Аннотация: Естественно если рассказ называется "Хорошая память" речь пойдет о плохой. Но иногда плохое переходит в хорошее. Мечтаю как О.Генри писать короткие трогательные рассказы.
Dино Dинаев
Хорошая память.
Рассказ.
Сергей Акимов был по жизни раздолбай-осеменитель. Ему чуть перевалило за 20, а число отработанных самок достигло сотни. Гроссмейстерский результат. Если про иных можно было сказать: "Он шел по жизни смеясь", то про Акимова больше подходило "Он шел по жизни тряся и засевая". Его молодая жизнь была расцвечена рядом скандалов. Он проучился семестр в политехе, где его даже не допустили к зачетам из-за череды пропусков и необузданного секса в общаге. После этого пару месяцев он числился сантехником в местном православном университете, и был уволен, когда вскрылись его интимные связи с попадьей, а также из-за прорыва горячей воды и вызова МЧС.
Дуру Клейменову Зинку он подцепил в баре. Акимов обладал потрясающе детским для его возраста лицом, и на самок это действовало как удав на кролика. Секс давался Акимову легко, из-за чего он стал испытывать в последнее время даже некоторое затруднение, опасаясь за свое здоровье, быстро растрачиваемое в диких оргиях.
Зинка работала ночной санитаркой в детском саду и могла предоставить для беспробудного секса одну или несколько из многих десятков детских кроваток. Акимов аки одинокий волк пришел ночью, готовясь к прелюдии к очередному блуду и не догадываясь, какой жуткий ожидается финал.
К трагедии вели сразу несколько событий, каждое из которых само по себе было безобидным, но совпав все вместе они сплелись в тугой узел, никакому Македонскому не разрубить. Первое. Печь в столовой включали на прогрев с утра, в этот раз повариха попросила включить печку с вечера на пару часов.
Естественно любовники в пылу острых ощущений напрочь забыли о просьбе дернуть рубильник через указанное время. Тоже вроде ерунда. Но пропыхтела бы печка до утра, получила бы санитарка на орехи от поварихи. Но тут вступает в дело второй фактор. Торопясь на свидание и вожделея от вкушения как вдует очередной дурынде (надо сказать Акимов ненавидел всех девушек, с которыми как говорится, вступал, считал их всех глупыми пробками и озабоченными тварями, хотя и был первейшим среди них), так вот, торопясь, он провалился в лужу и промок. Недолго думая, он бросил штаны и носки на горячую печь, не догадываясь, что видит их таком виде в последний раз.
И опять-таки не фатально. Ну сгорела бы кухня вместе с примыкающими к ней ночными яслями. Отремонтировали бы, да и забыли. Но это только в том случае, если бы в яслях не оставался на ночь Пашка Воробьев 3-х годов отроду. Справедливости ради надо сказать, что он не должен был оставаться, если бы мать не привела очередного ухажера и Пашка сильно мешал. Посему она договорилась с воспитательницей на пятихатку, что оставит мешающего ей ребенка. Опять-таки все бы ничего, предупреди воспитательница ночную санитарку, но за ней как раз заехал молодой муж, впечатал ей поцелуй с языком, она и позабыла все на свете.
Так и получилось. В спальне для взрослой группы Акимов вымучивал из себя очередную хитрую позу, в это время в противоположном конце садика, в ночных яслях сопел одинокий Пашка, на боку, руки поверх одеяла, а между ними на печи уже начинали полыхать давно не стиранные джинсы Акимова.
Юрию Тимофеичу исполнилось 87 лет, и у него было не в порядке с головой. Как ни странно, все-таки это было связано с памятью, когда впервые это случилось, он помнил отлично. В тот день он шел в аптеку. Та располагалась в одном квартале с его квартирой, так что затруднений до нее добраться не вызвало никаких. Правда, когда Тимофеич дошел до аптекарши, то напрочь забыл, какое ему надо лекарство. На языке вертелось, ведь помнил, ерунда какая, а не давалось. Он даже посмеялся над собой. Потом хуже. Пошел он домой, и тут случилось то, что случилось. День был ясный безветренный, лето в разгаре, и тут словно ветерок возник уже в голове. И этот самый ветерок будто напрочь выдул все мысли. Он забыл все: куда шел, где живет, имя свое забыл. В голове сделалось пусто как в убранном после покойника доме. Он навсегда запомнил ощущение незамутненного никакими мыслями счастья. Он просто шел. Бесцельно и бездумно, и ему сделалось безумно хорошо. Как в детстве, когда больше бегаешь, тем счастливее. Он прошел пару улиц, потом свою улицу, не догадываясь об этом, затем квартал. Затем соседний. Пока не дошел до лесной зоны. Сторож одной из парковки подозрительно спросил:
-Ты куда, дед, собрался?
-Домой иду! -ответил Тимофеич.
-А где твой дом?
И тут Тимофеич четко назвал адрес. Память вернулась резко, как и ушла. Сторож тоже это понял, никуда Тимофеича не отпустил, тот рвался продолжить путь, по телефону самого Тимофеича связался с Дашей, его единственной дочкой, старуха померла уже несколько лет как. Даша примчалась недовольная.
-Где тебя черти носят?
-В аптеку иду! -он не понимал, чего от него хотят, и дочка от этого впала в раж и наорала на него.
Сторож счел за лучшее укрыться в будке.
Мелкие несоответствия в поведении у Тимофеича проскальзывали и раньше, и Даша часто грозилась:
-Сдам тебя в дурку, так и знай!
Тимофеич бы и рад что-то изменить, вона и по телевизирю убеждали, что старости нет, надо только витамины кушать и ее не признавать. А как ее не признавать не сказали. У него как-то закончились геморройные свечи, а он про это забыл. Неутихающая боль в заду заставляла его всю ночь шататься по квартире, а Даше утром на работу, не выспалась конечно, возненавидела его.
-Чего не спишь, межеумок? Ложись и дрыхни! Дай поспать, тебя в дурку сдам!
А он старался. Изо всех сил старался вспомнить, только само слово "свечи" напрочь выветрилось из его головы. Слезы текли по старческим щекам.
-Чего нюни распустил? Иди ложись!
А как лечь, если даже сесть никак невозможно.
С некоторых пор Юрий Тимофеич стал носить в кармане написанный на бумажке домашний адрес. Остальные карманы Даша зашила, потому что он забывал, что куда клал, а деньги ему давно не давали. В минуты послабления болезни он старался вспомнить, когда это началось. Не сама потеря памяти, а все с этим связанное. Он обожал ездить за рулем, и в свое время объездил все ближние и дальние окрестности. Был в Казани, когда еще не было платной дороги. В Уфу ездил еще когда туда вела двусторонка. Ульяновск, Отрадный, Бугуруслан. А потом забыл, как включается скорость.
Одно время строил дачу на левой берегу, хотел, чтобы из окна было видно великую реку. Заложил прекрасный дом, баньку. А ездить уже не смог. Какое на фиг строительство, ежели он не помнил слово подвал, или там крыльцо. Только мычал и руками размахивал.
-Бестолочь! -ругалась Даша. -Когда же ты сдохнешь наконец?
Сергей Акимов сопел, Зинка Клейменова сопела и все это называлось секс. Акимов глядел на мокрое лицо подруги чуть ли не с ненавистью. Лежит дурында, удовольствие получает, а ему еще до этого пыхтеть и пыхтеть. Акимов стал разочаровываться в сексе давно. Почти с самого начала. Пацаны в школе еще фантазии свои рассказывали, а он уже был утомлен после сношений со своей дальней очень дальней родственницей. Девочка была на год младше, и после нее сильно воняли руки. Один раз их едва не застукал собственный дядя. И все это вкупе было противно и вызывало раздражение. Пацаны глумясь показывали всякое из интернета, а ему хотелось крикнуть:
-Чего вы там нашли в этом сексе? Спросите у меня! Ничего там необычного нету, а творится сплошная хрень, довольно грязная в бытовом плане, после которой остается лишь раздражение. Ждешь чего-то хорошего, готовиться с малолетства, а тебе как кувалдой по затылку. Называется разрядка. Но это ненадолго. Потом снова заряжаешься, хотя ты об этом никого не просил, и начинаешь вновь как голодный койот искать очередной "разрядник".
Занятый мучительным философским поиском и одновременно ожиданием развязки, Акимов совершенно не подозревал о происходящих в это время на кухне физических процессах. Испарение с джинсов и старых носков началось сразу, как только он бросил их на печь. Чем выше поднималась температура, тем интенсивнее шел процесс. Так продолжалось примерно до ста градусов. При этой температуры джинсы разве что не хрустели. Но температура и не думала понижаться и верно поползла к отметке, после которой начинается возгорание.
Джинсы на 40 процентов состоят из шерсти, 40 процентов полиэстер. 5-лайкра, остальное лен и вискоза. Шерсть загорается при 350 градусах, полиэстер при 150, лайкра может заняться после 130. Акимовские джинсы были обречены.
Сначала они занялись легким дымом. Запах был даже приятный. Веселенькие огоньки побежали по складкам будто наперегонки. Носки, пропитанные потом и жиром, горели еще лучше. Озорной зайчик на обоях посерьезнел и обуглился. С обоев огонь перекинулся на занавески. На кухне сделалось жарко как в бане. В соседней спальне заворочался маленький Пашка Воробьев, захныкал:
-Мама, мне жарко!
Должная была произойти катастрофа вселенских масштабов, чтобы двое молодых отвлеклись от важного дела.
-Там что-то не то! -воскликнула Зинка.
-То, то! -в ритм повторял Акимов.
Тут из-под двери поползла струйка дыма.
-Я говорю не то! -взвизгнула она.
Попыталась освободиться, он из последних сил удерживал ее, вот-вот должная была произойти разрядка, а если не произойдет, то придется начинать все заново, набор надоевших до чертиков процедур.
Она наконец выскользнула из-под него, он из нее. Она распахнула дверь-здрасте, пожалуйста, новый год. Кухня полыхала.
-Мамочка! -крикнула она.
-Штаны! -крикнул он.
О ребенке они не знали и не подумали. Бросились бежать. Далее случился калейдоскоп событий, слившихся для молодых людей в череду застывших картинок. Кто-то позвонил пожарным (хотя это прямая обязанность ночной санитарки). Акимов, закутанный в детское одеяло сидит на земле. Пульсации пожарных "люстр". Бравые пожарные.
-Дети там есть?
-Нет! Никого! -трясет головой Зина.
Пожарные не спешат. Дают садику выгореть полностью. Полыхает уже второй этаж. Первого не видно из-за огня. Местами проваливается крыша. Пожарные вяло заливали пламя водой.
Наконец приехал директор садика Ольга Николаевна и воспитательница.
-Как это получилось? Кто это? Посторонний был? -напирала директор на Зинку.
Воспитательница, прискакавшая из-за чувства вины, она вдруг вспомнила, что ничего не сказала санитарке об оставленном ребенке, огляделась вокруг, увидела деловитых пожарных и отсутствие "скорой помощи", успокоилась.
-Слава богу, все обошлось, Ольга Николаевна! -сказала она. -Главное, что ребенок не пострадал.
Все как по команде уставились на нее.
-Как-кой ребенок? -директриса от ужаса начала заикаться.
Именно в этот момент вся тяжесть произошедшего разом обрушилась на воспитательницу. Она все поняла, что-то бормотала, но мозг от ужаса уже отключался. Так что она рухнула без чувств.
Страшно ругался командир пожарных, закидывая на спину баллоны с кислородом.
И в это время здание садика сложилось как карточный домик.
В тот вечер у Юрия Тимофеича случилось очередное помутнение. Привиделось ему, что он снова молод, дома ждете молодая жена. Только Дашку надо забрать. С этими мыслями Юрий Тимофеич направился в первый попавшийся ему на пути садик. Вечерело. Никто не попался ему по пути. Но он же не дурак, знал куда идти. Почитай, цельный год Дашку забирает. Хорошая девчушка растет, скоро говорить начнет. В спальне коек на 30 одиноко спал ребенок.
-Ты чего, Даша, спать улеглась? Быстро вставай и одевайся, мать ждет! -поторопил он.
Пашке спросонья показалось, что дед его назвал по имени. Только дед у него жил далеко в деревне. Видать, приехал. Ни слова не говоря, Пашка споро оделся, и они вышли. И тут деда снова накрыло. Он совершенно не помнил, куда идти. Район был ему совершенно не знаком. Он был вынужден остановить для расспросов незнакомого мужчину.
-А это какой квартал, сынок? Мне 6 надо!
-Это на другом конце города, папаша! Вам на автобус надо!
-Супружница в дальний садик отдала Дашу, а ведь раньше близко было!
Мужик подозрительно посмотрел на Пашку Воробьева.
-Это Даша?
Дед самодовольно усмехнулся.
-Ты чего? Мальца от девки не можешь отличить?
-А кто это тогда?
-А я знаю?
-Куда вы его ведете?
-Никого я не веду! Мне домой надо!
-Ага, в 6-й квартал!
-Почему в 6-й? Я тут недалеко живу! И чего вы ко мне привязались? Мне идти надо!
-Никуда ты не пойдешь, старик! С тобой самим разбираться надо!
Мужик ухватил его за плечо. Остановилось несколько прохожих, образовывая зачатки толпы. Посыпались советы:
-Милицию надо! В смысле полицию! Тут участковые недалеко сидят! Может, скорую? Мало ли что с ребенком!
Тут недалеко громко бункнуло и запахло горелым.
-Дом горит!
Мимо проехала пожарная машина. За ней полицейская.
-А вот и полиция! Позовите их кто-нибудь!
За машинами побежал какой-то парень.
-Попался, сука! -зло сказал небритый мужик с перегаром. -Педофил!
Уже хорошо был виден горящий садик. Часть зевак потянулась туда. Внезапно навстречу выбежали люди. Впереди неслись две растрепанные зареванные женщины-воспитательница и Зинка. За ними бежал бригадир пожарных с каким-то ошалелым от надежды лицом. Процессию замыкали двое полицейских, что-то предостерегающе выкрикивающих.
Воспитательница добежала первой и рухнула на колени перед Пашкой, заголосила. Зинка обняла их обоих. Бригадир не мог пробиться к ним, ходил вокруг, повторяя:
-Надо проверить, ожогов нет?
Полиция пыталась оттеснить напирающую толпу.
-Ничего здесь интересного нет!
Но один все говорил другому:
-Пацан считай второй раз родился!
А напарник лишь кивал головой.
Под общий шум про Юрия Тимофеича все забыли. Он тихонько выбрался из толпы и пошел себе. Только снова адрес забыл. Но ничего, у него была заветная бумажка в кармане, а там и адрес, и телефон и даже как его зовут. Хорошая все-таки штука-память!