Аннотация: Иногда, чтобы избавиться от боли и страданий, надо просто сильнее ненавидеть. И перегореть однажды...
Дядя Ваня
Афигля
Бомж Васятка перерывал северную сторону городской помойки в поисках цветмета. Имел он за спиной два высших образования и прозвище Афигля. Жизнь его была неказиста и банальна для тех, кто жил и выживал в эпоху перестройки. Имел он два высших образования и красавицу жену. Но начался в стране разброд и шатание и он, уволившись с НИИ, занялся перепродажей компов.
Все шло прекрасно, пока однажды к нему не пришли два плечистых парня в кожаных куртках и предложили кредит. Кредит был ему нафиг не нужен, но его тычками и угрозами заставили подписать бумаги в присутствии какого-то еврея. Еврей оказался нотариусом и Афигля оказался должен крупную сумму какому-то банку с труднопроизносимым названием. Выплачивая проценты, он сначала отдал накопления, потом продал машину, потом бизнес, квартиру и оказался на помойке. Жена ушла, детей, слава богу, не было.
В свои сорок пять выглядел он на шестьдесят, однако не пил, не курил и старался блюсти себя в чистоте. А еще у Афигли была особая тайна, ревностно скрываемая от людей своего круга. Он умел думать, не вовлекаясь в процесс. В его голове могли течь мысли, связываясь в логические цепочки, объясняющие ему всё... Вообще всё...
Сейчас ему думалось о том, отчего на свете существует ненависть. Основным вопросом, вокруг которого водоворотом кружились его мысли, был вопрос, что такое ненависть и зачем она вообще нужна. Заскорузлые пальцы уверенно отбрасывали отбросы, выискивая в них то, что можно продать, а мысли кружились и кружились...
А что, думалось ему, если есть ненависть, значит есть и любовь, а что тогда такое любовь. Он привычно отошел от мыслей чуть подальше и разделил их на два водоворота. Один плел ментальные кружева вокруг ненависти, другой вокруг любви. А если представить любовь как частицу - приплыла небольшая серебристая мысль. Типа самой первой частицей, появившейся из пустоты, была частица любви. Потом их стало появляться все больше и больше, и воскликнул Бог: да будет свет и этим светом были частицы любви.
Какая нафиг любовь - синезеленый осьминог из водоворота ненависти ухватил всех серебристых рыбешек и нырнул обратно, последним щупальцем показав Афигле самый натуральный американский фак. Самой первой частицей была ненависть, пробулькал он напоследок.
Тут Афигля отрыл самовар, выброшенный то ли какой-то склеротичной бабушкой, то ли её богатыми наследниками на помойку и мысли его приняли другое направление. Они понеслись вокруг самовара. Ему думалось: вот в него наливаем воду и он кипит, и вода превращается в пар, а потом превращается опять в воду. Огромный кипящий самовар вплыл в голову Афигле и он на секунду замер.
Замер, потому что вместо дыма из самовара вырывалась в виде пара самая настоящая ненависть. Любопытная рыбка - мысль, подплыв близко к пару, сразу же обварилась и стала жареной. Афигля сглотнул. Рыбки бы сейчас, сказал вечно голодный дятел, живущий у него в желудке. Однако самовар продолжал кипеть, а мысли, почувствовав, что разгадка близка, закрутились вокруг него с неимоверной быстротой...
Если взять за основу воду, находящуюся в самоваре, квант там или еще что-нить, тогда это будет то, из чего все выкипает... Так почему же мой самовар кипит только ненавистью, а не любовью. Мысли Афигли метались вокруг самовара и все сильнее разогревали его. На месте самовара все сильнее разгоралась сияющая черная звезда. Она испускала вихрь ненависти, танцевала в нем, впитывала и вновь испускала его.
Черный вихрь усиливался, а Афигля все подпитывал и подпитывал ее своими мыслями. И когда, казалось бы, пора уже быть задушенным своей злобой, он сделал последнее усилие. Он вложив в эту ненависть к другим и к самому себе всего себя, всю свою душу. И это стало последней каплей. Звезда взорвалась, перегорела, лопнула. Вихрь разметал остатки черноты в разные стороны. И на том месте, где буквально мгновение назад кружила невообразимая сила, робко и несмело горел маленький огонек любви.
Он был похож на солнышко, которое на мгновение показывается между черными грозовыми тучами. И что самое удивительное, он разгонял всю черноту вокруг. У Афигли создалось ощущение, что пока у него перегорела вся ненависть, он может и даже должен что-то сделать. И тут же, внезапно, он увидел себя, свою душу и естество, как помойку из миллиардов черных, заскорузлых камней, наваленных огромными, до неба, кучами.
Он видел эти камни, как осколки черной звезды. Сам он стоял в стороне, плача и жалея себя-помойку. Непонятно каким образом в его руке оказался светлый огонек любви. Афигля медленно, не веря своим внетелесным глазам, приложил его к ближайшему камню-области тьмы. И тьма распалась. Он увидел себя, свою ненависть к браткам, отобравших его жизнь и эта ненависть странным образом стала превращаться в любовь к ним, ни за что, просто за то, что они есть и за то, что они сделали ему. Эта любовь стала переполнять его, ему стало некуда её девать, возник страх, что он взорвется и как-то интуитивно он "слил" её обратно с светлый огонек приятия.
Следующим камнем стала ненависть к ментам, регулярно избивавшим его и отбирающим деньги. Все произошло точно так же, его ненависть стала любовью, он их любил просто за то, что они есть и они такие и такое делали ему. Огонек в руке Афигли стал нагреваться и вокруг него засветилось облако лучезарного света. Ему уже не надо стало прикасаться к камням ненависти. Вся ненависть, попавшая в это облако превращалась в любовь и тут же всасывалась обратно в огонек.
Афигля бросался от кучи к куче, преобразуя ненависть, совершенно позабыв про усталость. Он не помнил, сколько он метался по своей душе, минуты, год, а может миллионы лет. Но когда он пришел в себя, черноты вокруг не было, а огонек, который он держал в руке, стал больше его самого, сиял ярче солнца и его ореол был в несколько километров. И сам Афигля стал похожим на этот огонь, он сиял ярким, чистым и незамутненным светом... Вот и всё, с тихой радостью подумал он, и просто шагнул в внутрь этого огня...
Поутру бомжи, пришедшие на помойку, увидели Афиглю, лежащего с открытыми глазами, смотрящими в небо. Странным было то, что его глаза, обычно серо-зеленые с продрисью, были ярко-голубые и светились... Но народ на помойках привычный и, перекрестясь, Афиглю просто раздели, не пропадать же добру, и свалили его тело в яму, которую через полчаса должен быть засыпать бульдозер...