чертогах заменяет землю. Его стремительно тяжелеющий дух пролетел сквозь розово-золотистые облака, сквозь мраморные ступени, сквозь цветы и травы, и пал в небо земного мира, как блуждающая звезда. Те, кто видел его полет, загадали желание на мелькнувший в небосводе огонек. Светлый Генерал погас, не достигнув земли, и куда исчезла его душа, могли знать только его братья.
  Заморский демон заревел от боли. Ему в сердце словно врезался волевой клинок, но не было руки, которая бы его направляла. Боль расцветала в демоне изнутри, и чтобы от нее избавиться, он мог только рассечь себе грудь. Разящий съежился, как проколотый бычий пузырь. Его щупальца обмякали. Он силился вновь собраться, но заминка была роковой.
  Финист приказал всем чародеям сообща устроить на пути джинна исполинский вихрь. Там, где сшиблись воля великого чудища и усилия десятков людей, землю вспороли трещины, деревья были вырваны с корнем, дома рушились. Остановить джинна не смогли, но его удалось увести на юг, где тот и учинил небывалые разрушения, убивая без разбора заморцев и русичей. Джинн испарил реки и озера, испепелил луга и степи, стер в пыль целые города. За ним оставалась голая безжизненная твердь, на которой еще веками суждено было ничему не взрасти. Когда же в Аграбе от огня Змея Горыныча сплавилась в ком волшебная лампа, а под Аграбой демон истек кровью и поник опустевшей оболочкой среди развалин своего пекельного царства, джинн рухнул с небес в княжество Тугарина, где и взорвался. На месте его падения остался глубокий провал, земля которого спеклась в камень.
  - Я жив, - прохрипел тяжко израненный Волх. Он лишился уже половины щупалец, и ему приходилось отнимать от бочек свои кормящие присоски. - В бой... Продолжайте... Я жив...
  Его сердце заходилось, дыхание захлебывалось, но демон упрямо поднимал с базальтовых плит свое истерзанное тело. Волха не зря так послушно и старательно выкармливали. Он цеплялся за жизнь, он боролся, все еще слишком мощный, чтобы умереть просто так. Скимен был ему больше не помощник: Балор опутал льва по всем его щупальцам, и, пока тот безуспешно рвался из дуг, уже примерялся, куда нанести решающий удар. С запада на Волха наседали демоны королевств, которых Муспельхейм интересовал постольку поскольку. Слабел Муруган, теснимый.
  У демона русичей мутнело в голове, и противная, пугающая вялость растекалась по мышцам. Он собрал все силы, капая кровью из пасти, и увидел очистившимся взором, как его главный противник замер, скрючиваясь во внезапной агонии.
  Волх не раздумывал, что это может быть. Он ринулся в атаку, врезаясь в заморского демона всем своим весом и едва не опрокидывая его. Клыки Всеславича сошлись на шее Разящего. Лилово-черная коса взвилась из-под земли, чуть-чуть не разрезая живот Волха, но тот лишь сильнее сжал челюсти, дробя броню, и демон Заморья забился в его хватке, выворачиваясь. Еще один язык адского пламени прянул Волху навстречу, тот отдернулся, и Разящий, оставляя куски своей плоти у противника в зубах, шипя и воя, начал отползать. Его щупальца отступили, и воспрявшие духом демоны обрушили на них свою ярость. Стремление сжать в лапах одновременно весь мир обернулось для Заморья гибельно. Муруган обездвижил его атакующие присоски, чтобы вырвать их.
  Новый приступ внутренней боли полыхнул во чреве Разящего. Этим воспользовался Чи-Ю, бросившись на него со спины. Лишившись еще нескольких щупалец, заморский демон стал пятиться к огненому окияну. Чи-Ю надвигался на него.
  Волх поджал присоски и откатился на северо-восток, чтобы хоть какие-то из его увечий подзатянулись. Он снова жадно припал к корму. Видя успех повелителя, его питали на славу.
  - Мертвая вода. - Финист поднял протянутую ему склянку, чтобы взглянуть на свет. - Что джинн не выпарил, то он отравил. Целые земли для нас теперь потеряны.
  Тяжелая, горькая, но все же победа. Война еще не окончилась, однако со смертью Микки Мауса стало ясно, что Заморью нанесен удар, от которого ему уже не оправиться. Власть в Метрополисе переходила из рук в руки. Страна, населенная более чем пестро, разделилась на анклавы людей, нелюди, нечисти, мертвецов и говорящих животных, каждый из который называл себя настоящим Заморьем, а всех прочих - пришлыми. Генералы заморские, рассеянные по миру, начали спешно уводить свои войска домой, чтобы принять участие в дележке. Там уже появился какой-то колдун, объявивший себя новым Отцом и собиравший в свою армию отъявленных негодяев. Но долго ему царить было не суждено, потому что на Заморье напало царство Син. Синьцев было много, потрепали их не так сильно, и императором Мингом двигала жажда поквитаться.
  - Он не поддержал своих слуг, - произнес Светлый Князь, имея в виду Вия. - Отбросил Заморье, словно высосанную кожуру.
  - Так и есть, - ответил ему Светлый Шах. - В его тавлеях демоны крупнее пешек, но все же не главные фигуры. Напротив, замысел Генерала сыграл на руку преисподней. Заморье убрали с доски раньше и проще, чем было задумано.
  - Не оскорбим память нашего брата. Его замысел был чист, но вмешалось безумие фанатика. Увы - я предупреждал, что нельзя нарушать равновесие. С каждым нашим шагом шагает вперед и ад. Это похоже на ту притчу, в которой, что бы ты ни пожелал, у соседа станет вдвое больше.
  - Тогда надо пожелать лишиться глаза.
  - Мы уже лишились его.
  Конклав стоял на берегу светового окияна. Теперь эти воды были дымно-темными и бурными. Искорки все еще перебегали внутри него, как фонарики рыб-удильщиков, но сразу же гасли.
  - К сожалению, я не смогу помочь вам в дальнейшем, - сказал Светлый Император. Он походил на человека, в руке которого ослепительный меч. - Я должен идти на бой с Чи-Ю. Если мой демон подомнет Заморье, то станет следующим избранником-завоевателем. Его темная суть слишком крепка, чтобы даже знание правды отвратило от искушения.
  - Это твой выбор, брат.
  Человек с мечом сел на лазурного коня о четырех крыльях - так показалось бы смертному, хотя на самом деле, конечно, никакого коня не было. Светлый Император вступил в бушующие клубы дыма, скрывавшие далеко под собой царство Син. Его свет медленно нисходил, пока не исчез из виду.
  - Если мы окончательно не вскроем этот нарыв, войне не будет конца. - Голос Светлого Кшатрия был полон безнадежности.
  - Но тогда мир навсегда изменится, - возразил Светлый Рыцарь. - А он к этому еще не готов.
  - Что может быть действеннее, чем лишить противника его ударной силы? Я пожертвую своей работой, ведь, в конечном итоге, она была не зря. Риск велик, но шанс тоже велик. В том сила хаоса - он дает шанс.
  - Ударная сила давно уже другая, - сказал Светлый Конунг. - Это именно тот самый хаос, которым наши враги быстро учатся управлять. Сделать очередной шаг прямо к ним в пасть? Я не согласен на это. .
  - Но что тогда нам делать? - спросил Кшатрий.
  - Выступать, - ответил Князь. - Игре должен прийти конец.
  Финист был помазан на царство. Те, у кого оставались возражения, теперь молчали. К новому царю шли поклониться даже берендеи, которых Финист обложил огромной данью. Собрав уцелевшие рати, маршал двинул их на запад. Король Фридрих к тому времени бежал из Аламаннского королевства и укрылся где-то в Залесье. Авалонцы взяли столицу, но нигде не могли укрепиться из-за ополчения, бившего их нещадно: Скимену удалось высвободить несколько щупалец.
  Баюн попросил Финиста дозваться хоть кого-нибудь из богатырок, но выяснилось, что все они погибли, когда джинн разорял юг Тридевятого. Яблочко Ягжаль оставалось у Раваны. Рысь велел Ингвару его забрать. На том месте, где пала княжна вольных девиц, поставили резной столбик. Под ним зарыли яблочко с блюдцем и прочие вещи Ягжаль, что она не взяла в Лукоморье - мониста, серьги, шитая блестящей нитью накидка, под которую она прибирала волосы в своем городе-стане. Украшения были зелеными от старости: их надевало не одно поколение ее рода. Белогрива не нашли. Равана рассказал, что в ту ночь волшебный жеребец вырвался из конюшни и сбежал.
  - Не печалься, Баюн, - сказал Емеля. - Сделанного не воротишь. Ты живешь-то сейчас все в тереме царском, али как?
  В Тридевятом начиналось лето. Болеть Емеля перестал. Застать его дома тоже становилось все труднее: он уходил из города в поля и бродил там. Навы чего только не злословили про это прогулки. А сам Емеля говорил - он припадает к духам травы, воды и ветра. И Баюна призывал их увидеть. Рысь честно пытался, но для такого надо быть Емелей.
  - В тереме, - сказал Баюн. - Мне трудно место менять туда-сюда, привыкать, отвыкать. А жизнь успокоилась вроде как. Война далеко где-то.
  - Я тебе, помнишь, про друга рассказывал своего? Он о тебе спрашивает. Хочешь, к нему в гости приходи сегодня. Там и Федот будет, и еще кое-кто.
  - Так а что за друг-то у тебя?
  - Калин Калинович его звать. Купеческого звания был раньше. Сейчас живет просто, не торгует, не промышляет. Ох и умный человек! Он мне все-все растолковал. И про демона твоего, и про Князя Всеслава, и про пекельные царства, и про небесные. Ты вот не обижайся, Баюн, но когда мне ты объяснял, у тебя не сходилось. А Калин Калинович рассказывает как по писаному. Он и тебе рассказать может.
  - Говоришь, Калин этот тебя спас?
  - Да, в доме своем укрыл, когда мартышки появились. Я от них отбиться не смог, бежать пустился, израненный. В калитку одну забежал, схоронился, взмолился у чернавки - не гоните, пока не пролетят. Калин Калинович тут из дома вышел, меня выслушал и сказал: никто тебя не гонит, хочешь - оставайся. Так меня у себя и оставил до самого возвращения Финиста.
  - А к нему что же, обезьяны не врывались?
  - А зачем? Калин Калинович человек маленький, мухи не обидит. Дом на отшибе у него. Змиева улица. Пойдешь?
  - Можно и прийти...
  Баюн понятия не имел, какие у Емели могут быть лучшие друзья. Ему думалось, что Калин этот - такой же любитель ходить босиком да зелень грызть, как заяц. Однако ж дом у бывшего купца оказался чистый, светлый. Стол накрыт по всем правилам. Баюна ждали, мяса приготовили и кусок пирога с осетриной. Сам хозяин человек и вправду маленький - Емеле по плечо. Бороденка как у козла. Толстоватый, но не видный, не дородный, а как будто из сырого теста слепленный. Голос мягкий.
  - Здрав будь, Баюн, - говорит. - Садись, не стесняйся.
  А в числе гостей - и Емеля, и Федот, и Илейка, после войны на ноги увечный, и еще какой-то люд простой, и окольничий Ставр, которого Баюн в Думе видал, и Марья-искусница, цеховая, вдовая. Самый разный народ.
  Как наелись немного, браги выпили, Калин Калинович поманил Баюна: иди, подсядь. Рысь подошел, вскочил на лавку. С хозяином рядом жена должна сидеть, а жены у него нет. И не похоже, чтобы была когда-то.
  - Я о тебе много слышал, - сказал Калин Калинович. - Ты у Финиста вроде как талисман.
  - Ничей я не талисман, - скривился Баюн.
  - А еще - что в пекельные царства ты спускался и вышел живым оттуда.
  - Было дело.
  - И что видел демонов воочию.
  У Баюна аж шерсть встала дыбом. Он начал озираться. Засмеялся Калин:
  - Тут все знают, от меня да от Емели.
  - Зачем? Зачем народ мутить?
  - Не мутить, а просвещать. Нельзя такие вещи держать в тайне. Ты и не знаешь, поди, за что заступаешься.
  - Но я их видел. А вы не видели.
  - И я видел, - сказал Калин Калинович. - Смутно, неблизко. Но зло сразу почувствовал. Ты счастливец, раз им не попался.
  Баюн хотел объяснить, как все на самом деле было, но решил почему-то, что лучше не надо.
  - Какое зло? - спросил он. - То есть... ну да, недобрые они. Но нам-то какой вред? Что про них знаешь, что не знаешь, суть-то не меняется.
  - Это ты, Баюн, ошибаешься. Знаешь, чем питаются демоны?
  - Да жижей какой-то. У меня от нее чародейские сны были.
  Калин Калинович скорбно покачал головой.
  - Жижей... Это не просто жижа. Я уж и не знаю, как тебе сказать, раз ты пил ее.
  - Почему?
  - Свет вы свой демонам отдаете. Силу ваших душ. Они вас вампирят, иссушают, превращают в бездумных кукол. И когда вы умрете, то душам вашим в Ирий не воспарить. Они канут на дно бездны, к тому, кого вы именуете Вием.
  Рысь помертвел от ужаса.
  - Но как же... И Светлый Князь... Он мне не говорил...
  - Светлый Князь и братья его затем бьются с демонами, чтобы те не алкали, не жирели за ваш счет. Потому он и не хотел возвращения демона в Тридевятое.
  - А бабушка Яга... Она умерла в этом году...
  - Не могу я знать наперед. Но если демон в ней нужные ему чувства разжигал, если вел ее, то от Ирия уже отвратил. Даже если она сама того не знала. А те, кто ему добровольно служат... Страшным будет их посмертие.
  - Яга не виновата! - Рысь хватил лапой по лавке. - Она не была темной!
  - И никто не виноват. Поэтому мы должны всем и каждому рассказать про это чудовище. Такой я взял на себя долг.
  Все разом встало на места. Отвратительное чувство, какое всегда бывает при крушении иллюзий, заелозило в животе. Он, Баюн, думал, что свершил благо - а сделал Тридевятое пастбищем гнусной твари. Еще и думал, почему Емеля противится! Просветлить Волха хотел!
  - Это Финист все! Он виноват!
  Рысь зажал себе рот лапой. Калин Калинович только улыбнулся:
  - Не страшись. Никто здесь Финиста не любит. И дай нам срок - с этим прихвостнем Волха мы тоже разберемся.
  - Мы?
  - Сказать всем правду - это, Баюн, только начало. Я тебя приглашаю потому, что из Финистовой братии ты самый чистый, самый тьмою нетронутый. Душа твоя еще не пожрана. И пожрана не будет, если вовремя опомнишься. Мы себя именуем Вестники Рассвета. Будешь одним из нас?
  Баюн посмотрел на Калина. Потом - на Емелю, на Федота. Те жевать прекратили, прислушивались.
  - Что делать-то надо? - спросил рысь.
  - Это, Баюн, тебе решать. Я свое дело сделал уже в отношении тебя. Не мне учить, как этим знанием распорядиться. Мы пока что ищем, как новых людей завлечь, чтобы Финист про то не узнал. А ты можешь и что получше придумать. Если желаешь, конечно.
  - И что вы хотите? Бунт?
  - Вот этого, - сказал Калин Калинович, - меньше всего. Я уже навидался братоубийств. Не людей нужно губить, а демона. Истощить его, заморить.
  - Он же наш защитник. Или это тоже неправда?
  - Увы, защитник. Но скоро это изменится. Демоны будут уже не нужны. Любые и вообще, не только этот.
  Баюн почесал за ухом.
  - Я родился, когда демона не было, - сказал он. - Из моей мамы сделали перчатки. А папу съела стая крыс. Сейчас крыс повывели. И лихих людей тоже.
  - Баюн, это не заслуга Волха. Я не говорю, что мы должны жить, как при Горохе. Все будет совсем по-другому. Лучше.
  И Калин Калинович начал рассказывать, а рысь случал его, приоткрыв рот.
  Мир, говорил бывший купец, станет един, как окиян. Падут границы, сольются языки. Армии будут распущены, а оружие - уничтожено. Каждому даруют свободу и право жить в покое. Нечисть и нежить поселятся рядом с людьми, как с равными. Даже навам позволят занять поверхность, при условии, что они раскаются. Покаяние будет единственной карой для темных. За порядком назначат присматривать особый совет мудрецов, всемирных судей. А Тридевятому в этом отведена особая роль. С него должно все начаться.
  - Первая из судей появится именно здесь, у нас. Ее имя Елена. Она спит...
  - Мертвая царевна! - перебил Баюн. - Да, я знаю!
  - Это хорошо, - сказал Калин Калинович, - но одного знания недостаточно. Я искал, где находится остров Руян, сразу, как только мне открылось о нем. Но ни я, ни Емеля его увидеть не сумели. Царевна Елена сама выбирает, кому показаться. По каким приметам - Бог ведает.
  Как только рысь услышал о Елене Премудрой, все его сомнения развеялись. Он согласился стать Вестником Рассвета. Только спросил - а что за вестники такие.
  - Потому что сами мы, Баюн, славы и власти не ищем. Управление мы отдадим Елене, никаких почестей не ожидая. А 'рассвета' - потому что новый день. Новый век настает.
  Финист выдавил чужеземцев за рубежи Тридевятого и сплотил оборону. В Аламаннском королевстве грянуло народное восстание против авалонцев - рев Скимена о помощи. Случилось и еще одно восстание, уже в Авалоне, где люди выступили против войны. Гвиневра его подавила жестоко.
  - Ты меня прости, Емеля, - говорил Баюн, - что я спорил с тобой. Я не знал тогда. Мне Светлый Князь не объяснил толком, почему медлил.
  - Да я и не сержусь, - отвечал Емеля. - Со мной все спорили. Это сейчас я братьев по духу нашел. И то не все с самого начала нам поверили. Калечные у людей души. Ущербные. Их жалеть надо.
  Неподалеку в тот момент случился нава, который не преминул язву вставить:
  - Ущербная душа - это ерунда. Ущербные мозги страшнее.
  - А ну глохни! - рыкнул на него Баюн. - Повылазило вас, честным людям проходу не даете! Знаете, что Емеля правду говорит, вот и ополчились на него!
  Нава так вытаращил глаза, будто его только что укусило конское седло. А рысь нарочито отвернулся и продолжил разговор с Емелей, будто ничего не случилось.
  Илейка толком не помнил, как с Баюном встречался зимой, а уж о том, что тот своровал добычу - тем паче. Извиняться не пришлось, хотя Калин Калинович и настаивал. Покаяние, говорил бывший купец, есть главное, чем Вестники одолевают адские силы, покаяние и смирение. Баюн осторожно порасспрашивал Илью, а что стало с остальными из четверки.
  - Варвара помре... Нава помре... Зверь крокодил убежал куда-то, а куда - не знаю.
  В ночь на Ивана Купалу Баюн опять увидел во сне Елену. Тот же зал огромный, и ниши, и гроб. Мертвая царевна села в нем и потянулась:
  - Как же сладко я спала!
  Глаза у нее светло-серые, прозрачные, лучистые. Протягивает Елена руку и гладит Баюна по голове:
  - Вы меня выбрали? - не веря глазам, спрашивает рысь.
  - Твоя душа открыта. Тот, кто был в небе и под землей, уже не вернется оттуда прежним.
  - Но как вас пробудить? Я не знаю, где остров Руян.
  - Меня не нужно пробуждать. Я сама встану в назначенный срок. Но, - она мрачнеет, - этот срок мог бы уже наступить. Меня сковали. Мне не дают открыть глаза.
  - Кто сковал?
  - Волх, - кладбищенским шелестом срывается с розовых губ. - Я его пленница.
  Баюн низко склоняет голову, стыдясь и не зная, как попросить прощения.
  - Не надо, - говорит Елена. - Ты стал жертвой игры, размеры которой не можешь себе даже представить. Но тебя давно простили. Светлый Князь Всеслав уже скачет через миры, чтобы дать Волху последний бой и низвергнуть его навсегда. То же самое делают его братья. Их мечи ударят одновременно. Ни один из демонов не получит шанса распространиться на беззащитные земли.
  - А как же светлые демоны? - неуверенно спрашивает Баюн. - Муруган и Скимен? Их... тоже?
  - Ты видел, с каким остервенением воюют даже эти двое. Демон всегда демон. Все, что он может добиться - права не страдать после смерти. Поверь, это уже немало. То, что Муругана и Скимена изо всех сил старались поднять ко свету, еще не значит, что они воистину стали светлы. Они были пробой, попыткой. Но и они не отказывают себе в пище.
  - Все равно, - говорит Баюн. - В этом есть что-то ужасно несправедливое. Поднять руку на собственное детище не за его поступки, а за то, что ты его таким породил... Я думал, им дадут время исправиться.
  - Время вышло, Баюн. Ты видишь: мир лихорадит. Тридевятое спасено, и клинок Нави пора убирать в ножны.
  - Когда вы вернетесь? - спрашивает рысь. - Когда придет конец Волху?
  - Я верю, что скоро, - отвечает Елена. - Но не забудь, что для небожителей столетие - как один день. Чем больше сил будет у Волха, тем дольше продлится сражение. Ослабить его можете лишь вы, смертные, на ком он кормится.
  - Разве мы можем что-то сделать?
  - Вы можете все. Вспомни слова твоего друга Алеши. Кстати, где он сейчас? Должно быть, перемолот жерновами войны... - Ее голос грустнеет.
  - Все мертвы... - печально вторит ей Баюн. - Я как будто приношу несчастья. Вокруг меня умирают. И попадают в ад. И даже не знают, почему.
  - После смерти демонов жертвы их наваждения будут подняты на небо. Так повелела Правь. Только сознательных слуг Волха оставят во мраке и боли.
  - Финист - пусть мучается! - зло говорит Баюн. - Он уже достаточно врал!
  Елена проводит пальцев по его морде от уха к подбородку:
  - Иди и неси мою весть, маленький витязь.
  Баюн проснулся с радостью на душе. Больше его ничего не тяготило. Словно вернулись к ему те дни, когде он жил в избушке Ягжаль, дружил с белками и лисами, смотрел, как творит чародейства или упражняется с оружием его хозяйка, играл с Серым Волком в шуточные догонялки - да мало ли было светлых моментов в кошачьей жизни. Он каждый вечер, сидя у Ягжаль на руках, смотрел яблочко, негодовал, переживал за жертв Заморья и втайне мечтал быть большим, сильным, зубастым, как Серый Волк, чтобы призвать к ответу всех лиходеев. А тепрь он обрел и зубы, и силу, но почему-то принесло это ему лишь кручину да потери...
  Когда он рассказал Калину Калиновичу свой сон, тот даже обнял его от избытка чувств:
  - Ты молодчина, Баюн! Я говорил - душа твоя чистая!
  За истекшее время к Вестникам Рассвета пришло еще человек десять. Люди приводили друзей и родичей, в ком могли быть уверены. Но недавно Калин Калинович сказал, что надо приостановиться, переждать. Насторожился Финист. Что-то учуял в вотчине, которую считал своей и только своей.
  Баюн и сам знал, что царь учуял, На днях он спрашивал своего первого советника, не замечал ли он кривотолков каких, заговора, тайн в Лукоморье. 'Не замечал', ответил Баюн с честными глазами, а у самого сердце тук-тук-тук. Теперь пройден рубеж, теперь Финист не простит и не вспомнит о дружбе. Голову снимет за предательство. Или Волху скормить повелит.
  - Медленно движемся, - сказал Калин печально. - Упускаем. Демон обратно крепь нагуливает, раны свои зализывает, новые присоски растит. А пойдем побыстрее - выдадим себя и все на плахе окажемся.
  Если не считать стычек на западе, то Волху и вправду была дарована передышка. Он оставил за Чи-Ю право сокрушить Заморье - или хотя бы сильно его изранить - а сам переводил дух и залечивал свою истрепанную плоть. Помогало и то, что в королевствах начались волнения. Люди были сыты по горло. Балору приходилось отвлекаться, и Скимен, разрывая на себе путы, боролся все упорнее. Муруган дожал берендеев и сказал, тяжело дыша, что из войны выходит. У него есть возможность поглотить кое-какие княжества, но пестовать зажегшуюся в нем тьму он не станет. С этими словами хидушский демон устало повалился ничком на базальт, раскинув щупальца, и прикрыл глаза. Равана отдал приказ восстанавливать страну и более ни во что не вмешивался.
  - Надо сделать, как Светлые Князья с демонами, - ответил Баюн Калину Калиновичу. - Всем одновременно сказать. А потом скрыться и смотреть, что будет. Заодно узнаем, кто и сколько за нас.
  - Это чародеем надо быть, - возразил ему Калин. - Сильным притом, очень сильным. Только демоны могут внушать всем единовременно.
  - Яблочки! - озарило Баюна. - Новости-то все смотрят! Надо выбрать вечер, и вместо птицы Гамаюн на блюдцах появиться.
  Калин Калинович хлопнул себя по колену:
  - Ай да рысь! Где ж ты раньше его прятал, Емеля? Только как ты, Баюн, вместо птицы появишься? Здесь снова чародейство нужно...
  - Яблочки - навья штуковина. Навы должны знать, как можно все блюдца заставить сменить картинку. Мне они вряд ли откажут.
  Рысь разузнал, какие навы надзирают за цехом, где мастерят дальнозоры - блюдца с зеркальцами. Он привык уже, что не встречал в Тридевятом ни отказа, ни отпора, и даже растерялся сперва, когда нава спросил:
  - А для чего тебе?
  - Надо! - ответил Баюн. - Государственное дело. Много будешь знать, плохо будешь спать.
  - Надо... Хе... Эти приборы, да будет тебе известно, все настроены на Цитадель. Может, ты шпионить вздумал. У меня инструкция верховного навы - никому не давать копаться в настройках. Спрашивай маршала. Пусть он персонально разрешит.
  Баюн эту речь плохо понял, но сообразил, что ему отказали. Ну ладно, в дверь не вышло - полезем через окно! Он стащил из казны золотых, подкупил главного мастера и узнал, каким чародейством можно перебить яблочку кадр. Слов при этом, правда, непонятных услышал - аж голова загудела. Хоть ругайся ими.
  - Нужен нам колдун, - задумался Калин Калинович, - такой, чтоб не с Финистом был.
  Колдуна Баюн как раз знал: Манул, кошачий царь. Правил этот зверь кошками юго-востока, а известен стал, когда по югу прошелся джинн. Всех котов увечных и ставших бездомными Манул у себя в горах приютил. Это с ним Финист Баюна в первую встречу спутал, хотя сходства никакого. Манул мохнатый, как шар из шерсти. Морда поперек себя шире, глазища навыкате. Зыркнет - птицы с неба падают.
  - Могу, отчего же нет, - сказал Манул Баюну, выслушав его. - Только за то мне бочку сливок и корзину рыбы. А еще лубок с меня нарисуйте.
  Любил кошачий царь почему-то на лубках появляться. Рысь согласился, вызвал его в Лукоморье к назначенному дню, а Калин Калинович стал речь готовить.
  - Надо, чтобы человек уважаемый к народу обратился, - говорил он, - тогда прислушаются. Меня-то не знает никто. Ставр - тот отказался, струсил... Илейка двух слов не свяжет, да и читать не умеет... Или Федот-стрелец, или ты, Баюн.
  - Я скажу, - ответил рысь. - Меня Навь знает хорошо. Авось они тоже прислушаются.
  Прибыл Манул. Для лубка постоял. Рыбы и сливок откушал как следует. Потом с раздувшимися боками вперевалку отправился к яблочку, через которое было решено говорить. Глаза вперил в блюдце, зрачками сверкнул - яблочко стало белым, а блюдце, наоборот, залилось чернотой. Затем от яблочка откусил. Сжевал. Проглотил. И сказал:
  - Катите, готово.
  Баюн жутко волновался. Шутка ли, все Тридевятое его увидит сейчас. Речь наизусть заучил, про себя повторил - она коротенькая, чтобы внимание людей удержать. Покатили надкушенное яблочко, и появилось на блюдце вместо птицы Гамаюн все Тридевятое царство с высоты. Калин Калинович глаза страшные сделал: мол начинай, не медли!
  - Русичи! - заговорил рысь. - Это я, Баюн, первый советник царя Финиста. Хотя с этой минуты уже, наверное, никакой не советник. Да и он царь не настоящий. Уж простите, придется вам это слушать...
  Слушали его в хоромах и хижинах, теремах и шатрах, избах и избушках. Яблочки давно уже не считались за признак богатства - много их стало, и дешевы. Слушали в лесах и степях, в горах и на северных равнинах. Слушали люди и нелюдь, нечисть и звери. Слушали навы, ошеломленные. Слушал Финист, кусая до крови губу и стискивая кулаки. Едва пропал рысь и вновь появилась сбитая с толку птица Гамаюн, царь хватил по блюдечку с размаха так, что оно треснуло, а яблочко укатилось в угол.
  - Предатель... Змея... Я же с тобой, как с равным... То-то ты вечерами пропадать стал! За кем пошел? Кто в тебе взрастил все это?!
  - Больше мне в царский терем нет дороги, - сказал Баюн, отодвигая блюдце. - Враг государству я с вами стал, друзья. Даже не верится.
  - Это звание - почетное, - ответствовал Калин Калинович и потрепал Баюна по голове. - Хоть и говорил я, что мы не гонимся за похвалой, а все же ты, я думаю, заслушиваешь. Елена тебе не откажет в награде.
  - Друзей я хочу увидать, - сказал рысь. - Чтобы бабушка Яга по чудесным лугам Ирия скакала на крылатом коне. Чтобы Иван-Царевич со своими зверями учил людей уму-разуму. Чтобы Алеша в небесном храме перед Вечной Девой колено преклонял. Знаю, что вернуться они на землю не смогут, да с небес и не хочется возвращаться. Но хочу проститься как подобает. И пусть у них все хорошо будет. А мне ничего особо не надо. Что я хочу, того сам добьюсь. Справедливость уже пытался вершить. Жизни привольной наелся - до отвала. Может быть, пусть у меня появится кто-то вроде Ягжаль...
  - Это ты уже Елене выскажешь. А насчет терема не волнуйся. Хочешь, у меня поселись. Я никому не отказываю, как ты знаешь уже.
  Возражать Баюн не стал. Определили ему комнату, ставни заперли, чтобы не подсматривал кто, на дверь оберег повесили. А Финист в это же время объявил на все Тридевятое: три мешка золота тому, кто его бывшего советника разыщет и живым доставит в царский терем.
  
  Глава восьмая
  Повезло маршалу, что в походе у воевод яблочек нет. Переговариваться сподручнее, конечно, ну а вдруг оно во вражьи руки попадет? Кто знает, как бы воеводы откровения Баюна восприняли, и что из этого вышло.
  Воцарился переполох - будто гром-камень швырнули в курятник. Рысь правильно рассчитал, кому попало не поверили бы, решив, что это враги воду мутят. А убийце Хеллион, говорящему явно в здравом уме и твердой памяти, поверили почти что все. Многие в тот день из сторонников Финиста стали его ненавистниками, как, например, воевода Добрыня. Были и темные, кого не поколебать - сказали, что все это ложь и они докажут, но так доказательств и не дали. Финист сам ничего не говорил. Всем известно, оправдываешься - значит, точно виновен. Но приказ свой оставлял прежним: Баюна изловить, живого доставить.
  На следующий же день к царскому терему пришла толпа, требуя выдать им царя-сатанократа. Их разогнали, стреляя поверх голов, но еще через день возле терема началось настоящее сборище. Верховодил им некий домовой. Он подлил масла в огонь, заявив, что Финист сам лакает дьявольскую жидкость и за ее счет не стареет, а молодильные яблоки - это так, прикрытие. Его скрутили и отрубили голову на глазах всех собравшихся.
  Следом грянули облавы. Финист ярился, приказывая грести, трясти и допрашивать всех, кто казался подозрительным. Сборища он запретил под страхом смертной казни, но все равно к нему в терем однажды попытались ворваться женщины - жены тех воинов, что сражались на западе. Они требовали остановить войну, которую ведет чудовище. Финист их прогнал, пригрозив спустить собак.
  После того, как публично казнили несколько десятков людей (среди них Вестников Рассвета было только двое), народ смолк. Но теперь ненависть сгустилась над Тридевятым. Стали бить нав - по любому поводу и вообще без повода. Припомнили всю их гордыню, все презрение, столько-то и насмерть забили. Навы в долгу не остались. Дом на дом, улица на улицу, начала разгораться вражда. Где нав было больше, там заправляли они, а где людей - оттуда навы сами бежали, иначе и на вилы их могли поднять.
  - Я твою душу пожру, пес! - бесновался Волх. - Что у тебя происходит?!
  - Не моя вина! Чертов рысь мне так заплатил за всю доброту!
  - Дай его мне, я его развею от Нави до самой преисподней!
  Кто был мирного нрава и к кровопролитию не склонен, тот ушел на поселения в леса - рассудили, что в глуши демон их ни на что не сподвигнет и тем самым во мрак не ввергнет. Вестники Рассвета стали полниться народом, но еще больше расплодилось в Лукоморье каких-то идолопоклонников. Каждый заявлял, что целиком правду знает только он. Вскоре эти люди сцепились друг с другом, кулаками отстаивая свои истины, и добились того, что почти все оказались пороты батогами и сосланы на север.
  - Ты же говорил - братоубийств не будет! - обвинял Баюн Калина Калиновича.
  - Сам видишь - это Финист первый начал. Если бы он признался, покаялся, уступил, ничего не случилось бы. Вон хорошую идею придумали: в леса уходить, рассеиваться. Демон людьми володеет, пока может нас сжать вместе, как пальцы в кулак, а когда мы каждый за себя, у него над нами власти нет.
  Народ тоже не дурак, сам об этом смекнул. Те, что отшельниками жить не желали, просто собрали пожитки и в королевства уехали, выбирая какие помельче, войной не затронутые. Но ненависти от этого меньше не стало. Некто Кудеяр себя маслом облил и поджег прямо у Финиста под окнами. Его бросились тушить, да было поздно. На царя обозлились все Кудеяровы друзья и вся родня - а тех весьма немало было. Взялись за оружие, пытались в царский терем прорваться. Навстречу вышла Финистова личная гвардия, которая за маршалом в огонь и в воду, демону он служит или еще кому. Всех кудеярычей порубили и бросили тела в помойную яму.
  - Надо это прекратить, - сказал Емеля, - иначе точно бунт вспыхнет. Дай мне яблочко твое, Баюн. Я людям скажу, что делать.
  Дал ему Баюн надкушенное яблочко. Калин Калинович заготовил речь: Емеля надиктовывал, а бывший купец записывал и потом переделывал его слова, чтобы получилось складно да гладко. Речь большая получилась, но Емеля ее заучил слово в слово. Такая у него была память.
  Однако государевы люди второй раз в ту же ловушку не попались. Емеля и до середины договорить не успел, как в дом Калина Калиновича начали ломиться ярыги. Вестники Рассвета бросились наутек. Один Емеля убегать не стал: продолжал говорить, только уже быстрее.
  - Емеля, пойдем, убьют же тебя! - тащил его Баюн за штанину.
  - Нет, друже - не пойду. Сам беги, спасайся. А я свое дело закончить должен, - ответил Емеля и вновь к яблочку повернулся.
  Калин Калинович вроде уже и не торговал ничем давно, а деньги у него водились всегда. В особом чулане лежали грудой ковры-самолеты - специально, чтобы вовремя бежать. Всех он отправил и ждал одного Баюна, который пытался уговорить Емелю.
  - Не мешай! - прикрикнул тот. - Убить меня не убьют, в темницу бросят, а коли и замучают, меня ждет Ирий. А у тебя, Баюн, судьба страшная, я даже знать не хочу, что Финист уготовил. Спасайся, во имя Бога и Светлого Князя!
  Бежал рысь, когда уже дверь в комнату начала ломаться - следом за прочими, по тайному проходу за печкой. Но сразу же на ковер прыгать не стал, смотрел с крыши, за трубой спрятавшись, как Емелю волокут, и зубы сжимал в бессилии.
  - Он сам так решил, - утешал Баюна Калин. - Он собою пожертвовал, чтобы народ увидел свет. Да и что они ему сделают? Емеля давно уже одной ногой в самой Прави.
  Но как бы светел ни был человек, а тело его уязвимо и смертно. Емелю избивали нещадно, дознавались, кто соучастники его, что они задумали, почему, кто яблочко дал, кто зачаровал его. Емеля побои выдерживал, не проговорившись ни словом. Его бросили в подземелья, став морить голодом и жаждой. И это Емеля выдержал - он и так мало что ел. Тогда Финист приказал пытать дурачка по-настоящему. 'Иберийской девой', 'авалонским мешком', дыбой, жаровней. Бедняга до упора боролся, только кричал, но на дыбе уже не осталось сознания, мир съежился до безумного желания тела выжить, и Емеля выложил все. От рассказа Баюна о демоне, до того, как и почему они стали через яблочки вещать.
  Финист, выслушав, сперва не сказал ничего. Только головой из стороны в сторону повел. Глаза закрыл. Вздохнул. А когда поднял взгляд - каты отшатнулись. Гневный мрак полыхал в этих глазах, точно ими смотрел сам Волх.
  - Убить его, - приказал Финист. - Всех этих... вестников... разыскать и головы принести мне. Баюна, как прежде, доставить живым. У нас с ним теперь совсем другой разговор будет. Это как же слеп я был, что он столько скрыл от меня?
  К востоку, в лесах, Калин Калинович держал небольшой дом. Не хоромы, конечно, больше изба, но все поместились. Можно и спать было, только если на стол и лавки тоже людей положить. Искать - не найдут. Калин сидел на полу, ноги скрестив по-хидушски, и прозревал судьбу Емели. По лицу его то и дело пробегала судорога - так он чувствовал боль пленника, и каждая судорога Баюну была как нож в грудь. Наконец все тело Калина сжалось, передернулось - и обмякло. Бывший купец очнулся:
  - Он ушел в Ирий.
  Рысь опустил голову.
  - Что теперь? - спросил Ставр.
  - Здесь они нас не достанут, - проговорил Калин. - Остаемся дальше, други. Помните, какова цель наша. И да не уподобимся палачам.
  - Не уподобимся? - гаркнул Федот-стрелец. - Ни за что ни про что, за одну только правду, парнишку сгубили. Говорил я всегда, мразь этот Финист, его только страх перед городом и сдерживал. Я в чащобе, точно кабан, ползать не стану. Я Финисту сполна воздам, пусть даже в Ирий меня потом не пустят. Других зато пустят, кому я ворота открою. Кто со мной?
  - Я! - выступил Баюн. Остальные молчали.
  - Зверь только, значит... Стыдно вам быть должно, что кот лесной благороднее людей. Ну да Бог вам судья.
  Калин Калинович им не препятствовал. Федот взял один из ковров-самолетов, расстелил и хлопнул по нему ладонью:
  - Залазь.
  Быстро летит ковер, стелется под ним ночное Тридевятое. Ветер свистит в ушах Баюна, треплет его шерсть. Федот снайперифль сбросил с плеча, положил на колени. Безразлично мигают звезды, и одна из них, Анчуткин Глаз, указывает путь точно на Лукоморье.
  Произнося свою речь, нав Баюн назвал 'истинным народом Волха', но это не совсем так. Навы были раньше, чем появился первый демон. Говорят, их исторгла сама тьма, потому посмертия для них никакого нет - они просто снова в ней растворяются. Говорят и то, что первый нава был человеком, потому они могут сочетаться с людьми, а люди становиться навами. Но точно одно: их рабство Вию сильнее рабства демону. И когда демон обращается против Вия, неважно, ко свету ли или к собственной алчбе, ему приходится следить в оба - отпасть могут многие
  Верховный нава, запершись на самом верху Цитадели, преклонил колени. Даже он не мог проникнуть взором в глубочайшую бездну, откуда к нему обращался Вий-Фафнир-Хайягрива. Нава лишь чувствовал его приказы, падающие, как кузнечный молот, и слышал дыхание, гулкое, словно находился у Вия во рту.
  Час наступает, говорил Вий, час нашей славы. Мир очищается, подготавливаясь к моему приходу. У меня новый избранник, победоносный, верный мне всей своею природой. У меня есть глашатай, что проложит путь. Но сюда стремятся архистратиги Прави, и далекое сияние их лучей уже начинает обжигать моих слуг. Действуй немедленно. Начни с предателя.
  - Повинуюсь, - ответил верховный нава. Дыхание пропало, и первосвященник Нави вышел из тайных покоев. Он спустился в нижние ступени Цитадели, где по всем зеркалам отдал приказ: питание Волха прекратить.
  Навы стали отходить от бочек вглубь города. Некоторые противились, но были немедленно убиты. Кто встал на сторону Волха, закричали об измене и попытались дозваться демона. С ними также покончили.
  - Я предупреждала его, - сказала Карна, глядя на Всеславича сверху.
  - Он держится, - отозвалась Желя.
  Богини парили в небе Нави, словно враны с человечьими ликами. Под ними распласталась необъятная масса Волха, видная в нескольких мирах сразу. Уже трое, четверо демонов норовили вгрызться в его тело, напирали темной волей. Из-за речи Баюна корма и так стало в разы меньше, но навы утроили старания, чтобы борющийся владыка пил вдоволь. Теперь же при всем желании почти неоткуда было влить в него силы.
  - Недолго продержится. Сейчас и сам это поймет.
  Подозрение и страх кольнули Волха, только когда он ощутил, пока еще слегка, голод - чувство, которое давно уже позабыл. Его присоски вскинулись, шаря среди бочек, но ни капли корма там не оставалось. Демона охватили ужас и ярость. Он мог бы поубивать всех жителей Навьего царства, но что толку, если доставить сам себе пищу он не сможет?
  'Головой ответишь, нава!' проревел Волх. 'От моего гнева тебя даже Вий не защитит!'
  - Пусть так, - ответил первосвященник. - Но воля господина этого мира стоит выше, чем твоя. Хочешь - убивай, еды все равно не получишь. Ты думал, твоя наглость останется безнаказанной? Это ты добился того, что сейчас тебя некому защитить.
  Таковы были его последние слова, потому что исполинское щупальце ворвалось в Цитадель и всосало наву, развеивая его душу и плоть.
  - Я ваш господин! - прогрохотал голос демона. - Я, а не Вий, и я приказываю вам вернуться на места!
  Память об ужасных днях одиночества, о том, как беспощадно Вий обрушился на Навье царство, еще жила у многих в сердцах. Но тех, кто дернулись было возвращаться, встретили пули сторонников Вия. Последних оказалось больше, однако к защитникам Волха присоединились ящеры и рароги. Навская кровь хлынула в Цитадели и в капище. Над сражавшимися метались щупальца, выхватывая и поглощая врагов. Демон мог пожрать хоть тысячу живых существ, но те его бы не насытили. Он нуждался в пище совсем иного рода, и, занятый одновременно схваткой с королевствами, понял, что начал слабнуть. Это наполнило его еще большим ужасом. А затем вдруг резкая боль, какая бывает у человека при сердечном приступе, пронзила Волху грудь.
  Баюн думал, что они долетят до самого царского терема, но еще издали увидел, как кружат над ним рароги. Финист посадил ковер на крышу своего дома. Едва они спустились, к ним навстречу выбежала Марья:
  - Феденька! Где ты пропадал? Я всех горлиц подняла тебя искать!
  - Машка, не шуми. Мужики делом заняты. Лучше справь мне пулю, да такую, чтобы наверняка била, всем дьявольским чарам назло. И воды подай, а то глотку будто шерстью выстлали.
  В руках у Марьи появился кувшин. Федот взял его и начал жадно пить.
  - Серебряную тебе, касатик? - Марья сложила ладони ковшиком, и в них засветилось тускло-рыжее, будто медь или тигровый глаз. - Зачарованную? На оборотня, на вампира, на летучую обезьяну?
  - Я же говорю - такую, чтоб наверняка! - Федот стукнул кувшином об стол. - На вампира, да... На старого, матерого, алчности невиданной. Его и обычная бы убила, да только все они мимо летают. Поняла, о ком?
  Марья ахнула.
  - Феденька...
  - А ты думала, я похвальбой занимался? Слова на ветер бросал? Я всегда знал, что час этот придет. Готово у тебя?
  - Да. - Марья показала ему навью пулю. Баюн боеприпасов уже всяких навидался, а такой не видел. Белая, как молоко. Наконечник резной. Приложила кудесница пулю к губам и протянула Федоту.
  - Бог тебе в помощь, светик мой ясный. Возвращайся живым.
  - Это, Машка, уж как получится. Если не вернусь, ты не плачь, а собери все снаряжение мое и в могилу положи. - Федот поцеловал жену в щеку, заправил пулю в снайперифль и взял с пола бечеву.
  - Баюн, подь сюда.
  Рысь повиновался. Федот накинул бечеву ему на шею и завязал.
  - Ты что делаешь?
  - Вдвоем нам с тобою к терему не пробиться. Ружжо мое негодно, если много врагов и вблизи. Только хитростью. Скажу, что я тебя поймал и за наградой пришел. Машка, спрячь мою рожу. Ярыги нас не видели, но как я к Финисту отношусь - все знают.
  Марья провела руками по лицу Федота. Тотчас морщины его пропали, волосы потемнели, нос картошкой сделался. Женщина прерывисто вдохнула и пошатнулась. Федот схватил ее за локоть.
  - Больше не могу, милый. Иди быстрее, долго не продлится.
  - Эх, где наша не пропадала... - Федот снова поцеловал ее, на этот раз в губы, и дернул за бечеву: пошли, мол.
  У царского терема их остановили стражники, бердышами путь преградили:
  - К государю нельзя!
  - Я его животину привел. - Федот показал на Баюна. - Мне награда положена.
  - Давай сюда. - Стражник потянулся к бечеве, но стрелец ее отвел:
  - А почем мне знать, насколько вы честные? Я с ним три дня и три ночи бился, он меня чуть не сожрал, а сейчас - отдай, получи пятак на водку и под зад сапогом? Так не пойдет, добры молодцы, я его только самому Финисту на руки лично передам. Или сейчас как веревку сыму, и сами драться с вашим людоедом будете.
  Баюн подыграл: зашипел, зарычал, лапой замахнулся, чуть-чуть стражника по сапогу не задев. Тот отдернулся.
  - Да в рот тебе шпоры... Эй, Кузьма, Васька, Димитрий - проводите этих двоих до царя. И смотрите во все глаза, за рысью особливо!
  На гладких, навощенных досках терема лапы Баюна оставляли влажные следы. Рысь про себя уже с жизнью простился: Федот Финиста прикончит или наоборот - так и так у бывшего советника шансов нет. А что ждет там, за порогом, неизвестно еще. Насколько его Волх выпил, насколько дух отяжелить успел - этого по себе не поймешь. Но Елена говорила, кончается все уже. Ждать не придется долго. Вот и двери, за которыми решится судьба.
  - Здрав будь, царь-батюшка, - сказал Федот издевательски. - Добыл я хищника твоего беглого.
  Финист плохо выглядит: похудел, бледный сделался, под глазами мешки. Вроде даже морщины лоб разрезали и вокруг рта пролегли. Про молодильные яблоки позабыл за бедами своими? Смотрит на Баюна бесстрастно, кивает.
  - Веревку брось. У меня не сбежит. Деньги принесут сейчас.
  Марья снайперифль Федоту тоже спрятала, сделала тростью златой. Глядит Баюн на эту трость и видит, что темнеет она, очертания оружия просвечивают. И Федот это тоже видит, начинает трость поднимать. Тут бы Баюну бежать со всех ног, но лапы будто примерзли. Финист вскакивает с трона, стражники шагают вперед. Бечева падает на пол, и стрелец уже подхватывает снайперифль второй рукой.
  - Гори в аду, и барина своего туда забери, - сказал Федот и выстрелил.
  Финист отлетел, ударился о спинку трона, ополз по нему на приступки. Одежда на его груди стремительно темнела, намокая. Охрана подняла бердыши. Федоту отсекли сначала руку, потом голову. Кровь брызнула на Баюна. Оцепенение с него спало, и рысь метнулся бежать, пролетев под ногами стражи. Но далеко он не убежал. Cапог прижал бечеву к полу, стреноживая Баюна за горло, так, что чуть шею не сломала веревка. Рысь лишился дыхания, в голове зазвенело, соленым отдало в носу и рту, а его уже волочили обрано.
  - Ах ты п-падла вероломная!
  Сталь сверкнула над Баюном, рысь зажмурился, но женский голос отдался в палате:
  - Не трожь любимца моего!
  Елена выступила прямо из пола, шурша необъятным своим платьем, и перехватила руку стражника. Бердыш рассыпался прахом, а рука почернела и ссохлась. Охрана в панике ломанулась к дверям. Последним удрал пострадавший стражник, прижимая к груди иссушенную кисть. Тишина пала, нарушаемая лишь тяжкими, булькающими хрипами Финиста, который в агонии скреб каблуками по доскам.
  - Царевна! - Баюн вскочил и прижался к ее обтянутой бархатом, благоухающей цветами груди. - Матушка!
  - Это я тебе благодарной должна быть, не ты мне. Вырвал ты Волху главное щупальце, и спали с меня самые большие цепи. Видишь, я почти уже здесь. - Елена помахала пальцами, которые слабо просвечивали. - Теперь ты только дождись. Не отходи от меня, рыцарь мой, сквозь тебя я теку, как река сквозь ветхую плотину. Вот-вот уже помажут меня на престол Тридевятого, а затем низвергну я и корону, и трон, чтобы никогда более не возвышалась над русичами тирания.
  - Да я вроде немного сделал, - смутился Баюн. - Ну рассказал всем... Ну Федоту помог... Без Калина Калиновича ничего бы и не было.
  - Сколько ты сделал - ты не представляешь даже. - Елена обняла его, мягко, успокаивающе. Стоны Финиста за ее спиной превратились в кашель. - Разве ты не понял? Буян. Баюн. Остров - всего лишь образ. Это от тебя зависит мое возвращение из плена Волха.
  - И все остальные вернутся? Все, кого Волх погубил? Поднимутся в Ирий?
  - Я обещаю... - начала Елена и вскрикнула. Огромная серая сова ворвалась в окно палаты и бросилась на царевну с выпущенными когтями. Красные струйки брызнули по нежным щекам Елены. Царевна кричала, пытаясь оторвать птицу от своей головы. Полетели клоки с мясом вырванных рыжих волос. Рысь прыгнул, но перья совы встопорщились, и слетевшая с них молния отбросила его под лавку.
  'Не мешай мне!' колоколом ударило в голове Баюна. 'Ты не знаешь, что происходит!'
  - Кто ты? - Рысь понял, что голос принадлежит женщине. - Ты ведьма? Служанка Волха? Кем бы ты ни была, я не дам тебе убить царевну Елену!
  'Слепец, безмозглый зверь! Елена Премудрая - это я!'
  Конец, подумал Финист, на сей раз точно конец. Он уже ничего не слышал, а кашель его слабел и глох. Легкие были тяжелыми, чем-то наполненными, не дышащими. Раскаленные когти стискивали внутри, и с каждой волной боли Финист проваливался глубже и глубже в черную пропасть. Он помнил это ощущение, но тогда маршала спасли, вытащили из этой ямы, вынули осколки железа. Сейчас он уже был далеко за тем порогом, и помочь ему никто не мог.
  Тогда, лета и лета тому назад, он был последним, кто остался. Он и еще несколько верных воевод, занявшие оборону в Речном доме. Маленький гарнизон против всей армии Бориски, осколок старого века. Финист думал, что будет больше, но со смертью Волха на сторону врагов перебегали целыми дружинами. Удалось собрать разношерстное ополчение, но мало кто из этих людей знал воинское дело.
  - Это бесполезно, - сказал Финисту один из бояр. - Нас просто перебьют. Надо сдаваться.
  - Я не сдаюсь! - прошипел маршал. - Я замолчу только с землей во рту! Я не предам владыку, даже мертвого!
  Да и кто бы поверил в то, что Финист сдается? Ведь еще только два месяца назад он открыто призвал армию к мятежу и попытался низложить самозванца, пока тот был в отъезде. Маршал не мог сделать ничего меньше после того, как своими глазами видел Балора и Разящего, дерущихся за вожделенное сердце, которое еще билось у них в лапах. Как узрел душу своего повелителя, с воплем падающую в жерло пропасти, из которой нет возврата. Как вокруг молниеносно стало рушиться все, что воевода тьмы любил и защищал. Сердце Волха вздрагивало, истекая последними каплями в тела победителей, а Тридевятое корчилось в муках, тогда казавшихся предсмертными. На страну набросились со всех сторон, будто орда стервятников, грабя, убивая, уничтожая, насколько могли дотянуться. Счастливая, плясала Гроза на костях русичей, и лишь воля чужеземных демонов - прочь, не мешай, это наша добыча! - заставила ее скрыться.
  После первого штурма, ничего не давшего, Бориска приказал бить по Речному дому из пушек, как будто тот был крепостью. Финист мог укрыться, но не стал - на нем одном все держалось, его дух не давал остальным струсить и заставлял продолжать, вопреки всей безнадежности этого упорства. Ядро пробило стену совсем близко от маршала, обломки камней ударили его в грудь и живот, чешуйчатая бронь разорвалась, и сталь глубоко врезалась в тело. Не будь при защитниках навьего лекаря, Финист был бы уже давно мертв.
  Сейчас, подумал он, Мара опять меня нагонит. Я ненадолго ее обманул.
  Ненадолго - но обо всех этих годах Финист ничуть не жалел. Он бежал из Тридевятого, потому что понял: героической гибелью ничего не добьется. Живой, он может отомстить. Мечта о мести поддерживала его, хотя были моменты, когда унижение и тоска становились невыносимы. Маршала будто сберегали для того дня, когда ему открылось, что жив и где-то укрывается последний из Всеславичей. О, как воспрял Финист тогда! Как, не покладая рук, начал выстраивать план воскрешения Тридевятого и Нави! Ему казалось, будто сам демон ведет его, хотя никакого влияния Финист не ощущал. И этот кот, явившийся к нему за ключами... Что-то в нем было уже тогда, может быть, готовность вступиться за Тридевятое, которая пропала даже у людей.
  Мутнеющим взором Финист как будто различал склоненную над ним пекельную богиню, чья рука погружалась в рану. Его тело изогнулось, последний выдох сорвался с губ, и Финист полетел сквозь пол. Он знал, какая судьба ждет темных после смерти - и смирился с нею.
  Сова срывала кожу с головы визжащей царевны, обнажая не череп, но нечто блестящее, темное, гладкое. Платье 'Елены' вывернулось, превращаясь в покрывала и перья. Оболочка рыжевласой девы оползла, обнажив крылатую омерзительную тварь, которая кричала уже не человеческим голосом и лязгала пастью, пытаясь достать врага.
  'Баюн!' крикнул голос. 'Я не выдержу долго! Ты привел ее, и ты должен с нею бороться! Это мало кому удается, но это возможно! Не надейся на Волха, тот сам сражается за свою жизнь! Ты слышал, ты - врата низвергательницы! Перестань... ее... создавать!'
  Гроза сомкнулась на птице, разгрызая, хлюпая, урча. Несколько окровавленных перьев слетели на пол. Слепая морда, состоящая из одной только пасти, и не пасти даже, а широкой, как туннель, глотки, повернулась к Баюну. Тот сбросил с шеи веревку и стоял, подергивая коротким хвостом.
  - Не предавай меня второй раз, - сказала Гроза. - Я дала тебе все, что ты хотел.
  - Это был обман. Я не знаю, насколько, но это был обман, как и твое обличье. Ты была во мне все это время, да? Ты смущала мои мысли, использовала меня, пыталась вырваться из... я уж не знаю, куда Волх тебя заточил.
  - Он убийца, Баюн! Не защищай его!
  - Я защищаю не его. И если уж он убийца, то чем ты лучше?
  - Но ты сам меня позвал!
  - Тогда ты была нужна. Сейчас - нет. Знаешь, как заговаривают от укуса змеи? Дают выпить змеиного яда.
  - Ты мне не противник. Одумайся.
  - Заткнись, - сказал Баюн, у которого закончились умные ответы. Он приготовился, и Гроза налетела на него.
  Ослепительными кометами пронесся Конклав по небосводу, ведя за собой хоругви ангелов, похожие на звездопад. Те, кто их видел, говорили, что это предвестник конца света. Небесное воинство достигло земли и прошло сквозь нее в перевернутый пекельный мир. Явление народоводителей было встречено паникой среди нав, а Волх, скорчившийся от боли в тот момент, когда пал его маршал, поднял бессильный, полный ненависти взгляд на отца и уже приготовился встретить его меч. Однако ни Конклав, ни ангелы не остановились. Они послали вспышкой приветствие Светлому Императору, разившему щупальца Чи-Ю, и устремились к подземному небу, в густо-фиолетовый мрак, за облака, что были вовсе не облаками, но спекшимися воедино, подобными дыму или туману, пустыми оболочками отлетевших здесь душ. Всадники Прави рассекали тьму, будто сияющий булат. Мимо них проносились миры пекельных богов - огненные и ледяные, пусто-пыльные и гниющие, озаренные алым, лиловым, рыжим, заполненные такими беспросветными тенями, что черный цвет в них кажется светлым.
  Чем дальше скакал Небесный Конклав, тем плотнее и тяжелее становилось то, что заменяло вокруг воздух. Ничто живое уже не могло бы существовать в этом мраке, где пропали последние цвета, пропало время, пропали верх, низ и направления. Человек был бы там раздавлен, сплющен в крохотнейшую точку, и даже эта точка продолжила бы сжиматься. Однако мрак был полон жизни, не имеющей ничего общего с жизнью земной. Навстречу Конклаву ринулись те существа, что воплощаются как Грозы. В преисподней у них нет тел, даже таких отвратительных. Их души - чистое намерение, страсть пожирать и разрушать, и эту страсть, словно удар неподъемной булавы, они обратили на светлое воинство. Ангелы, чей облик отдаленно похож на колеса белоснежного пламени, вращающиеся по всем сторонам света, встали заслоном у Гроз на пути, испепеляя их слепую грузную волю и заставляя снова растворяться во тьме.
  Уже даже народоводители ощутили, как давит и сжимает толщь ада. Их будто протягивали сквозь узкую дырочку в сплошном граните. Но ни Светлый Князь, ни его братья не отступили перед миром Вия. Всего лишь чуть замедлившись, они пробивались дальше. Мрак всколыхнулся и заполнился окияном жгучей слизи, живым, голодным, переваривающим сам себя. И его, собравшись в один сверкающий клин, подобный солнечному лучу, пересекли небесные воинства. Глубже и глубже в воронку, где даже их собственный свет переставал быть виден, опускались они навстречу главному врагу.
  Все темные стремятся продлить свою жизнь, и расстаются с нею, только если становится лучше не быть. Ведь именно это ждет их в посмертии: исчезновение, угасание души, посколько лишь Ирий может поддержать ее, оставшуюся без тела. Небытие - расплата перед Правью за сознательное отпадение. Некоторые духи пытаются обмануть кару и припадают к силе особых мест, святых или ужасных - кладбищ, храмов, пыточных застенков. Они становятся призраками, и вынуждены вечно бродить по одному и тому же пространству, зависимые от него, постепенно теряющие разум, так как эта подпитка не спасает от угасания, а лишь растягивает его. И немногие, единицы, выслуживают себе от тьмы новое воплощение - будь то за исключительные заслуги, либо же потому, что погибший не завершил своего дела.
  Финист падал, не понимая, почему еще осознает себя. Его душа, укрытая пурпурным коконом, скользила вниз по щупальцу Волха, которое вдруг свернулось и удержало этот кокон, будто каплю воды. Финист увидел подземный бой, мятеж в Навьем царстве, свежие раны на теле своего владыки и его незатянувшиеся до конца рубцы. Ясный Сокол без колебаний предложил бы Волху не оставить даже воспоминаний от жалкой души своего маршала - если б это хоть на малую толику придало демону сил или уменьшило его боль.
  - Знаю, - громыхнул Волх, - но ты мне будешь полезен не в этом качестве. - И демон швырнул Финиста в самые недра Цитадели, в лабиринты, где без устали трудятся мастера, создавая живое и неживое, колдовское и послушное природным законам, знакомое поверхности - и должное явиться туда через много сотен лет.
  Я ненавижу Грозу, проносилось в голове Баюна, пока перед ним раззевалась черная зловонная пропасть, и даже этим я ее питаю. Она забирает и извращает все, что мне дорого. Но без меня ее план рассыпется. Без того меня, которого она поработила.
  Ягжаль, богатырки, Иван-Царевич, Емеля, родичи, друзья, все травившие душу теплые воспоминания представились Баюну будто нарисованные на бесконечном свитке. Он напрягся, так, что выпущенные когти глубоко скребанули по дереву, пытаясь мысленно влиться душой в этот свиток, ощутить его, переполниться им, а затем швырнул его в бескрайнюю реку огня, напоминающую чем-то Смуродину. Любой чародей сказал бы, что Баюн творит магию, входя в такой же сон наяву, в котором обращался ко Скимену магистр светоносцев. Но рысь того не знал. Он понимал, что не может убить Грозу ни зубами, ни лапами. У него не было другой силы, кроме силы разума - той самой, с помощью которой она обрела плоть.
  Свиток вспыхнул, истязая Баюна. Из рысьей души будто насильно что-то вытягивали, как дети-мучители вытаскивают у кошки из горла проглоченный ею кусок мяса на веревочке. Баюн убивал собственный мир и горько плакал о нем, но было в этом и нечто подобное священнодействию, нечто великое. Место утраченного заполнял искристый, как свежий снег, надменный холод. Баюн догадался, что так, лишенные всего святого, презрительно и рассудочно, мыслят навы, но почему-то не испугался. Зев Грозы захлопнулся, погружая Баюна в топкую горячую тину. Тело его смутно чувствовало ожоги, но это было уже нисколько не важно.
  Из огненной реки, там, где прогорели остатки свитка, поднялась огромная глыба - властная, гордая, несгибаемая. Распахнулась в оскале пасть, роняя жидкое пламя с морды. Демон мгновенно раздулся, заполняя собой все сознание Баюна. Рысь видел его отчетливо, словно вживую, и мог разглядеть каждую складку шкуры, каждое сочленение броневых пластин. Подобно наве на радении, Баюн проник в эту тушу и прочувствовал ток его крови, что лилась реками Тридевятого, биение могучего сердца в царском тереме, тысячи присосок, кажущихся людьми, жестокий тиранический разум, в который сливалась армия русичей. Это наше, подумал рысь, наше - и мое! Он позволил новому чувству захватить себя - восхищению, подобно тому, как вызывает восхищение громадная пушка или тяжелая грация хищной панфиры, и услышал, как далеко-далеко, в каком-то другом мире, Гроза завизжала от удивления и боли.
  Светлый Князь летел впереди атакующего клина и узрел Вия первым. Или Виев, потому что хозяин преисподней был един во многих. Нет в земных языках слов, описывающих его обличье. Но сравнить Вия можно было бы с гигантским роем саранчи, из которого составлено некое существо. Существо это более всего походило на кровожадного червя - не формой даже, а впечатлением, которое оставляло: чего-то мерзкого, устрашающего и в то же время жалкого в своей ограниченной злобе. Только Вий не был зверем или простым чудовищем: он нес в себе непостижимый, извращенный разум. Из недр 'саранчи' тянулась тонкая нить.
  В самое туловище червя вторгся Конклав, иссекая его части. Рой рассыпался и вновь соединялся, бесконечный, неспособный испытывать усталость.
  - Прикройте меня, братья! - крикнул Князь Всеслав и устремился сквозь Вия туда, откуда выходила нить. Истоком ее был плотно свернутый ком одной из Гроз. Всасывая эту нить, она раз за разом уменьшалась, разворачиваясь из адской бездны в иное, далекое пространство. Вдруг по Грозе пробежала волна, и она выпустила большую часть нити. Ее душа ворвалась обратно, непонимающая, разозленная.
  - Молодец, - сказал Светлый Князь, обращаясь к тому, кто ранил врага по ту сторону пробитой сквозь миры червоточины. Его меч обрушился на нить. Та лопнула, как струна.
  В ушах Баюна раздался пронзительный звон. Открыв глаза, он понял, что висит в воздухе над полом - и уже падает на него. Грозы не было. Не было на его шерсти и никаких ее следов. Только останки зарубленного Федота лежат поотдаль, да у подножия трона - мертвый Финист.
  Баюн поднял снайперифль и положил его на труп стрельца. Постояв в молчании, он направился к Финисту. Хладное лицо того было спокойным, точно в момент смерти маршал понял нечто, принесшее мир в его буйную душу.
  Баюн вздохнул.
  - Извини, - сказал он. - Гадюкой ты был той еще. Но я сам виноват. Съездили на моей спине, а я дозволил.
  - Так всегда бывает, - произнесли у окна. - Мы сами себя губим и никто, кроме нас, над нами вовеки не сжалится.
  Баюн повернулся. Там стояла Елена Премудрая.
  - Что ты молчишь? - усмехнулась она. - Я это, я. Неужели ты не признал?
  И точно! На картинке у Елены в руках был золотой венец. И сейчас она его держит. А у той, что Гроза внушила, венца не было. Потому что рысь про него забыл, а Гроза могла лишь из его памяти доставать все потребное.
  Глаза настоящей Елены зеленые. Суровые. Лицо гладкое, но все же старше.
  - Про остров Руян, - сказал рысь, - все-таки, значит, выдумка была?
  - Нет. Город на острове Руян когда-то был столицей моей империи. Я и сейчас там. Ты видишь меня с помощью одной из моих птиц.
  Баюн покосился в угол: сова. Маленькая, сычик. Очи вперила и не шелохнется.
  - И где он тогда? Как вас искать?
  - Чтобы победить меня, мои враги наслали потоп, и Руян опустился под воду, - ответила Елена. - Не нужно меня искать. Я сама пробужусь и приду. Столетиями я следила за Тридевятым через совиные глаза, ожидая нужного дня. Сейчас престол опустел и готов для моего возвращения.
  - Это нечестно! Если вы могли все это время...
  Елена подняла руку, веля замолчать.
  - Я мыслю не честью, а целесообразностью. Изо всех образов будущего я выбрала самый лучший и для себя, и для Тридевятого. Если бы я пришла при Дадоне, началась бы война куда страшнее этой. Если бы вместо Финиста - меня свергли бы другие царевичи. Я не зря зовусь Премудрой, Баюн.
  - Понял, - сказал он. - Спасибо, что помогали мне.
  - Не за что. Я вижу, у тебя есть ко мне вопросы. Задавай.
  - Это правда, что и я, и мы все попадем после смерти к Вию?
  - А сам ты как считаешь?
  Баюн задумался.
  - Не знаю. Вроде все складно у Калина Калиновича выходит. Для чего такой твари, как демон, сдались люди? А все равно я даже сейчас Грозу Волхом победил. Чему верить?
  - Щедрости со стороны Волха здесь, конечно же, никакой нет. Вы кормите демонов, а они вас защищают. Вы зависите друг от друга - ему с вами хорошо живется, вам с ним. До тех пор, пока демон не начинает жадничать, подавлять всякое вольномыслие, или не позволяет Вию овладеть собой целиком.
  - Как же хорошо, если кормим своими душами?
  - Это кто тебе такое сказал?
  Баюн смолчал.
  - Кто бы ни сказал, - продолжила Елена, - он нагло соврал. Подобно божествам, демон питается поклонением. Но не лично себе, хотя и такое возможно, а государству, которое одушевляет. Обожание, почитание, любование мощью царства, жертвы на его алтарь, подвиги и ратная слава - все это стекает незримыми струйками в подземный мир и там становится кормом для воплощенной державы. Демон побуждает вас раздвигать рубежи - и тем самым вы ширите его тело, укреплять войска - и закаляются его мускулы. Без людей Волх не сможет существовать. Поэтому ему выгодно величие страны и многочисленность народа. Кстати, так ты можешь определять, у каких царств есть демоны, а у каких нет. Чем больше людей, тем больший урожай корма соберут навы. Синский Чи-Ю, например, здесь хватил через край, и теперь не знает, куда девать всю эту ораву.
  - Син Заморье сейчас побивает, - сказал Баюн. - Вот ему и будет где их расселить. Или от половины избавиться. Значит, Гроза и впрямь хотела истощить Волха! Заставить русичей его возненавидеть! Он хоть жив там?
  - Жив, не волнуйся. Плох, но жив. Волхи все крепкие. Тридевятое кто только не пытался погубить, а оно всякий раз вставало.
  - У вас и под землей совы?
  - Мне для этого совы не нужны. Я чувствую, если Волх погибает. Когда был убит предок нынешнего, мне словно вонзили шип в сердце. Точно так же и Волх ощутил смерть Финиста. - Елена смолкла, к чему-то прислушиваясь. - Тебе нужно уходить отсюда. Я задержала время, но стража вот-вот будет здесь.
  - Возвращайтесь! - взмолился Баюн. - У нас ни царя теперь, ни наместника - опять бардак начнется. Не сяду же я на престол!
  - Не успеет начаться. - Елена сделала жест рукой: иди. Баюн вышел за двери, покосился туда-сюда, прислушался и скрылся.
  Когда с добрый десяток стражников ворвалось в палату, тела Финиста они не увидели. На спинке трона сидела сова, держа в когтях корону Тридевятого. Завидев людей, она гукнула и улетела, унося корону с собой. Это породило самые диковинные слухи.
  Рысь сказал Марье, что Федот своего добился и погиб храбро, а его самого спасла царевна Елена и обещала вернуться. Больше ничего не говорил. Помянули старого стрельца, помянули и Емелю заодно. Баюна Марья приютила у себя, на время.
  За опустевший престол развернулась грызня. Кто только не лез в цари. Появлялись даже худородные самозванцы, выдававшие себя за чудом выжившего Ивана. Дума так и вовсе бурлила. Началась вялая смута: бояре дерутся - народ не вмешивается. От войн и без того все утомились, хотели просто жить, все равно, с кем. Рати на западе будто сами по себе стали, от Тридевятого отдельно. Но там уже, хвала Светлому Князю, притухало. Королевства в хаос сваливались: повсюду разразились восстания, и армии пришлось отводить из похода, чтобы подавлять народ. Скимен воспрял, отбил часть страны, на судьбу Фридриха плюнул и посадил королем его брата, помладше да посмекалистее. Авалон трясло - там некий Ланцелот целые города поднял против Гвиневры.
  Синьцы отыскали в Заморье Бармаглота и выпустили его на волю. Для Разящего это стало смертельным ударом. Разорванный, как мешок, он издох, но Чи-Ю его кровь не досталась. Светлый Император рассек сердце заморского демона и принудил свое бунтующее порождение убраться в Ди-Юй. Заморье стало полудиким краем, где не жили, а выживали. Метрополис зарастал травой. Императору Мингу было некое видение, после которого он сложил с себя власть и стал монахом. Его сын, занявший престол, велел прекращать войну. Но укротить Чи-Ю было не так-то просто: он все же оставил синьцев на тех землях, что они удержали, и создал там анклавы, куда постепенно переселялись новые люди.
  В Лукоморье вернулся Вестник Рассвета Ставр, и тоже протянул руки к трону. Дружина у него была недурная, поэтому удача сопутствовала больше, чем другим. Баюн, которому надоел беспорядок, собрался уже хоть зверей лесных собрать и особо наглых царьков прижать к когтю, но тут нежданно-негаданно появилась Елена Премудрая. Влетела сова в царский терем, где в ту пору обретался какой-то Дюк Степанович, ударилась о пол и обратилась рыжеволосой царевной с пропавшей короной Тридевятого на голове. К ней вышли прямо из стен и семь стражей ее, богатыри в закрытых шеломах.
  Народ, исстрадавшийся, принял царевну с радостью. Всю боярскую вольницу Елена придушила властной рукой. Ставра, корорых пытался кочевряжиться и ночью с дружиной в терем ломанулся, сослала на север. Вернула чародейством Змея Горыныча и вновь его сковала. Рассказала по яблочку правду о Волхе и Грозе. Хотела для этого позвать Баюна, но тот отказался:
  - Пусть пока забудут про меня вообще.
  Аламаннцам царевна заслала помощи, и через несколько месяцев Скимен наконец-то от Балора отделался. С королевствами подписали мир. Посылали такое предложение и Гвиневре, но та не ответила. Гораздо труднее было людей с навами помирить. То и дело опять случались стычки. Впрочем, навы стали теперь менее наглыми. По тем слухам, что до Баюна доходили, Светлый Князь и его братья вступили в бой с Вием, и его власть что в Нави, что на земле ослабела. Пользуясь этим, Волх подавил вспыхнувший было в своих владениях бунт, назначив нового первосвященника. Демону снова стал поступать корм, правда, в гораздо меньших количествах. Но Елена Премудрая обещала поправить дело. Не будучи темной, к Волху она, тем не менее, относилась тепло, если не сказать ласково.
  - Он дурной, - говорила царевна, - как пес-подросток. Молодой, буйный себе же во вред. Надо его от глупостей уберечь. Заронить частичку света. Как в корабль подпускают воды, чтобы не переворачивался.
  - Такое только Светлый Князь может, - отвечал Баюн.
  - Я что тебе говорила? Никто, кроме нас. Я живу в этом государстве, я им правлю. Мне и найти способ его приручить. А для начала я хочу, чтобы, раз уж люди знают про Волха, пусть это знание пробуждает в них не страх, а почтение. Вдумайся, Баюн, это объяснит всем, почему они должны любить свою родину. Не потому, что так положено, не потому, что царь Божий помазанник, а потому, что таким образом они питают и поддерживают нашего иномирового покровителя.
  - Вера, - сказал рысь. - Вот как это называется. Создание нового божества.
  - Пожалуй, что так.
  Ставр самовольно вернулся из ссылки в месяце листопаде. Но не в Лукоморье, а к Калину Калиновичу, который у себя в лесу собирал опять каких-то людей. Вскорости одним вечером на блюдцах вместо новостей появилось лицо Ставра, который, то и дело запинаясь и кося в бумажку, заявил, что царевна Елена - не настоящая, а самозванка, воспитанная в Заморье. Избушку Калина нашли и оцепили, не успел Ставр свою мысль продолжить. Вестников Рассвета Елена приказала допросить и кое-кого казнила. Услышав об этом, Баюн примчался к ней.
  - Твой Калин Калинович, - сказала царевна, - подданный Авалона. Там у него денег, как грязи, и собственный дворец. Его в Тридевятом купеческого звания лишили, потому что он молодильными яблоками торговал без грамот и пошлин, в себя. А потом стал авалонским друидам продавать наших красных девиц для жертвоприношений, кровавой требы. Когда попался, бежал, в Камелоте его приютили. Он всем черным чародеям Авалона друг. И конфидант Грозы, судя по всему.
  Рысь отправился в темницу, где Калин Калинович сидел и ждал, что решит царевна.
  - Когда первый Волх родился, - сказал бывший купец вместо приветствия, - раздался гром и великое сотрясение земли, и всех живых тварей обуял ужас. А ты, Баюн, я смотрю, обратно ему поклонился. Ну что же, не мне тебя судить.
  - Да уж точно, не тебе, - ответил ему рысь. - Ты Емелю подвел под нож и Федота сгубил. Ты мне много наговорил, а оказалось, ты Грозе служишь. Что, Вий уже Авалоном вместо Заморья хочет мир вычерпать?
  Враз глаза Калина омертвели, сделались как у нав - холодные, бездушные. И когда он заговорил, голос его больше не звучал мягко.
  - Авалон был великой империей, - процедил Калин. - Умнее, древнее, хитрее, лучше во сто крат, чем эти заморские выскочки. Мы забыли больше, чем они знали. С самого начала нужно было ставить на Камелот, а не на Метрополис. Тогда уже давно бы сгнили трупы демонов, и господин наш объединил мир под своим водительством. А ты, рысь, дурак. Тебе такую славу пророчили. Тебя уже и так, и сяк, и тушкой, и чучелком пытались к нам завести. Ты бы мог войти в Семью, да что там - во всемирный совет. Шутка ли, Грозою помеченный!
  - Ничего бы у вас не вышло, - сказал Баюн, - и теперь не выйдет. Ланцелот вашу Гвиневру скоро с престола скинет. А я Грозе не поклонюсь никогда. Я ее освободил, только чтобы Волха вернуть.
  Глаза Калина выпучились:
  - Ч-что? Что ты сделал?
  - Я спускался в пекельные царства за демоном, по поручению Светлого Князя. А ты решил, я Вию ходил поклониться, что ли?
  - Га-адина... - протянул Калин Калинович, - так это ты его привел? Что же ты сразу... Ах ты лживый...
  - Я тебе вранья не сказал ни слова. Вы все меня даже не спрашивали.
  Калин аж побелел. Брылья его затряслись. Кинулся он к решетке, схватил Баюна ручонкой за баки - рысь от удивления даже не успел ничего сделать - и выкрикнул по-авалонски проклятие, которому научился от чародеев Камелота. Точно острый нож вошел Баюну в шею, отсекая дыхание и вышвыривая из тела.
  Ну вот, подумал рысь, всплывая на волнах света, здрав будь, Ирий. Он ждал, что с минуты на минуту опустится в заливные травы, однако продолжал парить между розово-золотистых облаков. К нему приближался человек.
  - И снова приветствую тебя, Баюн, - сказал Князь Всеслав. Обликом он теперь был воевода: с саблей, в панцире доспешном, только алмазный венец на волосах неизменный.
  - Меня не пустят? - обреченно спросил рысь. - Я служил тьме? Я должен быть в аду?
  Светлый Князь рассмеялся.
  - Баюн, обиталище Вия - это не место, где может просуществовать душа хоть какой-то миг. Я только что оттуда, со славной битвы. Можешь быть спокоен: Авалону еще долго не воплотить мечту о завоевании мира.
  - Вы убили Вия?
  - Его невозможно убить - по крайней мере, в эти времена. Мы заставили его отступить. Сей шаг вернется к нам тысячекратно, и ответ ударит по земному миру с силой, доселе еще невиданной. Мы уже готовимся к нему. Но для вас пройдут столетия, поэтому не бойся. Ты вряд ли застанешь это.
  - Калин мне рассказывал про падшие души... Тоже врал?
  - Только злое создание, привыкшее к жестокости Вия, может придумать, что небеса заставят людей страдать. Да, не всех пускают в Ирий. Те, кто отягчил свою душу грехами, остаются прикованы к земле. Им уготованы перерождения, за которые они должны раскаяться. Лишь люди, чья вина велика и неоспорима, попадают в чистилища, но даже оттуда, осознав совершенное, можно подняться.
  У Баюна отлегло от сердца.
  - Значит, я могу увидеть своих друзей?
  - Можешь. Но только кого-то одного.
  - Почему?
  - Потому, Баюн, что ты не умер. Заклинание остановило тебе сердце, и сейчас Елена Премудрая пытается вновь заставить его биться. Долго ты не пробудешь здесь, поэтому выбирай быстрее. Кстати, мой сын передает привет.
  Баюн не поверил своим ушам.
  - Волх?
  - У меня нет других, - улыбнулся Всеслав. - Если дословно, то когда я возвращался в Ирий, Волх послал мне вслед: 'Кажется, я только что видел твою кошку. Она еще жива? Удивительно'.
  - Елена хочет его просветлить, - сказал рысь. - Да и я хотел...
  - После предыдущего Волха мне было бы отрадно увидеть такое просветление. Но сейчас пока ничего нельзя сказать. Он не с адом - уже хорошо.
  Баюн ощутил, что тяжелеет. Его тело слегка опустилось.
  - Я хочу увидеть Ягу! - выпалил он.
  - Смотри, - сказал Князь и исчез. Вокруг Баюна расстелилась степь - бескрайняя, ярко-зеленая. Только где-то у горизонта вырисованы тонкие башни на стрекозиных ногах. Небо сине-серое, предгрозовое, но не страх оно внушает, а чувство необыкновенной, дикой свободы. Не для старой богатырки мягкое сияние и покой. А вот и она сама - летит навстречу, в своих узорчатых свободных одеждах, верхом на чудесном белокрылом скакуне, у которого во лбу полумесяц, а копыта едва задевают верхушки трав.
  - Котик! Баюша!
  Ягжаль спрыгнула с коня и обняла Баюна. Рысь облапил ее в ответ.
  - Я не мертв, бабушка Яга! Я вот-вот вернусь!
  - Знаю, пушистый мой богатырь. Знаю.
  - Передай от меня привет всем-всем! И Волку! И Ивану! И Федоту с Емелей! Скажи, что я перед ними извиняюсь за Грозу! И ты меня прости, пожалуйста! Из-за меня ты умерла!
  - Дело прошлое, Баюн. Ты отомстил. А это главное. Мы, вольные девицы, из ветра пришли и в ветер уходим.
  Ирий начал расплываться. Баюна потянуло вниз. Руки Ягжаль уже проходили сквозь него.
  - Доброй скачки, бабушка Яга! - крикнул рысь на прощание.
  - Я для тебя все 'бабушка'... - беззлобно проворчала Ягжаль. - И тебе удачи, котик. - Она помахала ему рукой.
  Открыв глаза, рысь увидел над собой Елену Премудрую. Ее пальцы упирались ему в грудь, а сам он лежал на спине, распластав лапы.
  - Уф, сказала Елена, - насилу оживила тебя. Уже хотела всерьез с Марой сцепиться.
  - Где Калин?
  - Сэр Кейн, - произнесла царевна с отточенным презрением, - кормит червей. По частям. Какие-нибудь части я, наверное, положу в корзинку и вышлю Гвиневре.
  К сожалению или к счастью, Гвиневра не успела получить такого подарка. В скором времени Ланцелот взял столицу и казнил королеву через повешение. Авалонцы ликовали.
  
  
  Эпилог
  
  Но ничего этого не было.
  Все победы и падения, битвы с Грозой, Ирий и Волх пронеслись в голове кота Баюна, когда Серый Волк сказал:
  - Ах, черт, тебя же ищут... Я и забыл.
  Баюн уже открыл рот, чтобы предложить себя как гонца, но сказать не решился. Кто знает, к чему это может привести? Опасное дело, какой-то заговор. Он только зверь, и не ему вмешиваться в людские дела. Разберутся и сами - это же люди. Чудеса да герои только в сказках встречаются.
  - Подумаю, - сказала Ягжаль. - Может быть, из моих девчонок кто поедет. Но завтра. Сейчас они все по шатрам пошли. Пока туда, пока сюда, вечер наступит. А по ночам шастают только мертвецы да беглецы.
  - Ну ладно, - вздохнул Серый Волк. - До завтра тогда.
  Это завтра не наступило - за Иваном отправились ярыги, и он куда-то сбежал. Жизнь потекла своим чередом. Осенью Кощей устроил сборище, которое вылилось в переворот. Люди Кощея взяли царский терем, а сам он объявил себя царем. Первое же, что сделал новый царь - продал Заморью Змея Горыныча. Люди роптали, но не сильно.
  Не прошло и полугода, как Кощея сверг Соловей-Разбойник. В Тридевятом закипела смута. Кощею помогало Заморье, Соловью - Авалон. Стало неспокойно и на границах: оживились берендеи, да Заморье двинуло рати на царство Син, и в Тридевятое хлынули беженцы. В итоге страна раскололась надвое - одно царство Лукоморское с Кощеем, другое Тридесятое с Соловьем. Из Аламаннского королевства вернулся Финист - Ясный Сокол, приведя с собой дружину наемников. Он пробился к Лукоморью, спустился в Навь и вышел оттуда с навами и рарогами. Началась битва за столицу, длившаяся почти пять месяцев. Уничтожить Финиста выслали, отчаявшись, Хеллион Климмакс, но маршал убил ее каким-то хитроумным навьим оружием. Тогда взбешенный Микки Маус спустил на Лукоморье Бармаглота, а следом, увидев, что уцелел под защитным заклятием царский терем - и Змея Горыныча. Лукоморское царство перестало существовать.
  Выжившие русичи, обитавшие теперь в безжизненной пустыне, начали превращаться от голода в людоедов. Баюн лишился Ягжаль еще раньше - она присоединилась к Финисту и погибла в пламени. Сам он бежал в Тридесятое. Заморье, слышал он по яблочку, сжалилось над бывшим Лукоморским царством и стало присылать ему пищу и одежу. Блюдца показывали, как с крылатых кораблей падают деревянные коробы, раскалываются от удара о землю, и русичи, расталкивая друг друга, хватают провизии или платьев столько, сколько могут унести, не глядя даже, что им досталось. За эти ящики вспыхивали драки редкой жестокости.
  Вскоре разнеслась весть о человеке, что может положить бедам конец. Звали его Кейн, а от рождения - Калин.Учил он, что вновь объединяться русичам нельзя. Собирал людей в свои Вестники Рассвета и рассказывал, как вскоре все будет чудесно, если даже намека не останется на Тридевятое. В Тридесятом его речи пришлись по вкусу. Соловей так и сказал, что он больше не царь, а это - не царство. Стал ходить без короны, хотя грабить не перестал, и записал себя в купцы. Тоже ведь промысел, если вдуматься. В западной же пустыне гибнущий народ чуть Калина не растерзал, когда тот явился - не от слов его, а потому, что давно не ели мяса.
  Тогда, откуда ни возьмись, в Лукоморское пришла рыжая колдунья с семью богатырями и сказала: мы русичи. Мы побеждены, но еще живы. Я вас защищу и помогу вернуть Тридевятое. Не ждите крылатых кораблей - мое чародейство накормит и обогреет.
  Стали тянуться люди к царевне. Она первой была, кто и вправду что-то делал. Чарами приводила в пустыню животных. Потихоньку начала исцелять сожженную землю. Все сохранившееся оружие приказала сберечь и заморцам ни за что не отдавать. И не зря: вскорости Заморье притопнуло, прикрикнуло, потребовало от Елены уходить. Приезжал Калин, убеждал. Елена его молча слушала, слушала, а потом по щеке хлестнула наотмашь - у того аж зубы задрожали. Назвала его ублюдком козы вшивой, аспидом двуязычным и многими другими словами.
  За это Авалон натравил Тридевятое на Лукоморское. Война длилась долгие годы. Калин был убит, но и Елена погибла. Устав наконец от вечно грызущихся русичей, Замотье повелело ратям королевств на эту землю войти и ее отъять. Нарекло эти рати освободителями, хотя кого и от кого освобождают - непонятно. Баюна, состарившегося, подстрелил какой-то аламаннец, чье копье заблудилось и сильно проголодалось. Последнее, что видел кот - опустившийся ему на шею тесак.
  Баюн проснулся с воплем. Холоп, несший блюдце и яблочко, чуть их не выронил.
  - Где? Что? - Рысь пошарил лапами вокруг себя, убеждаясь, что лежит на постели в царском тереме. Первым советником он уже, конечно, не был. Елена не давала ему должностей, но считалась, негласно, его хозяйкой, а Баюн - ее фамильяром. Так, объяснила царевна, называются волшебные питомцы чародеев.
  - Ты и у Ягжаль был фамильяр, - говорила Елена. - Просто она слова такого не знала.
  Поморгав, Баюн воззрился на холопа.
  - Чего? Что ты ко мне крадешься?
  - По яблочку вызывают, из Навьего царства.
  Из Навьего? Кто? Кроме Цардока, рысь там толком никого и не знал. Это если министр культуры еще жив. А Волху яблочки не нужны, да и вряд ли он до Баюна снизойдет.
  Рысь заглянул в блюдце и увидел Цитадель. Палаты, странными вещами забитые, из понятных только стол, да и то не деревянный, блестящий какой-то. На этот стол рукою своей трехпалой опирается верховный нава. Облачение на нем. Второй рукой подбоченился.
  - Здравы будьте, - сказал Баюн. - Случилось что-то?
  - Ничего не случилось, - ответил нава. - Поговорить хочу.
  - Со мной?- растерялся рысь. - А почему?
  Нава ухмыльнулся.
  - Баюн, я понимаю, что непохож, но ты мой голос не признал, что ли?
  - Финист?!
  - Он самый. Рот закрой, а то муха влетит.
  Никаких знакомых черт у навьей морды нету А вот глаза - его, маршала. С лукавинкой.
  - Ты... Ты как...
  - Волх меня преобразил. Новое тело дал. Так бы я бесследно рассеялся. Но или владыка меня отметил, или верховный нава позарез нужен был - или и то, и другое... Против него восстали, кормить отказались. Я мятеж придушил и лично надзирал, чтобы вновь не рыпнулись. Под защиту свою Волха взял, если можно так сказать... Ты не представляешь, Баюн, как эта должность мозги выворачивает. У верховного навы обязанность Вию кланяться. Мы с Волхом тайно условились, что я на эту обязанность плюну и в ад прозревать не буду. Прочие навы пусть что хочешь вякают, захотим, всех перережем к чертям. У меня здесь власть - безграничная.
  - Финист, ты это... Извини...
  - Да брось. Меня тоже извини. Я когда все узнал от идиота Емели, сразу догадался, что за тварь на тебя насела. Потому и просил тебя привести невредимым. Отговорить хотел. Не было бы столько бессмысленной крови. Зато мне сейчас лучше, чем на престоле. Я и не мечтал о таком. Волх доволен, говорит - навам самим доверять первосвященников выбирать нельзя, они вечно каких-то кретинов назначают. А со мною у него жизнь сытая, я препятствий не чиню, и когда преклоняюсь - то от всего сердца. Вия только опасаемся, мы же теперь бунтари против него. Ты-то как? Что делаешь?
  - Да вот, - сказал Баюн, - живу себе. Я новое уложение попросил издать недавно, 'О почтительном обращении с кошачьим племенем'. Теперь все кошки законом защищены. И кто кота убьет, то наказание - как за человека.
  - Судьбы вершишь? Ну-ну, дело хорошее. А я тут новости узнал. Балор подох, потомством разродился. Преемник его у нас по рубежам щупальцами юркнул. Говорят, этого Балора Вий избрал своим новым орудием.
  - Ты про смену власти в Авалоне? Гвиневру на Ланцелота? А мне этот Ланцелот хорошим показался. Мирный договор с нами подписал.
  - Какой, к чертям собачьим, мирный договор! Детеныш жрет в три горла и на нас позыркивает. Ты Елене скажи - пусть пошерстит Тридевятое. А то есть у меня подозрение, что лазутчики проникли.
  - Скажу.
  - Ну ладно. - Финист посмотрел куда-то вбок. - Дела зовут, будь они прокляты... Бывай. Хочешь, в гости приходи. У меня покои прежние.
  - Нет, - ответил рысь, - уж лучше ты к нам.
  Финист отсалютовал и пропал. Баюн потянулся. Его сон рассеивался, уходя из памяти. В голове почему-то всплыли строки из еще одной любимой Ягжаль песни - на навью непохожей:
  ...порыв судьбы твоей
  И силы есть вершить мечты.
  Станет люд стеной, их души за тобой,
  Ведь им поможешь только ты.
  
  
  
  В тексте использованы строки из песен следующих групп и исполнителей:
  Los Pepes - 'Мы уходим',
  Butterfly Temple - 'Песнь вольных ветров',
  Doro - 'Burn it up',
  Ария - 'Страж империи', Андем - 'Ты увидишь свет'.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"