...я хочу сообщить вам об удивительном феномене, который с научной точки зрения значительно интереснее таких привлекающих всеобщее внимание явлений, как рентгеновское зрение или ассирийский массаж. Сообщённое мной может показаться вам шуткой, поэтому сразу оговорюсь, что это не так.
Вы, вероятно, не раз натыкались на слово "вервольф", обозначающее человека, который способен превращаться в волка. Так вот, за этим словом стоит реальное природное явление.
(...)
- А много у нас... оборотней? - зачем-то спросил Саша.
- Много...
В. Пелевин,
"Проблема верволка в средней полосе"
I
- Я вам, мужики, так скажу: я не трепло, никогда им не был и не буду. Если я что-нибудь говорю - значит, говорю правду. И это вам любая собака в нашем дворе подтвердить может... Спросите хотя бы Власовну из двадцатой квартиры! Не поленитесь, мужики, поднимитесь к ней на пятый этаж и, если она вам откроет, спросите: "Слышь, Власовна, ведьма старая, отвечай как на духу: Семён Фляжкин - врун или честный человек?" И она вам ответит, что Семён Фляжкин всю жизнь свою был честным человеком, и сейчас такой, а значит, и всегда таким будет... А Власовна, мужики, зря говорить не станет. Это такая баба!.. Ни телик, ни радио, ни газеты не нужны, если такая баба в вашем доме живёт! Она всегда всё про всех знает: и кто у кого червонец в долг взял и не отдал, и кто сколько зарабатывает и сколько жене отдаёт, и кто самогон варит и в каком количестве (и почём своим продаёт, а почём - посторонним), и кто с кем напился - где, когда, на чей счёт и до какого состояния... Не знаю, мужики, как ей это удаётся, - колдунья она, или на неё ФСБ работает, - но только она, ей-богу, всегда и всё про всех знает! Так что если уж она вам скажет, что Семён Фляжкин - честный человек, значит, так оно и есть на самом деле...
И вот я вам сейчас, значит, расскажу, какая со мной вчера история приключилась, а вы, конечно, начнёте сомневаться: мол, не могло такого быть, сказки ты, Семён, рассказываешь... Непременно начнёте. Потому как оно и вправду - трудно поверить в такие-то дела, если сам ничего своими глазами не видел и в "Вестях" о том по телику ни слова не сказали... Но только я, мужики, честное слово, - хоть нож мне к горлу приставьте, хоть пулемёт, хоть водки не налейте, - всё равно на своём стоять буду: было это! А стоять я на своём буду по той простой причине, что всё это и в самом деле было - не далее как вчера и притом лично со мной...
А было, мужики, вот что.
Вчера вечером, часов этак в одиннадцать - в начале двенадцатого, мы с Фролом зашли к Натахе в 62-ую (у неё самогон и крепче, чем у Алки, и воняет не так отвратно), взяли пол-литрочку, посидели, поболтали о том о сём - за домом, где брёвнышко в кустах лежит. Ну, вы знаете... Вот... А вечер, мужики, такой вчера, если помните, ласковый был, уютный: тишина вокруг, теплынь; ни мошкары тебе, ни комарья, значит, ни недоделков этих соплячьего возраста с магнитофонами да мотоциклами; тишь да гладь, да небо над головой, а в небе - звёздочки, словно бисеринки, сверкают; под ногами травка шелестит - мысли всякие приятные навевает. А в воздухе аромат какой-то плавает, прямо-таки неземной - хоть слюнями захлёбывайся! (Видать, Нинка с первого этажа опять пекла что-то для ублажателя своего нового, интеллигента этого.)
В общем, вечер такой, что сидеть бы и сидеть нам с Фролом за домом, на брёвнышке - хоть до самого утра. По домам расползаться совсем неохота: что там, дома, кроме жён да пустых холодильников?.. "Эх, - думаем, - ещё бы по стаканчику!" А денег-то нет. Поскребли в карманах - на полпузырёчка наскребли. А что нам с ним те полпузырёчка, мужики? Сами понимаете: ни душе, ни брюху, - одно расстройство только...
"- Ладно, - говорю я тогда Фролу. - Ты сиди тут. Жди. А я пойду в Ларискиных загашничках пошарю. Она у меня баба хозяйственная, на чёрный день всегда копейку припрячет".
И - домой. Поднимаюсь, значит, по лестнице, тихонько отпираю дверь, захожу... Тишина. Свет нигде не горит. "Слава Богу, - думаю, - спит, наверное". И крадусь на кухню. Там у нас, в шкафу, на нижней полке, банки разные стоят - под приправы и прочую дрянь. Только из приправ у нас в доме давно уже ничего, кроме соли, не бывало, так что банки эти стоят пустые. Вот моя Лариска и додумалась в самую дальнюю банку деньги ныкать. Она, ясное дело, всегда от меня деньги прячет. И хитрые ж места находит, зараза! То в мешок с тряпьём запихнёт, который на антресолях валяется, то в щёлку за плинтусом, то за обои - где кусок от стены отошёл, под самым потолком, то в ящик с инструментами плотничьими, - короче говоря, нарочно выискивает такие места, куда я давно уже не заглядывал и не собирался. Думает, дурёха, что я не найду! И только ведь хуже делает... Вот, к примеру, засунула она как-то полтинничек за колонку, на кухне, - в щель, которая образовалась, когда от стены за колонкой кусок штукатурки отвалился. А полтинничек взял да и глубже нырнул, когда я его доставать полез. Застрял где-то между стеной и колонкой - не видать даже. Так мне, чтоб до него добраться, пришлось всю колонку разобрать. До сих пор разобранная в углу лежит, воды горячей два месяца нету, Лариска, дурёха, посуду в тазике моет...
Ну, так вот. Захожу я, значит, на кухню, лезу в шкаф - за банкой, в которую Лариска обычно деньги прячет. И вдруг слышу за своей спиной звуки какие-то странные, подозрительные. Как будто, вроде, собака рычит - негромко так, предупреждающе. А собаки-то у нас в доме нет никакой! Кошка была - да сбежала, после того как мы её дней десять не кормили. Нечем было...
Вот я и думаю: "Откуда тут собаке взяться?.. Неужто Лариска с улицы дворнягу какую приволокла? Зачем? Охранять у нас нечего, в доме шаром покати, сами - как псы безродные, живём..." И так мне вдруг не по себе сделалось, мужики! Сами понимаете: поздний вечер, в доме темно и тихо, - не слышно даже Ларискиного храпа, - за окном луна висит - полная, - мистика разная в голову лезет...
И вот поворачиваю я голову назад (медленно так, не торопясь - от страха, что увижу вдруг что-нибудь этакое, чего трезвыми глазами никому не дай Бог увидеть), смотрю - а там, на входе, Лариска моя стоит. И такое с ней там, на входе, делается, что просто с ума сойти можно!..
Я, мужики, вы сами знаете, - не робкого десятка. В прошлом году - помните, я вам рассказывал? - спустились мы как-то с Фролом в овраг (за гаражами), бутылочку распить без посторонних, а вслед за нами спускаются вдруг человек пять недоделков каких-то, навроде студентов, все как на подбор мясистые, мордастые, - ни дать ни взять молодые бычки на выпасе, - подходят к нам, значит, и говорят: "А ну-ка, отцы, - говорят, - купите у нас вот этот кирпич за сто рублей! Да поживей!" Мол, через минуту он будет стоить двести (намекают, значит). Так вот, я ведь не испугался тогда - ни капельки! Кирпич, конечно, купил (слава Богу, деньги при себе были), потому как - зачем мне нож под ребро, когда я жить ещё хочу?.. Но не испугался ведь, не драпанул, как Фрол, - горным козликом наверх, в гаражи! Да я ещё потом чуть не до утра в том овраге сидел, под кустом (от дождя укрылся): мол, не боюсь я никого и никуда драпать не собираюсь, хочу в овраге сидеть - и буду!..
Так что, мужики, скажу вам прямо и откровенно, без всякого там бахвальства: меня если в чём и можно упрекнуть, то только не в трусости. Но вчера, когда я там, в кухне, на входе, Лариску свою увидал в таком виде, - у меня, признаться, прямо в сердце что-то оторвалось! Думал: окочурюсь там же, на месте, - от страха!.. Да и кто бы не испугался, такое-то увидев!.. Вот вы представьте себе: стоит она там, возле двери, в темноте - видать еле-еле, как будто туманом заволокло, - стоит, значит, и лыбится. А вместо рта у неё, мужики, - пасть, навроде волчьей! И клыки поблескивают - длиннющие такие, на концах острые, - как кинжалы, ей-богу! А глаза - красные! Ни белков, ни зрачков - сплошь красные! Словно два уголька... или блина светофорных - когда через дорогу идти не положено!..
И ведь, главное, тело-то у неё Ларискино - и ноги её, в шлёпанцах драных, и ночная рубашка в выцветших ромашках, с заплаткой на пузе, и грудей, как всегда, нету почти что... А сверху - вот эта пасть с клыками! и глазища - красные и свирепые, как у голодной собаки, когда она кошку заприметит!..
И вот я, значит, смотрю на неё, а она на меня смотрит - и постепенно всё больше и больше на зверя похожей делается: голова вся, целиком, волчьей стала, шея шерстью обросла, когти из пальцев прямо на глазах расти начали - и такие здоровенные! У медведя и то, наверное, поменьше будут... А потом она вдруг как зарычит! Распахнула пасть свою клыкастую - и на меня! Я едва в сторону отскочить успел. На холодильник наткнулся, повалил. А она с разбегу в шкаф въехала. Шкаф - на неё. А ей хоть бы хны - обломки расшвыряла - и снова на меня! Я - бежать! Вылетел из кухни в коридор, кинул чем-то - что под руку подвернулось - в тварюгу эту - и к двери! Да только, дурак, со страху ориентацию потерял, двери перепутал - в комнату свернул. Мне бы на лестницу да вниз, во двор, а я - в комнату, бестолочь этакая... Ну, да что делать! Обратно уже никак: там, в коридоре, Лариска - за мной гонится. Вернее, не Лариска, а... чёрт знает что! От Лариски на ней только одна рубашка с заплаткой да шлёпанцы дранные остались, всё остальное - звериное!
Врывается она, значит, в комнату: пасть раззявлена, клыки сверкают, глаза горят, язык, как галстук, болтается - с него на пол слюна каплет... Жуть!
Я, дело ясное, - бежать!
Она - за мной!
Носимся мы по комнате, мебель опрокидываем, я ору благим матом (думаю: может, соседи услышат), она рычит, как тигр разъяренный!.. Минут пять бегали, не меньше. В комнате такой погром устроили - словно туда гранату закинули или милиция с обыском приезжала. Ни одного стула, ни одной полки не пропустили - всё в щепы разнесли! Дров столько - в избе печку полмесяца топить можно!.. А потом я вдруг в шкаф врезался, в секретер. Дверцы стеклянные - к чёрту! Вся посуда с полок, какая была, - туда же! Единственный сервиз в доме (свадебный ещё подарок) - вдребезги! А у меня искры из глаз - фонтаном!..
И вот, значит, когда у меня искры-то из глаз посыпались, я вдруг вспомнил, что там, в углу, под столом, у меня ружьишко припрятано. Я ведь, когда ещё на заводе работал, человеком был, деньги зарабатывал, пил только в праздники (и то - коньяк армянский, пятизвёздочный, а не дрянь всякую), - я тогда большим был любителем с ружьём по лесу побродить. Чуть не каждую субботу - на мотоцикл - и в деревню, к матери. Переночую, а в воскресенье, часа в четыре утра, соберусь потихоньку - и в лес... Мать у меня за турбазой жила, в Камышово, - знаете?.. Ох, там и охота была, доложу я вам! Как вспомню - на душе светлеет... Один раз чуть медведя не завалил, ей-богу! Откуда он там, за Камышово, взялся - чёрт его знает. Может, из зоопарка сбежал, а может, уцелел как-то - этаким лесным анахронизмом...
Ну, так вот. Потом, когда меня с завода-то выперли - по сокращению - и брать уж больше никуда не захотели, я с горя попивать начал. За пять лет пропил всё, что можно было: и мотоцикл свой, и дом в Камышово, который мне после смерти матери достался, и мебелишку кое-какую... Хотел и ружьё продать, хорошие деньги предлагали. Да не смог: жалко стало. Единственная ж память осталась о тех временах, когда я жил по-человечьи, жизни радовался...
А чтоб Лариска ружьецо моё не загнала кому, я его припрятать решил. Только ведь, сами понимаете, ружьё - вещь громоздкая, не бумажка какая-нибудь пятидесятирублевая - за плинтус или в банку из-под приправы не спрячешь. Думал я, думал - и надумал положить его просто под стол, а сверху журналами завалить - "На суше и на море". (Выписывал же когда-то, ёлки-палки, журналы! - и прочитывал их от корки до корки, жизнь иноземную изучал... Э-эх!..) Генеральных уборок Лариска моя года четыре уже не проводила, под стол с веником, думаю, нескоро ещё заглянет; "На суше и на море" её никогда не интересовали, а если что завернуть надо, так у неё своих "Крестьянок" да "Работниц" килограммов на сорок под кроватью валяется. Вот я и подумал, что под моими журналами она ружьишко ввек не найдёт. И точно - не нашла!..
И вот вспомнил я, значит, про ружьишко своё - и прямиком к столу. Ныряю под журналы, шарю... Вот оно, заветное! Вот оно, родимое!..
Но тут меня сзади зверюга эта как хватанёт! За ногу! Когтями! "Всё, - думаю, - конец мне настал! Не успею ружьё из-под журналов вытащить. Да и не заряжено оно, скорее всего..."
И начал я, мужики, Богу молиться.
II
Семён неожиданно умолк и приложился к бутылке, где ещё оставалось на донышке немного пива.
Фёдор воспользовался паузой и разлил по стаканчикам остатки самогона. Микола нащипал хлебца.
Все трое выпили, закусили. Потом Микола достал из кармана пачку "Примы".
- Ну? И что же было дальше? - спросил он, угощая Семёна сигаретой.
- Дальше?.. - Семён взял сигарету, прикурил и насупил брови, собираясь с мыслями. - А дальше, мужики, было вот что... Кое-как изловчившись, скинул я с себя Лариску, - вернее, зверюгу эту клыкастую, - выдернул из-под журналов ружьишко. Проверил - заряжено! Один, правда, всего патрончик. Но я-то стрелок знатный! Со ста шагов когда-то кабану в глаз попадал... Ну, думаю, сейчас влеплю этой твари прямо в пасть!.. Лариску-то, конечно, жалко немного: жена всё-таки... Но ведь то не Лариска уже - зверюга! Волк! Или, может, собака бешеная... Да и жизнь свою спасать как-то надо... И вот навёл я, значит, на неё ружьишко, прицелился и, как только собралась она снова на меня накинуться, спустил курок... Бац!
Бац! Увесистый кулак обрушился на голову рассказчика и чуть не до половины вдавил её в плечи.
Моментально протрезвевший Семён подскочил с травки, обернулся и ахнул:
- Ларочка!..
- Ах ты, сукин сын, пьянь подзаборная! - накинулась на него Лариса. - Стащил-таки последний полтинник, сволочь! И, конечно, пропил уж весь!.. Ну, я тебе сейчас брюхо с мозгами заодно прочищу, гнида!..
Посеревший от страха Семён опрометью помчался прочь - куда-то в сторону оврага. Лариса, несмотря на тесную юбку и застарелую гипертонию, с не меньшей скоростью понеслась следом...
- Да-а, - грустно протянул Фёдор, когда их фигуры растаяли в сгустившихся сумерках. - Дела... Промахнулся, видать, наш охотник.
- Или осечка вышла, - предположил Микола.
- В любом случае - хорошо. Жена ведь, если даже она и оборотень, - всё-ж-таки баба. А при бабе жить - по собственному опыту знаю - куда лучше, чем бобылём...
- Это ты верно говоришь, - кивнул Микола. - При бабе лучше.
- А если она и оборотень - так что ж поделаешь? Дело житейское... Такая уж у нас теперь жизнь пошла, что чуть не каждый второй - оборотень. На подростков вон нынешних глянь. Дома, с папой и мамой, они - мальчики как мальчики, девочки как девочки. А чуть нос во двор - уже бычки да тёлки. На природу выйдут - в свиней превращаются, на танцульках ихних модных - в макак да мартышек, ночью во дворе, под окнами, - в кошек с котами мартовскими... А на родителей их посмотри! Один, чуть на люди выйдет, вороной в павлиньих перьях оборачивается, другой - козлом безрогим, третья - змеей подколодной. Этот волком на всех рычит, тот - шавкой беззубой тявкает. Эта курицей кудахчет, та из мужа кровь пиявкой сосёт... Да что там! Если хочешь знать, я и сам - оборотень! Правда-правда! Пока трезвый - вроде, на человека похож, выпью стакана три - жеребцом оборачиваюсь, ещё с пол-литра - свиньёй хрюкаю, а утром, с похмелья, в зеркало гляну - натуральный кот облезлый, смотреть противно...
- А у меня жена с тёщей - оборотни, - заявил Микола. - Стоит мне домой вовремя не вернуться или пропить больше полтинника, - они, знаешь - в кого превращаются?.. А вот послушай...