Дешабо Альфред Николаевич : другие произведения.

Суд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вот мы взойдем и очистимся от всякой скверны....

  Суд
  
  А. Дешабо
  
  
   Восхождение на Фудзияма.
  
  
   ТАСС уполномочен сообщить...-громкие, четкие слова выпадают из черного динамика и раскатываются по большой комнате...Советские войсковые подразделения вступили на территорию Чехословакии.
   Сегодня среда, Боб обещал позвонить мне в пятницу. Я выскакиваю на улицу. Жара. На лавочке в тени пенсионеры обсуждают последние события.
   Пойти покупаться - думаю я, проходя мимо "пикейных жилетов".
   На пляже оживляж, пробираюсь сквозь завалы из горячих обнаженных тел.
   - Салют, старик!
   - Чароу, девочки!
   - Приветик!
   Все свои. Вода охлаждает, солнце кажется не таким жгучим, а небо по-прежнему голубое и бесконечное, с замысловатыми росчерками, остав-ленным реактивным самолетом.
   Облака нужно смотреть с земли. Когда я был маленький, любил смотреть на небо, строить из облаков дома, города, корабли, путешествовать по ним, словно по высочайшим горным вершинам. На облака можно смотреть бесконечно, как на огонь или на море. Они движутся, меняют свою форму, окраску... Все зависит от точки зрения.
   Если смотришь на них в отпуске, валяясь с утра до вечера на пляже, то они плывут медленно, лениво и сами ленивые и круглые будто бараны, а совсем не воздушные замки с королевской стражей. Сквозь тюремную решетку или больничное окно облака проносятся, в наблюдаемом квадрате, с крейсерской скоростью, имеют острые угловатые формы, наполняют сердце неясной тоской и зовут с собой в прекрасную неизведанную и далекую страну. Из иллюминатора самолета они имеют плоский, некрасивый вид. А в обыденной жизни, суете и спешке мы их не замечаем вовсе.
   Как мы и договорились, мне Боб позвонил в пятницу к концу рабочего дня.
   - Алло, все в порядке, подъезжай на вокзал.
   - Превосходно, старик - похвалил я его.
   Боба я увидел у газетного киоска, где обычно мы встречаемся.
   - Нам надо взять что - ни будь с собой, не ехать же с пустыми руками - он потряс зеленым рюкзаком.
   Полчаса мы бродили по гастроному, пока основательно не наполнили рюкзак букетом спиртных напитков.
   Пригородная электричка набита битком. Часы пик предвыходных летних дней. Радио орет, низвергая на потные головы бравурные марши. Разговаривать бесполезно, все равно ничего не услышишь.
   Мимо проносятся заводские трубы и цеха, цеха, цеха.
   Колеса стучат в такт маршам: мы смелые и храбрые парни. Дома мы оставили молодых жен, сказали им что едем за грибами, а сами направились к девочкам в районный поселок, расположенный в сорока километрах от города. Вернее я говорил это своей жене один. У Боба "окно", она в командировке, улетела на самолете в модный город Таллин. Хороший городок на берегу Балтийского моря, жаль, я там ни разу не был. Мне давно хочется жить у самого моря.
   На остановках в электричку входят и выходят люди. Мелькают станции, радио орет еще громче. Веселый парень, захлебываясь от восторга, "догоняет последнюю электричку". Постепенно пассажиров становится меньше.
   - Пора и нам - говорит Боб, вскидывая на плечо рюкзак.
   Мы идем по улочкам маленького незнакомого поселка городского типа. Боб расхваливает свою находку, девочки, что надо, изолированная хата из двух комнат в пятиэтажном доме. Рядом лес, речка. Одним словом рай и полное отсутствие контроля со стороны архангела Гавриила.
   Вообще нам чертовски повезло. Он их подцепил, когда возвращался из командировки на речном теплоходе.
   Боб пижон и любит комфорт. Он ехал в каюте первого класса, рядом они. Вышли на палубу, музыка, луна, мимо плывут берега, романтика.
   Ну, Боб, естественно, подкатился. Он не любит упускать случая, выкидывает разные штучки-дрючки, те хохочут, чуть за борт не вываливаются, а он поливает: едет один телепат на тачке и чувствует у него задок забрасывает. Выглядывает, а заднее колесо спустило, туда - сюда ходит, вот-вот отвалится, а запаски нет. Напрягает он свой мозговой аппарат и думает - сейчас доеду до того дерева, и меня голый мужик с колесом встретит.
   Подъезжает к дереву, нет мужика. Еще сильней думает телепат:
   - Доеду до того столба, меня голый мужик с колесом встретит.
   Подъезжает, нет никого. Рядом деревенька. Из последних сил думает теле пат - подъеду к крайней хате, меня этот самый мужик с колесом встретит.
   Подъезжает - нет никого!
   Вышел из машины, открывает дверь в хату, а там посреди комнаты стоит голый мужик и чуть не плачет, - ну нет у меня колеса, русским языком отвечаю - нет, ну что ты ко мне привязался.
   Вечер вышел на уровне, они ему адрес дали, - приезжай, - говорят.
   И теперь мы с ним отсчитываем дома. Вот он красавец, из сборных панелей. Для нас с Бобом пустяки найти человека, если мы о нем, хоть немного знаем.
   Звонок мелодичный, будто кто-то за дверью дергает струны арфы.
   Вышла одна, испугалась, опешила, обрадовалась, приглашает войти. В другой комнате сидит вторая, конечно не Беата Тышкевич, но немного похоже. Есть в ней что-то от нашего века.
   Боб не дурак, вкус у него отличный.
   Здороваемся, чинно покашливаем, чувствуем себя несколько сковано, говорим о погоде, об урожае на просо. Потом Боб спохватывается и знакомит нас. Для этого нужно пожать протянутую руку и назвать свое имя.
   Вик - Галя.
   Вик - Нина.
   Ритуал знакомства соблюден. Теперь можно говорить на "ты" и о чем угодно.
   Нина хлопочет у стола: огурчики, капуста, бифштексы, все чин-чинарем.
   Боб достает из рюкзак одну за другой. Ударяет в голову старое солнце, собранное на виноградных плантациях, развязывает языки и руки.
   Бью я ее по плечу легонько.
   - Галка, а Галка, звезды ты любишь. Южные, крупные, с кулак. Смотришь на них и бродишь по оранжевым скалам. Я, Галка, не Манилов, восемь часов вкалываю так, что башка гудит как электродвигатель, включенный на две фазы, а мечтать люблю, о встрече с внеземной цивилизацией. Если это будет, все к чертовой бабушке полетит: войны, слезы, голод, болезни, а главное понятие людей о собственном "я". Ну, это будет
  похоже, все равно, знаешь, как - будто в рас шумевший младший класс войдет добрый и мудрый учитель. Сразу стихнет шум и гвалт. Это будет здорово, Галка!
   - Странный ты, Вик - говорит она.
   - Нет, я простой, свой парень, Галка, я просто иногда думаю в свободное от работы время. Давай, Галка, выпьем за них. Поверь, они за нас тоже осушили не один Тихий океан.
   К ночи мы рюкзак здорово разгрузили и нагрузились сами.
   Я целовал Галку на балконе. Она целомудренно подставляла артистичные губы. Полная яркая луна освещала нас. Ни единого фонаря, только луна. И я, вдруг, увидел, что ее лицо похоже на лицо святой Мадонны - овальное, с правильными чертами, будто высечено из мрамора искусным мастером. То была не древняя Греция, ни эпоха возрождения, ни бурная эпоха второй половины двадцатого века. То был синтез все времен и народностей, символ женственности и совершенства.
   - Галка, шептал я, - пораженный своим открытием, - где ты была раньше? Почему мы не встретились?
   - Послушай, Вик, - голос ее трезвый - не говори банальных фраз, я считаю тебя умнее.
   - Конечно, конечно - бормотал я в недоумении - теория вероятности, Лаплас, Гаусс и бесконечно малые величины. Галка, ты не обижайся, я не буду говорить больше глупостей.
   Я приношу на балкон бутылку, мы пьем еще и я тону в поцелуе, как в бесконечно большом теплом море.
   - Галка, давай уедем.
   - Куда? Ты сейчас скажешь на остров Муреа или в Кордильера - де - Мерида, и не говори мне, пожалуйста, что я угадываю мысли. Иди лучше спать - голос ее усталый.
   Я раздеваюсь, и мы ложимся все четверо. Я рядом с Галкой. Еще семь часов назад я не знал о ее существовании, но, я ее не трону. Мы с ней не так сильно пьяны и потом, потом... Что-то меня удерживает. Я не знаю что. Это где-то в глубине подсознания.
   За столом она меня рисовала, честный открытый взгляд, волевое лицо. Это я. Но я только хочу быть таким, а она уже рисует меня в будущем. Я обнимаю ее левой рукой.
   - Спи - говорит она шепотом.
   Я не засну, я уже не засну до утра, я буду смотреть в твое лицо, освещенное луной и соприкаться с таинством любви.
   Люди по разному смотрят на чужую любовь. Для одних эта любовь, для других проституция. Никто ничего не знает.
   - Нет, Галка, я не засну сегодня, я буду говорить о любви, о чувстве, когда ты себя ощущаешь в пространстве и во времени. Когда ты держишь в ладонях бесконечность Вселенной и бесконечность веков и протягиваешь своей любимой. Когда в самом дальнем участке твоего мозга, закрытого всю жизнь на семь замков, неожиданно начинают пульсировать биотоки и, вспыхивая, рождается новая сверх гигантская звезда. У меня были женщины, Галка, я не мальчик. Я спешил это сделать, спешил замести следы, что бы не увидели знакомые, делал с гордостью или с геройс-
  твом. Женился, но у меня никогда не вспыхивала новая звезда. Галка ты спишь?
   - Нет.
   - Я тебе надоел?
   - Что ты. Говори, только я не пойму чего ты хочешь?
   - Не знаю, я забрался на самую высокую вершину мира, закрыл глаза и сейчас хочу броситься вниз.
   - Не надо, мы не одни.
   - Хорошо, Галка, я останусь там наверху. А ты спи. Я буду охранять твой сон.
   Я улыбаюсь как идиот. Розовые блики восходящего солнца скачут по стенам. Я засыпаю и просыпаюсь почти мгновенно. Солнце уже высоко. У меня с похмелья голова никогда не болит. Боб стонет.
   Мы пропускаем по стаканчику прямо в постели. Такое себе можно позволить, тем более не так часто. Потом мы снова пьем и закусываем. Потрясая пустым рюкзаком, Боб предлагает ехать в город. Он старается нас убедить, что лес, река - хорошо, но он дитя цивилизации и, не по-
  дышав сутки выхлопными газами автомобилей, начинает задыхаться как ры-
  ба, выброшенная на берег. Я предлагаю понюхать ему зажигалку. Боб бьет себя в грудь и кричит - я хочу в город, где обещанный пастушок с дудочкой, в гробу я видел ваши пейзажики.
   Боб здорово перебрал. Мы вываливаемся на улицу и ищем такси. На
  это уходит битых полтора часа. Наконец, пред нами мелькает "зеленый глазок" и мы штурмом берем машину.
   Боб плюхнившись рядом с шофером, небрежно бросает:
   - Улица Резервная, 115,квартира 24.
   - Это где? - недоуменно спрашивает таксист.
   - В городе.
   Таксист весело подмигивает правым глазом, они любят дальние рейсы. Задние боковые стекла опущены и ветер бьет мне в разгоряченное лицо, приятно его охлаждая. Стрелка спидометра скачет между 120 и 130. Шофер включает приемник.
   - Сообщение ТАСС. Население Чехословакии проявляет спокойствие. Продвижение войск проходит беспрепятственно.
   Боб щелкает переключателем и опять на наши горячие головы обрушивается бравурная музыка, ветер хлещет в лицо, скорость приятно расслабляет мышцы и пьянит тело.
   - Боб не дурак - говорю я Галке - Боб славный парень.
   Она снисходительно соглашается, открывая в улыбке белые ровные зубы. Ее красота ослепляет. Я на ее тело, лицо смотрю как на полотна Рафаэля, Рембрандта, Леонардо да Винчи. Я помню солдатские порнографические открытки, помню обнаженных женщин, чьи тела вульгарны и созданы только для удовлетворения мужской потребности. Но она удивительный цветок, чистый и свежий, нетронутый бурями неудач и волнами сытой жизни. А может, я все преувеличиваю, просто влюбился и все не так.
   Так, так, так, проносятся мимо машины. Так, так, так - хлещет упругий ветер в лицо.
   Быстро домчал нас таксист до города. На улицу Резервную мы не поехали. Через полчаса валялись на Телячьем пляже. Здесь несмотря на субботний день людей немного, толкучки нет. На этом пляже мы с Бобом купаемся редко. В списке горсовета он числится полудиким, пять или шесть грибков и одна шашлычная.
   Мы валяемся на песке, через каждые десять минут окунаемся в воду. Меня Галка научила делать массаж. Нужно войти в воду выше пояса, расставить ноги на ширину плеч, сплести пальцы и, держа ладони перпендикулярно к животу, энергично водить вверх и вниз.
   Нам с Бобом страшно понравилась такая водная процедура. Мы махали не меньше чем полчаса, потом сильно захотели есть и пошли в шашлычную.
   Боб заказал пять бутылок Мукузани и по шашлыку, приготовленному по- кавказски. Я попросил лимон и, провертев в нем дырку, учил Галку выжимать сок на мясо. Потом я сбегал за одеждой и мы оделись.
   Боб попросил еще принести Мукузани. Пока мы здесь сидели здорово набрались и Галка тоже. Уже начало темнеть, когда Боб позвал нас к себе. Такси мы не смогли найти и ехали в автобусе. Было ужасно жарко. Галку здорово развезло. Положив мне на шею руку, она безумолку болтала.
   - Куда мы едем, Вик? Скажи что б шофер свернул на Килиманджаро, там на высоте 5895 метров не так жарко, там вечный снег. Скажи, Вик, есть ли на Килиманджаро снег?
   - Не знаю - говорю я.
   - Боб, а Боб у тебя есть дома телефон? Вот и хорошо, давай закажем президента Таньганики и спросим, есть ли на Килиманджаро снег. Боб, я хочу снега. Мы у него попросим снега, правда, Боб?
   Потом мы едем на Резервную. Боб от остановки живет недалеко, сущий пустяк. Лифт не работает, испорчен пятый день, какой-то остряк написал на кабине фломастером - ближайший работающий лифт в доме номер 117. Придется на четырнадцатый этаж подниматься пешком. Мы с Бобом идем впереди, девчонки сзади. Я стараюсь говорить тихо:
   - Послушай, Боб, а если она дома, ты уверен, что она приедет в понедельник?
   - Я говорил с ней по телефону, она хочет выходные дни провести на море.
   - Она дома, Боб!
   - Ну и что? - говорит он.
   - Это конец - говорю я - это все равно, что пройдет стадо диких мустангов или атомный смерч. Представляешь, сотни тысяч семей без крова, разрушены фабрики и заводы.
   - Не трусь, Вик, у нас будут шансы попасть в комиссию по оказанию помощи пострадавшим районам. А там можно неплохо подзаработать.
   - Нет, Боб я видел у тебя ее разъяренной всего один раз и больше мне как-то не хочется. Я лучше схожу в зоопарк. Там львишки, тигришки и прочие насекомые. Послушай, Боб, мы делаем восхождение на Фудзияма, - продолжал я хныкать.
   - Ну и что? - говорит он - проваляемся по полгода в гипсе, отоспимся, отлежимся, очистимся от всего мирского.
   - Ты идиот, Боб. Галка он идиот?
   - Законченный.
   - С незавершенкой - говорю я.
   Боб щелкает английским замком. Ни в одной, ни в другой комнате никого нет.
   - Пронесло. Боб, если мы выйдем отсюда живыми, мы должны поставить четыре свечи.
   - Ты трус, Вик, или страдаешь пироманией.
   - Ни то, ни другое. Мы с тобой храбрые парни, выходные дни посвятили восхождению на Фудзияма и сейчас сидим на краешке кратера, болтаем ножками и бросаем вниз камушки. Мы вознеслись в поднебесье, что бы очиститься от суеты и стать мудрыми.
   Боб берет трехлитровый бидончик - ну ты пока возносись, а я сбегаю за разливным, позвоню четыре раза, три длинных и один короткий. Если иначе, вас нет дома.
   - О Кей, Боб, - говорю я и включаю магнитофон.
   В комнату врывается Эмиль Горовец. Я приглашаю Галку на твист. Пусть мир сотрясается от громких ударов барабана и тарелок. Пусть извивается, корчится и веселится в такт длинноногому саксофонисту. Пусть сотрясаются нравственные устои этого дома, стоящие на железобетонным опорах. Их не под силу раскачать даже слонам.
   Танцуй, Галка, пляши. Задыхайся, Галка, от счастья и быстрых движений.
   Боб пришел минут через сорок. Мы черпала вино маленькими фарфоровыми кружками. Гремел магнитофон, сигаретный дым висел над столом, словно легкое безобидное облачко над кратером вулкана. Пол дрожал и вибрировал от топота ног.
   - Послушай, Боб, - говорю я ему тихо - какова вероятность приезда?
   - Одна вторая или как говорят англичане, фифти-фифти. Последний поезд приходит в три часа ночи, потом до шести утра нет ни поездов ни самолетов.
   - Хорошенькая перспектива. Боб, может нам спуститься в бомбоубежище и пересидеть суровые времена?
   - Послушай, Вик, тебе служить только в корпусе мира, для иностранного легиона ту не подходишь.
   Звонок раздался в одиннадцать, ноль-ноль.
   Боб немного побледнел, но храбро, как и подобает старым легионерам, поднялся и пошел в прихожую.
   Я сел на диван и закрыл глаза. Начинается, надо раздать всем подушки и будем пробиваться на лестничную клетку. Боба будем выносить. Надо постараться вынести его живым.
   Он заглянул через минуту.
   - Кто это? - небрежно спросил я.
   - Так себе, один сосед попросился позвонить - ответил он мне в тон.
   Потом он пошел на кухню и принес бутылку коньяка. Опять загремел магнитофон, мелодично зазвенели рюмки, заклубился сигаретный дым.
   Бедные девочки, они думают, что коварный вулкан Фудзияма находится
  в далекой Японии. А мы добропорядочные холостяки, выходцы из аристократических семей, веселые, беззаботные парни.
   Потом мы пили еще что-то и Галка пела под гитару веселые туристические песни.
   Потом мы с Галкой остались в комнате одни. Она подошла ко мне и положила руки на мои плечи.
   - Мне раздеваться?
   - Да.
   - Совсем?
   - Да.
   - Тогда отвернись.
   - Не буду.
   - Почему?
   - Я хочу видеть прекрасное.
   - Я тушу свет - она щелкнула выключателем.
   Опять луна освещала наши лица, только теперь мы были одни. Одни во всей Вселенной. Мы мчались на голубом шарике со скоростью 30 километров в секунду по бесконечным просторам космоса, сидя верхом на вулкане. Потом луна куда-то исчезла и началась гроза. Духота дня вылилась грозовыми ливнями. Полыхали синие молнии, гремел гром.
   - Закрыть окно? - спросил я.
   - Нет. Я буду смотреть, как сердится небо за то, что мы с тобой грешили - ответила она смеясь.
   Галка встала и подошла к окну. Крупные капли дождя застрочили по железному подоконнику. Черное небо распахнулось огнем, освещая ее бо-жественную нагую фигуру, будто сотворенную из мрамора.
   Разрывая ткани облаков, грянул гром. Это было великолепное зрелище. Потом она пришла и легла рядом со мной. Лицо и волосы ее были мокрые. От нее пахло грозой и свежим дождем. Потом мы крепко заснули.
   Нас разбудил настойчивый звонок. Боб сначала подумал, что это будильник, но звонок повторился снова. Теперь я увидел как Боб здорово перетрусил. Открывать дверь в неизвестное ему явно не хотелось, но настойчивость звонков говорило о том, что посетитель уходить просто так не собирается. Так могла звонить только она в свою собственную
  квартиру, не торопясь, с твердой уверенностью в то, что за дверью хозяин замешкался на минуту, прыгая на одной ноге и не может спросонья попасть другой в закрученную штанину.
   Потом Боб крикнул резким срывающимся голосом - иду...
   Мы забросали расстеленные кровати чем попало и все перешли в одну комнату.
   - Начинается - подумал я с некоторым облегчением в который раз за это время.
   Боб, хромая на левую ногу, будто подбитый пес, поплелся к двери.
   Щелкнул английский замок, и наступила тишина. Было слышно тонкое
  жужжание мухи. Я закрыл глаза, в голове завертелись дурацкие мысли - раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять. Сейчас зайчика будут потрошить, разделывать под орех. Надо для него собрать по рублю на белые тапочки. Чижик - пыжик где ты был? - я открываю глаза.
   Перед Бобом стоит незнакомая девушка, держит в руках телеграмму и
  предлагает ему расписаться в квитанции.
   У Боба довольное, ухмыляющееся лицо. Он прочел телеграмму и подал мне...
   Резервная, 115, квартира, 24, Гамашину Н.П. Вылетаю самолетом рейс 1420, встречай, целую, Клара.
   - Милая девушка, - начал Боб несколько нахально, - я очень рад, что вы нас разбудили, но в нашей квартире не проживает гражданин Гамашин Н.П. и мы не ждем в гости товарища Клару.
   - А что же мне делать? - спрашивает она растерянно и наивно, не замечая издевательского тона.
   Боб пожимает плечами, - я не знаю, но это будет ужасно если они не встретятся. Напрасно гражданин Гамашин Н.П. будет нервничать и грызть ногти в ожидании телеграммы, а товарищ Клара беспокойно всматриваться в толпу встречающих. Она там не увидит Гамашина Н.П.
   Потом мы вспомнили, что под номером 115 есть еще три корпуса и подробно объяснили как их найти.
   Она нас поблагодарила и начала спускаться вниз по лестнице.
   - Передайте от нас привет гражданину Гамашину Н.П.- крикнул вдогонку Боб.
   Мы с облегчением захлопнули дверь и вернулись в квартиру. Боб включил радио, передавали утренние новости - сообщение ТАСС, положение в Чехословакии нормализуется, передаем легкую музыку. Послышался треск, шип, взвизгнул саксофон, и ударили барабаны.
   Боб предложил сбегать в магазин, но я воспротивился, пить мне больше не хотелось. У Галки был помятый видок, между ней и Беатой легла огромная неодолимая пропасть. Мои внутренности заполнила пустота. Мне захотелось домой, принять ванну и отоспаться. Я сейчас скажу Галке, что я уйду и больше никогда не вернусь. На ум пришли стихи, написанные мною в далекой юности:
   Посмотрел я ей прямо в глаза,
   А в глазах бушевала гроза,
   Собрав горькие складки у рта,
   А во мне пустота, пустота...
   Тонким пальцем платок теребя,
   Одиноко ушла она прочь.
   Обманул, обокрал я себя
   В эту темную гадкую ночь.
  
   Боб предложил ехать на пляж и позавтракать в шашлычной. Мы сог-ласились, но по дороге я вышел под предлогом забежать на минуту домой. Боба я предупредил, что, скорее всего не вернусь. С автобуса я зашел на рынок и пройдя грибные ряды, остановился напротив барыги с хитрым базарным лицом. При одинаковой цене в двадцать копеек, кучки у него были большие, с тщательно замаскированными червивыми грибами и всех разновидностей, и перемешанные с травой и листьями. Я начал указывать ему пальцем. Истратив за минуту три рубля и набив спортивную сумку грибами, я отправился домой.
   Мои лесные находки жену не обрадовали, она накричала на меня, на-говорила кучу неприятных вещей. Кто-то видел и ей передал, каких грибов мы с Борисом привезли из леса. И что мы идиоты, и заурядные кобели и напрасно корчим из себя суперчеловеков. Ничего нового мы не дадим человечеству, разве только кучу дерьма. Она распалялась все больше, и больше и ее нельзя было остановить.
   - Подонки, вы с Бобом и лезете с ним головой в жерло вулкана.
   Я с ней вяло соглашался - да подонки мы все и взбираемся на вулкан Фудзияма, что бы забросать огнедышащий кратер шапками- ушанками. Но пойми, в нашем движении больше инерции, чем сознания. Мы только недавно окончили институты и у нас есть время взяться за ум.
   Она бушевала три дня, потом утихла и у меня на работе началась полоса неудач и неприятностей.
   Я пережидал это беспокойное время, чтобы опять с Бобом поднять хрустальные стаканчики, наполненные живительной влагой старого солнца, моря, прибрежных песков и выпить за новую жизнь без ошибок, за настоящую, правильную, о которой мы с ним иногда мечтали в стеклянном кафе-аквариуме с поэтичным названием "Бригантина".
  
  
   Горький. 1968 год
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Аэлита
  
  
   Аэлита, не шевелясь, глядела на него
   огромными зрачками пепельных глаз.
   Аэлита. А.Толстой
  
  
  
   Новый год мы решили провести на заводской турбазе, вокруг живой не придуманной елки. Однако, дела меня задержали и я, отстав от своей группы, смог выбраться из города только восьмичасовой электричкой.
   От небольшого полустанка до базы километров десять, если идти по дороге. Через лес путь короче. Подумав одно мгновение, я надел лыжи и свернул к темной громадине леса.
   Я все дальше и дальше уносился по твердому насту снега, оставляя неглубокий след лыжни на едва заметной тропинке. Холодный свет луны почти не проникал сквозь верхушки сосен и, темнота, обступившая меня со всех сторон, придавала деревьям и кустарникам причудливые формы.
   Я уже около двух часов кружил по лесу, потеряв тропинку и надежду выбраться из него. У меня не было компаса и я, надеясь на собственное чутье, шел туда, где казалось деревья были реже.
   Лес кончился неожиданно. Впереди расстилалась ровная, как белая скатерть, степь. В нескольких сотнях метров стоял небольшой каменный домик, похожий на сказочный теремок. Я невольно остановился и замер, пораженный видом, открывшимся мне. Лес темным пятном уходил вдаль, сливаясь с горизонтом. Крупные красные звезды в беспорядке усеяли черный небосвод. Над крышей домика медленно поворачивалась огромная чаша телескопа. Она словно искала далекого, невидимого собеседника, на минуту прислушивалась и вновь неутомимо ползла по бесконечному пространству космоса. Звезды, словно крупные спелые вишни, перемигиваясь мириадами огоньков, казались близкими и доступными, и только око телескопа беспокойно металось среди многообразия миров. На одно мгновение мне показалось, что это очень просто установить связь с существа-
  ми, которые там обитают.
   И я, подойдя ближе к домику и набрав в легкие сколько можно чистого морозного воздуха, закричал что есть силы:
   - А - э - ли - та - а - а-а -а !
   Дверь скрипнула. На пороге появилась девчонка сказочная и небывалая. Белые пушистые волосы ее лежали на черном свитере, плотно облегающем фигуру. Глаза ее были широко раскрыты и удивительно прекрасны. Она засмеялась и серебристые колокольчики ее смеха рассыпались по степи, теряясь в заиденелом придорожном кустарнике и, словно, падая сверкающим инеем на снег. Она поняла меня, как понимают строгие воспитательницы, застав малыша за шалостью.
   Мы разговорились Я, оказывается, здорово заблудился и уже более двух часов кружил по лесу. Конечно, о том, чтобы успеть на встречу нового года не могло быть и речи. Она знала, где наша база, отсюда три с половиной километра, нужно идти до озера, а дальше вдоль берега.
   И я, уходя на лыжах, беспрерывно оглядывался и видел ее, залитую фантастическим блеском луны, прекрасную, словно богиню любви, близкую и недоступную, как те миры, в которые она вглядывалась.
   Вдруг, она крикнула мне вдогонку:
   - Постойте, куда же вы, уже без десяти минут двенадцать и вы никуда не успеете. Идите к нам!
   Я вернулся. Домик изнутри выглядел еще меньше. Их было пятеро, двое парней. Один с бородой - Олег. Как звали другого, я так и не узнал, да мне это и не к чему.
   - Вы марсианин? - обратился ко мне Олег.
   - Да - ответил я ему в тон - а здесь проездом на Центавру.
   - В таком случае, прошу - добавил он, указывая на круглый трехногий стул.
   Один стол буквой "Г" сплошь был уставлен аппаратурой. Меня окружили стрелки приборов, светящие шкалы, окна осциллографов, бесчисленные ручки и всевозможные переключатели. Около них колдовал Олег, из динамика доносились свистящие, неровные звуки. В углу были сложены рюкзаки и лыжи, посредине комнаты стоял ящик, покрытый старыми пожелтевшими газетами.
   Вокруг импровизированного стола хлопотали две девушки, а второй парень в очках, приготовился разливать шампанское. На мой приход не рассчитывали и очкарик начал заклеивать хлебом отверстие, приспосабливая под "бокал" высоковольтный изолятор. Без двух минут мы поднялись, держа в руках бокалы, минуту было тихо, потом Олег на всю громкость включил динамики и в комнату ворвался неистовый хаос звуков, тяжелых и угрожающих, бездумных и легкомысленных.
   Это было напряженное дыхание Галактики, дыхание бесконечно боль-шого мира. Первым заговорил Олег, бросив дерзкий взгляд на приборы.
  Он начал едва слышным голосом:
   - Тише, тише, слышите, это стучат они, они зовут нас, а мы не можем им ответить, потому что наши знания малы, человечество только перестает быть ребенком, оно начинает взрослеть, и мы должны их услышать.
   Его голос опять перекрылся звуками усилителя, звуками дикими и невообразимыми, рассказывающими о гигантских катастрофах, гибели старых миров и рождении новых, о том, что было миллионы лет назад.
   - Так выпьем за них - сказал парень в очках.
   Мы чокнулись. Олег защелкал переключателями, динамики на минуту
  смолкли и вновь загремели на этот раз ультрасовременным джазом, который немногим отличался от того, что мы только сейчас слушали.
   Я попрощался. На крыльцо вышла Аэлита. Мы долго стояли с ней, любуясь небом, о чем то спорили, говорили, смеялись, читали друг другу стихи. Я так и не узнал ее настоящее имя, разве только, что она учится в университете, на пятом курсе радиофака. Еще долго, долго, на уровне глаз она махала мне рукой. Я изредка оглядывался.
   Лыжи меня несли легко и споро, через некоторое время я увидел огни нашей турбазы.
   По возвращению в город я попытался разыскать ее в университете. На мой вопрос белобрысый долговязый студент ответил:
   - Понимаешь, старик, цвет волос это чисто символическая примета. А насчет глаз, красоты, они все красивы и каждая по своему - философски заключил он - этого слишком мало, что бы в наш век найти человека.
  Впрочем, желаю удачи, - он пошел смешно выкидывая в стороны свои тон-
  кие длинные ноги.
   Вскоре, я уехал в длительную командировку, связанную с налажива-нием серийного выпуска нашей машины, которая была передана на другой завод. Работа была тяжелая и напряженная. То, что на нашем заводе выходило легко и просто, здесь приходилось создавать заново, преодолевая косность и чрезмерное упрощенчество. Несмотря на жесткие сроки государственная комиссия своевременно приняла главный конвейер и к концу лета я уже вернулся домой.
   Постепенно я стал забывать о волшебной встрече. Жизнь вошла в нормальную колею, напряженность спала. Я уже стал привыкать к размеренному распорядку городского ритма.
   Однажды, в субботу меня вызвал к себе шеф. Он начал издалека, поговорил о моей бывшей командировке, расспросил о моих планах и перешел к делу. Предупредил, что я имею право отказаться от предложения. Суть все сводилась к тому, что намечаются испытания нашего нового образца машины, выполненной в северном исполнении. Посылать некого, женская половина нашего отдела отпадает. Игорь Андреевич уехал в отпуск. У Зайцева на руках двое детей и жена в больнице. Он еще раз повторил мне, что я имею право отказаться, но должен перед этим подумать. Работа трудная, условия тяжелые и обязательно должен быть человек от нашего отдела.
   Я ответил ему, что подумаю и поплелся к себе за кульман. После разговора работа не клеилась, едва дождавшись звонка, я ушел на городской пляж. Несмотря на яркое солнце, вода была холодная. Искупавшись, я долго играл в волейбол. Окунаться в воду больше не хотелось. На пляже я провел время до вечера, потом пошел домой.
   По дороге я свернул в кафе "Бригантина" поужинать. Кафе было вы-
  полнено в стиле модерн-аквариум. Заказав бутылку хереса и традиционные сосиски, я осмотрелся. Несмотря на замысел администрации кафе, физики и лирики не спорили. Трое ребят под столом разливали в граненные стаканы московскую - особую. За соседним столиком слева сидела группа под-выпивших пижонов. У кого-то из них в кармане громко визжал транзистор, низвергая звуки джаза на охмелевшие головы. Вся компания неистово дергалась в плетенных креслах в такт музыке, будто исполняя ритуал неведомого дикого обряда. Они вошли в транс, не замечая друг друга и окружающих их людей. Неожиданно, один из них поднялся и подошел ко мне. Это был Олег.
   - А...а...а, марсианин, салют! Какими судьбами?
   Он был сильно пьян. В руках держал две рюмки и плюхнувшись в кресло, протянул мне одну:
   - Выпьем!
   Мы чокнулись.
   - Понимаешь, старик, другие миры, все это мура, разве только для школьного диспута. Мы одиноки, на миллиарды световых лет. Поэтому надо устраивать жизнь здесь. А меня, знаешь, старик, направили в город Учалы, Соединенные штаты Башкирии, в трех с половиной тысячах километров от Адриатического моря. Пришлось подключить предков, самому мозгами пораскинуть. Теперь работаю здесь, на фабрике пластмассовых игрушек. Делаем дидактические безделушки. Мишки - плюшки, романтика. А ту помнишь Ирку Озерскую, она на Севере, в Усть-Уюме, на строительстве радио объекта, что то связанного со спутниками и метеорологией. Я ее тогда...
   Он говорит о ней грязные слова, его злое завистливое лицо с козлиной бородкой вырастает до огромных размеров, во весь экран. Рот дышит перегаром водки и запахом табака. У меня темнеет в глазах, в иски ударяет кровь. Я с остервенением бью в ненавистную рожу, будто в мягкую пуховую подушку Кажется рука проваливается по локоть во что-то липкое и противное.
   - Ах, ты гад!
   Он в ответ бьет меня на отмаш, а другой поднимает бутылку. Херес плещется на его белоснежную, выглаженную сорочку. У меня в руках оказывается тупой столовский нож. Я иду на него медленно и неотвратимо. Олег бросает на пол бутылку и визгливым срывающимся голосом кричит:
   - Милиция! Куда смотрит милиция? Ходят тут разные бандиты!
   Я кидаю нож и выскакиваю из кафе. Хорошо, что я сразу рассчитался. Шаги гулко стучат об асфальт пустынной улицы. Я сплевываю кровь, мне стыдно, что я струсил. Я еще докажу этому подонку.
   В понедельник с утра появляюсь в кабинете шефа.
   - Я согласен - говорю ему.
   - Я так и думал, малыш, - улыбается он, хлопая меня по плечу. - Добро, в пятницу двигай.
   Эти дни поглощены пред выездными заботами, получаем машину, документы, теплую одежду, командировочные. Я в кабинете шефа изучаю маршрут. А, черт, не везет. Пятьсот километров в стороне остается до Усть-Уюма. Я успокаиваю себя - пятьсот, не пять тысяч, что-нибудь придумаю. Нам главное план накрутить по заданному количеству километров.
   Север встречает пургой. Как в Сахаре во все щели забивается песок, так и здесь, кажется, что на зубах скрипит снег. Дорога идиотская. Мы то проваливаемся в мягкие ямы, то скользим по твердому насту.
   Когда из кабины долго не выходишь делается тепло и уютно. Надрывно гудит мотор. Но стоит нам вылезти из машины по какому - либо поводу, как кабина наполняется жгучим холодом. Наша семитонная дура несется по пустынному безмолвию, проглатывая километр за километром. В дороге мы отпускаем бороды для сохранения тепла. Спидометр накручивает километры. Изредка в районных отделениях связи я посылаю сводки. Мимо проплывают низкие закопченные поселки. Чем дальше на север, их становится меньше и, наконец, исчезают совсем. Я подговариваю шоферов сделать крюк. Расхваливаю дорогу - ничуть не хуже, чем Москва - Симферополь, только зелени меньше.
   К Усть-Уюму подъезжаем ночью. Располагаемся спать в местной гости-нице. На утро я предлагаю ребятам отдохнуть пару дней. Мы чертовский
  устали, почернели и вытянулись. Бороды нас сделали похожими на разбойников. Я сходил в баню, побрился, одел свой черный вечерний костюм, предусмотрительно захваченный мною на всякий случай, валенки и полушубок. Расспросы местных жителей ничего не дали и только совершенно случайно в узле связи я узнал о строительстве каких-то стальных вышек. Низкорослый раскосый мужик, которому можно дать на вид семьдесят лет - начальник почты, показал мне на карте и рассказал, как туда добраться.
   Я договорился с ребятами, что ненадолго отлучусь, пока они будут
  отдыхать. Ребята помогли мне заправить машину, и после обеда я выехал. Доехал я сравнительно благополучно, дорога оказалась неплохой, даже повстречались два грузовика. Старик оказался прав. Поставив машину, я постучал. На порог вышел здоровенный парень в унтах и телогрейке.
   - Скажите, - обратился я к нему - смогу я увидеть Ирину Озерскую?
   В горле у меня пересохло, в висках неистово стучало.
   - Это можно - ответил он мягким южным говором и, отвернувшись крикнул:
   - Ирка! К тебе гости пришли. Заходи - кивнул он мне - а то настудишь.
   Она нерешительно шагнула из глубины комнаты, растерялась, не то броситься навстречу, или просто сказать "добрый вечер". Она не изменилась, только чуть-чуть похудела. Узнала меня сразу, обрадовалась. Парень догадался и вышел в другую комнату.
   - Ну, здравствуй, Аэлита, - мы обнялись, поцеловались.
   Мы так и не заснули до утра, все говорили, говорили. Они уже заканчивают монтаж аппаратуры и начали вести наблюдения. Работа интересная, оборудование новейшее, не сравнить с тем, университетским. Здесь все настоящее.
   Рассказываю о себе, о дороге, о двух тысячах километров, проделанных к ней. Комната пустая и холодная, она прижимается ко мне и мы греем друг друга.
   - Ты, знаешь - говорю я - встретил того, с бородой, Олега. Делает дидактические игрушки, тепло ему там, уютно.
   - Я знаю - говорит она - мне писали о нем, он всегда был таким.
   Мы долго молчим.
   - Ты спишь? - шепчет она.
   - Нет. А ты?
   - То же нет. Мне кажется - говорит она - у каждого человека должен быть свой "Север". Это как барьер на пути к жизни. Если человек его не перешагнет, он вечно будет ползти ужом, извиваться и приспосабливаться. Он будет обходить трудности, оставляя их другим. Будет жить в своем теплом мирке маленьким, злым и завистливым.
   - Ты все о нем? Брось, не думай, не стоит он того. А это здорово, что мы встретились. Ты знаешь, как я тебя искал? Ты мне каждую ночь снилась. Я шел, нет, продирался сквозь колючий кустарник, через острые камни скал, оставляя на них капли крови. А ты все отдалялась и отдалялась, блестя как звезда в холодных лучах лунного света, а я стиснув зубы во сне шептал - догоню и найду. Когда человек сильно хочет, обязательно найдет, даже если это во сне. Смешно, не правда ли? Но теперь я знаю, мы никогда не расстанемся. Когда я увидел, какие ажурные мачты в этом снежном безлюдии строит человек, когда он в леденящем хаосе холода испытывает машины и себя на прочность, я знаю чего он хочет.
   Ирина, доверчиво прильнув ко мне, тихо спала. По широкому окну неслись низкие, серые тучи. В рваные края облаков просматривались звезды, отступая куда-то назад и назад. И казалось, что это не тучи несутся, а мы по бесконечной пустоте Вселенной, мимо безжизненных планет и миров, туда где состоится встреча. И пусть путь далек, нам это время дано, чтобы сделать нашу планету красивой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Суд
  
  
  
  
   - Здравствуй!
   - Здравствуй!
   - Ты изменилась.
   - Ты тоже.
   - Сколько мы не виделись, два или три года?
   - Два с половиной. Ты уже забыл, когда мне подарил синий эстамп. Он полыхал синим огнем. Это было море или тайга?
   - Тайга не бывает синей.
   - А мне тогда казался весь мир, синим.
   - Это был май?
   - Нет, июнь. Воскресенье. Мы взяли лодку на прокат и переплыли на остров. Небо было холодным, и синим и ты тоже был холодным.
   - Я тогда устал.
   - Мужчина не должен уставать, это ты сам говорил. А потом мы лежали в высокой траве и ты читал Лоуэлла:
   Даже он застенчивый, неуверенный,
   Порою бродил по гребню горящей крыши
   Подставляя под вспышки
   Разряженные клеточки мозга.
   - Я тогда много писал.
   - А потом ты очень спешил. Тебя ждала женщина?
   - Нет, у меня ее не было. Она появилась потом. Я спешил сесть за работу.
   - Но ты же по воскресеньям не работаешь?
   - Я заканчивал цикл стихов, которые обещали напечатать.
   - Но их же не напечатали?
   - Нет. Мне отказали.
   - Ты невезучий.
   - Я знаю.
   - Когда ты уходил, сказал, чем больше мы ходим по дорогам, тем больше вероятность встречи, потому что все дороги переплетаются как судьбы людей. Потом ты ушел. Я осталась одна на острове. Мне не хотелось идти домой. Меня всегда охватывает тоска, когда я одна в большом пустом доме, будто на другой планете. Лучше жить в перенаселенной квартире. А ты где жил?
   - Где придется.
   - Ты никогда не обращал внимания, где спишь и что ешь.
   - Может быть, я как-то об этом не думаю.
   - Тебя до сих пор не печатают?
   - Нет.
   - Почему?
   - Не знаю.
   - А мы еще раз встречались, забыл? Это было осенью, лил страшный дождь, будто на нас опрокинули море. Мы оказались в одном подъезде, через два дома, в котором я живу. Мы шли по лужам, не выбирая сухого места, кругом была вода. А потом я варила тебе кофе, ты его любил пить несладким. Ты остался у меня и мы, потушив свет, долго не спали. Включили "Спидолу" на коротких волнах и слушали джаз. Ты помнишь?
   - Помню.
   - А кто эта женщина? Она красивая?
   - Не знаю?
   - Выше меня?
   - Не знаю.
   - Ты о ней не хочешь говорить?
   - Может быть.
   - До начала суда осталось пять минут, но судья наверно опаздывает. Давай о чем-нибудь говорить.
   - Давай.
   - Ты помнишь как я работала за городом, на геодезической съемке и ты не зная моего адреса, поехал ко мне?
   - Помню.
   - Ты увидел меня из окна поезда и каким-то чудом, открыв двери, выпрыгнул на всем ходу. Ты боялся что убьешься?
   - Нет.
   - А я за тебя боялась, перепугалась вся и стою ни жива, ни мертва и ноги будто одеревенели, с места не смогу сдвинуться, а ты подошел и смеешься. Я тогда первый раз на тебя накричала, всю злость на тебе выместила, что пережила в эти минуты. Потом мы около леса нашли шалаш. Ты сказал, что будешь делать капитальный ремонт крыши, а меня послал собирать сушняк. Ночью у костра ты прочел мне свои первые стихи:
  
   А какая на Веге весна?
   Голубая, зеленая, рыжая?
   Может просинью яркой ясна
   Иль песками горячими выжжена?
   Может бурей, ураганами
   Или грозами исполосована...
  
   Ты отыскал на небосводе это созвездие и долго рассказывал о нем и о человеке. Ты говорил: "нищета, войны, голод, власть, деньги, это ничто по сравнению с чувством человека, сделавшего первый шаг навстречу загадочной весне в другом мире. Чувство человека прошлого, стоящего над поверженным бизоном и чувство человека будущего вступившего в царство неразгаданных тайн бесконечно большой Вселенной. Между ними тысячи поколений, тысячи кирпичиков из которых строится мост на Вегу". Эта была самая хорошая ночь в моей жизни. Мне хотелось, что бы она никогда не кончалась. Ты помнишь эту ночь?
   - Помню.
   - Потом были ночи холодные и неуютные, тоскливые и одинокие. По-
  чему ты не приходил?
   - Не знаю.
   - Ты что делал?
   - Работал.
   - Так много работал?
   - Да.
   - Ты помнишь, как мы встретились?
   - Да.
   - Это был теплый вечерний дождь. Мы шли из заводского клуба, в котором, несмотря на объявление, танцы не состоялись. Мы - это пять подруг - одноклассниц. Ты подошел и сказал, что заблудился, спросил на английском языке как пройти на Манхэттен. Все пожимали плечами и смеялись и только я ответила: "за углом, налево и на обратной стороне земного шара, в нескольких минут ходьбы отсюда, при условии, что вы разовьете третью космическую скорость." Это было не смешно, но тебе пон-равилось, что я знаю где находится этот район и немножко владею английским. А потом все ушли и нас оставили вдвоем. Дождь так и не кончился всю ночь. Помнишь, мы ловили открытым ртом дождинки и считали, кто победит. Когда нам это надоело, у меня на шесть капель было больше. А потом мы шли по набережной в теплую мокрую ночь. Наверно все люди несчастливы, которые впервые встречаются в дождь. А ты как думаешь?
   - Наверно.
   - Нас будут мирить?
   - Не знаю.
   - Говорят, когда подают на развод в первый раз, всегда мирят.
   - Я не подавал.
   - Я то же. А тебе хочется, что бы нас развели?
   - Да.
   - А зачем тебе это?
   - Не знаю.
   - Ты не хочешь со мной говорить?
   - Хочу.
   - Ну, тогда говори.
   - О чем?
   - О себе.
   - Я ушел от тебя ночью и опять лил этот проклятый дождь, мокрый и мелкий, пробирающий до самых костей и который преследует меня всю жизнь. Я бродил по улицам ночного города, подняв воротник и ежась под ударами мокрого ветра. Ты помнишь, я тогда чувствовал себя слабо, после перенесенной операции. Через два дня я уехал в Иркутск. У меня не было ни одной стоющей профессии. Я тогда вспомнил службу в военно-десантных войсках и поступил в пожарную часть. После окончания трехмесячных курсов меня перевели в небольшой городок. Нам хорошо платили за тренировочные прыжки. Летом мы начали вылетать на тушение лесных пожаров. Понимаешь, под тобой бушует огненное море и земля опрокинутая летит на тебя будто безжалостный таран. Ты не видела как горит береза? Огонь подбирается медленно и лижет белый ствол у корня, будто ласкаясь, нежно и доверчиво. Потом, внезапно, подобно разъяренному зверю, бешено хватает в объятие свою жертву, шипя и с ревом и треском от корня до самой верхушки и взрывается мириадами искр, неся огонь все дальше и дальше. Это похоже на дикую необузданную страсть, которое рождает
  дитя зла. Я слышал как стонет береза под напором огня, а потом остается черной и голой, словно покинутой и обманутой.
   Однажды был сильный ветер, и я не справился со стропами парашюта. Меня несло со страшной скоростью на группу деревьев, раздался ужасный треск и потом тишина. Очнулся в полу сидячем положении под корнем толстого кедра. К моим ногам подползал огонь. Я попробовал шевельнуть пальцами, но они не слушались. Ты помнишь?
   Даже он застенчивый, неуверенный,
   Порою бродил по гребню горящей крыши
   Подставляя под вспышки
   Разряженные клеточки мозга.
   Я не знаю почему мне на ум пришел Готорн. Потом я начал считать сколько мне осталось жить. Раз, два, три.... Мне хотелось досчитать до тысячи и я спешил, взахлеб проглатывая окончания. У меня перед глазами прыгал огонь, но жары я не чувствовал. Потом мне захотелось войти в него и исполнять этот дикий танец, в такт колеблющихся языков пламени и только какая-то упругая сила во мне продолжала считать все тише и тише, растягивая слова и почти шепотом - сто сорок один, сто сорок два... и, вдруг, я шевельнулся. В этот миг я наверно очень громко крикнул. Дикая боль ударила меня электрическим током, и я провалился в темную липкую яму. Когда очнулся во второй раз, то лежал на носилках, в ногах у меня мерно покачивалась черная от копоти рожа моего друга Мишки. После они говорили, что нашли меня по крику, огонь уже почти подобрался к моим ногам. Врач насчитал четыре перелома и несколько ожогов. Ребята дали мне свою кожу и кровь. Мишка, так тот первый говорит сестре - пиши- я с него за это бутылку сдеру. Насчет бутылки он пошутил, а так он парень хороший., свой, сам когда-то горел.
   В больнице я попросил, что бы мою койку поставили у окна. В окне было видно темное звездное небо, чуть ниже виднелась крыша дома, стоящего на противоположной стороне узкой улочки. На крыше, недалеко от телевизионной антенны, был укреплен скворечник. Под ним часами просиживал серый облезлый кот. В скворечнике текла однообразная семейная жизнь. Папа-скворец куда-то улетал и возвращался, приносил с собой пищу. Однажды, разыгралась трагедия, выпавшего птенца съел кот. Мама -скворец сначала суетилась, ее громкий крик доносился через открытую форточку. Папа - скворец взъерошив перья и втянув голову просидел целый день не шевелясь, он даже в этот день не добывал пищу, несмотря не то, что двое оставшиеся желторотых птенца, примостившись на притолке, то и дело широко открывали рот. Это очевидно был самый меньший и самый любимый их озорник. Еще через два дня и те птенцы неумело топыря слабые крылья взлетели и почувствовали свободу, солнце и радость жизни и не возвращались домой целый день. Потом подул холодный ветер, они улетели, исчез и кот. По углам скворечника навалило снега, стало холодно и неуютно.
   Однажды, на обходе врач сказал:
   - Ну как дела, герой?
   - Теперь хорошо.
   - А было плохо?
   - Плохо.
   - Ну, считай, что ты родился в рубашке и притом второй раз. О, да ты что-то читаешь? Покажи, м да...Английская литература восемнадцатого и девятнадцатого веков.
   - Понимаете - говорю я, оправдываясь - ребята уговорили не бросать институт.
   - А ты сначала сдрейфил?
   - Немножко.
   - Это когда от тебя мы целый месяц не могли добиться ни одного слова?
   - Тогда.
   - А теперь?
   - А теперь, с такими ребятами не только одну смерть, тысячу победишь.
   - Я знаю их, орлы. Когда сказали, что нужна кровь и кожа, так их навалило, будто мы собирались целого слона клеить и наполнять кровью. Ну, раз так, то сегодня будем ходить.
   Меня выписали в конце зимы. Месяц я еще пролежал в общежитии, а в начале апреля вышел на улицу. У меня кружилась голова от слабости, а
  может от счастья, что я могу дышать, двигаться, смотреть в глаза людям. И это не все, я решил прыгать. Хотя бы один раз, но должен был это сделать. У меня были гантели, Мишка подарил эспандер. Я устроился работать в контору, после работы шел в спортзал и еще учился, заочно. Мне было чертовски тяжело, но рядом были друзья, мои братья по крови.
  В августе я первый раз прыгнул, а через две недели уехал сдавать госу-дарственные экзамены. Назад я не вернулся, остальное ты знаешь.
   - А почему ты мне об этом никогда не говорил?
   - Не хотел.
   - Почему не хотел?
   - Я думал, для тебя это будет неинтересным.
   - Я все это время была одна.
   - Ты сторожила квартиру и "небель".
   - Почему ты такой злой?
   - Я не злой, я писал тебе оттуда, что бы ты приехала. А потом, ты помнишь, я тебе предлагал жить отдельно. Меня ненавидела твоя мамаша за то, что у меня, кроме армейского бушлата, ничего нет за душой. А у тебя сундуки набитые добром. Она пригрозила тебе, если ты уйдешь со мной, то не отдаст чехословацкий гарнитур. Теперь ты его получила, он твой и не один суд не отнимет его у тебя. Ты можешь всласть наслаждаться полированным чудом века.
   - Я была дурой.
   - А теперь ты умная?
   - Нет, просто я смотрю на мир другими глазами.
   - Широко открытыми?
   - Оставь иронию.
   - Хорошо, больше не буду.
   - У тебя есть сигарета?
   - Ты же знаешь, я не курю.
   - Пойдем, кажется они уже пришли. Если хочешь, я скажу, что бы нас развели.
   - Да.
   - Эта церемония продлится недолго?
   - Я думаю.
   - Ну пошли.
   - Идем.
  
   "Готорн", Роберт Лоуэлл, перевод А.Сергеева.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Правосудие по русски.
  
  
  
  
   В электричке сонная тишина, мягко постукивают колеса и только изредка слышны крики разносчиков газет:
   - Инопланетяне среди нас! Сенсация! Гость из параллельного мира! Свежая телепрограмма! Свежая телепрограмма!
   Женщина, сидящая напротив, интеллигентного пожилого возраста, протягивает рубль.
   - Мне программку, пожалуйста.
   Разносчик удаляется, а женщина разворачивает газету:
   - Вы знаете, смотрю Чак Нориса, до того он мне нравится в сериале "Правосудие по техасски" - говорит она, пытаясь затеять разговор.
   Ей задумчиво отвечает мужчина, одетый в мягкую китайскую куртку, ставшей спецодеждой для малоимущих:
   - Это, что по техасски, я вам расскажу о правосудии по русски.
  У моей жены есть подруга, так она уговорила купить у нее щенка -нью-фаунленда или в просторечии водолаза. Щенок быстро подрос и стал солидной собакой. А характер у этой породы, я должен сказать, ласковый, чисто теленок.
   Прогуливаемся мы как - то вечером по улице. А на том участке забора нет и вплотную примыкает школьный стадион и, вдруг, видим несется на нас разъяренная овчарка и с размаху вцепилась в нашего водолаза, дат так, что шерсть клочьями полетела. Мы принялись отгонять овчарку, да не тут то было. Ну, думаем, загрызет насмерть. Тут подвернулась небольшая палка, а овчарка поменяла объект нападения и схватила жену за руку. Кое- как отбились мы от нее. Смотрим, хозяин наблюдает из-за деревьев. Оказывается мы его знаем, живет он от нас в шестом доме с голубыми воротами.
   Зло нас взяло. Совсем рядом опорный пункт милиции, в котором принимает участковый. Пришли мы к нему - так и так и рассказали о нападении и заявление написали.
   -Хорошо - говорит он - я разберусь, дам ответ дня через два.
   Прошло три недели, ответа нет. Как-то проходим мы с нашей собакой мимо опорного пункта, выходит участковый, увидел нас, поздоровался и говорит:
   - Почему без намордника, на вас жалоба поступила, что ваша собака кусается, еще раз увижу, оштрафую.
   Мужчина умолк.
   - Это что - ввязывается в разговор еще один пассажир - всем известно какой мизерной пенсией нас осчастливили. Решил я немного подзаработать. А сейчас законы строгие, если ты не зарегистрируешься и заработаешь копейку,- непременно посадят. Это они там миллиарды воруют, а за простым народом следят в оба. Получил я удостоверение предпринимателя и начал катать ролики для принтеров. Да в последнее время, принтеры все больше струйные и лазерные для листовой бумаги, а игольчатых, которые на роликах работают, все меньше и меньше. Так заработок 200-300 рублей в месяц, что это за деньги вы знаете- два килограмма сыра.
   А тут Ельцин указ задним числом издал, налог в пенсионный фонд увеличить, вместо пяти процентов платить двадцать восемь, вместе с другими поборами получается, больше половины отдай. Не выгодно стало работать, думаю надо бросать. Тут видимо, все жаловаться начали и попало дело в конституционный суд. Принял решение суд отменить указ,
  считать его незаконным.
   Вздохнул я с облегчением и опять начал работать. Через год вызывают меня для сверки в пенсионный фонд и говорят с вас четыре тысячи рублей, взносы 28 процентов, штрафы и пени. Как возмутился я, это моя годовая пенсия, а год просто так не проживешь.
   - Не знаю - пожала моя инспекторша.
   Я к начальнице - так и так, есть решение суда, а вы не выполняете. Она в ответ- плевала я на ваш конституционный суд, здесь я устанавливаю правила, сколько вам платить и когда.
   Я тоже разозлился как и товарищ - он кивнул на соседа, владельца водолаза- и пошел к прокурору. Написал заявление, плюют мол на конституционный суд, обязанность прокуратуры пресечь правовой беспредел.
   Заявление у меня приняли, пообещали разобраться. Через месяц я опять оказался в пенсионном фонде. Моя инсепкторша смотрит на меня с сочуствием и говорит - на вас дело завели в прокуратуре, у нас потребовали все сведения по вашему делу.
   Я ушел расстроенный, прихожу домой, телефон звонит, один из моих клиентов докладывает - на вас дело в прокуратуре завели, главный бухгалтер сказала, что бы больше у вас бумагу мы не покупали.
   Пошел я в прокуратуру, забрал свое заявление и теперь вокруг молчание, а клиентов я потерял.
   В вагоне воцарилась тишина, потом раздался вздох и толстый, до сих пор не проронивший ни слова, мужчина, пробурчал:
   - Нет у нас своего Чак Нориса и нет правосудия и не будет.
   - Да, это все в кино, а в жизни все может по другому - добавил
  мужчина, сидевший у окна и не принимавший участия в разговоре.
   Содержание
  
  
  Восхождение на Фудзияма ..............1
  Аэлита...................................26
  Суд.......................................44
  Правосудие по русски................58
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"