Собирая материал для "Алхимиков", конечно, не могла обойти вниманием романтическую и печальную историю первого брака Максимилиана Габсбурга. Хотя для моего романа имела значение не столько она, сколько ее последствия, но история сама по себе весьма интересна. К тому же проливает свет на то, как зарождалась "великая габсбургская империя - государство, где никогда не заходит солнце".
Биографы Максимилиана традиционно представляют эту историю едва ли не сказкой: юная прекрасная принцесса, осиротевшая, окруженная врагами, отважный мужественный принц, спешащий ей на помощь и преодолевающий на своем пути многие испытания, любовь с первого взгляда, красивая свадьба и полцарства, торжественно возложенные к ногам жениха. Правда, сказка заканчивается словами "жили они счастливо, но недолго", но трагическая нота делает ее еще ярче и красивее.
Мария, единственная дочь и наследница бургундского герцога Карла Смелого, действительно осталась сиротой в девятнадцать лет. Наследство ей досталось богатое, но тяжелое. Дороти Гис Макгиган в своей книге "Габсбурги" трогательно повествует о том, как "нежная девушка, чья жизнь, заботливо охраняемая до сей поры, была наполнена в основном музыкой, вышиванием и соколиной охотой, внезапно и беспощадно оказалась втянутой в кипящий водоворот политических интриг в своей собственной стране". И какое было счастье, когда, наконец, явился тот, кто снял непосильную тяжесть с хрупких девичьих плеч. Почему-то принято считать, что с момента свадьбы действительным правителем Нидерландов сделался Макс - он-де и воевал, и принимал решения, и договоры заключал, а Мария, как верная жена, находилась рядом, помогала и поддерживала. Неудивительно, что в исторических очерках постоянно натыкаешься на запись, что "в 1477 году владения герцогов Бургундских перешли под власть могущественной династии Габсбургов". И мало кто помнит, что к тому времени Габсбурги хоть и обзавелись императорской короной, но империи еще не имели.
Хотя чему тут удивляться? Автором романтической сказки, которая со временем приняла вид официальной версии событий, был Максимилиан, описавший историю своей женитьбы (и весьма ее приукрасивший) в поэме "Многоблагодарный". Уж что-что, а создавать себе имидж он умел. Нидерланды стали фундаментом его империи, и фундамент этот требовалось укрепить как можно тщательнее, учитывая его изначальную хрупкость и ненадежность. А что может быть лучшим цементом, чем общественное мнение? Его формированием Макс занимался всю жизнь, не искажая факты (это было бы глупо), но весьма вольно трактуя их в свою пользу. Так создавался образ легендарного государя, романтического короля, почти героя баллад - имидж, который, в общем, очень импонировал характеру Максимилиана.
Летописцы с восторгом подхватили эту легендарную версию. Жан Молине, придворный бургундский историограф и поэт, писал: "Вечное и нерушимое чувство связывало обоих в такой сладкой любовной гармонии, что только чудовищный удар смерти смог разлучить их друг с другом". Даже его французский коллега Филипп де Коммин, не одобрявший брак Марии, который, по его словам, "повлек за собой самые большие войны как у нас, так и в их краях", под конец сухо добавляет, что Мария "очень любила своего мужа и имела добрую репутацию".
Конечно, нет повода сомневаться, что союз бургундской наследницы и австрийского принца получился удачным в том, что касалось их личной жизни. Но заключался он без всякой романтической подоплеки, по расчету - как большинство династических браков. Как водится, о нем начали договариваться отцы, император Фридрих и герцог Карл - господа, далекие от каких-либо сантиментов.
Карл, правитель большого богатого и практически независимого государства, мечтал о двух вещах: во-первых, понадежней скрепить разрозненные части своих владение, Бургундию и Нидерланды, во-вторых, о королевской (а лучше императорской) короне.
Фридриха интересовало приданое невесты и совсем не интересовали герцогские амбиции. В конце концов он просто оставил Карла с носом, чего тот не простил до самой своей смерти. Тем не менее, незадолго до этого герцог вновь обратился к императору с тем же матримониальным предложением. Он уже не заикался о короне, но вот мысли об округлении своих земель не оставил. Для этого ему нужны были Эльзас и Лотарингия - он уже три года пытался завладеть ими как добром, так и силой, но у него не слишком получалось. Поскольку земли эти входили в состав Священной Римской империи, Карлу требовалась поддержка императора, пусть даже в виде невмешательства в герцогские делишки.
К 1476 году дела у Карла шли, прямо сказать, не очень. Эльзасцы (которыми правил двоюродный брат императора Сигизмунд Австрийский) заключили союз со швейцарцами и громили герцога по всем фронтам. Неудивительно, что Карл вновь вытащил свою козырную карту - дочь, точнее, ее руку и приданное. Но наученный горьким опытом он не спешил заключать с императором договор. Карл позволил дочери обменяться с Максом письмами и кольцами, но это еще ничего не значило - в письме Марии говорилось лишь о том, что она готова "следовать целиком и полностью всем распоряжениям своего глубокоуважаемого отца и господина". Впрочем, биографам Макса этого оказалось достаточно, чтобы заявить о состоявшейся помолвке. Мол, и Карл и Мария были безумно счастливы и только ждали, когда император назначит время и место свадьбы. Мол, герцог на радостях сам предоставил будущему свату такое право. Весьма сомнительно, учитывая его отношения с императором и к императору. Как бы то ни было, до подписания брачного договора так и не дошло, а 5 января 1477 года Карл Бургундский погиб в битве при Нанси.
То, что началось в его владениях после этого трагического события, можно обозначить одним словом - хаос. Бургундское войско, которое герцог упорно соскребал в кучу после каждого поражения, теперь окончательно деморализовалось и рассеялось. Дворянство пребывало в смятении, а фламандцы, напротив, сочли момент удобным для того, чтобы предъявить наследнице претензии (коих накопилось еще со времен правления ее отца и деда). Но если со своими, так сказать, домашними делами Мария еще могла разобраться самостоятельно (что впоследствии она и сделала), то отношения с соседями ей ничего хорошего не сулили. Точнее, с одним соседом, но каким!
Луи Французский годами ждал шанса разделаться с заносчивым бургундским родственником, тщательно выплетая паутину связей в его владениях; и когда небеса, наконец, вняли его мольбам, он уж не стал медлить и разом дернул за все нити.
Обстановка благоприятствовала.
Мария получила в наследство почти королевство, неуклюже скроенное из двух больших кусков. Каждый кусок в свою очередь распадался на более мелкие лоскутки: на юге - герцогство Бургундское, графства Бургундское (Франш-Конте) и Шароле, Макон и Оксьер, на севере - провинции Нидерландов, а также графства Артуа, Булонь, Сен-Поль, Пикардия и епископства Турне, Камбре и Льеж. Южан на севере не терпели, северян на юге презирали. Южане говорили на французском, северяне частью на французском (валлоны), но в основном на фламандском и близких к нему наречиях. Бургундцы, распоряжавшиеся в Нидерландах, восторга у местного населения не вызывали; нидерландцы же считали бургундцев и французов одним злом, от которого им бы очень хотелось избавиться.
Луи не стал церемониться и тут же наложил руку на южные бургундские земли, попросту введя туда свои войска (те были наготове с момента, как пришло известие о поражении Карла Бургундского под Нанси). Луи собирался провернуть захват в любом случае - почва в Бургундии была подготовлена, высшие чины и управленцы прикормлены. Смерть герцога лишь облегчила ему задачу. Луи, как формальный сюзерен бургундских герцогов, немедленно объявил себя опекуном осиротевшей Марии; как опекун, он тут же предложил ей в мужья своего сына (которому на тот момент не исполнилось и десяти лет) и вообще посоветовал поскорее отдаться на его, Луи, милость.
Коммин пишет, что поначалу король всерьез рассчитывал на этот брак, но потом решил прибрать бургундское наследство к рукам и без свадьбы. Легкость, с которой он оттяпал Бургундию и Франш-Конте, а также Булонь и Пикардию на северо-западе (захват Артуа был вопросом времени), внушила ему мысль, что мнение Марии можно не принимать в расчет. Ее дворяне толпами перебегали на его сторону, принося с собой ключи от городов и крепостей. Не случайно Молине в своей "Хронике" скопом обвинил дворянство в предательстве. Даже самые доверенные лица молодой герцогини вели себя, мягко говоря, некрасиво.
О чем в тот момент думала Мария? Во всяком случае, не о том, чтобы побыстрее слиться в брачном экстазе с Максом. После момента вполне естественной растерянности и подавленности она собралась с силами и принялась утрясать самые неотложные вопросы. Прежде всего - вопрос о признании ее правомочной наследницей своего отца. С этим тоже было не все так просто, как казалось на первый взгляд. В угоду городам, представлявшему внушительную политическую силу в Нидерландах, дед Марии, герцог Филипп, основал Генеральные Штаты. Теперь внучке пришлось испрашивать у совета сословий добро на то, чтобы стать герцогиней. 11 февраля в Генте был подписан договор со Штатами, "Великую Привилегию". Мария получила титул принцессы и верховные полномочия, правда, в несколько урезанном виде - теперь правительница не могла распоряжаться в своих владениях и принимать решения без одобрения Штатов. Но вопрос о наследии был решен.
Немного разобравшись с внутренними делами, Мария отправила к Луи первое посольство. Во главе его стояли два человека, которым она, безусловно, доверяла - канцлер Гийом Югоне и советник де Эмберкур. Кое-какие упоминания в летописях дают предположить, что идея посольства принадлежала двум означенным господам - хотя главной задачей послов было узнать о намерениях французского короля из первых рук, но у многих имелся и свой шкурный интерес.
Луи принял послов благосклонно, поговорил со всеми вместе и с каждым в отдельности и предложил перейти к себе на службу. При этом он заявлял, что главной его заботой является благополучие бургундской кузины и ее подданных, для которых стать ЕГО подданными будет наилучшим вариантом из всех возможных. Те из послов, чьи владения уже попали в лапы короля, выразили согласие с ним по всем пунктам. В их числе были канцлер Югоне и советник де Эмберкур (за такое поведение эти господа впоследствии сурово поплатились). Однако те, чьим владениям приход французских войск пока не угрожал, пробурчали, что неплохо бы для начала решить вопрос со свадьбой, а уж потом они будут рады, согласны, покорны, и т.д., и т.п.
Луи нахмурился, но заметил, что он только "за", он, мол, предлагал своего сына в женихи, когда тот еще в колыбели лежал - а сейчас мальчик-то уже вырос... ну, почти. Лучшего варианта Марии все равно не найти, так что, господа, давайте, объясните барышне, в чем ее выгода. Потом он язвительно прошелся по другим кандидатам, включая Макса Габсбурга, раздраконил их в пух и прах, снова сделал вывод, что лучше дофина партии не будет, и закончил неожиданным предложением: а напишите-ка, господа послы, военному губернатору города Арраса, что в Артуа, и попросите-ка его сдать мне город. А то он что-то ни мычит, ни телится. Вконец дезориентированные послы покорно сделали то, о чем он просил, и отбыли в Нидерланды. Город Аррас был сдан, а через пару месяцев - и все графство.
Однако последствия этого посольства еще аукнулись его главным героям. Вручая послам верительные грамоты, Мария сделала в них специальную приписку - вести все ее дела, в том числе переговоры о браке, могут лишь четыре человека, которым она это поручает: канцлер Югоне, советник де Эмберкур, вдова ее отца Маргарита Йоркская и муж ее тетки Адольф Клевский, сеньор де Равенштейн. Причина такой приписки понятна - Мария не доверяла Генеральным Штатам, у которых, ясное дело, было свое видение будущего государя. У принцессы были основания бояться, что ее судьбу могут решить без ее ведома, и она хотела подстраховаться. В дальнейшем эта приписка сыграет роковую роль как для послов, так и для планов Луи... Но пока посольство вернулось в Гент с неутешительными вестями, а Луи отправился под Аррас.
Думала ли Мария о браке с французским принцем всерьез? Коммин утверждает, что "некоторые очень хотели этого брака, в том числе и она сама". Но Коммин сам ратовал за этот союз, оттого мог принимать желаемое за действительное. Хотя вышеуказанная приписка говорит о том, что принцесса, по крайней мере, готова была к переговорам. Конечно, вариант с дофином ее не слишком устраивал - неприязнь к Французскому дому передалась ей по наследству. К тому же Мария хорошо понимала, что протяни пальчик Луи, он проглотит не только руку, но все, до чего дотянется. И ей вовсе не улыбалось стать женою мальчишки, о котором никто не мог сказать ничего хорошего... кроме того, что со временем он должен был стать французским королем... а его жена, соответственно, королевой... а Луи стар и уже перенес инсульт... В общем, было над чем подумать.
Но пока Мария думала, к королю в Артуа прибыло посольство от Генеральных Штатов. С этими Луи даже не пытался быть любезным: мол, зачем мне с вами разговаривать, если у вас никаких полномочий нет. Послы обиделись и заявили, что у них, напротив, все полномочия, ибо принцесса сама недавно подписала договор, по которому обязуется во всем действовать по воле и совету штатов своих провинций. В ответ король пожал плечами и показал им верительные грамоты предыдущих послов с роковой припиской. Сказать, что люди были ошарашены - ничего не сказать. Они были вне себя. Они были в ярости. Понятно, что ни о каких переговорах речь более не шла - послы выпросили у Луи роковую грамоту (которую тот с удовольствием отдал) и, потрясая ею, помчались обратно в Гент.
Мария, поставленная перед фактом маленькой политической махинации, чувствовала себя униженной и оскорбленной. Ей и в голову не приходило, что Луи подставит ее, да еще так цинично. Ведь это и вправду была подстава на ровном месте - хрупкое перемирие между принцессой и Штатами было нарушено, но никаких выгод королю это не принесло. Зато лишило его минимум трех влиятельных сторонников при бургундском дворе.
Но если родственники принцессы, Маргарита Йоркская и Адольф Клевский, отделались легким испугом, то канцлеру с советником пришлось по-настоящему туго. Против них ополчился бургундский двор, а жители Гента припомнили им все их большие и малые грехи. Их схватили, осудили и приговорили к смерти, причем приговор привели в исполнение на следующий же день после вынесение. Мария в траурном платье отправилась в ратушу, чтобы просить им помилования, узнав, что их уже повели на эшафот, она бросилась следом и обратилась к горожанам, "всклокоченная и в слезах". Кое-кого ее вид сильно тронул, но большинство требовало казни, каковая и произошла, несмотря на мольбы принцессы. После чего гентцы выставили из города Маргариту и Адольфа, а саму Марию фактически взяли под домашний арест.
Неудивительно, что после таких событий думать о браке с дофином ей категорически расхотелось, а неприязнь к Луи перешла в настоящую ненависть.
Но это стало для нее хорошим уроком, и с тех пор Мария держала свои мысли и чувства при себе и была очень внимательна к тому, что она говорит или пишет.