Прошло совсем немного времени, и интересное положение Жозефины обернулось против нее. Вслед за прелестью первых месяцев беременности наступил настоящий кошмар. Ее внешность менялась с ужасающей быстротой, причем в худшую сторону! И к тому времени, когда граф прибыл в Рим, она уже не рискнула показаться ему на глаза. Ее припухшие, потерявшие форму губы, безобразно расплывшийся нос были ужасны, а постоянно отекшие глаза вызывали отвращение. Жозефине стало противно смотреть на себя в зеркало. К тому же от ее былой энергии не осталось и следа, ей постоянно хотелось спать и дела только тяготили. На нее напала страшная хандра.
Тем не менее, когда шпионы доложили мадам д'Арбонтес, что граф де Монтель приглашен к кардиналу Барберини, ей нестерпимо захотелось взглянуть на своего возлюбленного хоты бы из окна кареты.
В палаццо Барберини давали "кончерто гранде" для избранных, с участием знаменитого кастрата Броскани, обладающего поистине ангельским голосом. Официально всякие развлечения были запрещены, однако этот запрет повсеместно нарушался, особенно высокопоставленными особами. Некоторые из них даже пренебрегали внешними приличиями, и от пышно разукрашенных золотыми вензелями, султанами и фьорками карет на улице было не протолкнуться.
Неприметный закрытый экипаж мадам д'Арбонтес стоял поодаль, почти напротив парадных ворот особняка, где образовалась уже изрядная давка. Никто не хотел уступить, пропустить другого вперед, доказывая превосходство своего рода. И когда в воротах застряли два пышных экипажа с медведями на гербах - Орсини и орлов - герцогов Конти, под хлопанье кнутов и брань возниц движение окончательно остановилось.
В этот момент из-за поворота улицы появился всадник на белом жеребце. Он был одет в черное, с белоснежным кружевом сорочки и белым плюмажем на шляпе. Наблюдая затор в воротах, мужчина остановился и саркастически усмехнулся. У Жозефины сладкой болью защемило сердце. Она узнала этого великолепного всадника, как только увидела - это был Питер Гальтон, граф де Монтель, ее счастье и наваждение, ее печаль и отрада. Как бы она хотела, чтобы сейчас он оказался в ее карете хоть на минуту!
Полюбовавшись гордыней высоких особ и бестолковостью их форейторов, граф, видимо, решил подождать. Он окинул взглядом оживленную улицу, чуть тронул коня и шагом направился в сторону eё кареты. Жозефину охватила паника. Она опустила на лицо вуаль и задернула шторки на окне. А потом подумала, что совсем сошла с ума. Разве граф мог заметить ее за всем этим скоплением карет, лошадей, суетой слуг и форейторов? Такое просто невозможно! И все-таки она отчетливо слышала приближающийся стук копыт по мощеной улице. Всадник остановил лошадь у самой дверцы, - герцогиня отчетливо слышала, как она пофыркивает и нетерпеливо перебирает ногами. И тут Жозефина вздрогнула: по крыше кареты крепко похлопали властной рукой. Раздался голос, который она едва узнала. Граф говорил резко, его голос звенел сталью:
- Откройте, мне надо поговорить с вами, мадам!
Жозефину бросило в жар. Несомненно, он все узнал! Что-то придумать в свое оправдание было поздно - Питер уже открывал дверцу кареты. Он не спросил позволения, а просто сел напротив и, отдернув шторку, проверил, не освободился ли проезд. Он даже не взглянул на нее!
- Здравствуйте, дорогой граф, - промолвила она спокойно. - Не очень-то вы любезны сегодня! Что за спешное дело заставило вас требовать разговора прямо на улице? Что-то случилось?
Слава богу, самообладание ей не изменило. Но лицо графа оставалось каменным.
- Я не стану тратить время на учтивости, герцогиня - они сейчас были бы лицемерием. Поговорим с предельной откровенностью. Если вы искренне ответите мне на один вопрос, то наши отношения не изменятся. Так вот: что понадобилось вашему дорогому другу Сен-Полю от моей сестры?
- От вашей сестры!? При чем здесь она? Ведь синьорина де Лоретто воспитывается в монастыре урсулинок, насколько мне известно? - весьма натурально удивилась Жозефина, когда к ней якобы вернулся дар речи. - И почему вы спрашиваете у меня, граф? Я давно рассталась с Сен-Полем, не видела его с тех пор, как он покинул ваш дом. Откуда мне знать, что за дела у него могут быть с мадемуазель де Лоретто!
Граф, наконец, взглянул на нее тяжелым, мрачным взглядом. Его рот кривила гневная и в то же время горькая усмешка.
- Вы хорошо играете, мадам, но я не верю ни одному вашему слову. Интонация выдает вас. Вы откровенно лжёте. Почему? Чем я заслужил подобное? Как будто вы мстите мне за что-то...
- Вы заблуждаетесь, мой друг! Мне вам лгать? Зачем?
- Я тоже хотел бы это знать! Вас видели вместе с виконтом в той гостинице, куда он привез наивную синьорину де Лоретто. Сен-Поль готов пойти на любую низость, чтобы насолить мне, но вы!.. Вы с ним заодно - такого я не ожидал. И теперь я задаюсь одним вопросом: зачем вам всё это?
- Я ничего не понимаю, граф! Вы меня в чем-то обвиняете?
- Проклятье! Да перестаньте же, наконец, притворяться! - разозлился Питер и с досадой ударил в стенку кареты так, что мягкая обивка с треском лопнула.
Он отвернулся к окну, и Жозефина с ужасом заметила, как вздрагивают от гнева его побелевшие губы. Помолчав немного, он глухо произнес:
- Вы были одной из немногих, достойных уважения, мадам. Я восхищался вашим умом и независимостью, столь редкими для женщины. Вы прекрасно видели, что... мое отношение к вам не оставляет сомнений в моих добрых чувствах, если не сказать больше. И с вашей стороны существовал не только деловой интерес, продиктованный указаниями ваших патронов... Так мне казалось. Но я ошибся. Оказывается, всё это - сплошное притворство!
Жозефина попыталась что-то сказать, но словно потеряла дар речи. Граф сделал повелительный жест, приказывающий ей молчать.
- Теперь слушайте меня внимательно, сударыня! - сурово проговорил он. Его голос приобрел жесткость металла. - Предупреждаю вас и ваших друзей: если хоть один волос упадет с головы кого-то из моих близких - кара постигнет вас неминуемо.
Сказав это, граф резко толкнул дверцу и спрыгнул на мостовую.
Жозефина, онемев, не могла пошевелиться, и только следила за ним глазами. Вот он взлетел в седло, тронул поводья и пустил жеребца рысью...
В воротах особняка всё стояли, сцепившись между собой, экипажи Орсини и Конти. Подъехав ближе, Питер спешился и подошел к одной из карет сзади. Прислонившись спиной к кузову, он присел и двумя руками приподнял его снизу, немного сдвинув в сторону. Ступицы расцепились. Все это заняло меньше минуты, и никто ничего не успел заметить. Потом граф вернулся в седло, выхватил кнут у ближайшего форейтора и щелкнул им с оглушительным звуком выстрела. Лошади Конти рванулись первыми и проскочили в ворота, за ними проследовал экипаж Орсини...
Граф красиво прогарцевал мимо стражи прямо к подъезду, и остановился возле одного экипажа, как видно, давно его ожидавшего. Узнав на карете гербы рода Кастельмаре, Жозефина встревожилась. Княгиня Чечилия Кастельмаре была давно знакома с графом де Лоретто, с тех самых пор, как он только вернулся из Нового Света. Эта дама славилась своей яркой южной красотой и, кроме того, она была близка к папскому двору, став любовницей племянника Климента XI. Что из этих двух ее достоинств понадобилось графу - первое или второе? - задавала себе вопрос мадам д'Арбонтес.
Из кареты протянулась изящная ручка в шелковой перчатке и золотых кружевах.
Жозефина не стала смотреть, как граф улыбается синьоре Кастельмаре, галантно подает ей руку и что-то говорит, близко к ней наклоняясь. Княгиня весело засмеялась, и этот смех показался Жозефине отвратительно фальшивым. Она не могла понять, что граф нашел в обществе этой манерной куклы?
Но несколько минут назад, в ее карете - он был совсем другим! Жозефина до сих пор не могла придти в себя. Надо собраться с мыслями... Да, он был расстроен, обеспокоен происшествием с сестрой. Граф даже угрожал! У нее и сейчас мороз пробирал по коже от его ледяного голоса... Но как он говорил с ней! Как разгневанный любовник, как человек, уличивший друга в предательстве. Ему было больно, она могла бы в этом поклясться! Черт возьми, она это видела! Лихорадочно вспоминала она каждое его слово - и в каждом слове для нее заключался пьянящий и сладкий яд. Он впервые говорил ей о своих чувствах! Впервые! Значит, он и в самом деле не был к ней равнодушен?! Стоило проделать еще и не такое, чтобы убедиться в этом! Но главное сделано - он здесь. И как просто было заставить его приехать!
***
Этим же вечером, на концерте, Питер уговорил княгиню Кастельмаре, - а раньше просто Чечилию Альдобраски, свою давнюю знакомую, - замолвить словечко за его патрона перед ее другом, племянником папы Климента XI, синьором Аннибале Альбани.
Донна Чечилия приятно провела вечер в обществе графа Лоретто, вспоминая те времена, когда впервые познакомилась с пылким юношей, очаровавшим ее с первого взгляда. Она не смогла забыть его даже после того, как вышла замуж. Они стали добрыми друзьями, не раз встречались, когда Питер приезжал в Рим, и всегда это было праздником в ее бесцветной и скучной жизни.
Конечно, дон Аннибале похлопочет перед дядей, и тот, наконец, примет опального кардинала, если это так нужно ее дорогому другу!
Джованни Франческо Альбани из Урбино, три года назад избранный папой, поддерживал политику своего предшественника Александра VIII, и строго соблюдал его буллу о борьбе с непотизмом. Но не мог же он отказать племяннику в таком пустяке, как аудиенция!
...Позже, когда Питер верхом возвращался в гостиницу, он стал свидетелем скандала, даже битвы, устроенной обитателями особняка, где над фронтоном развевался флаг с белым орлом. Питер знал, что там живет графиня Собесская с двумя взрослыми сыновьями. Эта дама имела некоторый вес в политике, была умна, но при этом весьма эксцентрична. Пользуясь своими обширными связями, шпионами и смутой на ее родине, она прочила одного из своих сыновей на польский трон. Но ее отпрыски очень мало интересовались политикой. Они оба были влюблены в одну женщину, необыкновенно красивую куртизанку, которая выбрала старшего, а младший покорился судьбе, но получил смертельную сердечную рану. Оба безумно ревновали ее один к другому. Та женщина, привезенная в простой повозке из Неаполя каким-то солдатом, и теперь ставшая княгиней Палья, действительно была чудо как хороша. Питер вполне понимал чувства молодых мужчин, однако ночная битва, которую устроили братья, никак не входила в его планы.
Он просто проезжал мимо, когда боевые действия уже выплеснулись за пределы особняка: из окон прямо на улицу вылетали позолоченные кресла, дорогие вазы, серебряные шандалы и посуда. Тогда-то случайно был ранен его белый жеребец.
Граф быстро уладил дело с горячими поляками - они оказались подлинными дворянами и предложили ему взамен другую лошадь, но Питер отказался, приняв только их извинения.
Ему пришлось вернуться в свое имение Лоретто на перекладных. Там, в его конюшне, простаивали без дела две отличные верховые лошади.
И потом, ему был лишний повод заглянуть к Амалии и Франческе по пути во Флоренцию.
...Во дворе дома синьоры Висконтини стоял элегантный легкий экипаж, запряженный вороной парой. Питер не помнил такого у Амалии. Выглянув из окна наемной кареты, в которой приехал, граф сквозь зелень деревьев увидел такую картину: на увитой виноградом открытой веранде за столом мирно беседуют Амалия и дон Чезаре ди Фоско, ее сосед. Далеко не старый человек с хорошим именем и солидным состоянием, дон Чезаре давно оказывал Лие знаки внимания, только она была к ним равнодушна - по крайней мере, так говорила своему Марио. Впрочем, она мало рассказывала о своем любезном соседе. Питер видел синьора Фоско лишь два раза, однако на всякий случай навёл о нем справки.
Но что поразило Питера сейчас, так это поведение дочери, его маленькой Франчески. Она ничуть не стеснялась гостя, улыбалась ему, играла рядом, как будто всю жизнь провела с ним вместе. А в присутствие отца девочка смущалась, была скована и не знала, как себя вести...
Питер понаблюдал еще немного и понял, что не только Франческа, но и Амалия ведет себя иначе. Она как будто почувствовала всю силу своей женской красоты. Каждая ее улыбка, каждый благосклонный взгляд принимались доном Чезаре с восторгом - он был влюблен! И она расцвела в лучах этой любви. В их поведении было заметно множество деталей, говорящих о нежной дружеской близости. Но когда Лия не отняла свою руку, которой ласково завладел ее поклонник, Питер велел кучеру трогать. Он уехал, так и не выйдя из кареты.
Ощущение огромной потери пришло внезапно и мучительно. Нет, это была не ревность, а какое-то другое чувство. Питер не ожидал, что будет так болезненно переживать случившееся. Нужно радоваться, что Лия нашла достойного ее человека. Теперь, наконец, она будет жить спокойно и счастливо, в любви и достатке, не терзая душу воспоминаниями и пустыми сожалениями.
Тогда почему у него разрывается сердце? Наверное, потому, что она не сказала ему ни слова. Даже когда он звал ее с собой, Лия промолчала о самом главном. Почему? Ей неловко сказать ему правду? Какая чушь! Они всегда были откровенны друг с другом! Смешно скрывать от него свои отношения с другим мужчиной - он не муж ей и не любовник! К чему было делать из него дурака? Сама она могла оказаться в весьма щекотливом положении, если бы он не заметил экипажа ди Фоско и вошел...
Но, как бы там ни было, он рад за нее. Теперь, если с ним что-то случится, есть кому о ней позаботиться.
Тем не менее, Питер долго не мог обрести душевного равновесия. Как видно, Лия прочно обосновалась в его сердце, если теперь оно так болит, как будто его разорвали пополам...
Еще один вопрос мучил его: как быть с Франческой? У нее теперь будет отчим. Это не произнесенное вслух слово так резануло его, что Питер готов был повернуть назад и забрать дочь с собой, - никто не вправе ему отказать, ведь она принадлежит ему и носит его имя! Но потом подумал, что было бы жестоко лишать ее матери и подвергать девочку таким испытаниям. Она еще слишком мала...
Эти мысли не оставляли его ни на минуту. По дороге в Венецию он написал Амалии два письма. Первое - довольно резкое, в котором невольно излил всю свою горечь, второе - более спокойное, нежное. Она всегда может рассчитывать на его поддержку и помощь - писал он в конце. Только теперь, скорее всего, Лия не будет в нем нуждаться...
Он мысленно прощался со своей первой любовью. И для него было открытием, что сам он, оказывается, еще не разлюбил...
Затуманив голову вином с виноградников Фраскати, Питер пытался усмирить сердце и плоть, но это не помогало. Борьба с собой ни к чему не приводила. Он всегда знал, что любит не одну женщину, но каждую любит по-своему. Однако ни с одной из них он не стал по-настоящему счастлив. Как можно объяснить это наваждение? Да только его проклятием!
...Три дня до Венеции промелькнули как сон. Притихший Жан не беспокоил его разговорами, однако Питер был настолько погружен в свои мысли, что вряд ли его замечал.
***
В Венеции пришлось заняться делами. Питер с трудом взял себя в руки, но мысли постоянно возвращали его то к Амалии, то к Жозефине, то к Маргарите. И мысли эти не приносили ни покоя, ни радости. Душа наполнялась болью, смятением и тревогой.
...Ближе к вечеру на канале начинался настоящий парад куртизанок. Они плыли в украшенных цветами и лентами гондолах, призывно улыбаясь, в обольстительных позах, нарядные, блистающие драгоценностями. Иные - по двое-трое, целыми стайками, яркие, разнаряженные, хохочущие. Некоторые бесстыдно показывали толпе, собравшейся на мостах, набережных и балконах стройные ножки в шелковых чулках, а самые смелые, не боясь простудиться, на короткое время обнажали грудь, ослепляя зрителей белизной и совершенством своих форм. Парни, молодые мужчины, вне себя от восторга, выкрикивали их имена, обменивались с красавицами комплиментами и шутками, бросали в их гондолы цветы и записки.
Это была особая, привилегированная каста специально обученных молодых женщин, которая пользовалась гораздо большей свободой и обладала большими правами, чем обычные продажные женщины и даже благородные дамы. С ними не так-то просто было встретиться - чаще всего они сами выбирали себе любовников среди богатых сановников и знати.
В это время Питер стоял на балконе второго этажа гостиницы "Леоне Бьянко", выходившей на Большой канал. Гостиница была отделана мрамором и порфиром, позолотой и дорогими драпировками, призванными убедить всех в могуществе и богатстве Венецианской Республики. Здесь останавливались иностранные послы, знатные дворяне и богатые купцы со всей Европы. И сейчас на соседнем балконе, потрясенные открывшимся зрелищем, стояли, глупо посмеиваясь и перепихиваясь, молодые увальни-иностранцы, воспитанники навигатской школы. Они приехали из какой-то богом забытой глуши, где даже не умели носить европейское платье и уж тем более не понимали по-итальянски. Однако призывные крики мужчин, смех и недвусмысленные шутки были ясны и без перевода.
Но вот из-под моста показалась красная гондола, в которой сидела женщина, встреченная восторженными рукоплесканиями. Опираясь на атласные подушки, она куталась в накидку зеленого бархата, отороченную горностаем, потому что с залива дул холодный ветер. У женщины было утонченное лицо с яркими, не нуждающимися в краске губами и нежно-розовый, светящийся оттенок кожи. Роскошные темно-рыжие вьющиеся волосы, слегка приподнятые на затылке, напоминали живой водопад красного дерева. Она была величественна и прекрасна, и в то же время проста и естественна. Толпа кричала: "Несравненная!" "Великолепная Бьянка!", а она приветливо улыбалась и отвечала на обращенные к ней речи остроумными замечаниями, вызывающими взрывы смеха. Это была знаменитая венецианская куртизанка Бьянка Ламбрезе, самая образованная, самая изысканная - и самая дорогая. Она блистала не только красотой, но и многими талантами, подобно известным куртизанкам прошлого, играла на всех музыкальных инструментах, прекрасно пела и сочиняла стихи. Она обладала острым умом и любознательностью, и в свое время проводила многие часы в публичной библиотеке, куда доступ дамам был закрыт, но этот запрет не касался касты куртизанок.
Питер еще студентом видел Бьянку Ламбрезе однажды на карнавале. Тогда все звали ее Фарфаллой, и не только потому, что в этот день на ней был карнавальный костюм бабочки, а из-за ее нежной и блистающей красоты и веселого, легкомысленного нрава. Тогда она была еще очень молода. Пожалуй, это был ее первый выход в свет, и все мужчины оказались у ее ног. Однако большинству оставалось только мечтать о прекрасной Бьянке - она уже в те времена по достоинству ценила себя и была очень разборчива в выборе любовников.
...Красная гондола приближалась к балкону, нависавшему над водой. Знаменитая куртизанка подняла голову и взглянула на молодого мужчину, который облокотился о перила и очень спокойно смотрел на нее. Он сказал негромко, но ясно, с чуть заметной улыбкой:
- Фарфалла... белиссима!
Ламбрезе посмотрела еще раз, уже внимательнее. И когда гондола проплывала под балконом, незнакомец что-то бросил в ее лодку. Это был ключ. Такой самоуверенный жест немало удивил красавицу. Она всегда выбирала сама! Однако что-то заставило Бьянку подобрать ключ с атласных подушек и, немного подумав, спрятать в перчатке. А когда она снова взглянула на балкон, там уже никого не было.
...Когда пробило двенадцать, Бьянка под темным покрывалом вошла в гостиницу "Белый Лев". Открыв ключом дверь в покои на втором этаже, она вошла в просторную пустую гостиную, подняла покрывало с лица и осмотрелась. В соседней спальне тоже никого не оказалось, хотя везде горели свечи. Она дошла до кабинета и, наконец, увидела того самого высокого мужчину, что стоял тогда на балконе. Он что-то писал за столом, и, похоже, совсем не ждал ее! Услышав, как она вошла, они поднял голову от бумаг, улыбнулся и встал.
- Простите, дорогая, что не встретил вас, - проговорил он с мягким тосканским акцентом, целуя ее руку.
Улыбка у него была искренняя и немного грустная. Ее удивило, что синьор был совершенно трезв, чисто выбрит и полностью одет. Обыкновенно перед свиданием с ней мужчины выпивали, чтобы чувствовать себя увереннее. А порой они не знали меры, вели себя слишком раскованно, подчас совсем непристойно. И это не зависело ни от знатности рода, ни от величины кошелька или образования. Бьянка Ламбрезе ненавидела пьяниц и грубиянов, но чего только не приходилось терпеть ей в жизни! Может быть, и у этого учтивого господина тоже есть какой-нибудь порок, не менее отвратительный? В его глазах, слегка затуманенных грустью, что-то странно беспокоило опытную женщину. "Надо быть настороже", - решила она про себя. А вслух проговорила нежным голосом:
- Я решила изменить своим правилам и придти сюда. Любезный синьор сразу скажет мне, чего он желает? Или у него будут особые предпочтения?
Бьянка сбросила свою бархатную накидку прямо на ковер. Синьор одним взглядом оценил достоинства ее фигуры и сделал комплимент ее туалету - "настоящему произведению искусства и вкуса". Это ее приятно удивило. Чаще всего мужчины мало замечали ее наряды, их больше интересовало ее тело. Иногда они в порыве страсти рвали на ней тончайший шелк и драгоценные кружева с каким-то варварским удовольствием, и это приводило ее в отчаяние. Но что она могла поделать?..
Синьор тем временем любовался ее роскошными волосами, а потом внимательно заглянул в глаза, зеленые, как воды лагуны, и ответил:
- Чего я желаю, синьорина? Всего, что вы захотите мне дать. И ничего, что вам было бы неприятно делать. Обещаю не слишком утомлять вас, дорогая, - добавил он с еле заметной улыбкой. - А сейчас окажите мне честь, прелестная Бьянка, поужинайте со мной. Стол уже накрыт. Если хотите, тут же обсудим детали...
Каждый час в ее обществе стоил немало, и, вероятно, синьор был очень богат, раз мог позволить себе еще и ужин! Перед тем как придти сюда, Бьянка послала узнать, кто здесь остановился, но имя Пьетро Марио Гальтона, графа де Лоретто, ничего ей не говорило.
Сейчас она спросила, как к нему обращаться, и он ответил просто:
- Пьетро.
А сам обходился с ней как с принцессой, и у нее язык не поворачивался называть его просто по имени...
Этот статный молодой дворянин с хорошими манерами явно не был похож на холодного северянина с рыбьей кровью. Но сказать, чтобы он испытывал желание, тоже было нельзя. Его прохладный и учтивый тон приводил синьорину Ламбрезе в некоторое замешательство. Перед ней полный сил молодой и пылкий южанин - ей ли не знать этот тип мужчин! И он почти холоден - невероятно! Хотя многое объясняет его изысканный флорентийский выговор, и эта явная печаль в глазах... Наверное, поэтому он и позвал ее, чтобы она помогла ему отвлечься от невеселых мыслей.
Однако синьор оказался остроумным и приятным собеседником. Он с легкостью говорил о литературе, цитируя Петрарку, явно разбирался в живописи, показывая картину с видом Венеции, мимо которой вчера не мог пройти равнодушно, и явно имел отношение к политике, судя по оброненным вскользь фразам, поразившим Бьянку своей точностью.
В столовой не было видно слуг, и он сам непринужденно подавал ей кушанья, подливал вина, занимая беседой. И что удивительно: через какое-то время ей стало казаться, что она знает этого человека всю жизнь.
Однако дон Пьетро о себе ничего не рассказывал. Только обручальное кольцо красноречиво поблескивало на его пальце. Бьянка очень бы удивилась, если б он оказался не женат! Но это обстоятельство не имело никакого значения. Недаром же говорила знаменитая Вероника Франко, что для мужчин жены - как старые сапоги, запрятанные в дальний угол. Но, что бы ни говорили, мужчины возвращаются к ним, привычным и разношенным "старым сапогам"... И этот вернется к жене. Но только не теперь!
Время пролетело незаметно, и случилось так, что синьорина Ламбрезе почти забыла свою обычную роль. Она должна была изображать чувства, обольщать - мужчины ведь обожают это! Но ей было так интересно и легко с этим человеком, что она невольно отбросила всякую игру и оставалась сама собою. Ее собеседник был проницателен и тотчас заметил бы всякую фальшь.
Бьянка наслаждалась его обществом, а он откровенно любовался ею, будто произведением искусства, и никуда не спешил. Он вел себя совершенно раскованно, но был все так же безупречно любезен, и не более того! Она по-прежнему не видела в его глазах блеска желания. Теперь ей самой хотелось зажечь его, но обычные приемы, которыми она пользовалась с другими, с ним казались ей неуместными и грубыми. Давно уверенная в силе своих чар, сейчас Бьянка была взволнована, как юная девушка. Что, если после ужина синьор попросит ее уйти? О, это было бы самым постыдным ее поражением!
Бьянка Ламбрезе обладала превосходным, хорошо поставленным, сильным голосом. Она решила использовать его как самое изысканное свое оружие. В гостиной нашлась гитара, и дон Пьетро согласился аккомпанировать ей. Нежный голос зазвучал как хрусталь, как серебряный весенний поток. Бьянка пела вдохновенно, искренне отдаваясь чувству, и это было действительно прекрасно.
Он слушал, не скрывая восхищения, и с первых же минут все изменилось! Его глаза потеплели, в них появились чудесные золотые искорки; исчезли морщинки меж бровей и в уголках губ, его лицо просветлело и даже помолодело. Он растаял!
Бьянка торжествовала. Теперь она могла делать с ним все, что хотела. Но она не могла ничего. Он очаровал ее. Он ее победил.
К концу ужина беспокойство прекрасной куртизанки переросло в подлинную тревогу. Не влюбилась ли она? Может быть, она много выпила? Нет, не больше обычного...
Без сомнения, ночь с ее откровенностью вернет бедную Бьянку на землю, откроет ей глаза. Она обретет, наконец, привычное спокойствие.
Но этой ночью ничего подобного не случилось. Бьянка сама не понимала, что с ней происходит. Чем больше она дарила наслаждений ему, тем с каждой минутой становилась счастливей сама! Опытная куртизанка с изумлением и страхом вынуждена была признаться, что околдована и покорена. Новый любовник доставлял ей изысканные удовольствия, о которых и не думали ее постоянные кавалеры! Они регулярно приходили к ней только за тем, чтобы получить свое. Им было наплевать, что чувствует она - ведь ей платили хорошие деньги! Иметь такую роскошную любовницу было престижно, хоть и дорого. Но кто думал о ней?! Бьянка Ламбрезе уже забыла, что мужчина может быть так нежен и так пылок, как этот тосканец...
Когда утром она открыла глаза, то ощутила себя в раю. Рядом безмятежно спал смуглый молодой мужчина с божественно прекрасным телом и одухотворенным лицом, разметав по подушке блестящие кудри. Она не могла оторвать от него взгляд, ей не хотелось уходить...
Бьянка подумала: "Если б он не был так хорош собой, пусть даже был бы уродлив! - я все равно согласилась бы остаться с ним навсегда".
И она похолодела при мысли, что забыла главное правило своей жизни: - любить любовь, но только не мужчину!
С этой ночи Бьянка Ламбрезе пять дней не расставалась с синьором Лоретто. Они катались по каналам в гондоле, слушали оперу, ездили на остров Мурано, где у графа были дела, и где она видела, как из песка и огня рождается драгоценное стекло...
Она провела с ним только три ночи, но какие! Бьянке не забыть их никогда.
На шестой день Пьетро сменил изысканный камзол на дорожный плащ и сказал ей:
- Моя чудесная бабочка, ты разнежила меня своими ласками, а мне давно пора уезжать. Мои дела здесь закончены. Я благодарен судьбе, что она подарила мне тебя и несколько волшебных дней.
- Ты вернешься?
- Когда-нибудь - непременно.
- Я буду ждать.
- Не надо, это так тяжело. Просто живи.
- Теперь я не смогу не ждать...
...Уходя, он оставил на столе кошелек, полный золотых монет.
- Пьетро, я не возьму денег! Ты дал мне столько счастья, - воскликнула она ему вслед. Но он не оглянулся.
Бьянка подбежала к окну, чтобы посмотреть, как он садиться в гондолу. В последний раз...
И только отойдя от окна, заметила на столе бархатный фермуар. Это был его подарок - колье с изумрудами цвета вод лагуны.
Семейство Конти имело фамильный герб, изображающий орла, мечущего молнию.