Тёплый свет самых разных вывесок цветастых улиц ночного метрополиса умел достучаться до самых ледяных сердец, скрывающихся в густонаселённых и вечно занятых кварталах Инферна. Вывески эти были смастерены самыми искренними и, как их даже смели тут называть, "добродеятельными" резидентами Пургатория, мегаполиса парою сотен километров выше, над стеклянными крышами Инферна; два города эти хоть и объединялись взаимным безвизом, между ними едва ли совершались какие-либо неэкономические переговоры. Туристов ни оттуда, ни туда практически не бывало - если уезжали, то уж насовсем, как правило.
Люць подал на вид на жительство в Пургатории полгода тому назад, а ответа из посольства мегаполиса всё не было. Каждый день Люць проверял почтовые офисы по всему громадному Инферну, надеясь получить-таки наконец одобрение и все покай-печати сверху на свою заявочку, но что-то никак не складывалось: в бухгалтерии всё путали каждый раз, и каждый раз говорили, что такое впервые и больше не повторится. Тогда Люць тяжко вздыхал и отправлялся вкалывать в Котёлован.
Котёлован - самая крупная фабрика, достояние города Инферн! Она специализировалась на утилизации уже ни к чему не годных и ни на что не надеющихся граждан метрополиса - так было надо, так было и гуманно: население Инферна росло круглосуточно по сотням тысяч человек, а если всех этих человеков (если их повернётся язык так назвать) ещё и обеспечивать крайне ограниченными поставками Пургатория и Парадиса, то смертность вообще всего населения расти будет как не в себя. Потому "референдумом" - фальшивым, естественно, ведь в Инферне всё и так всем всегда понятно - порешили утилизировать всяких жизнью недовольных дурачков. Разумеется, каждому предписывали по их личному надзирателю; надзиратель глядел на их жизнедеятельность пару дней, помогал чем мог и, если всё тщетно, сопровождал - чаще силой - своих пациентов прямо в Котёлован.
Люць был надзирателем неполный рабочий день, чаще только по выходным, и то рано утром; полноценною же работой его было утилизировать вышеописанных выродков. Очередному такому его предписали вчера, и сейчас Люць к нему и направлялся.
Из парка, столь удобно расположившегося прямо под окнами сегодняшнего материала Люця, открывался довольно откровенный вид на Котёлован и даже горку трупов под ним; трупы постепенно пожирались "сатаниками", но сатаники никогда не доедали; остатки, как правило, ими же самими и утрамбовывались по всему Инферну. Кстати, у высших эшелонов инфернского общества, то есть почти что у пургаторьян, такие сатаники содержались в качестве питомцев - то, мол, было знаком отличия и даже качества, что вот, так и так, данная персона настолько превзошла весь обычный дрянной инфернский люд, что ей уже и сатаника доверить можно - а сатаники, как недавно выяснилось, появлялись буквально из тех же утилизированных трупов, просто не очень часто, зато всегда массово. В общем, сатаники - это такие бычки размером с человека, гомункулы, големы... короче, просто каннибальчики. При желании - ручные. Так вот, о чём я там... Ах да, Люць и его новый материал.
Материал Люця жил в... нет, жил на небоскрёбе. Крышей ему служил звёздный покров (звёзды на самом деле были огнями системы электрообеспечения Пургатория, разумеется), одеялом - вечно жаркий воздух Инферна, а едою - выращиваемые самостоятельно полумёртвые рыбы. Но ведь всё-таки полу-, а значит, живые таки частично... В общем, никак сегодняший материал себя не мог уважать даже каплю, потому ни о какой подаче вида на жительство в Пургатории и речи идти не могло, однако Люць, как и всегда, всё равно намеревался предложить ему такой вариант.
К ночи надзиратель достиг-таки верхушки небоскрёба. А на работу он отправлялся, напомню, чаще по выходным и с самого утра. Совершенно выдохшийся и измождённый, Люць мощным ударом threw open металлический люк, разделявший богатый внутренний мир небоскрёба и крышу.
- Доброго вечера вам, - пусто кивнул ему материал.
- И вам не котлеть. - Люць сделал лёгкий реверанс - эти трюки он практиковал с тех самых пор, как сделался вхож в высшие эшелоны инфернцев - и присел рядышком. - Люць М'Аппелль. Стажёр-надзиратель... Ну, подрабатываю, в общем.
- Ого, вот оно как, - вздрогнул вдруг выродок, - а как это так быстро вам на меня донесли?
- А чего же доносить, да и кому? Ваши и не только ваши страдания отзываются в ушах каждого инфернца без исключения, просто иногда настолько громко, что... ну, тяжело пройти мимо, тогда-то разум вас в заметки и вносит.
Это было правдой. Каждый инфернец чётко слышал, пускай на разной громкости, мысли каждого инфернца, а чётче всего - именно всякие мучения и страдания. Природа инфернцев так и побуждала их постепенно друг от друга избавляться.
- Какие закаты? Свои закаты ты отглядел, когда сюда попадал. Если пытаешься звучать как-то романтично, попробуй что-то, что хоть отдалённо бы имело отношение к текущему положению вещей людей вокруг. Например, "под мерцанья примерных огней Пургаторья над нами", не знаю...
- Кто знает, может, я что при жизни, что при смерти обречён до конца звучать травматично...
- Нет желания опробовать такое в Пургатории? - вскинул бровь Люць. - Там и люди добрее, и закаты имеются, и вообще там трава зеленее. А ещё все наши там всегда в новинку.
- В Пургатории хуже, чем тут. - Нордо серьёзно глядел на Котёлован и бесящихся у его подножия сатаников. - Там вечно придётся метить в Парадис. Откуда мне взять силы? У нас-то, у инфернцев... У нас нету святого. То есть, ну... Нету ничего такого, к чему нам бы имело смысл стремиться.
Люць быстро смекнул, в какой раунд демагогии тут предстоит поиграть.
- Так в Парадисе обеспечут. Стремись к тому, что даст тебе стремленье, пф.
- Нет-нет, вы... ты не понял. Чтобы даже помыслить о стремлении, надо сначала покаяться...
- Давай. Прям тут. - Люць встал на ноги и презрительно поглядел на Нордо. - Исповедуй мне свою гадкую душонку.
А Нордо всё молчал.
- Слышь, морда, - злобно начал усталый Люць, - мне с тобою возиться ещё день-другой, кооперируйся, что ли. В Котёлован мне, справедливости ради, доводилось пока отправлять только самых конченных психов, с которыми мне говорить и не удавалось толком. У тебя голова на плечах, так подумай, обмозгуй - в Пургаторий и пиз..
- Меня зовут, - встрял вдруг Микьямо, - Нордо.
- Э-э??
- Нордо, а не морда. - И снова эта серьёзность во взгляде! Люць, чутка даже попятившись, ухмыльнулся.
- Ого! Зауважал себя?
- Нет, так всего-то попроще фокусироваться. Мы слышим нытьё тонны таких морд каждый день, потому чётче всё же сфокусироваться на том, что ты выслушиваешь сейчас конкретно мои муки.
Нордо и Люць спустились с крыши довольно быстро, ведь начались полуночные пепельные бури, которые мало того, что застилали глаза, так ещё и неприятно жглись. Внизу же, напротив, в это время становилось почти даже прохладно, да и просто пройтись этим парком до Котёлована было интересной идеей.
По парку носились голодные сатаники, уже приглядывавшиеся к Нордо. Люць попробовал опустить про это пару шуток, но материал не оценил их; вскоре оба бессильно опустились наземь, изнемогая от боли в ногах - дорожки в Инферне были ужасно раскалены, из-за чего подолгу гулять тут никому не удавалось.
В общем, жаркий был городок.
- Там, ещё до... депортации, скажем, - Нордо потянулся и закрыл глаза, уже слезившиеся от жары. - Я много лгал, предавал, оскорблял... В общем, ничего такого, вроде бы, но...
- Но ты это делал "во благо" и, разумеется, по отношению к близким тебе людям? - Люцю уже доводилось выслушивать ряд таких историй, пускай и не при таких обстоятельствах.
- Что-то в этом роде.
На небесах потихоньку тускли звёзды... Должно быть, пургаторьяне укладывались спать. Люць мечтательно созерцал затухание одного огонька за другим, мечтая о своей новой жизни, а слегка даже о беззаботной жизни в Парадисе, которая ждала б его после долгих трудов в Пургатории.
"Порою кажется, что при желании какого-нибудь просвещённого парадисанина можно было бы запросто построить коммунизм прямо в Пургатории. Деньги там почти не в ходу, это ж промежуточная утопия эдакая... метаутопия, не знаю. Скоро узнаю..."
Нордо же продолжал:
- И ведь никакого злого умысла я не имел никогда, но вот вышло так, что сделался я причиною множества неудач и объектом нелюбви очень многих людей. Я всегда знал, что депортирован буду именно в Инферн, но вот... Даже во время самой депортации я никак не мог взять в толк, за что же?... Я ведь и впрямь не хотел ничего дурного.
- Так чего ж ты не каешься, ирод? - отмахнулся от него замечтавшийся Люць.
- Но ведь не за что! - Нордо глядел на Люця большими грустными глазами, уже начиная плакать. Люць цокнул языком и перекатился на бок, чтобы не видеть глаз своего пациента, а ещё из-за слегка обгоревшей спины.
- Слушай, всем совсем нет дела до того, чего ты там желал, чего нет. Есть вот какое положение вещей: ты какую-то гадость сотворил, за неё и караешься. Хотел ты, не хотел - ты сам её сделал. Ты понимаешь? - Люць вновь повернулся к Нордо. - Ты сам себя сюда депортировал, страдалец несчастный. Уж не в Парадис ли тебя надлежало, по-твоему, сразу отправить? Нет уж, голубчик, с желаньем иль без - плевать, ты всё равно шёл именно сюда, так ещё и... - Надзиратель впился во взгляд Нордо своим, вытягивая из него последний кусочек истины, - ...вполне сознательно. Кажется, ты прямо-таки на каждом своём жалком шагу плакался, ныл и кувыркался на своём брюшке, как перевернувшийся жучок, что ждут тебя "беспощадный ад" да "геенна огненная", а по гибели никто-то про тебя и не вспомнит! Прав я, нет? - Микьямо поражённо молчал, мучаясь от каждого слова своего нового знакомого; муки эти отдавались страшным колокольным звоном в ушах каждого инфернца, а самому Люцю они и вовсе разрывали барабанные перепонки.
Впрочем, работа эта Люцю досталась тоже исключительно из-за его прямолинейности и проницательности. Он гнул своё дальше:
- Так я тебя, Микьямо Нордо, поздравляю! Про тебя действительно не вспомнят, уже не вспомнили и по-прежнему не вспоминают. А ты как думал, Христошею прикинуться? Тьфу. - Люць отвращённо плюнул на воротник своего материала и поднялся на ноги.
- Чт... Я не...
- Червище, боже милостивый. Знаешь, психи были получше, - оскалился Люць, - с ними не доводилось общаться, строить ожидания и разочаровываться, и если с тобой я тоже ожиданий не строил, то всё равно как-то умудрился с тобой поговорить и разочароваться сильнее, чем в самом себе перед, как ты говоришь, "депортацией"! Таких мокриц ещё поискать, Нордо. Attaboy!
- Я-я... - Микьямо схватился за голову, заливаясь кровавыми слезами. Небольшие мускулы на его руках вдруг разбухли и полопались - то было самым распространённым в Инферне проявлением слабости и тотального непринятия себя. Люць улыбнулся ещё страшнее, тем окончательно сводя Нордо с ума: - Я-ни-в-чём-не-ви-но-ва-аа-аа-аа-ат.....
Встал, запрыгал, стал бегать кругами вокруг Люця под его добродушный смех и своё страшное, одичавшее ржание. Наконец, Нордо повалился на спинку и задёргался всеми своими конечностями; лопались мускулы на ногах, а рот- впрочем... всё лицо шло пеной, глаза так и рвались из орбит. Слов у Нордо уже не выходило, лишь всякие странные звуки, которые даже животными-то не назвать.
Кто-то подумает, что Люць безжалостно свёл с ума и без того доведённого человечка, но правда ещё никого не убивала; Нордо просто согласился с Люцем, но по-прежнему не хотел раскаиваться. "Нету сил", "меня всё равно уже не простят", "когда мне этим заниматься", "я трупак", "никто и так уже не помнит", "мне лень", "завтра-то обязательно", "не заметят", "никогда и ни за что", "я-ни-в-чём-не-ви-но-ват".
Люць облегчённо выдохнул, осознав, что не придётся таскаться с этим идиотиком лишние пару дней. Подняв на ноги заметно исхудавшего безжизненного Нордо, Люць грубо взялся за его локоть и потащил за собою.
К утру Люць успешно предавал Нордо утилизации. Что вообще из себя представлял такой любопытный процесс, как утилизация отчаявшихся инфернцев? А это весьма интересно:
1) обязательно брался длинный и тупой топорик, которым обычно месили из умерших естественною смертью (редкое явленье) инфернцев топливный отвар для обеспечения самого Котёлована;
2) мертвец - получается, уже дважды мертвец - распологался на специальном столике, который представлял из себя эдакую большую пепельницу;
3) смешивался с этим пеплом;
4) лишался пятипроцентной "живой" доли своего тела, как правило мускулы, которые вот-вот лопнут или те, что только-только лопнули;
5) лопнувшие мускулы его замещали кусочками угля;
6) труп чуть приминали по бокам, сверху и снизу;
7) наконец, сбрасывали в один длинный-длинный трупопровод, ведущий как раз к той громадной скале из трупов, столь хорошо созерцаемой с крыши нордовского небоскрёба и парка рядом.
Пятый пункт этой мути был совсем не в радость Люцю. Сидеть, рыться в чужом этом всём вот... Фу! Но делал, делал с отличием. Четвёртый пункт тоже доставлял ему мало удовольствия, но доведён был уже до автоматизма - кстати, нужна была эта самая "живая" доля, чтобы поддерживать обращаемость в природе Инферна пресловутых сатаников. Существовала гипотеза, автором которой выступал знатный инфернец-иммигрант, ныне, возможно, уже парадисанин - по ней сатаники появлялись не просто "случайно", а именно что от "естественно живых" кусков мёртвых тел. В неё верили всем обществом Инферна, вроде как не бред; в общем, чётко соблюдались правила по презервации пяти процентов живодоли тела.
Весь в пепле и угле, Люць смачно обматерил уже осточертевший ему труп Микьямо. Спешно отправив материал по труповоду куда надо, надзиратель кинулся в ближайший душ, смывая с себя всю эту мерзкую чуму, подцеплённую от мыслей, слов, действий и всего прочего с Нордо Микьямо связанного. И вот Люць, чистенький и довольный, устало поплёлся до своего дому. По прибытии заперев за собой дверь, прилёг пооткисать после тяжелого дня.
Впрочем, ему звонили.
"Посольство Пургатория уведомляет! Мы рассмотрели ваше прошение о виде на жительство в мегаполисе кающихся. Рады сообщить, что готовы удовлетворить вашу просьбу! Ждём вас у подножия Асмодеевских холмов через пару часов, чтобы доставить вас на вашу новую родину."
- Класс, - положил трубку Люць. - Ни минуты покоя... Ну да ладно. Прощайте, чёртов Инферн, проклятый Котёлован и идиотские референдумы!
Люць лихо оседлал первого встретившегося мне на улице сатаника и поскакал на нём к Асмодеевским холмам, годами служившими подобным "аэропортом" из Инферна в Пургаторий. Вообще на улице явно было неспокойно: сатаники носятся целыми табунами, Котёлован как-то странно кипит и причиняет одну пепельную бурю за другою, трупная скала растёт ещё быстрее обычного, из-за чего портятся воздух и погода... Но какое теперь дело Люцю? У Люця счастье, Люця переселяют в нормальную среду обитания!
- Вы не сможете никогда вернуться в Инферн, - предупреждал дипломат Пургатория, налаживающий движки винтокрылого транспорта. - Вам не захочется просто, честно говоря.
- Мне и так не хотелось сюда, - спешил заверить Люць, - я просто был дурак и шёл дальше по тернистому пути, особо не задумываясь о том, что сам обрекаю себя на жизнь в такой вот... ну, дыре.
Это было правдой, все жители Инферна действительно оставались его жителями по своей доброй воле, хотя и без желания; проходило много-много лет, прежде чем кто-то из них, наконец, решался сделать шаг к свободе. Увы, преобладали всё же всякие Нордо Микьямо, отнекивающиеся от раскаянья до конца...
Пепельные тучи развеивались перед Люцем и его пилотом, открывая новый вид на Котёлован - вид сверху. Огни Пургатория заиграли новыми красками, приветствуя нового резидента мегаполиса; вертолёт набирал высоту и скорость, а веки Люця тяжело опускались.
Глазам его открылся страшный кошмар, в котором Котёлован стремительно взлетал и пробивал насквозь Пургаторий и Парадис, заставляя всех и каждого без исключения вариться в ужасной смеси мук, печали, разврата и ненависти. Красивые яблони и пышные дубы Парадиса сгорали, покрываясь столь часто мною упоминаемым пеплом; гора, соединявшая Пургаторий с Парадисом, раскалывалась надвое и обретала форму вулкана Везувия, создавая из некогда процветавшего мегаполиса трудолюбивых и совестливых людей очередной Помпей, а Инферн... Сам Инферн тоже поднимался ввысь, смешиваясь со всеми возвышенными резидентствами, с цивилизацией, и опускал эту цивилизацию до низшей стадии трибализма; люди и сатаники становились одним видом человека. Это был ужасный сон, Люць никогда его уже не забудет.
Проснулся Люць в опрятной таверне на отшибе Пургатория, где его уже вовсю выхаживала landlady - с нею-то бывший надзиратель и поспешил поделиться увиденным.
- Вообще-то прозвучит весьма крамольно, но... - Девушка чуть опечаленно глянула на Люця. - У нас тут какая-то эпидемия всяких печалей и досад. Боюсь, со временем могут начать высылать туда вниз пургаторьян, не знающих душевного покоя...
- Хм... Думаю, у вас всё совсем не так плохо. Пускай вы и лезете вечно в эту гору, попутно решая проблемы друг друга, что почти всегда - труд невероятно тяжёлый, ну... Всё равно ведь вы не страдаете от этого? Наверное... - Люць начинал волноваться.
Домовладелица смолчала. Подпитав гостя домашним лимонадом и наскоро приготовленным печеньем, она поспешила в центр Пургатория за продуктами; Люць же решил отправиться сразу в одноимённую гору.
Взбираться на Пургаторий было действительно как-то тяжело, но всё-таки не мучительно. Люць вообще очень радовался от того, что ему теперь "мучительно" ничего не было - с переездом прекратилось вечное вещание всеобщих страданий напрямик ему в мозги, зато иногда стали мелькать чужие надежды и мечты, которые, впрочем, вдохновляли Люця идти до конца, однако ничьи силы не бесконечны: Люцю пришлось сделать привал у небольшой лужайки, сформировавшейся прямо на горе и отдававшей уютом и теплотою.
На другом краю лужайки расположилась компания из, по-видимому, трёх друзей - казалось, какой-то пикник. Иммигрант почесал затылок и решил-таки пойти познакомиться, ведь надо всё-таки было опробовать пургаторьян на вкус!
- Люць М'Аппелль. Стажёр-надзи... Иммигрант, в общем. Чем вы вообще тут занимаетесь, пургаторьяне?
- Ого, - дружелюбно улыбнулся белокурый парнишка, уже принявшийся выделять кусок пищи и Люцю, - не думал, что к нам так скоро прибудет ещё один. Мы тоже уроженцы Инферна, кстати. Я вот Цюндер, эти двое - Моррис и Лено.
Рыжий, то есть Моррис и брюнет, Лено, быстро обменялись со мною рукопожатиями и продолжили своё пиршество.
- Любопытно, - сказал вдруг Люць, сам себе удивляясь - вопрос был действительно глупый: - Что вас вдруг заставило взять и... в общем-то, раскаяться? Двигаться вперёд...
Все трое переглянулись и засмеялись.
- Люць, - заговорил Моррис, - у каждого есть что-то своё.
- Святое? - тупо переспросил Люць.
- Нет, именно своё. Ты идёшь к этому своему, и совсем не играет роли, уважаешь ты это что-то, ценишь, превозносишь... Тут не надо иметь чего-то особенного, даже смысла у этой вещи быть не должно. Любая цель, самая глупая цель - всё ещё цель, знаешь ли... - И Моррис протянул Люцю только что слепленный суши-ролл.
"Вкусно."
- Я вообще решил идти-идти вот так, чтобы потом через Парадис, либо в самом же Парадисе просто, ну... В лотерею выиграть! - Лено беззаботно тыкал вилкой свою картошку, всё ожидая, пока она остынет. - Из нас троих цель, грубо говоря, адевактную, полноценную, имеет один только Цюндер.
Люць внимательно посмотрел на Цюндера.
- Я - как ты, - сверкнул глазами белокурый, - ты идёшь к Парадису по той же самой причине. Только у меня большее преимущество, - Цюндер подвинул Люцю соевый соус, а сам встал на ноги и устремил глаза выше, к самому солнцу - солнце, как известно, было атомным реактором Парадиса.
- Ты... Не-ет, погоди-ка. Я иду по самой глупой причине - вернуться к жизни и выполнять свои эгоистичные задачи для реализации своих эгоистичных целей...
- Да-да, всё так, - утвердительно кивнул Цюндер. - Только вот по итогу цель у тебя останется о-на.
- Она?...
"!!!!"
- Одна, одна. - Цюндер сделал вид, что оговорки никакой не было, однако Люць тотчас же всё понял.
"Вот ты какой... Пф, Цюндер. Что же мне думать..."
Никак иммигрант не полагал, что ему станет грустно тут, в Пургатории. Вспомнив слова домовладелицы, он решил осведомиться:
- Putting all that aside... У вас тут часом нету какой... эпидемии? Как настрой у всех?
И опять мне- чёрт. Не мне, не мне... не мне же? Кхе... И опять Люцю отвечал Цюндер, отчего в сердце немножко кольнуло: