Постылая весна
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Это не про любовь, это тупо фэнтезятина
|
День начинался довольно паршиво. Погано начинался день. Впрочем, как обычно. И кто только придумал эту бесконечную весну? Ладно бы путёвая была: с распускающимися клейкими листочками нежно-зелёного цвета, звенящими ручейками и птичками, устраивающими гнёзда на деревьях. Нет, ничего подобного. Весна была именно паршивой - с бесконечной снежной слякотью под ногами и мокрым снегом, валящимся с неба. Если в его городе и случались ручьи, то они были мутные и пенистые, и уж совершенно точно не звенели. Звона ручьёв хоббит не слышал никогда. А что касается клейких и нежно-зелёных... Если вдруг какое-то отчаявшееся дерево решалось распустить листочки, то они быстро покрывались гарью и выхлопами от самоходных гоблинских повозок. И ничего зелёного, а тем более нежного, от них не оставалось.
Раз есть место, где всегда весна, и, более того, мы имеем несчастье в этом месте пребывать, то ведь должно же быть место, где всегда лето!
Иногда, свернувшись калачиком под толстым одеялом, и тихонько посапывая, хоббит представлял себе такое место. И если ему случалось уснуть под эти мечты, то он видел целое поле разноцветных цветов, смотрел, как огромные бабочки с тонкими, разноцветными крыльями порхают над цветами и выше, над деревьями, и даже ещё выше, в небе...
Должно же быть такое место.
Иногда его угоразживало размечтаться до такой степени, что он начинал придумывать истории и записывать их - об эльфах, волшебниках, рыцарях в сверкающих доспехах, принцессах и драконах. Какое отношение эльфы и волшебники имеют к лету, он и сам, пожалуй, не мог бы ответить. Но, тем не менее, он придумывал такие истории. Этих исписанных мелким почерком коленкоровых тетрадок накопилось целая кладовка. Надо ли говорить, что хоббит их никому не показывал. "Как расчудесно было бы оказаться в стране эльфов или стать рыцарем", - иногда воображал себе он.
Хоббит вышел из дому заблаговременно, чтобы не опоздать; на ногах у него были начищенные ваксой чёрные сапожки на низком и очень устойчивом каблуке, а на голове маленькая круглая шляпа из чёрного фетра. Весь он был приглаженный и напомаженный, с розовыми щёчками и аккуратно уложенными светлыми завитушками по прошлогодней моде. Медные пуговицы на сюртуке, отороченном мехом, были начищены до блеска, равно как и огромная пряжка на поясе, и замочки у саквояжа, в котором он нёс Важные бумаги. Из фетровой шляпы торчали позолоченные пёрышки.
Хоббит шёл - куда бы вы думали? - на работу.
Сегодня ему нужно было навестить двух заказчиц. Несмотря на постылую весну, он старался приободриться настолько, чтобы решить все поставленные перед ним задачи.
Первая из заказчиц, Агнесса Браум, милейшая дама и, к слову, большая любительница кошек, о чём свидетельствовали многочисленные изображения этих животных, украшающие стол и стены кабинета, была очень добра к нашему маленькому хоббиту. Увидев, что он весь промок и продрог от весеннего талого снега, напоила его горячим чаем и даже дала пару ирисок. От смущения и благодарности хоббит, сидя на высокой круглой табуреточке, приставленной к обеденному столу, не мог вымолвить ни слова, а его розовые щёчки ещё больше порозовели. Наконец, напившись чаю, он приступил к сверке Важных бумаг. Он использовал в своей работе как счёты, так и новейшую, придуманную гоблинами, Счётную машину. Эта машина представляла собой огромный металлический агрегат, выкрашенный в тёмно-зелёный цвет и покрытый лаком, с множеством выдвижных ящичков, кнопок, рычажков. Как это всё дело работает, простой смертный ни в жисть не догадался бы, но только не наш хоббит. По долгу службы он знал каждую кнопочку, каждый рычажок и каждую педальку Счётной машины.
Сверив все бумаги и дав рекомендации по расчётам, хоббит поспешил бы поскорее откланяться и удалиться. Но не тут то было. Дородная Агнесса загородила ему дорогу:
-Ещё не всё, - сказала она.
-Но...
-Вот! - Агнесса бухнула на стол огромную пачку пыльных бумаг.
-Но...
Хоббит жалостливо икнул и опять уселся на жёлтое кожаное креслице перед Счётной машиной. Пришлось ему остаться и ещё целый час провести за работой. По большей части из-за того, что очень уж он побаивался Агнессы Браум.
-Как вы помогли сегодня! Вы просто волшебник! - напоследок сказала она.
-Всегда рад вам помочь, - пробормотал хоббит, застёгивая сюртучок на все десять медных пуговиц.
-Уф! - только и сказал он, выкатившись как колобок из дома Агнессы. - Пронесло!
Что он имел в виду, когда говорил своё "пронесло", пожалуй, и сам точно не мог бы ответить.
Одна из ирисок Агнессы застряла у него в зубах.
Забравшись в самоходную повозку, хоббит уселся к маленькому грязному окошку, чтобы было куда смотреть. Его путь лежал ко второй заказчице, хозяйке кондитерской. От этой мысли он старался отвлечься. Он представлял, например, что спит в своей постели и вставать ещё слишком рано, и даже чайник ещё не начал петь. Но очередная встряска повозки сбивала все уютные мечты о доме, и перед его внутренним взором опять вставала заказчица N 2. Хоббит судорожно сглатывал, и чувствовал при этом, как пересыхает у него во рту. Заказчица N 2 это вам не хухры-мухры. Тогда, ища спасения, он представлял себя Счётной машиной, зелёной, покрытой лаком, с многочисленными выдвижными ящичками. Бесчувственной и холодной. Не ведающей всех страхов и ужасов хоббичьей жизни. Способной запросто, стоически, выдержать присутствие любой заказчицы из любого кошмарного сна.
Доехав до места, хоббит выскочил из повозки, крепко сжимая в лапке свой саквояжик на блестящих замочках.
Когда он шагал до кондитерской, то и дело буксуя на слякоти - а ругаться ему было несвойственно - то говорил себе:
-Неужели это никогда не кончится?
-Не кончится, не кончится... - как эхом отдавалось у него в ушах.
-Хуже быть не может...
-Может, может...
-Ну ничего, раз хуже уже не будет, значит...
-Будет, будет...
Это была огромная кондитерская, и ему следовало пробраться через баррикады всевозможных вкусностей прямо в счётный отдел Важных бумаг, без которого - уж поверьте мне на слово! - не может обойтись ни одна приличная кондитерская. Надо сказать, что к этому моменту маленький хоббит уже порядочно проголодался, и позолоченные пёрышки на его шляпе не таращились так задорно, как тогда, когда он только что вышел из своего дома. А тут - горы разнообразной снеди так и взывали к нему со своих полок, так и влекли. Рядом с аккуратными мешочками с мукой он заприметил огромную бутыль сгущённого молока, и его маленький желудок просто взвыл от желания обладать этой бутылью.
Когда хоббит, невзирая на искушения, добрался-таки до счётного отдела, то постучал в большую дубовую дверь - трижды, не больше, как учит Инструкция по стучанию в дверь, а затем просунул в дверь своё круглое, приветливое личико.
-Здравствуйте! - радостно сказал он, приподняв шляпу, и тут же приуныл: никто ему не отвечал. Две гоблинши, одна большая и толстая, другая маленькая и сморщенная, не обращали на него ни малейшего внимания. Они обе склонились над своими зелёными ящиками, постукивая длинными когтями по кнопкам. И только их остроконечные жёлтые уши вздрагивали в такт этим постукиваниям.
Хоббит заискивающе улыбался, переминаясь с ноги на ногу.
-Здравствуйте! - уже менее задорно повторил он. И снова приподнял шляпу. И шаркнул ножкой.
Ноль внимания.
Всем известно, что хоббиты при желании могут оставаться незамеченными, но это был совершенно другой случай. Нашему хоббиту очень хотелось, чтобы его заметили. Ему полагалось хотеть этого по долгу службы.
Поэтому он решил взять инициативу в свои лапки. Возможно, это было поспешное решение. Очень тихо, вытягивая носочки, подкрался он к одному из свободных стульев, стоящих у стены, и поставил на него заветный саквояж с Важными бумагами. И только начал расстегивать пуговицы на сюртуке, как почувствовал, что сзади него кто-то стоит. Не почувствовать было невозможно из-за тяжёлого надсадного сопения. Хоббит обернулся.
-А! - вскрикнул он, дёрнувшись всем тельцем, с головы до самых пяток.
Сзади него стояла заказчица N 2, самая ужасная из всех, кого ему приходилось видеть на своём веку. Она была грузная, обрюзгшая, её бока свешивались, как воск с оплывшей свечи. На носу и подбородке сидели две жирные коричневые бородавки. Верхнюю губу украшали чёрные приглаженные усики.
-А вы не позвонили! - самозабвенно рявкнула она.
-Ой! - пискнул хоббит. - Простите, я запамятовал. Но ведь вы же помните, мы договаривались, что я приду в этот день и именно в этот час. Прошу прощения, что ж это я... Конечно, вы не помните.
На глазах ошарашенной заказчицы, он выудил из кармана мобильный трезвон, изобретённый всего три века назад всё теми же гоблинами, и потыкал в него розовыми пальчиками. По дубовой столешнице запрыгал, истошно надрываясь, внушительных размеров аппарат - старый, громоздкий, видавший виды. Явный пережиток прошлого, подстать своей хозяйке.
Заказчица N 2 подошла к столу, взяла трубку и сказала:
-Аллё! Слушаю!
-Здравствуйте, - пролепетал хоббит. - Это я, - сказал он и представился. - Могу я прийти сегодня с Важными бумагами, примерно через минуту?
-Приходите, - растерянно пробормотала заказчица.
Наш хоббит снова застегнулся на все пуговицы, взял саквояж и выскочил за дверь счётного отдела.
Там он перевел дух и встал рядом с бутылью сгущённого молока. Ему казалось, что сгущёночные мечты несут его своими сливочными, тягучими волнами мимо зелёных берегов вечного лета. Возможно, он размечтался. Возможно, он забылся.
-Здравствуйте! - пропищал хоббит, пытаясь удержать тяжёлую дверь, готовую придавить его.
О чудо! На него удивлённо таращились обе гоблинши. Впервые в жизни он был ими замечен!
-А вы опоздали на минуту! - рявкнула заказчица, придя в себя.
-Простите, но всего на минуту.
-Ладно, - снисходительно сказала она, - но в следующий раз... - С этими словами она бухнула на стол перед хоббитом стопку пыльных бумаг.
-Апчхи! - сказал хоббит.
Когда он и тут, в кондитерской, сделал всё, что было намечено, и даже сверх того, и высвободился, образно говоря, из тесных объятий гоблинш, то отправился к себе на работу - отчитаться за потраченные часы. К слову сказать, его начальником тоже был гоблин.
Хоть он и был к этому времени чуть жив, наш хоббит, но ему пришлось подняться по лестнице в Контору Важных Бумаг, а располагалась она на самом последнем этаже двадцатиэтажного дома.
-И кто только придумал строить такие высоченные дома? - ворчал про себя хоббит, хотя и так знал ответ на свой вопрос. Известно, кто. Гоблины.
В здании имелся лифт, но он, как обычно, не работал.
Итак, вконец запыхавшийся хоббит вбежал на самый последний этаж. Пройдя сквозь роскошно убранные залы ("роскошно" - в понимании гоблинов, конечно), он добрался до своего стола в самом укромном углу самой укромной комнаты. Каково же было его изумление, когда с кресла навстречу ему поднялась невообразимой красоты эльфийка. Она улыбнулась самой сногсшибательной улыбкой, которую только видел в своей жизни несчастный хоббит. Её белоснежные зубы сверкнули при этом так ослепительно, что он чуть не потерял зрение и сознание.
-Ах, вы не знаете?.. - чудесным голосом, похожим на пение райских птиц, если только в раю есть птицы, которые поют, сказала она. Даже нет, не так. Не сказала, а нежнейше выдохнула, совершенно непостижимым для простого хоббичьего разума образом растягивая гласные.
Её длинные волосы были настолько длинны, что, касаясь пола, слегка загибались и при этом чуть слышно звенели, вот так: "дзинь-дзинь!".
Воистину, это было ангельское видение, бедный хоббит раскраснелся ещё гуще, чем обычно, когда взбегал на двадцатый этаж, расплылся улыбкой, и чуть было сам не "поплыл", но следующие слова эльфийки подействовали на него как ушат холодной воды.
-Мне сказали, что вас, хоббита такого-то, уволили ещё вчера...
-Как уволили? Не может быть! Почему?
-Я не знаю, - нежно выдохнула эльфийка, и по её ясным глазам с невероятно длинными ресницами было и вправду видно, что она не знает. Вообще ничего.
-Не может быть, - жалобно повторил хоббит и чуть не расплакался. - Как же так?
Дико извинившись (а надо заметить, что наш хоббит был в меру упитан и сверх всякой меры воспитан), он поставил саквояж на пол возле стола, снял и повесил на спинку стула тёплый сюртучок, поправил жилеточку, украшенную искусственными драгоценными каменьями по прошлогодней моде, и пошёл в кабинет Генерального Директора Конторы Важных Бумаг - впервые в жизни по доброй воле. В этот день многое, что происходило с хоббитом, было впервые в его жизни.
-Вы уволены! - взревел здоровенный гоблин в пиджаке от "Пучи" и в галстуке от "Кусаче", едва завидев беднягу.
-Господин директор, но по какой причине? - дрожа всем своим упитанным тельцем, спросил хоббит.
-Ах, вы ещё осмеливаетесь спрашивать по какой причине?! Я объясню, по какой! - рявкнул гоблин и тут же замолчал. Некоторое время он бесшумно открывал и закрывал рот, как рыба, которую вытащили из воды.
-Тягучка! - наконец нашёлся он. - Да, да! Тягучка кадров.
-Тягучка? - удивлённо повторил хоббит.
-Конечно! Как вам тягаться с... Вы видели Её?
-Да, видел...
-Ну и какие могут быть вопросы?
-А разве Она также хорошо как я разбирается в Важных бумагах и Счётных машинах? - заикаясь от страха и, одновременно, не веря собственной смелости, пролепетал маленький хоббит.
-Ещё бы! А теперь во-о-он из моего кабинета!!!
Хоббит выскочил как ошпаренный.
-Всё кончено! - сказал он себе, а эхо в его голове повторило: "кончено, кончено...".
Тут до его чувствительного носа донеслись удивительные ароматы. Голова закружилась, и он в самом деле мог свалиться в обморок от всего пережитого, если бы его не подхватила под локоть та самая прекрасная эльфийка:
-Прошу вас к столу! И не вздумайте отказываться! У нас банкет по поводу моего назначения на вашу должность...
"Подумаешь, какая важность: на мою должность!" - усмехнулся про себя хоббит.
-Теперь, как вы когда-то, я смогу ничего не делать! - радостно продолжала она. Её грудь при этом то вздымалась, а то опускалась. То вздымалась, а то...
-Ничего не делать?.. - удивлённо пробормотал хоббит и хотел было возразить, но не успел: его усадили на высокую круглую табуреточку, прямо к заваленному яствами столу, налили полную чарку красного вина.
"Как же хорошо, - думал он спустя полчаса, - как же всё хорошо и правильно!".
Когда банкет закончился, разрумянившемуся хоббиту всучили в лапки его саквояж, свободный теперь от Важных бумаг, и тихонько, ладонью в затылок, подтолкнули к выходу.
На улице начинало темнеть.
-Ничего, проживём, - подбадривал себя хоббит. Как все нормальные хоббиты, наш был очень запаслив.
Несмотря на недавнее благодушное состояние ввиду сытости, сейчас он стал серьёзен, насколько могут быть серьёзны хоббиты.
-Надо же, надо же... - бормотал он себе под нос, а его маленькое сердечко билось как птичка в клетке.
Чтобы не лишиться чувств, он "взял с полки" приятную мечту о том, как доберётся до дому, залезет под тёплое одеяло, свернётся калачиком и уснёт. А когда проснётся, то всё-всё будет по-старому: бесконечная весна с её талым снегом и серым небом, грязные лужи с мутными разводами, заказчицы-гоблинши... Нет. Не-е-ет! Ни за что!
-Может быть, всё, что произошло со мной сегодня, к лучшему? - вдруг спросил сам себя хоббит. И очень удивился, до того эта мысль показалась ему новой, неожиданной.
Дойдя до перекрёстка, хоббит остановился и задумался: по какой дороге ему идти.
Во-первых, можно налево, но стоять и ждать колесовёрт, передвигающийся по рельсам и изобретённый гномами ещё четыреста лет назад, ему не слишком-то хотелось. Он уже замёрз, а колесовёрты часто ломаются в пути, останавливаются на полдороге. Это раньше, слыхал он, гномы были умелым, трудолюбивым, мастеровым народом. А сейчас предел их мечтаний - подогретый эль да добрая закуска.
Во-вторых, можно пойти направо, до дороги, на которой есть шанс остановить кибитку, едва подняв лапку с зажатой в ней денежкой. Но путь до той дороги пролегал через магистраль, по которой неслись на огромной скорости железные жуки. Целые стаи, почти непрерывным потоком. Сколько юрких и вездесущих хоббитов было затоптано со времён проклятого гоблинского изобретения!
Пока он размышлял об опасностях, которые подстерегают его по дороге домой, высоко в небе, грохоча и изрыгая огненные языки пламени, пролетел металлический дракон. "Начальник!" - с гордостью за начальника подумал хоббит. А следом - изящный дракончик с длинной изогнутой шеей и переливающимися в красных лучах закатного солнца перламутровыми крыльями. "Она", - вздохнул хоббит.
И ещё он подумал о том, что в страну эльфов ему больше не хочется. Почему-то.
Оставался третий путь. Нужно было пройти мимо огромного чёрного здания из стекла и бетона, одним своим видом вселяющего ужас в бедное хоббичье сердечко. И как только гоблины отваживаются, недоумевал он. Ведь ясно же всем и каждому, что в чёрных домах могут делаться только чёрные дела.
Жилища хоббитов чаще всего были деревянными, приземистыми. Некоторые из маленького народца, самые ортодоксальные, до сих пор, по старинке, предпочитали жить в земляных норах. Но только те, у кого не было детей. Потому что иначе приходили строгие тётки-гоблинши, качали большими кудрявыми головами из стороны в сторону как сломанные куклы, и говорили, что детям-де не обеспечены-де нормальные условия-де.
Наш хоббит был один-одинёшенек, аки перст, детей у него не было, поэтому он мог позволить себе жить, как жили славные пращуры, в уютной благоустроенной норе с зелёной круглой дверью и круглыми же окнами, прикрытыми снаружи зелёными ставнями. Огорода, правда, не было из-за наступившей однажды вечной весны. А как хоббиту без огорода? Оттого и разводил он грядки прямо у себя под крышей. Вот лучок, а вот петрушка, а вот радующие глаз розы и бегонии... Убогонько, хиленько, но всё ж таки своё, собственноручно выращенное.
Однако заметим, что не всё и не всегда было так спокойно и с виду вполне благополучно, и что ложечка дегтя была подбавлена в бочку меда уже ой как давно. Речь идёт о гоблинском постановлении за номером таким-то, согласно которому хоббитам запрещалось самим рыть норы, в целях соблюдения норм безопасного строительства и сберегания недр от бесконтрольного выгребания почвы. Да, да, так прямо и было сказано - сберегания от выгребания. Власти определили участок заселения, а рабочие привезли туда огромные трубы и вкопали их в землю. На те, мол, вселяйтеся, хоббиты. Деваться некуда было тогда хоббитам, они и вселились. Да потом всё одно, там, где надо, подкопали, там, где надо, расширили и углубили. Было это давно, так давно, что быльём поросло. И трубы эти, чай, истлели, но долго ещё шутковали меж собой хоббиты, говоря про свои "землянки": влететь в трубу - домой, значит, прийти, а вылететь из трубы - из дому, значит, выйти.
Так уж повелось между гоблинами и хоббитами... Исторически, так сказать, не сложилось. Поэтому если нашему хоббиту доводилось прошмыгивать мимо гоблинских построек, он старался прошмыгнуть как можно скорее, и даже глаза его сами по себе закрывались от ужаса.
И всё-таки он выбрал третий путь, и теперь мрачное здание нависало над ним, готовое придавить как букашку.
Напиться бы горячего чаю с кексами, надеть любимую пижаму, залезть под тёплое одеяло, свернуться калачиком, вообразить себя... Стоп! Стоп, сказал хоббит сам себе. А как же сгущёнка? Ближе к дому есть кондитерская лавка, работающая допоздна. Наверняка, у хозяина есть такая же огромная бутыль. Не может не быть.
Так добрался хоббит до своего квартала. А вот и кондитерская лавка, стоит на своём месте, родимая, и в ней - что за удача! - до сих пор горит огонёк.
Хоббит поднялся на цыпочки и даже немного подпрыгнул. Как же. Хозяин, старый Гвин, всё ещё тут и с каким-то особым удовольствием смотрит на хоббита.
-Привет, Гвин, - пискнул хоббит. - А нет ли у тебя огромной бутыли со сгущёнкой? Вот давеча заходил я в одну кондитерскую...
-А то как же, есть! - прошамкал Гвин. - Такая? - он пошарил за прилавком и выудил бутыль с бело-жёлтой густой жидкостью внутри. Сбоку бутыли красовалась надпись большими красными буквами: "Сгущёнка".
-Ага, ага, такая! Она самая! - радостно закивал хоббит.
Он выложил требуемую сумму денег и уже хотел идти дальше, но старый Гвин вдруг расхохотался:
-А что, сгущёнка-то поможет? Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Сгущёнка-то тебе поможет?
Таким весёлым хоббит его никогда ещё не видел. Уж не стал ли Гвин жертвой старческого маразма? Вежливо улыбаясь, хоббит поспешил поскорее откланяться.
Когда он подошёл к своему дому, ему открылась страшная картина. От его славной земляной норки ничего не осталось. Казалось, будто по ней несколько раз проехал гоблинский многотонный каток или бульдозер. Или сначала каток, а потом бульдозер. Или наоборот. Как вариант, можно было предположить, что на неё нечаянно наступил глупый и подслеповатый горный тролль, но эти великаны уже много веков не выходят из своих пещер (поговаривают, будто все они обратились в камень, не без помощи гоблинов, разумеется).
Неважно, в каком порядке, и какие именно действия были произведены, но результат оказался плачевным: дом был заживо вмурован в землю, втоптан в грязь, расплющен, распластан и распят, раскатан, как какая-то мятная лепёшка.
Такого потрясения маленький хоббит не испытывал никогда в жизни. Несколько минут он просто стоял, не в силах вымолвить ни слова. Потом ему пришла в голову спасительная мысль, что он, верно, в темноте забрёл не туда. Но надежда не подтвердилась: дома соседей, а вернее норы, были в целости и сохранности и взирали своими тёмными окнами на хоббита с холодным равнодушием.
Тогда коленки его подкосились, и рухнул он как подкошенный на то, что осталось от его дома, и лежал так несколько страшных минут, возя ручками и ножками по грязи, в которую было втоптано его маленькое, уютное жилище. Под руку ему попался клочок бумаги. Не далее, как вчера вечером он сочинял историю про рыцаря в белых доспехах. "...Он держал в руках древний манускрипт, читая заклинание, возвращающее силы и залечивающее раны. Вокруг него валялись трупы поверженной нежити" - прочитал хоббит. А теперь всё, конец комфорту, конец историям, конец жизни, конец всему...
-Не-е-ет!!! - прокричал он.
-Да, - вдруг явственно сказало эхо. Хоббит готов был поклясться, что в голосе эха послышались зловредные нотки.
-Кто здесь?! - он вскочил на ноги.
-Здесь, здесь, - ехидно подтвердило эхо, притворяясь эхом.
Ну вот, последняя стадия, грустно подумал хоббит, на всякий случай резко обернувшись. Но и сзади никого не стояло.
Навалявшись вдоволь в холодной грязи, хоббит справедливо решил, что слезами горю не поможешь, вздохнул и отправился, куда глаза глядят. А глаза его глядели на жёлтые окна таверны в конце переулка. Именно туда он и отправился.
У него не было ничего, кроме сгущёнки и выкидного пособия, которое ему выкинули на работе по случаю увольнения. Такое название эта лебединая песня зарплаты получила потому, что не далее как в прошлом веке её выкидывали вслед уволенному работнику и сразу захлопывали дверь. Делали это из опасения, как бы потерпевший, то есть уволенный, не разнёс всё вдребезги-пополам или не прихватил с собой чего-нибудь в качестве компенсации - в зависимости от темперамента. Эти опасения имели под собой веские основания. Дикие времена выкидных пособий давно прошли, но и до сих пор нет-нет, да и выкинут что-нибудь. Повезло и нашему хоббиту. Ведь, в сущности, он был хорошим работником.
Перепачканный грязью и трясущийся от холода хоббит доплёлся до таверны, подошёл к стойке и взобрался на высокую табуреточку. Никто не обращал на него внимания, как будто грязный хоббит - в порядке вещей. А ведь это из ряда вон, так сказать, не имеющее аналогов.
Вскоре он понял, почему. Всеобщее внимание привлекал к себе белый рыцарь - благородный воин в сверкающих доспехах. По всей видимости, это была гулянка по случаю очередного подвига. Хоббит понятия не имел, какие у рыцарей бывают подвиги, но предполагал, что это, возможно, победа на рыцарском турнире или спасение принцессы. Не менее логично было бы предположить, что рыцарь вернулся с удачной охоты на диких орков, продал гномам свои трофеи, разжился, так сказать, деньгами, а теперь спускает их на ветер. Как говорится, не до барыша, была бы слава хороша. Такая у них, у рыцарей, героическая жизнь. Не то, что у хоббитов.
Рыцаря окружали обворожительные эльфийки.
Хоббит порылся у себя в саквояже, достал несколько серебряных монеток и выложил аккуратной стопочкой перед хозяином таверны.
Он представил себе, как то же самое проделал бы рыцарь. Известно, как. Небрежно кинул бы деньги на прилавок, даже не считая. Хоббит вздохнул. И тут сравнение не шло в его пользу.
Он взглянул на своё выкидное пособие и опять вздохнул. Сколько он протянет на эти жалкие грошики?
Блеск монет хозяин заметил сразу, глаз у него был намонетанным, то есть намётанным. Он вопросительно взглянул на хоббита.
-Ну, чего тебе?
-Пинту эля, хозяин.
-Хоббиту пинту эля, - проворчал хозяин, сгребая монеты. - Куда катится мир...
Как бы ни было грустно маленькому хоббиту, но огромная медная кружка, полная игривого эля, не могла не порадовать его. Он ухватил её обеими ручонками и только поднёс ко рту, как услышал:
-Эй, хоббит!
Обращались, как будто, к нему. На всякий случай он огляделся вокруг, нет ли ещё в таверне хоббитов, но он был единственным представителем своего народа.
-Эй, хоббит! - громко повторил белый рыцарь.
Да, именно белый рыцарь удостоил его своим вниманием. Хоббит отставил в сторону пинту и с готовностью сказал:
-Слушаю-с!
-Видишь ли, хоббит... Поистратился я немного. Посмотри, сколько всего выпито и съедено, - рыцарь подмигнул эльфийкам. - Немудрено, что все деньги закончились. А ведь я только начал. Мне нужна твоя помощь.
-Чем же я могу...
-Как чем, ты ещё не понял? Когда меня просят о помощи... - рыцарь хлопнул одну из эльфиек по попке, - то я всегда помогаю. Одолжи-ка мне деньжат! Верну, не боись. И сверху ещё что-нибудь дам за предоставленные хлопоты.
-Понимаете, у меня сейчас весьма и весьма непростая ситуация...
-У всех непростая. Я ж сказал, верну! Рыцарь сказал, рыцарь сделал!
Хоббит взглянул на свою пинту, вздохнул.
-Вот-с, угощаю! - он сполз с высокой табуреточки и протянул рыцарю кружку, над которой колыхалась пенная шапка, - А больше, простите, ничем-с...
-И это всё? - разочарованно протянул рыцарь. - Ты вообще за слова-то свои отвечаешь? А я ещё хотел тебе что-то возвращать, да ещё сполна, а ты... Бывают же такие! - рыцарь схватил кружку и махом опрокинул в себя весь эль. Пустая кружка полетела в другой конец таверны.
-Простите меня, - хоббит быстро заковылял к выходу.
-Ну и народ... Стой! - крикнул вдруг рыцарь. - Уж не тот ли ты хоббит, которого давеча я спас в тёмном переулке? - он, прищурившись, вглядывался в побелевшее личико.
Хоббит задрожал, точно былинка на ветру. Он вспомнил, как однажды вечером, когда возвращался домой с работы, к нему подошли двое молодых гоблинов. "Гобота" - так их обычно называют. Подошли и сказали... Вернее, хотели сказать, но не успели, потому что неожиданно, со стороны большой дороги, возникла огромная тень, почувствовался резкий запах перегара, и раздался громовой голос:
-Ну, держитесь, гоблины! Сейчас я вас!
Это был белый рыцарь, который непосредственно сейчас, в эту самую минуту, совершал один из своих подвигов. А если принять, что вся его жизнь была сплошным подвигом, то можно считать, что хоббиту повезло, ведь он стал свидетелем только одного эпизода из такого отпетого, такого ядрёного героизма длиною в жизнь.
Потом у хоббита был провал. Помнил только, как удирал, сломя голову. Но от кого? Он и сам не мог бы сказать - от гоблинов ли, от рыцаря ли.
А наутро в газете он прочёл... То, что он прочёл, было ужасно. С тех пор он не находил себе места из-за чувства вины, пока не узнал, что один из молодых гоблинов снова стал ходить, а другой снова стал говорить.
И вот теперь громада в сверкающих доспехах нависала над ним, готовая раздавить как букашку. Хоббит в который раз за день ощутил непередаваемый ужас, громко пискнул и выскочил за дверь.
-В следующий раз, когда кто-то вознамерится тебя спасать, сразу говори ему, какой ты жлоб! А я до тебя ещё доберусь! - крикнул вслед убегающему хоббиту белый рыцарь.
Несмотря на то, что хоббит бежал очень быстро, он всё же успел подумать о том, что становиться рыцарем ему уже не хочется. Почему-то.
Отбежав от таверны на приличное расстояние и отдышавшись, хоббит стал размышлять о том, куда бы ему направиться. Как уже было сказано выше, он был один-одинёшенек на всём белом свете. Было даже приведено сравнение: аки перст. Но что перст! Ни один перст в целом мире не сравнится своим одиночеством с одиночеством маленького хоббита, потому что у него не было не только близких, но даже дальних родственников. Следует заметить, что это весьма нетипично для хоббита. Но никто и не обещал, что наш хоббит будет типичен во всех своих проявлениях. Нет и ещё тысячу раз нет.
Он был тем самым исключением, которое подтверждает правило. Следовало бы так обозначить эту его особенность: он был одинок, несмотря на то, что был хоббитом.
Итак, куда пойти? Он решил пойти куда-нибудь. Нужно было выбрать направление. К слову, наш хоббит был очень любознателен, и дома у него водилось множество самых разнообразных географических карт (речь идёт о тех недавних временах, когда у него ещё был дом). Поэтому он давно уяснил для себя, где находится север, а где юг.
Юг - это тепло, юг - это лето. Юг - это порхающие бабочки над цветами и над деревьями, и ещё выше, в небе.
Конечно, он пошёл на юг.
На город опустилась ночь. Весенний холод пронизывал до мозга костей. Он знал, что лето начинается ровно там, где кончается весна. Но что начинается там, где кончается город? Хоббит жил на окраине, поэтому гоблинские постройки, да и вообще все городские здания быстро закончились. Начались гаражи для самоходок, металлические ангары, завод по выпуску самоходок, гаражей и металлических ангаров, у которого даже ночью из трубы валил дым. Примерно там, где заканчивался дым от завода, начиналась мусорная свалка. Хоббит особо не всматривался, но даже издалека угадывались фрагменты отработавших своё и отошедших в мир иной самоходок, гаражей и металлических ангаров.
Оказывается, их город точно крепостной стеной был окружен мусорной свалкой. Ах, вот почему, догадался хоббит, из города никак не может уйти злополучная весна (она тут заложница и сама себе не рада), а в город не может вступить лето.
На свалке так зверски смердело, что в этот смрад, пожалуй, можно было забить гвоздь, а на гвоздь повесить шляпу. Хоббит зажал нос рукой и пустился бегом. Краем глаза он успел заметить несколько пар светящихся глаз, и припустил ещё быстрее. Свинокрысы! К счастью, они не сочли его пригодным к употреблению, а то бы ему точно не сдобровать.
Вскоре упоминания о городе стали редеть, и только безумец сожалел бы об этом. А наш хоббит всё шёл да шёл себе вперёд.
Он видел перед собой только ночь. Мокрый снег летел ему прямо в глаза, забирался в ноздри, стекал по голой шее за воротник, сбивая оставшуюся спесь. "Ох, помотаешь ты сопли на кулак", - говорил ему когда-то дедушка, лет эдак пятьдесят тому назад. Именно этим он сейчас и занимался за неимением носового платка, - выходит, прав был дед, хоббит старой закалки, без наматывания соплей не обойтись.
Тупое упрямство засело ему в голову, поэтому некоторое время он не замечал таких мелких неприятностей, как залепленные снегом глаза, которыми можно было видеть перед собой только ночь, при всём желании увидеть что-либо ещё, насквозь промокшая одежда, сапоги, в которых сочно хлюпала вода. Носков не замечал вовсе, давно уже.
-Носки это вообще мелочь, - вслух сказал хоббит и подивился самому себе.
Что уж говорить о щеголеватых лайковых перчатках. Одну из них он потерял, а вторую выкинул вслед за первой - в непроглядную тьму. На кружевные манжеты - писк прошлогодней моды - было невозможно смотреть без слёз, настолько они успели обветшать. Да и не мог он смотреть, помним: глаза были залеплены снегом.
Тупое упрямство должно было рано или поздно смениться на что-то менее возвышенное. Произошло это именно тогда, когда хоббит совершенно измотался и окончательно замёрз. Быстрая ходьба спасала его от холода до поры до времени. Но настал момент, когда он встал как вкопанный, сказав самому себе, что не сделает больше ни шага. По крайней мере, сейчас.
Хоббит протёр глаза, высморкался в кружевные манжеты и огляделся. Он увидел, что полночи месил слякоть на дороге, по бокам которой вздымались тёмные ели-великаны. Дороге не видно конца, а в лесу, если повезёт, можно найти приют - под ёлкой или кустом. Поддавшись самообману, он свернул с дороги, к неприступным елям.
В лесу был снег, белый, не грязный и не слякотный. В лесу была зима. Что ж, подумал наш хоббит. По крайней мере, спрячусь от ветра.
Лес определённо не хотел его впускать. Холодные и скользкие ветки хлестали по лицу, впивались в шею колючими иголками, метили в глаза. Сучья стремились поставить подножку или, на худой конец, сбить с головы шляпу. В итоге им удалось и то, и другое. Споткнувшись о треклятый сук, хоббит полетел в тартарары, уже будучи без шляпы, ставшей чуть ранее добычей какой-то развязной ветки. Освободившиеся светлые кудряшки грациозно подпрыгнули, и хоббит тяжело впечатался в густое наслоение из трухлявых веток, иголок, и наполовину перегоревшего гумуса.
Это была яма, возможно, ловушка для кого-то, прикрытая сверху ветками. Снега не было.
Несколько страшных минут хоббит лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Он воображал, что поломал себе все кости, но к счастью обошлось без контузии. Кряхтя и охая, он уселся на землю и достал из саквояжа фонарь, в связи с чем позволим себе небольшое отступление. Да, у него, как и у всякого нормального хоббита, был при себе фонарь. Не могло не быть. Дело в том, что хоббиты испокон веков живут в норах, под землёй, поэтому фонарь необходим им как воздух. Конечно, гоблинской цивилизации вполне по силам отбить любые здоровые инстинкты у любого здорового хоббита. Но только не в нашем случае.
Итак, хоббит зажёг фонарь и оглядел яму. В сущности, ему повезло. Здесь было довольно сухо, и вполне можно было остаться на ночлег. Он соорудил из веток, прутьев и сухого мха некое подобие гнезда, устроился поудобнее и достал сгущёнку. Эх, вздохнул хоббит, сгущёнка, сгущёнка! Мог ли он предположить, что сегодняшний день подложит ему такую свинью. А ведь, казалось, ничто не предвещало...
Он очень скучал по своей земляной норе. В голове вертелось одно и то же тысячу раз подряд: хочу домой, в трубу. Каждый раз он отвечал себе самому, что, мол, дома-то как такового уже нет, и тогда накатывалось волной отчаяние. Его маленькая душонка при этом так вопила, что впору было зажимать уши руками.
Чуть позже, свернувшись калачиком и маленько согревшись, он стал жалеть себя, и горькие слёзы полились из его глаз.
-Бедный я бедный, никому-то я не нужен... - всхлипывал сердешный.
-Нужен, нужен, - вдруг сказало эхо у него в голове. А хоббит уже и забыл о его существовании. Сейчас он навострил свои маленькие, и без того острые ушки.
-Да кому же? - плаксиво промямлил он.
-Нужен, нужен, - продолжало повторять эхо как сломанный граммофон.
Вслед за сгущёнкой пришла изжога, а вслед за изжогой икота. Когда, справившись с этими новыми бедами, он уснул, ему привиделся сон, в котором он снова был маленьким хоббитом.
"Бабушка, со мной никто не играет, потому что я никому не нужен!" - жаловался он бабушке, заливаясь слезами. "Самое главное, чтобы ты оставался нужен одному-единственному хоббиту на всём белом свете", - отвечала она. "Кому же? Тебе, бабушка?". "Нет, не мне, - она разглаживала его светлые кудри своими натруженными руками. - Не мне. Одному-единственному на всём белом свете. Значит - самому себе". Под бабушкины глупости он и засыпал тогда, в слезах. Что бы она ни говорила, хоббит знал: бабушке он нужен.
Но в одно дождливое утро её не стало. "Ушла вслед за дедом, - прочитал он записку на столе у окна. - Уже не вернусь".
Хоббит проснулся от собственных всхлипываний. Он протёр кулачками глаза, ощутив при этом смутную тревогу. А когда осознал, что он не дома, не в любимой пижаме и не в милой сердцу постели, то разрыдался ещё громче, в голос. И рыдал до тех пор, пока не услышал, что кто-то рыдает вместе с ним. Его пробрал ужас, в спешке он не сразу нашёл фонарь, а тем более не сразу разжёг его. И вправду, рядом с ним кто-то всхлипывал. Хоббит старался направить свет фонаря в лицо страшному незнакомцу, но тот ловко отворачивался, закрывался руками, и постепенно отполз в самый тёмный угол ямы, после чего сидел тихо, ничем не выдавая своего присутствия.
-Кто ты? - спросил хоббит.
-Ты, ты! - дерзко ответил незнакомец.
Зловещая догадка осенила хоббита, благодаря чему он по-новому посмотрел на события, произошедшие с ним. Итак, гипотеза была такова: вчера утром он сошёл с ума, ему стало слышаться нахальное, бесцеремонное эхо, которое теперь воплотилось в некую материальную субстанцию. Руки, ноги, туловище и всё прочее, вот только лица не разглядеть!
Но признавать себя сумасшедшим отчего-то не хотелось. Поэтому, подумав, он решил обратиться к здравому смыслу. "Да не может того быть, чтоб вдруг стало то, чего не может быть. Да чтоб ещё кто-то во что-то воплощался. Обычный усталый путник - а никакая не субстанция! - имел несчастье свалиться в яму, пока я спал. Мне повезло ещё, что, падая, он не сломал мне шею! Похоже, он такой же пугливый. А возможно, такой же несчастный", - подумал хоббит и только вознамерился обратиться к незваному гостю с дружественной речью, как заметил, что тот старается спрятать за спину - что бы вы думали? - огромную бутыль со сгущёнкой! Ах, ворюга, подумал тогда хоббит, ну ты у меня попляшешь!
Несмотря на свой исключительно мирный характер, он набросился на незнакомца с кулаками:
-Мне нечего терять, кроме своей сгущёнки!
Тот оказался не робкого десятка, как вначале предположил хоббит, и дал отпор. Не прошло и секунды, как они уже кубарем катались по дну ямы, крепко вцепившись друг в друга. Наконец, хоббит оказался сверху. Он прижал руки незнакомца к земле, а потом, изловчившись, откинул его растрепавшиеся волосы с лица, чтобы, наконец, взглянуть в глаза противнику. О, боги! Он видел перед собой свою точную копию. Будто в какой-то странный миг своей жизни он раздвоился, его половина долгое время жила отдельно, а теперь они встретились, здесь, в холодном лесу, на дне глубокой ямы...
Или, может быть, это его брат-близнец, о котором он не знал? Таинственные стечения обстоятельств привели его в то же самое место, в то же самое время, что и нашего горемыку. "Так бывает с близнецами, я где-то читал про это", - подумал хоббит, теряя сознание.
И было от чего. Только что он поборол самого себя.
К счастью, сознание покинуло его ненадолго, всего на пару минут. Когда очнулся, незнакомец всё ещё был в яме и таращился на него большими испуганными глазами, прижимая к груди сгущёнку. Лица он больше не прятал.
"И что я так взбесился из-за этой сгущёнки, - с досадой на себя подумал хоббит. - Кем бы он ни был, он очень похож на меня, только маленький. И, конечно, вне всяких сомнений, я намного симпатичней - это видно с первого взгляда. А ещё он очень грязный, но разве это имеет большое значение? Платье можно почистить, лицо умыть. Он мог бы стать моим другом".
Стоило хоббиту подумать таким образом, как незнакомец улыбнулся и отставил сгущёнку.
"Вот чудеса, - подумал хоббит. - А ведь с ним вправду можно ладить".
-Как тебя зовут? - спросил он, пытаясь изобразить на лице улыбку.
-Зовут, - подтвердил незнакомец. - Зовут, зовут...
-Хватит дурачиться, отвечай, как положено!
-Как?
-Как положено!
"Да это сущий дикарь, - подумал он про себя. - Или просто совершенно не воспитан. Свалился он на мою голову".
Оставаться в яме он больше не мог, нужно было идти вперёд. Хоббит посмотрел вверх и увидел, что небо посерело - значит, скоро рассвет. Ну что ж, худо-бедно выспался, пора в дорогу. Он взглянул на незнакомца, который так и не представился. Боже правый. Сидит убогий, грязный, забитый, без шляпы. В чём же он одет? В такой темноте и не разглядеть толком.
-Не хочешь отвечать - не отвечай. А мне оставаться тут дольше недосуг, пора двигать на юг. Там тепло, бабочки, цветы и прочее...
После нескольких попыток ему удалось выбраться из ямы. Сгущёнки початую бутыль он оставил этому бедолаге - авось поможет ему продержаться и не умереть с голоду.
Иногда хоббит утопал в грязи по щиколотку, то и дело проваливался в ямы с холодной жижей, которые, к счастью, оказывались не слишком глубокими. Его хлестали дожди, град стремился пригвоздить к земле, а ветер будто задался целью выдуть мозг из костей. Каждые несколько часов он останавливался, чтобы отдохнуть и растереть ноги.
Через пару деньков нашему путнику показалось, что снега вокруг стало меньше, а по бокам дороги растут не только ели, обитательницы холодных краев, но также встречаются лиственные деревья.
Время от времени его обгоняли гоблинские самоходки, чёрные и смрадные. Они старались обкатить его грязью с головы до ног, но хоббит уже перестал обращать внимание на такие мелочи. Никто не останавливался ради него - спросить, мол, как ты, брат хоббит, не замёрз ли, не хочешь ли есть, не говоря уж о том, не подвезти ли тебя. На такие мелочи он тоже не обращал внимание. Правильно, кому какое дело до бродяги. Гораздо больше он удивился бы, если вдруг одна из повозок остановилась возле него, оттуда бы выскочил гоблин, и задал ему все эти вопросы. Вот это было бы весьма странно и настораживало бы.
Впрочем, не бывает правил без исключений. Так и тут - нашёлся-таки добрый человек, который управлял не самоходкой, а ехал на телеге, запряжённой лошадью. Это был крестьянин. Хоббит удивился, узнав, что бывают ещё такие - крестьяне, в их-то насквозь упакованном, расфасованном, разлинованном и пронумерованном мире. Так вот, крестьянин был настолько великодушен, что подвёз хоббита до ближайшей деревни, в которой нашёлся уютный трактир и даже захудалый гостиный двор. Там хоббит пожил пару деньков, отдохнул, подкрепился, постирался и подсушился. А затем с новыми силами двинулся дальше.
Признаки приближающегося тепла попадались ему всё чаще. Особенно трогало его пение птиц. Он не сомневался, что эти ласковые певуньи устраивают сейчас гнёзда на деревьях и выводят птенцов. Иначе, отчего бы им так петь?
"Вот как пахнет настоящей весной, - радовался про себя хоббит, - настоящей, а не такой слякотной, как у нас в городе". Он останавливался иногда посреди дороги и старался вдохнуть в себя побольше воздуха. Он находил в нём что-то новое, бодрящее, и, одновременно, старое, давно забытое, но такое родное, такое тревожащее душу. Вместе с этими непередаваемыми нотами в его сердце поселилась надежда - примерно так же, как птицы селятся на деревьях. Конечно, он заметил это не сразу.
Ему было приятно, что теперь он просто шёл, а не буксовал, не скользил по слякоти, увязая по щиколотку в грязи.
Так, он научился находить радость в обыденном.
Некоторые участки дороги были выложены булыжником или кирпичом.