За окном поезда, когда ни взглянешь, тянулись сосновые леса. Лишь изредка попадались унылые деревеньки, жавшиеся к скромным церквям. Санитарный поезд шел на восток - увозил две сотни раненых подальше от свиста пуль, грома взрывов, черного дыма, застилавшего небо, предсмертных криков людей и ржания лошадей.
Однако крови, боли и смертей хватало и в санитарном поезде, особенно в вагоне для тяжелораненых и в операционной. Асе Ледниковой, три месяца назад прошедшей курс сестер милосердия военного времени, уже не раз приходилось исполнять обязанности хирургической сестры во время операций - подавать инструменты, шелк для зашивания ран, стерилизованные жгуты, убирать ампутированные конечности. А после - сидеть ночами у постели прооперированного, прислушиваясь к его неровному дыханию... Старший врач поезда Петр Юрьевич Кустовский так часто повторял одну из заповедей своего кумира, Николая Пирогова, что Ася выучила ее назубок: "Не операции, спешно произведенные, а правильный организованный уход за ранеными и сберегательное лечение в самом широком размере должны быть главною целью хирургической и административной деятельности на театре войны". Вначале Ася не понимала, как Пирогов, сам военный хирург, мог назвать войну - театром? Возможно, в середине прошлого века так оно и было, но нынешняя война, длившаяся уже почти два года, превзошла все предыдущие по жестокости и усовершенствованным способам массового убийства. Поразмыслив, Ася пришла к выводу, что между войной и театром действительно много общего: и там, и там большинство людей действуют не по собственной воле, а по велению Главного Режиссера, которому, по большому счету, неважно, доживут ли актеры до финала: вместо выбывших из строя всегда можно выпустить на сцену новых.
Отец Аси, присяжный поверенный Павел Дмитриевич Ледников, на вопрос дочери, зачем люди воюют, ответил чьей-то цитатой: "Война - это место, где молодые люди, не знающие и не ненавидящие друг друга, убивают друг друга по решению стариков, которые знают и ненавидят друг друга, но не убивают".
- Думаю, ты не совсем прав, папа, - возразила Ася. - Эти старики должны внушить молодым людям ненависть друг к другу. Иначе молодые просто побросают оружие и разойдутся.
- Кто ж им позволит? - пробормотал Павел Дмитриевич, не без удивления глядя на дочь. - Как бы то ни было, Асенька, облегчать страдания страждущих во все времена считалось деянием самым гуманным и благородным. Поэтому, если ты твердо решила идти в сестры милосердия, я отговаривать тебя не стану. Только береги себя, девочка!..
Раненых, которых санитарный поезд вез в Киев, погрузили на железнодорожной станции близ Дубно, только что занятого русскими войсками. Погрузкой руководил комендант поезда Алексей Федорович Воронов. При погрузке или выгрузке раненых Воронов всегда развивал бурную деятельность, напрашиваясь на комплименты внешнему виду и удобству поезда, состоящего из двух десятков вагонов: половину состава занимали раненые, вторую половину отвели под кухню, столовую, бельевую, аптеку, вагоны для медицинского и обслуживающего персонала и прочие вспомогательные нужды. Изначально вагоны были синими с белыми крышами, но после случившегося во время одной из поездок налета австрийской авиации все перекрасили в зеленый цвет.
Старший врач Кустовский распределял раненых по вагонам. Взгляд Аси, скользивший от одной группки хмурых измученных людей к другой, остановился на юноше со звездочками прапорщика на погонах. Прапорщик недвижно лежал на носилках - вероятно, без сознания. Расстегнутый ворот кителя обнажал шею. Неумело намотанный от стопы до колена правой ноги бинт был весь в грязно-бурых пятнах. Темноволосый, худощавый, с правильными чертами лица юноша так походил на Асиного брата Сережу, что у Аси сжалось сердце. Рядом с носилками сидел, баюкая висевшую на перевязи руку, поручик - немногим старше прапорщика, со светлыми волосами и с зарубцевавшимся шрамом на щеке, портящим лицо. Возле этих двоих топтался немолодой усатый ефрейтор с перебинтованной головой. К ним как раз направлялся Кустовский, Ася пошла следом.
- Их благородие, видать, из богатеньких, - услышала она голос ефрейтора. - Крестик-то золотой! И образок... А чтой-то он не шелохнется, может, помер уже?
- А тебе какая печаль? - хрипло сказал светловолосый поручик. - Слетелось воронье...
- Что тут у нас? - спросил, подойдя и наклонившись над носилками, Кустовский. Подковырнув окровавленный бинт, нахмурился. - По-видимому, гангрена. Будем резать.
- Шансы у него есть, доктор? - обеспокоенно спросил светловолосый поручик. - Выживет?
- Организм молодой, должен справиться. Несите к вагону для тяжелых, - дал Кустовский распоряжение санитарам.
- Доктор, а можно мне с ним? Это приятель мой, нас из роты всего двое и осталось...
- Нет, голубчик, вагон для тяжелораненых и так переполнен, - покачал головой Кустовский. - Не горюйте, сможете навестить своего приятеля. На место прибудем хорошо, если к завтрашнему утру.
- Петр Юрьевич, я вас везде ищу! - к Кустовскому подбежал запыхавшийся комендант поезда Воронов. - Там срочно требуется ваше присутствие! - он подхватил Кустовского под локоть, намереваясь повлечь за собой.
Санитары подняли носилки. Лежавший на них прапорщик, очнувшись, застонал и обвел окруживших его людей лихорадочно блестевшими глазами.
- Надюша, - прошептал он, встретившись взглядом с Асей, - Наденька...
Вдруг его зрачки расширились, словно от страха.
- Вы?! - вскрикнул прапорщик, пытаясь приподняться на локте. И тут же снова потерял сознание.
- Горячка, - констатировал Кустовский. - Нельзя медлить с операцией, иначе начнется сепсис.
- Кто такая Наденька, с которой меня спутал ваш приятель? - спросила Ася у светловолосого поручика, когда санитары унесли раненого прапорщика.
- Пойдемте, я отведу вас в перевязочную, - предложила Ася. - Вашу руку нужно осмотреть и, вероятно, наложить шину. А за приятеля не переживайте раньше времени. Петр Юрьевич - очень опытный врач, прекрасный хирург, он сделает все возможное...
В списки раненых прапорщика записали как Аркадия Чарницкого, поручика - как Всеволода Шейнина. Ногу Чарницкому ампутировали, тем не менее его шансы на выздоровление, по словам Кустовского, были велики.
Правда, во время операции Ася в какой-то момент пожалела о том, что обнадежила поручика Шейнина: у Кустовского задрожали руки, на лбу выступил пот. Асе показалось, что хирург нетвердо стоит на ногах. На Асиной памяти ничего подобного с ним не случалось.
- Что с вами, Петр Юрьевич? - негромко спросила она, промокая ему лоб и подавая зажим.
- Все в порядке, Асенька, - так же тихо ответил Кустовский.
И действительно, операция завершилась вполне благополучно. Не считая того, что после наркоза Чарницкий должен был проснуться калекой.
- И без обеих ног люди живут, - заметил на это Петр Юрьевич, - а выбраться из нынешней мясорубки живым - уже большая удача.
Дежурить у постели Чарницкого в первые часы после операции старший врач назначил другую сестру милосердия, Зою Голубову.
Каково же было удивление Аси, когда, придя в вагон для тяжелораненых на смену Зое, она встретила того самого ефрейтора, который отирался возле Чарницкого и поручика Шейнина! В одной руке у облаченного в белый халат ефрейтора было ведро с горячими, только что из вагона-кухни, щами, в другой - большой половник.
- Вы что здесь делаете? - строго спросила Ася.
- Так помогаю-с! - бодро ответил ефрейтор. - Санитары сами-то не справляются! Спрашивали, кто может помочь, вот я и вызвался. Позвольте отрекомендоваться - Мальцев Семен, ефрейтор стрелкового полка, из крестьян Тульской губернии. Ранен легко, бог миловал, контужен только малость.
- Ледникова Анастасия, сестра милосердия. Из Москвы.
- Что сестрица, так это я и по форме вашей вижу, - кивнул Семен. - Рад знакомству. Так я пойду, барышня, раненых кормить пора!
Зоя, увидев Асю, со вздохом облегчения вскочила с места. С Зоей - миловидной, слегка ветреной, при этом доброй и жалостливой девушкой - Ася с первых дней работы в санитарном поезде, можно сказать, подружилась. Впрочем, ветреной Зоя была лишь по отношению к мужскому полу, с работой она справлялась преотлично. Голубова вела учет медикаментам, хранившимся в отдельном купе, выдавала их под расписку и отчитывалась непосредственно перед комендантом поезда Вороновым.
- По-прежнему жар и, видно, боли сильные, - кивая на спящего прапорщика, сообщила Зоя. - А когда не мечется и зубами не скрипит, такой хорошенький!.. Только блондины мне все равно больше нравятся. Особенно такие обходительные, как поручик Шейнин.
- Поручик Шейнин обходительный? Не сказала бы, - удивилась Ася.
- Ну, ты у нас известная бука, тебя даже Кустовский побаивается, - усмехнулась Зоя. - С тобой поручику, наверное, и в голову не пришло любезничать. Только не подумай лишнего, я с ним всего-то парой слов перебросилась.
- Не забывай, завтра мы выгрузим раненых в Киеве и, возможно, никогда больше никого из них не увидим, - не сводя глаз с Чарницкого, задумчиво произнесла Ася.
- Как бедному жениться, так и ночь коротка, - фыркнула Зоя. - Но твое "возможно" оставляет надежду...
Несмотря на то, что в вагоне было довольно шумно, мерный перестук колес подействовал на Асю умиротворяюще. Однако передышка оказалась недолгой.
Ася поднесла к его губам кружку, но он, снова начав метаться, оттолкнул ее руку, и вода расплескалась. Со второй попытки прапорщик все же сделал несколько глотков.
Он нащупал на груди образок с изображением святой Марии Магдалины, висевший, как и крестик, на тонкой золотой цепочке, и сжал его в кулаке. Не Надюша ли, которую все время звал прапорщик, подарила ему этот образок?
- Вы в санитарном поезде, вам сделали операцию, - мягко сказала Ася, - вас везут в Киев, в госпиталь. Все будет хорошо, вы непременно поправитесь.
Но Чарницкий вряд ли ее услышал, потому что снова впал в забытье.
К вечеру состояние Чарницкого улучшилось: он перестал метаться и скрипеть зубами, жар спал, дыхание стало глубже и ровнее. Когда Зоя сама предложила сменить валившуюся с ног от усталости Асю еще хотя бы на часок, та не смогла отказаться. Она уснула, не успев коснуться головой подушки. Сколько спала, Ася не знала, но ей показалось, что считанные минуты.
- Ася, проснись, пожалуйста! Ему снова стало хуже! - пробился сквозь тяжелое марево ее сна взволнованный голос Зои.
Ася вскочила и бросилась в вагон для тяжелораненых.
Лоб и шея Чарницкого покрылись холодным липким потом, дышал он с трудом и как будто через раз, руки стали холодными, как у покойника.
- Ты ему что-то колола?! - быстро спросила Ася.
- Морфий...
- Сколько?
- Как Кустовский сказал, - пролепетала Зоя.
- Похоже, у него острая передозировка. Беги за Кустовским! - велела Ася.
Прибежал старший врач, Чарницкому впрыснули камфору и стали делать дыхание "рот в рот". В какой-то момент Асе показалось, что опасность миновала. Внезапно Чарницкий заговорил - быстрым горячечным шепотом.
- Оставьте меня, отойдите! Вы не смеете!.. Негодяй, подлец, какой подлец!.. Надюша, прости, не сберег... Оставьте...
Его руки безостановочно шарили по одеялу.
- Бредит, - сказал Кустовский. - Мы сделали все, что могли, но в некоторых случаях, как вам известно, медицина, увы, бессильна.
У Чарницкого начались судороги. В сознание он больше не приходил.
За окном санитарного поезда солнце опустилось за темные леса, оставив после себя лишь багровый отблеск, когда прапорщик Чарницкий умер у Аси на руках.
*
Зоя клялась и божилась, что колола прапорщику морфий, строго следуя указаниям старшего врача. Она выглядела сильно напуганной и подавленной случившимся, что, впрочем, было легко объяснимо.
Кустовский тоже отверг предположение Аси насчет передозировки морфия.
- Что же вы, Асенька, сами не сделали прапорщику укол? Это ведь было, если не ошибаюсь, ваше дежурство? Тогда бы и к Зое вопросов не возникло, - заметил он.
Видя, как у Аси запылали щеки, старший врач повторил свою фразу о бессилии медицины "в некоторых случаях".
- Думаю, в смерти этого молодого человека нашей с вами вины нет, виновата лишь война, - добродушно добавил он.
- Но вы же говорили, что молодой организм должен справиться! - пробормотала Ася.
- Должен был, но не смог, - развел руками Кустовский. - Такое, увы, случается сплошь и рядом.
Пообещав прислать санитаров за телом, старший врач удалился. Ушла, сославшись на срочные дела, и Зоя.
Ася видела немало смертей, но юного прапорщика, напомнившего ее младшего брата, ей было жаль нестерпимо. Она представляла, каким ударом станет известие о гибели сына для отца и матери Чарницкого. Кроме того, ее мучило чувство вины. Прав Кустовский, не ушла бы Ася спать, возможно, прапорщик сейчас был бы жив. Он не должен был умереть! А как трогательно он звал свою Надюшу и сжимал в руке наверняка подаренный ею образок... Образок! Ася похолодела. Когда она сидела у постели Чарницкого, образок и крестик на золотой цепочке у него на шее были. А когда Зоя позвала ее к нему умирающему, ни того, ни другого уже не было. Совершенно точно не было! Зоя... Нет, исключено, она на такое не способна. Или... способна?
Асины размышления прервали санитары, явившиеся за телом Чарницкого. Когда они ушли, Ася, чтобы занять себя чем-нибудь полезным, решила пополнить имевшийся в операционной запас стерильного материала. Идти за ним нужно было в другой конец поезда - возможно, заодно удастся хоть как-то собраться с мыслями.
Последние вагоны поезда немилосердно трясло, чтобы перебраться из одного вагона в другой и не упасть на рельсы, Асе пришлось продемонстрировать чудеса ловкости. На одном из таких открытых переходов она чуть было не потеряла равновесие, - выручил двигавшийся навстречу молодой мужчина в форме санитара, который вовремя схватил Асю за руку и буквально втащил в вагон.
Всмотревшись в лицо своего спасителя, Ася онемела от изумления. Судьба снова свела ее с человеком, с которым она познакомилась два года назад при весьма необычных обстоятельствах. Алекс, Александр Геллер - впрочем, по утверждению полиции, его паспорт оказался поддельным - задумал и осуществил весьма изящное и дерзкое ограбление банка, меняя внешность и используя для реализации своих планов двух обольщенных им женщин, в том числе Асину подругу. Сложилось так, что именно Ася помогла разоблачить грабителя. С тех пор она ничего о нем не слыхала. И вот...
- Вы?! - одновременно воскликнули оба.
Вагон снова качнуло, и Ася, не устояв на ногах, упала в объятья молодого человека.
- Я знал, что вы обрадуетесь нашей встрече, - усмехнулся тот, - но не думал, что настолько.
- Отпустите меня сейчас же, слышите! Алекс! - Ася трепыхнулась, и кольцо его рук разжалось. - Или на самом деле вы не Алекс? Имя у вас такое же фальшивое, как паспорт, усы и признания в любви, которые вы раздавали налево и направо? Ваша форма санитара - тоже маскарад?
- Тс-с-с! - Алекс приложил палец к губам. - Необязательно рассказывать о моих... хм, талантах всему поезду. Кстати, имя, в отличие от фамилии, у меня настоящее, как и форма санитара. И насчет признаний в любви вы явно преувеличили. Погодите-ка... А не ревность ли это?
- Вот еще! Ревновать мошенника и проходимца, которого...
- Которого вы жаждали собственными ручками упечь за решетку, - подхватил Алекс. - И весьма в этом преуспели. Думали, я не догадался, кому на самом деле обязан своим арестом? Ладно, кто старое помянет, тому... Что сподвигло девицу с таким чувством долга, как у вас, пойти в сестры милосердия, спрашивать не стану, и так понятно. А как поживают ваши батюшка с матушкой, здоровы ли? Игру на рояле и пение вашей маман я, наверное, никогда не забуду. Счастливое было время!
- Родители здоровы, - сухо ответила Ася. - А вот как вы здесь очутились? Вряд ли добровольно - с вашими-то моральными качествами...
- Ты прощай, село родимое, тёмна роща и пеньки*, - хохотнул Алекс. - Ася, можете не верить, но я рад вас видеть. И не только потому, что вы явились мне из прежней жизни, о которой приятно вспомнить и которую уже никогда не вернуть... Ну же, улыбнитесь, у меня больше причин дуться на вас, однако я не дуюсь!
- Причин для радости у меня еще меньше, - отрезала Ася.
- Давайте встретимся после ужина, когда уляжется суета, - помедлив, уже без тени улыбки предложил Алекс, - и спокойно поговорим. Идет?
Ася неопределенно мотнула головой: понимайте, мол, как хотите. Судя по выражению лица Алекса, он расценил это как согласие.
"Спокойно поговорим!" - возмутилась Ася, возвращаясь в свой вагон. Еще чего! Так она и выложила все, что ее тревожит, первому встречному! Особенно если этот первый встречный - с уголовным прошлым. Алекс ведь так и не ответил на вопрос, как очутился в санитарном поезде. А что, если он... беглый каторжник?! Санитаром мог устроиться под чужой фамилией, ему не привыкать. Возникает другой вопрос - с какой целью? А что, если он... причастен к странной смерти Чарницкого? А мотив? Разве что отомстить ей, Асе, за загубленную жизнь... Тьфу, звучит, как фраза из бульварного романа. Не так уж и загублена его жизнь, раз он сейчас здесь, а не за решеткой и не на каторге. Пожалуй, месть сестре милосердия Ледниковой среди прочих причин смерти прапорщика Чарницкого выглядит самой невероятной версией...
Впрочем, со смертью Чарницкого все пока настолько туманно, что какие-либо выводы делать преждевременно.
Постой-ка, сказала себе Ася. Почему же преждевременно? Что бы ни говорили Кустовский и Зоя, прапорщик наверняка умер от передозировки морфия, все симптомы были налицо. Укол делается подкожно, много уменья для этого не требуется. Сам себе Чарницкий сделать инъекцию не мог, это совершенно исключено. С другой стороны, морфий - один из препаратов, подлежащих строгому учету и контролю, доступ к нему имеет ограниченный круг лиц. Кстати, и Кустовский, и Зоя в этот круг входят. То есть могли беспрепятственно взять "лишнюю" склянку. Снова-таки, а мотив? Зачем Кустовскому или Зое убивать прапорщика, которого они раньше и в глаза не видели? Особенно Кустовскому, несколькими часами ранее сделавшему прапорщику успешную операцию? Хорошо, отложим пока мотив. У Чарницкого пропали золотые крестик и образок - возможно, именно они стали причиной убийства? Вряд ли он отдал столь дорогие ему вещицы кому-то добровольно... "Мальцев!" - пронзила Асю мысль. Усатый ефрейтор откровенно зарился на золотой образок, а затем устроился в вагон для тяжелораненых помощником - не для того ли, чтобы ограбить Чарницкого?! Ограбить и... убить?!
Асин отец, присяжный поверенный, учил Асю и ее брата Сережу в любой жизненной ситуации прежде всего пытаться рассуждать логически. Если ефрейтор Мальцев украл крестик и образок, куда он мог их деть? Не в окно же на полном ходу выбросил! Найти надежное место для тайника он тоже вряд ли успел. Следовательно, золото сейчас должно быть при нем. Может, спросить его напрямую? Рассчитывать на чистосердечное признание, конечно, глупо, но по реакции Мальцева Ася надеялась понять, врет он или нет.
Мальцев в вагоне для тяжелораненых мыл пол раствором карболки. Интересно, подумала Ася, если он набился в помощники санитаров, имея виды на золото Чарницкого, почему, достигнув цели, не бросил эту нелегкую и грязную работу? Чтобы отвести от себя подозрения?
Отозвав ефрейтора в сторонку, она, сверля его суровым, как ей казалось, взглядом, прямо спросила, не он ли украл крестик и образок ныне покойного прапорщика.
Мальцев побледнел и обессиленно оперся о стенку.
- Что вы, барышня, как вы могли такое подумать? - избегая смотреть Асе в глаза, запротестовал он. - Я ни в жисть... Смотрел, да, но чтоб красть...
- Чем докажете, что это не вы? - грубо попирая принцип презумпции невиновности, наседала Ася.
- А вы, барышня, чем докажете, что я? - неожиданно спросил Мальцев.
Похоже, он оказался более твердым орешком, чем она предполагала. Наверняка смекнул, что обыскивать его собственноручно она не станет. И как быть? Пожаловаться старшему врачу или коменданту поезда? А если золота у Мальцева не найдут? Тогда получится, что она, во-первых, возвела напраслину на невиновного, а во-вторых, выставила себя истеричной дурой...
И тут Ася придумала, кто может ей помочь.
Просить помощи у того, кого она "собственноручно упекла за решетку", было, по мнению Аси, немного не комильфо. Но другого выхода она не видела. Поэтому решила устроить так, чтобы он сам напросился в помощники, а она бы сделала вид, что еще колеблется, принимать ли его помощь.
После ужина, когда столовая опустела, Ася и Алекс сели в укромном уголке, где их разговор никто не мог подслушать. Она намеревалась произнести заготовленную фразу, но Алекс ее опередил.
- Вижу по вашему лицу, Ася, что в вашей светлой головке снова вызревает план какого-то расследования. Угадал? Поделитесь? А вдруг я вам пригожусь?
- В списке тех, к кому я могла бы обратиться за помощью, вы значитесь на последнем месте, - отрезала Ася, с трудом скрывая ликование.
- Почему? Ах да, я же мошенник и проходимец... Ася, поверьте, сейчас мы с вами по одну сторону баррикады. Точнее фронта. Что все-таки случилось?
- Умер раненый, который не должен был умереть, - выпалила Ася. Спохватившись, что она "раскололась" слишком быстро, тут же добавила: - Нет, я не стану вам ничего рассказывать! Откуда я знаю, с какой целью вы здесь появились?!
- То есть вы подозреваете, что в поезде произошло убийство? Прежде всего предлагаю исключить из списка подозреваемых мою кандидатуру. Я, хоть и, как вы изволили выразиться, проходимец, но не убийца. Ни одного "мокрого" дела за мной не числится, ваш жених-полицейский смог бы это подтвердить.
- Не смог бы, - тихо сказала Ася.
- Вы с ним порвали? Я так и думал...
- Год назад он погиб на фронте.
- Простите. А, так вы поэтому... здесь?
- Отчасти, - ответила Ася.
- Еще раз простите. Но вернемся к нашему убийству. То есть к вашему. Черт, вы меня совсем запутали! Итак, что вы намерены предпринять?
- Хорошо бы проверить, не обнаружатся ли у ефрейтора Мальцева вещи, принадлежавшие умершему прапорщику, - неуверенно сказала Ася. - Золотые образок и крестик.
- Нет ничего проще! - воскликнул Алекс. - В каком вагоне его койка? Кстати, вот вам еще одно доказательство моей непричастности: я, как вам известно, по мелочам не размениваюсь, ворую тысячами и десятками тысяч...
Застигнутый врасплох сонный Мальцев почти не сопротивлялся, когда Алекс, беззастенчиво сославшись на распоряжение коменданта поезда, аккуратно поднял ефрейтора с постели и, словно заправский полицейский, обхлопал его карманы. Золота в карманах не обнаружилось. Тогда Алекс извлек из-под подушки вещевой мешок Мальцева, ловко развязал тугой узел и высыпал содержимое на постель. Завернутые в тряпицу золотой образок и крестик на цепочке лежали на самом дне мешка.
- Ну? Что ж ты не говоришь, что не брал, что тебе подкинули? - спросил Алекс.
- Простите Христа ради! Бес попутал! В голове помутилось! - Мальцев, прижав руку к груди, осел на постель. На соседней койке заворочался раненый. - Уж больно красивые вещички. И дорогие, видать. Я ж гол как сокол, еще и контуженый, а дома семеро по лавкам, чем я их кормить-то буду? На хлеб взял малым деточкам, каюсь, но не со зла ведь, а от нужды!
- Прапорщика Чарницкого вы убили? - из-за спины Алекса негромко спросила Ася.
- Да что вы, барышня, как можно, это ж смертный грех! - едва не плача, произнес Мальцев. - Я как раз обмывал их, тяжелых-то, и прапорщика вашего тоже. Сестрица отошла... которая Зоя. Прапорщик ваш глаз не открывал, может, спал, а может, в беспамятстве был. Смотрю - блестит на шее золотишко-то. Ну, я и снял цепочку тихонечко, никто ничего не заметил... Бес попутал!
- В голове помутилось, слышали уже, - кивнул Алекс. - То есть ты утверждаешь, что, когда ты уходил из вагона для тяжелораненых, прапорщик был жив?
- Жив! - закивал Мальцев. - Да вот хоть у господина поручика спросите, мы с ним в тамбуре столкнулись. Он шел проведывать приятеля-то своего.
- Поручик Шейнин? - уточнила Ася.
- Так точно, - снова кивнул Мальцев.
- Спросим, - пригрозил Алекс. - А краденое придется вернуть. Вещи покойного должны быть переданы его родным. Если завтра добровольно отнесешь коменданту, не расскажем о твоем... проступке.
- Вы ему верите? - спросила Ася, усаживаясь в облюбованном парочкой "сыщиков" углу вагона-столовой.
Вагон был пуст и погружен в темноту, горел только один жестяной фонарь.
- Знаете, верю, - ответил Алекс, садясь напротив. - Вообще, забавная штука жизнь. К примеру, здесь, в поезде, каких только людей не встретишь! Один санитар ворует, что плохо лежит, при этом добросовестно ухаживает за тяжелоранеными товарищами по несчастью. Другой пишет весьма неплохие стихи. Читал нам. Дайте-ка вспомнить... Ага, вот:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих венцах.
Приветствует мой стих младых царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах.
**
Как по мне, слишком верноподданнически, но березки белые в венцах - это хорошо.
- Почему же верноподданнически? - возразила Ася. - Императрица и великие княжны сами прошли курс сестер милосердия и ухаживают за ранеными в лазаретах, не гнушаясь никакой работой... Больно, что эти же раненые, еще и некоторые сестры милосердия и даже врачи опускаются до обсуждения слухов! Будто бы из Царскосельского дворца к Берлину шел кабель, по которому государыня выдавала Вильгельму все наши тайны... И эту чушь распространяют в том числе боевые генералы, заслуженные люди! Безумие охватывает Россию...
- Ладно, сдаюсь, не стану спорить, - Алекс поднял руки в шутливом жесте. - Там еще такие строки есть:
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть...
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
Пламя свечи в жестяном фонаре дрогнуло, бросив на лицо Алекса причудливую тень.
- À la guerre comme à la guerre, - немного невпопад сказал он. - Как говорится, все средства хороши. И слухи порой становятся не менее мощным оружием, чем пушки.
- Ужасная дикость - эти ваши войны! - с жаром заявила Ася. - В голове не укладывается, как в двадцатом веке, веке электричества, радио, паровых двигателей, аэропланов люди могут, словно дикари, убивать друг друга! Вместо того, чтобы сообща развивать науку, искусства, стремиться к благоденствию и процветанию!
- В двадцатом веке люди дерутся за кусок мяса и сухую теплую пещеру точно так же, как и их далекие предки, - пожал плечами Алекс. - Разница лишь в том, что первобытные люди не умели делать огнестрельные дубинки и выкуривать врагов из пещер удушающим газом. Кстати, наряду с двигателями и аэропланами человечество изобретает все новые и новые орудия убийства. И останавливаться, похоже, не собирается... Однако предлагаю обсудить наши дальнейшие действия. Поведайте мне, Анастасия, успел ли прапорщик перед смертью что-либо сказать?
- Всего несколько слов, и то будучи, по-видимому, в горячке. Когда его грузили в поезд, он ненадолго пришел в себя и, увидев кого-то, воскликнул: "Вы?!" Точь-в точь как мы с вами при встрече...
- Кто в это время находился рядом?
- Комендант поезда Воронов, старший врач Кустовский, поручик Шейнин, ефрейтор Мальцев и я. Еще два санитара с носилками, но их лиц Чарницкий видеть не мог. Хотелось бы мне узнать, кому именно адресовался его возглас... А уже перед самой смертью он называл кого-то негодяем и подлецом, требовал отойти от него и просил прощения у какой-то Надюши за то, что что-то не сберег. Возможно, он обнаружил пропажу образка... По мнению Кустовского, прапорщик бредил, но что, если это был не бред? Возле него в этот момент находились Кустовский, Зоя Голубова и я, - упредила Ася вопрос Алекса.
- В обоих ваших перечнях два совпадения - вы и Кустовский. Вас мы, так и быть, вычеркиваем, - не упустил случая подтрунить над ней Алекс. - Остается Кустовский.
- Я попытаюсь поговорить с Зоей, - без тени улыбки сказала Ася, - мне кажется, она что-то знает, но молчит. Либо кого-то покрывает, либо...
- А я попробую найти в поезде еще кого-то, кто служил вместе с прапорщиком Чарницким и поручиком Шейниным. Авось да узнаем что-нибудь интересное. А сейчас нам обоим не помешает немного отдохнуть: скоро рассвет, и день обещает быть нелегким...
Когда Ася проходила мимо купе, в котором хранились медикаменты, ей вздумалось проверить, заперто ли оно. Подергала ручку - заперто, иначе и быть не могло. Она уже сделала шажок от двери, когда в купе послышался шорох. Ася замерла. Любопытно, кто там шуршит в столь неурочное время? На цыпочках отойдя в сторону, она прижалась спиной к стене вагона и затаилась. Прошла целая вечность, прежде чем дверь купе приотворилась и из нее выглянул Кустовский. Посмотрев по сторонам, он выскользнул из купе, дважды повернул в двери ключ и опустил его в карман наброшенного поверх бархатной домашней куртки белого халата. Другой карман заметно оттопыривался.
- Доброй ночи, Петр Юрьевич, - тихо сказала Ася, выходя из тени. - Позволите взглянуть, что у вас в кармане? Склянка с морфием, какая неожиданность. Еще кого-то из раненых уморить задумали?
- О чем вы, Асенька? - пролепетал Кустовский. - Я - уморить? Постойте-ка, то есть вы думаете... В смерти прапорщика с ампутированной ногой вы обвиняете меня? В таком случае я вынужден кое-что вам объяснить. Видите ли, некоторое время назад я... пристрастился к морфию. Вначале, как это часто бывает, наивно полагал, что могу в любой момент остановиться. А когда решил отказаться от него, выяснилось, что уже поздно. Из-за этого я иногда неважно себя чувствую, чему вы стали невольным свидетелем во время операции. Иными словами, морфий я беру для себя. Отчетность пока удается подделывать так, чтобы Воронов не задавал вопросов. Зоя, думаю, подозревает, но пока молчит. Такие вот невеселые дела.
- Петр Юрьевич, как же так? - обескураженно прошептала Ася. - Вы замечательный врач, талантливый хирург... Нужно же бороться! Лечиться!
- Непременно, Асенька! Только сейчас, сами видите, не до того. Вот закончится война... Главное, чтобы начальству не донесли, а то, чего доброго, уволят, и кому я стану нужен со своими талантами? Вы уж пожалейте старика, не говорите никому о моем пристрастии...
Перед тем, как провалиться в сон, Ася дала себе слово придумать, чем можно помочь Кустовскому. Затем ей вспомнилась его фраза: "Зоя, думаю, подозревает, но пока молчит". Интересно, о чем еще молчит Зоя Голубова?
Если не с первыми, то со вторыми лучами солнца в санитарном поезде все были уже на ногах. Зою Ася застала в купе, где хранились медикаменты. "Вот и хорошо, - подумала Ася, - разберемся, не сходя, так сказать, с места".
- Зоя, скажи, ты ведь сидела возле прапорщика Чарницкого неотлучно, правда? Никуда не отходила? - вкрадчиво спросила Ася, краем глаза окидывая купе. Все склянки стояли на полках идеально ровными рядами.
- Разумеется, не отходила, - пожала плечами Зоя. - Почему ты спрашиваешь?
Повернувшись к Асе спиной, она стала перекладывать с места на место коробки с лекарствами.
- А вот ефрейтор Мальцев сказал, что, пока он его обмывал, ты отсутствовала.
- Ну, может, и отошла на минутку, что такого-то? Я же раненого не одного оставила, а с помощником санитара! - раздраженно сказала Зоя.
- То есть одного ты его не оставляла? - уточнила Ася. Зоя отрицательно мотнула головой. - А при тебе к нему, кроме врачей и санитаров, кто-нибудь подходил?
- Не-ет...
- А Мальцев сказал, что...
- Да что ты ко мне пристала со своими расспросами? Только работать мешаешь! - вспылила Зоя. - Тебе заняться нечем? О живых нужно думать, а не о покойниках!
- Я сейчас уйду, честное слово, - примирительно сказала Ася. - Ответь, пожалуйста, еще только на один вопрос. У тебя вчера никто не просил склянку с морфием? Нет? А в купе с медикаментами ты никого не впускала?
Плечи Зои затряслись, она закрыла лицо руками и зарыдала.
- Я ни в чем не виновата! - с трудом выговорила Зоя сквозь рыдания. - Я не хотела ничего дурного! Господи, зачем я только... А тебе я больше ни слова не скажу! - внезапно со злостью выкрикнула она. - Оставь меня в покое! Уходи!
Она вытолкала Асю из купе и закрыла у нее перед носом дверь.
Следующие часа два Ася работала в перевязочной, а когда выдалась свободная минутка, решила увидеться с Алексом: возможно, ему тоже удалось узнать что-то новое по их делу. Времени оставалось совсем немного, поезд вот-вот должен был прийти в Киев.
Путь до вагона, в котором, по ее расчетам, должен был наводить чистоту Алекс, лежал через два других. Во втором по счету вагоне Асе послышалось, что ее кто-то догоняет. Однако, как бы невзначай обернувшись, никого, кроме лежавших на койках раненых, она не увидела. От цели ее отделял один переход. Поезд ускорил ход, громче застучали колеса на стыках рельсов. Усилился слишком холодный, как для мая, ветер. Ася уже со вздохом облегчения ухватилась за массивную дверную ручку соседнего вагона, когда дверь вагона у нее за спиной со скрежетом распахнулась, и кто-то навалился на Асю сзади, пытаясь, очевидно, столкнуть под колеса.
- На помощь! - крикнула Ася, изо всех сил цепляясь за дверную ручку. - Помогите!
Она отчаянно сопротивлялась, пока напавший не принялся давить ей на горло чем-то твердым. Остро запахло лекарствами. Вместо крика из ее груди вырвался сдавленный стон. В глазах у Аси начало темнеть, ее пальцы разжались... Внезапно дверь вагона, за ручку которой она хваталась, открылась. Напавший, тихо ругнувшись, отпрянул от Аси, и она полетела вперед и вниз...
- Ася, Асенька, очнитесь, все хорошо! - донеслось до Аси, медленно приходящей в себя. Она сидела на полу в тамбуре, возле нее стоял на коленях Алекс с чайником, из которого, вероятно, брызгал ей в лицо водой.
- Вы видели, кто на меня напал? - спросила Ася, потирая то горло, то ушибленную при падении на пол коленку.
- Не успел рассмотреть, но белого халата на нем не было, - ответил Алекс.
- Мне повезло, что он оказался не намного сильнее меня... А может, это был не он, а она? И вы снова меня спасли, - слабо улыбнулась Ася.
- Надеюсь, я не только этим заслужил вашу благодарность, - улыбнулся в ответ Алекс. - Мне удалось найти в поезде еще одного раненого из той же роты, что и прапорщик Чарницкий. Этот унтер-офицер на себе вытаскивал Чарницкого к своим, когда их рота попала в окружение. С ними был третий - по словам унтер-офицера, поручик-"блондинчик" со шрамом на лице, однако при виде приближающегося неприятеля поручик кинулся бежать, бросив двоих раненых товарищей в безнадежном положении. Они спаслись только потому, что перекатились в воронку и притворились убитыми. К счастью, наши войска эти позиции быстро отбили... Кстати, Надюша - не невеста Чарницкого, а сестра, - добавил Алекс. - Прапорщик рассказывал о ней моему собеседнику и показывал ее фото...
Прошло несколько долгих минут, прежде чем Ася снова заговорила.
- Похоже, теперь нам известны и имя, и мотивы убийцы прапорщика Чарницкого.
- Вначале он надеялся, что Чарницкий умрет от ран, и о том, что было там, на поле боя, никто никогда не узнает, - не без труда подбирая слова, начала Ася. - Он не мог допустить, чтобы эту историю предали огласке, а его имя покрылось бы несмываемым позором. Тем временем старший врач Кустовский дал утешительный прогноз, операция прошла успешно, и состояние Чарницкого начало улучшаться. Тогда, вероятно, у него и возник план. Обаять сестру милосердия, которая отвечала за медикаменты, оказалось делом несложным. Точно не знаю, как он добыл морфий - выпросил ли у Зои, пожаловавшись на невыносимые боли в руке, или уговорил ее уединиться с ним в купе, где им якобы никто не помешает "любезничать", и незаметно стянул склянку и шприц сам... Придя в вагон для тяжелораненых под предлогом проведывания приятеля, он улучил момент, когда возле прапорщика никого не было, и вколол ему двойную дозу морфия. Он настолько был уверен в собственной неотразимости, что не сомневался - Зоя его не выдаст. Тем более что, по его мнению, она ничего не смогла бы доказать. Да и вообще, кто там, мол, будет доискиваться до причин смерти тяжелораненого, сколько таких гибнут и умирают каждый день...
Зоя и не выдала. Но после разговора со мной, видимо, занервничала, возможно, рассказала ему о моих расспросах. Тогда он решил избавиться и от меня. Мне повезло, что он ранен, и что одна рука у него практически обездвижена. Хотя шиной, которую ему я же и наложила, он меня едва не задушил... Поручик Шейнин - не только трус и предатель, он еще и убийца. И что, скажите, на милость, нам теперь с этим делать?!
- Думаю, вы, Ася, должны немедленно пойти к коменданту поезда и все ему рассказать. Он должен знать, как поступают в подобных ситуациях, - сказал Алекс.
- А вы?
- А я... - он замялся. - Хотел сказать вам раньше, но... Перед Киевом поезд сделает остановку, там я сойду. Поверьте, сейчас я не могу поступить иначе. Вы заглянете попрощаться?
Прощанье вышло коротким. Поезд стоял, за окнами виднелась станция, названия которой Ася, как ни силилась, прочитать не смогла.
- Спасибо вам, Алекс, - сказала Ася. - Без вас я бы...
- Рад был помочь, - шутливо щелкнул каблуками щегольских сапог Алекс. - Итак, наши дорожки снова расходятся. Надеюсь, следующая встреча произойдет раньше, чем через два года, и будет такой же незабываемой. Берегите себя, прошу вас!
Алекс ступил на подножку, однако обернулся.
- А я ведь помню ваш поцелуй, тогда, на берегу реки, в благодарность за спасение брата, - лукаво глядя на Асю, сказал он. - Не хотите повторить?
Видя, что Ася мешкает, Алекс улыбнулся.
- А впрочем, пусть за вами останется должок. Так будет вернее.
Подмигнув ей, он спрыгнул с подножки, отскочил в сторону и прощально махнул фуражкой. Состав тронулся, фигура Алекса на насыпи все уменьшалась и уменьшалась, пока у Аси не заслезились глаза и не защипало в носу. Поезд набирал ход, и в такт стуку колес она шептала врезавшиеся в память стихотворные строки.
...Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
________
* Сергей Есенин, "Рекруты"
** Сергей Есенин, "В багровом зареве закат шипуч и пенен"