Когда ты имеешь роскошь родить семь душ детей, то начинаешь испытывать желание просто отдохнуть... или умереть. Но сразу понимаешь все и можешь себе сказать, что похоронные расходы - большая роскошь для твоей семьи в этом году. Ведь у Зямы нет хорошей обуви, а скоро осень. И ты понимаешь: нужно подождать, когда Бог сам скажет, что пора готовить чемоданы и ставить их на весы перед отправкой на паром, поближе к небу. Как говорила моя мама:
-Дай Бог нам такие похороны, чтобы нашим детям за это не было стыдно перед соседями!
Да, эти все увидят и все обсудят. Но на эти слова папа любил повторять: “Сонечка, не думай, тебе это не идет”. И мама не обжалась.
А пока можно взять в соавторы тебя, Боже, и поговорить при огоньке свечи - дети спят, а мы уж отоспимся на том свете...
Вей из мир, почему я так много говорю о смерти, ведь Розочка еще не вышла замуж. И мне не надо торопиться, вот эти в семнадцатом поторопились, ты видишь, Боже, как они поторопились: и что из этого получилось - сплошной шлимазл. А кого винить? Нет, никто не виноват кроме сующих свой симитский нос не в свои дела евреев. Ну чего им стоило подумать и посоветоваться? Ведь там были умные образованные люди. Что стоило одеть субботние одежды и собраться вечером на миньян и спросить раввина:
-Ребе, что нам делать?
А может у них под рукой не было умного еврея и они столько напортачили? Впрочем, умных евреев всегда не хватает, особенно там, где они больше всего нужны. Это всегда так. Как это грустно. Чем старше ты становишься и умнее, все больше убеждаешься - как печальна и незатейлива наша жизнь. Хотя, они это кажется делали с четверга на пятницу - перед субботой, вот отсюда и пошли все наши и их беды. Они всегда торопились, и куда? После этих разговоров о дружбе, равенстве и братстве начинаются погромы и мародерство, а вот уже за этим следуют расстрелы. Боже, почему же ты не наставил их на путь истинный? Да, они же объявили тебя вне закона и отделили от государства.. наивные.. АТЕИСТЫ. Поэтому ты и не вмешивался в их дела? А может просто не хотел?.. Хорошо, что ничего не осталось в их головах.
Молчишь. Ты знаешь ответ, но кто знает божий промысел?!
Тихо-тихо в доме скрипнули половицы, это мои воспоминания спускаются с чердака. Надо им сказать, чтобы не разбудили детей, пусть спят - они еще все увидят и все узнают. Уж они-то увидят лучшее и светлое будущее, так говорила моя мама своей, когда я несмышленышем учился по слогам читать первые слова Талмуда. У теперешних детей есть буквари и Талмуд для них - скучная пыльная книга. А мне драли уши, если я забрасывал его и мчался во двор, друзья тогда казались важнее. Талмуд... скрипка - вот основы еврейской семьи, простой и понятный каждому уклад...
Прости, Боже, я отлучался - Розочка во сне раскидалась и сбросила на пол одеяло, надо было поправить. Девочка выросла, но еще умеет летать. Ей хорошо взлетать и парить беззаботно в небе, главное, чтобы никто не подстрелил внизу и не дернул за шнурки. Не дай ей боже такого горя! И еще, Господи, она очень добра к людям, меня иногда это даже очень пугает - ее доверчивость. Эти черные глазки смотрят так по-взрослому и никогда не осуждают, словно понимая грехи и слабости человека. Мне страшно за нее, как она будет жить дальше в этом сложном мире, а меня рядом не будет ... да, будешь ты, Боже, ты уж присмотри за ней...
Хорошо бы взять в соавторы кого-нибудь посерьезнее - ну, Бога, например. И тогда так просто
совместятся самые несовместимые вещи.
“ ЗАЩИТА “
Граждане судьи, посмотрите на этого небритого типа во втором ряду, к тому же уже постриженного наголо! Седьмой ребенок своей непутевой матери от неизвестного мужа. Нет, он не погиб смертью храбрых выполняя поручение Правительства, если только у пивного павильона, но мальчик никогда не видел отца. Он же слово “аборт” пишет через букву “е”, не дай Бог такого горя моим детям, впрочем, они тоже редко видят отца. Посмотрите на него, нет, вы только посмотрите, и вас покатятся слезы величиной с его голову, которой он не думает. Что? Он вызывает чувство страха? Он бандит с большой дороги, да я вас умоляю, конечно мальчик не кончал консерваторий и на его лице не написано “Эйнштейн”, его воспитала улица. Вы посмотрите на эту женщину с ребенком в зале, этот головорез еще не умеет читать, но уже имеет ребенка. А вы говорите “бандит”, ребенок тянет к нему ручонки, разве это не доказывает, что он его отец?!
Мадам, успокойте ребенка и не мешайте другим изображать свое горе судьям! Вы не одна такая, на улице еще пятеро и все ждут своей очереди, а вы говорите, что он вас любил, он это всем говорил. Алименты этого оглоеда вы на всех просто не поделите, я вам обещаю!
Граждане судьи, он же невинный мальчик, ну и что, что он бандит?! А скажите, куда ему податься? Умный еврей Исаак Бабель (он честный человек, его нет в зале) сказал, что таким мальчикам остается идти только в налетчики. А что делать?! Что, вызвать свидетеля Бабеля? Я сильно извиняюсь, но его нет и уже не будет... Его совсем не будет, он уже не вашей юрисдикции, да, вы поняли меня правильно.
А этот второй, который глотает сопли со слезами и еще не забыл вид детского горшка! Разве он украл?! Вот тот, потерпевший, у которого вытащили кошелек с миллионом при зарплате в двести рублей, да, тот действительно украл! Таки что, Вы копили, Вам надо четыреста лет копить и при этом ходить только какать, незаходя на кухню. А?! Вы играли в лото, с каким дураком интересно, который отдал Вам свои любимые деньги?! С Государством? У Вас, милейший, мания величия, у нашего Государства таких денег нет. Граждане судьи, это не политика, это аргумент, не надо из нас делать идиотов, мы и сами это можем! Нет, не надо, мы разберемся и так! Я ни на кого не намекаю, я просто думаю вслух. Да, понял - думать вредно , таки поэтому уже и лысый, что умные волосы покинули дурную голову. Кому же охота отвечать за дурака?!
Теперь ты, жертва аборта, который сделали через девять месяцев, а не через неделю после того, как твои родители не думали головой. Граждане судьи, не надо из тюрьмы делать детский сад. У мальчика было тяжелое детство, он до сих пор слово “красная икра” не может говорить без заикания. Да, его папа завмагазином и не может уделять ему времени больше, чем дается на свиданиях. А между регулярными посадками в тюрьму он вообще не видит сына, а письменно разве воспитаешь - ну, только вот такого гангстера, как этот. Ну, кто же виноват, что его папа такой деловой и ему постоянно не везет с Уголовным кодексом - вся его деятельность там расписана постатейно.
Граждане судьи, это же дети, цветы нашей жизни, я понимаю, что после таких детей комнату хочется проветрить дехлофосом. Но разве мы в праве так бесхозяйственно распоряжаться этим богатством. Да, понимаю, что есть план, и звонок из обкома, но это же надо соединять, чтобы не было мучительно обидно и горько. Ну, вы меня понимаете! Тут пытаются сказать, что мне заплатили! А кому здесь не заплатили?! Родители мальчиков дали даже конвойным, чтобы те улыбались чуть естественнее на остроты адвоката и в объектив фотоаппаратов газетчиков, тоже мне процесс века! Уверяю вас, я не думаю, я знаю точно. Я конечно могу охрипнуть, но докажу, что их такими сделали время, школа и все мы вместе взятые. Так надо судить всех! Руки за спину и на выход под конвоем! А вы, мальчики, идите и скажите вашим матерям, чтобы они чаще использовали широкие отцовские ремни в реалиях безотцовщины.
Думаю, что даже условно им будет если не много, то достаточно. Вы же дадите срок не им, а их несчастным матерям, которые их будут ждать до скончания жизни.
Вы плачете, граждане судьи?! Конвойный, отпусти мальчиков, я отвечаю...
А теперь, господа студенты, утрите сопли, вы же не институтки из Смольного и начнем разбор сильных и слабых сторон данной защиты. Начнет студент Кацман...
“ ЕРМОЛКА ЧАПЛИНА “
Я конечно понимаю, что у Чаплина была никакая не ермолка, а котелок. И что с того, какая в общем-то есть разница. Вы помните свои первые ощущения, когда в первый раз увидели этого маленького человечка и почти заглянули в эти глаза?! Они теперь бархатно-черные, как иерусалимская ночь, а какие в жизни - знают родные, да в мемуарах кто-нибудь чиркнул. Кинопленка сделала их черными.
У вас это котелок, а у нас - ермолка, у вас бакенбарды, а у нас - пейсы, по вашему "священник", по-нашему "равинн". Это же просто символы, игра в театр:
символ нации - семисвечник,
символ государства - голубая звезда на белом,
символ изгоя - желтая звезда Давида на Дохаудском бушлате,
и все это - символ грусти.
А Чарли, замените котелок ермолкой, оставьте его в жилетке да позвольте заиметь пейсы, вот он и есть мальчик из местечка. Ах, ну еще очки на нос. Я не знаю, кто сказал: "Я смеюсь, чтобы не заплакать". Может это сказал и Чарли, этот печальный и нескладный парень, который говорил молча глазами и руками. "Великий немой" - кто из них? Гигант-кино или он - маленький гений, на которого смотреть и грустно и смешно, он свой без инвалидной "пятой" графы. Это он там англичанин, американец, а здесь будет только евреем.
Вы видели его "Эмигранта"? Страна надежд, страна возможностей - как они туда все мечтали попасть. И он, выигрывающий деньги, отдающий все до последнего гроша. Просто и трогательно. Достоевский сказал: "Красота спасет мир", он ошибся. Доброта спасла этот безумный мир, который ничего не хочет замечать. "Эмигрант" - одно слово и больше ничего не надо говорить. Эмигрант - вечно чужой.
Чарли рассказывает нам о нас самих, мы разрешаем ему это делать, у него хватает такта не отвернуться (от смешанного чувства сродни брезгливости и боли). Обычно окружающие доставляют нам боль, говоря нам что-то о ближнем своем, он говорит не о нас, а о себе, но ты знаешь - и о тебе тоже.
Вот так я о нем - "маленький человечек". А кто же он в своей наивной простоте, вечный романтик - рыцарь слепых девушек с букетиком фиалок. Да, повзрослевший Гаврош двадцатого века, переживший "золотую" лихорадку между Первой и Второй Мировой, но постоянно улыбающийся и добрый ко всем.
Помните танец с пирожками на вилках?.. Может быть попытка чего-то нового, поиски и муки творчества... А мир прогревался печами Освенцима, колючая проволока поперек Европы. Простите, вырвалось - мучают видения.
Своей походочкой через жизнь от нищеты и театральных подмостоков, где-то освистанный и кем-то непонятый, к славе. И неважно в какой стране и чьем времени он смешил. Он был и теперь только это главное. Хотелось выжить и сказать о том, как болит - наверное Чарли слишком много видел, а значит и думал. Соломон сказал: "Знания преумножают печаль", но если ты вырос, то подымись над этим и засмейся. Пусть внутри еще будет больно и слезы не высохли, но другим может быть еще труднее, ты поможешь им. Эгоизм это не любовь к себе, это неумение и нежелание помочь другим. Конечно можно и устать быть добрым, но нельзя перестать быть мудрым - это и есть продолжение доброты. Тихая грусть с задумчивой улыбкой.
Улыбнитесь, ребе Чарли, нам это так надо.
“ ЗАПИСКИ НА МАЦЕ “
*
Если этот мальчик снова пишет стихи, значит - это любовь, он оттаял, ожил. Забыта (или спрятана) прежняя боль, былые обиды и он идет к большому и светлому чувству. Мальчик еще несмел и встревожен, он боится опять ошибиться, он знает как долго заживают раны на сердце.
Ты любишь ее, мальчик? Брось все и всех. Брось свои скучные будни и лети, беги к ней через всю страну, через все границы. Потеряй голову и забудь про слово "надо", вспомни, что есть слова "хочу", "люблю".
Не смотри на них - они злые, больные и убогие, они завидуют тебе - им не испытать таких эмоций. Им не сойти с ума от полночного звонка любимого существа. Они умеют только играть и притворяться, а ты живешь, любишь. Вот они тебе и завидуют.
*
Почему у евреев процесс покидания какого-либо пространства называется "исходом"?! Исходят кровью, а так - уходят, эмигрируют куда-нибудь. В этом есть что-то биологическое. Исход - неторопливо-болезненное, как тягучая еврейская песня... "Идише маме".
Пыль дорог, плач детей и полная неизвестность дня грядущего. Что там будет за поворотом, враги или друзья?! И опять исход от насиженных мест, от сердечной скорби и боли.
*
Ты умеешь, девочка, думать. Уже пролегли ранние морщинки познания, ты умеешь смотреть и слушать. Говоришь редко и тихо, но слышно тебя сразу и далеко. Это почти как откровение. Ты знаешь, что все имело свое начало и будет иметь свой конец. Поэтому ничего не удерживай, но и не отдаляй - и то, и другое всегда как тяжело, так и больно.
Твои руки сложены крест накрест и дороги еще неисповедимы, только ОН их знает, это ЕГО удел.
*
Какой же я еврей?! Если только по-матери, которая, кроме звучной фамилии Готлейб, ничего мне не подарила. Это большие голубые глаза левита, да завивающиеся русые волосы. Я и мацу только в двадцать пять попробовал, идиш с ивритом все время путаю, не говоря уже о латино (он был еще раньше). Так какой же я еврей, если и в синагогу не хожу, праздников не знаю?
Правда, отношение окружающих об этом часто напоминает.
*
Маца - пресный сухой хлеб еврея. Она с ним в горе и праздники. Тонкие листики еврейской летописи с таинственными письменами. Не прочитать, не распознать - можно только догадаться и промолчать. Говорить, когда еще не понял, это неумно, а когда осознал - то лучше и не надо. Все равно не поймут и не оценят.
*
Рассказывают, что когда в мае сорок пятого евреев расстреливали в Освенциме, маленький оркестрик заставили играть "Тум-Балалайку". Потом расстреляли и музыкантов. Вот вам и фарс, и трагедия.
*
У еврейских литераторов есть одна неприятнейшая черта - все пишут только о евреях. Я понимаю, что болит и ноет, но нельзя же все время о себе, может надоесть публике. Ан -нет, читатель с жадностью заглатывает строки эдаких жалобных талмудов.
Единственная книга, в которой я этого не нашел - это "Стихи еврейских поэтов". Было такое издание в середине 60-х годов в библиотеке "Огонька", полтора десятка имен и только полунамеки "старик портной", "на вечеринках плачет скрипка" да неожиданно мелькнувшее слово "погром". А так все больше о Ленине и о природе-погоде.
*
Если я скажу, что моя мама после смерти моего бедного отца пустилась в распутство, то это было бы неправдой. Скажем так, я был единственным евреем в местечке, с кем она не переспала.
*
-"Папа-а, скажи, если Бог на мне отдохнул, то что он сделал с тобой?!
(из разговоров в трамвае)
*
Странная ситуация, два еврея иначе как "жидовской мордой" друг друга не называют. Откуда такая неприязнь?
*
Господи, слышишь ты меня?! К тебе говорю я, Циля Ройзман, говорю за Ареля Арциза. Я прошу не за себя, дай ему здоровья и сил, пусть у него будет нахес. Когда у меня умер муж ... и первые сорок дней. Пусто, непонятно, как жить и что делать? Арель забегал ко мне поддержать. Постоит в дверях чуть-чуть, расскажет что-нибудь и опять виновато убегал в свою, полную забот и трех детей, жизнь. Он немец, а я еврейка... Ты поймешь меня, Господи! Пусть у него в доме будет хлеб и покой.
*
Чем пишут на маце? Чем на ней можно писать?.. Кровью тысяч невинно убиенных младенцев, кровью погибших в погромах и гонениях за последние века и черной сажей, протопивших крематорий этого Мира. “И Цезарь, обратившись в тлен, пошел, быть может на обмазку стен..” Все течет, все меняется и лишь одно остается неизменно - евреи и отношение к ним.
Почему писать на маце? Эти сухие квадратные листочки пресного теста мне привезли из Иерусалима на Пасху. Я никогда до этого не пробовал, а тут понравилось - с ней и супчик можно, да и второе. Может это и блажь, но что-то в этом есть. Поверьте, это непередаваемо, но ощутимо на вкус, если прислушаться.
Кровь впитывается, но хорошо видна на строчках.
*
И последнее. Мальчик больше не пишет стихов, он тих и задумчив. Она ушла, это неизбежно. Он еще отогреется душой, но эта боль останется слишком надолго, а мне бы хотелось, чтобы мальчик забыл о ней поскорее. Время лучший доктор, только иногда слишком равнодушный, а жаль.
“ ПИСЬМО УЕХАВШИМ “
Пятнадцать лет назад, когда вы поехали, мы прощались с вами в аэропорту и кричали: “На Новы год в Иерусалиме”. Все мы знали, что это путь в один конец без обратного билета. Давался новый паспорт и вечное клеймо “изменника Родины”, мы этого не боялись. Мы же знали, там лучше.
Хорошо там, где нас нет. Вот вы и уезжали туда, где их нет.
Была надежда, черствый хлеб Родины, за которым стояли в ночных очередях, вы меняли на пресную лепешку. Вы уезжали от коммуналок с их бесконечными запахами, от страха, мучавшего всю сознательную жизнь. Мы слышали от вас: “У нас растут дети, они должны жить лучше нас. Мы не видели жизни, та пусть хоть они поживут там за нас”.
Там все оказалось иначе, но выжить можно везде. Такая же система, те же люди, только другой язык, а обычаи.. Их там уже не было. Дети выросли и ушли жить своей жизнью, такой необычной и непонятной. Вы - остались дорабатывать и доживать, постепенно привыкая и вливаясь в окружающее.
Робкие звонки домой, письма со случайными попутчиками - вы боялись навредить оставшимся, не нашедшим в себе силы бросить все и уехать. Распадались семьи, компании, знакомства. Там и здесь приходилось все строить заново, как в первый раз. А жизнь-то одна, уже не так просто сходиться, вот вы и расползались по коробкам квартир - довспоминать свой мир и прошлое.
Некоторые поднялись, обзавелись своим делом и чурались старых корней. Все должно быть новым: страна, работа, имидж (глупое слово, оно теперь и здесь популярно). Ан-нет, где-то и проскользнет суть того, почти забытого, но не вытравленного до конца.
Поредевшие компании здесь, несобравшиеся там и надо всем этим шорох листьев:
-А помнишь... а помниш-ш-шь..
Вы поехали и потом, лет семь назад. В стране было новое время, новые разговоры и почти вера (потом она куда-то непонятным образом исчезла). Аргумент был один: Дети. А что делать?!
Горестно взмахнули руками оставшиеся, нашли в себе силы и деньги, и... поехали. Хорошо, что уже было на что и к кому - был опыт первых волн и поколений.
Помню первые радостные звонки, рассказы взахлеб о хорошем и только вскользь о плохом, извечном. Опять надежда, а как без нее?! Сначала было полное недоумение: а как же тоска, где же ностальгия? И вы бросились ее выкапывать, выискивать ее в себе. Кто-то не нашел (теперь вы и так частенько бываете здесь), а кому-то не досуг - надо работать и зарабатывать на жизнь. Новое поколение - более прагматично и целеустремленнее, им не до сантиментов.
Те, кто уехал раньше, теперь тоже не чураются заехать в гости (проездом на Родине). Удивленно таращат глаза: неужели мы здесь могли жить.. А вот тут у вас все изменилось, а вот это осталось по-прежнему... Все изменяется и не меняется ничего - закономерность.
Теперь звонки все реже и реже, забываются лица, даты и голоса, старшие - уходят к Богу ближе, не оставив своей мудрости. Молодежь.. она уже остается за старших, а их дети - совсем другое дело. Мы здесь еще по-прежнему собираемся, да тоже не досуг, так не хватает времени.
Мы порой еще обижаемся на ваше невнимание, но понимаем - все имеет свое начало и свой конец. У вас там своя жизнь, а мы - мы просто прошлое.
Как вы там живете, что происходит в вашем быте... Так хочеться встретиться и поболтать, просто вспомнить все хорошее, бывшее...
Вы уезжали из страны СССР (каждый раз, когда пишу это про себя проговариваю - Союз Советских..) и там вы стали русскими. Теперь это Россия, то самое название из песен почти забытой эпохи, которую зовут ”эмиграция первой волны”...
Все еще Ваш...
“ НОЧНОЕ ОТКРОВЕНИЕ “
Ты знаешь, Господи, иногда, заглядывая в твои окна, открываю для себя все новые и новые истины. Ты даешь нам самое необходимое, а не то, что мы от тебя ждем по своему недомыслию. Нам обычно требуется серое или черное, какие-то полутона, а ты протягиваешь белое. Оценить бы это, осознать богатство дара, богатство не материальное, а вечное - да куда уж нам.
Откровение приходят внезапно, как летний дождь вечером после жаркого дня - на небе не тучки и вдруг хлынет и неожиданно кончится. В воздухе мешается аромат сырого асфальта и прибитой пыли. В такое время хорошо возвращаться от нее, оставшейся в сухой полутемной спальне.. Идти, тихонечко ступая между луж, ничего не соображая, ни о чем не задумываясь. Заглянуть в лужу - увидеть все и себя (или себя и все - тысяча интонаций).
Мы недавно с одной старой актрисой просидели на кухне до самого утра. Невероятно интересная женщина, уже к девяноста, а в трезвом уме и рассудке (есть чему позавидовать), она как-то вскользь заметила
-Раньше я могла не спать ночами, а теперь меня мучает бессонница.
Потом она взмахнула своими царственными руками: “Ты представляешь, видела вчера такого мальчика, хорош, как полубог!”
-А почему полубог? - удивился я.
-Милый, у всех свои недостатки... Была бы я лет на двадцать моложе, эх, вскружила ему голову! А потом бросила.
Помолчала и добавила:
-Мне всегда так мешали мужчины в работе, но брать вдохновение откуда-то надо было. Вот и бросала их, вот и пробросалась...
И ты знаешь, Господи, она ни о чем не жалеет, эта царица без двора. У нее есть мальчик-поклонник, который иногда приходит попить чаю и листает старые альбомы, а она (интриганка!) рассказывает ему о своих романах. Самое смешное, мальчик ревнует меня к своей даме, он не понимает, что мы просто друзья... А ей это нравится.
Я тоже иногда не сплю ночами - шумные компании, непонятные премьеры (хотя они не мои, но я волнуюсь и что-то поднимается из живота к горлу) и иногда ловлю твои откровения. Грешно сказать, что мне для этого надо хорошо напиться и тогда рождается неуловимое и хлесткое. Одна фраза и все тогда понятно - стоило ехать в эту чужую ночь, получить фразу и уехать от них всех. Просто уйти в себя, главное - отвечать впопад на их вопросы, обворожительно улыбаться всем и никому сразу. Поймать чей-то зовущий взгляд и пропустить мимо лестный комплимент, а то и приглашение к знакомству.
Я тоже еду искать вдохновение, благо за это не надо ни чем платить, такие невинные прогулки. Жаль, любящие меня иногда обижаются, они-то прекрасно понимают - я в себе и на них ни на кого не реагирую, играю сам с собой и с ними.
А окна твои, Господи, они везде, надо присмотреться хорошо и сразу становятся заметны. Лучше всего смотреть в зеркало мимо себя и там справа за плечом стоит Белый Ангел, он-то все и расскажет. Главное, уловить момент откровения, не пропустить его - такой короткий и важный. Когда Ангелы поют, так хорошо и тихо, жаль, что это не со всеми случается. А может они просто не слышат?!
“ ДОЧЕНЬКА “
Господи, я опять к тебе иду. Точнее, не иду, а продираюсь сквозь наступившую тишину. Не знаю, почему к тебе прихожу чаще, чем к кому-либо?! Может потому, что ты не даешь советов и всегда выслушиваешь до конца. (Может стоит поменять очередность?) Но ты слышишь я точно знаю - ничто не пропадет в никуда, до тебя доходят слова. А как ты реагируешь, знаешь, мне это иногда и не так уже важно. Вчера натсупила тишина и потух свет...
Ты знаешь, Господи, о чем я. Вчера ушла Ребекка - маленькая девочка, доченька... Я не плачу, это... это говорит душа, которую часто в момент немыслимых и ненужных споров мы отвергаем. Я знаю, это не ты так захотел, не ты ее призвал. Она, неразумная девочка, сама того захотела. Кто из нас с тобой не усмотрел, чья это вина - теперь пустые безадресные упреки. Я виноват, что позволил ей летать, но она должна была это делать: за меня, за моих неродившихся детей от жены Руфь. Но как она могла родить после того как нас высадили в снег, тогда в двадцать первом. Просто остановили поезд и пьяные казаки с раскрасневшимися лицами выбрасывали все и всех на снег - им нужен был поезд. И я молил только об одном, чтобы не тронули сверток у Руфь на груди - маленькую Ребекку. Спазм перехватывал горло, мы знали. Обречены, но должны были спасти дите, свою кровь и плоть. Какие молитвы я тебе тогда не посылал, слова в немом крике срывались с губ в морозных воздух... И ты услышал, Господи! Я до сих пор помню ту избу с темнолицыми иконами, там мы нашли приют на одну ночь, а потом на много дней, пока не поправилась Руфь. Она металась в бреду, пропало молоко и я думал, что конец всему. Сердобольная крестьянка, кормившая в это время своего младенца, отдала одну грудь Ребекке - девочка выжила.
Я так и не узнал никогда имени той женщины - они исчезли в одну ночь, когда Руфь очнулась и молоко потекло ручьем по ее животу. Спустя много лет в толпе у вокзала среди нищих мелькнуло до боли знакомое лицо и исчезло, не дав ни понять, ни вспомнить.
После того, когда по расхлябанной весне мы вернулись домой, Руфь слегка и сказала, что не увидит золотого клена в нашем дворе. Она усыхала медленно. Как неполитый виноградник в степи. В ночь, когда она умерла, во дворе упал желтый лист, а через две недели и первый снег разбавил траур ночи.
А Ребекка росла. Еврейский ребенок, вскормленный жирным молоком русской женщины. Мне было трудно. Господи, ты и сам все это видел оттуда, но я старался как мог. Может я и был плохим отцом, но я старался заменить и мать. Может плохо, что не смог найти другой женщины для себя и для дочери. Наверное, это эгоизм, но ты уж прости. Мне каждую ночь снилась Руфь, разметавшаяся в бреду по постели в избе с низкими потолками, которые так давили сверху, что казалось превратят нас в лепешку.
Осенью, когда во дворе загорается клен, как и пятнадцать лет назад, мне хочеться съехать с этого двора, из этого города, но приходит зима, а с ней и покой. И так до следующей осени вот уже пятнадцать лет.
Девочка выросла... Ты знаешь, Господи, как я радовался ее успехам, как тихонечко обращался к тебе и Руфь, чтобы и вы порадовались со мной. Расцветал мой цветочек пышно и осторожно, словно боясь ветерка. Может я слишком трясся над ней, но только от страха потерять, не уберечь...
Не уберег... Все мои глаголы сыпятся в прошедшем времени. Где я мог ошибиться?! Где утратил внимание?!
Она влюбилась и расцвела еще больше, еще прекраснее - сказочный цветок на грядке жизни. Я частенько видел их из окна, как они шли домой и долго-долго не могли оторваться друг от друга, стоя в зарослях сирени. Я делал вид, что не замечаю этого, позволяя иметь свои маленькие тайны. Девочка редко что рассказывала, но глаза ее говорили больше, чем нужно. Они так хорошо и наивно смотрелись: она - смуглая и черноглазая, он - голубоглазый и русоголовый...
Но однажды все рухнуло. В один момент. Она пришла тихая и заплаканная и в ее глазах я прочитал страшное слово "жидовка". Так сказала ЕГО мать.
Ребекка, ты долго плакала в мое плече, потом еще дольше в подушку. И лишь иногда я разбирал в твоем шепоте горькое "почему" и "за что". Я не успел тебе объяснить, моя милая девочка этого, прости меня. Слишком многого не успел, я опоздал на одну жизнь, твою короткую и еще толком не начавшуюся.
Кому ты хотела сделать больно? Ей, этой женщине, которая не знала, что творила. Ему, сопливому мальчишке, который еще держится за материнскую юбку и сегодня рыдал на кладбище на твоем холмике в груде цветов, боясь подойти ко мне. Его не за что винить, я ему так и сказал, когда он просил прощения у меня и тебя, стоя на коленях.
Ты сделала больно мне, ведь когда дети уходят раньше родителей - это не просто большое горе. Все внутри тебя умирает и уже никогда не возродится. Девочка, птица Феникс бывает только в сказке, а люди умирают один раз. Ты думала, что потом это можно будет исправить, что это сон, после которого можно очнуться. Думаю, мама тебе все объяснит там, я знаю - вы там обязательно встретитесь. Ты должна попасть в рай - душа чистая и невинная, я буду молиться об этом. А мама, она давно уже в раю - ее не в чем было упрекнуть за такую короткую жизнь, она была старше тебя лишь на пять лет и ушла чуть раньше.
Теперь я уже точно могу уехать с этого двора, клен сбрасывает свои разноцветные листья. И больше нет моих сил видеть это, больше ничто меня здесь не держит. Может быть только старый пес, которого Ребекка звала Раввином, впрочем, его можно оставить соседке тете Полине, любившую ее, как родную дочь.
Странная и немыслимая игра слов: Ребекка, ребенок. Два слова одного корня, одной жизни и судьбы ребус, который нельзя разгадать, да и незачем уже.
И все же, Господи, почему я обращаюсь к тебе, к самому безмолвному собеседнику, выговариваюсь до самого донца и мне становится легче?! Господи, я, уже седой в свои сорок лет портной Авель Полянский, спрашиваю тебя об этом.
“ НАШ ДВОР “
Что такое наш двор? О, это надо видеть. Кирпичный колодец с чахлой алычей. Еще бы, если ее полить, она была бы ого-го, да только все могут давать советы. А полить - Пушкин пусть поливает. Пыли в нем столько, можно сравнить с пустыней Сахара. Жаль, не довелось там побывать, а ведь точно похожа.
Впрочем, что вам наша пыль, какие там женщины! Их разговоры вязнут в зубах, как мясо из куриного крылышка.
-Светочка, ко мне пришли ваши тараканы.
-А откуда ви знаете, что-таки наши?
-Ха, она мне еще это будет говорить! На прошлой неделе я их пометила краской и пустила их вам под дверь. Что ви думаете, сегодня я их обнаружила на своей кухне!
Но это еще не то.
Что такое наш двор? Это четырнадцать семей, четырнадцать пар женских глаз всех цветов, оттенков и размеров. Чистые змеи, слепую Фиру можно не считать, но и она даст прикурить. В пять часов утра, когда вся молодежь двора ритмично скрипит кроватями, планируя детское население, эта сумасшедшая будет орать:
-Барсик! Барсик! Холера тебе в живот! Иди домой моя киска!
И чтобы ей не говорили, как бы ни осуждали, все ей ни по чем. Будьте уверены, в пять утра ее истошный вопль обязательно разбудит вас. Но об этом я еще расскажу.
Что такое наш двор? Четыре, когда-то белые, бельевые веревки вдоль и поперек. Когда вы будете вешать свое белье, остальные двенадцать пар глаз будут смотреть за этим. Тема для вечерних разговоров найдена - все складки, узелки и пятна обсудят. Нет, они не злые, просто поговорить надо.
Говорят обо всем, всегда и очень охотно, ругаются и мирятся, пересыпая невероятными сентенциями.
-А что, Ваш Жорик развелся?
-Нет, он еще не жинился!
Это на полном серьезе, хотя и вопрос, и ответ известны заранее. А как они ругаются матом на латыни. Филологи и лингвисты всего мира поумирали бы от зависти, им этого не дано.
Что такое наш большой двор? Это когда один пьет, а все остальные закусывают и болеют с утра. А лишний рубль в чужих руках - это же огромное горе, соседи чернею от зависти.
Нет, не по-злобе, по-привычке.
-Ой, вы знаете, что было у Адели?!
-А что такое?!
-Она достает пакет соли из своего шкафа. А на нем сидит мышка. Ну, поела мышка гречки и тихо отдыхает, а тут Аделя ей помешала. И как закричит...
-Кто, мышка?!
-Нет, Аделя, вы же знаете, как кричит Аделя! А мышь ей говорит:” Дура, чего орешь? Ухожу, ухожу...”.
-Ой, я с Вас не могу, как придумаете что.
-Ага, а Вы слушаете, рот раскрыли.
А половая совесть нашей молодежи - бойкие старушки. Осуждающе кивают головами, когда Розочка из восьмой ведет нового мальчика вечером к себе домой. Но однажды Цилю Моисеевну из одиннадцатой пробило:
-Да имела я их всех оптом и в розницу!
Жаль, количество из скромности не указала. А легко ли теперь жить девушке?! Любая шутливая борьба переходит в ненавязчивое изнасилование. Нет, конечно можно сказать, что ваша девственность дорога вам, как память. Но что потом скажут вездесущие соседу?!
Что такое наш двор? Свадьбы, драки, скандалы, но все вместе - мы одна семья. Все у нас общее. Когда Семенчуки разводились, незабвенная Зульфия Байрамовна выставила мужа со словами:
-Делим все по-честному, мне старые вещи, тебе - новая любовь.
А на что этот прохвост еще может расчитывать, кобелюга проклятый, все они одинаковы, что и сам Автор может подтвердить, являясь сам мужчиной.
Наш двор?! Мой родной и любимый кагал?! Большая интернациональная семья, национальности считать - даже пальцев не хватит. У еврейки Светы и грека Гриши дочь украинка, у татарки Адели и белоруса Вовы сын русский. Да мало ли чудес на том и этом свете. Нет порядка, видимо голова кругом идет у Бога, все смешалось, как салате оливье.
С этого двора уходили в Армию и на войну старики, а молодежь уходит теперь на танцы.
Что такое наш двор? Когда на похороны дают кто сколько может. И провожают все вместе притихшие и осиротевшие разом. Когда свадьбу справляют выставив все столы и табуретки, накрывая одной общей скатертью, сшитой рукодельницей Машей из шестой. И дворовые коты под предводительством проклятого Барсика еще неделю после объедаются оставшимся.
Говорят, что наш район скоро переселят в новостройки на том берегу. Куда же мы отсюда денемся?! Под ногами крутится Барсик, нет, не тот, правнук. А первый Барсик слепой Фиры умер, когда родился мой старший.
Что такое наш двор? Да посмотрите в окно, вот он.
“ СТАРАЯ АКТРИСА “
Умерла старая актриса. Я уже как-то о ней упоминал, хотелось написать много и интересно. Наверное, еще напишу. Умерла она тихо и невероятно нелепо, этот простой диагноз, перед которым опускаются руки. Рак. По-латыни он пишется: Cr - карцинома (краб). Обычно ставят эти две буквы или понятный только кадровикам шифр и все на это кончается.
Она была актрисою, каждый раз трудно говорить и писать в прошедшем времени. Теперь уже была. Я столько раз собирался к ней в гости, но бывало, что не доходил. Все дела, дела. Куда-то постоянно спешил, пытаясь успеть ко всем, связать всех единой нитью. Но все равно не успевал. Она беззлобно ворчала:
-Все Вы со своим ненужным добром!
Но была всегда жутко рада, когда я все-таки находил вечерок забежать и поболтать, послушать новые песни. Иногда она хитро на меня поглядывала и начинала те нескончаемые старческие беседы о прошедшем.
О, эти интриги, салоны и прожитые времена. Она никогда не жалела о них, не носталигировала. У нее всегда все было в будущем. И еще один очередной молодой любовник и еще одна весенняя поездка в Париж. В прошлом был порядок, все расставлено по местам и всегда светило солнце. Ну, если только Петербургский дождь прошивал полотно рассказа тонкой ниткой. Но и в нем тоже была своя интрига.
Она смеялась надо мной, когда приносил новые песни, ругала за безсюжетность, но пела. Не забывая называть автора. И все равно ругала. Поначалу я обижался, а потом перестал. Пусть, у старухи свои причуды.
Когда в ее квартире наведывалась хандра, она просила бутылочку французского вина (“ Мишенька, деточка, не дешевите - я не так молода, чтобы пить говно”). И тихонько напивалась, это тоже понятие условное. Просто раскрасневшаяся и невероятно разговорчивая она начинала вспоминать свои романы, этих статных кавалеров. И непременно жеребцов. То есть кавалеры были жеребцами, актриса эстетствовала.
По стенам весели афиши, фотографии разных лет в рамках, выдававших хороший вкус. Все было просто, но как подобрано, ничего лишнего. Даже оплавленные свечи высчитаны до полутона: ни больше, ни меньше. Фотографии только ее, пара икон, да репродукции Кустодиева. Вот последний к чему, я так и не успел спросить.
К тому времени, когда мы познакомились, она уже заканчивала “служить в театре”. Именно так и говорила, не иначе. Год-два, потом болезнь.
Вечерами теребила альбомы, тыкая пальцем: вот двадцать лет, это чуть раньше, здесь еще чуть больше (а сколько, не важно). Она всегда была без возраста, только по отдельным вехам биографии можно кое-что посчитать. Но актриса намеренно путала всех, то убавляя лет пятнадцать, то прибавляя себе их невероятное количество. Очень редко, сквозь зубы, говорила о тюрьме (“Великолепная школа и учителя, но избавь меня Господь от такого счастья”) и обычно сразу меняла тему. Замужем быть как-то не случилось, на этот счет она хранила какую-то тайную неприязнь к мужчинам. Позволяя лишь изредка увлекаться собой юнцам невероятных возрастов. Этих мальчиков перебывало в ее квартире на моей памяти великое множество, но никто больше месяца-двух не задерживался.
Порою случались перерывы и она ворчливо начинала выгребать из ящиков их письма. Читала, рвала и выбрасывала. Потом складывала из кусочков, плакала и выбрасывала окончательно.
-Не нужно хранить в доме глупые вещи. Я и так всех помню, - помолчав доканчивала. - Кого хочу.
Спрашивал я как-то ее о мемуарах, но был высмеян зло и бесповоротно.
-Не собираюсь я ничего писать, вот когда разозлюсь, тогда и почитаете о себе. Не краснейте, об этом писать не буду...
И начинала громко смеяться, разыгрывая очередную сцену собственной жизни.
Как-то я забежал на чашку чаю очень поздно. Был суетлив и тороплив, но умело скрыл это - актриса не любила мелкого. Когда я уже собрался уходить, бросила, как некое откровение, в прихожей:
-Хорошие роли актриса получает только на пенсии.
О том, что больна она узнала сама от врача, прижав его к стенке одной ей известными доводами. Оставалось не больше двух месяцев. За это время она написала всем подругам, рассортировала все вещи: письма, наряды и немного драгоценностей. Разложила по сверткам и коробочкам, надписала: что и кому. Напросилась в театре сыграть умирающую старуху в пьеске модной современной писательницы:
-Я должна все знать заранее.
Умерла тихо и спокойно во сне, не дожив до того страшного момента, когда начинаются боли. И есть только одно спасение - наркотики, их потом сдали обратно в больницу за ненадобностью.
Она была актрисою со всем, даже свою смерть сумела обыграть... На могильном камне портрет красивой женщины, православный крест, фамилия, имя... А внизу, совсем просто: скончалась 15 мая 1991 года.
P.S. Гроб выставляли в театре, прощались только зрители, лето и труппа была на гастролях.
“ ЗАПОЗДАЛОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ “
Все нормальные люди его ставят в начале книги, а у меня вечно все, как не у людей. Я хотел было вовсе без него обойтись, да вот не получилось. Никогда не собирался писать книгу на подобную тему, так, проскальзывали анекдотичные эпизоды в разговоре, не более.
Раз сел, решил записать по-мелочи и очень быстро появился “Кадиш”, потом родилась “Защита”. После этого неторопливо пошло-поехало. Это идет помимо меня, никогда не знаю, что получится дальше, что ляжет на бумагу. Просто пишу, стараясь грамотно расставить знаки препинания, ни о чем не думая.
Это не еврейская сага, национальность здесь не при чем, тут решал способ жизни, мысли. Я хочу только рассказать. Меня можно запросто упрекнуть, что постоянно повторяюсь и возвращаюсь к одним и тем же образам, видениям. Это зрительная память на бессознательном уровне. Помню - видел где-то, если бы еще знать откуда.
Незнакомая улица в чужом городе рождает впечатление, что вы здесь уже были. Кажется это называется “дежа вю”? А если не были, а знаете, видели: черно-белые кадры хроники, газетные статьи с огромными заголовками. Вы же это видите, не я.
В общем-то все известно, все банально. Но иногда надо повторить, чтобы услышали. Не хочу орать - самый неумный способ что-либо доказать людям, которые все равно ни во что не верят. Проповедовать, избавьте, я сам простой и очень даже грешный. Зашел, рассказал, вы уж сами решайте: Где вам ценно, а что пустой бред.
Есть закат и есть восход, у каждого свой. Его не поторопить, не отдалить - он приходит по своему расписанию.
“ КОГДА ДЕРЕВЬЯ НЕ БЫЛИ БОЛЬШИМИ “
Когда деревья не были большими... Это было, когда мы были молоды и пили сколько хотели, и знали меру только по бутылкам. Мы не боялись мук похмелья с утра, неприятного привкуса во рту. А посиживали до утра - дети еще по лавкам не плакали, у нас были еще бабушки. И студентки, обалдевшие от слушания крамольных (уже эмигрантов к тому времени) поэтов, не могли устоять перед нашей галантностью, да и наглостью тоже. Мы не стеснялись раскладывать преферанс по пять копеек, а на пятерку могли гулять всю ночь.
Когда деревья не были большими - да их вообще не было. В том, долгопамятном году мы сами их сажали. Только получили квартиры и устроили субботник имени Вождя, носившего бревно. Это сейчас горькая ирония, а тогда свято верили - мы жили этим, да, мы жили. Тонкие подростки-каштаны сажали вдоль дороги, насыпая заранее привезенный чернозем.
Первые квартиры, в которые мы пришли из наших шумных, но таких милых общаг. Работали на заводе, поднимали его и не очень думали о личном. А покойный директор, Царство ему небесное, Чурпанов - думал далеко вперед. Теперь тысячи людей под Новый год вспоминают и его - мы живем в наших квартирах, кто-то успел сменить не одну. Мы думали, пусть временно, потом разберемся, а вышло на всю жизнь, теперь остается досмотреть титры с надписью “Конец фильма”. Ничего не бывает временным, что не становится таким постоянным - мудрая игра слов.
Когда деревья не были большими, мы и сами не думали, что станем старыми. А наши выросшие дети уже давно обзавелись семьями. И наши внуки, мы так ищем в них свою кровь и черты наши и наших родителей, уже идут в школу. Пол-жизни назад брюнетка из соседнего подъезда кричала:
-Саша, сына! Домой!
А теперь тот же голос, но с другой прической, пенсионно воркует: