Денисова Ольга Ивановна : другие произведения.

Стихотворения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Ольга Денисова
   Ижевск "Удмуртия" 2013
   Издание осуществлено
   при финансовой поддержке
   Президента Удмуртской Республики А. А. Волкова
   Денисова О. И.
   Стихотворения.-- Ижевск: Удмуртия, 2013.-- 272 с.
   ISBN 978-5-7659-0745-0
   В книгу стихов известной в Удмуртии поэтессы и журналиста Ольги Денисовой вошли произведения, созданные почти за 30 лет
  
   Стихотворения 1981-1989 годов
  
  
   * * *
   Осенью на листьях
   прилетают истины.
  
   Желтые, красные --
   разные-разные.
  
   Падают у ног моих,
   соберу букет из них.
  
   Остальные поутру
   я метлою подмету.
  
   Разожгу костер из листьев --
   для чего мне столько истин!
   1981 г.
  
  
   НАСТРОЕНИЕ
  
   Кот лежит не без рисовки
   на зеленом покрывале.
   С частью меблировки
   он меня отождествляет.
  
   Я сижу вторые сутки
   без движений и без мыслей.
   Слышу, как бегут минутки
   из моей никчемной жизни.
  
   Вижу, бесполезно биться.
   Я -- сверчок в своем углу.
   Чем быстрее время мчится,
   Тем я медленней живу.
   1981 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
   В ДОМЕ
  
   Дом заброшен, в доме пусто,
   занесен по крышу снегом.
   Окна темны, окна грустны.
   Тайна и загадка в этом.
  
   Скрипка тоненько играет
   в черном бархате гостиной.
   Холодно часы считают
   время жизни, жизни длинной.
  
   Зыбко, прибрано и тихо.
   Плачут свечи, да не греют.
   Пламя с тенью пляшет лихо.
   Звуки скрипки тихо тлеют.
  
   Робко свечи воск роняют
   в холод, в темень, в зимний вечер...
   Может быть, душа оттает?
   Пусть поплачут эти свечи.
   1981 г.
  
  
   ДИСКОТЕКА
  
   Вьются, вьются тени
   в стиле диско.
   Бас-гитара плачет
   низко-низко.
  
   Пляшет свет на лицах
   красный, синий.
   Снова объявляют
   "Синий иней".
  
   Верткий мальчик в джинсах
   узких-узких
   так похож на джинна --
   только русский.
  
   Ритм стучит в висках,
   как ритм вселенной.
   И танцуют звезды,
  
   Музыка -- желе.
   Как сердце рвется!
   Музыка в сетях --
   и бьется, бьется.
  
   Мы в плену у ней
   и у вселенной.
   Ах, как вырваться, скажи,
   из плена!
  
   Мы с тобой танцуем
   близко-близко.
   Вьются, вьются тени
   в стиле диско.
   1981 г.
  
  
   ОСЛИКИ
  
  
   "Я позвоню тебе..." И дни идут,
   как ослики, груженные не в меру.
   Плетутся, еле тащатся. Но ждут,
   свое упрямство обращая в веру.
  
   И каждый день надеется, что вот
   сейчас взорвется тишина от звона,
   что может совершить переворот
   лихая очередь шального телефона.
  
   "Я позвоню тебе..." Ах, да! Про что
   мы так усердно с вами говорили?..
   Как много-много осликов прошло,
   а мы их так и не остановили.
   1982 г.
  
  
   ДОРОГА МИМО АЭРОПОРТА
  
   Мы мчались по черной дорожной стреле
   сквозь пыль и бензиновый запах.
   И падало солнце в просторы полей,
   окрасив рубинами запад.
  
   Сиреневый сумрак свистел за спиной,
   в обочинах знаки мелькали.
   Остался наш город за дальней чертой
   в дыму городских магистралей.
  
   А там впереди, на конце острия
   дороги, что в небо взлетала,
   висел самолет, равнодушно горя
   серебряной точкой металла.
  
   Ничей самолет... далеко... слишком мал...
   Запомню такое едва ли.
   Он был высоко. Пролетал. Улетал!
   Но мы не его догоняли.
   1982 г.
  
  
   ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ
  
   Ты говоришь мне: "Это -- высота".
   Я отвечаю, что живут и выше.
   Не так блистательно. Спокойнее и тише.
   Но разве это главная черта?
  
   Ты хмуришься ответу моему.
   Не предаешься праздному безделью.
   Ты ходишь по земле, но с высшей целью,
   и знаешь назначение всему.
  
   А я средь облаков и голубей
   на кухне мою грязную посуду.
   И высоту ищу во всем и всюду.
   И думаю, что так у всех людей.
   1982 г.
  
  
  
   * * *
  
   Вот здесь,
   в этом доме,
   в глухом городке,
   в Приуралье
   мы после работы
   на старой гитаре играли.
   Звенела струна на какой-то
   немыслимой ноте.
   -- Полегче, приятели,
   струны еще оборвете! --
   Последние новости
   перебирались неспешно,
   и пелось вполголоса
   с полузабытой усмешкой.
  
   Вот здесь,
   в этом доме,
   вот здесь,
   в этом доме
   (не где-то!),
   ценили вопросы дороже
   любого ответа.
   И долго летели неровные
   тени из окон,
   к стене прижималась гитара
   оранжевым боком,
   и небо светлело от наших
   великих сражений,
   и чистые песни рождались
   в часы поражений.
   1983 г.
  
  
  
   * * *
  
   Мы вырастали из своих обнов
   со скоростями, взятыми от века.
   Нам досаждала нежная опека,
   и мы рвались из маминых оков.
  
   Мы открывали новые миры,
   иные измеренья и законы
   и низвергали вечные каноны
   до небылицы детской, до игры.
  
   Дремучих и упрямых гордецов --
   как было много нас, подростков рослых,
   следивших за страстями в мире взрослых
   и знавших все о жизни,-- мудрецов!
  
   Где вы теперь, ученые мужи,
   с кем вы теперь, мудреные девицы?
   Где ваши все былые небылицы,
   с кем ваши все бывалые пажи?
  
   Мы уходили из своих дворов,
   не слушая придворного пророка,
   в сопровожденьи хриплого хард-рока
   для новых дум и для иных миров.
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Новый год. Морозная планета.
   Небо черной льдиною в окне.
   За окном зеленая ракета --
   как звезда, летящая ко мне.
  
   Вот уже неровный и неясный
   на ресницах замирает свет...
   Может, это жизнь чужая гаснет
   в холоде снегов, пространств и лет?!
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Не говори так твердо: "Нет!"
   Как будто это слово может
   избавить нас от лишних бед.
   Оно лишь неудачи множит.
  
   Не говори все время: "Да!"
   Создать, построить может слово.
   Оно сорваться с губ готово,
   но рвется изменить всегда.
   1983 г.
  
  
  
   ИРОНИЧЕСКОЕ
  
   Когда полуспеша
   полунаступит вечер,
   и полудобрый друг,
   полунадев очки,
   начнет плести свои
   изысканные речи,
   мне думать о тебе
   легко-легко... почти!
   1983 г.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   Моя душа оделась в это тело.
   А тело -- в платье, что душа велела.
   А платье в полночь одевало стул --
   висело.
   А моя душа,
   не знаю, где была. А мое тело
   душило душу, чуть дыша...
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Откуда эта тень
   на крыльях белоснежных?
   Откуда этот свет
   из черноты угла?
   Откуда эта ложь
   в таких ладонях нежных?
   Откуда эта боль,
   когда во всем игра?
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   "По этой дороге, Мастер, по этой..."
   М. Булгаков
  
   По небу тучи конницей --
   все кончится, все кончится --
   веками бьется истина
   в томах, в домах, в висках.
   Замки с законов сорваны,
   и замки иллюзорные
   уже давно разрушены
   на выжженных песках.
  
   Все кончится, все кончится --
   угрюмо тени корчатся,
   и пламя плавит светлую
   озябшую свечу.
   Я знаю, все кончается.
   Не думай, я не сетую.
   Пойдем дорогой этою,
   пойдем. Я так хочу.
   1983 г.
  
  
  
   ПРОГУЛКА ПО СТАРОМУ ЛЕСУ
  
   Сегодня все можно! Мы едем, мы едем!
   Седлайте быстрее коней!
   На сердце тревожно. Но с этим -- но с этим
   мы будем храбрее и злей.
  
   Туда, где расходятся стороны света
   и сходится время на миг,
   где прячется кто-то и слышится где-то
   и шорох, и шепот, и крик.
  
   Вот здесь они шли, а вот здесь испугались --
   охотника рог протрубил.
   Вот в этой реке ледяной искупались,
   и каждый стал тем, чем он был.
  
   Пришпорим коней и поспеем к обеду --
   у нас больше нету забот.
   Мы едем, мы едем по следу, по следу
   того, что прошло и пройдет.
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Белый пластик стола,
   на столе -- остывающий кофе.
   Я не знаю, когда
   мы увидимся снова с тобой.
  
   Мне бы только забыть
   этот низко опущенный профиль...
   Разговор -- так себе,
   и не серый, и не голубой.
  
   Сколько можно курить!
   Разметался по комнатам пепел,
   улетели все ангелы,
   очарованье ушло.
   И летает над нами
   "верблюд" под названием "Кэмел"
   и никак не пройдет
   сквозь стальное иголки ушко.
  
   Говорю невпопад,
   попадаю, почти что не целясь.
   Только бы не молчать!
   Что теперь говорить -- все равно.
   Я, наверно, уже
   никогда-никогда не осмелюсь
   посмотреть на тебя
   равнодушно, как в это окно.
   1983 г.
  
  
   ВЗГЛЯД С УЛИЦЫ
  
   Я пройду по улицам пустынным,
   сяду на скамью у душной липы.
   В этом доме грозном и старинном
   мы с тобой, наверно, жить могли бы.
  
   Там на окнах чьи-то тени тают,
   сквозь портьеру музыка струится.
   Застывают, падают, мелькают
   крылья, знаки, очертанья, лица.
  
   Чем бы мы с тобою были живы --
   я не знаю ничего про это.
   Как они чудовищно фальшивы --
   эти триста тридцать три сюжета!
  
   Только смотрит непослушный школьник,
   подперевши голову руками,
   вечный фильм про вечный треугольник
   с совершенно равными углами.
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Грохот колес, громы небес,
   горькие запахи города,
   скверы пылят, а у невест
   платья белее снегов.
   Шел мимо них грязный старик,
   пряча ухмылочку в бороду,
   в рыхлой земле, в мягкой траве
   не оставляя следов.
   1983 г.
  
  
   * * *
  
   Высокое небо,
   бескрайнее небо
   над нами.
   Летают
   в ночи метеоры,
   веками играя.
  
   Как хочется верить,
   что в лужах
   у нас под ногами
   такое же небо;
   такое же небо,
   без края.
   1984 г.
  
  
   АНТЕННА
  
   Ловить чужие голоса,
   одной ногой касаясь крыши,--
   я выше всех,
   я выше всех,
   я -- выше!
  
   Стоять себе на сквозняке,
   не заводить беседы с ветром --
   уметь смолчать.
   Уметь молчать
   о мире этом.
  
   Ловить чужие голоса,
   но ждать ненастья как награды --
   удара,
   молнии,
   огня!
   Ах, как мне это
   надо.
   1984 г.
  
  
   УРОКИ РИСОВАНИЯ
  
   Что мне видно из окна?
   Леса легкого стена,
   неба целый океан
   да на горизонте кран.
   А внизу -- шоссе дымится,
   пестрый город суетится.
  
   Что же видно там, из леса?
   Блеск всеобщего прогресса,
   неба синий лоскуток,
   остальное -- желтый смог.
   Там, на горизонте, трубы
   скалят стиснутые зубы.
   А внизу -- прошла граница,
   черное шоссе дымится.
   1984 г.
  
  
   * * *
  
   Вращаться и лететь, как электроны,
   придумывая новые законы
   для оправданья новых скоростей.
   Тупея от избытка новостей,
  
   лететь, почти не вглядываясь в лица,
   на перекрестке бесконечностей толпиться
   и думать: скорость -- мера бытия,
   и чем быстрее, тем весомей я.
  
   Как безрассудно и доступно это,
   как безмятежны грани тьмы и света
   и легок плащ обмана за спиной.
   Как тяжко нас держать коре земной!
   1984 г.
  
  
   * * *
  
   Высокое небо,
   угрюмые дали.
   И мечутся птицы
   и крыльями бьют.
   Вчера мои мысли
   вот так же летали,
   а я и не знаю,
   кто дал им приют.
   1984 г.
  
  
  
   ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ
  
   Ты лечила других,
   я лежала на смятой постели.
   Бросит куклы сестра --
   не играется ей за двоих.
   Там, в груди у меня,
   полыхают лохматые ели
   и огромные птицы
   расселись на ветках у них.
  
   Приходили врачи,
   только птицы сидели на ветках.
   Бились крылья в огне,
   и размашисты, и горячи.
   Говорили вокруг
   о каких-то заморских таблетках,
   и настольная лампа
   свои опалила лучи.
  
   Наконец-то пришла!
   Я усталые веки прикрою.
   До чего ж это солнце
   сегодня нещадно палит!
   Ах, ну да! Это лампа.
   Вздохну всей душою и кровью.
   Спросит мама: -- Ну, что? --
   Я скажу: -- Ничего не болит.
   1984 г.
  
  
   * * *
  
   Дорога все прямо и прямо --
   так прямо направили взгляд.
   Вдоль темной ограды и храма
   идем, но почти наугад.
  
   Мой спутник и весел, и дерзок,
   но смотрит все время вперед,
   и так в рассуждениях резок,
   как будто воистину врет.
  
   Но эти слова молодые!
   Но светлое небо в глазах...
   Как жарко горят золотые
   кресты-купола в небесах!
   1984 г.
  
  
   * * *
  
   Слишком тихо в этой комнате,
   и птицы не поют.
   Вы сказали, что не помните,
   как выглядит уют.
  
   Постоянный или временный --
   это, в общем, все равно.
   Вам хотелось быть уверенней
   и значительнее, но
   штора кухонная свесилась
   в вазочку из-под конфет.
   Вы стряхнули пепел весело
   на затоптанный паркет.
  
   Как шутили вы отчаянно --
   мол, теперь никто не люб!
   Я увидела нечаянно
   беззащитность ваших губ.
   1984 г.
  
  
   ПЛАСТИНКА
  
   Воскресенье.
   Наши родители дома!
   Белых яблонь
   в саду
   неземная истома,
   итальянского мальчика
   солнечный голос.
   Та пластинка
   однажды,
   упав,
   раскололась.
   Разлетелась со звоном
   на брызги,
   на части.
   Невзначай --
   как печаль.
   Неизбежно --
   как счастье.
   1984 г.
  
  
   ИГРА В КУБИКИ
  
   Алиса, хочешь -- сядем, почитаем?
   А хочешь -- в кубики сегодня поиграем?
   Сыграем в кубики! Трехмерное пространство!
   Нас будет забавлять его упрямство.
  
   Три плоскости, три вектора, три меры --
   осколки древней триединой веры.
   Что делать, девочка, у нас такое зренье,
   такой обзор, такое измеренье.
  
   Освоим кубики, Алиса, в три приема.
   Построим башню, дом, забор у дома...
   А впрочем -- нет! Уж слишком мы примерны!
   Давай-ка сделаем пространство многомерным.
   1984 г.
  
  
   ВОЛК
  
   ...И тогда на поляну вышел
   безупречно спокойный волк.
   Он, конечно, давно услышал,
   как взвели на него курок,
  
   но стоял, ожидая грома.
   Не дождался -- ударил свет...
   В теплой шерсти -- репей да комья,
   у виска -- почерневший след.
  
   Взгляд протяжный, как тени елей,
   как упавшая наземь плеть.
   -- Вы на смерть посмотреть хотели?
   Что ж, смотрите -- вот моя смерть!
   1984 г.
  
  
   * * *
  
   Полутона!
   Засилье полутонов!
   Полувина
   усложняющихся умов.
  
   Метанья
   между чистейшими цветами.
   Мотанье,
   отупляющее с летами.
  
   Неодолимость,
   засилье полутонов!..
   Но надломилось
   сооруженье из слов,
  
   и я сказала:
   -- Эй, усложняющиеся!
   Эй, вы!
   У картины слоняющиеся!
  
   Отойдите!
   Я посмотрю одна,
   чем оправданы
   полутона.
   Не толпитесь
   только
   у полотна!
   1985 г.
  
  
   СТРУНА
  
   А помнишь, как музыка плавно
   по комнате нашей плыла?
   А помнишь, гитара недавно
   еще семиструнной была?
  
   Но близились тайные рифы,
   но метко хлестнула волна.
   И вот на изогнутом грифе
   повисла седьмая струна.
  
   Я на шестиструнной сыграю
   веселую полечку, вальс.
   Никто не заметит, какая --
   какая струна порвалась!
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Мзия*, Мзия! Солнечное имя,
   синих сабель звон!
   Все меняется или проходит мимо,
   только нет, не он.
  
   Поскорей бы дальняя дорожка --
   закажу билет.
   У тебя уже упала ложка
   в кухне на паркет?
  
   Я войду, и сразу жарко станет
   посреди Москвы.
   Зацветет в простуженном стакане
   веточка айвы.
  
   И пускай над нею закружилась
   снежная пчела.
   Мзия, Мзия! Радуга приснилась
   мне вчера!
  
   * М з и я -- в переводе с грузинского означает "дочь солнца".
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Ангел с золотыми волосами,
   с темными глубокими глазами,
   с легкими косами за спиной,
   почему не говоришь со мной?
  
   Посмотри, и я светловолоса,
   посмотри, и у меня есть косы,
   а глаза, хоть знаю, не глубоки,
   но всегда темнеют пред грозой.
  
   Ангел ничего мне не ответил.
   Почему меня он не заметил?!
   Он и это объяснить бы мог,
   но земной несовершенен слог.
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Старуха достанет узорную шаль,
   накинет мне молча на плечи.
   Какая меня угнетала печаль!
   Как стало намного мне легче!
  
   От этих ли шелковых тонких кистей,
   что так разлетелись игриво?
   От этих ли рук, что из черных вестей
   вдруг вышили светлое диво?
   1985 г.
  
  
   МОНОЛОГ ПОД ДЕРЕВОМ
  
   Горожанка до кончиков длинных ногтей
   и участница всех мировых скоростей,
   мне губительно остановиться,
   я -- довольно простая частица.
  
   Служба, дружба, метро, вечерок без затей,
   в перерывах -- томление очередей.
   Каблучком об асфальт -- и довольно!
   То-то в городе дышится вольно!
  
   Горожанка до кончиков длинных ногтей,
   что мне птица, сидящая в гуще ветвей,
   и трава... Я без них не страдаю!
   А смотри-ка -- к земле припадаю!
   1985 г.
  
  
   ГОРОЖАНЕ
  
   По новым и старым дорогам,
   в зеленых лучах фонарей,
   к назначенным вовремя срокам,
   сквозь бездну стеклянных дверей,
  
   бросая заботы в портфели
   и сейф запирая на ключ,
   спешат они -- то корифеи,
   а то созерцатели туч.
  
   И небо над ними дымится,
   но разве их этим пронять!
   Им нравится вместе толпиться
   и время наивно сверять.
   1985 г.
  
  
   * * *
   Незаметное лето промчится
   под веселые крики стрижей.
   И над крышами станут кружиться
   перелетные стаи дождей.
  
   Я пойду мимо старого сада,
   мимо тех удивительных мест,
   где была так любима прохлада
   и так памятен горестный жест.
  
   Ничего-ничего не случится!
   Я-то думала -- сад опустел,
   я-то думала -- пусть покосится
   хоть ограда из солнечных стрел.
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Вам приснилась моя красота --
   я не так одинока.
   И не так беззащитно проста,
   и не так синеока.
  
   Это верно, пока не боюсь
   разговоров о смерти.
   Но, поверьте, не вечно смеюсь.
   Ах, поверьте!
  
   То уже никому не мила,
   то желанна...
   Разве можно влюбиться в меня
   без обмана?
   1985 г.
  
  
   СЛОИСТЫЙ КОКТЕЙЛЬ
  
   Сухими от жажды губами
   я сделаю первый глоток.
   Мы выбрали, выбрали с Вами
   коктейль под названьем "Восторг".
  
   Нет в мире соломинки тоньше,
   заброшенной в этот туман.
   Так сделайте так, чтоб подольше --
   подольше тянулся обман.
  
   Не надо расспрашивать, скроем
   весь этот пронзительный год.
   За слоем, за приторным слоем,
   холодная льдинка плывет.
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Еще смотрю в твои глаза,
   но тверже, но смелее.
   На травах -- долгая роса,
   и ночи все длиннее.
  
   Прозрачная в реке вода
   еще прозрачней стала,
   и слишком яркая звезда
   ко мне в окно упала.
  
   Свежа зеленая лоза
   над крышею беседки.
   Еще смотрю в твои глаза --
   но лист сорвался с ветки.
   1985 г.
  
  
  
   ЗИМНЕЕ НАСТРОЕНИЕ
  
   Ну что ж, зима. Опять зима!
   Все стало сумрачным казаться.
   Иду -- через плечо сума.
   Вороны вон -- и те косятся.
  
   А мне-то что! Мне все равно.
   Я не противница их шума.
   Уйду -- темно, приду -- темно.
   Все так носато и угрюмо.
   1985 г.
  
  
   ТЫ НАКОНЕЦ ПОСТРОИШЬ ДОМ
  
   Ты наконец построишь дом,
   а я все так устрою,
   что окна засияют в нем
   небесной синевою.
  
   И эти книги на полу
   на полки встанут стройно,
   и станем вечером в углу
   мы лампу жечь спокойно.
  
   Не странно ли, что знаю я,
   как мы с тобой поладим?
   К нам будут приходить друзья --
   мы их за стол посадим.
  
   -- Ну, как живете? -- спросят нас,
   наверное, вначале...
   Или о чем, скажи, сейчас
   о чем мы замолчали?
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Мы в разных городах --
   в одном трамвае ездим.
   Мы снимся в разных снах --
   одной мечтою грезим.
   Вокруг меня всегда
   во всем понятный мир,
   на небесах твоих --
   ни звезд, ни черных дыр.
  
   В одних и тех же днях,
   мгновениях прекрасных --
   мы в разных временах,
   непостижимо разных!
   Не уверяй меня,
   что мы в одном кругу!
   На что же я тогда
   надеяться смогу?
   1985 г.
  
  
   БЛАГОДАТНАЯ УЛИЦА
  
   Ты можешь не поверить мне,
   но есть такая улица.
   Откуда в нашем городе --
   не нам с тобой гадать.
   Но если вдруг зажмуриться
   и если так прищуриться,
   то можно даже запросто
   названье прочитать.
  
   Ах, у нее название --
   сплошное обещание!
   Ах, у нее прохожие --
   нигде забавней нет.
   Притихшие, пригожие,
   на пряники похожие
   иль в целлофан уложенный
   торжественный букет.
  
   Ты можешь не поверить мне,
   но перестань сутулиться!
   И сколько можно голову
   руками подпирать!
   На Благодатной улице
   уже давно целуются,
   там все -- уже целуются!
   Пойдем туда гулять.
   1985 г.
  
  
   МЕСЯЦ
  
   Прекрасен, я вам говорю, прекрасен!
   В ущербности своей он ликом ясен.
  
   Он дарит свет, не требуя награды,
   его не утомляют наши взгляды,
  
   а он за тучку спрятаться бы мог,--
   не так уж много сбившихся с дорог.
   1985 г.
  
  
   * * *
  
   Не слишком верили в бессмертие богов --
   планеты ими люди окрестили,
   чтобы в опасной пропасти веков
   небесные надежды с ними жили.
  
   И стала юною богинею Земля!
   Но разве легче ей теперь живется?
   То Марс приблизится, дыханьем опаля,
   то ветрено Венера отвернется.
   1985 г.
  
  
  
  
   ПОЛЕ
  
   В эту землю легли
   и мечи, и щиты, и народы.
   Только дикие травы
   над ними полотнища ткут.
  
   Кто я этой земле?
   Что за тайные зреют в ней всходы?
   Что за вечные реки
   сквозь черные камни текут?
   1985 г.
  
  
   ДОМ НА ЗЕМЛЕ
  
   Мой дом -- на земле,
   у покрытой асфальтом дороги,
   у самого леса,
   где стелются травы под ноги,
   где добрые звери
   и несуетливые птицы,
   где чистая речка
   к чистейшему морю стремится.
  
   Мой дом -- на Земле,
   даже если приветливы звезды.
   Пусть даже парсеки
   привычнее станут, чем версты,
   мой дом -- на Земле.
   И сюда после долгой разлуки
   еще возвратятся
   мои ясноглазые внуки.
   1985 г.
  
  
   ВЕТЕРОК ПЕРЕМЕН
  
   Открылись окна, распахнулась дверь,
   в восторге к потолку взлетели шторы,
   заныл хрусталь в предчувствии потерь,
   и поперхнулись электроприборы.
   -- Я ветер! -- так представился сквозняк
   и гордо пятерней взъерошил челку.
   -- Доверьтесь мне, я -- ваш счастливый знак! --
   и засвистел в пронзительную щелку.
   Все суетилось, как в немом кино,
   на все лады переживая встряску.
   Но медленно за-хлоп-нулось окно,
   усугубив внезапную развязку.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Со всеми ее городами,
   с ее повседневным трудом,
   со всеми ее кораблями,
   прославившими космодром,
  
   со всем позабытым, былинным,
   с едва различимым в дали,
   с ее замечательным гимном,
   всегда начинающим дни,
  
   мне выпала Родина эта,
   как будто счастливая весть,
   которую, может быть, где-то
   стремятся иначе прочесть.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   И снова -- прекрасное рядом,
   ты только внимательней будь.
   Не надо уверенным взглядом
   поспешно выхватывать суть.
  
   Ведь истины хрупкое семя
   природа заложит свое,
   чтоб мы поднимались все время
   до высшего смысла ее.
   1986 г.
  
  
   ПАРУСНИК
  
   Скрип трехмачтового судна,
   шлюпки, цепи, якоря.
   Тихо-тихо, смутно-смутно.
   Солнце -- капля янтаря.
  
   Дуют ветры осторожно
   из-за северных морей.
   Только все-таки тревожно
   в светлой гавани моей.
  
   Знаю, не натянут тросы --
   не взовьются паруса,
   не пройдут, смеясь, матросы,
   не заглянут мне в глаза.
  
   Не поднимутся отвесно
   с ревом волны у руля.
   Обольщаться бесполезно --
   нет без бури корабля.
   1986 г.
  
  
   АВТОСТРАДА
  
   Нет, дорога не только подвиги
   нам сулит.
   И не только асфальты -- под ноги,
   но и стыки плит.
  
   Что мне слышится? Голос совести?
   Голосок?
   Нет, не от превышенья скорости
   заболит висок!
  
   Можно то колесить, то каяться
   до небес.
   Только с небом вдали смыкается
   придорожный лес.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Что может случиться?
   Уже ничего особенного.
   Только то, что предчувствовали не раз.
   Есть в этом занудство, но нет ничего озлобленного.
   Просто предчувствий столько у нас.
  
   Что может случиться?
   Ведь все уже угадывается.
   Но дело твое. Хочешь -- верь, а хочешь -- не верь.
   В себе сомневаешься -- на других оглядывайся.
   Только не надо ломиться в чужую дверь.
  
   Ведь и раньше, наверное,
   было все точно так же.
   Из настоящего вырастало будущее.
   Но все казалось, я не умею предсказывать,
   и все двери -- мои, и подарки -- будут еще...
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Мне нравится быть коллективом частиц,
   я не хочу разобщаться.
   Я не хочу нарушать границ,
   я не хочу -- разрушаться.
  
   Всего, что потом будет вольно мне,
   мне и не перечислить.
   Но в этом времени, в этой стране
   я бы хотела -- мыслить.
   1986 г.
  
  
   ПОГИБШЕМУ ОДНОКЛАССНИКУ
  
   От детского желания взрослеть
   иль повинуясь общему стремленью
   увидеть больше, чем уразуметь,--
   я к старшему тянулась поколенью.
  
   Не думая столкнуться с подлецом,
   я мысленно оправдывала многих,
   но проходила с каменным лицом
   мимо ровесников не в меру длинноногих.
  
   Я ужаснулась этому теперь.
   Как будто компас из ладони выбит.
   Так вот как прозревают от потерь!
   Так вот как современников не видят!
   1986 г.
  
  
   МАЯК
  
   Горит маяк. Вернулись рыбаки.
   Уже ни с кем беды не приключится.
   И только чайки вьются у реки.
   Сегодня о маяк разбилась птица.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Все меряют, меряют, меряют --
   а вдруг как душа здесь мелка! --
   вопросами и недоверием,
   и взглядами исподтишка.
  
   Замеры необременительны
   для озера или реки,
   а души -- они ведь чувствительны,
   пусть даже и неглубоки.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Я посмотрела в зеркало. И что же!
   Мы снова равнодушно разошлись.
   Та незнакомка на меня похожа,
   но мне известна только эта жизнь.
  
   А ей известна только та, другая,
   где я -- лишь отражение ее.
   Встречаемся, друг друга отвергая.
   Расходимся -- ах, было все мое!
   1986 г.
  
  
   * * *
   Что ни рассвет -- то слякоть и туман.
   Дождливым стеклам больше не до лоска.
   Свернула осень пестрый балаган,
   облезла краска с мокрого киоска.
  
   Слетает с вишни одинокий лист,
   смирилась с неизбежностью природа.
   И только ветер -- честный эгоист --
   гремит железом яростно у входа.
  
   Себя являет, будто человек,
   доверившийся ветреным порывам.
   Пройдет отчаянье. Обнимет землю снег,
   и все окажется случайным, суетливым.
   1986 г.
  
  
  
   ДИРЕКТРИСА
  
   Вот эта дама -- женщина у власти.
   Вуаль на шляпке, напомажен рот.
   Она глядит на вас всегда отчасти,
   а говорит, скорей, наоборот.
  
   Но что ее волнует, что тревожит?
   Не может быть, чтоб только встречный план.
   Смотрите, как она сейчас уложит
   платочек шелковый в отглаженный карман.
  
   Нет, я над нею не смеюсь нисколько.
   Да и она не знает, проходя,
   что вот идет, но как-то слишком бойко,
   по-строевому руку отводя.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Как странно жить одной в чужой квартире.
   Зачем-то к телефону подходить.
   Пыль вытирать на хрупком сувенире,
   глаза от писем честно отводить.
  
   Рассматривать бесчисленные фото,
   без надобности жечь повсюду свет.
   И замечать, что очень добрый кто-то
   с улыбкой грустной смотрит тебе вслед.
  
   А то -- сидеть, ссутулившись убого,--
   здесь я могу себя не проявлять.
   Узнать так много, неприлично много!
   И жизнь чужую так благословлять!
   1986 г.
  
  
   СНЫ
  
   Так тихо все вокруг.
   Я слышу сны твои.
   Качает лунный круг
   ночные фонари.
  
   И веет от окна
   прохладой талых льдин.
   Холодная волна
   коснулась наших спин.
  
   Далекий шторм утих,
   иссякло в мире зло.
   Но что же в снах твоих
   сейчас произошло?
   1986 г.
  
  
   ХИРОСИМА
  
   На небе орехового цвета
   маленькая черная точка.
   Только не птица это, не птица!
   И зонтики никого не спасут.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Мне обещали новый мир,
   но мир не слишком новый.
   Пусть деньги -- больше не кумир,
   но раб на все готовый.
  
   Пусть почвы больше нет нигде,
   сорняк, однако, всходит.
   И жизнь проходит не в нужде,
   но все-таки -- проходит!
  
   А я хочу, чтобы всегда
   всесильным было -- слово.
   Пускай горит одна звезда,
   но чтоб светло и ново.
  
   А я за то, чтобы совсем
   не делать зла природе.
   А я хочу, чтоб жили -- все!
   Иль что-то в этом роде...
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   О чем жалеть?
   Что истина мгновенна?
   И что мгновения --
   друг другу не родня?
  
   Что речь моя не слишком откровенна,
   что руки откровеннее меня?
  
   И что сказать?
   До крайности условен
   наш разговор,
   в котором все -- не сметь!
   Как хорошо, что ты не многословен.
   Как хорошо, что можно не жалеть.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   На болоте -- дикие утки,
   под ногами -- мшистые кочки,
   а в руке моей -- незабудки,
   незатейливые цветочки.
  
   Мне бы выбраться из трясины,
   я бы сделалась легче пуха.
   Дошагаю до той осины,
   там, наверное, дальше -- сухо.
  
   Там такие густые травы,
   незабудки цветут дружно.
   Там понятнее, проще нравы.
   И собой дорожить не нужно.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Как изменился этот человек!
   Как постарел, как шутит несуразно!
   Как пристально из-под тяжелых век
   глядит и говорит однообразно.
  
   То сигареты с шиком достает,
   то прячет их в карманы суетливо.
   И яростно кривит в усмешке рот,
   и тянет окончания лениво.
  
   Плюется, кашляет и пробует закрыть
   воротником небритый подбородок.
   И я не знаю, как мне оградить
   его от этих жалких загородок.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Луна. Безбожный переулок.
   Кресты от окон на стене.
   Мой шаг отчетлив, даже гулок.
   Никто-никто не нужен мне.
  
   Никто-никто -- ни львы на страже,
   ни гений -- вот его авто!
   Ни этот, что -- навстречу, даже
   ни тот, что -- в щечку у метро.
  
   Ни в ком я больше не нуждаюсь!
   Нет больше веры -- нет стыда!
   Сегодня так я заблуждаюсь!
   Правдива так, как никогда.
   1986 г
  
  
   ЯПОНСКИЕ ОТКРЫТКИ
  
   I
  
   Я так долго смотрела,
   как ветер
   собирает и разгоняет тучи,
   что научилась предсказывать,
   когда ты приедешь.
  
   II
  
   Будто взлетела
   у меня из-под ног
   стая белых птиц --
   так чисто и легко
   ты смотришь.
  
   III
  
   Я только ниже опустила голову,
   когда заметила резкие тени
   у милых глаз.
   А ведь хотела сказать:
   -- Люблю.
  
   IV
  
   Сегодня ночью
   приснился мне красный поезд.
   Вот уже и день подошел к концу,
   только мчится поезд
   в черной ночи.
  
   V
  
   У ворот покосившегося дома --
   высокая трава.
   Так вот какое ты, одиночество!
  
   VI
  
   Как будто упали
   алые маки на снег,
   так внезапно я вспомнила о тебе.
  
   VII
  
   Вот и порвалась тонкая нить.
   Лети, куда хочешь,
   воздушный змей!
   Небо везде одно.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Ты сказал, что темна в этой бочке вода.
   Я сказала: -- А мне все равно!
   Я же знаю, на дне затаилась звезда.
   Ты сказал, что отсутствует дно.
  
   -- Ну и что! -- я сказала.-- Посмотрим пока
   на поверхностный слой темноты.
   Видишь -- синее небо, плывут облака.
   Это -- я в облаках, это -- ты...
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Ах, не спрашивайте меня,
   не спрашивайте!
   И не спрашивайте никого.
   Ходите, ходите!
   Свой старый пиджак донашивайте,
   одергивайте, оглаживайте
   его.
  
   А можно выйти?
   Ну, хотя бы за мелом...
   Нельзя? А цветы полить?
   Я? Неплохо учусь
   и желаю, в целом,
   свое обученье
   продлить.
  
   А хотите,
   все время дежурить буду?
   Только не спрашивайте,
   не ужесточайте огня!
   Я тогда ваш урок
   никогда не забуду,
   и цветы,
   и пиджак...
   И не спрашивайте,
   не спрашивайте
   меня!
   1986 г.
  
  
   ПРОШЛО ПЯТЬ ЛЕТ
  
   Прошло пять лет --
   пять чудных звезд упало,
   разбилось пять обманчивых зеркал,
   на пять жильцов теснее в доме стало,
   на пять домов расширился квартал.
  
   Прошло пять лет --
   забылось пять ушибов,
   я пять надежд своих пережила,
   я совершила новых пять ошибок,
   и пять разлук я счастьем назвала.
  
   Прошло пять лет --
   пять чудных звезд упало,
   пять раз теплом сменялись холода,
   меня пять раз чужая боль спасала.
   Но вот шестая вспыхнула звезда.
   1986 г.
  
  
   * * *
  
   Как-то вдруг стали дни коротки,
   как-то сразу приблизились дали.
   Телефонные резче звонки,
   но зато молчаливей печали.
  
   Вот и я научилась уже
   раздавать деловые советы
   и не письма писать, а клише,
   откликаясь на чьи-то приветы.
  
   И легко признаваться при всех:
   -- Есть движение, нету полета... --
   И не верить в случайный успех.
   И не ждать от судьбы поворота.
   1987 г.
  
  
   * * *
  
   Неровным клином вытянутый лес,
   едва живой от собственной отваги,
   трепещущий от каждой колымаги,
   отчаянно несущейся в прогресс.
  
   Какой-то реденький и сухонький на вид,
   беспомощный, зажившийся не в меру.
   Неужто ночью это он шумит,
   вдыхая жизнь в больную атмосферу?!
   1987 г.
   \
  
   * * *
  
   А к тебе -- совсем не подходить,
   просто так -- смотреть издалека,
   осторожно, будто воду пить
   из осеннего лесного ручейка.
  
   Лучше уж к стеклу -- горячим лбом.
   А к тебе -- совсем не подходить.
   Лучше уж склоняться над столом,
   крестики да нолики чертить.
   1987 г.
  
  
  
   * * *
  
   Когда я устаю от этих взглядов,
   вполуприщур со слабеньким смешком,
   когда от очищающих обрядов
   нет очищения, а только в горле ком,
  
   когда оправдываться -- глупо, неуместно,
   еще глупее -- страстно убеждать,
   когда рассказывать -- уже неинтересно,
   а тишина способна унижать,
  
   когда что делать, в сущности, не знаю,
   когда чужой не трогает рассказ,
   я только Вас тогда и вспоминаю!
   Но часто ли я вспоминаю Вас?
   1987 г.
  
  
  
  
   ЛЮБОВЬ - БЕЗДОМНАЯ ПТИЦА
  
   Любовь -- бездомная птица,
   то сядет на плечи к другу,
   то луной в предрассветном небе
   бесконечно тоскливо тает.
  
   То кричит электричкой поздней,
   то пронзает хрустальным звоном,
   то по кругу, по кругу ходит
   в циферблате часов настенных.
  
   Улетай! Где твой дом -- не знаю.
   Разве мало тебе свободы?
   Все равно в мое сердце больше
   никогда тебе не вернуться.
   1987 г.
  
  
   НА ВОКЗАЛЕ
  
   Я своих земляков узнаю по широким скулам
   и еще по тысяче мелких примет.
   По немарким плащам и пальто сутулым,
   по чему-то обычному, чему и названия нет.
  
   По настойчивым неторопливым взорам,
   по какой-то угрюмости на лице,
   по набившим оскомину разговорам
   с интонациями, растянутыми в конце.
  
   Вот по этим передвижениям резким,
   по внезапной окаменелости поз.
   Вот по этим улыбкам -- почти что детским,
   вот по этим путешествиям -- всерьез.
   1988 г.
  
  
   * * *
  
   Отвернулся к стене и лежит.
   Знать не хочет, не видит, не слышит.
   Но рука на подушке дрожит
   тем сильней, чем спокойней он дышит.
  
   Не поможет уже, может быть,
   ни молчание, ни многословье...
   Не лечить мне его, не бранить,
   не сидеть у его изголовья.
   1988 г.
  
  
   РЕВНОСТЬ
  
   Ревность -- это красные апельсины,
   которые ты молча носишь в больницу.
   Ревность грубее запаха псины,
   больнее удара в ключицу.
  
   Ревность располагается в легких,
   как рыжий дым заводских труб.
   Ревность -- это скопище колких
   словечек для искривленных губ.
  
   Ревность -- извращение света,
   радиация, о которой не знаешь.
   Ревность -- что-то вроде спасательного жилета,
   который ты мне, уходя, бросаешь.
   1988 г.
  
  
   * * *
  
   Зеркала -- это так, для проформы.
   Заглянула -- и дело с концом.
   В многогранник неправильной формы
   я смотрелась горячим лицом.
  
   За возможное в нем отраженье,
   за неверное счастие с ним,
   за веселого света скольженье
   он когда-то был мною любим.
  
   И весь мир сквозь него я пыталась
   рассмотреть, и всю жизнь -- сквозь него.
   Я себе необычной казалась
   в каждой грани холодной его.
   1988 г.
  
  
   КОНФЛИКТ
  
   Последними словами вас ругаю,
   бешусь от вашей вежливой улыбки.
   Не понимаю вас, не понимаю!
   Все ваши доводы пусты, ничтожны, зыбки!
  
   Я вашей честности, увы, не разделяю --
   правдивости не вижу в вашем жесте.
   Не понимаю вас, не понимаю.
   Мне никогда не быть на вашем месте!
  
   Я вас не узнаюЄ! Я вас не знаю...
   Дискуссия закончена. Довольно.
   Не понимаю вас, не понимаю...
   Как холодно, как горестно, как больно.
   1988 г.
  
  
   * * *
  
   Зима. Труба. Картонный дым над крышей.
   Я на огни морозные иду.
   Я выгляжу навязчивой и лишней,
   демонстративно верящей в беду.
  
   По снегу белому, по этой зыбкой глади,
   с вмерзающим в ладонь мою кольцом,
   с непобедимой гордостью во взгляде,
   наверное, с обиженным лицом --
  
   куда иду? А вам какое дело?
   Мне нравится мой одинокий путь.
   Там, за спиной,-- все так осточертело!
   Смогла уйти -- приду куда-нибудь.
   1988 г.
  
  
   МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА
  
   Титаны музыки в позолоченных рамах,
   паркет зеркальный отражает эхо.
   Сольфеджио, игра на фортепианах,
   пространства, жаждущие топота и смеха.
  
   И чей-то голосок, немного тонкий,
   и пение о белоснежно-чистом,
   и воздух жаркий от волнения, ломкий,
   а за окном -- волшебный свет искристый.
  
   Как жаль, что я не буду в этой школе
   ни с кем делить счастливую улыбку!
   Длинноты, ноты, шаткие бемоли,
   труба, перебивающая скрипку...
   1989 г.
  
  
   * * *
  
   То не служба в храме божием,
   не певчие поют.
   В музыкальной школе ангелы
   экзамены сдают.
  
   Разлетаются их платьица
   крылышками на плечах.
   Верно, и они поплатятся
   за небесный свет в очах.
  
   Что кому из них достанется?
   В райских кущах вас встречать,
   одиноко в башне маяться
   или колыбель качать?..
  
   Над поверженными гениями,
   над оглохшими давно
   продолжают они пение
   прекрасное свое.
   1989 г.
  
  
   * * *
  
   Зачерствел, надломился февраль.
   Вот и все. И конец февралю.
   Запинаясь о снежный хрусталь,
   воздух мартовский медленно пью.
  
   Мимо булочной, мимо детей,
   опьяненных ванильной волной,
   мимо черных и влажных ветвей,
   закачавшихся вдруг надо мной.
  
   Через грязный, в окурках бульвар,
   мимо злых озабоченных лиц,
   под победные звуки фанфар
   от тепла ошалевших синиц.
  
   Я войду в нелюбимый свой дом --
   в этот омут холодных речей,
   в этот дьявольский ящик с окном
   для горячих весенних лучей.
   1989 г.
  
  
   РАЗГОВОР С ЗЕМЛЯКОМ НА МОСКОВСКОЙ УЛИЦЕ
  
   Здравствуй, московский Колумб
   с предгорий Урала!
   Ну, как здесь туземцы?
   Перья в прическах носят?
   Или это у них прически такие?
  
   Все так же на "а" говорят
   и этим гордятся,
   уверенные, что интеллигенты
   рождаются с ними в беседах?
   Толкаются на остановке,
   гостиниц не строят,
   по любому поводу становятся в очередь,
   с наслаждением огрызаются
   и наступают на пятки,
   и все объявления-вывески
   им известны?
  
   Нам-то что --
   мы ко всему привыкши.
   Мы из глубинки,
   мы, так сказать, из центра.
   А москвичом быть
   действительно
   очень трудно.
   Ведь мы уже посмотрели
   Париж и Прагу,
   где каждый встречный --
   тоже столичный житель.
   1989 г.
  
  
   * * *
  
   Опять с тобой кататься на метро!
   В миры искусственные медленно спускаться.
   В твоих глазах нахально отражаться,
   но вежливо помалкивать про то.
  
   Под мраморными сводами стоять,
   играя в ожидание с толпою,
   но электричку чувствовать спиною --
   поверьте, чувствам можно доверять.
  
   И целых пять минут лететь потом
   с тобой, прижавшись к поручням вагона,
   запоминая космос за окном
   и запах твоего одеколона.
  
   Запоминая скрежет тормозов,
   все эти тянущие, тягостные звуки,
   там, наверху, зажатые до слов
   о неизбежности, о долге, о разлуке.
   1989 г.
  
  
  
  
   Стихотворения 1991-2000 годов
  
   * * *
  
   Ты помнишь, синие тюльпаны
   цвели над газовой плитой?
   Мы разливали чай в стаканы
   до кромки бледно-золотой.
  
   И ждали -- вот метель уймется,
   вот чай остынет, а потом
   ночная жница замахнется
   на нас сверкающим серпом.
  
   И отразятся неизбежно
   два полумесяца в глазах.
   Звенит в стакане ложка нежно.
   О, если бы не этот взмах!
  
   Не этот жест, готовый к бою,
   не хладнокровная луна!..
   Считали бы и мы с тобою
   ночные звезды у окна.
   1991 г.
  
  
   * * *
  
   Просто так -- смотреть на тебя,
   как на картину,
   вернее, как на ее фрагмент.
   О, как ты прекрасен!
   Ты и сам об этом не знаешь.
   Но ведь и я не об этом, нет.
  
   Я просто так -- смотрю...
   Восхищаюсь!
   Русский музей, Эрмитаж, Лувр --
   ничто не сравнится
   с твоими плечами,
   невозмутимыми
   к восторгам дур.
  
   Но как ты живешь
   в своих белых кроссовках?
   Любишь ли
   возвращаться домой?
   Что сквозит в этих жестах,
   улыбках, уловках?
   Что сулит тебе крест
   под забойной "фирмой"?
   1991 г.
  
  
   СТИХИ ДЛЯ НАУМА*
  
   Утешающий -- имя тебе...
   Утешитель!
   Легкомысленный мой
   повелитель,
   нестрогий учитель!
  
   Не прощаюсь с тобой.
   Я навеки --
   с тобой не прощаюсь.
   Со своею судьбой
   я сегодня легко обращаюсь.
  
   Слово -- Бог, оттого
   люди слово мое опорочат.
   Не скажу ничего,
   что глаза мне твои
   напророчат.
  
   Отойду от ресниц,
   от обочины черного рая.
   Там до самых границ
   повторяют меня, повторяют.
  
   И какое бы трудное ты
   ни придумал решенье --
   даже имя твое
   для меня --
   утешенье.
   1991 г.
   * Н а у м -- в переводе с древнееврейского -- "утешающий".
  
  
   Я ЛЕТОМ - ДЕРЕВО
  
   Я летом -- дерево. Зеленое. Ура!
   Я летом -- дерево. Я -- листья и цветы.
   Я -- ствол и корни, ветки и кора.
   С землей, водой и небом я "на ты".
  
   Я летом -- дерево. Я радуюсь теплу.
   Я жду дождя, я ветер обнимаю.
   Я не сержусь на сплетницу-ветлу.
   Я звезды слышу, космос понимаю.
  
   Я летом -- дерево. И я расту, расту...
   Растут побеги новые и крона,
   где каждому окрепшему листу
   есть свой удел и собственное лоно.
  
   Я летом -- дерево. Не трогайте меня!
   Не обдирайте на мочало кожу.
   Давно минувшие события дня
   на кольцах времени я вам же подытожу.
   1991 г.
  
  
   * * *
  
   Какие-то девки в цветастых платках,
   какие-то бабы в шаленках.
   Сидят на скамейке -- нет правды в ногах --
   и лузгают семечки звонко.
  
   Смеются, кошелки свои теребят,
   считают свои чемоданы.
   Митяя рябого лениво бранят --
   вчера был до чертиков пьяный.
  
   Притихли. Че смотришь, мужик городской?
   И снова смеются -- продрогли.
   Скорей бы отседа вернуться домой.
   Туфлишки-то, ишь, как промокли.
   1991 г.
  
  
   * * *
  
   Я одна стою на поле боя.
   Руки-ноги целы, я жива.
   Небо, как и прежде, голубое,
   и зеленая вокруг меня трава.
  
   Кончено. Повержены кумиры.
   Их величества упали мордой вниз.
   Долго будут мастера сатиры
   смаковать растоптанный девиз.
  
   А потом забудут. Всех забыли.
   Не бывает вечного огня.
   Сильные, зачем вы уступили?
   Победительницей сделали меня.
   1991 г.
  
  
   * * *
  
   Заросла вся Россия крапивой --
   жжет, неможется, колет, болит.
   Старый конь с поседевшею гривой
   красным оком за нами следит.
  
   До чего же мы, братцы, простые!
   Что бы там ни случилось -- пущай.
   Улетели орлы золотые,
   и железные звезды -- прощай.
  
   Никому-то теперь не обидно --
   всех одна укротила беда.
   Ничего-то нам больше не стыдно,
   щи крапивные -- тоже еда.
  
   Напоролась заря коммунизма
   на зубчатые башни Кремля.
   До какого еще катаклизма
   доживешь ты, родная земля?
   1992 г.
  
  
   * * *
  
   Дожила до умных врагов,
   до молчания добрых друзей,
   до приветливых дураков,
   источающих злой елей.
  
   Дожила до сухих глаз,
   до непрочной своей судьбы,
   до коротких и ясных фраз,
   до всего лишь одной тропы.
  
   Буду мирно доить коз
   в просвещенном своем хлеву.
   Говорят, до седых волос
   я когда-нибудь доживу.
   1993 г.
  
  
   КЛЕН
  
   Не лимон, не сладкий апельсин,
   не ливанский кедр, привычный к зною,--
   под моим окошком клен один
   с легкомысленно кудрявой головою.
  
   Без дождя свежа его листва,
   вьются пчелы, рядом строя соты.
   И для проявленья естества
   не нужны ему мои заботы.
  
   Знаю каждый вздох его и взгляд.
   Ах, какого вымахал он роста!
   Ветер дует -- семена летят.
   У него все в этой жизни просто.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Трещат кузнечики, вещают соловьи --
   как много слов у жителей Земли!
   Как много в мире разных языков --
   язык людей, животных и богов.
  
   Из перепалки осени с зимой,
   из спора между небом и землей
   мне почему-то хочется извлечь
   живую человеческую речь.
  
   Весь мир словами можно объяснить,
   за слово можно даже полюбить.
   Но чтоб тебя, мой милый друг, обнять,
   мне надо слов совсем не понимать.
   1993 г.
  
  
   ГЛАЗА МОЕЙ СОБАКИ
  
   Миндалевидные, ресницами ловимые,
   загадочные, грустные, ранимые.
   Два темных ока -- лежбище теней --
   живут в молочной тишине своей.
  
   Мерцающие за ветвями сливы,
   светила, создающие приливы,
   в каштановой изнеженной стране,
   где море ласки обещают мне.
  
   Там радуются счастью человека.
   Храни вас Бог, храни вас третье веко,
   ползущее из палеоглубин
   прозрачным панцирем неотвратимых льдин.
  
   За слабой дымкой вашей пограничной,
   за тканью сетчатой, за кротостью привычной
   луч солнечный заканчивает путь.
   Уже не вырваться, назад не повернуть.
   1993 г.
  
  
   ПАМЯТИ САРИЭН
  
   Ах, какие ножки, ах, какие глазки!
   Слушать ей хотелось и стихи, и сказки.
   Так она послушна, так она любима --
   быть одной на свете ей невыносимо.
  
   Знает она больше, чем любой прохожий,
   даже чем вот этот, с очень умной рожей,
   ведь ее ни разу ни за что не драли.
   Этим и гордилась. Ее Сари звали.
  
   Если уж резвится -- до изнеможенья,
   если извинится, то до уваженья.
   Я -- ее подруга, ею восхищалась.
   Как она со мною тонко обращалась!
  
   Не нужны ей были ни слова, ни жесты,
   глупыми казались ей людские тесты.
   Лучшая награда для нее -- сарделька.
   Ведь она такая умная эрделька!
  
   Жили мы когда-то с ней в одной квартире...
   Быть она хотела самой верной в мире.
   1993 г.
  
  
   НАСЕКОМОЕ
  
   За темное облако месяц нырнул,
   небесный скиталец в окно заглянул.
   Он крылья уверенным жестом сложил
   и взглядом не двигаться мне предложил.
  
   Сверкали огромных фасеток глаза,
   как будто сюда надвигалась гроза.
   Но он был спокоен, протяжно вздохнул
   и цепкую лапку ко мне протянул.
  
   Смотреть на него больше не было сил,
   хотя, может быть, он защиты просил,
   а может быть, просто устал от всего.
   Но я испугалась молчанья его.
   1993 г.
  
  
   ВОРОНИЙ ГЛАЗ
   (Очень грустная трава)
  
   Шум листвы над головою,
   нежный запах спелых слив.
   Над фасолевой грядою
   шмель выводит свой мотив.
  
   Кто малиновые дебри
   перелезет, тот -- мертвец.
   Там пасутся злые вепри,
   волки глупых жрут овец.
  
   Там огромные собаки
   рыщут в поисках детей,
   леопарды-забияки
   сразу прыгают с ветвей.
  
   Людоеды ходят скопом.
   Зазевался -- и в мешок.
   А потом едят с укропом
   всех под самый корешок.
  
   Я туда ходить не буду --
   я тихонько подкрадусь.
   Погляжу туда отсюда,
   сливами вооружусь.
  
   Посмотрю одним глазочком...
   Что такое? Вот-те раз!
   Там ворона потеряла
   свой любимый правый глаз.
  
   Долеталась, доглазела!
   Правы взрослые вполне.
   Я на грядку плакать села --
   жалко птичку было мне.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Как было хорошо тогда!
   Дожди водили дружбу с нами,
   а полуночная звезда
   сверкала чистыми лучами.
  
   И мы, рожденные в ночи,
   ее лучи воспринимали.
   Светили пламенем свечи
   и всеми чувствами сияли.
  
   На этом небе мы одни --
   счастливые посланцы ночи.
   Но шли за нами злые дни
   и разрывали небо в клочья.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Встретились, сошлись, поговорили.
   Выпили хорошее вино.
   Сигаретку вместе покурили.
   Посмотрели в грязное окно.
  
   Но и этого с меня довольно,
   глупостями больше не сорю.
   Ты меня не видишь -- это больно.
   И не слышишь, что я говорю.
  
   Не смеюсь -- поэтому ты шутишь.
   Я тебе не лгу -- ты снова лжешь.
   Я твоя, но ты моим не будешь.
   Я с тобой. А ты куда идешь?
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Ах, эти муки любви --
   эти невежества муки,
   слабые знанья мои
   непостижимой науки.
  
   Знать бы ее до основ,
   до предсказанья событий,
   до все решающих слов,
   до гениальных открытий.
   1993 г.
  
  
   СОГДИАНА*
  
   Растревожит ли старая рана,
   опостылят ли промахи дня,
   Согдиана, зову, Согдиана!
   Где же ты, Согдиана моя?
  
   Помнишь, как под раскидистой грушей
   я верблюжью пряжу пряла?
   Согдиана, согрей мою душу,
   расскажи мне, какой я была.
  
   Боевые неслись аргамаки,
   охранять нас от полчищ и орд.
   Куропаток на ужин и маки
   приносил черноглазый мой согд.
  
   Эти серьги, монисто и платье
   он купил мне за дюжину коз.
   И теперь для него на закате
   я готовлю напиток из роз.
  
   Что ночами нам южными снилось,
   я давно позабыла в веках.
   Помню, как я на пламя молилась
   с драгоценной Авестой в руках.
  
   Поутру умывалась в арыке,
   запекала с фисташками рис,
   а потом на базарные крики
   шла с корзиной по улочке вниз...
  
   Нет давно моего каравана.
   По снегам пролегает мой путь.
   Помню я о тебе, Согдиана!
   Только ты меня не позабудь.
   1993 г.
   * С о г д и а н а -- один из древнейших центров цивилизации, в сере-
   дине I тысячелетия до н. э. -- государство на территории Средней Азии.
  
   * * *
  
   Я -- плоть твоя, ребро твое шальное,
   я -- глупое заблудшее дитя,
   твое воображение больное,
   что разрушает разум, не шутя.
  
   Я -- просто вымысел, раскрашенная маска,
   какой-то бессловесный манекен.
   Но я еще и бабушкина сказка,
   не слышимая, в общем-то, никем.
  
   Я -- та, которая все время будет,
   которая реальнее всего,
   которая жалеет, а не судит,
   и поцелует сына твоего.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Мы расстались. Но, Боже мой,
   в этом ли дело?!
   Как свежо это утро,
   как близко мечты!
   Сколько глупостей
   наговорить я успела!
   -- Это только слова... --
   улыбаешься ты.
  
   Замечательно все --
   и трамваи, и люди,
   и трава, и собаки,
   и бежевый кот!
   Мы с тобою, наверное,
   счастливы будем --
   через миг, через час,
   через день, через год.
  
   Мы расстались. Но встретимся.
   Может быть, скоро?
   Очень быстро по небу
   плывут облака.
   Все прекрасно вокруг.
   И прекрасен мой город.
   Ах, зачем эта ночь
   так была коротка...
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   То там, то здесь сверкнет гроза,
   нам обнажая вены Бога.
   Прольется чистая слеза,
   и полегчает всем немного.
  
   На землю упадут плоды,
   пробьются снова к небу всходы,
   чтобы до утренней звезды
   учить язык родной природы.
  
   Ее отдельные слова
   звучат как будто бы знакомо.
   Но что ответила трава
   на грозные раскаты грома?
  
   Что ветер в роще просвистал?
   О чем над речкой шепчет ива?
   И почему растет кристалл
   в своей гробнице молчаливо?
   1993 г.
  
  
  
  
   * * *
  
   Есть символы у вещих снов --
   из будущих времен приветы.
   Есть признаки у лживых слов,
   есть просто верные приметы.
  
   Но не хвались, мой друг, не мни,
   что все возможно подытожить.
   Есть знаки Неба и Земли,
   но лучше нам их не тревожить.
   1993 г.
  
  
   БЕЛЫЙ ТИГР
  
   В джунглях Бенгалии влажной,
   там, где реки поворот,
   немолодой и отважный
   тигр белоснежный живет.
  
   Любят бенгальские тигры
   щурить глаза на него,
   любят затеивать игры
   и выяснять -- кто кого.
  
   Не подводили ни разу
   белого тигра клыки.
   Только милей его глазу
   мутные воды реки.
  
   Там, за излучиной хмурой,
   где розоватая хна,
   с точно такою же шкурой
   ходит тигрица одна.
  
   Очи ее голубые --
   небо Бенгалии всей,
   лапки ее молодые
   белого снега белей.
  
   Многое в жизни он знает,
   а про нее -- ничего.
   Пусть никогда не поймает
   хитрый охотник его.
   1993 г.
  
  
   ДВА МЕДВЕДЯ
  
   "Со временем созвездие Большой Медведицы
   исчезнет с небосклона Земли..."
   Из учебника астрономии
  
   Небесная медведица моя,
   куда ведешь ты этого упрямца?
   Он напоролся на "Железный гвоздь"*
   и звезды высыпал из плюшевого ранца.
  
   Он упирается -- аж всеми четырьмя!
   Но не ревет, а дышит тихой сапой.
   До шара голубого хрусталя
   ему охота дотянуться лапой.
  
   Лизнуть Луны блестящий леденец,
   толкнуть созвездье под названьем Лира,
   сбежать от матери. Охота, наконец,
   отведать меду в самой чаще Мира.
  
   Но все пройдет. Он станет мудрецом
   и, о тебе скорбя, расскажет другу,
   с каким самоотверженным лицом
   водила ты его по заданному кругу.
   1993 г.
   * "Ж е л е з н ы й г в о з д ь" -- Полярная звезда, -- в созвездии Малой
   Медведицы.
  
  
   ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
  
   Люди -- ничего не говорят,
   ничего не видят и не слышат.
   Книги -- синим пламенем горят.
   Небеса -- и те почти не дышат.
  
   Только эхо или тишина,
   слабый оттиск или отраженье.
   И по этим признакам должна
   я сказать, куда идет движенье.
  
   Будет смерть, похожая на сон,
   или пробуждение от света?
   У природы есть один закон --
   уходить от ясного ответа.
  
   У нее какой-то свой расчет,
   не зависящий от пристального взгляда.
   Ни одна наука не рискнет
   объяснить, зачем ей это надо.
   1993 г.
  
  
   АВГУСТ
  
   Когда летят из райских гнезд
   плоды невинных наслаждений,
   приходит месяц близких звезд
   и метеорных наваждений.
  
   Давно забытые слова
   во мне желают возродиться,
   и так легко под знаком Льва
   мне жребием своим гордиться.
  
   Есть много сил, и не болит
   душа от звездного эфира,
   когда потоки Персеид
   пересекают Полюс Мира.
  
   Планетам -- начинать с нуля.
   Им надо снова звать пророка.
   Не торопись, Земля моя,
   срываться с ветки раньше срока.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Зачтутся вам, бездарные поэты,
   вся ваша сдержанность, что трусости сродни,
   все ваши подлостью пропахшие советы
   и вера, что ранимы вы одни.
  
   Все вычтется из вашей жизни "веской" --
   любовь правительства и денежный успех --
   из каждой строчки вашей полудетской,
   из ваших чувств и откровений всех.
  
   А что останется, то вам не будет лестно.
   Желаю вас так близко не узнать!
   Читать вас никому не интересно.
   Да и зачем вас, в сущности, читать.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Хочется или не хочется,
   умолим -- неумолим,
   позвони, а то все кончится
   многотомником моим.
  
   Для меня стихи -- отечество,
   не грозит мне ничего.
   Но спаси хоть человечество
   от безумья моего.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Вы можете меня ругать,
   вы можете меня пугать,
   над каждым шагом можете смеяться.
   Но я от вас не отвернусь,
   я вас нисколько не боюсь --
   до сердца моего вам не добраться.
  
   Не делайте холодных глаз,
   не говорите жарких фраз
   и за спиной меня не обсуждайте.
   Ведь и у вас одна спина,
   она -- непрочная стена,
   а кто стоит за той стеной -- соображайте.
  
Вы можете меня судить,
   вы можете меня убить,
   вы можете со мной не попрощаться.
   Но вы не знаете, куда
   уходят жизни поезда
   и как там с вами будут обращаться.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Освободи меня ото всего,
   дай вырваться из мысленного круга.
   Зачем наказываешь смертью друга?
   Ведь я не убивала никого.
  
   Не может быть, чтоб жизнь моя была
   объяснена так просто и жестоко.
   Без друга плохо, страшно, одиноко,
   каких бы новых дружб я ни вела.
  
   Ужели, Господи, не знаешь ты меня?
   Зачем в меня сомнение вселяешь?
   Зачем испытываешь, что ты проверяешь
   за веком век, день изо дня?
   1993 г.
  
  
   ПРИВЕТ ЮРИЮ ШЕВЧУКУ
  
   Осень -- время лосиного гона,
   время смены звериных одежд,
   время долгого-долгого стона
   улетающих в небо надежд.
  
   Посоленная снегом равнина
   да прощания диких гусей...
   Осень -- это еще паутина,
   что меняет улыбки друзей.
  
   Осень -- это веселая краска
   для краснеющих клюквой болот.
   Осень -- это последняя ласка
   в ожиданье кровавых охот.
  
   Это время сходящихся в стаю
   молодых и матерых волков.
   Это время, которое знаю,
   сторонясь вездесущих стрелков.
   1993 г.
  
  
   ПАМЯТНИКИ
  
   На старой улице Советской,
   где нет ни мира, ни труда,
   вожди с восторженностью детской
   зовут неведомо куда.
  
   Толпятся каменные гости
   у скверов и библиотек.
   Им дела нет до нашей злости,
   им надо отстоять свой век.
  
   Как много требует отваги
   коммунистическая даль!
   Окаменевшие бедняги,
   за все-то вас сегодня жаль.
   1993 г.
  
  
   КРОВЬ
  
   Теплая, соленая, живая,
   красная, как древний океан,
   в руслах вен, меня не замечая,
   из далеких добиблейских стран
  
   кровь течет -- по замкнутому кругу,
   сквозь меня, в другие времена,
   слушая небесную подругу
   с именем космическим Луна.
  
   Ради шутки или интереса
   нужен ей неблизкий этот путь?
   Почему в крови моей железо,
   а не медь, не марганец, не ртуть?
  
   Красная-прекрасная такая,
   в унисон тебе шумит прибой.
   Но когда идет волна крутая,
   страшно море сравнивать с тобой.
   1993 г.
  
  
   * * *
  
   Не грязной жадной побирушкой --
   хочу хозяйкой быть земле.
   Хочу мужчинам быть подружкой,
   не помышляющей о зле.
  
   Для этой девочки богиней
   хочу остаться навсегда.
   Хочу понять рисунок линий,
   что чертит мне моя звезда.
  
   Хочу быть формулой соцветий,
   зрачком -- невидящим глазам.
   Хочу знакомой быть планете,
   любимой внучкой -- небесам.
  
   Друзьям хочу быть вечно новой,
   любимому -- душой родной.
   К заблудшим людям -- не суровой,
   и милосердию -- сестрой.
   1993 г.
  
  
  
  
   * * *
  
   Из каждого глотка весны
   растят в себе пыльцу тычинки.
   Сосут растительные сны
   из листьев жадные личинки.
  
   Презрев подводное жилье,
   парят над озером стрекозы.
   И точат хищное копье
   предусмотрительные осы.
  
   Но ничего они не ждут,
   какими мерками ни мерьте.
   Никто не говорит про труд
   и жизнь, что будет после смерти.
   1993 г.
  
  
   РЫСЬ
  
   В детстве шла дорога лесом,
   по-весеннему цвела.
   Небо -- голубым навесом,
   вся черемуха бела.
  
   Пахло дегтем, лошадями.
   Я смотрела на зверье.
   Поднималось над лесами
   лето пятое мое.
  
   Птицы пеньем заходились
   и, наверно бы, зашлись.
   Вдруг дубы зашевелились --
   спрыгнула на землю рысь.
  
   Хоть смотрели друг на друга
   мы всего лишь только миг,
   дикая моя подруга,
   я запомнила твой лик!
  
   Ну, а ты меня узнаешь?
   Вот поеду я зимой...
   Шуткой ты не испугаешь
   меня больше никакой.
  
   Рысья шкура серебрится,
   будто в небе Млечный Путь...
   Если встретимся, сестрица,
   то обняться не забудь!
   1994 г.
  
  
   ЩЕНОК
  
   Молока попьет -- и на бочок.
   Не собачка -- маленький бычок.
   Не умеет лаять и рычать,
   а умеет лишь одно -- мычать.
  
   Будет он веселым и большим.
   Будет он таким, как мы решим.
   А пока он слабенький щенок
   и без мамы очень одинок.
  
   Мы -- страшилища. Но это не беда!
   Вот тебе игрушка, вот -- еда.
   Грустный хвостик и печальный глаз...
   Как ты, глупенький, еще полюбишь нас!
   1995 г.
  
  
   КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ СОБАКИ
  
   "Придет серенький волчок..."
  
   Что ты знаешь, когда так глядишь на меня,
   слов каких твое сердце ищет?
   Где-то лодка плывет в золотых камышах,
   и голодный Анубис рыщет.
  
   Дай мне теплую лапу твою, малыш,
   мы с тобою пока что вместе.
   Слишком тихо со мной ты опять говоришь,
   слышу я только запах шерсти.
  
   Может быть, так и надо: всегда служить
   без печали, без слов, без меры.
   Не гадать, не предвидеть, а просто -- жить
   по законам своей же веры.
  
   Не считать, сколько сделали мы добра.
   Вседозволенность только бесит...
   Никого не забудет сын Бога Ра --
   на весах наши души взвесит.
   1995 г.
  
  
   ЭРДЕЛЬТЕРЬЕР
  
   Как солнце июля, он ярок.
   Он нужен, как добрая весть.
   Он дорог, как ценный подарок.
   Он прав, потому что он есть.
  
   Он то, что всегда остается
   со мной и в мороз, и в жару.
   Он то, что еще отзовется,
   пусть шепотом я позову.
  
   Прочел он цвета русской ночи
   и выучил запахи дня.
   Он смелый и преданный очень,
   он верит, как в Бога, в меня.
  
   Живем и как будто не тужим.
   То эдак у нас, то вот так.
   То служим друг другу, то дружим...
   Как жаль -- ты не любишь собак!
   1995 г.
  
  
   СЛИШКОМ КОРОТКИЙ ВЕК У СОБАКИ
  
   Слишком короток век у собаки.
   Впереди -- расставания боль.
   Только призраком будет во мраке
   охранять она вашу юдоль.
  
   Или, может, помчится рысью
   за созвездием Гончих Псов,
   чтобы где-то за звездной высью
   откликаться на новый зов.
  
   Но пока вы идете рядом,
   смерть -- всего лишь далекий сон.
   И сейчас человеку надо
   верить, что невозможен он.
  
   Жарко дышат собачьи пасти.
   На, возьми, человек! Лови!
   Голос верности, запах счастья,
   краски жизни и цвет любви!
   1995 г.
  
  
   ЯШМА - ЭРДЕЛЬТЕРЬЕР
  
   Царь зверей ты наш, король терьеров!
   Нет высоких для тебя барьеров,
   нету страшных нор, холодных рек.
  
   Ах, какая ты большая стала!
   Яшма -- первый камешек Урала,
   талисман ты наш и оберег!
  
   Бархатный бочок, прямая спинка,
   носик -- замша, лапка -- апельсинка.
   В общем, королевский экстерьер!
  
   Борода, усы, вагон геройства
   и -- всепобеждающее свойство
   помнить, что она -- эрдельтерьер.
   1995 г.
  
  
   * * *
  
   Соседка -- алкашка, сосед -- наркоман.
   У каждого есть увлеченья.
   Я бросила книгу на старый диван --
   ничто не имеет значенья.
  
   Оранжевый свет в половину окна,
   холодное синее небо.
   Похоже, сияет Венера одна --
   без мужа, без денег, без хлеба.
  
   Неплохо бы платье нарядное сшить,
   я в нем окажусь посмелее.
   Советует радио весело жить,
   советует жить веселее.
   1996 г.
  
  
   * * *
   Радио слушать -- не слышать себя.
   Давай поедем слушать землю!
   И там, травинку теребя,
   я силы всей земли приемлю.
  
   Давай о жизни говорить,
   а не о призрачном эфире.
   И то, чего не может быть,
   еще случится в этом мире.
  
   И ты еще, мой друг, поймешь --
   есть что-то тихое, простое.
   Смотри, как скромно эта рожь
   роняет семя золотое.
   1996 г.
  
  
   БЕЛАЯ МАШИНА
  
   На излете осени --
   белая машина.
   Едем мы на желтый
   пограничный свет.
  
   Потому что осень
   ехать разрешила.
   Ну, а кроме осени,
   никого здесь нет.
  
   Желтые деревья,
   медная поляна,
   золотые песни
   солнечных синиц.
  
   Весело считать мне
   в зарослях бурьяна
   взмахи твоих быстрых
   бронзовых ресниц.
  
   Белая машина --
   славная корзина
   для грибов душистых
   и медовых трав.
  
   Вот она промчалась
   мимо магазина,
   из опавших листьев
   облако подняв.
   1996 г.
  
  
   НОЧНЫЕ СТРАХИ
  
   Собака прижалась бочком --
   ей хочется быть с человеком.
   Косится звериным зрачком,
   мигает таинственным веком.
  
   Пустые собачьи дела:
   запутался в шерсти репейник,
   охота побольше тепла
   и чтоб расстегнули ошейник.
  
   Из доисторических снов
   охота вернуться обратно.
   И страшно остаться без слов,
   и что говорить -- непонятно.
   1996 г.
  
  
   * * *
  
   Не люблю я эти песни,
   не люблю я эти лица,
   не люблю я эти книги,
   и газеты не люблю.
  
   Слушаю я только небо,
   чту прозрачную водицу,
   а читаю только листья --
   очень много новостей.
  
   Не хочу я знать английский --
   я и русский-то не знаю.
   Не хочу я жить в Париже --
   у меня своя судьба.
  
   Ни за что я не надену
   эти модные обертки --
   в них мне будет несподручно
   мотыльков определять.
   1996 г.
  
  
   ЭРДЕЛЬКА
  
   Хороша моя подруга,
   у нее веселый вид.
   Я теперь ее прислуга,
   и служу ей без обид.
  
   У нее четыре лапы
   и набор таких манер,
   что последние растяпы
   скажут: "Вот идет терьер".
  
   Если шорохи у двери
   и грабители идут,
   ждут огромные потери
   всех, кого не ждали тут.
  
   Сразу тысячи опасных,
   злых, оскаленных зверей
   в выражениях ужасных
   путь укажут до дверей.
  
   Если я чернее тучи,
   то со мной грустит она;
   если счастья светит лучик,
   счастьем вся она полна.
  
   Если я не возражаю
   и молчу -- она молчит,
   если не соображаю --
   что-то тихо прорычит.
  
   Но, как правило, резвится
   и заводится сама,
   чтобы я могла развиться
   до природного ума.
  
   Хороша моя подруга,
   у нее веселый вид.
   От смертельного недуга
   безнадежных исцелит.
   1996 г.
  
  
   ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ СОН
  
   Полцарства -- за поцелуй,
   полжизни -- за рукопожатье.
   И только за этот взгляд
   с жизнью расстаться могу...
   1996 г.
  
  
   * * *
  
   Безумные друзья мои
   вином и кофием поили.
   Любили устные бои
   и книги толстые любили.
  
   Еще любили город свой,
   не замечая в нем уродства.
   Карман, хронически пустой,
   считался знаком благородства.
  
   Любили девушек любить
   и даже целые народы,
   меня не смея отделить
   от окружающей природы.
   1996 г.
  
  
  
  
   * * *
  
   Вам бы только крепкую водку пить,
   вам бы все о родине говорить.
  
   Вам бы только биться -- рога вперед,
   вам бы аргументами оскалить рот.
  
   Ну а мне, неграмотной, все равно --
   водку пить, шампанское иль вино.
  
   Ну а мне, уставшей вас разнимать,
   некогда о родине вспоминать.
  
   Потому что надо в поле идтить,
   потому что надо хлеб растить,
   потому что надо завтра жрать,
   потому что надо детей рожать.
  
   А иначе -- кто же будет пить
   и снова о родине говорить?
   1996 г.
  
  
   * * *
  
   Почему-то любовь -- кровь,
   почему-то дурак -- враг,
   почему-то беда -- да,
   а век -- это человек.
   1996 г.
  
  
   * * *
   Катись! На поезде. С девчонками. Не жалко.
   Хоть всю Россию -- вдоль и поперек.
   Мне нагадала злющая гадалка,
   что без меня ты будешь одинок.
  
   До одури целуйся -- сколько хочешь,
   пей горькое и сладкое вино.
   Полмира заморочь -- ты заморочишь!
   Мне, уверяю, будет все равно.
  
   Мне будет все равно, я уверяю.
   Пускай Земля слетит с своей оси,
   я ничего уже не потеряю.
   Я не ревную -- даже не проси.
  
   Как сыр, катайся в масле приключений,
   гори огнем на чаше бытия!
   Нет, я не стою этих увлечений.
   Не этих увлечений стою я!
   1997 г.
  
  
  
  
  
   * * *
   "Я вернулся в свой город..."
   О. Мандельштам
  
   Чугунное литье оград,
   рабочих улиц перебранка.
   Но, поправляя свой наряд,
   спешит куда-то ижевчанка.
  
   Ей нет еще и двадцати,
   она -- девчонка из журнала.
   Она надеется найти
   все то, что в жизни я искала.
  
   Ей хочется других столиц,
   где нет ни фабрик, ни заводов.
   Ей дела нет до встречных лиц,
   до этих бань и огородов.
  
   А я -- приветствую завод,
   ограды, улицы, строенья.
   Пускай девчонке повезет
   на встречи и на возвращенья.
   1997 г.
  
  
   * * *
  
   Когда не помогают президенты,
   лихие всадники летят на лошадях,
   на лимузинах ездят диссиденты
   и нищие сидят на площадях.
  
   Чужая жизнь горит, как сигарета,
   судьба стремится вырваться из рук,
   а по прямой летящая комета
   вдруг замыкает нас в порочный круг.
  
   Что делать мне, увы, не посвященной
   в расклад земных, а также звездных сил?
   Как мне молиться, сроду не крещенной,
   о чем просить, никто не объяснил.
  
   Но я прошу, кого -- сама не знаю,
   но я молюсь -- неведомо кому.
   И только потому не умираю,
   что доверяюсь русскому уму.
   1997 г.
  
  
   * * *
  
   В нищей России поют соловьи,
   слышится робкое листьев дыханье.
   Снится купальнице сон о любви,
   бархатный шмель полетел на свиданье.
  
   Бедный прибрежный пустынный лужок,
   запах асфальта, бензина и водки.
   Зыбкий мосток на другой бережок --
   там городские гуляют красотки.
  
   Что им сказать о пришедшей весне?
   Я ли весенних цветов не жалею?
   Но улыбаться не хочется мне,
   да и о родине врать не умею.
  
   И ничего тут поделать нельзя.
   Мир не изменится в этом сезоне.
   Даже друзья -- уезжают друзья
   май коротать в золотой Барселоне.
   1997 г.
  
  
   УЛИЦА ПУШКИНСКАЯ
  
   Где-нибудь еще растут каштаны,
   лиственницы, липы, тополя,
   но мои излечивает раны
   Пушкинская улица моя.
  
   Здесь дома стоят, как монументы
   уходящих в прошлое эпох,
   и такие помнятся моменты,
   что невольно подавляешь вздох.
  
   Мы уйдем -- она все так же будет.
   Мы пришли -- она уже была.
   Защитят, обнимут, приголубят
   каменные два ее крыла.
  
   Утреннюю, залитую светом,
   вдаль зовущую по тихим вечерам --
   я люблю ее зимой и летом
   так, как любят песню или храм.
   1997 г.
  
  
   * * *
  
   Старый город -- новый город,
   два пригорка до пруда.
   За прудом -- кузнечный молот
   время делит на года.
  
   Вдоль по улочке старинной
   мы, беспечные, идем
   за краснеющей рябиной,
   просто -- за хорошим днем.
  
   Город старый -- город новый.
   Здесь такой народ живет:
   нам -- приятный, вам -- суровый.
   Это кто уж как поймет.
   1997 г.
  
  
  
  
   ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР
  
   Ты -- мой воображаемый кумир,
   ты -- добрый знак, ты -- предрассудок честный.
   Ты тоже мой, но параллельный мир --
   мир сказочный, непознанный, прелестный.
  
   Ах, этот мир губительных зеркал --
   отважных слов и мужественных взглядов.
   И не таких он путниц привлекал
   смертельной строгостью торжественных обрядов.
  
   Я вижу время -- лучше не зови.
   И мне вполне достаточно мгновений
   от жалкого веселья до любви,
   от счастья до мучительных сомнений.
  
   Да и тебе не стоит повторять
   чужих дорог, чужого безрассудства,
   пока не научусь я отделять
   все бездорожье мира от беспутства.
   1997 г.
  
  
   * * *
  
   Снова миром правит лето.
   Предъявил июнь права.
   Солнцем ласковым согрета,
   о любви поет трава.
  
   Шьются платья, сарафаны,
   босоножки -- нарасхват.
   Пишутся в стихах романы,
   люди с небом говорят.
  
   Летом -- счастье, летом -- розы,
   летом -- сильная гроза.
   Летом даже наши слезы --
   просто божия роса.
   1997 г.
  
  
   ВЕСЕННЯЯ ПЕСЕНКА
  
   Шумит в крови адреналин,
   витает в воздухе бензин,
   и ничего не разобрать от смога.
   Который час, который год,
   и все-таки куда ведет
   вот эта распрекрасная дорога?
  
   Черемуха струит эфир,
   как будто пролили кефир,
   как будто вмазали по дереву сметаной.
   Ах, знаю я, чем мне грозит
   черемуховый альдегид --
   тоской сердечной и сердечной раной.
  
   Вся мировая соль земли
   солит артерии мои,
   вся мировая соль мозги терзает --
   какой еще ингредиент
   блокирует во мне фермент,
   когда и для чего -- никто не знает.
  
   Зачем нам столько вещества,
   меняющего существа,
   зачем гормон следит за мной так строго?
   И отчего который год
   опять черемуха цветет?
   Как много непонятного, как много!
   1998 г.
  
  
   * * *
  
   Когда не радует работа,
   когда устану от людей,
   а равнодушная дремота
   угробит парочку идей,
  
   когда меня никто не любит,
   когда уже мне не до слез,
   когда меня под корень рубит
   астрологический прогноз,
  
   когда не видит Бог, насколько
   хочу я, братцы, умереть,
   тогда и остается только
   вот эту песенку запеть.
   1998 г.
  
  
   * * *
  
   Осень качает деревья в лесу,
   музыку эту с собой унесу.
  
   Будет со мною всю зиму она.
   Будет она, как морская волна,
  
   душу качать мою и согревать,
   сердце соленой водой омывать.
  
   Будет она среди белого дня
   гладить и гладить, и гладить меня.
   1998 г.
  
  
   * * *
  
   Где-то все еще крутят Дассена,
   где-то все еще верят и ждут.
   Ну а здесь -- мне трава по колено,
   ну а здесь -- только белки живут.
  
   Помнишь, он обещал бабье лето
   вместо русских заснеженных зим?
   Как любили его мы за это
   и за то, что не встретимся с ним!
  
   Я вернусь в свой неприбранный город --
   все равно не уйти мне от стен,
   где ты был так беспечен и молод,
   где так сладко шептал Джо Дассен.
  
   И когда-нибудь в старости зыбкой
   я припомню все это былье.
   Даже рюмочку выпью с улыбкой
   за французское счастье свое.
   1998 г.
  
  
   * * *
  
   Облетели листья бересклета,
   обнажив наивные сережки.
   Тихо, будто жизнь, уходит лето
   по лесной извилистой дорожке.
  
   Вот моя любимая поляна,
   где трава пока нежнее шелка.
   Здесь кроты копают норы рьяно,
   здесь всегда стою я долго-долго.
  
   Потому что здесь -- моя защита,
   потому что ель -- моя подруга,
   а с рябиной столько пережито,
   что уже не бросим мы друг друга.
   1998 г.
  
   Осень
  
   Нынче среда или пятница?
   Это мечты или раны?
   Рыжеволосая всадница
   флаг поднимает багряный.
  
   Будет она, раскрасавица,
   месяца три куролесить.
   Ох, как она позабавится,
   спать уходя ровно в десять!
  
   Будет осыпывать золотом,
   будет манить за собою,
   будет пронизывать холодом,
   плакать над нашей судьбою.
  
   Вдруг отрезвит человечество,
   врезав по облаку плеткой,
   и очарует Отечество
   ясной и чистой погодкой.
  
   Но, как продрогшую школьницу,
   ветки деревьев ломая,
   конь унесет своевольницу,
   снежные вихри вздымая.
   1998 г.
  
   * * *
  
   Мы с собакой по лесу находимся,
   красотой осенней позабавимся.
   А потом продрогнем и нахохлимся
   и, глядишь, от горести избавимся.
  
   Там в лесу -- уже рябины спелые,
   на тропинках тлеет хвоя пряная,
   расправляют совы крылья серые,
   а листва -- сухая и багряная.
  
   Под большими елками зелеными
   серебрятся травы в первом инее,
   а в ложбине за ручьем и кленами
   окликает эхо нас по имени.
  
   Жить себе и не грустить об отдыхе,
   в унисон ответить -- вот везение.
   Будто лист веселый, кружит в воздухе
   легкая мечта моя осенняя.
   1998 г.
  
   * * *
  
   Месяц мой ясный, свет золотой!
   Сколько еще мне идти за тобой?
   Светишь ты, ясный мой, мне на беду.
   Темной дорожкой к тебе я иду.
  
   Что-то мне страшно о небе мечтать,
   страшно мне светлый твой лик изучать.
   Страшно остаться угрюмой и злой...
   Месяц мой ясный, свет золотой!
   1998 г.
  
   НАДПИСЬ НА ОСЕННЕЙ ФОТОГРАФИИ
  
   Люблю эту влагу небесную:
   она -- как печаль обо мне.
   Люблю твою шутку прелестную:
   она -- по моей вине.
  
   Люблю этот домик маленький
   за то, что там ждут нас.
   Осень -- цветочек аленький --
   люблю за волшебный сказ.
   1998 г.
  
   * * *
  
   Расскажи мне о древних мирах,
   о навеки ушедших народах,
   о сраженьях, победах, пирах,
   о своих неприкаянных годах.
  
   Расскажи мне, пока мы одни,
   как слова о любви не стареют.
   Может быть, быстротечные дни
   нас за это еще пожалеют.
  
   Не казнит исторический мрак
   археологов собственной эры.
   Неужели расстанемся так --
   осторожные, как пионеры.
   1998 г.
  
   * * *
  
   Так неудача бесила,
   что и не сразу дошло.
   Девочка хлеба просила --
   вежливо, тихо, незло.
  
   Будто просила прощенья
   за свой обтрепанный вид
   или ждала завершенья
   непроходящих обид.
  
   Будто просила не хлеба,
   не утешительных слов,
   не благосклонности неба,
   а равновесья весов.
   1998 г.
  
   * * *
  
   Мы платим за грехи своих отцов.
   Во-первых платим, во-вторых и в-пятых.
   Мы -- поколенье искренних лжецов,
   рожденное в конце пятидесятых.
  
   Рожденное под рокоты ракет
   и запрещенный грохот рок-н-ролла,
   под мирное шкварчание котлет
   и рапорты родного комсомола.
  
   Мы -- платим. Мы расплачиваться в плач
   готовы своей жизнью обветшалой,
   лишенной ваучеров и дешевых дач,
   но, как и прежде, платим кровью алой.
  
   Не безнадежно, кажется, глупы.
   Мы зерна отделяем от половы.
   Мы -- окрик митингующей толпы,
   но близоруки так, что нездоровы.
  
   И нам досталось то же -- злая власть.
   И мы -- судить кого-то ополчились.
   Отцов своих отчитываем всласть.
   И то сказать -- ругаться научились.
   1998 г.
  
  
  
   * * *
  
   Лечить цветы, собак и кошек.
   Зимой кормить голодных птиц.
   И ждать березовых сережек,
   как ждут одних императриц.
  
   Так просто -- жить, ручью внимая,
   сосну и ель благословя!
   Как будто на пороге рая,
   стоять и слушать соловья.
  
   Ни на кого не обижаться,
   не восхищать случайных глаз...
   И все сильнее убеждаться,
   что разум не спасает нас.
   1999 г.
  
   ЗИМНИЕ ГРЕЗЫ
  
   Когда в Приуралье лютует зима,
   тогда распускаются в Африке розы,
   и наша зарянка -- жар-птице кума --
   на утренней пальме поет про морозы.
  
   Тогда много дней и ночей не спеша
   снег белый летит без просвета, без меры.
   И черным клубком улетает душа
   понежиться в бархатном теле пантеры.
  
   Волшебница джунглей мурлычет свое,
   лежа на печи раскаленного юга.
   А в небе играют котята ее,
   и воет от страха на севере вьюга.
   1999 г.
  
МОЕЙ СОГБАКЕ
  
   Твоя душа моей души древнее,
   а значит -- совершеннее моей.
   И потому мне надо быть мудрее,
   чтоб не смешить озлобленных людей.
  
   Для них ты -- просто глупая собака,
   а для меня -- земное существо,
   которое из хаоса и мрака
   меня преображает в божество.
  
   Я все могу! И потому приемлю
   все слабости и странности твои.
   И не боюсь, а радуюсь и внемлю
   твоей всепобеждающей любви!
   1999 г.
  
   * * *
  
   Вот идет человек одинокий.
   Что-то он о себе возомнил!
   Он красивый, плечистый, высокий,
   у него, может быть, много сил.
  
   Только что же он слышит и видит,
   кроме поступи важной своей?
   Что мучительно так ненавидит,
   обходя незнакомых людей?
  
   Вот деревья его провожают,
   и трава украшает маршрут,
   но они ему только мешают,
   потому что некстати растут.
  
   У него есть семья и квартира,
   есть железная дверь со звонком.
   Но не знает он этого мира --
   он почти что ни с кем не знаком.
   1999 г.
  
   МАЛИНОВКА
  
   Залетела птица на балкон,
   будто в дом удача залетела.
   Звон стоит, переполох и стон --
   трепыхнулось сердце, заболело.
  
   Бедная малиновка моя!
   Обносилась яркая рубаха.
   За леса, за горы, за моря
   залетела -- и дрожит от страха.
  
   Что ж так убиваться-то? Лети!
   Окна я открыла нараспашку.
   Ты меня боишься? Ну, прости.
   Извини, что напугала пташку.
   1999 г.
  
   ДЫМЧАТЫЙ ЛЕОПАРД
  
   "...Верхние клыки сильно развиты и при-
   дают ему некоторое сходство с саблезу-
   бым тигром. На грани исчезновения".
   Из книг по зоологии
  
   На дымчатых склонах Непала
   стоят вековые леса.
   Там разных диковин немало,
   встречаются и чудеса.
  
   Дремучих ветвей обитатель,
   звериного племени жрец,
   живет где-то здесь обладатель
   серебряных лент и колец.
  
   Его золотистая шкура
   как будто немного в золе.
   И, верно, кошачья натура
   зовет упражняться во зле.
  
   Он родственник рыси, и, кстати,
   он, в сущности, не леопард.
   Но все саблезубые стати
   так много о нем говорят!
  
   Так много, что кажется даже
   для встречи внезапной он плох.
   До самозабвенья отважен
   хранитель ушедших эпох.
  
   Он -- дымчатый. В дымке неясной
   колец его тайных не счесть.
   Как фата-моргана -- прекрасный
   и неотвратимый -- как месть.
   2000 г.
  
   * * *
  
   Я хотел застрелиться веревкой,
   да веревки впотьмах не нашел.
   И лечился весь вечер "Перцовкой",
   знать, к тебе я хороший пришел.
  
   Весь прожженный забористым перцем,
   алкоголем пропитан насквозь.
   Видно, я прикипел к тебе сердцем,
   ну, а ты говоришь, что мы врозь.
  
   Что же ты, моя злая подруга,
   напускаешь все время туман?
   То веревки развесишь, подлюга,
   то бутылку запрячешь в чулан?
   2000 г.
  
  
   * * *
  
   Кого-то опять обличили,
   лишив исторических прав.
   Зачем же меня научили
   брать почту, вокзал, телеграф?
  
   Зачем телеграф, если кто-то
   не сводит с меня серых глаз?
   Зачем мне закон Мариотта
   про воображаемый газ?
  
   Зачем надо было прельщаться --
   решать интегральную муть?
   Учили бы лучше прощаться --
   без слез и падений на грудь.
   2000 г.
  
   РОМАНС
  
   Подарите мне осенью розы,
   чтоб они согревали меня,
   чтобы эти нелепые слезы
   не лились среди белого дня.
  
   И, вдыхая их запах роскошный,
   я букет дорогой обниму,
   представляя, что, может быть, можно
   точно так же склоняться к нему.
  
   Сколько нежности, ласки и страсти
   мне сулит каждый их лепесток!
   Осень милая, я в твоей власти.
   Начинай свой жестокий урок.
   2000 г.
  
   * * *
  
   С утра в лесу капель вовсю звенела,
   и верилось: вот-вот придет весна.
   Но северная вьюга налетела,
   и льдом покрылась влажная сосна.
  
   Застыли капли, будто мирозданья
   на ветках расходящихся времен.
   И замерла природа в ожиданьи
   почти забытых ласковых имен.
  
Накопят сосны солнечного света,
   а мы с тобой -- тепла и тишины.
   И вот свершится перемена эта --
   в пользу любви, надежды и весны.
   2000 г.
  
  
  
  
  
  
  
   Стихотворения 2002-2012годов
  
  
  
  
   У КАМИНА
  
   Людмиле Вернер
  
   Огонь подбирается ближе,
   похожий на легкий туман.
   Горячие камешки лижет,
   пророча поленьям роман.
  
   И вот разгораются страсти,
   поленья дрожат и поют
   о жизни, о смерти, о счастье...
   А красные крылья снуют,
  
   взлетают все выше и дальше,
   рождая лишь тени в ночи.
   От их ослепительной фальши
   укроется вечность в печи.
  
   А мы и не смотрим на пламя,
   плетя разговорную нить...
   Как будто бы Небо не с нами
   пыталось сейчас говорить.
   2002 г.
  
   ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА
  
   Озера с ледяной водой!
   Мне ваша холодность понятна.
   Сравнить бы надо вас с бедой,
   но это маловероятно.
  
   Вас можно только пригубить,
   минуя страшные глубины.
   Чтоб вашим отраженьем быть,
   найду ли веские причины?
  
   Опять придется отрицать,
   что лед меня прельщает мало.
   Порочный опыт -- созерцать
   все эти чистые начала!
   2003 г.
  
   ГЕОРГИНЫ
  
   Когда примеряет седины
   еще не увядший газон,
   приходят ко мне георгины --
   малиново-бархатный сон.
  
   Как звезды морские приходят
   из мрака подводных глубин,
   мерцают они, верховодят
   оттенком изысканных вин.
  
   Горячими вспышками света
   они обжигают меня,
   как будто все молнии лета
   сошлись у живого огня!
  
   Роскошные парни, не скрою,
   плетень подпирают плечом.
   Поверишь такому герою --
   и осень уже нипочем!
   2003 г.
  
   "ДЕКАБРИСТ"
  
   Зима жестокая в разгаре,
   мороз и снег, и ветра свист.
   А на окне стоит в ударе
   знакомый кактус -- "декабрист".
  
   Его собратья -- хатиоры* --
   не покидают Новый Свет.
   А он холодные просторы
   освоил за две сотни лет.
  
   Его цветы -- как песня юга,
   нежнее розовой зари.
   Так хороши, что стихла вьюга
   и прилетели снегири.
  
   Вот-вот тропические страсти
   весь этот мир сведут с ума!
   У кактуса не много власти,
   но призадумалась зима.
   2003 г.
   * Х а т и о р а -- родовое название "декабриста".
  
  
   КОРОЛЕВСКАЯ БЕГОНИЯ
  
   В углу, как брошенная дева,
   как нищенка в разгаре бала,
   дрожа и пить прося несмело,
   в цвету бегония стояла.
  
   За то, что выросла из кадки,
   за то, что наступало лето,
   за королевские повадки
   ее теперь лишили света.
  
   И успокоились -- забыли
   на лестнице, в чужой конторе.
   Ваше Величество, не Вы ли
   не верили в такое горе?
   2003 г.
  
   * * *
  
   У меня -- другое дело,
   у меня другой наряд.
   У меня другое тело
   и внимательнее взгляд.
  
   У меня и кровь другая,
   я ценю другой успех.
   Я теперь не "дорогая",
   а похожая на всех.
  
   Чередою изменений
   я встречаю новый год.
   Ну а ты все так же -- гений.
   Вот где гибель тебя ждет!
   2003 г.
  
   * * *
  
   Как не нужны камышовки смородине,
   так же и мы не нужны своей родине.
   Зреют плоды без участия птиц --
   без камышовок, овсянок, синиц.
  
   И камышам не нужны камышовки.
   Сколько б они ни имели сноровки,
   без камышовок растут камыши --
   прыгай -- не прыгай, дыши -- не дыши.
  
   И никому-то ты в мире не нужен.
   Это тебе нужен завтрак и ужин,
   небо и сад, и болото, и пруд --
   все, что родимой сторонкой зовут.
  
   Только без птиц невозможна природа.
   Ведь не бывает страны без народа,
   как не встречается русской души
   без грустной песенки про камыши.
   2003 г.
  
   * * *
  
   Лекции, тусовки, папироски --
   времена глубокого застоя.
   На экране Саша Кайдановский
   объясняет мне, чего я стою.
  
   Так посмотрит -- задрожит сердечко,
   улыбнется -- слезы выступают.
   И сегодня "Золотая речка"
   по камням души моей плутает.
  
   Саша, милый, все тебе известно --
   вейся ли, не вейся кинолента.
   Сталкерам на этом свете тесно,
   русский "экшен" -- он без "хеппи-энда".
  
   Сталкеров у нас не замечают.
   С этим делом, как и прежде, глухо.
   А они молчат и изучают
   потолок свой -- им хватает духа.
   2003 г.
  
   * * *
  
   Денису Бесогонову
  
   Если б в моем саду
   ты рос, можжевельник,
   я бы тобой надышаться хотела вволю,
   я бы тогда колючек твоих не боялась
   и улыбалась зеленым твоим объятьям.
  
   Но я заблудилась,
   болтая о том и этом.
   Иглы твои мне в самое сердце вонзились.
   Разве тебя в бестолковом лесу узнаешь,
   когда так спешишь к розам своим постылым...
   2003 г.
  
   О БЕДНОСТИ
  
   Ваши планы -- все такая липа,
   что пером уже не описать.
   Почему-то нет у меня джипа,
   не на чем друзей мне покатать.
  
   Нету дорогого ожерелья,
   замка белокаменного нет.
   Даже нет грошового веселья,
   чтобы разменять десяток бед.
  
   Хорошо ли это или плохо?
   Господа, не вам меня судить!
   Из вещей со мной -- одна эпоха.
   У меня ее вам не купить.
  
   С нею я приму любую ношу,
   даже если это будет крест.
   Тех, кого люблю, того не брошу.
   Бог не выдаст -- и свинья не съест.
  
   А просить у своего народа
   милостыню -- не иметь стыда.
   Жаль, что среднерусская природа
   любит очень средних иногда.
   2003 г.
  
   ПРО ВЕНЕРУ*
  
   Пла?то Лакшми и венец Артемиды,
   Лады земля и земля Афродиты,
   горы Накомис, Юноны каньон --
   сколько прославленных женских имен!
  
   Айно, Елена, Диана, Нсомеки,
   Феба, Фетида, Ниоба -- навеки
   вас приютила богиня Зари,
   а не какие-то там короли.
  
   Вот Тинатин по равнине гуляет,
   Ева венец неземной примеряет.
   Я это видела, как наяву,
   в иллюминатор. И я вам не вру.
  
   Я возвратилась с планеты Венера.
   Ох и тяжелая там атмосфера!
   Сутки за десять вписали в отчет --
   слишком там много красавиц живет.
   2003 г.
   * В стихотворении использованы географические названия планеты.
  
   * * *
   Огонь сильнее меня -- он освещает.
   Путь сильнее меня -- он бесконечен.
   Смерть сильнее меня -- она неизбежна.
   Любовь сильнее меня -- она проходит.
  
   Разве, Всевышний, я на тебя похожа?
   Ты, верно, ошибся, дав мне такое знанье.
   Лучше бы разум меня победить старался.
   Я бы тогда поняла, что и разум -- свыше.
   2003 г.
  
  
  
   * * *
  
   Мне любить тебя нельзя,
   ты -- разбойник и бродяга.
   А набьешься мне в друзья --
   и потянется бодяга.
  
   Жизнь сорвется под откос,
   небо свалится на землю,
   и пойдет душа в разнос.
  
   Я такого не приемлю.
   Все же я тебя мудрей,
   посерьезнее, построже.
   Твоих угольных кудрей
   не желаю я -- до дрожи.
  
   Не хочу порочных глаз!..
   Где же так тебе досталось?
   Поцелуй меня сейчас --
   пока я не испугалась.
   2004 г.
  
   "ЧЕРНЫЙ БАРХАТ"
  
   Знаешь эти модные конфеты?
   Женщины их просто обожают!
   В шоколадный фрак они одеты,
   а надкусишь -- коньяком растают.
  
   Упакованные в самый лучший глянец,
   ждут они томительных мгновений,
   чтобы вызвать на щеках румянец
   от живых к губам прикосновений.
  
   "Черный бархат" -- сильное названье.
   Будто небо зимними ночами,
   будто бы угасшее сознанье
   или тень у черта за плечами.
  
   Я вчера утешилась такими,
   раз другого не нашлось таланту...
   Сладкими, пьяняще-дорогими,
   бархатными -- все по прейскуранту.
   2004 г.
  
   ЦЫГАНКИ
  
   Дети Индии далекой
   юбками метут планету.
   Кроме тайны черноокой,
   никакой в них тайны нету.
  
   Их цветастые наряды
   за столетья примелькались,
   их цыганские обряды
   в разных странах потерялись.
  
   Но горда еще осанка --
   мне такой не научиться.
   Вот идет моя цыганка --
   чья-то мать или сестрица.
  
   Глянет темными очами --
   отрешенна и сурова:
   обольстить меня речами
   иль не вымолвить ни слова?
   2004 г.
  
   БИРЮЗОВЫЙ БРАСЛЕТ
  
   Бирюзовые птицы
   поют о добре,
   голубая на ветках рябина.
  
   И летит, и кружится,
   как лист в сентябре,
   прихотливая скань властелина.
  
   Бирюзовый браслет
   освящен серебром,
   где-то плещутся волны морские.
   И сжимает запястье
   невидимый шторм,
   и стихают волненья мирские.
  
   Бирюзовые слезы
   персидских князей,
   капли древнего сладкого рая,
   светло-синие замыслы
   лучших друзей --
   в круг замкнулась реальность другая.
  
   Бирюзовый браслет --
   бирюзовый рассвет,
   ювелирная притча пророка.
   Вещий ты или нет --
   охрани нас от бед,
   от болезней, тоски и порока.
   2004 г.
  
   * * *
  
   Вот и вновь весна случилась
   для того, кто жив остался,
   с кем беды не приключилось,
   кто весны не испугался,
  
   кто на родину вернулся
   из тропического лета,
   кто от слов моих проснулся
   и зажмурился от света,
  
   кто отчаянно сердился,
   опоясавшись мечами.
   Даже тот, кто не родился,
   встретился с ее лучами.
   2004 г
   .
   * * *
  
   Снова солнышко светит нам после дождя,
   лягушонок купается в шляпке груздя,
   будто в мраморной чаше фонтана --
   остроумно, восторженно, славно.
  
   Снова птицы поют, и снуют, и кричат,
   а крылатые мишки в берлогах мычат,
   упиваясь нектаром до бреда,
   оставляя врагов без обеда.
  
   Наше лето гуляет в соседнем лесу,
   будто серьги, цветы примеряют росу,
   и, расправив сутулые спины,
   мхи дремучие пудрят седины.
  
   Там трава зеленее, и небо синей,
   там поется о жизни -- и только о ней.
   Там ликует земная природа,
   там раздолье, покой и свобода!
  
   Только я -- горожанка до мозга костей,
   жить совсем не могу без дурных новостей.
   День прошел -- и меняю свободу
   на асфальт и прогноз про погоду.
   2004 г.
  
   ГУСИ-ЛЕБЕДИ
  
   Гуси-лебеди летели
   над полями, над лесами,
   улетая от метели
   в южный край за чудесами.
  
   Гуси-лебеди далече.
   Стихло небо, опустело.
   Только темно-синий вечер
   разгоняет тучи смело.
  
   Гуси-лебеди, летите
   за Тибетское нагорье!
   Вам не трудно, отыщите
   сказочное Лукоморье.
  
   Там в лугах индийских бродит
   лебединая царевна.
   Хороводы цапель водит.
   Вам сестра она, наверно.
  
   Бусы, серьги и браслеты
   танцевать ей не мешают.
   А во лбу -- звезда и месяц
   под косой, как встарь, сияют.
  
   Расскажите ей про вьюги
   на заснеженной равнине,
   обо мне, своей подруге,
   не грустите на чужбине.
  
   Но придет пора -- прощайтесь,
   поцелуйте царь-девицу.
   И весною возвращайтесь
   на родимую землицу.
   2004 г.
  
   * * *
  
   Ничего еще не сказано,
   гости взад-вперед гурьбой.
   А такси уже заказано,
   оно едет за тобой.
  
   Кто бранится, кто куражится,
   кто поет до хрипоты.
   А оно вот-вот покажется
   из кромешной темноты.
  
   Я его не ждать попробую --
   обмануться не смогу.
   Вот оно урчит утробою --
   с шашечками на боку.
  
   Номера, как полагается,
   прочитаешь без труда.
   И водитель улыбается:
   "Куда едем, господа?"
   2005 г.
  
   * * *
  
   Любовь, которая не снится,
   а ходит по пятам за мной,
   она немножечко боится
   остаться на земле одной.
  
   Она меня не понимает,
   когда я с ней легко шучу.
   Она -- подруга неземная,
   ей близко то, о чем молчу.
  
   Ее небесные одежды
   не обветшают никогда.
   И только жалкие невежды
   мне шепчут, что пришла беда.
   2005 г.
  
   ВОСТОЧНЫЕ ТАНЦЫ
  
   Когда зима войдет в свои права
   и так закрутит, что не разогреться,
   мне хочется не говорить слова,
   а танцевать их под удары сердца.
  
   Изысканные прописи любви
   мне девушка в браслетах объясняла,
   пока о розах пели соловьи
   и музыка арабская играла.
  
   Там все кальян курили до зари.
   И проступали капельками лета
   уснувшие на ветках снегири,
   покорно ждущие морозного рассвета.
  
   Где райским обещанием цвели
   ковры персидские, там в них мы утопали,
   и древние орнаменты земли
   в свои объятия нас тихо принимали.
  
   Я научилась многое любить,
   а нужно это или нет -- кто знает.
   Теперь могу свой танец подарить
   любому, кто блаженства пожелает.
   2005 г.
  
   ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕТЕРБУРГЕ
  
   Душа моя, мечта моя, отрада!
   Надежда полудетская моя!
   Ты выпал мне внезапно, как награда,
   величием и роскошью маня.
  
   Я канула среди твоих каналов,
   среди соборов, парков и дворцов,
   благословляя лишь провинциалов,
   стремящихся к тебе со всех концов.
  
И все еще мне весело бывает
   жить памятью михайловских оград.
   И наблюдать, как быстро засыпает
   в лиловых сумерках пустынный Летний сад.
  
   Какое счастье стать не посторонней,
   а самой близкой из твоих подруг!
   И, ожидая встречи на перроне,
   попасть в твои объятья, Петербург!
   2005 г.
  
   * * *
  
   "Друг, которого нету совсем у меня".
   Д. Бесогонов
  
   Кто заглянет ко мне внеурочно,
   кто меня никогда не осудит?
   Друг, которого не было точно
   и которого точно не будет.
  
   Он при жизни молчал, улыбаясь,
   не соря ни словцом, ни упреком.
   И, понравиться мне не стараясь,
   уходил от меня как-то боком.
  
   Не сказать, чтоб мы очень дружили
   или жить не могли друг без друга.
   Просто рядом во времени жили,
   выбиваясь из общего круга.
  
   Может, небо меня не забудет,
   эту рану в душе залатает.
   Друг, которого нет и не будет,
   как тебя мне сейчас не хватает!
   2005 г.
  
   СНЕГОПАД
  
   Будто жребий небом брошен,
   стали робкими дома.
   Город снегом припорошен --
   начинается зима.
  
   Как люблю я эти страсти
   круговерти неземной,
   эти хлопья белой масти
   над тобой и надо мной!
  
   Снегом белым -- по оврагам,
   по небритому лицу,
   по задворкам и дворнягам,
   по трамвайному кольцу,
  
   по заклеенным окошкам,
   приунылым невпопад,
   по зажмурившимся кошкам --
   по всему, всему подряд.
  
   Мир -- белее не бывает!
   Но безмолвствует народ.
   Белый снег не удивляет,
   пока черный не пойдет.
   2005 г.
  
   * * *
  
   Подошла собака и спросила,
   почему я с нею не играю:
   -- Разве я кого-то укусила
   или я уже не "дорогая"?
  
   Милая зверушка, успокойся.
   Дай-ка посмотрю на лапе рану.
   Я тебя не выброшу, не бойся,
   и любить тебя не перестану.
  
   Хоть люблю я всех твоих товарок
   и врагов твоих, и даже кошек,
   хоть и нрав твой, знаешь, не подарок,
   ты одна на свете мне дороже.
  
   Просто день сегодня не сложился.
   Где была, ты, видно, догадалась?
   Он ведь тоже клялся и божился,
   только ты напрасно испугалась.
   2005 г.
  
   ЛУКОВОЕ ГОРЕ
  
   Какие дети выросли у лука!
   Плечо к плечу, вот это молодежь!
   Ботаника, ты -- мудрая наука,
   всему свое название найдешь.
  
   При чем тут дети? Это же проростки,
   они растут из луковых одежд,
   зеленые и глупые подростки,
   глотают горечь старческих надежд.
  
   Пуская корешки в живое тело
   неумерших родителей своих,
   они растут восторженно и смело,
   и даже смерть не остановит их.
  
   Их любят все: от челяди до дворни,
   и есть у них еда, тепло и свет,
   а также собственные молодые корни,
   вот только почвы под ногами нет.
  
   Предсказывать погоды измененья --
   для них пока веселая игра.
   Расти, расти, густое поколенье
   ядреного и сочного пера!
   2005 г.
  
   СУЩНОСТЬ
  
   Я, легко проходящая
   сквозь себя самое,
   мир под солнцем творящая,
   верю в имя свое.
  
   С безысходными тучами
   я летаю впотьмах,
   над высокими кручами
   я сверкаю во льдах.
  
   Я, как музыка, чистая,
   не боюсь я огня.
   Я -- молчунья речистая.
   Кто сильнее меня?
  
   Я туманами белыми
   усмиряю азарт,
   океанами целыми
   возвращаюсь назад.
  
   Я бессмертна в движении,
   но люблю полежать
   и, ловя отражения,
   вновь волнения ждать.
  
   Я -- планету хранящая
   и твоя навсегда.
   Я -- одна настоящая
   драгоценность -- вода.
   2005 г.
  
   ПОДСНЕЖНИК
  
   Он не таранит мир башкой
   и никому не угрожает.
   Пускай под снегом -- он такой,
   живет себе, не возражает.
  
   Судьбу за это не клянет,
   хотя она гнетет и давит.
   Чем тяжелее этот гнет,
   тем легче плечи он расправит.
  
Он занят поприщем своим,
   он ждет, растет, свободно дышит,
   живет, давая жить другим,
   другую жизнь над миром слышит.
  
Не видя солнечных лучей,
   он все же в них, как в Бога, верит,
   все горячей и горячей
   себя, беспомощного, мерит.
  
   Он -- просто дышит и живет,
   и вот от этого дыханья
   слабеет снег, уходит лед,
   вода приводит мир в сознанье.
  
   Пусть у весны суровый вид,
   и снегом занесен валежник.
   Но в снежной лунке жизнь кипит,
   там завтра расцветет подснежник.
   2005 г.
  
   РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
  
   Впечатленья осени любимой
   вспыхнули за окнами рябиной.
  
   Там и здесь чернеют ее ветки.
   Ягодки горят, как сигаретки.
  
   Разные они -- рябины кисти,
   разный цвет и вкус, и даже листья.
  
   Разные деревья их растили,
   мир они по-разному простили.
  
   "Как люблю вас!" -- девочка сказала,
   всех одной веревочкой связала,
  
   целый день у зеркала крутилась:
   "До чего красиво получилось!"
   2005 г.
  
   РАКОВИНА
  
   Всю ночь шумело море под скалой,
   но стихла буря, наступило утро.
   И на прибрежной гальке голубой
   сверкнула раковина блеском перламутра.
  
   О, как она сияла красотой,
   аквамариновыми брызгами искрилась!
   Со дна морского с детской простотой
   своим явленьем в этот мир гордилась!
  
   Ее волшебная необъяснимость форм
   казалась всем чарующей и властной.
   Но если б не случился этот шторм,
   кто бы тогда назвал ее прекрасной?
   2005 г.
  
   ЧАСЫ И ЖЕНЩИНА
  
   Похожие на крупную снежинку,
   играя острыми лучами фианита,
   сжимая время в звонкую пружинку,
   часы сияли в области зенита.
  
   Прикованные маленьким браслетом
   к ее до боли тонкому запястью,
   они распоряжались этим светом
   и утро призывали к соучастью.
  
   Но женщина часов не замечала,
   как будто сроду точность не любила.
   Она, как неизвестное начало,
   еще спала и время не гневила.
   2005 г.
  
   * * *
  
   Слабо Властелину Колец
   колечком мой мир обозначить.
   А значит, терновый венец
   придется себе предназначить.
  
   Мой мир, сотворенный из слов!
   Ты веришь, живешь и страдаешь,
   своих не приемлешь основ
   и Бога во мне не узнаешь.
  
   И ладно, живите, стихи,
   идите своею дорогой.
   Я вам отпустила грехи
   еще в вашей зыбке убогой.
   2005 г.
  
   * * *
  
   Весь смысл моей жизни в прощаньи с тобой --
   всегда говорю: "До свиданья!"
   Как будто бы можно расстаться с судьбой --
   ей побоку все расстоянья.
  
   До встречи, мой друг, я тебе говорю,
   до встречи, как прежде -- желанной.
   И силы небесные благодарю,
   что я не кажусь тебе странной.
  
А впрочем, быть может, и странной кажусь,
   и глупой, и даже сварливой.
   Какая мне разница! Я не сержусь,
   я только хочу быть счастливой.
  
   Клянусь, что останусь прекраснее всех,
   ведь время меня только лечит.
   Прощаю тебе этот горестный смех
   до новой, до будущей встречи.
   2005 г.
  
   * * *
  
   Вот и плыву
   в потоке собственных чувств
   сломанной веткой сирени.
  
   И так холодно мне,
   что не помню,
   как пахла,
   когда прижимали меня к лицу.
  
   Теперь --
   то на камни бросит,
   то с трепетом дна касаюсь,
   и рада любому участью,
   и участи своей жду.
  
   Жду:
   одинокий путник
   меня остановит взглядом,
   рассеянно чиркнет спичкой,
   глядя кому-то вслед.
  
   Погладит влажные листья
   и пламени их доверит,
   а я, как сумею, вспыхну,
   приблизив ему рассвет.
  
   Может быть, эта встреча
   будет на смерть похожа.
   Но разве светить -- не благо?
   Разве не в этом суть?
  
   И роза остаться может
   сгоревшим до пепла прошлым,
   чтоб путник сумел продолжить
   свой, в общем-то, краткий путь.
   2005 г
   .
   ТИБЕТ
  
   Над белоснежными вершинами Тибета
   взошла полупрозрачная луна.
   Казалось, воздуха не хватит до рассвета,
   хотя была я здесь совсем одна.
  
   Безжизненная голая равнина
   почти касалась Млечного Пути.
   Толпились звезды в небесах картинно,
   но я не торопилась к ним идти.
  
   Живущая на собственной планете,
   не понимающая тайны бытия,
   не встреченная Богом на Тибете,
   куда теперь должна стремиться я?
   2005 г.
  
   * * *
  
   И город, гордящийся новым кольцом
   бегущих машин и летящего смрада,
   и небо, упавшее звездным лицом
   в объятья пустого холодного сада,
  
   и книги, что пьют мою кровь по ночам,
   и этот незримый, по жизни ведущий,
   и тот, что моим усмехнулся речам,
   и день, так похожий на день предыдущий,
  
   зачем они все еще манят меня
   и снова на тайную боль обрекают?
   О чем промолчат, благородство храня,
   какую покорность еще предрекают?
   2005 г.
  
   * * *
  
   Я пока еще ручная львица,
   я росла с людьми в одной деревне.
   Но я выросла, и я хочу молиться
   своей вере, как природа -- древней.
  
   Ждет меня любимая саванна
   в нежной дымке синего рассвета.
   Я уйду сегодня утром рано
   по тропе из солнечного света.
  
   Вот она, моя страна без края!
   Золотые в изумрудах степи!
   Здесь могу я, будто бы играя,
   выбрать предназначенный мне жребий.
  
   Только здесь мое свободно тело,
   и всегда удачлива охота.
   Здесь ни в чем не вижу я предела,
   горизонт стеречь -- моя работа.
  
   А что люди? Жалкие зверушки!
   Бьют детей и варят мертвых куриц,
   вешают на шею побрякушки
   и стрекочут что-то в клетках улиц.
   2005 г.
  
   ВОЛНЫ
  
   Мы смотрели, как волны рождались,
   как вздымались в тоске безутешной,
   как с размаху на берег кидались,
   умирая на гальке прибрежной.
  
   То резвились они, то играли,
   то как будто гордились собою,
   то манили, то ласково звали,
   то пугали своею судьбою.
  
   Были волны -- от края до края --
   откровенны, как радость и горе.
   Шла волна, о волну ударяя...
   А мы думали -- видели море.
   2006 г.
  
   ОХОТНИЧИЙ СЮЖЕТ
  
   Над золотой полоской горизонта
   горячие клубятся облака.
   Охотник замер, будто анаконда
   в предчувствии смертельного броска.
  
   Усталый пес устроился колечком
   у рюкзака, где провиант и снедь.
   Зайчишка с перепуганным сердечком
   в фарфоровом снегу устал сидеть.
  
   Но выстрел никогда не разразится,
   охотник не утешит аппетит.
   Собаке сон о зайце не приснится,
   и пуля никого не поразит.
  
   Об этом я, поверьте, точно знаю
   с утра, в обед и на исходе дня.
   Когда в руках держу я чашку чаю,
   герои с чашки смотрят на меня.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Музыка была зеленой
   в фиолетовых лучах.
   Обруч девочка крутила
   на руках и на плечах,
  
   и на талии осиной,
   и на ножке с башмачком.
   От игры ее невинной
   обруч то лежал ничком,
  
   то взвивался вихрем снова,
   как отверженный герой,
   в поисках судьбы и крова
   у нее над головой.
  
   Но девчонка, улыбаясь,
   от него бежала к нам.
   И, стремительно вращаясь,
   падал он к ее ногам.
  
   Так летал он и крутился,
   пустотой своею цел.
   Глядь-поглядь: засеребрился,
   синим пламенем сгорел.
   2006 г.
  
   * * *
  
   В городке провинциальном
   осень легче пережить,
   чем в большом, индустриальном,
   где не принято тужить
  
   о неубранных теплицах
   и неколотых дровах,
   о невидимых зарницах
   и пропавших соловьях.
  
   Горше видеть сад печальный,
   первый утренний ледок,
   слушать крик гусей прощальный
   и глотать печной дымок.
  
   Проще здесь жалеть природу,
   а не собственную суть.
   В цирк сходить, отведать меду,
   над Марининой уснуть.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Небо январское белое,
   зеленоватый закат.
   Что бы сейчас я ни сделала,
   я не избегну утрат.
  
   Что бы сейчас ни сказала я,
   слово не в силах помочь.
   Звездочка алая-алая
   будет светить мне всю ночь.
  
   Вот она, жизнь захолустная!
   Снегом засыпанный край!
   Жизнь, почему же ты грустная,
   если зовешь меня в рай?
  
   Белое утро январское
   тянет из прошлого нить.
   Как мне спокойствие царское
   в нищей стране сохранить?
   2006 г.
  
   * * *
  
   Догорает палочка сандала,
   обещая мыслей просветленье.
   Индия к ногам моим упала,
   вслед за пеплом повторив движенье.
  
   Только облачко парящее осталось
   сладковато-пряного сандала.
   Сердце мое замерло и сжалось,
   будто вправду Индии не стало.
   2006 г.
  
   БОГИНЯ СЧАСТЬЯ
  
   Махешвари, знойная богиня!
   Вижу твое сари золотое.
   Небожительница, вспомни мое имя --
   то, которого сегодня я не стою.
  
   Как меня тогда в деревне звали?
   Лейла, Сарасвати или Гита?
   Жили мы, витали, обитали?..
   Почему-то главное забыто.
  
   Помню только шорохи ночные,
   цаплю белую над озером уснувшим.
   И браслеты звякали ручные
   над огнем, как время, простодушным.
  
   Пахло тиной, молоком и медом,
   отраженья лотосов дрожали.
   Ты нас укрывала небосводом
   и была так близко, Махешвари!
   2006 г.
  
   ДОКТОР ЖИЗНИ
  
   Когда возьмет лучшее время
   тот, кто меня не любит,
   ко мне придет Доктор Жизни --
   доктор жизни моей.
  
   Он подарит мне мир,
   где врагов я своих поцелую,
   где сама себе я буду не враг,
   где я никогда не увижу
   того, кто меня не любит,
  
   потому что придет
   Доктор Жизни --
   доктор жизни моей!
  
   Он подарит мне лучшее --
   то, что еще осталось.
   Он найдет для меня
   животворящее слово.
   По моим чудотворным крыльям
   он цену себе узнает...
  
   А мой заскучавший ангел
   пусть меня подождет!
   2006 г.
  
   * * *
  
   Мчатся джипы, вьются джипы.
   Невидимкою луна.
   А ведь пропустить могли бы --
   на дороге я одна.
  
   Черный, синий, серебристый
   светят фарами сквозь ночь.
   Бросив тень на путь мой мглистый,
   грязью окатить не прочь,
  
   мчатся, теменью влекомы,
   в беспробудной тишине.
   Визгом жалобным, знакомым
   надрывая сердце мне.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Облокотясь на поручни вагона,
   со мною рядом ехал юный бог.
   Сошедший с облака, а вовсе не с перрона,
   где только что его толкнули в бок.
  
   О чем он думал, глядя на плакаты,
   сулящие богатство и уют?
   Какие рисовал себе закаты,
   какие страсти, что его убьют?
  
   Была немыслимо стройна его осанка,
   спокоен свет невозмутимых глаз.
   Не вскрытая пока пивная банка
   топорщилась в кармане напоказ.
  
   Пиликал сотовый, попутчики зевали,
   какой-то фарисей читал журнал...
   Вы небожителя в нем, вижу, не узнали?
   И он о том, что бог, пока не знал.
   2006 г.
  
   ХОРОШО БЫ В ВОТКИНСК СЪЕЗДИТЬ!
  
   Обменяв осенний холод
   на автобусный уют,
   мы поедем в славный город,
   где "щелкунчики" живут.
  
   Где в усадьбе с мезонином
   гений музыки скучал,
   где по улицам пустынным
   сторож палкою стучал.
  
   Мы поедем не в музеи,
   не историю учить!
   Нам бы просто грусть развеять,
   впечатленья получить.
  
   Так что воткинские гиды
   могут смело отдыхать.
   Встретят нас свои бандиты --
   есть кому по нам вздыхать.
  
   Вот уж где мы оторвемся
   от докучливых забот!
   Захотим -- до слез напьемся,
   захотим -- наоборот.
  
   Будут звонкие бутылки
   стол изысканный венчать,
   будут бритые затылки
   о делах своих молчать.
  
   Хорошо бы в Воткинск съездить...
   Только кофе с чаем пить.
   Дружбой с урками не грезить.
   Бюст Чайковского купить.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Просторы, родные просторы!
   Здесь линия -- друг, а не враг.
   А где-то высокие горы,
   и там всюду вечный зигзаг.
  
   Там славят великого Будду,
   там тоже есть холод и снег.
   И там я когда-нибудь буду
   буддийский носить оберег,
  
   кормить недоверчивых яков,
   детей смуглолицых ласкать.
   От явных до смутных зигзагов
   прямую дорогу искать.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Как много в этом человеке
   смешалось жизней и веков!
   Прохладные глаза и веки --
   от наших северных снегов.
  
   Запястья тонкие и губы
   ему пожаловал Иран.
   Движенья быстры, даже грубы --
   бессмертен половецкий хан.
  
   А руки -- руки демиурга,
   творца, создателя планет.
   Его профессии хирурга
   таинственней и горше нет.
  
   Он любит скорость, любит ветер,
   он любит музыку всерьез.
   Уравновешен, чист и светел,
   как опьяняющий наркоз.
  
   И я боюсь его немного.
   Откуда столько в нем щедрот?
   Он говорит, что все -- от Бога.
   А если вдруг -- наоборот?!
   2006 г.
  
   * * *
  
   Есть катастрофа -- я влюбилась.
   Я умерла -- воскресла вновь.
   Какая бездна мне открылась,
   когда затмила мир любовь!
  
   А ты признаться мне не хочешь,
   как побежденному врагу?
   Или себя в святые прочишь?
   А я признаюсь, я могу.
  
   Могу сказать, что мир прекрасен
   без наших принципов и слов.
   Твой неответ мне так же ясен,
   как ясен возраст без часов.
  
   Как самолет, упавший с неба.
   Как твой в усмешке сжатый рот.
   Как дырки пористого хлеба.
   Как автострады поворот.
  
   Есть катастрофа...
   2006 г.
  
   * * *
  
   Уйти, утешиться стихами,
   забыться лучезарным сном.
   За розовыми облаками
   найти другую жизнь и дом.
  
   Вернуться вновь без сожаленья
   к своим разрушенным дворцам.
   Поймать мелькнувшие мгновенья
   и бросить под ноги глупцам.
  
   Что делать с ними -- я не знаю.
   Какие почести воздать?
   Украсить рифмой? Украшаю.
   Или как было все -- разъять?
  
   Зачем они попались в сети?
   Куда по воле волн неслись?
   Мгновенья эти, грезы эти
   зачем стихами назвались?
   2006 г.
  
  
  
   * * *
  
   Мой маленький город,
   хотя и по виду большой!
   Заросший рекламой
   и вывесками иностранными,
   стремишься ты в небо
   своей неуклюжей душой.
   А хватит ли сил
   с коммунально-дорожными ранами?
  
   "Полей Елисейских", "Пассажей"
   и прочей тоски
   о жизни красивой
   тебе не избыть, да и нечем.
   Зажатый навечно,
   навечно зажатый в тиски
   бескрайних просторов
   и крайне пространственной речи.
  
   О чем ты мурлычешь себе
   по своим проводам,
   свернувшись дорожным кольцом
   и пружиня рессорами?
  
   Мой маленький город!
   Тебя никому не отдам,
   мигай -- не мигай всем подряд
   на углу светофорами.
   2006 г.
  
   * * *
  
   У президентского дворца
   цветут садовые фиалки.
   На бархатные их сердца
   косятся городские галки.
  
   Живая изгородь растет
   из ели той еще, колючей.
   Ее ровняют каждый год --
   как повелось, на всякий случай.
  
   Гуляет праздный здесь народ.
   И я бы праздновать хотела,
   когда б не замкнутость ворот,
   не зона ближнего обстрела.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Загорать бы с тобой
   на египетских пляжах,
   по Швейцарии горной
   беспечно гулять.
   Или, может быть, даже --
   о, Боже мой! -- даже
   на вершине Тибета,
   обнявшись, стоять.
  
   А потом хорошо бы
   вернуться обратно,
   где знакомая речь,
   и работа, и дом.
   Где все так непонятно --
   и все так понятно,
   если нам не наскучит
   и здесь быть вдвоем.
  
   Что же ты не смеешься,
   не злишься, не плачешь?
   Не глядишь свысока
   и не мнешь сигарет?
   Или ты ничего
   в моей жизни не значишь?
   Или выдохни что-нибудь
   все же в ответ!
   2006 г.
  
   * * *
  
   Что было там, до встречи на Земле?
   В какой обители душа моя томилась?
   Неужто тосковала обо мне,
   ко мне одной, воистину, стремилась?
  
   О чем же ей печалиться теперь?
   Ведь получила то, чего хотела!
   Открылась дверь и затворилась дверь:
   душа облюбовала мое тело.
  
   Куда она летает по ночам,
   страша меня отсутствием до срока?
   А днем -- так рвется к солнечным лучам,
   как будто впрямь со мной ей одиноко.
   2006 г.
  
   * * *
  
   В Цюрихе дождь,
   а у нас -- минус тридцать.
   Как ты живешь
   там, за границей?
  
   Нет ни звоночка,
   ни строчки в ответ.
   Что же, храни
   свой швейцарский секрет!
  
   Цюрих, конечно,
   всем городам город.
   Нам же в награду --
   метели и холод,
  
   долька луны
   и тропинка в снегу.
   Этим тебя
   удивить не смогу.
  
   Здесь, на Урале,
   сурова природа.
   Стылая стужа
   стоит по полгода.
  
   День -- до обеда,
   а ночь -- до утра.
   Жизнь беспросветна,
   и этим горда.
  
   Дождик зимой
   разве только приснится.
   Рядом Сибирь
   от мороза клубится,
  
   а благодетель Европы
   Гольфстрим,
   как и положено,
   неуловим.
  
   В общем, твой Цюрих
   почти нереален,
   мир освещая
   окошками спален,
  
   блажью огней
   и рекламных витрин...
   Цюриха нет --
   под дождем ты один.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Умерла моя собака,
   был на это свой резон.
   И теперь одна из мрака
   я творю свой вещий сон.
  
   Привяжу его цепочкой --
   сразу где ему понять,
   что не только этой ночкой
   меня надо охранять.
  
   Сон получится чудесным,
   как доверчивый щенок.
   Легким, чутким, интересным,
   главное -- сбивает с ног.
  
   Он послушен мне, однако
   у него -- своя земля.
   Вот бежит моя собака,
   сон -- за ней, а следом -- я.
   2006 г.
  
   * * *
  
   Был умником, а стал глупцом,
   романтик сделался купцом,
   красавец был -- теперь урод,
   был шут -- а стал наоборот.
  
Убийца хвастал, что герой,
   а грешник клялся -- был святой.
   Неважно, кем ты быть устал.
   Важнее -- кем в итоге стал.
   2006 г.
  
   * * *
  
   На годы затянулся поединок --
   в красавицах так долго не живут.
   Гордец до самых кончиков ботинок:
   таких не любят и таких не ждут.
  
   Не ждут, не ждут! Хоть спор наш не окончен.
   И даже если разрешится он --
   кто был неправ, бесчестен, непорочен,
   кто был из нас без памяти влюблен --
  
   не важно это! Потому больнее
   хранить молчание, не брезгуя ценой.
   Твоя душа румяней и белее?
   Извольте объясниться, сударь мой!
   2006 г.
  
   * * *
  
   Я -- воздушная гимнастка,
   воздух мне -- и сват, и брат.
   Опыт мой -- моя оснастка,
   и опора мне -- канат.
  
   Звукам музыки внимаю,
   ничего я не боюсь,
   то ногой канат поймаю,
   то руками зацеплюсь.
  
   Я на нем лечу по кругу --
   лиц почти не разобрать,
   восхищаю всю округу,
   что не страшно мне летать.
  
   Нет, не страшно. Мое тело
   четко помнит каждый трюк.
   Вверх и вниз гляжу я смело,
   потому что крепок крюк,
  
   вкруг которого несется
   жизнь моя -- игра моя.
   Может, кто и разобьется,
   но не я, не я, не я!
   2006 г.
  
   МОЙ ГЕРБ
  
   Настанет час -- судьбы ль теченьем,
   пророчествам ли вопреки,--
   вся жизнь наполнится значеньем,
   как русло высохшей реки.
  
   Мы встретимся -- два тайных вздоха,
   два лика одного орла.
   И нас благословит эпоха,
   даруя царские крыла.
  
   Как будет высоко паренье!
   Как будут помыслы чисты!
   Европа, мне бы твое зренье.
   Восток, твои бы мне мечты.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Еще спешишь туда, еще ты веришь в чудо.
   Решительно глядишь за ровный горизонт.
   А я, смешно сказать, уже иду оттуда
   и в небеса гляжу, чтобы расправить зонт.
  
   Ты многое поймешь, ведь твой союзник -- время,
   ты сможешь для себя почти что все решить.
   А мой расчет похож на тягостное бремя,
   которое, увы, не стоит ворошить.
  
   Ты знаешь, как начать и как переиначить,
   себя не потеряв, обиды отпустить.
   А я могу легко всех только озадачить
   и не могу, как ты, подолгу не грустить.
  
   Пусть хватит тебе сил, чтоб не глядеть уныло
   на то, что ты в сердцах когда-то натворил.
   Не говори "прошло", а говори "так было" --
   бог ношею тебя, но все же наградил.
  
   Так выслушай меня! Уж сделай эту милость.
   Не изменяй себе -- не торопись судить.
   Одну, на всех одну ты хочешь справедливость?
   Но разве есть она? И разве может быть?!
   2007 г.
  
   * * *
  
   Погибла Троя. Карфаген разрушен.
   Спаситель мира умер на кресте.
   Угрюмый космос к жизни равнодушен,
   не внемлет он рождественской звезде.
  
   Страдают люди, ангелы и звери --
   они опять живут перед войной.
   Плохие новости. Я, кажется, им верю.
   Или душе так сладко быть одной?
   2007 г.
  
   * * *
  
   Кому -- учить, кому -- лечить,
   кому -- спасать людей от смерти.
   А мне бы просто -- отличить
   твой план от общей круговерти.
  
   А мне бы только угадать
   твои слова, поступки, знаки,
   которые еще, как знать,
   тебе аукнутся во мраке.
  
   Они тебя же и спасут.
   Или, прости, за все накажут.
   Ты сам себе свой высший суд.
   Не я. И не Всевышний даже.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Я не знаю, где я, и не знаю, кто я.
   Может, я -- луч зари уходящего дня?
  
   Может, острая сабля? Молитва в тиши?
   Может быть, я душа твоей робкой души?
  
   Может быть, я надежда? О славе молва?
   Может, я под ногами прохожих трава?
  
   Может, ласточка я или в поле цветок?
   Всех от жажды спасающий влаги глоток?
  
   Может быть, я твой сон о великой любви?
   Ты придумай мне имя, меня позови.
  
   Кем ты хочешь, скажи, я тотчас обернусь
   и на имя свое без труда отзовусь.
  
   Будь ты трижды не прав -- я тебе помогу.
   Я спасу, сохраню, от беды сберегу.
  
   Как-нибудь назови, на поступок решись!
   Только в выборе имени не ошибись.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Хочу быть музыкой твоей,
   чтоб очищать твое пространство
   от черных мыслей, черных дней
   и торжествующего хамства.
  
   Хочу быть нужной и простой --
   хотя бы песней, но любимой.
   А не надеждою пустой
   и не мечтой неуловимой.
  
   Пусть я угасну в тишине,
   пускай придет к тебе другая,
   пусть ты не вспомнишь обо мне,
   моей мелодии внимая.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Мне лучше бы не лезть
   и говорить поменьше,
   подстраховать себя
   мильонами причин.
   Что в этом мире есть,
   кроме усталых женщин
   и правотой своей
   гордящихся мужчин?
  
   Мне лучше бы уйти
   иль вовсе не родиться.
   Но разве я пришла
   без ведома небес?
   Мне, чтоб тебя найти,
   пришлось до слез учиться,
   меняя божий дар
   на личный интерес.
  
   И вот теперь я здесь.
   Кто бы меня поправил!
   От сердца оттолкнул
   и крикнул: "Не зови!"
   Что в этом мире есть
   вернее горьких правил?
   Неужто наш восторг
   по поводу любви?
   2007 г.
  
   * * *
  
   Умершая родня приснилась.
   Зачем приснилась? Для чего?
   А небо вроде прояснилось,
   как у начальника чело.
  
   Никто уволить не грозится,
   и организм мой не болит.
   Но вот приснится же, приснится!
   Не ангел так со мной шалит.
  
   Кого-то, видно, огорчаю.
   Обиду ли сама коплю?
   Пойду пройдусь. И маме к чаю
   конфет и пряников куплю.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Сидеть в гареме у фонтана,
   дамасской розою дышать.
   Любить, так самого султана!
   И тюбетейки вышивать
  
   шелками, бисером и ниткой
   с названьем нежным -- "мулине".
   Под черной газовой накидкой
   спокойней будет мне вдвойне.
  
   Смогу цитировать Хайяма,
   кружиться в танце до земли.
   И стан держать я стану прямо,
   украсив пояс "ислими".
  
   Звеня серебряной подвеской,
   босой по бархату ходить
   и за парчовой занавеской
   по бровкам пальчиком водить.
  
   К стеклу прилипшие снежинки
   увижу разве что во сне...
   Вот искушенье для блондинки,
   живущей в северной стране!
   2007 г.
  
   * * *
  
   Мой друг взбешен, подруга злится.
   Никто не хочет мне звонить.
   Чай с кардамоном и корицей
   в отместку им я буду пить.
  
   Начну мечтать об иноземном --
   своя наскучила земля.
   Расстаться бы на время всем нам.
   Ну, где ты, Индия моя?
  
   Уеду в Гималаи-горы,
   кататься буду на слоне,
   и возвращусь домой не скоро --
   пока не объявлюсь во сне.
  
   Приснюсь подруге в лучшем сари,
   а другу -- мельком, под чадрой.
   Назначу встречу на бульваре
   и снова стану всем родной.
  
   Друзья, простите, я вернулась.
   На самолете. Без слона.
   Моя поездка затянулась.
   Но ведь закончилась она!
   2007 г.
  
   * * *
  
   Строя сказочные планы,
   ходит кот вокруг сметаны.
   Спета песенка моя.
   Ведь сметана -- это я!
   2007 г.
  
   * * *
  
   Из тишины приходит звук,
   из пустоты -- частица света.
   От собственной души, мой друг,
   дождусь ли ясного ответа?
  
   Мое Великое Ничто
   рождает лишь одну тревогу,
   когда не исцелит никто,
   по-своему идущий к Богу.
  
   И если б не страшила смерть,
   о чем скажи, мой друг, молиться?
   Я -- плоть и кровь, вода и твердь.
   Осталось лишь огнем явиться.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Не печалься, мой друг,
   ни о чем не жалей.
   Счастье мне улыбнулось
   улыбкой твоей.
  
   А беда, как всегда,
   обошла стороной,
   побежала, как волк,
   по дорожке другой.
  
   По короткой дорожке
   в неясной судьбе.
   Не к тебе побежал
   серый волк. Не к тебе.
   2007 г.
  
   * * *
  
   Что может этот луч в хрустальной призме?
   Ломаться, падать, над собой летать.
   Блуждать, мечтая о своей же тризне.
   Веселой радугой до сумерек сверкать.
  
   Он может все, хоть и мала избушка,
   день короток и помощи не жди.
   О, безобидная, нестрашная ловушка!
   Героя моего ты пощади.
  
   Он может умереть и возродиться.
   Лбом упереться в стену и застыть.
   Он может измениться, надломиться.
   Он может быть. Или не может быть.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Волки мое поражают сознанье.
   Волки и белки, и лоси, и рыси.
   Им каждый день выходить на заданье,
   им не нужны наши веси и выси.
  
   Так захотели они? Или просто
   где-то за них все давно рассчитали?
   Быть им такого-то цвету и роста,
   быть им в конце или в самом начале?
  
   Быть им в лесу, в зоопарке иль в цирке?
   Нас веселить или падать от пули?
   С дыркою в сердце, и даже без дырки,
   мы бы, наверное, так не рискнули.
  
   Не испугали бы мы очевидца,
   не устрашили бы сметкой и хваткой.
   Вряд ли смогли бы мы так приручиться
   и не расстаться со старой повадкой.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Как много словесного сора,
   нелепых, чудовищных фраз!
   Взлетает балконная штора,
   желая умчаться от нас.
  
   А я собираю осколки
   когда-то любимых причуд.
   И, пыль вытирая на полке,
   вершу над собой самосуд.
  
   Кидаю в пустую корзину
   ненужный и выцветший хлам,
   чтоб долгую трудную зиму
   дышалось свободнее нам.
  
   Решаю задачу простую,
   и жду, и боюсь холодов.
   И верю, что все еще стою
   своих благородных трудов.
   2008 г.
  
   ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ
  
   Там, где плещут ижевские волны
   о зеленые склоны холмов,
   будто витязи, немногословны,
   поднимаются крыши домов.
  
   А чуть дальше -- высотные зданья
   услаждают придирчивый взор,
   и, красою пронзая сознанье,
   златоглавый сияет собор.
  
   Вот и лестница. От монумента
   она к площади главной ведет.
   Ее росчерка белая лента
   нашим улицам очень идет.
  
   Отдохнем у прохладных фонтанов,
   улыбнемся идущим вослед.
   Бесконечное множество планов
   мы умножим на множество лет.
  
   И решим, уважая науку,
   в этот день никуда не спешить.
   Не навстречу пойдем, а друг к другу,
   если вместе надеемся жить.
   2008 г.
  
   * * *
   Валерию Болтышеву
  
   Сияет над миром Венера,
   ее распознает любой.
   Не верю, не верю, Валера,
   что это случилось с тобой.
  
   Ты просто устал, разозлился,
   уехал в другие края.
   Не с жизнью -- со мною простился.
   Я выдержу. Мы же друзья.
  
   Отпразднуем эту победу,
   ты нас победил навсегда.
   Валера, я тоже уеду,
   вот только не знаю -- когда.
  
   Но, черные мысли ломая,
   приходит сиреневый день.
   И днем я заплачу о мае,
   я знаю -- ты любишь сирень.
  
   Зачем тебе слезы и вера,
   что я не расстанусь с тобой?
   Прости меня, друг мой Валера.
   Прости меня, друг дорогой.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Ему приснилось -- он один.
   Один, как в океане остров,
   как журавлиный в небе клин,
   как обгоревший зданья остов.
  
   А где-то на материке
   кипела жизнь, дымы клубились.
   Летела стая птиц к реке,
   и башни городов светились.
  
   Он грезил и не понимал,
   зачем ему забавы эти:
   песок, волна, звезда, коралл,
   истлевший клок рыбацкой сети...
  
   Он -- просто остров, без затей,
   почти невидимый в тумане,
   вдали от мира и людей,
   приют плывущих в океане.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Когда в гробу мой друг лежал,
   цвела сирень и птицы пели.
   По небу облака летели,
   и ветерок в траве дрожал.
  
   Те розы, что ему на грудь
   из рук моих почти упали,
   казалось, смерть на жизнь меняли,
   но друга не могли вернуть.
  
   Не побежало время вспять,
   и ход вещей не изменился.
   Мир умудрился устоять.
   Мир умудрился.
   2008 г.
  
   В ХУДОЖЕСТВЕННОМ САЛОНЕ
  
   Где-то далеко цветет миндаль,
   всходит солнце в золотистой дымке.
   Девушка в сиреневой косынке
   смотрит в убегающую даль.
  
   Где-то далеко горит костер,
   путник мастерит нехитрый ужин.
   Месяц серебрит лесные лужи,
   снег летит на травяной ковер.
  
   Две картины есть передо мной.
   Обе они сердце мне тревожат.
   И ничто их разлучить не может.
   Только утро, ночь и свет дневной.
   2008 г.
  
   БАБУШКА
  
   Ольгой звали мою бабушку,
   и меня назвали Олей.
   Не была я с нею лапушкой --
   тяготилась я неволей.
  
   Бабушка со мною маялась,
   на детей своих сердилась.
   Никогда она не каялась,
   но за печкою крестилась.
  
   Там, под низкими полатями,
   у нее была икона.
   В общем, с бабушкой мы ладили
   без молитвы и поклона.
  
   Пили чай с медовым пряником,
   ели яблоки моченые,
   убирали дом по праздникам,
   друг на друга обреченные.
  
   А бывало -- распогодится,
   только бабушка устала...
   У Казанской богородицы,
   видно, с нами дел хватало.
   2008 г.
  
   ТЕТЯ СВЕТА
  
   Ногти красить перламутром
   научила тетя Света,
   научила ранним утром
   рвать пионы для букета.
  
   Делать вкусную окрошку,
   ждать, пока дозреет каша,
   и жалеть чужую кошку,
   будто это кошка наша.
  
   Тетя Света любит мыться,
   любит чистое крылечко,
   и совсем не сильно злится,
   если меряю колечко.
  
   По столу его катаю,
   забавляюсь его светом,
   свое детство коротаю
   между печкой и буфетом.
  
   Тетя Света меня холит,
   будто грядку в огороде.
   Но сейчас она уходит --
   ей работать на заводе.
  
   У станка стоять до ночи --
   у нее вторая смена.
   Если любит меня очень,
   то вернется непременно.
   2008 г.
  
   СЛУЖБА
  
   Волшебный аромат пачули
   и розы чистое дыханье.
   Плыву я в старом паланкине
   средь небоскребов и машин.
  
   Мое лицо закрыто шелком,
   на лоб свисают три подвески,
   и жемчуг на запястье длинном
   мешает сотовый достать.
  
   Мои носильщики покорно
   меня к порталу преподносят,
   и я дарю им равнодушно
   монеты с ликами орлов.
  
   Потом иду по анфиладе
   и кланяюсь почти что в пояс
   слоновой кости арабескам
   и позолоченным дверям.
  
   Целую бронзовую ногу
   сидящего в священной позе
   и масла жертвенного вылью
   на кипу стройную бумаг.
  
   Потом наушники надену --
   мое лицо закрыто шелком.
   И побреду в свою деревню
   через ромашковый овраг.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Зяблик, птичка моя заводная!
   Заводи мою жизнь, заводи!
   Твоя песня, такая родная,
   отзовется надеждой в груди.
  
   И помчусь я по белому свету
   раздавать обещанья свои,
   заводному короткому лету
   предрекать только ясные дни.
  
   Звать свое перелетное счастье,
   есть в дешевых кафешках пломбир.
   И позволю себе о ненастье
   щебетать, будто зяблик, про мир.
   2008 г.
  
   ЗАТМНЕНИЕ
  
   Ну вот и встретились --
   светило и светило,
   луна и солнце, солнце и луна.
   Как с каждым из них ясно
   в мире было!
   Теперь же, господи,
   не видно ни хрена.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Июльский зной -- прекрасная пора!
   Гуляет в комнатах веселая прохлада.
   И завтра будет то же, что вчера.
   Ты удивишься, этому я рада.
  
   Летит с балкона тополиный пух,
   гудит оса, обманутая шторой,--
   на ней цветы о чем-то спорят вслух,
   и я слежу за трепетной их ссорой.
  
   А за окном -- ни шума, ни машин,
   расплавленный асфальт гудроном пышет.
   И желтый лист, пока еще один,
   спешит укрыться в холодке под крышей.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Ничего красивого в тебе
   я уже давно не нахожу.
   Будто лист от ветра в октябре,
   за тобою медленно кружу.
  
   До земли пока что далеко,
   а до неба -- и не долететь.
   Ты смеешься, ну и мне легко.
   Ты живешь -- и мне не умереть.
   2008 г.
  
   * * *
  
   В мире ангелов, бабочек, птиц,
   не поверите, те же законы.
   Так же слабые падают ниц,
   те же гимны поют и канцоны.
  
   Только трубы неслышно трубят.
   Пенье бабочек пахнет лугами.
   Только птицы там не говорят.
   Только ангелы наши -- не с нами.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Подари мне, пожалуйста, синий сапфир!
   Я его заслужила за тысячу лет.
   В нем увижу я в синих подробностях мир
   и другой, у которого имени нет.
  
   Я увижу глубокие тайны морей,
   голубые растения и облака,
   лазуритовых бабочек и журавлей,
   что летят через грани его и века.
  
   Стану камень небесный как книгу читать,
   восхищаться экспромтами быстрых лучей,
   научусь васильковую речь отличать
   от индиговых песен церковных свечей.
  
   А еще я узнаю, как ты поживал
   в окруженьи кристально-холодных идей,
   как меня забывал, предавал, продавал
   и любил человечество, а не людей.
  
   Пусть расскажет и это любимец жрецов --
   цвет "электрик" от серого я отличу.
   Подари мне сапфир -- талисман мудрецов!
   Черно-белая жизнь мне давно по плечу.
   2008 г.
  
   * * *
  
   Посевы наши выбил дождь,
   мой братец подался к варягам,
   а друг мой, бесермянский вождь,
   плутает где-то по оврагам.
  
   Татарский муж мой точит меч --
   ему на Русь идти с набегом.
   А мне -- его обоз стеречь
   и спать в шатре под звездным небом.
  
   Вздыхает мать сыра-земля,
   звенит кольцом височным время.
   И все, о чем мечтаю я:
   стрелу -- в колчан, а ногу -- в стремя.
  
   Ни прясть, ни сеять и ни печь
   не пригодится мне на воле.
   Храни меня, родная речь,
   не дай погибнуть в диком поле!
   2009 г.
  
   ПРОГУЛ
  
   На улице все тех же коммунаров
   стояла немарксистская погода.
   Цвела сирень -- прелестница бульваров,
   и яблоня -- любимица народа.
  
   Дальневосточная черемуха Маака
   смущала мир внезапной белизною,
   и я -- принцесса княжества Монако --
   брела на лекцию с потрепанной сумою.
  
   Учиться коммунизму -- бестолково.
   И туфли жмут. Ну, как сие отрину?
   К тому же памятник Ивана Пастухова
   чугунной дланью тычет меня в спину.
   2009 г.
  
   НОЧНОЙ МОТОЦИКЛИСТ
  
   Летит ночной мотоциклист --
   ему куда-то очень надо.
   Он как заправский скандалист --
   прямее не бывает взгляда.
  
   Внезапным, будто нож, лучом,
   он разрезает мир на части.
   И, кажется, мы ни при чем,
   хотя всецело в его власти.
  
   Мотор ревет, душа кипит,
   немеет в напряженьи тело.
   Пространство вслед ему свистит,
   а он рулит, он знает дело.
  
   Да, в споре он неумолим,
   в победу верит одержимо.
   Но мгла смыкается над ним,
   и цель его непостижима.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Отворите мне темницу,
   посадите на коня,
   нарядите как царицу
   и отстаньте от меня.
  
   Конь домчит меня до места,
   где мой суженый живет.
   У него -- своя невеста,
   и хлопот невпроворот.
  
   А увидит -- прослезится,
   подбородок задрожит.
   Я -- не то, чтобы царица,
   но имею гордый вид.
  
   По щеке его поглажу
   и, наверное, прощу.
   Накопившуюся сажу
   в белый пепел обращу.
  
   Встретились -- и слава богу.
   До свиданья, женишок!
   Конь зовет меня в дорогу,
   месяц выставил рожок.
  
   Долго ехать мне придется
   прямо, криво и в объезд.
   Пока путь не оборвется,
   пока волк коня не съест.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Думать поэту о смерти легко.
   Вот почему так не любят поэтов
   тоталитарные дяди и тети --
   думы о смерти ведут далеко.
  
   И отвлекают от целей конкретных.
   Сонмы сомнений их крепко терзают.
   А стихотворцев, по сути безвредных,
   в разные тюрьмы, как раньше, бросают.
  
   Или смеются над ними до срока,
   не находя в глупом смехе порока.
   Или их просто от скуки затравят.
   Так, что могилы -- и той не оставят.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Кто такие эти русские?
   Почему они -- "какие"?
   Где их пращуры этрусские
   погубили князя Кия?
  
   Почему слова их бранные
   все покорно повторяют?
   Песни, грустные и странные,
   почему меня пронзают?
  
   Мир дается им недешево,
   а кому-то -- без усилий.
   Ни грядущего, ни прошлого
   им не видно из России.
   2009 г.
  
   КОСУЛЯ В ЗООПАРКЕ
  
   Я не там родилась
   и не так назвалась.
   За решеткою я не пасую.
   От своих отреклась
   и не с теми сошлась.
   Просто я до поры не рискую.
  
   Я не козочка вам,
   не случайный каприз,
   пусть торчат мои рожки резные.
   Мои братья и сестры
   в лесу родились.
   Мы -- олени, олени лесные.
  
   Мы умеем легко
   облака догонять,
   уходить от жестокой охоты,
   в лоб друг друга бодать,
   небеса обгонять,
   слышать мира тревожные ноты.
  
   Если жизнь коротка,
   а я в клетке пока,
   значит, вам улыбнулась удача.
   Я ж свободы добьюсь,
   до своих доберусь.
   Вот и лес за пригорком маячит.
  
   Я взлечу по лучу,
   пусть вонзятся мне в бок
   сто когтей и стегающих веток,
   но дорогу к ручью
   по слогам заучу,
   если вырвусь из сеток и клеток.
  
   Мои ноги быстры,
   мои очи остры.
   Кто сказал, посмотрите -- красуля?
   Я на вас не сержусь,
   я преград не боюсь.
   Я -- косуля, косуля, косуля!
   2009 г.
  
   О РОДИНЕ
  
   Не запомнит лица моего,
   и улыбку мою не заметит.
   Промолчу. Ну и что ей с того?
   А спрошу -- на вопрос не ответит.
  
   Застит очи отечества дым,
   вновь выруливать по бездорожью.
   А она убегает к другим
   то рябинкой, то зреющей рожью.
  
   И не смотрит мне прямо в глаза,
   прикрывает лицо полушалком.
   Обо мне не прольется слеза,
   но, представьте, мне будет не жалко.
  
   И не жалко потерянных дней,
   и не жалко, что узы порвутся.
   Жалко только, что нету родней
   тех, что здесь без меня обойдутся.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Березы, березы, березы...
   Ну, где ваша вечная сладость?
   От вас только слезы и слезы,
   больничная горькая гадость.
  
   От вас у меня аллергия.
   Пылить вам пыльцою довольно!
   Пусть вас воспевают другие,
   кому рядом с вами не больно.
  
   Листва ваша свет заслоняет,
   в глазах от стволов зарябило.
   Кто вновь о березках мечтает,
   того, видно, не зацепило.
  
   Я тоже люблю вас, березы.
   Вы русскому сердцу -- подмога.
   Особенно если в морозы,
   и если вокруг вас немного.
   2009 г.
  
   ГРОМ
  
   Сначала голубем воркует,
   потом ворчит, потом рокочет.
   И жестяными облаками
   гремит -- и нервы нам щекочет.
  
   Потом как будто позабудет
   про нас, про небо, про работу.
   И сам себя до слез разлюбит,
   не в силах взять другую ноту.
  
   И в грозовом своем угаре
   сорвется вниз земле на милость.
   Он так сейчас окрест ударит,
   как нам не грезилось, не снилось.
   2009 г.
  
  
  
   БАЛЛАДА О МЕЧЕ
  
   Под печкой хранились ухваты,
   две-три кочерги и совок,
   которым сгребали когда-то
   золу из печи на шесток.
  
   И там же, за медной заслонкой,
   где кошка любила прилечь,
   обернутый старой попонкой,
   тяжелый покоился меч.
  
   Его откопали случайно,
   когда городили забор.
   И черная-черная тайна
   к нему возвращала мой взор.
  
   Татарин мечом забавлялся,
   иль русский с ним дружбу водил?
   Зачем он в земле оказался,
   за что к нам под печь угодил?
  
   А меч не чурался работы,
   охотно семье помогал.
   Им бабка снимала тенеты,
   а дед мой лучинки строгал.
  
   И мы, несмышленые дети,
   мечтали мечом поиграть.
   Послушнее нет нас на свете,
   едва углядим рукоять...
  
   Но кончилось все презабавно:
   отдали тот меч за кольцо.
   Кольцо потеряли. И славно!
   Не драть же за это мальцов.
  
   Скитается где-то по свету
   старинный клинок и сейчас.
   Прощенья за это нам нету.
   Как нету и печки у нас.
   2009 г.
  
   ЗОЯ
  
   Зоя подарила мне букварь
   и читать до школы научила,
   а когда меня пробрал январь,
   то антибиотиком лечила.
  
   Зоя -- это мамина сестра,
   проще говоря, родная тетка.
   На язык она была остра --
   комсомолка, лыжница, красотка.
  
   Умница, каких не видел свет,
   плавала в Дунае и в Риони,
   видела в Москве большой балет,
   вальс играла на аккордеоне.
  
   Все она умела, все могла,
   свитера и шапочки вязала,
   в тонких ее пальчиках игла
   ткань любую с легкостью пронзала.
  
   Вечером усталая придет,
   а сугробы -- чуть ли не до крыши.
   Зоя за лопату -- и вперед,
   и поет о городе Париже.
  
   Зою часто ставили в пример.
   Мы с восторгом на нее смотрели.
   Вот она, советский инженер,
   русская Стефания Сандрелли!
  
   Зоя, как была ты хороша
   с челочкой своей густой и резкой,
   в алой кофточке -- она тебе так шла! --
   купленной на пристани венгерской...
  
   Лет пятнадцать как ее уж нет.
   Все, что было, сестрам раздарила:
   книги, фотографии тех лет --
   только тайну сердца не открыла...
  
   Знаю, что не вылечить ничем
   эту нестареющую рану.
   Самые красивые, зачем
   вы от нас уходите так рано?
   2009 г.
  
   * * *
  
   Ждет меня испанский берег,
   шляпа, темные очки,
   спаниель по кличке Эрик,
   спаржа, херес и бычки,
  
   запеченные в духовке
   после пляжа на обед,
   две прелестные обновки
   и какой-нибудь десерт.
  
   Ждет меня большая вилла,
   супермодный лимузин
   и -- чтоб вас совсем взбесило --
   ювелирный магазин!
  
   Поджидает жгучий мачо
   (говорят, с ним веселей).
   От меня письмо он прячет
   с бедной родины моей.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Как сладко пахнет мертвая трава!
   Еще вчера она была живая.
   Зеленая, она была права,
   о скорой смерти не подозревая.
  
   Роскошный махаон здесь отдыхал,
   кузнечик прыгал, шмель вовсю трудился.
   И на тебе! Нашелся же нахал,
   с косою смертоносною явился.
  
   Звенит коса, мужик стирает пот
   линялым рукавом простой рубашки.
   Устал косить. Вот это поворот!
   Пока цветите, милые ромашки.
   2009 г.
  
   * * *
  
   Не с каждым шутит так Создатель,
   со мною шутит -- слышу свист.
   Я -- и читатель, и писатель,
   и, уж простите, журналист.
  
   Три головы моих покуда
   еще целы, не снес их меч.
   Все хорошо, я -- чудо-юдо.
   Не стоит вам меня беречь.
  
   Сожгу полмира, съем любого,
   на крыльях в небо унесу...
   За что? А ни за что! За слово,
   за звуков жалкую красу.
   2010 г.
  
   ВАСИЛЬКИ
  
   Снежинки синие качаются
   на бирюзовых стебельках
   и с небом взглядами встречаются,
   мечтая жить на облаках.
  
   Им то ли снится, то ли верится:
   еще до жизни на земле
   их утешала мать-метелица
   в ветхозаветной полумгле.
  
   И, трепеща от возмущения,
   они куда-то вниз рвались,
   где их земные воплощения
   тогда еще не родились.
   2010 г.
  
   * * *
  
   Постоим под куполами,
   впереди -- дорога.
   Что сказать тебе словами?
   Что просить у Бога?
  
   Вот опять открылись взору
   голубые дали.
   Только этому простору
   мы и доверяли.
  
   Не магическому кругу,
   не туманной сини.
   Почему же не друг другу,
   если -- всей России?
   2011 г.
  
   * * *
  
   О ты, великое бездушное пространство!
   В тебя уйдешь -- обратно не вернешься.
   Ни мира нет в тебе, ни постоянства.
   Зачем ты моей родиной зовешься?
  
   Еще кочуют люди, звери, птицы
   в твоих степях, политых нашей кровью.
   Еще не обозначена граница
   между ландшафтом, верой и любовью.
  
   Мы для тебя -- не взрослые, не дети,
   а так, улов -- продукт самой природы.
   Тысячелетьями не рвутся твои сети,
   прельщая странников подобием свободы.
   2011 г.
  
   * * *
  
   Турецкому эстрадному певцу Таркану
  
   О чем поешь, карамурзелец милый
   (твое бельканто поражает ум),
   с такою страстью и такою силой?
   Как жаль, я по-турецки ни бум-бум.
  
   Могу я по-турецки только кофе.
   И то не каждый день, ну извини.
   Вот интересно, ешь ли ты картофель?
   Захочешь мне ответить -- позвони.
  
   И все-таки -- красивы твои речи,
   мелодии прекрасны, спору нет.
   А чем бы обернулись наши встречи,
   когда война терзала Баязет?
  
   Невежливо, наверное, об этом
   напоминать. Но я же не со зла!
   Я спела бы сейчас с тобой дуэтом
   и много пользы миру принесла.
  
   Пускай не миру, но себе уж точно,
   а то в наушниках, ей-богу, не уснуть.
   Я слышала, все у тебя непрочно,
   и ты в Россию едешь отдохнуть?
  
   Приедешь -- заходи без церемоний.
   Для русских ты практически родня.
   В гармонии с собой иль без гармоний,
   но отзовись -- не огорчай меня.
   2011 г.
  
   ЛУНА
  
   Хочу или нет, но начну я с востока.
   Сияя чужим, мне не свойственным светом,
   плыву я по небу, янтарное око,
   то лодочкой утлой, то солнца приветом.
  
   Мой путь пролегает сквозь черную бездну,
   на тлеющий запад, за тихое море.
   Там я потеряюсь, растаю, исчезну,
   но вы не печальтесь, ведь это не горе.
  
   Я ночью опять появлюсь -- мне не поздно,
   не жалко ни сил, ни волшебного дара.
   Меня не волнуют далекие звезды --
   неровня я им, а они мне не пара.
  
   Я буду светить, даже если реклама
   пожаром огней раскурочит полнеба.
   Прошествую гордо, как светская дама,--
   не надо мне зрелищ, не надо мне хлеба.
  
   Никто никогда не собьет меня с толку,
   вот разве что тучи сейчас урезонят.
   Но пленницей буду я, право, недолго,
   их армию ветер наутро разгонит.
  
   А следующей ночью, сияя, как прежде,--
   взгляните наверх, чтобы не заблудиться,--
   взойду я над миром в упрямой надежде
   растаять, исчезнуть. И снова родиться.
   2011 г.
  
   СОТВОРЕНИЕ
  
   Вода, соленая и вязкая, как кровь,
   еще недвижно в забытьи лежала,
   но миром уже правила любовь,
   как правит вечность острием кинжала.
  
   И тьма, сгущаясь, оставалась тьмой,
   разбуженная сладостными снами.
   Крутился шар, охваченный судьбой,
   и дух в смятении носился над волнами.
   2011 г.
  
   ПИСЬМО ЛЕРМОНТОВУ
  
   Как давно мы с тобою знакомы!
   Не поверишь, с младенческих лет.
   Верно, пишешь послания в альбомы,
   раз письма от тебя долго нет.
  
   На Кавказе все то же -- опасно.
   Терек воет, Тамара грустит,
   горы близко, природа прекрасна,
   пуля-дура в кого-то летит.
  
   Ах, Мишель, как признаться -- не знаю!
   Что-то плохи мои, брат, дела.
   Так люблю тебя, так обожаю --
   дважды возраст твой пережила.
   2011 г.
  
   * * *
  
   Куртку накину и выйду в сердцах на крыльцо.
   Северный ветер открытой калиткой играет.
   Осень бушует, бросает мне листья в лицо,
   синью небесной до самых основ пробирает.
  
   Вот и случилось. От лета -- всего ничего.
   Зелень травы да гудящие стайкою осы.
   А ведь казалось, что было с избытком его,--
   пыл усмирили холодные длинные росы.
  
   Тоже мне горе! У нас еще все впереди --
   самые лучшие дни или даже недели.
   Тучи нагрянут, потом атакуют дожди,
   счастьем засыплют по самую крышу метели.
  
   Встретим как люди и мы наступающий год:
   елка, шампанское, милые сердцу сюрпризы.
   Ну а потом, если все еще нам повезет,
   не прозеваем сурового марта капризы.
  
   Солнца прибавится, выйдет на улицу гусь,
   просинь апрельская снова откроется взору.
   Может, тогда наконец-то и я отвлекусь.
   И позабуду про эту осеннюю ссору.
   2011 г.
  
   * * *
  
   Вышивает крестиком сирень
   улицы, дворы, сады и парки.
   Предлагает миру майский день
   эти немудреные подарки.
  
   Розово-сиреневым пьянит,
   непорочно-белым овевает,
   хлорофилловыми листьями шумит
   и сердца зеленые считает.
  
   Сколько их на ветках у нее,
   трепетных, теряющих сознанье!
   Где-то здесь дрожало и мое
   в ожидании первого свиданья.
  
   Узорочья вышивок просты,
   но потянешь нить -- кольнет иглою.
   Выросли из крестиков кресты,
   может быть, и над моей судьбою.
   2011 г.
  
   СЛУШАЯ ФРЕДДИ МЕРКЬЮРИ*
  
   Опять в пустыне, но не серафим --
   крылатый Фредди Меркьюри явился.
   А говорили, рок неумолим --
   допрыгался, допелся, дорезвился.
  
   Неподражаемый, привет тебе, привет!
   Хоть с опозданием, но все-таки я внемлю.
   С тобой люблю я тот и этот свет
   и уплывающую под ногами землю.
  
   Ахура Мазду поблагодарю
   за то, что мы сейчас остались двое.
   О музыке твоей не говорю:
   она без нас -- как подвиг без героя.
  
   Забавно, что ты вычислил меня.
   Я -- не поклонница. Я -- из другого века.
   Явился? Что ж... Возьми себе огня
   и воскреси мне веру в человека.
   2011 г.
   * Известный эстрадный певец и музыкант, лидер английской группы
   "Квин", парс по национальности; его семья придерживалась зороастрий-
   ской веры. Умер в 1991 году от СПИДа.
  
   ПИСЬМО
  
   Над Ижевском колокольный звон.
   Ты его себе не представляешь!
   Новоиспеченных храмов клон
   так размножился, что и не сосчитаешь.
  
   На задворках площади -- музей.
   Здесь когда-то мы поцеловались.
   А от наших липовых аллей
   только тени на душе остались.
  
   Пушка в сквере все еще стоит,
   не меняется, что, в общем-то, резонно.
   Сердце мое больше не болит
   ни в начале, ни в конце газона.
  
   Кирова с Советской увели, --
   гастроном взгрустнул и поднял цены.
   При деньгах ты или на мели --
   приезжай. Увидишь перемены.
   2011 г.
  
   ПОДРАЖАНИЕ ОКУДЖАВЕ
  
   Во поле черном красные розы
   с листьями малахита.
   Из дорогого тонкого шелка
   новое платье сшито.
  
   К яркому солнцу тянутся розы,
   листья летят на волю.
   Их на ветру женщина ловит
   белой рукою.
  
   Тихо смеется, что-то щебечет,
   грустно вздыхает,
   шелковым розам во поле черном
   не доверяет.
  
   А доверяет тому, кто любит
   легкие платья.
   Кто пожалеет, кто приголубит,
   примет в объятья.
  
   Что же ты, небо? Нет в тебе толку,
   будет -- едва ли.
   Тучи разверзлись, платье намокло,
   туфли пропали.
  
   Черное поле, красные розы
   в листьях зеленых...
   Благословите, летние грозы,
   женщин влюбленных!
   2011 г.
  
   МОЙ СОЛЯРИС
  
   Сквозь время и сумрак, сквозь толщу огня --
   привет, мой Солярис! Боишься меня?
  
   Планета сомнений, тревог и мечты,
   ты -- совесть моя, значит, я -- это ты.
  
   Ты видишь меня, ты за мною следишь.
   Я, может быть, сплю, ты же точно -- не спишь.
  
   Я злюсь, ошибаюсь, живу без гроша...
   Зачем тебе это? Ведь ты же -- душа,
  
   кармический блеф у меня на пути.
   Ты -- мой океан в моей слабой груди.
  
   Солярис, какой сотворишь ты меня,
   когда я творю тебя день ото дня?
   2011 г.
  
   * * *
  
   Как хороши осенние сады!
   Цветут на клумбах астры, георгины.
   Летят на землю спелые плоды,
   и мы охотно гнем пред ними спины.
  
   Надкусываем самый сочный плод,
   да так, что зубы от восторга ломит.
   А яблоко послушно кары ждет --
   оно себя цветком давно не помнит.
  
   И мы не вспоминаем о весне,
   в порядок приводя свою "фазенду".
   И долго спим, не чувствуя во сне,
   как юность превращается в легенду.
   2011 г.
  
   * * *
  
   Не верь моим пустым словам,
   я не могу быть простодушной.
   Не верь коротким, легким снам,
   где я кажусь тебе воздушной.
  
   Не стой, как бедный сирота,
   в надежде выпросить монету.
   Все это, право, суета,
   тем более, что денег нету.
  
   И света нет в моем окне.
   И твою жизнь я не разрушу.
   Не верь ты мне, не верь ты мне --
   не рви на части мою душу.
   2011 г.
  
   КОЛЬЦО
  
   Вижу грустную улыбку
   на твоем лице.
   Три слона идут по кругу
   у меня в кольце.
  
   Будто пьяные в угаре
   или под свинцом.
   Называется "Сафари"
   странное кольцо.
  
   Если всем нужны итоги,
   не до шуток тут!
   По серебряной дороге
   слоники идут...
   2011 г.
  
   * * *
  
   Крыша дома -- Уральские горы,
   на окне -- занавеска весны.
   Я лежу, обнимая просторы
   своей северной милой страны.
  
   А по жилам -- не кровь, а водица
   родниковая, будто слеза.
   Хорошо бы мне снова родиться,
   если в небе случится гроза.
  
   Может быть, на отрогах Памира,
   или все же вернуться в Тибет?
   Столько крыш есть у бренного мира,
   где ремонта текущего нет!
   2011 г.
  
  
  
  
   * * *
  
   Куда бы ни шла,
   все равно мне идти через лес.
   Здесь сосны и ели
   собой небосвод подпирают.
   Сохатые бродят
   с рогами до самых небес,
   ключи говорят,
   полосатые свинки играют.
  
   В черничнике бродит
   непуганый людом медведь.
   У нас в Предуралье --
   и зайцы, и рыси, и волки...
   Ну, в общем, такие места --
   есть на что посмотреть
   и есть отчего
   никогда не касаться двустволки.
  
   Привет тебе, Кама,
   великая Кама-река!
   Сквозь сердце мое
   протекут твои бурные воды.
   Отслужат по мне
   панихиду твои берега,
   под камнем уральским
   усну я на лоне природы.
  
   А лес будет жить
   и великие тайны свои
   другим поверять,
   как ребенок, легко и без риска.
   От смерти любой
   до рожденья и новой любви
   вообще на Земле,
   а в лесу исключительно, близко.
   2011 г.
  
  
   * * *
  
   Все будет после дождичка в четверг,
   когда у неба кончится терпенье.
   Планета свой приостановит бег,
   наступит неземное просветленье.
  
   Все будет! Ведь сейчас еще среда.
   И солнце нас по-царски обласкает.
   Как грозовое облако, беда
   умчит за горизонт и там растает.
  
   Мир станет чистым-чистым, как стекло.
   Ты подготовься к этому событью.
   Четверг -- он рядом. Время потекло.
   Все, что сбывается, вершится по наитью.
   2011 г.
  
  
   * * *
  
   На родину моей души
   летят испуганные птицы.
   Здесь, в нашей северной глуши,
   в морозы им не прокормиться.
  
   Через Памир и Гиндукуш,
   над гималайскими снегами
   десяток их продрогших душ
   готовы биться с облаками,
  
   чтоб приземлиться где-нибудь
   в зеленой солнечной долине.
   Как прихотлив и сложен путь
   к спасительной для них чужбине!
  
   Не легче будет путь домой,
   но в край родной вернуться важно.
   Скажи, душа, тебе со мной
   еще не холодно, не страшно?
   2011 г.
  
   * * *
  
   Господи, помоги мне.
   Не спрашивай, сколько раз.
   Просто -- помоги мне.
   Очень прошу, сейчас.
  
   Вот я дошла до края,
   где не видно ни зги.
   Стою на ветру -- босая.
   Господи, помоги.
  
   Ни фонаря, ни спички,
   ни тлеющего огня,
   ни к темноте привычки.
   Боже, храни меня.
  
   Пошли хоть луч предрассветный
   в эту глухую ночь.
   Что же ты,-- милосердный,
   а не спешишь помочь?
   2011 г.
  
   ИЮНЬСКИЙ ЖУК
  
   Упал и в камешек превратился,
   испуганный суетой.
   А ведь как ворвался, собой гордился
   и аурой золотой!
  
   Лапки скрестил и лежит -- не дышит:
   "Господи, что за мир?!"
   Близкой смертью и жаром пышут
   стены людских квартир.
  
   Может, оставим его в покое?
   Пусть отдохнет от мук.
   Он, бедный, тоже из плоти и крови,
   даром что просто жук.
  
   Рано ли, поздно ли -- он очнется.
   Нехотя, тяжело
   бронзовым телом к нам повернется,
   солнцу подставит крыло.
  
   И вот вам притча, вот небылица --
   гостя пропал и след,
   а в комнате нашей долго искрится
   его изумрудный свет.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Анне Васильевне Масловой
  
Анна Васильевна, бабушка Анна,
   ангел-хранитель нашего дома
   что-то воркует и смотрит так славно --
   всех она знает, со всеми знакома.
  
   Жизнь обошлась с ней жестоко и круто,
   била наотмашь, да вот не сломала.
   Анна Васильевна, Аня, Анюта
   знает частушек и песен немало.
  
   Нижегородской губернии родом,
   в будни не марко, а в праздник нарядно --
   так она ходит общаться с народом,
   и что ни скажет, все ловко да складно.
  
   Не ко двору? О клюку обопрется --
   ноги подводят, не те стали силы --
   и по аллее вдоль дома пройдется:
   "Мама еще те березки садила..."
  
   Вечер не вечер, утро не утро --
   снова на лавке своей что-то вяжет.
   Я поздороваюсь, а она мудро
   "Сядь, посиди со мной" только и скажет.
  
   Сяду я возле нее ненароком --
   вот бы премудрости вдоволь набраться.
   А она смотрит всевидящим оком:
   "Эдак-то лучше. Куда тебе рваться?"
   2012 г.
  
   * * *
  
   Вышла Танька замуж для чего-то
   и уехала в нерусскую столицу.
   У нее семья, малыш, работа,
   дом родной и то не часто снится.
  
   Не заплачет больше Таня наша --
   знает, мячик в речке не утонет.
   Стала еще лучше, еще краше,
   ни во сне, ни наяву не стонет.
  
   А приедет -- все твердит о сыне.
   Вот и с ним она не знает горя.
   "Хорошо живется на чужбине",--
   Таня говорит. И мы не спорим.
   2012 г.
  
   * * *
  
   От пенициллина склянки,
   пустые гильзы от ружья
   и леденцы в железной банке --
   вот первая любовь моя.
  
   Уходят взрослые -- так надо.
   Мои родители -- врачи.
   Пенициллинового брата
   качаю я спиной к печи.
  
   И наряжаю гильзы в платья.
   Жить хорошо на сундуке,
   когда такие есть занятья,
   и липнут леденцы к руке.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Волшебная, прекрасная, святая,
   достойная сияния небес,
   ты не для всех, но для меня -- родная.
   И мне твоих не надобно чудес.
  
   Россия! Терпеливая богиня,
   стирающая вечный пот со лба.
   Мы -- для тебя, с тобой и есть нам имя.
   Мы -- твой народ, а без тебя -- толпа.
  
   2012 г.
  
   * * *
  
   Ажурные тени от веток
   бегут по шершавой стене.
   Спокойное, ровное лето
   гудит что-то на ухо мне.
  
   И шмель, запинаясь о нити
   кисейных иллюзий судьбы,
   торопит развязку событий,
   уверовав в честность борьбы.
  
   Вот так бы все слушать и слушать --
   шум листьев, гуденье шмеля.
   Ничем этот мир не нарушить
   хотела бы, в сущности, я.
  
   Ни солнцем светить, ни бороться,
   ни тенью бесплотной скользить...
   А жить просто так -- как придется,
   как слышится мне, так и жить.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Умирают друзья. Вот такие дела.
   А бывает -- и просто уходят.
   Вот и я для кого-то когда-то была,
   вот и я покоряюсь природе.
  
   Ах, оставьте вы этот насмешливый тон!
   Ах, оставьте меня, отойдите.
   Слышу я колокольный настойчивый звон,
   не друзей я ищу, а событий.
  
   Никого никогда ни за что не вернуть.
   И грешно возвращать, и не надо.
   Как последняя страсть, настигает нас путь,
   на котором и гибель -- награда.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Освежающий, легкий, быстрый,
   обновляющий город мой,
   очень теплый и чистый-чистый,
   дождик, нас не забудь, умой!
  
   По асфальту, ограде сада,
   по горячим крышам домов
   промелькнул, торопливей взгляда,
   пробежал, да и был таков.
  
   Ждать обратно его без толку.
   И зачем возвращаться в зной?
   Голубую свою футболку
   бросил в небо он над горой.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Не мечите бисер перед свиньями,
   свиньям бисер точно ни к чему.
   Пусть шагают боевыми клиньями
   на свою тевтонскую войну.
  
   Мы пойдем своим путем-дорогою,
   не в строю воинственных невежд.
   Жаль, конечно, кодлу их убогую,
   но и жаль несбывшихся надежд.
  
   Только свинская удача нам немыслима,
   и смешон их поросячий нрав,
   даже если не срабатывает истина:
   кто гоним в России, тот и прав.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Однажды мне мелодия приснилась.
   Пел голос чистый, серебристый, нежный.
   Мелодия совсем недолго длилась --
   вдруг замолчал мой ангел безмятежный.
  
   Проснулась я и в тон ему пропела,
   не понимая замысла и слога.
   А музыка куда-то улетела.
   И что я помню? Как всегда -- немного.
  
   Смешная жизнь! То встречи, то разлуки.
   И ничего-то я о ней не знаю.
   Зачем ко мне являлись неба звуки?
   Я и людей-то плохо понимаю.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Вздохнула бабочка, что мир перевернется,
   и спрятала напудренные крылья.
   Я не поверила -- сегодня столько солнца,
   и ос гудит лихая эскадрилья.
  
   Но вот упал на землю лист зеленый,
   прошелся ветер по верхушкам вишен,
   зашелестели, зашумели клены,
   и скрипнул желоб под железной крышей.
  
   Потом все стихло. Небо накренилось,
   погасло солнце, убежал котенок.
   И вдруг загрохотало, обвалилось,
   сверкнуло так -- пробрало до печенок.
  
   Завыло, задрожало, закачало,
   обрушилось небесным водопадом.
   Кончина мира и его начало
   мечтали снова оказаться рядом.
  
   Земля захлебывалась желто-бурой пеной:
   "Прощайте, люди, не увижусь с вами!"
   И небо отпустило мир наш бренный.
   И бабочка вспорхнула над цветами.
   2012 г.
  
   СТРАШНЕНЬКОЕ
  
   Серый волк уволок
   мою бедную козу.
   Не возьму себе в толк,
   что мне делать в лесу.
  
   Ждать ли близкий рассвет
   иль самой погибать?
   Отыскать волчий след
   иль охотников звать?
  
   Выну я острый нож
   и воткну волку в бок.
   Ты скотину не трожь,
   пропадай, серый волк!
  
   А коза -- что за бес! --
   на пригорке стоит.
   И все пятится в лес,
   серым волком глядит.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Что знает лист о дереве своем?
   "Господь велик, и все мы здесь под богом".
   На хрупкой ветке его скромный дом,
   и надо ли печалиться о многом.
  
   Из дрожи собственной, из тайны естества,
   из недр земных и солнечного света
   творит он, наподобье божества,
   зеленый мир, не требуя ответа.
  
   Вот это -- жизнь и чудо из чудес.
   Растите, листья, замыслу в угоду.
   Вам не понять ни дерево, ни лес,
   ни ветер, ни осеннюю погоду.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Не радуга, так... от бензина след
   расходится по придорожной луже.
   А мир все тот же, только тебя нет.
   Вернее, есть. Но это еще хуже.
  
   Прощай, моя несбывшаяся явь,
   волненья, трепет, горестные вздохи.
   Любовь, любовь! Прошу, меня оставь,
   мои дела и так уж слишком плохи.
  
А что же лучше? Ничего не знать.
   "Смотреть на небо и молиться богу".
   И лужу просто лужей называть,
   переходя знакомую дорогу.
   2012 г.
  
   * * *
  
Звонок телефонный. Как странно!
   Прямо с берега океана
   в гранит моей тишины
   врываются звуки волны.
  
   Плещут, смеются, манят,
   шипучей пеной дурманят,
   солеными брызгами метят,
   надеются -- им ответят.
  
А что ответит гранит?
   Сердце мое молчит.
   2012 г.
  
   ЛЕТНИЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ
  
   Так жарко, что и в Мексику поверишь.
   На Пушкинской опунции кустятся.
   А вот и сам Антонио Бандерос.
   Неужто в Голливуде так резвятся?
  
   Идет себе геройски мне навстречу --
   сиеста, кактусы, брюнеты отдыхают.
   Загар заморский обнимает плечи.
   Уж не стволы ли в сумке громыхают?
  
   Скажу ему, слегка глотнув текилы:
   "Бог мой, Антонио, зачем ты здесь, откуда?
   А как же гангстеры и нарковоротилы?
   Ты победил их, если жив покуда?"
  
   Или вот так. Жара вовсю палила.
   Мне изменяли здравый смысл и зренье.
   Я ни о чем, конечно, не спросила.
   Зачем мне в Мексике пускаться в приключенье.
   2012 г.
  
   ЖЕЛТАЯ РОЗА
  
   Твой золотой изысканный наряд
   заслуживает вазы безупречной.
   Глаза закрою -- тонкий аромат,
   сравнится только с нежностью сердечной.
  
   Лимонная с кислинкой -- для других,
   для взоров быстрых, грубых, равнодушных.
   Ты, верно, как и я, встречала их
   в садах и комнатах до обморока душных.
  
   Но вспомни крупный кварцевый песок,
   и лунный свет, и ласковое солнце,
   росу предутреннюю, легкий поясок
   и чисто вымытое в домике оконце.
  
   Раскрой свои медовые уста,
   не думай, будто жизнь к тебе сурова.
   И ниспошлет на землю красота
   в янтарных снах затерянное слово.
  
   Как нимб оно сияет надо мной.
   Не исцелит -- скорее, истерзает.
   И звук его знакомый и родной,
   а смысл, как ни стараюсь, ускользает.
   2012 г.
  
   АРМЯНСКОЕ КАФЕ В ИЖЕВСКЕ
  
   Ольге Парфеновой
   Не грусти -- доживем. Доживем и до воскресенья.
   Как-нибудь доживем. Не рассчитывай, что подшофе.
   Гаянэ и Сурен, пережившие землетрясенье,
   примут нас у себя, в своем маленьком летнем кафе.
  
   Обовьет виноград невесомо парящие струны,
   рукотворный поток зашумит и сорвется со скал.
   И повеет от роз ароматом забытой фортуны,
   и старинный дудук заиграет про Средний Урал.
  
   Вот и теплый лаваш, и шашлык -- хороши угощенья.
   С млечной россыпью звезд не сравнится божественный тан.
   Абрикосы, черешня не фрукты -- плоды просвещенья,
   от которых светлеет душа, и не только армян.
  
   А теперь -- говори, если все еще можешь, о грустном,
   о безликости будней в краю недозрелых щедрот.
   С этим выводом смелым, и все-таки выводом устным,
   здесь расстались давно. И с тобой это произойдет.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Плывет моя славная лодка
   по цинковой глади пруда.
   И парус -- для ветра находка,
   для весел находка -- вода.
  
   Им нравится, споря друг с другом,
   скорлупке прокладывать путь.
   Мне ж выпало с солнечным кругом
   общаться и время тянуть.
  
   Сидеть истуканом без проку,
   морские рассказы любить.
   И все же к родному истоку,
   неведомо как, но доплыть.
   2012 г.
  
   * * *
  
   От Рюрика? Наверное, не врут.
   От скифов? Мы и этому поверим.
   Татарские сапожки нам не жмут,
   а сари уж тем более примерим.
  
   Мы -- русские. Приложены к чему?
   К свободе, языку, тоске о боге?
   К земле, которой не перечеркнут
   ни ратные, ни звездные дороги?
  
   Мы -- русские. И разные до слез,
   до немоты, до боли, до изгнанья.
   Европа с Азией друг другу квасят нос
   на поле брани нашего сознанья.
  
   Мы -- русские. Обидно, что не "кто".
   Еще -- не "кто"? Или уже -- "какие"?
   Что б ни случилось с нами, ни за что
   мы не умрем. Завидуйте, другие!
  
   Зачем спасает русских вновь и вновь
   не бог, не родина, не слава, не свобода?
   Затем, чтоб знали, как сильна любовь --
   причина мира, жизни и народа.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Вырвалась я из порочного круга --
   нет у меня ни подруги, ни друга.
   В этом кромешном, но сладком аду
   я равнодушно по миру бреду.
  
   Долог ли, короток путь мой забавный?
   Время не знает, кто из нас главный --
   я или точно размеренный шаг,
   жизнь или смерть, друг или враг.
  
Кто же меня от сомнений избавит?
   Кто образумит, окликнет, направит,
   тонкую линию снова замкнет,
   кругом волшебным беду отведет?
  
   Нет у меня никого, ничего.
   Кроме пути. Но пути моего.
   2012 г.
  
   * * *
  
   Стрижи улетели, запели цикады,
   на город спускается ночь.
   Машины в тисках городской автострады
   спешат от меня прочь.
  
   Сладко пахнут июльские травы,
   струится озон с небес.
   Правы собаки, и люди правы,
   и прав придорожный лес
  
   в том, что спешить никуда не надо
   и можно смотреть вдаль,
   где фонарей золотые ограды
   и новая магистраль.
  
   В точке единой, неотвратимой
   сходятся все огни.
   Трудно поверить в мир неделимый
   на ночи и дни.
   2012 г.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"