Доллин Максим : другие произведения.

Истории Баскачки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
  
  Доллин Максим
  
  Истории Баскачки
  
  
  история 1
  Возвращение
  
  
  "Легко скрыть ненависть; трудно скрыть любовь;
  всего же труднее скрыть равнодушие."
  Людвиг Берне.
  
  
  
  Прошло шесть лет. Шесть лет как он покинул родной городок и уехал в столицу...
  Тогда, шесть лет назад, он и не думал, что когда-нибудь захочет вернуться. Впрочем и сейчас ему не хотелось покидать столицу, это она, поиграв им, словно в мяч, забросила на задворки и забыла...
  
  Мяч взмыл в небо: удачно выполненный заказ, щедрый гонорар, продвижение по службе, новая машина, квартира, любовь, свадьба, медовый месяц в Европе...
  Мяч камнем падает вниз: ночные клубы, куча друзей, крепкие напитки, казино...
  Казино. Наверное, именно с него началось падение. Все как у всех, сначала ему сказочно везло, затем выигрыши стали чередоваться с проигрышами, и в одно хмурое утро он покинул игровой зал без гроша...
  За какие-то полгода он потерял все: работу, машину, квартиру. Жена ушла еще раньше...
  
  
  Дверь купе распахнулась и напротив него, тяжело переводя дыхание, устало присел пожилой мужчина.
  - Уф... запарился, елки-палки! - улыбнувшись, произнес незнакомец.
  Руслан окинул его равнодушным взглядом. Незнакомец был одет не по погоде: тяжелое осеннее пальто, на голове драповая кепка, из-под которой на изломанный морщинами лоб скатилась капелька пота.
  - Вот это жара! - незнакомец снял кепку и утер ею лицо.
  - Угу... - согласился Руслан.
  - Ну, давай знакомиться? Николай Сергеевич! - протянул руку попутчик.
  - Руслан...
  - Русланчик значит?
  Руслан чуть кивнул и отвернулся к окну, за которым суетливо сновали провожающие, торговцы пирожками, сушеной рыбой и еще черт знает чем...
  Николай Сергеевич снял пальто, встряхнул, отчего по купе расплылся тяжелый запах дешевого табака.
  - Куда путь держишь Русланчик? - усаживаясь поближе к окну, спросил он.
  - Домой... в Уральск...
  - Да ну?! Земляки значит?!
  Руслан пожал плечами.
  - А ты откуда? Ну, в Уральске где живешь? - не унимался Николай Сергеевич.
  - Раньше на куренях* жил...
  - А сейчас?
  Вагон вдруг дернулся, и поезд тяжело пополз вдоль перрона.
  - Вот повезло! - потер руки Николай Сергеевич. - Вдвоем поедем! Без случайных попутчиков! Сейчас чего-нибудь сообразим...
  - Нет, нет, спасибо, не пью... - запротестовал Руслан.
  - Да я и не об этом! Сам уже три года как завязал! Поесть, говорю, чего-нибудь сообразим! - Николай Сергеевич полез в сумку. Немного покопавшись, он извлек на стол полкруга колбасы, пакетик с вареными яйцами и еще кучу какой-то снеди. Руслан почему-то почувствовал себя неловко и вышел в тамбур. Уставившись в окно на пролетающие мимо окраины столицы, закурил. В душе у него было пусто, никаких чувств, ни печали от прощания со столицей, ни радости от предстоящей встречи с родным городком. Просто пустота... и усталость...
  Выбросив окурок в заплеванную урну, он вернулся в купе.
  - Куда это ты запропастился? - добродушно воскликнул его попутчик. - Я тебя жду, жду...
  Старик радушным жестом пригласил Руслана к уже накрытому столу.
  - Спасибо... Я сыт...
  - И что, я один все это есть буду? - огорченно пробормотал Николай Сергеевич.
  - Извините, я лучше вздремну! - Руслан отвернулся к стене и закрыл глаза. Заснул он быстро, тупым сном, без сновидений, словно провалился... пустота...
  
  Разбудил его чей-то звонкий смех. Он еще немного полежал, прислушиваясь. Смех был женским. Что-то рассказывал Николай Сергеевич.
  Руслан поднялся, потер заспанное лицо и, не глядя, поздоровался с новой попутчицей.
  - А вот и Русланчик проснулся! - воскликнул Николай Сергеевич. - Весь день проспал, умаялся поди в столице? Ну, давай иди, умывайся, а потом ужинать будем!
  Ополоснув теплой водой лицо, он взглянул на себя в помутневшее, заляпанное зеркало вагонного туалета. Многодневная щетина покрыла щеки и подбородок жестким ворсом. "Не мешало бы побриться..." - рассеянно подумал Руслан и вышел.
  Вернувшись в купе, он вдруг почувствовал, как сильно на самом деле проголодался.
  - Садись, садись, скорее... - почти силой усадил его рядом с собой Николай Сергеевич. - Вон и Лаура уже чаек несет!
  Вошла новая попутчица.
  - А, да вы же незнакомы! Это вот Лаура! Студентка... тоже наша - уральская. А это - Руслан!
  - Очень приятно! - широко улыбнулась Лаура.
  Руслан чуть кивнул головой.
  Нехитрый ужин показался ему очень вкусным. Уже много дней он не ел с таким аппетитом. Обжигаясь, допил чай и уже с любопытством взглянул на Лауру. Большие карие глаза подчеркнутые длинными ресницами весело сияли, с чистого белоснежного лица не сходила радушная улыбка, ямочки на щеках.... Симпатичная. К своему удивлению Руслан вдруг почувствовал к ней что-то вроде симпатии.
  - И на кого учитесь? - спросил вдруг он.
  - На инженера-механика! - ответила Лаура. - Правда - не совсем подходящая для девушки профессия?
  Руслан пожал плечами.
  - Поступала на экономический, баллов не хватило, вот и пришлось на мехфак! Хотя сейчас уже не жалею! Сколько сейчас экономистов, бухгалтеров? Тысячи! Так на всех и цифр не хватит! - она улыбнулась, - А вот инженеров мало...
  Руслан с интересом слушал Лауру, хотя в суть ее рассказа не вникал. Просто ему было приятно слушать ее голос, который звенел словно серебряный колокольчик. За веселой беседой попутчики провели больше часа. Вдруг Лаура вскочила и кинулась к своей сумке.
  - Я же совсем забыла.... А вот нашла! - она извлекла из сумки бутылку вина. - Вот сокурсники подарили! У меня вчера день рождения был! Сейчас отметим!
  - Ой, извини дочка, не могу...
  - А я выпью... за такой праздник грех не выпить... - неожиданно для себя вдруг согласился Руслан.
  Откупорив бутылку, он разлил вино по стаканам. По аромату определил - вино неплохое.
  - Ну, с днем рождения!
  - Спасибо! - улыбнулась Лаура.
  
  Вино скоро ударило в голову. Руслан захмелел, прилег на верхнюю полку. Вагон качало, мерный стук колес баюкал. Руслан закрыл глаза, но спать ему не хотелось.
  - А ты чего не пьешь-то дядя Коль? Трезвенник что ли? - спросил он.
  Послышалось смущенное кряхтение Николая Сергеевича.
  - Да, не то, чтобы трезвенник... Раньше-то я хорошо за воротник закладывал, да вот однажды так набрался, что в скорой еле откачали! С тех пор завязал, не пью!
  Николай Сергеевич немного помолчал.
  - Грешно это... пьянство! В старину, рассказывают, опивцев, от водки угоревших, даже отдельно от православных хоронили! На старичке**, у Баскачкиного моста***, их, грешных, земле предавали...
  Руслан хорошо знал это место, когда-то давно окраина, а теперь давно уже центр города, у торгового центра "Универмаг". Сейчас конечно не осталось уже старого Баскачкиного моста, но русло старицы все равно каждую весну заливается водами Урала.
  - Ох, и гиблое, говорят, это место! - продолжал свой рассказ дядя Коля. - Нечистое... Поговаривали, что ежели поедет кто, на ночь глядя, да еще выпимши, по Баскачке, то затащат того черти под мост, да так, что потом и следов не сыщешь. Я вот помню, еще пацаном был, в году так... сорок восьмом, приехал в наш город с инспекцией какой-то начальник НКВД из Оренбурга. Ох, и лютый был! Народу посажал...
  Николая Сергеевич помолчал.
  - Вот значит пришло ему время возвращаться... У нас, как водится, его проводили, на посошок налили... Захмелел начальник, погрозил местному голове пальцем, прыгнул в машину, и был таков. А дело уж к вечеру шло, осенью темнеет-то быстро. Проводили этого паразита, успокоились, а наутро звонок с Оренбурга, не доехал, значит. Шуму было, всю округ перерыли. Но ни самого начальника, ни его водителя так и не нашли! Народ зашептался, путь-то начальника через Баскачку лежал, не иначе как нечистая сила! Но тогда время, сам знаешь, какое было, Бога нет, а нет Бога, нет и нечистого! Понаехало следователей к нам столичных не счесть, да все без толку...
  - Сдается мне, дядя Коля, не обошлось дело без казачков... - улыбнулся Руслан. - Удавили видать душегуба?
  - Да, разные слухи ходили... - согласился Николай Сергеевич. - Кого-то даже посадили! Только начальника-то ведь так и не нашли!
  
  Поезд медленно полз по городу, Руслан разглядывал в окно мрачные высотки многоэтажек, все как раньше, серо... скучно...
  Наконец, вагон дернулся и встал. Руслан вышел на перрон, закурил, огляделся. Николай Сергеевич радостно целовал какого-то карапуза. Малыш морщился и отворачивался от деда.
  В пути попутчики настолько сдружились, что Руслану даже не хотелось с ними расставаться, особенно с Лаурой.
  - Ну, давай Русланчик! Будь здоров! Город у нас маленький, даст Бог, еще свидимся! Ежели что, адресок ты мой знаешь! - попрощался Николай Сергеевич.
  Руслан пожал крепкую руку дяди Коли.
  - До свидания Николай Сергеевич! - звонко крикнула вслед старику, вынырнувшая из толпы Лаура.
  Тот обернулся и радостно помахал рукой.
  - Тебя проводить? - спросил Руслан.
  - Нет, спасибо, меня мама вон встречает! - ответила Лаура.
  Руслан молча кивнул.
  - Ну, я побежала?
  - Давай, счастливо...
  Неожиданно Лаура чмокнула его в небритую щеку, сунула в руку клочок бумаги и, схватив сумки, быстро пошла навстречу матери. Руслан развернул бумагу, на ней красивым ученическим почерком был выведен номер телефона.
  Он взглянул вслед Лауре. Та обернулась, помахала рукой и прокричала:
  - Позвони мне!
  Руслан улыбнулся, спрятал записку в карман брюк и пошел к вокзалу. На привокзальной площади, как и раньше, Чапаев рубил шашкой воздух. К Руслану подлетел какой-то мужик, предлагая подвезти. Но хоть путь был и не близкий, Руслан решил прогуляться пешком.
  Произошедшие с городом перемены его приятно удивили. Заасфальтированные дороги с белоснежной разметкой, выложенные узорной плиткой тротуары, выкрашенные, отреставрированные дома даже чуть напомнили ему лоск столицы. Но изменения в "старом городе" немного огорчили Руслана. Он шел по родным улицам и не узнавал милых с детства замысловатых по архитектуре домов. Многих уже просто не было, другие чудом оставшиеся целыми, пережили пытку "евроремонтом" и потеряли тот непередаваемых дух истории, который всегда ему так нравился. Вот Дом Карева, хорошо хоть его пощадили. Где-то здесь был... А, вот, рядом с водосточной трубой! Неразорвавшийся снаряд времен Гражданской войны, застрял между кирпичей и так и остался, как памятник той страшной войне и искусству строителей XIX века.
   Противно взвизгнули тормоза. Из маршрутной 'Газели' выпрыгнул коренастый водила и, не стесняясь в выражениях, заорал на Руслана. Что-то знакомое мелькнуло в жестах, в речи, в прикрытом солнечными очками лице водителя.
  - Кузя? - перебил он ругающегося водилу.
  Тот вдруг замолчал, поднял на лоб очки и вгляделся в небритую физиономию Руслана. С минуту разглядывал, и вдруг лицо его расплылось в улыбке, обнажив множество фикс под золото.
  - Руслан!!! - завопил водила и бросился обниматься. - Сколько лет?! Да ты как здесь?! Откуда?! Надолго?!
  - Да я только с поезда... - улыбаясь, ответил Руслан.
  - А! Понятно! Где остановишься?!
  - Как 'где'?... К деду пойду...
  Улыбка сползла с лица Кузьмы.
  - Так ты не в курсе?
  - Что?
  - Дед твой год как помер... Извини.
  Руслан не сразу понял, о чем говорит Кузьма, мысль о том, что его крепкий, как старый дуб, дед мог умереть, никогда даже не приходила ему в голову.
  Раскрылась дверь маршрутки и послышались возмущенные голоса пассажиров:
  - Сколько можно ждать?!
  - Это безобразие какое-то!
  - Я буду жаловаться!
  Кузя оглянулся на маршрутку, зло махнул рукой на возмущенных пассажиров и снова повернулся к Руслану.
  - Ты вот что... Иди сейчас ко мне, дома мать, жена с пацаном сидит. А я, как освобожусь, сразу домой. Лады?
  Руслан кивнул и, подождав пока Кузя переедет перекресток, медленно, опустив голову, побрел дальше. Радость от встречи с закадычным другом, уступила место черной тоске в душе Руслана.
  Дом Кузьмы был по соседству с дедовым хозяйством. Уже издалека Руслан увидел свой дом - дом деда. За все эти годы тот нисколько не изменился, словно вросший в землю, оставался всё таким же крепким и коренастым... каким был дед. Руслан подошел к двери, тихонько толкнул дверь, та с тяжелым вздохом распахнулась. Во дворе стоял старенький "жигуленок", у сарая, задрав вверх три колеса, валялся детский велосипед. Старого тополя, на который дед каждое лето вешал качели, уже не было - мертвым камнем торчал из земли пень.
  - Вам кого?
  Руслан обернулся, его с любопытством разглядывала незнакомая женщина с ведрами воды в руках.
  - Наверное, уже никого... - тихо произнес Руслан и, развернувшись, пошел к дому друга.
  Во дворе развешивала белье тетя Даша - мама Кузи.
  "И откуда у всех матерей эта способность узнавать своих детей?" - подумал Руслан, когда тетя Даша со слезами на глазах кинулась ему на шею. И Кузя, и Руслан с детства росли у нее на руках. В детстве Руслан даже называл ее мамой Дашей.
  - Русланчик... золотце ты мое! - целуя, приговаривала тетя Даша. - Проходи в дом, со снохой познакомлю, с внучком...
  Руслан прошел в темные, прохладные сени, разулся и шагнул вслед за тетей Дашей в дом.
  - Танька! Выйди, что ль! - кого-то позвала она. - Руслан приехал!
  Широко распахнулась дверь комнаты, которую они когда-то называли 'детской', запахло молоком и еще чем-то теплым. Из 'детской', поправляя русые волосы, улыбаясь, вышла молоденькая, немного полная девушка.
  - Это вот сноха моя, Танька! - представила девушку тетя Даша.
  - Руслан...
  - Очень приятно - Таня!
  - Русланчик!!! - визгливым голосом вдруг крикнула тетя Даша.
  Руслан удивленно оглянулся. Тетя Даша хитро ему подмигнула и снова закричала:
  - Русланчик!!!
  На ее зов выбежал маленький, совершенно голый карапуз, как две капли воды похожий на Кузю. Те же насупленные брови, нахально вздернутый носик...
  - Русланчик, иди, поздоровайся с дядей...
  Руслан погладил малыша по голове и, словно в тумане, прошел дальше...
  
  К вечеру вернулся с работы Кузьма. Женщины накрыли стол.
  - Ну что? Помянем аташку! - подняла рюмку тетя Даша. 'Аташкой' она когда-то называла деда Руслана.
  Выпили не чокаясь.
  - Мы тебе писали... - хмуро уставившись в стол, рассказывал Кузя. - Думали, на похороны приедешь... ждали...
  Руслан молча ковырял вилкой тарелку.
  - Дом дедов вон продали. Газель купил. Но ты не переживай, денег подкоплю, все верну!
  Руслан молчал.
  - Ну что там теперь-то говорить! - прервала молчаливую тяжелую паузу тетя Даша. - Ты ешь, давай, совсем отощал...
  И вдруг где-то внутри себя Руслан почувствовал злобно клокочущее раздражение. Махом осушил стакан, со злостью стукнул им по столу и яростно зашептал:
  - Что вы ко мне цепляетесь?! Осуждаете, да?! Жалеете?! Что вы вообще обо мне знаете?! Как я жил?! Чем?! Думаете, приютили сиротку, так можете теперь ему на мозги капать?! Да плевать я хотел на то, что вы думаете!!!
  Руслан не заметил, как перешел на крик, уронив стул, резко встал и выскочил в сени. Уже во дворе услышал испуганный плач ребенка и причитания тети Даши. Не в силах сдержать душивших его слез, он выскочил на улицу и, утирая слезы кулаком, пошел, почти побежал, прочь, к центру города.
  
  Скоро он успокоился. Никакого чувства вины за вспышку своего гнева не было, было лишь одно желание - напиться.
  Он вошел в ближайший магазин и встал перед прилавком, за которым явно скучала молоденькая девушка-продавщица.
  - Что вам?
  Руслан окинул взглядом полки с товаром и вдруг заметил табличку: "Телефон - 20 тенге". Он сунул руку в карман, нащупывая записку. Достал, развернул...
  - Ну, так что брать будете?! - в голосе девушки послышались нотки раздражения.
  - Можно позвонить?
  - Двадцать тенге! - продавщица поставила на прилавок обшарпанный телефонный аппарат.
  Руслан поднес к уху трубку, вслушиваясь в монотонный гудок, задумчиво разглядывал номер. Наконец, решившись, набрал.
  - Алло... - послышался приятный женский голос.
  - Здравствуйте... Извините, а Лауру можно услышать?...
  - А кто ее спрашивает?
  - Знакомый...
  - А имя у этого знакомого есть? - в голосе послышались игривые интонации.
  - Руслан...
  - Минуточку...
  Руслан слышал, как голос позвал:
  - Лаура! Иди, тебя к телефону! Руслан какой-то!
  - Да! Алло?!
  - Привет... - Руслан узнал голос Лауры.
  - Привет! - Руслану показалось, что она улыбается и даже представил веселые ямочки на щеках.
  - Как дела?
  - Хорошо! Как у тебя?
  - Тоже... Давай встретимся!
  Лаура немного помолчала, явно колеблясь.
  - Не знаю...
  - Ладно! Пока!! - Руслану хотелось швырнуть трубку в равнодушную физиономию продавщицы.
  - Постой! - вскрикнула вдруг Лаура. - Ну, прямо сейчас - я не могу, у нас гости.... Давай через час?
  - Хорошо! - буркнул Руслан.
  - А где встретимся?
  - М-м-м...
  - Давай на "Универмаге"... Через час? - предложила Лаура.
  - Давай... Через час... На "Универмаге"...
  - Пока!
  - Пока...
  Руслан положил трубку, взглянул на девушку-продавщицу.
  - Спасибо!
  Та молча убрала телефон под прилавок и уставилась в окно.
  
  Руслан шел по ярко освещенным улицам города, не думая ни о чем, мыслей не было. Мимо тенями скользили похожие, в скверике целовались влюбленные, с воем проносились по проспекту машины. Очнулся он у входа в 'Универмаг'.
  Лауры еще не было.
  "Черт, сколько же прошло времени?" - он закурил, разглядывая билборды и рекламные щиты.
  - Привет!
  Руслан оглянулся. Лаура. Та же белоснежная улыбка, ямочки на щеках....
  - Ну что будем делать? - весело спросила она.
  Он пожал плечами. Он даже не знал, зачем ей звонил.
  - Пошли в кафешку? - предложила Лаура и указала на огни летнего кафе.
  - Пошли...
  Кафе было почти пусто: сезон заканчивался. Они присели подальше от громоздких колонок.
  Руслан заказал водки и чего-то закусить. Лаура попросила сок.
  На пятачке танцпола вертелось в танце несколько совсем юных девчонок, в коротких юбочках. Обе лениво жевали жвачки и напоминали коров, не спасал даже макияж, напоминающий боевой раскрас команчей. Руслан раздраженно отвернулся.
  Подоспела официантка. Он сразу же наполнил рюмку.
  - За встречу?
  - За встречу! - Лаура стукнула бокалом сока о рюмку.
  Громко звучала музыка, какая-то безвкусная попса. Руслан не хотел и не знал о чем говорить. Снова и снова наполняя рюмку, он пил. И так, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, они просидели в кафе до его закрытия.
  Руслан закурил, затянулся и вдруг почувствовал, как в его ладонь легла теплая ладошка Лауры. Он чуть сжал ее тонкие пальчики. Почувствовал, как она ответила, едва ощутимо, сжала его пальцы. Они шли по пустынному тротуару перед "Универмагом", Руслан перебирал в ладони пальчики Лауры. Он чувствовал ее тепло, слышал ее прерывистое дыхание. Не в силах сдержать своих чувств, он вдруг развернул ее лицом к себе и впился поцелуем в прохладные нежные губы. Прильнув к нему всем телом, Лаура робко ответила. Он сжимал ее в объятиях и впивался в нее злым горячим поцелуем. Схватил за руку и потащил в темноту переулка. Прижав к стене, целовал губы, шею, плечи. Руки ласкали маленькую упругую грудь. Он чувствовал ее желание, не в силах был сдержать своего. Когда он вошел в нее, все чувства в нем перемешались. Страсть, боль, обида, злость все смешалось в жуткий коктейль. Он не любил, он почти насиловал ее... себя...
  Присев на бордюр Руслан достал сигареты, закурил. Сзади, робко обняв его за плечи, присела на корточки Лаура. Это нежное прикосновение вдруг вызвало в нем волну отвращение... к себе! Сбросив с плеч ее руки, он сквозь зубы процедил:
  - Уходи...
  - Что?!
  - Пошла вон! - вскочил и заорал он.
  Она отступила на шаг. В глазах ее была боль, которую тут же сменила ярость. Решительно шагнув к нему, она с силой залепила ему звонкую пощечину и убежала.
  Руслан выбросил недокуренную сигарету и пошел к ближайшему магазину. Взял бутылку водки и, отпивая прямо из горла, поплелся куда-то прочь. Вокруг ни души, спящие окна многоэтажек, темный овраг старички...
  Ухмыльнувшись, Руслан решительно спустился в замусоренный овраг, огляделся.
  - Ну и где вы, черти?! - заорал он, в пьяном угаре.
  Прислушался к вялому эху, засмеялся каким-то своим мыслям. Присев на кучу разбитых кирпичей и мусора, молча допил водку. Руслану стало тошно, он повертел в руках пустую бутылку и с силой размахнувшись, швырнул ее в темноту. Раздался мерзкий звук разбитой посуды, который в ночной тишине показался ему громоподобным.
  Руслан громко захохотал.
  Вдруг туман в овраге разорвали мутные лучи света. Прикрыв глаза рукой, он различил три или четыре мрачных силуэта с уродливо расплющенными головами.
  - А!!! По мою душу пришли?! - зло крикнул пьяный Руслан. - Черти!!!
  Схватив обломок кирпича, он швырнул им в бесов.
  - Твою мать! - прохрипел один из нечистых.
  Руслан нащупал на земле кусок ржавой трубы, схватил и, размахивая им над головой, побежал на чертей. Врубившись в них, он раздавал удары направо и налево. Но уже через несколько минут, лежал лицом в земле, шумно вдыхая воздух с пылью и сором. Яростно матерясь, черти пинали его подкованными копытами...
  
  
  Очнулся Руслан на грязном, холодном полу. Попробовал поднять голову, но та тут же, жуткой болью, отозвалась по всему телу. Чуть отдышавшись, он все же смог подняться и присел на полу. Одним глазом не видел ничего. Другим, менее разбитым, огляделся. Где-то под потолком было зарешеченное окно, через которое в камеру падал слабый дневной свет. Руслан ощупал ребра. Кажется целы. Подтянул скамью и, едва сдержав стон, потянулся к окну. Во дворе несколько человек, под присмотром толстого старшины мели асфальт.
  Лязгнул засов тяжелой железной двери.
  - На выход...
  Сержант проводил его в кабинет. У окна, поставив ногу в лакированном ботинке на батарею, курил молодой человек в рыжем кожаном пиджаке. Он с любопытством оглядел Руслана. Жестом указал на стул, пригласил сесть.
  - Сигарету?
  - Спасибо... - Руслан грязными, в пятнах засохшей крови, пальцами вытянул сигарету из пачки.
  - Да... неплохо они тебя помяли...
  Руслан промолчал.
  - Но ты тоже хорош!
  Мужчина выбросил окурок в окно.
  - Нападение на сотрудников милиции, да еще при исполнении...
  Руслан с трудом вспоминал прошедшую ночь.
  - Это срок... Большой срок! Кстати, забыл представиться... Старший оперуполномоченный Абатов!
  Опер поставил на стол самодельную пепельницу из жестяной пивной банки.
  - Ну что приступим? - Абатов сел за стол. - Фамилия, имя, отчество...
  
  Примерно за час, не без помощи опера, Руслан вспомнил все подробности своего возмутительного и наглого нападения на сотрудников милиции. Подписал показания. После чего Абатов аккуратно спрятал дело в сейф и с издевкой произнес:
  - Все! Теперь, как говорится, суши сухари!
  Руслан обхватил голову руками.
  - Не хочется на зону, да?
  Руслан молчал.
  Абатов снова протянул ему сигарету.
  - Да ладно не кисни! Парень ты вроде не плохой... Может быть все утрясется.
  Руслан поднял глаза на опера.
  - Но, сам понимаешь, обижены наши сотрудники на тебя... Вот если б они свои заявления на тебя забрали, тогда другое дело... Простили бы...
  Опер затянулся.
  - Ну, ты сам понимаешь, прощение оно дорогого стоит...
  - Сколько?
  Опер помолчал, словно прикидывая.
  - Для тебя, я постараюсь все уладить за три штуки...
  - Разумеется, американских? - ухмыльнулся Руслан.
  - Ну конечно... - улыбнулся Абатов.
  Руслан покачал головой.
  - У меня таких денег нет...
  Абатов легонько хлопнул ладонью по столу.
  - Что ж... Тогда в зону пойдешь! Впрочем, у тебя еще есть трое... нет, уже двое суток! Подумай... Сержант! Уведите!
  
  Двое суток изолятора, допросы Абатова, мерзкая тюремная баланда, бомжи сокамерники, и... никакого желания жить.
  Он думал о смерти... Смерть не пугала его, даже манила, как избавление, как конец.... Никто не провожал его в этом мире, никто не встретит в том.... Пустота...
  Сержант снова привел его в кабинет Абатова.
  - Ну вот! - улыбаясь, сказал Абатов. - Будем прощаться!
  Руслан равнодушно смотрел на холеное лицо опера. Он уже с нетерпением ждал своего выхода в зону, где покончить с собой, как ему казалось, будет значительно проще, чем в изоляторе, где у него отобрали ремень и даже шнурки от ботинок.
  Опер что-то чиркнул на бумаге.
  - Вот и все! До свидания, что ли? - улыбнулся Абатов.
  - Прощай! - кивнул Руслан.
  - Ну-ну! Сержант!
  Вошел конвоир, опер протянул ему бумагу.
  - Проводи товарища!
  Заложив руки за спину, Руслан привычно повернул в коридоре по направлению к камере.
  - Стой! Тебе в другую сторону.
  Проводив Руслана до дежурки, сержант сунул в окошко за стеклом бумагу и ушел. Руслан удивленно стоял перед окошком, глядя на дежурного. Тот разговаривал по телефону и что-то писал. Положил трубку, поднял глаза на Руслана и удивленно спросил:
  - Чего тебе?
  Руслан пожал плечами.
  - Ну и вали на хрен отсюда! - рявкнул дежурный.
  Руслан вышел из дежурки, поднял глаза в глубокое голубое небо и зажмурился от слепящего солнца. Вдохнул свежий, тронутый прохладой, осенний воздух.
  - Здорово, что ли?
  Опустив голову, он увидел Кузьму.
  - Ну и морда у тебя... Шарапов!
  Руслан пожал протянутую руку.
  - Замучились мы тебя искать! Мать все больницы, морги обзвонила, ночи не спала, плакала! Уже потом узнали, что ты здесь...
  - Так это ты вытащил меня отсюда...
  Кузя взял Руслана под руку.
  - Пошли домой, а то мать опять переживать начнет...
  - Постой, а откуда бабки?
  Кузьма отмахнулся.
  - Да какая разница?!
  - Откуда бабки Кузя?!
  - ... "Газель" продал...
  
  Не успели они выйти из такси, как к ним с радостным воплем бросился маленький Русланчик. Кузя поцеловал сына в щеку.
  - Ну, все, все... Иди вон к дяде!
  Руслан поднял на руки малыша, поцеловал в лобик, вдохнул молочно-теплый аромат, прижал к себе и почувствовал, как маленькие детские ручки обвили его шею.
  
  
  - Алло... - Руслан узнал голос Лауры.
  - Привет.
  Лаура молчала, Руслан боялся, что она положит трубку.
  - Привет...
  
  
  
  Примечания:
  
  * Куреня, Курени - самая старая часть г.Уральска (прежде Яицкий городок), возникшая еще предположительно в 14-15 в.в. на месте землянок на берегу р.Урал (прежде р.Яик), в которых поначалу и жили первые поселенцы - большей частью бежавшие от царских законов староверы, крестьяне или просто 'беглые люди', осужденные за что-либо. Чтобы дым от очагов не был виден со стороны, его пускали вниз по реке, отчего река 'курилась', и это и положило основание для названия этой местности. Позже местность была обнесена земляным валом, неоднократно затем расширявшимся. Там же и был построен собор Архангела Михаила, в народе затем получивший название Старого Собора. После неоднократных пожаров где-то к концу 17 в. на его месте был воздвигнут каменный храм, построенный по подобию одного из московских. Стена вокруг него толщиной пять метров была непреодолимой, поэтому он служил и крепостью, которую штурмом не смог взять даже Пугачев, стрелявший по ней в упор из пушек. В 20 в. стена была полностью снесена. С Куренями связано много легенд и преданий, как об эпохе Пугачева, так и о более позднем времени.
  
  ** Старица, Старичка - старое русло р.Урал, имеющей интересную особенность - время от времени самопроизвольно меняя русло, перемещаясь в сторону. Одна из причин этого - т.н. 'сила Кориолиса' - эффект открытый ученым Кориолисом, когда при вращении Земли возникает отклоняющая сила, действующая в частности на движущуюся воду реки.
  
  *** Баскачка, Баскачкин (Баскачкинский) мост - существовавший вплоть до середины 20 в. мост через один из мелководных притоков, впадавших в Старицу и оттуда в р.Урал. Сейчас это приток почти полностью застроен и засыпан, но подземные воды еще продолжают движение, что поначалу даже вызывало подтопление подвалов в фундаменте первого в городе крупного торгового центра 'Универмаг', так неудачно построенного вблизи от этого места в начале 70-х г. 20 в. Своим названием мост обязан жившей неподалеку старой вдове баскака - монгольского сборщика дани с Руси. Среди казаков она (т.е. баскачка) считалась колдуньей, и о ней ходили всевозможные легенды. Говорят, что она всю свою жизнь не верила, что ее муж погиб, и так до конца и ждала его, выходя на дорогу и стоя у этого моста.
  Здесь и далее примечания Г.И.Постобаев
  
  
  
  
  
  история 2
  Месть Захара.
  
  'Не дай Бог увидеть русский бунт,
  бессмысленный и беспощадный'.
  А.С. Пушкин 'Капитанская дочка'.
  
  Приуныл Яик-батюшка той осенью, заскучал. Приутих его буйный вольный нрав. Отобрала императрица у него имя, дала новое, словно прокляла - Урал. Дабы стереть из памяти людской непокорную реку*.
  Стонет щедро окропленная кровью земля-матушка. Стонет под ногами бунтарей, закованных в колодки, устало бредущих прочь из родных земель на каторгу. Обезображены их лица, изуродованы души, закована в тяжелые колодки воля. А мятежный "царь" их, четвертованный, но не покоренный, разъезжает по городам и селам. Такова, мол, нынче цена свободы. Знайте, учитесь, а не то...**
  
  Трут колодки, набивая кровавые мозоли. Молча, без стонов, бредут бунтари. На каторгу. Не все дойдут. Немногие вернутся.... Еще совсем недавно они смеялись в лицо смерти, танцуя под пулями. Теперь смерть, оскалясь, косит их ржавой косой одного за другим. В те дни урожай костлявой был богатым.
  Не все дойдут. Немногие вернутся...
  
  По заснеженной степи спотыкаясь, бредут три сгорбленные фигуры. Ноздри разорваны щипцами палачей, на шеях еще кровоточат мозоли от колодок - беглецы.
  Желудок воет волком. Ветер разрывает жалкое тряпье, режет ледяными порывами тощее тело.
  Захар споткнулся, упал на колени, зашелся в кашле. Черная борода покрылась изморозью, щеки впали и только голубые глаза, под сросшимися у переносицы бровями горели огнем. Его спутник, кайсак, присел рядом. Третий со стоном повалился следом, даже, несмотря на обезображенное лицо и покрывшиеся густой светлой щетиной щеки, было видно, что он очень молод.
  С трудом, переводя дыхание, Захар прошептал разбитыми в лихорадке губами:
  - Надо идти... померзнем...
  - Надо туда... - указал рукой кайсак. - Там Жайык...
  - Гришка вставай... - тяжело поднимаясь, обратился к молодому спутнику Захар. - Подсоби ему Жанат...
  
  Уже стемнело, когда беглецы, наконец, добрались до небольшого пролеска на берегу Яика. Могуч, свободолюбив Яик, но и его заковала в ледяные кандалы матушка-природа. Захар спустился по крутому яру к скованной льдом реке. Прошелся по льду, прислушиваясь к стонам, прогибающегося под ногами, еще неокрепшего льда. Взглянул на тот берег, где слабо мерцали огнями родные курени. Где-то там его любимая Светланка. Распускает длинную косу, и густые черные волосы шелковыми волнами растекаются по белоснежным плечам. Она проводит гребнем по волосам, а по щеке стекает жгучая капля слезы. Ждет. И хотелось Захару, что есть мочи крикнуть: "Вот он я, любимая! Ушел, бежал! К тебе, ненаглядная моя!"
  - Когда переходить будем? - спросил Жанат.
  Захар с трудом оторвал взгляд от мерцающих огней ночного городка.
  - Пусть заснут, ночью пойдем.
  
  Гасли огни куреней. Захар дыхнул паром на промерзшие руки и поднялся.
  - Ну, с Богом...
  Беглецы ступили на стонущие оковы Яика. Ох, нелегко природе-матушке неволить могучую реку.
  - Держитесь след в след... Лед еще не окреп...
  Захар, ступая, настороженно прислушивался к скрипу льда. Вслед за ним шел Гришка. И если Захар осторожничал, то казачок напротив все норовил побежать. К родным куреням, к теплу, к еде...
  Оставалось совсем немного до берега, уже можно было различить плетень ближайшего к реке куреня. Как вдруг Гришка широко шагнул и, обгоняя Захара, поспешил к берегу.
  - Стой! Куда тебя черти понесли?! - встревожился Захар.
  - Нет мочи терпеть дядь Захар! - ответил Гришка и почти побежал.
  Но, не ступив и трех шагов, Гришка вдруг провалился. Брызги ледяной воды окатили казака с головой, но руками он все еще цеплялся за крошащийся лед полыньи. Жанат было бросился на помощь, но Захар остановил. Сбросил рваный полушубок с плеч, лег животом на лед, и пополз к полынье. Жанат осторожно полз следом. Видел Захар: уж выбился Гришка из сил, еще немного и проглотит его Яик-Горыныч***. Еще чуть-чуть... И тут ушел Гришка под воду. Захар бросился к полынье, схватил ускользающую под воду руку товарища. Зарычал лед под казаком, подломился. На помощь кинулся Жанат, вдвоем, проваливаясь, ломая лед, они вытянули Гришку на безопасное место. Тот не дышал. Перевернув Гришку на живот, Захар обхватил его сзади и сдавил, еще, еще сильнее. Гришка дернулся, захрипел и, наконец, закашлялся, выплевывая ледяную воду из легких.
  - Скорее Жанат! - крикнул Захар. - Подсоби...
  Подхватив под руки теряющего сознание Гришку, они понесли казака к берегу. С трудом забрались на крутой яр.
  - Давай к тому куреню! - сказал Захар. - Это деда Михаила курень! Он не погонит...
  
  Гришку уложили на печь, сами продрогшие, насквозь промокшие, протянув руки к жарко пылающему огню, уселись рядом. Дед Михаил, кряхтя, хлопотал в сенях.
  Баба Валя, горько вздыхая, гремела чугунками. Вошел дед, с сухими вещами в охапку.
  - Вот... переодеться бы вам надо! - сказал он.
  - А ты чего?! Возишься как корова! - прикрикнул дед на старуху. - Давай скорее, чего-нибудь на стол накрой!
  
  - Ну, ничего, отогреется казачок, еще глядишь, атаманом будет! - укрывая бараньим тулупом Гришку, прошептал дед Михаил.
  Захар с трудом оторвался от чугунка с горячей картошкой. Жадно проглотил чуть пережеванный кусок хлеба и залпом осушил стакан самогона. Трое суток без еды...
  Дед подсел к столу, разлил самогон.
  - Вернулся, значит, Захарка...
  - Угу...
  - Бежал никак?
  Захар ухмыльнулся:
  - Нет! Матушка-инператрица помиловала!
  - Вон видишь, даже печатью царской наградила! - Захар указал на изуродованное лицо.
  - Я ведь и не признал тебя поначалу! Эх, как они тебя...
  Захар вдруг бросил ложку. Выпил. Взглянул на свое изуродованное отражение в самоваре. 'А примет ли его таким Светланка? Примет... пусть из жалости, но не погонит! Вот полюбит ли?' - встревожено думал казак.
  - Дед, а как там Светланка моя? - с трудом скрывая дрожь в голосе, спросил Захар.
  Дед Михаил вдруг заволновался, отпил дрожащей рукой из кружки. Баба Валя всплеснула руками, прикрыла рот краешком платка и выскочила в сени.
  У Захара перехватило дыхание.
  - Говори же дед, не томи!
  Дед крякнул, опустил глаза и глухо ответил:
  - Нету больше твоей Светланки... Померла...
  Молча слушал Захар рассказ деда. О том, как схватили у колодца пьяные стрельцы Светланку. Как насильно упоив, сильничали ее. Как за то, что пытался помешать, запороли до смерти ее отца. О том как, сжав зубы и некогда грозные кулаки, стерпели позор казаки... Впрок пошла наука императрицы...
  Рассказал дед, как бросилась опороченная Светланка в мутные волны Яика. О том, что в чреве ее был младенец, его, Захаров, ребенок. Похоронили ее у Баскачкиного моста, рядом с опивцами...
  Молча слушал Захар рассказ деда, да только пальцы сжались в могучие кулаки.
  
  Хорошо весной на Яике. Степь цветет тюльпанами. Черная зябь ждет, не дождется семени. Натужно воет лось, зазывая лосиху. А в синем небе, радостно вьется жаворонок. Все живое кругом ликует, радуется весеннему теплу, солнцу...
  А Яик бушует. Тяжело несет свои помутневшие талые воды. Смывает все, что ни попадется на его пути. Размывает берега, вырывает с корнем вековые деревья. Нет, не было и не будет силы способной усмирить Яик в половодье.
  
  Вечерело. Матовый солнечный круг медленно опускался, окрашивая небо алым цветом. Почтовый обоз уже подъезжал к Баскачкиному мосту. Вскоре передохнут уставшие лошади. Выпьют водки стрельцы, охранявшие обоз от самого Оренбурга.
  - Вань! А Вань?! - позвал товарища один из стрельцов
  - Ну, чего тебе?
  - А девки тут у них красные?
  - Угу...
  - Эх, сейчас бы с красной дивчиной, да на пуховую перину...
  И вдруг вечернюю тишину разорвали дикие визги и гиканье. От старицы, обозу наперерез, мчались с десяток всадников.
  - Матерь божья! - воскликнул тот, что мечтал о перине.
  Во главе отряда на злом вороном жеребце летел Захар. На изуродованном лице играла страшная улыбка. И лица многих его товарищей были обезображены. Бунтари...
  - Матерь божья... - повторил в ужасе стрелец.
  Захар вскинул шашку и рубанул с плеча. С жутким свистом шашка опустилась на голову стрельца. Не видать тебе стрелец, дивчины. Стала матушка-земля пуховой твоей периною.
  Стрельцы бросились бежать, но казаки их догоняли и безжалостно рубили. Последнего, накинув на шею петлю, приволокли обратно к обозу.
  Захар рывком распахнул дверь кареты, в которой, испуганно поправляя то мундир, то пенсне, суетился почтальон. За его спиной, в ужасе прикрыв лицо, вжалась в угол испуганная женщина.
  - В чем дело? Как вы смеете? Мы с супругой являемся приближенными Его пре...
  Захар схватил его за шиворот и вышвырнул из кареты.
  - Казнить... - бросил он через плечо.
  Взметнулись шашки, и труп почтальона повалился в придорожную пыль.
  Из кареты с жутким воплем выскочила женщина и бросилась к телу мужа.
  - И эту...
  - Захар... дозволь нам ее на час... - улыбаясь, прогундосил в изуродованный нос один из разбойников.
  - Казнить!
  Тяжело вздохнув, казак рубанул, стоны несчастной тотчас затихли.
  Подвели вывалявшегося в пыли стрельца с петлей на шее. Совсем уже старик...
  Стрелец упал перед Захаром на колени и взмолился:
  - Не губи отец родной... Помилуй Христа ради!
  Захар упал на колени рядом со стрельцом, схватил его за голову и, вонзив полный ненависти взгляд в наполненные слезами глаза старика, зашептал:
  - А ее ты пожалел? Меня ты пожалел? Христа вспомнил? Жить хочется? А мне не хочется! Слышишь, мне жить не хочется!!!
  Захар вскочил.
  - Бог простит! Повесить сукина сына!
  Стрельца уволокли.
  И вдруг из кареты раздался пронзительный детский плач. Захар осмотрел карету и, заглянув под скамью, увидел сверток с ревущим младенцем. Презрительно сморщившись, он швырнул младенца на руки Гришке.
  - Этого... утопить! - приказал он и, широко ступая, пошел к жеребцу.
  - Дядь Захар... - вдруг бросился к нему Гришка. - Это ж младенец еще...
  Гришка развернул мокрый сверток.
  - Казак... - улыбнувшись, сказал он.
  Захар скосил глаза на младенца, вскочил в седло и бросил:
  - Да и хрен с ним...
  
  Уже к лету отряд Захара насчитывал добрую сотню человек. Ловко уходя от погони, ночевали в степи под открытым небом. Грабили обозы, зажиточных селян, баев. Но не о разбое и грабежах мечтал Захар. Единственное что еще держало его на этом свете, это ненависть. Жажда мести душила его жаркими летними ночами. Он вскакивал с постели и, меряя шагами горницу, мечтал о том, как разгромит стрелецкие казармы. И уж тогда он отомстит, вволю напьется вражьей кровушки... Но сотни даже самых отчаянных людей для этой затей было мало... Нужно пять сотен... тысяча... И тогда...
  
  Ох, не об этом грезил четверть века назад полковник Грушин. Тогда, восемнадцати лет от роду, гвардии сержант Семеновского полка Александр Петрович Грушин зачитывался в душных казармах мемуарами прославленных русских полководцев. И снились ему грандиозные баталии, панорамы великих сражений.
  Он проделал нелегкий путь от сержанта до полковника, был прилежен в учебе, рьян на службе, но...
  Трясясь в дорожной кибитке, полковник мрачно разглядывал унылые пейзажи этой порядком уже наскучившей степи. Как мог Его превосходительство князь Игорь Сергеевич с ним так поступить? И это награда за годы верной службы?
  Вдруг кони всхрапнули, и кибитку резко тряхнуло. Да так что полковник больно ударился головой о деревянную стойку.
  - Тпру! Окаянные! - послышался окрик ямщика.
  Полковник высунулся из кибитки:
  - Ну что там?!
  - Рыжая дорогу перебежала... Испужались проклятые!
  Полковник взглянул вслед улепетывающей лисице. Выхватил пистолет и почти не целясь выстрелил...
  - Попали Ваше благородие! Ей богу попали! Ох, и меткий же вы стрелок...
  - Пойди, подбери... Бабе своей воротник справишь! - перебил ямщика Грушин.
  В Яицкий городок, Уральск, прибыли уже затемно. Ямщик проводил полковника на квартиру. А сам, напоив лошадей, достал из кибитки подстреленную лису.
  - Эх, хороша... - ямщик провел ладонью по густому меху.
  Достал нож и осторожно вскрыл брюхо. Запустил руку в утробу, вытянул внутренности, и только было обрезал, как вдруг, приглядевшись, в страхе отбросил от себя труп лисицы.
  - Свят, свят, свят....
  В развороченной утробе, еще копошились не рожденные лисята...
  
  - Гришка! Ты его еще титькой покорми! - подтрунивали казаки над возившимся с малышом товарищем
  - Это ты дело говоришь... - согласился Гришка. - Надо бы ему няньку найти!
  - А ты женись!
  Гришка задумался, потом встряхнул головой:
  - Не, жениться не хочу...
  - Поди женилка еще не выросла!
  Казаки загоготали.
  В горницу вошел Захар.
  - Милости просим Захар Степаныч...
  Захар чуть кивнул, отвечая на приветствие. Покосился на сосущего палец мальца.
  - А это что за... - Захар запнулся.
  Гришка завернул младенца в одеяло.
  - Так это ж крестник твой дядь Захар! Вот и мы тут с казаками порешили его Захаром окрестить! - Гришка украдкой хитро подмигнул товарищам.
  - Да... так и есть... порешили! - загудели казаки.
  Захар отмахнулся от назойливо жужжащей мухи.
  - Гришка! Поди сюда на час...
  Захар раскачал покосившийся плетень, словно проверяя на прочность.
  - Сколько у нас казаков? - спросил он Гришку.
  - С полдесятка станичников... из беглых десятка два... Да и у Жаната кайсаков десятка три...
  Захар сорвал былинку, пережевал, сплюнул горечь.
  - Мало! - зло пнул плетень. - Гришка, ты вот что... Разошли людей по станицам! Пускай слух пустят: мол, вернулся царь Петр, бежал с каторги, пусть обещают все, что ни попросят!
  - Ясно... Только поверят ли?
  - Поверят... Немало еще казаков обиженно на инператрицу!
  
  Мелел Яик. Золотыми нитями покрыла его крутые берега приближающаяся осень.
  Войско Захара росло, пять сотен конных и сотни три пеших казаков собралось на клич мятежного 'царя'. Не встречая достойных противников в малых станицах и селах, казаки все чаще разбойничали, пили, роптали. Захар созвал сотников.
  - Ну что братцы? Заскучали никак?
  - Да что мы-то... Мы за тобой и в огонь пойдем! А казаки мучатся... Обещал, говорят, царь вольницу! А окромя грабежей, да драк с кайсацкими баями ничего... - начал Егор Старцев.
  - Точно... точно... - подхватили другие.
  - Мучатся, говоришь? - хитро прищурил глаз Захар.
  - Точно... мучатся...
  Где-то в сенях послышался шум, упало ведро, в избу ворвался разъяренный Жанат. Зло, сквозь зубы кайсак процедил:
  - Ты что делаешь?! С кем воюешь?! Кого грабишь?! Ты... - задыхаясь от ярости, Жанат ударил плетью по столу.
  Захар нахмурился.
  - А ну постой.... Не кипятись! Объясни толком, что случилось?
  Жанат обернулся к двери и кого-то кликнул.
  Указав плетью на вошедшего старика кайсака, Жанат горячо заговорил:
  - Это родич мой! Босяк, как и я! А твои люди у него последнего коня забрали!
  Захар оглядел горницу:
  - Кто?
  Казаки молчали.
  - Семка Кривой давеча конем бахвалился... - наконец произнес кто-то.
  - Привести его сюда! - приказал Захар.
  Скоро в избу пошатываясь, вошел пьяный Семка.
  - Звал Захар?
  Увидев Кривого, старик что-то закричал и, насылая проклятия, замахал на казака руками.
  - Но, но не балуй... байская морда! - потянулся к заложенной в сапог нагайке Семка.
  Жанат яростно мял в руках плеть.
  - Ты у старика коня увел? - насупившись спросил Захар.
  - Да, это ж бай! Захар Степанович! У него в степи табунов...
  - Врешь собака... - вскинулся Жанат.
  - А ну цыц! - крикнул Захар.
  - Коня старику вернуть...
  Семка поднялся:
  - Да как скажешь Захар Степанович... Нужна мне эта кляча....
  - А этому! - Захар указал пальцем на Семку. - Сто плетей и гнать взашей! Что б не повадно было сукину сыну!
  - Да ты чего Захар?! Мы ж с тобой в одном полку служили...?!
  - Потому в живых тебя оставил...
  Семку подхватили под руки два дюжих казака и потащили прочь.
  Захар встал из-за стола, уперся в него кулаками и, вглядываясь тяжелым взглядом в глаза каждому, сказал:
  - Ну что ж. Коли заскучали, пора и погулять казачкам. Через неделю, с Богом, выступаем! Пойдем стрелецкие казармы бить!
  На мгновение в горнице застыла тишина. А потом вдруг:
  - Вот это дело!
  - То-то казаки порадуются...
  - Эх, погуляем...
  
  Александр Петрович нервно мерил комнату шагами, еще раз перечитал полученное письмо и зло швырнул его на стол. Полученные известия его огорчили. Его дражайшая супруга уведомляла в письме, что никак может в ближайшее время выехать из Петербурга, сильно простыла, однако просит не беспокоится, так как доктор сказал, что болезнь не серьезная и в самое ближайшее время она поправиться.
  Но не болезнь жены тревожила полковника...
  Анастасия Павловна с юности, в определенных кругах, считалась девицей ветреной. Да и сам Грушин женился на ней скорее по расчету, нежели из любви. Отец Анастасии Павловны был одной из влиятельных особ при дворе. И брак с Анастасией Павловной многое сулил поручику Грушину. Но ожидания Александра Петровича не оправдались. Вскоре после свадьбы тесть его попал в опалу и покинул столицу, оставив ветреную дочь на попечение, тогда еще гвардии капитану, Грушину. А количество поклонников Анастасии Павловны с годами только росло. В числе коих был и князь Игорь Сергеевич, направивший его в эти степи...
  - Стой! Куда прешь... - шум в сенях отвлек полковника от мрачных мыслей.
  - Мне к Его высокоблагородию надо! Важно....
  - Его высокоблагородие отдыхают... Стой, черт!
  Александр Петрович распахнул дверь.
  - Кого там принесло?!
  - К вам тут казак просится! Говорит что важно!
  - Пусть войдет!
  Полковник сел за стол и брезгливо оглядел в смущении мнущегося в дверях кривого казака.
  - Что у тебя?
  - Здравия желаю Ваше благородие!
  - Здравствуй, здравствуй...
  - У меня это... вести дурные...
  - Что за вести?
  Семка Кривой утер фуражкой лоб и выпалил:
  - Не сегодня-завтра Захар Сычев с тысячным войском нападет на казармы...
  Полковник поднялся с места.
  - Сычев говоришь? Откуда знаешь?
  Семка опустил глаза в пол.
  - Так... я служил у него...
  - Верой и правдой? - глаза полковника хищно прищурились.
  - А то как же?! - Семка повернулся и обнажил исполосованную нагайкой спину. - А вот вознаграда...
  - Ну-ну оденься.... А теперь расскажи-ка мне мил человек, что за человек этот Захар Сычев?
  Долго и внимательно слушал рассказ Кривого полковник. Затем отвернулся к окну, сложил руки на груди и о чем-то задумался.
  Семка сидел у стола, мял в руках фуражку, одел на голову, снова снял, положил на стол и вдруг нечаянно смахнул чернильницу. Полковник обернулся. Чернила растеклись по столу, огромная клякса упала на письмо Анастасии Павловны.
  - Извиняйте Ваше благородие! - поднимая с пола чернильницу, выдавил из себя Семка.
  - Ничего, ничего... Так ты наверно награды ждешь?
  - Что вы Ваше благородие...
  - Караульный!
  Вошел стрелец.
  - Повесить подлеца!
  - Ваше благородие... - только и смог проговорить Семка.
  Но полковник уже отвернулся к окну, а когда за стрельцами захлопнулась дверь, зло бросил:
  - Измена... кругом измена!
  
  В степи перед стрелецкими казармами показалось войско Захара. Стрельцы высыпали на вал и, крестясь, с тревогой вглядывались в войско противника.
  Перед войском на вороном коне гарцевал Захар. На нем был красный, расшитый золотом, кафтан. Шапка, обитая лисьим мехом. На боку шашка в позолоченных ножнах.
  - Гришка, поди сюда! - позвал атаман.
  Тот тут же на гнедом мерине подлетел к атаману.
  - Намотай на пику белый рушник и дуй к казармам! Скажешь царь, мол, приказывает сдаться и уповать на милость государеву! Понял?
  Захаров конь играл, закусив удила, то и дело нетерпеливо встряхивал гривой. Захар похлопал его по шее:
  - Потерпи... еще чуток....
  Хотя и сам атаман от нетерпенья искусал все губы.
  А тем временем Гришка уже гарцевал перед валом.
  - Слушай указ государев! - громко крикнул он собравшимся на валу стрельцам. - Его инператорское величество приказывает вам тотчас сложить оружие и сдаться на их государеву милость!
  - Неужто еще один?! - насмешливо ответили с вала. - Многовато что-то нынче государей стало! По одному еще поминки не отгуляли, на тебе, второй!
  Стрельцы загоготали.
  На вал поднялся полковник Грушин.
  - Передай беглому каторжнику и бунтарю Захару Сычеву, что бы сейчас же распускал свой сброд и, уповая на милость Ее императорского величества, шел ко мне с повинной! А иначе не ему, не его разбойникам виселицы не миновать!
  Гришка развернул мерина и, чуть хлестнув нагайкой, помчался к Захару.
  - Все... отказалися! - доложил он.
  Захар удовлетворенно кивнул.
  - Ну, с Богом! На приступ!
  
  Три сотни всадников с гиканьем неслись к валу. От казарм послышались редкие хлопки выстрелов.
  "Ждут..." - подумал Захар. - "Подпускают ближе..."
  Стрельцы выкатили пушку. Захар услышал грохот орудия. И разом из всех ружей грянули стрельцы. Пули косили казаков, оставляя в рядах невосполнимые бреши. Споткнулись мчавшиеся первыми, придержали коней скакавшие следом. Казаки захлебнулись. Еще одно пушечное ядро разорвало с полдесятка. А до вала было уже рукой подать... Поворачивают коней казаки, мешкают. Метко стреляют стрельцы...
  И тут справа из густого пролеска, с диким воем, высыпала сотня Жаната. Кайсаки лавиной неслись на вал. Стрельцы спутались, стали разворачивать пушку. Как вдруг из-за небольшого холма слева от казарм с криком "Ура!" показались пешие казаки. Сразу с трех сторон атаковал Захар стрельцов. Жмут казаки. Вот уже первые взобрались на вал. Взобрались, да что бы там и погибнуть! Насмерть стоят стрельцы. Волна за волной накатывают казаки на вал, но, разбившись, словно волны о гранитный утес, откатываются назад.
  - "Терпи! Терпи..." - похлопывал Захар коня по холке.
  Он видел, как все реже и реже атакуют казаки. Видел, как с каждым приступом редеют их ряды. Но ждал атаман, должен был почувствовать, что вот оно: "Пора!"
  Примчался гонец от Егора Старцева:
  - Тяжко! Уж нет боле мочи! Подмога нужна!
  - Передай Егору, пускай еще немного простоят... еще чуток...
  Унесли с вала сотника Петра Гуляева, вонзилась пика в грудь Мишки Чернова. Отступают казаки. И тут вырвал Захар саблю из ножен. Взмахнул. И повел в бой свои отборные две сотни казаков - из каторжан, лихих людей. Молнией взметнулись они на вал. В ужасе отступил в казармы враг. Те, кто не успел, гибли под шашками. И скоро не осталось на валу ни одного живого стрельца. Лишь из казарм слышались редкие выстрелы. Захар носился под стенами казарм, в бешенстве размахивая окровавленной саблей над головой, выискивая еще живых врагов. В ярости рубил крепкие дубовые ворота.
  - Подпалить сукиных детей! - приказал он.
  Потонули в черном дыму казармы. Все реже и реже раздавались выстрелы. Дым разъедал глаза, душил. Захар ждал, выкуривал стрельцов, как когда-то, в прежние времена, лис из нор. Казалось, еще немного распахнутся ворота и выйдут на милость победителя вороги. Но не будет им пощады... Смерть им будет милостью!
  - Гляди, дядь Захар! - Гришка тревожно тронул Захара за рукав.
  - Захар оглянулся, из степи к казармам стремительно неслось огромное облако пыли. И уже скоро можно было различить султаны на киверах**** гусар.
  - Гусары... - произнес кто-то.
  И прокатилось среди казаков тревожно: "Гусары! Гусары!"
  Взвыл Захар.
  - К бою! - заорал он. Казаки, строясь, развернули коней.
  - За мной! - приказал Захар и помчался навстречу эскадрону.
  Казаки понеслись следом. И тут распахнулись ворота казарм. И грянули из всех ружей стрельцы в спины бунтарей. И смешались казаки. Черной тучей налетел эскадрон гусар на сбившихся казаков. Взмыл к небесам, поднятый сразу на три пики Егор Старцев. Зарубили Корнея Горного.
  Дико, дурным голосом закричал Захар. Прикрывавший атамана Жанат, отвел глаза от обезумевшего Захара. Взглянул на вал и заметил полковника. Грушин тщательно целился из пистолета в Захара. Жанат вскинул ружье. Оба выстрела грянули одновременно. Полковник выронил дымящийся пистолет и, схватившись за разорванное пулей горло, упал замертво.
  Пронзила пуля грудь атамана...
  
  Захар открыл глаза. Уперся взглядом в черный от копоти потолок. Пробовал привстать, но тупая боль в груди, тотчас отбросила его обратно.
  - Слава тебе господи! Очнулся! - запричитала баба Нюра, нянька маленького Захарки.
  - Где Гришка? - прохрипел Захар.
  - Да жив, жив твой Гришка! Чего ему сделается то окаянному... Вон на базу с мальцом нянчится! Своих уже давно пора заводить, а они все не навоюются...
  - Позови Гришку! - перебил старуху Захар.
  Баба Нюра, продолжая поругивать непутевого Гришку, вышла на баз, и Захар услышал, как она громко закричала:
  - Гришка! Иди до Степаныча! Ждет, не дождется!
  Послышался стук кованных каблуков и в горницу вбежал Гришка.
  - Дядь Захар! Очнулся?
  Захар кивнул.
  - Слава те Господи...
  - Казармы взяли?
  - Куда там... Разбили нас гусары подчистую! Еле ноги унесли, тебя вон раненного Жанат на себе волоком притащил...
  Захар заскрипел зубами. А как близка была победа...
  
  Приуныл осенью Яик. Враз обмелел. Поутихли казаки - лихие люди. Захар уже поднялся с постели и целыми днями сидел на завалинке. Срывая былинки, он долго часами жевал горечь. Горечь поражения она погорше будет...
  Рано темнеет на Яике осенью. Прилег Захар на перину, но, ворочаясь, никак не мог уснуть. Мучила его дума: "Удастся ли расшевелить казаков снова? Поверят ли ему опять?"
  Сейчас с ним чуть больше сотни самых преданных товарищей. Остальные или полегли в той тяжелой битве у казарм или были повешены после. Других израненных и выживших, изуродовав, сослали на каторгу...
  "Что ж придется ждать весны... Как разгуляется Яик, так гулять казачкам снова..."
  
  
  Замешкалась чего-то баба Нюра тем вечером на берегу. То ли хворосту собрать решила, то ли еще какие-то бабьи дела задержали ее у реки. Но только она первой заприметила тени плывущих по Яику челнов. Всплеснув руками, старуха бросилась взбираться на яр. Открыла, было, рот, чтобы крикнуть...
  С реки послышался выстрел. Схватив шашку и ружье, Захар выскочил на баз. От реки бежал Гришка.
  - Чего там? - спросил Захар.
  - Стрельцы... На челнах... Много...
  - Кто стрелял?!
  - Стрельцы! Бабу Нюру убило...
  - К реке! - приказал Захар и бросился к Яру.
  Сносимые течением челны приближались к берегу. Казаки открыли беспорядочный огонь.
  - Где пушкарь? - спросил Захар.
  - Орудие ставит...
  - Пусть пошевеливается! Топить сукиных сынов...
  На яру два дюжих казака развернули смертоносное жерло пушки на Яик. Пушкарь поднес факел к фитилю. Ядро со свистом упало в воду рядом с одним из челнов, опрокинув его волной. Забарахтались в холодной воде испуганные стрельцы.
  Одобрительный гул прокатился по рядам обороняющихся казаков. А пушкарь снова поднес факел к фитилю. И другой челнок разорвало ядром в щепки. Не успели по-тихому доплыть до берега стрельцы...
  Покойся с миром баба Нюра. Пусть земля тебе будет пухом...
  Три челна затопили казаки. Но еще с десяток добралось до берега. Раз за разом взбирались на яр стрельцы, и упорно отбрасывали их назад казаки. Рубили головы, стояли насмерть. И ни за что бы, ни одолеть стрельцам казаков. Да с дурной вестью примчался один из станичников:
  - Захар, с тылу эскадрон... гусары!
  - Коня! - грозно крикнул Захар.
  Гришка тотчас подвел под уздцы вороного жеребца. Захар вскочил в седло, конь почувствовал хозяина, заиграл, поднялся на дыбы.
  - Станичники! Кому дорога жизнь подневольная, сдавайтесь на милость инператрицы, а кому свобода милее жизни в колодках - на коней! Покажем сукиным детям, как умирают казаки!
  - Покажем! - пронеслось по рядам станичников.
  Захар раздавал приказы, спешно седлавшим коней, казакам.
  - Никита со своим десятком зайдете справа! Жанат со мной по центру! Гунька поведешь казаков по левому флангу!
  Бой на берегу не утихал. Стрельцы, несмотря на потери, снова и снова упорно взбирались на яр.
  - Савелий! Савелий! - позвал Захар.
  - Здесь я, Захар Степаныч!
  - Останешься со своим десятком на яру, подсобишь в случае чего!
  Казаки выстроились. Захар проскакал перед строем, вглядываясь в знакомые лица. Гунька, Ефим, Жанат, Никита такие не подведут... Гришка... Молод еще помирать...
  - Гришка! Слушай мой указ! Бери мальца и тикайте в пески!
  - За что дядь Захар?! - в голосе Гришки послышалась обида.
  - Ты слышал мой указ?! - ледяной голос Захара заставил Гришку вытянуться в седле.
  - Слышал, Захар Степанович...
  - Выполняй!
  Гришка развернул мерина и поскакал к избе покойной бабы Нюры.
  Подняв коня на дыбы, Захар взмахнул шашкой:
  - С Богом, братцы!
  Молча мчались казаки навстречу своей смерти...
  Навстречу им летел эскадрон смерти...
  
  
  Гришка достал из люльки спящего младенца. Вышел на баз. Прислушался к звукам пальбы на яру. Тяжело вздохнул. Взял мерина под уздцы и пошел прочь. Захарка на его руках словно не слыша пальбы, мирно спал.
  - Эх ты... титька тараканья... - пробормотал Гришка.
  Кто-то тронул Гришку за рукав. Казак круто развернулся, потянулся рукой к шашке. Перед ним, робко потупив очи, стояла совсем еще юная девушка.
  - Чего тебе?
  - Гриша... возьми меня с собой...
  - А ты откуда меня знаешь то?
  - Я Ксения, Баева Савелия дочь, вы у нас с казаками бывали...
  Гришка хлопнул себя по лбу:
  - И точно! А ведь не признал сразу...
  - Возьми меня с собой Гриша...
  - Да куда ж я тебя с собой возьму? Я и сам куда податься, не знаю...
  - А куда ты, туда и я...
  Взглянул Гришка на Ксению. Хороша казачка: словно березка стройна, тонкие нити бровей умоляя приподнялись и глаза синие, как воды Яика в погожий летний день. И хотелось казаку обнять ее, притянуть к себе, приголубить... Шум битвы из степи нарастал. Маленький Захар на руках Гришки зашевелился, что-то прогугукал во сне.
  - Ты вот что Ксюша! - Гришка протянул младенца девушке. - Схорони мальца! А я как вернусь, тот час к Савелию сватов зашлю!
  Не дожидаясь ответа, Гришка вскочил в седло, хлестнул нагайкой мерина и помчался в степь.
  - Мальца Захаркой кличут!!! - услышала Ксюша.
  
  
  Утопает Яик в зелени. Лето. На поваленном в половодье бревне сидит сильно повзрослевшая, потерявшая и отца и любимого Ксюша. Смотрит на мутные воды седого Яика, а на лице ее играет задумчивая улыбка. Мысли ее далеко, и понятны лишь ей одной. Встряхнув головой, словно очнувшись, Ксюша вздыхает и поднимается на яр. Навстречу ей, размахивая прутиком, выбегает по пояс голый малыш. Ксюша подхватывает его, поднимает весело смеющегося малыша на вытянутых руках, целует.
  - Ты куда это собрался Захар Григорьевич?
  Малыш что-то лопочет в ответ и, грозно нахмурив бровки, размахивает над головой ивовым прутиком.
  
  Тяжело несет свои воды Яик-батюшка...
  
  
  Примечания:
  
  * После восстания Емельяна Пугачева 1773-1775 г.г., начавшегося среди яицких казаков и имевшего основные корни в Яицком городке, что располагался на р.Яик императрица Екатерина II высочайшим указом повелела, дабы искоренить всякое воспоминание о сем бунте, переименовать реку Яик в Урал, а город на ней - в Уральск.
  
  ** Пугачев, объявивший себя императором Петром III, якобы чудом спасшимся от тайного убийства, осуществленного с ведома и возможно по указанию жены Екатерины, за такую свою дерзость и за все учиненные им злодейства был четвертован (рассечен на части) и все части возили по главным городам империи, дабы вид сего устрашал впредь всех, склонных к смуте.
  
  *** Яик-Горыныч - одно из старинных прозваний реки.
  
  ****Кивер - головной убор гусар, укаршенный султаном - заячьим мехом длинно около 18 см.
  
  
  
  
  
  история 3
  Баскачка
  
  
  'Любовь, которая ежедневно не возрождается,
  ежедневно умирает'.
  Халиль Джебран.
  
  Великая степь. Выжженная, подчас безжалостным солнцем, продуваемая тысячами злых ветров, вытоптанная копытами многотысячных табунов. Кости скольких храбрых воинов покрывают твои бескрайние просторы? Сколько крови пролито на твои земли?
  Велика степь. Но и она лишь часть могущественной Золотой Орды, власть которой кровавым потокам разлилась далеко за Идил на запад, огненным смерчем накрыла правоверных на востоке. Власть, от которой не спасла могущественную Империю Чин даже Великая стена.
  
  Высоко, разгоняя могучими крыльями тучные стада облаков, парит хозяин неба. Легкий взмах крыла, и он устремляется еще выше, но взгляд зорких глаз, верно стелется по земле, выискивая среди серой степной травы добычу.
  Глупый, нагулявший за лето жир суслик беспечно забрался на холм и, пригревшись на солнце, принялся чистить свою лоснящуюся шкурку. Нет добычи проще и желаннее. Сложив крылья на спине, хозяин небес камнем падает вниз. Вот-вот острые когти вопьются в шкурку глупого зверька, могучий клюв вонзится в пустой череп грызуна. Вдруг суслик вытянулся на задних лапках, испуганно уставился куда-то вдаль и живо юркнул в ближайшую норку. Острые когти сорвали лишь пучок полыни, могучий клюв раскрылся, и недовольный клекот степного беркута огласил округу. Взмах крыльев и хозяин неба снова пасет небесных овец, и оттуда, с высоты, разглядывает караван всадников, спугнувших его добычу.
  
  По древней, веками истоптанной дороге, в окружении двух-трех десятков воинов едет небольшая повозка. В ней дремлет совсем еще юная девушка. Рядом с повозкой на огненно-рыжем скакуне, напряженно всматриваясь в горизонт, скачет крепкий сухощавый воин. Несмотря на молодость, видно, что это знатный нойон. Все: одежда, осанка, выражение лица выдает в нем потомка великих чингизидов. Словно вытесанное из камня лицо, острые скулы, прямой, чуть хищный нос. Взгляд сквозь узкий надменный разрез глаз устремлен на быстро приближающееся от горизонта облако пыли. Возвратился алгичин - передовой дозорный. Резко остановив коня, дозорный что-то сообщил нойону и указал рукой на зеленеющий вдали горизонт.
  От топота копыт девушка в повозке проснулась и испуганно взглянула на нойона. Тот, заметив девушку, жестом отпустил дозорного, и его жестокие тонкие губы растянулись в неожиданно теплой улыбке.
  - Не волнуйтесь Алакуш-катун, вернулся дозорный. За теми деревьями Джайык, скоро передохнете! - улыбаясь, произнес нойон.
  Девушка под взглядом воина смутилась, стыдливо опустила прекрасные черные глаза, а ее нежные пухлые губы предательски растянулись в улыбке. Не желая смущать девушку, воин пришпорил коня и поехал чуть впереди быков, запряженных в повозку.
  Девушка снова прилегла и закрыла глаза. Всего полгода назад она вместе с сестрами играла во дворце-карши своего отца Буйрук-кана, и вот уже две луны она, Алакуш, жена знатного нойона Эль-Тэмюра. Она взглянула на едущего впереди мужа, и ее сердечко, затрепыхалось бабочкой, готовое вырваться из груди. Впервые увидев Эль-Тэмюра на ежегодном празднике Наадам*, Алакуш без памяти влюбилась в молодого, сильного воина. На том празднике ему поистине не было равных. Много сильных и прославленных багатуров, краснея от стыда, пригнувшись, признавая поражение, прошло под правой рукой Эль-Тэмюра**. Но не только в борьбе блистал молодой воин. Не знала промаха и его стрела-учусак. А уж в скачках не было равных огненно-рыжему жеребцу нойона. Ал-Таолай - Красный Заяц - легко обходил самых быстрых скакунов Орды.
  На том празднике Эль-Тэмюр нашел свою избраницу. Словно алая роза среди бледных полевых цветов - подруг, сияла младшая дочь Буйрук-кана - Алакуш. Увидев ее, храбрый воин оторопел, бродил вокруг, не осмеливаясь приблизиться к юной красавице. И тогда юная катун сама одарила Эль-Тэмюра вниманием, бросила ему под ноги букет из степных цветов, и весело смеясь, помчалась с подругами прочь.
  Вскоре под сводом праздничного шатра-тэрмэ, могущественный Буйрук-кан выдал свою любимую дочь замуж за нойона Эль-Тэмюра. Не было в Орде пары счастливей и красивей. Новобрачные благодарили Хухэ Мунхэ тэнгри - Вечно Синее Небо - за ниспосланную им любовь. Больше месяца прожили молодые у зеркально чистого горного озера, освещая любовью эти глухие заповедные места. Грозный воин трогательно опекал юную катун, носил на руках, бессонными ночами любовался ее прекрасными глазами в которых отражалось ночное небо с серебряной россыпью звезд.
  Однако вскоре им пришлось покинуть благодатное озеро. К Эль-Тэмюру прибыл гонец от хана. Дела Орды превыше всего. Хан приказал нойону ехать баскаком далеко в кыпчакские степи, а оттуда за Идил - собирать подать с покоренных ордой городов.
  
  Поселились молодые на краю небольшого селения, на берегу Джаика. Еще несколько недель Алакуш купалась в любви, наслаждалась теплом любимого. Даже здесь, вдали от родного дома, среди незнакомых, чужих людей, Алакуш чувствовала себя счастливой. Рядом был он, а в нем вся ее жизнь. Но уже скоро Эль-Тэмюр засобирался в путь. Алакуш ничем не высказывала своей тревоги, радостно улыбалась, весело смеялась, и лишь темными ночами тихонько плакала, уткнувшись в могучее плечо любимого.
  Наступил тяжелый день расставанья. Воины Эль-Тэмюра выстроились, готовые выступить в далекий поход. Нойон все еще был в доме, прижав Алакуш к закованной в латы груди, он ласково гладил ее иссиня черные волосы, жадно вдыхая их милый сердцу аромат. Наконец, тяжело вздохнув, Эль-Тэмюр оторвал любимую от себя и быстро вышел из дома. Алакуш, прижав руки к груди, бросилась следом. Нойон, чуть коснувшись стремени, вскочил в седло. Алакуш схватилась за стремя и глазами, полными слез, взглянула на враз изменившееся лицо мужа: Эль-Тэмюр насупился, негоже воину держаться за юбку жены, и замахнулся на катун плетью. Та прижалась щекой к колену нойона и горячо зашептала:
  - Любимый, пусть Хухэ Мунхэ тэнгри хранит тебя, пусть духи этих земель будут милостивы к тебе, заклинаю тебя, возвращайся скорее, твой цах - наш ребенок уже ждет тебя...
  Брови Эль-Тэмюра удивленно приподнялись, в суровом лике воина промелькнули мальчишеские черты, но тут же, словно спохватившись, нойон нахмурился, с силой опустил нагайку на круп Ал-Таолая и поскакал прочь. Алакуш упала на колени, закрыла лицо руками и горько заплакала. Двое оставшихся охранять катун нукеров и старая служанка Калчан отвели Алакуш в дом. А отряд баскака Эль-Тэмюра удалялся все дальше в половецкие степи, собирать священную подать с подневольных орде городов. Суровы лица воинов, долог и опасен их путь. И лишь на лице их предводителя играет счастливая улыбка, а в глазах предательски блеснула хрустальная капелька слезы.
  
  Шло время. Осень окрасила берега Джаика желтым цветом. Селяне собрали богатый урожай и готовились к зимовке. Алакуш каждый день выходила на дорогу, к старому мосту, перекинутому через пересохшее русло Джаика. Но с каждым днем прогулки давались все труднее. Рос под ее наполненным любовью сердцем младенец, Его ребенок. Глядя на заходящее за горизонт солнце, Алакуш гладила небольшой животик, шептала имя любимого и разговаривала с растущим в ее чреве малышом:
  - Скоро, малыш, скоро вернется твой отец - великий воин Эль-Тэмюр. Он научит тебя держаться в седле, стрелять из лука и не будет в орде багатура сильнее Отчигина*** - сына нойона Эль-Тэмюра.
  Алакуш возвращалась в дом, прижимала к лицу хадак-платок мужа, вдыхала запах любимого и сладко засыпала.
  
  До горизонта покрылась снегом бескрайняя степь. Зима покрыла льдом воды Джаика. Калчан сварливо ворчала у печи, Алакуш, сидя у окна, смотрела в степь, которую по-зимнему быстро накрыли сумерки. Ее мысли были далеко, у горного озера, где они с Эль-Тэмюром прожили те несколько счастливых и недолгих месяцев. Она словно снова купалась в прохладной воде, а сильные руки любимого обнимали ее тонкий стан.... И тут Отчигин в ее чреве капризно пнул мать. Что-то тревожен он в последние дни. Алакуш вздохнула, тяжело поднялась и направилась к ложу.
  
   Разбудил катун громкий шум у дверей. Постель Калчан была смята, самой служанки не было. Поднявшись на ложе, Алакуш прислушалась, послышались приглушенные мужские голоса, звон сбруи. Сердце катун бешено заколотилось: 'Вернулся! Вернулся, любимый!'. Алакуш бросилась к двери, рывком распахнула её. Вглядываясь в лица, чуть освещенные слабым огнём: 'Вот Бельгутай, рядом Дзорин, нукеры мужа, а где же сам нойон? Почему воины прячут глаза? Отворачивают от огня лица? Неужели...'
  Вдруг откуда-то послышался слабый стон. Алакуш, оттолкнула старую служанку, пытавшуюся ее удержать, и босиком, по снегу, побежала к телеге, откуда послышался стон, схватила за голову раненого, взглянула в лицо.... Раненный Урунгу, верный телохранитель мужа.
  Схватив за грудки кого-то из нукеров, Алакуш закричала:
  - Где мой муж? Что с ним? - слезы ручьем полились из глаз прекрасной катун, она упала на колени.
  Воины подхватили ее на руки и занесли в дом. Насилу уложили бьющуюся в истерику госпожу в постель, Калчан разогрела молоко и напоила им Алакуш. Горячее молоко чуть согрело катун, хотя зубы по-прежнему отбивали барабанную дробь.
  - А теперь расскажите, что с моим мужем?...
  Отряд баскака Эль-Тэмюра больше двух лун собирал дань с подневольных орде городов. Напуганные мощью и жестокостью Золотой орды, князья исправно платили подать. Устраивали в честь молодого нойона пышные пиры. Не понимали князья, что мощь монголов не в воинах Орды, а в трусости и зависти самих князей. Все, как один, шептали баскаку на ухо жалобы на соседей, заверяя в своей искренней преданности Великому хану.
  Собрав подать, Эль-Тэмюр повел отряд обратно - в степь. Торопился к молодой жене нойон. Скакали без отдыха, по нескольку дней подряд. И только когда кони уже еле передвигали ноги, остановились на ночлег, у горного перевала, в трех днях пути от Джаика. По обычаю монголов принесли жертву духам гор, выставили посты. Откуда злой дух принес оурчак - грабителей, ни один из дозорных и вскрикнуть не успел. Резали нукеров спящими, сразу несколько разбойников ворвались в шатер Эль-Тэмюра и лишь там завязался бой, которой разбудил остальных. Но было поздно, грабители, забрав из шатра всю собранную подать и оглушенного нойона, ушли в горы. В шатре Эль-Тэмюра истекал кровью лишь тяжело раненный телохранитель нойона Урунгу.
  Молча, без слез, слушала рассказ нукеров Алакуш. И когда Дзоринг, опустив глаза, замолчал, она жестом отпустила воинов. Легла на постель, прижала платок мужа к лицу и прошептала: 'Хвала Вечно Синему Небу, ты жив...'.
  Алакуш уснула, за ней уснула старая Калчан и уставшие воины. Уснули, чтобы уже под утро проснуться от страшных криков катун... Той ночью Алакуш потеряла ребенка...
  
  Уехали в Орду остатки разбитого отряда, оставив на попечение Калчан раненого Урунгу и метавшуюся в лихорадке Алакуш. Старуха, сутками не смыкая глаз, молила духов о выздоровлении прекрасной госпожи.
  - О могущественные духи, о Великое Вечно Синее Небо, будьте милостивы к моей маленькой Алакуш! Заберите лучше меня, старую, никчемную развалину! - заламывала руки старая Калчан.
  Каждый день старуха приносила щедрые жертвы духам.
  - Заклинаю вас, о духи, спасите мою госпожу! Возьмите в жертву мою жизнь и жизнь этого безродного солдата! - Калчан мало заботилась об Урунгу, лишь изредка подавала воды и, ворча, перевязывала раны. Всеми силами она боролась за жизнь юной катун. И уже к весне выходила обоих. Если Алакуш, все еще лежала в постели, то Урунгу, уже вовсю, хоть и прихрамывая, помогал старухе по хозяйству. Та беспрестанно ругала воина и во дворе, с раннего утра слышалось ее ворчание:
  - Да чтоб тебя злой дух унес, хромой негодник! Нет от тебя никакого проку, почем зря хлеб ешь! Лучше бы оурчак тебе голову отрубил, кому ты хромой нужен?
  Но Урунгу не обижался на старуху, да и та ругалась лишь из желания потешить свое самолюбие. С тех пор как Урунгу поднялся на ноги, в доме почувствовалась мужская рука. Нукер выгуливал скотину, наколол про запас дров, да и какая-никакая защита двум одиноким женщинам.
  В один из солнечных дней, когда Урунгу, под брань и насмешки Калчан, пытался оседлать брошенного нукерами, такого же хромого, сломавшего ногу жеребца, впервые поднялась Алакуш. Даже, несмотря на жуткую худобу, катун была по-прежнему красива. Глубокие глаза, цвета летней ночи, ярко сияли на бледном лице. Забыв о хромом предмете своих насмешек, Калчан бросилась к госпоже, та жестом остановила служанку. Вдохнула, свежий, наполненный ароматами весенних степных трав воздух. Ароматы весны пьянили, кружилась голова. Вволю надышавшись, Алакуш нетвердыми шагами направилась прочь со двора. Калчан бросилась, было следом, но Урунгу, схватив за руку, придержал старуху.
  Алакуш на слабых, подгибающихся ногах брела к мосту, у которого она столько дней прождала своего возлюбленного. Легкий весенний ветерок играл ее тугими косами, ласковое солнце гладило лучами ее бледные щеки.
  Весенний Кутуз-Джаик - Бешеный-Яик - выйдя из берегов, наполнил своими мутными водами пересохшее русло.
  Алакуш оперлась на перила моста и устремила взор на запад. Так, у моста, она проводила солнце на закат и только с наступлением сумерек вернулась в дом.
  
  День за днем выходила катун к мосту и до позднего вечера, всматривалась в горизонт. Мимо проезжали селяне, испуганно вглядываясь в задумчивое лицо Алакуш. Бежало время, снова пересохло русло притока Джаика. Осень, с ее долгими ночами и холодными проливными дождями, подкралась незаметно. В одну из таких длинных дождливых ночей умерла Калчан. Старая служанка ушла тихо: помолившись духам перед сном, Калчан просто уснула.
  
  Тихо и скучно стало без старой, ворчливой служанки. Лежа в холодной постели Алакуш слушала дробь стучащего по крыше дождя. Ее сердце сжималось от тоски, и лишь надежда встретить любимого утешала ее. В ту ночь, впервые с той ночи как она потеряла ребенка, ей приснился Эль-Тэмюр. Его покрытые рубцами руки ласкали ее плечи, губы с жестким ворсом усов целовали лицо...
  Алакуш проснулась, вскрикнув, оттолкнула от себя Урунгу. Выхватила из под подушки кинжал и направила острее себе в грудь.
  - Прости, госпожа, прости!!! - упав перед ней на колени, взмолился Урунгу. - Не делай этого, прошу!
  - Прочь!!! - остро заточенный кинжал скользнул по коже катун, выдавив рубиновую каплю крови...
  
  Наутро Урунгу уехал. Алакуш осталась одна. Наедине со своими мечтами и небольшим хозяйством. Теперь всю работу приходилось делать ей самой. Только она знала, как тяжело не приученной к труду дочери хана дается на первый взгляд нехитрая работа. Но несмотря ни на что, катун изо всех сил старалась, мечтая, как встретит любимого у чистого и светлого очага, напоит свежим, своими руками надоенным, кобыльим молоком. И несмотря ни на что, каждый день, Алакуш приходила к мосту, встречать и провожать вечное солнце за горизонт.
  
  Неумолимо время. Снегом покрылись деревья на берегу Джаика, время окрасило серебром длинные косы катун. Годы и тяжелый труд состарили некогда молодую госпожу. Прекрасное лицо изломали морщины, нежные руки огрубели от работы. И только глаза, прекрасные глаза цвета ночи были наполнены любовью. Ничто не вечно, лишь любовь и Вечно Синее Небо не подвластны времени.
  Выросло за эти годы селение. Незаметно превратилось в городок. Урусы, кыпчаки, татары заселяли благодатные берега Джаика. Стерлось из памяти имя Алакуш. Для горожан она стала старухой Баскачкой - ведьмой.
  По соседству с Баскачкой поселился урус с матерью и совсем еще юной, на сносях, женой. Алакуш по обычаю монголов пришла навестить соседей. Войдя в дом уруса, Алакуш двумя руками протянула хозяину кувшин свеженадоенного кобыльего молока.
  - Чего тебе?! - вдруг закричала мать уруса. - Пошла прочь! Изыди!
  Годы научили Алакуш сносить обиды. Она повернулась к выходу.
  - Ну что уж вы мама?! - укоризненно воскликнула вдруг молодая жена уруса. - Разве так можно? Христа побойтесь!
  Алакуш взглянула на нее. Густые золотые волосы аккуратно собраны, маленькая родинка над верхней губой, небесно голубые глаза светятся теплом. Красавица.
  Юная женщина приняла из рук Баскачки кувшин с молоком.
  - Спасибо вам бабушка!
  Алакуш кивнула и вышла.
  - Вылей это зелье! - услышала она злобный шепот старухи-матери. - Не иначе, как отравить нас решила, ведьма!
  Алакуш направилась к мосту. Опершись на старые перила моста, старая катун залюбовалась заходящим за горизонт солнцем. Закат окрасил редкие облака багрово красным. Где-то там, на закате ее возлюбленный, мчится на своем огненно-рыжем скакуне к своей любимой - к ней, к Алакуш.
  - Тпрр-р-ру!!! Стой черт!!! - голос в стельку пьяного всадника грубо оборвал мечты Алакуш.
  Она обернулась и взглянула на пьяницу.
  - Чего уставилась ведьма?! - заорал всадник.
  Алакуш молча отвела глаза.
  - Чего молчишь?!
  Катун молча побрела к дому.
  - А ну стой нечистая!!! Я кому сказал, стой!!! - заорал пьяница и замахнулся на Алакуш плетью.
  Вдруг конь под ним заржал, вскочил на мост и, поднявшись на дыбы, сбросил пьяницу под мост, в зловонную жижу.
  Губы Алакуш растянулись в улыбке, обнажив стройный ряд белоснежных зубов. А в спину ей истошно вопил вымазанный в грязи пьянчужка:
  - Ведьма!!! Изыди нечистая!!!
  
  Алакуш только управилась с домашними делами и присела к очагу, как вдруг услышала громкие крики и причитания со двора соседей. Несмотря на неприязнь старухи-соседки, Алакуш поспешила к соседскому дому.
  Во дворе, стоя на коленях, заламывала руки старуха.
  - Ох, помирает! Кровинушка моя! Ой, люди добрые!
  Не обращая внимания на ее причитания, Алакуш вошла в дом. На белой перине, в луже крови, мучилась в схватках женщина. Ее муж, утирая кулаком слезы, держал жену за руку. Алакуш оттолкнула мужика от роженицы и приказала:
  - Вскипяти воды!
  Немало времени провела Алакуш у постели роженицы, то и дело, выгоняя из дому то рвущегося к жене мужа, то его мать. Помощи от них не было никакой, хорошо хоть воду успевали подносить. Но хвала духам и Вечно Синему Небу вскоре дом огласил плач новорожденного. Завернув младенца, Алакуш протянула ребенка измученной матери, улыбнулась и, пошатываясь от усталости, пошла домой.
  Утром Алакуш разбудил осторожный стук в дверь. Отворив, Баскачка увидела на пороге смущенную старуху-соседку.
  - Здравствуй соседка...
  Алакуш кивнула.
  - Вот, пришла... прощения просить... Ты уж не гневайся на меня, сдуру это я...
  - Проходи в дом! - Алакуш распахнула дверь.
  - Нет, нет, спаси Бог соседка! Я пришла тебя на крестины звать! Сноха, Настасьюшка, порешила, чтобы непременно ты окрестила внучка... Да и Васька, сынок мой, иди говорит проси у Баскачки прощения... Придешь?
  - Приду...
  
  Алакуш назвала малыша Инанча - верный. Родители же звали мальчика просто - Ванькой. Инанча рос крепким, смышленым мальчиком. Настасья не без помощи Алакуш, родила еще двоих, девочку Дарью и мальчика Фёдора. Но только Инанча повсюду таскался за своей крестной. Помогал Алакуш по хозяйству. Часами сидел рядом с ней у моста, слушая рассказы бабушки о великих багатурах и сказочных чудовищах, о добре и зле, о любви и ненависти...
  Рассказала бабушка и сказку о прекрасной царевне, которая вот уже сотни лет ждет своего возлюбленного на берегу могучей и быстрой реки.
  - Такой же, как наш Яик? - спросил Инанча.
  Бабушка улыбнулась и погладила мальчика по русой голове.
  - Да, такой же...
  - Когда я вырасту большим и сильным, стану как богатырь Ильтимур, я переплыву реку и спасу ее, ба!
  
  Время течет. Совсем состарилась Баскачка. Хвала духам, рядом с ней был ее Инанча. Каждый день мальчик проводил с Алакуш, утром провожал к мосту, вечером, налюбовавшись закатом, они вместе возвращались домой. У Алакуш уже не было сил следить за двором, и за ее нехитрым хозяйством ухаживал Инанча.
  - Пошли домой, ба?
  - Ты иди сынок, а я еще посижу! Воздух сегодня какой-то особенный.
  - Ну ладно я побежал, только ты не задерживайся, ба, не дай Бог простынешь!
  - Хорошо, хорошо милый, беги!
  Мальчик погладил бабушку по голове и убежал. Старуха, облокотившись подбородком на посох, смотрела на медленно закатывающийся за горизонт диск солнца, лучи которого словно прощаясь, погладили ее по испещренному морщинами лбу, сверкнули в тихой заводи старицы.....
  И вдруг где-то вдалеке, там, где Вечно Синее Небо - Хухэ Мунхэ тэнгри обнимает землю, на горизонте, в алых лучах заката мелькнул знакомый силуэт всадника. Алакуш поднялась. Огненно-рыжий конь под всадником чуть касался копытами земли, сердце Алакуш затрепетало - Ал-Таолай!!! Конь и всадник быстро приближались, сбруя коня и доспехи воина сияли в лучах заходящего солнца. Вытянув руки вперед, Алакуш шагнула навстречу своему возлюбленному. Сомнений уже не было - Эль-Тэмюр!
  По щеке Алакуш скатилась слеза, смывая с нее пыль и годы. Катун стянула с головы платок, распустила волосы, вечное солнце коснулось ее волос, жарким дыханием сдуло серебряную пыль и иссиня черные волосы вспыхнули в багровых лучах заката. Как будто не было долгих лет ожидания, тяжелых страданий, Алакуш снова была той юной катун, которая когда-то кинула под ноги любимому букет полевых цветов. Морщины на лице ее разгладились, стан выпрямился, руки были снова нежны и изящны. А скакун Эль-Тэмюра уже воспарил над мостом. Алакуш видела лицо возлюбленного, его сияющие любовью глаза, счастливую, лучезарную улыбку на высеченном словно из камня лице. Алакуш почувствовала жар коня, почувствовала, как сильные руки Эль-Тэмюра подхватили ее, она обняла за шею любимого. Ал-Таолай одним прыжком взмыл в Вечно Синее Небо, унося влюбленных на восход, к далекому горному озеру...
  
  Ранним утром Инанча, как обычно, побежал к бабушке, чтобы проводить ее к мосту. Постучал. Бабушка не ответила. Ванька вошел в дом.
  - Ба, ты спишь?!
  Бабушки в доме не было. Мальчик удивился, и даже немного обиделся. Бабушка всегда дожидалась его. Инанча побежал к мосту. Уже издали заметил знакомую сгорбленную фигуру. Мальчик присел рядом. Швырнул камень в воду и обижено пробубнил:
  - И чего ты меня не дождалась, ба?
  Бабушка молчала, глаза ее были закрыты, а на губах застыла счастливая улыбка.
  
  
  * Каждый год во время самого большого праздника наадом в Монголии проводятся грандиозные скачки, на которые съезжается чуть ли не вся страна. Историки утверждают, что корни этой традиции исходят еще из III века до нашей эры. В более поздние времена соревнование устраивали вокруг горы Богдо-Ула, по преданию спасшей однажды Чингисхана от врагов. А ныне этот праздник приурочен к годовщине Монгольской революции. В него включаются скачки, турниры по стрельбе из лука и национальной борьбе, но они проходят на обычном городском стадионе.
  
  ** По монгольскому обычаю, победитель состязания по борьбе исполняет так называемый 'танец орла', а побежденный должен несколько раз пройти под правой рукой или 'крылом' победителя.
  
  *** Отчигин (монг.) - наследник отцовского очага.
  
  
  
  2006 г.
  
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"