Казанцев Геннадий Николаевич : другие произведения.

Приключения рогоносца в тонких мирах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ был написан на потеху сообществу блогеров. Поводом послужила увядающая "Русская Весна" в Новороссии, а реальным мотивом - желание бытовым языком раскрыть тот странный мир, что скрывается за горизонтом бодрствующего сознание. Памятуя, что феномены, описанные в ироничном повествовании неплохо коррелируют с последними изысканиями в области квантовой механики, тонких полей и физического вакуума, этот незатейливый сюжет с полным основанием можно отнести к научной фантастике. Тем не менее, с учётом отсутствия в нём брутальных героев, драматических эпизодов, а также околонаучной зауми, рассказ больше соответствует несуществующему жанру "кухонной фантастики". История рогоносца в тонких мирах изобилует грубыми аллюзиями и толстыми намёками, что на современном языке звучит как "пасхалки". В это анекдотическое повествование несложно поверить, ибо каждый из нас испытывал нечто подобное в своих снах, снах, которые чаще бывают неглубокими и поверхностными, но иногда - настолько живыми и правдоподобными, что впору подумать, а не являются ли они скрытой гранью нашего реального существования. И ещё... Все герои моей истории - это пародии на реальных людей, людей, которых я искренне люблю и, к сожалению, любил. Одним из тех, кого я любил был прототип Марата Мухина - реальный Марат Мазитович Мусин, обожаемый мною "Марат Тормозитович". К сожалению его уже нет, но в жизни он был ровно таким, каким я его описал. Публикую рассказ "Приключения рогоносца в тонких мирах" в надежде на ответную добрую улыбку, а если нет... Ну что ж, я уже давно ощущаю себя "неформатом". Я застрял в том мире, который уходит. К счастью или к сожалению, - это другой вопрос.
  

"Приключения рогоносца в тонких мирах"

  
  

Материализация духа

  
  Герман тужился. Его веки были сомкнуты. От напряжения на лбу выступила испарина, которую он смахнул рулоном туалетной бумаги, припасённой дочерью на "чёрный день".
  
  "Интересно, далеко ли до нирваны?", - мысленно адресовал свой вопрос глубокому Космосу человек, сидевший на кухонном столе в позе лотоса. Ноги уже деревенели, когда для проверки хода эксперимента он слегка приоткрыл глаза. Напротив раковины с немытой посудой колыхалось едва различимое белесое марево с отчётливо выделяющимися антропогенными элементами. В качестве таковых выступали жуткого вида кустистые брови, больше похожие на перевёрнутые усы донского казака. Под свирепыми бровями ещё только проявлялись нелепые для грозной растительности глаза городского сумасшедшего с ехидным прищуром.
  
  Герман заволновался. Образ, который он вызывал, должен был принадлежать, как минимум, женщине, его женщине, именно той, которая ушла от него месяц назад. Он вновь зажмурился и принялся мысленно моделировать ту, которая изменила ему с "одноклеточным" типом из дипломатического ведомства. Тип не был карьерным дипломатом, но умел очаровать женщин смешливым нравом, замешанным на квасном патриотизме родноверов и Четырёх Ведах в переводе доктора Елизаренковой. Слесарь-водопроводчик, обслуживающий систему канализации МИДовской высотки, ненавязчиво очаровывал души заблудших овец записями из альбома "Коляда" группы "Светлояр" и малопонятными изречениями мудрого Пара́швары, отца одного из соавторов "Бхагавад-гиты". Так, шаг за шагом Искуситель исподволь вводил свои жертвы к таинствам священной Камасутры, после чего брошенные его жертвами мужья могли сколь угодно долго стучать рогами по косякам опустевших квартир. Из омута слесаря-водопроводчика возвращались единицы. Именно на исключение из правил и надеялся несчастный Герман, когда брал у Влада в аренду его пси-генератор, собранный русско-немецким умельцем из Кёльна. С помощью этого генератора он намеревался рассеять чары слесаря-водопроводчика и вернуть беглянку в привычное для неё место у плиты на кухне.
  
  Где-то рядом послышался шум разгребаемой посуды. "Неужели! Вернулась?" Герман с блаженной улыбкой на устах осторожно разжал веки и через образовавшуюся щель с надеждой взглянул на мир. Мир глядел на него. Мир без его жены, но уже основательно занятый бровастым человеком с махровым полотенцем на голове. Верхом на немытой посуде костлявым задом мостился незнакомый ему тип, с укоризной взиравший на несостоявшегося йога. Герман ни секунды не сомневался, что материализация пришельца - суть и результат его эксперимента. В его правой руке ещё гудел генератор, упиравшийся никелированным конусом к ложбинке за ухом, когда противящейся торжествующей яви разум осознал, что столь тщательно подготовленный им физический опыт провалился.
  
  Тип в раковине, убедившись, что материализовавший его индивид пришёл в сознание, легко соскочил на пол и приблизил своё лицо к лицу Германа. Так они играли в "гляделки" с минуту, не больше. Наконец, пришелец протянул: "Э-э! Ау! У нас все дома?" Завершив тестирование, он звонко щёлкнул двумя пальцами у носа приходящего в себя хозяина квартиры, после чего почти дружелюбно сказал: "Давай-ка выключай свои лженаучные гаджеты и расскажи-ка вкратце кто тебя надоумил влазить в мой мир своими грязными руками?"
  
  Сказать, что Герман был напуган, - значит не сказать ничего. Он, словно объятый космическим холодом, дрожал всем телом. Зубы стучали и редкая шерсть на загривке стояла дыбом, отторгая от тела старый домашний халат с дырками, прожжёнными дешёвыми сигаретами. "Кончай мандраж, - молвил бровастый, - и давай-ка завари нам чайку". Герман повиновался. Дрожащей рукой он выключил генератор и с трудом разжал сомкнутые в лотосе ноги. "Целил-то куда, в гиппокамп или таламус?" - спросил пришелец, вытирая полотенцем влажные волосы. Затем он нацепил минусовые очки на хрящеватый нос и продолжил, не дождавшись ответа: "Попал, значит, в таламус, сучий ты сын! Угадал верно. Там и покоится ваш квантовый компьютер, тот что с Вселенной связь поддерживает".
  
  Закипел чайник и Герман, услышав привычный звук свистка, наконец пришёл в себя.
  
  - Так ты оттуда?" - спросил он, указывая посиневшим пальцем вверх.
  - Оттуда соседи, а я из тонкого мира. Слыхал про такой?
  - В общих чертах, но признаться не тебя ожидал, да и вообще никаких материализаций не замышлял. А Люся где?
  - Где-где, - передразнил его нежданный гость, - Кому сдал, у того и ищи. У Кирюхи она. Как раз фаршированные перцы из духовки достаёт, а он "Негру де Пуркарь" зубами открывает... Томно там у них... - забросив зрачки за веки, вещал пришелец. - Вот сейчас он её...
  - Довольно!- Вскричал Герман, ревность которого горячей струёй ударила в виски. - Мне совершенно не интересно, чем они там занимаются!
  - Ну да, ну да... все так говорят, когда, себя сжигая, готовы хоть краем глаза глянуть на утехи сбежавших блудниц.
  - Я сказал хватит! Не знаю откуда ты свалился, а главное, - зачем, но ведёшь ты себя нагловато для гостя. Меня ты знаешь, раз без спросу ко мне ввалился, а ты-то кем будешь? Имя есть или ещё не придумал.
  - Зови Юрием. Хотя что там "зови". Я и есть Юрий.
  - Что значит есть?
  - Юрка сейчас в ванне лежит. Отключился. Задёргал он нас всех, утомил, будь он неладный! Всё норовил третий глаз открыть и в пространство Акаши залезть...
  - Кого задёргал? Кто этот Акаша?
  - Какая разница. Объяснять долго. Сначала дай хотя бы во что одеться, а то я мёрзнуть начал.
  
  Герман метнулся в прихожую и вынес недавно подаренный супругой халат. Казалось, недавно это было. Он ей бордовые пижамы, она - халат. В июле, ко дню независимости обменялись. Ни разу не ношеный, ну да ладно, мужик и взаправду мёрзнет. Гость споро оделся, причесал в ванной длинные с рыжиной волосы, вернулся на кухню и разлил чай по стаканам из доперестроечного чешского сервиза, после чего, прихлёбывая сдобренный травами кипяток, продолжил как ни бывало:
  
  - Нас там много. Мы распадаемся, сливаемся, боремся друг с другом...
  - Как наши с хохлами?
  - Верно! С Майдана у нас в пограничных слоях черным-черно стало. В верхние сферы без рукоприкладства уже не пролезть. Всё норовят за фалды ухватить.
  - Чёрные?
  - Они самые. Вы же нас кормите. Гневитесь - тёмные жиреют. Замиряетесь - наших прибывает.
  - Так ты - за наших, за Россию?
  - Ну, щас, сподобился! У вас тут в Рашке чернее чёрного. Где что блеснёт - тут же грязью мажете.
  - А на Украине?
  - Топко! Без намёка на просветы.
  - Вот видишь, значит за наших!
  - Мне вообще, на всех на вас начхать! Одно в плюс, что ты на меня чужие телеса напялил.
  - Да, халат новый, не примерял даже, - слукавил хозяин.
  - Не про халат разговор. Я же - Юрка. Человек из плоти и крови! Такое редко кому из наших сподобится вашими радостями пожить. Напрокат я у него тело взял. С тобой разберусь и опять в бесплотье растаю.
  - А там, - Герман опять указал пальцем вверх, - что, скучновато?
  - Не то слово! Вы тут кайф ловите от каждой минуты, прикалываетесь при каждой возможности, а мы лямку вечности тянем без праздников и утех. Строго у нас там. Смотрел сериал "Битва престолов"? Киваешь... И у нас там те же порядки. Никакой демократии! Сидим как в курятнике. Кто повыше, тот и гадит на ближнего. Ну да ладно, и вам до королевства недолго осталось...
  - Главный-то кто? Ну, тот, кто на всех гадит? Бог, что ли?
  - Не поминай Бога всуе, охальник! - вскипел пришелец, но быстро остыл. Шевеля тараканьими бровями, разомлевший от чая виртуальный знакомый, словно невзначай, задал вопрос: - Да, кстати, у тебя поблизости ни одной завалящей принцессы не найдётся? А то, понимаешь, лимбическая система вразнос идёт, всеми членами, понимаешь, потребность чувствую...
  - Смотри, Юра, вернёшься, определят тебя истопником в адовы котельные. Не успел материализоваться, а уже на грех потянуло, - ответил Герман, приходя в хорошее расположение духа.
  - Ладно, с принцессами подождать можно, однако ж выпить хочется - мочи нет. Видать, пока мою ментальность там..., - теперь уже бровастый Юрка указал на потолок, - Пока, стало быть, из духородных запчастей меня лепили, подкинули чуток сущности русского алкоголика.
  - Почему именно русского?
  - Материться хочется, сил моих нет! И вообще, не перебивай меня. Я хоть и с бору по сосенки собранный, однако свой жанр и достоинство имею. Так и вы все тут на земле тоже, как икра баклажанная, из всякого душевного сброда собраны. Сегодня ты герой, а завтра - в штаны наложил. Вчера только руку и сердце предлагал, - и недели не прошло - на чужих баб заглядываешь. Ты, вот к примеру, всех уверовал, будто уже полгода не пьёшь, а ведь на прошлой неделе с Владом своим нажрался. Помнишь хоть, что морду ему хотел набить. Хорошо, он тебя первого вырубил. Этот Влад ещё тот сукины сын! Он тебя, сучара лженаучная, сподобил генератор к темечку приложить?
  - Сам придумал... торопился, - сознался слегка порозовевший Герман. - Прикинул, - за ухом крепче продрать должно было!.. Он-то как раз наоборот рекомендовал. Предупреждал, чтоб я поаккуратней. Но мне так Люську свою хотелось вернуть!..
  - Брось его, - посоветовал Юрий, - Брось, пока до греха не довёл. Тоже мне, лезет со своей лженаукой, куда его не поподя. Такие как он мерзавцы, чуть ли не к нашим фундаментальным устоям подобрались. Ещё пару экспериментов, - и каюк Вселенной! Учёные - они же дети! От избытка ума наколдуют всякого, потом Землю раком ставят! Нет вам, живым людям, доверия, да и глупеете вы с каждым днём. Все, всей планетой разом глупеете!
  - Да, Юр, чуть не забыл, а Влад-то сегодня обещал зайти за прибором. А у меня - полный облом с экспериментом. Может, ты чем подсобишь, жену вернёшь?! Сам понимаешь, холил её, лелеял, и поди ж ты, - упорхнула.
  - Радуйся! Баба за порог - мужику...
  
  

Марат Тормозитыч

  
  Что светило мужику, когда его жена сваливает за порог, Герман так и не узнал. В дверь позвонили. "Соседка!" - радостно предвкушая лёгкий флирт, оживился материализовавшийся дух. Но дух ошибся. В дверях стоял Марат Мухин с двумя бутылами: бурбоном и солодовой. "Привет, дорогой!" - завопил Марат, переступая порог и выворачивая губы в трубочку. Его цель, некоторое время трепыхалась, уводя свой лик из-под прицела, но, в конце концов сдалась, приняв удар любви, запечатанный крепким мужским поцелуем. Свежий гость, не успев снять академический пирожок с головы, выстрелил первым залпом спорадического монолога:
  
  "...Не поверишь, твою книжку третий раз прочёл!.." Герман скривился. В прошлую среду цифру пять назвал. Пять раз перечитал, а сегодня только три.
  - А это кто?.. - недоверчиво покосился Марат на бровастого пришельца.
  - Ааа... Брат... троюродный... по матери. Из Бийска погостить...
  - По матери, это хорошо...
  - Юрий Всеволодович меня звать, - запахивая халат, представился дух. - Но, не заметив адекватной реакции, принялся разглядывать своё отражение в чайнике.
  - Ну, что, убедился?.. - непонятно кого спросил возбуждённый Мухин.
  - В чём? - в два голоса переспросили старожилы кухни.
  - Марат Тормозитович, - произнёс Мухин, хихикнув и уткнув лицо в кухонное окно. - Друзья Джихадом кличут, не обижаюсь...
  
  Молочные братья переглянулись. Мухин умел вводить в ступор людей, не привыкших к его сбивчивой речи.
  
  - Кого? - всё более недоумевая, - задал вопрос бровастый.
  
  Наконец до Германа дошло...
  
  - Юра, это профессор Мухин только что представился, - пояснил он.
  - Кто преставился? Какой Мухин? Когда?.. - всё более запутывался дух, осеняя себя крестным знамением.
  - Я же тебе говорил, - прильнув лбом к оконному стеклу и не обращая внимание на недоумение "троюродного брата", продолжил морочить головы ошалевших мужчин напористый гость, - вон они, "пятачки"... Ааа, суки, заметались! Сейчас "ремонтникам" из "Аквариума" позвоню, пускай группу спецназа высылают.
  
  Марат жонглировал терминами, известными лишь в закрытых кругах представителей "плаща и кинжала", с которыми уже несколько лет вёл свою непростую игру. Периодически он ставил то на военных разведчиков, то на Лубянку, то вдруг просил защиты у обитателей Ясенево. Мухина знали и в Сирии и в Ливане, где он плёл свои интриги, сталкивая лбами арабских силовиков, он был persona non grata на Украине и объектом пристального внимания разведчиков "Массада" и Министерства Информации Ирана. Мухин был корреспондентом в звании доктора экономических наук. Его знал весь спектр протестного андеграунда: от православных монархистов до истинных марксистов. Он входил и выходил из доверия генералов различных силовых ведомств, был проклят всеми федеральными телевизионными каналам. В общем Марат Мухин был Джузеппе Бальзаме и Джакомо Козанова в одном лице. И это лицо было размазано по всему политическому ландшафту современной России.
  
  Убитый попытками расшифровать сказанное именитым профессором, Герман тупо молчал, пытаясь углядеть за окном пресловутых "пятачков".
  
  - Ну, ты понял... "фейсы" звереют... Я им хвост в Генштабе придавил... "Лесники" пронюхали, стукнули Самому. Тот вызвал Дудаева... Кончай, говорит...
  - Кого? - не выдержал пыток дотошный Герман.
  - Меня! Кого же ещё?.. Когда я в "Анну Ньюс" воткнул...
  - В Анну... воткнул... - мечтательно повторил дух, облизывая пересохшие губы.
  - Да, тот ещё материальчик протолкнули!.. Ты думаешь, почему "Натив" с "Массадом" сцепились!.. То-то!... - возбуждённо воскликнул Мухин, обернувшись к Герману. - Ну как?!
  - Что как?
  - Пятачков видел? - в очередной раз перескочив с темы на тему, задиристо спросил Мухин.
  
  Герман на всякий случай кивнул, для пущей убедительности сдвинул брови и холодным взглядом окинул двор за окном. Внизу суетились таджики-заготовители из соседнего подвала. Неистово жестикулируя, они под руководством соседа с двенадцатого этажа крутились вокруг ржавого батарейного блока, снятого с приготовленного к сносу дома. Рядом стоял чёрный лимузин для ритуальных услуг, купленный по дешёвке у директора Владыкинского кладбища. Наконец, бригада сборщиков чёрного лома с грохотом водрузила батарею в откинутую заднюю дверь для приёма гробов.
  
  - Металлисты! - прокомментировал увиденное Герман.
  - А я тебе про что говорил! Косят под гастарбайтеров в брониках, и все по уши железом увешаны. Я их ещё на Дежнева заметил.
  - Ты бы, Марат Тормозитыч, слегка успокоился... Давай сядем, выпьем по одной, тогда нам всё и расскажешь...
  - Мобильники, мобильники давай сюда! - заговорщицки понижая голос, прошептал гость, открывая пустую жестяную коробку из-под конфет. - Меня теперь везде пасут, везде слушают!
  
  Герман повиновался, а следом и бровастый дух вытащил из кармана халата хозяина квартиры новенький "Айфон", после чего с сожалением положил его в противоподслушивающий короб. У Германа брови поползли вверх при виде извлекаемого из его халата смартфона. Марат открыл морозильную камеру холодильника и запрятал упакованные гаджеты между говяжьей вырезкой и бараньей лопаткой. "Всё! - воскликнул он, согревая дыханием озябшие руку, теперь ни одна душа... "Фейсы" научили... Доверяю только своим... да и те, через раз сдают! Понятно, да?" Герман очередной раз кивнул, так и не уразумев, кому нужно прослушивать его гостей.
  
  - Брат надёжный? - переведя взор на духа, спросил Марат.
  - Кремень!
  - А что бровми играет и глазки строит?
  - Контуженный... под Снежным на фугас напоролся... Тик у него... Однако ж выпить, наверное, хочет...
  - Подлатаем, друг, не сомневайся! - с полным доверием к раненому духу ободрил его профессор. - Недавно с Донецка?
  - Вчера приехал, - перебивая открывшего было рот бровастого, ответил за него Герман. - Верно я говорю? - обратился он за подтверждением к посланцу с Того Света.
  - Да, уж... - промолвил контуженный, - Ну, что ж... по первой!..
  
  Мужчины ударили в хрусталь, опрокинули по пятьдесят солодовой, крякнули и шумно замолчали. На стене мирно тикали подарочные часы с гравировкой "За службу Родине!"
  
  - "Анна" падает, - нарушил паузу профессор, - Предатели затесались. На "лесных" работают... или на "Ми-6". Дал им пароль к аккаунту, так они, суки, порнуху выложили между роликами боёв у Зебдины под Дамаском.
  - Сволочи! - откликнулся дух, оживая под одобрительным взглядом профессора.
  - Пишешь? - спросил, как отрезал Марат.
  - Пишу! - парировал дух.
  - Сегодня к вечеру обстановку на фронтах обрисуешь?
  - Обрисую.
  - Наш человек! - похлопал главред информационного агенства "Анна Ньюс" по костлявому плечу материализовавшегося.
  - Про "Хмурого" могу зарисовку... Про "Мастера Йоду", как он дурил наших пограничников.
  
  Герман широко раскрытыми глазами смотрел на охамевшего духа. "Откуда это у него? Ах, да..., оттуда!.. Наливай! - воскликнул, наконец он, избавившись от тягостных поисков причинно-следственных связей". Солодовая опустела. Воодушевлённый посланец с Того Света бегло комментировал отставку чиновников, ведавших делами Украины в президентской администрации. "Владу кранты! - безапелляционно рубил он, - чечен уже не жилец!" Профессор цвёл. Градус рос, а вместе с ним крепла настоящая мужская дружба.
  
  

Влад и академик Гребенщиков

  
  В дверь позвонили. "Соседка" - в полной уверенности воскликнул измотанный телесным томлением Юрий Всеволодович. В дверях стоял раскрасневшийся с мороза Влад - координатор младоучёных из оппозиции Российской Академии Наук. "Я не надолго!" - "Проходи". Прибытие лжеучёного компания встретила радостными возгласами. "Наш?" - дежурно спросил Марат. "Наш-наш, православный..." - представил своего друга Герман. "Знакомое лицо, - заметил профессор, по-собачьи искоса разглядывая новенького. - У Гиви воюешь? - добавил он" "У Гиви - у Гиви, - эхом ответил Герман, оттесняя гостя в гостиную. - Во взводе миномётчиков". "Наш человек!" - повторил свой рефрен Мухин. "Мужики, - прерывая обмен опознавательными сигналами "свой-чужой", лаконично добавил хозяин квартиры, - Мы с Владом минут пять пообщаемся, а вы тут обсудите что-нибудь".
  
  Влад, как и ожидалось, зашёл за своим пси-генератором. "Трахтенгольд приехал, - пояснил он. - Мы тут эксперимент задумали, не поверишь! Опять хотим к тебе в девяносто шестой слетать. Придумали как Ельцина прокатить на выборах!" Герману эта идея не понравилась. Как раз на тех выборах в Президенты он за рвение и безупречную службу был награждён медалью ордена "За заслуги перед Отечеством второй степени". "Я тебе другой эксперимент хочу показать, - начал его отговаривать Герман. - Мужика на кухне видел, того, что с бровями? - Уловив подтверждающий кивок, он вкратце обрисовал свой фантасмагорический опыт. "Не поверишь, ждал увидеть Люську, а тут этот на голову свалился. Говорит - оттуда!" Влад некоторое время задумчиво стоял, прерывая молчание уточняющими вопросами. Наконец, его глаза заблестели:
  
  - Сколько минут экспонировал?
  - Минут пять, - не больше...
  - Где сидел?
  - У раковины.
  - А здесь получится?
  - Не знаю.
  - Включай генератор!
  - Постой, Влад! Ты за пять минут сумеешь сосредоточиться? Я вот лоханулся, хотел Люську, а вышел...
  - Не дрейфь! У меня получится. Ты несобранный, а я - как швейцарский ножичек, - всякая мысль в своём желобу.
  
  Из кухни доносился нестройный хор. Пели гимн "Новороссии". Профессор путал слова, но уверенно вёл мелодию. "Пришелец" безбожно фальшивил, сбивался с ритма, зато отменно воспроизводил героический текст. "Живи, Новороссия, Богом хранима, В борьбе ты свободу теперь обрела!.." - выводил фальцетом реинкарнант, но в конце такта осёкся, затем послышался глухой звук падающего тела. "Профессор", - прокомментировал Герман. "Так, может, отложим?". "Погоди минутку". В кухне шумно задвигались стулья. Наконец грянула старая солдатская песня Окуджавы.
  
  - Ты кого вызвать хочешь? - поинтересовался Герман.
  - Профессора Акимова.
  - Он же умер.
  - В том-то и дело! Три года назад мы с ним так и не договорились что делать с формулами Оржельского. Всю теорию Шипова наизнанку выворачивали те записи. Мне бы узнать, куда он их засунул. Трахтенгольд ими интересуется. Говорит, без них устойчивого портала не откроешь.
  - Ладно, только сосредоточься основательно и лицо Акимова перед глазами рисуй. Тебе его фото дать? Правда, и я там на фото с ним в обнимку. Сняли, когда я чихнул. Рожа! Только детей ею пугать.
  - У тебя она и в обычные дни не лучше. Ладно, хватит трепаться! - поднося к виску генератор, жёстко сказал лжеучёный. - Включай!
  
  Нудно загудели пятьдесят герц. Герман взглянул на часы и вышел на кухню. Бурбона не было. Мужчины, обхватив друг друга за плечи, склонив головы, плакали. "Я так и знал! - горестно подумал Герман. - Нажрались!" Минут пять он ухаживал за разомлевшими друзьями, после чего вернулся в гостиную. Открыл дверь. На его диване сидел Вадим и о чём-то спорил с Борисом Гребенщиковым.
  
  Герман с горечью смотрел на очередного пришельца. "И Влад запорол эксперимент! Всё как в жизни, - подумал он, - хочешь одного, получаешь совершенно другое!" "Другое" уже оставило дебаты с Владом и перевело взгляд на него. "Что молчишь, не узнаёшь?" - задиристо спросило "оно". Герман молчал. "Это я, Анатолий! - радостно напомнил Борис Гребенщиков. - Толя Акимов!.. Гера, раскрой же, наконец, глаза!" До пионера промышленной материализации духов наконец начало доходить: "Анатолий Евгеньевич, - вы?.." Акимов-Гребенщиков отчаянно закивал головой. С косички его бороды слетел розовый бант, а золотая серьга ещё долго терзала мочу уха известного музыканта.
  
  - Влад, как так? - обратился Герман к лжеучёному. - Не мог для Анатолия Евгеньевича приличную оболочку подобрать?
  - Эта чем тебе не нравится? - обиделся Влад. - Ты же знаешь, как сложно не думать о белых медведях... Я к тебе с репетиции пришёл. "Под небом голубым..." разучивали. Вспомни, ты же слушал "Аделаиду" Гребенщикова на концерте нашего "Аэрогриля"... Уверял даже что понравилось.
  - Тебе только попробуй скажи, что не понравилось... А ещё я тебе так скажу: хорошо, что сегодня не Хорста Весселя репетировали!
  - Не зли меня! Исключительно светлым роком занимаемся!
  
  В это время почивший светлой памяти учёный-новатор что-то писал на обратной стороне подарочного постера-календаря "Внешняя Разведка России". "На! - сунул Гребенщиков в руку Влада вчетверо сложенный лист. - Скажешь Марии, чтобы порылась в нашем свадебном альбоме. Там, за фото, где мы целуемся, листок с формулами Оржельского найдёшь. На словах скажешь, мол, у меня всё хорошо, скучаю, жду..." Влад кивнул и, подхватив учителя и музыканта под руку, повёл в прихожую. "Гера, ну так мы пошли... Хочу, пока Анатолий Евгеньевич в теле, познакомить его с Трахтенгольдом. То-то он в штаны наложит!" Герман возразил, сославшись на русское гостеприимство, после чего душа мятежного учёного в сопровождении его смертных друзей выдвинулись на кухню.
  
  

Солодовая и ангелы-хранители

  
  Пришли вовремя. Юрий Всеволодович только-только вытаскивал из халата Германа очередную материализацию ликёро-водочной продукции из Шотландии. Мухин таращил на него глаза, опасаясь прервать волшебный процесс неуместным вопросом. Убедившись, что Гребенщиков тоже "наш", более того, - воевал артиллеристом в осетино-грузинской компании, он принялся развлекать друзей основами современной экономики. За его спиной в бессильной попытке достучаться до народа, беззвучно раскрывал рот Президент, выступая с ежегодным посланием в телевизоре с выключенным звуком.
  
  - Экономика делится на плохую, очень плохую и прогрессивную! - витийствовал профессор.
  - Вот чем ты мне нравишься Джихад Тормозитыч, так это ясностью мысли! - перебил его речь первый из материализовавшихся, скосив глаза к правому плечу докладчика.
  - Не перебивай! Очень плохая, в свою очередь делится на российскую, северокорейскую и синьцзяно-тибетскую. Плохая имеет свои градации, как-то...
  - Ну, понесло... - подумал Герман. - Сейчас он ещё вспомнит вертикально и горизонтально интегрированную.
  - Вертикально интегрированная экономика... - продолжал лектор, успешно расчленив плохую и прогрессивную разновидности, - позволяет социуму, используя вектор внутреннего потенциала...
  - Божественно! - подтвердил Гребенщиков, - Однако ж, профессор, чем вы можете объяснить феномен существования двух ангелов-хранителей на вашем правом плече? У всех по одному, у вас - парочка. Вон, у Германа Николаевича, хоть и хиленький, но тоже один, а у вас два, и оба крепенькие, розовые, как поросята...
  
  Мухин, сбитый с толку, уставился на артиллериста. "Позвольте, уважаемый..." - начал он неуверенно, склоняя голову направо.
  
  - Юрий Вселоводович, как вы оцениваете сей феномен? - спросил второй дух у первого.
  - Богом отмечен профессор. В маковку целован, - отозвался первый, и, обернувшись к Мухину, в свою очередь спросил, - давно под пулями?
  - Недели не прошло. В Дамаске на прошлой неделе каску помяло. И месяц ещё не миновал как из окружения "укропов" вышли. В девяносто третьем под белым домом снайпер...
  - Я так и знал! - взволнованно вскричал Юрий Всеволодович. - Его убить нельзя! Только дверью!
  - Но позвольте! - начал сопротивляться материалист Мухин, - Есть же везение, теория вероятности, наконец.
  - По этой теории, уважаемый профессор, вас ещё в колыбели задушить должны были. Когда вы успели двух подцепить? Реинкарнацию практикуете?
  
  Мухин сидел не жив, ни мёртв. Только вчера снилось ему, как наречённый Иаковым, благословлял он фараона. От этих воспоминаний весь его материализм пугливо спрятался в районе копчика. "Гера, это что? - в охватившей его прострации, обратился профессор к другу. Но ответа он так и не получил. В дверь позвонили. Бровастый сидел молча, боясь сглазить. "Раскололи! Вязать будут!" - забыв о переизбытке ангелов за плечом, воскликнул известный экономист. "Может, соседка?" - предположил Гребенщиков.
  
  

Соседка

  
  В дверях стояла соседка. "У тебя молоток есть? - спросила она у Германа. - Мебель привезли, а нагели забивать нечем". "Сапожный подойдёт?" "Ой, мамочки, Гребенщиков!" - вдруг взвизгнула она, затем, встав на цыпочки, стала заглядывать ему за плечо. Герман злой на излишнее любопытство именитого перевоплощенца обернулся. "Анатолий Евгеньевич, шли бы вы на кухную! Это соседка... за молотком..." Рассогласование в именах собственных ничуть не сбило воодушевление женщины. "Мне бы только автограф... один автограф! Я от него без ума! - тараторила она, пытаясь проскочить заслон растопыренных рук. - За Димой Биланом полгода охотилась, Витаса у писсуара поймала, а этот сам в руки идёт!" Герман сдался.
  
  Стол значительно оживился. Мухин, отравленный пришедшим в себя материализмом, браво втянул живот и сыпал сальными шутками. Юрий Всеволодович, непрестанно повторяя "Богиня! Богиня!.." рыскал клешнёй под столом в надежде ухватить колено прелестницы. Наконец, завладев костлявым суставом Германа, он принялся его гладить, влажными глазами пожирая единственную в компании женщину.
  
  Под лучами мужских взглядов женщину несло. Она перечислила всех знаменитостей, с которыми имела визуальные контакты. Призналась, что обожает Людвига Ван Шопена, кокетливо сообщила, что её чуть не совратил известный прозаик Модильяни. Герману было дурно. Привыкший заземлять взвинченные нервы за перекуром с добродушной болтушкой на лестничной площадке, он в очередной раз убеждался, что даже самые умные из мужчин становятся полными кретинами, завидев чужую юбку.
  
  - Ой, мальчики, - щебетала соседка, - вы не поверите, я так рада, что живу напротив Германа. Он, хотя и чудак, но гости у него бывают что надо!
  - Не было бы вас, красавица, и гостей бы у этого чучела не было! - ворковал взволнованный профессор.
  - Какой галантерейный дядечка! - отозвалась польщённая женщина. - Вы мне чем-то напоминаете Аполлинера. Его портрет в разрезе висел в препараторской нашего медицинского колледжа. А ещё, как сейчас помню: сижу на площадке, "Вог" с ментолом курю. Слышу, у Геры дверь хлопнула. Шаги. Лёгкие такие, будто архангел по небу ступает. К лифту подходит... Оборачивается... Мать честная! Тихон! В сутане, худенький такой, а глаза - добрые-добрые. В телевизоре его видела. Он тогда ещё с Президентом у Владыки "за жисть" говорили. Святой, другого не скажу. Значит продолжаю... Вынул он тогда сигаретку изо рта моего, плюнул на неё, перекрестил меня, пока я утиралась, и сказал так со значением: "Не греши, блудница, у будет тебе Царствие Небесное". Мне потом всю ночь ангелы снились. Летают так важно, как мотыльки у нас на даче... Ещё случай припоминаю. Только страшно будет, вы уж крепитесь. Сижу, как обычно, курю "Муратти" со вкусом вишни. У лифта двери отворяются, и оттуда!..
  - "Пятачки?" - предположил Мухин.
  - Хуже!
  - Неужели "фейсы"?
  - Сам Стрелков!
  - Игорь Иванович?
  - Он самый! И не один...
  - С "пятачками"?
  - С охраной!... И все - богатыри! По три "Георгия" у каждого! У одного голова бинтована и эти, как его, - нашивки за важность! Как та охрана рявкнула - "Лежать!" - я на мокрое и упала, да ноги от усердия задрала... Я вам так скажу - могучий мужик! Как с былины сполз! А ведь год назад не замечала его. Частил он тогда к соседу. Проходит - "Доброго здоровья, сударыня", уходит - "Честь имею!" А мне он тогда пошто был! Ни поёт, ни пляшет. В телевизоре ни разу не замечен... Он-то что... На яблочный спас генерал к соседу приходил. Я тогда опять с ментолом сидела. Прошёл, скрипучий такой на казённой обуви. Наградами звенел, словно стадо с лугов возвращалось. Взглядом насквозь пронзил. Пронзил, да не заметил. Я его потом часа три караулила в одной ночнушке.
  
  

Основной инстинкт у духов

  
  Интимные подробности чудесного рассказа окончательно взвинтили обоих духов. Тяжело дыша, они в голос вызвались помочь в сборке мебели. Было поднялся и профессор, но поперерекавшись с Бровастым, внезапно грузно осел. Когда за добровольцами захлопнулась дверь, Мухин обрёл дар речи.
  
  - Гера, это что? - протягивая на вытянутых руках банковские пачки красных пятитысячных, спросил героический профессор.
  - Что-что... Благотворительность! Юрка-то не просто Юрка, а боевой православный олигарх! Бери, пока не одумался.
  - Николаич, но ты не поверишь, он эти пачки горстями из своего халата вынимал.
  - Из моего...
  - Не важно. Это ж какие карманы надо иметь!
  - Говорю тебе, забудь! Раскидай пачки по карманам и пулей домой! Избёнку поправишь, жене бриллиантик-другой прикупишь. Старшему сыну - "Ауди", младшему - коняку.
  - Что за глупости! Сперва Глазьеву карточные долги отдам, затем статью на важняка таможенного закажу, ночных прицелов прикуплю и...
  - Долги сразу никто не отдаёт. Утрётся и частями...
  - И то верно! Тогда студию оборудую. Вещать буду. Накуплю камер с софитами, соберу всех патриотов и буду вещать! Ты же знаешь, я рот раскрою - на Лондонской бирже паника. Закрою - РТС падает...
  - Знаю-знаю. Беги уже. Не ровен час, мебельщики вернутся.
  
  Мухин буквально растворился, оставив профессорский пирожок на полке в прихожей. "Не вернётся, - подумал Герман, - за эти деньги пирожками Ангару можно перегородить". Сзади неслышно подошёл Влад. Он был мрачен. "Иди за Акимовым. Немедленно! Эта чертовщина не может продолжаться вечно. Мне бы успеть его Трахтенгольду доставить. Звонил ему. Уже места себе не находит, немчура!" "И то верно, - согласился Герман. - Пойду, наверное..."
  
  

Расплата за вожделение

  
  В дверь позвонили. Герман и лжеучёный одновременно потянули за дверную ручку. По ту сторону яви стоял бровастый дух с заплывшим глазом. В его руках покоилось бездыханное тело Гребенщикова. Его козлиная борода была вырвана с корнем, серьги не было, а с разбитой головы стекал красный ручеёк. "Молотком... сапожным", - пояснил Юрий Всеволодович, передавая тело кудахтающему Владу.
  
  "...Прижали мы её с Акимовым в коридоре. Шутейно, конечно... Тут её мужик в майке вышел. Всё, как по инструкции, молоток принял, а потом молоточком тем... сперва легонько. Когда бороду оторвал, совсем озверел... На меня кинулся... Видишь? - и огорчённый дух указал на окончательно заплывший глаз. - Что ж ты про мужика не сказал?" "Откуда мне про него знать, - откликнулся Герман, - она ж разведёнка. Имеет все права. У неё по женской слабости много таких. Не каждый день приходят. Видать, совпало... Мда, не повезло..."
  
  Мимо беседующих представителей яви и нави, грузно ступая, прошествовал Влад, ведя под руку перебинтованного рок-музыканта. "Я тебе ещё это припомню! - прошипел лжеучёный, задержавшись у двери, - А ты, морда бровастая, наколдуй быстро на такси". Юрий Всеволодович покорно достал из халата очередную пачку. "Ещё две давай! - зло скомандовал Влад, - До Нового Года конференцию по тонким полям надо успеть провести". Рассовав семь пачек по карманам, лжеучёный и стонущий Гребенщиков проследовали к лифту.
  
  - Знаешь, Герман, что-то притомился я у вас, - молвил одинокий дух, - Может, к нам слетаем?
  - Нет уж! До срока к вам ни ногой!
  - А если с обратным билетом?
  - Не врёшь?
  - Без базара!
  
  

Путь наверх

  
  Перед тем, как отправиться в скорбный путь, сходили с Всеволодовичем в "Якиторию". Сказал, дескать, в следующую тысячу лет уже не доведётся. Дух от суши отказался. Попросил запеченные мидии, креветок на шпажках и удон-лапшу. Пили обжигающее саке, лакировали пивом Рюсэй. Юрий Всеволодович грустил. Сожалел, что придётся распадаться на составляющие. Окривев от японского "ерша", заверил, что каждая его ипостась будет помнить часы, проведённые в тварном мире. Когда разомлевший дух полез целоваться, Герман твёрдо сказал "Нет!" и столь же решительно - "Пора!"
  
  Возносились как-то суетно. Взлетали с кухни. С рулёжкой не задалось с первых секунд. Когда кухонная плитка стала уходить из-под ног, Герман пребольно ударился о вытяжной шкаф. Подташнивало. Наконец с его души на пол с грохотом спала пустая оболочка. "Дочь вернётся-увидит - что скажет?" - озабоченно подумала душа, блуждая под потолком. Всеволодович с отрешённым видом ушёл на полголовы в потолочное перекрытие, затем, увязнув в нём по плечи, схватил робеющее эфирное тело землянина за руку. Соседка сверху пылесосила и не обращала внимание на две растворяющиеся бледные тени, влекомые чем-то неведомым вверх. "Николай! - услышали путешественники, просачиваясь в её лоджию, - Опять, морда козлиная нажрался! Когда ж ты прекратишь перегаром квартиру отравлять!?" Герман в последний раз сытно отрыгнул и погнал прозрачной ладонью смрадный дух у невидимого рта. Свет стал меркнуть. Всеволодович тянул собутыльника всё выше и выше. Ощущение его присутствия почти исчезло, но тяга осталась.
  
  Сделалось темно. Как в глубоких водах стали появляться некие причудливые фосфорицирующие фигуры. В пределах вытянутой руки ушло вниз бледное пульсирующее веретено. "Не угомонился, сердечный", - комментировал дух каким-то чужим и незнакомым Герману голосом. "А это кто? - спросил влекомый, завидев вверху стайку фиолетовых клякс, бранящихся меж собой. - Лево руля бери Всеволодович, а то измажемся". "Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! - отвечал кто-то, но явно не бровастый дух. - То ж хамы и чернь позёмошная!" Чернь, переливаясь цветами побежалости, то сливалась, то разбегалась грязными лужицами. "Чпок!" - распалась ближайшая, уходя вниз. "Слава Українi! - раскрыла тёмные хлебалы половинка. "Україна - понад усе!" - в пику ей утробно выплюнула вторая. "Блюмк!" - сошлись они тремя метрами ниже. "Слава нацiї! - Смерть ворогам!" - в две глотки возопила уходящие во тьму души сотников с Майдана. "Эти долго не угомонятся, - проронил ведомый в загробной спарке. - По первости житья от них не было. Всякого новичка из-под Иловайска гимном встречали. Блок-посты замутили. Пока вверх летишь пару-тройку раз нарвёшься: "Стiй, хто йде! За Путлера, чи за батькiвщину?"
  
  Выше стало вольготнее. Затрепетала душа, будто чужую жену на танцах углядела. Да и с иллюминацией наладилось. Кругом, радуя глаз, неспешно кружились светлячки, обдавая негой и чувством умиротворения. "Юра!.. Юра!.. - не слыша отклика, взывал Герман, - Когда приземляться будем? Что там у нас с подлётным временем?" "Отец родной, не гневись, только путаешь с кем-то... Никодимом меня кличут, - отозвался голос сверху". "Эх, разнесло-размазало Бровастого по Вселенной, - с грустью осознал потерю друга Герман. - Сойдусь ли с новеньким?"
  
  Вдруг внизу послышались перекаты русского мата. Скитальцев нагоняло переливающееся всеми красками диковинное нечто, напоминающее резиновое средство контрацепции, наполненное водой. Мятежная сущность готова была вот-вот лопнуть и выпустить зловонный дух, когда Герман её опознал. "Влад, а ты каким раком сюда?.." "Клять твою раскудыть! - злобно откликнулась душа лжеучёного. - Думать прежде надо было! Мы ж теперь намертво сцеплены. О квантовой запутанности слышал? Чёрт меня дёрнул, не отформатировав генератор, к башке его приставлять! Как цепями связало... Куда летим?" "Знал бы - вешки расставил", - весело ответил Герман.
  
  

По Нави на дрожках

  
  Вверху стало совсем светло. В занебесье, между сплошной облачностью, вдруг блеснула синева. "Барин, подлетаем! - крикнул возничий Никодим. Да-да, у самого полюса расступающейся сферы души путешественников обрели плоть. Пахну́ло морозцем, когда санные дрожки вылетели словно из-подземелья на укатанный шлях. Разгорячённый вороно́й, пуская пары из ноздрей, издал радостное ржание и переменным аллюром помчался по умощенной конскими яблоками зимней дороге. На козлах восседал Никодим в армяке с опущенным капюшоном. Сзади разместились двое: вечный студент Владислав и генерал от кавалерии Герман. Генерала согревала серо-голубая длиннополая шинель на меховой подкладке с красными отворотами. Влад тоже кутался в шинель, но лёгкую, гимназическую, с поднятым каракулевым воротником и оловянными пуговицами в два рядя. Он энергично тёр уши, на которых крутилась от ветра не по размеру большая корпоративная фуражка с кокардой Киевского политехнического института.
  
  Миновав редкие деревеньки с покосившимися избами, путешественники въехали в чугунную арку с золочёной надписью во весь разворот. "Царьградѣ!" - благоговейно воспроизвёл замысловатую вязь Никодим, сорвав с головы треух на лисьем меху. Вдали, в лёгком зимнем мареве проступали контуры Белого города Минас Тирит королевства Гондор, аляповато русифицированного под хохлому с элементами гжеля. Средневековые стены, рождённые фантазиями Толкиена, вавилонской спиралью уходили ввысь и были обезображены православными граффити. Сторожевые башни семи террас венчали кокетливые маковки с позолотой и небесной глазурью. Державная конструкция упиралась в Белую Башню, стилизованную под колокольню Ивана Великого. "Благодать-то какая!" - вновь нарушил молчание седоков поэтически настроенный кучер. "Да-с, фееричненько", - подтвердил вечный студент. Герман молчал. Он ощущал свою значимость в этом фантомном мире. Живой характер и детская непосредственность вместе со старым телом остались где-то позади, будто и не было. Их сменили степенность и внутреннее чувство благородства. Генерал недовольно кашлянул и, наклонившись, ткнул эфесом палаша возничего: "Будет ужо! Не для того на козлы посажен, чтобы воздух философией портить!.. Вези, каналья, к Государю!" "Нет, Гера, сначала в Академию наук, к профессору Мышкину". Сановный военный строго посмотрел на мозгляка-студента, но встретил ответный дерзкий взгляд пролетария от науки. "Недопесок оранжевый, - мысленно резюмировал генерал, - Все беды от них!.. Не пахать, ни сеять, а токмо умствовать. Черви учёные!"
  
  

Протестное коловращение в тонком мире

  
  Не доезжая до въезда на первую террасу столкнулись с бурлением жителей полиса. Словно потревоженные муравьи, городская челядь бессмысленно сновала в живом водовороте вокруг заброшенной усадьбы с колоннами и мезонином. На замёрзшем пруду, подобно хиппи на Вудстокском фестивале, сидели, стояли и даже лежали разночинцы, внимая сменявшим друг друга выступавшим с балкона. Невнятный гул голосов прерывался дружным скандированием "Айны - братья на век!", "Смерть узкоглазым оккупантам!" "Слава великому ПуЭбло!", "Руки прочь от Порт-Арура!", "Сахалин - наш!"
  
  "Пшёл! - замахиваясь кнутом, огрызался Никодим, пытаясь объехать демонстрантов. - А ты сукин сын, куда прёшь?! Не видишь, баре к Царю спешат!" Влад, воодушевлённый происходящим, вдруг вскочил, сорвал с головы фуражку, поднял её вверх и заорал истошно, во всю мощь своего простуженного горла: "Свободу Айнам - узникам совести! Долой холуйский режим Пу! Верните честные выборы! Новодворскую - на царство!" Толпа отреагировала немедля. Дрожки остановили, студента выволокли за воротник, натянули головной убор по самую улыбку и принялись вершить самосуд. Отсчитав три пинка, Влад возопил: "Хай живе вiльний Царьградѣ! Смерть во́рогам!" Певучий язык инородца смутил линчевателей. "Чьих будешь?!" - раздалось из толпы. "Гонец из Евросоюза! Приехал с пряным товаром и другими санкциями", - гордо ответил студент, возвращаясь в сани. "Пущай едет чужестранец!.." - прокатилось по толпе. Не дожидаясь требования предъявить к досмотру санкции, учёный из зазеркалья, потирая уязвлённые мозоли на ушах, решительным пинком подстегнул Никодима.
  
  - Что за герой сей ПуЭбла, что народ его возносит?" - в недоумении спросил генерал возничего. - И не родственник ли нашему Царю?
  - Как не сродственник, отец родной! Самый что ни на есть... - ответил, оборачиваясь Никодим. - Сам себе первейшим родственником и будет. Ещё год назад величали Пу, а как Еболу одолел, - ПуЕблой окрестили.
  - Ебола-ебола - чесотка у Фрола... - проворчал потрёпанный студент. - Лихорадка Эбола, грамотей ты наш доморощенный! Локализовали её в Африке месяц назад...
  - Локализовали, говоришь... Словами мудрёными изволите обижать... а у меня кум с той баталии вернулся, весь израненный. Евоная дружина ту Яболу и завалила! Царь-батюшка по случаю виктории кажного ратника к "Георгию" представил.
  
  Влад уже был готов взорваться от дремучести Никодима, как на помощь возничему пришёл Генерал, который, казалось, уже дремал, согревшись в шинели. "Полноте, мой юный друг. Мир, в который мы гостями явились, - мир Нави. Всё в этом призрачном мире условно и всякое явление свой образ имеет. Читал про словоформы?.. То-то и оно! Побудем здесь часок-другой, что успеем - подправим, остальное так оставим. А как вернёмся - заценим: как дела наши в Нави обернулись для Яви". Студент, нехотя согласился и даже успокоился, но всё ещё бурчал про себя: "Ебола-ебола - подпорка для престола..."
  
  

Босая беглянка

  
  Толпа уже редела, когда навстречу, держась кромке дороги, появилась длинная вереница диковинных паломников. Они шли лёгкой танцующей походкой босиком по снежной шуге, били в бубны, гудели в дудки и поминутно воздевали кверху руки. "Кришнаиты!" - презрительно оглянув чудаков в хитонах цвета ранней моркови, заключил генерал, намереваясь отвернуться, но вдруг его взгляд уловил знакомые черты. "Люся!" - что есть мочи заорал Герман, вставая в рост на притормозивших дрожках. "Люся, ты куда?!"
  
  "Тпррру-у-у! - заревел генерал, - Правая оглобля вперёд!" Никодим произвёл требуемый оверштаг, отчего сановный седок плюхнулся на место, придавив студента. Студент по-кошачьи вякнул. "Ты бы полегче, держиморда! - огрызнулся он, выползая из-под осевшего генерала. - Мало нашего брата на земле изводил, а теперь и на небесах никак не угомонишься?!" Герман, пропустив мимо ушей крамолу, спрыгнул с саней, схватил под уздцы вороного и, грузно ступая, поспешил вдогонку ветреной супруги. Следуя вдоль колонны кришнаитов, он с удивлением отметил значительное присутствие инородных персонажей, как то: придурковато улыбающихся анастасийцев, суровых в своей лохматости родноверов, редкие вкрапления благоухающих парфюмом харизматов вперемежку с мармонами. Сладкий дурман, стелющийся над блаженным людом выдавал присутствие экзотических растоманов. Именно с одним из них о чём-то спорила Люся, ведомая за руку МИДовским водопроводчиком. Растоман негодующе тряс дредами, трупными кистями ниспадающими на цветастую африканскую плащ-накидку. Нервически попыхивая косячком, он с жаром доказывал, что языческая птица Сирин всего лишь бройлер против священного африканского Ибиса, который во все дырки её топтал и топтать будет.
  
  Оккультный диспут прервал Герман, решительно выступивший на стороне отечественного пернатого. С ловкостью участкового пристава он кулаком вогнал в гнилые зубы растомана остатки дурман-травы, что на время лишило артикуляции посланца великого Вуду. Вторым ударом генерал завалил ведически ориентированного водопроводчика и, подхватив Люсю, попытался водрузить её на дрожки рядом со студентом. Люся взбрыкнула, вырвалась из генеральских рук и поспешила к поверженным единоверцам. "Держиморда! Фараон!" - послышались выкрики из толпы. Герман, не обращая внимание на ропот, бросился за беглянкой. Вскоре он шёл по правую руку от недавней королевы их осиротевшей кухни. Левая рука неверной супруги покоилась в ладони пролетария-дипломата, который, несмотря на диковинный наряд эзотерика-многостаночника, оказался весьма начитанным и смешливым малым. Как и всякий служитель самодеятельного культа, он не держал зла и с видимым удовольствием рассказывал неудачливому сопернику в эполетах свежие еврейские анекдоты. Так в протокольном общении они проследовали к загадочной усадьбе, вокруг которой не прекращался разношерстный людской хоровод.
  
  У входа в усадьбу толпа осела радужным серпантином. Внутрь не пускали. При входе стояли бородатые стрельцы с шевронами королевства Айнов. Поодаль, за низким кустарником, сухопарый поп в горнолыжных очках играл в снежки с визжащими монашками. Герману, как ни странно, вся эта фантасмагория казалась обыденной и даже скучной. Он отпустил экипаж, наказав Владу не задерживаться у профессора Мышкина. Местом сбора пришельцев из Яви генерал назначил ворота у Белой башни на вершине Царьграда.
  
  

В усадьбе Атамана и говорящая собака

  
  Пока он давал наставления, к парадному подъезду подкатил шикарный лакированный дилижанс с золочёной надписью по левому и правому бортам. "Лига Друзей Православной России" - прочёл Герман, наконец отпустивший учёного студента с кучером. Пока он разглядывал фамильный герб - пирмиду с всевидящим оком в обрамлении шестиконечных звёзд, проворный лакей в богатой ливрее в одно мгновение распустил у задней двери лестницу и с поклоном принял руку спускающейся по ступеням дамы в манто из горностая. "Отвянь, быдло!" - сказала женщина, отсылая слугу и усаживаясь на приставленный им бархатный стульчак. Она одним движением сбросила манто, ловко повязала онучи вокруг изящной ножки и также споро обулась в лапти. Отцентровав по указательному пальцу, приставленному ко лбу, плетёный из соломы кокошник, дама грациозно встала, чмокнула в пухлые губы набриолиненного плейбоя, выглянувшего из окна кареты, и решительным шагом от бедра направилась ко входу под мезонином, с балкона которого очередной оратор заканчивал здравицу во славу Императора. Дилижанс, фыркнув четвёркой вороных, скрылся в людском мареве паломников.
  
  Герман, заворожённый сценическим искусством незнакомки, последовал ей во след. Не имея в мыслях никакой цели, а лишь желая продемонстрировать статус высокого царедворца, он крепко взял за руку Люсю, после чего, исполненный решимости, направился к стрельцам. "От Царя!" - коротко отрекомендовался генерал, затем беспрепятственно направился в прихожую усадьбы, галантно пропустив вперёд супругу, ступившую на крыльцо сизыми от мороза босыми ногами. Каким бы закалённым в ратных и житейских перипетиях он не был, но, войдя в полутёмную залу, генерал буквально сжался от внезапно открывшейся картины. На стене, в окружении лампад, оплавленных свечей и керосиновых ламп во всём великолепии висел Царь.
  
  Трехметровый властитель Царьграда, будто живой, величественно возвышался от пола до потолка, подавляя коленопреклонённых смердов, обрамлявших живым венком портрет Самодержца. Дабы никто не сомневался в монаршем величии изображения, по верху картины два бронзовых ангелочков держали сусальную растяжку с надписью на заморском языке: "Pu-Ebola".
  
  - Любуетесь, батенька? - поинтересовался субъект с раскосыми глазами и рыжеватой бородёнкой у застывшего в изумлении генерала и, не дожидаясь ответа, слегка грассируя, продолжил, - Купились на объявление во "Всемиѓном обозѓении", или дали слабину на ѓекламе в "Ниве"?
  - Не понял, - ответил обескураженный Герман, - вы о чём?
  - Ну как же, как же, тѓетьего дня написали... Как там, Наденька, было? - обернулся рыжебородый к своей спутнице, неряшливого вида мадам с выпученными глазами.
  - В среду, на Васильевском спуске, в доме купца Аладушкина - ровным голосом повторяла запомненное пучеглазая, - состоится заседание Императорского кинологического общества с последующей демонстрацией говорящей собаки. Оный кобель после краткого изложения новостей готов ответить на вопросы почтенной публики об истинных причинах падения рубля. Вход платный, - закончила декламацию дама.
  - И как вам понравилась собачка? Я бы тоже посмотрела, - поинтересовалась у странных посетителей отогревшаяся Люся.
  - Известное дело, сударыня, - учтиво ответил субъект, - дуѓят тѓудовой наѓод! Ей-ей, дуѓят нашего бѓата.
  - Так что там было? - не выдержал Герман. - Собачка заговорила?
  - Пустое, батенька! Обычное сбоѓище вѓагов пѓолетаѓиата, чеѓносотенцев из "Союза ѓусского наѓода". Вот мы с Наденькой и Маняшей съездим в Беѓн, а как веѓнёмся будем наѓод подымать!
  - На что поднимать, позвольте спросить?
  - На ѓеализацию социальных пѓоектов Маха и Овеѓбаха! Нас поддеѓживают все демокѓатические силы пѓосвещённого Моѓдоѓа! А здесь что?! Говоѓящие собаки и пѓезѓенные сатѓапы! Тьфу! - выругался рыжебородый и смачно плюнул на туфлю своей спутницы. - Пойдём, Надюша, нам ещё в доѓогу собѓаться.
  
  

Лучи Эболы и краткая история Айнов в изложении "Божьего одуванчика"

  
  Оторопевший от странных речей генерал уже было направился в переходы, по которым туда-сюда сновали ряженые казаки с автоматами Калашникова, как дорогу перегородил "Божий одуванчик".
  
  - Не подскажешь мил человек, куда яйки-то нести?" - молвила воздушного вида старушка с авоськой, до верху набитой проштампованными Императорской ветеринарной службой яйцами. - Небось, айны-то от яичек не откажутся.
  
  Герман вдруг вспомнил, что у него в холодильнике на Земле осталось всего лишь два или три яйца.
  
  - Кто ж айны такие? - не без заднего умысла спросил он старушку, косясь на авоську. - И что ж они там поголовно без яиц делают?
  
  Божий одуванчик оживился и всплеснул руками.
  
  - Экий вы, сударь не сведущий! Должно, на чужбине, али в походах замешкались. Айны-то, голубок ты наш, и есть русичи - предки наши. Малость косоглазые, да кто ж от такой жизни не окривеет. А послал их туда Берендей, слышал, поди про такого?
  - Как не слышать - слыхал! - вставил находчивый генерал, припоминая пионерское детство и коллективный поход на оперу "Снегурочка". - Помню, будто при нём ещё девица была. Вроде как меццо-сопрано, только слегка отмороженная, а он - тенор... да, точно, - тенор.
  - Да что это с тобой, голубок, нешто форменным картузом мозги натёрло?! Царём он нашим первым был, и царство его Себореей звалось...
  - Гипербореей, а не Себореей! - поправила старушку молчавшая дотоле германова Люська, успевшая между уроками секспросвета нахвататься учёности у эрудита-водопроводчика. - Ещё граждане той Гипербореи славились ветрами своими. По любому случаю пускали. Бореем те ветры зовутся, - закончила раскрасневшаяся от избытка тщеславия Люся.
  - Пущай Гиперборея... Только льдом то царство затягивать начало и бросились берендеевы люди врассыпную. Бежали до Киева, а те, что заплутали - в Жапанию угодили. Сажёнками две недели плыли, пока на Сахалин не выползли. Сказывают, сроднились с жапанцами, но веру православную не забыли, хотя из уважения к аборигенам поклонялись и медведю. Добрыми они были, за что и поплатились. Поработили их коварные жапанцы. Два века насиловали, да мозги промывали. Живой дырки не оставили. От того айны все как один под воду ушли. Про Китеж-град слыхал поди?
  
  - Так он же на дне Светлояр-озера!
  - А где ж скажи в таком разе озеро то?
  - На Севере, под Нижним...
  - Эх, а ещё енерал!.. В Жапании то озеро... Только слушай дальше. Нырнули те айны в воду, все как один и два века носа не казали, а как воздух кончился всплыли...
  - Все? - спросил обеспокоенный Герман.
  - Кто не задохнулся. Вынырнули, когда наш спаситель Пу-Эбла остров у жапанцев вежливо оттяпал. Но жапанцы, не будь дураки, принялись сверху русских айнов из цаппелинов огнём поливать...
  - Эти-то откуда взялись?
  - С Мордора, батюшка, с Мордора! Тамошний владыка жапанцам в подарок прислал. Их, жапанский амператор Свиномото-сан самолично цаппелины за бечеву в ангары заводил. А ещё, бают, мардорский владыка, чёрный Саурон, другой подарок прислал - ядрёный. Положишь его у овина, пройдёт кто из айнов сено в снопах поправить, а он как эбонёт!
  - Кто?
  - Подарок.
  - Так прямо и эбонёт?
  - Так прямо... В нём же лучи Эболы спрятаны. Вот он и эбонёт.
  
  Герман не выдержал. Он смеялся так как давно не смеялся: заливисто, со слезами. Его веселье передалось и Люсе, к которой вместе с весельем возвращалось её женское - критическое восприятие вместе с практичностью, замешанной на лёгкой стервозности. "Довольно, - сказала она, завершая сеанс смехотерапии, - бери у бабули яйца и поехали домой к айнам".
  
  

Приём посетителей в покоях Атамана

  
  В самом хорошем расположении духа Люся и генерал вошли в просторный холл, где у стены, увешенной образами, за длинным столом сидели диковинные люди. Посредине под портретом "Пу-Эбола", стилизованным на манер японского "укиё-э", чуть склонив голову, сидел он. Тот, чьим именем миллионы рожениц награждали своих первенцев. Авоська с яйцами упала на пол.
  
  Пророк Мухаммед поднял голову. Наряд бедуина с ниспадающим платком Арафата играл атласным муаром богатых одежд. Его глаза, запрятанные под раскидистыми бровями сверкали. "В расход, собаку!" - молвил величайший из пророков неожиданно добрым голосом. Выражаясь словами древних святителей, у Германа случился когнитивный диссонанс с явными симптомами энуреза. Генерал в предчувствиях неизбежного зажмурился. "Под насыпь его!" Герман вздрогнул и впал в онемение. "Не велите казнить! - послышалось совсем рядом. - Ислам - будущее России! Могущественный из султанов, всемилостивейший Абу-Бакр, да пребудет его имя в веках, повелел донести, - Исламское Государство - это возрождённый Советский Союз - могильщик Мордора!" Герман открыл глаза. На полу у подмостков стола в тени высокого собрания ползал на коленях некто в чёрных одеждах и чёрной же повязке на лбу, испещрённой белой вязью. К нему уже спешили казаки с шашками наголо.
  
  Между тем Мухаммед отклеил бороду и усы, снял тюрбан и, завернув его в платок Арафата, брезгливо швырнул за спину. "Следующий!" - слегка грассируя, повелительно произнёс он голосом учителя младших классов. Пока согбённую фигуру в чёрном волокли на выход, на сцену перед собравшимися взошёл истукан с острова Пасхи.
  
  "Руку сломаешь!" - пискнула Люська. Герман, придя в себя, ослабил судорожную хватку, освободив ладонь супруги. Истукан нёс что-то невразумительное, пока глаза генерала пожирали экс-Мухаммеда. Он никак не мог вспомнить, где видел этого господина с коротенькими усиками фельдфебеля, добрыми глазами и залысинами, обрамляющими смоляную волнистую чёлку. "Может, Емельян Пугачёв из учебника по истории? - размышлял он, пока истукан распинался о чём-то о своём. - Нет, скорее генерал Лебедь, но тот ликом на лохань с опарой смахивает, а этот - фигуристый - как с иконы сполз. Однако ж округлостями чем-то на Будду смахивает".
  
  Размышления генерала прервал возмущённый возглас: "Ты о чём речи завёл, семит гольштейнский? Какая сделка? Какая хасидская лихва, какие фифти-фифти? Что значит заслужили земли по правую руку от Чуйского тракта? За что? Говоришь, бессмертное учение Маха и Овербаха нам подарили. А мы вам - Гогу и Магогу, если что..."
  
  Гневная реплика господина с чубчиком не смутила семита-очкарика. Закинув на затылок соболий штраймл, которым он так напоминал истукана с Пасхи, семит, угрожающе тряся пейсами, продолжил однотонно нудеть:
  
  - Ви тольки представьте: Мордор нас предал... Кибуцы в запустении... У малых детишек от форшмака животики пучат - до цинги доходит... Стену, где мы плачем, неверные "факами" исписали, а ещё эти сарацины с их "касамами", что через заборы к нам швыряют... Уже и самонаводящиеся рогатки из Мордора не помогают...
  - Мне-то какое дело до ваших сарацинов? - прервал выступающего Чубчик.
  - Таки я о том же, - продолжил не мало не смутившийся потомок халдеев. - Исход на носу, а ви, уважаемый жопитесь парочку полянок на бережку Чуи-реченьки будущим беженцам выделить.
  - Нам своих айнов некуда девать. Только и могут, что нырять и выныривать, а где на всех тёплой воды наберёшься?
  - Наши не в пример трудолюбивы и рачительны. Ну, таки что? Две полянки и горочку-другую, что промеж ними... По рукам?
  - Горочку, говоришь... И это всё, хасидская морда?
  - Нет, уважаемый, таки и половинки не сказав...
  - Заканчивай, не томи!
  - Степь под Кош-Агачем!
  - Дудки!
  - Ни тебе - ни мне: половинку степи...
  - За что же, прикажешь, щедростью мучиться?
  - За протекцию, дрожайший, за протекцию. Наших в Мордоре немерено! Как клопики в каждой щели сидят, да с тех щелей Мордорией правят. Что наши святые коэны скажут , то и сделают. Не тот правит, кто на троне сидит, а тот, кто его кусает.
  - Мудро завернул!
  - А то ж! Ваша воля будет - и айнам споможем за толику малую...
  - Не мне решать, пейсатый. Не холопское это дело с Иудеей сделки визировать.
  - Так ты не главным будешь?
  - Нет, покамест...
  - Кого порекомендуешь?
  - К Самодержцу стучись...
  - Так я мухой до Царя!
  
  "Может, и его в расход? - поинтересовался стрелец, нагнувшись к уху Чубчика. - На чугунке под насыпью места немерено..." "Цыц, каналья! У тебя не заржавеет и меня под насыпью упокоить... А это кто там с бабой босой стоит? По шевронам - дроздовец... Эй, ваша благородь, а ну мысью сюда!"
  
  

Пузомерки, донос и черевички

  
  Герман не стал ждать второго приглашения. Приблизился. Свита Чубчика загудела: "Вальяжный... По роже - кровушки солдатской не мало испил... Ишь, петухом вырядился, наш-то не в пример скромнее будет". Не обращая внимания на ропот, генерал приосанился и спокойно взглянул в глаза атамана. Минута прошла.
  
  - Здравия желаю, - выдавил хозяин.
  - С кем имею честь? - откликнулся генерал.
  - Добрыня, сын Никиты меня кличут. В Миру - Сигизмуздычем... С каких фронтов прибыли?
  - С Туркестанского...
  - Михаила Дроздовского знавали?
  - В юнкерах на вольтижировке в товарищах числились... Задирист и вспыльчив был, каналья...
  - "Святой Анны" в Жапанскую удостоился...
  
  Герман как бы невзначай распахнул шинель, блеснув металлом наград. В ответ свита обнажилась Георгиями. "Будет уже цацками мериться... - урезонил собравшихся Добрыня сын Никиты. - Надолго ль в столицу и чьи хоромы осчастливите присутствием?" "Царские!" Помещение вспыхнуло обнажёнными лысинами суровых вояк из окружения. Пока присягнувший люд мял в руках армяки, фуражки и картузы, в бархатной темноте замироточил портрет Императора. Сигизмундыч крякнул и наклонился к генералу. "Дело имею-с! - доверительно сказал Добрыня, - Малаша! - крикнул он в темноту, - а ну неси "Донос"!" Из-за кулис белой лебедью, вихляя бёдрами, выплыла напомаженная девица в соломенном кокошнике и розовом бомбере с логотипом Императорской студи грамзаписи "Dojj Records". "Читай, Мелания!" Женщина в кокошнике высоко воздела руки и, распустив свиток, с усердием аниматора на детском утреннике, принялась декламировать: "Всеподданнейший донос! (пауза) Всемилостивейший Государь, не вмени в вину моё дерзкое обращение к Тебе. Руководствуясь не токмо верноподданническим долгом и любовью к Тебе, а равно и трону Царьграда, но большею частию сверяя свои разумения с горестными и тревожными значениями совершающихся ноне событий..."
  
  "Никитич, тебе борщ с пампушками подавать?" - прервала декламаторшу высокая модельная особа в переднике с аппликациями амуров и сердечек, зашедшая в тыл к вождю. Никитич вздрогнул и завертел головой. Углядев знакомую тень, он расплылся в улыбке и горловым тенором пропел: "С сухариками, милая, да, и шкварок не жалей!" "Уи, мон женераль!.. Укропу крошить али чебреца?" "Укропу! Да погуще, чтоб дурные газы не заводились". Добрыня в лучшем расположении духа подмигнул генералу и доверительно похлопал его по плечу:
  
  - Понесла!
  - Что, не понял?
  - Жёнушка понесла! И дня со свадьбы не прошло, как понесла.
  - Борщ?
  - Эко ж вы, ваше сиятельство, скудны на догадки. Что можно три месяца носить?
  - Вареники?
  - Да-да, с галушками! - с сарказмом попытался завершить диалог Атаман. - Именно их и ровно три месяца!
  - Так что же, я не понял, требует столь долгого и кропотливого ношения?
  - Не что, а кого!.. Проехали, ваше превосходительство.
  
  Герман почувствовал болезненный удар пяткой по стопе. Снизу вверх на него смотрела изумлённая Люся. "Вот я всегда думала, ты на самом деле такой тугодум, или только прикидываешься? Теперь же всё стало ясно!" Удручённый супруг постеснялся спросить, что ей вдруг стало ясно. "Таки вернёмся к Доносу, Добрыня Никитич, - перевёл разговор генерал в новое русло. - Есть ли в нём чем утешить Государя?" Не дожидаясь отмашки, дама в соломенном кокошнике приняла выгодную позу и продолжила чтение. Путаясь в словесном политесе, Герман лишь уловил перечень окольничьих, целовальников, стряпчих и даже бояр, подлежащих утилизации под насыпью у чугунки. "Предатели и мерзавцы! - устно дополнил содержание документа раскрасневшийся Добрыня. - Да, Малаша, допиши ещё двоих, того кто вечно лыбится и рожей с небритой печной заслонкой схожесть имеет, и этого ещё, как его, беса... Ладно, сходишь к Антиквару, у него весь список перемётчиков подымешь.
  
  "Позвольте откланяться!" - чопорно возвестил свой отход Герман, ухватив под руку жену. "Постойте, ваше сиятельство, - остановил его Добрыня, - презетником осчастливлю!" Вскоре дама в кокошнике вынесла короб с вензелями и с поклоном передала его Люсе. Счастливая босячка, открыв, презентацию, взвизгнула от восторга! "Черевички!" - с радостным блеском в глазах подтвердил Атаман. "Отбили жапанский конвой. Товар сиротам раздали, а эти приберегли. Сказывали супружница самого Свиномато-сана на них виды имела". Люся, тряся рубищами, примерила подарок. "Как с моей ноги тачали! - воскликнула она. - Ты же, Гера, мне только домашние тапочки, сколько помню, дарил. Бери пример с Добрыни!" Люся и дама в кокошнике склонились в глубоком поклоне, а привстав, обменялись взглядами гремучих змей.
  
  На выходе Герман оглянулся. Высокое собрание вновь вернулось к рассадке, зафиксированной Леонардо да Винчи в "Тайной вечере". Портрет Государя был сух. "Утёрли! - констатировал генерал. - Но до чего же они все чудные! - подумал он, обозревая в последний раз разношерстное ополчение. - Будто всех с рождественской ярмарки свезли. Будет ли толк?" С этим вопросом на устах он повернулся к выходу...
  
  

Царьград, царские хоромы и наглый обладатель штраймла

  
  На дворе их ждал конный экипаж, на котором они за четверть часа добрались до вершины Царьграда. В приёмной Самодержца было людно. Ходоки с челобитными сидели на струганых скамьях. Царские хоромы охраняла величественного вида секретарша, способная сокрушить не последнего борца сумо. Очередь посетителей застыла, как МКАД на Пасху. Рядом с Германом сидели: Люся, вечный студент Влад и профессор Мышкин. Профессор и студент спорили. Вдруг в приёмную, звеня замороженными пейсами, влетел тот самый очкастый Хасид, что пудрил мозги Добрыне Никитичу. Скрипнув туфлями на резинке, он резко повернулся к сидельцам. "Кто тут будет Царь?" - бесцеремонно спросил Хасид. Герман с удивлением разглядывал его коротенькие брюки, заправленные в полосатые носки. Когда же перевёл взгляд на чёрный пояс-гартл, фигуру иудея в собольей шапке заслонила другая фигура. Вторая фигура обхавтив первую за гартл, вдруг заорала истошным голосом студента Влада: "Борька! Как ты сюда попал, вражина немецкая!" По паркету покатилась форменная фуражка студенческого корпоратива Киевского Политехнического института, нарезая круги вокруг монументальной меховой башни хасидского штраймла.
  
  Когда корпоративный картуз преодолел тяготение массивного головного убора и выкатился на периферию царской приёмной, профессор Мышкин неспешно встал, поднял его и водрузил на голову вечного студента. Приёмная одобрительно загудела. Вслед за Мышкиным поспешил и Герман, который поднял монументальный хасидский штраймл, намереваясь прикрыть им смоляные вихры владельца. Приёмная негодующе зашумела: "Жидовский прихвостень! Шабесгой!", но была остановлена властным окриком очкарика Бориса: "Цыц, шлемазлы! Чтоб ваши рты торчали сзади!" Ропот прервался на полуслове. Генерал недоумевал: услужливый и приниженный у Добрыни Никитича, иудей вдруг охамел в царских палатах. "Не по сезону шуршите, убогие. Курите носки, пока дешёвые!" - издевательски произнёс Борис в полной тишине и, удовлетворившись покорно склонёнными головами посадского люда, принял из рук генерала символ своего превосходства. Внезапно оробевший Герман по военной склонности к центровке головных уборов, попытался найти кокарду в меховом изделии, для чего дважды провернул его на голове хама. "Резьбу не сорви!" - молвил Борис, отстраняясь от его услуг, после чего повернулся и направился к царским покоям. Секретарша, шурша целлюлитом, попыталась преградить дорогу, но стоило иудею произнести: "Гонец из Галилеи!" - женщина сдулась, как монгольфьер, напоровшийся на скалу. Массивная дверь в покои бесшумно закрылась. Посадские давились обидой, а трое мужчин склонили головы, обсуждая увиденное. Люся вертела башкой, примечая изъяны в нарядах посетителей приёмной.
  
  - Трахтенгольд лоханулся! - пересказывал свой краткий диалог с Борисом вечный студент, - Лоханулся как последний поц! Я ж ему, Гера, твой эксперимент обрисовал, а про формовку забыл напомнить. Вот он и сунул неотформатированный пси-генератор к виску, отчего мгновенно запутался в наш с тобой квантовый клубок. Дух вышибло сразу. Оболочка спала и он полетел... В пути узнал, что не русский он немец, а обычный еврей из Питера.
  
  - Какая же сволочь ему об этом напела? - вырвалось у Германа.
  - Говорит, ихний Б-г по пути перехватил...
  - Кто такой бэ-гэ?
  - Бог Адонай.
  - Это кто ещё такой?
  - Ха-Шем и Элохим.
  - Так у них там что, стадо?
  - Один он... Ты ж не удивляешься, что у нас Троица: Бог Сын, Бог Отец и...
  - Без тебя знаю. Но нашего по квантовой теории на счёт раз на три половинки разложить можно.
  - Так вот, продолжаю. Подплыл, значит, к Борьке в темноте, которую и мы с тобой пролетали, здоровенный такой такой айсберг.
  - Завкафедорой? - переспросил недоумевающий профессор Мышкин, которого тарабарщина посланцев из других миров довела чуть ли не до заворота мозгов.
  - Какой ещё завкафедрой? - недовольно отреагировал студент.
  - Нашей кафедры физики и метеорологии - Леопольд Викентьевич Вайсберг.
  - Айсбер, айсберг, уважаемый Николай Павлович. Льдина такая, только вязкая и склизкая как медуза. Размерами с нашу подлодку серии "Борей".
  
  Профессор Мышкин в бессилии откинулся назад. Если бы не дивные знания в области естествознания, которые продемонстрировал час назад этот необычный студент в стенах его родной Сельхозакадемии, он бы с полным правом счёл его сумасшедшим. Влад между тем продолжил: "Втянул тот айсберг Бориса в себя, а через мгновение выплюнул. И стал наш Борька не простым физиком из Кёльна, а посланцем Самого!.. Там у богов свои тёрки. Борькин - наглый, нахрапистый, циничный. У них это за добродетель почитают. Даже слово придумали - хуцпа. Наш - добрый, слезливый, покорный и милосердный, как Пьеро. Вечно ему достаётся. А тут ещё Аллах борзеть начал. У обоих паству отгрызает... Не говорю уже о двуликом Махе и Овербахе, которые "Даз Капитал" сочинил. Сочинил, да и крестит им заблудшие души... "
  
  

Царь, сарацины, иудеи и православные

  
  Подробный пересказ минутного общения Влада и его друга прервала секретарша: "Профессор Мышкин и сопровождающие лица, Его Императорское Величество изволят принять вас!" Трое мужчин вскочили и, преисполненные раболепием, засеменили в покои. "Люся!" - вспомнил генерал и не по сану резво бросился назад. Люся, забыв всё на свете с упоением стрекотала с благообразной инокиней, перетряхивая грязное бельё всего царского двора.
  
  Профессор и души здравствующих землян торчали в царских чертогах, будто четыре последних зуба во рту больного цингой. Царь и Борис Трахтенгольд беседовали, не обращая внимания на вошедших. Трахтенгольд сидел, вальяжно облокотившись о трон, а Его Императорское Величество, нервно жестикулируя, суетилось, хаотично перемещаясь по широтам золочёных полатей.
  
  - ...Значит, разблокировать счета Вротэберга, - перечислял сановные имена Пуэбло, - переместить авуары Профурсенко из Кипра на Кайманы...
  - Не много ли будет, Ваша Величество? - прервал царя бесцеремонный Борька. - И мошну этих бездельников за Кемску волость?
  - Ну почему же, Борис Борисович, Алтай прирежем, Кёнигсбергом поделимся... Не за себя, за друзей, за лучших людей Царьграда хлопочу.
  - Понятно... - протянул Борис. - А что с Жапанией делать будем? Мордор настаивает на целостности. Чёрный Саурон нервничает, бананы есть перестал... Да и наши в Мордоре негодуют. Сахалин отдаёте?
  - Ни тебе, ни мне, Боренька... Половинку! Бери половинку. К остальной мост приладим, казино откроем для айнов. Мало? Так пенькой и мёдом зазор наполним. Можем пушниной и воском порадовать. Так и передай нашим партнёрам в Иудее и Мордоре. Ну, как, Боренька, по рукам?!
  
  Император споро достал из стола тиснёный пергамент, окунул гусиное перо в китайскую тушь и первым проставил императорский вензель под заранее заготовленным текстом, затем передал бумагу Трахтенгольду. Высокие договаривающиеся стороны ещё источали протокольные улыбки, когда благолепие дипломатических таинств нарушил истошный Люськин визг. "Ты что, плешивый, землями раскидываешься. У меня под Кемью сестра живёт, на Алтае золовка поросят разводит. Я верно толкую, Гера? А ещё - какие пол Сахалина? Я там в стройотряде два сезона поварихой работала. Ни одного узкоглазого свидомита не видала? Сахалин наш!"
  
  Герман спешно закрыл ладонью хлебала своей ветреной кровинушке.
  
  - Не слушай её Царь-батюшка! Не ведает женщина, что мелет. Смилуйся над ней, неразумной! Кришнаиты с родноверами разум ей помутили.
  - Верно говоришь, служивый, - ответил Царь, - баб слушать - себя не уважать. Прощаю твою зазнобу... Где служить изволишь?
  - Под Самаркандом
  - На повышение пойдёшь, на Кавказ! - всё ещё находясь в благодушном состоянии, - витийствовал ПуЭбло. - Наш партнёр из Галилеи за тебя хлопотал. Есть в тех краях мой верный абрек. Умом не богат, но трону верен. Дорого казне обходится, зато на хозяина не рычит. Приглядывать за ним будешь, да умасливать изредка, когда звериный взгляд углядишь. Таких с руки кормить надобно, чтоб с голодухи с цепи не сорвались.
  
  - Так точно, Ваше Императорское Величество! - рявкнул генерал, щёлкнув каблуками и скосив глаза на партнёра из Галилеи, ковыряющего грязным ногтём между зубами... Выждав паузу, генерал заговорил вновь. - Депешу до вас, Ваше Императорское Величество имею, от ратника Добрыни Никитича. Верен он вам пуще моего. Просит дозволения Сахалин от жапанцев очистить. По примеру Ермака Тимофеевича, что пращуры ваши изволили провиантом и доспехами снабдить, в бой за крест Царьградский рвётся. "Донос" от него имею, - закончил он речь, протягивая свиток.
  
  - И читать не намерен! - в гневе воскликнул Царь. - Смутьян и карбонарий! Себя выше престола возомнил! Весь мой хитрый план к свиньям собачьим сломал. Мы за вечный мир с Мордором боремся. Я друга и партнёра Саурона в гости зазываю, уже и моркови с отрубями закупил, бананы ошкурил, а он всё не едет. Этот же - за войну православных мутит. Вот схлынет народ у дома купца Аладушкина, закую его в крепость, али в солдаты забрею, да на Кавказ! Всем газетам наказал имя его забыть. Верных псов пустил на травлю. Лазутчиков послал, чтобы в оба глядели, да козни ему строили. Агриппина, канцлер земель германских наказала отозвать его с Сахалина, противно кареты рессорные ко двору поставлять запретит. Что ж мне, на бричке прикажете по Царьграду кататься?
  
  - Как знаете, Ваше Величество, - обескураженно ответил старый солдат.
  
  - Какие иные вопросы имеете, господа? - снова войдя в благодушное состояние, спросил Царь. - Если нет, нам с товарищем Трахтенгольдом надо ещё вопрос обсудить.
  
  - Да не один, - откликнулся Борька, запуская клешню за пазуху и расчёсывая давние опрелости. - Сегодня же решим, когда заложить у Спасских ворот памятник жертвам резни в Египте, кто поставит оперу о жертвенной борьбе иудеев против тирана Владимира Мономаха. Наметить бы надобно скорбные дни по памяти моим соотечественникам, павшим от рук кровавого Ивана Четвёртого. Наказать Сытину издать "Азбуковник" с наставлениями для учителей и школяров чтить светлую память невинно изгнанных из... - Трахтенгольд минуты две перечислял страны и места, откуда свирепая чернь изгоняла иудейских агнцев. Наконец он завершил категоричным тоном, - Наделить привилегиями моих земляков в избрании профессий дохтуров, лечьцов, зубодёров, глазников, кровопусков и бабичьих дел мастеров. Допустить в императорские театры наших паяцев, в ведомостные газеты - колумнистов, обзорщиков, папарацциев. Банки очистить от православных, количество синагог удесятерить!
  
  Борькины друзья стояли в полном оцепенении. Царь морщился, но смиренно внимал заморскому гостю. Тягостные минуты прервала секретарша. "К Вам Патриарх Всея Царьграда!" Вслед за ней, стуча посохом взошёл Патриарх, утёр куколью разгорячённое лицо и, поправив панагию, плюхнулся на кресло, рядом с иудеем. "А, и божий народ Царю присягает! - добродушно молвил он, ласково окинув взглядом величественного хасида. - Как там, Царь-батюшка со сметой? Укладываемся? Ещё пару сотен храмов одолеем выстроить? - и получив утвердительный кивок, продолжил, - Академии строптивость проявляют, не желают наши кафедры открывать! Это как понимать, мы православная страна или басурмане?" Но этот вопрос повис без ответа. В дверях раздался бас секретарши: "Гонец от Султана!" "Эмира, - дура!" - послышалась сзади неё. "Эмира!" - поправилась секретарша. "Ё., твою мать! - не выдержал Царь. - Проси!"
  
  В палаты ворвался давнишний гость Добрыни в чёрных одеждах. Ещё не закончив торможение, посланец Султана запел: "Хвала Аллаху, о великий Царь, хвала Господу людей и джиннов, Господу всего сущего! Мир и благословение Аллаха господину всех посланников Пророку Мухаммаду и его роду! Поклон тебе от Эмира и благословение!" "Да говори уже, не томи!" - не выдержал Царь. "Доношу, о всемогущий! Слышен ропот среди пролетариев Востока, верных учению Маха и Овербаха. Приумножая твою державу, раболепные трудящиеся исламских государств взывают к твоей милости!" "Дальше!" - сучил ногами всемогущий Император. "Не стало уж мест, где черноглазые рабы твои могли бы возвысить молитвы во славу Аллаху. Церквы теснят минареты! Мармоны возводят дворцы, католиков расплодилось как цесарок на птичьем дворе у Эмира. Легионы правоверных готовы по зову сердца, перейти границы и трудовым фронтом встать на защиту твоей Державы!" "Ну и что ты предлагаешь? - не выдержал Царь, испытывая нестерпимый зуд в чреслах. "Новых строек, Государь! Триста мечетей в этом году и четыреста - в будущем!" "Будет тебе триста, будет и четыреста, а теперь оставьте нас с гонцом из Галилеи". Челобитные люди вышли.
  
  "Что вы про университеты не спросили? - накинулся Влад на профессора Мышкина, - Сами же рассказывали, что живёте аки мыши церковные!" "Не дело академикам привилегии выбивать, - ответил удручённый профессор. - Наука с державы кормится. Какая держава - такова и наука... Пойду я, наверное, Владислав. Сегодня полнолуние. Посмотрю как мои весы повернутся в потоке лучистой энергии, испускаемом ночным светилом. Это ж надо, вместо исследований дармовой энергии, даруемой нам природой, собираю по осени паутинки, чтобы править свои крутильные весы. Эх, Расея! Никогда ты не будешь богатой! Ну, прощайте, господа!" Исполненный печали, профессор удалился.
  
  

Антисемитский замес

  
  - Так, Гера, спускаемся вниз, к саням и берём по оглобле, - взял быка за рога неугомонный студент.
  - Зачем? - в растерянности спросил генерал.
  - Борьку бить будем! Христопродавец! Родину Мордору продал.
  - Погоди, может, лукавит. План какой хитрый за душой имеет. Не всё царям многоходовые стратегии выстраивать. У каждого смерда свой резон имеется.
  - Да какой резон?! У тебя, что ли, малахольного, резон отыщется. Тебе бы всё "Есть! Никак нет! Так точно, ваше благородие, да "Гип-гип Ура!" орать, когда со своими нажрёшься. Знаю я вас, служак. От усердия грыжей страдаете. Своего манёвра без указивки сверху ни в жисть не спланируете.
  - Будет уже! - примирительно закончил разговор Герман.
  
  Внизу организовали засаду. Распрячь лошадь не дал кучер Никодим, с усмешкой наблюдавший за приготовлениями землян. В урочный час ворота скрипнули и православное воинство напало на иудея. Расправа была недолгой. "Баре, народа бы постыдились! - прервал баталию Никодим. - Не в чести у православных вдвоём одного мутузить, пускай он хоть и мразь изрядная. Разойдитесь, прошу, народ уж собирается..." Забияки, сопя разбитыми носами, расступились. "Ну, вот, миром кончать надо, да и в путь обратный пора. Господь вам литеру на обратную дорогу выписал. Садитесь с Богом. Дома разберётесь".
  
  

Домой!

  
  Обратный путь был скучен и уныл. Одна лишь Люська приставала ко всем с вопросами, чтобы по возвращении, на свежую память, огорошить приключениями свою любопытствующую соседку. Закончились деревеньки и повозка рухнула в бездну. Ещё некоторое время Никодим прокладывал лоцию, но когда миновали бранящихся хохлов, оставил летящих в чёрной бездне души землян. Влад и Борька ещё бранились, когда внизу расступилась панорама Москвы. "Я тебя хер пейсатый завтра же в церковь поведу, - вопил Влад, уворачиваясь от шпиля Останкинской башни, - Я тебе Адония с Элохимом из башки твоей повыбиваю. Вместе креститься будем! Нет у нас другой защиты. Попы - не вера. Вера в душе". Герман, нагой и озябший от сырой погоды с трудом выруливал к дому. Предвкушая воссоединение души с плотью, он оглянулся на Люсю, надеясь насладиться её наготою, но жены и след простыл.
   Дома было тихо и постыло. Тикали именные ходики. Соседи наверху бранились. Где-то внизу стучал перфоратор. Герман в тоске закурил сигарету. "Хотя бы Марат Тормозитыч заглянул", - уныло подумал он. В дверь позвонили. "Опять эта соседка!" - выругался в сердцах Герман и поплёлся с прихожую, шлёпая разношенными тапками. За дверями стояла Люся. Сердце Германа сжалось и остановилось. Когда оно заработало вновь, Люся уже выгружала огромные сумки, полные снеди и каких-то женских причиндалов. "Где была?" - строго спросил ликующий муж. "У мамы. Ты же знаешь, ей операцию на сердце делали, вот я и просидела в реанимации... А что у тебя морда такая паскудная? Не с соседкой ли часом резвился? У вас, у мужиков, одно на уме. Жена - за дверь и уже тащите невесть кого, даже справки из Кожвена не спрашиваете". Люся горестно вздохнула и понесла тяжёлые сумки на кухню. "Исправил! Хотя бы это исправил! - ликовал Герман. - Надо было с Царём построже, глядишь и рубль не упал бы..." Забежав в спальню и поправив постель, небесный генерал как подросток поскакал на кухню. "Люся, Лю-сень-ка!!!..."
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"