Свадьбу дочери фабриканта Лютикова с гвардии поручиком Вишневецким назначили на Успение Пресвятой Богородицы. Больше месяца еще оставалось до столь знаменательного события, но разговоров в городе - пруд пруди. Хотя и не дурна собой Варвара Лютикова, но у всех с языка одно слетает - на деньгах женится поручик. Сказывают, мол, крепко он проигрался в столицах да в такие долги влез, что тут: либо пулю в висок, либо приданое богатое искать. Стреляться гвардеец поостерёгся, а вот невестой богатой не побрезговал, хотя матушка его - генеральша Вишневецкая поначалу здорово против была. Ни в какую не хотела она с заводчиком родниться, дескать, не ровня он нам: мы из князьёв потомственных, а его дед из псарей графа Панина. Да только получалось по нынешнему времени - слуги в шелках, а князья в долгах. Три дня генеральша бузила да ногами топала, но потом, когда сын вывалил перед её носом ворох векселей да долговых расписок, присмирела, поплакала и велела сватов засылать.
Приехал в имение брат генеральши, тоже погоревал с сестрицей и, как велит обычай, поехал к фабриканту с визитом. Илья Семеныч Лютиков принял сватов с хитрой ухмылкой и сказал за столом:
- Давно желаю внуков, чтоб непременно княжеского звания, а что насчёт денег, то тут беспокоиться нечего: ими я, хоть сейчас, всю городскую площадь застелю, и еще останется паровоз купить. Обеих дочерей по век жизни обеспечу, а уж внукам дам столько, что им жить-не пережить. И кто со мной в родстве или в свойстве - никого и никогда без заботы не оставлю. Такой я человек!
Может и бахвалился слегка фабрикант, однако его железоделательные заводы на всю округу известны. Везде Илье Семеновичу слава да почёт. Он как-то даже до Китая доехал, чтоб рельсы да болты крепёжные там предложить, только китайцы отказались от своего счастья наотрез.
- Чудаки, - обсуждали сей случай земляки фабриканта, - таких рельсов, как у Ильи Семеновича по свету с огнём поискать. Право слово - чудаки.
О свадьбе сговорились быстро. Лютиков, выпив полторы бутылки коньяка, всю ширь своей души и показал: денег будущему зятю дал без расписки и обещал в имение генеральши садовника послать, чтоб сад там по последнему писку моды устроить. Радостный поручик уехал в столицу дела в порядок приводить, фабрикант клял себя за излишнюю болтливость по пьяному делу да подсчет будущих расходов вёл, и вдруг в городе весть как гроза с ясного неба - умерла в ночь Варя Лютикова! Это невеста-то! Спать легла живая да здоровая, а утром нашла её горничная мертвой. В полчаса встревожился город. Такая толпа возле особняка фабриканта собралась, что судебному следователю Ивану Петровичу Корнаеву пришлось слезть с коляски и пешком пробираться к воротам.
Иван Петрович Корнаев - крепкий мужчина, недавно разменявший четвертый десяток, в легком ольстерском пальто шёл быстрой пружинистой походкой по аллее роскошного сада фабриканта, совсем не обращая внимания на окружающую его красоту. Не замечал следователь ни великолепных белых георгин, ни разноцветных цинний, ни темно-синих гортензий и даже самоцветная игра солнечных лучей в крупных каплях росы на бордовых розах ни на миг не могла отвлечь Корнаева от тяжкой думы. Иван Петрович хорошо знал Варю, радовался каждой встречи с ней, иногда играл с девушкой на фортепиано в четыре руки и был в неё тайно влюблен. Однажды Корнаев пробовал намекнуть о своих чувствах отцу Вареньки, но тот так ощетинился, что следователю здорово не по себе стало. И хотя немало обиделся незадачливый влюбленный на этот "от ворот порот", однако визитов своих в дом Лютикова не прекратил, втайне надеясь на какой-нибудь чудесный случай. Вчера он тоже хотел приехать к фабриканту, но зарядивший с утра проливной дождь спутал все карты. Иван Петрович весь день просидел у окна, страстно желая, чтоб дождевые капли перестали столь яростно молотить крышу соседнего дома, но дождь не унимался до позднего вечера. Потом Корнаев долго не мог уснуть, вспоминая последний визит к Лютиковым: обед на свежем воздухе в саду, игру в крокет под цветущей яблоней и радостные улыбки Вареньки после каждого ловкого удара... Утром же, страшная весть так крепко ошеломила Ивана Петровича, что он даже о завтраке не вспомнил. Такого с ним еще никогда не случалось.
- Беда-то какая, Иван Петрович, - встретил следователя на мокрых ступенях крыльца становой пристав Сазонов. - Мне как сказали, так я сразу сюда. Ужас... Доктор наш - Сергей Сергеевич - тоже весь в недоумении. Она ж, почитай, и не болела ничем, никогда ни на что жаловался. Ой, не любила, чтоб её кто-то жалел. И вот... Я им приказал до вас ничего не трогать.
Спальня у Вари не слишком просторная, но светлая - окнами в сад. Большие окна закрыты, однако шторы раздвинуты и солнце, видимо, истомившееся вчера в плену черных лохматых туч, залило всю комнату сияющим золотым светом. И ужасно страшно было видеть в этом весёлом свете неподвижную покойницу. Она лежала на кровати. На белом лице её играл солнечный зайчик, словно стараясь непременно разбудить несчастную. Он пробежал по высокому гладкому лбу, спустился к бледным губам, потом поднялся на щеку, а уж оттуда свалился в темно-русые волосы и утонул там, сверкнув напоследок золотой искрой. На столике возле кровати в белой вазе стоял букет темно-красных роз. От роз тех веяло свежестью утренней росы.
- Цветы-то живые убрать бы надо от покойницы, - прошелестел за спиной следователя чей-то испуганый шепот. - Можно, господин следователь? И шторы бы прикрыть... Нехорошо...
Иван Петрович кивнул головой, потом посмотрел на доктора Байкова.
- Пока ничего непонятно, - развёл руками Сергей Сергеевич Байков. - Единственное что могу сказать: её незадолго до смерти вырвало, а больше... Нужны анатомические исследования.
Мать Вари, оттолкнув следователя с доктором, подбежала к кровати и упала покойнице на грудь.
- Цыц, дура, - тут же подошел к рыдающей женщине хозяин дома Илья Лютиков и грубо схватил её за плечо. - Чего хочешь делай доктор, но правду мне найди. Неспроста всё это...
Лютиков, оттаскивая несчастную мать от дочери, задел ногой столик. Вазы там уже не было, а вот одиноко лежащая книга свалилась на пол. Следователь Корнаев машинально поднял книгу, сунул её в карман и вышел на крыльцо.
- Чего делать будем, Иван Петрович? - поинтересовался пристав, когда они оказались на улице. - Мне ж исправнику надо докладывать... Он на днях из Москвы приедет. Случай-то на всю округу, а чего я ему скажу?
- Надо дождаться, чего доктор узнает, - тихо ответил Корнаев и провел ладонью по лицу. - Непонятно пока ничего... Господи, что же такое творится-то? Как же так-то?
- А я так думаю, - осторожно покашляв, торопливо заговорил урядник Носов, не отходивший ни на шаг от начальства. - Порча это. Я с мальчишек помню почти такой же случай. Была у нас в деревне Лушка Манькина, и вот собралась она замуж за пастуха, а её подруга Малашка приревновала. Чего у них уж там происходило - не знаю, маленький я тогда был, но факт тот, что пошла Малашка к колдунье и попросила порчу навести. Вот. Три копейки заплатила подлая девка знахарке, а та постаралась, чтоб перед самой свадьбой Лушка богу душу и отдала...
- Слушай, Носов, - как от кислой клюквы, скривился пристав Сазонов. - Иди ты со своими сказками... Иди ... Фельдшеру помоги покойницу вынести... Иди...
- Я-то уйду, - вздохнул урядник и поплёлся с крыльца в переднюю. - Только доктор ваш ничегошеньки не найдет.
Доктор ничего не нашел.
- Не пойму, - докладывал Байков следователю на следующее утро. - Никаких признаков отравления: следов мышьяка нет, цианидов, синильной кислоты и других ядовитых веществ также не выявилось... Печень чистая, цвет нормальный... Почки тоже... Легкие - не подкопаешься... И сгустков крови не заметно. Не пойму. Такое впечатление, что у неё просто остановилось сердце. Остановилось и всё...
Иван Петрович слушал доктора, часто сглатывая слюну. Ему было очень и очень плохо. Он почти всю ночь не спал, а если и забывался на немного, то тут же вздрагивал от страшного кошмара. И не помнил следователь в точности, что ему снилось в те минуты, но было это что-то дико ужасное: какие-то цветы, черви, уроды и подернутые мертвенной синевой бледно-розовые губы. А тут ещё доктор со своими подробностями...
Докладывал доктор в кабинете следователя, где их и застал посыльный от станового пристава.
- Федор Савельевич, просят вас приехать в усадьбу-с господина Лютикова на совещанию-с, - едва переступив порог, сказал громким голосом малый лет двадцати в поношенном сюртуке, из тех, что были в моде еще до его рождения. - Сам Илья Семенович-с поговорить со всеми желают-с.
Становый ждал следователя с доктором в гостиной Лютикова. Доктор сразу же принялся рассказывать приставу о результатах своих исследований, а Корнаев отошёл к окну. За окном лето играло всеми красками жизни. Солнце после позавчерашнего ливня оправилось от своих невзгод и опять дарило радость тепла и благополучия. Цветы на клумбах сияли свежестью и разноцветным счастьем. Около большой клумбы стоял хозяин усадьбы с садовником Ямпольским. Хозяин садовнику что-то строго выговаривал. Ямпольский - личность в городе весьма популярная и загадочная. Слухи о нём ходили разные: и таинственные, и из достоверных. Кто-то говорил, что путается Ямпольский с нечистой силой, а кто-то утверждал, будто он - профессор, открывший великую тайну жизни и, теперь по ночам, варит эликсир бессмертия для самого Лютикова. Насчёт эликсира Иван Петрович здорово сомневался, а вот то, что служил Ямпольский приват-доцентом в столичном университете - так это сущая правда. Читал Ямпольский в университете лекции по ботанике с химией, а когда его три раза подряд обошли профессорским званием, не выдержал приват-доцент несправедливости, обиделся и запил чище всякого сапожника.
- Чудной человек этот Лютиков, - вдоволь наслушавшись доктора, подошёл к следователю пристав. - Профессора- пьяницу в садовники нанял. И даже в Китай его с собой брал. Чудной, право слово. А знаете, чего еще говорят, - становой понизил голос до шёпота, - и не для торговли он в Китай ездил, а баб китайских спробовать...
Корнаев терпеть не мог грязных скабрезных сплетен, а потому сразу же резко перебил Сазонова.
- Федор Савельевич, - следователь неодобрительно глянул в глаза пристава, - мне это вовсе неинтересно. Мне сейчас гораздо интереснее горничную Варвары допросить. Найдите мне её.
- Сам бы с ней переговорил, - усмехнулся Сазонов, - только нет её нигде.
- Как нет?
- А так. Я еще вчера к ней пошёл. А мать её говорит, что пропала Глашка. Ушла на рассвете к барыне, а потом словно в воду канула. Я и сегодня опять посылал, но попусту. Не объявилась. Мать её белугой ревёт, слова путного сказать не может...
- А что же вы не ищете её?
- Как же не ищем? - вздохнул пристав. - Вовсю стараемся, только попусту. Я так думаю: испугалась девка сильно и теперь прячется. Вот попадется она мне...
Сазонов даже кулак поднял, чтоб беглой служанке погрозить, но тут в гостиную вошел сам хозяин усадьбы Илья Семенович Лютиков. Быстро поздоровался он со всеми за руку и сказал, глядя покрасневшими от горя глазами в пол:
- Худо мне, братцы, еще беду чую. Помогите злодея найти. А? Если найдете - озолочу...
Доктор и пристав сразу же стали наперебой делиться с Лютиковым знаниями да догадками, а следователь снова отошёл к окну. Муторно у него было на душе, ой как муторно. И говорить ни с кем не хотелось. Корнаев смотрел в сад и думал только об одном: ну кому же могла помешать Варенька? Кого она обидела, чем перед людьми провинилась, чтобы вот так...
Следователь глубоко вздохнул, повернулся, чтоб выйти скорей из гостиной, но становой остановил его.
- Иван Петрович, - тихо проговорил пристав, - пойдемте на улицу, пошептаться надо.
Они спустились с крыльца, свернули на боковую аллею и остановились там возле цветущих кустов шиповника.
- Мне тут сейчас Илья Семенович мысль интересную подсказал, - почесывая пальцами лоб, вполголоса молвил Сазонов. - Оказывается, у его будущего зятя... Впрочем, какой он теперь зять? Но это не важно. Короче, полюбовница в нашем городе была у Николашки Вишневецкого.
- У Николая Григорьевича? - нахмурившись, переспросил Корнаев. Не любил он, когда человека обзывали за глаза, тем более, ежели тот человек княжеского звания.
- Григорича, Григорича, - закивал головой пристав. - Пусть так, но девица эта и сейчас в городе проживает. Я её знаю - бедовая девка! Из нынешних... Вот я и подумал, а нет ли здесь какого её причастия. Тем более, видели её возле усадьбы тем вечером. Дворник видел, как она под дождем возле ворот стояла. Он удивился, пошёл спросить, не надо ли чего, а она шмыг в кусты. Поедем, Иван Петрович, побалакаем с ней.
Следователь сразу же согласился. Уж очень ему хотелось поскорей уехать из дома, где Варенька умерла. Когда они подходили к коляске, навстречу им попалась вторая дочь Лютикова - Анфиса. Корнаев её слегка недолюбливал: была она девицей вечно всем недовольной, завистливой и обидчивой до крайности. И, по всей видимости, эти душевные качества крепко повлияли на здоровье Анфисы. Она постоянно хворала и лечилась.
- Она ж на водах должна лечиться? - спросил Корнаев Сазонова, когда Анфиса, даже не кивнув на их приветствие, свернула на боковую аллею.
- Так приехала она третьего дня, - вздохнул пристав, слегка обиженный таким обхождением дочери фабриканта. - Как ей донесли, что Варю сосватали, так она всё лечение и бросила. Как раз вечером перед трагедией и явилась. Говорят, сразу скандалить взялась, дескать, промокла, плохо встречаете. Визжала, ногами топала.
Полюбовницу князя Вишневецкого звали Софьей Ирницкой, она учительствовала в приходской школе и, кстати сказать, квартировала здесь же.
- А её уж два дня, как нет, - развел руками сторож в ответ на спрос власти. - Она часто уезжает: то туда, то сюда. Смыслу жизни всё ищет... Егоза, одним словом. А вы у Мухоморихе поспрошайте, у колдуньи, Софья Захаровна к ней часто ходила. Особенно в последнее время.
Сазонов, как о Мухоморихе услышал, так сразу Корнаева за рукав - хвать, и уже на улице:
- Точно! Порчу эта гадина на Варвару навела. Хоть Носов и дурак, но дельную идею нам высказал. Надо будет его отметить как-нибудь, а теперь, айда к Мухоморихе! Носом чую потусторонний магнетизм в этой истории.
Мухомориха жила на окраине, именуемой куриным болотам. Небольшая избушка её стояла в зарослях ольхи и черёмухи. И петляла средь тех кустов натоптанная тропинка. Колдунья встретила следователя с приставом взглядом исподлобья и хриплым кашлем.
- А я почём знаю, где она, - скрипела старуха, очищая ножом от земли какой-то бурый корешок. - Она мне не родня, не подруга, чтоб докладывать. Некогда мне с вами разговаривать. Ступайте...
И тут Корнаев услышал злое шипение: к ногам колдуньи выползала огромная змеюка. Кровь заледенела в жилах у Ивана Петровича. Сазонов тоже замер на месте. А блёклые губы старухи скривила ехидная улыбка. Этакая немая сцена из театральной постановки случилась. И сколько б это действо продолжалось - непонятно, если б не урядник Носов, как всегда сопровождавший начальство на другой коляске. Он проворно подбежал к старухе, придавил каблуком голову змеи к земле, а ведьму схватил за отворот её драненькой душегрейки.
- Ты как с господами разговариваешь, вошь старая! - рявкнул урядник так ядрёно, что старуха вздрогнула, и из-под её рыжего платка вывалились седые грязные космы. - Уж меня-то ужиком не напугать! Ты порчу наслала?!
- Какую порчу? На кого?
- На Варвару Лютикову, - срывая путы оторопи, ринулся допрашивать колдунью и Сазонов.
- Бог с тобой! - дернулась старуха. - Чтоб я...
- А Софья Ирницкая, зачем к тебе повадилась?! - продолжал наседать пристав.
- Тебе какое дело?! - огрызнулась старуха, но урядник её мигом одёрнул.
- Ты чего, вошь! - орал он почти в самое ухо непокорной. - На казенную квартиру захотела?! Так я мигом туда определю! Да еще руки с ногами по дороге переломаю! Отвечай, как следует их благородию! Ну!
- Лечилась она у меня травами, - прохрипела колдунья.
- От чего?! - хрипло орал Сазонов.
- От срамной болезни. Поручик Вишневецкий её заразил. Он, подлец...
- Оставьте её в покое! - раздался за спинами допросников звонкий голос.
И всё следствие разом оглянулось. Средь ольховой листвы стояла высокая красивая женщина в "амазонке" и с негодованием смотрела на обернувшихся мужчин.
- Я не хотела, Софьюшка, - заголосила старуха. - А они ужика...
- Всё будет хорошо, - сказала женщина старухе, а потом пристально посмотрела в глаза Корнаева. - Что вам надо? Спрашивайте.
- То, что старуха сказала про Вишневецкого - это правда? - первым делом поинтересовался Иван Петрович, прямо-таки дрожащий от изумления.
- Правда, - кивнула Ирницкая. - Подлейшим человеком он оказался. Когда проигрался, то приехал сюда, словно котенок, которому лапу отдавили. Жалкий... А как Лютиков ему денег дал, сразу переменился... Тут салтыковская порода из Коленьки так и полезла. В столицу к артисткам своим помчал, и всё ржал перед отъездом, как жеребец. Одно слово - салтыковская кровь!
- Почему "салтыковская"?
- Так мать его в девичестве Салтыковой была, сродственница она дальняя той душительницы Салтычихи. Слыхали, небось? Вот и характер оттуда. У неё еще братец есть... Тоже язва... Он в соседней губернии при губернаторе в ближнем кругу состоит. Богат, как крез, а племяннику помочь не захотел. Это он его жениться на Лютиковой надоумил, и маменьку убедил... Та орала, что лучше сына застрелит, чем дозволит с купцом породниться. А как приехал братец, так успокоилась. По мне же: лучше бы пристрелила она эту подлую мразь. Гадина... А эта дурочка влюбилась в него без памяти...
- Варвара?! - дрожащим голосом спросил Корнаев.
- Причём здась Варвара? Она умная, а вот сестра её - Анфиса по этому негодяю с ума сходила. Николай прошлой осенью был тут проездом. Она ему всё письма писала. Глупая... Он же Анфису "скелетиной" называл, а мне её письма читал с такими подлыми присказками, что я не выдержала и влепила ему пощечину. Думала я тогда, что всё между нами, а он приехал по весне: ластится, жалкий такой. И дало моё сердце слабину... И лечусь теперь здесь от той слабины, к доктору-то совестно идти... А Варвару я предупредить хотела. Да что толку-то? Она не хозяйка своей судьбы - как отец прикажет, так и будет.
К городской площади подъехали сыщики грустные и молчаливые, а чему радоваться, если продвинуться в следствии ни на шаг не получилось. Разве что, зашевелились в душе следователя подозрения о родственной подоплёке этого таинственного дела. Хотя и гнал прочь эти глупые мысли Корнаев, но они никак не желали успокоиться.
- Неужели это Анфиса от ревности на такое решилась? - уже в который раз размышлял следователь, но тут же одёргивал себя. - Нет, не может быть!
А на площади их уже ждал урядник Носов с известием. Вот вездесущий человек! Всё сзади ехал, потом что-то почуял, помчал вперёд, разузнал суть да дело и начальству чин по чину докладывает.
- Мужики бреднем рыбу ловили и утопленницу обнаружили. За корягу она зацепилась, как раз возле омута. Горничная Варвары Ильиничны это, царство ей небесное...
Утопленница лежала на траве лицом вниз. Над ней стоял доктор Байков и шевелил указательным пальцем ус.
- Сама утопилась? - первым делом спросил пристав, когда подошёл к доктору. - Совесть заела?
- Нет, - вздохнул доктор и указал на затылок горничной, - сперва её по голове крепко ударили, а уж только потом в воду. Не сама...
Сазонов мгновенно сменил гнев на милость и сокрушенно покачал головой, а Корнаев скривил лицо, чтоб не позволить ему растянуться в довольной улыбке: сообщение доктора о сильном ударе, как-то сразу сняло все вспыхнувшие подозрения о причастности Анфисы к смерти сестры. Не смогла бы субтильная Анфиса так сильно ударить горничную по голове. Не причастны здесь родственники. И от этого открытия на душе следователя стало, совсем не к месту, как-то чуть-чуть радостно. Но радость эта продолжалась лишь пару мгновений, а потом Иван Петрович самым строгим голосом велел уряднику Носову привести к нему мать горничной. Приказание Носов исполнил в два счёта.
Мать горничной Глаши - худая женщина с длинным лицом землистого цвета часто всхлипывала, утирала рукавом полинялой кофты слёзы и повторяла одно и то же.
- Зачем же я её горемычную пустила?
- Куда пустила? - строго спросил следватель.
- Букет к барыне отнести.
- Какой букет?
- Так, - мать Глаши шумно вздохнула, хотела снова завыть, но, опомнившись, часто заморгала ресницами, - Глаша каждое утро барыне новый букет ставила. Такая у неё обязанность. А в день перед этим она захворала. Простыла, видно, под дождём, пока цветы утром рвала. После полудня её барыня отпустила и велела дома лежать, пока не поправится. Плохо Глашке было: озноб и в боку кололо. Ночью полегче стало, а утром я говорю ей, мол, не ходи, Глаша. Она ж ни в какую. Как же, говорит, я Варваре Ильиничне букета утреннего не поставлю. Такого быть не должно. Ушла моя доченька на рассвете и больше я её не видела. Горе-то, какое!
- И что думаешь, Федор Савельевич, кому горничная помешала? - спросил Корнаев пристава, когда они поднимались на пригорок к коляске.
- Усмотрела, видно, девка что-то такое, чего видеть ей не пристало, - вздохнул Сазонов. - И теперь ясно как божий день что по злой воле лишилась жизни Варвара Ильинична, царство ей небесное. Я-то сомневался маленько. Жизнь штука простая и таких совпадений просто так не бывает: сперва барышня на тот свет, а потом её горничная...
Следователь кивнул приставу в знак согласия. С запада к городу ползла черная туча.
Дома Иван Петрович метался из угла в угол, словно дикий зверь, только что пойманный в клетку. Он всё перебирал в уме возможные мотивы убийства Вари, но ничего дельного, кроме ревности сестры, в голову не лезло. Потом мелькнула идея, что Ирницкая их вокруг пальца обвела. Уж больно всё гладко у избушки Мухоморихи получилось. А вдруг, наговорила девица на поручика гадостей, чтоб замазать его, а от себя подозрение отвести?
- И на вид она дама крепкая, - стал чесать затылок следователь, - такая вполне могла горничную камнем по голове ударить.
Эта идея так понравилась Корнаеву, что он сразу решил еще раз допросить Ирницкую. На улице только что прошел дождь и похолодало. Иван Петрович решил надевать пальто. Он стал снимать его с вешалки и тут из кармана выпала книга. Та самая, которую Корнаев подобрал в спальной Вари. Иван Петрович поднял книгу, положил её на стол и открыл наугад. Книга открылась на странице, заложенной вялым листом какого-то растения. Листочек тот был разделен на четыре узкие клиновидные доли, с одной стороны он чуть блестящий и глянцевый, а с другой бледный и матовый. Следователь взял лист в руки и тут же комок подкатил у него к горлу: будто наяву увидел он, как Варя, читая книгу, машинально срывает этот листочек с букета и подносит его к губам, кусает...Была у неё такая привычка. Ивану Петровичу тут же подумалось, что если он сейчас коснётся этого листочка губами, то это уже будет не травинка, а губы его любимой Вари... Её губы... Следователь приложил листочек к губам и скоро почувствовал легкое жжение на языке. Это жжение быстро выдернуло Корнаева из омута мечтательности в жуткую правду настоящего: Вари уже нет, а жжение от этой травы весьма неприятно. Иван Петрович быстро положил листок обратно в книгу, зачерпнул кружкой воды, прополоскал рот и задумался о своей находке. Он еще раз открыл книгу, внимательно посмотрел на листочек и решил сходить в соседний дом к учителю ботаники Асатову. Уж он-то листочки всех растений знает, как отче наш.
Асатов внимательно рассмотрел листок, достал с полки какую-то толстую книгу и долго листал её. Потом осторожно взял листочек, покачал головой и глянул на следователя.
- А откуда у вас лист аконита свирепого? - спросил ботаник, осторожно вкладывая листочек в книгу и вытирая о салфетку пальцы.
- Чего? - не сразу понял вопроса Корнаев.
- Это аконит свирепый, - показал пальцем на книгу Асатов, - одно из самых ядовитых растений в мире. Только он у нас здесь не растет. Ареал произрастания этого злого цветка - Индия и Китай. У нас произрастают акониты других видов, тоже ядовитые, этот царь среди них. Есть легенда, что аконит вырос из ядовитой слюны трехглавого пса Цербера, сторожившего вход в ад. Когда Геркулес выволок пса из черной бездны на солнечный свет, Цербер обиделся, пришёл в ужас, и из всех его трёх пастей потекла на землю ядовитая слюна. Вот из неё и вырос аконит.
- И очень этот цветок ядовит? - спросил Корнаев, чувствуя, что язык его слегка занемел.
- Страсть как ядовит, - кивнул ботаник, - я читал о случаях, когда букет аконитов в плохо проветриваемой комнате убивал людей. Этот цветок имеет в своём составе сильнейший яд аконитин, действие которого еще недостаточно изучено, а потому и противоядия нет.
И опять Корнаеву ночью не спалось: всё чудилось жжение на языке. Несколько раз он вставал, полоскал рот и снова ложился, но сон бежал от него, как одичавшая собака от ошейника. Маясь от бессонницы, Иван Петрович очень четко нарисовал в своем воображении картину убийства Вари. Подлый убийца дождался нужной ему погоды, такой, какая заставит плотно закрыть все окна в спальне, и поставил на стол возле кровати несчастной девушки букет ядовитых цветов. Эта картина натолкнула Корнаева на идею о новом подозреваемом, вернее подозреваемой, эту роль следователь отвёл горничной Глаше. Она же каждое утро приносила в спальню букет! Скорее всего, был у Глаши сообщник, который потом её и погубил. Но кто это? Кому смерть Вари выгодна?
Еле-еле следователь дождался утра. И как только край алого восходящего солнца показался из-за темнеющей кромки заречного леса, побежал Иван Петрович к усадьбе Лютиковых. У ворот его встретил дворник и хотел заговорить, но Корнаев так сердито глянул на него, что осталось дворнику лишь протяжно вздохнуть и поклониться гостю в пояс. Однако не успел он спины разогнуть, как следователь обернулся быстро и спросил:
- А горничная Варвары Ильиничны по утрам всегда сама букет готовила?
- Да, вроде, - нахмурил дворник лоб. - Хотя нет, не всегда. Федор Федорович ей иногда помогал. Садовник наш. Это ж его святое дело за цветами пригляд вести. Так что он и здесь... Цветы, они ведь тоже вещь не простая... К примеру...
Разговорчивый дворник хотел рассказать какой-то случай из своей жизни, но Корнаев слушать его не стал. Он пошел по аллее и принялся разглядывать на клумбах цветы, иногда открывая книгу, чтоб сличить лежащий там лист с листом на клумбе. Цветов в саду Лютикова много, у всех, как и полагается, листья имеются, но нужного экземпляра всё нет и нет. Уж совсем отчаялся Иван Петрович, хотел домой идти несолоно хлебавши, но тут в дальнем углу сада, у самого забора заметил он небольшой клочок недавно вскопанной земли. Следователь внимательно осмотрелся и увидел в примятой траве несколько листочков очень похожих на те, какие он искал. Корнаев осторожно поднял найденные листья, положил их в книгу и быстро пошагал к крыльцу дома фабриканта.
Первым делом решил Иван Петрович переговорить с садовником Ямпольским. Надо было срочно выяснить - кто из близкого окружения Лютикова знал о злой силе этих таинственных цветов. И это знание, считал следователь, станет концом той путеводной ниточки, которая и выведет к хитроумному убийце.
- Где мне садовника найти, любезный? - спросил Корнаев дворника, красившего известью бордюры на центральной аллее.
- Так, ваше благородие, - утёр грязным рукавом лоб дворник, - Фёдор Фёдорович теперь, так сказать, на два дома живут. У генеральши Вишневецкой он часто остается ночевать, как сегодня, к примеру. Сад он там облагораживает и всё грозится какую-то Сиромиду за пояс заткнуть. Страсть, как увлёкся. Здесь редко появляется. Ему уж и хозяин не раз выговаривал, но тут дело такое... Сам же Илья Семенович обещал на сватовстве генеральше с садом помочь, стало быть и ругаться нечего. А Федор Федорович сегодня у нас не ночевал, потому как теперь он на два дома...
Дворнику очень хотелось поговорить с уважаемым человеком, поэтому он стал повторять свой рассказ повторно - почти слово в слово. Поняв это, Иван Петрович отмахнулся от матери учения и побежал (самым натуральным образом) к учителю ботаники. Ему захотелось еще раз удостовериться, а те ли он нашёл листы, а заодно и план дальнейших действий составить, в движении ему лучше думается.
- И где это вы их находите? - вытаращил глаза учитель Асатов, разглядывая Корнаевым листы. - Чудеса! Не растут же у нас такие цветы! Климат не тот!
- Что, - удивился следователь, - совсем нельзя их здесь вырастить?
- Ну, - пожал ботаник плечами, - почему нельзя? Если человек знающий... Вот, к примеру, Федор Федорович Ямпольский... - и тут лицо учителя осветилось улыбкой озарения. - Так это вы в саду Лютикова сорвали! Точно! Фёдор Фёдорович был вместе с Лютиковым в Китае и много оттуда разных семян привёз. Он, знаете ли, фанатик этого дела. Ух, видишь ли, аконит свирепый в нашем климате вырастил. Гениальнейший человек. Он по садоводству многим помогал, прямо-таки, чудеса творил. Жалко только, что уезжает днями Федор Фёдорович из нашего города.
- Как уезжает?
- А вы не знаете? Ему профессорскую кафедру в университете соседнего губернского города дают. Это, конечно, удивительно, но за него попечитель того университета Салтыков очень хлопотал.
- Кто? - переспросил Иван Петрович, услышав знакомую фамилию.
- Салтыков, - вздохнул ботаник. - Бывает же людям счастье! Брат Вишневецкой. Такой покровитель! Мы с Федором Федоровичем неделю назад сидели вместе за столом на поминках учителя рисования из нашей гимназии, вот там господин Ямпольский выпил немножко и рассказал о своём счастье. Я, говорит, сейчас небольшое дельце для Салтыкова сделаю, а дальше всё в шляпе. Такой счастливый был Федор Федорович, уж очень ему хотелось стать профессором, прямо-таки больше жизни. Он мне сам об этом рассказывал. И очень обижался, что его в столице должным образом не оценили.
Учитель всё говорил и говорил, а Корнаев уже не слушал. Он выстраивал в уме новую версию преступления. И тянулись теперь нити злодейства в имении генеральши Вишневецкой. Это ж она противилась свадьбе своего сына с дочерью фабриканта, и уступила только из-за огромных долгов сына. А когда поручик получил деньги от будущего тестя, да еще получил их без расписки, стала его мамаша искать способ, как свадьбу расстроить. И нашла. Чего уж может быть лучше, чем смерть невесты? Здесь и сгодился гениальный садовник со своими ядовитыми цветами и страстным желанием стать профессором!
- Может, и правы вы, - покачал головой пристав Сазонов, выслушав сбивчивый рассказ Корнаева, - но никто из этих злодеев ни в жизнь не сознается. И вам ничего тут не доказать. Букетом цветов человека отравили, да где ж такое видано? Засмеют люди.
Они посидели, повздыхали, и вдруг пристава словно осенило.
- А, давай-ка, вот как попробуем чистую воду сыскать, - подмигнул он следователю и быстро пошёл давать какие-то указания.
Солнце уже клонилось к закату, когда к имению Вишневецких подъехал на своей бричке ветеринарный врач Кокляев. Бричка остановилась у ворот, и ветеринар попросил лакея, чтобы тот позвал Федора Федоровича Ямпольского. Лакей был очень хорошо вышколен и минут через пять ветеринар с садовником дружески обнялись.
- Да, - улыбался в ответ Ямпольский, - кафедру профессорскую получаю в университете. Со дня на день вызова жду. Обещали по телеграфу прислать.
- В таком случае, - потёр ладони ветеринар, - нам надо сегодня непременно пойти в ресторацию. Я должен отблагодарить вас за саженцы, которые вы дали мне в прошлом году. Ох, и сад у меня теперь! Чудо, а не сад!
- Нет, нет, - попробовал отказаться от приглашения садовник, - работы у меня сейчас много...
- Работа не убежит, - настаивал Кокляев, - а если вы уедете без моей благодарности, так я жить спокойно не смогу. Ну, Федор Федорович, прошу вас. Пожалейте меня...
Скоро Ямпольский скоро согласился, и они сговорились о встрече в городском ресторане.
Угощал Кокляев садовника щедро и часто предлагал выпить на карьеру новоиспеченного профессора. Ямпольский против "профессора" никак не возражал и часто улыбался с превеликой мечтательностью во взоре. А когда к их столу принесли жареного поросёнка за счет заведения в знак признательности великих талантов Федорора Фёдоровича, без пяти минут профессор даже слезу пустил. И вот, когда он вытирал эту слезу, в зал ресторана ворвался телеграфист с бумажными лентами в руке. Телеграф в город только что провели, и телеграмм было так мало, что коту не наплакать. И телеграфист, получив телеграмму, с радостной улыбкой нёс её к адресату непременно бегом, за что и получил вскоре прозвание - быстроногий Гермес.
Ямпольский шальными глазами посмотрел на урядника, что-то хотел возразить, но Носов ловко схватил его за шиворот и выволок на улицу, где их ждала полицейская коляска.
Допрашивали Ямпольского Корнаев, Сазонов и урядник Носов. Вернее, Сазонов с Корнаевым допрашивали, а Носов только способствовал этому допросу физически. И способствовал умело.
Во всём признался Ямпольский. Дрожащим голосом рассказал, как выпытывала у него генеральша о разных ядовитых снадобьях, какие следов не оставляет. Вот тогда ей садовник о свирепом аконите и рассказал. Потом приехал брат генеральши, пообещал профессорскую должность за то, чтоб только поставить в дождливую погоду букет аконитов возле кровати Вари. Только и всего. И как они сговорились, стал садовник каждое утро помогать горничной Глаше, готовить букет. А в то злосчастное утро, он сам нужный букет и нарезал, присовокупив к нему побасенку, будто в Китае эти цветы всегда ставят на стол в дождливую погоду, и счастье тому великое, кто будет рядом с этим букетом сидеть. На следующее утро, когда еще никто не знал о несчастье (горничная Варю будила, лишь после того, как новый букет поставит на стол и шторы раскроет), опять помог Ямпольский букет роз приготовить, а акониты, которые горничная выбросила на помойку, злодей быстро закопал, от греха подальше. Только вот Глаша не так проста оказалось, заподозрила что-то и вся в слезах прибежала к садовнику рассказать о несчастье и о цветах заодно расспросить, дескать, какой-то запах от них злой. Пришлось отвести Глашу на берег реки и...
- А если б не закричал Ямпольский о душегубстве? - поинтересовался следователь у пристава, когда все признания злодея оформили честь по чести.
- По-другому бы тогда он себя выдал, - вздохнул пристав. - В любом случае развязала бы ему обида язык. Не стерпела бы... Приходи сегодня ко мне на обед, Иван Петрович, я Кокляева и телеграфиста пригласил. Славную они пьеску разыграли, а потому нам надо их отблагодарить.