|
|
||
Как я попал в армию
Чем ближе было к моменту окончания института, тем меньше мне хотелось распределиться в НИИ или на подобное место. Мне хотелось сделать какой-нибудь кардинальный шаг, который решил бы сразу вопрос моей дальнейшей карьеры. Причем эта карьера должна была быть построена не на только что полученной специальности, а на чем-то романтическом. Это был 1987 год. Эпоха "перестройки", "гласности", "ускорения" и "сухого" закона. Никакого капитализма, налогов, громадного аппарата фискальных служб и прочих неотъемлемых атрибутов нашего времени(1999). Жизнь можно было строить по готовому сценарию, но хотелось, почему-то, написать этот сценарий самому.
Возможно, это была моя ошибка.
Я заканчивал сварочный факультет Киевского политехнического института. Военная кафедра института почти гарантированно освобождала меня от службы в армии. И это была едва ли не главная причина того, что я оказался в этом институте. Но с момента моего поступления в институт до момента его окончания изменился мой статус. Теперь я уже становился офицером, и мое возможное будущее положение было куда завиднее положения солдата срочной службы. К тому же, служба в армии была единственной альтернативой к скучному существованию в НИИ или на заводе, да еще и вдвое более оплачиваемой. После двух лет службы можно было самоопределиться, а сама служба офицером была хорошей строкой биографии.
Итак, сначала полушутливо, а потом все чаще и чаще мы стали обсуждать друг с другом всерьез перспективу армейской службы. Многих эта перспектива не прельщала ,и они всеми силами старались не попасть туда. Но выделилась и группа добровольцев. Женька Токарев, Валера Герасименко, Лешка Уланов (Есаул), ваш покорный слуга и некоторые другие добровольно вызвались служить. С этого времени остальные стали относиться к нам как к геройски погибшим.
Но вот, наконец, мы защитили дипломы, отгуляли все выпускные праздники и получили повестки в родной Жовтневый военкомат города Киева. Начиналось самое интересное.
Лучше всех готовился к армии Валера. Он изучил все основные законы поведения офицера - этакий люкс-этикет. Вкратце это выглядело следующим образом:
1.Мундир должен быть пошит (а не получен на складе) из полушерстяного материала для старшего офицерского состава.
2.Фуражка тоже должна быть пошита. При этом - высокая тулья и огромный диаметр.
3.Сапоги должны быть хромовые, индивидуального пошива, с глажеными голенищами.
4.Самое главное - правильная отдача чести. Ладонь с сомкнутыми пальцами слегка оттягивается в сторону от бедра, разворачивается наружу и, вдруг, описывая дугу на вытянутой руке, резко бросается к козырьку, на уровне плеча вдруг сгибаясь в локте. Мгновенно коснувшись козырька, ладонь, плавно повторяя движения в обратном порядке, возвращается в исходное положение.
5.Ну, а если случилась драка в ресторане, то драться нужно так, чтоб лопнул козырек, а из погон повылазили звездочки как грибы.
Мы весело над этим смеялись, но внутри себя грели гусарство.
Итак, военкомат. Второй этаж. Холл в конце длинного коридора. Справа высокие белые двустворчатые двери. За этими дверями - наши судьбы. Мы в холле. Настроение придурковато-приподнятое.
По очереди вызывают в кабинет. Нас человек тридцать. Выходят из кабинета полуобалдевшие, показывают предписания, называют округа. Одесса - Одесский военный округ, Львов - Прикарпатский. Пока все довольны. В эту компанию попадает и Женька Токарев, и Леха Есаул и многие другие. Но вот начались и более экзотические округа - Северокавказский, Среднеазиатский. Кто-то уже загремел в ЗабВО (Забайкальский округ - Забудь Возвращение Обратно). И вот, вызывают меня. Вручают предписание, выражают надежду, жмут руку, поясняют как быть с проездными документами. Обещаю не подвести, выхожу обратно обалдевший. Между делом читаю предписание - Краснознаменный Дальневосточный военный округ, г.Хабаровск, штаб округа. С идиотской улыбкой показываю окружающим, слышу сочувствующие вздохи. Следом выходит Валера. Тот же результат. Приходит понимание, что игры закончены, назад дороги нет, изменить ничего нельзя. Чувствуем себя глуповато, вспоминаем географию. Сердце слегка замирает от предстоящей экзотики и жалости к себе. Потом идем обмывать назначения.
Прошел месяц. Родственники уже пришли в себя и свыклись с мыслью о потере близкого человека. В ателье пошита форма из материала для старших офицеров и уложена в чемодан. Куплены билеты на самолет Киев-Хабаровск. Делать нечего. Прощай воля. По Большому Сибирскому тракту, далеко-далеко за Байкал....
*******************************
Валера приехал в аэропорт, едва не опоздав. Он был несвеж, с сильным запахом перегара. Прежде чем самолет взлетел, он уже успел занять у меня пятьдесят рублей, пообещав вернуть с первой же офицерской получки. Простились с родителями, женами, детьми. Уже в аэропорту стало заметно, что кроме нас с Валерой есть еще человек десять-двенадцать, в глазах которых была такая же обреченность. Все они летели тем же рейсом. Мы не ошиблись. Это были наши товарищи по несчастью.
Девять с половиной часов лету. Солнце взошло не успев сесть. Ни спины ни задницы не чувствую. Вот уже и Хабаровск. Ярко светит солнце, уже середина дня, разница во времени - семь часов.
Вышли из самолета. Очень холодно, сильный пронизывающий ветер. Пока стояли в очереди за багажом успели познакомиться с остальной группой. В аэропорту очень много военных. Все знают как добраться в штаб округа на улице Серышева. Решили ехать вместе со всеми.
Рейсовый автобус потащил нас в город. Все кажется нереальным, ненастоящим, временным. Как будто декорации к фильму. Закончатся съемки, и декорации уберут, съемочная группа улетит в Киев, Москву, Питер, в любой город, до которого привычно дотягивается наше сознание. А на месте бывших декораций снова будет гулять ветер, метель или жара, дикие животные да экзотические нанайцы. Улетевшие киношники увезут с собой в свои далекие реальные города романтические рассказы о диком и суровом Дальнем Востоке.
Город кажется серым, скучным и глупым. То барачные корпуса, то современные постройки, то почерневшие сараи, то наша цель-коммунизм. Троллейбусы просто раздражают. Какое право имеют эти представители цивилизации находиться здесь, да еще гордо называться троллейбусами. Нет, это не настоящие. Настоящие - только дома. Автобусы, у которых задние стекла выбиты и зашиты железом. Вот это правильно. Потому что настоящие автобусы могут быть только дома, с неразбитыми задними стеклами.
Под аккомпанемент подобных мыслей подъезжаем к вокзалу. Выходим. Перед нами тот самый Хабаровский вокзал, описанный во многих произведениях. Великий и ничем не примечательный. Разве что памятником Хабарову, который хмуро осматривает со своего постамента на привокзальной площади каждого, кто осмелился приехать поездом в его город. Именно сюда приходит после семи или восьми дней долгого пьяного пути знаменитый поезд Океан - Москва-Владивосток. Именно этот вокзал рисует воображение пассажиров, проевших и пропивших все деньги в долгом пути. Вот он Хабаровск - столица Дальнего Востока, еще сутки - и океан. Вобщем, вокзал как вокзал, ничего особенного. Теснота, бомжи, цыгане - как везде.
Садимся в автобус, кажется 2. Выписываем на нем загогулину в две-три остановки, - и мы выходим у длинного красно-коричневого кирпичного здания, казарменно-фортификационной постройки конца прошлого века. Судя по беленым бордюрам и крашеному забору - это и есть штаб округа. Все еще тайно надеемся, что в штабе округа какой-нибудь начальник шумно удивится чьему-то головотяпству (Какой дурак направил вас сюда! У нас вакансий нет, своих девать некуда. Вот вам новые предписания - шуруйте в свой Киевский округ. За тыщу верст киселя хлебать! Идиоты!) и отправит нас обратно. Выписываем пропуска, идем, куда сказали.
Но никакой генерал не возмутился, (наверное от него скрыли), никого наш приезд не удивил. И какой-то подполковник отправил нас к майору, который стал вызывать нас по одному и рассылать в разные концы огромного Дальнего Востока.
Он ткнул карандашом куда-то вправо в самый конец карты. Но я подсознательно держался за аэропорт, как за призрачную гарантию когда-нибудь вернуться домой. Я начал объяснять свое нежелание никуда ехать семейными обстоятельствами.
Все получили назначения. Стали разъезжаться. Сначала проводили в аэропорт улетающих на Сахалин. Потом стали разъезжаться на поездах в Биробиджан, Уссурийск. В Биробиджан уехал и Валера, пообещав выслать долг по почте. Нас осталось трое или четверо. Едем на автовокзал. Оттуда на Красную Речку.
И вот, оставшись вдвоем с Серегой Кудрицким, так звали моего товарища по назначению, мы снова на автовокзале. Окончательное распределение свело нас в зенитно-ракетную бригаду на 49-й километр трассы Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре. Вот и все. Впереди два года тайги, болот, комаров, морозов, ветра, жары. Два года совсем в другом мире. Прощай, Киев. Прощайте все, кто меня знал. Где-то высоко в небе летит самолет. Он летит на запад.
.......................................................................................................
Старший лейтенант Арбузов
Просто необходимо подробно остановиться на таком типаже как Слава Арбузов.
Я не помню точно момент моего личного знакомства со Славой, но буквально с первых минут моего пребывания в части, фамилия Арбузов стала витать рядом со мной. В ней чувствовалась легенда. За сутки до знакомства с ним я уже знал от разных людей, что он охотник и баламут. Что за человек Арбузов?- спрашивал я осторожно, и всегда реакция была неоднозначной. Но в конечном итоге: Подожди, завтра сам увидишь.
Итак, Арбузов или Арбуз, как его тут называли. Это был человечек невысокого роста и неопределенного возраста. Его галифе свисали мешком с округлой задницы и ниспадали до колен на коротких ногах. Лицо землистого цвета с признаками вечной небритости, китель грязноватый, погоны измяты. Нос картошкой, собачий, глаза круглые, горящие вечным лукавством. Прическа короткая, но с пижонскими бакенами. Цвет волос - неопределенный ближе к каштановому. Венчался портрет либо затрапезной фуражкой с вздернутой тульей (внутри вместо подкладки обязательно картинка с полуобнаженной девицей, вырванной из журнала), либо зимняя шапка, давно потерявшая форму, которой, казалось, лет двести. Он обычно громко смеялся, шмыгал носом (у него всегда был насморк) и шумно сморкался в грязный носовой платок.
Арбуз считался главным охотником в части. И хотя многие говорили об этом с насмешкой, это было так. Судьба свела меня с Арбузом в одну батарею, к тому же, несмотря на полную противоположность интересов, мы быстро подружились.
Арбуз приезжал в часть на своем мотоцикле ИЖ-Планета с коляской, ставил его около КПП и бежал в казарму. Там он быстро опрашивал вверенных ему солдат о всех происшествиях и шел в офицерскую канцелярию почесать язык перед разводом.
На разводе Арбуз (чаще всего в грязном танковом комбинезоне) старался попасть на глаза старшему начальству. Он громко подавал команды и делал замечания солдатам. При этом не забывал пожирать глазами начальство.
Его усилия не пропадали даром. Он бывал замечен, удален в глубину строя и, в конечном итоге, отправлен с глаз долой куда-нибудь старшим какой-нибудь команды. Этого он и добивался. По дороге к объекту работы, например в парк, он переназначал старшим проверенного сержанта, и уже через несколько минут за забором части были слышны выстрелы.
Хотя Арбуз слыл профессионалом, в пылу азарта или при отсутствии другой дичи, он стрелял во что попало. Его охотничьими трофеями бывали и фазаны, и косули, и утки, и маленькие чирки, и даже облезлая весенняя ондатра.
Но, все-же, чаще бывала нормальная дичь.
Однажды весной, Слава, отсоединив коляску, мчался на мотоцикле по дороге из части. При выезде с проселочной лесной дороги на шоссе был насыпан гравий. Слава умудрился не только упасть на вираже, но и проехаться мордой по гравию. Его и без того оригинальная физиономия превратилась в постоянно гниющую рану. Рана эта постоянно покрывалась коростой, сквозь которую прорастала щетина. С таким лицом Арбуз лез снова в первую шеренгу на разводе бригады. Его, конечно, заметил комбриг. Он был в шоке. Арбуз объяснил причину, и, в итоге, ему было позволено не только не становиться в строй, но и вообще не бриться, т.к. это раздражает заживление раны. Этого ему и было нужно. Выстрелы в тайге зазвучали с новой силой. Эта травма еще послужила на благо всей бригады, но это совсем другая история.
Большими любителями охоты в бригаде были также заместитель комбрига полковник Мальченко и начфиз майор Ковалев. Но никто из них не охотился без Арбуза. Он был для них и егерем, и загонщиком, и Дерсу Узалой. Иногда поохотиться приезжали генералы. Слава всегда назначался проводником. Из его уст звучали таинственные названия Иванов Ключ, Черная Балка и т.п. Никто не знал точно где это, но охотники уважительно поддакивали.
Первый раз побывав у Арбуза дома, я застал следующее зрелище. Сразу за дверью в узком коридоре были вывалены какие-то детали мотоцикла. Направо был вход в комнату. Но перед входом стоял таз, в котором в крови плавала голова косули. Налево от таза была кухня. Гора немытой посуды, грязные кастрюли и сковороды, всюду кровь и шерсть. По этим Гималаям маршируют армии тараканов. Жену с малым отправил к теще в Оренбург,- пояснил Арбуз,-сейчас холостякую. Я был вместе с моим товарищем по ссылке лейтенантом Кудрицким. Подобное зрелище повергло его в ужас. Но отступать было некуда. Арбуз открыл холодильник и стал вываливать на грязный стол куски замороженного мяса. Это остатки,- рассказывал между делом он,-остальное мясо я уже продал. Но на шашлыки нам хватит. Как-то шашлыков расхотелось. Но Арбуз уже сунул Кудрицкому в руку грязный нож и подставил под мясо какую-то миску. Тот в полуобморочном состоянии начал резать мясо.
Мы вошли в комнату. Мебельная стенка, телевизор, журнальный столик, пол покрыт ковром. Вроде-бы обычная комната. Но все покрыто толстым слоем пыли, везде в беспорядке разбросаны вещи. От предметов одежды до запчастей. Казалось, что в комнате был произведен обыск на предмет поиска запрещенной литературы. Но Арбуза это не смущало.
Круглая, в виде цилиндра, шашлычница была, наверное, чудом техники. Шашлыки на шампурах вставлялись вертикально вокруг корпуса и вращались вокруг своей оси во время нагрева.
- Это мы с Галкиным ее сделали,- вальяжно заявил Арбуз, хотя было ясно, что его участие в создании сего агрегата было сомнительно.
Но выглядела она весьма плачевно. Вся в застывшем жиру и паутине. Судя по всему, никому из пользователей не приходило на ум помыть ее после использования.
Не буду вдаваться в подробности дальнейшего пиршества. Шашлыки мы сделали. Пришел Галкин, выпили, поели. Потом Галкин ушел. Арбуз начал дремать на диване часто всхрапывая. Мы с Кудрицким засобирались, но Арбуз вдруг проснулся и начал нас уговаривать оставаться ночевать, хотя домой нам было недалеко. Сначала мы вежливо отнекивались, но когда с потолка стали падать на нас тараканы, Кудрицкий вскочил и потащил меня к двери.
- Вы там дверь захлопните, - сонно пробурчал Арбуз и захрапел на диване не раздеваясь. Рядом с ним на журнальном столике застывали остатки пиршества.
Но так бывало не всегда. В те месяцы, когда вместе с ним жила его жена и ребенок (потом родился второй), в его квартире был полный порядок и семейный уют. Мы с женой даже были как-то на званом ужине у Арбузовых. Ели дичь, фазанов, косуль. Пили вино. У моей жены осталось очень приятное впечатление от их семьи. Но Арбузов без присмотра сразу превращался в бомжа. И переделать его не могла даже любимая жена.
Как-то раз зимой при температуре -30®С и сильном ветре Арбуз опечатывал хранилище техники. То ли он был дежурным по парку, то ли каким-то ответственным. В кармане у него была огромная связка ключей и металлическая печать на ней. Расправив замерзший пластилин, он для лучшего оттиска решил лизнуть печать. Печать тут же примерзла к языку. Арбуз попробовал ее отодрать, но не тут то было. Он вывалил язык наружу, на нем с помощью печати висела здоровенная, размером с кулак, связка ключей. Он замычал и замотал головой, но ключи продолжали висеть, оттягивая язык. От отчаяния Арбуз завыл, но его вой утонул в диком хохоте окружающих. И тут Арбуз нашел выход из ситуации. Он стал запихивать в рот всю связку ключей. Рот растянулся как у резиновой куклы, а ключи все не влазили. Арбуз стал вталкивать их с особым остервенением. Вокруг все лежали покатом. Наконец, ему это удалось. Печать оттаяла, ключи выпали. Но кожа с языка все-же слезла и Арбуз лишь мычал. Этот случай точно характеризует Славу Арбузова. Часто после этого его просили продемонстрировать, как он смог запихнуть в рот такую огромную связку. Но он отказывался.
Арбуз любил рассказывать о себе небылицы. Но ему не верили и начинали высмеивать. Он не обижался, но рассказывать прекращал. Лишь я, стараясь его не обидеть, был для него благодарным слушателем. И, хотя я почти ничему не верил, все же виду не подавал. За это Арбуз меня очень уважал.
Тем не менее, в часть, особенно зимой, Арбуз ходил с ружьем. Он раскладывал его пополам, цеплял ремень на шею, а половинки ружья свешивал по обе стороны. Под меховой танковой курткой ружья видно не было. Улучив момент, он выходил за забор в тайгу, складывал ружье и, оттопырив уши на шапке, уходил охотиться часа на три. Часто возвращался с добычей. Мяса он никогда не покупал. Надо отдать должное, что будучи человеком беспринципным, Арбуз никогда не браконьерничал и даже осуждал любое браконьерство.
Уместить в одну главу все об Арбузе было бы неправильно. Поэтому я буду еще не раз упоминать его в последующих главах.
......................................................................................................
Придурки и диссиденты
Наверное, в каждой воинской части можно условно сгруппировать офицеров и прапорщиков в определенные группы по определенным признакам. Пофигисты, служаки, трудяги, дикорастущие и прочие. Кстати, пиджаки, т.е. офицеры после гражданских ВУЗов, могут входить в любую из этих групп, соответственно личным чертам характера. Но особо мне бы хотелось остановиться на двух таких группах, о существовании которых в нашей доблесной армии я раньше не подозревал. Это придурки и диссиденты. (Оба названия даны мной).
Итак, придурки. Чаще всего эти люди к таковым себя не причисляют. Мало того, они уверены в том, что придурки их окружают. Но своими поступками они прочно закрепили за собой это прозвище. Что бы они не делали в дальнейшем, как бы ни пытались реабилитироваться, к ним всегда будет особое отношение. Это люди, даже внешне производят впечатление душевнобольных. Где бы они не служили, сколько раз бы они не меняли воинские части, слава о них достигает ворот части раньше, чем достигают ворот они сами. Меня всегда удивляло, как этим людям удалось закончить военные училища. А ведь это четыре-пять лет на виду у отцов командиров. Часто это люди с нарушенной дикцией и неадекватной реакцией на происходящее. Просто удивительно, как им после этого доверяли не только стрелковое оружие, но и то, которое способно нести ядерный заряд.
Ярчайшим примером такого придурка был некто старший лейтенант Шведов. Внешне он был похож на громадного Карлсона, соломенные волосы бесформенным пучком торчали в разные стороны, прически не образуя. Большое толстое тело без плеч и талии, круглые глаза, толстые губы. Он не выговаривал половину букв, слюняво шепелявил и был беспричинно агрессивен. Но если он улыбался, то был похож на огромного дебила, которому дали леденец. Постепенно он добился того, что его перестали ставить начальником караула, потом помощником дежурного по бригаде, потом дежурным по парку. Иногда, при нехватке прапорщиков, его, на свой страх и риск, ставили дежурным по столовой. При этом, нельзя сказать, что подобное положение вещей его устраивало. У него были свои амбиции. Он собирался стать капитаном и расти по служебной лестнице. Тот, кто попадал в компанию Валеры Шведова в минуты негодования по этому поводу, подвергался душу из слюней и междометий и агрессии сродни раненому носорогу.
С определенного времени Валера лишился даже вверенной ему боевой техники.
Народная молва так описывает этот случай.
Когда-то, очень давно была у Валеры пусковая установка пушка. Была она под ракетами, и стояла исправная и боеготовая в чистом и уютном ракетном хранилище. Никаких хлопот Валере она не доставляла, т.к. трогать без особой надобности пушку под боевыми ракетами не полагается. Счастлив был Валера, но еще счастливей был Валерин комбат ибо спал спокойно.
Но не вечно же быть счастью. Пришла пора становиться на БД, боевое дежурство то есть. А кому ж на БД становиться, Родину от супостатов охранять, как не пушкам с боевыми ракетами. Завел Валера свою пушку и погнал ее на позицию. Екнуло тогда в груди у комбата Амелина, но делать нечего, таков порядок.
Целый месяц охранял комбат пушку от Валеры, аж извелся весь, ни сна ни отдыха. Но вот, закончился срок дежурства. Пора пушкам с ракетами на место в уютный и чистый бокс. Только нельзя в дом с грязными ногами, гусеницами то есть. Вот и стоят пушки перед хранилищем к начальникам своим передом, а к дому задом. А им экипаж гусеницы чистит, маникюр наводит.
Доволен усталый комбат, но утратил бдительность. Валера-то наш осмотрел пушку со всех сторон. Шабаш,- говорит экипажу. А механику своему: Садись, - говорит, - за рычаги, да будем ее на место ставить. Видит комбат, как Валера своей пушкой командует, и волосы дыбом у него. Хвостовые стабилизаторы (а их снимать надо сперва) уперлись в верхнюю кромку ворот, и под напором мощного двигателя ракетные внутренности наружу вываливают. Вобщем, пока Валера понял что к чему, ракеты только в музей пионерии либо на свалку годились.
Комбату - выговор, да еще чего-то по партийной линии, да еще звание задержать, да еще и ежемесячно чегой-то из зарплаты высчитывать. Валеру тоже поругали, тоже чегой-то высчитывать пообещали. А пушку разжаловали в безракетную и перевели в шумное, грязное текущее хранилище без удобств, даже гусеницы можно не чистить.
Но не долго горевал Валера. Раз пушка без ракет, значит можно на ней по всякому поводу и без повода гонять как на танке. Сказано - сделано. Гоняет Валера под видом учебной работы, знай себе посмеевается. Но все же неспокойно на сердце комбату Амелину. И не зря.
Как то морозной зимней ночью случилась тревога. Подняли всю бригаду. Давай технику заводить. Поприбывали офицеры - командиры, командуют своим экипажам, пускают в небо морозный пар пополам с матом. Вот уже почти все завелись, выехали, в колонну построились. Ночь, звезды, снег, мороз да клубы солярочного дыма. Красота, вобщем.
Видит комбат Амелин, что нет в строю шведовской пушки да и самого Шведова. Где Шведов?- кричит. - Почему, мол, так и так. А тут командир дивизиона, комбригом в зад ужаленный: Кто еще не выехал по тревоге? Самолично к стенке поставлю! Комбат, делать нечего: Так, мол и так, отсутствует старший лейтенант Шведов, да и пушка его стоит в хранилище незаведенная. Так заводи, комбат, сам. А разбираться опосля будем. Так ведь нельзя без Шведова, приказ такой есть. Делай, что велено, етить твою мать!
Велено так велено. Командует комбат заводить шведовскую пушку. Завели ее, выехали. Идет колонна, любо-дорого. А тут, из взбудораженного военного городка, вместе с писарями да поварами сам Шведов по тревоге мчится. Видит - колонна вдалеке на позиции прет. Да не все в той колонне ладно. Горит что-то ярким пламенем, а народ его тушит. Чего горит-то?- спрашивает кто-то. Да, кажись, пусковая горит,- отвечает Валера .- Чья ж это, интересно. Подъезжают ближе, уже номер на броне виден. Видит Валера номер и в обморок чуть не падает. Бегом туда, давай тушить. Да куда там. Сгорела пушка как спичка. Один обугленный корпус остался.
Оказывается, пока катался, заправлял Валера свою пушку как-то мимо бака, да залилось литров двести солярки в пустоту между днищем и боевым отделением. Пока грели-заводили воспламенилась солярка, а как поехали - огонь наружу вырвался, да потушить уже не вышло.
Оттащили обугленный корпус пусковой на свалку за забор части, потом разбираться стали. Комбату вместе с командиром дивизиона опять выговор, да по партийной линии чего-то, да из зарплаты ущерб высчитывать до конца дней, да звания задержать. А Валере - выговор за опоздание по тревоге. С тех пор остался он командиром корпуса, т.к. кроме корпуса от пушки ничего не осталось. Да и ладно, меньше хлопот. Ну как таких подчиненных начальникам не любить. Служит дальше, о повышении мечтает.
Были и другие придурки. Петя Дурдымов, корабль пустыни с лицом ошалелого муфлона и мозгами его жены. Старший лейтенант Шепелев, пони тоже кони, не выше полутора метров, с большой женской задницей и генеральскими амбициями. Да были и другие. Все они очень разные и очень похожие. Да ну их.
*******************************
Гораздо более интересны, по-моему, диссиденты.
В те времена каждый курсант, окончивший военное училище, имел перед собой только один выбор - верой и правдой или другими способами служить до пенсии. Уйти из армии можно было только комиссовавшись или совершив тяжкое преступление. Других путей не предусмотрено. Но эти пути не всегда устраивали некоторых молодых офицеров. Возможность выбора стала некоторым туманить мозги одновременно с перестройкой, гласностью и демократизацией.
Но советский офицер не может изменить армии. Иначе вся идеологическая работа в армии посрамлена. А такого быть не должно. Не бывает плохих подчиненных, бывает плохой командир. Не может офицер желать оставить службу, иначе куда смотрел замполит. А замполит от курса партии не отступает, значит - молодец. А раз замполит молодец, значит нет у нас случаев нежелания служить.
Но вот оказия, лейтенант Титарчук подает рапорт на имя комбрига с просьбой уволить его из армии. Комбриг в бешенстве, где начпо? Начпо - начальник политотдела - подполковник Серобаба, как Вий разлепил свои веки, нахмурил брови, что-то сказал уголком рта своим политотделовским прихлебателям и опять сомкнул веки. Забегали они, засуетились. Давай строевых командиров выговорами по партийной линии стращать, как, мол, допустили. А ну провести с ним работу.
Интересная личность - лейтенант Титарчук, Сергей Борисович. Высокий, стройный, подтянутый, крепкий. Профиль у него медальный, усы черные. Ну прямо вылитый образец красавца-офицера. Ему бы спирт жрать да жен офицерских трахать. Ан нет. Другие у него интересы. Философия, понимаешь, изучение смысла жизни, Ницше, Фрейд и прочая мура. Может ему замполитом быть? Так нет. Марксизм для него - вульгарная мура для быдла. Опять же, дисциплины не любит. Все читает что-то да пишет, поспорить любит с умными людьми, да где ж их взять. Вот и попробуй, командир, проведи с ним беседу, разъясни что к чему.
Не поддается Титарчук идеологической обработке. Опять рапорт подает. Ах так. В наряд его почаще, приструнить, к ногтю. А он на службу перестал ходить. День не ходит, неделю, месяц. Сидит дома среди книг да любимой жены, про смысл жизни думает, рассуждает. А комбриг совсем извелся. Суд офицерской чести, говорит, устроим. Титарчука под конвоем приведем и тут над ним надругаемся.
Устроили суд. Пришел Титарчук. Сам пришел, без конвоя. Только судилища не получилось. Болел я, говорит, потому на службу и не ходил. А не будете мои рапорта рассматривать, вообще слягу. Злится комбриг, злится начпо, да делать нечего. Ладно, говорят, будем твой рапорт рассматривать, только вопрос это не простой, для нас новый, а ты пока ходи на службу. На том и порешили.
Служил он хорошо, солдат не обижал, но и не баловал. Если уж пообещал служить, так служил честно. Многие офицеры в друзья к нему набивались, да не у всех получалось. Разборчив в друзьях Титарчук. Долго ему ждать пришлось решения своего вопроса. Думали, сгоряча парень бесится. Да только если уж он твердо чего решил, так тому и быть. Через два с половиной года, прорвав идеологическую блокаду, целая группа диссидентов, уволившись из армии, разъехалась по родительским домам. В их числе был первопроходец движения за свободу выбора старший лейтенант в отставке Титарчук Сергей Борисович.
Были и другие отказники, которых тоже можно причислить к диссидентам. Это люди, заменявшие открытый вызов системе симуляцией расстройства рассудка или впадая в открытое беспробудное пьянство. Они стремились либо комиссоваться, либо быть уволенными по статье. Но этот вид диссидентства мне мало интересен, и подробно останавливаться на нем я не желаю.
Безумству храбрых поем мы соответствующую песню...
|