Цитадель Метамор: metamorkeep.ru       Добро пожаловать!. Автор: Chris O'kane       Копыто и коготь. Автор: Jon Sleeper       Немного о непредсказуемости жизни.... Автор: Dan D'Alimonte       Ветер судьбы. Автор: Phil Geusz       Подземелья Цитадели. Автор: Kee Coyote       Обстоятельства и перемены. Автор: Charles Matthias       Непростое задание. Автор: Charles Matthias       Радуга. Автор: Pascal Q. Porcupine       Верю и надеюсь. Автор: Chris O'kane       Сражение с деревом. Автор: Charles Matthias       Бремя лучшего друга. Автор: Charles Matthias       Сеятель ветра. Автор: Terry Spafford       Поверь и в путь. Автор: Terry Spafford       Черный камень. Автор: Christopher Hughes       Безнадежная атака. Автор: Charles Matthias       Решетки и тьма. Автор: Charles Matthias       Пружинки и золотинки. Автор: Chris O'kane Chris O'kane, Terry Spafford и другие       Цитадель Метамор, кн.3. Немного о непредсказуемости жизни — Сб. рассказов       Перевод: Рэдгерра, Claw Lyne, Дремлющий, Mard-Chora       Предварительная редактура: Mard-Chora, Рэдгерра, Крапива       Литературная правка: Дремлющий       Оформление: Дремлющий       СФЕРОИД-ПРЕСС, 2013

Год 705 AC, начало сентября       атан занервничал, когда караван остановился на тропе. Погонщики вчера говорили о нападениях лутинов, а еще они обсуждали предупреждение, присланное патрульными Цитадели. Атаки лутинов на караваны в последнее время сильно участились... И теперь можно было ожидать нападения в любую минуту.       Высокий человек в кольчужной броне как раз проходил мимо, и Натан окликнул его:       — Джерек!       — Цыц! — грозным шепотом прохрипел тот. — Тише, парень! Ты что, хочешь собрать к себе всех лутинов на двадцать миль вокруг?!       — Почему стоим? — спросил Натан едва слышно.       Воин посмотрел на встревоженного мага и улыбнулся:       — Не волнуйся, мы только что встретили метаморских патрульных.       Цитадель! Натан слышал о том, как выглядят люди из Цитадели Метамор, и очень хотел увидеть хотя бы одного из них. Менее полугода назад он сдал последний экзамен в школе магов... и теперь ему выпала возможность увидеть воочию результаты действия столь мощной магии! Такой шанс выпадает раз в жиз...       Натан успел услышать свист летящего камня, гулкий удар и Джерек упал на землю — оглушенный или убитый.       — Лутины!!! — завопил кто-то в хвосте каравана.       Завертев головой, маг увидел, как из-за деревьев выскочила толпа зеленокожих карликов, и все они  бросились прямо к нему!       Лутины!! Натан обдумывал это мгновение с тех пор, как решил присоединиться к каравану. План его был прост и изящен — использовать заклинание огня, убивающее всех врагов, сохранить караван и стать героем... Проклятье, он репетировал это заклинание не меньше сотни раз! Но увидев живых и вопящих лутинов, мгновенно забыл все. Голова стала пустой, звенящей, маг просто стоял и смотрел как один из лутинов бросил дротик, как копьецо, медленно вращаясь летит прямо в лицо...       Натан увернулся буквально в последнее мгновение — дротик царапнул кожу на щеке и улетел куда-то в придорожные кусты. Это наконец-то заставило юношу вспомнить о магии.       Юноша направил правую руку на ближайшего лутина, сконцентрировавшись, повторил мысленно формулу активации... В ту же секунду с его пальцев сорвался сгусток белого огня, и молнией метнувшись вперед, ударил лутина точно в грудь. Лутин взвизгнул и рухнул на землю уже мертвым.       Молодой маг начал было следующее заклинание, но враги были слишком близки и, поняв, что дочитать он просто не успеет, потянул из ножен короткий меч. Выставив перед собой эту полосу сверкающего железа, Натан успел только раз взмахнуть ею, как все переменилось.       За спинами лутинов появился тоже низенький, но очень коренастый воин, с ног до головы закутанный в плащ и с громадным топором в руках. Вжихх! Сверкающая сталь разрезала ближайшего лутина практически пополам. Вжихх! Следующий лутин падает на землю, безуспешно зажимая распоротый живот. Тем временем третий карлик попытался пырнуть воина в живот коротеньким мечом, но лишь безуспешно царапнул кольчугу, скрытую под плащом. Воин даже не стал поворачиваться, а просто крутанул топор на руке, ударив лутина концом ручки снизу по челюсти. Монстр, приглушенно заверещав, рухнул наземь, а топор, завершив вращение, встретился с той же челюстью еще раз, но уже острием.       Молодой маг, тем временем слегка пришел в себя и даже успел бросить еще одно заклинание... Правда лутин, о грудь которого расплескался смертоносный шарик, за пару мгновений до того лишился головы от удара чудовищного топора, но все равно — можно сказать, что этого врага они убили вместе.       И вдруг оказалось, что убивать больше некого. Ни одного живого лутина поблизости, только Натан и неизвестный воин с топором.       Ошеломленно оглядевшись, маг насчитал восемь трупов лутинов и только двоих из них (с натяжкой) можно было считать его добычей, а весь бой занял... драконий хвост вам всем куда можно и куда нельзя, да ведь даже дорожная пыль осесть не успела!       Натан ошеломленно уставился на спасителя, а коренастый воин уткнул топор остриями в землю и, опершись на рукоять, тоже повернулся лицом к юноше.       Теперь молодой маг смог рассмотреть воина и его оружие подробнее. Особенно оружие — топор был действительно велик. Двулезвийный топор-бабочка, концом рукояти достигал груди воина. Сам же воин, ростом чуть выше пяти футов... да пожалуй,  все пять с половиной футов1, одетый в зеленую с коричневыми пятнами одежду, и такого же цвета плащ, действительно оказался очень широк в плечах. К тому же, у него было что-то неправильное с ногами... Вот демон! Его ноги оказались согнуты не в тех местах! А наполовину откинутый, в пылу драки, капюшон, показал коричневую морду и два чутких, подвижных уха, поднятых почти вертикально!       — Ух, ты-ы!.. — прошептал Натан. — Да ведь вы из Цитадели!       Воин склонил голову к плечу, еще раз осмотрел Натана, перед тем как заговорить:       — Первый раз в Метаморе? — спросил он мягким, чуть насмешливым голосом.       Натан смог только кивнуть в ответ.       — Михась!! — завопил кто-то от передней части каравана.       Михась повернул голову в ту сторону и взревел так, что Натан схватился за уши:       — ИДУ-У!!!       Подняв топор, он повернулся в сторону головной повозки, показывая длинный хвост, покрытый коричневой с зелеными пятнами шерстью, и рванул на зов.       Однако пробежав пару повозок, остановился и, оглянувшись, крикнул Натану:       — Добро пожаловать в Цитадель Метамор!       После чего, махнув на прощание лапой, исчез в дыму горящего фургона...       Перевод — Дремлющий, Redgerra.       Литературная правка — Дремлющий.       1 На самом деле 5 футов 4 дюма (1,62 метра).

Год 705 AC, третья декада сентября       олжен признаться, выбраться из-за стен Цитадели, оказалось неожиданно приятно. Целых два месяца мы провели практически, не выходя из рабочего кабинета. Сравнение и анализ, записи и рисунки, споры и ругань — разбегаясь по углам и тут же вновь принимаясь за дело вместе, я и Смитсон очень, очень медленно, но все-таки расшифровывали Ключевой камень. В конце концов, Джек ДеМуле, комендант Цитадели, просто-напросто выгнал нас проветриться:       — Вон из Цитадели! Дышать свежим воздухом! И раньше чем через два дня не возвращайтесь! — проржал он тоном, не терпящим возражений.       И вот, накинув на плечи мешки с провизией и одеялами, мы пошли осматривать ближайшие горы. Куда же еще, ведь в конце концов, проклятье Насожа превратило моего наставника не просто в козла, а в козла горного.       Козла-морфа, в данный момент.       Шестидесятилетний, Смитсон был в очень неплохой форме. Он просто загнал меня, прыгая с камня на камень, ныряя во все встречные овраги, а под конец второго дня пути затащив в какой-то маленький каньон, как он сказал — в поисках артефактов. Слава богам, там годы все-таки взяли свое — спустившись на дно, наставник поумерил пыл, и мы не столько искали, сколько просто беседовали. Обо всем подряд — о лорде Хассане и нынешнем урожае, о погоде в горах и движении осадочных пород, конечно же об археологии и разумеется, о моей жизни в Цитадели и Битве Трех Ворот. Той самой, в которой Насож, чтоб у него геморрой вылез, столь блестяще (должен признать...) применил свое знаменитое тройное проклятье, превратившее нас, защитников Цитадели в то, чем мы остаемся до сих пор.       Как шутит наш придворный поэт, в тот день Насож одел за свой счет всех обитателей Метамора — кого в мех, кого в платья, а кого и в пеленки...       Впрочем, я кажется говорил о наставнике?       Смитсон всегда был более чем просто мой учитель. Даже при живых родителях, я называл отцом именно его. Всегда в разъездах, всегда в делах и странствиях... отец и мать бывали дома редко. Любил ли я их? Наверное, но... Когда мне было пять лет, они не вернулись из очередной поездки в Сатморскую империю. Их корабль утонул в Звездном море. Кто знает, что убило их? Внезапный шквал, небрежение команды, пираты... Для меня они просто ушли и больше не вернулись.       А Смитсон, друг семьи, присматривал за мной во время частых отлучек родителей — и он же занялся моим воспитанием, когда я остался сиротой.       Могли ли у него быть к тому причины, помимо... Быть может да. Не раз, и не два отмечали и совершенно посторонние люди, и давние друзья нашу необыкновенную общность. Телесной статью пойдя в мать, что тоже подмечалось неоднократно, я поведением, привычками и некоторыми... интересами, пошел не в отца, как можно было ожидать, а в Смитсона. Что в этом наносного, рожденного и укрепившегося от жизни в его доме, а что от иных причин? Кто знает... Сам Смитсон не пожелал сказать мне. А я не спрашивал.       Но вернемся к настоящему.       Мы шли по дну каньона, усыпанному опавшими листьями, овеваемые холодным осенним ветром, совсем не замечая его порывов — нас оберегал толстый слой меха, который по мере приближения зимы становился еще плотнее и теплее. Естественно, мы много говорили об изменении. Уже шесть лет прошло с того дня, когда я сам изменился. Я привык — к рогам, хвосту, меху, растительной диете и... проблемам с кишечником. Да, да! В душе, оставшись человеком, телесно, шесть лет назад я стал оленем. Оленем-морфом, благодаря усилиям наших магов.       Но, как я уже упоминал, с тех пор прошло шесть лет, и я привык. Увы, сказать того же о наставнике было никак нельзя. Ему все было в новинку и странно. Он то и дело дергал себя за рога, бывало блеял — от волнения, от сильных чувств, а оставаясь в одиночестве, иногда, как будто проваливался в полную звериную форму, и не мог из нее выйти. Кроме того, похоже, проверяя старый как мир миф о том, что козы могут есть практически что угодно, он пробовал все растительное попадавшее на глаза. От травы и цветов с любимого цветника лорда Хассана, до хвои и шишек лиственничных деревьев, недавно высаженных придворным садовником в одном из бесчисленных внутренних дворов Цитадели. И не всегда подобное разнообразие шло Смитсону на пользу!       К счастью, ему хватало ума держаться подальше от ядовитых растений.       Впрочем, должен сказать, что изменение, имело не только отрицательные, но и положительные стороны. Я уже упоминал о великолепной физической форме моего наставника, а об изменениях в его личной жизни говорить не буду. Упомяну лишь, что по утрам в его комнате я часто обнаруживал женский запах...       Но не будем отвлекаться.       Как я уже говорил, мы шли по дну небольшого каньона, скорее даже глубокого оврага, прорытого и углубляемого маленькой речкой, во время ежегодных весенних паводков. Мы шагали, шевеля копытами листья, покрывавшие дно толстым слоем и в очередной раз обсуждали все ярче и ярче выявлявшиеся странности в культуре тиннедов.       — ... и даже Ключевой Камень не поможет, хотя заключенные в нем крупицы прошлого, без сомнения бесценны, — вещал Смитсон. — Но, увы нам! Сколь же бесценны эти крупицы, столь же они и малы!       Ответом ему стал мой согласный вздох. Увы... Многочисленные загадки и странности, главной из которых было упорное нежелание тиннедов входить внутрь Цитадели Метамор, Ключевой Камень не объяснял совершенно.       Разгоряченный, я так прибавил ходу, что не заметил скрытый под слоем листвы крупный ком слежавшейся глины. И споткнулся.       — Проклятье! Больно!! — воскликнул я, поднимаясь на четвереньки и потирая пострадавший нос.       — Джонатан, ты весьма внимательно смотришь под ноги! — насмешливо сказал, отставший Смитсон. — Надеюсь, твои рога не пострадали?       — На месте они, — буркнул я, проверив, и поскорее поднялся, не желая стоять в холодных, мокрых листьях на четвереньках.       — Что там за пакость такая? — спросил я, поворачиваясь к наставнику... и тут мое сердце сначала замерло, а потом бешено застучало.       — Джон, тебе просто потрясающе везет! — изумленно сказал он, поднимая вывернутый моим копытом череп гигантской птицы. Но ни одна современная птица не имеет клюва таких очертаний, столь высокого лба и такого высокого и выпуклого свода черепа. Только один вид в истории имел все эти признаки вместе. Разумные нелетающие птицы — тиннеды!       — Да ведь это же... — изумленный не менее коллеги, пробормотал я. — Четвертый? Или пятый?       — Пятый. Хотя о подлинности экземпляра Эльфквеллинского Королевского Исторического музея все еще идут споры, — возбужденно воскликнул Смитсон. — Но этот экземпляр, несомненно, подлинный и в очень хорошей сохранности... Поздравляю с находкой, коллега!       — Ну, знаете ли, я вообще-то тут не один... — смущенно пробормотал я, доставая прикрепленный к поясу кинжал и снова вставая на колени, в самую грязь. — В конце концов, это вы затащили меня в каньон. Так что, будет справедливо сказать, что нашли этот череп и все к нему прилагающееся мы вместе!       Глина, пусть и слежавшаяся за прошедшие тысячелетия, была все же мягче камня, так что, действуя попеременно кинжалом, маленькой лопаткой, прихваченной запасливым Смитсоном и копытцами на собственных пальцах, мы смогли собрать все осколки черепа, когда-то расколотого ударом чего-то острого спереди и сверху. Потом я начал отгребать глину, разыскивая шейные позвонки окаменелого скелета, но тут мои весьма чувствительные, хоть и практически не различающие цветов глаза различили что-то блеснувшее в последних лучах заходящего солнца.       Осторожно разгребши грязь, я нащупал твердый диск с острыми краями...       — Взгляните, коллега! — не удержался я от соблазна продемонстрировать наставнику найденную драгоценность, даже не очистив ее от грязи.       — Ну-ка, ну-ка... — пробормотал Смитсон, вытаскивая из мешка чистую тряпицу. — Великолепно!       На его ладони лежала гемма — камень в оправе из неизвестного мне металла, на толстой золотой цепочке изящного плетения. И сам камень, и оправу покрывала сложная вязь иероглифов.       — Нет слов... — согласно прошептал я, ошеломленно любуясь узорчатой подвеской. — Коллега, мы с вами войдем в историю!       — Обязательно, коллега, — улыбнулся Смитсон, — но Джон, посмотри — солнце уже скрылось, на небо наползают тучи, скоро стемнеет. Вдвоем, без инструментов и помощников мы не сможем, ни устроить здесь настоящие раскопки, ни огородить это место. А огородить и зафиксировать его нужно до снегопадов! Думаю, нам с вами нужно пометить находку и как можно скорее вернуться в Цитадель.       Увы, но Смитсон был совершенно прав. Солнце действительно уже скрылось за краями каньона, а снег... собственно, он уже лежал — в тенях, в укромных местах, прикрытых нависающими скалами, а затянутое тучами, быстро темнеющее небо и порывистый холодный ветер, не оставляли сомнений — зима на пороге.       А потом? Я огляделся... Зимой снег будет копиться, копиться, потом придет весна, все растает и... Проклятье! Да ведь весь этот каньон — свежий размыв, результат половодья этого года! Весной наш раскоп смоет к демону!!       — Наставник, нужно что-то делать!       — Догадался? — ухмыльнулся Смитсон. — А ты думаешь, старый козел потащил тебя в этот каньон просто так? Учись, мальчик мой, учись! Свежие размывы — самая благодатная для археологов местность.       — Если успеешь!       — Не без этого. Прокопаешься — следующее половодье смоет все.       — Но наставник, мы не успеваем! Испросить разрешение у лорда Хассана, собрать работников, материалы, инструменты... Доставить все это сюда... И к тому же, что мы собственно сможем сделать? Мы не сможем перегородить каньон! И не успеем закончить раскопки до того, как горные перевалы завалит снегом!       — Мы — нет. А вот Магус и Сарош смогут. Дракон-метеомаг скажет, сколько у нас времени, и может быть задержит снегопады. А старый лис закроет то, что останется непроницаемым для воды пологом.       — Наставник! Ну, конечно же! Раскопки на Сатморском плато! Вы уже делали так!       — Именно! Но теперь нам нужно торопиться в Цитадель. Темнеет...       ледующие две недели пролетели как один день. Испросить, найти, доставить, обязать, снова найти, опять доставить, уговорить, поторопить, опять поторопить, еще поторопить... Скорей, скорей, скорей! Транспорт, материалы, работники, инструменты, пища, палатки, и снова транспорт... Сарош прогнозировал неделю терпимой погоды, еще неделю смог оттянуть снегопады своей магией и мы успели! Едва-едва, но все же успели!       К вечеру четырнадцатого дня, последний работник и последняя телега с грузом пересекли перевал и в перекопанном каньоне остались только мы с наставником, старый лис Магус, да дракон Сарош.       «Вот и все, — как всегда, голос Сароша раздался внутри головы. — Я снял удерживающие заклятья. Через час здесь будет жуткая метель и не менее кошмарный снегопад... Магус, поторопись!»       — Сейчас, сейчас... Уже почти... — старый лис водил по стене каньона концом посоха, выжигая закрепляющие руны. — Готово. Можем улетать.       «Даже и не думал, что вы ребята, сможете так все организовать! — мысленно ухмыльнулся дракон, подставляя нам лапу. — Столько трудов! И все ради какого-то скелета в перьях!»       — Да что ты понимаешь, это же величайшее археологическое открытие столетия! — возмутился я.       «Ха! И никогда мне вас ученых не понять! — хихикнул Сарош, взмахом крыльев разметав первые снежинки начинающегося снегопада. — Держитесь крепче, полетели!»       — жонатан, ты уже закончил? — Смитсон аккуратно постучался, прежде чем приоткрыть дверь.       — Почти... — рассеянно пробормотал я, укладывая на место последний осколок кости и, мысленным усилием активируя магические компоненты клея. — Три... Два... Раз. Все. Знаете коллега, этот новый клей, придуманный Паскаль — просто чудо.       — Хм... — наставник осторожно поднял пальцами-копытцами баночку, содержащую вязкую, практически прозрачную субстанцию. — Должен признать, наша разноцветная дикобразиха делает просто поразительные вещи. Я знаю парочку ученых, которые за такую вещь отдали бы двадцать-тридцать её весов золотом... Нельзя ли купить у Паскаль рецепт? Или может быть обменять, на что-нибудь?       Я осторожно поднял череп на ладони:       — Не знаю коллега. Но думаю, вы сможете спросить ее сами, когда пойдете забирать гемму.       — Хорошая идея... увы, немного поздно. Придется идти специально, поскольку гемму я уже забрал, — вздохнул Смитсон.       — В самом деле?! Дайте же скорее взглянуть!       — Джонатан! Помилосердствуй! Я забрал её из лапок Паскаль не более четверти часа назад, а ты уже хочешь ее отобрать! — рассмеялся наставник, вручая мне висящий на толстой золотой цепочке драгоценный камень в оправе.       Взяв лупу, я внимательно рассмотрел очищенную от тысячелетних наслоений гемму:       — Странно...       — Что-то не так, Джон? — уже отошедший к соседнему лабораторному столу Смитсон вернулся.       — Не уверен... Коллега, взгляните на сам камень. Я практически не различаю цвета, но все-таки... Там, в грязи, у камня вроде был другой оттенок. Значит ли это, что камень поменял цвет во время чистки?       Смитсон взял у меня камень       — Хм... Я не столь хорошо знаю нашего разноцветного дикобраза-алхимика, как мне хотелось бы, но в научных кругах, сия эксцентричная особа слывет образцом точности и аккуратности, — поджал губы и дернул козлиным носом наставник. — Говоря другими словами, я не могу представить, чтобы Паскаль испортила столь ценный предмет. И уж если по каким-либо причинам это все же произошло, то она не стала бы молчать. Нет, коллега, не стоит обвинять Паскаль. Но оттенок камня действительно изменился... Хм. Кстати, Паскаль упоминала о бездействующей магии, заключенной и в сам камень и в оправу и даже в цепочку. Быть может именно она стала причиной?       — Увы, мы можем только предполагать... — вздохнул я. — Может быть расшифровка надписи поможет? Коллега, предлагаю попробовать!       Увы, наши старания были практически тщетны. Тщательно перерисовав на пергамент все иероглифы, мы, вооружившись составленными нами таблицами, смогли перевести часть из них. И вот, что получилось:       Путь ...... ...... я тебе. Во сне ....... ....... ...... Но ....... — избирая ...... ...... судьбу ..... ..... тоже.       — Что ж... Все, что можно было сделать сейчас, мы сделали, — Смитсон откинулся в кресле, разминая затекшую шею. — Кое-что можно предположить... К примеру третий иероглиф наверняка значит «открываю».       — «Путь куда-то открываю я тебе». Логично, — согласился я. — Думаю, мы можем вписать это в наши таблицы. Но причем здесь сон? Путь откроется во сне?       — Увы! — покачал козлиными рогами наставник. — Сейчас мы этого понять не сможем. А потому предлагаю вернуться к работе с ключевым камнем. Возможно, мы встретим в нем соответствия, хотя бы частичные. А сейчас, нам лучше всего пойти и хорошенько выспаться, уже поздно.       Но мне не спалось... Проворочавшись с боку на бок два или три часа, я решил пойти перекусить на общей кухне. Съев тарелку чуть подваренных на пару ростков папоротника, обмакивая их в острый соус, я пошел в спальню, но проходя мимо лаборатории, решил зайти и еще раз осмотреть находки.       В лаборатории я подошел к обитой мягкой тканью коробке, в которой хранился череп. Осторожно подняв его на ладони, взглянул в пустые глазницы и в тишине полутемной, освещенной лишь магическим огоньком комнаты, прозвучали рожденные странным настроением слова:       — Быть иль не быть? Вот в чем вопрос...       Вздрогнув, как будто просыпаясь, я положил череп на место и, подойдя к столу, на котором мы работали с Ключевым Каменем и геммой, взял лупу, чтобы еще раз посмотреть на иероглифы.       «Знаешь, а ведь ты — первый настоящий предмет не из камня, дошедший до нас от тиннедов... — сказал я ему, мысленно. — Интересно, для чего использовал тебя тот парень, чей череп лежит у нас в коробке? Какие пути ты ему открывал? Куда? А может быть надпись иносказательна, а ты на самом деле знак ранга? Или простое украшение? Жаль, что ты не можешь ответить...»       Мне вдруг пришли в голову слова наставника, сказанные им в одной беседе. Смитсон тогда упомянул простой и очень познавательный способ понять незнакомую культуру, представить, хотя бы частично их способ мышления — одеться в их одежду.       Единственной вещью тиннедов, которую я мог бы одеть, была гемма... Я взял ее, осмотрел еще раз, пропустил сквозь пальцы золотую цепь, вгляделся в замок — и одел.       Сухо щелкнул застегнувшийся карабинчик... но почему-то этот звук отозвался во всем теле противной, какой-то тянущей дрожью... Мир вокруг на несколько ударов сердца вдруг стал нечетким, подернувшись туманной дымкой, разорванной как молнией, вспышкой на груди. Камень геммы засветился, но я лишь краем сознания отметил это, поскольку именно в этот миг понял, что не чувствую ставшего привычным веса рогов на голове!       Мои уши шевельнулись, ища источник опасности, и тут же, как будто исчезли... действительно исчезли — схватившись за голову, я ощутил только два отверстия позади верхней челюсти.       Я ринулся к зеркалу... Лучше бы я этого не делал! Прямо на глазах мои челюсти вытянулись, деформируясь, мех на морде поредел и как будто растворился, всего за несколько судорожных вдохов.       Меж тем, тянущая дрожь усилилась, к ней добавилось ощущение ползущей плоти. Я попятился к лабораторным столам и посмотрел на руки... Мех на теле тоже исчез, сменяясь темно-серой с изумрудными проблесками чешуей, а отвратительная дрожь, сконцентрировавшись на спине и вокруг хвоста, вытягивала его, утолщая, превращая в мощный, мускулистый, покрытый той же серо-зеленой чешуей хвост пресмыкающегося!       Чтобы не свалиться с ног от добавившейся сзади массы, мне пришлось наклониться вперед, и эта поза почему-то вдруг стала очень удобной, как будто даже привычной! А моя бочкообразная, прикрытая как броней, поясом мощных мышц и чешуйчатой шкурой, грудь, начала ритмично расширяться, засасывая воздух через широченное горло и не менее широченную пасть, усаженную острейшими зубами... И тут я вдруг понял, что за шумом дыхания, не слышу биения собственных сердец!.. Что по ноге потекла горячая струйка... И что дыхание мое вовсе не такое уж и ритмичное, вернее, его и вовсе нет, и что каменная плита стола внезапно прыгнула навстречу моей морде, а подставить онемевшие лапы я просто не могу...       Как же громко хрустят ломающиеся о каменный стол кости черепа!..       — отрясающе! Рабочий стол разбит! Каменная плита! Как? Как можно разбить каменную плиту?! Джонатан пропал, возможно, убит или похищен! В его лаборатории лежит в беспамятстве какой-то жуткий ящер... Великолепно! — Джек ДеМуле, комендант Цитадели, мул-морф, выказывал недовольство всеми вокруг как всегда громко... даже чересчур громко.       Очнулся я, всем затекшим телом и в особенности пульсирующей головой ощущая, нет буквально прочувствуя каждое слово возмущенной речи коменданта.       О-о-ох!       О каком таком ящере они говорят?       И что за бред мне привиделся? Мне приснилось, будто я надел гемму тиннедов, и начал превращаться во что-то жуткое, а потом упал и разбил голову о каменный стол... Ну, надо же! Это все от настойки валерианового корня. А еще говорят — хороший сон, приятные сновидения! Вот уж действительно, приятные...       И почему они говорят, что я пропал? Я же вот, тут лежу!       Мысли в голове мутились... наверно все еще действовал валериановый корень и я попытался привстать... Только для того, чтобы обнаружить, что не могу шевельнуть ни руками, ни ногами, ни даже хвостом. А попытавшись заговорить, понял, что и пасть моя тщательно зафиксирована поперечной палкой и намордником...       С трудом сфокусировав разбегающиеся глаза, я увидел, Брайана, стоящего на порядочном расстоянии от меня — по сути, на другой стороне комнаты. Енот-морф, бывший сейчас в максимально человекообразной форме, сжимал в лапах рукоять короткого меча и внимательно наблюдал за мной.       — Он очнулся.       — Хорошо, — донесся рокочущий голос Джека. — Теперь он скажет нам кто он, из какого ада взялся и куда дел Джонатана!       Я немного повернул голову, вдруг поняв, что вижу мир в цвете!.. Повернув голову еще, я краем глаза увидел входящего в лабораторию обеспокоенного Смитсона.       — В комнате Джонатана нет, и утром его никто не встречал, — сказал наставник. — Последний раз его видели в едальне ночью, он пошел спать... И все.       — Пф-ф-ф! — высказался Джек. — Если этот ящер убил Джонатана, то куда он дел тело? А если он или его сообщники похитили нашего оленя, то как они его вывели из Цитадели? И зачем? Кому он нужен? Ни денег, ни мозгов, одни древние кости на уме!       Возмущенный такими «предположениями», я попытался заговорить. Увы...       — M-м-м-м-м!!! — только и смог сказать я сквозь намордник.       Огорченный и обозленный несправедливыми и даже более, просто бредовыми наветами, я задергался в путах. Похоже, зря — Брайан, тут же подошел, и приставил острие меча к моей шее.       Я замер.       — М-м-м-м?       Брайан хмыкнул и сказал:       — Джек, может снимем намордник? Кажется, он хочет что-то сказать.       — Нет. Пока мы не обеспечены хоть какой-то магической защитой, никаких послаблений! Ты видел когти у него на ногах?       Я внезапно подумал, что привидевшееся могло не быть сном... Набравшись смелости, повернул голову и краем глаза взглянул на собственные ноги...       Ох!       .........       Продышавшись и сморгнув туман с глаз, я взглянул еще раз. Увиденное не было похоже ни на лапы дракона, ни на ноги ящера Коперника, ни на что-либо виденное мною у других ящеров...       Четыре пальца на каждой ноге, два опорных по бокам, один, маленький, почти на середине лодыжки, и один... Загнутый коготь, шести дюймов1 длиной, обоюдоострый, способный вскрыть доспехи на прямом взмахе и разрезать плоть на обратном... Жуть!       — ... интересно что ты сделал с Джоном?.. — сказал Смитсон, обращаясь, вроде бы ко мне.       Мой слух стал куда менее острым — сказывалось отсутствие внешних ушей. Я хотел сказать ему: «я здесь!» но увы... намордник...       К счастью, именно в эту минуту еще раз скрипнула входная дверь, и седой лис в коричневом балахоне вошел в лабораторию.       — Магус!! — проревел Джек. — Наконец-то!!! Поторопись же!!       Пожилой маг не стал напрасно тратить времени, и я почти мгновенно ощутил онемение, холодной волной пробежавшее по телу, а следом оцепенение, остановившее, лишившее стройности мои мысли...       Заклинание правды.       Как в тумане ощутил я чьи-то лапы, снявшие намордник. Затем раздался голос, проникавший, казалось в самое сердце, столь убедительный, столь проникновенный, что мне всем сердцем захотелось рассказать ему все-все! Как на исповеди! Как самому себе! Нет! Куда больше, чем когда-либо даже самому себе! Ну почему же он так мало спрашивает?! Спроси скорее еще! Я расскажу! Спроси!       — Кто ты?       — Джон. Джонатан. Придворный археолог его светлости лорда Хассана. А еще я его младший каптернамус... А еще я...       Мой голос, вернее шипящее рычание, заменившее его, одиноко разносился по затихшей лаборатории.       — Он не может сказать ничего, кроме правды, Джек, — высказался, наконец, Магус. — Думаю, лучше будет развязать его.       — Подождите. Дайте мне! — зазвучал не менее проникновенно, куда более приятный голос. Приятный? Да я люблю его! Всем сердцем! Мой наставник! Мой самый любимый! Отец, и учитель, и... Я помню, как ты гладил меня, маленького! Я хочу еще... Ну почему ты меня больше не гладишь...       От полноты чувств я даже заплакал, глядя на любимого наставника.       — Джон. Твои мать и отец погибли, когда тебе было семь лет.       — Пять... — прошептал я, сквозь слезы.       — В море Душ.       — Нет, у берегов Сатморской империи.       — И ты совсем их не любил.       — Нет... — тяжелый вздох. — Я любил только тебя учитель... С раннего детства... А еще мечтал вытряхнуть тебя из штанов и отшлепать, так же как ты меня когда-то! А еще хотел, чтобы ты меня погладил... И сейчас хочу... Наставник, погладь меня! Ну, пожалуйста...       — Хватит! — смущенно сказал Смитсон и я послушно замолчал. — Это совершенно определенно Джон.       Оковы и заклинания были немедленно сняты, и я сел на землю, вытянув длинный хвост позади, размял затекшие мышцы и попытался привести в порядок мысли... Ой, как вовремя наставник остановил меня... Еще несколько слов и... Нет, ему не стоит знать о моей постыдной тайне!       Я хотел обхватить голову лапами, чтобы унять круговерть мыслей и совершенно непроизвольно взглянул на них. На мощные лапы, с чудовищными когтями, с короткими, толстыми пальцами, со странными суставами, с буграми мышц, покрытых толстой, чешуйчатой шкурой... И мне стало плохо. Очень плохо.       Так я и сидел, оцепенело глядя поверх длинной морды, на свои чешуйчатые лапы... и ноги... и хвост... Сидел и сидел, пока здравая мысль не забрезжила в моей, тоже чешуйчатой, голове.       Гемма.       Ну, конечно же, гемма! Нужно снять ее и все вернется назад!       Я торопливо попытался расстегнуть простенький замочек. Но когти, на концах моих пальцев мешали, и я никак не мог подцепить эту малюсенькую штучку...       Отчаявшись, я хлестнул хвостом о каменный пол и издал разъяренный рык, испугавший меня самого.       — Ничего не выйдет, Джон. Застежка магически запечатана, — сказал наставник. — Может быть Магус сможет снять печать... Догадываюсь, что все началось, когда ты одел гемму?       — Да, — наполовину прорычал, наполовину просипел я, морщась от своего пронзительного голоса.       Магус, все это время, молча стоявший в стороне, тихонько подошел сзади:       — Могу заняться, если ты будешь сдерживать эмоции. Мне бы не хотелось попасть под удар твоего хвоста, если что-то пойдет не так. Так что, начнем?       Я вдохнул, выдохнул, успокаивая нервы. Потом на всякий случай схватил кончик хвоста лапой.       — Делай...       Старый лис подошел ближе, все так же оставаясь сзади, осторожно потрогал цепь, медленно приблизил морду к самому замочку... И, в конце концов, разочарованно тявкнул.       — Что-что?! — услышать подобный звук от всегда сдержанного лиса было... странно.       — А... Извини. Нет, я не могу снять его.       — Не можешь?!!! — зарычал я.       Магус шагнул назад, одновременно выставляя мерцающий магический щит.       — Ну-ка цыц!! — рыкнул Джек, подходя ближе. — Ты что тут мне орешь?!       — Я не ору!!! Я просто... просто... немного огорчен. Вот. Так что там?       — Не могу сказать в точности... — не снимая щита, Магус сложил лапы на животе и заговорил ровно, как будто объясняя туповатому ученику. — Но сложность и тонкость плетения магических потоков данного амулета не дают мне возможности отследить и перехватить его управляющие контуры. То есть, говоря проще, управлять им я не смогу. Могу сломать... Но тогда ты потеряешь какую-либо надежду обратиться обратно и навсегда останешься таким.       От огорчения я снова зарычал, но в этот раз сумел удержать хвост на месте и через некоторое время, остыв, снова обратился к Магусу:       — И что мне делать?       — Хм... Возможно, тебе стоит подойти к Паскаль. Она мастер артефактов подобного рода... Думаю, она сумеет разобраться в его устройстве. Хотя тут есть проблемы.       — Какие еще проблемы?!!! — заревел я на всю лабораторию.       — Тихо!! Не ори, сказано тебе!! — опять возмутился Джек ДеМуле.       — Ладно... — мой голос сел почти до шепота. — Так что там с Паскаль?       — Все прекрасно... за исключением одной мелочи, — все тем же ровным тоном сказал старый лис. — Она проводит сложнейший эксперимент и просто-напросто не откроет тебе дверь. Так что увидишь ты её не ранее чем через две недели.       — Потрясающе... — пробурчал-проскрипел я. — Сегодня действительно не мой день!       Внезапно я почувствовал не просто прилив ярости, как чуть раньше... Сейчас мне захотелось вонзить когти во что-нибудь... или кого-нибудь... рвануть зубами, ощутить пьянящий запах крови...       Магус отступил еще на пару шагов, одновременно добавляя силы в магический щит.       Я же чудовищным усилием сдерживал свой иррациональный гнев.       — Извините... — прохрипел-прорычал я, немного успокоившись. — Не знаю, что со мной происходит...       — Ничего страшного, Джон, — Джонсонс, подойдя сзади, хлопнул меня по плечу. — Ты же теперь хищник, а опыта обуздания подобных чувств у тебя нет.       — Просто не позволяй им взять верх над тобой, — сказал Магус, гася защиту и направляясь к двери. — А теперь, поскольку я все равно ничем не могу помочь, если вы не против, я вернусь в свою лабораторию.       Проводив Магуса, наставник пристально вгляделся в меня, потом подойдя ближе, протянул руку.       — Позволь помочь тебе подняться с пола, сын мой.       Должен сказать, к тому времени я порядком замерз. Обычно я носил только набедренную повязку и ремень с кармашками... Но теперь у меня больше не было меха, а каменный пол Цитадели, хоть и теплый, все же не мог перебороть ледяной сквозняк, дувший из открытой двери. Так что, я ухватился за протянутую руку.       Смитсон потянул... и вдруг вскрикнул так, что я испуганно разжал пальцы. А в следующее мгновение в ужасе уставился на свои окровавленные когти: они распороли запястье моего наставника с просто невероятной легкостью!       — Да чтоб тебе Насож приснился! — рявкнул Брайан, зажимая Смитсону подлокотную вену и сдергивая пояс. — Аж до кости! Ты хоть немножко-то думай, что творишь!       Я наблюдал за происходящим, чувствуя какую-то отрешенность, как во сне...       — Это просто какой-то кошмар... Наверное, я сплю и вижу сон... — пробормотал я.       И в этот момент кто-то пребольно наступил на самый кончик моего хвоста.       — Х-р-р-р-р!!!       Даже не поняв, что собственно произошло, я обнаружил себя стоящим на ногах, в невообразимой позе — ноги расставлены и как будто вывернуты в суставах, хвост сжатой пружиной уперся в пол, готовый швырнуть меня вперед, лапы перекрещены и тоже вывернуты, режущей стороной когтей вперед, пасть ощерена.       Оборонительная стойка?!       Едва мазнув взглядом по настороженно замершему Джеку, я внезапно понял, что вижу всю лабораторию, не шевеля головой...       Что за?..       Тут же, скачком, поле зрения сократилось до нормального, суставы ясно слышно захрустели и защелкали, вставая на положенные места.       — Это не кошмар, Джон, — сказал Джек ДеМуле, подходя ближе и осторожно ухватывая мою ладонь выше когтей. — Расслабь лапы, не сопротивляйся.       Сделав, как сказано, я увидел, как Джек провел копытцами на кончиках пальцев по моим когтям.       — Увы, это реальность. Но не теряй надежды, Паскаль сможет что-нибудь сделать.       — Ну, так вызовите же её сюда!! — почти завопил я. — Прямо сейчас!       — Я могу это сделать только в самом крайнем случае, — вздохнул комендант.        — А этого тебе недостаточно? — я вырвал лапу и указал на Брайана. Енот-морф как раз заканчивал бинтовать руку Смитсона.       — Ты просто еще не привык к своей новой форме, — ответил мул-морф. — А Паскаль... Я не рискну ломать дверь в лабораторию алхимика во время эксперимента. Мне совсем не хочется оставить Цитадель без северной стены. И кстати, не забудь, на следующей неделе тебе идти в патруль. Во вторник. У тебя осталось шесть дней, используй их с толком. А сегодня сходи и поговори с Коперником и Сарошем, я уверен, один из них знает, что ты такое. Поговори, потом приходи на тренировочный плац. Там и увидимся.       С этими словами он вышел из комнаты.       Брайан завязал последний узелок и помог Смитсону встать. Глубоко вдохнув, наставник решительно направился ко мне. Я тут же отскочил назад, за расколотый лабораторный стол.        — Смелее, мальчик мой! Я учил тебя смотреть в лицо проблемам. Смелее! Уверен, на этот раз ты меня не поцарапаешь.       Я осторожно и только на мгновение взял его руку, стараясь не коснуться когтями. Затем, выпустив, тщательно осмотрел себя.       — Не могу поверить! — вздохнул я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Был такой красивый олень, а стал... Жуть зеленая!       Мой рыжий мех полностью сменился гладкой серо-зеленой чешуей, с темными поперечными полосами на спине и боках, и просто светло-серой на животе.       — Должен сказать, ящер из тебя получился вполне адекватный, — ухмыляясь, заявил наставник. — Но ты не выглядишь холоднокровным...       — Что?       Смитсон покачал головой.       — Ну-ка, подними лапы, я хочу пощупать на сгибе локтя... Так и есть! Кожа под чешуей теплая, почти горячая. И... Хм... Странно... Пульс не прощупывается... Знаешь, тебя стоит показать профессионалам. Думаю, сейчас мы найдем их в едальне. Как раз время завтрака.       При мыслях о завтраке я почувствовал такой жуткий голод, что смог думать только о том, как аппетитно выглядит наставник...       — Мне стоит чем-нибудь заполнить мой желудок, учитель. И поскорее!!       Эту прогулку от лаборатории до одной из едален Цитадели мне не забыть до конца моих дней. Такого позора, такого стыда я не испытывал никогда в жизни, и дадут боги, никогда более не испытаю. Мои когти гулко клацали о каменный пол, хвост ходил ходуном где-то позади, я крутил головой, словно птица и постоянно терял равновесие. Все прохожие таращились на меня, по-видимому, гадая, что же я такое — то ли ящер, то ли дракон, то ли птица...       На мое счастье, Коперник был в зале для мясоедов.       Мы подошли ближе.       — Привет Брайан! Доброе утро мэтр. Привели новичка? Эта морда мне не знакома.       — Это Джон, — ответил Смитсон, осторожно беря гемму, и показывая её ящеру-морфу. — Мой коллега изменился во второй раз, и причиной тому послужила вот эта вещь. Посмотри, может сможешь опознать, чем он стал?       Отложив вилку, Коперник подошел ближе и критически осмотрел меня с ног до головы       — Ну-у... определенно, ты не ящер. — сказал он, в конце концов. — Ты очень похож на ящера, но... нет. Ты показывался Сарошу? Или Лазурно? Пробовал извергать пламя? Крыльев у тебя нет, летать не сможешь... Нет, определенно ты не дракон. Так что насчет пламени?       — Я не пробовал. Я вообще не желаю быть этим. Я хочу снова стать оленем!! — прорычал я, едва сдерживая закипающий гнев.       — Вот, коллега, к чему приводят безответственные эксперименты на себе! — вздохнул наставник. — Впрочем, что теперь-то говорить... Идем, Джон, ты говорил, что хочешь есть.       Еда.       Я вздрогнул, едва подумав об этом. С ранней молодости я не любил мяса, а последние шесть лет был вегетарианцем. И теперь, одна лишь мысль о поедании чьего-то трупа скрутила мой желудок спазмами. Но буквально мгновением позже все мысли о протестующем желудке вылетели у меня из головы, потому что ноздри заполнил манящий аромат жарящегося, но еще полусырого мяса... Едва успевая сглатывать слюну, наполнившую пасть, я почти бегом направился к раздаточному столу, чтобы получить огромную миску, наполненную аппетитными, остро пахнущими кусками.       Еда!!       Еле-еле удерживая желание вцепиться в них прямо там же, я дошел до ближайшего стола и... вылизав миску от остатков мясного сока, откинулся на спинку лавки и, подавив отрыжку, прикрыл глаза. Всего минуточку, только минуточку посижу и пойду... пойду...       Удар! Визг раздираемой хвостом твари режет уши... Не ждать! Она не одна! Бежать! Не останавливаться! Бежать! Бежа...       — Джон! Проснись, Джон! — лапа Коперника рывком вырвала меня из кошмара, в котором смешались жуткие твари, острый, резкий запах крови и потребность, нет необходимость, бежать куда-то... — Джонатан, проснись!!       — Что?! — спросил я, подскакивая и устремляясь, сам не знаю куда.       Коп едва успев подхватить пустую миску, удержал меня за плечо.       — Тихо, тихо, Джон. Ты меня слышишь?       — Кто?! Коперник?! А где?.. Ох... Извини... Что ты сказал?       — Я сказал, что мы беседовали с мэтром Смитсоном о тебе и пришли к определенным выводам. Хочешь их услышать?       — Разумеется!.. — кивнул я.       — Так вот, ты не ящер. Во-первых, другая структура чешуи, во-вторых, температура тела — ты совершенно определенно теплокровный, в-третьих, твоя сонливость после еды. Такое ярко выраженное состояние я видел только у некоторых кошачьих и у дракона... У Сароша, вообще-то. Пойдем к нему.       — Что, прямо сейчас?!       — Сейчас!       Восхождение по спиральной лестнице в башне Сароша показалось мне тогда долгим, скучным и очень трудным. Узенькая винтовая лестница, устроенная снаружи башни, тянулась и тянулась и тянулась в бесконечность. К несчастью моему, добавилась и еще одна беда — новообретенный хвост оказался столь длинен, что я даже не мог развернуться, а мог идти только вперед. Слава всем богам, я удостоверился в этом еще в самом начале подъема — пройдя первую сотню ступенек, я повернулся, собираясь что-то сказать Копернику, и едва не свалился с края, с размаха хлестнув хвостом по стене башни. Это было больно само по себе, но вдобавок Коп, увидев, как я балансирую на краю, дернул меня за хвост, ухватившись как раз за больное место! Неудивительно, что некоторое время после этого я не двигался с места, а только рычал...       И после всего выяснилось, что Сарош также не имеет ни малейшего представления, кем, проклятье всем семи кругам ада, я стал!       Спуск оказался куда труднее, подъема. Сводило мышцы ног, выщербленные ступени скользили, к тому же я порядком проголодался. Не удивительно, что к концу пути весь мир казался мне наполненным проблемами, а будущее рисовалось исключительно черными красками.       Лишь сходя с последних ступенек, увидел я слабый луч надежды, явившейся в образе Бриана, кобры-морфа, ожидавшего в тени деревьев.       Бриан улыбнулся мне, развернув капюшон.       — Фссс... Я удивилссся, сссегодняшшним новоссстям. Фссс... Но сссейчассс я вижу, что это правда. Фссс... — прошипел он.       Ощупав свою ящероподобную морду, я грустно вздохнул:       — Да. И я понятия не имею, как долго мне придется жить в таком виде!       — Фссс... Пойдем со мной. Быть может, я сссмогу помочь. Фссс... А ссснаешшь, ты сссовсем не похошшь на Коперника. Фссс... Есссли присссмотретьссся, твой сссилуэт больше похошшь на птичьий. Фссс... Такие аппетитные бедрышшки... Фссс... Жаль, что ты великоват!       Встав боком к стене, я вгляделся в собственную тень, но не обнаружил ничего птичьего.       — Не знаю, Бриан. Не вижу ничего такого. И пойти с тобой тоже не могу — вот-вот начнется боевая тренировка. Может быть ближе к вечеру?       Бриан еще раз раздвинул капюшон, ухмыляясь:       — Фссс... Тогда увидимссся вечером. Фссс... А ты хорошшшо смотришшшься в чешшшуе, Джек. Может быть, тебе ссстоит оссстатьссся таким?       Мой хвост нервно дернулся.       Ну уж нет!       Поначалу, боевая подготовка оказалась почти бесполезной. С острейшими трехдюймовыми когтями на концах толстых и коротких пальцев я практически не мог натягивать тетиву лука — при малейшем неловком движении когти разрезали ее. Отчаявшись менять одну за другой, я просто швырнул лук на землю и сел рядом.       — Хватит с меня!       — Не думаю Джонатан, — Джек ДеМуле, подошедший сзади, поднял лук и осмотрел остатки тетивы. — Ты не способен, натянуть лук. Хм... Это, разумеется, плохо. А если Паскаль не сможет справиться с геммой, то останешься таким на всю жизнь. Еще хм... Впрочем, с такими когтями, ты будешь очень хорош в рукопашной. Не думаю, что какой-либо лутин от тебя уйдет. И это хорошо, потому что во вторник, на следующей неделе ты пойдешь в дозор. Дозор будет дальний, скорее всего пойдете двумя тройками. Первая тройка — ты, Бриан, Муррли. Главный Бриан. Вторая тройка — Кутеж, Кванзаа, Алларт. Главный Кутеж.       Я ожидал тошноты при мысли о близкой драке. Ведь лучником я стал не без причины — увы, но моя травоядная натура просто органически не переносила драк, кроме как в период гона. Но вместо этого, одна только мысль о бое заставила мою кровь забурлить от внезапного возбуждения.       — Мы должны ждать до вторника?!       Такого ответа Джек явно не ожидал. Широко раскрыв глаза, он некоторое время внимательно разглядывал меня, потом хмыкнул и пожал плечами:       — Не стоит торопиться. Тебе еще нужно привыкнуть к новой форме. Я привел мастера рукопашного боя, покажешь ему, на что ты способен. У тебя есть пять дней, не считая сегодняшнего.       Следующие несколько часов, прервавшись только чтобы наскоро съесть принесенный прямо на задний двор обед, мы занимались проверкой моих способностей. Удивительно, но я смог сделать почти все, о чем просили — бегать, прыгать, ползать, лазать по всему, что торчит, стоит и висит... Вдвойне удивительно, что все это мне нравилось!       Так что к вечеру, я мог с полным на то основанием сказать, что вместо оленя-лучника в Цитадели появился ящер-рукопашник.       Одним из последних зайдя в едальню, я оказался за одним столом с Брианом.       —Только легкая закуссска. Фссс... — прошипел змей, раскрывая капюшон в улыбке. — Посссмотри.       С последним словом он поднял крышку с глубокой миски — там лежало несколько свежих крысиных тушек. Должно быть я очень сильно изменился за сегодняшний день, потому что мысль о поедании чего-то, еще недавно бывшего живым не вызвала даже легкой тошноты. Наоборот! Едва-едва удержал я желание отобрать эту миску. А когда служитель притащил мою порцию... Я не запомнил даже первого куска!       Следующее, что я помню — как очень сонный сижу над пустым, вылизанным до блеска блюдом, а Бриан и другие мясоеды изумленно переглядываются...       Подавив отрыжку, я пошарил взглядом по дубовой столешнице — не осталось ли кусочка — и наконец, заметил взгляды соседей.       — Что-то не так? — спросил я.       — Ну... Как сказать... — ухмыльнулся Странник. — Все нормально, вот только ты сожрал мясо, принесенное для троих...       Я моргнул и смог выдавить из себя только:       — О!       Бриан, все еще сидящий над так и нетронутыми крысами глубокомысленно изрек:       — Фссс... Думаю, ты просссто был очень голоден.       — Точно-о, — зевнул я. — А теперь, наверное-е... смогу не есть пару дне-ей...       — Интересссно... — сказал змей, беря наконец одну из тушек.       Тем временем сонливость, окутавшая меня, становилась все сильнее. Я подумал, что надо пойти в комнату и лечь спать, но сил тащиться через всю Цитадель не было совершенно. «Может лечь прямо тут, под столом?» — даже подумалось мне.       На мое счастье, именно в эту минуту в дверь ввалился Смитсон.       — Бриан, ты не видел Джона? Мне сказали... Ага. Уже поел, коллега? Отлично. Наши маги-целители хотели бы осмотреть тебя, пока ты здоров. Я взял на себя смелость провести их в твою... Что с тобой, мальчик мой? Тебе плохо?       — Я спа-а-ать хочу... — пробормотал я, еле-еле приоткрыв один глаз.       — Вот и прекрасно! — широко ухмыльнулся Смитсон. — Джон, мальчик мой, пойдем, я отведу тебя в постель. Ты сегодня набегался, устал, тебе пора баиньки...       Я слабо кивнул и, держась за его плечо, потащился куда-то по бесконечным коридорам, переходящим в заросли странных деревьев, хватавших меня за все подряд и восклицавших на все лады — «три сердца!» «сдвоенное независимое кровоснабжение!» «самоотсечение крупных сосудов!» и еще что-то, совсем уж непонятное...       Шаг. Еще. Повожу головой, вслушиваясь в шуршание листьев... Шурх! И-и-и-и-и-и!!!       Визг распластанной хвостом твари ввинчивается в мозг, но думать некогда — она не одна, их много! Бежать! Не быстро, не медленно, ровно отмеренным аллюром, так чтобы ни одна тварь не отстала... Бежать.       И-и-и-и-и-и-и!!!       Бежать и аккуратно прихватывать вырвавшихся вперед — хвостом, когтями. Удар — и снова вперед, по бесконечному коридору. Бег на выматывание. Кто быстрее устанет? Я или твари? Я?! Никогда!       И-и-и-и-и!!!       Одна из тварей спрыгивает сверху. Ударом когтей вспарываю ее от горла до паха... О-о-о! Запах! Кровь, пот, страх... Желудок подтверждает — да, это съедобно. Отлично! Кидаю тушку в пасть. Очень хорошо!       И дальше, дальше, дальше...       Поляна. Он ждет меня. Там. Он уже услышал мои шаги... А я не спешу. Куда я денусь? И мы глядим в глаза друг другу. Что ж... Один из нас станет пищей другому...       Снова бег. Снова бесконечный коридор среди деревьев. Но в этот раз твари крупнее. Выносливее. Быстрее. Умнее. Загонщики?..       Опять просвет... Поляна? Нет, излучина реки. И стая сзади, сбившаяся плотно, как небольшая армия. Оттесняет. Меня. К реке. Поплаваем? Идите ко мне, тварюшки, идите, я весь ваш! Всеми когтями и хвостом!       Круженье-танец. Вальс Смерти... Мы танцуем — я и Смерть. Смерть не моя, сегодня не моя!       Удар когтями, перекат, хвостом сшибаю зазевавшегося, еще удар когтями, разворот...       Отлично. Распоротые туши валяются по всему берегу. Но из леса новый визг. Тоном ниже и громче... Какой же ты здоровый! Иди ко мне! Сегодня, мой день!       Сегодня танцуем я и Смерть!       Я рву его на части. Он еще жив, но двигаться уже не может, а мне нужно есть. Много. Мяса. Ты был хороший враг. Извини. Три сердца. Я вырываю их одно за другим. Кишки. Ах... Запах крови, мочи, говна... Ароматическая симфония победы! Я наслаждаюсь ею! Я рву врага на части, еще живого и наслаждаюсь! И изучаю! Где мягко. Где тонко. Где порвется! Смотрю внимательно, второго раза не будет!       Прячусь. Они внимательны, но я не хуже. Они поводят чуткими ушами, но я неподвижен как камень. Они высматривают огромными глазами, но я знаю, как слиться с деревьями, с камнями, с песком и скалами, я знаю, как заставить укрыть меня туман и реку, кусты и дождь...       роснувшись, я широко зевнул и потянулся. Хрусь... Хрусь... Хрусь... Затрещали сухожилия, по телу пробежали волны наполовину спазматических напряжений-расслаблений, изнутри массируя мышцы, разгоняя кровь, настраивая меня на предстоящий день...       — Эх, хорррошоо!!! — прошипел я, напоследок привычно щелкнув пластинами-ножами на кончике хвоста.       Лениво поворошив лапой кучу рваного тряпья, с углублением в середине, я решил — грязновато конечно, и попахивает... Но пока сойдет. Некогда, на днях идти в дозор, вот вернусь, утащу в прачечную и ка-ак стирану!       Где-то на самом краю сознания возникло легкое удивление внешностью кровати, но тут же погасло. А как еще она может выглядеть? Уже шестой год так сплю, на мягких тряпках, разложенных внутри каркаса моей старой кровати — той самой, на которой я спал, еще будучи человеком. Когда проклятье Насожа превратило меня в покрытого чешуей теплокровного ящера, мне пришлось придумывать, как быть с местом для сна. Кровать не подходила категорически, и тогда, раздосадованный, я дал волю чувствам, превратив набивной тряпичный матрац, простыни и одеяла в кучу тряпья. Получившаяся «колыбель», оказалась неожиданно удобной...       Еще раз пропустив по телу бодрящую разминочную волну, я отправился умываться. Ну-ну, не стоит подозревать меня в излишней любви к чистоте. Поболтав лапами в ведре и плеснув чуть-чуть на морду, я счел утренние умывательные процедуры законченными и лениво размышляя о предстоящем через четыре дня патрулировании, отправился поприветствовать наставника.       «Лутины — это хорошо... маленькие и верткие, они будет легкой и вкусной добычей... А может встретится гигант... Эх, вот бы встретился!»       Смитсон, не отрывая взгляда от ключевого камня, делал записи в блокноте.       — Доброе утро коллега... — сказал я ему, тихо подойдя со спины.       — Проснулся! — отложив записи, наставник повернулся и как-то странно уставился на меня. — Как самочувствие? Ты хорошо себя чувствуешь?       — Разумеется! Как я могу себя чувствовать? Жутко хочу есть, а в остальном все прекрасно. Что-то случилось?       — Нет-нет, все просто великолепно... — все еще внимательно глядя на меня, ответил козел-морф. И продолжил задавать вопросы: — А как ты выспался? Бока не отлежал?       — Я великолепно выспался, я прекрасно себя чувствую, я готов продолжить тренировки и расшифровку Ключевого Камня! Наставник, почему вы так странно на меня смотрите? Что происходит?!       — Магус был прав... — вполголоса пробормотал Смитсон. И продолжил уже нормальным тоном: — Не происходит, а произошло. Ты проспал четыре дня. Кстати, через два часа тебе идти в дозор... Если ты в состоянии.       — Как через два часа?.. — Некоторое время я мог только смотреть на Смитсона и моргать. В конце концов в мою оглушенную голову пробились мысли практического свойства: «Завтрак! Походной мешок!! Доспехи!!!»       — Наставник, извините, но я побежал! Я совершенно не желаю пропускать свою очередь! Принести вам череп лутина? — спросил я уже от двери.       — Нет, не стоит. Впрочем, если попадется гигант... И... сынок... удачи!       — Спасибо, отец!       Позавтракав, вернее, второпях закидав в глотку куски мяса, я помчался в оружейную комнату.       — ДА ЧТОБ ТЕБЕ ЛУТИН НА ГОЛОВУ НАСРАЛ!!! ГДЕ ТЫ БРОДИШЬ?!! — Джеф, оружейный мастер, морф обезьяны-ревуна выражал негодование не просто громко, а ОЧЕНЬ громко. — ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА ЧАСА ВЫХОДИТЬ, А ТЕБЕ ЕЩЕ ДОСПЕХИ ПОДГОНЯТЬ!!! И ОРУЖИЕ...       Моя легкая броня, на самом деле — система кожаных ремней и чешуйчатых стальных пластин, почти четырнадцать фунтов2 железа и кожи, очень удобная вещь. Специально разработанная для ящеров, она обтягивает тело как перчатка, не мешая бегать, прыгать и действовать моим природным оружием — когтями на передних лапах, на задних лапах и парой костяных лезвий на хвосте.       Любой лутин, напавший сзади, будет смертельно удивлен.       — БЕГОМ!!! — придал мне ускорение Джеф.       К северным воротам я прибежал последним, увидев уже собравшуюся команду и Джека ДеМуле, обсуждавшего что-то с Брайаном.       — ...если что-то пойдет не так, используй... мы будем держаться позади... не дольше четверти часа... — донеслись обрывки разговора. Но тут меня заметили, и приветствия команды заглушили ведшийся вполголоса разговор.       После дружеских обхлопываний и осмотров, я оказался в переднем ряду, прямо перед Джеком ДеМуле. Комендант Цитадели устремил на меня пронзительный взгляд и несколько томительных мгновений что-то обдумывал:       — Итак, повторяю. Идёте двумя тройками. В первой — Джон, Бриан, Муррли. Раньше вы ходили в прикрытии, но теперь, лишившись одного лучника и приобретя взамен «ящера-с-длинным-хвостом» пойдете вперёд. Главный Бриан. Вторая тройка — Кутеж, Кванзаа, Алларт. Главный Кутеж. Джон, тебе идти впереди всех, Бриан и Муррли прикроют с боков. Кутеж, Алларт вы стрелки, вашей тройке держаться позади. Кванзаа, тебе их прикрывать. Будьте внимательны. Ребята Горелого отметили там очень подозрительную возню, а вас всего шестеро, учтите это. Джонатан? На пару слов...       Мы отошли в сторону:       — Джон... Ты готов идти? — спросил Джек, все еще с сомнением во взгляде.       — Конечно, мастер Джек! — я едва не подпрыгивал на месте, от предвкушения грядущей драки. — Я в лучшей форме за последние шесть лет с тех пор как стал ящером!       — Шесть лет?! Последние шесть лет, говоришь? Интересно... Хорошо. Давай попробуем и посмотрим, что будет. Идите.       ойдя с дороги, я еще раз осмотрел спутников. Бриан слева, Муррли справа. Бриан, кобр-морф десятифутовой3 длины, еще иногда называемый нага. Великолепно владеет отравленной его собственным ядом алебардой, очень хороший лучник, надежный товарищ. Муррли, один из множества разновидностей котов-морфов, тоже мечник и тоже, хороший лучник. Наша команда всегда была самой лучшей! Но почему же Джек сказал, что мы недавно потеряли лучника? Я не помню, чтобы за последний год погибал кто-либо из нашей тройки... Должно быть, Джек просто чересчур засиделся в Молчаливом Муле вчера вечером.       Решив не забивать мозги посторонними вещами, я кинул взгляд на остальных спутников. Кванзаа — землеройка-морф. Владеет саблей... хорошо владеет. Она могла вырезать сердце лутину и показать ему же, еще живому. Отличное прикрытие. Кутеж — волк-морф. Лучник... Мда. Есть же такие! Сбить муху в полете, пришпилить стрекозу к падающему листку... Это к нему. Еще неплохо владеет длинной палкой. И третий в их команде — Алларт. Попавший под заклинание Регресс Возраста, он выглядит двенадцатилетним пацаном, хотя ему вообще-то уже далеко за сорок. И он тоже отличный лучник...       Мы покинули Цитадель ранним утром, а сейчас уже было далеко за полдень, и наша команда только что покинула торную дорогу, ведущую к берегам моря Душ и далее на север. Мы сошли с дороги, вошли в лес, и вот теперь наша тройка шла впереди, шумно, с топотом, с разговорами, с треском веток, а позади, кралась вторая тройка. Наше дело — шуметь, собирать шишки и засады. Их работа — прикрывать нас со спины.       Сегодня, над Темным проходом — основным путем от Цитадели к холмам Гигантов нависли тяжелые, низкие тучи. Впрочем, в этом месте часто такая погода. Магия, дикая магия была тому причиной. Слишком много проходило войск по узкому проходу. Слишком много здесь было битв, боевых заклинаний, убитых демонов и чудовищ, смертных проклятий, проклятых душ и магии на крови...       Сама природа искажалась здесь — звуки исчезли, только лес, как тяжело больной человек, вздыхал и стонал... И как признаки болезни встречались нам, то жуткого вида проплешины, заросшие кривыми и больными сорняками, то деревья, принявшие настолько странные и причудливые формы, что ни описать, ни объяснить невозможно. Быть может хороший художник смог бы нарисовать эти изорванные, скрученные, тянущиеся самым фантастическим образом ветви и стволы, смог бы передать их боль и одновременное наслаждение жизнью... Увы, я не художник. Я мог только поражаться и удивляться.       И внимательно, очень внимательно смотреть по сторонам, ловя каждое шевеление, и пытаясь уловить отсутствующие звуки...       Странное, поражающее своей ирреальностью зрелище — абсолютно беззвучный осенний лес. Перекрученные, переплетшиеся ветви, шевелящиеся то ли сами по себе, то ли ветром, прыгающие по сторонам тени... Сколько бы раз я не проходил этим горным проходом, я снова и снова вынужден был перебарывать сложную смесь страха, изумления и... наслаждения. Да, я наслаждался! Каждым шагом, каждым шевелением таинственных теней, каждым вздохом искореженного леса. Я чувствовал себя как дома, в этом проклятом лесу.       Шаг за шагом я прислушивался и высматривал, я занимался своим любимым делом — выслеживал добычу. Мясо. Добыча... Облава...       Почему эти слова беспокоят меня? Я резко остановился, впервые осознав, что происходит что-то не то. Почему все так странно смотрели на меня? Там, в Цитадели... И дальше! Мои друзья, знавшие меня лучше, чем я сам, прошедшие со мной огонь и воду... Почему они посматривали на меня так, словно... словно это не со мной ходили они в дальние походы и разведки! Кто был тот пропавший лучник? Что с моим слухом? Мне постоянно казалось, что на черепе отсутствует что-то... Уши? У ящера? Абсурд! Если только...       — Фссс... Джон? Что-то не так? — Бриан задал мне этот вопрос уже третий раз подряд.       Прежде я только качал головой, отвечая: «нет, все прекрасно, а почему ты спрашиваешь?» Но сейчас, его вопрос и нерешительность, промелькнувшая в тоне, как будто он сомневался в чем-то, все это заставило меня задуматься. Задуматься и... Может ли быть, что Бриан сомневается во мне? Сомневался... Странные взгляды... Как будто моя команда следит не столько за лесом сколько... За мной?! Но это же бред! Мы вместе больше шести лет! Мы были вместе еще до Битвы Трех Ворот и заклинания Насожа! Когда я стал ящером...       Подстегиваемый сомнениями и вопросом енота, я напряг память, вспоминая, свое изменение, там, на стене Цитадели, где я был лучником... ожидая увидеть лапы с мощными и короткими пальцами, вооруженные трехдюймовыми когтями, но... Вместо них я обнаружил черно-белое изображение пары раздвоенных передних копыт!       Что за бред?! Этого не может быть!       Замерев на месте, я принялся лихорадочно перебирать все, что только мог вспомнить из жизни после изменения и... Именно в это мгновение, когда я понял, что во мне действительно что-то не так, когда я застыл на месте, ошеломленный и растерянный, лутины бросились в атаку!       Сначала послышался визг Кванзы и злобное тявкание Кутежа, потом добавились знакомые нам всем вопли лутинов, а я все стоял с отвисшей челюстью, ошеломленно глядя в пустоту...       Как будто откуда-то издалека раздалось встревоженное шипение Бриана:       — Шшевелисссь, Джон!  Иссспользссуй сссвое новое тело...       Его слова поразили меня сильнее, чем собственные мысли и воспоминания. «Новое тело...» Я действительно еще недавно был другой! У меня были рога! У меня был мех! А еще лук! И стрелы!! Я должен...       — Джон! Да чтоб тебе, очнись жжже! — завопил мне прямо в морду Бриан. — Используй когти!! Джон! Джонатан! Джо...       Я почти покачал головой. Я не хотел двигаться. Мне стало дурно, меня почти вывернуло наизнанку при одной только мысли о том, что я буду рвать когтями чужую плоть... и мясо... и кровь... Мясо... Охота... Но в этот момент мои ноздри заполнил сладковатый запах свежей крови... — и в мгновение ока все изменилось! Кровь вскипела, ярость заполнила мысли, выметая сомнения. Забыв обо всем, я бросился через подлесок. Мои друзья в беде! Моих друзей атакуют враги!!       Вихрем вылетев к месту схватки, я обнаружил, что Кванзаа совместно с Кутежом успели закинуть Аларта на дерево, и сами уже прикончили как минимум четверых лутинов, но как раз сейчас их окружало еще не менее двух десятков. Прямо на моих глазах их оттеснила друг от друга толпа вопящих карликов. Карликов с ножами. Острыми ножами! Кванзаа расшвыривала их с безумной яростью берсерка, помноженной на мастерство сабельного бойца. А вот Кутежу пришлось плохо. Лучник от бога, палкой он действовал только-только, чтобы не дать убить себя. Но сдерживая смертельные удары, он получил уже несколько очень опасных ран и был весь покрыт кровью... Это его кровь я учуял!!       — РРРРаурррр!!!! — разнесся по лесу древний клич, тысячелетия не звучавший под хмурым небом Мертвого леса. Этот вой-рык заставил остановиться всех. Кроме меня самого.       Рыча и хрипя, я одним прыжком оказался рядом с Кутежом, подсечкой хвостом и легким толчком в спину повалил волка на землю и встал над ним. А потом лутины все-таки напали!       В том бою я впервые узнал, как же действенны мои когти. Я вертелся и крутился, убивал хвостом, передними лапами, задними лапами, даже головой! Я оказался просто неудержим!       Карлики бросились бежать, как только поняли, что происходит, но было уже поздно. Наши тройки наконец объединились и вшестером мы с легкостью догнали их, прижали к зарослям кустарника и перебили. Всех.       Быть может один или два смогли незамеченные скрыться в густом подлеске... Но вряд ли больше.       Когда все кончилось, я сел на землю с языком, вывалившимся из пасти чуть ли не до земли и в то же время с легкостью в мышцах и мыслях невероятной. Все вокруг было потрясающе четким, я вполне осознанно глядел чуть ли не во все стороны разом, только что не прямо назад и это не доставляло мне ни малейшего неудобства. Казалось, допрыгнуть до верхушки ближайшего дерева легко и просто, нужно только сжаться в комок, напружинить мышцы, напрячь их до жесткости стальной пружины, и...       Но не успел я сделать и трех глубоких вдохов, чтобы охладить разгоряченное тело, как все изменилось. Навалилась жуткая усталость, мышцы налились тяжестью и тут же страшно засосало в желудке, мысли стали мутными, неповоротливыми, поле зрения скачком сократилось до нормального... и даже меньше. Я едва-едва удержался в сидячем положении — хотелось упасть, откинуться на спину, глядя в темнеющее осеннее небо, но в то же время жутко, просто до боли в желудке и капающих слез, хотелось есть... Нет, не есть, а ЖРАТЬ!!!       — Фссс... Джон... — Бриан осторожно проскользнул по испачканной кровью траве, оберегая уже заклеенную и перевязанную рану на левом боку.       — Жрать хочу... — буркнул я. — Высматриваю, кем бы пообедать. Может лутина-другого сожрать?       — Фссс...  — обычно чуточку ехидное шипение нага, сейчас было наполнено сомнением. — Фссс... В лесссу ессть дичь и более аппетитная. Фссс...  Впрочем... сссмотри сссам. Фссс...       Я... я не буду описывать, что было в тот вечер на той поляне. Достаточно сказать, что к товарищам я пришел сытый, энергичный и нагруженный, хоть и дрянным, но все же оружием да еще с кошельком предводителя лутинов в кармане.       Посовещавшись, Бриан и Кутеж решили провести ночевку прямо здесь, не разжигая костер, и мы, выставив часовых, занялись, сначала осмотром ран и перевязкой, потом устройством временного лагеря...       А ночью мне снились странные сны. Пылающие линии, расчертившие заполненное огненными знаками небо, неведомые иероглифы, вспышкой молнии впечатывающиеся в память, удивительные движущиеся картины, рисовавшие сценки, смысл которых я не мог понять...       Проспав в общей сложности не менее четырех часов, я не то чтобы совсем не отдохнул, но и выспавшимся себя тоже назвать не мог.       Однако, проснувшись и запустив по мышцам разогревающе-бодрящие спазмы-сокращения, я лежал, смотрел в затянутое тучами ночное осеннее небо и думал. Прозрение, озарившее меня перед самым боем, почти исчезло из памяти, задавленное боем, но сейчас в ночной тишине, оно вернулось, и нужно было хорошенько все обдумать...       Я действительно не был ящером. Каких бы воспоминаний из последних шести лет я ни касался, везде я был оленем. Оленем-морфом или даже просто оленем... Разумным оленем. В доспехах и без; в Цитадели, на приеме у лорда Хассана; в лесу, во время гона, с самкой... Я всегда был и оставался оленем. И в тоже время я четко знал, что все это время был ящером. Как такое могло быть?!       Единственное и самое очевидное — гемма, которую я носил на шее, продолжала воздействовать на меня своей магией. Учила, направляла... В конце концов, чем еще я был занят пропавшие четыре дня? Я заснул в четверг вечером. А проснулся во вторник утром! И снился мне практически один, непрерывный бой.! Что это было, как не подготовка? Что мне снилось сегодня ночью? Я мог бы нарисовать все виденные во сне иероглифы хоть сию минуту. Если бы я еще хоть один понимал...       «В любом случае, эта форма потрясающе полезна, — думал я, вспоминая вчерашний бой. — Мое мастерство ближнего боя в оленьей форме оставляло желать лучшего. Разве что во время гона... Но и тогда, дело ограничивалось легкими потасовками, да в худшем случае, парой демонстративных ударов. Теперь же...»       К концу восьмого дня мы вошли в ворота Цитадели. За оставшиеся дни мы дважды обошли по большой дуге северное окончание Темного прохода, выследили еще одну ватагу лутинов, но на это раз уже мы поймали их в засаду. И вот, во вторник днем, проведя в дозоре ровно неделю и наконец, встретив сменщиков, направились домой.       Во дворе нас встретила небольшая команда — Джек ДеМуле, Магус, Смитсон, Коперник, Бриан и даже Сарош, что удивительно, спустился с башни.       Пожав мне лапу, поздравив с удачным походом и обрадовав известием, что Паскаль задержится в лаборатории еще минимум на неделю, Джек утащил предводителей троек в кабинет для доклада, а остальные нестройной толпой отправились в «Молчаливый Мул», промочить горло.       Утвердившись за столом и взяв кружку чего-то темно-красного и тягучего, я решился наконец задать вопрос Смитсону:       — Наставник... Вы знали, что происходит, когда я спал четыре дня?       — Разумеется, — невозмутимо ответил козел-морф. — Магус заглянул в твой сон и даже, можно сказать, чуточку поговорил с духом-хранителем геммы.       — Духом-хранителем?! — изумился я.       — Ну, не совсем духом... Магус и сам плохо понял, а я, с его слов тем более, но... Лис говорил, что этот дух разумен очень ограничено, что может очень много, но в тоже время очень мало, что собственно, о разговоре не могло быть и речи. В любом случае, они хоть как-то пообщались, в результате, ты должен был проснуться во вторник утром...       еделя, оставшаяся до появления нашего разноцветного колючего алхимика, тянулась бесконечно. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, каким я стал, каждое утро мне приходилось напоминать себе, что я не всегда был ящером, что раньше я был оленем-морфом и хочу им стать снова...       Мы с наставником каждый вечер проводили в нашей лаборатории, пытаясь расшифровать надписи на оправе геммы, зарисовывая и сопоставляя снившиеся мне по ночам иероглифы. Увы, все это оказалось почти бесполезно — хотя, благодаря тем усилиям мы как-то, сами не замечая того, перевели почти весь Ключевой камень.       Тогда, отложив в сторону рисунки и наброски, мы решили исследовать череп и сравнить его с моим. Между нами действительно оказалось немало общего. Величина, принцип строения, места крепления мимических и скелетных мышц, одинаковое расположение глазниц и хрящей... Еще мы обнаружили, что на клюве черепа есть крошечные зубы, в миниатюре очень похожие на мои.       Кроме того, осматривавший меня маг-целитель заявил, что мои кости имеют трубчатую конструкцию, аналогичную костям птиц.       В субботу вечером мы продолжили обсуждение двух черепов придя в «Молчаливый Мул». Я сидел на скамье, откинувшись на дубовую спинку и просунув хвост в щель, прихлебывая какой-то напиток, принесенный Донни, на той же скамье уместился Христофор медведь-морф, придворный ученый и мы оба слушали наставника.       — Коллеги, пришедшая мне сейчас в голову идея — только один из вариантов, пусть и самый вероятный!       Я отставил бокал:       — В самом деле?       Смитсон кивнул:       — Да. Понимаете, всё очень просто! Когда мы находили хоть какое-нибудь оружие имеющее отношение к тиннедам? Не затрудняйте себя, потому что я знаю, ответ. Никогда и ничего! Именно поэтому мы предположили, что они были очень миролюбивой расой. Но стоит только посмотреть на тебя, Джон и мы поймем, что это не так! Посмотри, как устроено твое тело. Ты же вооружен буквально от зубов до хвоста... и даже твой хвост — оружие! Мы сравнивали твой череп с черепом тиннеда, который мы вырыли. И что мы увидели? Одинаковое строение, одинаковое расположение всего, что только возможно и я уверен, хорошенько исследовав скелет, мы найдем рудименты остального. И когтей на пальцах и когтей-кинжалов на ногах.       — Но каким образом эти рассуждения касаются Джонатана? — высказался Христофор.       Мой наставник улыбнулся медведю ехидной козлиной ухмылкой:       — Очень просто, мой друг. Джон ни что иное, как «боевая форма» тиннеда. Мы не нашли никакого оружия, изготовленного тиннедами, потому что они в нем не нуждались! Когда им нужно было, они изменялись сами! И нынешняя форма Джонатана является одной из их боевых форм! Она не просто великолепно подходит для сражения — она  создана только для боя. И ни для чего другого!       Обдумывая сказанное Смитсоном, я неторопливо лакал из кружки тягучий темно-красный напиток.       — Что ж, коллега, если и так, то это еще одна тайна исчезнувшего в веках народа... И кто знает, сколько еще их осталось? — подытожил разговор Христофор.        концу недели я дошел до точки. Собственно, я уже был готов идти и ломать дверь в лабораторию Паскаль. И плевать, если в результате половина Цитадели превратится в развалины!       Я как раз сидел в нашей лаборатории, рассеянно перебирая очередные рисунки приснившихся мне ночью тиннедских иероглифов, когда до моих ноздрей донесся запах гари, смешанный с запахом каких-то химикалий и древесных соков.       За моей спиной стояла Паскаль, и молча разглядывала меня. Наконец, кивнув своим мыслям, она подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть амулет.       — Интересно... — сказала дикобразиха.       — Ну? Ты можешь что-нибудь сделать? — не выдержал я в конце концов.       Она кивнула и, взяв оправу в лапы, повернула камень. Раздался резкий щелчок, и гемма засверкала изумрудной зеленью!       Дальнейший процесс был уже знаком — меня окутало тянущей дрожью, опять было ощущение движущихся мышц и как будто внутренний удар под конец, выбивший из меня дух.       Придя в себя, я понял, что вновь стал самим собой. Не человеком, конечно. Но мои рога, копыта, мех вернулись назад!       Все еще немного шатаясь, я поднялся на ноги:       — Ну почему я сам до этого не додумался?!       Паскаль ухмыльнулась:       — У тебя свои таланты, у меня свои. Если понадоблюсь еще, просто позови.       Я потянулся снять гемму, но обнаружил, что застежка по-прежнему крепко закрыта.       — Ээ... Паскаль, кажется, я...       — Не можешь снять? — закончила она за меня. — Все верно. Он рассчитан на очень долгую работу... Думаю, ты не сможешь снять его до самой смерти. Но не все ли тебе равно? Ты не обязан им пользоваться. Пока. Заходи, как-нибудь.       И Паскаль покинула комнату.       Я все еще сжимал гемму в своих таких родных пальцах-копытцах, когда подошел Смитсон, и мягко опустил руку мне на плечо:       — Знаешь, а ты не так уж и плохо смотрелся в чешуе! Попробуй-ка еще разок преобразоваться.       Я повернул камень в противоположную сторону. Он снова засиял... теперь я уже знал, что он засиял алым цветом, и меня вновь окутала дрожь преобразования. Придя в себя, я встряхнулся, поглядел на гемму, на Смитсона, оглядел себя... и решил — преобразуюсь в оленя, и на сегодня хватит.       Как ни странно, третье за день преобразование прошло куда легче всех предыдущих. Не знаю, привык ли я, изучила ли меня гемма, а может быть и то и другое вместе, но невыносимая прежде дрожь стала как будто даже приятной, а внутренний удар, до того приводивший в беспамятство, почти не ощущался...       — Попробуй думать об этом как о подарке, Джон — ободряюще сказал Смитсон, когда я вновь пришел в себя. — Такой подарок из прошлого, молодому перспективному археологу. Может быть, мы даже найдем еще такие же, когда продолжим раскопки весной.       — Может быть, — согласился я, всё еще держа гемму в руках. — Ведь выбора у меня нет. Мне остаётся просто жить с этим... Знаешь, кажется, я понял, что написано на гемме: «Путь крови открываю я тебе. Во сне придет уменье, потерпи. Но помни — избирая путь, свою судьбу ты выбираешь тоже». Так просто...       Я подошел к зеркалу, — тому самому, в котором три недели назад увидел свое второе изменение, — и зловеще ухмыльнулся отражению:       — Может быть, теперь я стану еще одним оружием против орд лутинов, гигантов и прочей жути, что еще придет к нам с севера!       — Великолепно, Джон! — услышал я голос Джека ДеМуле, стоящего в двери лаборатории. — Неважно — копыто ли, коготь ли — Цитадели не помешает любая помощь, если это поможет победить врага!       Перевод — Redgerra, Дремлющий       Литературная правка — Дремлющий, Redgerra       1 Примерно 15 сантиметров.       2 Чуть больше шести килограмм.       3 Чуть больше трех метров.

Год 705 AC, вторая декада сентября       ыло раннее утро.       Боги, какое ординарное начало! Но что поделать? Ведь действительно было ранее утро. Солнце еще не поднялось, и рассветный колокол еще не прозвонил. Впрочем, когда это я вставал по его звону?       А ведь вставал, вставал когда-то... Как же давно это было! Увы мне, прошли те годы и теперь я поднимаюсь задолго до рассвета. Гляжу в темное еще окно, зажигаю лампу — маленький, дрожащий огонек — и иду к своим любимым садам.       Ах, сады... Недаром именуют меня придворным садовником лорда Хассана. Внутренние сады Цитадели - моя страсть, моя любовь, мое увлечение. Сюда я вкладываю душу и силы, сюда я прихожу в дни радости и горя, сюда я заглядываю перед сном и рано утром, чтобы поработать в тиши и одиночестве. Да, я привык приходить сюда еще до рассвета, начинать работу при свете магических камней-светильников, вмурованных в перекрытия и стены внутренних садов неведомыми строителями Метамора... И тем удивительнее было увидеть в столь ранний час посетителя.       Рядом с рощицей молодых березок стоял незнакомый грызун-морф.       Боюсь, я не слишком дружелюбен к незнакомцам... А потому, посмотрев немного, как сосредоточенно он вдыхает густой, влажный запах молодых деревьев и прелой земли, я покинул березовую рощу. И начал ежеутрений обход. Да-да, обход моих «владений». Каждое утро я обхожу один из внутренних садов, но вовсе не ищу подвядшие листья и оголившиеся корни. Нет. Каждое утро я проверяю работу и исправность чудесных устройств, что поддерживают жизнь растений, снабжают их влагой, светом, теплом. Не знаю, провидением ли богов, силой ли самой Цитадели, но мне были открыты сокровенные знания об их устройстве. А уж обязанность присматривать за их работой, я возложил на себя сам.       В этот раз моего внимания потребовала забившаяся насадка распылителя и как обычно, когда я занят чем-то важным, окружающий мир для меня словно исчез, а я полностью сосредоточился на работе. Обычно я остаюсь в таком состоянии пока не закончу дело или что-то не произойдет. Иногда довольно долго... Но в этот раз «что-то» произошло — кто-то коснулся моей спины.       Любой, кто ловил кузнечиков или саранчу, легко может представить, что было дальше.       Я прыгнул.       И лишь в полете осознал, что прыгнул посреди, пусть и большого, но все же внутреннего сада...       С треском распахнув крылья, я ухитрился вписаться в промежуток между поддерживающими стеклянную крышу колоннами и через мгновение приземлился на мягкую, только вчера вскопанную грядку. Поднятый взмахами моих крыльев ветер опрокинул пару шпалер с вьющимися растениями — раздался треск, посыпались черепки и обломки шпалерных реек.       Да, иногда быть кузнечиком-морфом немного неудобно. Впрочем, выбора у меня нет. А потому приземлившись, я обернулся и увидел того самого мыша-морфа, утреннего любителя садовых запахов. Стоя футах в сорока1 от меня, мыш удивленно моргал глазами:       — Ох. Простите. Я не хотел вас пугать, — наконец извинился он.       — Ничего страшного, — я слегка развел всеми пятью руками и шевельнул антеннами, обозначая улыбку. — Это тело иногда весьма непросто контролировать. Остается только привыкнуть.       — Так вот оно что, — усмехнулся мыш.       Поскольку забившийся распылитель не требовал сиюминутного ремонта, я решил немного отвлечься и принялся неспешно изучать посетителя. Настоящий морф, высокой степени морфности. Рост фута четыре2, не больше; расцветка обычной белоногой мыши — черно-рыжий мех на спине, светло-рыжий на горле, животе и внутренней стороне лап; вытянутая, острая мордочка; черные бусины глаз.       Что меня поразило — полное отсутствие страха в его взгляде. Слишком многие, оказавшись лицом к лицу с инсектоидом, чувствуют себя не в своей тарелке. Что я напоминаю им? Детские страхи? Нашествие саранчи? А может просто при взгляде на меня, они вспоминают, что не все морфы после изменения становятся симпатичными пушистиками?..       — ...Я просто в восторге от проделанной здесь работы! Растения приносят сюда жизнь, которой так не хватает холодным каменным стенам Цитадели, — разглагольствовал тем временем мыш. — Так значит, вы и есть здешний садовник?       — Думаю, ты можешь называть меня так, я действительно числюсь придворным садовником лорда Хассана. Хотя мне и не нравится это звание. Потому что я не только садовник. Я куда больше ученый и естествоиспытатель. Посмотри вокруг. Присмотрись к другим садам Цитадели. Все они гораздо больше чем просто «сад». Здесь в Цитадели создается величайшая коллекция живых растений Мидлендса, как самых обычных, так и самых редких, как дикорастущих, так и окультуренных. Да, я присматриваю за ними. Но это может делать любой чернорабочий, я же изучаю их, проникаю пытливым взглядом в тайны строения и жизни, рождения и смерти. Уход же и создание самих садов — лишь мое хобби, не более.       — О! Действительно. Понимаю... — слегка смущенно согласился мыш. — Вообще-то, я просто хотел сказать, что вам удалось создать на редкость красивое место.       — Спасибо.       — Да не за что. Но, я вижу, вы заняты. Думаю, мы сможем встретиться и поговорить позже, — сказал мой утренний посетитель, поднимая глаза к серому утреннему небу, видневшемуся сквозь стеклянную крышу сада. — Скоро взойдет солнце... Грядущий день зовет меня. Удачного вам дня, сэр.       И он ушел. А я, поглядев вслед, продолжил обход, торопясь завершить его до прихода помощников. И лишь к концу обхода понял, что незнакомец даже не представился...       умаги, бумаги, бумаги...       День прошел за письменным столом. Каталоги, отчеты, статьи и письма — увы, работа придворного садовника порой скучна и очень монотонна. Какое же было облегчение, когда последняя строчка была дописана, последнее письмо запечатано, отдано курьеру, и я наконец-то смог отправиться в лабораторию. Я хотел поскорее начать уже давно готовящийся эксперимент, но требовалось проделать еще немало подготовительной работы.       Просмотреть записи, подготовить семена, убедиться, что вегетационные камеры откалиброваны и работают должным образом, приготовить блокнот для записи результатов и решить множество небольших проблем, обязательно возникающих при подготовке эксперимента...       К концу дня я изрядно вымотался. Солнце уже село, но прежде чем отправиться отдыхать, я хотел сделать еще одно дело. А именно — зайти к Донни, в «Молчаливый Мул»,  хорошенько выпить и наконец, расслабиться.       От дверей главного зала я увидел, что вечерняя толпа уже начала заполнять таверну. Проскользнув мимо столов и клиентов, я направился к длинной барной стойке и кивнув Донни, попросил графин вина. Вот только бык-морф не протянул руку за графином, а нагнулся и откуда-то из-под стойки достал кусок доски со множеством вырезанных отметок. Положив деревяшку на стойку, он сложил большие руки на груди и взглянул на меня.       — В чем дело?       Донни постучал пальцем-копытцем по верхней части дощечки. Взглянув, я обнаружил там вырезанное имя: «Джек».       — Это барный счет Джека?       Бармен кивнул.       — Ужасно много выпивки.       Следующий кивок.       — И он собирается заставить меня выполнить наш с ним маленький договор?       Еще кивок.       — И ты хочешь заставить меня платить?       На этот раз я получил только взгляд, но взгляд, заставивший меня вспомнить фразу: «раздавить как таракана». Без сомнения, ответ на мои риторические вопросы мог быть только один, а потому, через несколько минут я направился к столу с вином в графине, и увы — намного полегчавшим кошельком...       Отыскав в задней части залы свободный стол, я поставил на него графин, а сам устроился на скамейке, осторожно втиснув брюшко в широкую щель между сидением и спинкой. Булькнуло вино, заполняя стакан, потом я огляделся. Люди и нелюди всех форм, возрастов и видов пили, пели, бренчали на музыкальных инструментах и даже плясали. А неподалеку, очень удачно загораживая меня от большей части зала, расположились игроки — кто-то раскидывал карты, еще одна группа кидала дротики в цель, а неизменная парочка — крыс Маттиас и ящер Коперник катали шары на бильярде.       — А! Наконец-то знакомое лицо в этой толпе! Не будешь против, если я присоединюсь?       Подняв глаза, я увидел утреннего гостя.       — Вообще-то, я бы предпочел побыть в одиночестве.       — Чепуха. Тот, кто избегает общества, в такие места не ходит. К тому же, тебе явно нужна компания, — сказал мышь, подходя к скамейке через стол от меня.       Усевшись, он махнул пробегавшему подавальщику:       — Кувшинчик вина и сухарики, — потом повернулся ко мне. — Встретившись впервые мы, кажется, забыли представиться. Я Топо, сын Арто. А ты?       — Дэн. Придворный садовник его светлости герцога Хассана.       — А вот это уже интересно! — еще одна поразительно обаятельная улыбка адресовалась уже мне. — Я слышал, его светлость очень разборчив при приеме на работу. Как тебе удалось?..       Постепенно мы разговорились. Кто бы ни был этот Топо, он мне определенно нравился. Веселый и дружелюбный, но не самоуверенный, весьма и весьма интересный собеседник... Профессионал?       Пока мы беседовали, я заметил, что его взгляд то и дело опускался к моей грудной клетке. Наконец он наконец набрался смелости:       — Откуда это? — спросил он, указывая на шрамы, на месте одной из моих рук.       — Жизнь в Цитадели опасна, — я шевельнул антеннами, обозначая кривую усмешку. — В прошлом месяце мне пришлось побегать наперегонки с лутинами. Это оказалось труднее, чем хотелось бы... в результате я лишился руки.       — Даже представить себе не могу, каково это — потерять руку! — сказал Топо, зябко передернув плечами. — Как ты вообще смог привыкнуть?       — Непросто было привыкнуть к четырем лишним рукам после изменения. Обратный путь дался... легче.       — Ты интересный... человек, Дэниел д'Алимонте.       Как один больной лист может убить все растение, так одна эта фраза изменила настрой прежде приятного разговора. Откуда этот Топо сын Арто, кем бы он ни был на самом деле, может знать мое полное имя?!       — Как... ты назвал меня?       — Что? Д'Алимонте? Разве это не твое имя?       — Да, мое. Но немногие на этом свете знают его. И лишь трое из них обитают в Цитадели, и ни одним из них ты не являешься. А потому, мне очень интересно, от кого ты его услышал?!       — За свою жизнь каждый из нас узнает множество... разного. Тебя не должен удивлять тот факт, что я знаю твое семейное имя, — очень серьезным тоном ответил мыш.       — Повторю вопрос, Топо, сын Арто. Я назвал свое имя в Метаморе троим. Лорду Хассану, Джеку де Муле и Копернику. Ни одного из них нельзя назвать болтуном. Так каким образом ты узнал его?! — мой голос зазвенел от напряжения.       — Не стоит считать меня врагом, Дэн, — тон мыша стал успокаивающим, в то же время оставаясь очень серьезным. — Я скажу тебе все, затем я и пришел сюда. Но это будет непростой разговор. Ты готов?       Я сцепил свои пять рук на груди, откинулся на спинку скамьи и некоторое время приводил в порядок разбежавшиеся мысли.       — Говори, я слушаю.       — Что ж. Ты сказал, что в стенах Цитадели я не мог услышать твоего семейного имени. Так это или нет, не могу сказать, но могу уверить тебя — я узнал его не здесь. Да и не мог бы, потому что прибыл в Метамор прошедшей ночью.       — Это невозможно! — воскликнул я, подаваясь всем телом вперед и опираясь двумя руками о край стола. — Ты не мог измениться так быстро, проклятью Насожа нужно время!       — Неужели все метаморцы такие необразованные? — патетично воскликнул мыш. — Вы и в самом деле думаете, будто во всем мире вы — единственные морфы? Или это только ты такой? — в голосе мыша звучала легкая досада. — Эта весьма неприятная местная магия пока еще не овладела моим телом. И видят боги, я собираюсь быть очень далеко отсюда, задолго до того, как она им овладеет.       — Так. Очень интересно... — я вновь откинулся на спинку скамьи и сцепил руки на груди. — И откуда же ты взялся такой, мышь-морф не из Цитадели?       Налив еще стакан вина, Топо сделал неторопливый глоток и только потом продолжил:       — На самом деле, ответ на твой вопрос очень прост. Не каждый перевертыш в этом мире должен благодарить за свое состояние Насожа и кучу неумелых магов. У некоторых это способность есть от рождения. Вот только обычный человек видит их очень редко, потому что большинство из нас не желает встречаться с людьми. Думаю, причины такой скрытности тебе прекрасно известны. А вот я решил остаться на виду.       — Так что же ты тогда такое?       — Ты слышал о легендарном вервольфе? Считай, что я его не столь известный двоюродный брат, — сказал мыш с ухмылкой.       — Веремаус?       — Ты быстро уловил, — ухмыльнулся Топо.       Это было уже слишком. Я сидел в Молчаливом Муле, слушал странного морфа, говорившего, что он существо из легенды. Разумеется, я слышал про оборотней, -  мифических перевертышей, превращающихся в волков под светом полной луны, - но всегда считал их сказками, страшилками для детей.       К тому же я слышал, что теперь на дальнем юге матери используют истории про «демонов» из Цитадели Метамор.       — Для шутки это чересчур серьезно, — буркнул я, пошевелив жвалами. — Я не желаю подвергать сомнению твою честность, но... Ты можешь доказать, что твои слова — правда?       — Это не шутка и не обман. Если желаешь, могу укусить тебя и подождать, пока ты обзаведешься усами и хвостом. Думаю, это стало бы абсолютным доказательством, но боюсь, такой поступок не совсем приемлем. Что ж... придется положиться на это.       С этими словами Топо достал из внутреннего кармана свернутый пергамент и положил на стол передо мной.       Взяв свиток, я сразу же обратил внимание на скрепляющую его массивную печать. На воске была оттиснута эмблема, которую я никак не ожидал снова увидеть на своем веку.       — Я был послан сюда специально, чтобы найти тебя и доставить это послание.       — От графа Каррас? — проскрипел я, взмахнув письмом.       — Да.       — И ты надеешься уверить меня в том, что этот жестокий ублюдок потерпит морфа при дворе? Я знаю, что он не выносит магию любого типа.       — То, что один человек принять не может, другой приветствует с распростертыми объятиями. Граф Мишель Каррас, человек, ответственный за изгнание твоей семьи, мертв. Да здравствует граф Айтено Каррас, лорд и правитель земли Карреас.       — Это... интересно, — выдохнул я. — Но нельзя ли чуть подробнее?       — Немногим более года назад Мишель Каррас скончался. Это избавило землю Карреас от его тирании, но он не оставил прямого наследника. Чтобы избежать борьбы за власть, собравшийся совет вассалов, вняв настоятельному совету короля, решил возложить графскую корону, со всеми прилагающимися к ней ленными, вассальными, имущественными и иными обязанностями и правами на голову племянника графа, Айтено Каррас. Я служу Айтено Каррас.       — И чего же этот новый «граф» хочет от меня? — я шевельнул антеннами, обозначая усмешку. — Я уверен, он сейчас очень занят, стараясь удержать на месте корону... вместе с головой.       — Я знал о твоем отношении к семье Каррас, — подмигнул мне мыш. — Но не стоит делать скоропалительные выводы. Молодой граф — человек иного склада, нежели его дядюшка. Скажем так. Его превосходительство в данный момент в меру его сил пытается компенсировать несправедливости и беды, причиненные его дядей. Твоя семья входит в число тех, кому он желает возместить ущерб.       Я недоверчиво хмыкнул:       — И молодой граф ожидает, что письмо с извинениями уладит все? Пффф... Да если бы и так, оно должно было попасть в руки моему отцу, не мне.       — Это более чем просто извинение, — сказал Топо, указывая на зажатый в моей руке лист пергамента. — Граф Айтено хочет смягчить обиду, причиненную много лет назад. Посланник милорда уже навестил твоего отца, передав ему личное письмо графа с извинениями, а также небольшую пенсию, которая скрасит его старость. Тебе же я принес предложение, которое твой отец не может принять из-за преклонного возраста. Его светлость граф Айтено предлагает тебе пост, являющийся твоим по праву, пост от которого твой отец был отрешен более тридцати лет назад. Он приглашает тебя вернулся в земли Карреас, и принять на себя обязанности управляющего личными землями графа.       — Очень щедро с его стороны, — проскрипел я, — И я даже предполагаю истинные причины, зачем это ему. Но я хотел бы услышать кое-что и от тебя. Объясни мне Топо, сын Арто, почему было сделано это предложение? Граф не может не знать, что морфы Метамора не слишком популярны в Мидлендсе.       — Так же как и оборотни. Подумай об этом. Разумеется, Айтено знал, что ты живешь в Цитадели Метамор. И даже не имея возможности уточнить, чем именно ты стал после изменения, он знал — весьма вероятно, ты больше не человек. И все же он сказал мне: неважно кем ты будешь, ребенком, женщиной, животным — ты должен получить это письмо. Это что-нибудь говорит о милорде, не так ли?       А теперь, поскольку уже наступил весьма поздний час, я тебя покину. Мне нужно отдохнуть, а тебе стоит наконец прочитать письмо. Думаю, там будут ответы на все твои вопросы, причем написанные лично графом. Тебе многое нужно будет обдумать. А сейчас — спокойной ночи, — сказал Топо, поднимаясь со скамейки.       пустя два часа я все еще сидел за тем же столом. Вечерняя толпа поредела, большинство посетителей давно ушли спать, а запечатанное письмо так и лежало перед мной.       Топо был прав.       Мне было о чем подумать... но мой мозг впал в какой-то ступор, не желая осмысливать сказанное посланником графа. Так уже бывало... случалось, когда мне нужно было обдумать много важных вещей сразу.       ...       Из ступора меня вывел Донни — сам я наверное просидел бы там всю ночь, но ему нужно было закрывать таверну. Тогда я отправился в один из внутренних садов. Под сень зеленых листьев и иголок, под режущий глаза, но успокаивающий душу свет магических камней-светильников, туда, где все мое, родное... И сидя за рабочим столом, смотрел на все еще нераспечатанное письмо нового графа Каррас, обдумывая услышанное сегодня и вспомнившееся из моего далекого детства...       Проблема была в том, что все мои сведения пришли из вторых рук.       Когда мою семью изгнали из графства, я был еще совсем мальчишкой. Мне было... дайте боги памяти... двенадцать лет. Подробности о всех этих событиях я узнавал от родителей и очень-очень редко от заезжавших к ним старых друзей.       Граф не был великодушным правителем. Честно говоря, многие считали его самым жестоким тираном в истории графства. Множество людей ощутило его железную длань на своей шее — через шерифов, через гвардейцев, через мытарей и чиновников... Истории о разбоях и насилии, совершаемых во имя графа, пересказывали из уст в уста. Убийства, похищения... Порабощение деревень фригольдеров... Непомерные налоги, разорившие практически всех — от простых крестьян до богатых горожан...        Пожалуй, будучи ближайшими вассалами графа, моя семья жила лучше других. Но все же, изгнание с земель, которыми наш род управлял многие поколения — оскорбление, которое нельзя просто забыть.       Испокон веков, место управляющего личными землями графа принадлежало роду д'Алимонте. Должность, передаваемая по наследству...       Случай, приведший к изгнанию нашего рода с земли Карреас, многим мог бы показаться всего лишь небольшим недоразумением. К несчастью, этого оказалось более чем достаточно.        В тот, не очень прекрасный день, молодой граф Мишель Каррас путешествовал по своим землям. В самом сердце графства, в священной роще он увидел поляну, над которой возвышалась огромная красная сосна. Графа обуяла алчность, и он приказал моему отцу срубить величественное дерево — чтобы сделать из него центральный столб нового тронного зала. Не осмеливаясь осквернять священную рощу - сердце земель Карреас - мой отец отказался рубить дерево. Разгневанный граф был скор на расправу. В два дня весь мой род был препровожден к границе графства с предупреждением — никогда, ни при каких условиях не возвращаться в Карреас — под угрозой смертной казни.       Всю мою молодость родственники повторяли эту историю.       «Но сколько можно жить прошлым? Что бы там ни произошло, жить надо сейчас, а смотреть надо в будущее!» — так считал я, покидая их. Был ли я прав? Не знаю. Но как бы то ни было, тот путь привел меня сюда, в Цитадель Метамор. К моим садам...       Не помню, собирался ли я задержаться в Цитадели тогда, шесть лет назад, перед войной Насожа. В любом случае, выбор был сделан за меня во время Битвы Трех Ворот.       И вот сейчас, нарушая размеренное и уже столь привычное течение моей жизни, является незнакомец, неся в лапах послание от нового графа Каррас с предложениями об искуплении былых злодейств.       Что ж... Молодой граф умен. Он выбрал идеального посланника. Веремаус... Перевертыш. Умен, обаятелен, умеет расположить к себе. Топо. Сын Арто. Кто же ты? На первый взгляд приличный... оборотень. От такого не ждешь подвоха и обмана, такой не должен бы пойти на службу тирану. И в других условиях я не колеблясь принял бы его дружбу. Но...       Но.       Но имела ли значение личность посланника?       Даже учитывая принесенное им послание?       Имела, но лишь тем, что характеризовала молодого графа. Не более.       А мне нужна была информация. Не догадки и не рассуждения. Информация. И первая часть её лежала на рабочем столе.       Я взломал воск печати.       исьмо графа не сообщило мне ничего такого, чего бы я и сам не знал.       Похоже, молодой граф Айтено был неплохим писателем, однако, к сожалению моему, того типа, что любят вкладывать усилия в красоту слога... в ущерб содержанию.  О да, там были извинения, а также предложение поста управляющего. Немалая часть письма была отдана описанию Топо. Зачем? Чтобы я понял, как граф доверяет морфу? Опять же, это хорошо характеризует лично графа... Но этого мало!       Визит в библиотеку стал моим следующим шагом.       Библиотека Цитадели Метамор — одна из лучших в мире, но обстоятельный поиск показал, что там нет того, что мне нужно знать. Карреас - маленькое графство, в дальнем углу Мидлендса... Провинция, дальняя и никому неинтересная провинция. Все, что я нашел, имело давность в десятилетия. Справки и летописи времен еще отца и деда Мишеля Карреас. Что толку мне от них сейчас?       — Сходи к Горелому.       — Что?       Придворный библиотекарь, лис-морф Куттер, щурясь от падающего из потолочного окна света, смотрел на меня поверх конторки:       — Тебе не нужна вся эта замшелая история и выдумки писателей. Тебе нужна точность и достоверность. Ну, а кому же знать, как не главе разведки Цитадели? Иди к кролику Филу.       Хм... А почему бы и нет?       — рафство Карреас. Северо-запад Среднего Мидлендса, подножье Барьерных гор. Серебряный рудник, строительный лес. Нынешний граф Айтено Каррас, — кролик-морф протер платком и без того чистую шерстку длинного уха, потом взглянул на меня поверх пивной кружки. Да, наш глава разведки предпочитает вести дела в одном из кабинетов Молчаливого Мула, за кружкой пива. — Что ты желаешь знать еще?       — Что угодно, касающееся местного правящего дома, особенно молодого графа.       — Это интересно... — Фил вновь окинул меня пронзающим взором, как будто ледяной водой окатил. — Это очень интересно. Сын бесславно изгнанного ближайшего соратника графа, вдруг заинтересовался новостями с родины. Тридцать лет не интересовался, а вот сейчас... Но конечно же не вдруг, не вдруг... Ведь у тебя был посетитель! Мышь-морф. Примечательная личность, не правда ли? Морф — и не из Цитадели. Да нет, не морф, оборотень. И служит графу... Он предложил тебе место?       Мне оставалось только кивнуть, подтверждая догадку Фила.       Кролик не спеша отпил из кружки, потом достав маленькую трубку, закурил что-то ароматное, какую-то смесь трав... я повел антеннами, обоняя запах дыма. Мята, львиный хвост, розовый лотос, голубой лотос и... красный клевер. Оригинально...       Пыхнув дымком, Фил продолжил:       — Мой тебе совет — не соглашайся. Не от хорошей жизни граф берет на службу оборотней и предлагает место тебе. Он ведь знает что ты такое. Как минимум, догадывается. И все же — предлагает. Учти, от смерти тебя будет ограждать только его слово. По крайней мере, поначалу. Потом... Кто знает? Как себя поставишь. Но вначале так и будет.       — А здесь? — проскрипел я, тоном выражая горькую усмешку. — Здесь от смерти меня не ограждает зачастую ничего вообще!       — Кроме стен Цитадели. И воли его защитников. И твоих друзей.       — Нет у меня друзей!       — Хм?! — Фил усмехнулся, продолжая попыхивать трубкой. — Пусть так. Что ж... Мы поищем. Не надейся на что-то особенное, сам понимаешь, сколь далеки от нас земли графов Каррас и сколь различны наши интересы. Но, мы посмотрим. Я позову тебя... жди.       еделя прошла почти как обычно. Я ухаживал за садами, гонял помощников, продолжал опыты, а вечерами разговаривал с Топо. Мыш рассказывал о диком горном крае, о молодом графе, о строительстве и обустройстве, о делах и заботах графства... Хитрый мыш!       День проходил за днем, я ждал, а Фил как сквозь землю провалился. Ни его самого, ни знакомых разведчиков, ни нужных мне сведений...       К вечеру пятого дня — считая с того утра, когда я впервые увидел Топо, — как раз записав контрольные данные очередного замера растущих в вегетационных камерах ростков, я присел на табурет, у верстака и устало смотрел, как вдоль стены оранжереи крадется мышь, в поисках чего-нибудь съедобного.       Солнце как раз покидало небо и в сгущающихся тенях, я с удивлением понял — моя дневная гостья, вовсе не простая мышь. А очень даже знакомый веремаус. Но как странно изменял он свою форму... Медленно и рывками, как будто после каждого шага ему нужно было восстановить потраченные силы. Совсем не так меняем форму мы, жители Цитадели. Наше изменение происходит быстро, практически мгновенно, здесь же... Солнце, вначале едва касавшееся стен Цитадели, успело полностью скрыться, к тому времени как Топо, одетый только в мех, поднялся на ноги.       — Добрый вечер Дэн! У тебя случайно не найдется какой-нибудь одежды поблизости? — спросил он, нимало не смущаясь.       Я указал на висящую на колышке в углу накидку, забытую одним из работников, и Топо тут же закутавшись в неё, уселся на один из табуретов, беспорядочно расставленных по рабочей площадке внутреннего сада.       — Не самый удобный способ передвигаться, — ухмыльнулся мыш, — однако я все же тут. И горю желанием исполнить, наконец, свои обязанности.       — Но зачем вообще путешествовать в таком виде? — спросил я, сцепляя все свои пять рук на груди. — Даже здесь, в Цитадели, маленького грызуна подстерегает множество опасностей. У нас, знаешь ли, тоже были любители погулять в полной форме... Сразу после войны Насожа. Но потом несколько меньших погибли, причем на удивление глупо — и это увлечение быстро сошло на нет.       — Вообще-то я искал тебя, — опять ухмыльнулся мыш. — Что же о моем способе путешествий... Увы и ах, но сей выбор за меня делает солнце.       Не говоря ни слова, я задрал одну антенну вертикально. Как человек поднимает бровь, выражая недоверие...       — Ах, но что поделать? Одна из многих жизненных проблем оборотня, — печально вздохнул Топо. — Вам метаморцам, несказанно повезло, вы можете изменяться по желанию. А вот мы, оборотни, вынуждены подчиняться природным циклам. Волки-оборотни меняются согласно циклам луны. Медведи придерживаются сезонов. Лисы-оборотни... Ну... как бы так сказать... в, общем, для лисят. Моей же формой управляют суточные циклы.       — Хм... — изрек я. — Значит лисы для, хм, лисят. А ты — согласно восходу и закату солнца?       — Точно. Покуда светит солнце, я вынужден жить в теле мыши. Только во тьме могу я стать подобным человеку, и то лишь отчасти.       — Но что мешает тебе стать человеком полностью? — спросил я, снова сцепив руки на груди. — Хоть даже и ночью. Во всех легендах, что я слышал, превращение было полным. Ночью оборотень становился волком... или медведем... но днем оставался человеком. Разве не так?       — Увы мне, так и есть! Проблема лишь в том, что я не был рожден человеком! — мыш драматично развел лапами. — До того, как проклятье оборотня пало на меня, я был всего лишь мышью. Молодой волк-оборотень пытался съесть меня, к счастью неудачно, и я сбежал, отделавшись парой царапин. Впрочем, этого хватило. Закат солнца, в тот вечер, подарил мне целый мир, новый мир, полный удивительных открытий и возможностей.       — И опасностей.       — Не без этого, — улыбнулся Топо. — Но, за все надо платить, не так ли? Одно уравновешивает другое.       — Красиво сказано, — я снова шевельнул усами, обдумывая его слова. — Но как же, ты, такой как есть, оказался на службе в доме Каррас?       — О, но я не служу дому Каррас. Я служу Айтено Каррас, и никому другому. А как именно это произошло... История эта слишком личная и длинная, я совершенно не настроен ее сейчас рассказывать. Но кстати, раз уж речь зашла о милорде, то не поговорить ли нам и о деле, приведшем меня сюда? Итак, ты уже обдумал предложение моего лорда?       — Еще нет Топо. Пока я не могу дать ответа. Я все еще думаю... Принять предложение — немалый риск, но с другой стороны, если Герцог верен своему слову, то... дело может стоить того, — ответил я.        — Я понимаю, это очень важное решение... — Топо потер лапами глаза, поправил усы-вибриссы и продолжил. — К сожалению, завтра после захода я должен буду покинуть Цитадель, с твоим ответом или без него. Идет уже пятый день, как я прибыл сюда, а ты сам знаешь, чем грозит мне задержка.       Я издал шипящий звук, выдыхая через сжатые дыхальца. Что ж... Значит, мне придется принять решение без сведений от кролика Фила. Плохо. Очень плохо. Но...       — Так тому и быть. Встретимся здесь же, завтра после захода солнца и я отвечу.       — Очень хорошо, — мыш поднялся с табурета и склонил голову. — Доброй ночи, Дэн.       — Доброй ночи, Топо, — кивнул в ответ я.       И уже совсем в спину выходящему мышу озвучил только что пришедшую мне в голову мысль:       — Топо, ты можешь остаться на день в моей комнате или в лаборатории. Это куда безопаснее, чем бродить по коридорам и по внутреннему саду. У нас ведь и настоящие кошки есть, знаешь ли.       — Спасибо, — с улыбкой ответил мыш. — Я подумаю.        лег спать пораньше тем вечером, намереваясь провести следующий день в обстоятельных и неспешных размышлениях. К сожалению, жизнь, похоже, задалась целью мешать всем моим планам. Увы, мне, но небрежность помощника при разведении питательного раствора моей опытной гидропонной плантации, обернулась срочной необходимостью промывки всего гравийно-корневого массива чистой водой. Закончить её удалось едва-едва к обеду, но мало того! Отправившись перекусить и отдохнуть к себе в комнату, я обнаружил на двери записку.       «Заглядывай» — одно слово на опаленном сбоку, перепачканном клочке новомодной бумаги.       «Куда заглядывать? Что за шутки? — думал я, поглощая скудный обед — немного вареных овощей с кусочком мяса, да горбушку хлеба с молоком и глядя на лежащий в луче света из окна клочок бумаги. Когда-то белый, ныне он был испятнан чем-то до боли знакомым... и пах... — Ну, кончено же! Пиво! Молчаливый Мул! А обожженный край — Горелый. Фил. Ох, кролик, любишь ты загадки!»       Что ж... Доев обед, прибрав посуду и переодевшись, я поспешил в таверну, стремясь узнать сведения, собранные нашим рыцарем плаща, кинжал, яда и сплетни...               Прибыв в уединенный кабинет, в углу большого зала таверны, я обнаружил там одиноко сидящего кролика-морфа, подсвечник с тремя свечами и толстый свиток на столе. Фил передал мне свиток и вышел, а я остался наедине с написанными убористым, мелким почерком строками...       И вот перед моим мысленным взором встали одна за другой картины жизни и смерти, обретений и лишений, побед и горестей земли Карреас и повелителей её, рода Каррас.       Я видел мысленным оком, как умирает на шелковых простынях сгнивший заживо, иссохший до костей старик — граф Мишель Каррас. Как хрипит он, проталкивая воздух сквозь расползающиеся хрящи ввалившегося носа, как выкашливает прогнившие легкие... «Дурная болезнь» — сифилис...       Видел наследника его, племянника, сына его младшей сестры, нынешнего графа Айтено. Как его мать покидает земли Карреас, вместе с сыном уезжая в столицу, как повзрослевший юноша путешествует по землям Мидленса, гостит при дворе его величества, исполняет королевские поручения в Восточном Мидлендсе, в Сатморской империи, в Эльфвуде... Быть может, он даже заезжал в Цитадель, несколько лет назад. А может быть и нет.       Следом перед моим мысленным взором встали картины принятия омажа3... Король настоятельно рекомендует совету земель Карреас избрать на место графа именно молодого Айтено. Что ж... Наверное, его величество знал, кто нужен этим землям.       Потом были картины правления графа Айтено Каррас... Четкие и ясные, выверенные в каждой букве донесения разведчиков лорда Томаса позволили восстановить многое, очень многое. Его борьбу с советом и шерифами, назначенными еще графом Мишелем. Назначение новых, преданных только ему, советников. Смещение возомнившего о себе чрезмерно мэра местного городка, расследование его деятельности... Весьма обогатившее графскую казну. Липкие пальчики были у мэра, липкие... Потом пересмотр приговоров всех узников графских тюрем... Сколь же деятелен был старый граф! В столь захолустном и малонаселенном графстве, и несколько тюрем!       Образы, образы, образы... Идеи, свершения, поступки... Многое сделанное молодым графом я бы поддержал. Многое, сделал бы по-другому. А некоторое... К примеру — я вгляделся в очередную запись — его затея с выплатами и компенсациями. Нет, как пострадавший от рук его дяди, я, в принципе, поддерживал эту затею. Но как возможный вассал и ближайший советник... Число пострадавших неимоверно велико. Возможно ли, компенсировать всё и всем? Какая казна нужна...       Картины и образы в моем сознании исчезли, сменившись холодом расчетов и леденящим звоном серебра.       Но как же хитро! Мальчик не прост, ой как не прост! Да, денежные компенсации и пенсии, но... только живущим на территории графства. Значит ли это... И мой отец в числе вернувшихся. А остальным он предлагал... землю. Дикие и неухоженные земли предгорий. Да плодородные. Но каменистые... Ха! А еще посты и должности. Смотритель придорожного трактира, с налогом в виде содержания лошадей для курьеров... Ого, какие суммы... Дороги, придорожные трактиры и... О! Торговые посады! А это что?.. Торговый суд? Зачем ему эта морока?.. Своя монета?! Умом рехнуться! Да где ж метал-то?.. А! Серебряный рудник! Но он же истощен три поколения назад... Хм. Отец мне говорил — последнюю сереброносную породу вынули при его деде...       Но все же, своя монета! Откуда серебро? А это что? Что там делала Паскаль? Четыре года назад! Три месяца, и... Вот это гонорар!!! Чтоб я так жил!!       Я бросил прочитанный пергамент на стол. Все складывалось. Все идеально складывалось! Что там могла делать Паскаль? По отзывам некоторых... неярких, но весьма и весьма знающих личностей — величайший алхимик современности. Что? Понятия не имею, но результат очевиден — рудник работает, и серебро течет рекой! Своя монета... Эх-х-х...       Но как быть мне?       Откинувшись на спинку лавки, я двумя руками уперся в крышку стола, еще двумя машинально начал скручивать пергамент в тугой свиток, а оставшейся подпер голову...       Да, сведения от Фила все подтвердили. Историю Топо, письмо герцога Айтено — нигде я не нашел противоречия. Но и обдумав все, я не приблизился к ответу. Уехать? Покинуть стены Метамора, мои сады, мои труды, а там, на новом месте все начать сначала? Еще раз встретить мир, в котором большинство увидит во мне лишь монстра или демона? Да граф гарантировал мне безопасность, на время пребывания в Карреас... но это только слова. И ведь он еще не видел меня! Немногие люди могут вынести мое присутствие без страха, особенно, при первой встрече! А дорога? А люди, там, в поместье, которым я буду управлять? Охрана? День и ночь? Факт, что Топо смог там прижиться... Но одно дело мыш-оборотень, ростом едва по грудь мужчине, другое — шестирукая саранча, выше любого человека на голову!       К тому же, один вопрос все время не давал мне покоя. «Зачем?» Зачем я нужен графу Айтено?!       Я снова бросил свиток и встал из-за стола. Фил, ждавший в общем зале, поприветствовал меня поднятой кружкой и кивком указал кому-то на опустевший кабинет. А я... Я поплелся к себе. К свои садам. Не переставая думать...       Зачем? Что стало поводом для приглашения? А что причиной? Вина за несправедливость, совершенную его дядей? Нужда в верных сторонниках? Верных до гроба! А может он действительно считает эту должность принадлежащей моему роду? Ах, как бы хотелось верить в третье... Или хотя бы в первое. Но увы, я верю во второе.       Ну почему всегда так происходит? Раз за разом, прошлое и настоящее встречаются, грозя превратить грядущее в хаос! Выбор? Ха! Свободный выбор, где ты, ау-у!! Творимая нами судьба, играет с нами же в странные игры... Поступки и выбор. Я сам, сам выбрал эту Цитадель! Шесть лет назад! И вот! Ох... Будь это письмо у меня тогда, до изменения, да я б не колебался ни мига! Ха! Такое место! Такие возможности! Но теперь... Шесть лет учился я жить с этим телом, многоруким прыгучим телом инсектоида. Шесть трудных, длинных лет! Шесть лет я создавал свое хозяйство, свой уголок, я изучал, рассаживал... Мои сады! Мои опыты! Новые сорта и породы! По всей округе мои плодовые деревья и кустарники! Все фермеры здесь применяют агротехнику, мной разработанную! И все это я должен бросить?       Но в то же время — распространить достижения науки на новую местность... И новые сорта и новая земля! Другая агротехника и приемы... Как много я смогу узнать, приехав туда? Как удобряют горцы их бедную землю, едва не голый камень? Как обрабатывают? А капельный полив? А «молоко гор»? Где еще смогу я все это изучить?       Смеркалось. Пора было решать... но мои мысли все еще были полны сомнений. Почему я не соглашаюсь? Только из страха? Или действительно — стены и башни, сады и поля Цитадели и есть то место, где суждено мне провести остаток жизни?       Захлопнув двери внутреннего сада, я замер посреди рабочей площадки, глядя, как солнце скрывается за зубчатой стеной и ожидая Топо. Не зная, чем занять себя, я побрел по проходу, машинально обрывая повядшие листья, потом проверил на вкус состав гидропонной смеси, остановился, чтобы поправить висящую на стене табличку с названием тех самых низкорослых, всклокоченных кустов, чьи листья я обрывал. В свете настенных камней-светильников, я ясно разобрал надпись: «Багульник (Ledum groenlandicum Oeder)».       Где же мыш?! Пусть даже я не желаю его видеть, но все же надо, надо закончить эту встречу поскорее! Солнце уже давно зашло... а я все так же один, среди деревьев и кустов...       огда Топо наконец вошел в оранжерею, я поразился его растерянному, даже перепуганному виду. Он нервно озирался, а увидев меня припустил чуть ли не бегом.       — Ты видишь?! Видишь?!! — прохрипел он сдавленным шепотом, протягивая лапу.       Я попытался рассмотреть, что там такое случилось, но ветви деревьев загораживали свет и я смог различить лишь маленькие темные пятна в рыжем мехе. Бросив взгляд на перекошенную морду мыша, на дергающееся веко и прижатые уши, я выкрикнул в пространство сада:       — Luminus maksima!!       Магические камни-светильники полыхнули ослепительным, режущим глаза белым светом. Одна из возможностей, дарованная мне силой самой Цитадели, действующая в пределах внутренних садов, очень пригодилась, хоть и использована была не по назначению, но... Я, наконец, увидел!       — Ох, ты... — прошептал я. — Я думал, у тебя еще есть немного времени...       — Я тоже! Но перья... Не нужны мне перья! — всхлипнул Топо.       — Тихо, тихо. Успокойся. Нет нужды бояться, мы все прошли через это, и все мы живы, и все здоровы, — проговорил я успокаивающим тоном.       — Не хочу я изменяться! Опять! Еще раз! Мне первого раза хватило!       — Топо! Посмотри на меня! Разве я родился зелено-серой саранчой? Нет. Я родился человеком, и я пережил изменение. Ты родился мышью и выжил, став оборотнем. Ты переживешь и это.       Но мыш не внял моим словам, и в истерике рухнул на землю, содрогаясь всем телом от рыданий. Подойдя к дрожащему комочку, я осторожно поднял его и отнес к ближайшей скамейке. Он не сопротивлялся, а может даже и не заметил...       — Полежи, я принесу тебе воды, — предложил я.       — Нет, пожалуйста, не уходи! — прошептал он, хватая меня обоими лапами за ногу. В его голосе явно звучал страх.       — Я тут, я тут. Никуда я не денусь, — сказал я, подтягивая ближайший табурет и устраиваясь на нем. Похоже мое присутствие действовало успокаивающе... а может Топо просто боялся остаться совсем один? Кто знает...       Через некоторое время, я заметил, что совершенно непроизвольно поглаживаю мех на голове дрожащего грызуна.       Время шло, Топо немного успокоился и почти перестал дрожать. Где-то очень далеко, в надвратной башне большие часы пробили полночь, и тут я понял, что мыш что-то шепчет:       — Глаза режет... больно... солнце яркое...       — Luminus minima!!       Магические камни, изливавшие безжалостный свет на зелень сада и на меня с мышем, послушно пригасли. Вокруг скамейки сгустились тени, отгораживая нас от сада, от Цитадели, от окружающего мира, создавая хрупкий островок спокойствия.       — Уже было... В прош... прошлый раз. Почти так же... только иначе...       — Что ты сказал?       — Уже было, — Топо заговорил громче. — Тогда. В прошлый раз. Я помню. Вечером. Солнце скрылось, и я ощутил, как становится зыбким и текучим мое тело... а вместе с ним душа и разум! Я помню, как в моем сознании возникали мысли и слова... слова!.. новые, но бывшие моими... их не было до того, но они возникли, и стало так, что они были всегда... Я помню, как вокруг возникали вещи, которые я видел, но не замечал... И вдруг заметил, и все стало чужим, грозным, страшным! То превращение привело меня в мир, немыслимый для простой мыши, силой заставило принять... понять... А сейчас? Что будет сейчас? Все плывет, меняется... Опять... Что из меня получится теперь?       Тут он приподнялся и, вывернув шею, посмотрел на меня умоляющим взглядом. Не зная, что сказать, я просто сидел и смотрел, надеясь, что моего присутствия будет достаточно. Просто сидел там и смотрел на него. В какой-то мере мне было его немного жаль. Доверчивый и симпатичный парень, сейчас вновь пытался принять изменения, от которых не мог отказаться... и в том была моя вина!       Мы оба молчали, не желая разрушать хрупкий островок покоя, возникший посреди полутемного сада. И я сидел, а мыш лежал, и мы оба смотрели, как луна плывет меж облаков, и слушали гулкие удары колокола надвратных часов. Камни-светильники, повинуясь заданным мною суточным циклам, постепенно угасли совсем, а я сходил к рабочему столу за лампой. И в неверном свете пропитанного маслом фитиля увидел, что изменение тела Топо стало заметнее. Коричневая и рыжая шерсть исчезла, сменившись короткими и пушистыми покровными перьями, вдоль лап начали формироваться длинные и широкие маховые перья. Постепенно стала видна будущая расцветка...       — В кого я превращаюсь? — спросил Топо, приподнимаясь. По-видимому, он заметил мой взгляд.       — Не совсем уверен... но кажется, ястреб, — ответил я, припомнив птицу с подобной расцветкой.       — Что?!       — Ястреб-перепелятник. Или сокол, пустельга.       — Я стану ястребом?!       — Ну... Кажется да. В какой-то мере.       — И что же, теперь мне придется охотиться на самого себя? — сказал он со сдавленным смешком, опуская голову на лавку.       Похоже, осознав, кем он станет, Топо успокоился и вскоре я услышал его равномерное дыхание. Он заснул.       Надвратные часы, отсчитывающие время для всей Цитадели отбили прошедший час еще раз... а быть может и два, я не считал часов, но вскоре камни-светильники засветились ярче, а потом и небо побледнело. Наступило утро. Восток заалел, предвосхищая восход, и с первыми же лучами, брызнувшими из-за несокрушимых крепостных стен, Топо вновь начал меняться. Перья уменьшились, а потом и вовсе затерялись среди черно-рыжего меха, тело съежилось, и вскоре на скамейке тихо сопела носом спящая белоногая мышь.       Поглядев еще немного на маленького грызуна, я поднял его, и осторожно покачивая в руке, ушел в свою комнату. Там, сделав на столе гнездо из старой простыни, осторожно опустил в нее спящего мыша. А после и сам лег спать.               Как бы мне хотелось сказать, что после столь беспокойной ночи я провалился в сон без сновидений, проснувшись глубоко за полдень... Увы, увы, мне! То ли расшатанные нервы, то ли подступающая старость сделали мой сон чутким и хрупким, а солнце, бьющее в окно, ему отнюдь не помогло. В итоге, продремав не больше двух часов и поворочавшись без толку с боку на бок еще с четверть часа, я поднялся и отправился... куда же еще? Обратно, к саженцам, плодам, деревьям и кустам...       Уже уходя, я еще раз взглянул на Топо. На теле мирно спящего грызуна не осталось и следа изменения — ни перьев, ни клюва, ни когтей, ничего. Как хотелось бы мне надеяться, что так останется и после заката... Увы, я знаю по себе, сколь цепко и устойчиво проклятье Насожа!       Возможно, стоило остаться и присутствовать при пробуждении мыша, но... Вспомнив о бывшей не далее как вчера срочной промывке всего гравийного массива моих гидропонных плантаций, я просто в ужас пришел от мысли — что еще смогут сотворить мои помощники без меня? А потому... Вернувшись же на рабочее место, я напрочь заработался. Разметка площадей под плантацию горчичного листа, проверка других плантаций, замена умершего камня-светильника... Освободился я только после захода солнца и тут же поспешил обратно, в свою комнату.       Уже подойдя к двери, я тихо прошептал молитву богам-покровителям Цитадели: «Да свершится по воле Вашей, чему суждено быть...» И толкнул дверь.       На столе, в гнезде из старой простыни было пусто, только одинокое коричневое перо лежало возле смятых тряпок.       — Ярррк! — донеслось от окна и, повернувшись, я увидел сидящую на выступе над открытым окном крупную птицу — коричневую, с крючковатым клювом, черными глазами и когтями истинного хищника. Хлопнув крыльями, пустельга слетела на пол и тут же начала менять облик, одновременно увеличиваясь. И вскоре передо мной предстал мой знакомый мыш-оборотень Топо. Такой же, как и раньше... да только не совсем. Вчерашняя ночь все-таки изменила его — мех исчез, сменившись коричневыми с черными крапинками перьями. Покрытый перьями грызун-морф стоял посреди комнаты и улыбался.       — Льщу себя надеждой, — вздохнул я, — что ты уже принял свой новый облик?       — Новый облик? О, да! Знаешь, мои вчерашние переживания кажутся мне теперь такой глупостью! На самом деле я не так уж и изменился! Разве, что цвет стал другой, да перья вместо меха. А полет!! Это... наслаждение!! Летать, смотреть на все сверху, парить и направлять полет взмахом крыла... А ведь еще охота! Вкус крови и мяса... Желудок урчит даже просто при мысли!       — Мда... — только и смог пробормотать я. — Рад, что ты так быстро приспособился. Мне, в свое время понадобилось куда больше времени... Ты уже разобрался, как на тебя действует проклятье Насожа?       — Конечно! Это совсем просто, собственно, почти никаких изменений не произошло. Днем я все еще вынужден быть мышью, заклятье Насожа действует только на мою человеческую сторону. А потому, ночью я могу быть птицей, либо же тройным гибридом, таким как ты меня сейчас видишь.       — Просто поразительно.       — Совершенно с тобой согласен! — широко улыбнулся мыш. — А теперь, если ты не против, я завершу оставшиеся у меня в Цитадели пару дел и отбуду домой.       — С-с-с-с... — просипел я, выдыхая сквозь сжатые дыхальца. — Ты уже уезжаешь?       — Да, я и так слишком долго отсутствовал дома, — непреклонно сказал Топо. — Итак, первое дело. Дэниел д'Алимонте, я хочу сказать тебе спасибо. Ты был со мной, когда мне было плохо. Спасибо за помощь.       Я склонил антенны, соглашаясь:       — Безусловно, я не мог тебя бросить.       Топо улыбнулся и продолжил:       — Мне было бы совсем плохо в одиночестве, вдали от родины и друзей. Дэн, позволишь ли мне называть тебя другом?       Я только развел руками:       — Почту за честь. И, счастливого путешествия, друг.       — Приложу все силы, — проказливо улыбнулся летучий мыш. — Но перед отлетом, я должен исполнить и второе дело. Угадай какое?       — Ты желаешь получить от меня ответ, — тяжело вздохнул я.       — Да! Так что ты ответишь на предложение Герцога?       Через несколько минут я стоял у окна и смотрел, как одинокая пустельга исчезает в ночи, неся мои слова своему повелителю. Графу и смею надеется, другу, существа прошедшего сквозь столь многое... Ради дружбы? Ради службы? Кто знает...         везды сияли над уснувшим замком, да слабый ветерок едва заметно колыхал тяжелые бархатные портьеры, висящие пообок приоткрытого окна. Последнее дуновение уже ушедшего лета... Здесь, у южного подножья Барьерных гор еще держалось тепло, но ветерок уже нес дыхание надвигающейся осени. Еще совсем слабое, но скоро, скоро...       Молодой мужчина, годами еще почти юноша, одиноко сидящий в угловом кабинете, медленно откинулся на высокую спинку кресла. Узкое, породистое лицо, четкий абрис которого пересекала тонкая, почти незаметная линия старого шрама, гордая посадка головы, прямая спина — молодой граф Айтено, наследник древнего рода лендлордов и повелителей земли Каррас считал, что именно глубокой ночью его мысли обретают наибольшую ясность. А что до сна... Увы, иногда им приходится жертвовать в пользу государственных дел. Особенно, когда приходится разбирать (да, что там разбирать — разгребать!) безобразия, накопленные за сорокалетнее правление умершего дядюшки.       За прошедший со дня принятия омажа год в этом деле наметился некоторый прогресс. К сожалению, только некоторый. Даже в личной графской канцелярии еще оставались сторонники покойного графа. Многим, очень многим влиятельным людям молодой граф Айтено отдавил ноги, кошельки и прочие доходные места. Дошло до того, что из-за чрезмерной активности некоторых очень огорченных лиц, работавших еще с дядей, подверглось опасности заключение и подтверждение торговых договоров с соседями.       И если бы не поддержка сторонников, друзей, молодежи герцогства и, как это ни странно, большинства бюрократов из графской канцелярии, Айтено, наверное, давно бы уже сдался. Но, спасибо им всем — поддержка, пусть часто молчаливая, все же была и граф держался.       За этот год, блюдя благосостояние жителей графства и, разумеется, не забывая о собственной безопасности, молодой граф окружил себя доверенными людьми — охрана, советники, помощники... Людьми, которым он заведомо мог доверять. Ну, а тот факт, что не все они собственно принадлежали к роду человеческому...       К сожалению, тот, кому он доверял больше всех, сейчас отсутствовал. Топо отбыл с важным заданием в Цитадель Метамор и задержался... Еще одно важное задание. Еще одна попытка искупить преступления уже два года как умершего графа Мишеля Каррас, еще одна попытка найти верного сторонника.       Молодой граф соскучился по уверенным, внушающим спокойствие манерам друга... Мыш-оборотень был наперсником и верным помощником Айтено уже очень, очень давно и странно было не ощущать его присутствия. Они были неразлучны с того дня, когда молодой, никому не известный дальний родственник графа купил у проезжего торговца странную зверушку — мыша-оборотня. Перепуганный недавним изменением, отведавший палки и голода в клетке торговца, Топо всей душой полюбил юношу и вскоре по Мидлендсу путешествовала неразлучная парочка.       Вспоминая Айтено прервались пронзительным птичьим воплем, раздавшимся от окна. Развернув стоявший на столе масляный светильник, граф увидел на подоконнике ястреба-пустельгу. Уцепившийся когтями за край деревянной плахи, сокол спокойно чистил клювом перья.       — Ну, здравствуй, малыш. Откуда ты взялся? — спросил Айтено.       При звуке его голоса птица расправила крылья и слетела на пол, скрывшись за большим столом. Чтобы увидеть сокола, Айтено пришлось подняться со стула. Перед привставшим герцогом предстало удивительное, но не сказать, чтоб совсем незнакомое зрелище — прилетевшая птица меняла облик. Менялся рост, вес, смещались мышцы и даже кости скелета... Прямо на глазах неведомые силы вылепляли из сокола совсем другое существо...       Подозрительный граф, не понимая, что происходит, на всякий случай потянулся за коротким мечом, который он тайно держал под столом. Впрочем, пока Айтено только положил ладонь на рукоятку спрятанного клинка.       Существо продолжало меняться. Клюв уменьшился, а потом и совсем исчез, кости челюстей вытянулись вперед, формируя пасть; маховые перья уменьшились, теряя функциональность, превращаясь не более чем в красивый покров уже не крыльев, а лап... И вот изменения завершились, сформировав знакомую фигуру.       — Прямо из Цитадели, милорд, — услышал ошеломленный граф, а знакомая, но теперь почему-то покрытая вместо шерсти пером фигура опустилась на колено перед своим повелителем.       — Топо? Ты? Но как?..       — Во плоти и в перьях, милорд! Немного задержался, выполняя задание, и вот — попал под действие проклятья Цитадели.       Глядя на вернувшегося друга, Айтено никак не мог решить, что делать дальше. Наконец, он выбрал путь, который всегда использовал с Топо — дружба и честность.       — Поднимись с колен, Топо. Мы были друзьями слишком долго, чтобы я позволил тебе замерзнуть на холодном полу. Ах ты гулена! Что ты делал в Цитадели так долго?! Признавайся! Ты присмотрел там симпатичную летучую мышку и не хотел возвращаться?! Я скучал тут без тебя, и вообще... Иди ближе к камину, я хочу рассмотреть твой новый облик, — сказал граф, улыбаясь вернувшемуся другу.       Мыш-оборотень медленно поднялся на ноги, и последовал за Айтено к большому камину. Озаряемый жарким пламенем, молодой граф изучал, как проклятие Цитадели подействовало на тело друга. Однако, за исключением бросившихся в глаза коротких коричневых, с черными крапинками перьев, которые заменили исчезнувший мех, никаких изменений Айтено заметить не сумел. Насмотревшись, молодой граф накинул на плечи другу свою верхнюю накидку и крепко обнял:       — Мне нравится твой новый облик, Топо. Ты хорошо смотришься в перьях.       — Поначалу было плохо... меняться во второй раз непросто, но там, в Цитадели мне помог друг, а потом, после нескольких полетов... Ах, полет!.. Я уже полюбил его! — вздохнул Топо, прижимаясь мордочкой к груди друга.       Усадив мыша в мягкое кресло у огня, молодой граф взял со специальной каминной полки кувшин подогретого вина со специями и медом, и разлил по двум стаканам. Потом уселся в другое кресло и спросил:       — Думается мне, что тебе есть что рассказать сегодня вечером. Но сперва, что ответил д'Алимонте?       — Он очень польщен предложением, мой граф, но, тем не менее, сейчас не может принять его. Он считает, что из-за его нынешнего облика, путешествие через Средний и Северный Мидлендс может оказаться чрезмерно рискованным. Также д'Алимонте  просил передать, что ему хочется посетить твои земли, мой граф, и что когда-нибудь в будущем, он возможно приедет. К моему сожалению, это произойдет нескоро. Напоследок, он желает твоей светлости удачи во всех делах, процветания твоим землям, хороших урожаев, теплых зим и так далее.       — Что ж... — вздохнул молодой граф. — Осторожен и рассудителен. Следовало ожидать. А теперь, верный мой Топо, расскажи о Цитадели. Как там живут, какие налоги взимает лорд Хассан, как работает его разведка, быстро ли тебя обнаружили...       Перевод — Redgerra, Дремлющий.       Литературная правка — Дремлющий.       1 Чуть больше 12 метров.       2 Примерно 1метр 20см.       3 Вассальная клятва.

конце концов, бесчисленные ступеньки заставили задрожать от усталости даже мои выносливые лапы:       — Эта лестница просто бесконечная!       — Угу... — выдохнул, пряднув ушами бредущий следом конь-морф, его светлость лорд Томас Хассан IV, нынешний герцог Цитадели Метамор.       — И вообще, все эти лестницы хороши, если у тебя есть копыта, чтобы прогарцевать по ним, или крылья, чтобы облететь... — продолжал брюзжать я. — А мои огромные кроличьи ступни, просто не предназначены для ступенек!       — Кажется, ты неплохо справляешься с лестницами, когда на другой стороне находится Молчаливый Мул, — встрял в разговор еще один конь-морф.       — Боб Стейн, тот факт, что ты служишь в Цитадели казначеем и выдаешь мне жалование, совсем не повлияет на мое нежелание признавать твою правоту! — ухмыльнулся я. — Впрочем, даже ты, напрягши свои присыпанные золотой пылью мозги, сможешь понять, что я на самом деле просто учитываю ваши ограниченные возможности. Прими я на минутку полную животную форму, домчал бы наверх быстрее ветра! И сейчас вы в этом убедитесь. Увидимся наверху, ваши сиятельства!       С этими словами я изменился до полной животной формы, и серый гранит древних стен мелькнул мимо размазанной полосой, свиваясь спиралью... Вперед и вверх, вперед и вверх — до маленькой верхней площадки. Там я и остановился, ожидая компаньонов.       ...       Хм...       ...       Что-то долго.       ...       Да когда же они появятся?!       ...       Пока наконец перестук копыт и тяжелое дыхание не сообщили мне: они уже близко.       — Ну, наконец-то! Мои копытные друзья пожаловали! Что задержало вас в пути? Происки Насожа? Сотня лутинов? Ваш героический поход окончен! Входите же!       Томас ответил мне пронзительным взглядом, Боб же не смог даже и этого. Оба насилу втащились на площадку и остановились, едва дыша.       — Что такое?! Копытные не могут обогнать маленького слабого кролика?! Ай-ай-ай! Надо срочно запретить все лестницы в Цитадели!       Я продолжал сыпать соль на раны компаньонов, отыгрываясь за их ежегодные победы в соревнованиях бегунов — на всех праздниках именно мы втроем занимали три первых места. Увы мне, я неизменно был третьим... но продолжал участвовать в забегах, надеясь на этапы слалома, на короткие дистанции, в конце концов, на счастливую случайность, но наши коняги наверстывали свое на длинных дистанциях, не говоря уж о марафоне. Где уж этим лошадникам понять прелесть выматывающего силы и рвущего жилы короткого рывка...       А потому я довольствовался маленькими победами и неустанно напоминал о них. Жаль только, друзья слишком устали и не могли оценить мои подначки. Или не слишком?       — Думаю, будет куда проще запретить жареных кроликов, — выдохнул наконец Томас. — Лестниц у нас много, жареный же кроль — один. Вот тебя мы и запретим! Стучи в дверь... Горелый. Нас кажется, ждут!       — А как же! Не герцогское это дело! Прикажу, и... постучат! — высказался я напоследок, подходя к двери, ведущей в покои гусыни.       — Достопочтенная! — крикнул я, выбив ногой дробь. — Доктор Шаннинг! Мы пришли по твоему зову!       — Кто это «мы»? Я никого не звала! — глухо донеслось с той стороны.       Мои спутники удивленно переглянулись, но я-то знал нашу достопочтенную гусыню:       — Ты хотела видеть нас немедленно. В послании герцогу Хассану твоей рукой написано: «бросить все и, не медля ни минуты, подняться к тебе, прихватив первых лиц герцогства». Я верно цитирую? Так вот, мы все здесь. Герцог Томас Хассан, казначей Боб Стейн и я.       — О боги!.. Я и правда писала такое, но...       В комнате достопочтенной что-то зашуршало, скрипнуло, послышались шаги и дверь наконец распахнулась:       — Входите ваша светлость! Прошу вас!       Немногим выпала честь видеть комнату досточтенной Шаннинг, хотя сам я там бывал и бываю нередко. Круглое помещение, расположенное на вершине одной из башен, обстановкой и всем своим видом ясно показывало личность хозяйки. Талантливая, в отношении иных вещей даже гениальная, но увы весьма рассеянная гусыня-морф имела привычку оставлять вещи там, где ее застало высочайшее чувство вдохновения — результатом стал воистину один из самых странных видов в Цитадели.       Беспорядочно расставленная мебель, шкафы, набитые самыми странными вещами. Висящие криво и косо полки, уставленные пыльными томами, тетрадями и свитками, вперемешку со статуэтками, кусками дерева и замысловатыми камнями. Обыденные вещи, лежащие там, где их использовали в последний раз, да так и забыли.       И запахи: о, эти запахи...       Запах пыли, корицы, хлеба, сладостей и чего-то еще, трудно определимого, но ясно присутствующего — от письменного стола. На самом краю массивной, черного дерева с серебряными инкрустациями столешницы замерла оловянная чаша, заполненная зеленым песком, рядом лежал покрытый толстым слоем пыли запечатанный свиток, надписанный рукой Шаннинг: «Расшифровка Ключевого камня для Джонатана». С другого краю вольно расположился череп клювастого существа, подобного я не встречал за все мои путешествия по Мидлендсу. А на макушке черепа засыхал позабытый бутерброд с джемом, капая пурпурной сладостью прямо в глазницы.       Едва уловимый аромат цветочной пыльцы и тлена — со стороны древнего, рассохшегося  от старости буфета, на полках которого, вместо посуды стояли и лежали коробки с коллекцией мертвых насекомых самого невероятного вида и расцветок, организованных в странный порядок, понять который я не смог за все годы, как ни пытался.       Запах мыла, морской пены и старых салфеток — от стеллажа, притулившегося прямо напротив шкафа и содержащего все, какие только можно вообразить виды зубочисток...       Вонь чего-то горелого — от камина, где над давно погасшими углями висел закопченный котелок, его подгорелое содержимое когда-то выкипело, да так и осталось. И отовсюду, буквально из каждого угла — запах особых, ароматизированных чем-то неведомым чернил гусыни. Отрывки стихов, отдельные мысли, заметки — рукой Шаннинг писанные на всем, что подвернулось ей в моменты вдохновения. На салфетках, на полях книг и писем, на скатерти и стенах, даже на собственной одежде достопочтенной. Просто ужасная растрата писательского таланта, поскольку (увы и горе всем нам!) большая часть всех этих записей абсолютно нечитаема...       Каким образом сама достопочтенная разбиралась во всем этом хаосе — то ли чудом, то ли какой-то причудливой комбинацией абсолютной памяти и особого таланта  — ума не приложу. Но ведь разбиралась, причем безошибочно. Сколько раз, потратив на поиски в этой комнате напрочь пропавшей вещи не один час, я обращался к достопочтенной гусыне с недоуменным и раздраженным вопросом, только чтобы почти тут же получить искомое. Причем в большинстве случаев Шаннинг не приходилось даже вставать с ее высокого табурета.       Впрочем, наша достопочтенная и не была бы собой, будь она какой-то иной. И я лишь больше ценил произведения ее великолепного ума, все-таки прорывавшиеся сквозь хаос, пусть даже это был всего лишь эпиграмма, написанная торопливыми каракулями на листе салата...       А вот Томас и Боб, не привыкли ни к подобному виду, ни к самой гусыне. Представьте же их удивление, когда предложив им присесть на два пыльных стула, спиной к угасшему камину, сама хозяйка застыла столбом, уставившись на полки со свитками. К счастью, я сразу узнал мечтательно-отсутсвующее положение крыльев и шеи, ту особую позу, которую достопочтенная принимала, мысленно улетая в известные только ей дали и выси.       — Доктор! — нарушил я полет ее мысли. — Доктор Шаннинг, вы хотели сказать нам что-то важное.       — Ах, да. Сию минуту, почтенные господа, сию минуту.       С этими словами гусыня взгромоздилась на ее любимый высокий табурет, прямо перед теми самыми полками, но уже спиной к ним.       — Так о чем же мы... Ах да, письмо! Дело в том, ваша светлость, что вы никак не могли прибыть по моему зову. Потому что я не отправляла вам письма.       После таких слов, челюсть отвисла уже не только у лошадников, но и у меня.       — И каким же чудом мы смогли его получить? — первым пришел в себя Томас. — Может быть... письмо могли отправить без вашего ведома? У вас ведь есть служанка?       Впрочем, пыльные разводы на стоящем в углу туалетном столике тут же опровергли его слова.       — Нет, ваша светлость, письмо не отправлялось, — покачала клювом Шаннинг. — Во-первых, я и не собиралась его отправлять. Во-вторых, Ки-койот не поднимается за посланиями сюда, я сама уношу их вниз, а именно это письмо я не уносила. И, в-третьих, даже глядя на торчащий у вас из рукава уголок написанного мною письма, я точно знаю — это письмо не покидало комнаты. Потому что, не вставая с места, лишь чуть повернув голову, я вижу это же самое письмо, лежащее на полке.       В полной тишине Томас вынул из рукава свиток пергамента, медленно развернул и, окинув взглядом сверху вниз, перевел озадаченный взор сначала на меня, потом на Боба.       — Доктор, а вы можете показать нам, то ваше письмо, которое на полке? — попросил Боб Стейн.       — Конечно, уважаемый. Вон оно!       Взмах крыла гусыни охватил половину комнаты, вместе с изрядной частью Барьерного хребта и Северного Мидлендса.       — Кхм... — я решил вмешаться, поскольку в этой комнате искать маленький свиток мы могли до следующего пришествия Насожа. — Шаннинг, тогда уж достаньте нам его. Чтобы не тратить время на поиски.       Не вставая с табурета, даже не приподнимаясь, гусыня протянула крыло назад-вверх, и безошибочно вытащив из горы лежащих на полке свитков один, протянула герцогу.       Осторожно развернув пергамент, Томас принюхался и всмотрелся...       — Это невероятно! — воскликнул он. — Запах, чернила... Даже помарки, кляксы и жирные пятна на тех же местах! Они неотличимы!       Схватив, до того мирно лежащий на коленях второй пергамент, конь-морф поднес его поближе к первому, сличить. В тот же миг оба листа задрожали, затрепетали, как будто неощутимый, но неистовый ветер рванул их из пальцев-копытец, в мгновение ока письма притянуло друг к другу, они слиплись... Все. На колени лорда упал один-единственный лист исписанного пергамента, тут же свернувшийся трубкой.       — Мда... Весьма... интересно.       Даже и не знаю, кто это сказал, но лично мне было более чем достаточно. Я решил немного отвлечься, а потому достав из кисета любимую трубку, набил ее смесью трав и начал неторопливо раскуривать.       Поглядев, как я пускаю колечки, Хассан осторожно взял с колен свиток, медленно развернул...       — Все как раньше. По крайней мере, внешне. Ну, верные мои советники... и разумеется достопочтенная Шаннинг, что скажете?       Какое-то время мы обдумывали, что тут можно сказать. Первым нарушил тишину Боб Стейн:       — Сдается мне, финансы и бухгалтерия в данной проблеме помогут мало. А вот разведка...       — Кто бы спорил! — буркнул я. — Чуть что, сразу разведка... Так и быть, разведка, кое-что выскажет. Навскидку: кому-то очень сильно понадобилось передать лорду Хассану это письмо. Цель... даже и не знаю. Ваше присутствие здесь? Но зачем? Покушение? Но где оно? Что-то совсем непредставимое? Опять же, где оно?       — Действительно... загадочно, — хмыкнул Боб. — Но быть может наши маги смогут что-нибудь узнать? Помнится, Пости хвастал, что сможет узнать стиль чуть ли не любого мага Мидлендса.       — Вряд ли, — вмешалась Шаннинг. — Скорее всего, автор ребуса позаботился о следах.       — Но попытаться-то стоит! — возразил я.       — Попытайтесь, — решил вопрос герцог, протягивая мне письмо. — Что-нибудь еще?       — Да, есть пара вопросов, — кивнул я. — И первый из них я адресую вам достопочтенная. Скажите, почему вы собственно решили не отсылать уже написанное письмо?       — Забавно... — немного подумав, заговорила гусыня. — В кои-то веки раз я стала настоящим героем таинственного детектива. Что ж... Для начала, я засомневалась, стоит ли вообще его отсылать. Не столь уж важна была моя находка, чтобы звать вашу светлость сюда, да еще столь срочно. Еще подумалось, что вполне можно и самой к вам спуститься. Потом меня что-то отвлекло... Ах да, рассказы для Осеннего Фестиваля. Мы целую неделю разбирали эту груду литературного хлама, а Матиас то отвлекался, то вообще сбегал куда-то, оставляя все на меня и на Фила... виданное ли дело, рассказы пылятся, а он признание в любви кропает! А время-то идет!       — Кхм! — призвал я к порядку увлекшуюся гусыню. — А дальше?       — Дальше был Фестиваль, и мне было совсем не до писем, потом... — тут гусыня замялась.       — Потом вы о нем просто-напросто забыли, — усмехнулся лорд Хасан. — И спустя еще неделю, кто-то решил подтолкнуть события. Похоже, успешно. Во всяком случае, мы здесь.       — Отсюда следует второй вопрос, опять же вам достопочтенная, — кивнул я. — А именно: что же такое вы нашли?       Гусыня пошелестела крыльями, пригладила торчащее сбоку перышко... и наконец сказала:       — Ваша светлость, мои розыски в библиотеке Цитадели закончились успехом. Я нашла оригинал тринадцатого катрена безумного Фликса.       Некоторое время в комнате царила тишина. Потом Боб Стейн выдохнул:       — Не может быть! Им же должно быть... почти тысяча лет!       — Огненные чернила, хрустальный пергамент, оттиск ладони самого пророка. Что еще?       — Отлично, — кивнул казначей. — Просто великолепно. Эту вещь достойно оценят коллекционеры Мидлендса. Поздравляю, достопочтенная, вы богаты. Но... стоило ли поднимать шум? Пророчества Безумного Фликса хорошо известны.       — Совершенно с вами согласна, — кивнула гусыня. — Пророчества действительно изучены и рассмотрены чуть ли не по буквам. И я ни за что не стала бы вас беспокоить, если бы не одна тонкость. Внимательно сличив оригинал и поздние копии, я обнаружила ошибку переписчиков и переводчиков.       — В самом деле? — спросил Боб, все еще не слишком впечатленный.       — Да, всего несколько слов, но их замена очень серьезно искажала общий смысл катрена, — гордо сказала Шаннинг.       «Как интересно... — подумал я, отвлеченно отслеживая разговор и на всякий случай прислушиваясь, не раздадутся ли чужие шаги за дверью. — Когда-то я тоже изучал катрены Фликса. Давно, во времена ученичества. И тринадцатый катрен... Единственный, кающийся одновременно Цитадели и моря. Его я изучал особенно внимательно».       — Прочти мне твою версию, — попросил я гусыню.       — Непременно! — склонила голову достопочтенная. — Слушайте.       Наступит время       Созреет зло       Ворвется в мир       Раздробит на части       Поселит проклятья       Болезни страх       Отравит моря и землю       Но остановят его       Настоящие мужчины       Их вождь встанет над тройными вратами       Белый кролик       Маг-крыса       Его помощники и друзья       Бесстрашный конь-король       Возглавит зачарованную армию       Черный будет вынюхивать       А белый поведет флот       Их будут бояться друзья       Их проклянут враги       Встанут они на пути       На стенах крепости       Что есть овеществленная вечность       Остановится зло, замрет мир       Покуда силы их будут в равновесии       В те дни       Разноцветье       Тихий шаг из хаоса       И взгляд свысока       Объединят силы с другими       И точные науки принесут победу.       На море и на суше       Флоты и армии       Оплатят кровью время       Что займут точные науки       Величественный конь-король       Взнуздает созданного раба       Великие бури       Возвестит начало новой эпохи       И новый пророк       Увидит новую страницу       /Вольный и увы, достаточно неточный перевод Дремлющего, с участием Ксеноморфа /       In times to come       The world in sum       Will be cut up into twain       With Evil's heart       Confined in part       Through warrior's blood and pain       On sea and land       True men will stand       So that evil cannot gain a wizard's fate       On triple gate a leader shall appear       With hare of white and rat of might       He shall know no fear       His Army shall       Be magical       Hated by all near In fort they stand       In fight long plan'd       At sea they strike shrewd blows       The world is held       Through body's weld       Where knowledge freely flows       But vict'ry comes       From math and sums       Of scholars in strange clothes       So it shall happen by land and sea       An alliance will end this history       Fleets and forts shall pay red blood for time       While thinkers create device sublime       The horse-king controls the newfound slave       With it the world, which it to him gave       Great storms announce the end of the age       And new prophet shall see new page       На вершине древней башни вновь повисла тишина, пока мы обдумывали услышанное. Наконец Томас высказался первым:       — Шаннинг, я не заметил отличий от канонического варианта.       — Три слова, — возразил я. — Три слова отличаются. «Rat of might» (крыса с магическими способностями, крыса-маг) в каноническом варианте читалось как «fat old knight» (старый рыцарь). Других различий нет.       — Не совсем, — удовлетворенно изогнула длинную шею гусыня, — ты пропустил кое-что важное.       — А именно?       — Обрати внимание на строку перед словами: «rat of might»       — Но она не изменилась! — возразил я. — Там сказано: «hair white», значит у лидера будут белые или седые волосы. Что не так?       Томас бросил на меня загадочный взгляд, прижимая уши и тщательно пряча ухмылку.       Затем  и Боб Стейн тоже как-то странно уставился на меня...       — Что? — заерзал я на внезапно ставшем твердым стуле. — Что вы на меня смотрите? Разумеется у меня белый мех, я весь белый! И седина проглядывает! И что? У тебя Томас тоже проглядывает седина! И вообще... Мало ли у кого белые волосы и мех! Это ничего не значит!       — Фил, — говоря эти слова, гусыня прямо лучилась удовольствием, — безумный Фликс не знал грамоты. Ты должен бы знать, раз уж изучал катрены. Его слуги записывали, потом записи копировались, причем многократно. Но, как известно, Фликс оставлял отпечаток ладони только на первом экземпляре. И только первый экземпляр каждого пророчества писался на хрустальном пергаменте, поскольку даже тогда он был безумно дорог. Там, на полке за моей спиной лежит оригинал триннадцатого катрена.       — Ну и?       — Ты читал «hair white», «белые волосы», что трактовалось как «седые волосы», иначе говоря — восшедший на стену лидер стар годами. Но в оригинале сказано «Hare white». «H-a-R-E». «Кролик». Белый кролик. Понимаешь? Не «h-a-I-R». Не «волосы» и уж тем более, не «мех».       Я застыл, как громом пораженный. Тогда, во времена моей молодости, изучая катрены Фликса, мы решили, что крепость с тремя воротами — не что иное, как вечный Метамор. Это, кстати, была одна из причин, из-за которых я приехал сюда. И теперь, теперь все вставало на свои места. Как только я перестал искать в третьем катрене толстого старого рыцаря, как все обрело ясность и логичность...       Крыс-морфов в Цитадели хватает, одна из них вполне может иметь скрытые способности к магии. И если «белый кролик» — я, то «конь-король», должен быть, должен быть...       Все с той же загадочной улыбкой, конь-король из пророчества, мой друг и повелитель герцог Томас Хассан закрыл глаза и выпал из кресла в глубоком обмороке.       об среагировал первым — упав на колени рядом с бесчувственным телом, он расстегнул тесный ворот атласного пурпуэна1 графа, давая приток свежего воздуха, пока я стоял столбом, а гусыня курлыкала и беспомощно металась вокруг.       Однако, в конце концов, я пришел в себя.       — Шаннинг! — сказал я, вставая на пути мечущейся гусыни и хватая ее за плечи. — Шаннинг, выслушай меня! Изменись полностью и лети за помощью! Скажи целителям, что герцог упал и ударился головой о каменный пол!  Быстрее!       Тряхнув головой, Шаннинг подтверждающее крякнула и порхнула в ближайшее окно. Я же обратился к придворному казначею:       — Боб! Шутки в сторону, в беге по лестнице вниз, ты обгонишь меня. Беги за придворным целителем. Я отправил Шаннинг, но гусыня... она гусыня и есть.       Конь морф несколько мгновений колебался... Потом решился:       — Ладно. Только... Помнишь второй вариант?       — Костьми лягу!       И он умчался вниз по лестнице, оставив меня наедине с милордом и другом.       Теперь следовало оказать ему всю возможную помощь. Я осторожно распахнул расстегнутый Бобом ворот пурпуэна, расслабил завязки камизы2. Шаннинг улетела, забыв прикрыть створки окна, и ветерок шевельнул мне шерсть на длинных ушах. Вот только одно окно совсем не давало притока свежего воздуха... и я прыжком взвился на подоконник ближайшего проема. На пол полетели бесформенные кусочки глины, какие-то свертки, перья, а я, вскочив на деревянную плаху и ухватившись за ручку, рванул на себя раму, одновременно пытаясь отщелкнуть тугую задвижку. Та неожиданно легко поддалась, и порыв ветра буквально вытащил меня наружу, вслед за распахнувшейся створкой. Я едва успел выпустить ручку — уже вися над пропастью, подталкиваемый ветром, на скользком подоконнике...       Побалансировав несколько мгновений и уже падая вниз, я все-таки сумел изогнувшись, уцепиться лапой за торчащую на подоконнике пирамидку. Как будто приклеенная или вросшая в дерево, костяная штучка даже не шевельнулась, пока я подтягивался и переваливался на подоконник. Но едва я, попробовав спуститься в комнату, оперся на нее, как белая, мигающая красным глазком штуковина немедленно отделилась от дубовой плахи, оставшись в лапе, а я свалился вниз.       Прямо на лорда Хассана...       К тому времени, когда перепуганное животное во мне успокоилось настолько, чтобы разжать насмерть стиснутые лапы, я вдруг понял, что так и лежу на животе Томаса, уцепившись за его одежду, как за величайшую драгоценность и спрятав морду у него на груди.       Разумеется, конь-морф немедленно пришел в себя.       — Фил, — приподняв голову и слабо мотнув гривой, сказал он, — я и не знал, что ты так меня любишь...       Смущение способно творить чудеса там, где разум отступает — я смог отодвинуться, а потом и спросить милорда о самочувствии.       — Ох! — ощупав морду, сказал Томас. — Жить буду, но недолго.       — Милорд!! — запаниковал я. — Болит?! Сильно?! Голова кружится? Тошнит?!       — Нет-нет! — конь-морф немедленно сел. — Просто нос чуть побаливает. Уж поверь бывалому бойцу, смерть в ближайшие часы мне не грозит. И с лестницы я смогу сойти сам.       Я подозрительно оглядел Томаса, потом решил поверить своему повелителю:       — Ладно... Но раз уж так, то будь добр, покажись в окне, пока половина Цитадели не примчалась сюда спасать тебя.       Милорд так и сделал — выглянув в окно, он крикнул бегущим внизу целителям, что все хорошо, он жив и здоров. А заодно приказал секретарю перенести все приемы на завтра. Затем он повернулся ко мне:       — Кажется, Шаннинг не зря собрала нас здесь.       Я кивнул.       — Не могу этого оспорить, милорд.       — Тринадцатый катрен... Новая версия весьма убедительна. Фил, ты знаешь достопочтенную лучше меня. Она могла ошибиться?       — Нет, Томас, — я наконец-то смог унять дрожь в ногах и подойдя к подоконнику, присел на пол, прислонившись спиной к стене. — Гусыня действительно великолепна. Она может не обращать внимания на маловажные с ее точки зрения факторы, вроде пыли в углах... Но уж присмотревшись к чему-то, не упускает ни единой мелочи.       — Хм...       Лорд Томас прошелся от одного открытого окна к другому, цокая копытами по каменным плиткам. Он мог шагать так часами, раздумывая... Что ж, мне не привыкать терпеливо ждать. Правда, на этот раз, его раздумья продолжались совсем недолго — всего лишь раз пройдя от окна к окну, его светлость герцог Цитадели Метамор сел на подоконник того самого окна, где я еще недавно отчаянно боролся за жизнь. Сел и вздохнул:       — Нам уже давно нужно обсудить кое-что личное. Тебе и мне. И это место столь же хорошо, как и любое другое... Взгляни, надвигается буря.       Все еще сидя под окном, прислонившись спиной к такой надежной и толстой каменной стене, я нашел взглядом выпавшую из моей лапы костяную пирамидку. До того размеренно мигавший красный глазок-светлячок сейчас пылал и лихорадочно моргал. Я поднял ее и осторожно провел пальцем по дну. Кость. Белая, совершенно гладкая, ни щелочки, ни царапинки. Потом взобрался на подоконник, рядом с Томасом. Поставил пирамидку на старое место. Поднял. Поставил еще раз. И наконец, взглянул в окно.       Действительно, небо затягивали черные тучи. Тяжелые, быстро заполняющие горизонт, ползущие очень низко, пронизанные молниями и опутанные призрачными огнями... Грядет буря. Сильная буря. Очень сильная.       Я присвистнул, когда где-то вдали, за холмами в землю ударила молния и мои длинные, чуткие уши уловили пока еще очень далекий раскат грома.       — А Сарош копает землю где-то в северных отрогах, вместе с Джоном и Смитсоном... — вздохнул Томас. — Скажи Фил, должен ли я отправить часовых и патрули в укрытия?       — Я не погодный маг, милорд.       — Но ты моряк и ты десятилетия провел в море. Что ты думаешь о погоде, огненный адмирал?       ...       Но как?! Прошло почти десять лет с тех пор как меня в последний раз называли этим титулом! И было это за тысячи миль отсюда! Как Томас смог это узнать?!       — Милорд, я...       Томас ухватил меня за плечи и повернул к себе:       — Фил, ты верный и преданный друг. Твои идеи обогащают казну Цитадели и мою собственную, твоя мудрость не единожды помогала мне, а твое управление разведкой иногда просто блестяще. И все же ты кое-что скрывал. Но неужели ты и в самом деле мог хоть на минуту подумать, что я назначу тебя на столь ответственный пост, не зная, кто ты такой?       — Томас... Милорд... Я...  я не сказал всего... Но я не утаил ничего, имеющего значение!       — Откровенно говоря, так оно и есть. В конце концов, я знал... — Томас отпустил меня и опять взглянул в окно. — А другим этого знать вовсе не обязательно. К тому же, твоя жизнь и без того непроста. И... ты заработал свое место, более того, ты заработал мое уважение и уважение других. Но теперь обстоятельства изменились. Уточненное пророчество, оно все меняет. И ты не сможешь этого отрицать!       — Милорд... Это... это... может быть. Но посмотри на меня! Какой из меня адмирал? Я всего лишь получеловек-полукролик! Хуже того! Я больше кролик, чем человек! Я не смогу управлять флотом, я не смогу управлять драконом-метателем огня! Я могу испугаться и тогда... Ты же сам знаешь, что будет. От страха я опять стану животным и это необоримо. Вспомни, сколько сидела со мной Жрица. Сколько меня лечили маги. Все тщетно! Я делаю, что могу. Ты хочешь большего? Милорд, это невозможно.       Томас вздохнул, взъерошил гриву, падавшую ему на плечи. Потом слез с подоконника и осторожно опираясь на раму, закрыл створки обоих открытых окон. И снова уставился наружу, прислушиваясь к громыханию приближавшейся бури.       Бури. Осенние и весенние бури. Местность вокруг Цитадели всегда сильно страдает от осенней и весенней непогоды. Потоки теплого воздуха с юга встречаются здесь с холодными массами, идущими с севера. Грозы. Бури. Ураганы...       Но эта буря будет не просто сильной, похоже, к нам идет праматерь всех бурь, я чувствовал этой всей внезапно зазнобившей шкурой.  Будь Цитадель чуть менее прочной... но многофутовой толщины внешние стены, дубовые балки в обхват, перекрытия и сланцевые крыши, толщиной в три-четыре локтя... Что может быть прочнее?       И как раз в это время первые, еще слабые порывы ветра заставили задрожать оконные рамы.       — Милорд, — прервал я молчаливые размышления Томаса, — ты спрашивал, что я думаю о погоде? Так вот... Буря будет очень сильная. Очень. Тебе стоит отозвать патрули и приказать подданным спрятаться. И поскорее.       Хассан неохотно кивнул:       — Ты прав. Но мы продолжим разговор. Внизу. Немного позднее. Спускайся в зал Молчаливого Мула, я догоню тебя.       Томас прошел вдоль стены круглой комнаты, от одного окна к другому, останавливаясь возле каждого и рычагом закрывая внешние ставни.       — Но прежде чем ты уйдешь, я хочу задать еще один вопрос. Фил, почему ты так упорно отказываешься от титула и обязанностей наследника короны?       У меня засосало под ложечкой, я замер, не успев открыть дверь на лестницу. Воистину, сегодня день сюрпризов...       — Но... но... — только и смог выдавить я       Томас улыбнулся, и, подойдя ближе, осторожно провел по моему длинному уху пальцами-копытцами.       — Как ты думаешь, что за король сидит сейчас в одном из альковов Молчаливого Мула, пьет дорогущее вино из Эльфквеллина и ждет одного безответственного кроля? Как ты думаешь, какой вопрос он задаст ему при встрече? Не знаешь? И ты еще называешься главой разведки?!       — Но как?! — выдохнул я.       — Ты думал это король Зачар, «властелин» и «самовластный повелитель» одной из мелких южных сатрапий. Удивлен? Не только у тебя имеются секреты. Просто король Теномидес просил не говорить тебе о его визите. Он думает, что ты стыдишься своей нынешней внешности. И еще, он не желал принуждать тебя к встрече с ним, уж коли ты покинул Остров Китов. Он уже трижды бывал здесь, за шесть лет, прошедших со дня Битвы Трех Ворот. В первый раз старик плакал сидя на грязном полу у твоей клетки.  Сейчас ты, разумеется, этого не помнишь. Но...       Старый король? Преодолевал тысячи миль, только для того, чтобы увидеть меня?! Что ж... Я могу думать, или не думать... Хотеть или не хотеть... Принимать или отказываться от навязанного мне королем статуса приемного сына, но хотя бы из уважения к старику я просто обязан спуститься вниз и повидать его. Вот только...       — Но он опять задаст мне тот же вопрос. А я не могу принять трон! Я... Ты знаешь сам Томас.       — Знаю. Но прошу тебя — не приказываю, прошу! Пока будешь спускаться, обдумай этот вопрос еще раз. Мое же мнение — ты действительно годишься ему в преемники, несмотря на все твои проблемы. Знай это. И иди.       — И ты Томас!! — схватившись за дверную ручку, простонал я.       — И я ваше высочество! — церемонно склонил голову герцог Цитадели, лорд Томас Хассан IV.       Потом он отвернулся к следующему рычагу, закрыть последние ставни, а я шагнул на лестницу.        правда, коняжьи копыта носят их обладателей куда быстрее чем меня — мои бедные усталые лапки. Во всяком случае, я еле-еле дотащился до середины лестницы, когда мимо вихрем промчался лорд Хасан. Ступив же крыльцо башни, я услышал тяжелые удары грозового колокола и увидел несущихся во все стороны жителей Цитадели. Работники спешили доделать срочные работы; фермеры торопились в свои поселки и выселки — за стенами Цитадели; из ворот кузнецы вырвалось облако пара — кузнецы заливали горн. Прачки собирали плещущее на ветру белье, с тревогой поглядывая на несущиеся, казалось, над самой макушкой тучи.       Я еще успел перекинуться парой слов с Ларкиным и помочь Дэну выдвинуть щиты, укрывавшие наше разумное дерево от ветра. Но тут над стенами Цитадели пронесся первый, самый пыльный шквал, ветки громадной лиственницы согнулись, задрожали и я сам вынужден был нырнуть в укрытие безопасных коридоров Цитадели. Почти сразу же упали первые дождевые капли, крупные, словно спелые виноградины.       Потом прошли смотрители, проверявшие закрыты ли наружные двери, а я сам отправился внутренними коридорами в главный зал Молчаливого Мула, к столу, организованному для лорда Томаса. За которым, как я и ожидал, сидел король Теномидес.       Что ж, рано или поздно это должно было случиться... Почему бы и не сейчас? Ведь, я действительно любил этого царственного старца.       — Мой король, — приветствовал я его, почтительно сгибаясь в поклоне, но не успев договорить, оказался стиснут в почти медвежьих объятьях.       — Сын! Сынок... — воскликнул он, глотая слезы. — Как долго я жаждал услышать твой голос! Почему ты избегал меня? Спрятался в этом ледяном захолустье, морского демона тебе в печень, забрался в какой-то лесной угол, и зачем?! Твое место в море, на палубе, но никак не в этих... кротовьих норах!       Мои чуткие уши уловили поток смешков и перешептываний, прокатившийся по залу. Похоже, меня ждет немало шуточек и подтрунивания. А сейчас... Ох, мои ребра!       Но король уже поставил меня на пол и чуть отстранился. Самое время сказать ему слова, которые я готовил шесть лет, с тех самых пор как...       — Ваше величество, сир, — холодновато-официальным тоном начал я. — Вы прекрасно знаете, что я не могу принять честь, которую вы желаете даровать мне. Не потому, что я не люблю Вас, и не потому, что я желаю увильнуть от ответственности. Но я действительно не гожусь для трона и более того, я не смогу его принять, даже если пожелаю. Поскольку не являюсь вашим кровным родственником.       — Бред! — громогласный рев короля раскатился по всему залу и на мгновение перекрыл шум ветра за стенами. — Я уже назвал тебя наследником и преемником! Это бесповоротно! Даже я сам не смогу отменить сделанное!       — Это нелепо Ваше величество!..       — Отец! Для тебя я отец, а не «Ваше» и тем более не «величество», сын!        Я вздохнул, припоминая наши старые споры, и уже открыл было рот, чтобы продолжить, но был прерван ослепительной вспышкой молнии прямо над полутемными потолочными окнами и оглушающим обвалом грома.       К тому времени когда это закончилось, я уже успел чуть остыть и обдумать дальнейший разговор. Тихим и спокойным голосом обратился я к человеку, которого уважал и любил больше всех на свете:       — Король Теномидес, отец, мы уже проходили этим путем. Здесь и сейчас не стоить начинать все заново. Я рад видеть тебя здесь, рад видеть тебя здоровым, в здравом уме и твердой памяти. Давай отложим наш спор и проведем этот вечер как подобает встретившимся после долгой разлуки родственникам. А дебаты продолжим в более уединенном месте.       Король не задумываясь, кивнул:       — Так и сделаем, клянусь всей солью океана! Поистине, я и сам не хотел спорить в такой час! Бармен! Донни! Где ты там бродишь?! Всем горячего вина за мой счет!       Под приветственные возгласы жителей Цитадели, Донни и его помощники разнесли кувшины и началось веселье — с хоровым пением, с плясками под волынку, с играми в дартс и с фантастическими бильярдными комбинациями Коперника и Маттиаса.       Время проходило — неутомимо и непрерывно, отсчитывая час за часом. Окончательно стемнело, и трактирные служители зажгли свечи и факелы, освещая зал. А за многофутовой толщины каменными стенами продолжала яриться буря. Потоки ледяного дождя захлестывали стены и крыши, временами переходя в град, освещая потолочные окна неверным, трепещущим светом молний...       Маги погоды, ученики отсутствующего Сароша так и не смогли прийти к единому выводу о природе бури. Один считал ее результатом естественных процессов, другой находил в ней следы магического воздействия, но никак не мог определить источника этих сил... В одном они сошлись — любая попытка использовать магию лишь добавит ветру мощи. Так что нам оставалось только сидеть, отхлебывая грог и ждать, прислушиваясь к реву ветра за стенами, к приглушенному потрескиванию самих стен и балок...       Постепенно веселье стихло, музыканты отложили инструменты и все собравшиеся в главном зале таверны как-то разом замолчали. Я почувствовал неуверенность во взглядах друзей, пока еще легкую тревогу, но уже с нотками страха... Пора бы Томасу ободрить подданных. И точно, лорд Хасан поднялся и резко топнул копытом, привлекая внимание:       — Друзья мои! Кажется на улице сегодня ветрено, не правда ли? Да там не просто ветрено, там еще и дождь. Ну и пусть! Они-то там, а мы-то здесь, за толстыми, прочными стенами Цитадели! А эта старая развалина видала кое-что похуже какого-то там ветра, пусть даже и с дождем!       Конь морф сделал паузу, оглядывая затихший зал, и продолжил:       — Должен вам признаться, друзья мои, этот праздник, лично для меня — возможность увильнуть от дел, оставить до завтра надоевшие заботы, посидеть с друзьями, выпивая горячего вина и слушая что-нибудь занимательное... Хм! И, правда! А где Странник?! Придворный бард, развлеки нас!       Под бурные аплодисменты, стук кружек о столы и ободряющие выкрики волк-морф поднялся и эффектным жестом расправив плащ, пошел к камину. Но не дойдя даже до середины зала, сбился с шага, услышав слова герцога:       —  Увы нам, — сказал тот, — но наш менестрель сегодня не в форме. На беду, как раз сегодня жесточайшая простуда сразила его горло. Нам остается лишь пожелать ему поскорее выздоравливать.       Под разочарованные выкрики, ободряемый смешками и солеными шуточками, волк-морф, приложив правую лапу к сердцу, поклонился лорду Хассану, достопочтенной публике, картинно прохрипел что-то и удалился на свое место, поближе к камину и котлу с горячим грогом.       А лорд Томас продолжил:       — Но не сидеть же нам в тишине и скуке! Нет! Как властелин и повелитель Цитадели, повелеваю: не бывать такому! — прищурившись, лорд огляделся вокруг, выбирая новую жертву. — И я знаю, кто развлечет нас сегодня! Я даже знаю, что он нам расскажет! Слушайте же! Многие из нас слышали о Большой Буре, случившейся в Лазурном океане немногим более пятнадцати лет назад. А кто не слышал, тот слышит сейчас! Но мало кто знает, что в самом сердце Большой Бури произошло морское сражение. Сражение, унесшее жизни тысяч моряков и уничтожившее зло, поднявшее голову далеко на юго-востоке. И совсем никто не знает, что же стало причиной этой битвы! Но вот я вижу двоих участников этой войны, участников посвященных во все подробности. Так что же? Король Теномидес, Фил, придворный кролик, посвятите же нас в тайны прошлого!       Прошлого...       Мир замер и все звуки его исчезли, когда я взглянул в глаза королю. Моему королю и... моему приемному отцу.       — Отец... Эта жуткая история... Рассказывать ее? Не лучше ли оставить все это там, где оно есть? В прошлом.       — Нет Фил. Слишком много хороших людей умерло в тот день. Помнить их — самое малое, что мы можем. Или ты так не считаешь?       Прошлое... Дни, когда в далеком Лазурном Океане сталкивались и гибли флоты, когда гильдия Огня и флот Острова Китов достигли пика могущества. Когда волноломы Драконей челюсти щедро испробовали вкус человеческой крови, а пляжи ее заполнились телами — вповалку, внахлест. Телами людей, убитых моей волей, по моему приказу...       Тогда мы одержали победу. Но цена ее... Ушедший в небытие флот, целиком и полностью. Оставшийся там, на дне у Драконьих зубов, легший на сияющий белизной песок у пирсов Драконей челюсти. Лишь один корабль вернулся тогда назад, в бухту под шпилем, а вопли вдов и плачь детей, оставшихся без отцов, разорвали мне сердце...       Моя боль и мой позор. Боль и горе моего сюзерена, потерявшего в том бою наследника. Пережить все это снова?       — Для них и для тебя, я расскажу эту историю, отец.       — Спасибо, сын мой, — кивнул король Теномидес. — Спасибо от меня... И от Гектора.       Он прикрыл глаза, смаргивая слезы, появившиеся при упоминании этого имени. Я же гневно взглянул в глаза лорду Хассану. Как мог он пожелать такого развлечения?! Но сквозь пелену злобы я увидел печаль в его глазах и пальцы, судорожно сжавшие кубок...       Мог ли он знать?       Или, быть может, нужно спросить иначе — мог ли он не знать? И значит не прихоть, но что-то большее? Не знаю, но...       Но я поднялся, присел на край стола и под шум ветра, освещаемый неверным светом факелов и свечей, повел рассказ о самой странной и самой кровавой из когда-либо одержанных морских побед...       стров Китов — большой кусок суши застрявший прямо посреди Пролива Доброй Удачи, как кость в горле. Как самая настоящая кость!       Контролируя, а при желании и пресекая торговлю через пролив, любой правитель, имеющий достаточно силы мог разбогатеть несказанно. Ведь через пролив шли торговые суда двух океанов!       Закатный океан, что лежит к югу-западу от Метамора и Лазурный океан, практически закрытая акватория, лежащая далеко-далеко к югу. Шелк и кость, вино и пряности, золото и драгоценности, пушнина и корабельный лес и еще многие, многие товары шли потоком с севера на юг, с юга на север, с запада на восток и с востока на запад. Все, все морские пути пересекались у берегов Острова Китов. И от века, тот, кто владел Островом, контролировал пролив. Контролировал торговлю. Держал в руках два океана...       Давно, очень давно существовала Империя, и силы ее держали под контролем Остров. Непобедимая в войне, невыносимая в мирное время, Империя брала тяжкую дань со всех, проходящих проливом.       Торговля хирела и мир постепенно становился беднее.       Однако в те же времена случилось так, что промыслом удачи, а может быть подсказкой богов, но младший сын одной из старейших торговых семей Острова Китов, Гракх младший Теномидес, раскрыл способ создания жидкого огня. Талантливый алхимик, механик и немного маг, юноша смог повторить удачный опыт, более того, используя магию, смог улучшить свойства  жидкого огня, получив первый в истории Огонь. Огонь, в котором воедино сплелась магия и алхимия, порождая Силу!       Отец юноши лишь издали наблюдал за опасными экспериментами, пока в один из дней, ему в голову не пришла мысль, что из Огня можно сделать прекрасное оружие, для защиты его кораблей от пиратов. Что ж... Очень непросто и нескоро, но юноша создал Дракона — бронзовую машину, метавшую струю жидкого огня на сотни футов3, и вместе со старшим братом, капитаном их торгового судна, установил на борт.       И в ближайшем же рейсе их торговому суденышку, весельной галере с примитивными парусами и десятком гребцов на веслах, довелось испытать судьбу, встретив великолепно оборудованную, восмидесятивесельную пиратскую триеру...       Результат оказался превыше всяческих ожиданий.       Пока Гракх старший вел судно, отец и младший сын, подпустив пирата ближе, обрушили на него поток жидкого Огня, угодив первой струей прямо в толпу абордажников. Со страшными криками, живые факелы метались по палубе пылающего корабля. Многие пытались найти спасение в море, лишь бы не сгореть заживо!       Весь пиратский корабль охватило огнем всего лишь с двух залпов, буквально через несколько мгновений на его борту не осталось никого живого, а менее чем через час корабль прогорел до ватерлинии и пошел ко дну...       Сколь многое всколыхнул во мне этот рассказ! Как легко вспоминать все это здесь, в безопасности несокрушимых стен Метамора, но совсем другое вдыхать вонь горелой плоти и слышать крики умирающих, там в море...       Я слишком хорошо знал этот запах; знал, на собственном опыте прочувствовав все, и легко представил, как мирные торговцы, с ужасом глядят на дело рук своих. Как они собирают еще живых пиратов, прыгнувших в море, и как потом они же режут горла тем самым выжившим... И это не жестокость! Это жуткое, но необходимое милосердие! Даже сейчас, семьсот лет спустя, лишь самые сильные целители могут хоть как-то, пусть и не до конца, но все же заживлять оставленные Огнем отметины. Тогда же... Даже легкое прикосновение Огня причиняло жуткие, незаживающие ожоги, со временем превращающиеся в глубокие, кровоточащие и гниющие язвы. Попадание же на эти раны и язвы еще и соленой морской воды...       В начале, отец с братьями решили отказаться от этого неимоверно жестокого оружия — слишком страшны были его последствия, страшны не только для проигравших, но и для победителей. Но судьба распорядилась иначе. Решение пришлось изменить, когда пираты захватили и сожгли живьем отца братьев Теномидес — в отместку за сгоревший корабль. Тогда, преисполненные жуткой решимостью, братья Гракхи оснастили драконами-метателями все торговые суда своего и союзных родов. И уже через несколько недель, любое судно поднявшее флаг семьи Теномидес, пираты обходили за тридевять земель. Так широко и быстро разнеслись слухи и столь ужасны они были...       Однако не стоит забывать о еще одном игроке — об Империи. Разумеется, не прошло и нескольких месяцев, как Императору стало известно все и вполне естественно, он потребовал себе дракона-метателя и огненного мастера.       Братья Гракхи, не могли допустить чтобы такое оружие попало в руки деспота и ответили отказом. Одно потянуло за собой другое и, не успев даже понять, что происходит, купцы Острова Китов, во главе с родом Теномидес оказались вовлечены в открытое восстание против Империи.       Гракхов Огонь (а позже и просто Огонь) решительно доказал свое превосходство над всеми видами оружия. Применяя его в каждом морском сражении, медленные и слабые торговые суденышки фактически выжгли могучий океанский флот Империи, а следом, повинуясь приказу Гракха старшего и все имперские порты, верфи и доки. Лишенная доходов от морской торговли, от платы за проход через Пролив Доброй Надежды судов других государств, практически лишенная выхода к морю, Империя рухнула сама в себя — повышение налогов, вкупе с одновременным обнищанием населения, как результат голодные бунты, война с предприимчивыми соседями, вспомнившими давние счеты...       На протяжении всей войны братья Теномидес продолжали ревностно хранить секрет Огня и Драконов-метателей, их род возвышался, и уже к самому концу войны, совет купцов предложил Гракху-старшему, в тот момент главе рода, корону.       Король Теномидес, сидящий здесь — прямой потомок Гракха-старшего Теномидеса, первого короля Острова.       Младший же брат умер бездетным, передав секрет производства Огня лучшему своему подмастерью, фактически, создавая тем самым будущую гильдию Огня и основывая традицию, согласно которой место грандмастера передавалось лучшему мастеру гильдии, без учета знатности, родства и богатства.       Со временем обязанности и права обоих ветвей власти разделились. Королевская семья обеспечивала корабли и команды, в то время как гильдия Огня строила Драконы-метатели, готовила огненных мастеров и предпринимала все большие и большие усилия, чтобы сохранить секреты своего оружия в тайне.       Согласно освященной веками традиции, ни один член гильдии Огня, ни при каких условиях не касался парусов — на борту корабля. И ни при каких условиях не мог претендовать на трон — на берегу. В свою очередь, ни один родственник короля, числящийся в списке наследников, не мог вступить в Гильдию.       И лишь одно исключение было там и там...       — инуту!!! — прервал мой рассказ чей-то голос. — Прости меня Фил, за неприятные слова, но ваша гильдия по сути своей глубоко корыстна! Вы сдаете в наем Драконов-метателей Огня и огненных мастеров любому, давшему большую цену! Разве это не зло?       Я остановился на секунду, пытаясь подобрать слова, чтобы как-то прикрыть, затушевать неприятную правду... Но потом сдался и сказал как есть:       — Гракхов огонь невероятно дорог. Создание Драконов-метателей, обучение огненных мастеров, постройка кораблей, содержание команд... Мы охраняем торговые пути двух океанов, но Остров Китов не сможет оплатить все это в одиночку. Это всего лишь экономика.       — И потому вы продаете победу богатейшему и сжигаете проигравших!       — Да, — согласился я с невидимым собеседником, — все так. Но подумай — если ты проиграл на аукционе, то не задумаешься ли о заключении мира?       — Но ты же сам жег людей живьем!       — Да. Жег. Мужчин и даже женщин, если уж на то пошло. Их крики и сейчас живут в моих кошмарах. Но... Раз уж они достаточно безумны, чтобы выступить против Дракона-метателя, то стоит ли им жить? Я не чувствовал радости, сжигая врагов, но не чувствовал и горя. Они враги, и этим все сказано. К тому же, я считаю, что дать одной из сторон подавляющее преимущество лучше, чем годами терпеть непрекращающиеся войны.       К тому же, ни глава Огненной гильдии, ни король не потерпят настоящего зла. Если даже один пожелает помочь, второй откажет в поддержке. И кроме того, моря должны охраняться, и эта охрана должна кем-то оплачиваться. У тебя есть другой, лучший план? Сохранить свободными торговые маршруты, охранить их от сотни вздорных мелких корольков и тысяч потенциальных пиратов? Сможешь?       Ответом мне стала тишина... И я продолжил рассказ.       олько один человек в каждой из ветвей власти может вмешиваться в дела другой ветви. Их именуют адмиралами. Адмиралами флота. Быстроходный адмирал, от королевской семьи. Контролирует стратегическое развертывание флота, снабжение, ремонт... И Огненный адмирал, от Гильдии. Он командует флотом в бою. Там, его детальное знание особенностей и конструкции драконов-метателей часто бывает критично.       Обычно адмиралы — это наследник престола и преемник грандмастера гильдии Огня. Хотя, возможны варианты.       Благодаря устоявшимся обычаям, Остров Китов царил в океане тысячу лет. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и мирное время, кончилось, когда на дальнем востоке, на берегах Яджийского моря подняло голову Зло. Не зря некоторые считают народы, живущие по берегам этого моря, по меньшей мере странными. А то и проклятыми... И не без основания! В конце концов, где еще ты сможешь найти лутинов, работающих с людьми или полудемона, управителя складов?       Кроме того, эти земли — самый настоящий рассадник пиратства и мы постоянно держим там флот открытого моря. Часть флота, к сожалению, практически изолированную от Острова — из-за преобладающих встречных ветров, дорога туда занимает месяцы.       Впрочем, не стоит считать эту местность совсем уж дикой. Встречаются там и удобные естественные гавани и хорошо оборудованные порты, ведется морская торговля. Есть там и короли, мнящие себя великими завоевателями. Впрочем, никто не мешает такому «владыке» попробовать себя в этой роли. Все, что ему нужно — построить какой-никакой флот да взять у нас в аренду пару Драконов. И время от времени, один из этих «королей», действительно захватывает соседнее королевство, высаживая десант в порту. Что ж... Дело житейское.       К сожалению, король Иро, был совершенно иной породы. В своем стремлении к завоеваниям, он перешел дозволенные пределы и стал марионеткой сил зла...       Первый сигнал нам подали Огоньки — крошечные суда дозорной флотилии. Остров издавна рассылает их по всему миру — иногда торговцы, иногда курьеры, но всегда шпионы. Глаза и уши Острова Китов по всем морям и океанам.       Вести принесенные ими должны были насторожить нас. Со всего Востока судостроительные материалы вдруг потекли в один-единственный порт. Брус, доски, смола, пенька и парусина — откуда-то взялось золото для оплаты, где-то нашлись суда для перевозки, сыскались мастера и рабочие для верфей... В тот же порт, на тех же судах везли рабов — на весла. И также, вдруг, по всем портам не просто вымели, буквально выскребли всех до последнего свободных моряков. Отрепье, сброд и пьяницы, но...       К счастью, военно-морской флот не строится в один день. Создать не толпу лоханок, плывущих по морю, как говно по речке, а эффективно действующий боевой механизм — задача нетривиальная. Занимающая куда большее время, чем создание сухопутной армии той же мощи. Причина... Причина в том, что в открытом море все куда сложнее чем на суше.       Простейший пример — пища. Житель Метамора, будучи в дозоре, вполне может прожить какое-то время на подножном корму. Так же и армия — пока движется по обитаемой местности. А вот флот в открытом море требует снабжения абсолютно всем. Причем, пресная вода и специально подготовленная пища — лишь малая часть. Одежда. Такелаж. Дерево, металл, тросы и парусина для ремонта судов. Топливо, жижка и запасные части для драконов. И многое, многое другое. На Острове Китов снабжение военного флота — целая наука!       Кроме того, солдатом может быть практически каждый, а вот моряком, а тем более хорошим моряком — увы. А уж офицером...       Потому мы, жители Острова, флот короля Иро просто не восприняли всерьез. Мы смотрели с высоты своего самомнения на его жалкие потуги, лишь посмеиваясь, но... Время шло. Корабли строились. Экипажи тренировались. Сначала в акватории порта. Поодиночке. В паре. В строю. Потом молодой флот короля Иро впервые рискнул выйти в открытое море. Их неуклюжие маневры вызывали смех у наших моряков, но время шло... Поначалу его суда возвращаясь в порт на ночь, но с ростом мастерства экипажей начали проводить в море сутки-двое... трое... неделю...       И мы забеспокоились. Мы передвинули флот открытого моря поближе к Драконьей Пасти — главному порту императора Иро.       Вы заметили? Уже не короля, уже императора. Да, к тому времени, завоевав несколько соседних королевств, Иро возложил на свою голову императорскую корону.       Что ж...       Император Иро продолжал строить корабли, мы усиливали флот открытого моря. Но так не могло продолжаться бесконечно. Начались проблемы со снабжением — по мере захвата императором портов на берегу Яджийского моря, мы более не могли пополнять там запасы и производить мелкий ремонт. Военно-морской флот всегда был главной статьей расходов Острова и содержание чуть ли не половины всех его сил, на таком расстоянии от основных баз и без поддержки берега, постепенно разоряло нас. Нужно было что-то делать. Что угодно — воевать, заключать мир... Мы больше не могли позволить себе роскоши ожидания.       Но и мирно сосуществовать мы тоже не могли. Вопрос превентивности... Кто накопит больше ресурсов? Кто первым начнет войну? Мы не могли более позволить императору Иро увеличивать флот. Потому, что во всей акватории Лазурного океана оставалась только одна достойная такой силы цель. Остров Китов.       Война была неизбежна, и мы решили начать ее первыми.       И вот, большая часть нашего флота шла на восток, периодически гребя и постоянно лавируя против практически встречного ветра. Король Теномидес лично возглавил флот, на тот случай, если пораженный нашей мощью император Теномидес согласится подписать ограничивающий его силы договор. Или, если императора не впечатлит наша видимая мощь, подписать этот договор над догоревшими обломками его флота и верфей...       К сожалению, флот вышел в море не в полном составе — наша гордость, королевский флагман «Кулак» стоял в сухом доке, а потому, король отправился в море  вместе с огненным адмиралом, на борту младшего флагмана. Предполагалось, что королевский галеас, закончив ремонт, догонит флот и король перенесет свой флаг на его борт перед входом в Драконью Пасть.       Две или три недели все шло по плану. И даже лучше — воодушевленные присутствием короля, моряки показывали чудеса. Никогда еще гребцы не гребли столь слаженно и ходко. Никогда не были еще столь четкими и выверенными боевые построения, как под строгим королевским присмотром. И сигнал «выше всяческих похвал», взвившийся рядом с королевским штандартом после исполнения флотом особенно трудного упражнения, встречали слитным восторженным ревом все. Даже команды, работавшие до изнеможения.       Это был звездный час нашего флота...       Флот Острова Китов был уже почти в виду Драконьей Пасти, в самые лучшие подзорные трубы уже различались Драконьи Зубы — прибрежные рифы, естественная защита гавани. И вот именно тогда, на горизонте появились долгожданные концы мачт королевского флагмана. Корабль шел под всеми парусами, быстро догоняя легший в дрейф флот, а мы смотрели и никак не могли прочесть сигнал, развивавшийся над мачтами...       «Огненному адмиралу. Грандмастер гильдии Огня отравлен. Град, огненный мастер».       Огненный адмирал, а теперь уже грандмастер гильдии, застыл на месте, еще и еще раз перечитывая слова, которых не могло быть над мачтами галеаса. Не могло и все тут. Он отказывался верить в то, что его друг и практически отец уже никогда не взойдет на борт королевского флагмана, что кабинет под шпилем опустел и что именно ему, здесь и сейчас придется принять на себя ответственность за судьбу гильдии, а практически и всего королевства...       Молодой грандмастер не мог, да и не хотел сдержать слезы, когда в знак траура на кораблях флотилии приспускали флаги. Наконец он взял в себя в руки и с каменным лицом наблюдал, как медленно пополз вниз штандарт огненного адмирала и другой, уже грандмастера гильдии взвился рядом с королевским.       И глядя, как весь флот приветствует нового главу гильдии огнем из сотен Драконов, он сказал стоявшему рядом королю:       — Не столь уж и много лет назад, на церемонии коронации, я увидел слезы на глазах принца, в одночасье ставшего королем. Ваше величество, по сей день я думал, что то были слезы радости...       Король ответил, печально улыбнувшись:       — Очень немногие могли видеть столь впечатляющее зрелище. Строй из сотни кораблей, салютующий огнем в их честь... И все же я ни минуты не сомневаясь, отдал бы всю эту роскошь, лишь бы видеть как мой мастер смеется и любит и дышит полной грудью... — несколько минут его величество смотрел на заволакиваемый тучами горизонт. — Что же о слезах... Ты прав. Я еще охотнее отдал бы мой трон и все к нему прилагающееся, в обмен на жизнь отца. Но Смерть — неумолимый дух, чей выбор неоспорим, чье подведение итогов абсолютно и он единственный, кого еще ни один смертный не смог переспорить. Вглядись еще раз в этот строй, в этот пылающий пламень, в эти лица... Прочувствуй и запомни — тебе доверили великую Силу, но еще большую ответственность. И знай — я думаю, грандмастер гильдии выбрал достойного преемника.       С этими словами король церемонно преклонил колено, приветствуя нового грандмастера.       И все руки и весла флота трижды вскинулись вверх в приветствии...       Печально было вступление в должность молодого грандмастера. Даже сейчас, отдаленный от тех событий десятилетием и тысячами миль, я с трудом сдержал слезы, когда воспоминания навалились всей тяжестью... Как будто это произошло всего минуту назад, нет не минуту, миг! Нет, происходит прямо сейчас, все это — гул ветра в такелаже, удары волн в борта, резкий, едкий запах Драконьей жижки, смолы и морской соли... Замершие ровными рядами корабли флота и король Теномидес — величественно преклонив колено, стоящий на мостике, прямо перед застывшим, как столб грандмастером...       Но все проходит, прошел и тот миг, миг торжества и печали. А жизнь двинулась дальше.       К тому времени, когда закончились все церемонии, "Кулак" почти соединился с флотом. Король и молодой грандмастер уже хотели спуститься вниз, в адмиральские апартаменты, но в этот момент меж мачтами «Кулака» опять заплескались сигнальные флаги:       «Не хотел мешать церемониям... — сказали они. — Наследник престола на борту».       И тут же «Кулак» поднял штандарт быстроходного адмирала.       — Что?! Как? Какой кракен притащил сюда Гектора?!! — озадаченно воскликнул король. — Сигнальщики, запрос от моего имени!       И тут же флаги с вопросом взвились к небу.       «Яд обнаружен также в пище наследника короны, — ответил «Кулак». — В открытом море безопаснее, пока заговор не раскрыт. Надеюсь, Ваше Величество не возражает».       — Опять яд!! — вскричал Король, вне себя от ярости. — Оружие трусов и интриганов! Он прав, разумеется! Передать ему мое согласие! Добавьте — мы встретимся и обсудим все это на борту «Кулака», когда я перенесу туда свой флаг!       И разноцветные квадраты сигнальных флагов вновь взвились на ветру...       Тем временем королевский флагман медленно маневрировал, продвигаясь к своему месту в строю. Его огромная масса делала задачу очень непростой. Должно было пройти несколько часов, прежде чем он займет место во главе флота.       — Знаешь, — размышлял тем временем вслух грандмастер, — я думаю, это первый случай в истории Острова Китов, когда весь цвет острова находится в море.  Наши традиции не зря повелевают нам держать дома либо короля, либо его наследника. И точно так же с грандмастером и его преемником...       — К чему ты клонишь? — усмехнулся король, отходя от дубовых перил кватердека. — Намекаешь, что неплохо бы отправить меня и тебя домой? А кто будет командовать флотом? Может быть твой преемник? Он случайно не здесь?       — Нет, он дома, преподает в академии. И даже не знает, что избран, — горько усмехнулся грандмастер. —  Ты и я... мы будем командовать флотом. Но Гектор должен быть сохранен. Любой ценой. И даже без его согласия. Он твой единственный наследник и самый многообещающий король из всех возможных.       — Я согласен с тобой... — вздохнул король.       — Но?       — Но. Будет ли мудро отправить его назад, домой, пока отравитель еще не пойман? Мы должны решить проблему с этим самозваным императором. Или он убьет нас. Ты видишь? Он обескровил наши финансы. Сейчас он попытался уничтожить моего наследника и смог уничтожить твоего наставника.  Кто следующий? Мы с тобой?       — Это... возможно, — молодой грандмастер навел на борт «Кулака» подзорную трубу. — Ты предполагаешь, что отравитель послан Иро? Еще один повод закончить здесь все дела как можно скорее. И отнюдь не миром. Но все же. Если.       — Если, как ты говоришь, то... Ты прав, — кивнул король Теномидес. — А справится ли мой сын с королевством? Грандмастер, ты неплохо его знаешь, что скажешь? Он готов?       — Если честно, то нет, ваше величество, — ответил грандмастер, откладывая бронзовую трубу и поворачиваясь к королю. — Он не готов. Но если... то справится. Если будет жив.       — А твой преемник?       — Конечно, нет! Он даже еще не исполнял обязанности огненного адмирала!       — И значит, в случае удачного покушения на нас с тобой, Остров Китов ждет опаснейшее положение, когда и грандмастер, и король будут безусыми юнцами, не нюхавшими морской соли. А у императора Иро будет время усилиться... И тогда, он сможет уничтожить Остров Китов и контролировать океаны!       Казалось, леденящий холод предчувствия на единый миг охватил их, затуманил мысли, смутил чувства... Потом грандмастер возмутился:       — Ваше величество, да разве может быть место безопаснее флагмана нашего флота? Сами боги трепещут перед нашей силой! Даже драконы не рискнут напасть на наш флот! А Иро... Пусть только вякнет против, мы спалим его скорлупки, и порт, и верфи, сожжем и пустим пеплом по ветру! Давай же переместим наши флаги на борт «Кулака», и посмотрим, что скажет этот самозваный император, когда за нашей спиной будет стоять весь флот! Увидим, кто забоится войны и смерти!       — Хорошо сказано, — улыбнулся король. — Помнишь, слова, что выгравированы на камне, над главными воротами гильдии Огня? «Удача благоволит смелым!»       Удача благоволит смелым!.. О, да. И уже вскоре все мы поняли, сколь же дерзок и смел был император Иро. Когда внезапный шквал, буквально искрящийся от магии, расстроил ряды флота. Когда захваченные врасплох капитаны все больше и больше расстраивали построение, стремясь избежать столкновений, пока команды второпях спускали паруса.       Шквал стих, но на смену ему почти тут же пришел следующий, еще сильнее, и следующий, потом череда шквалов слилась в один чудовищной силы, напоенный магией шторм. Ветер все усиливался, пока не завыл в оснастке, подобно голодному демону, следом поднялась жуткая зыбь...       Один за другим капитаны бросали за борт плавучие якоря — по сути, настоящий подводный парус, помогающий кораблям держать нос против ветра, да немного тормозящий. И вот, со спущенными парусами флот беспомощно дрейфовал, подгоняемый магическим штормом, дрейфовал к захлестываемым волнами рифам Драконьих Зубов...       Я не могу даже описать силу ветра, атаковавшего наш флот. Ветер, срывавший такелаж... Ветер, вырывающий двухдюймовой толщины крышки весельных клюзов... Ветер, кладущий на бок корабли, при неудачном маневре — без парусов! Ветер, буквально обретший плотность каменной стены!       Учитывая, что преобладающие ветры в том месте не просто иные, а буквально встречные, мощь влитая магами Иро в этот магический ураган просто непредставима. Ни у одного мага, ни у десятка магов, ни даже у сотни магов просто не могло быть таких сил.       Однако у магов императора Иро эти силы все-таки были.       Все, что мы могли сделать — держать корабли носом к волне, ждать и молиться, чтобы маги противника обессилили до того, как мы окажемся на камнях... Мы не могли идти галсами — корабли просто ложились на бок даже при попытке. Мы не могли даже пытаться применить весла — волны и ветер вырвали их из креплений, вдобавок калеча гребцов.       А волны? Море к тому времени покрылось просто гороподобными волнами. Те,  кому суждено было пережить эту безумную скачку, очень, очень долго помнили, как нас подбрасывало вверх, когда корабль обрушивался вниз с гребня волны... а еще дольше мы будем вспоминать, как замирало сердце, когда нос корабля накрывало гребнем следующей и мы с трепетом гадали — выдержит ли стонущий от напряжения киль, не лопнет ли трещащая обшивка, не зазвенят ли предвестником смерти рвущиеся тросы?..       Уже начали гибнуть корабли — сначала самые старые, те, чьи шпангоуты и кили не выдерживали чудовищной пляски. А может это была обшивка... Или треснувшая мачта... Перетершийся канат... Они еще могли появиться ненадолго, на гребне волны — как и все остальные, снова и снова, но... Рано или поздно волна поднималась, а корабля там просто не было. Сотни жизней, оборванные в один краткий миг...       Молодой грандмастер, еще недавно с блеском исполнявший обязанности огненного адмирала, был взбешен своей беспомощностью. Цепляясь за снасти, как и все остальные, он бессильно проклинал Иро и все адские силы, пущенные императором против флота Острова Китов. Крича вызов ветру, и даже сам не слыша свой голос, он смотрел как остатки еще минуту назад отличного корабля, облепленные уцелевшими моряками, едва не задели борт его собственного судна... Их крики и мольбы не могли пробиться сквозь вой ветра, но их лица останутся в его душе навеки. Они умрут, накрытые этой волной или следующей... И он сам, вместе с королем мог последовать за ними, задень обломки борт младшего флагмана!       И вот, именно тогда, в самой бездне отчаяния, ему пришло озарение. Грандмастер замер, обдумывая пришедшую мысль... Потом, тщательно рассчитывая каждый шаг, он прорвался сквозь мечущиеся по палубе волны и ураганный ветер на мостик, к сигнальному шкафчику. Разыскав нужные, грандмастер сунул их в руки капитана. Тот, рассмотрев флаги и расшифровав сообщение, остолбенел. Несколько мгновений он переводил выкатившиеся глаза с флагов на своего, ныне уже не огненного адмирала, но в конце концов сработала привычка к беспрекословному исполнению и капитан кивнул, принимая приказ.       Не желая отправлять матросов и офицеров исполнять смертельно опасное задание, капитан сам подвесил флаги на фал и поднял их на флагшток. Трижды море пыталось смыть его за борт, но каждый раз капитан появлялся из пены, упорно продолжая тянуть.       Понять написанное было очень просто:       «ОБРУБИТЬ ЯКОРЯ И СМЕНИТЬ КУРС. ДЕЛАЙ КАК Я.»       Даже  забыв на мгновение о том, что этот приказ может привести их прямо на скалы с ветром в спину, сам поворот будет делом невероятно трудным и опасным, потому что на какое-то время корабли окажутся бортом к ветру и волнам...       При таком ветре и волне, ни один капитан добровольно не пойдет на такой риск. Выполняя же приказ... Выполнение этого маневра станет смертным приговором для половины флота и все они это понимали. Но флот Острова Китов гордился своими древними традициями, на борт его кораблей никогда не ступала нога труса... И на флагштоках взвились подтверждения полученного приказа — один за другим капитаны поднимали тот же сигнал.       И вот, выждав достаточно, чтобы все капитаны прочли приказ либо прямо, либо с других флагштоков, молодой грандмастер гильдии Огня яростно махнул рукой капитану. Тот потянул сигнал вниз, приказывая тем самым: исполнить маневр!       Практически одновременно рухнули топоры, обрубая тросы плавучих якорей и тут же, практически разом все рули повернулись, разворачивая поднявшие штормовые паруса корабли...       Волны и ветер, чудовищной силы, мотали корабли флота, кладя их на бок, вырывая и выламывая крепления такелажа, зачастую вместе с куском борта, бросая боком с гребня... Корабли с небольшой поломкой, старые, изношенные, с неопытной командой или же просто менее удачливые переворачивались и разваливались на куски под ударами тяжелых волн. Почти половина флота погибла там, посреди бушующего океана... Погибла, веря в правоту их командира и надеясь, что их жертва не будет напрасной.       Младший флагман, корабль, несший на борту короля и грандмастера гильдии, не пострадал и теперь тяжелые удары приходились в его корму, не в нос. Повинуясь приказам капитана, матросы немного разрифовали короткие, штормовые паруса, потом еще, чуть-чуть, добиваясь устойчивого хода вровень с волнами. Флот равнялся на флагмана и теперь все они, совместно шли к беснующимся бурунам Драконьих зубов, со скоростью не менее тридцати узлов...       — Ты безумец!!! Ты убьешь нас всех!! — устойчивый, пусть и тяжелый ход сделал возможным передвижение по выровнявшейся палубе и первым этим воспользовался король Теномидес. Сейчас он выплескивал всю накопившуюся ярость и отчаяние. — Зачем, зачем ты это сделал?! Половина флота!! Пять тысяч человек!! Как ты глянешь в глаза их детям и женам?! Чем подкупил тебя Иро?!! Какими благами?! Безумец! Скажи мне!!       — Так и взгляну. Прямо, — обвинения ударили молодого грандмастера гильдии в самое сердце, и он тоже не стал беречь самолюбие сюзерена. — Это их работа. Это моя работа. И я ее делаю. Я веду флот к победе! Поверь мне или уйди с моего пути, но в любом случае не мешай!       — К победе?! Ты ведешь флот к гибели!       — Если такова цена победы, значит, так тому и быть, — с этими словами грандмастер отодвинул короля с дороги и подошел к изумленному капитану. — Поднять сигнал: «Принять мористее. Пройдя створ бухты, атаковать флот противника огнем и тараном».       — Ты действительно безумен... — раздался вздох сзади.       — Сэр, это самоубийство. Принять мористее... — в свою очередь сказал капитан. —Это почти невозможно. При таком ветре... Малейшая ошибка — и мы все мертвы, сэр.       — Безумец?! Может быть! — в голос закричал грандмастер. — Смерть?! Вон она, наша смерть! — он указал рукой вперед по курсу, на беснующиеся волны у гранитных столбов Драконей челюсти, уже прекрасно видные с высокого мостика младшего флагмана. — Иро хочет нашей смерти?! Так не лучше ли умереть, утащив за собой врага? Вцепившись зубами ему в горло?! Мы все умрем?! Да!! Мы все умрем!!! Но так умрем же, чтоб и врагам тошно стало!! Так умрем, чтобы встать костью поперек горла императора Иро, чтобы утянуть за собой все его мечты и надежды!!! Это безумие?! Тогда да, я безумец!!       Грандмастер глубоко вздохнул, оглядываясь. И король, и капитан, и вся команда, до последнего матроса пораженно глядели на него. Кажется, его слова достигли цели...       — Капитан! Поднять сигнал и быть готовым к маневру!       Сигнал взвился на топе грот-мачты.       На этот раз ответ пришел медленнее. Каждый капитан вынужден был обдумать и убедить свой экипаж, почему они должны умереть. Но не зря флот Острова называли лучшим в мире. В конце концов, все корабли флотилии подняли флаги, решившие их судьбу. И увидев, как скользнул вниз сигнал, каждый капитан начал приводить свой корабль к ветру, до предела переложив руль вправо, чтобы обойти рифы Челюсти...       Нам всем нужно было всего лишь пойти совсем немного мористее, приняв круто под ветер...       Вот только многие корабли не смогли принять столь круто под ветер. Немногим менее четверти часа понадобилось, чтобы остатки флота приняли новый курс, и почти тут же стало ясно, что лишь самые новые суда, с самыми лучшими капитанами и экипажами смогут обойти Зубы...       И глядя на это сражение, борьбу капитанов, экипажей и кораблей против магического ветра, грандмастер вдруг с обреченной ясностью понял, что «Кулаку», красе и гордости флота Острова, кораблю, несшему на борту наследника, не суждено победить.       Разумеется, капитан и команда доблестно пытались оспорить веление судьбы, и какое-то время, грандмастер даже посмел надеяться, что им удастся. Но огромная масса корабля и ветер были против... Стремясь как можно скорее уйти из под ветра, капитан перегрузил верхушки мачт парусами и в какой-то момент часть перегруженной оснастки не выдержала. Сначала рухнула верхушка бизань-мачты, зацепив и повредив такелаж остальных, потом зашаталась и рухнула уже вся грот-мачта... Почти тут же я понял, что «Кулак» теряет управляемость, вихляет на курсе, все сильнее... и сильнее...       Грохот столкновения был слышен даже на борту младшего флагмана. Уцелевших не могло быть — мы видели, как корпус корабля буквально раскололся на куски, тут же размолотые чуть ли не в щепу, ударами чудовищных волн.       Все мы замерли, лишь король Теномидес зашатался и взвыл от горя. Бывший огненный адмирал пытался утешить его, но слова пропадали втуне, к тому же глава Огненной гильдии сам был уверен, что проживет немногим более. Глядя на беснующиеся у подножий скал волны, на проносящиеся в опасной близости от борта каменные столбы...       Но тут король взял себя в руки.       — Грандмастер, я обвинил тебя облыжно и несправедливо, — сказал он громко, очень громко, почти прокричал, перекрывая рев ветра и грохот волн о скалы. — Моими устами говорила ярость и боль. Да, твой приказ отправил наследника на смерть, но смерть обдуманную и с решимостью в сердце. Нет, и не может быть лучшей смерти для наследника короны Острова Китов. Горе разбило мое сердце, но неотложные обстоятельства обязуют меня избрать себе преемника немедля. Мастер огня, ныне я объявляю тебя своим наследником. Принимаешь ли ты сии обязанности?       Молодой глава гильдии, разумеется, был изумлен и, говоря по чести, раздосадован. Слова короля были сказаны... Не вовремя. Приближалось время поворота в створ гавани, он всей кожей чувствовал, что ветер, до того исправно тащивший флот к Драконьим Зубам менялся. Похоже, маги императора Иро пытались что-то предпринять, увидев наш отчаянный маневр, и в это время, когда адмирал должен был думать только о подступающей все ближе атаке и ветре, от него вдруг потребовали ответа на очень, очень непростой вопрос...       Традиции и законы обязывали его отклонить предложение короля. Мудрость предков не зря заставляла нас разделять права и ответственность. Но ему нужно было командовать флотом, ловить изменяющийся ветер, отдавать последние приказы уцелевшим кораблям перед атакой, он был уверен, что почти наверняка погибнет вместе с королем...       А потому, кивок его подразумевал такие слова: «Да, что угодно, только отвяжись и не мешай!»       К сожалению, его величеству угодно было увидеть в том коротком, раздраженном кивке только: «Да».       езбрежные просторы Лазурного океана и беснующиеся волны исчезли, сменившись холодным гранитом каменных стен Цитадели. Лишь ветер, ветер, дующий там снаружи, ветер врывающийся в зал Молчаливого мула сквозь мельчайшие трещины древних стен, ветер заставивший несокрушимые балки и арки подрагивать в такт его напору — ветер был таким же.       Я остановил рассказ, чтобы передохнуть и отхлебнуть принесенного Донни подогретого вина.       — Фил, зачем ты говоришь о себе в третьем лице? — мой друг и коллега Маттиас разумеется не пожелал остаться в стороне. — Все мы знаем тебя, смею надеяться, знаем неплохо и уже давно обо всем догадались. Нет больше смысла прятать прошлое.       Воистину, сколь многих проблем можем мы избежать, просто обдумывая ответы... Но что можно ответить на такой вопрос? Правду? Говорить правду трудный путь. Трудный, но мне ли привыкать к трудностям?       — Потому друзья, что это был кто-то другой. Не я. Я... я остался там, на сияющем белизной песке Драконьей пасти. Вместе с младшим флагманом. Вместе с людьми, которых повел в бой. Я просто не мог, не имел права выжить, когда почти все они погибли. Мой путь домой оплачен кровью... Чужой кровью. И слишком велика была эта плата, чтобы я... вернулся.       Наступила тишина и я продолжил рассказ.       есомые ветром, одни за другим, корабли флота Острова Китов проходили сквозь кипящие буруны у подножья Драконьих Зубов. Многие моряки нашли там свою могилу, если рулевой не мог удержать судно достаточно остро к ветру или, повторив судьбу «Кулака», когда не выдерживала перегруженная оснастка. В конце концов, ко входу в гавань подошла лишь малая часть грозной флотилии — всего два десятка кораблей прошло за волноломы. Все еще мчась втрое быстрее, чем когда-либо считалось возможным для военного корабля, потрепанные и уставшие, но все же способные и желающие уничтожить могущество императора Иро на корню...       Говоря откровенно, Драконья Пасть — куда лучшая гавань, чем наша Устричная Бухта. Защищенная от ураганов и тайфунов естественными волноломами, прикрытая ими же от возможного нападения с моря, идеально приспособленная и для строительства, и для тренировок... В тот день гавань стала великолепной ловушкой. Замерший ровным строем у пирсов флот императора Иро, сухие доки, склады, казармы... Вся сила молодой империи, сконцентрированная в одном месте!       Лучшая из всех возможных цель для атаки. И самый центр ее — сорок линейных кораблей имперского флота. Я замер на мостике младшего флагмана, всматриваясь вперед, выбирая цели первого удара и тут же отдавая приказы сигнальщикам. Даже если наши суда превратятся в обломки, даже если все мы останемся в этой бухте, все равно, ущерб, нанесенный флоту империи Иро одной единственной огненной и таранной атакой будет непредставим. Собственно, об имперском флоте уже завтра можно будет говорить лишь в прошедшем времени...       И вот именно в эту минуту, когда последние приказы уже были отданы, и лишь только расстояние отделяло нас от близившейся с каждой минутой смерти... или бессмертия, капитан обратил мое внимание на замерший в стороне ото всех роскошный галеас.       — Взгляните сэр, это несомненно императорский флагман! Может, стоит отправить кого-нибудь сжечь его?       — Неплохая мысль! — согласился я, — быть может, и сам император будет на борту! Спалить его самого, вместе с флагманом... Отправляй туда Бегущего!..       — Подожди!       — Ваше Величество? — обернулся я к вмешавшемуся в разговор королю.       — Император Иро не моряк, это мне известно достоверно, — сказал король, подходя к ограждению мостика. — Его не будет на борту флагмана. Он будет... Взгляни, куда ведет дорога от пирса. Видишь строение, то ли изящный замок, то ли чрезмерно укрепленный загородный дом? Там он и будет. А еще... Угадай, где будет маг, призвавший магическую бурю?       Я замер, вглядываясь сквозь приближающую трубу в роскошное здание.       — Тем более! Нам нужно...       — Нет! — возразил король. — Мы не можем отправить туда целый корабль! Наши цели — флот, доки, склады, казармы... Без флота император станет пустым местом, он силен лишь постольку, поскольку у него есть кем командовать!       — Но мы не можем оставить без внимания источник всех наших проблем! В конце концов, именно Иро построил угрожающий нам флот, и он же создал империю! Он сможет повторить это!       —Я не говорил, что мы должны оставить императора и его магов без внимания, — усмехнулся король. — Я сказал лишь, что мы не можем выделить для этой цели корабль. Но мы можем отправиться туда сами. Ты и я. Вдвоем.       Охватившее меня чувство можно было бы назвать досадой, не будь оно одновременно смешано с печалью. Гибель сына явно подсекла ум короля — подумал я тогда. А еще решил — наверное стоит изолировать беднягу, до начала боя... Я оглянулся, прикидывая, кого мне стоит привлечь на помощь и, по-видимому, король угадал мои намерения.       — Я не сошел с ума, сын мой и знаю что говорю! Я смогу обернуть себя и своего наследника. Это семейная магия, передаваемая от отца к сыну тысячелетиями. Сын мой, ты готов пойти со мной?       Передо мной встал нелегкий выбор: остаться вместе с флотом, тем самым добавив свой опыт и ум на весы грядущей битвы, но при том оставив в живых магов и императора. Или покинуть флот, фактически оставив его без адмирала, вручив судьбу битвы в руки людей к тому не готовых, но одновременно увеличить их шансы на победу отвлекая, а может даже убив мага, создавшего чудовищной силы магическую бурю...       Выбор был труден, но время поджимало, и я кивнул.       — Отлично! — воскликнул король. — Передавай командование, потом крепко возьми меня за руку. В первый раз могут быть неприятные ощущения и дезориентация, просто расслабься и не сопротивляйся. Когда станешь чайкой...       — Чайкой?! Маг, император, охрана — и против всего этого две чайки?!       — Ну да, чайкой. А ты чего ожидал? Дракона? Сын мой, у нас будет преимущество. Кто обратит внимание на двух чаек возле моря? И раз уж оно у нас будет, надо использовать его до предела!       — Что ж... Чайки, так чайки, — усмехнулся я, поворачиваясь к помощникам. — Капитан, как старший офицер флагмана, примите командование флотом. Вы знаете ваши цели — флот императора Иро, сухие доки, склады, казармы. Сожгите их напрочь!       — Сорок линейных кораблей, береговые катапульты, вспомогательные суда... — кисло улыбнулся капитан. — Подумаешь, какая мелочь!       — Разумеется, — кивнул я, — у нас целых два десятка кораблей, а значит нас больше. Но мы ведь и не обещали врагам воевать честно! А потому, сигнальщики приказ по флоту: «Цель перед нами. Не посрамим же память предков и честь флота! Встречаемся у флагмана императора Иро. Убив императора и магов, буду ждать вас там. Навеки ваш огненный адмирал». И... Ваше величество, я готов.       Король крепко ухватил меня за руку и в тот же миг, как будто огненная волна прокатилась по всему моему существу, корежа тело, меняя самую мою суть. На какой-то миг все вокруг подернулось мерцающей дымкой, размылось...       — Летишь! Летишь! За мной! За мной! — пронзительный крик, раздавшийся над самым ухом, привел меня в себя и я понял, что действительно лечу!!       А ветер...       Несущий корабли как щепки...       Вдруг подставил мне такую упругую спину...       И волны...       Покрытые кипящей пеной...       Стали полупрозрачными, и я увидел в глубине, в толще воды, движение и танец рыбьих стад...       И воздух...       Окрашенный мерцающим узором, полупрозрачным, текучим, растянутым с севера на юг...       Шепнул: доверься мне!       Тогда я расставил шире опорные перья правого крыла и сжал плотнее левого, а хвост, тоже увенчанный веером перьев, сам собой отклонился чуть вниз, и ветер, срываясь с левого крыла и упершись всей своей мощью в правое, послушно толкнул меня, против волн и потоков, вслед за королем. Сначала к берегу, потом сквозь мерцающее и струящееся, качающееся и стремящееся, крутящееся и срывающее пенистые шапки с волн, к островку покоя — у окна, на подветренной стороне башни.       Но едва я уселся на камни стены, возле окна, как перья мои сами собой взъерошились, словно леденящий ветер проник под перья, пух и кожу, коснувшись самого сердца. Магический жар и монотонное, заунывное пение донеслись до меня сквозь редкое и дорогое стекло... Я попытался спросить короля — что происходит? — но смог издать только хриплый крик. Мы не могли говорить! На какие-то мгновения мы замерли, пытаясь угадать мысли друг друга, и тут до нашего слуха донесся отдаленный грохот столкновений. Время истекало...       Не знаю, чем бы кончилась эта история, будь я там один, наверное, я так бы и вернулся оттуда, несолоно хлебавши, но король вдруг ринулся вперед и начал неистово стучать клювом в стекло. Это было... было... великолепной мыслью! Рано или поздно кто-нибудь попытается прогнать нас, открыв окно и тогда... Поняв эту простую мысль, я присоединился к королю.       Вскоре наши усилия оказались вознаграждены — окно распахнулось, зазвучали проклятья, и в нас полетела тряпка. Мы тут же залетели внутрь, едва успев проскользнуть мимо закрывающейся створки, и узрели невероятное зрелище.       Посреди пятиугольного зала, над кроваво пылающими линиями пентаграммы замерло пятеро магов, а внутри... Оттуда, из-за пылающих кровавым огнем магических стен, на нас взглянула СИЛА. Непрерывно меняющая облик, становящаяся то тенью, то огненным сгустком, то водяной взвесью, то даже пыльным вихрем, СИЛА ярилась, рвалась на волю, желая отомстить пленившим ее людям, но непрерывно звучащий речитатив смирял ее ярость, обращал ее в магию, в магию...       «Вот оно, сердце магической бури!» — подумал я, несясь по залу и уворачиваясь от брошенной в меня еще одной тряпки. В конце концов, пометавшись под крышей и вдоль стен, внеся немного сумятицы в речитатив магов, я, вслед за королем укрылся в каком-то закутке возле входа, среди полок с химиками, по-видимому, над рабочим столом алхимика.       Поиск и погоня были немедленно прекращены — маги возмутились, что беготня слуг отвлекает их куда сильнее, чем стук по стеклу и даже сами птицы. И нас немедленно оставили в покое.       Но мы не представляли, что делать. Я летел сюда, думая об одном маге, пусть даже и чудовищной силы. Напасть, отвлечь, быть может даже убить... Но магов было пятеро! И за спиной каждого стоял сменщик, готовый в любой миг подменить уставшего или отвлекшегося коллегу!       Превратиться в людей? Слишком долго. Нас убьют, прежде чем завершится превращение. Действовать в птичьей форме? Но в этой форме мы были столь же беспомощны и уязвимы, сколь и настоящие птицы!       В отчаянии, я начал прыгать по полкам, забыв о риске быть обнаруженным. На что я надеялся? Не помню. Но ведь, не забывайте, я был грандмастером гильдии Огня и как таковой неплохо знал алхимию. Кажется, я надеялся составить что-нибудь вонючее или едкое... И каково же было мое изумление, когда я обнаружил в одной из банок прекрасно знакомую мне основу Огня!       Это был безумный риск — пытаться составить нужную смесь, вдохнуть в нее магию, упаковать полученное — и все это только при помощи крыльев, лап и птичьего клюва! Но там была готовая основа и вполне пригодные заменители всего остального... И я рискнул.       Лапами и крыльями оттащил я драгоценный сосуд в дальний угол, укрыв его шеренгой высоких реторт, и крыльями же показал королю другие. Затем используя клюв в качестве мерного стаканчика и мензурки и просто емкости для переноски, начал смешивать Гракхов Огонь в самом сердце владений императора Иро. Я не мог сделать много смеси, сами понимаете, какие инструменты — клюв и крылья настоящей птицы.       Как раз в то момент, когда я закончил, в помещение ворвался высокий, богато одетый мужчина и с порога громогласно потребовал от магов предпринять хоть что-нибудь против трижды проклятых островитян, ворвавшихся в гавань:       — Они жгут мой флот! — кричал он. — Залейте их дождем! Захлестните их волнами! Сделайте же хоть что-нибудь, иначе не будь я император...       Император! В моих крыльях был стеклянный сосуд с Гракховым Огнем, перед мной стоял никто иной, как император Иро, стоял у самых полок и...       Я облил его Огнем с ног до головы!       С дикими воплями, пытаясь одновременно затушить пылающие волосы и сорвать горящую мантию, император бросился вперед и попал прямо в центр пентаграммы. Более того, пересекая магические границы, Иро нарушил их целостность. Совсем чуть-чуть... Но силе, заключенной в пентаграмме этого хватило.       Тут мои воспоминания ставятся несколько хаотичными. Да собственно и о воспоминаниях-то говорить толком нельзя. Так, несколько относительно ярких картин, перемежающихся хаосом бегства. Четко помню лохмотья, буквально обрывки тел магов на обвалившихся стенах пятиугольной залы. Помню пылающие стены замка-поместья. Помню, как пролетал мимо охранника, самым натуральным образом вывернутого наизнанку и наколотого на флагшток одной из башен. Где-то во время бегства по разваливавшимся прямо на глазах коридорам замка, мы с королем потеряли друг друга, но где? Не помню.       К тому же, во время бегства мне стало... мягко говоря, нехорошо. Перемещая клювом из склянки в склянку химикаты, я отравился и вот теперь меня настигли последствия. Все помутнело, голова кружилась, в горле как будто застряло что-то, так что воздух еле-еле прорывался в легкие. К тому же я надышался дыма в охваченных пожаром залах замка...       В себя я более-менее пришел только поздно ночью, на берегу океана. И пристроившись на ветке высокого дерева, до самого утра любовался великолепными зрелищами — видом пылающего порта, заревом на месте припортового города, а уже под утро — еще одним заревом севернее, там, где по моим прикидкам находилась столица империи.       В дальнейшем я узнал, что демон неистовствовал на территории империи и окружающих землях несколько лет, прежде чем целая армия магов, объединившая магические гильдии всех соседних государств, смогла его то ли уничтожить, то ли, изгнать, то ли, скорее всего, каким-то образом где-то заточить.       Честное слово, даже победив имперский флот и уничтожив все, что только можно уничтожить при помощи Драконов-метателей Огня, мы не причинили бы этим землям и тысячной доли ущерба, сотворенного демоном, собственноручно призванным императором Иро. Собственно говоря, от империи как таковой не осталось даже названия. Лишь обгорелые развалины городов, да пустыня на месте цветущих полей и лесов.       Впрочем, все это я узнал гораздо позднее, а тогда... Время шло и сквозь дым и гарь проникли первые лучи начинающегося нового дня. Мне нужно было куда-то лететь, что-то делать... К тому времени я уже совсем потерял надежду когда-либо сменить крылья на собственные руки, поскольку посчитал своего короля и сюзерена погибшим в коридорах разрушенного замка. Но все же решил поискать остатки флота — проверить уцелевших, да просто собственными глазами увидеть, жив ли хоть кто-то!       Не буду рассказывать, какие чувства охватили меня, когда я увидел пустой причал императорского галеаса и торчащие из-под воды мачты младшего флагмана... Так же умолчу о том, чего мне стоило все-таки найти роскошный корабль в море. Достаточно лишь упомянуть, что я его все-таки нашел, догнал и, упав из последних сил на палубу, обнаружил там короля...       Печальным было наше возвращение в порт, еще печальнее были лица встречающих, но хуже всего оказалась тяжесть взглядов и тихий плач вдов, с надеждой глядящих на сходящих по мосткам уцелевших. Лишь сто сорок три человека вернулось в Устричный порт из без малого десяти тысяч ушедших... А вместе с ними, там в кипящих волнах у ворот Драконьей Пасти остался наследник короны Гектор Теномидес, надежда и опора короля Теномидеса. Мы преградили путь силам зла, действовавшим через императора Иро, но какой ценой! Уничтожив имперский флот, мы сами остались без военного флота и лишь пять лет спустя смогли хоть как-то заняться своими прямыми обязанностями — охраной торговых маршрутов.       Все эти пять лет все мы занимались восстановлением. Король фактически заново строил флот, учил моряков. Гильдия Огня, уже под моим руководством, делала драконов-метателей и готовила огненных мастеров.       И самое главное — королевская династия прервалась...       — Неправда!! — рев короля опять перекрыл вой ветра за стенами. — Преемник есть! Ты мой преемник!       — Король Теномидес. Посмотри на меня, — вздохнул я. — Просто посмотри. Кто будет слушать мои приказы? Как я буду их отдавать? И дня не прошло с тех пор как я прятал морду на груди лорда Хассана, испугавшись падения с подоконника. С деревянной полки высотой тебе едва по пояс!       — Небольшая поправка! — вмешался лорд Хассан. — Этот подоконник находится в комнате на вершине башни нашей достопочтенной гусыни. И падал ты наружу.       — Но ведь не упал же!       — Вот и я о том же, — ухмыльнулся лорд.       — Это ничего не значит! Право же! Какой из меня наследник престола? Разве смогут другие короли воспринять меня всерьез?       — Монарх неспособный воспринять всерьез творца победы в самом большом морском сражении столетия, недолго просидит на троне, — ответил на мой риторический вопрос король. — Фил ты недооцениваешь моих коллег. Мы куда больше знаем о проклятьях и магии, чем ты можешь даже предположить. Мало? А ты знаешь, что по берегам Лазурного океана твое имя до сих пор произносят с благоговением? А кое-кто и с придыханием... Особы женского пола, если ты не понял. А твоей консультации до сих пор испрашивают весьма высокопоставленные лица... И предлагаемые суммы впечатляют даже меня!       — Благоговение?! Придыхание?! Это смешно! Эти люди не были там, они не понимают, что в той победе нет моих заслуг!       — Фил, десять тысяч человек так верили в тебя, что умерли добровольно, по твоему приказу. Так ли они плохо знали их адмирала? Мы пошли за тобой, и ты привел нас к победе. Будь командиром любой другой, они все равно умерли бы, но умерли, потерпев поражение. Ты не можешь этого отрицать! В конце концов, если тебе и этого мало, вспомни — я обязан тебе королевством. И жизнью.       Я нервно прошелся туда-сюда...  как делал когда-то стоя на мостике флагмана.       — Ваш... Отец, пусть так. Пусть даже так. Но Остров Китов прекрасно обходится без меня. В конце концов, если возникнет действительно острая необходимость, я вернусь в гильдию, но...       И в этот момент я уловил наконец, что же беспокоило меня последние минуты. Звук ветра изменялся, а прямо сейчас к нему добавился глубокий гул, идущий как будто снизу, из-под земли. Этот гул... Очень знакомый, чересчур знакомый... Вот только здесь, в глубине материка его могли узнать я, да король Теномидес. Но король, в пылу дискуссии ничего не замечал, а я... я застыл на месте от страха, осознав, что над моей головой, прямо сейчас набирает силу настоящее торнадо.       Я почувствовал, как поднимается из глубины души тьма, та самая тьма, в которой я укрываюсь, становясь животным... И в туже секунду понял, что никто вокруг ничего не понимает! И если я дам волю страху, они все погибнут!       Опять!       Нет, никогда!       — Торнадо! — прохрипел я сквозь сжатое страхом горло. — Торнадо! В укрытие!! — второе слово далось мне уже легче, а потом я заорал, как когда-то на мостике, в шторм: — Под столы, быстрее!! Кто-нибудь, ведро воды в камин!!       И мы сгрудились под столами, а я сам оказался зажат между королем и лордом Хассаном.       В это время звук ветра снова изменился — как будто тысячи флейт заиграли по всей цитадели, когда ветер протискивался в каждую щелку с такой силой, что сама Цитадель зазвучала одним диссонансным оркестром. Подземный гул усиливался до тех пор, пока полы и стены не задрожали ему в такт. Вой ветра постепенно перешел в оглушающий рев, слившись с подземным гулом и свистом во что-то совершенно невозможное, я увидел густым дождем падающие на пол камни, куски черепицы и обломки измочаленного дерева...       И тут внезапно наступила тишина.       Охваченные благоговением перед силами природы, мы несколько мгновений оставались на местах, вслушиваясь в уходящую грозу. Потом я принюхался, продул нос, принюхался еще раз... Воздух казался удивительно свежим и холодным. Я толкнул в бок лорда Хассана и мы втроем поднялись, откидывая дубовый стол в сторону.       Только для того, чтобы опять благоговейно замереть.       Крыши у главного зала Молчаливого Мула не было. Чудовищной силы ветер поднял ее одним куском и перенес куда-то. Насож нас всех побери... За всю известную нам историю Цитадели ни один враг не нанес ей такого ущерба!       Впрочем, долго любоваться скрученными винтом дубовыми балками и треснувшими каменными арками нам не дал лорд Хассан. Он моментально организовал быструю перекличку, показавшую, что никто из находившихся в главном зале Молчаливого Мула не пострадал. А Томас, не дав нам и минуты на раздумья, тут же устроил рассылку команд для проверки нанесенного Цитадели ущерба, я едва успел присоединить к приказу герцога свою просьбу — посмотреть по углам напрочь пропавшую достопочтенную Шаннинг.       Слава богам, гусыня обнаружилась почти тут же — никем не замеченная, все это время она сидела в одном из альковов, наедине с кувшином вина, свечой и очередным библиотечным манускриптом.       Затем лорд Хассан еще отправил всех кого нашел в помощь Донни — перетаскивать имущество таверны во временный склад, вернувшиеся с осмотра Цитадели команды — искать унесенную ветром крышу. А потом, как-то сразу все успокоилось, разбежалось, попряталось и мы остались втроем — я, лорд Хассан и король Теномидес. Под чистым и холодным звездным небом, посредине разрушенного зала.       — Великие бури возвестят конец эпохи и новый пророк увидит новую страницу, — сказал лорд Хассан, усаживаясь на стол и глядя на меня. — Белый кролик, готов ли ты занять предсказанное место?       Я вздохнул.       — Обещаю, когда придет время, я приму то, к чему вы всей Цитаделью меня подталкиваете... спасибо, не пинками. Но милорд... отец... я все же еще не готов принять на себя ответственность за королевство. Подождите немного. Кто знает, может быть, предсказанный мне путь начнется здесь, в Цитадели. К тому же, знаете... глупому кролику неуютно вдали от его любимого ящика.       И впервые отец протянул руки и погладил мой мех:       — Сынок... — прошептал он, смаргивая слезы. — Ты можешь сидеть в своей любимой клетке сколько пожелаешь. Я счастлив уже тем, что знаю — ты придешь, когда наступит твое время. И не стыдись своего тела, твой будущий народ знает, как ты сейчас выглядишь. Они знают, что это произошло, когда ты противостоял злу, один, в далекой северной земле.       Боюсь, я тоже плакал, обнимая отца... плакал, принимая королевскую судьбу, судьбу, которой я никогда не искал, от которой бежал на край света. И которая нашла меня даже там.       Прощай, Фил — горелый кролик.       Здравствуй Филлипп первый Теномидес, кронпринц Острова Китов.       Перевод — Redgerra.       Литературная правка — Дремлющий.       1 Верхняя одежда курточного типа, часто приталенная, с тесным, иногда высоким воротником.       2 Нижняя одежда в виде длинного, часто до пят, балахона. В случае лорда Хассана атласная или щелковая.       3 100 футов — примерно 30 метров.

Год 705 AC, третья декада сентября       и приводил в восторг яркий Фестиваль Равноденствия, празднуемый по всему Мидлендсу в конце сентября и в конце марта. А особенно, как он проходил в Метаморе. В эти дни койот-морф вспоминал любимый праздник его родины — День Прибытия. День чествования Фезора Тига, героя, уведшего свой народ от великого зла в новые земли, в те, которые Ки когда-то считал своим домом. В этот день вспоминали ушедших в мир иной, и дарили подарки близким. И вот сейчас, идя по коридорам Цитадели, Ки думал о подарке, купленном на ярмарке. Фигурка летящей птицы, вырезанная, вернее выгрызенная из дерева. Пусть скромно, но это было всё, что он мог себе позволить. Впрочем, тот, кому он предназначался, будет рад и такому...       Ки обычно срезал путь, используя магический ключ — маленький кулон в форме ключа, а может и действительно ключ, который койот-морф носил на шее. Но вот сейчас... Недавно Ки обнаружил, что за ним следят. Или может не за ним... но стоило ему использовать силу ключа, как поблизости, ну просто совершенно случайно оказывалась Жрица. И Ки испугался. Он не смог заставить себя подойти к волчице и спросить прямо... при одной мысли у него поднимался мех на загривке, а хвост прятался куда-то между ног. Койот в нем боялся высокого, сильного зверя в ней и никакие самоуговоры не помогали.       И вот Ки использовал ключ все реже и реже, предпочитая истаптывать несчетные мили по бесконечным коридорам и лестницам Цитадели. Нет, иногда он все еще брал в лапу блестящую бронзу кулона и произносил заветный стих — если адресат находился аж на той стороне донжона, или при срочной доставке, а то и просто, под настроение... но не сегодня.       Туда, куда он направлялся сегодня, ни в коем случае нельзя было привести ни Жрицу, ни кого-либо еще. Никак, совсем. А потому — ноги, коридоры, пыль... И старая лестница, чьи истертые, потрескавшиеся каменные ступени хранили лишь его следы.       Но вот последняя ступенька осталась позади и койот коснулся ногами истертых каменных плит площадки. Здесь коридор раздваивался — влево вела закрытая дверь, там был один из входов в подвалы Цитадели. Вправо же... арка, ведшая направо, казалось, мерцает. Она была и в то же время, на ее месте был непреодолимый гранитный монолит. Ки точно знал — эта арка существует лишь для него. Кто бы другой ни пришел сюда, он увидит лишь серый камень, освещаемый светом факела. Койот-морф же видит проход, ведущий вниз, в мир туннелей и проходов, расположившийся под несокрушимыми гранитными бастионами, под толщей камня, земли, песка. К самому магическому сердцу Цитадели.       В конце концов, извилистый, загроможденный валунами коридор привел его к огромной пещере, большую часть которой заняла недвижно застывшая озерная гладь. Лишь в самом центре озера из-под воды мощной колонной вырывался сталагмит, и казалось, сама пещера склоняется ему на встречу, стремясь коснуться длиннейшим соском сталактита. Там, где они встречались, меж каменным верхом и низом пульсировало сияние — живое и теплое, ритмично испускавшее  мягкий, радующий глаз и душу свет.       — Кайа! — закричал койот-морф, встав над озером, — это я, Ки! Вновь пришло осеннее равноденствие, моя леди!       И дрогнула, доселе недвижная гладь озера, мелкая рябь прошла по ее поверхности, еще раз, сильнее, сильнее...       — Ки-и-и... — вздохнула, казалось сама гладь воды, само озеро. — Здравствуй Ки... Еще один год прошел? Так быстро...       — Да, моя леди, еще один год прошел. И я снова принес тебе подарок.       Достав маленькую фигурку, койот опустился на одно колено и погрузил лапу с игрушкой в воду. Рябь, пробежавшая по поверхности подземного озера, заставила фигурку плясать и переворачиваться, так, что на единый миг Ки показалось — не волны касаются шершавой поверхности дерева, но женские руки...       — Спасибо, мой рыцарь, мой любимый, — вздохнула гладь воды, а может быть и само озеро... — Ты напомнил мне о прошедшем и невозвратимом, о тех временах, когда я еще была человеком... Спасибо. А теперь сядь поудобнее и расскажи обо всем, что произошло в Цитадели и мире за этот год. Я же послушаю...       — О той сущности, что ты именуешь Жрицей... - волна плеснула и зашуршала о каменистый берег. — Говорить о ней «желает» глупо. Ей нет нужды желать, ибо она ведает. Она воистину... жрица. И нет в ее сути места желаниям... или стремлениям... она вершит и этого довольно.       — Как бы то ни было, она следит за мной, и я ее боюсь, — покачал головой Ки.       Волна ласково пощекотала лапу койоту и вновь вздохнула, опав на камень.       — Праздник, что здесь именуют «осенним Фестивалем», а у нас дома «Днем прибытия»... разве не так? Оставь ключ ей. Пусть будет... подарок. Результат тебя удивит.       — Меня?!       Едва заметная рябь вновь охватила застывшую поверхность озера — то ли женский смех, то ли неощутимый ветерок пробежал под сводами пещеры:       — Тебе пора идти, любовь моя. Увидимся опять, через год.       И вновь неподвижна гладь озера под каменными сводами, лишь огненное сердце, навеки запертое меж двух камней, мерцает в такт биению пульса...       Покинув заброшенную лестницу и пройдя несколько коридоров и поворотов, Ки снял с шеи ключ и, приблизив к ближайшей стене, пробормотал: «Путь открой мне поскорей, чтоб в Муле быть мне побыстрей». Стена послушно пошла волнами, раздвинулась и на той стороне показалась высокая дубовая дверь. Койот стремглав бросился туда и как будто в спешке обронил ключ.       Входя в главный зал таверны, Ки грустно повесил уши и усы, а войдя — торопливо обыскал все карманы, вытряхнул торбу со свитками и даже кошелек. Один из завсегдатаев тут же поинтересовался — что это такое он ищет? Потом кто-то из посетителей предложил расстроенному койоту кружку пива — чтобы поднять настроение, но настроение почему-то не поднималось, а после третей кружки и вообще стало хуже некуда... Так что вскоре уже Ки, спотыкаясь и запинаясь о то и дело подворачивающиеся стенки и углы, отправился спать.       «не снится сон...»       Сказал сам себе койот-морф, идя по пустынному коридору. Он вроде же шел домой? Или уже пришел? И вроде как лег... Или нет? Морды горгулий, торчавших по пояс из левой стены, мрачно и грозно скалились на койота. А тот продолжал шагать мимо. Одна морда — с обломанным клыком. Вторая — с заплывшим глазом. Третья — с прижатым левым ухом. Четвертая ехидно скривилась, а пятая держит на языке, глубоко в пасти ключ на цепочке...       Ключ! Его ключ!       Метнувшись ближе, и уже протянув лапу, Ки вдруг засомневался. А вдруг не его? А вдруг не ключ... И вообще, может ему все это снится? Или нет? А если ключ его, то как он здесь оказался? И где это — «здесь»? Где он? В Цитадели? Или уже нет?       Ему вдруг показалось, что каменная горгулья едва заметно вздохнула. И вроде как глаза ее раньше смотрели вперед, а теперь закатились куда-то вверх... Или все-таки показалось?       Койот медленно, все еще сомневаясь, положил лапу на каменный язык, подцепил когтями блестящую в свете факелов цепочку... но тут пасть с ясно слышным скрежетом сжалась. А остальные горгульи с грохотом повернули к заскулившему койоту морды и хором проревели:       — Тебе дано, ты и владей!       звизгнувший койот схватился за культю откушенной лапы...       Откушенной?       Кем откушенной?!       Удивительно реалистичный сон исчезал, развеивался как дым, как мираж, четкими оставались только фраза, которую проревели горгульи, да боль пониже локтя. Ки, мигом ранее подскочивший с кровати, замер возле светильника. Выкрутил язычок фитиля. Разгоревшееся пламя осветило закатанный рукав ночной рубашки, следы каменных зубов, на желто-пятнистой шкуре. Да уж, зубки... Переведя взгляд на сжатый кулак, Ки заставил себя расслабить когтистые пальцы.       На ладони лежал маленький кулон — блестящий бронзовый ключ на цепочке.       Перевод — Mard-Chora       Предварительная редактура — Mard-Chora       Литературная правка — Дремлющий.

Год 705 AC, начало октября       ень постепенно клонился к вечеру, а Мишель, лежа на кровати отрешенно наблюдал как тени, постепенно сгущаясь, ползут к стене. Еще немного и комната окончательно погрузится в полумрак.       Просидев в четырех стенах два дня, юноша все так же не желал никуда идти. Он все еще никак не мог привыкнуть к своему новому облику. Так странно было осматривая себя, видеть вместо человеческой кожи — темный, очень плотный, как будто чуть жирноватый подслойный мех и длинную, жесткую ость. Потом еще ноги, опирающиеся при ходьбе не на пятки, а на пальцы и... эти... пястные мякиши.  Но это все так, самое же главное, вместо рук — какие-то непонятные лапы! С перепонками между пальцев!       А ведь еще совсем недавно он был обычным человеком! Еще совсем недавно!..       Последние недели на ферме были ужасны. Наблюдать, как покрываются язвами и гниют заживо братья... как угасает от горя матушка... как приходит в запустенье еще недавно шумное хозяйство... Похоронив мать и прочитав молитву на уже оплывших могилах братьев, Мишель вынул из подпола матушкину ухоронку, собрал еды на два-три дня, отвел скотину дальнему соседу — там чума не затронула аж троих, хозяина с двумя сыновьями и ушел, присоединившись к охранникам торгового каравана.       Уж таково было его везение, что шел караван не куда-нибудь, а в Цитадель Метамор. Легендарная, жуткая и притягательная, населенная нелюдями, странными обликом и поведением, веками преграждавшая путь армиям и чудовищам, как из прорвы наползавшим с далекого севера, из-за Барьерных гор. Уже на подходе к охраняемой территории, ватага лутинов, мерзких карликов, все-таки подловила момент и атаковала караван. Тогда Мишель впервые обагрил меч чужой кровью, и тогда же получил серьезную рану. Караван вернулся на юг, а юноша, погруженный в лечебный сон, остался в стенах Цитадели.       Проснувшись через неделю полностью здоровым, он обнаружил, что его тело, под воздействием окутавшего Цитадель проклятья, начало изменяться. Почти месяц изменение шло очень медленно, почти незаметно — лишь спина юноши постепенно покрывалась жестким, чуть блестящим мехом. Но потом, буквально в одночасье все изменилось. Для начала хряк-морф, кухонный распорядитель, внимательно осмотрев Мишеля, как раз тащившего очередную вязанку дров к большой плите, мрачно скривил на сторону пятачок, и буркнул:       — К магам ходил? Проклятье подправил? — и, дождавшись подтверждающего кивка, добавил: — Ясно с тобою все. Сегодня воскресенье... До следующего понедельника свободен.       На недоуменный вопрос только кисло ухмыльнулся и добавил:       — Неделька у тебя «веселая» будет. Ну да ничего, молодой, переживешь. Все пережили.       И правда неделя оказалась... «увлекательной». Буквально за считанные дни тело сплошь покрылось мехом, лицо прямо на глазах превратилось в морду — нос сузился и стал черным; челюсти вытянулись вперед, становясь пастью; уши сдвинулись ближе к макушке, покрылись короткой шерстью и начали двигаться. А ноги... Ночь, когда кости ног тянуло и корежило, когда стопа вытягивалась, лодыжки же наоборот, становились короче, эта ночь была наполнена воистину незабываемыми впечатлениями.       Но жуткая ночь прошла и теперь Мишель, уставившись в маленький осколок зеркала, когда-то принадлежавший матушке, не узнавал себя. Синие глаза, краса и гордость всех мужчин его рода, превратились в какие-то темно-коричневые буркала, соломенные вихры, которые так любила расчесывать матушка, исчезли напрочь, сменившись тончайшим, шелковистым мехом, прикрытым грубым остевым волосом. К тому же Маттиас оказался прав — у него действительно выросли крупные, острые резцы.       Юноша глянул на остатки спинки кровати. Еще позавчера это был изящный резной полукруг... а сегодня его изгрызенные остатки валялись по всей комнате. И ему все еще хотелось что-нибудь погрызть. А еще хотелось окунуться... желательно в проточное и холодное. Да так, что аж ноздри сами собой смыкались и вторые губы сжимались за резцами.       Не выдержав зова новой плоти, Мишель вскочил с кровати, но тут же ухватился за огрызки спинки и стул — во время изменения его тело стало каким-то неловким, неуклюжим, к тому же толстый хвост чувствительно шлепнул костяными пластинами по ногам.       «Какой же я теперь нелепый, — раздраженно хлопнул хвостом по ножке стула юноша, еще раз глянув в зеркальце. Ему хотелось разбить проклятое стекло, но... испортить такую дорогую вещь, настоящее стеклянное зеркальце, пусть и совсем маленькое, было бы как-то... не по-хозяйски. — Слава богам, я все-таки не стал ростом с Маттиаса!»       Упершись лапами в дверь и, уже почти толкнув ее, Мишель опять замер. Идти наружу было... боязно. С этой шкурой, хвостом, лапами вместо рук и перекореженными ногами он выглядел как... как какая-то зверушка.       У-у-ух!       Вернувшись к кровати, юноша поднял с полу чурбашек и принялся неумело отгрызать кусочки. Спасибо Маттиас, за подсказку. Сидя на тряпичном тюфяке и переводя дрова в стружку, Мишель погрузился в невеселые размышления.       «Жаль, что нельзя прятаться в комнате вечно, — думал он. — Кто-нибудь обязательно заглянет. Тот же Чарльз Маттиас. Или Коперник».       Вдобавок, ему не хотелось возвращаться на кухню. Нет, место сытное, а иногда можно выпросить у стряпухи что-нибудь эдакое... странное, но вкусное. Но. Торчать всю оставшуюся жизнь в разнорабочих, чтобы к старости дорасти до поста старшего подавальщика дров в южную печку? К тому же оплата... Кухонный рабочий, при всех достоинствах его места, денег получал просто прискорбно мало. А за комнату, расположенную выше полуподвала, надо платить. Немного, чай не герцог, но все-таки. И за дрова для камина. Хотя без дров, теперь наверное можно будет обойтись. С такой-то шубой... Но все равно, эль в Молчаливом Муле бесплатно не нальют.       У Мишеля было немного бронзовых полулун и даже пара серебрушек — что-то он принес еще из дома, кое-что ему оставила кэптан каравана, несколько медяшек удалось подзаработать и подкопить уже здесь. Но как же мало! Хватит оплачивать комнату и питаться пару месяцев. Ну... если не тратиться особо, то полгода. «А потом? — подумал юноша. — Потом меня пнут из комнаты и что дальше? Питаться бесплатной похлебкой из отрубей? Жить в подвале, с крысами? Бр-р-р!»       При мысли о жизни в темном, сыром, вонючем подвале, в компании Чарльзовых полоумных сородичей, Мишеля аж передернуло. Оставалось либо возвращаться на кухню... либо искать другую работу.       Опять глянув на закрытую дубовую дверь, юноша задумался: кто бы мог ему помочь? Может Чарльз Маттиас? А может Коперник? По вечерам они обычно торчат в Молчаливом Муле, катают шары на этом... бильярде, попивают эль, подтрунивая друг над другом. Наверняка у них найдется что-нибудь. Пожалуй, самое время пойти туда. Но... Воображение тут же нарисовало, как он тащится, запинаясь, по коридорам и лестницам Цитадели, как все встречные пялятся и хихикают за спиной. Ох-х-х...       «Но нельзя же действительно прятаться всю оставшуюся жизнь! — решительно поднялся с кровати Мишель, — Я сижу взаперти уже два дня. А прячусь от чужих глаз почти неделю. И что толку?»       Он оглядел покрытое черно-коричневой шерстью тело, особо осмотрев перепонки на ногах и на лапах. Что же это за звериный облик? Каким таким зверем он становится?! Юноша никак не мог припомнить в Цитадели хоть кого-нибудь схожего обликом. Грызунов в Метаморе хватало, но водоплавающих?!       Уже беря с полки в шкафу штаны, Мишель представил водоплавающего грызуна. Что же такое он грызет под водой? Подводную капусту? Речную морковку? В другое время юноша сам посмеялся бы над такими фантазиями, но сейчас, глядя на пришитые собственными руками завязки над разрезом для хвоста, юноша лишь печально вздохнул. Вот и еще одна растрата. Ткань, что ему предложил придворный каптернамус была прочной, долговечной, но увы, холстиной. Иначе говоря, серой, грубой и годилась лишь для рабочей одежды, да и то... глядя на других работников, хотелось покрасить. Еще денюжка...       Подвернув ставшие длинными штанины, Мишель вздохнул еще раз: хорошо, хоть рубаха подходит почти как раньше. Потом достал и осмотрел широкий плащ, собственноручно скроенный и сшитый во время осеннего Фестиваля. Двухслойный, с шерстяной подкладкой, правда совсем непритязательного внешнего вида и грубого шитья, зато теплый и вроде как прочный. На дворе октябрь к середине подходит. Можно бы и одеть... Но он же не собирается идти за ворота. А расхаживать по коридорам Цитадели в теплом плаще, да еще поверх теплого собственного меха... Еще раз вздохнув, юноша аккуратно сложил плащ и засунул на место.       Пора.       Сильным рывком распахнув дверь, Мишель почти выбежал в проем. Тяжелая дубовая плаха позади сначала с грохотом треснула о стенку, потом ничуть не тише о косяк.       — Осторожней, так и хвост прищемить недолго! — пропищал проходивший мимо карапуз.       — А... да, спасибо, — выдохнул Мишель, испуганно поджав эту недавно появившуюся конечность и осматриваясь. Казалось, хлопнув дверью, он привлек внимание всего холла. Те кумушки, рассевшиеся на лавках у окна, сейчас наверняка обсуждают, какой он неловкий. Крупный полосатый кот, устроившийся в углу с пергаментом в лапах, тоже все видел и теперь криво ухмыляется.       Опустив глаза и глядя на устланный теплыми каменными плитами пол, юноша попытался тихо пройти к выходу в коридор, но проклятые когти громко клацали на каждом шагу, и Мишель спиной чувствовал все взгляды, устремленные на него и все уши слушающие его шаги. Он словно шел на казнь...       Под каменной аркой, через Зеленую аллею, радуясь пусть тусклым, осенним, но все равно желанным солнечным лучам. И стараясь не обращать внимания на взгляды прохожих и зевак, вечно торчавших на устланных булыжниками прогулочных дорожках. Холодный осенний ветер, насыщенный влагой, порывами несущий мусор, должен был бы пронизывать Мишеля до костей, но теплый, плотный подшерсток предохранял хозяина от погодных невзгод. «Хорошо с мехом-то по такой погоде», — подумал юноша, проходя под очередной каменной аркой.       Мишель глубоко вдохнул, прогоняя воздух сквозь носовые пазухи и внюхиваясь в несомые ветром ароматы. Пахло прелыми листьями и холодным осенним дождем. Еще чувствовались горящие дрова и уголь, потом пахнуло чем-то вкусным... ореховым хлебом с тминовой присыпкой. Поднявшись на стену, юноша бросил взгляд на фермерские хозяйства. Голые поля, стога сена, грустные, нахохлившиеся под дождем сарайчики и коровники. Осенний фестиваль прошел, в свои права вступила осень. На внутреннем дворе и на поле у южных ворот не осталось даже следов от праздничных построек — строившиеся больше недели, они исчезли буквально за день и главные ворота Цитадели вновь обрели прежний грозный вид.       Мишель улыбнулся воспоминаниям: праздник был действительно хорош! Пусть даже большую его часть юноша провел волнуясь о собственном теле...       — Еп!       Толстый хвост больно шлепнул по ногам, когда юноша споткнулся о торчащий корень.       — Насожев хвост! — буркнул под нос Мишель, перешагивая треклятую деревяшку и мрачно глядя на одинокую раскидистую лиственницу, вымахавшую посреди внутреннего двора. Но тут его как будто повело... или проснулась до того скрытая под спудом часть нового естества, и молодой грызун-морф медленно обошел громадное дерево по кругу, пощелкивая резцами: здесь подгрызть прямо сейчас, здесь немного позже (это «немного» было каким-то одновременно очень нечетким и совершенно конкретным: «когда мелкие ветви подсохнут»), потом здесь и здесь... а потом дождаться хорошего ветра.       Тут дерево как будто слегка вздрогнуло и очень-очень злобно, вроде как посмотрело прямо на молодого грызуна.       — Да ну бред... — пробормотал Мишель, передернув плечами и спиной отступая к выходу из маленького внутреннего двора, в котором и сам не понял, как очутился.       Выйдя от странного дерева через калитку и пройдя совершенно незнакомыми закоулками, юноша откуда-то сбоку выбрался прямо к уличному входу Молчаливого Мула.       — Нда-а... — качая головой, Мишель подошел к боковой дверце. Раньше он прошел бы через главную, большую дверь. Но теперь, с его слабыми лапками, вместо рук...       Войдя в зал, он глубоко вдохнул, принимая новым естеством запахи уже знакомого места. Яркая, сильная, шибающая в нос смесь ароматов эля и свежего, только что из печи, хлеба, приправленная духовитыми нотками чеснока с сыром и все это буквально придавлено как каменной плитой, вонью человеческого, вернее крестьянского пота. Мишель аж чихнул от такой смеси. Он и не думал, что крестьяне так воняют!       Обогнув рассевшихся за столами у самого выхода фермеров и краем глаза заметив кого-то шумящего и размахивающего лапами в глубине зала, юноша не стал отвлекаться, а потопал прямо к бильярдному столу. Вот только шары катали совершенно незнакомые ему кот и парень лет пятнадцати, а ни Чарльза, ни Коперника не было. И за ближайшими столами тоже... Только трое дружков отсвечивали мордами за столом, где обычно собиралась гильдия Писателей. Маттиас знакомил их на той неделе... неплохие мужики. Лис шумноват и явно любит помахать кулаками, вечно синяками на морде щеголяет. Крыс, который Таллис, обычно помалкивает и вроде как за спинами товарищей, но конкурс-то писателей выиграл он и золотое перо ему Маттиас вручил, так что... Еще руу. Толстохвостый, весь какой-то треугольный, сужающийся снизу вверх, Хабаккук наверное понял бы его проблемы с хвостом...       Посмотрев на веселые морды еще, Мишель решил присесть к ним за стол.       — Не занято? — спросил он, подойдя ближе.       — О, Мишель! — воскликнул Нахум, обернувшись. Шерсть на одной стороне его морды опять была выпачкана чем-то коричневым, похожим на запекшуюся кровь. И сама морда как-то подозрительно припухла. — Присаживайся!       Хабаккук выдвинул из-под стола высокий табурет:       — Располагайся. Рад тебя видеть.       Мишель взобрался на сиденье, осторожно расположив хвост позади. А хорошо все-таки здесь, с друзьями. Никто не пялится, никто не разглядывает. Все заняты своим делом.       — Итак, ты бобер, — констатировал Нахуум. Драный лис сидел, откинувшись на лавку, с большой кружкой чего-то явно попахивающего вином и специями.       Юноша махнул разносчику и пожал плечами:       — А... я как-то даже и... ну, да, наверное. Бобры, они же в речках живут, правильно? И едят... то есть грызут вроде как дерево?       — И это юный селянин? — изумленно поставил торчком уши лис. — Ты что же, никогда бобров не видел?       — Не-е, — покачал головой Мишель. — У нас на речке бобры не жили. И я не охотник, я сын фермера.       — Да, бобры не курицы, — глубокомысленно кивнул Хабаккук. — В курятниках не водятся.       — Угу... — грустно кивнул юный бобер-морф. — Не водятся...       — Ты не рад? — удивился руу.       Мишель пожал плечами:       — Не то чтобы особо... Только я мечтал стать чем-нибудь, ну... тигром, леопардом, драконом... и боялся измениться во что-нибудь худшее — в женщину, в крысу, в живой куст... Даже и не знаю. Стать бобром... как-то неожиданно.       Подошедшему хозяину таверны, быку-морфу Донни, Хабаккук протянул вынутую из кармана на животе серебрушку:       — За моего друга Мишеля.       — Жупар спасибо, — улыбнулся юноша, когда бык отошел.       — Ладно тебе, сочтетесь еще, — хмыкнул Нахуум. — Тем более что ни Копа, ни Маттиаса здесь нет. А помогать тебе все равно надо. Разумеется, если ты посвятишь нас в свои проблемы.       — А... А?! — широко раскрыв глаза, юноша уставился на лиса. — Это... ты это... мысли что ли видишь?!       Нахуум только расхохотался:       — Наблюдательность, ничего кроме простой наблюдательности! Так что ты нам расскажешь?       — Ну... я... А где Коперник и Чарльз?       — Маттиас укатил на коляске вдвоем с Кимберли, — ответил на вторую часть вопроса Таллис. — И это надолго.       — А Коперник ушел со своей тройкой в рейд, куда-то на север, — добавил Хабаккук. — И если Чарльз еще может тут появиться, то Копа точно не будет несколько дней.       — У-у-у... — разочарованно выдохнул Мишель, — а я хотел спросить у них совета...       — Так спроси у нас! — разом заулыбались все трое. — Советов мы тебе надаем — у-у-у! Сколько хочешь!       Подскочивший к столу разносчик плюхнул на дубовую плаху четыре кружки с горячей медовухой и исчез. Мишель глотнул из своей, перекатил горячее вино по языку, наслаждаясь вкусом и запахом специй... и вдруг понял, что ему хочется погрызть деревянную кружку.       — Не советую! — похоже, Таллис заметил его колебания. — Донни любит свою посуду. Лучше погрызи сухарики, они здесь специально для таких, как мы с тобой.       — Угу, — Мишель отставил кружку и обрадовано вгрызся в твердые как камень, но очень ароматные сухарики.       Тем временем Хабаккук, слегка подогретый вином, решил немного подбодрить юношу:       — Разве ж это плохо, быть бобром? Шкура теплая, красивая, воды не боится. Видал, как они зимой по речке плавают? Охотиться не надо, деревья молодые в любом лесу есть. А вот представь, стал бы ты рыжим, наглым, безобразным нахалом, а? Таким же как Нахум! Фу, пакость! И все вокруг так бы и целили, так бы и мечтали набить твою наглую рыжую морду!       Наглая рыжая морда ухмыльнулась в кружку и подмигнула.       — Ладно вам! — опять вмешался Таллис. — Совсем засмущали ребенка. Лучше бы сказали чего полезного!       — Вот ты сам и скажи! — хмыкнул руу. — Ты же у нас весь такой... в золотых перьях!       — И скажу! — возмутился крыс. — Вернее, перескажу. Помнишь, Маттиас говорил нам, что не нужно смотреть на проблему, как на разочарование, а нужно видеть ее как возможность. Понимаешь? Не нужно бояться делать пакости своим героям. А проблемы, беды и невезение только оттеняют характер настоящего героя, делают его крепче и закаленнее.       — Во-во! — кивнул Нахум. — И наслушавшись нашего магистра, ты и сделал героиней разбитую артритом старуху! До сих пор поверить не могу!       Таллис пожал плечами:       — Да. Сделал. Да, было трудно. Но посмотри, каков результат!       — Я не герой! — возмутился Мишель, уже допивший кружку и чуточку окосевший. — Я это... простой крестьянский парень. Вот! Нечего мне тут... меня на подвиги пихать!       — Никто тебя никуда не пихает! — отставил кружку Хабаккук. — Таллис пытается объяснить тебе, непонятливая ты деревенщина, что быть бобром это не беда, а возможность! Шанс!       — А... чего возможность? То есть шанс?       — Не знаю. Это же твой шанс. Тебе виднее.       Мишель сгорбился на табурете и погрузился в размышления: «Замечательно! Я стал бобром и это шанс... или возможность чего-то, но никто не может сказать — чего». Он глотнул еще медовухи и уже начал подумывать: а не утопить ли все проблемы в кружке, раз уж за него сегодня платят... но тут к столу подошел смутно знакомый паренек.       — Кто-нибудь видел нашего грозного ящера? — спросил он, бросая на лавку походной мешок. — Я его ищу.       — Марк! — удивился Нахуум, — когда ты вернулся?!       — Нынче утром. И уже через пару часов уеду опять. Вернее улечу. Так что? Коперника не видали?       Паренек по-хозяйски, никого не спрашивая, придвинул табурет к столу и, плюхнувшись на него, махнул рукой половничему. Выглядел юноша лет на пятнадцать, достаточно взрослый, чтобы говорить баритоном, и похоже был одним из подпавших под проклятье молодости.       — Коп в дальнем рейде, где-то на севере, — ответил Хабаккук. — Намедни ушел.       — Проклятье! — скривился Марк. — А я хотел повидаться перед отлетом. Что за жизнь! Только-только приехал, даже Фестиваль пропустил и вот на тебе! Срочно садись Лазурно на спину и лети, догоняй уходящий корабль!       — Фил поспособствовал? — ухмыльнулся Нахум.       — Он самый, Насож ему уши оторви! Напел Томасу: «Ах, он у нас самый лучший, ах самый неотразимый, незаменимый, неподкупный!» Тьфу!       — И перед кем же ты теперь будешь крутить жопой, неотразимый ты наш? — после слов лиса-морфа заухмылялись все, даже Мишель забыл печальные мысли и прислушался к разговору.       Марк показал лису межгосударственный дипломатический жест: оттопыренный средний палец.       — Сам крути хвостом! А я буду пудрить мозги Теномидесу старшему. Уж очень его заинтересовала парусина и канаты, которыми мы торгуем с Магдалейном. Эх, поездочка на полгода...       Мишель откашлялся:       — А... а правда, что они там все черные, как смоль? Их король был просто жуткий!       — Извини, не имею чести знать тебя, — улыбнулся Марк, протягивая руку. — Марк Ван Скивер, придворный дипломат его светлости лорда Томаса Хассана IV.       — Мишель. Я здесь недавно.       — Мишель... Мишель. Точно! Мы уже встречались. В конце августа, Коп нас знакомил прямо здесь.       — А... ага!  Коперник тогда еще назвал тебя «Подгу...» Ой...       Мишель наконец-то вспомнил, почему имя юноши казалось ему знакомым. Неудивительно, что так поздно — весь тот день, когда Коперник впервые показывал ему Цитадель, казался  окутанным туманом и ускользал из воспоминаний.       Марк поморщился:       — Да, именно так меня иногда называет наш старый добрый Жабий Рот. Жаль, что его здесь нет.       — Ничего, мы скажем Копернику, что ты заглядывал и искал его, — поднял кружку Нахуум.       — Отлично! — просиял юноша. — Тогда я скоренько перекушу и пойду собираться. О боги! Собираться! И ведь двух часов не прошло, как я все распаковал! Как же мне хочется кое-кому открутить что-нибудь... маловажное, но ценное! Не мог отправить кого-нибудь еще? Есть же другие придворные дипломаты!       — Ты лучший, Марк, — помахал ушами Хабаккук. — Гордись! Да и попка у тебя... ниче такая!       Юноша еще раз показал международный дипломатический жест, но уже руу и устремил проницательный взгляд на Мишеля:       — Итак, Мишель, что же ты делаешь в этих краях? Слушаешь болтовню наших придворных хулиганов... то есть писателей? Не водись с ними, они тебя плохому научат! А то еще и в гильдию писателей затащат!       Мишель непроизвольно улыбнулся и покачал головой:       — Ага... ой, в смысле я это... работу ищу. То есть я на кухне... ну, работаю, только мне не нравится...       — Я бы предложил место моего ученика, — кивнул Марк, — да опасаюсь, короли и властители могут косо посмотреть на грызуна пяти футов ростом. Кстати, что за животное почтило тебя своей шкурой?       — Чего-о?! — озадаченно моргнул Мишель, потом догадавшись, наморщил нос и скривился. — А! Да я это... бобер.       — О-о! Ну что ж так печально-то? — заулыбался Марк. — Подумаешь мех, уши, резцы и хвост! Мне вот приходится аж пять комплектов одежды, дома держать! В том числе кучу пеленок! Каково, а? И вообще, ты первый бобер в Цитадели. Тебе своей шкурой гордиться надо!       — Ага... — вздохнул Мишель. — Я и горжу-у-усь...       — Вот и прекрасно! И не вешай нос! — Марк хлопнул Мишеля по плечу и обратился к остальным: — Ну что ж, мне пора отправляться, увидимся весной.       — Подожди чуток, — Нахум удивленно и даже слегка подозрительно уставился на юношу. — Месяц туда, месяц обратно, месяц там... На полгода никак не тянет!       — Ах, светлые боги, все тебе надо знать! — опять заулыбался Марк. — Месяц туда, это да, но обратно-то кто меня с ветерком доставит? Значит, если туда морем, то обратно — по суше, а это как бы не три месяца. Транзитом через Пиролианские Королевства, Сатморскую империю, с заездом в Элькаран. Ну и месяц на всякие задержки. Доволен?       — Хм... — лис глотнул из кружки и о чем-то задумался.       А Хабаккук протянул лапу Марку:       — Хорошо, что ты сюда заглянул. И не беспокойся, мы передадим Копернику, что ты его искал.       Юноша хлопну руу по ладони и отодвинул табурет:       — Спасибо! Счастливо всем оставаться, и Мишель, тебе персонально, удачно найти работу!       Подхватив вещевой мешок, юный Марк Ван Скивер вприпрыжку унесся к выходу, а Мишель остался за столом, все больше и больше погружаясь в грустные мысли.  Он думал, что никогда не слышал о местах, упомянутых в разговоре, а теперь, став зверочеловеком и не сможет их увидеть. На всю оставшуюся жизнь он привязан к Цитадели, и никто не сможет этого изменить. Даже боги бессильны перед проклятьем Насожа...       — Вот кажется мне, — руу демонстративно громко отхлебнул из кружки и продолжил, — что наш юный соблазнитель престарелых политиков, не так уж и огорчен перспективой провести зиму на острове посреди южного океана.       Юный бобер, подумав, мысленно согласился. Потом тоже глотнул из кружки и решил все-таки утопить печаль в медовухе, раз уж за него платят... Вот только у любопытного Нахуума на вечер были другие планы:       — Так какую работу ты ищешь?       Мишель пожал плечами:       — Да я... и сам пока не знаю. Раньше я как-то на ферме... а теперь не тянет совсем. Потом на кухнях еще был, но тоже как-то...       — Марк тебе уже намекал, что ты можешь присоединиться к гильдии Писателей, — вмешался Таллис. — Доход невелик, но на жизнь хватает. И даже немного больше.       — Шутишь? Ага, вижу, шутишь. Я же это... карябаю, как курица лапой.       — Ну-у-у... — протянул крыс, — кто-то же должен мыть полы и таскать дрова...       — Угу... только это, я и на кухнях так могу. Дык там хоть голодным не буду.       — И у нас не будешь! — возмутился Таллис.       Тут Хабаккук внимательно посмотрел на Мишеля:       — Думается мне, наш юный друг не просто хотел бы получить новую работу. Ты ведь более склонен к физической работе. Я прав?       — Угу. То есть да.       — Но кроме того ты хотел бы делать что-то важное и нужное для всех. Думаю, у меня есть вариант, — руу склонился поближе к Мшелю. — Один... одна моя знакомая работает в артели лесорубов. Это немного опасная работа, лутины всегда где-нибудь поблизости, но Цитадели постоянно нужны дрова, доски, брусья и сырье для лампового масла. Мнится мне, они с удовольствием примут к себе бобра. Сейчас они в Цитадели, отдыхают. Я могу отвести тебя к ней и рекомендовать. Если хочешь.       Мишель отставил надгрызенную кружку и задумался. Почему-то предложение Хабаккука казалось ему очень даже подходящим. Валить деревья, подгрызая корни, находя трещины и слабые места в казалось бы несокрушимом стволе... Обгрызать ветки, сучья, попутно объедаясь тонюсеньким, но таким вкусным камбием...       — Когда пойдем?! — спросил юноша, вскакивая с табурета.       — Да хоть сейчас, — кивнул руу. — Только допью, что налито и выдам монетку Донни.       Осторожно прикрыв дверь, особо оберегая драгоценную новую конечность — хвост, Мишель встал в круге света от горевшего у входа в таверну нового светильника. Юноша решил подождать руу на улице — пусть холодный и влажный осенний ветер немного выдует хмель из головы. Стоя на месте, Мишель чувствовал, как хвост шлепает по ногам, как шерсть топорщится под ветром, как мокрый воздух овевает настороженно шевелящиеся уши... Но тут хлопнула большая дверь и руу-морф навис над юным бобром.       — Идем.       По устланным булыжниками дорожкам, мимо факелов и светильников, разожженных после захода солнца, следом за возвышающимся на голову Хабаккуком, куда-то на хозяйственный двор, потом по еще по закоулкам, глядя на странного друга. «Интересно, что же это за зверь такой?» — думал Мишель глядя вслед руу-морфу. Весь такой какой-то сужающийся снизу вверх, с мощными ногами и хвостом, чуть более узкой... м-м-м... талией и плечами еще уже...       — Жупар, а Жупар, это... ну, ты как это... А! Чья это у тебя шкура?       Остановившись под факелом и, подняв уши, руу-морф уставился на бобра-морфа:       — Какая еще шкура?! Где у меня... А! — рассмеявшись, Жупар хлопнул друга по плечу. — Ну, ты сказанул! Марка наслушался?! Шкура у меня! У меня не шкура, у меня облик животного. А конкретно — кенгуру.       — А как... — Мишель совсем смутился, но все-таки выдавил, — ну ты сам, когда стал этим... кен... кенгуруу, что ты чувствовал?       — Хм... Как я себя чувствовал? Даже как-то не помню. Кажется, сначала я никак не мог понять, чем же я собственно стал. Никто не мог припомнить ничего подобного. К счастью вскоре в Цитадель заглянул с очередным визитом Теномидес-старший, он-то и просветил нас, что далеко на юге, на очень большом острове живут такие же попрыгунчики, которых местные жители называют «кенгуру». Или «руу», если коротко. Потом он мне даже книжку с рисунками переслал, в подарок. Помню, мне это понравилось — хорошо звучит и вообще, кенгуру — отличные ребята!       Еще помню, как я радовался, став таким загадочным и странным. Вся Цитадель обсуждала меня целый месяц, Даже лорд Хасан приглашал на ужин. Трижды за месяц. Класс, а?! Правда потом все узнали, что я такое и интерес быстро пропал. Вот же жалость!       — Ага! — согласился Мишель.       — Вот! И я так же думаю! Ну, да ладно, что прошло, то прошло. Кстати, мы почти пришли. Ее имя Линдси. И... не пугайся ее размеров. До изменения он был почти таким же большим.       Они стояли у маленького флигелька — пристроенного к донжону строенница с отдельным входом. Из узенькой дымовой трубы как-то скупо курился дымок, фасад из серого камня казался выщербленным от старости, но высоченную и широченную дверь, освещенную факелом, явно недавно подновляли. Хабаккук поднялся на высокое крыльцо и постучал в прикрытый ставень.       Сначала было тихо, потом раздались тяжелые шаги, чем-то похожие на шаги Христофора, а потом дверь открылась и в круге света показалась воистину монументальная женщина. Высокая, наголову выше Жупара, широкоплечая, ширококостная, с совершенно неаристократическими чертами лица — тонкие губы, абсолютно неклассический маленький жесткий нос, явно не единожды переломанный, тонкие надбровные дуги с четкими бровями. Действительно мощная грудь прикрыта кольчугой, пообок пропущены толстенные, чуть ли не в мужской бицепс, рыжие с сединой косы. В руках щит, Мишель за ним скрылся бы весь целиком, для нее же был — так, локоть прикрыть.       Разглядев гостей, женщина гулко расхохоталась:       — Жупар! Ты ли это?! Опять пришел домогаться моего ужина?! Ну заходи, заходи! И друга за собой тягай, у меня на всех хватит!       Переступив высокий порог и пройдя коротенький коридор-отгородку, Мишель едва успел придержать закрывающуюся внутреннюю дверь, потом запнулся о медвежью шкуру, распростершуюся посреди комнаты, и тут же удивленно уставился на печку. Стоящая в рукотворной пещерке — снизу выложенное из булыжников и глины основание, по бокам также булыжно-глиняные стенки, в потолок уходит дымовая труба. Сама печка совершенно не похожа ни на обычные для бедных домов жаровни, ни на более богатый камин. Изящная кованая штучка, на толстеньких ножках, с выдвижным ящичком снизу, фасонной дверкой спереди и двумя рядами отверстий сверху. Из отверстий, уходящих прямо в нутро печки, дым почему-то не шел, хотя из-за дверки ясно слышалось тихое потрескивание и гул пламени. А вот тепло от нее и, в особенности из тех самых отверстий, шло очень хорошо, куда там камину.       На печке, прямо перед трубой торчал прикрытый крышкой котел, от одного только запаха из-под крышки Мишель тут же припомнил, что единственная его сегодняшняя еда — кусок хлеба утром и пара сухарей с медовухой ближе к вечеру. Потом юный бобер углядел развешанные на дальней стенке двуручный меч и хорошую такую булаву, с него самого ростом. У кресла возле печки торчал топор лесоруба — зазубренное лезвие, изогнутая ручка. На самом кресле валялся брусок, видно хозяйка как раз правила инструмент, когда постучали гости. Напоследок Мишель еще сунул любопытный нос во вторую дверь, завешанную разноцветной, сшитой из лоскутков занавесью, но тут в комнату вошли Жупар и Линдси.       Впустив гостей, хозяйка немедленно развила бурную деятельность. На стол плюхнулись чуть грязноватые тарелки, ложки, кружки. Туда же отправился громадный кувшин с чем-то булькающим, потом на подставку хлопнулся котел, пахнуло мясом, кашей и специями. Вооружившись половником, женщина мигом разбросала по тарелкам ядреную смесь ячневой крупы, рубленого мяса, лука, перца и лаврового листа. Причем тарелки были — иному воину за щит бы сошли. Мишелю так точно. Рядом легли ломти хлеба, в три пальца толщиной и кружки, заполненные густой жидкостью из кувшина.       — Ну, вечно-голодные, налягайте!       Молодой бобер еще хлопал глазами, а Жупар уже устремился за стол.       — А ты чего глядаешь? Седай, да кажи честному народу, как ты работать могешь!       Мишель, осторожно устроившись на грубом, но фундаментальном самодельном стуле, и подражая всегда изящному Матиасу, аккуратно положил в рот первую ложку... тут его сознание как будто погасло. Следующее, что он осознал — как отваливается от блестящей, будто вылизанной глиняной тарелки.       — О-оф-ф...       — А ниче, ниче так! — довольно громыхнула хозяйка. — Хорош работничек будет!       — А-то! — хмыкнул Жупар. — Других не водим! Кстати, а ведь знаешь, паренек и правда ищет работу, возьмешь?       — Ик! — Мишель с почтением уставился на женщину.       Линдси посмотрела сверху вниз, на осоловевшего юношу:       — Ну... Хм... Бобер.       — Да госпожа... ик! Ой...       — Ха! Маловат росточком-то, но ить бобер... слыхала я, вы деревья валить дюже хороши. А? Что скажешь, добрый молодец?       Мишель сглотнул и выпрямился, втянув раздувшийся животик:       — Когда начнем?!       — Ишь ты, каков! Ладно... сперва посмотреть тебя в деле надыть. Так. Вон, вишь на колышке висит меч. Тот, что самый большой. Вот и перенеси-ка его к седлу. Ну чего глядаешь? Седло. Где сидят, ну вон же около печурки! Ага, углядел. Воо! Туды его и тягай, погладаю бедного бархаткой с маслицем. Да гляди мне, шкурку на полу не подпорти!       Юноша посмотрел на сияющую в свете новомодного масляного светильника стальную оглоблю, по недоразумению именованную мечом. Почти в полтора его новых роста, шириной в три ладони, толщиной в два пальца... О боги!       Уже подойдя и протянув лапы, он остановился. Вряд ли эта... бабища не поняла, что такой меч ему так просто не утащить. Говорит она странно, но... не значит ли, что проявить он должен не силу, а сообразительность? Мишель оглянулся по сторонам. В углу, на полке валялась старая волчья шкура, вся вытертая и облезлая. Отлично!       Дотащив наконец острую как бритва, но аккуратно обмотанную старой шкурой, а потому вполне безопасную для окружающих, а особенно для медвежьей шкуры на полу, оглоблю-меч до кресла, юноша осторожно положил ее на пол, а сам привалился к мягкой спинке, отдыхиваясь.       — Надо же, — хмыкнула хозяйка. — Ладноть! Посмотрим еще как лесу себя покажешь. Так... Завтрева... послезавтрева... Вот! Послепослепосле... Тьфу! В смысле через три, на четвертый. Утром значится, в лес и пошагаем. Как раз пересменок будет. Завтрева с утреца... нет, с утреца не надобно, лучше к полудню шагай сюда. В лесок занырнем, здеся вблизи, себя и покажешь. А я поглядаю. Так... что еще... А! Кольчуга, меч есть? Завтрева-то не надобно, а вот в лес без меча, да без защиты доброй шагать не след. Я тебе конечно подмогну, да мало ли! В кусты отойдешь, а там и лутин. Так что, кольчуга там, что вторая шкура. А меч, али дубинка какая — дороже пырки... чего опять глядаешь? Пырка? Та, что в штанах топырится. Во! Чтоб цела была, меч, али дубинку надо завсегда под рукой держать! Понял?       — Ага! — кивнул Мишель.       — Ну-ну. Поглядаю, как ты в них щеголять будешь... Значится, на нос-то накрути, накрути, завтрева — к полудню шагай сюда. А послезавтрева уже раненько, как солнышко покажется, тоже сюда, но в кольчуге и с мечом. Поглядаю, как на плечах лежит, да как машешь. А ведь топор-то, топор-то, а?       — Да я это... не знаю... наверное резцами... у меня же вот...       — Резцами он! — всплеснула руками Линдси. — Ладноть, было у меня где-то железко... тебе под руку. А дерево-то и сделать можно, не велик труд. Да ты кисель-то пей, пей. Я и еще налью. И тебе и другу твоему малахольному, а то совсем оба отощали!       — Это я малохольный?! — возмутился Хабаккук. — Женщина, ты меня оскорбила! Я требую сатисфакции!       — Ага-а!! — радостно взревела хозяйка, — а ну-ка, локоть на стол! Счас-то мы посмотрим, кто из нас чего стоит! Малой, а ты зазря не сиди, смотри, кто кого передавит, да хорошенько смотри!       — Ох... угу!       Перевод — Claw Line       Литературная правка — Дремлющий

Год 705 AC, начало октября       очь отступала, оставляя иней на пожухлой траве, звенящие льдинки на ветках облетевших деревьев и холодный ветер, ерошащий шерсть. Мишель, поеживаясь, тащился следом за Линдси. Утро, ранее утро.       Вчерашний день был длинным и хлопотным. Правда, начался этот бесконечный день с полудня, но зато закончился далеко-о после заката. За это время Линдси успела подогнать под лапы юноши топор, заставила помахать им всяческими способами, наточить, переточить, еще раз переточить и только после еще одной, четвертой переточки, скривившись, все-таки дозволила укрыть железо чехлом. Потом она еще сгоняла Мишеля в его комнату — предъявить для осмотра кольчугу и меч. Кольчуга для его нового тела оказалась длинной и узкой — пышный мех распирал изнутри подкольчужник, а при попытке одеть доспех прямо на тело, тот же мех пролез между кольцами и от малейшего движения  выдирался клочьями. К тому же и меч стал тяжел для слабых лап бобра-морфа. Пришлось Мишелю и Линдси идти в оружейную, подбирать новый доспех, выбирать меч полегче.       Уже напоследок они завернули на кухню, взяли дорожной еды назавтра. Ковригу хлеба, мешочек крупы, соль и самое главное — шмат сала, с прожилками, с чесночком, чуть-чуть присыпанного перцем...       — А... мне можно? Ну... попробовать? — спросил Мишель, непроизвольно сглатывая слюну, пока женщина заворачивала пласт в капустные листья, а потом в дерюгу.       — Угу, — кивнула она. — Завтрева. Вот помахаешь топориком-то, пилой поработаешь, и поснедаешь. И не верь ентим, которые толдычат: низя, низя, не захотишь! Все захотишь, коли живот подведет! Хотя... — женщина глянула на его крупные резцы. — Яблочек и там морковки прихватим. Мало ли! Вдруг и правда, не захотишь.       Мишель поправил длинный кинжал, висящий на поясе с левой стороны, поерзал плечом. Топор, подогнанный под его руку, по сравнению с инструментом, лежащим на плече Линдси, казался почти игрушечным. На две головы выше, почти вдвое шире юноши, она запросто управлялась с таким топором, что ого-го! Мишель его и поднять-то смог еле-еле, а уж махать!..       — А мы тут вот, и тут ждать-ждать-ждать...       — Во-во-во-во! ты куда делся мы тебя везде обыскались! а ты в комнате сидишь сиднем! фу домосед какой! и вообще... куда это ты с топором собрался? мы с тобой пойдем!       — Пст! Не части! — шикнула на молодежь Линдси. — Что за шум?! Мышь да кот... Други значится? Нет, вам с нами идти не след. Ваш друг на работу шагает, ему шум никак не к месту. Ввечеру приходьте, встретитеся! Что говорю?! Марш, мелюзга хвостатая!       — У-у-у!! Мы это тут... — вздохнул мышь-морф Сполох.       — Мы ждать-ждать, и совсем тута, а больше нигде, совсем-совсем! — поддержал друга кот-морф Бреннар.       — Ага, — кивнул Мишель. — Вечером встретимся, где обычно.       — Ы-ы-ы!! Там холодно! сам же видишь иней вон уже лежит! а Пости на днях говорил что вот-вот снег...       — Так! — Линдси, уже уложившая на телегу топор, припасы, веревки, а вдобавок еще какие-то свертки и огромные мешки, подошла к друзьям. — Все! Ввечеру будете лясы точить. Мишель, влязай на борт.       роехав по южному тракту несколько миль, телега завернула к востоку: сначала на одну из боковых дорог, потом обойдя картофельные поля, вывернула к отрогам барьерного хребта.       — Вот тута значится, — Линдси показала на росшие аккуратными рядами молодые сосны. — На ентой пл... платанции... тьфу! Уж ентот Дэн, как ляпнет чего-нибудь, недодумавши, а нам потом язык ломай! В общем, в ентом садочке надобно сосенку срубать. Проверить значится, нет ли чего. Не болезная ли, короеды не завелись ли. Али еще какая беда. Вот ты и срубишь!       — А... зубы...       — Топором! — мощный палец уткнулся в нос бобру-морфу. — Лесорубу, оно, все надо уметь. Ну чего глядаешь? Какой же ты лесоруб, если топора не держал, а? А ну как затупятся зубки твои? Во-о-о! Топором махать, это тебе не кашу в рот кидать! Тут умение надобно! Вот и учись! Пригодится. Вот сейчас, значится...       Линдси медленно обошла ровные, как по ниточке растущие ряды деревьев и наконец, указала на сосну, толщиной у корня чуть более фута:       — Вот. Рубай.       Мишель вздохнул, взял топор обоими лапами, замахнулся...       — Стой!! Да куда ж ты лепишь-то! — возмущенная Линдси перехватила топорик, как будто он был... да для нее он и был игрушечным. — Ты что, с одного замаха надумал дерево-то перебить?! Нет?! А какого ж, тогда лезвие поперек ведешь?! Попервости надруби, потом подруби надрубленное. Потом опять надруби и опять подруби. Понял?       — Угу, — вздохнул Мишель, припомнив, как старший брат орудовал топором. И замахнулся снова.       И снова.       И снова.       И снова...       Солнце уже давно взошло, а Мишель все также замахивался и бил топором. Его шатало, лапы дрожали, язык вывалился, с носа капал пот. Но глядя на Линдси, он снова и снова брался за брошенный топор и врубался в прочную, неподатливую древесину. А женщина тем временем успела распрячь и спутать лошадь, обойти весь участок, тщательно обсыпая корни каждого дерева чем-то серым из мешков. Потом двинув хорошенько плечом, сломала сухостоину и развела костерок в ямке. А юноша махал и махал неподъемным топором.       Труднее всего оказалось правильно выдержать угол удара. Нужно было одновременно направлять топор не слишком прямо — или щепа не откалывалась, а лезвие топора часто застревало; но и не слишком косо — или отщеп получался слишком тонким, а то бывало, лезвие просто скользило по древесине впустую.       Удар за ударом, замах за замахом... Как-то постепенно руки стали сами направлять топор в нужное место и обойдя ствол по кругу раза три, Мишель вдруг понял, что думает о совсем посторонних вещах. К примеру, о том, не выскочит ли из ближайших кустов ватага лутинов. Или о том, что кольчуга, с утра вроде бы легкая и удобная, сейчас тянет спину и мешает. А еще о том, что его резцы скрежещут, прямо мечтая впиться в эту жесткую, твердую древесину...       — Так, так, — Линдси, до того помешивавшая что-то вкусно пахнущее в котелке, сейчас стояла за спиной юноши с багром в руках. — Ниче так, вполне значится... С той стороны ты ствол подрубил хорошо, сейчас значится, подрубай еще, а я ствол направлю, как падать начнет.       Солнце уже почти поднялось к зениту, когда сосенка наконец затрещала и направляемая твердой рукой Линдси, рухнула. Мишель прислонился к торчащему из земли пню, уронив топор и вытянув ноги. Лапы болели так, словно каждую косточку и каждую мышцу тщательно обстучали кувалдочкой. Ноги, казалось, поварили в кипятке. В спину, вместо хребта сунули колючую ветку, а глаза полили одним из едких растворов достопамятной Паскаль.       — Ну что ж... Пойдет. Дерево срубил, осталось всего-то ничего. Сейчас подкрепимся чуток, потом значится, сучья отгрызешь, зубы мне свои заодно покажешь, хлыст поровнишь, чтоб тащить легче было. Потом пень к зимовке подготовишь, покажу как, сучья отгрызенные на телегу закидаш, хлыст позади вместе зацепим и все. Домой.       — Ох-х...       — Не ох, а подымайся! — Линдси нависла над бобром-морфом горой. — Земля стылая, осень на дворе. Хочешь полежать — стели рогожку. А так неча валяться, спину застуживать! Вон, лучше к костру шагай, да отвару хлебни. Враз полегчает! Кстати, не ты ли сальца хотел поснедать? Соленое, с мясными прослойками, с чесночком, перчиком, мягкое как масло, само на язык просится!       Не то чтобы у Мишеля перестали болеть жилы или лапы, просто желудок так властно заявил о себе, так яростно принялся стенать и бурчать, а слюна так брызнула из-под языка, что юноша и сам не понял, как очутился у костерка с толстенным куском хлеба в одной лапе и лишь чуть менее толстым куском сала в другой. И что б там маги ни твердили, мол не захочет, не будет... как санки с горы полетело!       Перекусив и напившись травяного отвара, Мишель опять поплелся к срубленному, теперь уже не дереву. Юноша почесал макушку когтями, припоминая, как Линдси назвала это лежащую на земле корягу... Хлыст кажется? Точно, хлыст. Мишель обошел по кругу этот самый хлыст, думая: как бы ему хотелось еще посидеть у костерка, вытянув ноги и уронив лапы на рогожку. Жаль, что сало с хлебом, морковка и яблоко кончились так быстро...       — И что, вот так каждый день? — спросил он почти риторически, но ответ услышал от Линдси:       — Разумеется, нет. Обычно деревья гораздо толще.       Мишель вздохнул. Кажется, труд лесоруба труднее, чем он думал. Хотя, глядя, как живет, как питается и как одевается Линдси, юноша решил, что и вознаграждается этот труд неплохо.       Он еще раз обошел этот... хлыст, теперь уже внимательно рассматривая ветви. Торчат во все стороны, часть обломилась... Мишель вдруг понял, что ему хочется поскорее убрать эти некрасивые обломки, увидеть ствол во всей его красоте и прямизне, подгрызть эти сучья и ветки как можно ближе к коре...       — Хм. А ниче, ниче так! Шустро выходит! — раздавшийся над самым ухом голос оторвал бобра от упоительного занятия — грызения дерева острыми, созданными именно и только для этого резцами. Занятия, настолько увлекательного, что Мишель напрочь забыл обо всем — о больных ногах, о ноющей спине, даже об уставших лапах!       — Угу... Ладнось, ты покуда тут, а я пойду телегу подготовлю. С такой скоростью, ты сучья-то в момент огрызешь.       Огрызание хлыста от веток действительно заняло куда меньше времени, чем рубка дерева. К концу челюсть немного устала и побаливала — с непривычки, но все равно, использовать зубы, грызть ими дерево было... хорошо. Уже догрызая последние, совсем тонкие веточки на вершине, Мишель припомнил слова Матиаса, о зубах у грызунов. Крыс говорил, что у них... у нас, поправился мысленно юноша. Так вот резцы у грызунов растут всю жизнь, следовательно, их постоянно нужно стачивать. И ощущения, возникающие при этом, Мэтт описал как необыкновенные. Теперь юноша согласился с ним полностью. Это было... что-то. Лучше чем еда, лучше, чем с девушкой... ну, почти.       Оттащив последние мелкие веточки к телеге, на которой Линдси установила по бортам высокие решетки, Мишель подал их наверх. Получилась высоченная куча — ветки от срубленного дерева, остатки сухостоины, даже мешок со щепками, которые пришлось собирать граблями.       — Теперича у нас чего? — женщина, тщательно подтянув витки веревки, и осмотрев получившийся воз, довольно кивнула. — Теперича у нас пень надобно подготовить к зиме.       В дело пошел бур, диаметром дюйма в три, пробуривший углубление в пол фута. Потом в отверстие высыпалось что-то серо-белое, с острым запахом навозной кучи, а на удивленный вопрос Мишеля последовала целая лекция:       — Вот ты его сейчас глиной замажешь, зиму оно простоит, а весной приедем и пень-то подожжем. Весь выгорит, ажно до самых кончиков корней! И лесу польза и нам ковырять не надо! Учись, малец!       Солнце уже клонилось к западу, когда воз веток, с привязанным позади хлыстом, достиг дощатого подворья — огороженного участка на берегу реки, к юго-западу от Цитадели.       — Та-ак, — распорядитель подворья, плотная и низенькая женщина, осмотрела привезенный хлыст. — А чего так мало-то? И Линдси, разве у тебя сегодня не выходной?       — Покой нам только сниться! — ухмыльнулась Линдси, — Вишь, мальца учу. Заодно Дэнову платанцию егойной пылью обсыпала и пробную рубку, как он говорил, сделала.       — А, так это с Дэновой делянки? Хорошо, хорошо, — заулыбалась низенькая женщина. — Сейчас за ним отправлю, а вы пока длинномер раскряжуйте. Как обычно, по двенадцать футов.       Поглядев на лежащую поодаль кучу неохватных бревен, Мишель решил, что его первое деревце было не просто тоненькое, а очень тоненькое. Былиночка придорожная. Впрочем, даже над этой былиночкой пришлось еще раз потрудиться — двуручную пилу, за ручку которой Линдси со своей стороны взялась тремя пальцами, бобру пришлось ухватывать обоими лапами, да еще тянуть с напрягом. Пока Дэн на пару с распорядителем бегали вокруг хлыста, тыкая пальцами, кинжалами, даже отпилив пару кусочков и рассмотрев их при свете заходящего солнца под каким-то колдовским стеклом на ручке, Мишель и Линдси допилили верхушку, перетаскали бревнышки к лесопилке и увели лошадь с телегой на соседний двор — масляный.       — Тута значится из всяких веток, да щепок масло выжамают. Видал, святильники, недавнешние? Оно! Вонькое, зараза, но зато светит страсть как!       Приемщик, пожилой волк-морф критическим взором осмотрел воз, недовольно шевельнул ушами:       — Сухостоина не пойдет.       — Сама знаю, — кивнула Линдси. — Себе заберу, на дрова...       Мишель открыл глаза и, попытавшись сесть в кровати, сдавленно охнул. Сначала навалилась боль — ныло все тело сплошняком, каждая жилка, каждая косточка. Даже челюсти и те ныли... Потом он осознал, что видит, вернее не видит ничего. Темень, хоть глаза выколи. Так что, завернувшись получше в какое-то пушистое и очень тяжелое одеяло, юноша начал вспоминать конец дня. После масляного двора, они поехали в Цитадель, к флигелю Линдси, потом он вроде как помогал таскать остатки сухостоины, потом вроде как что-то ел... кашу, кажется... или густой суп?       Повернувшись на менее больной бок, Мишель поерзал, поудобнее устраиваясь на лежанке. Твердоватая какая-то и вообще, вроде как чья-то шкура, брошенная поверх охапки сена... Интересно, чья? Ворс длинный, мягкий, запах знакомый... Медвежья?! Такую юноша видел только в комнате Линдси. А почему... Да он же уснул прямо у Линдси за столом!       Ой, мама!       Сев на медвежьей шкуре, Мишель в панике оглянулся по сторонам. Прислушался. Откуда-то донесся тихий храп, потом далеко-далеко ударил колокол надвратных часов. Три часа ночи. Юноша опять откинулся на спину.       Все. Не видать ему этой работы, как своих ушей. Ну и ладно! Не больно то и хотелось... вообще-то хотелось... и даже очень... но ведь все же тело болит! Ну, не болит, но ноет. Хотя сейчас уже меньше... и глаза слипаются...       С этими мыслями Мишель провалился в сон, как в омут.       Три недели спустя       — ы ждать, ждать, ждать, а ты все где-то и приходить и весь такой, ну прямо даже ай!       — А как же! — Мишель повел втугую обтянутыми кольчугой плечами, звякнул кинжалом в ножнах, потом скинул с плеча топорик и оперся на него лапой. — Подождете меня? Сейчас лошадей обихожу, денюжку получу, и как отпразднуем!       — Ой, ну надо же! да и не только у тебя серебрушки имеются! мы тоже не пустые знаешь ли!       — Согласен, — бобер-морф солидно кивнул другу. — За выпивку платим поровну.       — У-у-у... — мышь-морф, ученик придворного мага Пости как-то скис. — Да я... ну в смысле...       Его спутник, кот-морф Бреннар, ученик придворного пекаря, только вздохнул.       — Вот то-то же! — Мишель ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу. — Балабол ты! Ладно уж, сегодня плачу я. Зря что ли в лесу три недели топором махал?       Перевод — Claw Lyne.       Литературная правка — Дремлющий.

«— Страстью жизни Паскаль была алхимия.       — И мужчины.       — Но все же, алхимия стояла на первом месте.       — М-м-м... Но и мужчин она обожала!»       Блез и Мария Маттиас.       «История Цитадели Метамор в лицах и мордах».       «Этому дала.       Этому дала.       Этому дала.       Этому дала.       А этому? И этому тоже...»       Скрэч.       Каждый       Год 705 AC, середина декабря       а несокрушимыми стенами Цитадели, за драгоценным двойным стеклом и толстенными дверями трещал мороз, тускло светило холодное зимнее солнце, а год постепенно склонялся к самому короткому дню и самой длинной ночи. Приближался зимнепраздник, и в лаборатории придворного алхимика закутанная в алый балахон фигура металась от пробирки к пробирке:       — Немного синего... и каплю розового... ох! — выдохнула Паскаль.       Разумеется, придворный алхимик почти наверняка не пойдет на праздник перелома зимы, и в подготовке участвовать не обязана... но не в тех случаях, когда личный портной его светлости герцога Метаморского пообещал золотом по весу за яркую и сочную фиолетовую краску для ткани. И вот, в рабочем поле над спиртовой горелкой булькает высокая колба, а ловкие лапы дикобраза-морфа, раскрашенные в оттенки алого, добавляют в раствор то из одной пробирки, то из другой...       — Тук-тук-тук!       Кто-то постучал по двери когтями, но Паскаль даже не оглянулась, сконцентрировав внимание на булькающей колбе.       Постучали еще раз, немного громче. Тяжело вздохнув, дикобразиха бросила на каменную столешницу латексные перчатки, протертые алой тряпицей защитные очки отправились туда же и, непроизвольно потерев припухшие груди, Паскаль крикнула:       — Входите!       Дверь приоткрылась и в щель пролезла улыбающаяся черно-желтая тигриная голова.       — Какого ночного демона, ты так разулыбался? Весь входи!       Семифутовый верзила, выряженный в фиолетовый бархат, оттененный нежно-розовыми кружевами на обшлагах и широком вороте, распахнул дверь и войдя, отвесил преувеличенный поклон хозяйке лаборатории.       — Ну как тебе наряд?       — Великолепно, — вздохнула Паскаль, грустно повесив алые усы-вибриссы. — Отличный цвет. Но знаешь, Скрэч, я сейчас так занята...       — Мрр-мрр-мрр-рр, — пропел верзила, передвигаясь, можно даже сказать, скользя по комнате особым, плавно-текучим шагом, выдававшим опытного бойца. — Я просто не могу покинуть тебя, не вручив... — он вытянул из-за спины алый, едва распахнувший нежные лепестки цветок, — это.       — Ты с ума сошел... — прошептала Паскаль, беря колючий стебель и вдыхая божественный аромат. — Роза, зимой... Где ты взял такое чудо? Нет! Не отвечай! Пусть это останется тайной. Но куда же ее поставить?       Метнувшись к боковому столу, Паскаль схватила высокую колбу и, вернув цветок в желто-черные лапы, заметалась по лаборатории.       — Одну минуту...       В чисто вымытую колбу полилась дистиллированная вода, посыпались разноцветные порошки и закапали жидкости из плотно закрытых сосудов.       — Вот так! — довольный алхимик осторожно поставила колючий стебель в коричнево-серую, попахивающую мочевиной жижу. — Состав конечно так себе, но пару недель простоит. Хочешь чего-нибудь выпить?       — Мр-р-р... — приобнявший алую фигурку за плечи черно-рыжий кот тихо промурлыкал ей на ухо: — На улице сегодня так холодно, а в Молчаливом Муле пылает камин, и наливают горячий глинтвейн... Как жаль, что ты сегодня так занята.       — Нахал! — но раскрашенные алым лапки нежно погладили большие черно-рыжие, совершенно противореча возмущенному тону голоса. — Ты расписываешь прелести нашей таверны так заманчиво, что я пожалуй соблазнюсь. Только давай сначала все погасим.       Полосатые лапы тем временем потихоньку мигрировали все ниже, а сам тигр продолжал мурлыкать на ушко:       — Давай помогу, дорогая.       Паскаль едва слышно хихикнула:       — Если хочешь. А ты знаешь, как остановить кипение?       Скрэч ухватился за грудь и простонал с улыбкой:       — Ох! Любимая! Ты принимаешь меня за какого-то простофилю? Присядь же и смотри, как действуют великие мастера!       Алхимик щелкнула иглами, усаживаясь на стоящий поодаль табурет, пока рыцарь в фиолетово-розовом костюме исполнял невероятно сложное действие: закрывал горящую спиртовку особым колпачком.       — Вот и все! — желто-черный кот заразительно улыбнулся и осторожно ухватил Паскаль под лапку: — А теперь, идем со мной, дорогая!       оловина столов в главном зале Молчаливого Мула была еще почти пуста, когда примечательная пара — высокий, широкоплечий тигр в фиолетово-розовом одеянии и миниатюрная дикобразиха в алом балахоне — вошла внутрь. Фигурка в алом тут же огляделась по сторонам, но никого знакомого не заметила, разве что в самом углу торчали всем известные кроличьи уши, да бобер-морф, сидевший у бильярдного стола, как-то очень мрачно уставился на вошедших, но после вопросительного взгляда Паскаль демонстративно фыркнул и отвернулся.       — Что будете заказывать? — спросила подскочившая к присевшей за столик парочке подавальщица — выдра-морф.       — Даме бокал сидра. Мне кружку глинтвейна. И по порции мясных и сырных сухариков.       — Соблазнитель, — вполголоса сказала Паскаль, беря широкую, черно-желтую лапу своими лапками и щекоча подушечки на когтистых пальцах. — Знаешь чем угодить леди.       — Хороший вор всегда знает свою жертву, — промурлыкал тигр.       Паскаль улыбнулась, но непроизвольно глянула на все еще сидящего неподалеку бобра.       — Что-то не так? — удивился Скрэч.       — М-м-м... Кто этот бобер, сидящий неподалеку от бильярдного стола?       — Ты не знаешь? — поднял брови черно-желтый кот. — Это Мишель, помнишь, он прибыл в Цитадель в конце лета.       — О-ох! — едва слышно выдохнула Паскаль. — Тогда все ясно. Мишель!       — Так это тот самый... — тигр умолк, бросив взгляд на свитое из золотых и серебряных нитей и украшенное рубином кольцо на среднем пальце Паскаль.       — Вот только не надо... — дикобраз-морф напряженно выпрямилась и задрала голову.       — Эй! Не ершись! — черно-желтые лапы ухватили раскрашенные оранжевым лапки и легонько погладили. — Я на твоей стороне, любовь моя!       Паскаль тяжело вздохнула:       — Я знаю, но мне от этого не легче. Это такая глупость... но я до сих пор чувствую себя виноватой. А он до сих пор на меня дуется.       Тигр нежно погладил ее мордочку тыльной стороной лапы.       — Ну и пусть дуется. Ты же не специально это сделала, ты пыталась помочь...       Но тут послышались шаги подавальщицы и на стол плюхнулись кружки, в сопровождении мисок с сухариками.       — Спасибо, — кивнул Скрэч, кидая выдре монетку.       Паскаль тем временем полностью завладела черно-рыжей лапой, потерлась мордочкой, потом легла на лапу подбородком и вздохнула, закрывая глаза. Скрэч нежно погладил ее мордочку свободной лапой, добившись только обиженного бурчания вполголоса...       Тигр удивленно поднял брови:       — Ну же, Паскаль! Надутый бобер — еще не конец света!       Дикобразиха вновь что-то пробурчала.       — И ты выглядишь пьяной, хотя не выпила ни капли!       Еще порция бурчания.       — Уважаемый, леди что-нибудь нужно? — спросила проходившая мимо выдра-подавальщица.       — Нет, с ней все в порядке, она просто... недостаточно выпила.       Паскаль выглянула из-под тигровой лапы вслед уходящей подавальщице.       — Он ушел, знаешь ли, — сказал тигр. — Твой бобер.       — Ну и пусть... О нем я подумаю потом, — Паскаль игриво пощекотала язычком подушечки черно-рыжей лапы и захихикала. — Я сегодня вся горю... а бобер пусть идет лесом!       Внезапно сев прямо, она схватила бокал и хорошенько отхлебнула.       — Ну как? Нравится?       Дикобразиха кивнула, продолжая попивать маленькими глотками шипучий напиток.       Четыре бокала спустя, Скрэч осторожно унес укутанную алой мантией Паскаль в лабораторию.       аскаль медленно открыла глаза. Черно-рыжий, с ушками, улыбается во всю пасть... Паскаль так же медленно закрыла глаза... Потом, внезапно проснувшись, села, закутываясь в плед.       — Успокойся, все нормально, — промурлыкал Скрэч. — Ты просто немного выпила... самую чуточку.       Он осторожно поднес открытый флакончик, знакомый сладковатый аромат коснулся ноздрей.       — Глотни, сразу полегчает.       Паскаль вдохнула носом запах из под крышки, глотнула чуть-чуть и оттолкнула черно-рыжую лапу:       — Мое бодрящее зелье? Я и не думала, что его можно применять так.       — При похмелье творит чудеса, — кивнул тигр.       Дикобразиха потерла уши, заодно поправив выбившуюся из прически иголку...       — Действительно, неплохо... — она зевнула, прикрывшись лапой, — однако... хм. Ну-ка дорогой, рассказывай. Ты весь вечер просидел с кружкой горячего вина в лапах, но я что-то не припомню, чтобы ты хотя бы отпил!       Скрэч улыбнулся и, вновь протягивая ей флакончик, мимоходом погладил лапой пушистую алую щеку.       — Я любовался тобой. Ты знаешь, как ты прекрасна, когда задумываешься? И когда спишь...       Паскаль улыбнулась и одним глотком допила остаток зелья. Потом пузырек отправился на ночной столик, а дикобразиха встала, потягиваясь.       — Ой! — плед упал на пол... — Я голая!       — И тебе это идет.       Погрозив пальчиком похабно оскалившемуся тигру, дикобразиха вдруг поняла, что совсем не хочет одеваться, а хочет потянуться еще раз, напоказ, выставляя все четыре набухшие груди перед самцом...       — О, светлые боги!!! Краска!!       Забыв и о тигре, и об одежде и вообще, обо всем на свете, придворный алхимик ринулась к рабочему столу:       — Насоджева дупа... все остыло, краситель кристаллизовался... должен был... странно... в любом случае, его надо разогреть!       Скрэч с улыбкой наблюдал как она голышом, в одних силиконовых перчатках, добывает огонь, разжигает спиртовку, усиливает пламя магией... Все еще улыбаясь, тигр снял с крючка алую мантию и предложил ей.       — Ох... нет. Спасибо... — пробормотала Паскаль, все внимание уделяя краске над огнем. — Не надо. Ты все равно уже видел меня... и вообще... что-то мне сегодня... жарковато... похожу пока немного так...       Она потерлась щекой о плечо черно-рыжей лапы, легшей на ее маленькую лапку, держащую реторту над огнем... стекло нагрелось... едва слышно тренькнуло...       Охотник       ервые трещинки, двое, увлеченно изучавшие друг-друга, не заметили. Однако стекло затрещало громче, собравшаяся на дне капелька упала в пламя, зашипев и заставив магическое рабочее поле полыхнуть всеми цветами радуги.       — О боги! — воскликнула Паскаль, роняя реторту на подставку и накрывая полыхавшую спиртовку колпачком. — Оно разогрелось неравномерно!       Тигр, имевший... да собственно, не имевший опыта обращения с алхимическим стеклом, схватил голой лапой горячий, покрывшийся сеточкой мелких трещин сосуд и поставил на холодный каменный стол — охладиться.       — А-а-а! Кобылья щель!!!       Алхимические реторты упрочняются магией, потому сосуд удерживал содержимое куда дольше, чем могло бы самое прочное стекло, но все имеет предел. Резко охлажденное донышко хрупнуло в последний раз, и высокая реторта осыпалась стеклянной пылью, а краска расплескалась частично по столу, а частично по желто-черной лапе.       — О боги! Скрэч! — схватившись за голову, в голос завопила Паскаль. — Что ты... ох.       — Это ведь не навсегда? — жалобно спросил замерший у стола тигр-морф, завороженно глядя на оранжевые иглы дикобразихи.       — Ты сильно обварился?!       — Нет-нет! — замотал головой Скрэч. — Краска была всего лишь чуть горячая.       — Уф-ф-ф... — выдохнула придворный алхимик. — Повезло. Знаешь... нет, не сейчас. Вон в углу, глубокая чаша. Отвори кран и смой краску. Будет фиолетовое пятно, но со временем сойдет. А я пока очищу стол...       Скрэч отправился мыть лапу, но остановился на полдороге.       — Паскаль.       — Хм?..       — Паскаль!!!       Дикобразиха бросила фиолетовую тряпку, еще недавно бывшую ее очередным балахоном, и повернулась.       — Что там ещё-ё-ё... ё!       — Цвет! Он распространяется!       Фиолетовое пятно и правда —  медленно, но неуклонно расползалось по лапе. Вот оно достигло одной из черных полосок и Паскаль показалось, что фиолетовая амеба мгновенно впитала в себя весь пигмент из шерсти, оставив мех бледно-розовым...       — Что за?.. — ошеломленно пробормотала Паскаль, глядя как желтый в черную полоску тигр, становится фиолетовым в розовую полоску. Тем временем граница новой окраски достигла одежды, и тут снова произошла метаморфоза: фиолетовая ткань моментально выцвела до розовой, как будто кто-то выпил весь краситель, а розовые кружева пелерины наоборот, налились сочным фиолетом.       — Снимай скорее одежду! — завопила дикобразиха.       — Я уж думал, ты никогда не попросишь! — дрожащими губами промолвил тигр, стремительно сдирая штаны с туникой и уставясь на сочный фиолетовый мех, на еще недавно бывшем белым животе. — Ух, ты!.. Я фиолетовый! А знаешь... Пожалуй, неплохо!       — Ты что... Тебе нравится?! — оранжевые пальцы, обтянутые силиконовыми перчатками, осторожно пошевелили чуть влажноватый, искрящийся остаточной магией мех.       Тигр немного нервно рассмеялся:       — Ты не единственная на белом свете, кто любит яркие цвета.       — Ну... и хорошо, — облегченно вздохнув, оранжевый дикобраз опять пробежалась пальцами по розовому и фиолетовому меху. — А давай-ка попробуем тебя вымыть.       Проведя тигра в собственную комнатку-купальню, она заткнула сток каменной чаши и отворила краны.       — О-о! Горячая вода! — промурлыкал Скрэч. — Мне стоит захаживать сюда почаще!       — У должности придворного алхимика есть преимущества, — она посмотрела, как вода в чаше становится насыщенного фиолетового цвета и прикрыла оба крана. — Полежи-ка немного... Я сейчас.       Тигр едва успел покрутить головой по сторонам, рассматривая бесчисленные пузырьки, сосуды и сосудики, плотно расставленные на полках в купальне, как дикобразиха уже вернулась, притащив самую большую из имевшихся емкость — древний бронзовый котел, используемый последние годы для кипячения белья. Подставив емкость под кран, отходящий от днища каменной чаши, Паскаль наполнила его фиолетовой, чуть искрящейся магией жидкостью.       — Вот и прекрасно. Думаю, она вполне годится, чтобы окрасить ткань для его светлости.       — Значит, твой эксперимент все-таки не совсем провалился, — улыбнулся Скрэч.       — Возможно, возможно, — пробормотала Паскаль, утаскивая прикрытый крышкой котел в лабораторию. — Можешь выпускать воду и наливать следующую.       ернувшись в купальню, дикобразиха с интересом осмотрела все еще фиолетово-розового тигра, лежащего в кристально прозрачной воде.       — Очень интересно... Я делала стойкий краситель, но уж очень быстро... Хм...       — М-м-м?! — пробормотал задремавший тигр. — А-а-ах!       — Мда. Краска впиталась в шерсть намертво.       — М-м... А у тебя есть зеркало?       — Ну, какая же женщина обойдется без него? Разумеется, — улыбнулась Паскаль, беря с полки зеркальце на ручке.       — О-о! — только и сказал Скрэч, восхищаясь контрастом розовой и фиолетовой шерсти. — Надеюсь это не навсегда? Я хотел сказать... ты же меняешь свой цвет...       — Да, но я не красила себя снаружи. Я покрасила себя изнутри.       — То есть?       — Ну... — дикобразиха устроилась на краю каменной чаши, так что оранжевая ткань балахона выгодно обтянула фигуристую попку. — Здесь все очень просто... и в то же время очень сложно. Суть в том, что душа первична, разум вторичен, а тело есть опережающая комбинированная проекция первого и второго на вещный мир... Ох... Как же проще-то... В общем, я алхимик, а все алхимики — немного маги. Мои цвета — совместное воздействие магии и алхимии на тело изнутри, со стороны души.       — Кажется, я что-то понимаю...       — Правда?! — изумилась Паскаль. — Я сама не очень-то...       — На самом деле, нет, — улыбнулся Скрэч. — Но если это работает на тебе и не делает меня таким навсегда...       — Разумеется, нет!.. Ну, почти наверняка, нет. В конце концов, кожа затронута лишь поверхностно, а шерсть постепенно сменится. Пара недель... может быть месяц... или чуть больше... Максимум до весны, до очередной линьки.       — Похоже, опыта у тебя негусто, — разухмылялся тигр.       — Эй! — возмутилась дикобразиха, — у меня не так уж и много добровольцев, желающих перекраситься! Вообще-то, ты первый.       — Почему-то я именно так и подумал.       — Ладно, — Паскаль, соскочив на пол, показала Скрэчу язык. — Я еще не завтракала, а время к обеду подходит. Так что, о Фиолетовое Величество, как только тебе надоест плескаться, жду тебя в Молчаливом Муле.       — Обязательно!       ветная пара: оранжевый дикобраз и фиолетово-розовый тигр вошли в главный зал таверны рука об руку. Они уже садились, когда от бильярдного стола послышался повизгивающий смех. Обернувшись, они увидели едва не падающего с табурета бобра-морфа. Как раз в это время Мишель, а это был именно он, смог сквозь смех кое-как выговорить:       — Эй, котик, я смотрю, ты тоже сходил в гости к этой... разноцветной... ик!..?       Скрэч подавил рычание, втянул когти и усадил Паскаль на ее место:       — Я с ним разберусь, дорогая.       Та хмыкнула и, повернувшись вполоборота, краем глаза смотрела, как тигр идет к Мишелю.       — Привет, — сказал Скрэч, нависая над низеньким бобром мохнатой глыбой.       — Ага-а! — пьяно ухмыльнулся Мишель, безуспешно пытаясь задавить рвущийся наружу смех.       — Тебе не нравится, как я выгляжу?       — О-о! — дыхнул винным духом бобер. — Не нравится?! Да я просто в восторге! Я бы любовался на тебя... ик!.. весь день!       — Тебе не нравится Паскаль?       — Эта разноцветная... ик!..? Ни в... ик!.. коем случае! Ик! Она просто выставила меня на посмешище, превратив в бабу с четырьмя сиськами... ик!.. И всего-то! Ик! А так-то она ниче, хе-хе! Особенно сзади!       Скрэч зарычал и, сжав оба кулака, поднес их к носу Мишеля.       — Прижми язык, грызун.       — Пф, — фыркнул бобер-морф. — Да, пожалуйста! Милуйся со своей... ик!.. и пусть она тебя перекрашивает хоть каждый день! Только потом не жалуйся! Ик!       Тигр рыкнул еще раз и вернулся к столу, туда, где откинувшаяся на спинку лавки Паскаль вырисовывала когтем на дубовой столешнице причудливые узоры.       — И? Я ему все еще не нравлюсь?       Скрэч фыркнул и осторожно лизнул ей нос. Паскаль улыбнулась... а печаль в ее глазах осталась незамеченной никем...       — наешь, ведь эта течка даже не настоящая...       Они возвращались в лабораторию, когда Паскаль за вечер не выпившая даже бокала, и не сказавшая и пяти слов, заговорила.       — Хм?! — удивился Скрэч.       — У меня нет регулярного цикла. Жар приходит, когда ему вздумается... и так уже шесть лет.       — Жар?! А-а... Я-то еще подумал, с чего это тебе вдруг жарко стало!       Дикобразиха коротко рассмеялась и, остановившись, медленно подняла руки, чуть выпячивая упруго подпрыгнувшие груди:       — Нет, я говорила не о погоде.       Скрэч вздохнул.       — Что-то не так?       Фиолетово-розовый тигр осторожно погладил ей мордочку:       — Нет все... прекрасно. Я хотел бы тебе помочь... наверное, не очень приятно...       — Эй! Не беспокойся! Я справлялась с этим шесть лет, со дня битвы Трех Ворот! И уж как-нибудь переживу еще... лет пятьдесят. Или сто пятьдесят.       — Точно? Не многовато?       — Ха! В моем распоряжении все время мира, и даже больше!       Скрэч только вопросительно приподнял уши.       — Все знают, что я попала под удар двух проклятий, — промурлыкала она, легонько прижимаясь к сильному и рослому тигру. — Проклятья женственности и проклятья звериного облика. А о том, что я попала и под третье проклятье, проклятье молодости, я и сама поняла очень не скоро. И  действует оно на меня как-то странно... не полностью. Я не старею, но и ребенком не становлюсь... Загадочно, правда?! Со мной всегда так!       — И очень удобно, — ухмыльнулся тигр.       — А как же! Я уже была бы старой каргой! Мне исполнилось тридцать семь незадолго до битвы... А сейчас мне было бы сорок три. Мы, алхимики можем отдалить старость, но, сам понимаешь, как не отдаляй, как ни борись... А теперь мне не надо ничего отдалять — теперь мне всегда двадцать пять!       Какое-то время Скрэч внимательно рассматривал Паскаль.       — Ты действительно великолепно выглядишь!       — Спасибо! — улыбнулась она. — Иронично, не правда ли? Когда мне было девятнадцать, все считали меня двадцатипятилетним. Сейчас тоже... И мне это нравится! К тому же, моя внешность, мои цвета не пошли бы древней карге. На старухе мои цвета смотрелись бы наверное ужасно!       Скрэч хихикнул:       — С трудом представляю тебя древней каргой. Наверняка зрелище было бы... жуткое.       — Эй, ты не обязан соглашаться со мной! — Паскаль грозно помахала пальчиком перед носом тигра. — Мог бы, и польстить даме!       Тигр улыбнулся и нагнувшись, осторожно коснулся губами оранжевого носа, а она закрыла глаза и потянулась к его губам своими...       — Я должен идти. Извини.       Она вздохнула, посмотрев на него:       — Почему?       — Мне нужно кое-что сделать прямо сейчас. Прости... я... увидимся завтра, хорошо?       — Хорошо... — прошептала она, слабо улыбаясь. — Я займусь той краской для Томаса. Праздник совсем скоро...       Скрэч нежно поцеловал ее и ушел быстрыми шагами, почти бегом.       ...Пробирки остались сухи, лишь слезы текущие из глаз, увлажняли шерстку вокруг глаз сидящей за рабочим столом женщины...       Желает       расный... расслабление... пламя свечи... тяжелые ритмичные удары в ушах... кровь, бегущая через пуповину...       Оранжевый... прошлое... tiger... тигр... burning bright... in the forests of the night... чей бессмертный взор, любя... создал странного тебя...       Желтый... расслабление... свет солнца... тепло... согревающее... расслабляющее... уносящее вдаль... разноцветные лучи, ласкающие кожу...       Зеленый... настоящее... шелест листьев... трава под ногами... greensleeves was all my joy... и ты все взял, бросив лишь меня...       Голубой...  расслабление... небеса и облака... летящие... парящие... покой... исчезновение... меня нет... лишь пустота...       Синий... будущее... вечерний сумрак... взгляд вовне... взгляд внутрь души... смутные образы... парящие в сумраке...       Фиолетовый... концентрация... силуэт, идущий навстречу... все четче и четче... кто ты, знакомый незнакомец?.. здравствуй.       Паскаль медленно открыла глаза, прерывая медитативный транс. Решение было принято, осталось лишь исполнить его.       — ишель?       Бобер оторвал взгляд от тарелки с овощным рагу, чтобы посмотреть на самку дикобраза. Коричневый мех, светло-блеклые колючки, желтая мантия...       — Знаешь, иногда мне кажется, что мы с тобой познакомились как-то... наперекосяк.       Мишель прижал ко лбу холодную подставку для кружки:       — Хм.       — Слушай, я действительно сожалею о том, что с тобой произошло. Я не делала этого специально... но это случилось и я хочу извиниться. Извини.       — Х-х-х...       — И я думала... может мы могли бы... То есть... Я... Давай попробуем снова? Может быть даже... поужинаем вместе?       — Что, не с кем поменяться внешностью? Все желающие разбежались? И тигр тоже?       Она вздохнула.       — И куда исчезла твоя странная окраска?       Она показала на кольцо на среднем пальце левой лапы:       — Я только пыталась... — она глубоко вздохнула. — Ох, да какая разница! Прощай!       Она ушла и Мишель, повернув голову вслед, видел как светлые колючки подпрыгивают в такт ее шагам. Юноша тоже вздохнул, побарабанил когтями по дубовой столешнице... потом рядом с тарелкой легла медная монетка, а он пошагал следом.       Прижав хвост, уберегая его от закрывающейся двери, Мишель огляделся по сторонам. Один из внутренних дворов Цитадели, для разнообразия широкий и окруженный низкими строениями, тем не менее неплохо защищал своих обитателей от пурги, хлещущей за стенами уже который день. Здесь всего лишь падал снег. Крупка — мелкая, твердая, очень-очень холодная, она лезла в глаза, проникала за шиворот, хрустела под валенками и уже собралась небольшим сугробом на капюшоне желтой мантии. Мишель подошел ближе и осторожно стряхнул его.       — Извини.       Сидящая у стенки Паскаль подняла заплаканные глаза и шмыгнула носом.       — За что? Ты прав. Все желающие разбежались... Да их и не было, ни одного. И тигр ушел... у него свои дела, своя жизнь. К тому же... Я ведь и правда виновата. «О-о глянь-ка, вон новичок», сказала я, «может ему это будет интересно?» И ты пришел в мою лабораторию, и я ошиблась и не предостерегла... а потом выкинула из головы, как будто и не было. А теперь ты бобер... А я одна...       Мишель осторожно присел рядом, несколько мгновений рассматривал падающую крупку, потом стряхнул ее с усов-вибрисс.       — Еще не поздно попробовать еще... то есть начать с начала... ну, ты знаешь.       — Ха! Ну... Это просто вежливые слова, или?       — А... Нет, — Мишель опять стряхнул снег, скопившийся на желтом капюшоне. Потом сдул его с желтой мордочки и желтых иголок Паскаль. — Я... ну... я же это, вчера... выпил немного... и вот... извиняюсь теперь. Если честно, я... это... неуютно мне! Вот! Как-то не так! Немного. Вроде как. Тут все... да еще эта шкура бобровая... А ты? Ну... со своей... своими иголками?       Паскаль хмыкнула.       — Я была здесь, когда все сошло с ума. В подвале одной из башен, и была поглощена экспериментом. Я даже и не заметила мига, когда из мужчины превратилась в самку грызуна. Мысли просто исчезли, мир преобразился... а потом он преобразился еще раз, и я осталась, как выкинутая прибоем на пляж — наполовину женщина, наполовину животное. Зверочеловек. Но меня это не взволновало. Все казалось правильным, естественным, а меня интересовал только мой эксперимент. Так что, я легко приняла изменение...       — И все так?       — О-о нет! Кто-то болел, кто-то бился в истерике, кто-то даже сошел с ума... Ты же работал на кухне? Тебя отправляли на бывшую псарню? Видел там, в клетках? Но в то же время, многим было проще. Ведь все произошло в бою, и сначала пришлось добивать врагов, потом раненные, потом наводить порядок... Вокруг Цитадели было сломано, разбито, разворовано и загажено абсолютно все! А потом... Ох, через месяц-другой это уже никого не волновало.       Мишель глянул вверх, мимо крыш и стен донжона. Кажется, ветер начал стихать и пурга наконец-то улеглась. Но крупка все еще продолжала сыпать сверху.       — А ты всегда, ну, здесь жила?       — Хе... Нет, я приехала сюда с юго-востока, из далекого Абаефа. Вам северянам не понять, что такое настоящее богатство! Что такое настоящее тепло, и какие чудеса может рождать по-настоящему плодородная земля... Хотя, у Дэна тоже кое-что получается. Абаеф... Там, я стремилась посмотреть мир, узнать новое, учиться... и стремление это привело меня сначала в Эльфквеллин, а потом и сюда.       В то время здесь был придворный алхимик. Странная личность... Ты заметил, Цитадель как будто притягивает странных людей... и нелюдей? М'кой. Моего наставника звали М'кой. Вылитый эльф. Ты видел, может быть... Ах, нет, конечно же не мог...       — Знаю, знаю! Я это... картинку видел, Маттиас показывал, — возмутился Мишель.       — Ну и молодец! — кивнула Паскаль. — Значит, и сам знаешь, как они выглядят. Вот и М'кой был в точности эльф. Чернокожий, остроухий, широконосый, белозубый, в клетчатой юбке-килте... Но, очень, очень старый. Знаешь... Такой статный старец, совершенно лысый, с длинной козлиной бородкой... как у Смитсона. Такая же длинная пакля. И хитрющие, совсем молодые глаза.       В то время он уже именовал меня коллегой... и совсем не шутил. А потом, вдруг как-то постепенно мы поняли, что я становлюсь лучше его, что искусство алхимии открыло мне свои высоты и я иду вперед... а он... он — нет. И однажды М'кой сказал мне: «Совсем скоро ты займешь мое место. А я покину Цитадель». Тогда я только рассмеялась... Но следующим утром не нашла его в лаборатории. Он... ушел. Взял кое-что из вещей, какие-то мелочи и ушел. Навсегда.       — Может еще вернется, — Мишель протянул лапу, ловя падающие снежинки. Ветер совсем стих, ощутимо потеплело и теперь с небес валились громадные, мягкие хлопья. — Он же это, эльф. А они все такие... долгожители.       — Нет. Он оставил мне письмо... Написал, что нельзя вечно сидеть на месте. Пора идти вперед... что бы это ни значило.       Прошло немало минут, снежинки успели запорошить лапу юноши, прежде чем он промолвил:       — Я уверен, он бы гордился тобой.       — Может быть. Но скорее всего нет. А может быть и да...       — Ну... — подумав, Мишель сжал лапу, превращая рыхлый сугробик в снежок. — Временами. Когда не был бы этой... деффкой с восемью сиськами и противовесом.       — Для восьми сисек противовес нужен немаленький, — усмехнулась Паскаль сквозь слезы. — Ладно... не знаю, зачем я тебе все это рассказала, ты ведь даже не спрашивал. И вообще, мне пора. В конце концов, я все еще придворный алхимик, а работа сама собой не сделается.       — И что там? Что за работа?       — Да, так... одна мелочь, которую надо закончить. Потом покажу, если захочешь.       — Да? А я посмотрел бы, — Мишель бросил снежок в стену напротив и вытер лапу о мех на груди. — Мне тоже пора. Завтра мы уходим на деляну, а мне еще собираться.       Оба грызуна встали и, отряхнувшись, посмотрели друг на друга.       — Ну что, — сказала Паскаль, — в прошлый раз мы начали не с той ноги. Попробуем еще раз?       Она протянула бобру лапу:       — Меня зовут Паскаль. А ты, наверное, Мишель?       Юноша улыбнулся и взяв ее руку, осторожно лизнул:       — Приятно познакомиться.       — До скорой встречи, сударь.       — Ага... ой, до скорой встречи, да... сударыня.       Знать       — ы похожа на кошку, которая съела мышку.       — Эй, если кто здесь кот, так это ты! Я скорее мышка.       — Хорошо сказано. Умеешь ты сказать точно. Профессиональное, я полагаю. Но отчего ты такая веселая сегодня?       — Ах, мелочи. Я просто помирилась с Мишелем. Думаю, мы станем хорошими друзьями.       — О. Я... понимаю. И как ты этого добилась?       — Ну, я встретила его в Молчаливом Муле и предложила начать все заново.       — И как?       — Неплохо. Мы поговорили и помирились. А потом начали все с начала.       — Вот так вот...       — М-м... я бы не прочь позавтракать. Присоединишься?       — Хм... да. Пожалуй.       Сидя за столом в одной из замковых едален, расцвеченная всеми оттенками зеленого Паскаль грызла большую миску салата, пока фиолетово-розовый Скрэч доедал омлет. Обычная толпа завтракающих: женщины, дети, морфы. Кто-то жует обжаренный хлеб, запивая травяным взваром, кто-то хрустит салатом, кто-то, как тигр, раздирает омлет. Как говорили приезжие из других герцогств Мидлендса: «жители Цитадели питаются словно лорды». И правда, есть каждый день мясо, за пределами Метамора могли немногие.       — Паскаль, я...       — М?       — Я отойду, на минутку.       Паскаль улыбнулась:       — Только недолго.       — Разумеется.       И тигр, одевший сегодня зеленую шелковую безрукавку с алым жабо и коричневые штаны, быстро ушагал в мужскую комнату.       Паскаль неспешно догрызала салат, ожидая возвращения Скрэча, когда кто-то тронул ее за плечо.       — Привет. Есть кто дома?       Стряхнув задумчивость, она взглянула вверх, на достопочтенную Шаннинг.       — О. Привет ваша достопочтенность. Давно не виделись. Как башня? Еще стоит? Как свитки? Не все разлетелись?       — Спасибо, все на своих местах, — улыбнулась гусыня, общипывая огромный лист салатной капусты. — Скажи, ты уже готова к зимнепразднику?       Дикобразиха покачала головой:       — Ох-х... Я так увлеклась покраской тканей и прочего, что и не подумала, как же пойду сама...       — Да, я уже видела перекрашенного Скрэча, — хихикнула Шаннинг. — Надеюсь, это не навсегда?       — Нет, конечно нет. Вообще, это был несчастный случай — моя краска вышла из под контроля. Максимум к весне он станет нормальным.       — Прекрасно. А что еще новенького?       — Ну, я помирилась с Мишелем... а остальное, думаю, тебе малоинтересно. А как дела у гильдии Писателей?       — О, мы готовимся к поэтическому состязанию, в канун зимнепраздника. Пять самых вдохновенных сонетов будут представлены на балу в честь солнцестояния на суд всех жителей Цитадели.       — Неплохая задумка! — кивнула Паскаль. — Вы уже отобрали претендентов?       — Ну... выбор достаточно сложен... и официально никто не должен знать о нем до начала праздника... но если...       — Нет-нет! Не говори мне! Пусть будет сюрприз!       — Как скажешь, как скажешь! Кстати о бале, я тебя сразу узнаю, или ты поучаствуешь в маскараде?       — Ну-у, Шаннинг, как же я могу тебе все сразу рассказать? Устраивать сюрпризы я тоже люблю!       Гусыня склонилась в легком поклоне и кивнула:       — Очень хорошо, пусть так.       рочитав последний сонет и вручив призы, магистры гильдии Писателей разбрелись по залу. Маттиас, подхватив под лапку леди Кимберли, отправился к столам с закусками, Фил, как обычно устроился где-то в уголке, с кружкой чего-то пенистого, а достопочтенная Шаннинг подошла к разгуливающей по залу самке с фиолетовым подшерстком, розовым носом, треугольной фигурой кенгуру и белесыми иглами:       — Знаешь, Паскаль, цветовое сочетание потрясающее, но им ты никого не обманешь!       Сзади послышался короткий смешок и переливчато-изумрудный ящер подхватил гусыню под крылья:       — О-о-о, ты наверное сказала это мне!       Быстро повернувшаяся Шаннинг увидела, как улыбающийся во всю пасть ящер закрыл глаза, замерцал янтарным блеском, изменяясь и превратился... в разукрашенную всеми оттенками изумруда придворную алхимичку.       — Та-а-ак... Паскаль, — улыбнулась гусыня. — А с кем же я тогда?..       — О чем это ты?       Шаннинг опять повернулась, разыскивая фиолетово-розового кенгуру, а увидела знакомого бобра. Правда мех его все еще был фиолетовым, а кожа розовой...       — Мишель! Но ты же... ты...       — Фиолетовый? Ну-у... есть немного. Паскаль одолжила мне одно колечко... На время.       — И вы оба не очень-то одеты?       Паскаль улыбнулась и кивнула:       — Вот такие мы!       Шаннинг шагнула назад, посмотрела на обоих:       — Ох, что-то у меня кружится голова... я знаю, мне надо выпить! Вина, вина мне!       Протянув крылья вперед, гусыня умчалась к столику с винами, а Паскаль и Мишель посмотрели друг на друга и, пожав плечами, рассмеялись.       Сидящий в углу залы тигр с фиолетовой шерстью едва слышно вздохнул...       Где       — помнишь, ты хотела мне что-то показать?       — Да, — кивнула дикобразиха, — И оно уже готово.       — М-м-м... покажешь?       — Конечно. Вот смотри — последнее время ты немного поэкспериментировал с моим кольцом.       Мишель осторожно положил сплетенное из золотых и серебряных нитей колечко на рабочий стол алхимика:       — Н-ну... да.       — Как насчет более длительного эффекта?       — Чего?!       — Я работала над стабильным изменением шерсти и кожи. Причем не просто изменением цвета, а более сложные вещи. К примеру, заданный заранее рисунок, в несколько цветов.       — М-м-м...       — Что-то не так?       — Ну... кольцо — это кольцо...       — Если ты думаешь о необратимости, то не беспокойся. Я всегда могу перекрасить тебя обратно.       — Я... ну... ладно.       — Отлично!       Переливающаяся всеми оттенками голубого мантия взметнулась, когда светло-голубые пальцы Паскаль взяли с полки для опытных образцов три бумажных пакетика. Один с черным порошком, один с красным и один с кремово-желтым. Каждый порошок отправился в свою пробирку, долился дистиллированной водой, взболтался, и наконец, пробирки встали в штатив, на столе перед Мишелем.       — Залпом, все три.       — О, светлые боги... А... а если оно мне не придется? То есть, не понравится? Ты сможешь?..       — Определенно да. Хотя и не ранее, чем через месяц. Однако, ты сможешь носить одно из моих колец это время.       — Хм... — Мишель постучал по краю стола когтями, куснул палку для грызения... — Не нравится оно мне... Ну ладно.       Юноша проглотил все три пробирки, одну за другой.       — Краска проявится не сразу, — объяснила Паскаль, моя пробирки. — Пройдет несколько недель, прежде чем новый мех и кожа полностью заменят старые. И я действительно считаю, что эти цвета тебе подойдут.       — А какие цвета-то? — Мишель вдруг вспомнил, что не спросил этого заранее.       — Даже если бы я смогла подобрать слова, чтобы описать результат, я все равно не стала бы портить сюрприз. И да... Мишель... способ еще не отработан до конца... могут быть вариации... а может вообще не сработать. Помни это!       Юный бобер почесал за ушами...       — Да-а?!       Паскаль лизнула ему нос, отчего юноша заалел как маков цвет.       — Спасибо, что согласился стать моей лабораторной морской свинкой.       — Ох, да это... ладно уж!       В это время послышался бой надвратных часов.       — Ого! — заторопился Мишель. — Мне пора! Сегодня встреча Попечительского Совета Грызунов. Пойдешь? Тебе будут рады.       Дикобразиха схватилась за голову:       — Ох, да мне же нечего надеть! И прическа... Иголки растрепались, поблекли... Ой, ну как же можно идти на встречу такой растрепой! И цвет сменить не успею! Ох, нет, никуда я не пойду!       — Паскаль! Да ты это... просто чудо! Ничего у тебя не того, не растрепалось! Все на месте! Не выдумывай! Балахон так и вообще... просто ух! А то, что из-под него виднеется... ну это... лучше помолчу.       — Ну-у... ладно, — улыбнулась дикобразиха, осматривая себя в зеркальце и поправляя деревянным гребнем иголки. — Это безобразие, идти на званый обед, не сменив балахона... Ну да ладно, переживут!       Мишель улыбнулся, и нежно взяв ее лапу, предложил:       — А... может, ну... раз уж у тебя нет нового балахона, так...?       Паскаль удивленно подняла уши и уставилась юного бобра.       Два грызуна вышли из лаборатории и повернули направо — к Молчаливому Мулу, а фиолетово-розовый тигр, сидевший в дальнем углу холла, вздохнул еще раз.       — егодня у нас особый день и особое заседание попечительского совета! — громко сказал Маттиас, поднимая бокал. — Некая известная особа, не буду показывать когтями, но это Паскаль... — над столом разнеслись смешки, а светло-голубые ушки дикобразихи смущенно посинели изнутри. — Так вот, некая особенная особа решила посетить наше ежемесячное собрание. Поприветствуем нашу особенную гостью!       Приветственные возгласы, аплодисменты и цоканье стаканов наполнили малый зал таверны. Потом над столом разнесся хруст — грызуны дружно вгрызались, кто в капусту, кто в салат, кто в специальные (только для грызунов!), неразгрызаемые сухарики, а еще немного позже вновь забулькало наливаемое в бокалы вино и слово предоставили уже самой особенной гостье:       — Кажется, от меня ждут ответного слова, — Паскаль улыбнулась и кивнула присутствующим. — А я вот возьму и... скажу!       Наконец, собственно обед закончился, и члены клуба разбрелись по кучкам, перемывая кости соседям, знакомым и незнакомым, разнося, а то и просто выдумывая новости и слухи. Маттиас, под руку с Кимберли, исполняя обязанности хозяев собрания, постепенно обходили всех и наконец, добрались до примечательной парочки:       — Паскаль, — крыс грациозно склонился над расцвеченной всеми оттенками лазури лапкой, потом пожал куда более мощную лапу бобра. — Мишель, должен сказать, удивлен до самой крайности. Как тебе удалось притащить на наше заседание сию блистательную, можно даже сказать ослепительную особу? Да еще в таком виде...       — В весьма, можно даже сказать, в очень примечательном костюме, — Кимберли тоже улыбнулась дикобразихе и подала лапку бобру.       Паскаль и Мишель посмотрели друг на друга и рассмеялись:       — Я... это, я не виноват! — все еще смеясь, сказал Мишель.       — Да это просто фазы луны так встали! — поддержала его Паскаль.       Наконец отсмеявшись, бобер продолжил:       — Да, вот... такие мы! Всего-то две недели... и я уже совсем не смущаюсь... и даже вот — вышел на люди, одетый как... как тот, кто я есть. Я теперь не человек и одеваюсь вот — как я!       Закончив речь, он осторожно куснул за ушко, захихикавшую Паскаль.       — Иначе говоря, немножко раздетым, — еще раз улыбнулся Маттиас, — я бы даже сказал, совсем голым, — он похлопал Мишеля по плечу, еще раз склонился над лапкой Паскаль. — Удачи вам обоим.       И увел Кимберли дальше.       — Мы не так уж и раздеты, — прошептала дикобразиха, — могли бы раздеться и посильнее!       — Ты... это о том, что мы могли бы сбрить себе мех? — Мишель хмыкнул, — Было бы очень интересно! Но ведь на улице же зима! Без меха там жуть как холодно!       — Ты прав, — хихикнула Паскаль, — зимой без меха ужасно неуютно! Интересно, как люди обходятся?       — А... вот мне вот... интереснее, о чем это он, ну... когда желал нам удачи? А?       Паскаль подхватила юношу пол лапу и, отведя в сторону, вполголоса рассказала:       — У крыс очень короткий перерыв между периодами течки. Всего несколько дней, тогда как у дикобраза и у многих других грызунов почти год. Правда и сама течка очень короткая, несколько часов. И у Ким явно тот самый день, если принюхаешься, сам поймешь. Так вот, в присутствии «разгоряченной» самки, самец крысы может думать только о сексе... и ни о чем больше!       — Что совсем?! — округлил глаза бобер.       — Ну, нет конечно. Маттиас ведь не только и не столько крыс, к тому же он явно старше пятнадцати лет... но определенную окраску его мысли все равно приобретают!        маленькой спальне, через стену от лаборатории придворного алхимика, бобер и дикобраз уснули, прижавшись, друг к другу... А в одной из соседних комнат, фиолетовый тигр, с розовыми полосками, ронял слезы, глядя на одинокий бутон розы...       Сидит       сторожный стук в дверь.       Молчаливый взгляд открывшего.       Вздох.       — Чего ты хочешь?       — Извини. Я... я...       — Ты?       — Я... я не знаю что на меня нашло... Нет, хуже, я знаю, но противиться этом у выше моих сил. Прости... если сможешь. Я... сама позволила ему... прости...       Дверь закрылась.       Стучавшая медленно присела у закрывшейся двери, обхватила себя лапами, будто пытаясь укрыться от жгучего ледяного ветра, задрожала, уткнувшись мордочкой в темно-синюю ткань рукавов. Потом она почувствовала прикосновение и подняв взгляд увидела синюю розу, в фиолетово-розовых, когтистых лапах.       — Ты меня разбудила. Мне надо было одеться...       ержа фантастическую, невероятную розу обеими лапами, она медленно плелась рядом с ним.       — Ты не можешь продолжать бегать туда-сюда между нами.       — Прости, но я... я не могу, — не договорив, она шмыгнула носом.       Он остановился:       — Что у вас... двоих там... было?       Она тоже:       — Ничего.       — Ничего?!       — Ничего. Совсем.       Мгновение они смотрели друг на друга.       — Мда?       — Нет, ничего между нами не произошло, —  сказала она с легким рычанием.       — Это... странно.       — Ничего странного... — прошептала она, прижимая к груди розу, — ничего! Посмотри на меня! Ну кто я? Старая блядь! Да, я кажусь молодой... моему телу двадцать пять, и так будет еще долго... не знаю, сколько. Может быть вечно. Но моя душа... мне пятьдесят! И я действительно старая блядь... и я не готова, к тому, что могло произойти между нами! И никогда не буду готова!       — Хм? — удивленно приподнял уши он.       — Бобры выбирают партнера на всю жизнь. Я не могла... и я не уверена, что я хочу. Нет, совсем не уверена. Подобная верность... смущает. Она невозможна, она неправильна, но она есть... и она обязывает. Ей приходится соответствовать... а я не уверена, что я этого хочу.       — Но почему нет?       — Потому что он все еще привыкает к своей форме. Я не знаю, что происходит у него в душе, почему он внезапно так... открылся мне. Может с ним происходит то же, что и со мной... когда я осознала, что он — ближайшее существо к дикобразу во всей округе.       — Хм.       Она вздохнула, опять прижимая розу к сердцу:       — Я не готова к вечной связи с ним. Он сейчас озадачен, все еще не все понимает... А вдруг он внезапно поймет, что я не та, с кем ему будет хорошо всю оставшуюся жизнь? Я не хочу  поторопиться...       — И поэтому, ты с ним порвала?       — И это тоже. Я вижу его как близкого друга... не более. Точно не бой-френд, и уж конечно не любовник. Просто приятель, уверенный, надежный, тот к кому можно прижаться, кому можно поплакаться в жилетку... но не тот от кого бы я... хотела детенышей. Нет, не тот.       Медленно тащился мимо бесконечный серый камень древних стен. В конец концов, он осторожно обнял ее за плечи:       — Думаю, я понимаю... а ты знаешь с кем бы ты... хотела?       Паскаль пожала плечами:       — Наверное... наверное, он должен принимать меня такой, какая я есть... мне не измениться, поздно. И любить яркие цвета и расцветки...       — Цвета — суть твоей жизни, не так ли? — улыбнулся он.       — Да, жить в серости я не смогу. Ну, думаю в ближайший месяц мы увидим, сможет ли их полюбить Мишель.       Замерев на месте, Скрэч обернулся:       — Ты...?!       — Да! — Паскаль улыбнулась, вдыхая наконец божественный аромат цветка.       — А он...       — Знает? Да, я его спрашивала... кажется, но без подробностей. Как бы то ни было, если он станет ближе мне, то это тоже станет частью его жизни.       Тигр фыркнул:       — Надеюсь это надолго? Уверен, бобер не готов к чему-то... постоянному.       — О, нет. Он согласился, при условии, что я верну его цвет на место через месяц, если ему не понравится. И я... хм...       — Хм?! — в голосе Скрэча прорвался совершенно неуместный восторг.       — Хе. Я только сейчас осознала, что не знаю, как удалить его новую окраску.       — У-у! Бедный Мишель! — фиолетово-розовый тигр прикрыл лапой вылезшую на морду ухмылку.       — Не стоит меня недооценивать, — дикобразиха погрозила ему темно-синим пальцем. — Я что-нибудь придумаю. Надеюсь...       — А как именно ты его раскрасила?       — Ну, это вроде как сюрприз... ладно уж! Если он сейчас внимательно посмотрит в зеркало, то обнаружит что корни меха местами стали красными, а местами — черными.       — И?!       — Он будет, хм, в клетку.       — Клетчатый бобер?! О! Я хочу это видеть!       Паскаль кивнула, улыбаясь немного нервно:       — Угу. Красный и черный, в клетку, с кремово-желтой кожей.       Скрэч прислонился к стенке, не в силах стоять. Он некоторое время крепился, сдавливая смех, который прорывался наружу совершенно непристойным повизгиванием... но, в конце концов, не выдержал и его хохот громом раскатился по коридору.       — Паскаль! Ты гений! И сумасшедшая! А может и то, и то сразу! Вот ну... ну... даже не знаю, что сказать, дорогая!       — А можно восторгаться друг другом чуть тише?! — пробурчала выглянувшая в коридор ящерица, — здесь дети спят!       Скрэч, все еще вздрагивая, взял Паскаль за плечи:       — Пойдем... ох! Наружу... и поговорим там!       — светлые боги! Надеюсь, он не против! Интересно, что он скажет, когда узнает, что ты не можешь это исправить?       — Ох! Как же я могла! Я... думала, вернуть естественный цвет будет совсем просто, но только что поняла, что... Но может быть, я еще что-нибудь придумаю! В крайнем случае, он может регулярно перекрашивать мех в черный цвет.       — А кожа?       — А что с ней? Прекрасная кожа... Ее тоже можно подкрасить.       — Ну, разумеется. Только сначала его друзья немного посмеются, — внезапно он стал серьезным. — Ты знаешь о моем соглашении с богиней Аккалой?       — Нет. Я... я не прислушиваюсь к слухам. Что за соглашение? — беспокойно спросила Паскаль       — Гейс. Соглашение с богом называется гейс. Я был болен, очень серьезно болен. Придя сюда, в Цитадель, я... я гнил заживо. Жрица тогда призвала богиню и Аккала исцелила меня. Но взамен она потребовала... попросила исполнить гейс. Пять лет я не должен пить алкоголь и на те же пять лет я должен отказаться от... от...       — От секса, — выдохнула Паскаль. — Надо полагать... неспроста.       — Да, — кивнул тигр. — Моя болезнь была... соответствующей. И я приложил все усилия, чтобы исполнить его.       — Гейс...       — Но потом я встретил тебя, и... и все. Твоя внешность, твой голос, твой запах... Коу сказал мне, что всему виной твоя течка, что это был твой особый запах, что это временно. Но... но это не так! Что-то изменилось во мне самом! Во мне проснулась любовь, которой я никогда не испытывал! Сейчас у тебя нет течки, но чувства никуда не делись! Рядом с тобой я чувствую лучше, пока ты рядом, ничто в этом мире не сможет расстроить меня. Когда ты уходишь... Мне словно бы вынимают сердце. И этим утром, когда ты вернулась... Я боялся тебе это сказать, но я люблю тебя, Паскаль! Ты мне нужна! И мне надо знать, что ты чувствуешь!       Он вздохнул.       — Пожалуйста не разбивай мне сердце снова...       Паскаль нежно прижалась к Скрэчу, положив голову на широкую грудь...       — ы так и не сказала, порвала ли ты с ним...       — Ты все еще об этом думаешь? — спросила Паскаль, укладывая подбородок на сгиб лапы Скрэча. — Интересно, где шляются все подавальщики? Я есть хочу!       — Паскаль! Увиливать нехорошо!       — Ну, да. Я сказала ему, что я думаю... и чувствую... и, что мы должны быть только друзьями. Мишель был немного разочарован, но он переживет.       — А как его новая шкура? Уже отросла?       Паскаль улыбнулась:       — Посмотрим. О! Вон свободный подавальщик! Эй, любезный! — закричала она, поднимаясь со своего места.       — Кажется, он тебя не услышал, — усмехнулся Скрэч. — Через всю эту толпу. Теперь-то ты понимаешь, почему в обед сюда ходить не стоит.       — Факт, — кивнула Паскаль. — Здесь куда приятнее, когда половина столов пустует. Подавальщик!! Ох, исчез, как не было... А теперь их двое, и они просто стоят там и болтают!! Да чтоб им повылазило!       Она замолчала, внезапно осознав, что Скрэч больше не сидит с ней за столом.       — Вот зараза... и этот исчез! — сказала Паскаль, ни к кому конкретно не обращаясь.       Несколько минут спустя, Скрэч вернулся к столу с кружкой чего-то янтарного, с пеной и стаканом сидра.       — Тебе же нельзя пить алкоголь! — удивленно задрала уши Паскаль. — Почему ты всегда заказываешь эль?       — Проверяю себя. Убеждаюсь, что могу жить без него. Теперь я уверен — могу.       Он поднял кружку и хорошенько глотнул.       — Скрэч! Что ты делаешь?!       Он сделал еще один хороший глоток.       — Эх, хорошо! Попробуй немного! — сказал он, подсунув кружку ей.       Она принюхалась...       — Да это ж мой шипучий яблочный сок!       — Конечно, почему бы и нет? На вкус куда лучше дурацкого эля. И тебя немного напугал... — ухмыльнулся он.       — Дорогой, не делай так больше! Так ведь и поседеть можно!       — И с каких это пор житель Цитадели начал беспокоиться о смерти от старости?       — Ха! И правда, — кивнула Паскаль. Потом дотянулась за шею и выдернула иголку насыщенно синего цвета: — Вот тебе, в отместку! Защищайся!       Уколов тигра в лапу, она, к счастью отвлеклась на бокал с сидром.       — Эй, а вон там случайно не твой друг? — спросил Скрэч, указывая на вход большого зала таверны.       И точно, у колонн отряхивал снег, и высматривал свободное место только-только вошедший с улицы бобер.       — Мишель! — крикнула она, махнув лапой.       Юноша, улыбнувшись, тоже махнул лапой и подошел ближе:       — Не возражаете, если я здесь присяду?       Паскаль подвинулась, освобождая местечко на краю лавки:       — Присаживайся.       Усевшись, Мишель принюхался к напиткам, сгреб с блюдечка последний сырный сухарик:       — Ага... да, привет Скрэч, наше вам Паскаль. Как тут у вас?       — Отлично, — хмыкнул тигр.       — Да... о делах, — глаза бобра любопытно блеснули. — Тут это... слухи ходят, что ты лорду Томасу показался...       — А то! Три дня вылавливал! — ухмыльнулся Скрэч.       — Тебе еще повезло, что лорд был в хорошем настроении, — буркнула Паскаль. — Удостоился бы «королевской печати»1, вот было бы к месту!       — А я и удостоился! — опять ухмыльнулся тигр.       — Да ну?! — округлил глаза Мишель. — А... с какой? С левой или с правой? Тебе получается сейчас по вечерам и свечи того — без надобности!       — Не угадал, — ухмыльнулся Скрэч, вытаскивая из кармана монетку на шнурке. — Можно сказать, из собственных копыт!       — Все это конечно прекрасно, — вздохнула Паскаль, с тоской осматривая пустое блюдо из-под сухариков, — но где подавальщики? Что-то мне дубовая столешница начинает казаться аппетитной...       — А я уже непрочь подзакусить деревянной кружкой, — присоединился Мишель, принюхиваясь к стоящему перед тигром остатку напитка.       Паскаль посмотрела на Мишеля:       — Хм... Дай-ка я посмотрю кое-что.       — А... да пожалуйста!       Она наклонилась очень близко и подула на его густой коричневый мех.       — Угу... шерсть растет очень хорошо.       Скрэч прикусил язык, ухмыляясь вовсю пасть. В конце концов, он не выдержал и поднявшись на ноги прорычал во весь голос:       — Подавальщик!!       Немедленно, три разных служки подскочили с трех сторон к столу.       — Спасибо, друзья мои, — вежливо кивнул тигр. — Мне бы хотелось пообедать...       Фазан       — ы говорила что сможешь вернуть все назад!!       — Но не раньше чем через месяц! — Паскаль прикрыла фиолетовые иголки, фиолетовой же мантией. — А прошла только неделя!       — Но посмотри на меня! Я... я какой-то жуткий ходячий плед!       — Подожди немного, я уверена ты привыкнешь к этому.       — Привыкну?! К этому?!       — Конечно, почему бы и нет? Ты выглядишь... весьма.       — Разумеется, тебе нравится! Ты же сделала меня таким!       — Паскаль, Мишель! О-о, какая расцветка!       — Видишь? Скрэчу тоже нравятся!       — Скрэчу не надо ходить в такой шкуре! Ох, зачем же я тебе доверился!!       — Мишель! Все не так уж плохо. Я же не против быть фиолетовым!       — Но у тебя это было не специально! К тому же, ты раскрашен временно!       — Ну и что? Зато твоя шкура тебе очень к морде. С ней ты такой... мужественный, как настоящий лесоруб.       Бобр схватился за голову и застонал:       — Завтра утром мне идти на деляну, а Линдси и половина лесорубов напялили юбки той же расцветки, что и мой мех, только чтобы посмеяться надо мной!       — Что за бред?! — фыркнул Скрэч, тщательно скрывая улыбку. — Ты знаешь, сколько стоит эльфийский килт? Шутка выходит чересчур дорогостоящей!       — Неееет, нет! Нет! Нет!! Этого не может быть. Это мне снится!       Скрэч безрезультатно попытался задавить смех...       — Очень смешно! — прошипел бобер.       Тигр продолжал хихикать.       — Нет, нет, это просто... такой рык... а так-то я тебе всей душой сочувствую...       Нечленораздельно прошипев что-то, Мишель хлопнул дверью, едва не придавив себе хвост. Паскаль и Скрэч еще миг смотрели друг на друга, пытаясь удержаться...       Уходящий бобер услышал громкий смех, донесшийся из-за приоткрытой двери.       — ишель, я действительно сожалею...       — Пф-ф...       — Я не знала... не думала,  что такое может...  что это случится!       ...       — Я... я посмотрю, что я смогу сделать, чтобы все как можно скорее исправить.       ...       — Правда, мне очень жаль. Я... надеюсь, тебе скоро будет лучше.       — аскаль! — закричал тигр, — Угадай что?       — Что, Скрэч?       — Мы можем пожениться!       — Что?       — Жрица сказала, что мы можем пожениться! Очевидно просьба Аккалы, о соблюдении целибата распространяется на неженатые пары! Но если мы поженимся, мы можем любить вечно и ничто нам не помешает! Она сказала, что это надо проверить, а это займет время... Но она сказала, что мы возможно сможем!       — Ох, это... великолепно.       — Эй, а что так невесело?       — Скрэч, извини. Я только что навестила Мишеля в лазарете. Он рубил дерево и отвлекся... Лесорубы, почти все вырядились в эти эльфийские килты... А он думал, что они подшучивают над ним, и не заметил что дерево падает не туда.       — Вот же... тещины ляжки! Он сильно ранен?       — Нет, только сломанная нога, пара ребер и ссадины на хвосте. Ну и смертельно задетое самолюбие, — вздохнула Паскаль.       — Ох, нет! Не начинай винить себя за это! В этот раз он сам нарвался!       — Только после того как я настояла! И соврала, что смогу вернуть все на место!       — Ох... А что именно ты ему сказала? И как ты собираешься это исправить?       — Ох, пока не знаю... Я... Если я придумаю способ то, да. Вообще-то я никогда не пыталась вернуть естественный цвет. О светлые боги, да он был всего лишь вторым, из тех, кого я покрасила! Я могу дать ему одно из моих запасных колец, но это не то! Мои кольца основаны на воздействии через душу и их эффект нужно поддерживать сознательно... а он не сможет!       — А ты не можешь просто красить его мех каждые две недели? Та краска на моей шерсти держалась очень хорошо.       — Тот эффект получен случайно и я не могу его повторить! К тому же, мне не нужно перекрасить его, мне нужно восстановить естественный цвет... А это, это...       — Хм?       — Магия и алхимия, алхимия и магия... Алхимия и есть магия, но как бы с изнанки, с другой стороны! Это искусство подправить природу и вместе они дают эффект, усиливая друг друга... А естественная окраска так проста, что... Я не знаю, как создать простоту!       — Ох. Похоже, Мишелю придется жить с этой расцветкой всю оставшуюся жизнь.       Она тяжело вздохнула и кивнула:       — Нет способа восстановить старую окраску, я могу только заменить ее на новую... Я могла бы сделать цвета более близкие к естественным, я, наверное даже смогу перекрасить ему шкуру в черный цвет, но...       — Ты можешь сделать его черным, не так ли? Я имею в виду, совсем, — сказал тигр, нежно проводя тыльной стороной ладони по ее фиолетовому носу.       Она вздохнула:       — Да, наверное.       — ишель.       — Ох. Опять ты.       — У меня есть кое-какие результаты.       Мишель фыркнул:       — Ну, говори, что уж там.       — Для начала кое-что, что тебе не понравится. Я не могу вернуть тебе естественный окрас.       — И почему я не удивлен?       — Но я могу сделать твою кожу полностью черной. Может даже не совсем черной, а скорее темно-коричневой, почти как раньше, не совсем, но все-таки.       — А мех?       — Я могу попробовать сделать его черным. Без гарантии, но я уверена...       — Совсем черный?! Это что, как болотная крыса?!       — Это все что я могу сделать сейчас и быстро. Разумеется, если ты не предпочтешь быть красным или розовым или... а что на счет черной кожи и белого меха? Это будет смотреться неплохо...       — Хватит! Нет! Я останусь как есть. Весь целиком. Хватит с меня твоих зелий и колдовства... Не хочу рисковать больше.       — Понятно. Но может перекрасить хотя бы кожу?       — В черный цвет? Это будет неправильный черный, ты сама сказала. Она будет такой же черной, как эти черные квадраты?       — Да.       — Тогда нет. Я не хочу выглядеть как болотная крыса!       — Ты уверен? Не передумаешь?       — Нет. Не передумаю.       — Ясно. Пожалуйста, скажи мне, если все же передумаешь... ты знаешь, где меня найти...       Она глубоко вздохнула, и повернулась, чтобы уйти.       — Паскаль.       — Да.       — Спасибо за попытку, — выдавил из себя Мишель. — Я... я знаю, тебя не переделаешь.       Паскаль вздохнула, позволяя фиолетовой накидке соскользнуть на спину, показывая каскады светло- и темно-фиолетовых иголок.       — Я такая, какая есть... рассеянная, игривая, взбалмошная... Подходим ли мы друг другу? Или то было просто случайное сродство желаний и душ?       — Я не знаю, Паскаль, — вздохнул он, поправляя стянутую лубками ногу. — Действительно не знаю. С тобой рядом никогда не бывает скучно. С тобой было весело, грустно, я злился, восторгался, мне хотелось то придушить тебя, то носить на лапах... Но провести с тобой жизнь? Я не знаю... не уверен.       Она вздохнула и, закутавшись в переливчатую фиолетовую ткань по самые глаза, шагнула к двери. Потом обернулась через плечо:       — То были чувства, которым не должно было случиться.       — Что ж, тогда пусть это будет просто дружба, — выдохнул он.       Она вздохнула еще раз и тихо ушла.       Перевод — Claw Lyne.       Литературная правка — Дремлющий       1 «Королевская печать» — в данном случае — синяк под глазом, каковые лорд Хассан раздает нерадивым подчиненным с приличествующей его положению щедростью. В некоторых случаях «КП» также именуются мелкие, но весьма дорогостоящие сувениры, чаще всего золотые монеты с квадратным отверстием, раздаваемые им же подчиненным, за дело радеющим. Кстати, золотой, под настроение лорда полученный Скрэчем, примерно равен годовой зарплате Мишеля.

Год 706 AC, середина февраля       «Моя дорогая Элизабет!       Прошло уже больше пяти лет, с тер пор как мы виделись в последний раз, и я действительно очень скучаю по тебе...»       Михась рыкнул и смятый лист дорогущей (4 звезды за листочек!1) новомодной бумаги полетел в камин. На стол лег следующий лист, вот только лис-морф лишь взглянул на его белизну, но так и не поднял брошенного на дубовую столешницу пера. Некоторое время лис сидел, ухватив голову лапами, невидяще глядя куда-то вдаль... потом встал и, подойдя к камину, уставился на горящую бумагу.       Воспоминания, горькая, болезненная память ушедших лет, оставившая метки на теле и в душе... Даже спустя пять лет они напоминали о себе — неотрывно глядя на пламя в камине, Михась непроизвольно сдвинул левый манжет, открыв тонкий шрам, опоясавший запястье. Шрам уже давным-давно не ощущался, но он был, был... и сейчас когтистые пальцы правой лапы сами собой гладили скрытый под мехом след давней боли, как будто пытались сгладить черные воспоминания, залегшие глубоко в сердце...       «Даже если я напишу самое лучшее, самое проникновенное письмо, захочет ли она прочесть его? — думал лис. — Эли наверняка разорвет его, даже не читая!»       Михась в очередной раз посмотрел на идеально белый лист, контрастно выделявшийся на черно-коричневом дубе столешницы.       — Да чтоб тебе лутин в суп насрал, сестричка! — наконец воскликнул он. — Что же ты сделаешь, получив мое письмо?! Я не видел семью и не писал вам пять лет! И я... я скучаю по тебе, сестренка!       Лис-морф в который уже раз подумал о встрече с семьей, но их реакция на изменение была однозначна и очевидна — он опять взглянул на левое запястье...       Громкий звон тревожного колокола оторвал Михася от размышлений. Схватив кольчугу и топор, лис метнулся вон из комнаты — сначала в северную караульную, а уже оттуда, по лестнице, на надвратную площадку.       — Андре, что?!       Росомах-морф, до прибытия командира говоривший с орлом-морфом, указал лапой: тонкая струйка алого дыма поднималась из заснеженного леса, примерно в двадцати милях к северу.       — Тройка Лауры, — дополнил орел-морф.       — Шарон, спасибо — кивнул Андре, — продолжай наблюдения.       Орел поспешно убежал на башню, а росомах повернулся к лису:       — Не знаю, что там, но Лазурно уже улетел на разведку, а сейчас должны...       Через распахнувшиеся ворота прогромыхал дежурный отряд — десяток кавалеристов.       — Значит ждем, — выдохнул Михась, прислоняя топор к парапету и натягивая кольчужную рубаху. — Должно быть что-то серьезное, если Лаура использовала алый сверток.       — Факт, — кивнул Андре. — Паскаль будет довольна, ее идея себя неплохо оправдала. Кстати, а разве ты не должен отдыхать? Коу что-то такое упоминал.       — Должен. Но я не могу сидеть без дела во время тревоги. К тому же, мне просто скучно! — ответил лис.       В это время над лесом показался взлетевший, наконец, дракон, а сверху, с наблюдательной башни призывно засвистел орел-морф.       — Что там?! — завопил во всю глотку Андре.       И навостривший уши лис расслышал:       — Лазурно несет двоих!!       В последний раз хлопнули переливающиеся всеми оттенками небесной лазури крылья, и дракон громогласно проревел:       — Торопитесь! Она умирает!       Михась и Андре как раз подбежали к месту посадки и успели подхватить женщину в пластинчатых доспехах, опутанную странной серой веревкой. Чуть расплывающаяся, при попытке рассмотреть, шуршащая как змея, она шевельнулась прямо на глазах, плотнее обхватывая связанную женщину. Доспехи, перехваченные в десятках мест затрещали, женщина, и без того едва дышавшая, захрипела, но потом смогла как-то вдохнуть.       Едва устроив женщину на брошенном прямо в снег плаще, Михась, не медля ни мига, выхватил из толпы собравшихся зевак мальчишку постарше:       — Хватай товарищей, и быстро тащите сюда Магуса, Пости, Жрицу или хотя бы Паскаль!       — И живо! Бегом! — крикнул вдогонку мальчишке Андре.       — Да что же это такое?! — чуть не плача простенал упавший на колени рядом с женщиной рысь-морф.       — Раллис, что произошло в лесу?       Не дождавшись ответа, Михась обхватил кота за плечи:       — Раллис, дружище, нам нужно знать, что произошло! Ответь!       Рысь-морф не обернулся, его лапы продолжали гладить лицо женщины, но он все-таки выдавил из себя:       — Мы ждали в засаде... лутинов... штук двадцать, не больше... мы уже почти их добили, а потом их шаман бросил в Лауру эту...       — Это веревка с волосом из гривы демона, — вмешался в разговор Лазурно. — Я слышал о таких, правда, сам до сего дня не видел. Она обхватывает и медленно раздавливает жертву.       — Жутковатая смерть, — выдохнул Михась, глядя на Лауру. — Лазурно, ты можешь снять заклятье? Ты же дракон, ты сродственнен магии!       — Ее магия очень мощная и очень сложная, — вздохнул синий гигант. — Я пытался снять ее в полете, но не смог. Будь у меня неделя-другая... Но ты же сам видишь, доспехи вот-вот не выдержат и тогда... Ей сейчас нужен настоящий, искусный маг, или Жрица.       Услышав его слова, рысь-морф затрясся и взвыл:       — Лаура!!       — Или маг, или Жрица, с ее богами... А, не сняв заклятья, перерезать эту треклятую веревку невозможно, — прошептал лис, потом погладил черное лезвие своего топора и сказал во весь голос: — Отойдите все! Мне нужно место для замаха!       — Нет!!! — завопил Раллис, загораживая женщину собой.       — Михась! Ты с ума сошел! — изумленно сказал Лазурно, протягивая лапу, чтобы остановить лиса. — Ты ее пополам разрубишь! Нужно подождать Магуса, или Пости...       — Или ее смерти! — лис глянул в глаза дракону. — Она умирает! И до прихода магов не доживет! В лучшем случае умрет у них на руках!       — Лазурно, не пускай его! Он...       — Раллис! — Михась схватил кота за плечи лапами и заглянул в желтые глаза. — Раллис, поверь мне. Ради Лауры. Поверь. Пожалуйста.       Рысь-морф бросил взгляд на женщину. В это время веревка снова шевельнулась, послышался треск и стон сминаемого металла, когда какая-то деталь доспехов поддалась.       Раллис опустился на колени рядом с женщиной, лизнул посиневшие губы. Когда он поднялся, по его морде текли слезы, но он смог сказать:       — Делай.       Михась осторожно примерился, приподняв топор примерно на фут и позволив ему упасть лезвием на один из витков веревки. Раздался звук, отдавшийся во всем теле, как будто лезвие с размаху попало даже не по камню, по вековечной, монолитной скале, ушедшей основанием вглубь земли.       Подняв топор, лис провел по лезвиям пальцами, потом прикоснулся лбом и мысленно сказал: «Шепот, помоги мне! Ее жизнь зависит от этого удара! Прошу тебя!»       Отстранившись, Михась взглянул на топор, да так и не смог отвести взгляда: в бархатной черноте лезвий проступали темно-алые, почти багровые руны. Лис вгляделся в мерцающую, пронизанную ало-багровыми нитями глубину, потом перевел взгляд на лежащую женщину и увидел! Сияющая всеми двенадцатью цветами радуги, прячущаяся под грязно-серой оболочкой нить... Вот, он волос из гривы демона, — подумал Михась, — вот, что мне нужно разрубить... и рубанул!       Он еще успел осознать ослепительную вспышку, короткий полет, удар спиной...       ...Михась стоял в маленькой комнатке. Кровать, сундук, кресло, маленькая жаровня, в отгороженном ширмой углу — кувшин с водой и кадушка. Все вещи тяжелые, сработанные чуть грубовато, но добротно, на века. Особенно дверь и окно. Окно! Лис осмотрел собранное из маленьких, мутных стеклышек окошечко, едва в два фута высотой, отчаянно продуваемое ледяным сквозняком. С легкой усмешкой вспомнил громадные двойные стекла в окнах, выходящих в бессчетные внутренние дворы Цитадели. «Нет, — решил лис, — я не в Метаморе. Но где же я?»       — Мих... Михась?! — женщина, сидевшая за пяльцами, отложила иглу и, откинув длинные каштановые волосы, порывисто встала.       — Лизка?! — изумленно прошептал Михась.       — Ты! Наглый, мерзкий, блохастый... — женщина уже обнимала высокого, жилистого лиса, а когда тот лизнул ее в щеку, возмутилась: — прекрати меня лизать!       — Могу укусить за ухо, или ляжку, — ухмыляясь, предложил Михась, и тут же присел, уворачиваясь от подзатыльника, привычно отвешенного старшей сестрой.       — Ты! Ты! — прекратив раздавать подзатыльники, Элизабет ухватила лиса за плечи и принялась трясти. — Ты почему мне не писал?! Пять лет! И... почему ты мне снишься?! Ты умер?!!       — Нет-нет! — быстро возразил Михась, пока женщина не успела развить жутковатую мысль. — Совсем нет. Просто...       — Просто что?! — сестрица уперла руки в поясницу и уставилась на непутевого младшего брата грозным взором. — Так братец!       Михась минутку полюбовался ею. Высокая, почти шесть футов2, длинные каштановые волосы свободно струятся по плечам.       — Хороша! Скорее бы тебя замуж выдать! Женихи небось прохода не дают!       — Михась! — Элизабет грозно помахала пальцем перед хитрым лисьим носом. — Не переводи разговор! Мои женихи тебя не касаются, а вот твоя целая шкурка меня — очень даже! Так что с тобой?!       — Маленькие неприятности... Ничего страшного. Немного стукнуло о стенку и все!       — И все?!! — сестричка опять уперлась руками в поясницу и грозно нахмурилась. — Немного стукнуло о стенку?! Что там происходит, в вашей проклятой всеми богами Цитадели?! Смотри, я ведь приеду и проверю! Если ты немедля мне все не объяснишь в письме, понял ты, мерзкий, драный, блохастый коврик?!       — Все-все, — отгородился от разъяренной фурии вытянутыми лапами лис. — Я все понял и осознал и уже исправился! Может, лучше расскажешь как там родители? И... все остальные?       Пробурчав что-то ругательное, о бестолковых младших братьях, совсем не желающих думать пришибленной головой, Элизабет все же смилостивилась:       — Все у нас более-менее. Отец пару лет назад тяжело болел, но оправился. Он, кстати, передал дела семьи Джорджу. И знаешь, мы все скучаем по тебе, даже Брайан, хоть он и не признается никогда.       Лис вздрогнул и непроизвольно потер левое запястье.       «Михась», — казалось, сами стены дрогнули от прозвучавшего прямо из воздуха слова. — «Михась!»       Узнав голос Лазурно, лис понял, что пора прощаться — время вышло. Он еще раз обнял сестричку, лизнул ей щеку напоследок:       — Лизка, мне пора. Я люблю вас всех! Я напишу тебе! И... приезжай если хочешь, если ненадолго, это безопасно. Я хочу тебя увидеть не в видении, но ты же знаешь, таким как я, путь на юг заказан!       Элизабет заплакала, и мокрыми губами поцеловала лисью морду в кончик носа:       — Я буду молится Эли, за тебя! А мы приедем, обязательно! Ты только напиши! И береги себя! А то замуж не пойду! Ясно тебе?! Приеду и буду до старости тебе жизнь портить! Михась, благослови тебя Эли... Я люблю тебя!       Михась попытался еще что-нибудь сказать, но тут комната подернулась туманом, потом в нос пробился омерзительный запах, лис чихнул, глубоко вдохнул...       ...И открыл глаза.       То же место — средний северный двор Цитадели. Лазурно, синей глыбой нависший сверху, Андре, торчащий пообок и Коу, убирающий в сумку пузырек с нюхательными солями.       — Вот и отлично, — профессионально бесстрастным тоном проговорил енот-целитель. — Небольшое сотрясение, пару дней придется полежать, но в принципе, ничего страшного нет.       — Что... — едва попытавшись приподняться, лис ощутил такое головокружение, что не приведи Эли.       — Нет-нет, а вот вставать не надо! — енот-морф немедленно уперся лапой в грудь. — Вот так, куртку под голову, а вот теперь уже спрашивайте.       — Что с...? — смог выдавить Михась.       — С Лаурой все хорошо, — кивнул Коу. — Ее сейчас понесут в лечебницу. У нее несколько серьезных внутренних кровоизлияний и пара сломанных ребер, но ничего смертельного. Так, а вот и ваши носилки...       — Подож... подождите! Лазурно, что тут собственно...?       Дракон шевельнул ушами, обозначая улыбку:       — Ну, о взрывном высвобождении магической силы ты, думаю, слыхал. А теперь и сам поучаствовал. Рассеченная веревка, кстати, моментально сгорела и, что очень странно, пострадал при этом только ты — Лауру даже с места не сдвинуло, а ее доспехи вовсе не закоптились. Похоже, твой топор как-то этого добился... интересная вещица, очень сильная... и древняя. Родовой?       — Угу, — выдохнул лис. — А потом?       — Потом? — дракон снова пошевелил ушами и продолжил: — ну, ты лежишь, Лаура лежит, Раллис, как понял, что все — тоже обеспамятел, только Андре выглядывает из-за моего хвоста. Я рога почесал, подумал, да и попытался пробиться в твои мысли. Не каждый день, знаешь ли, становишься свидетелем такого эффектного магического явления. Так вот, в твоей душе я ощутил чье-то присутствие... не желаешь рассказать?       — А... — пожал плечами лис, — я виделся с сестрой... Нет погоди! Так это мне не привиделось?! Это было на самом деле?!       — Похоже, да, — кивнул Лазурно. — А потом набежали маги, целители и вот, ты здесь.       — Кстати, слышишь? — вмешался в разговор Андре, — Магус и Пости до сих пор хором ругаются. Оказывается волос из гривы демона — ужасно редкая штука, а после твоего топорика там даже пепла не осталось.       — Так, закончили? — подошедший енот, указал дюжим помощникам на носилки. — Этого тоже в лазарет.       — Подождите! — забеспокоился лис, — где мой?..       — Здесь, здесь, — показал ему топор росомах, — целехонек! Лечись, потом поговорим!       — И со мной тоже, — напоследок сказал дракон. — Уж очень топор у тебя... интересный.       Перед взором Михася потянулись арки внутренних ворот, чуть позже — потолки коридоров, потом все подернулось туманом и он, сам того не замечая, заснул...       ри дня спустя Михась опять сидел в своей комнате с пером в лапах, но в этот раз строки письма сами ложились на лист дорогущей, белой как мел бумаги:       Моя дорогая Элизабет!..       Перевод — Redgerra, Дремлющий       Литературная правка — Дремлющий       1 4 медных звезды ~ 4 крупных курицы. Что на современные деньги (2012 год) ~ 1000 рублей.       2 6 футов — почти 1 метр 83 см.

Год 706 AC, середина февраля       ишель пнул сугроб, толстым одеялом укрывший склоны Барьерного хребта. Сияющая белизна разлетелась облаком мелких частиц, потом с едва слышным шуршанием опустилась — на кусты, редкие стебли травы и камни, которых вокруг более чем хватало. Бобер-морф фыркнул, поправил сумку на боку и, пнув сугроб еще раз,  пошагал дальше — сквозь бьющий в морду и ерошащий мех ветер.       Линдси наверняка уже обнаружил, что он бросил артель лесорубов в горном ущелье... а может и не Линдси, а Татхом... но Мишелю, честно говоря, было наплевать. Линдси надел... надела этот свой килт... черно-красный, в клетку... чтобы подразнить его! И все! Все до единого! Все! Сочли! Это! Шуткой!!       Очень весело, нет слов!       Оглянувшись, Мишель шмыгнул носом и мрачно уставился на широкий след, оставляемый толстым бобринным хвостом. Они легко найдут и догонят его, если не завьюжит. Или не пойдет снег. Впрочем, на фоне что летней зеленой травы, что осенней слякоти, что весенней изумрудной свежести, он бы тоже не потерялся. Его мех, ныне шахматной расцветки, с изумительной четкости черно-красными квадратами, просто восхитительно контрастировал с лесом в любой сезон! Эксперимент, видите ли! Наука, видите ли! Паскаль! Чтоб ей икнулось!!       Вообще-то штаны, кольчуга, и подкольчужная рубаха худо-бедно укрывали большую часть тела. Но лапы! И голова...       Последние месяцы жизни Мишеля были... разнообразными. Для начала, еще по осени,  он наконец-то завершил изменение и стал бобром. Месяц, целый месяц неопределенности и ожидания! И только для того, чтобы стать толстеньким, низеньким пушистиком... ну хоть не крысой, и то хлеб. Потом он прибился к метаморской артели лесорубов, под присмотром, весьма и весьма эдакой штучки... хи-хи... штучка... нет, краля!       При мысли, что Линдси можно обозвать кралей, Мишель даже ухмыльнулся. Выше его на три головы, вдвое шире, обхват запястья — как у него ляжка, седые косы, пропущенные по сторонам воистину мощной груди... Эдакая бабища, с легкостью размахивающая двуручной, отточенной до бритвенной остроты железной оглоблей и способная в одиночку утащить телегу, вместе с лошадью! Во, какая у него подружка тогда появилась! Ну, и прочие в артели, под стать ей. Сплошь быки, да битюги-морфы. И он, клетчатый бобер...       Пнув очередной сугроб, Мишель пошагал дальше, вспоминая, как он ругался с Паскаль... мирился с Паскаль... злился на Паскаль... и пару раз чуть не переспал с ней же. Страстное увлечение ею, заставило Мишеля попробовать все, чем увлекалась придворный алхимик. Они даже вместе ходили на ежемесячную Встречу грызунов и на новогодний бал малость... неодетыми. Голыми, вообще-то. А на балу, он к тому же использовал ее кольцо изменений. Весьма своеобразный опыт.       Грандиозный финал всего это увлечения — эксперимент по перекраске его кожи и меха изнутри. Почему он согласился выпить эту микстуру? Ох... Как бы то ни было, к концу зимы он стал похож на нелепый гобелен. Или плед. Или еще хуже — на шута,  бубенчиков на макушке не хватает!       Еще одна куча снега отправилась в полет, а бобер пыхтя и шипя от ярости,  остановился на тропе. Он не соглашался, стать таким навсегда!! А эта придурошная... и все вокруг пялятся и насмехаются!!       Мишель зашипел, упершись кулаком в ближайшее дерево... Смотрящее на него... усмехающееся перекошенным дуплом!       Ярость, кипящая в душе, как в котле с притертой крышкой, нашла выход и, швырнув в сторону перевязь с мечом и сумку, юноша принялся колотить лапами по коре. Сначала медленно, но с каждой минутой все быстрее и сильнее. Яростный вопль выплеснулся из горла, становясь все громче, превращаясь в остервенелый вой-рев. Наконец в голове что-то окончательно перехлестнуло, глаза затянуло кровавым флером и он, уже ничего не соображая, вцепился в твердую, промороженную древесину резцами.       Время и усталость отступили куда-то, исчезли, осталась только чистая, звенящая, пылающая огнем ярость и хрустящее, крушащееся под резцами дерево. Всю суть Мишеля переполнило животное желание грызть, грызть, подрезать, ощущать языком крошки, мелкие обломки, стружку, сплевывать и вновь грызть! Он обхватил ствол лапами, уже действительно лапами — сам того не осознавая юноша принял полную животную форму. Его хвост метался по сторонам, расшвыривая белую крупку, дерево, скрипело и трещало, снег вокруг усеяли куски коры и стружка.       А Мишель видел только врага — ствол дерева и чувствовал лишь сладкий вкус, вкус убиваемого врага на языке.       Наконец ярость его немного поутихла и Мишель отвернулся от «врага». Он прямо чувствовал, как гнев покидает его, вытекая, оставляя горечь на языке, побаливающие челюсти, бьющееся где-то в горле сердце и слабость в лапах.       Преодолевая усталость, юноша принял получеловеческую форму, поправил одежду и... понял, что не может больше злиться на Паскаль. В конце концов,  она такая, какая есть... рассеянная, взбалмошная, гениальная... Разноцветная. Цвета — ее жизнь, суть, страсть... ему ли пытаться переделать такую женщину? Он настойчиво пытался разделить ее увлечения, но похоже... может быть, они просто не для него?       Мишель вздохнул, потоптался на месте... и решил возвращаться к Линдси и артели. Они, наверное, уже беспокоятся, куда он делся...       Он как раз наклонился над сумкой и валяющимся в снегу мечем, когда треск и хруст за спиной, заставил повернуть голову. Дерево! Мишель вспомнил, про погрызенное дерево и ветер... дул прямо на него!!!       В первый момент, он успел порадовался снегу, смягчившему удар толстенного комля — снег уберег юношу от мгновенной смерти. Однако мгновение прошло, и пришла боль — ствол ударил его по груди и животу, ломая ребра и выдавливая из легких непроизвольный крик-стон. Но воздуха в легких больше не было, и вдохнуть Мишель не мог — жуткая тяжесть сдавила грудь. Он охнул, упираясь лапами в шершавый ствол, пытаясь спихнуть его.       Но ствол не поддавался! В голове как будто заколотили молоты, глаза вылезли из орбит. Бобер задергался изо всех сил, в панике оглядываясь по сторонам — небо кружилось над головой и снег, везде снег! Хрипя и давясь пеной, он толкал, упираясь в отваливающиеся лохмы коры, пока мышцы не свело судорогой, но приподнявшийся комель чуть поддался, сдвинулся к ногам, которые все это время без толку сучили в разбитом в кашу снегу. Мишель, протолкнув в легкие чуток воздуха, взглянул на ствол, пытаясь высмотреть хоть какой-то упор для срывающихся лап, сучек, ветку, нарост — что угодно, лишь бы можно было вцепиться.       В его голове билась единственная мысль — если он не сдвинет дерево сейчас, сию же минуту, то задохнется под ним. Через силу вдавив в легкие еще чуть-чуть воздуха и уперешись лапами в какой-то нарост, Мишель напрягся, до предела. Перед глазами уже сгущался туман, дерево превратилось в темно-коричневое пятно, небо осталось где-то в смутном, далеком прошлом, весь его мир свелся к подтаявшему снегу под спиной, лапам упершимся в скользящий нарост и пружинящему, то и дело слегка подававшемуся и тут же падавшему назад стволу. Он упирался обоими лапами, плечи и грудь то и дело пронзала нестерпимая боль, живот казалось выдавило куда-то в бок, но Мишель, хрипя и неразборчиво шипя то ли молитвы, то ли проклятья всем известным богам продолжал давить и давить...       Наконец,  ствол тяжело и неохотно сполз-скатился с его живота и груди, и остановился, прижав к земле ноги, а юноша со стоном и коротким вскриком облегчения уронил лапы на снег.       Отдышавшись чуточку, Мишель попытался сесть — высвободить ноги, но боль в груди и животе усилилась десятикратно, заставив упасть обратно. И какое-то время он просто лежал, едва дыша, смаргивая с глаз тьму и туман. Однако не долго — каждый вдох отдавался болью. Нужно было что-то делать... Или просто терпеть... Мишель не мог выбраться — подергав изо всех сил босыми ногами, он понял, что сучья и ветки осевшего в снегу дерева зажали их так, что не выдернешь. Но, по крайней мере он мог дышать... уже хорошо.       — Эй, кто-нибудь!! — шепотом позвал бобер. Хотел закричать, но едва попытался глубоко вдохнуть, как грудь и живот опять пронзило такой болью, что пришлось отдыхиваться, смаргивая тьму с глаз. Воздуха едва-едва хватало для громкого шепота и не более.  Почему они не ищут его? Его след отлично виден в снегу; они должны бы уже пройти большую часть пути... Мишель не мог поверить, что Линдси мог вот так просто бросить его здесь, в лесу.       Хотя юноша проводил большую часть вечеров и почти все выходные с Паскаль, они с Линдси регулярно заходили в Молчаливый Мул, выпить кружку-другую. Мишелю нравилось считать хорошим другом такого... такую... а! да все равно она в душе мужик! Так что, большого человека... Хотя Линдси больше молчал, разве что кое-какие истории  о Цитадели Метамор и команде лесорубов... А вот Мишель рассказал ему очень много о себе такого, что обычно хранил в тайне. Рассказал о чуме и смерти своей семьи, о путешествии с караваном, об изменении... Ему первому юноша рассказал о своей любви, ему же жаловался и бурчал о вечно лезущем в чужие дела Скрэче...       Но однако же Линдси надел эту юбку, этот эльфийский килт, выбрав такую расцветку, что точка в точку повторяла новый цвет Мишеля. Его мех встал дыбом, в бессильной ярости, а они все только смеялись... Но без них, он умрет здесь, на этом засыпанном снегом горном склоне, замерзнет, или истечет кровью, в полном одиночестве. Эта мысль пронзив его ледяной дрожью, мигом выхолодила весь гнев и заставила посмотреть на себя и вокруг.       Влажный снег под спиной и вокруг уже стал скользким от крови. Сжав зубы бобер  взглянул вниз, на грудь и увидел, что кольчуга и подкольчужная рубаха насквозь пропиталась алой липкой жидкостью. Мишель, осторожно оттянул кольчужные кольца, вдавленные в его шкуру шершавой корой дерева. Потом морщась поднял ее от живота вверх, а чуть позже, повозившись и пару раз передохнув, стянул через голову совсем. Подкольчужник оказался разорван в нескольких местах, но он же, присохнув к длинным, разодранным ранам на животе и груди, сыграл роль бинта, перекрыв путь крови. Мишель не рискнул отдирать его, только, как смог разодрал рукава и ворот, подпихнув туда, где раны продолжали кровоточить.       Подсунув последний клочок, Мишель вновь откинувшись на спину, попытался устроиться поудобнее и попробовал отвлечься, вспоминая что-нибудь приятное. К сожалению на ум лезли только истории, в свое время рассказанные Линдси — о битве Трех Ворот, о других битвах и сражениях. О том, как люди падали на землю с распоротыми животами и их кишки вываливались из зияющих ран, пока они тщетно пытались удержать их руками. Возникший в воображении образ его внутренностей, валяющихся на земле, вызвала острый приступ тошноты, аж до желчно-горького комка во рту, так что он, закашлялся, отплевываясь кровью сквозь зубы.       —Эй, кто-нибудь, ну помогите же!! — еще раз шепотом позвал юноша.       Снег вокруг тела, растаявший в жидкую, скользкую грязь, сейчас начал подмерзать и вытягивать тепло. Мех на спине частично пропитался кроваво-снежной жижей и теперь куда хуже сохранял тепло тела...       — Ну, кто-нибудь!! — захныкал Мишель. Потом шмыгнув носом, в который уже раз попытался осмотреться. В поисках... он сам не знал, что ищет. Людей, палку, отломленный сук... хоть что-нибудь! И... нашел. Невдалеке, в каких-то двух шагах виднелся ремень. Ремень его сумки!!       — Сумочка, сумочка моя, сейчас я тебя... — бормотал бобер, скособочившись и вытягивая лапу. Но... слишком далеко и неудобно лежал ремень, и лапа не доставала.       — Ну гадина, я тебя все равно вытащу! — остервенело прохрипел Мишель, крутя головой, а потом борясь с одышкой, обламывая подходящую, уже надломленную падением, ветку. Загогулину с рогулькой на конце. Крючок еще пришлось обгрызть, и наконец, юноша смог зацепить и подтянуть к себе ремень.       — Сейчас, сейчас...       Взяв лапой полотняную лямку, Мишель осторожно потянул саму сумку. И тут же захолодел. Сумка зацепилась!!       — Эли! Открыватель дорог, ну помоги же! — первый раз в жизни Мишель действительно искренне молился одному из богов. Наверное этот бог услышал молитву, а может, просто так повезло, но после очередного рывка, что-то треснуло, сдвинулось и сумка выползла из-под скопища надломленных ветвей, прямо под нос бобру.       И не только сумка — зацепившись пряжкой ремня, из-под веток показался его меч.       — Эли! Не знаю, ты ли мне помог... — прохрипел-прошептал Мишель, — но если ты — спасибо!       Потом ему пришлось еще потрудиться. Не имея возможности ни встать, ни даже толком согнуться, он ножнами меча кое-как выскреб под собой полужидкую кроваво-снежную кашу — почти до земли, или по крайней мере, до чего-то твердого; кривясь и постанывая от боли в ребрах, обтер спину сумкой и наконец, укутался в сухой и теплый плащ.       — О-ох-х-х...       Где-то высоко, в небесах черные ветви деревьев, колышимые ветром, сбрасывали с распростертых лап снежные комки и комочки. Мишель моргнул, когда один из рыхлых комочков коснулся его морды. Юноша вдохнул аромат упавшего и тающего сейчас снега... Вгляделся в яркое высокое-высокое небо, облака размытыми белыми струйками парили в лазурной вышине. Чуть в стороне высился скальный гребень. Серо-белый пик пронзал небо, его вершина возносилась в недосягаемые высоты. Это место самими богами создано для прекрасных летающих созданий... Как он хотел бы коснуться шершавых камней этого пика, посидеть вровень с парящими в небесах, ощутить великолепие горных кряжей своими лапами...       Мишель лежал в оцепенении, просто глядя вверх — на деревья, склоны гор и небо, на солнце, ползущее ежедневным путем. В голове так же лениво и неспешно, как облачка на небе, ползли мысли, мысли о конкретном дикобразе. Ее иглы качались и колыхались, ее искристые глаза бросали ему манящие взгляды. Он видел ее крепкие ноги и высокие, такие упругие груди, все четыре... и такой пушистый, такой чуть переливающийся мех. Странная, причудливая, совершенно непостижимая, и все же всякий раз, когда Мишель думал о ней, его сердце ускоряло стук. Как бы ни кружилась его голова, как бы ни мутилось перед глазами — от боли, от потери крови, она оставалась надежным якорем в этом мире.       В очередной раз Мишель ощупал раны на животе и попытался пошевелить ногами. Все так же зажатые ветками, они ныли и мерзли, но и только, а вот живот и грудь постепенно начали неметь. Собственно, юноша уже почти не чувствовал их, и только порадовался этому. Он все еще мог говорить лишь шепотом, и уже оставил попытки дозваться далеких друзей. Может быть они придут, а может и нет. Придут — хорошо, не придут... что ж, пока он мог думать о Паскаль и быть с ней, пусть даже мысленно, это не имело особого значения. И, думая о ней, Мишель медленно-медленно погрузился в мир грез, туда, где всегда тепло и всегда лето, где они танцевали вместе и вместе бродили обнаженные по лесу. Потом они лежали у мерцающего серебром озера, любуясь закатом и восходящей луной, слушая плеск воды... а луна смотрела на них с высоты. Паскаль разукрашивала его мех всеми цветами радуги, и оставляла таким навсегда...       Пробуждение было настолько болезненным, что Мишель даже заплакал. Он хотел быть с ней, пусть в грезах, в мечтах... и пусть она будет такой, какая есть, какой бы она ни была... но внезапный треск веток заставил его оглянуться на тропу, туда, откуда он пришел. Загораживая свет садящегося солнца, там двигались трое, три темных, расплывчатых фигуры. То и дело пригибаясь к земле, как будто что-то вынюхивая, и переговариваясь короткими, то гортанными, то рычащими фразами, три лопоухих гуманоида явно шли по его следу. Потом донесся характерный, очень резкий запах... Лутины!       Мишель замер, перепуганный до полусмерти. Снег, холод, дерево, придавившее ноги, раны — все это могло его убить... а могло и не убить. Лутины убьют его и сожрут прямо на месте обязательно, притом сейчас, сию минуту! Значит... Значит, он должен убить первым. Хотя бы одного. Лучше двоих. Оставшись в одиночестве, карлик не рискнет напасть.       «Не-ет, он просто подождет, — решил Мишель, — когда я умру сам. И хорошо, и великолепно. Вдвоем они могут напасть, а могут подождать... но против двоих шанс будет. Против троих... Только неожиданность».       Юноша тщательно прикрыл меч краем плаща, откинулся сам, прикрыв голову, сначала сумкой, потом комком, сделанным из капюшона, оставив только глаза и замер,   стараясь дышать понезаметнее.       Тем временем лутины, увидев упавшее дерево, разделились. Один отправился к пню, по-видимому, он был следопытом. Второй забежал вперед, а третий взобрался на упавший ствол. И тут юноше повезло. Да так, что он даже сам не смог оценить, насколько — лутин, взобравшийся на ствол, увидев сверху придавленного Мишеля, заверещал, возбужденно запрыгал на месте и... поскользнулся. Его босая нога поехала вниз и карлик, продолжая верещать, боком упал прямо на бобра. Тому оставалось только поднять и подставить меч.       Визг лутина, всем боком напоровшегося на стальное лезвие оглушил юношу, но лежать было некогда. Кое-как отпихнув еще дергавшегося карлика, Мишель высвободил меч и опять навалил на себя истекающее кровью тело.       Первым прибежал весь обсыпанный снегом лутин, уходивший вперед по тропе. И тут юноше повезло во второй раз. Лутин, бывший чуть ниже других, по-видимому, еще совсем молодой, наклонился над мертвым товарищем и, говоря что-то, дернул за плечо. Меч, полоснувший карлика по руке и воткнувшийся глубоко под ребра, стал для него последним в жизни сюрпризом.       Однако лутин не умер, вернее, умер не сразу. Когда осторожно приблизился последний карлик, подрезанный, из последних сил отскочивший в сторону, что-то жалобно простенал-проблеял, тщетно зажимая бок здоровой рукой. Однако третий лутин бросив на него один короткий взгляд, отвернулся и больше не обращал внимания. Зато обратил на Мишеля, да не просто так! Карлик пригнулся к земле, как-то очень внимательно осмотрел бобра-морфа и медленно втянул воздух ноздрями. По-видимому, результат его удовлетворил, потому что лутин облизнулся и неспешно ушел в лес, походя, одним движением воткнув короткий нож в основание шеи своего товарища.       Постепенно сгустились сумерки, Мишель все так же лежал в снегу, в полудреме-полубреде. Провалиться в забытье совсем не давали боль и страх — оставшийся в живых лутин не ушел, а утащив тело убитого товарища всего на несколько шагов, занялся обустройством лагеря. По крайней мере, бобер, счел это лагерем: примитивный навес из нарубленного лапника, костерок в ямке и... разделанные по всем правилам тела недавно еще живых лутинов.       Мишель слышал, что северные карлики не брезгуют мясом своих сородичей, но как-то не особо верил, теперь же убедился лично. Оставшийся в живых лутин, юноша как-то сразу решил называть его Стариком, уволок к костерку сначала прирезанного им карлика, потом, палкой с крючком, не приближаясь, оттянул тело второго, зарезанного Мишелем. А чуть позже юноша стал невольным свидетелем процедуры разделки — освобождение тел от крови, аккуратное снятие шкуры, вынимание внутренностей... То и дело лутин, не отрываясь от дела, засовывал в рот кусочки мяса, сочтенные им особо аппетитными.       Чтобы отвлечься от не очень хороших мыслей, возникавших при виде карлика, то и дело бросавшего на юношу внимательные взгляды, Мишель стал присматриваться к самому лутину. И через некоторое время поразился до глубины души: лутин просто поразительно напомнил ему некоторых Метаморских бойцов. Да того же Скрэча! Такие жестко-четкие, неторопливые движения, такая же собранность и нацеленность каждого жеста. А как он прирезал своего раненного — раз и все! Вспомнив это слитное движение, юноша, непроизвольно сглотнул загустевшую слюну и покрепче ухватился за меч.       Потом лутин затеял тащить второе тело к костерку и, вглядевшись, Мишель решил, что догадка о возрасте карлика верна: сморщенная шкура на лице, редкие рыжие волосы на теле и руках подернуты сединой, даже в полутьме заметны многочисленные шрамы на руках и лице. Кроме того, впервые юноша увидел на лутине что-то кроме простейших обмоток-тряпок — распахнувшаяся меховая безрукавка показала сложного плетения кожаный пояс, на предплечьях также виднелись кожаные ремешки и Мишель мог бы поклясться, что именно туда карлик сунул кинжал, вынутый из шеи первого трупа.       Юноша не смог бы сказать, сколько же он так пролежал, прижимая меч к груди и кутаясь в отсыревший плащ. Ему казалось, что бесконечная ночь длится и длится, может месяцы, а может и годы... когда лутин вдруг замер на месте и как-то... напрягся. Потом Мишель впервые услышал его голос — лутин зашипел. Очень тихо, едва слышно, но в голосе было столько злобы, что бобер опять покрепче ухватил дрожащими лапами меч. Но тут карлик схватил лежащую у костра торбу и метнулся куда-то в лес, буквально на миг опередив прилетевший из темноты топор. Тяжелый инструмент бесславно вонзился в подвернувшийся ствол, а к костерку выскочил очень крупный пес, тут же ринувшийся по следу.       — Мишель! Светлые боги, что с тобой произошло?!       Линдси. Большая женщина упала на колени рядом, посветила факелом и, присвистнув, осторожно прижала ладонь к раненной груди и животу бобра. Лишь сейчас Мишель позволил себе отпустить меч и расслабится. Тут же навалилась жуткая боль и слабость.       — Вот... — прошептал он, — я это...       — Молчи, после сказывать будешь! — остановила его Линдси. — Хлоп, Степ, ну-ка, подхватились! — рявкнула она, ухватывая дерево снизу.       Мишель совсем смутно осознавал, как убирали дерево, и уже проваливаясь куда-то, услышал встревоженный голос Линдси:       — Терпи малыш, терпи! Все будет справно, ты только потерпи...       н очнулся от громких голосов рядом. Кто-то кому-то очень жестко и темпераментно выговаривал, убеждал, почти доходя до крика. Но тщетно. Чего бы он ни добивался, собеседник похоже не уступал ни на дюйм.       Мишель плыл по волнам сна, не желая ни вслушиваться в разговор, ни выплывать на свет. Ему было хорошо... но счастье не бывает вечно. Постепенно волны, покачивавшие его, развеялись, и тут же на грудь навалилось что-то темное и тяжелое, не дающее вдохнуть полной грудью. Тут уж юноша поневоле рванулся, дернулся...       И открыл глаза.       Он лежал на кровати, в одной из палат Цитадельской лечебницы. Кроме него в комнате было трое: глава артели лесорубов бык-морф Татхом ковырял копытом пол, беседуя с енотом-морфом, целителем Коу, а Линдси стояла у кровати, положив тяжелую ладонь ему на плечо.       — Очнулся, - с явным облегчением произнесла женщина.       Коу обернулся, и тут же подскочив к кровати, внимательно вгляделся в глаза Мишеля. Потом осмотрел ему грудь. Юноша проследил его взгляд и увидел, что грудь и живот плотно затянуты бинтами. Енот осторожно провел ладонью над его телом, не касаясь прочем полотна.       — Дышать больно... - поморщился Мишель, пока целитель делал свое дело.       — Сломано четыре ребра. Травматический разрыв оболочки селезенки, аналогично с оболочкой печени. Три проникающих ранения брюшной полости, к счастью крупные кровеносные сосуды не задеты, кишечник тоже. Хотя кровопотеря, к моменту вашей доставки в Цитадель, уже приняла угрожающий характер. Кроме того, начальная стадия переохлаждения нижних конечностей. Тридцать швов, вправление ребер, магическое лечение оболочек печени и селезенки. Вам неимоверно повезло юноша, учитывая все сопутствующие события, что вы до сих пор живы.       — А?! А как... когда...?       — По меньшей мере неделя постельного режима, неделя под наблюдением и еще неделя легкого труда. Потом можете опять ронять деревья. Только не забудьте при этом отойти подальше, — голос Коу звучал строго, но при последних словах он чуть усмехнулся. — Кстати, вами очень настойчиво интересовался Михась. Я удержу его в стороне еще пару дней, но не дольше. Советую хорошенько подумать, что его могло так сильно заинтересовать.       — А... а Паскаль? — неожиданно для самого себя спросил Мишель.       — Обещала заглянуть завтра с утра, — заверила его Линдси.       Татхом утешающе похлопал его по плечу ладонью с пальцами-копытцами.       — Вот почему мы никогда не ходим по одному, мой мальчик. Мы нашли бы тебя куда раньше, но возникли... проблемы. Хорошо, хоть подопечные Михася помогли. Эх... Ладно. Как поправишься, приходи, работа будет тебя ждать.       Бык широко улыбнулся ему и покинул комнату.       — Очень хорошо. А сейчас, больной, вам предстоит выпить снотворно-укрепляющую настойку, но уже собственными лапами. Все эти дни мы поили вас с ложечки, теперь попробуйте сами.       Глаза Коу весело блеснули, он налил в чашу состав из трех больших бутылок темного стекла.       — Кстати, — вздохнула Линдси, — прости, за этова... килт который. Вот уж не думала, что тебя оно так прямо аж всколыхнет.       — А... — Мишель поморщился. — Я тут подумал... ну, пока лежал там... я тоже того... малость чересчур. Правда же, а?       Линдси похлопала бобра по плечу, а когда Коу подал тому чашу с лекарством, нагнулась и подняла с пола свою и маленький пивной бочонок.       — Сдвинем чаши?       Мишель ухмыльнулся:       — Сдвинем!       Линдси хрипло хихикнула:       — Вот оно! Ты — настоящий мужик!       Глотая горькое лекарство, Мишель подумал: и пусть! Может быть, Паскаль вернет ему старый окрас, а может быть и нет... Жизнь все равно продолжается! А значит — буду жить!       Перевод — Redgerra, Дремлющий.       Литературная правка — Дремлющий.

Год 706 AC, конец февраля       ока соперник постукивал толстым когтем по деревянному шесту, кенгуру-морф смотрел на бильярдный стол. Потом Жупар покатал кий по ладони,  глянул на дальний край стола, туда, где в ожидании замер ящер-морф Коперник и нагнулся, пристраивая шест к лапе.       Крыс-морф Таллис, и лис-морф Нахум, сидевшие за ближайшим столом, синхронно вытянули шеи.       Удар!       Шар, разбив четверку, ушел куда-то к дальнему краю, шары раскатились по сторонам, причем ближайший аккуратно лег в среднюю сетку.       Кенгуру облегченно вздохнув — он пока еще не выбыл из игры — и вновь нагнулся над обитым зеленой тканью столом. Жупар знал — в искусстве катания шаров, его никак не сравнить с тем же Маттиасом. Но ящер вызвал его на игру, и разве мог он отказаться от вызова?       Коперник, все так же постукивая когтем по дереву, отошел в сторону, уступая место у бортика, а Жупар опять пристроил кий к лапе.       Удар!       Увы, на этот раз ударный шар покатился чуть-чуть не туда и второй шар коснулся края бортика. Какой-то миг казалось, что инерции все же хватит и шар доползет до края... но нет.       — Твоя очередь, — Жупар скривился так, словно это был смертный приговор. Впрочем, в исполнении Коперника...       Ящер-морф одним взглядом изучил ситуацию, потом наклонился, сверкнув чешуйчатой шкурой, и легонько стукнул кием.       — Шесть — два, — буркнул проигравший Жупар, глядя как с тихим «бух» шар падает в сетку. — Ты снова победил.       — В твоих устах это звучит как приговор судьбы, — заметил Коперник, звучно клацнув зубами.       — С тобой такое вполне возможно, — Жупар хлопнулся на лавку и быстро глотнул эля.       Коперник собрал шары, вернул шесты на стойку и, последовав за кенгуру, тут же подхватил с края стола кувшин, который Нахум толкнул в его сторону.       — Ну, мерзавцы, рассказывайте, — усевшись, он грозно взглянул на сидящих сейчас рядком лиса, крыса и руу. — Что сегодня натворили?       Нахум почесал мех на макушке.       — Да вроде все как обычно... То есть, никаких новостей, я хотел сказать! Дела гильдии писателей стали малость беспокойными, с недавних пор, ну так... еще бы!       — Ладно, так и быть, расскажу кой-чего интересное, — отложив сухарик, Таллис щелкнул резцами и продолжил: — Джек сегодня опять попытался отобрать у сэра Саулиуса его броню. Зрелище было... презанятнейшее.       — И чем кончилось? — глаза Коперника блеснули любопытством.       Таллис пожал плечами:       — После недолгой словесной перепалки, наши подвальные жители убедили господина коменданта, что беспокоиться не стоит, они присмотрят за Саулиусом.       — А с чего бы вдруг Джек опять взъелся на подземного рыцаря?  Я думал, крысу давным-давно разрешили хранить броню у себя?       — Возможно, это как-то связано с появлением Саулиуса в комнате Мишеля, — проворчал Жупар. — Прошу заметить, в полном доспехе и с мечом в лапах. Внутри комнаты. А особенно с тем, как он туда попал... вроде бы как случайно разрубив дверь.       Коперник изумленно приподнял брови:       — Как можно случайно разрубить дверь?       Таллис спрятался за кружкой и, ухмыляясь в пивную пену на губах, продолжил рассказ:       — Абсолютно случайно! Вот совершенно непреднамеренно Саулиус прогуливался по коридору, с мечем в лапах и в полном доспехе. Махнул налево... махнул направо... тут бац — дверь, зараза! Под лапу попалась! Негодница!       Большой ящер покачала головой, с трудом сдерживая смех:       — Ай-ай-ай, какая плохая дверь! И когда же произошло это печальное событие?       — Да сегодня утром!       Жупар еще раз глотнул из кружки, слушая шутливое обсуждение. На улице уже стемнело и холодный зимний сквозняк, иногда поддувавший из широких дверей залы, неприятно ерошил мех. Откинувшись на спинку лавки и развернув уши, кенгуру-морф ловил обрывки чужих разговоров:       — ... на повышенных тонах...       — Маттиас и Коперник?       — Честно говоря, думал, вцепятся друг другу...       — ... отправятся на днях...       — ... вонючее зараза!  А светит совсем даже камушек...       — ... буду закладывать новую плантацию по весне...       Жупар вздохнул. О неприятном разговоре Маттиаса и Коперника знает уже вся Цитадель, а ведь и двух дней не прошло! Но это личное дело Маттиаса. Куда интереснее новая плантация, которую собрался закладывать Дэн. Последний год он буквально носился с идеей ускоренного роста деревьев. И вроде как что-то даже  получилось...       От камина дохнуло теплом, когда один из половничих хорошенько перемешал угли и добавил дров. Жупар уже совсем собрался допить кружку и пойти к себе, но прозвучавший за столом вопрос заставил его прислушаться:       — Кстати, как дела у Мишеля? — спросил кто-то у Коперника.       Однако ответил не ящер. Высокая, мускулистая фигура, что ловко лавируя по залу, как раз подходила к их столу, громким, хрипловатым голосом сообщила:       — Жить будет. А скоро и на ноги поднимется. Ну-ка мальчики, найдется местечко для бабули?       Кенгуру махнул Линдси, приглашая сесть поближе, и крикнул Донни принести еще горячего грога. Допив свою порцию одним длинным глотком, Коперник вытер золотую жидкость с губ, и бросил на женщину хитрый взгляд:       — Ну, Линдси, чем планируешь заняться на будущей неделе?       — Дык, ить... намедни с Мишелем сиднем, аж корнями приросла, — покачала головой та. — А послезавтрева на деляну опять же потопаем всем кагалом, дерева валить. Мда...       — Что-то не так? — спросил Хабаккук.       — М-м-м... — помялась Линдси.       — И? — подтолкнул ее Коперник.       — Да есть тут... кой-чего... не то. Ну-у... Ладноть. Мишель там кой-че сказал, про карлика.       — Который от наших скаутов живым ушел? — вмешался в разговор Таллис.       — Он-он! Так еще чего — и Михась же о нем выспрашивал! Да долго так! И вот значится, мнится мне — Михась тута вот выспрашивает... а мне все мнится, знает лис того лутина! Вот знает и все тут! Лучше чем Мишель знает! Не видал говорит ни разу... а все чуть не сам обсказал! Пряжку приметную, пояс, наручи с ножичком, ходит будто течет... Эт чё? И скауты... Вот откеда Лаурова тройка у нас там возникла? Баба, рысь, собакен. Ну чего скаутам в нашем закутке занадобилось? Ведь отродясь же не заглядывали! Чего они там вынюхивали? Не лутина ли того?       — Так! — Коперник громко поставил допитую кружку на стол, разом превратившись из собутыльника в Голос лорда Хассана. — Значит так. Не знаю, что там делала тройка, и что там за лутин... это дела Михася и Горелого кроля. А потому, лучше всем нам... — Коп внимательно глянул на Таллиса, да так, что тот закашлялся, подавившись сухарем. — Нам всем, лучше об этом помолчать. Забыть не требую... раз уж услышали, но хоть дальше не болтайте. А я, в свою очередь, попробую разузнать. Может, кто обмолвится... случайно. Мне ведь тоже... интересно.       Несколько мгновений висела тишина, все просто молча сидели, уставившись на свою выпивку, потом Нахум поднялся из-за стола и стоя допил последний глоток:       — Ну ладно, мне пора. Загляну в гильдию... Таллис, ты, кстати, тоже хотел. До скорой встречи, всем... Таллис, идешь?       Крыс тоже поднялся:       — Да, пойду. Жупар, ты с нами?       — Нет, я еще посижу, — кенгуру покрепче ухватил кружку, наблюдая, как крыс и лис уходят.       Буквально через минуту их осталось только трое, молча сидящих за столом, в небольшом закутке, сбоку от пригасшего камина. Казалось, молчаливое настроение разом охватило весь зал. Все, кто еще сидел за столами, как-то разом замолкли и погрузились в воспоминания. Как будто невидимая рука дотянулась из прошлого, невидимая, неощутимая, дотянулась и на миг сжала сердце... Или натянулась струна, струна-черта, отделяющее уходящее прошлое от неизвестного, пугающего будущего, зазвенела и лопнула, пропустив всех их и саму Цитадель куда-то вперед... в неведомое.       — Намедни весточка мне значится... от родных... — буркнула Линдси, залив в себя еще пива. Ее жесткое лицо скривилось, взгляд уперся в стол.       — Но разве они не... — начал было Коперник, но его голос затих, когда Линдси кивнула.       — За Холмами Гигантов, да. За Холмами Гигантов, за Драконьим хребтом. Далеко, ох, далеко. И... они... мама меня все сыночком зовет...       — Мда... — вздохнул Коперник. — Что пишут?       — Да... так, мол справляются... Насоджевых терпят, да те и не шарятся почти, не интересно им акромя налогов ничего... даже на девок наших не глядят! И че б это вдруг?       — А девки ваши, они все как ты? Такие же... фигуристые? — глядя невинными-невинными глазками, спросил Хабаккук.       — Да наши девки самые-самые! Как на ваших поглядаю — аж сердце заходится, какие худесенькие! И в чем душа живет?! — Линдси хлопнула об стол кружкой, впрочем в полсилы. — А наши-то всем хороши! И ростом и фигурой, и от стаи лютоволков в один дрын отмашется! Поглядаешь —  идет, ровнехонько, будто по ниточке, ни единая веточка не шелохнется, ни единая травиночка, только бревнышко на плече вверх-вниз, вверх-вниз... аж на душе тепло! А ваши? Одно прозвание — лебяди. Тоже тощие и толку столько же!       — Э-э-э! Ты на девок не переходи! — ухмыльнулся Коперник. — Знаем мы твои вкусы в этом вопросе! Ты про родню давай! И про слуг насоджевых, которые от ваших девок под лавкой прячутся!       Линдси тоже ухмыльнулась:       — Мож и прячутся... — тут ее лицо разом помрачнело. — Да кто ж их знает-то... Они ж в городах боле, к деньгам да князям жмутся. А мои-то у моря... Охота, говорят, совсем плоха стала. Старики, из тех, кто по одному, почти и не жив никто. Община, как смогла... дак им же детишек кормить, и свои старики... Эх... Ангрид сам уже на охоту... подрос младшой! Да только не родят наши леса совсем, эх, как Насодж прошел, так и не родят! Будто прокляли! А земля каменистая, теперича только на стада надежа, да на баркасы рыболовные!       — Ангрид — младший брат? — спросил Коп.       — Угу... — вздохнула Линдси. — Отцу да матери опора...       — А много у тебя братьев?       — Семерых мать родила, пятерых выкормила, четверых до пояса довела, двоих до бороды, — вздохнула Линдси, проводя рукой по отсутствующей теперь бороде. — А девок... Мда. Двух замуж выдала, да я вот... на старости лет сиськами обзавелся... обзавелась.       — Да ладно ты, — хмыкнул Жупар. — Мы тебя еще за герцога выдадим! Он у нас муж хваткий, как вонзит, так меньше чем тройней не отделаешься!       — Да, — кивнула женщина, — Поглядала я его... Хорош! Красавец! Битюг! Не то что некоторые... грызуны!       Коперник и Хабаккук заухмылялись.       — Чего?! — нахмурилась Линдси. — Вы чё мне тут моргаете, охальники!!       Жупар, тщетно пряча ухмылку за кружкой, принялся оправдываться:       — Да мы че?! Да мы совсем ниче! И вовсе мы... а ты не увиливай, не увиливай! Чего там еще родня твоя пишет?       Линдси посверлила его взглядом и пробурчала:       — Да что там... Дом новый поставили, старый-то два года назад сгорел... Отец болеть стал... кости ноют, особливо на погоду. Старый уже... последние венцы да кровлю младшой ставил. И резьбу нарезал...       Она глянула на Жупара:       — А помнишь, как ты наш старый дом поглядал? Еще резьбу угольком рисовал!       Хабаккук кивнул:       — Ага. Твой отец хороший был плотник.       Коперник глянул на одного, потом на другого.       — Жупар! Ты же пришел сюда четыре года назад! Откуда ты можешь знать, как выглядел его... ее старый дом?!       — Кхе! — Жупар подавился пивом. — А... Ну, дак... Мы друг друга еще до Битвы Трех Ворот, это... Мой отец купцом был и я с ним... путешествовал.       — За Драконий хребет?! Сильно! Морем? Или сушей?       — Да всяко, — быстро ответил Жупар, по-видимому опасаясь, что Линдси сболтнет лишнее. — С Магдалейна тогда ходили, в разгар лета бывало. Это сейчас они Насожа боятся. А их отцы посмелее были! И по суше разок бывало. Но по суше долго и груз большой не утащишь... Только, Коп, не надо об этом... ну... Михасю.       — Хм... — Коперник осмотрел кенгуру-морфа с головы до ног, подумал... — Ладно, чего уж там. У всех нас есть свои... темные места. Помолчу. Но оставляю за собой право задать тебе пару вопросов, если что.       — Ага... ну... если что, то да, — кивнул тот, чуточку расслабляясь.       В это время по Цитадели разнесся гул надвратного колокола.       — Однако! — удивился Коп. — Уже девять! Засиделся я... интересно вас послушать, но мне пора.       — Спасибо за игру, Коп — сказал Жупар вдогонку.       И они остались за столом вдвоем. В зале был еще народ: кто-то сидел с кружкой у камина, какой-то припозднившейся компании спешно накрывали стол, где-то в углу даже слышалась нестройная волчья-собачья песня-подвывание, хотя основной зал уже почти опустел. Так что, они просто молча сидели, неспешно отхлебывая эль.       Это была особое молчание, даже не тишина, а какая-то общность, будто стеной, каким-то едва ощутимым туманом отгородившая их двоих от остального зала, от всей Цитадели... Какое-то время они просто смотрели друг на друга, потом Линдси встала и, отойдя буквально на пару шагов, сняла с покрытой толстенным слоем пыли полки очень странную, немного скособоченную бутылку. Обтерла рукавом и осторожно глянула на свет факела.       Жупар, будто очнувшись от дремоты, осмотрелся, и изумленно выдохнул:       — Это явно не Молчаливый Мул! А у тебя в руках...       — Угу... Такое же.       Линдси срезала печать, потом кинжалом выдрала пробку. Там же, на полке нашлись столь же пыльные бокалы зеленого стекла, в которые, кое-как обтерев их тряпицей, плеснули отливающую жидким золотом божественную амброзию.       Жупар, усмехнувшись, поднял бокал:       — Ну, скажем спасибо Цитадели, за королевский напиток. Вот уж не думал, что когда-нибудь еще раз доведется попробовать такое.       Едва ощутимый туман, опять отгородивший их стол от всего мира, исчез, едва только Линдси уселась с бокалами на лавку, и они вновь оказались в закутке у камина. Или, может быть, это зал вернулся на место, а они никуда и не перемещались?       И те же мысли... Вдыхая невыразимый словами аромат эльфийского вина, Жупар невольно вспомнил, как сидя на камне, в далекой-далекой деревне, за отрогами Драконьего хребта, также вдыхал аромат древнего вина, но немного иначе — прямо из бутылки. Кенгуру и сам заулыбался воспоминаниям — бывало ли еще с кем-нибудь такое? Сидеть на камне, глядя на хозяйство варваров-полувеликанов и пить прямо из горлышка тысячелетней выдержки эльфийский напиток?       Местные жители тогда нашли ужасающе древнее торговое судно, вмерзшее в лед, одни боги знают когда.  Ледник, постепенно полз к югу, таял, таял и растаял. А северяне, племя полу-людей, полу-великанов, обломки, обнаруженные в дрейфующей льдине, прагматично (и самое главное, быстро!) растащили по домам. Вот только вино, возрастом аж в целые эпохи, никто из них не оценил.       А он, молодой, но хваткий оценил! И продолжал ценить... свесив ноги с камня и любуясь журчащей водой, водяным колесом, медленно вращающимся на запруде, дымом, тянущимся из трубы...       Хорошее место! И пусть все жители, даже подростки, смотрят на него сверху-вниз, а женщины качают головами, бормоча: «ох, худесенький-то какой!», и что? Эти северяне, оказались вовсе не такими уж дикарями, как воображали на далеком юге академики.       Вон пухлощекий карапуз, ростом ему по грудь, пускает щепку-кораблик в боковое русло речки, текущей через холмы и лес. В летней кухне суетятся женщины — хозяйка и две дочки. Мать мелко рубит оленину в корытце, дочки усердно месят тесто. Старший сын таскает бревнышки в дом, растапливает печку.  Скоро из двери потянет одуряющее вкусными пирогами...       Жупар до сих пор вспоминал, как плыл на рыболовной шхуне в дикую и далекую северную страну. Нести свет и блага новой веры, нести спасение погибающим душам, нести красоту и удобства Мидлендской цивилизации... И как изумлялся, приплыв наконец. Полудикие племена людоедов, оказались вовсе не полудикими... и не людоедами... хотя, вне всякого сомнения, полувеликаны они, что да, то да.       — Эх, — вздохнул кенгуру, выныривая из воспоминаний. — Линдси, а помнишь, ты еще называл это вино компотиком? И младшенький, наверное, уже не тот пухлощекий карапуз, каким я его видел в последний раз...       — Угу... — глухо сказала женщина, пробуя на вкус вино из бокала. — Только компотик и есть! Не-е! Я уж лучше пива! А ты эту водичку сладенькую, сам.       — Ну и... давай сюда! — забрав у так не осознавшей вкуса настоящих напитков полувеликанши недопитый бокал, Жупар хитро прищурился. — Будешь своим весточку отправлять, черкни и от меня пару строк. Мол, желаю хорошей охоты и это... привет передаю. И вообще... может поборемся, женщина?       — Да, теперича я баба, — гордо сказала Линдси. — Но это ты будешь сегодня верещать, когда руку заломлю! А ну-ка, локоть на стол, муж доблестный!       Перевод — Redgerra, Дремлющий.       Литературная правка — Дремлющий.

Год 706 AC, середина января — начало февраля       асправив крылья, я в вихре взметнувшегося снега, медленно скользнул с вершины горы Виггл, все еще опьяненный мощью, буквально только что излившейся сквозь меня. Мою шкуру покалывало, при каждом движении по телу проскальзывали едва заметные искорки — остаточный заряд, след работы в самом фокусе неимоверно мощных чар — в принципе не представлял опасности, но все же, все же... Он мог расстроить еще незавершенные заклинания и заставлял окружающих беспричинно оглядываться и нервничать. Впрочем, была и польза — пока остаточный заряд держался, мои магические способности весьма и весьма подрастали. Так что, не желая расстраивать магов и нервировать окружающих, я до рассеивания заряда обычно отправляюсь патрулировать дальние подступы, помогая скаутам.       Должен сказать, ситуация была редкой, почти уникальной. Впервые за всю известную мне магическую практику, я закреплял заклинания, контролирующие погоду над Цитаделью так рано — всего лишь через четыре месяца после прошлого раза. Да, по традиции мы проверяли и подновляли магические связки всякий раз, как складывались необходимые условия, но четыре месяца... К счастью, в следующий раз эти условия возникнут не скоро — почти через полтора года.       Пол часа полета — и я приземлился на едва заметный даже сверху фундамент старой фермы. Поля давным-давно поделены между соседями, сложенная из булыжников изгородь исчезла, остатки глинобитных стен размыло дождями, обгоревшие обломки жердей сгнили без следа, лишь контур фундамента, и регулярно подновляемые могилы, еще виднелись над сугробами. Да, двадцать лет прошли-пролетели...       Я остановился там, где когда-то была дверь дома. Могилы, могилы... Последние пристанища моих братьев, сестры, родителей. Медленно подойдя ближе, я осторожно погладил растрескавшийся камень, укрывший останки матушки... и воспоминания нахлынули так, будто все произошло не двадцать лет назад, а вчера, нет сегодня, сейчас, только что!       Вот я играю в двух шагах от крыльца. Вот мама выходит на ступени, крича, чтобы я бежал в лес, за братьями и отцом...       — час, ма! — крикнул Сарош, несясь по тропинке со всех ног.       Уже забегая в лес, он услышал топот лошадей, со стороны тракта, и подумал: наверное вернулась та самая леди из Метамора. Настоящая магичка, не то что фокусники на ярмарке! На той неделе она останавливалась в их доме, по дороге к горе Биггл, и рассказывала страшные, но такие притягательные истории о жизни в стенах Цитадели, о нашествиях с севера, о странных животных, чудищах и магах, приходящих из страны вечных снегов.       Сарош улыбнулся, вспоминая, как леди взъерошила ему волосы, когда он спросил: зачем она отправилась так далеко от дома?       — Я часто пытаюсь выйти за пределы доступного и возможного... — тут она подмигнула Сарошу. — А может мне просто стало скучно сидеть среди серого камня день за днем и захотелось взглянуть на чудесные южные земли!       Лично Сарош в их маленькой долине, в фермах, и огороженных стенками из нетесаного камня полях, ничего чудесного не находил. Таинственная и загадочная Цитадель, по его мнению, была куда как удивительнее, но не спорить же с леди-магичкой... и он, как и положено солидному мужчине, промолчал.       А следующим утром она, и ее охранники, уехали куда-то по тропинке и теперь мальчик, еще слишком маленький для работы в поле со старшими, тщательно готовился к отражению атаки лутинов в чащобе, возле дома.       — Пап! Ужин готов! — крикнул он, вбегая в уединенную стайку, которую отец и братья подновляли, готовясь к зиме.       — О-о-х! — простонал отец, распрямляясь и откладывая инструмент. — Уже? Отлично! Идем к матушке, покуда не простыло!       Потом он с молодецким хеканием посадил смеющегося Сароша на плечи и позвал старших сыновей, работавших в глубине стайки:       — Сыне! Ужин ждет!       Да так с младшим на плечах и пошел по тропе, вокруг леска, через холм, домой.       — Пап, а что это так дымится? — спросил Сарош, показывая на темный дым, появившийся над склоном.       — Та-ак. — отец заметно напрягся и ускорил шаг. — Не знаю сынок, но мне...       Пронзительный женский крик разнесся над холмами, перекрывая голос отца. И внезапно осекся. Крик и тишина... Отец бросился бегом, братья припустили следом. Они выскочили на вершину холма и замерли, как вкопанные.       Пламя пожирало соломенную крышу их дома. Отец тут же спустил Сароша с плеч, но мальчик еще успел увидеть мужчину в черном, догоняющего одну из сестренок.       Отец вздрогнул, услышав еще один пресекшийся крик, и встал на колени перед мальчиком:       — Беги в лес, так быстро, как еще не бегал. Спрячься... Под упавшим деревом лисы по весне разрыли нору, там и спрячься. И пока мы не придем за тобой, из норы ни ногой, понял?!       Сарош молча кивнул.       — Будь умницей. А теперь беги! — отец подтолкнул его к лесу и мальчик изо всех сил припустил к выворотню.       Перепуганный до полусмерти, он не посмел остановиться, пока не скрылся в остро пахнущей норе, под спутанными ветвями лежащего дерева. Там он сжался в комочек, забившись в самый дальний отнорок, прислушиваясь к едва доносящимся отзвукам, принюхиваясь к едва ощутимому запаху дыма. Он так и просидел там, пока не сгустились сумерки...       Луч света, холод и голод разбудили его ранним утром. Сарош потянулся, чихнул, вспоминая, где он и почему это спит не дома, с братьями... Потом вспомнил вчерашние слова отца, мужчину в черном, преследовавшего сестру и снова спрятался в глубь норы. Вжавшись в землю, он ждал, пытаясь не обращать внимания на бурчащий живот, но, в конце концов, голод победил, и мальчик вылез из-под засохшего дерева.       Он осторожно пробрался к краю перелеска, прислушиваясь к каждому шороху и всматриваясь в каждое движение и колебание ветки. Остановившись на опушке, Сарош увидел уже совсем тонкий дымок, идущий откуда-то со стороны дома. Напрягая слух, он уловил чирикание птиц и шуршание веток, колыхаемых ветром. И больше ничего...       Он постоял еще немного, не решаясь нарушить слова отца, и думая: почему же за ним так долго никто не идет? Именно голод в очередной раз заставил Сароша забыть об отцовском наказе. Мальчик, обойдя стороной страшное, выгоревшее на корню поле, потащился к дому. Еще раз он остановился перед вершиной холма, колеблясь и никак не решаясь — ни пойти вперед, ни вернуться назад. Потом он все же рискнул выглянуть и застыл на месте. Прогоревшая крыша их дома провалилась, стены частично обрушились и почернели от огня. Сараи и стайки прогорели, уцелевшая скотина разбрелась по грядкам...       Забыв о голоде и давясь слезами, Сарош добежал до лежащих на земле тел отца и матушки. Холодных, неподвижных... Прижавшись к телу мамы, он зарыдал, не замечая ничего вокруг — ни низких облаков, быстро собравшихся почти над головой, ни теплого дождя, смешавшегося со слезами и затушившего последние тлеющие головешки...       — олучилось!!! Я справилась!! Сама! Сама! Я! Смотрите все! Я!! Все!! Сделала!! Сама!!!       Закрепление Якорного заклятья — дело настолько экстатическое и возбуждающее, что Электра не удержалась от радостного вопля. Тем более, что были к тому и дополнительные причины: впервые она сделала все действительно сама, одна, без наставника, без присмотра, без указующих взоров старших коллег. Ее охранники, наблюдавшие за процессом с безопасного места под краем каменной площадки, только заулыбались глядя на ее веселые размахивания руками и слушая радостные вопли.       Каких-нибудь три или четыре часа спустя и несколькими милями ниже и восточнее, они уже не очень-то улыбались, досыта наслушавшись ее непрерывной болтовни, восторженных воплей и восклицаний. Вообще-то они помрачнели и напряглись почти полчаса назад, просто Электра, переполненная подпитанным магией чувством экстатического восторга, этого упорно не замечала. Пока идущий впереди молодой наемник по прозвищу Скрэч, не поднял руку:       — Твое... то есть ваше магичество... Электра! Помолчи чуток!       Он несколько мгновений внюхивался в дующий навстречу ветер и всматривался в клубящийся на горизонте дым.       — Не нравится мне этот запах. Походу, что-то случилось на той ферме, где мы останавливались. Давайте-ка ходу прибавим. И твое магичество, это... молнии там свои приготовь, а?       Электра усилием воли стряхнула расслабляющий восторг и тоже внюхалась в напитанный сыростью и едким дымом ветер:       — Ты прав. Что-то там не так! — она всмотрелась в громоздящиеся на горизонте тучи. — Чтоб мне век одной спать! Да не могут тучи так на одном месте торчать! При таком ветре, да еще так низко! Эй, парни! Подстегните лошадей!       Они остановились на самом краю странного дождя, будто пологом укрывшего уже почти не дымящуюся ферму. Один из охранников, когда-то служивший егерем, спешился и вгляделся в следы на тропе:       — Что тут сказать, ваше магичество. Четыре лошади туда, четыре обратно. Все с седоками, ни один не берегся. Ушли они, и ушли целыми. Боюсь...       Электра кивнула:       — И запах... аж блевануть хочется. Парни, ничего не напоминает?       — Да что уж тут, ваше магичество, — усмехнулся тот же бывший егерь. — Человечина это, горелая человечина.       — Так, — еще сильнее нахмурился Скрэч. — Достали мечи. По сторонам смотреть! Их там нет, и хозяев, скорее всего, тоже уже... но берегущегося, сами знаете, светлые боги берегут.       Три четверти часа спустя они смотрели на выгоревшие остатки сараев, на тела крестьян, принимавших их всего неделю тому назад. Электра растерянно дернула намокшие пряди и, откинув их с глаз, еще раз оглядела разоренное подворье:       — Поищите, может кто живой. И Скрэч... ты... у тебя больше опыта, чем у нас всех вместе взятых. Может, сможешь определить, кто это сделал. Попытайся хотя бы.       Охранники, почти все бывшие наемники, и с немалым опытом, действовали четко и быстро: пока четверо осматривали тела, двое сбегали проверить сгоревшие постройки и амбары, еще двое — бывший егерь и его помощник, обошли ферму по кругу, высматривая не смытые дождем следы.       — Эй, а пацан-то живой! - воскликнул кто-то из оставшихся во дворе. — Ваше магичество, вы бы это... пацанчика-то...       Электра спрыгнула с лошади и осторожно приподняла плачущего паренька с безголового женского тела.       — Мама, мама! — он попытался вырваться, но когда магичка прижала его к груди, затих, только горько всхлипывая.       — Живых нет. Убиты чисто, каждый своим кинжалом, — Скрэч протянул магичке смертоносную вещь: кинжал с зачерненным лезвием и сложно выгнутой наборной рукояткой из черной кожи. — Голову отрубили только женщине. Вещи на местах, ухоронки целы, даже скотина не тронута. Что угодно, но не бандиты, и не грабеж.       Лицо Электры закаменело:       — Понятно. Профессионалы. Но кому понадобилась простая крестьянская семья? Или не простая?       — Кто знает? — покачал головой Скрэч. — Мертвых не спросишь, а живой, скорее всего не знает. Что с пацанчиком? Возьмем с собой?       — Безусловно, — кивнула Электра. — Разбивайте лагерь. Похороним тела, подумаем, посмотрим. Может найдется что-нибудь, из прошлого. А паренька... Поищем ему новых родителей по дороге. В крайнем случае, найдется комнатка в Цитадели.       Два дня ушло на подготовку могил и похороны. Сарош молча наблюдал, как четверо охранников копают землю, под моросящим, неостановимым дождем. Лишь однажды он прервал сосредоточенную неподвижность — когда его отца подняли, чтобы отнести в могилу. Тогда мальчик подбежал ближе и вытащил из груди мужчины кинжал. Тщательно протерев оружие старой рубашкой, он вгляделся в тисненый герб на рукоятке. Молния выбрала именно этот миг, чтобы высветить застывшую складку на юном лице и гнев в глазах.       — Пойдем Сарош, — вздохнула Электра, обнимая мальчика. — Позволим им закончить похороны.       Тот напрягся было, но тут же расслабился и позволил увести себя к изгороди. Там Сарош еще раз осмотрел кинжал, потом тщательно обвернув тряпкой, сунул в дорожную сумку. Когда первые лопаты упали на тела, он опять отвернулся, уткнувшись лицом в подол дорожного платья Электры, и затрясся от сдерживаемого рыдания.       Утром, напоследок помянув погибших, они тронулись в путь. Похороны закончились еще в полдень, но требовалось привести разбежавшуюся скотину, собрать кое-какие, уже не нужные хозяевам припасы, отыскать ухоронки — в конце концов, все это теперь принадлежало Сарошу и не стоило оставлять небольшие ценности случайным грабителям.       На соседней ферме они сообщили хозяину и его жене печальные новости.       — Ох-хо... — схватился за голову шеботной мужичек. — Что делается-то! Ведь жеж... Да как же так-то?! Вот беда-то! А нам-то как? Ведь скотина же! И поля... А урожай? Ой, мать моя...       — Цыть! — прикрикнула на него низенькая, но мощная, что называется поперек-себя-шире жена, ставя перед мальчиком тарелку похлебки. — Проследим. За всем проследим. А младшенького-то куды? Оставляйте у нас. Найдем уж хлеба-то кусок!       — Хочешь? Нам... — начала было электра, но Сарош перебил ее:       — Нет! — почти выкрикнул он, хватая магичку за руку, и умоляюще заглядывая в глаза: — Ты меня спасла! Я не хочу покидать тебя!       — Малыш, ты уверен? Путь в Цитадель долог и опасен, жизнь в Цитадели очень, очень непроста и тоже опасна. Почему бы тебе не остаться здесь, где тебя все знают, и ты знаешь каждый куст?       — Нет! — жарко воскликнул Сарош, не ослабляя хватку. — Ты будешь там и я тоже!       — Да... — вздохнула хозяйка, — сын своей матери. А похож-то как! Ну, вот не нашего она была полета, не ее это было дело, в нашей глуши сидеть, за деревенским дурнем замужем! И матушка моя, да будет ее дорога легка, то же самое говорила!       — Да... — кивнув, вздохнула Электра. — Что ж, теперь-то. Хорошо, Сарош, возьмем тебя в Цитадель. А вот скажите мне хозяюшка...       Мальчик слушал неспешный разговор двух женщин, а над крышей уединенной фермы густые, пропитанные дождем облака потихоньку начали истаивать, рассеиваться, позволяя луне заглянуть в освещенное лучиной, подслеповатое окошко.       И вновь утро, и снова путь. Извилистая, колдобистая дорога вывела их из горной долины, потом вдоволь наизвивавшись по крутому спуску, привела к холмистым предгорьям и дальше вниз, по равнинам. С каждым днем, проведенным в пути, настроение Сароша постепенно менялось — от тоски и горя, сначала к печали, а потом и к откровенному, ничем не сдерживаемому любопытству. К тому времени когда они достигли ворот Цитадели Метамор, Электра уже едва могла удержать его в седле — так яростно он вертелся, пытаясь смотреть во все стороны разом.       Пожелав доброго дня привратной страже и отдав поводья конюху, Электра провела мальчика к себе:       — Мы найдем тебе комнату чуть позже, когда ты при...       Она осеклась, увидев, что Цитадель как всегда опередила чаяния своих жителей и защитников. В большой комнате, используемой магичкой под гостиную, до отъезда было две двери: в лабораторию и в спальню. А вот сейчас их стало три. Причем третья выглядела старой, чуть потрескавшейся от долгого использования, даже деревянный паркет перед ней был потертым, будто в эту дверь заходили, забегали, а иногда и забредали заплетающимися ногами не одно десятилетие. Приоткрыв ее, Электра увидела просто обставленную — стол, кровать и сундук — комнату, в самый раз подходящую для маленького мальчика.       — Кхм... Мда, искать не придется, — покачала она головой. — Ну, Сарош, устраивайся, вот твоя комната. И не беспокойся, в стенах Цитадели, никто не сможет повредить тебе.       С этими словами она поставила дорожную сумку мальчика к сундуку и протянула руку к кинжалу, который Сарош так и не выпустил из рук всю дорогу. Но мальчик отпрянул, прижимая завернутое в тряпку оружие к груди:       — Нет! Он мой! Пожалуйста, не надо!       Электра подняла руки, сдаваясь:       — Хорошо, но может быть, положишь его в сундук? А я поговорю с мастером, который обучает новобранцев. Мало иметь оружие, надо уметь его использовать.       Пока мальчик пыхтя откидывал тяжеленную крышку и прятал кинжал, Электра  выглянула в крестообразное окно-бойницу — тени уже удлинились, а значит, солнце клонилось к вечеру.       — Я пойду к мастеру гильдии магов, доложу об исполнении. А ты пока осмотрись вокруг, только не выходи за ворота Цитадели.       Она уже выходила за дверь, но обернулась и добавила:       — И запомни, в Цитадели нельзя заблудиться! Если хочешь куда-то попасть — думай о цели и иди. Вот и все!       ум и веселые крики других детей выманили меня из комнат Электры. Я легко вписался в пестрое общество Цитадели, перезнакомился со всеми ее жителями, кое с кем даже подружился... но никогда не позволил себе забыть о семье. Молчал, но в глубине души помнил всегда!       И однажды, когда мне едва-едва исполнилось шестнадцать, я попытался сбежать... даже не сбежать — меня никто не держал, нет, просто уйти. Найти убийц моей семьи и убить их. Электра застала меня как раз упаковывающим вещи. Последовавший разговор был, наверное, самым сложным и тяжелым в моей жизни. Нет, она не пыталась отговорить меня, она просто попросила рассказать ей все, что я помнил из произошедшего в тот далекий день. А потом указала и объяснила все те детали и тонкости, которые мой юный взгляд просто не заметил, или заметив, не счел важным...       Тяжелый разговор постепенно перерос в не менее тяжелое решение. Я не ушел в тот день. Далось мне это непросто, но я все же остался... и не пожалел.       Вздохнув, я покачал головой и опять смахнул налетевшую снежную крупку со старых могильных камней:       «Здравствуйте мама, папа, — нежно сказал я, — в прошлый раз я не заглянул к вам... вы уж простите непутевого сына, но я действительно был нужен защитникам Цитадели. Я не знаю, слышите ли вы меня, но если слышите, то знайте — я помню вас и я... я хотел бы рассказать вам многое. Знаете, я делаю и вижу вещи, которых не мог бы представить даже в самых смелых мечтах. Вот только и цена этого... велика. Вы только посмотрите на меня! Вы наверное даже не пустили бы меня такого на порог! И не узнали бы! Хотя мама, ты наверное, все же узнала бы... А я не могу отринуть мысль: что бы вы сказали обо мне сейчас? Гордитесь ли вы мной? Или разочарованы тем, что я покинул ферму?»       Я вздохнул и опустился на колени перед могильным камнем.       «Хотел бы я знать...»       Помолчав еще мгновение, я наклонился и отодвинул в сторону один из камней. В тайнике лежал черный кинжал, тот самый, что когда-то давно я вынул из тела отца. Но теперь черное лезвие портили восемь царапин. Две были процарапаны другим кинжалом, еще шесть — драконьим когтем.       «Я не забыл обещания. Хотя Электра и пыталась отговорить меня... Но я помню! И все еще охочусь за ними! Пусть я знаю совсем немногое... но этих... я очищу этот мир от них! И не успокоюсь, пока каждый из них не ляжет туда, где ему и должно лежать — в могилу!»       Вернув старый клинок в тайник, я аккуратно задвинул камень на место.       «И тогда мы обретем покой...» — прошептал я больше себе, чем душам умерших.       Еще раз поклонившись, я осторожно, спиной вперед вышел с кладбища. И лишь отойдя в сторону, изменился до полной формы и, покружив немного над остатками фермы, полетел на юг. Цитадель вообще-то находилась к северо-востоку, но когда у меня не было срочных дел, я выбирал именно этот маршрут, в обход самых высоких пиков и перевалов.       Уже в глубоких сумерках я достиг южной границы Большого Барьерного хребта. Того места, где непроходимые нагромождения скал и утесов, изредка разрываемые маленькими долинами, резко становились ниже, превращаясь сначала в узкое плоскогорье, потом в череду пологих холмов, а потом и вовсе сходя на нет. Я хотел еще слетать на остров Магдалейн, в Джонстаун, повидать знакомых мальчишек и брата Электры, но прикинув длину пути, не то чтобы передумал... да, в общем-то, именно передумал. От южного выступа Большого Барьерного хребта — преддверья горы Биггль, через весь Северный Мидлендс, потом через северный залив Звездного моря, потом вдоль Драконьего хребта и в самом конце пути, последний очень большой перелет через пролив... Ну их! Никуда пацаны не денутся, слетаю в другой раз, при какой-нибудь оказии.       Еще раз взглянув на заходящее солнце, я нашел достаточно большой уступ, и еще полюбовавшись роскошным закатом, на фоне заснеженного леса, задремал.       После прошлогоднего визита на остров Электры, на моей спине, если кто не знает... Так вот, с тех пор в Цитадель с острова пришло два каравана. Вернее, не совсем так. На самом деле это был один караван, просто до устья реки Голомянки они прошли морем, потом разделились. Часть груза отправилась на лодках вверх по реке, часть — сухопутной дорогой. Обратно довольные рыбаки двинулись вместе — по реке. Кстати,  вместе с ними отправилось трое наших — три метаморца пожелали переселиться на остров. Два морфа — морф дельфина и морф морской черепахи, и юноша с проклятьем молодости. Первые двое ранее уже бывали на острове Магдалейн, а паренек-разведчик, которого поймав на шпионаже, едва не сожгли живьем где-то на юге, решил на время скрыться подальше.       Утром я поднялся пораньше и, утолив голод жестким и жилистым горным козлом, лениво полетел вдоль южной границы Барьерного хребта. Через пару дней скалистые обрывы и утесы плавно завернули к северу, стали чуть положе, немого отступили к востоку, под крыльями потянулись поля, дороги, селения... Северный Мидлендс.       Впрочем, путешествие мое почти не изменилось. Пересекая обжитые земли, я все равно держался в стороне от деревень и городов, выбирая для ночлега самые заброшенные холмы и поля. Разумеется, немногие смельчаки посмеют приблизиться к дракону, даже спящему, но последние годы с востока регулярно доходили слухи о людях, героях-убийцах драконов, и я не собирался рисковать шкурой.       о моим расчетам я был примерно четырех днях пути от Цитадели, когда внизу показался караван. Я немного опережал «план полета», спасибо попутному ветру. И как раз начинал присматривать удобное местечко для посадки и ночевку, а тут — на тебе! На самой удобной полянке, немного в стороне от тракта, расположились! Покружив над фургонами, я призвал легкий ветерок, заставивший приподняться вымпел на переднем. Желтая полоса, на коричневом фоне и стилизованная повозка. Знакомый герб! И их кэптан, знакомая баба... в смысле дама. Кстати, теперь уже баронесса. И полугода не прошло, как лорд Хассан вручил ей баронскую цепь. Ну, так — четыре каравана, сотня бойцов под началом, за пятьсот солидов годового дохода. Сила!       Я приземлился на соседнюю полянку. Не такую удобную и просторную, но более-менее, хватило крылья раскинуть. И изменившись до получеловеческой формы, потащился через сугробы к дороге.       Подойдя ближе, еще раз изучил лагерь. Действительно ли их ведет наша знакомая кэптанша? И если, она, то не в Цитадель ли? Хотя куда еще, в таком-то месте? Нет, в принципе, они могли идти мимо Цитадели, далее на север — по берегам моря Душ еще оставались поселения, не подпавшие под власть Насожа. Хотя маловероятно, дорога уж очень опасна. Но в таком случае, раз уж они идут в Цитадель, да еще со знакомой кэптаншей во главе, думаю, они позволят переночевать с ними. Если же нет... вздремну чуток на полянке, и полечу дальше.       Тем временем торговцы окружили лагерь низенькой стенкой из снега, развели костер в ямке, посреди лагеря, взгромоздили треногу и солидного вида котел. А я рассматривал фургоны, открытые телеги и особенно груз. Вернее, не просто груз, несколько тюков, отчетливо попахивавших морской рыбой, чуть подсвеченных магией, с рисованной эмблемой на боках — дельфин, выпрыгивающий из воды.        «Они точно идут в Цитадель! Ни одно из поселений Северного Мидлендса не торгует с островом Магдалейн!» — возбужденно подумал я, в то же время стараясь не вещать на всю округу.       Тут молодой человек отошел от костра и зачем-то отправился к тем самым тюкам. Замерев, я наблюдал за ним, чувствуя что-то знакомое в походке, в том как он двигается... но в неверном свете костра, никак не мог рассмотреть лица. Даже забыл о страже, прохаживающейся по периметру... И тут, наконец, вспомнил, о том, что я вообще-то дракон. И хорошенько втянул воздух ноздрями.        «Ну Сид, твоя матушка уже поженила тебя и Мэри-Мак, а?» — отправил я мысль, добавив к словам картинку с улыбающейся и подмигивающей рожицей.       Он вздрогнул так, что едва не свалил на себя, стоявший на краю телеги тюк. Ближайший охранник тоже закрутил головой и схватился за меч, недоуменно пытаясь определить — кто это заговорил вдруг в его голове.       — Сарош?! Ты? Ты здесь? — неуверенно спросил юноша, вглядываясь в раннюю зимнюю темень. Охранник, услышав его слова, подошел ближе.       Я же вышел из тени, на середину дороги, позволяя ближайшему факелу осветить себя:       «Привет, Сид! Давно не виделись!»       — С кем это ты разговариваешь? — приблизившийся охранник подозрительно уставился на меня, отгородившись на всякий случай лезвием меча.       — Джек, полегче, — вступился юноша. — Я его знаю. Это Сарош, дракон-телепат из Метамора, мы познакомились в прошлом году, еще на острове.       Джек опустил меч, но все еще глядел на меня с профессиональной опаской:       — Точно? Места, знаешь ли, не самые безопасные.       Сид засмеялся и шагнул ближе:       — А ты знаешь многих бронзовых драконов, говорящих в твоей собственной голове? Это он, и он куда лучше толпы лутинов!       Я улыбнулся словам Сида, потом кивнул Джеку и другим охранникам, подходящим ближе:       «Доброго вам вечера, уважаемые торговцы. Приветствую вас на землях Цитадели Метамор. Я заметил ваш караван, узнал давнего друга и приземлился, в надежде найти место, чтобы сложить крылья на ночь».       — Так, — суровая женщина, одетая в кожаный доспех без шлема, передник, с поварешкой в руке и баронской цепью на шее сказала лишь одно слово, но его хватило, чтобы столпившиеся слуги и охранники раздались по сторонам, пропуская ее вперед. Женщина вгляделась в меня:       — Знакомая морда. Сарош. Что-то случилось?       Я склонил голову:       «Кэптан, доброго вам вечера. Насколько я знаю, ничего. Я же возвращаюсь из путешествия на юг, по делам Цитадели. И на самом деле, просто искал место для ночлега, когда увидел ваш караван, — кратко обозначил ситуацию я. — А сейчас, прошу прошения за беспокойство, и если можно хотел бы переговорить с Сидом наедине».       Кэптан нахмурилась:       — Родители этого юноши попросили меня присмотреть за ним в пути.        — Ох! — вздохнул Сид. — Да хватит вам! Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе! И в конце концов, Сарош — дракон, червя вам в печенку! Да с ним безопаснее, чем в Эльфквеллине, у императора под кроватью!       Последние слова мальчика явно немного разрядили обстановку. Кэптан даже усмехнулась, потом несколько недоуменно взглянув на зажатую в руках поварешку, на заляпанный кашей фартук, усмехнулась еще раз:       — Ладно, раз уж за тебя Сид ручается, то так и быть. А Джек присмотрит.        «Если вам будет так легче, то мы будем на тропе, на самом видном месте», — добавил я.       Джек кивнул:       — Дело говоришь. А я посижу тут, посмотрю. Вы метаморцы неплохо подчищаете лутинов, но мало ли.       С этими словами он отступил чуть-чуть, устроился на снятом с телеги тюке, и хорошенько закутавшись в теплый плащ, занялся раскуриванием трубки.       Я же прошел немного по тропе, краем глаза глядя, как лошади, всхрапывавшие и беспокойно бившие копытами, постепенно успокаиваются. Интересно, подумал я, это из-за моего запаха? Или все еще действует остаточный заряд от работы с Якорным заклятьем? А может и то, и то вместе?       «Сид, тебе лучше идти в нескольких шагах от меня, не приближаясь, — сказал я идущему следом парню. — Я все еще переполнен магией, это не вредно, но на некоторых действует... по-разному».       — Так вот почему ты светишься!       «Свечусь?»       — Ага! Так это... Изнутри! Такими... как бы сплохами. Или переливами. То есть переливаешься. А когда двигаешься, то искорки проскакивают. Красиво получается — алые переливы, на бронзовом фоне и белые, такие мелкие-мелкие вспышки-искорки. Как снежинки.       «Забавно, — сказал я, — а если чихнуть, что будет? Кстати, магическому зрению тебя Гордон научил?»       — Точно! — заулыбался Сид. — Он говорил, что мой магический взор просто великолепный, лучший даже чем у его наставника! Вот только мы так и не смогли определить мой основной магический талант. Гордон еще бурчал, что нужно отправить меня куда-нибудь... где наставник поопытнее и посильнее его вобьет что-нибудь умное в мою твердую голову. Они посоветовались с Электрой и решили, что Цитадель подойдет лучше всего... Сарош, а от чего это свечение?       Смахнув снег с поваленного дерева рядом с тропой, я помахал Джеку, наблюдавшему за нами, и усевшись, продолжил разговор:       «Ну... свечение, это от того, что я недавно находился в самом центре очень сильных чар. Неимоверно древних и столь же мощных. И вот результат — во мне теперь остаточный заряд. В принципе, он совсем бесполезный. Светится, усиливает мою магию, но совсем чуточку. А еще мешает окружающим. Ничего страшного, но иногда неудобно. Кстати, о наставнике. Гордон ведь прав, Электра — самый лучший наставник, даже лучше Пости. Она сделает из тебя волшебника в мгновение ока».       Тем временем вокруг стало темнее. Я поднял глаза к небу и обнаружил маленькую любопытную тучку, закрывшую полную луну. Потянувшись мыслью вверх, я призвал ветер и приказал ему сдуть проказницу в сторону.       — Сарош, — внезапно напрягся Сид, — что ты сейчас сделал?        «Хм?! О чем ты говоришь?» — спросил я, отвращая взгляд и мысли от поспешно уползавшего облачка, и возвращая их на землю.       — Ты только что пользовался магией, так? Я видел такие... как бы струны... или что-то такое струящееся... оно в небо и...        «Я только что прогнал одно облачко, загородившее нам свет луны, — сказал я задумчиво. — Сид, ты всегда смотришь магическим взором?»       Юноша пожал плечами:       — Всегда, с тех пор, как научился ему. Все выглядит куда интереснее... хотя, если честно, я просто не знаю, как перестать смотреть им.       «Забавно, — мысленно хмыкнул я. — А у меня не так. Я почти не вижу магию. Лазурно, он настоящий дракон, говорил, что у драконов это бывает, но очень редко. Зато я вижу другое. Я вижу струи ветра, вижу потоки холода и тепла, чувствую как движутся облака и как будет меняться погода. И знаешь, мне при этом совсем не нужна магия, я просто вижу, чувствую... и все. А вот магия — наоборот. Мой магический взор совсем слабый и нечеткий. Какие-то бесформенные пятна. Электра даже как-то пошутила — мол, чтобы улучшить мое магическое зрение, мне нужны волшебные очки!       Большинство людей и животных чувствуют магию. Так или иначе, но чувствуют. Поэтому им неприятно рядом со мной, когда я вот так вот свечусь. Отзвуки древних чар заставляют их нервничать и такие люди быстро находят причину отойти подальше. Однако лишь очень немногие маги могут эту остаточную магию видеть. Очень немногие... И если ты видишь так хорошо, как говоришь, то ты будешь очень, очень сильным магом. Когда научишься. Но... если так, то Гордон должен был научить тебя хотя бы чему-нибудь!»       — Ага! И Гордон мне также говорил, — кивнул Сид. — Потому он и решил, что мне стоит съездить в Цитадель. И чтоб ты знал, мой магический взгляд даже лучше, чем ты думаешь!       Он поднялся и отряхнув прилипшие к теплым штанам комки снега и труху, вгляделся в меня:       — На тебе я вижу сейчас как минимум пять разных магических... узоров. Вот!       Сняв рукавицы, он провел пальцами вдоль моего тела, отслеживая мышцы, но не касаясь шкуры. Я следил за ним, очарованный.       — Вот это свечение. Такое... немного серое, с белыми прожилками. Серое — как гранит, а прожилки светятся и теплые, как мрамор нагретый солнцем. Это не то свечение, которое от древних чар, оно другое, они похожи, но немного разные. Которое от древних чар оно на поверхности, переливается и посверкивает, а это... Это не чары, оно не образует узора, просто есть в тебе... как вода в крынке. Если вглядеться... — Сид замер на миг. — Оно очень сильное, и древнее... и как бы немного вне времени что ли. И вообще, вне. Вне всего. Ну, вот такое оно.       Остальные и в самом деле заклинания. Четко видно узор из таких, как бы нитей. И в каждой нити струится энергия, где ярче, где слабее. Самое простое заклинание на груди, — он ткнул кулаком мне в районе солнечного сплетения. — Вот тут. Оно зеленое, самое яркое, но самое размытое и грубое, что ли. Нити толстые, узор совсем простой, но какой-то... как будто местами недоделанный, местами разорванный, а местами совсем смешавшийся в клубок.       — Вот тут, — Сид провел ладонью по моей шее. — Тут голубая сеть. Вроде как даже не просто заклинание... Ну, Гордон мне показывал, как заклинание совмещают с алхимией. Так вот, тут также. Оно куда сложнее и аккуратнее. И тоньше. В основном нити оплетают шею и немного голову.        «Понятно, — смущенно вздохнул я. — Первое, это заклинание, которым я испортил себе изменение. Оно было совсем простое, и я не смог его завершить. Мне... помешали. Второе — чары дальнего разговора. Наложил их на меня Магус. Он, помнится, дал мне какое-то зелье и только потом накладывал собственно чары».       — Угу, — кивнул юноша. — Потом идет темное заклятье. Оно очень мощное и оно в глубине, под всеми остальными и его видно плохо, — он пожал плечами. — Наверное, это и есть то самое проклятье Насожа, и противозаклятье, которое сделало тебя морфом. Удивительная штука. Я никогда не видел ничего даже похожего. Оно очень темное, даже злое, но при этом по-своему красивое. Такое... строгое, очень-очень четкое. И просто невероятно сложное. Тугой клубок прочных черных нитей, буквально звенящих от наполняющей их силы. Я еще совсем мало знаю магию, но мне кажется, такую штуку сплести непросто.       Он вздохнул и шагнул назад:       — Если бы ты мог это видеть, Сарош! Ты буквально весь пронизан темной паутиной, но противодействующее заклинание смогло немного как бы ослабить эту черноту... нет, не ослабить, а как бы раздвинуть, что ли... А потом они все слились, эта темная паутина проросла внутрь противодействующего заклинания, и внутрь первых двух тоже... А серое их заполнило, как бы немного раздуло изнутри... кажется, оно теперь подпитывает черное... и наоборот, поглощает его местами... они теперь одно целое. Представляешь?       Я только пораженно покачал головой.       «Твой магический взор просто невероятен. Многие... да почти все маги могут видеть магию, но так точно и четко... Просто невероятно! Хм... Подумалось — а как ты будешь видеть саму Цитадель? Ведь там же невероятно мощные чары. Учти это, когда подойдешь ближе. Да! Ты не забыл, что с тобой может быть, если ты останешься у нас в гостях слишком долго?»       — Ты, Гордон, моя мама, отец, мэр и даже Электра. Где уж тут забыть! Я побуду в Цитадели несколько дней, поговорю с магами, обдумаю, что мне может быть полезно и вернусь на остров. Если же ваши маги не смогут сразу что-нибудь сделать, то я уйду подальше, на несколько месяцев. А потом вернусь.        «Звучит неплохо. Только не тяни, а то мало ли... бывали прецеденты. Всякие. Кстати, как там на острове? Как дела у твоих друзей?»       Мы проговорили почти всю ночь. Сид пересказал все новости с острова Магдалейн, а также все слухи, собранные в городах, которые они посетили по пути. Я рассказал все, что смог о Цитадели, о событиях на севере, за Большим Барьерным хребтом, о лутинах, о набегах разрозненных банд на одинокие фермы, о скаутах...       Наконец, когда луна скрылась за деревьями, мы назвали раннее утро ночью и легли спать. Вернее, я принял полную драконью форму и расположился вдоль тропы. А Сид сбегал в лагерь за спальным пологом из медвежьего меха и устроился у меня под крылом.       Парень уже засопел, а я никак не мог уснуть. Из головы никак не шло его описание пронизывающих мое тело и душу заклинаний. Напрягая до предела магический взор, я попытался осмотреть себя. Но увидел только бронзовое, с алыми всполохами сияние древней магии. Даже и близко не различил тех деталей, что описал мне Сид. Вздохнув и сокрушенно покачав головой, я перевел взор на юношу и еще раз поразился. Ало-бронзовое сияние остаточного заряда, окружавшее только меня, сейчас накрывало и Сида тоже. Как одеяло, перетянутое с меня на него. Еще раз покачав головой, я устроился поудобнеее и наконец, уснул.       Утром я первым делом шлепнул крылом юношу и, активировав магический взор, заворожено смотрел как бронзовое, с алыми сплохами свечение истончилось, растянулось, когда проснувшийся Сид отходил в сторону ближайших кустиков. А потом остаточное свечение резким рывком оставило юношу и втянулось в мое тело. Мда... Очень интересно, хотя и совершенно бесполезно.       Выпив предложенную кэптаном пинтовую кружку горячего взвара, я попрощался с караванщиками, с Сидом и, размяв крылья, прыгнул в воздух. Сделал пару кругов над тропой, над собирающимся караваном. Уже утром выяснилось, что они направятся совсем не мне во след, а сначала обойдут несколько городков и городов Северного Мидлендса, и только потом заглянут в Цитадель Метамор. Две, а то и три недели до конечной цели. Я же оправлялся прямиком, так что, нам было не по пути.       В последний раз махнув им крыльями, я поднялся повыше и уже не отвлекаясь ни на что, полетел прямиком к Цитадели. Двое суток почти без сна, лишь немного отвлекся, подхватив и сожрав прямо на лету молодую косулю, удачно вышедшую на опушку. И к вечеру вторых суток, жутко усталый, плюхнулся в сугроб на верхней площадке родной башни.       Подняться с теплых камней и принять двуногую форму, было ну очень не просто. Засыпая на ходу, душераздирающе зевая, я бросил куда-то в угол походной мешок, накинул мантию и поплелся вниз по лестнице, к Электре.       Перед самой дверью, я в очередной раз солидно, что называется, с чувством, с толком, с расстановкой зевнул. И замер, так и не постучав — из-за неплотно прикрытой дубовой плахи донесся отрывок разговора:       — Не забывай, он более не человек. И его случай не такой, как у всех. Как правило, человеческое начало почти подавляет в морфах начало животное. Хотя бы по той причине, что у животных слабый, неразвитый разум. У дракона же разум куда как развит, и в данном случае естество дракона может доминировать, а естество человека вполне может быть подавлено.       Голос показался мне очень знакомым... и неудивительно! Не так уж и много в Цитадели драконов, настоящих драконов. Так что...       — Лазурно, ты, наверное, прав. Но чем это грозит? Что в итоге?       — Да собственно, ничем.  Кроме одного пункта. По драконьим меркам Сарош еще очень молод. Может быть, он уже зрелая личность, по человеческим меркам, но как дракон, он еще малыш.       — Малыш?!       — Ну... подросток. Но не более. А потому, нет ничего удивительного, что он иногда кажется несколько... чересчур эмоциональным, малость безответственным, в иных вещах. А временами ведет себя как ребенок.       Электра вздохнула:       — О-о-о... Ну, если это все, то не так уж и страшно. Если ты сам не заметил, то Цитадель буквально битком набита детишками. Почти четверть от всех нас. И в отличие от других, у него эта проблема со временем пройдет. А пока я бы хотела, чтобы он меньше витал в облаках, а больше учил заклятья.       Лазурно засмеялся:       — Уж в том, что эта проблема у него пройдет сама собой, ты права! А облака... Присмотрись, все не так плохо. Витать-то Сарош витает, но о своих обязанностях помнит. К работе он относится очень серьезно.       Теперь засмеялась и Электра:       — Относится очень серьезно, ко всему, кроме ученичества. Что ж... потерплю. Надеюсь только, он повзрослеет раньше, чем я умру от старости...       Улыбнувшись, я решил войти именно сейчас, пока они не начали, хм... Мда. Иначе говоря, я постучал.       «Здравствуй Электра. Я вернулся с отличными новостями!»       И услышал удивленное и немного смущенное:       — Дверь открыта, Сарош. Входи.       В щелку я увидел как Электра вздрогнув, отстранилась от Лазурно, а хитрый дракон, увидев открывающуюся дверь, только улыбнулся и подмигнул мне.       — Что-то ты быстро вернулся, — быстро продолжила магичка.        «Привет, Лазурно. Извини, что помешал, вернувшись так скоро, но по пути я встретил одного человека и не утерпел — поторопился сообщить вам о нашей встрече. Как думаете, кого я встретил?»       Электра улыбнулась:       — Сида?       А на мой недоуменный взгляд только рассмеялась:       — Ты промыслил хорошо узнаваемый образ, вместе с вопросом. Поздравляю, тебе все лучше и лучше удается передавать не только слова, но и образы. Как скоро он прибудет?        «Две или три недели. Он идет с караваном нашей кэптанши».       — Хорошо, — кивнула она. — Я подготовлю ему твою старую комнату. И сообщу Магусу, что Сид скоро прибудет. А теперь, Юный Дракон Длинные Уши, поскольку ты все еще насквозь пропитан древней магией, а нам совсем не нужен Магус с колючками вместо меха или Пости с кустом шиповника вместо хвоста, постольку вот тебе приказ наставника! Поднимись в свою башню, отдохни, а завтра с рассветом возьми меч, походной мешок, уточни у ДеМуле маршрут и отправляйся на помощь скаутам!        «Будет исполнено в точности, Грозная Госпожа!» — скрывая улыбку, склонил я голову и, помахав на прощанье Лазурно, покинул лабораторию.       Перевод — Claw Lyne.       Литературная правка — Дремлющий.

Год 706 AC, начало февраля — начало марта       ошелек с монетами отправился в сундук. Я брал его, вылетая на юг, хотя использовал, в последний раз... даже и не помню, когда. К северу от Цитадели нужды в серебре и меди было еще меньше — где там тратить? В заснеженных лесах?..       Теперь плечевые ремни. Осмотреть, проверить пузырьки с заживляющими мазями и одна, особая, с очень серьезным стимулятором — алхимик скаутов, выкупив рецепты у Паскаль, делал их для нас. Не бесплатно, ох, не бесплатно... но оно того стоило. Еще карман с тряпичными полосками — для перевязок, с НЗ, с кое-какими амулетами... так, на всякий случай.       Затянув ремни по месту, ко всему нужному в полете, добавил меч. Сделанный специально под мою полу-человеческую форму, он не то чтобы ржавел — я, в общем-то, регулярно тренируюсь, но все-таки, больше стоял на стойке. Просто, в драконьей форме я предпочитаю использовать когти, зубы, костяной наконечник на хвосте и прочие «природные свойства» драконьего тела, а в полу-человеческой — почти не покидаю Цитадели.       Хорошая штука, эти плечевые ремни. Особым образом заколдованные, они сами по себе удлиняются и укорачиваются под любую мою форму — и под драконью, и под полу-человеческую. Удобно!       Перепаковавшись, я вышел на площадку моей башни, принял полную форму и... распахнул крылья буквально за миг до того, как утоптанный снег ударил по лапам. Эх, хорошо! И пусть Бриан ноет о сорванных перепонках, разорванных связках и разбитых ребрах, а Электра ругается об очередном седом волоске, появившемся после моих трюков... Все равно — хорошо!       Заломив до предела крылья, сделал «горку» — едва не смахнув брюхом снег с зубцов, перемахнул северную стену, и с разворотом приземлился у средних ворот.       «А где у нас Де Муле? Я видел его сверху. С Михасем под ручку», — едва сложив крылья, направил мысль охранницам.       Одна из них хихикнула:       — Милай! Да вот только что в ворота прошли!       Слегка смутившись, я принял полу-человеческую форму и шагнул под своды тоннеля.       — Крайняя группа, пришедшая с севера, подтвердила сообщения о подозрительной активности по юго-восточной границе Холмов Гигантов, — Де Муле и Михась нависли над картой, расстеленной на столе в караулке, и сейчас лис водил когтем по вощеному пергаменту. — Вдоль Барьерного хребта. Думаю, тебе стоит осмотреть этот регион сверху. Поднимись повыше, понаблюдай за дорогами, за тропами. У нас есть куча конкретных донесений, у тебя же будет общая картина.       «Хорошо, — направил я мысль, — две-три недели и я вернусь с донесением».       есколько дней я летел вдоль северных кряжей Большого Барьерного хребта, до боли в глазах всматриваясь в границу хвойного леса, но нигде не видел лутинов. Следы — да, были повсюду. Я даже отыскал остатки брошенного полевого лагеря — упавшие палатки, присыпанные снегом кострища, поваленная изгородь...       Ночуя на неприступных скалах и одиноких утесах, днем я иногда спускался вниз — поговорить с одной из скаутских троек. Мы обменивались новостями, обсуждали перемещения групп лутинов, миграции травоядных животных и хищников, один раз я даже поучаствовал в небольшой загонной охоте, выследив группу заросших жесткой рыжей шерстью карликов и направив к ним ближайшую тройку.       А потом, глядя как скауты расправляются с врагами, подумал: не может ли быть так, что карлики просто-напросто пробираются куда-то мелкими группами?       Лаура, а загонной охотой занималась ее тройка, обдумав мои предположения, согласилась:       — Вполне возможно. Мы тоже видели множество следов мелких групп. Осталось только выследить, куда они направляются.       Еще пару дней я наблюдал за горными проходами и ущельями вдоль южной границы Большого Барьерного хребта. Практически непроходимое нагромождение скал, рухнувших с высоты валунов и огромных камней, изредка прорезаемое горными долинами. Пустая, будто вымершая граница.       Я как раз осматривал очередную долину, самый ее северный край, переходящий в хаос скального сброса, когда к юго-западу, на самом горизонте поднялся к небу тонкий столб красного дыма. Сигнал крайней опасности, просьба о помощи...       Развернувшись буквально на кончике крыла, я ринулся туда, совсем забыв о происходящем на земле, прямо подо мной. За что был немедленно наказан острой болью в перепонке левого крыла. Удивленно рыкнув, я глянул вниз и увидел на самом краю лесистого утеса лутинов, то ли шесть, то ли семь штук, наводящих на меня три маленьких переносных стреломета. Вот это да! Лутины, со стрелометами! Взревев, я ушел в пике, одновременно вцепляясь магией в воздух — в ясную, сухую погоду, да еще зимой, вызвать молнию было очень непросто, но я справился, и слабый разряд опалил одного из стрелков. Остальные карлики, видя падающего прямо на голову дракона, побросали оружие и буквально порскнули от края, под деревья.       Зависнув над опушкой, я натурально разрывался на части — и алый дым, и брошенные стрелометы, и пронзающая с каждым взмахом левое крыло боль, требовали первоочередного внимания, но тут над горизонтом, еле различимой тенью промелькнул стремительный сине-голубой силуэт. Облегченно вздохнув, я оставил запросивших помощи скаутов на Лазурно, а сам приземлился на самом краю, у стрелометов.       Осматривая валяющиеся в снегу, в принципе почти целые и, на мой взгляд, неплохо сделанные переносные машинки, буквально краем глаза уловив позади движение. Крутнувшись на месте, я хлестнул хвостом. И правильно — наградой послужил тут же пресекшийся крик, когда двух лутинов буквально расхлестало в кровавые ошметки.       А потом я допустил серьезную ошибку, едва не стоившую мне жизни. Вместо того, чтобы осмотреться, поискать остальных лутинов, я подошел и нагнулся над останками убитых... За что был тут же наказан: три карлика спрыгнули мне на спину с нависавших ветвей. Взревев, когда три коротких меча вонзились мне в мышцы спины и шеи вдоль хребта, я, оглушенный их яростью и злобой, донесенных моей телепатией, смог только перекатиться через спину. Этого оказалось почти достаточно. Одного из лутинов раздавило о подвернувшийся валун, что называется в лепешку, второй оказался насаженным на острые обломки какого-то куста, а вот третий...       Третий, к сожалению моему уцелел. А когда я, ревя от боли в спине, все-таки расправил крылья и прыгнул с края утеса, он уцепился одной рукой за спинной гребень, ногами уперся в скрещение плечевых ремней, и свободной рукой принялся расшатывал ближайший меч...       Больнооо!!!!       Я буквально обезумел от боли так, что не видел и не слышал ничего, а думать мог только об одном: как избавиться от смертельно опасной букашки! Я не мог достать его ни лапами, ни зубами — этот гад всякий раз прятался за выступами спинного гребня, регулярно втыкая меч и продвигаясь все выше, к основанию шеи. Моей шеи!       Лутин уже почти добрался до цели, когда я все-таки сумел подловить его без опоры. Он как раз в очередной раз вытащил меч и буквально на миг отвлекся — не уцепился руками и ногами за плечевые ремни или выступ гребня, а сидя на почти горизонтальной спине, воровато оглянулся. И наткнулся на мой взгляд!! Всего на какой-то миг... но мне этого хватило. Потому что вцепившись в его взгляд всей своей силой, я одновременно, едва не ломая крылья, «встал на крыло», на несколько секунд повиснув в воздухе почти вверх лапами.       Должен сказать, дрался лутин до конца. Уже летя вниз, отдаляясь от меня, он все-таки извернулся и вонзил меч в уже и так поврежденную перепонку левого крыла. На миг мне показалось, что он удержится, но тут меч, раздиравший кожу, ударился о крыльевую кость, дернулся, чуть развернулся... и все. Лутин камнем рухнул вниз, а я... Остался.       Дальнейшее мне помнится... смутно. Как я держался в воздухе, с разорванным крылом,  с торчащими в спине мечами, с зияющими там же ранами, с текущей из ран кровью — не могу понять до сих пор. Силой воли? Магией?       Кажется я летел в сторону Цитадели, во всяком случае, я точно помню, как планировал в ту сторону... вполне возможно, призвав на помощь ветер, и довольно сильный. Скауты потом показывали скрученные винтом деревья и утверждали, что это я. Хм...       В любом случае, к концу пути у меня не было сил даже реветь, я едва дышал, отплевываясь кровью, и лишь с помощью призванного ветра кое-как держал себя над деревьями. Каждый взмах крыльями, казалось отдавался в спине больнее, чем все предыдущие вместе взятые, а лес внизу тянулся уже целую вечность, когда северные башни Цитадели буквально возникли из окутавшего мои глаза тумана.       Я из последних сил попытался взмахнуть крыльями, усилить призванный ветер, но тут силы и магические и физические внезапно оставили меня и последним, но зато самым ярким воспоминанием стала ринувшаяся к морде заснеженная дорога.       начала была пустота и темнота. Потом появился голос. Прекрасный, нежный женский голос. Он звал за собой, манил, заставлял вслушаться и я...       Вслушался:       — Дурость полнейшая! Просто какая-то феноменальная глупость! Этот Сарош, похоже головой припечатался куда раньше, чем все тут говорят! Всего-то нужно было засесть где-нибудь в укромном месте, зализать царапинки на спине, а уж потом идти потихоньку в Цитадель. Ногами!       Ох!       Как будто холодной водой окатили!       Вот же... как там... сестра «милосердия»!       Я вдохнул поглубже и, не открывая глаз, попытался разобраться в ощущениях тела. Лапы — болят, но терпимо. Грудь — тоже болит, но дышу, а значит терплю. Спина почти нормально... пока не пошевелился. А вот едва только попытался двинуть крыльями, как прострелило болью так, что аж в груди захолодело... и кажется, я даже потерял сознание.       Во всяком случае, очнувшись в следующий раз, я уже не услышал чарующего голоса... а жаль. Еще раз проверив ощущения, почувствовал, что лапы и грудь почти не болят, так — умеренно ноют, правое крыло просто немного затекло, от долгой неподвижности, левое... тоже ноет, чешется и, кажется, за что-то зацепилось.       Непроизвольно дернув крылом, я глубоко вдохнул и, морщась от резанувшей нос вони, открыл глаза.       — Не дергайся. Знаю, воняет. Но ты терпи, уж лучше пусть воняет, чем нестерпимо болит, — женский, вернее девичий, если не сказать девчачий голос сказал откуда-то из-за крыла.       Приподняв голову, я увидел девушку, почти девочку, закутанную в белый медицинский балахон, осторожно смазывавшую длинный-длинный шов на перепонке левого крыла какой-то вонючей мазью. Клода, помощница придворного целителя, когда-то плотно сбитая рыжеволосая пышечка, более чем средних лет. Мда, проклятье молодости изменило ее весьма. Хотя сладости она и сейчас уважает.       «Что?» —  выдохнул я.       — Что?! — ее руки продолжали невесомо порхать над моим крылом. — Да почти и ничего. Так, мелочи! Сначала Лауру притаскивают из лесу раздавленную, следом Михася, об стенку стукнутого, а потом, в качестве, так сказать десерта, к концу дня — дракона, разбитого, с крылом разодранным в клочья. Откуда вы все взялись? Да еще в один день! Чем вы там, в лесу, занимались?       «Извини, — вздохнул я, — ну, вот так вот как-то... война...»       — Ох, да ладно тебе! Все вы мужики... Только и знаете: война, война! Мать родна! А нам бабам вас заштопывать... — она вдруг всхлипнула, — да лечить... Молчи лучше! Ящерица крылатая... безмозглая...       Я покаянно помолчал, глядя в пол. Тем временем девушка вытерла слезы, поправила косынку на огненной шевелюре, и опять взяла в руки вонючую баночку.       — Ты вот лучше скажи, герой, с кем ты там повстречался, таким страшным? Не каждый день, знаешь ли, у ворот Цитадели падают полумертвые драконы! Так кто это сделал? Гигант? Дикий дракон? Грифон?       Отчаянно смутившись, я опустил голову:       «Карлики. Лутины. Один лутин. Вернее, трое, но потом — один. Паршивцы спрыгнули мне на спину, пока я рассматривал трупы их дружков».       Она утешающе улыбнулась:       — Что ж теперь-то? Поймали в ловушку, со всяким может случиться. Надеюсь ни один из них живым не ушел?       После ее слов я немного повеселел:       «Ну, у меня не было возможности проверить, но кажется не ушел. Уж последний-то точно!»       — Вот и хорошо, вот и молодец! — она похлопала меня по морде, убрала подальше вонючий пузырек и пошла к выходу. — Сейчас позову Брайана и Электру, а ты не вздумай двигаться! Как целитель тебе говорю!       «Угу», — послал я мысль в ответ, приподнимая голову и осматриваясь.       Я лежал на присыпанной соломой брусчатке, судя по запахам, пробившимся сквозь вонь мази — недалеко от кухни. Значит, сначала меня затащили внутрь стен Цитадели... интересно, кто и как это сделал? Потом уже над моим бесчувственным телом поставили пару больших ярмарочных павильонов и согрели воздух жаровнями. Меня самого зафиксировали тюками соломы, заодно разложив на них левое крыло, как на столе.       Неплохо придумано — решил я, разворачивая голову и осматривая повреждения. Перепонка оказалась зашита надежными, но ужасно грубыми стежками, чуть ли не сапожной дратвой. А уж длина шва... И с такой дырищей в перепонке я еще как-то летел! Сам себе не поверил, увидев длину шва.       «Охо-хо, нескоро я полечу, ох, не скоро», — вздохнул я, выворачивая шею, чтобы осмотреть спину.       По всей длине моя бронзовая шкура была испятнана следами разрезов — немногим более аккуратными швами, все еще влажными от той же мази.       — Не тяни шею, не тяни, свернешь — вправлять не будем! — весело сказал кто-то от входа в палатку.       Вздрогнув, я повернул голову вперед, едва не сбив с ног енота-морфа, как раз подошедшего ближе.       — Ну как тут поживает мой самый большой пациент? — присев, Брайан пропустил над собой мою шею и принялся осматривать швы на крыле. — На что жалуетесь?       «Есть хочу... — смущенно пробормотал я. — Ну и так... повернуться хочется,  а нельзя... и крыло затекло...»       — Отлично... нет, просто великолепно... — мурлыкал под нос енот, легонько трогая затянутой в полотняную перчатку лапой, многочисленные швы. Потом он фыркнул и сморщил нос:       — Нет, определенно надо попросить Паскаль что-нибудь сделать с запахом этой, как там Фокс ее назвал... мази-холодилки. Болевые ощущения снимает великолепно, но запах...       «Что там?» — направил мысль я.       Брайан закончил осматривать мою спину вплоть до хвоста, прежде чем ответить:       — Что можно сказать? Все идет куда лучше, чем можно бы рассчитывать. Мечи лутинов не были заколдованы, не содержали яда и почти не содержали грязи. Особенно в последнем пункте вам, уважаемый Сарош очень повезло, поскольку pumilio rectus silvestris1 ни при каких условиях нельзя назвать образцом гигиены. К вашему счастью, мы вовремя смогли очистить раны и почти полностью избежали воспаления. Заживление швов на перепонке идет своим чередом, восстановление подлежащих тканей на спине также продвигается очень хорошо...       Целитель уселся на отдельно стоящий тюк, укрытый относительно чистой попоной и продолжил:       — Но разумеется, о полетах, в ближайшее время не может быть и речи! Так же как и об изменении в полу-человеческую форму! Как минимум до снятия всех швов! Поскольку изменение, есть процесс неимоверной топологической сложности, постольку изменившись, вы уважаемый, необратимо повредите большую часть шовного материала. О ранах я вообще не упоминаю! Так что, уж пожалуйста, воздержитесь.       Я удрученно вздохнул, не столько беспокоясь об изменении формы, сколько о полетах:       «И как же долго мне нельзя будет летать?»       Брайан еще раз осторожно прощупал кожу вдоль шва, потом поднырнул под крыло и осмотрел шов снизу.       — Заживление идет очень быстро... просто чудо, как быстро... Но все же, хотя бы неделю стоит подождать. А возможно и дольше, поскольку заживление длинных швов, в данном случае вовсе не главное. Травмирующий предмет, пройдя тонкую и упругую ткань перепонки, наткнулся на кость и далее: повредил связки, выломал кусок кости и надрезал крыльевой нерв. Восстановление же всего этого комплекса — вещь куда более длительная, чем заживление перепонки, каковая у вас, драконов происходит просто на удивление быстро.       «А можно, по крайней мере, отвязать крыло? Лежать так... неудобно. И...»       Но тут в разговор вмешался мой желудок, пробурчав громко и протяжно.       — О да, безусловно! — закивал енот. — Одну минуту, я отвяжу крепление крыла... Вот так. А теперь попробуйте сложить его на место. Вот так, еще...       Направляемое умелыми лапами, мое крыло легло на спину, почти ничего не задев и, в общем-то, не опрокинув. Мелочи, забытые на тюках, можно не считать.       — О-отлично, — покивал  Брайан, отходя. — Сейчас работники уберут палатки, и вы сможете размять лапы и перекусить. Но учтите, непременно учтите, что сразу после выздоровления ваши крылья будут слабее обычного! И крылья и мышцы спины, так что уж пожалуйста, воздержитесь от ваших любимых прыжков с высоты! — строго сказал он, напоследок.       «Угу», — мысленно вздохнул я, укладывая крыло поудобнее и, естественно, задевая верх палатки. Крыло совсем потеряло эластичность и упругость, мышцы не слушались, швы мешались, повязки тоже... В общем, все прелести ранения.       «Сколько я был без сознания?» — спросил я, одновременно пытаясь размять лапы.       Бриан поспешил к выходу, поскольку даже осторожные движения пятидесятифутового2 дракона — это очень и очень серьезно. То и дело задевая отвыкшими от движений крыльями потолок палатки, я всерьез мог ее обрушить.       — В общей сложности, с учетом первоначального беспамятства и последующего лечебного транса, почти две недели.       «Две недели?!! — изумленно прошептал я, замирая на месте. — Но... а..?!»       — Не беспокойся, он еще не приехал.       Вошедшая в палатку Электра, услышав окончание разговора, как всегда угадала, о чем я думал. Или не угадала... Временами мне кажется, что она все-таки может подслушивать чужие мысли, как бы они с братом ни отпиралась.       — Сначала у одной из повозок сломалась ось, возле селеньица с названием Новотишье. Пока ремонтировали повозку, грянула непогода с юга. Хороший такой шторм, со столь же хорошим дождем. Все горные речушки вышли из берегов, дорогу к Цитадели завалило упавшими деревьями, да еще и в нескольких местах. Так что, твой юный друг прибудет к нам в гости с опозданием — через неделю-другую.       Посмотрев, как я потягиваюсь и разминаю мышцы, стараясь не свернуть шатер, девочка-магичка, покачала головой и поджала губы, но я-то уловил донесшееся чувство облегчения, когда она пробормотала:       — Надо было еще неделю-другую спящим подержать...       Немного разогрев зудящие от долгой неподвижности мышцы, я замер на месте, а Электра, подойдя ближе, приложила руку к моей шкуре:       — Очень... хм... Брайан, ты обратил внимание?       — Цвет шкуры? — енот, осторожно поглядывая на покосившийся потолок палатки, вернулся ко мне. — О да, почти сравнялся с цветом человеческой кожи. Рискну предположить, это какая-то защитная функция, специфичная именно для данной разновидности драконов. Сейчас  работники уберут палатку, и нам представится возможность понаблюдать воздействие на шкуру солнечного света.       «Хм...» — только и успел сказать я, как с улицы донесся шум, полотно палатки провисло и начало проседать внутрь. Часть ее упала на пол, Электра и Брайан едва успели выйти, а потом морф-носорог и морф-слон прошествовали по обе стороны, аккуратно, но быстро скручивая грубую ткань валиком. Я тут же, кивнув рабочим, приподнялся и подставил крылья весеннему солнышку.       — О! Так я и думал! — промолвил енот, вынимая из сумки кусочек кожи. — Я подобрал по цвету, когда Сарош еще спал. А теперь смотрите, шкура наливается бронзой прямо на глазах!       Приложив еще несколько клочков кожи разных цветов к моей шкуре, Брайан чиркнул на каждом что-то серебряной палочкой и засобирался:       — Ну что ж, пациент более не нуждается в постоянном наблюдении целителя, зато я нуждаюсь в заполнении многочисленных журналов и памятных записей. Электра, а вам стоит присмотреть и побыть рядом, во избежание дальнейших травм.       Подхватив Клоду под руку, енот потянул ее к выходу:       — Идемте, у меня осталось несколько дел, требующих вашей непременной помощи...       — Увы, похоже, мой перерыв окончился, — подмигнув мне, девушка покорно ушла с придворным целителем.       Проводив взглядом уходящих, Электра присела мне на лапу. Некоторое время мы молча смотрели как работники хозяйственного двора разбирают палатку, служившую моей больничной палатой и растаскивают тюки с сеном. Наконец она вздохнула и прислонилась спиной к моему плечу:       — Никогда, ты слышишь? Больше НИКОГДА не пугай меня так, ты несносный летучий динозавр!       «Да как бы это... — еле слышно сказал я, — и не думал даже! Просто, ну... вот так вот... вышло!»       Помолчав немного, Электра внезапно развернулась и обняла мою лапу. Ее руки даже близко не могли обхватить мой бицепс, но сжимала она изо всех сил,  а еще я с изумлением почувствовал на плече горячие капли — слезы...       «Ох... ну, все же в порядке! Я жив, почти здоров... скоро опять полечу...» — шептал я, нежно поглаживая изнанкой лапы ее спину.       — Ты не понимаешь! Знаешь, что со мной было, когда я увидела тебя, лежащего там в лесу, залитого кровью, с мечом в спине? Брайан и его помошники толпились вокруг тебя, а я... как будто кусок моей души вырвали и бросили там, посреди леса... — захлебнувшись слезами, она опять прислонилась к моей лапе.       Я стоял молча, неспособный избежать всплывших в ее уме картин-воспоминаний. Вместе мы вновь переживали жуткие мгновения, когда я полз по земле, цепляясь разбитыми лапами, захлебываясь собственной кровью. Я видел свое огромное тело, лежащее невдалеке от северных стен Цитадели, меч, торчащий из спины, крыло с обрывками перепонки и другой меч, застрявший в расщепленной кости. Кровь струилась по короткому клинку и собиралась в лужицу, под обвисшими лохмотьями крыла. Замерев, мы вместе смотрели, как вздымается мое тело, с каждым слабым вдохом...       Потом мы видели Брайана стоящего на моей спине, гоняющего помощников за чистой водой и тряпьем, видели, как морщился он, складывая воедино расщепленную кость, как напрягался, ожидая очередного слабого вздоха, который задерживался и задерживался... И когда моя грудь слабо приподнялась, мы вместе утирали брызнувшие слезы...       А потом кто-то осторожно взял Электру за плечи и решительно развернув, повел к стенам Цитадели, подальше от моего разбитого тела, и это стало... освобождением.       Покачав головой, я тяжело вздохнул и смог, наконец «закрыться».       «Не беспокойся, я... они больше никогда, НИКОГДА!..»       — Это Скрэч увел меня. В Цитадель... а я даже не видела, кто меня ведет, я смотрела только на твое тело, лежащее там и истекающее кровью... Потом Магус и Пости переместили тебя сюда, и я оставалась здесь день и ночь... Это я должна была быть рядом, когда ты проснулся!.. но Клода пришла, чтобы размазать эту вонючую мазь... и я отлучилась поесть,  — заговорила Электра, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. — Эта гадость и без того нестерпима, но попробуй понюхать ее на голодный желудок!       Впервые за все годы, прошедшие с того дня, когда она забрала меня с разграбленной и опустошенной фермы моих родителей, я видел такой страх... нет, ужас в ее душе. До сего дня Электра сохраняла спокойствие в любых испытаниях. Даже знаменитое тройное проклятье Насожа не испугало ее, но мое возвращение потрясло до глубины души. Как будто кто-то толкнул на край и показал пропасть, дохнувшую в лицо смертным холодом... и этот кто-то — я!       Я по-новому взглянул на нее, осознавая глубину и силу ее материнской любви...       Наконец, почувствовав, что она немного успокоилась, я осторожно убрал лапу и подмигнул:       «Вообще-то, я вполне представляю, как пахнет эта штука на голодный желудок. У меня есть ну совершенно ничем не обоснованное чувство, будто я не ел пару недель. Что нужно сделать бедному, голодному дракону, чтобы его покормили?!»       — Ой! — схватилась за голову магичка. — Прости меня, я так распереживалась, что совсем забыла! Я уже приказала подготовить тебе обед сразу же, как узнала, что ты очнулся. Должно быть уже готово!       «Не волнуйся! — ухмыльнулся я, осторожно подталкивая ее к дверям кухни.  — Тебе нужно было выплакаться куда сильнее, чем мне поесть. К тому же, я ждал обеда две недели. Что мне еще несколько минут?»       ледующие несколько дней я торчал во внутренних дворах Цитадели, наблюдая ее повседневную жизнь и медленно сходя с ума от растущего желания полетать. Ночью любовался недоступной сейчас площадкой на вершине моей башни, а сам умещался в одной из неиспользуемых конюшен. Зимовавший там табунок мохноногих северных лошадок уже отправился на горные пастбища, навоз вычистили, пол посыпали толстым слоем сена. Получилась неплохая квартира для выздоравливающего дракона.       Полусонный, я нежился в утренних солнечных лучах, когда у ворот конюшни появился знакомый тигр-морф. Поднимать полупрозрачное внутреннее веко, поворачивать голову было лень, и я несколько мгновений наблюдал за расплывчатым силуэтом, пытаясь угадать имя... Пока его профиль не оказался высвечен солнцем, совсем так же, как когда-то давно, на ферме. Момент узнавания — вот только был он тогда на двадцать лет моложе и был он наемник по имени Скрэч, сопровождавший тоже молоденькую магичку... Электру.       «Доброго утра, наставник».       Тигр, когда-то давно учивший меня держать в руках меч и до сего дня нещадно гонявший молодежь, вздрогнул, и даже немного отшатнулся. Его глаза метнулись вверх и вниз, отслеживая длинное тело, пока не уставились на мою голову.       — О... Привет, Сарош, — слегка удивленно сказал он, склоняя голову.       А я потянулся и широко зевнув, приоткрыл один глаз.       «Итак, что же привело тебя в этот заброшенный закуток Цитадели в столь теплое, солнечное зимнее утро?» — спросил я, обвивая себя хвостом.       — Ну что же может привести бывшего наемника, а ныне солдата, в такую дыру? Желание потренироваться, естественно! Ты не возражаешь, если я покидаю здесь кинжалы? Места, специально предназначенные для этого, просто прискорбно переполнены! — в тон мне ответил Скрэч.       Я пожал крыльями, поежившись от ноющего ощущения, до сих пор регулярно возникавшего в спинных мышцах.       «Конечно же нет. Кидай сколько влезет. Мне отодвинуться?»       Тигр осмотрел двор, оценивая расстояние между стенами, углом, в котором я лежал и воротами.       — Не стоит. Места хватает.       Я снова зевнул:       «Ну и ладно...» — пробормотал я, позволяя внутреннему веку опуститься.       Я дремал, не замечая как Скрэч поставил у дальней стены мишень и разложил оружие на тюке сена. Разбудил меня громкий «банг!» ударившегося о мишень кинжала. Приоткрыв один глаз, я увидел, как подпрыгнувшая мишень приземляется на место, а черный кинжал остается торчать в самом центре.       Черный.       С совершенно характерной, особой формы ручкой.       Кинжал!       Мир вокруг внезапно выцвел. Залитые солнцем, теплые камни обожгли лапы холодом. Синее, безоблачное небо нависло свинцово-серым сводом. Все вокруг потеряло значение и смысл. Только одна цель. Только один укус. Или хороший удар лапой. Фиолетово-розовая шерсть. Скрэч. Я видел тебя в бою. Я знаю, как ты силен,  как быстро ты движешься, как ловко ты можешь увернуться, но я быстрее, ловчее, сильнее. Я дракон. Когда-то именно ты учил меня драться, в чем-то именно ты, сам того не зная, заменил мне отца и сегодня я...       Я...       И в это миг я понял, что не смогу ударить его в спину.       «Банг!»       Еще один черный кинжал.       Я не смогу ударить тебя в спину, Скрэч. Но рано или поздно ты повернешься. И тогда... Я поджал лапы, до предела напружинивая тело, готовясь к единственному, смертельному выпаду. Ну же! Обернись!       По-видимому, я двигался не столь беззвучно, как мне бы того хотелось, а может обостренные чувства бойца что-то подсказали, но Скрэч повернулся. Одним мягким, текучим движением... Потом он взглянул мне в глаза, и двор залила неимоверная в своей тяжести тишина.       «Скрэч. Откуда. У. Тебя. Эти. Кинжалы».       Каждое слово непроизнесенное мною падало леденящей каплей, неподъемным камнем.       — С трупа взял.       Столь простой и сказанный без малейшего раздумья ответ произвел на меня впечатление куда большее, чем удар кинжалом. Так просто!.. И так неизмеримо сложно... Но похоже, нам обоим все-таки суждено пережить это утро.       «С трупа... Это... Очень... Интересно».       Расслабившись, я увидел, как буквально оттаивает напряженная до звона фигура тигра. Нет, он не испугался, но он учитывал вероятность своей смерти. И я чувствовал — эту вероятность он признал существенной. Это было... лестно.       «Будет лучше, если ты избавишься от них, — послал я ему мысль. — Подобные вещи... небезопасны. И надеюсь, ты не откажешься рассказать, как именно они у тебя появились».       Скрэч дернул ухом, но более никак не проявил эмоций и голос его был почти спокоен:       — Разумеется, не откажусь. Тайны здесь никакой нет.       «Хорошо. Но не сейчас. Не сегодня. Я найду тебя», — снова послал я мысль, уходя.       Я не замечал, куда шел. Сводчатые проходы, высокие галереи, все выше и выше, пока не остановился на узком мосту, над пропастью. Каменная арка, от каменного пика, до каменного пика, не имеющая ни входа, ни выхода. Как я очутился на ней? Не помню. Да и не все ли равно! Великолепное место, чтобы рухнуть вниз, расправив крылья. Или... не расправляя?       Верить ли Скрэчу? Мог ли он солгать? Мог?! Нет! Он не мог солгать! Он обязан был солгать!! Будь он действительно... одним из тех.       А мог сказать правду. Если он одним из тех не был.       В первом случае я должен буду его убить. Хочу ли я убить тигра? Своего наставника? Своего... почти отца?       Быть может лучше не мучиться, а просто... Я взглянул вниз, на ярящиеся воды горной реки. Просто не раскрывать крылья и...       — Умереть так легко.       «Здравствуй Жрица, — мысленно вздохнул я, расправляя крыло над присевшей рядом волчицей. Ледянные крупинки, сыплющиеся с нависших над головой темных туч, осторожно касались перепонки и тут же таяли, не оставляя следа.  — Какими путями ты очутилась здесь?»       — Я Жрица, и пути мои неисповедимы, — застывшую мордочку сопровождала мысленная улыбка.       «Жрица... Один знакомый мне как-то сказал: «У Жрицы и ветра не спрашивай совета, получишь ответ, что да, то и нет!» Это правда?»       На этот раз волчица улыбнулась и мыслью, и мордочкой:       — Зачастую меня спрашивают о делах, в которых именно мой совет будет либо вреден... либо излишен. А еще немногим хватает мудрости принять неизбежное... и особенно то, что менять ни в коем случае не стоит.       «А мне? Что делать мне? Скрэч мог солгать... а мог сказать правду. И как мне узнать, что он сказал?»       — Подумать. Просто подумать.       ни ждали меня в том самом дворе, возле пустой конюшни. Электра, Клода и Жрица.       «Кхм...»       — Я вижу в твоей душе решимость, — кивнула Жрица. — Так что же?       «Я не буду убивать Скрэча, — выдохнул я. — Я решил поверить. Но несколько вопросов я ему все же задам! Может, хоть что-то... Ведь даже двадцать лет спустя я не знаю, кто были эти люди. Что за тайное общество. Зачем им понадобилась крестьянская семья, живущая в такой глуши. Все, что у меня есть — догадки, предположения... Но никаких фактов!»       — Пусть так, — кивнула волчица, — но помни, вопросы подразумевают ответы, а ответы открывают пути, не всеми из которых стоит ходить. Но это твои пути и только тебе решать. А мне пора. Ибо у меня свой путь.       С последними словами Жрица отступила в тень и исчезла, словно растворившись в ней. А мною занялись другие женщины.       — Не буду говорить, какой ты идиот... сам знаешь, — первым делом сердито заявила Электра. — Подставляй спину, Клода будет швы снимать.       Плюхнувшись на брюхо, я вывернул переднюю лапу — помочь девушке взобраться на спину. Послышалось щелканье ножниц.       — Итак, ты все еще желаешь найти эту... «гильдию Черного Кинжала»? — магичка внимательно следила за руками помощницы Брайана, но и о разговоре не забывала.       «Да. Ты против?» — выдохнул я, поеживаясь, когда метал задевал чувствительную молодую шкуру на спине.       — Ты знаешь мое мнение. Будь у меня возможность — передавила бы их собственными руками. И если ты хочешь их найти... ищи. Только пообещай мне соблюдать осторожность, хорошо?       «Непременно», — кивнул я.       — Я сняла швы на спине, — девушка спустилась по лапе вниз. — Расправь пожалуйста крыло.       Снова послышалось щелканье ножниц, потом девушка внимательно осмотрела и ощупала каждый шов и особенно зажившую кость.       — Все хорошо. Швы немного растянуты, но в пределах разумного. Было сильно больно?       «Немного. Сейчас побаливают мышцы и такое ощущение... ноющее в перепонке».       — Так и должно быть, — кивнула она. — Ты не использовал крылья больше месяца, мышцы и перепонка ослабли. Я оставлю прогревающую мазь, смажешь перед сном. Завтра еще раз покажись Брайану и думаю, можно будет летать... официально.       — Спасибо Клода, — улыбнулась Электра. — От меня и от этого... летуна тоже.       «Угу, — послал я мысль, добавив к словам, ощущение улыбки. — Обязательно зайду, как встану, сразу же».       — Только не летайте больше сегодня, — кивнула та, собирая инструменты. — Пусть мышцы и связки отдохнут.       Посмотрев вслед девушке, Электра развернулась ко мне и, грозно помахав пальцем, изрекла:       — Дуракам везет, но на одном везенье далеко не улетишь! Сарош, запомни это! А теперь рассказывай, как ты добрался до Демонова моста! Во внутренних дворах тебя не было, наблюдатели на стенах всеми богами клялись, что ты не вылетал и не выходил, однако же как-то ты в горах очутился! Рассказывай, динозавр летучий!       Перевод — Claw Lyne.       Литературная правка — Дремлющий.       1 Pumilio rectus silvestris — карлик прямоходящий, дикий. На самом деле Брайан употребил термин, пришедший в науку Мидлендса из упрощенного новоэльфийского диалекта. Данный диалект, свойствами немного напоминающий эсперанто и бэйзик инглиш одновременно, был разработан эльфами специально для общения с младшими расами и одно время был широко распространен, полагаясь к изучению всякому образованному разумному. Да так и остался, несмотря на исчезновение эльфийской расы, выполняя в Мидлендсе функции земной латыни.       2 На самом деле 51 фут ~ 15,55 метра.

Год 706 AC, конец марта, северная оконечность Темного прохода       азумеется, Христофор приплелся крайним. Приплелся и рухнул у костра, тяжело дыша.       — Ох. Извините. Я был... — но глянув на мрачную морду Коперника, махнул лапой:       — Отлично. Прошу, начинайте.       Ящер-морф, закутанный в трехслойную — шерсть-лен-кожа — одежду и утепленный магическим амулетом, нехотя кивнул, затем оглядел собравшуюся на все еще заснеженной поляне боевую группу скаутов. Крыс-морф Маттиас, подложив мешок с вещами под задницу, уселся по левую руку и со скучающим видом грыз одну из своих палок. Медведь-морф Христофор, плюхнувшись прямо в снег по правую руку от ящера, уже успел отдышаться, засунуть морду в мешок и начать что-то там шумно выискивать. Рядом беззвучной тенью замер лис-морф Лэндон. Этот, как и пристало скауту, подошел неслышно, сел, подстелив плащ-палатку, и уйдет при нужде так же — тенью. Вот и все о нынешней тройке... вернее четверке Коперника.       «Навязали же темные боги... в лице Михася, двух стажеров в один поход... век бы их не видать!» — мысленно вздохнув, ящер глянул на подошедшую не далее как полчаса назад вторую тройку.       Бриан сидел, вернее полулежал, свернувшись кольцами и переплетя пальцы на груди, прямо напротив. По левую руку нага, расположился Джон, сейчас в форме оленя-морфа, по правую — Муррли,  кот-морф.       Закончив осмотр имеющихся сил, Коперник кивнул Бриану:       — Так что вы там выцепили?       Кобра-морф вытянулся до максимально высокого положения, его эквивалент позы «стоя»:       — Сссс. Темный проххход. Лагерь лутинов, в треххх часссаххх пути к сссеверу от Уссстьевых ссстолбов. Ссс тыла утессс и валуны, но ссспереди... Сссс... почти ничего.       Коперник недовольно поморщился:       — Я знаю это место... слишком хороший выбор, чтобы быть случайным. Лутинам кто-то помог. Хотелось бы знать — кто?       — Сссс. Вполне восссмошшно, — Бриан развернул и сложил капюшон, — кто-то сссобирает сссилы. Покххха мы сссмотрели подошшли ещще. Пять и сссемь шшштук. Ссс орушшием, поклашшей. Сссс. Когххда мы уххходили иххх было уже тридсссать пять.       Христофор нервно откашлялся:       — Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы мы зачистили местность, так?       — Это было бы правильно, — за кобра-морфа ответил Коперник. — Бриан, твоя тройка в штатном составе и была на месте. Вам идти вперед. Мы... сам видишь.       — Да ушш, врагххху  не пошшелаешшь, — ухмыльнулся нага.       Цитадель Метамор, неделей ранее       аттиас раздраженно дернул усами:       — Я?! Ты же знаешь мои взгляды.       — Да знаю, — нахмурился Коперник. — Но также я знаю слова лорда Томаса: все, кто проживает под защитой Метамора, за исключением лиц, поименованных в особом, утвержденном им лично списке, должны принимать участие в защите Цитадели. И я не припоминаю, чтобы ты был в том списке.       Маттиас, ощетинился и поднялся:       — Это так. И да, я могу держать меч в лапах. Но это не значит, что я смогу его использовать, — хлопнув палкой по столу, крыс-морф оперся лапами о столешницу. — Мне просто нечем вам помочь!       — Без «но»! — ящер-морф придавил лапой конец палки и склонился, уставившись крысу прямо в глаза. — Слухи о том происшествии в подвале уже давно разошлись по всей Цитадели. И поскольку тебя нет в списке исключений, будь добр собрать вещи, подготовить оружие и с рассветом быть у северных ворот. Пойдешь с моей тройкой, стажером.       — С твоей тройкой?! — схватился за голову Маттиас. — Ты хочешь затолкать меня в скауты?!! Это невозможно! Я поклялся никогда более не отнимать чужой жизни! Это... это...       — Даже если придется защищать леди Кимберли? Помнится по осени, на праздничном обеде у его светлости, ты неплохо так поговорил с одной «дамой». Чуть не до смерти!       — Да я ее даже когтем не тронул! И вообще, я защищал честь леди! Я не мог!..       Вырвав палку из-под лапы ящера, крыс, сгорбившись, уселся на стул и начал нервно грызть прочную древесину.       — Чарльз, — тихо сказал Коперник. — Ты не хочешь убивать по приказу лорда Хассана... Но будешь ли ты защищать леди Кимберли?       Опилки едва слышно шурша падали на пол. Наконец Маттиас закрыл морду лапами и хрипло прошептал:       — Только ради нее. Я пойду с вами, только ради нее.       Северная оконечность Темного прохода       — ...и наконец, Крис ты будешь нашей магической поддержкой. Мэтт, а ты его прикроешь.       Медведь-морф кашлянул, привлекая внимание:       — Коп, ты же знаешь, сколько у меня магического резерва. Крохи, если не сказать хуже. У любого боевого мага больше... намного. Про Пости и Магуса вообще не упоминаю. Может я лучше так... когтями, да лапами, а?       —Можно и так, — кивнул Коперник. — А можно посмотреть и применить магию. Ни в жизнь не поверю, что у тебя нет пары фокусов.       — Ну... — Христофор с трудом сглотнул, — у меня есть кое-что... но нужно действительно, смотреть по месту.       — Отлично, — подвел итог ящер. — Собираем вещи, проверяем доспехи, оружие и выступаем. Тянуть время нет смысла.       осле трех часов строжкого хода, показался лагерь лутинов — масса маленьких шалашиков у подножия утеса напротив крутого холма. Мы выставили посты, затаились у самой вершины и с легким изумлением наблюдали, как поросшие жесткой рыжей шерстью, лопоухие и длиннорукие карлики занимаются чем-то очень напоминающим строевые тренировки. Понаблюдав немного, Бриан коротко и раздраженно прошипел, потом вполголоса объявил, что число лутинов перевалило за полсотни. Я поморщился. Семеро против тридцати с магической поддержкой не так уж и плохо. Семеро против пятидесяти, а то и шестидесяти — уже хуже. Но не идти же в Цитадель за подкреплением... это минимум семь дней... если не восемь, а пока мы ходим, лутинов наверняка еще прибавится. Нет, действовать надо прямо сейчас!       Бриан посмотрел на нас:       — Есть предложения?       Я в свою очередь повернулся к Маттиасу и указал на его меч:       — Боюсь, тебе придется использовать оружие. И все прочие имеющиеся способности.       Крыс дернул усами-вибриссами, но промолчал. Он такой с самого выхода из Цитадели — слова не вытянешь, а и вытянешь, толку мало. Буркнет что-нибудь и дальше молчит.       Лэндон покачал когтистым пальцем и ухмыльнулся:       — Крис, не уводи разговор! Вопрос задавался тебе! Ну? Что у тебя в рукаве припрятано, на черный день? Сможет оно подравнять наши шансы?       — А может лучше... — вздохнул было я, но Коперник поднял чешуйчатую лапу:       — Крис. Ты можешь.       — Мочь-то я могу... — пробурчал я, подняв монокль и изучая для начала лагерь, а потом и утес. — Но до чего ж не хочется... Хм... Ну... Возможно, я смогу обрушить вниз вершину утеса. Если атаковать сразу же, едва осядет пыль, они наверняка будут растеряны и деморализованы. Это лучшее, что я могу предложить без длительной подготовки.       Ящер кивнул:       — Тогда, так и сделаем, Маттиас, останешься с Христофором, ему может понадобиться прикрытие. Лэндон со мной. Бриан, твоя тройка сработавшаяся... Лагерь зажат между холмом с юга и утесом с севера. Западная сторона шире и ровнее, возьми ее на себя. Атака по боевому кличу. Мэтт, Хрис, на вас те, кто будут прорываться по склону холма. Таких будет мало, но все равно, — он оглядел каждого, проверяя готовы ли мы. — А теперь... К бою!       Тройка Брина скользнула по западному склону холма, буквально через мгновение бесследно растворившись меж валунов. Коп и Лэнд, не столь бесшумно, но все равно, очень тихо направились на восток. Я же еще раз оглядел лагерь, одинокую скалу, пальцем нависшую над ним.       Пора начинать.       Я потянулся мыслью, ища трещины, слабые места в гранитном монолите утеса... Ощутил корни, проросшие с вершины и уходящие к самому сердцу скалы, прочувствовал снег лежащий на камнях. Медленно тянул, ломал, расширял щели, пытаясь вызвать обвал. Миг проходил за мигом, мой резерв постепенно иссякал, а грозный утес все так же безучастно глядел на меня свысока. Мир в моих слабых глазах уже начал подергиваться ало-бурым флером, когда наконец-то послышался низкий рокот. Я ощутил, как что-то поддалось в камнях, и потянул сильнее, вкладывая остатки резерва в последний рывок. Лутины, до того деловито сновавшие по лагерю, встревожено уставились вверх, когда на их головы посыпались сначала песок... следом мелкие камешки...  потом, на вопящих и разбегающихся лутинов единой массой рухнула вся вершина, а я повалился на землю совершенно без сил.       Продышавшись и сплюнув набившуюся в пасть пыль, я осмотрелся. На месте лагеря лежала раскатившаяся куча валунов и камней. Чуть в стороне слышались крики и звон стали. Наведя монокль, я с трудом различил фигуру Коперника, действующего попеременно мечом и мощным хвостом. Серо-белая тень рядом — наверняка Лэндон. Прочистив уши и чихнув пару раз, я различил звуки боя на другой стороне бывшего лагеря... и на холме, чуть ли не в двух шагах от меня!       Подтянувшись дрожащими лапами на вершину, я сначала прижал лапой нос — запах у лутинов... характерный. И уже потом различил Маттиаса, отточенными взмахами меча отбивающего короткие кинжалы мелких бестий. Скупая красота точных движений крыса так заворожила меня, что осторожные шаги, раздавшиеся сзади, я услышал буквально на мгновение позже, чем надо бы. И когда что-то твердое ударило меня по плечу, еще успел замахнуться лапой на тощего лутина, прыгающего вокруг и тараторящего что-то неразборчивое, но тут в глазах потемнело, мысли спутались, и я провалился во тьму...       аттиас, не глядя отмахивался от все-таки взобравшихся по крутому склону холма лутинов. Отмахивался и кривил губы, когда подчиненные четкому ритму движений мысли сами собой складывались в полный печали стих:       Вот так, нам совесть травит душу.       И горек, горек вкус побед...       Крыс кривился. Он нарушил клятву. Единственно лишь потому, что обязан, должен защитить Кимберли. Ее защита — достаточная причина! И все же. Ему не стоит повторять это часто. Ох, не стоит...       Чарльз легко избегал неуклюжих атак лутинов, тщательно храня в душе образ леди Кимберли. Он знал, что не может позволить ранить себя, если собирается защитить ее. «Для тебя, Ким, — шептал он, — только для тебя».       Внезапно что-то изменилось за спиной. Сначала неразборчиво заверещал лутин, потом, заглушая все остальное, над холмом разнесся разъяренный медвежий рык.       — Крис! — завопил Маттиас.       Теперь уж было не до красивостей и целостности шкуры. Крыс прервал изящную вязь, сплетаемую клинком и, наплевав на защиту, простейшим силовым ударом прибил лутина, нападавшего спереди. Бросив застрявший в теле маленького мерзавца меч, пинком, с выбросом силы, переломил хребет правому, а после стремительного рывка, также, ударом лапы с выбросом силы, сломал шею оставшемуся.       — Крис!       Взлетев на вершину холма, Маттиас увидел медведя, склонившегося над изломанным телом лутина... нет, не склонившегося! Христофор, приняв полную медвежью форму зачем-то обнюхивал прибитого лутина. Или не обнюхивал?! Фу, гадость!!       — Крис, что происходит? Зачем ты жрешь эту пакость?!!       Услышав голос за спиной, более чем тысячефунтовый1 медведь развернулся одним гибким движением и прыгнул вперед. Да так быстро, что крыс-морф даже пискнуть не успел, как оказался прижат лапой к валуну, а мощные медвежьи челюсти уже смыкались на его горле.       «Только косточки хрустнут», — успел еще подумать Маттиас... но боли почему-то не было. Христофор, так и не сомкнув челюсти, тщательно обнюхивал крыса. Потом смачно облизав тому морду, залез носом под расстегнувшийся клапан кожаного доспеха... и еще глубже...       — Крис, ты что делаешь! — завопил крыс, — Это мое! Отдай немедленно!       Но тщетно. Вырванный вместе с куском кармана, медовый пряник уже упокоился в бездонном медвежьем желудке. А Крис, так и не произнеся ни слова, носом подтолкнул крыса-морфа к поеденному лутину.       — Ты чего Крис? Чтобы я это ел?! Да ты сдурел!! — возмутился Маттиас, — и какого демона ты в звериной форме торчишь? Изменись и объяс-с-с...       Голос крыса пресекся на середине слова. В устремленных на него глазах не было ни единой мысли. Совсем. Это был внимательный взгляд очень умного... зверя.       — Кобылья щель! — выдавил Маттиас сквозь сдавленное спазмом горло. — Что ж тут произошло-то а? Христофор! Христофор!!       Тем временем медведь, убедившись, что его товарищ отведать вкусного, хоть и немного жестковатого мяса не желает, обиженно фыркнул и принялся доедать тушку лутина сам. Маттиас же решив пока осмотреть друга в поисках ран, почти тут же обнаружил черно-блестящий, словно лакированный камень, прилипший к плечу... зверя? Крыс-морф уже протянул лапу, чтобы сорвать подозрительный артефакт, но в последний момент медведь обернул к нему вымазанную в крови морду. Маттиас посмотрел на облизывающего кровь зверя, на разодранные кишки лутина, на черный камень... И не рискнул дотронуться.       Объединившись, пятеро скаутов быстро прикончили остававшихся в живых карликов. Слава светлым богам, никто не погиб, хотя раненые были: У Коперника кровь текла по левой лапе, Лэндону пришлось обработать и перевязать два пореза на груди. Впрочем, что для опытного скаута пара царапин? Мелочь.       Закончив бой, и наскоро перевязавшись, обе группы поспешили на верхушку холма, туда, где остались Маттиас и Христофор.       — Что здесь произошло? — вопросил Коперник, окинув взглядом озадаченного Маттиаса, совершенно безучастного медведя и сверкающий под ярким весенним солнцем камень на его плече.       Маттиас беспомощно пожал плечами:       — Я услышал рев Криса, и поспешил к нему. К тому времени Крис уже прибил вон того лутина, — крыс-морф кивнул на обглоданные остатки, — и начал его есть.       — Есть лутина?! — изумился Лэндон. — Ничего вкуснее не нашлось?       — Мало того, — продолжил Маттиас, — Крис напал на меня. И хотел откусить голову, но остановился, почуяв... узнав мой запах. Похоже, проклятье Насожа у Криса сейчас действует в полную силу. Он не может выйти из полной животной формы... Лутина мне в суп, он и не пытается из нее выйти! Он совсем не осознает себя. И единственная очевидная причина — блестящий камень, прилипший к его плечу.       — Хррреново, — хлестнул хвостом по валуну Коперник. — Убрать не пробовал?       — Я не уверен... — крыс-морф покачал головой. — Мне кажется, нам не стоит его трогать.       — Угу, предлагаешь тащить тысячефунтового зверя через Темный проход, до самой Цитадели. Волоком, — фыркнул Лэндон.       — Почему волоком? — хмыкнул Маттиас. — Сам пойдет!       Все как один уставились на Христофора, а тот сыто почмокал, облизнулся и, будто подтверждая слова лиса, прилег вздремнуть.       — Сссс, — вмешался в разговор Бриан. — Есссли не ошшибаюсссь, эта цепочка, на шшее медведя, сссаколдована. Если ее расссорвать, то Криссс перенесссетссся в Цитадель.       — Что-то такое он говорил, — потер уши Лэндон. — Что-то упоминал... Вроде как он ее переделал, чтобы прихватить не только его самого, но и еще двоих.       — Сссс. В таком ссслучае вам ссстоит отправитьссся немедленно, — прошипел Бриан, внимательно осматривая землю вокруг остатков лутина. — И прихххватить вот это.       С этими словами нага поднял с земли украшенный какими-то лохмотьями посох и сумку убитого колдуна.       — Кто пойдет с ним? — спросил практичный Джон.       Коперник взглядом посовещался с Лэндоном и, кивнув, ответил:       — Пойдем я и Маттиас. Лэндон останется с вашей тройкой. Бриан, примешь? Вам еще здесь присмотреть надо бы.       — Сссс. Куда мы денемссся, — просвистел нага. — Присссмотрим. Ты поссспешши. Сссс. В Цитадели обратисссь к Жрице. А мы сссоберем троффеи и расссобьем лагерь на другой ссстороне хххолма.       Тот же день, Цитадель Метамор       орота святилища отворились и, поднявшись от алтаря, Жрица увидела наистраннейшую процессию. Впереди тащил громадную миску, целый тазик медовых пряников Коперник. Пройдя три шага, он останавливался и кидал на пол ароматный сладкий кружок. Неторопливо переваливающийся на четырех лапах следом за ящером-морфом медведь подходил ближе, внимательно обнюхивал желтый кусочек песочного теста. Неспешно поедал. Тщательно облизывался. И столь же неспешно, не поднимаясь с четырех лап, шествовал к следующему. Позади медведя устало плелся мрачный Маттиас, а уже за крысом-морфом галдя, пища и хихикая, вся метаморская мелюзга.       — О Аккала! — воскликнула Жрица, видя кровь, окрасившую бинты ящера и крыса. — Вы их хотя бы обработали?       — Наши царапины? — скривился Коп, шаг за шагом подводя медведя к алтарю. — Переживем, не впервой. Ты Криса посмотри.       Волчица-морф подошла к медведю, почесала усевшемуся на пол и облизывающемуся на миску зверю за ушами.       — Рассказывайте.       Маттиас пересказал события, как смог четко и ясно, показал шест тощего лутина, его сумку и черный камень, будто приросший к плечу медведя.       — Поскольку ты ходишь не на четырех ногах, — констатировала Жрица, — постольку я думаю, что ты этого камня не касался.       — Нет, не рискнул, — кивнул крыс.       Жрица внимательно изучила камень, не отрывая одной руки от висящего на шее двойного креста. Увитый веревочками, обрывками и лохмотьями шест также подвергся внимательному обследованию. По мере осмотра уши волчицы прижимались все сильнее, а улыбка превратилась в оскал.       — Проклятье! — шест полетел на пол, сумка же отправилась на алтарь.       — Кажется у нас проблема, — вздохнул Коперник.       — Не то слово! — окончательно прижав уши к голове, сквозь зубы прошипела волчица.       Одев взятые с алтаря толстые кожаные перчатки, она осторожно открыла сумку и, тщательно избегая горловины, высыпала содержимое на гранитную плиту. Какие-то перья, грубо вырезанные гадальные руны, завернутые в тряпку травы... и наконец, тщательно упакованные — каждый в свой дерюжный мешочек — полдюжины черных, маслянисто блестящих камней.       Тщательно осмотрев содержимое сумки, особенно один из черных камней, Жрица  подняла голову и почти уткнулась носом в нависших над каменной плитой Маттиаса, Коперника, которых окружили проникшие в святилище метаморские дети.       — Это еще что за фокусы?! — изумилась жрица. — Кто вас сюда пропустил?! А ну марш за ворота! Маттиас, Коперник, вы куда смотрите?! Выводите их вон и... сами тоже оставьте нас.       Грустные детишки, подгоняемые Коперником, поплелись к выходу, а Маттиас, тоже шагнувший было следом, при последнем слове остановился:       — Нам уйти?!       — Да, — кивнула волчица. — Оставьте Христофора здесь и уходите. Я буду призывать богиню исцеления, она поможет, но цена будет... цена будет высока.       Ящер, уже стоявший у ворот, склонил голову и вопросительно взглянул на Жрицу:       — Извини, но ты можешь хотя бы сказать, что с ним такое?       Волчица нахмурилась:       — Его душа поражена одним из трех проклятий Насожа, так же как и любая человеческая душа, живущая в стенах Цитадели. Трудами наших магов, эти проклятья были... расширены. Увеличен имевшийся в их структуре «коридор изменчивости». Благодаря чему мы можем менять телесную форму, отклоняясь от заданной Насожем. Именно так мы, изначально люди, превращенные проклятьем в бессловесных животных, теперь говорим и ходим на двух ногах. Этот же черный камень усиливает изначальное Насожево проклятье, тем самым превращая морфа в настоящего зверя. В результате наш дорогой наставник молодежи стал бессловесным, хоть и умным животным.       — Не может быть! — Чарльз изумленно уставился на Жрицу — Каким таким чудесным образом один лутин смог сделать такое?!       Жрица строго посмотрела на крыса:       — «Один лутин» этого не делал. «Одна темная сила» сделала это, вручив шаману готовые камни и научив ими пользоваться. Темная сила, я могу добавить, знающая магию проклятий Насожа. Хорошо знающая, — прижав уши, волчица медленно втянула воздух сквозь оскаленные зубы. - Возможно даже, это был сам Насож. Или... Но в данный момент благополучие Христофора важнее. А теперь... стойте. Покажите мне раны, быстро!       Она приложила лапы, «прочувствуя» их прямо сквозь повязки:       — Слава светлым богам, ничего.       —  А что там могло быть? — удивился Коперник. — Мы вообще-то и сами с хвостами, не в первый раз за стены вышли. Уж яд-то в первую очередь поискали!       — При чем тут яд! — прошипела Жрица, — не яд я искала, совсем не яд. Но блогодарение светлым богам, эта мысль ни Насожу, ни его рабам в голову не пришла. А сейчас оставьте нас, — она указала на медведя. — Я присмотрю за ним. И... да укажет вам верный путь бог-Учитель, — сказав это, Жрица снова повернулась к медведю и словно окаменела.       два слышно встают на место каменные створки ворот.       И вновь я касаюсь взглядом фитиля, и вновь теплый огонек рождается во мраке древней пещеры. Произнося слова, прошедшие сквозь бездны столетий, я шагаю вдоль бугристой стены, одним только взглядом даря свет застывшим свечам.       С привычной грацией прохожу я по ступеням призыва и опускаюсь на колени перед алтарем. Каждый жест выверен судьбой. Каждый шаг — тысячами пройденных ранее.       Я — жрица.       Едва слышно шепчу я слова, прошедшие сквозь мрак и свет веков... Пламя свечей  мерцает и колеблется, подчиняясь дуновеньям ветра, ветра напоенного ароматом цветов и свежестью весны. Воздух потрескивает, насыщенный незримой силой и мех мой шевелится под его порывами — как будто невидимая рука проводит по плечам.       Я склоняю голову.       — Дитя мое, — голос Аккалы, богини исцеления, наполнил комнату музыкальным резонансом. — Встань.       Я послушно поднимаюсь.       — Моя Госпожа... Вы почтили меня присутствием... — шепчу я.       Она улыбается в ответ:       — Зачем ты звала меня, дитя мое?       Я осторожно глажу медведя, все-таки добравшегося до миски с пряниками и сейчас сидящего в обнимку с «драгоценным» тазиком.       — Взгляни сама Госпожа. Его проклятье усилено одним из этих, — я показываю лежащие на алтаре черные камни. — Прошу, помоги ему.       Сияющая ладонь богини накрывает один из камней. Лицо ее на миг становится отрешенным...       — Дитя мое, то, чего ты просишь, не пройдет даром ни тебе, ни ему. Ведь это не исцеление тела, но исцеление души...       Я киваю:       — Пусть так, моя Госпожа. Ибо я отдаю тебе в залог самую себя.       — Но он — нет. И ему не объяснили, что это повлечет за собой.       — Это моя обязанность и он узнает, когда будет исцелен.       — А если он откажется?       Я медленно втягиваю воздух сквозь зубы...       — Тогда его гейс исполню я.       — Да будет так, — улыбается богиня, на единый миг встречаясь со мной взглядом.       Миг? А может быть столетье?       Когда я отвожу глаза, Ее уже нет в святилище, лишь заливающий древнюю пещеру ослепительный белый свет медленно истончается, гаснет. Прикрыв глаза ладонью, я жду, пока глаза вспомнят мерцающее сияние свечей, потом подхожу к алтарю. Дерюжные мешочки пусты и... на плече медведя тоже нет камня. Сам он мирно спит, все еще обнимая, теперь уже пустую миску. Лишь на плече, под бурой шерстью светится метка — двойная спираль, знак Аккалы, богини исцеления.       ткрыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в кровати, а вдохнув хорошенько и ощутив знакомые запахи, понял, что кровать — моя. А еще понял, что в комнате я не один. Знакомая картина.       — Жрица, — выдохнул я. — Как давно?       Напрягая до предела слабые глаза, я различил размытый силуэт в ногах кровати. Потом нашарил на тумбочке монокль... когда я успел разорвать эту Насожеву цепочку?! Ах да... Скорее всего, не я. Теперь понятно, откуда слабость...       — Христофор. Ты очнулся. Как себя чувствуешь?       — Без сил. Полумертвый, — я попытался приподняться и почти сумел, но потом рухнул назад, на матрац.       — Слабость пройдет, — улыбнулась Жрица, когда я продышался.       — А что... кхе, кхе! Что собственно случилось?       — Что ты помнишь?       — Помню... какой-то лутин коснулся меня чем-то... Потом все какое-то размыто-непонятное. Кроме э-э-э...       — Кроме миски с пряниками, — волчица еще раз улыбнулась. — Что ж... Неудивительно. Какое-то время ты был истинным зверем, безмысленным животным. Тебя поразила враждебная магия, через созданный руками врага амулет. Эта магия усилила проклятье Насожа до такой степени, что погасила свет твоей души. Лишь Аккала, богиня исцеления смогла помочь тебе. К сожалению, ее помощь не бесплатна и тебе придется исполнить гейс.       — Гейс. А если я откажусь?       — Твое право, — нахмурилась волчица. — Поскольку исцеление было навязано. Но тогда исполнять его придется мне. Так как именно я поручилась от твоего имени.       Я слабо кивнул:       — Понятно. И в чем же заключаются мои... мистические обязательства?       — Они просты... в той мере, в коей могут быть просты любые дела богов, — Жрица села на дубовый табурет, стоявший у кровати. — Я передам тебе слова богини. Слушай: «Маленький ребенок вскоре войдет в ворота Цитадели. Ребенок, несущий глубокие шрамы на душе и теле. Ты должен будешь принять на себя заботы о нем, помочь ему исцелиться, взрастить его, как собственное дитя. Должен будешь защищать, направлять, учить...»       — Кхе! Кхе!! — в изумлении я прервал слова Жрицы. — Кхе!.. Это что же, мне сына сватают?!! Ох... Мда. Не то чтобы я был против, но... но... Как же я его узнаю?!       — Не беспокойся, — губы волчицы опять тронула улыбка. — Богиня позаботится об этом. Я же всегда помогу тебе советом, ободрением... и всем остальным, чем смогу.       — Ну... выбора-то у меня, как бы и нет. Буду исполнять, что теперь. И Жрица... спасибо. Ты спасла мне жизнь.       — Аккала спасла твою жизнь, — покачала головой волчица. — И именно ей ты должен, не мне.       — Ну и что? Не призови ты богиню, я был бы все равно, что мертв. Хоть и жив. Спасибо. Если понадобится что-нибудь, что в моих силах... Только попроси.       Жрица внезапно отвела взгляд, и я испугался, что... не знаю, чего я испугался, но все равно. Испугался.       — Жрица?       — Все хорошо. Спасибо, — она обернулась и коснулась лапой моего плеча. — Отдыхай, Христофор. А мне пора.       Перевод — Redgerra, Дремлющий.       Литературная правка — Дремлющий.       1 На самом деле почти 1400 фунтов (~625 кг).

Год 706 AC, конец марта, Цитадель Метамор       — н здесь, здесь!! — тоненький голос Бернадет заставил леди Кимберли поднять голову от вышивки. — И он, и ящер и с ними совсем дикий медведь!       Конец марта выдался теплым и солнечным. С высоких башен, со стен и крыш днем уже вовсю капало, а залежи снега остались только в самых тенистых углах внутренних дворов. Даже сама Цитадель потихоньку начала меняться — бесследно исчезли вторые двери; стекла в окнах стали одинарными; полы, исправно гревшие все помещения зимой, похолодали... Весна.       — Кто он? — крыса-морф воткнула иглу в клубок и неторопливо, как пристало леди, обернулась. — Детта, отдышись и расскажи толково.       — Он... — молоденькая мышка-морф несколько раз глубоко вдохнула и наконец выговорила: — Маттиас!       — Ох! — уронив катушку с нитками, Ким прижала лапы к сердцу.       — Они сейчас у Криса в комнате! И оба сердито что-то говорят, а медведь лег и ни в какую, а они его тащить пытаются, а он просто лег и все! А медведь вовсе на Христофора не похож, и большой какой! А вы пойдете туда? Маттиас усталый, и на медведя ругается! А тот лег, и задремал! Правда он симпатичный? Он обнимет вас, и прижмет к груди, а потом отведет в свою маленькую норку...       Поднимая катушку, Кимберли раздумывала — с чего бы какой-то, пусть даже и симпатичный, но дикий медведь должен прижимать ее к груди, а потом вести в свою «маленькую норку»... прежде чем поняла, что речь уже идет о Маттиасе.       — Детта, глупенькая, о таких вещах вслух не говорят, — улыбнувшись, она отложила нитки на подставку для вышивания и повернулась к служанке. Нанятая перед самым зимнепраздником фермерская дочка была такой милой и непосредственной, какими бывают крестьянские дети, не испорченные образованием. Пожалуй, иногда даже немного чересчур непосредственной, но старательной и усердной.       — Ой... — мышка вздохнула и шмыгнула носом, — извините, ваша милость... но ведь правда, прижмет?!       — Может и прижмет, — строго посмотрев на девушку, Ким кивнула на сундук. — А сейчас подай мне чистое платье. То, зеленого бархата... Или может синее? — она замерла на месте, засомневавшись. — Нет, подожди, синее слишком праздничное... у зеленого подол обтрепался... как же быть? Ах, Эли укажи мне путь...       — Ваша милость, ваша милость, у вас же еще есть коричневое блио, и тот шелковый халат... это, кимомо!       — Но коричневое такое блеклое... а кимоно, оно, оно... — Кимберли вдруг поняла, что смущается и краснеет ушками, как девчонка. Она встряхнула головой и твердо сказала: — Нет, кимоно не для коридоров Цитадели! Я одену... синее. То самое, которое помог мне перешить Маттиас. Я одену его для него!       — Ах, ваша милость, — вздохнула мышка, расправляя складки на драгоценном синем бархате. — Как же вам повезло с кавалером! Он такой, такой...       «Элегантный, — улыбнулась Ким, поворачиваясь перед зеркальцем. — Он самый лучший, настоящий джентелькрыс! И он любит меня!»       Бернадетт отложила зеркало и обошла хозяйку по кругу, щебеча восторженные благоглупости:       — Ах, какая прелесть, вы так хорошо в нем смотритесь... Теперь лишь бы он заметил, мужчины такие невнимательные!       — Только не Чарльз, — Кимберли покачала головой, всё еще глядя в зеркальце. — Чарльз заметит.       Она покружилась на месте, заставляя пышные подолы приподняться.       — Ваша милость, ваша милость, — захлопала в ладоши мышка. — А цепочка?!       Кимберли взглянула на обитый черным бархатом футляр. Серебряная цепочка эльфийского плетения и рубиновая камея, передавались в ее роду из поколения в поколение...       — Да. Одень мне ее.       Серебристый металл, коснувшись светлого меха на груди, вызвал к жизни целый поток воспоминаний. Прошлое... ушедшее и невозвратимое. Отец, нелюбимый муж, заботы о баронстве, об урожае, о деньгах... А потом, потом, когда все устроилось, утряслось — пришла скука. Хотела бы она вернуться назад, в те дни? Пожалуй, все же нет. После того, как лорд Боб, исполняя поручение его светлости, лорда Хасана, избавил ее от забот о доставшихся от отца и мужа землях, наняв хорошего управляющего, жить стало куда проще. И говоря честно, беззаботнее.       — Пора идти. Детта, приберись здесь и можешь быть свободна до завтра.       — Спасибо, ваша милость, — неумело сделала книксен мышка. — Я все сделаю, не беспокойтесь госпожа!       Придерживая лапами подол платья, Кимберли быстро (насколько позволяло достоинство леди) прошагала по коридорам и лестницам донжона. Знакомый коридор, знакомые запахи и голоса из-за приоткрытой двери:       — Ну как, как нам протащить тысячефунтового медведя, совершенно не желающего никуда идти, до пещеры жрицы?! — вопрошал ящер-морф Коперник, стоя над дремлющим прямо на полу медведем.       — Может, позовем жрицу сюда? — Маттиас поднял взгляд и, увидев Кимберли, просиял. Грязный, взлохмаченный, с оторванным карманом на груди кожаной куртки, крыс бросился вперед, чтобы обнять ее, но вовремя остановился, ограничившись только приветственным обнюхиванием и лизанием лапки.       Сжав и погладив его напряженные до дрожи лапы, Ким не стала сдерживать естественного любопытства:       — Что случилось? Как вы сюда попали? И зачем вам Жрица?       Коперник вздохнул и, указав на черный камень, крепко прилипший к лапе медведя, рассказал суть дела:       — ... порвав цепочку монокля, мы активировали переносящее заклинание и оказались в его комнате. Теперь осталось только доставить беднягу к Жрице. Но как это сделать, ума не приложу.       — А что Христофор любит? В смысле, любит покушать?       — Да как бы... — Маттиас развел лапами, Коперник смущенно потупился и ответил: — Мы не особенно-то с ним общались, не очень-то. Не больше остальных. А зачем вам?       — Баронессам, живущим в глубокой провинции, зачастую приходится решать проблемы куда как приземленные и весьма непростые, — улыбнулась Кимберли. — Однажды нам нужно было перевести капризную свинью из одного загона в другой. Тоже непростая задача... но мы справились, поманив свинюшку ее любимым лакомством. Так что любит Крис?       — Пряники, — ухватившись лапой за полуоторванный нагрудный карман, выдал Маттиас. — Медведь любит медовые пряники. Он мне карман оторвал, добираясь. Но, сколько же их будет нужно? До пещеры далеко.       — Одно хорошо, — ухмыльнувшись, Коп шагнул к двери. — Сколько бы их ни было, в его желудок войдут все! Хоть целый тазик! Будут нам пряники!       Проводив взглядом ящера, Ким внимательно осмотрела Маттиаса. За время похода... он изменился. В глазах появился лихорадочный, почти безумный блеск, движения стали резкими, какими-то жесткими, а признаки сильного нервного напряжения — множество непроизвольных, полубессознательных движений, сжатые кулаки, ходящие по скулам желваки, прижатые уши и нервно бьющийся хвост — прямо бросались в глаза.        — Чарльз, с тобой что-то не так, — Кимберли вновь взяла его за лапы и заглянула в глаза. — Что происходит? Ты весь как на иголках!       Маттиас криво улыбнулся и вздохнул:       — Так заметно, да? Со мной... пожалуйста, не спрашивай пока. Разберемся с Крисом, отдохну хотя бы чуть-чуть и расскажу тебе все, что смогу. Лады?       Она кивнула, и присев на медвежью лежанку, ожидая возвращения Коперника, краем глаза посматривала на Чарльза. Как он, то вскакивает с табурета, начиная нервно прохаживаться по комнате, то вновь садится, вспомнив, что не один. Посидев чуть-чуть, начинает непроизвольно умывать лапами морду и уши — как запертая в клетке крыса. Достает из ременной петли остаток палки для грызения и тут же засовывает обратно...       Но тут дверь скрипнула, и в комнату ворвался Коперник, с огромной миской сладких пряников в лапах.       на терпеливо ожидала его у самого начала прохода вниз, к святилищу. Ждала, как могут ждать только женщины. Ждала, гадая, что же случилось там, к северу от Цитадели такого, что заставило всегда сдержанного Маттиаса нервно сжимать лапы и бить хвостом? Кто-то из его друзей погиб в бою? Может он сам был ранен? Но нет, никаких следов ранения не было — ни повязок, ни стремления поберечь ушибленное место...       Кимберли в глубочайших сомнениях сама начала расхаживать по коридору. Может быть в ней самой что-то не понравилось ему? А вдруг он... он... При одной этой мысли она обхватила себя лапами, как будто в коридоре внезапно похолодало. А вдруг он встретил другую?!!       Но нет! Кимберли вспомнила, как Чарльз просиял, увидев ее. Это... это все инсинуации... бред воспаленной волнением души!       Знакомый звук шагов, сопровождаемый легким постукиванием когтей, раскатившийся по коридору, заставил ее забыть все странные мысли и броситься вперед.       — Чарльз! Я... Пойдем же скорее, я помогу тебе вымыться! Где ты так перепачкался? И доспехи посечены... Ты участвовал в бою? Я принесла тебе чистую одежду, пойдем, покажу такое уютное местечко, смоешь грязь, расслабишься...       Войдя и заперев за собой дверь спрятанной в неприметном тупичке залы, Ким поскорее повела Маттиаса к каменным полкам. Осторожно развязывая кожаные шнуровки и расстегивая ремни, она провела когтями по свежим повреждениям. Кто-то очень хотел убить Чарльза и в паре мест почти преуспел...       Подав травяной взвар скрючившемуся в горячей воде крысу, она осторожно размяла постепенно расслабляющиеся плечи и наконец, рискнула задать мучавший ее вопрос:       — Чарльз, что произошло?       Маттиас сжался в воде еще сильнее, опустил голову, будто пряча глаза, и едва слышно прошептал:       — Любовь моя, я... пообещай, что не возненавидишь меня, что бы... хотя, наверное и стоило бы!       — Чарльз! — Кимберли ухватила его лапы и буквально упала на колени у каменной чаши, прижимая их к затрепетавшему сердцу. — Как, я могу возненавидеть тебя?! Ты... это даже не бред! Что бы там ни случилось, ты... я... я всегда буду с тобой! Мы же клялись быть вместе! Или ты уже забыл? В беде и в радости, в довольстве и бедности...       — Покуда смерть не разлучит нас, — кивнул Маттиас. — Но смерть... любовь моя, если ты меня осудишь, я не скажу тебе ни слова, я пойму тебя, если ты не сможешь простить меня, но я убивал. Обрывал чужую жизнь... И мне это нравилось! Это было так легко и просто...       Кимберли моргнула — она не могла его понять. Вернее, она понимала каждое слово в отдельности, но все вместе никак не могло сложиться в простую и ясную истину. Дочь старого воина, вдова такого же вояки, буквально дышавшего войной, она просто не могла принять мысль, что врагов можно жалеть!       — Чарльз, но ты все сделал правильно! Это опасный мир и если ты не убьешь врагов, то уже они убьют тебя! Или...       — Или того хуже, не меня! — воскликнул Чарльз, почти выпрыгивая из чаши. — Я знаю! Я все это понимаю, но от этого мне не легче! К тому же... — он опять скорчился, будто прячась от чьего-то гнева, — я покинул дорогу, указанную мне Эли, я нарушил клятву! Ким, теперь все мои пути ведут вслед за Иудой! Я страшусь этого, но хуже того, я страшусь, что ты последуешь за мной туда же! И потом проклянешь меня!       Кимберли прижала его голову к груди и тихо-тихо выдохнула ему в ухо:       — В беде и в радости...       — Ким, я люблю тебя! — выдохнул Чарльз. — Ты лучше всех!       — Я знаю! — с легкой улыбкой прошептала она. — Домывайся скорее, герой, докажешь слова делом!       Они уже подходили к комнате Чарльза, когда откуда-то, чуть ли не из монолитной стены вывернулся Ки-койот.       — Чарльз! Тебе послание! От самого лорда Хасана! В конверте, с личным вензелем! Смотри, какое красивое!       Маттиас посмотрел вслед убежавшему гонцу, перевел взгляд на конверт. Жесткая, чуть коричневатая бумага, рельефный, в четыре краски герб Цитадели и оттиск личной печать его светлости на алом, как свежая кровь сургуче. Когда Чарльз, сломав печать, вынул ослепительно белый прямоугольник и повернулся к свету, Кимберли заглянув ему через плечо, успела прочесть:       «Я, лорд Томас IV Хассан, милостью светлых богов герцог Цитадели Метамор, выражаю верному вассалу моему Чарльзу Маттиасу...»       — Выражает!! Этот лошак, этот выползок из навозной кучи, эта демонова отрыжка, выражает мне!!!       Смятая и разорванная когтями картонка улетела куда-то в угол, а сам крыс уже почти шагнул вперед, когда Кимберли прошептала внезапно онемевшими губами:       — Чарльз! Что?!       Маттиас, замерев на полушаге, повернул к ней перекошенную морду, мазанул невидящим взглядом помертвелых глаз и быстрым шагом, почти бегом ринулся куда-то по коридору.       Она бежала за ним, как в жутком сне, как в кошмаре, стремясь остановить, не дать совершить ужасную, непоправимую ошибку, но как в том же сне, не могла догнать. Ставший вдруг вязким воздух, каждая попавшая под ногу ступенька, каждый порог и дверь как будто сговорились, не давая, препятствуя, сдерживая... Она кричала: «Чарльз! Что ты делаешь! Стой!», но услышав ее голос и замерев на миг, Чарльз вновь и вновь продолжал гибельный путь...       — Прочь с дороги! — прошипел крыс, упираясь грудью в сверкающие наконечники парадных копий.       Стражницы, обычно стоявшие подобно статуям у двери с герцогским гербом, переглянулись и одна из них сказала:       — Нет. Мэтт, уходи. Ты не в себе.       — Я не в себе?! — шипение разъяренного крыса прервалось треском ломающегося дерева, когда Маттиас ударил голыми лапами по древкам копий. Гвардейцы, бросив обломки, попытались ухватить его за шиворот, но увернувшись от рук, Чарльз проскользнул им за спину и, коснувшись спиной двери, внезапно выбросил вперед развернутые ладони. Обоих женщин пушинками швырнуло по сторонам — прикосновение крысиных лап подействовало как хороший таран.       — Чарльз! Пожалуйста, остановись! — прошептала Кимберли, когда крыс потянул тяжелые створки.       На миг он как будто пришел в себя и оглянулся, но миг прошел, и его глаза вновь затянуло алым флером ярости. Беззвучно распахнулись тяжелые двери, и Чарльз шагнул в приемный зал.       — Я ничего не крал, — олень-морф как раз обращался к сидящему на малом троне лорду Хассану, когда Маттиас все той жесткой, дерганой походкой устремился вперед, мимо колонн и замерших меж них стражников. — Я выкопал эту статую в заросших лесом, заброшенных руинах.       — «Многоуважаемый» Джон Слеепер, — тон и презрительная гримаса на лице разряженной в шелка и золото толстухи превратили вежливое обращение в издевку, — по-видимому, запамятовал, что эти руины находятся на землях, принадлежащих мне, — леди Лориод протерла лоб обильно воняющим чем-то резким кружевным платочком и слегка повернулась, будто ища поддержки у лорда казначея. —   Собственно, как и все найденное и раскопанное в их пределах.       «Нет, нет, нет!» — беззвучно шептала Кимберли, проходя следом за Чарльзом мимо зашевелившихся стражников и замирая у дверей залы.       Чарльз уже миновал первую пару колонн и стоявших в нишах стражников, когда из-за дверей раздался протяжный вопль:       — Держите его!!!       После чего все присутствующие будто с цепи сорвались. Охранники, выскочившие из ниш, либо опоздали, не успев остановить рванувшего вперед крыса, либо оказались обезоружены — Маттиас голыми лапами ломал их копья. Олень-морф у трона схватился за висящий на шее кулон с зеленым камнем, а лорд Боб сорвал с руки массивный браслет с крупным синим камнем, ударом раскрошил камень о ручку кресла и швырнул под ноги Чарльзу.       Ошеломленная Кимберли наблюдала, как перед троном развернулась и замерцала магическая стена, но крыс, которого она должна была задержать пока подбегут стражники, резко взмахнул лапами сверху вниз, словно рисуя в воздухе букву V, и встав боком, буквально продавил ее. За эти секунды олень-морф почти закончил изменение, превратившись в массивного ящера, и вполне мог достать Маттиаса длинным хвостом с костяными лезвиями на конце, но и крыс уже миновал ящера, так что неточно, второпях хлестнувший хвост только подтолкнул его к трону. И тут все опять замерло.       Маттиас столбом застыл у ног лорда, уставившись вверх. Охранники столпились у магической стены, не в силах преодолеть ее. Бывший олень, а ныне жутковатого вида ящер тоже замер, занеся хвост для удара. Лорд Боб, так и не встав с кресла, подался вперед и направил на Чарльза маленький арбалет. А леди Лориод наоборот, отступила в сторону, с довольной улыбкой наблюдая создавшуюся сцену.       — Ты! — Чарльз швырнул в герцога смятый и разорванный конверт, — Ты прислал это мне! Зачем ты это сделал?! Ты делаешь из меня убийцу! Хочешь вырастить змею под боком?! Ты знаешь, какой ценой даются мне убийства?!       И будто какой-то стержень выдернули из спины Чарльза. Он упал на колени, схватившись за голову, и почти тут же исчезла, наконец, воздушная стена. Ящер отступил, а охранники наоборот — двое схватили Маттиас, еще двое едва-едва не воткнули ему в спину уцелевшие копья.       — Чарльз! Нет! — Кимберли с криком бросилась вперед, пытаясь загородить любимого своим телом.       — Казнить. Забить кнутом досмерти, — голос лорда-казначея был наполнен леденящим холодом. — Обоих.       Кимберли тут же схватили за лапы и вздернули на ноги так, что ее лучшее платье жалобно затрещало, расползаясь по швам.       Томас поднялся на ноги, звучно впечатывая копыта в каменные плиты пола, обошел Чарльза, Кимберли и держащих их стражников по кругу и, подойдя к лорду казначею, устремил взгляд ему в глаза. Того хватило лишь на пару мгновений, после чего опустивший глаза конь-морф пробормотал:       — Извините милорд... я... переволновался...       — Так-то, — хмыкнул герцог Цитадели, лорд Томас Хассан IV. — Жизнь и смерть защитников Цитадели в моих руках. И только в моих!       Еще раз обойдя «гостей», Томас уселся на трон и устремил взгляд на леди Лориод:       — Наше разбирательство прервали, впрочем, оно и без того подходило к завершению. Итак, мое слово таково: я желаю видеть предмет спора. Пусть найденная моим придворным археологом скульптура будет доставлена в Цитадель. Осмотрев ее, я приму окончательное решение. А сейчас покиньте нас леди Лориод. Джон, ты тоже можешь идти.       Едва лишь оба просителя вышли и закрылись тяжелые двери, как Томас, все это время мрачно рассматривавший Чарльза, вопросил, ни к кому конкретно не обращаясь:       — Он ударил меня?       — Нет, ваша светлость, — ответствовал церемониймейстер Тхалберг, крокодил-морф, до этого мига столбом стоявший у дверей.       — Он пытался меня убить, или иным способом повредить моей жизни?       — Нет, ваша светлость, — вновь ответил крокодил-морф.       — Но что, же сделал наш верный вассал и мастер гильдии Писателей? — в последний раз задал риторический вопрос конь-морф, но в этот раз ответил сам: — Во-первых, он продемонстрировал недостатки моей охраны. Во-вторых, задал несколько вопросов, непременно требующих ответов. В-третьих, высказал несколько просьб. Что ж... Моей охраной займутся те, кому положено. А вот вопросы и просьбы...       Герцог медленно, намеренно затягивая паузу, встал, подошел ближе к Чарльзу. Устремил пронзительный взор сверху вниз.       — Все кто живет в Цитадели, все мы до единого, по мере сил защищаем ее. Каждый на своем месте делает все, что способен. И нет, и не может быть исключений! Не важно, что ты об этом думаешь. Если ты можешь, а ты Чарльз можешь, то заняться этим придется. Да, есть такие, кого я никогда не отправлю не только в дальнюю, но и в ближнюю разведку. Но для каждого исключения есть веская причина. В твоем случае... не отводи глаза, уважаемый крыс. В твоем случае таких причин нет. Ты здоров, силен достаточно, чтобы держать в лапах оружие, ты в своем уме и твердо себя контролируешь. Почти всегда. А значит...       Пока лорд шагал к трону, Кимберли попыталась вглядеться в глаза Чарльзу. Она готова была умереть защищая любимого... но не понимала его! Что такое крылось в его прошлом, что он буквально сошел с ума, принужденный убивать врагов... Нет! Он пришел в дикую ярость за гранью безумия, но не тогда! Он убивал, вел Криса к Жрице — усталый, раздраженный, но не более. Что-то жуткое, темное рванулось из его души позже, когда он уже расслабился, когда раздражение и боль уже шагнули прочь, когда его... что? Поблагодарили? Оскорбили? Что было в письме лорда? Ей нужно, ей жизненно необходимо знать!       Тем временем, лорд Хассан усевшись на трон, заговорил опять:       — Решение мое таково. Чарльз Маттиас. За неподобающее поведение, роняющее честь и достоинство защитника Цитадели, а также для лучшего запоминания моих слов о твоих обязанностях — пятнадцать плетей. За попытку увильнуть от исполнения обязанностей защитника Цитадели — месяц в одиночной камере и служба в скаутах в течение пяти лет. Так будет наказанием тебе то, чего ты столь сильно боишься и избегаешь. Уведите его.       Закрыв двери за стражниками, Тхалберг повернулся к герцогу:       — Дозволено ли мне будет сказать несколько слов, милорд?       Томас глянул на крокодила и коротко кивнул:       — Говори.       — Я служил твоему отцу и твоей матери. И почитал честью эту службу. Твой отец был хорошим герцогом, возможно лучшим из всех. Он остался в памяти своих йоменов честным человеком, и кроме  всего прочего он никогда не применял наказаний сверх меры. Ты можешь и станешь лучше его...       — Если что?       — Я не прошу тебя отменить решение или смягчать участь крыса, здесь ты в своем праве, — Тхалберг осторожно, в меру возможности спины поклонился. — Но я прошу тебя обдумать вот что: стоит ли превращать службу на благо Цитадели, притом важнейшую, в наказание?       Томас уставился на церемониймейстера пораженный и даже чуточку озадаченный. Потом его морда смягчилась, он потер массивный лоб, махнул туда-сюда ушами...       — Ты прав. Да будет объявлено так: Чарльзу Маттиасу, пять плетей без усердия, дабы лучше помнил обязанности защитника Цитадели. Две недели в тюрьме, в наказание за его действия. И месяц в Скаутах, дабы знал он, сколь необходима и важна эта служба.       — Спасибо, ваша светлость, — Тхалберг вновь склонился в поклоне, потом повернулся к леди Кимберли:       — Не стоит меня благодарить, баронесса. Я сделал это не ради вашего кавалера, — тут крокодил повернулся еще немного, почти встав спиной к герцогу, и подмигнул ей. — А лишь для пользы всей Цитадели. Кстати, — тут он опять повернулся мордой к лорду Хассану. — Не пора ли нам обсудить столь ярко продемонстрированную недостаточность охраны вашей светлости?       Томас фыркнул:       — Мы обсуждали эту тему неоднократно. И столь же неоднократно приходили к одним и тем же выводам... — Тут его взгляд упал на леди Кимберли. — Почему она все еще здесь?       — Вы не сказали, что с ней сделать, ваша светлость, — склонила голову одна из стражниц.       — Отправьте ее домой. Здесь ей точно делать нечего, — хмыкнул Тхалберг.       — Милорд! Пожалуйста! Позвольте мне его увидеть! — почти прокричала Кимберли, когда стражницы уже потянули ее к выходу.       — Не сегодня! — мотнул головой Томас, сердито прижав уши. — Он наказан или погулять вышел? Завтра. Все, уведите ее.       Стражницы довели-дотащили Кимберли до двери комнаты, втолкнули внутрь и ушли, прикрыв дверь, а она упала на колени и зарыдала. Ее любимый в тюрьме, ее праздничное платье испорчено, день, который мог бы стать лучшим в жизни, превратился в какой-то кошмарный сон... Письмо!       Едва накинув поверх разорванного платья халат, Кимберли устремилась в коридор. Они уже почти дошли до его комнаты, они стояли в полутемном тупичке, когда, когда... Она подняла смятый, разорванный кусок плотной белой бумаги и осторожно разгладила.       — Ох, Чарльз! — прижав бумагу к груди, Кимберли осела у стены, как подломленная. Вся усталость, весь страх и ужас прошедшего дня буквально придавили ее к чуть теплым плитам пола. — Чарльз, Чарльз, что ты наделал!       Перевод — Claw Lyne.       Литературная правка — Дремлющий.

Год 706 AC, начало апреля       азумеется там воняло. В подобных подземельях всегда попахивает плесенью, гнилыми объедками, и чем похуже. Спустившись по лестнице, Мишель обнаружил, что тюремное подземелье Цитадели, не являлось исключением. Если честно, бобер-морф вообще предпочел бы не ходить туда, но после новостей, добравшихся до его ушей еще в лесу, удержаться не смог.       Разумеется, пришлось подождать конца заезда — еще в третьей декаде марта Татхом увел артель лесорубов на верхнюю деляну, ближе к вечным снегам Барьерного хребта. Потом, в последний день марта, к ним поднялся Хабаккук, принеся на хвосте просто невероятные слухи. Неувязки в его рассказе углядел даже Мишель... но тот факт, что Маттиас натворил что-то нехорошее, оспорить не смог никто. А прибыв в Цитадель, и услышав уже совершенно невероятную историю, в которой мертвые стражницы громоздились пообок трона штабелями, а крыс-морф голыми лапами, с одного удара разрушал семифутовой толщины каменные стены, Мишель отправился вниз.       Впрочем, ненадолго — сегодня юноша хотел еще повидать Паскаль. Та передала приглашение через руу-морфа, обещая показать что-то особенное, а Хабаккук так и не признался, что именно. Гад треугольный... В любом случае, первым Мишель решил навестить Маттиаса. Не столько ради дружбы, хотя и ради нее тоже, сколько из-за банального любопытства. Именно оно заставило юношу спуститься по холодным, вытертым ступеням в темноту и тишину подземелья.       Гулко хлопнула за спиной очередная решетка — охранник вел юношу по бесконечным тюремным коридорам какими-то странными петлями. Иногда Мишелю даже начинало казаться, что они ходят по кругу. А может и нет...  Хабаккук упоминал, что к Маттиасу пропускают всех желающих; во-первых, потому, что Магус приковал его заколдованными цепями; а во-вторых, потому, что так приказал лорд Хассан. Но вот идти до его одиночной камеры пришлось далеко.       Мишель очередной раз вгляделся в укрытый почти непроницаемой тьмой боковой коридор и передернул шкурой. Бр-р-р! После изменения его глаза стали видеть по-другому. Во-первых, вдали все стало чуть расплывчатым, во-вторых, ему приходилось серьезно напрягать глаза... на суше. Под водой же... О-о-о! Ныряя в прорубь, Мишель поражался богатству и многоцветью подводного мира. Подводные течения мерцали, рыбки сияли, водоросли медленно колыхались, лед, накрывший реку, то отливал благородным багрянцем, то наливался грозной синевой, то отражал, как зеркало...       Впрочем, и на суше, его до сих пор поджидали сюрпризы. Вот как сейчас. Идя по освещенному редкими-редкими факелами коридору, временами почти в полной темноте, и видя лишь чуть дальше вытянутых лап, юноша вдруг понял, что нос и уши могут неплохо дополнить слабое зрение. Из пустых камер слабо, но отчетливо попахивало затхлостью и пылью, из боковых коридоров тянуло по-разному. Из одних холодной свежестью и сыростью, из других наоборот, затхлым сухим теплом. А потом из одного коридора отчетливо пахнуло чем-то настолько опасным, что бобер-морф едва-едва смог задавить порыв: бежать сломя голову и забиться куда-нибудь поглубже в воду.       Пройдя, спотыкаясь, несколько шагов и пригладив вздыбившийся мех, Мишель чихнул, поскорее прогоняя страшный запах и вдохнув, уловил знакомые метки. Сырой запах утоптанной земли, «аромат» застарелой мочи, застоявшаяся вонь давно немытой шерсти заставили бобра-морфа сморщить нос. Ему уже не нравилось это место... оно ему изначально не нравилось! Но Мишель все же преодолел себя — зажав нос лапой и стараясь дышать пастью, он дождался пока кабан-охранник, громыхнув замком, широко распахнул дверь. И вот, свет факела, повисшего за спиной юноши, слегка разогнал по углам тени, показав неприглядную внутренность камеры. Серо-черный, холодный, ничем не прикрытый каменный пол, лишь маленькая кучка старого, прелого сена в дальнем углу. Столь же серые, холодные, давящие стены...       Мишель вздрогнул и сглотнул, когда тяжелая, дубовая дверь гулко хлопнула за спиной.       — Ты там это... — напоследок заглянул в приоткрытое окошечко стражник. — Я тута окошечко значится, открытое оставлю, так что ты постучи ежели чего. Я тута, недалеко.       Глухой металлический лязг засова и удаляющиеся шаги охранника, оставившего его наедине с узником, стихли, и Мишелю стало немного страшно. Жуткие, давящие стены, абсолютная тишина и лишь трепещущие отсветы факела, проникающие в окошко на двери... Одиночная камера — страшное место! А Маттиас здесь уже третью неделю и один лорд Хассан знает, сколько крысу еще...       — Мэтт? Чарльз, ты здесь?.. — робким шепотом позвал Мишель. Его глаза уже худо-бедно приспособились к полутьме, рождаемой слабыми отсветами, но в глубине камеры оставались глубокие, непроницаемые для его  глаз тени.       Едва слышный вздох и звяканье цепей предварили сказанные пустым, безучастным голосом слова:       — Кто там? Чего тебе надо?       Мишель растерянно потоптался на месте. Юноше понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — принесенный стражником факел светит в спину и Маттиас наверняка видит только смутный, едва различимый силуэт...       — Это я, Мишель.       Последовавшее долгое молчание заставило бобра потоптаться на непривычно холодном полу. Он представил, как день за днем сидит на этих ледяных плитах, укрытых только тонюсеньким слоем прелой соломы...       — Бр-р-р!       — Да, невесело, — голос крыса стал чуть приветливее. Наверное, ему приятно видеть собрата-грызуна.       — Я это... мы с артелью... в лесу... ага. Татхом нас это... увел повыше, к этим...       — К предгорьям Барьерного хребта, — в голосе Чарльза, кажется появилась усмешка.       — Ага, туда, — кивнул юноша. Он изо всех вил вглядывался в едва различимые очертания и, как раз сейчас вроде бы начал различать силуэт сидящего крыса. Ему хотелось спросить: какого демона Маттиас прячется в темноте? Почему не выходит на свет? Но Мишель не смог выдавить из себя этого простого в сущности вопроса. Потом юноша припомнил как сам прятался от Мэтта в чаше банного бассейна. Подобный выверт заставил Мишеля горько усмехнуться.       — И вот вы спустились сюда.       — Ага, — кивнув еще раз, Мишель наконец решился: вытянув лапы, он сдвинулся вбок и нащупав более-менее чистый от плесени участок, присел на корточки спиной к стене. Снова вглядевшись в темноту, вздохнул. Что он мог сказать? Ведь другие уже приходили сюда. Хабаккук, Нахуум, Таллис, Крис, Коперник, Михась, Шаннинг. Кимберли, по словам руу, вообще здесь чуть ли не поселилась... И несмотря на все это паломничество, не смотря на все их слова ободрения и поддержки, Мэтт до сих пор... Как какому-то деревенскому парню соперничать с высокородной леди? Со знаменитыми и увенчанными золотыми перьями писателями? И... зачем ему это?       Наконец, так и не придумав ничего, Мишель ляпнул наиглупейшую глупость:       — А... правда, что ты перебил тридцать охранниц, прежде чем это... ну, по-ся-гнуть на это, на трон?       Презрительный смех, сопровождаемый звоном цепи, разнесся от дальней стены:       — Что, теперь их уже стало тридцать? В последний раз было всего пятнадцать!       Тон смеха и глубокая язвительность последовавшего ответа, совершенно не характерная для Маттиаса ранее, очень сильно не понравились Мишелю, и юноша поспешил задать следующий вопрос:       — Что значит: в последний раз?       — Охранниц было шесть! — почти выкрикнул Маттиас. — По слогам повторить? Шестеро! И я не убил никого! Максимум я поставил по синяку двум или трем. И это все.       — А семифутовой толщины каменная стена?       — Какая еще стена? — кажется, Мишелю удалось по-настоящему удивить крыса. Так, что из его голоса почти пропала язвительность, и он на миг стал почти прежним. — Мишель! Ты чего несешь? Откуда посреди малой приемной каменная стена?!       — Ну... я... говорят... — теперь, когда первая новость оказалась безобразной, можно даже сказать безбожной ложью, и вторая, про каменную стену, тоже стала выглядеть какой-то... не очень правдоподобной. Так что бобер только вздохнул и почесал между ушей.       — Понятно, — буркнул крыс. — Лорд Боб применил защитное заклинание. Притом совсем слабое.       Теперь пришла очередь удивляться Мишелю:       — Но... ведь лорд Боб не маг, совсем не маг! Он же лорд-казначей!       — Ну, уж это-то! — фыркнул Маттиас. — Разбить камень в браслете с заготовленным заранее заклятьем — не велика наука!       — А... какое заклятье?       — Воздушная стена, — неохотно буркнул крыс.       — Но... ведь ты же все равно проломил ее! Ну, пусть не каменная, но все равно стена! Ты же ее преодолел! Верно? Как?!       Удивление помогло бобру преодолеть смущение и задать все-таки остро интересовавший его вопрос.       — Ну... — что самое удивительное, теперь уже Маттиас мялся и, похоже, не хотел говорить. — Есть способы. К тому же мне просто повезло. Будь там какое-нибудь другое заклятье... А так, воздух — всего лишь воздух. Мы же постоянно его преодолеваем... там было просто немного поплотнее. И слабое оно было совсем. Наверно дешевка, на базаре купленная.       — Дешевка? У лорда-казначея?!       — Может и нет... — вспышка энергии, вызванная раздражением прошла и Мэтт похоже вновь погружался в охватившую его черную тоску. Звякнув цепью, он совсем неохотно договорил: — Какая разница? Против цепей и каменных стен это умение не поможет.       — Ну... — Мишель устыдился. Похоже, Маттиас говорить на эту тему не хотел. Или не мог... — А... что ты дальше, ну, делать будешь?       — Я? Ха! Проведу ближайшие пару недель в размышлениях о сущности небытия, о судьбах мира. Потом пойду и убью еще кого-нибудь. В конце концов, ведь это все, что ему от меня надо.       Молодой бобер вновь долго всматривался во тьму, пытаясь различить очертания крыса. Но тщетно. Последняя фраза, а особенно тон, которым она была сказана, опять заставили подняться мех на затылке. Да что ж такое-то? Что за ужас проглядывает краешком из души всеми уважаемого магистра?       — Мэтт, ты... — все-таки заговорил Мишель. — Ты отличный писатель, и Кимберли тебя любит! И лорд Хассан... Он вовсе не хочет, чтобы ты убивал без разбора... Ты... Это не так! Он... он...       — Он хочет, чтобы я защищал Цитадель, применяя к тому имеющиеся у меня способности и умения, — опять звякнув цепью, вяло сказал Маттиас. — Спасибо, я знаю. Вот только эти способности и умения, они ведь не из ниоткуда, а? Кто-то меня учил, тренировал... а? И этот кто-то, может же он заинтересоваться: откуда это некий крыс так много знает и умеет? Как ты думаешь?       — А... ну, да наверное... А что, это так опасно? Ну, ты же воин... и Цитадель, ну она же...       — Ну, разумеется, здесь меня будут искать в последнюю очередь, — судя по тону, крыс скривил морду в усмешке. — Но если заинтересуются, то ведь найдут... а никакие стены моих дорогих коллег и наставников не остановят. Опасность стать женщиной, или ребенком тоже. Много ли времени нужно, чтобы воткнуть один-единственный кинжал? Или сыпануть порошок в кружку? Хорошо если мне... А если не мне?       — Но... не сидеть же просто так! — медленно выдохнул бобер. — Нельзя же это... ну, сидеть в углу под лавкой всю жизнь! Есть же друзья... есть скауты, есть Фил, с его этими... шпионами! Расскажи все лорду Хассану, наконец! Он что-нибудь придумает!       — Угу. Уже. Вот только, думается мне, интересы лорда Хассана несколько... разнятся с моими. Его планида — Цитадель. И если он посчитает мою смерть полезной для Метамора, то...       — Мэтт! — Мишель едва смог выдавить это слово сквозь сжавшееся горло. — Это невозможно! Это... это... как ты можешь говорить про благородного лорда такое!! Я... ты...       — Ха. Ха. Ха, — каждый слог сопровождался громким звоном цепи. — Разумеется благородный. Конечно же! По праву рождения лорд наш само благородство. — Еще раз звякнув цепью, Маттиас тяжело вздохнул. — И знаешь, что самое тяжкое, Мишель, юноша ты наш, неиспорченный? Лорд Хассан действительно благороден от копыт до последнего волоска его роскошной гривы! Он действительно стремится к благу для всей Цитадели... сознательно подвергая опасности некоторую часть ее жителей. Можно сказать, жертвуя их жизнями. Самой минимальной части, к его чести. Вот только одна из этих жертв — я!!       Бобер вздохнул. Ну как убедить этого упрямого крыса?! Как открыть ему глаза на простой и очевидный факт — или они все помогают защищать Цитадель, или Насож перешагнет, сначала трупы защитников, потом их трупы, а потом пойдет дальше! И дальше! И дальше!       Сейчас Мишель как никогда жалел о своем косноязычии. Должен быть способ объяснить, рассказать, но... но в голову ничего не приходило. Уж лучше бы он пошел в Молчаливый Мул, чем терять время без толку здесь! Уже выпивал бы с Линдси... или проводил время с Паскаль, надеясь, что Скрэтч не припрется в самый неподходящий момент и не испортит все веселье... в любом случае, там было бы куда как лучше, чем торчать зря в темном каменном мешке!       Почему он тратит время с этим упрямым крысом? Может потому, что Мэтт его друг? Да, именно так. Друзья, друзья... это все. Друзья помогли Мишелю найти работу, помогли принять изменение, и новый облик... Там, в лесу, в артели, все лесорубы были здоровяки, выше и шире его как минимум вдвое, но тем не менее... когда он из-за собственной глупости оказался в лечебнице со сломанными ногами и ребрами, именно друзья помогли оплатить быстрое лечение...       А еще там была Паскаль. До изменения Мишель, помнится, счел ее чем-то причудливым и непостижимо странным, такой штучкой, неким удивительным механизмом, которые иногда появляются на ярмарках. Те самые, в которых надо дернуть рычаг, или повернуть рукоятку, чтобы получить... что-то. Что угодно. Ведро холодной воды на голову. Или горсть сладостей. Или красивую игрушку. Или осиное гнездо в коробочке. А потом она оказалась милой и такой уютной, еще потом ему хотелось ее придушить, еще чуть позже прижать к груди и почесать за ушком, следом — скинуть со стены в ров с водой, временами с раскачкой, а временами и с ядром на шее. Но при всем при этом, она неизменно оставалась его другом!       И этот упрямый крыс тоже! И потому юноша не мог отказаться от попыток хоть чем-нибудь помочь ему... Хоть чем-то! Но чем?       Внезапно Мишель вспомнил как Таллис пересказал совет самого же Маттиаса. Может быть, пришло время крысу самому внять собственным словам?       — Чарльз, знаешь... когда я стал бобром... помнишь, я бане прятался? А... еще сидел в комнате три дня, нос не высовывая, боялся, что все будут надо мной смеяться. А потом вылез... и встретил этих, ну, Таллиса, Нахума и Хабаккука. И Таллис мне тогда сказал: «не смотри на беду, как на горе, а угляди в ней новые пути». Вот! И еще, помнишь, отец Хуг говорил: «не кричи: «горе! беда!», но тихо скажи: «я могу!» Ну... как-то так.       Окончательно смутившись, Мишель замолчал. Но молчал и Мэтт. Юноша мог только догадываться, что за мысли бродят в омраченной душе его друга. Он отчаянно хотел помочь, хоть как-то развеять ту тьму, привнести света, но...       — Только я не знаю, какой дорогой мне идти... — печально выдохнул крыс. — Я не знаю, что мне делать. И боюсь, что все мои пути нашептаны Иудой...       — Но ведь, Чарльз, но ведь нельзя же ну... головой под лавкой всю жизнь торчать! И это... за печкой от беды не схоронишься! Вот! Отец Хуг еще говорил... помнишь, про зерна и про пути?       — Посеянное зерно может изойти терниями, но может трудами земледельца дать урожай. Не посеянное же — лишь мертвый груз. Так же и пути наши: лучше ошибаться, но идти вперед, чем сказать: «я боюсь», и  тем самым лишить себя самой возможности избрать истинный путь.       — Ага, — Мишель даже кивнул, подтверждая правильность этих слов. — Во! Так оно и есть! Ты это... пойдешь со скаутами. Пойдешь, пойдешь! Посмотри же там вокруг! Ты же сидишь в Цитадели, уже ну... пять лет да? Ты и забыл наверное, как это, пройти по тропинке... А там везде листья, желтые, красные, бордовые и со всех сторон! И сверху и снизу, а ветер: фух-х-х!! А листья: шух-х-х!! И со всех сторон! На тропе, на деревьях, на земле... везде такие шуршавчики! А еще горы! И водопад! Знаешь, такой снег летит, лед замерз, а водопад все равно гремит, грохочет! И замерзает, и все равно грохочет!  А потом сверху тает, отрывается, плывет, огромные такие, просто жуть! Сверху у-ух-х! А внизу такое ввух-х-х! А там камни торчат! И лед прямо на них вдребезги!! Аж страшно! А еще Линдси рассказывала, что есть такой Темный проход, и там Проклятый лес! Во! Говорят жуткое место! А это... я не видел... и не увижу. А ты вот увидишь! И это... там, в книжку, я бы почитал! Ну... или послушал...       Мишель так увлекся страстной речью, что не заметил, как Маттиас отодвинулся от дальней стены, оказавшись на свету. А когда смущенный бобер окончательно выдохся и замолк, крыс протянул лапу и похлопал юношу по ноге:       — Ты прав, мой горячий юный друг. Ты полностью прав.       Теперь Мишель смог рассмотреть Маттиаса. Вопреки ожиданиям, крыс вовсе не выглядел таким уж изможденным, или сильно исхудавшим. Грязноват — да, со встопорщенной шерстью — да. Но не более. По-видимому, либо лорд Хассан хорошо кормил своих узников... либо Мэтт просто не успел сильно исхудать.       — Ты напомнил мне о вещах, забывать которые не стоило... Спасибо. Я обдумаю твои слова и обязательно что-нибудь придумаю. А теперь... Думаю, тебе не стоит торчать в одной камере со старым, ворчливым крысом весь вечер. Ступай, тебя ждет Молчаливый мул, Паскаль, Линдси. Иди, иди. Мне сейчас хочется побыть одному и хорошенько обдумать твои слова.       Мишель крепко сжал лапу Маттиаса и поднялся.       — Только это... Не думай слишком много! — постучав кулаком в дверь, он обернулся к Мэтту и добавил: — А то удумаешь чего лишнего! Лучше о пиве помечтай! И вздремни! Может приснится кружечка...       Дверь камеры хлопнула, отрезая яростный вой крыса:       — Ах ты мерзкий бобер!! Ну, доберусь я до тебя! Мне тут еще неделю, а он мне про пиво!..       Перевод — Redgerra, Дремлющий.       Литературная правка — Дремлющий.

От переводчика.       то мини-цикл в Метаморе, его главы имеют нумерацию примерно 70-90, так что учитывайте это. Когда (и если) последовательный перевод дойдет до них, они будут расположены в исходной последовательности.       А пока вы просто получили возможность заглянуть вперед.       Главный переводчик литературного проекта «Цитадель Метамор», Redgerra       От редактора       ообще-то это истории с 92 по 94. В принципе их можно было бы и разъединить, как это сделал автор, но поскольку они составляют единое и, по моему мнению, неделимое целое, то оставляю как есть.       Главный редактор литературного проекта «Цитадель Метамор», Дремлющий       Пролог. Цитадель Метамор. Год 706, конец мая       ...Мадог так искусно слился с тенями, что промаршировавшие по коридору солдаты не заметили его. Механический зверь позволил им пройти мимо — сейчас он был слишком близко к цели, чтобы отвлекаться.       Покрутив головой, автомат еще раз осмотрел коридор, ведущий к личным покоям герцога — высокие стены из серого гранита, сводчатый потолок, дюжина напольных ваз и столько же статуй в полный рост, за одной из которых он сейчас прятался. Сияющие молочно-белым мрамором, отблескивающие благородной желтизной янтарных прожилок, мерцающие серебром инкрустаций — настоящие произведения искусства, неизменно привлекающие взгляд. Но Мадог даже не замечал их великолепия — его внимание было приковано к стоящему у двери с герцогской эмблемой, охраняемому четырьмя закованными в пластинчатую броню... Сейчас автомат видел только цель — герцога Цитадели.       Медленно и осторожно, держась у самой стены, механический зверь прокрался за спиной статуи с книгой в руках, замерев позади последней в ряду вазы. Пристально осмотрел врага... Представил, как свалит лорда на пол — перекусив подколенные сухожилия. Потом вырвет горло. Оторвет конечности, а под конец разорвет труп в клочья. Особое внимание он уделит голове.       «Не должно остаться ничего, что можно было бы опознать!» — такими были точные слова приказа.       Потом механический зверь сосредоточился, пуская в ход магию. Пасть с золотыми зубами широко открылась, вырвавшиеся из нее клубы черного дыма почти мгновенно заполнили коридор непроницаемой пеленой.       Закрыв пасть, Мадог прислушался к тревожным возгласам стражников. Золотые глаза с лазурно-синими зрачками еще раз двинулись слева-направо — мгла не мешала механическому зверю, его магическое зрение позволяло отчетливо видеть все. Часовых, охранников... и герцога.       Молнией выскочив из укрытия, Мадог миновал ослепленных часовых и прыгнул прямо к цели. Золотые зубы вонзились в ногу, и герцог рухнул на пол...       Глава 1 . Двумя годами ранее       остучав, Джон замер перед дверью комнаты Михася. Главный антиквар Цитадели уже догадывался, почему тот попросил заглянуть — у лиса был настоящий талант отыскивать очень интересные (и очень старые!) предметы.       — Входи! — послышалось с другой стороны.       Первое, что увидел Джон, открыв дверь, был валяющийся посередине комнаты большой рюкзак. На спинке стула висела небрежно брошенная туда, вымазанная в глине накидка, рядом, на полу — не менее грязные башмаки.       — Эй? — сказал олень-морф в пустоту комнаты.       — Я в мастерской, Джон!       Пройдя через дверь возле камина, олень увидел лиса-морфа, стоявшего на коленях посреди мастерской над большим свертком.       Оглянувшись, Михась махнул лапой:       — Иди сюда!       Приблизившись, Джон увидел завернутый в дерюгу длинный предмет — покрытый слоем глины, с торчащими пообок ржавыми рычагами... Торопливо опустившись на колени, олень ощупал покрытую грязью бронзу и возбужденно воскликнул:       — Что это?! Где ты это выкопал?!       — Почти у самой Цитадели. Помнишь, лорд Хассан собирался расширить участок дороги под южным склоном Отпорного холма? Дорожные рабочие вывернули его из земли как раз в тот момент, когда я проходил мимо. А вот что это... Ни малейшего понятия.       Джон еще раз очень внимательно осмотрел непонятный предмет. Кое-где под слоем глины можно было различить остатки обшивки, сквозь дыры в которой просматривались рычаги, тяги и зубчатые колеса, ныне спаянные грязью и коррозией в один ком.       — Это очень сложный и большой механизм. Что-то вроде больших часов, или...       Михась указал на цилиндрическую деталь, отходящую в сторону от корпуса:       — Присмотрись внимательнее, разве это не похоже на часть металлической ноги?       — Точно! — воскликнул олень. — У тебя есть старые тряпки? Или что-нибудь ненужное... что-нибудь, чем я могу ее протереть?       Пошарив лапой под верстаком, лис достал ворох ветоши и две небольшие щетки. Одну он подал Джону и они вместе принялись за непростое дело очистки.       Через несколько минут торопливой работы удалось очистить большую часть конечности и фрагмент плеча. Металлическая обшивка на обеих ногах проржавела и частично отвалилась, открывая рычаги и внутреннюю механику.       Отогнув очередной пласт, Михась осторожно прошелся щеткой по сложной шарнирной передаче.       — Джон... я думаю, это автомат!       — Что-что?       — Механическое существо. Заводная кукла. Знаешь, заводишь, а она двигает головой, машет хвостом и так далее, — объяснил разведчик.       — Думаешь? — спросил Джон.       — Ну... это определенно не статуя, у них нет внутреннего механизма. И уж точно не часы.       — Хм... вынужден с тобой согласиться. Но пока невозможно понять, что же это такое... — отложив инструменты, олень встал и на мгновение задумался. — Придется сначала вычистить всю эту грязь, хотя это будет очень непросто. Нам понадобится больше щеток, скребки, вода... еще неплохо бы взять какого-нибудь подходящего очистителя у Паскаль... Кстати, ты не будешь против, если я приглашу Смитсона? В подобных делах он настоящий профессионал.       — Конечно нет, — ответил Михась, тоже откладывая щетку. Он взглянул на настенные часы. — Ого, уже одиннадцать! А ведь мне еще идти к Филу, докладывать о результатах разведки. Давай продолжим часа так в три. Успеете все организовать?       — Вполне, — ответил Джон, стряхивая грязь с рук. Они вместе направились к выходу и уже у двери, Михась оглянулся на загадочный артефакт.       — Интересно, что же это такое?       — Не беспокойся, скоро выясним! — ответил его друг. Олень тоже смотрел на странный предмет, пытаясь сложить воедино то немногое, что смог разобрать — и на мгновение ему привиделся смутный образ припавшего к земле хищника, готового взметнуться в прыжке...       Но тут скрипнула входная дверь, и наваждение рассеялось.       ернувшись к мастерской, Михась обнаружил у двери Джона в компании незнакомого козла-морфа и целую кучу корзин и свертков.       — Прошу прощения, но встреча заняла больше времени, чем мне хотелось бы, — сказал лис, впуская гостей. — У Фила оказалось слишком много вопросов.       В комнате он сунул в шкаф какие-то свитки и, закрыв дверцу на ключ, объявил:       — Итак, несколько ближайших дней я совершенно свободен! Если не ошибаюсь, Джон, ты привел наставника?       — Да. Возможно, раньше вам уже приходилось встречаться, но все же представлю. Михась, прошу — достопочтенный Себастьян Смитсон, профессор Эльфквеллинской Академии Прикладной Археологии! — торжественно провозгласил Джон. — Смит, знакомься: Михась Яркий Лист, мастер-скаут.       Лис и козел пожали друг другу лапы.       — Ну, где тот артефакт? — нетерпеливо спросил козел.       Михась улыбнулся:       — Что, не терпится увидеть? — весело спросил он, открывая дверь мастерской.       Козел тут же бросился к лежащему на полу предмету:       — Так-так-так... это явно механизм, притом очень древний! Весьма необычный объект... весьма...       — Как ты думаешь, что это может быть? — спросил Михась.       — Не знаю... пока не знаю, — ответил Смитсон.       — Это ведь какой-то автомат, не так ли? — настаивал разведчик.       — Вполне возможно... но пока мы его не очистим, мы этого не узнаем.       Археологи принялись торопливо распаковать пакеты и корзины, доставая инструменты. Там оказалось неожиданно много щеток всех форм и размеров, — от самой маленькой, шириной едва в несколько волосков, до самой большой — шире растопыренной лапы. Их аккуратно разложили на полу, рядом с артефактом, вместе со скребками, мастерками, ножами и бутылками химикалиев.       — Вы неплохо оснастились, — заметил Михась.       — Я убежден, что для хорошей работы нужен хороший инструмент! — провозгласил Джон.       Михась кивнул и, оставив травоядных распаковываться, ушел в другую комнату. Там, достав из сундука кружку и бутылку вина, он налил себе и вернулся в мастерскую.       Козел-морф посмотрел на лиса, нахмурился, но промолчал.       — Не надо фыркать, Смитсон, я не собираюсь напиваться. После двух месяцев нелегкой работы в поле, думаю, я могу позволить себе пару кружек! — сердито буркнул Михась.       — Извини, я не собирался тебя осуждать. Иногда я забываю, какой нелегкой бывает жизнь у вас, скаутов... Но все же, дрожащие лапы — не самый лучший инструмент.       Проглотив напиток, лис поставил бутылку и кружку на полку.       — Никаких проблем... просто я еще слегка не в себе после дальнего патруля. Ну что, приступаем?       — Ты знаешь, что и как нужно делать? — спросила козел.       Лис кивнул:       — Да, я уже обрабатывал кое-какие мелочи вместе с Джоном. Но столь большой объект в моей карьере археолога встречается впервые.       — Уверен, ты справишься. Прежде у тебя неплохо получалось, думаю это врожденный талант! — поддержал его Джон.       — Ладно, хватит болтать, за работу! — подытожил Смитсон.       Очистить артефакта весом больше двухсот фунтов1, от плотной корки из спекшейся с грунтом ржавчины, оказалось непростой задачей. Так что изначально друзья решили продолжить с уже открытых ноги и плеча.       Дело шло медленно, но щетки, вода, скребки и упорство дали результат — когда корка возле уже открытого плеча была полностью удалена, стало ясно, что это плечо передней ноги. Вскоре обнаружили и вторую переднюю ногу — гнутую и изломанную мешанину ржавчины, остатков обшивки и обломков механизма. Потом из под грязи проявилась толстая круглая шея, прорванная изнутри обломком вала.       Пока Джон и Смит очищали торс механического животного, Михась трудился над головой. Содрав основную корку большим шпателем, лис вооружился маленькой лопаточкой, размером не больше чайной ложки. Вода, щетка, шпатель... шпатель, щетка, вода — ком темно-коричневой глины постепенно приобрел очертания головы какого-то зверя без нижней челюсти. Впрочем, обломки ее обнаружились тут же — два больших и маленький. Очистив найденные фрагменты, Михась положил их на полку.       Постепенно лис продвинулся к макушке. На месте ушей зияли два рваных отверстия, на краях которых Михась, внимательно приглядевшись, заметил остатки золотого покрытия. Сняв пинцетом крошечные обрывки золотой фольги, лис положил их в конверт, подписав: «отделка ушей» и отправил на полку к обломкам челюсти.       Глаза лис оставил напоследок, опасаясь, что они могут оказаться очень хрупкими — но вставленные в глазницы шары оказались сделаны из металла, с едва заметными следами позолоты.       Отложив щетку, Михась отодвинулся, посмотрел на морду, которую он только что очистил... и расхохотался, нарушив царившее последние часы молчание.       Вздрогнув, Джон и Смитсон оторвались от работы, удивленно уставившись на коллегу.       — Ну, здравствуй, братишка! — сказал Михась. На него смотрела помятая и разъеденная коррозией, но явно лисья морда!       — Михась, да ты похоже нашел давно потерянного родственника! — засмеялся Джон.       — Точно! — согласился Михась, вставая и потягиваясь. Размяв затекшую спину, он отступил на пару шагов, впервые увидев всю почти очищенную фигуру целиком.       Металлическое животное, вдвое большее своего аналога из плоти и крови, лежало на левом боку, вывернув шею под неестественным углом. Хвост отсутствовал, три ноги из четырех были сломаны и деформированы, а шкура, еще покрытая коркой ржавчины, имела красновато-коричневый цвет. Лишь в паре очищенных мест проглядывал темно-серый металл. Эта металлическая обшивка была во многих местах разорвана, пробита и проедена коррозией.       Заглянул внутрь через одно из этих отверстий, Михась увидел беспорядочную путаницу рычагов, колес, шестеренок, тяг...       — Ну, теперь нет никаких сомнений — это был механический зверь. Притом очень красивый, — заметил Джон.       — Да... когда-то это было настоящее произведение искусства, — добавил Смитсон.       — Ты прав, он выглядел просто потрясающе... — задумчиво произнес Михась, медленно обходя лежащую на полу фигуру.       — Михась, у тебя вина не осталось? — спросил Смитсон.       — Что? — вздрогнул лис, отрывая взгляд от автомата. — Вино? Хм... конечно, сейчас принесу.       Принеся еще две кружки, Михась налил всем вина.       — А вы заметили, что мы проработали почти двенадцать часов? — глотнув вина, заметил Смитсон.       — Это только начало... — лис тоже отпил из кружки и указал ею на лежащую фигуру: — Как думаешь, сколько времени уйдет на то, чтобы полностью очистить внутренности моего металлического «щеночка»?       — Очистить внутренности? Сложно сказать, пока мы не изучили все более тщательным образом, — ответил козел.       — Что это ты надумал, Михась? — спросил Джон.       — Я его восстановлю! — сказал лис без капли сомнения в голосе.       — Ты хочешь сказать — восстановишь до рабочего состояния?! Тебе вино в голову ударило? — олень, взяв пальцами-копытцами глиняную бутылку, взглянул на выдавленный в глине вензель. — Надо же, с одного стакана! А вроде не слишком крепкое...       Смитсон покачал головой:       — А ведь он всерьез!       — Я смогу, — очень серьезно произнес Михась, наливая себе еще вина. — Времени уйдет немало, но я смогу!       — Работы тут просто немеряно... — задумчиво сказал Смитсон. — По меньшей мере, год. А то и больше.       — Наверняка больше — мне придется заниматься этим в свободное время.       — Так ты всерьез намерен восстановить его? — спросил Джон.       — Конечно. А что, есть желание помочь? — ухмыляясь, поинтересовался лис.       Смитсон расхохотался:       — Да ты ведь и сам знаешь!       осстановить изъеденный коррозией автомат было воистину непростой задачей. Это нужно было делать внимательно и осторожно — чем медленнее, тем лучше — но Михась и не собирался спешить.       Первой задачей было снять металлическую шкуру с одной стороны, чтобы добраться до механизма...       — Осторожнее! Ты же не режешь, ты рвешь обшивку!       — Я стараюсь, но это ржавое... этот ржавый метал тоньше бумаги! — огрызнулся Михась.       — Тогда может стоит попробовать модельный нож? — предложил Смитсон       — Лезвие хорошо наточено? — спросил лис. — Ой!!       — Михась, ты режешь не ту шкуру! — хихикнул Джон.       — Шутник... вот сам и попробуй! — хмыкнул Михась, протягивая нож оленю. — Режь тут и тут. А я пока палец залижу...       — ...а потому нам потребуется немного твоего очистителя. Сделаешь? — спросил лис.       — Конечно, сколько тебе нужно — одна, две унции? — кивнула Паскаль.       — Примерно пять галлонов2, — невинно улыбнувшись, выдал Михась.       — СКОЛЬКО?!!       Сняв металлическую шкуру, Михась наконец смог изучить массу зубчатых колес, стержней, рычагов и других частей, составляющих внутренности автомата. Учитывая ужасное состояние обшивки, большая их часть была в удивительно хорошем состоянии.       Ничего не трогая, лис долго изучал устройство механизма пытаясь понять, как именно работал этот автомат. Он сделал множество эскизов, исписал кучу пергамента, но даже с помощью Джона и Смитсона понять это было непросто.       — ...Так... давай посмотрим... вот этот элемент, похоже, несущий. Пожалуй, можно условно обозначить его «позвоночником». А эти тяги, проходящие вдоль него, должно быть управляют...       — Куттер! Куттер, ты тут? — воззвал лис, увидев пустую конторку библиотекаря.       — Здравствуй Михась, — промолвил Фокс Куттер, появляясь откуда-то из-за книжных стеллажей. — Чем могу помочь?       — Я ищу одну библиографическую редкость. «Автоматику» Архамеалоса... и его «Механику», может найдется? — с надеждой в голосе спросил разведчик.       — Хммм... сейчас посмотрю... — библиотекарь скрылся за рядами полок. Через несколько минут он вернулся с тремя книгами.       — Обе, а еще вот «Механика» Мервианоса. Думаю, она тоже пригодится.       — Отлично, Куттер! Ты просто чудо, спасибо!       — ...смотри, получается тяга «А» управляет движением хвоста. Тяги «Б» и «В» — верхней частью левого и правого бедра. Очень интересно... но что тогда делали вот эти ржавые остатки? — Смитсон устало потер виски и откинулся на спинку стула. — Чем больше я знакомлюсь с этим механизмом, тем больше поражаюсь мастерству его создателя...       о временем Михась начал процесс полной разборки. Раскручивались (а чаще высверливались) винты, выбивались заклепки и шпонки. На каждой части аккуратно прописывался номер, к каждой прилагался рисунок со схемой расположения.       Когда внутренности механического лиса опустели, Михась взялся за очистку этой оболочки. И тогда выяснилось, что никто не может определить, что это за красивый темно-серый металл.       — Так ты знаешь этот металл?! — воззрился на кузнеца Джон. — Мы целый месяц пытались это выяснить!       — И что же это такое? — нетерпеливо спросил Михась.       — Это не металл. Это сплав. Алуминал, — пояснил Уилл Харди.       — Алуминал? Очень понятно... — фыркнул лис. — И что же такое алуминал?!       — Алуминал — это сложный сплав золота, серебра, железа и самое главное — мифрила. Используется он очень редко, но отнюдь не из-за своей цены.       — Не из-за цены?! — удивился Михась. — То есть цены мифрила, составляющей, если мне память не изменяет, четыреста солидов за унцию, недостаточно? Что же еще?       — Из-за его непрактичности, — встопорщил усы выдр. — Ценность мифрила не только в его прочности, легкости и стойкости, но еще и в способности воспринимать, сохранять и подпитывать магию. Так вот, алуминал обладает этим свойством лишь частично. Если по доспехам из мифрила можно колотить обычным мечом сколько угодно, то такие же из алуминала выдержат недолго — накопленная в нем магия иссякнет, и они превратятся в доспехи из довольно мягкого и непрочного сплава. Чтобы они снова приобрели прежние свойства, нужен либо маг, который напитает их магией, либо длительная выдержка рядом с каким-нибудь природным источником магических сил. Так что по своей сути алуминал — это металл для короткого боя.       — Минуту, — вмешался Джон, — но если в этом сплаве есть мифрил и была магия, то как он мог проржаветь?       — Ну, нет такой силы, которую нельзя преодолеть либо большей силой, либо длительным воздействием, даже небольшой силы.       — Прекрасно, мы выяснили, что это за металл... — Михась покрутил в лапах кусок обшивки. — И что толку? Отсутствует хвост, треть правого бока, десятая часть левого бока, примерно половина оставшейся обшивки никуда не годится... понадобится не меньше десяти фунтов сплава. Сколько же нужно мифрила?       — Десять фунтов... Десять фунтов сплава... — вздохнул Уилл. — Содержание мифрила в сплаве — одна двадцатая от массы. Итого восемь унций. Впрочем,  наименее пострадавшие части обшивки наверняка можно будет оставить, остальные переплавить, но все равно — как минимум пять унций мифрила все же понадобится. А еще двадцать девять унций серебра и сталь...       — Пять унций мифрила!! — схватился за голову Джон. — Две тысячи солидов3!!! С ума сойти...       — Две тысячи солидов?!! Да ты с ума сошел!! Да мне все герцогство за год меньше дохода приносит!       — Пять-шесть унций мифрила устроят меня даже больше, — криво улыбнулся Михась. — Не придется таскать кучу золота по всему Мидлендсу.       Лорд Хассан несколько секунд оторопело разглядывал сидящего перед ним лиса, потом расхохотался:       — Михась, мне нравится твоя наглость! Прийти к герцогу и заявить: милорд, выверни-ка карманы, мне на ошейник для любимой зверушки шесть унций мифрила не хватает! Ха! В следующий раз чего потребуешь? Коронные брильянты?.. Мифрил... мифрил. Ладно, будет тебе мифрил! Есть у меня кусок древней кольчуги...       — Таким образом, первым застывает самый тугоплавкий металл — мифрил, образуя кристаллическую структуру первого порядка. Кристаллическую структуру второго порядка образует сталь, а серебро служит заполнителем. Именно благодаря такой упорядоченной структуре алуминал обладает еще одним любопытным свойством — небольшие повреждения на поверхности изготовленных из него предметов затягиваются подобно тому, как заживают раны на живой плоти...       Выхватив из горна заготовку, Джон выбежал из кузни и швырнул раскаленный добела кусок металла на стоящую прямо в снегу наковальню. Смитсон тут же принялся охаживать металл молотом, заставляя очередную деталь обшивки принять нужную форму...       Наблюдавший за процессом Магус тихо хмыкнул и, прервав лекцию о свойствах алуминала, провел лапами в воздухе, сплетая магическую сеть-защиту от раскаленных брызг.       Проблема была в том, что сплав требовалось нагревать до очень высокой температуры — куда сильнее, чем обычную сталь — иначе при ковке алуминал просто крошился, и из него невозможно было выковать тонкие листы обшивки. Для создания такой температуры в горне пришлось привлечь мага, но достигнутый результат сам по себе стал проблемой — находиться в одном помещении с перегретым горном было совершенно невозможно. Пришлось вынести наковальню наружу, и работать там.       Отпустив готовый кусок металлической шкуры, олень посмотрел на лиса. Тот все еще лежал в снегу, отходя от теплового удара.       — Живой?       Лис фыркнул:       — Не дождетесь!       — Держись Михась, мы уже почти закончили! — опершись на молот, сказал Смитсон. — Остался последний сегмент обшивки шеи. И все! Поработай мехами еще чуть-чуть...       чередной этап ремонта — восстановление механизма — оказался самым долгим. К счастью, в отличие от шкуры, почти все шестерни и некоторые другие элементы были сделаны из бронзы, и неплохо сохранились. Но увы, не все.       За прошедшие века стальные детали превратились в бесполезные комки ржавчины, и в итоге лис отложил в ремонт почти четыреста отдельных частей. Гнутые и сломанные, их пришлось переплавить и отлить новые.       Но мало того! Отремонтировав, все это надо было собрать в работающий механизм! Что означало бесконечные часы свинчивания, склеивания, опиливания, шлифовки, подгонки и регулировки. Тяжелая, напряженная работа, на которую ушло очень много времени. Работа, которую никак нельзя сделать за один раз. А значит, в этой работе были перерывы. Некоторые из них были желанны, другие — не очень...       — Михась ты шевельнулся! — сказала Каролина.       — Прости дорогая, но я позирую больше двух часов, и у меня уже все тело затекло... — вздохнул лис.       — Ладно, намек поняла. Прервемся на четверть часика, — улыбнулась выдра.       Лис расслабился и потянулся:       — Как там мой портрет? Я могу посмотреть?       Каролина махнула еще влажной кистью:       — Нет, пока еще нет! Подожди, пока не будет готово.       Михась моргнул, коснулся пальцем носа и обнаружил на нем свежую краску.       — Ты мне нос заляпала!!       Выдра хихикнула:       — О! Прости меня! Я не нарочно! — дразнилась она.       Лис насупился, и сунул лапу в банку с краской... Каролина медленно отступила назад:       — Михась, любимый... не вздумай!       Плюх!       — Ну, все!!! Месть моя будет ужасна!       После короткой, но ожесточенной погони лис был схвачен, повержен, укушен и зацелован.       — Прошу прощения... сэр Яркий Лист... — нерешительно произнес паж.       Повернувшись, Михась взглянул на замершего в дверном проеме мальчика. Тот изумленно оглядывался по сторонам; в мастерской повсюду — на полках, столиках, на верстаке и вдоль стен лежали аккуратно разложенные, сияющие полированной бронзой и сталью части механизма.       — Кхм... что случилось, сынок?       — Лорд Томас приглашает вас в малую приемную, сэр! — встрепенувшись, ответил мальчик.       Лис вздохнул и отложил полусобранный механизм на верстак:       — Хорошо... передай герцогу, что я сейчас буду...       — Куттер, извини что побеспокоил, но мне нужна твоя помощь.       — Разумеется, — кивнул лис-библиотекарь, откладывая книгу.       Михась протянул ему лист новомодной бумаги с перерисованным гербом.       — Я никак не могу идентифицировать это.       Куттер глянул на листок, покачал головой и спросил:       — Башня на холме и две молнии под ней. Хм... Ты уже смотрел «Геральдику» Грейса?       Разведчик кивнул:       — Увы.       — Хммм... а где ты это нашел?       — Этот знак был выгравирован на внутренней поверхности черепа механического лиса, которого я восстанавливаю. Думаю, это геральдический символ создателя, — ответил Михась.       — Хм... в хранилище есть одна книга, которая наверняка даст тебе ответ... но сам я ее сюда не принесу. Поможешь?       — Неужели такая большая? — приподнял брови Михась.       Книга оказалась не просто большой, а очень большой — громадный фолиант, почти футовой толщины пришлось тащить вдвоем.       Осторожно опустив книгу на стол, Михась с интересом изучил ее. На покрытой мягкой черной кожей обложке не было названия, зато в самом центре имелась металлическая инкрустация — изображение перчатки рыцарских доспехов в натуральную величину.       Взяв листок с рисунком, Куттер свернул его трубочкой, положил на обложку поперек ладони... и стальные пальцы, отделившись от кожи обложки, обхватили свиток! А затем книга сама собой открылась, и Михась увидел абзац, написанный ярко-красными чернилами.       — Потрясающе, Куттер! Откуда здесь это чудо? — изумленно спросил Михась.       Лис-библиотекарь лишь пожал плечами:       — Я нашел ее в книгохранилище, вскоре после того как получил должность библиотекаря. А теперь слушай: «Баронство Граммонт, 345-350 AC. Пресекшееся. Барон Верноса Первый, вассал герцога Цитадели Метамор».       — Что значит, «пресекшееся»? — спросил Михась.       — Это значит, что баронства больше не существует.       — И это все?       — Это книга геральдики, Михась, не истории, — улыбнулся Куттер.       — Ну что ж... по крайней мере, теперь у меня есть имя, с которым можно работать. А еще я узнал, что мой металлический друг старше трехсот пятидесяти лет. Это уже больше того, что я знал десять минут назад.       Куттер закрыл книгу, и ладонь на обложке медленно разжала пальцы, отпуская листок.       Помогая нести громадный том на место, Куттер поинтересовался:       — А ты сам когда-нибудь слышал о бароне Верносе?       — Имя звучит знакомо... нет, не могу вспомнить, — пожал плечами Куттер. — Что-то такое было в истории герцогства Метамор, но что конкретно — не помню. Нужно искать в исторических летописях...       — Ну, Кэрол, что скажешь?       — Выглядит чудесно, но кое-чего не хватает, — ответила Каролина.       Подойдя ближе, она окунула маленькую кисточку в баночку с синей краской и раздвинув металлические веки, коснулась кисточкой золотого покрытия.       — Кэрол! Что ты делаешь?! Я потратил две недели, восстанавливая ему глаза и покрывая их золотом! — в панике воскликнул лис.       — Успокойся, дорогой, я знаю что делаю, — сказала выдра, переходя ко второму глазу. — Его глаза выглядели совсем безжизненными. Я придаю им немного жизни... полюбуйся!       — Хм... Ну... да ты права, так он выглядит куда лучше! — удивился Михась.       — Говорят, что глаза — зеркало души, — откликнулась Кэрол.       Обняв гладкие плечи лис лизнул выдру в нос:       — Из нас получилась отличная команда!       Михась осторожно положил на верстак секцию металлической шкуры — часть, находящуюся на левой стороне туловища, там, где у живого лиса было бы сердце. Из маленькой коробочки лис достал металлический штамп.       Сидящий рядом металлический лис безучастно смотрел, как мастер взял ювелирный молоточек, аккуратно приставил торец штампа к внутренней стороне, и резко стукнул. Внимательно изучив оттиск своего герба — дубовый лист с лисьей головой — Михась осторожно закрепил секцию на место.       Вот и все...       Отступив на пару шагов, Михась сел на стул, любуясь результатом двухлетней работы.       олжность герцога имеет как недостатки, так и преимущества. Например, возможность знать все новости Цитадели.       Ухмыльнувшись, герцог Цитадели Томас Хассан IV постучал в дверь, и, дождавшись разрешения, вошел. Жеребец-морф уже бывал здесь, но до сего дня только по делу. Сейчас же он пришел сюда отдохнуть и развлечься — то, на что у него постоянно не было времени.       Пройдя в мастерскую, Томас обнаружил там небольшую группу метаморцев, собравшуюся вокруг верстака. Михась Яркий Лист, Каролина Харди, Чарльз Маттиас, леди Кимберли, Джон и Смитсон, — все склонились в уважительном поклоне, кроме Михася, который лишь наклонил голову и тут же шагнул вперед:       — Лорд Томас! Не ожидал вас здесь увидеть. Если бы знал что вы придете, прибрался бы немного... или хоть рубашку свежую одел бы.       — Михась прекрати! — фыркнул Томас. — Пожелай я, увидеть твою свежую рубашку, непременно предупредил бы! Я пришел посмотреть на механическое существо, чей ремонт стоил мне неоценимых осколков семейного прошлого.       — Конечно, Томас, буду рад показать его! — лис указал в сторону верстака, и все расступились.       На верстаке лежал металлический лис размером с волка, глубокого, насыщенного дымчато-серого цвета. Механическое животное лежало на животе, закрыв глаза и опустив голову на передние лапы.       Томас наклонился, разглядывая короткие золотые усы, нос и позолоченные изнутри острые уши. На лапах лиса блестели такие же аккуратные золотые когти.       — Михась, он просто чудо! Неужели все это ты восстановил сам? — спросил Томас.       — Джон и Смитсон тоже немало поработали, — откликнулся лис.       — Не скромничай, Михась, ты сделал большую часть работы! — сказал олень.       — Дорогой, позволь его светлости увидеть все в действии, — сказала Каролина.       Михась кивнул, провел лапой под животом автомата и герцог услышал негромкий щелчок.       Разведчик коснулся головы металлического лиса:       — Мадог, просыпайся! У нас сегодня особенный гость!       Глаза механического зверя открылись, и он оглянулся по сторонам. Задержав взгляд пронзительно-синих глаз на герцоге, Мадог сел и зевнул, показывая впечатляющий набор золотых зубов. Затем поднялся на все четыре лапы и встряхнулся.       — Ну, Мадог, покажем герцогу пару трюков? — спросил Михась.       Металлический лис кивнул.       — Мадог, сидеть! — приказал разведчик. Автомат тут же сел. — Молодец! — сказал Михась, почесывая «щеночка» между ушами. Металлический лис закрыл глаза и вильнул хвостом.       — Теперь проси! — прозвучала команда, и автомат подчинился, балансируя на задних лапах.       — Замечательно, Мадог! — сказал разведчик и механическое животное снова опустилось на все четыре лапы.       — Теперь, Мадог, подай лапу его светлости, — сказал лис.       Мадог поднял правую переднюю лапу и протянул ее вперед.       — Давай, Томас, пожми ему лапу. Не бойся, он не сломается, ведь мы же очень прочные... правда, Мадог?       Лис кивнул, не опуская лапы.       Жеребец-морф осторожно протянул руку и пожал предложенную лапу. На ощупь она оказалась удивительно теплой, совсем как у настоящего животного.       — А теперь, Мадог, что надо делать, когда встречаешь его светлость? — спросил Михась.       Металлическое существо поклонилось и Томас кивнул в ответ.       — Спасибо, Мадог!       Мадог зевнул, снова обнажив золотые зубы.       — Ты устал? — спросил Михась металлического лиса.       Механический зверь кивнул и снова зевнул.       — Ладно, ты сегодня отлично потрудился. Можешь немного поспать, — сказал Михась гладя его по голове.       Мадог коротко вильнул хвостом, опустил голову на передние лапы и, прикрыв веками синие глаза, вернулся в исходное состояние.       — Михась, это потрясающе! Я никогда не видел ничего подобного! — воскликнул Томас.       — Спасибо, ваша светлость, — коротко поклонился лис.       — Но как ты научил его отвечать на твои команды?       — Я этого не делал, — ухмыльнулся Михась. — Он выполняет набор определенных движений, я просто задал эту последовательность. Потом придумал слова и задания соответствующие этим движениям — что было уже совсем нетрудно.       — Как бы ты это не сделал, это просто невероятно! — сказал Томас.       Леди Кимберли протянула лапу и осторожно коснулась металлической морды:       — Он красивый... а почему ты зовешь его Мадогом?       Михась пожал плечами:       — Думаю, это и есть его имя. Оно было выгравировано с внутренней стороны черепа.       — Странное имя... никогда такого не слышала, — заметила Кимберли.       — Оно очень старое и редкое, — вмешался Смитсон.       — Ты уже знаешь, кем он был создан? — поинтересовался герцог Томас.       — Единственная имеющаяся у нас подсказка — герб, выгравированный рядом с его именем. Геральдический символ маленького баронства Граммонт. Баронство просуществовало всего пять лет и имело одного правителя — Верносу Первого, вассала тогдашнего герцога Метамора, — рассказал лис.       Жеребец задумался:       — Нет... что-то не припоминаю такого. Когда это было?       — С 345 до 350 AC. Лис Куттер обещал поискать в летописях, но кажется, так ничего и не нашел, — сказал Михась.       Джон кивнул:       — Мы тоже не смогли отыскать ни одной ссылки на него.       — Середина четвертого века... — задумчиво почесал тяжелую челюсть Томас. — Это было сложное время для Цитадели. Герцог Филипп Второй умер при подозрительных обстоятельствах. Его единственный сын Брайан Первый был бастардом, не имеющим законных прав на наследование, ему пришлось выиграть его в поединке.       — Но как могло баронство существовать всего пять лет? — спросила Кэрол.       — Титул пожалованный, а вернее всего купленный. Феод где-нибудь в захолустном углу, за лесами, за болотами. Доходов нет или почти нет, наследников тоже. По смерти носителя титула, феод вернулся патрону, да так и остался без владельца по причине своей незначительности. Вот и все, — предположил Михась.       — Скорее всего, — согласился Томас. — Я посмотрю старые семейные записи, может там что-нибудь упомянуто.       — Заранее благодарен, даже если там будет всего пара строчек, — сказал лис.       — Должен признать, мне и самому любопытно узнать, кем был этот барон Верноса, и как ему удалось создать такое чудо, — заметил герцог.       — Это будет интересно узнать нам всем! — добавила Кэрол.       Томас осторожно провел ладонью по голове механического зверя:       — Такое впечатление, что он спит...       — Именно это он и делает, — сказал Смитсон.       — Михась, я хотел бы еще раз посмотреть выступление Мадога, — попросил герцог.       — Конечно, ваша светлость! — охотно отозвался лис. — Ну, Мадог, пора просыпаться. У нас гости! — сказал он, проводя лапой под металлическим животом.       Глава 2. Цитадель Метамор. Год 706, конец мая       «азведка подтвердила, что междоусобица кланов Длинных Ножей и Потрошителей не ослабевает. Моя последняя оценка потерь — примерно сто сорок трупов с обеих стороны.       До сих пор борьба ограничивается небольшими стычками и засадами, но обещает превратиться в настоящую войну в ближайшем будущем. После того, как мы убили младшего вождя Потрошителей конфликт разгорелся еще сильней. Можно сделать вывод, что план Фила Теномидеса — обвинить в убийстве Длинные Ножи, сработал великолепно».       Михась положил перо и тряхнул рукой, разгоняя онемение. Отчет практически закончен, еще несколько строк — и можно отправлять его Филу и Томасу...       Звяк...       Лис дернул ушами, пытаясь понять, как давно в комнате раздается это тихое позвякивание. Занятый отчетом, он некоторое время не замечал подозрительного шума...       Звяк...       Звяк...       Но теперь вполне ясно слышал доносящиеся из-за двери мастерской звуки. Сначала что-то очень тихо позвякивало, а теперь, как будто едва слышный шелестящий скрежет... Лис резко повернул голову — звук явно исходил из мастерской!       Беззвучно выскользнув из-за стола, Михась подхватил лежащий на столе кинжал и медленно приблизился к двери. На мгновение замер, потом рывком распахнул ее.       Тишина.       Лис обвел взглядом залитую светом из потолочного окна мастерскую. Никого. Ничего. Все на своих местах. Вот только что-то царапнуло взгляд... Отсутствие чего-то...       Мадог пропал!       Ошеломленный Михась шагнул вперед, неверяще глядя на пустой верстак. Этого просто не могло быть! В Цитадели отсутствовало даже простое воровство, а уж украсть такую вещь?!       Услышав за своей спиной тихий шелест, Михась начал поворачиваться, даже успел краем глаза заметить метнувшуюся к нему серую тень, прежде чем что-то тяжелое обрушилось ему на спину — и потерял сознание еще до того, как его тело ударилось о пол...       ыстрей, быстрей, быстрей!       Чарльз Маттиас опаздывал. Так много дел, так мало времени!       Скорей, скорей, скорей!       Коридор, еще коридор, лестница, площадка, холл...       Нет, Ки-койоту он доставку поручить не мог. Никак не мог. К тому же у хитрого лиса всегда самое лучшее вино и самый вкусный сыр...       Дверь.       Фу-у-у...       Отдышавшись, Чарльз постучал по косяку приоткрытой двери.       — Привет, Михась. Это я, Чарльз! Можно войти?       Но лишь тишина была ему ответом. Чарльз постучал снова, сильнее.       — Эй, Михась, ты дома? — спросил он погромче, и снова не дождавшись ответа, приоткрыл дверь пошире.       Кровать пуста и аккуратно убрана, листок пергамента на крышке секретера, цветок, стоящий в квадрате света потолочного окна...       Чарльз улыбнулся.       «Наверняка Каролина постаралась...» — подумал он, продолжая осматривать пустую комнату. Но тут взгляд его упал на дверь в мастерскую и крыс, застыв на месте, взъерошил шерсть на загривке. В проеме виднелась пара черных лап, лежащая на теплых каменных плитах...       Рывком распахнув дверь, Чарльз бросился внутрь и обнаружил Михася распростертого на полу мастерской. Упав на колени рядом, крыс торопливо прижал пальцами жилу на шее.       — Слава богам, жив! — пробормотал он и уже собирался приподнять лежащему лису веко, когда от двери послышался тихий то ли скрежет, то ли шорох...       Чувствуя, как шерсть на загривке вновь поднимается дыбом, а зубы сами собой угрожающе оскаливаются, крыс поднял взгляд как раз в тот момент, когда серая тень бросилась на него. Чарльз успел выбросить вперед обе лапы, промелькнула мерцающая синяя зарница — и его противник отлетел назад в комнату, откуда через мгновение донесся треск и грохот!       Пригнувшись и вздыбив шерсть на загривке, Чарльз бросился следом... Но войдя в дверь, замер, глядя на разбитую чуть ли не в щепу кровать. Под его взглядом обломки зашевелились, из под тюфяка и постельного белья показалась серая шкура большого металлического лиса...       — Мадог?! — потрясенно выдохнул Чарльз.       Отороченные золотом уши насторожились при звуках этого имени. Но как же он изменился! Автомат, которого Михась показывал Чарльзу, двигался медленно, механически повторяя одни и те же движения. Это был предмет, машина, лишенная настоящей жизни. Сейчас же на крыса смотрело живое, пусть и металлическое существо. Двигался хвост, настороженно поворачивались уши, строжко шевелились золотые усы. Чем бы он ни был, но простой механической игрушкой Мадог уже не являлся точно.       Металлический зверь замер, глядя на крыса, словно решая, что делать дальше. Потом плавным движением стряхнул с себя обрывки постели и прыгнул к двери в холл. Двигался Мадог с грацией и гибкостью настоящего лиса, ничуть не напоминая заводную игрушку. А еще Чарльз не увидел ни малейшего повреждения. Магический удар, совсем недавно промявший литой нагрудник рыцарской брони, а сейчас разбивший дубовые плахи кровати, даже не оцарапал эту серую шкуру!       — Да что же ты такое?! — пробормотал Чарльз.       Автомат резко остановился, и оглянулся. Казалось, его сине-золотые глаза блестят жизнью и разумом.       — Не тот... — тихо прозвенел он и покачал головой. — Не тот...       — А?! Что значить «не тот»? — растерянно спросил крыс.       Не дождавшись ответа, Чарльз шагнул к Мадогу, но тот тенью метнулся в холл. Крыс бросившись следом, увидел только серый хвост, исчезающий за поворотом коридора. Глянув вслед, Чарльз обернулся на лежащего в беспамятстве Михася...       Вполголоса буркнув: «Да и Насож с ним!» — крыс вернулся в мастерскую, чтобы помочь другу.       икктер закрыл книгу, и отложил ее в сторону. Взяв следующую, он просмотрел оглавление, хмыкнул, открыл на нужной странице, и принялся читать. Маг не спал всю ночь, пытаясь найти информацию по интересующей его печати, но пока ему не особенно везло.       Енот-морф поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. К несчастью, всего несколько дней назад приобретенный хвост, делал эту задачу весьма проблематичной. Однако ко всему можно привыкнуть и вскоре Рикктер продолжил чтение.       Он дошел до середины третьей страницы, когда понял, что эта книга тоже не то, устало застонал, и с досадой захлопнул ее. Собрав скопившиеся на столе тома, енот направился в книгохранилище.       — Пора бросать эти ночные посиделки, — пробормотал он. — Невозможно вечно жить на стимулирующих заклятьях.       Переходя от стеллажа к стеллажу, Рикктер  сам расставлял книги по местам — со своими ночными бдениями он неплохо изучил библиотеку. Сунув очередную книгу на место, Рикктер широко и с наслаждением зевнул... а захлопнув пасть, удивленно моргнул. Из-за книжного стеллажа на него смотрела сине-золотыми глазами серая лисья голова.       Медленно и осторожно ставя на место две последние книги, Рикктер краем глаза разглядывал неожиданного компаньона. Со дня его прихода в Цитадель прошло уже несколько недель, и енот не без основания считал, что видел, хотя бы мельком, всех ее обитателей, но никого, хотя бы отдаленно напоминавшего этого серого металлического лиса, не встречал.       Отпустив корешок последней книги, енот поправил застежку серебряной фибулы под горлом, и рискнул глянуть на незваного спутника впрямую, используя магическое зрение. Вышедший из-за стеллажа очень крупный лис прямо таки светился магией и очень сильной, но как-то... фрагментарно. Как будто некоторые куски шкуры пропускали сияние заключенной внутри существа магии, а остальные нет...       — Кто ты, Насож тебя подери? — спросил енот-морф.       Большой серый лис не ответил, и под взглядом его синих глаз Рикктер начал медленно отступать назад, чувствуя, как сами собой прижимаются уши и поджимается хвост. Его недавно обретенные звериные инстинкты подсказывали, что дело плохо...       Существо чуть изменило позу, — и енот напрягся, поняв, что сейчас последует атака... но даже ожидая ее, он все равно оказался захвачен врасплох невероятной быстротой автомата. Енот вскинул лапы, выставляя блок — но медленно, слишком медленно — и металлический монстр обрушился ему прямо на грудь. Они вместе рухнули на пол, и лис оказался сверху. Сияющие золотом зубы клацнули возле горла енота-морфа, но Рикктер успел со всех сил обоими кулаками ударить автомат снизу в челюсть, отталкивая металлическую голову вверх и в сторону.       Мощный электрический разряд сотряс мага, и он потерял сознание, успев только вскрикнуть от боли...       чнувшись, Михась почувствовал, как кто-то растирает ему виски. Все тело ужасно болело, голова буквально раскалывалась.       Открыв глаза, лис обнаружил, что лежит на полу спальни. Рядом с ним сидел Маттиас, обеспокоено глядя на него.       — Как себя чувствуешь? — спросил крыс.       — По спине словно слон пробежался... — с трудом выдохнул Михась и, собрав все силы, сел. Спину прострелила острая боль и лис взвизгнул.       — Лежал бы ты... — буркнул Чарльз, осматривая другу спину, — Синячище будет...       — Лежать?! Ты с ума сошел! — возмутился лис-морф. — У меня Мадога украли, как я могу лежать?!       — Ты что, головой ударился? — удивился крыс. — Никто его не крал, он собственными ногами удрал, да с такой скоростью, что и не догнать!       Забыв о спине и голове, Михась развернулся к крысу-морфу:       — Чарльз, что ты несешь? Мадог — автомат, самостоятельно бегать он не может!       — Вот и объяснишь ему это, при встрече, — фыркнул крыс. — А я сам видел и как он бегает и как прыгает...       Чарльз кратко рассказал, как он нашел Михася лежащим на полу, и о нападении автомата.       Лис закрыл глаза, и сдавил лапами виски:       — Бред какой-то... да просто быть такого не может. Он должен был выполнять десяток трюков и все... да я же сам вытачивал ему задатчик! В Мадоге самостоятельности не больше чем в тумбочке! А завод? У него давно уже должен был кончиться завод!       — Я слабо разбираюсь в механике, и не знаю, как там эта зверюга сама себя заводит, но факт, что действовал он самостоятельно и точно знал, что делает! — заметил Чарльз.       — Ты объявил тревогу? — обреченно спросил Михась.       — Когда б я успел? Тебя вот в чувство приводил, — ответил крыс.       — Что ж, тогда надо сделать это как можно скорее... — вздохнул лис, когда Чарльз помог ему подняться на ноги, и оглянулся по сторонам. — Не видел моего кинжала? Когда Мадог прыгнул на меня, он был у меня в лапе, — пояснил лис.       Маттиас покачал головой:       — Нет, не заметил.       Михась пожал плечами:       — Наверно куда-то закатился... потом поищу.       Дохромав до стойки с оружием, лис взял другой кинжал и короткий меч.       — Куда пойдем? — поинтересовался Чарльз.       — Сначала к ДеМуле, поднимем тревогу. Потом в арсенал, возьмем броню и оружие, — решительно заявил разведчик.       Едва они вышли из комнаты коменданта Цитадели, как навстречу попался Рикктер. В кожаной броне, накинутой прямо поверх повседневной одежды, размахивающий пятифутовым4 боевым шестом, с прижатыми ушами и оскаленными зубами...       — Рикктер! Что ты делаешь? — спросил Чарльз, углядев смертоносные стальные лезвия боевого шеста.       — Охочусь.       — И я, кажется, знаю на кого... — вздохнул лис.       — Вы его тоже повстречали? Он напал на меня в библиотеке!       — Интересно, кого еще покусало мое маленькое создание... — пробормотал Михась.       — Судя по твоим словам, хозяин этого металлического чудовища ты? — холодно поинтересовался енот.       — Да, — ответил лис, и коротко пояснил суть дела.       — Поздравляю! Ты восстановил и выпустил на волю машину-убийцу! — насмешливо заявил Рикктер, когда лис закончил.       Михась оскалился на енота, но ничего не сказал.       — Чем отпускать глупые замечания, лучше бы придумал, как прикончить эту штуку, — тихо сказал Маттиас.       Рикктер мрачно взглянул на крыса:       — Прикончить ее будет не просто... очень непросто!       — Что, так плохо? — спросил крыс.       — Достаточно, чтобы один на один без особого труда убить любого из нас, — ответил енот.       Михась закрыл глаза лапами:       — Что я натворил...       Маттиас обнял лиса:       — Не вини себя... эта ловушка была поставлена умелым магом.       — Есть идеи, кем был этот маг? — спросил Рикктер.       — Я знаю только его имя — Верноса. Он был каким-то мелким местным барончиком, — ответил лис.       — И это все? Не густо! — сказал енот.       — Этот враг мертв уже больше трехсот лет, Рик, — пояснил Михась.       — Не имеет значения, кто именно создал Мадога, — сказал Маттиас. — Наша задача — остановить этот механизм!       — Сначала его надо найти, — заметил лис, — Просто бродить по Цитадели в надежде на него наткнуться бессмысленно. В Цитадели тысячи комнат и залов, сотни миль коридоров. К тому же все это постоянно движется и изменяется.       После некоторого молчания заговорил Маттиас:       — Глядя на меня, Мадог дважды повторил: «не тот»... Может ли быть, что его целью является конкретная личность? Причем, ни один из нас не был его настоящей целью, иначе бы нас уже не было в живых.       — Но кого может преследовать Мадог? — Рикктер, сам того не замечая теребил разодранный край воротника у подбородка. — Я могу предложить как минимум дюжину целей для убийства. Маг-конкурент, любовник, политический враг...       Михась задумался.       — Верноса был мелким бароном, владельцем заштатного феода. Мы знаем, что он пытался силой и шантажом захватить соседские владения, но не преуспел. Это кое-что говорит о его целях и о нем самом, не так ли? Властолюбивый, неразборчивый в средствах... Он вложил громадные деньги в создание Мадога. Для мелкого аристократа почти немыслимые. Какая цель может оправдать такие траты? Лично я вижу только одну.       — И кто же?       — Кто-то очень важный и хорошо защищенный. Кто-то, стоящий на пути Верносы. Не догадались? — криво ухмыльнулся Михась. — Подскажу. Это герцог. Мадог должен был убить герцога Цитадели, чтобы освободить Верносе путь к каменному креслу с высокой спинкой.       — Мелкий барон не мог претендовать на столь высокий пост! — возразил Чарльз.       — Мог, — мрачно сказал лис. — Помнишь, лорд Хассан упоминал о непрочном положении тогдашнего герцога? Умри Филипп второй до рождения наследника, Метамор мог бы достаться любому достойному вассалу короля. Или «достойному».       — Вполне логично... убить герцога и претендовать на его трон. Я слышал о подобных случаях, — заметил воин-маг.       — Я знаю, как его поймать! — воскликнул разведчик. — Раз мы знаем, за кем он охотится, то все, что нам нужно — приготовить западню и подождать!       — Ты хочешь использовать герцога в качестве приманки?! — спросил Чарльз, не веря своим ушам.       Лис кивнул:       — Именно!       — Михась, ты точно головой ударился! — засмеялся Рикктер, оставляя в покое полуоторванный воротник и подхватывая боевой шест. — Но демонова щель, я пойду с тобой!       икктер, Маттиас и Михась медленно и осторожно двигались по коридорам, проверяя каждую дверь, нишу и ответвление.       — Жаль, что ты не можешь использовать свой топор, — заметил Маттиас.       Михась усмехнулся:       — Ты можешь представить меня, пытающегося размахивать пятифутовым топором в этом коридоре?       Заглянув в свою комнату, лис натянул кольчужную броню, прихватил щит размером с тарелку — так называемый кулачный и короткий меч.       Крыс кивнул:       — Плохо... нам бы не помешала его магия.       Рикктер нахмурился:       — И все же не могу поверить, что ты взял только крошечный щит и короткий меч!       Лис-морф повернулся, собираясь что-то сказать, но его остановил звон тревожного сигнала.       — Тревога!! Тревога!! Пост номер два! — закричал кто-то дальше по коридору.       Михась выругался, и все трое бросились вперед.       ...Закрыв пасть, Мадог прислушался к тревожным возгласам стражников. Золотые глаза с лазурно-синими зрачками еще раз внимательно осмотрелись — мгла не мешала механическому зверю, его магическое зрение позволяло отчетливо видеть все. Часовых, охранников и герцога...       Молнией выскочив из укрытия, Мадог миновал ослепленных часовых, и прыгнул прямо к цели. Золотые зубы вонзились в левую ногу и герцог рухнул на пол...       Повернув за угол, трое друзей уткнулись в стену плотного черного тумана.       — О боги... — пробормотал Михась.       — Ты не знал, что Мадог умеет такое? — спросил Рикктер.       — Нет, — тихо ответил лис.       — Великолепно! Интересно, а что он еще умеет, этакого?! — сердито рыкнул енот.       Держась ближе друг к другу, они осторожно углубились в туман. Михась, следующий в шаге за Рикктером, крепче сжал рукоять меча. Густая черная взвесь практически ослепляла — стоя менее чем в футе от енота, лис едва-едва его различал. Приходилось полагаться на слух и обоняние. В такие моменты он действительно радовался тому, что стал морфом.       Принюхавшись еще раз, Михась ощутил запахи крови и пота. Несколько минут назад тут произошла схватка... Впереди раздался слабый стон, и лис, остановившись, с трудом разглядел лежащего на полу охранника.       — Чтоб его! — пробормотал Рикктер. — Отличное место для засады!       Он опасался не напрасно!       Никто из них не услышал приближения — просто в тумане вдруг вздыбилась серая тень, швыряя себя прямо на Михася. Лис успел прикрыться щитом, но сбитый с ног, рухнул на пол, а Мадог, став лапами ему на грудь, оскалился и зарычал. Михась ударил мечом, целясь в живот механическому зверю, туда, где находились все важные механизмы. Острие бесполезно скользнуло по металлической шкуре, а Мадог, сжав зубами край щита, рывком вырвал его из лап.       Над ними возникла тень Рикктера, и в шею Мадога глубоко вонзилось острие боевого шеста. Автомат взвизгнул, выпустил щит и, развернув голову, одним движением челюстей отгрыз лезвие.       Отбросив бесполезный теперь шест, Енот выхватил два длинных кинжала, но Мадог, не дожидаясь атаки, перепрыгнул через голову Михася и исчез в тумане. Рикктер тут же бросился в погоню. Лис, охая поднялся и, найдя покусанный щит, последовал было за енотом, но выскочив из тумана, друзья увидели, что Мадог исчез бесследно.       — Как он это делает?! — раздосадовано рыкнул Михась.       Рикктер покачал головой:       — Не знаю, но трюк отличный. А где крыс? — спросил он, оглядевшись.       — Слишком поздно... — донесся со стороны зала звенящий голос автомата. — Герцог уничтожен!       Енот рванул через зал на голос.       — Эта штука — моя!! — рявкнул он.       Михась же направился снова в мглу, чтобы найти Маттиаса и Герцога. На мгновение задержавшись, он крикнул вслед еноту:       — Рикктер, будь осторожен! Я не хочу потерять хорошего друга!       — Я не собираюсь делать что-то смелое и глупое! Просто сообщу, когда найду эту штуку! — откликнулся Рикктер.       Еще несколько мгновений лис смотрел вслед новому приятелю. Самоуверенный как... как Рикктер, но лис все равно не хотел бы увидеть его мертвым.       Вздохнув, Михась вернулся обратно в туман, к Маттиасу и охранникам, которым явно нужна была помощь.       итадель взбудоражено шумела, туда-сюда носились слуги, на каждом углу стоял кто-нибудь с обнаженным оружием.       — Леди, посторонитесь!       Мимо пробежал десяток гвардейцев герцога, следом рысью промчались скауты, чуть ли не полным составом. Всяческие безоружные штафирки растерянно толпились в холле, возле обеденной залы. В стороне кто-то захлебываясь говорил о нападении на Герцога, его перебивали рассказом о злобном существе, вырвавшемся на свободу и убивающем всех подряд, а еще о том, что лорд Томас ужасно искалечен...       Леди-крыса отнеслась ко всему этому шуму как к пустому месту и невозмутимо продолжила путь к комнате отца Хуга. Хотя ей понадобилось вся ее ловкость, чтобы пробраться сквозь бурлящую толпу и при этом не дать выбить из лап поднос с едой.       Мадог следовал за ней в нескольких шагах позади. В коридорах, холлах и залах было слишком много людей и он решил дождаться, когда она окажется в более уединенном месте.       Металлический зверь, смотрел, как она остановилась перед дверью. Постучала. Вошла. Выждав немного, Мадог стремительным броском подскочил ближе и, отжав плечом приоткрытую дверь, скользнул внутрь.       На краю стоящей в комнате кровати сидел мальчик и пил молоко из латунной чашки. Рядом с ним разместилась Кимберли с ножом в одной лапе и караваем хлеба в другой.       Увидев железного зверя, они замерли, а Мадог, оскалив зубы, прыгнул прямо на Хуга...       Кимберли успела лишь коротко взвизгнуть когда Мадог грудью толкнул мальчика. Они оба кувырком улетели за кровать, — но она слышала, как что-то хрустнуло, а потом раздался жуткий скрежещущий звук...       — Хуг!! — в ужасе завопила леди-крыса.       Не раздумывая, она перепрыгнула кровать — и растерянно остановилась. Мальчик лежал вытянувшись, на вид совершенно невредимый, а металлический зверь просто стоял над ним. Мадог оглянулся на Кимберли — и та вдруг осознала, что стоит перед металлическим зверем весом под триста фунтов5, вооруженная лишь тупым столовым ножом...       Мгновение посмотрев на нее, металлический лис медленно отступил назад — и она со страхом и недоумением уставилась на зажатые в сияющих золотом зубах разорванные и смятые остатки латунной чашки. А лис, отступив к стене, опустился на пол, аккуратно отодрал от чашки кусок латуни и, прожевав, проглотил так, словно ел сырое мясо.       Некоторое время Хуг смотрел на их неожиданного гостя, потом поднялся и медленно сел на кровать.       — Ч...что это?! — заикаясь, пробормотал он.       — Он похож на того механического лиса, которого ремонтировал Михась, — сказала Кимберли, подошла к дверям, и выглянула в коридор:       — Ну ладно, Михась, хватит шутить! — сказала она, ожидая увидеть там смеющихся Чарльза и Михася — но коридор был пуст.       — Там никого нет, они не смогли меня догнать! — гордо прозвенел Мадог.       — Тогда кто контролирует тебя? — спросила Кимберли, снова садясь рядом с мальчиком.       — Никто! — радостно воскликнул механический зверь. — Я выполнил все задания, и теперь свободен!       — Значит, сейчас ты действуешь по собственной воле? — спросил отец Хуг.       Мадог кивнул.       Сжевав и проглотив остатки чашки, металлический лис уставился в их сторону. Проследив его взгляд, Кимберли увидела лежащую на полу металлическую суповую ложку.       — Похоже, ты еще голоден, — сказала она, наклоняясь и поднимая ложку.       Покачивая ее в вытянутой лапе, леди-крыса сказала:       — Ну, Мадог! Если хочешь вкусную ложку, подойди и возьми у меня с лапы!       Подманивая лиса ложкой, Кимберли рассказала Хугу об устроенном Михасем представлении. А потом и все, что помнила из рассказа лиса об автомате и его создателе, бароне Верносе.       Тем временем Мадог осторожно подполз ближе и схватил вкусный кусочек с ее ладони быстрым как молния движением. Тут же отскочив на несколько шагов, автомат сгрыз ложку двумя быстрыми укусами.       — Он ведет себя совсем как настоящее животное! — заметил Хуг. — Это интересно... Я слышал истории о магах, заключавших души в неживые предметы. Мог Верноса сделать что-то подобное?       — Ты хочешь сказать, что в нем действительно может быть заключена живая душа?! — удивленно спросила Кимберли. — Душа... животного?!       Мальчик кивнул:       — Это злая магия, но раньше такое делали.       Проглотив ложку, Мадог, как собака начал обнюхивать пол, выискивая недоеденные кусочки. Узнав характерные движения, Кимберли предложила ему нож. На этот раз, взяв предложенную еду, автомат не отошел, а сел рядом с леди-крысой и мальчиком.       — Кто же ты такой? — спросил мальчик.       — Я — Мадог! — прозвенел загадочный ответ.       — Это очень нам помогло, — насмешливо сказала Кимберли. Осматривая сидящего механического лиса, она заметила длинный порез на правой стороне шеи. — Откуда это у тебя?       Мадог молча продолжал хрупать нож. Протянув руку, Хуг опустил ладонь на морду лиса и медленно повернул его голову к себе.       — Мадог, этот след на твоей шее оставил меч... как это случилось? — спросил он.       Лис перестал есть и опустил взгляд на пол. Потом он заговорил, очень тихо:       — Я дрался, чтобы убежать, когда уничтожил герцога...       — Что ты сделал с лордом Томасом?! — внезапно охрипшим голосом прошептал Хуг.       Механический зверь удивленно посмотрел на священника:       — С кем?       ставшийся на месте схватки Михась прислушался. По меньшей мере десяток метаморцев слепо бродили рядом в непроглядной мгле.       — Так, все!! Хватит метаться без толку! — во все горло рявкнул он. — Возвращайтесь на свои посты! Саша! Прикажи своим открыть все двери и окна, чтобы этот проклятый дым выдуло напрочь!       Всеобщая растерянность прекратилась, люди и морфы частично разбежались по местам, частично отправились распахивать окна и вскоре сквозняк вынес туман. А Михась смог осмотреть место, где произошла схватка.       На полу среди обломков статуи лежал чей-то меч, рядом сидели двое пострадавших охранников. Не было ни Маттиаса, ни герцога — ни живых, ни мертвых.       Михась пошел к тому из раненных, который баюкал сломанную руку.       — Милли, что тут произошло? — спросил он.       Женщина покачала головой:       — Не знаю. Эта мгла внезапно появилась из ниоткуда. Потом какая-то тень сверху... Меня что-то толкнуло... И все. Я сижу во тьме, рука болит, бок болит, а рядом хрустит и трещит, как будто кто-то камни грызет.       — А лорд Хассан? И Маттиас?       — Ни того, ни другого я не видела. А герцог вообще сегодня в кабинете не появлялся, — ответила Милли.       Михась озадаченно уставился на нее:       — Ты уверена?       Охранница кивнула:       — Здесь были только мы четверо.       — Мы должны найти Томаса и убедиться, что с ним все в порядке. Затем уже будем выслеживать Мадога, — сказал лис.       — Очень приятно сознавать, что ты все еще заботишься обо мне, Михась! — раздался голос за спиной лиса.       Михась обернулся и увидел стоящих в дверном проеме Герцога и Маттиаса.       — Томас, Чарльз, вы целы! — радостно воскликнул Михась, и обнял удивленного жеребца и крыса. Потом ткнул кулаком в грудь Чарльза:       — Где ты был, я же беспокоился!       — Ну, я решил, что будет важнее убедиться в безопасности Герцога, чем бросаться в погоню за этим существом, — ответил крыс.       Лис кивнул:       — Дельная мысль! — повернулся к Герцогу и осмотрел его. — У тебя все в порядке, Томас? Он тебя не поранил?       Герцог покачал головой:       — Все нормально, этот механизм ко мне даже не приближался. Да и не мог — я был в восточной трапезной, когда поднялся шум. Так что я его даже не видел.       — Это странно, потому что я отчетливо слышал, как Мадог заявил, что убил тебя! — заметил Михась.       — Не совсем так, — вмешался Чарльз. — Мадог не говорил, что убил лорда Хассана. Он сказал, что уничтожил герцога.       Лис задумчиво почесал подбородок:       — Он напал на охранника, потому что она стояла на дороге. Если вообще нападал... возможно, ее ударило падающей статуей. Потом Мадог разломал в щебенку эту самую статую. Бросился на нас, возможно потому, что мы тоже стояли у него на пути. Но чтоб мне больше отвертку в лапы не брать... какого же тогда «герцога» он уничтожил?       Михась услышал приближающиеся шаги и, обернувшись, увидел отца Хуга и Кимберли.       Священник поклонился герцогу, леди склонилась в реверансе.       — Думаю, я смогу ответить на твой вопрос, Михась, — сказал мальчик.       Наклонившись, он поднял и показал всем обломок камня — кусок каменного уха.       — Ты хочешь сказать, что Мадог напал на статую?! — растерянно спросил лис. Он оглянулся по сторонам и увидел, что куски изваяния рассыпаны по всему полу — до этого он просто не обращал на них внимания.       Томас ухмыльнулся:       — Не только напал, но и уничтожил! Бедный Мадог, грызть каменного герцога Брайана, наверняка было непросто.       — Совершенно верно, — кивнул отец Хуг. — Ему приказали уничтожить герцога Брайана, но ни о каком другом герцоге ничего не говорили.       Услышав такое, лис подозрительно уставился на мальчика:       — А откуда ты знаешь, какие приказы были отданы Мадогу?       — Очень просто — я спросил его, — объяснил священник, и посмотрел вниз. — Выходи, со мной ты в безопасности!       Мгновение ничего не происходило, а потом из-за ног мальчика чуть испуганно выглянула серая металлическая голова.       — Привет... — робко прозвенел Мадог.       Глава 3. Цитадель Метамор. Год 706, конец мая       — ихо!!! — во весь голос рявкнул Герцог.       Споры и пререкания тут же прекратились, и в тронном зале воцарилась тишина. Восстановив спокойствие, Томас перевел взгляд на стоящих перед ним:       — Михась, продолжай.       Лис взглянул на друзей. Джон явно нервничал, но Смитсон сидел спокойно. Мадога больше чем происходящее вокруг интересовала лапа леди Кимберли гладившая ему загривок. Отец Хуг похлопал Михася по плечу и улыбнулся.       Лис глубоко вздохнул и продолжил:       — Лорд Томас, мы просто не могли знать, что в действительности представлял собой Мадог! Мы все считали, что он не больше чем очень сложная механическая игрушка.       — И, разумеется, в ваши умные головы не пришла простейшая мысль: проверить его на магию? — холодно промолвил стоящий чуть в стороне мальчик, одетый в мантию боевого мага, Виссэкс.       — Но зачем? Алуминал не способен долго сохранять магический заряд, и после стольких лет пребывания в земле в любом случае полностью разрядился бы! Да вы же сами видели, как выглядел его корпус! — возразил Смитсон.       — Зачем? А ты когда-нибудь видел механическое животное, которое могло бы ходить и двигаться, при этом не имея в себе магии? — ехидно осведомился Виссэкс.       — Да! — дружно подтвердили трое археологов.       — В сказках? — фыркнул мальчик.       — В императорском дворце, в Эльфквеллине. Иногда, некоторых отличившихся студентов императорского университета водят туда, на экскурсию, — вздохнул Джон. — Это был серебряный лебедь, он плавал в маленьком пруде из ртути. Иногда он словно оживал — махал крыльями, покачивал перьями хвоста, после чего разглядывал пруд, а потом опускал голову под его поверхность. Когда голова лебедя снова поднималась над поверхностью, в его клюве трепетала серебристая рыбка. Лебедь закидывал голову, и она исчезала в его горле. После этого серебряная птица возвращалась к поискам. Иногда она снова доставала рыбу, иногда лягушку или растение. Потрясающее зрелище — все это при помощи зубчатых передач и пружин, — точно таких же, как в Мадоге. И никакой магии!       — Лет триста назад автоматы были весьма популярны. Такой подарок молодому герцогу... вполне возможен, — сказал Смитсон.       Джон и Михась одновременно кивнули.       — А что уже известно об изготовителе Мадога? О бароне Верносе? — спросил Томас.       — Очень немного. Он действительно был мелким дворянином, возможно протеже одного из лордов королевского совета, — ответил Михась. — Дело в том, что его баронство не получено по наследству и особых заслуг перед троном у этого хлыща не отмечено. Однако он как-то получил подтверждение своего титула аж от самого короля. Мы нашли в библиотеке патент — подпись и печать настоящие. Кроме того, в 350 году барон Верноса бесследно исчез — скорее всего он был просто подставной фигурой. Мы подозреваем, что Верноса создал Мадога для того чтобы убить тогдашнего герцога Цитадели...       — Этот механизм слишком опасен! Его надо уничтожить! — произнес голос позади Михася.       Рикктер.       Судя по выражению его морды, енот-морф был не в самом лучшем настроении. Он успел полностью вооружиться, натянуть доспехи, и сейчас поверх куртки на нем была кожаная накидка с капюшоном, а на запястьях поблескивали магические наручи. Воин-маг был вооружен мини-арбалетом, несколькими парами метательных ножей — и конечно же верными вакидзаши с катаной.       Сжимая одной лапой рукоять обнаженного меча, енот злобно смотрел на Мадога. Он совершенно не доверял этой штуке, и не собирался давать ей шанс снова застать его врасплох.       И он был не одинок в своем опасении. В палате находилось сорок охранников, все одетые в пластинчатую броню и с большими щитами. В руках воины сжимали длинные мечи, а с поясов свисали булавы: они были готовы к бою!       Кроме Виссэкса в зале присутствовало еще пять младших магов. Все скауты, которые не были в дозоре, тоже были здесь, полностью снаряженные для сражения, и все это вместе была впечатляющей демонстрацией силы. Однако тот, для которого все это предназначалось, явно не был ею впечатлен; Мадог совершенно не выглядел испуганным.       — Томас, взгляни на это, — сказал Рикктер, и протянул свой боевой шест; вернее то, что от него осталось. — Присмотрись внимательнее! Древко было сделано из железного дерева и хорошо зачаровано от излома. — Енот поднял шест, показывая его всем. Сейчас конец был полностью раздроблен, от него остались лишь острые щепки. — Один укус, быстрый как молния! — воин-маг опустил шест. — И думаю, вряд ли мне нужно кому-то напоминать о том, что всего за несколько мгновений он сделал с целой мраморной статуей.       Рикктер указал на Мадога:       — Эта машина смерти должна быть уничтожена!       — Автомат был восстановлен мастером, ничего не знающем о магических аспектах механизма. Каковые несомненно были намеренно скрыты его создателями. Кроме того, невозможно проверить правдивость слов самого автомата и мы не можем знать, какие приказы ему были отданы, и что именно он будет делать в дальнейшем! — громко сказал Виссэкс.       Михась ощерился в ответ на это замечание. Оно выставляло его глупцом, ввязавшимся в дела, которых он совершенно не понимал.       — Мне не нравятся твои слова, маг, — прошипел он. — Никто не смог бы заподозрить, чем Мадог был на самом деле — даже маг!       — О, ты теперь еще и специалист по магии? — с насмешкой заметил Виссэкс. — Факты в том, что твое создание напало на семерых людей, и попыталось убить герцога!       Хуг шагнул вперед:       — У Мадога не было выбора, он действовал под контролем заклинания, наложенного Верносой! — громко сказал мальчик. — Теперь он свободен от принуждения и им управляет его истинная душа!       — Душа? — недоверчиво переспросил Виссэкс. — Это всего лишь сложная машина из шестеренок и рычагов, приводимых в действие магией — и больше ничего! В этой штуке души не больше чем в табуретке!       Хуг покраснел как яблоко:       — Как ты смеешь?! Что ты знаешь о душах, маг?! — яростно выкрикнул он. Немного успокоившись, священник продолжил чуть спокойнее: — Вся моя жизнь посвящена сохранению душ... и Мадог является таким же созданием Эли, как и все мы, и заслуживает второго шанса на жизнь!       Михась посмотрел вниз на металлического лиса, и с удивлением обнаружил, что тот зачарованно смотрит на Хуга. Должно быть ощутив его пристальный взгляд, металлическое существо повернуло к нему синие глаза.       «Интересно, о чем ты сейчас думаешь...» — подумал Михась.       — Лорд Томас, такое магическое принуждение и контроль слишком хорошо знакомы Виссэксу и Рикктеру, чтобы игнорировать их мнение. Но если Мадог и правда действовал под контролем заклинания, тогда он не может нести ответственность за случившееся, — сказал Маттиас. Михась обратил внимание что в отличии от всех остальных на крысе не было ни оружия ни брони.       — Мне известны соответствующие заклинания. Если Мадог имеет душу, то он действительно мог быть под контролем. Но может ли он иметь душу? Его телесная оболочка была создана человеком в мастерской, а не богом, — вставил замечание Пости.       Хуг пожала плечами:       — Кто знает, какой магией воспользовался Верноса, чтобы создать Мадога? Кто знает, каких богов или демонов призывал он на помощь? Я чувствую, в этом металлическом теле живет душа настоящего лиса.       — Это возможно? — спросил Томас.       — Да, возможно... — неохотно ответил Рикктер.       Герцог Томас посмотрел на Жрицу:       — Ты молчишь с самого начала. Можешь ли ты сказать что-нибудь?       Прежде чем ответить, волчица-морф мгновение смотрела на Мадога.       — В его теле действительно есть душа. Живая душа животного... лиса. Но добрая она или злая — этого я сказать не могу.       — Не можешь? — удивился лорд Томас. — Твои слова всегда имеют скрытый смысл, Жрица... Спрошу так: а могла бы ты сказать нам это, если бы пожелала?       — Ты умен мой лорд, — легкая улыбка, чуть прижатые уши... — Да могла бы. Но не стану, ибо эти слова лишат выбора пути того, кто должен его избрать. И потому им не должно прозвучать.       Сказав это, Жрица поклонилась лорду Хассану и сделала два шага назад, совершенно скрывшись в тенях.       — Туманно, расплывчато... У Жрицы и ветра не спрашивай совета, получишь ответ — что да, то и нет! — высказался Рикктер. — Но лутина мне в суп, как мы можем быть уверены, что Мадог не зло? Только потому, что связывающая магия снята, не означает что он на стороне добра! У него может быть душа маньяка!       — У Мадога душа невинного животного! — упорствовал Хуг.       — Возможно, вначале он и был невинным, — возразил Рикктер, — но это было до того как Верноса извратил его, использовав в собственных целях!       — Кому еще как не тебе, знать о том, что значить быть безжалостным убийцей? — спросил Маттиас. Рикктер оскалился на крыса, но не ответил...       Не обращая внимания на спор, Михась опустился на колени, положив топор на пол. Сняв рукавицы, он тихонько погладил Мадога по голове. Существо под его лапой было теплым, живым... и металлический лис доверчиво прижался к его ноге...       «Мне все равно что скажут Рикктер и Виссэкс... у тебя есть душа, и она не поражена безумием...» — подумал Михась.       — Что же ты такое, Мадог?.. — прошептал он. — Ты, несомненно, больше чем только набор металлических деталей, но и не просто лис. Для этого ты слишком умен. Возможно ли такое, что соединение механики, магии и бессмертной души породило новое качество?       Он усмехнулся, вспоминая детство:       — «Из чего же, из чего же, сделаны наши мальчишки? Из пружинок и золотинок, сделаны наши мальчишки...» — тихонько пропел Михась слова детской песенки. — Интересно, из чего сделан ты, мой металлический друг? А я? Из чего сделан я?       И лис решился.       Подхватив топор, Михась поднялся и трижды гулко стукнул по плитам пола древком, привлекая к себе внимание.       — Я, Михась Яркий Лист, перед моим сюзереном и моими боевыми товарищами говорю: ныне, я принимаю на себя опеку над существом, именуемым Мадог. Я буду направлять и защищать его, как направлял и защищал бы мою плоть и кровь. Я приму на себя ответ за его деяния, как принял бы их за деяния моей плоти и крови. И в том клянусь я своей честью, своей бессмертной душой и своей жизнью.       Последнее слово короткой речи стихло, и в парадном зале воцарилась ошеломленная тишина.       — Ты понимаешь, что ты сейчас сказал? — строго спросил Томас.       — Да, милорд. Я вернул Мадога этот мир, мне и отвечать за него. Но я верю, что отец Хуг прав и Мадог добрая душа, которой нужна защита и наставление.       — Лорд Томас! Этот лис, похоже, так и не понял, чем на самом деле является эта вещь! — воскликнул Виссэкс. — Она — смертоносный убийца, ей нельзя доверять!       Михась криво усмехнулся:       — Если мне не изменяет память, то же самое ты говорил про меня всего шесть лет назад, Виссэкс. Ты был не прав тогда и ты не прав сейчас.       Маг замер и его глаза превратились в щелочки.       — А ты тогда сломал мне правую руку в двух местах только потому, что я задал тебе простой невинный вопрос!       Михась прижал уши и зарычал, оскалив зубы:       — Я трижды предупредил тебя, но ты не желал слушать! А мне не нравятся маги, сующие нос в мои личные дела!       Виссэкс попытался что-то сказать, но герцог взмахом руки заставил его замолчать.       — Я не желаю слушать продолжение этого старого спора! — сказал он. — Хватит. Мы говорили о Мадоге... а судя по тому, что вы начали обсуждать друг друга, по делу вам сказать более нечего. Очень хорошо.       Поднявшись, Лорд Хассан провозгласил:       — Проблема Мадога гораздо сложнее, чем казалась на первый взгляд. Обе стороны привели убедительные доказательства и обе стороны по-своему правы. Решение мое таково: если есть шанс, что это существо, — Томас указал на Мадога, — чисто душой и является лишь жертвой магии, то мы должны дать ему шанс. Михась, возьми своего... сына и помни — с этого мига, ты будешь защищать его, ты будешь наставлять его, но тебе же нести за него полную ответственность. Кроме того, ты обеспечишь его присутствие здесь же, через неделю и поможешь придворным магам и ученым, поскольку я желаю, чтобы он был тщательно изучен. В конце недели, получив полный отчет, я решу, позволено ли будет ему жить. До того срока, Мадог будет оставаться под надежной охраной. Это все.       Михась низко поклонился:       — Благодарю, лорд Томас.       Герцог вновь окинул взглядом присутствующих:       — Кто-либо желает оспорить мое решение?       Все молчали. Виссэкс неохотно покачал головой. Рикктер едва сдерживал возмущение, даже закусил губу, чтобы не проронить ни звука. Оба явно были недовольны решением герцога, но были достаточно умны, чтобы не обсуждать его.       Герцог вновь сел на трон:       — На сегодня все, можете удалиться.       Глава 4. Цитадель Метамор. Год 706, конец мая       тром следующего дня, едва часы в надвратной башне пробили восемь, как в дверь комнаты Михася постучали. Открыв ее, лис обнаружил в коридоре небольшой, но хорошо вооруженный и экипированный отряд — Рикктер, Виссэкс и пять гвардейцев герцога во главе с десятником. Еще присутствовала незнакомая Михасю леопардица-морф и двое слуг, нагруженных множеством корзин и свертков. Впрочем, нельзя сказать, что Михась только что поднялся. К этому времени в небольшой комнате уже собрались Маттиас, отец Хуг, Кимберли, Каролина, Джон и Смитсон.       Осмотрев комнату, Виссэкс вперил мрачный взгляд куда-то в пространство и спросил:       — Ну, где этот монстр?       — В мастерской, — буркнул Михась и обратился к охранникам: — Вам лучше остаться снаружи, внутри и так будет тесно. Десятник, встань в дверях, так ты все увидишь и сможешь вовремя вмешаться.       — Да, сэр, — сказал медведь-морф.       Группа переместилась в мастерскую Михася... и не обнаружила даже следа Мадога.       — Ну и где он? — спросил Рикктер.       Михась оглянулся по сторонам; металлического лиса действительно нигде не было видно.       — Мадог, хватит прятаться. Мы вчера уже все обговорили. Выходи! — раздраженно сказал лис.       — Нет! — непонятно откуда донесся голос. Никто не смог определить его источника и исследование столкнулось с первой серьезной проблемой: объект не желал, чтобы его исследовали.       Виссэкс внимательно осмотрел комнату:       — Как может здесь спрятаться что-то настолько большое?       Рикктер раздраженно покачал головой:       — Только этого нам не хватало. Он может не только дробить камень и рвать металл как бумагу, но еще и умеет становиться невидимым!       — А если подумать несколько иначе? — предложил отец Хуг. — Теперь мы знаем о нем еще один факт.       — Отличная мысль, — добавил Маттиас.       — У меня есть заклинание, которое обнаружит его — бесстрастно предложил Виссэкс.       Отец Хуг взмахнул рукой:       — Нет нужды. Просто надо знать, как управлять им, — священник сунул пальцы в карман и достал золотую монету. — Мадог, если выйдешь и будешь себя хорошо вести, я дам тебе эту вкусную конфету.       — Конфету?! — хором спросили Виссэкс и Михась.       А лис растерянно добавил:       — Он же автомат... он не может есть!       — Смотри и учись, сынок, — улыбнулся Хуг.       Миг, ухваченное краем глаза движение — и Мадог уже стоит на верстаке рядом с Михасем. Взвизгнув от неожиданности, лис отступил на шаг, а отец Хуг, нисколько не смутившись, потрепал автомат по голове и протянул монету на ладони. Мадог обнюхал предложенное лакомство и... слизнул его с ладони мальчика золотым языком.       — Поразительно! — выдохнул Михась. — Он не должен... не может... да ему даже переварить это нечем!       А Рикктер схватившись за шею, за недавно починенный воротник рубахи, кисло сказал:       — Теперь понятно, куда пропала моя серебряная фибула.       — Возможно пищеварение магическое, не механическое. Это кстати, объясняет, почему его не нужно заводить, — предположил Виссэкс.       Жестом подозвав слуг, маг указал на середину комнаты:       — Все принесенное сложить там.       — Я вижу, вы неплохо подготовились, — заметил Михась, когда слуги начали распаковываться. — Кому еще нужно что-нибудь?       К Михасю шагнула леопардица:       — Мне, сэр Михась. Я Синди, придворный писец. Лорд Томас поручил мне фиксировать все, что произойдет.       Михась кивнул:       — Неплохая идея. Ты можешь расположиться у конца верстака.       Леопардица отвесила официальный поклон:       — Благодарю вас, сэр.       — И без формальностей Синди. Меня зовут просто Михась.       — Синди, ты готова? Тогда начнем с самого общего, — начал Виссэкс.       — Прошу прощения, сэр, — прервала его Синди. — Имя объекта — Мадог?       — Запиши по буквам: М, А, Д, О, Г, — ответил Михась.       — Спасибо.       — Пожалуйста. Теперь к делу. Мадог был обнаружен рабочей командой, которая восстанавливала и расширяла дорогу возле Майкрансбурга. Он лежал у подножия Отпорного холма, засыпанный старым обвалом, — рассказал Михась. — Думаю, его везли в фургоне, когда дорогу снесло селевым потоком, наверное во время бури. По какой-то причине он так никогда и не был откопан. Вероятнее всего барон Верноса, его создатель, вскоре после этого был убит.       Дальше вступил Джон:       — О бароне Верносе мы узнали очень мало. Формально он был вассалом тогдашнего графа Цитадели, фактически же вассальной клятвы не приносил. Владел своим баронством примерно пять лет, потом бесследно пропал, скорее всего был убит. Возможно был магом. Пытался убить тогдашнего герцога, но не преуспел.       Виссэкс покачал головой:       — Не богато.       — Прошло больше трехсот лет! — пожал плечами Джон.       — Кто-то может добавить что-нибудь еще? — громко спросил Виссэкс. Молчание было ему ответом. — Хорошо, начнем исследование. Пункт первый — внешний осмотр.       На взгляд Михася, механический зверь выглядел точно так же, как при первой демонстрации его герцогу. Имелось лишь одно отличие: с правой стороны шеи на металлической шкуре виднелся длинный разрез.       — Это сделал мой боевой шест, — сказал Рикктер, указывая на рану.       Мадог повернулся к еноту, и показал язык:       — Бееее!       — Ха-ха, очень смешно, — насмешливо произнес Рикктер, выхватывая из ножен меч. — Ну, иди сюда! — прорычал он, приближаясь к автомату.       Не сговариваясь, Джон и Михась схватили енота под лапы и после короткой потасовки вытащили в соседнюю комнату. За дверью все трое некоторое время глядели друг на друга, тяжело дыша, потом Джон прислонился спиной к двери, а Михась повернулся к удивленным охранникам:       — Пожалуйста, подождите в мастерской.       Солдаты отдали честь и удались. Вслед за ними шагнул Джон, плотно прикрыв за собой дверь.       — Рик, ты что, белены объелся? — прошипел Михась. — Что с тобой?! С каких пор ты стал таким мстительным и нервным? За какое место тебя Мадог укусил?!       По-прежнему сжимая обнаженный меч, енот прошелся туда-сюда, остановился, и указал катаной на дверь:       — Эта штука, которая у тебя там... он мне не нравится!       — Я это заметил.       — Нет, ты не понимаешь! Он машина и создан для одной-единственной цели — для убийства! Не для развлечения, не для того, чтобы быть домашним любимцем, а для того, чтобы убивать. И это его единственное назначение!       Михась кивнул:       — У тебя с ним много общего.       Рикктер резко остановился и взглянул в глаза лису... потом отвел взгляд и медленно вложил меч в ножны.       — Ты знаешь, ты все знаешь... — почти прошептал он. — Если бы это был человек, я мог бы понять, как он думает... знал бы, что от него можно ожидать. Но это не человек, это машина и я не могу предсказать его... я его не понимаю! Вот почему он мне не нравится. Вот почему я хочу его уничтожить.       — Рик, это неприемлемо. И ты это понимаешь. Мадог действовал под принуждением... лутина тебе в суп, Рикктер, я сам его собирал и поверь мне, он никому не причинит вреда! Не сейчас, когда он выполнил свое задание!       — Да! Выполнил! И задание его было — убить! И он его выполнил! — Рикктер вновь уставился в глаза Михасю. — И да, ты его восстановил. Но что с того? Ты сам признался, что не знал о его самостоятельности. О магии, оживившей его. А чего еще ты не знаешь и даже не подозреваешь?! Я по-прежнему убежден — мы должны уничтожить его. Окончательно! Слишком велик риск...       — Ты уже говорил все это герцогу Хассану, — перебил енота лис. — И он не согласился с тобой. — Михась глубоко вздохнул. — Ты уже достаточно успокоился, чтобы вернуться?       — Да, — сердито сказал Рик. — Давай продолжим.       Но когда лис уже коснулся дверной ручки, енот сказал ему в спину:       — Михась, лорд Хассан не принял твоей стороны. Он просто отложил решение. Подумай об этом. И если сможешь, объясни это своему... любимцу. Одна ошибка с его стороны. Только одна ошибка.       — Ну что Рик, больше не будешь хвататься за меч? — спросил Джон, когда они вернулись в мастерскую.       — Потерпит немного, — сухо сказал Михась, вставая рядом с Мадогом. — Продолжим. Что там дальше?       — Измерения, — ответил Виссэкс.       Мерная лента нашлась в одной из корзин. Михась прижал один конец к основанию металлического хвоста Мадога и вытянул ленту до золотого носа.       — Ровно пять футов.       Михась заметил, как нос лиса вздрогнул, словно принюхиваясь, и отдернул лапу — но Мадог оказался быстрее. Мощные челюсти сомкнулись на конце мерного инструмента, затем металлический лис как будто вдохнул... и вся лента оказалась всосанной в пасть. Мадогу оставалось только пару раз двинуть челюстями и сглотнуть.       — Эй! — воскликнул мальчик-маг. — Он съел мою мерную ленту! — некоторое время он растерянно глядел на автомат, потом мрачно спросил: — И где же я возьму другую?       — Как я понимаю, следующий пункт — взвешивание? — ухмыльнулся Джон.       Понадобилось немало времени, чтобы установить в комнате большие балансирные весы. Потом ценою часа времени и двух серебряных монет Мадога заманили на них и еще двумя монетами удерживали на месте, пока Виссэкс высчитывал вес.       — Двести пятьдесят два фунта6, — сказал мальчик писцу.       — Следующий пункт в списке — общий магический осмотр? — предположил Смитсон.       — Верно, — подтвердил Михась.       Достав из кармана очки, Виссэкс произнес заклинание — стекла на мгновение окутались голубым сиянием — и принялся внимательно разглядывать Мадога. Механический зверь сидел на верстаке, в свою очередь глядя на Виссэкса.       — Какое заклинание ты использовал? Истинное зрение? — спросил Михась.       — Угу...       — Что видишь? — осведомился Смитсон.       — Ничего полезного. Отсветы, едва видимые отблески. Или в нем очень мало магии, или его шкура практически непроницаема. Думаю... думаю, он слишком хорошо защищен, чтобы снаружи можно было разглядеть что-то конкретное.       — Нет, подождите, как это?! — возмутился Рикктер. — Я же его рассматривал истинным зрением! Он магией только что не светился!       — Взгляни сам, — буркнул мальчик-маг, снимая очки.       — И взгляну! — фыркнул енот, мысленно формируя заклинание. — Ого... и правда... но как такое может быть?!       — Что именно может быть, и что именно светилось? — прервала их непонятный диалог придворный писец. — Можно подробнее?       Енот почесал затылок:       — Когда Мадог напал на меня в библиотеке, я взглянул на него истинным зрением. Деталей, разумеется, не рассмотрел, не до того было, но... кажется, некоторые части его шкуры тогда пропускали отсветы магии наружу.       — А какие именно части? — спросил Михась.       — Так... дай подумать. Правый бок — передняя лапа почти вся. Бедро задней лапы. Немного на брюхе. Спина сегментами. На морде — глаза. Прямо сияли! Да, еще уши.       Реставраторы, которые восстанавливали механического лиса, многозначительно переглянулись, потом Джон тихо вымолвил:       — Логично. Отсветы магии пропускали части шкуры, замененные во время ремонта. Оригинальные не пропускали. Вопрос на десять солидов — почему замененные куски не пропускают их сейчас?       В это время Виссэкс забрав очки, взглянул на механического лиса еще раз и предложил:       — Я думаю, сейчас самый подходящий момент, чтобы исследовать пациента изнутри.       — Согласен, — сказал Рикктер.       — Нет! — звякнул Мадог.       — Не бойся, больно не будет! — успокаивающе сказал Хуг.       — Нет! — громко прозвенел металлический зверь. — И я НЕ голоден.       — И это хорошо, потому что твои любимые золотые конфеты у нас уже кончаются, — пробормотал Джон.       Виссэкс разочарованно зарычал, а Рикктер лишь покачал головой.       — Так. С меня хватит. Я хочу выпить вина! — сообщил друзьям Михась. — Кто со мной?       — Я! — громко сказал Виссэкс.       — Меня тоже считай, — добавил Рикктер.       Через мгновение Михась вернулся с открытой бутылкой вина. Глотнув прямо из горлышка, лис передал ее Рикктеру, а тот Виссэксу.       В это время Каролина подошла к Мадогу и осторожно коснулась раны на шее:       — Мадог, если мы это исправим, позволишь нам заглянуть внутрь?       Услышав ее слова, Михась оживился:       — Точно! Мне же все равно придется открыть тебя, чтобы починить шкуру на шее!       — А я не позволю им повредить тебе, — негромко сказал священник.       Мадог осмотрел всех, в конце концов остановив взгляд на Михасе.       — Ладно... — едва слышно прозвенел автомат. И закончил куда громче: — Но ничего там не трогать!       Джон кивнул:       — На твою починку мы потратили два года. Нам бы совсем не хотелось, чтобы весь этот труд пропал насмарку.       Михась взял с держателя ювелирную отвертку и медленно приблизился к Мадогу. Не спеша, громко комментируя каждое свое движение, он начал вывинчивать крошечные винты. Сперва снял поврежденный сегмент обшивки шеи, затем последовательно всю правую сторону. Снятые сегменты он аккуратно разложил на верстаке рядом с нервно переминавшимся Мадогом.       Потом лис отступил в сторону, позволяя магам приблизиться.       — Вот это да-а-а... — только и сказал Рикктер после долгого взгляда.       Виссэкс внимательно осмотрел Мадога сквозь заколдованные стекла, после чего медленно снял их, попятился назад и, нащупав стул, шлепнулся на сиденье.       — В чем дело? — недоуменно спросил Смитсон.       Михась нетерпеливо отобрал у мальчика-мага очки, и... словно тепло из духовки, из разверстого чрева механического лиса исходило сияние мощнейшей магии! А еще на поверхности каждой оригинальной, не переплавлявшейся детали механизма виднелись магические символы... руны? Сияющие линии, как будто вырезанные тонким резцом, покрывали каждый дюйм уцелевших сегментов металлической шкуры, несущей рамы и механизмов. Эти линии кружили и петляли, соединяясь в единый, невероятно сложный узор, прерывавшийся только на новых, восстановленных частях.       — Мадог, лутина тебе под хвост, я же перебирал тебя собственноручно! Я же собственными лапами ощупывал каждую шестеренку! Не было, не было там ничего вырезано! Ни символов, ни рун, ни-че-го!       Издав этот крик души, лис вновь вгляделся в сияющий магический узор... и тут же отступил назад на задрожавших лапах.       — Он восстанавливается... Магический узор восстанавливается сам собой! Смотрите — на конце каждой оборванной линии узора синяя искра, которая прожигает узор дальше по поверхности новых деталей!! Как?! Маги! Виссэкс, Рикктер, как это возможно?!       Вместо ответа мальчик-маг забрал у Михася очки, что-то осторожно передвинул в оправе и вновь вложил в дрожащие лапы лиса. Теперь вид магии изменился — впечатанные в металл руны как будто поблекли, стали просто фоном, зато прежде едва видимая дымка, окутывавшая все тело автомата, засияла темно-синим. Эта дымка окружала каждую деталь, концентрируясь вокруг новых и переплавленных.       — Я десятки лет не видел настолько сильной магии... — благоговейно произнес Виссэкс. — А столь сложной, да к тому же еще и самовосстанавливающейся... но откуда такая мощь? — маг в недоумении покачал головой. — Откуда в алуминале взялся настолько мощный заряд? Его же никто не заряжал! И он способен лишь накапливать магию, переданную ему магом, амулетом или природным источ... — мальчик-маг на мгновение застыл с открытым ртом, а потом с размаху шлепнул ладонью себя по лбу. — Ну как же я сразу не догадался! Ведь сама Цитадель — ВСЯ — один невероятно мощный магический артефакт!!       Мгновение все ошеломленно молчали.       — Дааа... — протянул Рикктер. — Теперь понятно, почему Мадог ожил, и как могут восстанавливаться руны... с таким-то источником магической энергии вокруг!       — А что это за синее сияние, которое окружает все детали? — спросил Михась.       — Не знаю, — ответил Рикктер.       — То есть как?! — изумленно вопросил лис.       — А вот так, — просто ответил енот-маг. — Я вижу, что оно делает, я приблизительно оценил его магическую мощь, но ЧТО это такое — я не знаю. Честно говоря, до этой минуты я даже не думал, что такое вообще возможно... забытый раздел магии... нет, ну надо же!       Джон коснулся Михася:       — Пожалуйста, позволь мне взглянуть!       Михась подал оленю очки.       — Виссэкс, ты сказал, что много лет не видел такой сильной магии. Но насколько сильна магия Мадога? — спросил он.       — Скажем так... его магия не слабее магии твоего топора. Может даже и сильнее. А уж способность к самовосстановлению... — ответил Рикктер.       Виссэкс кивнул:       — Очень на это похоже.       — О боги... — прошептал Михась.       Когда каждый смог осмотреть Мадога через очки, мальчик-маг потребовал их назад и вместе с Рикктером начал внимательно изучать магические знаки.       — Чтобы создать весь этот магический узор наверно понадобился не один год! — заметила Кимберли. — Я хочу сказать, кто-то настолько сильно желал власти, чтобы потратить годы жизни на планирование и выполнение всей этой магической работы.       Отец Хуг горько усмехнулся:       — Жажда власти, обуревающая иные души, воистину не знает границ. Они готовы пойти на все, лишь бы получить желаемое...       Чарльз покачал головой:       — Просто поразительно... Верноса должно быть был очень, очень умелым и сильным магом. Проделать такую работу!       — Синди, пожалуйста, запиши — я вижу руны силы, скорости, защиты и невидимости, повторяющиеся многократно, — сказал Виссэкс. — Перемежаются незнакомыми мне рунами.       Рикктер наклонился ближе:       — Ну-ка, ну-ка... какие именно?       Мальчик указал на секцию шкуры возле плеча:       — Взгляни, вот тут очень хорошо видно.       Приглядевшись, енот пробормотал:       — Похоже на модифицированную руну тишины... потом связка-переход, а вот дальше... Действительно, незнакомые.       — Михась, а где именно находится эмблема Верносы? — спросил Рикктер.       — Хм... — Михась осторожно коснулся левого бока автомата. — На самом деле эмблемы две. Одна вот тут, изнутри обшивки на левом боку. Вторая на внутренней стороне обшивки черепа.       Оба мага наклонились ближе.       — Так я и думал, — сказал Виссэкс. — Обе эмблемы прямо таки окружены рунной вязью. Значит ли это то, о чем я думаю?       — Думаю, значит, — кивнул Рикктер — Но возникает вопрос. Откуда Верноса узнал концепцию дуалистического контроля ума и души?       — А откуда ее узнал ты? — мальчик-маг удивленно взглянул на собеседника. — Насколько я помню, «Трактат о методах контроля сознания, используемых магами империи Сулейман», вещь совершенно уникальная и существующая чуть ли не в одном экземпляре!       — Вот уж не думал, что существование библиотеки Цитадели Метамор станет для тебя таким откровением! — фыркнул енот-маг.       — Маги! Лутина вам в суп! — зарычал Михась. — Не пора ли объяснить нам, что вы там выяснили? И желательно попроще!       — Если очень-очень все упростить, то... Мадог привязан к Верносе и вынужден выполнять все его команды, — ответил Виссэкс.       — Но Верноса мертв уже триста лет! — возразила Кимберли.       Рикктер покачал головой:       — Не имеет значения, сколько лет прошло. Покуда эмблемы на месте, Мадог будет исполнять отданные ему приказы.       — Но что еще Верноса мог приказать Мадогу? — спросила Каролина.       Виссэкс пожал плечами:       — Это невозможно узнать. Понимаешь, Мадог все еще принадлежит Верносе и будет ему принадлежать. До тех пор, пока связующие символы увязаны с его гербом... а это что такое?! Дубовый лист и лисья голова! Михась! Это же твой герб! Ты... во время ремонта, так?       — Так, — кивнул лис.       Некоторое время маги смотрели друг на друга.       — А ведь это вариант... — медленно пробормотал Рикктер.       — Постой, постой, не все так просто! — замотал головой Виссэкс. — Там должна быть защита, ведь изменение символа — вещь совершенно очевидная! И сам Мадог должен противиться подобным попыткам!       Маги разом уставились на механического лиса.       — Мадог... — медленно спросил мальчик-маг, — Мадог, мы хотим изменить символы контролирующие тебя.       — Не дам! — прозвенел механический лис. — Тебе — нельзя.       — А мне? — спросил Михась.       — Тебе можно.       ихась достал из шкафа гравировальные инструменты, молоток и... замер, глядя в коробку с клеймами. Потом быстро вытряхнул все на полку, переворошил и взял два — одно новое, блестящее, явно используемое очень часто и второе — старое, покрытое слоем пыли и даже чуть поржавевшее, но когда-то бережно завернутое в промасленный пергамент. Затем сдернул с носа Виссэкса магические очки и несколько мгновений разглядывал связывающую эмблему. Красивое, очень сложное переплетение сияющих линий, настоящая паутина магических связей, в центре которых мерцал выгравированный тончайшим резцом герб Верносы.       — Что ты собираешься сделать? — спросил Виссэкс.       — Подожди и сам все увидишь...       Из всего гравировального инструмента Михась выбрал узкий резец и нацелил его на герб Верносы.       — Михась! — не выдержал Виссэкс. — Ты имеешь дело с очень сложной магией, одумайся! Это может очень плохо кончиться!       Он потянулся к лапе лиса, собираясь остановить его, но тут вмешался Маттиас:       — Оставь, он знает что делает.       Скрипнув зубами, Виссэкс стряхнул лапу крыса, но больше не пытался вмешаться.       Все молча наблюдали, как Михась снимал резцом тонкие слои металла, убирая гербы с внутренней стороны металлической шкуры. Внимательнее всех за каждым движением мастера наблюдал сам Мадог.       Прошел почти час, прежде чем Михась стер все три герба. Потом, взяв одно из принесенных клейм, лис тщательно поместил его острие посреди паутины связующего знака на левой стороне груди механического лиса, занес молоток и...       Удар!       Половина дела сделана.       Теперь внутренняя поверхность черепа. Но там лис использовал другое клеймо — то самое, когда-то давно бережно завернутое в промасленный пергамент маленькими руками ребенка... его руками.       Удар!       Выдохнув, Михась поднял взгляд — и увидел морду Мадога, замершую менее чем в дюйме от его носа.       Стоящий за его спиной Виссэкс охнул, Каролина потянулась за мечом — но Рикктер поднял лапу, и все замерли.       Лис оставался совершенно неподвижным, глядя на стоящее перед ним металлическое животное. Мадог, казалось, целую вечность смотрел на него темно-синими глазами. А затем лизнул Михасю нос:       — Папа! Я хорошо себя вел! Можно мне еще конфетку?       Глава 5. Цитадель Метамор. Год 706, начало апреля       слышав, как надвратные часы пробили четыре пополудни, Михась встал и потянулся. В залитой солнечным светом малой южной приемной было жарко и душно, так что Михась не стал садиться обратно, а пошел к ближайшему окну и открыл его.       — Мы тебя утомили? — насмешливо поинтересовался Виссэкс.       Лис повернулся к столу. Лорд Хассан, Виссэкс, Рикктер, Хуг, Маттиас, Джон и Смитсон, все уставились на него.       — Меня? Ну что вы! — в тон ответил лис, проходя на место. — Вы мусолите простейший вопрос каких-то там два часа, но до сих пор так и не решили, находится ли Мадог под моим контролем.       — Этот вопрос не так уж и прост, — возразил Рикктер.       Лис прижал уши и оскалился:       — Вот только не надо начинать заново.       — Начинай, не начиная, но проделанное тобой противоречит всему. Ты должен был использовать два одинаковых клейма. Но это... Как теперь поведет себя заклинание, не скажет никто.       — В таком случае, дальнейший разговор на эту тему бесполезен, — заявил Михась.       — Согласен, — кивнул лорд Томас. — Что еще мы знаем о Мадоге, кроме того, чего не знают наши маги? Синди?       Леопардица открыла записи.       — Общие сведения. Очень общие. Вес, размеры, наличие неизвестной магии. Создатель. Очень мало данных.       — Мы ничего не забыли? — Виссэкс окинул взглядом присутствующих:       Синди подняла лапу:       — А как насчет его имени?       Все удивленно уставились на нее.       — Что ты имеешь в виду? — спросил Михась.       — Ну... кто-нибудь выяснил, где он получил свое имя? Мадог — очень необычное имя.       — И весьма древнее — подтвердил Джон. — Это имя первого императора Суильман. Но... Он умер пять с половиной тысяч лет назад. Не может же Мадог быть таким старым... или может?       Томас повернулся к автомату, который растянулся у стола и втихую облизывал основание серебряного напольного подсвечника.       — Мадог, сколько тебе лет?       Металлический зверь покачал головой:       — Не знаю. Я помню себя с того момента, как открыл глаза в мастерской Верноса. До этого — ничего.       — Михась, его механизм может быть настолько старым? — спросил Виссэкс.       Лис-механик пожал плечами:       — Точно сказать невозможно. Для изготовления его шкуры использовался алуминал, а этот сплав известен всего четыреста лет. Но большая часть механизма и несущий каркас сделаны из латуни и бронзы. А им вполне может быть и десять тысяч лет.       — Известны литературные источники, рассказывающие об имевшихся при императорском дворе Суильман автоматах. В основном игрушки для королевской семьи. Но ничего настолько изощренного, — заметил Смитсон.       — Вот же зараза... — воскликнул Рикктер, вскакивая и направляясь к двери.       — Рик, ты куда? — окликнул его Виссэкс.       — Я сейчас, я мигом! — на ходу проговорил лис-маг. — Кое-что проверю и вернусь!       — Весьма... интересно. Подождем, — решил лорд Томас. — А пока, Джон, Смитсон, расскажите, что вы читали об автоматах при дворе императора Суильман.       — Фактической информации очень мало, — сказал Джон. — В основном источники на уровне «литературных сказок». К примеру, в одном трактате описывается автомат, имевший вид красавицы, но с выдвижными шипами, хм... в известных местах. Якобы эта красавица соблазняла врагов императора, а потом убивала в своих объятьях. Еще один трактат рассказывает о золотом коне императора.       — Еще есть трактат, — продолжил рассказ Смитсон, — он описывает минотавра, которого якобы сделали по приказу одной из вдовствующих императриц. Особо там живописуется его очень большой... э-э-э... большая дубина.       — Я читал этот трактат, — усмехнулся Томас. — Оставим достоверность этого рассказа и размеры этой... дубины, на совести автора, но источники у вас действительно... «литературные».       Переждав пронесшиеся смешки, герцог продолжил:       — В итоге у нас остается предполагаемый возраст Мадога — значительно больше тысячи лет.       — Да, — подтвердил Джон. — Если наши предположения верны и все эти вещи действительно создавались исключительно для императорской семьи, то тайны их изготовления наверняка строжайше охранялись. Что вполне объясняет отсутствие у нас надежной информации.       — Вычленить что-то достоверное из подобных «литературных» источников действительно очень трудно, поэтому однозначно сказать что-то непросто, — заметил Смитсон. — Но императорский двор Суильман действительно владел весьма сложными автоматами. Так что, Мадог вполне может иметь такой возраст.       — Определить возраст, это очень хорошо, — сказал Маттиас. — Но как насчет личности нашего автомата? Его возраст не имеет отношения к решению главного вопроса — можем ли мы позволить ему остаться в Цитадели!       — Здравая мысль, — поддержал крыса Виссэкс. — Можем ли мы вообще доверять существу, обладающему такой мощью? Он не просто потенциально опасен, он способен без особого напряжения убить нас всех! Я считаю, что мы не можем позволить столь опасному существу оставаться здесь. Он должен быть уничтожен.       — С какой стати? Немало существ в Цитадели обладают огромной мощью. Магус, Пости, Сарош, Рикктер, Электра, ты сам... почему ты не предлагаешь изгнать их всех вместе с самим собой? — возразил отец Хуг.       Виссэкс покачал головой:       — Но это совсем другое дело! Им и себе я могу доверять!       — Пожалуй, мы действительно подошли к самой сути — можем ли мы доверять Мадогу, — усмехнулся лорд Томас. — Что опять подводит нас к вопросу, контролирует ли его Михась. И мы опять оказываемся в тупике, так как на этот вопрос наши маги не могут дать ясного ответа.       — Кажется, я могу дать кое-какие ответы, — раздался голос от двери. — И возможно даже вывести наш разговор из тупика.       Михась обернулся и увидел в дверном проеме Рикктера с древним фолиантом в лапах.       — Так. И что же ты нашел? — спросил Виссэкс.       — Не очень много, но думаю, теперь я понял, с чем мы имеем дело, — откликнулся енот-маг. Плюхнув на стол фолиант, он распахнул заложенную страницу и ткнул пальцем в текст: — Судя по этим записям, нашему автомату две с половиной — три тысячи лет!       — Но... тогда получается, что триста пятьдесят лет назад Верноса просто восстановил его, заодно заменив шкуру? — поднял брови Джон. — Заменил кожу, и возможно так же как Михась восстановил механизм?       — Вполне возможно, — кивнул Рикктер — Но вот основа, сам механизм Мадога и его магия были созданы именно в тот период. Именно тогда имперские маги нашли способ объединения живой души и безжизненного объекта. Собственно это делали и раньше, но эти маги смогли продвинуться чуть дальше. Они смогли сделать так, чтобы живая душа могла управлять действующим автоматом.       — Нынешние маги такого не могут... — пробормотал Смитсон.       — Да, мы не можем, — подтвердил енот-маг. — И причина тому, что тогда, что сейчас одна — через некоторое время подобные создания теряют умственную стабильность.       — Иначе говоря, они сходят с ума, — предложил Виссэкс.       — Что опять же не объясняет, как Верноса создал Мадога, — зметил Хуг.       — Подождите, я как раз подхожу к этой части, — поднял лапу Рикктер. — Скорее всего, как абсолютно верно предположил Смитсон, Верноса действительно восстановил Мадога. Но кроме того, он каким-то образом сумел восстановить магические практики имперских... о безумные боги!!! Это... это невозможно!!!       Опершись лапами о столешницу, енот уставился на своего коллегу:       — «Трактат о методах контроля сознания», был написан как раз триста пятьдесят лет назад! И автор его...       — Барон Верноса! — подхватил мальчик-маг. — Он свел воедино разрозненные и отрывочные сведения о магических практиках имперских магов, увидел их ущербность... И шагнул дальше! Логично... Кстати, это объясняет, каким образом экземпляр трактата оказался в библиотеке Цитадели. И думаю, проясняет судьбу автора.       — Герцога Брайана Первого никто и никогда не называл излишне милосердным. Или недальновидным, — усмехнулся герцог Хассан. — А подземелья Цитадели обширны...       На мгновение солнечный свет, заливший малую приемную, словно потускнел и разговор стих... Но мгновение минуло и вновь засияло солнце и продолжился разговор:       — Но почему же имперские маги не продолжили эксперименты? — спросил Маттиас. — В конце концов, они ведь были самыми могущественными магами, когда-либо ступавшими по земле!       — У них было несколько причин, — ответил Рикктер. — Во-первых, работать с такой магией очень трудно и опасно. Одна ошибка — и последствия будут катастрофическими. Вторая причина — трудоемкость. Вы сами видели руны, нанесенные на каждый элемент механизма. На каждый! А механизм? Оцените его сложность, прикиньте объем работы! Ну и... в-третьих, если «Трактат о методах» — действительно фальшивка, то имперцы, похоже, просто не знали о двуединости сознания, о его разделении на душу и ум. Контролируя только ум, они получали в итоге нестабильность.       — Почему вы не сказали нам все это сразу? — спросил Томас.       Енот пожал плечами:       — Что именно не сказали, лорд Хассан? Свои предположения? Я назвал «Трактат о методах» фальшивкой, но это еще нужно доказать! Но даже если это фальшивка, остаются еще трактаты «Таинственный Монолит» и «Наследие Суильман». Я работал с ними во времена студенчества и в первом описаны очень схожие случаи. Жуткие вещи, созданные в те времена. Изначально опасные вещи, становящиеся вдвойне опасней из-за своей нестабильности! И кстати! Мало нам того, что Мадог в принципе нестабилен! Наш Михась пошел еще дальше! В изначально балансирующее на грани заклинание он внес еще один дестабилизирующий элемент! Ну, скажи нам, великий и могучий повелитель автоматов, что за гениальная мысль озарила тебя! Объясни нам сирым и убогим, зачем ты использовал разные клейма?!       — Это не разные клейма! Это варианты одного и того же! Просто над сердцем я использовал свой личный герб — голова лиса и кленовый лист. А изнутри черепа я использовал герб младшего наследника моего рода — поднявший правую лапу сидящий лисенок и кленовый лист...       — И кто же сейчас младший наследник рода Яркого Листа? — удивленно подняв брови, спросил лорд Хассан.       Михась оттянул ставший вдруг тесным ворот, сглотнул и промолвил:       — Сам Мадог.       Рикктер медленно обхватил полосатую енотью голову лапами и сел:       — Михась, ты... У меня нет слов. Что ты, что Джон, что Смитсон. Вы одного поля ягоды. Один творит что попало, там, где ничего не понимает, другие даже не удосужились и не побеспокоились узнать, что же именно они восстанавливают!       Михась зарычал, прижал уши и оскалился, глядя на енота:       — Даже не удосужились, — прошипел он, — не побеспокоились. Я считаю твою речь оскорбительной!       Его поддержал Джон:       — Кем ты считаешь нас, Рикктер? Кучкой тупых идиотов?       — В нашей жизни есть куда более интересные занятия, чем бродить вокруг, выискивая древние манускрипты с туманными историями, — прохрипел Михась, едва сдерживая ярость. — Если ты уверен, что Мадог должен быть нестабилен, то почему за две тысячи лет он не стал абсолютно безумным? В твоем крошечном мозге способна уместиться мысль, что этот эксперимент был успешным?!       — Нет, не может! И не объясняет!! — зарычал в ответ енот-маг. — Все, что я знаю — Мадог рано или поздно сойдет с ума! Или взбунтуется! Возможно, в этом случае маги Суильман достигли цели. Возможно, это смог сделать Верноса — а может быть даже ты! А может и нет! Мадог все еще может сломаться, и никто, ни ты, ни он, ни даже Эли не смогут теперь предсказать — когда и как он пойдет вразнос!       — Все, что у тебя есть — предположения и основанные на фальшивых древних трактатах дикие обвинения! — возразил лис. — Ты копал и искал в этих древних фолиантах и рукописях, пока не нашел то, что подтвердило твои страхи! А потом ты принес их нам в качестве доказательства!       — Михась, остынь! — попытался воззвать к его разуму Маттиас.       — Нет!! — воскликнул лис. — С меня хватит бессмысленных дебатов! Мы можем тут сидеть и спорить годами, так никогда и не решив ничего! Достаточно! — он указал лапой на енота. — Рикктер говорит, что Мадог опасен. Отец Хуг утверждает, что он светлая душа и безобиден. И нам нужно решить, кому из них мы верим. Рикктеру, который лучше всех разбирается в магии, или отцу Хугу, который лучше всех разбирается в душах!       Виссэкс кивнул:       — Вот бы это объединить...       Рикктер хлопнул книгой по столу, заставив всех вздрогнуть. Он открыл книгу на первой попавшейся странице.       — Ну ладно, Михась. Ты хочешь, чтобы я показал тебе, почему я считаюсь опытным экспертом, — голос енота не был таким агрессивным как Михася, но под ним скрывалась едва сдерживаемая угроза. Он указал на первый попавшийся абзац. — Если ты сможешь прочесть нам этот абзац, тогда я откажусь от всех претензий. Я даже поддержу твое решение — оставить Мадога в Цитадели Метамор!       Рикктер застыл на месте, глядя на оскалившегося лиса. Несколько долгих мгновений они поедали друг друга взглядами, потом Михась зарычал и отвернулся:       — Ты же знаешь, что я не смогу прочесть ни слова... я даже не знаю, на каком языке написана твоя книга.       — Отец Хуг, Джон, Смитсон, кто угодно, пожалуйста, прочтите, — сказал енот, не отводя взгляда от лиса.       Из всех, только Смитсон сумел прочесть текст в книге.       — Итак, из присутствующих двое могут восстановить тебе эту информацию, — сказал Рикктер. — Михась, если ты не веришь мне — пусть Смитсон прочтет тебе эти трактаты. И еще... Михась, не казни вестника только за то, что тебе не нравится весть.       Чарльз вмешался в разговор, возвращая его в прежнее русло:       — Но мы так и не решили вопрос, из-за которого разгорелся спор, — напомнил он. — Является ли душа Мадога доброй или злой?       Отец Хуг потянулся вперед и с громким хлопком закрыл книгу:       — Мне не нужны книги, чтобы знать все о Мадоге. Мои молитвы к Эли подтвердили то, что мое сердце знало и так, — он указал на механического зверя. — Я знаю, его душа чиста. Рикктер, в твоей книге есть раздел о душах?       Енот промолчал, демонстративно отвернувшись к окну.       — В свое время лорд Хассан дал тебе второй шанс, Рик. Почему ты хочешь отказать в этом Мадогу? Томас, посмотри в эти синие глаза, и скажи мне, что это глаза безумного убийцы! — Михась, глядя на герцога, указующим жестом протянул лапу к Мадогу.       Все повернулись, взглянуть на механического зверя. Виссэкс ухмыльнулся, Маттиас рассмеялся и даже Рикктер скривил губы в подобии улыбки.       — Михась! — величественно промолвил лорд Томас. — Твоя невинная душа доедает мой серебряный подсвечник!       Михась, Рикктер и Маттиас стояли в коридоре у дверей малой приемной.       — Надеюсь, ты не будешь думать обо мне хуже из-за сказанного, Михась, — вздохнул Рикктер. — Я ценю твою дружбу, и не хотел бы, чтобы все это стало ее концом. Но знай — я никогда не откажусь от борьбы, любой борьбы, неважно, с каким противником.       Лис некоторое время глядел в глаза енота-морфа... потом кивнул:       — Я понимаю. Многое из сказанного тобой имеет смысл, и ты действительно прав — не стоит казнить вестника, даже если весть неприятна. Я не стал думать о тебе хуже после того, как ты высказал это. Мы и правда слишком многого не понимаем в Мадоге, но... я не могу объяснять это, вот только сердце говорит мне — отец Хуг прав. Мадог не опасен, и теперь принадлежит этому месту не меньше нас.       — Увидимся в Муле? — спросил Рикктер.       — Конечно, — кивнул Михась.       Закончив разговор, Рикктер попрощался, и ушел. Остальные уже разошлись, только Михась и Маттиас остались ждать.       Вскоре двери малой приемной открылись и оттуда, пятясь, вышел Мадог. Остановившись на пороге, он поклонился и сказал:       — Спасибо, лорд Томас!       — Ну, что тебе сказал герцог? — спросил крыс.       — Он сказал, что я должен сам отвечать за себя, а еще сказал мне прислушиваться к советам Михася и отца Хуга, — ответил автомат. — Папа, а какой высоты главная башня Цитадели?       — Что? Зачем тебе это? — удивился Михась.       — Лорд Томас сказал, что если я съем что-нибудь еще из его собственности, он лично подвесит меня там за хвост вместо флюгера...       Михась и Маттиас засмеялись, а лис потрепал Мадога по голове:       — Не беспокойся, лисенок! Просто держись подальше от его подсвечников и все будет хорошо!       Перевод — Redgerra       Литературная правка — Дремлющий       Корректура — Крапива       1 Почти 91 кг.       2 5 галлонов — почти 19 литров.       3 По покупательной способности, на декабрь 2012 года, соответствует примерно 4,6 млн. долларов.       4 1.5 метра.       5 Примерно 136 килограмм.       6 114 килограмм.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"