Дюгованец Ирина Ивановна : другие произведения.

Часть вторая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Часть II. Тулуза

Поместье Монтель.

Дворец

  
   - Я не могу с ней справиться! - плакала мадемуазель Николь, остановив у подъезда только что приехавшего графа. Он едва успел спешиться, как няня Дианы подбежала к нему со слезами на глазах. В руках она держала два почти настоящих лука и колчан со стрелами. Она говорила, еле сдерживая рыдания: - Диана совершенно меня не слушает! Она стала просто несносной! Особенно после того, как появился этот ужасный мальчишка......
   - Что же она натворила на этот раз? - спросил граф, пряча улыбку.
   - Всё утро они занимались стрельбой из луков, а потом затеяли игру в лесных разбойников. Мадемуазель Диана и этот гадкий мальчишка залезли на дерево в парке и не думают оттуда слезать. Они там играют вот уже второй час! Она пропустила время занятий, а теперь я не могу заставить ее спуститься, чтобы она успела хотя бы переодеться к обеду! Господин граф, вы должны запретить вашей дочери играть с кем попало!..
   - Пойдемте со мной, мадемуазель.
   Граф поднялся в свой кабинет, быстро взял лист бумаги, перо, и написал крупными ровными буквами:
   "Странствующий Рыцарь прибыл в Ваш замок! Окажите ему гостеприимство, милая мадемуазель, и он расскажет Вам о своих приключениях в чужих землях".
   - Дайте мне всё это, - он жестом показал на луки и стрелы. Мадемуазель Николь подошла и положила оружие на стол. Граф выбрал стрелу, плотно обернул вокруг нее записку и перевязал золотым шнурком для опечатывания официальных бумаг. Потом растопил палочку красного воска на концы шнура и приложил свой перстень-печатку. Мадемуазель Николь с удивлением смотрела на его действия. Граф взял стрелу и один из луков.
   - Покажите мне, где они засели.
   Раскидистый дуб за хозяйственными постройками стал убежищем "лесных разбойников". Он рос как раз за углом конюшен. В его широкой кроне среди листвы белело платье Дианы. Босые пятки ее друга, Жана-Лисенка, попеременно качались - он болтал ногами, сидя на толстой ветке. Не подходя близко, граф выбрал удобную позицию и натянул лук со стрелой, где была прикреплена записка.
   - Что вы делаете, сударь! - невольно воскликнула мадемуазель Николь. - Вы можете попасть в детей!
   Граф опустил лук и недовольно проговорил:
   - Если вы будете ахать мне под руку, то такое может произойти. Лучше отойдите за угол, чтобы они нас не заметили.
   Он снова прицелился и выпустил стрелу. Она с легким свистом пролетела и воткнулась в толстый сук чуть выше того места, где сидели дети. Они тут же ее заметили, и Жан полез ее доставать. Граф, улыбаясь, быстро зашагал к дому.
   - Думаю, теперь они слезут. Но прошу вас, мадемуазель, не очень ругайте Диану.
   Мадемуазель Николь еле за ним поспевала.
   - Мне казалось, что это вы как отец должны ее поругать, господин граф!
   Он ничего не ответил и поднялся к себе, чтобы переодеться с дороги.
  
   Как только они приехали в Монтель, граф был занят с раннего утра до вечера. Управляющий знал свое дело, но Питеру хотелось везде побывать самому - и на небольших плантациях эфиромасличных и лекарственных растений под открытым небом и в оранжереях, и на серебряном руднике Аржантель, и в лаборатории Зеленого павильона, и в своей мастерской, где он рисовал. О, у него было столько занятий, что ему не хватало дня, чтобы сделать все, что хотелось!
   ...После обеда Диана стала прыгать вокруг отца и просить его поскорее начать обещанные "истории Странствующего Рыцаря". Граф рассказывал ей старинные легенды времен крестовых походов, пел баллады трубадуров, подыгрывая себе на гитаре, а иногда вспоминал то, что когда-то случилось с ним самим
   Присев, чтобы видеть ее глаза, он негромко сказал:
   - После обеда ты отдохнешь, моя девочка. И я тоже - ведь ты знаешь, что я уехал на рудник Аржантель на рассвете, а горная дорога трудна: острые камни, пыль, беспощадное солнце, от которого негде укрыться - и так не один час!.. Отдохнем немного, а когда ты проснешься, я расскажу тебе, как на побережье острова Эспаньола мы с Алехандро ловили морских черепах.
   - А вы привезете мне морскую черепаху для моего аквариума, сеньор?
   - Нет, моя милая. Она не проживет здесь долго. Ей нужно море и свежая еда. У тебя же есть рыбки и Пастор - или они тебе уже надоели?
   - Нет-нет, не надоели! Таких красивых рыбок нет ни у кого! Вот только я не могу показать их Лисенку...
   - Почему?
   - Мадлен не позволяет ему появляться даже на кухне! Когда мы забежали туда, потому что так вкусно пахло бриошами, она его выгнала! Мне пришлось стащить для него две булочки...
   Граф расхохотался.
   - Ну, может быть, Мадлен и права - на кухне вам делать нечего - вы носитесь, воруете бриоши, еще опрокинете на себя что-нибудь...
   - Это же самое лучшее место! - воскликнула Диана. - Вы ведь тоже любите иногда посидеть с Марселой на кухне у большого очага, я знаю!
   - Это правда, - улыбнулся граф. - Но с Мадлен вам лучше не спорить. А вот показать Жану свой аквариум ты можешь, я ее уговорю.
   В детской, напротив кроватки Дианы, помещалась прямоугольная колонна, средняя часть которой была сделана из толстого прозрачного стекла, заполнена водой и населена разноцветными тропическими рыбками, желтыми и красными кораллами, зелеными водорослями и моллюсками. Внутри колонна была полой и открывалась сзади, давая доступ специально обученному человеку ухаживать за аквариумом. Напротив находилось окно, и весь этот необыкновенный подводный мир моря просвечивался днем солнечными лучами и играл всеми цветами радуги, а вечером - светом голубой свечи. Диана обожала свой аквариум и засыпала, наблюдая плавные неторопливые движения рыбок и еле заметные колыхания водорослей, движимых током воды от их плавников. А на песчаном дне лежала большая двустворчатая раковина, немного приоткрытая, и в ней нежно переливалась таинственным светом настоящая огромная жемчужина...
   ...Когда Диана отправилась в свою комнату, Маргарита с улыбкой подошла к мужу:
   - Странно, сеньор, - вы не выглядите настолько утомленным, чтобы устраивать сиесту. Или вы действительно так устали, как представили это Диане?
   - Нет, конечно. Я лукавил - иначе как угомонить этого бесенка?
   - По-моему, только вас она и слушается.
   - И еще Каэтану... Маргарита, душа моя, вы произнесли сейчас чарующее слово "сиеста", и я подумал...
   - О, нет, Питер, - она, смеясь, ускользнула от его объятий. - Ваши так называемые сиесты обычно заканчиваются ближе к утру, и назавтра я весь день хожу полусонная.
   - Напомните мне, сеньора, когда такое случилось в последний раз? Я не припомню. - Последний раз - в Риме, в начале прошлого лета. Тогда еще вы делали мне платье из глициний...
   - Бог мой, так давно?! В платье из глициний вы были обворожительны! Нежно-сиреневый и лиловый очень идут к вашим глазам и оттенку кожи, - усыпив ее бдительность, Питер все же обнял ее за талию, повернул к себе и заглянул в глаза. - Сейчас я не буду вас уговаривать, моя дорогая, но вечером вас ждет небольшой сюрприз.
   - Вы, кажется, собирались устроить праздник?
   - Собирался, но позже. Нужно немного разобраться с делами. Сегодня праздник у нас будет другого рода.
   - Я это уже поняла, - Маргарита, улыбаясь, скромно опустила глаза, делая вид, что смущена.- А когда мы сможем пригласить гостей? По правде говоря, мне бывает немного скучно, когда вы уезжаете или закрываетесь в своей мастерской... Что вы там делаете, сеньор, можно узнать?
   - Скоро вы все узнаете, немного терпения... А если вы скучаете, навестите госпожу де Фуа или госпожу де Келюс.
   - Лучше я приглашу их к нам! Они в таком восторге от нашего дома...
   - А вы? - тихо спросил он.
   - И я тоже. Признаться, я еще не всё смогла здесь осмотреть, особенно подземную часть...
   - Кажется все же, что вы не испытываете особой радости. Скажите, дорогая, может быть, что-то вам не нравиться?
   - Просто я еще не привыкла. Я не могу поверить, что это чудо принадлежит мне!
   - Оно ваше.
   0x01 graphic
  
   Дворец графа де Монтель в предместье Тулузы вызывал восхищение и зависть. Те, кому довелось побывать внутри, долго ходили под впечатлением от увиденного, но когда пытались описать интерьер хотя бы одной только гостиной или кабинета хозяина, то у них не хватало слов. Там каждая комната или зал были продуманы до мельчайших деталей и отделаны в соответствии со вкусом хозяина и по его эскизам. Трудно было определить стиль этого дворца - разные комнаты были выполнены в разных стилях. Это создавало необычный эффект разнообразия. Можно было за миг перейти из кабинета европейского стиля в курительную комнату рядом, обставленную по-восточному, с низким диваном со множеством подушек, серебряным кальяном и персидским ковром на полу, низкими турецкими столиками, и с мягкими креслами, обитыми узорчатым шелком, для тех, кто не привык к восточной неге на шелковых подушках. Однако всё это разнообразие неуловимым образом соединялось в целое и ничуть не противоречило общему замыслу, потому что было выполнено с безукоризненным вкусом.
   Дворец казался не очень большим и от въездных ворот выглядел легкой и воздушной игрушкой. Три пологих мраморных лестницы вели на эспланаду, выложенную белыми мраморными плитами. Лестничные марши обрамляли вазоны с экзотическими растениями и два ряда небольших фонтанов, по три с каждой стороны, вокруг которых были высажены пышно цветущие розы.
   Два римских фонтана располагались на эспланаде по обе стороны от подъезда, и два - ниже. Они были окружены цветущими растениями и мраморными скамьями. На уровне первого этажа по всему фасаду тянулась открытая галерея со стройными колоннами и стрельчатыми арками, второй этаж состоял из высоких арочных окон с изящными архивольтами. Два симметричных крыла по обе стороны фасада в плане образовывали две буквы "Т", соединенные основаниями. Четыре небольшие квадратные башенки с такими же окнами и со стрельчатыми шпилями в центре и по углам располагались по концам перекладин воображаемых букв "Т". В этих четырех угловых флигелях жила многочисленная дворцовая прислуга и там же теперь обитал музыкальный итальянский театр - труппа синьора Грассини.
   Центральную часть фасада занимал подъезд с колоннами полукругом и такими же стрельчатыми арками, продолжающими открытую галерею. Выше, над подъездом, на уровне венецианских окон, располагался бальный зал и гостиная, украшенная фонарем с такими же окнами от пола до потолка. Этаж опоясывал открытый балкон. Третий этаж состоял из трех башен - круглой в центре, как продолжение стеклянного фонаря, и двух квадратных по бокам, но повернутых углом и казавшихся прозрачными из-за высоких стрельчатых окон, занимавших почти целиком все их грани. Башенки соединялись короткими галереями и венчались тремя неоготическими шпилями. Башни и галереи опоясывал сплошной балкон с балюстрадой и перилами тонкой причудливой ковки. Шпили, ковка балкона, капители колонн были позолочены, и охватывали весь дворец тремя тонкими филигранными оборками золотого кружева.
   Изящество и удивительная легкость соединяли разные архитектурные элементы в единое гармоничное целое.
   Когда у графа спрашивали, как ему удалось придумать такое чудо, он, смеясь, отвечал, что дворец приснился ему во сне.
   Но гостям де Монтеля казалось, что внутри было гораздо интереснее, чем снаружи. На первом этаже, за галереей, располагались обширные залы - фехтовальный, украшенный коллекцией холодного и огнестрельного оружия и огромными зеркалами, зал с бассейном из розового и черного мрамора, напоминающий покои Альгамбры, с ажурными арками и причудливыми арабесками. В нишах по стенам там стояли мавританские светильники, столики для напитков и низкие диваны, обитые молочно-белой кожей с золотым тиснением. В одной из ниш открывалась дверь в комнату поменьше, где стояла большая ванна, казавшаяся отлитой из серебра, гладкого внутри, а снаружи изукрашенного тонкими арабесками. Вода, налитая в эту чашу, искрилась и переливалась серебряными и золотыми бликами, а тело в этой воде приобретало теплый золотистый оттенок. Эта комната, более интимная, чем зал с бассейном, была отделана в том же арабском стиле и была одним из любимых мест в доме. Граф обожал горячие ванны и поэтому сделал некоторые усовершенствования. Слуги не наливали ванну ведрами, как обычно, а только открывали кран, соединенный трубами с высоким бронзовым цилиндром, заполненным водой, под которым была устроена обычная печь. В цилиндре, как в котле, нагревалась вода, подающаяся из кухни, где был вырыт такой глубокий колодец, что вода подавалась наверх с помощью специального устройства и по трубам поступала везде, где требовалась.
   К залу с бассейном примыкала мастерская графа, где он рисовал, лепил из воска и глины, а потом отливал некоторые вещи в бронзе или серебре с помощью слуги-флорентийца. В это помещение посторонние не допускались. Даже Маргарите не всегда удавалось посмотреть, над чем сейчас работает ее муж! Однако это место вызывало особый интерес у всех.
   Дальше следовал зал, в который люди, наоборот, боялись заглядывать. Он был с отдельным входом из парка и отделан темным мрамором, разноцветной мозаикой по стенам и светлыми пилястрами, на которых были укреплены хрустальные венецианские светильники. Сразу у входа стоял небольшой диван и два кресла вокруг круглого столика черного дерева. Это была приемная. Из нее широкие двери вели в зал, где в центре стоял высокий длинный стол с мраморной столешницей, а у стены между пилястрами - столы поменьше. На одном из них лежали книги, анатомические атласы, тетради для записей, помещался микроскоп, - а на другом, закрытом стеклянными дверцами, на серебряном подносе были разложены хирургические инструменты. В нишах стен, на полках, хранились всевозможные снадобья в склянках, флаконах и бутылях. Время то времени кто-то из слуг или местных жителей обращались к графу с жалобами на здоровье, и он осматривал их в этой роскошной комнате, полной света. Граф никому не отказывал, ничего не обещал, не брал платы и мягко отклонял проявления благодарности. Главное условие, которое он ставил пациенту - чтобы тот держал язык за зубами и не болтал про то, кто его лечил и что он здесь видел.

*

   ...Граф пригласил мадемуазель Николь к себе в кабинет и, встав ей навстречу, жестом указал на кресло. Он был подчеркнуто вежлив и сдержан, но в движениях прорывалась стремительность.
   - Прошу вас, присядьте, мадемуазель. - Он протянул ей какую-то бумагу. - Ознакомьтесь. На ваше имя открыт счет в Тулузском банке. Вы видите сумму? Это ваше приданое. На проценты вы сможете жить вполне сносно. Я вынужден отказать вам от дома, мадемуазель. Уверен, что с вашей молодостью, скромностью и прочими достоинствами - и с этими деньгами - вы легко найдете себе мужа.
   Николь ошеломленно захлопала глазами.
   - Но... господин граф...
   - Вас не устраивает сумма?
   - Нет... да... я не понимаю...
   - Так "да" или "нет"?
   - Дело не в этом!.. Вы прогоняете меня, господин граф?! Скажите, в чем я провинилась?!
   - Ни в чем.
   - Но рекомендации госпожи де Фуа...
   - Мои решения не обсуждаются, мадемуазель. Всего наилучшего.
  
   ...Позже Маргарита узнала, что няня уволена, и зашла в кабинет к мужу.
   - Почему, Питер? Что случилось? Такая благонравная и образованная девица - и вдруг вы выгоняете ее без объяснения причин!
   - Вы используете некорректные выражения, сеньора. Я дал ей приличную сумму. Согласитесь, это не просто взять и выгнать! Вам я могу объяснить причины: у нее нет воображения! Меня не устраивает ее характер. Она никак себя не проявила. Может быть, я слеп и не разглядел скрытых сокровищ ее души?! Но она так тщательно их скрывала, что было бы чудом обнаружить хоть что-нибудь ценное! Если она до сих пор на могла найти подход к нашей дочери, не смогла понять ее, то что она здесь делает?
   - Оказывается, вы можете быть беспощадным в своих оценках, - тихо проговорила Маргарита. Она редко наблюдала мужа в роли господина и хозяина дома. С ней он был совершенно другим!.. Она слегка передернула плечами. - Но вы могли бы, по крайней мере, предупредить меня...
   - Что бы это изменило, моя дорогая?
   - Кто теперь будет заниматься с Дианой, присматривать за ней? Неграмотная кормилица?
   - Да, пока Каэтана. И мы с вами.
   - Вы целыми днями пропадаете в своем Зеленом павильоне или в своей мастерской, или бог знает, где еще!..
   - Но все же мне удаётся иногда уделить ей время. У вас же для этого гораздо больше возможностей, дорогая. Вы могли бы посвящать ее в тайны женских нарядов, воспитывать ее вкус. И пора взять для нее учителя танцев - она прекрасно двигается...
   - Пока что ее больше интересуют фехтование, стрельба из лука и верховая езда! И это благодаря вашим стараниям, сеньор!
   - Не вижу в этом ничего плохого, Марго. Она, слава богу, не болеет и физически развита не по годам. Мне кажется, Каэтана справится с воспитанием Дианы гораздо лучше, чем эта постная Николь. Каэтана мне нравится. У нее пылкий нрав - как раз то, что нужно нашей маленькой воительнице. Она еще достаточно молода, чтобы поиграть с ней, и девочка к ней привязана. Я не хочу брать в дом другую няню - постороннего человека, хотя бы и с прекрасными рекомендациями.
   - Хорошо... И еще один вопрос. Почему вы позволяете вашей дочери играть с детьми прислуги?
   - С кем же еще ей играть? У нас с вами, дорогая, были, по крайней мере, братья и сестры... - он обнял ее за плечи, чтобы смягчить жесткость своих слов. - Не волнуйтесь, душа моя, ничего страшного нет. Этот мальчик относится к нашей дочери с благоговением и нежностью, а она командует им, как хочет, но он ее единственный друг, она его любит и покровительствует, как королева...
   - Откуда вы это знаете?
   - Достаточно немного понаблюдать за ними. Однако скоро жизнь все расставит по своим местам... А для занятий Диане пора подыскать серьезного наставника. Я займусь этим.
   - Неужели ради этого вы покинете свой Зеленый павильон и своих волооких арабских помощниц? - спросила Маргарита с ядовитой усмешкой.
   - О, сеньора, кажется, ревнует? - на лице Питера появилась лукавая и вместе с тем нежная улыбка. Он привлек ее к себе. - Когда-нибудь навестите меня там, я покажу вам интересные вещи...
   Маргарита уже не раз бывала в Зеленом павильоне, и Питер показывал ей там всё, но по-прежнему он был окутан для нее тайной. Павильон стоял в парке, окружавшем дворец. Снаружи он выглядел как изящная бонбоньерка - с легкими витыми белыми колоннами, большими арочными окнами, тоже отделанными белым, со стенами и крышей изумрудно-зеленого цвета. Внутри, на первом этаже и в подвале располагалась лаборатория. Когда речь заходила о Зеленом павильоне, то имелась в виду именно лаборатория, где стояли перегонные кубы, реторты, пробирки, огромные бутыли с ароматическими спиртами, всевозможные склянки с эфирными маслами и вытяжками из целебных растений. Там витали необычные ароматы и колдовали помощники графа - старый араб Абу эль Фариджи, сведущий в восточной медицине, и его сын Хамат. Они создавали духи и целебные снадобья.
   А на верхнем этаже с отдельным выходом в парк жили три арабские девушки - служанки, которых граф привез с южного побережья Средиземного моря, когда был там с дипломатической миссией несколько лет назад...
   ...Герцог Медина-Коэли, адмирал флота Испании, послал его, только что женившегося молодого лейтенанта, с явно провальной миссией добиваться договоренностей о якорных стоянках на побережье между Алжиром и Бизертой. Адмирал Медина-Коэли знал, что там идет бесконечная война за власть между мелкими эмирами, которые были заинтересованы в заключении сделок и получении денег на свои войны. Герцог был уверен, что красавчик-лейтенант не вернётся из этой экспедиции, а его молодая прелестная жена в скором времени останется вдовой.
   Для Испании обладание стратегически выгодными бухтами и стоянками для военных кораблей в этом районе было очень важно. Но испанские идальго слишком презирали весь этот "мавританский сброд", чтобы снизойти до переговоров с ними. Пестрая смесь из берберов, контрабандистов, пиратов всех наций и местных жителей боролись там за место под солнцем.
   За семь с половиной месяцев Питеру удалось добиться успеха в этом деле. Секрет заключался в том, что он уважал местные законы и с неподдельным интересом относился к личности каждого, с кем ему доводилось встречаться. И еще у него была какая-то своеобразная интуиция, свойственная тонко чувствующим натурам. Он старался понять этих людей. И он уяснил для себя, что честь и благородство здесь, среди мусульман, не были пустым звуком.
   Он не скупился на подарки. Подарки здесь были символом уважения и почитания, признанием заслуг, а не просто дружеским жестом. Молодой лейтенант с острым взглядом не по возрасту внимательных глаз не был похож ни на высокомерных испанцев, ни на лицемерных и хитрых представителей Рима, ни на коварных османов, которыми кишело побережье, и которые боролись каждый за свои интересы.
   Питер нанес визит эмиру Банжии и еще двум-трем повелителям этих мест. То достоинство и врожденное благородство, с которым молодой лейтенант держался перед лицом эмиров, те испытания, даже провокации, которым его подвергали местные владыки, и из которых он выходил с честью, снискали ему их уважение. Эмир Банжии назвал его Раат, и с тех пор уже никто не называл его иначе. Питер, тогда ни в малейшей степени не владевший арабским, сначала не знал, что обозначает это прозвище, а когда узнал, то оно польстило его самолюбию, поскольку значило "знающий, умный". С эмиром они подружились, и благодаря его покровительству Питеру удалось добиться многого.
   Во время одного переезда по побережью они стали свидетелями настоящей бойни между двумя враждующими отрядами местных воинственных правителей. Один из отрядов сопровождал пленных арабов, среди которых были и женщины. Испанцы, которыми командовал Питер, были лучше вооружены, и им удалось отбить пленников и обратить в бегство остатки конвоя. Второй отряд был уничтожен полностью.
   Питер не знал, что делать с бывшими пленниками и предоставил им самим распорядиться своей судьбой. Большинство из них тут же исчезло. Но каково же было его удивление, когда человек почтенного возраста, юноша и три девушки, закутанные в покрывала с головы до ног, подошли к нему и попросили взять их под свое покровительство. Все они в прошлом жили на берегах Красного моря и были чужими на этой земле. Питеру ничего не оставалось, как взять их с собой. Вернуться на родину они не могли - оказалось, что все их родные вырезаны врагами, а дома сожжены дотла...
   Абу эль Фариджи, невысокий старик с тонкими чертами лица, говоривший по-испански, стал его переводчиком и в какой-то степени его учителем. Хамат, его сын, небольшого роста, но хорошо сложенный, крепкий, красивый юноша с шапкой вьющихся мелкими кольцами волос, был хорошим воином и преемником своего отца в лекарской науке.
   С девушками дело обстояло сложнее. Питер не мог привезти их в надменный, фанатически верующий и высокомерный в своей нетерпимости Мадрид. Да и как отнеслась бы к этому его молодая жена? Уж точно она не была бы в восторге. И граф решил поселить их в Монтеле, в своем строящемся дворце.
   Одна из девушек, Сумар, лет восемнадцати, была явно знатного происхождения. Ее уже зрелая красота, пышные округлые формы, длинные ноги, тонкая талия и удлиненные бархатные глаза, подведенные чёрным и таинственно мерцающие из-под тонкой фередже, смущали Питера. Он ощущал легкое головокружение в ее присутствии. Вторая - служанка Сумар, была почти подростком. Тоненькая, хрупкая, живая и веселая, с желтовато-золотистой кожей, длинными черными волосами, спускавшимися почти до колен, и огромными, как у олененка, черными глазами. Звали ее Хадиджа. Третья, Джинан, лет двадцати, была самой старшей и отличалась своеобразной красотой, хотя и не такой роскошной, как у Сумар, но все же яркой и привлекательной. Тонкий прямой нос с изящно вырезанными ноздрями, так же изысканно очерченный рисунок ярких губ, почти всегда потупленный взор, но гордая посадка головы и движения, исполненные достоинства, - чувствовалось, что у этой нежной девушки сильный характер. Это было необычно для женщин Востока, привыкших во всем подчиняться воле мужчины. Джинан тоже немного знала испанский, и во время обратного плавания они с Питером часто беседовали на палубе корабля. Джинан была очень деятельная и ни минуты не сидела без дела. Питер сразу привлек ее к своим изысканиям в области запахов, и девушке очень это понравилось. Она могла часами следить за процессом длительной перегонки, раскладывать цветы для ферментации, растирать траву для приготовления лекарства и даже готовить и смешивать краски для творческих опытов своего нового господина.
   Все девушки были достаточно образованны, прекрасно играли на музыкальных инструментах, танцевали и пели. Кроме того, они искусно вышивали шелком и бисером, пряли и ткали, прекрасно готовили и, вероятно, так же виртуозно владели искусством любви, но Питер никогда не делал ни малейших попыток узнать это.
   Маргарита была слишком горда, чтобы опуститься до признания своего беспокойства по поводу присутствия в доме красивых служанок.
   Граф отвел им отдельные покои в Зеленом павильоне, чтобы они могли жить там по своим законам, и предоставил им полную свободу.
   Иногда кто-то из арабских девушек появлялся во дворце, чтобы служить Маргарите, приносил ей ароматическое масло для ванны, новое саше, нежные румяна или крем с миндальным молочком, благоухающий вербеной, умащал ее тело и волосы новыми ароматами и незаметно исчезал, не привлекая к себе внимания. Маргарита ощущала смутное беспокойство, потому что для нее эти девушки были полной загадкой. Она не пыталась с ними сблизиться, чувствуя непонятную робость, но вот ее муж!.. Он быстро нашел с ними общий язык. Нет, он не уделял им слишком много внимания и не часто посещал их покои в Зеленом павильоне. Возможно, и вовсе не бывал там! Но Маргарита видела, как легко общается он с этими непонятными ей женщинами, как расцветают их лица, такие бесстрастные, при одном только звуке его голоса! И ей в душу закрадывалось сомнение. Нет, Питер не мог опуститься до связи со служанкой. Чтобы так ее унизить?! Нет, он слишком любит ее.
   Но однажды, смеясь, он признался, что порой обнимает стройную талию Сумар... И только? А какие желания его обуревают при этом?!
   Конечно, Маргарита не могла чувствовать себя спокойно. Однако постепенно она перестала так уж волноваться, особенно когда муж был рядом, неизменно внимательный и нежный.
   Часто они катались верхом по живописным окрестностям или в лодке по таинственным тихим водам прудов своего парка, где плавали белые и черные лебеди и на глади воды распускались розовые лотосы и белые лилии. Они гуляли по большому парку, и Питер показывал ей свои любимые уголки - воссозданные умелой рукой кусочки итальянской природы с руинами античной аркады, увитой диким виноградом; китайский сад с горбатым мостиком через каменистый ручей, с большими замшелыми валунами по его берегам, где весной расцветают нежные сиреневые и желтые ирисы и зеленеют прямые, стройные стволы бамбука...
   - Пейзажные парки мне нравятся гораздо больше, чем регулярные французские, - говорил граф. - Красота упорядоченной симметрии, возможно, и заслуживает восхищения, но слишком уж она холодна и безжизненна. Как вы полагаете, душа моя?
   Маргарита сразу вспомнила роскошный партер Версальского парка, которым она любовалась из окна галереи, и содрогнулась...
  

Альба

  
   ...Питер снова где-то пропал весь день. Он часто ездил по делам то в Тулузу, то на виноградники, то на плантации эфироносных растений, то на горный рудник.
   Рудник Аржантель, который граф купил за смехотворную сумму семь лет назад, когда решил жениться, пятьдесят лет назад принадлежал последнему из графов Тулузских. После опалы владетельного сеньора, бывшего почти королем в своей провинции и чего истинный король Людовик не мог потерпеть, его земли были конфискованы в пользу короны. Потом король подарил их принцу Конде, но тот был солдатом, а не дельцом, и проиграл в карты часть этих земель. Так они переходили из рук в руки, пока не были приобретены Питером Гальтоном, графом де Монтель. Почему он купил именно эту каменистую бесплодную землю, никто не мог понять. Однако еще раньше к нему в руки попали бумаги, переданные ему отцом Домеником, магистром тайного ордена катаров, где описывался способ добычи драгоценных металлов из руды.
   - Еще древним египтянам был известен этот способ извлечения из пород серебра и золота с помощью ртути. Царица Савская обладала этим секретом. Описано, какие именно дары она поднесла царю Солмону - золото в слитках, кроме всего прочего. И это не было фантазией! - говорил отец Доменик. - Ты будешь богат, сын мой, но это не страшно. Золото не имеет над тобой власти. Оно вызывает у большинства людей неодолимое пристрастие, подобно вину и табаку, но ты избавлен от этого порока. Ты не имеешь слабости к золоту, и потому я отдаю тебе власть над ним. Уверен, ты сумеешь им распорядиться - у тебя щедрая душа...
   Питер пригласил специалистов горного дела из Германии, чтобы те взяли пробы породы в заброшенном руднике. Они получили там среброносный штейн. Рудник оказался далеко не выработанным. Скоро он был приведен в порядок, и работы возобновились. Но для получения серебра одной руды было недостаточно - нужна была ртуть и некоторые другие вещества. Их Питер обнаружил в Эстремадуре и наладил поставку через Кадис - морем, и через Пиренеи - по суше.
   Про рудник Аржантель знали, но никто серьезно не думал, что он приносит хозяину значительный доход. Некоторые помнили еще о баснословно богатом последнем из графов Тулузских, который слыл колдуном и обладал философским камнем, чтобы делать золото. Но его судьбы была печальна, и о нем забыли - с тех пор прошло целых пятьдесят лет!
   Люди до сих пор не могли представить себе, что из простых камней, размолотых в пыль, можно получить блестящие серебряные или золотые слитки...
  

*

   ...Вечером, когда солнце уже давно село, но мрак еще не сгустился, Маргарита, изнывая от одиночества и скуки, вышла на длинный, опоясывающий весь этаж балкон из своей спальни - и вдруг увидела мужа. Он стоял, прислонясь к балюстраде, и смотрел на звездное небо, чуть откинув голову. Теплый воздух нагретой за день земли, напоенный ароматами листвы и цветов, поднимался вверх, и он вдыхал его с наслаждением. Маргарита невольно замерла. Странно было видеть, как он стоит, погруженный в свои мысли, будто за день укротил свою энергию, и теперь его движения приобрели мягкость и упругость сдержанной силы, а подвижное лицо, обращенное к звездам, умиротворенно и ясно. Она не решалась ни подойти, ни окликнуть его.
   Он медленно повернулся и протянул ей руку.
   - Идите же ко мне, любовь моя. Давайте вместе полюбуемся этим дивным вечером, - проговорил он тихо. Она подошла, и он слегка обнял ее талию.
   - Как вы узнали, что я здесь? - смущенно улыбнулась Маргарита.
   - Просто почувствовал.
   - Я не хотела вам мешать...
   - Вы никогда не можете мне помешать... Я хочу, чтобы вы всегда были рядом, сердце моё. Хотя мне в этом случае придется нелегко!
   - Почему?
   - Трудно сохранять спокойствие, когда рядом женщина, один взгляд на которую вызывает желание... Ну вот, вы опять смущены! Дорогая, ведь я ваш муж! - он смеялся и в то же время досадовал. - Не забывайте, моя прелесть, что я имею на вас определенные права, и, уж во всяком случае, имею право говорить то, что думаю. Почему вы ощущаете себя чуть ли не преступницей, когда я говорю вам о своих чувствах?
   - Я не знаю... Кто из мужей говорит такие вещи своей жене?! Да никто! Все имеют любовниц и любовников, это считается хорошим тоном, и никто даже не собирается этого скрывать...
   - Нет, давайте не будем заводить любовников, мадам! - рассмеялся Питер. - В таком случае мне пришлось бы кого-то убить, а я очень не люблю это делать. Лучше подумаем о нас, душа моя. Сегодня звезды как никогда благоприятны нам...
   Он наклонился и припал губами к ее плечу. Его волосы едва уловимо пахли жасмином и приятно щекотали ей щеку... Маргарите хотелось ответить на его ласку, ее переполняла нежность, но она почему-то порой не могла на это решиться. Она до сих пор перед ним немного робела, хотя и скрывала это даже от самой себя. Почему - она понять не могла. Может быть, потому, что он был красив, как бог, и в глубине души она считала себя его недостойной? Или потому, что он всегда казался ей гораздо старше, умнее и опытнее? Но когда Питер говорил ей о своих чувствах, она терялась, не зная, как отвечать на это. И Маргарита сдержанно и скромно опускала глаза...
   Он выпрямился и положил руки на золоченые перила, разглядывая ее из-под полуопущенных ресниц. Когда он заговорил, тон его голоса был совсем иным - чуть ироничным - и с оттенком грусти.
   - Мне кажется, дорогая, вы скучаете без блестящего светского общества, без толпы поклонников и зависти женщин, не наделенных столь совершенной и ослепительной красотой... Я не хочу запирать вас в доме, подобно ревнивым испанцам. Но тулузский высший свет весьма проигрывает в сравнении с парижским!..
   Маргарита улыбнулась.
   - Ничего страшного. Мне хотелось бы все же появляться в свете. А то я уже начала бояться, что мои драгоценности и новые туалеты так никто и не увидит, корме вас....
   Граф рассмеялся.
   - Считаю, этого вполне достаточно! Но, чтобы доставить вам удовольствие их демонстрировать, согласен потерять немного времени на пустые разговоры в салонах. Только ради вас, моя дорогая!
   - Какая жертва! - она тоже не могла удержаться от иронии. Но потом стала серьезна. - И вот еще что, Питер: нам надо хотя бы время от времени появляться в церкви!
   - Мне вполне хватает нашей домашней часовни.
   - Вы же понимаете, сеньор, что я имею ввиду. За каждым вашим шагом следят сотни глаз...
   - К этому я уже привык. Но, ели хотите, в воскресенье мы пойдем в собор на мессу. Вы довольны?
   Маргарита смотрела на мужа. Как он может так легкомысленно относиться к этому? Он не хотел терять времени на демонстрацию свого благочестия. Он был увлечен множеством дел, ни минуты не сидел на месте, и ему не интересно было ни парижское светское общество, ни тулузское.
   - Пойдемте, я что-то покажу вам, - вдруг сказал он.
   - Обещанный сюрприз?
   - Да.
   Он повел ее в спальню и усадил в удобное кресло возле столика с напитками и фруктами. Потом присел на подлокотник ее кресла и показал небольшое растение размером с ладонь, с широкими темно-зелеными опушёнными листьями, издающими странный аромат.
   - Знаете, что это, дорогая? Пачули.
   - Живое растение? Откуда? - удивилась она.
   - Из нашей оранжереи.
   - О! Это же целое богатство!
   - Ну, о богатстве говорить еще рано, однако первые результаты уже есть! Мне приходится закупать небольшие партии драгоценного сырья в Грассе и Марселе - и не только пачули. Но в прошлом году удалось договориться с одним капитаном, и он привез мне семена этого растения с Цейлона. Наш садовник Сантарио - бесценный человек! Он вырастил пачули из семян. И нам удалось сделать первые несколько капель драгоценного масла. Процесс изготовления не слишком сложен, но требует времени и терпения. Сначала молодые листья нужно высушить, потом подвергнуть брожению... А масло, подобно вину, становится с возрастом богаче тонкими оттенками... Сначала чувствуется его основной аромат - горьковатый, сырых корней и земли, смолисто-дымный и теплый, потом проявляется еще по крайней мере четыре тона... В чистом виде его почти не используют - его лишь добавляют в композиции для придания стойкости духам. Но главное достоинство этого глубокого, чувственного и терпкого аромата заключается в том, что он дарует яркость и богатство ощущениям, пробуждает творческую энергию, любовную щедрость, обостряет чувства, дает бодрость уставшему телу...
   Маргарита слушала мужа с любопытством и одновременно с некоторым замешательством. Она пользовалась духами, которые содержали пачули, но ничего такого, о чем говорил Питер, она не замечала. Он продолжал:
   - Кроме того, это масло целебное. Оно излечивает половую холодность и бессилие. В Индии им лечат укусы змей и ядовитых насекомых. Но, честно говоря, я бы не рискнул использовать его в подобных случаях. А вот если смешать десять унций сладкого миндального масла и шесть - масла пачули и умастить тело, то, помимо всех перечисленных его достоинств, можно избавиться еще от некоторых болезней. Потому что в масле пачули содержатся, помимо прочих, те же вещества, что и в гвоздичном масле, а оно, как известно, прекрасно снимает воспаление... К счастью, мы здоровы, и можем думать о приятных вещах. Давайте попробуем?
   Он хотел встать, но Маргарита удержала его.
   - Я немного опасаюсь действия этого волшебного масла, - сказала она тихо, опустив глаза. - Это правда, что оно так действует?
   - На меня - именно так. Но чего вы опасаетесь, любовь моя? Что оно позволит вашим потаенным чувствам вырваться наружу? Что вы сможете освободиться от сковывающего вас целомудренного смущения? Так я буду этому только рад!
   - О, нет, Питер...
   Рассмеявшись, он поднялся.
   - Ничего не бойтесь, моя дорогая. Вот если бы я предложил вам вдыхать дым каннабиса - индийской конопли, тогда вы почувствовали бы опьянение и могли бы потерять над собой контроль.
   - Вы и такое пробовали?!
   - Да. И я видел людей, которые пристрастились к этому зелью. Один их вид вызывал отвращение - это были уже не люди... К счастью, я понял, что не испытываю неодолимого пристрастия ни к табаку, ни к вину, ни к этому зелью и вполне могу обходиться без всего этого...
   - Тогда почему вы курите сигары?
   - Они немного помогают снять напряжение, подумать... Собственно, почему бы не доставить себе небольшое удовольствие?
   - А все эти возбуждающие ароматы - по-моему, они вам тоже не нужны, - она с лукавой улыбкой посмотрела ему в лицо. - Это сейчас вы на удивление спокойны, но чаще всего...
   Он весело рассмеялся:
   - Вы заметили! Я намеренно приложил усилия к тому, чтобы иметь возможность провести вас через пламя страсти к вратам рая - и не сгореть самому. Мне хочется, чтобы вы полнее раскрыли свои чувства и получили новое удовольствие... Но, вполне возможно, ничего особенного не произойдет, так что не волнуйтесь заранее, душа моя.
   Он подошел к небольшой серебряной чаше, укрепленной на треножнике с изогнутыми ножками, снаружи украшенной тонким позолоченным узором. Чаша была наполнена водой. Граф зажег короткую толстую свечу, укрепленную в подсвечнике под чашей, и капнул в воду по две-три капли масла из трех маленьких флакончиков темного стекла.
   - Эта композиция совсем проста - масло пачули, розы, лимона - совсем немного... Сейчас вы почувствуете ее аромат. В сочетании с этим легким вином, что здесь приготовлено для нас, он обогатит наше воображение и подарит прекрасные образы...
  
   ...Маргарита сквозь сон услышала тихие и печальные звуки гитары. Она открыла глаза и, сладко потянувшись, отодвинула легкий полог. За окном розовым светом сияла заря. Питер сидел на подоконнике в своей любимой позе и, обняв гитару, перебирал струны. Увидев, что она проснулась, он улыбнулся, подошел, опустился возле постели, нежной рукой погладила ее волосы, плечи. Он смотрел на нее таким обжигающим взглядом, что она слегка задохнулась и опустила глаза.
   - Как вам спалось, моя прелесть? - спросил он тихо.
   - Мне кажется, что я только что задремала и не спала вовсе! Однако позвольте узнать, зачем вы меня разбудили, сеньор? - с очаровательной улыбкой спросила она, делая вид, что сердится. Обычно после ночи любви муж покидал ее спальню. Он объяснял, смеясь, что не может спать, когда она рядом. Но сегодня Маргарита с радостью увидела, что он остался...
   - Я не мог больше ждать, когда проснется моя спящая красавица. Любовь моя...
  
   ...Потом он снова взял гитару. Маргарита, немного утомленная, нежилась под его горячим и ласковым взглядом в упоительном блаженстве этого утра.
   Питер опять устроился на подоконнике и весело сказал:
   - Пока вы спали, душа моя, совершенно неожиданно меня посетила волшебная дева Эрато - муза любовной поэзии. Мне в голову пришли несколько строф... Я подобрал к ним мелодию - в духе провансальских трубадуров. Получился и не сонет - и не альба. Как всегда, я нарушаю установленные жесткие правила.
   Он улыбнулся и заиграл, склонившись к гитаре.
   Маргарита, приподнявшись на локте, слушала прихотливую и страстную мелодию. Но когда присоединился его голос, у нее внутри будто что-то задрожало от восторга. Этот низкий бархатный тембр! Голос звучал негромко, но так томительно и волнующе, что, казалось, переворачивал душу.
  
  
   Уже рассвет! Как быстро ночь минула,
   Благословенная и сладостная ночь!
   День наступающий хочу прогнать я прочь -
   Моя любимая еще не отдохнула...
  
   Светило лучезарное, к чему
   Ты так спешишь? Луну
   Зажги опять и потуши зарю!..
   Я не остыл еще, желанием горю
   Любимую в объятьях снова сжать.
   Ах, глупое, не можешь ты понять!..
  
   Нам нежный, сладкий сумрак ночи мил.
   Хочу, чтоб тьма ночная длилась вечно!
   Но время слишком быстротечно,
   И вот уже час смены двух светил
   Настал, и я шепчу напрасно:
   "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
  
   0x01 graphic
  
  
   Она замерла, ловя последний отзвук струн... Ее сердце взволнованно билось, наполненное очарованием его голоса - и любовью... И в то же время она понимала, что ее муж облекает свои чувства в изящную форму изысканной культуры Аквитании с некоторой долей иронии - времена трубадуров давно прошли, изменилось всё... Что это - игра в куртуазную любовь? Или он так чувствует в самом деле? Сейчас, у нее на глазах, он создал этот сонет, потому что его переполняли чувства, и он выразил их так, а не иначе? Или просто, хорошо владея словом, он сделал для нее красивую стилизацию? Она терялась в догадках...

На кухне

   Большим хозяйством поместья Монтель управлял Алехандро Роблес, ловкий, хитрый, сообразительный парень, которого судьба свела с Питером на островах Нового Света. За два года, что они провели там вместе, и позже, когда прибыли в Севилью на торговом судне простыми матросами, они делили все опасности и приключения, выпавшие на их долю, и их дружба превратилась в нечто большее - она стала почти братством. Но Алехандро - или Санчо, как называл его Питер, - признавал графа своим сеньором и старшим - не только по годам. Он был обязан ему всем, в том числе свободой.
   Обширные оранжереи, конюшни, кузница, мастерские, прачечная, голубятня, парковое хозяйство - люди, что там работали - все подчинялись Роблесу
   Прислугой в доме руководил англичанин Самюэль Говард, юношей служивший еще отцу Питера. Он прекрасно говорил не только по-английски, но и по-итальянски, и по-французски, был строг, немногословен, проницателен и требователен к исполнению своего долга. Он остался одним из немногих, кого Питер в свое время привез из своего родового поместья в Англии.
   На кухне дворца де Монтель распоряжался провансалец мэтр Брюно. Он повязывал голову красным платком на манер какого-нибудь лихого флибустьера, был небольшого роста, худым, подвижным как ртуть, желчным и раздражительным, порой невоздержанным на язык, но дело свое знал. И, как и все, был предан своему хозяину. Мадлен рассказали, что Огюст Брюно несколько лет назад служил одному князю церкви в Риме. Граф де Монтель был приглашен к кардиналу на обед, и ему особенно понравилось какое-то блюдо, названия которого Мадлен не запомнила. Граф похвалил хозяину его повара. Более того, он попросил пригласить его в столовую, чтобы он мог лично его поблагодарить. Кардинал был весьма удивлен - но и польщен. Надо сказать, у него собрались весьма высокопоставленные особы, и когда граф при всех пожал руку повару, все были просто поражены. И больше всех - Огюст Брюно. Он дождался окончания вечера, и, когда граф садился в карету, подошел и предложил ему свои услуги. Граф согласился взять его к себе на службу и тут же увез в своей карете.
   Теперь мэтр Брюно был полновластным хозяином на кухне де Монтеля. Он же ведал винным погребом, холодными кладовыми и пекарней. У него было пятеро помощников - накормить без малого двести человек, живущих во дворце, было делом хлопотным.
   Мадлен оторопела от увиденной роскоши. Она пришла в восторг от кухни, отделанной полированным зеленым гранитом с широким белым карнизом поверху, где были нарисованы как живые гроздья винограда, персики, ветви оливы с плодами и цветы, вплетенные в повторяющийся узор, с яркими красивыми светильниками, укрепленными на стенах, со всякими хитрыми приспособлениями вроде того, что подавало чистейшую воду из глубокого колодца или специальных подъемников, с виду ничем не отличавшихся от простого шкафа, только без верхней и нижней стенки, где по блокам плавно скользил вверх и вниз глубокий поднос или столик, на котором доставляли горячие кушанья прямо в столовую или любую другую комнату по желанию хозяина. Дворец не шел ни в какое сравнение даже с самыми известными особняками парижской знати, которые доводилось видеть Мадлен.
   Первое время она присматривалась к людям и помалкивала. В основном здесь работали южане - много испанцев, итальянцев и местных. У каждого было своё дело, но часто работали они без особого рвения. Люди в большинстве своем были беззаботны, шумны и веселы, порой легкомысленны, как и все южане. Мадлен смотрела на них с легким презрением: ну, что с них взять - они же как дети! И зачем граф набрал себе таких слуг? Она заметила по некоторым невзначай оброненным фразам, которые здесь услышала, что многие из этих людей связаны с графом общим прошлым. Может быть, в этом заключалась причина? Однако ее больше интересовали дела на кухне. Она до поры до времени изучала обстановку и присматривалась, но скоро поняла, что желчный мэтр Брюно в глубине души сентиментален, раним и добр. И Мадлен решила, что они поладят.
  
   ...Вечером слуги и работники собрались за длинным столом на ужин. В обширной кухне, и без того шумной, стало просто невыносимо от их гвалта, и Мадлен морщилась и готова была заткнуть уши. Но вот появился сеньор Алехандро. Его уважали и немного побаивались. Он был справедлив - и неумолим. Коренастый, крепкий, со скуластым лицом, прямыми черными волосами, падающими ему на лоб несколькими короткими прядями, он производил впечатление скорее солдата, кондотьера, чем управляющего.
   Однако шутки и задорные перепалки только немного поутихли, но совсем не прекратились. Причем редко кто сидел в молчании - разговаривали все. Мадлен, вытирая и расставляя посуду, слышала обрывки шуток и разговоров сидящих за столом. Ей уже были понятны симпатии и привязанности мужчин и женщин, парней и девушек, и она про себя иронически усмехалась. Но тут разговор невдалеке заставил ее насторожиться:
   - ...Только сеньор Алехандро знает, как мессир граф попал на Ямайку - говорил немолодой уже голос, принадлежавший, кажется, корабельному плотнику по имени Луис. - Да еще, пожалуй, дворецкий Говард, служивший его отцу... Это потом уже мы плавали с ним на "Сан-Сальваторе" у Фернандеса и занимались контрабандой, пока не встретили прославленного капитана Жана Бара... А сам дон Педро никогда не рассказывал о том, как оказался на Островах. Хотя его часто спрашивали. Очень уж он был... особенный. Я увидел его в первый раз в таверне Сан-Хуана... Когда он садился, то так откидывал плащ, так клал руку на эфес своей ободранной шпаги и так вскидывал голову, что сразу становилось понятно - дворянин. А он и секунды не задумывался, что и как делает. И на марсе работал, и со секстаном управлялся, и на абордаж ходил. Парню не было и пятнадцати лет. Я поначалу даже не верил... Отчаянный он был, как чертенок!.. А потом он взял к себе на службу всех, кто захотел пойти с ним. Кто решил бросить морскую вахту - теперь работают здесь, а молодые крепкие ребята, что остались, теперь каперствуют на его кораблях. Конечно, золотишка у них побольше, но зато там не знаешь, что тебя ждет завтра...
   Голос замолк. Что за человек этот граф де Монтель? Мадлен просто умирала то любопытства. Среди всех шуток и разговоров, порой язвительных, колких и далеких от невинности, она не слышала ни одного хоть сколько-нибудь неуважительного слова, произнесенного в его адрес. Мадлен смерть как хотелось узнать его историю, да и вообще все о нем. Этот непостижимый для нее человек с виду был так прост, вел себя так непосредственно, однако чувствовалось в нем что-то такое, чего она определить не могла. Обратиться же с расспросами к сеньору Алехандро, его другу, она не решалась - она еще слишком плохо его знала. Оставалось только спросить у самого дона Педро, как назвал его старый Луис...
   Мессир граф и в своем дворце оставался все тем же, каким видела его Мадлен в Париже. Он не изменил своих привычек и все так же любил заглянуть на кухню, чтобы ранним утром выпить кофе, приготовленный Марселой. Он не желал ждать, пока слуги подадут ему то, что он хочет, и по вечерам, возвращаясь верхом из какой-нибудь поездки, он снова заходил, мучимый жаждой, и ему подносили серебряный кубок с охлажденным легким вином. Всегда он задерживался на несколько минут, чтобы расспросить камеристку Марселину о том, как проводила время его жена, а когда ожидали гостей, граф лично обсуждал меню с мэтром Брюно. Конечно, сеньор чаще всего спешил, но у Мадлен была возможность улучить момент и подойти к нему. Вдруг у него будет время и желание поговорить, как тогда, в Париже...
  
   ...За длинным столом на кухне задержалось после ужина человек десять. Они весело балагурили, у кого-то в руках негромко бренчала гитара. В тот момент, когда граф вошел, кто-то заметил его и поднялся, кланяясь. Он в ответ, улыбнувшись, сделал всем приветственный жест и подошел к другому столу, где стоял запотевший кувшин. Мадлен хотела налить ему вина, но ее опередили, оттеснили, захлопотали вокруг, и сам мэтр Брюно подошел узнать, не желает ли чего сеньор. Граф покачал головой, взял прохладный серебряный кубок и, даже не присев, стал о чем-то говорить со своим поваром, попивая вино. Мадлен незаметно наблюдала за ним. Сеньор был весел, шутил, даже когда обсуждал меню завтрашнего обеда.
   Вдруг на всю кухню раздался звонкий девичий голос:
   - Мессир граф, идите к нам!
   - Посидите минутку с нами, сеньор!
   Он взглянул на смелую девушку, сверкнув белозубой улыбкой.
   - Марикита, я боюсь гнева твоего жениха!
   За столом засмеялись.
   - О-о, сеньор! - с сожалением протянула дерзкая Марикита. - Вы же ничего не боитесь!
   А вторая крикнула парню с гитарой:
   - Энрико, сыграй что-нибудь, повесели сеньора! Может быть, он окажет нам честь и присядет с нами!
   Молодой парень по имени Энрико ударил по струнам и заиграл какую-то простенькую песенку. Не прошло и минуты, как смелая Мария крикнула гитаристу:
   - Тебя только на похороны приглашать! Да и лады ты путаешь! Ты еще новичок, сначала научись!
   Парень залился краской и стал что-то говорить в свое оправдание. Тут чей-то голос постарше сказал негромко:
   - Попроси сыграть сеньора графа, Марикита. Ты ни разу не слышала, как играет сеньор?
   Все головы снова повернулись к хозяину. Он секунду поколебался, потом сделал знак Энрико - тот принес гитару. Граф поставил одну ногу на табурет, тронул струны, подкрутил колки и сначала ее настроил. Наконец в полную силу зазвучали струны, ожившие под искусной рукой. Испанская сарабанда, зажигательная и страстная, будто всех подхватила с мест. Марикита потянула за собой сидевшего с ней рядом парня, выскочила на середину и взвила свои юбки...
   Гитара звучала мощно, горячо и величественно, и можно было подумать, что звучит не один инструмент. Сильные изящные пальцы, казалось, так непринужденно и легко перебирали струны - только сверкал разноцветными искрами его бриллиантовый перстень...
   ...Граф прижал струны ладонью. Все заговорили разом, выражая восторг, кто-то едва успел отдышаться, усаживаясь на свое место...
   И тут же он заиграл снова, но уже по-другому. Все разговоры моментально стихли. Он извлекал из простого инструмента звуки, будто пронизанные ослепительным солнечным светом и радостью, восторгом любви и неистовой силой страсти. Он играл с упоением, то склоняясь к гитаре и нежно обнимая ее, как женщину, то, откинув назад свою голову, брал несколько мощных аккордов, так, что тело ее содрогалось - а потом снова из-под его пальцев переборами лилась дивная нежная мелодия...
   Мадлен чувствовала, как у нее сжимается горло, и слезы подступают к глазам. Как он играл! Казалось, он выплескивал переполняющие его чувства.
   Но Мадлен не могла понять, почему граф это делает? Зачем? Почему он так щедро раздаривает свой талант, свои силы и чувства, свое время, свои знания - просто так, играючи - для них всех? Кто они такие, чтобы он удостаивал их такой чести? Взять хотя бы ее, Мадлен. Он и знать не знал о ее существовании и ее бедах - а потом, как будто шутя, произошло чудо - всего за каких-нибудь несколько часов... Она до сих пор не могла понять, что он сделал такое, что она снова могла ходить? Она боялась об этом спросить из какого-то суеверного чувства И вот теперь граф играет для своих слуг - с таким искусством и темпераментом, как будто у себя в салоне, для своих гостей - или для своей возлюбленной... Мадлен видела глаза, устремленные на него. Кто же мог остаться равнодушным! Все здесь его любили.
   ...Когда люди расходились, Мадлен набралась смелости и остановила графа. Внимательные темные глаза посмотрели на нее вопросительно и немного удивленно.
   - Мадлен?
   - Вы уже уходите, господин граф? - спросила она и вдруг смутилась. Она сама не ожидала, что ее голос так предательски задрожит. Граф удивился не меньше. Он остановился перед ней.
   - Что случилось?
   - Ничего. Простите меня... Спасибо вам, сеньор! - и она убежала.
  

*

   Тулузское общество, еще весной познакомившееся с очаровательной графиней де Монтель, было ею покорено сразу. Пылкие южане расточали ей комплименты, выражали восторги, восхищаясь ее красотой. Графиню приятно удивляли их красноречивые, пламенные взгляды и галантные речи. Но дальше этого никто не смел заходить, поскольку граф де Монтель был здесь известен уже давно. Кто-то считал его чужаком, кто-то попросту завидовал, а кто-то был ему другом, и таких насчитывалось немало. Его личность притягивала, никто не оставался равнодушным.
   Часто у них бывали гости - две-три пары, или только мужчины, если графу нужно было обсудить с ними какие-то дела. Он не любил многолюдных и шумных приемов.
   Нередко их навещал молоденький аббат Легаль, секретарь архиепископа Тулузского, заинтересованный работами графа, чего бы они ни касались. Порой аббат и граф вели долгие дискуссии, из которых первый пытался выяснить для себя образ мыслей этого не совсем обычного сеньора - разумеется, по поручению самого архиепископа.
   Постоянными гостями особняка де Монтель были еще его друзья, живущие в Тулузе, в том числе графиня Жанна-Мария де Фуа и Арман де Фонтенак, ее друг и возлюбленный уже много лет. Им было около пятидесяти, и Маргариту, как и Питера, восхищали их теплые многолетние отношения. Госпожа де Фуа, умная, спокойная, умудренная жизненным опытом, все еще красивая и обладающая потрясающим обаянием, порой вызывала у Маргариты смешанное чувство какой-то странной зависти и ревности: Питер мог часами разговаривать с ней обо всем на свете. Он ее любил и глубоко уважал, отдавая ей предпочтение перед всеми другими женщинами, даже перед собственной женой. Госпожа де Фуа была очень доброжелательна и нежна с Маргаритой, и скоро стала ее старшей подругой и наперсницей.

Музыка Востока

   Диана, одетая в мавританский наряд нежно-голубого цвета, одна танцевала в большой гостиной, многократно отражаясь во множестве зеркал. Приподнимаясь на носочках босых ног, свивая тоненькие руки над головой, она кружилась, склоняясь в разные стороны и напевая протяжную арабскую мелодию. Маргарита вошла и чуть не открыла рот от удивления.
   - Что это, Диана?! - воскликнула она. Девочка замерла и тут же бросилась к матери.
   - Посмотрите, как красиво, сеньора! - она потрогала украшение из монет, камней и бисера у себя на лбу. - Это Хадиджа мне подарила! Она такая добрая! Она сшила мне такой же наряд, как у Сумар! Вам нравится, мама?
   Маргарита была в легком смятении: как отнестись к новой фантазии Дианы? Ведь недопустимо, чтобы ее дочь наряжалась как одалиска и танцевала перед зеркалами танцы, смысла которых она еще не понимает! Нет, разумеется, это все детские игры, но...
   - Неужели вам не нравиться? - спрашивала девочка, подбегая к зеркалу. - Хадиджа обещала научить меня танцевать по-настоящему, как Сумар и Джинан! И еще она рассказала мне, что ее имя - Хадиджа - носила первая жена пророка Мухаммеда, а этот пророк у них - почти как наш Иисус. А Иисуса они называют Иса и почитают так же, как христиане! И его непорочную мать Мариам почитают, - Диана продолжала вертеться перед зеркалом и не замолкала ни на минуту.
   Маргарита чувствовала, как ее охватывает гнев и смятение. Как посмели эти служанки даже подходить к ее дочери! Диана продолжала щебетать:
   - Вы бы видели, как танцует Сумар! Я случайно забежала в Зеленый павильон, когда искала Пастора... Сумар подвела глаза черным, накрасила веки пудрой из зеленого камня малахит и надушила свое тело сладкими духами. На ней было зеленое прозрачное покрывало, на руках - браслеты, звенящие как нежные колокольчики, а вот здесь - она показала на свои худенькие бедра - длинная бахрома из шелковых кисточек и бисера. Сумар танцевала сейчас перед отцом. Ему понравилось!
   Маргарита вздрогнула. Внутри у нее все похолодело.
   - И что он? - выдавила она из себя.
   - Что? Ничего, - немного удивилась Диана. - Просто стоял вот так, - она слегка раздвинула ноги, сложила руки на груди и чуть откинула голову назад - и стала точной копией своего отца, даже выражение лица такое же! Маргарита невольно улыбнулась. Но потом она оставила Диану и побежала в Зеленый павильон, кипя от гнева.
  
   ...Упругим движением хорошо тренированного тела Питер поднялся с мягких подушек ей навстречу.
   - Как хорошо, что вы пришли, моя дорогая, - в его глазах она не прочла ничего, кроме искренней и безмятежной радости. - Я попросил девушек показать свое искусство. Мне нравится слушать их сазандари.
   Граф усадил жену на низкий диван, и она утонула в мягких подушках. Ей было неудобно, она предпочла бы стул или кресло. Маргарита была вся напряжена, и это только усиливало ее раздражение. Но Питер, казалось, ничего не замечал. Он непринужденно и раскованно опустился возле нее, согнув одну ногу и обхватив колено руками. Девушки расселись, взяв инструменты. Он объяснил:
   - Джинан будет играть на таре. Вот этот инструмент, похожий не маленькую гитару с длинным грифом. Звук на струнах щипковый. У Хадиджи - смычковая каманча, у Сумар - даф, бубен. Бубен всегда в руках у певца - ханенде, чтобы задавать ритм. Вы только послушайте, душа моя, что за необыкновенное и волнующее звучание!
   По его знаку девушки начали. Зазвучала протяжная, причудливая и томительная мелодия, похожая на бесконечный прихотливый узор, сотканный из звуков. Тихий ритмичный рокот бубна напоминал отдаленный шум морского прибоя. От чуть хрипловатого звучания тара веяло знойным дыханием пустыни... Голос Сумар, высокий, чистый и нежный, сначала вступил тихо, едва слышно, но потом окреп и зазвучал в полную силу с такими прихотливыми и страстными модуляциями, что у Маргариты мороз пробегал по коже! Этот голос вел разговор с незримым возлюбленным и был исполнен чувственной неги и желания. Будто девушка вспоминала, как бархат далекой южной ночи дарил ей пряные ароматы драгоценных благовоний, окутывал сладостными и пьянящими мужскими ласками... Этот голос околдовывал!
   Маргарита посмотрела на мужа и оцепенела. Взволнованное дыхание, затуманенный взгляд, обращенный на Сумар... Его выразительный чувственный рот слегка вздрагивал. Графиню охватило безумное волнение - и гнев!.. Как он может - при ней!..
   - Довольно! - воскликнула она.
   - Вам не нравится, моя дорогая? - спросил он, повернувшись. Девушки вспорхнули и исчезли, повинуясь его знаку. Маргарита молчала, задыхаясь. Он продолжал тихо и медленно:
   - В этой музыке есть очарование, волнующее и томительное, как ожидание любви весенней ночью, когда луна стоит в зените, и поет соловей, и пряно пахнет гвоздика, и любовная тоска сводит с ума... а возлюбленная далека и неприступна! Вы никогда не испытывали подобного, мой ангел? А я - много раз! Это чувство страшнее пытки.
   Он склонился и нежно обнял ее плечи. Маргарита отвернулась от его губ и хотела встать, но он с улыбкой мягко опрокинул ее на ворох шелковых подушек и снова склонился над ней. Она подумала, что, должно быть, вот так же он поступил бы с одной из этих девушек, не явись сюда она! Маргарита бросила на него яростный взгляд. Его голос дрогнул, когда он спросил:
   - Любовь моя, неужели пение Сумар не пробудило в вашей душе ничего, кроме гнева? Я не могу в это поверить!
   Маргарита тяжело дышала и тщетно пыталась подняться с мягких подушек, слегка удерживаемая его рукой.
   - Не все же столь пылки и сладострастны, как вы, сеньор! Отпустите меня!
   - Что с вами, сердце мое? Почему вы сердитесь?
   Она молча отвернулась. Он подал ей руку и помог подняться. Графиня оправила складки своего платья и ушла, не сказав ни слова. Питер не стал ее удерживать.
   Тут он заметил кота Пастора, осторожно пробирающегося между разбросанными подушками.
   - А ты что здесь делаешь? - спросил он, подхватывая кота на руки. - Подглядывал, да? Ах ты, плут! - он поднял кота высоко на вытянутых руках и слегка потрепал в воздухе. У Пастора смешно болтались задние лапы и хвост, но он с полнейшим равнодушием перенес это испытание и только лениво жмурил зеленые глаза. Питер опустил его на подушку, задумчиво погладил по спине и спросил:
   - Ты видел, как со мной обошлась твоя хозяйка? Она отвергла меня - и это уже не в первый раз! - Питер вздохнул. - Что ж, ее можно понять. Но все же это больно...
  
   ...Когда позже Питер вошел в будуар к жене, та встретила его сурово. Он присел на подлокотник кресла и попытался взять ее руку, но она не позволила.
   - Почему же вы сердитесь, моя дорогая? - спросил он мягко и весело. - Разве я сделал что-то дурное?
   - Вы сделали бы это!
   - Сеньора так уверена в порочности своего мужа? - он смеялся. - Вы несправедливы ко мне, сердце мое!
   Он еще и смеется! Какая циничность! Маргарита взорвалась:
   - Зачем вы пришли сюда? Разве я еще нужна вам? Разве мало здесь женщин, готовых явиться по первому вашему зову и готовых на все за один ваш благосклонный взгляд? Уходите!
   Питер выпрямился, чуть побледнев, проговорил тихо:
   - Ну, зачем же так, дорогая.
   - Уходите к вашим одалискам!
   - Вы полагаете, что я способен унизить вас? Вы не оставляете мне и капли достоинства? Вот уж не ожидал...
   - Я видела, какими глазами вы смотрели на них! Они ведь так соблазнительны, так доступны! И будут просто счастливы удостоиться вашего внимания! Да здесь все до последней кухарки влюблены в вас!
   Он снова рассмеялся.
   - Уверяю вас, вы преувеличиваете, сеньора! Если я восхищаюсь красотой этих девушек, это еще не значит, что я готов тащить их в постель.
   - Именно этого вы и желали! Я видела, как вы смотрели на Сумар!
   - Вы уже говорили это, сеньора. Не будем повторяться, - он стал серьезен. - Если я невольно оскорбил вас - извините, я этого не хотел. Но ваши подозрения не имеют оснований. Ваша гордость может быть совершенно спокойна.
   Слегка поклонившись, он вышел.
  
   Этим же вечером, позднее, граф с управляющим Алехандро Роблесом появились на кухне, чтобы "промочить горло". Они нашли там только трех девушек, домывающих посуду, и двух женщин, перебирающих бобы к завтрашнему обеду. Мэтр Брюно, заперев кладовые, уже отправился на покой.
   Марселина, как всегда, ждала, когда вернется сеньор. Она услышала, как подъехали всадники, и стала быстро спускаться на кухню. На лестнице она столкнулась с Мадлен, идущей туда же. Они обменялись красноречивыми взглядами. Первой заговорила Марсела:
   - Не спится, госпожа Колючка? Твой Жан, бедняга, все страдает - никак не может избавиться от твоих шипов! Иди, приласкай его хоть немножко!
   - А ты не указывай, что мне делать, красавица. Не съем я твоего сеньора, не бойся! Пора бы тебе задуматься, чем все это кончится. Останешься ты старой девой, могу поклясться!
   - Не твое дело!
   Они вошли вместе.
   Мужчины сидели за столом, пили и негромко разговаривали. Одного взгляда на графа было достаточно, чтобы понять, что он расстроен. Заметив Марселину, он жестом остановил друга и подозвал девушку.
   - Что сеньора?
   - Донья Маргарита долго молилась в часовне.
   - Сейчас она спит?
   - Еще нет, сеньор, она читает.
   Он сделал едва заметное движение, чтобы подняться, но остановил сам себя и остался на месте.
   - Хорошо, иди.
   - Позвольте мне остаться, сеньор!
   - Как хочешь...
   Его голос был усталым, спокойным и равнодушным...
  
   Мадлен схватила Марселину за руку, отвела в сторону и быстро прошептала:
   - Ты знаешь, есть здесь то вино, ну, сицилийское, крепкое и сладкое?
   - Марсала? Не знаю. Наверное, есть.
   - Быстро найди его и неси сюда.
   - Зачем? Сеньор редко его пьет. У него здесь есть и более тонкие вина - целый погреб.
   - Слушай, что я тебе говорю! Это вино благотворно на него действует. Есть у тебя глаза или нет? Видишь - он сам не свой. Быстро неси!
   Пока Марселина бегала за вином, Мадлен поставила на стол блюдо с запеченной телятиной, зелень, фаршированные яйца в остром белом соусе, фрукты, вазочку с жареным миндалем и лимонные дольки в сахарной глазури. Она заметила, что граф любит эти лакомства.
   Мужчины поели с аппетитом, а крепкая марсала развязала язык сеньору Алехандро. Он подозвал Марселину и попросил ее сесть рядом. Взяв ее за руку, он посмотрел на нее, потом перевел взгляд на сеньора.
   - Дон Педро, что скажешь, хороша невеста?
   - Да, Санчо. - в уголках его губ блуждала едва заметная улыбка.
   - Отдай ее за меня! - Марсела вспыхнула и вскочила. Алехандро удержал ее и привлек к себе. - Я давно ее люблю, она знает...
   Граф стал серьезен.
   - Послушай, Алехандро, почему ты просишь ее руки у меня? Я ей не отец и не брат...
   - Ты ее господин.
   - Марсела не рабыня, она вольна сама распоряжаться своей жизнью.
   - Отпусти ее...
   - Я ее не держу! - граф пожал плечами. Марсела умоляюще смотрела на него, но сеньор задумчиво поворачивал в пальцах бокал с вином и любовался игрой малиновых искр на хрустальных гранях.
   - Как ты думаешь, сможет она полюбить меня? - глухим голосом спросил Алехандро у графа, глядя на пунцовую Марселину.
   - Это как ты будешь стараться ей понравиться.
   - Научи меня, ты ведь знаток в любовных делах. Ты все знаешь.
   - Да что ты, дружище! Женское сердце - великая тайна.
   - Тебя любят женщины - и не только потому, что ты красив, как дьявол. Ты знаешь секрет!
   - Если бы я знал секрет женского сердца, я сейчас не сидел бы тут с вами...
   - А, сеньор! Выходит, я был не прав? Постой-постой, а ведь верно! Это только на моей памяти их было трое - тех, что плюнули тебе в душу, когда ты был так влюблен... Хотя в то время ты был еще совсем мальчишкой!.. Дай-ка вспомнить... Первая - та девчонка, что таскалась, как собака, за капитаном Риккардо - как ее звали?
   - Джованна, - граф слегка улыбнулся, его глаза были спокойными и усталыми. Для него сейчас, похоже, это не имело никакого значения. Он подлил вина другу и себе. Санчо продолжал:
   - Ты помнишь ее имя, потому что мучился все плавание от Сан-Хуана до Севильи... А она видела только Риккардо, этого зверя!.. Потом, уже в Севилье, ты влюбился в танцовщицу Луиситу...
   - Прекрати, Санчо. Что-то ты разболтался.
   - Ага, ты до сих пор не можешь слышать это имя! Сердечные раны оставляют глубокий след! Ну, Луисита была та еще чертовка! Но хороша, ничего не скажешь! Огонь! Сколько у нее было кортехо - ходили за ней толпами...
   - А она любила только одного... но не меня.
   - Да она была настоящая стерва! - еще и посмеялась!.. Хотя тебе было только шестнадцать, а ей - все двадцать пять, пожалуй... А третья?! Та знатная дама, что сбежала после первой же ночи!.. И как ты ее снова принял в своем доме после такого оскорбления!
   - Ну, довольно, Санчо! - граф слегка хлопнул ладонью по столу. Захмелевший Алехандро, пораженный пришедшей ему вдруг мыслью, вскричал:
   - Послушай, сеньор мой, что же это выходит?! Ты был несчастлив в любви?! А ведь все считают, что женщины сами вешаются тебе на шею!
   Граф усмехнулся:
   - Как бы не так! Мое сердце похоже на решето от ядовитых стрел Амура - в сердечных делах я тебе не советчик. Так что постарайся завоевать Марселину сам.
   Алехандро, все еще под впечатлением только что осознанной новости, задумчиво качал головой.
   Мадлен осторожно кашлянула. Нужно было как-то увести разговор от щекотливой темы.
   - Господин граф, а можно спросить? Я здесь то и дело слышу - Ямайка, Сан-Хуан, Пуэрто-Рико, Эспаньола... А где это? Вы там жили?
   Питер и Алехандро переглянулись.
   - Ну, если можно назвать это жизнью - мы там жили два года, вернее, плавали между Антильскими островами в Карибском море.
   - Как же вы туда попали?
   - Лучше не вспоминать об этом.
   - Но почему, сеньор?
   - Не хочу заново переживать то, что пережил тогда... Такого ужаса и такой боли я больше никогда в жизни не испытывал.
   Женщины округлили глаза. Чтобы граф говорил подобное?! Да ни один мужчина никогда в жизни не признается, что когда-то испытывал страх, тем более ужас!
   Но граф сделал знак, чтобы Мадлен и Марсела присели за стол и наполнили бокалы.
   - Я вижу, вам любопытно... Что ж, сегодня вечер, когда расстаются с иллюзиями, - глаза его грустно улыбались. - К тому же, вы меня подпоили, плутовки. Вы хотели мне помочь, ведь верно? В благодарность я расскажу вам в двух словах, как меня забросило в Новый Свет. Все очень просто...- Он вдруг замолчал. Было похоже, что слова не желают слетать с его языка. По его лицу пробежала тень. Однако он продолжил: - Обстоятельства сложились так, что я был вынужден отправиться морем из Англии в Италию на шхуне, принадлежавшей моему отцу. Недалеко от побережья Португалии на нас обрушился жестокий шторм...

Смерч

  
   ...Дэвид Ланд, капитан шхуны "Сильфида", присел за стол в своей каюте и задумался. Небо на юго-юго-западе подозрительно краснело. Они только что прошли мыс Финестерре, позади остался неспокойный, коварный Гасконский залив. И вот теперь, когда ничего, казалось бы, не предвещало неприятностей, и ветер устойчивый - надвигается этот шторм. Капитан не придал бы этому событию никакого значения - мало ли он перевидал штормов! Но на борту "Сильфиды" - сын лорда Гальтона, его покойного друга, и капитан должен доставить его в Ливорно живого и здорового. К тому же, упрямый мальчишка не желал быть просто пассажиром - он нес вахту наравне с остальными. Он давно мечтал о море, и теперь никто не мог удержать его.
   После неожиданной смерти его матери, а потом - через короткое время - гибели отца, он оставил учебу в привилегированном Итоне и отправился в Италию. Что ему там понадобилось - капитан не знал, но подозревал, что это как-то связано с постигшими его трагическими событиями. Мальчик сам на себя не был похож, когда узнал, какой смертью умерла его мать...
   Его наставник, старый адвокат Роберт Джеймсуэлл, отпустил его, хотя юному лорду Гальтону еще не исполнилось и четырнадцати. Джеймсуэлл стал опекуном троих детей покойного лорда, своего друга, и взял на себя заботу о двух сестрах Питера, старшая из которых недавно поступила в Харроу, а младшей едва исполнилось пять лет.
  
   ...Это плавание не предвещало никаких неприятностей - погода стояла хорошая. Питер поднялся на палубу посмотреть, что же не понравилось капитану на небе. Солнце только миновало зенит, и небо будто выцвело, стало белесым. Горизонт затягивало мутное марево, обычное в эти часы, но как будто сгущавшееся и краснеющее на юго-западе.
   Через час ветер посвежел и переменил направление. Теперь уже ни у кого не возникало сомнений, что будет шторм.
  
   ... Питер помогал убирать оставшиеся паруса на фок-мачте. Пока он был занят делом, ему было легче. Ливень хлестал по лицу, заливая глаза и рот...
   Он поднялся на марс еще до того, как внезапно усилился ветер. Стало понятно: надвигается ураган, оставаться там опасно. Но стоило только мальчику поднять голову от своего паруса и оглядеться по сторонам, , как его охватывал ужас. Далеко внизу поднимались и опускались огромные волны в клочьях пены. Прямо перед ним, в пляске воды и темных туч с неба спускался в море вихрь, похожий на огромный столб с воронкой на конце. Этот вихрь был в постоянном движении и приближался, вырастая на глазах. Питер судорожно вцепился в салинг. Его срывало ветром, но непонятно откуда взялись силы... Ветер свистел в ушах, превращаясь в рев; палуба исчезла. Остановившимися от ужаса глазами он смотрел на крутящийся столб. Это был гигантских размеров смерч, вращающийся со страшной скоростью и втягивающий в себя чудовищные количества воды...
   Внезапно раздался ужасающий треск, тут же заглушенный ревом ветра, и Питер почувствовал, как вместе с мачтой падает в беснующуюся бездну...
   Ураганный ветер подхватил оборванные снасти, сплетая и расплетая их вокруг обломка мачты. Мальчик не сорвался лишь потому, что ветер захлестнул вокруг него и накрепко затянул обрывок вантов. Обломок, падая, ударился о борт и тут же исчез, смытый волнами.
  
   ...Торговый бриг "Дэвид", принадлежавший Джорджу Уолсолу, счастливо избежал тропического урагана, который пронесся над океаном и обрушился на Азорские острова, достигнув побережья Португалии менее чем за день до того, как бриг пришел в эти воды. Волнение и ветер утихли не сразу, но постепенно ослабевали, так что капитан и хозяин "Дэвида", встречая на пути обломки потерпевших крушение судов, мог благодарить Бога за то, что хоть на этот раз ему повезло. Он постарался извлечь выгоду из этого шторма, вылавливая и поднимая на борт более или мене пригодный рангоут и прочие полезные предметы, которые иногда встречались, потому что ураган одним своим крылом задел португальские порты и разметал стоявшие на рейде корабли, не говоря уже о тех, кого он застиг в открытом море.
   Все люди, бывшие на бриге, толпились у бортов, всматриваясь в волны в надежде что-нибудь урвать для себя. Рассказывали, что одному матросу повезло: он первым заметил в море среди остатков кораблекрушения сундучок, в котором оказались очень важные бумаги. Благодаря им он чудом обрел целое состояние.
   Каждый мечтал о подобном чуде, но на воде лишь изредка показывались мелкие обломки рангоута, щепки, мусор да зеленые ветки деревьев, унесенных ветром и волнами далеко от берегов. Вдруг кто-то крикнул: "Вижу человека по правому борту!"
  
   ... Питер помнил лишь, как он вместе с мачтой бесконечно долго падал в бездну среди рева ветра и волн, а в следующий момент мир опрокинулся, воздух и вода смешались... Сколько времени он провел в воде - неизвестно.
   Мальчик пришел в себя, когда его отвязывали от обломка мачты на палубе какого-то судна. Яркое солнце слепило глаза. С недоумением глядя на окружившие его незнакомые физиономии, он плохо понимал, что произошло и что ему говорят.
   - Да он еще не очухался! Дайте ему глоток джина.
   Ему влили в рот крепкой можжевеловой водки. Он задохнулся, огнем обожгло все внутри, на глазах выступили слезы. Он закашлялся и попытался подняться на ноги.
   - Смотрите, на нем бархатные штаны! - сказал кто-то. - Никак нам попалась знатная птица!
   - Скорее, птенец. Однако нечасто мне приходится вылавливать из моря таких щёголей!..
  
   ...Джордж Уолсол, предприимчивый, но не слишком везучий в делах, оставил службу и купил табачную плантацию на Ямайке. Он был не так богат, чтобы позволить себе доверить дело управляющему, а самому жить в столице в свое удовольствие. Он занимался делами сам, не доверяя никому.
   Когда выяснилось, что он поднял на борт своего брига юного лорда, Уолсол от души порадовался - можно будет назначить приличное вознаграждение за его спасение. Но поскольку возвращаться в Англию сейчас не имело смысла - они были почти на полпути к Островам - капитан решил продолжить путь и уже с Ямайки послать уведомление родным мальчишки об условиях выкупа. А пока юный лорд немного поработает у него на плантации - лишние руки всегда нужны, а рабы так дороги!..
  
   ...Мадлен, потрясенная, слушала, приоткрыв рот. Алехандро, молчавший до этого, с усмешкой сказал:
   - Но Уолсол не долго радовался! Милорд через десять дней сбежал, прихватив с собой и меня, прежде ухитрившись поджечь тюки с табаком на складе, чтобы отвлечь внимание...
   Граф поднялся.
   - Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство, милые дамы? А теперь мне пора. Всем доброй ночи.
   Он ушел, и Мадлен показалось, что кухня превратилась в пустыню.
   - А зачем, все же, сеньор в таком юном возрасте отправился в путешествие? И что такое случилось с его родителями?
   - Вот этого граф никогда не расскажет, - задумчиво произнес Алехандро. - Когда он говорил об ужасе, который пережил, он имел в виду вовсе не ураган и смерч. Хотя это тоже трудно себе представить без содрогания... Он имел в виду гибель своей матери.
   - А как она умерла?
   - Этого я не знаю... но не своей смертью.

Пожар.

   ...В спальне еще витал аромат пачули, розы и лимона... Маргарита лежала без сна. Перед ее глазами снова и снова вставало лицо мужа, когда он смотрел на поющую Сумар. Его взволнованное дыхание, влажно блестевшие глаза, слегка вздрагивающие губы... Он пьянел от наслаждения.
   Маргарита металась, как в лихорадке. Она кусала губы от бессильного гнева... и желания. Но он не придет сегодня... Она сама оттолкнула его. Она его прогнала! Что с ней происходит? Определенно, она сошла с ума! Но почему он заставляет ее так мучится?!. Нет, просто его таким создал Господь. Создал горячим и страстным... Он любит красоту во всех ее проявлениях - она же отлично знает это!.. Но почему он не настоял на своем?.. Ведь ему ничего не стоило сломить ее глупое упрямство! Почему он так легко отказался...Он слишком просто отнесся к этой ссоре, он смеялся... Впрочем, ее претензии для него не новость - всегда одно и тоже!.. И как ему не надоест это выслушивать? Может быть, он все-таки нашел утешение в объятьях Сумар?! О нет, только не это!
   Маргарита вскочила. Она не находила себе места, постель будто жгла ее нежными прикосновениями шелковых простынь. Она открыла окно и вдохнула свежий ночной воздух, пропитанный ароматом цветущих роз. Ее лицо пылало, и она, закрыв глаза, подставила его легкому ветерку. Почему бы ей самой не пойти к нему? Конечно, он простит ее, как всегда. А если нет? Ведь она была так груба с ним!.. Господи, ну что у нее за характер! Как только у Питера хватает терпения? Он даже извинился перед ней - и он весь в этом!.. Но что же делать? Это невыносимо! Надо его увидеть, и немедленно!
   Маргарита рванулась к двери - и замерла. Питер стоял в дверях со сложенными на груди руками, небрежно прислонившись плечом к косяку. Его глаза улыбались.
   - Вам тоже не спиться, сердце мое? - спросил он с мягкой иронией. - Хотите, составлю вам компанию? Может быть, мы вместе придумаем, как скоротать эту ночь.
   Она счастливо рассмеялась, подбежала и спрятала лицо у него не груди...
  
   ...Маргарита проснулась от стука в дверь. Она открыла глаза и в испуге прислушалась. Вероятно, она недавно задремала, усыпленная ласками мужа. Питер был еще здесь. Он быстро оделся и пошел открыть дверь. Послышались встревоженные голоса. Что-то случилось? Она никак не могла до конца проснуться...
   Питер тут же ушел. И ничего не сказал ей! Может быть, подумал, что она спит?..
   Из парка доносился неясный шум, крики, какое-то движение. Маргарита ничего не могла понять. Она посмотрела в окно и увидела странный багряный отсвет, как будто собиралась гроза. Откуда-то сбоку, от тихих прудов, медленно надвигалось темное низкое облако, с краями, окрашенными красной светящейся каймой. Вдруг Маргариту охватила тревога. Случилось что-то страшное. Она распахнула окно. Вместо свежего ночного воздуха в комнату вполз удушливый запах гари. Облако черного дыма приближалось, как будто отражая багровые отсветы пламени... И тут Маргарита с ужасом вспомнила черное зеркало парижской колдуньи. Она видела это там! У нее бешено заколотилось сердце. Она вспомнила, что видела в этом зеркале своего мужа, охваченного пламенем!.. Где он? Где сейчас Питер? Она должна найти его, во что бы то ни стало!
   Маргарита бросилась к лестнице, потом вспомнила про потайной коридор, который показывал ей муж - так можно было спуститься в парк быстрее. Этот коридор соединял все комнаты, спускался в подвал, имел несколько выходов и оттуда вел в подземный ход, заканчивающийся на берегу Гаронны.
   Хотя графиня еще не достаточно хорошо знала свой замок, она быстро пробежала
   по мягкому ковру, спустилась по винтовой лестнице и, приближаясь к кухне, услышала встревоженные голоса, гудящие, как потревоженный улей. Она ступила на каменные плиты подземной галереи. Справа была кухня, рядом - большой колодец, еще ниже - погреба, а с другой стороны - ход в Зеленый павильон. Оттуда тянуло дымом. Именно там толпились люди. Она увидела высокую фигуру мужа - без камзола, в тонкой белой сорочке с распахнутым воротом... Его лицо было встревожено и бледно. Двое его людей что-то говорили ему, а он слушал, сдвинув брови.
   Маргарита подбежала к ним, чтобы узнать, что случилось.
   Горел Зеленый павильон. Люди цепочкой выстроились от колодца ко входу туда и быстро передавали ведра с водой. Едкий дым тонкой пеленой заволакивал подвал, от него щипало глаза и першило в горле. Женщины обливали водой тех, кто нырял в дым с ведрами. Бледный управляющий говорил графу:
   - Окна были закрыты деревянными ставнями с жалюзи, но, сеньор, они оказались забиты снаружи! Женщинам не под силу их открыть... Дьявольщина! Отсюда в павильон уже не пройти - там вовсю полыхает! В парке люди тушат из пруда. Похоже, загорелось-то с двух сторон...
   - Санчо, там кто-то остался?
   - Я уже послал людей проверить. Выход в парк тоже был заперт, они пошли через крышу.
   Питер уже не слушал. Он рванулся к двери в павильон. Неподалеку Маргарита увидела араба Хамата и Сумар, черных от копоти. Граф тоже их увидел, что-то быстро спросил. Сумар что-то ответила и показала рукой в дым. Он схватил у кого-то суконный плащ, с головой завернулся в него и шагнул в раскрытую дверь хода. Последнее, что видела Маргарита, как его окатили водой из ведра...
   Она отчаянно закричала и кинулась за ним. Чьи-то сильные руки удержали ее, решительно оттолкнули, увели в сторону... Она вырвалась и побежала к другому выходу в парк. Бегом поднялась по лестнице, обогнула галерею, пробежала по садовой дорожке туда, где все было освещено красно-оранжевым светом, будто там устраивали грандиозный праздничный фейерверк. Если бы не тяжелый черный дым и удушливый запах гари...
   Зеленый павильон был весь охвачен пламенем, только до крыши огонь еще не добрался. Маргарита увидела, как кто-то наверху вышибает окна, и чьи-то руки выбрасывают какие-то вещи... Особенно яростно огонь бушевал внизу, где была лаборатория. Оттуда фонтаном брызгали белые колючие искры и со свистом взвивалось из окон белое пламя. Самый воздух там был пропитан эфирными маслами и спиртами. Что-то взрывалось оглушительными хлопками, и пламя окрашивалось в разные оттенки от голубовато-сиреневого до густо-оранжевого. Ночью это было даже красиво...
   Маргарита вздрогнула. Там, в огне, ей вдруг почудилась темная фигура, завернутая в плащ! Огненные языки и спирали взметались в туче дыма, рассыпались вокруг миллионы искр. Или ей показалось? Это было видение из черного зеркала!
   Как завороженная она смотрела на пламя и не могла отвести взгляд. У нее стучали зубы и подкашивались ноги, она хотела бежать, но не могла. Она медленно подняла руки, закрыла ими лицо и с удивлением почувствовала, что она мокрое от слез...
   Маргарита не помнила, как снова оказалась возле той двери, куда вошел Питер. Там суетились люди. Возле чана с водой, налитой из колодца, женщины кружками раздавали воду тем, кто хотел напиться. Подходили усталые люди в прожженной одежде, с лицами, почерневшими от копоти.
   Вдруг она увидела, как кто-то несет на руках худенькое, почти детское тело, накрытое легким плащом. Ей в глаза бросилась свесившаяся из-под плаща маленькая черная рука... Маргарита с трудом могла осознать, что это.
   Потом она увидела мужа - и не узнала его. Рубашка черная от сажи, разорванная и прожженная; серое, в разводах копоти лицо с побелевшими губами, а в глазах такая боль... Она проследила за его взглядом. Он смотрел на то хрупкое тело под плащом и ничего больше не видел.
   Рядом кто-то сказал:
   - Это Хадиджа, самая молодая из них... Она хотела что-то спасти от огня в лаборатории.
   - Она вспыхнула, как факел...
   - Бог милостив, сеньор, может, она еще и поднимется. Они ведь знают чудодейственные средства!
   Граф только медленно покачал головой. Маргарита остановилась, потрясенная. В его глазах блестели слезы. Она первый раз в жизни видела его слезы! Он шагнул к чану, плеснул водой себе в лицо, отер лицо рукой... К нему уже подходили люди, что-то спрашивали, он говорил с ними, что-то приказывал. Он был сдержан и хладнокровен.
   Голоса раздавались как во сне, откуда-то издалека... Маргарита силилась что-то разобрать, но не могла. В голове у нее гудело, мутило от неотвязного запаха гари.
   Сон, кошмарный сон! Ей казалось, что она сейчас проснется, и солнце будет светить в окно ее спальни, и будет пахнуть розами из сада...
   Но она слышала только встревоженные голоса, гулко отдающиеся под каменными сводами, видела перепачканные сажей, возбужденные и перепуганные лица людей; женщин, разливающих по кружкам вино, чтобы поддержать силы мужчин...
   Поодаль, у лестницы, старый араб Абу эль Фариджи осматривал раны и ожоги тех, кто пострадал, а Сумар каждому давала выпить несколько глотков какой-то темной жидкости. Маргарита увидела Жана с обожженными руками и Джинанн, присевшую в ожидании своей очереди. Наверное, она тоже пострадала? Граф жестом показал арабу, чтобы всех раненых отвели в его приемную, в зал с белыми пилястрами.
   Повернувшись, Питер, наконец, увидел Маргариту и удивленно вскинул брови. Под его взглядом она вдруг поняла, что была в одной ночной рубашке, отделанной шелковым шитьем. Она вспыхнула и растерянно посмотрела на мужа. Он подошел и вдруг легко подхватил ее на руки, поднялся по лестнице, отнес ее в спальню и уложил в постель, накрыв одеялом.
   - Не волнуйтесь, все уже позади, - проговорил он и тут же ушел.
  
   ...Питер вернулся в свою комнату, когда уже рассвело. Он чувствовал себя опустошенным, разбитым, почти мертвым, как тот черный обугленный остов, что остался стоять в парке среди таких же черных, обгоревших деревьев. Это все, что осталось от нарядного Зеленого павильона...
   Поскольку Жан пострадал от ожогов, Марселина заменила его и подала сеньору чистое белье, приготовила постель и остановилась в ожидании приказаний.
   - Марсела, почему ты не позаботилась о своей госпоже? - спросил граф, даже не взглянув на нее.
   - Я думала, что госпожа графиня спит, и даже не заметила, как она ушла... А потом я помогала внизу...
   - Твое место рядом с сеньорой, запомни это! Больше повторять я не буду.
   - Да, сеньор.
   От его жесткого тона девушку бросило в дрожь. Она опустила голову. Перспектива участи Николь приводила ее в ужас.
   - Позови Хамата, - приказал граф. - И пусть захватит свой бальзам.
   - Сеньор ранен?
   - Черт возьми, Марсела, делай, что тебе говорят!
   Ее как ветром сдуло.
   Питер, морщась от боли, снял рубашку и подошел к зеркалу. Повернувшись спиной, посмотрел через плечо и выругался сквозь зубы. Теперь еще неделю невозможно будет нормально двигаться...
   Когда он вошел в горящий Зеленый павильон и поднялся наверх, внизу уже все горело. Слава богу, наверху никого не оказалось. Лестница уже горела, когда он спускался вниз. В дыму, совсем рядом, он услышал ужасный крик. Из лаборатории вбежала пылающая как факел хрупкая фигурка и стала метаться по комнате. Он сбросил с себя плащ, накинул на нее, плотно закутал и понес к выходу, но сверху вдруг обрушилась лестница. Он успел немного отскочить, но упал на колени, прижимая к себе свою ношу, и все же принял удар на плечо и спину...
   ...Хамат пришел не один. Сумар, закутанная в светлые легкие покрывала, несла за ним на небольшом подносе какие-то флаконы и свернутую ленту тончайшего шелка. У нее вырвалось горестное восклицание по-арабски, когда она увидела спину своего господина с длинной раной в подпалинах и ожогах.
   - О, почему господин не позвал своих слуг раньше, чтобы перевязать его раны? - спросила она, и, похоже, у нее на глазах навернулись слезы.
   - А что здесь делает Сумар? - резко спросил граф, поворачиваясь.
   - Позволь мне помочь Хамату, мой господин. Я умею.
   Граф посмотрел на нее и невесело усмехнулся.
   - Зачем нежной чувствительной девушке смотреть на безобразные раны мужчин? У нее другое предназначение - услаждать их зрение и слух.
   - Единственное желание Сумар - быть полезной моему господину...
   - У Сумар легкая рука, - сказал Хамат. - И она умеет успокаивать боль одним прикосновением.
   - Просто волшебница! - с легким раздражением проговорил граф. Он злился на себя. Он не мог простить себе, что из-за него пострадала невинная девушка... Сейчас единственное, что он мог, это приказать старому арабу не отходить от Хадиджи ни на минуту и сделать все, чтобы она не страдала. Питер подавил вздох.
   - Рана - пустяки. Сильнее болит душа, а от этой боли я не знаю лекарства. Хадидже мы не сможем помочь...
   - На все воля Аллаха! - буднично сказал Хамат, готовя повязку.
   Сумар бросила на графа умоляющий взгляд.
   - Если господин позволит, я раскурю ему нергиле и добавлю туда траву, которая снимает боль и успокаивает душу. Тебе необходим покой и отдых.
   - Сейчас не время. Вечером я сделаю это сам.
   Граф все же дал молчаливое согласие на то, чтобы ловкие и нежные пальцы Сумар промыли его рану. Он только стиснул зубы, но не шелохнулся. Тонкий шелк, пропитанный целебным бальзамом, закрыл обожженные участки кожи.
   Когда все было закончено, он встал и рассеянно, скорее по привычке, поцеловал пальчики Сумар.
   - Спасибо, моя милая. У тебя и в самом деле легкая рука...
   - Если мой господин позволит, вечером я приду раскурить ему нергиле.
   - О, нет, Сумар, - он чуть улыбнулся. - Дым кальяна с той травой опасен - он снимает не только боль, но и все запреты. Ты сама сказала, что мне нужен покой, а разве можно обрести покой рядом с красивой девушкой?
   - Мужчина всегда остается мужчиной. Долг женщины угадывать желания своего господина, дать ему умиротворение и радость, потому что его жизнь полна врагов и опасностей...
   - Да-да, Сумар, я знаю, что ты думаешь о своем долге. А мне следует исполнить свой и заняться делами...

*

   Граф, его управляющий и Жан тщательно осмотрели пожарище и еще раз убедились, что павильон был подожжен с двух сторон. Остались только каменные стены подвала - лаборатория выгорела полностью.
   - Через три дня и следа не останется от пожара, - говорил управляющий Алехандро Роблес.- Но как найти того, кто поджог?! Дьявольщина! Никогда бы не подумал, что здесь найдется хоть один человек, способный вас предать! Надо собрать всех. Может, кто-то видел что-нибудь подозрительное накануне вечером или слышал разговор...
   - Займись этим.
   Сейчас Питер с трудом мог заставить себя думать о чем-то еще, кроме Хадиджи. Эта девочка искала у него защиты, он взял на себя ответственность за ее судьбу, и вот... Граф знал, что она умрет, и ничем не мог помочь.
   - Ты послал человека в Марсель?
   - Да, дон Педро. Он привезет, кого надо. - Алехандро видел, что хозяина сейчас мало интересовало что-то другое, кроме этой несчастной девчонки. - Я соберу людей - вы сами их допросите? - спросил он.
   - Допросить? Пусть сначала сами расскажут, что видели.
   Сразу обнаружилось, что исчез один из молодых помощников садовника, который ухаживал за растениями в парке. В тот день его видели работающим около Зеленого павильона. Его искали и в городе, и в окрестностях, но этот человек пропал бесследно.
  
   ...Три дня Маргарита почти не видела мужа, а когда он появился ненадолго за столом, у нее болезненно сжалось сердце: он казался таким усталым, озабоченным и расстроенным, с горькой складкой у рта... Он почти ничего не ел, а потом и вовсе перестал появляться в столовой. Маргарита не решалась подойти к мужу. Питер был постоянно в окружении своих людей, почти не выходил из кабинета - там образовался своего рода штаб, туда приходили с донесениями, он выслушивал их и отдавал распоряжения... Его слуги уничтожали страшные следы огня, расчищали землю от обломков обугленного дерева и уже готовились строить новый павильон. Молодая графиня старалась не смотреть в ту сторону парка, на эту пугающую черноту земли и деревьев вокруг...
  
   Госпожа де Фуа приехала навестить ее. Маргарита горестно рассказывала своей старшей подруге:
   - Мне больно видеть, как Питер переживает. И не из-за того даже, что уничтожена его лаборатория, а потому, что пострадала его служанка, совсем молоденькая девушка...Он считает, что в чем-то виноват! Кажется, он совсем не спит и не ест...
   - Ваш муж принимает все слишком близко к сердцу, дорогая. Однако он никогда не впадал в отчаяние, насколько я знаю. Граф сильный человек, но мужчины всегда легче переносят беды, если рядом любящая женщина. Вы можете поддержать его свой нежностью, сочувствием и любовью - для чего же мы тогда созданы, как не для этого? Только на первый взгляд женщина кажется слабой - на самом деле она может выдержать очень многое и поддержать мужчину в трудную минуту, утешить его в его печалях.
   - Питер меня как будто избегает, я его почти не вижу. А когда вижу, даже не знаю, как подойти к нему и что сказать...Такое впечатление, что сейчас он забыл обо мне. Он не посвящает меня в свои дела и молчит... Во всяком случае, никому не придет в голову, что он во мне нуждается!
   - Это только так кажется на первый взгляд. Ах, моя дорогая, каждый человек, даже очень сильный, нуждается в утешении. Он ищет его повсюду - в друзьях, в любви, в Боге, в вине, наконец! Конечно, не каждый выставляет напоказ свои горести, но все равно душа его ищет утешения, а тело - покоя и умиротворения, которые может дать женщина. Мужчины обычно не хотят показывать, как им тяжело, они уверены, что должны казаться сильными при любых обстоятельствах! Но мы-то знаем, что это не так. Попробуйте выбрать момент и сделать то, что подскажет вам сердце...
  
   ...Поздно вечером Маргарита решилась войти в спальню мужа. Он уже спал. Поверх простынь, обнаженным, обняв подушку. Она подошла и ахнула. На плече и спине у него темнела рана, заклеенная прозрачным лоскутом тонкого шелка. Опустившись рядом, Маргарита нежно погладила порыжевшие на концах, опаленные волосы мужа. Прижавшись щекой к его руке, она почувствовала, какая она горячая. Да у него жар! Он целыми днями на ногах - и ни слова не сказал ей!.. У нее сжалось сердце. Она осторожно и пылко поцеловала его руку.
   - Нет, Сумар... оставь, - он беспокойно пошевелился и сонно вздохнул.
   Маргарита вздрогнула. Так все-таки Сумар! Она резко поднялась и хотела уйти. В эту минуту Питер открыл глаза. Он сделал мягкое и быстрое движение, как кот, ловящий бабочку, поймал ее за руку и притянул к себе.
   - Не уходи...
   - Здесь с вами была Сумар? - сдвинув брови, спросила Маргарита.
   - Она перевязала мне рану.
   - Почему вы вспоминали ее во сне? Она тоже целовала вас?
   - Женские сердца полны сострадания и жалости к раненым, - усмехнулся он. - Она тоже меня жалела...
   Маргарита хотела освободить свою руку, но он не отпустил ее.
   - Останься...

*

   ...На четвертый день после пожара умерла Хадиджа. Еще раньше из Марселя, ставшего прибежищем всех народов средиземноморья, из его арабского квартала по просьбе графа тайно приехал мусульманский священник - имам, глава марсельской общины. Ни Абу эль Фариджи, ни арабские девушки не ожидали такой чести. Мало того, что Хадиджа была похоронена по обычаям ислама, но сопровождаемая молитвами самого уважаемого хаджи!..
  
   - Она была самая добрая и веселая! Хадиджа подарила мне украшение из бисера и драгоценных камней, она сама его сделала - такое красивое! - всхлипывала Диана, сидя на коленях у отца и размазывая по щекам слезы. Граф не пытался ее утешить.
   - Пойдем, я что-то тебе покажу.
   Он поднялся, взял ее за руку и повел по лестнице вниз, в то место, куда никто не допускался - в свою мастерскую. Когда девочка вошла и остановилась на пороге "запретного" зала, ее слезы моментально высохли. В светлом солнечном помещении по стенам были развешены картины, там стоял мольберт, стол с кистями и красками, бронзовые и серебряные фигуры и множество других интересных и не очень понятных ей вещей. Но внимание девочки сразу привлекло что-то большое, почти в человеческий рост, стоявшее на полу и покрытое светлой драпировкой. Диана сразу захотела узнать, что там скрывается, и подбежала, чтобы поднять покрывало, но отец остановил ее:
   - Подожди, эта работа еще не готова. Иди сюда.
   Он подошел к широкому столу, взял большую папку и раскрыл ее. Там было много листов с эскизами. Граф выбрал один из них, достал из папки и показал дочери. Диана посмотрела и тихо ахнула. С рисунка на нее смотрела Хадиджа - хрупкая, застенчивая, нежная, с глазами, как у олененка...
   - Это ее душа? - шепотом спросила девочка.
   - Может быть...

Школа любви

   Недели две спустя, однажды вечером Маргарита, наконец, застала мужа одного в курительной комнате, в клубах ароматного дыма кальяна. Он сидел, откинувшись в кресле и положив скрещенные ноги на низкий столик.
   Маргарита опустилась на мягкий ковер у его ног и положила голову ему на колени. Его рука медленно погладила ее щеку, окунулась в блестящий водопад волос, распущенных по плечам... Эта ласка наполнила ее душу покоем и умиротворением. Ей ничего не было страшно, пока она чувствовала эту ласкающую руку, ощущала ее тепло, нежность и силу. Маргарита подняла лицо, посмотрела на мужа и увидела в его глазах странное выражение отрешенности и тоски.
   - Питер, что с вами? Вы до сих пор переживаете этот пожар? Мне больно видеть вас таким... Слава богу, не случилось самого страшного!
   - Да... Но, боюсь, нас не оставят в покое.
   - Вы что-то узнали?
   - Почти ничего. В основном, мои догадки. Нужно все проверить, а это не так скоро...
   Он не мог сказать ей всего, о чем догадывался. Маргарита пришла бы в ужас, и ее жизнь превратилась бы в ад в вечном ожидании беды.
   - Расскажите мне, прошу вас.
   - Что я могу сказать, моя дорогая? Вы вышли замуж за человека, которого прокляли еще в младенчестве. По крайней мере, так говорила мне моя кормилица, - он невесело улыбнулся.
   - Я вас не узнаю, Питер! Раньше ни превратности судьбы, ни враги не могли сломить ваш дух.
   - Теперь я более уязвим - у меня есть вы и наша дочь. Я должен защитить вас. А это, выходит, непростая задача - даже в нашем доме становится небезопасно. Вот это больше всего меня тревожит. Как бы мне хотелось укрыть вас где-нибудь на краю света, вдали от завистливых и злобных глаз...
   - При условии, что вы будете рядом - тогда я согласна!
   Он снова улыбнулся и бросил на нее короткий взгляд.
   - Я вам быстро надоем, красавица моя...
   - Такое просто невозможно!
   - Вполне возможно. Я знаю. Вы любите развлечения, изысканное общество... Согласитесь ли вы жить там, где не будет ни больших городов, ни театров, ни королевского двора, ни даже светского круга? Например, на островах Нового Света.
   - О, зачем же так далеко! - испуганно воскликнула Маргарита. - И что вы будете там делать?
   - Для меня нашлось бы немало дел - например, война с пиратами. Увлекательнейшее занятие! А вот для вас... Ну, хорошо - небольшая вилла, увитая виноградом, на каком-нибудь острове в Средиземном море вас устроит? И белый люгер в синей бухточке... Иногда я об этом просто мечтаю: рисовать там пейзажи, играть для вас на гитаре, сочинять стихи - море всегда меня вдохновляло.
   - Мне кажется, при вашей деятельной натуре вы недолго смогли бы выдержать такую жизнь! А женщины? Как же вы сможете обходиться без красивых, умных женщин, которые всегда вас привлекали? Впрочем, как и вы их...
   - Хотите еще раз услышать, что мне никто не нужен, кроме вас? - со спокойной улыбкой спросил он. Маргарита с удовольствием заметила, что Питер, в каком бы настроении он ни был, оставался самим собой: в его глазах постепенно зажигались веселые, ироничные искорки. Он продолжил:
   - Это действительно так, но...
   - Есть еще "но"? - насторожилась Маргарита.
   - Да, моя радость. И, на мой взгляд, "но" весьма серьёзное: у нас с вами никогда не было достаточно времени, чтобы серьезно заняться любовной наукой - или искусством, если угодно.
   - В самом деле?! - изумилась она. - А мне казалось, что вы уделяете этому слишком много времени!
   - Вот видите, мы с вами до сих пор не совпадаем в этом вопросе! "Любовь - это искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы". Наверное, вы не раз слышали эту знаменитую фразу. Наука эта подробно изучена и Овидием Назоном, и ле Шапленом и другими - вы не пожалеете, моя прелесть, если станете прилежной ученицей.
   - С таким учителем - непременно! Однако, почему вы заговорили об этом? Вас что-то не устраивает? - cо скрытым беспокойством спросила Маргарита.
   - Вы хотите обсудить это прямо сейчас? С удовольствием!
   Она смутилась и постаралась скрыть свое замешательство за очаровательной улыбкой.
   - Может быть, позже... Поговорите со мной, Питер. Мы целых две недели почти не виделись.
   - Тем более!
   - Нет, сначала скажите, сеньор, откуда вам всё известно... об этом?
   - О чем?
   - Вы прекрасно поняли, о чем!
   - Солнце мое, вы даже боитесь произнести это слово? - он тихо рассмеялся. - Как будто нас подслушивает испанская инквизиция! Разве любовь между мужем и женой - это грех?
   - Вы невыносимы! Вам доставляет удовольствие смущать меня?
   - Знали бы вы, как сейчас обворожительны и как волнуете меня... Ну, хорошо, поговорим. Так что же вас интересует?
   - Я спросила, откуда вы всё знаете о любовных наслаждениях.
   - Ну, всего знать невозможно, дорогая. Тем не менее, у меня были хорошие учителя и природные способности... И потом, я рано приступил к изучению предмета.
   - Насколько рано?
   - В десять лет.
   - Мадонна! Как такое возможно?
   - Очень просто. Когда мне исполнилось десять, отец решил, что пора его наследнику приобрести полезные знакомства при дворе, тем самым обеспечив себе некоторые преимущества в дальнейшем. Как раз в то время на трон взошел Вильгельм Оранский. Отцу пришлось бывать при дворе, чтобы показать свою лояльность новой власти. Он брал меня с собой, и скоро я даже был представлен королю Вильгельму...
   Но это событие было пустяком в сравнении с теми переживаниями, что я испытывал в то время - как раз тогда меня постигла первая влюбленность - разумеется, чистейшая и целомудренная. Однако девочка, поразившая мое воображение, была воспитана при дворе и, казалось, не имела собственной души! Она играла во взрослую, подражая окружавшим ее придворным, и сама была игрушкой в руках более умудренных и развращенных дам. Тогда впервые я узнал всю гамму чувств, сопутствующих любви - от восторга до отчаяния. И в это время одна весьма знатная и опытная дама занялась моим "обучением"...
  
   ...Семья лорда Аллен Гальтона несколько месяцев жила в имении леди Марии, недалеко от Флоренции, когда в Англии началось восстание под предводительством незаконного сына Карла II герцога Монмута. Лорд Гальтон возвращаться на родину не спешил. Старшая их дочь Джулия тогда была просватана за молодого князя Фаэнца, с семьей которого Гальтон имели давние связи. Милорд не хотел, чтобы его дочь оставалась в Англии, где "паписты", вызывали стойкую неприязнь, несмотря на все законы, изданные королем - католиком. "Декларация о веротерпимости" только подлила масла в огонь и возбудила настоящую ненависть у ревнителей англиканской церкви...
   Скоро король Яков был низложен, и парламент постановил призвать на трон мужа его старшей дочери - Вильгельма Оранского.
  
   Рано или поздно вернуться в Англию пришлось. Милорд должен был позаботиться о судьбе своего сына и наследника, обеспечить его будущее - и не в роли изгнанника, а облеченного всеми принадлежавшими ему правами лорда и пэра.
  
   ...Сэр Аллен Гальтон вернулся в свое поместье не один. С ним был его старый приятель, лорд Генри Дерри-Мойр, адмирал флота Его Величества. В расшитом золотом пышном мундире, при шпаге и шляпе, украшенной перьями и кокардой, он произвёл на Питера сильное впечатление. Мужчины сразу уединились в кабинете хозяина.
   - Что-то случилось, - сказала леди Мария. И оказалась права. Как выяснилось из разговоров за ужином, Вильгельм Оранский со своей армией высадился в Портсмуте и двинулся на Лондон.
   - Оранжисты встречают его цветами и флагами, народ в полном восторге! - с долей иронии говорил сэр Генри. - Виги теперь возьмут верх...
   - Как это повлияет на нашу жизнь, милорд? - вдруг спросил Питер звенящим от волнения голосом.
   - Яков вынужден будет покинуть не только трон, но и Англию...
   - Я не политик, мой мальчик, но думаю, что вам лучше держаться ближе к новому двору.
   ...Через несколько дней они с отцом собирались в Сент-Джеймский дворец. Питера одели так нарядно, как никогда в их родовом замке под Кройдоном, где он вечно лазал по деревьям, чердакам и подвалам. Сейчас он был похож на подростка-пажа в коротком белом плаще с темно-красной атласной подкладкой и белом камзоле с золотой вышивкой. На боку у него сверкала маленькая золотая шпага, и ему приятно было сознавать, что она самая настоящая, и в случае необходимости он может пустить её в ход с ловкостью, которой в тайне гордился. Белый цвет его наряда, черные кудри до плеч и смуглый цвет кожи создавали великолепный эффект. Но что особенно привлекало внимание, так это его черные глаза, сияющие и дерзкие, с длинными, как у девочки, загнутыми ресницами. Однако Питер очень мало интересовался своей внешностью. Его волновало совсем другое.
   Выслушав сэра Роберта Джеймсуэлла, своего наставника, о том, как следует себя держать во дворце, Питер спросил, понизив голос:
   - А когда мы пойдем в порт?
   - Когда вам будет угодно, милорд. Но что за странная прихоть? Что вам там делать?
   - Вы же обещали показать мне настоящие военные корабли! В будущем я хотел бы стать моряком, как сэр Генри.
   - Поговорим об этом позже, Питер. Сейчас вам предстоит очень важный визит. Ваш отец хочет представить вас некоторым влиятельным людям при дворе.
   - Еще более влиятельным, чем он сам?
   - Поскольку лорд Гальтон не имеет придворной должности, его положение просто несколько иное, чем у придворных...
  
   ...Королевский дворец встретил их холодно и неприветливо. Все держали себя настороженно, не зная, чего можно ожидать от нового короля, новых министров, оппозиции и парламента. Лорд Гальтон встретился с некоторыми своими знакомыми - более или менее значительными лицами при дворе - и представил своего сына.
   Позже сэр Аллен остановился в какой-то галерее, окнами выходившей в парк.
   - Питер, вы подождёте меня здесь. Не знаю, как долго я задержусь, но наберитесь терпения и никуда не уходите.
   Питер остался один. Галерея оказалась не такой оживленной. Иногда по ней пробегали лакеи в разноцветных ливреях и озабоченные камеристки. Раза два - какие-то таинственные люди в черном, один раз - оживленная группа дворян - вероятно, чья-то свита...
   Мальчик подошел к окну. Он снял свою шляпу с белыми и красными перьями и положил её на подоконник рядом, чтобы не снимать её всякий раз, если кто-то захочет к нему обратиться.
   От созерцания парка Питера отвлекла пышная процессия, появившаяся в начале галереи. Несколько нарядно одетых важных дам в сопровождении целой армии разодетых в пух и прах пажей неторопливо шествовали мимо и о чем-то оживленно спорили. Вернее, спорили только дамы. Они даже остановились неподалеку, чтобы, вероятно, обсудить что-то важное. Один из пажей, немного старше Питера и, несомненно, во много раз нахальнее, подошел и от нечего делать сбросил его шляпу с подоконника. От изумления мальчик онемел, потом вспыхнул, шагнул вперед и гневно произнес:
   - Сейчас же поднимите, сударь! Иначе я за себя не ручаюсь.
   Паж прищурился, злорадно улыбаясь, скрестил руки на груди и молча наблюдал, что будет дальше. В следующую же секунду Питер выхватил свою золотую шпагу и приставил её к груди наглого пажа. Тот с усмешкой оттолкнул от груди короткий клинок, но он в мгновение ока описал полукруг и сбил пышное сооружение, украшавшее его голову. Шляпа пажа отлетела далеко в угол. Пока он подбирал ее и повернулся, обнажая свою шпагу, Питер успел надеть шляпу и приготовиться к обороне.
   - Браво, браво, забияки,- послышался женский голос сзади. - Миледи, вы только посмотрите, ваш Оливер опять дерется, а ведь ему строго-настрого запрещено!..
   - Я давно за ними наблюдаю...А кто этот мальчик в белом? Он напомнил мне знаменитую фразу полковника шотландских алебардщиков, с которой тот обратился к своим солдатам: " Господа! Наденьте поплотнее шляпы, мы будем иметь честь пойти в атаку!"...
   - Леди Деверс, напрасно вы поощряете драки между мальчишками. Ваш своевольный паж уже поплатился за это!
   - Пустяки. Оставьте его в покое, - сказала дама, которую назвали леди Деверс. Её внимание было приковано к новому персонажу в белом. Она рассматривала Питера с головы до ног. Но он почти не замечал ничего вокруг, потому что прямо перед ним остановилась еще одна особа. Казавшаяся взрослой из-за своего парадного наряда девочка, почти его ровесница, с пышными каштановыми волосами, уложенными в сложную прическу, с глазами цвета вод Темзы и маленьким, как вишенка, ротиком тоже с интересом разглядывала его и чуть-чуть улыбалась. Питер не мог оторвать от нее глаз. Он учтиво поклонился ей, сняв шляпу, но не произнес ни слова.
   Леди Деверс, герцогиня Шрусбери, яркая блондинка с белой, как снег кожей, славилась не только красотой, но и своими странными наклонностями. Она подошла к Питеру очень близко и заглянула ему в глаза. Он почувствовал сладкий аромат её духов, и его охватило непонятное беспокойство. На него смотрели серо-зеленые, чуть прищуренные, как у кошки мерцающие глаза. Их выражение приводило мальчика в полное замешательство. Другая дама тоже подошла поближе и тихо проговорила:
   - Как ты его находишь? Ты думаешь, следует...
   - Нет-нет. Просто я хочу избавить его от принца. Спрячем его в моих покоях!
   - А если его увидит твой Мортимер? Он не потерпит... Уступи его мне! Вместо моего пажа?..
   - Нет, дорогая. Ты же знаешь, я терпеть не могу твоих смазливых белокурых "ангелочков" с пустыми водянистыми глазами. Смотри, какие черные глаза у этого. А какие они пылкие и умные!.. О, ты и представить себе не можешь, что получится из мальчика с такими глазами!
   Питер не понимал, что происходит. Дамы говорили так, будто он был неодушевленным предметом или не понимал их языка. Как можно обсуждать человека в его присутствии?! Леди Деверс таинственно улыбнулась и, повернувшись к остальным, громко сказала:
   - Я больше не задерживаю вас, леди!
   Дамы и пажи отправились дальше. Только девочка с вишневым ротиком осталась. Она внимательно слушала.
   - Как вас зовут, мой мальчик? - снова повернулась леди Деверс к Питеру. - Я не видела вас раньше во дворце.
   Питер поклонился и назвал себя.
   - Гальтон? Неужели! Сын сэра Аллена? Совершенно не похож! Ах, простите меня, мой ангел. Я хорошо знаю вашего отца и... Ну, всё равно! Хотите стать моим пажом?
   - Нет, миледи.
   Леди Деверс на секунду опешила. Знатные молодые люди делали всё возможное и невозможное, чтобы только добиться такой чести. А этот красавчик, маленький глупый провинциал!.. Ну, хорошо же! Миледи сладко улыбнулась:
   - Слышишь, Анна? - обратилась она к девочке. - Ответ довольно неучтивый. Этого молодого человека, вероятно, не учили светским манерам и обхождению с дамами.
   Девочка тоже улыбнулась, но не просто, а с лёгкой насмешкой. Она тут же вступила в игру, причем, конечно же, не на стороне Питера.
   - Вероятно, нам следует заняться образованием молодого человека,- сказала она. - Это наш долг, миледи.
   - Истинная правда. Вот вам первый урок, моя прелесть: истинный мужчина ни в чем не может отказать даме, пусть даже это стоило бы ему жизни.
   - Я это запомню, миледи. Особенно если не буду дорожить своей жизнью.
   Леди переглянулись. Это было сказано не так уж наивно. И тоже не без доли иронии.
   - Вы подаёте большие надежды, мой мальчик, - сказала леди Деверс. - Нам надо поближе познакомиться. Я приглашаю вас на ужин. Анна тоже там будет. Ровно в девять за вами пришлют мою карету. До вечера!
   Дамы с достоинством удалились, оставив Питера в полной растерянности. Вскоре появился чем-то озабоченный отец, и Питер решил подождать с рассказом о дамах.
   Позднее отец должен был уехать по делам, и когда у подъезда их лондонского дома остановилась роскошная карета с гербами герцогини Шрусбери, слуги с удивлением доложили об этом сэру Роберту. Тот был озадачен.
   - Почему вы ничего не сказали о своем новом знакомстве, Питер? Я должен был вам кое-что сообщить по поводу... Но, боюсь, теперь уже слишком поздно. Думаю, что вам все же не следует ехать. Вы можете принести свои извинения леди Деверс...
   - Но почему?
   - Потому что вы еще слишком молоды, милорд.
   - Это не объяснение, сударь.
   - Ну, может быть... вы правы. Но, говоря по чести, у меня язык не поворачивается... Ваш отец был бы недоволен, что я отпустил вас туда.
   - Хорошо, значит, вы меня отпускаете. По крайней мере, я удовлетворю своё любопытство, - сказал Питер, сбегая по лестнице. Вслед ему Джеймсуэлл произнес только одну фразу:
   - Сегодня вечером я хотел посетить одну из портовых таверн...
   - О! - Питер приостановился. - Во сколько я должен вернуться, чтобы пойти с вами?
   - Не позднее одиннадцати.
   - Я буду раньше, сударь!
   Джеймсуэлл знал, что Питер давно мечтал хоть одним глазком заглянуть в таверну, куда приходят бывалые моряки, послушать их рассказы о путешествиях к южным островам с их диковинными растениями и животными, о битвах в колониях с жестокими испанцами и сражениях с пиратами... Однако сэр Роберт хотел повести своего воспитанника во вполне приличный паб, где бывали даже офицеры королевского флота. И это событие было для Питера гораздо важнее и интереснее любого дамского общества!
   ...Красивый ужин в покоях леди Деверс явился для него неожиданным и незабываемым событием. Он ближе познакомился с очаровательной племянницей леди, Анной Сен-Джон, и в первый раз влюбился, ещё не осознав толком, что с ним происходит. Однако ему не могло прийти в голову, что маленькая леди Анна служила только приманкой! Своим обострённым чутьем леди Деверс угадала в Питере нечто такое, чего не было в ее хорошеньких пажах, и что она повсюду напрасно искала - искренность и непосредственную страстность натуры.
   Многоопытная герцогиня Шрусбери деликатно и нежно открыла Питеру тайны его собственного тела и поделилась некоторыми женскими секретами, которые в будущем весьма ему пригодились...
   - Вы как всегда смущены, моя прелесть, - смеялся граф. - Я не рассказывал вам этого раньше - вы были слишком молоды и так чисты и целомудренны! Вы и без того считали меня ужасным развратником, ведь правда? Ваше слишком строгое воспитание приводило меня в отчаяние!
   Маргарита смутилась еще больше и встала. Ее муж был сегодня просто невыносим! - Неужели вы смогли бы жениться на порочной женщине? - спросила она.
   - Ну, разумеется! Если бы так полюбил, как вас... Но что значит "порочная женщина"? А если у нее прекрасная любящая душа? Мария Магдалина тоже была порочной в глазах окружающих. Впрочем, для кого-то достоинства - это пороки, и наоборот. Вероятно, жить с ангелом - ужасная скука! Всегда хочется немного перчика...
   - Наверное, только мужчинам!
   Он с улыбкой покачал головой.
   - Ну, довольно отвлеченных дискуссий, дружок. Тема эта бесконечна и увлекательна, но я предпочитаю практику. Знаете, о чем я думал здесь до вашего прихода? - на минуту он стал серьезен. - В который раз я осознал бренность человеческой жизни. Надо пользоваться каждым ее мгновением, а мы откладываем самые чарующие моменты на "потом", как будто надеемся жить бесконечно и при этом оставаться молодыми! Представьте только - через несколько лет я превращусь в старика - мышцы начнут слабеть, кожа потеряет упругость и станет дряблой и морщинистой, а уж об остальном страшно и подумать!
   Он опять смеялся, и не было заметно, что он так уж огорчен мыслями о старости.
   - Я не могу представить вас стариком! - улыбнулась Маргарита.
   - Я тоже! Впрочем, еще надо дожить...
   - Питер, вы сегодня в таком странном настроении... Что вы курите? Этот дым имеет какой-то необычный аромат.
   - Конечно. Сигарный дым отличается от этого. В кальяне можно ароматизировать и воду, и табак. Вам не нравится? Табак с добавлением фруктовой стружки и трав.
   - И он действует как-то особенно?
   - Хотите попробовать?
   - О нет!
   - Ничего особенного, уверяю вас. Дамы же нюхают табак.
   - Сомнительное удовольствие. Потом чихать и ходить с красным носом!
   Он рассмеялся, привлек ее к себе и усадил на колени.
   - Даже красный нос вас не испортил бы, сердечко мое!
   В его объятиях было так уютно и тепло. Маргарита положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Она наслаждалась охватившим ее умиротворением и счастьем. И это только оттого, что она просто видела своего мужа, и он снова разговаривал с ней, как прежде, до пожара... О, действительность не дает ей покоя!
   - Питер, вы действительно собираетесь спрятать нас где-то на островах?
   - Не волнуйтесь, моя дорогая, не хочу вас пугать. Пока не совсем ясно, чего от меня хотят. И кто?.. Мне сообщили, что завтра нам нанесет визит аббат Легаль. Примите его вместе со мной - ваше очарование может усмирить даже дракона, и, я надеюсь, избавит меня от некоторых неудобных вопросов, на которые мне не хотелось бы отвечать. Вы поможете мне усыпить бдительность аббата. А уж на него-то ваши чары действую неотразимо!
   - Почему вы так думаете? - удивилась Маргарита.
   - Я это заметил. Он тоже мужчина, хоть и в сутане.
  
   Барон Жан-Рене де Легаль стал секретарем архиепископа Тулузского по протекции из Парижа. Он блестяще закончил теологический факультет Сорбонны и, имея высоких покровителей при дворе, однако не был оставлен в столице, поскольку его наставники-иезуиты вполне справедливо полагали, что умному молодому человеку следует применить свои способности на деле и набраться опыта в суровых условиях извечной войны гугенотов с католиками на Юге Франции. Аббат уже третий год служил архиепископу, но его душа страдала, хотя он со смирением выполнял возложенные на него обязанности. Дело в том, что барон не выносил гасконцев! Да, они слыли храбрецами. Но что из того? Когда речь не шла о войне, с ними невозможно было иметь дело. Они возмущали его своими пустыми амбициями, бахвальством, глупой бравадой, слишком легким отношением к жизни и всяким отсутствием здравого смысла и практичности.
   Приятным исключением в их епархии являлся граф де Монтель. Впрочем, он и не был гасконцем, а внешне немного походил на испанца. Непринужденная учтивость хорошо воспитанного человека и его разносторонние знания делали графа интересным собеседником. Аббат проникся к нему уважением и симпатией, но долг призывал его узнать некоторые подробности кипучей деятельности графа де Монтель в их провинции. Стало известно, что он связан с тайной сектой альбигойцев. Следовало пресечь последние крупицы этой ереси. Но, честно говоря, аббат Легаль не верил, что граф исповедует изжившую себя старую доктрину катаров.
   Кроме того, восстание камизаров в Севеннах, как полагали, не обошлось без поддержки знатных протестантских фамилий де Роган, де Ту, де Боннак и прочих. А все они были друзьями графа. Аббату следовало выяснить в непринужденной беседе, насколько глубоки эти его связи.
   Де Легаль мечтал бы сблизиться с таким человеком, как граф де Монтель. Во всяком случае, стоило попробовать. К тому же они почти ровесники - граф всего на два года его старше. И еще одно обстоятельство, по которому молодой аббат с трепетом и радостью приезжал в дом графа, что он скрывал в самой глубине своего сердца - это воспоминание о глазах графини де Монтель. Разумеется, никто не подозревал, что они снились ему по ночам...
  

"Что движет солнце и светила"

   В этот день граф принимал гостей. Приехали господин и госпожа де Келюс со старшей дочерью Шарлотой, недавно закончившей обучение у кармелиток, и ее предполагаемый жених, молодой офицер виконт де Роклер, на которого она смотрела с презрением.
   Шарлота была шестнадцатилетней девицей, недовольной своей внешностью, с упрямством подростка, надутыми губками и колючим взглядом карих глаз. Этой весной она познакомилась с графом де Монтель у него на празднике и возненавидела его всем сердцем. Он смущал ее, подавлял своей обходительностью, своим умом, изысканными манерами и той отвратительной мягкой ироничностью, с которой он вел себя с ней, и от которой у ее в внутри все клокотало от бешенства, потому что она видела - граф не принимает ее всерьез, считает ребенком! Он был слишком красив, слишком умен и слишком богат, и даже самые лучшие ее поклонники много проигрывали в сравнении с ним. Но главным его недостатком являлось то, что он был уже женат!
   Позже, как всегда неожиданно, приехала Жозефина, герцогиня д"Арбонтес. Изящная, но не красавица, изысканно одетая, с кокетливым прищуром серых умных глаз, ироничной складкой рта, она, не смотря ни не что, неуловимо притягивала Питера. Он знал, что именно привлекает его в ней - она была противоположностью Маргариты. Порочный демон и чистый ангел... Он говорил Маргарите, что иногда "хочется перчика". Этой пряной и острой приправой в полной мере и была Жозефина... Герцогиню, как всегда, сопровождал виконт де Сен-Поль. Вот уж кому граф не был рад!
   Аббат де Легаль, приехав, с удивлением застал в гостиной де Монтеля целое общество и понял, что вряд ли сегодня ему удастся побеседовать с графом.
   После обеда все отправились на прогулку в парк.
   Де Келюсы сразу исчезли в боковой аллее. Впереди Шарлота презрительно фыркала на шутки де Роклера. Сен-Поль задержал Маргариту, отстал, чтобы не маячить перед глазами у графа и безбоязненно шептать на ушко его жене разные милые глупости, которые та охотно выслушивала.
   Герцогиня д"Арбонтес с непринужденной легкостью взяла графа под руку и мановением веера решительно отстранила аббата Легаля, который намеревался продолжить беседу с графом, начатую за столом. Аббату ничего не оставалось, как тоже отстать. Питер надеялся, что тот присоединится к Сен-Полю и Маргарите - тогда графиня не останется наедине с виконтом. Было бы смешно постоянно оглядываться на жену и следить за поведением дерзкого гостя.
   Жозефина слегка сжала его руку - граф думал о чем угодно, только не о ней!
   - Сударь, я приехала сразу, как только узнала о произошедшем несчастье, - проговорила она. - Я знаю о ваших потерях. Но вижу, вы не нуждаетесь в утешении - вы веселы и полны жизни, как будто ничего не случилось. Меня это радует.
   - Благодарю за участие, мадам. На самом деле, удар для меня был весьма ощутимый. Однако что пользы лить слезы, когда ничего изменить невозможно?
   - Граф, мы можем где-нибудь уединиться и поговорить?
   - А как же мои гости, герцогиня?
   - Бог с ними. Говорят, у вас здесь есть необыкновенный грот с секретом - покажите мне его!
   - Вы знаете абсолютно все! Кто рассказал вам про грот?
   - Какое это имеет значение? Факт тот, что он есть. Я хочу его видеть.
   - Хорошо, я покажу вам его - это вовсе не тайна.
   Они пошли по каштановой аллее мимо каменистого ручейка, живописно заросшего зеленой осокой и шпажником с белыми и оранжевыми цветами. Перейдя ручей по горбатому мостику, сложенному из больших, грубо отесанных камней, они приблизились к густым зарослям рододендронов у каменистого склона. Немного свернув в сторону, по едва приметной тропинке граф повел Жозефину к небольшому просвету в зарослях. Перед ними открылся скалистый, увитый виноградом вход в небольшую пещеру.
   - Идеальное убежище для влюбленных, - улыбнулась герцогиня. - А что же внутри?
   - Войдите и увидите.
   - А вдруг пещера захлопнется, как в арабской сказке? - засмеялась она. - От вас всего можно ожидать, сударь! Лучше первым войдите вы!
   Питер с улыбкой подал ей руку.
   - В таком случае, войдем вместе.
   Просторный грот был облицован розовыми мрамором и украшен резными пилерсами черного мрамора. Высокие своды, пропускающие таинственный свет, отраженный светлым камнем, удобные скамьи у стен, сбоку - мраморный стол, а в нише, прямо у входа, журчал небольшой фонтан, бивший из стены - вода тонкими струйками стекала в мраморную чашу в виде розетки.
   - Здесь красиво, - сказала Жозефина, оглядываясь. - Прохладно, но не сыро. - Она провела рукой по гладкой поверхности стены, любуясь прожилками разных оттенков розового на камне. - Вы, я вижу, отдаете предпочтение этому сочетанию цветов? Мне нравится, хотя ваш грот и не столь пышен, как в парке Версаля.
   - Но я ведь и не король, сударыня, - улыбнулся граф. - Чего же вы ожидали, дорогая герцогиня? В самом деле увидеть пещеру Али-Бабы? Или будуар с ложем, подобный тому, что Людовик устраивал в своем гроте для своих любовниц?
   - Ну, что-нибудь в этом духе. Неужели вы не последовали его примеру?
   - Возможно, - уклончиво ответил граф, - Но и Людовик не оригинален в этой идее. Еще Артемида устраивала свои покои в гротах. Чтобы совсем не разочаровать вас, мадам, могу предложить бокал вина или прохладительного напитка.
   Граф произнес эти слова, и в стене открылась еще одна ниша. Жозефина увидела стеллаж с аккуратно уложенными бутылками вина, выше на полках - хрусталь и стекло бокалов. Она подошла поближе и уселась на скамью.
   - Замечательный погребок! Налейте мне что-нибудь на свой вкус, граф.
   - Тут у меня коллекция местного вина. Арманьяк - роскошная по разнообразию земля. Попробуйте вот это! Мускат Фронтиньян.
   Граф достал и откупорил одну бутылку. Потом неспеша, осторожно перелил часть вина из бутылки в стеклянный графин.
   В этот момент в проеме входа показалась головка Шарлоты де Келюс. Девушка потихоньку заглянула в грот, где было достаточно светло, чтобы рассмотреть все внутри. Граф колдовал над вином и не видел ее. Жозефина не отрывала взгляда от его рук. Он говорил:
   - Сейчас вино насытится воздухом, и мы его попробуем. Это удовольствие не терпит спешки и суеты.
   - О, граф де Монтель всегда обстоятельно подходит к своим удовольствиям! - заметила Жозефина. - Но, кажется, вы отдаёте предпочтение не этому...
   - Вы правы, дорогая герцогиня.
   - Ах, ради бога, перестаньте меня так называть. Мы знакомы сто лет. Всего четыре месяца назад я принадлежала вам - и вы по-прежнему так официальны! Можно подумать, что вы забыли мое имя!
   - Мадам, вы - самая разумная из всех известных мне женщин. Не требуйте больше, чем возможно. Я уже покаялся в своих грехах.
   - Неужели? Хотела бы я услышать вашу исповедь!
   Граф повернулся, чтобы передать ей бокал и заметил Шарлоту.
   - Вот и очаровательная мадемуазель де Келюс. Входите же, не стесняйтесь!
   - Извините, я не хотела помешать вашей интимной беседе, - с едва скрытым злорадством проговорила девушка.
   - Вы ничуть не помешали, милое дитя, - с видимой нежностью, но со скрытым ядом промолвила герцогиня. - Вы тоже интересуетесь винами? Боюсь, арманьяки слишком крепки для вашего нежного горлышка!
   Жозефина готова была кусать губы от досады. Дьявол сюда принес эту девчонку! Однако граф оставался совершенно невозмутим.
   - Для мадемуазель подойдет вот это шампанское. Хотите попробовать?
   - С удовольствием. Сегодня так жарко, - и Шарлота тоже присела на мраморную скамью
   - А где же ваш кавалер, мадемуазель? - спросила герцогиня.
   - Он мне надоел. Я от него сбежала и решила спрятаться. Случайно набрела на это чудесное местечко.
   - Вы спрятались весьма удачно! - желчно произнесла Жозефина. Граф лукаво взглянул на юную Шарлоту.
   - Стоит прятаться так, чтобы тебя обязательно нашли - какой же тогда интерес в этой игре! - он уже достал со стеллажа еще одну бутылку и собирался ее открыть, как у входа показалась черная сутана аббата Легаля.
   - О, да здесь уютный уголок! - сказал он, осматриваясь. - Я заметил сквозь листву белое платье мадемуазель Шарлоты, а потом она пропала, и я ломал голову, куда бы это она могла подеваться?
   - Может быть, черный цвет вашей сутаны привлечет сюда еще кого-нибудь - едко произнесла Жозефина. - Подождите, граф. Стоит ли откупоривать бутылку ради одного бокала!
   - Я знаю, где виконт де Сен-Поль и госпожа графиня, - сказал аббат. - Здесь недалеко, я схожу за ними.
   - Тогда уж зовите всех, чтобы никому не было обидно!
   Скоро все собрались в гроте. Не было только Сен-Поля и Маргариты.
   - Я не нашел их - сказал аббат, вернувшись.
   Граф обвел глазами своих гостей, ничем не выдавая своего беспокойства.
   - Вкусы большинства присутствующих мне известны, а что предпочитает пить господин аббат?
   - Признаться, я очень мало разбираюсь в винах и еще меньше пью...
   - О, этот недостаток легко исправить, - произнесла Жозефина. - Мессир граф знает о винах и земле Арманьяка всё.
   - Мадам, конечно, преувеличивает. Я не занимаюсь производством вина и мои познания не слишком глубоки. Просто я люблю этот край. Он похож на Тоскану, где родилась моя мать - те же холмы, виноградники, дубовые рощи...Разумеется, местное вино ничем не похоже на кьянти, оно своеобразно и отличается даже в пределах одного апеллясьона.
   - Вы говорите, что Арманьяк похож на Тоскану? Почему же тогда вино не получается одинаковым? - колко спросила мадемуазель Шарлотта.
   - Все дело в почвах и сортах винограда. В Тоскане для производства кьянти в основном используют купаж сортов "Сан-Джовезе", "Треббьяно Тоскана" и "Мальвазия дель Кьянти". Потом к готовому уже вину добавляют сусло из подвяленного винограда. Брожение возобновляется, и только после этого у вина появляется своеобразный вкус и аромат фиалки. В Арманьяке же совсем другие сорта: "Мозак", "Турский глаз", "Сент-Эмильон", "Клеретт Гасконская", "Мускат Фронтьньян", Жюрансон" и другие. К тому же, и большое разнообразие почв: в Нижнем Арманьяке почва в основном песчаная, ее называют "рыжие пески" из-за железистых вкраплений, которые придают ей каштаново-буроватый цвет. А рядом расположен участок с глинисто-кремнистыми почвами, так называемый "бульбен", с очень низкой концентрацией известняка. Эти почвы дают богатые и маслянистые вина. А Верхний Арманьяк называют "белым" из-за известняковых почв, но есть там зоны мергелей и песков. И там влажно. Вина Верхнего Арманьяка отличаются живым характером, поэтому их нужно пить относительно молодыми.
   - Ну разве я не была права? - промолвила герцогиня д"Арбонтес, когда Питер замолчал и стал наполнять бокалы гостей. - Однажды в Риме с меня хотели взять плату за молодое кьянти как за старое - в три раза больше. Тогда господин граф сберег мои деньги - он определил возраст вина только по его цвету.
   - Это вовсе не сложно. В молодом возрасте кьянти рубиново- красное, но после 27 месяцев выдержки оно темнеет и приобретает гранатово-красный оттенок. Однако лучше всё попробовать на вкус, друзья мои, - с этими словами он поднял свой бокал. - Как говорил Овидий, "от выпитого в большом количестве неразбавленного вина бегут, исчезая, заботы. Тогда на сцену является смех, тогда проходят грусть и морщины на лбу, тогда намерения становятся искренними, что так редко в наш век..."
   Вдруг в грот вбежал запыхавшийся мальчишка-слуга и с порога выпалил, глотая слова:
   - Мессир граф! Сеньор Роблес послал за вами!
   - Что случилось?
   - Эрнико ранен. Они с Луиджи дрались на ножах...
   - Понятно, - граф спокойно поставил бокал на стол.- Извините, милые дамы, и не пугайтесь - мои слуги любят не в меру темпераментные развлечения. Я сейчас вернусь.
  
   Драка произошла из-за Марикиты, дразнившей молодого грума Энрико. А жених Марикиты, конюший графа по имени Луиджи, был ужасно ревнив. Они не в первый раз вздорили, и пылкий нрав обоих доставлял немало хлопот управляющему. Обычно Роблес быстро справлялся с буйными парнями, не прибегая к вмешательству сеньора, но на этот раз он испугался, увидев Энрико с лицом, залитым кровью...
   Рана на голове оказалась не опасной. Граф попросил Хамата заняться парнем и пообещал позже разобраться с драчунами.
   Прежде чем вернуться к гостям, Питер подумал, что неплохо было бы найти Маргариту - ее отсутствие не давало ему покоя. Сен-Поль явно желал подольше оставаться с ней наедине. Но парк велик - сейчас ее разыскивать самому было бы смешно. Особенно в том случае, когда найтись они не спешили... В конце концов, она не ребенок и должна понимать, в какое положение ставит себя и его!.. Борьба ревности, гордости и досады разрушали его душу и лишали самообладания. Но послать слуг на поиски он тоже не мог - вдруг они увидят нечто, компрометирующее его жену.
   Граф подозвал Марселину и приказал ей найти сеньору.
   - Передай донье Маргарите, что все ждут ее в гроте.
   - Да, сеньор, - девушка кивнула. Она поняла больше, чем ему бы хотелось. Ничего не поделаешь, без доверенных слуг не обойтись... Но на Марселину можно положиться.
  
   Граф вернулся к гостям и спокойно улыбнулся на посыпавшиеся вопросы.
   - Ничего страшного не случилось - только небольшая царапина. Удивительно, как люди боятся вида крови... Друзья мои, на чем мы с вами остановились?
   - Вы цитировали Овидия, мессир, и прервались на самом интересном месте, поскольку мне известно продолжение, -сказала мадам де Келюс.
   - Без сомнения, то, что господин граф рассказывал о вине, интересно, - поспешил вступить в разговор аббат Легаль. - Но нельзя ли продолжить ту тему, что мы обсуждали за обедом? Лично меня больше интересует мнение господина графа по поводу беспорядков в Севеннах. Восстание грозит не только нашему спокойствию, но колеблет веру простых людей! Более того, мне стало известно, что германские протестанты готовы щедро платить кальвинистам-камизарам в надежде на то, что те перейдут на их сторону и без боя сдадут французские города наступающим войскам принца Савойского.
   Дамы в один голос возмущенно запротестовали:
   - Полно, господин аббат, не пугайте нас! Мы собрались здесь, чтобы приятно провести время, а не слушать всякие ужасы про войну и каких-то оборванцев, поднявших восстание!
   - Вы ставите меня в затруднительное положение, господин аббат, - с улыбкой произнес граф. - Из уважения к дамам я готов подчинится их желаниям. Но с не меньшим уважением я отношусь и к представителю церкви в вашем лице. Если вам интересно услышать мое мнение, я его выскажу. Но не станем устраивать долгих дискуссий - не дадим соскучиться нашим милым дамам. Мы с вами найдем другое время поговорить о чем вам будет угодно, в том числе и о вере, и о войне...
   Тут снова тень заслонила вход, и в грот вошла графиня де Монтель - с гордо поднятой головой, с каким-то победным видом, а следом за ней - виконт де Сен-Поль, несколько менее уверенный в себе, чем обычно, если не сказать обескураженный. Это почти бросалось в глаза, хотя виконт делал вид, будто ровным счетом ничего не произошло. Жозефина перехватила напряженный взгляд графа, брошенный на жену. И в ту же минуту увидела, как потеплели и заискрились радостью его глаза. Герцогиня поняла, что Сен-Полю ничего не удалось добиться от Маргариты - и граф это понял. Он налил жене шампанского и подошел, чтобы передать ей бокал. Жозефина подвинулась, освобождая место графине подле себя и сказала:
   - Господин аббат интересуется мнением вашего мужа о восставших кальвинистах. Вам это интересно?
   - Насколько я знаю, - произнесла мадам де Келюс, обращаясь к аббату, - Мессир граф ненавидит протестантские учения.
   - Ну, это слишком сильно сказано, мадам! - в глазах Питера плясали веселые искорки. Он налил арманьяк виконту и радушным жестом пригласил его взять бокал. - Сейчас я вполне равнодушно отношусь к реформаторским учениям. Это юности присуще бросаться в крайности - я тоже в свое время отдал должное всякого рода метаниям и крайностям - кто же не прошел через это! Но я никогда не был согласен с Кальвином и Лютером. Впрочем, это не мешает мне водить дружбу с гугенотами. Однако мы не спорим с ними о религии - Господь дал человеку свободу выбора. Вообще, как мне кажется, фанатизм в любом его проявлении демонстрирует узость мышления. Каждый человек может искренне заблуждаться - нельзя же винить его за это! Другое дело, когда он в силу своих убеждений причиняет безусловное зло - идет на убийство, уничтожение культурных ценностей, разрушение. Я помню, в детстве, когда наставник рассказывал мне о пожаре в Александрии, где погибла большая часть древнегреческих пергаментов и египетских папирусов великой Александрийской библиотеки, у меня комок стоял в горле. Но еще большие ужас и негодование вызывает то, что позже, уже при Феодосии I, храм Сераписа в Александрии, где находилась восстановленная и пополненная библиотека, был разграблен христианами-фанатиками. Они уничтожили библиотеку! Что для них значили труды Аристотеля, Эвклида, Архимеда, Эсхила, Софокла и Еврипида, с таким трудом добытые первыми Птолемеями в Афинах?! Для них это были только письмена язычников! Мне действительно больно от сознания невосполнимости этого духовного богатства...
   - Так вот почему вы осмелились выступить против мадам де Ментенон, когда она приказала сжечь картины? - тихо спросил юный аббат с нескрываемым трепетом.
   - Она возомнила себя вторым Савонаролой! - воскликнул де Келюс, оторвавшись от своего бокала.
   - Бороться за чистоту нравов сожжением картин?! - граф с горькой усмешкой покачал головой. - Когда жители Флоренции, под впечатлением страстных проповедей Савонаролы жгли на площадях предметы роскоши, картины, светские книги и дорогую одежду, мало кто знал, что послужило толчком к его монашескому призванию и той миссии, которую он на себя возложил. В юности Джироламо, блестяще образованного, подающего большие надежды в медицине и литературе, постигла любовная неудача - и он ушел в монастырь, вступил в доминиканский орден, отдав в пользу монастыря деньги, имущество и все книги... Кстати, известно, что Великий Инквизитор Торквемада, ужасный в своей жестокости, по той же самой причине стал тем, кем он стал. И можно вспомнить достаточно таких примеров. Ранимые юношеские души не всегда выдерживают несчастную любовь или измену возлюбленной... Какой вывод можно сделать из всего этого? Женщина всему причиной, хоть и не всегда на первый взгляд это очевидно. Женщина - вот главный двигатель мужских деяний. Не секрет, что из-за любви мужчина способен на безумства. Недаром сказано мудрым Соломоном: "ибо сильна, как смерть, любовь, и люта, как преисподняя, ревность - ее уголья - уголья пламени, самого яростного пламени... Никакие водопады не смогут погасить любви, и никакие реки не зальют ее..."
   Аббат Легаль воскликнул:
   - Каким это чудом вы, граф, можете любую тему свести только к одной?! Рассказ о вине свелся к цитате из порочного Овидия - слава богу, вы не продолжили ее при невинной девушке... Даже разговор о восставших протестантах свелся у вас опять всё к тому же - любви!
   Все дружно рассмеялись. Граф проговорил:
   - "Любовь, что движет солнце и светила", воспел и великий Данте, и царь Соломон, и многие, многие другие - мы только учимся на примере мудрых...
  
   ...Аббат Легаль, захмелевший и от вина, и от поистине волшебный обстановки, царившей в гроте, не мог заставить себя отвести взгляд от пленительно прекрасной графини де Мотель. Маргарита действительно была особенно хороша сегодня - c нежным румянцем на щеках, сияющими глазами и такой чарующей улыбкой на губах, что она могла свести с ума кого угодно, не только юного аббата. В гроте всё чаще раздавался звонкий смех, гости оживленно говорили теперь уже все вместе, и граф, конечно же, принимал участие в общем разговоре, но он видел, как барон де Легаль невольно бросает нежные взгляды на его жену. Питер подошел к нему. Его глаза насмешливо блестели, когда он спросил:
   - Вы не скучаете, дорогой аббат? Как вам понравился мой арманьяк?
   - Я не большой знаток, мессир, тут дело привычки...
   - Почему бы вам не сказать прямо, что на ваш вкус он слишком крепок, - улыбнулся граф с мягкой иронией. - Но зато ощущения вызывает не самые плохие, ведь правда? - юный аббат утвердительно кивнул. Граф продолжал: - Думаю, сейчас мы с вами вполне можем поговорить наедине. Господин архиепископ будет недоволен, если вы не выполните его поручения.
   Де Легаль вспыхнул.
   - О чем вы?..
   Граф взял его под руку и повел из грота, говоря:
   - Не стоит смущаться, господин аббат, вы среди друзей. Будем говорить начистоту - терпеть не могу недомолвок! Надеюсь, вам несложно будет выполнить волю вашего патрона - я готов помочь вам в этом прямо сейчас и отвечу на ваши вопросы, ведь это же и в моих интересах! Представляю, какая недобрая слава обо мне проникла сюда через Пиренеи. Да и в Париже не все мною довольны... Что больше всего занимает господина архиепископа из того, что ему обо мне уже донесли?
   Мягкий, полный иронии голос графа не вполне соответствовал острому взгляду его насмешливых глаз. Легаль почувствовал, что этот человек видит его насквозь, он словно читает его мысли. Но удивительно - граф не вызывал в нем ни опасения, ни предубеждения, а его легкая ирония не казалась оскорбительной.
   Они вышли из грота под ажурный полог листвы и не спеша зашагали по садовой дорожке. Легаль не был готов к той абсолютной откровенности, с которой говорил граф и, немного помолчав, спросил, слегка запнувшись:
   - Вы... в самом деле готовы раскрыть мне свои тайны?
   - У меня нет тайн, дорогой аббат! - живо возразил граф. - Можете поверить, обо мне всё давно и подробно известно старательным братьям-иезуитам.
   - Но ведь их интерес к вам был оправдан, не правда ли? - язвительно заметил де Легаль. - Говорят, на вашей совести убийство самого кардинала Манчиолли, генерала ордена!
   Ему показалось, что граф вздрогнул. И в самом деле, он остановился, посмотрев перед собой странным, невидящим взором. Потом, сорвав веточку с дерева, стал крутить ее в пальцах и, продолжив путь, сказал глухим голосом:
   - Я этого не отрицаю.
   Де Легаль всплеснул руками
   - Как я надеялся, что вы опровергнете это обвинение! Я не верил, что вы могли совершить столь тяжкий грех!
   Граф коротко взглянул на него
   - Господин де Легаль, вы благородный человек, и, я уверен, не будете болтать о том, что я скажу. Вы поймете, почему...
   - Так все-таки у вас есть тайны, мессир! - торжествующе воскликнул аббат.- Одна из них - обстоятельства смерти синьора Манчиолли?
   - Манчиолли умер от ран, полученных в поединке. И у меня были основания желать его смерти.
   - Какие бы ни были причины - вы совершили смертный грех!
   Граф резко остановился и отбросил сорванную ветку. Его глаза гневно сверкнули.
   - У меня были достаточно веские причины! - воскликнул он. Обычно звучный и приятный баритон де Монтеля неожиданно стал глухим и будто охрипшим. Он помолчал секунду и сдержанно продолжил: - Однако я не намерен оправдываться... Слушайте. Я расскажу вам... Манчиолли в молодые годы был безумно влюблен в мою мать. И он сам был безумен, потому что только помешанный способен на то, что сделал он! - граф замолчал. Легаль был поражен, увидев его потемневшее, мрачное лицо. - Подтверждение моих слов вы можете найти у мадам д`Арбонтес - она охотно расскажет вам о Манчиолли, поскольку была близка с ним и хорошо его знала, - продолжил граф все так же сдержанно и глухо. - Моя мать, Мария де Лоретто, была его единственной страстью. Этот человек внушал ей ужас. Он преследовал ее пятнадцать лет, даже тогда, когда она вышла замуж!.. Ее камеристка рассказала мне, сколько его писем она отправила в камин, не распечатав, какие мольбы и проклятия он обрушивал на нее, когда приезжал, сметая все запреты... Однажды Манчиолли приехал в Кройдон, в наше поместье под Лондоном, когда отец был в отъезде. Мне тогда шел двенадцатый год, я учился далеко от дома. Мать оставалась одна с моей младшей сестрой и слугами. С тех пор живой я ее не видел... Разумеется, тогда я не был посвящен в страшные детали ее убийства, но позже, уже после смерти отца, мне все рассказали... И я поклялся убить этого зверя.
  
   ...На дороге в Лондон его ждала карета и слуги. Манчиолли вышел из ворот парка и нетвердой походкой пошел к карете. Его высокая фигура в черном почти сливалась со сгущавшимися сумерками. В изнеможении опустившись на сиденье экипажа, он глубоко вздохнул и закрыл глаза. И тут же перед ним встало прекрасное лицо женщины, которая погубила его душу... Все эти пятнадцать лет одна мысль о ней сводила его с ума, разъедала душу и мучила плоть хуже адского огня. Он мечтал о ней - и хотел избавиться от этой пытки. Он уже ненавидел ее, но не мог забыть!.. Он достиг в этой жизни высшей власти - он стал генералом самого могущественного Ордена. Его тайная власть была выше, чем власть папы и всех королей. Он был вторым после Бога на земле - и все же не мог получить ее любовь!.. Сейчас он пришел и взял то, что хотел. Не любовь, но ее тело... На одно мгновение ему показалось, что он и в самом деле стал богом! Это было именно то восхитительное ощущение победы и сладостной боли высшего наслаждения, которого он так жаждал. Теперь можно и умереть... Он все-таки получил ее! В первый и последний раз. Он не мог позволить еще кому-то любоваться ее прекрасным телом. Он положил этому конец...
   Со стороны могло показаться, что господин или пьян, или болен. Его лихорадило, лицо было бледно, взгляд блуждал, на лбу блестели капли пота, а зубы стучали...
  
   ...Когда Франческа пошла разыскивать свою госпожу, солнце уже село. Она обежала весь парк - синьоры нигде не было. Камеристка подумала даже, что ее увез этот знатный итальянец, что время от времени появлялся и исчезал так внезапно. Но донна Мария была так спокойна, и отправила ее в дом, пока они с этим господином гуляли по парку... Франческа не могла себе простить, что оставила свою госпожу одну! Но все слезы были уже напрасны...
   ...Быстро темнело. Слуги с фонарями еще раз обошли весь парк и, наконец, увидели свою госпожу - бездыханной, в растерзанном платье, с окровавленными губами и грудью. Рядом нашли золотой медальон с ее портретом...
  

*

   ...Питер был увлечен подготовкой к публичным испытаниям, которые должны были состояться через неделю, а потом их отпускали на каникулы. Ему предстояло столько интересного!
   На публичные испытания были приглашены известные ученые, богословы, вельможи-покровители; ждали самого профессора Ньютона, ученика покойного Барроу. Питер пригласил Анну Сен-Джон послушать его выступление.
   - Для дам отводятся специальные ложи, скрытые жалюзи, но если я буду знать, что вы там, это вдохновило бы меня.
   Маленькая кокетка скривила свой хорошенький ротик.
   - Ах, Питер, там будет ужасная скука! Вы склонны горячо увлекаться самыми неинтересными вещами - даже иногда каким-то чудом вам удается увлечь и меня. Но нет, я не приду. У вас достанет вдохновения выдержать любые испытания и без моего присутствия! Уверена, что с вашими знаниями это легко сделать. А я должна еще позаботиться о своем новом костюме для верховой езды - скоро двор отправится на охоту...
   ...Неожиданно приехал его наставник сэр Роберт Джеймсуэлл - как всегда, сдержанный и невозмутимый, весь в черном. Его вид встревожил мальчика.
   - Вы приехали послушать мое выступление?
   - Нет, милорд, - Джеймсуэлл покачал головой. - Я приехал за вами.
   Питер с недоумением посмотрел на наставника. Тот отвел глаза и сказал тихо, с серьезным и строгим видом:
   - Будьте тверды, Питер. Ваша мать скончалась.
   Всю дорогу до Кройдона Питер не произнес ни слова. Он был словно оглушен, не мог осознать, что ему сказали. Он даже не мог вообразить себе это... Разве такое возможно?! Разве мама не выйдет навстречу, он не побежит к ней с радостным смехом и не покроет поцелуями ее руки, не зароется в ее шуршащие душистые юбки, а она не обнимет его и не расцелует, как всегда, не потреплет его волосы нежной рукой?.. Никогда еще у Питера так не сжималось сердце. Он не мог себе представить, что ее больше нет...
   ...Когда он увидел ее, лежавшую под полупрозрачным покрывалом, неподвижную, непохожую на себя, чужую - он не узнал ее, он не поверил, что это его мать... Огоньки свечей вдруг стали расплываться перед его глазами, высокий свод зала поплыл, опрокинулся, и Питер без чувств упал на каменные плиты пола...
   ...Потом, два года спустя, умер отец. От болезни, причины которой никто не знал. За это время Питер вдруг как-то сразу вырос и повзрослел. Он больше не носился верхом по лугам, как делал это раньше, и не срывал лесных цветов и фарфоровых лилий в пруду, чтобы подарить их матери, как обычно делал это, когда она была жива...Теперь Джеймсуэлл взял на себя управление их поместьем и учил его разбираться со счетами и разными другими деловыми бумагами, поскольку Питер стал единственным наследником и хозяином не очень богатого, но и не малого имения. На его плечи легла забота и о сестрах...
   Камеристка Франческа показала Питеру тот золотой медальон, что нашли рядом с телом его матери. Все считали, что его обронил убийца. Франческа, не сдерживая слез, рассказала ему, как умерла ее дорогая госпожа...
   ...Питер не мог придти в себя от гнева, отчаяния и ужаса...Он задыхался от рыданий в небольшой молельне замка. На коленях перед изображением Мадонны он поклялся отомстить убийце. Он решил бросить учебу и ехать в Рим, стать тенью Манчиолли и, в конце концов, выбрать момент, чтобы его прикончить. Питер обдумывал тысячи разных способов - о, у него было богатое воображение! Но его мудрый наставник только покачал головой.
   - Нет, Питер. Ты не сможешь сделать ничего. Этот человек заслуживает самой худшей из смертей, но ты еще слишком мал, чтобы тягаться с ним, а я уже слишком стар... Тебе даже трудно представить, насколько могуществен твой враг. Люди Ордена повсюду. Ты не сделаешь и шага, чтоб это не стало известно Манчиолли. Стоит только тебе приблизиться к нему, как тебя тут же схватят.
   - Я буду действовать осторожно. Я уже все обдумал.
   - Нет, мой мальчик, у тебя ничего не выйдет. Для того чтобы победить этого человека, нужно нечто большее, чем сила и ловкость. Определенного рода познания могут быть сильнее самого лучшего оружия в самых ловких руках... Орден потому и могуч, что обладает сакральным знанием, помимо прочего. Чтобы его победить, нужно обрести знание не меньшее...
   - Что для этого нужно сделать?
   - Для начала хотя бы закончить университет. От тебя потребуется много терпения, Питер. Но Господь приведет тебя в нужное место в нужное время...
  
   - Но я не хотел ждать, - медленно и глухо говорил граф. - Сдав экзамены, я все же отправился в Италию, чтобы найти своего врага. Однако судьба распорядилась иначе. Наша шхуна потерпела крушение, и я был единственным, кто остался в живых. Меня забросило в Новый Свет, и пока я добирался до Европы, утекло немало воды.... У меня не было ничего - ни денег, ни крыши над головой, ни даже имени - все считали меня погибшим. Потребовалось еще какое-то время, прежде чем я смог восстановить свои права - в Англии это сделать не так-то просто!.. Потом я, наконец, приехал в Италию и поступил в Болонский университет. К тому времени мне исполнилось шестнадцать, но я пережил так много, что стал понимать: человеческое правосудие - ничто в сравнении с Высшим судом. Однако я не оставил мысли о мести... Как раз тогда я заметил, что привлекаю внимание отцов-иезуитов. Впрочем, мое поведение в университете нельзя было назвать тихим и скромным...
   За это время Манчиолли стал еще более могущественным, чем прежде. Но что-то сломалось в его душе - или в голове... Он мог бы сто раз приказать убить меня, было бы достаточно одного его слова! Однако по какой-то причине он этого не делал. Он следил за мной, ему докладывали о каждом моем шаге... И он бледнел при звуке имени Лоретто, его охватывал какой-то мистический страх...
   - Откуда вам это известно?
   - От всё той же мадам д`Арбонтес. Это она была приставлена ко мне в качестве соглядатая. С тех пор мы с ней так привыкли друг к другу, что даже почти подружились...
   Прошло несколько лет, прежде чем я встретил Манчиолли лицом к лицу. В то время я был на службе при французском дворе, и однажды мне поручили доставить секретное послание из Парижа в Мадрид. Я скакал днем и ночью, спеша выполнить поручение. Уже почти у самых городских ворот, ночью, меня нагнала чья-то карета. Ее сопровождало множество слуг с факелами. Они меня окружили. Я подумал, что эти люди охотятся за той секретной депешей, что я вез, и был готов защищаться. Но из кареты вышел один человек, закутанный в плащ. Он велел слугам отойти подальше и не вмешиваться, что бы они ни увидели. Потом человек приказал мне спешиться и подойти. Было еще темно, я не мог видеть его лица под тенью шляпы. Но то, что он сказал...
   Голос графа неожиданно пресекся. Легаль замер, затаив дыхание.
   - Что же было дальше? - нетерпеливо спросил он.
   - Этот человек назвал себя и сбросил шляпу и плащ на землю. И я увидел Джузеппе Манчиолли, могущественного генерала ордена иезуитов. От волнения и неожиданности я немного растерялся, но по его речи сразу понял, что он не в себе. Манчиолли потребовал, чтобы я вернул ему его медальон с портретом моей матери. Он стал рассказывать мельчайшие детали...ужасные подробности их последнего свидания... Вынести это было невозможно!.. Я выхватил шпагу. Он будто даже обрадовался и тоже обнажил оружие. Я нанес удар первым. Казалось, Манчиолли хотел умереть. Уже раненый, он приказал своим слугам прикончить меня и отнять медальон. Я видел, как его уносили в карету... а его люди напали на меня. Не знаю, сколько их было. Я защищался, пока не потерял сознание от ран. Они бросили меня на дороге, посчитав, что убили. Только чудо помогло мне выжить...
   Граф помолчал немного и медленно улыбнулся, вспоминая.
   - А когда я пришел в себя, то увидел перед собой чудесного черноволосого ангела с сияющими глазами и прекрасным нежным лицом. Потом я понял, что в образе ангела мне явилась юная хрупкая девушка с золотистой кожей, высокой грудью, тонкой талией и смуглым румянцем на щеках. Нет, она была прекрасней, чем ангел. И это был знак, поданный небом. Зачем было воскресать из мертвых, если не для того, чтобы влюбиться!
   Он замолчал. Аббат Легаль прерывисто вздохнул.
   - Вы еще можете шутить? Удивительно... Провидение хранит вас! Это ведь уже второй случай, когда вы чудом избежали гибели?
   - Второй? О нет, может быть, четвертый. А впрочем, я не считал... Дорогой аббат, давайте вернемся в грот - что-то у меня пересохло в горле. Необходимо еще выпить, чтобы тени прошлого не тревожили наше воображение...
  
   Аббат, потрясенный рассказом, даже не вспомнил, что хотел выяснить у графа де Монтель, какое он имеет отношение к еретической секте катаров...
  

*

   ...Вечером итальянцы синьора Грассини устроили концерт для гостей графа. Даже малышка Шарлота перестала фыркать на своего кавалера и сменила гнев на милость. Все были очарованы прекрасной музыкой и чувствовали прилив любви и умиротворения. Только за полночь
   разъехались гости-"южане" вместе с необыкновенно молчаливым и задумчивым аббатом Легалем.
   Герцогиню д`Арбонтес и виконта де Сен-Поля поселили в роскошных комнатах для гостей.
   Жозефина без церемоний вошла к виконту и, скрестив руки на груди, скривила губы в саркастической усмешке:
   - Ну, что, друг мой, вы проиграли! Впрочем, ничего другого я и не ожидала. Две тысячи золотых экю - неплохие деньги!
   - Моя обожаемая королева, не будьте жестоки! Вы не определили мне срок! О, вы не знаете еще, что произошло!
   - Ничего не хочу знать! Все ваши успехи у княгини Орсини и племянницы кардинала Барберини ничего не стоят - эти шлюхи любому готовы броситься на шею. Другое дело графиня де Монтель. Зачем ей вы, мой бедный виконт, если у нее есть такой муж! Вам далеко до графа. Она никогда в жизни ему не изменит - для этого у нее просто нет причины.
   - Да в Париже она почти уже была моей - оставалось совсем немного! Если бы она приняла меня, когда ее муж сидел в тюрьме, дело было бы сделано! А сейчас ее просто не узнать! Моя бесценная госпожа, графиню будто подменили. Как только я подступился к ней поближе, она выхватила из-за корсажа кинжал!
   Жозефина расхохоталась.
   - Представляю, как вы испугались! Вам не повезло, мой дорогой. К сожалению, вы не догадались проверить, насколько хорошо сеньора владеет этим грозным оружием! Вы проиграли, мой милый виконт. У вас было предостаточно времени и возможностей, но вы ленивы, как кастрированный кот. У меня руки чешутся вздуть вас как следует!
   - О, моя госпожа, сделай это - и ты меня осчастливишь!
   Лицо герцогини исказила презрительная гримаса.
   - С вас две тысячи экю, виконт!
   - Несравненная моя, вы же знаете, у меня нет и ста франков, не то что двух тысяч!
   - Так добудьте их!
   - Но как?!
   - Это меня не волнует. Но учтите: долго ждать я не намерена!
   С этими словами Жозефина покинула безутешного Сен-Поля.
   Она осмотрела предоставленный ей будуар, отделанный в китайском стиле. Стены, затянутые шелком нежно-персикового оттенка с узором из тонких ветвей и пестрых птиц, такого же шелка полог над ложем, лаковые миниатюры, мебель черного дерева, инкрустированная перламутром, на столике - китайская ваза с большим букетом роз в тон шелка... Она вздохнула. Печально оставаться одной в такой изумительной декорации!
   Вдруг откуда-то послышался негромкий звук мелодичного колокольчика. Герцогиня прислушалась и открыла створки шкафа, вделанного в стену. Колокольчик звучал оттуда. В нише на подносе она увидела туалетные принадлежности и кувшин с теплой водой. В ту же минуту вошла горничная, чтобы помочь ей переодеться - граф был внимателен к своим гостям. Жозефина отправила горничную. Спать ей совершенно не хотелось, и она решила посмотреть на другие комнаты - проходя мимо, она видела много интересного.
   Спустившись на первый этаж и пройдя широким коридором, освещенным бронзовыми жирандолями, она оказалась перед арабским залом с бассейном. Там не было ни души, но где-то рядом плескалась вода и слышались голоса. Водная гладь отражала два мавританских светильника, зажженных у входа - освещен был только бассейн, а остальное тонуло в полумраке. Герцогиня вошла и огляделась. По стенам - ажурные арки, в нишах - низкие диваны без спинок, обитые светлой тисненой кожей; где-то журчал фонтан... Голоса приближались, и она отошла в тень арки. Из соседней комнаты вышли граф и его управляющий. Они смеялись и о чем-то оживленно говорили - вроде бы по-испански. Жозефина знала испанский, но не могла понять, о чем говорят мужчины. У них был свой особый язык, состоящий большей частью из морского жаргона, междометий и крепких словечек. Было понятно, что оба порядком выпили. Они вели себя словно беззаботные подростки, иногда играючи пуская в ход кулаки и хохоча во все горло. Жозефина невольно улыбнулась. Обычно граф держался довольно непринужденно, но чтоб так! Да еще со слугой...
   Мужчины затеяли шутливую потасовку на краю бассейна. Один из них потерял равновесие, ухватился за другого, и оба с шумом и криками упали в воду. Чуть вынырнув, они разразились еще более неудержимым смехом и начали тузить друг друга в воде. Наконец Питер выбрался из бассейна и стал снимать мокрую одежду - благо, ее было совсем не много - штаны и рубаха. То же самое проделал и его приятель, вылезши из воды вслед за ним. Герцогиня окинула молодых мужчин оценивающим взглядом. Оба широкоплечие, мускулистые, смуглые - только один коренастый, небольшого роста, а другой длинноногий, с идеально пропорциональной фигурой, но с не менее рельефными мышцами... Жозефина любовалась графом. Она еще раз с удовольствием убедилась, что сделала правильный выбор. Еще ни один мужчина никогда в жизни так не волновал ее. Надо найти способ поскорее избавить его от уз брака - а там будет видно...
  
   ...Рано утром, так и не сомкнув глаз, Жозефина накинула темную шелковую накидку поверх жемчужно-пепельного платья с вышивкой серебром и жемчугом. Она обладала неяркой внешностью и выбирала тона, подчеркивающие ее свежий цвет лица и серые глаза. Ее туалеты всегда были безупречны, но в это утро герцогиня хотела выглядеть особенно хорошо. Она вышла в парк, потом побродила по дому. Ей было известно, что граф просыпается рано - она надеялась где-нибудь его встретить... случайно. С кухни уже доносились приятные запахи свежей выпечки и кофе, там суетились слуги, и Жозефина повернула в другую сторону, не желая привлекать к себе внимание прислуги.
   Дойдя до противоположного крыла дома, она обнаружила там вход в часовню в виде арки с решетчатой ажурной дверью прекрасной работы. Ажурная решетка не была заперта. Любопытства ради Жозефина вошла - и остолбенела. На коленях перед изображением Мадонны, склонив голову, стоял граф де Монтель. На нем был строгий черный камзол без украшений. Он перекрестился, встал и повернулся к ней с учтивым поклоном.
   - Извините, я не хотела вам помешать, мессир, - немного растерянно произнесла Жозефина. - Кто бы мог подумать - граф де Монтель на коленях! Я вижу такое впервые... Впрочем, в Испании говорят: "мужчине не грешно вставать на колени перед Богом и женщиной". Но, кажется, вы никогда не были особенно набожны, дорогой граф?
   - Вам ли этого не знать, мадам! В Мадриде меня считали чуть не дьяволом...
   - Что же случилось?
   - Сегодня исполнилось двадцать дней, как умерла от ожогов одна невинная девочка...
   - Вы удивляете меня все больше и больше, сеньор! Эта ваша служанка была магометанкой, насколько мне известно! И вы молились о ее душе?! Вы, христианин!
   - Не будем устраивать теологического диспута, мадам, - едва заметно поморщился граф. - Они еще в Испании мне надоели. Вы заглянули сюда из любопытства или по велению души?
   - И то, и другое, - улыбнулась Жозефина. - И моя душа безошибочно нашла то, что искала - вас, граф! Я надеялась, что вы покажете мне ваш изумительный дом.
   - Разумеется, мадам. Только, если позволите, немного позже. Сейчас у меня урок фехтования.
   - Бог мой! Вы еще берете уроки фехтования?!
   - Нет. Я их даю.
   Жозефина посмотрела на него, и, не найдя слов, только удивленно вскинула брови. Питер улыбнулся:
   - Хотите взглянуть на моих учеников?
   - О, конечно! Я обожаю смотреть, как вы фехтуете.
   - Не обещаю захватывающего зрелища - мой обычный противник в отъезде... Но через час я к вашим услугам.
   С этими словами граф подал ей руку и повел по длинному коридору.
   Еще издали они услышали звон скрещивающихся клинков и азартные детские крики. У настежь распахнутых дверей в фехтовальный зал граф остановился. Диана и Жан-младший уже вовсю орудовали своими короткими рапирами. Там же был и тот самый коренастый испанец, которого Жозефина видела в бассейне вместе с Питером. Граф с порога минуты две наблюдал за детьми, следя за их движениями острым взглядом.
   - Опять одна и та же ошибка! - проговорил он и стремительно вошел, на ходу расстегивая камзол. - Мадемуазель, остановитесь!
   Жан и Диана повернулись и дружно отсалютовали графу своим оружием. Он поздоровался с ними и показал Диане правильное положения кисти, говоря:
   - Нельзя допускать, мадемуазель, чтобы ваша рука отставала от мысли вашего противника. Но атаковать, не думая - тоже большая ошибка! Жан гораздо спокойнее и сосредоточеннее во время атаки - поэтому он легко побеждает.
   - Он же просто сильнее! - резонно заметила девочка.
   - А какой интерес сражаться со слабым противником? И потом, ты же сама хотела научиться владеть рапирой. Никогда не поверю, чтобы моя дочь отступила!
   - Нет! Никогда. - Диана встала в позицию и звонко крикнула своему другу: - Защищайтесь!
   Жану не надо было повторять дважды. Тем временем граф за руку поздоровался с испанцем и представил его Жозефине:
   - Алехандро Роблес, мой друг и управляющий Монтеля. Предпочитает шпаге абордажную саблю или палаш. Вот сейчас вы увидите, мадам, как дерутся пираты во время абордажного боя.
   Граф снял камзол и надел колет из толстой воловьей кожи. Грудь Роблеса уже защищал точно такой же колет. Переодеваясь, Питер не переставал краем глаза следить за упражнениями детей. Он подошел к ним еще раз, поправляя стойку Жана и говоря:
   - Здесь лучше использовать stoccata - "быстрый удар". Вспомни, я вам показывал.
   - Рука опущена вниз, "ленивая рука"...
   - Ладонь внутрь, боевым лезвием вниз - поднимаешь его под защиту противника и пробиваешь ее! Этим движением можно его разоружить, обведя оружие противника вокруг своего - только надо действовать молниеносно и с достаточной силой. Можно таким способом нанести неожиданный колющий удар. Внимательно следи за мной и сеньором Алехандро. Сейчас мы будем биться тяжелым оружием - как раз для таких приемов...
   Граф выбрал из своей коллекции широкий шотландский палаш, скромно украшенный стальной насечкой.
   - Отдыхайте, вояки. Теперь наша очередь!
   Дети отошли в сторону, а мужчины вышли на середину зала и скрестили свое оружие. Это совсем не было похоже на изящные и быстрые движения во время фехтования на легких рапирах! Мужчины немного походили на молотобойцев в кузнице. Жозефине казалось, что если палаш только чуть-чуть заденет грудь или плечо кого-то из мужчин, то под собственной тяжестью он рассечет его тело пополам. И какой же силой надо было обладать, чтобы управляться с этим мечом как с игрушкой! У герцогини часто билось сердце и замирало дыхание, когда граф уворачивался от сокрушительных ударов своего друга, в свою очередь нападая и нанося удары с не меньшей силой... От волнения у нее разгорелись щеки и блестели глаза, грудь вздымалась от частого дыхания, а губы приоткрылись... Она слабела и таяла от одного только вида сражающихся мужчин.
   ...Когда они опустили мечи, Диана захлопала в ладоши и подбежала к отцу, что-то щебеча. Он подхватил ее на руки, покружил и опустил на пол.
   - Встретимся за завтраком, моя девочка.
   Дети убежали.
   - Это было великолепно, господа! - сказала Жозефина. - Такое не часто увидишь. Я получила истинное удовольствие, глядя на вас!
   Оба мужчины ответили ей молчаливым поклоном. Пока Роблес убирал оружие и расшнуровывал колет, граф сказал Жозефине:
   - Еще пять минут, мадам. Мы переоденемся, - и он открыл двери в соседний зал, где плескался бассейн...
  
   ...Питер повел герцогиню по своему дворцу, показывая разные залы. Она с любопытством рассматривала изящную обстановку и декор.
   - Я слышала, мессир, здесь есть одно место, куда вы никому не позволяете заглядывать, - проговорила она. - Мне тоже это не будет позволено?
   - Иметь от вас секреты просто бессмысленно, мадам. Вы все равно узнаете, - улыбнулся граф, но какая-то тень промелькнула на его лице. - Собственно, секрета никакого нет. Я просил не беспокоить меня в мастерской. Объяснение просто: бывают сложные моменты - например, отливки, когда прервать процесс и отвлечься невозможно, иначе погубишь работу, и все придется начинать заново.
   - Вы покажете мне свою мастерскую?
   - Если вы этого желаете...
   - Разумеется! Кто же не мечтал полюбоваться вашими работами!
   - Мадам, не надо мне льстить. Вы видели их в моих гостиных много раз.
   - Я знаю только, что портрет графини Маргариты - ваша работа, но что касается остального...
   - Это просто безделушки.
   Граф открыл перед ней дверь своей мастерской. Жалюзи были опущены, и в зале царил прохладный полумрак, пронизанный узкими полосками света, пробивающегося сквозь жалюзи. У противоположной стены, куда не попадал свет, на низком постаменте белела обнаженная женская фигура. Жозефина невольно вздрогнула, приняв ее за живую женщину. Она приковывала к себе внимание. Герцогиня подошла ближе и онемела. Фигура была вылеплена из золотистого воска и, казалось, дышала. Изображенная женщина возлежала в пленительной позе, будто пробуждаясь от сна, вся еще во власти сладких грез. Ее почти детские губы, легкая полуулыбка, непринужденно закинутая за голову рука, округлая девическая грудь, растрепавшиеся во сне волосы - весь ее облик дышал невообразимым очарованием, сравнимым только с тем, что возникает при взгляде на спящего ребенка. Но это была взрослая женщина, чувственная и невыразимо притягательная, роскошная, хрупкая и потрясающе прекрасная! Это была Маргарита.
   Несколько минут Жозефина не могла вымолвить ни слова. Ей стало трудно дышать. Самые разные чувства - далеко не добрые! - захлестнули ее душу. Главными были зависть и ревность. И в тоже время она чувствовала себя польщенной - он показал ей это потрясающее изображение, тем самым позволяя проникнуть в свое самое сокровенное... Он доверяет ей... или дает понять, что надеяться не на что...
   Тем временем граф открывал ставни на одном из окон и говорил:
   - Я закончил ее только два дня назад...Солнце теперь здесь нежеланный гость - от жары воск оплывает. Но чтобы отлить скульптуру в бронзе, потребуется много времени, а у меня его всегда не хватает.
   Жозефина молча на него посмотрела. Он говорил так, будто речь шла о чем-то обыденном... Граф повернулся, увидел ее лицо и слегка приподнял бровь. Наверное, она не смогла скрыть всех своих чувств. Но он понял это иначе.
   - Вероятно, вы можете осуждать меня за подобную откровенность, мадам, однако во Франции еще не запретили изображение обнаженного женского тела, - сказал он, улыбнувшись. - Поэтому-то я и обосновался здесь, а не в Испании.
   - Да, в Испании художникам всегда было нелегко, - тихо проговорила Жозефина, чтобы сказать хоть что-нибудь и справиться с собой. - Даже обласканный судьбой Веласкес, получив разрешение, все равно боялся и изобразил свою "Обнаженную" только со спины. А вы ничего не боитесь, граф?
   Он рассмеялся.
   - Нужно быть ненормальным, чтобы ничего не бояться! Однако я вижу, мадам, у вас эта скульптура вызвала странные чувства... Вы ничего не скажете?
   - Что же тут скажешь?.. Это воплощение Любви... - Жозефина резко отвернулась от восковой богини и подошла к столу, рассматривая стоявшие там уже готовые вещицы: бронзовый письменный прибор с изящной серебряной змеей, в открытый рот которой наливались чернила и макалось перо, а ее хвост обвивал серебряную полураскрытую чашечку лилии, куда ставились перья; пепельница в виде листа кувшинки, на котором сидела, как живая, бронзовая лягушка; подсвечник - серебряный олень, увенчанный великолепными позолоченными рогами; несколько хрустальных флаконов для духов в серебряном кружеве причудливых миниатюрных узоров и настольное зеркало в красивой бронзовой раме, которое держал в лапах лукавый бронзовый кот с умными человеческими глазами. Жозефина восхищенно вздохнула.
   - Так живо, изысканно и неожиданно - и так мастерски выполнено! В этих вещах чувствуется ваша улыбка ...О, мессир, вы настоящий художник!
   - Это просто забава - не больше.
   - Мне хотелось бы иметь у себя все эти вещи, - она взяла в руки флакон для духов в серебряной оплетке из листьев и стеблей с маленькими драгоценными камнями цветков, и повертела его в пальцах, любуясь. - Что за чудо! И второго такого ведь нет! Я не смею просить вас продать мне хотя бы вот эту вещицу...
   - Бог с вами, герцогиня! - рассмеялся Питер. - С удовольствием подарю ее вам.
   - Благодарю, мессир. Я ужасно рада... Мне хотелось бы тоже сделать вам что-то приятное. Все, что вы пожелаете.
   - Вы лишаете меня удовольствия сделать вам крошечный подарок? Что за женщина! Ну, вы сами предложили сделку... Слишком многого я не потребую, однако у меня есть одно желание.
   - Какое же? - спросила Жозефина. Ее вдруг охватило волнение. Граф помолчал секунду, потом сказал:
   - Я больше не хочу видеть виконта де Сен-Поля. Никогда и нигде.
   - Он сегодня же уедет, обещаю вам, граф. Мне самой он смертельно надоел...
  
   Они вышли из мастерской.
   - Мы встретимся за завтраком. Вы найдете обратную дорогу, мадам?
   - Разумеется, я скажу, что боюсь заблудиться, - лукаво блеснула глазами Жозефина. Граф рассмеялся и подал ей руку.
  
   Проходя мимо приоткрытых дверей одной из комнат, они услышали там какое-то движение. Питер остановился и посмотрел внутрь.
   То, что он увидел, заставило его побледнеть. Сен-Поль прижимал к стене Маргариту. Не возникало никаких сомнений в его намерениях - он действовал решительно и быстро, пытаясь стиснуть графиню в объятиях.
   - Виконт, вы сошли с ума! - испуганно и гневно говорила она, отчаянно вырываясь. - Да я прикажу слугам выгнать вас!
   Молодая женщина не могла с ним справиться, но старалась не кричать, боясь поднимать шум. Виконт что-то горячо шептал ей, будто распаленный страстью. Он даже не слышал, как распахнулась дверь, и вздрогнул от звенящего звука вылетающей из ножен шпаги. Острие клинка прижалось к его шее.
   - Я даже не буду драться с тобой, мерзавец, - сквозь зубы прошипел Питер, бледный от ярости. - Просто перережу тебе артерию вот здесь - и ты испустишь дух в луже крови!
   Виконт повернулся к нему с кривой усмешкой:
   - О нет, сеньор, это не ваш стиль! Хоть вы и были знакомы с пиратами, но не способны хладнокровно убить человека таким способом. Вы призваны исцелять! Да и, собственно, в чем я виновен?! Графиня не имеет ко мне претензий. Ведь правда, сударыня?
   Граф тихо выругался так, что Маргарита вздрогнула, как от удара хлыста.
   - Сначала застегни штаны, ублюдок! - Питер едва владел собой. У него темнело в глазах от гнева. В следующую секунду виконт отскочил в сторону, выхватывая шпагу. Но шпага графа стремительно описала дугу и пригвоздила его руку к деревянной шпалере на стене. Сен-Поль взвыл от боли и выронил оружие.
   - Марго, приведи сюда кого-нибудь из мужчин! - приказал граф. - Я не могу убить этого подонка без свидетелей.
   - Нет, ради бога, Питер!.. - взмолилась она.
   - Быстро!
   - Не надо, прошу тебя! Он в самом деле ничего не сделал!
   - Ах, вот как?! - граф резко выдернул шпагу, освобождая виконта, и позволил ему подобрать оружие. - В таком случае, вам достанется тот, кто останется в живых!
   - Граф, зачем вам неприятности из-за этого ничтожества! - воскликнула Жозефина.
   Не успела она сказать это, как вдруг виконт пошатнулся и упал без чувств.
   Граф, чертыхнувшись, отбросил шпагу. Он заметил, что Маргарита наклонилась и дрожащей рукой что-то подняла с пола. Это был небольшой тонкий стилет с золотой рукояткой. Питер подошел к жене и взял ее руку с кинжалом в свою.
   - Держи его крепко, зажав в кулаке, спрячь в складках платья. Опусти руку вниз - замах сверху годится только для сильных мужчин. Он дает противнику шанс избежать удара. Тут нужна внезапность. Ничего не бойся! Наноси удар снизу, быстро - в бедро или пах - и сразу уходи. - Питер повернул стилет в пальцах, - лезвие, блеснув, скользнуло вдоль его кисти и исчезло. - Жаль, что я раньше не научил тебя обращаться с оружием... Успокойся, ты вся дрожишь...
   Он вдруг властно привлек ее к себе и поцеловал так, что у Жозефины перехватило дыхание. Она стояла в дверях и мысленно проклинала виконта, все еще лежавшего на полу без чувств.
   - Граф, ради бога, простите! Вы больше никогда его не увидите, клянусь вам!..
   Но граф ничего не ответил - он вышел из комнаты вместе с женой. Герцогиня подошла, наклонилась к Сен-Полю и закатила ему такую пощечину, что он вскрикнул.
   - Полегче, моя дорогая! Я же только делал вид, что потерял сознание!.. О, моя рука! Вы видели, как он ее продырявил? Настоящий варвар! Я и глазом не успел моргнуть...
   - Какой же вы болван! Убирайтесь отсюда, пока живы!
   - Не волнуйтесь, дорогая. Граф не убьет меня. И де Шевриера он не убил, хоть и дрался с ним, и других... Последним, кто погиб от его руки, был тот испанец, маркиз де Гарсиа. А потом что-то случилось. А ведь граф слыл лучшей шпагой Мадрида! Что-то с ним не так, с вашим любимчиком, моя драгоценная. Вы ведь знаете, да? Вам известно, почему он не убивает своих врагов? Скажите мне!
   - Вам этого не понять, потому что вы идиот! Спросите у Шевриера, он вам расскажет! Теперь ему только остается наняться евнухом в гарем какого-нибудь паши! У графа есть и другое оружие для таких как вы! - Жозефина стремительно ходила по комнате, вне себя от гнева. - Что вы наделали?! Кто просил вас действовать так грубо? Я просто не узнаю вас, виконт!
   - Черт возьми, графиня была так соблазнительна! Я не мог устоять. Тем более, вы сами мне приказали!
   - Вы просто безмозглая скотина! О, за что мне такое наказание! Теперь и мне придется уехать, - простонала она в бешенстве. Виконт спокойно перевязывал руку носовым платком.
   - Ну, зачем же так, моя королева! Я не так уж и плох. Смотрите!
   Он достал из кармана кошелек и извлек из него довольно крупную жемчужину прекрасной формы. Она нежно переливалась у него на ладони.
   - Где вы ее взяли, Сен-Поль? - сурово спросила Жозефина.
   - Вы не поверите, моя дорогая! На дне морском!
   - Что за бред вы несете?
   - Да нет же, прекрасная моя госпожа! В одной из комнат я увидел стеклянный водоем с рыбами и всякими морскими тварями - небольшой стеклянный водоем прямо в колонне! Я подошел посмотреть и заметил на дне раковину с жемчужиной. Настоящей! Я осмотрел колонну и нашел дверцу с другой стороны. Она открывалась как шкаф, и я залез внутрь, опустил руку в воду...
   - Так вы ее украли!
   - А где мне было взять две тысячи, чтобы отдать вам долг? Я человек чести!
   Жозефина застонала от бессильного гнева. Она протянула руку и взяла жемчужину.
   - Убирайтесь! Немедленно!
   - Но как же...
   - Вы хотите, чтоб граф узнал о краже и уж точно вас прибил?! Я все улажу, только исчезните!
   - Повинуюсь моей госпоже!..

*

   Питер допоздна засиделся в своем кабинете. Маргарита, не выдержав ожидания, заглянула туда и увидела мужа, погруженного в чтение каких-то бумаг. Она нерешительно остановилась на пороге.
   - Входите, дорогая, смелее, - подняв голову, с улыбкой проговорил он, отодвинулся от стола и встал ей навстречу. - Я не успел сегодня просмотреть всю почту, а несколько писем оказались важными.
   - Но уже так поздно! Нельзя оставить их до завтра?
   - Завтра утром мне предстоит визит к архиепископу Тулузскому. Его секретарь передал, что монсеньор желает меня видеть.
   - Надеюсь, у монсеньора не будет к вам слишком много претензий?
   - Я тоже на это надеюсь, но, думаю, ничего интересного он не скажет. - Питер взял со стола какое-то письмо. - А вот это действительно интересно. Взгляните! Эта зеленая печать с соколом и надписью арабской вязью принадлежит шейху Мансуру эль Ракмалю. Я слышал кое-что об обладателе этого герба. Ракмаль в свое время получил европейское образование, что само по себе удивительно. Обширные торговые связи сделали его одним из самых известных и богатых людей на всем средиземноморском побережье. Его флот может по численности и оснащению поспорить со флотом какого-нибудь маленького государства. Флаг шейха уважают и позволяют его судам проходить повсюду от Порт-Саида до Танжера. Ракмаль соблюдает нейтралитет, а выгодная торговля нужна всем. Честно говоря, я удивлен оказанной мне честью получить его личное послание.
   Он развернул письмо с кудрявыми арабскими письменами и показал жене. Маргарита заметила, как муж глазами пробегает по строчкам витиеватой вязи справа налево.
   - Вы читаете по-арабски?
   - К сожалению, недостаточно хорошо, чтобы понять детали. Слог у шейха весьма замысловатый. Сейчас мне переведут его дословно. Однако я понял, что речь идет о Сумар. Шейх Ракмаль предлагает мне встретиться с ним в Марселе, на его судне "Золотая галера", чтобы сообщить нечто важное. Так что нам предстоит небольшое путешествие, моя дорогая.
   - Вы просто светитесь от радости!
   - Я обожаю Марсель. И потом, встреча с таким человеком, как шейх Ракмаль, бывает не каждый день!
   - Меня больше волнует ваш визит к архиепископу. Что ему от вас нужно?
   - Не знаю. Посмотрим!

*

   На следующее утро, одевшись с особой тщательностью, граф вышел, чтобы сесть в карету. Слуга уже открыл перед ним дверцу, как вдруг какой-то маленький щуплый человек в широкополой шляпе, надвинутой на глаза, подошел к нему и что-то тихо сказал. Граф внимательно посмотрел на подошедшего, любезным жестом пригласил его в карету и сел следом.
   Питер с немалым удивлением узнал этого человека, одетого как простой горожанин. Это был не кто иной, как аббат Дюбуа, секретарь и правая рука герцога Филиппа Орлеанского. Маленькое подвижное лицо аббата было оживленно и даже весело. Он тут же заговорил, не теряя ни минуты:
   - Не сомневаюсь, дорогой граф, что вы догадываетесь о цели моего не совсем обычного визита.
   - Ни в малейшей степени.
   - В таком случае, я сразу приступлю к делу, если позволите.
   - К сожалению, господин аббат, я не имею достаточно времени, чтобы выслушать вас - сейчас меня ждет господин архиепископ.
   - Дорогой граф, мое дело не терпит отлагательств и напрямую связано с вашим визитом к архиепископу.
   - У нас двадцать минут, чтобы доехать. Я вас слушаю.
   - Постараюсь быть кратким. Как вы, вероятно, знаете, монсеньор архиепископ Тулузский весьма строг в исполнении своего пасторского долга, поскольку сам искренне и горячо верует и весьма набожен. К тому же, он человек по натуре очень мягкий и впечатлительный. Он был просто потрясен, когда узнал, что произошло недавно в поместье де Монтель.
   Дюбуа сделал многозначительную паузу. Граф вопросительно молчал. Слегка поерзав на мягком сидении, аббат не мог скрыть своего нетерпения и спросил дружелюбным, вкрадчивым тоном:
   - Хотите знать, что именно потрясло его преосвященство?
   - Теряюсь в догадках. Вряд ли архиепископа мог взволновать ущерб, причиненный моему имуществу.
   - Вижу, дорогой граф, что вы и не подозреваете об истинной причине потрясения его преосвященства. Открою вам глаза: вы совершили ужасное кощунство. Мало того, что вы поселили в своем доме мавританских слуг, не принявших христианство, но и позволяли им читать свои нечестивые, богомерзкие молитвы! Хуже того! Вы осквернили христианскую землю, позволив похоронить свою служанку-арабку на кладбище, да еще с исполнением исламских обрядов!
   Граф удивленно поднял брови.
   - По-вашему, я должен был закопать ее, как собаку, в своем парке? Хорошо, предположим, я совершил кощунство. Но каким образом это касается вас, дорогой господин аббат? Только как благочестивого служителя церкви?
   - Не только. Я могу быть вам полезен, любезный граф.
   - В качестве моего духовника? - в голосе Питера звучала едкая ирония. Дюбуа покачал головой, скрывая досаду, и веско сказал:
   - Сейчас на вас обрушится праведный гнев его преосвященства - а, возможно, и не его одного!.. Это случится через каких-нибудь четверть часа. Вы можете представить, что вас ожидает? Мне не хотелось бы рисовать мрачные картины, но вам-то хорошо известно, как церковь относится к еретикам и отступникам от истинной веры. К тому же, припомнят и прошлые ваши грехи: и крамольную пьеску, что вы поставили со своими гостями в Севилье, и ваши сомнительные знакомства, и слишком откровенные картины, что вы рисовали в Мадриде, и то, что дали приют в своем доме актерам, изгнанным самим королем. Всем известно, что людям этой профессии уготован ад!.. И можно вспомнить еще кое-что, любезный господин граф... Его преосвященство собирается объяснит вам вашу ужасную ошибку. И намерен наказать весьма строго! Однако с моей помощью вы можете избежать сурового наказания за ваш опрометчивый поступок.
   - Увы, я не сумею стать ангелом за каких-нибудь четверть часа, - весело улыбнулся граф.
   - Да, для этого вам потребуется гораздо больше времени. Но вы можете не утруждать себя и еще некоторое время пребывать в образе приспешника Сатаны - при одном условии.
   - Ну, наконец-то вы перешли к делу, дорогой аббат! Должно быть, это условие для меня весьма жёсткое, если вы сначала постарались напугать меня гневом церкви.
   - Вы сами знаете, что я не погрешил против истины.
   - Так каковы же условия, господин аббат?
   Дюбуа помолчал, чтобы придать веса своим словам, потом заговорил:
   - Я приведу в действие нужные рычаги, нажму на соответствующие пружины моих обширных связей там, в высших кругах - и серьезное наказание сменится небольшой проповедью в самых отеческих тонах. Вам только погрозят пальцем вместо того, чтобы отдать в руки более жестоких судей. Кое-кто об этом уже давно мечтает, кстати сказать! То обстоятельство, что вы остаётесь подданным Испанской короны, только отягчает вашу вину, - аббат на секунду остановился, чтобы перевести дух. - Так вот, а после того, как граф де Монтель выслушает проповедь господина архиепископа, он в знак благодарности за спасение передаст своему искреннему другу Дюбуа некое полотно кисти великого Веласкеса. Да-да, именно "Обнаженную с зеркалом"!
   - Но картина мне не принадлежит, господин аббат, и вам это хорошо известно. Как я могу распоряжаться чужой собственностью?
   - Вот вы о чем волнуетесь! Позвольте мне взять на себя все объяснения с хозяйкой этого полотна. Клянусь, ваша честь не пострадает, ваша дама не будет на вас обижена. Я понимаю всю щекотливость вашего положения, граф - но, увы, вам нужно сделать выбор, причем немедленно - мы подъезжаем.
   Граф молчал, устремив неподвижный взгляд в окно. Карета неспешно двигалась по узким улицам мимо домов из красного кирпича, приближаясь к дворцу архиепископа Тулузского. Вот уже показались из-за крыш красные колокольни собора. Неподалеку от него располагалась резиденция его преосвященства.
   Поскольку молчание затягивалось, Дюбуа снова нервно поерзал на сидении. Наконец он не выдержал и, теряя терпение, воскликнул:
   - Вы еще и раздумываете?! Просто удивительный человек! Подумайте, наконец, о вашей семье!
   Питер посмотрел на страстного охотника до живописи и улыбнулся.
   - А как поступили бы вы, господин Дюбуа? Вы на моем месте сто раз рискнули бы собственным благополучием, не правда ли? И я, ни минуты не колеблясь, выбрал бы "Венеру", это божественное золотистое чудо.
   Аббат даже побледнел. И в следующую секунду в его глазах зажегся недобрый огонек.
   - Как! Вы готовы пойти на конфликт с самой церковью?! Из-за какой-то картины?!
   Граф расхохотался. Аббат Дюбуа, самоотверженный любитель живописи, почти фанатик, с лицом, искаженным гневом и недоумением, вызывал у него даже симпатию.
   - Успокойтесь, дорогой аббат, я еще не сошел с ума. Вы получите "Венеру". Но только при одном условии, - граф стал серьезен.
   - Каком же?
   - Вы честно ответите на один вопрос: имеете ли вы отношение к поджогу моей лаборатории? Я не буду мстить или как-то иначе вас преследовать, хотя в огне погибла невинная девочка - грех ляжет на людей, совершивших это, и будет им тяжелее любой человеческой мести. Но я хочу знать правду.
   Дюбуа посмотрел в лицо графа и отвел глаза.
   - Вы знаете, ради картины я способен на многое... Но нет, я всего десять дней назад узнал о случившемся пожаре - и лишь воспользовался моментом...
   - Что ж, я вам верю.
   Граф протянул руку к противоположной стенке кареты и откинул встроенный в нее столик. Там же открылась ниша с письменными принадлежностями. Он взял чистый лист бумаги, написал несколько строк и поставил свою подпись.
   - Вот распоряжение относительно картины. Вы получите его после моего визита к архиепископу, - с этими словами граф сложил листок и спрятал его себе в карман.
   - Это разумно. Соблаговолите подождать меня здесь, господин граф. Когда я вернусь, все будет улажено!
   Карета уже стояла у резиденции архиепископа. Дюбуа проворно выскочил из кареты и решительным шагом направился к парадному крыльцу, как был, в одежде простого горожанина. Глядя ему вслед, Питер поймал себя на том, что улыбается: "Чертов пройдоха! Он далеко пойдет с такой хваткой!"
  
   ...Потом они долго сидели в "Колесе Фортуны" за бутылкой старого арманьяка и беседовали исключительно о живописи. Граф говорил:
   - Я хотел сделать с нее копию, а оригинал вернуть хозяйке. Но где найдешь достойного художника!
   - Вы могли бы сделать копию сами, дорогой мой, вы прекрасно владеете кистью!
   - Однако я не Веласкес.
   - Не скромничайте, граф, у вас несомненный талант, которому позавидовали бы многие! Портрет графини де Монтель, что висит в вашей гостиной - бесспорное тому подтверждение. Он волнует не меньше, чем обнаженная "Венера", хотя на портрете ваша жена полностью одета.
   Граф пропустил этот комплимент мимо ушей, о чем-то задумавшись, потом сказал:
   - Да, времена Рубенса и Веласкеса прошли...
   - Вы правы, друг мой. Я ненавижу модные теперь сладенькие пасторали, белые изнеженные тела бесполых существ - эти мишурные декорации на стенах дворцов! Настоящие герои остались в прошлом, как и достойные их мастера...Но ничего, подобного "Обнаженной" Веласкеса, ни сейчас, ни тогда найти невозможно! Почему он взял эту натурщицу с утонченными, изысканными линиями тела, когда идеалом красоты считались пышные формы? Истинный аристократизм ее позы, и в то же время скрытый огонь и безумно обольстительное тело - эта картина сводит меня с ума!.. Но, будь она живой женщиной, возможно, все очарование исчезло бы...
   Граф заметил, как горят глаза Дюбуа, как слегка дрожит его рука, когда он наливает себе еще вина. Да, Питер понимал его, он чувствовал то же самое. Наверное, это ясно читалась на его лице, потому что Дюбуа неожиданно улыбнулся и, наклонившись к нему поближе, проговорил:
   - Я вижу, вы тоже влюблены в эту прекрасную золотистую богиню? А? Признайтесь, граф!
   - Да, вы правы... Но я счастливее многих, потому что видел ее живую.
   Острое личико аббата вытянулось, а глаза стали совершенно круглыми.
   - Это невозможно!
   - Говорю вам, я знаю женщину, как две капли воды похожую на "Обнаженную" Веласкеса.
   - И вы можете показать мне ее?
   - Да. Только не обнаженной.
   - Вы шутите, мой милый граф! Может быть, вы еще скажете, что обладали этой женщиной?
   - Верно. Мне повезло вдвойне.
   Дюбуа облегченно рассмеялся.
   - Ах, дорогой граф, я чуть было вам не поверил! В мечтах все возможно, даже обладать богиней, когда она сходит с полотна в ваших грезах!
   - Конечно, мы хорошо выпили, Дюбуа, но я не настолько пьян, чтобы нести бред. Если еще жива женщина, позировавшая великому Веласкесу, ей сейчас было бы лет пятьдесят. Возможно, у нее была дочь или племянница, или другая родственница - но только сходство с ней просто поразительное. Даме, о которой я говорю, сейчас двадцать два, она испанка и моя возлюбленная.
   Дюбуа вытаращил глаза.
   - Но кто же эта женщина?
   - Моя жена.
   Аббат внимательно посмотрел на графа и несколько минут молчал. Потом проговорил глухим голосом:
   - В таком случае, вы ничего не теряете... и вам не нужна копия...
  

Посланник

   Граф де Монтель завершал неотложные дела и готовился отправиться в Марсель. Он перечислил, кого собирается взять с собой, и графиня с удивлением заметила, какая получилась внушительная свита.
   Они гуляли по парку, наслаждаясь вечерней прохладой, и, против обыкновения, говорили о делах.
   - Почему вы берете с собой так много слуг? - спрашивала Маргарита. - Даже в Париже мы обходились малым, а тут...
   - Своего рода дипломатический протокол обязывает явиться на эту встречу соответственно нашему положению, Марго. В Париже я мог этим пренебречь, но в данном случае такое недопустимо. Вы сами увидите, почему. Возьмите самые красивые свои драгоценности и самые лучшие туалеты - хотя бы один раз они вам пригодятся.
   - Я должна буду покорить шейха Ракмаля? - насмешливо спросила она.
   - Вы, несомненно, покорите его и без помощи драгоценностей, сердце мое. Но для мусульманина чужая жена запретна. Они строго соблюдают этот закон, в отличие от христиан. Так что вы можете предстать перед ним во всем своем блеске - это будет случить только вашей и моей чести.
   - Как же я смогу выбрать самые красивые драгоценности? Это невозможно! - смеялась молодая женщина. - Я готова взять их все. Вы должны мне помочь!
   - Непременно. Но все их брать необязательно. Те, что останутся, я отправлю в банк на хранение. Мне не полностью удалось расплатиться с долгами - возможно, они еще пригодятся, - отвечал Питер с улыбкой.
   - Как! Вы собираетесь продавать мои драгоценности?!
   - Не сейчас, моя прелесть, не сейчас, - рассмеялся он неподдельному ужасу жены. - Может быть, обойдемся и без таких жертв. Все-таки нам повезло, что большая часть готовых лекарств и духов находилась не в лаборатории, а на складе. Но если придется отказаться от партии флаконов муранского стекла, то постоянные наши покупатели могут счесть духи подделкой. Стиль де Монтель уже известен... Пока мне удается выполнять заказы друзей в Париже и Мадриде. Диана де Лафоре, Дениза де Бофор, Марион де Лорси, герцогиня Мэнская, Мануэла да Коста, Инес де Альба - всем уже послано то, что они заказывали. Кавалеры тоже не в обиде, - и он перечислил своих заказчиков-мужчин. Их было никак не меньше, чем женщин.
   Маргарита слегка поморщилась, когда муж называл по именам своих знакомых дам. В его устах эти имена звучали как музыка. Или у него такой выразительный голос, интонация, что простое имя кажется исполненным тайного, почти интимного смысла?
   " Лучше об этом не думать", - решила она про себя и ответила не без иронии:
   - Главное - они готовы платить любые деньги, чтобы только получить то, что им нравится!
   Граф рассмеялся.
   - Браво! Вы начинаете говорить как делец. Вас уже не коробит от этих разговоров? Вот и славно! Кстати, напомните мне - герцогиня д`Эстре требует, чтобы я прислал ей непременно те духи, которые покупала ее подруга, и какой-то омолаживающий эликсир по восточному рецепту. Не помню, чтобы что-то обещал ей, а она говорит так, будто я ее личный парфюмер!
   - О, я совсем забыла! Когда мы встречались с герцогиней в Версале, она умоляла меня уговорить вас продать ей какое-то необыкновенное средство для улучшения бюста. Она была уверена, что вы его знаете!
   - Боюсь, ей уже никакое средство не поможет, - с ироническим вздохом проговорил граф.
   - А вы можете быть злым, сеньор, - укоризненно покачала головой Маргарита, впрочем, не сумев скрыть улыбки. - Герцогиня просила это средство не для себя, а для своей дочери.
   Питер слегка прищурился, вспоминая.
   - Что-то я весьма смутно представляю ее дочь. Ведь она, кажется, фрейлина принцессы? Я ее совсем не запомнил.
   - Вот поэтому-то герцогиня д`Эстре и беспокоиться. Если бы у ее дочери был роскошный бюст, вы непременно обратили бы на нее внимание! Ведь правда, сеньор? Правда, правда!.. А вы и в самом деле знаете такое средство?
   В полумраке сверкнула его белозубая улыбка .
   - Пожалуй, знаю одно... Только притирания и кремы тут ни при чем. Не хочу произносить вслух свои рекомендации, чтобы пощадить вашу скромность, дорогая, а герцогине обязательно напишу... Впрочем, раз уж она так верит в чудодейственное средство, надо подумать, что ей послать - не стоит упускать такого случая. Во всяком случае, вреда ей не будет, а мы закупим десяток-другой лишних флаконов. Хотя это лишь капля в море - их нужно гораздо больше, и как можно скорее. Мне самому поехать в Венецию договариваться о рассрочке и скидках или найти стекло в другом месте и заказывать их там - но поиски потребуют много времени... Или взять флаконы попроще и сделать их огранку серебром? Что вы мне посоветуете, дорогая?
   - Питер, я совершенно не разбираюсь в делах, но разве ваши флаконы в серебряной и золотой оправе не стоят дороже тех, что из венецианского стекла?
   - Да, но их мало. Мой Джованни работает так быстро, как только может. Я оставлю ему эскизы, но того, что он сделает, все равно будет не достаточно. Флакон вмещает одну - две унции, а нужно продать около шести пинт. Все же придется использовать все три варианта...
   - Вы поедете в Венецию? - тихо спросила Маргарита. Как только муж упомянул о возможной поездке, у нее совершенно неожиданно возникла мысль: "Может быть, он только ищет предлог, чтобы повидать Амалию?"
   Между тем Питер продолжал:
   - Конечно, можно послать кого-нибудь, хотя было бы замечательно нам поехать туда вместе... Но пока я буду заниматься делами, вы заскучаете, сердце мое. Лучше посетить Венецию в конце зимы, чтобы попасть на карнавал. Однако ждать полгода слишком долго! Придется все-таки послать Жана...
   Они уже подходили к дому, как вдруг на дорожке появилась темная женская фигурка и бросилась к ногам графа. Он остановился и холодно спросил по-испански:
   - Что тебе, Марикита?
   Дерзкая арагонкаподняла на него сверкающие глаза.
   - Сеньор, умоляю, выпустите Луижди! Накажите меня, сеньор, я во всем виновата!
   - Мне это известно, - в голосе графа звучали стальные нотки. - Но он останется в карцере до тех пор, пока не остудит свою горячую голову.
   - Он сидит уже три дня! Сеньор, вы же его знаете, он и мухи не обидит! Что на него нашло в этот раз, понять не могу...
   - А я могу его понять! Ты отлично знаешь, что всему есть предел, тем более мужскому терпению. Пусть поразмыслит как следует, будешь ли ты ему хорошей женой. Граф хотел идти дальше, но она уцепилась за полы его камзола.
   - Ради всего святого, сеньор, прошу вас, выпустите его! Клянусь, такого больше не повторится!
   - Ну, еще бы! Второго раза я не потерплю. А это наказание и для тебя тоже. С любовью не шутят, красавица моя. Пора тебе это понять и, наконец, сделать выбор.
   Он решительно отстранил девушку с дороги и пошел дальше. Марикита вскочила и убежала так же быстро, как появилась.
   Маргарита спросила:
   - Почему вы не сжалились над ней, Питер? Она такая гордая, а унизилась до того, что умоляла вас на коленях. Значит, она в самом деле любит своего жениха?..
   Граф с некоторым сомнением покачал головой.
   - Возможно...Но дело не только в этом. Она не в силах терпеть и трех дней без своего дружка, ее сжигает желание. Луиджи, наверное, единственный, кто может ее удовлетворить. Насколько мне известно, она перепробовала здесь всех...
   Маргарита в изумлении остановилась.
   - Вот уж не думала, что сеньор так хорошо осведомлен о подробностях любовных похождений своих слуг!..
   - Увы, не из праздного любопытства, уверяю вас. Я несу за них ответственность. Энрико чуть не остался без глаза, а виновата во всем эта красотка! Но не мог же я посадить в карцер ее... Хотя высечь стоило бы!
   Графиня усмехнулась.
   - В таком случае, вы слишком мягко с ней обошлись.
   - Не думаю. Иначе что бы ее, такую гордую, заставило так унижаться?
   - Неужели... только желание?
   - Вы не можете поверить в его могучую силу? К счастью, вы не испытывали подобных мучений... Следует поженить их поскорее, а то она может такого натворить!
   Они вошли в просторный вестибюль, украшенный цветами в больших напольных вазах. Тут же к ним подбежал слуга.
   - Сеньор, прибыл курьер из Мадрида, и с ним еще один господин... Жан проводил их в библиотеку.
   - Когда они приехали?
   - Не больше десяти минут назад.
   Питер уже взлетал по лестнице.
   - Маргарита, пожалуйста, распорядитесь, чтобы подавали ужин. Надеюсь, вы присоединитесь к нам за столом?
   - Разумеется!
  
   Графиня нетерпеливо переодевалась к ужину. Какие новости привезли им из Мадрида? Внезапно она почувствовала, что соскучилась по двору и своим прежним подругам, по той беспокойной жизни, которую они там вели...
   Марсела, поправляя прическу сеньоре, сказала будто невзначай:
   - Донья Маргарита, я видела курьера, что приехал. Это капитан Нивельяно.
   Графиня сдвинула брови. Дон Густаво Нивельяно был племянником герцогини Фуэнтодос, о которой она не хотела бы вспоминать никогда. И, в особенности, не желала, чтобы ее мужу напоминали о ней. Но не только это взволновало Маргариту. Капитан Нивельяно был одним из адъютантов адмирала Медина-Коэли. Адмирал командовал эскадрой, куда входил линейный корабль "Эскуриал", в составе экипажа которого числился капитан-лейтенант Гальтон, граф де Монтель. Не привез ли адъютант нового назначения для графа? Может быть, его призывают занять свое место на судне? Не отправится ли "Эскуриал" в боевой поход?
   - А кто второй, Марселина?
   - Второго господина я не знаю.
  
   Эмиссар кардинала Альберони, дон Себастьян Альмадо, граф де Фоскона, солидный и серьезный сеньор лет сорока, был послан в Париж, чтобы максимально точно выяснить дипломатические и военные планы союзников, и - главное - подробно доложить обо всем кардиналу. У короля были свои дипломаты, шпионы и эмиссары, а у кардинала - свои. Дон Себастьян был озабочен и суров - он получил строгие указания сделать все возможное, чтобы добиться возможно большей помощи от короля Франции. Число кораблей союзников превосходило количество судов военного флота Испании и Франции вместе взятых, и это вызывало определенное беспокойство. Но сейчас все силы и средства были брошены на содержание и пополнение сухопутной армии. Граф де Монтель доказывал необходимость усиливать флот, о чем и писал кардиналу в своих донесениях.
   - Потеря одного только Гибралтара грозит Испании потерей всего Средиземного моря, - повторил он свое мнение дону Себастьяну за ужином.
   - Вы преувеличиваете, дон Педро, - с некоторым высокомерием возразил де Фоскона. - Судьба войны решится на суше. Что может сделать флот, когда речь идет о внутренних областях Германии и Австрии?!
   Об этом, и о военных действиях в Италии и Германии они говорили на протяжении всего ужина. Маргарита сначала внимательно слушала рассуждения дона Себастьяна и мужа о неудачном весеннем наступлении маршала де Виллара в Верхней Германии, о том, что не увенчались успехом его усилия овладеть укреплениями под Раштаттом, но в мае ему, наконец, удалось соединиться с Максимилианом-Иммануилом Баварским. И это поначалу принесло успех - франко-баварское войско вошло в Тироль и заняло Куфштейн, Раттенберг и Инсбрук. Однако вскоре они вынуждены были отступить в Баварию - тирольцы были настроены враждебно. Новый главнокомандующий, герцог Вандомский, вот теперь, в конце августа, снова попытался прорваться в Тироль, теперь с юга, из Италии, но снова безуспешно. Однако победа курфюрста над австрийским генералом Стирумом при Гохштедте на Дунае и захват им Аугсбурга сорвали наступление маркграфа Баденского на Баварию...
   Маргарита уже запуталась в этих странных названиях, которые ничего ей не говорили. А муж произносил их с легкостью, так, будто беседовал с дамами о духах или вине. Де Фоскона хмурился, он был озабочен:
   - В прошлом году положение было еще более угрожающим, когда принц Евгений под Кремоной разбил маршала Вильруа и взял его в плен.
   - Жаль, что его быстро выпустили! - язвительно заметил граф де Монтель. - Любимец Людовика XIV и во Фландрии, куда его перевели, не стал способнее. Тем более что ему предстоит сражаться с самим Мальборо! Военный талант, как и любой другой талант, дается свыше, а не по воле короля. Маршал Катина побеждал Евгения Савойского. Он и дальше действовал бы успешно, если бы его не стесняли жесткими инструкциями из Парижа. Только за одно поражение его заменили. С той поры главнокомандующие сменились уже трижды! А ведь Катина, пожалуй, единственный, кто пользуется уважением и авторитетом в войсках, и это несмотря на свой крутой нрав. А Вильруа презирают - и не только из-за его пристрастия к мужчинам... Впрочем, у короля Людовика нет недостатка в маршалах - похоже, скоро их будет больше, чем солдат!
   Дон Себастьян смотрел на собеседника испуганно и не знал, куда девать глаза. Граф де Монтель или еще слишком молод или слишком дерзок, что осмеливается говорить вслух такие вещи?!
   - Слава богу, герцогу Вандомскому удалось остановить австрийцев. Битва при Луццаре позволила ему удержать Милан и Мантую, - сказал дон Себастьян, сделав вид, что не слышал язвительных слов графа. Тот отвечал:
   - Успехи герцога неоспоримы, но Савойский - блестящий стратег. Если бы он остался служить Франции, вероятность нашей победы была бы во много раз больше. При всем моем уважении к герцогу Вандомскому, нельзя недооценивать противника. Маршал все же не смог соединиться с курфюрстом Баварским и дошел только до Триента. А тем временем на сторону императора Леопольда перешел герцог Моденский...
   - Положение императора осложняется еще тем, что какой-то Ракоци поднял восстание, - продолжал дон Себастьян, хмуря брови. - Да и во Франции, у самых границ, камизары причиняют немало беспокойства...
   - Вполне понимаю и разделяю вашу озабоченность, дон Себастьян. Но, думаю, королевским войскам во главе с маршалом Монревелем не потребуется много времени, чтобы навести там порядок - солдаты действуют весьма решительно, как будто сражаются не со своими соотечественниками, а с врагом.
   - Вы сочувствуете этим протестантам, граф?!
   - Я говорю только о жестоких методах, которые против них применяют.
   - Но как же еще с ними справиться? Разве они сами не убивают и грабят?
   - Их задавили непосильными налогами, отнимают последнее. Что им остается делать? Я не сочувствую камизарам. Но одними налогами с крестьян казну наполнить невозможно. Надо в первую очередь развивать торговлю. А для этого нужен сильный флот. Я по-прежнему считаю, что следует укреплять флот, спускать на воду мощные линейные корабли, чтобы контролировать торговлю как в Средиземном море, так и в колониях. Это главное. И как можно лучше охранять ключевые порты - в первую очередь Гибралтар, Кадис, Картахену, Тулон, порт Маон - нашу единственную безопасную зимнюю стоянку. Без этих баз для ремонта, оснащения кораблей, пополнения запасов пресной воды и провизии обойтись невозможно, иначе можно потерять все! Мощный флот заставит наших противников уважать наши интересы, позволит нашим торговым судам беспрепятственно и без потерь добираться до колоний в Америке, развивать торговлю на Востоке! - Питер говорил горячо и убедительно.
   Маргарита подумала, что ее муж, должно быть, прав. Но дон Себастьян только небрежно махнул рукой:
   - Строить и содержать флот - слишком дорогое удовольствие! А в большинстве случаев он не может быть полезен, когда речь идет о внутренних территориях.
   Граф горько усмехнулся - его будто не слышали! Де Фоскона продолжал рассуждать, но Маргарита перестала вникать в речи мужчин. Она чувствовала, как у нее начинает болеть голова. "Поскорее бы они закончили эти разговоры, - думала она. - Иначе этот ужин затянется до утра!"
   Питер, будто прочитав ее мысли, в пять минут свернул разговор.
   - Сеньоры, должно быть, устали с дороги, им уже приготовлены удобные комнаты наверху, - граф сделал знак слуге показать дорогу. - Мы продолжим нашу беседу утром. Доброй ночи, господа!
   Сеньоры поблагодарили гостеприимного хозяина и отправились отдыхать. Питер подал руку жене.
   - Как утомительны разговоры о войне, - да, моя дорогая? Пойдемте, я провожу вас.
   - Вы спасли меня от неминуемой мигрени, Питер! - улыбнулась Маргарита. - Раньше вы знали этого графа де Фоскона?
   - Нет, мы встретились впервые.
   - Вам следовало быть осторожнее в своих высказываниях. Я видела, как граф был смущен и напуган, когда вы говорили о де Вильруа, и вообще... Он явно не привык к таким откровенным речам.
   - Но то, что я говорил - правда и ни для кого не секрет. Дон Себастьян производит впечатление неглупого человека... Мне показалось, что он явно тяготиться возложенной на него миссией и с большей радостью исполнил бы свой долг на поле боя. А вместо этого он вынужден много дней трястись в карете из Мадрида в Париж, изнывая от жары и глотая дорожную пыль, - а в конечном итоге получить лишь любезные уверения и обещания, которые никогда не будут исполнены.
   - Почему же?
   - Объяснение простое - в государственной казне Франции нет денег.
   - О, эта вечная проблема! Но меня больше всего волнует, не пошлют ли воевать вас, мой дорогой супруг. При одной только мысли об этом меня бросает в дрожь!
   - Кардинал по-прежнему считает, что я полезнее ему в своей теперешней роли. Но, по правде сказать, она не очень мне нравится, и я вполне понимаю сеньора де Фоскона.
   - Вот-вот, я так и знала! Вы готовы сбежать на войну при любом удобном случае. Я вижу, как блестят ваши глаза! Все мужчины одинаковы! Война унесла двух моих братьев - я не хочу потерять и мужа!
   - Успокойтесь, сердце мое, - он ласково потрепал ее по руке. - К сожалению или к счастью, но пока мне не позволяют проявить себя на военном поприще.
   - Вы уже проявили себя достаточно - и у берегов Берберии, и в Эль-Ферроле, и еще раньше, в Вест-Индии. Неужели вам не достаточно?!
   - Замечательные были времена! Но не о чем спорить, моя дорогая. Вы помните, при каких обстоятельствах мне пришлось согласиться служить Альберони - у меня не было выбора! Меня загнали в угол, и единственным достойным выходом было принять предложение кардинала. Или поступить под начало герцога де Фуэнтодос. Но, во-первых, мне пришлось бы служить на суше, и, во-вторых, быть обязанным донье Исабель. А этого я не хотел - вы знаете почему.
   - О, прошу вас, не будем об этом... Чего бы вы желали для себя в настоящий момент? Пойти воевать?
   - Для себя? Ничего. Просто я могу быть полезным Испании и Франции в другом качестве. Если бы под моей командой был военный корабль... Однако говорить не о чем! - он тряхнул головой и продолжил уже другим тоном: - Нивельяно привез целую кипу бумаг, мне надо просмотреть их... Но я не прощаюсь, дорогая.
  
   ...Жан вслух читал одну за другой депеши и бумаги, присев на край туалетного столика, пока граф брился и принимал ванну, совершая свой обычный вечерний туалет. Не успел он накинуть халат, как в комнату вбежала Диана. У нее было такое растерянное и огорченное лицо, что было ясно - что-то случилось. Жан прервал чтение. Девочка бросилась к отцу, но тот твердой рукой удержал ее, приподнял ее личико за подбородок и посмотрел в глаза.
   - Мадемуазель, что бы ни произошло, не следует без разрешения входить в чью-либо спальню - запомните это!
   - Простите, сеньор... Я забыла...
   - Что случилось, Диана?
   - Она исчезла! Моя жемчужина!
   - Какая жемчужина?
   - Ну, что была на дне аквариума. Она пропала! Каэтана говорит, что ее могла проглотить какая-нибудь рыбка. Правда могла?
   - Не думаю. Обычно рыбы не глотают жемчуг, насколько мне известно.
   - Жалко, что рыбы не умеют говорить!..
   - Ты спрашивала у Паоло? Может быть, когда он чистил аквариум, забыл положить ее не место?
   - После этого она была на месте! Паоло ничего не знает. Я только сейчас увидела, что она пропала...
   Граф задумался. Он присел у туалетного столика, плеснул в ладонь какую-то густую жидкость с приятным ароматом персикового масла и протер щеки и подбородок, горящие после бритья.
   - Вот что, девочка моя, - наконец сказал он. - Сегодня уже слишком поздно - всем давно пора спать. А завтра мы подумаем, куда же делась твоя жемчужина. Мне кажется, рано или поздно она отыщется. Во всяком случае, не стоит из-за этого расстраиваться.
   - А я и не очень расстроилась. Просто боялась, что какая-нибудь глупая рыбка может умереть, если съест жемчужину - ведь она же большая, а рыбки маленькие...
   - Нет, моя милая, рыбки не так глупы. Они бывают очень даже хитрыми, особенно если вздумаешь их ловить... Иди в постель, девочка моя, уже очень поздно. Если ты не выспишься, завтра утром Жан-Лисенок легко сможет тебя победить.
   - Это мы еще посмотрим!.. А вы разве не собираетесь спать? - Диана посмотрела на Жана и отца. - Вы куда-то уходите?
   - Нет. С чего ты взяла?
   - А почему, перед тем как пойти в постель вы бреетесь?
   Мужчины в замешательстве переглянулись. Жан засмеялся:
   - Чтобы не колоть подушку!
   ...После отъезда Сен-Поля Жозефина некоторое время не покидала своих комнат во дворце де Монтель. Она старалась не показываться на глаза графу. Но ей нужно было вернуть злополучную жемчужину, и она не могла придумать, как это лучше сделать, чтобы окончательно не рассориться с графом. Вызвать его раздражение и гнев - это было единственное, чего она больше всего опасалась. Пока она не придумала, как вернуть жемчужину, герцогиня носила ее за корсажем завернутой в носовой платок.
   Только когда совсем стемнело, Жозефина вышла прогуляться в парке. Теперь она медленным шагом возвращалась к себе по тихим коридорам дворца, где уже были притушены свечи. Ей было грустно. Чего она ищет, чего добивается? Призрачные надежды давным-давно перестали занимать ее воображение. Теперь она ставила себе вполне реальные цели. И что же? Она сидит здесь, словно привязанная, а рядом - может быть, вот за этой стеной! - граф де Монтель сжимает в объятиях свою жену... Он и думать забыл о ее существовании - у него нет и минуты свободной, чтобы помнить еще о Жозефине. Как это ни печально, приходится признаться самой себе, что граф нисколько не интересуется ею. Но это не имеет значения. Скоро все изменится... Правда, она еще и сама не знает точно, когда это случится, но случится непременно!..
   Жозефина прошла мимо полутемного зеркала в простенке между дверями и слегка вздрогнула, неожиданно увидев свое отражение. Она остановилась и с некоторым удивлением посмотрела на себя как бы со стороны: вдохновенно сверкающие глаза, нежный овал тонкого, вполне аристократического лица, гордая, почти королевская осанка, белые плечи в нежной пене кружев... Впрочем, плечи слишком худые, чтобы быть соблазнительными, как и грудь, но это всё мелочи! Кто бы мог теперь узнать в ней простую девушку из Гавра, дочь состоятельного адвоката, мэтра Потюэля и девицы де Шенье из разорившегося дворянского рода, бесприданницы и дурнушки, но зато умницы, сумевшей женить на себе самого завидного жениха в городе. Ей поначалу пришлось ох как нелегко!.. Жозефина взяла фамилию матери, чтобы иметь возможность проникнуть в высшее общество... Но ее успехи и не снились ее бедной матери! Вот только сердце, к сожалению, не подвластно ее воле. Но она добьется своего - в этом нет никаких сомнений!
   Вдруг дверь справа открылась, и в коридор вышел граф - в черном шелковом халате до пят, схваченным в талии широким поясом. В неярком свете ночных ламп шелк струился и поблескивал при малейшем его движении. Повернув к другой двери, граф заметил Жозефину.
   - Добрый вечер, сударыня, - рассеянно произнес он и двинулся дальше, но герцогиня не могла допустить такого пренебрежения к себе. Она окликнула его:
   - Я слышала, вы собираетесь уезжать, сударь. Это правда?
   Граф был вынужден остановиться и ответить.
   - Да, мы едем в Марсель.
   - Когда же?
   - Через неделю.
   - У вас там дела?
   - Да, пожалуй...
   - Люблю Марсель! Лес мачт в порту, запах моря и жареной рыбы на набережной...
   Граф взглянул на нее внимательнее, но ничего не ответил и сделал движение идти.
   - Могли бы вы уделить мне минуту, сударь?
   - Простите меня, мадам. Уже поздно - и я не одет...
   - Какие пустяки! Вы прекрасно выглядите в этом черном шелке! - она протянула руку и потрогала нежную ткань у него на груди, нежно разгладила упругие складки... Он мягко перехватил ее руку у запястья и слегка отвел в сторону.
   - Не стоит, мадам... Доброй ночи.
   Жозефина рассмеялась.
   - Похоже, вы боитесь меня, сударь! - проговорила она. - Я только хотела сообщить вам, что нашла прекрасную жемчужину на пороге одной из комнат. Вы, без сомнения, богаты, но вряд ли думаете мостить полы жемчугом!
   С этими словами она достала из-за корсажа свой платочек и развернула его. Питер узнал ту самую жемчужину с редким голубоватым блеском, которую он сам нашел когда-то на берегу Пуэрто-Рико, когда вскрывал раковины, чтобы утолить голод... Были времена, когда он закладывал ее, но не продал - единственную из шести... А потом подарил Диане, когда она только родилась.
   - Удивительно, - произнес он задумчиво. - Как она могла оказаться там, где вы ее нашли?.. Впрочем, не важно. Благодарю вас, мадам. Эта жемчужина принадлежит моей дочери. Она будет очень рада.
   ...Маргарита думала, что этой ночью муж будет заниматься исключительно бумагами из Мадрида и у него вряд ли найдется время для нее. Однако она ошиблась. Не прошло и часа, как Питер вошел в ее спальню с серебряным ведерком для льда, полным кремовых роз. Из ведерка вместе с цветами выглядывало горлышко винной бутылки.
   Лицо мужа было таким мрачным, что Маргарита встревожилась.
   - Что случилось, милый? Плохие новости?
   - Ничего, заслуживающего внимания. Оставим до утра все новости - я хочу отдохнуть от них. Вы поможете мне в этом, дорогая?
   - Если смогу...
   - Выпейте со мной, моя красавица, - он поставил ведерко на стол и достал бутылку.
   - Но чем вы расстроены?
   - Милостью короля. Но прошу вас, не задавайте вопросов, хотя бы одну ночь...
  
   ...Утром, не застав мужа в спальне, Маргарита заглянула в его кабинет. Там его тоже не оказалось. Она заметила кипу писем на его столе. Графиня стала перебирать их, надеясь увидеть знакомые имена. Да, их было много: доктор Фронтера, маркиз д`Овьедо, герцог Осуна... И среди прочих Исабель Фуэнтодос - графиня сразу узнала ее герб. Ну, разумеется, эта дама не упустит случая напомнить о се6е! Однако ее письмо было не распечатано... И вдруг Маргарита заметила небрежно брошенный среди кучи бумаг официальный документ с королевскими печатями. Она взяла его в руки... и оторопела. Это был приказ о пожаловании графу де Монтель чина капитана второго ранга флота Его Католического Величество короля Испании!.. Рядом так же небрежно валялся развязанный бархатный кошелек с гербами Альберони. Из кошелька на стол были просыпаны золотые дублоны...
   Не успела Маргарита прийти в себя от удивления и радости, как в кабинет вошел граф в сопровождении своего секретаря.
   - Позвольте вас поздравить, сеньор! - воскликнула Маргарита, улыбаясь.- Вы ничего не сказали мне о своем повышении!
   - Я тоже считаю, что это следует отметить, - тут же откликнулся Жан. Граф поморщился, как от зубной боли.
   - Поздравлять не с чем. Я скорее счел бы это повышение насмешкой. Говорить тут не о чем, отмечать - тем более.
   - Нет, это надо же! - возмутился Жан. - Мессир граф, похоже, хочет отказаться от повышения по службе! И от причитающегося жалования тоже?
   - Если бы я получил все это за настоящее дело!
   - А разве нет?! За дело в Эль-Ферроле вы не получили ничего, и так и остались капитан-лейтенантом! А ведь там вы рисковали жизнью! И сколько неприятностей свалилось на вашу голову с тех пор, как вы служите Альберони?! Наконец-то он оценил ваши заслуги. Нет, это определенно надо отметить! Если уж вы не рады, сударь, то позвольте хоть порадоваться вашим друзьям!
   - Чему тут радоваться? - недовольно пожал плечами граф.
   - Ну, как же! Теперь есть чем погасить кредит. И останется еще целая куча золота!
   - Постой-ка, постой... Как у тебя дела с Мадлен?
   - Уже гораздо лучше. Она теперь не такая дикарка, как прежде. Даже иногда бывает ласковой...
   - Тебе пора действовать, Жан. Сыграть две свадьбы в один день было бы намного удобнее.
   - Ох, уж не знаю, согласится ли она... А вы думаете поженить Мари и Луиджи? Давно пора! Девка бесится... Простите, госпожа графиня...
   Граф кинул кошелек с дублонами Жану.
   - Это вам свадебный подарок. Пять тысяч отдай Луиджи и его чертовке, остальное тебе с Мадлен.
   - Тридцать тысяч!? Что вы, сударь! На эти деньги можно купить неплохое судно вместе с экипажем! Я не могу взять столько!
   - Покончим с этим, у нас много дел, - сказал граф с некоторым раздражением. Он поймал полный недоумения взгляд жены. - Маргарита, вы что-то хотели спросить?
   - Жан, оставь нас на минуту, - решительно произнесла графиня. Как только за секретарем закрылась дверь, она воскликнула:
   - Питер, это неразумно, по меньшей мере! Что за неумеренная щедрость? Вы только вчера говорили, что под угрозой заказ...
   - Сеньора, позвольте мне самому решать, как употребить мои деньги. Если вам нужна какая-то сумма, я с удовольствием дам ее вам.
   - Не понимаю, Питер! В чем дело? Вы злитесь - почему? Можно подумать, что вы оскорблены очередным чином и золотом кардинала!
   - Так оно и есть.
   - Объясните мне, я этого не понимаю! Вы их честно заслужили!
   - Хотелось бы надеяться... Но вы многого не знаете, Марго. Впрочем, правильно - это лишняя головная боль, вам она ни к чему, - он помолчал немного. - Дело вот в чем: от меня требуют теперь сведений не столько политических и стратегических, сколько компрометирующих конкретных людей... Этим заниматься я не собираюсь. Кардинал не дает мне возможности проявить себя в настоящем деле - не далее как вчера мы с вами говорили об этом...
   - О, сеньор, вы знаете и любите так много дел - без какого-то одного из них вполне можно обойтись, согласитесь? Ради бога, подумайте о моем спокойствии!
   В ответ он только вздохнул.
  
   ...Жан поджидал в коридоре, и как только Маргарита вышла из кабинета, он подошел и заговорил, понизив голос:
   - Мадам, ваш супруг слишком щедр - и горд. Он точно не возьмет этих денег обратно, и не вложит их в дело. А уж поскольку я вправе ими распоряжаться по своему усмотрению, то хочу попросить господина графа взять меня в партнеры.
   - Прекрасно, Жан. Но как же со свадьбой?
   - О, у меня есть кое-какие сбережения - их вполне хватит! Говорю же, господин граф всегда хорошо мне платил. Дело за Мадлен!.. Вот только... вдруг граф не согласиться, чтобы я стал его компаньоном? Мадам, вам ничего не стоит уговорить его!
   - Почему ты думаешь, что граф будет против?
   - Ну, все дело в этих деньгах... Он не хотел их брать, но де Фоскона заявил, что у него приказ... Кардинал собирался поручить господину графу какое-то дело, а тот отказывается. Он считает, что это значило бы пойти против чести, вступить в сделку со своей совестью - по крайней мере, так он говорил, когда прочел сопровождающее письмо. Он думает, что его хотят просто купить.
   - Вот оно что!.. Но ты же здесь ни при чем. Ты хочешь вложить свои деньги! Если граф сочтет это уловкой, то ничьи уговоры тут не помогут, даже мои. Все же надеюсь, что сеньор не будет против.
  
   Раздумывая над всем этим, Маргарита медленно спускалась по лестнице. На нижней площадке прогуливался капитан Нивельяно.
   - Доброе утро, сеньора, - учтиво поклонился он. - Мне не удалось сказать вам вчера вечером и двух слов, чтобы выразить свое нижайшее почтение...
   Графиня спустилась на площадку и приветствовала его, очаровательно улыбаясь. Капитан приблизился и церемонно поцеловал ее протянутую руку. Он рассматривал Маргариту с нескрываемым восхищением и говорил:
   - За то время, что мы не виделись, вы стали еще прекраснее, сеньора, хотя трудно себе представить красоту более совершенную!
   - Вы очень любезны, дон Густаво. Надеюсь, у нас будет время побеседовать. Мне хотелось расспросить вас о Мадриде, дворе, о наших общих знакомых...
   - О, разумеется, сеньора! Когда вам только будет угодно. Хочу сказать лишь одно: Мадрид без вас опустел. Но ваши истинные друзья вас не забыли! Каждый день вас вспоминает тот, кто навсегда покорен вашей красотой, тот, кто предан вам всей душой. Теперь у него не осталось надежды. Но его душу терзают горькие воспоминания, и в знак того, что вы забыли прошлое и не держите на него зла, он просит вас его простить...и передает свой нижайший поклон, - молодой человек низко поклонился.
   Маргарита в смятении на него посмотрела. Холодок пробежал у нее по спине.
   - Вы говорите о...
   - Да, сеньора. Тот благородный сеньор, о котором я говорю - дон Алонсо, герцог Медина-Коэли.
   Маргарита вздрогнула при звуке этого имени, хотя и ожидала его услышать. Она сдвинула брови и гневно посмотрела в глаза капитану Нивельяно.
   - Не трудитесь, дон Густаво! Вы прекрасно справились с ролью "посланника", если не назвать ее хуже. Но эта роль вас не достойна!
   И, гордо вскинув голову, графиня удалилась.
   Она ничего не сказала мужу об этом разговоре.
   На следующий день посланники покинули де Монтель и продолжили свой путь в Париж.

Де Шевриер

  
   Аббат Легаль трудился над очередной проповедью для господина архиепископа в его обширном кабинете. Из соседней библиотеки через открытую дверь доносились голоса архиепископа и губернатора де Шевриера, маркиза де Сен-Шомон, приехавшего накануне.
   Эти два человека всегда хорошо понимали друг друга, с тех пор как поделили между собой власть над провинцией - власть духовную и светскую. Тем не менее, некоторое соперничество между ними все же было: каждому казалось, что его власть хотят каким-то образом умалить. Но до сих пор владыка духовный в силу своей особой роли в этой мятежной провинции одерживал верх. С виду мягкий и беззлобный, как подобает доброму пастырю, на самом деле барон де Кадиньян, архиепископ Тулузский, стремился не только укрепить свою власть в Лангедоке, но и расширить свои земли - или по милости короля, или собственными усилиями. А для этого нужно было так много трудиться!.. И без дружественных отношений с губернатором ему трудно справиться с этим делом.
   Сейчас маркиз де Сен-Шомон, обычно полнокровный и энергичный, выглядел побледневшим, осунувшимся и удрученным. Впрочем, его состояние можно было понять - обстановка в провинции накалялась день ото дня - восстание полыхало у самых границ.
   Архиепископ с болью в голосе рассказывал, как камизары жгут католические церкви, замки, дома католических священников, грабят откупщиков и сборщиков налогов, требуя свободы вероисповедания и отмены тяжких налогов, увеличенных в связи с войной.
   - Вы не можете себе представить, что здесь творится, маркиз! - говорил архиепископ Тулузский. - Они заняли уже Виваре, Веле и Оранж. Королевские войска не могут с ними справиться! Маршал Монревель бессилен что-либо сделать... Папа Климент XI провозгласил против них новый крестовый поход!
   - Ну, это понятно: у его святейшества владения на том берегу Роны... Но меня интересует другое. Скажите, господин архиепископ, граф де Монтель как-то связан с Пьером Лапортом и другими главарями этого восстания?
   - Насколько мне известно - нет. Я получил ваше послание из Парижа и по вашей просьбе навел справки. За графом есть грехи - но только не этот.
   - Жаль! У меня был бы отличный козырь... А если хорошо поискать? Впрочем, есть неопровержимые доказательства его сношений с английскими протестантами! Представьте, он под видом покупки книг передает секретные сведения через одного книгопродавца в Лондоне! Я доложил об этом господину де Круасси, госсекретарю по иностранным делам, но тот ответил так уклончиво, что я понял: король теперь милостив к де Монтелю. И это несмотря на то, что он оскорбил саму госпожу де Ментенон!
   - Да-да, я читал его памфлет. Слишком смело... Но после граф был прощен. Вероятно, он смог чем-то угодить королю. Из Беарна до нас дошел слух, будто граф экипировал на свои деньги полк легкой кавалерии. Если это правда, то король, несомненно, оценил этот щедрый жест!
   - Интересно, откуда у этого выскочки такие деньги?
   - Нам известны источники его доходов, господин маркиз: каперство против наших врагов, торговля продуктами собственного производства, добыча серебра на собственных землях - все законно. Кстати, он платит весьма солидный налог в нашу казну.
   - Черт бы побрал этого англичанина! Не может быть, чтоб за ним ничего не водилось!.. А его родня? Что вам известно?
   - Сын мой, прошу вас быть более сдержанным! Поминание нечистого пагубно для вашей души - и моего слуха... Нам известно, что его родителей нет в живых уже давно, его старшая сестра, в замужестве княгиня Фаэнца, десять лет назад умерла от оспы. У графа осталась только младшая сестра, которая воспитывается у урсулинок близ Флоренции. Насколько я знаю, наставницы довольны ее успехами, однако сетуют на ее характер, лишенный смирения и кротости. Но мне не совсем понятен ваш интерес, господин маркиз.
   - Я хочу найти какую-то зацепку!
   - Для чего?
   - Чтобы держать его в руках, этого мерзавца. Вы его не знаете. Уверен, он себя еще покажет! Что-то такое было у него в Мадриде, не зря же он оттуда сбежал! Что вам об этом известно?
   - Немногое. Граф оказывал некоторые услуги двору и пользуется покровительством кардинала Альберони. Среди высшей знати у него там достаточно недоброжелателей, но есть и друзья. Однако была одна нашумевшая история... Граф де Монтель убил на дуэли весьма знатного дворянина, и в наказание его отправили сражаться с англичанами, которые заняли в то время испанский порт Эль-Ферроль. Ну, об этой победе много говорили в свое время - должно быть, вы слышали.
   - Там командовал адмирал де Вильехо, я читал реляции.
   - Капитан-лейтенант Гальтон, граф де Монтель, не был упомянут в официальных реляциях, поскольку был наказан. Но доподлинно известно, что благодаря графу и его кораблю удалось захватить два английских военных судна и отбить форт Эль-Ферроль, хотя деталями я не интересовался. Военное дело - это ваша прерогатива, господин маркиз.
   Де Шевриер взволнованно и напряженно думал.
   - Если правда то, что вы говорите, ваше преосвященство, это лишний раз доказывает, что ему помогает нечистый! Каким чудом ему это удалось? Только с помощью дьявола!
   - Прошу вас, маркиз! - поморщился архиепископ. - Отец Остеда, исповедовавший графа де Монтель в Мадриде, считает, что он далеко не праведник, но...
   - Это еще мягко сказано! - гневно перебил де Шевриер. - Он чудовище! То, что граф сделал со мной - это просто бесовское наваждение. Он навел на меня порчу, как настоящий колдун! Не удивлюсь, если он служит черные мессы и поклоняется дьяволу!
   - Бог с вами, маркиз, что вы такое говорите! Граф иногда ведет себя вызывающе, но чтобы поклоняться дьяволу!.. Я почти каждое воскресенье вижу его в соборе вместе с женой и дочерью.
   - Уверен, это лишь для отвода глаз! Если бы вы знали, сударь, что он сделал со мной, вы отлучили бы его от церкви, Богом клянусь!
   - Не клянитесь, сын мой, это грех... Что же такое он сделал?
   - Я скажу вам это на исповеди. Это ужасно. Такими вещами не шутят!
  
   Юный аббат Легаль, забыв про перо, слушал этот диалог, приоткрыв рот от удивления и любопытства...

*

   После того, как архиепископ лично принял исповедь маркиза де Сен-Шомон, его преосвященство глубоко задумался. То, что рассказал ему маркиз, было и в самом деле странно. В Париже у него с графом состоялась дуэль - тот вызвал его, приревновав к жене. Казалось бы, обычное дело, ничего особенного. Но с самого начала маркиз чувствовал какое-то смутное беспокойство... Де Монтель угрожал ему еще в таверне, где его вызвал. Маркиз думал, что тот угрожает ему смертью, когда с издевательской улыбкой советовал проститься со своей любовницей. Но во время дуэли граф не причинил ему серьезного вреда, он даже отказался продолжать бой, хотя перевес был на его стороне - это надо было признать. Граф отбросил шпагу, спокойно заявив, что маркиз уже наказан за то, что посягнул на чужую жену и будет лишен своего мужского достоинства по заповеди Всевышнего: "не желай жены ближнего своего". Де Шевриер поначалу не нашел, что ответить, а потом счел за лучшее молча удалиться...
   После дуэли произошла катастрофа. Случилось так, как сказал граф! Маркиз де Сен-Шомон, слывший одним из самых известных и искусных любовников Парижа, стал импотентом! Ничего страшнее он вообразить себе не мог. Его любовница, великолепная госпожа де Люинь, которой он добивался почти два года и потратил на нее целое состояние, бросила его на второй же день!..
   Де Шевриер чувствовал себя ужасно. Его побледневшие щеки обвисли, в поблекших глазах читалась тоска и тревога. Он говорил архиепископу:
   - Как он это сделал - неизвестно. Но только он один может вернуть все, как было! Однако граф не захочет сделать это по доброй воле - он меня ненавидит. Значит, надо его заставить! Любыми средствами!
   - Маркиз, не было ли у вас какой-то болезни за это время? Может быть, вы превратно толкуете следствие и причину?
   - Да нет же, господин архиепископ! Это случилось сразу после дуэли, внезапно! Он точно применил какое-то колдовство!
   Архиепископ тяжело вздохнул:
   - Разбирательство потребует много времени...
   - К-а-к-о-е разбирательство? - взвился губернатор. Его прямо перекосило от гнева. - Я открылся вам на исповеди, сударь, а вы думаете сделать из меня посмешище?!
   - Но, в таком случае, что же вы предлагаете?
   - Это же ясно! Прижать графа покрепче, обвинить в каких-нибудь неприглядных делах - и пострашнее. Ничего сложного!
   - Не лучше ли сначала попробовать договориться с ним по-хорошему? Я встречался с графом недавно - он весьма умен и вряд ли в его планы входит наживать себе врагов!
   - Ваше преосвященство, говорю вам, он меня ненавидит. Единственный способ - поймать его на чем-нибудь предосудительном или противозаконном. Наверняка что-то непременно отыщется!
   - В этом я вряд ли смогу вам помочь, господин губернатор, - сухо произнес архиепископ.
   Ему уже предлагали найти что-нибудь против графа де Монтель. Говорили даже, что в случае успеха архиепископа ждет слава ревнителя истинной веры, поддержка Рима и солидное вознаграждение. Но у графа, видимо, есть друзья или тайные покровители при французском дворе. Первое же обвинение его в симпатии к магометанам, выдвинутое архиепископом, натолкнулось на неудовольствие со стороны неких лиц, близких брату короля. Сам аббат Дюбуа, правая рука Месье, недвусмысленно дал это понять. Архиепископ ни в коем случае не хотел ссориться со вторым двором, поскольку был осторожен и смотрел в будущее. А в будущем - кто знает, сколько отпущено великому Людовику XIV? Он уже не молод. И кто придет ему на смену? Будет ли новый король - или регент - так же милостив, чтобы барон де Кадиньян, архиепископ Тулузский, смог дожить свою жизнь в довольстве, роскоши и покое?
   Однако его преосвященство лишний раз убедился в том, что полезно иметь свои глаза и уши в лице молодого аббата де Легаль, принятого в доме графа.
  

*

   Маргарита заметила, что Сумар стала появляться в ее покоях гораздо чаще, чем обычно. Она тихо приходила, готовила ароматную ванну для своей госпожи, приносила ей новое сашеили душистую воду для умывания, и так же тихо исчезала. Она была похожа на легкую, стройную, молчаливую тень, печальную и бледную. Графиня почему-то не решалась заговорить с Сумар, чувствуя странную неловкость. Эта девушка по-прежнему оставалась для нее загадкой и смущала ее. Маргарита смутно чувствовала, интуитивно догадывалась, что Сумар искала предлог и надеялась встретить в ее покоях своего господина...
   Маргариту занимал вопрос, что было в том арабском письме, которое показывал ей муж. Она до сих пор оставалась в неведении, а Питер и не вспоминал о нем. Он в последнее время был рассеян и молчалив, и не делился с ней своими заботами.
   Теперь арабские девушки жили в одном из флигелей, и стоило только пройти несколькими коридорами... Маргарита знала, что граф часто беседовал со старым Абу эль Фариджи и его сыном Хаматом, жившими там же. Но заходил ли он на половину Джинан и Сумар, чтобы послушать их пение или посмотреть, как они танцуют?
  

*

   ...На кухне только и разговоров было, что о предстоящей свадьбе конюшего Луиджи и прачки Марикиты. Но день был еще не назначен.
   - Мадлен, что же ты решила? - задорно спрашивала Марселина свою подругу, размалывая кофейные зерна в деревянной мельнице. - Осчастливишь ты Жана сейчас, или подождешь, когда у тебя родятся внуки и выпадут все зубы?
   - А какая мне разница? Или ты думаешь, что я так уж нуждаюсь в муже? Мне уже не о чем беспокоиться - я родила детей, и они почти выросли. Это тебе следует поспешить, моя милочка, пока еще твои грудки и щечки похожи на яблочки. Но учти, такими они будут не вечно!
   - Ох, ты меня напугала! Все равно я не стану страшнее, чем ты.
   - Как видно, Господь не вложил в твою голову и капли мозгов, моя красотка...
   Появление графа заставило женщин умолкнуть. Он рассеянно поздоровался и спросил, готов ли кофе.
   - Еще две минуты, сеньор! - ответила Марсела, раздувая угли в жаровне. Граф присел за общий стол. Он был сегодня задумчив.
   - Господин граф, все вокруг говорят о свадьбе. Когда же она состоится? - спросила Мадлен.
   - Как только вы будете готовы. Это уж ваша забота.
   - Закупить продукты и приготовить угощение не сложно, но все же на это потребуется время. А Жан говорит, что уже сложены вещи и вы уезжаете...
   - Да, скоро.
   - Так вы не останетесь на праздник?!
   - Меня ждут в Марселе. Но что ты решила, Мадлен? Выйдешь за Жана?
   - Выйду, что с ним делать... Только у нас все будет тихо и скромно. Я же не молоденькая девушка, чтобы надевать белое платье! Вдове и фаты не полагается... Было бы лучше, если б священник нас обвенчал в домашней часовне, а не в соборе.
   - Что ж, готовьтесь. Я договорюсь с аббатом. Трех дней, надеюсь, вам хватит?
   - Да, вполне! А мы поедем с вами в Марсель, сударь?
   - Разумеется. Жан - моя правая рука.
   Тут Марселина подала графу кофе. Пока он пил, девушка наблюдала за ним украдкой, потом произнесла тихо:
   - Сеньор последнее время невесел... Что-то случилось?
   - Нет, ничего.
   Не добавив ни слова, он ушел. Мадлен вздохнула.
   - Какая же ты все-таки бестолковая, Марсела! Зачем ты спрашиваешь, если и так все понятно?
   - Что же тебе понятно, умница?
   - Ты помнишь, зачем графу понадобилось ехать в Марсель? Он получил письмо от какого-то знатного араба, и оно касается его драгоценной Сумар! Жан мне говорил, что в Марселе они встретятся с этим арабом. Похоже, он узнал, где Сумар и хочет ее выкупить! Почему бы тогда граф был так печален? Конечно, ему жаль с ней расставаться, он к ней привязался. А уж про нее-то и говорить нечего - ходит как в воду опущенная...
   Марселина промолчала, нахмурив брови. Она тоже это заметила...
  

*

   Не было и пяти часов утра, когда молоденькая горничная Жюли тихонько проскользнула в садовую калитку, ведущую на задний двор замка. Здесь не было ни привратника, ни охраны, и никто не спросил ее, зачем она покидала свою красивую и уютную комнату и где провела ночь. Пробежав через двор, Жюли открыла дверь черного хода и оказалась на кухне. Она надеялась, что успела до того времени, когда проснутся кухарки, и вздрогнула, когда услышала голос Мадлен:
   - Ага, красавица моя! Где же это ты гуляла, интересно мне знать? И такая нарядная!
   - А твое какое дело? Не тебе одной позволено иметь мужчину! Может быть, у меня тоже скоро будет жених - не хуже твоего!
   - Ну-ну... А чего же ты так кралась и так напугалась, увидев меня? И что-то лицо у тебя не такое счастливое, как после ночи любви!
   - Да ты меня испугала! Я думала, здесь никого еще нет... Вот, смотри, что подарил мне мой возлюбленный!
   Жюли достала маленькую коробочку и открыла его. Мадлен увидела лежащие на бархате золотые серьги. На первый взгляд они казались довольно скромными, но стоили не так дешево!
   - Ну, ты молодец, - похвалила она горничную. - У твоего любовника хороший вкус. А как у него насчет... - и задала такой непристойный вопрос, что Жюли залилась краской и ничего не ответила. Она старалась поскорее выскользнуть из кухни, но Мадлен с грубоватыми шутками и смехом оттесняла ее от двери и засыпала вопросами:
   - И где же ты нашла такого богатого парня? Кто он такой? Не иначе, банкир! А где живет? Ну, скажи, скажи, сколько раз он может за ночь?..
   Жюли краснела и молча вырывалась. Наконец ей удалось ускользнуть от Мадлен и убежать к себе.
   Скоро на кухне появились работницы и Марселина, встававшая рано, чтобы приготовить кофе своему сеньору. Женщины перекидывались короткими фразами, шутили и проворно делали свою привычную работу. Мадлен подошла к Марселе и, облокотившись на стол, тихо спросила:
   - Ты знаешь, что у Жюли есть богатый любовник? Она тебе рассказывала?
   - Нет. Первый раз слышу! В Париже вроде бы она кого-то встретила, а здесь... не слыхала. А что? Ее ты тоже хочешь выдать замуж?
   - Погоди... Послушай меня. Сегодня Жюли, похоже, не ночевала в замке. Или потихоньку выходила до света. Я сейчас тут ее встретила... Говорит, что была с мужчиной, но это неправда. Она выглядела испуганной, а не счастливой. По глазам видно! Она показала мне сережки, которые якобы любовник ей подарил. Но лицо у нее при этом было такое, будто она их украла и боится, что ее поймают. Никакой радости! Да я, помню, когда первый раз получила простенькое серебряное колечко от Жана, две недели летала от счастья, как на крыльях! Ну, это бы ладно... А вот когда я начала расспрашивать про ее дружка и прочие его достоинства, она и отшутиться-то не сумела - так растерялась! А ведь эта девчонка за словом в карман не полезет, не такая уж она скромница! Короче, похвастать ей нечем. Или дружка никакого у нее нету.
   - И что же?
   - А то! Надо бы узнать, куда она ходила... Что-то тут не так!

*

   День свадьбы Луиджи и Марикиты был назначен, и всем прибавилось работы, особенно мэтру Брюно и его помощникам. Да и все слуги с удовольствием участвовали в подготовке праздника. Все были оживленны и довольны, предвкушая веселье и вкусное угощение. Мадлен и Жан были на особом положении - их церемония должна была проходить в дворцовой часовне, и посаженным отцом невесты был сам граф де Монтель.
   Дворецкий Самюэль Говард выделил в помощь служанок из замка, но сам не касался участия в подготовке, поскольку это была, так сказать, "не его епархия". Он распоряжался только слугами в доме.
   Старому англичанину, служившему еще отцу нынешнего хозяина, было уже немало лет. Его мучила бессонница. Иногда он целыми ночами не мог сомкнуть глаз. Тогда он выходил подышать свежим воздухом на балкон второго этажа, где устраивался в покойном кресле, потягивая вишневую наливку, наслаждаясь теплом и мыслью, что Всевышний так милостив к нему, что бессонница - это просто возможность лишний раз напомнить себе воздать Ему хвалу... Окна комнаты дворецкого выходили на задний двор. Он сам выбрал себе эту комнату, чтобы было чем развлечься, наблюдая за работой людей в мастерских, на конюшне, в кузне и в прачечной...
   И вот под утро, когда еще не совсем рассвело, дворецкий увидел со своего балкона, как одна из служанок, накинув темный плащ, потихоньку открыла дверь черного хода и быстро и бесшумно пересекла двор. Она пошла через парк, направляясь к задней калитке садовой ограды...
   Самюэль Говард любил скромность и порядок. Он не мог допустить, чтобы его подчиненные вели себя столь непристойно! Куда направилась эта девица в столь неурочный час? Дворецкий вернулся в комнату и позвонил в колокольчик. Через минуту на пороге появился немного заспанный парень, бывший его правой рукой.
   - Поль, сын мой, одна из служанок только что покинула дом. Проследи аккуратно, куда это ее черти носят. Только без шума! Доложишь - я сам с ней разберусь. После случая с поджогом надо держать ухо востро...

Свадьба

  
   В гостиной они обсуждали предстоящий день. Графиня де Монтель недовольно хмурила брови. Муж уговаривал ее принять участие в празднике слуг. Он говорил:
   - У меня самого сейчас, поверьте, не то настроение, чтобы веселиться. Но я не могу им отказать, Марго. Наше присутствие они считают для себя честью.
   - Бог мой, Питер! Как вы можете сидеть за одним столом с конюшим и прачкой!
   - О, моя дорогая, знали бы вы, с кем мне доводилось сидеть за одним столом! Это были личности похуже чертовки Марикиты. Например, убийцы и пираты, и такие отъявленные мерзавцы в кружевах и драгоценностях, что мой конюший просто ангел в сравнении с ними!
   - Ну, разумеется, вы всегда найдете, что ответить! Но я не представляю себя в таком обществе!
   - Ваше достоинство ничуть не пострадает, сеньора. И мое тоже, уверяю вас.
   - Вот тут вы ошибаетесь! Это значит равнять себя с ними!
   Питер устало вздохнул. Не то чтобы у него иссякли аргументы, просто ему не хотелось спорить. Он сменил тактику:
   - Что вам мешает воспринимать это как развлечение, концерт? Итальянская труппа будет выступать в полном составе. Даже я надеюсь, что божественное пение Белинды поднимет мне настроение. А когда вы услышите золотой тенор Аморатти, то забудете обо всем на свете, поверьте мне, дорогая.
   Он приблизился к жене, нежно обнял ее талию и, чуть склонившись к ней, тихо проговорил своим бархатным голосом:
   - Что вам стоит посидеть рядом со мной какой-то час-полтора? Сделайте это для меня, мой ангел...
   В эту минуту в гостиную вошла Жозефина. Она оживленно воскликнула:
   - Какие грандиозные приготовления идут в парке! Уже накрывают столы и развешивают цветочные гирлянды. А еще мне сказали по секрету, что вечером будет фейерверк! - она весело улыбнулась. - Надеюсь, меня пригласят на этот замечательный праздник?
   - Разумеется, герцогиня!
   - О, я хочу забыть мой титул! Мне даже пришло в голову переодеться в костюм служанки и потанцевать вволю, чтобы не стесняли корсет и длинная юбка, - засмеялась Жозефина. - А вы, Маргарита? Не составите мне компанию? Неужели вы не рады возможности немного отдохнуть от светских приличий и повеселиться от души?..
   В ответ графиня только вежливо улыбнулась.
  
   ...Чуть раньше старый дворецкий сообщил графу, что сегодня рано утром горничная Жюли посещала дом губернатора де Шевриера в Тулузе и встречалась там с одним из его людей, с которым познакомилась еще в Париже. Она пробыла в доме не более десяти минут и быстро вернулась.
   Граф молча выслушал старого слугу, поблагодарил и занялся делами.
   И когда вместе с чашкой кофе Марсела и Мадлен хором преподнесли ему новость о таинственных визитах Жюли в дом губернатора, он кивнул:
   - Мне это известно.
   Женщины посмотрели на графа с недоумением.
   - Может быть, сеньору известно и то, зачем она туда ходит?
   - Нет, вот этого я не знаю. Но ничего хорошего ждать не приходится. Де Шевриер так зол на меня, что способен на все. Однако вы не должны беспокоиться на этот счет, сегодня у вас и так много забот. Я приказал занять Жюли работой в доме. За ней присмотрят.
  
   ...В дворцовой часовне по просьбе графа аббат Легаль совершил обряд венчания между Жаном и Мадлен, в то время как в городе, в приходской церкви венчались Луижди и Мария. Потом обе пары соединились в парке де Монтеля, где все уже было готово к празднику. На большой площадке, недалеко от римского фонтана, поставили столы в виде арки. На двух концах восседали молодые, а в середине стола на почетное место пригласили графа. По правую руку от него сидела Маргарита, по левую - Жозефина. Герцогиня исполнила свой каприз и надела платье служанки. Граф внимательным взглядом окинул ее черный сатиновый корсаж, тонкую белую сорочку со скромной отделкой, кружевную шейную косынку, прикрывающую худые ключицы, пепельные волосы, распущенные по плечам и украшенные цветами. Он заметил также хорошенькие красные туфельки и кружева, выглядывающие из-под юбки - гораздо короче той, что обычно носят знатные дамы и открывающей изящные лодыжки, - и подумал, что Жозефина в этом наряде, пожалуй, только выигрывает. Причем, держалась она совершенно непринужденно и естественно, веселясь от души. Она наклонилась к нему и прошептала, лукаво блестя глазами:
   - Сеньор будет пользоваться правом первой ночи?Или удовольствуется только денежным подарком?
   - К сожалению, невесты не девственницы, - в тон ей прошептал граф с шутливым вздохом. - Это право теряет всё своё очарование, мадам!
   - Но вы не ответили!
   Граф смеялся.
   После обычных поздравлений молодых начались поздравления музыкальные. Бьянка Тенцони, примадонна труппы Грассини, блондинка со вздернутым носиком и божественным голосом, носившая сценическое имя Белинда, пела так вдохновенно и упоительно, что привела в восторг всех. Даже поварята замирали с подносами в руках, слушая ее. Тенор Аморатти покорил женскую половину гостей своим нежным и чистым голосом, воспевая гимны влюбленным.
   Две группы музыкантов - специально приглашенные из числа местных жителей, и артисты труппы - тешили слух гостей музыкой на любой вкус. Квинтет Грассини расположился у фонтана, а гитаристы, пользующиеся успехом на деревенских праздниках и ярмарках, воспламеняли слушателей зажигательными мелодиями, от которых ноги сами просились танцевать.
   Ровно в пять музыканты возвестили начало свадебного пира. Под звонкий смех и веселую музыку на столы подавали блюда горячих пирогов с голубятиной, сочную ветчину и ароматные пряные колбасы, копченые окорока и жареных цыплят с золотистой хрустящей корочкой, груды фруктов, сладостей и, конечно же, кувшины с вином.
   В разгар веселья к графу подбежал привратник с озабоченным лицом и что-то сказал ему на ухо, потому что из-за музыки и шума ничего не было слышно. Через минуту на подъездной аллее показался небольшой отряд солдат во главе с офицером полицейской службы. Увидев их, Маргарита слегка побледнела, посмотрела на мужа и хотела встать. Питер слегка сжал ее руку.
   - Не волнуйтесь, Марго, - тихо сказал он. - Оставайтесь на месте.
   Жозефина перехватила взгляд графа, брошенный камеристке Марселине. Та увидела незваных гостей и на секунду застыла. Но потом быстро переглянулась с Мадлен и что-то с улыбкой прошептала своей соседке по столу, задорно блеснув глазами. Та повторила ее слова другим девушкам рядом, а те передали дальше. Марсела поймала понимающий взгляд Жозефины, до которой тоже донесся заговорщеский шепот. Граф едва заметно покачал головой и сделал им знак оставаться на месте. Но Марсела уже вскочила. За ней проворно поднялись Марикита, Жозефина, Мадлен и другие девушки и молодые женщины. Они дружной хохочущей стайкой подбежали к солдатам и, подхватив их под руки, потащили к столам. Солдаты изумленно принимали настойчивые знаки внимания и отличное вино, которым их угощали. Немного смущаясь, они позволили усадить себя за столы, следуя примеру своего начальника. Офицер, ошеломленный нежным шепотом красивой девицы с одной стороны и игривыми замечаниями не менее симпатичной мадемуазель - с другой, был просто очарован таким приемом. В довершение ко всему учтивый поклон графа и приглашение присоединиться к их празднику совершенно сразили его.
   - Лейтенант, для нас большая честь, что вы и ваши люди почтили наше торжество своим присутствием, - любезно проговорил граф. Однако лейтенант оставался верен своему долгу и, прежде чем осушить предложенный бокал, сказал:
   - У меня приказ, господин граф. В вашем доме скрываются люди, высланные из страны указом короля.
   - Неужели? - граф с веселой улыбкой поднял свой бокал. - Мне об этом ничего неизвестно. Все мои люди здесь, господин офицер. И, я думаю, они намерены оставаться здесь, по крайней мере, до утра! Но уверен, среди них нет никого, кто прогневил бы короля - они живут в моем доме уже много лет. Вы можете это проверить прямо сейчас, господин...
   - ...Де Совеньяк,- представился лейтенант. Он все же вынужден был осушить бокал, поскольку граф ждал его, держа на весу свой. В то время как он пил, Питер что-то шепнул слуге, подававшему блюдо ароматного жаркого из барашка, обложенного овощами и зеленью. Слуга поставил блюдо на стол, коротко кивнул и исчез. Осушив бокал, лейтенант твердо произнес:
   - Я должен осмотреть дом.
   - Разумеется. Вы можете приступать, господин де Совеньяк. Только будет жаль, если это замечательное жаркое остынет. Дом довольно велик, чтобы осмотреть его весь, потребуется время.
   Лейтенант с сожалением покосился на аппетитное блюдо и боролся с желанием остаться или идти исполнять свой долг. Граф охотно пришел ему на помощь:
   - Поручите своим людям пока начать проверку здесь. А потом, если потребуется, вы осмотрите дом - мой дворецкий откроет вам все двери.
   Лейтенант бросил на графа подозрительный взгляд.
   - У меня приказ! Мои люди сначала осмотрят дом.
   - Никто не смеет им помешать, господин лейтенант, - серьезно ответил граф и сделал знак, чтобы их проводили. Лейтенант остался. Пока он был занят барашком и вином, музыканты Грассини, сидевшие у фонтана, по одному ушли на кухню за слугой, никем незамеченные. Оттуда подземным коридором они прошли в грот в парке. Граф приказал проводить туда всю труппу.
   Как раз в этот момент гитаристы, встав полукругом, ударили по струнам. Испанка Марикита, невеста в белом платье с красной розой в черных волосах, взвила свои юбки и, откинув голову и опустив глаза, понеслась в огненной пляске так, что захватывало дух! Господин де Совеньяк, как и прочие мужчины, не мог оторвать взгляда от танцующей девушки. Ему подливали вина, и Жозефина, очаровательно улыбаясь, составляла офицеру компанию.
   В это время грум Энрико потихоньку вывел актеров-итальянцев из-за стола под видом слуг. Они прихватили кувшины вина, подносы с пирогами и жареным мясом, и скрылись по одному в аллеях парка, чтобы встретиться в гроте. Некоторое время спустя там появился и сам граф. Актеры сидели и стояли в ожидании, девушки-хористки, обнявшись, устроились на скамьях. Импресарио труппы синьор Грассини, в волнении ходивший по мраморным плитам пола, кинулся к графу.
   - Что же теперь будет, дон Пьетро? - быстро заговорил он. - У вас произведут обыск? Мы навлекли неприятности на вашу голову! Нам давно следовало покинуть ваш дом!
   - Сейчас главное для вас - не попасть им в руки. Тогда и против меня они ничего не будут иметь. У нас есть еще немного времени,- улыбнулся Питер и повернул какой-то выступ на поверхности колонны. В стене открылся темный туннель с арочными сводами. - Этим коридором вы достигните берега реки. Ваши вещи я уже приказал доставить в баркас, что ждет вас на Гаронне. Мои люди проводят вас и помогут погрузиться в лодку.
   - Но куда нам ехать? Вернуться в Рим? Не имеет никакого смысла - театры там
   запрещены... Женщины на улице не смеют обнажить локоть или плечо - вот до чего
   дошло!.. А остановиться в каком-нибудь маленьком городке или деревне - это все равно,
   что заживо похоронить себя! Если двинуться на север - там война...
   - Не лучше ли вам отправиться в Марсель? Там легко можно получить место на судне, если вы решите покинуть Францию, как и легко затеряться среди пестрых обитателей портового города.
   С этими словами Питер вложил в руку синьора Грассини кошелек. Все восемнадцать человек труппы по очереди прощались с графом, говоря искренние слова благодарности.
   - Вы столько сделали для нас, синьор! Да пребудет с вами Пресвятая Дева! - говорили они. Питер смеялся:
   - Как еще я могу отблагодарить всех вас за ваш талант? Надеюсь, мы еще встретимся, друзья мои.

*

   Разумеется, солдаты ничего не нашли ни во дворце, ни в поместье де Монтель, хотя сведения у маркиза были самые точные. Де Шевриер не достиг своей цели поймать графа на укрывательстве лиц, высланных из страны, и в неповиновении королевской воле. Граф де Монтель, как ему передали, был сама любезность. Он, похоже, снова посмеялся над ним! Маркиз пришел в бешенство. Ведь только утром ему доподлинно донесли, что во дворце де Монтель действительно скрываются неугодные королю люди! Так где же они?! Впрочем, теперь это не имеет значения...
   Де Шевриер был готов применить грубую силу, не камуфлируя ее какими-то официальными причинами и обвинениями. Как было бы просто: схватить этого мерзавца, связать и бросить в обычную городскую тюрьму, в камеру без окна, и не кормить день, два, пять! Проще некуда! Тогда-то от него можно будет добиться чего угодно. И незачем выдумывать какие-то причины...
   Однако маркиз не успел исполнить свое намерение - граф де Монтель покинул Тулузу.
  

Марсель

   В Марселе сияло солнце. Под ярко-синим небом блистало ослепительно-синее и золотое море. В открытые окна гостиницы, где они остановились, ветер приносил соленый запах моря, смолы, рыбы и молодого вина.
   Из окон открывался прекрасный вид на бухту, форт св. Иоанна и набережную. Неподалеку поднимался целый лес мачт у причалов порта. Пестрая толпа заполняла набережную - матросы, торговки, рыбаки, контрабандисты, солдаты, негоцианты - люди всех национальностей и оттенков кожи сновали в нескончаемом водовороте своей привычной жизни.
   Питер стоял у окна и смотрел сверху на эту разношерстную толпу, мачты кораблей, белые паруса рыбачьих лодок, веселые компании недавно сошедших на берег моряков, появляющихся внизу у дверей таверны - и не мог отказать себе в удовольствии тут же спуститься вниз и окунуться в эту толпу.
   - Я скоро вернусь, Марго,- улыбнулся он жене, уходя. В его глазах она заметила веселый огонек, пробудившийся вкус к жизни, почему-то несколько притупившийся в последние дни. Маргарита очень хорошо почувствовала это некоторое время назад, и связывала плохое настроение мужа с визитом эмиссара Альберони. Питер был внешне спокоен, и даже вторжение солдат в его дом не вывело его из равновесия - наоборот казалось, что ему доставляет удовольствие идти наперекор власти короля и губернатора. С каким-то мальчишеским задором он играл в довольно опасную игру - и все это ни мало его не заботило.
   Прощание с актерами Грассини, а потом и с Жозефиной тоже не особенно его огорчило, хотя судьба труппы не была ему безразлична, раз он так рисковал, спасая их от преследования. Однако делал он это как бы между прочим, не придавая особого значения. Но что-то не давало ему покоя, и Маргарита терялась в догадках, что же именно.
   Они приехали в Марсель с известной пышностью - в трех дорогих экипажах, с эскортом вооруженных слуг в красивых темно-синих ливреях с серебряными галунами, в сопровождении грумов, лакеев и горничных. Белые султаны и золотые кисти-фьорки на лошадях, запряженных в кареты, отделанная серебром упряжь на лошадях всадников, изысканный вид всего кортежа напоминал официальный дипломатический выезд посла или вице-губернатора. Сам граф, как всегда элегантный, в черном бархатном плаще с золотой отделкой, на великолепном вороном жеребце - и с маленькой дочерью в его седле - произвёл неизгладимое впечатление на хозяина гостиницы, одной из лучших в городе. Арабские девушки, закутанные в дорогие шелковые покрывала, врач - почтенный араб в белых одеждах; молодой араб-переводчик и секретарь, одетый как вельможа, довершали свиту графа де Монтель. Он снял весь второй этаж гостиницы, на первом этаже которой помещалась таверна "Рог изобилия", прямо сказать, не для бедных моряков.
  
   ...Вернувшись, Питер сообщил, что видел "Золотую галеру" шейха Ракмаля, послал к нему человека с известием о своем прибытии и что завтра утром они поднимутся на борт этого прекрасного корабля.
   Весь день был занят обустройством на новом месте и суетой слуг. После позднего ужина Маргарита, усталая, ушла к себе. Питер задержался в гостиной, чтобы выкурить сигару. Присев на подоконник у открытого окна, он задумчиво смотрел на море и мачты. Быстро спускались сумерки; как светлячки зажигались кормовые фонари на кораблях, отражаясь в темной воде...
   Услышав какое-то движение у себя за спиной, он повернул голову и увидел в дверях Сумар. Девушка стояла неподвижно и молчала. Он медленно поднялся и подошел к ней, не говоря ни слова. Сумар откинула покрывало, скрывавшее ее лицо, и подняла на него глаза, полные слез. И удивительно - она встретила взгляд своего господина, полный такой же печали. Наконец она произнесла дрожащим голосом:
   - Что решил мой господин?
   - Все решится завтра, - глухо ответил он. - Иди к себе, милая. Тебе нужно хорошо отдохнуть.
   Но девушка не двинулась с места. Она стояла, как воплощение скорби, умоляюще глядя ему с глаза и сжав руки. Вдруг она опустилась к его ногам и, закрыв лицо руками, тихо заплакала.
   - Не надо, Сумар. Ты разрываешь мне сердце.
   Вдруг он сильными руками поднял ее и прижал к своей груди. Сумар задохнулась от счастья. Она услышала, как часто и гулко бьется его сердце... Но он тут же отпустил ее и отвернулся к окну.
   - Иди к себе.
   Девушка не уходила. Ее душили рыдания.
   - Мой господин видит свою Сумар в последний раз? - тихо спросила она.
   - Все решится завтра, - повторил он, упорно глядя в темное окно.
   Немного поколебавшись, Сумар коснулась его плеча, потом вдруг прильнула к нему всем телом, обвила руками его плечи. Он слегка откинул голову назад и глубоко вздохнул. И этот вздох был похож на мучительный стон. Потом он повернулся к ней, взял в ладони ее тонкое лицо и поцеловал дрожащие нежные губы.
   - Вот мы и простились, - проговорил он, едва переводя дыхание, и тут же быстро ушел.
   Сумар, оглушенная и потрясенная этим коротким поцелуем, еще долго чувствовала его горячие губы, и медленно умирала от счастья и горя одновременно...
  

На "Золотой галере"

   Корвет "Золотая галера" шейха Ракмаля был действительно золотой и по форме напоминал настоящую галеру с острым носом, украшенным изображением сокола, сверкающего в лучах солнца. Пушечные порты, перила, фальшборт, даже стены палубных надстроек были пышно украшены золочеными арабесками. Над квартердеком был натянут большой шелковый полог, горящий пурпуром. Вымпелы и штандарт шейха Ракмаля с изображением золотого сокола лениво полоскались на легком ветру, извещая всех, что это великолепное сверкающее судно, похожее на большую сказочную птицу, является сейчас резиденцией светлейшего шейха и его флагманом. На причал с борта был спущен широкий парадный трап, застеленный пестрым дорогим ковром, и люди со смуглыми лицами в желтых тюрбанах и белых шелковых шальварах, с изогнутыми саблями у пояса, выстроились в ряд по обе стороны трапа и у бортов. Они встречали небольшую процессию. Граф и графиня де Монтель, сияющие блеском и элегантностью своих парадных туалетов, в сопровождении секретаря графа, арабских служанок, закутанных с головы до ног в драгоценные ткани, почтенного врача-араба и смуглого юноши в белых одеждах. Замыкала шествие вооруженная охрана графа.
   Сумар шла, опираясь на руку Абу-эль-Фереджи, не видя ничего вокруг, кроме высокой статной фигуры своего господина, одетого в малиновый бархат.
   У края борта появился сам шейх Ракмаль. В джеллабе, белом бурнусе из тонкой верблюжьей шерсти, украшенной роскошной вышивкой, он напоминал персонажа какой-то восточной сказки. Шейх ожидал гостей со сдержанным спокойствием и величием. Он сделал шаг навстречу графу, ступившему на палубу. Это было знаком уважения, как и скупая улыбка, осветившая очень смуглое, сухое лицо шейха, изрезанное глубокими морщинами. Однако он был еще не стар. Графу показалось, что Ракмалю не больше сорока лет.
   Для обмена приветствиями расстояние было слишком велико, и пока граф и графиня делали еще несколько шагов, взгляд шейха впился в открытое лицо молодой дамы, европейский наряд которой открывал достаточно прелестей для самого изысканного и взыскательного вкуса. Граф не мог не заметить этот взгляд, выходящий за рамки дипломатического протокола, но никакая тень не затмила его ответной улыбки. Маргарита держалась непринужденно и с достоинством, как истинная придворная дама. Они приблизились. И вдруг графиня заметила, что глаза у шейха Ракмаля голубые! Как бледные сапфиры, оправленные в старую бронзу, как кусочки голубоватого льда под ярким солнцем!.. Она поспешила отвести взгляд, чтобы ее удивление не было превратно истолковано.
   Приветствия были произнесены по-испански, и это все упростило. Граф представил свою жену, и шейх Ракмаль сказал, что красота графини ослепляет, как солнце, и превращает мужские сердца в пепел. Поблагодарив шейха в изысканных выражениях, граф повернулся к Сумар и протянул ей руку. Девушка вложила свои дрожащие пальчики в раскрытую ладонь своего господина, и граф вывел ее вперед.
   - Великий шейх выразил желание увидеть прекрасную Сумар, девушку, которую мне довелось отбить у врагов на побережье Туниса несколько лет назад, - сказал он, слегка поклонившись, и отступил назад.
   Несколько мгновений шейх молча всматривался в глаза Сумар.
   - Да, это она! - наконец произнес он. В его звучном голосе слышалось скрытое волнение. Он заговорил о том, что день превратился в ночь, и солнце погасло, когда истребили семью его дяди и похитили его дочь и еще десятки женщин и девушек их рода и увезли прочь, а всех мужчин их города предали жестокой смерти. Его не было тогда в городе, он учился далеко на севере. Но с тех пор не может найти покоя. Мрак покрыл его душу, глаза иссохли от слез! Он думал, что никого из его семьи уже нет в живых. Или женщины заперты в гареме, откуда нет выхода. Но небо сжалилось над ним! Аллах подверг его шестилетнему испытанию, и, наконец, его поиски увенчались успехом. Благодаря почтенному имаму Давару, живущему в Марселе, шейху стало известно о благородном сердце и высокой душе сиятельного графа де Монтель. Граф совершил праведный поступок - да благословит его всемогущий Аллах! - Он позаботился о душе своей рабыни, никогда не имевшей надежды обрести покой без милости Всевышнего... Имам Давар, попав во дворец светлейшего графа, увидел Сумар, говорил с ней и понял, что она именно та, которую ее брат безутешно оплакивает уже шесть лет. И вот теперь высокочтимый граф, известный на южном берегу Средиземного моря под именем Раат, снова явил благородство своей души, когда согласился привезти сюда эту девушку, чтобы ее брат смог, наконец, заключить ее в свои объятия!
   И шейх Ракамаль проделал это с величайшей радостью.
   Маргарита с удивлением посмотрела на мужа.
   - Я предполагал нечто подобное, - тихо ответил он на ее взгляд. - Сумар была воспитана как принцесса.
   Под пурпурным навесом стояли мягкие диваны со множеством шелковых подушек. Мавры в желтых тюрбанах подали ароматный кофе, сладости и фрукты на низкий длинный стол, помещавшийся вдоль даванов, куда шейх Ракмаль пригласил своих гостей. Он попросил позволения у графа переговорить с сестрой наедине всего несколько минут.
   Их беседа и в самом деле продолжалась недолго, и когда шейх снова появился на палубе, его лицо сияло. Казалось, его радость усилилась стократ! Движением руки удалив слуг и поклонившись графине, он обратился к графу с такой пламенной и восторженной речью, что сначала Маргарита ничего не могла понять. Но постепенно до нее стал доходить смысл витиеватых и пышных оборотов речи шейха, расцвеченных яркими образами и притчами. Оказывается, шейх не находил подходящих слов, чтобы достойно выразить ту благодарность, которую он испытывает к исполненному великих достоинств высокородному графу за то, что его сестра, почти пять лет находившаяся в его доме, до сих пор сохранила свою чистоту и девственность. Даже ее лица никто, кроме мужа и родных не должен был видеть! Ну, разумеется, это не касается ее благородного спасителя, ставшего ей вторым отцом... Слава Аллаху, она не стала наложницей или женой христианина! Для мусульманки нет позора страшнее.
   Сохраняя полную невозмутимость, граф отвечал, что достоинства черноокой Сумар, ее восхитительный голос, который услаждает слух, ее очарование и красота могут свести с ума любого мужчину, какой бы веры он ни был. Но христианину положено иметь только одну жену, и если Бог вознаградил его женщиной, в прелести которой великий шейх может убедиться воочию, то было бы грешно желать большего!
   Маргарита с удовольствием слушала эти слова. Но глаза Сумар наполнились слезами. Она ничего не могла с собой поделать.
   Шейх Ракмаль продолжал говорить: нет ничего, что могло бы сравниться с благородным сердцем сиятельного графа, увенчанного многими добродетелями, и что тот скромный дар, который шейх осмеливается преподнести ему, слишком ничтожен, чтобы вознаградить его по достоинству!
   С этими словами Ракмаль сделал знак, и черный слуга поднес графу небольшую шкатулку, украшенную золотыми арабесками. Он поставил ее на низкий стол и открыл крышку. И тут глаза графа де Монтель расширились от изумления. В шкатулке на алом бархате сверкал искусно ограненный, округлой формы бриллиант размером с небольшую сливу. Маргарита взглянула и задохнулась от восторга. Никогда в жизни ей не приходилось видеть ничего подобного! Шейх говорил еще что-то, но она уже ничего не понимала, потрясенная, и не могла отвести взгляд от чудесного камня. Графиня видела только, как муж с достоинством поклонился, принимая подарок.
   Потом мужчины долго говорили наедине, предоставив женщинам лакомиться сладостями, горьковатым сиамским напитком и шербетом, любоваться морем и наслаждаться приятным бризом.
   Граф интересовался торговыми судами, принадлежавшими Ракмалю, их тоннажностью, маршрутами, рынками и портами, что они посещают, и рассказывал о своих занятиях, объясняя свой интерес желанием сотрудничать с процветающим судовладельцем и торговцем, легендой Средиземного моря. Шейх с интересом слушал молодого аристократа-христианина, не пытаясь скрыть своего удивления. Граф де Монтель говорил со знанием дела, и те занятия, о которых он упоминал, повергли шейха в немалое изумление.
   Потом они вернулись к женщинам под пурпурный полог. Шейх подошел к Сумар и отвел покрывало от ее лица.
   - Ты печальна, как сорванный цветок, дорогая сестра. Что с тобой? Вместо радости в твоих глазах уныние и тоска. Что печалит твое сердце? Или оно уже не принадлежит тебе? Скажи!
   Девушка ничего не ответила, только посмотрела на графа, стоявшего у борта. Ракмаль с улыбкой вздохнул, переведя взгляд с сестры на гостя, и сказал:
   - Нет ничего удивительного в твоем выборе, сестра. Трудно найти человека более достойного! - он снова вздохнул и, возвысив голос, обратился к графу. - Как же нам быть, мой сиятельный друг? Как вернуть радость ее душе и свет глазам? Я думаю, что моей драгоценной сестре пора найти мужа, который ее утешит!
   Сумар вскочила как ужаленная, но, сделав над собой усилие, промолчала, опустив голову.
   - Успокойся, дорогая, никто не будет торопить тебя с выбором, - сказал Ракмаль. - Но запомни: бесплодная мечта не приносит счастья.
   - Я буду счастлива, если мой господин позволит мне остаться у него и быть его служанкой, - едва слышно произнесла Сумар.
   - Это не твоя судьба! - воскликнул шейх. Девушка обратила умоляющий взор на подошедшего графа. Тот грустно покачал головой.
   - Мне больно расставаться с тобой, Сумар. Ты стала частью моего сердца... Но твой брат прав: бесплодная мечта не приносит счастья. Ты молода и красива, господь благословит тебя любовью и многочисленным потомством. Ты будешь счастлива!
   С этими словами он склонился к ее руке и поцеловал ледяные пальцы. Слезы полились из черных глаз Сумар. Она прошептала одними губами:
   - Без тебя мне незачем жить!..
   Лицо графа дрогнуло. Он повернулся к шейху, чтобы попрощаться с ним, и вскоре покинул "Золотую галеру".

***

   Бриллиант, подаренный шейхом, носил поэтичное имя "Звезда Магриба" и имел длинную историю. Маргарита не могла оторвать глаз от завораживающего сияния его бесчисленных граней, вспыхивающих всеми цветами радуги. Питер, как ни странно, остался равнодушен к изумительному камню. Он задумчиво молчал, глядя на море через открытое окно.
   В глубине души Маргарита радовалась, что теперь избавлена от опасной красоты Сумар, но уже второй день мрачное, подавленное настроение мужа вызывало у нее досаду. Будто и в самом деле у него вырвали кусочек сердца!
   Наконец она не выдержала и спросила с горькой иронией:
   - Сколько должно пройти времени, чтобы залечились ваши сердечные раны? Вы перестали меня замечать, сеньор! Пышные славословия перед шейхом Ракмалем в мой адрес - это не более чем фигура речи, дань восточному слогу? Неужели эта Сумар так много для вас значила?
   В ответ он лишь неопределенно пожал плечами. Маргарита поняла, что он не хочет говорить об этом. Она сменила тему.
   - Как вам понравился шейх? Конечно, вы заметили, какие у него необычные глаза? Признаться, меня он очаровал.
   - Интересный человек, и разносторонне образованный к тому же. А его голубые глаза не могут оставить равнодушной ни одну женщину.
   - О, поревнуйте хоть немного! - воскликнула она насмешливо.
   - Нет причины.
   - Жаль. Мне надо было посмелее вести себя с ним!
   - Вот как? Что ж, его корвет еще стоит на якоре.
   - Я пошутила, Питер. Вы просто невыносимо серьезны! Это совсем на вас непохоже... Интересно, о чем вы так долго беседовали с шейхом?
   - О делах. Я вижу неплохую возможность получить надежное средство перевозки моих грузов. Шейх готов предоставить в мое распоряжение суда, трюмы которых будут соответствующим образом переоборудованы для перевозки руды из Италии и Испании сюда, в Марсель. К тому же он намерен предоставить мне настолько выгодные условия фрахтования, что лучшего и желать невозможно... Так что я продал Сумар с максимальной выгодой! - его красивый рот сардонически покривился. Маргарита была неприятно поражена той болью, что слышалась в его голосе.
   - Вы же сами приняли такое решение, Питер. Или уже о нем сожалеете? Вы заставляете меня волноваться! Ну, улыбнитесь же! Взгляните только, какая красота! - она не могла налюбоваться "Звездой Магриба". - Скажите, что можно сделать с этим чудесным камнем?
   Граф посмотрел на бриллиант с чувством неприязни.
   - Он слишком велик. Если сделать с ним колье, оно будет тяжело смотреться на вашей нежной шейке. И для перстня он не подойдет, даже для мужской руки... Единственное, пожалуй, что возможно, так это брошь, приколотая на плече.
   - О, замечательно! Пожалуйста, Питер, нарисуйте эскизы. Мы оба сможем носить его.
   - Это не мой стиль. Вообще я предпочел бы выбросить этот камень в море.
   - Вы сошли с ума! Нет, вы определенно потеряли голову из-за этой Сумар! - рассердилась Маргарита.
   Питер ничего не ответил.

*

   Граф подолгу пропадал в городе то один, то вместе с Жаном, иногда возвращаясь в гостиницу заполночь. Вот и теперь вернулись они очень поздно.
   Маргарита спала урывками, возбужденная то ли запахом близкого моря, его постоянным неумолчным шумом, то ли последними событиями. У нее перед глазами часто возникал сверкающий золотой корабль, сияющее под солнцем море, голубые глаза шейха Ркмаля и огромный бриллиант, подаренный им...
   Она вздрогнула и проснулась, когда в соседней спальне что-то громыхнуло и кто-то чертыхнулся сквозь зубы. Маргарита подбежала к двери и заглянула в комнату. Питер зажигал свечу, прикрывая ладонью разгорающийся огонек. Увидев жену, он поставил подсвечник на стол.
   - Я разбудил вас, дорогая? Простите. В темноте наткнулся на стул...
   Только по его замедленной речи и движениям Маргарита поняла, что он много выпил. Такое случалось не часто. Неужели всё из-за этой злополучной Сумар?!
   - Уже так поздно! Где вы были? - спросила Маргарита недовольно.
   - Хотел узнать последние новости. А где можно их узнать, как не в тавернах! Мы с Жаном обошли их все. И новости, прямо сказать, невеселые...
   Он двинулся было к ней, но Маргарита невольно отстранилась, поспешно сделала шаг назад, в свою спальню.
   - Вы расскажете утром. А сейчас я хотела бы поспать! - отрезала она и закрыла дверь.
  
   Но утром, когда она проснулась, Питера уже не было. Он снова куда-то ушел. В кабинете Жан разбирал свежую почту. Маргарита спросила, о каких плохих известиях говорил вчера граф.
   - Их много, сударыня, слишком много плохих новостей. Англичане разгромили французский торговый караван, следовавший в Вест-Индию. Это раз. С марсельской каторги сбежали четверо узников - вся полиция поднята на ноги. Это два. Третье - и самое неприятное - в стычке с корсарами, состоящими на службе у англичан, серьезно пострадали три военных корабля из эскадры адмирала Альмеридо, патрулирующей Гибралтарский пролив. А еще пишут, что эрцгерцог Карл провозгласил себя испанским королем Карлом III ! Потом...
   - Довольно, Жан. Вполне достаточно! Где граф?
   - Я точно не знаю, сударыня. Должно быть, в порту.
  

*

   ... Маленькая Диана проснулась очень рано. Жалюзи еще были закрыты, няня спала в соседней комнате. Девочка потихоньку выскользнула из постели и на цыпочках вышла из спальни в гостиничный коридор. Здесь тоже все было тихо. Диана уже успела изучить новый дом, где они теперь жили, и смело пошла по коридору, миновала две закрытые двери и прислушалась около следующей. Из комнаты отца слышался звук льющейся воды. Она тихонько постучала и приоткрыла дверь. Граф умывался. Он был уже почти одет - рядом на стуле лежали камзол, шляпа и шпага. Вешая полотенце, он повернулся, заметил наблюдающую за ним дочь и улыбнулся.
   - Доброе утро, моя красавица! Ты опять забыла постучать? - он присел и раскрыл ей объятия. Девочка бросилась к нему.
   - Я стучала, но вы не услышали из-за шума воды!
   - Ну, хорошо. Почему ты так рано поднялась, моя дорогая? Тебе неуютно в твоей постельке?
   - Нет, просто я уже выспалась! - она обвила его шею руками, и он с нежностью прижал дочь к себе. Потом Диана осмотрела отца ревнивым взглядом и провела пальчиком по его гладко выбритой щеке.
   - Вы опять куда-то уходите, да? А я так соскучилась...
   Он тихо засмеялся и снова обнял ее.
   - Ты мой маленький пушистый птенчик... Хочешь пойти со мной? Я иду любоваться морем. Оно такое красивое, когда встаёт солнце. И еще мне нужно кое-с-кем встретиться в порту.
   - О, вы правда возьмете меня с собой?! - в восторге воскликнула девочка. - Вот только Каэтана еще спит...
   - Пусть себе спит. Мы справимся без нее. Тут еще осталась вода, наклонись, я тебя умою.
   Диана с готовностью наклонила лицо над тазом, и теплая душистая ладонь отца уверенно и нежно умыла ее.
   - Теперь принеси свою одежду. Я помогу тебе.
   Через три минуты она уже вернулась с одеждой, а еще через десять была почти готова. Глядя в зеркало, она с горестным вздохом тряхнула своими длинными пышными волосами и сказала:
   - Вот уж с этим нам никогда не справиться!
   Граф улыбнулся и взял щетку для волос. Диана зажмурилась. Даже Каэтана никогда не могла причесать ее густые непослушные кудри так, чтобы не сделать больно! Но сейчас она почувствовала, что отец уверенной рукой придерживает прядь, которую расчесывает, и делает это аккуратно и бережно. Не прошло и пяти минут, как пышная шевелюра Дианы была усмирена и заплетена в две толстые шелковистые косы с веселыми колечками кудряшек на концах. Посмотрев в зеркало, девочка ахнула:
   - Откуда вы это умеете? - выдохнула она, во все глаза глядя на отца. Он рассмеялся ее изумлению.
   - Когда-то я был подмастерьем у цирюльника в Севилье. Правда, недолго.
   - Вы шутите?!.
   - Нет, это истинная правда. Можешь спросить у Санчо Роблеса - он тебе расскажет эту историю. А теперь поспешим - солнце поднимается. Море сейчас такое красивое...
   На лестнице они встретили Марселину с кувшинчиком сливок в руках. Она изумленно посмотрела на них и присела в поклоне перед графом.
   - Сеньор не будет пить кофе?
   - Позже, Марсела, - ответил он, вместо приветствия мимоходом погладив ее по круглой щечке. - Сеньора еще спит? Передай ей, что мы пошли на прогулку.
  
   Море и в самом деле было прекрасно в этот час. Золото бликов на воде переливалось и вспыхивало миллионами ослепительных искр. Сиреневое и розовое марево окутывало горизонт. Волны были синие-палевые вдалеке, и совершенно прозрачные, когда накатывались на берег, оставляя пенный след. Соленый запах моря и смолы смешивался с запахом жареной рыбы и дымком жаровен на набережной, где готовили и продавали только что пойманный улов. Торговцы всевозможными дарами моря предлагали свой товар, только сейчас выловленный из воды. Тут же в раскаленном песке над жаровнями смуглые люди в белых тюрбанах варили кофе в небольших медных сосудах с длинными ручками. Диана с любопытством оглядывалась по сторонам. Они как раз поравнялись с одной из таких жаровен. Чудесный аромат кофе заставил графа остановиться. Он кивнул продавцу-арабу, и тот моментально наполнил тонко смолотым кофейным порошком свою джезву, плеснул туда воды из высокого кувшина и быстро сунул ее в раскаленный песок. Через две или три минуты Диана увидела, как из сосуда медленно поднимается светло-коричневая пена. Продавец кофе в ту же секунду выхватил джезву из песка, быстро налил густую черную жидкость в маленькую чашечку, и подал графу. Потом влил в чашку несколько капель холодной воды из прозрачного сосуда, чтобы осела гуща. Питер с наслаждением вдохнул волшебный аромат и попробовал напиток.
   - Они знают какой-то секрет обжарки зерен, - проговорил он, обращаясь к дочери. - Великолепно!
   - Можно мне попробовать?
   - Попробуй, но вряд ли тебе понравиться, моя милая.
   Девочка осторожно попробовала напиток на язык.
   - Как горько!
   - Ну да, без сахара и сливок... А какой аромат!
   Диана тронула отца за руку и тихо спросила:
   - Почему эти люди носят свертки материи на голове?
   - Свертки?.. Тюрбан, чалма - ты права, это и в самом деле свертки ткани. По ним можно узнать, откуда человек родом, его положение и даже ремесло. А если мусульманин неожиданно умирал где-нибудь в пустыне или вдали от дома, его тело заворачивали в тот кусок ткани, что он носил на голове. Так что они каждую минуту готовы к смерти...
   Граф допил кофе и положил монету в раскрытую ладонь продавца. - Как называется этот сорт кофе? Откуда его привезли? - спросил он.
   - Аравия! - махнул продавец в сторону моря. Он наклонился и достал из мешка горсть зерен. - Ходейда! - он взял горсть из другого мешка. - А это - матари. Это все мокко, мессир! Мокко! - говорил продавец. Граф спрашивал еще что-то, а Диана тем временем наблюдала, как рядом мальчишка жарил над углями нанизанных на палочки креветок. Она тронула отца за руку и покосилась на румяно-розовых, уже готовых рачков.
   - Тебе и этого хочется попробовать? - спросил граф с улыбкой. - Я и сам бы не отказался от такого лакомства, моя дорогая.
   И они с аппетитом съели жареных креветок, сбрызнутых лимонным соком. Девочке казалось, что ничего вкуснее она никогда в жизни не ела!
   - А теперь посмотрим на корабли в порту. Я должен там кое с кем поговорить.
   Граф взял дочь за руку, и они пошли к причалам. Пройдя почти половину пути, он остановился, следя за маневрами одного отплывающего судна.
   - Смотри, вот ставит паруса красивый двухмачтовый корабль с красно-желтым флагом на мачте. Это бриг. Он идет в Испанию с курьерской почтой. Я тоже отправил с ним свои письма. Почему он задержался?.. И ветер благоприятный. Долго ли продержится такая хорошая погода... - граф был немного озабочен. Диана мечтательно проговорила:
   - Я хочу поплыть на таком корабле! Он как большая птица... А он сможет улететь на парусах, когда сильный ветер?
   Граф улыбнулся.
   - Он может лететь по волнам. Бриг - самый быстрый, поэтому на нем отправляют курьерскую почту. У него лишь один недостаток - он не может идти против ветра, потому что все паруса у него прямые, кроме одного. Видишь?
   Но девочка не очень интересовалась типом парусов этого прекрасного корабля, ее интересовало другое.
   - Когда вы поплывёте на таком корабле, вы возьмете меня с собой, отец?
   - Я пока никуда не собираюсь плыть, моя девочка. Но мы можем все вместе совершить небольшую морскую прогулку - может быть, завтра...
   Они подошли к одному причалу, где разгружалось торговое судно.
   - А куда мы идем? - спросила Диана.
   - Мы поднимемся на борт одной шхуны. Мне нужно поговорить с ее капитаном. А ты немного подождешь меня.
   ...Граф беседовал с капитаном итальянской шхуны "Роза" в его каюте, а непоседливая Диана оставалась на палубе, где сновали матросы. Она смотрела, как они работают, болтала с ними по-итальянски, ей даже позволили потрогать рулевое колесо и блестящий корабельный колокол-рынду, отмеряющий время. Она облазила вдоль и поперек всю палубу, любовалась морем, следила за крикливыми толстыми чайками, садящимися на мачты, и даже хотела попробовать влезь на ванты, но тут из каюты вышел отец и капитан, с которым они, прощаясь, обменялись рукопожатием.
   - Ты не соскучилась, дорогая?
   - Нет! Здесь так интересно! Я хотела бы пожить на таком корабле!
   - Наши вкусы совпадают, - улыбнулся граф. - Мне тоже нравиться жить на корабле.
   Когда они спустились на берег, Диана спросила:
   - А мы еще вернемся на "Розу"?
   - Да, когда захочешь. Теперь эта шхуна в нашем распоряжении, - рассеянно ответил граф.
   - Вы ее купили? - обрадовалась девочка.
   - О нет, просто нанял.
   Диана вздохнула, заметив, что отец погружен в свои мысли.
   - Ну вот, я теперь одна!
   Питер остановился и присел, чтобы заглянуть в глаза дочери.
   - Почему ты так говоришь? - спросил он.
   - Потому что ваши мысли далеко! - она надула губки.
   - Ничего не поделаешь, ты права, моя девочка. Извини. Еще несколько минут я могу себе позволить не думать о делах. - Он выпрямился, придержав шпагу. Диана повеселела и бодро заявила:
   - Мне хочется пить! Давайте зайдем туда, сеньор, - и она показала на двери кофейни неподалеку.
   - Хорошо, мадемуазель. Там, наверное, могут сделать тебе сок.
   Из дверей пахнуло ароматом сдобных булочек и шоколада. В кофейне было чисто и уютно. Молоденькая девушка в белом переднике с интересом посмотрела на красивого статного господина с прелестным ребенком. Они уселись за столик. К ним подошла пожилая хозяйка.
   - Что угодно мессиру? - спросила она на местном наречии.
   - Чашку шоколада, булочки и апельсиновый сок для мадемуазель, - ответил граф на том же языке.
   - Сию минуту, мессир!
   Хозяйка сама принесла заказ, выказывая тем самым свое почтение посетителю. Граф поговорил с ней, заказав еще шоколад и булочки в ту гостиницу, где они остановились. Диана спросила:
   - Почему они все тут называют вас "мессир"?
   - Это здесь обычное обращение, милая. Все равно что "сеньор", или "господин". На Юге так называли владетельных дворян. Они имели обширные земли и замки и были здесь хозяевами, не подчиняясь никому, даже королю. И люди почитали их, как своих сеньоров. Если обращение к королю во Франции - "сир", то здесь - "мессир" - "мой король", "мой сюзерен".
   - Тогда я тоже буду называть вас "мессир"!
   Граф улыбнулся.
   - Надеюсь, что когда-нибудь стану твоим другом, а не господином.
   - Вы и так мой друг, мессир граф, - заявила девочка. - Но и мой король тоже! Мне нравится это слово.
   - Хорошо, называй, как тебе будет угодно. Однако нам уже пора. Мама будет беспокоиться.
   - Но я же с вами, мессир!
  
   ...Маргарита была удивлена, когда услышала, что муж с дочерью рано утром отправились на прогулку, не сказав ей ни слова, не предупредив заранее. Но когда они не появились к завтраку, она не знала, что и думать.
  
   ...Диана, совершенно счастливая, щебетала без умолку, пока они шли до гостиницы. Она забегала по справа, то слева и заглядывала в лицо отцу, чтобы видеть его глаза, улыбающиеся ей. Граф только успевал придерживать шпагу, чтобы не зацепить ею девочку. Она двумя руками взялась за ее рукоятку.
   - Какая тяжелая! Вы никогда не выходите без шпаги? Наверное, это трудно, всегда носить ее с собой?
   - Я уже так привык, дорогая, что совсем не замечаю этой тяжести. А вот без нее - как будто чего-то не хватает!
   В гостиной их встретила расстроенная Марселина.
   - Донья Маргарита отказалась завтракать, хотя только что принесли свежие булочки и горячий шоколад.
   - Это мы ей послали из кофейни на набережной! - весело сказала Диана.- Я пойду, скажу маме, как это все вкусно!
   - Пойдем вместе, дорогая. Мы еще не пожелали маме доброго утра.
   Диана все-таки не выдержала и первая побежала к матери, начала взахлеб рассказывать ей об их утренней прогулке. Маргарита подняла глаза на входившего мужа.
   - Разумеется, сеньор может гулять, где сочтет нужным, но зачем таскать с собой ребенка?! - возмущенно проговорила она. - Это правда, что вы ели у уличных торговцев и сидели в портовой кофейне?
   Питер остановился, снимая перчатки и внимательно глядя на жену.
   - Не вижу тут ничего особенного.
   Он подошел, чтобы поцеловать ее руку, но она не позволила.
   - Вы считаете, сеньор, что вашей дочери подобает появляться в подобных местах? - продолжала она тем же раздраженным тоном. - Могу себе представить, что такое портовая таверна!
   Граф присел возле Дианы и весело посмотрел ей в глаза.
   - Правда, мы замечательно провели время, моя девочка?
   - О, конечно, мессир! - воскликнула она. - Было так интересно!
   Он слегка потрепал ее по щечке.
   - А теперь иди к себе, милая. Наверное, Каэтана заждалась тебя.
   Девочка кивнула и убежала. Ей было что рассказать своей няне.
   Питер встал и повернулся к жене. Он заговорил спокойным, мягким тоном, но она сразу почувствовала: то, что он хочет сказать - очень серьезно.
   - Маргарита, послушайте меня, моя дорогая. Если вы в чем-то не согласны со мной, скажите это, когда мы одни. Не стоит высказывать своего неудовольствия при дочери. Она что-то может понять неправильно, будет переживать любой разлад между нами... Она была так счастлива провести эти часы со мной - где угодно! Я так мало уделяю ей времени, а она растет, и ей уже никогда не будет шесть лет... Наша дочь не по годам рассудительна и умна, но кто ответит на все ее вопросы, кто объяснит ей суть вещей и событий, если не мы? До сих пор она жила в своем мирке, окруженная заботой и любовью, но этого ей уже мало! Если она не увидит и не узнает другой жизни вокруг, эта жизнь может преподнести ей не самые приятные сюрпризы.
   - Не слишком ли рано для нее?
   Его ответ прозвучал неожиданно:
   - Кто знает, что будет с нами завтра...
   - Вы меня пугаете. Что это значит?
   - Только то, что неисповедимы пути Господни. Но почему вам страшно, моя радость? Разве вас некому защитить? - и он улыбнулся ей. Потом бросил взгляд на накрытый к завтраку стол.
   - О, ваш шоколад остывает! Хорошо, что его принесли в керамическом кувшине, - и, открыв дверь в соседнюю комнату, позвал: - Марсела! Где же мой кофе? И скажи Жану, чтобы принес почту!
   Граф расстегнул перевязь и бросил ее на диван.
   - Вы позволите немного посидеть с вами, сеньора?
   - Какая неслыханная честь! - саркастически усмехнулась она. - Похоже, вы намерены это сделать и без моего разрешения! И заниматься делами, а не болтать со мной...
   - Маргарита, что случилось? Почему вы так злитесь на меня?
   - Нет, вам показалось, - но голос ее был холоден. Тут Марселина принесла кофе, а Жан - почту.
   Питер присел за стол и быстро просмотрел корреспонденцию, выбрав самое важное.
   - Откуда так много? - спросила графиня, кивнув на внушительную стопу газет и писем. - Ведь мы совсем недавно в Марселе - и уже все знают ваш адрес?
   - Мне удалось наладить эстафету - мою личную. Это бесперебойная связь с Парижем и Тулузой, куда стекается вся интересующая меня информация, а оттуда она приходит в любое место, где бы я ни находился - конечно, в пределах разумного. Это очень удобно.
   Он распечатал какую-то депешу и углубился в чтение. Но сосредоточиться ему не удавалось. Он чувствовал напряженность жены, ее дурное настроение. Что происходит с Маргаритой? Почему она стала так раздражительна? В последние дни она под предлогом недомогания или усталости закрывала перед ним дверь своей спальни. Впрочем, он и сам был в последнее время не в ладу с собой и предпочел заняться делами. Шейх Ракмаль и граф де Монтель в эти дни подписали взаимовыгодный договор, который включал в себя, помимо прочего, позволение графу поднимать на своих кораблях личный флаг шейха. Это было хорошим прикрытием на случай непредвиденных обстоятельств. Обстановка накаляется день ото дня, каждый день приходят тревожные известия из Италии и Фландрии... И теперь два его капера уже прибыли в Валенсию - скоро они будут в Марселе. Ему нужно повидать своих капитанов, чтобы дать им новые инструкции, поскольку англичане готовят целый флот, чтобы атаковать порты союзников...
   Питер отложил депешу - все равно он читал механически, не улавливая сути, и мысли его были далеко... Присутствие Маргариты волновало его, выводило из равновесия. Он не мог смотреть на нее равнодушно.
   Графиня, наконец, принялась за завтрак. Питер любовался ее грациозными движениями, изгибом стройной шеи, упоительной линией плеч и груди - и чувствовал, как горячая волна поднимается и затопляет его, сбивая дыхание и заставляя сердце учащенно биться. Это всегда было так, и так будет, потому что он до сих пор не мог насытиться этой восхитительной женщиной - его женой, его любовью... Он на секунду прикрыл глаза и постарался успокоиться.
   - Я не сказал еще о наших планах на вечер - проговорил он слегка севшим голосом. - Мы приглашены сегодня на ужин к вице-губернатору, графу де Гриньяну.
   - И вы до сих пор молчали?! - вскричала Маргарита. - У меня почти не остаётся времени приготовиться! Нужно привести в порядок платья - половина вещей еще не разобрано! Здесь все так неудобно и неприспособленно!
   - Вы недовольны вашими горничными? Придется сделать им внушение. Но не беспокойтесь, у нас есть еще время.
   Он поднялся, подошел к ней сзади и медленно погладил ее плечи.
   - Не волнуйтесь, сердце мое, я помогу вам с выбором туалета. Почему-то этим вечером я вижу вас в темно-голубом, в колье и диадеме из жемчуга, и обязательно - жемчужные браслеты. На вашей золотистой коже жемчуг выглядит великолепно! Вы будете подобны морской богине...
   Его руки становились все смелее. Он целовал ее волосы, едва сдерживая дыхание... Маргарита повела плечами и встала, отстраняясь.
   - Перестаньте, сейчас войдет служанка...
   Он обнял ее за талию и с улыбкой привлек к себе.
   - Я не могу престать, моя радость... Если вы боитесь служанки, тогда пойдемте в спальню.
   - Только не сейчас, нет! Уже полдень, я ничего не успею!
   - Мы все успеем, дорогая.
   - Нет, не сейчас! - она решительно высвободилась и привела в порядок лиф платья.
   У него кружилась голова от ее близости. Он готов был схватить ее в объятья, зацеловать, заласкать до полусмерти, сломить ее сопротивление... Но он не мог позволить себе такое.
   Прихватив корреспонденцию, он молча вышел из комнаты.
  
   Когда служанка убирала со стола, Марселина пришла ей помочь и заметила перевязь и шпагу графа на диване. Она тут же забыла о посуде. Девушка немедленно взяла вещи сеньора, чтобы отнести их в его комнаты. Графиня остановила ее.
   - Марсела, ты мне нужна. Вечером прием у губернатора, а мои туалеты еще не приведены в порядок. Скорее убери все это и возвращайся, чтобы заняться делами!
   - Да, сеньора!
   Девушка убежала, прижимая к груди приятно пахнущую кожей портупею...
  
   ...Марселина не появлялась уже более четверти часа, и Маргарита потеряла терпение. Она вышла в коридор с намерением найти свою камеристку и хорошенько отругать ее. Тут открылась дверь в кабинет графа и появилась Марсела - с пылающими щеками и сияющими глазами. Увидев графиню, она заметно смутилась и опустила глаза.
   - В чем дело, Марсела? - холодно спросила Маргарита. - Что ты делала там так долго?
   - Ничего... Просто сеньор граф говорил со мной.
   - О чем же это? Не похоже, чтобы сеньор отчитал тебя, как обещал!
   - Отчитал? а за что? Сеньор... говорил о многом... например, о том, что мне пора выходить замуж... - Марсела еще больше покраснела.
   - Мы после обсудим это! - воскликнула графиня холодно. - Займись, наконец, делами!
   И Маргарита решительно открыла дверь в кабинет мужа. Он стоял, склонившись над разложенной на столе картой, и что-то отмечал там карандашом.
   - Я вижу, вы заигрываете с Марселой, сударь? - с порога вскричала она. - На что это похоже?!
   Питер медленно выпрямился и бросил карандаш на стол. Потом повернулся к ней.
   - Если бы это и было так, что вас удивляет, сеньора? - спокойно произнес он без тени улыбки, и в его тоне звучал сарказм. - Если моя прелестная жена отказывает мне в простой ласке, пожалуй, скоро мне действительно придется воспользоваться услугами Марселы или кого-нибудь другого!
   Маргарита задохнулась от гнева. Никогда еще она не слышала от него таких речей! Она не могла найти слов, чтобы выразить свое негодование. Но он уже подходил, улыбаясь.
   - Ваше лицо уже все сказало мне, дорогая! Успокойтесь, прошу вас. Не стоит ссориться из-за того, чего нет. Простите мне мою резкость. Но все же подумайте над моими словами...
   - Я хочу, чтобы вы немедленно отправили Марселу обратно в Тулузу! Я не желаю ее видеть!
   Питер пожал плечами.
   - Воля ваша. Но как же вы будете обходиться без нее? Кто оденет и причешет вас лучше Марселы? Она умеет делать абсолютно все, поэтому-то я с самого начала и поручил ей заботу о вас, моя прелесть - и вы были довольны!
   Маргарита с досадой сверкнула на него глазами, развернулась и выбежала из кабинета.
   На этот раз Питер пошел за ней и застал ее рыдающей в спальне. Его даже немного испугали эти горькие, отчаянные слезы. Он осторожно обнял ее, шептал ей нежные слова, успокаивал, целовал ее холодные руки, мокрые глаза и щеки... Наконец она постепенно успокоилась, приникнув к его плечу, только иногда судорожно вздыхая. У него от боли разрывалось сердце. Неужели это он стал причиной ее страданий? Но что он сделал такого ужасного?..

*

  
   Все было исполнено, как пожелала сеньора графиня. Марселина была сослана на кухню, чтобы не показываться ей на глаза, другие служанки суетились, приводя в порядок и без того безупречно выглаженные белье и туалеты. Но с прической возникли проблемы. У сорокалетней Жаклин, заменившей Марселину, не было опыта создания изысканных причесок для вечера - она всё больше занималась отделкой белья. Промучившись полтора часа, она опустила руки. Маргарита со слезами на глазах попросила позвать графа.
   - А сеньора нет, - ответили ей. - Он сказал, что вернется часа через два.
   Этот ответ поверг юную графиню в полное отчаяние.
  
   Питер появился, как и обещал, через два часа, когда до назначенного приема оставалось совсем немного времени.
   Увидев в коридоре заплаканную Жаклин, он сразу все понял.
   Маргарита встретила его с отрешенным горестным спокойствием.
   - Я никуда не еду.
   - Посмотрите, что я вам принес, - проговорил Питер, подходя. Он положил перед ней бархатный фермуар и открыл его. На черном атласе переливался великолепный жемчужный гарнитур с вкраплениями бриллиантовых искр, вспыхивающих в угасающем солнечном свете.
   Не сразу, но все же ее глаза залучились от удовольствия.
   - Вам нравиться? - спросил Питер.
   - О, да! конечно! - воскликнула она, поворачиваясь к зеркалу, чтобы примерить убор. Питер склонился, чтобы застегнуть ей колье, и по пути запечатлел нежный поцелуй на ее обнаженном плече.
   Уложить роскошные волосы Маргариты в простую, но изысканную прическу не составило для него большого труда. Пожалуй, он даже получал удовольствие от этого, как ваятель и художник. Он наслаждался ее красотой.
   - Сеньор, вы просто волшебник, - сияла Маргарита. - Так легко, будто играючи, у вас все это выходит! Ваши руки - просто чудо...
   -Увы, моя прелесть, я не смогу стать вашей камеристкой, - шутил он, подавая ей перчатки. - Кто же тогда займется моими делами?
  
   ...Чета де Монтель, как всегда, произвела впечатление. Неотразимая прелесть юной графини, учтивость и обаяние ее мужа привлекали симпатии как мужской, так и женской половины достойного собрания марсельского высшего общества. Молодые офицеры марсельского гарнизона, и не только они, соревновались в галантности, чтобы добиться улыбки и благосклонного взгляда юной графини де Монтель. Тем более что ее муж почти весь вечер был занят серьезной беседой с вице-губернатором графом де Гриньяном. Они говорили о политике - что может быть важнее! - и отвлекались только на время ужина и карточной игры, да и то разговор постоянно возвращался к недавним событиям войны и восстания камизаров. Между делом граф де Монтель выиграл у губернатора изрядную сумму, показав себя искусным игроком, которому неизменно сопутствует удача.
   Дамы, присутствовавшие на приеме, показались Маргарите слишком заурядными и неинтересными. Она даже не запомнила их имен и лиц. Ей нравилось внимание мужчин, она получала удовольствие от комплиментов и восхищенных взглядов, обращенных на нее, но держалась с достоинством и простотой, достойной королевы.
   Каково же было ее удивление, когда, вернувшись в гостиницу поздно вечером, муж в разговоре упомянул об одной из дам с одобрением и явным интересом. Он заметил, что у госпожи де Круа, жены начальника гарнизона, доброе сердце и хороший вкус.. Оказывается, ее муж был занят не только политикой и карточной игрой!
   - Странно, как это вы успели заменить? - проговорила Маргарита. - Я не припомню в этой даме ничего особенного.
   - Зато вы прекрасно заметили восторженные глаза лейтенанта де Торнеля и шевалье д`Анье, - с улыбкой сказал Питер, снимая перчатки. - И еще некоторых господ, вившихся возле вас весь вечер. А с моей стороны было бы непростительно не заметить столь же заинтересованные взгляды, обращенные на меня.
   - Вот как! В таком случае, мы квиты. Но меня удивляет, как это вы сразу запоминаете имена всех этих господ?
   - Приходится запоминать имена своих возможных соперников.
   - И имена всех дам, тающих от вашего взгляда?
   - Непременно!
   Маргарита рассмеялась. Теперь она была не в том настроении, чтобы сердиться на мужа. Ее глаза сияли, щеки покрылись нежным румянцем, она сама потянулась к мужу, чтобы спрятать разгоряченное лицо у него на груди. Он с улыбкой обнял ее и неспеша стал распускать шнуровку ее корсажа, покрывая поцелуями ее лицо и волосы.
   И тут в дверь постучали. Граф со вздохом разжал объятия и открыл дверь. Посыльный передал ему запечатанную записку.
   - Что там? - спросила Маргарита встревожено.
   Питер прочел, поднес записку к свече и поджег уголок.
   - Завтра вечером здесь будет граф де Фонтенак, - ответил он. Дождавшись, когда пламя охватило бумагу, он бросил ее в пепельницу на столе. - Вероятно, что-то случилось, - тихо проговорил он и задумался. Через минуту Питер снова надевал только что снятые перчатки.
   - Вы уходите?! - изумилась Маргарита. - Второй час ночи!
   - Я ненадолго. Но не ждите меня, моя радость. Вы, наверное, устали сегодня.
   - Ничего подобного. Мне даже спать не хочется!
   - Но мне нужно уйти, к сожалению. Завтра я хотел предложить вам небольшую морскую прогулку, пока стоит хорошая погода. Я обещал Диане, она будет просто счастлива...
   Он поцеловал ее еще раз, взял шляпу и вышел. Маргарита еле сдерживала сладкую дрожь. Она еще чувствовала его горячие губы на своем лице и тонкий терпкий аромат его духов, от которых кружилась голова... Ну какое дело могло быть настолько важным, чтобы он покинул ее именно теперь? И ненадолго - это сколько? Час? два? или три?.. Когда только он спит?!
   Молодая женщина готова была расплакаться от досады...
  
   Маргарита решила дождаться мужа. Она чувствовала тоску и тревогу, ее томило непонятное волнение. В последнее время резкие смены ее настроения и нервозность ее саму удивляли. Наверное, потому, что ей не дает покоя подспудное недовольство, ревность к его бесконечным делам, его постоянным разъездам и длительным отлучкам. Конечно, Питер окружает ее вниманием, но ей хотелось чего-то большего! Чего - она и сама не знала...
   Служанка помогла ей раздеться, путаясь в крючках и завязках, а Маргарита вспоминала, когда порой ее муж сам раздевал ее, превращая эту утомительную процедуру в восхитительную любовную игру. Она помнила, сколько фантазии, нежности и любви было в каждом его жесте, в каждом движении, как щедро он дарил ей все богатство своей души...
   Графиня отослала служанку спать, а сама прошла в комнаты мужа. Спальня и кабинет соединялись общей дверью - граф всегда так устраивал свои апартаменты. Маргарита решила скоротать время с книгой в его спальне, чтобы не пропустить момент, когда он вернется. Но читать она не могла, мысли не давали покоя. Она погасила свечи и легла, чтобы успокоиться и неспеша подумать.
   ...Её разбудил негромкий разговор в кабинете мужа. Отчетливо слышался женский голос, показавшийся знакомым. Маргарита села и прислушалась. Женщина говорила:
   - Я приехала в Тулузу, чтобы увидеть вас, граф. Такой утомительный путь! Но меня ждало разочарование. Я последовала за вами в Марсель и вот наконец-то вас нашла! Это легко было сделать - кажется, здесь все вас уже знают. Так что я не зря проделала трехнедельный путь из Парижа.
   - На это были особые причины, маркиза?
   - Да, и вы прекрасно знаете какие, - дама немного помолчала. Она явно волновалась.
   - Я не могу оставаться в Париже! - с отчаянием продолжала она. - Для меня он превратился в тюрьму, в бесплодную пустыню, когда вы уехали. Меня утешали одни лишь воспоминания... Помните, сколько лет мы с вами знакомы? Никогда не забуду, как впервые увидела дерзкого черноволосого юношу, вскакивающего на подножку нашей кареты... Вам тогда едва минуло семнадцать, и ваша улыбка освещала все вокруг, как солнце! Ваши глаза по-мальчишески сияли, но уже тогда вы были настоящим мужчиной, на которого можно положиться и найти защиту от врагов. Мы с госпожой де Келюс поняли это сразу и просили вас об услуге. Вы рисковали жизнью, не задумавшись ни на минуту! Уже тогда вы были рыцарем, шевалье де Лоретто!.. Сколько лет прошло...
   Маргарита, стараясь унять нервную дрожь, осторожно подошла к неплотно закрытой двери и замерла. Ей не видно было говорящих, они стояли в стороне. Послышался голос графа, звучавший с едва заметной мягкой иронией:
   - Маркиза, я не совсем улавливаю нити ваших воспоминаний. Вы проделали такой путь, чтобы вспомнить со мной прошлое? просить моей помощи? защиты? Что случилось?
   - Только то, о чем вы давно знаете, граф. Каждая наша встреча для меня - как глоток свежего воздуха в душной тюрьме, где я вынуждена жить... Я рассталась с мужем. Я больше не в силах его выносить. Вы знаете, почему? Не потому даже, что он презирает женщин и отдает предпочтение мужчинам. Мне это уже безразлично. Но я никак не могу забыть тот вечер у герцогини Менской, когда мне сделалось дурно, а вы помогли мне... Я помню, как вы подхватили меня на руки - так легко, как ребенка, и уложили куда-то, потом открыли окно, и желтые листья из сада влетали в комнату, и ветер задувал свечи... Я сохранила ваш платок, которым вы осушили мои слезы. Мне кажется, он все еще хранит аромат ваших духов... Вы утешили меня, облегчили мою боль - не физическую, но душевную... Не могу забыть ваши чудесные руки... Вы не просто подарили мне наслаждение - вы подарили мне частицу вашей щедрой души и этим будто воскресили меня!
   - Я хотел вас успокоить - и только. Ничего больше! Не надо воображать себе то, чего нет, дорогая.
   - Не будьте жестоки! Я же знаю, какой вы на самом деле! У вас огромное сердце, способное вместить бездну любви... Ваша душа слишком велика и щедра, чтобы не откликнуться на призыв отчаяния! Помогите мне, Питер, я знаю, как вы умеете любить. Неужели теперь вы стали другим? Я помню вашу ласку, ваши восхитительные руки...
   - Довольно, Диана, перестаньте! - в его тоне послышалась досада. Потом он устало вздохнул. - Не заставляйте меня чувствовать себя чудовищем. Чего вы хотите?
   - Чего?! А вы не догадываетесь? О, это невозможно! - она готова была разрыдаться. - Вы желаете услышать от меня признание? Я люблю вас! Это как болезнь, наваждение, я ничего с этим не могу поделать! я не знаю, что делать, не знаю!..
   - В таком случае, что вы хотите, чтобы сделал я? - печально усмехнулся граф.
   Маргариту бросило в жар. В ней уже давно кипел гнев. Она резко распахнула дверь.
   - Вы ничего не сделаете, сеньор! Потому что вы - мой муж!
   Она стояла на пороге в белом кружевном пеньюаре, с гордо откинутой головой и гневно сверкающими черными глазами. Маркиза де Лафоре истерически воскликнула:
   - Ах, вот оно что! Теперь мне понятна ваша холодность, милый граф!
   Питер даже не пошевелился. Он стоял, опираясь на спинку кресла, что находилось между ним и маркизой. Он выбрал такую позицию, чтобы даме невозможно было приблизиться к нему вплотную. Граф спокойно смотрел на жену, и уголки его губ подрагивали в восхищенной улыбке. Де Лафоре стремительно подошла к Маргарите, оглядывая ее с головы до ног.
   - Что тут скажешь - вы чертовски хороши, графиня де Монтель! А уж без одежды и подавно...
   Питер не дал ей продолжить:
   - Остановитесь, маркиза! Одно только резкое слово - и наши с вами дружеские отношения будут испорчены.
   - Не беспокойтесь, дорогой граф, я не собираюсь оскорблять вашу жену. Я только хочу понять, каким это чудом ей удалось завладеть вашим сердцем? Что необыкновенного вы в ней нашли? Графиня восхитительна - никто не спорит. Но должно же быть что-то еще, что заставило вас выбрать именно ее?! Или вы тогда совершенно потеряли голову от любви и не видели всего остального? Какие сокровища души она подарила вам вместе со своим роскошным телом?
   - Надеюсь, я не обязан отвечать, как на исповеди? - насмешливо спросил граф. - С какой стати я должен отчитываться перед вами? Успокойтесь, маркиза. Будет лучше, если я провожу вас, - и он подал ей руку.
   - Нет! - воскликнула Маргарита. - Вы никуда не пойдете, сударь!
   Он с недоумением вскинул бровь.
   - Вы мне приказываете, сеньора?
   Маргарита молча опустила глаза. Питер открыл дверь перед маркизой и вышел вслед за ней.
  
   Когда он возвратился, Маргарита задала единственный вопрос:
   - Вы знали, что я в вашей спальне?
   - Нет, конечно. Диана ждала меня внизу, я даже не успел переодеться... Будьте к ней снисходительны, моя дорогая, и простите, если вам пришлось пережить несколько неприятных минут, выслушивая ее откровения. Несчастная женщина!.. Ваше появление было весьма эффектно, а главное - вовремя! Еще немного, и я бы не выдержал.
   - Что это означает? - Маргарита быстро выпрямилась и застыла, не глядя на мужа. Она сидела в том самом кресле, что разделяло графа и маркизу де Лафоре. - Вы хотите сказать, что уступили бы ее мольбам?
   Питер присел на подлокотник кресла возле нее и печально улыбнулся.
   - Во всяком случае, мне хотелось как-то ее утешить. У меня сердце разрывалось от сострадания. Я всегда относился к Диане с симпатией, но после ее необъяснимого замужества она вызывала просто жалость. Прекрасная женщина, наделенная пылкой, нежной душой, наследница всех талантов ее знаменитой бабушки, маркизы де Рамбуйе - и вымаливает любовь, как милостыню... Какая незавидная судьба! Если бы мне довелось оказаться на ее месте - да я, наверное, лучше бы застрелился!
   Маргарита вздрогнула и посмотрела на мужа. Он был расстроен. Помолчав немного, он взял ее руку и сжал в своей.
   - Мы не ценим своего счастья, любовь моя. Жизнь бывает так жестока и непредсказуема, нужно пользоваться каждым ее моментом, а мы понапрасну теряем время на какие-то мелочи. Я не раз говорил вам это и не устану повторять!..
  

Морская прогулка

  
   Нанятая графом двухмачтовая шхуна "Роза" была легка, изящна и маневренна. Он выбрал ее из всех других и познакомился с ее капитаном Антонио Кордиано, уроженцем Генуи, чтобы понять, сможет ли этот человек выполнить работу, которую хотел поручить ему Питер. Работа была, прямо сказать, опасная, но "Роза" как нельзя лучше для нее подходила. Речь шла о разведке. Сейчас, когда английские каперы и эскадра адмирала Шоувеля уже почти блокировали их северо-западные порты и просто душили Юг постоянными нападениями на французские и испанские торговые суда, нарушая снабжение по морю, разведка в этих водах требовала известной смелости и умения. Но капитан Кордиано, похоже, только обрадовался такой работе. Занятие ловлей губок и кораллов, мелкая торговля и контрабанда - это было не менее рискованно, однако приносило так мало дохода!
   Сначала Питер, поднявшись на борт, предложил капитану дойти до Тулона. Он хотел посмотреть на команду и судно в деле. Оставшись вполне удовлетворенным тем, что увидел, граф заключил контракт с капитаном Кордиано и приказал ему быть готовым в любой момент выйти в море.
   Питер не случайно отправился в Тулон. Там стояла королевская эскадра адмирала де Шато-Рено, и графу необходимо было увидеть адмирала.
   Представившись, Питер передал маркизу де Шато-Рено такое же донесение, что отправил кардиналу Альберони и графу Тулузскому. Сухие сведения о количестве и классе заложенных Англией кораблей на верфях Портсмута, перевооружение действующих кораблей более мощными и современными орудиями и - самое главное - это недавно полученные им сведения о плане захвата Кадиса, Гибралтара, Тулона и еще нескольких портов на юге. Лондонское Адмиралтейство отдало тайный приказ об этом адмиралу Джорджу Руку, и тот к весне мог собрать флот, состоящий, по меньшей мере, из ста кораблей, не считая судов и транспортов союзной Голландии.
   - Вот поэтому-то я и осмелился нанести вам визит, господин адмирал. Слава богу, у наших противников нет уже такого великого адмирала, каким был Рюйтер, но и Рук доставил нашему флоту немало неприятностей, - говорил граф де Монтель, непринужденно опираясь на золоченые поручни полуюта адмиральского флагмана, где принял его Шато-Рено. - Тревогу вызывает то, что у нас меньше трехдечных и линейных кораблей, чем у союзников, и они старой постройки, - говорил граф. - Самому мощному из них, "Руаяль Луи", кажется, уже более тридцати лет! А новые так быстро приходят в негодность, что срок их службы не более десяти-пятнадцати лет. Я видел, например, "Солей руаяль" - его блистательный внешний вид может обмануть кого угодно, но только не моряка - он настолько прогнил, что не выдержит и мало-мальски крепкого шторма или нескольких залпов всех его ста десяти пушек.
   - Пожалуй, вы правы... - Шато-Рено слушал в глубокой задумчивости.
   Когда после обмена официальными фразами адмирал узнал, кто такой этот высокий молодой человек, державшийся так уверенно и непринужденно, он был удивлен. Граф де Монтель явился к нему приватно, даже без парика и мундира, в изящном камзоле кремового бархата и такого же цвета модной шляпе с золотым аграфом, в высоких светлых сапогах и шпагой на дорогой перевязи. Он как будто вышел на прогулку в Люксембургский сад, но прибыл сюда, чтобы поговорить о надвигающейся угрозе со стороны англичан и голландцев. И когда он заговорил, Шато-Рено понял, с кем имеет дело.
   - В конце июля мне довелось побывать в Лондоне и на верфях Портсмута. То, что я там узнал и увидел, заставило меня утвердиться в мысли, что Англия в конечном итоге добьется того, к чему она стремится - завладеть Средиземным морем, - говорил граф. - Может быть, это произойдет не сегодня, но через год, два или три - несомненно. Чтобы помешать этому, нам следует собрать все наши силы, все без исключения, не пренебрегая даже тем малым, чем располагаю я. В моем распоряжении два военных корабля, которые несут в общей сложности девяносто шесть тяжелых орудий - трехдечный шестидесятипушечный фрегат "Эсперанса" и корвет "Сан-Антонио" с тридцатью шестью пушками на борту. Сейчас они вышли из Валенсии, где пополняли запасы воды и продовольствия, и через несколько дней будут в Марселе. Они, возможно, будут нуждаться в небольшом ремонте после перехода из Бордо и стычек с англичанами, но к весне я готов предоставить их в ваше распоряжение, если обстоятельства того потребуют.
   Адмирал де Шато-Рено изумленно молчал. Этот молодой человек с гордой осанкой, носивший свой плащ с таким изяществом, как, пожалуй, не умел его носить ни один придворный в Версале - потому что там теперь осталось очень мало подлинных дворян - все больше финансисты, отпрыски Кольбера и иезуиты. И при этом граф говорил со знанием дела и непритворной озабоченностью человека, понимающего истинное положение вещей. Маркиз очнулся от своей задумчивости.
   - Я не ослышался? Боевые корабли? у вас, господин граф?
   - Ваше удивление вполне понятно, господин маркиз. Некоторые дворяне заключают договоры с пиратами, снаряжают их корабли на свои деньги и получают свою долю прибыли, но в моем случае дело обстоит не так. Некоторое время я жил в Вест-Индии, где совсем мальчишкой учился морскому делу. У меня были хорошие учителя, господин маркиз, в том числе знаменитый Жан Бар, который в те времена не был еще адмиралом, но всегда был талантливым стратегом и тактиком морских баталий. К тому же, как вам известно, он служил в свое время под командой великого Рюйтера, а это само по себе говорит о многом. Так вот, мне с друзьями удалось хитростью завладеть тридцатишестипушечным английским корветом, трюмы которого были набиты живым товаром. Это были французские военнопленные, которых англичане везли в качестве рабов в свои колонии. После освобождения часть этих людей составила команду корвета "Сан-Антонио". А второй корабль, пиратский, был захвачен этой командой в качестве приза в одном из боев у побережья Туниса. Я оформил каперское свидетельство, и до последнего времени эти корабли действовали против англичан у берегов Испании. К сожалению, я не командую своими судами лично - мне поручены дела иного рода...
   - С которыми, как я вижу, вы блестяще справляетесь, господин граф. Только один вопрос, если позволите: господину Поншартрену и графу Тулузскому, известны те факты, что изложены в вашем донесении? - спросил адмирал, все более удивляясь той простоте, даже обыденности, с которой говорил с ним этот молодой человек о вещах, по поводу которых нужно было срочно созывать военный совет.
   - Разумеется, - коротко отвечал граф. - Я сообщил им это еще два месяца назад. Сразу же после этого в Бресте было заложено еще девять линейных кораблей. Но, увы, все равно недостаточно... Пока радует только одно - блестящие действия наших каперов. Граф де Форбен в Адриатическом проливе практически блокировал поставки армии принца Савойского. Каперы порой наносят больше вреда неприятелю, чем королевский флот - следует это признать, не так ли, господин маркиз?
   Они проговорили довольно долго. Де Шато-Рено неожиданно для себя обнаружил, что ему приятно беседовать с графом де Монтель. Маркиз с удовольствием заметил, что тот понимает политическую обстановку практически так же, как и он сам, то есть реально, без всяких иллюзий и заблуждений. Но смотрит на вещи гораздо шире и свободнее, и это не смотря на свою молодость. Сразу видно разум, не стесненный никаким давлением, никакими приказами сверху!
   В конце беседы де Шато-Рено будто бы в шутку предложил графу по примеру некоторых дворян-французов, которые перешли в неприятельский лагерь императора Леопольда, перейти на службу Франции.
   - Это не будет изменой, граф, - улыбался маркиз де Шато-Рено. - Ведь мы же союзники! Мне нужны офицеры на высшие командные должности. Я дам вам возможность проявить себя в первом же походе - это будет совсем скоро.
   Граф учтиво поклонился.
   - Благодарю, господин маркиз, ваше предложение весьма привлекательно, однако у меня есть определенные обязательства, которые я не могу не вы полнить. Но всегда к вашим услугам, если того потребуют обстоятельства.

*

   ... Мягкое осеннее солнце приятно грело, а не палило, как летом. Шхуна "Роза" уже довольно давно вышла из Марселя и двигалась на юг - юго-восток. Ветер на палубе показался Маргарите даже слишком прохладным, и она плотнее закуталась в легкий плащ. Но Питер с наслаждением подставлял лицо ветру и весело отвечал на вопросы дочери, которую интересовало абсолютно все!
   - Почему вы выбрали именно этот корабль, мессир? - спрашивала она. - А мне больше понравился тот, что мы видели - с такими большими красивыми парусами, бриг.
   - Бриг очень красив, он легкий и быстрый, но его паруса не приспособлены идти против ветра, я тебе говорил. А эта шхуна может плыть против ветра достаточно быстро, и у нее на борту есть двадцать пушек, чтобы защищаться, если вдруг кто-то захочет на нас напасть.
   - Пираты? - глаза девочки округлились, но горели от восторга.
   - Надеюсь, нам повезет, и мы не встретим пиратов, - улыбнулся граф.
   - А что это за большое бревно сзади? Из-за него последний парус стоит криво, а не прямо!
   - Это не бревно, моя дорогая, а рей, топсель, - смеялся граф. - На нем укреплен косой парус. Все здесь стоит правильно, моя девочка, и на своих местах.
   - Почему здесь так много разных веревок?
   - Чтобы удерживать мачты и управлять парусами. Они имеют разные названия, но только не веревки! а тросы, ванты, фалы, шкоты и прочее - это такелаж.
   - Такелаж...красивое слово! А можно посмотреть в вашу трубу?
   - Посмотри. Но это тоже нужно уметь, иначе ты ничего не увидишь, кроме неба. Я тебе покажу...
   Он присел рядом с ней, чтобы настроить подзорную трубу под угол зрения девочки.
   - Левее, видишь? Там за нами плывут дельфины.
   Диана завопила от восторга, увидев в окуляре трубы - так близко! - черные блестящие спины дельфинов, выныривающих из воды.
   - Осторожно, моя милая, не урони мою трубу! - смеялся Питер, подхватывая дочь на руки. - Если она разобьется, такую же хорошую мне вряд ли удастся быстро найти!
   Маргарита смотрела на мужа и дочь с каким-то необычным чувством. Будто она ревновала его к ней, а ее к нему! Ей самой такое казалось странным. Но они были так поглощены друг другом, что совсем не замечали ее! Графиня не совсем уютно чувствовала себя на палубе, ее слегка укачивало и знобило, она куталась в плащ. Однако напрасно она думала, что Питер забыл о ней. Опустив дочь на палубу, он взял ее за руку и подошел к жене, обнял, укрыв полой своего плаща.
   - Вы совсем продрогли, душа моя? Может быть, спуститесь вниз? Мы скоро поворачиваем обратно. Вижу, эта прогулка не доставляет вам удовольствия.
   - Зато вы с Дианой просто светитесь от удовольствия! - улыбнулась Маргарита, сразу почувствовавшая себя лучше в теплых объятиях мужа. - Вот уж поистине она ваша дочь! - А про себя подумала: "Ей бы родиться мальчиком!.."
   Вдруг сверху раздался крик марсового:
   - На траверзе англичане! Вижу пятнадцать вымпелов!
   Граф тут же взлетел на мостик и стал рассматривать корабли в подзорную трубу. Рядом капитан Кордиано ждал его распоряжений. Маргарита, взяв Диану за руку, поднялась к мужу.
   - Какие будут приказания, синьор? - спросил Кордиано.
   - Женщин и детей - вниз, - сказал граф спокойно, но твердо.
   - Питер, они же далеко!
   - Посмотри, - он протянул ей подзорную трубу. Маргарите сначала не удавалось поймать в поле зрения хоть что-нибудь, потом она увидела нагромождение надутых серых парусов и снастей, и вдруг - она даже немного отшатнулась от неожиданности - перед ней вырос огромный трехярусный корпус корабля размером с четырехэтажный дом.
   - Это часть эскадры Шоувеля, - сказал граф. - Пять кораблей, четыре транспорта и шесть судов сопровождения. Они идут в направлении норд-ост...Скорее всего, в Ниццу, чтобы поддержать наступление Савойского... Так вот, моя дорогая, достаточно одного только их бортового залпа, чтобы пустить нас ко дну. Хотя вряд ли они станут обращать внимание на такую мелочь, но, тем не менее, вам лучше спуститься вниз.
   - В каюте гораздо страшнее!
   - Зато безопаснее. Я не буду повторять в третий раз.
   Маргарита взяла Диану за руку и спустилась в каюту. "Интересно, что бы он сделал, если бы я не подчинилась?" - подумала она. - "Да я и не посмела бы его ослушаться ..."
   Граф негромко сказал капитану Кордиано:
   - Спускаться по ветру, поднять все паруса.
   Капитан тотчас передал приказ марсовым, и шхуна пришла в движение. Питер продолжал следить за английскими кораблями.
   - Низкая осадка... Их трюмы забиты боеприпасами, продовольствием и солдатами десанта. Не позавидуешь маршалу де Тесси, командующему альпийской армией, если они достигнут цели... Эскадра Шато-Рено уже два дня как вышла им навстречу - англичане где-то задержались. Видите их легкие повреждения, капитан? Был бой, но со слабым противником. Неужели Шато-Рено их не встретил? Что же случилось, черт возьми?!
   "Роза" сделала поворот оверштаг и понеслась по ветру, удаляясь от грозных кораблей.
  

*

   Граф де Фонтенак встретился с Питером в таверне гостиницы, где они остановились. За бутылкой хорошего вина они поговорили немного, и де Фонтенак наконец произнес опечаленно:
   - У меня неприятные новости, друг мой. Стало известно, что из королевской тюрьмы д"Юссона и де Рогана перевели в один из укрепленных монастырей, а куда именно - неизвестно. За них взялись иезуиты и инквизиция. Помимо обвинений в связях с восставшими, святые отцы решили добиться их признания в приверженности альбигойской ереси. А это гораздо более тяжкое обвинение. Вы понимаете, что им грозит?
   - Им грозит костер.
   - Да... Но я не вижу, что можно сделать. И мы не сможем им помочь, даже если навлечем на себя те же подозрения! Если они во всем признаются, будет только хуже, вам это известно.
   Питер, помрачнев, задумался.
   - Остается одно - устроить им побег, - сказал он, уже прикидывая, как осуществить свое намерение
   - Трудно и вообразить такое! Пожалуй, это совершенно невозможно, мой друг. Я даже не знаю, где именно их теперь содержат.
   - Ну, это самое простое, что можно узнать. Только нужно немного времени.
   - Я, конечно, понимаю ваше стремление им помочь, граф, но, вы думаете, зачем я так спешно хотел встретиться с вами? Вам ведь тоже грозит опасность! Всем известно, какими методами инквизиторы способны добиться признания в "грехе". А под пытками каждый может быть сломлен, даже очень мужественный человек... Мы с графиней де Фуа решили уехать и провести осень и зиму в каком-нибудь тихом уголке Европы. Тем более что Прованс пылает, я со дня на день жду появления в своем поместье вооруженных грабителей-камизаров. А к весне, может быть, все успокоится...
   - К весне, думается мне, все только начнется. Восстание находит поддержку среди наших противников. Насколько мне известно, главари камизаров вступили в тайные переговоры с Савойским и его генералами. И английские протестанты тоже их поддерживают. Англичане прислали сюда свою эскадру с продовольствием и боеприпасами. Для армии принца Евгения - и для восставших. И уж во всяком случае, они получают огромную моральную поддержку от всех протестантов Европы... Как бы я хотел сейчас выйти в море с адмиралом Шато-Рено, чтобы помешать эскадре Шоувеля! Но, увы, это лишь мечты. Надо подумать, как помочь де Рогану и д"Юссону.
   - Питер, лучше подумайте об опасности, которая угрожает вам! Ваше благородное стремление вполне понятно - в ваши годы я тоже был готов сражаться со всем миром. Счастливое время - молодость! - вздохнул де Фонтенак. - Вашей энергии, мой дорогой, можно только позавидовать! Без сомнения, вы найдете способ хотя бы попробовать освободить друзей. Но вы понимаете, что это может повлечь за собой?
   - Вполне. Тем не менее, вы же не думаете, что можно забыть о них? Я до сих пор был уверен, что их обвиняют только в связях с камизарами. А поскольку они не имеют к ним ни малейшего отношения, их адвокаты легко могут доказать это. Но если дело оборачивается таким образом... Одним словом, я подумаю, что можно сделать.
   - И подумайте еще о том, каково будет вашей юной жене, если с вами что-нибудь случится. Думается мне - как ни парадоксально это звучит - для вас действительно лучше быть сейчас в море и сражаться с англичанами. Это было бы лучшим выходом! Хотя меня всегда удивляло, что вы готовы воевать со своими соотечественниками...
   - Я однажды сделал свой выбор.
   - Мне казалось, что только потому вы приняли испанское подданство, что смертельно влюбились и хотели жениться - и вам поставили такое условие. Разве нет?
   - Да, - Питер слегка пожал плечами. - Но что сделано - то сделано. Однако я в лучшем положении, потому что ненависть не разъедает мне душу. А ведь в Европе все ненавидят друг друга. Французы - англичан, англичане - французов, испанцы - и англичан, и французов, а те отвечают им взаимностью. Уж испанцев-то ненавидят, пожалуй, все без исключения!
   - К счастью, вы не испанец. Хотя и англичанином вас назвать трудно. Вы - дитя Европы, и вобрали в себя все самое достойное, чем европейцы могут гордиться.
   - По крайней мере, полагаю, что, будучи на испанской службе, до сих пор я не причинил заметного ущерба своей настоящей родине. Конечно, всегда приходится искать компромисс...
   - Главное, чтобы вы не вступили в конфликт с самим собой - в вашем возрасте такое часто случается. А мне теперь хочется только покоя, друг мой... Но я приехал специально, чтобы предостеречь вас. И склонить к тому, чтобы вы последовали нашему примеру и уехали отсюда.
   - У меня самого была такая мысль, граф. Однако где в мире можно найти спокойное и безопасное место? Даже в Америке теперь иезуитов больше на количество населения, чем где-либо в Европе! Их задача - обращать индейцев, но на самом деле они главенствуют во всем. Им подчиняются сильные мира сего, потому что, как вам известно, орден Иисуса и был создан для обуздания власти и гордыни королей.
   - Да, иезуиты давно вмешиваются во всё, негласно руководят всем... Вот потому я и призываю вас, друг мой - будьте предельно осторожны! Ведь вы уже очень давно находитесь под их неусыпным наблюдением.
   - Благодарю за ваше искреннее беспокойство, граф. Но надеюсь, именно из-за давности нашего с ними знакомства они не станут рубить сплеча, поскольку у них остались еще некоторые вопросы ко мне.
   - Я предупредил вас, а остальное решайте сами. Что же касается места, где можно было бы укрыться от их назойливого внимания, если дело зайдет далеко и к весне ничего не образуется... Мы с графиней де Фуа выбрала местечко неподалеку от Бастии.
   - Корсика? - изумился Питер. - Поистине дикие места.
   - Согласен. Однако весной и в начале лета пожить в таком месте, на природе, бывает даже приятно. Графиня приглашает вас и донью Маргариту посетить нас там. Мы замечательно проведем время, уверяю вас.
   - О, не сомневаюсь! Маргарита обожает ваше общество и будет просто счастлива. Мы обязательно навестим вас там.

*

   ...Маргарита стояла у окна и задумчиво смотрела на залив. Солнце миновало зенит и клонилось к западу.
   - Сегодня вы никуда больше не пойдете? - спросила она мужа.
   - Вечером, позднее, мне нужно будет посетить одну особу... которая знает здесь всё и обо всех.
   - А... маркиза де Лафоре уехала?
   - Да.
   - Мы надолго здесь задержимся?
   - До прихода моих кораблей. Может быть, еще неделю, чтобы закончить все дела... Вы скучаете, душа моя?
   - Даже не знаю.... Конечно, здешнее общество нельзя сравнить с парижским, но некоторое своеобразие этих господ бывает занимательно. Если бы еще не эти постоянные разговоры о войне!.. Кажется, головы мужчин заняты только этим!
   - Ничего не поделаешь, моя дорогая. Однако южане всегда отличались особым вниманием к прекрасным дамам, даже невзирая на войну. Так что будьте осторожны! - с улыбкой проговорил Питер. Он подошел к ней сзади, обнял за талию и, едва касаясь губам, стал целовать нежные завитки волос на ее стройной смуглой шее. Она прикрыла глаза от удовольствия. Но вдруг сделала грациозное движение в сторону и повернулась к нему.
   - Когда же вы ожидаете прибытия своих кораблей, сеньор?
   - В самое ближайшее время. Но море всегда может преподнести какой-нибудь сюрприз в виде внезапного шторма, а может быть - полного штиля... А почему вы спрашиваете?
   Маргарита уклончиво отвела взгляд и снова повернулась к окну. На самом деле она вспомнила замечательных друзей мужа, находящихся на его кораблях. Например, капитана корвета "Сан-Антонио" маркиза де Гарни, служившего ранее в королевском флоте, но в силу каких-то причин оставившего королевскую службу, чтобы стать капером. Когда-то его корабль захватили англичане и в качестве военнопленного отправили рабом в свои колонии. Граф освободил де Гарни в числе остальных членов его команды. С тех пор они стали друзьями. Шарль де Гарни некоторое время после освобождения пользовался гостеприимством графа и восстанавливал силы после тех испытаний, что выпали на его долю. Спокойный, немногословный нормандец со светлыми волосами и синими глазами вызывал симпатию. Ему было уже тридцать с небольшим, и юной графине он казался таким взрослым и серьезным! Маргарита тогда пыталась даже слегка пококетничать с ним, чтобы как-то его расшевелить, но он оставался таким невозмутимым и спокойным, что она приходила в отчаяние, сомневаясь уже в силе своих чар. Де Гарни был полной противоположностью ее мужа, темпераментного и экспансивного; в его синих глазах угадывалась затаенная печаль. Наверное, потому, что маркиз оставил не только королевскую службу, но и свое имение в Нормандии, а главное - свою жену, по слухам, изменившую ему во время его продолжительных военных экспедиций. Он никогда не говорил об этом, но Маргариту интриговали его сдержанность и скрытность. Однако она интуитивно чувствовала, что маркиз де Гарни все же не остался равнодушным к ее красоте, хотя никогда, ни в коем случае не выказывал ей ничего, кроме почтения.
   Еще один друг ее мужа, совсем юный Жан-Луи де Ланже, веселый и остроумный, проявивший немалую отвагу в бою, нравился молодой графине своей жизнерадостностью и галантностью истинного француза. Но он был слишком юн, чтобы серьезно воспринимать его ухаживания.
   Маргарита потом редко встречалась с этими приятными ей людьми, а теперь вспомнила о них, когда со дня на день они должны были встретиться. Питер нежно, но требовательно повернул ее к себе и внимательно посмотрел ей в глаза.
   - Что с вами происходит, сердце мое? Ваша душа неспокойна? Вы плохо спали? Откуда эти темные тени у вас под глазами?
   Она пожала плечами.
   - Не знаю, не заметила. Кажется, все в порядке.
   Тут она что-то вспомнила: - Да, Питер, вы обещали нарисовать эскизы броши, помните? Обидно, что "Звезда Магриба" до сих пор лежит без дела в шкатулке. Наверное, в Марселе есть хорошие ювелиры?
   - Разумеется, в Марселе есть хорошие ювелиры.
   Он отпустил ее и подошел к секретеру, взял лист бумаги, карандаш и быстро набросал три эскиза. На одном из них бриллиант был представлен в виде плода на изящно изогнутой веточке в обрамлении золотых листьев. На втором крупный распускающийся цветок магнолии, где перламутровые лепестки в своей чашечке удерживают большую каплю росы, и третий - бриллиант, вплетенный в причудливый узор из тонких золотых нитей с вкраплениями мелких камней и жемчужин.
   - Выбирайте, - сказал он после того, как объяснил каждый свой замысел.
   - Лучше выберите сами! Я никогда не могу остановиться на чем-то одном - каждый вариант хорош по-своему, - щебетала Маргарита. - Пока у вас есть время, не зайти ли к ювелиру прямо сейчас?
   - Что ж, хорошо. Я уже навел кое-какие справки по части ювелиров, когда выбирал для вас жемчужный гарнитур. Честно говоря, я совсем забыл про этот камень... Пусть пока он остаётся у вас. Я займусь этим сегодня же, вот только отдам некоторые распоряжения.
   Появившийся на пороге гостиной камердинер, вызванный графом, ждал приказаний.
   - Жан, отправь корзину шампанского в заведение мамаши Луизон. Вечером я навещу ее. Если хочешь, пойдем вместе.
   - О, нет, сударь! - засмеялся Жан. - Если Мадлен узнает - я пропал!
   - Что такое? Куда это вы собираетесь? - спросила Маргарита. Жан опустил глаза и сделал вид, что вопрос к нему не относится, а потом и вовсе исчез, поспешив выполнить распоряжение хозяина. Питер объяснил:
   - Это заведение под названием "Гавань любви" в Марселе пользуется большой популярностью среди мужского населения. Но простым матросам и рыбакам оно не по карману, а вот капитаны, местные дворяне и офицеры очень его любят. Девушки там на любой вкус!
   Маргарита широко раскрыла глаза и потеряла дар речи. Питер рассмеялся.
   - Уж не думаете ли вы, моя дорогая, что я пойду туда развлекаться?
   - А что же прикажете мне думать? - проговорила она едва слышно. - Если мой муж откровенно заявляет, что вечером идет в публичный дом... - ее голос прервался.
   - Вы не поняли, моя прелесть, - Питер забавлялся ее ужасом при одной только мысли о таком заведении. - У меня дела с хозяйкой, Луизой Беше. Она очень умная и ловкая женщина - и у нее бездна весьма ценных сведений самого разного свойства. Эта замечательная особа бывает настолько любезна, что за некоторую сумму предоставляет интересующую меня информацию. Мы с ней уже довольно давно заключили деловое соглашение.
   - Фу, как это мерзко! - возмущенно передернула плечами Маргарита. - Вы могли бы не посвящать меня в такого рода дела! Ваша циничная откровенность иногда меня просто пугает!
   Граф безразлично пожал плечами.
   - Могу вас понять, дорогая. Однако не вижу в этом ничего ужасного.
   - А меня бросает в дрожь от одной только мысли, что вы, вернувшись оттуда, будете делить со мной ложе!
   Улыбка исчезла с его лица. Казалось, он даже слегка побледнел.
   - Вот как?.. - произнес он дрогнувшим голосом. - Ну что ж, я постараюсь избавить вас от этого...
   Он собрал со стола эскизы, свернул их, и его пальцы слегка дрожали. Потом он вышел, не добавив ни слова.

***

   ...Женщина бежала по узкой крутой улочке вниз и так отчаянно рыдала, что Питер невольно остановился.
   - Что случилось, милая? Может быть, вам нужна помощь?
   Она обессилено опустила руки и подняла на него невидящие, ослепшие от слез глаза.
   Служанка или жена какого-нибудь мелкого лавочника, еще молодая, с растрепанными темными волосами и обезумевшим от страха лицом...
   - Я могу вам чем-то помочь? - повторил Питер и взял ее за руку, решительно, по-мужски крепко. Женщина, казалось, немного опомнилась и, поняв что-то, воскликнула, бросаясь к нему:
   - О, сударь! Помогите, ради всего святого! Мой хозяин спускался в подвал за бочонком вина и оступился с лестницы! Он лежит, как мертвый! Я одна в лавке... О, если он умер! Так ведь и на меня могут подумать!.. Сударь, ради бога!...
   - Не кричите так. Где ваша лавка? Я посмотрю, что с ним.
   И он быстро пошел за женщиной, которая почти бежала вверх по кривой улочке.
  
   Крутые ступени в темный подвал освещал лишь масляный фонарь, плясавший в руках перепуганной служанки. Питер, придерживая шпагу, цепляющуюся за каменные стены лестницы, спустился вниз и увидел распростертое на земляном полу тело. Он присел, склонился над ним, и тут сокрушительный удар по голове погрузил его во тьму...
   В подвале гулким эхом раздался довольный смех.
   - Оказывается, как легко можно справиться и с таким здоровяком! - сказал кто-то, не совсем ясно различимый в полутемном подвале. Слабый круг света фонаря выхватывал из темноты могучую мужскую фигуру в грубой одежде, какую носили портовые грузчики и рыбаки.
   Человек, до того лежавший на земляном полу словно мертвый, теперь, кряхтя, вставал, приговаривая:
   - Ну, вот, а ты боялся, что не достанешь своей палицей до его головы!
   - Сам видишь, какой он длинный! Если б он стоял во весь рост, я бы точно не достал!
   - Слушай меня, приятель, и все будет в порядке!.. Сюзанна, ну-ка посвети! Я хочу его получше рассмотреть, чтобы запомнить на всякий случай.
   Женщина поднесла фонарь к лицу лежавшего без движения высокого молодого сеньора, которого ей было поручено заманить в ловушку. И сама наклонилась над ним, с опаской отвела густые черные кольца волос, упавшие ему на лицо.
   - Какой он красивый! - прошептала она.
   - Ну, это нам без разницы, - со смешком проговорил первый мужчина, обшаривая карманы своей жертвы. Достав полный кошелек, он с радостным возгласом подкинул его на ладони. - А вот и наша награда! И немалая, судя по весу!
   - Пабло, сними-ка еще с него шпагу и пистолет - такое оружие можно дорого продать! Обещанная нам награда - само собой, а это - наша добыча!
   - Надо бы его поскорее связать, Паскуале. Где веревка?
   - Вот она.
   Человек, которого называли Пабло, со знанием дела связал руки своей жертвы за спиной.
   - Теперь зови господина маркиза! Пусть заплатит нам - мы свое дело сделали!
   Через некоторое время в подвал спустились еще два человека, одетые в бархат и кружева - и с черными бархатными масками на лице. Первый держался как важный сеньор, к нему обращались "господин маркиз", второй был его доверенным слугой.
   Маркиз, посмотрев на бесчувственное тело, только спросил:
   - Вы не убили его? Не повредили ему голову?
   - А кто ж его знает! - простодушно ответил могучий грузчик Пабло.
   - Ты с ума сошел, безмозглая скотина! - истерично закричал маркиз. - Это твоя пустая голова ничего не стоит!..
   - Нет-нет, не беспокойтесь, синьор! - вскричал лавочник Паскуале. - Он просто пошутил, господин маркиз! Этот человек скоро придет в себя!
   - Хороши шуточки! Я вас предупреждал! Если вы повредили ему, можете проститься с жизнью! - маркиз повелительным жестом указал на пленника. - Жером, проверь!..
   Слуга приблизился к лежавшему на земле телу и хотел повернуть его голову к свету, но, едва прикоснувшись, тут же отдернул руку. Его пальцы были в крови.
   - Дьявольщина! - пробормотал слуга. - Да они раскроили ему череп!
   - Что-о-о?! - завопил маркиз. - Нет! Не может быть! Он нужен мне живой!
   И, увидев кровь на руке своего слуги и на земле под головой пленника, он в припадке ярости выхватил шпагу, кинулся на верзилу-грузчика и в мгновение ока пронзил ему грудь. Тот упал, как подкошенный, не издав ни звука. Женщина завизжала и кинулась бежать вверх по лестнице. Лавочник метнулся в темный угол подвала. Тем временем слуга Жером внимательнее пригляделся к пленнику.
   - Господин маркиз, он дышит!
   - Черт возьми! Стоило связаться с идиотами!.. - тяжело дыша, пробормотал маркиз.
   - Синьор, Сюзанна может перевязать ему рану, - подал голос из темноты несчастный лавочник.
   - Убирайтесь все отсюда! - заорал маркиз.
   Никому не нужно было повторять дважды.

*

   ...Питер открыл глаза. Его окружала полная темнота. Пахло прокисшим вином, плесенью и мышами. Голова гудела так, что он некоторое время не мог сообразить, где находится. Потом вспомнил все. Скрученные за спиной руки онемели. Он сделал резкое движение, чтобы перевернуться, но голова закружилась до тошноты, и он замер. Сколько времени провел он в этом подвале? День сейчас или ночь? Сюда не проникал ни один лучик света.
   Вдруг откуда-то сверху раздался звук поворачивающегося ключа, и красноватый свет масляного фонаря буквально ослепил его. Он прикрыл глаза. Кто-то осторожно приблизился и остановился у него над головой.
   - Сударь, вы живы? - спросил дрожащий женский голос.
   - Я и сам еще не понял, - тихо ответил он, приподнимая ресницы. Над ним склонилась та самая молодая женщина, что привела его сюда. - Да, моя красавица, дурную шутку ты со мной сыграла! - он хотел приподняться, но только поморщился от боли.
   - Я и не думала, сударь, что они такое задумали! Клянусь Пресвятой Девой!
   Питер ничего не ответил и снова закрыл глаза.
   - Только не умирайте, ради всего святого! а то они меня прикончат, как Пабло!.. Я вот принесла вам воды и чистой материи, чтобы перевязать вашу рану... Но, по правде сказать, я ужасно боюсь крови!..
   - Как тебя зовут?
   - Сюзанна...
   - Если хочешь искупить свой грех, Сюзанна, развяжи меня и принеси немного коньяка или рома. Иначе Господь не простит тебе!
   - Что вы, сударь! Я же ничего не знала!.. Но как же я могу вас развязать?! Они меня накажут! Они скоро сюда придут...
   - Не бойся. Я все равно не смогу убежать - я и встать-то не могу!
   Женщина долго возилась с веревкой, затянутой хитрым морским узлом.
   - У меня ничего не выходит! Тут нужен нож.
   - Ладно, тогда принеси мне выпить чего-нибудь покрепче.
   Она убежала. Питер медленно сел, потом поднялся на колени, спустил высокое голенище одного сапога и вытащил оттуда небольшой кинжал. Зажав его сзади между каблукам, он опустил на него веревку и несколькими рывками перерезал ее. Потом потер затекшие кисти, убрал кинжал за голенище и поднес руку к гудящей голове. "Хорошо же они меня отделали!" - подумал он и тут случайно задел в темноте прохладный кувшин с водой. К счастью, кувшин не опрокинулся. Питер утолил жажду, потом смыл с лица грязь и кровь. Стало немного легче.
   "Сколько прошло времени? Наверное, Маргарита сходит с ума от беспокойства...Ах да, она думает, что я развлекаюсь совсем в другом месте..."
   Сюзанна вернулась с бутылкой, где на дне плескался коньяк. Питер развязал свой шелковый жемчужно-серый шейный платок, намочил в коньяке чистую тряпицу, приложил ее к ране и туго обвязал голову платком, завязав его концы сбоку, над ухом, как носят итальянские рыбаки и погонщики мулов в Испании.
   Женщина подняла его светло-серую шляпу, валявшуюся в стороне. Шляпа была мягкая, шелковистая, и так приятно пахла тонкими дорогими духами!.. Сюзанна с трепетом вернула ее хозяину. Тот медленно отряхнул ее и надел поверх платка. Женщина наблюдала за ним со смешанным чувством восхищения и страха. Как удалось этому изящному господину без посторонней помощи и ножа развязать себе руки?
   Тем временем Питер допил содержимое бутылки и поблагодарил Сюзанну.
   Подвальная дверь заскрипела, и по лестнице стали спускаться два человека в масках. Первый нес трехсвечный шандал и освещал дорогу.
   Граф поднялся на ноги. Он внимательно смотрел на вошедших, сложив руки на груди, и его губы кривила ироническая усмешка.
   - Прекрасно, господин губернатор! - воскликнул он. - Никогда не думал, что вы можете быть столь безрассудны! Значит, вы не боитесь навлечь на себя гнев короля, когда господин де Сольвана явится к его величеству с нотой протеста против незаконного задержания подданного короля Испании? И задержания таким варварским способом! О вашем возмутительном поступке станет известно всем!
   - Вижу, граф, что ваша голова в порядке, слава богу. Я не хотел причинить вам вреда, это идиоты-слуги постарались...
   - Как вы понимаете, мне от этого не легче, господин де Шевриер! И это в награду за то, что я пощадил вас во время нашей дуэли!..
   - Вот как раз об этом я и хотел с вами поговорить, господин граф.
   - А у меня нет ни малейшего желания беседовать с вами.
   - Напрасно. Мы могли бы договориться...
   - О чем же это? Какие между нами могут быть дела?
   - Весьма серьезные!
   Маркиз сделал знак женщине убираться прочь, а слуге встать у двери. Сам он приблизился к своему пленнику и тихо произнес:
   - Вы должны мне помочь, господин граф!
   - Должен?! - расхохотался Питер. - Вы ничего не перепутали? По-моему, это вы у меня в долгу.
   - Послушайте! Дело серьезное... Мы можем прийти к соглашению!..
   - С вами? Никогда!
   - Да послушайте же! - маркиз начал выходить из себя. - Я готов на все, если вы мне поможете.
   - Не понимаю, о чем вы.
   - Вы не понимаете?! Прекратите издеваться надо мной!
   Питер с непонимающим видом пожал плечами.
   - Что же такое случилось?
   - Не стройте из себя простачка! - заорал де Шевриер. - Иначе мне придется применить более жестокие методы!
   - Я не сомневался в вашей поистине ангельской доброте и кротости, - граф опять насмешливо улыбался.
   - Нет, постойте! - маркиз в отчаянии кинулся к нему. - Выслушайте же меня! То, что вы сказали во время нашей дуэли... Это все исполнилось в точности!..
   - А что я сказал? - удивился граф.
   - Вы не помните??! - в ужасе вытаращил глаза де Шевриер. Он отшатнулся и бессильно опустил руки. - Он даже не помнит!.. - прошептал маркиз горестно.
   - Судя по тому, как вы убиваетесь, произошло что-то серьезное. Так что же?
   Маркиз пришел в замешательство. У него дрожали щеки. Он стал в волнении ходить взад и вперед, не зная, как начать. Граф стоял, по-прежнему небрежно сложив руки на груди, немного расставив ноги и слегка откинув голову. Он следил за маркизом острым взглядом из-под опущенных ресниц, и в уголках его губ таилась едва заметная ирония.
   Наконец маркиз решился и, подойдя к графу вплотную, что-то прошептал ему совсем тихо. Тот в недоумении вскинул бровь, но остался серьезен:
   - Но почему вы думаете, что я вам помогу?- ответил он. - Полагаю, свершилась воля Всевышнего.
   - Или ваши дьявольские козни! - с озлоблением бросил губернатор.
   - Мои?! Да я мог просто убить вас тогда - вот и всё. Что за странная привычка собственные пороки всегда приписывать козням дьявола! И обвинять в своих несчастьях кого угодно, но только не себя самого!
   - У меня нет желания выслушивать ваши проповеди! - раздраженно воскликнул де Шевриер.
   - А у меня вообще не было намерения встречаться с вами. С радостью избавил бы вас от своего присутствия, да ведь это вы сами затащили меня сюда!
   - Послушайте, граф, - маркиз снова сбавил тон. - Я знаю, вы можете мне помочь!
   - Я не волшебник.
   - Я сделаю все, что пожелаете...
   - Выходит, волшебник вы, господин маркиз? - рассмеялся Питер. Де Шевриер вдруг пришел в бешенство. Этот язвительный, мелодичный смех человека, настолько уверенного в себе, ни капли не обеспокоенного собственной судьбой, доводил маркиза до исступления!
   - Ты еще пожалеешь, что родился на свет! - закричал он. - Никто не найдет тебя здесь! Я закую тебя в кандалы! Я заморю тебя голодом!
   Последовал новый взрыв смеха.
   - Почему-то я сразу представил вас на королевских галерах, господин маркиз!
   Взбешенный, де Шевриер разразился проклятиями и забегал по подвалу взад и вперед.
   Граф подождал немного, наблюдая за ним, потом негромко сказал:
   - Ну, довольно, успокойтесь. Меня тронули ваши страдания. Только не думайте, что меня напугали ваши угрозы - они смехотворны. Так и быть, я помогу вам. Но с одним условием.
   Маркиз, не веря своим ушам, кинулся к нему.
   - Говорите, я выполню все!
   - Вы освободите молодого герцога де Рогана и д"Юссона, маркиза де Боннак.
   - Что?! Как я могу это сделать?! Они государственные преступники! Кроме того, их обвиняет Инквизиция!
   - Вот именно поэтому вы их и освободите. Вы губернатор и у вас есть власть.
   - Это не возможно. Я не могу!
   - Что за напасть! Как видно, господин маркиз, вы скоро совсем ничего не сможете делать, даже дышать!
   - Молчите! - в ужасе закричал де Шевриер. - Ваши слова исполняются!.. Я попробую, я сделаю все, что смогу!
   - Так-то лучше. Как только эти господа будут свободны и вне досягаемости их врагов, вы получите лекарство, которое придаст вам силы. Могу даже сказать адрес роскошного заведения, где вы сможете потом проверить действие этого снадобья. Впрочем, оно понадобится вам только один раз, а в дальнейшем вы будете вполне здоровы.
   - Все это прекрасно, однако я не знаю, когда мне удастся сделать то, что вы требуете...
   Питер снова пожал плечами.
   - Все зависит от вас, господин губернатор. Да, вот еще что! Верните мне мое оружие и кошелек. Не заставляйте меня думать, что я имею дело с банальным грабителем.
   - Да-да, разумеется, вам все вернут... - рассеянно произнес маркиз, уже раздумывая над исполнением трудного условия. Он медленно направился к лестнице, погруженный в свои мысли, будто забыв про своего пленника. Но тот в два прыжка догнал его и первым толкнул дверь из подвала.
  

*

   ...Оказалось, ночь близилась к концу. Питер определил это, взглянув на звездное небо. Свежий воздух никогда еще не казался ему таким восхитительным. Ночной бриз приносил смолистые запахи деревьев, нагретой за день земли и пряных трав. Могучее дыхание моря слышалось неумолчным шелестом прибоя. Питеру захотелось погрузиться в морскую воду, чтобы смыть с себя тяжелый запах подвала, освежить голову, прополоскать волосы от запекшейся крови.
   Но чувствовал он себя не слишком уверенно.
   "Ну, просто новорожденный котенок", - усмехнулся Питер, когда чуть не оступился на крутой улице, спускаясь к гостинице. - "Надо разбудить Жана..."
   Однако его секретарь сидел внизу, в таверне, и ждал его за бутылочкой вина, чтобы скоротать время. Увидев графа, Жан вскочил на ноги, восклицая:
   - Бог мой, сударь, я жду вас целую ночь и полдня! Что с вами случилось?! Это что, кровь? - ужаснулся он, рассматривая светлую одежду сеньора, залитую темными потёками, пыльную и грязную. Питер ничего не ответил, сел за стол на длинную скамью и сделал знак хозяину. Тот принес бутылку легкого белого вина и небольшую миску жареных креветок - он уже изучил вкусы своего постояльца. Пока граф неспеша ужинал, Жан, сидевший напротив, возмущенно причитал:
   - Сколько раз говорил я вам, сударь, что не подобает знатному господину выходить одному! Сеньора всегда должны сопровождать слуги, и хорошо вооруженные! А вы бродите один, как какой-нибудь...
   Секретарь осекся. Красноречивый взгляд графа заставил его воздержался от пришедшего на ум сравнения. Тем не менее, он продолжал ворчать, выплескивая накопившуюся тревогу:
   - Видит бог, я не позволю вам выходить одному! Может, вы привыкли рисковать жизнью на Караибских островах, сударь, но, сдается мне, там было спокойнее, чем здесь у нас, и когда-нибудь вы пожалеете о том, что выходите без вооруженной охраны! Ладно бы, я понимаю - тайком пробраться к даме! да и то иной раз без помощи слуги не обойтись... Нет, вы, должно быть, совсем не доверяете мне, господин граф. А для чего же тогда я учился обращаться с оружием?! Секретарь и камердинер вовсе не обязан владеть шпагой, как дворянин, и пистолетом, как какой-нибудь гвардейский офицер!
   Питер жестом прервал его и попросил принести полотенце и чистую одежду.
   - Я хочу принять морскую ванну, и на этот раз ты идешь со мной.
   - Сейчас?! Среди ночи? Бог с вами, сударь! Ведь холодно!
   - Вот одна из причин, почему я не всегда беру тебя с собой, Жан, - проговорил граф сдержанно. - Ты ужасный болтун. К чему все эти речи, призванные, как я понял, обеспечить мою безопасность, если теперь ты будто бы отказываешься меня сопровождать?
   - О, нет, господин граф! Я только хотел предостеречь вас от простуды!
   - Когда это ты видел меня простуженным?
   - Никогда, сударь. Но...
   Питер нетерпеливо прихлопнул ладонью по столу:
   - Довольно! Я не нуждаюсь в няньке. Мне нужен только друг, умеющий молчать.
   Жан кивнул и уже через пять минут быстро сбегал по лестнице с тем, что ему было велено принести.
   А с галереи второго этажа, стоя у деревянных перил, за ними уже давно с любопытством наблюдала Мадлен.
   Еще днем слуга, по приказу графа относивший корзину шампанского в некую "Гавань любви", вернувшись, рассказывал своим друзьям, кого и что он там видел. И как только приближался кто-нибудь из женщин, всякие разговоры тут же прекращались. Однако Мадлен не была дурой и сразу догадалась, что к чему. Граф вернулся, как заметно, не в лучшем виде. Похоже, что после хорошей драки. Трудно было поверить, что он всю ночь провел в увеселительном заведении с таким заманчивым названием. "Гавань любви"! Какая уж тут любовь! Все, что угодно, но только не свидание с женщиной! Но, может быть, он встретил ревнивого соперника? Вот это вполне возможно... Кто их разберет, этих мужчин!..
   Гордая донья Маргарита ни о чем не спрашивала слуг. Она закрылась в своей комнате и никого к себе не пускала. Она долго молилась, а потом украдкой плакала. Но Марсела не смела постучаться к своей сеньоре, чтобы не вызвать ее гнева. А муж и не подошел к ее покоям...
  
   ...Утром не выспавшийся Жан спустился на кухню с мрачным видом.
   - Ну, готов кофе?
   - Я уже два часа жду, чтобы поставить его на угли! - встрепенулась Марселина. - Теперь не могу появиться наверху и спросить, когда его подавать! Не понимаю, почему донья Маргарита на меня сердится...
   - Ты бы поменьше хвостом вертела перед ее мужем, милочка! - как всегда напрямик высказалась Мадлен.
   - Еще будешь меня учить!
   - Тихо, дамы! Этого еще не доставало! Мы не дома. У меня и без вас забот хватает!
   - А сеньор граф поднялся сегодня позже обычного?
   - Он не поднялся. Сеньор в постели.
   - Как? Почему? Он заболел?
   - Похоже, он ранен.
   Марселина без сил опустилась на скамью. Мадлен вплотную подступила к Жану.
   - Чего же ты молчишь? Давай, рассказывай, в чем дело.
   - Да что рассказывать? Вчера сеньор вернулся под утро, голова в крови... Он ничего особенно не объяснил, сказал только, что попался в ловушку как мальчишка и получил удар дубинкой по голове. Всю ночь пролежал в каком-то подвале без сознания. А потом туда пришел его старый знакомый де Шевриер, что-то от него требовал. Что там было у них - не знаю. Короче говоря, сеньору удалось выбраться оттуда.
   - Как он себя чувствует? Ему нужна помощь!
   - Вчера я не заметил ничего особенного. А сегодня... не знаю...Только вижу, что ему плохо.
   - Черт возьми, Жан, почему ты до сих пор ничего не сказал?! Ты позвал к нему господина Абу? - напустилась на него Мадлен.
   - Конечно, позвал! За кого ты меня принимаешь?
   - И что он говорит?
   - Ничего.
   - Как это так?
   - Вот так. Попробуй с ним поговори!
   - И поговорю!
   - Ты не знаешь испанского, я поговорю! - встала Марселина.
   - Он ничего тебе не скажет. Пока сам граф не позволит...
   - А донья Маргарита с ним?
   - Нет. Она, пожалуй, и не знает ничего. Тут дело щекотливое... Госпожа графиня думала, что ее муж пошел в одно такое место... куда она не хотела, чтобы он ходил... Ах, я дурак, что не пошел с ним! Может, ничего бы и не случилось...
   - Нет, погоди! Сеньора ничего не знает?! И ты не сказал ей?
   - Она еще не выходила.
   В этот момент раздался насмешливый голос графа:
   - Кажется, сегодня я остался без кофе! - и он показал на жаровню, залитую остатками сбежавшего напитка. Марселина ахнула и кинулась к плите. Жан и Мадлен с тревогой воззрились на своего сеньора, появившегося так неожиданно. Он был немного бледен, но держался как обычно, и был уже полностью одет. Только глаза его казались невеселыми. Жан воскликнул:
   - Как, сударь, вы встали?!
   - А почему это тебя удивляет? Я хочу прогуляться по берегу.
   - Я с вами!
   - Нет. Я пойду один.
   - Но сударь!..
   - Я не намерен с тобой спорить.
   Это было сказано таким тоном, что Жан не посмел настаивать.
   Марсела, наконец, подала кофе. Сеньор с удовольствием выпил чашечку и, сделав всем приветственный жест, удалился.
  
   ...Питер бродил по пустынному берегу, вдали от всех. Ему надо было подумать. Выбрав местечко, укрытое со стороны порта скалами и тянувшееся узкой полосой до утесов, круто обрывающихся в море, он присел на огромный теплый камень у самой кромки прибоя. Две перевернутые рыбацкие лодки только и напоминали здесь о присутствии человека. Он стал смотреть на блистающее море, подставив лицо свежему бризу.
   Его корабли задерживались, и это немного беспокоило Питера. Однако не так давно пришло сообщение, что его каперы вышли из Валенсии и скоро должны быть здесь. Морские вестники - самые надежные и никогда не лгут. Оставалось только терпеливо ждать, хотя вынужденное бездействие его угнетало.
   Он не думал о Шевриере. Если получится освободить гасконцев из тюрьмы, у них будет время подумать, что делать дальше.
   Питеру не давали покоя мысли о жене. При одном только воспоминании о ней он испытывал томительное желание, и обиду, и тоску по ее объятиям, и досаду... В последние дни между ними все чаще стали возникать трения. Он искал причину, придирчиво припоминал все свои слова и поступки - и не находил своей вины.
   Как он жаждал хоть малейшего проявления ее нежности! Маргарита никогда не была щедра на ласку - наверное, в силу своего сурового монастырского воспитания и детства без матери, умершей при ее рождении. Ей самой, наверное, было трудно без тепла и нежности. Отец и старшие братья любили ее и заботились о ней, но сами были довольно суровы в проявлении своих чувств.
   Питер с улыбкой вспоминал свое детство. Он был окружен такой необъятной, всепоглощающей любовью и нежностью матери, сестер, слуг-итальянцев, что дальнейшая его жизнь, беспощадная, жестокая, с ужасом и грязью, не смогла изменить его, превратить в холодного и сдержанного в проявлении чувств человека. Как можно жить без радости любви, без искреннего и непосредственного выражения своих чувств?!
   Надо бы поговорить с Маргаритой, рассказать ей все, что с ним случилось... Но стоило ему только вспомнить ее презрение, неподдельное отвращение, которое так ясно читалось в ее глазах, когда они в последний раз говорили, что у него портилось настроение. Она совсем не доверяет ему? Черт возьми! За шесть лет они не научились понимать друг друга? Он слишком надолго покидал ее в самом начале, не успел до конца разбудить ее чувства, что-то упустил?.. Или такой она будет всегда? Сейчас у него просто не было душевных сил объясняться с ней...
   И еще до сих пор у него в ушах звучали недавние слова Дианы де Лафоре, когда та в отчаянии кричала: "Вы придумали ее! Наделили несуществующими достоинствами! Вы не видите, что она всего лишь бездушная кукла! Воспитанная в строгости, она теперь жаждет поклонения и обожания. Для нее важно только одно - видеть у своих ног красивого, знатного и богатого мужчину - это возвышает ее, рядом с вами она выглядит значительной! Но что она представляет сама по себе?! Ничего! Просто красивая женщина, каких сотни! И вы ее выбрали! Вы - тонкий, понимающий, взыскательный! Почему? Почему ее?!"
   Разумеется, слова несчастной отчаявшейся женщины никак не могли повлиять на его чувства, но задевали его. Питер слышал такое не впервые. Ревность, ненависть, зависть чужому счастью - это все не ново. Он равнодушно пропускал мимо ушей все, что касалось его самого, но когда эти ядовитые стрелы задевали Маргариту, не мог простить такого никому! Он хранил глубоко в душе нечто такое, что невозможно выразить словами - свою любовь, которая не зависела ни от слов, ни от чувственного влечения, ни от вмешательства рассудка.
   Однако Маргарита и в самом деле казалась озабоченной только проявлением внешних приличий, которые он с легкостью нарушал, понимая, что они ничего не меняют в его душе.
   Его жена была еще так молода! И так восхитительно красива! Но те испытания, что выпали на их долю в Испании, не заставляли его сомневаться в ее преданности и любви.
   В то время, когда его не было рядом, она одна среди лицемерных друзей, верных только заботам о собственном благополучии и благосклонности короля, противостояла всем соблазнам двора, тайным козням подруг, домогательствам воздыхателей - и это в семнадцать лет! Она устояла перед самым знатным и могущественным, а потому самым сильным - доном Алонсо, герцогом Медина-Коэли, блестящим придворным, грандом первого ранга, адмиралом испанского флота, статным, величественным и властным.
   Питер знал, что герцог по-настоящему влюблен, и это не было простой прихотью пресыщенного вельможи. Он на самом деле страдал, и это делало его по-настоящему опасным. У него была власть, и он использовал ее, чтобы избавиться от мужа своей избранницы.
   Но Маргарита осталась верной женой, и Питер был благодарен ей за это. Он не настолько самонадеян, чтобы считать себя достойнейшим и лучшим из мужчин. Наоборот, он полагал, что почти ничего не может ей дать, кроме любви. И главное - он не может дать ей достойного положение в обществе, потому что его собственное положение в Мадриде в то время было двусмысленным и шатким.
   Он так боялся ее потерять! Однако его жена с христианской кротостью выдержала все неприятности, соблазны и опасности. Да, она казалась слишком сдержанной и кроткой по сравнению с некоторыми дамами, которые доставляли ему немало хлопот своей необузданной страстностью, прикрытой веером, потупленными очами и напускным благочестием. И что же? Его влечение только возрастало от сдержанности возлюбленной. Она сводила его с ума! Он мог сопротивляться ее чарам, но только в ущерб себе! Эта безумная влюбленность порой вызывала у него досаду, потому что странным образом порабощала его, лишая сил. Он понимал, что не сможет жить без этой женщины... и это пугало.
   Погруженный в свои мысли, Питер не сразу заметил, что его уединение нарушено. Какая-то девушка, подоткнув подол полотняной юбки, что-то искала в полосе прибоя среди камней и гальки возле лодок. Питер с неожиданным интересом стал наблюдать за ней. Девушка была очень молода. Высокая, гибкая, с тонкими лодыжками и руками, открытыми и загорелыми, с длинной грациозной шеей и красиво посаженной головой, отягощенной каштановыми волосами, которые трепал ветер... Она то и дело отводила их руками от лица с плавными, совершенными линиями, как у древнегреческой богини. Она была прекрасна.
   Вероятно, она была здесь этой ночью, и не одна. И что-то потеряла здесь - может быть, сережку?.. В воображении Питера сразу возникла картина восхитительной ночи любви на морском берегу этого юного создания с каким-нибудь молодым рыбаком, когда их томные вздохи смешивались с шумом прибоя, и они не видели и не слышали ничего вокруг, ослепленные страстью...
   Граф любовался девушкой, боясь пошевелиться. Но она смотрела только себе под ноги, время от времени опуская руку в воду и переворачивая камешки. Так продолжалось довольно долго. Наконец она потеряла терпение и прислонилась к перевернутой лодке, грациозным движением забросив тяжелые волосы за спину. И тут она встретила зачарованный мужской взгляд, такой нежный - и такой обжигающий, что она покраснела и быстро одернула юбку. Мужчина смотрел на нее с большого камня и слегка улыбался. Она на секунду замерла под этим взглядом в полном смятении, потом резко взмахнула своей роскошной гривой и побежала прочь.
   Питер не сделал ни одного движения, только смотрел ей вслед...
   И его настроение удивительным образом переменилось. Как будто он выпил бокал превосходного шампанского, выдержанного и прохладного...
  
   ...Когда граф вернулся в гостиницу, Маргарита встретила его взволнованным взглядом.
   - Почему вы ничего не рассказали мне, Питер? Почему я всё должна узнавать от слуг! - она подошла к нему и заглянула в глаза. - Как вы себя чувствуете?
   - Благодарю, мадам, сейчас вполне сносно. Вот только...
   - Что? Что?
   - Меня мучает одна давняя и неизлечимая болезнь, и я могу умереть... от любви.
   - Господи, Питер! Не пугайте же меня своими шутками!
   - Никогда еще я не был так серьезен, душа моя.
  
   Проснувшись ночью, слегка оглушенная и утомленная взрывом чувств, Маргарита думала: "Удивительно, как он это умеет... Я уже не чувствую ни гнева, ни отчуждения, ни ревности - только блаженство и покой. И, кажется, понимаю все движения его души... Только он может заставить меня так злиться, ревновать, выходить из себя, чувствовать себя несчастной - а потом очаровать, обольстить, привести к неземному наслаждению... Настоящий дьявол! Прав отец Остеда... Все эти страсти греховны, и я рискую погубить свою душу... Но как же это сладко - любить! Я не могу и не хочу отказаться от этого! Нет греха в любви, тем более между мужем и женой. Питер всегда мне это говорит... Почему же тогда я чувствую себя последней грешницей? Конечно же, потому, что не приношу плода... "

*

   С гор неожиданно наползли тучи, подул сильный ветер и к ночи разыгрался шторм.
   Он не прекращался два дня, а потом ветер постепенно стих, но море еще некоторое время не могло успокоиться и выносило на берег белые клочья пены, водоросли, сломанные ветки деревьев и мелкий мусор.
   Граф, изнывая от затянувшегося ожидания, зашел в небольшую таверну, чтобы утолить жажду. В полутемном зале было немноголюдно, только за длинным столом, на одном его конце, расположилась веселая компания моряков, как видно, недавно сошедших на берег. Он сел с другой стороны стола и сделал знак хозяйке. Та принесла хорошего вина.
   Питер мельком заметил, что недалеко, у стены, за отдельным столиком сидит какой-то человек в порыжевшей сутане. Он был похож на судового священника с какого-нибудь пиратского корабля, поскольку его лицо и лысеющая голова были иссечены шрамами, а на левой руке не хватало пальцев. Его скромный ужин состоял из рыбы и хлеба, что говорило или о скудости кошелька или о привычке довольствоваться малым. Однако человек не производил впечатление несчастного нищего, а наоборот, казалось, был вполне доволен жизнью.
   Взрыв хохота на другом конце стола заставил Питера повернуть голову. Он посмотрел на веселую компанию и улыбнулся. Кто-то из них заметил это и закричал:
   - Эй, сударь! Что за радость пить в одиночестве! Идите к нам! А может, и угостите нас бутылочкой-другой!
   Граф весело усмехнулся, сделал им небрежный приветственный жест и остался на месте. Хозяйка, полная, не очень опрятная женщина лет сорока, с выбивающимися из-под чепца прядями черных волос, зычным голосом шикнула из-за стойки на подвыпивших моряков:
   - Нечего приставать к благородному господину! У вас и без того достаточно выпивки!
   Они загалдели, стали отпускать соленые шуточки, и, в конце концов, занялись своим ромом. Но когда граф достал сигару и прикурил от свечи, снова послышались крики с другого конца стола:
   - Не угостит ли нас благородный господин табачком?
   Питер спокойно захлопнул портсигар, положил его на середину стола и резким движением послал катиться на другой конец столешницы, по направлению к компании. Портсигар блеснул золотой искрой, скользнул через весь стол и остановился под чьей-то загорелой ладонью. Компания склонилась, рассматривая роскошную вещицу. Кто-то даже потрогал пальцем инкрустацию рубинами розу и скрещенные под ней мечи.
   Граф допивал свой бокал и не смотрел на них. Матросы быстро разобрали сигары и что-то тихо обсуждали между собой. Они о чем-то спорили, обсуждение затягивалось. Компания явно не хотела возвращать портсигар хозяину. Тогда хозяйка вышла из-за стойки и с грозным видом направилась к ним.
   - А ну-ка, ребята, быстро верните господину его вещь! Я не допущу такого в моем заведении! Вы же боевые ребята, а не какие-нибудь нищие попрошайки! Разве мало вы честно заработали денег, чтобы зариться на чужое?
   - Да мы просто рассматривали рисунок! Что такое ты подумала, Жанетта!
   И портсигар скользнул по столу в обратный путь. Граф точным движением руки остановил его перед собой и слегка улыбнулся Жанетте. Та подошла и присела напротив.
   - Честь вашего заведения спасена, мадам, - как и моя собственность! - его глаза смеялись.
   - Знаю я этих шалопаев! Как напьются, сразу делаются смелыми! Но я не допущу безобразия в моем заведении. Вас никто здесь не обидит, мессир!
   Питер расхохотался.
   - Вы тревожитесь обо мне, мадам?! Неужели я произвожу впечатление человека, которого можно безнаказанно обидеть?
   Жанетта немного смутилась.
   - Что вы, сударь! Я не то хотела сказать... Просто благородные господа не часто нас посещают...
   Он дотронулся до ее руки и что-то тихо сказал. Женщина зарделась от смущения, как молоденькая девушка, и удивленно посмотрела на него. Он что-то говорил ей вполголоса, а она смотрела на него, как завороженная. Потом спохватилась, поднялась, задумчиво качая головой, отошла за стойку.
   Только тут Питер заметил, что за ним наблюдают внимательные глаза человека со шрамами на лице, сидевшего в углу, у стены. Эти глаза оказались удивительно добрыми и веселыми. В них светились ум, проницательность и тонкая ирония. Встретив этот взгляд, Питер ответил на него такой же едва заметной улыбкой глаз. Ему захотелось поговорить с этим человеком, и он учтивым жестом пригласил его разделить с ним доброе вино. Тот в первую минуту удивился вниманию к своей скромной персоне, потом охотно поднялся со своего места и устроился напротив Питера.
   Граф представился первым, поскольку этот человек показался ему вдвое старше его.
   - Не согласится ли святой отец немного побеседовать со мной? Я Питер Гальтон де Лоретто, граф де Монтель - коротаю здесь время в ожидании прихода моих каперов.
   Человек рассматривал его с интересом, держался просто и естественно, заговорил неспеша, с достоинством. У него был странный резковатый акцент, впрочем, едва заметный:
   - Меня зовут Якоб Мозер, я из Богемии. Благодарю господина графа за любезное приглашение и с удовольствием составлю ему компанию.
   Служанка по знаку Питера принесла еще одну бутылку и бокал. Они выпили. Господин Мозер сказал:
   - Я недавно видел вашу милость в обществе итальянских негоциантов и подумал, что и сейчас у вас здесь назначена деловая встреча. Но потом понял, что вы никого не ждете... - Он помолчал немного и продолжил: - Мне кажется, я уже слышал когда-то ваше имя... синьор Лоретто. Ну да, конечно! В Болонье! Когда произошел этот безобразный скандал с доктором Марчелло Мальпиги. Неужели это вы были учеником дона Марчелло и вступились за него со шпагой в руках?
   - Действительно, было такое... После этого меня выгнали из университета.
   - Я помню эту историю! - отец Якоб даже привстал со своего места. - Пресвятая Дева! Какое славное дело!.. Мой друг был свидетелем всего произошедшего и подробно описывал мне, как талантливый ученый подвергался нападкам завистников. Его студентов подговаривали не посещать его лекции, хотели выжить его с кафедры, а потом и из города, даже наняли людей, чтобы разгромить его дом и лабораторию! И тут у него появился яростный защитник, ангел-хранитель... Потом вы помогли своему учителю бежать. Кажется, вы отдали ему свою одежду и лошадь, чтобы пустить преследователей по ложному следу? - отец Якоб с изумлением качал головой. - Ученик доктора Мальпиги!.. Подумать только!
   Питер немного смущенно улыбнулся.
   - Но что вас так удивляет, падре?
   - Да все! Начать с того, что молодые люди благородного происхождения обычно выбирают себе другие занятия! И вряд ли стали бы вмешиваться в это дело, чтобы не испортить себе репутацию. А вам даже не понятно мое удивление - вы находите вполне естественным защитить слабого - помнить о кодексе чести рыцаря...
   Питер сделал протестующий жест:
   - Поверьте, я и не думал об этом. Господин Мозер, вы покинули родные места из-за войны?
   - Я как раз возвращаюсь в Прагу после небольшого путешествия, да вот задержался здесь. Люблю этот город... А господин граф из Тосканы? Я слышу это по вашему произношению.
   - Моя мать была из Тосканы. А ваш акцент похож на немецкий.
   - Да, мой родной язык немецкий. Как видно, господин граф имеет музыкальный слух и познания в языках.
   - Так же, как и вы, святой отец.
   Его слова потонули во взрывах хохота с другого конца стола. Питер с улыбкой посмотрел на веселящихся матросов. Кто-то уже крошил ножом его сигары и набивал табаком трубки.
   - Радуются, как малые дети. Видимо, только сошли на берег после долгого плавания...
   - Да, им есть чему радоваться. Повезло - могли бы и не вернуться, - проговорил Питер.
   - Чем больше цепляешься за жизнь, тем быстрее она уплывает, - медленно и веско проговорил отец Якоб. - Я понял это совсем недавно, прожив сорок пять лет. И эта теза касается всего - от самого малого до самого важного - от наличия денег в кошельке до количества любви в сердце...
   Питер внимательно посмотрел на своего собеседника. Тот продолжал:
   - Вы тоже являетесь доказательством моей мысли, господин граф. Самые простые наблюдения подтверждают это. Вы равнодушны к деньгам - и они у вас есть. Вы богаты - я понял это по вашей одежде и по тому, что вы готовы были оставить этим шалопаям дорогой портсигар... Или подарить его этой женщине. Ведь вы хотели подарить его хозяйке, не правда ли?
   Во взгляде Питера читалось недоумение.
   - Вы ясновидящий, господин Мозер? Я всего лишь подумал об этом.
   - Не важно. Это было движение души. Так вот, вы не держитесь за деньги - и они у вас всегда будут. Я открыл одну очень важную вещь, господин граф: Господь отнимает то, что больше всего любишь, к чему привязан всем сердцем. Он делает это для того, чтобы совершенствовать наши грешные души, очистить их страданием. Когда я понял это, то по-другому взглянул на жизнь. Ни за что не зацепляться душой, ничем в этой жизни не дорожить - ни благополучием, ни привязанностями, ни знаниями, ни желаниями - и ты становишься свободен, как ветер! Душа сбрасывает оковы тысячи больших и малых страстей - как плотских, так и духовных. Но не так-то легко этого достичь! Нужно быть внутренне готовым. Вы понимаете, о чем я?
   - Может быть... Когда-то мне говорил подобное мой духовный наставник, но как это трудно понять!... Разум всегда противится. Как можно не дорожить ничем?
   - Да, это сложно. Однако все рано или поздно приходят к пониманию, что должны отказаться от всего. Рано или поздно! - отец Якоб немного помолчал, задумавшись, потом продолжил:
   - Я много путешествовал, господин граф. Путешествия - хорошая школа. Они учат, кроме прочего, разбираться в людях. Вы молоды, а в ваших глазах читается целая жизнь, насыщенная горем и радостью... Я наблюдал за вами, сударь, и догадывался, что вы не совсем обычный человек. А потом, когда вы назвали свое имя, мое суждение подтвердилось. В чем-то вы не похожи на других, но вы любите жизнь, красоту и удовольствия. И людей. Вообще всех людей, даже этих нищих духом матросов. И мне это удивительно! Потому что не так-то просто любить людей...
   - Кажется, я люблю далеко не всех! - усмехнулся Питер. - Впрочем, никогда не задумывался над этим.
   - В вашем возрасте это вполне естественно. Однако я вижу, что вашей душой владеют слишком сильные страсти - это плохо. Тонко чувствующий человек страдает гораздо сильнее...
   Граф слушал этого странного священника с некоторой настороженностью - и в то же время чувствовал расположение к нему. Было видно, что он не кривит душой и не боится высказывать свои далеко не канонические мысли вслух совершенно незнакомому человеку, что само по себе было удивительно смело. Возможно, это был полубезумный проповедник каких-то своих философских идей, или умный и хитрый льстец, надеющийся вкрасться в доверие и получить щедрую награду, или, того хуже, переодетый иезуит...Бог знает!
   Господин Мозер посмотрел ему в глаза и покачал головой.
   - Некоторые и в самом деле принимают меня за выжившего из ума старика. Но я никому не навязываю своих взглядов. И даже не думал, что ваша милость изволит обратить на меня внимание...
   Питер почувствовал некоторую неловкость. Определенно этот человек умеет читать чужие мысли! А тот продолжал с тенью улыбки:
   - Не удивляйтесь, сын мой. На вашем выразительном лице можно прочесть очень многое! К сожалению, вы очень уязвимы, потому что опасаетесь за тех, кто вам дороже собственной жизни... У вас глаза человека с жизненным опытом - и вы знаете, что мне ничего не нужно от вас, и я не могу причинить зло. Вы сами захотели поговорить со мной...
   Граф остановил его жестом руки.
   - Да, все верно. Простите меня, святой отец. Не каждый день встречаешь человека, читающего твои мысли! Но лучше поговорим о вас. Кажется, ваша жизнь была гораздо более бурной, чем моя. - Питер посмотрел на его шрамы, изуродованную руку.
   - Просто, сударь, она была длиннее на два десятка лет. Сначала я преподавал в Пражском университете, потом плавал судовым священником, жил в Новом Свете среди индейцев - а некоторые их племена применяют пытки, достойные инквизиции...
   - Вы были миссионером?
   -Да, какое-то время. Наша маленькая миссия находилась в девственном лесу вверх по течению реки Кеннебек, и еще тридцать лье вглубь континента.
   - Ох, как далеко на север! Говорят, там жестокие, снежные зимы, длящиеся почти шесть месяцев. Не могу представить, как выживают там люди.
   - Выживают. Иногда победить жестокость природы бывает проще, чем жестокость человека. Но мне это удалось.
   Питер некоторое время молчал. Воображение рисовало ему жуткие картины далекого континента. Потом он спросил:
   - Что вы преподавали, падре?
   Мозер ответил на латыни:
   - Науку всех наук - философию. И для подготовительного факультета - семь свободных наук, квадривиум. Но мой характер, увы, не для спокойной размеренной жизни университетского профессора и священника. Признаться честно, я нарушил мои обеты. Любовь к приключениям и неистовая жажда жизни - вот что толкало меня к ослушанию. Это заставило моих братьев строго порицать меня. Речь шла о лишении меня сана, но мой духовник избрал другое наказание. Я был послан миссионером в Америку, чтобы обращать индейцев...
   Питер со всё возрастающим интересом смотрел на своего собеседника. Чувствовалось, что множество вопросов вертелось у него на языке, а глаза горели любопытством.
   Шум и крики на другом конце стола заглушали их слова. Кто-то из моряков запустил глиняной кружкой в стену, и хозяйка напрасно пыталась утихомирить разбуянившихся молодцов. Граф слегка поморщился, с усмешкой кивнув в сторону буйной компании:
   - Вы серьезно думаете, что их можно любить? - и он обезоруживающе улыбнулся. - Господин Мозер, мне хотелось бы продолжить нашу беседу в более спокойном месте. Если вы согласитесь придти в гостиницу "Рог изобилия", где мы остановились, я буду очень рад. Прошу вас, в любое время.
   - Я обязательно приду, господин граф.
   И после того, как Питер, попрощавшись, ушел, священник пробормотал:
   - Конечно, я приду. Кто же упустит такой случай...

*

   Маргарита сменила гнев на милость и снова позволила Марселине выполнять обязанности камеристки. Более того, девушка развлекала свою госпожу игрой на гитаре. Правда, в другое время ей редко удавалось заняться этим, а вот теперь она наигрывала какую-то каталонскую мелодию и негромко пела красивым грудным голосом.
   Граф неслышно вошел и остановился у двери, с удовольствием наблюдая эту мирную картину. Но Марселина, заметив сеньора, тут же отложила инструмент, встала и, сделав реверанс, вышла, как подобает хорошо вышколенной служанке.
   - Ну, теперь вы не будете скучать, моя дорогая, - сказал он, подходя. - Кто бы вы думали сюда приехал? Очаровательный аббат де Легаль! Я только что встретил его внизу. Он тоже здесь остановился, и я не мог не пригласить его пообедать с нами.
   - О, замечательно! Аббат правда очень мил. А зачем он сюда приехал?
   - Вот уж не знаю. Спросим у него.
   Питер подошел к окну и привычным взглядом окинул гавань.
   - Да, кстати: ваша брошь готова, Марго. Я нашел отличного ювелира...
   Он достал из кармана футляр и отдал Маргарите. Та открыла его и ахнула.
   - О, какое чудо!.. И какие изящные подвески! Но ведь эта оправа не похожа ни на один ваш эскиз.
   - Мы с ювелиром придумали еще один вариант.
   Тут кто-то поскребся в дверь и появился только что упомянутый аббат де Легаль собственной персоной.
   - Я не мог удержаться, чтобы не засвидетельствовать своего почтения сеньоре графине, - проговорил он, смущенно улыбаясь.
   - О, как я рада вас видеть, дорогой аббат! Муж только что сказал мне, что вы приехали. У вас тоже дела в Марселе?
   - Собственно, я приехал только затем, чтобы повидаться с господином графом.
   - Вот как! - Питер удивленно поднял брови. - Любопытно. Наверное, господин архиепископ что-то хотел мне передать, не правда ли?
   - Совершенно верно. И я хотел бы изложить вам суть дела, сударь.
   - Ну, куда нам спешить. После обеда у нас будет достаточно времени...
   Граф прервался на полуслове. Его взгляд был устремлен через окно на гавань. Он пристально вглядываясь туда, где на рейд входило несколько кораблей.
   - О боже! - выдохнул он и схватил подзорную трубу, лежавшую на подоконнике. Маргарита видела, как он изменился в лице.
   Неожиданно без стука распахнулась дверь, и влетел запыхавшийся Жан.
   - Господин граф, вы просили немедленно доложить... Наблюдатель из порта только что сообщил... Ваши корабли!..
   - Я вижу, - коротко произнес граф глухим голосом, не отрывая глаз от рейда.
   - Что случилось? - спросила встревоженная Маргарита.
   - Ужасные повреждения... "Эсперанса" едва держится на плаву! Наши корабли побывали в серьезном бою...
   Граф с треском сложил подзорную трубу и стремительно вышел из комнаты вместе с Жаном.
   Де Легаль и Маргарита подошли к окну. Они увидели вдалеке накренившееся на один борт судно с изрешеченными парусами и сломанной мачтой. Второе, поменьше, как будто почти невредимое, медленно двигалось к порту.
   Маргарита прошептала со вздохом:
   - Что же произошло?
   Они долго наблюдали за всем происходящим в гавани и видели, как эти два судна, с трудом маневрируя, продвигались в сторону верфи. Потом граф спустился в шлюпку вместе с несколькими своими людьми, чтобы подняться на борт одного из судов. С тех пор Маргарита его не видела.
  
   ...Жан забегал в гостиницу по поручению своего господина, чтобы взять еще людей и его личные вещи.
   - Триста пятнадцать пострадавших, мадам! - на ходу сообщил он.- Из них двести восемнадцать серьезно ранены. Господин граф распорядился разместить их в госпитале св. Луки, а некоторых, менее тяжелых - в монастыре францисканцев, рядом.
   Маргарита с волнением перебила его:
   - Где же граф?
   - Он занимается ранеными, и до сих пор еще не закончил - их очень много. Ему помогает судовой хирург Мартьяль с "Эсперансы" и арабы... Господин граф приказал прислать побольше людей, чтобы навести порядок в помещениях и ухаживать за ранеными... Он сказал, что с вами, мадам, останется только Каэтана и Мадлен.
   - Это не важно... Жан, а где капитан "Сан-Антонио", маркиз де Гарни? И де Ланже, его старший помощник?
   - Офицеры, кто не пострадал, устроились в гостинице. У капитана Фернандеса сломана нога - говорят, он еще хорошо отделался! Кажется, господин де Гарни тоже ранен. Там такое творилось!.. А господин де Ланже уже на верфи, договаривается о ремонте "Эсперансы". "Сан-Антонио" пострадал не так сильно, но тоже нуждается в ремонте...
   - Что же случилось?
   - Они столкнулись с англичанами. Насколько я понял, это была эскадра адмирала Шоувеля.
   Маргарита вспомнила, как была потрясена, когда во время морской прогулки увидела огромные многопалубные корабли в окуляре подзорной трубы... Жан продолжал:
   - Более легкому корвету удалось уйти, а фрегат вынужден был принять бой с арьергардом. Но я не могу рассказать подробностей - не слишком-то разбираюсь в этих морских словечках, которыми они так и сыпали, когда рассказывали, как все было.
   - Я хочу, чтобы ты проводил меня к сеньору графу, - заявила Маргарита тоном, не терпящим возражений. Аббат де Легаль поддержал ее:
   - И я тоже хотел бы оказать посильную помощь нуждающимся в утешении...
   - Ну, по поводу вас, господин аббат, у меня нет никаких распоряжений, а вот донью Маргариту сеньор граф просил встретиться с супругой губернатора и через нее призвать всех знатных дам города проявить милосердие и отправить в госпиталь провизию для раненых, табак, вино и фрукты... Да, и еще нужно заказать мессы в соборе. Ведь есть и погибшие... Честно сказать, мадам, вам не стоит туда ходить... Это так ужасно, что я видел...
   - Но когда граф обещал вернуться?
   - Не знаю, мадам... Там такое твориться!..

   ...Якоб Мозер пришел в "Рог изобилия" как раз в тот момент, когда были вывезены с кораблей последние раненые. Хозяин заведения, озабоченный достойным размещением новых постояльцев - офицеров с пострадавших кораблей, сказал, где найти графа.
   Отец Якоб пошел в госпиталь и был поражен тем, что там увидел. Он в первый момент даже не узнал того красивого молодого человека с понимающими и насмешливыми глазами, которого встретил вчера в таверне. Теперь тот был похож на пирата на палубе захваченного после абордажа судна - в крови и поту, в рубашке с закатанными по локоть рукавами и распахнутым воротом, немного возбужденный, но собранный, энергичный, внимательный к деталям. Он осматривал раненых, командовал, где разместить и кого оперировать в первую очередь; напористо, но вежливо говорил с возмущенным начальником госпиталя, потревоженного как раз во время обеда и негодующего по поводу того, что кто-то здесь распоряжается вместо него. Граф властно требовал предоставить ему помещения и все необходимое, посылал за аптекарями, гонял слуг за чистым бельем и горячей водой, тормошил полусонных монахинь, мирно дремавших до того времени со своими четками или вязаньем.
   И уже через сорок минут все были размещены, всё предоставлено, упорядочено и налажено, и каждый знал, что должны делать.
   Господин Мозер тихо и незаметно включился в процесс, где граф врачевал тела, а он пытался дать утешение душам.
   Питер сразу заметил нового помощника и нашел момент подойти поздороваться.
   Отец Якоб заметил в его глазах выражение спокойной сосредоточенности - и затаенной боли. Но теперь он уже ничему не удивлялся. Он понял, что этот человек отличается от всех, с кем ему до сих пор доводилось встречаться.
   Пожимая руку священника, граф взглядом сказал больше, чем можно было бы сказать словами.
  
   Маргарита сделала все, как просил муж. Знатные дамы города с воодушевлением взялись за дело, почти каждый день отправляя в госпиталь и монастырь корзины с провизией, корпию и лекарства.
   Аббат де Легаль навещал раненых и приносил успокаивающие новости из госпиталя: граф, конечно, огорчен случившимся, но не падает духом. Он послал человека в Тулузу за своими чудодейственными снадобьями, и делает все возможное, чтобы раненые поправились.

Шарль де Гарни.

   Через три дня в гостинице появился тот самый Шарль де Гарни, маркиз де Бри, тридцатипятилетний капитан корвета Сан-Антонио", о котором спрашивала молодая графиня. Он был другом ее мужа, серьезным, благородным и очень приятным человеком, хотя и не слишком словоохотливым. Когда-то граф избавил его от участи раба, отправленного англичанами на плантации в колонии. С тех пор они подружились, и де Гарни стал, пожалуй, самым близким другом Питера, хотя характеры у них были почти противоположные.
   Безупречно воспитанный дворянин из старинного нормандского рода, пятый в семье, Шарль де Гарни в своей жизни испытал немало разочарований и бед, но это последнее несчастье несколько поколебало его обычную стойкость. Его левая рука была перевязана и покоилась на шелковой косынке; несколько ссадин на загорелом лице и мрачное расположение духа так изменили его, что Маргарита в первый момент с трудом его узнала. Лицо капитана было хмурым, синие глаза потемнели и казались почти черными, сверкая из-под сдвинутых бровей. Обычно немногословный, он и теперь ограничился только вежливым поклоном и скупыми словами приветствия. Но Маргарита так искренне и сердечно говорила с ним, так ласково расспрашивала, что через некоторое время суровый вид его несколько смягчился.
   Капитана де Гарни сопровождал его старший помощник, лейтенант Жан-Луи де Ланже, молодой человек лет двадцати, родом из Перигора. Как и большинство уроженцев Юга, он был подвижным и живым, веселым, жизнерадостным и галантным с дамами - одним словом, был истинным французом. Но даже он сейчас немного приуныл.
   - Ах, мадам! Так глупо попасться в лапы англичанам! Если бы не этот дьявольский туман! Мы слишком поздно их заметили! Да к тому же мы вышли на них с подветренной стороны. Они шли на ветре, фордевинд, боевым строем, и сразу ударили книппелями, надеясь нас поймать, а потом ядрами и картечью... Это ужасно, когда бьет бортовой залп девяносто шести тяжелых пушек! Мы потеряли почти половину экипажа! Но когда удалось ускользнуть от их огня, мы попали в ужасный шторм. Пришлось сбросить с "Эсперансы" все, что можно, в том числе и орудия...
   - Лейтенант, не стоит утомлять госпожу графиню подробностями, - сдержанно, со скрытой болью проговорил де Гарни. - Мы виноваты - я и капитан Фернандес. И теперь, когда погибли люди и чуть не погиб корабль, нам не исправить своей грубой ошибки. Бесполезно искать оправданий. Граф не мог ожидать от нас такого!..
   - Вы слишком суровы к себе, дорогой де Гарни, - воскликнула Маргарита. - Уверена, вы сделали все, что смогли. Граф так вас ценит! Он, конечно же, понимает, что всему виной неблагоприятные обстоятельства...
   Де Гарни замолчал, продолжая терзаться. Зато де Ланже воскликнул:
   - Вы просто ангел, милая сеньора! Граф уже высказал все, что думает по этому поводу. Нам, конечно, очень стыдно, но ничего не поделаешь! Жизнь продолжается! Мы постараемся исправить то, что можно... Но какие расходы! Вы и представить себе не можете!
   - Часть расходов на ремонт я возьму на себя, - сказал де Гарни. - Однако ни у кого из нас нет таких денег, чтобы полностью покрыть все издержки... Но самое страшное то, что больше половины команды искалечено или вышло из строя...
   Маргарита видела, как он страдает, и ничем не могла его утешить. Однако Жан-Луи воскликнул:
   - Ну, уж об этом можно не беспокоиться - граф быстро поставит их на ноги!
   Де Гарни сердито сверкнул на него глазами:
   - Да, конечно, мой милый, пока мы здесь отдыхаем, он там уже четвертые сутки на ногах днем и ночью, вместе с Мартьялем и своими арабами, по локоть в крови и гное...Только со мной он провозился часа два, пока удалил из моего плеча все осколки...
   - Вам было очень больно? - дрожащим голосом спросила Маргарита.
   - Нет, мадам, я почти ничего не чувствовал. У графа есть какое-то обезболивающее средство, но это не опий, который дурманит, а что-то другое. Впрочем, я мало в этом понимаю. А приставать с расспросами мне не пришло в голову - за эти три дня у графа, кажется, не было времени даже поесть или хотя бы немного поспать, не говоря уж о том, чтобы заняться собой. Какие уж тут разговоры...
   - О боже, - прошептала Маргарита. - Неужели он даже не может отдохнуть? Его камердинер сказал мне, что в монастыре выделены комнаты для раненых офицеров, и что граф остаётся там на ночь, чтобы не тратить время на дорогу до гостиницы и обратно...
   - Да, у него есть там комната. Но говорю вам, пока я лежал с этой проклятой раной, он был всегда рядом...
  
   Как ни были удручены офицеры, все же они старались не падать духом и не огорчать графиню. Как могли, они даже пытались ее развлекать. Она, в свою очередь, хотела отвлечь их от тяжких воспоминаний, и, когда вечером все собирались на ужин, они проводили время в приятных беседах. Но граф был занят и все еще не появлялся в гостинице.
  
   Маргарита решила повидаться с мужем.
   Де Гарни, аббат де Легаль и лейтенант де Ланже оспаривали право сопровождать ее и нести корзину с гостинцами для раненых. Поскольку де Гарни был еще не совсем здоров, она просила его остаться в гостинице.
   - Я не прощу себе, если вам станет хуже! Граф будет очень недоволен, если возникнут какие-то осложнения!
   Его удалось убедить. Лейтенант де Ланже и аббат с удовлетворенным видом сопровождали молодую графиню.
   Она оделась очень скромно, накинула на голову кружевную мантилью и с некоторой робостью теперь поднималась на крыльцо большого госпиталя Святого Луки, расположенного почти за городом, недалеко от францисканского монастыря. Навстречу ей по ступеням медленно спускались две дамы, одна пожилая, другая совсем молоденькая. Старая дама громко говорила:
   - Готова побиться об заклад, дорогая, что этих женщин меньше всего волнуют несчастные раненые! Нет, ты видела, как они разодеты? А как накрашены? Просто стыд! И каждая готова делать любую работу, часами сидеть здесь, только чтобы он ее заметил!
   - О ком вы говорите, тетушка? - спросила молодая дама.
   - Можно подумать, Аделина, что ты слепая! Неужели ты не видела, как все они вьются возле этого молодого графа? Кто бы мог подумать, что он обладает столькими талантами! Граф де Монтель, оказывается, не только производитель умопомрачительных духов, а еще и хирург! Да к тому же просто красивый мужчина. Хватило бы и чего-нибудь одного... Нет, ну просто скандал, что эти девки сюда явились!..
   Дамы прошли мимо, не обратив внимания на Маргариту под ее мантильей. Она была изумлена только что услышанным. О чем шла речь? Что там происходит? Необходимо все выяснить!
   Они вошли в просторный светлый зал, разделенный невысокими ширмами на множество ячеек, где стояли койки с ранеными и больными. Маргарита старалась не смотреть на них, всех этих людей, что еще недавно были сильными и здоровыми мужчинами. Она боялась встретиться с ними глазами, боялась увидеть их раны... Она чувствовала, как они смотрят на нее, и от этого ее бросало в жар...
   В воздухе витал аромат гвоздичного масла. Он перебивал какой-то лекарственный запах, слабый, но назойливый. На подоконниках раскрытых окон дымок зажженных курильниц отпугивал насекомых.
   Маргариту поразило присутствие нарядно одетых, ярких женщин, которые разносили кувшины с чистой водой или разбавленным вином, поили раненых, поправляли подушки, помогали им поудобнее устроиться, всячески развлекали. Из другого конца зала слышались негромкие звуки гитары, кое-где звучал смех... Правда, здесь находились и две-три пожилых монахини, но на них никто не обращали внимания.
   Графиня остановилась в нерешительности. Общительный де Ланже заметил людей из своей команды и заговорил с ними, а аббат де Легаль подошел к одной из монахинь, чтобы выяснить, где найти графа де Монтель.
   Маргарита двинулась дальше, свернула в широкий коридор и вдруг увидела мужа, стоявшего неподалеку. Она заметила, как безупречно он выглядит - камзол зеленого бархата с золотой вышивкой, белоснежная сорочка, отделанная изысканным кружевом... Его вьющиеся волосы, схваченные сзади черной бархатной лентой, казались такими блестящими и ухоженными, как будто недавно ими занимались искусные руки куафера. Лица мужа графиня не видела, но по его оживленным жестам не было похоже, что он валится с ног от усталости и, тем более, не имел времени привести себя в порядок. Наоборот! Создавалось впечатление, что он готовился отправиться на светский прием - хоть в Версаль! Маргарита почувствовала себя тем более обманутой, когда увидела, чем на самом деле он был занят: граф стоял в дверях спиной к ней и беседовал с какой-то женщиной, уже не молодой, но еще довольно красивой. Дама старалась держаться с достоинством, однако по ее поведению было заметно, что она не благородного происхождения. Она не могла удержаться от соблазна пококетничать с молодым мужчиной, да еще таким привлекательным и любезным. Манеры ее казались слишком свободными, если не сказать вульгарными, но Маргарита видела, с какой учтивостью обходился с ней граф. Очаровательные бархатные интонации слышались в его низком голосе, хотя слов разобрать было невозможно. Он склонился, чтобы поцеловать даме руку, но тут из дверей показался встревоженный судовой врач Мартьяль и что-то сказал ему. Граф торопливо попрощался с женщиной и вошел в двери, которые тут же за ним закрылись. Дама ушла, искоса бросив взгляд на Маргариту.
   Аббат Легаль подошел к графине.
   - Мне сказали, мадам, что за этой дверью лежат самые тяжелые пациенты и умирающие, и граф почти не выходит оттуда. Но я скажу ему, что вы пришли...
   - Нет, не стоит! - промолвила графиня с некоторой досадой и повернулась в нерешительности - совсем уйти или все же поговорить с мужем?
   В этот момент двери отворились, и оттуда выскользнула Марселина со свертком окровавленного белья. Ее чепец и передник сияли белизной, а лицо выражало озабоченность и деловитость. Она быстро направилась к подсобному помещению рядом, откуда доносились женские голоса и плеск воды. Графиня окликнула ее. Марсела на миг остановилась в замешательстве, потом приблизилась.
   - Донья Маргарита, это вы! Сеньор сейчас занят, но я провожу вас к нему, если хотите, только отнесу вот это...
   - Не беспокойся, я сама найду дорогу, - и графиня на этот раз решительно открыла тяжелые двери. Ну почему Питер опять в окружении каких-то женщин, почему рядом с ним снова эта Марсела?! А она, его жена, вновь осталась в стороне?..
   Она сразу увидела высокую фигуру мужа у чьей-то постели. С ним были Абу-эль-Фариджи и Хамат, Мартьяль что-то записывал в большом журнале. Они озабоченно говорили о чем-то вполголоса. Графиня приблизилась, мужчины поклонились ней. Тут Питер, наконец, оглянулся, и Маргарита увидела его лицо с заострившимися чертами, более волевыми и твердыми, чем она привыкла видеть. Куда подевалась его очаровательная, еще юношеская округлость щек? Резко обозначились скулы, глаза, обведенными темными тенями, казались больше и выразительнее, и в них читалась сосредоточенность и какая-то спокойная отрешенность. Он показался ей постаревшим на несколько лет. Но в то же время она поняла, что никогда еще не видела такой волнующей и одухотворенной мужской красоты.
   Как будто только сейчас увидев ее, Питер слегка сжал ей локоть и сказал негромко:
   - Подождите меня в галерее, - и мягко подтолкнул к выходу.
  
   Открытая галерея тянулась с противоположной стороны фасада и выходила на тихий двор и сад. Маргарита ждала довольно долго.
   Он появился в накинутом на плечи зеленом камзоле, оттенок которого так шел к его темным глазам и смуглой коже. Немного напряженный, граф все еще был занят своими мыслями. Присел на балюстраду, бросил на нее рассеянный взгляд.
   - Вам не следовало сюда приходить, Марго.
   Она приблизилась и робко остановилась перед ним.
   - Почему? Я хотела только посмотреть на вас... Питер, мне так вас не хватает!
   На его лице промелькнула тень удивления, как будто он на какое-то время забыл о ее существовании и только теперь вспомнил. Его глаза осветились улыбкой. Он привлек ее к себе, обнял за талию.
   Она прижалась к его груди. Как же приятно снова почувствовать его тепло, нежность и силу...
   - Когда вы сможете хоть ненадолго вернуться ко мне? - прошептала Маргарита.
   - Неужели вы соскучились? - с ласковой иронией спросил он, немного отстраняясь, чтобы посмотреть на нее. - Значит, мои офицеры плохо развлекают вас?
   - Они стараются изо всех сил, но мне нужны вы... - нежно произнесла она с таким чувством, которого сама от себя не ожидала.
   - Вы меня ждали?
   - Каждый день... И каждую ночь...
   Он снова немного удивленно посмотрел на нее. Кажется, раньше ему не доводилось слышать из этих уст ничего подобного.
   Маргарита видела, как вспыхнули его глаза. Но складка губ оставалась ироничной. Он как будто старался отгородиться от нее своим шутливым тоном. Ей захотелось поцеловать эти насмешливые губы, стереть улыбку с его лица, заставить его сердце трепетать. И она знала, как легко это сделать! Она прикоснулась губами к его губам - и уже не могла оторваться от них, так сладок был его ответный поцелуй.
   Они целовались снова и снова - в тени галереи, среди бела дня, даже не думая о том, что могут быть кем-то замечены. Он всё крепче прижимал ее к себе, еле сдерживая себя, задыхаясь... и вдруг с глухим стоном оттолкнул, быстро встал.
   - О, довольно!.. Ты сведешь меня с ума...- у него прервался голос. - Прошу тебя, уходи!..
   Она замерла, ошеломленная.
   Но он уже не мог остановиться и тут же снова заключил ее в объятия, не в силах отпустить. Он целовал ее волосы, лоб, глаза, щеки, уже весь во власти ее чар. Потом коротко вздохнул:
   - Пойдем, - и крепко взял за руку.
   - Куда, Питер?
   - Увидишь.
   Через несколько минут они оказались за стенами монастыря, под сумрачным сводом коридора со множеством дверей с одной стороны и колоннадой открытой галереи - с другой. Нигде не было ни души.
   Граф толкнул одну из дверей, и они вошли в тесную келью, где не было ничего, кроме узкой кровати, застеленной грубым одеялом, стола с туалетными принадлежностями и большого темного распятия, висящего в изголовье. Узкое зарешеченное окно пропускало мало света. Маргарита растерянно огляделась.
   - Ужасно! Неужели вы здесь спите?!
   - Иногда небольшое воздержание бывает полезно, но долго чувствовать себя отшельником и в самом деле ужасно...
   Он не отпуская ее руки, как будто боялся потерять. И вдруг властно привлек к себе, приник к ее губам с такой страстной силой, что у нее закружилась голова и подкосились колени. Этот поцелуй странным образом лишил ее сил, опьянил, но Питер уже подхватил ее на руки, не давая опомниться, и снова целовал так, что она едва не теряла сознание. У нее туманилось в голове от этого страстного натиска. Обычно он вел себя иначе, но ей казалось, что никогда еще его губы не были такими властными, опьяняющими и нежными...Она плохо помнила, что происходило дальше. Это было похоже на вспышки молний, которые делались все ярче и горячее, пока не последовал ослепительный, обжигающий взрыв... И все будто окутал туман, осталось только упоительное ощущение блаженства...
   Маргарита окончательно пришла в себя на руках у мужа, в недоумении открыла глаза.
   - Что это было?
   Он тихо засмеялся и ответил по-итальянски:
   - Metodo еspresso.
   - Это не объясняют волшебства. Я как будто улетала куда-то! Или мне приснилось?
   Он улыбался, нежно покачивая ее на коленях. Она, потрясенная, никак не могла опомниться.
   - Но как вы это сделали?!
   - Секрет.
   - Скажите мне!.. И вы чувствовали то же самое? Да?
   - Может быть...
   Он улыбался. Как он улыбался! Недаром все женщины теряли голову от этой его улыбки...
   Она провела рукой по его волосам, по щеке, обвела пальчиком подбородок. Он поцеловал ее ладонь.
   - Я должен поблагодарить вас, любовь моя. Кажется, еще немного, и я сошел бы с ума от напряжения. Стоит мне только закрыть глаза, как снова вижу все эти раны, увечья, кровь, сломанные и раздробленные кости, умирающих... Я больше ни о чем другом не мог думать. А тут забыл обо всем... Вы дали мне новые силы.
   - Ваши силы не беспредельны, мой милый. Обещайте, что придете ночевать в гостиницу, чтобы выспаться как следует. Эта келья не для вас!
   - Самое неудобное, что кровать коротка, - усмехнулся Питер.
   - Тем более! Де Гарни говорит, что вы совсем не отдыхаете.
   - Он преувеличивает. Но мне пора, дорогая. Возвращайтесь к себе.
   Они вместе вышли на яркий солнечный свет, держась за руки.
   - А кто те женщины, которых я встретила в госпитале? - спросила Маргарита.- И кто та дама, с которой вы так любезно беседовали, несмотря на всю свою занятость?
   - О, в последнее время я беседовал с таким количеством дам, что трудно всех и припомнить.
   - Та слишком заметна и явно не из хорошего общества. Странно было видеть вас рядом с ней. И она так на вас смотрела, что мне хотелось выцарапать ей глаза!
   Он рассмеялся с явным удовольствием.
   - Впервые ваша ревность принимает такие формы! Вы сегодня не престаете меня удивлять, моя прелесть. Куда же подевалась благочестивая воспитанница сестер-урсулинок?
   - Это вы постоянно доводите меня до греха гнева, ревности и сладострастия. Вы настоящий искуситель, мой милый сеньор!
   - Я?! - Питер сделал большие глаза. - Можно подумать, это не вы меня сейчас соблазнили!
   - Конечно, нет. Это вы!
   Они смеялись, счастливые.
   Потом Маргарита спросила:
   - Так все же, кто была та женщина? Так и не вспомните?
   - Да, знаю, о ком вы. Это Луиза Беше, содержательница роскошного борделя "Гавань любви". Некоторые из ее девушек согласились ухаживать за ранеными, причем, бесплатно. Они добрые, трудолюбивые и веселые, внушают стремление жить и так поднимают настроение моих подопечных, что те гораздо быстрее встают на ноги. Они замечательные, что бы там ни говорили ханжи и "добропорядочные" дамы!
   Маргарита была неприятно удивлена. Но сдержалась. Все равно его не переделаешь - он никогда не изменится, как бы она ни возмущалась!..
   - Кому же пришла в голову мысль пригласить их? - спросила она. - Не иначе, у мадам Беше есть далеко идущие планы на будущее.
   - Нет, эта мысль могла прийти в голову только такому распутному человеку, как ваш муж, - улыбнулся Питер - Ведь именно так вы считаете, любовь моя, правда?
   Маргарита опустила глаза и прошептала:
   - Будь вы хоть самим дьяволом, я не перестану любить вас.

*

   Граф опять не пришел в гостиницу ни ужинать, ни ночевать. Впрочем, он ничего и не обещал ей. Но Маргарита отнеслась к этому спокойно - ничего не поделаешь, он занят...
   После ужина она, де Гарни, аббат и де Ланже расположились в просторной гостиной с рюмками ликера и коньяка, и приятно проводили время. Оживленный и беззаботный, Де Ланже болтал и сыпал шутками, юный аббат Легаль парировал его словесные выпады с не меньшим остроумием. Только Шарль де Гарни молчал, устроившись немного в стороне, и спокойно наблюдал за ними.
   Маргарита смеялась своим серебристым смехом, очаровательная и веселая, не отдавая себе отчета в том, что чувствует себя восхитительно в окружении этих приятных мужчин. Она испытывала радостное возбуждение от сознания собственного очарования и неотразимой прелести, которые так недвусмысленно и ясно отражались в их восхищенных глазах. Лишь невозмутимый де Гарни, казалось, оставался спокоен и молча потягивал свой коньяк, иногда бросая на них снисходительные взгляды, как на расшалившихся детей. Маргарите хотелось как-то растормошить его, заставить смеяться, смотреть не так строго. Ей нравился этот немного суровый, сдержанный нормандец с синими глазами и светлыми волнистыми волосами - наверное, потому, что он был так непохож на ее смуглого и пылкого южанина-мужа.
   Больше всего молодой графине хотелось, чтобы синие глаза маркиза де Гарни смотрели на нее с нежностью и восхищением. А де Гарни упорно смотрел в свою рюмку или в сторону, боясь поднять взгляд на эту пленительную женщину, которая, казалось, вся светилась изнутри счастьем и юностью. Каждое ее движение было гармонично, грациозно, упоительно, а темные бархатные глаза смотрели так нежно - и так опасно, что у него перехватывало дыхание... Она явно заигрывала с ним - в шутку, смеясь, а он чувствовал, как его охватывает темная, могучая, слепая сила...
   Он пережил жестокое разочарование в молодости, когда его возлюбленная изменила, посмеялась над ним. До сих пор ему неприятно вспоминать об этом, хотя время притупило его боль и гнев. С тех пор он был один, избегая привязанностей и довольствуясь мимолетным удовлетворением естественных потребностей тела.
   Но когда несколько лет назад он впервые увидел Маргариту, то жестоко позавидовал своему другу. Эта юная женщина с такой силой всколыхнула его чувства, что он даже испугался. Испугался себя! И сбежал подальше, в море, где опасность и постоянная угроза для жизни вытесняли всё остальное, вынуждая не думать о чувствах.
   И вот теперь он снова слышит ее удивительный смех, и его сердце начинает бешено колотиться, а угрызения совести заставляют считать себя последним негодяем...
  
   Питер знал о чувствах своего друга, потому что такое скрыть невозможно. Однако у него никогда не возникало сомнений в благородстве и преданности маркиза де Гарни.

*

   Марселина, в последнее время остававшаяся ночевать в госпитале, пришла в гостиницу на кухню, шатаясь от усталости. Мадлен месила тесто для пирожков с яблоками, которые пользовались большим успехом, и она готовила их в огромных количествах, чтобы хватило всем.
   - Сеньор снова отослал меня, - сказала Марсела со вздохом, усаживаясь на скамью за стол. - Сама бы я ни за что не ушла...
   - Ну, еще бы! Ты лучше согласилась бы умереть от усталости у него на глазах! - проворчала про себя Мадлен, искоса посмотрев на нее. Она оторвалась от своей стряпни и молча поставила перед ней миску горячего овощного супа, хлеб, рыбу, сыр и кувшин с вином. Мадлен ни о чем не спрашивала и терпеливо ждала.
   Марсела, поев, облокотилась на стол и заговорила сама, глядя в пространство:
   - Не дай бог еще раз увидеть такое!.. Когда перевозили раненых, сеньор женщин не допускал... но я все же кое-то подсмотрела, уже в госпитале... Я видела молодого красивого парня, которому картечь попала в живот. Он был весь серый и корчился от боли... Его зовут Кристиан, моряк из Бретани... Наверное, он умрет. Я поняла это по лицу сеньора, когда тот его осматривал... А сколько таких! Еще одного помню, с раздробленной рукой...Здоровый, великан, гора мускулов, а плакал, как маленький ребенок...У меня до сих пор в ушах стоят их стоны - даже мурашки по спине... И как только сеньор все это выдерживает? Да еще с таким невозмутимым видом, как будто ничего особенного не происходит...
   - А что с тем парнем, Кристианом? Он умер?
   - Пока нет. Сеньор тогда заставил его вдыхать что-то из флакона, вроде нюхательной соли, только жидкое, с резким запахом, и через насколько минут парень спокойно заснул! Я не могла поверить собственным глазам. Что было потом, я не видела - они меня не пустили. Сеньор с Мартьялем и арабами часа четыре с ним возились, если не больше. Сеньор и в самом деле может сотворить чудо! Скольких он уже спас!
   - Ну, кто бы сомневался, - усмехнулась Мадлен, возвращаясь к своему тесту.
   - Говорю тебе, сеньор наделен даром свыше! - с жаром воскликнула Марсела. - Я давно это знала, еще в Мадриде... А здесь слухи быстро разнеслись, и теперь каждый день на крыльце собираются больные отовсюду. Но, слава богу, сеньор не всеми занимается сам, поручает своим помощникам. Никто не сидит без дела. Джинан готовит лекарства и помогает делать перевязки, а этот несносный Мартьяль постоянно что-то пишет. Я у него как-то спросила, а он говорит - не твоего ума дело! Какой важный! Как будто все вокруг дураки, он один умный! - Марсела перевела дух, выпила еще вина и продолжала все тем же ворчливым тоном:
   - Да еще эти благотворительницы, черт бы их всех взял! Госпиталь превратился в какое-то место паломничества, право слово! Как будто там медом намазано! Все знатные дамы города из кожи вон лезут, стараются перещеголять друг друга в "милосердии к страждущим"! Они просто помешались на благотворительности, как будто решили искупить все свои грехи заранее! И все обязательно хотят поговорить с сеньором! - язвительно проговорила Марсела. Мадлен снисходительно улыбнулась.
   - Что-то ты больно сердишься - неужто наш сеньор кого-то из них особо заметил?
   - Да что ты болтаешь! Ему и вздохнуть-то некогда. Его просто замучили!
   Мадлен расхохоталась.
   - Ох, ты меня насмешила! Хотела бы я посмотреть на того человека. Замучить он себя никому не позволит, уж ты мне поверь! А если уж появляются и женщины... Он говорил, что женщины украшают жизнь. Сам говорил, ты слышала? К тому же, ты рассказывала, девицы там все как одна с покладистым характером и не слишком набожные...
   - Да прекрати! Не старайся меня зацепить. Сеньор одинаково любезен со всеми, будь то маркиза или шлюха, старуха или молодая. И с этими девицами он поладил, будто они его сестры! Представляешь, сеньор недавно сделал им подарки. Каждой! Так, мелочи, ничего особенного - кому черепаховый гребень, кому кружевную косынку или заколку... Ну, ты знаешь, как сеньор это умеет, и с каким вкусом. Они были просто на седьмом небе! ...А знатные дамы, так те просто в бешенстве, что вынуждены там сталкиваться с ними! Только фыркают да шипят про себя. Но все равно приносят всякие деликатесы, чтобы переплюнуть друг друга в щедрости...
   - Кстати, как сеньору понравились копченые языки, что я вчера приготовила?
   - Не знаю. Я не прислуживала за столом. Они ужинали с офицерами в монастыре, а женщин туда не пускают.

*

   Однако в городе было немало и таких, кто возмущался поведением графа де Монтель. Общество добропорядочных и набожных прихожан просто негодовало! Чтобы вместо монахинь за больными ухаживали девицы легкого поведения - такого еще не бывало! Это просто скандал!
   Более того, сам граф был замечен в ужасном кощунстве. И это несмотря на кажущуюся добропорядочность, познания в медицине, самоотверженность и милосердие, которые он проявлял в отношении больных и раненых! Но чтобы совершить подобное!..
   Видели, как однажды, когда все монахи-францисканцы собрались в часовне на мессе, он, граф де Монтель, провел в монастырь женщину! Они вместе выходили оттуда, ничуть не таясь - и с таким счастливым видом, будто побывали в раю! Ни у кого не могло возникнуть вопроса, чем они там занимались - все было ясно.
   Тем не менее, эти дерзкие, скандальные поступки только еще больше подогревали интерес к личности графа де Монтель. Кто-то осуждал его, кто-то восхищался им, кто-то становился его другом - но равнодушных не было.
   Граф время от времени появлялся на приемах у губернатора, на верфи, в адмиралтействе, в соборе, даже в резиденции у епископа, и везде привлекал внимание, вызывал неизменный интерес.
   Несмотря на несчастье с кораблями и потерю людей, никто не видел его нахмуренным или раздраженным. Конечно, он был расстроен, но светские манеры предписывали скрывать свои беды за приятной любезностью. Но он оставался искренним и непосредственным, и непобедимая сила его обаяния привлекала к нему людей.
   Может быть, вначале к нему относились несколько предвзято, но очень скоро - с подлинной симпатией. Он умел располагать к себе людей, говорить с ними - и в великосветских салонах, и в скромных тавернах.
   Наверное, поэтому скорость ремонта его кораблей была рекордной, и уже через две недели корвет "Сан-Антонио" качался на волнах гавани, как новенький. Серьезные повреждения корпуса фрегата "Эсперанса" требовали гораздо больше времени для починки, но все же дело шло на удивление быстро.

Полнолуние

  
   Перед господином де Шевриером стояла весьма нелегкая задача. Можно сказать, даже невыполнимая. Но его должность губернатора провинции, связи, предприимчивость и, главное, жгучее желание излечиться сыграли свою роль. Ему удалось убедить архиепископа Тулузского, что, отпустив этих молодых еретиков, они могут еще и выиграть! Если аккуратно проследить за д"Юссоном и де Роганом, эти отступники от истинной веры рано или поздно обязательно приведут их к более "крупной рыбе"! Возможно даже, к самому Магистру ордена. И удастся, наконец, распутать весь этот запутанный и таинственный клубок еретического ордена катаров. Тем более что иезуиты всегда хотели получить некие секретные рукописи, якобы хранившиеся когда-то в горном замке Монсегюр, последнем оплоте альбигойцев. Эти рукописи рассказывали о тайных альбигойских реликвиях и некоем сокровище, которое, как считалось, они хранили до сих пор в глубокой тайне. Разуметься, сокровище это не было банальным кладом золотых монет или драгоценный камней. Но что это было - секрет философского камня, эликсира бессмертия, способ проникновения сквозь пространство и стены, или какое-либо другое эзотерическое знание - никто не знал. Одно было доподлинно известно - такие документы есть. Предполагали, что они находятся у главы ордена катаров. Но кто он? Невозможно было узнать этого даже под пытками. Еще никто никогда не выдавал этих тайн со времен Симона де Монфора, уничтожившего тысячи альбигойцев - "Посвященных", простых людей и "Совершенных". Он и его рыцари-северяне превратили цветущий Лангедок в сплошное пожарище пять веков назад. Они сделали это не только ради борьбы с ересью, а из зависти к его богатству, его утонченной культуре и процветанию. Долго еще трубадуры пели свои сирвенты - песни боли, гнева и печали по погибшим на кострах. Долго еще матери и кормилицы пугали непослушных детей Симоном де Монфором, страшным жестоким рыцарем, пришедшим с Севера...
   Оставшиеся в живых альбигойцы бежали тогда в Италию, затерялись среди приморских жителей, рассеялись по городам . Орден был жив до сих пор, и это вызывало озабоченность Рима.
   Теперь никто не намерен устраивать крестовые походы против непокорных еретиков.. Нужно было действовать иначе - не силой, а хитростью.
   Разумеется, маркиза нимало не волновали "мистические бредни" об альбигойском сокровище. Так же мало его волновала и чистота католической веры - у него были дела и поважнее! Однако архиепископ Тулузский явно заинтересовался и согласился с этим планом. Его преосвященство надеялся в случае успеха, - впрочем, весьма призрачного, - преподнести хороший подарок могущественным иезуитам и с их помощью, возможно, подумать о кардинальской шапке для себя.
   В душе маркиза де Сен-Шомона безнадежное уныние сменялось бессильной яростью, невероятной, всепоглощающей, мрачной ненавистью. Так его опозорить!! О, граф за это поплатится!
   Маркиз мечтал раздавить своего противника, уничтожить его, но в то же время опасался, как бы с графом чего не случилось до тех пор, пока он не получит лекарство от своего постыдного недуга. Но потом!.. В воображении де Шевриера вставали картины мучительной смерти графа де Монтель, его разорения, позорной гибели в долговой тюрьме или на каторге, в застенках инквизиции или от руки наемного убийцы! Впрочем, последнее осуществить было бы не так сложно, однако де Шевриер отвергал этот способ мести как самый простой и безболезненный для жертвы. Он хотел придумать нечто такое, что заставило бы этого дерзкого насмешника помучиться!
   И он придумал. Правда, надо было набраться терпения и выбрать подходящий момент. Но тем слаще будет его месть!

*

   ...Маргарита проснулась среди ночи от какой-то неясной тревоги. К горлу подступала тошнота, сердце учащенно билось, как будто она видела страшный сон, но ничего не могла вспомнить. Эти одинокие ночи наводили на нее тоску! Она чувствовала себя покинутой и несчастной. Ей было страшно. У нее даже слезы навернулись на глаза...
   Графиня встала, чтобы выпить воды. Мучительный страх не отпускал ее. Она прошла в пустую спальню мужа - может быть, он вернулся, пока она спала? Нет, его постель пуста...
   И вдруг она увидела свет, пробивающийся из-под двери в кабинет. Он все-таки вернулся!
   Она быстро толкнула дверь. Питер сидел за столом и что-то писал. Подняв голову, он удивленно улыбнулся.
   - Вам не спится, моя красавица? А я боялся заглянуть к вам, чтобы не разбудить.
   - С каких это пор мой милый супруг боится ночью разбудить свою жену? - с шутливым вызовом спросила она. Радость заставила ее забыть тревогу. - Скажите уж лучше честно, сударь, что хотели спокойно поработать, чтобы вам никто не мешал!
   Он засмеялся.
   - Это правда. Но как вы узнали?
   - По вашему отсутствующему виду! Это неслыханно! Вы даже не подошли обнять меня!
   Маргарита приблизилась сама, положила руки ему на плечи, заглянула в смеющиеся глаза и прошептала:
   - Никогда бы не подумала, сеньор мой, что буду бегать за вами и ждать минуты, чтобы увидеть вас хоть ненадолго...
   На его лице отразилась целая гамма чувств - изумление, нежность, смятение, желание немедленно заключить ее в объятия, и еще что-то непонятное, неуловимое... Однако он сдержал себя, и, накрыв ладонями ее руки, сказал полушутя - полусерьезно:
   - Не могу поверить своим ушам! Ваши слова звучат как музыка, и ваши нежные ручки лежат на моих плечах - удивительно волнующее чувство! Вы не перестаете удивлять меня, моя прелесть - и я очень рад этому, но... я должен закончить работу.
   Он усадил ее в свое кресло, а сам присел на край стола и жестом показал на бумаги:
   - Накопилось много материала, нужно, наконец, привести в порядок все это, а днем просто не хватает времени. Раньше у меня не было возможности наблюдать такое количество пациентов, а теперь можно сделать уже некоторые обобщения и выводы, и этот опыт нельзя потерять, что-то упустить... Помните, я рассказывал о некоем веществе, обладающем обезболивающими свойствами? Парацельс называл его сладким купоросным маслом, изучал его и проводил с ним опыты. Когда я прочел его работы, то заинтересовался и стал искать сведения об этом веществе. Оказывается, испанский монах и алхимик Луллий получил купоросное масло случайно, как побочный продукт во время попыток "изготовления золота". Я попробовал повторить его опыт по описанию - оказалось не так уж сложно! Моя лаборатория была достаточно хорошо оснащена. Конечно, золота у меня тоже не получилось, но вышла необходимая субстанция. И я повторил опыты Парацельса. Потом я прочел о работах известного химика Роберта Бойля с этим веществом и при первой возможности побывал в архивах Лондонского Королевского Общества, нашел там его монографию. Представляете, Бойль опубликовал эту работу еще в 1680 году! В то время мне было только два года... В Оксфорде, в архиве Королевского Общества, я просидел четыре дня и изучил его труд. Бойль называл это волшебное вещество "эфир" - "летучий". Если вдыхать его пары, возникает обезболивающий, снотворный эффект, даже на короткое время исчезает сознание. Это важно, потому что человек может погибнуть именно от боли даже при незначительных повреждениях. У меня уже есть обнадеживающие результаты! Если действовать осторожно и соблюдать дозу...
   Вдруг он замолчал, посмотрел на жену и рассмеялся.
   - Простите меня, дорогая! Кажется, я немного увлекся. Вряд ли вам интересна эта тема.
   - Нет, интересна, особенно когда вы так вдохновенно рассказываете! Я даже все понимаю. Но... стоит мне только представить окровавленное человеческое тело, как мне становится плохо. Ваша страшная работа заставляет вас дни проводить в госпитале, а ночи за бумагами - неужели все это так для вас важно?
   - Мне интересно! И потом, кажется, я провожу время не без пользы.
   - А меня бросает в дрожь при одном только воспоминании о ваших раненых! Я плохая христианка...я умею только молиться, а ваше милосердие к несчастным так велико, что вы готовы забыть о себе...
   - О, нет! - воскликнул он с легким сарказмом. - Не стоит обманываться на мой счет, дорогая. Вы отлично знаете, что моими поступками никогда не руководили религиозные соображения. Более того! Вам есть от чего прийти в ужас: иногда я ловлю себя на том, что смотрю на человека как на объект своего научного интереса, а не как на живое, страдающее существо. А потом, когда получен благоприятный результат и человек выздоравливает, возникает чувство гордости - нет, гордыни! Как будто ты одержал победу в противоборстве с самим Дьяволом! Или Богом...
   Маргарита в ужасе распахнула глаза и сделала движение, будто хотела зажать ему рот, но не посмела. Он тихо рассмеялся и нежно поцеловал ее ладонь.
   - Питер, как можно произносить такие вещи! - в ее голосе звучали страх и досада. - Вы накличете беду!
   - Я не верю в это. Хочу быть откровенен с вами, душа моя, ведь вы моя жена и должны знать, о чем думает ваш муж. Надеюсь, когда-нибудь вы будете разделять мои мысли - ну, хотя бы некоторые из них! - он улыбался ей.
   Маргарита ничего не слышала, потрясенная его признанием.
   - Вы ничего не боитесь, даже гнева Небес! - прошептала она, отвечая своим мыслям. - Но вами движет не гордыня! Я видела ваши глаза, тогда, в госпитале...
   - Ну, хорошо, успокойтесь, мой ангел. Вам ничего не угрожает, ведь вас никогда не посещают такие кощунственные мысли.
   - Откуда вы знаете? - она лукаво посмотрела на него. - Вы сами порой ввергаете меня в адскую бездну, мой сеньор. Но я все-таки надеюсь искупить свои грехи! Господь меня простит, потому что, кажется, Он благословил нас... Теперь я уверена, что это случилось!
   - Что, сердце мое?
   И по тому, как вдруг вспыхнули безумной радостью его глаза, Маргарита поняла: он догадался прежде, чем она успела произнести, что беременна.
   - И ты до сих пор молчала о самом главном?!

*

   Диана д"Анженн, маркиза де Лафоре, проболев три недели после своей безумной поездки и свидания с графом де Монтель, после полного отчаяния, сменившегося безразличием и апатией ко всему, стала понемногу возвращаться к жизни. Но что-то изменилось в ней - в голове или душе? Она увлеклась всякого рода предсказаниями будущего, гаданиями, колдовством, сверхъестественными знаками и магическими действами. Впрочем, ничего удивительного - это стало повальным увлечением высшего света, и ее подруга, знакомая, кажется, со всеми гадалками и ведьмами Парижа, предложила Диане навестить самую знаменитую из них - колдунью Рахиль с набережной Жерновов.
   Решительная молодая дама вручила ведьме кошелек с деньгами и показала некий платок - обычный батистовый носовой платок, обшитый кружевом.
   - Ты можешь помочь моей подруге завоевать хозяина этой вещи? - спросила она колдунью. Та взяла платок в руки и вдруг разразилась ужасным, надсадным и хриплым хохотом. Обе дамы чуть не упали в обморок от этого жуткого веселья.
   - Я могла бы это сделать, но не стану помогать тебе,- заявила колдунья, немного отдышавшись и обращаясь к Диане. - Этот мужчина предназначен другой женщине.
   - Так значит, ты не можешь изменить судьбу? А мне-то рассказывали всякие чудеса про тебя! - разочарованно проговорила храбрая подруга. - По крайней мере, ты знаешь, о ком идет речь? Как мы можем тебе верить?
   Колдунья снова засмеялась.
   - Можете не верить.
   Потом она замолчала и нахмурилась. У нее в руках блеснул золотой медальон. Она раскрыла его и показала Диане.
   - Я не вижу глазами, но вижу сердцем, - сказала она. - Смотри!
   Диана взяла в руки скромный медальон в виде сердечка - и не поверила собственным глазам! Внутри оказался миниатюрный портрет юного итальянца, которого она впервые увидела на Новом мосту в Париже. Шевалье де Лоретто, - нет, граф де Монтель, каким он был много лет назад, каким он запечатлелся в ее памяти... От волнения у нее колотилось сердце. Диана как зачарованная смотрела на портрет и не могла отвести взгляда. Тут колдунья вырвала у нее медальон и грозно воскликнула:
   - И не пытайся привораживать его - только сделаешь хуже! Ему предначертана другая судьба.
   - Продайте мне этот медальон! - взмолилась Диана. - Я готова заплатить любые деньги!
   Колдунья и слышать ничего не хотела. Она вернула им кошелек и грубо выпроводила за порог.
   Подруга негодовала:
   - Наверное, она попросту украла где-нибудь этот медальон! Напрасно ты так разволновалась, дорогая. Видно, у этой ведьмы недостаточно магической силы, если она отказывается делать свое дело! Я приглашу другую, которая помогла графине де Рокруа вернуть ее любовника. Она даже научила ее простому и верному способу приворота - с восковыми куклами.
   - О, только не это! - воскликнула Диана. - Говорят, человек, на кого направлен заговор, ужасно страдает, когда куклу с его именем пронзают иглой или бросают в огонь. Я не хочу, чтобы он страдал!
   - Так ты предпочитаешь страдать одна? Это ужасно глупо, дорогая! Ничего не случится, если мы попробуем еще раз. Через три дня как раз наступит полнолуние - самое время для таких дел. И не возражай, пожалуйста! Не могу видеть, как ты мучаешься из-за таких пустяков!

*

   Сентябрьская жара в Риме стояла угнетающая.
   Герцогиня д"Арбонтес думала отправиться на свою виллу на озере Комо, но медлила, предвидя смертельную скуку.
   Закончив важные дела, Жозефина не так давно обнаружила, что беременна, и теперь спокойно и уверенно раздумывала о ближайшем будущем.
   Нет, не на Комо она хотела, а в Марсель, и только туда! Зачем ей ее роскошная вилла, когда там нет его?
   Но она понимала, что сейчас нельзя появляться в Марселе, чтобы у графа не возникло ни малейших подозрений. Ее план был близок к завершению...
   ...Выходило, что Жозефина беременна уже пятый месяц. За делами она как-то не заметила этого сразу. О, дела такого рода не оставляли ей времени подумать о чем-то другом! Они поглотили ее совершенно и без остатка. Герцог, ее любезный и очень удобный супруг, удивленный этой неожиданностью, поздравил ее и предоставил полную свободу - впрочем, как и всегда.
   Сопоставив все факты и просчитав все сроки, Жозефина пришла к выводу, что ее ребенок мог быть и от графа де Монтель. Однако это была бы слишком большая удача, чтобы быть правдой!
   Она решила оставить ребенка - он не доставлял ей никаких хлопот, она даже не замечала его в своем теле. А вдруг небо преподнесло ей такой роскошный подарок? Вдруг он и в самом деле его? Эта мысль наполняла ее душу необыкновенной радостью. Но нет, не стоит обольщаться! Граф не терял головы, был слишком внимателен и галантен, чтобы допустить такое...
   Жозефина задумчиво водила пером по бумаге. В центре листа она нарисовала Печать Соломона - два переплетенных треугольника. Могучий и таинственный знак. Он означает душу и тело, четыре стихии, соединение двух начал...Треугольник, повернутый вверх, означает мужской элемент и божественный огонь. Cимвол, который она выбрала для него, единственного в мире мужчины, которого желала завоевать!
   Вокруг лучей звезды Соломона она рассеянно обводила знаки, обозначавшие людей...
   Кажется, уже все готово. И без того она слишком долго ждала подходящего момента! Ее астролог определил день, когда планеты встанут самым благоприятным образом - это будет день полнолуния. Жозефина сгорала от нетерпения. Ее астролог не мог ошибиться. Звезды должны повернуться в ее сторону!
   Граф родился под знаком Близнецов, ему покровительствует Меркурий-Гермес, бог дипломатов, торговцев, тайных знаний и эзотерических наук, в его честь называемых "герметическими". В гороскопе графа, слишком сложном, чтобы Жозефине полностью стали ясны его хитросплетения, она поняла главное. Как сказал астролог, граф, всегда преуспевающий в делах материальных - на это указывает тригон Меркурия с Сатурном во втором доме, - не может рассчитывать, что его брачная жизнь будет удачной. Юпитер в квадратуре с Венерой в третьем доме говорят о некоей дисгармонии в браке. Более того - графа в браке ждет серьезный удар в самом ближайшем будущем!
   Что ж, звезды благоприятствуют ей. Но Жозефина никогда особенно не доверяла небу. Она привыкла надеяться только на себя. Может быть, звезды помогут ей, а все остальное она сделает сама!
   Герцогиня д"Арбонтес добилась положения и некоторого влияния, она давно уже перестала заботиться о "хлебе насущном", как когда-то. Теперь она готова осуществить свое заветное желание, теперь она держит в своих руках все нити!..
   Жозефина рассеянно обрисовывала символические фигуры, обозначавшие людей, которых она расположила под шестью лучами звезды Соломона. Эти люди, с помощью которых она хотела добиться желаемого, были очень разными - от герцога Медина-Коэли, цели которого совпадали с ее целями, до самой ничтожной служанки по имени Жюли, которую она еще в Париже подкупила и уговорила служить ей ...
   Герцогиня с трудом могла сосредоточиться, чтобы еще раз проверить соединение всех "нитей". Проклятая жара!

*

   Маргарита никогда не видела мужа таким по-мальчишески счастливым. В первый момент его радость выплеснулась неудержимо - он закружил ее по комнате, высоко подняв на руках и смеясь от счастья. Он говорил ей какие-то милые, нежные, немного сумбурные слова, строил планы, мечтал о будущем и снова смеялся от счастья. Потом, не выпуская ее из своих объятий, присел на подоконник и задумался.
   - Лучше бы нам вернуться в Тулузу, - проговорил он после нескольких минут молчания.
   - Почему, Питер? Мне понравилось в Марселе! По крайней мере, я не скучаю. И потом, разве все ваши пациенты уже поправились?
   - С ними кто-нибудь останется... В нашем доме вам будет гораздо спокойнее, моя радость.
   - Нет, это вам будет спокойнее за меня, а я снова буду умирать от скуки! Ничего не изменится, я же знаю! Вы так часто бываете заняты... Здесь у меня хоть есть интересные собеседники в лице милого аббата Легаля и отца Мозера, меня развлекают ваши офицеры, они сопровождают меня на прогулках, если вас нет. И море всегда такое красивое - и такое разное...
   - Вы хотели бы провести здесь зиму? Или только осень? Марго, но вы жаловались, что здесь вам не очень удобно. А когда испортится погода, то будет ужасно, - весной задует холодный и злобный мистраль...
   - Вот тогда и уедем.
   - Может быть, снять для вас дом? Чего вы хотите? Я готов исполнить любое ваше желание.
   - Правда?
   - Клянусь.
   - Замечательно! Тогда слушайте внимательно и запоминайте. Я хочу иметь отдельный дом, небольшой, с видом на море. И чтобы мой муж каждый вечер приходил туда и делил со мной ложе. Я хочу засыпать и просыпаться в ваших объятиях, сеньор, - вот тогда я буду спокойна и счастлива!
   - Вполне законные требования, моя дорогая, - смеялся Питер. - Боюсь только, что вам это скоро наскучит.
   - Посмотрим. Но учтите - вы уже поклялись!
   - О, кто же способен отказаться от подобного счастья! Сейчас же пошлю Жана подыскать что-нибудь подходящее. А во всем остальном готов выполнять свои обязанности с усердием и прилежанием!
   - Перестаньте же смеяться. Вечно вы все обращаете в шутку!

*

   По вечерам граф собирал своих офицеров и гостей на ужин в своей большой гостиной.
   Со стороны компания выглядела довольно пестро. Благородного происхождения здесь были только четверо: де Гарни, лейтенант де Ланже, аббат де Легаль и командир канониров испанец Габриель де Ривейра, а остальные не были дворянами. Тем не менее, все старались вести себя чрезвычайно любезно с единственной дамой. Маргарита обожала эти вечера! Ей вообще нравилось это странное общество смелых мужчин, интересных, разнообразных характеров. Даже тот своеобразный мужской запах, которым пропитывался воздух в гостиной в течение вечера, ей безумно нравился. Ну, теперь это можно было объяснить ее положением.
   Но особенное, сладкое волнение охватывало ее тогда, когда она ловила на себе тяжелый от страсти взгляд Шарля де Гарни. Да, в этом уже не было никаких сомнений. Она могла торжествовать окончательную победу над этим суровым нормандцем! Что ж, она была истинной женщиной! Ей доставляли удовольствие эти восхищенные взгляды, и даже более смелые, чем дозволяли светские приличия. Но здесь, слава богу, не парижский салон, а марсельская гостиница, где простота и очаровательная свобода не преступали, тем не менее, определенных границ. И ее муж снисходительно смотрел на все ее маленькие вольности и кокетство. В его глазах она видела только насмешливые искорки и мягкую улыбку.
  
   Не так давно Питер представил ей нового человека, священника, которого отличал особо, испытывая к нему явное уважение:
   - Господин Якоб Мозер из Богемии, профессор Пражского университета. Философ, путешественник и потрясающе интересный собеседник.
   И действительно, господин Мозер был искусным и тонким рассказчиком, его историями о жизни в Америке среди индейцев можно было заслушаться - это то, что он рассказывал для всех. А с графом они подолгу беседовали наедине и в госпитале, и в гостиной, и в его рабочем кабинете. Питер думал, что отец Якоб станет идеальным наставником для их дочери, если примет его предложение. Маргарита не возражала, хотя считала выбор мужа несколько странным. Все-таки этот святой отец был по духу больше авантюрист, чем благочестивый католик. Но его обширные знания и опыт не вызывали сомнений. Может быть, это как раз то, что нужно Диане... А пока господин Мозер любезно согласился перевести для графа только что вышедшую в Лейпциге книгу доктора Лейбница "О природе человеческого разума". О, если бы у Питера было больше свободного времени, кажется, он проводил бы его только с отцом Мозером!
  
   За их столом был еще один не знакомый Маргарите человек - новый помощник капитана Фернандеса, молодой моряк Антонио Лариджани, высокий крепкий неаполитанец с правильным жестким лицом и дерзким взглядом. Он совсем не пострадал в последнем морском бою и в основном проводил время в тавернах за игрой и выпивкой.
   Внимание мужчин - не таких изысканных, конечно, немного грубоватых, но зато вполне искренних в выражении своих чувств, было приятно молодой графине. Только двое из них оставались неизменно холодны к прекрасному полу - капитан Фернандес и Антонио Лариждани, его новый помощник.
   Капитан Риккардо Фернандес, сорокалетний испанец из Вест-Индии, был тем человеком, на судне которого Питер вернулся в Европу после своего вынужденного путешествия к берегам Антильских островов.
   Такого опытного, смелого и знающего капитана надо было еще поискать по обоим берегам Атлантики! Каперствуя на "Эсперансе", он был Питеру если не другом, то партнером уже много лет. Бесстрашные, дерзкие, но почти всегда удачные нападения на англичан и голландцев принесли капитану известную славу.
   Единственное, что не нравилось Питеру и тогда, и теперь, так это отношение капитана Фернандеса к женщинам. Он презирал их, он издевался над ними и использовал как инструмент для удовлетворения своих естественных потребностей. Тогда, много лет назад, во время плаванья в Европу, Питер несколько недель наблюдал, как Риккардо Фернандес унижал и избивал влюбленную в него женщину, которая готова была ради него на все и, самое удивительное, считала, что так и должен вести себя мужчина!
   Риккардо тогда пытался внушить своему юному дугу собственную философию в отношении слабого пола, полагая, что мужественность заключается в презрении к женщинам, не говоря уж о недопустимости всяких там нежностей с ними, и призывал "быть настоящим мужчиной и не распускать слюни". Но Питеру такая философия была отвратительна. Изначально у них было слишком разное воспитание.
   Теперь Риккардо Фернандес взял себе молодого помощника, красавца Антонио, неаполитанца с огненным взором и каменным сердцем - наверное, потому, что тот напоминал его самого в молодости. Лариджани быстро усвоил вкусы и манеры капитана и стал им подражать, хотя его темперамент часто перехлестывал через край в своей необузданности, и не раз капитану приходилось выручать своего любимчика из скандальных историй по портовым кабакам, где бешеный мачо тотчас пускал в ход нож, как только кто-то пытался ему противоречить. На его счету было несколько трупов, прирезанных в пьяной драке или в карточной ссоре. В некоторых портах за ним уже охотилась полиция.
  
   ...Ужин затянулся за полночь. После выпитого вина все становились веселее, раскованнее и смелее. Маргарита устала, но медлила и не уходила к себе. Ей не хотелось покидать гостиную. Ее притягивал, волновал, веселил и ласкал взгляд слегка затуманенных синих глаз маркиза де Гарни!
   Питер видел и понимал все. В конце концов, улыбка постепенно исчезла с его лица. Он поднялся и предложил жене проводить ее. Она упрямилась, хотя видела опасный прищур его глаз. Ей иногда нравилось чуть-чуть подразнить его. Но скоро, уступая его настойчивым просьбам, Маргарита, наконец, покинула гостиную. Через некоторое время муж присоединился к ней в спальне.
   Графиня задумчиво водила щеткой по волосам, глядя мимо зеркала.
   - О чем вы замечтались, моя дорогая? Не о нашем ли благородном друге с прекрасными синими глазами? - спросил граф с легкой иронией в голосе.
   Маргарита чуть смутилась. Она действительно думала о Шарле де Гарни.
   - Почему вы говорите о нем в таком тоне? - она слегка надула губки. - Маркиз как никто заслуживает уважения!
   - Разумеется. Я не сказал о нем ничего оскорбительного. Однако, сеньора, вы стали слишком чувствительны в отношении своих "любимчиков". Сначала аббат де Легаль, теперь де Гарни - вы оказываете им особое расположение, так мило улыбаетесь, бросаете такие смелые взгляды, что, боюсь, кто-нибудь из них скоро совсем потеряет голову!
   - Какие глупости! Они и в самом деле приятные люди, но это не значит...
   - Конечно, не значит. Бог с ними, душа моя. Надеюсь, у нас найдутся и другие темы для разговора...
  
   ...Маргарита уже почти засыпала в его объятиях, но неожиданно вздрогнула, прижалась к нему, трепеща.
   - Питер, я ужасно боюсь, - прошептала она. - Это такой ужас - рожать!..
   - Успокойся, мое сокровище. Это случится еще не скоро, а вторые роды обычно проходят легче. И потом, ты помнишь, я рассказывал о чудесном веществе, которое слегка усыпляет и уменьшает боль? Ты можешь спросить у моих пациентов...
   - Да, Питер, я знаю, и Шарль уже рассказывал... Но я все равно боюсь!
   Он прижал ее к себе, прошептав:
   - Все будет хорошо. Я с тобой, моя девочка. Я помогу тебе и всегда буду рядом, каждую минуту, если ты захочешь. Потому что ты - смысл моей жизни.
   Тут в коридоре послышался звон разбитой посуды и женский вскрик.
   - Наверное, служанка что-то разбила, - проговорила Маргарита, сонно вздохнув. Питер некоторое время прислушивался и вдруг сдвинул брови. Он выпустил ее из своих объятий, встал и быстро оделся. Она заметила колючий прищур его глаз и жесткую складку у рта.
   - Что случилось, Питер?
   - Подожди, я сейчас, - коротко бросил он, резко открыл дверь и вышел в коридор.
   Он увидел в полумраке, как Антонио Лариджани притиснул к стене служанку в белом переднике и хлещет ее по щекам. Тут же одной рукой моряк грубо зажал ей рот, а другой задирал ее юбки. Женщина пыталась кричать, отчаянно вырывалась и царапалась, но красавец-моряк был могуч, как скала, и не обращал внимания на эти слабые движения. К тому же он был изрядно пьян.
   - Лариждани, отпусти ее!
   Тот как будто и не слышал. Стремительным ударом в плечо Питер заставил его отлететь к стене. Моряк слегка опешил и оглянулся, чтобы тут же получить еще один удар, в челюсть. Снова отлетев к стене, он грязно выругался.
   - Дьявольщина! вот это кто! Синьор граф! - процедил он зло, поднимаясь и сплевывая кровь на пол. - Выходит, эта красотка тоже твоя? Не слишком ли много тебе одному, хозяин? Давай делиться! - и он угрожающе двинулся к нему.
   Питер бросил взгляд на женщину в углу, и с удивлением узнал Марселу! Она закрыла лицо руками от страха и стыда, и тихонько плакала.
   Пользуясь тем, что граф на секунду отвлекся, Лариджани выхватил нож и бросился на него. Питер успел отклониться и выбить оружие, потом резко заломил ему руку за спину и прижал моряка к стене с такой силой, что у того затрещала рубаха.
   -Я поговорил бы с тобой иначе, носи ты шпагу, - граф едва сдерживал ярость. - Вижу, ты силен только с женщиной, и к тому же пьян, как свинья. Давно я предупреждал капитана! Моё терпение лопнуло. Можешь убираться из команды ко всем чертям! Я тебя увольняю. Так и передай Риккардо! А если он вздумает за тебя вступиться, пусть тоже уходит. Я не намерен дольше терпеть мерзавцев на своем судне!
   Граф резким толчком отпустил его и подошел к Марселе, уже переставшей всхлипывать. Лариджани оторвался от стены, приосанился и, скрывая досаду и ярость, проговорил напыщенно:
   - Хорошо же, хозяин! Посмотрю я, где ты еще найдешь такого капитана, как Фернандес! А он уйдет вместе со мной, клянусь преисподней! Плевать мы хотели на твои деньги! И половина команды уйдет вместе с нами! Попробуй, поищи теперь таких ребят!
   Моряк зло расхохотался пьяным смехом. Но граф уже не обращал на него никакого внимания. И он ушел, покачиваясь и ругаясь сквозь зубы.
   В конце коридора Лариджани наткнулся на человека, наблюдавшего всю эту сцену издалека. Человек этот, закутанный в темный плащ, был в бархатной полумаске и шляпе, надвинутой на глаза. Он схватил моряка за локоть и потащил по лестнице вниз, в таверну, что-то шепча ему на ухо.
  
   Граф обнял Марселину за плечи, утешая. Неожиданно раздался звенящий голос Маргариты:
   - Воистину рыцарский поступок, сеньор! Безоружным броситься на защиту несчастной женщины! Вы не ранены?
   Была ли горькая ирония в ее тоне или просто волнение? Скорее, то и другое. Она, бледная, стояла в дверях своей комнаты и все видела.
   - Всё в порядке, Марго. Милые дамы, успокойтесь, - весело проговорил Питер, усаживая Марселину в спальне у графини. - Ничего не случилось. Сейчас я налью вам немного вина - оно вернет румянец на ваши прелестные щечки!
   - Сеньор, у вас кровь... - Марсела показала на его разбитый кулак.
   - Пустяки. От злости я даже ничего не почувствовал...
   Не успел граф выпить с ними и полбокала, как в дверь постучал Жан.
   - Сударь, вас спрашивает господин де Шевриер!
   - Отлично! Я так и думал, что он не станет тянуть с этим делом... Проводи маркиза в кабинет.

*

   - Внизу, в моей карете, сидит ваш друг д"Юссон, - сказал де Шевриер, когда граф появился в кабинете. - Десяток вооруженных солдат его охраняют. Я не отпущу его, пока не получу лекарство.
   - А где же господин де Роган?
   - Он у себя дома. Из-за сырости в камере он слегка простудился, но с ним ничего страшного. Моя болезнь должна беспокоить вас больше, господин "доктор"!
   - Вся ваша болезнь в вашей голове, господин маркиз. Вы так же здоровы, как и я.
   Граф старался быть серьезным, но теперь ничто на свете не могло испортить его хорошего настроения, и в уголках его губ играла едва заметная тонкая усмешка.
   - Не пытайтесь меня надуть! - моментально вскипел Шевриер. - Достаточно вы поиздевались надо мной!
   - Моя вина состоит только в том, что я сохранил вам жизнь, - ответил граф. - Не забывайте об этом, маркиз! - Он открыто и прямо посмотрел в лицо де Шевриеру. - Я не желаю вам зла. Тогда, во время дуэли, вы приняли слишком близко к сердцу мою шутку - вот и всё. Вы создали себе проблему из ничего!
   - Не заговаривайте мне зубы! - заорал маркиз. - Я выполнил свое обещание, теперь дело за вами!
   Граф сокрушенно покачал головой и спокойно спросил:
   - Почему вы позволяете себе кричать? Вам надо в первую очередь лечить нервы... Я не отказываюсь исполнить свою часть договора, - с этими словами он достал из своего несессера небольшой флакон темного стекла и показал де Шевриеру. - Это настойка корня мандрагоры и шпанской мушки. Достаточно одной унции, чтобы вы почувствовали ее действие.
   - О, не надейтесь меня провести! Бьюсь об заклад, что вы приготовили мне отраву!
   Граф расхохотался.
   - Вам все равно не удастся испортить мне настроение. Так и быть, я приму снадобье вместе с вами, хотя мне это может повредить, потому что... будет уж слишком! - он безнадежно вздохнул. - Но что делать... А теперь я хочу поговорить с господином д"Юссоном.
   Граф спустился во двор, подошел к карете, окруженной солдатами губернатора, и, не обращая внимания на охрану, открыл ее дверцу. Д"Юссон действительно сидел в карете со связанными руками и завязанными глазами.
   - С вами все в порядке? - Питер сорвал с него повязку, развязал руки и помог выйти из кареты. Подошедший сзади де Шевриер остановил их.
   - Постойте-постойте! Мы так не договаривались! Где мое лекарство?
   Граф разжал ладонь и показал флакон, взяв его двумя пальцами.
   - Он ваш, маркиз! Только не увлекайтесь, это довольно сильное средство. Одного раза будет вполне достаточно.
   - Сначала попробуйте вы!
   - Черт возьми! - воскликнул граф смеясь и обращаясь к д"Юссону. - Мне еще не хватало шпанской мушки!
   - А что это такое?
   - Насекомое. Еще древние пастухи заметили, что когда эти мушки кусают быков в стаде, быки легко возбуждаются и обретают неукротимую силу производителей. И люди стали использовать этих насекомых как возбуждающее средство. Маркизу не терпится его попробовать. А уж если соединить это средство с корнем мандрагоры, то... То, боюсь, маркиз, вам не удастся застегнуть штанов, по крайней мере, три дня! - граф едва сдерживал смех.
   Де Шевриер выхватил флакон из рук Питера, открыл его и осторожно понюхал. Потом протянул его графу.
   - Пейте!
   Тот обреченно посмотрел на де Шевриера и вздохнул.
   - По крайней мере, прикажите принести рюмки!
   Маркиз поморщился.
   - А, что за церемонии! Если это яд, то все равно из чего пить!
   Граф рассмеялся и отпил немного прямо из флакона.
   - Вы пожалеете, что поделились со мной! - весело проговорил он, возвращая ему флакон. - Впредь будьте осмотрительнее в выборе своих развлечений! - и он уже подхватил под руку д"Юссона, чтобы уйти, но вспомнил еще что-то: - Да! Я обещал назвать вам роскошную обитель любовных удовольствий. Она так и называется - "Гавань любви". Здесь любой укажет, где находится это заведение. Желаю удачи. И больше не становитесь на моем пути, господин маркиз!
  
   Уже через час де Шевриер понял, что граф его не обманул. А спустя еще какое-то время, уже в "Гавани любви", он почувствовал себя таким счастливым, что, пожалуй, мог бы простить де Монтелю все! Однако тут же он вспомнил своё бесчестье, покинувшую его любовницу, разболтавшую всем о причине разрыва, оскорбительные насмешки у него за спиной... Весь Париж стал свидетелем его позора! Такого он не мог простить никому!
   Он распалял себя, вспоминая все свои мучения, и злоба опять вскипала в нем. Пора было покончить с этим насмешником, слишком непонятным, слишком уверенным в себе! К тому же, он был просто опасен! Кто знает, какие еще сюрпризы он может преподнести? Нет, маркиз ничуть не сожалел о задуманной мести! К тому же, этот план принесет ему огромную выгоду! Собственно, ради этого всё и затевалось.
   Итак, механизм мести был запущен.

*

   Рано утром курьерский бриг привез большую почту из Испании. Питер успел просмотреть ее до завтрака, и его лицо стало огорченным и немного встревоженным.
   - Плохие новости, сударь? - спросил быстроглазый лейтенант де Ланже, когда они собрались за завтраком вместе с маркизом де Гарни, аббатом Легалем и Маргаритой.
   - Да, нерадостные, - ответил Питер. - Португалия заключила союзный и торговый договор с Англией. Теперь английский флот в мгновение ока прибудет в Лиссабон! Превосходная, хорошо оснащенная, богатая база, каких мало, и пригодная для зимней стоянки. Весной Испанию будет ждать большой сюрприз под боком в виде отремонтированного, прекрасно вооруженного флота противника. Можно сказать, что она уже наполовину проиграла... Лорда Метуена можно только поздравить! Монопольное право ввоза английских товаров! А обширные португальские колонии! Англия быстро наложит на них свою лапу. Теперь она будет получать за свои товары бразильское золото, пускать его в оборот, развивать производство, строить новые корабли, снабжать армию. В Англию рекой потечет замечательное португальское вино... Вы знаете, что значит монопольная торговля? Это могучий, если не смертельный удар по экономике бывших союзников - Испании и Франции.
   Питер отложил салфетку и теперь обратился к Маргарите. Чувствовалось, что он слегка напряжен и нервничает, но старается говорить спокойно:
   - А теперь то, что касается лично меня. Альберони хочет, чтобы я поехал в Лондон.
   Маргарита быстро вскинула на него глаза. Граф накрыл ее руку своей ладонью и продолжал:
   - Кардинал считает, что нужно подготовить почву для скорого прибытия туда - кого бы вы думали? Принца Эдуарда, известного под именем Старого Претендента. Как будто там не действует уже его сестра леди Кливленд со своими приверженцами! Да и по всей Европе, насколько мне известно, вербуют его сторонников. Партия якобитов не дремлет! Но ее время ушло.
   - Почему же? Шотландия с нетерпением ждет своего любимчика Стюарта, - проговорил аббат Легаль. Маргарита тем временем высвободила свою руку из-под руки мужа и опустила глаза в тарелку, едва сдерживая слезы. Аббат продолжал:
   - Говорят, Людовик готов дать принцу войска и флот, чтобы тот высадился в Шотландии и пошел со своими сторонниками на Лондон. И все это для того, чтобы отвлечь Англию от военных действий в Европе, ослабить ее, заставив погрязнуть в своих внутренних проблемах.
   - Чудный план! - воскликнул граф. - Вы верите в это? Чтобы так думать, надо совершенно не знать настроений в парламенте и при дворе. К сожалению, примерно то же говорит и Альберони. Просто удивительно! Как будто он не получает моих сообщений - да и не только моих...Ясно, что теперешний парламент никогда не допустит реставрации Стюартов! Никто не отменит принятых законов. Виги в большинстве, лорд Тальбот силен как никогда, герцог Мальборо весьма успешно действует во Фландрии. Королева Анна будет бесконечно колебаться и, в конце концов, сделает так, как скажет ее бесценная подруга герцогиня Мальборо! Что же я могу сделать в этом случае? Переубедить всю палату лордов? Пожалуй, такое не удалось бы даже Демосфену. И всех сил якобитов не хватит, чтобы посадить на английский трон третьего Якова! Но, видимо, в Мадриде считают иначе. Там, вероятно, до сих пор надеются вернуть Англию в лоно католицизма! Вот только Францию это, по-моему, очень мало волнует. Никто не станет так безрассудно жертвовать людьми и флотом ради призрачной цели. Людовик никогда не пойдет на это! Он может только обещать, как всегда это делает.
   - Вы удивительно красноречивы, сеньор, - едко заметила Маргарита, пряча тревогу. - Напрасно вы преуменьшаете свои таланты - палата лордов ждет вас! - она с вызовом взглянула на мужа. Мысль о леди Джозиане вонзилась ножом в ее сердце.- Так вы едете в Лондон или нет?
   - Не вижу смысла, - ответил граф. - Я должен убедить Альберони в бесполезности этого плана, и для этого готов оправиться скорее в Испанию, чем в Англию!
   - Еще хуже! - воскликнула графиня. - А как же ваша клятва, сеньор? Быстро вы забыли о ней!
   Она резко встала из-за стола и почти выбежала из комнаты. Питер чуть смущенно улыбнулся.
   - Извините, господа. Графине надоели мои частые отлучки, - сказал он и тоже поднялся. - Пойду ее успокою.
  
   Маргарита металась по кабинету мужа и выплескивала ему все свое раздражение, беспокойство и досаду:
   - Уверена, здесь замешана не только политика! Вы были как никогда красноречивы, мой дорогой сеньор! Вы что-то от меня скрываете!
   Он был расстроен и колебался, будто не зная, с чего начать
   - Мне нечего скрывать, Марго. Успокойся, пожалуйста, - говорил он тихо.
   Вдруг графиня заметила у него на столе поверх остальных бумаг распечатанное письмо с печатями герцогини Фуэнтодос. Рядом стояла изящная шкатулка черного дерева, инкрустированная перламутром.
   - Ах, вот оно что! - язвительно воскликнула Маргарита. - Донья Исабель по-прежнему не обходит вас своим вниманием!
   Она открыла шкатулку. Там лежали мужские перчатки темно-серой мягчайшей кожи, элегантно расшитые тонким серебряным шнуром. В крышку ларца с обратной стороны был вделан портрет герцогини.
   - О да, у доньи Исабель неплохой вкус! - Маргарита в раздражении захлопнула шкатулку. В таких перчатках красивые руки графа, приводившие в восторг всех женщин, будут выглядеть просто великолепно! Ей хотелось тут же разорвать эти перчатки на мелкие клочки! Однако она видела, что муж будто не замечает подарка. У него было какое-то странное, опечаленное и смятенное лицо.
   Питер молча протянул ей письмо герцогини. Маргарита стала быстро читать. Довольно длинное послание - остроумный, точный и проницательный рассказ о тяготах двора Филиппа V, о скрытых влияниях и людях, истинно правящих при короле, о пресловутой мадам Юрсен, приставленной к молодой королеве госпожой де Ментенон. Юрсен была подругой и тайным доверенным лицом маркизы, с которой та была знакома во времена, когда де Ментенон звалась еще госпожой Скаррон. Далее следовал забавный рассказ о паломничестве молодой королевы и ее фрейлин - в их числе и доньи Исабель - в бенедиктинское аббатство в горах близ Барселоны, где в монастыре Монсеррат хранится чудотворная статуя Мадонны...
   На последней странице Маргарита прочла несколько нарочито небрежных и в то же время исполненных глубокой печали строк, повергших ее в смятение:
   "...Дорогой граф, предвижу недовольство вашей очаровательной супруги и вашу легкую досаду, но хочу, чтобы у вас что-то осталось на память обо мне - пусть даже такой пустяк, который я вам посылаю. Это мой прощальный дар. К сожалению, мы больше не увидимся, сеньор. Недавно на горной дороге я упала с лошади, повредила спину и теперь уже не встаю. Мне остаётся только одно - сохранить глубоко в сердце воспоминания о вас, моя последняя любовь. Будьте счастливы."
   Потрясенная Маргарита уронила письмо на стол. "Моя последняя любовь"! Эти слова поразили ее как удар молнии...
   Она видела, что Питер поражен не меньше. Но только не этими словами. Он пытался объяснить ей, что должен выяснить подробности о здоровье доньи Исабель. Возможно, у нее еще не все так плохо, и он мог бы помочь.
   - Вы полагаете, ей некому помочь?! Да у нее самые лучшие врачи, каких только можно найти! - возражала Маргарита.
   - Я должен повидать ее. До Барселоны морем всего сто восемьдесят миль - каких-нибудь два-три дня пути...
   Маргарита ничего не хотела слышать.
   Она закрылась в своей спальне и никакие уговоры Питера на нее не действовали. Ей казалось, что если он уедет, то предаст ее. Графиня как будто уже видела мужа то в объятиях леди Джозианы, то герцогини Фуэнтодос. Последняя казалась ей более опасной - как переживал из-за нее Питер! Он всегда был искренен в выражении своих чувств. Маргарита достаточно хорошо знала своего мужа и убедилась, что он способен на неожиданные поступки. Он мог уехать в любую минуту! Но она никуда не хотела отпускать его. Везде его ждала какая-нибудь женщина! И не просто женщина, а необыкновенная, умная, влиятельная, обольстительная, - одним словом, достойная его! И она, его жена, должна это терпеть?! Никогда!

*

   ...Над морем вставала полная луна, и на призрачной поверхности воды расширялась золотисто-жемчужная искристая дорожка. К сожалению, некому было полюбоваться прекрасным зрелищем - луна встала поздно, все уже давно спали.
   Но Питер не мог и подумать о сне. Маргарита сводила его с ума. Она ничего не желала слушать. Кажется, он испробовал всё! И как еще с ней разговаривать?
   Конечно, Маргарита чувствовала, что он действительно неравнодушен к донье Исабель. Впрочем, он и не скрывал. Но это совсем другое. Видит бог, у него и в мыслях нет заводить интрижки. Даже смешно говорить об этом! С чего вдруг ей вздумалось так ревновать? О, Мадонна, дай терпения!
   Он тяжело вздохнул. Ко всему прочему, действие того дьявольского снадобья, что он выпил, до сих пор давало о себе знать. Можно бы посмеяться над этим в компании близких друзей, но сейчас ему было не до смеха. Мучительное напряжение вызывало боль при малейшем движении. Хорошо бы сейчас окунуться в ледяную воду или... Питер усмехнулся почти зло. Ничего другого не остается, как пойти в "Гавань любви"?
   Черт бы побрал этого де Шевриера! Но нет, ему следует винить только самого себя. Надо было сразу покончить с маркизом. Так поступали все! Почему он пощадил его? Испугался гнева короля? Боялся, что его посадят в Бастилию? Да, не стоит кривить душой перед самим собой. Но ведь он боялся не за себя! А если бы его осудили надолго? Его враги только этого и ждут! И Маргарита осталась бы одна. Что стало бы с ней и Дианой без него?
   Окна были распахнуты настежь, прохладная свежесть врывалась в комнату с моря, но Питеру не хватало воздуха. У него бешено колотилось сердце, и каждый удар отзывался острой болью в висках.
   Что-то необычное было в его состоянии. Это не походило на действие просто возбуждающего средства. Питер подошел к окну, задыхаясь. Мышцы его налились тяжестью и стали как камень, ломило все тело. Он с трудом закрыл окна - его начал бить озноб. Голова раскалывалась от боли, возбуждение сменилось гнетущей усталостью...
   Граф раскрыл свой несессер и среди флаконов, укрепленных в специальных ячейках, нашел настойку коры хинного дерева.
   "Болотная лихорадка? Или что-то похуже?" - подумал он и поморщился, выпив горькую жидкость. Он хотел разбудить Жана, но решил, что от него будет мало толку. К тому же его секретарь теперь женат, а сеньор по-прежнему не дает ему покоя ночами...
   Чувствуя, что ему становится хуже, граф поднял с постели Хамата. Тот взглянул на своего господина и без лишних слов привел Абу эль Фариджа и Джинан. Увидев девушку, граф слабо усмехнулся:
   - Не надо женщин. Отправьте ее спать. И не беспокойте сеньору - к утру все пройдет...
   Старый араб уложил его, укрыв потеплее, и дал выпить что-то еще, но Питер уже плохо помнил это. Озноб сменился сильным жаром. Теперь временами он проваливался в пылающую тьму, его посещали яркие, волнующие, чувственные и до боли мучительные видения, такие реальные и в то же время причудливые, что он не мог понять, где сон, а где явь. В этом его лихорадочном сне возникали чарующие, обольстительные женщины необычайной красоты - те, кого он знал когда-то. Но сейчас они представлялись какими-то неземными существами, демонами сладострастия, нещадно терзающими его тело и душу. В лабиринтах эфемерных теней горячечного бреда он с тоской искал свою любовь, свою Маргариту, звал ее, страдая от предчувствия какого-то непоправимого несчастья - и от бессилия что-либо сделать!.. Потом он потерял сознание.
  
   ... Рано утром Марсела узнала, что сеньор заболел, и в тревоге бросилась наверх, чтобы узнать о его здоровье. Она даже не успела поблагодарить своего господина за то, что он спас ее из лап того грязного подонка! О, если бы сеньор позволил ей ухаживать за ним! Вот это было бы счастье!
   Она неслась, как на крыльях, но у лестницы ее решительно остановил какой-то молодой благородный господин. Он был приятной наружности, строен, одет изысканно и просто. Он осторожно взял ее за руку, и, глядя ей прямо в глаза, проговорил вкрадчиво:
   - Прекрасная сеньорита, не могли бы вы оказать мне одну маленькую услугу?
   - Что вам угодно, сеньор? - строго спросила девушка. - Я очень спешу!
   - Одну только минуту, суровая моя красавица. Я всю ночь только и мечтал об этой минуте!
   - Полно, сударь, дайте мне пройти! Такие речи не по мне.
   - Ты не веришь мне, Марсела? Напрасно. Ведь ты не знаешь меня, и не знаешь, о чем я прошу. Лишь о небольшой прогулке под парусами - только и всего! Я хочу, чтобы ты получше меня узнала... О, я забыл представиться - это все от волнения, моя дорогая! Меня зовут Жорж де Фавр, я капитан одной красивой яхты, стоящей в порту. Она готова выйти в море, как только ты согласишься. Мы сможем кататься час, два или весь день - сколько пожелаешь. На борту уже приготовлены сладости и напитки. Клянусь, ты ни о чем не пожалеешь! Так примешь мое предложение, прекрасная смуглянка?
   - Нет, сударь. Не теряйте зря времени и позвольте мне пройти!
   - Какая ты жестокая, Марсела... Но я останусь здесь, в таверне. Может быть, ты передумаешь. Я буду ждать! А пока пусть эти цветы напоминают тебе о человеке, который без ума от тебя! - с этими словами молодой человек сунул за вырез ее корсажа маленький букетик душистых цветов, который до того держал за спиной. Марселина немного смутилась от его смелого жеста, и быстро пробежала вверх по лестнице. Но цветы оставила. Какой женщине не приятно выслушать красивое признание в любви!
  
   ...Люди графа были поражены и расстроены известием о его болезни. Никто из его друзей не помнил, чтобы Питер когда-нибудь серьезно болел, - ну, если не считать ран после дуэлей.
   Сейчас они на цыпочках приходили в комнаты его секретаря, где был устроен своеобразный штаб, чтобы узнать новости о его здоровье. Там же толпились слуги, ожидая распоряжений.
   Жан-Луи де Ланже, всегда веселый и деятельный, сейчас не находил себе места и был растерян: он до сих пор не видел своего капитана, маркиза де Гарни, и не знал, где его искать.
  
   Спустя некоторое время в коридоре неожиданно обнаружили Марселину, лежавшую без чувств на пороге своей комнаты. Девушку осторожно положили на постель и позвали Абу эль Фариджи. Тот внимательно осмотрел ее, подобрал букетик цветов, упавший с ее груди и завернул его в плотную ткань, а потом убрал сверток в шкатулку, которую запер на ключ. Приказав Джинан приготовить для девушки отвар из коры акации, он вернулся к постели графа.
   Около Марселы суетились служанки, пробовали то одно средство, то другое, чтобы привести ее в чувство, но только часа через два она начала приходить в себя.
  
   Однако сегодня их ждал еще один неприятный сюрприз.
   Случайно увидели, что корвета "Сан-Антонио" уже нет на рейде марсельского порта. Он исчез. Но когда? Сегодня этого никто не заметил. Де Ланже кинулся в порт, и ему сообщили, что корвет обычным порядком запросил лоцмана и с приливом вышел в море. На его борту был капитан де Гарни, который и подписал все нужные бумаги.
   Лейтенант был ошеломлен. Он не мог поверить своим ушам! Может быть, граф еще раньше отдал такое распоряжение, держа его в тайне? Надо было срочно узнать это!
   А Питер, всю ночь прометавшийся в лихорадке, под утро заснул, наконец, крепким сном, и Фариджи запрещал его беспокоить.
  
   Но самое худшее обнаружилось ближе к полудню.
   За всеми волнениями и суетой не сразу заметили, что графини нет в ее комнатах!
   Обыскали всю гостиницу, обычные места ее прогулок, всё вокруг; подняли на ноги всех, искали везде - безрезультатно! Аббат де Легаль справлялся о ней даже в госпитале и у губернатора, но она там не появлялась.
   Все терялись в догадках. Убитый и потрясенный Жан вытирал холодный пот со лба и леденел при мысли, что он скажет графу...
   Лейтенант де Ланже ломал голову над загадочным отплытием капитана ...
   Все были в растерянности и недоумении. Выходило, что графиня де Монтель с капитаном де Гарни пропали одновременно? Или, может быть... вместе?! Конечно, у всех были глаза, и обоюдная симпатия графини и де Гарни ни для кого не являлась секретом. Именно поэтому все были так поражены. А что же еще можно было подумать? Только одно!
   Де Гарни и графиня де Монтель вместе тайно бежали на корабле ее мужа?! Невероятно! Невозможно! И как сказать об этом графу?
   И все же пришлось это сделать.
  
   Казалось, Питер не сразу осознал эту новость. Маргарита и де Гарни исчезли?
   Бесконечное изумление промелькнуло в его глазах.
   - Не может быть, - едва слышно выдохнул он.
   - Разумеется, это не может быть правдой! - говорил Жан. Ему вторил лейтенант де Ланже:
   - Здесь что-то не так, сударь. Нужно во всем разобраться спокойно!
   - А кто здесь волнуется? - холодно произнес граф изменившимся голосом. Его лицо окаменело. Он отвернулся к окну и сделал им знак уйти.
  
  
   Эспланада (фр.) - широкое незастроенное пространство перед зданиями. На эспланаде устраиваются партеры, широкие аллеи с фонтанами, скульптурой.
   Архивольт (ит.) - обрамляющая дуга - декоративное обрамление арочного проема. Архивольт выделяет дугу арки из плоскости стены, становясь иногда основным мотивом ее обработки.
   Фонарь (арх.) - полукруглый застекленный выступ в стене здания.
   Фередже - полупрозрачная женская накидка с вырезами для глаз.
   Альба - ("утренняя заря") - форма любовной песни трубадуров.
   Штейн (нем.) - обогащенная среброносная руда с примесью сернистых металлов.
   Эстремадура - область в Испании.
   Кадис - порт на юге Испании.
   Стилизация (франц. stilisation- подражание стилю) - 1) литературный стилистический прием умышленной имитации характерных особенностей чужой речевой манеры для достижения определенной художественной цели.
   Сан-Хуан - гл. город и порт на острове Пуэрто-Рико (исп. колония) в Карибском море.
   Марс (голл. mars) - площадка на мачте для наблюдения. На парусных судах на марсах выполняют работы по управлению парусами.
   Секстант, секстан (от лат. sextantis) - "шестой": лимб сектанта составляет 1/6 части окружности - угломерный инструмент, применяемый для определения угловых высот небесных светил. Высоты определяются по отношению к видимому горизонту.
   Сарабанда (исп. zarabanda) - старинный испанский народный танец. Музыкальный размер 3/4, 3/2. Танец исполнялся очень темпераментно.
   Сазандари (от перс. сазенде - музыкант), народный инструментальный ансамбль, распространённый в странах Востока. Состоит из тара, кеманчи и дафа.
   Сан-Хуан - город и порт на острове Пуэрто-Рико в Карибском море.
   Кортехо (исп.) - здесь: поклонник, любовник. Кортехо - признанный, официальный любовник замужней дамы.
   Мыс Финестерре - западная оконечность Пиренейского п-ова.
   Гасконский залив(или Аквитанское море) - Бискайский залив.
   Школа Харроу - одна из старейших и известнейших английских частных школ. Основана в 1572 году при дворе королевы Елизаветы Первой.
   Фок-мачта -- первая (считая от носа к корме) мачта на судне с двумя и большим числом парусов.
   Салинг -- деревянная или металлическая рама для соединения стеньги с ее продолжением в высоту брам-стеньгой и т.д. Стеньга -- дерево рангоута, служащее продолжением мачты.
   Ванты - канатные растяжки между мачтами и бортом парусного судна, служащие для придания мачтам устойчивого вертикального положения.
  
   Рангоут (голл.-"круглое дерево") - все деревянное вооруженье судна: мачты, стеньги, реи и пр.
   Нергиле - кальян (перс.) - курительный прибор. Состоит из сосуда, наполняемого водой, укрепленной в его горлышке трубки с табаком (нижний конец которой опускается в воду) и из кожаного шланга или деревянной трубки, введённой в сосуд выше уровня воды (через неё курильщик тянет дым, фильтруемый сквозь воду).
   Люгер - небольшое (60-70 фут.) 2-3х мачтовое судно с косыми парусами. У рыбаков Франции, Англии. Использовался также для разведывательных, курьерских и др. целей. Мог нести до 8 легких пушек.
   Публий Овидий Назон - древнеримский поэт, мастер эротической элегии. Дидактические поэмы "Наука любви" (Ars amatoria) и "Средство от любви" (Remedia amoris) пародируют по своему построению научные трактаты. Написаны в иронически-наставительном тоне и с изощренной риторической техникой. Не скрывал своего насмешливого отношения к официальному
   преклонению перед старинными добродетелями.
  
   Андре ле Шаплен - провансальский поэт, автор трактата о куртуазной любви ("Liber de Amore")
   Епархия (греческое eparchia), церковно-административная территориальная единица в православной, католической, англиканской церквах, возглавляемая епископом
   Камизары (франц. camisards от диалектального лангедокского camiso -- рубашка), участники крестьянско-плебейского восстания 1702-05 в провинции Лангедок (Южная Франция). Стали называться так в связи с
   тем, что надевали поверх своей обычной одежды белые рубашки. Идейным знаменем восставших был кальвинизм.
  
   Севенны - горы южн. Франции, к западу от р.Роны, образуют юго-вост. край центрального франц. Плато. Долиной Жьер делятся на северные и южные.
   Пилерс - здесь: мелкая колонна, украшенная подставка.
   Артемида (в др.-римск. мифологии - Диана) - богиня охоты, луны и плодородия у др. греков, богиня-девственница, дочь Зевса, сестра-близнец Аполлона.
   Арманьяк - северное продолжение плато Ланмезан (Южная Франция) у южной окраины Гароннской низменности (провинция Лангедок)
   Кьянти - знаменитое вино, производимое в итальянской области Тоскана.
   Апеллясьон - винодельческая область.
  
   Купаж - смешивание разных сортов вина с целью повышения их качества
   Мергель - глина, богатая углекислой известью или известняк, богатый глиной.
   Феодосий I, Великий - римск. император, 346-395; в 378 разбил готов и 392 соединил под своей властью обе половины империи; в 381г. им осуждена арианская ересь, в 392г. запрещен языческий культ.
  
   Птолемеи - Македонская династия, управлявшая Египтом в 323-30 гг. до Р.Х.
  
   Барроу Исаак (1630-- 1677), английский математик, филолог и богослов. Профессор Кембриджского университета (1663--69).
   Жирандоль - настенный фигурный многорожковый подсвечник, в котором рожки размещаются по кругу.
   Палаш - холодное рубяще-колющее оружие с прямым лезвием, заточенным с одной стороны, а у конца - с двух сторон, длиной около 85 см.
   Муранское (венецианское) стекло - о. Мурано близ Венеции, известен традиционным производством (с XIII в.) стекла. Мастера освоили опыт художественного стеклоделия Сирии и Византии.
  
   Унция жидкая - около 30 мл.
   Пинта - здесь: старая франц. мера жидкостей, =0,931 литра.
   Арагон - историческая обл. Испании, жителей которой от прочих испанцев отличает завидное упорство.
  
  
   Виллар Клод Луи Эктор (1653-1734), герцог, маршал-генерал Франции.
  
   Вандом Луи Жозеф - (1654-1712), герцог, маршал Франции.
   Евгений Савойский -- принц кариньянский, маркграф Салуццо, австрийский генералиссимус (1663 -- 1736), младший сын принца Е. Морица Савойского. Оскорбленный отказом Людовика XIV дать ему полк, он оставил Францию, поступил волонтером в австр. войско и во время нашествия Кара-Мустафы (1683) на Вену приобрел большую славу. В 1690 г. он был назначен командующим австр. войсками в Италии. Одержал ряд крупных побед, в том числе над герцогом Мальборо.
   Вильруа Франсуа - (1643--1730), маршал Франции
   Мальборо Джон Черчилл - (1650-1722), герцог, талантливый английский полководец и политический деятель.
   Катина Николас - (16??-1712), маршал Франции.
   Князь Ференц Ракоци II (1676 -1735) - венгерский руководитель антигабсбургской освободительной войны.
   Гл. порт о. Минорка (Балеарские о-ва) - уникальная естественная гавань протяженностью5км.
   Месье - титул брата короля, Филиппа Орлеанского.
   Саше - здесь: сухие духи в виде мешочка, наполненного ароматическим порошком или травами для отдушки белья.
   Право первой ночи - (лат. Ius primae noctis) - сеньор имеет право лишить девственности невесту своего вассала в первую брачную ночь или получить за нее выкуп. По другой версии: всякая девушка, становящаяся невестой, имеет зафиксированное юридическими нормами право воспользоваться в первую брачную ночь услугами сеньора своего жениха. Как правило, невесты не отказывались от своего права, поскольку были весьма заинтересованы как в генном, так и материальном поощрении, ибо сеньор вынужден был помимо семенного вливания делать также и денежное вложение в семейный бюджет будущей пары.
   Фальшборт - легкий деревянный пояс, выполненный как продолжение бортовой обшивки судна и расположенный выше верхней палубы. Служит ограждением, предохраняющим от падения за борт и для уменьшения наката волн на верхнюю палубу.
   Квартердек - возвышение палубы в кормовой части судна.
   Джеллаба - длинная, свободного покроя рубаха типа туники.
   Фрахтование - предоставление за определенную плату (фрахт) судна или его части для перевозки грузов и выполнения иных работ с целью совершения одного или нескольких рейсов.
   Рюйтер или Рейтер (Ruyter), Михаил Адриансон, 1607-76, знаменитый голландский адмирал, легенда своего времени.
   Полуют - возвышение корпуса над верхней палубой в корме корабля
   Руаяль Луи" был построен в Тулоне в 1667 году и стал первым кораблем, несшим на борту 120 пушек
   Жером Филипп Поншартрен, (1674--1747) -- государственный секретарь по морским делам с 1699 г.
  
   Траверз (поперечный) - направление, перпендикулярное продольной оси судна.
   Поворот оверштаг - поворот парусного судна на новый галс против ветра, при котором нос судна пересекает направление (линию) ветра.
   Семь свободных искусств - (лат. "septem artes liberales") учебные предметы ("науки") средней школы и "артистических" (подготовительных) факультетов университетов. Включали 2 цикла: тривиум (лат. trivium - трёхпутие) - грамматику, риторику, диалектику и квадривиум (лат. quadrivium - четырёхпутие) - арифметику, геометрию, астрономию и музыку.
   Фордевинд - курс парусного судна, совпадающий с направлением ветра (по ветру, с попутным ветром).
   Книппель - боеприпас, состоит из двух чугунных шаров, скрепленных вместе цепью или жесткой перемычкой; вращается во время полета, спутывая и разрывая снасти и паруса, тем самым резко уменьшая скорость судна.
  
   Metodo (ит.) - способ, прием, метод. Espresso (ит.) здесь - срочный; скорый.
  
   Мистраль-- холодный северо-западный ветер, дующий с Севенн на средиземноморское побережье Прованса в весенние месяцы. Часто ветер настолько силен, что вырывает с корнем деревья.
   Лорд Метуен - посол Англии в Португалии в 1703г.
   Яков (Джеймс) Френсис Эдуард Стюарт (1688 - 1766), сын Якова Второго Стюарта, претендент на англ. престол. Католик, пользовался, как и его отец, поддержкой Людовика IV.
   Чарльз Тальбот, герцог. 1660-1718, вождь партии вигов, 1714 первый министр
  
   Мадам Юрсен - Мария Анна де ла Тремуай, в15 лет вышла замуж за принца де Шале де Талейрана. Жила в Испании, затем в Италии, где ее супруг внезапно скончался. Вышла замуж во второй раз за герцога Браччиано. Весьма успешно проводила профранцузскую политику при испанском дворе Филиппа V.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"