Дернов Анатолий Александрович : другие произведения.

Медведица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантастические события происходят в реалиях жизни. Не все так просто...


МЕДВЕДИЦА

Часть I

   “...И встанет белый восход. И дрогнут твари, а камни роптать станут. И вспыхнет зверь, и клочьями жженой шерсти его покроются пустые глазницы свидетелей ада...”
  
   Книга Предсказаний
  
  

I

   Был апрель. Улицы районного города Горнозаводска давно про­сохли после весеннего таяния снега и только на газонах с северной стороны домов еще белели сквозь мусор пятна льда, пропитанные талой водой.
   Начальник управления милиции Павлов Виктор Се­ме­нович пребы­вал в бодром расположении духа. В рас­пахну­тое окно его кабинета зале­тал свежий ветерок и легко шеве­лил бумаги на столе. Павлова после обеда никто не беспокоил. Можно было расслабиться и подумать о чем-нибудь приятном. Например, о предстоящей неделе от­пуска, которую он вот уже много лет использовал в это время для рыбалки.
   В здеш­них местах весенняя рыбалка была богатой. Конечно же, для из­бранных, потому что прочие в период нереста могли сойти с ума от разного рода ограничений и запретов, перечень которых и запомнить-то было непросто. Павлов по праву относил себя к числу избранных и с памятью у него все было в порядке.
   “Что храним, то и имеем”,- весело думал начальник. -”На то он здесь и си­дит, чтобы порядок был и в рыбалке и в жизни!”
   От этих приятных мыслей Павлова отвлек, вошедший, дежурный по управлению. На лице старшего лейтенанта лежала озабоченность. Павлов считал себя опытным физиономистом и старался постоянно совершенствовать свои навыки. На этот раз по физиономии старлея он заключил, что тот приготовил ему какую-то пакость.
   -Виктор Семенович, такое дело,- вяло начал стар­лей и стуше­вался.
   -Ну!- в тон ему продолжил Павлов, но тушеваться, ко­нечно же, не стал.- Говори, что там у тебя?
   -Два трупа на Пономаревском,- ответил старлей и снова замолчал.
   В первую минуту Павлову было даже интересно понаблюдать, насколько корректно преподнесет ему старлей свою заморочку, но эта тупая манера как-то вдруг вывела его из равнове­сия. Умею­т же подчиненные испортить настроение! Вот так бы жил без этих дурац­ких визитов и докладов, так нет.
   -Ты что, не знаешь, куда надо с трупами?- зловеще произнес он. - По­чему ко мне?
   -Так, решили к вам,- ответил старлей и присел на стул у краешка длинного стола. -Трупы с рваными ранами.
   Павлов справился с нахлынувшим бешенством и внимательно по­смотрел на старлея. Он что, вправду тупой или он над ним издевается? Первое апреля давно позади и время для розыгрышей неподходящее. Придется выслушать, будь он неладен, этот старлей.
   -Докладывай,- кивнул Павлов и уткнулся в бумаги, чтобы не видеть докладчика, так грубо разрушившего внутреннюю гар­монию своего начальника.
   За годы службы Павлов навидался всякого и эта история была бы для него заурядной, если бы не одно обстоятельство.
   Дежурная следственная группа выехала к месту происшествия по сигналу пэпээсников, наткнувшихся прямо на проезжей части Понома­ревского шоссе на окровавленную человеческую ступню. Находка не из ежедневных, след травмы свежий, да только сказать была ли это бытовая травма, автоавария или преступление на основании находки было невоз­можно. Было очевидно только одно: нормальные граждане ступни своих ног, где попало, не разбрасывают.
   Из патрульной группы на всякий случай позвонили в оба городских травмпункта и выяснили, что за последнее время пациентов с характерной травмой не поступало. Было ясно, что лечить та­кую травму самостоятельно не стал бы даже идиот, и у пэпээсников возникло резонное предположение, что хозяин ступни скорей всего уже труп. Про­сто выбросить ступню обратно на дорогу никому в голову не пришло, она без особых проволочек была передана следователям коими и была благо­получно заморожена в морге.
   На этом всем захотелось поставить жирную точку, да не тут-то было. Вскоре последовал звонок дежурному. Звонила какая-то женщина, явно не в себе, и сообщила о трупе в кустах на Поно­маревском. Следователи вновь выехали к месту, и труп был-таки найден. Но, что это был за труп! Без повреждений была только голова. Все осталь­ное было куском окровавленного мяса, внешне сохранившим пропорции человеческого тела. Ступня правой ноги отсутствовала.
   На месте преступления кровью были испачканы даже кусты, хотя яв­ных следов борьбы не было видно. След крови с места тянулся дальше и следователи, пошедшие по этой крови как гончие за подранком, вскоре, наткнулись еще на один труп. Оба были мужчинами одного воз­раста и травмы были характерны для обоих. Они были убиты одним и тем же преступником, отличавшимся невиданной, нечеловеческой жестокостью.
   -Ну, и, - прервал Павлов дежурного,- где здесь основание для нарушения порядка доклада?
   -Дело в том, Виктор Семенович,- продолжил старлей подчеркнуто не по форме, - что один из убитых близкий родствен­ник Главы города.
   Павлов понял, наконец, что дежурный вломился к нему не случайно.
   -Продолжай,- сказал Павлов более сдержано, чем ему бы хотелось.
   Следственная группа была обескуражена характером смертельных ранений, то есть, смертельной для обоих была и одна десятая часть того, что сотворил с трупами неизвестный маньяк. Как выяснилось, у одного из тру­пов отсутствует не только ступня, но и часть внутренностей, следов кото­рых поблизости не было обнаружено. К тому же, у обоих вряд ли можно было найти хоть одну целую кость. Это были два истерзанных кожаных мешка, набитые мясом.
   Кроме патологической жестокости маньяк должен был обладать поистине нечеловеческой силой. Логики в такой же­стокости не было никакой. На месте не было обнаружено ни орудия убийства, ни, строго говоря, следов преступления кроме тех очевидных, что указывали на сам факт.
   Район, где произошло убийство, был окраиной города с островками частной застройки, с блоками индивидуальных гаражей, беспорядочно раскиданными среди зелени. Рассчитывать на наличие свидетелей в таком месте было слабой надеждой и уже в тот момент, когда группа решила за­кончить работу, участковый, присоединившийся к следствию, выво­лок из кустов полупьяного бомжа. Несмотря на сомнительность личности, бомж заинте­ресовал следствие как единственный возможный свидетель. Превозмогая тяжесть своего состояния, бомж указывал на трупы и твердил слово “медведь”. Бомжа отправили в наркодиспансер на предмет выявления белой горячки.
   -Медведь? - переспросил Павлов.- Это что, кличка?
   -Нет, - спокойно ответил старлей,- медведь - это зверь. При более тщательном осмотре места происшествия в грязи был обнаружен отпечаток звериной лапы.
   -Черт знает, что!- воскликнул Павлов.- Откуда у нас в городе мед­веди?
   -Медведей пока нет, - парировал старлей, - но, два трупа есть и один из них родственник Главы.
   Павлов задумался.
   -Главу известили?- спросил он.
   -Нет, мы как раз и подумали, что это лучше сделать вам.
   Еще недавние безмятежные чувства, в которых так недолго пребывал начальник управления, уступили место чувству досады и крайнего раз­дражения. Что он скажет Главе? Какие медведи, чушь собачья!
   Старлей будто угадал мысли начальника.
   -Сошлитесь на то, что следствие только начинается.
   -Черт!- еще раз выругался Павлов и потянулся к трубке телефона.
   “Вот тебе и рыбалка”,- невесело подумал он.- ”Как бы теперь на охоту не пришлось собираться”.
   Глава города Горнозаводска, седой голубоглазый мужчина, несмотря на свой воз­раст, был человеком полным энергии, не чуждым самых разнообразных интересов. Одним из увлечений Главы была охота и о медведях он знал не понаслышке.
   В конце прошедшей зимы местные охотники специально для него организовали охоту на медведя. Охота получилась неудачной. В назначенный день берлога оказалась пуста. Почему медведь встал и ушел накануне, оставалось загад­кой. След этого медведя удивил даже бывалых своими раз­мерами. Если бы не точный по форме отпечаток медвежьей лапы, можно было подумать, что по снегу прошло какое-то доисторическое чудовище.
   -Пещерный медведь!- шутили охотники, имея в виду факт существо­вания огромных медведей, с которыми боро­лись наши далекие предки за право проживания в пеще­рах.
   Берлога с виду напоминала обычную яму, завален­ную хворостом, и, присыпанную снегом. Но, оказалось, что яма была лишь входом в более просторную нишу, действительно, похожую на пещеру. Сюрприз ждал охотников в глубине ниши, под самыми корневищами растущих сверху де­ревьев. Свет фонаря выхватил из темноты двух медвежат, в страхе забив­шихся в самый тесный угол своего жилища.
   Надо сказать, что медвежата рождаются в берлоге крохотными, размером не бо­лее кошки. Природа позаботилась о том, чтобы у медведицы, и без того расходующей в спячке только лишь прошлогодний запас собственного жира, хватило сил для поддержания жизни новорожденных до весны, до выхода из берлоги к свежим кормам. Эти двое медвежат поразили охотни­ков своими размерами. Они выглядели так, как выглядят медвежата к сере­дине лета, а уж в прожорливости этой парочки не было сомнений.
   Воз­можно, это и было причиной выхода медведицы из берлоги. Она вышла подкормиться, чтобы пополнить иссякший за зиму запас сил для вскармли­вания своего нехилого потомства.
   Ждать возвращения медведицы было бессмысленно, и решение стало единодушным. Медвежат забрал зять Главы, впрочем, не очень представляя, что он с ними будет делать. Все это вспомнилось Главе после ошеломляющего известия о дикой, противоестественной смерти зятя.
   “Но, почему?”- думал Глава, и этот вопрос был единственной мыслью потрясенного человека.
   Тем не менее, Глава был человеком дела и умел ради дела справляться с эмоциями. В состоянии растерянности он оставался недолго. Созвониться с Павловым и выехать на место, было вопросом трех минут. Отпечаток лапы зверя в грязи оставался нетронутым и Глава взглянул на него, как смотрят на очевидные истины, когда не хотят верить своим глазам. По раз­меру и по форме он был точной копией лапы медведицы, покинувшей бер­логу перед памятной охотой.
   -Что говорят судмедэксперты?- спросил Глава, обращаясь к Павлову.
   -Документа пока нет, но все будто бы сходится.
   -Что сходится?- спросил Глава, не сомневаясь в ответе, но Павлова не так-то просто было поймать на неосторожном слове. Павлов молчал.
   -Ладно, Виктор Семенович, мы здесь не для протокола. Ваши предположения насчет нападения зверя имеют основания.
   И Глава рассказал историю неудачной охоты, по мере рассказа сам, убеждаясь в связи двух событий. Но, что же это такое? Ведь, если допустить возможность связи, то придется признать действия медведицы осмысленными! Более того, паранормальными. Как, каким образом она определила похитителя медвежат, как разыскала его и что это? Месть?
   Глава смотрел на Павлова рассеянным взглядом, предавшись своим размышлениям.
   -Кто второй?
   Павлов заглянул в бумажку и назвал имя второго погибшего. От напряжения на лбу Главы проступила испарина. Вторым был приятель зятя, участник той злополучной охоты.
   Медвежат временно определили в теплый гараж зятя, отложив решение их судьбы “на потом”. Кормить их ходили почти всем семейством. Забавно было смотреть, как они сосут из сосочек теплую молочную смесь. Все-таки они были еще совсем маленькими.
   Дети были в полном восторге от этого зрелища, но взрослые предусмотрительно не допускали их контактов. Нужно было время для того, чтобы медвежата достигли хотя бы того возраста, к которому они выходят из берлоги. Тогда, в конце зимы они находились на переходном этапе из утробы матери в большой настоящий мир и никто не был уверен, выживут ли они в новой обстановке.
   Глава с начальником управления подъехали к гаражу сразу на двух машинах. Павлов, которому теперь была известна вся эта история, распорядился осмотреть место возле входа прежде, чем люди выйдут из машин. Идиотизм, конечно, но вокруг гаража с медвежатами могли быть следы, имеющие отношение к убийству двух людей. Павлов привык мыслить реалистично и, при всей кажущейся очевидности, сам для себя решил не очень-то доверяться этой медвежьей версии.
   Вокруг гаража все было как обычно. Никаких следов. Медвежата, почуяв людей, скреблись в ворота изнутри в ожидании кормежки. Открывать не стали. Оба возвращались в машине Главы и молчали. Говорить о чем-либо было рано. Теперь, когда версия сложилась, нужны были не разговоры, а оперативные решения.
   -Вот что, Виктор Семенович,- нарушил молчание Глава,- ты бы подумал, куда определить медвежат. Из гаража их надо убирать.
   -Может, к нам? Временно, конечно.
   -В КПЗ?- усмехнулся Глава.
   -Шутите. У нас люди, не звери. Можно к кинологам, к примеру. Те и кормежку найдут.
   -Добро,- согласился Глава, протягивая ключи от гаража,- сделай сегодня, если можно.
   Глава помедлил.
   -Они представляют опасность, - сказал он. - Похоже, медведица их ищет.
   “Ищет”,- подумал он. - ”Конечно, ищет! И, похоже, не их одних”.
  
   II
   Апрельский день был великолепен. По тропе шли двое. Шли не налегке. Рюкзак девушки по своим размерам был не меньше рюкзака ее спутника и опытному взгляду сразу стало бы ясно, что в лесу они не новички. Но, все опытные взгляды они оставили далеко позади. Впереди и вокруг них были только лес и горы.
   Здесь, в горах снега было еще предостаточно. До земли протаяли лишь южные пригорки, да сама тропа мягкая и влажная от талой воды. Двое шли друг за другом и разговаривали.
   Первым шел молодой человек и потому, что разговаривать спиной было неловко, он то и дело поворачивался к девушке лицом. Рюкзак его был нелегким и при поворотах тела его слегка заносило, что выглядело забавно. Оба весело смеялись над этими танцами на ходу. Им вдвоем было хорошо. Алена и Слава, они были студентами Уральского университета.
   На Урале человеку, поднявшемуся в гору, и в голову не придет, что он совершил восхождение. Слишком невелики здесь вершины. Люди здесь просто поднимаются в гору и спускаются с горы, только и всего. Алена и Слава поднимались в гору. Студенты-биологи, по характеру своих занятий часто бывающие за городом, сегодня они гуляли просто так. Ночь в палатке у костра была для них желаннее многих удовольствий, которые так щедро предлагает напряженный и суетливый город.
   Подъем был не крут, но чем выше они поднимались, тем с большим трудом приходилось продвигаться вперед. Ближе к вершине горы снега становилось все больше, и талая земля совсем исчезла из-под ног. Утоптанный за зиму снег раскис под лучами солнца, и ребята стали проваливаться сквозь этот наст, где по колено, а где и по пояс. Идти стало невыносимо и веселое настроение пропало. Оба поняли, что по этой тропе до вершины они не дойдут.
   -Надо выбираться на южный склон,- сказал Слава.- Там снегу должно быть меньше.
   -Да, но придется идти совсем по целине.
   Они остановились и посмотрели друг на друга. Как же они об этом сразу не подумали? Забрались по восточному склону в самые глубокие снега с таким неоправданным упорством!
   -Заигрались,- невесело усмехнулся Слава,- но, может быть, попробуем? Иначе надо возвращаться.
   Возвращаться не хотелось. То обстоятельство, что, по мере выхода на южный склон идти будет все легче, а не наоборот подтолкнуло их к решению. Они свернули с тропы.
   -Что это за след?- воскликнула Алена.
   Она шла вслед за Славой и смотрела по сторонам. Слава протаптывал нехоженый снег и потому шел, не поднимая головы.
   -Где?- отозвался Слава.
   Он охотно остановился, чтобы передохнуть. Алена указала рукой в сторону. Они подошли к следу.
   Это было нечто!
   Огромный зверь оставил след совсем недавно. Снег подтаивал быстро и вместе со снегом, таяла четкость отпечатка так, что свежесть следа можно было определить с точностью до получаса. Эти отпечатки были настолько свежими, что ребята замерли, прислушиваясь. Ни треска валежины, ни звука. Лес замер, будто тоже прислушиваясь к чему-то. Так они и стояли с минуту одни в молчаливом лесу не в силах ни сказать слова, ни двинуться с места.
   -Это медведь,- сказал Слава.- Здоровенный.
   Язык не поворачивался признаться, что зверь где-то рядом. Отпечатки лап были похожи на отпечатки человеческой ступни в тонком меховом носке. Такие ступни могут быть у мужика - крепыша, широкого в кости, но если бы лапа, сделавшая эти отпечатки, была просто широкой! Она была огромной! Какого же роста должен быть сам медведь?
   -Я не думала, что медведи такие большие,- сказала Алена.
   Слава, наконец, справился с волнением и попытался пошутить.
   -Помнишь анекдот про Василия Ивановича? Тот схватил за уши осла и говорит: “Этому зайцу лет двести!”
   Алена улыбнулась так, как улыбаются шутке, сказанной не к месту.
   -Как ты думаешь, он нас уже почуял?- спросила она.
   -Ему до нас дела нет,- ответил Слава, вновь становясь серьезным.- Он просто прошел мимо, вот и все.
   Обсуждать что-либо дальше не хотелось, и они вновь двинулись к южному склону.
   Лагерь решено было разбить у подножия вершины где-нибудь на проталине. Вскоре, подходящее место было найдено, и после недолгих трудов были готовы и костер, и палатка. Ночи в апреле не так длинны, но в лесу в отличие от города нет вечера. Ночь начинается с наступлением темноты и длится до рассвета.
   Тот, кто сидел у костра знает, что все огромное пространство окружающего мира исчезает за пределами освещенности. Возникает некая комната, ограниченная бликами пламени, скользящими по ближайшим деревьям, траве, кустам и в этой комнате становится уютно и тепло. Алена и Слава сидели рядом и разговаривали. Речь как-то сама собой зашла о медведях.
   -Ты знаешь, Алена,- сказал Слава,- что медведь в древней славянской культуре был культовым зверем?
   -Медведю поклонялись?
   -Да. Страшились и почитали. У северных славян было поверье, что их род произошел от медведя. Охотники говорят, что и вправду, туша медведицы со снятой шкурой напоминает женскую фигуру. Хотя, конечно, это вопрос воображения.
   -А как же это поверье было совместимо с охотой на медведя?- спросила Алена. -Выходит, в их представлении они убивали своих предков?
   -У древних славян с этим вообще было сложно,- сказал Слава. -Например, престарелых родителей, которые не могли больше работать и становились обузой для семьи, принято было насильно отправлять в мир иной. Может, это и вранье, потому что такое рациональное отношение к родителям трудно себе представить.
   Алена пошевелила угли костра, и огонь вспыхнул ярче. Слава смотрел, как отражение огня то тускнеет, то на мгновение, вдруг, так же вспыхивает в ее глазах.
   -Я думаю, что многие наши представления зарождались как раз там,- сказал Слава. В те времена люди только-только начинали осознавать в себе разум. Прежде чем выйти на охоту на медведя и убить его наши пращуры в своих обрядах и танцах просили у него прощения за это убийство. Они оправдывались перед медведем тем, что им надо добыть себе мясо на еду, чтобы выжить. Чем не лицемерие?
   -Наоборот,- сказала Алена. -Зверь убивает жертву без извинений. Если они просили прощения у природы за свое плотоядие, значит, они становились людьми.
   -Брось ты,- сказал Слава. -Оттого, что они попросили прощения, они не перестали быть плотоядными. Все изначальное просто. “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать...” Остальное от лукавого.
   -Ты сам, наверное, плохо поужинал,- засмеялась Алена. - Тебя надо бояться.
   -Нет, серьезно. Таких истоков нашей сегодняшней, так сказать, цивилизованности можно найти немало. Мы плохо знаем себя, потому что плохо знаем свою природу. Кто знает, откуда мы вышли и какими были мы прежде?
   -Интересно,- сказала Алена.- Мы ведь, правда, совсем не знаем, почему мы такие. Каждый становится самим собой по рождению и по воспитанию. А все мы, вместе? Может быть, вся история человечества похожа на жизнь одного-единственного человека? Тогда в каком возрасте мы сейчас находимся?
   -Да уж, не в младенческом,- согласился Слава. -Просто никому не хочется об этом задумываться, потому что за такими раздумьями следуют печальные выводы.
   Они замолчали. В костре потрескивали еловые дрова, разбрасывая искры, лес зашумел от поднявшегося ветра и оба они вдруг почувствовали одиночество на этом маленьком освещенном клочке большого мира.
   -Ты помнишь притчу про Адама?- спросил Слава. -Бог вылепил его из глины и вдохнул в него душу.
   -А женщину вылепил из его ребра,- подхватила Алена.
   -Напрасно смеешься,- сказал Слава. -Допустим, Бог вылепил обезьяну из биомассы, если тебе не нравится глина и сделал ее плоть вместилищем души. Прикинь, не все обезьяны стали людьми. Сколько их осталось в своем животном состоянии! Людьми стали только те, которых коснулся Божий промысел. Древние книги написаны простым языком не потому, что отражают простые вещи. Надо бы напрячь мозги, и разобраться где кончаются иносказания и начинаются факты.
   -Что же, по-твоему, Бог мог одухотворить любое животное?- спросила Алена.
   -Наверное.
   -Даже медведя?
   Слава промолчал.
   “Что-то много мы сегодня говорим о медведях”, - подумал он и поднял взгляд к небу. В городе звезд почти не видно, но здесь, в лесу, не засвеченные уличными фонарями, они нависали над головой огромной величественной декорацией. Среди знакомых с детства созвездий по мере движения ночи опрокидывал на Полярную звезду свой бархатный эфир ковш Большой Медведицы. Слава вспомнил сегодняшние следы.
   “А ведь и, вправду, медведь ходит где-то рядом”,- подумал он и от этих мыслей и от одиночества в этом лесу ему снова стало не по себе. Он посмотрел на Алену. Красивая, хрупкая женщина. Чем он может ее защитить? Нет, не от медведей, не от уличных хулиганов, а от этой слепой, непреодолимой силы природы, от неотвратимости движения светил над их головами.
   -Пойдем в палатку,- сказал он, и Алена улыбнулась ему мягкой улыбкой.
   Они проснулись от пения птиц.
   Солнце еще не взошло, но лес уже жил своей нехитрой жизнью. Угли костра остыли, и лагерь казался заброшенным. Слава пошел за дровами.
   Он еще с вечера приметил невдалеке сухую валежину и теперь направился к ней. Подтаявший снег, пятнами еще лежавший на южном склоне, за ночь подморозило. По такому снегу можно было ходить без опаски провалиться сквозь ледяную корку, она легко выдерживала тяжесть человеческого тела.
   Возле самой валежины Слава остановился перед огромным следом, продавленным сквозь наст. Слава уперся в него взглядом, соображая, хорошо ли он проснулся, затем, он нагнулся и потрогал след рукой. След был настоящим. Вчера, когда Слава обрубал сучья на этой валежине, следа не было, значит, медведь был здесь ночью и видел их лагерь!
   “Он что же, следит за нами?”- подумал Слава. -”Нет, чепуха. Просто наши пути пересекаются. Если бы медведь имел какие-то намерения, с чего бы он стал медлить?”
   Слава прошел по следу несколько метров и наткнулся на лежку.
   “Он за нами наблюдал!”
   Слава набрал дров и вернулся к костру. Алене он решил ничего не говорить. Пока. Дальше, возможно, что-нибудь сама увидит. Что тут изменишь? Они бродили с медведем по лесу в двадцати километрах от ближайшего жилья и о возвращении назад, чтобы уйти от него не было и речи. Если медведь собирается напасть, он может сделать это в любую минуту и меры предосторожности здесь трудно даже придумать. Он хозяин этого леса и он хозяин положения.
   Подниматься на вершину горы Славе расхотелось. Надо же, ему, выросшему среди лесов, и в голову не могло прийти, что какой-то зверь, бродящий поодаль, может так испортить настроение.
   -Алена,- сказал Слава, согревая ладонь о кружку горячего чая.- Я вчера здорово продрог. Может, мы не пойдем сегодня на гору? Давай вернемся домой.
   Алена поглядела на него с удивлением. Такое она слышала от своего друга впервые. Отказаться от прогулки на вершину, когда потрачено столько сил на подходы к ней! Это было не в его правилах.
   -Ты что, плохо себя чувствуешь?- спросила она.
   -Неважно,- признался Слава и попытался улыбнуться.- Я не хочу делать без желания даже самые несложные вещи.
   -Хорошо. Но, может быть, я схожу одна, а ты подождешь меня здесь и отдохнешь? Мы же совсем рядом и это совсем недолго.
   -А ты не боишься?- спросил он.
   -Не говори глупости,- сказала Алена. Я вернусь через час. Если не трудно, поддержи огонь в костре. Я приготовлю что-нибудь перед обратной дорогой.
   “Все-таки она молодец!”- мелькнуло у Славы в голове. - ”Стыдно бояться какого-то следа. Они с Аленой ходят по лесу не первый год и мало ли кто, или что бродило рядом с ними на протяжении этого времени! Надо бы встать и пойти с ней, но слова уже сказаны.”
   -Не задерживайся,- сказал Слава и подумал, что он поступает нечестно, не обсуждая с ней своего беспокойства, хотя, обсуждение беспокойства может его только умножить.
   Алена встала и пошла. Слава остался сидеть на месте, все еще не понимая, как случилось, что они вдруг разошлись поодиночке в глухом лесу без видимой причины.
   Восход солнца в этих горах мало впечатляет.
   В степи, на равнине солнце всходит величаво, медленно оставляя свои ночные чертоги. Там оно отрывается от горизонта почти с усилием, меняя свои очертания в зыбких пучинах атмосферы, и это видимое усилие наблюдатель без преувеличения может назвать муками рождения. Здесь же от взгляда человека, находящегося в ложбине, эта картина заслонена горами. Для него уже рожденное солнце просто выглядывает, наконец, из-за ближайшей вершины.
   Утро было прохладным. По всем признакам солнце показалось ненадолго, и день обещал быть пасмурным. Слава встал и пошел по едва различимому следу Алены в гору. Плохие предчувствия все-таки не давали ему покоя.
   Вершина была уже недалеко, след Алены был ровным и Слава стал успокаиваться. Неожиданно его что-то оста­новило. Он будто наткнулся на какую-то невидимую стену, от которой исходила опасность, и это ощущение опасности внезапно пронзило все его тело. Почти инстинктивно он стал искать взглядом предмет, источник этой опасности и обернулся. Ниже по склону, там, где он только что прошел, на опушке ельника на задних лапах стоял огромный зверь.
   В лесу была такая тишина, что медведь казался видением. Он стоял неподвижно, опустив передние лапы и, чуть прогнувшись в спине. Он будто замер в своем движении, не желая вспугнуть жертву, которую он преследовал.
   Никто никогда не утверждал, что красота может внушать ужас, потому что человек не способен ощущать и то, и другое одновременно. Этот медведь в своем лесу был красив.
   Его огромная туша, его почти квадратная голова, поросшая жесткой бурой шерстью, его с виду непропорционально длинные передние лапы и брюхо, свисающее с узкой груди необъятным вместилищем плоти, казалось бы, не давали ему шансов на такое определение, но нет! Он был здесь уместным, он вписывался в картину леса так органично, что, однажды увиденный, он навсегда оставался неотъемлемой частью ее. Славе даже показалось, что медведь стоял здесь всегда и он, проходя мимо, просто его не заметил.
   Медведь шевельнулся. Их взгляды встретились, и Слава невольно отвел свой взгляд. Как знать, может быть, это решило исход их встречи. Увы, на языке животных прямой взгляд в глаза означает угрозу.
   Слава, не помня себя, кинулся прочь в гору туда, где была его подруга и на бегу, он каждой клеточкой своего тела ловил звуки неминуемой погони за спиной. Погони не было слышно. Вскоре он упал без сил. Тишину леса нарушало только его горячее, раздирающее грудь, дыхание.
  
   III
   Утро следующего дня для Павлова начиналось с очередной заморочки. Главе города уже доложили, что из лесу вернулся невменяемый студент и понес бред о медведях. Начальник управления милиции уже не сомневался в том, что эту медвежью историю Глава взял под личный контроль. И почему он, Павлов, не ушел в отпуск неделей раньше! Любой опер из его управления посчитал бы настоящими каникулами развлечение с медведями, но ему-то за что?
   -Дежурный!- рявкнул Павлов в селектор.- Приведите ко мне этого студента!
   В кабинет вошел молодой человек в мокрых кроссовках и несвежем спортивном костюме. На его бледном лице воспаленно светились усталые глаза.
   “Типичный ботаник”,- подумал Павлов, -“а с виду тянет на бомжа”.
   Соблюдать формальности в этом откровенно семейном деле Павлов не стал.
   -Расскажи подробнее, что случилось,- сказал он в надежде поскорее отделаться от студента и услышал такую историю.
   Слава отдышался после бегства от медведя и, осторожно передвигаясь среди густых островков ельника по полянам, стал искать след Алены. Он уже несколько раз пересек по склону направление ее движения, но следа нигде не было. Стараясь не думать о самом худшем, и, преодолевая страх, он вернулся к месту, где след был потерян, то есть, туда, где он видел медведя. Зверь ушел. Слава приблизился к следу и убедился в том, что медведь не преследовал его ни до, ни после их встречи. Зверь почуял Славу и вышел из ельника, где, судя по следам, оставлял какую-то ношу.
   Понадобилось немного времени, чтобы по этой белой книге, так недолго хранящей свои записи, понять, что ношей медведя была его Алена. Обезумев от гнева, Слава бросился по следу медведя и бежал так, пока что-то мягкое и тяжелое не опрокинуло его навзничь. Он увидел над собой громадную медвежью голову, почувствовал несвежее дыхание из его приоткрытой пасти и потерял сознание от тупого удара. Он смутно помнил, как очнулся и как добрался до города.
   -Крови на снегу не было,- добавил Слава и замолчал.
   Выслушав студента, Павлов окончательно убедился в том, что с медведями придется разбираться всерьез и, смешно сказать, не кому-нибудь, а ему, начальнику управления милиции.
   Поиски были организованы почти немедленно благодаря безотлагательному вмешательству Главы города. В лес отправился кортеж из двух “Уазиков”, “Урала” с добровольцами из местного общества охотников и с милиционерами. Глава и Павлов так же были в машинах. Все были вооружены и готовы к самым решительным действиям. Слава ехал в “Урале” вместе с охотниками. Глава уверенно направлял кортеж в сторону от места, указанного студентом.
   -Я знаю, где искать девушку,- сказал он и отказался от дальнейших объяснений.
   Ехали молча, машины натужно ревели двигателями на подъемах, врезаясь колесами в липкую грязь колеи. Все понимали, что если Глава ошибается и девушку в указанном им месте не найдут, поиски будут долгими и тяжелыми. Слишком быстро таял снег в горах, и найти вчерашний медвежий след уже сейчас было проблематично.
   -Здесь,- сказал, наконец, Глава и машины остановились.
   Место было ничем не примечательным. Те же ельники на склонах вперемежку с вырубками, захламленными отходами лесозаготовок, те же горы.
   Охотники переглядывались друг с другом в недоумении и пожимали плечами при слове “берлога”. Какая берлога? Они-то уж знали, что в берлогах медведи лежат зимой и, оставляя место зимовки, редко возвращаются к нему даже на следующий сезон, предпочитая устроить новую. Глава, хотя и не слишком убедительно, но объяснил-таки причину своей уверенности тем, что и берлога была необычной, да и всю эту историю с медведицей обычной не назовешь. Странно было видеть этого прагматичного человека, опирающимся только на интуицию.
   -Времени нет,- повторял Глава.- Девушка может быть еще жива.
   С ним был согласен, пожалуй, только Слава. Остальные участники поисков, в лучшем случае, надеялись найти разве что труп.
   Вся группа разделилась надвое. Окружать указанное место решили по методу загона, для чего первая группа ушла на линию стрелков, а вторая взяла на себя обязанности загонщиков. Милиция заколебалась, было, определяя свое место в облаве, но быстро примкнула к загонщикам.
   Руководитель группы стрелков, назначенный здесь же, сообщил по рации, что стрелки встали на линию огня и загонщики, ведомые Главой, двинулись к берлоге. Снега в этом месте уже не было, а значит, не было и отчетливых следов. К берлоге приближались уверенно, не забывая о мерах предосторожности. Такое количество стволов в руках стрелков и загонщиков не оставляло медведице ни единого шанса.
   Вход в берлогу, эта зияющая темная дыра, оставался недвижимым и безмолвным. Загонщики в растерянности столпились поодаль, не представляя, что делать дальше. Никто с уверенностью не мог сказать, пуста берлога или нет, как никто заранее не предусмотрел такой, казалось бы, простой ситуации.
   -Надо было собаку прихватить,- сказал кто-то, блеснув, как водится, “задним умом”.
   -Какая же собака туда полезет?
   -Надо ее выкурить. Развести огонь.
   -Шестом туда потыкать.
   Неожиданная дискуссия, вспыхнувшая у входа, так и продолжалась бы невесть, сколько времени, если бы не Слава. Он был единственным, кто не мог ждать больше ни секунды. Как отличить храбрость от отчаяния? Слава прыгнул в дыру и исчез в темноте берлоги. Лица загонщиков напряженно застыли, руки потянулись к оружию. Через минуту Слава появился, держа в руках лыжную шапку.
   -Это ее,- сказал он.- Там никого нет.
   -Дьявольщина!- вскричал Глава.- Она была здесь!
   Обе группы собрались у берлоги в смятении. Такого оборота событий никто не ожидал. С одной стороны, Глава оказался прав в своих предположениях, и они сберегли уйму времени, направившись прямо сюда. С другой стороны, медведица показывала совсем непростой нрав, уходя от погони. И эта девушка, Алена. Жива ли она? Зачем медведица будет таскать с собой труп? А, если девушка жива, тогда зачем?
   “Зачем, зачем?”- думал Глава. Уже который день этот вопрос не давал ему покоя.
   После недолгого обсуждения охотники взялись про­должить поиск. По их мнению, медведь не стал бы таскать с собой мертвечину, чувствуя погоню. Девушка должна быть жива и это только добавляло вопросов.
   Павлов оценивал ситуацию по-своему. Оставлять в лесу милиционеров он не хотел.
   “Просто Маша и медведь”,- думал он обо всей этой странной истории.
   -Нет трупа - нет преступления,- наконец, твердо сказал Павлов. - Я не могу продолжать поиски.
   -Не милиция, а бюро ритуальных услуг. Труп им подавай! - заметил Глава, но удерживать Павлова с его командой не стал. - Пусть ловят преступников, в лесу от охотников больше толку.
   Дождавшись отъезда милиционеров, охотники растя­нулись длинной цепью и стали прочесывать лес в направ­лении движения ушедшей медведицы, определив это на­правление по едва приметным следам, оставленным на влажной почве звериными лапами. Глава со студентом шел впереди.
   Весть о появлении в округе медведя-людоеда быстро облетела небольшой город.
   История обрастала слухами, в управление милиции уже начали поступать звонки от встревоженных граждан с сообщениями о нападениях. Проверка сигналов на местах измотала дежурившие наряды. В одних случаях, за медведей граждане принимали бродячих собак, в других случаях, обнаружить нападавший объект, а часто и самих пострадавших не удавалось. Не обошлось и без курьезов. Милиция, выехавшая по звонку о поимке медведя в район частной застройки, застала на месте подвыпившую компанию, удерживающую в узком тупичке между заборами чью-то загулявшую корову.
   Павлов ожидал сообщений от Главы, оставшегося в лесу с группой охотников, но рация молчала. Связь c группой была. Не было результатов поиска. Следы медведицы с девушкой были потеряны окончательно. Служебные собаки, заброшенные вместе с проводниками в качестве подкрепления этой же ночью, отказывались брать след. Скорей всего, они не понимали, что от них требуют и кого они должны искать. В отличие от служебных навыков, охотничьи инстинкты у них напрочь отсутствовали.
   Кабинет Павлова превратился в штаб, куда стекалась вся оперативная информация о происшествиях при участии животных. На утро к Павлову постучали, и в кабинет протиснулся тучный мужчина, гладкий и хорошо упакованный. Павлов едва сдержался, чтобы не поморщиться. Только посетителей ему не хватало! Кроме очередного заявления о нападении медведей от посетителей Павлов ничего не ожидал.
   -Завалихин Сергей Юрьевич,- представился посетитель. - Доцент кафедры биологии.
   “Если хотите завалить дело”,- прокомментировал про себя Павлов по своей привычке, - “поручите его Завали­хину”.
   -Присаживайтесь,- сказал Павлов, в расчете на то, что Завалихин, внесший в кабинет вместе с фамилией ученую должность, по крайней мере, не будет нести ахинею.
   -Я прямо к вам,- сказал доцент и Павлов отметил, что у доцентов с логикой тоже бывают проблемы. То, что Завалихин завалился прямо к нему, было очевидно и без его сообщения.
   -Слушаю вас,- произнес Павлов и уже с первого момента начал терять интерес к этому толстяку.
   -У вас тут такие дела,- сказал Завалихин, явно затрудняясь с продолжением.
   -Смелее,- ободрил его Павлов.- Мы тут ко всякому привыкли.
   Доцент воспрянул, будто получил карт-бланш от этого сурового с виду милиционера.
   Оказалось, Завалихин преподавал на кафедре, где учились Алена и Слава, но примчался из областного центра “прямо к вам” не только в связи с известным случаем. Сама тема, казалось, интересовала его больше судьбы студентов, хотя, говорят, даже случай приходит к тому, кто его ищет.
   Завалихин проявил приятную осведомленность о его, Павлова, ведущей роли в расследовании происшествия, чем расположил к беседе. Павлов ожидал не столько полезной информации от представителя науки, сколько хотел посмотреть на дело не “замыленным” взглядом. Через минуту Павлову стало ясно, что со склонностью к ахинее у доцента все в порядке.
   -Примеры мутаций у животных под воздействием радиации известны и по Чернобылю, но наша уральская трагедия произошла гораздо раньше и здесь мы можем наблюдать более отдаленные последствия,- журчал доцент.
   Такая научная беседа увлекла начальника управления, но не настолько, чтобы потерять бдительность.
   - Вы считаете эту медведицу мутантом?- спросил он.
   -Определенно. Редкий вид мутации, способный воспроизво­дить потомство.
   -Чего же вы хотите от меня?
   -Я хочу участвовать в поисках.
   Павлову стало скучно. Этот всенародный подъем можно было бы приветствовать, если бы речь шла о поимке настоящего преступника. Пусть медведица натворила дел, пусть она продолжает быть опасной, но разве это работа милиции? Противоречивость ситуации все еще не позволяла Павлову окончательно определить к ней свое отношение. Конечно, милиция призвана стоять на страже интересов и безопасности граждан, но не от медведей же их защищать!
   -Участвовать в поисках никому не запрещено, - сказал Павлов и помедлил. - Своими силами и средствами.
   Завалихин поднялся со стула, всем своим видом давая по­нять, что рассчитывал на другой прием. На этом они расстались.
   Если бы начальник управления милиции знал, каким объемом информации о медведях, студентах и мутациях обладал кандидат наук, доцент Завалихин Сергей Юрьевич, может быть, он не проводил бы его так холодно.
   Лет десять тому назад Завалихин, еще, будучи студентом, участвовал в научной экспедиции на Алтае по вопросам снежного человека. Экспедиция вышла на след, долго изучала повадки этого таинственного существа так похожие на повадки, а точнее, привычки настоящего лесного человека. Вскоре, было получено известие о том, что местный охотник застрелил их подопечного.
   Каково же было смятение экспедиционеров, когда в качестве доказательства им представили тушу огромного медведя! Новых следов жизнедеятельности снежного человека после этого не было обнаружено, экспедицию свернули, а результаты научных изысканий как-то замяли. И незаслуженно, по мнению Завалихина, замяли. Пусть даже они, сами того не подозревая, выслеживали медведя, но какой это был медведь!
   С тех пор Завалихин стал собирать любую информацию о медведях, будь то факты из жизни, сказания или легенды. Во всем будущий доцент искал подтверждения своей формирующейся гипотезы: медведь - существо необычное. Недаром, ох, недаром занимает этот зверь особое место в народном эпосе!
   Анализ фактов и сведений разных эпох привел Завалихина к главному выводу. Медведь в той или иной форме, в тех или иных ситуациях способен к перевоплощению. Аномальное поведение данной медведицы, ее огромные размеры ничуть не противоречили гипотезе, напротив, дополняли уже собранный Завалихиным фактический ряд. Говоря о мутации, Сергей Юрьевич имел в виду лишь генетический механизм, приводящий к биологическим изменениям вида. Механизм был ему не интересен, он рассматривал его как быструю эволюционную форму, как способность всего живого видоизменяться известную еще со времен Дарвина.
   Доцент копал глубже. Ему были интересны силы, приводящие в движение этот механизм и, в конечном счете, смысловая направленность таких изменений. В природе нет ничего неоправданного. Сам процесс развития не может существовать без логического завершения и у всякого процесса должна быть какая-то конечная цель.
   Надо сказать, эти изыскания, балансирующие на грани признанных теорий, фольклора и личных мироощущений, приводили Завалихина к крамольным, с точки зрения науки, выводам.
   “Все не так просто”,- любил повторять доцент и продолжал искать факты, способные сделать его гипотезу жизнеспособной, а может быть и доказуемой.
   В ожидании известий от поисковой группы Завалихин решил взглянуть на медвежат, содержащихся в вольере на задворках милицейского гаража рядом со служебными собаками. К удивлению, он обнаружил, что такое соседство не беспокоило ни тех, ни других. На территории вольеров жизнь текла неспешно и чуть с ленцой. Беспокойство собак вызвало появление разве что самого Завалихина в сопровождении кинолога, или, как его тут называли, инструктора-собаковода.
   Собаки дремали в своих клетках, выстроенных в ряд, и там же в одной из клеток дремали медвежата. Картина напоминала небогатый экспонатами городской зверинец.
   -Как они?- спросил Завалихин, обращаясь к инструктору, и, рассматривая это необычное потомство.
   -Живут,- ответил тот и пожал плечами.
   Было ясно, что милицейским этот неожиданный подарок Главы города был в обузу. По просьбе Завалихина инструктор открыл вольер, и доцент вошел к медвежатам. Они лежали в углу на соломе, тесно прижавшись, друг к другу, и посапывали во сне. Несмотря на свои немалые размеры, они выглядели совсем как большие мягкие куклы, искусно скроенные игрушечных дел мастерами. Завалихин не удержался и погладил их рукой. Медвежата заворочались во сне и встревожено заворчали. Инструктор сделал предупредительный жест.
   -Выходите,- позвал он Завалихина. - Не будите их, греха не оберешься!
   По словам инструктора, эта идиллия на собачьей площадке длится недолго. Просыпаясь, медвежата начинают реветь, собаки лаять и гвалт поднимается такой, что не приведи господь.
   -Мамку им надо,- участливо сказал инструктор и махнул рукой.
   Завалихин еще раз взглянул на медвежат, успокоившихся в своем углу, и понял, насколько непросто будет осуществить свое намерение забрать их в область поближе к университету. Хлопот с ними, действительно, не оберешься и одного энтузиазма здесь будет маловато. Этим пока что малюткам нужны специальные условия содержания и профессиональный ежедневный уход. Это пока. А дальше? Завалихин впервые подумал, что люди, походя изменившие судьбу этой таежной семьи, поступили, по крайней мере, опрометчиво.
   Кандидат наук, как человек разумный, не пожелал множить опрометчивые поступки и не стал заводить разговор о будущем медвежат с милицейскими, готовыми отдать их любому желающему хоть сейчас, несмотря на распоряжения высоких начальников. Он понял, что всеобщий интерес к этой медвежьей истории, замешанный на любопытстве, страхе и предрассудках по сути своей не конструктивен.
   Смешно поднимать разговор с должностными лицами о научной заинтересованности в данном случае, когда единственным для них является желание поскорей уничтожить источник опасности. Пожалуй, первым человеком в этом городе, который, если уж не понял, то почувствовал, что здесь имеет место некое явление, способное проявить себя в будущем оставался Глава. Завалихин решил добиться встречи с ним в расчете на его понимание.
   Между тем, охотники продолжали поиск.
   Следы уходящей от погони медведицы пропали совсем, следов девушки, так же как и следов расправы над ней и вовсе не было обнаружено. Сомнения в правильности направления и в самой методике поиска заставили группу остановиться. Бродить по лесу из стороны в сторону было еще бессмысленней, чем искать иголку в стоге сена.
   -Иголка в стоге хоть лежит спокойно,- сетовали охотники. - А эта водит нас за нос, как хочет.
   Действительно, поведение медведицы разительно отличалось оттого, что хорошо знакомо всем бывалым медвежатникам. Вместо того чтобы, почуяв погоню, уходить как можно дальше от места, где началось преследование, эта особь петляла вокруг своей берлоги как заяц до тех пор, пока не запутала своих преследователей.
   - Она что, нарочно, что ли?- удивлялись охотники.
   Такое поведение может быть характерным, разве что, для раненого зверя, но медведице никто не нанес ни царапины. Складывалось впечатление, что, либо медведица не хочет уходить далеко от города, либо ей все-таки тяжело таскать с собой девушку которую ей ни за что не хочется бросить. Учитывая гигантские размеры медведицы и, соответственно, ее силу последнее соображение было более чем сомнительным. Охотники топтали свои собственные следы, бродя по кругу, и уже в тот момент, когда Глава готов был принять решение приостановить поиски, по рации поступило сообщение о том, что Алена появилась в городе.
  
   IV
   Первыми Алену увидели дачники. Девушка сидела на обочине дороги. Вид у ней был такой, что даже равнодушному было ясно, что она нуждается в помощи и участии. Алена была так слаба, что не могла ничего толком объяснить, дачники по-своему поняли ее положение и общими усилиями отправили в больницу. Кому же могло прийти в голову, что девушка сбежала от медведя!
   Врачи не нашли у нее никаких отклонений и определили ее состояние как нервное и физическое истощение. После еды она тут же уснула и спала уже вторые сутки, просыпаясь только затем, чтобы опять поесть. Ее организм, судя по всему, был в полном порядке. Короткий и путаный рассказ Алены о медведице никто из медперсонала не принял всерьез, относя этот странный вымысел на счет ее состояния. Она и сама неохотно касалась объяснений отчасти по слабости, отчасти, понимая, что больница не место для такого рода откровений. Тем не менее, уже вскоре всей больнице было известно, в какую историю попала эта девушка.
   Долго задерживать в больнице Алену не стали. Она больше нуждалась в домашнем уюте, чем в стационарном лечении. Кроме того, персонал больницы был озадачен наплывом желающих посетить их необычную пациентку.
   -Что со Славой?- был первым ее вопрос по возвращении домой, а Слава с доцентом Завалихиным уже который день ждали ее телефонного звонка, чтобы встретиться.
   Морозное утро в весеннем лесу наполняло Алену свежестью, идти в гору было легко.
   Мерзлый наст скрипел под ногами, делая шаг упругим и приятным. Вершина горы, сложенная из нагромождений кварцевых плит, была близка. Снегу на скалах давно не было, и они вонзались своими голыми белыми зубьями прямо в синее небо. Взобраться на самый верх и окинуть взглядом этот, веками дремлющий безмятежный мир! Жаль, что она была сейчас одна и не с кем было разделить эту волнующую радость слияния с могучей и властной в своем спокойствии природой.
   Неожиданно к ее радости примешалось смутное чувство тревоги. Чей-то тяжелый взгляд уперся ей в спину, и она ощутила его почти физически.
   Она оглянулась. Вокруг были только пустые поляны и темные ельники. Причин для беспокойства не было, но та же великая и скрытная природа, оберегая, уже подала ей свой неясный знак.
   Беспокойство Алены росло с каждой минутой, оно уже сковывало свободу ее движений и беспричинный страх, наконец, заставил ее остановиться. В который раз, оглянувшись, она разглядела в одном из ельников темную массу, с первого взгляда показавшуюся ей нагромождением горелого валежника. Что-то заставило ее задержать взгляд на этом пятне. В ту же секунду она встретилась с другим взглядом, пристальным и пронзительным, холодным и завораживающим. Она села на снег, желая слиться с мерзлой землей, стать маленькой и невидимой посреди открытой поляны.
   -Как она тебя схватила?- спросил Слава, увлекшись рассказом Алены.
   Слава с Завалихиным уже сидели у Алены за чашкой чая и слушали ее повествование. Алена прикрыла глаза, будто возвращаясь откуда-то в свой дом.
   -Руками,- сказала она и впервые улыбнулась.- То есть, лапами, конечно!
   -Она несчастная,- добавила вдруг Алена и опустила взгляд при новом воспоминании.
   Медведице, встретившей взгляд Алены, больше не за чем было скрываться. Она поднялась во весь свой рост и вышла из ельника на задних лапах. Она приближалась к Алене медленно, будто нехотя переваливаясь с боку на бок при ходьбе. Спешить ей было некуда, девушка и не думала бежать. Приблизившись, медведица некоторое время разглядывала девушку. Ноздри медведицы нервно вздрагивали, она переваливала все свое огромное тело с лапы на лапу, ловя незнакомые запахи. Может быть, в этот момент она принимала решение.
   Наконец, медведица подхватила Алену подмышку и так же, неспешна, скрылась в ельнике.
   -Удивительно!- воскликнул Завалихин.- Ты для нее не была ни жертвой, ни объектом, от которого надо защищаться. Что ей двигало? У нее было какое-то намерение, а намерение может быть только продуктом деятельности разума, но не инстинкта.
   -Башковитая,- сказал Слава без особой приязни, вспоминая медвежью голову с открытой пастью над собой. - Умный преступник вдвойне опасен.
   Алена и Завалихин, оба они посмотрели на Славу с недоумением.
   -О каком преступнике речь?- спросил доцент и удрученно вздохнул.- По нашему закону даже человека не считают преступником до приговора суда. Или ты ее уже осудил?
   -Она убивает людей,- сказал Слава.
   -Все не так просто,- повторил Завалихин свою привычную фразу. - Для людей она сама объект охоты, то есть, убийства. При этом люди убивают ни за что, даже не по нужде, а для развлечения.
   -Что же, это война?
   -Спросим у Алены,- ответил доцент и мягко усмехнулся.- Она с ней больше знакома.
   Алена молчала. Казалось, она готова была сказать нечто, но “мысль изреченная есть ложь”,- эта вспомнившаяся ей фраза была причиной ее молчания.
   Медведица остановилась в ельнике и положила Алену на снег. Она долго стояла над ней на четырех лапах, принюхиваясь и, казалось, прислушиваясь к телу девушки. Медведица знакомилась со своей добычей по одной только ей известным признакам. Алена лежала, ни жива, ни мертва, плотно закрыв глаза. Здесь, у подножия горы, посреди леса, пропитанного дыханием весны, она готовилась к неминуемой гибели. Сквозь прикрытые веки Алена ощущала медвежью пасть прямо над своим лицом. Пасть приблизилась вплотную, что-то липкое и колючее полоснуло ее по щеке, девушка сжалась в последнем усилии и, захлебнувшись от остро нахлынувшего желания жить, потеряла сознание. Медведица ее лизнула.
   Слава, спустившийся с горы в поисках следа, не заметил, как медведица подняла Алену и понесла прочь навстречу грядущей погоне, поискам и тревогам.
   Алена очнулась от забытья в берлоге.
   В сумраке пещеры она с трудом различила ее очертания. Нерукотворные формы этого обиталища внушали животный ужас, терпкий запах медвежьей плоти затруднял дыхание. В берлоге кроме девушки никого не было. Алена встала во весь рост и отметила, что может двигаться. Сквозь свисающие корневища деревьев, она увидела свет и осторожно выглянула наружу. Медведица неподвижно сидела прямо у входа и вслушивалась в лесную тишину. Для нее тишина была наполнена запахами и звуками. Она ждала.
   Алена отпрянула от своего сторожа назад вглубь берлоги и пожалела, что не может потерять сознание. В ясное сознание все происходящее не укладывалось.
   Медведица почуяла движение внутри своего обиталища и полезла в берлогу. Для Алены померк даже слабый свет от входа, и берлога наполнилась грубой шерстью и новым терпким запахом. Алена ощутила прикосновение медвежьих лап. Медведица притянула ее к чему-то влажному и теплому, Алена коснулась губами плоти медведицы, такой нежной, что ее существование трудно было даже представить в шерсти этого огромного зверя. То был сосок. Медведица пыталась ее кормить! Алена сделала попытку отвернуть голову, отпрянуть от запаха медвежьей утробы, но лапы медведицы были точны. Вязкая, теплая жидкость плеснула в лицо, заставила захлебнуться и Алену стошнило.
   Медведица замерла, прислушиваясь, и вылезла из берлоги.
   Первобытный страх оставил Алену. Человек в силах выдержать многое, на смену стрессу приходит спокойствие. Алена двинулась к выходу вслед за медведицей, где была тотчас подхвачена сильными лапами. Мед­ведица уже почуяла преследование.
   -Как же ты от нее сбежала? - последовал вопрос заин­те­ресован­ных слушателей.
   Слава с Завалихиным продолжали дивиться всему происшедшему с девушкой.
   -Я не бежала,- ответила она. - Медведица меня отпустила.
   Медведица на ходу держала Алену обеими лапами так, как держат матери младенцев. Поминутно останавливаясь, она прислушивалась. Вдалеке слышны были крики загонщиков. Прозвучал выстрел.
   Алена изо всех сил хваталась руками за шерсть, боясь выпасть из сильных лап и разбиться. Теперь, когда она смирилась с намерением медведицы таскать ее с собой, в лапах она чувствовала себя безопаснее. Ее ищут! Но, можно ли в ее положении быть уверенной, что это к лучшему? Эти крики и этот выстрел! Намерения зверя могли измениться в любую минуту. Движения медведицы были точны и ловки, люди в лесу вряд ли могли рассчитывать на успех.
   К вечеру следующего дня медведица успокоилась. Шаг ее стал ровным, и она перестала менять направление движения. В сумерках медведица остановилась и легла. Еще одну короткую весеннюю ночь Алена провела в лапах своей похитительницы.
   Под утро, очнувшись от тяжелого забытья, Алена в последний раз увидела медведицу, сидящую поодаль. Медведица сидела совсем как человек, опустив передние лапы и задрав морду к небу. Из ее вытянутых губ был едва слышен тонкий, прерывистый звук. Казалось, она не замечала ничего вокруг.
   Алена встала и пошла прочь. Она не оглядывалась. Она была уверена, что медведица не станет ее преследовать.
   Слушатели молчали.
   Доцент и вовсе думал о чем-то своем. Рассказ Алены не добавил ясности к его гипотезе. Для Завалихина было очевидно только одно. Медведица способна на поступок, а это, в свою очередь, свидетельствует о ее способности к мышлению. Веселенькое дело, “homo medvedius”! Самый серьезный ученый, возьмись он копать подобную тему, рискует прослыть чудаком. Не оттого ли все изыскания в области нетрадиционных взглядов на природу человеческой жизни и сознания авторы закрывают глухой завесой секретности? Без сомнения, в таком подходе есть своя разумная осмотрительность.
   История знает немало примеров того, как смелые гипотезы, ставшие потом фундаментом официальной науки, бывали осмеяны, затоптаны и развеяны толпами дремучих консерваторов и скептиков, ограниченных в своем мировоззрении устоявшимися и, потому, удобными рамками! Да и много ли радости в борьбе за доказательство того, что ты не верблюд? Впрочем, дело тут даже не в личной уязвимости. Сопротивление ретроградов объективно препятствует движению к цели.
   Грустные мысли доцента прервал телефонный звонок. Алена взяла трубку. Ей звонили незнакомые люди. Девушка приобрела популярность среди горожан и перестала удивляться звонкам незнакомых, хоть эти звонки и добавляли беспокойства к ряду последних событий.
   Говорили на том конце провода. Сообщение, полученное по телефону, внесло сумятицу в неспешную беседу троих.
   -Медведица!- произнесла Алена, положив трубку.
   Это слово будто бы преследовало ее в последние дни.
   -Что, медведица?- в один голос спросили Слава с Завалихиным.
   -Она в городе!
   Доцент явно поспешил с пессимистической оценкой перспектив ее изучения. Медведица внесла новый повод для внимания к своей особе, да какой!
   День на собачьей площадке начинался как обычно. Инструктор разносил пищу своим подопечным и в вольерах текла будничная суета. Медвежата с утра были спокойны, они с каждым днем проявляли все больше самостоятельности в своем поведении и сейчас увлеченно катали по вольеру пустые бутылки из-под молока. Ничего не предвещало неожиданных событий, последовавших в ближайшие минуты.
   Медвежата вдруг прекратили свои игры с бутылками и как по команде уселись на свои мохнатые задницы в дальнем углу вольера. В тот же момент на соседней улице раздался продолжительный автомобильный гудок и железный грохот автоаварии. Инструктор невольно прислушался. Надо же, не живется людям спокойно! И куда только спешат? Устроить аварию на тихой улочке полусонного города, это надо сильно того захотеть. И уже в следующий момент собаки в вольерах дико, незнакомо завыли и стали кидаться на сетку-рабицу, составляющую основу незатейливого ограждения клеток. Не успел инструктор понять, что вокруг вольеров происходит нечто необычное, как дощатый забор внешнего ограждения рухнул, и в проеме появилась огромная медвежья голова.
   Медведица одним прыжком достигла нужного ей вольера, уткнулась в рабицу, не оценив ее как преграду, и при этом развалила клеточный каркас. Она запуталась в металлической сетке и стала рвать ее вокруг себя будто прелую марлю. Медвежата бросились к ней, собаки подняли неслыханный лай, а инструктор так и стоял посреди двора, наблюдая эту картину.
   Наконец, инструктор обрел способность соображать и скрылся за дверью дежурного помещения.
   -С оружием во двор!- завопил он неожиданно высоким голосом.
   Дежурный милиционер взглянул на коллегу с опаской, но все же поднялся из-за стола и расстегнул кобуру. Подталкиваемый инструктором сзади, дежурный двигался через двор к гаражам и держал в вытянутой руке пистолет Макарова, решительно не понимая, куда надо стрелять. Только, обогнув гаражи, и, все так же подталкиваемый инструктором, дежурный увидел медведицу на собачьей площадке.
   Медведица уже разворотила по пути пару вольеров, собаки, освободившись, с сумасшедшим визгом жались к глухой стене гаражей, а медвежата бегали среди этого гвалта, увлеченные новой игрой.
   -Стреляй!- кричал инструктор все таким же высоким голосом, а дежурный, не будучи охотником, никак не мог определить мишень.
   -В медведя!- вопил инструктор из-за спины дежурного и толкал его под локоть.
   Дежурный сообразил, чего от него требует инструктор и со словами “черт вас тут разберет” принялся палить в медведицу. Она повернулась на выстрелы медленно, словно не веря, что стреляют в нее и так же медленно двинулась к милиционерам. Оба они потом долго не могли вспомнить, как оказались в дежурном помещении.
   Звери, как правило, таскают своих чад по одному зубами зашкирку и даже эта медведица, таскавшая в лапах человека, не смогла унести сразу двоих медвежат. Второго нашли в городе поднятые по тревоге дежурные наряды. Кроме водителей, участников недавней аварии, медведицу в городе никто не видел. Но и они так и не смогли идентифицировать ее как медведя, в один голос, утверждая, что причиной аварии стало неизвестное им чудовище, свалившееся на проезжую часть чуть ли не с самых небес. Ну, да что возьмешь с людей, чьи автомобили в одночасье превратились в груду металлолома.
   Начальник управления Павлов был мрачнее тучи. Достали его эти медведи! И эти блюстители порядка, что сидели сейчас вдвоем в его кабинете.
   -Из хлопушки по медведице!- возмущался он.- Не могли прихватить АКМ из оружейной! Из “макарова” шину с двадцати метров не про­бьешь!
   Павлов громил дежурного с инструктором, не сумевших обезвредить медведя в своем логове, точнее, на территории отдела милиции.
   -Как она выглядела?- спрашивал он.
   -Ничего, прилично,- отвечали подчиненные, стыдливо уклоняясь от яростных взглядов начальства.
   По мере развития событий вокруг “медвежьей истории” Павлов начинал считать эту медведицу личным врагом. Позор. Все подчиненное ему управление милиции не может справиться с какой-то зверушкой.
   “Сплошная зоология”,- желчно ругался он, имея в виду неудачи облав, загонов и поисков. По его мнению, медведицу видело уже чуть ли не полгорода кроме него, руководителя, ответственного за все происходящее.
   -Где оставшийся медвежонок?- спросил он.
   -В КПЗ,- не моргнув глазом, ответил дежурный.
   Павлову, казалось, сейчас станет дурно.
   -Что он там делает!- взревел он.
   Дежурный вспомнил разрушенные вольеры и развел руками.
   -Сидит.
   “Что же это такое?”- подумал Павлов, отчаянно себя жалея. - "Что они все, с ума посходили?”
   -Уберите медведя из КПЗ,- выдавил он почти по слогам. - Немедленно!
   -Куда?
   Только отменное здоровье и ежедневная гимнастика не позволили Павлову получить апоплексический удар. Куда, куда! Если бы он знал куда!
   -Можете быть свободны,- глухо сказал он и уткнулся в бумаги.
   Известие о погроме, учиненном медведицей “у ментов”, вновь облетело город и заставило его руководителей признать, что медведица создает реальную угрозу безопасности граждан. В мэрии было срочно созвано совещание, куда были приглашены руководители силовых служб города. На совещании были приняты решения об усилении и контроле, бдитель­ность кадров была поднята на новую высоту и от­ветствен­ные лица благо­получно разъехались на места. Глава попросил Павлова задержаться.
   -Что ты думаешь обо всем этом, Виктор Семенович?- начал Глава издалека. - Может, мы что-нибудь не так делаем?
   -Наряды будут усилены, - угрюмо ответил Павлов и замолчал.
   -Ну, Виктор Семенович, не дури,- мягко сказал Глава. - Не хватало еще нам раздать ориентировки и ввести план-перехват. История-то необычная, а подходы у нас, как всегда, формальные! Может, к науке обратиться?
   Павлов невесело усмехнулся.
   -Науке деньги нужны и время. У нас ни того, ни другого. Был тут у меня один.
   И Павлов рассказал Главе о визите Завалихина.
   -Что ж ты раньше молчал!- сказал Глава.- На ловца и зверь бежит. Будь добр, разыщи мне этого доцента!
   Сергей Юрьевич Завалихин уже решил, было, что загостился у своих студентов и засобирался домой. Звонок из администрации Горнозаводска был для него более чем неожиданным. Он явился в приемную Главы в сопровождении Алены и Славы тотчас после приглашения.
   Прием, оказанный представителю науки у Главы города, разительно отличался от того, с чем он столкнулся в милиции. Завалихин отметил, что и его “знакомый” милиционер ведет себя как-то по-другому. Все уселись за стол в просторном кабинете, лица присутствующих светились доброжелательностью.
   -Наслышаны о вашем интересе к нашим проблемам,- начал Глава, стараясь показать особое расположение к приглашенным. Эти люди сегодня знали о медведице больше, чем все силовые подразделения, вместе взятые. - Нам хочется знать, что вы думаете обо всем происходящем.
   Завалихин твердо решил не пытаться извлечь максимум из ситуации. Если на этот раз власть и наука хоть в чем-нибудь найдут общие интересы, то это будет уже здорово. Ну, а помощь? Помощь будет посильной как с одной, так и с другой стороны. Ему, влачащему эту медвежью тему вот уже десять лет почти на самодеятельном уровне, дают возможность быть услышанным.
   -Все мы, здесь сидящие, столкнулись с необычным явле­нием,- сказал Завалихин и одернул себя за излишнюю помпезно­сть.
   “Будь проще и народ к тебе потянется”,- вспомнил он, вглядываясь в должностные лица.
   -Лет десять тому назад на Алтае была застрелена медведица, по своим физическим и поведенческим характеристи­кам, похожая на вашу,- продолжил доцент. - Экспедиция, в кото­рой я участвовал, определяла следы ее деятельности как очень близкие человеческим.
   И Завалихин рассказал историю давней экспедиции, результаты изысканий которой были так поспешно преданы забвению. В этой истории помимо налета секретности похожего на стыдливое умалчивание о неудаче было много неясностей для самого Завалихина. Как, каким образом той медведице удалось уйти от тщательного выслеживания членами экспедиции и попасться на выстрел охотника? Почему опытные следопыты не смогли сразу же узнать ее медвежий след?
   Кроме этих и множества других мелких “непоняток” у экспедиционеров остались неприят­ные догадки о том, что руководители экспедиции скрыли какую-то важную информацию не только от организаторов экспедиции, но и от них самих.
   Рассказывать все это администрации Горнозаводска Завалихин не стал, коснувшись только тех вопросов, которые имели практическое значение для присутствующих.
   -Как ее застрелили?- спросил Павлов, с ходу нащупав в рассказе доцента интересующую его тему.
   -Обыкновенно,- сказал Завалихин.
   Он еще раз убедился в том, что для представителей силовых структур наука имеет сугубо практическое значение. Ему оставалось только показать, как держат ружье, и каким пальцем жмут на спусковой крючок, но это было бы уже слишком.
   -Я не могу дать вам практических рекомендаций до тех пор, пока сам во всем не разберусь, - сказал Завалихин.- Хотя, если я правильно информирован, у вас остался один медвежонок?
   Глава с начальником управления переглянулись. Как же они об этом сами не догадались? Медведица каким-то непостижимым образом определяет место нахождения своих медвежат, а значит, медвежонка можно использовать как приманку! Этот доцент все-таки не так прост.
   -Наука - великая сила!- заключил Глава и стал прощаться. Ему не терпелось тотчас, сию минуту привести неожиданный план в исполнение.
   -Я вам ничего не рекомендовал,- говорил Завалихин, пожимая руки собравшимся. - Надо помнить, что эта медведица непростая.
   -Ну, ну,- приговаривал хозяин кабинета, - разберемся!
   Он уже видел себя во главе новой облавы. Мысль о погибшем зяте не давала ему успокоиться и он уже не раз ловил себя на том, что испытывает к этому зверю мстительные чувства. Как бы то ни было, какие бы научные и невесть какие интересы не переплетались вокруг этой медведицы, но зверь, убивший человека, должен быть сам уничтожен. С этим были согласны все. Или, почти все. Алена и Слава за время беседы не проронили ни слова и их отношение к происходящему осталось неясным. Впрочем, его никто и не выяснял.
  
   V
   Доцент Завалихин вернулся домой с ощущением кануна новых событий. В его многолетнем интересе к медведям, наконец-то, наметились какие-то живые движения. Он всегда был уверен, что эта тема не надумана им в одиночестве и он не просто искал в ней отдушину в окружении повседневной рутины. Тема жила помимо его внимания и он почти интуитивно стремился к работе над ней.
   Первым делом Завалихин прослушал записи на автоответ­чике своего телефона и наткнулся на прелюбопытнейшую. Звонил бывший ректор его факультета, научный руководитель памятной экспедиции на Алтае профессор Ласкин. Он просил о встрече.
   “Занятно”,- думал Завалихин, расхаживая по своей квартире и вспоминая все обстоятельства их продолжительного знакомства. - "Занятно”.
   Ласкин исчез из поля зрения Завалихина давно, еще в то время, когда профессор ушел из университета и, по слухам, занялся коммерческой деятельностью. Ничего удивительного в этом не было, в то время многие из продвинутых бросили свои мизерные оклады и принялись стричь купоны с древа науки, которое они всю жизнь, собственно, и питали. Советская биология в то время мало кого интересовала и Ласкин принялся торговать редкоземельными металлами. Немного неожиданная ниша для биолога, но деньги, как известно, не пахнут, а с его связями и знакомствами это оказалось возможным.
   Что понадобилось бывшему ученому, а ныне просто богатому человеку от скромного доцента было непонятно. Завалихин набрал номер телефона и в трубке раздался знакомый голос, будто не было последних лет в жизни доцента.
   -Рад слышать, дорогой,- уверенно и чуть властно произнес профессор после приветствия. Несомненно, Ласкин не допускал и мысли о том, что Завалихин не откликнется на его просьбу о встрече.
   Коттедж, в котором жил профессор с семьей стоял на берегу старого городского водохранилища в зеленом пригороде областного центра. За высоким забором, сложенным из кирпича, взгляду Завалихина стали открываться удивительные вещи.
   Красивое здание замысловатой архитектуры, построенное в современном европейском стиле, окружал ланд­шафт­ный парк. Строители парка удачно использовали рельеф, удобно изрезав склон просторными террасами. Вдоль террас тянулись ряды диковин­ных насаждений, обрамляющих зеркала миниатюрных бассей­нов, сложенных из белого камня. Из бассейна в бассейн по склону переливался прозрачный ручей.
   Поднявшись наверх, к фасаду здания, Завалихин увидел хозяина. Доцент с удовлетворением отметил, что бывший ректор нисколько не изменился за эти годы.
   -Ну, здравствуй, дорогой!- произнес Ласкин и в его голосе прозвучало столько радушия и артистизма, что Завалихин невольно прочувствовал профессорскую школу. - Рад видеть тебя в добром здравии.
   Они прошли в дом и Ласкин усадил своего бывшего студента в мягкое кресло в холле, обставленном на редкость просто и изящно.
   -Чем обязан?- спросил, наконец, Завалихин. Он слегка оторопел от вида глубокого, непоколебимого достатка в этом доме и его молчание становилось совсем уж плебейским.
   -Все спешишь,- мягко укорил его Ласкин и подвинул к нему чашку кофе, принесенную девушкой в белом переднике. - Я слышал, ты только что из Горнозаводска?
   Завалихин не стал скрывать своего удивления по поводу осведомленности профессора в его делах.
   -О-о!- пропел профессор приятным баритоном. - Я вижу, ты еще не разучился задавать вопросы. Моя школа!
   И профессор положил на стол пачку фотографий с почти немыслимым изображением. На фото был запечатлен их алтайский медведь в помещении среди нагромождений лабораторного оборудования. Медведь был живым.
   -Это медведица,- уточнил Ласкин и впился взглядом в лицо Завалихина, ожидая его реакции.
   Чашка кофе опрокинулась под рукой доцента и фотографии стали набухать темной горячей жидкостью.
   -Не отвлекайся, - посоветовал профессор. - Бумаги у меня хватает.
   -Но, я ничего не понимаю,- признался доцент.
   -Этого пока никто не понимает,- сказал Ласкин. - Я тебя для того и пригласил. Ты был неплохим студентом, да и ученый из тебя получился. Вместе мы все поймем.
   -Но, что! Что это такое?- твердил Завалихин, глядя на фотографии.
   Ласкин задумался. Он многое решил доверить этому доценту и, если уж так, то пусть знает все.
   -Коротко, это клон алтайской медведицы,- сказал Ласкин. - Надеюсь, ты понимаешь, что подробности займут слишком много времени. Скоро ты узнаешь все.
   Ласкин поднялся с кресла и жестом пригласил Завалихина следовать за ним. Они вдвоем сели в автомобиль и выехали за городскую черту. Дорога вела в сторону Горнозаводска.
   -Многие думали, что я свихнулся, погнался за деньгами, что и в кресло ректора меня привел интерес не к древу познания, а к его плодам,- говорил Ласкин, ведя свой “Land Crauser” по горной дороге. - Отчасти, они правы. Я люблю деньги. Они позволяют мне делать то, что я хочу и, главное, как я хочу. Касса университета мне этого не позволила. Они не правы только в том, что я свихнулся.
   Ехали быстро. Дорога была знакома Ласкину до последнего поворота. Профессор явно старался бравировать своей независимостью и той властностью, которую могут дать только большие деньги, но от внимания Завалихина не ускользнуло то, что Ласкин слегка блефует. Что-то не ладилось у этой всегда темной лошадки.
   -Бывших ученых не бывает,- продолжал профессор все в той же манере. - Бывают настоящие неудачники.
   Почему-то при этих словах Ласкин повернулся и взглянул на Завалихина.
   -Не правда ли, коллега?
   Завалихин скривился в улыбке.
   -Я мало знаю о неудачниках,- ответил он.- О бывших ученых еще меньше.
   Эта пикировка, казалось, “завела” Ласкина.
   -Видна птица по полету,- сказал он, уже не скрывая самодовольства, никак не вяжущегося со всем предыдущим разго­во­ром.
   -А вы нисколько не изменились,- сказал Завалихин. - Я хотел вам это сказать, как только вас увидел.
   Ласкин не заметил иронии в словах своего бывшего студента. Он продолжал вести машину.
   -Сначала я просто торговал “редкоземами” как посредник, потом скопил деньжат и приобрел установку по производству осмия-187. По случаю, так сказать. Сейчас работаю на давальческом сырье. Все довольны. Государство получает свои налоги, партнеры получают дешевый осмий.
   -А бункер?- спросил Завалихин. - Тоже сами построили?
   -Нет!- сказал Ласкин, смеясь. - В России все давно уже построено. Нам остается только правильно распорядиться. Бункер я арендую у вояк.
   Ласкин взглянул на Завалихина и вновь рассмеялся.
   -С правом наследования, разумеется!
   Почти у самого перевала они свернули с трассы, и Завалихин прочел на обочине табличку со словами “Стой, стреляют!”
   -Надпись не для нас?- поинтересовался Завалихин.
   -Не беспокойся,- ответил Ласкин. - Здесь давно уже ни кто, ни в кого не стреляет. Старая декорация.
   Ласкин остановил автомобиль на небольшой стоянке возле железных ворот, которые тотчас распахнулись.
   -Дальше пешком,- сказал он Завалихину. - Вояки всегда любили маскировку и на поверхности кроме этих ворот ничего нет.
   Ласкин провел Завалихина под локоть мимо охраны, сурово глянувшей на доцента, и они вошли в шахту лифта.
   -”Пройдемте в номера!”- театрально воскликнул Ласкин и в его голосе прозвучало неподдельное возбуждение.
   -Не буду знакомить тебя с производством,- продолжал Ласкин, ведя Завалихина по светлому коридору. Профессор вновь посерьезнел. Шли долго и доцент во время ходьбы старался прикинуть размеры этого подземного сооружения. - Тебе, как биологу, изотопы не интересны.
   Ласкин на ходу вновь взглянул на Завалихина в своей манере и доцент отметил, что эти взгляды неприятны.
   -Меньше знаешь, крепче спишь!- сказал Ласкин, приветливо улыбаясь, и Завалихину стало не по себе от этого странного гостеприимства. Он чувствовал себя здесь овечкой, которую ведут на стрижку.
   -Пора переодеться,- сказал Ласкин, входя в комнату, отделанную кафелем и метлахской плиткой. - Входим в святая святых.
   Двое молодых людей помогли им натянуть белые одежды и профессор с доцентом стали похожими на хирургов перед входом в операционную. Завалихин сразу же узнал зал, в который они вошли. Он видел этот зал на фотографиях.
   -Ну, как тебе рабочее место?- спросил Ласкин, испытующе глядя на Завалихина сквозь стекло защитной маски. - Здесь и воздух стерильный и полная автономия даже на случай ядерной войны.
   Завалихин не скрывал своего потрясения. Подобную лабораторию он видел в Мюнхене, на симпозиуме, но там он был экскурсантом, а здесь ему предлагают стать хозяином!
   -Я не ожидал,- произнес Завалихин и споткнулся на слове,- Я не ожидал ничего подобного.
   Ласкин жестом пригласил Завалихина проследовать за ним в дальний угол зала и открыл двери самой большой из многочисленных барокамер, стоящих вдоль стены. Объем барокамеры вполне позволял провести в ней хирургическую операцию с участием десятка ассистентов.
   Посреди барокамеры стоял стол, накрытый прозрачным колпаком и, очевидно, подключенный к сети мелких коммуника­ций. Под колпаком пульсировала живая ткань.
   -Это материал для второго клона нашей алтайской знакомой,- пояснил профессор. - Первый получился неудачным.
   Ласкин рассказал Завалихину подлинную историю алтайской медведицы.
   “Снежным человеком”, которого так тщетно искали экспедиционеры, действительно, была она. Срок экспедиции подходил к концу, руководству нужен был фактический материал для отчета и Ласкин нанял местного охотника, знающего места переходов этой необычной медведицы в случаях, когда она чуяла погоню. До последнего момента Ласкин и сам верил в то, что объектом его тайной охоты будет снежный человек.
   Только внушительная по тем временам сумма заставила охотника принять предложение руководителя экспедиции. Местные питали к этой медведице суеверный страх, зная ее повадки, так похожие на человеческие и никто никогда не пытался ее убить.
   План состоял в том, чтобы, используя полное доверие экспедиционеров к своему руководителю, поставить их в положение загонщиков, без ведома их самих, что и было сделано. Охотнику оставалось только встать на переход и выстрелить в зверя, в очередной раз уходящего от ватаги увлеченных следопытов. Ни ее шкуру, ни какие-нибудь другие фрагменты туши брать не стали, предвидя скандал вокруг убийства “снежного человека”, который и без того едва удалось погасить.
   Но, предусмотрительный Ласкин втайне увез-таки некоторые образцы ее живых тканей, впоследствии послужившие материалом для клонирования. Так, путем обмана и умолчания Ласкин совершил, в общем-то, благое для науки дело.
   -А в чем же неудача первого клонирования? - спросил Завалихин.
   -Это отдельный разговор,- сказал Ласкин и вновь стал улыбчивым.
   “Где он нахватался этих манер?”- подумал Завалихин. - "Прямо, американец какой-то.”
   -Скажите,- спросил Завалихин,- эта горнозаводская медведица ваша?
   Ласкин помедлил.
   -Моя.
   “Вляпался, мэтр”,- подумал Завалихин и промолчал. Слова тут были излишни. Неясно, как будут выглядеть его научные опыты после гибели двоих людей с точки зрения уголовного права. Неясно, так же, чего можно ждать от этой медведицы в дальнейшем.
   Ласкин будто угадал мысли Завалихина.
   -Надо помочь им ее убить,- сказал он. - Тогда второй клон станет первым. Мы объявим, что клонируем не алтайскую медведицу, а нашу, горнозаводскую. Второй клон станет невинным как младенец.
   -Но, как вы ее упустили?- спросил Завалихин.
   -Она непредсказуема. Я клонировал плоть, но медведица оказалась способной на высшую психическую деятельность.
   Ласкин вновь помолчал, не решаясь коснуться главного.
   -Сергей Юрьевич,- начал он, впервые за их встречу назвав Завалихина по имени. - Ты, кажется, всегда интересовался нетрадиционным аспектом в подходе к медвежьей теме?
   Он посмотрел на Завалихина так, как смотрит собака на заветное лакомство. Доценту было чему удивляться.
   -Этот аспект здесь имеет место,- сказал Ласкин и с него как-то вдруг сошел весь его профессорский лоск. Перед Завалихиным стоял усталый человек, который искал у него понимания и поддержки.
   -В чем проявляется этот аспект?- спросил Завалихин.
   -У меня нет готовых формулировок,- ответил Ласкин. - Я занимаюсь этой темой вот уже десять лет и, по мере продвижения вперед, вопросов появляется больше, чем ответов. На сегодняшний день я оказался в положении папы Карло, который не мог и представить, чего ждать от своей деревянной куклы.
   Завалихин слушал, не перебивая. Он понял, что Ласкин решился сказать ему больше, чем намеревался сказать когда-либо.
   -Технику клонирования я вполне освоил и мне удалось получить физиологически идентичный клон,- продолжал профессор. - Мне удалось трансформировать ее женские гормоны в мужские. Я запустил в ее яйцеклетке процесс естественного воспроизводства, но в результате получил кота в мешке. Мало того, что мне пришлось признать наличие высшей психики у зверя, так я еще и потерял над этой психикой контроль.
   Ласкин помолчал, вспоминая что-то, и по мере этих воспоминаний в нем все больше проявлялось волнение.
   -Я до сих пор не знаю,- сказал он, - были ли эти качества у алтайской медведицы, или они появились в клоне.
   Ласкин совсем потерял самообладание.
   -Ты понимаешь?- сказал он.- Я не ведаю, что творю.
   Завалихин оторопел от такого признания. Он мог ожидать от Ласкина всего кроме откровенности.
   -А что случилось?- спросил он только для того, чтобы не молчать.
   -Я содержал ее в барокамере, - продолжал профессор. - Она всегда наблюдала за мной сквозь стекло. Однажды я засиделся здесь, в лаборатории, один. Я чувствовал на себе ее взгляд. Он был осмысленным! Не знаю, что заставило меня встать и подойти к стеклу. Я посмотрел ей в глаза и не смог отвернуться. Я потерял ощущение времени, я не чувствовал своего тела. Она впитывала в себя глазами мой разум, всю мою сущность. Сколько времени я провел в этом трансе, не помню, но когда я пришел в себя, медведицы в лаборатории не было. Ее не было нигде!
   Во время этого монолога профессор схватил Завалихина за рукав, и все пытался заглянуть ему в лицо. Завалихин почти интуитивно отворачивался. Он видел много сумасшедших и общение с ними никогда не приносило ему удовольствия.
   Ласкин понял его состояние.
   -Ты считаешь меня сумасшедшим?- вскричал он. - Смотри!
   Он рванул на себе лабораторскую рубаху и на его груди Завалихин увидел темное рельефное пятно размером с детскую ладонь. Из этого пятна вырастал клок грубой медвежьей шерсти.
   -Смотри!- кричал профессор. - Она хотела сделать меня медведем!
   Ласкин находился в состоянии аффекта.
   -Ну, ну,- приговаривал Завалихин. - Зачем так волно­ваться. Не в игрушки играем, всякое может случиться.
   Ласкин с трудом справлялся со своим возбуждением. Ему было трудно говорить. По всей видимости, Завалихин был первым, кому он признался в своих страхах и сомнениях.
   -Вот почему мне нужен партнер,- почти выдохнул он. - Один я здесь свихнусь, это точно.
   -Полноте, профессор,- сказал Завалихин. - Медицине давно известны случаи, когда надуманная болезнь становится реальной.
   Ласкин зло глянул на своего собеседника.
   -Ничего твоей медицине не известно!- сказал он. - Не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, почему мне понадобился ты, а не кто-нибудь другой. Я мог бы пригласить десяток маститых и увенчанных лаврами и все они с радостью приняли бы и мои деньги, и мои предложения. Все мои деньги они с удовольствием потратили бы на то, чтобы доказать мне, что я идиот.
   При воспоминании о деньгах Ласкин вновь обрел привычную уверенность и теперь говорил спокойно.
   -Мне нужен человек у которого голова не забита догмами, как бабушкин чердак. Ты можешь стать таким человеком.
   Завалихин задумался. Ему, проведшему многие бесплодные годы наедине со своими догадками, предлагают настоящее дело! Сколько таких как он, сидят по своим маленьким норкам и, не имея возможности действовать, тихо угасают со своими бредовыми, по мнению сильных и благополучных, идеями!
   Завалихин покосился на грудь Ласкина, где все так же красовалось странное пятно. Сумеет ли он сохранить независимость рядом со своим властным и самолюби­вым патроном? Какие средства понадобятся для достижения цели, суть которой на сей день не имеет даже формулировки?
   -Прежде я должен ответить на три вопроса,- сказал Завалихин. - Первый вопрос - это, что? Что именно мы будем исследовать. Второй вопрос - это, как? На второй вопрос мы с вами ответим с помощью ваших удивительных денег.
   -Надеюсь, вопрос “зачем” перед тобой не стоит?
   “Действительно, зачем?”- подумал Завалихин.- “Зачем этому уже не молодому, обеспеченному человеку тратить деньги на фундаментальные научные исследования? Неужели честолю­бие и жажда научного приоритета, эти более чем сомнительные в глазах его сегодняшнего окружения ценности до сих пор не дают ему покоя?”
   -Для вас эта тема имеет прикладное значение?- спросил Завалихин.
   -Слишком много вопросов для первого дня,- сказал Ласкин и рассмеялся, демонстрируя ряд ровных белых зубов. Он уже справился с волнением. - Сегодня нас ждет еще хорошая банька.
   Все так же, смеясь, он опустил голову и посмотрел на свое пятно.
   -Скрывать мне от тебя уже нечего.
   Они вышли из подземелий тем же путем, не встретив в коридорах ни единого человека. Охрана все так же сурово взглянула на Завалихина.
   “Темнит профессор”,- подумалось доценту. - "Из этого бункера даже воздух выходит сквозь фильтры. Медведица могла исчезнуть отсюда только через другой вход. Не надо путать паранормальность с парообразностью.”
   Завалихин хотел, было отказаться от бани, но Ласкин настоял. Баня входила в комплекс “ритуальных” услуг радушного хозяина в отношении особо почетных гостей и находилась там же, в его доме. Жена Ласкина спустилась из жилых апартаментов в предбанник до начала процедуры, чтобы поприветствовать Завалихина и ушла, прислав вместо себя двух девушек из прислуги. В предбаннике появились напитки.
   -Ты не обращай внимания,- говорил укутанный простынею и разомлевший, Ласкин. - Нервишки. Все что ты видел - это фасад. А за фасадом!
   Он махнул рукой, потянувшись к бокалу с “Боржоми”.
   -Это все не твои проблемы!
   -А каких проблем ждать мне?- спросил Завалихин, памятуя о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
   -У тебя не будет проблем,- сказал Ласкин.- Свой сыр ты отработаешь сполна.
   Они сидели в бане уже час, а Ласкин и не думал продолжать начатую тему. Завалихин видел, что вопросов к нему еще много и ждал, ничем не провоцируя продолжение разговора.
   -Ты видел медвежат?- неожиданно спросил Ласкин.
   -Видел,- сказал Завалихин.
   -Ты понимаешь, что медвежата сейчас - это главное? Медведицу мы можем растиражировать так, что заселим необитаемый континент.
   Ласкин явно утрировал, стараясь и здесь подчеркнуть свои возможности.
   -Но, медвежата - это другое. Сегодня никто не готов согласиться даже предположительно, что клон способен давать потомство. Я это сделал.
   Ласкин внимательно посмотрел на Завалихина.
   -Почему ты не спрашиваешь, как?
   Завалихину хотелось расспросить профессора о многом. К примеру, он знал, что клонирование возможно лишь с использованием живой материнской яйцеклетки в материнской утробе. В чьей утробе вырастил профессор свой клон? Что за медведица была этим своеобразным контейнером? Или, может быть, действительно, слишком много вопросов для первого дня?
   -Вы же знаете, я не генетик,- сказал Завалихин, не желая развивать затронутую тему в неподходящей обстановке.
   -Ты не генетик, ты - балда!- неожиданно заявил Ласкин и Завалихин понял, что его будущего патрона развезло. - Неужели ты поверил, что я трансформировал ее женские гормоны в мужские? Чудес не бывает. Я адаптировал свои собственные гормоны к ее среде.
   Ласкин не без иронии расчесал клок медвежьей шерсти у себя на груди.
   -Представляешь,- продолжал он, - если медвежата пойдут в папу, какие это вырастут чудовища?
   -Вы шутите, - сказал Завалихин.
   -Конечно, шучу. А что мне остается? Без малого полтора миллиона долларов гуляют вокруг Горнозаводска, за ними охотится милиция и общественность, я не могу заявить права собственности на этих медведей и я шучу!
   Ласкин поглядел на Завалихина совершенно трезвым взглядом.
   -Помоги мне вернуть медвежат, - сказал он. - В них наше с тобой будущее.
   -Но, чем я могу помочь?- спросил Завалихин.
   -О моей лаборатории и моих опытах никто не знает,- сказал Ласкин. - И не должны знать. Для всех я останусь преуспевающим бизнесменом. Но, мне нужен официальный статус. И ты будешь не просто посредником. Ты откроешь тему на кафедре, а я ее профинансирую.
   Завалихин понял, наконец, что Ласкин отводит ему роль “зиц-председателя” в своем предприятии. Профессору нельзя было отказать в предприимчивости.
  
   VI
   Звездная ночь была прохладна. Над горами висела тишина. В шалаше, построенном на бугре посреди поляны, сидели двое. Сидели тихо, не зажигая света, и вполголоса разговаривали.
   -Как думаешь, придет?- спросил Глава, обращаясь к Павлову.
   Первую ночь в ожидании медведицы рядом с медвежонком они решили провести лично, вдвоем. Медвежонок сидел чуть поодаль, привязанный цепью к обрезку рельса, накрепко вкопанного в еще мерзлую землю.
   В руках Павлова был автомат Калашникова, специально по такому случаю заряженный пулями со смещенным центром тяжести. Такие пули, войдя в тушу зверя, не прокалывают ее насквозь, подобно крутящимся вокруг своей оси иглам, проделывающим в плоти филигранные отверстия без болевого шока. Пули со смещенным к тыльной стороне центром тяжести, войдя в плоть, беспорядочно разворачиваются в ней, погашая инерцию полета в разорванных ими тканях до тех пор, пока не вылетят наружу вместе с кусками выдранного мяса или не ударятся в кость, раздробив ее на мелкие осколки. В руках Главы был скорострельный карабин.
   -Ночь сегодня тихая,- отозвался Павлов. - Может, и не придет.
   Луны совсем не было, но прозрачный воздух был наполнен светом звезд. Поляна казалась синей сценой, подсвеченной искусным осветителем. Медвежонок, единствен­ное действую­щее лицо на этой сцене, невнятно шевелился на своем приколе. Цепь глухо позвякивала.
   -Хорошо, что он не спит,- сказал Глава. - Вообще, он спит когда-нибудь?
   Вялый разговор не клеился.
   После встречи с доцентом в администрации города Главе звонили из области. Просили поберечь медвежонка, якобы представляющего интерес для науки.
   “Что ему сделается?”- думал Глава. - "Разве что, попадет под шальную пулю”.
   Глава взял тяжелый карабин в другую руку и устроился поудобнее.
   “Знать бы нам, кто из нас, когда и подо что попадет! Вот так же, за каждым кто-нибудь все время следит из своего темного шалаша. Поди, узнай”.
   Созвездия медленно разворачивались вокруг невидимой оси, восходящей своей вершиной к Полярной звезде и невозможно было представить величину и вместимость мира, так близко объявшего и темные горы, и поляну.
   “Мы чаще смотрим под ноги только потому”,- подумалось Главе, - "что нам стало бы страшно подолгу смотреть в эту бездну. Нам нельзя часто думать о близости космоса, как нельзя часто думать о близости смерти”.
   -Спишь, Виктор Семенович?- обратился он к Павлову.
   -Нет,- отозвался Павлов из своего угла.
   -Посмотри, какие звезды.
   -Что на них смотреть?- сказал Павлов. - Нам лучше по сторонам смотреть. Черт знает, откуда она появится.
   В ночном лесу всегда много звуков даже в такую тишину. Сухие сучья могут треснуть не только под чьей-нибудь тяжелой лапой. Дерево, наполнившись влагой, и, разопрев за день под солнцем, может треснуть, стянутое ночной прохладой. Глава с Павловым прислушивались к этому и отдаленному, и совсем близкому хрусту, всякий раз не зная его причины.
   -Что это?- сказал Павлов, повернувшись в сторону. - Вы слышите?
   Глава прислушался внимательней. В лесу стояла все та же похрустывающая, потрескивающая тишина. К ней прибавился разве что звенящий звук, не имеющий ни источника, ни направленности.
   -У тебя в ушах звенит,- сказал Глава. - Меньше напрягайся.
   -Я слышу,- прошептал Павлов. - Слушайте!
   Глава услышал. Так может звучать пыль, садящаяся на подоконник, так могут звучать капли еще не пролившегося дождя. Звук исходил помимо ушей ниоткуда, с каждой бегущей секундой становясь, все сильней и, вдруг, будто ударился о землю, раздвинув темные небеса.
   Ах!- вздохнула ночная птица, проносясь над их головами.
   Темный лес ответил ей легким выдохом.
   -Ты что вздыхаешь?- спросил Глава притихшего Павлова.
   Павлов молчал в своем углу. Оба они замерли, боясь пропустить еще что-нибудь, что должно было случиться непременно.
   -Вы слышали? Что это было?
   -Не знаю.
   Где-то далеко, среди соседних гор раздался протяжный медвежий рев. Он поднялся к вершинам и растворился в воздухе, которым дышали люди в шалаше. На мгновение все стихло и рев повторился.
   Глава с Павловым затаили дыхание.
   Они почувствовали одновременно как нечто холодное и липкое, похожее на страх намертво сковывает их тела и лишает движения. Они сжали в руках свое оружие, уже не ведая к чему готовиться. Не было вокруг ни опасности, ни видимой мишени. Если бы в тот момент они вспомнили рассказы Алены и Славы, они смогли бы найти здесь причины, но глубокая оторопь уже сковала не только их тела, но и самое возможность здраво мыслить.
   Медвежий рев приближался. Он то стихал до тех пор, что становился похожим на плачь, то вновь нарастал. Казалось, медведь бродит то здесь, то там, жалуясь кому-то на свою никем непонятую судьбу. Страх подобно сквозняку уже пробрался в души стрелков, ожидание неведомой развязки стало нестерпимым и Павлов не выдержал первым.
   Он выскочил из шалаша в ночную прохладу, повернулся к лесу и вскинул автомат. Выстрелы крошили тишину, пули метались по темному лесу, ломая сучья, взрывая кору деревьев, и не находили мишени.
   Глава выскочил следом. Он суетливо искал взглядом то, во что можно выстрелить, но не видел ничего кроме своего мятущегося товарища.
   “Медвежонок!”- подумал Глава. - "Все дело в нем!”
   С непонятной целью он побежал к привязан­ному медвежонку и уже на бегу различил рядом с рельсом голое человеческое тело. Оно было белым, как молоко и только на груди зияло темное пятно. Человек был совершенно безволосым и на его шее болтался ошейник медвежонка с цепью, все так же крепко привязанной к рельсу. Человек резко двигался на цепи, словно кукла-марионетка выполняла гимнастические упражнения на невидимых нитях.
   Остановившись, Глава увидел, что голый человек пытается освободиться от ошейника. Заметив подошедшего, человек шагнул ему навстречу и протянул руку.
   -Профессор Ласкин,- сказал он и рассмеялся.
   Глава отшатнулся от этой руки, но улыбнулся в ответ.
   -Я не знаю никакого профессора,- сказал он. - А где медвежонок?
   -Какой медвежонок?- спросил человек, все так же улыбаясь. - Нет никакого медвежонка.
   Глаза человека сверкали, отражая сумрачный свет при каждом повороте его головы.
   -А вы откуда будете?
   -Я из Горнозаводска.
   Голый человек сел на мерзлую землю, кажется, ничуть об этом не беспокоясь, и подергал за цепь.
   -Крепко держит,- сказал он. - Присядем на дорожку?
   -Нет, спасибо,- неуверенно сказал Глава. - Я, пожалуй, пойду.
   Он опустил карабин и побрел прочь, в сторону города, все, думая о том, куда же пропал медвежонок. В таком виде его подобрал на улице дежурный наряд милиции.
   Двумя днями позже Павлов разговаривал по телефону с Завалихиным.
   -Глава болен, - говорил он. - Да, серьезно.
   Павлов не решался сказать вслух диагноз. Даже неловко как-то. Все-таки, Глава и, вдруг, с головой!
   -Нет, он не может дать распоряжение,- продолжал Павлов. - Да, пожалуйста! Можете забрать.
   Павлов морщился в трубку. “Наука” просила у него медвежонка. Связь с “наукой” была плохая.
   -Не слышно?- повторял он. - Забирайте к чертовой матери! Слышно? Хоть сейчас!
   Павлов положил трубку и только тогда вспомнил, что в суете той ночи медвежонка оставили в лесу на цепи и забыли о нем.
   Стрельба из автомата в никуда немного остудила горячую голову начальника милиции. Он вставил в автомат новый рожок с патронами, передернул затвор и попытался успокоиться в ожидании реальной цели, что оказалось непросто. Нервный озноб, сковавший тело, слишком медленно оставлял его. Медвежий рев прекратился.
   Павлов заставил себя оглянуться вокруг. Его товарища нигде не было видно. Медвежонок все так же сидел на своей цепи и тихонько поскуливал.
   Павлову стало невыносимо страшно стоять на месте, страшно поворачивать голову, потому что в один и тот же момент он не мог видеть все, что происходит вокруг. Павлов пожалел, что не способен видеть всем телом, что у него нет глаз на спине. Он попятился к шалашу, вертя по сторонам стволом автомата, и только в этом стволе была его надежда и уверенность.
   В шалаше оставалась рация. Вползти в шалаш и, тем самым, лишить себя возможности обзора для Павлова оказалось невозможно. Даже рядом с шалашом страх Павлова усилился неизмеримо, потому что шалаш закрывал от него половину ночной панорамы. Держа автомат в правой руке, и все так же, продолжая оглядывать доступный ему сектор обстрела, Павлов стал раскидывать свободной левой рукой ветки шалаша и распинывать их ногами с той стороны, где лежала рация.
   Так, с рацией в одной руке и с автоматом в другой он стоял посреди поляны до тех пор, пока не услышал звук двигателя подъезжающего автомобиля с милиционерами. Поиски Главы были недолгими. Уже вскоре они получили сообщение о появлении Главы на улицах города с карабином, который он тащил, опущенным за ружейный ремень.
   “Медвежонок”,- думал Павлов. - "Надо было его пристрелить. Надо было хоть что-нибудь сделать”.
   Павлову никто никогда не говорил, что стрелять начинают не от силы, а от бессилия.
   Как бы то ни было, а надо было встречать “представителей науки” и передавать им медвежонка. Чем больше людей будут связаны с этими медведями, тем меньше будет ответственности на нем, начальнике управления милиции. Павлов остался единственным облеченным властью фигурантом в “медвежьей истории”, и, чего доброго, у кого-нибудь появится впечатление, что он-то и есть зачинщик всей этой бездарной возни.
   Ждать долго не пришлось. Уже часа через два после звонка Завалихина к подъезду управления милиции подкатил черный джип в сопровождении крытой “Газели”. Павлов наблюдал из окна, как из джипа вышли двое и направились к крыльцу.
   “Ничего себе, наука!”- подумал Павлов. - "А все на бедность жалуются!”
   -Профессор Ласкин,- отрекомендовался один из вошедших, протягивая руку для знакомства, и Павлову показалось, что где-то, при каких-то обстоятельствах он уже слышал эту фразу.
   Павлов не стал морочить себе голову воспоминаниями. У него была прекрасная память на лица и он мог бы поклясться своим милицейским удостоверением, что видит этого человека впервые. Вторым из вошедших был доцент.
   -Мой друг и коллега,- начал Завалихин по праву старого знакомого, - интересуется всеми обстоятельствами известного нам дела. Разумеется, желая помочь.
   После такого вступления можно было говорить о чем угодно, только не о медведице. Павлов задумался. Говорить было не о чем. Какой помощи в поимке или убийстве медведицы можно было ожидать от этих лощеных типов, если даже он не смог этого сделать?
   -Мы понимаем ваши проблемы,- неожиданно подхватил разговор Ласкин. - Вы ждали медведицу у “приманки” и, кажется, струхнули?
   Фривольный тон этого ученого показался Павлову недопустимо прямым и обидным. Да и откуда он знает? О своих ощущениях Павлов старался не распространяться.
   -Не обижайтесь,- продолжил Ласкин. - Любой на вашем месте почувствовал бы то же самое. По нашему мнению, эта медведица обладает способностью воздействовать на нашу с вами психику и внушать немотивированный страх.
   Ласкин улыбался, стараясь расположить к себе этого милиционера.
   -Внушать помимо нашей воли,- мягко подчеркнул Ласкин. - Поэтому, вам нечего стесняться ваших действий. Никто из нас не в состоянии контролировать свою природу.
   Павлов насупился. Эти люди знают больше, чем он ожидал, но с чего, вдруг, он должен им доверяться?
   -Не беспокойтесь,- продолжал Ласкин, будто читая мысли Павлова. - Все, что здесь будет сказано останется между нами. Так сказать, для служебного пользования.
   Павлов усмехнулся. Эти двое говорят о закрытом характере их разговора, хотя знают подробности засады на медведицу! Какой еще информацией они обладают и откуда она у них?
   “Сильны!”- подумал Павлов. - "Того и гляди, используют по-служебному”.
   Павлов вполне мог ограничиться формальным разговором и формальными распоряжениями, если бы не одно “но”. Он сам испытал незнакомые ему, а может быть, давно забытые переживания в ту ночь рядом с медвежонком и теперь не мог отделаться от личного интереса к разговору с этими, по всей вероятности, знающими людьми. Кроме того, он видел, что двое приезжих чувствуют его интерес и запираться будет неразумно.
   -Эта медведица,- начал Павлов. - Она что, ненормальная?
   -Она необычная,- вставил свое слово Завалихин. - Я вас предупреж­дал.
   -Ну, упреков я уже наслушался,- сказал Павлов, переводя разговор на доверительные интонации.
   -Мы заехали сегодня в больницу, - сказал Ласкин. - Виделись с Главой. Вам повезло. У вас потрясающе прочная психика. С вами могло произойти то же самое.
   Павлову стало не по себе. В самом деле, чем он лучше? Павлов вспомнил все происшедшее с ним, и понял, какой опасности он избежал. Он был на грани, но с ним этого не случилось.
   -Господа!- сказал Павлов, и сам удивился своей обходительности. - Я не ученый, но в жизни кое-что понимаю. В том, что со мной ничего не случилось, есть причина. Я не был на той охоте!
   Ласкин с Завалихиным переглянулись.
   -О чем речь?
   -Я повторю, что не могу обосновать свое мнение научно, но с логикой у меня все в порядке. На сегодняшний день от медведицы пострадали только те, кто охотился за ней зимой и кто забирал у нее медвежат. Мне трудно установить здесь прямую связь, но факты - вещь упрямая.
   Павлову стало неприятно то, что он высказал вслух бредовую идею. Тупик, в котором он оказался при выполнении своих должностных обязанностей уже заставил его “пуститься во все тяжкие”. Сейчас ему было легко. У сидящих напротив, ему не надо было искать понимания.
   -Вы считаете, что жертвами медведицы становятся только те, кто охотился за ней зимой?- спросил Завалихин.
   -Это очевидно,- сказал Павлов. - И таких людей еще семеро.
   И Завалихин и Ласкин поняли, почему начальник управления милиции проявляет заинтересованность в нынешней охоте за медведицей. Действительно, это можно было расценить как профессиональный долг.
   -Не пожелай ближнему своему того, что себе не пожелаешь, - неожиданно произнес Завалихин.
   Ласкин промолчал, оставив без вопроса всю неуместность этих слов. Их партнерство с доцентом складывалось непросто.
   Завалихин упорно не хотел делиться с Ласкиным своими выводами относительно уже полученной им информации, мотивируя свое молчание отсутствием четких формулировок. Ласкин видел, что Завалихин ведет тему, опираясь на свои собственные наработки прежних лет, и та канва, по которой Завалихин двигал свои изыскания, во многом оставалась для профессора неясной.
   Ласкина не беспокоил научный приоритет. В любом случае, Завалихин не смог бы выйти из-под его контроля, но профессора интересовала подоплека, а может, и философия, которой руководствовался Завалихин в своей деятельности. Профессор кожей чувствовал, что разница в их мировоззрении, которая все больше проявлялась по мере их общения, не может не сказаться на общности их научных позиций. Конечно же, ему было плевать на науку, но разные выводы - это разные результаты. А результат для Ласкина был тем единственным, что имеет настоящую ценность.
   Такие мысли побудили в голове профессора неуместные слова Завалихина. Молчание в кабинете Павлова неловко затянулось. Павлов непонимающе смотрел на обоих, ожидая хоть каких-нибудь пояснений.
   -Мой коллега имел в виду, что мы несем ответственность за наши дела перед ближними независимо от должности и рода нашей деятельности,- произнес Ласкин длинно и еще более непонятно.
   Лицо Павлова при этих словах стало таким, будто он смотрел в учебник китайского языка.
   -Все мы немного сумасшедшие,- заключил Ласкин, поднимаясь со стула и протягивая руку Павлову на прощание. - Мы поможем вам ее уничтожить.
   “Еще бы”,- подумал Павлов, - "Везет мне на вас, сумасшедших”.
   -Было весело,- сказал он, так и не определившись в своем отношении ни к этим людям, ни к этому разговору. - Вас проводит на место дежурный наряд.
   Выполнить распоряжение начальника оказалось непросто. В виду загруженности, свободного от дежурства наряда с автомобилем не нашлось ни через час, ни позже и, уставшие от ожидания и неопределенности, Ласкин с Завалихиным выведали у Павлова номер телефона одного из устроителей шалаша, который мог показать дорогу. Им оказался приятель Главы города. Павлов не преминул уточнить, что этот человек был на той памятной охоте.
   -Нашего полку прибыло,- сказал Ласкин, имея в виду то ли еще одного добровольца, то ли еще одного сумасшедшего.
   Ехали молча. Лесная дорога была такой ухабистой, что ни Ласкину, сидевшему за рулем, ни пассажирам джипа невозможно было открыть рот, чтобы не прикусить себе язык. “Газель” с ее водителем пришлось оставить сразу после съезда с грейдерной насыпи, повздыхав о том, что медвежонка придется тащить за джипом на ошейнике.
   -Как настроение?- улучив минуту, спросил Ласкин сидящего на переднем сидении, их сопровождающего.
   -Нормально!- отозвался тот.
   Приятеля Главы звали Володей. Одетый в мятую спортивную одежду, небольшого роста очкарик внешне мало подходил на роль убийцы медведей, отмеченного печатью рока. Скорее, Володя был “человеком свиты”, услужливым и незаметным. Такие как он в нужный момент всегда найдут нужное слово, нужную вещь и сами исчезнут, растворятся где-то неподалеку в ожидании следующей услуги.
   -Далеко еще?- спросил Ласкин, устав от такой езды.
   -Подъезжаем,- ответил очкарик.
   Дорога, петляющая посреди леса, так, что борта джипа едва не задевали деревья, вывела машину на поляну. Дальше дороги не было. Эта поляна была покосом. Посреди поляны возвышался бугор и на бугре стояло то, что осталось от шалаша после ночных бдений начальника милиции. Ласкин остановил джип на опушке и все трое вышли из машины.
   -Медвежонок за бугром,- сказал Володя и неопределенно махнул рукой в сторону шалаша.
   Без всякого сомнения, Володя сбегал бы за медвежонком по первому мановению руки Ласкина, в котором он сразу признал руководителя, но спутники Володи не спешили. Сегодняшняя езда их утомила, и они с удовольствием разминали свои тела, поглядывая на горные пейзажи.
   -Ну, что, Володя? Пойдем, прогуляемся?- сказал Ласкин, придерживая их проводника под локоть. - Здесь, ведь, уже совсем недалеко?
   Ласкин был все так же любезен.
   -Сергей Юрьевич,- добавил Ласкин, встретив недоуменный взгляд Завалихина. - Ты присмотри, пожалуйста, за машиной! Хоть мы и в лесу, знаешь, а места все же незнакомые. Обратно пешком идти - ох, как не хочется!
   Завалихин промолчал.
   -Ну, ну, ладно,- продолжал Ласкин, предупреждая возражения Завалихина. - Береженного Бог бережет. Успеешь еще повозиться со своим подопечным.
   Ласкин так и повел Володю под локоть через поляну за бугор, о чем-то оживленно его расспрашивая. Завалихин обиженно повернулся и залез в машину. Странный все-таки он, этот Ласкин! Не угадаешь, что взбредет ему в голову в следующий момент. Вот и сейчас, казалось бы, мелочь, но надо же так явно поставить его, взрослого человека в дурацкое положение!
   В ожидании своих спутников с медвежонком Завалихин принялся рассматривать окрестности. Погода стояла ясная, воздух был прозрачен и видно было далеко во все пределы горизонта, изрезанного неровной линией гор. Большой Урал дремал, разнежившись под солнцем, и ничто в этом древнем крае не указывало на течение времени.
   Люди поднимались из обжитых долин в эти горы всегда и уходили обратно в долины, не задерживаясь на крутых каменистых склонах, поросших лесом, ошпаренных морозами и омытых бесконечными летними дождями, лившимися прямо из заблудших меж гор низких облаков, похожих на туманы.
   Глубокие овраги хранили следы от порубок углежогов демидовских времен, пережигавших лес на уголь. Склоны гор то тут, то там были взъерошены подернутыми тленом рукодельными копями древних старателей, бродивших здесь со своими кетменями в поисках невесть какого старательского счастья. Здесь же неумолимое время затягивало следы деятельности новейших лесорубов и старателей и так же безучастно предавало эти следы тлену равнодушной к сегодняшним дням истории. Здесь была видна вся тщетность трудов человеческих перед лицом вечной и неспешной в своем движении природы.
   “Долго они с медвежонком”,- подумал Завалихин и вылез из машины.
   Ему, горожанину, привыкшему к бесконечной погоне за ускользающими днями, часами, минутами, невыносима была даже эта короткая остановка. В своем нетерпении Завалихин принялся расхаживать вокруг машины. Нелепое положение караульщика автомобиля его угнетало и он уже не мог сдерживать досады, но, согласившись на эту роль, было бы еще хуже оставить автомобиль без причины и пойти навстречу своим спутникам.
   Неожиданно до слуха Завалихина долетел какой-то звук. Он был похожим на звук пастушьего рожка, выводившего незатейливый мотив. Звук исходил из-за бугра, оттуда, куда ушли Ласкин с Володей. Оттуда же послышались голоса и смех, там кто-то был, и что-то там происходило.
   “Интересно”,- подумал Завалихин. - "Похоже, они там с кем-то развлекаются”.
   Неловкость и двусмысленность своего положения все еще не позволяли Завалихину оставить, навязанный Ласкиным, пост, но любопытство и нетерпение брали свое и Завалихин направился к бугру. С его приближением звуки рожка из-за бугра доносились все отчетливей и голоса, женские и мужские, звучали все более внятно.
   Завалихин поднялся на бугор к шалашу и посмотрел на ту сторону поляны. Никакой поляны там не было! Там было озеро. Скорее, пруд, потому что, откуда там взяться озеру?
   “Странно”,- подумал Завалихин. - "Пруд и, вдруг, музыка!”
   Присмотревшись к поверхности воды, Завалихин увидел, что перед ним вовсе и не пруд. Плотный, синий туман сполз на поляну со склона ближайшей горы, и Завалихин принял его за воду.
   -Тьфу, ты!- произнес Завалихин и двинулся вниз, прямо в туман.
   Звуки рожка теперь слышались откуда-то с другой стороны, и Завалихин повернулся на звуки. Пройдя еще несколько метров, он наткнулся на джип, стоящий на краю поляны все так же в одиночестве. Голова Завалихина пошла кругом, потому что он никак не мог сообразить где, в каком месте он повернулся так, что снова вышел к этому проклятому джипу!
   Он оглянулся и увидел, что туман расползся по всей поляне, солнца стало не видно и трудно стало ориентироваться даже в том небольшом пространстве, которое прежде он успел хорошо разглядеть. Вспоминая все повороты во время своего движения, Завалихин так и не смог определить, с какой стороны он подошел к машине. Он прислушался к звукам рожка. Звуки исходили оттуда же, из-за бугра и Завалихин опять пошел на эти звуки.
   Перевалив через бугор во второй раз, Завалихин вышел, наконец, из тумана. На поляне стояла белая палатка, вокруг нее толпилось множество незнакомых ему людей, но Володи с Ласкиным среди них не было. Люди не обращали на него внимания.
   Завалихин хотел, было, подойти к людям и о чем-нибудь спросить, но его остановил звериный рык. Тотчас Завалихин заметил медведя, сидящего на цепи посреди этого лагеря.
   Рожок играл где-то здесь, неподалеку. Оглянувшись назад, туда, откуда он только что пришел Завалихин увидел человека, играющего на рожке. Рядом с человеком водили молчаливый хоровод молодые девицы. Одна из девиц отделилась от своих подруг и стала так же молча ходить вокруг Завалихина с отрешенным выражением лица. Вдруг, она ему улыбнулась.
   -Я гнала свою корову на росу, повстречала я медведя во лесу!- запела девица.
   Завалихин хотел протянуть ей руку и убедиться в реальности происходящего, но тут же ее отдернул.
   “Это галлюцинация”,- подумал он. - "Нельзя разговаривать со своей галлюцинацией”.
   -Ой, медведь, ты - мой батюшка! Ты не тронь мою коровушку,- продолжала петь девица. - Ты не тронь мою коровушку, не губи мою головушку!
   -Калинка, калинка моя!- подхватили остальные и Завалихину стало ясно, что он сходит с ума.
   “Надо сделать что-нибудь разумное”,- подумал Завалихин, но не придумал ничего подходящего и дернул себя за мочку уха.
   Мочка уха была на месте. Завалихин прислушался к своим ощущениям и не нашел в них ничего особенного. Разве что, он не чувствовал времени. Завалихин решил не верить своим глазам, и это было, пожалуй, то единственное на что он был способен.
   “Нельзя воспринимать это, как реальность”,- отчаянно думал он. - "Нельзя ни в коем случае”.
   Завалихин увернулся от поющей девицы и пошел прочь. Сколько ему пришлось пройти, он впоследствии так и не вспомнил, но только вышел он к тому же джипу, где его уже поджидали двое его товарищей.
   Медвежонка с ними не было.
  
   VII
   В их первую встречу с Завалихиным и поездку в подземный бункер Ласкин, конечно же, слукавил. Вход в лабораторию, по которому он провел Завалихина, не был единственным входом в подземелья.
   К основному входу, через который осуществлялись все производственные поставки, подходила железнодорожная ветка. По ней-то и была вывезена из бункера медведица по распоряжению Ласкина. Профессор мотивировал свое решение необходимостью поместить зверя в естественную среду на время родов. Этот честолюбец в то время не смог признаться даже самому себе, что находиться далее в одном помещении с медведицей для него стало невыносимо.
   Самое существование медведицы хранилось в строжайшем секрете и ее вывоз из бункера был обставлен соответственно. Люди, допущенные к этой информации, были известны наперечет и Ласкин строго следил за возможностью утечки.
   Место, где медведица залегла в берлогу, было так же хорошо ему известно и эксперимент был у него под контролем до тех пор, пока не появились эти охотники. Охрана Ласкина была поднята по тревоге, им было приказано убить медведицу на месте раньше охотников и вывезти из леса медвежат, но охотники, сами того не ведая, опередили людей Ласкина. Все это Ласкин рассказал Завалихину сейчас, после неудачной поездки за медвежонком.
   -Слишком много неудач,- признался Ласкин.
   -И слишком много “чертовщины”,- добавил Завалихин.
   Они сидели в коттедже Ласкина за чашкой кофе. Коттедж стал офисом для Завалихина после заключения соглашения с Ласкиным о совместной работе.
   В тот день, когда Ласкин оставил Завалихина у джипа и они с их спутником Володей подошли к месту привязи медвежонка ни Ласкин, ни Володя не заметили вокруг ничего, о чем рассказал Завалихин. Не было там ни тумана, ни людей, ни хороводов. На месте привязи одиноко торчал из земли обрезок рельса, и рядом валялась гайка крепления. Медвежонка нигде не было.
   -Нам пришлось бы допустить, что медведица ходит по лесу с гаечными ключами,- язвительно сказал Ласкин в ответ на предположения Завалихина о том, что медвежонка утащила их подопечная. - Похоже, “чертовщина” здесь имеет человеческие руки и ноги.
   По просьбе Завалихина Ласкин пригласил сегодня егеря, который отслеживал медведицу в лесу до момента ее ухода в берлогу и сейчас они вдвоем ожидали его приезда. По мнению Завалихина, этот человек, знакомый с ее повадками в естественной среде обитания, мог бы многое дополнить для лучшего понимания происходящего. Ласкин подозревал егеря в том, что в конце зимы он “сдал” их медведицу горнозаводским охотникам и это было дополнительной темой сегодняшнего разбирательства.
   -Как зовут егеря?- спросил Завалихин.
   -Иваном,- ответил Ласкин. - Почему ты спрашиваешь?
   Завалихин задумался. События последнего времени, своей динамикой так не похожие на его академические изыскания в библиотеках и архивах, тем не менее, приводили его к давно сложившемуся впечатлению. Связь событий, на первый взгляд, разнополярных и далеко отстоящих друг от друга во времени, становилась для Завалихина все более допустимой.
   -Того, алтайского охотника тоже звали Иваном,- сказал Завалихин.
   Ласкин взглянул на своего младшего коллегу, не скрывая насмешки.
   -Может, тебе все-таки пройти тест у психиатра?- спросил он. - Ты уверен, что девица выпустила тебя из своего хоровода?
   Завалихин знал, что насмешливый тон профессора - признак его раздражения, поэтому взял себе за правило не принимать такие интонации на свой счет.
   -Конечно,- сказал Завалихин, - это только ассоциация. Но, у нас пол-России Иванов и все они делают одно общее дело.
   Шутка Завалихина понравилась Ласкину и он успокоился.
   -О чем ты хочешь с ним говорить?- спросил Ласкин.
   -Нам знакомо поведение алтайской медведицы,- ответил Завалихин. - Она долго втирала нам очки, прикидываясь “снежным человеком”.
   Завалихин улыбнулся при этих воспоминаниях.
   -Хочу проверить, насколько ее поведение отличается от поведения сегодняшнего клона.
   -Разумно,- согласился Ласкин. - Только имей в виду, что этот егерь - темная личность. Он давно у меня на плохом счету. Что называется, “хлебцем вместе, а табачком врозь”. Смешно предположить, что у холопа могут быть какие-то личные интересы.
   -Вряд ли это смешно,- сказал Завалихин. - Мы слишком категоричны и узколобы в оценках людей с высоты своего социума и забываем, что все мы, на самом деле, сделаны из одного теста. Кто знает корни этого Ивана? Откуда он вышел? Дух человека проявляется, порой, нежданно для него самого.
   -Ты что же, веришь в реинкарнацию?- усмехнулся Ласкин.
   -Мы с вами ученые,- сказал Завалихин и помедлил.
   “Если вы об этом еще помните”,- захотелось добавить ему, но он не стал подливать масла в огонь профессорских эмоций.
   -Вера - не наш рабочий инструмент. Разве мы с вами не стремимся к точному знанию? И разве появление точного знания не может изменить наши изначальные представления о предмете?
   -Ты прав,- ответил Ласкин. - Тебе и флаг в руки, как говорят мои новые друзья.
   Они помолчали. Казалось, каждый задумался о своем.
   -Наука потому и несовместима с метафизикой,- сказал Завалихин, что строит свои выводы на основании последовательных фактов, которые сама и добывает, в то время как метафизика в своем нетерпении достичь запредельных для нашего понимания знаний пользуется отдельными догадками, пусть даже, очень прозорливых людей.
   -Да,- сказал Ласкин. - Недоказанное не значит несуществующее. Но, нам от этого не легче.
   -Мы должны допускать все,- сказал Завалихин. - Иначе, мы рискуем отмахнуться от истины только потому, что она нам не нравится. Та же реинкарнация, как понятие, может быть одной из слагаемых системного устройства мира, о котором мы сегодня имеем лишь обрывочные представления. Вспомним Менделеева. Это был ученый, который не открыл ни одного химического элемента. Ни одного! Но, он собрал в свою таблицу все ранее открытые элементы и предъявил миру систему, о которой до него даже не догадывались те, кто не раз держал в руках железо, кто пил воду и дышал воздухом. Надо ли говорить, что система существовала и без его открытия!
   -Ты хочешь сказать, что понятия паранормальности, необъяснимых физических и биологических аномалий есть слагаемые некой системы, суть которой нам пока неизвестна?- спросил Ласкин.
   -Именно. И я хочу понять эту систему.
   -Понять, то есть, открыть?
   -Это кому как нравится.
   Ласкин прищурил глаз, вновь возвращаясь в свое ироничное настроение. Высоко решил взлететь его студент!
   -Человек сам во многом формирует истины,- сказал Ласкин. - Для себя. Но, когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Не забывай об этом, “друг, Горацио”!
   Завалихин вспомнил прежнего Ласкина, своего требовательного наставника и от этих воспоминаний ему стало тепло.
   -Не забуду,- сказал Завалихин и улыбнулся, открыто и дружелюбно, как не улыбался профессору уже давно.
   В кабинет, где разговаривали Ласкин с Завалихиным вошла девушка, исполняющая обязанности и горничной, и прислуги, а в нужных случаях, секретаря и переводчицы.
   “Где он берет такие кадры”?- подумал Завалихин. - "Такую дрессировку у нас получить невозможно”.
   Девушка убрала со стола кофейную посуду.
   -В приемной егерь,- сказала она и вышла, притворив за собой дверь.
   -Она знает другие слова?- спросил Завалихин, все еще находясь под впечатлением приятного разговора.
   -Знает, но не говорит,- ответил Ласкин, настраиваясь на другой тон. - Ты поговори с этим Иваном о своем, а я продолжу.
   В кабинет вошел коренастый мужчина средних лет и остановился у входа. По всей видимости, он чувствовал себя в этих апартаментах как слон в посудной лавке и сейчас не двигался, явно не умея себя вести. При виде егеря глаза Завалихина округлились, и он будто бы лишился дара речи. Ласкин с удивлением следил за реакцией доцента на появление Ивана и силился хоть что-нибудь понять.
   -Ты, Иван, присаживайся,- сказал Ласкин, кивнув на свободное кресло, - а мы с коллегой выйдем ненадолго. Засиделись мы здесь в ожидании тебя. Немного разомнемся.
   Ласкин вывел потрясенного Завалихина в приемную.
   -Вы что, знакомы?- спросил Ласкин, не зная, что и подумать.
   Завалихин молча растер лицо руками.
   -Это он,- сказал Завалихин с бессильной улыбкой. - Человек, который играл на дудочке.
   Ласкин внимательно посмотрел на Завалихина.
   -Ты, вот что, коллега, соберись!
   Профессор встряхнул Завалихина за плечи.
   -Входи в кабинет и не теряй голову,- сказал он. - Головы нам еще пригодятся.
   Завалихин медлил, все еще находясь в состоянии потрясения.
   -Не дрейфь,- настаивал Ласкин. - Это не галлюцинация. Это живой человек и, сдается мне, при всем при этом скотина настоящая. Сейчас мы его “расколем”.
   Ласкин втолкнул Завалихина в кабинет и вошел следом.
   -Ну, вот мы и проветрились!- воскликнул он, рассаживая присутствующих. - Теперь и поговорить можно!
   Ласкин уселся напротив егеря, навалился грудью на стол и вцепился взглядом ему в лицо.
   -Расскажи нам, Ваня, как ты по лесу гуляешь, - начал Ласкин свой допрос. - И почему ты к нам не заглядываешь?
   Егерь расплылся в натянутой улыбке. Глаза его, при этом, остались такими же холодными и настороженными.
   -Дык!- произнес егерь и развел руками, в одной из которых он держал свою кепку. - Не приглашаете!
   -Ну-у!- продолжил Ласкин свой спектакль. - Уж не обиделся ли ты? А я вот слышал, что до тебя мои приглашения не доходят. Ни почты у тебя, ни телефона!
   -Не-е,- промямлил егерь, переминаясь на стуле с одной ягодицы на другую. - Нету!
   Завалихин уже оправился от своего минутного потрясения и теперь разглядывал егеря. Иллюзия сходства с человеком, игравшим на пастушьем рожке там, на поляне, была поразительной, но это был другой человек. Так бывает, когда “обознаешься”. В твоем представлении человек, которого ты принял за своего знакомого, должен хоть как-то обнаружить ваше знакомство, но он смотрит на тебя непонимающе и не возьмет в толк, чего ты от него хочешь. Порой, иллюзия сходства бывает такой полной, что ты так и не поверишь в свою ошибку и останешься в уверенности, что твой знакомый тебя разыграл.
   -А где же твоя дудочка, дударь?- спросил Ласкин после напряженной паузы.
   Неизвестно, к какому разговору готовился егерь, и какие соображения он принес сюда в качестве доказательства своей непорочности, но вопрос о дудочке привел его в откровенное изумление.
   -Какая дудочка?- спросил он и улыбнулся на всякий случай.
   -Ты знаешь, какая!- сказал Ласкин с нажимом на слово “знаешь”.
   Егерь заерзал на своем стуле. Очевидно, он знал за собой много грехов и приготовился к любому обвинению, но вопрос о дудочке был для него слишком изощренной формой дознания.
   -Какая дудочка?- повторил егерь, теряя самообладание.
   -Твоя дудочка!- почти выкрикнул Ласкин и хлопнул ладонью по столу.
   -Виноват,- тихонько захныкал егерь, не скрывая своего испуга. - Показал я берлогу Володьке, на мясо позарился.
   -Какая берлога! Какой Володька!- уже кричал Ласкин. - Где медвежонок? Я за что тебе деньги плачу?
   Егерь замер на своем стуле, не понимая ничего, кроме того, что он сболтнул лишнего. Про берлогу у него никто не спрашивал.
   -Какой медвежонок?- спросил егерь.
   -Ты спроси еще, какой по счету аванс ты у меня получаешь!- выдавил из себя Ласкин и замолчал.
   Продолжать в таком тоне было бессмысленно.
   И Ласкину, и Завалихину стало понятно, что этот Иван не имеет ни какого отношения, ни к видению Завалихина, ни к пропаже медвежонка.
   -Подлец ты, конечно,- сказал Ласкин, обращаясь к егерю. - Жаль только, что глупый. Иди. О берлоге после поговорим.
   Егерь сполз со стула и в той же позе, не разгибаясь, почти вприсядку вышел из кабинета.
   -Каков?- кивнул Ласкин вслед уходящему. - Мяса ему захотелось. Смотрю я на него и мне тоже мяса хочется.
   Ласкин недобро усмехнулся.
   -Шутка, конечно! Впрочем, есть одно соображение.
   Ласкин нажал на кнопку громкой связи и пригласил в кабинет секретаршу. Вошла все та же девушка и встала у двери, готовая выслушать просьбу шефа.
   -Знакомьтесь,- сказал Ласкин. - Это Арина.
   -Очень приятно,- пробормотал Завалихин.
   Арина улыбнулась и стала похожа на рекламу “Баунти”.
   -Хороша?- спросил Ласкин, поглядывая на Завалихина.
   Тот сидел, соображая, что еще на сегодня затеял его неугомонный патрон.
   -Хороша!- ответил Ласкин, не дожидаясь Завалихина. - Да ты встань, подойди! Тебя с девушкой знакомят!
   Ласкин подошел к Завалихину и потянул его за рукав.
   -Ну и молодежь пошла! Арина! Ты что стоишь? А ну, пройдись цыганочкой вокруг этого мастодонта!
   Арина, ничуть не смутившись, в отличие от Завалихина, уверенно вскинула правую руку вверх и пошла в танце по кабинету.
   “Дрессура!”- почему-то завистливо подумал Завалихин.
   -Ну,- твердил Ласкин, почти в упор, наблюдая за Завалихиным. - Смотри внимательно. Хороша?
   -Хороша,- согласился Завалихин и, вдруг, его осенило. - Похожа!
   -Стоп!- воскликнул Ласкин, словно режиссер. - Оставь нас, Аринушка! Спасибо.
   -На кого она похожа?- спросил Ласкин, уже уверенный в ответе.
   -На галлюцинацию,- выдохнул Завалихин и плюхнулся в кресло.
   -Все ясно, но это ничего не объясняет,- сказал Ласкин, вспомнив давнюю университетскую прибаутку. - Ты, кажется, неплохо рисовал?
   -Рисовал,- согласился Завалихин. - И что?
   -Ты мог бы нарисовать по памяти хотя бы одного из людей, которых ты видел в лесу на поляне?- спросил Ласкин. - Разумеется, кроме Арины и егеря.
   Завалихин вспомнил все обстоятельства своих блужданий в тумане, вспомнил палатку, медведя, но, сколько бы он не напрягал память, вспомнить лица людей так и не смог.
   -Твое видение было наполнено только сущностями,- сказал Ласкин. - Ты понимал, что это люди, но ты никогда их не видел. Эти сущности в твоих бедных мозгах начинают обретать конкретные образы только тогда, когда у тебя появляются зрительные ассоциации с людьми, которых ты видишь в реальности.
   -Но, почему именно с этими людьми, а не с другими? Почему егерь, почему Арина?
   -Шаблоны,- сказал Ласкин. - Твоя голова все-таки забита стереотипами. Вполне логический ряд: лес, медведь, дудочка, - егерь! И далее: красавица, танец, Арина, - зрительный образ! Этот образ заполняет физическую пустоту той сущности, которая сложилась в твоей голове и ты уже уверен, что твоя фантазия не имеет другого материального обличья. Так оно и есть, она никогда его и не имела. Что тут непонятного? Правда, слегка вульгарно для мыслителя, но тут уж ничего не поделаешь.
   -Но, в чем природа самого видения? Не думаете ли вы, на самом деле, что у меня сдвиг?
   Ласкин засмеялся.
   -Ты только что убеждал меня в том, что мы ученые,- сказал он. - Придется тебе самому разобраться со своей головой. Поменьше эмоций.
   Помедлив, Ласкин добавил то ли в шутку, то ли всерьез.
   -Я за что тебе деньги плачу?
   Завалихин отметил, что профессор все больше разделяет их обязанности, оставляя за собой организационные и управленческие, ему же отводит роль научного руководителя темы.
   “Что же, это даже неплохо”,- подумал Завалихин. - "Правда, когда-нибудь встанет вопрос о результате и хорошо, если он будет соответствовать ожиданиям профессора. А если, нет? Кому многое дано, с того многое спросится, но я до сих пор не знаю, к чему он стремится”.
   По дороге домой Завалихин думал об Арине, как думает какой-нибудь баснописный лис о винограде, до которого ему не дотянуться никогда и ни при каких обстоятельствах.
   “Богу - Богово, кесарю - кесарево”,- невесело думал доцент, стараясь заглушить в себе такой внезапный интерес к этой недоступной для него, но неожиданно манящей и желанной диве. -”Каждому - свое. Наверное, это справедливо. Нельзя так увлекаться фантазиями, ничего хорошего из таких увлечений не получится”.
   Утро следующего дня Завалихин встречал в уже привычных для него приготовлениях к отъезду в Горнозаводск. На этот раз он решил изменить своей методике и поставить себя в те условия, в которых действуют объекты его научной заинтересованности. На бытовом языке он объяснял свою предстоящую поездку желанием “проветрить мозги” и это точнее всего характеризовало его настоящие намерения.
   Завалихин собрался прогуляться по лесу, а лучшими спутниками в горах для него могли стать его студенты, Алена и Слава.
   Как часто бывает в таких случаях, не обошлось без неувязок. Алены не было ни дома, ни в университете, да и Слава вот уже неделю не появлялся на занятиях. Завалихину удалось поговорить со Славой по телефону и, несмотря на путаные объяснения студента по поводу своего отсутствия, ему было достаточно того, что в Горнозаводске его ждут.
   Завалихин сошел с электрички в полной походной амуниции как некогда, в былые времена. Слава встречал доцента на перроне.
   -А что же Алена?- спросил Завалихин. - Что же она от меня скрывается?
   -Она скрывается не только от вас,- сказал Слава так, будто пригласил Завалихина в заговорщики.
   Завалихин промолчал. Обсуждать что-либо подобное на вокзале не хотелось, да он и не удивился бы уже ни чему. Он успокоился тем, что сообщение Славы не требует экстренных мер, а значит, все не так плохо.
   Уже вскоре они сидели в небольшой квартирке в гостях у Славы и его мать, подвижная, опрятная женщина лет пятидесяти потчевала их чаем с домашними пирогами.
   -Если не знаешь с чего начать,- сказал Завалихин, надеясь вернуться к разговору об Алене, - начни с начала!
   Слава протянул Завалихину записку, написанную рукой Алены.
   “Жду тебя на Митрофановском пчельнике”,- гласила записка.
   Игра в конспирацию затянулась. О совместном походе в лес без Алены Слава с Завалихиным договорились еще по телефону, и теперь все было готово к выходу.
   -Что же, нам пора,- сказал Завалихин, обращаясь к матери Славы и, благодаря за угощение.
   -У вас замечательный сын,- добавил он, вспомнив, что в таких случаях говорят нечто подобное.
  
   VIII
   С тех памятных событий, что свели в Горнозаводске доцента, двух студентов и других людей, вольно или невольно связанных между собой этой историей, прошло время. Ранняя весна с ее распутицей, ночными заморозками и особой прозрачностью лесов, наполненных плотным и ярким от солнца воздухом, уступила место мягкой поре незрелого лета.
   Слава с Завалихиным шли по той же дороге, по которой месяц тому назад шли Слава с Аленой навстречу неизвестности.
   -Что это за пчельник в такой глуши?- спросил Завалихин.
   Он уже выяснил у Славы причину затворничества Алены и теперь можно было говорить о чем угодно.
   -Пчельник?- переспросил Слава. - От пчельника там осталось одно название. Когда-то пчеловод по фамилии Митрофанов, действительно, построил пасеку подальше от городской копоти. Пасеку забросили, а место так и зовут до сих пор.
   -Но, там остались какие-то постройки?
   -Да. Изба и полусгнивший омшаник. Есть где остановиться бродяге.
   Завалихин был в растерянности. Он все еще не мог дать оценку отчаянному поступку ребят. Слава с Аленой как-то узнали о незавидной судьбе медвежонка и увели его с привязи. Просто отпустить медвежонка в лес они не решились, по опыту последнего времени зная, сколько неприятностей будет подстерегать этого маленького беспризорника. Теперь они содержали медвежонка на этой старой пасеке, надеясь неизвестно на что, и, по возможности, дежурили возле него, придумывая для родных и знакомых самые невероятные поводы для своего отсутствия.
   Доцент не спешил начинать разговор о своем интересе и о своем участии в этом запутанном деле. По настоянию Ласкина и по уговору с ним вся информация, указывающая на их причастность к медведице и к событиям вокруг нее, носила закрытый характер. Ласкин сам определял уровень допуска к этой информации для людей, вновь вводимых в курс дела и, по своему обыкновению, жестко отслеживал исполнение этих требований.
   Завалихину предстояло нарушить табу и решить самостоятельно, что можно рассказать ребятам, а чего им просто не следует знать до поры, до времени.
   “Меньше знаешь, крепче спишь”,- вспомнил он слова профессора, сказанные там, в бункере и теперь, оценивая возможности Ласкина, Завалихин понял, что к этим словам следует отнестись со всей серьезностью.
   Дорога была приятной.
   Дышалось и двигалось легко, шли быстро. Завалихину не давала покоя только одна мысль. Когда Алена и Слава принимали свое решение о содержании медвежонка в лесу, они не могли не думать о медведице. Неужели, они готовы были к встрече с ней? Задать этот вопрос Славе напрямую Завалихин не решался.
   -А как вы держите медвежонка?- спросил Завалихин. -На той же привязи?
   -Да,- ответил Слава. - Иначе за ним не уследишь. Алена с ним все время играет.
   -Не боитесь медведицы?- решился спросить Завалихин.
   -Алена не боится,- помедлив, ответил Слава.
   Завалихин не обратил внимания на этот ответ. К пчельнику подходили уже к вечеру.
   -Уютное местечко,- сказал Завалихин, оглядывая зеленую поляну посреди молодого липняка, которым сплошь поросли пологие и длинные склоны горы Савельев Стан. - А где же обещанные терема?
   Завалихин с ходу не заметил ни омшаника, этого диковинного для непосвященного, по сути, подземного сооружения, ни избу, крыша которой лишь краешком гребня возвышалась над островком липового леса посреди поляны и только, приблизившись к избе вслед за Славой, он разглядел-таки это обветшалое строение.
   Окна избы были затянуты полиэтиленовой пленкой, когда-то прозрачной, а теперь молочно-матовой от времени. Дощатые сени были наполовину разобраны на дрова случайными и нерадивыми постояльцами, и только дверь, ведущая внутрь бревенчатого сруба, содержалась в исправности и сейчас была плотно прикрыта.
   -Где же медвежонок?- спросил Завалихин. - Неужели в избе вместе с Аленой?
   Вместо ответа Слава уже открыл дверь и теперь стоял в недоумении у входа.
   -Их нет,- сказал он.
   Вещи девушки лежали на нарах, которые здесь заменяли кровать, а ее походная посуда стояла на столе.
   -Просто беда,- сказал Завалихин, справляясь, то ли с чувством досады, то ли с чувством тревоги, в последнее время уже ставшими его постоянными спутниками. - Что будем делать?
   Обоим было ясно, что этот вопрос не имеет ни смысла, ни ответа. Сумерки уже спускались с потемневшего неба и постепенно, метр за метром затеняли тесные углы избы, глухие травы и кустарник, меняя зеленый цвет на серый. Ночь опускала на горы свое темное покрывало и путникам в лесу не оставалось ничего, кроме как зажечь свечу или отыскать в рюкзаке фонарь, иначе уже через полчаса даже это простое дело пришлось бы делать наощупь.
   -Когда не знаешь, что делать, делай то, что надлежит,- сказал Завалихин, не устояв перед своей любовью к сентенциям. - Будем ждать и надеяться, что на этот раз ничего не случилось.
   Слава с Завалихиным выгрузили вещи из своих рюкзаков и зажгли свечу на столе. Ждать долго не пришлось. Уже вскоре, снаружи послышался разговор и звуки шагов. Входная дверь распахнулась и на пороге появилась Алена. Следом за ней в избу протиснулась мордочка медвежонка, который замер вместе с Аленой, разглядывая гостей.
   -А мы ходили за водой,- сказала Алена, как ни в чем не бывало, и поставила полное ведро в угол на полку, приколоченную к стенам сруба.
   Медвежонок фыркнул и скрылся за дверью.
   -С кем это ты там разговаривала?- спросил Слава.
   -С Гошей,- сказала Алена, встретив недоуменный взгляд Славы. - Гошей я назвала медвежонка.
   -Он что, с тобой уже разговаривает?- недоверчиво спросил Слава и даже Завалихину стало ясно, что Слава преувеличивает возможности общения этой симпатичной парочки.
   -Нет,- смеясь, ответила Алена. - Говорю только я, а он все время молчит.
   Слава не мог не заметить перемену в настроении Алены со дня их последнего свидания здесь, на пчельнике и тот новый уровень свободы, который получил медвежонок со стороны своей заботливой опекунши. В последний раз Слава оставил Алену с медвежонком в напряженном ожидании таких же неизбежных, как и непредсказуемых перемен в судьбе обоих. Теперь же, он наблюдал обстановку полного взаимного доверия и спокойствия.
   -Ты его уже не привязываешь?- спросил Слава.
   -Нет, в последние дни это ни к чему,- сказала Алена и присутствующим показалось, что ответ девушки требует каких-то пояснений.
   -Медвежонок ночует в омшанике,- сказала Алена. - Там ему тепло и уютно. Я должна отвести его туда.
   Алена закончила последние приготовления к долгому вечеру за столом и готова была вновь заняться медвежонком.
   -Вы нас не проводите?- спросила она, будто вспомнив о том, что перед нею сидят мужчины.
   -Конечно, конечно,- ответили Слава с Завалихиным и с готовностью отыскали свои карманные фонари.
   Алена толкнула рукой входную дверь и все трое шагнули во влажную прохладу летней ночи. Лучи фонарей пробежали по окрестным полянам и высветили из темноты фигуру медвежонка. Он спокойно сидел поодаль в ожидании Алены, и такая демонстрация примерного поведения удивила и Славу, и Завалихина. Алена воспринимала послушание медвежонка, как должное.
   -У нас с ним полный консенсус,- сказала она шутливо. - Он очень смышленый.
   -В таком случае,- заметил Завалихин, - этот смышленый должен хорошо понимать, что все, что бы ты ни делала, делается в его интересах или к его удовольствию. Подозреваю, что из метода воспитания “кнутом и пряником” ты, Аленушка, пользуешься только “пряниками”. Что за ключик ты к нему подобрала, если не секрет?
   -Мы с ним друзья,- сказала Алена. - Разве не достаточно для того, чтобы понимать друг друга?
   Завалихин не стал спорить. Дружба между девушкой и медвежонком как определение сути их отношений показалась ему более чем условной. Но, что же ему, действительно, всякий раз пытаться “поверить алгеброй гармонию” и прослыть, в конце концов, невыносимым занудой?
   Низкие облака плотно затянули ночное небо и звезд не было видно. Вокруг стояла такая темнота, что, не будь фонарей в руках мужчин, разглядеть вокруг хоть что-нибудь было бы совершенно невозможно. Все трое пересекли поляну и приблизились к входу в омшаник.
   Это было довольно большое сооружение, построенное как погреб для зимовки пчел, которые помещались в омшанике вместе с ульями по окончании летнего сезона. Сейчас омшаник был пуст. Вход закрывали железные ворота, ржавые от времени. Размеры этого подземелья были рассчитаны так, чтобы тяжелые ульи не приходилось перетаскивать вручную. Через ворота внутрь могла проехать целая телега.
   Алена потянула на себя створку ворот и она с железным скрежетом отворилась. Лучи фонарей высветили подземелье, своим устройством напоминающее конюшню. По обе стороны свободного длинного прохода, ограниченного деревянными сваями, удерживающими балки потолка, покоились клети, очевидно, для ульев. В лицо пахнуло теплой землей и прелым деревом.
   -Ничего себе, отель,- сказал Завалихин. - Да здесь роту солдат разместить можно!
   -Зачем, солдат?- сказала Алена. - Мы здесь ни с кем не воюем.
   -Надеюсь, и нам не придется,- с готовностью согласился Завалихин. - Но, где же Гоша?
   Медвежонок, как и все нормальные животные, с недоверием встретил двоих пришедших, один из которых был ему совсем незнакомым. Гоша просто не мог знать, что они встречались с Завалихиным в вольере и тот даже гладил медвежонка во сне, поэтому медвежонок предусмотрительно оставался в стороне, пока Алена водила своих спутников по его обиталищу.
   -Гоша!- позвала медвежонка Алена, но тот не спешил показываться.
   -Гоша! Гошенька!- продолжала звать Алена. - Иди ко мне, маленький!
   Слава с Завалихиным отошли в сторону, чтобы не пугать диковатого друга студентки биофака.
   -Гоша...- произнесла Алена совсем не призывным тоном и, неожиданно присев на траву, запрокинула голову и издала тихий незнакомый звук.
   Губы ее дрогнули и звук повторился. Из темноты немедленно появился медвежонок и сел напротив девушки, глядя ей в лицо. Эти двое, казалось, перестали воспринимать окружающее и углубились в созерцание друг друга. Между ними происходил незримый и неслышимый диалог. Алена встала и молча, жестом отправила медвежонка в омшаник. Глядя на это, Слава с Завалихиным невольно испытали чувство сродни тому, что испытывают зрители в цирке. Сама дрессировщица, казалось, была смущена неожиданным действием и вовсе не собиралась срывать аплодисменты.
   -Где ты этому научилась?- спросил Завалихин.
   -У медведицы,- ответила Алена, и было непонятно, шутит она или говорит всерьез.
   Ответ Алены не убедил Завалихина. Он помнил рассказ о ее приключении с медведицей во всех подробностях, но то были подробности рассказа. Подробности случившегося не всегда способен передать даже сам рассказчик, да и были ли в тот момент у девушки силы для того, чтобы запомнить детали своего приключения так, чтобы использовать их в дальнейшем практически?
   -Медведица тебя чему-то учила?- спросил Завалихин.
   -Нет,- ответила Алена.
   Девушка сейчас была похожа на студентку, которая вышла отвечать, не подготовившись к экзамену.
   -Медведица была здесь?- спросил Завалихин, теряясь в догадках.
   -Я ее не видела,- ответила Алена.
   “Что происходит?”- подумал Завалихин. - "Она не хочет прямо ответить на вопрос!”
   -Ну, что же, так мы и будем здесь стоять?- сказал он. - Думаю и нам пора устраиваться!
   Алена притворила ворота омшаника, и все трое направились к избе. Завалихин оглянулся, не поворачивая луч фонаря, но не увидел за спиной ничего, кроме все той же темноты.
   В избе пахло сухим деревом. Печь, на которой варился ужин, быстро нагрела воздух и от нее самой струился нестерпимый жар. На столе горела свеча. За нехитрыми хлопотами по обустройству на месте ночлега Завалихин обдумывал начало разговора о дальнейшей судьбе медвежонка. Эта неожиданная находка стала бы для Ласкина настоящим сюрпризом и если бы Завалихин мог воспользоваться сейчас своим сотовым телефоном, несомненно, Ласкин примчался бы к этой избе без промедления. Но, телефон молчал. Они находились вне зоны покрытия и связи у них не было.
   -Что вы собираетесь делать с медвежонком?- спросил Завалихин.
   Алена и Слава, оба они молчали то ли потому, что у них не было ответа, то ли потому, что не хотели показывать Завалихину отсутствие согласия между собой.
   -Это хорошо, что вы его не отпустили,- сказал Завалихин. - Он может пригодиться для науки.
   Доцент чувствовал себя не в своей тарелке в компании своих студентов. Неловкость оттого, что ему приходится скрывать от ребят свои намерения, его смущала. Как было бы просто рассказать им все, но слишком уж многие интересы переплелись сегодня вокруг этого медвежонка и Завалихин сам был пешкой в чужой игре.
   -Давайте порассуждаем,- предложил Завалихин. - Сегодня у вас есть возможность содержать медвежонка, но что будет дальше? Он растет очень быстро, но уже сейчас не может добыть себе корм самостоятельно. Он будет, все так же, расти, еды ему будет нужно все больше и больше. Чем это все может кончиться?
   -У него есть мать,- сказала Алена и тем самым лишила Завалихина всех заготовленных слов.
   Ему было досадно видеть непонимание Алены.
   Как часто люди заблуждаются только потому, что не имеют простой информации о предмете и как близко лежит правильный путь к пониманию, о котором они даже не догадываются! Заблуждение рождает поступки, последствия которых приходится исправлять и тем, кто волей или неволей способствовал появлению этого заблуждения.
   Все они, и милиция, и его студенты, да и сам Завалихин одни по неведению, другие по привычке до сих пор воспринимали этих медведей так, как должно воспринимать зверей. Пусть даже таких, которые создают серьезные проблемы, но зверей как часть природы. Никто пока не сказал во всеуслышание, что это звери из пробирки! Он сам сейчас вынужден был выступать в роли некой силы, способствующей заблуждению.
   -Вы хотите передать медвежонка матери?- спросил Завалихин.
   -Это нормально,- сказала Алена.
   Доцент решил начать с перечисления косвенных причин, по которым медвежонка не следует отпускать на свободу.
   -Алена,- сказал Завалихин. - Ты была в лапах у медведицы. Можешь ли ты сказать, что это нормально?
   -Не знаю,- ответила девушка и этим нелогичным ответом, этой попыткой уйти от очевидной оценки происшедшего, привела Завалихина в неожиданный гнев.
   -Что значит, “не знаю”?- сказал он. - Это нормально для какого-нибудь Тарзана, но не для девушки, которая, на самом деле, должна ежедневно слушать хип-хоп и ходить на дискотеки, а не шастать по лесу с медведями!
   Возмущенный тон Завалихина оказался здесь таким неуместным, что все невольно рассмеялись.
   -Конечно,- продолжил Завалихин, успокоившись. - Норма у каждого своя. Но мы, здравые люди, можем выбирать себе норму сами! У того же Тарзана, кстати, просто не было выбора.
   -Вот именно,- сказала Алена. - Норма у каждого своя. Я не попала бы в лапы медведицы, если бы в тот момент была на дискотеке. Но, я пошла в лес, потому что я такая и это был мой выбор. Выходит, я сама искала этот случай. Может быть, для меня это нормально?
   -Мудрено,- сказал Завалихин, удивившись стройности мыслей своей студентки. - Но, тут все дело в том, согласна ли ты сама с такой нормой.
   -Действительно, - подхватил разговор Слава, узрев возможность потрепаться ни о чем. - Нормой для Адама и Евы было безбрачие, но эта норма их не устроила. О результатах лучше помолчать.
   -Друзья мои,- сказал Завалихин, не видя более способа направить разговор в нужное русло. - Все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Я должен вам кое-что рассказать.
   И Завалихин посвятил Алену и Славу в подробности подлинной истории медведицы, так же, как в свое время Ласкин посвятил в эти подробности его.
   Ласкин не напрасно признался в том, что не ведает что творит. Неведение необязательно должно нести в себе нечто ужасное, но оно всегда порождает страх или смятение как форму защиты от неведомого, а страх, в свою очередь, порождает поспешные и неверные поступки. Завалихин решился на свой рассказ с желанием защитить ребят от неведения.
   “Предупрежден, значит, защищен”,- вспомнил Завалихин и его рассказ был, пожалуй, тем единственным, что мог сделать доцент для своих студентов в этой ситуации.
   История была настолько необычной, что без подробностей она не воспринималась как реальность. По мере рассказа лица студентов менялись, отражая их чувства. Каждый из них вспоминал какие-то детали, имеющие отношение к этой истории, и эти детали наполнялись для них новым смыслом и новым звучанием.
   -Что за пятно было на груди профессора?- спросила Алена, выслушав рассказ Завалихина.
   -Пятно?- переспросил Завалихин, не понимая такого избирательного интереса к своему рассказу. - Пятно, как пятно. А разве это важно?
   Алена молча сняла с себя кофту и показала мужчинам то, что Завалихин не мог видеть по понятным причинам, а Слава видел впервые, потому что раньше этого просто не было. На ее груди едва приметно проступал некий знак, похожий на спираль, сложенную из сопряженных прямоугольников и перечеркнутую стрелкой.
   -Откуда это у тебя?- спросил Слава.
   -Я не знаю,- сокрушенно ответила девушка, вновь надевая кофту. Трудно было сказать, что именно причиняет ей большее чувство дискомфорта: взгляды мужчин или этот, невесть откуда появившийся знак.
   -Вы не шутите?- спросил Завалихин, не зная как отнестись к неожиданному жесту Алены.
   Девушка невесело усмехнулась.
   -Шутки должны быть смешными,- сказала она.
   -И давно это у тебя?- спросил Завалихин.
   -Нет,- ответила Алена. - Пятно появилось уже здесь, на пчельнике.
   Слава и Завалихин замолчали не в состоянии определить свое отношение к увиденному. Трудно было даже представить, что можно ответить девушке на ее немой вопрос.
   -Похоже на кабалистический знак,- сказал Завалихин первое, что пришло ему в голову.
   Всем было понятно, что слова Завалихина ничего не объясняют. Познания присутствующих в кабалистике ограничивались сведениями о ее существовании, как таковой.
   -На пятно профессора это совсем не похоже,- добавил Завалихин. - Но, факты появления пятен в том и другом случаях, возможно, имеют какие-то схожие причины.
   Слава взглянул на Завалихина почти с негодованием. Найдет же педагог повод для того, чтобы помудрствовать в свое удовольствие!
   -Да это все проклятая медведица!- воскликнул Слава. - Я говорил, что нельзя связываться с этим медвежонком!
   Завалихин взглянул на Славу с укоризной. Не стоило проявлять такую несдержанность, даже если она была вызвана беспокойством о близком человеке.
   -Ход событий не имеет сослагательного наклонения,- сказал Завалихин, кляня себя за свой “книжный” язык. - Нам следует правильно оценить то, что уже случилось и быть готовыми к тому, что еще может случиться в дальнейшем.
   -А что может случиться?- спросил Слава, расписываясь в полной беспомощности перед судьбой. - Вы думаете, это еще не все?
   -Думаю, что не все,- ответил Завалихин, и эта роль зловещего пророка показалась ему, без малого, не слишком приятной.
   Все они, люди, живут в кругу своих ощущений, которыми одарила их природа и только посредством этих ощущений они могут общаться с миром. Перечень ощущений, дарованных человеку, знаком каждому со школьной скамьи и он же недостаточен для восприятия даже физической природы вселенной.
   Глаз не способен воспринять цвета солнечного спектра, органы вкуса и обоняния не достаточны для анализа агрессивных сред, ухо не слышит ультра- и инфразвук. Человек способен воспринять лишь малую часть общей картины мира, доступную ему в ощущениях. В своем стремлении к познанию человек создает инструменты и приборы, вооружающие его скудные ощущения, но тщетно. Как ни вооружай глаз, ты сможешь увидеть только то, на что был способен до сих пор, разве что, в другом формате.
   -Нельзя измерить одной меркой Божий дар и яичницу,- сказал Завалихин и замолчал, иронизируя по поводу собственного глубокомыслия.
   Вселенная не может быть такой доступной для понимания, как это всегда казалось человеку. Путь от понимания мира как диска, покоящегося на трех китах, до признания Земли шаром человеческий разум прошел, теряя во временах невежества десятки поколений. Что еще предстоит понять, столь же простое в своей очевидности, но сегодня кажущееся невероятным?
   Вотчина человека - Эдем и только в нем он мог быть уместным, являясь частью его. Но, покинув Эдем, человек остался один-на-один с вселенной, не будучи способным жить в гармонии с ней по причине оранжерейности своего неоднозначного происхождения. Попытки человека понять устройство мира и повлиять на него, столь же самонадеянны, сколь самонадеянны были бы попытки волос Цезаря понять замысел в его голове и повлиять на его решение перейти Рубикон.
   “Каждый охотник желает знать”,- думал Завалихин. - "Да. Волосы на голове могли беспокоить даже Цезаря”.
   Затянувшееся молчание нарушил Слава.
   -Я не хочу участвовать в этом эксперименте,- сказал он. - Мне хочется просто жить той жизнью, которая мне предназначена, и все! Я не хочу видеть какие-то пятна на груди своей девушки!
   Завалихин вздохнул.
   -К сожалению,- сказал он, - никто из нас не знает, кому что предназначено. Нам ничего не остается, как только быть участниками событий, в которые вовлекает нас жизнь, и стараться сохранить свое достоинство.
   Завалихин понял, что если все трое сейчас не откроют друг другу все, что они думают и скрывают, пусть даже, из лучших побуждений, кто-то из них все время будет оставаться в опасности без ведома другого. Плохо, что все они по-разному оценивают степень своей защищенности от неведомого, хотя, в действительности, она у всех одинакова.
   -Алена!- сказал Завалихин. -Происходит нечто такое, что никто из нас не может объяснить. Нам всем надо держаться вместе. Когда Слава спросил тебя, почему ты не привязываешь медвежонка, ты ответила, что теперь это ни к чему. Что все-таки случилось, что заставило медвежонка стать послушным?
   -Я не могу это объяснить,- ответила Алена. - Иногда мне кажется, что я становлюсь совсем другой.
   -Что это значит?
   -Я делаю все как во сне.
   -Это хороший сон?- спросил Завалихин, не представляя, как направить девушку к пониманию ею самой своего состояния.
   -Это не мой сон,- сказала Алена. - Это сон другой женщины.
   Слава был потрясен. До него дошло, что все уже случилось, что они уже вовлечены в события, ход которых не дано остановить и теперь надо либо сопротивляться этим событиям, либо следовать им с наименьшими потерями для той спокойной и понятной жизни, которая осталась во вчерашнем дне.
   -Медведица - медиум!- сказал Слава. - Она и тебя заставляет медитировать!
   -Да,- беспомощно согласилась Алена, - наверное.
   Завалихин посмотрел на студентку обеспокоено. Стремление быть адекватной ситуации и равнодушие к событиям - это совсем не одно и то же.
   -Скажи, Алена,- продолжил Завалихин. - Ты чувствуешь как-нибудь, что происходящее с тобой имеет отношение к медведице?
   -Наверное,- согласилась девушка. - Я чувствую мир вокруг совсем по-другому.
   “Как, по-другому?”- захотелось спросить Завалихину, но он не стал торопить Алену в ее осмыслении чего-то, что не имело аналогов в обыденной жизни девушки.
   -Все, что происходит я, вижу как будто на дисплее,- сказала Алена. - Но, сигналы на этот дисплей идут не из моей головы.
   Слава с Завалихиным слушали, не перебивая. Обоим казалось, что вот-вот, сейчас девушка скажет нечто такое, что все станет ясно. Мужчины могли разве что догадаться по выражению лица Алены, с каким трудом дается ей каждое слово.
   -Сейчас ты тоже так чувствуешь?- спросил Завалихин.
   -Нет,- сказала Алена. - Сейчас как всегда. Я чувствую так, когда занимаюсь с медвежонком.
   -Каким способом ты подозвала его сегодня из темноты?- спросил Завалихин.
   Ему не терпелось получить информацию, которая так или иначе могла дополнить его собственные ощущения от увиденного там, на поляне, и, не исключено, провести параллели.
   -Мне страшно,- сказала, вдруг, Алена. - Я больше не хочу об этом думать.
   Девушка встала из-за стола и легла на приготовленную ко сну лежанку, отвернувшись лицом к стене. В избе наступило тягостное молчание. На столе остывал позабытый всеми ужин. Тишина стояла такая, что было слышно, как горит свеча.
   Снаружи, со стороны омшаника послышался железный скрип створки ворот и снова все стихло. Алена не пошевелилась, оставаясь лежать в своем забытьи, и только Слава с Завалихиным переглянулись, стараясь найти друг у друга подтверждение, услышанному. Через секунду скрип повторился и вновь наступила тишина.
   -Что это?- спросил Слава. - Ветер?
   -Да, ветер,- рассеянно произнес Завалихин. - Но, ветра нет.
   Оба замолчали, придумывая причину, по которой могла скрипнуть створка и не находили такой причины.
   -Там кто-то есть,- сказал Слава.
   -Конечно,- подтвердил Завалихин.
   Ни Слава, ни Завалихин не знали, как ведет себя медвежонок в своем укрытии среди ночи, но оба были уверены, что ему незачем выходить наружу. Алена никак не реагировала на их беспокойство.
   -Алена,- позвал девушку Слава. - В омшанике дверь скрипит.
   Мужчины замерли за столом, пытаясь услышать снаружи хоть что-нибудь, указывающее на движения вокруг омшаника, но звуки не повторялись.
   Алена медленно поднялась и села на краю лежанки. Ее взгляд был устремлен куда-то поверх голов своих спутников, на лице не было написано ни единого чувства. Она молча встала и двинулась к выходу. Мужчины встали было, чтобы ее сопроводить, но она их остановила.
   -Не ходите за мной,- сказала она без всяких интонаций и скрылась за дверью.
   -Там же темно,- успел сказать Слава, но дверь за Аленой уже была прикрыта.
   И Слава, и Завалихин постарались прогнать беспокойные мысли, навеянные своими собственными разговорами и догадками. Что это они, в самом деле? Забивают себе голову какими-то глупостями. Алена уже, который день живет на пчельнике в одиночестве и уж она-то в первую очередь могла бы проявить беспокойство, если бы на то были причины. Наверняка, вокруг происходит нечто обыденное.
   -Что с Аленой?- спросил Завалихин. - Раньше она бывала такой?
   -Она может увлечься чем-нибудь, но не до такой степени,- сказал Слава. - Ее больше нельзя оставлять здесь одну.
   -Ты прав,- сказал Завалихин. - Нам всем надо выбираться отсюда.
   В ожидании Алены Слава решил продолжить начатый разговор.
   -Что такое кабалистический знак?- спросил он, рассчитывая, что Завалихин хоть как-нибудь дополнит его знания об этом предмете. О том, что Завалихин подробно интересовался такими вещами, у него и в мыслях не было.
   Завалихин подумал, что сходство знака, который проступил на груди Алены с кабалистическим только внешняя. По сути, это может быть все что угодно другое. Напрасно он высказал поспешное предположение, которое теперь придется либо подтвердить, либо опровергнуть, но, если не пытаться хоть как-то оценить происходящее, то всем им придется попросту молчать.
   -Я не мистик,- сказал Завалихин. - Поэтому о таких вещах могу судить только на уровне простой осведомленности об их существовании.
   -Это как-то связано с сатанизмом?- спросил Слава.
   -Сперва надо разобраться в формулировках,- сказал Завалихин. - Что такое сатанизм? Плохо знакомые формулировки способны сбить с толку, потому что слово - это уже заданная программа, отправная точка в движении к выводу.
   Завалихину надо было бы прямо сказать, что про этот знак он просто ляпнул, не подумавши, но его привычка всегда стоять на страже своего авторитета перед студентами не позволила ему этого.
   -Кабалистика имеет отношение к общению с потусторонним миром,- сказал Завалихин, - но, говорить об этом сейчас не стоит. Нам многое не дано увидеть. Наши глаза из плоти и крови, а подобное познается подобным. Нам не дано инструмента для познания природы сознания.
   -Может быть, мы еще не открыли в себе этот инструмент?- сказал Слава. - Мы - это вы и я.
   -Может быть,- сказал Завалихин. - Но, как говорит один мой большой друг, нам от этого не легче.
   -Вы думаете, это опасно?- спросил Слава. - Для Алены?
   Завалихин понял, что Слава, этот взрослый мальчик ищет у него утешения перед лицом неминуемых событий. Он впервые подумал, какую непосильную миссию пытается взять на себя, следуя своим научным амбициям. Он провоцирует вопросы, на которые рано или поздно у него потребуют нешуточные ответы.
   -Не знаю,- усмехнулся Завалихин. - Известно, что самая опасная штука - это жизнь. В ста процентах случаев она заканчивается смертью.
   -Хорошая шутка,- сказал Слава. - Главное, во время сказана.
   За дверью избы, за ее бутафорскими окнами, не способными защитить даже от ночной свежести стояла все та же тишина. Алена не возвращалась.
   -Я все-таки посмотрю,- сказал Слава, неловко улыбаясь, и вышел с фонарем из избы.
   Небо слегка прояснилось. Сквозь неплотные облака над головой, размазанные по небосводу чьим-то свободным размахом, просвечивал тусклый диск луны. Слава провел лучом фонаря по знакомым полянам. Вокруг не было ни звука, ни движения. Вход в омшаник зиял чернотой, которая была контрастна даже сумраку ночи. Слава направился к омшанику.
   Створки ворот были распахнуты настежь, в глубине подземелья ничто не указывало на чье-либо присутствие. Слава не без волнения вошел внутрь. Луч фонаря скользнул по деревянным конструкциям помещения, вытянулся вдоль по проходу и уперся в неподвижное тело. Это была Алена.
   Девушка лежала в дальнем конце прохода прямо на земле, лицом вниз. Слава перевернул ее за плечи и прислушался к дыханию. Алена спала. Спала так крепко, что ни прикосновения Славы, ни его попытки встряхнуть ее за плечи не приводили ее в чувства. Слава подхватил девушку на руки и понес к выходу.
   Фонарь Слава все так же держал в руке и ему было неловко направлять луч под ноги и вперед, поэтому то, что ворота омшаника оказались наглухо прикрытыми, он заметил только, приблизившись вплотную. Слава не поверил своим глазам. Он был абсолютно уверен, что не трогал створки ворот при входе и даже если бы какая-то сила прикрыла эти ворота, Слава, безусловно, должен был услышать железный скрип, без которого ворота не могли прикрыться ни в коем случае. Это было проверено.
   Славе стало страшно не оттого, что ворота оказались прикрытыми, а оттого, что он не слышал этого скрипа. У него не было сомнений в том, что он находится в здравом уме, но эти ворота! Они закрылись, не закрываясь! Более бредовое умозаключение трудно было придумать.
   Слава положил на землю Алену, которую все еще держал и протянул руку к створке ворот. Рука, как и должно, быть, нащупала створку, и Слава с силой толкнул тяжелое железо. Створка отворилась со страшным скрипом, как и прежде. Этот скрип явно можно было услышать и в избе.
   Слава вновь поднял с земли Алену и внес ее в пустую избу. На столе лежала записка, написанная рукой Завалихина. Слава положил девушку на нары и заметил, что доцент пропал из избы вместе со своими вещами.
   “Сбежал”,- подумал Слава в крайнем удивлении. - "Но, почему?”
   Слава поднял записку со стола.
   “Встретимся в городе”,- было написано в ней. - "Надеюсь”.
  
   IX
   Оставшись в одиночестве, Завалихин постарался избавиться от навязчивых мыслей.
   “Будь, что будет”,- резонно заключил он. - "В конце концов, все уже предопределено”.
   Он занялся приготовлениями ко сну. Все разговоры он решил отложить до утра, а утром подобру-поздорову убраться подальше из этого леса вместе с ребятами. Медвежонка они, конечно, возьмут с собой. Он расстелил спальник на лежанке, прибрал свои вещи и приготовился ждать возвращения Славы с Аленой. Из избы он решил не выходить. Молодежь долго не виделась наедине и у них могли быть свои разговоры.
   “Все непонятное и неожиданное, так или иначе, случается рядом с медведицей или в связи с ней”,- думал Завалихин и корил себя за то, что не может подумать о чем-нибудь другом. - "Сомнительно, что зверь самостоятельно генерирует все эти события”.
   Завалихин вспомнил, что он приехал сюда для того, чтобы развеяться и оглядел избу. Бревна сруба, прокопченные за долгие годы, стол, нары, лавки вдоль стола - все эти предметы, когда-то принявшие свою сегодняшнюю форму, хранили память о прикосновении рук невесть каких и невесть скольких умельцев. Что за люди здесь бывали, какие велись разговоры? Многие ли из них живы и где они сейчас? Случайный постоялец в этом забытом пристанище, он никогда уже об этом не узнает. Чужие жизни прошли мимо и оставили после себя только следы.
   “Как странно считать”,- подумал Завалихин, - "Что люди оставляют после себя только предметы. Человека нет, но на дереве остался след от удара его топора и этот след со всеми огрехами, сделанный с той силой и расчетливостью, которая была у мастера в момент удара, остался навсегда. Я могу видеть этот след, могу понять мимолетную досаду умельца от неловкого удара, вызванного то ли случайным окриком, то ли другими мыслями. Но, я никогда не смогу увидеть самого человека! Человек присутствует в своем изделии, в нем читаются его мысли и чувства, все то, что есть душа, и в то же время человека нет”.
   В избе раздался едва слышимый звук, такой знакомый и такой чуждый всему, что окружало сейчас Завалихина. Звонил сотовый телефон, упрятанный глубоко в рюкзак за ненадобностью. Звонок был настолько неожиданным, что показался Завалихину наваждением.
   “Откуда сигнал?”- подумал Завалихин. - "Связи не было”.
   Он специально проверял наличие сотовой связи по мере удаления от города. Сигнал пропадал где-то на пятнадцатом километре и это его даже раздосадовало. Завалихин это помнил. Звонок был настойчивым и не умолкал до тех пор, пока Завалихин шарил рукой в рюкзаке, нащупывая телефон.
   -Привет скитальцу!- раздался в трубке голос Ласкина. - Ты что гостей не встречаешь?
   -Какие гости?- сказал Завалихин и понял, что Ласкин не знает о его местонахождении и звонит ему в городскую квартиру в областном центре. - Я в лесу, в избе!
   В трубке раздался смех.
   -Так, ты выйди из избы!- посоветовал Ласкин и в трубке послышались короткие гудки отбоя.
   Завалихин посмотрел на телефон в своей руке так, будто видел его впервые. Что это? Какие гости? Что за звонок, в конце концов!
   “Ты выйди из избы”,- повторил про себя Завалихин и посмотрел на дверь. - "Выйди. Он, наверное, не понял. Подумал, что я сижу дома”.
   Завалихин решил набрать номер телефона Ласкина и объясниться. К своему удивлению он убедился, что телефон не работает. Сигнала не было, трубка молчала.
   “Неужели”,- в растерянности подумал Завалихин. - "У меня опять “глюки”? Не выходить же, в самом деле, из избы! Этого еще не хватало”.
   Он упрятал телефон обратно в рюкзак и вновь уселся за стол.
   “Хотя, почему бы и нет? Заодно и ребят потороплю. Что-то они загулялись”.
   Завалихин толкнул рукой входную дверь и шагнул наружу. Первое, что его поразило - это то, что он не почувствовал воздуха. Пространство было наполнено, как будто лунным светом и было видно далеко. Лунный свет не был холодным, напротив, он окрашивал зелень лесов в теплые цвета салата. Знакомые поляны легко можно было измерить взглядом, но это пространство не было ничем кроме своего изображения.
   Посреди поляны между избой и омшаником стояла уже знакомая Завалихину белая палатка. Рядом с палаткой разворачивался на ходу джип Ласкина. Джип проехал мимо палатки и скрылся за ней. В то же мгновение тот же джип каким-то образом вновь появился в дальнем углу поляны и вновь стал разворачиваться возле палатки. Завалихин наблюдал за его ездой как завороженный, ожидая, чем все это кончится.
   Наконец, джип остановился. Дверь у водительского кресла распахнулась, и из джипа вышел Ласкин. Вся его знакомая фигура выражала оживление, Ласкин обогнул автомобиль и распахнул переднюю дверь справа. С пассажирского места вышла Арина, оба они отошли от машины и встали парой лицом к Завалихину. Ласкин улыбался, Арина молча махала рукой. Ни Ласкин, ни его спутница не двигались с места и не пытались подозвать Завалихина.
   Безмолвное действие было похоже на спектакль во время репетиции, где сцены не отработаны, натянуты и неточны.
   Завалихин разглядывал приехавших. На Ласкине почему-то был костюм швейцара из местного ресторана и Арина была одета в длинный холщевый мешок, перетянутый на талии пеньковой веревкой. Такой наряд не лишал Арину привлекательности, что было отмечено Завалихиным без промедления.
   -Не разбираю дороги, идущий во смятении!- произнес Ласкин бессмысленную фразу и воздал руки к небу.
   “Занятно”,- подивился Завалихин. - "Вырядился зачем-то и голову обрил”.
   Арина легко двинулась к Завалихину. Несомненно, это была она. Ее походку, которая так точно передавала все изящество ее невыразимо желанного тела, Завалихин не спутал бы, ни с какой другой.
   -Здравствуйте,- сказала Арина, протягивая руку Завалихину, и заглянула ему в глаза.
   В этом взгляде светилась кротость и готовность к ожиданию ответа бесконечно долгое время. Завалихин почувствовал сладкий жар и потупился. Ноги Арины были босыми. Он, вдруг, испытал эйфорию оттого, что стоит на пороге исполнения самых сокровенных желаний и для их исполнения он не должен даже просить, даже облекать эти желания в звуки слов. Надо только сделать шаг! Он взял руку Арины в свою ладонь и почувствовал, как в него переливается ее желание.
   -Здравствуйте,- сказал Завалихин, отстраняясь от Арины.
   Завалихин вспомнил, что так не бывает.
   -Что же вы без предупреждения?- сказал он как можно громче так, чтобы стоящий поодаль Ласкин мог его услышать. - У нас тут для вас сюрприз.
   Ласкин поспешил к Завалихину от своего автомобиля. Его движения были резкими и судорожными, как будто он был отснят на пленку с покадровой съемкой.
   -Спите долго,- сказал Ласкин, подмигнул и довольно мерзко захихикал. - Палатку-то проспали! И невесту проспите!
   Завалихин хотел, было возразить, но сдержался. Если бы они с профессором были одни, можно было бы и почудачить, но в присутствии дамы такой тон показался ему неуместным. Он обернулся к Арине, но Арины рядом не было.
   -А где?..- сказал Завалихин и поперхнулся словом.
   Он понял, что ему лучше помолчать.
   -Пошли,- шепотом сказал Ласкин и направился к палатке. - Хотя, стоп! Вещи прихвати!
   Ласкин улыбался неизвестно чему.
   -Так сказать, с вещами!
   Завалихин покорно ушел в избу, собрал вещи и написал ребятам записку. Думать о чем-либо ему просто не хотелось. Да и зачем? Все и без того происходит помимо его воли и участия.
   Он вышел из избы и увидел новую картину.
   Посреди поляны стояла уже не палатка, а настоящий шатер. Напротив шатра дымилось кострище и вокруг как тогда, весной, было много незнакомого народа. Завалихин чувствовал запахи и слышал звуки. Люди на поляне вели привычный для них образ жизни. Откуда-то издалека слышен был стук топора, щелканье кнута и редкие окрики. Над кострищем висел казан и вокруг хлопотали женщины, очевидно, занимаясь приготовлением пищи.
   Будничность картины позволила Завалихину прийти в себя, и спокойно оценить происходящее.
   Он пошел вглубь лагеря, рассматривая картинки из жизни этих людей. В тот момент Завалихину не пришло в голову, что картинки эти так похожи на лубочные. Вот он увидел кузницу, где стучали по наковальне поочередно мужик с медведем, вот он заметил какую-то возню в том месте, где был омшаник. Приглядевшись, Завалихин увидел веселую сценку.
   “Мыши кота понесли хоронить”,- подумал Завалихин и рассмеялся. Он никогда бы не поверил, что его может искренне рассмешить такая наивная сценка.
   Вот он увидел молодого парня, который с упорством, достойным лучшего применения, пытался водрузить седло на корову. Корова брыкалась, и седло падало на землю. Парень поднимал седло, что-то ворчал и вновь клал седло на загривок коровы. Рядом стояла лошадь, для которой это седло было предназначено и терпеливо ждала своей очереди. Завалихину стало жаль бестолкового парня, и он решил ему помочь.
   -Дружище,- сказал Завалихин. - Седло надо положить на лошадь!
   Парень не обращал на Завалихина никакого внимания и продолжал вершить свое неправое дело.
   -Дружище!- вновь сказал Завалихин и похлопал парня по плечу.
   Парень оглянулся с опаской, будто не видя перед собой Завалихина, но взгляды их встретились. Лицо парня перекосилось от ужаса, и он с воплями бросился бежать по поляне, наводя панику среди обитателей этого лагеря. Ничего подобного Завалихин не ожидал. То есть, он ни о чем не думал, бродя в этих незнакомых пенатах, и только паника, которую он произвел, заставила его вернуться к рассудку.
   “Что происходит?”- подумал Завалихин, сам, предаваясь всеобщему настрою. - "Где я? Где Ласкин, где изба?”
   Он побежал по поляне, как ему показалось, в обратном направлении, но тотчас был сбит с ног кнутом. Повернувшись, он увидел над собой всадника, который вновь замахивался кнутом над его головой.
   -Ендо!- вопил всадник и продолжал хлестать кнутом Завалихина.
   Доцент видел кровь на своем рассеченном теле, ему было понятно, что его бьют и что надо уворачиваться от ударов кнута, но ему было непонятно, зачем. Зачем? Ведь, боли он не чувствовал!
   “Глупый всадник!”- думал Завалихин, валяясь по земле под ударами. - "Ему когда-нибудь это надоест?”
   Наконец, Завалихин почувствовал, что его положение становится невыносимым для него самого. И то, сколько можно заниматься одним и тем же довольно скучным делом?
   Не помня себя, Завалихин вскочил на ноги, напрягся, что есть мочи и неожиданно издал невообразимо мощный утробный рык. Ему показалось, что вся плоть его готова была вывернуться с этим рыком наружу через гортань. Конь под всадником встал на дыбы и выкинул всадника из седла. Нога всадника при этом запуталась в стремени, конь понес и всадник поволочился за стременем по поляне. Никто не пытался остановить коня и судьба всадника так, и осталась для Завалихина неизвестной.
   Народ на поляне прекратил панику, словно смирившись с неизбежностью. Из толпы, окружившей Завалихина, выдвинулся седой старик.
   -Было сказано иди в палатку,- произнес он, с трудом выговаривая слова. - Иди в палатку!
   Тотчас толпа пришла в движение, Завалихина подхватили десятки рук и понесли над толпой по направлению к шатру.
   “Было сказано иди в палатку”,- мелькало в голове у Завалихина. - "Шатер - это не палатка. Куда они меня несут?”
   В ноздри ударил дым от кострища и Завалихин все понял. Его тело описало короткую дугу от толчка множества рук и плюхнулось в кострище.
   -А-а!- восторженно завопила толпа, и Завалихин почувствовал, как его тело сворачивается от жара во множество мелких трубочек.
   Эти ощущения ничуть не смутили Завалихина. Он увидел со странной отрешенностью, как его взгляд поднимается над его телом, над кострищем, над толпой и вместе с дымом поднимается все выше, и выше, оставляя внизу все, что доселе радовало и печалило, что было любимо и ненавистно, что было жизнью и сейчас становилось воспоминанием. Неясным, смутным воспоминанием, которое со временем следовало забыть как нечто никому теперь не интересное.
   Завалихин очнулся в избе. Он лежал на нарах на спине и первое, что он увидел - это угол избы, сложенный из двух стен и потолка. Этот угол, как наглядный символ трехмерного пространства врезался в сознание Завалихина со всей своей очевидностью. Прозрачный воздух без намека на запредельное и этот угол вызвали в Завалихине неожиданное чувство разочарования. Простота реального мира показалась Завалихину сродни вульгарности, и он испытал к себе, к своей природе нечто, похожее на отвращение.
   “Опять я здесь”,- первое, что пришло в голову Завалихину.
   Ему стало невыносимо скучно, так, как если бы он ошибся в своих ожиданиях, потратив несоразмерно великие усилия для достижения зауряднейшей цели. Судьба только самым маленьким краешком соприкоснула его с неведомым и вновь возвратила в alma mater, лишний раз доказав тщету человеческих усилий в стремлении пренебречь своей органической сутью и переступить запретные пределы.
   Завалихин попытался все вспомнить.
   Он поднимался от костра все выше, все больше теряя интерес к тому, что оставил внизу. С каждым мгновением подъема в нем росло ощущение нирваны, того беспредельного счастья, которое может быть дано только разуму, свободному от капризной плоти с ее желаниями, страхами, болями и гнетущим ожиданием конца. Нет смерти для разума, свободного от плоти, как нет для него печали!
   Завалихин не чувствовал своего тела, его не было, но он ощущал себя, свое “я”. Он вошел внутрь сферы, наполненной такими же, как он сущностями без облика и плоти, но бытующими здесь на вечном празднике разума. Они общались с ним охотно, он был среди них своим и не было ни для кого, ни запретов, ни чего, что было бы непознанно и недоступно. Эта полость внутри сферы была пропитана ощущением радости от сознания абсолютной свободы духа.
   Доцент стал подниматься выше внутри сферы и в точке ее полюса он различил горловину, через которую так же можно было пройти. Он испытал легкое смятение, этот остаток земной неуверенности.
   “Можно ли мне туда пройти?”- подумал Завалихин и тут же понял, что можно. -”Можно! Здесь все можно и нет такого желания, которое неисполнимо! Вперед!”
   По мере прохождения сквозь сферы росли возможности сознания, Завалихину все более открывались сокровенные тайны бытия и, наконец, он ощутил себя в небе высоко над плотным и холодным фронтом облаков. Горизонт флюоресцировал тончайшими разбелами голубого церулеума и в куполе неба, к его зениту цвет сгущался до плотного ультрамарина. Душа Завалихина замерла перед величием мира.
   “Пойдешь ли дальше?”- услышал он голос и понял, что некто могучий в своей власти спрашивает у него, ничтожного, его последнее решение.
   “Нет”,- ответил Завалихин и в мгновение обрушился сквозь все пройденные сферы назад, на эти нары и в эту избу.
   Завалихин поднялся и сел на краешке своей лежанки. В избе он был один. Во всем теле он ощущал слабость как после тяжелой болезни. В углу на лавке стоял рюкзак с его вещами, других вещей в избе не было. Он посмотрел на свои голые руки и увидел на коже следы от ударов кнута. Это были не раны, а только следы, по своей фактуре похожие на знак, который показала Алена. Завалихин вспомнил о своих студентах. Где они? Какой сегодня день? Он плохо представлял себе, с чего начать и на что направить свои первые усилия в той реальности, в которую ему угодно было вернуться.
   Снаружи, за стенами избы послышались голоса. Завалихин напрягся в ожидании новых метаморфоз. Ничего хорошего от этой избы и от этого мира он уже не ожидал. Дверь распахнулась, и на пороге появился Ласкин в сопровождении каких-то людей. Это было выше сил Завалихина.
   “Надо его убить”,- спокойно подумал он, наблюдая, как Ласкин входит в избу, как отдает людям какие-то распоряжения. - "Я больше этого не выдержу.”
   -Очнулся?- спросил Ласкин, обращаясь к Завалихину. - Как самочувствие?
   Завалихин покосился на кирпич, лежащий возле печи и прикинул, как быстро он сможет до него дотянуться. Получалось, что это возможно при условии, если Ласкин отвернется. Если он увидит кирпич в руке Завалихина, то он его отнимет. Сил у Завалихина было совсем мало.
   -Ты можешь говорить?- спросил Ласкин, внимательно глядя на Завалихина.
   -Да,- отозвался доцент.
   Ему ничем нельзя было выдавать себя перед Ласкиным. На этот раз он не даст себя провести!
   -Лежи пока,- сказал Ласкин. - И оденься!
   Завалихин только сейчас заметил, что он сидит по пояс голый. В избе, действительно, было прохладно. Ласкин раскрыл рюкзак, достал оттуда свитер и протянул Завалихину. Тот взял свитер и уперся взглядом в шевелюру на голове Ласкина.
   -Это у вас что? Парик?- спросил он и сам понял, что говорит несусветные глупости. - Я хочу сказать, вы не брились?
   Ласкин посмотрел на него с сочувствием и протянул фляжку в кожаном переплете.
   -Глотни-ка вот этого,- сказал Ласкин. - Тебе полезно.
   Завалихин глотнул обжигающей жидкости, уткнулся в свитер лицом и почувствовал, как алкоголь расходится по жилам. Он жив! Но, разве могло быть иначе? Как бы то ни было, но тот, другой Ласкин был совершенно лысым!
   Завалихин натянул свитер и вновь покосился на кирпич, но теперь у него появилось сомнение.
   “Надо сначала поговорить”,- подумал он. - "Стукнуть всегда успею.”
   -Долго меня здесь не было?- спросил Завалихин. - То есть, долго я ничего не помню?
   Он путался в словах, пытаясь сформулировать суть своего положения.
   -Тебя нашли на Зеленой горке,- сказал Ласкин. - Скажи спасибо Ивану. Еще бы немного повалялся и привет! Где ты напоролся на медведицу?
   Завалихин прикусил язык. Он понял, что перед ним настоящий Ласкин, который знать не знает о его последних приключениях, так же как и он, Завалихин, не помнит того, что с ним случилось на самом деле. Дополнять известный Ласкину рассказ о блуждании в тумане новым бредом он не хотел. Даже статус ученого и партнера Ласкина по исследовательской работе после таких откровений не поможет ему избежать принудительной встречи с психиатром.
   Ласкин задрал свитер на спине Завалихина и, очевидно, не в первый раз осмотрел следы от ударов кнута.
   -Здорово она тебя потрепала,- сказал Ласкин. - Хорошо хоть, на тебе как на собаке! Заживает прямо на глазах.
   -Меня драла медведица?- спросил Завалихин, начиная понимать, что реальные события развивались совсем не так, как те, что отложились в его памяти.
   -А ты не помнишь?- спросил Ласкин.
   Завалихин сообразил, что его положение больного дает ему шанс и время для того, чтобы все осмыслить и не сделать опрометчивых заявлений. Ему стоило усилий подбирать слова так, чтобы не выглядеть сумасшедшим, а в том, что он будет выглядеть сумасшедшим, у него уже не было сомнений.
   -Смутно помню,- сказал Завалихин. - Сознание потерял.
   -Везет тебе,- неопределенно сказал Ласкин. - Могло быть и хуже.
   Двусмысленность этих слов не ускользнула от внимания Завалихина, и он твердо решил не доверяться этому Ласкину пока все не встанет на свои места.
   -А где студенты? Что с ними?- спросил Завалихин.
   -С ними все в порядке,- сказал Ласкин. - Ты что, действительно, ничего не помнишь?
   -Нет,- честно сказал Завалихин. Честно, потому что он и вправду не помнил того, что должен был помнить, по мнению Ласкина, носящего на голове привычную шевелюру, Ласкина, принявшего в нем живое участие, и, угостившего коньяком.
   Завалихин встал на ноги и вышел из избы. Ласкин вышел вслед за ним. Завалихин оглядел поляны, лес, омшаник и не приметил ровно ничего необычного. Вокруг было безлюдно.
   -А где ваши люди?- спросил Завалихин, надеясь хоть в чем-нибудь, хоть случайно найти какой-нибудь подвох.
   Ласкин досадливо скривился.
   -Машина застряла!- сказал он. - Грязь непролазная. Ты бы полежал пока есть время. Ты же двое суток провалялся под дождем голодный и без сознания!
   Завалихин не стал противиться. Все, что говорит этот Ласкин разумно и адекватно.
   “Машина застряла, медведица напала”,- думал Завалихин, нагнетая в себе иронию, - "Почти в рифму. Что еще в рифму? Заноза в задницу попала, и все желание пропало!”
   Он вернулся в избу и лег на лежанку. Ласкин ходил за ним следом, как санитар за настоящим больным. Завалихин никак не мог уложить в своей голове связь всех событий, о которых он, безусловно, помнил, с реальностью. Где, в какой момент эта реальность от него ускользнула? Он решил проверить Ласкина еще раз. Повернувшись на лежанке лицом к профессору, Завалихин внимательно посмотрел на него, пытаясь различить в его мимике малейшую фальшь.
   -Вы звонили мне по телефону?- спросил Завалихин.
   Против ожидания Завалихина Ласкин вяло отреагировал на этот вопрос.
   -Когда?- равнодушно спросил он.
   -В тот день, когда я вышел из избы!
   Ласкин, наконец, проявил заинтересованность к вопросу Завалихина. Он посмотрел в глаза доценту так, будто увидел там что-то постороннее.
   -Коллега,- произнес Ласкин мягко и участливо. - Тебе сейчас нельзя волноваться. Поверь, ты перенес большое потрясение и тебе нужен покой.
   Ласкин достал из кармана свой сотовый телефон и протянул его Завалихину.
   -Я не звонил тебе по телефону!- твердо сказал он. - Телефоны здесь не работают!
  
   X
   В кабинете сидели четверо.
   Завалихин откинул голову на спинку кресла и слушал рассказ своих студентов о его, Завалихина, перипетиях, постигших его в ту ночь и днями позже. Ласкину все это было известно и он молча слушал. Не сговариваясь с Завалихиным, который продолжал скрывать от него свои мысли, Ласкин специально для него организовал эту встречу и это слушание.
   Вернее, рассказывал один Слава.
   Слава положил Алену на лежанку и вышел из избы. Он не мог поверить, что Завалихин просто так ушел среди ночи с вещами. Для этого должен был появиться какой-то существенный повод. Слава надеялся найти хоть намек на причину исчезновения Завалихина возле избы, потому что в избе ничего нового, кроме записки, не было и быть не могло. Эта череда странностей, в одночасье навалившихся на студента, могла сломить и более зрелого человека, но Слава, к счастью, не потерял выдержку.
   Он догадывался, что покинуть избу среди ночи Завалихина могли принудить только чрезвычайные обстоятельства. Описывать подробности в записке у доцента, вероятно, не было времени. Слава вполне здраво рассудил, что, если этим обстоятельствам не смог противиться сам доцент, то его участие вряд ли что-то может поправить. Слава решил вести себя разумно и осторожно.
   Он прошел по дороге несколько десятков метров, не зажигая фонаря. Затем, он включил фонарь и осмотрел дорогу. Никаких следов! Начинался мелкий дождь и участки земли, не поросшие травой, уже превратились в грязь. На этих участках в пыли, пропитанной влагой, мог бы отпечататься даже след мыши, но по дороге не бегали и мыши. Славе оставалось предположить, что Завалихин отправился куда-то по лесу напролом, без дороги, но это соображение не добавляло ясности к факту его исчезновения.
   Слава вернулся в избу. Алена спала все так же крепко и, хотя, ее внезапный сон беспокоил Славу своей необъяснимостью, это все же была единственная определенность в событиях текущей ночи.
   Он укутал Алену потеплее, улегся сам и положил рядом с собой топор. Другого оружия в избе не нашлось, но при всей своей смехотворной никчемности перед лицом опасностей, о природе которых Слава даже не подозревал, топор под рукой успокаивал.
   В ожидании рассвета Слава задремал.
   Он проснулся от нервного озноба, пронзившего все его тело. По спине “бегали мурашки”, к волосам на голове прилила кровь. Спросонья он не понял причины этого озноба. В ушах стоял рев затравленного зверя неподалеку от избы. Уже в следующее мгновение Слава почувствовал, что причиной его состояния был этот рев наяву, а не во сне. Спал он чутко.
   Первым усилием воли Слава попытался оценить опасность и только потом предпринять какие-либо действия. Его рука непроизвольно уже сжимала топорище.
   Рев был ему знаком, но узнал он его не сразу. В такие минуты и память и реакция работают на пределе своих возможностей. Однажды он слышал на колхозной бойне рев коровы, которую взялись заколоть неумелые бойцы. Та корова ревела так же жутко и надрывно, и этот рев был ревом жертвы, но не хищника. Славу это немного ободрило.
   Корову в этих местах среди ночи мог драть только медведь.
   “Откуда тут корова?”- подумал Слава и сам ужаснулся тому, что в минуту настоящей опасности ему в голову лезет такая чушь. - "Причем тут корова! Это ревет сам медведь!”
   Рев стих и к рассвету Слава решил выглянуть из избы. Он должен был понять, что происходит вокруг хотя бы для того, чтобы знать, чего опасаться, ибо опасности можно избежать только когда знаешь, откуда она исходит.
   Он прихватил топор и вышел на поляну. При свете утра он вновь прошел по дороге и увидел след. В дорожной грязи явственно был виден отпечаток лапы медведицы точно такой же, каким он видел его в снегу. Это была она, другой такой в округе быть не могло.
   -Стоп!- сказал Завалихин.
   Он все так же сидел, откинув голову на спинку кресла.
   -Ты говоришь, что в реве медведя тебе слышался рев коровы. Ты уверен, что рев был медвежьим на самом деле? Или он только мог быть медвежьим?
   -Он мог быть медвежьим,- согласился Слава. - Но, там не было другого зверя!
   -Как знать, - заметил Завалихин. - Значит, самого медведя или медведицы ты не видел?
   -Нет,- ответил Слава.
   Завалихин посмотрел на Ласкина многозначительно. Тот сидел, постукивая кончиком карандаша по столу. В том, что Завалихин побывал в лапах медведицы, до сих пор не сомневался никто кроме самого Завалихина.
   -Нельзя ли допустить,- продолжил Завалихин, обращаясь к Славе, - что рев, который ты слышал, мог быть и не медвежьим?
   -Ты что прицепился к человеку?- вступился Ласкин за студента. - В лесу вас было двое. Ты и медведица. Кто из вас ревел?
   -Вот это мы и выясняем,- без тени смущения сказал Завалихин, чем вызвал недоумение присутствующих.
   Завалихин решил поведать обо всех перенесенных им метаморфозах, потому что без доверия никто из них не сможет даже понять суть таких неожиданно общих для них проблем, не говоря уж об их решении. Но, на этот раз Завалихин будет предельно убедительным. Сомнений в здравости своего рассудка он не допустит.
   Слушатели молчали, и каждый по-своему оценивал услышанное.
   -Да,- в задумчивости произнес Ласкин.
   Он нехотя начинал соглашаться с мнением Завалихина о спорности предположений, приводимых студентами в пользу того, что Завалихина утащила медведица. Медведица была в лесу, это факт. Завалихин так же был в лесу, это тоже факт. Но, оба этих факта не означают, что Завалихин встречался с медведицей.
   Ласкин испытующе смотрел на Завалихина.
   -Сергей Юрьевич,- сказал Ласкин. - Может, ты хоть что-нибудь вспомнишь? Надеюсь, из избы ты вышел в здравом сознании. Кто и куда позвал тебя среди ночи?
   Немая сцена, воцарившаяся в кабинете, приобретала сюрреалистическое звучание. Человек, позвавший Завалихина из избы, спрашивал у Завалихина, кто его позвал.
   -А вы ничего не помните?- спросил Завалихин и, тем самым, пошел ва-банк в своем решении расставить все на свои места. - Вы никуда меня не звали?
   Ласкин помедлил. Невозможно было даже представить, что за мысли витали в его голове.
   -Похоже на посиделки в дурдоме,- сказал он. - Только доктор может решить, кому из нас он больше нужен.
   Ласкин оставил, наконец, в покое свой карандаш и положил его на стол. Завалихин понял на уровне интуиции, что в этот момент он не должен раскрывать свои карты. Желает он того или нет, но эту игру ему придется вести в одиночку и на своей стороне.
   Если реальный Ласкин действительно не имеет влияния на действия своего двойника или даже не знает о его существовании, то в данный момент он вряд ли чем-нибудь может быть полезен. Но, если Ласкин все же един в этих двух лицах, то этот рассказ он может использовать в своих пока еще невесть каких интересах. Рассказывать же о своих сокровенных ощущениях ради удовлетворения чьего-то любопытства Завалихин не хотел.
   Он не мог забыть о том, что в его метаморфозах присутствовало еще одно действующее лицо. Арина! Она могла стать независимым свидетелем в следствии Завалихина над своим собственным сознанием. Ее реакция на этот странный предмет обсуждения, ее оценка возможных событий могла бы стать определяющей. Пусть она заодно с Ласкиным, но даже два заговорщика не могут согласовать между собой все нюансы своего поведения перед следствием.
   При воспоминании об Арине Завалихин вновь почувствовал тепло, которое разлилось в нем от прикосновения ее руки в ту ночь на пчельнике. Ее манящий и недосягаемый образ всякий раз повергал Завалихина в тоску от понимания опасности своего интереса к этой женщине для своей души. Ее магнетизм, ее притягательность могли кончиться для него только травмами от крушения таких желанных, но невозможных для достижения надежд. Есть многое в этом мире, что недосягаемо для одного и, в то же время, ненужно для другого. Вряд ли кому-нибудь удастся привести в гармонию все свои желания и возможности.
   Еще в их первую встречу, когда Завалихин неожиданно для себя почувствовал это острое, опасное влечение к Арине, он дал себе зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не обнаруживать свои чувства перед этой женщиной. Слишком уязвимой мишенью становился он в своей искренности, и кто знает, какие веревки совьет из него эта прелестница с легкой походкой, под чьи ноги бросит сотканный из него половик!
   Завалихин решил, во что бы то ни стало поговорить с Ариной. Предательское желание просто увидеть ее на этот раз он мог оправдать перед самим собой профессиональной необходимостью.
   -А где же кофе?- сказал Завалихин и эта фраза показалась настолько неуместной остальным, что все трое в недоумении на него покосились.
   Ласкин нехотя поднялся и вышел из кабинета. Вскоре он вернулся и с недовольным видом уселся в свое кресло.
   -Сейчас принесут.
   В кабинет с подносом вошла девушка. Поднос в ее руках держался так неуверенно, что Слава с Аленой невольно спрятали колени, пока она разносила чашки по столу.
   -У вас новая секретарша?- спросил Завалихин, когда девушка прикрыла за собой дверь. - Что-то я раньше ее не видел.
   -А я раньше что-то не замечал, что ты ловелас,- сказал Ласкин, закрывая эту тему. - На чем мы остановились?
   -Арина больна?- спросил Завалихин, и эта настойчивость могла бы броситься в глаза любому, но не Ласкину. Он поморщился, не находя способа показать, что этот разговор ему неприятен.
   -Она здесь больше не работает.
   Никто из присутствующих не услышал немого вопроса Завалихина. Ему захотелось тотчас расспросить о ней все, он встретил это сообщение с удивлением и растерянностью. Сам Ласкин не подозревал насколько глубокий и потаенный интерес Завалихина затронул он своими словами. Завалихин сдержался, решив расспросить об Арине у кого-нибудь из персонала позже, когда закончится эта уже затянувшаяся встреча.
   “Не работает”,- думал Завалихин, провожая своих студентов. - "Что могло случиться? Теперь-то уж я точно должен ее разыскать! Все это, быть может, неспроста”.
   Прощался и сам Завалихин.
   -Ты вот что,- сказал Ласкин, пожимая руку доценту. - Приводи себя в порядок и начнем ловить этих медведей. Хватит миндальничать. Джин должен сидеть в бутылке.
   Доцент не стал возражать. Ловить, так ловить! И пусть при этом будет непонятно, чем же они занимались до сих пор.
   Разыскать Арину оказалось просто. Архив у Ласкина содержался в порядке, и ее адрес дала Завалихину новая секретарша. Доцент недолго взвешивал сомнения и легко убедил себя, что встречу с Ариной откладывать нельзя.
   Ее дом стоял в обычном для города “спальном районе”. На звонок в квартиру, выходящую окнами в палисадник, никто не открыл дверь. Завалихин решил, было уйти и вернуться позже, но желание увидеть Арину стало для него настолько нестерпимым, что мысль о том, что она может вернуться, а он в это время будет неизвестно где, заставила его остановиться. Он присел на скамью под ее окнами.
   В ее дворике текла незнакомая жизнь, вокруг гуляли дети и собаки. Завалихин поглядывал на окна, пытаясь приметить, не дрогнет ли занавеска под ее рукой, не мелькнет ли в окне ее тень, но в квартире не было движения. На город опустился вечер, в окнах по соседству зажглись огни, а Завалихин все сидел, не в силах примириться с тем, что понапрасну вторгается туда, где его не ждут.
   Наконец, в ее окне зажегся свет, и сердце Завалихина замерло. Вернулась ли она одна, как она его встретит и сложится ли их разговор? Он медлил, оттягивая встречу, он понимал, что тот сценарий, который состоялся на пчельнике, здесь невозможен и большее на что он мог надеяться - это на то, что она, вообще, откроет ему дверь.
   “В конце концов”,- подумал он, - "мы хорошо знакомы и я к ней по делу. Я никогда не давал ей понять, что она мне нравится”.
   С этим более чем сомнительным в глазах женщины аргументом Завалихин поднялся и вновь позвонил в дверь. Наступившая пауза была невыносимой.
   “Что я ей скажу?”- в последнее мгновение подумал Завалихин. - "Не являлись ли вы ко мне в бреду? Какое же это дело? Да я и вправду, сумасшедший!”
   Повод для визита предстал перед Завалихиным во всей своей несостоятельности и в доценте смешались чувства стыда, неуверенности и уязвленного честолюбия. Бежать! Бежать без оглядки и сомнений! Никто не увидит его в эту минуту и никто не осудит! Но, бежать было поздно. В двери защелкал замок.
   Дверь отворилась и взору доцента предстала Арина, такая знакомая и такая бесконечно чужая в своем домашнем халате. Она глянула на Завалихина почти мельком, как на прохожего, будто припоминая что-то давно забытое, но ее брови уже летели вверх и на губах уже появлялась улыбка, удержать которую при виде Завалихина было невозможно.
   -Что с вами?- спросила Арина, хотя причина конфуза была написана у доцента на лице.
   -Здравствуйте,- сказал Завалихин.
   Он обреченно стоял перед открытой дверью и ждал приговора, с отчаянием понимая, как нелепо выглядит его безмолвная фигура в этом дверном проеме. Позже, припоминая эту встречу в подробностях, он готов был поклясться, что не мог вспомнить больше ни единого слова.
   -Вы ко мне?- с сомнением произнесла Арина, побуждая Завалихина хоть к какому-нибудь ответу.
   -Да,- сказал Завалихин. - Надо поговорить.
   Если бы Завалихин знал, что женского великодушия не существует! Это всегда либо симпатия, либо кокетство, либо то и другое, вместе взятое.
   -Пройдите,- позволила Арина, пряча улыбку, причина которой так и осталась для Завалихина загадкой.
   Ах, уж эти квартиры в домах типовой застройки! Найдется ли певец, способный пропеть им оду, не похожую ни на какую другую, найдется ли мастер слова, подметивший в них хоть одну, доселе невиданную деталь! Ищите певца, ищите глагола и вы, возможно, услышите то, что никто и никогда не слышал.
   Завалихин не был ни певцом, ни глаголом и поэтому не приметил в квартире Арины ничего, что отличало бы ее от тысяч других. Но, квартира Арины, такая похожая на все, что видел Завалихин раньше, была наполнена ее вещами! То был заповедник, где жили его тайные мечты, территория его грез, впервые увиденная им наяву.
   Арина повернулась спиной к Завалихину и провела его в комнату. Следуя за ней, Завалихин смотрел на ее голые икры, следил за движением бедер и волна желания, накрывшая его от близости по-домашнему доступного тела Арины, заставила его захлебнуться своим дыханием.
   Она повернулась к нему лицом неожиданно резко все с той же загадочной улыбкой. Завалихину на мгновение показалось, что они одинаково понимают друг друга, что, все решено и слова излишни. Он протянул руки навстречу блаженству и сам уже растворялся в ней, в ее, сверкающих лукавством и негой, глазах.
   -Присядем?- сказала Арина и указала Завалихину на свободное кресло.
   -Да, да!- поспешно согласился Завалихин.
   Он взял в руки мягкую подушку, лежавшую поверх, и мял ее в руках, не зная, положить ли ее, присев, на колени или для подушки найдется другое место. Арина со смехом взяла подушку из рук Завалихина и положила ее на диван.
   “Она любит меня!”- подумал доцент, усаживаясь в кресло.
   -Ну,- ободряюще сказала Арина. - Расскажите о своем деле.
   Завалихин с трудом освобождался от внезапно нахлынувших грез.
   “Какая умница!”- подумал он. - "Конечно же, конечно! Надо соблюсти приличия! Конечно, сначала о деле!”
   -Я хотел поговорить с вами о Ласкине,- сказал Завалихин и пожалел о своих словах.
   С губ Арины исчезла тонкая улыбка и с ее лица вмиг пропало все прежнее кокетство. Черты ее лица приобрели незнакомое Завалихину жесткое выражение.
   -Он вас послал?- спросила Арина.
   -Нет, что вы!- возразил Завалихин, понимая, что вломился в деликатную область. - Я хотел узнать, почему неглупый человек увольняет первоклассных работников.
   Эта тяжеловесная попытка доцента сделать запоздалый комплимент и, тем самым, исправить положение оказалась совсем неуклюжей. Арина замерла, решая, как ей поступить с незваным дознавателем. В глазах Арины Завалихин был человеком Ласкина. Она не могла и представить, что этот увалень способен на флирт и его попытки совсем было, ее позабавили.
   -Вы не по адресу,- сказала она, поднявшись со своего кресла. - Извините, у меня мало времени. Я жду гостей.
   Завалихин уже проклинал в душе и Ласкина, и себя за свою опрометчивость, но Арина была непреклонна. Завалихину оставалось помедлить еще немного и она, казалось, укажет ему на дверь. Полный недоумения и раскаяния, Завалихин подчинился ее требованию и вышел.
   Он вернулся домой уничтоженный и подавленный. Как неловко закончилась эта долгожданная встреча! Поделом ему, простодыре! Говорил же он себе не раз, что нельзя путать личные отношения с деловыми. На поверку оказалось, что ни там, ни здесь он, мягко говоря, не преуспел. Рефлектируя, таким образом, доцент попытался привести в порядок свои мысли и чувства. Все! Он создан для науки и на личном он должен поставить крест для своего же спокойствия и благополучия.
   Он долго не мог заснуть и под утро ему приснилась Алена с ее загадочным знаком на обнаженной груди.
   Вечером следующего дня у Завалихина в гостях были его студенты. Слава с Аленой явились по своей инициативе и без приглашения.
   -Мы по делу,- сказал Слава.
   Эти слова, напомнившие доценту его недавний конфуз, не добавили ему хорошего настроения. Завалихин гремел на кухне посудой, готовя чаепитие, а студенты ожидали его в комнате, притихшие и напряженные.
   -Что-нибудь случилось?- спросил Завалихин, расставляя посуду на столе.
   -С Аленой не все в порядке,- сказал Слава. - У нее продолжаются эти обмороки.
   -Что за обмороки?- спросил Завалихин. Он до сих пор не знал в подробностях, что случилось с Аленой в ту ночь на пчельнике и чем закончился для студентов тот поход.
   Алена сильно изменилась с тех пор, как все они столкнулись с известными событиями вокруг медведицы. Цветущая в своем юном ощущении радости жизни, веселая и обаятельная, теперь она имела болезненный вид. Ее глаза смотрели внутрь себя и трудно было сказать, всегда ли она замечает происходящее вокруг. Славе стоило труда побудить Алену к рассказу об ее проблемах.
   В ту ночь она вышла из избы, повинуясь, зову, который она слышала уже не впервые и это началось там, на пчельнике. Девичий хор негромко пел всегда одну и ту же песню.
   “Вот Марко придет”,- слышалось Алене будто издалека. - "Нашу девушку искать будет...”
   Алене в такие минуты хотелось выйти из избы и погулять вокруг в поисках певуний. Известие Славы о том, что в омшанике скрипит дверь, лишь подтолкнуло ее к этим поискам.
   Она прошла в омшаник через кем-то открытые ворота и направилась вдоль по проходу в противоположную его часть. Ее не удивило то, что проход был залит светом. Глухой стены в конце прохода не оказалось и Алена вышла на поляну, освещенную солнцем. Ей хотелось думать, что она спит, но ощущение реальности происходящего не оставляло ее, и она решила не думать ни о чем, чтобы не было так страшно. Это оказалось на удивление просто. Уже вскоре она забыла о своих страхах. Вокруг все показалось ей знакомым.
   Склон поляны опускался к реке и у воды она увидела молодых девиц, одетых в белые сарафаны. Девицы теребили лен. Они не спеша, делали свою привычную работу. В воде были замочены снопы, девицы брали эти снопы из воды и колотили их колотушками, положив на деревянные колоды.
   Рядом на поляне резвился медвежонок.
   Алена подошла к девицам и увидела, что одна колода и одна колотушка свободны. Она не усомнилась, что этот инструмент приготовлен для нее и принялась теребить лен вместе с остальными.
   -Вот Марко придет...- тихонько запели девицы и Алена подхватила знакомый мотив.
   Время шло, солнце клонилось к закату, а девицы все теребили лен, складывая на поляну готовые волокна. Но вот, вдалеке показалась гнедая кобыла, запряженная в телегу, девицы с визгом бросились врассыпную и Алена осталась одна.
   Из телеги выпрыгнул бородатый мужик и стал ругать Алену, указывая на снопы, замоченные в воде. Алена силилась понять, чем он недоволен, но его слова будто не касались ее ушей и ей не оставалось ничего, кроме как показать свое смирение перед его гневом. Мужик держал в руке вицу и Алена подумала, что он собирается ее ударить, но мужик щелкнул вицей по голенищу своего сапога, прыгнул в телегу и уехал.
   Медвежонок, неподвижно следивший за разговором мужика с Аленой, продолжил свои игры.
   Вокруг Алены стали собираться девицы. Они трогали ее за рукава одежды и, смеясь, опускали глаза. Они взялись за руки и стали водить вокруг Алены хоровод. Самая высокая и статная из них подошла к Алене и взяла ее за руки.
   -Хорошая,- сказала она. - Тебя еще позовет.
   Слава выслушал этот уже знакомый ему рассказ и теперь с надеждой смотрел на Завалихина.
   -Что делать?- спросил он.
   Доцент чувствовал себя человеком, которого по ошибке приняли за иллюзиониста и у которого требуют немедленно открыть секреты его фокусов.
   -Ты была там еще?- спросил Завалихин.
   -Да,- сказала Алена. - Теперь я бываю там каждую ночь.
   Проще всего было бы отнести этот странный сон Алены на счет расстройства психики, найти рекомендации по ее оздоровлению и на этом поставить точку, но Завалихин сам находился в таком положении и уже знал, что все они столкнулись не с отдельными изъянами психики конкретных людей, а с явлением, требующим системных объяснений.
   -Я думаю,- сказал Завалихин, - что, мы имеем дело с путешествиями наших нематериальных сущностей во времени и пространстве. Точнее, для них не существует ни того, ни другого. Их зовут еще и душами и они бытуют в сферах, которые мы, за неимением другого языка, называем то нирваной, то эфиром, то еще Бог знает чем. Мы не в состоянии дать определения ни этим сущностям, ни их природе, пользуясь привычными для нас категориями.
   -Но, как ко всему этому относиться?- сказал Слава.
   -Спокойно,- сказал Завалихин. - В природе нет ничего идеального, и всякий порядок вещей может быть нарушен в силу различных причин. Возможно, наши сущности не должны пересекаться с нашим сознанием и оставлять в нем материальные проекции, но иногда возникают аномальные условия, в которых появляются такие пересечения. В принципе, этого быть не должно и большие масштабы таких явлений могут стать угрозой разрушения всего устройства мира. Нам остается надеяться, что мир достаточно прочен, а аномалии в нем случайны.
   -Что же, получается,- сказал Слава. - Аномальные условия, которые создают возможность нашего пересечения с другими мирами, возникают рядом с медведицей? Кто же она?
   -Как знать, - сказал Завалихин. - Она и в природе была необычной, а тут еще Ласкин взялся за свои манипуляции. Возможно, под воздействием бесконтрольной мутации генов при клонировании в ее мозге возник механизм, способный к такой же бесконтрольной трансляции сущностей из запредельного для нас мира в реальность и обратно. Медведица ничего не направляет и ничего не контролирует. Она всего лишь зверь, часть природы, видоизмененная под воздействием опытов.
   -Но, ведь известно,- сказал Слава, - что, как только в природе появляются новые возможности, так сразу появляются желающие ими воспользоваться.
   -Ты прав,- сказал Завалихин, вспомнив о Ласкине.
   Так ли уж бесконтрольны его опыты и чего он хочет ими добиться? На этот вопрос у Завалихина до сих пор не было ответа.
   -Что мне делать?- спросила Алена.
   За разговором мужчины, казалось, забыли о ней. Доцент задумался. Он вспомнил о том, что вышел из своих собственных блужданий в мирах иных без какого-либо серьезного ущерба для своего тела. Страхи живого человека в первую очередь вызваны заботой о своей плоти. Завалихин решил, что, руководствуясь этим соображением, он может дать рекомендации Алене с тем, чтобы, как минимум, ей не навредить.
   -Этот мужик,- сказал Завалихин. - Он продолжает тебя ругать?
   -Нет. Теперь он доволен.
   -Скажи ему, что ты больше не будешь трепать лен.
   Зрачки Алены расширились. Без всякого сомнения, она страшилась мужика и одна только мысль о том, чтобы ему перечить приводила ее в трепет. Завалихин сумел понять только это.
   -Не бойся его. Он ничего не сможет тебе сделать и больше он тебя не позовет.
   Ни Завалихин, ни Слава до сих пор не понимали другого. Слова Алены, сказанные в следующую минуту прозвучали для них как откровение.
   -Я не могу решить какой мир мне ближе,- сказала она. - Иногда мне кажется, что моя родина там, а здесь я бываю по недоразумению. Я хочу туда уйти.
   Это было неожиданно. Пусть даже физически это будет невозможно, пусть это фантазии, но Слава впервые услышал, что его девушка, его Алена может променять его мир, его любовь и все, что до сих пор было их жизнью на другую жизнь, о которой он не имеет представления! Что манит ее туда? Почему она способна на сомнения? Слава не представлял, в какой форме она может уйти, но теперь он убеждался, что все происшедшее и все сказанное серьезно.
   -Тебе там хорошо?- спросил Слава.
   -Быть может, там мой дом,- сказала Алена. - Дома всегда хорошо.
   Завалихин вспомнил купол неба, вспомнил голос, спросивший о его решении идти дальше и понял, что Алена стоит на пороге такого решения.
   -Трудно сказать, какая жизнь для нас есть настоящая,- сказал Завалихин. - Это каждый решает сам и благо, если тебе дается такой выбор.
   Большего он сказать не мог. Он и сам, возвращаясь в памяти к своим блужданиям среди голографических картин, так и не избавился от сомнений в правильности своего выбора. Одно было его утешением. Он был уверен, что этот выбор когда-нибудь будет предложен ему еще и в тот, в следующий раз он уже не сможет отказаться.
   Студенты ушли и после их ухода, после этого разговора у Завалихина осталось тягостное ощущение, такое, как будто из дома вынесли покойника.
   “Все будет хорошо”,- успокаивал себя Завалихин. - "Не происходит ничего необычного. Помни о смерти! Так было и так будет всегда. Надо помнить о смерти и только тогда ты можешь считать себя живым”.
   Телефонный звонок Ласкина отвлек Завалихина от этих мыслей.
   -Собирайся!- сказал Ласкин. - Иван выследил медведицу в лесу. Второй день ее пасет. Оба медвежонка с ней.
   Завалихин хотел, было возразить, не представляя, какую роль он может взять на себя в очередной облаве, но было поздно. Он понял, что уже взял на себя роль участника всех этих событий и теперь ему нельзя оставаться в стороне, что бы ни происходило.
  
   XI
   Людей из охраны Ласкина, без преувеличения, можно было назвать бойцами. Большинство из них в прошлом были знакомы с работой спецслужб не понаслышке, многие прошли “горячие точки”, одним словом, профессор не платил свои деньги, кому попало. Это была команда профессионалов и когда дело касалось работы с людьми или против людей, тут им не было равных.
   Сейчас им предстояла другая охота.
   Планы Ласкина в отношении медведицы не изменились. Ее решено было уничтожить. Состав группы был немногочисленным и в нее вошли только лица, ранее допущенные к информации о происхождении медведицы, чтобы избежать случайной утечки в разговорах с посторонними. В лесу, в неформальном общении мог обмолвиться неосторожным словом даже профессионал.
   Власти не были поставлены в известность о предстоящей охоте. По мнению Ласкина лучшее, что могла сделать его группа - это убрать медведей из леса и, тем самым, заставить всех забыть эту историю. Без сомнения, ответственные лица, узнай они об успехе сегодняшних “охотников”, были бы им только благодарны.
   Каждому из участников была выдана портативная рация для оперативной связи в ходе облавы. Все рации были настроены на одну волну, таким образом, общий эфир мог прослушиваться всеми одновременно. На этот раз была такая рация и у Ивана, опального егеря, который отрабатывал свои прежние “грехи” перед Ласкиным. Иван передвигался сейчас по лесу за медведицей и направлял группу на ее след.
   Кроме Ивана никто из участников не имел охотничьего опыта, но это была и не охота. Тактически все мероприятие было построено по типу войсковой операции. “Противник”, в данном случае, по численности был ничтожно мал и ни у кого из участников не было ни малейшего сомнения в успешном исходе дела.
   Медведицу с медвежатами решено было окружить в районе ее пребывания, пользуясь картой местности и сообщениями Ивана, для чего стрелков развезли на внедорожниках по точкам, лежащим вокруг и по ходу ее перемещения. Оперативная связь обеспечивала хорошую координацию движения стрелков на местности. Джип Ласкина превратился в передвижной командный пункт.
   Завалихин был в джипе вместе с Ласкиным. Ему дали охотничье ружье с медвежьими пулями. В оружии он плохо разбирался, но Миша, руководитель охраны, сказал, что ружье хорошее. Ружье было красивым и, вероятно, дорогим. Стрелять в медведицу ему вряд ли придется, да только вот невооруженный человек на охоте выглядит нелепо, и Завалихин взял ружье.
   Доцент вполне освоился со своим оружием, он даже выстрелил из него пару раз “для пристрелки” по рекомендации Миши в ствол березы и один раз попал. Сейчас Завалихин расхаживал вокруг джипа в ожидании известий от стрелков и вскидывал приклад к плечу, прицеливаясь в воображаемую мишень. Ласкин сидел в джипе на связи и время от времени тыкал карандашом в карту, отмечая передвижение стрелков и медведицы. Операция выглядела пристойно.
   -Мудреные дела творим,- сказал Ласкин, расплываясь в довольной улыбке.
   Он сидел на водительском кресле с открытой дверью и жмурился на солнце. Профессор был в хорошем настроении.
   -Я эту медведицу второй раз стрелять буду,- сказал он. - "Я тебя породил, я тебя и убью”!
   Что имел в виду профессор, было понятно. Завалихин помнил его рассказ о том, как на Алтае Ласкин был организатором отстрела этой медведицы. Сейчас на очереди клон. У Ласкина был повод для того, чтобы потешить свое самолюбие.
   -Вы просто Пигмалион какой-то,- отозвался Завалихин и не удержался от язвительной усмешки. Самодовольство Ласкина порой его коробило.
   “Умеет же человек делать хорошую мину при плохой игре!”- думал Завалихин и продолжал расхаживать вокруг джипа.
   Ласкин принимал по рации сообщения стрелков и отмечал их передвижения на карте. Кольцо вокруг медведицы сжималось. Судя по диспозиции, джип Ласкина оставался чуть в стороне от кольца облавы.
   -Наше участие в работе необязательно,- шутил Ласкин. - Зато мы будем первыми при раздаче медведей!
   В лесу раздался выстрел. Потом второй. Ласкин с Завалихиным насторожились. Стрелял кто-то из своих.
   По уговору никто из участников облавы с момента ее начала не должен был стрелять попросту. Все могли стрелять только в медведицу и эти выстрелы не могли означать ничего другого. Ласкин напряженно замер в машине, ожидая радиосигнала, но рация молчала. Профессору стоило выдержки не посылать вызов. Он понимал, что, если кто-то из стрелков столкнулся с медведицей, то ему сейчас не до рации.
   Еще с минуту стояла тишина, и звуки выстрелов покатились по лесу один за другим. Работал один и тот же многозарядный карабин. Со стороны стрелявшего, над опушкой леса пролетела стайка мелких птиц. Затем, все стихло.
   Рация молчала. Ласкин послал вызов. Ожидание ответа будоражило кровь, в лесу не слышалось больше ни звука и это молчание наполнялось тревогой с каждой минутой.
   -Почему молчат остальные?- спросил Ласкин, обращаясь неизвестно к кому и тут же сам ответил на свой вопрос. - Они все настроены на прием!
   Ласкин взглянул на Завалихина так, будто тот знал ответ. Доцент замер на месте, зачем-то направляя ружье в сторону выстрелов.
   -Хотя,- добавил Ласкин. - Почему никто не ответил на вызов? Они же не знают, чей это вызов! Его мог послать и тот, кто стрелял!
   Ласкин вновь послал вызов.
   -Охрана! Охрана!- твердил Ласкин в микрофон, но рация молчала.
   Завалихин все так же не двигался и его наполняло плохое предчувствие. Он услышал звук. Впрочем, это мог быть и не звук. Так может звучать пыль, садящаяся на подоконник. Так может звучать трава, которая пробивается сквозь асфальт. Звук нарастал, становясь звоном березовых сережек на легком ветру, этот звон уже стоял в ушах Завалихина. Доцент обернулся к джипу. Он увидел как в машине ни с того, ни с сего треснуло лобовое стекло.
   Ласкин отпрянул от стекла и выскочил из машины.
   Он замер, глядя на Завалихина, и стал медленно меняться в лице. В глазах профессора стоял ужас. От этого Завалихину стало не по себе. Что он увидел ужасного в нем, в Завалихине? Доцент вгляделся в глаза профессора и понял, что тот смотрит куда-то мимо него. Он обернулся и по его спине медленно побежала струйка холодного пота.
   На опушке леса в нескольких метрах от Завалихина, там, где только что пролетела стайка птиц стояла медведица.
   Возможно, она остановилась в движении, которое не было направлено к машине и автомобиль она заметила в последнее мгновение. Из ее приоткрытой пасти текла слюна. Завалихин никогда не видел медведей в лесу, но каким-то животным чутьем он приметил в ее внешности что-то неестественное. Она стояла, прогнувшись на бок, ее правое ухо висело, и шерсть под ухом набухла тяжелым темным пятном. То была кровь.
   Ее взгляд, короткий, как удар тока прочертил расстояние от опушки до машины по-прямой. И медведица, и Завалихин начали свое движение одновременно. Медведица напряглась перед прыжком и прыгнула, чтобы убить. Завалихин вскинул ружье, поймал медведицу в прицеле и выстрелил.
   Ее огромная туша мягко уткнулась в траву и стала замирать в конвульсиях, источая вместе с кровью последние капли жизни. Глаза медведицы были открыты. Лежа, она смотрела на Завалихина. Он не мог оторвать взгляда от этих глаз и только когда Ласкин подошел к нему сзади и тронул за локоть, Завалихин понял, что глаза медведицы мертвы.
   -Славная была охота,- пробормотал Ласкин.
   “Что он сказал?”- подумал Завалихин. - "Он шутит сквозь нервную дрожь”.
   Оба они стали приходить в себя и обоим стало неловко за свою откровенную трусость.
   Медвежат ловили недолго. Они и не пытались никуда бежать, не понимая, что их матери больше нет. Их обоих опутали веревками за грудь под передние лапы, чтобы ошейники не затрудняли им дыхание. Оба медвежонка были уже большими и сопротивлялись отчаянно. Удержать каждого из них на веревке в одиночку было трудно даже крепким ребятам из охраны.
   “Который из них Гоша?”- думал Завалихин, глядя на них, привязанных к стволу березы, в которую он стрелял час тому назад.
   Пуля скользнула по краю ствола дерева и отщепила от березы большую щепку. Завалихин тогда еще подумал, какую страшную силу несет в себе эта пуля. Сейчас он нехотя соображал, почему не видит на березе этого следа.
   Заинтересованный, он подошел поближе. Медвежата притихли на привязи и уставились на Завалихина. Он обошел березу вокруг на почтительном расстоянии. Мало ли, чего можно ожидать от этих зверенышей! Следа от пули на березе не было.
   Он хорошо помнил этот след. Диаметр медвежьей пули был, сопоставим с диаметром железного лома и щепку, которую оторвало выстрелом можно было сравнить с обломком лыжи. Не заметить эту щепку было невозможно. Завалихин подумал, что, может быть, он стрелял в другую березу. Он оглянулся вокруг, но других берез поблизости не увидел.
   Он вернулся к машинам с желанием расспросить кого-нибудь из присутствующих. Его выстрел в березу видели все, но сейчас люди были заняты своим делом и после его выстрела в медведицу, возвращаться к разговору о березе было бы смешно. Егерь Иван снимал шкуру с убитой медведицы, Ласкин с Мишей в машине обсуждали, как вывезти трофеи из леса. На лобовом стекле джипа зияла трещина. Остальные возились с одним из стрелков, которого медведица все-таки слегка помяла.
   “Ладно”,- решил Завалихин. - "В такой обстановке и голову можно потерять.”
   -Все, собираемся!- громко сказал Ласкин, вылезая из джипа. - Все вопросы к Мише!
   Охрана закончила с раненым, и он заковылял с палочкой к своей машине на своих ногах.
   -Все герои будут отмечены,- добавил Ласкин полушутя, полусерьезно и подошел к Завалихину.
   -Поехали, герой,- сказал он уже не так громко и похлопал Завалихина по плечу. - Тебе обязан.
   Они садились в джип и Завалихин смотрел, как уводят медвежат от березы к “Уазику”, который прозван в народе “таблеткой”. Джип тронулся. Завалихин кинул последний взгляд на березу. Щепка на ее стволе торчала в сторону. След пули был на месте.
   Разговаривать по дороге не хотелось. Завалихин решил поговорить с Ласкиным начистоту позже. Пора было подвести хоть какие-нибудь итоги, определиться в том, что за исследования они ведут и, вообще, имеет ли все это отношение к науке.
   Они вдвоем сидели в просторной лоджии в том же коттедже Ласкина. На столике из плетеного дерева, накрытом легкой скатертью, стояли напитки. Настроение Завалихина было не просто плохим. Оно было отвратительным, сказать больше, Завалихина душила острая, внезапно навалившаяся хандра. Ласкин потягивал из бокала “Боржоми”.
   -Работать будем в бункере,- сказал Ласкин. - У меня есть еще одна задумка.
   Завалихин с трудом сдержал приступ сарказма. Слово “работа” применительно к их деятельности показалось ему более чем неточным.
   -Будем приделывать медвежатам поросячьи хвосты?- спросил он. - Или накручивать бигуди на медвежью шерсть у вас на груди?
   Ласкин удивленно на него посмотрел.
   -Ты шутить научился?- сказал он. - Долго жить будешь!
   -Какие уж тут шутки!- сказал Завалихин. - Думаете, я не понимаю, к чему мы движемся?
   -Так, что же ты молчишь?- сказал Ласкин и было неясно, принял ли он шутливый тон, или говорит всерьез. - Объясни мне, к чему мы движемся!
   -Простите,- сказал Завалихин.
   С нервишками у него в последнее время, и вправду, было не все в порядке.
   -Я об этом и хотел с вами поговорить.
   Ласкин поставил локти на край стола, поднес бокал к лицу так, что Завалихину стали видны лишь его глаза, и надолго замолчал. Разговор назрел уже давно. Завалихин решил напомнить Ласкину о том, с чего они начинали.
   -Помните наш первый разговор?- спросил Завалихин. - Я сказал тогда, что мне надо ответить на три вопроса. Первый вопрос - это, что? Что мы исследуем? Если согласиться с тем, что мы просто констатируем факты, тогда мы на коне. Если вы просто совершенствуете механизм клонирования, то можно давно открыть счет вашим удачам. Но, мы с вами не ответили на вопрос. Что мы исследуем?
   -Коллега,- сказал Ласкин. - А не кажется ли тебе, что каждый из нас исследует себя самого?
   -Что вы имеете в виду?
   -Для начала договоримся, что скрывать нам друг от друга нечего,- сказал Ласкин. - Я знаю о твоих видениях там, на пчельнике.
   Завалихин, вдруг, почувствовал себя мальчишкой, которого взрослые вот-вот уличат в его шалости.
   -Вы направляли эти события?- спросил Завалихин.
   -Ты преувеличиваешь мои возможности,- сказал Ласкин. - Тебе, наверное, известно мнение о том, что во вселенной возможно все, что только может представить себе наш разум. От картин беспредельного счастья до уродливых монстров, населяющих наши кошмары, от рая до ада. Как только ты представил себе химеру с телом улитки и головой кита, можешь считать, что она уже есть. Дело за малым. Добраться до чертогов ее обитания.
   -Вы говорите о материализации сознания?- спросил Завалихин.
   -Не разочаровывай меня,- сказал Ласкин. - Когда я предложил тебе сотрудничать, я надеялся, что найду в тебе более вдумчивого собеседника.
   Ласкин посмотрел на Завалихина, как смотрят на кусок сыра, долго валявшийся на полке, и решают, стоит ли подавать его к столу.
   -Я все еще на это надеюсь,- добавил он. - Вспомни, что ты говорил о периодической таблице. Как система она существовала изначально, но таблицей она стала только, когда была начертана рукой человека на бумаге так, чтобы читать ее стало удобно и нам с тобой. Мы не видим устройство мира потому, что никто не начертал его перед нашими глазами в той форме, которую мы можем понять.
   Ласкин встал из-за стола и подошел к перилам лоджии. День был солнечным. С пригорка, на котором стоял коттедж, далеко были видны крыши домов, словно заплатки, разноцветными кусками проступающие то тут, то там среди пригородной зелени.
   -Мы видим мир в человеческом ракурсе,- сказал Ласкин. - Я хочу вдолбить это простое понимание в голову каждого, но не для того, чтобы расширить этот ракурс. Я хочу, чтобы человек примирился с тем, что он человек и не более того. Я хочу, чтобы человек признал свое человеческое предназначение и перестал стремиться стать равным Богу. А чего хочешь ты?
   -Я хочу понять, в чем это предназначение и где границы этого ракурса,- сказал Завалихин.
   -А ты упрямый,- заметил Ласкин.
   -Вот самая известная аллегория,- сказал Завалихин. - Бог создал человека по своему образу и подобию. Но, в таком случае, стремление человека к совершенству, не есть ли стремление приблизиться к этому образу и подобию, то есть, приблизиться к Богу?
   -Милый мой,- усмехнулся Ласкин. - Где и когда ты видел стремление человека к совершенству? Это самая лживая декларация, когда-либо произнесенная устами gomo sapiens! Человек стремится к комфорту для своей плоти с тех пор, как начал ее ощущать, вот и все! Можно сказать, что смысл жизни человека - это поиски рая, который он однажды потерял. “Что имеем, не храним, потерявши, плачем”. Одни плачут, другие бьют тех, кто плачет в стремлении получить больше. Больше! Но не лучше, потому что лучшее однажды уже потеряно. Если бы человек стремился найти рай для того, чтобы стать в нем гостем! Беда в том, что живые ищут рай для того, чтобы стать в нем хозяевами.
   -И все-таки,- сказал Завалихин. - Что мы исследуем?
   -Я уже говорил, что все мы сумасшедшие,- сказал Ласкин. - Проблема в том, что мы стремимся познать больше. Мы забыли о другом направлении познания. Познать не больше, но познать лучше! Мы дошли до абсурда в своем желании поставить знак равенства между двумя этими принципами.
   -Больше, лучше, глубже,- сказал Завалихин. - Все эти понятия имеют вектор, то есть, направление движения и каждый вектор имеет свою величину. “Чем больше, тем лучше!”
   -Ошибаешься,- сказал Ласкин. - "Лучше” не имеет вектора, потому что указывает на некую принадлежность. Вектор присущ только движению, а значит, отрезок пути, размер, количество, величина появляется только в движении.
   Ласкин расхаживал по лоджии и говорил, а Завалихин слушал, догадываясь, что профессор подводит его к какой-то формулировке. Все это было похоже на лекцию в университете.
   -Время тоже имеет вектор,- продолжал Ласкин, - но, так же, при условии движения. Величина - это характеристика движения. Соображаешь?
   Ласкин взглянул на Завалихина, будто прицеливаясь перед выстрелом.
   -Вспомни циферблат остановившихся часов. При отсутствии движения время не имеет линейной величины так же, как и пространство не имеет величины при отсутствии вектора движения. Сказать попросту, ни времени, ни пространства просто нет!
   -Ну и что?- спросил Завалихин. - Это давно известно.
   -А, то!- сказал Ласкин. - Старик Эйнштейн потому и назвал свою теорию относительной, что не посмел посягнуть на абсолютное знание. Мир плоти человека - это всего лишь мир движения материальных тел в своих величинах. Это сосуд, в котором вызревает вино сознания. Наши знания всегда были относительными, потому что мы всегда исследовали среду своего обитания. То есть, сосуд. Абсолютное знание опасно для человека потому, что оно касается пределов, которые лежат вне ареала обитания плоти, вне пространства и времени. Обладатель абсолютного знания способен разрушить баланс мироздания, а человек всегда имел наклонность рубить сук, на котором сидит. Поэтому, “кесарю - кесарево!”
   -Хорошо,- сказал Завалихин. - В плоти вызревает душа. Ее мир не знает ни времени, ни пространства. Он не может быть выражен привычными для нас величинами, но значит ли это, что этот мир всегда вокруг нас?
   -Да,- сказал Ласкин. - Не только вокруг, но и внутри нас. Это пустота, в которой движутся материальные тела. Это вакуум, пронизанный движением материи, но не затронутый ее движением. Мир без пространства и времени. Он не имеет места нахождения, потому что не имеет величины, но он имеет место быть как нечто, вмещающее в себя и бесконечно малые и бесконечно большие материальные величины.
   -Нематериальный мир, - сказал Завалихин, - это есть физическая пустота, способная вместить в себя какие угодно формы материи. Если она существует как понятие в нашем сознании, значит, она имеет место быть! Бытие, в свою очередь, подвластно познанию, а все, что познается, имеет свои формы!
   Ласкин вновь присел за стол и налил Завалихину воды в бокал.
   -Кажется, мы начинаем понимать друг друга,- сказал он и поднял свой бокал. - Для того чтобы попасть в мир иной надо остановить движение времени. Смерть останавливает время для множества людей каждый день. За непознанные формы бытия! За удачу!
   На этот раз по дороге в бункер оба молчали. Сказанного было мало, но главное было в том, что они нашли общее понимание проблем. Завалихин не был наивным. Размышляя о последнем разговоре, он не мог отделаться от впечатления, что Ласкин все-таки не до конца с ним откровенен. Профессора можно было заподозрить в чем угодно, только не в альтруизме.
   “Он говорит об опасности абсолютного знания, но все же к нему стремится. Что это? Азарт? Авантюризм, или что-то другое?”- думал Завалихин, разглядывая сквозь окно автомобиля знакомые пейзажи. - "Надо расспросить его подробнее о технике клонирования. Я должен как можно лучше знать, с чем имею дело во всех подробностях. Невозможно предугадать детали, с которых может начаться новое понимание”.
   В бункер спускались привычным путем. За эти несколько дней, прошедшие со дня охоты, медвежат разместили там, выделив им отдельное помещение вне стен лаборатории. Ни Ласкин, ни Завалихин не видели пока результатов труда строительной бригады, которая занималась перепланировкой и благоустройством нового помещения и эта поездка должна была стать небольшой проверкой.
   В лабораторию решили не входить, чтобы не переодеваться.
   Помещение для медвежат по размерам было не меньше крытой волейбольной площадки. В углу площадки стояли клети для отдыха. Конструкция клетей была модульной с тем, чтобы видоизменять и расширять эти клети по мере подрастания медвежат. Остальная площадь была приспособлена для игр и питания.
   Судя по всему, Ласкин остался доволен осмотром.
   -У помещения должно быть название,- сказал он. -Даже овцы живут в овчарне, а кони в конюшне! Медвежата не могут жить в бункере.
   -Куры живут в курятнике,- заметил Завалихин.
   -Правильно,- сказал Ласкин. - Помещение для медвежат должно называться медвежатником!
   Медвежата во время строительных работ содержались в лаборатории и сейчас Ласкин распорядился перевести их в новое жилище. Ждали медвежат.
   -Что за наследственность они получили от медведицы?- сказал Завалихин. - Пока с ними нет проблем.
   Он вспомнил след от пули на березе, к которой были привязаны медвежата. Об этом, пропадавшем, следе Завалихин как-то позабыл, и говорить о нем было неуместно все больше с течением времени. Вспомнился Завалихину и странный зов Алены в темноте у омшаника, на который медвежонок явился перед ней, стоящей на коленях.
   -Да уж,- произнес Ласкин. - Их генеалогическое дерево имеет замысловатые корни.
   -Я давно хочу поговорить с вами о технике клонирования,- сказал Завалихин. - Я хочу знать все.
   Ласкин понимал, что Завалихин не будет долго довольствоваться ролью стажера и теперь, когда доценту пришлось немало пережить, он мог задавать любые вопросы.
   -Спрашивай,- сказал Ласкин. - Что тебя интересует?
   -До сих пор было известно, что в органических тканях, пригодных для клонирования, возможно использовать только генетический код. Развитие яйцеклетки и, впоследствии, эмбриона должно происходить в живой материнской утробе. Как вы решили эту проблему?
   -Тебя интересует моральная сторона дела?- спросил Ласкин, помня о щепетильности Завалихина.
   -Нет, техническая,- ответил тот.
   -Технически ты сам все правильно описал,- сказал Ласкин. - Я имплантировал генетический код медведицы в живую яйцеклетку и адаптировал эмбрион к организму матери. Когда эмбрион приобрел устойчивое развитие в утробе, я высадил его в лабораторную среду. Вот и все!
   -В таком случае,- сказал Завалихин, - у нашей медведицы должна быть медведица-мать. Вы мне о ней никогда не говорили.
   -Ну и что?- сказал Ласкин. - Я многое тебе не говорил, потому что не было случая.
   -Где же эта медведица?- спросил Завалихин, уже понимая, что Ласкин неохотно касается этой темы.
   -Она погибла,- сказал Ласкин.
   Завалихин окончательно понял, что Ласкин хочет обойти молчанием этот вопрос и решил добиться ясности, во что бы то ни стало.
   -Вы можете рассказать мне все?- спросил он. - Или мне ни о чем не спрашивать до тех пор, пока вы сам не решите что-либо рассказать?
   В голосе Завалихина появились требовательные нотки. Он решил раз и навсегда отстоять статус равного партнера в исследованиях. Его частичная информированность становилась в его глазах угрозой успеху.
   -Я ее убил,- сказал Ласкин и спокойно посмотрел в глаза Завалихину.
   Доцент обиженно засопел и отвел взгляд в сторону. Задавать наводящие вопросы он больше не собирался. Если Ласкин хочет оставить его пешкой, пускай! Он не будет больше идти у него на поводу!
   -Я ученый,- сказал Ласкин, - и мне не хотелось делать простую акушерскую работу. Надеюсь, в твоих глазах я имел право на такую позицию?
   Завалихин насторожился. В тоне профессора ему послышался какой-то подвох.
   -Допустим.
   Ласкин криво усмехнулся, предвидя реакцию Завалихина, этого безнадежного моралиста на свои слова.
   -Я имплантировал медвежью яйцеклетку в утробу женщины,- сказал он.
   Ласкин не ошибся. Завалихин остолбенел от этого сообщения. Доцент смотрел в лицо профессора рассеянным взглядом в последней надежде на то, что он так шутит.
   -И кто?- спросил Завалихин. - Кто эта женщина?
   -Арина,- сказал Ласкин, смакуя реакцию Завалихина.
   Доцент поник головой и в мыслях ушел далеко от этого бункера и от этих медведей. Голос Ласкина почти не достигал его сознания.
   -Я говорю тебе это только потому,- слышал Завалихин, будто сквозь вату, - что никто и никогда в это не поверит. Это гарантия того, что сказанное останется между нами.
   Завалихин не хотел больше ничего слышать. У него не было больше вопросов к Ласкину. Медведи, клоны, абсолютное знание - все это на время перестало его интересовать. Он не мог уложить в голове представление о том, что заставило Арину согласиться на такой эксперимент.
   “Или, кто ее заставил”,- думал Завалихин.
   Ласкин, казалось, не слишком беспокоился по поводу перемены настроения своего партнера. Возможно, он догадывался о чувствах Завалихина к Арине раньше и теперь его забавляло это позднее прозрение. А что, собственно, произошло?
   -Можешь не сомневаться, все было прилично,- сказал Ласкин. - Ни какого давления, и ни каких последствий для Арины.
   Ласкин был способен на великодушие и не стал муссировать тему. Влюбленный доцент - беспомощный доцент, а Ласкину не доставляло удовольствия бить лежачего. Лучшее, что мог сделать профессор в этой ситуации - это сделать вид, что ему непонятны переживания коллеги.
   -Долго они с медвежатами,- сказал Ласкин. - Пойдем, посмотрим, что там у них!
   Ласкин взял под локоть Завалихина, который все еще находился в состоянии прострации и повел его по коридору в лабораторию. Первое, что бросилось в глаза обоим, это цвет панелей в коридоре. Оба по пути косились на эти панели и ни один не решался первым поделиться своим сомнением.
   -Коллега,- сказал Ласкин. - Мне показалось, что ты немного не в себе. Может, мы оба чем-то взволнованы?
   -Может быть,- произнес Завалихин, вертя головой. - Мне запомнилось, что коридор был зеленым.
   -Вот именно,- сказал Ласкин. - Зеленым. Желтым он был до ремонта. Когда мы шли сюда по коридору, он был зеленым.
   -Да,- сказал Завалихин. - Сейчас он желтый.
   Они переглянулись.
   -Сейчас желтый,- сказал Ласкин. - Ты не дальтоник?
   -Нет,- сказал Завалихин. - Я рисовал красками.
   Они остановились, не зная, как продолжить этот туповатый разговор.
   -Да,- сказал Ласкин. - Сейчас коридор желтый, а когда мы шли сюда, коридор был зеленым.
   -Это тот самый коридор?- спросил Завалихин.
   Профессор глянул на доцента с минутным негодованием, но тут же взял себя в руки.
   -Здесь нет другого коридора!- процедил он сквозь зубы.
   Завалихин молча развел руками. Сказать было нечего.
   -Пошли!- сказал Ласкин и повел Завалихина дальше.
   Они вошли в знакомую дверь. В стерилизационной комнате для переодевания было пусто. Следующая дверь, которая вела в лабораторию, была приоткрыта.
   -Никого!- воскликнул Ласкин и вошел в лабораторию, не переодеваясь.
   В лаборатории так же не было ни души. На полу валялась битая стеклянная посуда. Двери барокамер были распахнуты настежь, что было против всяких правил.
   -Что?- спросил Завалихин. - Что-нибудь происходит?
   Он стоял посреди лаборатории, понимая, что, конечно же, происходит и досадовал на себя за этот вопрос.
   Ласкин ходил по лаборатории, не веря своим глазам. Он вспомнил, что этот погром здесь устроила медведица, когда ее отсюда вывозили. С ней было трудно справиться. Он ловил себя на том, что припоминает каждую деталь этого погрома.
   -Невероятно!- воскликнул Ласкин и посмотрел на часы.
   Он подошел к одному из столиков и выдвинул ящик для бумаг. Он быстро перебрал бумаги, нашел какой-то блокнот и долго в него смотрел.
   -Невероятно!- вновь воскликнул Ласкин. - Здесь нет записей за последние четыре месяца. День вывоза медведицы здесь последний. Я делал эти записи своей рукой все это время!
   Профессор оттолкнул Завалихина в сторону, выскочил из лаборатории и бросился бегом по коридору обратно в помещение для медвежат. Завалихин побежал за Ласкиным, крича ему о том, что коридор снова стал зеленым. Профессор его не слышал. Один за другим они вбежали в знакомый зал и остановились.
   В углу за столиком люди из персонала пили чай. В клетях сидели медвежата. При виде начальства, так неожиданно ворвавшегося в помещение, люди встали в растерянности. Ласкин оглядел это собрание.
   -Давно вы здесь?- спросил он и, не дождавшись ответа, быстро пошел обратно в лабораторию.
   Ему стоило терпения не сорваться на бег. Завалихин поспешил за ним следом.
   Они вновь вошли в стерилизационную. Оба ассистента, дежурившие здесь постоянно, на этот раз были на месте. Оба тоже встали при виде Ласкина, лицо которого выражало потрясение.
   -Как дела?- спросил Ласкин голосом, каким спрашивают врача о своем диагнозе.
   -Нормально!- ответил один из ассистентов не слишком уверенно.
   Он видел, что внешность профессора говорит о другом, но не мог сообразить, в чем проблема.
   -Нормально,- повторил ассистент, перебрав в голове все возможные причины хоть какой-нибудь ненормальности. - А что?
   Ласкин открыл, было дверь в лабораторию, но тот же ассистент непроизвольно удержал дверь.
   -Надо переодеться,- сказал он, - хотя, извините! Как скажете.
   -Да, да,- сказал Ласкин и потащил Завалихина к выходу.
   -Нет, стой,- добавил он и обратился к ассистенту. - Мне нужен ежедневник. Принеси, он в моем столике. Переодеваться нет времени.
   Молодой человек в белой спецодежде сходил в лабораторию и принес тот самый блокнот, который разглядывал Ласкин три минуты назад. Профессор открыл блокнот. Все записи, в том числе, за последние четыре месяца были на месте. Он вернул блокнот в руки ассистента.
   -Все в порядке!- сказал Ласкин и попытался улыбнуться по своей привычке.
   Улыбка получилась натянутой. Они с Завалихиным вновь вышли в коридор.
   -Ты что-нибудь понял?- спросил Ласкин.
   Они стояли молча. Коридор был зеленым, как если бы ничего не случилось.
   -Не будем спешить с выводами,- сказал Ласкин в раздумье. - Пошли! Пошли к медвежатам!
   Профессор опять вошел в “медвежатник”, на этот раз, как ни в чем не бывало. Служащие все так же пили чай за столиком в углу. Они вновь встали из-за столика навстречу Ласкину теперь уже с приветливыми лицами.
   Ласкин остановился у входа.
   -Как устроились?- спросил он громко.
   Рыжий веснушчатый мужчина в синем комбинезоне тут же поспешил к Ласкину с невыносимо казенной улыбкой на лице. Мужчина был здесь, без сомнения, начальником. Свою улыбку он пронес от чайного столика через все помещение.
   -Здравствуйте,- сказал мужчина и удивил Завалихина тем, что может разговаривать и улыбаться одновременно. - Добро пожаловать! Все готово к вашему приезду!
   Ласкин проглотил слюну вместе с этим приветствием. Завалихин вспомнил, как полчаса назад Ласкин давал распоряжения этому рыжему и они, несомненно, здоровались.
   -Заждались вас!- продолжал мужчина свое приветствие. - Вот! Пройдите к медвежатам!
   Ласкин глянул на медвежат сквозь прозрачное ограждение и зачем-то помахал им рукой. Завалихина не оставляло впечатление нарочитости происходящего. Ласкин не спешил со своими обычными в таких случаях распоряжениями. Он явно боялся ляпнуть что-нибудь невпопад.
   -Все хорошо!- сказал Ласкин, помахивая рукой присутствующим. - Все о'кей!
   Он отозвал Завалихина в сторонку.
   -Узнай как-нибудь аккуратно, какое сегодня число!- сказал Ласкин и вновь помахал рукой всем, вообще, и неизвестно кому, в частности.
   “Трудно все-таки быть сумасшедшим среди нормальных”,- подумал Завалихин. - "Среди своих - еще ничего”.
   Он сходил в стерилизационную и вернулся, потешив своими вопросами дежурных ассистентов.
   -Сегодня пятнадцатое,- шепнул он Ласкину, - как и должно быть. Но нас с вами здесь еще никто не видел! То есть, нас увидели тогда, когда этот рыжий говорил свое приветствие.
   Ласкин быстро прикинул что-то в уме, расплылся в своей улыбке, подошел к рыжему и обнял его за плечи.
   -Великолепно!- сказал Ласкин, от чего рыжий слегка оторопел.
   На такую реакцию он явно не рассчитывал.
   -Замечательно!- добавил Ласкин. - В такой день только чай пить!
   Он взял Завалихина под локоть и повел к выходу.
   -Пейте чай!- сказал Ласкин, обернувшись, и они с Завалихиным снова вышли из “медвежатника”.
  
   XII
   Происшествие в бункере Ласкин с Завалихиным восприняли без разногласий по поводу его природы. Обоим было ясно, что они соприкоснулись с коллизией времени.
   Нельзя сказать, что эта проблема была диковинной, но до сих пор с подобными трудностями сталкивались, разве что, врачи, практикующие в психиатрических лечебницах. Там речь могла идти о субъективных ощущениях пациентов, вызванных патологическими изменениями психики. В данном случае и профессор, и доцент имели основания считать, что их оценки происшедшего носят объективный характер.
   Они вновь сидели вдвоем в кабинете Ласкина в его коттедже. Этот коттедж в последнее время стал для Завалихина некой крепостью, в которой он мог укрыться от нарастающих событий своей жизни и предаться размышлениям в компании своего теперь уже постоянного собеседника.
   -Если мы имеем дело со сдвигом шкалы времени,- сказал Завалихин, - тогда нам придется объяснить, каким образом перемещались во времени наши материальные тела.
   -Шкала времени не может двигаться,- сказал Ласкин. - На то она и шкала. Виртуальный след, раз и навсегда оставленный движением тел в отрезке истории. Материальные тела так же не могут двигаться в собственном следе. Они неизбежно столкнулись бы сами с собой или с другими, уже занявшими свою нишу в пространстве и времени.
   -Тогда, каким образом мы выпадали из настоящего и могли находиться в других отрезках времени?
   -Я думаю,- сказал Ласкин,- что в другой отрезок времени просочилось только наше сознание или сущность. Наши материальные тела находились там, где им должно находиться. То есть, в божьем дне пятнадцатого июня.
   -В таком случае,- сказал Завалихин, - должно быть конкретное место, где находились наши тела.
   -Вот это и интересно,- сказал Ласкин. - Служащие увидели нас в бункере только тогда, когда мы вломились в “медвежатник” во второй раз. Первое наше появление и наш настоящий приезд они или не видели, или не помнят.
   -Но, почему мы не помним о своем месте нахождения в реальном времени?
   -Амнезия,- сказал Ласкин. - Защитная реакция памяти. Если бы не амнезия, то с нашим сознанием произошло бы то же самое, что могло бы произойти с материальным телом, будь оно перемещено во времени. Состояние нашего сознания в разных отрезках времени наложилось бы друг на друга и тогда - полное замыкание! Мы оба стали бы пациентами тех лечебниц, о которых мы говорили.
   -Выходит, пока мы бегали по коридору,- сказал Завалихин, - наши тела спокойно занимались чем-то в дне пятнадцатого июня, но эти события не сохранились в нашей памяти?
   -Выходит, так,- сказал Ласкин. - А что тебя беспокоит? Я надеюсь, что, пользуясь случаем, ты меня не ограбил?
   -Меня беспокоит одна неточность,- сказал Завалихин. - Мы встретились в бункере с вашими служащими пятнадцатого числа. Но! В сутолоке дня мы забыли о том, что в бункер мы выехали тринадцатого!
   -Вот как,- сказал Ласкин. - Что же ты молчал?
   -У вас научился,- усмехнулся Завалихин.
   -Ну, что же,- произнес Ласкин в раздумье. - Случается, амнезия выкидывает из памяти и гораздо большие отрезки времени. К тому же, в нашем случае это не принципиально. Здесь главное, что мы помним о своем пребывании в другом времени. Этого пока достаточно.
   Завалихин согласился с разумностью такого подхода, тем более что у них не было возможности что-либо изменить. Он решил затронуть еще одну проблему.
   -Если допустить, что наши рассуждения верны,- сказал Завалихин, - то, как же быть с медведицей?
   -А что с медведицей?- спросил Ласкин.
   -Мы разминулись с ней в том, прошлом времени бункера просто случайно,- сказал Завалихин. - Что, если она решит пожаловать к нам в гости из своего небытия?
   -Ерунда,- возразил Ласкин. - Даже если она и появится где-то, образ ее будет бесплотным и это будет только привидение, которое не способно на контакты с материальной средой.
   -Как же быть с телекинезом?- сказал Завалихин. - Я имею в виду способность сознания перемещать предметы. Это прямое подтверждение возможности воздействия нематериального мира на нашу реальность.
   -Во-первых,- сказал Ласкин, - эта способность еще не доказана. И потом, неприятности надо получать по мере их поступления. Эту хорошую формулу еще никто не отменял.
   “Не доказанное не значит не существующее”,- вспомнил Завалихин слова Ласкина, но промолчал. - "Ласкин сам брал в руки блокнот, находясь в лаборатории в прошлом времени, и у него не было никаких проблем с тем, чтобы спокойно удерживать его в руках. Старый фарисей неисправим”.
   Несмотря на мелкую некорректность профессора, ходом их размышлений Завалихин был удовлетворен. Торопиться с выводами он не хотел, так же как и Ласкин, но выводы, которые уже напрашивались сами собой, вполне соответствовали его ощущениям.
   -Может быть, рядом с проблемой, которую мы обсуждаем, мой интерес выглядит обывательским,- сказал Завалихин, - но я бы с удовольствием выяснил, где мы были с тринадцатого по пятнадцатое.
   Ласкин рассмеялся.
   -Амнезия - это диагноз,- сказал он. - Надо подождать пока кто-нибудь напомнит нам о событиях, в которых мы, без сомнения, участвовали. Конечно, если тому есть свидетели. Впрочем, я думаю, что это уже скучно. Больных амнезией пруд пруди и никого не интересуют их прозрения, кроме их ближайших родственников.
   Прощаясь, оба они постарались удержаться от каких-либо комментариев. Обоим без слов было понятно, что к выводам они не готовы. Как всегда по вечерам, Завалихин и сегодня решил провести время дома у телевизора.
   Он старался выбирать развлекательные каналы, просмотр которых не требовал какого-либо напряжения. Так он отдыхал. Телевизионщики наверняка знали, что так отдыхают миллионы телезрителей и вовсю старались никого не напрягать. Они совсем перестали бы напрягать кого-либо даже словом, но закон жанра - развлекай и обманывай! - обязывал их нести в эфир самую потрясающую чушь.
   Время было уже позднее, Завалихин смотрел очередное ток-шоу, и вяло следил за событиями на телеэкране. К его расслабленности, вдруг, стало примешиваться беспокойное чувство. Он вспомнил об Арине с острой тоской, и эта тоска стала расти в нем с каждой минутой. Такая перемена настроения привела Завалихина в замешательство. Конечно же, он помнил об Арине всегда, но сейчас внезапные воспоминания должны были иметь какой-то толчок. В этом мире на все есть свои причины.
   “Похоже на эффект двадцать пятого кадра”,- подумал Завалихин и ему стало грустно. - "Возможно, сама Арина стала двадцать пятым кадром в событиях моей жизни”.
   Он выключил телевизор и остался сидеть в темной комнате.
   Раздался телефонный звонок.
   Сердце Завалихина дрогнуло. Он каким-то чутьем связал свое настроение с этим звонком. Он взял трубку.
   -Здравствуй, Сережа,- услышал он женский голос, - почему не звонишь?
   Это была она. Голос Арины Завалихин узнал бы из сотен других. Она спрашивала Сережу!
   Завалихин напрягся, подбирая нужные слова, но боязнь конфуза заставляла его молчать. За что ему такое? Арина ошиблась номером и по прихоти судьбы попала на его телефон! Завалихин уже готов был сказать, что она ошиблась, но язык не поворачивался прервать этот, случайно возникший в трубке, голос и рука не поднималась положить трубку.
   “Я тоже Сережа”,- мелькнуло у Завалихина.
   -Что молчишь?- спросила Арина.
   -Здравствуй,- пролепетал Завалихин, - те! Здравствуйте! Вы попали в квартиру доцента Завалихина!
   В трубке раздался ее мягкий смех.
   -Зачем ты мне это говоришь?
   Завалихин оттягивал последние мгновения и пользовался ее заблуждением только для того, чтобы услышать еще хоть один звук.
   -Я доцент Завалихин!- сказал Завалихин, не в силах больше растягивать сладкую иллюзию.
   -Не шути так, Сережа!- сказала Арина с легким укором. - Я знаю, что ты Завалихин.
   “Что?”- подумал доцент. - "Что?”
   В эту секунду он испытал и разочарование, и сладость мига, который ему не принадлежал и надежду.
   -Откуда вы знаете?- спросил Завалихин и ему захотелось тут же, немедленно провалиться куда-нибудь в тартарары.
   -Мы уже на “вы”?- спросила Арина.
   Доцент, вдруг, понял, что он просто глупец. С ним разговаривала Арина! Она обращалась к нему, Завалихину, она не путала его ни с кем, а он подвергал все это сомнению!
   -Здравствуй, Арина,- сказал Завалихин так, будто они разговаривали всю жизнь.
   -Ну вот,- сказала Арина. - Уже теплее. Как ты вчера добрался до дома?
   Доцент понимал только то, что он ничего не понимает. Ему захотелось еще раз сказать, что он Завалихин и прервать этот сладкий сон, но он уже обрел мужество и взял себя в руки. Он решил привести в порядок мысли и разговаривать с ней так, как это понадобится.
   -Арина!- сказал Завалихин, все еще не веря, что можно вот так запросто к ней обращаться. - Можно я вам, то есть, можно я тебе перезвоню? Через минуту. Нет, раньше. Мне сейчас неудобно разговаривать.
   В трубке раздались гудки. Завалихин посмотрел на дисплей автоматического определителя номера. Номер был не определен.
   “Она звонила из автомата!”- подумал Завалихин. - "Какой же я идиот!”
   Домашний телефон Арины, номер которого Завалихину дала новая секретарша, не отвечал. Доцент провел бессонную ночь у телефона, но так и не дождался другого звонка.
   Утром Завалихин попытался спокойно оценить все обстоятельства, повлекшие за собой этот неожиданный звонок и, по размышлению, пришел к выводу, что звонок не мог быть следствием каких бы то ни было обстоятельств. Единственный разумный вывод был однозначен. В течение тех двух дней, когда они с Ласкиным находились в состоянии амнезии, он каким-то образом встретился с Ариной, и эта встреча оставила у нее хорошее впечатление.
   Она не могла знать о провале в его памяти, поэтому его разговор по телефону показался ей либо чудовищным бредом, либо недобрым розыгрышем. Хрен, как известно, редьки не слаще и Завалихин в любом случае оказался в глазах Арины ненормальным.
   Доцент не мог смириться с тем, что предмет его мечтаний, его желанная женщина вот так просто канет неизвестно куда после их телефонного разговора по причине простого недоразумения. Он решил разыскать ее и объясниться.
   На звонок в дверь ему, как и в прошлый раз никто не открыл, но он уже знал, что не уйдет никуда и дождется ее возле дома, сколько бы ни пришлось ждать. Он присел на знакомую скамью.
   Дворик Арины все так же жил своей жизнью, и Завалихин принялся воображать картинки ее быта, связанные с этим двориком. Она жила здесь и ее могли видеть каждый день дети, игравшие сейчас в песочнице, она могла с ними разговаривать и даже знать их имена! Ощущение причастности к ее жизни появлялось у Завалихина в этом дворике и он уже чувствовал себя не то чтобы случайным гостем, но хозяином положения.
   “Она не любит бывать дома”,- подумал Завалихин. - "Наверное, она не любит одиночества”.
   Завалихин дважды оставлял свой пост на скамье и дважды, вернувшись, звонил в ее дверь. В нем не было ни беспокойства, ни сомнений. Он долго ждал без надежды и теперь, когда он точно знал, что она желает этой встречи, любое ожидание не стало бы ему в тягость.
   -Вы не Арину ждете?- услышал он вопрос за своей спиной.
   Завалихин повернулся и увидел девушку, которая обращалась, без сомнения, к нему.
   -Арину,- охотно отозвался Завалихин и по заурядной мужской привычке оглядел ее с ног до головы.
   По возрасту девушка, подошедшая к Завалихину, вполне могла быть подругой Арины. Завалихин, склонный к анализу “всего и вся”, порой, без разбора и без цели, проявлял свою наблюдательность и в отношении девушек. У него была даже теория на этот счет. Он вывел полушутливую, полусерьезную роль внешности во взаимоотношениях двух подруг.
   Теория сводилась к тому, что, безусловно, красивая и уверенная в себе девушка подбирает себе такую же подругу, не опасаясь соперничества в мужском обществе, в то время как девушка, комплексующая по поводу своей внешности, подбирает себе невзрачную спутницу в стремлении выглядеть выигрышно рядом с ней.
   Эта девушка была под стать Арине.
   -Давно сидите?- спросила девушка, приветливо улыбнувшись, и Завалихин утвердился в мысли, что она, конечно же, ее подруга.
   Очевидно, девушка была в курсе знакомства Завалихина с Ариной, иначе с чего бы она проявила в нем такое участие? Доцент испытывал неловкость. Могло быть и так, что девушка видела его рядом с Ариной и, не исключено, что они с ней даже знакомились. Как нелепо придется выглядеть ему в ближайшее время перед милыми ему людьми!
   -Присядьте рядом,- предложил Завалихин, лавируя словами с таким расчетом, чтобы ни чем не выдать полное отсутствие собственной памяти.
   -Ну, что вы!- возразила девушка. - Если хотите дождаться, можно посидеть у нее. У меня есть ключ, а она скоро придет.
   С этими словами девушка пошла в дом и Завалихин последовал за ней.
   В квартире Арины ничего не изменилось со времени визита Завалихина. Доценту с трудом удавалось делать вид, что он помнит знакомство с подругой. Больше всего его угнетало то, что он не может назвать подругу по имени и от этого разговор становился натянутым, а сам доцент выглядел косноязычным. Подруга как-то по-своему поняла затруднения Завалихина и ушла в другую комнату, избавив его от необходимости мямлить невпопад.
   “Ничего”,- думал Завалихин. - "Все прояснится и все наладится”.
   Доцент сидел в знакомом кресле, на диване лежала все та же знакомая подушка. На стене тикали часы с большим циферблатом. Подруга приготовила кофе, выпила чашку на пару с Завалихиным и, вероятно, окончательно утвердившись в мысли о том, что доцент неисправимый молчун, вновь оставила его в одиночестве.
   Завалихин решил не удивляться ни чему и все воспринимать как должное, чтобы не испортить хотя бы то, чего ему, несомненно, удалось достигнуть. В конце концов, его амнезия - это его проблема и не стоит говорить о проблемах там, где их не должно быть.
   “Ни на что не навязывайся и ни от чего не отказывайся!”- думал, повеселевший, Завалихин. - "Если подруга Арины воспринимает меня нормально, значит, нет причин для беспокойства!”
   В двери защелкал замок.
   Арина открывала дверь своим ключом, а Завалихин готовился к самой непредсказуемой импровизации в своей жизни. Вот она прикрыла за собой дверь, вот она положила сумочку на тумбу в прихожей, вот она вошла в комнату и увидела Завалихина. Она замерла на миг от неожиданности и недоумение на ее лице уступило место приветливой улыбке.
   Она ему улыбнулась!
   -Тебя Жанна впустила?- спросила Арина.
   Завалихин, вскочивший с кресла ей навстречу, поспешно закивал головой.
   -Да, Жанна!- сказал он, обретая уверенность. - Конечно, Жанна! Смешно предположить, что я влез в форточку!
   Арина рассмеялась. Она окинула взглядом фигуру Завалихина и доцент понял, что шутка ему удалась. Подруга Арины вышла из комнаты, они переглянулись и рассмеялись теперь уже вдвоем.
   -Привет, Лариса!- сказала Арина. - Надеюсь, в доме больше никого нет?
   “Чудовищно”,- подумал Завалихин. - "Посмотрим, как дальше дело пойдет. Не приниматься же мне за рассказ о своей беготне с Ласкиным по коридорам прошлого времени.”
   -Летят с высокой крыши два кирпича,- сказал Завалихин, вспомнив старый анекдот. - Один другого спрашивает: “Куда ты летишь?” Другой отвечает: “А мне все равно, лишь бы человек был хороший!”
   Обе девушки благосклонно улыбнулись и Завалихин понял, что на этот раз он выкрутился. Арина вместе с Ларисой ушли в другую комнату, чтобы переодеться в домашнюю одежду и Завалихин снова остался один.
   “Хорошее начало”,- подумал Завалихин. - "Хотя, нельзя забывать, что это начало только для меня”.
   Подруги не появлялись из своей комнаты, и Завалихин вновь почувствовал себя дискомфортно. Сказать, что в его нахождении здесь, в квартире Арины было что-то противоестественное, значило бы не сказать ничего.
   Если судить по той обыденной, хотя и приветливой реакции Арины на появление Завалихина, можно было подумать, что он ее супруг, как минимум, с десятилетним стажем. Завалихин по едва приметным оттенкам слов, по характеру мимики и доверительности во взглядах пытался представить себе, насколько они близки друг другу сегодня, но сама возможность ответа на этот вопрос исчезала вместе с осознанием полной его абсурдности.
   “Кто его знает”,- думал он, - "как там у них, у девушек. Наверное, обсуждают какие-то дела. Все они милые болтушки!”
   Наконец, из комнаты вышла Арина. Она присела на диван напротив Завалихина, потянулась к нему и взяла его руки в свои ладони. Глаза ее блестели нежностью. Ворот ее халатика легко отвис, обнажая по-домашнему доступную, манящую грудь. Завалихин смотрел на грудь заворожено, не в силах ни отвести взгляда, ни сделать движения.
   “У нас было все”,- мелькнуло у него в голове. - "Она не может не замечать своей открытости”.
   Завалихин медленно освободил свои руки из ее ладоней и, скользя ладонями по ее рукам, обнял ее за плечи. Они были еще далеко и Завалихин встал со своего кресла перед ней на колени, чтобы быть ближе.
   Он заглянул в ее глаза, все еще не веря в то, что все позволено, и увидел в них истому и ожидание ласки. Их губы сомкнулись.
   -Милый,- прошептала Арина после поцелуя, и последние сомнения доцента рухнули в сладкое никуда.
   Он почувствовал руками теплоту и нежность ее тела, он понял ее согласие, и ничто уже не могло его остановить. Он срывал с себя ненужные теперь одежды, ее тело стало послушным, а дыхание страстным. Она прильнула к нему откровенно, доверчиво и Завалихин ощутил, как ее горячая плоть раздвигается ему навстречу. Они надолго слились в одном движении и когда он уже готов был закричать от невыносимого счастья, по его телу прошла сладкая конвульсия и вместе с ней он ощутил радость освобождения. Арина долго не отпускала его, не в силах расстаться с этим могучим, всепоглощающим желанием.
   Счастье пришло к Завалихину.
   Он приходил в себя, лежа рядом с ней и ее тело, все еще не изведанное до конца, продолжало манить и будоражить воображение. Он был настолько отрешен от реальности, что в первое мгновение не удивился тому, что к ним в постель легла нагая Лариса.
   Завалихин ощутил новую нежность и только в следующий миг, проснувшееся сознание заставило его насторожиться. К своему удивлению он не ощутил неприятного чувства от прикосновения тела подруги, еще прохладного и не изведавшего его любви. Женское тело на этом ложе было уместным, и неожиданность ее появления пробудила в нем одну-единственную мысль.
   “Арина!”- подумал Завалихин. - "Что же она?”
   Завалихин притих между двумя подругами и постарался не думать ни о чем до тех пор, пока все само собой как-нибудь не разрешится. Между тем, Лариса уже ласкала его разгоряченное тело, и он не ощущал ничего кроме наслаждения. Арина не противилась этому вторжению. Напротив, она присоединилась к ее ласкам, и голова Завалихина поплыла куда-то далеко от всех проблем. Сумасшедшая ночь прошла как миг в стонах изнеможения и в новых желаниях. Доцент забылся только под утро.
   Наутро он проснулся от звука женских голосов. Подруги уже встали. Завалихин сладко потянулся, вспоминая вчерашнее приключение, и присел на диване. Арина с Ларисой занимались будничными утренними делами и ни одна из них не проявляла хоть какого-то смущения по поводу прошедшей ночи. Говорить было не о чем.
   Завалихин следил за их движениями и отмечал, что они обе ему приятны. Он попытался поймать за руку Арину, проходившую мимо, но та со смехом отдернула руку и погрозила ему пальцем.
   -Одевайся, шалунишка! Нам пора!
   Кофе пили втроем.
   Подруги перебрасывались фразами по каким-то неизвестным ему и малозначащим поводам. Он молча поглядывал на Арину. Как жаль, что у него не было случая рассказать ей о своей любви! Наступал день грядущий и им всем надо было думать о делах. Завалихин стал прощаться. Он поймал себя на том, что, помимо любви к Арине, он испытывает к Ларисе неожиданное чувство благодарности.
   Он уже взялся за ручку двери, но в этот момент Лариса протиснулась между дверью и Завалихиным. В ее глазах стояло удивление и тревога.
   -Надо платить!- сказала она.
   Завалихин с трудом освобождался от чувств. Наверное, он что-то забыл и теперь ставит милую девушку в неловкое положение.
   -Что платить?- спросил доцент.
   -Как, что? Деньги!
   “А.., как же Арина?”- хотел сказать Завалихин, но вовремя спохватился.
   Он взглянул в глаза Ларисы и не увидел там ничего, кроме жесткого требования. Лариса напоминала ему, взрослому человеку о его элементарной обязанности.
  
   XIII
   Завалихин теперь бывал в бункере каждый день. Ласкин настоял, чтобы доцент продал свою старенькую “жучку” и они совместно купили ему подержанный, но еще довольно приличный “Opel”.
   -Может случиться, что тебе придется меня подвозить,- объяснил Ласкин свою заинтересованность. - Не люблю экономить на собственных нервах.
   Они подготовили программу будущих исследований и первым ее этапом стала работа с медвежатами. Завалихин сам придумывал тесты для изучения их поведения. Целью исследований было определение уровня их психической активности и возможности “ненормативных” проявлений этой психики. Оба старались избегать слова “разум” в отношении медвежат, хотя, их способность к оценкам ситуаций, а значит, к обобщениям заслуживала такого определения. Если не брать в расчет некоторые странности их поведения, вызванные, по всей вероятности, сплетением их звериной сущности с замысловатой наследственностью, их можно было назвать просто очаровашками.
   Ласкин наотрез отказывался признавать то, что он вносил в их генетический код какие-либо изменения, у Завалихина не было причины сомневаться в его правдивости, но, вместе с тем, нельзя было отрицать аномальность в развитии этих зверей в сравнении с их природными прототипами. Одну из возможных причин того, что эксперимент Ласкина в свое время вышел из-под контроля и сейчас им обоим приходится с азов налаживать этот контроль, Завалихин видел все-таки в скрытой мутации генов медведицы-матери.
   Изотоп осмия-187 радиоактивен и его близость к лаборатории, его неучтенное воздействие могло сыграть свою невидимую роль в том, что Ласкину не удалось сделать результат эксперимента определенным и предсказуемым. Так или иначе, им сейчас надо было разобраться и в причинах аномалии, и в природе ее последствий.
   Завалихин вел свой “Opel” по знакомой дороге и думал об Арине.
   Он уже пришел в себя после того ушата холодной воды, который выплеснули на него подруги при прощании. На что он надеялся? Он, вечно поглощенный собой фантазер и романтик! Жизнь сурова и вряд ли кого-то можно винить за то, что хочется просто жить. Не всем даются блага по признаку родства, таланта или удачи и на что рассчитывать ей, слабой женщине в этом мире корыстных и себялюбивых мужчин? Природа дала ей внешность и очарование, чтобы блистать, но блеск жемчужины привлекает внимание коллекционера. В мире, где за все надо платить деньги можно заработать только с продажи, либо получить их обманом. Что делать, когда единственный товар, который у нее есть - это ее тело. По крайней мере, она никого не обманывала.
   Завалихина не оставляло ощущение недосказанности в их таких неожиданно коммерческих отношениях. Так случилось, что у него не было времени поговорить с ней и выяснить, как, каким образом он впервые оказался в ее постели. Теперь для этого разговора вряд ли появится даже возможность. Есть вещи, расспрашивать о которых заведомо бесполезно только потому, что нормальному человеку просто не придет в голову об этом говорить.
   “Арина”,- думал Завалихин. - "При всем при том она фигура исключительная. Этот эксперимент с клонированием, эта ее близость к Ласкину и последующий разрыв с ним. Наконец, этот странный телефонный звонок, канун которого он почувствовал во время просмотра телепрограммы! Неоднозначно все, с чем успела соприкоснуться эта медведица”.
   Нежные чувства к Арине не покидали доцента. К ним теперь примешивалось чувство жалости так, как если бы Арина была тяжело больна и он случайно узнал об этом. Завалихин все чаще ловил себя на мысли, которая раньше не приходила ему в голову.
   “Теперь я тоже имею отношение к медведице”,- думал он. - "Неужели, ее воздействие не коснулось и меня самого? Неужели, я этого просто не вижу?”
   Задумавшись, Завалихин чуть не сбил старушку, невесть откуда появившуюся на трассе вдали от города. Старушка, видно, по рассеянности стала переходить проезжую часть перед самым автомобилем. Завалихину стоило труда вывернуть машину в последний момент. Машину слегка занесло и он не был уверен, что не зацепил старушку задним бампером. Он остановился, не увидев старушки в зеркале заднего обзора, что заставило его предположить худшее.
   Завалихин вышел из машины и оглядел полотно дороги позади автомобиля. Старушки нигде не было. С самыми мрачными предположениями Завалихин пошел по следу протектора своего автомобиля.
   “Неужели я ее так ударил, что ее выкинуло с дороги?”- думал Завалихин и прикидывал на себя, смог бы он выдержать такой удар и что должно теперь остаться от старушки.
   Получалось совсем плохо.
   Он шел вдоль обочины в надежде увидеть хоть где-нибудь, хоть какое-нибудь шевеление, но не находил ни самой старушки, ни ее бездыханного тела. Он уже усомнился, была ли сама старушка, но если это так и старушки не было, получалось еще хуже. Значит ему, Завалихину, уже блазнятся какие-то старушки, он становится опасным на дорогах, ему пора прекращать всю эту научную деятельность и без шуток лечиться!
   Он вернулся к машине и поехал дальше.
   “Не было старушки”,- решил он. - "Надо лечиться!”
   Проехав с километр, за поворотом он увидел ту же старушку, идущую по обочине вдоль дороги по направлению его движения. Времени, которое Завалихин потратил на поиски старушки, ей как раз хватало, чтобы пройти это расстояние.
   “Не надо лечиться!”- весело подумал Завалихин и остановился рядом с ней, чтобы предложить ее подвезти.
   Старушка сделала вид, что не заметила остановившейся рядом машины, и продолжала идти, как ни в чем не бывало.
   “Вот, старая!”- подумал Завалихин. - "Боится сесть в машину. Кому ты нужна!”
   Он вышел из машины, чтобы оказать старушке знаки внимания и успокоить ее. Он чувствовал себя немного виноватым, ведь он чуть ее не сбил! Старушка отмахивалась, отнекивалась и продолжала идти своим путем. Завалихин хотел, было оставить ее в покое и вернуться к автомобилю, как вдруг, она согласилась. Она устроилась на переднем сидении рядом с Завалихиным, поставила свою котомку себе на колени и вцепилась в нее обеими руками. По всей видимости, она все же не очень-то ему доверяла.
   “Вот, старые люди!”- со смехом думал Завалихин. - "Что она там себе воображает?”
   -Что же вы одна так далеко бываете?- спросил Завалихин только для того, чтобы не молчать. Он пытался хоть как-то побудить ее расслабиться и ехать спокойно.
   Старушка, напротив, насторожилась еще больше и теперь поглядывала на Завалихина почти со страхом, скрывая этот страх в мимолетных взглядах украдкой.
   -Грибы, грибы!- затараторила старушка, будто оправдываясь, или, ища снисхождения. - По грибы я здесь, сынок!
   Старушка была одета в пеструю одежду и эта пестрота мешала распознать даже фасон. Не то это был сарафан, не то кофта с длинной юбкой. Всю эту пестроту довершал платок такой же расцветки, плотно повязанный поверх головы так, что из-под него проступало только ее сморщенное личико. Завалихин чувствовал ее напряжение, и оно передавалось ему самому.
   “Не зря, все-таки, говорят о существовании ауры”,- думал Завалихин. - "У нее эта аура напряженная и, по-честному, не очень приятная”.
   Старушка забеспокоилась еще больше и заерзала на своем сидении. Если можно так сказать о человеке, сидящем в автомобиле, она не находила себе места.
   -Напрасно вы так беспокоитесь,- сказал Завалихин. - Вам куда ехать?
   -Встань!- крикнула старушка и махнула рукой сверху вниз. - Встань, тебе говорю!
   Завалихин не сразу понял, что она просит его остановиться. Он подрулил к обочине и остановил машину. Она попыталась открыть дверь, но не смогла сообразить, как это сделать. Завалихин протянул руку к двери со своего сиденья и при этом прижал старушку. Сначала он ничего не понял.
   Старушка выскочила из машины и бросилась бегом к лесу.
   -Куда, куда! На кудыкину гору!- выкрикнула она, обернувшись. - Еконь паслатый!
   Завалихин, наконец, понял то, что его так удивило. Когда он прижал старушку, потянувшись к двери, он не ощутил под ее одеждой тела. На сидении его машины минуту назад сидела, облеченная в пестрый наряд, пустота.
   “Сколько раз зарекался не подвозить случайных попутчиков”,- подумал Завалихин, тронувшись дальше.
   Настроение было испорчено.
   В бункере он уже освоился. Вернее, он освоился в той его части, где ему было позволено находиться. Все производство Ласкин организовал по принципу режимного предприятия и, работающие в нем, были допущены только к тем секторам, к которым они имели непосредственное отношение. Где-то по ту сторону бетонных стен “медвежатника” днем и ночью работали какие-то установки, в складах скапливались и вывозились оттуда материалы, сырье и товар, одним словом, империя Ласкина делала свои деньги.
   Завалихин занимался с медвежатами в их помещении и редко заглядывал в лабораторию. Эта “святая святых” несла на себе печать тайны, неведомой самим ее устроителям, и Завалихин чувствовал себя в лаборатории неуютно.
   Он был уверен, что узнал в одном из медвежат Гошу по той доверчивости и интересу, с которым тот относился к людям. Второго, диковатого и нелюдимого он без затей так и называл Вторым. Завалихин целыми днями возился с ними и знакомился с особенностями их поведения. С помощью ассистентов, приданных ему в качестве сотрудников его исследовательской группы, Завалихин изучал способности медвежат к восприятию цвета, к счету, к запоминанию и к обучению. Результаты нельзя было назвать ошеломляющими. Медвежат можно было охарактеризовать как очень способных, даже продвинутых, но все же зверей. Доценту не удавалось обнаружить в них никаких признаков паранормальности.
   Завалихин добивался от Ласкина разрешения включить в его группу Алену и Славу. Он мотивировал свою просьбу тем, что Алена могла бы повлиять на Гошу и спровоцировать его на аномальное поведение, но Ласкин не соглашался. По его словам, он не хотел устраивать из своего предприятия кружок юных натуралистов и порекомендовал Завалихину справляться своими силами. Завалихин понял это так, что Ласкин все-таки не хочет допускать в свой бункер лишние глаза и лишние уши.
   -На аллаха надейся, а верблюда привязывай!- повторял Ласкин всякий раз, когда разговор заходил о студентах, памятуя о том, что они однажды уже увели медвежонка с привязи.
   “Ну, что ж!”- думал Завалихин. - "Может, это и к лучшему для самих студентов. У них сейчас и без того проблем хватает”.
   Алена продолжала свои путешествия во времени, всякий раз возвращаясь в одно и то же знакомое место, которое она уже описывала Завалихину. Обстоятельства ее пребывания в прошлом не менялись. Она все так же теребила лен в компании подруг на поляне, у реки и бородатый мужик все так же проверял их работу. Медвежонок то появлялся на поляне в видениях Алены, то исчезал и его присутствие никак не влияло на ход виртуальных событий.
   В реальности студентка таяла прямо на глазах. Официальная “массовая” медицина затруднялась в постановке диагноза, ссылаясь на необходимость диагностических исследований в специальных клиниках, что в действительности означало уход от медицинской темы в область бюрократическую.
   О настоящей природе ее заболевания догадывались только Слава с Завалихиным, не считая Ласкина, которого мало интересовала судьба девушки, но и они не могли дать ей рекомендации по избавлению от этого навязчивого состояния. Все, с чем они столкнулись в последнее время, до сих пор не имело не то чтобы научных, но и каких-либо мало-мальски системных объяснений. Завалихин, не будучи врачом, все же помнил первое правило врачевателя - “не навреди!” - и не торопился с советами. Тем не менее, состояние Алены взывало хоть к каким-нибудь мерам, иначе трудно было предположить, надолго ли ее хватит.
   Сама девушка отказывалась от дальнейших рассказов о своих путешествиях.
   Завалихин решился-таки на первые системные обобщения происходящего вокруг “медвежьей темы”, несмотря на очевидную недостаточность исходных данных для такого рода анализа. Увы, жизнь диктовала свои правила и сроки. Завалихину надо было спешить.
   Он решил создать гипотетическую, умозрительную модель мира, пользуясь только полученными в ходе своих исследований впечатлениями и собственной интуицией. Доцент полагался на то, что, если он не ошибется в создании такой модели, то это будет все же лучше чем ничего и он сумеет сдвинуться с места на пути к возможности влияния на аномальные ситуации. О том, что будет, если он ошибется, Завалихин старался не думать.
   Доцент взял за основу свои впечатления от перемещений собственного сознания по астральным сферам во время своего коматозного состояния на пчельнике, не вникая в причины самого состояния. Он сейчас не смог бы разобраться в этих причинах при всем желании, будь то последствия нападения медведицы, или ее опосредованное влияние на сознание Завалихина через образ Ласкина. Завалихин просто решил принять за факт эти полеты своего сознания. В своих впечатлениях он не мог усомниться, и ошибка могла бы случиться только в результате неверного объяснения природы самого факта.
   С самого начала ему надо было найти словесные обозначения предметов своих исследований, которые отвечали бы сути этих предметов. Он вспомнил научные и религиозные источники и по возможности выбрал все, что определяло самосознание, как таковое. Фрейдовское “эго”, религиозную и поэтическую “душу”, тяжеловесное, почти паталогоанатомическое “подсознание” и другое он условно объединил знакомым словом “сущность”, но лингвистика была здесь ни при чем. Слово есть звук, и оно наполняется смыслом по мере его появления.
   Сущностью Завалихин назвал все, что имеет отношение к самоощущениям личности, либо, сказать по-другому, к индивидуальному восприятию человеком окружающего мира. Доценту уже представлялась возможность убедиться, что самоощущение имеет место быть вне человеческой плоти. Что с того, что душа, оторвавшись от тела, теряет возможность влиять на события! Эта возможность людьми, вообще, сильно преувеличена. Больше того, упорные и сознательные попытки человека повлиять на ход событий не пресекаются судьбой до тех пор, пока эти усилия не переходят грань предначертанного. В таких случаях попытки кончаются плохо для самого упорствующего.
   Анализируя свои собственные впечатления, и, опираясь на существующие представления, описанные в разных источниках, Завалихин пришел к выводу, что сущность человека бытует на разных уровнях развития и, соответственно, на разных уровнях достигнутых сфер бытия.
   Первая, самая близкая к земной сфера находится в непосредственной близости от самой Земли, в рамках действия ее гравитационного поля. Сущность, отделяясь от плоти, в первое время пребывает в близкой сфере, имея возможность менять географию своего местонахождения относительно поверхности Земли, но это уже не есть движение в пространстве.
   Состояние пространства для нематериального объекта видоизменяется так, чтобы он находился с ним в одном измерении, или качестве. Все, с чем соприкасается сущность, бытуя в околоземной сфере, не есть материя, но есть виртуальная проекция материи в нематериальный мир и природа этой проекции отличается от природы материи так, как отличается воображаемый объект от реального. Тем не менее, сущность может перемещаться в этой проекции и скорость ее перемещения мгновенна. Понятия скорости просто нет в условиях отсутствия пространства и времени. С мгновенностью сущности может перемещаться только мысль.
   По мере удаления от Земли сущность перетекает по астральным полям других скоплений материи, если нет причин, препятствующих такому продвижению. При вхождении в зону влияния “черных дыр” где исчезает материя, сущность теряет возможность возврата в земные сферы и навсегда перемещается в области, недосягаемые для воображения.
   Конечной сферой этого движения является некая нирвана, или вселенский разум, который пополняется человеческими сущностями, как океан пополняется каплями дождя. Несомненно, при вхождении в нирвану существует некий фильтр, препятствующий проникновению туда сущностей, не достигших адекватного качества в свою бытность на Земле. Действительно, зачем засорять светлый поток мутными каплями? О том, в какие воды отфильтровываются грешные сущности известно каждому.
   Возврат сущности из запредельного мира, из этого океана вселенского разума в земные сферы возможен только по велению законов, доступных лишь Создателю и в таких формах, которые не могут быть уложены в воображение смертных по причине полного отсутствия аналогов в природе человеческих фантазий. Мир не просто многомерен, он бесконечен в своих формах и состояниях. Полное знание о градациях и состояниях мира может быть названо абсолютным, но от такого знания должен поостеречься здоровый разум.
   В сознание человека, вместимость которого сама по себе ограниченна определенными материальными рамками, не может уложиться полное представление о бесконечности. Чем далее отстоит отдельная составляющая бесконечного ряда от привычных для человека понятий, тем более чуждой и абсурдной она будет выглядеть в человеческом представлении, пусть даже созерцание или контакт сознания с таковой станет возможным.
   Завалихин до сих пор пытался исследовать мир, доступный своему воображению. Его сущность во время своих перемещений и метаморфоз не покидала ближайших сфер, а его сегодняшние интересы дальше и не простирались. Он все-таки решил привлечь Алену к своим исследованиям, несмотря на возражения Ласкина. Оставалось только выбрать подходящий момент. Своим тайным решением Завалихин надеялся достичь сразу двух целей. Первое - это овладеть механизмом вхождения в ближайшие сферы нематериального бытия либо вместе с Аленой, либо с ее помощью. Второе - это все-таки помочь девушке справиться со своим наваждением. И та, и другая цель казались доценту вполне достойными.
   ”Почему не удается найти в медвежатах признаки паранормальности?”- думал Завалихин. - "Все это непременно должно поддаваться исследованию. Главное, соприкоснуться с проблемой самому, чтобы иметь возможность наблюдать механизм трансформации сознания непосредственно, а не в изложении Алены, будь она даже очень умной девочкой”.
   Завалихину вспомнилось, как Слава говорил о том, что медведица заставляет Алену медитировать. Конечно же, это было сказано сгоряча и наугад, но доцент разглядел в этих словах момент истины.
   “Медитация!”- думал Завалихин. - "Это особое состояние психики и сознания, при котором сущность, пребывая в теле, становится особенно восприимчивой к своим материнским пенатам и имеет возможность контакта, как с материальным миром, так и с миром астральных проекций. В таком состоянии сущность, обычно закрытая для восприятия разума, становится посредником между двумя мирами. Возникает возможность обратных проекций из мира теней в реальность и это единственный способ контакта сознания с потусторонним!”
   Доцент не имел практики вхождения в состояние медитации. О том, как выходить из этого состояния Завалихин совсем не помышлял и в реализации своих намерений он в большей степени полагался на “авось”, сам, не желая себе в этом признаться. Если существует некая программа, следуя которой, человек живет и совершает поступки помимо своей воли и предвидения, то Завалихин, без сомнения, решился испить эту чашу судьбы до конца. Он не мог объяснить природу метаморфоз сознания людей, находившихся рядом с медведицей, но то, что она служила своеобразным катализатором в этих метаморфозах, отрицать было невозможно. Медвежата так же, как их мать, несли в себе такие способности и Завалихин на свой страх и риск решил найти способ запуска этого катализатора.
   С этой целью доцент собрался сделать попытку медитации в присутствии медвежат. По его разумению, в состоянии медитации сознание должно адаптироваться к астральной среде одного из них и стать восприимчивым к виртуальным сферам. Присутствие Алены при таком опыте было необязательным. Она сама находилась в положении такого же объекта, в роли которого вознамерился выступить Завалихин и доцент решил привлечь девушку к опытам только в том случае, если у него ничего не получится без ее участия.
   Медвежата спали в своих клетях. В “медвежатнике”, кроме Завалихина, не было никого. Час был уже поздний и люди давно разъехались по домам.
   Завалихин подкатил мягкое кресло из уголка отдыха для персонала к клетям, выключил ненужное верхнее освещение так, что углы “медвежатника” потемнели и направил единственный включенный светильник на клети. Прозрачные ограждения клетей наполнились неяркими бликами света, отраженного в стеклах, Завалихин устроился в кресле и постарался расслабиться. Ему хорошо было видно медвежат. Медвежата спали, свернувшись, каждый в своей клети, у прозрачных смежных стенок. Засыпая, они, по всей видимости, смотрели друг на друга сквозь стенки клетей.
   “Напрасно мы их держим в разных клетях”,- подумал Завалихин. - "Это выглядит комфортно на наш взгляд, но медвежатам, вероятно, не хватает общения”.
   Из своего кресла Завалихину была видна лишь мордочка Гоши, в то время как Второй спал, повернувшись к доценту задницей. Мордочка Гоши выражала полнейшую безмятежность. Если бы не чуть заметно поднимающиеся бока медвежат при дыхании, можно было усомниться в том, живы ли они.
   По разумению Завалихина, состояние медитации должно было наступить в тот момент, когда в его голове не останется ни одной беспокойной мысли о чем-либо обыденном, когда он настроит себя на созерцание чего-нибудь величественного и непреходящего. Лучшее, что пришло ему на ум, это заставить себя думать о своем детстве. Картины прошлого, к которым он давно не возвращался в своих воспоминаниях, стали возникать в его памяти одна за другой.
   Он вспомнил городскую окраину, где они бегали с мальчишками по дворам, вспомнил черную собаку по кличке Мальвина, которую они вместе с приятелем из соседнего дома содержали в подворотне и чувство свежести мира, ощущение скорых неизведанных событий, так будораживших когда-то его мальчишескую кровь, вернулись к нему, побудив, вдруг, к тоске по несбывшемуся.
   Доцент сидел в своем кресле, предавшись неожиданной ностальгии по прошлому, и все его сегодняшние намерения постепенно теряли для него свою значимость и интерес.
   “Как долго я живу”,- подумалось доценту. - "Я успел забыть даже то, что когда-то казалось мне далеким будущим. Много ли во мне осталось от того мальчишки, каким я родился? И есть ли цель жизни в будущем, если ее невозможно отыскать в прошлом?”
   -Маленький...- услышал он, вдруг, резкий механический звук.
   Завалихин вздрогнул от неожиданности. Такой звук может издавать гуттаперчевая кукла, когда ее переворачивают в руках, имитируя баюканье. Он невольно оглянулся вокруг и оттого, что он среагировал на звук, стопроцентно невероятный здесь, в “медвежатнике” ему стало не по себе. Он мог ожидать всего, но только не этих кукольных звуков.
   -Гоша, ма-аленький!- вновь услышал Завалихин механические звуки и взглянул на медвежонка.
   Глаза Гоши были открыты. Он смотрел прямо на Завалихина. Сам медвежонок при этом оставался неподвижным.
   “Когда он успел открыть глаза?”- подумал Завалихин. - "Впрочем, что за глупости! Он мог открыть их в любую минуту”.
   Завалихин поднялся с кресла и подошел поближе к Гошиной клети. Он решил повнимательней разглядеть медвежонка. По его мнению, медвежонок должен был хоть как-то выразить эмоции притом, что он начал говорить. Завалихин наклонился к медвежонку. Мордочка Гоши была все так же безмятежна, но глаза его были плотно закрыты.
   “Начинается!”- подумал Завалихин. - "Я отвернулся от него только на секунду. Спокойно. Начнем с того, что медведи не могут разговаривать”.
   Доцент вновь уселся в кресло, устроился в нем поудобнее и приготовился ждать. Вокруг ничего не происходило. Он вернулся в мыслях в ту пору, о которой он вспоминал в тот миг, когда услышал кукольные звуки. Он отвел взгляд от медвежонка, надеясь, что тот откроет глаза, пока на него не смотрят, но все было тщетно. Гоша спал и не думал ни открывать глаза, ни уж, конечно же, разговаривать.
   “Может и вправду, поблазнилось?”- подумал Завалихин. - "Я слишком сильно хочу чего-то подобного. В таком состоянии легко принять желаемое за действительное”.
   Усилием воли Завалихин попытался освободить свою голову от каких бы то ни было мыслей. Он где-то читал, что такое возможно и что это-то и есть медитация. Ему наверняка удалось бы достичь своего, но в последний момент одна не вполне уместная мысль все же нарушила его намерение.
   “Что за черт!”- подумал он, взглянув на медвежонка.
   Глаза Гоши вновь были открыты.
   “Может, он их и не закрывал?”- подумал Завалихин. - "Хотя, какая разница? Закрывал, не закрывал, но почему при этом он не движется?”
   Гоша смотрел на Завалихина каким-то стеклянным взглядом. Доцент вновь поднялся с кресла и подошел к клети поближе, на этот раз не сводя глаз с медвежонка.
   “Хитришь, детеныш”,- почему-то злорадно подумал при этом Завалихин. - "Меня не проведешь!”
   Завалихин впился взглядом в глаза медвежонка, боясь пропустить что-нибудь такое, что потом невозможно будет ни воссоздать, ни осмыслить. Наклонившись к Гошиной голове, и все так же, глядя ему в глаза, Завалихин заметил в этих глазах нечто неестественное. Доцент повторил свое наклонное движение и замер в потрясении. Он увидел в глазах медвежонка такой оптический эффект, который невозможен в природе по определению. Блик лампы освещения не двигался в его глазном яблоке! Отражение конструкции клети и блик света были будто бы нарисованы на поверхности глаза и не меняли своего положения независимо от перемены угла зрения Завалихина.
   Доцент внимательно оглядел теперь уже всего медвежонка и увидел, что тот совсем не дышит. Медвежонок был мертв. Это открытие еще больше потрясло Завалихина.
   “Как же так?”- подумал он. - "Ведь он только что был жив! Хотя, что это я? Это всегда случается в одно мгновение”.
   Завалихин испытал естественное в таких случаях, но сейчас, скорее, мимолетное чувство скорби и его скорбь была похожа на досаду. Конечно, на досаду! Вместе с медвежонком скоропостижно почил в бозе его эксперимент.
   Доцент справился со своей досадой и посмотрел на второго медвежонка.
   “Вот, чудак!”- подумал, повеселевший, Завалихин. - "Чего раскис? Есть же Второй, пусть даже все так неожиданно и Гошу, конечно, жалко!”
   Завалихин постоял минуту рядом с клетью Гоши и внимательно пригляделся ко Второму. Ничего не понимая, Завалихин отметил, что Второй тоже не дышит. Доцент вошел в клеть Гоши, желая во всем окончательно убедиться, и сам испытал некое чувство дискомфорта. Не понимая так же причины и этого чувства, Завалихин остановился и присмотрелся к вещам. Что-то было не так. Все было на месте, все было привычно, кроме мертвых медвежат, но чего-то вокруг не хватало. Еще раз, внимательно оглядевшись, Завалихин понял, что его так беспокоит. Его тело перестало отбрасывать тень от лампы освещения на пол и окружающие предметы.
   “Вот оно!”- с гибельным восторгом подумал Завалихин. - "Началось! Время остановилось. Поэтому замерло все, даже движение бликов, даже свет! Но, где же моя тень?”
   Завалихин взглянул в сторону кресла. На полу возле кресла в стороне, противоположной светильнику, лежала его, Завалихина, тень.
   “Время не может остановиться”,- с поспешностью поправил он сам себя. - "Я сам выпал из своего времени!”
   Завалихин расхаживал по “медвежатнику”, свыкаясь со своим новым качеством, о природе которого он до сих пор не имел ни малейшего понятия.
   “Если я выпал оттуда, то куда же я попал?”- продолжал доцент свои размышления. - "При остановке движения в пространстве наступает неподвижность. Относительная. При остановке движения во времени наступает “безвременье”... Относительно чего?”
   Движущийся по поверхности Земли материальный предмет, остановившись, приобретает неподвижность относительно этой поверхности. Он уравнивается с Землей в ее движении в космосе, то есть, каждый движущийся предмет имеет свои характеристики движения. Стало быть, предмет или сущность, движущаяся во времени, по аналогии, имеют свои индивидуальные, локальные характеристики времени и при остановке своего движения так же попадают под влияние других, более глобальных измерений.
   “Время имеет градации!”- подумал Завалихин.
   Однако на этой мысли его интерес к научному обозрению своего необыкновенного состояния стал пропадать. Завалихина все больше увлекало его теперешнее положение. На этот раз он не чувствовал полной отрешенности от жизни как было тогда, когда он поднимался вместе с дымом костра к небесам. Он ощущал себя вполне материальным объектом и мог бы полагать, что изменился вовсе не он, а мир вокруг него. Его интерес к познанию этого нового мира приобрел оттенок мальчишеского, ему захотелось все потрогать своими руками.
   Он прикоснулся к стеклу ограждения и его рука соприкоснулась со стеклом как тому и должно быть при этом. Он так и подумал, что его рука именно соприкоснулась, но не почувствовала стекло.
   “Я понял, что я почувствовал прикосновение!”- подумал Завалихин. - "С ума можно сойти! Откуда такие опосредованные ощущения?”
   У него хватило смекалки не сокрушаться по этому поводу и воспринимать все, как должное. Ему надо было привыкнуть к своему новому качеству, не вникая в его природу, как привыкает к новой для себя среде только что новорожденный.
   Завалихин еще раз прошелся по медвежатнику и остался доволен своими ощущениями. При всей их новизне он не потерял возможности движения в точности со своими намерениями и что с того, что твердь под ногами он воспринимал не вполне, как таковую! Он понял, наконец, что оказался в остановившемся мгновении, и приобрел способность перемещения из одной ситуации в другую, столь же неподвижную. Соображения практического интереса перестали его беспокоить, и он радовался этому состоянию, как может радоваться домашний пес первой прогулке по первому снегу.
   “Если земное время для меня остановилось, значит, я нахожусь во вселенском времени!”- думал Завалихин не без удовольствия. - "Хорошо, что можно жить и так! Моя жизнь неистребима!”
   Он сел в кресло и стал искать такую позу, которая соответствовала бы его тени, все так же лежащей на полу возле кресла. Найти такую позу можно было только с помощью воображения, потому что его тело не отбрасывало новую тень и не с чем было совместить тень на полу для точного совпадения. Доцента так увлекло это занятие, что он совершенно не думал о том, по какому признаку ему удастся понять, что он добился своего, и что его фиксированная тень полностью совпала с положением его “прозрачного” тела.
   Наконец, он нашел такую позу, и новое ощущение принесло ему тревогу. Он потерял возможность шевелиться, как только его тень в точности совместилась с его положением в кресле. В то же мгновение время вокруг вновь приобрело свое течение.
   Он сидел в кресле, скованный по рукам и ногам неведомой силой, и наблюдал за медвежатами, которые опять спокойно и ровно задышали. Время ускользнуло от Завалихина. Он попал в какую-то статичную нишу, лишенный возможности двигаться и хоть как-то воздействовать на события.
   “Как я сейчас могу выглядеть в глазах людей, идущих в ногу со временем?”- подумал Завалихин и его пронзила неприятнейшая догадка. - "В их глазах я никак не могу выглядеть! Для них меня нет!”
   Эта догадка привела Завалихина сначала в уныние, а потом, по мере осознания своей полной беспомощности, в настоящую панику. Завалихин напрягся изо всех сил, стараясь двинуться с места, но непреодолимая сила держала его крепко. Сказать точнее, тело не слушалось его и ни один мускул не двигался в ответ на его желания. Завалихин испугался. Он напрягся в своем кресле так, как если бы стремился разорвать опутавшие его крепкие канаты, и от этого напряжения кровь его хлынула из жил.
   Сергей Юрьевич Завалихин, доцент кафедры биологии обмяк в своем кресле и душа его воспарила высоко над креслом, над бункером и над лесом, так много повидавшем на своем веку парений душ, парений птиц и облаков, похожих на туманы.
  
  

Конец первой части.

Продолжение последует после оценки Автором вменяемости этой

публикации.

  
  
  
   168
  
  
  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"