Где можно найти князя-бессребреника? Такой правитель - это гибель для государства. Никогда не бывает, чтобы в казне накопилось слишком много денег, их всегда недостаточно. И если правитель заботится о нуждах государства, то его следует за это похвалить. Но только не князя Игоря. Вот, что сообщал о нём Н.М. Карамзин:
"Древние Государи наши, по известию Константина Багрянородного, всякий год в Ноябре месяце отправлялись с войском из Киева для объезда городов своих и возвращались в столицу не прежде Апреля. Целию сих путешествий, как вероятно, было и то, чтобы укреплять общую государственную связь между разными областями или содержать народ и чиновников в зависимости от Великих Князей. Игорь, отдыхая в старости, вместо себя посылал, кажется, Вельмож и Бояр, особенно Свенельда, знаменитого Воеводу, который, собирая государственную дань, мог и сам обогащаться вместе с Отроками своими, или отборными молодыми воинами, его окружавшими. Им завидовала дружина Игорева, и Князь, при наступлении осени, исполнил ее желание; отправился в землю Древлян и, забыв, что умеренность есть добродетель власти, обременил их тягостным налогом. Дружина его - пользуясь, может быть, слабостию Князя престарелого - тоже хотела богатства и грабила несчастных данников, усмиренных только победоносным оружием. Уже Игорь вышел из области их; но судьба определила ему погибнуть от своего неблагоразумия. Еще недовольный взятою им данию, он вздумал отпустить войско в Киев и с частию своей дружины возвратиться к Древлянам, чтобы требовать новой дани. Послы их встретили его на пути и сказали ему: "Князь! Мы все заплатили тебе: для чего же опять идешь к нам?" Ослепленный корыстолюбием, Игорь шел далее. Тогда отчаянные Древляне, видя - по словам Летописца - что надобно умертвить хищного волка, или все стадо будет его жертвою, вооружились под начальством Князя своего, именем Мала; вышли из Коростена, убили Игоря со всею дружиною и погребли недалеко оттуда. Византийский Историк повествует, что они, привязав сего несчастного Князя к двум деревам, разорвали надвое"
(Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 117-118, М.,1989)
В том же духе описывал события и С.М. Соловьёв:
"...дружина стала говорить князю: "Отроки Свенельда богаты оружием и платьем, а мы наги; пойди, князь, с нами в дань: и ты добудешь, и мы!". Послушался их Игорь, пошел за данью к древлянам, начал брать у них больше прежнего, делал им насилия и дружина его также. Взявши дань, Игорь пошел в свой город; на дороге, подумав, сказал дружине: "Идите с данью домой, а я возвращусь, похожу еще". Отпустив большую часть дружины домой, Игорь с небольшим числом ратников возвратился, чтоб набрать еще больше дани. Древляне, услыхав, что Игорь опять идет, начали думать с князем своим Малом: "Повадится волк к овцам, перетаскает все стадо, пока не убьют его, так и этот: если не убьем его, то всех нас разорит". Порешивши так, они послали сказать Игорю: "Зачем идешь опять? Ведь ты взял всю дань?" Но Игорь не послушался их, тогда древляне, вышедши из города Коростена, убили Игоря и всех бывших с ним. Так, по преданию, погиб Игорь"
(С.М. Соловьев "История России с древнейших времен", т. I // "Сочинения", кн. I, с. 114, М., 1993)
В дальнейшем озвучивалась именно такая версия (Н.А. Полевой "История Русского народа", т. I, М., с. 129, 1997; В.В. Мавродин "Древняя и средневековая Русь", РБ, с. 266-267, С.-Петербург, 2009). Но в этом рассказе концы с концами не сходятся. Во время полюдья князь собирал установленную дань, разбирал судебные тяжбы и следил за исполнением законов. Своих подданных он не разорял, напротив - его целью было укрепление государственной власти, так что он был заинтересован в сохранении мира в подвластных ему землях.
Ну не могли княжеские дружинники завидовать дружине Свенельда, потому что сами обогатились в походе на ромеев: "... Игорь <...> вземъ у Грекъ злато и паволоки и на вся воя, и възратися въспять, и приде къ Киеву въсвояси" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 45, Рязань, 2001). Зато Свенельд со своей дружиной в это время блокировал столицу уличей и не мог набрать военной добычи: "И бЪ у него воевода именемъ СвЪнделдъ; и примучи УглЪчЪ, възложи на ня дань, и вдасть СвЪньделду. И не вдадяшется единъ град, именемъ ПересЪченъ; и сЪде около его три лЪта, и едва взя" (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 109, М., 2000).
Нельзя принять и объяснение Н.М. Карамзина: "Игорь, отдыхая в старости, вместо себя посылал <...> Свенельда, знаменитого Воеводу, который, собирая государственную дань, мог и сам обогащаться, вместе с Отроками своими или отборными молодыми воинами, его окружавшими. Им завидовала дружина Игорева..." (Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 117, М.,1989). Свенельд был хоть и воеводой, но отнюдь не знаменитым, да и в более позднее время за ним не числилось никаких выдающихся побед. Вот интриги действительно были, но они не украшают воина. Н.М. Карамзин ссылался на летописное сообщение: "В се лЪто яшася Уличи по дань Игорю и ПересЪченъ взят бысть. В се лЪто дасть дань на них СвЪнделду <...> Въдасть дань деревьскую СвЪнделду тому же" (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 110, М., 2000). Ну и что с того? Русское государство не ограничивалось этими двумя областями, а дань с остальных земель поступала в княжескую казну. Так что Игорь не позволял дружине Свенельда обогащаться в ущерб великокняжеской. Князь не был сумасшедшим и понимал, что дружина - это опора его власти. Да и ромейская земля по любому была богаче древлянской, а от ромеев Свенельд не получил ничего.
Поскольку на Руси Свенельд не имел возможности разбогатеть, то на пустом месте появилась новая версия, приписывающая ему руководство военным походом в Закавказье (943-944 гг.). Сначала её попытался обосновать Н.Я. Половой (Н.Я. Половой "О маршруте похода русских на Бердаа и русско-хазарских отношениях в 943 г." // "Византийский Временник", т. XX, 1961, с. 103-105), а советский археолог М.И. Артамонов посвятил этой теме отдельную статью (М.И. Артамонов "Воевода Свенельд" // "Культура Древней Руси", с. 30-35, М., 1966). Фактов нет никаких, только абсолютизация летописного пассажа о богатстве дружинников Свенельда. Но ведь это утверждение нуждается в надёжной проверке. Из него следует только то, что дружинники Игоря и Свенельда соперничали между собой. Их соперничество не могло стать причиной грабежа древлян - слишком бедная земля и большого богатства там всё равно не добыть. В летописях не найти и намёка на участие Свенельда в заграничном походе, а доводы историков откровенно притянуты за уши.
Н.Я. Половой сопоставил указание Низами о том, что русское войско, напавшее на Бердаа, было собрано из семи провинций, с летописным сообщением о составе русского войска во время второго похода князя Игоря на Византию - оно тоже включало в себя семь народов: печенеги, варяги, русы, словены, кривичи, тиверцы, поляне (Н.Я. Половой "О маршруте похода русских на Бердаа и русско-хазарских отношениях в 943 г." // "Византийский Временник", т. XX, 1961, с. 93). И что это доказывает? Низами сочинил художественное произведение, ну и ради драматического эффекта воспользовался сведениями о русско-византийской войне, которые затем вставил в своё повествование. В поэме такое допустимо.
В придачу, Н.Я. Половой вспомнил про давнюю догадку М.М. Тебенькова о якобы родстве имени Свенельда с именем русского предводителя из поэмы Низами - Кинтал. И тут же сделал вывод, что Свенельд, дескать, и был вождём похода русских на Бердаа (М.М. Тебеньков "Древнейшие сношения Руси с Прикаспийскими странами и поэма "Искандер-Наме" Низами как источник для характеристики этих сношений", с. 67, Тифлис, 1896). Но созвучие тут можно усмотреть разве при очень большом желании. А главное, сам Низами называл русского предводителя "Киниаз-и-Руси", то есть - русский князь (Низами Гянджеви "Собрание сочинений в пяти томах", т. V "Искендер-наме", примеч. к с. 369, М., 1986). Никакого Кинтала и никакого Свенельда.
М.И. Артамонов в своей статье постоянно фантазировал, не подтверждая домыслы хоть какими-то доказательствами, за полным их отсутствием. Все рассуждения крутятся вокруг постулата, утверждавшего, будто воевода Свенельд сумел стать богаче киевского князя. Однако, из жалобы игоревых дружинников (к тому же, весьма сомнительной) подобный вывод вовсе не вытекает. Даже если признать эту жалобу (а следует ли так бездумно её признавать?), то и тогда возможны самые разные объяснения. К чему зацикливаться на единственном из них? И в любом случае, один военный поход, пусть даже сверхудачный, не идёт ни в какое сравнение с ресурсами целого государства. Источником обогащения была, прежде всего, торговля, а военная добыча так, подспорье. Стать богаче великого князя Свенельд не смог бы никогда.
Воевода - второй по значению после князя из правителей государства, ему не по чину рыскать наподобие ушкуйника по дальним краям в поисках добычи. Не его это уровень. Вельможам такого ранга вообще не было надобности самолично обшаривать чужие закрома, для этого имелись дружинники и мелкая знать. А можно и нанять добровольцев. Самому опускаться до их уровня - только достоинство терять. Не мог воевода забросить все дела ради примитивного грабежа. У него самого имелись обширные владения, приносящие доход, но требующие хозяйского пригляда. Вот, где настоящее богатство, кто же побежит от него? У воеводы хватало государственных забот, которые никто, кроме него, не исполнит. Если он вздумает пренебрегать своими обязанностями, то быстро лишится авторитета, а вместе с ним и воеводства, потому как воевода-бездельник способен всю страну загубить. Нет, Свенельд ни за что не оставил бы Русь даже на короткое время.
Свою версию событий предложил А.А. Шахматов. Он утверждал, "что Игорь погиб в сражении со Свенельдом, защищавшим вместе с подвластными ему древлянами прежде всего свои интересы, а вместе с ними и самую Деревскую землю" ("Мстиша Свенельдич и сказочные предки Владимира Святославича" // А.А. Шахматов "Разыскания о русских летописях", с. 261, М., 2001).
Прежде всего, с какой стати А.А. Шахматов решил, что древляне стали подвластными Свенельду? Передача права сбора дани с древлян (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 110, М., 2000) представляла собой пожалование великого князя и не более того. Игорь дал воеводе это право, он же мог и забрать его обратно. В земле древлян княжил Мал - местный князь, подчинённый непосредственно Игорю (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 53, Рязань, 2001). Какую вакансию в древлянской администрации можно было зарезервировать для Свенельда? Ему лишь было позволено подкормить свою дружину за счёт древлян, потому что капитуляция Византии не принесла воеводе никакого прибытка.
Когда Святослав отправил к древлянам на княжение своего сына Олега, Свенельд и пикнуть не посмел: "В лЪто 6478 (970). Святославъ посади Ярополка в КиевЪ, а Ольга в ДеревЪхъ" (там же, с. 67). Конечно, Свенельд был не прочь прирастить свои владения древлянской землёй, но не следует забывать, что князь и воевода находились в разных весовых категориях. И дружины у них не равноценны, и доли во власти несопоставимы, и возможности использования государственных рычагов не выдерживают сравнения. Открытое противостояние князю означало самоубийство. Попробуй Свенельд возразить Святославу, тот раздавил бы его мгновенно, не больше шансов имелось и против Игоря. А в глазах народа мятежный воевода, вдобавок, становился изменником и изгоем. Кстати, летописи не дают ни одного примера личной храбрости Свенельда. Бой воеводы против князя невозможен в принципе. Версию А.А. Шахматова следует отвергнуть.
II
Древляне постоянно соперничали с полянами - жителями Киевского княжества. Во всех летописных списках княжений они постоянно указаны на втором месте после полян. Среди обидчиков полян первыми названы древляне, которые "живяху звЪриньскимъ образомъ, живуще скотьски: убиваху другъ друга, ядаху все нечисто, и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды дЪвица" (там же, с. 13). Зато поляне "бо своихъ отець обычай имуть кротокъ и тихъ" (там же, с. 12). Поляне и древляне конкурировали за первенство в Трояновой земле. Аскольду удалось подчинить древлян, но когда Олег стал киевским князем, ему пришлось покорять древлян заново: "В лЪто 6391 (883). Поча Олегъ воевати Деревляны и, примучи вои, имаше на нихъ дань по чернЪ кунЪ" (там же, с. 23).
А когда киевским князем стал Игорь, то и ему пришлось покорять древлян: "В лЪто 6422 (914). Иде Игорь на Деревляны и, побЪдивъ, и возложи на ня дань болши Олговы" (там же, с. 41).
Но вот, прошли годы и ситуация повторилась: "И приспЪ осень, и нача мыслити на Деревляны, хотя примыслити большюю дань" (там же, с. 53). Как вдруг летописец будто забывает, о чём писал только что, и выдаёт совершенно другую версию: "В лЪто 6453 (945). В се же лЪто рекоша дружина Игореви: "отроци СвЪньлъжи изодЪлися суть оружьемъ и порты, а мы нази; поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы". И послуша ихъ Игорь..." (там же).
Ошибочка вышла: сочинили новую версию, а старую подчистить забыли. Байка о мифическом богатстве дружинников Свенельда вставлена в летопись задним числом и никакой веры ей быть не может. Лепили заведомый вздор, лишь бы скрыть от потомков реальные события. Похоже, что кое-кому очень не хотелось, чтобы была извлечена на свет истинная причина войны. Во время первого похода на древлян Игорь увеличил для них размер дани в наказание за неповиновение. Новое увеличение дани предполагает очередной конфликт Киева с древлянами. И сведения о нём сохранились: "Игорь же сЪдяше в КиевЪ княжа, и воюя на Древяны и на УгличЪ" (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 109, М., 2000). Не полюдье, как пытались уверять Н.М. Карамзин и С. М. Соловьёв, а полноценная война. И то, что творила княжеская дружина - "... и насиляше имъ и мужи его..." (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 53, Рязань, 2001) - происходит только во время войны.
Древляне искали любую возможность отложиться от Киева, и едва началось обострение отношений между Русью и Византией, они вновь вышли из повиновения. Древляне не участвовали в походах на Константинополь, их не было среди княжеств, заключивших договор с Византией, а потом и вовсе началась их война с Киевом. Поначалу Игорю было не до древлян, важнее было заставить ромеев заключить торговый договор, от которого зависела экономика всей Руси. Но князь обязан заботиться о сохранении единства страны, поэтому древлянский вызов не мог оставаться без ответа. Люди тогда не забивали себе голову демократическими ценностями, а действовали соответственно ситуации. И вот тут возникают неудобные вопросы:
1) Мог ли Игорь в здравом уме, находясь на земле враждебного княжества, внезапно отослать войска назад и тем самым обречь себя на гибель? Это при его-то боевом опыте: "... идЪте съ данью домови, а я возъвращюся, похожю и еще" (там же). Ни один полководец, да и просто разумный человек во время войны так не поступит. Если только не случилось предательства.
2) Странно и отношение летописца к своему правителю. Обычно, независимо от того, кто был прав, обеляют своих и чернят чужих. А здесь всё наоборот - летопись всячески обвиняет князя Игоря и выгораживает древлян: "... аще ся въвадить волкъ в овцЪ, то выносить все стадо, аще не убиють его; тако и се, аще не убьмъ его, то вся ны погубить" (там же). Так поступают, когда хотят успокоить нечистую совесть.
3) Если вспомнить остальные войны Киева против древлян - и предыдущие, и последующие - то все они происходили однотипно: приграничное сражение, в котором киевляне неизменно одерживали победу, а затем быстрое продвижение победителей к древлянской столице и капитуляция древлян. И только одна эта война происходила иначе. Древлянское войско Игорь не нашёл и принялся разорять округу, чтобы вынудить противника принять сражение. Но князь Мал спокойно продолжал выжидать. Так значит, он заранее знал, что киевское войско повернёт вспять, и князь Игорь останется с малой дружиной? То есть, налицо преступный сговор древлянской знати с киевской.
Отвечать на эти вопросы всё равно надо, требуется только логически сопоставить известные факты. Великокняжеское войско не было однородным - кроме дружины самого Игоря, туда входили и дружины подчинённых ему князей, и киевское ополчение. Ополчение подчинялось не князю, а вечу, и возглавлял его воевода, в данном случае Свенельд. Сговорившись, князья и воевода могли увести подчинённые им войска даже против воли Игоря. Мы, пережившие разрушение и раздел своей страны, давно уже могли убедиться, что армия не защищает Отечество, она только рабски прислуживает правящему режиму. Если прикажут сражаться с внешним врагом, она подчинится, а велят предать - предаст без раздумий. Конечно, бросать своего князя бесчестно, и означало навеки покрыть себя позором. Вот заговорщики и сочинили байку, будто Игорь сам отослал их. Сила-то была на их стороне, потому киевляне и сделали вид, что поверили.
Историками постоянно упоминается вздорная басня о том, будто древляне казнили Игоря, разорвав его между двух деревьев (Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, с. 118, М.,1989; Н.А. Полевой "История Русского народа", т. I, М., с. 129, 1997; В.В. Мавродин "Древняя Русь", с. 230, С.-Петербург, 2009). Ни в одной русской летописи ни о чём подобном не сообщалось. Это злобный анекдот, сочинённый ромеями и подхваченный византийским автором Львом Диаконом. В его изложении император Иоанн Цимисхий якобы говорит так: "Не упоминаю я уж о его [Игоря] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое" (Лев Диакон "История", кн. VI, с. 57, М., 1988).
Русского языка учёный ромей не знал, вот и спутал древлян с германцами (а ему всё едино - что те, что другие, всё равно варвары). В русской летописи сказано: "... и вышедше изъ града ИзъкоростЪня Деревлене убиша Игоря и дружину его; бЪ бо ихъ мало. И погребенъ бысть Игорь, и есть могила его у ИскоростЪня града в ДеревЪхъ и до сего дне" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001).
Когда Лев Диакон услышал, что Игорь был убит "в ДеревЪхъ", то есть в земле древлян, то вспомнил греческий миф про разбойника Синида, который убивал людей при помощи согнутых сосен (Н.А. Кун "Легенды и мифы Древней Греции", с. 215, М., 2007). В общем, всё объясняется недоразумением, а Цимисхий, разумеется, не мог нести заведомый вздор. Этой байкой воспользовался датский хронист Саксон Грамматик (XII в.), чтобы опорочить "рутенов", как он называл русских:
"В те времена своими грабежами и жестокостью наше Отечество терзал морской разбойник по имени Рёдо, [родом] из рутенов. Его суровость была широко известна <...>
Крепко привязав правую ногу [жертвы] к земле, а левую - к ветвям специально согнутого для этой цели дерева, [он отпускал ветвь], которая, возвращаясь в исходное положение, разрывала тело [несчастного] надвое"
(Саксон Грамматик "Деяния данов", т. I, кн. VII, с. 257, М., 2017)
И почему-то никому не приходила в голову простая, но здравая мысль - насколько технически возможна такая казнь? Очевидно, что взрослое дерево не согнуть даже трактором, оно скорее сломается, а гибкие ветки, как на рисунках В.П. Верещагина и Ф.А. Бруни, не разорвут и кролика, не то, что взрослого мужчину. Неслучайно, что казни такого рода на Руси совершенно неизвестны. Заведомый бред. Этот бред заимствован и в скандинавской "Саге об Эймунде", где Эймунд ухитрился согнуть "большой дуб" (!!!) обычными верёвками (Е.А. Рыдзевская "Древняя Русь и Скандинавия IX-XIV вв." // "Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования", с. 98, М., 1978). Правдоподобнее стоило бы врать.
И ещё - князь был фигурой сакральной и князей не казнили. Могли убить в бою или изгнать, как часто и случалось, но суду князь не подлежал. По свидетельству Саксона Грамматика, во время нападения датчан и союзных им рюгенцев на поморскую область Острожну рюгенский князь Яромир поразил копьём одного из славян. Другой славянин хотел отомстить за своего товарища, но увидев, на кого он поднимает руку, "... в замешательстве отбросил свое копье и скрылся. - Настолько велико было то уважение, которым у этого народа пользуются те мужи, что облечены верховной властью" (Саксон Грамматик "Деяния данов", т. II, кн. XV, 15.1.2, с. 287, М., 2017). Когда Всеслав Полоцкий в 1069 году с войском из води напал на Новгород, то всех вожан новгородцы перебили, князя же они с миром отпустили восвояси (С.М. Соловьев "История России с древнейших времен", т. I // "Сочинения", кн. I, с. 328, М., 1993), ибо, как говаривал Илья Муромец: "Вас-то, царей, не бьют, не казнят" ("Илья Муромец", ЛП, с. 83, М.-Л., 1958). Так что, Игорь погиб, сражаясь, как и указано в летописи. Скорее можно поверить местным преданиям, в которых может содержаться зерно истины:
"Вон там ... древляне и загнали Игоря с его варягами в болото. От самого Шатрища гнались, так уйти и не дали <...> Гнали ночью. Те в Киев ускакать хотели, да их в болото загнали. Кони в трясине увязли. Тут их в плен и взяли. Вон оно, то самое место - его из рода в род все знают"
(А.М. Членов "По следам Добрыни", с. 75, М., 1986)
И в самом деле, Игорю и его дружине оставалось только одно - прорывать окружение и спасаться в Киев. Древлянам же ни в коем случае нельзя было упускать киевского князя, потому что он тогда соберёт войско и вернётся мстить. Зато древляне лучше киевлян знали свои края и постарались заманить противников в болото, откуда никто уже не выбрался. Убитого князя древляне сами похоронили, оказав ему посмертные почести, иначе дух могущественного властителя мог им отомстить и после смерти. Причём, Игорь был именно погребён, а не кремирован. Ольга не настаивала на кремации, должно быть, Рюриковичи признавали только погребение.
Необычно поведение древлян после убийства Игоря. Им бы умолять о пощаде или готовиться к обороне, а они вздумали свататься:
"РЪша же Деревляне: "се князя убихомъ Рускаго; поимемъ жену его Вольгу за князь свой Малъ и Святослава, и створимъ ему, якоже хощемъ" И послаше Деревляне лучьшие мужи, числомъ 20, въ лодьи к ОльзЪ, и присташа подъ Боричевымъ в лодьи"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001)
Ну и на что рассчитывали древляне в соперничестве с Киевом, ведь разница в силах несопоставима? Военный потенциал Киева никуда не исчез. И опять же, всё объясняет сговор киевской и древлянской знати, потому-то древляне и уверились в своей полной безнаказанности.
Если сравнить договоры с Византией Олега и Игоря, то заметна тенденция к централизации древнерусского государства. Первый договор заключали посланники "отъ Олга, великого князя Рускаго, и отъ всЪх, иже суть подъ рукою его, свЪтлыхъ и великихъ князь" (там же, с. 32), второй "отъ Игоря, великого князя Рускаго, и отъ всякоя княжья и отъ всъх людий Руския земля" (там же, с. 46). Светлые и великие князья становятся просто всяким княжьём - кому же это понравится?
Сведений о заговоре киевской знати в летописных источниках не найти - правящая верхушка никогда не позволит обнародовать компромат на себя. Но кой-какие нестыковки дают понять, что не всё ладно обстояло на Руси. С 920 года, когда Игорь "воеваше на ПеченЪги" (там же, с. 42) до 941 года (война с Византией) не отмечено никаких событий в русской истории. Вообще никаких. Могло ли быть, чтобы за два десятка лет в стране не происходило абсолютно ничего? Скорее всего, всё-таки происходило, но, вот, сообщать об этом настойчиво не рекомендовалось.
К примеру, Новгород оказался перенесён на новое место. Город этот известен с давних времён: "СловЪни же сЪдоша около езера Илмеря, и прозвашася своимъ имянемъ, и сдЪлаша градъ и нарекоша и Новъгородъ" (там же, с. 6); "... а СловЪни свое в НовЪгородЪ" (там же, с. 9). В 862 году "Рюрикъ сЪде НовЪгородЪ" (там же, с. 19). Но тот Новгород, который мы знаем сейчас, появился не раньше середины X века:
"Древнейшие уличные настилы появляются в середине X в. Это значит, что только около этого времени Новгород впервые обретает устойчивую усадебную застройку и системы уличного благоустройства, т.е. возникают черты, делающие его городом. Столь поздняя дата становления важнейших элементов городской жизни решительно противоречит надежде отыскать в нем напластования IX в. Тогда Новгорода еще не было <...> Ниже остатков древнейших срубов и настилов располагалось пахотное поле с отчетливо различимыми бороздами вспашки, а не месте будущей Черницыной улицы пролегала грунтовая дорога"
(В.Л. Янин "Средневековый Новгород", с. 71-72, М., 2004)
"Призвание... князя новгородцами произошло тогда, когда Новгорода еще не было, когда на его месте еще не поселился ни один житель. Ведь древнейшие слои этого города датируются временем не ранее первой четверти X в., т. е. они на полстолетия моложе первых княжеских комплексов Городища"
(Там же, с. 74)
Рюриково городище и называлось тогда Новгородом. О появлении нового Новгорода (а тем более о причинах массового переезда его жителей) летописи молчат, но произойти это могло только в период с 920 по 940 год, сведения о котором начисто вымараны из письменных источников. Значит, было, что скрывать. И лишь в сочинениях иноземных авторов отыскались следы давней запутанной истории, которую тщетно пытались забыть на Руси. Это история про Олега Моравского.
III
Первым об этом князе сообщил чешско-польский писатель Бартоломей Папроцкий в своём сочинении "Zrdcadlo slavneho Margkrabstwij Morawskeho" (1593). По его версии русский князь будто бы стал основателем графского рода Жеротинов в Моравии. Обращался к русской истории и чешский мыслитель Ян Амос Коменский (1592-1670), написавший трактат по генеалогии рода Жеротинов - "De origine baronum a Zierotin". Труд Коменского не сохранился, но на него ссылался другой чешский писатель - Томаш Пешина из Чехорода (1677).
В изложении Бартоломея Папроцкого - Колга, сын Колги Святославича (то есть, Олег, сын Олега Святославича) назван племянником русских князей Ярополка и Владимира. Колгу отправил в Чехию его отец из-за угроз Ярополка, который потом действительно убил Колгу Святославича, но после и сам был убит Владимиром. А Колга в Чехии отказался от княжеского титула, приняв достоинство рыцаря, и от него получил начало род Жеротинов (А.В. Флоровский "Русское летописание и Я.А. Коменский" // "Летописи и хроники", 1973, с. 312-314). В общем, достаточно точно передаётся летописная история усобицы сыновей Святослава Игоревича - Ярополка, Владимира и Олега. Князь Олег Древлянский был убит в 977 году (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 73, Рязань, 2001), но мог ли он иметь тогда взрослого сына?
В 968 году Киев осадили печенеги и, спасаясь от них, "... изиде Ольга с унуки и с людми к лодьямъ" (там же, с. 65). Святославичи в летописном рассказе изображены несмышлеными детьми, которые полностью повинуются своей бабке. За девять лет Олег Святославич, конечно, мог и подрасти, и даже произвести на свет сына, но в 977 году его сын (если он вообще когда-либо существовал) оставался младенцем, не способным к самостоятельным действиям. Быть может, и в самом деле Олег Святославич спрятал сына в Чехии, но это уже из области предположений.
А вот Пешина допускал и другую версию, где фигурирует Олег, брат княгини Ольги. После убийства князем Волеславом брата Вацлава в 939 году Моравия отпала от Чехии, и тогда моравским князем единогласно был избран Олег. Он вёл упорную борьбу с венграми, пользуясь помощью польского князя Земомысла. Борьба окончилась неудачей, и Олегу пришлось уходить к Земомыслу. От этого Олега Я.А. Коменский выводил род Жеротинов (А.В. Флоровский "Русское летописание и Я.А. Коменский" // "Летописи и хроники", 1973, с. 314-315).
Польский историк XVIII века Христиан Феофил фон-Фризе придерживался мнения, что у русского князя Олега имелся сын, которого тоже звали Олег. Будучи двоюродным братом Игоря, он конкурировал с ним в борьбе за киевский престол и в результате, спасая свою жизнь, бежал в Моравию, где его в 940 году провозгласили королём. Там Олег Олегович примирился с князем Игорем и поначалу единственным его противником являлся чешский князь Болеслав. Но затем в Моравию вторглись гунны (мадьяры). Началась череда войн, победы сменялись тяжкими поражениями. Олег пытался отбить у мадьяр назад свою столицу и очень надеялся на помощь из Руси, но вместо этого получил известие о гибели князя Игоря, поставившее его в совершенно безвыходное положение. С остатками дружины Олег был вынужден вернуться на Русь, где тогда правила княгиня Ольга. Под влиянием Олега и прибывшего вместе с ним из Моравии духовенства Ольга согласилась принять христианство. На Руси Олег и умер в 967 году (Х.Ф. Фризе "История польской церкви от начала христианства в Польше до наших времён", т. I, с. 41-46, Варшава, 1895).
В летописях упоминается воевода Олег, принимавший участие в военных предприятиях князя Игоря (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 107, М., 2000; Типографская летопись, РЛ, т. IX, с. 18, Рязань, 2001; Холмогорская летопись, ПСРЛ, т. XXXIII, с. 13, Л., 1977). Жил этот воевода позднее, чем князь Олег, и уже потому их отождествление невозможно. Реальность воеводы Олега подтверждена свидетельством Кембриджского документа, где имя Олег передано в форме Х-л-гу (П.К. Коковцов "Еврейско-хазарская переписка в X веке", с. 118, Л., 1932). Вот только этот воевода никогда не враждовал с князем Игорем, пользовался его полным доверием и погиб во время первого похода Игоря на Византию. Выходит, что действительно жил когда-то на Руси Олег, сын князя Олега, но не он несколько лет управлял Моравией. Был у князя Олега и другой сын.
IV
Исландская "Сага об Одде Стреле" в значительной степени сложена из русских фольклорных заимствований, благодаря чему она очень близко повторяет сюжет летописного сказания о князе Олеге. Прежде всего, это рассказ о предсказанной гибели от коня и про исполнение предсказания. После ряда приключений Одд прибывает в Гуналанд (Hunaland), как тогда на Западе называли Русь, живёт при дворе короля Геррауда (Игорь?). Потом он покоряет для короля Бьялкаланд (Балканы), женится на королевской дочери, а после смерти Геррауда занимает опустевший престол. Под конец жизни Одд навещает родные места, где, согласно предсказанию, он и погибает от укуса змеи, затаившейся в конском черепе (К.Ф. Тиандер "Поездки скандинавов в Белое море", с. 206-221, С.-Петербург, 1906). Сага полностью компилятивна, есть там даже заимствование из греческой "Одиссеи" - приключения Одда в стране великанов (там же, с. 126-128). Сага записана довольно поздно - в XIII веке, когда сказание об Олеге стараниями летописцев получило широкое распространение на Руси. Как это сказание попало в Скандинавию, поясняет Л.П. Грот:
"... в XIII в. стали активно переводиться на древненорвежский произведения европейской придворной и другой литературы. Активная переводческая деятельность имела простое объяснение: инициатором ее выступал сам король Хокон Хоконссон. По его указу приглашались к норвежскому двору образованные монахи из Англии, король лично заказывал переводы тех или иных популярных на континенте или на Британских островах произведений. Эта интенсивная переводческая деятельность, которой покровительствовал сам король, послужила сильным толчком для развития норвежско-исландской литературы подражательного и компиляционного характера разных видов <...> Прославленные образы средневековой европейской прозы и поэзии заимствовались местными скальдами для собственных произведений. Старинные заморские предания переделывались под местные вкусы, их герои приобретали черты и нравы легендарных норвежских конунгов. Эти подражательные саги также сделались очень популярны в норвежско-исландском обществе"
(Грот Л.П. "Имена летописных князей и корни древнерусского института княжеской власти" // "Варяги и Русь", с. 414-415, М., 2015)
Эта компиляция в чём-то и полезна, потому что могла сохранить детали русской истории, которым не придали значения наши летописцы. В саге Одд совершал свои подвиги не в одиночку, а вместе с верным соратником Асмундом. Они дружили с детства, а когда Асмунд погиб, то в память о нём Одд назвал своего сына ("Сага об Одде Стреле" // "Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. V, с. 263, М., 2009).
А в русской летописи мы находим Асмуда. Его имя появляется после рассказа о гибели Игоря, но Асмуда летописец показывает в числе высших сановников русского государства:
"Вольга же бяше в КиевЪ съ сыномъ своимъ съ дЪтьскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ, и воевода бЪ СвЪнелдъ..."
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001)
Воспитатель (кормилець) Святослава поставлен в списке правителей сразу же после киевского князя и перед воеводой. До сих пор об Асмуде не было сказано ни слова, и внезапно у Свенельда появляется соперник. Так быть не должно, потому что нарушается иерархия власти. В карательном походе на древлян Асмуд и Свенельд вдвоём возглавляют войско. Так тоже быть не должно, потому что проигнорирован принцип единоначалия. Но если признать Асмуда сыном князя Олега, то непонятные факты получают логичное объяснение.
Имена Асмунд и Асмуд различаются всего одной буквой. Это означает, что у них общее происхождение, но и также то, что для русичей они ничего не значили. Славянин Асмуд носил имя, которого не понимал. Если сведения саги почёрпнуты из русских сказаний, то это объясняет происхождение Асмуда. Олег вполне мог назвать сына в память о боевом товарище, неважно кем тот был по национальности. А после смерти Олега между Игорем и Асмудом началось соперничество.
Княжение на Руси традиционно передавалось не от отца к сыну, а по старшинству в княжеском роде, князья на престоле и чередовались по старшинству (С.М. Соловьёв "История отношений между русскими князьями рюрикова дома", с. 13, М., 1847; В.О. Ключевский "Курс русской истории", ч. I, Лекция XI // "Сочинения в девяти томах", т. I, с. 183-184, М., 1987). И если Асмуд по возрасту был хоть немного старше Игоря, то имел реальную возможность оспорить его права на киевский престол: отец Асмуда княжил в Киеве, сам он - близкий родственник Игоря. А если ещё и киевская знать ополчилась против Игоря, то это уже получается настоящая смута. Вот потому и население Новгорода стало искать для себя более спокойное место - в стороне от княжеской администрации и кровавой усобицы. И только в XI веке из трёх поселений сложился нынешний Новгород (В.Л. Янин "Средневековый Новгород", с. 72, М., 2004).
Борьба за власть на Руси породила новые проблемы: древляне воспользовались смутой, чтобы обрести самостоятельность, а византийцы отказались заключать с Русью очередной торговый договор. Препоны в торговле резко сократили финансовые поступления в государственную казну, а бедность ослабляла государство, как в экономическом отношении, так и в военном. В перспективе просматривались развал страны и вторжение на Русь соседних народов. Такого не случилось, но лишь потому, что Игорь отстаивал единство страны, а вовсе не умозрительные человеческие добродетели. Пожар надо тушить в зародыше, не боясь испачкаться, иначе жертв будет неизмеримо больше. Х.Ф. Фризе укорял князя Игоря: "... он выместил гнев свой на сыне Олега" (Х.Ф. Фризе "История польской церкви от начала христианства в Польше до наших времён", т. I, с. 41, Варшава, 1895). Но причины для гнева действительно имелись и совсем не такие мелочные, как уверял польский историк.
Второй сын князя Олега - воевода Олег - остался верен Игорю и поэтому сохранил своё воеводство. Должно быть, по возрасту, он не имел права претендовать на киевский престол. Зато Асмуду пришлось срочно спасаться в Моравию, где местные жители и пригласили его княжить. Громкая военная слава отца бросала свой отблеск и на сына, из-за чего Асмуда в Моравии запомнили как Олега. Наверняка ему пришлось там принять христианство, потому что Моравия в то время уже была христианской страной. Так можно объяснить ещё одно замечание Х.Ф. Фризе: "Мы выше упомянули, что в ряду моравских государей был также один русский князь по имени Олег, Ольгус или Александр, хотя русские историки ни единым словом не упоминают о нем" (там же, с. 34). Христианские имена тогда подбирали сходные с мирскими: Аскольд-Николай, Ольга-Елена. Вот и Асмуд крестился в Александра. Х.Ф. Фризе уверял, что Игорь "одумался, решился жить в мире со своим двоюродным братом" (там же, с. 42). Скорее, это двоюродный брат одумался и тогда Игорь его простил. По-видимому, воевода Олег употребил всё доступное ему влияние на киевского князя, чтобы примирить его со своим старшим братом.
По рассказу Бартоломея Папроцкого, Олег Моравский носил в Моравии прозвище "враг" и его род, соответственно, назывался "Враговский" (А.В. Флоровский "Русское летописание и Я.А. Коменский" // "Летописи и хроники", 1973, с. 314). Очевидно, что это переделка летописного слова "варяг" и княжеский род в действительности назывался - "варяжский". Отсюда следует, что слово "варяг" использовалось на Руси в качестве этнического наименования, что делает бессмысленным всякие попытки отождествления с варягами шведов, норвежцев, датчан. Термин "варяги" - это не прозвище, а самоназвание народа.
Примирение сыновей князя Олега с великим князем Игорем было закреплено тесным сближением двух княжеских родов. В договоре князя Игоря с Византией отражена властная иерархия русского государства: великий князь Игорь, его наследник Святослав и жена Ольга. Дальше следуют Игорь - племянник великого князя, Володислав, Предслава, Сфандра - жена Улеба, ешё три мужских имени и второй племянник великого князя Якун (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 45-46, Рязань, 2001). Согласно жёстко закреплённому порядку, Володислав должен быть сыном второго Игоря, а Предслава - его женой. Второй Игорь обязан был предъявить и жену, и наследника, дабы соответствовать своему месту в табеле о рангах.
Естественно, что и Сфандра входила в семью второго Игоря, потому что одинокую женщину не включили бы в список главных сановников государства. Хотя на Руси женщины и пользовались достаточной свободой, но всё-таки до определённого предела, который в официальном документе следовало неукоснительно соблюдать. Сфандра второму Игорю не жена (её муж - Улеб, умерший к тому времени), не сестра, потому что, выйдя замуж, не покинула свою семью. Значит, Сфандра - мать второго Игоря, а Улеб - его отец. При жизни Улеб занимал вторую ступеньку в государственной иерархии после киевского князя, а это мог быть только верховный воевода. Напрашивается вывод о тождестве Улеба и воеводы Олега. Улеб - это Глеб - христианское имя, так значит, воевода князя Игоря был крещёный и в документе указан под крестильным именем. Вдова воеводы осталась в живых, то есть, на Руси в X веке не использовался обычай, заставлявший вдову умирать вместе со своим мужем. Нравы на Руси тогда были сравнительно мягкими.
В летописи и второй Игорь, и Якун названы "нети Игоревъ" (там же), что означает - сын сестры (Н.М. Карамзин "История государства Российского", I т., прим. 347, с. 265, М., 1989). Великий князь выдал за воеводу свою сестру Сфандру, дочь Рюрика. Это свадьба символизировала примирение князя Игоря с раскаявшимся Асмудом. И своего первенца воевода назвал именем великого князя. А Игорь, в свою очередь, назвал своего второго сына именем Глеб (В.Н. Татищев "История Российская", ч. I, т. I, с. 111, М., 1994) - язычник Игорь выбрал для сына (пусть не наследника, такое в принципе невозможно) христианское имя, показывая всем, что воеводу он считает близким другом. Два самых знатных княжеских рода объединили силы, чтобы вывести страну из кризиса, куда она рухнула во время смуты.
В саге у Одда тоже родились два сына - Асмунд и Геррауд ("Сага об Одде Стреле" // "Древняя Русь в свете зарубежных источников", т. V, с. 263, М., 2009). Если Геррауд соответствует Игорю, то это значит, что составители саги смешали двух Олегов - старшего и младшего. В качестве детей Одда взяли одного сына у старшего - Асмуд (Асмунд), а другого у младшего - Игорь (Геррауд).
V
.....Приглашая Асмуда, мораване рассчитывали, прежде всего, на военную мощь Руси, потому что собственная княжеская дружина составляла всего несколько сотен воинов, что не могло серьёзно усилить Моравию. Вмешательство князя Игоря не обещало для мадьяр ничего хорошего. Но перед Русью стояла первоочередная задача - принудить Византию к заключению нового торгового договора. Затем предстояло пресечь сепаратизм древлян, и только после этого можно было заняться мадьярами. В Венгрии наверняка знали о том, какая опасность на них надвигается со стороны Руси, и мятеж древлян, препятствовавший движению русских войск на Моравию, был им объективно выгоден. Но вот приложили руку мадьяры к раздуванию киевско-древлянского конфликта или же наблюдали за развитием событий со стороны - для выводов слишком мало исторических сведений. В любом случае, главную опасность для князя Игоря представлял внутренний враг, прочно обосновавшийся в стольном граде.
Высшая знать Руси была недовольна усилением великокняжеской власти и стремилась посадить на престол более послушного князя. Подобную операцию уже удалось один раз провернуть, заменив Аскольда Олегом. Тогда безо всякой войны Киеву подчинились обширные земли: Новгородская, Полоцкая, Белозёрская, Ростовская. И всего-то пришлось для этого пожертвовать своим князем. А выгода колоссальная. Удачный опыт решено было повторить - избавиться от чересчур властного Игоря, а древлянского Мала женить на Ольге. Выгоды несомненны. Во-первых, прекратится вражда Киева с древлянами. Во-вторых, Мал, не имеющий опоры среди киевлян, будет послушен киевской знати.
Неслучайно в народном предании утверждается, что все события произошли среди ночи: атаковали древляне киевскую дружину ночью, в болото киевлян загнали ночью, и убит Игорь был той же ночью (А.М. Членов "По следам Добрыни", с. 75, М., 1986). Изменники любят ночь, чёрные дела обычно и творятся под прикрытием темноты. В темноте можно тайком увести войска, в темноте сложно навести порядок, если князь вдруг обнаружит измену, в темноте не найти верную дорогу к спасению, а при случае темнота укроет и предательский удар.
И ведь всё могло получиться, если бы не жадность и властолюбие древлян. Они почему-то решили, что киевляне находятся в безвыходном положении: общество расколото на сторонников и противников Игоря, Святослав ещё мал и княжить не может, Ольга тоже княжить не может, потому что женщины не правят в государстве. Казалось, что вот она, возможность завоевать первенство. И древляне попытались говорить с Киевом с позиции силы. Вот чего им не следовало делать.
Киевляне опомнились в последний момент, поняв, что могут и доиграться. Против всех обычаев Ольга была объявлена правительницей страны. Враждебные партии объединились для войны с древлянами, как это видно из описания похода:
"В лЪто 6454 (946). Ольга съ сыномъ своимъ Святославомъ собра вои многи и храбры, и иде на Деревьску землю. И изидоша Деревляне противу и сънемъшемася обЪма полкомана скупь, суну копьемъ Святославъ на Деревляны, и копье летЪ сквозЪ уши коневи, и удари в ноги бЪ бо дЪтеск. И рече СвЪнелдъ и Асмолд: "князь уже почал; потягнЪте, дружина, по князЪ". И побЪдиша Деревляны, Деревляне же побЪгоша и затворишася въ градЪх своихъ"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 56-57, Рязань, 2001)
Свенельд и Асмуд не могли говорить хором, просто приказы отдавались от имени двух воевод. А причина нарушения единоначалия в том, что в войске объединились две соперничавшие партии. Видимо, партию противников Игоря возглавлял Свенельд, не случайно же в летописи именно его дружина противопоставлена великокняжеской, да и считался он вторым лицом в государстве. Тогда Асмуд должен быть главой сторонников Игоря, потому князь и доверил ему воспитание Святослава. Соглашаясь принять на воспитание наследника киевского престола, Асмуд тем самым признавал себя вассалом князя Игоря, обязываясь отстаивать его интересы. После гибели воеводы Олега, для Игоря и Асмуда союз стал жизненно необходим. Только так можно было противостоять притязаниям продажной "элиты" во главе со Свенельдом.
В летописном фрагменте имя Асмуд переделано в Асмолд. Видимо, такие имена, как Аскольд, Свенельд, Руальд были в обычае на Руси, и в результате непривычное для русского слуха имя Асмуд приобрело более знакомое звучание.
Что Олег Моравский и Асмуд - одно лицо, свидетельствует показание Х.Ф. Фризе: "Узнав о несчастной судьбе своего двоюродного брата, Ольга не только охотно приняла его в свое государство, но даже, желая отомстить за смерть мужа, вверила Олегу многочисленное войско, с которым он оказал ей большие услуги, усмирив всех неприятелей ее" (Х.Ф. Фризе "История польской церкви от начала христианства в Польше до наших времён", т. I, с. 44, Варшава, 1895). Имелся в виду тот самый поход против древлян, который совместно возглавляли Асмуд и Свенельд.
Настойчивостью, а может даже и неприкрытым давлением Асмуда, вернувшегося из Моравии, можно объяснись и христианское усердие княгини Ольги. До сих пор княгиня не проявляла заметного интереса к христианству, так что такой резкий разворот в сторону новой веры мог произойти только в результате внешнего воздействия. Всё-таки Асмуд был для Ольги единственным защитником, способным обуздать своеволие киевской знати. Ради сохранения жизни можно и веру поменять. Присутствие в Киеве Асмуда резко ограничивало самовластие Свенельда, а когда Асмуда не стало (по утверждению Х.Ф. Фризе это произошло в 967 году), то Святослав к тому времени уже возмужал и мог сам постоять за себя.
Святослав всё равно вырос язычником, потому что воспитывался не в стольном Киеве, подле матери, а в насквозь языческом Новгороде (Константин Багрянородный "Об управлении империей", с. 45, М., 1991). Если Ольга отказалась от мысли удержать наследника при себе и воспитать его в духе греческой веры, если согласилась отправить сына в языческий край на севере Руси, значит оставаться в Киеве Святославу было по-настоящему опасно. Угрозы древлян - "...и Святослава, и створим ему, якоже хощемъ" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001) - представлялись нешуточными, потому что в Киеве у них оставались единомышленники. Выбирать не приходилось.
VI
Свенельд прожил долгую жизнь, успев послужить трём князьям (не считая княгини Ольги). В летописи упомянут сын Свенельда - Лют, убитый в 965 году по приказу Олега Святославича (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 72-73, Рязань, 2001). Имя Лют можно толковать, как - волк:
"Лютый, лют <...> восходит к λυκι̯ā от λύκος "волк" (М. Фасмер "Этимологический словарь русского языка", т. IV, с. 547, С.-Петербург, 1996).
А у Святослава Игоревича, как раз, был воевода по имени Волк, возглавлявший гарнизон в Переяславце в отсутствие князя (В.Н. Татищев "История Российская", ч. II, т. II, с. 57, М., 1995). Должно быть, это тот самый сын Свенельда, ведь не всякому из военачальников по чину замещать верховного правителя. Имел ли к нему отношение воевода Волчий Хвост, победивший радимичей на реке Пищане в 984 году (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 82, Рязань, 2001)? Такое прозвище мог получить как сын воеводы Волка, так и его подручный. Наверняка утверждать ничего нельзя.
Но в летописи сообщается и о другом сыне Свенельда: "... и воевода бЪ СвЪнелдъ, тоже отець Мистишинъ" (там же, с.54). Летописец не объяснил, какого Мстислава он имел в виду, подразумевалось, что это известно всем. Только, ведь, знаменитый Мстислав тогда существовал всего один - князь тмутараканский (там же, с. 118), а позднее черниговский (там же, с.144), и этот князь назван летописцами в числе сыновей Владимира Святославича. Странно, что Владимир отправил сына аж в Тмутаракань - прибежище беглецов и отверженных. Такое решение великого князя больше похоже на ссылку.
Ну а если Мстислав считался сыном Владимира только в политическом смысле - как вассал киевского князя? После смерти Свенельда Владимир двинул новгородское войско на Киев. В результате князь Ярополк был убит, а все его приближённые подверглись смертельной опасности. Сын Свенельда бежал в Тмутаракань, где и укрепился со своей дружиной. Противостоять Владимиру невозможно, и Мстислав дал вассальную клятву новому князю в обмен на жизнь. До самой смерти Владимира Мстислав тихо сидел в Тмутаракани и не высовывался. И даже, когда сыновья Владимира принялись делить отцовское наследство, Мстислав в этом не принимал никакого участия. Лишь после того, как из соперников остался один Ярослав, тмутараканский князь всё же отвевал себе Черниговское княжение. В 1033 году умер сын Мстислава Евстафий: "В лЪто 6541. Мьстиславичь Еустафий умре" (там же, с.146). Так пресёкся род князя Аскольда.
Византийский писатель Иоанн Скилица (XI в.) сообщал о подавлении мятежа в Херсонесе зимой 1016 года "при содействии Сфенга, брата Владимира, зятя василевса" (Г.Г. Литаврин "Восстание в Херсоне против византийской власти в 1016 г. " // "ΠΟΛΥΤΡΟΠΟΝ. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова", с. 924, М., 1998). Военную помощь ромеи могли получить только из Тмутаракани, и княжил там один Мстислав. Никаких братьев у Владимира к тому времени не осталось в живых. Ромеи не разобрались в системе княжеских взаимоотношений на Руси. Князя по имени Сфенг русские летописи не помнят. Византийцы могли за имя принять отчество - Свенельдич. У нас, ведь, и сейчас порой называют человека вместо имени отчеством. Ромеи такого обращения не знали - где им разобраться?
Сошло ли с рук заговорщикам их преступление? Думается, что не сошло. Как много князей перечислено в договоре князя Игоря с Византией и как мало их осталось при Святославе. Владимир добил немногих оставшихся. Народные предания эту расправу приписывали княгине Ольге: "Да и много она князей перевела: которого загубит, которого посадит в такое место..." (Якушкин П.И. "Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний", с. 156, С.-Петербург, 1860). Но Ольге разборки с князьями не по плечу, скорее всего, чистку вертикали власти устроил Святослав и основательно сократил княжеское поголовье. У него была и дружина, и решимость идти до конца, а языческий обычай требовал мести.
* * *
Напрасно Игоря обвиняли во всех грехах. Не был он ни робким, ни жадным, он твёрдо и решительно отстаивал интересы вверенного ему государства. И князем Игорь был не хуже многих, а может и получше кое-кого.
