Сд-2 (Нд) Объект особой важности
Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
|
|
|
|
Аннотация:
Номинация "Нереалистический детектив"
|
Объект особой важности
Их вызвали рано утром. Они сидели за столом, незнакомые друг другу люди и молчали. Худощавый старик с клиновидной бородкой и взъерошенным чубом; он то и дело смотрел на наручные часы и что-то возмущенно бормотал себе под нос. Рядом с ним сидел такой же беспокойный мужчина лет пятидесяти в красной, с вышитыми узорами, нарядной, довольно нелепо смотрящейся в контрасте со строгими черными брюками, рубашке. Человек доставал из кармана телефон, что-то подсчитывал, записывал результаты в блокнот, отрицательно мотал головой, зачеркивал и снова считал... В его поспешно-лихорадочных движениях чувствовалось волнение, которое он не мог скрыть. Возможно человек в нарядной рубашке знал, зачем их вызвали.
В кожаном кресле на торце стола удобно устроился светловолосый мужчина в бежевой рубашке. Его слегка прищуренные, бутылочно-зеленые, словно у кота, глаза изучали умиротворение и сочувствие. Легко было представить себе, как в их глубине бессильно тонут паника и негодование собеседника, а о невозмутимо-спокойное лицо бессильно, как о гранитную стену, разбиваются волны человеческого гнева. Человек с зелеными глазами был самым спокойным из всех собравшихся в кабинете, но возможно тому виной была усталость, он не выспался и несколько раз подавил в глубине тела зевок.
Последним был высокий, мускулистый шатен лет тридцати в пестрой майке и темных джинсах. Несмотря на ранний вызов, он выглядел свежо и бодро. Весь его вид говорил о том, что этот человек по первой команде готов вскочить, броситься сворачивать горы, нырять на дно океана, решать невыполнимые задачи, кого-то спасать. Но вместо этого он уже сорок минут сидел за столом, как и остальные трое, и терпеливо ждал.
В шесть тридцать восемь отворилась дверь, и в комнату вошел человек среднего роста с широкой залысиной. Он быстро прошел к свободному креслу на свободном торце стола, но садиться не стал, а быстро оглядел собравшихся.
- Прошу простить, - начал он низким голосом, - за ранний подъем, того требуют обстоятельства. Прежде всего позвольте представиться самому и представить вас друг другу. Меня зовут Ефим Петрович Варежкин, я первый заместитель начальника Службы Безопасности.
Варежкин переждал несколько секунд, давая возможность оценить уровень важности своей персоны, а значит и дела, и посмотрел на старика с бородкой.
- Это профессор Оренбургского университета, историк Марк Исийдорович Осадчий. Рядом с ним сидит Валерий Андреевич Павлов, руководитель проекта особой важности, в некотором роде виновник торжества. Напротив меня находится следователь по особо важным делам Самарской прокуратуры Польшаков Олег Ефремович, и последний, Евтушенко Евгений Григорьевич, оперуполномоченный Белобородовского района города Оренбурга. Если по ходу моего рассказа будут возникать вопросы, прошу задавать их сразу, мне так легче работать.
- Когда все это закончится? - немедленно спросил Осадчий. Голос у него был резкий, скрипучий, неприятный. - В восемь тридцать у меня лекция, и я бы очень хотел успеть.
- Боюсь, что не скоро, - покачал головой Варежкин.
- Это возмутительно, - нахохлился профессор. - Два месяца я просил местный музей передать мне экспонаты наших могильников, и вот когда разрешение получено, меня срочно вызывают на это... собрание или заседание. Почему именно сегодня!? Завтра я должен вернуть экспонаты в музей!
- Все неприятности происходят в самую неприятную минуту, профессор, - попробовал разрядить обстановку шуткой Варежкин, но старик продолжал ершиться.
- Почему вы не поинтересовались, у кого из нашего университета сегодня окна!? Мы бы просмотрели график...
- Боюсь, что на дискуссии у нас нет времени, - прервал профессора Варежкин. - Могу лишь принести вам свои извинения.
- Извиняйтесь перед студентами, - буркнул Осадчий и демонстративно отвернулся к окну.
- Сегодня ночью в Оренбурге, три с часа назад, - ровным голосом после паузы продолжил Варежкин, - злоумышленник проник на территорию объекта особой важности, убил сторожа, отключил сигнализацию и совершил определенное действие, которое свидетельствует, что он знал о секретном объекте если не все, то почти все. Совершив преступление преступник, - в этом месте Варежкин замялся на несколько секунд, подбирая формулировку, - скажем так, скрылся. Теперь относительно самого объекта особой важности. Думаю, будет лучше, если о нем расскажет его руководитель. Пожалуйста, Валерий Андреевич, вам слово.
Павлов прокашлялся.
- До сих пор не могу успокоиться, прийти в себя, - глухим голосом начал он, - все так неожиданно, это ЧП. Вот рубашку эту дурацкую второпях надел, да... Если вкратце, то наше КБ сумело построить... машину времени.
Осадчий недоверчиво хмыкнул и снова повернулся к окну. Павлов болезненно воспринял выпад, сбился с мысли, нервно потер переносицу и продолжил:
- Честно говоря, даже мы, ее создатели, не представляем себе механизм работы машины во всем объеме. Но если о теоретической базе, то за основу была принята теория Хроноса-времени, как огромной реки. В этой реке вместе с течением плывем мы. Скорость течения велика, а наши силы слабы, поэтому мы не можем преодолеть его силу и изменить свое местоположение в реке, то есть мы живем в настоящем. Но вот представьте себе, что ветер срывает с вашей головы шапку и бросает назад. Предмет попал в прошлое. Примерно так действует наша машина, она кидает объекты назад в прошлое.
- А будущее? - спросил Польшаков.
- С будущим сложнее. Понимаете, мы же не ветер, чтобы бросить предмет абы куда. Переместить объект вперед или назад по временной шкале одинаково возможно. Проблема в том, чтобы он не оказался в стене дома, над вулканом или перед грузовиком на автостраде. Поэтому в прошлом мы наметили несколько крупных объектов, местоположение и описание которых нам досконально известно и кидаем предметы в них. А в будущем мы таких мест не знаем, ведь обычный дом могут перестроить, снести...
- Продолжайте, - сказал Варежкин и взглянул на часы.
- Да, да, - заторопился Павлов. - Как я уже говорил, мы научились бросать предметы в прошлое. Лет на пятьсот, более позднее время требует детальных проработок. Сначала бросали неживые объекты, потом собак, кошек.
- Людей? - спросил Польшаков.
- Людей нет, ведь они не смогут вернуться, - тихо ответил Павлов. - До сегодняшнего дня людей не перебрасывали. А вчера злоумышленник проник на территорию, зарядил собственную конечную станцию и перебросил себя. Мы знаем год переброски, знаем место, куда он направился, но не знаем, зачем он это сделал.
- А это важно? - спросил Евтушенко. - Ведь помешать вы ему уже не сможете, как я понимаю.
- Как сказать, - покачал головой Варежкин. - Но разговор пока не об этом. Продолжайте, Валерий Андреевич.
- Понимаете, отсюда мы можем следить за живыми объектами, - сказал Павлов. - Не как в видеокамеру, на мониторе компьютера, а несколько иначе. Отсюда мы наблюдаем отдельные течения Хроноса как совокупность цветных временных линий, или определенных процессов, в число которых входят и человеческие жизни. Мы можем выделить отдельную линию, или несколько из них, и сможем наблюдать, влияет ли та или иная на определенный исторический процесс, который тоже отображается цветной линией. Вижу, что непонятно, но я сейчас поясню. Приведу простой пример. Представим себе, что мы отправили в прошлое собаку. Проголодавшись, она набрела на племя, которое убило и съело слона. Собака присоединилась к пиршеству. Что мы увидим на своем экране? Слона, точнее его цветную линию. На определенном этапе жизнь животного подходит к развилке: его могут убить, могут не убить. Линия слона идет по развилке, где встречается с линией племен, и исчезает. Линия собаки приближается к линии племени и на время соединяется с ней, присоединяясь к пиршеству. Теперь представьте себе, что мы отправили в прошлое Гринписовца. Он сумел отстоять животное, и возле развилки линия слона потекла по другому руслу, не соприкасаясь с линиями собаки и племени, со всеми вытекающими последствиями.
Несколько секунд в комнате было тихо, собравшиеся осмысливали, что им пытался объяснить Павлов.
- Вы хотите сказать, что тот, кто отправился в прошлое, решил изменить будущее? - проскрипел Осадчий.
- Вот именно, - ответил Варежкин. - Разумеется, это худшее из предположений, возможен любой другой вариант. Скажем, неудачник решил коренным образом поменять свою жизнь, начав в ее с нуля в высшем смысле этого понятия; или выяснить разгадку исторического белого пятна. Но мы не можем утешать себя такими предположениями, а обязаны рассмотреть наихудший вариант, причем, в самые кратчайшие сроки.
- Вы следите, как преступник влияет на ход истории? - поинтересовался Евтушенко.
- Увы, для этого нужно знать, какой исторический процесс его интересует.
- Собственно, для этого мы вас и позвали, - вмешался Варежкин. - Вы должны ответить на вопрос, каковы цели преступника.
- В какой год перебросил себя преступник? - спросил Польшаков. - Возможно, сама дата крупного исторического события подскажет нам...
- Конечно, близость к определенной развилке, возможно, указала бы нам на цель, но увы, - не дал ему окончить Павлов, - когда мы говорили о дате, я несколько покривил душой. Поскольку процессом руководили не мы, не была проведена процедура записи, и я вычислил дату по количеству затраченной энергии, а это неточно. Словом, пока мы можем говорить о развилке с одна тысяча восемьсот третий по тысяча восемьсот двадцатые годы.
Профессор Осадчий внезапно встал и направился к выходу.
- Куда вы? - удивился Варежкин.
- Они даже не потрудились узнать мою специализацию, - не обращаясь ни к кому, - бормотал профессор. Историк, и этого достаточно...
- Вернитесь, Марк Исийдорович! - в голосе Варежкина прозвучали стальные нотки, и все сразу поверили, что этот человек не зря занимает должность первого заместителя начальника Службы Безопасности. - Мы знаем, что вы специалист по скифам, но обстоятельства дела потребовали вызвать именно вас.
- Какие же? - ошарашенный его тоном, тихо спросил Осадчий, глядя на заветный выход из комнаты, до которого ему оставалось каких-то два шага.
- Подойдите к столу, - потребовал Варежкин.
Профессор неохотно подчинился.
- Вот, - Варежкин кинул на стол пять фотографий.
Все невольно подались вперед, рассматривая снимки. На них был изображен мужчина лет двадцати приятной наружности с длинными волосами и прямым носом. Глаза мужчины были прищурены, на лбу собрались морщины... Словом, у него было то особенное выражение лица, когда человек сосредоточен на решении сложной проблемы, требующей предельной концентрации. Такие лица бывают у охотника перед выстрелом, у спортсмена перед стартом. Фотографии были хорошего качества, на одной из них было четко видно, как на носу человека проступали мелкие капли пота.
- Узнаете?
- Франс? - убитым голосом спросил Осадчий.
- Да. Валерий Андреевич, - спросил Варежкин Павлова, - у вас все?
- Почти. Остается добавить, что район высадки изучается, думаю, вскоре мы точно скажем, куда направился преступник.
- Хорошо. По ходу рассказа Валерия Андреевича возникли какие-то вопросы?
- Да, - кивнул Польшаков. - В начале разговора вы упомянули, что преступник знал специфику работы объекта. Насколько глубоко? Можно ли эту информацию получить, скажем, путем наблюдения?
- Нет, - не раздумывая, ответил Павлов. - Преступник знал, как работает машина, причем в подробностях.
- То есть можно говорить об утечке, - уточнил Варежкин.
- Боюсь, что да, - развел руками Павлов.
- Еще вопросы.
Евтушенко поднял руку.
- Спрашивайте, - кивнул Варежкин.
- Объект особой важности охранялся одним сторожем, или остальные находились далеко от места преступления?
- Сторож был один. Предвижу ваш следующий вопрос: почему такая слабая охрана такого серьезного объекта. Дело в том, что за безопасность объекта отвечала его секретность. О факте существования объекта знали десять сотрудников КБ и пять человек в правительстве.
- Мне тяжело поверить, что о работе машины знало всего пятнадцать человек, - возразил Евтушенко. - Я не знаю подробностей, но наверняка этот объект требовал хороших мощностей, ну не знаю, связи, специфических материалов. Возможно, есть человек, связанный с объектом косвенно, но который мог догадаться...
- Я понял, куда вы клоните, - прервал его Варежкин. - Нет, объект числится как филиал одной телефонной станции и соответственно получал мощности и материалы так, что это не вызывало подозрений. Даже охрана, я имею в виду тех, кто должен реагировать в случае нападения, не знала, что именно она охраняет. С этой стороны вы можете быть спокойны. Итак, я ставлю задачу перед нашим штабом во всей ее полноте: выяснить, куда и зачем направился преступник, и как произошла утечка. Последнее немаловажно, потому что нельзя исключать вариант, что преступник не одиночка. Теперь я разбиваю задачу на конкретные задания. Олег Ефремович и Евгений Григорьевич изучат место преступления, жизнь и связи преступника. Марк Исийдорович расскажет нам, что он знает о своем студенте, а попутно послужит нам консультантом по данному историческому отрезку, хоть это и не его специализация. Валерий Андреевич будет использовать возможности своего творения, то бишь, машины. Вы сможете сделать это в одиночку?
- В принципе, да, хотя есть пару специалистов, которые смогли бы...
- Пока попробуйте работать самостоятельно. Ни я, ни вы пока не можем утверждать, что у преступника нет сообщника, а в этом случае он, скорее всего, из вашего КБ. Итак, приступим. Профессор, что вы сможете сказать о Франсе Лае?
С того момента как историк узнал имя преступника, он выглядел подавленным.
- Хороший студент, с головой, - неохотно сказал Осадчий. - У меня учится год. Ему предлагали аспирантуру... я предлагал.
- Кто был его руководителям до вас? - спросил Польшаков.
- Бек. Орест Петрович Бек.
- Что Лай изучал у Бека?
- Францию Наполеоновских времен.
- Это совпадает со временем переброски. На каком курсе сейчас Лай?
- На пятом. Был.
- Почему он перешел в вашу группу, проучившись четыре года на другой теме?
Осадчий задумался.
- Я не помню сути, но у Франса был конфликт с Беком.
- У меня пока все, - сказал Польшаков.
- Хорошо, - кивнул Варежкин. - Олег Ефремович, сыском руководите вы. Не тяните, не отвлекайтесь на второстепенные версии, времени в обрез. Всю горячую информацию тут же скидывайте сюда, мне, вот адрес порта. В подчинении у вас всего лишь один человек, и я бы не хотел привлекать дополнительные силы, чтобы не было утечки информации. Но если это станет необходимым, мы задействуем, сколько потребуется, вплоть до армии. Если по ходу возникнет препятствие, затрудняющее расследование, звоните мне. Добавлю лишь, что Евгений Григорьевич будет вам хорошим подспорьем.
- Спасибо, - спокойно кивнул Польшаков.
- Тогда за работу.
Загремели отодвигаемые стулья.
Польшаков. Раскрывая образ.
Проблемы, которые сейчас приходится решать человечеству, как правило, сложны и требуют коллективного решения. Один человек не сможет обхватить все, и я не раз отмечал себе, что сейчас следователь наряду с прочими качествами, должен обладать талантом организатора. В данном деле изначально было непростое условие: сроки. Поэтому, во-первых, требовалось сузить задачу, выделить главное, не отвлекаясь на второстепенное, а во-вторых, максимально полезно использовать своего помощника. И я решил, детали преступления, через кого произошла утечка, будет выяснять Евтушенко. Он опросит работников КБ. А я займусь воссозданием образа преступника, его психологическим портретом. Ведь чтобы смоделировать, манеру поведения Франса Лая, мы должны знать, что он за человек. Все это мы обсудили с Евтушенко буквально в течение минуты. Парень ловил мысли на лету, сказал, что подозреваемый у него уже есть, и отправился проверять свою теорию. Рано, конечно, говорить, но, судя по всему, помощник у меня толковый.
Теперь нужно было решать, как действовать самому. Прежде всего мне хотелось побеседовать с Павловым, но в голове зудел вопрос Варежкину, который я хотел бы задать без свидетелей. Взглянув на замначальника службы безопасности, я увидел, что он сидит один и направился к столу.
- Ефим Петрович.
- Да, - мгновенно подобрался он.
- У меня к вам нескромный вопрос.
- Спрашивайте.
- Почему к секретному расследованию привлекают людей со стороны, а не оперативный состав вашей организации?
Несколько секунд Варежкин молча кусал губы, и я уже пожалел, что влез, ведь вопрос имел косвенное отношение к делу.
- Дело в том, Олег Ефремович, - наконец сказал Варежкин, - что вот уже два года, как оперативно-следственный отдел в моем ведомстве расформирован. В прессе этот акт широко не освещался, о нем знают немногие.
От неожиданности я даже не нашелся, что сказать. Должно быть мысли отразились на моем лице, потому что Варежкин криво усмехнулся:
- Я тоже был не в восторге от такого решения, но... - развел он руками, - выбирать не приходится. У вас все?
- Да.
- Тогда приступайте.
Новость меня огорчила. Не только потому, что считал такое решение неразумным, но и по личным соображениям. Через год я собирался перейти в следственную группу службы безопасности, в этой передвижке для меня были кое-какие плюсы, а теперь оказалось, что переходить некуда. Неприятно отказываться от намеченных планов.
Впрочем, к расследованию мои личные неурядицы не имели никакого отношения, о чем я не замедлил себе напомнить. Приведя мысли в порядок, я отозвал в сторону Павлова и побеседовал с руководителем проекта. Меня интересовали кое-какие подробности работы объекта особой важности. Павлов отвечал собрано, по делу, но во время беседы несколько раз взглянул на часы.
- Скажите, мы можем продолжить беседу у меня в кабинете? - наконец спросил он. - Мне не терпится начать кое-какие вычисления.
Поскольку в мои планы входило осмотреть место происшествия, то я согласился. Мы вызвали персональную кабинку метро и поехали в КБ.
- Скажите, Валерий Андреевич, когда поднялась тревога?
- Когда он вошел в камеру переброски и запустил программу. Программа включила движки, резко возросло количество потребляемой энергии, незапланированной энергии, и сигнал тревоги вышел на компьютер у меня дома, ну и в охране.
- Когда это случилось?
- В три пятнадцать.
- А когда он проник на территорию?
- В два тридцать с чем-то.
- Кто приехал по тревоге?
- Какой-то милицейский отдел, я не вникал в подробности.
- Вас известили они?
- Нет, я приехал по тревоге.
- Когда вы приехали, сотрудники милиции были на месте?
- Да, и люди Варежкина тоже.
- Как вы их различаете?
- Они в штатском... ну и присмотревшись, понял, мы там два часа крутились. Люди из разных ведомств держались обособленно, между собой почти не общались. Я помню даже такой момент: кто-то из милицейских хотел пройти в камеру переброски, и его не пустили.
У меня был еще один вопрос, но к делу он отношения не имел.
- Валерий Андреевич, а если вспомнить фантастические романы: можно перебросить человека на десять лет назад, чтобы он увидел самого себя?
Он усмехнулся:
- Нет. Природа не терпит таких парадоксов, один из объектов сразу умрет, скорее всего, переброшенный. Мы перебросили пять кошек на год назад, четыре из них умерли, а в пятом случае умер оригинал.
Больше вопросов у меня не было, и остаток пути мы проделали молча.
Мы прибыли на место в семь пятнадцать. Ворота прошли свободно, но входа в здание стоял человек в сером пиджаке. Он внимательно проверил наши пропуска, а когда мы прошли, что-то сказал в микрофон. Очень похоже на нас: усиленные меры безопасности после происшествия.
Мне понравилась планировка здания. Маленький зал, изогнувшийся подковой, черный каменный пол, сбоку фонтан с тропическими растениями, у противоположной стены диван. Потолки высокие, свет неяркий, наверное, приятно работать в таком месте.
В зале было пусто, лишь на диване в напряженной позе сидел молодой человек, судя по внешнему виду, тоже из людей Варежкина. При нашем появлении он встал.
- Сержант Ермолаев.
- Очень приятно, Олег Ефремович.
- Ну я пойду к себе? - жалобно спросил Павлов.
К тому моменту я исчерпал свои вопросы.
- Конечно идите, - согласился я и повернулся к сержанту.
Молодого человека звали Валера. Я потребовал протокол осмотра, а ему приказал позвонить в университет и узнать расписание работы Бека. Пока Валера говорил по телефону, я начал изучать место происшествия.
Возле оранжереи белая кривая мела очертила контуры человеческого тела.
- Валера, в этом месте есть камеры?
- Да, две.
- Ты сам запись происшествия смотрел?
- Так точно, три раза.
- Камеры все фиксировали, но тревогу не подняли?
- Нет, они не имели выход на экраны службы охраны.
- Наружную сигнализацию отключить сложно?
Валера усмехнулся и махнул рукой:
- Самая простая, ребенок справится.
- Ясно. Во дворе камеры есть?
- Да, но момент нападения они не зафиксировали, там дерево мешает.
- Как был убит сторож?
- Преступник, видимо, оглушил его, связал руки и ноги пластиковыми фиксаторами, заклеил рот скотчем и притащил в зал. Здесь он ударил его шилом в сердце.
- Не задумывался, зачем?
- Не понял?
- Зачем было убивать оглушенного и связанного? Может человек освободиться от пластиковых фиксаторов?
- Тяжело.
- Так зачем убивать? Сторож спокойно пролежал бы до приезда оперативной группы. Преступник утроил свой срок без видимой причины.
- Свидетель...
- А камеры?
Валера не ответил, но ему было проще, найти ответ на вопрос должен был я. Я вышел во двор, чтобы установить, как преступник проник на территорию. Через десять минут я знал ответ на этот вопрос. Один из прямоугольных прутов трехметровой ограды был слегка согнут, как раз настолько, чтобы между прутьями возникло пространство, куда бы могла влезть человеческая голова. Чем же он это сделал? В протоколе упоминается, что у входа лежал маленький ломик с бурыми пятнами. Видимо, ломик сослужил двойную службу. Орудие преступления уже отправили в лабораторию. В другом деле я бы позвонил экспертам и попросил определить, использовался ли предмет как рычаг для разгибания прутьев, но сейчас меня поджимало время. Бек заканчивал лекцию через тридцать минут, для просмотра записи камеры у меня было минут двадцать пять. Зачем же он убил сторожа?
Сидя в кресле, я смотрел, как сосредоточенно работает молодой человек. Работал Франс слаженно, никаких сбоев, паники, метаний. Хорошо отрепетировал, либо его натаскали. Но меня интересовало не это. Я то и дело приближал и отдалял его лицо, пытаясь понять, что за характер скрывается за этой острой бородкой, тонкими губами, широким лбом? Вот и момент убийства, никаких эмоций... Я остановил и вернул запись назад. Нет, дрогнула душа у человека, блестящее жало слегка качнулось, губы сжались и побелели. Но колебание длилось секунду, не больше, Франс Лай умеет преодолевать слабость. Тонко пискнул будильник, пора лететь к Беку.
В университете мне не повезло - в деканате сказали, что Бек взял студентов Осадчего и повел в аудиторию номер сто семнадцать. Показывать экспонаты музея, как я понимаю. Наверное, у меня было очень огорченное лицо, потому что секретарша, молодая девушка по имени Лена, ободряюще сказала, что через два часа доцент освободится, и больше лекций у него нет. У меня было сильное желание предъявить свое удостоверение и прервать выставку экспонатов, тем более что беседа, скорее всего бы, не затянулась. Но успокоившись и поразмыслив, я не стал этого делать. Бек не единственный, с кем я хотел пообщаться, изменим порядок встреч вот и все. Наказав Лене, чтобы Бека никуда не отпускали, я отправился в Южно-Уральск...
В самолете я просмотрел анкету. Лай был единственным сыном Беатрисы Лай, француженки второй волны эмиграции. Об отце никаких данных. Мать работала преподавательницей на курсах французского языка, умерла, когда мальчику было тринадцать лет. Причина смерти - менингит. Детдом, где рос Лай расформировали три года назад. Учителей и воспитателей судьба, а точнее министерство, раскидало по области. Я решил не гоняться за стаей зайцев, а отправиться туда, где Лай работал после школы, а именно в разгрузочную бригаду номер два железнодорожной станции города и побеседовать с рабочими бригады Лая. Тут меня ждало еще одно разочарование.
- Текучка, - пожала плечами женщина в отделе кадров. - Редко кто видит нашу профессию своим призванием. Поработают год-два, от силы пять, и уходят. Я могу дать фамилии, адреса...
С таким же успехом я мог искать учителей. Не везло мне сегодня. Уже десять часов, время текло сквозь пальцы. Что же делать, звонить Варежкину, чтобы искали людей? Мне позарез нужно было поговорить с кем-то из прошлой жизни Франса, потом сопоставить с мнением человека из его настоящего и от этих проекций рисовать портрет... На всякий случай я попросил личное дело Лая и просмотрел его. Ничего особенного. Анкетные данные, свидетельство об окончании курсов, свидетельство о присвоении второго разряда, свидетельство о присвоении первого разряда, медицинская справка, профсоюзная карточка... Здесь я наткнулся на документ, который меня заинтересовал. Некая Барбара Чернецкая сообщала, что рабочий первой категории Франс Лай нарушает распорядок об отдыхе, а именно не спит два положенных отрывка по шесть часов, положенные Трудовым Кодексом, статья семнадцать, пункт первый. Я показал справку заведующей.
- Обычное дело, - пожала она плечами. - Наше дело, чтобы люди работали, их, чтобы не перерабатывали. Хотя, нарушение сна, это редкий случай... - она застучала клавишами компьютера. - Ага, все понятно. Ваш подопечный в две смены работал. А если человек работает две смены - тут все строго: одиннадцать с половиной часов работа, полчаса на еду, обязательно, завтрак, обед в нашей столовой усиленного питания, а после работы сон. По-другому и быть не может, организм не выдержит, либо себя, либо технику угробит.
- А когда же личная жизнь?
- Некогда. Разрешается только есть и спать. И не беспокойтесь, на двух сменах люди работают максимум несколько месяцев, больше не выдерживают.
- А сколько работал Лай?
Она посмотрела на экран и слегка ошарашено сказала:
- Почти восемь. Нет, - торопливо добавила женщина, - я не шучу, это редкость. Люди здорово в таком режиме выматываются. Поэтому профсоюзники двусменников строго проверяют. Ну а Лай, получается, нарушал. За такое ему могли запросто запретить работать в две смены.
- И чем все закончилось в данном случае?
- Ничем, он продолжил работать в две смены.
Я просмотрел дело дальше. Так, вот вторая жалоба инспектора Барбары и на ней резолюция старшего инспектора Анастасии Ярославны Филимоновой: ... Проведена проверка... считать, что рабочий первой категории Франс Лай уяснил требования профсоюза, никаких взыскательных мер не предпринимать... Любопытно. Несмотря на несогласие инспектора профсоюза, ее начальница Лая выгораживает...
- Подозрительный случай, - словно читает мои мысли собеседница. - Обычно они двусменников очень строго карают. Ведь случись что, с них с первых спросят.
Да, нужно мне побеседовать со старшим инспектором профсоюза Анастасией Ярославной Филимоновой.
Маленькое желтое здание профсоюза стояло через дорогу от здания отдела кадров, а Анастасия Ярославна была на работе и не занята. На вид ей было лет пятьдесят пять-шестьдесят, лицо в морщинах. Тем не менее я сделал вывод, что в молодости Настя Филимонова была не из последних красавиц. Статная фигура, правильные черты лица; невольно вспоминаются некрасовские конь и изба. Я представился, женщина заметно напряглась, и показал фотографию Лая.
- Вам знаком этот человек?
Она взяла карточку, поджала губы, собираясь сказать, нет, но вдруг поднесла левую ладонь к глазам, словно пытаясь поймать ускользающее воспоминание.
- Это не... тот мальчик с французским именем... Франс?
- Да, это Франс Лай.
- Как он быстро изменился, прошло лет пять, не больше. Бородка эта.
- Расскажите, как вы познакомились?
Анастасия Ярославна положила карточку на стол и пристально посмотрела мне в глаза.
- Олег Ефремович, вы хотите знать, как я нарушила свой долг?
Не скрою, мне потребовалось некоторое усилие, чтобы не отвести глаза.
- Почему вы так считаете?
- Давайте подумаем. Я виделась с юношей один раз, тот самый. Впоследствии мы не общались, если не считать поздравительной открытки, что он прислал года четыре назад. Что же было во время этой встречи? Я разрешила ему работать вопреки кодексу. Все верно?
- Все, да не все. Сам факт вашего нарушения меня мало интересует. Сделаем так, расскажите мне подробно о той встрече, а я отсею плевелы и оставлю семена.
Она нахмурила брови, сосредотачиваясь.
- Ну что ж, жалобы Чернецкой вы читали?
- Да.
- Когда Барбара написала вторую жалобу, я обязана была принять решение. По большому счету это уже была формальность, двусменник должен спать двенадцать часов, а если он не соблюдает режим, мы переводим его на одну смену приказом, вот и все. Но по закону я должна была проверить все сама. Пришла я к нему в общежитие в шесть вечера, то есть он уже час как должен спать. Стучусь в дверь. Открывает мальчишка, высокий, худой, с красными глазами. На столе горит лампа, рядом стоит открытый компьютер, на экране текст. Я вхожу, начинаю ему читать мораль. Мальчишка все это слушает, не возражает. Я выговорилась, замолчала, молчит и он. Помолчали мы так минут пять, потом я спрашиваю, что читаешь? Тут он оживляется и начинает рассказывать, что ему в этом году поступать в институт, что он готовится на исторический факультет. Зачем же ты, говорю, в две смены работаешь, когда в одну больше времени остается, вот и готовился бы. Он опять объясняет, что ему нужно деньги накопить на учебу, ведь учиться целых шесть лет. Показал мне свои расчеты, будущие расходы. Разговорились мы. Сирота он, в детдоме воспитывался. Учиться очень хотел, глаза загорались, когда об институте говорил. Жалко мне его стало. Говорю: не могу я тебе разрешить так жить. Либо вторую смену бросай, либо учебу. А он: тетя Настя, сколько мне осталось? Три месяца всего! А вторую смену мне бросать нельзя, не хватит денег. Вижу я, моей породы парень, упорный. Будет искать, где обмануть, и все равно своего добьется. Ладно, говорю, три месяца я тебе даю, но обещай, что не меньше десяти часов спать будешь. Обрадовался он сильно, а через год открытка от него поздравительная пришла. Поступил он в Оренбургский университет. Ну что, сильно я закон нарушила?
- Не знаю, - покачал я головой. - С моей точки зрения, вы поступили правильно, помогли человеку, а в рамки закона всего не впишешь. А теперь разрешите откланяться.
- Знаю, что не скажете, но видно, крепко начудил где-то парень?
- Конечно не просто так ищем.
- Поймаете, не судите сгоряча, разберитесь.
- Обязательно, Анастасия Ярославна.
Я вышел из здания профсоюза и облегченно выдохнул воздух. Кажется, фортуна начинает добреть. Кое-что я узнал о тебе, Франс Лай. Оказывается, ты умеешь легко входить в доверие к людям...
Орест Петрович Бек оказался прямой противоположностью своему коллеге худому, подвижному Марку Исийдоровичу. Если бы меня спросили, кем были предки Ореста Петровича, я бы сказал: купцами. Высокая дородная фигура, широкий лоб, надменное выражение лица, густые, сросшиеся брови, прямо бери и пиши портрет волжского купца середины девятнадцатого века. Даже в манере поведения преподавателя проскакивало что-то купеческое - закинутые за спину руки, грудь колесом и голос как у церковного пономаря.
- Меня задержали, - не без обиды пророкотал он, когда мы прошли в свободную аудиторию, - а мне еще готовить доклад на завтрашнюю конференцию. Надеюсь, ваше дело действительно важное.
Таких людей я сразу осаживаю.
- Да, я хотел вызвать вас повесткой еще утром, но потом передумал.
Бек громко засопел, но промолчал. Я сделал паузу, чтобы он, попавшись в своей памяти, нашел пару грехов, а потом положил на стол фотографию Лая.
- Этот молодой человек учился у вас?
Орест Петрович взглянул на фотографию и презрительно фыркнул:
- Нажаловался.
- Отвечайте на вопрос.
- Он учился у меня три года.
- Что вы можете о нем сказать?
- Бездарь.
- Его оценки говорят о другом.
- Вызубрить в нашем деле это еще не все.
- Выражайтесь яснее.
- Извольте. Историк не может быть пристрастным. Если он подтасовывает факты, это уже не ученый, а фальсификатор. Лай делал доклад о правлении Наполеона и представил все так, словно эпоха правления корсиканца была чуть ли не злотым веком Франции. Я прервал доклад, Лай вспылил и стал требовать, чтобы ему дали закончить, словом, хамить. Пришлось удалить юнца из зала, а потом предложить на выбор либо покинуть университет, либо уйти из моей группы. Он выбрал второе, хотя я предполагал первое.
- Почему?
- Этот период истории вызывал у Лая живой интерес, он разбирался в эпохе, сумел раскопать пару любопытных вещей, в настырности ему не откажешь. Мне с трудом верится, что он увлекся скифами.
- Орест Петрович, не было ли у вас какого-то специфического спора, что было бы трудно проверить по имеющимся источникам? Ну скажем, какой орден носил Наполеон или как звали его коня?
Бек посмотрел на меня как на идиота.
- Не припомню.
Мы распрощались. Орест Петрович оставил у меня в душе неприятный осадок. Не люблю таких самоуверенных типов. С другой стороны пристрастие пристрастиями, а факты фактами. Франс интересовался Наполеоном, любопытно. Но все же Бек явно недолюбливает своего ученика, его показания следует принимать, помня об этом факте. У меня появилось желание расспросить еще какого-то свидетеля выступления Лая. Поколдовав с секретаршей над списками группы Бека, я выбрал Александра Меньшова, соседа Лая по этажу в общежитии, спортсмена и очень общительного человека.
Саша Меньшов оказался невысоким, крепко сбитым парнем. Ему я назвался репортером газеты, куда обратился Лай, желая напечатать свою статью. Кроме того я добавил, что в настоящий момент Франс Лай переехал учиться в Севастопольский институт, гоняться за ним нет времени, а хотелось бы иметь представление о человеке, в частности об одном выступлении, слухами земля полнится, потому что идеи оригинальные, но оригинальности еще не достаточно...
- Что вам сказать о том выступлении, - пожал плечами Саша. - О чем его статья?
- О Наполеоне, довольно любопытно, но...
- Вот именно, что но. И тогда Франс тоже перегнул палку. Его вообще клинит на Наполеоне. Бонапарт этакое солнце земли Французской, не верю! Но любопытные мысли в выступлении были, я искренне негодовал, когда этот бегемот Бек, не дал ему закончить.
- Вы считаете, Бек был не прав?
- Конечно! Ну увлекся Франс, что с того!? Мы же сами и разнесем его в пух и прах. А так вышло очень некрасиво. Франс обиженный и оскорбленный, а мы, студенты, не успели даже сказать, что об этом выступлении думаем. Ради чего тогда они вообще нужны, эти выступления? Что мы дети, что сами не можем разобраться, где истина, а где ложь!?
- Скажите, а почему Франс не продолжил заниматься Наполеоновской эпохой, а ушел в другую группу?
- Это сложный вопрос, - скривился Саша.
- Я никому не скажу.
- Ну, остаться в нашей группе ему не дал Бек, а уйти в другой университет, Франс не захотел по личным причинам.
- Я понимаю, - сделал я таинственное лицо, - женщина.
- Да.
- Скажите, а как по-вашему, насколько верна была теория Лая?
- Да я же говорю, ни на сколько! Наполеон нес Франции благо! Ха-ха! Теория была красиво построена, там были любопытные факты, но это все частности, по сути Лай ошибался. Так что Бегемот правильно метал молнии. Но можно быть правым по сути, и неправым по форме, вот о чем идет речь. Все имеют право на ошибку, мы же живем не в сталинскую эпоху, когда за вольномыслие ставили к стенке.
- Что ж, спасибо. Еще вопрос немного не по теме. Чем увлекается Лай кроме истории? Какое-то хобби? Есть у него друзья? Знаете, читатели любят, когда человек разносторонне развит, а то многие ученые замкнулись на своей работе, и больше ничего у них в жизни нет.
Саша хмыкнул:
- Что касается друзей, то ближе меня из мужской половины вы никого не найдете.
- А та девушка?
- Я ее не знаю, два раза видел их вместе на улице.
- Сложный случай.
- Конечно. Франс - это научный сухарь, без малейшей примеси. Его божок - история. Кроме нее парня ничего не интересует, он ни на что не молится. Хотя стоп, не так давно был у него бзик, начал посещать нашу группу самбистов.
Я распрощался с Сашей и направился в спортзал. Самбо, это любопытно.
Когда я шел в спортзал, пришло сообщение от Евтушенко, его версия подтвердилась, утечка произошла через инженера Красину, есть идеи, куда именно направился Лай. Что ж, понемногу картина начинает вырисовываться.
Невысокий крепыш Федор Иванович Уваров смотрит на меня вполглаза. Сейчас его гораздо больше интересуют ребята, возящиеся на ковре.
- Лай, Лай, помню, - горит Уваров и вдруг резко кричит: - Резче, Паша, резче это делают! И не просто приседают, а помогают противнику двигаться, подталкивают его своим телом! Извините, - это уже мне.
- Давайте отойдем в сторону, - предлагаю я.
Мы идем в подсобку, и здесь впервые внимание собеседника уделено мне одному.
- Помню я этого парня, - говорит Уваров. - Захотел заниматься, пожалуйста. Но через пару месяцев я ему от ворот поворот.
- Почему?
- Понимаете, борьба - это не драка, а искусство. А он хотел освоить несколько приемов, чтобы можно было эффективно ребят с улицы бросать на пол. А я не для этого их натаскиваю, спортсмен вообще не должен применять свои приемы вне зала, такое мое мнение. Вот и все наше знакомство.
- С вашей точки зрения, есть у Лая волевые качества, нужные спортсмену?
Уваров задумывается.
- Да. Он и физически развит, и злость спортивная есть. Если бы он захотел заняться всерьез, я бы его оставил.
- Понятно.
- Ну... это все, - в голосе Уварова я почувствовал неуверенность.
- И Лай больше не пытался заниматься борьбой?
Я пристально смотрю на тренера, и он смущенно отворачивается.
- Ну если вы еще что-то хотите знать, спросите Васю, - неохотно говорит Уваров.