Чваков Димыч. Кафе поэтов, сборник, часть третья

Кафе поэтов, часть 3

Кафе поэтов - 25

Кафе с утра похоже на послед

разгрома вездесущего Мамая;

да-а... с той поры прошло немало лет.

Судьба суде'б, конечности ломая,

летела, человечество браня.

Рояль в кустах похож на бронепоезд:

войти без боя в образе коня.

он помогал Агамемнону в Трою.

Здесь пели кочегар и трубочист -

в камин намедни влезли понарошку;

им подпевали барды и врачи,

стуча об стол легированной ложкой:

"Дадим-дадим стране большой угля

и самых-самых разных развлечений.

Не только лишь забавы милой для,

а для совсем иных предназначений!"

В бак собирал унылый половой

вчерашнюю разбитую посуду,

бариста в омут с лысой головой

готов был окунуть свои бермуды.

С барменом водки выпью граммов сто.

Родную речь приберегли, ребята?

А-ну теперь мечи её на стол.

Хотя для тоста, в общем, многовато.

Зато для песни выйдет в самый раз.

В кафе поэтов редкость - композитор,

текстовиков бессмысленных - балласт.

Продюсер их просеивал сквозь сито:

талантливых налево отправлял,

а остальных - в камин на переплавку.

И вот теперь, как в цирке - вуаля! -

нам шпрехшталмейстер перед party рявкнул:

"Кафе, друзья, отнюдь не ресторан.

Здесь острословы пьют по интересам!"

Тут понял я - домой идти пора,

не то пошлют подальше... или - лесом.

Кафе поэтов-26

Дебаты с водкой - ах, не комильфо!

Вот с квасом лучше или же с обратом.

Включил бы ты, чувак, свой диктофон

да записал, как бард попёр на брата.

В кафе случался не такой бедлам,

какой здесь провоцирует веселье,

метёт с оттяжкой ведьмина метла

редуктором гигантской карусели.

Так вот, однажды вечером глухим

тянул джаз-банд мелодию "El Mundo",

а в зале поэтесса от сохи

речитативом выла оду "Тундра",

обертонами выражая суть

напыщенного женского коварства

и осушая виски, как росу,

себя провозгласив при том на царство.

Ей подпевал изрядный эссеист

из гендерных меньшинств и уклонистов,

стендапер на измене, юморист,

в активном заблуждении неистов.

А за соседним столиком дремал

классический плейбой в рогатой маске,

он переспал недельный свой роман

с той самой поэтессою из сказки,

что пела и плясал, как могла,

с натянутой на глобусе короной

в костюмчике "распахнутый реглан"

фасона "боже ж мой!" определённо.

Увидев конкурента сей жуир,

ударил эссеиста прямо в репу.

Тот закричал фальцетом: "Миру-мир!"

и растянулся на полу нелепо.

Кокетка - поэтесса от сохи -

прицелилась плейбою в шевелюру

и с ловкостью пронырливой блохи

ввязалась без сомнений в авантюру

был краток бой, а пир потом длинней,

гуляли трое суток без разгона,

на переправе поменяв коней

и прихватив с чужих коней попону.

Не с той ноги поднялся в сотый раз,

хватив ведро казённого лафита,

сражений убелённый ветеран...

Лежит в ногах... буфета, как убитый.

Кафе поэтов - 27

Кафе поэтов. Скромный юбилей,

накрыто два стола со сценой рядом.

Тостующий в бокал сцедил елей

и объявил: "Ребята, буду гадом,

но своё слово всё-таки скажу.

Наш именинник - памфлетист известный -

наводит на поэтов местных жуть

своей хулою вздорной, если честно!

Его бы нам куда-нибудь послать,

а мы его шампанским привечаем.

Таким, как он, на свете несть числа.

И я его теперь разоблачаю!"

У юбиляра под рукой боржом

и ядра яблок свежего налива.

Как самурай, тостующий с ножом

вмиг оценил сраженья перспективу

и удалился тотчас в туалет,

где и держал достойно оборону...

А в зале зажигал кордебалет

и заедал закускою законной,

расставленной во всей своей красе

меж коньяком и многолетним виски.

А юбиляр-то даже не присел,

пока считал убытки, сплетни, риски.

За паузою "...дальше тишина"

в какой-то театральной постановке.

"Жена! - кричал поэт. - Ау, жена!

Куда ты делась, милая плутовка?!"

А та стоит со скалкой у дверей

и - знай себе - охранника мутузит.

Потомок Хама - хан Мутуз-гирей

у барной стойки поглощает смузи.

Дела идут вполне себе ништяк:

дежурный лабух шпилит "Алабаму",

царевна-Лебедь курит не взатяг,

как паровоз на первой ветке БАМа.

Двух мюзиклов известных режиссёр

испачкал купидонами салфетку.

Продюсер заключил с ним глупый спор -

уговорит ли в полчаса кокетку

уйти с ним ночевать на сеновал

разваленного в пух и прах колхоза...

"Что наша жизнь? Слова, слова, слова...

Я офицер брутальный, донна Роза!"

Кафе поэтов-28

Кафе поэтов встало на ремонт,

сегодня негде спрятаться от ветра.

От аллергии гидрокортизон

втирал романтик в кожу очень щедро.

Печальный критик, прикусив типун -

на языке был заработан в прошлом, -

внедрился в скромных лириков толпу

и с нею грелся, и смеялся пошло.

Горел гипотетический костёр

черновиками вычурными полон,

Создатель над поэтами простёр

обрывок неба. Окаянный Воланд,

всех слуг своих собрав вокруг себя,

поставил им текущую задачу:

голимых графоманов истреблять,

а "датскую" поэзию - тем паче!

Поэты сбились, бедные, в кружок -

им места нет и некуда податься.

Трепал норд-ост ЛГБТ-флажок

и звал... Куда - несложно догадаться.

Играл оркестр на сцене вальс-бостон

не слишком-то зелёного театра,

хлестал под скудным лужам флогистон*,

приговоривший лириков к стоп-кадру.

Лишь футурист смотрел беспечно вдаль,

но, вдруг поняв неистовость мелодий,

немедленно сорвался в пляс... Пигаль.

Такая страсть до крайности доводит!

А вот в кафе трудился целый взвод

невероятно творческих узбеков,

предвосхищая вскоре торжество

поэзии "титанового века".

* Флогистон - гипотетическая "сверхтонкая материя", "огненная субстанция", якобы наполняющая все горючие вещества и высвобождающаяся из них при горении. Термин введён в 1667 году Иоганном Бехером.

Кафе поэтов-29

Разрушен дом, но всё-таки не весь.

Кафе поэтов нынче вроде стройки,

поэт и критик здесь проходят тест

и посещают курс шитья и кройки.

Ремонт закончат весело друзья,

потом откроют клуб для посещений.

Жаль, кто-то снял с доски у них ферзя

залогом в счёт аренды помещений.

А, впрочем, это вовсе не беда -

наступит время, чтобы рассчитаться

и разнести стихи по городам

под маскою рекламных публикаций.

Всё ближе час, когда подступит срок -

кафе откроет твёрдою рукою

не спонсор и не гендерный порок,

а кто, не знаю - по прозванью Кое.

Народные артисты запоют,

с трудом взобравшись на крутую сцену.

От пародиста аховый уют

на стойку бара рухнет непременно.

Банкет венчает незабвенный плов,

строителями вынянченный ловко,

и критик, проглотив немало слов,

поздравит заведение с обновкой.

Подарит юбилейный фолиант

"Гламуриздат" в титановых скрижалях.

Духовный вождь, воткнув в петлицу бант,

утопится в хтонических медалях.

И тут пойдёт такая колготня:

поэтов детских вызвав на дуэли,

приступят акмеисты сочинять

слова любви под перестук капели.

Прекрасная весенняя пора,

да только век отчасти сер и мрачен.

Пора на смену, футурист! Пора!

Пора крыть крышу, романтичный мачо!

Кафе поэтов-30

Открыта дверь - входи сюда любой,

коль ты сегодня числишься поэтом.

Будь ты хоть евро... в общем, голубой,

тебя здесь угостят закуской ретро.

Король закусок - синий огурец -

купается в сиреневом рассоле,

а с гендерным неравенством борец -

имажинист, метафоры мусолит.

Бурчит в печи заправка холодца:

с хвостом быка мослы вступили в схватку.

Несёт к столу горшок официант,

чугун сжимая вышитой прихваткой.

А в чугунке ядрёный рататуй

всех в зале поражает ароматом,

летят в пространство и под хвост коту

официанта раненого маты:

он руку неожиданно обжёг,

а та, конечно, жутко пузырится.

На сцене футурист кладёт в мешок

останки обезглавленной царицы.

Пусть это кукла, только и всего,

но в шутке, как известно, доля шутки,

и в каждый слог вербального арго

развесистую клюкву тащат утки.

Убитый клоун - повод погрустить,

оживший демон - повод посмеяться.

Кафе поэтов, строгий аудит -

суровый критик в институте граций.

Тихонько умолкает звонкий смех,

проверка не для праздного веселья,

не для гулянок и не для потех...

Хотя в кафе поэтов новоселье.

Кафе поэтов-31

(аудит)

Инспекция. Кафе поэтов. Жуть.

И круговая, как дурак, порука,

и золотой зарплатный парашют

администратор ищет в центре круга.

Инспектор же - налоговый вполне,

хоть с виду не похож на живодёра.

Бесстрашный лирик - бледный оппонент,

не выносивший из кафешки сора,

твердит ему, мол, мы здесь молодцы:

растраты краж, увы, не наше дело!

Поэту подпевают бубенцы,

шипит на сковородке блин горелый;

не блин, короче, а какой-то ком,

с ним рядом повар - шеф от рестораций.

Под окнами - совсем недалеко -

сверкают вспышки дерзких папарацци.

У муз сегодня очень много дел,

они поверх инспекции отважны.

Поэт - певец ведических идей -

ругается меж тем многоэтажно.

Сам мягок, но немного не в себе,

как дубликат словесного жонглёра.

Накличет он, смотрю, немало бед,

наехав невзначай на контролёра.

Когда ты сыт, то рифмы ни в дугу.

Голодный же поэт клопа кусачей.

Из синей птицы некогда рагу

готовилось практически иначе,

чем нынешний цыплёнок тапака,

убитый камнем серым из рогатки.

Поэт подсел на водочный стакан,

и в этом путь в искусстве, если кратко...

Ты посмотри: инспектор рядом с ним!

Какое чудо - песни так и льются!

В кафе горят бенгальские огни -

Финансовых не будет экзекуций!

Инспектор пьёт три дня на брудершафт

и с музами целуется развязно,

а руки спорадически дрожат,

но для кафе дрожанье не опасно.

Всё оказалось просто между тем:

инспектор - одноклассник футуриста.

У них нашлось немало общих тем.

Кафе поэтов. В документах чисто.

Кафе поэтов-32

Кафе поэтов третий день подряд

гуляет слегонца напропалую,

Шампанского здесь целые моря,

и ксёндз нетрезвый вместо "аллилуйя"

кричит: "Налей мне бимберу* ещё!"

уставшему до чёртиков бармену.

Тому прозаик руку на плечо

просунул шутки ради из дольмена.

Дольмен с Кавказа нынче привезли -

сломали стену, изгородь и ноги.

Раввин, хвативший бимберу в разлив,

уснул в подсобке - прямо на пороге.

Прозаик сразу что-то загадал,

пробрался внутрь дольмена против правил.

Хоть нету пользы, нету и вреда,

жаль - только карму этим не поправил.

Гулял народ в кафе три дня подряд,

гудели провода, столбы и рельсы

под яростный и з я ч н ы й звукоряд,

и смачным гюйсом развевались пейсы

упавшего раввина. Между тем,

пан ксёндз кричал неистово: "Пшепрошем!"

Певицы диско, не снижая темп,

всё лезли обнажёнными из кожи.

Клонился в сон полуночный ковбой -

переодетый критик в джинсах "Вранглер".

Тянул раввина критик за собой,

банкетный дух пружинил в ритме танго.

Калашный ряд непознанных причин,

палящий зной не высказанных следствий:

поэт-народник в казино ловчил

и пил при этом явно не по средствам.

Зато тапёр, под Уандера кося,

таращил под очками злые зенки.

И сказочку из жизни поросят

переложил на тему летки-енки.

Кафе поэтов третий день подряд

гуляло под мелодии латинос.

И я там был, по правде говоря,

и кое-как все эти танцы вынес.

* бимбер - крепкий польский самогон; изготавливается из картофеля или фруктов.

Кафе поэтов-33

В кафе струится сладкий фимиам,

здесь взялись непутёвые поэты

собрать из звуков непослушных гамм

какие-то народные куплеты.

Один академический стилист,

хватив лафиту терпкого полкружки,

сказал с нажимом: "Знаю, Ференц Лист -

совсем почти, как для поэтов Пушкин.

Такой же маргинал и озорник,

любитель пошутить и оторваться..."

"Отец, послушай - не неси Ъерни!

Не нужно нам вот этих провокаций! -

ответил резвый критик от сохи,

кумир и верный ставленник Главлита. -

Довольно с нас филистерской трухи!

А ну-ка, с пляжу, бледная элита!

Народное нам больше по душе,

а классику послушаем в театре".

"Кто верует, тот хоть чуть-чуть блажен,

тот элемент в ряду народных матриц", -

продолжил деревенщик и запел,

да так, что всю охрану подкосило:

"Купил я слегонца велосипед,

не нужно с ним соляры и бензина.

Да вот беда - мне в горочку никак

не въехать к дроле с пьяного похмелья.

Куплю спроста электросамокат

или сегвэй - покруче же, чем велик!"

Сорвался в пляс какой-то символист,

и полились похабные частушки,

едва лишь оторвавшись от земли,

как диких кур ощипанные тушки.

Разделась футуристка в полный рост

и на шесте крутила танец с саблей.

В устах имажиниста зрел вопрос

и с них срывался криком: "Крибле-крабле!"

Тянулся трагик в струнку над столом,

исполнивший куплет про "баба с возу",

а после, скушав пенного галлон,

сыграл на скрипке. Моцарт. "Лакримоза".

Стилист академический повис,

подтяжкой зацепившийся за люстру,

и не смотрел бедняга вверх и вниз,

цитируя на память Заратустру.

А критик - его главный оппонент -

кричал, мол, вы меня не проведёте,

лишь намекнув бесстрастно о цене,

заложенной в красивом анекдоте:

"Внесёшь её - тебя вернут на пол,

казённого поэтов заведенья,

ведь это вам не скромное сельпо -

кафе поэтов тратит много денег

на пьянки, на иные торжества,

на творческие встречи с чуваками.

Тут, извините, не до озорства -

добыть добро способней кулаками!"

Кафе поэтов-34

Аншлаг уже с утра -

гастроль в кафе поэтов;

звенит алле-парад

по всем площадкам лета.

Заехал du Soleil

в наш грешный край случайно

- Алло, алло... Алле!

Der Zirkus eine kleiner*.

Сегодня не танцпол,

арена для жонглёров;

кафе и мюзик-холл -

на откуп гастролёрам

отдал директор наш

и гений на полставки.

"Карман, шарман, винтаж -

не потеряйте в давке

бумажники, ключи,

а также бронзулетки!" -

униформист кричит,

рычат медведи в клетке.

А клоунов дуэт,

открывший представленье,

понёс конкретный бред

без устали и лени.

Один был клоун рыж,

как солнце за порогом

или в патроне пыж,

забитый туго Богом.

А белый лицедей

с печальными глазами

на публику глядел -

как бы сдавал экзамен

на то, чтоб разводить

на жалость томных женщин -

мол, маюсь я один...

не больше и не меньше.

Закончилось ревю

отменным карнавалом:

был маскарад, салют

в экстазе небывалом.

Гуляли пару дней

и мёды ели-пили,

разнузданных коней

едва не утопили.

* (нем.) исковерканное выражение "один маленький цирк".

Кафе поэтов-35

Двадцать первый век, кафе поэтов,

в ресторане кончился коньяк.

Водки выпить - много ли эстетов?

Каждый не эстет - почти маньяк!

Здесь менял вчера Париж на мессу

малосимпатичный акмеист,

бузотёр, общественник, повеса,

прилипавший, словно банный лист:

залезал в исподнее с ногами,

разводил поэтов на "фу-фу",

на душе носил тяжёлый камень,

вызывал смятения тайфун

в душах скромных безответных женщин

и в сердцах отважных поэтесс.

Жан Барков - не больше и не меньше,

в коего вселился мелкий бес.

С ним сразился вышедший из тени

лирик, деревенщик, скандалист

не за славу - больше из-за денег,

тот ещё - дубовый банный лист.

Не на шутку передрались барды,

рифмами друг дружку извели,

драли глотки, с мясом бакенбарды,

жалили, как гневные шмели.

Истомились и упали в угол

еле дышат черти через раз -

уходили бедные друг друга,

приведя поклонников в экстаз.

А оркестр меж тем лабал ламбаду,

развлекая танцами народ.

Акмеист кусался от досады,

деревенщик же - наоборот -

предавался грустно мазохизму

и скулил на полную луну.

Призрак проходящий коммунизма

рвал на деке первую струну.

Шпрехшталмейстер звонким камертоном

объявлял явившихся гостей;

козни, заплетённый в препоны,

излагая в виде новостей.

Цербер спал в подсобке, как убитый,

маханув стаканчик портвешка,

а в кафе-поэтов в "маргариту"

наплевал халдей исподтишка,

исчерпав на том запасы желчи;

на Голгофу местную взойдя -

навсегда лишится дара речи

и цитат забыв калашный ряд.

На эстраде пляшет Арлекин.

Двадцать первый век, кафе, бариста,

- Посмотрите нашу карту вин.

- Мне конкретно - выпить водки, чисто!

Чацкий по понятиям, режиссёрская версия

*монолог героя перед занавесом*

Я в "Грибоедове" тихонько закушу,

грустить не стану и карету кликать.

Я - Чацкий, я честняга, гаер, шут;

меня бы снял Витторио де Сика

в какой-нибудь из откровенных сцен

душевного стриптиза двух актёров...

Молчалин, сука, свой превысил ценз

и Софочку оттяпал очень скоро.

Но мне она и даром - ни к чему,

от умных баб случаются проблемы:

и "азЪ воздам!" и горе по уму...

Один чувак окучил эту тему.

В его словах саратовский прикол

о тётке, что в глуши минорно тужит.

Сей Грибоедов сладил протокол

и прожужжал элитной тусе уши

о том, что мне не стоит доверять,

поскольку я - коварный вольнодумец,

мол, не дурак, но горе - от царя,

плюс либерал... и - "вот вам Чацкий в сумме!"

Я сам себя прекрасно развлеку

и успокою. В этом ли засада?!

"Ах, одиночество, как твой характер крут..."

Меня гнобили, а теперь не рады,

когда я к ним с братвою привалил

и порешал вопросы по понятьям,

как долг перед писателем велит,

а также перед зрителями, кстати!

Я - Чацкий, "Арлекин, я - просто смех",

мне Фамусов ни разу не учитель,

а Скалозуб - три пишем, два в уме,

регресса эпигон и покровитель -

лишь антипод и злостный мракобес.

И только я весь в белом, будто льдина.

Не слишком, впрочем, значим здесь мой вес,

ну, а в сердцах московских холодина!

Белые ночи в обнимку с поэтом

Неумело просыпало светом

через сито грибного дождя...

Солнце снова гуляет с поэтом,

снова бабушки зорко глядят,

чтоб, смотри, обнимались не очень,

чтоб всё чинно, как совесть велит...

День пошёл на свидание с ночью,

той, что рыбой лежит на мели

и блестит в пене вод мельхиором,

амальгамой спускаясь с небес.

Ночью день прогорает, как порох,

Заполярному солнцу вразрез.

В сумрачном раю

Свет фонарей, затмивший злато лун,

сверкает, будто спутников глаза.

Дрожит в прицеле тонкая латунь -

струна от горизонта к образа'м.

Темнеет! В небе нет ни ветерка -

здесь нет движенья очень много лет,

лишь под кадык залитая тоска -

моей любви не вытравленный след.

Волна поветрий предрекает штиль

высокого в патетике пера...

А ты, любовь, меня за стиль прости,

за этих слов, на пафосный парад -

прибывших и натянутых в строю.

Я был бы в дождь промокнуть очень рад,

но вёдро в этом сумрачном раю,

и нет прохлады - страшная жара!

Мы этот рай покинули вчера,

как будто уезжали погостить

в далёкий край любви... et cetИra,

где птица Феникс клёкотом жестит.

Чаепитие в виду колеса Сансары

продолжаем разговор

Какое утро! Консоме из роз

в парах любви классической метаксы

нам Пушкин Саня к завтраку привёз!

Ах, утро, что длинней соседской таксы!

Нальём росы', разбавив коньяком,

заварим чай цейлонского развеса.

Пусть кто-то любит кофе с молоком:

не то что мы - поэты и повесы!

Нам этим утром хочется чудить,

немного диво жизни отмечая.

А сколько там осталось впереди?

Сто сорок тысяч вёдер чудо-чая!

Крыжовенным вареньем будешь сыт,

когда его употребляешь с ситным.

Создатель в нашу сторону косит.

Хотя его на радуге не видно,

он где-то там смеётся в унисон

питая резонансом наши души.

Сансары обозренья колесо

над местом чаепитья так и кружит.

Обманутый

(фантазия на тему классиков)

Был Чацкий крут - яйца крутого круче

и бронзовей, чем бронза на свету.

Другое дело - что слегка колючий

и что немного всё-таки хвастун.

В Москву приехал в ранге дипломата

и с виду не какой-нибудь мажор.

Онегина он почитал за брата -

жил в Петербурге выше этажом,

а третьим Штольц примазался к компашке,

Обломова оставив на бобах.

Бывало, водки врежут по рюмашке

и тут же отправляются в кабак.

Ведут там философские беседы

с отрывом на текущую дуэль.

В английский клуб слетаются по средам,

там вслух читают мутную "Die Welt".

Богатыри большого интеллекта,

три идола классических идей!

О них мне рассказал заезжий лектор -

выжига, рвач, хапуга, прохиндей.

А я ему внимал, как будто другу,

меня же этот жулик обманул.

Как только встречу - не подам я руку,

чтоб осознал он впредь свою вину.

Илион, возвращение

На лайнере "Гранд Сиракузы"

я шёл потихоньку в Итаку

к своей Пенелопе желанной;

царём здесь работал когда-то,

пока не поехали в Трою

с другими царями на дело -

надрать местным париям жопы

и чью-то там честь защитить.

Мне бурю отправили боги

навстречу, чтоб сбить с панталыку,

надолго в пути задержавши,

и бабу прислали в постель.

Звалась она просто Калипсо,

меня беззаветно любила -

аж, семь героических лет.

Но от неё я уехал

на лайнере "Гранд Сиракузы",

купив в интернете билет.

Зачем мне чужая красотка,

к тому же, сдаётся мне, нимфа,

коль дома скучает жена?

Литературный исход

Из объегоренной Вселенной

мы отъезжали в ранний час -

в ад уходили постепенно,

слегка копытами стуча-с.

Сиял нам Космос исподлобья

каскадом ярких фонарей.

И бесновалось антик-лобби:

- А-ну, верните нам царей!

Но, сняв короны между делом,

мы шли и шли себе отсель.

Мела пурга, метелью пела

в ближайшей лесополосе.

Мы ей брутально подпевали,

поэты, критики, цари,

отшлифовав слегка детали

и заключив с собой пари,

мол, здесь без нас не колосится

большой и маленький тираж

и не помогут в том юрлица

или дежурный эпатаж.

Куда там древнему Парнасу,

когда с Главлитом мы на "ты".

Искусству быть! Искусство - в массы!

Долой пижонство и понты!

Муза в обузу

У меня в кармане фантик

и полдоллара в горсти.

Я с утра почти романтик,

а со мной крутой мастиф

по фамилии Степанов,

по прозванию Абрек.

Встали мы с мастифом рано

и отправились на брег,

типа, моря-акияна -

продышаться на ветру.

Жизни я спою осанну

спозаранку поутру,

а потом ещё залаю

псу Абреку в унисон

где-то воет сука злая

в стиле "лагерный шансон".

Ну, а нам с Абреком нету

дела до её затей.

Океан. Раздолье. Лето.

Кофе сварен на плите.

Миску вылизал Степанов,

козырнув одной из лап.

Встали с ним сегодня рано,

переделали дела

и теперь, поев от пуза,

задремали на часок.

Обожди немного, Муза,

рифмой не зуди в висок.

У меня в кармане фантик,

счастья выводок - в горсти.

Будь я подлинный романтик,

вряд ли б Музу отпустил.

Новый русский барин, версия

Обломился унылыми щами,

ключевой омываясь слезой;

теребил эволюции знамя

концевой отрезною фрезой!

Целовал - да на верность всё клялся -

крест серебряный, будто бы князь.

Шёл по жизни немыслимым галсом,

словно мерзкая ведьма смеясь...

Отливал восхитительной бронзой,

шоколадом горчил на губах:

аллигатором съедено солнце

вместе с зайчиком на сапогах.

Рассыпался вокальной кантатой,

надрывая дежурный напев

по мотивам гламурного мата,

прославляющим скорый успех.

Умилялся чужому несчастью,

отваливши на горе пятак.

Оплатил избирательный кастинг

серебром за поимку Христа.

Предавал, продавая и плача,

хохотал, убивая друзей.

Настоящий... заслуженный мачо...

в безалаберной скотской красе!

Чацкий в Берлине

"Карету мне, карету!"

А.С. Грибоедов

- Куда меня карета завезла?

Как будто бы в Париж,

но нет

здесь башни Эйфелёвой;

в самом себе разлад...

Шалишь!

Я -

Чацкий, а не клоун!

"Берлин", - читаю на стене.

И азЪ воздам!

В Берлине Чацкому сменили имя

и позывной сменили...

в Берлине...

Теперь он Холтофа бутылкой - по затылку

(не будет гад ухмылкой

раздражать ни Мюллера, ни Шелленберга-ли'са)

и шкурку не попортил...

А этот Айсман лысый -

какого чёрта?! -

опять суёт свой нос туда, где Штирлиц не валялся...

Та-а-ак, где-то здесь был галстук -

без галстука до Бормана тащиться

способен только нищий

и духом, и везде -

в музей!

Решительно - в музей!

А после появился пастор Шлаг...

ЭрСэХэА. Берлин. Аншлаг.

Радистка Кэт, навстречу Чацкий

прёт от "Заставы Ильича",

и прёт при этом перегаром,

довольно старым.

Молчать! Не нужно отвечать,

коль Плейшнера опара

не взошла...

А как там пачпорт Шлаг?

Ништяк!

Ведь он тренировался -

весь "Роза Хутор" исходил на лыжах.

Ни разу не попался,

теперь к Европе ближе ...

Верней, к её Совету.

Совет им да любовь!

Меньшинства подождут,

от Пусси Riot отломив гормонов...

- Сыграй нам, Штирлиц, на гармони!

- Иди в скирду!

- OK, уже иду!

И всё-таки - я Штирлиц или Чацкий?

Вопрос решительно дурацкий -

как пецки-сацки!

Руслан и Людмила, версия

синопсис

На валуне варяжской сейды¹

где тридцать витязей живут

и совершают ночью рейды

во сне и также наяву,

сидел Фарлаф - чувак известный,

болтлив не в меру и труслив,

абориген, по сути, местный,

но тёмный, будто чернослив.

Хотел меж прочими Людмилу

он в Лукоморье отыскать.

Ему Наина слила биллинг;

до непристойности резка,

сказала, вдруг в наборе ASCII:

"Найдёшь девицу и катись:

и без тебя здесь тесно в сказке;

ты, керя, тот ещё сюрприз!

Нам и Руслана - с перебором

хватало, в общем-то, всегда.

Езжай с Людмилой в Киев-город,

чтоб здесь не нанести вреда!"

Рогдаю мудрая Наина

путь указала - норд-норд-вест;

его Руслан под воду кинул,

чтоб не искал чужих невест!

Теперь Рогдай живёт с русалкой,

в ночи пугает рыбаков,

живёт ни шатко и ни валко

во тьме языческих веков.

Ратмир младой пастушку встретил

и о Людмиле ни гу-гу,

упал его в дружине рейтинг.

А он с пастушкою в стогу

блаженство, как безумный, ищет;

ему с ней очень хорошо

ловить флюид духовной пищи

и есть в стогу яйцо пашот.

Фарлаф к Владимиру поехал,

но был, стервец, разоблачён,

его слова - иным потеха,

иным и вовсе чёрте чё.

Руслан Людмилу - хрясь из спячки! -

спецом подругу разбудил.

И тут пошла в палатах драчка,

сам князь Владимир впереди!

Богатыри собрались в стаи

и разлетелись... кто куда.

Пророк Свидетелей Минтая,

совсем не ведая стыда,

по Лукоморью полз поддатый,

нагой, почти что не в себе

и голосил нездешним матом,

и накликал сто бочек бед.

Да только Финна и Руслана

не ожидал увидеть он.

Болят-болят пророка раны,

понёс пророк большой урон.

Я на пиру гулял позднее,

и по усам текилу лил,

и карлу называл Линнеем

и солью Северной Земли.

¹ Среди нерешенных проблем исторических памятников Севера "сейды" занимают первое место. "Сейдами" они по ошибке называются только в России, в других странах есть свои названия - в Швеции - "наседки", в Финляндии - "каменные столы", в США и Канаде - "взгроможденные валуны". Сложились три условные "школы" исследования этих рукотворных этнических памятников - в России, Швеции и США. Наиболее продвинутой и научно обоснованной является шведская. В шведской археологии "сейды" считаются памятниками северных кочевых народов, в отличие от южноскандинавских мегалитов (дольменов), которые принято относить к оседлым народам бронзового века.

Татьянин день

- Змею-измену звали Анной?

Она умчалась на метро.

- Ужель? Она звалась Татьяной,

жила-была на четверть МРОТ.

Светла, наивна и субтильна...

Как будто бабочка к огню,

ко мне сперва стремилась сильно,

напоминая инженю.

Потом решительно отъелась,

заматерела, запила.

С моим соседом-гадом спелась,

собрала шмотки и ушла.

А я, разбитый и пастозный,

с соседом подлым слёзы лил:

хоть выпил с ним, но было поздно.

Чуть ниспадая до земли,

мы вспоминали нашу Таню

и проклинали день и час,

когда она тревожной ранью

сбежала пьяною от нас.

Обоим сразу изменила

и не подумала грустить,

стащила комп и две мобилы,

с кредитной карточкой в горсти.

Ещё кошель, как в воду канул,

пиджак, жилетка и комбез...

- Её, я помню, звали Анной.

- Да нет же! Танькой, вот те крест!

Дым отечества

"...Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?"

А.С. Пушкин

Тургенев сел обедать в ресторане,

Париж сиял огнями, как сельпо;

просвиры жрали просвитериане

и пили спирт, не соблюдая пост.

Суп луковый - как луковое горе -

печальный приносил к столу гарсон.

Тургенев же гарсона жутко троллил -

на чай давая постер "Люк Бессон",

где режиссёр, проспавший всё на свете,

и лихо проворонивший гастрит,

стоял с послом в малиновом берете

с шабли и круассанами внутри.

Ел фуа-гра Тургенев на закуску,

но плохо лезло после холодца.

"Я здесь француз, хотя по духу русский,

а ты, гарсон, считай - официант", -

сказал Иван Сергеевич сурово

и доллар опустил тому в карман.

Гарсон культурный - в Кембридже подкован,

в Париже разбазаривший талант -

довольно неожиданно заплакал

и всем сюрприз на блюде преподнёс:

"Я так люблю с Ростова-папы раков

и в Люберцах пропаренный овёс!

Меня скорей в Россию заберите;

лягушки мне, увы, не по нутру!"

Иван Тургенев - кулинарный критик -

и как писатель безусловно крут:

историю печального гарсона

он описал в романе странном "Дым",

а тот, продав последние кальсоны,

Тургеневу вдруг стал почти родным -

служил как дворник Ваниной мамаше,

предпочитал на публике молчать

и есть на завтрак тыквенную кашу,

и на Муму задумчиво мычать.

Литературно-агентурная сеть

"С Бальзаком был на дружеской ноге,

хотя считалось: тот - двойной агент..."

"А.И. Хлестаков и его деяния на пользу империи", из дневников Осипа, верного слуги и ординарца

Двойной агент с наколкой "ноль-ноль-два"

в интимном месте слишком пылкой плоти,

Бальзак хмельную чарку поднимал,

"Евгению Гранде" в своём блокноте

кодируя в энигменном* бреду,

"Гобсека" забивая в шифрограмму.

А веком раньше Жанна Пампадур -

агент ноль-ноль и фирменная дама -

отменно разводила короля,

напыщенного отпрыска Бурбонов.

Ах, как он Жанну эту умолял:

"Вернись ко мне, хоть пешею, хоть конной!"

Но первым был, естественно, Стендаль -

писатель и биограф безупречный.

Наполеон вручил ему медаль -

масон масону помогает вечно.

Фандорин принимал контрастный душ,

вот тут-то и затеялась интрига,

когда Стендаль спросил: "Ты третьим буш??"

Эраст замялся - он же был заикой.

Но долго трудно паузу держать,

к тому же - мураши бегут по коже.

Эраст усы расправил, молвил: "Ша!

С-с-согласен я, з-з-зайду н-н-емного позже!"

Четвёртым вербанули Колобка -

тот мало вызывает подозрений:

сферичен он, броня его крепка

и про него сказал однажды Ленин,

мол, хорошо, коль человек с ружьём,

когда не человек - намного хуже:

бац! - дело на любого вмиг сошьёт,

а Колобок - сферический, он сдюжит.

Героев много угодило в сеть:

Молчалин с Хлестаковым и Хлопушей,

Гринёв и Белоснежка, гномы все...

Не веришь мне? Не нравится - не слушай!

* "Энигма" -- шифровальная машина времён Второй мировой войны.

Не та планета

по мотивам повести "Маленький принц" Антуана де Сент-Экзюпери

и стихотворения "Середина февральского ига" Лилии Тухватуллиной

Тишина над ночною пустыней,

звёзд кристаллы солёные - страсть!

Роза вянет в остывшей кабине -

в перекрестии пушечных трасс.

Освещает фонарщик планету

колдовскими огнями любви...

Над Сахарой тягучее лето -

бесконечный до неба клавир

миражей, возникающих, будто

оркестровка в моей голове...

Принц планету опять перепутал

или - мог перепутать вполне.

Движение

Вечер прожорливый, как анаконда,

гонит по жизни бессмертного Воланда.

Страсти стремительно стереотипны,

stereo-сонны, стерео-VIP-ны...

Ведьмы за бесом вампирами вьются,

час спиритический - крутится блюдце.

Спят полубоги в полёте альковном,

демоны ангелами аккредитованы.

Мастер приводит с собой Маргариту...

Тоже бессмертная, в общем, элита.

Мы ж, уходящие в прорву столетий,

Скромно в трамвае - на "Аннушке" едем...

Комментарии: 14, последний от 25/06/2023. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 27/05/2023, изменен: 30/05/2023. 52k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2
Аннотация: То, что не попало в первые два сборника этого "кафе". Здесь часть 1, а здесь - часть 2.

Чваков Димыч : другие произведения.

Кафе поэтов, сборник, часть третья