Ромеи хотели новой войны. Чтобы не платить дань, чтобы отомстить за недавнее унижение, а главное - чтобы избавиться от постоянного страха перед новым соседом. Цимисхий убедился в своём ничтожестве перед Святославом - русский полководец храбрее, упорнее, искуснее. Всегда ли он будет так милостив? Нового натиска русских дружин империи не пережить. Цимисхий и представить не мог, что для кого-то Константинополь не является предметом вожделения. Святослав силён, опасен, открытая война против него невозможна. Значит, остаётся внезапным ударом покончить с тигром в его логове, когда он не готов к отпору. Страшно, конечно, но ещё страшнее постоянно ожидать от него нападения, не зная, когда это случится (и случится ли вообще?).
Войну со Святославом византийские историки преподносят как войну с Русью, но это совсем не так. При встрече с общерусским войском ромеи всегда капитулировали. Всегда. Без исключений. Военные возможности империи не позволяли ей выдержать решительную схватку с русским государством один на один. Цимисхий никогда бы и не решился на открытую агрессию, если бы ему на самом деле угрожала большая война. Но активность Святослава на Балканах вызывала в Киеве раздражение и затаённую ненависть. Цимисхий уже выяснил, что помощи из Руси Святослав не дождётся, что среди киевской знати многие желали смерти великому князю и что мстить за него киевляне не намерены. Только при этих условиях противоборство со Святославом не превращалось в самоубийственную авантюру.
Причины и цели войны ромеи тщательно скрывали. Если верить Льву Диакону (а доверять ему рискованно), то переговоры Цимисхия со Святославом напоминали разговор глухих:
"И вот [Иоанн] отрядил к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду, удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору..."
(Лев Диакон "История", кн. VI.8, с. 55-56, М.,1988)
"Ромейским послам [Сфендослав] ответил надменно и дерзко: "Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных <...>, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами"
(Там же, кн. VI.10, с. 56)
Цимисхий согласен заплатить, если Святослав уйдёт из Болгарии, Святослав согласен уйти, если Цимисхий ему заплатит. Тогда в чём проблема? Договаривайтесь о размерах выплат и заключайте мир. Вместо этого нагнетается антирусская истерия, со всех концов империи спешно стягиваются войска, пусть и в ущерб государственным интересам. "А император Иоанн торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу" (там же, кн. VI.13, с. 59). Надо же, как приспичило. Выводя войска из Азии, Цимисхий тем самым без боя отдавал арабам все завоевания императора Никифора. И ради чего?
Святослав даже не думал нападать на империю, в это время в Переяславце он разбирал накопившиеся проблемы своего государства. Князь не воспользовался мятежом Варды Фоки (там же, кн. VII.1-8, с. 60-66), хотя, казалось, вот удобный момент, чтобы вмешаться в борьбу за власть у соседей и прихлопнуть надоевшего Цимисхия. Но Цимисхий спокойно отозвал войска с европейской границы и бросил их на подавление мятежа, он знал, что Святослав не стремится к войне. По крайней мере, сейчас. Тогда сложно объяснить, зачем Цимисхий пожертвовал азиатскими владениями империи и ввязался в тяжёлую войну с сомнительным исходом. Лев Диакон снова принялся бросаться обвинениями в адрес русов, а потом выдал: "Государь не выносил их надменной наглости" (там же, кн. VII.9, с. 66-67). Ну, если это считать достаточной причиной для войны, тогда должны постоянно воевать все против всех. И притом, такое определение больше подходит к самим византийцам. Во всяком случае, именно так отзывался о них Лиутпранд Кремонский, после неудачи своей миссии в Константинополе, где он сполна испытал на себе все означенные черты византийского национального характера (Лиутпранд Кремонский "Антаподосис; Книга об Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь", с. 124-145, М., 2006).
Византийские историки лицемерно обвиняют русов в захвате и грабеже Болгарии: "Сфендослав... не в силах был сдержать своих устремлений; возбужденный надеждой получить богатство, видя себя во сне владетелем страны мисян" (Лев Диакон); "росы рассматривали Болгарию как свою военную добычу" (Скилица). А между тем, когда византийцы вторглись в Болгарию, то нашли её города неразграбленными - и разграбили их сами, болгарский царь и болгарская знать по-прежнему управляли своими владениями, которые впоследствии присвоили отнюдь не русы, а единоверцы ромеи. Святослав не направлял гарнизоны в болгарские города, не приводил там к власти своих ставленников, не заставлял болгар выплачивать дань, царь Борис сохранил свой трон. Святослав оставил Болгарию в покое, она была ему совершенно не нужна. А нужна ли была Болгария византийцам?
Во времена правления на Руси княгини Ольги ничего не мешало ромеям захватить Болгарию, появись у них такое желание. Болгарский царь Пётр стал покорным слугой византийского василевса, сама Болгария безвольно подчинилась константинопольскому владычеству, эпоха болгаро-византийских войн предана забвению. В результате капитуляции царя Петра воинский дух в народе постепенно угас, и болгары перестали быть воинами. Страна осталась без защиты. Вмешательства Руси можно было не опасаться - беззубая и бесхребетная политика правительства Ольги полностью развязывала руки константинопольским ястребам. Однако же, ромеи не пытались преобразовать Болгарию в свою провинцию. Выгоднее иметь под рукой исполнительного и безотказного вассала, которого всегда можно превратить в грушу для битья.
Болгария не нужна была ни Руси, ни Византии и причина разразившейся войны заключалась совсем не в ней. Византийские историки рьяно пытались убедить своих читателей в чистоте и благородстве намерений Константинополя. Куда уж благороднее: спасение несчастной страны, изнывавшей под иноземным игом. Но на проверку, в спасении Болгария ничуть не нуждалась, поскольку оставалась свободна, а если даже от чего-нибудь и страдала, так это от самодурства ромеев. Не ради Болгарии велась война, не она являлась призом для победителя. Ей предназначалось нечто иное - Болгария использована в качестве прикрытия истинных целей византийского руководства. Для Болгарии, которую якобы спасали, итогом войны стала потеря национальной государственности. Это ясно показывает, что своих целей византийцы не достигли и постарались хотя бы так вознаградить себя за неудачу. Истинные цели ромеев выдаёт одна особенность их рассказов о балканской войне.
Для византийских историков характерно полное игнорирование города Переяславца - столицы князя Святослава. Киев они знали, Чернигов, Смоленск, Любеч знали, про отдалённый Новгород тоже слышали, мелкую крепостицу Доростол не забыли, а вот о Переяславце, как в рот воды набрали. Хотя в истории балканской войны этот город играл ключевую роль, да и от границ империи располагался недалеко. А вот не хотели его упоминать, просто табу какое-то, если же никак без него не обойтись, то заменяли на Доростол. Ну, хоть бы какое-то мимолётное упоминание, ведь читателям нужны сведения о Святославе, иначе историческая картина получится искажённой. Но именно такой картины и добивались византийские историки, убеждая читателей, что русское войско располагалось в Болгарии и только в Болгарии, а центром земель Святослава будто бы стал Доростол.
Окончательно победить Святослава удалось бы, только отняв у него Переяславец. В противном случае у русского князя всегда оставалась возможность накопить силы и нанести ответный удар. Как раз Переяславец ромеи и наметили в качестве основной цели, этим и объясняется запрет на любые упоминания о нём. Не будь запрета, молчание не стало бы абсолютным, непременно нашёлся бы историк, желавший показать свою осведомлённость. Но стратегическая цель составляет государственную тайну. Не Болгарию избавляли ромеи, а сами стремились избавиться от опасного соседа. Правда, после окончания войны эти сведения уже не имели военного значения. А тогда пришлось бы признать, что войну ромеи с треском проиграли, и что стратег из Цимисхия никакой. Вместо этого византийские историки состряпали миф о благородных ромеях, которые пришли на помощь соседям исключительно из христианского сострадания. А что потом разграбили Болгарию до основания, так надо же оплатить тяготы войны.
Цимисхий замыслил договориться с болгарами, чтобы они свободно пропустили его войско, а затем намеревался быстрым маршем пересечь Болгарию и обрушиться на ничего не подозревающих русов. Если повезёт, то можно покончить со Святославом, не повезёт, так вынудить его вернуться в Киев и не появляться больше на Дунае. План имел все шансы на удачу, василевс только одного не учёл - противник ему достался не по зубам.
II
Вопрос о войне решён окончательно, Цимисхий счёл себя сильнее Святослава и отбросил прочь миролюбивую риторику. Отныне стратегия одна - раздавить, растоптать, изничтожить, всегда прав сильнейший:
"... император решил незамедлительно со всем усердием готовиться к войне, дабы предупредить нашествие [Сфендослава] и преградить ему доступ к столице. Он тут же набрал отряд из храбрых и отважных мужей, назвал их "бессмертными" и приказал находиться при нем <...> торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу. Он приказал им провести зиму в областях Фракии и Македонии, ежедневно упражняясь во владении оружием, чтобы не оказаться неспособными к предстоящим боям и не быть разбитыми неприятелем. [Он повелел им], чтобы они дожидались весны, - когда же весна рассеет зимнее ненастье и лик земли окончательно прояснится, он сам прибудет к ним, ведя за собой войска свои, и со всеми силами обрушится на тавроскифов"
(Лев Диакон "История", кн. VI.11-12, с. 57, 59, М.,1988)
"Полюбовавшись искусным плаванием кораблей в боевом строю и показательным сражением между ними (было их вместе с ладьями и челнами, которые теперь в народе называются галеями и монериями, более трехсот), император наградил гребцов и воинов деньгами и послал их на Истр для охраны речного пути,- чтобы скифы не могли уплыть на родину и на Киммерийский Боспор в том случае, если они будут обращены в бегство"
(Там же, кн. VIII.1, с. 68)
Стенания о горестной судьбе поверженной Болгарии не скроют очевидного факта: агрессор в этой войне - Византия и её цели далеки от показного благочестия. Едва ли Святослав оказался захвачен ромеями врасплох. Он не мог не знать, что Византия полным ходом готовится к войне, и не обманывался относительно её намерений, а значит, должен был подготовить свои ответные действия. Да в любом случае, реакция правящих кругов империи на балканскую политику Святослава не содержала и намёков на дружелюбие. Но что бы ни планировал Святослав, его решения определялись позицией Болгарии в предстоящей войне: осмелятся ли болгары защищать свою страну от обнаглевших единоверцев или безропотно отдадутся на волю оккупантов.
Последующие события, подробно и многословно описные в сочинениях византийских историков, русские летописцы отметили коротко:
"В лЪто 6479 (971). <...> И пристроиша Грьци 100 тысящь на Святослава, и не даша дани"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001)
Объяснение очевидно: то, что ромеи изображали войной Византии с Русью, на Руси таковым не считалось. Византийские войска вступили в пределы Болгарии, суверенной страны, дипломатически признанной в Константинополе (чему свидетелем являлся Лиутпранд Кремонский), и только сами болгары обязаны заботиться о неприкосновенности своих границ. А если они предпочли не оказывать сопротивления, в том нет вины Святослава, так же, как и Сталин не виновен в трусливой капитуляции Чехословакии, Польши, Франции перед Германией - у него было своё государство и свои заботы. И у Святослава было своё государство, о котором он заботился. Русское войско невелико, его разумнее собрать воедино и поберечь до времени.
Что военные действия в Болгарии летописцы не связывали с русской историей, доказывает летописная датировка событий: они все умещаются в 971 году. А событий много, это и штурм Переяславца, и продолжительный по времени обмен посольствами между Цимисхием и Святославом, и мятеж Варды Фоки, и сговор ромеев с болгарами, и подготовка византийской армии к войне. Скилица упоминает о двух болгарских походах Святослава: "на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта" и "на шестом году его царствования" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 121, М.,1988). Царствование Никифора II Фоки началось в 963 году, следовательно, походы Святослава датируются Скилицей 968 и 969 годами. Два года пропущено летописцами - для них это чужая история, осада Преславы и бои под Доростолом тоже не заслужили их внимания. Византийцы завоевывали Болгарию, и пока что Святослав официально оставался в мирных отношениях с империей. Наличие в Преславе и Доростоле русских отрядов ещё не означало объявления войны на государственном уровне, так же, как появление советских добровольцев в Испании не вовлекло Советский Союз в международный конфликт. Вот, когда Святослав сам решительно выступил против Цимисхия, летописцы это сразу заметили: "и поиде Святославъ на Греки, и изидоша противу Руси" (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001).
Для русских летописцев болгарского вопроса вообще не существовало и суть противоборства они видели в невыплате империей дани: "и не даша дани". Соответственно, обязательство Византии возобновить выплату привело к урегулированию спорных вопросов. "Победоносная война с Русью" на проверку оказывается виртуальной, она существовала только в воображении самих ромеев. Мы и сейчас можем наблюдать, как историю постоянно сочиняют и переделывают в угоду очередной правящей группировке. Но зачем русским летописцам повторять за ромеями все их измышления? Им-то не нужно подлизываться к Цимисхию. Различие в изложении событий не результат какого-то невежества или ограниченности летописцев (не следует повторять выдумки Шлёцера), оно определено самостоятельной оценкой ситуации на Балканах, свободной от византийского чванства.
III
Вторжение началось. Численность византийских войск русским летописцам не была достоверно известна, а выражение "100 тысящь" всего лишь речевой оборот, означающий "очень много". Некоторую осведомлённость проявил Лев Диакон:
"... Иоанн, прекрасно вооруженный, вскочил на быстрого благородного коня, вскинул на плечо длинное копье и двинулся в путь. Впереди него двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся "бессмертными", а сзади - около пятнадцати тысяч отборнейших гоплитов и тринадцать тысяч всадников. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию; оно медленно двигалось позади вместе с обозом, везя осадные и другие машины"
(Лев Диакон "История", кн. VIII.4, с. 70, М.,1988)
Пехота, конница, да ещё гвардия "бессмертных" - уже набирается больше 30 тыс. Неизвестно, сколько насчитывалось остальных войск, но наверняка тоже немало, иначе Лев Диакон не стал бы их выделять особо. А кроме того, следует добавить экипажи трёхсот кораблей. Цимисхий явно не надеялся на свои способности полководца (заурядные, но непомерно раздутые придворными льстецами), он стремился задавить противников огромной массой войск, бросив в бой всё, что сумел наскрести по всей империи. И даже при таком подавляющем преимуществе василевс страшился встречи с дружиной Святослава (10 тысяч) и рассчитывал с помощью болгар скрытно добраться до Переяславца, не позволив русам собраться вместе.
Но сначала предстояло миновать горные проходы, где ромеи не раз бывали биты болгарами. И на этот раз болгары вполне могли прочно запереть проходы или даже разгромить ромеев на узких горных тропах. Если Цимисхий решился на, казалось бы, заведомую авантюру, значит, он точно знал, что ему ничего не угрожает. Лев Диакон уверял, что "император Иоанн узнал от лазутчиков, что ведущие в Мисию непроходимые, узкие тропы, называемые клисурами, потому что они как бы заперты со всех сторон, не охраняются скифами" (там же, кн. VIII.2, с. 69). Едва ли это так. Не имело смысла вести войска в неизвестность, рискуя с позором возвратиться вспять. Разведчики лишь подтвердили то, что Цимисхию и без того было известно - болгары не собираются защищать свою страну. Пропаганда дала свои плоды. Сподвижники Цимисхия, не посвящённые в государственные секреты, сомневались в целесообразности продолжения похода, и тогда василевс произнёс речь - наглядный образчик ромейского лицемерия:
"Я думал, соратники, что скифы, уже давно ожидая нашего прихода, не пожалели усилий для заграждения изгородями и валами наиболее опасных, узких и трудно проходимых мест на тропах, чтобы нам нелегко было продвигаться вперед"
(Там же)
Ну да, конечно. Тогда бы он вовсе не начинал предприятие, заранее обречённое на провал.
"Но так как их обмануло приближение святой пасхи, они не преградили дороги, не закрыли нам пути, полагая, что мы не откажемся от блестящих одежд, от торжественных шествий, пиршеств и зрелищ, которыми знаменуют дни великого праздника, ради тяжких невзгод войны"
(Там же)
Язычники, рассуждающие о пасхе! Каким местом думал Цимисхий, а вернее Лев Диакон приписывавший своему повелителю откровенную глупость? Да и христиане не пренебрегают обороной ради праздника, тем более чужого. Или же Цимисхий скрывал от сподвижников источник информации, вот и ляпнул первое, что пришло в голову. Не слишком удачно, но прокатило.
"... вооружимся и как можно скорее переправимся по узкой дороге, покуда тавроскифы не узнали о нашем прибытии и не навязали бой в горных проходах"
(Там же)
А тавроскифы (русы) находились аж за Дунаем и Цимисхию было об этом хорошо известно. Просто он слегка попугал своих подчинённых, чтобы те поторопились.
"Если мы, опередив [скифов], пройдем опасные места и неожиданно нападем на них, то, я думаю, - да поможет нам Бог! - с первого же приступа овладеем городом Преславой, столицей мисян, а затем, двинувшись [вперед], легко обуздаем безумие росов"
(Там же)
Вот тут василевс и проговорился о своих намерениях. И горные проходы и болгарская столица лишь подспорье для достижения главной цели - покончить с русским присутствием на Дунае. Обещание лёгкой победы подразумевает встречу с противником, не готовым к отпору. Это и было причиной спешки.
"... если счастье наше поставлено на лезвие бритвы и [судьба] не дает нам возможности поступать по своему разумению, нам следует действовать решительно и как можно лучше использовать обстоятельства"
(Там же, кн. VIII.3, с. 69-70)
Война не началась, а василевс уже заранее жалуется на судьбу. Это какой запредельный ужас вызывало в ромеях соседство с русами? Просто идея фикс какая-то: сильный сосед непременно захочет уничтожить ромеев. Причина их агрессивности - собственные страхи.
Наконец, "они вопреки всякому ожиданию прошли опасные гористые места". Замечание Льва Диакона не касается Цимисхия - он-то именно этого и ожидал. Болгары открыли ромеям дорогу на свою столицу, царь Борис и пальцем не шевельнул для спасения страны, болгарские вельможи забились по щелям, как тараканы. Впервые болгары сдались, не дожидаясь войны. Впрочем, не в последний раз, далеко не в последний.
Тому обстоятельству, что ромеи без помех добрались до болгарской столицы, они обязаны не своим боевым достоинствам, не мифическим ошибкам Святослава, а единственно малодушию болгар. Имелись все возможности для разгрома ромейского войска, если не в горных проходах, так активной обороной крепостей, и Святослав помог бы нанести ответный удар. Но элита заботится лишь о собственной шкуре. Даже предупредить о нашествии никто не удосужился, Лев Диакон самодовольно изрёк:
"Тавроскифы, увидев приближение умело продвигающегося войска, были поражены неожиданностью; их охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными"
(Там же, кн. VIII.4, с. 70)
Во второй половине изречения он выдавал желаемое за действительное, сам себе противореча при продолжении рассказа:
"Но все же они поспешно схватились за оружие, покрыли плечи щитами (щиты у них прочны и для большей безопасности достигают ног), выстроились в грозный боевой порядок, выступили на ровное поле перед городом и, рыча наподобие зверей, испуская странные, непонятные возгласы, бросились на ромеев"
(Там же)
Как видим, противники ромеев не высказали ни страха, ни беспомощности и решительно вступили в битву. Но сообщение о неожиданности появления византийского войска под Преславой подтверждается у Скилицы, который добавлял, что местный гарнизон в это время занимался военными учениями. Ну и, конечно, победу византийские историки отдают своим соотечественникам, якобы всё решила атака "бессмертных". Лев Диакон высокомерно поучал читателей:
"Скифы [всегда] сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле"
(Там же)
Чушь, бред и ахинея. Учёный ромей никогда не видел русских воинов в бою и судил о них с чужих слов. На Руси морские походы совершались силами пехоты только потому, что коней в ладьях некуда деть. Летописи содержат достаточно сведений, чтобы убедиться, что на Руси имелась прекрасная конница. Да и как обойтись без конницы, имея в соседях жадных до грабежа кочевников? Русского воина даже хоронили с конём (свидетельство Ибн-Фадлана, курган "Чёрная могила", былина "Михайло Потук").
А Льва Диакона понесло:
"Ромеи преследовали их и беспощадно убивали. Рассказывают, будто во время этого наступления [ромеев] погибло восемь тысяч пятьсот скифов"
(Там же, с. 71)
Опять единственное доказательство - туманное "рассказывают", а наплести можно любой вздор. Но тут брехливого историка разоблачил, сам того не желая, его собрат по перу - Скилица. Он насчитывал всех защитников Преславы "около восьми с половиной тысяч мужей, которые производили военные упражнения" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 124-125, М.,1988). Одни и те же цифры, стало быть, оба историка пользовались одним источником, но действовали несогласованно, вот и получился конфуз. Даже, когда, собрав все силы, ромеи всё же ворвались в Преславу, возле царского дворца их встретили "росы, числом свыше семи тысяч" (Лев Диакон "История", кн. VIII.7, с. 72, М.,1988). Выходит, что в первом сражении русские потери были невелики и атака "бессмертных" лишь позволила ромеям выйти из боя и тем самым избежать разгрома. Если верны утверждения Скилицы, будто бы Цимисхий привёл под Преславу пять тысяч пехотинцев и четыре тысячи всадников, значит, поначалу силы противоборствующих сторон оказались примерно равны, и благодаря этому нападение ромеев на город было успешно отбито. Можно предположить, что гарнизон изначально располагался в укреплениях за городом, а городская крепость составляла центральную ось обороны.
Русский отряд был всего лишь частью гарнизона Преславы, состоявшего преимущественно из болгар. По утверждению Льва Диакона, войскам Цимисхия противостояло "множество мисян, сражавшихся на стороне врагов против ромеев, виновников нападения на них скифов" (там же). Оригинальная логика: болгары воевали на стороне русов против ромеев из-за того, что ромеи натравили на них русов. Мысль такая глубокая, что её и не видно. А почему бы сразу не признать, что далеко не все болгары поддерживали капитулянтскую политику своего правительства? Болгарская знать отказывалась обучать военному делу соотечественников из простонародья, которым оставалось идти в обучение к русским дружинникам. Конечно, эти дружинники были профессионалами, но сложная обстановка в чужой стране и собственная малочисленность ограничивали их возможности. Подготовили столько ополченцев, сколько смогли. Скилица писал, что ромеи убивали своих противников, "а женщин и детей захватывали в плен". Стало быть, противниками он считал, прежде всего, местных жителей.
Болгарский царь Борис II от организации обороны своей столицы самоустранился, и главенство перешло к русскому воеводе. Лев Диакон именовал воеводу - Сфенкел, Скилица - Сфангел или Сфагелл (в рукописях есть разночтения), а как его звали в действительности - один Перун знает. Ну, пусть будет Сфенкел. Так вот, перед Сфенкелом встала очень сложная проблема: первый бой обернулся лишь пробой сил, на следующий день к ромеям "прибыло остальное войско с осадными машинами" (там же, кн. VIII.5, с. 71) и ситуация полностью изменилась. На восьмитысячный отряд теперь наступала тридцатитысячная (как минимум) армия, но главную угрозу представляли боевые машины, противопоставить которым оказалось нечего. При таком огромном перевесе в силах даже бесталанный полководец добьётся успеха. Лев Диакон восторженно вещал:
"... император Иоанн свернул лагерь, расставил фаланги в несокрушимый боевой порядок и с пением победного гимна устремился на стены, намереваясь первым же приступом взять город. Росы же, подбадриваемые своим военачальником Сфенкелом, который был у скифов третьим по достоинству после Сфендослава, их верховного катархонта, оборонялись за зубцами стен и изо всех сил отражали натиск ромеев, бросая сверху дротики, стрелы и камни. Ромеи же стреляли снизу вверх из камнеметных орудий, забрасывали осажденных тучами камней, стрелами и дротиками"
(Там же)
Скилица подхватил: "Император обратился [к варварам], уговаривая их отказаться от противодействия и спастись от совершенного истребления; они не соглашались сойти со стены. Справедливый гнев наполнил ромеев, и они приступили к осаде" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 125, М.,1988). Что характерно, ромеев наполняет "справедливый гнев" только, когда они получают подавляющий перевес в силах, и не раньше. Такая, вот, у них национальная особенность.
Продавив оборону массой своих войск, ромеи ворвались в город и устроили дикую резню, "перебив бесчисленное множество скифов" (Лев Диакон "История", кн. VIII.6, с. 72, М., 1988). Правда, Скилица рассказывал несколько иначе:
"... скифы не заметили, как некоторые из ромеев, беспрепятственно достигнув ворот, открыли их и впустили свое войско"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 125, М., 1988)
Версия Скилицы о ротозействе болгарской стражи у ворот выглядит вероятнее, потому что Лев Диакон вопреки недавнему самовосхвалению вдруг сообщил (видно, вычитал где-то), что защитники города заблаговременно укрылись "в окруженном прочной оградой царском дворце, где хранились сокровища мисян; один из входов они оставили открытым" (Лев Диакон "История", кн. VIII.6, с. 72, М., 1988), так что "бесчисленное множество" убитых ромеями врагов остаются на совести византийского историка.
Ну-ка, ну-ка, что там лопотал Лев Диакон про "секиру тавров" или Скилица про "обильную добычу" русов? Вот они, болгарские сокровища, лежат себе в царском дворце, дожидаются ромейских мародёров. Русы прошли всю Болгарию и не тронули её богатств, зато всё загребли незваные "освободители". Ну и кто из них - варвары?
Сфенкелу как руководителю следовало обратить особое внимание на оборону ворот и то, что случилось, выглядит, как бесспорный просчёт. Но не исключено, что случившееся объясняется элементарной изменой. У городских ворот, по свидетельству Льва Диакона, "был схвачен и приведен к государю вместе с женой и двумя малолетними детьми царь мисян Борис, у которого едва лишь пробивалась рыжая бородка" (там же). Царя Бориса ромеи схватили вне царского дворца, получается, что он сбежал из собственной резиденции, бросив на произвол судьбы и подданных, и государственную казну. Ох, как неслучайно беглый царь оказался возле городских ворот в тот самый момент, как они открылись. Он ещё обладал всей полнотой власти, и люди ему повиновались. Достаточно отдать приказ, и стражники покорно распахнут ворота перед государем. А чтобы его наверняка узнали, Борис предстал перед стражниками в своём царском облачении (по рассказу Скилицы ромеи схватили царя "украшенного знаками царской власти"). И тот факт, что при нём находились жена и дети, без сомнения свидетельствует о намерении горе-правителя бежать из осаждённой столицы до начала штурма, как незадолго до него сбежал Калокир. Непонятно, как он надеялся проскользнуть мимо осаждающих - похоже, что от страха совсем голову потерял. В открывшиеся ворота тут же ввалились толпы ромеев, "которые рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро". Только благодаря трусости и вероломству Бориса II ромейские историки смогли похваляться, что, мол, Преслава взята за два дня (там же, кн. VIII.7, с. 72). Никаких благородных подвигов, всего одно примитивное предательство. Хороший же подарочек сделал царь своим подданным на прощание. Царь-предатель. И кому нужно такое трусливое ничтожество? Но Цимисхий постарался выжать из этого случая максимальную пользу для себя:
"Приняв его, император воздал ему почести, назвал владыкой булгар и заверил, что он явился отомстить за мисян, претерпевших ужасные бедствия от скифов"
(Там же, кн. VIII.6, с. 72)
Ну и врушка этот император - ничего из обещанного он не исполнил, да и не собирался исполнять. Пустая болтовня для саморекламы. Нашёл царёк, кому довериться. После войны Цимисхий сам себе устроил триумф:
"Он вступил в великий храм божественной Премудрости и, воздав благодарственные молитвы, посвятил Богу первую долю добычи - роскошный мисийский венец, а затем последовал в императорский дворец, ввел туда царя мисян Бориса и приказал ему сложить с себя знаки царского достоинства. Они состояли из тиары, отороченной пурпуром, вышитой золотом и жемчугом, а также из багряницы и красных полусапог. Затем он возвел Бориса в сан магистра"
(Там же, кн. IX.12, с. 82-83)
Обобрал и не подавился. Болгарское государство было ликвидировано, а пленный царь увезён в Константинополь. В 977 году Борису удалось вернуться в Болгарию и там его убили. Предателей нигде не любят.
Тем временем, ромеи продолжали благочестивую резню, не встречая сопротивления. Но, достигнув царского дворца, они неожиданно натолкнулись на русов, "числом свыше семи тысяч". Так, судя по численности отряда, тут собрался весь гарнизон за вычетом погибших на стенах ("бесчисленное множество" погибших "скифов" не превышало тысячи человек). Скилица писал про "восемь тысяч храбрейших скифов" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 126, М., 1988) и по его версии потери обороняющихся вообще крохотные. Ну да, "восемь тысяч" - это действительно "свыше семи тысяч". Тогда кого только что убивали и грабили доблестные ромеи? Византийские историки воспевали мародёров, убивавших и грабивших безоружных людей. Великий подвиг. А едва встретили умелых бойцов, как те "убили около полутораста храбрейших воинов" (Лев Диакон "История", кн. VIII.7, с. 72, М., 1988). Лев Диакон всегда преувеличивал успехи ромеев и преуменьшал их потери. Если он написал про полторы сотни убитых, значит, меньше их быть не могло, скорее уж больше. Теперь понятен замысел русов, когда во дворце, разумеется, по приказу Сфенкела, "один из входов они оставили открытым". Западня сработала. И возможно, что подобное избиение даже повторилось несколько раз, именно так можно понять описание событий, приведённое у Льва Диакона:
"... император прискакал во весь опор ко дворцу и приказал своей гвардии всеми силами наступать на врага, но, увидев, что из этого не выйдет ничего хорошего (ведь тавроскифы легко поражали множество воинов, встречая их в узком проходе), он остановил безрассудное устремление ромеев и распорядился со всех сторон бросать во дворец через стены огонь"
(Там же)
Русы занимали не один дворец, а внутренний город, состоящий из комплекса зданий, окружённых каменной стеной. Через эту стену по приказу Цимисхия ромеи и стали бросать огонь. Пожар вынудил русов принять открытый бой. "Император послал против них магистра Варду Склира с надежным отрядом. Окружив скифов фалангой храбрейших воинов, Склир вступил в бой" (там же).
Византийские историки прославляют победу ромеев в этом бою, но, скрипя зубами, вынуждены признать, что Сфенкел со своими людьми все-таки смог вырваться из окружения и уйти к Святославу. Лев Диакон упоминал погибших "мисян" (болгар). Действительно, ополченцам, сражавшимся пешими, было трудно спастись. Но княжеская дружина состояла из тяжёлой конницы, таранным ударом она проломила кольцо окружения. "Надежные" и "храбрейшие" не сдержали русского натиска, а потом они же не осмелились преследовать русов, и сам Цимисхий тоже не осмелился. Через брешь в ромейских рядах могли прорваться и пехотинцы, а затем уйти со Сфенкелом. Как бы ни хвастался Лев Диакон, а только отряд Сфенкела сохранил достаточно бойцов, чтобы устрашить ромеев и отбить у них всякую охоту к продолжению схватки. Это означало провал общего стратегического замысла, потому что Святослав получил известия о наступлении ромеев и возможность подготовиться к обороне. Очевидно, ромеям основательно досталось в этом бою и они совсем не хотели продолжения. Оставалось надеяться, что Святославу не хватит времени на полноценную подготовку к отпору.
"Император Иоанн по обычаю одарил войско" (там же, кн. VIII.8, с. 72). Дипломатично выразился Лев Диакон. Цимисхий попросту отдал на разграбление болгарскую столицу. Не своей же казной тряс благородный василевс, покупая преданность десятков тысяч вооружённых людей. Патриотизм и преданность престолу стоят дорого. А потом, желая потешить собственное тщеславие, Цимисхий переименовал разрушенный и разграбленный город в свою честь и назвал его Иоаннополем (там же, с. 73).
IV
Отпраздновав пасху, Цимисхий повёл своё огромное воинство к крепости Доростолу. По утверждениям византийских историков ромеи на этом пути будто бы взяли ещё Плиску, Динию "и многие другие города" (там же, кн. VIII.8, с. 7), одержав ряд блестящих побед над русами. Но эти россказни следует признать очередным ромейским враньём и вот по какой причине. Пасху в 971 году праздновали 16 апреля (А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", с. 251, М., 1843), то есть византийская армия покинула Преславу 17 апреля, а подошла к Доростолу, согласно данным Скилицы, в день св. Георгия 23 апреля. В пути она провела меньше недели, а такое возможно только при полном отсутствии любых задержек. Не было в Болгарии русских войск, и быть не могло.
Скилица уверял, что во время стояния византийской армии под Доростолом к Цимисхию прибывали послы из болгарских городов с изъявлениями покорности. Среди этих городов могли находиться также Плиска и Диния, которые, как проговорился Лев Диакон, "отвергли власть скифов и переходили на сторону ромеев", а значит, не были захвачены военным путём. Печальное зрелище: болгары униженно ищут себе очередного хозяина, смиренно ожидая в сторонке, кто займёт их землю на этот раз. Не так ли они вели себя во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов, предоставив русским сражаться за их независимость? И не так ли они ведут себя в наши дни?
Под Доростолом, по мнению Льва Диакона, ромеев ожидало "все войско тавроскифов, - около шестидесяти тысяч" (Лев Диакон "История", кн. VIII.9, с. 73, М., 1988). Опять то же самое войско из "шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей", что и в начале балканского похода Святослава. Ромейский историк уже и забыл, что самолично поубивал 20 тысяч русов возле Адрианополя и ещё 8500 их соплеменников в Преславе (этих он дважды поубивал). Но убитые чудесным образом воскресли, чтобы вновь сражаться с ромеями. Чудеса - это по части христианского бога. Только почему он воскрешал язычников? Воистину, неисповедимы пути божьи.
Скилица щедро подарил Святославу триста тридцать тысяч воинов. Откуда их столько соберётся, и как они уместятся в одной крепости, его ничуть не занимало, главное - прославить воинскую доблесть своих предков, а ради этого и соврать не грех. Но и при вранье стоит сохранять хотя бы признаки правдоподобия. Ясно же, что располагай Святослав такими силами, что приписывали ему Скилица или Лев Диакон, то ни Цимисхий, ни любой другой император никогда не осмелились бы на войну с ним. Они и перед меньшими силами капитулировали. Да и крепость не резиновая: в городке, рассчитанном на 1 тысячу населения, не уместятся ни 330 тысяч человек по версии Скилицы, ни 60 тысяч Льва Диакона, ни летописные 10 тысяч. А ещё ромеи утверждали, что Святослав будто бы непонятно зачем держал в Доростоле пленных болгар - 300 по измышлениям Льва Диакона и 20 тысяч у Скилицы (явно испытывавшего пристрастие к большим числам). Бесполезно искать в этих утверждениях хоть какой-то смысл, последователи Тертуллиана откровенно коллекционируют нелепости.
Однако, и Н.М. Карамзин, и С.М. Соловьёв без раздумий следовали за Львом Диаконом даже в мелочах. Они не сомневались, что всё войско Святослава размещалось в Доростоле. Не отклонялись от этой версии и советские историки: "Святослав сделал своим опорным пунктом Доростол (Силистрию) на Дунае" (Б.А. Рыбаков "Киевская Русь и русские княжества XII-XIII веков", с. 381, М., 1982); "Святослав оттягивает все силы из болгарских городов в Доростол" (В.Т. Пашуто "Внешняя политика Древней Руси", с. 71, М., 1968). Но ни один разумный полководец не станет загонять вверенные ему войска в окружение, добровольно лишив себя инициативы. Именно окружение и полная блокада ожидали осаждённую крепость. А ведь Святослав по общему признанию считается выдающимся полководцем, он не стал бы предпринимать заведомо проигрышные действия. Византийские авторы взяли за образец для своих писаний миф о Троянской войне - сходство разительное. Сомнительными источниками обычно руководствуются, желая скрыть подлинную историю.
Но русские летописцы не видели нужды выгораживать ромейские авнтюры. И о действиях своего князя они наверняка были осведомлены куда лучше иноземцев. Местом пребывания Святослава они называли Переяславец и это свидетельство безусловно достовернее ромейских выдумок. Византийские историки настойчиво внушали читателям, будто Святослав обосновался непременно в Доростоле. И хотя надобности в перемене места жительства для русского князя не было никакой, тем самым византийцы сочиняли для себя оправдание своей агрессии. Им было важно разместить резиденцию Святослава вне русской земли, пускай даже в крохотном приграничном городке. Лишь бы зацепиться за Болгарию, а там уже можно обвинять Святослава, что он, мол, первым начал вторжение. Вся суть в том, что присутствие в Болгарии отдельных русских военных отрядов ничего не меняло в международной политической обстановке, но если великий князь пересечёт государственную границу, хотя бы одной ногой, это означало нарушение суверенитета на государственном уровне. Вот по какой причине византийская историография зубами и когтями держалась за Доростол, в противном случае все аргументы ромеев рассыплются в прах.
Святослав в любом сражении всегда сам возглавлял войска. Но во время осады византийцами Доростола гарнизоном сначала руководил Сфенкел, а после его гибели воеводой стал Икмор. Такое было бы невозможно, если бы в то время в крепости пребывал великий князь. Это противоречило и воинским обычаям и нраву Святослава, насколько он известен нам из летописи. После заключения мира Святослав прибыл на встречу с Цимисхием в ладье, что подразумевало наличие водной преграды. Высказывал подобную догадку А.Д. Чертков, но почему-то не решился на ней настаивать, словно испугавшись собственного озарения:
"В переводе Г. Попова сказано (стр. 97): "Святослав переезжал через реку на некоторой Скифской ладье" и проч. Из этих слов можно заключить, что Руссы стояли на другой стороне реки и разделены были ею от войска Цимисхия"
(А.Д. Чертков "Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967-974 годах", с. 206, М., 1843)
Из крепости же князь должен был выехать верхом на коне. Отсюда следует, что ромеи по своему обычаю опять соврали, и Святослава в Доростоле не было. Он руководил военными действиями из-за Дуная, потому что их размах значительно превосходил границы, очерченные византийскими историками, и вовсе не ограничивался столкновениями у стен Доростола.
А много ли воинов могла вместить сама крепость? Этот вопрос исследовал болгарский археолог Г. Г. Атанасов. В середине X века крепость занимала 5 гектаров или 50000 кв. м. Для размещения одного человека требуется 8-10 кв.м. "Исходя из реалий, 7-8 тысяч бойцов - это критический максимум, который мог вместится на территории крепости Дристры". Но это ещё не всё. "Нужно учитывать и тот факт, что в пределах крепости помещались массивные постройки, кафедральный храм, резиденция... нужно было место для хранения продовольствия, оружия". И, вдобавок, оставалось местное население - около 1 тысячи человек.
(Г.Г. Атанасов "О численности русской армии князя Святослава во время его походов в Болгарию и о битве под Дристрой (Доростолом) в 971 г." // "Византийский Временник", т. 72(96), 2013, с. 92)
Численность гарнизона в "7-8 тысяч бойцов" могла быть реальной при условии, что половина воинского состава размещалась за пределами крепости. Это было разумно, потому что, сидя за стенами, невозможно сохранять инициативу, безвольный сиделец полностью зависит от замыслов противника. И это соответствует описанию событий, потому что за все три месяца осады Доростола ромеи ни разу не смогли подойти к стенам крепости, не сумели нанести ей хоть какой-то ущерб. Г.Г. Атанасов ехидно заметил:
"Исходя из этого мы можем себе представить неудобство византийских хронистов и конкретно Льва Диакона при необходимости представить действительное состояние сил во время битвы за Дристр. Действительно для одержимой идеей величия и мирового господства 30-тысячной ромейской армии и флотилии, недавно разгромивших мощь Арабского халифата, ситуация была очень обидной, поскольку они во главе с самим императором месяцами не могли справиться с 8000 русских дружинников <...> Этим и было продиктовано семикратное и даже тридесетикратное завышение численности армии Святослава и сильно преувеличенное число жертв"
(Там же, с. 94)
Противостоял ромеям их старый знакомый по битве за Преславу воевода Сфенкел. И соотношение сил оказалось таким же, но почему-то взять крепость ни за два дня, ни за два месяца у ромеев так и не получилось. Не то, что бы на штурм, даже на толковую осаду их не хватило. Под Преславой выглядели такими крутыми. Как это у Скилицы: "И некий благородный воин... первым устремился по одной из лестниц <...> некоторые из ромеев, беспрепятственно достигнув ворот, открыли их и запустили свое войско" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 125, М., 1988). Ну и кто мешал ромеям повторить свои подвиги? Куда делись "благородные воины"? Лестниц не хватило? Или, может, в Доростоле не нашлось трусливого царька с подлой душонкой, от страха готового на самое гнусное предательство?
И последнее наблюдение: гарнизон Доростола, по крайней мере, наполовину состоял из болгар. К такой мысли приводит сообщение Скилицы о том, что после одного из сражений ромейские мародёры, грабившие убитых "находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев" (там же, с. 130). В войске Святослава женщин совершенно точно не было. Боевые ладьи предназначались для перевозки воинов и припасов, на пути предстояло миновать днепровские пороги, где из-за лишнего груза войско могло застрять надолго. Содержать при войске бесполезных едоков неразумно и опасно - и припасы быстро истощатся, и войско потеряет маневренность. В военные походы отправлялись только подготовленные воины. Другое дело - городское ополчение. Среди болгарского населения Доростола женщины могли составлять даже большую часть, если вспомнить, что в стране полыхала война. Участие женщин в боях могло хоть отчасти скомпенсировать огромный численный перевес ромеев (П. Карышковский "Русско-болгарские отношения во время Балканских войн Святослава" // "Вопросы истории", 1951, ? 8, с. 105; С.Д. Сказкин (ред.) "История Византии", т. II, с. 234, М., 1967; А.Н. Сахаров "Дипломатия Святослава" с. 172, М., 1982).
Лев Диакон при описании одного из сражений рассказывал, что "скифы к концу дня выехали из города верхом - они впервые появились тогда на конях. Они всегда шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели" (Лев Диакон "История", кн. IX.1, с. 75, М., 1988). Сообщение византийского автора о всадниках, "не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев" не могло относиться к дружинникам Святослава, которые всё это прекрасно умели, их сажали на коней в раннем детстве. А вот ополченцы действительно были приучены только к пешему строю, и на обучение их верховой езде уже не осталось времени. Для ромеев без разницы, кто перед ними: подчиняются Святославу - значит, русы.
Ещё на пути к Доростолу передовой отряд византийского войска угодил в засаду. Скорее всего, перебили ромеев болгарские партизаны (если можно использовать такой термин): у Святослава имелось не так много воинов, чтобы отвлекать их на второстепенные стычки, и, кроме того, местным жителям, хорошо знавшим свой край, не в пример удобнее устраивать засады. Как обозлился Цимисхий: "Увидев их трупы, разбросанные вдоль дороги, император отпустил поводья и остановил коня. Гибель соотечественников привела его в негодование..." (Лев Диакон "История", кн. VIII.9, с. 73, М., 1988). Ну и лицемерие: когда ромеи убивают безоружных людей, то это благородно, а вот едва начнут в ответ убивать их самих, то это уже злодеяние. Самомнение ромеев зашкаливало.
"Телохранители [Иоанна] тщательно обыскали окрестные леса и кустарники, схватили этих разбойников и связанными привели к императору. Он тот час же приказал их умертвить, и [телохранители], без промедления обнажив мечи, изрубили всех их до одного на куски"
(Там же)
Будь перед ромеями настоящий воинский отряд, Цимисхий ни за что не отправил бы в бой своих телохранителей, потому что тогда он гарантированно лишался их. Не годились телохранители для боя - это дело армии. Да и не было никакого боя, телохранители, рассыпавшись по окрестностям, пригнали к императору первых же людей, каких удалось обнаружить. Так себя вести можно только при полном отсутствии любой опасности. Телохранители захватили болгарских селян, совершенно непричастных к нападению на ромейскую армию. Цимисхий вовсе не обманывался относительно пленников, потому и не стал их допрашивать - ему нечего было выяснять. В бессильной злобе он отыгрался на беззащитных людях.
Теперь можно сделать вывод: ответный ход Святослава на вторжение византийцев оказался неожиданным и даже изящным. Доростол вовсе не был для русского князя "опорным пунктом" (таковым всегда оставался Переяславец), приграничный городок служил передовым укреплением, выдвинутым на территорию Болгарии. Святослав не пустил ромеев на свою землю, а заставил стучаться лбом в каменную стену. Обойти Доростол ромеи никак не могли, тогда оставшийся в тылу гарнизон крепости моментально перерезал бы их коммуникации с неизбежным поражением и гибелью византийской армии. Ну это Цимисхий ещё мог бы пережить, а вот потерю головы - вряд ли. В бесплодных атаках перемалывалась главные силы ромеев, а Святослав приберегал дружину для решающего удара. Как ни хвалились ромеи своим военным искусством, но Святослав его давно изучил. Он заранее просчитал действия византийской армии и приготовил на её пути ловушку, а Цимисхий туда попался.
V
Первое сражение произошло 23 апреля, как только армия Цимисхия подошла к Доростолу:
"... скифы <...> разбили лагерь в двенадцати милях от Доростола, где с ожесточением и мужеством ожидали приближения императора.
Ромеи же, гордясь недавними победами, ожидали сражения, которое должно было решить все"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 127, М., 1988)
Сказано напыщенно, только похвальба всё равно пропала впустую. Ведь автор знал, что для ромеев сражение ничего не решило. Но сказанное позволяет понять русскую оборонительную тактику, которая требовала не отсиживаться за стенами, а противодействовать неприятелю активно и решительно, разрушая, тем самым, его замыслы.
"Тавроскифы плотно сомкнули щиты и копья, придав своим рядам вид стены, и ожидали противника на поле битвы. Император выстроил против них ромеев, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади, и, приказав им безостановочно стрелять, повел фалангу в бой "
(Лев Диакон "История", кн. VIII.9, с. 73, М., 1988)
Из описания следует, что в качестве боевого построения на Руси использовалась настоящая фаланга. Стена щитов доказала свою эффективность против самых разных противников от подвижных степняков до западноевропейских латников.
"... росы, которыми руководило их врожденное зверство и бешенство, в яростном порыве устремлялись, ревя как одержимые, на ромеев, а ромеи наступали, используя свой опыт и военное искусство"
(Там же, кн. VIII.10, с. 74)
Отсюда можно заключить, что русы перед схваткой не оставались неподвижными, ожидая нападения, а сами в сомкнутом строю бегом атаковали неприятеля, стремясь с разгона нанести удар копьями. Подобная тактика была возможна лишь при чётком взаимодействии отрядов и тщательной подготовке воинов. Так что, русское военное искусство ничуть не уступало византийскому. А то, что перепуганные ромеи принимали за рёв, на самом деле являлось боевым кличем, по словам Скилицы, "приободрившись, скифы снова кинулись с военным кличем назад на ромеев" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 127, М., 1988). Только русы кричали в бою не "ура!", как сейчас, а "русь!" (А. Карпозилос "Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя" - "Византийский временник", т. 49, с. 117).
"Завязалась жаркая схватка, и не раз менялось течение битвы (говорят, будто двенадцать раз приобретала борьба новый оборот)" (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 127, М., 1988). Цимисхий неторопливо следовал позади своего воинства на безопасном расстоянии, время от времени воинственно "потрясая копьем" (там же). Ну вот зачем размахивать оружием, если не собираешься сражаться? Когда и в какие времена можно было вдохновить войска низкопробной клоунадой?
Лев Диакон опять с маниакальным упрямством протаскивает свою характеристику русского народа, как "сражающегося в пешем строю и вовсе не умеющего ездить верхом". Он это делает постоянно и чаще всего не к месту. Похоже, что в Византии всё-таки существовало и другое мнение, в противовес которому учёный ромей навязывает читателям свою точку зрения, а недостаток аргументов восполняет постоянным и нудным повторением. Оболгать другой народ для ромеев было в порядке вещей. Во что, к примеру, Никифор Фока заявил Лиутпранду Кремонскому: "Воины твоего государя не умеют ездить верхом, пехота не умеет сражаться <...> На море у твоего государя ничтожное количество судов" (Лиутпранд Кремонский "Антаподосис; Книга об Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь", с. 129, М., 2006). И в эту пьяную ругань мы тоже должны верить?
Победу в сражении ромеи приписали себе, потом они "запели победные гимны и прославляли императора". Попробовали бы они его не прославлять. А на каком основании? Русы покинули место боя, так и ромеи его тоже покинули. Кто это сделал раньше уже не выяснить, но всё же русы смогли спокойно вернуться в город и ромеи их не преследовали, не пытались ворваться в городские ворота, а тихонько отошли в противоположном направлении. Такая робость как-то не вяжется с победным исходом сражения. А заявление Льва Диакона о русах: "... они потеряли в этом бою многих своих", - это набор пустых, бесполезных слов. У Скилицы хвастовства ещё больше. Рассказывая о любом сражении, ромеи уверяют, что противники непременно понесли огромные потери, но верить хвастливым байкам не приходится.
Если бы русский отряд потерпел поражение, то не был бы способен заново решительно схватиться с ромеями. А он выходил на битву снова и снова, и порой ромеям самим приходилось тяжело. Значит, русский отряд сохранял боеспособность и никакого перевеса ромеи не получили.
Если бы русский отряд нёс такие потери, как уверяли ромеи, его наличных сил не могло хватить на три месяца осады, они быстро бы истощились. Но такого не произошло, до конца осады русы заставляли ромеев держаться на почтительном расстоянии от Доростола.
О том, каков был реальный исход сражения, свидетельствуют дальнейшие действия ромеев. Они не решились штурмовать или блокировать город, они принялись сооружать укреплённый лагерь:
"Как только рассвело, император стал укреплять лагерь мощным валом, действуя так. Неподалеку от Дористола возвышается посреди равнины небольшой холм. Разместив войско на этом холме, [Иоанн] приказал рыть вокруг него ров, а землю выносить на прилегающую к лагерю сторону, чтобы получилась высокая насыпь. Затем [он приказал] воткнуть на вершине [насыпи] копья и повесить на них соединенные между собою щиты. Таким образом, лагерь был огражден рвом и валом, и враги никак не могли проникнуть внутрь - устремившись ко рву, они бы остановились"
(Лев Диакон "История", кн. IX.1, с. 75, М., 1988)
Как только ромеи отведали силу русского оружия, с них тут же слетела спесь. Они поняли, что встретились с противником, способным не только обороняться, но и решительно атаковать. От побеждённых ни к чему прятаться за укреплениями, нынешний же противник был непобеждён и опасен. Ромеи попытались атаковать и получили отпор, так что им только и осталось, что сидеть за земляным валом и петь гимны.
На следующий день 24 апреля Цимисхий расхрабрился настолько, что направил своё войско к городской стене. Чего он этим добивался, Лев Диакон не объяснил (сам не знал), но если василевс хотел уменьшить численность вверенного ему войска, так русы ему в этом помогли:
"Показываясь из-за башен, скифы метали на ромейскую фалангу стрелы, камни и все, что можно было выпустить из метательных орудий. [Ромеи] же защищались от скифов, стреляя снизу из луков и пращей"
(Там же)
Оказывается, в распоряжении русов имелись катапульты. А Цимисхий и не догадывался. Возможно, боевые машины раньше принадлежали городскому ополчению, но и русам ничего не мешало их изготовить. В любом случае ромеям пришлось кисло, в ответ на обстрел из катапульт они могли только стрелять "снизу из луков и пращей". Неудивительно, что все ромеи моментально почувствовали нестерпимый голод и разом вспомнили про обед. Видно, их желудки и кишечники внезапно избавились от содержимого. Доблестные ромеи дружно развернулись и на полной скорости ломанулись к себе в лагерь. Никакого отступления, такая беготня называется - передислокация. Разве можно воевать на пустой желудок? Вот вам и ещё одна национальная особенность ромеев: любая опасность вызывала у них сильное чувство голода и настоятельную потребность его утолить. Это у них от нервов.
В тот же день (если верить Льву Диакону) или через несколько дней (по версии Скилицы) русы атаковали ромеев в конном строю:
"... скифы к концу дня выехали из города верхом - они впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели"
(Там же)
"В один из дней, когда ромеи рассеялись в вечернее время для принятия пищи, конные и пешие варвары, разделившись на две части, устремились из двух ворот города - из восточных, которые было приказано охранять стратопедарху Петру с фракийским и македонским войском, и из западных, к которым был приставлен сторожить Варда Склир с воинами Востока. Вышли они, выстроившись в боевой порядок, и тогда в первый раз появились верхом на лошадях, в предшествующих же сражениях бились пешими"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 127-128, М., 1988)
Причину, по которой русы на этот раз предпочли конную атаку, назвал Скилица: "... ромеи рассеялись в вечернее время для принятия пищи". Такой удобный момент не следовало упускать - внезапная атака позволяла нанести противнику серьёзный ущерб, а для быстроты пришлось использовать лошадей (возможно, даже не боевых, а какие нашлись). Высокомерное замечание Льва Диакона вызвало критику военного историка Е.А. Разина:
"Если руссы не могли сражаться в конном строю, то тогда непонятно, почему Цимисхий - опытный военачальник не воспользовался беспомощностью руссов и не атаковал их. Воины, которые питались на походе кониной и спали на попонах, положив под голову седла, такие воины умели не только сидеть на лошади, но и сражаться в конном строю. Итак, Цимисхий не решился атаковать дружину Святослава, и она вернулась в Доростол"
(Е.А. Разин "История военного искусства", т. II, с. 89, С.-Петербург, 1994)
Ромеи опять объявили себя победителями, но вообще-то произошедшее не было настоящим сражением - Сфенкел устроил вылазку ограниченными силами с целью нанести быстрый удар и так же быстро вернуться. Трудно сказать, насколько она оказалась успешна, поскольку ромеи всегда скрывали свои потери. Но в этом случае ромеям хвалится совершенно нечем: они проморгали вылазку, хотя обязаны были следить за городскими воротами, они не смогли перехватить сравнительно небольшой отряд (лошадей в городке наверняка было мало) и позволили нападавшим благополучно вернуться к своим. С какой стороны ни посмотреть - полный конфуз. Особенно для василевса, подчинённые которого проявили непозволительную беспечность. Фантазии Скилицы пропустим ввиду их абсолютной неправдоподобности.
Но тут подоспело и радостное известие: на реке, наконец-то, показался византийский флот ("огненосные триеры и продовольственные суда"). Цимисхий его когда отправил на Дунай? Ещё до начала своего похода. Ну и где же носило моряков всё это время? Не торопились они на войну. Лев Диакон, конечно, позубоскалил, что скифы "быстро собрали свои челны и подвели их к городской стене в том месте, где протекающий Истр огибает одну из сторон Дористола" (Лев Диакон "История", кн. IX.2, с. 76, М., 1988). Вот, дескать, как боялись. Вполне разумная предосторожность, только ведь и подошедший флот, в свою очередь, не проявил рвения и не атаковал русские ладьи. Понятно почему: их ожидал жестокий обстрел из камнемётов со стен крепости, а там и на абордаж могли взять. Расположиться в отдалении представлялось безопаснее, только блокада крепости в таком случае превращалась в фикцию.
Цимисхий и сам не решался приблизиться к Доростолу. Скилица оправдывал его так: "... осаду он не начинал, опасаясь, что росы удалятся на кораблях по реке, никем не охраняемой". Появился флот, но храбрости Цимисхию это не добавило. О штурме он и не помышлял. Если бы русы действительно удалились по реке, то и мечтать больше не о чем, но такого подарка василевс не получил. Как раз наоборот, теперь ромеям пришлось обороняться:
"На следующий день тавроскифы вышли из города и построились на равнине, защищенные кольчугами и доходившими до самых ног щитами. Вышли из лагеря и ромеи, также надежно прикрытые доспехами. Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит"
(Там же)
"Когда наступил вечер, все ворота города открылись, и росы, будучи в большем, нежели прежде, числе, напали на ромеев, которые не ожидали этого ввиду приближения ночи. И казалось, что вначале они имели перевес..."
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 128, М., 1988)
Лев Диакон выписал чьи-то воспоминания о том, как были вооружены русы. Выписка краткая, но даёт понять, что русское вооружение предназначалось для борьбы с тяжеловооружённым и малоподвижным противником - с теми же ромеями. Длинные щиты позволяли выдержать таранный удар византийских катафрактов, когда же началась череда войн со степняками, такие щиты оказались слишком тяжёлыми и вышли из употребления. Сообщение Скилицы о том, что русы неожиданно для ромеев атаковали их вечером, даёт представление о тактике Сфенкела, пытавшегося внезапными действиями скомпенсировать численный перевес противника. Осаждённые, игнорируя византийскую военную науку, не пожелали пугливо прятаться за стенами, а сами свирепо обрушились на осаждавших. И ромеям пришлось тяжко. Неизвестно, как бы закончилось сражение, если бы не гибель Сфенкела, "доблестного, огромного ростом мужа, отважно сражавшегося в этом бою" (Лев Диакон "История", кн. IX.2, с. 76, М., 1988). Как погиб Сфенкел, ни Лев Диакон, ни Скилица достоверно не знали, но ясно, что русский воевода сам возглавлял атаку, это Цимисхий предпочитал не рисковать своей особой и отсиживаться в тылу, передав руководство подчинённым. Не численное превосходство, не храбрость, не искусство полководцев, а слепой случай помог ромеям выстоять. Нет в том ни славы, ни чести.
Потеряв вождя, русы не дрогнули и продолжали сражаться, но действовать согласованно они уже не могли. Впрочем, и ромеи, только что избежавшие вполне реального разгрома, с трудом приходили в себя. Скилица писал: "... когда был убит геройски сражавшийся Сфангел, эта потеря связала и ослабила их натиск. Тем не менее в течение всей ночи и на следующий день до самого полудня они продолжали сильное сопротивление..." (Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 128, М., 1988). Потом, правда, Скилица в очередной раз принялся повторять старую байку про бегство и истребление русов, но его хвастливым заявлениям противоречат два сообщения Льва Диакона: "... тавроскифы стали шаг за шагом отступать с равнины..." и "Еще продолжались, таким образом, бои, и исход событий оставался неопределенным" (Лев Диакон "История", кн. IX.2-3, с. 76, М., 1988). Русы отошли в полном боевом порядке, не допустив серьёзных потерь, а ромеи и на этот раз не добились никакого успеха. Они даже не помешали русам выкопать ров вокруг города (Скилица, Кедрин, Зонара). Хотя болгарский археолог Г.Г. Атанасов высказал мнение, что русы не стали копать новый ров, а расчистили старый (Г.Г. Атанасов "О численности русской армии князя Святослава во время его походов в Болгарию и о битве под Дристрой (Доростолом) в 971 г." // "Византийский временник", т.72(96), 2013, с. 95). Даже если и так, строительные работы не встретили никакого противодействия со стороны ромеев.
Боевой дух византийской армии упал до ниже некуда, неоднократно битые вояки вовсе не горели желанием подставлять свои шеи под русский меч. Цимисхию приходилось униженно задабривать собственных подданных, он "созвал ромеев в лагерь и, увеселяя их подарками и пирами, побуждал храбро сражаться в [предстоящих] битвах" (Лев Диакон "История", кн. IX.2, с. 76, М., 1988). Вот русских воинов не требовалось ни ободрять, ни подкупать, их боевой дух и без того оставался высоким.
Ещё об одной русской вылазке рассказал Скилица. Однажды ночью (28 июня), когда лил сильный дождь с молниями и градом (автору для тайной операции нужна соответствующая обстановка), две тысячи русов (!) отправились на своих ладьях за продовольствием. Кто их сосчитал - неизвестно, автор об этом скромно умалчивает, но думается, что для продотряда так много людей совершенно не требовалось. Перепуганные ромеи ради самооправдания многократно завышали численность противников. Руководителем экспедиции Скилица назвал Святослава, что следует признать вздором. Не княжеское дело добывать пропитание, да и не было князя в Доростоле. После гибели Сфенкела гарнизон возглавил Икмор, но и воеводе не подобало опускаться до черновой работы. Скорее всего, руководство он поручил какому-нибудь сотнику, может даже из болгар, потому как болгары лучше знали округу и с местным населением им проще договориться.
Скилица рассказал об одной такой вылазке, но событий, связанных с Доростолом, накопилось множество и только некоторые из них описаны историками. И эта продовольственная экспедиция могла так и остаться неизвестной, если бы не её итог, навеки покрывший позором ромейское оружие. Начнём с того, что византийский флот, которому полагалось блокировать крепость, находился неизвестно где. Русские ладьи свободно передвигались и вверх, и вниз по реке. Ромейские моряки предпочитали не строить из себя героев и остаться в живых. Поначалу Цимисхий ни о чём не догадывался, пока в ночной экспедиции русы решили не ограничиваться сбором продовольствия, а заодно ещё и ромеев погонять:
"Во время обратного плавания они увидели на берегу реки многих обозных слуг, которые поили и пасли лошадей либо пришли за дровами. Сойдя со своих судов и пройдя бесшумно через лес, [варвары] неожиданно напали на них, многих перебили, а прочих принудили рассеяться по соседним зарослям. Усевшись снова в ладьи, они с попутным ветром понеслись к Доростолу. Великий гнев охватил императора, когда он узнал об этом, и он сурово обвинял начальников флота за то, что они не знали об отплытии варваров из Доростола; он угрожал им даже смертью, если нечто подобное повторится еще раз, и после того оба берега реки тщательно охранялись. Целых шестьдесят пять дней вел император осаду, и так как ежедневно происходившие стычки были бесплодны, он решил попытаться взять город блокадой и голодом. Ввиду этого он велел перекопать рвами все дороги, везде была поставлена стража, и никто не мог в поисках продовольствия выйти из города; [сам же император] стал выжидать"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 128-129, М., 1988)
Ливень с молниями и градом придётся вычеркнуть, его никак не совместить с поведением ромеев, спокойно поивших лошадей и собиравших дрова. Со своей беспечностью они просто напросились на взбучку. И чего разбушевался Цимисхий? Сам распустил подчинённых, сам допустил бардак в армии, так сам и должен отвечать за последствия.
Скилица проговорился о причине отказа Цимисхия от активных действий: "... ежедневно происходившие стычки были бесплодны". Вот вам и признание - бодрые репортажи византийских историков далеки от реальности. Победными реляциями они прикрывали полное отсутствие каких-либо успехов. Страницы исторических сочинений заполнялись пересказом пьяной болтовни, даже отдалённо не походившей на правду, но при этом маскировавшей провальные результаты всех усилий. Назывались имена фальшивых героев с придуманными подвигами, но про отдельных героев вспоминают, желая скрасить впечатление от общей неудачи. Для читателей рисовалась лубочная картинка, прикрывавшая безрадостную ситуацию. Ведь хвастаться могли только выжившие в бою, прочие помалкивали. Железной воле Святослава божественный василевс мог противопоставить только численный перевес своей армии, да и тот постоянно уменьшался. Если в начале осады ромеи пытались атаковать, то после ряда сражений они оказались защищающейся стороной, перевес в сражениях неуклонно смещался на сторону русов. Положение ромеев становилось всё тяжелее, несмотря на то, что к армии Цимисхия постоянно подходили подкрепления, а Святослав оказался лишён такой возможности:
"Одноплеменники были далеко, соседние народы из числа варварских, боясь ромеев, отказывали им в поддержке; у них не хватало продовольствия, а подвезти его было невозможно, поскольку ромейский флот тщательно охранял берега реки. К ромеям же каждый день притекали, как из неисчерпаемого источника, всевозможные блага и постоянно присоединялись конные и пешие силы"
(Там же, с. 130)
Можно представить, какими огромными были потери у ромеев, их победоносная армия таяла как свечка. План Святослава работал, а Цимисхий в качестве полководца показал свою полную несостоятельность. Не удивительно, что он "стал выжидать", надеясь на перемены к лучшему. На свои более чем скромные таланты он уже не надеялся. Зато не стали выжидать русские воины.
Очередная вылазка оказалась нацеленной на византийские боевые машины. Урон от них сильно преувеличен Львом Диаконом. Ну не могло "каждый день от ударов камней" погибать "множество скифов", этого множества во всей крепости не собрать. Но неприятности осаждённым камнемёты, безусловно, доставляли, так что их следовало сжечь. Вылазку ромеи благополучно проворонили. Впрочем, такое с ними случилось не в первый раз и даже не во второй.
"Выделив самых отважных воинов, имевших тяжелое вооружение, и смешав их с легковооруженными, [скифы] посылают их против указанного орудия, чтобы они постарались его уничтожить"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 129, М., 1988)
Драконовские меры Цимисхия отнюдь не вразумили ромеев и не подняли дисциплину на должную высоту. Армия продолжала разлагаться, разболтанные вояки забывали о своих обязанностях. Да и как армии не разлагаться, если в кутежах и безобразиях командиры первые подавали пример своим подчинённым? Войска на этом участке возглавлял "родственник государя, магистр Иоанн Куркуас". Почтенный магистр не утруждал себя военными заботами, безмятежно предаваясь пьянству. В результате, когда начался бой, "у него сильно болела голова" и "его клонило ко сну от вина". Видимо, по указанной причине Куркуас не стал разобраться в ситуации. Увидев, что русы крушат боевые машины, он зачем-то "вскочил на коня и в сопровождении избранных воинов бросился к ним навстречу". Может быть рассчитывал, что вид пьяного магистра устрашит язычников, но что-то пошло не так. "Избранные воины" то ли потерялись по дороге, то ли сами потеряли окосевшего командира, а разогнавшийся Куркуас, свалившись с коня, оказался лежащим на земле в окружении врагов, которые и не думали устрашаться.
"Скифы увидели великолепное вооружение, прекрасно отделанные бляхи на конской сбруе и другие украшения - они были покрыты немалым слоем золота - и подумали, что это сам император. Тесно окружив [магистра], они зверским образом изрубили его вместе с доспехами своими мечами и секирами, насадили голову на копье, водрузили ее на башне и стали потешаться над ромеями [крича], что они закололи их императора, как жертвенное животное"
(Лев Диакон "История", кн. IX.5, с. 77-78, М., 1988)
Вот вам наглядный пример вреда от пьянства. Вряд ли русы долго заблуждались насчёт личности убитого. Простые воины ещё могли ошибаться, но не воеводы. И всё же потеря для ромеев чувствительная, а главное - позорная.
"Ободренные такой победой, росы вышли на следующий день из города и построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу"
(Там же, кн. IX.6, с. 78)
"Наступил июль месяц, и в двадцатый его день росы в большом числе вышли из города, напали на ромеев и стали сражаться"
(Иоанн Скилица "О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия" // Лев Диакон "История", с. 129, М., 1988)
По сведениям Скилицы сражение произошло 20 июля - уже на исходе был третий месяц осады. Всё-таки временные пропуски у византийских историков слишком велики, видимо, из-за фрагментарности доступных им исторических источников. Или же освещались только те события, где ромеи выглядели поприличнее.