Дорофеева Ольга Викторовна : другие произведения.

Подходящая партия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если предположить, что в истории XIX века кое-что сложилось бы не так, как было на самом деле, тогда эта история могла бы произойти более ста лет назад, в тихой деревушке неподалеку от Биаррица. Размеренная жизнь супружеской четы Урье под угрозой - и все из-за приезда пожилой родственницы, обеспокоенной предстоящим замужеством любимой внучки. В происходящие события волей-неволей втягивается вся деревня, и именно глазами ее обитателей мы видим все то, что случилось дальше. Вернее, могло бы случиться, если бы эта история была правдой....но приходится признать, что исторически достоверно в ней только заключительное предложение :)
  На полпути между Биаррицем и Аркашоном, на берегу озера, в названии которого причудливо смешались французские и баскские слова, приютился маленький городок. Широкая полоса посаженной полвека назад сосновой рощи отделяла его от волн Бискайского залива, надежно защищая от наползающих дюн, долгое время считавших себя единственными хозяевами побережья.
  Привлеченные целебным воздухом, в котором соленые ветры Атлантики смешивались с терпким ароматом хвои, в эти места потянулись состоятельные люди, желающие поправить здоровье, не утомляя себя шумной жизнью модных курортов.
  Жители рыбацкой деревни по ту сторону рощи со сдержанным любопытством наблюдали, как рядом с хижинами старожилов предприимчивые дельцы из Мон-де-Марсана и Дакса выстроили с полсотни аккуратных домиков, которые тут же с большим успехом принялись сдавать приезжим. Новые жители городка были степенными зажиточными людьми, накопившими достаточно денег, чтобы провести оставшиеся годы в покое и комфорте. Они перебрались сюда из Бордо, Аркашона, Байонны, из разросшегося и ставшего ужасно шумным и слишком русским Биаррица. А одна пожилая пара была, говорят, из самого Парижа. Встречались среди жителей и иностранцы, но среди других новоселов они быстро становились почти своими. Разумеется, если вели себя подобающе.
  А не так, как молодой испанский художник, который писал свои картины здесь целое лето. Он бы, возможно, приехал и в следующий раз, если бы не его заигрывания с дочкой старого Симона из рыбацкой деревни. За свои непристойные намерения живописец был крепко побит ее женихом и больше в эти места не показывался.
  Некоторые дома распахивали свои ставни только в теплые летние месяцы, но большинство жильцов обосновались здесь прочно и жили круглый год. Они взялись разводить в палисадниках цветы, названия которых рыбакам были неизвестны, стали заказывать в лавочке у папаши Роше такие товары, о которых раньше никто в этих местах и не слышал, а, главное, регулярно покупать рыбу у местных жителей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что новые обитатели и старожилы этих мест были вполне довольны друг другом.
  Городок жил тихой размеренной жизнью, и новости доходили сюда не слишком быстро. И именно поэтому любое событие становилось здесь Событием с большой буквы. И главным вестником новостей и перемен был местный почтальон Жак. Он осознавал серьезность возложенных на него обязанностей, и поэтому никуда и никогда не торопился. За что и заслужил у местных жителей прозвище Улитка.
  Но при всей своей важности, Жак не упускал случая воспользоваться преимуществами, которые могла дать столь серьезная государственная должность. К примеру, он никогда не отказывался от стаканчика доброго вина, который ему подносили в благодарность за долгожданное письмо или вовремя доставленную посылку. Поэтому к вечеру почтальон, бывало, еле стоял на ногах.
  В это сентябрьское утро 1893 года он направлялся к домику господина Теодора Урье, и от души надеялся, что дело придется иметь не с хозяином, а с его женой.. Жак Улитка несколько побаивался господина Урье. В этом немногословном пожилом господине, на взгляд почтальона, было слишком много спеси. А если начистоту, то уж немецкой крови в нем точно было больше, чем французской, несмотря на его фамилию и хорошие манеры.
  Но эти мысли Жак Улитка держал при себе, лишь изредка поминая недобрым словом мерзавцев - пруссаков, оттяпавших Эльзас и Лотарингию. В те далекие времена Жак Улитка был совсем мал и о войне знал только по рассказам старших. Но нелюбовь его к Пруссии была вполне обоснованна - его отец сложил голову где-то под Вионвилем, и мать осталась вдовой. Да так замуж и не вышла, хотя к ней и подбивал клинья закадычный приятель покойного мужа Гастон Роше, который домой-таки вернулся. Вот только без ноги.
  Он завел магазинчик, стал хлопотать за прилавком, так ловко управляясь с делами, несмотря на свою скрипучую деревянную ногу, что со временем сколотил приличный капитал. А с приездом новых жителей торговля его и вовсе пошла в гору.
  К большому удивлению Жака Улитки, папаша Роше частенько сиживал в саду господина Урье, попивая вместе с хозяином местное винцо. Их приятельство возникло не на пустом месте - им обоим было за семьдесят, оба воевали, и оба вернулись с войны инвалидами. Но тут папаше Роше повезло больше - ему оторвало только левую ногу, да и ту до колена. А у Теодора Урье правой не было вовсе, а левая, хоть и осталась, но была совсем плоха. Так что почти все время господин Урье проводил в инвалидном кресле на колесах.
  Мадам Урье встретила Жака Улитку на пороге дома. Судя по тому, что она была в шляпке и перчатках - она явно куда-то собралась. Она взяла из рук Жака газеты и несколько писем и приветливо ему улыбнулась. И почтальон не смог сдержать ответной улыбки - мадам Урье ему всегда нравилась. Она была гораздо моложе мужа, лет что-то около пятидесяти, и, несмотря на располневшую фигуру и седые прядки в темных вьющихся волосах, сохранила изящество и шарм. "А какой красавицей она, наверное, была в молодости!" - думал Жак при каждой встрече.
  Мадам Урье рассеянно перебрала несколько конвертов, и, вглядевшись в надпись на одном из них, вдруг побледнела. Эта перемена была столь сильной, что Жак и сам испугался. Что он сделал? Должно быть, перепутал письма или принес плохое известие... А тут еще мадам Урье громко крикнула:
  - Дорогой, где ты?
  И тут же послышался скрип колес и на пороге домика показался господин Урье в своем кресле - как всегда аккуратно одетый, небольшая окладистая борода тщательно расчесана, колени прикрыты пледом, а в голубых глазах навыкате - раздражение...
  - Что случилось? - спросил он жену.
  - Тебе письмо! - ответила мадам Урье. И голос её задрожал, а в глазах блеснули слезы. (Или так Жаку только показалось?) - Письмо от кузины Дрины.
  Выражение, с которым господин Урье взял письмо в руки, Жаку решительно не понравилось. Он понял, что здесь ему сегодня точно не нальют.
  Вечером того же дня в кабачке "Хитрая устрица" все обсуждали три вопроса: предстоящие выборы; правда ли, что в Париже танцовщицы пляшут в чем мать родила; и письмо, которое получил Теодор Урье.
  И так как тема выборов всем уже давно надоела, а до Парижа было далеко, то все сосредоточились на последней новости. И в конце концов пришли к выводу, что это неспроста - видать, у старика Теодора когда-нибудь да были с этой кузиной шуры-муры, иначе с чего бы это его очаровательной жене так расстраиваться?
  Мадам Урье очень любила своего мужа, несмотря на его преклонные годы, сложный характер и увечья. Ах, как он красиво ухаживал за ней когда-то... Он был так трогателен, романтичен и пылок - чего, по правде говоря, она не ожидала от сорокалетнего мужчины - что устоять было невозможно! И сейчас, прожив с ним почти три десятка лет, и вырастив троих детей, она любила его так же, как и в первые годы их совместной жизни. Нет, пожалуй, сильнее! После всего того, что ей пришлось пережить - после смерти двоих малышей, после встреч и разлук, после того, как он отправился на войну, и она каждую минуту молила Бога, чтобы он сохранил ее любимому жизнь, после страшного ранения, когда, казалось, нет никакой надежды на спасение, она любила его сильнее, гораздо сильнее чем вначале!
  Она никогда никому бы не призналась, но жизнь в маленьком городке нравилась ей гораздо больше, чем та, которой они жили раньше... Покой - вот главная награда, она это поняла давно. В ее прошлой жизни было много хорошего и плохого, но вот чего там совершенно не было - это покоя. Она вечно тревожилась - за мужа, за детей, за себя... И вот теперь, наконец-то, Бог сжалился над ней! Здесь, на берегу маленького озера, среди смолистых сосен неторопливо текли дни, складываясь в месяцы и годы. Весь мир был где-то далеко, за песчаными дюнами, и там бы ему и оставаться!
  Иногда, конечно, отголоски прежней жизни доносились до них со страниц газет, из обрывков разговоров, из редких писем от детей. Но покоя ничто не нарушало. До сегодняшнего дня. И все из-за этого письма!
  Она не задала мужу ни одного вопроса - совсем как раньше. Если захочет сказать, скажет сам. Но он о письме так и не заговорил.
  За ужином мадам Урье не могла заставить себя съесть ни кусочка. Муж, по обыкновению, ел мало, а после ужина, закурив сигару, произнес:
  - Она хочет нас навестить.
  Мадам Урье сидела, опустив глаза, и молчала. Да и что она могла сказать?
  Господин Урье вздохнул и сказал как можно более ласково:
  - Ну, если хочешь, я сейчас же ей напишу, чтобы она не приезжала...
  Жена по-прежнему не проронила ни слова.
  Тогда он подкатил свое кресло к ее стулу, и, накрыв ее запястье своей ладонью, заверил:
  - Милая моя, все будет хорошо, вот увидишь!
  Его пальцы скользнули вверх по ее руке, задержались на округлом плече и прикоснулись к гладкой коже щеки.
  - Какая же ты у меня красавица! - сказал он и привлек ее к себе. Она не смогла больше сдерживаться и заплакала. Он принялся утешать ее, шептал ласковые слова, целовал в заплаканные глаза, гладил по голове... Наконец, она несколько успокоилась.
  - Почитай-ка мне, душенька, что там пишут... - господин Урье протянул ей сегодняшние газеты. - Люблю слушать как ты читаешь!
  Она без особого интереса принялась за чтение, но с каждой минутой ее голос становился все спокойнее, а дыхание ровнее. Новости сменялись новостями, шуршали газетные страницы... Как вдруг на фразе "в наш прекрасный Биарриц, эту жемчужину Серебряного берега, прибывает королева Виктория" ее голос сорвался, и слезы полились с новой силой. Вечер был испорчен окончательно.
  Наступила ночь. Во всех домах погасли огни, городок спал. В полной тишине, нарушаемой лишь отдаленным шумом волн, господин Урье сидел у открытого окна в сад и курил. Ему не спалось, и в голову лезла все больше какая-то чепуха. Вспоминалось детство, скрип снега в морозный день, деревянные солдатики, которые через мгновение превращались в солдат настоящих, марширующих под палящим солнцем... Мелькали красные фески, и пахлава на блюде выплывала откуда-то из прохладного мрака, и тут же возникали в памяти туманные лондонские улочки, и кузина Дрина - такая, какой он увидел ее много лет назад, во время своего приезда в Лондон - маленькая, кругленькая и серьезная.
  Да, было о чем подумать...
  Следующим утром, ближе к полудню, перед домиком супругов Урье остановился наемный экипаж. Из него, тяжело опираясь на мускулистую руку вышколенного слуги, выбралась старушка в траурном вдовьем наряде. К груди она прижимала испуганного померанцевого шпица.
  Она внимательно осмотрела все вокруг, после чего, шурша юбками давно вышедшего из моды платья и тяжело переваливаясь, направилась по посыпанной песком дорожке к увитому розами крыльцу. Она по-прежнему опиралась на услужливо подставленную руку, но все равно было видно, как трудно дается ей каждый шаг. Со стороны эта пара, должно быть, выглядела забавно - ведь, чтобы низенькая одутловатая старушка могла опереться на его руку, высокому слуге пришлось согнуться чуть ли не пополам.
  Все это в мельчайших подробностях видел младший сын папаши Роше, когда возвращался от супругов Марселен. Он отнес им коробку долгожданного швейцарского шоколада, и теперь раздумывал, на что потратить те монетки, которые ему сунула мадам Марселен в благодарность. Он проводил глазами странную парочку, оценил изношенность экипажа и пошел дальше по своим делам. В кондитерской лавке у господина Буше он купил ярко-красный леденец и пару мятных тянучек, попутно поделившись впечатлениями от увиденного. А вернувшись в магазин, рассказал все отцу.
  Таким образом, не прошло и часа, как о приезде старушки знал уже весь городок. Мнения жителей разделились - большинство считали, что это и есть та самая кузина Дрина, остальные подозревали, что тут "не все так просто". Они были разочарованы описаниями ее внешнего вида, который, по правде говоря, ухудшался от рассказчика к рассказчику, и, наконец, достиг того, что гостья была столь толста, что не могла ходить, и столь безобразна, что слуга нес ее, отворачиваясь, чтобы ненароком не испугаться.
  Мадам Урье, бледная и расстроенная, заслышав шум подъезжающего экипажа, на мгновение задержалась у зеркала, поправила прическу и, через силу улыбнувшись, поспешила навстречу гостье. Служанка уже открыла дверь и теперь испуганно косилась на высокого слугу, который обшаривал глазами все вокруг так, словно ожидал, что на него или его хозяйку сейчас непременно нападут.
  Гостья, не выпуская из рук шпица, проговорила бесцветным голосом:
  - А вы, должно быть, и есть ...мадам Урье? - и, не дожидаясь ответа, направилась в комнаты. Слуга остался в коридоре.
  - Вот уж, признаться, не ожидал вас увидеть, дорогая кузина! - произнес господин Урье, узрев на пороге ее грузную фигуру.- Надеюсь, вы извините меня за то, что я приветствую вас сидя? Присаживайтесь - в этом кресле вам будет удобно!
  Старушка опустилась в кресло и промолвила:
  - О, можете по этому поводу не тревожиться - церемоний мне и без этого хватает... Рада видеть вас в добром здравии, дорогой кузен - продолжила она, переходя на немецкий, - я была очень встревожена ...хм...событиями, что произошли с вами тогда! Но теперь я вижу, что вы вполне довольны своим нынешним положением.
  - О да! - ответил ей господин Урье по-французки. - Вполе доволен! Я пожилой человек, и благодарю бога за каждый прожитый день...
  - А как дети, здоровы? - спросила гостья опять по-немецки.
  - Вполне здоровы! - ответил ей господин Урье. И добавил:
  - Я попросил бы вас, дорогая кузина, говорить по-французски, если для вас это не составит труда. Не думаю, что немецкая речь будет уместна в доме пожилого француза...
  - Француза? - усмехнулась старушка. - А, впрочем, какая разница? Меня это беспокоит сейчас меньше всего. Хотя, должна признаться, что я была весьма удивлена, когда мне рассказали, какое имя вы себе выбрали, дорогой кузен... Это в честь кого же вы себя так назвали?
  - А это имеет какое-то значение? Вот вы, дорогая кузина, подписались как Дрина, и что из того?
  - А вы бы хотели, чтобы я указала что-нибудь более серьезное, чем свое детское прозвище? Или подписалась бы своим полным именем?
  - Пожалуй что нет...- согласился господин Урье. - Дрина так Дрина. Как вам будет угодно.
  - Ну, что же, дорогой Теодор, на этом и порешим! - она погладила тихонько скулящего шпица и добавила: -...Ах, да, припоминаю, кажется, говорили, что дядюшка ваш при схожих обстоятельствах тоже назвался Теодором...если это, конечно, правда!
  - Ну, раз вам так хорошо известны наши семейные дела, то, вероятно, вы куда лучше меня знаете, правда ли это! - проговорил господин Урье с некоторым сарказмом, но было видно, что он волнуется, хотя и всячески старается этого не показывать. - Но я хотел бы узнать, что же привело вас ко мне. Я теряюсь в догадках, что же должно было случиться, чтобы вы пожаловали в мой скромный дом?
  В этот момент в комнату зашла мадам Урье.
  - Не хотите ли чаю? - задала она вопрос гостье. Но старушка, не удостоив ее ответом, проговорила, глядя на господина Урье выцветшими голубыми глазами под набрякшими веками:
  - Я приехала сюда только потому, что беспокоюсь о моей милой, дорогой Санни, и о том, какое будущее ее ждет.
  Господин Урье не смог сдержать своего удивления и растерянно спросил:
  - Но, позвольте, а какое отношение ко всему происходящему имею я?
  - Самое прямое! - уверенно проговорила старушка не терпящим возражений тоном. - Самое прямое!
  Вечером того же дня в "Веселой Устрице" народу было не протолкнуться. Пришли даже те, кто не заглядывал в кабачок по несколько месяцев. Наконец, под всеобщие одобрительные крики Жак Улитка начал свой рассказ. Чтобы растянуть удовольствие, он для начала повторил, как вчера отнес письмо мадам Урье, и как она, бедняжка, встревожилась. Потом в разговор вступил папаша Роше, пожелавший пересказать как можно точнее все то, что увидел его сынишка, которого по малолетству в "Веселую Устрицу" еще не пускали.
  - Подъезжает, значит, экипаж... - обстоятельно начал папаша Роше. - По всему видать, не местный, вроде как из Биаррица... Я его уже раз видел, в прошлом году, когда к Фонтенам приезжали погостить две барышни. И барышни эти были из Биаррица, точно вам говорю. А, стало быть, и экипаж оттуда!
  В тесном зальчике поднялся шум - все и так знали про экипаж, и про старушку, и слушать об этом по новой не желали. А тут еще с места кто-то попытался возразить, что такую дряную лошадь, как у этой старушки, можно найти где угодно, а не только в Биаррице. Думается, в Биаррице, где русские богачи за ночь просаживают целые тыщи, можно найти лошадь и поприличнее! Тут же принялись вспоминать старую историю о том, как года два назад один русский князь приказал поить всех прохожих шампанским. С чего это он затеял, никто толком вспомнить не мог, но все согласились, что Биарриц нынче стал совсем не тот, что раньше, и порядочному человеку там делать нечего. Тут разговор вернулся к прежней теме, и, обсудив по всем статьям внешность старой дамы, все сошлись на том, что она и в молодости-то, видать, была не красавица, а сейчас так и вовсе похожа на старую сову. А слуга-то у ней все зыркает по сторонам, все шарит, будто не в приличное место попал, а в притон какой, где у тебя, того и гляди, часы украдут, а то и по голове стукнут!
  Тут снова заговорил Жак Улитка:
  - А вскоре после того, как она приехала, я принес в дом Урье свежую почту! И вот вхожу я, отдаю ихней служанке газеты, а сам стою, жду, не будет ли каких поручений - может, им письмо надо отправить, или еще что... А через приоткрытую дверь мне распрекрасно видно все, что в гостиной у них происходит...
  Почтальон обвел торжествующим взглядом публику, и, выждав некоторое время, продолжил:
  - Старуха сидит у стола, губы поджала и молчит, только собачонка у ней в руках попискивает. Сам хозяин тут же, рядом сидит, и, видать, не больно рад, а выпроводить гостью воспитание не позволяет. А мадам, бедняжка, стоит у окна, вся такая несчастная, чуть не плачет, и приговаривает:
  - Ах, оставьте нас в покое, дайте хоть теперь пожить спокойно!
  А старуха смерила ее взглядом, да и говорит, что, дескать, вашего мнения, милочка, никто и не спрашивает! Это наши дела, семейные, и вы в них не суйтесь!
  - Что, прямо так и сказала?
  - Ну, не совсем так, слова, конечно, были поблагороднее, но суть от этого не изменится! - ответил Жак Улитка с достоинством, и продолжил:
  - Тут мадам вконец расстроилась, да и вон из комнаты! Увидела меня, рукой махнула - иди, мол, спасибо! Ну, я и пошел. А что ж мне оставалось делать? У них, видать, затевалась такая перебранка, что не до писем!
  - И что ж, ты больше ничего не видал? - спросил его папаша Роше.
  Жак Улитка промолчал, но тут неожиданно подал голос молчавший до сих пор долговязый плотник Перришо:
  - А дальше они в сад перебрались, я видел, как они расселись за столом под старой грушей. Потому как ругань руганью, но мадам не из тех дамочек, что забывают о гостеприимстве. Стол она им, значит, накрыла, все как полагается. Наливочку поставила, то да се... Вот, значит, уселись они втроем под грушей...
  - А ты-то откуда знаешь? - подозрительно спросил Жак Улитка, уязвленный тем, что кто-то может знать об этой истории больше, чем он сам.
  Перришо смущенно улыбнулся и признался, что чинил забор у двух чудных старушек из Бордо -они ж его об этом еще в прошлом месяце просили!
  - Это ты ловко придумал! - засмеялся папаша Роше. - Целый месяц починить не мог, а тут разом собрался! Всем известно, что сад-то у них по соседству с садом Урье, и от старой той груши до их забора шага три будет, не больше!
  Тут же все пристали с расспросами к плотнику, а он все отнекивался, и говорил, что, хоть все и слышал, но вряд ли сможет рассказать, потому как они говорили по-благородному...
  Слушатели заверили, что их вполне устроит, если он все расскажет своими словами, как запомнил.
  Перришо еще поломался для порядка, а потом, отхлебнув винца, завел рассказ:
  - Чинил я забор, чинил, ну и решил отдохнуть - умаялся. А тут как раз и старик Урье со своей женой и гостьей пожаловали. Ну, я стою у ограды - а там такие кусты густые... В общем, мне их видно, а им меня - нет!
  Мадам сначала не хотела оставаться, но старик Урье сказал как отрезал - ты, мол, моя жена, и все, что до меня касается, имеешь полное право знать! Расселись они, мадам ко мне спиной, а сам Урье с гостьей своей - напротив. Вот начали они толковать, слово за слово, старуха подносит к глазам платочек, да и говорит таким голосом, будто ее тут все обидели, что если б, мол, был жив ее Альбертик, он бы такого никогда не допустил! А старик Урье на это ей и отвечает, что пока ее драгоценный Альбертик не помер, не больно-то она с ним и советовалась! А старуха взвилась прямо, за сердце схватилась, да как закричит, чтоб про ее супружника покойного и слова дурного сказать не смели, и что он для нее до сих пор как свет в окошке, хоть уж и почитай тридцать лет, как отдал богу душу, оставив ее горькой сиротинкой...
  Ну а наш Урье и говорит, что он сам, хоть еще и живой, но давно от всех дел отошел. А это ровно то же самое, будто он и вправду помер, как и ее драгоценный Альбертик. И теперь с него взятки гладки, раз он сыну старшему все хозяйство с рук на руки передал. Так что вы, говорит, мамаша, все свои разговоры не со мной разговаривайте! А я, говорит, уж, почитай, двенадцатый год ни в какие дела не вникаю, сижу себе, греюсь на солнышке.
  А старуха, нет, чтоб отвязаться, раз уж ей все так понятно растолковали, вместо этого начала его сына костерить. И что упрямый он, и слушать ничего не желает, и что если уж себе что-нибудь в голову заберет, то ничем оттуда не выбьешь!
  Много всякого она наговорила, и слова-то вроде складные, но чую, что обидные. А кому же понравится про своего сыночка такое слушать!
  Ну, старик наш тоже не стерпел, да в свою очередь и про ее-то сынка припечатал, что, мол, давно бы и его пора к делу приставить, а то уж в голове волос седой, а он только пьет да по бабам таскается, ни одну не пропустит. И это вместо того, чтоб делами заняться. А все из-за тебя, говорит, потому как ты его до настоящего дела не допускаешь, хочешь одна всеми верховодить!
  А старуха ему на это - не твоего, говорит, ума дело! Я, говорит, в своем доме как хочу, так все дела и обделываю. И не тебе меня учить, я уж ученая!
  - Ну и поганая же старушенция! - не сдержавшись, воскликнул кто-то из слушателей. - А из-за чего у них вся свара-то затеялась? Чего ей от него надо?
  - А из-за того,- ответил Перришо, - что вроде как внук нашего старика имеет виды на ее внучку, вот из-за чего!
  - А у него и внук есть? А ты не привираешь? Посмотреть на мадам Урье, так нипочем не скажешь!
  - Ну так, может, она у него и не первая жена-то! - тут же ответил еще чей-то голос. - Старая, может, померла, так он нашел себе молоденькую, эка невидаль!
  Все одобрительно загудели, вполне согласные с таким предположением. А папаша Роше солидно сказал:
  - Детишек у них трое. Старший вроде офицер, да только совсем молоденький, одна дочка замуж выскочила, а младшенькая еще в пансионе, в Париже... Я карточку видел, где они все трое засняты.
  - Ну, так что там за дела с внучкой? - жаждали продолжения слушатели. - Чего этой старой перечнице-то не понравилось?
  - А то, что она-то давно, оказывается, другого жениха ей присмотрела. И говорит, карга старая, что если уж вашему внуку непременно надо на моей родственнице жениться, то, так, мол, и быть, пусть берет себе какую-нибудь другую, у меня, говорит, их порядочно! Да вон хоть Моретту! А внучку мою любимую не отдам, не пара ей ваш внук, и точка. Она, говорит, у меня робкая, без матери росла, и деликатного отношения к себе требует. А ваш-то внучек не таков, чтоб она за ним, как за каменной стеной прожила!
  Господин Урье ей рассудительно так отвечает, что пусть они там разбираются, как хотят, он в их дела вмешиваться не станет. Позволят ему родители - пусть женится, не позволят - их дело! А по мне, говорит, если уж так хочет мой Ники на вашей крале жениться, пусть женится! Только я на его месте подумал бы... Слышал я, что она вечно унылая какая-то, да еще и выше его почти на целую голову! Ну и парочка получится... Ему, говорит, надо бы девушку поизящнее, живенькую такую, а ваша, говорит, без всякого шарма, лишний раз и не улыбнется. А ему с ней всю жизнь жить!
  Ну, старуха опять за свое - если, говорит, и ты, кузен, против этой свадьбы, так чего проще - отпиши своему сыну письмо, что нет на это твоего отцовского благословения! Потому как думается мне, что сынок твой на этот брак запросто может согласиться, просто чтоб мне насолить!
  Старик Урье головой покачал - не буду, говорит, писать. Я им за столько лет ни одной строчки не написал, хотя, может, случаи и посерьезнее были, так что ж теперь вдруг за письмо усядусь? Это даже странно выйдет! Они там без меня столько лет прекрасно обходились, и вряд ли им понравится, что я в их дела вдруг мешаться стану. Я, говорит, весь старый, насквозь больной, и жив до сих пор лишь только потому, что ни в какие дела не встреваю, расстройства нервам не даю. Так что зря ты ко мне приехала, я, говорит, для всех этих дел теперь уж не гожусь. Ты, говорит, уясни себе - я инвалид, на войне с пруссаками раненый, у меня жена, детишки и домик с садиком.
  А старушка помолчала немного, да и отвечает так задумчиво - хорошо ты, кузен, устроился, ни забот у тебя, ни хлопот. А я одна все на себе тяну, дух перевести некогда! Обо всех хлопочу, за всех беспокоюсь, а у меня, говорит, сердце больное и вообще здоровье никуда не годится... А хорошо бы, говорит, бросить все, да и поселиться в каком-нибудь местечке вроде этого.
  - Как же, держи карман шире! - опять не утерпел кто-то из слушателей. - Знавал я таких старушек. Они помирать будут, а власть из своих рук ни за что не выпустят!
  - Ну и старик Урье-то ей, видать, не больно поверил. - ответил Перришо. - Усмехнулся, да и говорит - а что, приезжай, тут места хорошие. как раз для нашего стариковского жилья. А она отвечает, что приехала бы с радостью хоть завтра, да вот только дела не на кого оставить. Вот был бы жив младшенький сынок Леопольд, тот бы справился, только вот, почитай, десятый год как помер. А на старшего не очень-то понадеешься... И опять давай плакать. Ну, господин Урье, понятное дело, принялся говорить то, что в таких случаях говорят. Что, мол, они сейчас на небесах, и горько им видеть, как она тут сокрушается.
  - А по мне, - вставил Жак Улитка, раздосадованный тем, что о нем все уже забыли, - так этот ее Альбертик, небось, рад-радешенек, что от этой перечницы отделался! Еще тридцать лет ему с ней трудновато было бы выдержать! Сидит себе на облачке, раз уж такой он у нее был ангел, да и в ус не дует!
  Несколько человек засмеялись, но папаша Роше нахмурился, потому как был очень благочестивым и не любил шуток на подобные темы.
  - Видать, и правда хозяйство у нее большое, тут без стоящего человека трудно! А ты, малый, прежде чем говорить, думай! - сказал он солидно, и смех утих. - Ну, и чем же у них все кончилось? - обратился он к рассказчику.
  - Чем кончилось? Она слезы-то вытерла, и опять за свое. Ну так будешь письмо писать, говорит, или нет? А старик уперся как мул, и ни в какую. Ну, она, видать, поняла, что его не уломать, рукой махнула, и говорит- и вправду, зря я к тебе приехала, придется самой разбираться! Но так и знай, что этой свадьбе не бывать, или я буду не я!
  И если какие неприятности из всего этого получатся, то, мол, наш старик и будет виноват. А Урье ей отвечает - ну, что ж, поживем - увидим... И на прощание припомнил - а насчет домика ты подумай! Знаю я, говорит, тут один неподалеку...
  - Это про какой же он дом говорил? - задумался папаша Роше. - Сдается мне, что про развалюху вдовы Арно. Домишко, конечно, так себе, но, с другой стороны, много ли ей, старушке, надо?
  На том и разошлись.
  Судачили про Урье и его кузину Дрину, конечно, еще долго, почитай, до самой зимы. Но жизнь не стоит на месте, и даже в таком маленьком городке как этот, что-то да происходило. К старушкам из Бордо приехал племянник, и все девушки в округе потеряли покой и сон. Перед Рождеством супруги Марселен получили небольшое наследство. А весной папаша Роше выдал старшую дочку замуж.
  Но больше всех шуму наделал, конечно, Жак Улитка. По случаю свадьбы дочки папаши Роше, он так напился, что и вовсе на ногах не стоял. Но служба есть служба, и он все же пошел разносить почту... Но далеко не ушел, а прямо в соседнем же доме зачем-то влез в окно, разделся и лег в кровать. Подложил под голову свою сумку, набитую письмами и газетами, и заснул сладким сном. Прямо рядом с задремавшей мадам Фонтен, которая приболела и поэтому на свадьбу не пошла...
  О том, как ее муж, вернувшись домой, гонялся по всему городку за вмиг протрезвевшим почтальоном, который с перепугу так и выскочил из дому без штанов, но в фуражке и с сумкой в руках, даже в газете писали. В разделе местных новостей. Жаль только, что на такую забавную историю отвели совсем немного места, а полстраницы заняли совершенно неинтересным для местных жителей рассказом о том, что наследник русского престола цесаревич Николай обручился с Алисой, принцессой Гессен-Дармштадтской, и осенью у них ожидается свадьба.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"