Поистине спасительная мысль посетила его несколько позже. Была она опять же не вполне его собственной. Попросту мальчик ее выделил, вычленил из целого вороха рассуждений некой развязной дамочки - авторши желтой книжонки научно-эротического характера, - что мнила себя сексуальной революционеркой новой волны и пыталась при помощи своего почтенного труда всячески популяризировать половые отношения очищенные от скверны моральных ограничений и табу - что веками давлели над темным человечеством. Эпохи предшествующие ее эта женщина практически прямым текстом величала варварскими, и одним росчерком пера отправляла в корзину истории прогнившие институты брака и семьи. По ее мнению именно сейчас вершилась в космических глубинах совершенно новая история, она же всего лишь мессия - проводник величайшей доктрины свободных соитий - чья скромная роль лишь стоять у истоков и пропускать через свое тело могучие фибры вселенской воли.
Божественные откровения были похоже вовсе не единственной вещью которую сия героиня была склонна пропускать через свое тело. Вереницы мужиков всех мастей, молодых и старых - приводились ей в качестве примеров своей теории, причем практически каждый из этих примеров являлся личным, выстраданным и переосмысленным десятки раз в различных позах и ракурсах. В каких только местах не заставали ее врасплох мистические озарения - будь то нудистский пляж или картонные боксы дорожных мотелей, будь то громадные спальни солдатских казарм или задние сиденья автомобилей всех марок мира. Она путешествовала везде и всюду ревностно храня неугасимую веру святым канонам проповедовала исступленно и самоотреченно новейшую линию небесной партии, в самых различных углах света вербуя адептов. Неугасимым огнем ее светлой праны вспыхивали порой целые судостроительные верфи и захолустные шахтерские городки, целые смены заводов бросая работу шли за ней приобщаясь к лону, причащаясь бессмертным телом мессии. Впоследствии в душных каптерках ей пели хвалебные гимны одни, другие ж мешали с грязью на жирных кухнях.
Она была сильной женщиной. Где только не носили ее духовные изыскания. Даже в зараженном чернобыле она отдавалась ликвидаторам едва успевавшим скидывать с себя свинцовые латы, будь ее воля она делала бы это прям на бетонном саркофаге, и я черт возьми уверен что самые зловредные и канцерогенные протоны в моменты экзальтации отскакивали бы от нее как теннисные мячики не причиняя ни малейшего вреда.
Ее тело было готово принять всех страждущих мира, всех этих калечных, больных, босых, безногих,убийц, смертников, сумасшедших она исцеляла одним лишь жаром своих объятий. Она не гнушалась ничем, и проводила свои мастер-классы как утверждала даже в вендиспансерах. Самые смертоносные вирусы вымирали целыми колониями при одном лишь ее приближении. Во всем белом свете казалось не было силы способной остановить ее на пути к свету.
Отдельные главы сей занятной книжонки были обращены к женщинам, другие отдельно к мужчинам. С неостывающим пылом в ярчайших тонах смаковались ею подробности любовного действа, десятки, сотни нюансов поведения спаривающихся разбирались на винтики, тщательнейшим образом анализировались по всем научным правилам, а затем синтезировались вновь и оживали взлетая с страниц, приливая толчками крови к восставшим членам.
Все секреты анатомии, физиологии, психологии и каких то еще загадочных тантрических дисциплин переплетались в этих трактатах в единое целое с откровенной порнухой - напоминающей тайные грезы законченной нимфоманки запертой в одиночной камере.
Некоторые главы как она утверждала были ей написаны в плодотворнейших состояниях надетости на мужской орган, в такие моменты небеса якобы разверзались над ней даже сильнее чем делали это обычно, и космические откровения уже не сходили а просто сыпались, обрушивались на нее словно из рога изобилия. И обо всем этом она писала без единого намека на стеснение, ибо стеснение и скромность обличались сей новейшей религией в нечто постыдное, отвратительное и мерзкое. Фу-мерзость. Когда речь заходила о чем то подобном, за цепочками черных букв испещряющих лист почти явственно проступало ее лицо - согнутое в негодующем порыве праведной злобы. Что что, а уж терпеть подобные вещи дама эта явно не собиралась.
С вышеописанным произведением литературного искусства Ванька познакомился уже довольно давно. Помнится поначалу его глаза приковала к себе обложка, изображающая в рисованном мультяшном виде на желтом фоне женские трусики и бюстгалтер - кокетливо свисающие со спинки стула. И конечно же завороженный сим интригующим началом - юный отрок посмел заглянуть за цветную обложку. Боже, откровения и впрямь скрывались за ней.
Было тогда ему лет ну совсем немного. Онанизм его в те годы даже не заканчивался семяизвержением, а просто сгибал тело в приятном спазме. Умных же слов он знал и того меньше, потому пропускал целые абзацы. Философия тантрических таинств несмотря на свою божественность просто пролистывалась, жадные же глаза скользили по строкам минуя всевозможные лирические отступления в поиске только лишь грязных и пошлых подробностей, только лишь ярких сцен описаний актов. Восторг его от открытия этих миров - едва ли мог сниться Колумбу узревшему землю.
Позднее образы как принято приедались и становились все менее способными вызывать желанную бурю эмоций. Впоследствии их силы настолько иссякли, что их оказывалось уже явно недостаточно даже для простого наполнения кровью известных органов. Тогда то и был забракован плод всемогущей тантры - уснув под слоями пыли на несколько добрых лет. Успел побелеть выступающий корешок, с каждым годом теряя под действием света свою желтизну.Отпечатки ваниных пальцев на глянцевом переплете разрушило время, сделав недоступными для распознавания даже самыми въедливыми криминалистами и мощнейшими приборами из их арсенала. Подобно кольцу всевластия упомянутый манускрипт ускользнул из жизни Ивана на целую вечность. И только лишь встреча с Татьяной заставила мальчика вновь запустить в него руки.
Ну конечно же в книге этой содержалась еще и уйма другой,прикладной информации - совершенно отличной от той, что так волновала в детстве. Лакокрасочные описания озабоченных чаяний автора он теперь опускал, и читал между строк их другие моменты. Сухие и по научному лаконичные предложения, напоминающие чем то методику овладевания противоположным полом, перечень действий свершая пошагово кои можно было почти со стопроцентной гарантией нащупать в партнере заветные клавиши сумасшедших оргазмов. Что-то кукольно-манекенное было в этих его попытках дышать своей Таньке в ухо,закатывая томно глаза. Но не до конца - чтобы краями их еще успевать наблюдать и сверять в уме с приславутой шкалой уровень раскрываемости либидо. Подобно Павлову Ваня чрезвычайно был увлечен теперь рефлексами, стимулами и реакциями. Особое его внимание привлекал находящийся в самом центре книги цветной вкладышь - изображавший труп женщины вскрытый и выпотрошенный в лучших традициях анатомических театров. Словно сотней иголок тело было истыкано кучей сносок. Каждый мало-мальски значимый орган имел свой четкий порядковый номер- сведенный ниже в большую таблицу - в окошках которой происходил разбор полетов всего этого великолепия. В отличие от других наук, в гранит этой тринадцатилетний Ваня вгрызался не жалея живота. Уж очень заманчивой по его мнению была перспектива научиться играть на сложном оргАне женского организма, авторша же книги обещала ему не менее чем это.
Глупо было предполагать будто все его попытки носили альтруистический характер и имели своей целью доставить иаксимальное удовольствие своей Татьяне. Ну конечно же нет. Подобными сказочками мальчик только успокаивал свою иногда бунтующую совесть, мечтал же на дне души совсем о других дамах придущих несомненно вскоре ей на смену. Это были всего лишь опыты - которые как известно проводят вначале на лягушках и белых мышах, и лишь потом изрядно поднатаскавшись (поистаскавшись: ) переходят к реальным людям. Ах знала ли Таня, могла ли знать что для героя всего и вся она лишь опытный образец, лабораторный материал, веха на пути к вершине.
А Ваня особенно после свершившейся драки чувствовал себя все чаще и чаще Богом, и образ запуганной мышки Тани все меньше вязался в его мозгу с чем-то большим чем просто дырка. По школе он с Борькой ходили теперь королями и задрав горделиво нос бывало отвешивали пендали младшеклассникам.
Портят людей не деньги - а то раболепие - которое их изрядное присутствие вызывает в окружающих людях. В школьной же иерархии плевать все хотели на деньги. Раболепие окружающих вызывалось здесь несколько иными путями, чем в большом монетизированном мире. Зачем Лахмуту были деньги, если по первому его зову пачки с самыми лучшими сигаретами блестя фальгой открывали перед ним свое наполненное нутро. Наперебой! Причем каждый еще почитал за честь если рука Романа коснется именно его пачки и вытащит две или три из его сигарет. Насшибать же денег на водку было и вовсе тому не проблемой. Точнее он никогда сам этого и не делал. Ребята помладше шустрили и тоже считали сие за честь.
А Ваня теперь на вась-вась с Лахмутом, здоровался за руку даже без Борьки. И Коля Анисимов видя это - теперь уже сам тянул первей всех свою.
Таня же стала теперь на почти физическом уровне тяготить его, словно якорь тянуть на дно, где томился едва живой двойник его прежнего "Я". Сама того не понимая девочка оказалась связующим звеном, несожженным мостиком между прежним и нынешним Ванями. Глупышка по прежнему воспринимает его маленьким и ранимым. Слепая она что-ли? Разве не видит в нем глобальных перемен, которые сам он ощущает с каждым днем все более явственно?
Было однако не так все просто. Конечно же Таня и целая эпоха связанная с ней не могла просто так улетучиться из маленького затурканного мозга. Еще очень часто образ ее вставал во плоти, и Ваня метался рыдая к нему в объятья. Неплохим он был в сущности парнем. Роль негодяя претила ему всегда, и не менее чем всегда претила сейчас. Где то он даже ее любил снисходительно-жалостливой любовью, которой любят порою преданнейших собак, не считая однако ни коим себя им ровней. Он все понимал этот чуткий не по возрасту мальчуган. Трагизм ситуации был от него не укрыт ничуть, а более того вставал раз за разом больно кусая совесть. Но знал он и твердо то, что так продолжаться вечно просто не может.
Ах как он мечтал о том чтобы Таня бросила его первой, ушла к другому, уехала в другой город. Он был готов разыграть трогательное прощанье с нею на чемоданах, он даже бы искренне плакал и после скучал. Он даже писал бы ей письма в далекий и недоступный город N, в которых врожденный талант поэта раскрылся бы в полной мере. Возможно даже что эти письма порой вздували бы капельки его слез размывая текст. Да уж, что не говори, а к трагедиям Ванька всегда испытывал слабость. Плачь Ярославны, Лада, Лада, древняя Эллада с сонмом героев и героинь разводимых друг с другом мстительными богами. А то и война что полвека назад сотрясала весь мыслимый мир, разрушая судьбы, сметая на нет планы и чаянья дедов. Но не уедет она, не уедет. Куда ей ехать?
А уж мысли о появлении счастливого соперника были и вовсе смешны. Не вязался как-то образ ее под ручку ни с кем, даже с ним самим. Да и какой идиот рискнет прогуляться с ней Тет на Тет? Ведь молва мгновенно раздавит обоих смешая с пылью, посыпят голову пеплом, упрячут в раку. Признать себя Танькиным парнем было немногим лучше, чем прямо признать себя геем. Поступок может и героический - но точно самоубийственный. Кричать на улицах сатанинские гимны во времена святой инквизиции - было пожалуй не меньшим идиотизмом чем сделать это. И все-таки он мечтал что кто-то, хоть тот же Кеша к примеру - прельстится Танюхой и уведет у него ее. А почему бы собственно и нет? Что мог потерять этот парий Кеша? Как и рабочий ничего кроме цепей. Какая была бы завидная пара, лохушка и лох, элементарно! Эврика!
Ведь это принято так во всем мире и по сей день. Браки заключаются на небесах - но только в пределах каст, только в рамках своих сословий. Разве смеет босой пастух подрулить к принцессе? Какие уважающие себя небеса скажите на милость допустят такое? И что голодранцам этим не ймется в рамках, все пишут сказки о полотерках и королях, все утверждают что якобы можно пешке пробиться в дамки. Ха! Смешно!
Несомненно барин способен брюхатить дворовых девок, и где-то даже любить их отродья снующие по двору. Но разве может он будучи в здравом уме повести этот плебс под венец? Да ни один поп... Поистине это неслыханно. Да и родственники спровадят такого тут-же в дом для умалишенных, и всякий ученый совет под небом признает идиотизм. "Рожденный ползать..." - молва разве зря что скажет?
А какая идиллическая картинка рисовалась: Вот тихий Кеша таскается с ней под ручку. Вслед им кричат лохи и несносно ржут. Он же идет и вывозит обиды спокойным сфинксом, ведь он так привык это делать и без нее. Минусов нет, а в плюсе бесплатный секс, прекрасный секс - что не смотря ни на что приходилось признать. Скрипя душой он конечно его отдаст, не может не отдать, не того он ягода поля чтобы сэгоизмиться до того , чтобы держать в узде ненужную ему девку. Скрипнув миаккардом он все-же благословит союз. И будет даже лучше чтоб этот абстрактный Кеша и не узнал вовсе об его существовании. Иван будет нем как восковая фигура, храня в душе и порой вздыхая о славном ушедшем прошлом. Уйдет с дороги как третий лишний. И на ее виноватый взгляд ответит он теплым, отцовым, смиренно прощающим все. Тем же самым которым Иисус одарил Пилата и палачей, точно так-же он ей как Иуде омоет ноги.
А вот стать самому Иудой куда сложней. Пытаясь исключить подобные мысли он сам того не ведая все больше усугублял их лавинообразность. И тогда они приходили ночью, во сне, в виде порой нелепейших по содержанию сюжетов - пропитанных однако как памперс ужасным чувством собственной грязности, даже мразности, не зависящей от него - а от этого еще более горестной сволоты.
Порой он теперь читая ее нежные одухотворенные письма боролся всерьез с потугом порвать в куски.
Он считал себя недостойным сих добрых строк, иногда же наоборот их недостойными себя. Различий между этими с виду противоположными углами зрения посути же не было вовсе. Оба они означали одно - глубокую пропасть разверзшуюся меж них. И оттого еще более злила ее слепота, то что она не видит своим затуманенным взором всю глубочайшую черноту этой пропасти, не сознает своей чахлой башкой очевидность ее.
Случались моменты когда он всерьез ненавидел ее за это. За то отсутствие деликатности - обладай которым Татьяна уж точно не стала б его так мучать, не заставляла бы примерять на себя костюм полицая, предателя, гниды. Ну с каким скажите на милость видом сказать ей все, и каким благовонным мылом отмыться потом от кроткости ее глаз, от горестного всепрощенья застывшего в них.
А она как назло видно чуя беду тем чувством что глубже шестого - умоляла его между строк своих писем о чем-то одной ей известном. Словно из последних сил заикаясь многоточиями,играя шрифтами пыталась она за потоком пронзительной любовной лабуды донести до него нечто ужасно важное, какую-то страшную тайну известную ей - но ненужную ему вовсе. Тайна эта словно Колумбовы корабли зависала над горизонтом похожая на мираж, однако понять ее и познать - Иван был всегда не в силах. Он мог только смутно чувствовать ледяную громаду айсберга - затаенную в черных глубоких водах, однако никоим образом не мог судить по залитому солнцем плавучему белому островку об истинных размерах и качествах сего феномена.
Ах будь она кем-то другим - он уже бы десятки раз разрубил, разорвал бы разбил все оковы и путы. Будь в ней хоть что-то от тех малолеток развязных и наглых - кричащих "Косой дрочи", или тех других - кичащихся тем что стервы безмозглых дур, зашифрованных шлюх и реальных - различающихся посути лишь тем - в открытом ли доступе их прайс, или надежно прикрыт пин-кодом пикантной завесы тайны. Была бы она даже просто мелкой и склочной злой сученкой, колхозной бабенкой готовой начистить сопернице морду за "сваво" мужика, или плетущей интрижки, подкидывающей свои волосенки на сиденья машин, пшикая тайно своими духами его одежду или слоняющейся по гадалкам в поисках приворотов и зельй. Он бы бросил ее тотчас, при одном лишь неверном ходе, став бы она хоть немного "от жесткого мира сего".
Но глаза наливались слезами при виде ее собачьих - что дышали, дышали простым материнским теплом.
Он искал слова, беспрестанно искал в лексиконе слова и фразы с помощью которых возможно бы было хоть как-то смягчить убийственный смысл его будущего признания. Иногда он часы напролет только то и делал, что давал отворот-повороты ее астральному двойнику. Под покровом закрытых глаз он повторял многократно меняя нюансы, раз за разом роковую беседу "X", менялись декорации и театры действий, костюмы героев и тексты ролей. Лишь одно в этих грустных спектаклях зияло всегда - ее плечи опущенные вдруг вниз и глаза!,глаза! Они падали в пустоту, а их цвет штриховал серым помосты, подмостки, мосты, эшафоты, его всего до нутра. Недоуменно. Растерянно. Они будто спрашивали: - за что? -даже не его - а черт знает кого в пустоте. Они прекращали дышать, их раскосый овал тускнел.
На этом всегда все кончалось. Ветхий ,истлевший занавес падал взметая клуба ми пыль.
Красноречивые фразы были не в силах помочь. Все они лишь слегка прикрывали суть - но как только она проступала - были глаза и тьма. Были они похожи примерно на это:
- Здравствуйте мамаша. Живем то мы в мире не очень прекрасном понимаете? Несмотря на все разговоры о справедливости , что ведутся уж точно и не скажешь сколько тысячелетий, справедливости то этой по прежнему как не было так и нет. Одни живут лучше, другие хуже, к услугам одних все, другие же сами к услугам. Да и не только социальные несправедливости имеют в нашем мире место. Скажу вам мамаша как врач - сам же Господь Бог и рождает неровню - по крайней мере в физическом плане уж точно. Как-то уж очень неравномерно распределяются между нами его милости. Словно - прости меня Боже - на небеси существует система похожая с нашей. Неужто какие откаты и взятки дают счастливцы неким чиновникам небесной канцелярии - и рождаются красивыми Аполлонами, другие же сляпаны так топорно - словно их изваял дилетант Франкенштейн. Несмотря на абсурдность аналогия эта напрашивается сама собой. Да и тот-же к примеру Аист - коего заподозрить в корысти довольно сложно - и тот таская детей адресатам - несет одного в теплый уютный пентхаус , другого же в пузо спидозной наркоманки со всеми вытекающими. Неужто он как военком - заряди бабло - приобщу к элитным, ну а нет - загною в стройбате.
Так вот к чему я мамаша все эт о веду. Нет справедливости в этом мире, не было и не будет. И не наша вина что одним на роду написали жить, другим же не написали. Сын ваш родился мертвым - но так бывает. Поверьте мне как врачу - ваш случай не так уж редок. Да десятки и сотни детей умирают в чревах. А в животном мире мамаша дела и того плачевней. Из сотни икринок едва-ли пробьется один лосось - да и то не факт. Ведь икорку то мы любим красненькую - не правда ль мамаша? Просто если угодно ваше дитя не прошло некий кастинг естественного отбора. Ну что ж бывает. Вы молода и у вас еще будет куча...
Абсурд!
Сколько бы слов он не создал в прологе - как только явится суть - в них не станет смысла!
- Любовь это радость что мы выпускаем в мир - восторженно пела тетка из желтой книги. - Великое счастье дарить, отдавать, отдаваться!
Это было сродни психотерапии. Одна из ее знакомых прожила десяток лет в несчастливом браке. Со своим муженьком они занимались казенным сексом всегда в темноте. За это время она принесла ему пару клонов. Все было бы хорошо - памперс, слюнявчик, тетради в клетку. На работу, с работы, без стонов секс чтоб не слышали дети, по выходным подгоревший пирог. Да только вот чувство что "что-то не так" росло в ней все эти пустые годы. Чувство что где-то она проворонила поворот - тот самый важнейший и нужный, чувство того что идет в никуда не давало покоя ей.
И вот однажды ей подвернулся парень. Был он нисколько не наглым - как показалось сперва. Он предложил ей сразу приступить к делу - но будучи верной женой она покраснела, назвала хамом и убежала. Только вот образ вороного красавца с тех пор поселился в ней. Кромсая утром детские бутерброды она стояла долго уставившись в холодильник, по пути в автобусе на работу пристально вглядывалась в мужчин, а в их с мужем постели теперь непременно присутствовал тот черноокий.
И вот однажды она решилась. Одетый спецом кружевной пеньюар его сильные руки небрежно швырнули в угол. То что видел доселе лишь муж, она обнажала теперь для совсем чужого. Ей нравилось то - как он на нее смотрел. Вслед за взглядом ползли мурашки. Было ей стыдно - но этот стыд колотил в висках придавая силы. Ей хотелось кричать, и когда Геркулес предложил испытать его орган на вкус - она не смогла отказать.
Боже, такого в их с мужем кровати не делалось никогда. Он гладил рукой ее волосы, мочки ушей. Иногда говорил ей как нужно - терпеливый учитель.
А потом он в нее вошел. Его мощный таран пробуравив створки ворвался внутрь. И когда по привычке кусала губы - он сказал ей кричать, не держать. Изгибались тела, с каждым новым толчком подступала волна, и вот наконец цунами мощнейшим разрядом швырнуло в приятный обморок.
Далее шли слова автора объясняющие:
-Как никогда эта женщина была сейчас близка к истине. Существовала однако опасность - те же грабли - наступить на которые она попыталась вновь. Ах эти предрассудки и стереотипы, как велика еще ваша сила в людских мозгах. Люблю, люблю - она вновь шептала прижавшись к нему лицом. То счастье которое она только что испытала - было ее освобождением, но одновременно и фактором снова готовым загнать в ярмо, только теперь в его ярмо. Глупышка была готова вновь поменять на мыло шило. Вот этого-то подводного камня и советовала более всего опасаться авторша желтой книжонки на пути к просветлению.
Хорошо этот парень был одним из ее адептов. Он сумел таки властно прервать потоки признаний бедняжки и объяснить не обидев ей то - что таких как он миллионы. Что он уйдет - но придет другой - и в этом великое счастье. Зачем-же дарить одному, когда можно объять своим даром весь мир. - Делай добро и бросай его в воду - вверял он ей главные тайны великой доктрины.
-Пути наши волей судеб сошлись перекрестком в точке. Звезда родилась - но лишь затем чтобы дальше - когда дороги наши разойдуться - мы снова и снова могли бы с помощью приобретенного сегодня света зажигать новые звезды. То что мы встретились - это прекрасно - но это не навсегда. Так одевайся - же и иди в мир - осененная новой верой. Дари людям счастье, и они - поверь мне - ответят сторицей...
Стоит ли описывать как в корне сменилась после ее дотоле серая жизнь?