Аннотация: This time I'm just trying a hand at translating T. Pratchetts's novels. But I will work at it and polish the translation.
Перевод: Десятова Мария Николаевна:
Движущиеся картинки.
Смотрите...
Это космос. Иногда его называют последней границей.
(Если, конечно, не принимать во внимание то, что последней границы не бывает, потому что нет того, перед чем она могла бы быть границей, но раз уж речь зашла о границах, то это - предпоследняя).
Напротив россыпи звезд висит туманность, огромная и черная; единственный красный отсвет в ней как безумие богов.
И затем этот отсвет становится похожим на отражение света в гигантском глазу, который вдруг затуманивается, как при мигании, потому что тьму рассекает плавник: Великая А' Туин, звездная черепаха, плывет вперед сквозь пустоту.
На ее спине четыре огромных слона. На их плечах, окруженный водой, поблескивающей под крохотным солнцем, которое движется по своей орбите, вращающийся величественно вокруг гор на Пупе, лежит Мир-на-Диске, мир и зеркало миров.
Почти нереальный.
Реальность - это не просто что-то осязаемое, однозначное; реальность - это система. Что-то последовательное. Другими словами, реальность - это качество, которым предметы обладают так же, как они обладают, скажем, весом. Некоторые люди, например, реальнее других. По расчетам, на любой отдельно взятой планете насчитывается не больше пятиста реальных людей, поэтому они все время неожиданно сталкиваются друг с другом.
Мир-на-Диске нереален настолько, насколько это возможно, чтобы в то же время быть достаточно реальным для существования.
И он достаточно реален, чтобы иметь вполне реальные неприятности.
Примерно в 30 милях в поворотную сторону от Анк-Морпорка волны бились в выветренный, покрытый песчаными дюнами клочок земли, там где Окружающее Море встречает Окраинный Океан.
Сам холм был виден издалека. Не очень высокий, он лежал среди дюн, как перевернутая лодка или незадачливый кит, и уже весь порос карликовыми деревцами. Дождь никогда не шел там, если ему удавалось обойти его. Хотя ветер обрабатывал дюны вокруг, как скульптор, низкая вершина холма оставалась островком вечного звенящего спокойствия.
Столетиями там ничего не менялось, кроме песка.
До настоящего времени.
На длинном изгибе пляжа из досок, выброшенных прибоем на берег, была построена грубая хибарка, хотя сказать "построена" значило бы порочить репутацию квалифицированных строителей грубых хибарок; если бы море просто собрало эти доски в одну кучу, работа была бы проделана гораздо лучше.
А внутри только что умер старик.
- О! - сказал он. Он открыл глаза и осмотрел то, что было внутри хибарки. Последние десять лет зрение ему в этом отказывало.
Затем он спустил, если не ноги, то, по крайней мере, воспоминание о них, с набитого морской травой тюфяка и встал. Потом он вышел наружу, в сверкающее, как бриллиант, утро. Он с интересом отметил, что, несмотря на смерть, он все еще был одет в призрачный образ своего церемониального балахона - балахон был покрыт пятнами и потрепан, но все еще можно было понять, что когда-то он был сделан из темно-красного плюша и золотой тесьмы. "Или одежда умирает вместе с тобой, - подумал он, - или ты просто мысленно одеваешь себя в силу привычки."
По той же привычке он пришел к груде выброшенных прибоем сучьев позади хибарки. Но когда он попытался подобрать несколько палочек, его рука прошла сквозь них.
Он выругался.
В этот момент он и заметил фигуру, которая стояла у кромки воды и смотрела на море. Она опиралась на косу. Ветер раздувал складки черного балахона.
Он начал было, ковыляя, двигаться в сторону фигуры, но вспомнил, что мертв, и перешел на широкий шаг. Он целую вечность не ходил широким шагом, поразительно было теперь все снова обретать. Не успел он пройти и полдороги до черной фигуры, как она заговорила с ним.
- ДЕККАН РИБОБ ? - произнесла она.
- Это я.
- ПОСЛЕДНИЙ ПРИВРАТНИК?
- Ну, полагаю, что так.
Смерть засомневался*.
- ДА ИЛИ НЕТ? - спросил он.
Деккан почесал нос. "Конечно, - подумал он, - своего тела можно касаться. Иначе рассыплешься на кусочки".
- Формально Привратнику передает полномочия Верховная Жрица, - ответил он. - Но здесь тысячелетиями не было никакой Верховной Жрицы. Понимаете, меня просто научил этому старик Тенто, который жил здесь до меня. Он просто однажды сказал мне: "Деккан, кажется, я умираю, поэтому теперь тебе решать; ведь если не останется никого, кто бы как следует все помнил, это все опять начнется, и ты знаешь, что это означает". Ну, да, довольно доходчиво. Но я бы не сказал, что это можно назвать настоящей передачей полномочий.
Он посмотрел наверх, на песчаный холм.
- Кроме нас с ним, там никого не было, - сказал он. - А потом из тех, кто помнил Голли Вуд остался только я. А теперь... - он прикрыл рот рукой.
- О-о, - сказал он.
- ДА, - ответил Смерть.
Было бы неправильным сказать, что на лице Деккана Рибоба отразилась паника, потому что в этот момент оно находилось в нескольких ярдах от места, где проходил разговор, и на нем застыла ухмылка, как будто напоследок до него дошла шутка. Но его дух определенно был обеспокоен.
- Понимаете, дело в том, - выпалил он, - что никто никогда не приходит сюда, кроме рыбаков с соседнего залива, а они просто бросают всю рыбу и убегают, из суеверия. А я мог бы, скажем, отправиться на поиски кого-нибудь вроде привратника, потому что нужно же поддерживать огонь и исполнять песнопения...
- ДА.
- Это ужасная ответственность, когда нет никого, кроме тебя, кто мог бы выполнять твою работу.
- ДА, - сказал Смерть.
- Ну, конечно, я Вам не говорю ничего...
- НЕТ.
- ...Я имею в виду, я надеялся, что кто-нибудь потерпит кораблекрушение, или появятся охотники за сокровищами, и я смогу объяснить им, как старик Тенто объяснил мне, научить их песнопениям, уладить все до того, как я умру...
- ДА?
- И никаких шансов, что я мог бы, ну вроде...
- НЕТ.
- Так я и думал, - подавленно сказал Деккан.
Он посмотрел на волны, бьющиеся о берег.
- Когда-то там внизу был большой город, тысячи лет назад, - сказал он. - Я имею в виду там, где теперь море. Когда штормит, можно услышать, как под водой звонят колокола древнего храма.
- Я ЗНАЮ.
- Я, бывало, сидел здесь ветреными ночами и слушал. Я представлял всех этих умерших людей там, внизу, как они звонят в колокола.
- А ТЕПЕРЬ МЫ ДОЛЖНЫ ИДТИ.
- Старый Тенто говорил, что под холмом есть что-то, что заставляет людей делать разные вещи. Вселяет разные фантазии в их головы, - сказал Деккан, неохотно плетясь за величественно шествующей фигурой. - У меня никогда не было никаких странных фантазий.
- НО ТЫ ЖЕ ИСПОЛНЯЛ ПЕСНОПЕНИЯ, - сказал Смерть. Он щелкнул пальцами.
Конь оставил попытки пощипать скудную травку на дюнах и рысью подбежал к Смерти. Деккана удивило, что конь оставлял на песке следы копыт. Он ожидал, что будут искры или, по крайней мере, расплавленные камешки.
- Э-э, - сказал он, - не могли бы вы объяснить мне э-э... что происходит?
Смерть объяснил.
- Так и думал, - угрюмо сказал Деккан.
Огонь на вершине холма, горевший всю ночь, рассыпался дождем пепла. Хотя несколько последних угольков все еще тлели.
Вскоре они погаснут.
....
...
..
.
Они погасли.
.
..
...
....
За целый день ничего не произошло. Затем в маленьком углублении на краю холма, похожего на наседку на яйцах, несколько крупинок песка сдвинулись и оставили крошечную дырочку.
Что-то просочилось. Что-то невидимое. Что-то веселое, эгоистичное и необыкновенное. Что-то неуловимое, как идея, чем оно, собственно, и было. Дикой идеей.
Она была старой по тем меркам, которые не в силах охватить ни один известный человеку календарь, и в данный момент у нее в запасе имелись воспоминания и нужды. Она помнила жизнь, в другие времена и в других вселенных. Она нуждалась в людях.
Она поднялась к звездам, меняя форму, закручиваясь колечками, как дым.
На горизонте были огни.
Огни ей нравились.
Она разглядывала их в течение нескольких секунд и затем, как невидимая стрела, вытянулась по направлению к городу и понеслась.
Еще ей нравилось действие...
Прошло несколько недель.
Есть поговорка, что все дороги ведут в Анк-Морпорк, величайший из городов Мира-на-Диске.
По крайней мере, говорят, что есть поговорка, что все дороги ведут в Анк-Морпорк.
А это неверно. Все дороги ведут прочь из Анк-Морпорка, но иногда люди просто идут по ним не в ту сторону.
Поэты давным-давно оставили попытки описать этот город. Теперь самые ловкие из них пытаются найти ему оправдание. Они говорят: "Ну, может быть, он вонючий, переполненный, может быть он похож на Ад, где потушили пламя и годик подержали стадо коров, страдающих недержанием, но вы должны признать, что он полон чистой, трепещущей, активной жизни". И это правда, несмотря на то, что эти слова принадлежат поэтам. Но те, кто к поэзии не имеет отношения, возражают: "Ну и что из этого? Матрасы тоже кишмя кишат жизнью, но никто же не слагает оды по этому поводу". Жить там невыносимо, и когда горожанам случается уезжать по делам или в поисках приключений, или (что происходит гораздо чаще) пока не истечет срок очередного ограничительного указа, они ждут не дождутся возвращения, чтобы еще немного понаслаждаться ненавистью к жизни в этом городе. Они прикрепляют на задние стенки своих повозок наклейки, гласящие: "Анк-Морпорк - ненавидьте или покиньте". Они называют его Большой Вахуни, как фрукт.
Время от времени правитель города строит стену вокруг Анк-Морпорка, под предлогом обороны от врагов. Но Анк-Морпорк не боится врагов. На самом деле, он приветствует врагов, если только это враги, у которых есть деньги. Он пережил наводнение, пожар, набеги, революции и налеты драконов. В некоторых случаях, положим, случайно, но пережил. Бодрый и неизлечимо корыстный дух города служил защитой против всего.
До сих пор.
* * *
Бум!
Взрывом снесло окна, дверь и большую часть трубы.
Чего-нибудь в этом роде всегда можно было ожидать на улице Алхимиков. Соседи предпочитали взрывы; они были, по крайней мере, чем-то привычным и они быстро кончались. Это лучше, чем запахи, которые подкрадывались к человеку незаметно.
Взрывы были частью пейзажа, или того, что от него оставалось.
Но этот был особенно хорош, даже по стандартам местных знатоков. Поднимался черный дым, что не часто можно было увидеть. Частички полурасплавленного кирпича были более расплавленными, чем обычно. Впечатляющее, по общему мнению, зрелище.
Бум!
Через минуту-другую после взрыва из развороченного провала на месте бывшей двери показалась пошатывающаяся фигура человека. У него не было волос, остатки одежды догорали.
Все так же шатаясь, он подошел к группке людей, восхищавшихся последствиями разрушения, и случайно положил покрытую сажей руку на плечо торговца горячими мясными пирогами и булками с сосиской. Торговца звали Дибблер Себе-в-Убыток и он обладал почти магическими способностями появляться везде, где только можно было торговать.
- Я ищу, - сказал человек заплетающимся от потрясения голосом, - слово. Вертится на кончике языка.
- Волдырь? - предложил Дибблер.
В нем проснулся дух коммерсанта.
- После такого испытания, - добавил он, протягивая коробку из-под печенья, полную такого количества переработанных органических отходов, что ее можно было считать почти разумной, - что тебе нужно, так это проглотить горячий мясной пирог.
- Нет-нет, это не волдырь. Это то, что говорят, когда делают открытие. Ты выбегаешь на улицу и кричишь, - упорно размышлял тлеющий человек, - специальное слово, - добавил он, наморщив лоб под слоем сажи.
Народ, разочарованный тем, что взрывов больше не будет, начал собираться вокруг них. Это могло оказаться не менее интересным.
- Да, правильно, - сказал пожилой человек, набивая свою трубку, - выбегаешь на улицу и кричишь: "Пожар! Горим!". Он окинул толпу торжествующим взглядом.
- Нет, не то...
- Или "Помогите!", или...
- Нет, он прав, - сказала женщина, придерживающая на голове корзину с рыбой. - Есть специальное слово. Иностранное.
- Правда-правда, - сказал ее сосед, - Специальное иностранное слово для людей, сделавших открытие. Его придумал какой-то чертов иностранец, когда принимал ванну.
- Ну, - сказал человек с трубкой, прикуривая от тлеющей шляпы алхимика. - Я, например, не понимаю, почему человек должен носиться по городу с воплями на варварском языке, только потому, что он принял ванну. И потом, посмотрите на него. Он не принимал никакой ванны, он в ней нуждается, это да, но он ее не принимал. Так зачем ему носиться и выкрикивать иностранные слова? У нас тоже есть достаточно слов, чтобы вопить.
- Например? - спросил Себе-в-Убыток.
Курильщик задумался.
- Ну, - сказал он, - например... "Я что-то открыл!"... или ... "Ура!"
- Нет, я думаю это тот мужик из Цорта, или откуда он там. Он был в ванне, ему пришла в голову идея, и он выбежал на улицу с криками.
- С какими криками?
- Не знаю. Может быть, "Дайте полотенце!"
- Держу пари, он бы еще не так закричал, если бы попробовал проделать такое здесь, - бодро сказал Дибблер, - а теперь, дамы и господа, у меня здесь есть булки с сосиской, которые сделают ваши...
- Эврика, - сказал человек в саже, раскачиваясь взад-вперед.
- Что с ним? - спросил Дибблер.
- Нет, это то самое слово. Эврика, - беспокойная улыбка проступила сквозь сажу, - это означает: "Есть"
- Что есть? - спросил Дибблер.
- Это. По крайней мере, оно у меня было. Окто-целлюлоза. Поразительный материал. Был у меня в руках. Но я поднес его слишком близко к огню, - сказал алхимик голосом человека, сбитого с толку и слегка потрясенного, - это очень важно. Надо сделать пометку. Не нагревать. Очень важно. Я должен записать эту важную вещь.
Он неровной походкой отправился к дымящимся руинам.
Дибблер проводил его взглядом.
- Интересно, к чему бы все это? - сказал он. Затем он пожал плечами и его голос повысился до крика:
- Пироги с мясом! Горячие сосиски! В булке! Такие свежие, что свинья еще не заметила, что мясо исчезло!
За всем этим наблюдала блестящая, вихревая идея с холма. Алхимик даже не знал, что она там. Он знал только одно: в тот день он был необычно изобретательным.
Теперь она присмотрела для себя ум продавца пирогов.
Ей был знаком этот склад ума. И он ей нравился. Человек, обладающий способностью продавать кошмарные пироги, мог продавать и грезы.
Она перепрыгнула.
На далеком холме ветерок сдул остывший серый пепел.
Ниже по склону холма, в расщелине между двумя камнями, где пробивался к жизни куст карликового можжевельника, тоненькая струйка песка пришла в движение.
Бум!
Немного штукатурки сдуло на письменный стол Маструма Ридкулли, нового Архиканцлера Невиданного Университета, как раз когда он пытался прибить особенно неуловимую муху.
Он выглянул наружу из витражного окна. Облако дыма поднималось над жилыми кварталами Морпорка.
- Казначе-ей!
В мановение ока прибыл запыхавшийся Казначей. Громкие звуки всегда выводили его из себя.
- Это алхимики, магистр, - выдохнул он.
- Это третий раз за неделю. Проклятые взрыватели... - пробурчал Архиканцлер.
- Боюсь, что так, магистр, - сказал Казначей.
- Чем они занимаются, как ты думаешь?
- Не имею представления, магистр, - ответил Казначей, восстановив дыхание. - Меня никогда не интересовала алхимия. Она слишком... слишком....
- Опасна, - твердо сказал Архиканцлер. - Смешивают всякую дрянь, приговаривая: "А что если добавить немного вот этой желтой штуки", а потом неделями разгуливают без бровей.
- Я хотел сказать "Непрактична", - пояснил Казначей. - Зачем всякие сложности, если в нашем распоряжении имеется совершенно простая повседневная магия.
- Я думал, они пытаются получить философский камень, или что-то в этом роде, - сказал Архиканцлер. - По мне, все это жуткая чепуха. В любом случае, я ухожу.
Архиканцлер начал пробираться к выходу из комнаты, но Казначей поспешно замахал пачкой бумаг перед его носом.
- Прежде, чем Вы уйдете, Архиканцлер, - выпалил он в отчаянии, - я хотел бы знать, не согласитесь ли Вы подписать несколько...
- Не сейчас, приятель, - отрезал Архиканцлер. - Нужно проведать конюха.
- Что?
- Вот так.
Дверь закрылась.
Казначей уставился на нее и вздохнул.
За долгие годы Невиданный Университет повидал много разных Архиканцлеров. Большие, маленькие, себе на уме, немного не в себе, совершенно не в себе, - они приходили, работали, - в некоторых случаях с них даже не успевали написать парадный портрет, чтобы повесить в Большом Зале, - и потом умирали. Глава чародеев в мире магии имел столько же шансов на долгосрочную службу, сколько их было у миноискателя на минном поле.
Тем не менее, с точки зрения Казначея, это не имело никакого значения. Имя могло меняться от случая к случаю, главное, чтобы какой-нибудь Архиканцлер все-таки был, а самой важной работой Архиканцлера, в представлении Казначея, было подписывать документы, предпочтительно, по мнению Казначея, не читая их.
Но этот был не таким. Во-первых, он почти все время отсутствовал, кроме тех моментов, когда он приходил переменить покрытую грязью одежду. И он орал на людей. Обычно на Казначея.
И все же, в свое время, идея выбрать в качестве Архиканцлера человека, который не появлялся в стенах Университета в течение сорока лет, показалась верной.
В предшествующие годы между различными орденами чародеев было так много стычек, что в виде исключения старшие чародеи порешили на том, что Университету необходим период стабильности, чтобы они могли несколько месяцев заниматься свои происками и интригами в тишине и спокойствии.
В результате поиска в архивах всплыло имя Ридкулли Коричневого, который став магом Седьмой Ступени в невероятно юном возрасте 27 лет, покинул Университет, чтобы присматривать за родовыми поместьями в деревенской глуши.
Он казался идеальным кандидатом.
"Как раз то, что нужно", - сказали все. "Новая метла. Чисто метет. Сельский кудесник. Назад к как-их-там, корням магии. Веселый старикан с трубкой в зубах и огоньком в глазах. Из таких, которые могут отличить одну травку от другой, скитаются по лесу и здороваются с каждым встречным зверем. Спит под открытым небом. Мы не удивимся, если он понимает, о чем поет ветер. Знает названия всех деревьев, будьте уверены. И еще разговаривает с птицами".
К нему послали гонца. Ридкулли Коричневый вздохнул, выругался, отыскал в огороде свой посох, где тот служил подпоркой для пугала и отправился в путь.
"Если с ним будут проблемы, - добавили чародеи, беседуя в узком кругу, - от человека, который разговаривает с деревьями, нетрудно будет избавиться".
Потом он прибыл, и выяснилось, что Ридкулли Коричневый действительно разговаривал с птицами. Он на них орал, и орал он обычно так: "Я вас перестреляю, ублюдки!"
Твари земные и птицы небесные действительно были знакомы с Ридкулли Коричневым. Они навострились так здорово узнавать его, что примерно в радиусе 20 миль в окрестностях поместий Ридкулли они убегали, прятались или в отчаянии бросались в атаку, едва завидев остроконечную шляпу.
Прибыв в Университет, Ридкулли успел за полдня поселить свору охотничьих драконов в кладовой, пристрелять свой арбалет по воронам в древней Башне Искусств, выпить дюжину бутылок красного вина и завалиться спать в 2 часа ночи, распевая песню с такими словами, которые некоторые из старейших и наиболее забывчивых магов вынуждены были посмотреть в словаре.
А потом он проснулся в 5 часов и пошел на болота у устья реки охотиться на уток.
И вернулся, жалуясь, что на мили вокруг нет ни одной реки, где можно половить форель. (На реке Анк нельзя рыбачить; приходится колотить по крючкам, просто чтобы заставить их погрузиться в воду).
И он заказал пиво на завтрак.
И он травил анекдоты.
"С другой стороны, - думал Казначей, - он, по крайней мере, не вмешивается в управление Университетом". Ридкулли Коричневого ни в малейшей степени не интересовало никакое управление, кроме, разве что, управления сворой гончих. Если что-то непригодно для охоты, стрельбы из арбалета или ловли на крючок, то никакой пользы оно в его глазах не имело.
Пиво на завтрак! Казначея передернуло. Чародеи были не на высоте до полудня, и завтрак в Большом Зале проходил в тишине, которую нарушали только покашливание, шарканье слуг, и иногда - тяжелые вздохи. Люди, громко требующие почек, кровяной колбасы и пива представляли из себя неизученный феномен.
Единственным, кого не пугал этот ужасный человек, был глухой старик Виндл Пунс ста тридцати лет от роду, который, несмотря на то, что был экспертом по древним магическим письменам, требовал пристального внимания и хорошей подготовки, чтобы иметь дело с днем сегодняшним. Ему удалось принять к сведению, что новый Архиканцлер будет одним из этих любителей живых изгородей и пташек; ему потребовалась бы неделя-другая, чтобы постичь изменение в ходе событий, поэтому в настоящее время он вел светскую беседу, основывающуюся на том немногом, что он мог вспомнить о Природе.
Примерно в таком роде:
- Я полагаю, м-м, Вам для разнообразия приятно, м-м, поспать в настоящей постели, а не под открытым небом?
И так:
- Вот эти штуки, м-м, вот здесь, называются ножами и вилками.
И вот так:
- Вот это зеленое, м-м, на яичнице, м-м, наверное, это шпинат, как Вы думаете?
Но раз новый Архиканцлер никогда не обращал особого внимания на то, что там говорят, когда он ест, а Пунс никогда не замечал, что его слова остаются без ответа, они довольно хорошо поладили.
В любом случае, у Казначея были свои проблемы.
Прежде всего, алхимики. Нельзя доверять алхимикам. Они слишком серьезны.
Бум!
И это был последний раз. Целые дни проходили не отмеченные взрывами. Город снова успокоился, что было неблагоразумно.
Казначей не подумал о том, что отсутствие взрывов не значит, что алхимики прекратили то, чем они там занимались. Это просто означало, что они работают в правильном направлении.
Все еще была полночь. Полная луна блестела над дымом и вонью Анк-Морпорка, благодаря судьбу за то, что ее отделяли от них несколько тысяч миль небес.
Здание Гильдии алхимиков было новым. Оно всегда было новым. За последние два года оно было четыре раза разрушено взрывом и отстроено заново, в последний раз без лекционного и демонстрационного залов, в надежде, что это поможет.
Ночью в здание тайно проникли несколько закутанных фигур. Через несколько минут свет в окне верхнего этажа слегка притушили, а потом погасили.
Ну, почти погасили.
Что-то там наверху происходило. В окне замигали странные короткие вспышки. Затем последовали нестройные аплодисменты.
Послышался какой-то шум. На этот раз не звуки взрыва, а странное механическое урчание, как мурлыканье счастливой кошки, сидящей на дне жестяного барабана.
Раздавалось "клик-клик-клик-клик... клик".
Это продолжалось в течение нескольких минут, сопровождаясь аплодисментами.
Затем чей-то голос сказал:
- Вот и все, ребята.
- Что все это значит? - спросил Патриций Анк-Морпорка на следующее утро.
Человек, стоящий перед ним, дрожал от страха.
- Не знаю, Ваша Светлость, - сказал он. - Они так и не впустили меня. Они заставили меня ждать за дверью, Ваша Светлость.
Он нервно сцепил пальцы. Взгляд Патриция пронзал его насквозь. Это был достойный взгляд, и одно из его достоинств состояло в том, что он мог заставить человека заговорить, даже когда тот думал, что уже закончил.
Только Патриций знал, сколько шпионов у него было в городе. Этот вот служил в Гильдии Алхимиков. Однажды он имел несчастье предстать перед Патрицием по обвинению в умышленном промедлении и добровольно выбрал шпионскую деятельность .
- Это все, Ваша Светлость, - захныкал он. - Там были только эти пощелкивания и свет вспышек из-под двери. И, э-э, они сказали, что здешнее освещение им не подходит.
- Не подходит? Почему?
- Э-э, не знаю, сэр. Просто не подходит, так они сказали. И они сказали, что им нужно поехать куда-нибудь, где оно лучше. М-м. И они послали меня достать им какой-нибудь еды.
Патриций зевнул. Проделки алхимиков всегда нагоняли на него скуку.
- В самом деле, - сказал он.
- Но они поужинали всего лишь пятнадцатью минутами раньше, - выпалил слуга.
- Может быть, то, чем они там занимаются, пробуждает аппетит, - сказал Патриций.
- Да, и все кухни были закрыты на ночь, и мне пришлось купить поднос горячих булок с сосисками у Дибблера.
- В самом деле, - Патриций бросил взгляд на бумаги на своем столе. - Спасибо. Ты можешь идти.
- Знаете что, Ваша Светлость? Они слопали эти булки. Правда слопали!
Примечательно было уже то, что у алхимиков вообще объединились в Гильдию. Чародеям тоже нелегко давалось сотрудничество, но они от природы стремились к соперничеству и иерархии. Они нуждались в организации. Что хорошего в том, что ты чародей Седьмой Ступени, если у тебя нет шести других ступеней, чтобы поглядывать на них свысока, и Восьмой Ступени, к которой ты стремишься? Другие чародеи необходимы, чтобы ненавидеть их и презирать.
Тогда как каждый алхимик был сам по себе, работая в темных комнатах или укромных погребах в бесконечном поиске большого приза - Философского камня, эликсира жизни. Обычно это были тощие люди с покрасневшими глазами; с бородами, которые и бородами-то трудно было назвать, - так, пучки отдельных волосков, жавшихся друг к другу для защиты, - и многие алхимики отличались тем отсутствующим взглядом людей не от мира сего, который есть у всех, кто проводит слишком много времени в наблюдениях за кипящей ртутью.
Не то что бы алхимики ненавидели других алхимиков. Они их просто не замечали или думали, что это такие моржи.
И поэтому их крошечная, всеми презираемая гильдия никогда не стремилась достичь могущественного статуса Гильдий, к примеру, Воров, Нищих или Наемных убийц, а вместо этого посвятила себя помощи вдовам и семьям тех из алхимиков, кто слишком легкомысленно относился к цианистому калию, например, или кто вывел некую интересную плесень, выпил полученное и после этого шагнул вниз с крыши, чтобы поиграть с феями.
В действительности, конечно, было не так уж много вдов и сирот, потому что алхимики с трудом привязывались к другим людям надолго, и обычно, если они умудрялись жениться, то только для того, чтобы было кому держать пробирку.
В общем, единственным достижением алхимиков Анк-Морпорка, было умение обращать золото в меньшее количество золота.
До сих пор...
Теперь они пребывали в нервном возбуждении человека, которому на банковский счет случайно перевели большую сумму денег, и он теперь не знает, то ли рассказать об этом всему миру, то ли схватить этот подарок судьбы и сбежать.
- Чародеям это наверняка не понравится, - сказал один из них, тощий и нерешительный, по имени Лалли. - Они обязательно назовут это магией. Вы же знаете, они просто бесятся, если считают, что кто-то занимается магией, а сам не чародей.
- Но в этом нет никакой магии, - сказал Томас Силверфиш, президент Гильдии.
- Есть бесенята.
- Это не магия. Это просто оккультизм.
- Ну, есть еще саламандры.
- Совершенно нормальная естественная история. Здесь нет ничего плохого.
- Ну, хорошо. Но они назовут это магией. Вы же знаете, какие они.
Алхимики угрюмо закивали.
- Они реакционеры, - заявил Сендивог, секретарь Гильдии. - Надутые магократы. И другие Гильдии тоже. Что они знают о марше прогресса? Им наплевать. Они могли бы заниматься этим годами, и что, сделали они это? Только не они! Только подумайте, насколько мы сможем ... ну, улучшить жизнь людей. Возможности безграничны.
- Образовательные, - сказал Силверфиш.
- Исторические, - добавил Лалли.
- И, конечно, есть еще и развлечение, - высказался Пиви, казначей Гильдии. Он был нервным человеком маленького роста. Большинство алхимиков были нервными, так или иначе; потому что никогда не знаешь, что выкинет пробирка с бурлящей смесью, с которой ты экспериментируешь.
- Ну, да. И развлечение, разумеется,- сказал Силверфиш.
- Какие-нибудь великие исторические драмы, - сказал Пиви. - Только представьте себе картину! Собираете актеров, они играют это всего один раз, а люди по всему Диску смотрят сколько им влезет! Кстати, большая экономия на зарплате, - добавил он.
- Но сделанное со вкусом, - сказал Силверфиш. - На нас лежит большая ответственность, проследить, чтобы не делалось ничего, что было бы, как-то... - он понизил голос. - ну, знаете... вульгарно.
- Они нам помешают, - мрачно сказал Лалли. - Знаю я этих чародеев.
- Это наводит меня на мысль, - сказал Силверфиш. - Здесь все равно плохое освещение. С этим мы все согласны. Нам нужно чистое небо. И нам нужно быть подальше отсюда. Я думаю, я знаю подходящее место.
- Знаете, я не могу поверить, что мы делаем это, - сказал Пиви. - Месяц назад это было просто безумной идеей. И теперь это сработало. Это как магия! Только не магическая, если вы понимаете, что я имею в виду, - поспешно добавил он.
- Не просто иллюзия, а реальная иллюзия, - сказал Лалли.
- Не знаю, думал ли кто-нибудь об этом, - сказал Пиви, - но мы могли бы подзаработать на этом. А?
- Ну, это не важно, - сказал Силверфиш.
- Нет. Нет, конечно нет, - пролепетал Пиви. Он взглянул на остальных.
- Может, еще разок посмотрим? - застенчиво сказал он. - Я не против покрутить ручку. И, и...ну, я знаю, что мой вклад в этот проект невелик, но я все-таки принес эту, э-э, штуку.
Он вытащил из кармана своего балахона огромный мешок и плюхнул его на стол. Он завалился набок, и из него выкатились несколько белых бесформенных шариков.
Алхимики уставились на них.
- Что это? - спросил Лалли.
- Ну, - сказал Пиви, чувствуя себя неловко, - вы берете немного кукурузных зерен и кладете их, скажем, в тигель N3, добавляете немного растительного масла, понимаете, а потом накрываете сверху тарелкой, и когда вы подогреваете тигель, кукуруза начинает взрываться, я имею в виду не в прямом смысле взрываться, и когда взрывы прекращаются, снимаете тарелку, а кукуруза превратилась в эти э-э штуки...- он смотрел в их непонимающие глаза.
- Это можно есть, - промямлил он извиняющимся тоном. - Если добавить соли и масла, то на вкус это как соленое масло.
Силверфиш протянул покрытую пятнами кислоты руку и осторожно выбрал один бесформенный шарик. Он задумчиво сжевал его.
- Я точно не знаю, почему я это сделал, - сказал Пиви, краснея. - Просто я вроде как знал, что так надо.
Силверфиш продолжал жевать.
- На вкус как картон, - сказал он через некоторое время.