У каждого человека свой путь. Кому-то достается легкая и прямая, другим короткая и печальная, иным - ухабистая, кривая, тяжелая дорога. Чаще всего именно к последней мы присматриваемся, оценивая нелегкий, тернистый путь. С уважением думаем, постигаем, учимся на опыте предыдущих поколений, ищем ответы на самые важные вопросы: "Как жить? Какими быть? С кого и в чем брать пример?" Ведь сегодня, когда в России везде и всюду, а особенно через СМИ, всячески насаждается западная модель понимания прошлого и настоящего, легко ошибиться, сделать неправильный выбор. Твердолобые, с холодными глазами американские герои боевиков, то и дело в одиночку убивающие целые отряды русских в кроваво-жестоких сценах похожих один на другой фильмов, жеманные порно-звезды, толстые и недалекие сыщики, распутывающие однообразные убийства и кражи. Банкиры, воры, жулики, мафиози и прочие, прочие... Они ли пример для подражания? Есть ли в них хоть толика настоящего героизма? Стоит ли брать пример с героев американских фильмов и их прототипов? Нам говорят: да.
Но если так, то возникает ряд вопросов: есть ли хоть у кого-нибудь из этих картонных героев настоящая, живая, интересная судьба? Прошли ли они ту самую тернистую дорогу, о которой было сказано выше? И к чему ведет подражание им? Об этом можно судить по передачам все тех же СМИ: в середине 2006 года по каналу СТС передавали интервью, в котором спрашивали у школьников Москвы: "Кем вы хотите стать в будущем?" Горький осадок остается после просмотра. С уверенностью можно сказать, что страна может лишиться будущих космонавтов, летчиков-испытателей, полярных исследователей, врачей и других представителей важных и нужных профессий. Девочки хотят быть топ-моделями, манекенщицами. Мальчики: некоторые банкирами, иные - "братками", такими, как в любимом ими сериале "Бригада". Один вообще заявил, что хочет быть карточным шулером. Вот такие дела. Как ни странно, это наша сегодняшняя реальность, а нравится она, или нет, это уже другой вопрос. Мы сами пришли к этому, на развилке истории в начале девяностых повернув в неправильном направлении. Хочется только сказать на выдохе: "Да здравствует капитализм!" и жидко похлопать в ладоши...
"Дикий капитализм", рыночный либерализм, так называемая "полная свобода" не способны дать миру настоящих героев. Это связано с тем, что у власти, стоящей на "демократических" позициях, нет никаких иных ценностей, кроме наживы. Она не заботится ни о стране, ни о людях, живущих в ней. И в первую очередь она старается всячески зомбировать грядущее поколение, чтобы воспитать "преемников", ориентированных на непреходящие с точки зрения либералов ценности: вседозволенность, самолюбие, стяжательство, зависть, корысть, и, конечно же, оклеветание советского прошлого. Последнее считается наиболее важным: будущий человек должен быть непременно антисоветчик, считающий Октябрьскую революцию "переворотом, спонсированным немцами", Сталина - мучителем и тираном всех времен и народов, а КПСС - коллективом старых маразматиков. А еще лучше, чтобы молодежь вообще забыла, кто такие Ленин, Сталин, что такое коммунизм и каковы его идеалы.
На фоне разнузданно пляшущей своры задача каждого патриота - дать удар по беснующемуся врагу. И один из лучших способов сделать это: снять шоры с глаз народа, открыть правду, рассказав о настоящих героях. И наша книга - одна из ступеней борьбы. У настоящего человека тяжелая судьба, ухабистая. Она напоминает тропинку в высокую гору. Среди вереницы человеческих судеб, тянущейся с незапамятных времен вплоть до наших дней, стоит выделить одну.
Читатель, обративший внимание на это произведение, спросит удивленно: "Почему именно этот человек стал героем книги? В чем же его заслуга? И почему я должен тратить свое драгоценное время на изучение его судьбы? Ведь он не маршал, не генерал армии, не кто-либо иной из тех, о ком обычно слагают долгие подробные повествования".
Может, и так. Но есть и иная правда: в малоизвестной судьбе простого человека, который жил по совести и с честью прошел через молниеносный, жаркий, насыщенный, при этом жесткий, беспощадный двадцатый век, содержится гораздо больше исторической правды об эпохе, чем в биографии иного маршала или чиновника. Читая пламенное жизнеописание интересной, наполненной иногда яркими, но чаще траурными красками судьбы "коменданта" - белорусского паренька Ивана Митраховича из деревни Михайловки, становление характера которого пришлось на тяжелые годы войны, можно открыть и понять для себя многое. Ведь сейчас мы тоже живем в военное лихолетье. Только уничтожают нас не при помощи танков и минометов, а исподтишка, аккуратно, кормя отходами с "барского" западного стола, смешивая с грязью ценности, развязывая братскую ненависть среди народов, некогда объединенных под единой крышей социалистической страны.
Что такое мир, и какова ему цена, что приносит война, кому и зачем она выгодна? Что такое быть узником концлагеря, рабом, униженным и приравненным к скоту, но при этом не сломаться, но выстоять и победить? И, наконец, самое главное: что такое остаться Патриотом, сохранить веру в народ и бороться с теми, кто пытается его уничтожить. А недругов, к сожалению, всегда было и останется много. Но это не значит, что их победить не удастся. Раз одолели в сорок пятом - сможем и теперь. В этом ветеран Иван Минаевич Митрахович, убежденный коммунист и патриот, уверен до конца.
ГЛАВА 1
1
Иван стоял возле забора своего дома. С замиранием и не дыша он смотрел, как, поднимая столбы пыли, несутся по дороге танки: серые, шумные. Суровые и безжалостные, черные, будто нарисованные сажей кресты в белом обрамлении на их башнях таили в себе страшный символ: надвигалась туча, которая уже полностью заволокла собой Беларусь и скоро с громом и молниями неминуемо прокатится по всей стране. Мальчик понимал, что ничего уже нельзя сделать: эта туча пронесется, оставив на земле иные кресты: те, что будут вечно торчать из сырой земли над могилами попытавшихся дать отпор буре.
Иван Митрахович, двенадцатилетний мальчуган из деревни Михайловка, только теперь с горечью понимал, что детство, такое короткое, радостное, доброе, навсегда осталось позади. Отныне он больше никогда не сможет спокойно пасти скот, без опаски ходить в школу, шумно и беззаботно играть на улице с друзьями в редкие свободные минуты. Всё. А что впереди?
Об этом было страшно и подумать. Он вспоминал сейчас, как еще совсем недавно мирно лежал, спал и видел прекрасные сны. В тот день ему разрешили отдыхать, освободили от ежедневных работ по хозяйству. А приходилось ему пасти свиней, следить за коровой, косить траву, выполнять другие важные сельские работы. Ведь событие какое случилось тогда: Иван сумел окончить четырехлетку. Да еще как - с отличием! Его хвалили, особенно учительница Юлия Алексеевна Соловьева, первый педагог Ивана. Она не раз говорила, что мальчик необычайно талантлив и его ждет славное будущее.
Перед сном он думал, чем бы заняться с утра... С утра 22 июня 1941 года.
Иван проснулся, когда в деревне никого не было: весь сельский люд занимался своими ежедневными хлопотами, работал в поле.
Страшный шум вывел его из дремы. Иван тут же вскочил с постели и прильнул к окну. Над шоссе, что пролегало рядом в полутора километрах от деревни, на низкой высоте летали горбатые самолеты и сбрасывали на беззащитные подводы и машины бомбы. Чьи это были самолеты, и почему они убивали мирных жителей - его земляков, было сначала непонятно. Ясным оставалось одно: это не просто так, не какая-то ошибка, единичная провокация, а начало войны. Иван слышал о том, что Германия сейчас исповедует новую идеологию, враждебно настроенную к Советской. Что первые враги Гитлера - это коммунисты, славяне, евреи и все другие, несогласные с безумной расовой теорией. Эти самолеты, пытающиеся навеять страх на людей, скорее всего немецкие, а бомбежка - только начало. Иван опустился на корточки, и, не в силах удержать слезы, зарыдал. Он понимал, что не сегодня-завтра его друзей, родителей, односельчан - если не всех, то многих из них ожидает смерть. Возможно, она уже притаилась и за его спиной, молча, но с нетерпением дожидается своего часа.
Времени с тех пор прошло совсем немного. Но фашисты действовали быстро, согласно плану молниеносной войны. И вот танки, а также крытые повозки тыловых частей немецкой армии едут бесконечной вереницей по шоссейной дороге. Немецкие солдаты - гордые, подтянутые, с закатанными по локти рукавами, играют на губных гармошках. Везде, в каждом селении ведут себя как хозяева.
Было ясно, что вражеская военная машина настолько сильна, так оснащена сверхсовременным и мощным оружием, а солдаты настолько хорошо обучены военному делу, что одолеть такого хитрого, сплоченного врага вряд ли удастся быстро. Сердце дрожало, когда Иван слышал из репродуктора горькие сообщения о том, что Западный фронт разбит врагом, и Беларусь практически полностью в руках захватчиков.
А что немцы будут делать на оккупированной земле, догадаться нетрудно. Наиболее состоятельные евреи, почуяв неладное, тут же собрали свои вещи и улетели на самолетах-кукурузниках: подальше от этой страшной нечисти, которая уничтожит в первую очередь именно их, семитов, расово неполноценных с точки зрения идеологов Третьего Рейха. Бедная, преимущественно славянская часть населения, конечно же, не могла себе позволить эвакуацию, потому пришлось остаться здесь, молча сжимая кулаки и с болью наблюдая за тем, что творится на родной земле. Как моментально разрушается, сжигается, пускается по ветру то, что по крупице тяжким трудом собиралось, строилось не одним поколением белорусов...
Иван зашел в хату. С жалостью посмотрел на маму, братьев, сестер. Что ждало их? В эту минуту он как никогда сильно любил их и жалел. Теперь он думал только об одном: как сохранить их жизни, как помочь стране в нелегкой и неравной борьбе? Идти на фронт не мог: ему и есть-то только двенадцать годков, служить еще нескоро. Хотя он крепок, хорошо сложен, силен, широк в плечах, есть силушка. Наравне с взрослыми работать, конечно, не сможет пока, но постараться помочь надо.
Маме тяжело. Жалко ее очень. Но это не от слабости ее, а потому что родная, любимая. Сильная она женщина, такие редко встречаются. Мина Иванович, глава семейства, очень хотел сына, которого назвали бы Иваном. Но все дети, которых нарекали этим именем, не выживали. Только вот Иван, который сейчас стоял у забора, а теперь вошел в дом, окреп и встал на ноги. Был он радостью своих родителей.
Они - люди простые, сельские, неграмотные. Но хорошие, добрые, как говорят, с душой, потому к людям, к чужому горю чуткие. Таких и среди образованных городских еще поискать. Мама, несмотря на то, что не знала ни одной буквы, расписывалась, с трудом вырисовывая крестик в нужной графе, была женщиной необыкновенного ума и сердца. Особенно хорошо разбиралась она в целебных травах, знала толк в народном врачевании. Бывало, придет к ней кто хворый, она даст нужную травку и скажет: "Не бойся. Вот три дня пройдет, и болезнь отступит". А потом говорила Ивану: "Тут важно человеку надежду дать, чтоб поверил в выздоровление. А если не будет в душе опоры, то никакая трава не поможет. Утешить надо, и порой доброе слово сильней травы и кореньев помогает".
За свою долгую жизнь, а прожила Ксения Демидовна девяносто восемь лет, родила двадцать два ребенка. Конечно, любой современный читатель может усмехнуться, не веря: так много бывает только в фантастических романах. Да, по нашим временам и современным представлениям это действительно более чем геройство: родить, воспитать, поставить на ноги стольких детей. Но в те времена только большая семья считалась настоящей. Дело в том, что социалистическая система, действия которой были направлены на улучшение качества условий жизни как городских, так и сельских жителей, всячески заботилась о том, чтобы в Советском Союзе было много здоровых и крепких детей, которые затем стали бы новым поколением строителей коммунизма. И чем больше их будет, тем лучше. За каждого нового ребенка Ксения Демидовна получала деньги, Советская власть помогала матери вырастить, воспитать ребенка, обеспечивала бесплатным образованием и медицинским обслуживанием, жильем.
Практически все дети, которых Ксения Демидовна родила при капитализме, то есть до Великой Октябрьской революции 1917 года, не смогли выжить. Только трое из шестнадцати: Пелагея (1910), Татьяна (1912) и Спиридон (1915) остались на белом свете. Остальные же не смогли вынести сложные условия, когда власть была неспособна обеспечить их нормальными жильем и пищей. И никого из тех детей, что родились при Советской власти, Ксении Демидовне не пришлось схоронить в младенчестве. В 1922 году родился Химка, затем в 1924 Елена, в 1926 Прасковья. 3 февраля 1929 года появился на свет наш герой. В 1931-м - Николай, в 1936 - Василий. Ксения Демидовна сумела прожить целый век на земле именно поэтому: постоянные роды обновляли ее кровь, да и нормальные условия труда сыграли свою роль. Она могла бы прожить и более ста лет, но не нашла в себе сил пережить смерть последнего сына Василия, который умер от рака легких в 1982 году. Это событие окончательно выбило ее из колеи. Василий был самый маленький, она выдержала, выстояла вместе с ним всю войну, постоянно носила его на руках, крепко прижимая к груди. Его смерть стала для матери такой трагедией, что сил для того, чтобы пережить ее, у девяносто восьми летней женщины не нашлось.
Мама нашего героя: это только один из конкретных примеров среди многих других, которые также можно привести как доказательство, что только социализм способен дать каждой семье защиту, необходимые материальные блага, возможность получить хорошее образование. Все нынешние так называемые "национальные проекты", как в будущем убедится Иван Минаевич, созданы лишь для того, чтобы создать в глазах людей радужную картину: все будет хорошо, власть работает, вот еще чуть-чуть и заживем. Наш герой, который достаточно прожил как при социалистической, так и при нынешней "демократической" системе, убежден, что только вернувшись к идеалам прошлого, можно построить настоящее, справедливое будущее, где родители будут рожать много здоровых и крепких детей, полностью уверенные в том, что каждое их чадо в дальнейшем станет настоящим человеком и уж точно не умрет от голода. И у Ивана Минаевича есть яркое доказательство своей точки зрения. Это - пример родной матери, жившей и трудившейся во время Советской власти.
Отец и мать Ивана Минаевича были хорошо известны в Беларуси. Молва об их доброте и чуткости разошлась далеко за пределы Михайловки. Однажды, уже после окончания войны, Иван Минаевич вместе с семьей приехал из Тамбова к себе на малую родину. Разговорился с одной женщиной на автобусной остановке города Бобруйска.
- А вы куда едите? - спросила она.
- Да вот, в деревню Михайловка Парыческого района, родных повидать.
- Знаю эти края. А кто ж ваши родители?
- Отец - Мина Иванович Митрахович, мама - Ксения Демидовна.
- Как Ксения Демидовна?! Не может быть!
- Да, я ее сын Иван.
Узнав, кто родители нашего героя, женщина пригласила его вместе с дочерью и супругой к себе в гости. Устроила их на ночлег, уступив собственную кровать, а сама легла на полу. Настолько чтили и уважали семью Митраховичей на белорусской земле...
Отец тоже всегда был рад помочь односельчанам из родной Михайловки. Как и жена, безграмотный, не прочитавший за всю свою жизнь ни одной книги, он обладал редчайшими талантами, которые, пожалуй, имел далеко не каждый ученый. Мина Иванович был мастер на все руки. Ему порой достаточно было посмотреть на какую-нибудь деталь, нужную вещь, и он уже знал, как ее можно сделать самому. Он обладал потрясающей зрительной памятью, можно сказать, фотографической. Однажды он увидел сложный самогонный аппарат, и только взглядом прикинув его устройство, сумел сделать такой же. А такой аппарат во время войны очень даже пригодился. Ведь не стоило ожидать, что оккупанты дадут хоть чуть-чуть спиртного славянам, чтобы отпраздновать традиционные праздники, скромную свадьбу, собрать поминки. Не раз говорили свое теплое и искреннее "Спасибо!" односельчане Мине Ивановичу. И не только за это.
Отец был всегда строг, подтянут, не любил пустой болтовни и бездарного времяпровождения. Он всегда работал и знал цену труду.
Однажды Иван спросил Мину Ивановича:
- Папа, посмотри: все сельчане объединяются, вступают в колхоз. Почему же ты никак не присоединишься к ним?
- Да вот в чем дело, сынок. Знаешь, почему моего коня зовут Шевелем?
- Почему?
- Да потому что он такой же лентяй, как и Андрей Шевель. Одно и то же: сколько не заставляй, сколько не бей, не принуждай к работе, а проку все одно не будет. А ведь такие шевели первыми в колхоз вступили! Лентяи и бездельники, как и мой мерин. Вот и скажи: смогу ли я в их коллективе нормально работать!? Да никогда в жизни!
Отец всегда был и до последних дней остался патриотом Родины. Для него любовь к Отчизне никогда не была пустым звуком. Он вкладывал в это понятие свой, глубокий, по-крестьянски насыщенный смысл. Сразу же после Октября контрреволюционеры предложили ему выгодно дело, мол, езжай Мина Иванович в Америку! Там тебе место всегда найдется, ты же опытный строитель, мастер на все руки! А что здесь пропадать, в глубинке, да еще и при этой новой власти? Деньгами на переезд и пропитание мы тебя хорошо обеспечим! Но Мина Иванович выгонял поганой метлой из дома таких "благожелателей", зная, что без белорусской земли, без ощущения родного неба над головой ему не прожить и дня...
Все крепкие мужчины из деревни ушли на фронт, или же партизанили в соседних лесах. Мина Иванович не смог присоединиться ни к одним, ни к другим. Во-первых, он не подходил для этого по возрасту, а во-вторых, у него было повреждена коленная чашечка: однажды во время рубки дров нечаянно ударил себя топором. Хорошего полноценного воина и тем более партизана из него, конечно же, получиться не могло.
Поэтому, когда немцы вошли в Михайловку и оккупировали ее, из жителей остались только женщины, дети, старики и инвалиды. Среди всех тех, кто оказал решающее влияние на Победу в войне, необходимо выделить и их. Наряду с фронтовиками, партизанами и тружениками тыла именно мирное население внесло неоценимый вклад в общее дело разгрома врага, оказывая посильную помощь всем тем, кто открыто боролся с фашистами. Весь народ принимал участие в войне. Именно поэтому она называется Великой Отечественной.
2
Вечер плавно опускался на землю. Солнце медленно садилось на закате - мирное, доброе, спокойное. Будто бы и не знало оно, что твориться на земле, которую оно каждый день согревает своими лучами. Близилась ночь.
Иван вышел во двор. В сумерках он увидел, как несколько силуэтов мужчин выделились из темноты леса, и, стараясь быть незамеченными, медленно приближались к Михайловке. Иван пошел им навстречу.
Через несколько мгновений он сумел различить, что у них за плечами висели немецкие автоматы. Только эти мужчины, одетые по-крестьянски, не были похожи на солдат вражеской армии. Иван сразу же понял, кто они.
- Стой, кто идет! - один из них пригнулся, направив на Ивана дуло "Шмайссера". Но поняв, что это всего лишь мальчишка, тут же убрал оружие.
- Кто такой?
- Иван, - ответил тот. - Иван Митрахович.
- Местный?
- А то какой? Из Михайловки я. А вы - партизаны?
Один из них кивнул.
"Вот, - подумал Иван, - появилась и у меня возможность помочь в борьбе".
- Я могу вам помочь.
- Хорошо. Немцы сейчас в деревне?
- Нет, но скоро будут.
- Вот в этом-то и беда, парень. Сейчас их нет, но мы боимся, что как-нибудь придем, и попадемся им в лапы.
- Я помогу избежать этого.
- Как?
- Знаете, на краю деревни растет большая сосна, наверняка ее видели.
- Конечно, ну и?
- Так вот, если немцы в Михайловке, я предупрежу вас об опасности, повесив на ветку старую калошу.
- Умно. Молодец. А теперь расскажи нам, когда немцы появляются в деревне? Утром, днем, или чаще всего к вечеру? Как часто? Кто из местных подался служить немцам, как зовут полицаев?
Иван с радостью выдал им все, что знал. Партизаны поблагодарили его и скрылись. С этого дня Иван, позабыв про опасность такого сотрудничества, не думая о том, что может попасться, начал помогать им в борьбе. Этот день, когда ему посчастливилось встретиться с партизанами, стал отправной точкой в долгой и тяжкой битве несовершеннолетнего паренька из Михайловки с хитрым и опасным врагом. Не раз спас он партизан, незамеченным выходя из деревни и вешая на высокую сосну ту самую старую калошу...
3
В 1941-43 годах вся территория Беларуси была полностью оккупирована немцами. Отпор вражеским захватчикам в это время оказывали в основном партизаны. Только к концу ноября 1943 г. люди ожили, нашли выход из уныния. У них появилась надежда: через Полесские болота прошла советская пехотная армия. Она пересекла южно-восточную железную дорогу в районе полустанка Шатилки и напрямую через деревни Рудня, Мольча, Сосновка, Язвин и Михайловка двинулась по направлению к шоссейной дороге Минск-Мозырь. Люди не знали, что и думать: с одной стороны, вот оно, наконец - настоящая армия пришла, а не какой-нибудь партизанский отряд. С другой стороны, так как пехотинцы шли через болота, то кроме станковых пулеметов, противотанковых ружей и ручных пулеметов Дехтярева они ничего с собой пронести не могли, и потому более тяжелых видов вооружения у них, конечно, не было. К тому же только командиры были на лошадях, солдаты же передвигались пешим ходом. Цель их появления для гражданского населения оставалась неясной.
Командир армии по радио имел постоянный контакт с подпольными партийными ячейками в партизанских отрядах. Благодаря этому стало известно, что немцы срочно готовят силы, чтобы полностью выбить Красную Армию с территории Бобруйской области. Поэтому, только появившись, армия начала свое отступление по тому же пути вновь к полустанку Шатилки. Сельчанам же солдаты говорили, что они просто идут на отдых.
20 декабря немцы бомбили деревню Михайловка. Многие мирные жители были убиты, некоторые ранены. В том числе пострадала и тетя нашего героя по отцовской линии - Матрона. Осколок бомбы попал ей в левую ногу.
Ранним утром 22 декабря Мина Иванович встретился возле забора с соседом Романом.
- Мина, ты что думаешь?
- Надо что-то делать. Видать, не на отдых армия ушла.
- То есть?
- А насовсем отступила, чему тут удивляться, сам знаешь, какое положение. А не сегодня-завтра немцы войдут в деревню. И что тогда начнется, даже представить страшно!
- Как поступим?
- Запрягай коней и собирай семью. Отправимся на Поломы. Там возвышенность есть хорошая для блиндажа, можно укрыться в случае обстрела или очередной бомбежки.
Когда все собрались в лесу недалеко от деревни, Ивана послали в деревню за солью и заодно попросили выпустить жеребенка из сарая. Отец же вместе с сестрой Матроной пошел на Поломы - искать удобное место, чтобы соорудить блиндаж. Иван спешил, как мог: не ровен час фашисты займут деревню, и тогда его судьба будет решена. Немцы стали особенно жестоки к мирному населению, узнав, что советская армия может выбить их с занятой территории. Каждый час их пребывания на белорусской земле мог стать последним в случае, если они не дадут отпор. А раз так, им необходимо как можно быстрее разрушить то, что удалось захватить: перебить мирное население, уничтожить их дома и скот.
"Только бы успеть!" - думал Иван, приближаясь к деревне. Находясь в полукилометре, понял, что в Михайловке немцы: со стороны села слышались частые одиночные выстрелы и надрывные крики. Иван понял - фашисты расстреливают односельчан. А ведь сосед Роман вместе с сыном Алексеем были уже в деревне... Выходит, пропали.
Позднее Иван узнал, что его соседей немцы схватили и убили за сараем их собственного дома. Такая же участь ждала и всех тех, кто вовремя не успел покинуть деревню. Прятаться от немцев было бесполезно. Они тщательно искали мирных жителей, укрывшихся на чердаках, в подвалах. Доставали даже и тех, кто прятался на сеновале, в сараях. А потом без разговоров хладнокровно выводили и расстреливали. Наш герой не видел всего этого. Провидение, или, как потом сам неоднократно говорил Иван Минаевич, "материнская рубашка" в очередной раз спасла ему жизнь.
Иван немедленно повернул обратно в лес. Когда пересекал Язвинскую дорогу, услышал сдавленный, холодный, печально зовущий голос:
- Ол-лл-еее, олл-ее-е...
Этот стон негромким эхом, напоминающим дрожание ветвей в пасмурное зимнее утро, медленно разносился по округе. Иван бродил то там, то тут, но так и не смог найти умирающего человека. Кто бы это мог быть?
Он вернулся к родным. Мама прижимала малолетнего Василия к груди, утешала других детей, негромко плакала. Отца не было, хотя он давно уже должен был вернуться вместе с Матроной за остальными, чтобы отвести всех в укрытие. Но его по-прежнему не было, и это затянувшееся, как проливные осенние дожди, ожидание томило, угнетало мерзнущих в лесу людей. Где же все? Мина пропал где-то, сосед Роман с сыном пошел в деревню, и, видать, с концами... Что им делать, детям и женщинам? Оставалось только молча ждать...
23 декабря Ксения Демидовна вместе с сыном Николаем сами отправились искать отца на Поломы. Но там ни его, ни сестры Матроны не оказалось. Не было и никакого готового блиндажа. Да теперь он был бы и бесполезен: все позади, немцы сделали свое дело. Красная Армия отступила и теперь вряд ли сможет двинуться вперед.
На ветвях деревьев головой вниз висели люди - их подбросило взрывной волной. На красном от крови снегу лежали убитые коровы, лошади, люди.
- Как думаешь, чьи это следы? - спросила она у сына, обнаружив неровные отпечатки человеческих ног.
- Может, отца, он же хромал на одну ногу.
- А может, и Матрона, ее же ранило.
- Кто-то из них двоих, это точно.
Они прошли дальше.
- Мама, что это? - Николай заметил, что какой-то металлический предмет с деревянной ручкой слегка поблескивает на снегу.
- Да, - ответила Ксения Демидовна. - Это его топор.
Надежда найти отца живым растаяла моментально, как снег в теплых руках.
- Вот... он, - послышался дрожащий голос матери. В десяти шагах от топора в яме лежал Мина Иванович. Остывшие, стеклянные глаза бессмысленно и отрешенно смотрели в небо, где на небольшом отдалении от земли над лесом застыли огромные темно-синие тучи. Казалось, будто бы Мина Иванович просто спал на снегу, аккуратно положив под голову тулуп, и вот-вот должен встать, отбросить дрему и встать, улыбнуться, обнять жену и сына. Но этому не суждено было случиться, потому что он не спал...
Ксения Демидовна упала на колени и еле слышно зарыдала, прижав голову мужа к груди. Николай видел, как дрожат ее укрытые серым платком плечи. Как шепчет она что-то мужу, будто он ее может слышать. Словно хочет сказать нечто очень важное, что не успела, когда Мина был жив.
Николаю тоже хотелось плакать. Он знал, что теперь уже никогда, до самых последних дней не услышит голос отца, не обратится к нему за мудрым советом, не поделится мыслями и переживаниями. Война - бессмысленная, кровавая, бесцельная бойня отняла у него дорогого и любимого человека. Эта жестокая мысль дошла до ума, но пока не проникла в сердце. До конца не верилось, что завтра вновь настанет утро, но батька больше не встанет и не будет привычно стучать топором во дворе, беседовать с другом Романом через забор о делах. И доброго соседа, всегда готового помочь в беде, отныне тоже не будет рядом...
Тетку Матрону, ушедшую вместе с отцом на Поломы, так и не смогли отыскать. На следующий день ее муж Антон сколачивал гроб для Мины Ивановича. Работал тихо, угрюмо, молча, сосредоточенно думал о чем-то. За один день он потерял двух родных сердцу людей, и не знал теперь, как жить дальше, что будет завтра. Будущее не радовало, о нем не хотелось и думать. Да и не тянет задумываться о грядущем, когда строгаешь гроб для близкого человека.
Иван не желал оставаться дома - то, что делал дядя Антон, наводило тоску. Не хотелось думать о том, что папу скоро заколотят в этот деревянный ящик и навсегда опустят в землю. Нет, лучше уж побродить возле дома, может, от этого станет немного легче на душе. Надев рваный полушубок, а сверху - солдатскую шинель без погон, он вышел на улицу.
Не успел Иван подумать о том, чем же заняться: почистить снег во дворе или просто побродить по Михайловке, как возле его дома остановилась немецкая бронемашина. Послышались крики, возгласы на немецком языке. Несколько фашистов выскочило из бронемашины и, нацелив дула "Шмайссеров" на Ивана, подбежали к нему:
- Хенде хох! - на пару повторяли они. Иван не мог понять, что же случилось и что от него хотят.
- Русиш партизан! - наконец сказал один из них и взмахом ладони потребовал от Ивана идти к забору.
"Вот в чем дело! - наконец-то догадался Иван, - из-за шинели они приняли меня за партизана. А доказать им, что я не..."
Он не успел сообразить, как быть дальше, а немцы уже подвели его к забору. Один из них передернул затвор "шмайссера" и направил дуло прямо в лоб Ивану.
"Неужели убьют? Нет, не может быть, за что же? Какой я партизан, что вы! Остановитесь!" - пытался выдавить из себя он, но слова будто застряли в горле и не хотели вырываться из груди в холодный декабрьский воздух.
Немец плавно положил палец на курок. Секунда, и раздастся выстрел. Но вместо него за спиной кто-то надрывно крикнул:
- Сынок!
Из дома выбежала Ксения Демидовна. Ее седые волосы выбились из-под платка, в глазах застыл ужас. Она протягивала свои тонкие сухие руки к фашистам, неразборчиво голосила, всеми силами пытаясь не допустить гибель сына.
Наконец немцы поняли, что эта старушка - мать, а перед ними никакой не партизан, а простой мальчишка, одевший советскую шинель. Автоматное дуло опустилось. Фашисты, не произнося ни звука, вновь сели в бронемашину.
Уезжая, они выбросили на улицу старую поношенную немецкую шинель, приказывая тем самым, чтобы он отныне ходил только в ней. Пока что мы тут хозяева, ты должен носить нашу форму, иначе в следующий раз уже не станем разбираться и не пощадим.
Иван еще долго стоял у забора, где он только-только чуть было не расстался с жизнью, и, онемевший от ужаса, не решался подойти и подобрать этот пропитанный болью и смертью мышиного цвета подарок.
4
После трагических событий, произошедших 22 декабря 1943 года, жители Михайловки начали серьезно задумываться над тем, как быть дальше. Временами они советовались между собой: куда уйти, как скрыться? Оставаться в Михайловке становилось невыносимым. Еще немного, и с новым приходом в село немцы попросту сожгут дома, пустят все по ветру и уйдут, не оставив после себя камня на камне. Безумная жестокость по отношению к любому, будь то старик, женщина, ребенок, инвалид, а также невыносимые условия, постоянные издевательства довели людей до крайности. Недавно фашисты расстреляли все мирное население соседней деревни Рудня и выжгли ее до основания. Такая же участь, возможно, грозила и Михайловке...
Советовались старики.
- Надо уходить, - говорили одни.
- Это верно, но куда?
- Можно найти убежище, благо, болот у нас много.
- Верно, на болота подадимся, там глухо, немцы никогда не достанут.
Посоветовавшись, решили сельчане собраться и всем миром двинуть на Ермолинов остров. Понимали старики, что пробраться туда довольно трудно. Даже тот, кто всю жизнь свою провел здесь, знает все тропки - и тот может заблудиться, утонуть в болотной топи. А что уж говорить об оккупантах, для которых эти места дикие, не родные. Даже самый опытный мастер из них не способен проникнуть туда.
Ранним утром в один из холодных зимних дней жители Михайловки собрали с собой все самое необходимое и двинулись в путь.
4
"Что-то здесь не так", - думал Иван, сидя возле старого дерева на Еромолиновом острове. Небольшая группа сельчан только что отправилась в деревню за продуктами: приходил конец запасам картофеля, хлеба, пшена, другого необходимого провианта.
"Не миновать беды!"
Его мысли напоминали огромные пласты мокрого снега. Тяжелые, темные, они давили и мучили. "Если мы сумели так легко пробраться на остров, то значит, и враг без проблем сможет сюда попасть? Выходит, так. Остров на самом деле недоступен. Но ведь это только летом, когда тепло, а теперь-то болота промерзли все - иди прямиком, и никаких проблем не возникнет. Почему мы не учли это сразу?.. А теперь. Что теперь? Одно ясно - отступать поздно".
Не успел он обдумать то, что будет дальше, как вдруг недалеко метрах в тридцати от него с шумом упала и разорвалась мина.
- Что такое? - суетились, кричали женщины, прижимая к груди младенцев. Подростки, старики, протяжно завывая и негромко плача, падали ниц на землю, закрывая руками головы.
Иван сразу понял, что это конец всем надеждам на спасение. Они не смогут уйти с острова. Немцы, должно быть, выследили тех сельчан, которые регулярно бегали в село за продуктами. Теперь они с легкостью окружили остров и прицельно обстреливали его минами. Действовали медленно, расчетливо, точно. А куда им спешить, чего бояться? Знают ведь, что на этом участке затаились безоружные люди. Поэтому необходимо сначала напустить на них страх, чтобы в будущем неповадно было бежать, а потом пленить всех, кто останется в живых после обстрела.
"Нет уж, - решил Иван, - будь что будет. Но меня вы, сволочи, не испугаете. Видел я вас таких, знаете где!"
Когда все упали на землю, лишь он один продолжал стоять в полный рост, совершенно не думая о том, что находится на волоске от смерти и она, косматая старуха, в этот момент холодно, с нетерпением заглядывает в лицо нагловатого и бесстрашного мальчугана, отважившегося не упасть во время немецкого обстрела.
Слышались стоны раненых. Иван смотрел на тревожное, серое, с темно-лиловым оттенком небо. Знал, что близка развязка. Только смертник, отчаявшийся человек, которому надоело жить, мог вести себя так, как он. Надо было укрыться, но ноги будто отвердели, налились свинцом, не могли согнуться, хотя все сознание его, каждая струна напряженной, надрывно стонущей души взывала, молила его одуматься: "Ваня, опомнись, что ты делаешь? Пропадешь ведь! Кому нужна твоя бесполезная смерть, что докажешь ты ей и кому? Ты нужен стране, нужен родным! Не оставляй их!"
Но даже этот четкий, внушительный голос не сумел остановить его.
Это произошло внезапно. Иван сначала не мог понять, что случилось. Наконец он вышел из ступора, поняв, что только-только, каких-то несколько мгновений назад находился на волоске от смерти. Его лицо обдало теплом: на близком расстоянии от него пролетела мина. Иван посмотрел вниз. Хотел отпрянуть в сторону, но было уже поздно. Под ногами в снегу образовалась черная воронка, и теперь что-то звенящее колко шипело там, будто змея.
Это мина. Господи, да это мина!
Мгновение. Вот. Конец. Иначе никак. Шипит. Взорвется. Сейчас. Должна.
Тело будто парализовало. Мысли путались в голове. По раскрасневшемуся лицу текли тонкие ручейки пота, на ресницах застыли слезы.
- Я... жив? - спросил у себя Иван, не веря, что слышит свой голос. Как же так, не может быть...
Мина не взорвалась. Да, это казалось практически невероятным, но факт оставался фактом. Она упала возле его ног, вошла в снег до середины и осталась там. Ивана спасло то, что ночью был сильный снегопад. Мина мягко упала в свежий пушистый снег и замерла в нем. Если бы она натолкнулась на своем пути на что-то твердое или дошла до земли - тогда бы имя Ивана Минаевича Митраховича пополнило бесконечный список тех, кто погиб во время войны. Если бы оно вообще сохранилось где-либо, а не растаяло наряду со многими другими и не ушло в небытие, как талый снег после зимы.
- Сынок, ты жив? - раздался еле слышный голос матери. Звучал он не то со спины, не то из какого-то странного, иного, отдаленного на многие-многие сотни, если не тысячи километров места.
- Да, - еле-еле ответил он, не зная, слышат ли его в этом мире.
В мире, где ему суждено еще остаться на неопределенное время.
ГЛАВА 2
1
Сегодня очень часто в передачах ТВ, особенно в злосчастной русофобской "Культурной революции" М. Швыдкого и других говорят о так называемом "русском фашизме", который якобы "страшнее немецкого". Но все эти люди, кудахтующие по поводу и без повода на эту сложную и неоднозначную тему, не видели войны и понятия не имеют, что такое фашизм и каковы его формы, задачи, методы борьбы.
Иван Минаевич уверен, что славянскому народу фашизм противен изначально и несвойственен по природе. Русский фашист - это все равно что белокожий негр. С точки зрения идеологии Третьего Рейха русские, белорусы, украинцы, поляки, сербы и другие славяне не являются людьми. По определению Геббельса, они не способны к самоорганизации и являются по сути ничем иным, как огромным неконтролируемым стадом баранов, нуждающемся в поводыре арийской расы. Они должны трудиться с утра до вечера, как рабы, и служить другим, "истинным арийцам". И как бы они ни старались, как бы не гнули спины, они до конца, пока не вымрут все до единого, навсегда останутся врагами Рейха.
Поэтому "русские фашисты" - не более чем миф, выдумка, грубое клеймо для патриота, особенно того, который придерживается красной, коммунистической идеологии. Ведь с точки зрения швыдких, сванидзе и прочих познеров патриот - это и есть фашист. Это и есть негодяй.
Но именно патриотизм, зрелая, закаленная любовь к Родине помогла Ивану Митраховичу выжить. Вера в народ и страну вселяли ему уверенность и в свои силы. Он осознавал неделимость себя со всем тем, что его окружало. И желал только одного: спасти, сохранить, не дать поругать и уничтожить то, что по праву принадлежало народу.
2
Ноги по колено утопали в снегу. Холодный северный ветер пронизывал насквозь, проникал через одежду прямиком в душу и там холодил, покрывал инеем последнюю надежду. Пленных вели по нехоженым дорогам с Ермолинового острова. Немцы были злы и молчаливы. Они всегда ненавидели тех, кто пытался оказать сопротивление их власти. К бунтарям, не принимающим новые порядки, они относились с особой жестокостью. Теперь, собрав остатки полуживых, испуганных после обстрела людей, они гнали их прочь с острова. Куда? Было трудно догадаться. Да и люди из колонны пленных с запачканными лицами, в рваных одеждах, казались обреченными, унылыми, потерявшими последнюю надежу на спасение. Мало кого из них интересовала собственная судьба. В холодных и остывших, как у покойников, глазах читалось только одно: "Эх, поскорей бы уж!"
Немцы не произносили ни звука. Они лишь иногда доставали плети и подгоняли пленных, или вскидывали автоматы, давая понять: "Не можешь идти - не надо. Здесь и останешься, швайн райн!"
Наконец их доставили в деревню Чернин. Людей по очереди заводили в одну из центральных изб в селе. Раньше здесь располагался сельсовет, теперь же фашисты организовали свою комендатуру.
Иван с двумя сестрами - Прасковьей и Еленой, молча ожидал своей очереди.
- Ваня, что с нами будет дальше? - спрашивали они, будто четырнадцатилетний мальчишка обладал даром ясновидения и мог предсказать будущее.
- Не знаю, но может и на этот раз обойдется. Держитесь, надо выстоять. Все будет хорошо, - подбадривал он их. Хотя, если бы честно спросил сейчас у самого себя, насколько верит в свои словам, вряд ли смог бы с такой же уверенностью повторить сказанное. Но и отчаиваться, опускать руки тоже нельзя. Если перестать надеяться и потерять веру, тогда точно не выжить. Из самых сложных ситуаций всегда можно найти лазейку, выход. Но из уныния - никогда.
Наконец дошла очередь и до Ивана. Он зашел в теплую комнату бывшего сельсовета. Хорошо было здесь. Замерзшие, окоченевшие с мороза ноги постепенно оттаивали. Стало легко, приятно, даже ко сну потянуло. В сельсовете почти ничего и не изменилось. Разве что фашисты убрали со стен портреты Сталина, Ленина, вынесли Советские знамена, когда-то стоявшие в красном углу.
Немцев было трое. Один - высокий, стройный, подтянутый, с маленькими усиками, в песне, скрестив ладони за спиной, внимательно осмотрел Ивана. Другой, с широкой спиной, смотрел в окно: оценивал, сколько еще осталось ожидающих и как скоро закончится этот проклятый день. Он скучно зевал, не обращая внимая на вновь вошедшего. Третий - толстый, в круглых очках, спокойный и сытый, сидел за столом, что-то внимательно и медленно выводя кривым почерком на сереньком листочке бумаги маленьким чернильным карандашом.
- Имя? - спросил длинный офицер по-русски.
Парень промолчал, стараясь не смотреть на фашистов. В бревенчатой, уютной, натопленной избе, такой родной и близкой, они казались лишними, чужими, совершенно не нужными, как грязные метлы дворника в божьем храме.
- Как звать? К тебе обращаюсь! - снова потребовал офицер, но уже более жестким, раздраженным, требовательным голосом.
- Иван я, сын Мины. Из Михайловки. Что еще от меня надо?
Высокий фашист подошел к нему поближе. Положил руку сначала на плечо, затем слегка провел ей по мышцам рук, оценил бицепсы, затем грудь, живот.
- Что ты щупаешь меня, как девку! - не выдержал Иван.
- Молчать, умник!.. Значит так, - он обратился к толстому немцу, который вел документацию. - Этого направить в трудовую колонию, которая в Липниках. Крепкий попался, такой может быть полезен. Пусть работает.
Писец равнодушно сделал нужную пометку и зевнул.
- Следующий! - крикнул во двор немец, который все время стоял у окна. - Скорей бы уж. Как мне надоели они за день, свиньи. Порешить бы всех надо, и дело с концом. Нет же, возимся с ними, возимся...
3
Ночная буря разошлась не на шутку. Метель водит хороводы, поднимает, кружит снег. Непроглядная темень кругом. Только в небе - огромном и опасном, разыгралась страшная сцена: огненный воздушный мост. Пулеметчики с обеих сторон: немецкой и советской, ведут беспрестанный огонь. Зловещие росчерки трассирующих пуль летят бесконечными потоками. Временами они пересекаются, вспыхивают и тут же гаснут в холодном небе ярко-оранжевыми искрами.
У Ивана нет времени смотреть на этот дьявольский фейерверк. Он не по своей воле работает на врага в трудовой колонии, располагающейся в деревне Липники. Сейчас он из последних сил пытается закончить рыть траншею на передовой позиции немцев. Работа тяжелая, не каждый взрослый мужчина справится с ней, не то что худощавый подросток. Но фашистов это не интересует. Для них нет разницы, сколько тебе: четырнадцать, или тридцать. Норма работ для всех одна. При этом никто из взрослых согласно жестоким правилам не имеет права помочь мальчишке.
Слабеющие руки ныли от непосильного труда. Они покрылись твердыми, ноющими мозолями, со лба бесконечными потоками стекали ручейки пота. Мало того, что на участке, где ему приказали рыть траншею, земля промерзла и напоминала каменную глыбу. Все ничего, если б только в этом дело. Очень часто попадались на пути огромные пни, которые с трудом, надрываясь, приходилось подолгу измельчать и выкорчевывать.
Не ровен час, и смерть настигнет его. Шансы ее на этот раз увеличились вдвое: убить могли как немцы, так и пулеметчики, а ближе к рассвету и снайперы с родной, советской стороны.
Многие колонисты погибали. После каждой такой ночной работы все меньше и меньше возвращалось из их числа в Липники.
- "Комендант", нужно спешить! - сказал ему дед Елисей, товарищ по несчастью. Ему было только пятьдесят лет, но жестокая война моментально состарила его, превратив из крепкого зрелого труженика в слабеющего старика.
Совсем недавно Ивана Митраховича нарекли этим странным прозвищем, и он сразу же привык к нему. А назвали его так, потому что походил он как две капли воды на коменданта трудовой колонии. Был такой же длинный, худощавый, подтянутый. Комендантом называли его все: как колонисты, так и сами немцы.
После работы Иван советовался с дедом Елисеем:
- Не знаю, что делать дальше. Всё и вся против меня. Как быть?
- Верно, - задумчиво произнес старик.
Иван находился меж двух огней. Когда все заканчивали работу, Иван все время не поспевал за остальными. Потому колонистам и немцам приходилось ждать, пока он закончит рыть траншею. А каждая лишняя минута, проведенная на передовой, уносила много жизней: гибли и фашисты, и колонисты. Естественно, что "коменданта" за это недолюбливали все. А где выход?
- Что ж, подскажу, - кустистые брови деда Елисея строго и задумчиво сошлись на переносице, - тебе только и остается, "комендант", начать уклоняться от работы.
- Да это же тоже верная смерть!
- Верная смерть - это ждать, когда ты траншею выкопаешь на передовой.
Ивану было жаль своих товарищей по несчастью, которые погибали по его вине. С другой стороны, виноват ли он в том, что на его землю нагрянули полчища извергов, заставляющих вкалывать в таких нечеловеческих условиях и по изуверским правилам? Но действительно, кроме уклонения иного выхода у него не было.
- Слушай теперь, как надо поступить! - дед Елисей рассказал ему примерный план, как увиливать от работы.
4
Близилась ночь. Колонистов построили в шеренги и погнали на передовую - продолжать работать на фашистов. Иван шел среди них. Его лицо было сосредоточенное, напряженное. Он уже принял решение - теперь осталось воплотить задуманное. Когда проходили через дубовую рощу, он подбежал к одному из деревьев. Немцы внимательно следили за его действиями, но не окликнули, приказывая вернуться в строй. Иван подбежал к ближайшему дереву и демонстративно расстегнул пуговицы на штанах. Немцы решили, что пленный отошел справить малую нужду и скоро вернется обратно. Ждать, пока Иван управится, никто, естественно, не стал.
Но этого не произошло. Иван проводил глазами удаляющуюся колонну, а затем, как только она скрылась из вида, вместо того, чтобы догнать, отправился вглубь рощи. Вся надежда была на то, что никто из немцев не вспомнит, что один из колонистов решил на секунду отойти по нужде.
Всю долгую студеную ночь Иван бродил по лесу. Ноги мерзли и, чтобы не чувствовать холода, он старался больше двигаться. Здесь, слава богу, было не так ветрено, но все равно крепкий мороз пробирал до самых костей. Пар валил изо рта. Иван дул на озябшие руки, пытаясь тем самым хоть немного отогреть их.
Ближе к рассвету, когда колонистов погнали строем обратно в Липники, он вновь встал в шеренгу. Не стоит думать, что фашисты были простофилями, и мальчишка сумел их так запросто обхитрить. Немцы, конечно же, сразу поняли, что "комендант" уклоняется. Но они понимали, что от Ивана гораздо больше вреда, нежели пользы. Им ведь тоже неохота было лишний раз задерживаться на передовой. Так что лучше уж не обращать внимания на его незаконные действия, чем гибнуть от пуль советских солдат.
Совет деда Елисея был по-настоящему хорош. Теперь Иван каждую ночь проводил там, а немцы даже перестали обращать внимание на то, что по малой нужде "коменданту" странным образом все время хотелось, когда они шли через дубовую рощу между деревнями Прудок и Здудичи.
Однажды Иван, бесцельно блуждая по лесу, почувствовал вдруг, будто запахло дымом. Свежий морозный воздух прекрасно передавал запахи, и "комендант" сразу же определил, с какой стороны тянет дымом. Он пошел на него, ведомый одним только интересом. Что же это такое может быть? Пожара в лесу средь глухой зимы быть, конечно же, не может, но ведь и немцы-то не станут здесь и в ночной час зачем-то жечь костры.
В яме, укрытой густым ельником, устроившись полукругом возле пляшущих язычков пламени, сидели трое мальчишек. Иван подошел к ним.
- Кто такие? - спросил он.
Ребята поначалу испугались. Они прижались друг к другу: слабые, беззащитные, будто галчата в гнезде, увидевшие приближающегося коршуна. Но поняв, что это не фашист, а свой, они загалдели, перебивая друг друга:
- Мы местные, из деревни Скалка. Это рядом, в трех километрах.
- Что ж вы среди ночи-то здесь?
- Прячемся от немцев и полицаев. Если нас найдут, то угонят в Германию. А нам лучше уж здесь, чем туда.
Ивана поразила стойкость ребят. Вроде бы перед ним подростки - еще несмышленые совсем, а как понимают все происходящее! В их потухающих от холода и голода глазах еще явственно горела крепкая любовь к Родине, непримиримая ярость, ненависть к захватчикам. Для них лучше верная смерть, чем порабощение, неволя в зарубежном государстве.
- Есть хочется. У вас нет хлеба, ну хоть чуть-чуть? - из последних сил просили они.
Иван понял, что говорят они на последнем издыхании. Еще немного, и голод вкупе со своей подругой стужей заберет этих умирающих подростков в холодную страну мертвых. "Комендант" задумался: как же помочь? В голову сначала не приходило никаких вариантов: в карманах у него не было даже крошки хлеба, а где взять ну хоть что-нибудь сейчас в зимней роще?
- Ждите здесь! - сказал он и ушел. Медлить было ни в коем случае нельзя. Каждая минута приближала ребят к смерти.
Дети не ответили: разговор отнял у них последние силы. Они остались молча глядеть на огонь, дожидаясь, когда кончатся страдания. Тени от костра дьявольски плясали на их бледных, уставших от бесконечных мук лицах.
Иван не спеша, стараясь быть незамеченным, приближался к Липникам. То, что он затеял, было смертельно опасно. Шансов успешно провести операцию у него почти не было.
"Комендант" решил ограбить повозку немецких пехотинцев, в задней части которой был вмонтирован продовольственный ящик с гнездами. В них хранились разнообразные продукты, предназначенные для офицеров и солдат трудовой колонии - тех, кто долечивал свои раны тут, в Липниках, гоняя строй колонистов на передовую и обратно.
А что еще оставалось делать? Больше провиант достать негде.
Немецких солдат и офицеров кормили очень хорошо. Рейх проявлял огромную заботу о них, чего не скажешь о содержании колонистов. Последним приходилось питаться простецкой и неважной пищей, или же мясом битюгов - огромных лошадей, способных заменить тягач. Они постоянно погибали от пуль или осколков снарядов с вражеской, советской стороны, и, чтобы не пропадать добру, ими кормили колонистов. Сами же немцы, как правило, питались более изысканными продуктами: свиной тушенкой, галетами, различными консервами, маргарином и прочим.
Иван, хорошо зная об этом, незамеченным подобрался к офицерской повозке. В столь поздний час около нее практически никого не было. Разве что один повар - упитанный, плотного телосложения немец сидел неподалеку от походной повозки на пеньке и, отперевшись руками на ствол винтовки, мирно спал.
"Может, он только притворяется или слегка дремлет, - подумал Иван, - то, что я задумал, слишком уж опасно".
На мгновение в душу закралось сомнение: может, правильнее будет отступить, не совершая опрометчивой глупости? Слишком уж рискованное мероприятие он задумал. Шансов незаметно обокрасть повозку, при этом не разбудив повара, практически нет. Что же делать?
Действовать дальше - полное безрассудство, но и отступить при всем желании он не мог. Во-первых, сам себе никогда не простил бы трусость и, во-вторых, мысль о погибающих ребятах не давала покоя.
Снег предательски хрустел под ногами. Быть может, именно это вывело немца из дремы: покряхтев, он еле заметно пошевелил ногами. Иван напрягся, сжимая в правой руке хорошую "финку". "Комендант" прекрасно владел им, и метательный нож в его умелой руке был грозным и надежным и, самое главное, тихим союзником.
Повара спасло то, что он так и не проснулся окончательно а, лишь немного поерзав, снова погрузился в сон. Иначе не успел бы он и опомниться, как замертво упал с торчащей из груди рукояткой ножа родного немецкого производства.
Стараясь больше не создавать лишнего шума, Иван аккуратно открыл задний продящик повозки, благо, он никогда не закрывался на замок. Поэтому извлечь ящик с двенадцатью продуктовыми гнездами не составляло особого труда. Одной рукой пряча в мешок провизию, в другой по-прежнему сжимая нож, Иван время от времени с опаской поглядывал на повара: не проснулся?
Ночь спокойная, тихая. Немцы, естественно, ничего не боятся. Знают, что в округе на добрых полсотни километров нет, да и не может быть никакого гражданского населения. Тогда какие могут возникнуть опасения? Вот и повар мирно, безмятежно спит, не подозревая, что в эту минуту один из колонистов, который на самом деле должен находиться сейчас на передовой, нагло и почти неприкрыто подчищает весь офицерский запас продуктов.
- Ну все, пора сматываться! - еле слышно сказал Иван себе под нос, выдыхая изо рта клуб пара. Так же незаметно, как и появился, он пошел прочь от немецкой полевой кухни.
"И куда теперь?" - подумал он. Вот впереди ольховый лес, пойти в который будет вернее всего. Минута - и ты, считай, уж скрылся. Но внутренний голос настойчиво подсказывал ему: "Нет, Ваня, туда нельзя ни в коем случае". Подчиняясь ему, Иван вместо того, чтобы уйти в кажущийся таким безопасным и надежным ольховый лес, пошел в другую сторону по направлению к шоссейной дороге Минск-Мозырь.
В это время возле походной телеги наконец-то проснулся немецкий повар. Он встал, медленно разминая затекшие и слегка замерзшие ноги, лениво зевнул. Да так и замер с открытым ртом. Понял, что кто-то посторонний был тут совсем-совсем недавно. Подойдя к заднему ящику повозки и обнаружив, что он таинственным образом опустел, он на мгновение замер, не зная, что делать дальше. Ведь он, а не кто-то другой, отвечает за кухню. Как же тогда объяснить произошедшее начальству? Ведь не скажешь же им, что решил соснуть часок на службе и сам не понял, куда испарились все продукты. Выход один.
Он вздернул затвор винтовки и сделал одиночный выстрел в зимнее небо. Затем что есть мочи закричал:
- Партизаны!
Несмотря на то, что никаких партизан в этом районе быть не могло, немцы переполошились и тут же отрыли огонь. Стреляли они, конечно же, по ольховой роще. Только туда, думали они, могли столь быстро скрыться партизаны, ограбившие кухню.
Внутренний голос в очередной раз дал Ивану абсолютно правильную подсказку. Ослушайся он его совета - лежал бы тогда среди деревьев, изрешеченный немецкими пулями. То, с какой яростью и звериным усердием немцы обстреливали то место, куда Иван изначально хотел бежать, не давало ни малейшего шанса на спасение. Фашисты боялись партизан как никого другого. Их провокации не знали границ по степени изощренности и вреда. Поэтому немцы не жалели патронов, не подозревая даже, что лес пуст. Повар, поднявший весь этот шум, прекрасно понимал, что доверенную ему повозку могли ограбить кто угодно, только не партизаны, но, сославшись на них, он надеялся обезопасить себя от трибунала.
Иван услышал яростную пальбу и надрывные крики немцев, когда находился уже в полукилометре от места событий. Он понял, что фашисты прочесывают лес, а по направлению к шоссе никто вроде бы и не собирался искать грабителя. Значит, расчет оказался верным.
Вернувшись в дубовую рощу, он заново отыскал ребят. Те, слава богу, были еще живы, но находились на последнем издыхании. Он накормил их. Совершив подвиг, который едва не стоил ему жизни, Иван вряд ли сумел полностью обезопасить подростков. То, что он сделал - временное спасение. Да, сейчас они сыты, но каким станет их завтрашний день? Что они будут делать, когда продукты кончатся? Продолжат сидеть, дожидаясь смерти? Ведь назад, в деревню, возврата нет, а если идти куда-то, то неминуемо нарвешься на немцев, и они уведут тебя в Германию - гнуть спину денно и нощно во имя процветания их чудовищной фашистской империи. Тоже весьма нерадостная перспектива... Остается одно - эта холодная и глухая, напоминающая огромный склеп, роща.
К сожалению, уже ничем Иван Митрахович - сам колонист, с трудом увиливающий от работ на "великую" Германию, помочь им не мог. Он сохранил немного продуктов и для себя. Ему было тяжело принять решение, но он поступил так, как посчитал нужным. Ничем из украденного Иван не поделился со своими сестрами Прасковьей и Еленой, которые также вместе с ним находились в трудовой колонии и изнывали от голода и лишений. Он боялся, что те в силу женского характера не смогут скрыть радости и чем-то себя выдадут. А если немцы обнаружат, что у них есть продукты из офицерской повозки, то это приведет к необратимым последствиям. Им и не надо знать всей правды: уцепившись за какой-нибудь незначительный, косвенный факт и найдя узкую лазейку, фашисты при помощи изнурительных допросов и зверских побоев обязательно добьются своего и выяснят, что именно "комендант", а не кто-то другой, ограбил в ту ночь офицерский провиант. И как только сестры во всем сознаются, ему уже точно не сносить головы.
Поэтому, как ни было бы тяжело, но история о ночном ограблении осталась тайной за семью печатями, о которой знали только четырнадцатилетний колонист по кличке "комендант" и ребята из деревни Скалка.
5
Во время уклонения от работ нашему герою удалось совершить еще одну диверсию, речь о которой пойдет ниже.
Цинично настроенный читатель, предвзято смотрящий на вещи, какового, мы надеемся, нет и не будет у нашей книги, может сказать: да неправда все это, подростку четырнадцати лет и в голову не могут прийти такие ухищрения. На самом деле он просто отсиживался бы в роще, а не разгуливал бесшабашно, совершая одну провокацию за другой.
С точки зрения простого современного обывателя так и должно быть: раз уж удалось увильнуть от работ, так и сиди себе тихонько, не высовывайся от греха подальше. Обыватель всегда заботится только о спасении своей жизни и думает, что подобным образом должны размышлять и все другие. Долг перед Родиной и перед людьми для него - пустой звук. Каждый сам за себя, каждый спасает только свою шкуру.
Поэтому подвиг, совершая который, зачастую приходится класть на чашу весов собственную жизнь, кажется для них безумием. Сегодня, когда наступил двадцать первый век, а события, описываемые в книге, остались в далеком прошлом, обыватели берут верх.
Это они обвиняют советскую власть во всех смертельных грехах, в своих бесконечных статьях и брошюрках, а порой и толстых книгах-кирпичах последними словами клеймят настоящих патриотов, смешивая с грязью их святые имена - Александра Матросова, Зою Космодемьянскую, маршала Жукова и особенно генералиссимуса Сталина. Победа, по их мнению, добыта не ценой лишений и подвигов народа. Мы, по их словам, просто "забросали фашистов трупами", нам помогли западные союзники и его величество Мороз. Но любой патриот, а особенно ветеран, прошедший через горнило войны, прекрасно понимает, что это не так.
Человека в годах такими "однозначными фактами" с пути не собьешь. Но разве на него направлена вся эта антисоветская, русофобская пропаганда? Нет. Цель обывателей - плодить себе подобных. Они в первую очередь стремятся начать паразитировать на умах подростков, которые в силу малого жизненного опыта впитывают, как губки, любую информацию, зачастую принимая на веру слова умного взрослого дяди в очках, не требуя существенных доказательств. Пример тому - современные учебники по истории, низкому качеству материалов которых порой удивляются даже власть имущие чиновники от образования. Во многих из таких хрестоматийных изданий сказано, что войну выиграли союзники во главе с США, а Сталинградская битва вовсе не является переломным моментом во второй мировой войне. Сталин - великий тиран и самый бездарный правитель за всю историю человечества, а Черчилль - великий стратег и антифашист номер один. Псевдоисторики очень любят давать свою весьма одиозную оценку историческим событиям. Оказывается, Москву вернее было бы отдать врагу, равно как и Ленинград, а не тратить такие огромные материальные и человеческие ресурсы на их оборону. Что не стоило освобождать Европу от фашизма, а достаточно было выгнать немцев с территории СССР и не мучиться дальше. Дескать, национал-социализм - ваше западное гнусное порождение, вы с ним сами и разбирайтесь, а мы тут при чем? А мы, глупые такие, положили еще сотни тысяч солдат Красной Армии, зачем-то брали Берлин...
Вот они - неприкрытые, циничные размышления современного обывателя. В равной мере он станет рассуждать и о событиях не общемирового, а меньшего масштаба: зачем Иван Митрахович совершал диверсии, когда разумнее было бы тихонечко отсидеться в безопасном лесу, где можно было легко ходить себе по насту, выдерживающему вес человека.