Аннотация: Это небольшая зарисовка из нашей жизни в начальный период перестройки.
УХОДЯ ГАСИТЕ СВЕТ
Перестройка, Перестройка!
Это манящее, как ветер дальних странствий слово, завораживало необычностью своего применения по отношению к государственному устройству и, хотя никто не понимал, в чем же именно она должна заключаться все с радостью и надеждой повторяли его при каждом удобном случае.
- Эх! Да, что за беда, - думал каждый из нас, - мы столько лет коммунизм строили, понятия не имея, что это такое.
Зато нам в любой момент можно было сказать, что как раз то, чем мы сейчас занимаемся, и есть строительство этого самого "светлого" будущего, само представление о котором терялось во мраке беспросветной нищеты и глобального дефицита.
Наконец сейчас, очередной Сергеевич снял с нас заклятие изнурительного и, явно застопорившегося дела, объявив о грядущих кардинальных переменах в нашей жизни.
Впрочем, непосредственное участие народа в ней ограничивалось в основном свободой выражения своего мнения по поводу дальнейшего существования, воспользоваться которой (памятуя недалекое прошлое), рискнул далеко не каждый.
Однако, как бы то ни было, но по выражению его творца: - Процесс пошел!
К сожалению, как мы вскоре убедились, пошел этот процесс совсем не в ту сторону, а вскоре и вовсе вышел из-под контроля.
Рассказывать о том, весьма тяжелом для России периоде, можно очень долго, но я напомнил о нем лишь в контексте общего повествования, в котором собираюсь показать на нескольких примерах, как наше социалистическое сознание было смято мощным напором прорвавшихся к нам капиталистических отношений.
2
- А, что, Сашка, - обратился ко мне мой руководитель, - не подскажешь, шо там обо мне народ болтает?
Мы ехали с ним на его казенной "Волге" в пригородное село, где он прикупил участок земли и строил себе коттедж.
Я усмехнулся: - А, как ты сам думаешь, Василь Кондратьевич, о каком ни будь начальнике в наше время, может хоть кто, чего хорошего сказать?
Директор обиженно засопел: - В смысле, и ты тоже?
- А, что я? Ты же меня про народ спрашивал, - попытался я чуть смягчить пилюлю, - а я философ. Я вижу, что происходит и знаю почему.
Но, главное - я понимаю, что никак не могу повлиять на события и поэтому принимаю их как должное.
- Ладно, - обреченно согласился Кондратьевич, - хорошего, я, собственно и не жду. Тогда скажи - что плохого?
- Плохого, говоришь? - переспросил я, - а плохо то, что ты, имея шикарную квартиру рядом с производством, строишь коттедж на берегу пруда, с большущим садом, рядом с шоссе и всеми коммуникациями.
Это не то захолустье в 40 км от города, где ты дал людям садовые участки на склоне крутого оврага. Где от них идти пять километров на автобус, который три раза в день ходит.
Но, даже, если бы ты, строя себе каменный дом, дал им возможность построить хоть деревянные курятники, они бы тебя на руках носили!
А сейчас, как носить, когда четвертый месяц зарплаты не платишь, только ничтожные суммы, разве что для поддержания штанов.
Я замолчал.
Молчал и директор.
Вскоре показалось село, на самой окраине которого стоял большущий особняк - цель нашего путешествия.
Мы подъехали к воротам, и вышли из машины.
Василь Кондратьевич тронул меня за плечо:
- Саш, вот посмотри через дорогу, знаешь, кто это строится? - спросил он с явным уважением к соседу.
- Нет, - ответил я, разглядывая указанный дом, чуть меньшего размера, чем у шефа, - а, что?
- Да, ничего! - уже без всякой тени уважения воскликнул он, - это всего-навсего водила самосвала!
Неужели я мог допустить, чтобы мой дом был меньше его?!
Зарплата, - уже спокойнее продолжил Кондратьевич, - тебе ли не знать наше положение! Вас двести человек. Дай я каждому хотя бы по лишней двадцатке, это хоть кого спасет?
Нет!
Им все равно мало будет!
А мне эти четыре тысячи, во, как необходимы! - и он в сердцах полосонул себя ребром ладони по горлу.
- Да, - подумал я, следуя за шефом в дом, - всю жизнь в нас воспитывали неприятие такого отношения к людям, и мы поражались: какие же все-таки бессовестные эти капиталисты!
И вот, пожалуйста: обычный деревенский мужичок, волей судьбы и случая дорвавшийся до кормушки, вмиг забыв о своем рабоче-крестьянском происхождении, грабит своих подчиненных и сетует, что они его не уважают! Хамы!
Пожалуй, принцип: - Зачем платить, если можно не платить, новоявленные нувориши усвоили самым первым.
Навстречу нам, на крыльцо, выскочила жена Василия Кондратьевича - Анна Ивановна, и затараторила:
- Вася, что так рано?
Обед еще не готов!
Вообще я думала, что ты дома будешь кушать.
Александр, здравствуйте! Вася вам говорил, что надо сделать?
Замерьте, пожалуйста, а то я совсем не знаю, сколько денег ему дать!
- Так! Марш в хату, - рявкнул на нее муж, - без тебя разберемся!
- Есть, дома буду, - добавил он, - здесь вон, Володьку покорми и Александра, если останется.
Я вечером после работы заеду, заберу вас.
Через некоторое время я составил список материалов, необходимых для монтажа электропроводки в его подсобных помещениях, и отправил шефа на их поиски, а сам решил заняться подготовительными работами.
Время пролетело незаметно.
Я не успел еще толком ничего сделать, как Анна Ивановна позвала меня в дом обедать.
На кухне за столом уже сидел наш штатный плотник Володя. Молодой парень, недавно отслуживший в армии, он настолько быстро освоил плотницкое дело, что шеф доверил ему обустройство своего будущего жилища.
Следуя порочной народной традиции спаивать мастеровых, Анюта притащила из своих тайников солидную бутыль, чистого, как слеза, самогона и водрузила в центре стола.
Впрочем, Володя весьма сдержанно отнесся к ее предложению выпить, а мне и не предлагали, зная мой трезвый образ жизни.
Однако это ничуть не смутило нашу хозяйку, она налила себе не меньше, чем Володе, чокнулась с ним и осушила свою стопку до дна.
Я усмехнулся про себя, поскольку не первый раз бывая у шефа, догадывался, что будет дальше.
И действительно: к концу обеда хозяйка, повторив манипуляцию с бутылем и стопками еще не менее двух раз, окончательно расслабилась, и, опираясь на высокую спинку стула, блаженно щурясь, рассматривала нас с выражением материнского покровительства.
Но вскоре, окончательно пропитавшись чувством полного доверия и нежности к своим гостям, решила осчастливить их мудростью своего личного жизненного опыта.
Откровения Анюты
Анна Ивановна с пьяной задумчивостью в упор разглядывала молодого человека, по-видимому, пытаясь решить, насколько она еще сохранила женскую привлекательность, и удастся ли ей развести этого молоденького кобелька на более тесное знакомство.
Володя, прочитав этот взгляд, смутился, и, покраснев до ушей, с излишней деловитостью принялся разделывать цыпленка на своей тарелке.
Анка удовлетворенно хмыкнула:
- А мальчик, ничего. Чувственный, понятливый. Может, если прикормить чуток, то и ручным сделается, - самонадеянно определила она.
Однако, перехватив мой иронический взгляд, вовремя опомнилась, и, решила разрядить ситуацию нейтральным вопросом:
- Володя, а ты женат?
- Я? - Переспросил Володя, не столько не поняв вопроса, сколько пытаясь выиграть время для наиболее удачного ответа, - нет еще, Анна Ивановна.
- Что, и девушки нет? - продолжила допрос хозяйка.
- Ну, почему же, есть девушка. Наверное, скоро поженимся, - уже более уверенно произнес он, и уши его опять предательски зарозовели.
Анна Ивановна с умилением во взоре согласно закивала головой:
- Эт правильно.
Жениться надо.
Жениться, это хорошо!
- Еще бы, - подумал я, - у самой две доченьки, одна другой круче. У нее сейчас одна мысль, как бы их скорее замуж выдать, пока они внучат безотцовских в дом не натащили.
Может, и Вовчика она в качестве зятя примеряла, а не на себя?
Впрочем, черт их разберет, этих подвыпивших женщин!
А Анюта между тем продолжала:
- Семья!
Вот мы с Васечкой, уж какой год живем...
Можно сказать в любви и согласии!
Володя недоверчиво уставился на нее.
Не далее трех дней назад он менял оконные рамы в кабинете директора и облицовку входной двери конторы, удивляясь вандалам, которые так безжалостно изуродовали всю эту красоту.
Каково же было его удивление, когда до него дошла информация, что виновницей таких разрушений была всего одна женщина - жена директора!
Дело было поздним вечером.
Муж позвонил, что заедет после работы в деревню, на стройку дома, и до сих пор не появился.
Дочки тоже где-то сгинули, а сука по кличке Найда, огромный мраморный дог, оглушительно гавкала под ухом, требуя прогулки.
Хлебнув для поднятия настроения пару стопочек самогонки (Виски она принципиально не признавала), Аннушка напялила на слюнявую морду собаки намордник и та потащила ее в прохладную темноту вечера.
Обычно Найда гуляла с детьми в лесопосадке, сразу за которой тянулся старенький деревянный забор, огораживающий работу их отца.
Вот и тогда она бросилась привычным маршрутом, увлекая за собой Анюту.
Редкие фонари отбрасывали тусклый свет на темный асфальт дорожки, оставляя все остальное пространство в мутной полутьме, подсвеченной огнями далеких домов раскинувшегося внизу города.
Но, вот, совсем рядом, мелькнул яркий свет в одном из окон, спрятавшихся за деревьями строений.
- Да этого же свет в его кабинете! - мгновенно вычислила женщина.
Ах, он старый козел! А сказал, что в деревню поехал!
Ярость, подогретая недавним алкоголем, ударила ей в голову.
Дальше все происходило как в тумане:
Вот она ринулась по тропинке к забору, зная, что там есть лаз на территорию предприятия.
Вот он лаз: доска в заборе, болтающаяся на одном гвозде.
Анка ловко скользнула в щель, едва не придавив уши, рванувшейся за ней Найды.
Вот, наконец, и дверь конторы, с равномерно - равнодушно мигающей над ней лампочкой, включенной сигнализации.
Не обращая на нее внимания, Анка бешено нажала на кнопку звонка, и внутри здания глухо отозвался его приглушенный звук.
Раз, еще раз, еще...
Никто не открывает...
- Что, бл...ь, некогда?!
- Щас я вам кайф то обломаю, зарычала Аннушка, заметавшись по сторонам.
Недалеко у дороги лежала старая рессора от легковушки.
Анка подхватила ее, как пушинку, и рванулась на штурм упрямой двери.
Гулкие удары разнеслись по тихому двору.
С яростным треском разлетелись по сторонам щепки обналички и облицовки дверного полотна.
Немного притомившись, Анка остановилась.
Сердце ее бешено колотилось, а под ногами, присев на танцующие от возбуждения и ужаса, задние лапы, жалобно поскуливала Найда.
В наступившей тишине, казалось, что само здание конторы испуганно съежилось, и затаилось в тревожном ожидании.
Анюта презрительно покосилась на нее:
- Что, ссышь?
Я их все равно выколупаю, и ту падлу, что там, с ним, отдам тебе на съедение!
Х.... с ней, с дверью. Есть еще окна, они, поди, послабее будут..
За мной! - и она побежала за угол здания к окнам директорского кабинета.
Вскоре оттуда послышался звон разбитого стекла и, занявших глухую оборону, оконных решеток.
Наконец сработала охранная сигнализация, окончательно похоронив все надежды на мирное урегулирование вопроса.
Обо всем этом нам потом рассказал охранник, наблюдавший всю эту картину с почтительного расстояния, опасаясь не столько разъяренной воительницы, сколько ее собаки.
Рассказал, как прибывший тревожный наряд милиции без особого труда обезоружил, уже обессилевшую директоршу, и потребовал у него открыть контору запасным ключом.
Как долго ждали директора, который приехав домой и не застав жену, воспользовался случаем, спер у нее из заначки бутылку и, почти всю выжрав, завалился спать. То, что он, уходя из конторы, забыл выключить свет, Кондратьевич, конечно и не вспомнил.
История не сохранила информацию о сумме, в которую обошлось ему, столь показательное проявление люби супруги, но милиция обошлась без составления протокола.
Пока Володя все это вспоминал, Анюта, уловив в его взоре некоторое сомнение, почувствовала настоятельную необходимость подтвердить свои слова более весомыми аргументами, а потому продолжила:
- Главное в семье, это любовь и взаимоуважение!
Мы, с Василием всегда приходим к... к... к косенусу, как говорит Горбачев.
- Вы хотите сказать к консенсусу? - переспросил Володя
- Ну, да, к нему самому. И, как ты все это запоминаешь? - умиленно глядя на него, подтвердила Анка.
- Так вот: намедни мы тут с мужиком моим решали, где воротам быть.
Она мило пьяно улыбнулась, что-то вспоминая, и удовлетворенно хихикнула.
- Я ему говорю: ворота должны быть здесь!
Ну, там где у нас бочка стоит, - подсказала она Володе.
- А он мне: ни хрена!
Ворота будут с другой стороны!
- А я ему: нет здесь,
а он: нет там,
а я: нет здесь!
А он колышек для разметки строгал...
Как психанет, и топориком в меня как швырнет!
А я за бочечку присела, топорик то мимо и пролетел.
Я из-за нее выскочила и кричу: - не попал! Не попал!
А он глазами зыркает по сторонам, а швырнуть то больше и нечего...
- Как, что и? - гордо воскликнула Анюта, - вон они, стоят, где я сказала!
Вскоре после обеда я завершил все намеченные дела, и решил отправиться домой, не дожидаясь шефа.
Путь мой лежал мимо целого ряда новостроек.
Они с лихорадочной поспешность вырастали из-за высоких заборов, торопясь утвердить достаток и могущество новых хозяев страны.
К ним часто подъезжали непривычные еще нашим взорам иномарки, и из них выбирались пузатые солидные дядьки, с огромными перстнями на пальцах, тяжелыми золотыми цепями на шее и в малиновых пиджаках.
За ними выпрыгивали какие-то неопределяемые особы, все в дешевой бижутерии и польско-турецких обносках.
Конечно, их покровители могли бы купить им куда более стоящие вещи, однако для них блеск стекляшек и позолоты был куда привлекательнее строгого блеска бриллиантов.
Пока их хозяева тыкали указующими перстами в различные элементы строений, высказывая свои пожелания суетливым прорабам, эти пестрые сойки кружились вокруг машин, стараясь привлечь к себе хоть чье-то внимание.
Большинство из них не имело ни малейшего понятия, ни о пластике, ни, тем более о грации.
Они пытались придать своим телам наиболее броскую позу, опираясь на дорогие автомобили, но больше напоминали пеструю жвачку, приклеенную к стеклу.
Единственное, что им удавалось в полной мере, так это гримасы непреодолимой брезгливости, когда близко от них проходил кто-либо из строителей.