Дроздов Анатолий Федорович : другие произведения.

3. Витязи в шкурах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.76*25  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третий роман серии, историческая авантюра. В ходе секретной операции по освобождению заложника двое наших современников проваливаются в XII век, прямо к битве князя Игоря с половцами...

   Анатолий Дроздов
  
   ВИТЯЗИ В ШКУРАХ
  
   Роман

  
   Часть первая. Полон
  
   "Того же лета здумаша Олговы внуци на Половци, занеже бяху не ходили томь лете со всею князьею, но сами поидоша, о собе рекуще:
   - Мы есмы ци не князи же? Поидем такыже собе хвалы добудем!"
   (Лаврентьевская летопись)
   "Светающи же субботе, начаша выступати полци половецкии, аки борове. Изумеша князи рускии - кому их которому поехати, бо бысть их бещисленое множество".
   (Ипатьевская летопись)
  
   Пролог
  
   Ковуи побежали все вдруг...
   К полудню третьего дня изнемогли все - даже кони. Кони даже раньше людей: многие под стягом Игоря бились пешими, раз за разом встречая степняков частоколом копий. На князя оглядывались. В этих взглядах - не только отроков (перед походом они громче всех обещали добыть себе чести, а князю славы), но и старых кметей Игорь видел смертную тоску. И орал в ответ:
   - Стоять! Сучье вымя! Блядьи дети! Уды конские! Стоять! Колом! Сам всех порву! На лоскуты!...
   В горле саднило от пыли и ора, но он не смолкал. Пока вои в строю - удержать можно криком. Бранью - самой черной, какая есть. Запнешься, пожалеешь - побегут! Толпой: безумной и беззащитной. Колоть и рубить убегающих - радость! Кураж! Сами два дня тому так кололи и рубили. Только бы выстоять!..
   Степняки волнами откатывались от железных игл гигантских ежей русских полков, оставляя на вытоптанном ковыле трупы людей и коней. Отскочив, засыпали русских стрелами. Тяжелые, как долота, наконечники бронебойных стрел, выпущенных из огромных составных луков, раскалывали сухое дерево червленых щитов. После двух трех попаданий дерево выпадало кусками, а то и вовсе осыпалось, оставляя руках воев только железные круглые умбоны - в сече еще можно отбиться, но против стрел... Оставшиеся без щитов гибли почти сразу же - степняки высматривали их и, не опасаясь (у окруженных стрелы кончились давно), били прицельно. Четырехгранные наконечники рвали кольчужную броню, раздвигали пластины куяков, хищно стремясь в горячее тело - к крови, к сердцу, к душе...
   Ощетинившееся копьями войско медленно двигалось топким берегом соленого озера - полки прижали к нему вчера поутру. Шло к недалекой речке. Там вода для пересохших глоток и пылающих жаждой тел... Там лесок, где можно устроить завалы и за ними, не спешно, утихомирить бешенные орды Кончака. Степняков на долгую осаду не хватит. Можно договориться. А можно и уйти... Передохнув, в сумраке, неразберихе - тем, у кого кони посвежее... Всем не удастся, но на все воля Божья. Здесь, в открытой степи, пропадут все...
   Ковуи побежали... Но не так, как бегут обуянные смертной тоской вои, - по одному и кучками вываливаясь из плотной массы полка, в панике нахлестывая коней и скача куда глаза глядят. Снялись разом всей ордой и стремительно понеслись в сторону. Ольстин скомандовал... Подтирка черниговская! Хайло косоглазое!..
   Игорь мгновенно понял замысел старого воеводы. Ударить в дальний край половцев - там их поменее, и прогрызть, продавить дорогу в вольную степь. Ковуи будут биться насмерть - своих, степняков, перешедших на службу к Руси, половцы в плен не брали. Полягут почти все, но головка полка с Ольстином пробьется. Зато в оставленный ковуями разрыв хлынет орда, и тогда - все...
   - Блядьны дети!
   Игорь сорвал с головы шлем (золоченый, далеко видать, хорошая приманка), сунул его гридню и дал шпоры коню. Он скакал напереймы беглецам, отчаянно крича. Левая рука висела плетью. Вчера поутру гридни сплоховали: стрела проскользнула между их щитами и смачно чмокнула князя в руку. Узкий каленый (броню бить!) наконечник пришелся как раз в клепаное кольцо железной рубахи и, разорвав его, по черенок вошел в мясо. Игорь зло вырвал стрелу и криком осадил рванувших было на помощь гридней - пустяк. И только затем ощутил, что рука онемела. Наконечник задел какую-то важную жилу.
   Он почти настиг ковуев и скакал совсем близко, грозя здоровой рукой и ругаясь во весь голос. Его заметили. От темной массы отделился всадник и пролетел почти рядом - назад к полкам. Всадник стыдливо отворачивал морду, но Игорь узнал: Михалко Гюргевич. Вспомню тебе, сотник! Остальные только хлестнули коней, и бешено скачущая масса с диким воем врезалась ряды половцев. Затрещали, ломаясь, копья, зазвенели, сталкиваясь, мечи; пыль, взбиваемая тысячами копыт, медленно окутала схватку.
   Выругавшись, Игорь остановил коня. Бой кипел ближе, чем в полете стрелы, он видел, как из пыльного облака выскакивали потерявшие всадников обезумевшие лошади, некоторые волочили за собой сбитых с седла воев. Головы, потерявшие шлемы, подскакивали на кочках, на мгновение открывая взору князя черные от крови и пыли мертвые лица. Рука Игоря потянулась к сабле, но замерла на полпути. Ввязавшись, он может и пробьется вместе с Ольстином, но не будет ему в том ни чести, ни славы. Только срам. Вся Русь будет пальцем тыкать: завел полки в Поле, а сам сбежал. По гроб не отмоешься.
   Он поскакал назад, погоняя храпевшего от изнеможения коня. Надо повернуть полк сына, сам не догадается - уноша, второй поход в Поле. Закрыть оставленную ковуями брешь! Успеть, пока половцы не опомнились! Может и обойдется...
   В полете стрелы от своих конь князя вдруг встал и зашатался. Игорь едва успел соскочить. Только на земле все понял: в боку жеребца торчала, войдя по самое оперение, стрела. Конь сел на задние ноги, затем повалился на бок, смертно всхрапнув напоследок. Игорь лапнул рукоять сабли, но не успел: словно из-под земли выскочили визжащие всадники, передний лошадиным крупом сбил его с ног, а когда он, тяжело ворочаясь на пыльной траве (грузен ты князь, тяжел!) поднялся, было поздно саблей махать. Длинные, остро отточенные наконечники копий покачивались у шеи. Шелохнешься - и грянешься оземь с распоротым до позвонка горлом.
   Из-за спин державших его на копье всадников выехал молодой, скуластый. По железному шлему и блестящей броне было видно - не из простых. Наклонился.
   - Тца-тца-тца! Конязь!
   Всадник сделал знак, и один из копейщиков, соскочив с коня, в одно мгновение снял с Игоря пояс с саблей, наклонившись, вытащил из голенища князя засапожник - остро отточенный широкий нож рукопашного боя. Сунув оружие себе за пояс, потянулся было содрать броню. Но главный прикрикнул.
   "Похвалится хочет, - понял Игорь, - чтоб издалека видели - князя взял".
   Броня на нем была богатая: из плоских полированных колец, по краям коротких рукавов и вороту - кольца медные, золоченые. Сверху - накладной доспех из продолговатых золоченых пластинок. Далеко видать. Шлем скинул, а про доспех забыл. Заметили и переняли. Игорь закусил губу. Лопух! На других орал, а сам?
   Главный над степняками коротко скомандовал, и тот, что хотел ободрать с князя бронь, подвел ему своего коня. Игорь сам вставил ногу в стремя (степняк кинулся было поддержать, но князь на него цыкнул), взялся здоровой рукой за луку седла, вскочил. Маленькая степная лошадка прянула под тяжестью грузного тела, но устояла.
   - Айда, конязь! Айда!
   Половец в блестящей броне махнул рукой, приглашая. Но Игорь даже не шевельнул своего коня. Половец нахмурился.
   "Рубануть бы тебя сейчас саблей - с оттяжкой! - думал Игорь, наблюдая, как каменеет от гнева смуглое лицо. - Чтоб до пупка! Хоть бы засапожник оставили. Но можно и кулаком по зубам. Не княжье дело, но по такому случаю..."
   Он не боялся - знал: не убьют. Пленный князь - дорогая добыча. Мертвый не нужен. Краем глаза увидел, как двое степняков сняли с седел арканы. Плохо. Сейчас захлестнут и потащат за собой, как быка к мяснику.
  -- Как звать тебя, хан? - спросил, медленно подбирая кипчакские слова.
  -- Чилбук, - приосанился главный. - Орда Тарголы.
   Поправлять Игоря степняк не стал, хотя явно было видно, что не хан. Самое большее из ханской свиты, один из бесчисленных младших сыновей главы захудалой орды. Байстрюк узкоглазый! До сих пор не может придти в себя от счастья - такой полон!
   - Я князь Игорь, - сказал Игорь по кипчакски, - это мое войско. Я хочу видеть, как оно сражается. Разрешаешь, хан?
   Степняк в блестящей броне важно кивнул и подъехал ближе. Его воины мгновенно окружили Игоря, оставив свободным путь к битве. Бежать бесполезно. На длину копья не дадут отскочить. И тогда уж точно на арканах... Смотри, княже, раз просил!
   Степняки уже опомнились после бегства ковуев и ударили войску в бок - на его полк и полк Владимира. Райгула, воевода сына, старый, опытный тысяцкий (другого к сыну не поставил бы!), успел повернуть крайние ряды, но степняков оказалось слишком много. Продравшись сквозь копья передовых воев, они смяли ряды полка и, поймав кураж, жестоко рубили и пеших и конных. По всему было видно - долго сыну не устоять.
   Игорь скрипнул зубами: смотри, княже, смотри! Твоя вина. Еще когда вышли в Поле, и солнце среди бела дня закрыла черная тень, можно было повернуть. Испуганное плохим предзнаменованием войско возроптало, а ты успокаивал, понукал, ссылаясь на волю Божью. Какая воля?! Жаль было начатого дела. С Рождества ездили в гости друг к другу, сговариваясь. Пили мед, орали песни, во хмелю грозя затоптать в пыльный ковыль вежи половецкие. И все свои: младший брат Всеволод, сыновец (племянник, сын брата) Святослав, сыны Владимир и Олег. В прошлый год пригласили чужого, Владимира переяславльского, так было лихо. Владимир потребовал для себя передового места в строю, не посмотрел, что много младше Игоря. Первым в степном набеге добыча больше: не станешь проверять потом их заседельные мешки - чего нахватали в вежах. Дружина возроптала, и ты отказал. Владимир сразу отложился, и пусть бы шел к себе в Переславль, так на обратном пути пожег и пограбил твои веси. "Ты, князь, мне добычи у половцев не дал, так я у тебя сам возьму!" Дружина осатанела и, возвращаясь с победой из Поля, сходу взяла на щит переяславльский город Глебов. Секли своих, русских, злее половцев, все пограбили, пожгли, уцелевших увели в полон и продали в греки, разлучив, несмотря на все мольбы полоненных, детей с родителями, жен с мужьями. Сколько было стона и плача... Не отмолить тебе этот грех!
   Воротиться можно было и позже, когда высланная вперед разведка донесла, что степняки ездят при оружии и в броне - ждут! Или прознали про русские полки или сами идти на Русь готовились. Срам показалось возвращаться восвояси. Ночью, когда Поле спит, тихо прошли двадцать верст до первых веж. Малая орда, как увидела червленые щиты, перегородившие Поле, так и биться не стала. Выпустили по стреле и помчались наутек. Ковуи, полки Святослава и Владимира бросились вдогон, высекая и выкалывая отставших - тех, у кого кони поплоше, а потом стали грабить вежи. Они с Всеволодом только посмеивались, глядя, как отроки тащат драгоценные поволоки, аксамиты, золото и красных девок половецких. Отроку это надо испытать хоть раз - схватить трепещущую половчанку, перебросить через седло, а затем у костра, разгоряченным недавней битвой и пролитой кровью, приступить к ней, все уже осознавшей и покорной...
   Отроки князя не забыли, поднесли с поклоном крашеный червленью конский хвост на оббитой серебром палке - поганую половецкую хоругвь. Тогда и надо было уходить. С богатой добычей, полоном - в ночь. Но сначала долго ждали ускакавших вдогон орде самых горячих, затем Святослав и Владимир стали жаловаться, что кони дружинников устали от погони... Не кони устали, а всадникам захотелось насладиться победой - медом, половчанками, хмельной похвальбой у костра. Он уступил. А утром, чуть свет, увидел обложившие полки от всех сторон орды - леса копий. Кончак собрал Поле в набег. В прошлом году его сильно притрепал Святослав киевский - чтоб не повадно было ходить на Русь, и в этом году, по ранней весне, добавил еще - еле ушли поганые, распутица помогла. Кончак обиды не забыл... Они же, того не ведая, пришли прямо в пасть старому волку...
   Шум битвы вдруг перекрыл рев полковых труб, и Игорь увидел, как двинулись на половцев, окруживших полк сына, всадники Всеволода. Из их рядов вылетел рой стрел (последние!), и тут же, свистя и гигикая, ринулись курские кмети. В первых рядах блестел золоченый шлем - князь сам вел полк на выручку сыновцу. Игорь с замиранием сердца смотрел, как золоченый шлем влетел в черные ряды степняков. В тесноте копья сразу оказались ненужными, и сверкающая на солнце полоска княжеской сабли заскользила вверх-вниз. Даже отсюда было видно, как после каждого взмаха Всеволода разлетаются щепки - деревянные аварские шлемы половцев не выдерживали удара княжеской сабли.
   Половцы вокруг Игоря зашевелились, зацокали языками - оценили отвагу. Игорь глотал слезы. Другого такого брата на Руси нет! Другие ноют, клянчат у старших уделы побогаче, а когда не дашь, таят злобу, вступают в сговор с недругами. Он же, когда сел на стол умершего старшего брата Олега в Новогороде Северском, дал Всеволоду Курск; а богатый Путивль пожалел. Сына наделил. В Курске всех богатств - только оружие кметей. Город - на самом краю Поля, больше набеги отбивают, чем поля пашут. А Всеволод даже не попрекнул его, наоборот, обрадовался, как мальчик. Водить в поход знаменитых курских воев!
   Игорь вспомнил смуглое, худое лицо брата - он пошел в бабушку- гречанку, его белозубую, простодушную улыбку. Курские кмети за ним хоть в пекло, смерды и холопы боготворят. Такого нельзя не любить. Четыре года назад, когда Ростиславичи разбили их на Днепре (ходили сажать на киевский стол двоюродного брата Святослава, да получили по зубам!), боялся он, что отберут победители у них с Всеволодом уделы. Собьют с княжеских столов, выкинут в Поле, и будешь, как несчастный дед Олег, полжизни отвоевывать свои земли. Пронесло: сел-таки Святослав в Киеве, не захотели Ростиславичи больше крови лить. А Всеволод в те трудные дни более других утешал его: "Не горюй, брате! Проживем. Я с тобой всегда поделюсь, ты - со мной. Один кусок хлеба будет, так я сам укушу и тебе дам..."
   Отчаянный удар Всеволода ненадолго отбросил половцев. Тут же с воем и улюлюканьем на смешавшиеся полки брата и сына ринулась свежая орда. Игорь видел, как мелькает в русских рядах золоченый шлем Всеволода, князь, размахивая саблей, пытается организовать круговую оборону, но Игорь понимал - все. Против свежей орды, а их у Кончака еще не одна в запасе, изнемогшим русским не выстоять. Из пыльного облака стали выскакивать группки всадников, скача во все стороны - побежали... За беглецами гнались, и многие в страхе бросались в соленое озеро, в тщетной надежде его переплыть. Преследователи даже не стреляли в плывущих; помахивая саблями и насмешливо крича, стояли на берегу и смотрели, как одна за другой исчезают в мутных водах головы людей и коней. Оставшиеся степняки плотно обступили русские полки со всех сторон, Игорь теперь видел только развевающиеся стяги. Но вот они один за другим стали склоняться и исчезать. Закачался и пал последний. Его, Игоря...
   Князь повернул коня и поехал, куда показывали. Слезы душили его. Степняки, хоть и редко случалось, били русских в открытой степи. И князья в плен к ним попадали. Но, чтобы все войско, со всеми князьями завести в полон, - это только ты. Вся Русь, греки, ляхи, чахи, немци, хинова и Поле незнаемое будут знать. В летописи впишут твое счастье, князь. Заслужил...
   Затуманившийся взгляд Игоря скользнул по ближнему холму и его цепкий глаз охотника сразу выхватил на нем знакомые силуэты. Два волка, замерев, настороженно следили за догорающей битвой.
   "Сбежались уже на поживу!" - подумал князь, но на то, чтобы выругаться, у него не оставалось сил...
  
   Глава первая
  
   1.
  
   Стремительная тень порскнула поперек тропы. Мумит в одно мгновение выхватил пистолет и присел - чтобы очередь врага прошла над головой. Но почти тут же расслабленно выдохнул и сунул тяжелый "стечкин" в кургузую кобуру. Волк!
   Зверь с шумом вломился в густые кусты, окаймлявшие поляну, проскочил их и широкими прыжками понесся вверх по склону. Мумит проследил за ним взглядом и на вершине отрога заметил второго волка. Тот спокойно стоял, наблюдая за происходящим внизу; его силуэт четко вырисовывался на фоне ясного синего неба. Зверь, напугавший человека, подбежал к нему и прилег, высунув язык.
   Мумит спокойно двинулся по тропе. Волк, перебежавший дорогу, - хорошая примета. А два зверя, спокойно развалившиеся в виду человека, - вдвойне. Если по зарослям шныряет спецназ, волки так себя не ведут. Но Мумит не позволил себе расслабиться - неслышно ступая по влажной земле, прошел привычным маршрутом, настороженным глазом ловя присмотренные маячки. Все было как прежде. Ни сломанной веточки, ни порванной паутины и всюду - серебряная от утренней росы высокая трава. Лучше вспаханной земли - след виден издалека.
   Закончив обход, Мумит подошел к сплошным зарослям на склоне и, настороженно оглянувшись, скользнул в кусты. Скрытый от постороннего взгляда навесом ветвей он поднялся высоко вверх и юркнул в узкую расщелину. В то же мгновение в грудь ему уперся ствол автомата.
   - Алла акбар! - тихо выдохнул Мумит, и ствол отодвинулся. Мумит одобрительно кивнул: Юсеф, отступив на шаг, не опустил автомат - за спиной вошедшего мог скрываться чужой. Мумита могли привести силой, воткнув ствол пистолета меж лопаток.
   Мумит скользнул в пещеру и повел взглядом - из-за бокового выступа торчал длинный ствол станкового пулемета, Ахмад страховал. Если внезапно напавшему спецназу удастся убить Юсефа и прорваться к входу, здесь, на ровном пятачке, полягут все. Ни один бронежилет не выдержит удара тяжелой пули. А у пулеметчика останется время, чтобы отступить вглубь и сделать это нападение бессмысленным. Алла акбар!
   По узкому проходу Мумит миновал второй пост и спустился на дно большой полутемной пещеры. Осмотрелся. Все на местах. В дальнем углу под стеной виднелся большой сверток - девчонка спала, завернувшись с головой в одеяло, неподалеку, примостившись прямо на каменном полу, похрапывали сменившиеся после ночного дежурства Азад и Алу. Пусть. Никто не помешает думать.
   Он присел на корточки и еще раз обвел взглядом пространство пещеры. В который раз похвалил себя за выбор. По возвращению из-за границы он завел такую привычку - заранее разведывать места, где можно укрыться и переждать вдали от чужого взгляда. Потайных мест у него было много. Часть их со временем обнаружил спецназ, часть он позже забраковал сам. Люди в близких к ним селах стали ненадежны, могли продать. Но немало оставалось...
   О пещере он услыхал случайно. Юсеф рассказал. Поначалу не заинтересовался. Пещеры - плохое место для схрона, их хорошо знают местные жители и полоумные туристы, которые до сих пор любят, обвешавшись веревками, ползать внутри горы. К тому же эта пещера была далеко от родных мест.
   И все-таки слова Юсефа запали в память - красиво рассказывал. Когда ты постоянно прячешься в горах, разговоры на привалах и ночевках - и развлечение, и средство скрасить тяготы кочевой жизни. Из слов Юсефа в памяти отложилось "проклятая", спустя несколько дней он потихоньку отвел подчиненного в сторонку и расспросил. В этот раз понравилось. Местные жители этой пещеры боятся панически (там дьявол живет!). Не ходят к ней сами и праздных туристов не пускают - чтобы дьявола не тревожили, не навлекали беду.
   При первой же возможности Мумит побывал здесь. Пещера и впрямь производила мрачное впечатление: один большой объем с почти ровным полом, полумрак и нависающие над самой головой неровные своды. Вход - низкий, к нему надо еще подняться по узкой расщелине по каменной осыпи. В таком месте обороняться можно сутками. Артиллерию на склоне не поставишь, а стрельба издалека - курам на смех, многометровые каменные стены снарядов не боятся. Другого входа пещера не имела. В стене справа светилась узкая щель - подросток протиснется, но взрослый мужчина и в снаряжении... К тому же еще подберись - щель в отвесной стене, вниз сотня метров, да и сверху немногим меньше. Мумит нашел еще ход - в дальней стене напротив входа. Полез. Он все и всегда проверял сам, иначе давно бы уже отнесли его, накрытого белой буркой, на родовое кладбище.
   Лаз оказался узким, вскоре ему пришлось согнуться, а потом и встать на четвереньки. Он полз, подсвечивая себе подвешенным на груди армейским фонариком, а ход все не кончался, и густая, осязаемая кожей темнота была вокруг. Ему стало страшно, затем панический ужас охватил всего его. Ему казалось, что с каждым новым шагом вперед с него словно сдирают кожу. Он чувствовал это почти наяву и ничего не мог поделать с этим ощущением. Поэтому сначала остановился, а потом, пятясь, торопливо вернулся. Куда бы ни вел этот лаз, врагов в пещеру он не приведет: если он не прошел, то и другим не удастся. Зато Мумит понял, почему местные боялись этой пещеры: тоже ползали...
   Когда представилась возможность, он отнес в пещеру консервы и боеприпасы, тщательно спрятав их под камнями. У него в каждом схроне был такой запас. Денег на устройство тайников он не жалел. Тех, кто жалел, давно унесли под белыми бурками... Когда тебя гоняют по горам, это очень важно - затаиться где-либо на два-три дня, не показывая носа. Чтобы врагу надоело тебя искать, и он ушел. Если все-таки обнаружат, надо иметь возможность вести бой до темноты - ночью и наблюдатели плохо видят, и снайпера бессильны. Ночью уйти легко...
   Мумит достал из рюкзака банку мясных консервов, вскрыл ее армейским ножом. Бросил на крохотную походную плитку таблетку сухого спирта, поджег и водрузил банку над синим язычком пламени. Огонь тихо шипел и скоро по пещере поплыл вкусный запах мясного бульона. Совсем по-домашнему...
  
   ***
  
   Когда-то его звали Карим...
   Свадьба была в разгаре, когда его разыскал приехавший из родного села брат. Увидев его перекошенное лицо, Карим бросил инструмент и побежал прямо сквозь танцующих гостей.
   ...Пока ехали, руины успели разобрать. Деревянные стропила еще дымились, а над тем, что недавно было жилищем, стоял запах мясного бульона - ракета угодила в дом, когда Роза готовила ужин. Сама Роза и дети лежали во дворе, прикрытые вытащенными из под руин пыльными покрывалами.
   Позже ему говорили, что это несчастный случай - ракета отделилась от самолета непроизвольно. Другие утверждали, что пилот просто промахнулся - целился в другой дом, где и в самом деле прятались моджахеды. Кариму было все равно. Он сам, в нарушение обычаев, обмыл худенькие тела Айши и Заки, уступив родственникам только Розу. Родственники не теряли времени, и он успел, как того требовал обычай, до темноты отнести всех на кладбище. Карим не плакал. Едва взглянув на изувеченные тела детей, он ощутил, как внутри его словно что-то хрустнуло. И чувств не стало. Совсем. Он все видел и слышал, мог все делать и понимать, только теперь происходящее не имело для него никакой окраски. Он стал как машина, которой все равно куда ехать и как ехать - лишь бы хватало бензина. И была воля водителя. А воля была...
   Назавтра он сказал брату:
   - Дай мне денег! Мои сгорели в доме.
   - У меня мало денег и много детей, - нахмурился брат. - Я тебя прошу: не делай этого! Виновного найдут и накажут - большие люди обещали. Этим ты детей не вернешь.
   - Я не буду искать виновного, - пообещал Карим. - А дети твои не будут голодать. Клянусь!..
   Он ушел от брата в тот же день - и пропал. Больше месяца его никто не видел. А потом он появился в горах, в расположении самого известного в республике полевого командира по кличке Абдулла.
   В тот день было пасмурно, авиация не летала, и все моджахеды во главе с командиром сидели на поляне - обедали. Перед Абдуллой на траве лежал огромный арбуз, он большим ножом отрезал толстые ломти и ел, сплевывая семечки перед собой. Время от времени он с силой плевал на сидевшего в двух шагах пленного русского офицера. Одна рука офицера была перевязана: на грязном бинте расплылось большое красное пятно. Всякий раз, когда косточки попадали в раненого, он вздрагивал, и моджахеды хохотали, оскаливая здоровые белые зубы.
   - Чего хочешь? - спросил Абдулла, когда Карима поставили перед ним.
   - Убивать кафиров.
   - Поздно пришел! Ты не участвовал ни в первой войне с русскими, ни во второй. Играл на свадьбах.
   - Мне надо было кормить детей.
   - А сейчас уже не надо! - сплюнул косточки Абдулла. - Если такие как ты не сидели по домам, мы бы остановили русских еще у Терека. Но вы сидели. В результате у тебя больше нет семьи, а мы бегаем по горам. Уходи! Мне не нужны музыканты. Мы не ходим в бой под оркестр.
   Моджахеды захохотали.
   - Я инженер, - тихо сказал Карим. - А на свадьбах играл, потому что другой работы не было.
   - Инженеры мне тоже не нужны, - пожал плечами Абдулла. - Землянки в лесу мы выроем сами. Мне нужны люди, которые умеют стрелять из автомата и гранатомета, делать мины и ставить их на дорогах, наконец, резать кафиров ножом. Ты умеешь?
   Абдулла смотрел на Карима снизу вверх. Нож торчал в половинке арбуза. Карим вдруг схватил его, прыгнул в сторону и, прежде чем его успели остановить, с размаху воткнул нож в горло русского. Повернул.
   Русский как-то странно хрюкнул и повалился вперед. Карим, отступив, выдернул нож. Алая струя ударила из горла офицера, пачкая высокую зеленую траву. Русский засучил ногами и затих.
   В тоже мгновение Кариму завернули руки назад, выхватили нож, и он увидел перед собой разъяренное лицо Абдуллы.
   - Дурак! - орал Абдулла, размахивая перед его глазами окровавленным ножом. - Если бы ты не был сыном улема, я перерезал тебе глотку прямо сейчас! Этот русский офицер был нужен. Я выменял бы за него троих наших!
   - Я не знал, - спокойно ответил Карим. - Я приведу тебе другого.
   - Когда приведешь, тогда и поговорим, - сердито сказал Абдулла, делая знак моджахедам отпустить гостя. - До этого лучше не попадайся мне на глаза...
  
   ***
  
   Операция в селении завершилась. Возле обшарпанного армейского "уазика" нетерпеливо переминались с ноги на ногу двое офицеров в бронежилетах и камуфляже.
   - Где его носит! - сердито сказал тот, что выглядел помоложе. - Ночевать что ли здесь? Стемнеет скоро!
   - Дай человеку насладиться боевой обстановкой, нюхнуть пороху! - хмыкнул другой, с загоревшим до черноты, усталым лицом. - Вчера только из Моздока прилетел. Пусть наберется впечатлений!
   - Какой порох! - зло возразил первый. - Ни одного боевика! Все дома обшмонали, всех хозяев на уши поставили. Никого. Они еще вчера ушли - знали об операции. Опять кто-то продал! А тут еще этот генеральский сынок...
   Он хотел еще что-то сказать, но сразу умолк, заметив неподалеку гражданского. Тот явно прислушивался.
   - Че надо?! - крикнул молодой офицер, сдвигая автомат на грудь. - Ты кто?
   - В город довезете? - робко спросил незнакомец, делая шаг к машине. - Очень нужно. Я заплачу.
   - С каких это пор военные "чехов" возят? - возмутился молодой. - Катись отсюда!
   - Не положено в военной машине штатских возить, - миролюбиво сказал загорелый офицер, смягчая грубость товарища. - Запрещено.
   - С вами безопаснее, - не отстал штатский. - Не хотите денег, у меня водка есть. И закуска.
   Оба офицера внимательно посмотрели на незнакомца. Среднего роста, худощавый и чисто выбритый, он не походил на местного. Светлая рубашка с галстуком вообще смотрелись дико в селе, где только что прошла зачистка.
   - Ты кто? - хмуро спросил молодой офицер.
   - Музыкант. На свадьбе играл. Сейчас домой спешу.
   - А где инструменты?
  -- Их завтра отвезут. Тяжелые...
   - Документы есть?
   - Вот! - протянул штатский паспорт. - Меня уже проверили, но посмотрите и вы.
   - Все равно не положено, - с вздохом сказал старший, возвращая документ. - Приказ.
   - Военные с оружием боятся одного штатского? - улыбнулся незнакомец.
   - Да я тебя сейчас! - заворчал молодой офицер, возясь с автоматом...
   - Что тут такое?..
   Все, не сговариваясь, оглянулись. К "уазику", улыбаясь, шел круглолицый, румяный лейтенант в новеньком камуфляже.
   - Просит довезти до города, - устало сказал загорелый. - Водку предлагает.
   - Так в чем вопрос? - засмеялся румяный. - Поехали!..
   Едва "уазик" миновал блокпост, румяный, сидевший на переднем сиденье, перегнулся назад.
   - Где водка?
   Штатский без лишних слов достал из сумки бутылку.
   - Случайно не отравлена?
   Штатский молча скрутил пробку и отхлебнул из бутылки. Сунул ее румяному, достал еще одну. Отхлебнул из нее.
   - Ты, смотрю, Аллаха не слишком чтишь! - засмеялся румяный и повернулся к загорелому. - Приговорим их в машине или притормозим?
   - Здесь рядом родник чистый, и место хорошее - поле вокруг, никакой "зеленки"! - засуетился штатский. - У меня стаканы есть, и закуска хорошая - со свадьбы везу.
   - Уговорил! - засмеялся румяный...
   "Уазик" свернул с шоссе и, проехав сотню метров, остановился у родника, струившегося у небольшого холма. Штатский услужливо разложил на капоте машины закуску, сбегал к роднику и вернулся со свежевымытыми стаканами - на стенках поблескивали в лучах солнца прозрачные капельки. Офицеры выпили, с удовольствием закусили. Мясо со специями и зеленью таяло во рту.
   - Люди женятся, е...ся... - вздохнул молодой офицер. - А нам... Сплошная тушенка с макаронами.
   - Будешь? - протянул загорелый стакан сидевшему в сторонке штатскому.
   - Нет-нет, - замахал тот руками. - Я уже выпил. Вам и так мало.
   - Как знаешь, - пожал плечами загорелый.
   Когда "уазик" снова выбрался на шоссе, атмосфера в машине стала куда теплее. Офицеры громко разговаривали, перебивая друг друга. Но скоро один за другим стали замолкать. Когда последний откинулся головой на спинку сиденья, штатский достал из кобуры загорелого пистолет, ткнул стволом в тонкую шею водителя.
   - Вон там свернешь! И едь спокойно...
   Смеркалось, когда они притормозили у подножия заросшей лесом горы. Штатский приказал солдату-водителю вытащить из машины офицеров: молодого и загорелого. Бронежилеты и всю амуницию с обоих он предварительно снял. Щупленький, лопоухий, весь в веснушках солдатик беспрекословно повиновался, укладывая обоих офицеров лицом в траву. Штатский приказал и ему лечь рядом. Солдатик послушался, но вдруг, все поняв, заскулил жалобно, по-собачьи. Поэтому получил пулю в затылок первым...
  
   ***
  
   - Как тебе удалось? - спросил Абдулла, когда Карим швырнул ему под ноги окровавленного, разом растерявшего весь свой румянец русского.
   - Клофелин, - коротко ответил Карим.
   - Подлил в водку?
   - В водку и еду было нельзя - могли заставить попробовать. И заставили. Побрызгал на стенки стаканов, после того как помыл.
   - Как догадался?
   - Слышал от людей. Русские проститутки так травят клиентов, перед тем, как обобрать.
   Моджахеды захохотали.
   - У тебя было три офицера, - недовольно сказал Абдулла. - А привел одного.
   - Я был должен одного.
   - Мой был капитан. А твой - лейтенант.
   - Он сын генерала. За него тебе дадут пятерых моджахедов. Может, и больше.
   - А руку ему зачем прострелил? - вздохнул Абдулла.
   - Твой был тоже раненым.
   Абдулла долго и внимательно смотрел на Карима.
   - Чего хочешь? - спросил наконец.
   - Сбивать их самолеты. Дай мне "стингеры".
   - Может еще зенитную установку "С - 300"?
   Моджахеды, окружавшие их, снова захохотали.
   - "С - 300" у тебя нет, - спокойно сказал Карим. - Дай мне "стингеры".
   - "Стингеров" у меня тоже нет, - ответил Абдулла, - мне НАТО оружие не поставляет. Есть две русских "стрелы". Никто из наших не знает, как с ними обращаться.
   - Я знаю.
   Абдулла снова внимательно посмотрел на Карима.
   - Меня учили в армии, - пояснил Карим. - Кроме того, я инженер.
   - Хорошо! - согласился Абдулла. - Но с тобой пойдут двое моих. "Стрелы" тяжелые, помогут, - торопливо добавил он, заметив, как вытянулось от обиды лицо Карима.
  
  
   ***
  
   Стояла осень, дождило, и они просидели без дела на горе трое суток. Спутники Карима коротали время разговорами. На вершине было холодно и неуютно, но Карим запретил спускаться к подножию. Никому не пришло бы в голову искать кого-либо на этой вершине в такое время, в долине могли и заметить. Сам Карим все эти дни сначала дотошно изучил и проверил "стрелы" (он соврал Абдулле, что знаком с ними), затем, забыв о спутниках, все время сидел под мокрым деревом, отрешенно глядя вдаль.
   На четвертый день выглянуло солнце, и Карим велел спутникам спрятаться в кусты. Сам занял позицию на склоне. Следил за циферблатом часов. Когда пришло время, снял защитную крышку с пусковой трубы и замер в готовности.
   Ждать пришлось недолго. Сначала вдали возник гул, затем показалось серебристая точка, все увеличивающаяся в размерах, вскоре реактивный штурмовик с грохотом развернулся над горой и пошел вдоль ущелья. Карим, услышав писк ("стрела" поймала цель), нажал на спуск.
   Тонкая ракета, словно гадюка, вытянувшаяся в линию, прыгнула из пусковой трубы и в несколько секунд догнала штурмовик. Нырнула прямо оранжевое пламя, бьющее из двигателя, и самолет сразу словно вспух. Вспышка озарила мрачное ущелье; когда до склона, где стоял Карим, донесся грохот взрыва, штурмовик, кувыркаясь, достиг дна ущелья. И смялся о камни ручья, словно пластилиновая игрушка.
   - Алла акбар! Алла акбар!
   Спутники Карима, выскочив из кустов, палили вверх из автоматов, вопя и приплясывая. Расстреляв по рожку, подбежали к нему.
   - Пойдем! - скаля зубы закричал Юсеф (в ту пору его тоже звали иначе). - Туда! - он указал на дно ущелья. - Заберем у них документы, оружие.
   Карим некоторое время молча смотрел на их потные, счастливые лица, затем молча указал на кусты. В глазах Юсефа мелькнула обида, но тут же исчезла. Он без слов обнял за плечи ничего не понявшего Ахмада, и увел его в укрытие. А Карим, отбросив использованную трубу, присел на корточки. Ждал.
   Прошло не менее двух часов, прежде чем он встал и поднял с камня вторую "стрелу". Прислушался. Но в этот раз ждать пришлось долго. Наконец вдали снова послышался знакомый гул, серебристая точка возникла вдали, и такой же, как и первый, штурмовик с грохотом развернулся над горой.
   И снова хищная гадюка с дымным шлейфом на хвосте ужалила нырнувший в ущелье самолет. Снова вспышка, грохот, и подстреленная стальная птица смялась на камнях ручья. Неподалеку от первой.
   В этот раз Юсеф с Ахмадом не стреляли. Выбежав из кустов, смотрели на Карима с немым обожанием. Если бы он сейчас приказал им прыгнуть вниз, прыгнули. Но он не приказал...
   Он ничего не стал объяснять Абдулле, хотя тот долго допытывался потом, как ему удалось. Не хотел. Да и как было рассказать о том, как он две недели рыскал по горам, пытаясь определить маршруты полетов, а потом еще неделю, без еды, окоченевший сидел на этой горе с часами в руках, определяя время подлета и траекторию разворота летавших на бомбардировку "зеленки" штурмовиков. Где-то далеко в русском штабе прочертили эту линию и вручили карты пилотам. Менять ее время от времени в штабе сочли излишним - война шла с дикими горцами, не способными проникнуть в сокровенную тайну замыслов выпускников военных академий. Пилотам даже не приказали отстреливать при развороте тепловые ракеты, способные сбить с цели "стрелы", - для экономии военного имущества. А после того, как не вернулся на базу первый самолет, второй послали тем же маршрутом - искать. Видимо, решили, что первый просто зацепился крылом за склон...
   Перед тем, как уехать в Афганистан, Карим заглянул к брату. Молча сунул толстую пачку зеленых купюр.
   - Не возьму! - отшатнулся брат. - На этих деньгах - кровь!
   - Кровь, - согласился Карим. - Но это кровь моих детей. И они хотят, чтобы мои племянники не голодали.
   Брат молча склонил голову.
   - Меня наверняка будут искать, придут к тебе, - продолжил Карим. - Скажи им, что меня убили в горах при обстреле. На кусочки снарядом разнесло, хоронить было нечего.
   - Они не поверят, - возразил брат. - И придут снова.
   - Не придут. Я не буду больше сюда ходить. Ты видишь меня в последний раз. Так что для тебя я тоже умер.
   Он обнял брата и исчез в темноте...
  
   2.
  
   В стороне послышался шорох, и Мумит поднял голову. Девчонка сидела, отбросив в сторону одеяло, выразительно протягивая к нему скованные стальными браслетами руки. Левая кисть обмотана грязным бинтом.
   Мумит встал, достал из кармана ключ и расстегнул браслеты. Затем снял их и с лодыжек пленной. Девчонка встала и, неуверенно ступая, отошла в сторонку. Пока она, присев, делала свои дела, Мумит стоял, не спуская с нее глаз. От такой можно ждать всего.
   Когда Юсеф, перетянув левый мизинец девчонки шнурком, в одно мгновение снес ножом две верхние фаланги, она не упала в обморок. Тоненько ойкнула. Две крупные капли выкатились из ее глаз. Но тут же она закусила губу и молчала все время, пока Юсеф неуклюже бинтовал ей руку. А затем с ненавистью сказала прямо в объектив видеокамеры:
   - Папа все равно вас убьет! Всех!..
   Мумиту пришлось стирать эти кадры перед отправкой. Это вполне мог сделать и человек Хасана, но Мумит не хотел, чтобы Хасан видел. Если его людей впечатлило...
   Девчонка вернулась назад, и он снова сковал ей руки и ноги. Достал из рюкзака пачку печенья, молча бросил ей на колени. Поставил рядом кружку с водой: хочешь умывайся, хочешь - пей. До вечера все равно ничего не получишь. За водой надо ходить к роднику, не близко. И ночью - чтобы не заметили.
   Он взял опустевшую банку консервов, подобрал остатки галетой. Твердое тесто плохо впитывало мясной сок. Хлебом было бы лучше. Но хлеба они не видели давно. А мужчина должен есть мясо...
  
   ***
  
   - Ты должен взять другое имя! - сказал ему командир школы моджахедов в Афганистане, знакомясь с новичками. - Абд-аль-Карим (великодушный) тебе не подходит.
   - Пусть будет Абд-аль-Мумит (убивающий), - предложил Карим.
   Командир внимательно посмотрел на него.
   - Может, лучше Абд-аль-Мунтаким (мстящий)?
   - Я не буду им мстить, - хмуро ответил Карим, - я буду их убивать...
   В школе ему понравилось, хотя Юсеф и Ахмед ворчали - тяжело. Жилистое тело Мумита благодарно отзывалось на военные занятия, ему нравилось стрелять и учиться делать мины. Еще больше ему нравились занятия по разработке и планированию операций - здесь он был первый.
   Когда учеба закончилась, командир школы вызвал его к себе. Рядом с ним сидел на ковре, поджав ноги, незнакомый Мумиту мужчина средних лет. Чернобородый, с умными живыми глазами.
   - Ты наш лучший ученик, - сердито сказал Мумиту командир, даже не предложив ему сесть, - а я не знаю: отправить тебя обратно или расстрелять прямо здесь.
   - Почему? - спросил Мумит.
   - Ты не веришь в Аллаха, милостивого и милосердного. Ты избегаешь молитв и дерзко разговариваешь с имамом. Он жаловался. Все мои выпускники готовы отдать жизнь за Аллаха хоть сейчас. А ты нет.
   - Я нужен Аллаху живым, - спокойно ответил Мумит.
   - Собака! - выругался начальник и вытащил пистолет. Чернобородый незнакомец остановил его жестом.
   - Почему так думаешь? - спросил с любопытством.
   - Когда я спросил имама, почему Аллах позволил кафирам убить моих детей, он ответил, что Аллах решил сделать меня своим мечом, разящим неверных. И я должен быть благодарен за такую милость. Я благодарен. Меч, чтобы разить, должен жить.
   - Но человек, который не боится Аллаха, может предать нас и перейти на сторону врага, - сказал чернобородый, хитровато поглядывая на Мумита. - Что скажешь?
   - В моей стране на сторону врага перешли имамы и даже муфтий, - спокойно ответил Мумит. - Русские простили им объявление джихада. А мне никто не простит два самолета, четырех летчиков и трех пехотных офицеров.
   Чернобородый одобрительно кивнул.
   - Вернешься к Абдулле? - спросил.
   - Нет. У Абдуллы много людей. У каждого - родственники, друзья, сотни людей знают, где искать Абдуллу. Скоро его поймают или убьют. Я хочу убивать кафиров много и долго. Поэтому у меня будет мало людей.
   - Я забираю его, - повернулся чернобородый к командиру школы. - И всех, кого он возьмет с собой.
   Так он познакомился с Хасаном...
  
   ***
  
   Удивленный возглас отвлек Мумита. Он поднял голову. Ахмед стоял с пулеметом наперевес, нацелив его на вход в пещеру. Волк!
   Мумит сделал знак Ахмеду опустить оружие - стрельбы только не хватало! Волк стоял спокойно, с любопытством поглядывая на всполошившихся людей, а затем трусцой спустился вниз. Не спеша, пошел вдоль стены, принюхиваясь. У расщелины задержался, выглянул и некоторое время стоял задом к людям. Затем, пятясь, вернулся и снова потрусил у стены. У таинственного лаза опять остановился, нырнул в него, но очень скоро вернулся - видно, там ему пришлось несладко.
   - Что это он? - изумленно спросил Ахмад.
   - Место ищет, - тихо ответил Мумит, с любопытством наблюдая за зверем. - Переночевать негде.
   Ахмад оскалил зубы в улыбке.
   Волк тем временем подобрался к девчонке и остановился в двух шагах, разглядывая.
   - Куси ее! - заржал Ахмад. - За мягкое место!
   Девчонка бросила зверю печенюшку. Тот осторожно понюхал, затем снова посмотрел на нее и проглотил угощение. Девчонка бросила ему еще. В этот раз зверь поймал печенюшку на лету. Уставился вопросительно.
   - Больше нету! - девчонка развела руками. - Кончились!
   Зверь тихо улегся возле ее ног. Девчонка скованными руками погладила его вдоль спины. Волк перевернулся на спину, показывая ей живот. Девчонка погладила и его.
   - Волчок... Хороший...
   Ахмад вопросительно посмотрел на Мумита. Тот в ответ пожал плечами. Зверь был явно ручной. Сбежал, наверное, из зверинца или жил у кого во дворе. Такое бывает. Ему не понравилось, что волк выбрал девчонку, но она его первой накормила. Следовало отругать Юсефа за то, что пропустил зверя в пещеру, но Мумит передумал. Стоять на посту в расщелине - занятие невеселое, Юсеф решил подшутить. С другой стороны... Лишний сторож в пещере не помешает. И какая разница, кого он будет охранять...
   Волк тем временем встал и неспешно потрусил к выходу. В расщелине он проскользнул мимо Юсефа, тот только оскалился ему вслед. Юсеф не стал улыбаться, догадайся сейчас проследить за зверем. Оставленный им без внимания волк, нырнув в кусты, спустя короткое время встретился на поляне с другим зверем. Подошел и, осторожно орудуя резцами, перегрыз кожаный ошейник на шее соплеменника. Аккуратно подобрал зубами черную коробочку, висевшую на ошейнике, и сдавил ее клыками...
  
   Глава вторая
  
   Трое всадников, бок о бок, медленно двигались посреди безлюдной степи. Лошади устало перебирали ногами, раздвигая грудью высокий ковыль. Лица всадников были покрыты пылью и черными пятнами - то ли крови, то ли грязи; железные рубахи на груди изрублены, шлемы помяты. У одного из троицы, высокого, с густой проседью в бороде и полуседыми волосами, прилипшими к потному лбу, шлема и вовсе не было - только круглая шапочка-мисюрка.
   Внезапно седобородый поднял руку, и все трое остановили коней. В наступившей тишине, откуда-то слева донесся еле различимый дробный звук.
   - Текот, - радостно сказал седобородый.
   - Что? - не понял всадник помоложе, с короткой русой бородой.
   - Текот, - повторил старик, - дятлы.
   - Откуда в степи дятлы?
   - Яруга рядом. А в ней деревья. И вода...
   Все трое, не сговариваясь, повернули лошадей и дружно пришпорили их. Спустя короткое время взору всадников открылась узкая и глубокая яруга, сплошь поросшая кустарником и деревьями. На дне ее неудержимо манила прохладным блеском серебряная полоска ручья.
   Всадники, натягивая поводья, торопливо спустились вниз. Двое, в том числе и седобородый, соскочив с лошадей, упали лицом в воду и стали жадно пить, давясь и откашливаясь. Русобородый, соскользнув на траву, остался стоять, удерживая поводья всех трех коней. Те хрипели и рвались к воде, но воин, жадно облизывая пересохшие губы и упираясь изо всех сил ногами в топкий берег, сдерживал их.
   Первым заметил это седобородый. В два прыжка подскочил и забрал поводья.
   - Старый дурак! - выругал сам себя. - Чуть коней не погубил - напились бы, запаленные, до смерти. Спаси тебя Бог, добрый человек!
   Русобородый вместо ответа нырнул лицом в воду и долго пил, время от времени отрывая лицо от гладкой поверхности ручья и снова приникая к вожделенной влаге. Затем встал, торопливо снял шлем, стащил через голову бронь вместе с войлочным подкладом, а затем - и синюю холщовую рубаху. Седобородый только крякнул. Все тело воина до поясного шнура портов было сплошным синяком. Кое-где на почерневшей коже виднелись небольшие ранки, от которых сбегали вниз засохшие уже струйки крови.
   "Стрелы, - определил седобородый, - покололи через кольца. По груди и спине крепко мечами хлестали. Хорошо, бронь выдержала..."
   Воин тем временем яростно плескал на себя воду, стирая ладонями с избитого тела кровь и грязь. Умывшись, набросил на влажное тело рубаху и потянулся к броне.
   - Заночуем здесь! - остановил его седобородый. - Кони изнемогли.
   - А половцы?
   - Нет их здесь. На полдня вокруг. Все, где сеча была, - седобородый кивнул головой на юг. - Полетели, воронье. Полон уже разобрали по ордам, а сейчас трупия обдирают. Броня, оружие, сапоги... Пожива богатая - до ночи занятия хватит. Потом сядут у костра пить кумыс и будут хвастаться друг пред другом, кто сколько русских убил, а сколько в полон взял.
   - Почем ведаешь?
   - Ведаю, - хмуро ответил седобородый. - Пришлось... Меня Якубом зовут, - вдруг спохватившись, сказал он, - сотник в войске Владимира. Это, - кивнул он в сторону худенького, остроносого юноши, помогавшего ему держать коней, - Василько, сыновец мой.
   - Улеб, - отозвался русобородый. - В крещении - Миколай.
   - Из князей что ли? Раз два имени?
   - Из безудельных, - подтвердил Улеб.
   - То-то я смотрю: шлем золоченый.
   - Отцовский...
   Якуб понимающе кивнул и повернулся к Василько.
   - Спутай коней, и стрели хоть утку на ужин. Второй день не евши.
   - Стрел нет, - хмуро ответил юноша.
   Улеб молча подошел к своему коню и снял с седла длинный кожаный колчан. Василько открыл крышку, достал стрелу. Узкое железное острие попробовал пальцем.
   - Бронебойная... Что не стрелял? - сердито глянул на Улеба.
   - Лука не было, - пожал тот плечами. - Да и туля не моя. На седле висела. Конь тоже не мой, - пояснил. - Увидел, что поганый ведет на поводу, срубил его, гляжу - добрый конь, боярский. Мой к тому времени совсем пристал. Перескочил на этого...
   Василько перебросил колчан через плечо, вытащил из кожаного чехла длинный лук. Якуб поднялся по склону яруги. У выпиравшей из земли широкой жилы из тонких каменных плит остановился и стал яростно ковырять между ними кривым мечом. Скоро вернулся обратно, бросил на траву три выломанных каменных куска и меч. Улеб подобрал оружие. Железное лезвие было сплошь выщерблено, в некоторых местах до самого стока.
   - Даже переточить нельзя, только перековать, - сердито сказал Якуб, заметив его интерес, - дрянь железо, не русский кузнец работал. Подобрал в веже половецкой, когда в первый день их побили, поначалу понравился - длинный, в руке добре лежит, да и рубить с коня кривым сподручнее. Мой коротковат, - он вытащил из ножен на поясе прямой меч с закругленным на конце лезвием. - Еще дед в поход с ним ходил. Рубаху железную с одного удара рубит.
   Улеб бережно взял меч, осмотрел лезвие. Его сковали из трех полос. К серединному долу из простого железа кузнец наварил по длинным краям два острия из многократно прокованного металла. Затем отковал окончательно. Острия отливали синеватым дамасским узором и, казалось, жаждали впиться в живое тело. Улеб повернул меч. У перекрестия на серебристом металле явственно виднелись угловатые буквы "Людота ковалъ".
   - Вот что, княже, - сказал Якуб, забирая оружие. - Коли не в тягость, принеси из кустов хвороста, а я пока я очаг сделаю...
  
   ***
  
   Василько вернулся, когда дрова в сооруженном из двух каменных плит очаге еще не стали углями. Сбросил с плеч тушу степной козы. Голова ее с застывшими большими глазами, безжизненно ударилась о землю. Протянул колчан Улебу.
   - Забирай! - махнул тот рукой. - У меня все равно лука нет. И стреляю плохо.
   - Не княжье дело... - заметил Якуб, осматривая тушу, и удовлетворенно крякнул, заметив единственную крохотную ранку на боку. - С первой стрелы!
   Он вытащил из-за голенища сапога нож и быстро освежевал убитую козу. Затем также ловко стал нарезать парное мясо широкими, тонкими ломтями. Василько тем временем укрепил над огнем третью каменную плиту и принес от кустов стопку листов лопуха. Дядя и племянник занимались каждый своим делом быстро и слаженно, по всему было видно, что такие ночевки им не впервой. К тому времени, когда Якуб покончил с тушей, плита над углями прогрелась. Василько обмел с нее травяной метелкой песок и стал бросать на горячий камень ломти мяса. Они шипели, распространяя вокруг нестерпимый для голодных людей запах печеной козлятины. Как только ломти начинали коробиться, Василько одним движением переворачивал их ножом. Уже запеченные складывал на лопухи.
   - Ловко! - похвалил Улеб, сглатывая слюну.
   - Два лета в половецком полоне мясо пекли, - пояснил Якуб. - Хочешь, не хочешь - научишься. Держи! - он подал Улебу теплый кус мяса на лопухе.
   Воин жадно впился в него зубами, затем, что-то вспомнив, отложил мясо в сторону. Сбегал к лошади. Обратно вернулся с большой глиняной флягой в кожаном чехле. Положил ее на колени Якуба. Старый воин вытащил глиняную пробку, глотнул.
   - Мед! Боярский, ставленный!
   - Я же говорил: не мой конь! - ответил Улеб, забирая флягу и делая из нее добрый глоток. - Полдня у колена болталось - даже посмотреть было некогда. Ясно только, что не вода - давно бы выпили бы. Держи! - он протянул флягу Василько. Тот, не прекращая печь мясо, покачал головой.
   - Не хочет он!
   Якуб забрал у Улеба флягу и надолго приложился. Вернул. За ужином фляга несколько раз переходила из рук в руки, пока не опустела совсем. Якуб бережно положил ее рядом с собой.
   - Утром воды наберем в дорогу.
   Василько тем временем покончил с мясом, сложив его на лопухи. Торопливо пожевав, встал. В свете выкатившейся на звездное небо полной луны было видно, как он снял со стреноженного коня седло, бросил его на траву и лег, примостив седло под голову.
   - Что это он? - спросил Улеб. - И слова не сказал.
   - Простить не может, что из сечи вытащил, - вздохнул Якуб. - Очень хотелось голову за князя сложить или в полон с ним попасть. Как честь дружиннику велит. А что с той чести! - ощерился Якуб. - Два лета у половцев в полоне пробыли! Вспомнил нас тогда князь? Выкупил, или поменял на поганых? Пока сами не сбежали...
   - Почему не поменял? - удивился Улеб.
   - Когда вернулись, князь сказал: не знал, что мы у поганых, мол, говорили ему, что срубили обоих в сече. Так и не знал! - зло сказал Якуб. - С купцами весточку два раза передавал. Князь сказал: не дошли до него те весточки. Поди проверь: лжа то или нет.
   - А родные что не выкупили?
   - Нет у меня никого. Кроме него, - кивнул Якуб в сторону спящего. - Еще когда с Кобяком воевали и в походе был, напали поганые, кого из родных посекли, кого в полон увели. Пятерых деток моих, двоих братовых, жен наших... Хотел выкупить, даже гривны уже одолжил, но не нашел своих. Видно сразу продали их - в греки или басурменинам, где искать? Так и не знаю до сих пор, где детки мои, живы ли ... - голос Якуба дрогнул. - Один Василько уцелел. Он у брата старший, маленький толстый был, кудрявый. Очень княгине Ярославне понравился, своих деток у нее тогда еще не было. Взяла в палаты для забавы. А когда у нее Владимир родился, они, считай, вместе росли.
   - Должны были выкупить!
   - Никому они не должны... - хмуро отозвался Якуб. - Как в сечу идти, так ты им нужен, а как из полона вернулся, дали две веси для прокорма - половцами разграбленные. Самим смердам есть нечего... Пришлось купу брать - десять гривен. Думал, в походе добычу возьму, отдам. Взял...
   - Не за добычей Игорь в Поле пошел.
   - А то зачем? - хмыкнул Якуб. - Поволоки, аксамиты и узорочье разное, что в вежах взяли, - баловство, его только девкам на платье дарить или храму жертвовать - попу на облачение. Раб из половца плохой: работать на земле не умеет и не хочет, сбежит быстро. Ногату за него взять - и то счастье. Девку половецкую можно и подороже продать, если молодая и красная, но это тоже не добыча. А вот кони... Хороший конь всем нужен: и князю, и дружиннику и оратаю - соху таскать. Самый худой - гривна, посправнее - две, а за лучшего, что под дружинника пойдет, все пять взять можно. Князь правильно время выбрал: к началу весны в Поле кобылы жеребятся, к лету жеребя подрастает - можно и табуном перегнать. За конями шли...
   - Святослав Киевский войско собирал, - возразил Улеб. - В конце зимы на половцев ударить. Поэтому Игорь свои дружины созвал. Только не успел к сроку: по снегу хоть конными, но за седмицу никак... Воевода Святослава без нас пошел. Вот Игорь и решил: раз уж собрались, то в Поле идти. Самим.
   - И добыча так больше, - хмыкнул Якуб. - В прошлое лето сами ходили, разбили малую орду, хорошо ополонились. В это лето хотели больше взять. Взяли...
   - Ждали они нас, - вздохнул Улеб. - В броне и с оружием ездили.
   - Князь Игорь - хорошо полки водит, - задумчиво произнес Якуб. - По всей Руси поискать. Но добрый слишком. Когда узнал, что половцы бронные и при мечах, умно сделал: ночью тихо перешли верст двадцать и напали на поганых нежданно. Те и биться не стали - сразу побегли. Поганые храбрые, когда их трое против одного... Добычу мы взяли хорошую, полон... А вот дальше не надо было князей своих слушать, передых им давать. Приказать строго: уходить! С добычей и полоном - к своей земле! Уже добрели бы...
   - В полоне Игорь, - вздохнул Улеб. - И Владимир. Наверное и Святослав со Всеволодом. Много наших в полон попало.
   - Князьям что! - хмуро сказал Якуб. - Будут жить в шатрах, да кумыс попивать. Ждать пока выкуп привезут. А вот дружинникам и воям колодки на шею набьют, кому - и на ноги; будут плевать на них и пальцами показывать. Поганые это любят. Первая у них забава - в человека плевать.
   - Неужто князей - в шатры?
   - А то! Они ханам - свои! Дед Игоря с погаными уделы отвоевывал, отец его половцев на землю русскую водил. Сам Игорь, когда Святослава надо было на киевский стол садить, с Кончаком за Днепр ходил. Тогда Ростиславичи крепко им дали. Еле ноги унесли! Игорь в одной лодке с Кончаком уплыл. После этого и просватал сына за Кончаковну.
   - Владимира?
   - А ты не знал? Отец Игоря, Святослав, на половчанке был женат. Чего ж Владимиру не быть? Не обидит Кончак свата. Выкуп возьмет, и добрый - без него не отпустит, но содержать будет хорошо. Слуг даст и девок. Пей, веселись! Сам тем временем на Русь пойдет. В северской земле войска нет, всех Игорь в Поле положил. Жги, грабь без помехи, уводи в полон жен и детушек, - Якуб скрипнул зубами. - Только-только отстроились смерды...
   - Святослав Киевский поможет.
   - Если захочет. И успеет. Войско собрать надо. А он еще не знает.
  -- Чего сидим?!
   - На заморенных конях далеко не уедешь. Пешком быстрее. Не тревожься! Беловолод Просович с двумя заводными конями на Чернигов пошел. Сам видел. Если будет скакать без роздыху, в три-четыре дня доспеет до Ярослава Черниговского. Тот со Святославом Киевским снесется. Нам к себе ехать надо, смердов упредить, что попрятались в лесу и скот увели, а добро прикопали. В лес половец не пойдет, боится.
   - Зато города пожжет.
   - Не умеют поганые города брать. Посады - да, выжгут, но за забрала не влезут. Посады люди отстроят...
   У костра на некоторое время все стихло.
   - У тебя, княже, дети есть? - спросил Якуб, первым прервав молчание.
   - Нету. И жены... Куда жениться, безудельному? Княжья дочь не пойдет, а на неровню брать не хочу.
   - Лет тебе сколько?
   - Тридцать скоро.
   - Старый уже. Не женишься.
   - Гомий, город свой удельный, верну - женюсь.
   - Жениться надо смолоду, - не согласился Якуб, - чтобы дети вырасти успели, не шли в сироты маленькими. Васильку сколько это говорил, даже невесту нашел - не схотел.
   - Невеста не понравилась? Некрасивая?
   - Немного рябоватая, но что с того? Все остальное - при ней. Сядет - лавка трещит. Дочь боярская, в приданое за ней пять вервей давали. Богатых, не то, что мои...
   - Значит, ослушался сыновец стрыя, - усмехнулся Улеб.
   - Князю Владимиру на меня нажаловался. А тот сам еще дите горькое. Ножками затопал: "Нечего Васильку жениться поперед меня"! Тебе дело? Ты свое, княжье, справляй...
   - Не любишь ты князей!
   - Смотря каких! За тебя вот, как вернемся, молебен попу закажу. Выручил, когда поганые нас с Васильком обступили. Я уже снова в полон готовился...
   - Боялся?
   - Мне ль не бояться? Попал бы на хана, от которого утекли, привязал бы обоих к хвостам кобылиц и погнал бы в степь. Спас ты нас!
   - Было не тяжко. Половцы сечи не любят. Они больше стрелами...
   - Как ты их сек! Налетел, как коршун, ругался... "Блядины дети... Выблядки кобыльи... Песья кровь", - с удовольствием повторил Якуб. - Даже слушать было страшно. Зло у тебя на них?
   - Зло.
   - Убили кого?
   - Сестру. Монашку. Она в Белгороде, в обители женской жила. Прошлым летом напали половцы. Над монашками учинили поругание великое, кто сопротивлялся - посекли. Сестра сопротивлялась...
   - Мы девок половецких в вежах тоже не миловали, - задумчиво сказал Якуб. - Таскали по полю... Видел?
   - Так монашки!
   - А половцу, что монашка, что не монашка. Он в нашего бога не верует. Для него монашка баба - и все! Он к русской веси прискачет, ударит оратая стрелой, жену его возьмет, детей. Кого себе оставит, кого в рабы продаст. Мы к их вежам придем; половца зарубим, жену и детей в полон заберем, продадим купцам. Так и живем...
   Якуб замолчал, и возле давно потухшего костра на долгое время установилась тишина.
   - Ты жил у них два лета, - тихо сказал Улеб. - Что за люди? Угров знаю, ляхов тоже, Жмудь воевал, на ятвягов ходили... А в Поле впервой.
   - Люди как люди, - пожал плечами Якуб. - Как и мы. У меня они детей увели, жену, а зла нету... Было, пока не пожил в полоне. Жизнь у поганых тоже не мед. У нас князья, у них ханы; у нас лучший, у кого земли больше, у них - скота. Разве только мы над полонными так не измываемся, и серебро они больше любят. Поэтому мне с Васильком удалось два лета вместе прожить. Продать нас - выгода маленькая, выкуп я сулил в сто раз больше. Ждали. Даже в колодки нас не забили. Только вязали на ночь, чтоб не сбегли. Днем мы скот стерегли, хлеб отрабатывали. Два лета и прошло. Потом вижу: разозлились, ругаются - точно, думаю, в Тмутаракань на рынок свезут. А тут еще с Васильком беда. Ханский сын его приметил и стал к себе в шатер звать.
   - Зачем?
   - Для утех плотских. У поганых таких, что с мужиками живут, хватает. Жену им надо купить, а серебра нету. У ханского сына было, но он до баб не охочий. Василько отказался к нему идти, так он силой в шатер затащил. Вижу - беда, зарежет сыновец половца, коли случай представится. Тогда обоим - лютая смерть. Поговорил с Васильком - и сбежали. Ремни на руках зубами развязали и ушли. Месяц к своим добирались.
   - Пешком?
   - На конях от них не ускачешь - сразу догонят. Тогда точно в колодки... В Поле всадника далеко видать, а пеший в ковыле схоронится. Пешему всадника издалека слышно, а конному - совсем нет. Поганые пешком ходить не любят, они с младенчества на конях. Легко с Васильком ушли. Взяли лук, по дороге стреляли коз, лебедей, уток... Яругу по текту дятла всегда найти можно, а в яруге - вода, дичь, дрова для костра...
   - А как половцы огонь увидели бы?
   - Ночью они по Полю не ездят - стада от волков охраняют; если костер в яруге затеплить, из степи не видно...
  
   ***
  
   У ручья вдруг всхрапнули стреноженные кони, забили копытами. Люди у костра насторожились. Оба одновременно огляделись по сторонам. И замерли. Две пары круглых глаз горели холодным огнем всего в нескольких саженях от костра.
   - Волки!
   Якуб схватился за рукоять меча, но Улеб упредил.
   - Сиди тихо! Это не волки.
   - А то я волков не знаю! - не успокоился Якуб. - Два года от скота отгонял. Половцы их пуще нас боятся - за ночь полстада могут вырезать. У веж и дитенка подхватят, коли мать не досмотрит...
   - А я говорю: не волки! - твердо сказал Улеб. - Все волки сейчас там, где сеча была. Там им пожива! Этих двоих я еще днем приметил: как ушли мы от половцев, за нами увязались. Потом отстали, притомились, видно. Но по следам сыскали... Иди сюда!
   Улеб взял с лопушинного листа уже остывший ломоть мяса и бросил ближнему зверю. Хорошо видимый в лунном свете, тот некоторое время колебался, но потом подскочил и жадно схватил угощение. Мгновенно проглотил. Улеб бросил ему еще. Затем, размахнувшись, швырнул мясо зверю, стоявшему дальше.
   - Ты что! Печеным мясом зверье кормить?! - заворчал Улеб. - Там от козы половина осталась - пусть рвут...
   - Нельзя им сырое мясо, - ответил Улеб, не переставая бросать ломти, - если бы можно, без нас нашли. Иди сюда! - протянул он мясо зверю, ждавшему угощения. - Иди, не бойся!
   Зверь, настороженно вытянув морду, несколько мгновений стоял, словно размышляя: доверять позвавшему его человеку или нет. Затем, настороженно ступая, подошел. Улеб протянул ему мясо на ладони. Зверь аккуратно взял его зубами.
   - Ух ты! - выдохнул Якуб.
   - Отощал, бока подвело, - сказал Улеб, разглядывая животное. - Давно человеческой еды не видел. И рана на голове. Поджила уже. Похоже - от стрелы. Досталось. Хочешь обернуться? - вдруг спросил Улеб зверя.
   Тот, неловко подогнув передние лапы, склонил голову. Сдавленный стон раздался на той стороне потухшего костра.
   - Пойдешь с нами! - решительно сказал Улеб и, набрав полные руки печеного мяса, бросил его зверям. - Ешьте!
   - Самим оставь! - не выдержал Якуб. - Позавтракать.
   - Оставил, - успокоил Улеб.
   - Жизнь прожил, а хорта не видел, - тихо сказал Якуб, наблюдая, как звери жадно подбирают с травы еду. - Слышал только. А тут сразу двое. И как ты, княже, разглядел?
   - Когда мы при монастыре жили, пустынник один в пещере обретался неподалеку. Братия его не любила, считала, что с нечистым знается. Он и вправду ведун. Меня учил. К нему отведу, - кивнул Улеб в сторону зверей.
   - А почему жил при монастыре?
   - Отец в Гомии княжил, умер, когда я отроком был. Стрый приехал, говорит: пустите с братом проститься. Долго просил. Они с отцом при жизни постоянно собачились, не раз ходили с дружинами друг на друга. Говорили бояре матери: не открывай ворота! Поверила она стрыю, открыла...
   - Выгнал?
   - Выгнал. Все имение забрал и еще смеялся вслед. Монастырь нас пригрел, отец при жизни много ему жертвовал. Мнихи учили меня, даже летописи вел. Как шестнадцать сровнялось, поехал в Киев, Гомий тогда в Киевской земле был, просить великого князя вернуть отчину.
   - Не вернул?
   - Сказал: молод еще я княжить. Сказал: послужи мне! Я и служил. В гриднях, потом в дружине. Даже вирником был.
   - Хорошая служба! - причмокнул Якуб. - Приехал за вирой в вервь - ссадная тебе, уехал - стременная. На неделю барана вервь дает или две ногаты серебряных вместо мяса, каждый день - по две курицы. Хлеба и пшена - сколько съешь, да еще ведро пива каждый день. Денег тебе - пятнадцать кун за неделю! Сиди, собирай виру.
   - Поди, собери! - возразил Улеб. - Смерды плачут за воротами, бабы их, дети. Не их вина, что мертвого купца на земле верви нашли. Где им сорок гривен взять? Откуда?
   - Плетьми постегать - найдут! Плакать они умеют. А у каждого прикопано в кубышке... Смотреть надо, чтобы лихие люди по твоей земле не шастали! А, может, сами того купца прирезали, пограбили, да не вышло - вскрылось дело. Нельзя им верить!
   - Не смог я вирником, - вздохнул Улеб. - Князь озлися и скажи: поди от меня!.. Я и пошел. У многих служил. А как услыхал, что Гомий опять в северской земле, пришел к Игорю.
   - Помог?
   - Обещал. Игоря сам беду пережил. Когда отец его умер, двоюродный брат выгнал Игоря из Чернигова. С матерью и братьями. Сказал мне Игорь: вот вернемся из похода...
   - Ворочаемся... - вздохнул Якуб.
   Оба замолчали, и в наступившей тишине было слышно, как жадно лакают воду в ручье наевшиеся звери.
   - Завтра встаем с рассветом, - сказал Якуб. - Сымай, княже, седло с коня и ложись. Я покараулю. Потом Василько.
   - Они покараулят! - кивнул Улеб в сторону шедших от ручья зверей. - Лучше тебя. Конного за версту услышат, а то и далее.
   - Зря, что ли, мясом кормили?.. - проворчал Якуб, шагая к лошади за седлом...
  
   Глава третья
  
   1.
  
   Из вечернего обхода Мумит вернулся уже в сумерках. Маленькая иголочка, знакомо покалывавшая левый висок, даже заставила его взбираться на склон. Это было небезопасно - на склоне его могли заметить, но только сверху можно было целиком рассмотреть поросшее деревьями и кустарником плато, уловить движение врага, пробирающегося сквозь заросли.
   Движения не было. Но иголочка не унималась и, подчиняясь ей, Мумит прочесал дальний край леса. Он доверял своему чувству опасности - никогда не подводило. Однажды они шли вечером по притихшему селу - ночевать, и Мумиту вдруг расхотелось шагать по пустынной улице. Свернул в переулок. Назавтра испуганный хозяин рассказал: на той улице в одном из домов спецназ устроил засаду, в нее угодили двое связников из отряда Абдуллы. В другой раз он вдруг изменил первоначальный план наведаться к схрону ночью, отправился днем. И уже на подходе заметил тоненькую проволочку, натянутую поперек тропы - схрон обнаружили и заминировали. Иголочка трижды помогла ему избежать рейдов спецназа, и одной воздушной зачистки. Тогда он с группой остался в лесу, передумав спускаться в долину, хотя все было спокойно. Они отдыхали на опушке, как вдруг из-за соседнего склона выскочили два "крокодила" - боевых вертолета Ми-24, и на бреющем полете прошлись над их маршрутом. Не задержись они в лесу - хватило бы одного залпа...
   Все было, как и вчера, и Мумит устало пошел к пещере. Иголочка в левом виске не унималась. "Мы здесь слишком долго, - понял он, - целых семь дней. Надо уходить. Завтра же. С рассветом".
   Решение было принято, и Мумит успокоился. И уже улыбкой встретил двух волков, сидевших у входа в расщелину. При виде его, они встали, будто бы ждали.
   - Хотели в пещеру заходить, - сердито сказал стоявший на посту Ахмад. - Я прогнал.
   - Пусть идут, - разрешил Мумит, - они ручные, не кусаются.
   Звери, словно поняв, затрусили за Мумитом. В пещере их появление встретили смехом.
   - Командир волков на службу взял! - оскалился Юсеф. - Какие воины, а? Оружия только нет. Может дать?
   - Куда они его повесят? Между ног? - заулыбался Алу.
   - Свой ремень с кобурой отдашь! - смеялся Азад. - Тебе все равно не на чем его застегивать - одни кости...
   Мумит смеялся вместе со всеми. Он был рад этому приступу веселья. Неделя в пещере в постоянной настороженности выматывает больше, чем беганье по горам. Пусть...
  
   Волки, ничуть не обращая внимания на веселящихся людей, затрусили вдоль стены и улеглись в дальнем углу. Уложили головы на лапы.
   - Сначала один пришел - на разведку, - не унимался Юсеф. - Затем женщину свою привел.
   - Какая женщина? - возразил остроглазый Азад. - Оба мужики!
   - Значит, у него женщина такая, - улыбнулся Алу. - Давно по горам ходят. Совсем как мы...
   Захохотали все.
   - Зачем они пришли, командир? - тихо спросил Юсеф, когда смех утих. - Может, буря завтра? Прячутся?
   - Жилье занимают, - спокойно отозвался Мумит. - Освобождается - на рассвете уходим.
   Моджахеды замолчали и переглянулись. Затем, не сговариваясь, встали и разошлись по местам. Завтра предстоит долго и далеко идти. Надо хорошо отдохнуть. Мумит улыбнулся про себя - понимают с полуслова...
  
   ***
  
   Владелец столичного ресторана "Кавказский стол" с любопытством разглядывал посетителя - за него попросили уважаемые люди. Гостю на вид было лет тридцать - тридцать пять, среднего роста, худощавый. На выдубленном солнцем смуглом лице ярко выделялись глаза: серо-стальные, как клинок дедовского кинжала. Незнакомец спокойно позволил себя рассмотреть, и в его ответном взгляде владелец уловил насмешку. Обиделся.
   - Что нужно? - спросил грубо, нарушая обычай.
   - Хочу работать официантом.
   Незнакомец говорил тихо и почти без акцента, но слова произносил твердо, как приказ.
   - У меня полно официантов!
   - Но я буду работать бесплатно.
   Владелец "Кавказского стола" смотрел с любопытством. Гость по-своему понял его взгляд.
   - Чаевые тоже буду отдавать вам. До копейки. Каждый день
   Владелец указал на кресло напротив. Гость сел.
   - Как зовут?
   - Валид, но можно Валерой, - гость достал из кармана документы и положил на стол. - Паспорт в порядке, регистрация есть.
   - Меня тоже все зовут Захаром, - буркнул владелец, листая документ. - А на самом деле я Заза.
   Валера вежливо улыбнулся.
   - Зачем тебе бесплатно работать? - спросил Заза, возвращая паспорт. - Только не ври.
   - Хочу открыть ресторан в Баку. Решил изучить дело. Друзья сказали, что ваш "Кавказский стол" - лучший в Москве. Хорошие повара у меня есть, а с официантами - беда. Буду сам учить.
   - Хорошо, что не соврал, - удовлетворенно кивнул Заза. - Договорились. Только помни: каждый день...
   Через месяц он вызвал метрдотеля.
   - Дело освоил мгновенно, - доложил тот. - Даже удивительно: других месяцами учить надо. А этот... Ни разу не перепутал рыбный нож с десертным.
   - Джигит ножи не путает, - хмыкнул Заза.
   - Есть еще вилки, ложечки... Работает без лишних слов и очень любит порядок. Когда на кухне потек кран, починил его сам, хотя никто не просил. Починил печь для выпечки. Он инженер по образованию, я узнал.
   - Значит, все хорошо?
   Метрдотель замялся.
   - Говори! - приказал Заза.
   - Люди его боятся.
   - Угрожает?
   - Нет. Но глаз у него нехороший. Тяжелый. Не всем клиентам нравится... Думаю, лучше использовать на выездных банкетах. Наши их не любят. Сами знаете: чаевых может быть никаких, а вот в морду получить - запросто. Там заказчик у себя дома. А этот сам просится...
   - Пусть работает на выездных, - согласился Заза. - И передай ему: не надо больше заходить ко мне каждый день...
  
   ***
  
   По возвращению из-за границы Мумит самолеты больше не сбивал - русские сделали выводы из потери двух штурмовиков. Но их транспортные вертолеты ползали вокруг гор, словно сытые коровы, и группа Мумита за год сожгла четыре машины, под завязку набитые русскими солдатами. Группа уничтожила также три дорожных конвоя, причем один шел в сопровождении бронетранспортеров. Их и взорвали мощными фугасами, а затем запертую между двух горящих бронированных машин колонну расстреляли из гранатометов и автоматов. Раненых не добивали - русские огрызались отчаянно, а у Мумита было всего четверо моджахедов. Пришлось уйти. Но шуму все равно было много, и люди Мумита много смеялись, когда вечером по телевизору услышали, что на колонну напала спустившаяся с гор многочисленная банда.
   Он всегда тщательно планировал операцию, не жалея времени и денег на разведку. Старательно инструктировал моджахедов, не ленясь дотошно отрепетировать с ними на месте, что и как нужно делать. Поэтому за два года не потерял ни одного человека. Всегда щедро платил, даже за ночлег. По этой причине желающих служить под его началом были сотни, но в группу он не брал никого - ходил только с теми, с кем вернулся из-за границы. Зато в каждом селе у него были глаза и уши, а также руки, готовые на время взять автомат или гранатомет. При нужде он мог за день набрать отряд в сотню моджахедов, но нужды такой не случалось. "Шабашников", как называли его моджахеды временных бойцов, Мумит привлекал ровно столько, сколько требовалось.
   Операции он проводил только против русских, своих, перешедших на службу к федералам, не трогал. Хасан требовал этого, но Мумит стоял на своем. В маленькой горной стране с ее вековыми традициями кровной мести и прихотливо переплетенными родственными узами, напасть на земляков означало сделать себя волком, окруженным флажками - рано или поздно выбредешь под выстрел. Многие их тех, кто стал убивать "предателей", и выбрели - горцы, получив от русских военную форму и оружие, первым делом занялись поиском кровников. Охотники знали свою страну и народ, обидчиков находили быстро и стреляли метко.
   Мумита не искали. О нем даже почти не знали. По стране бродили смутные слухи о каком-то неуловимом герое-мстителе, которых всегда побеждает кафиров, но русские относились к этим слухам как к легендам. Толстые русские генералы не могли поверить, что какой-то горец с горсткой бойцов может наносить столь чувствительные удары регулярной армии, поэтому считали слухи пропагандой врага. Мумиту это было на руку. Его даже не искали за сбитые самолеты: брат, когда к нему пришли, старательно повторил легенду о гибели Карима. Мумита долго не было в стране, никто его не видел, поэтому русские поверили. Как-то Мумит по своему старому паспорту проехал через всю республику, его документы проверили, наверное, раз десять. И никто не заинтересовался.
   - Почему ты не используешь смертниц? - спросил его Хасан, когда Мумит в очередной раз приехал за деньгами. - Все так делают.
   - У меня хватает мужчин, - хмуро ответил Мумит.
   - Смертницы убивают много русских, - продолжил Хасан. - Об этих взрывах говорят на всех телеканалах. А твои операции русские замалчивают. Военная цензура.
   - Смертницы взрывают мирных людей, - не согласился Мумит. - А мою жену и детей разбомбили военные. Я буду убивать их, даже если об этом будут молчать все телеканалы. Ты можешь не давать мне денег, если тебе не нравится.
   Хасан нахмурился, но денег дал. И когда Мумит приехал снова, дал еще.
   Муммит не стал ему рассказывать о Зайнаб. Впервые он увидел ее через полгода после возвращения на родину. Зайнаб было двадцать, но она уже год вдовствовала - мужа убили русские. Зайнаб сама предложила ему помощь, и Мумит после недолгого раздумья согласился. Она стала связником, в ее доме группа время от времени отдыхала, спускаясь с гор. Во время одной такой ночевки Зайнаб сама пришла к нему, и после этого уже оставалась постоянно. Зайнаб оказалась необычайно страстной, ее горячие ласки так изводили Мумита, что наутро он чувствовал себя вконец разбитым, негодным ни к чему. Это пугало его, но спустя день-другой, в горах, он уже с тоской вспоминал ее нежную кожу, маленькую, упругую грудь, сухой жар ласковых губ. Так продолжалось около года.
   - Ты не устал прятаться от русских? - спросила его однажды Зайнаб, когда они, обессиленные, лежали рядом.
   - Нет! - удивился он. - Почему спрашиваешь?
   - Сколько ты убил русских? - не отставала Зайнаб. - Сто? Двести? Триста? Ты отомстил за своих сто раз! Никто никогда не упрекнет тебя, если перестанешь. Зачем тебе еще смерти?
   - Я хочу, чтобы они ушли с нашей земли, - нахмурился Мумит.
   - Они не уйдут, и ты это знаешь. Русские укореняются здесь все прочнее. Они покупают наших пенсиями и компенсациями, они обещают мир и работу. Люди устали от войны и соглашаются. Моджахедов продают. Абдуллу убили, Ахмада убили, Рамзана убили... Рано или поздно кто-нибудь продаст и тебя. Тебя тоже убьют или, что хуже, посадят на всю жизнь за решетку. И ты будешь умирать там медленно, в тоске, зная, что никогда не увидишь гор и солнца над ними.
   - Чего хочешь? - спросил Мумит.
   - Уехать с тобой. Далеко. У тебя ведь есть деньги, а если и нет, то мы - молодые, здоровые, заработаем. Я хочу, чтобы у меня была семья, дети. И чтобы ты был со мной. Разве мы не заслужили счастья?
   Мумит промолчал. Утром они ушли и больше в дом Зейнаб не возвращались. Ночевали у других.
   Три месяца спустя, недалеко от Моздока, к автобусу, притормозившему у остановки, подошла женщина в белом нарядном платке. Заглянула в окна. Воентехники в фуражках и штатские служащие военного аэродрома с недоумением наблюдали за ней. Первым сообразил водитель - захлопнул перед незнакомкой дверь. Та отступила и, улыбнувшись, сделала еле уловимое движение рукой...
   Мумит не видел по телевизору сюжет о взорванном автобусе - был в горах. А когда через неделю спустился в село, ему передали запечатанный конверт.
   "Карим, любимый, - было выведено ровным женским почерком на вырванном из ученической тетрадки листке, - я молила и сейчас молю Аллаха, чтобы мы встретились с тобой, в раю. Мне сказали, что это обязательно случится, если мы погибнем, убивая неверных. Я иду в рай, счастливая, и буду ждать тебя там. Я молю Аллаха, чтобы ждать было недолго..."
   Этой ночью Мумит, запершись в комнате, долго сидел у окна, невидящим взором глядя в темное стекло. Зайнаб впервые за все время их знакомства назвала его прежним именем. И цель выбрала, думая сделать ему приятное хотя бы напоследок... Он не плакал - разучился. Но сухой шершавый комок долго ворочался в горле.
   Зайнаб была права - за смерть жены и детей он отомстил стократно. Но остановиться не мог. Если он не верил в Аллаха, милостивого и милосердного, то Юсеф и все остальные верили. Хотя они беспрекословно подчинялись ему, гордились им (Мумит не раз слышал, как его моджахеды хвалились перед другими своим командиром, называя его Масудом - удачливым), но стоило Мумиту сделать что-то не так... Из жизни, в которую он вступил, сбив два штурмовика, выхода было два. Первый: в рай к Зайнаб. Мумит не верил в рай, поэтому оставался второй - под белой буркой на родовое кладбище. Это если твой труп не достанется русским...
   Когда он в очередной раз приехал к Хасану, они говорили долго.
   - Я часто вспоминаю командира школы, который хотел расстрелять тебя, - сказал ему Хасан, - он не ошибался. Мне все труднее с тобой. Ты отказываешься использовать смертниц, хотя с ними работают все, не хочешь проводить диверсии в городах кафиров. С твоим умением планировать операции, ты мог бы достичь успеха даже без смертниц. Но ты не хочешь. Почему?
   - Горцы не воют с женщинами и детьми, - устало ответил Мумит. - Это позор.
   - А как другие воюют?
   Мумит промолчал.
   - Кафиры пришли на твою землю, они убили твоих детей, а ты боишься отплатить им тем же?! - раздраженно воскликнул Хасан.
   - Есть только один человек, чьих детей я убил бы, - тихо сказал Мумит после долгого молчания. - Того, кто отдал приказ бомбить мою страну. Того, кто командует всеми русскими. Его самого я убить не смогу - хорошо охраняют. А вот детей можно попробовать.
   - Так убей!
   Мумит замолчал. Затем поднял глаза на Хасана, и тот невольно поежился, увидев в их серо-стальном блеске ответ.
   - Ты и твои люди должны мне помочь...
  
   ***
  
   Майским вечером фургончик с витиеватой надписью "Кавказский стол" и красочным рисунком румяного шашлыка на шампуре притормозил у подъезда обычного жилого дома. Из стоявшего неподалеку черного джипа тут же вышли двое плечистых мужчин в одинаковых черных костюмах, подошли.
   - Документы! - строго потребовал один.
   Водитель и пассажир, худощавый мужчина лет тридцати во фраке с галстуком-бабочкой, послушно протянули паспорта.
   - Вдвоем будете работать? - спросил человек в черном костюме, внимательно разглядывая людей в салоне.
   - Я один, - торопливо пояснил худощавый. - Он, - кивнул он в сторону водителя, - только поможет занести коробки.
   Человек в черном стал листать странички паспортов, скривился:
   - Валид Валид-оглы... Русского официанта не нашлось?
   - Ресторан называется "Кавказский стол"...
   На площадке третьего этажа гостей встретили еще двое. Молча проверили документы, коробки, затем, не спеша, обыскали.
   - Что это? - спросил один из охранников, доставая из коробки несколько маленьких бутылочек.
   - Уксус, вытяжки перца, кориандра... Приправы, - спокойно ответил Валид. - Пробовать будете?
   Охранник свернул пробку одной из бутылочек, понюхал. Скривился.
   - Кто будет работать с гостями? - спросил.
   - Я.
   - Каждый час будешь выходить на площадку, - не терпящим возражения тоном сказал охранник. - Мы осторожно заглянем, потом можешь продолжать. Все ясно?..
   Ровно через час Валид выглянул на площадку. Охранник скользнул мимо него в квартиру и почти сразу вернулся.
   - Когда будешь горячее подавать? - спросил заинтересованно.
   - Уже разогревается.
   - То-то пахнет вкусно, - вздохнул охранник. - Ладно, в следующий раз - через полтора часа...
   Но прошло только двадцать минут, как Валид заглянул в зал, где стоял праздничный стол. Именинница, девочка лет шестнадцати, ее родители и гости сидели вокруг него неподвижно - кто, уронив голову меж тарелок, кто склонив ее на плечо соседа. Валид осторожно вытащил из-за стола худенькую девушку в брючном костюмчике, отнес ее в спальню. Сорвав покрывало с кровати, стащил простыни, разорвал и сделал длинную веревку. Обвязал ею девушку под мышки, вытащил в лоджию. Там открыл окно и негромко свистнул.
   Снизу, из темноты, послышался такой же свист. Валид перекинул бесчувственное тело через парапет лоджии и быстро спустил его вниз. Скоро самодельная веревка дернулась - тело отвязали, и Валид, приладив край разорванной простыни к ручке рамы, перелез через парапет...
   Час спустя он уже трясся вместе еще не пришедшей в себя девушкой в кузове грузовика, надежно укрытый от посторонних взглядов рядами коробок с телевизорами. Благополучно вырвавшись за пределы столицы, грузовик мчал на юг...
  
   2.
  
   Этой ночью Мумит долго не мог уснуть. Иголочка ощутимо покалывала висок, и он, пытаясь обнаружить просчет, вновь и вновь перебирал в уме события последних дней.
   По спутниковому телефону он вышел на связь только раз - в первый день. После того, как Юсеф отрезал девчонке палец, он переслал по телефону видеозапись. На передачу ушло несколько минут. Это было небезопасно, но необходимо.
   - Нельзя просто убить девчонку, - сказал ему Хасан, когда он приехал с планом операции. - Ее отцу будет сочувствовать весь мир. В своей стране он вообще станет героем, пострадавшем за родину. Надо, чтобы за девчонку заплатили. Много. Миллионов пятьдесят, не меньше. Тогда каждая русская мать, чей сын погиб на этой войне, ее родственники и другие люди поймут: жизни их детей не стоят ничего. А вот жизнь дочки президента...
   - Так мы ее вернем? - удивился Мумит.
   - Не обязательно. Но надо, чтобы она оставалась в живых хотя бы неделю. Они наверняка захотят удостоверить в этом, потребуют, чтобы она сказала несколько слов по телефону. Мы на это пойдем. О похищении сразу объявлять не будем, сообщение пошлем только на адрес Кремля. О видеозаписи умолчим. Пусть думают, что нам нужны деньги. А когда они их перечислят, мы расскажем все. Мир узнает, что из-за отцовских чувств он готов финансировать войну против своей страны. После того, как получим деньги, можешь делать с девчонкой, что хочешь. Например, взять в жены, - хохотнул Хасан и тут же подавился смехом, встретив взгляд Мумита.
   - А если откажутся платить? - хмуро спросил Мумит.
   - Не откажутся. Они будут до последнего стараться избежать позора, найти ее самостоятельно, пока не поймут: деньги - единственный выход. Пятьдесят миллионов - это много для одного человека, но для большой страны - мелочь. К тому же всегда можно объявить, что похищение - выдумки террористов. Вот тогда мы и покажем твою запись, выписку с банковского счета. Я знаю, ты очень хотел видеть ее мертвой, но ради нашего общего дела потерпи...
   Они договорились, что каждый день в условленное время он на полчаса будет включать сотовый телефон - ждать звонка. Для этого у Мумита было приготовлено семь разных трубок и семь сим-карт, оформленных на посторонних людей - вычислить невозможно.
   ...Хасан позвонил два дня назад. Снова попросил потерпеть - вестей не было.
   - Они не хотят даже слышать ее голос? - удивился Мумит.
   - Нет, - коротко ответил Хасан. - Видимо, понимают, что это могут быть последние слова. Тянут время. Я предупредил их. Если не свяжутся, через трое суток уходи. Что делать с девчонкой, решай сам, хотя я хотел бы, чтобы она пожила...
   Эту операцию Мумит планировал, как ни одну другую. Самым тяжелым было собрать сведения о семье президента - на это ушло много времени и очень много денег. Но все равно в распоряжении Мумита оказались крохи. Он долго изучал эти крупицы, пока не зацепился... Лучшая школьная подруга в прошлом, девочки крепко дружат, дочка президента каждый раз бывает у нее на дне рождения. Родители подруги, хоть и небогатые, но, не желая ударить лицом в грязь, заказывают выездной банкет в ресторане "Кавказский стол"...
   Когда грузовик увозил их от Москвы, внутри Мумита все пенилось от восторга. Но пена осела быстро. Его лучшая операция оказалась и самой трудной. Он не представлял раньше, как тяжело будет ему видеть девчонку рядом каждый день. Да еще такую строптивую...
   "Завтра убьем, - твердо решил Мумит. - Оставлять живой опасно: могут отбить по пути. Скажу Юсефу, перережет горло - и все!". Он немного подумал и поправился: "Не будем резать. Пуля в затылок - и понять ничего не успеет!".
   Странно, но ему не стало легче. И иголочка в левом виске не унялась. Тогда он применил испытанное: продел руки в лямки и сел, опершись спиной на рюкзак. Теперь он был в полной готовности - только вскочить и убежать. Иголочка затихла...
  
   ***
  
   Когда в пещере уснули все, один из волков неслышно встал и пошел к выходу.
   - Э-э, ты куда? - всполошился часовой, когда волк серой тенью скользнул мимо.
   Волк не остановился, и охранник поднес к глазам бинокль. В зеленоватом свечении прибора ночного видения было видно, как волк спустился по склону и шмыгнул в заросли. Пропал.
   "Ходят взад-вперед! - недовольно подумал часовой, опуская бинокль. - Зачем ему ночью?"
   Волк вернулся спустя полчаса, подошел тихо и снова быстро проскользнул мимо часового.
   - Куда?! Что понес? - заворчал тот, заметив, что зверь что-то держит во рту. Но тут же успокоился. Что может нести в зубах волк? Мышь, или какую другую зверюшку. Кушать всем надо.
   Волк же, неслышно ступая по каменному полу пещеры, прокрался к спящей в углу девочке и осторожно коснулся холодным носом ее сжатого кулака. Кулак разжался, открыв узкую худенькую ладошку, и в ней тут же оказалась маленькая круглая коробочка. Мокрая от волчьей слюны.
   Девочка зашевелилась и села. Недоуменно покрутила внезапно оказавшийся в ее руке предмет, и, ощутив знакомые формы, раскрыла. Холодным синим цветом вспыхнул квадратный экран сотового телефона. Черные буквы на цветном фоне были видны ясно и отчетливо.
   "Иди за волком, - прочла девочка, - это друг. Не бойся ничего - тебя ждут".
   Девочка закрыла телефон и спрятала в карман пиджака. Нащупала в темноте мохнатую шею дышавшего рядом волка.
   - Веди, волчок! - шепнула чуть слышно.
   Тот тихонько двинулся вперед. Девочка ползла рядом на четвереньках, неловко перебирая скованными ногами. Получалось слишком медленно. Внезапно слева она услышала еще дыхание, кто-то лизнул ее в щеку. Догадавшись, она обхватила шею второго волка левой рукой, и звери потащили ее. Скоро впереди замерцала тусклым лунным светом знакомая узкая щель. Перед ней волки остановились и высвободились из ее рук. Один ощутимо поддал ей мордой сзади: "Иди!".
   Девочка встала и, перебирая скованными ногами, как утка лапками, подошла к щели и выглянула наружу. В то же мгновение большая черная тень метнулась к ней справа и схватила. Девочка сдавленно вскрикнула.
   - Тихо! - услышала она горячий шепот, и в то же мгновение сильная рука обняла ее. Она почувствовала, как тело ее охватили ремни, щелкнул замок альпинистского карабина, и двое сцепленных людей заскользили вниз по веревке - быстро и плавно...
  
   ***
  
   Мумит проснулся от странного шороха - неподалеку словно что-то волочили по камню. Тренированным движением он выхватил из кобуры тяжелый пистолет, сдвинул флажок предохранителя и прислушался. Шорох исчез, но на смену ему пришел другой звук - будто кто-то очень легкий еле слышно топтался на месте. Мумит нашарил в разгрузке фонарик, нажал на кнопку. Узкий луч упал в угол, где спала заложница - он был пуст.
   Мумит вскочил и зашарил лучом по пещере. Заметил у щели узкую тень - девчонка пролезала наружу.
   Он успел расслышать ее сдавленный крик и тут же рванулся к щели. Но, не добежав, упал - что-то мягкое и большое метнулось ему под ноги. Он быстро вскочил, но тут же острая боль пронзила его правое запястье - Мумит вскрикнул и выпустил пистолет. Фонарик в руке остался, и в луч выхватил из темноты оскаленную пасть волка. Мумит посветил на саднящую руку - из прокушенного запястья капала кровь.
   - Тварь!
   Ответом ему было рычание. Второй волк возник рядом с первым, оба, оскалясь, преграждали ему дорогу к щели.
   Раненая рука хоть и болела, но подчинялась, и Мумит нашарил в боковом кармане разгрузки "макаров". Уперся рукояткой пистолета в живот и резким движением загнал ствол в патронник. Услыхав щелчок затвора, волки брызнули в сторону. Мумит несколько раз выстрелил в темноту, стараясь поймать зверей в луч фонаря и, видимо, попал - из темноты раздался визг.
   Разбуженные выстрелами, моджахеды вскакивали на ноги, лучи фонарей полосовали темное пространство пещуры.
   - Отрезай им дорогу к выходу! - закричал Мумит, опасаясь, что моджахеды в суматохе начнут стрелять в него. - Не выпускать волков!
   Но стрелять стали не моджахеды. Со стороны входа раздались характерные глухие щелчки спецназовского автомата, и потолок над Мумитом брызнул каменными осколками.
   "Азад накрылся - сняли часового, - понял он, падая на пол, - а нас сейчас как лис в норе..."
   - Ахмад! - закричал. - Бей по входу!
   Ахмад, уже сам сообразил - вспышки на конце ствола тяжелого пулемета озарили пространство пещеры. Рой тяжелых свинцовых ос ударил в светлый овал входа, сметая все на своем пути. В мерцающих отблесках выстрелов Мумит увидел, как заметались по пещере звери, затем, один за другим, порскнули в дальний, таинственный ход.
   - Не уйдете!
   Мумит вскочил и ринулся следом. Уже подбегая, краем глаза увидел, как со стороны входа в пещеру влетели два небольших черных мячика. Подпрыгивая на каменном полу, они подкатились к сложенным у стены рюкзакам.
   "Там же взрывчатка!" - вспомнил Мумит и инстинктивно бросился в ход, где исчезли волки. Он успел пробежать по нему совсем немного. Сзади сверкнуло, тугая волна горячего воздуха со страшной силой ударила Мумита в спину. Он упал, и последнее, что услышал перед тем, как потерять сознание, был грохот падающих позади камней...
  
   Глава четвертая
  
   Вертлявый раб с клеймом на смуглом лбу наполнил чаши кумысом и скользнул за полог шатра. Присел снаружи, подсматривая в щелочку - чтобы не пропустить момент, когда снова понадобится. С другой стороны полога тихо сопел и подсматривал дюжий нукер с обнаженной саблей в руке - тоже в готовности. В шатре остались двое. Один, скуластый, жилистый, с наголо обритой головой по-хозяйски развалился на шелковых подушках. Перед ним на шелковой скатерти дымилось горячее мясо в серебряных блюдах. Но скуластый не ел. Весело поглядывал на сидевшего напротив князя Игоря маленькими темными глазами. Тот неловко ерзал на подушках, усаживаясь, сразу было видно - не привык.
   - Как рука? - спросил скуластый по-русски; медленно, но правильно выговаривая слова.
   - Зажила, - односложно отозвался Игорь.
   - Ястреба удержит?
   - Не пробовал.
   - Так пробуй, конязь! - засмеялся смуглый. - Я дал тебе двадцать лучших воинов в услужение - прикажи им! Есть кони, есть слуги, есть ястребы, что еще надо? Мужчина не должен сидеть в шатре, как женщина, мужчина должен охотиться. Война и охота, чем еще заняться князю?
   - Я в полоне.
   - Ты в гостях! - весело возразил скуластый. - У меня. В полон тебя взял Чилбук, а я забрал у Чилбука, хотя он упирался. Я дал за тебя пятьдесят молодых кобылиц, а он просил сто. Дал и больше, если бы Чилбук настоял. Я не могу позволить, чтобы мой будущий сват Игорь жил в захудалой орде.
   - Ты очень добр, хан Кончак, - со странной интонацией в голосе сказал Игорь.
   В ответ Кончак захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.
   - Добрый, - проговорил он сквозь смех, - добрый... Ты первый русский, который сказал так. Один ваш монах, которого мои воины поймали под Переяславлем, назвал меня богостудным и окаянным. Ни я, ни мой толмач не поняли, что это означает, и попросили объяснить. Он долго говорил. Затем призвал на мою голову все кары вашего бога, если я посмею тронуть хоть одного монаха.
   - Что ты ему ответил?
   - Я велел посадить его на кол, чтобы кары бога обрушились у него на глазах. Я долго ждал - пока монах не умер. Потом сжег монастырь. Ничего не обрушилось. Я не стал его трогать, если бы он молчал,. И монастырь, в котором мои воины не нашли даже еды.
   Игорь промолчал.
   - Ешь, конязь! - сделал приглашающий жест хан. - Барашек молодой, жирный. Пей кумыс! Тебе надо много есть и пить, чтобы сил было много. Кумыс дает силу, мясо дает силу. Вы, русские, едите много хлеба и мало мяса. И совсем не пьете кумыс. Откуда взять силу? Каждый мой воин может скакать на коне без отдыха три дня и три ночи. Твой может?
   - Сможет.
   - В прошлом году мы ходили на Русь и спокойно ушли в степь. В этом году ходили - и тоже ушли. Русские нас не догнали.
   - Талая стопа... Распутица.
   - Талая стопа была и для нас.
   - У каждого твоего воина по два коня. Или даже по три.
   - Купи у меня коней, и у твоих воинов будет столько. У меня много коней. Но ты хотел забрать их даром.
   - Я не за ними шел в Поле.
   - Тогда зачем?
   - Ты каждый год приходишь на Русь. Твои воины сжигают наши веси, убивают и уводят в полон русских людей.
   - Я приходил на твои земли?
   - Ты - нет.
   - Тогда почему ты пришел на мои?
   - Я пришел в Поле. Твои орды не приходят в мои земли, но приходят орды других ханов.
   - Я не могу отвечать за других ханов. Ты ведь не отвечаешь за то, что сделает Владимир Переяславский, Святослав Киевский или Ярослав Черниговский? Почему я должен отвечать за орды Кзы?
   - Владимир сидит в Переяславле, Святослав - в Киеве, Ярослав - в Чернигове. Их можно найти в их городах и на их землях. А где твои земли, хан? Половцы приходят из Поля и уходят в Поле. Поэтому и мы пошли в Поле.
   - Но это мое Поле.
   - Оно не всегда было твоим. Еще мой дед княжил в Тмутаракани.
   - Так ты хотел отвоевать Тмутаракань? - Кончак захохотал. - Даже если бы ты пришел сюда вместе со Святославом... Тмутаракань вы, может, и взяли, но никто из русских не вернулся бы домой. Ты хоть представляешь, конязь, сколько у меня воинов? Сколько орд кочует к югу от Донца? Если каждый выпустит только по одной стреле, из-за них не будет видно солнца! И твои полки накроет тьма.
   - Я это видел.
   - Ты видел небольшие орды, собранные для набега на Русь. Мы брали одного из десяти - у кого хорошее оружие и хорошие кони. К Тмутаракани привели бы всех.
   - Значит, ты собирался идти на Русь? И в мои земли тоже?
   - В твои земли я не хожу, - хитровато улыбнулся Кончак. - Ты знаешь.
   - Пришел бы Кза. Какая мне разница? Опять бы веси пожгли, людей ополонили.
   - Мы можем и не ходить на Русь. Вот! - Кончак достал из кошелька на поясе серебряную монету. - Это дирхам, который вы, русские, называете куной. Если разрезать его пополам, будет, по-вашему, резана, резану пополам - белка. По одной белке со двора, и мы не выйдем из Поля.
   - Русь никогда и никому не платила дани.
   - Все народы, живущие вокруг Поля, платят. Ваши приграничные города уже платят. У меня, конязь, много молодых, горячих воинов, которые хотят жить в красивом шатре, носить красивую одежду, иметь хорошее оружие, дарить женам украшения. Для этого нужно серебро, много серебра. Где взять?
   - У вас много скота.
   - За него плохо платят. Особенно вы, русские.
   - У нас мало денег, хан. Пока половцы не перекрыли наши торговые пути, купцы привозили в Русь много серебра с востока. Теперь вы не пускаете русских купцов через свои земли, и у нас нет серебра, чтобы купить ваших коней и другой скот.
   - Вы можете взять серебро на западе. У ляхов, немцев, угров...
   - Путь к ним лежит через много земель, где каждый князь берет за проезд мыт. Поэтому купцов на запад ездит мало.
   - Вы, русские, любите притворяться бедными. У нас любой, у кого только конь и двадцать баранов, ходит как хан. И очень обидится, если ему сказать, что он не сможет купить табун кобылиц. Вы жалуетесь, что нет денег, а ваши дружинники ходят в дорогой броне, носят шелковые рубахи и порты, а на пальцах - золотые перстни. Вы всегда выкупаете ваших пленников. За простого воина даете по гривне, хотя цена ему - пять дирхамов. По белке со двора - это небольшая плата, конязь.
   - Поэтому мы и отказываемся от нее. Мы соберем серебро для тебя, хан, но твоим молодым, горячим, не достанется ничего или достанется мало. И они пойдут на Русь, чтобы добыть больше.
   - Конечно, пойдут, - ухмыльнулся Кончак. - Молодым всегда нужно много. Они горячи и нетерпеливы, не умеют ждать. Но вы с ними справитесь. Важно, что я не пойду, Кза не пойдет.
   - С вами мы тоже справимся. Всегда справлялись.
   - Ты говоришь так, конязь, будто мы сидим у тебя дома, а не в моем шатре.
   Игорь замолчал. Кончак взял с блюда баранью ногу, не спеша стал сдирать зубами с кости горячее мясо. Закончив, сыто рыгнул и бросил голую кость к входу. Раб суетливо выглянул из-за полога, прибрал.
   - Вот так мы обглодаем Русь, конязь. Кза сказал мне: "Идем в земли Игоря. Войска там нет, нам готовый полон приготовлен - только забрать".
   Игорь потемнел лицом.
   - Ты нам очень помог, конязь, - весело сказал Кончак, прихлебывая кумыс. - Твои воины сами принесли нам броню, мечи, копья. Оружие стоит дорого, и теперь мы сможем взять в поход еще пять тысяч всадников.
   - Пойдешь в мои земли?
   - Я - нет, - откинулся на подушки Кончак, - а вот Кза пойдет.
   - Вам мало выкупа?
   - Выкуп когда еще будет, - засмеялся Кончак. - А воины уже собраны и нетерпеливо ждут. Молодые, горячие... Я не могу обмануть их - в следующий раз не захотят идти. Ты сам нераз собирал войско, конязь, знаешь, как это бывает. Мне говорили, что тебе не помешало даже затмение солнца - повел полки в Поле. Я тебя понимаю. Когда за твоей спиной тысячи нетерпеливых воинов, поворачивать назад нельзя. Лучше проиграть битву, но не возвращаться с полпути.
   В шатре опять стало тихо. Кончак взял с блюда вторую ногу.
   - Какой выкуп назначили? - спросил Игорь.
   - Две тысячи гривен за тебя, по тысяче за других князей, двести - за воеводу, по сто - боярина...
   - Две тысячи?! Столько мои земли не дают даже за год!
   - Ты ведь не один год княжишь.
   - Столько все равно не собрать.
   - Соберут. Вы, русские, всегда собираете выкуп.
   - Но не такой большой!
   - Продадите свои шелковые рубахи и золотые перстни. Русские женщины любят носить золото и драгоценные камни. Если хотят увидеть живыми своих мужей и сыновей...
   - Не хватит, даже если продать все.
   - Святослав киевский заплатит. Ты ведь посадил его на киевский стол?
   - За меня, может, и заплатит. Но за остальных...
   - Мы не отпустим тебя, пока не заплатят за остальных князей. Кза так просил, и я согласился. Ты один, по моему разумению, стоишь всех остальных, но мы решили не обижать твоего брата и сыновей низкой ценой, - улыбнулся Кончак. - Так что две тысячи за тебя и по тысяче за остальных. Бояре и дружинники - отдельно...
   - Столько не собрать в русской земле.
   - Я говорил, что вы любите притворяться бедными. Сколько городов в твоих землях, конязь? Восемнадцать?
   - Пятьдесят.
   - Что стоит городу собрать по сорок гривен для любимого князя?
   - Им же выкупать своих. Бояр, дружинников...
   - Значит, соберут по сто.
   - Вы же пойдете в набег на них.
   - Соберем полон по весям. Города останутся. Мои воины не умеют влезать на высокие стены, ты знаешь. Хотя Кза хвастался: какой-то басурменин строит ему осадную машину. Даже просил подождать с набегом, пока тот закончит.
   - В прошлом году вы приходили с машиной, что стреляла большими шереширами - пятьдесят человек натягивали тетиву. И басурменин при ней был. Машину воевода Роман сжег, а что он сделал с басурменином, не знаю. Наверное, посадил на кол. Не забудь сказать это Кзе.
   - Я говорил, но он все равно похваляется. Пусть. Рано или поздно мы научимся брать ваши города. Тогда вам придется давать не по белке, по резане со двора. А, может, и по куне.
   - Не будет этого, хан.
   - Будет, конязь. Наши орды множатся год от года, и нам тесно в Поле. При каждом набеге на Русь я теряю тысячи воинов, но на следующий год под мои бунчуки встает вдвое больше. Нам не хватает хорошего оружия, но когда вы заплатите выкуп, мы купим много мечей и копий. Тогда вам не устоять.
   - Справимся.
   - Нет.
   - И вы будете жить на наших землях?
   - Нам не нужны ваши земли. Там много лесов, а мои степняки не любят леса. Степняки не умеют и не любят пахать землю, а нашим лошадям нужен овес. На русских землях будут жить русские. И платить нам дань.
   - Они разбегутся по лесам. Им не понравятся твои ханы.
   - Над русскими будут русские князья. От них не побегут. А если побегут, вы сыщите и накажете.
   - А если не захотим?
   - Захотите. Если русский князь будет обязан мне своим уделом...
   Игорь засмеялся. Кончак терпеливо ждал.
   - Ты хочешь сажать на стол русских князей? - насмешливо спросил Игорь, успокоившись. - Да они восстанут на тебя, как один!
   - А разве мы уже не сажаем? - спокойно возразил Кончак. - Твой дед Олег с нашей помощью отвоевал свои уделы. Потом долго дружил с моим дедом, даже сына, твоего отца, женил на моей тетке. Если бы она не умерла так рано, ты мог быть моим братом. Ярослав черниговский дал тебе в поход своих ковуев, но дружинников оставил при себе. И никогда не пошлет их против меня - помнит, кто ему помогал. А когда нужно было посадить на киевский стол Святослава, разве ты не позвал меня?
   - Нас разбили.
   - Но Святослав въехал в Киев. Ростиславичи не решились на вторую такую сечу. Вы, русские, воюете между собой больше, чем с нами. И с каждым годом будете воевать все больше. У князей много детей, на всех сыновей уделов не хватает, а наделять надо. Поэтому брат идет на брата, а сын на отца. Стоит князю умереть при малых детях, как приходит родственник и выгоняет осиротевшую семью из города. Разве не так?
   Игорь молчал.
   - Скоро ни один русский князь не сможет отвоевать свой удел или защитить его от жадных родственников без нашей помощи. Сначала в Черниговской и Киевской земле. Затем - во всей Руси. Я, может, не доживу до того дня, когда вся Русь будет платить нам дань, но мой сын доживет.
   - Я в это не верю.
   - Поверишь, конязь. Вам не справиться с нами. У вас сын восстает против отца, а в Поле это немыслимо. Если наш человек обидит старика, ему сломают спину перед всей ордой. Пока жив старший брат, младший не посмеет сказать против него плохое слово - убьют свои же воины. После смерти хана, его имущество и власть наследует старший сын. Если нет сына, только тогда приходит брат. Но он богато наделяет вдову и дочерей, чтобы никто не сказал, что он обидел родственников.
   - Ваши орды тоже воюют между собой.
   - Ты плохо знаешь нас, конязь. Мы давно не воюем. В Поле осталось только два больших хана: я и Кза. Скоро Кзы не станет, останусь один я. Я буду самой большой хан в Поле.
   - Ты убьешь Кзу?
   - Зачем? Его убьют русские.
   - Как?
   - Кза жадный и глупый. Когда я сказал, что за князей нужно по тысяче гривен выкупа, он согласился с радостью. Он не подумал, что так много серебра будет трудно собрать, поэтому князь Игорь пробудет у меня долго. А вот ты понял... Кза предложил мне идти на твои земли, а я отказался. Тогда он сказал, что пойдет сам. Пусть идет! Он не знает Руси. Считает, что раз Игорь погубил свое войско в Поле, его земли некому защитить. Надеется на легкую добычу. Так было, если бы он пошел в Русь сразу после битвы с тобой, конязь. Но он, из жадности, решил сделать осадную машину и потерял время. Я думаю, что Святослав киевский, которого ты посадил на стол, уже собрал войско для защиты северской земли. И Кза встретится в поле с воеводой Святослава. Если это тот воевода Роман, с которым я бился этой зимой, Кза не вернется в Поле.
   - Так ты останешься здесь?
   - Я пойду в киевскую землю.
   - Святослав с Рюриком тебя разобьют.
   - Может так. Но я думаю, что меня они не ждут. Они разбили мое войско зимой. Ваши князья считают, раз они прогнали врага с большим уроном, то он побоится придти вновь. Хотя бы в этом году. Поэтому киевские полки будут защищать твой удел. А я приду к Киеву...
   - Ты очень умен, хан.
   - Как и ты, конязь. Думаешь, я не вижу, как сердце у тебя заливается кровью от моих слов, а руки твои ищут нож. Поэтому я приказал унести все ножи из шатра. Если бы ты был моложе, то набросился на меня с кулаками, и мой нукер, который сейчас посматривает в щелочку полога, зарубил тебя. Я потерял бы две тысячи гривен, - Кончак улыбнулся. - Но ты сидишь смирно, и мне это нравится. Ты умный человек князь и поймешь: дружить надо не с тем, кто близок тебе по крови, а с тем, кто сейчас сильнее...
   - Не пойму тебя, хан.
   - Все понимаешь. Вы русские не умеете уважать мудрость, оттого и все беды в вашей земле. Много лет назад у вас хватило ума призвать варягов на княжение, но это было давно. Варяги навели порядок в Руси, вас потом очень долго боялись все соседи. Даже греки, которые живут за морем. Но варяги растворились в вашем семени, и все беды воротились. Ваш князь Ярослав, которого вы называете мудрым, заставил склониться все Поле. Мы боялись ходить в ваши земли, потому что оттуда не было возврата. Но Ярослав перед смертью поделил свои земли между сыновьями, вместо того, чтобы назначить главным одного, а остальным приказать ему повиноваться. И вы снова стали убивать друг друга за уделы...
   - Откуда ты это знаешь, хан?
   - От монаха, которого изгнали его собратья за то, что он, по их мнению, неправильно проповедовал Слово Божье. Монах ушел в Поле, и собратья решили, что половцы его убьют. Мы никого не убиваем просто так, конязь! Монаха привели ко мне, я расспросил его через толмача, и позволил ему жить у нас. Он попросил разрешения проповедовать Слово Божье, и я разрешил. В обмен на обещание научить меня говорить по-русски. Он оказался хорошим учителем. Он также рассказал мне историю русского народа - все, что знал.
   - Ты учился?..
   - Язык хорошо учить смолоду, конязь, когда голова свежая и память еще чиста, как вода в реке. Моя память уже не та, но я очень хотел знать все о своих врагах. Теперь, конязь, я хорошо говорю на вашем языке. Ты же говоришь по-кипчакски медленно и плохо. Я знаю вашу историю. А что ты знаешь про нас?
   Игорь промолчал.
   - Если не знаешь, как думаешь победить?
   Игорь снова ничего не ответил.
   - Монах много обратил в веру твоих людей? - спросил он после долгого молчания.
   - Никого.
   - Почему?
   - Прежде, чем разрешить ему проповедовать, я расспросил его о вашем боге. И долго смеялся, когда узнал, что бог требует от вас любить своих врагов, а русскому воину, поразившего в битве врага, не дают в церкви хлеба и вина, потому что он нарушил приказ бога не убивать. Никто из нас не примет такой веры, конязь! Наши боги требуют жертв, и чем больше воин принесет их идолу, тем более милостивы к нему боги. Это ясно и понятно даже ребенку. А вашу веру, как мне пояснил монах, даже не все священники толкуют правильно - настолько сложна. Особенно трудно всем понять, как один бог может быть одновременно отцом, сыном и святым духом. Люди, которые верят в такого бога, никогда не будут править миром!
   - Где сейчас этот монах?
   - Он настолько горячо проповедовал Слово Божье, что один хан приказал содрать с него кожу живьем. А тело бросить собакам.
   - И ты позволил?
   - Хан это сделал без моего позволения. Он думал, что я не стану вступаться за русского. Это был непокорный хан, считавший, что в Поле он может быть сам по себе. Я приказал сломать ему спину перед его ордой. Он умирал долго...
   - И одним непокорным ханом стало меньше?
   - Это был предпоследний.
   - Теперь скажи, что ты хочешь от меня, хан. Не заставляй меня думать, что ты настолько глуп, что рассказываешь мне все просто из желания поговорить.
   - Ты умен, конязь. Я это уже говорил. Пойдем вместе на Русь!
   - Как?
   - Я соберу твоих воинов по ордам, верну им коней, броню и оружие. Вы вернетесь домой без всякого выкупа.
   - Ты хочешь, чтобы я жег русские города и убивал русских людей?
   - Разве ты не делал этого раньше? Когда мы ходили с тобой на Киев? Когда ты в прошлом году взял Глебов?
   - Это мой грех.
   - Зачем говоришь так, конязь? Великий хан не должен думать, как простой воин. Тебе нужно было посадить на киевский стол Святослава, и ты сделал это. Владимир переяславльский обидел тебя, и ты отомстил. Мои воины тоже верят: если умрут за хана, в загробном мире они будут владеть несметными стадами и шатрами, полными красивых женщин. Но я-то знаю, что ждет нас там...
   - Святослав киевский - мой отец.
   - Он твой двоюродный брат, хотя годами годится тебе в отцы. А разве не он выгнал твою семью из Чернигова, когда умер Святослав, твой настоящий отец?
   - Я целовал крест ему на верность.
   - Кого из русских князей это останавливало? Не смеши меня, конязь! Да и пойдем мы не на Святослава. Он сидит в Киеве, и владеет только городом. Все земли вокруг Киева у Рюрика Ростиславича, а мы с тобой уже ходили на него. Почему бы не сходить еще?
   - Мои вои и дружина не пойдут на Русь. Даже если я прикажу.
   - Сейчас не пойдут, пойдут позже. Когда посидят в колодках.
   - Зачем тебе русские? Сам говорил, что у тебя своих воинов больше, чем нужно.
   - Мои не умеют брать города. Наши орды не выдерживают удара закованных в броню русских всадников. Когда пешие русские загораживаются своими высокими щитами и выставляют перед собой длинные копья, у моих воинов бледнеют губы - они знают, как много их поляжет, прежде чем удастся преодолеть этот страшный строй. Мои орды хороши в набеге, но не годятся для правильной войны. Мне нужен полководец. Ты.
   - Я не хочу быть твоим полководцем.
   - Не спеши с ответом, конязь. Подумай!
   - Я не хочу, чтобы меня проклинали во всех русских церквях.
   - Тебя не будут проклинать. Когда ты поделишься добычей с вашими церковными ханами, в церквях будут петь тебе осанну. Монах мне рассказывал... Подумай! Ты потерял свои полки, когда один пришел в Поле. Я потеряю свои орды, если один пойду на Русь. Вместе мы одолеем всех. Я знаю, конязь, про русскую лествицу. Самый почетный княжеский стол у вас в Киеве, и он переходит поочередно к самому старшему из вашего рода. Но это правило уже не действует, поэтому мы с тобой и ходили с войском к Киеву. Ростиславичи не хотели отдавать город Святославу, хотя он принадлежал ему по праву. Когда Святослав умрет, за киевский стол опять будет война. Даже если ты дождешься своей очереди, то не сможешь сесть в Киеве. Зачем ждать? Бери сейчас!
   - Вместе с тобой?
   - Вместе. Но мне не нужны русские земли, а вашим оратаям нечего делать в Поле.
   - Когда-нибудь они распашут его до самого моря.
   - Не распашут, конязь. Ты будешь править Русью, а я - Полем. Никто не посмеет на нас напасть - все будут бояться.
   - И я буду платить тебе дань?
   - По белке со двора.
   - Не много ли?
   - Для тебя совсем ничего... Когда ты станешь править всей Русью, у тебя будет много дворов, очень много. Мои орды перестанут приходить на твои земли, другие соседи будут нас бояться. Русь будет жить мирно и потому богато. Люди будут молиться на князя, который избавил их от войн. Никто не посмеет прогнать твоих детей со стола, когда ты умрешь. Все будут знать, что за ними - Поле. И мои дети будут править спокойно, зная, что за ними - Русь.
   - Красиво говоришь, хан. А что будет, когда ты решишь, что белка со двора - это мало?
   - Мы поклянемся друг другу.
   - Не смеши меня, хан.
   - Я пошлю своего сына тебе в Киев, а ты своего - в Поле. Они будут жить, как ханы. Но если кто-то из нас обманет другого...
   - Сколько у тебя сыновей, хан?
   - Семнадцать.
   - Когда-нибудь, ты, возможно, решишь, что резана со двора стоит жизни одного из семнадцати. Что он мог просто погибнуть в набеге...
   - Ты очень умен, конязь. Настолько, что мне не хочется отпускать тебя из Поля. Даже за две тысячи гривен. Я пойду на Святослава один, а ты думай! Хорошо думай!
   Кончак встал. Игорь заерзал на подушках, для чего-то их перекладывая, затем тоже поднялся. Он был выше ростом, и Кончак посматривал на него снизу.
   - Я пришлю тебе женщин, конязь. Красивых, молодых.
   - Мне не нужно.
   - О чем говоришь? Молодой, сильный мужчина не может без женщины! Еще я пришлю тебе толмача. Он будет учить тебя кипчакскому языку. Тебе с ним будет легко - он верит в вашего бога.
   - Ты говорил, что монах никого не обратил.
   - Не обратил. Мой толмач - русский, только родился здесь. Последние двадцать лет мы не продаем из полона, взятого на Руси, бронников, мечников, тульников и стрельников. Они живут в Тмутаракани и делают нам оружие. Мы хорошо их кормим и позволяем жениться. Даже молиться своему богу. Лишь делали оружие хорошо. Овлура крестил его отец.
   - Я понял, хан, что мне придется жить у тебя долго?
   - Правильно понял, конязь
   - Тогда я хочу просить тебя.
   - Все, что захочешь, конязь.
   - Разреши приехать сюда священнику.
   - Когда мы будем проезжать мимо Донца, я велю русским, чтобы они прислали. И дам священнику охрану.
   - Прощай, хан!
  -- Скоро увидимся, конязь! Учи язык хорошо. Пригодится...
  
   ***
  
   Когда конная орда скрылась за островерхими крышами половецких веж, Игорь сердито повернулся к стоявшему позади тысяцкому Райгуле.
   - Я велел спрятать один нож в подушках. Что не сделали?
   - Бог с тобой, княже! - закрестился седой тысяцкий. - Что удумал? Да нас бы всех на кол...
   - Я спрятал, - звонким голосом отозвался подбежавший Михалка, сын Райгулы. - Но люди Кончака обыскали шатер. Нож нашли и забрали. Я не успел тебе сказать, княже.
   - Погубишь нас всех! - заворчал Райгула, отвешивая ему подзатыльник. - Я тебе что говорил, олух?! Попал в полон - жди, пока выкуп привезут. На наш век этих кончаков... Поймаем его на Руси, придет его час. Тогда и на кол!
   Игорь только вздохнул. Спросил коротко:
   - Когда купцы едут на Русь?
   - Завтра.
   - Верный человек?
   - Православный. Крест мне целовал. Письмо свезет.
   - Письма не будет. Могут обыскать и найти, как тот нож. Передашь на словах: "Выкуп за князей не собирать, только за бояр и дружину. И еще. Кза идет в нашу землю. Коли случится взять хана, или обложить где - не убивать! Он должен вернуться в Поле живым!"
   Тысяцкий с сыном смотрели на него удивленно.
   - Мне повторить?! - раздраженно спросил Игорь.
   Тысяцкий молча склонился в поклоне.
   - И вот что, - сморщился Игорь. - Кончак велел женщин нам привезти. Ты их не гони. Пусть... пляшут перед нами, как у поганых принято. Будем ездить на охоту, пить их кумыс и есть мясо. Веселиться. Понятно?
   По лицам Райгулы и Михалки было видно, что им ничего не понятно. Но оба на всякий случай кивнули.
   Игорь махнул рукой и пошел к своему шатру...
  
   Часть вторая. Набег
  
   "Поганые же Половци, победивъше Игоря с братьею и взяша гордость велику и съвокупиша всъ язык свой на Русскую землю...
   ...Возмятоша городи Посемъские и бысть скорбь и туга люта во всем Посемьи и в Новегороде Северьском и по всей волости Черниговьской: князи изымании и дружина изымана, избита... Мнозе тогда отрекахуся душь своих, жалующее по князих своих".
   (Ипатьевская летопись)
  
   Глава пятая
  
   Конная полусотня ворвалась в село, когда дома уже догорали. Занявшись с соломенных крыш и быстро пожрав стены, пламя теперь доедало нижние бревна, присыпанные землей, - горький дым стелился по земле. Печи, битые из глины и потому уцелевшие в огне, жалко смотрели на скачущих воинов полукруглыми зевами - словно изумлялись.
   Повинуясь жесту предводителя в золоченом шлеме, всадники стремительно растеклись между пепелищами. Их остроконечные железные шишаки замелькали по переулкам и концам еще недавно большого села, а затем, постепенно стали стекаться к околице, где, не слезая с высокого каурого жеребца, ждал предводитель.
   - Живых нет, княже, - доложил Якуб, подъезжая. - Но и мертвых мало. Старики, женщины. Остальные или попрятались в лесу, или в полон попали.
   Позади послышались восклицания, оба всадника, не сговариваясь, обернулись. Несколько дружинников толпились поодаль, рассматривая что-то на земле. Улеб, а это был он, тронул пятками сапог бока каурого.
   ...На вытоптанной траве лежали два тела. Женщина и девочка лет восьми. Голые. Одежда их, разорванная в клочья, валялась рядом. Женщина лежала ничком, в кровавой луже, девочка - на спине. Несмотря на мертвенную бледность, уже покрывшую кожу ребенка, лицо ее поражало неземной красотой: нежный овал с правильными чертами в обрамлении золотистых волос. Застывшие навсегда, широко открытые голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели в небо. Тело мертвой девочки было сплошь в синяках, а промежность - кровавым месивом; бурые следы от потеков крови тянулись по ножкам до самых пяток.
   - Не успели убежать, - тихо сказал Якуб за плечом князя. - За селом перехватили. Прямо здесь надругались. Всей ордой - по очереди... Это была разведка. Такую красавицу обязательно увели бы в полон - продать можно дорого. Разведка, княже.
   Улеб молча слез с коня, подошел к девочке. Нагнулся и тронул пальцами кровавую струю на ножке. Распрямился и растер пальцами.
   - Не успела высохнуть. Далеко не ушли.
   Он мазнул пальцами себя по щеке, оставив на загорелой коже бурую полосу.
   - На конь!
   - Мы не знаем сколько их, княже, - забормотал Якуб, топчась рядом. - Может, целая орда. А нас три десятка.
   - Орда размесила бы землю в пыль, - возразил Улеб, наклонившись к дороге. - Здесь прошла сотня, может, полторы. У каждого половца - заводной конь, у некоторых - еще и сумные, награбленное возить. Людей там - как и нас.
   Улеб подозвал Василько, все еще стоявшего у мертвых тел. Тот с трудом оторвал взгляд от погибших. На лицо его было страшно смотреть.
   - Возьми заводного коня - и в сторожу! Только чтоб не заметили. Как найдешь - ворочайся!
   - Сделаю, княже! - хищно оскалился Василько.
   ...Он вернулся скоро, когда полусотня совсем мало отъехала от сожженного села.
   - Стан разбили, - сообщил торопливо, - на берегу реки. Там излучина. Шатер поставили, казаны на кострах, мясо варят. Ночевать будут.
   - Много их?
   - С полсотни.
   - Тебя видели?
   - Нет. Я коней привязал далеко, в дубраве, а сам не пошел лугом, а поплыл по реке.
   - Не заметили?
   - Они на реку не смотрят. Степняки. И камыш там по берегам. Я - тихо...
   - Посекут они нас! - снова заворчал Якуб, когда полусотня остановилась на опушке молодой дубравы. - Гляди, княже! До края излучины - с версту. Сторожа есть? - глянул он на Василько.
   - Там! - указал он на купу кустов посреди луга. - Трое. Прячутся, но я разглядел - коней выпускали пастись.
   - А коноводы с табуном?
   - Рядом со станом. По берегу деревья, отсюда не видно. Как и самих половцев.
   - Поскачем - сторожа подымет стан, - продолжил Якуб. - Пока доспеем, все будут на коне, оружные и бронные. Встретят нас стрелами, потом - на копье. Ляжем тут, как те бабы на околице.
   - Так воротиться? - зло спросил Улеб. - Пусть едут себе, веси жгут, казнят русских детей? А мы спокойно - домой?
   Якуб не ответил,
   - Надо убрать сторожу! - решительно сказал Улеб, задумчиво кусая длинный ус. - Но тихо, не переполошить остальных.
   Он оглянулся на дружинников. Те молчали, хмуро поглядывая на князя. Улеб остановил взгляд молодом вое в старом шлеме и потертом куяке. Вой сидел в седле, свесив чуть ли не до самой земли длинные ноги в потертых сапогах. Забавно опирался тупым концом копья о землю - будто боялся упасть. Князь невольно улыбнулся.
   - Что скажешь, Вольга?
   - Одолжи мне свой шлем, княже, - улыбнулся тот в ответ. - И доспех. Коня бы не мешало. На своем мерине я всю задницу стер...
  
   ***
  
   Странный всадник спустился с высокого берега поймы и, не спеша, зарысил поперек просторного заливного луга, широким клином выгибавшим реку. Всадник ехал, пошатываясь, как раненый, неуклюже трясся в седле и цеплялся за поводья. Золоченый шлем и доспехи, красивый каурый жеребец выдавали в нем знатного воина - то ли князя, то ли боярина, невесть как, да еще в одиночку забредшего в эти безлюдные места.
   Впечатление о безлюдности оказалось обманчивым. Едва всадник преодолел половину пути, как из зарослей кустарника неслышно выскользнуло несколько конных. Разделившись на две неравные группы, они помчали к воину, отрезая пути.
   - Пять! - ахнул Якуб на опушке. - Пропал Вольга!
   - Как ты смотрел! - с укором посмотрел Улеб на Василько. - Говорил: трое!
   Тот виновато потупился.
   - Бери лук и на место! Может Вольге удастся повести их под выстрел.
   Всадник в золоченом шлеме тем временем тоже заметил опасность и завертелся на месте в растерянности. Затем решительно повернул каурого назад.
   Пятеро конников учли его маневр, сократив расстояние между собой. Узкие клещи охватывали убегавшего с двух сторон и клещи эти стремительно сжимались. Даже ничего не смыслящему в скачках было понятно: всаднику в золотом шлеме не уйти.
   Первыми пересекли путь беглеца двое конников, отрезавших ему дорогу назад. Остановившись, степняки сняли с седел арканы и стали поджидать мчавшегося прямо на них Вольгу. Тот тоже заметил преграду, выхватил из-за пояса кистень на деревянной рукоятке и выпрямился на стременах.
   - Прямо под аркан! - горестно зашипели за спиной Улеба. - Пригнись, чудрила!
   Но беглец не пригнулся. Арканы взмыли в воздух и вдруг, словно натолкнувшись на невидимую преграду, упали на землю. Ошеломленные степняки не успели даже их подтянуть, как всадник в золотом шлеме оказался рядом. Глухой удар - и один из степняков рыбкой скользнул с лошади. Беглец резко осадил коня, развернулся. Второй степняк, бросив аркан, вытащил саблю. Но не успел закончить взмах - шипастая гирька кистеня смачно чмокнула его прямо в висок, вмяв железо шлема глубоко в череп.
   Решив дело с двумя половцами, беглец помчал по уже свободной дороге. Жеребец его шел ходко, но не так быстро, как отдохнувшие на лугу кони трех преследователей. Расстояние между всадниками сокращалось. Когда оно стало совсем маленьким, беглец, оглянувшись, осадил коня и решительно развернулся к преследователям, крутя над головой кистенем.
   Степняки сделали вывод из судьбы товарищей - двое из трех, мчавшиеся впереди, вместо арканов выставили перед собой копья. Беглец загородился щитом, но от двух копий, бивших в него с разных сторон, щит спасти не мог.
   Русские дружинники, зачарованно наблюдавшие с опушки за разворачивавшейся на их глазах драмой, так не поняли, что произошло. Послышался треск копий, испуганное ржание встающих на дыбы коней, и двое преследователей рухнули в траву, подминаемые тяжелыми крупами животных. Всадник в золотом шлеме подскочил к упавшим, и, нагнувшись, взмахнул кистенем раз, другой...
   Отставший степняк, видя это, не стал искушать судьбу - развернул коня. Но далеко ускакать не успел - тяжелая стрела с узким бронебойным наконечником нагнала его, впилась в незащищенную шею. Пробила кадык и вышла наружу.
   - Бармицу носить надо! - зло прошептал Василько, опуская лук...
  
   ***
  
   Чтобы не спугнуть врага, полусотня оставила коней в дубраве и тихо пробралась к стану половцев берегом реки. Дружинники и вои шли цепочкой, держа в стороне от тела копья и щиты, чтобы оружие часом не лязгнуло о броню. Вольга шагал сразу за Улебом. Сейчас было хорошо заметно, насколько он выше всех.
   - Пригнись! - сердито шепнул ему Якуб, когда они спустились на луг. - Ты как половецкая вежа - за версту видно!
   - Ползти ему, что ли? - вступился Улеб. - Пойдем по-над водой - не увидят.
   После того, как дружинники поймали коней убитой сторожи, ободрали тела половцев и вместе с Вольгой вернулись в дубраву, Улеб смотрел на воя с нескрываемым уважением.
   - Где научился так кистенем махать? - спросил, когда дружинники сложили оружие и доспехи половцев у ног князя.
   - Там, - неопределенно ответил Вольга, мотнув головой. Улеб остановил взгляд на большой серебряной серьге в левом ухе воина - волк в прыжке, и умолк. Протянул ему кошельки убитых.
   - Возьми. И подбери себе броню. Твой куяк сейчас развалится от старости.
   Вольга поочередно приложил к груди две брони и три куяка и под дружный смех воинов отрицательно покрутил головой:
   - Маловаты будут кольчужки...
   Улеб оглянулся. Вольга сосредоточенно шагал следом, старательно отводя в сторону копье - чтобы не задеть острием князя. "Все у них там кистенями умеют?" - подумал Улеб, но спрашивать не стал. Подозвал Василько.
   - Возьми Михайлу и стрелите коноводов - чтобы не подогнали к поганым табун. Потом присоединишься к нам.
   - Один справлюсь! - сердито буркнул Василько.
   ...Стан захватили врасплох. Сидевшие у костров степняки, попивавшие кумыс в ожидании вареной конины, так и не поняли, откуда вдруг появились из-за кустов воины с копьями наперевес. Прежде чем воевода с мордой, изуродованной шрамами от сабельных ударов, отдал первый приказ, с десяток половцев были вздеты на копья, а остальные в панике метались по берегу, повсюду натыкаясь на острые сабли и копья мстителей. Вольга дрался рядом с князем, пробиваясь к шатру, у которого воевода с рубленной мордой пытался организовать оборону. От воеводы сейчас исходила главная опасность, и Улеб ринулся на степняка. Вольга остался один.
   Вертлявый нукер выскочил перед ним, как из-под земли - Вольга едва успел прикрыться шитом. Сабля степняка скользнула по умбону, нукер потерял равновесие и отвел в сторону свой щит, чтобы устоять. Вольга скорее инстинктивно, чем осознанно махнул кистенем - гирька глухо стукнула степняка в ямку между шеей и ключицей. Нукер уронил щит и саблю, упал на колени. Вольга вторым ударом гирьки переломил ему хребет, перешагнул труп, и нос к носу столкнулся с кряжистым половцем в красивой броне. "Мне бы подошла", - успел подумать, как тут же едва не уронил свой щит - настолько сильным был удар врага. Щитом в щит.
   Половец взмахнул саблей. Спустя несколько мгновений Вольга понял, какого сильного противника послала ему судьба. Степняк не давал ему даже возможности взмахнуть кистенем - бил то саблей, то щитом, работая обеими руками, как крыльями мельницами. Вольга ушел в глухую оборону, выставив перед собой трещавший от ударов щит. Они сыпались на него один другого сильнее, левая рука Вольги стала слабеть, и он с ужасом понял, что скоро не сможет держать защиту. Улучив мгновение, махнул кистенем. Половец едва уловимо повел клинком, и гирька со свистом полетела в реку - сабля перерубила ремешок.
   Половец отступил назад и торжествующе ухмыльнулся - безоружный противник был в полной его власти.
   - Лыбишься, падла!
   Вольга резким ударом вогнал щит острым концом в землю, схватился за верхний край и запрыгнул наверх. Резко толкнулся ногами. Длинное тело ласточкой перелетело над шлемом половца и перевернулось через голову в воздухе. Едва приземлившись, Вольга в прыжке ударил ногой.
   Степняк как раз оборачивался к врагу, и обтянутая воловьей кожей пятка хватила его прямо под дых. Половец сдавленно хекнул и выронил щит. Второй удар сапогом пришел ему между ног. От острой боли степняк выпустил саблю, упал на колени. Вольга шагнул к оружию.
   - Дозволь мне! - услышал он позади умоляющий голос, и, прежде чем успел откликнуться, Василько тенью скакнул мимо. Сорвал с оглушенного болью степняка шлем с бармицей, быстрым движением вытащил из-за голенища засапожник. Вольга отвернулся. А когда посмотрел вновь, половец уже рыл ногами в красных сапогах мягкую луговую землю, захлебываясь в собственной крови..
   - Это тебе за весь! За дите забитое!
   Василько спрятал окровавленный нож за голенище и виновато глянул на товарища.
   - Прости, Вольга! Это их хан. Я как дите то поруганное в веси увидел, все закипело. Дал себе зарок - убить хана.
   Вольга пожал плечами и склонился над затихшим телом. Срезал у половца калиту с деньгами, сунул в карман портов. Заметил за поясом кистень. Вытащил, примерил по руке. Кистень был богатый: окованная серебром рукоятка, золоченая гирька на железной цепочке. Вольга покрутил им над головой и довольно сунул за пояс. Подобрал щит половца, примерил. Оказался маловат, и Вольга со вздохом взял свой, порубанный.
   Сеча затихала. Четыре десятка половцев валялись на берегу: кто насаженный на копье, кто пробитый стрелой, а кто изрубленный харалужным клинком. Полусотня Улеба потеряла свыше половины своих воев и дружинников; некоторые еще стонали, но большинство лежало, уткнувшись лицом в траву или скорчившись навсегда от невыносимой боли. С десяток степняков, руководимые воеводой с порубанной мордой (Улебу не удалось его достать - отбили), дугой, плечо к плечу, стояли у самого уреза воды, загородившись щитами и выставив копья. Наконечники копий угрожающе колыхались. Угроза была не пустой. Когда Вольга подошел ближе, увидел: трое русских воев лежали перед половецкой дугой неподвижно, еще один стонал, держась за живот, у кустов. Уцелевшие в схватке в нерешительности топтались поодаль.
   - Нас теперь считай как их - не возьмем, - говорил Улебу Якуб, вытирая мокрое от пота лицо. - А бьются как! Никогда не видел, чтобы половцы так бились.
   - Это ханские нукеры, - сказал Василько, натягивая лук. - Отборные воины. По оружию и броне видно.
   Он спустил тетиву. Стрела с силой ударила в щит и, оставив в нем вмятину, отскочила.
   - И щиты у них железные, - заключил Василько. - Стрела не берет.
   Словно отвечая ему, над кромкой щитов возник лучник и мгновенно спустил тетиву. Дружинник рядом с Улебом со стоном схватился за простреленное плечо.
   - Вот нас и поровну, - со вздохом заключил Якуб.
   - Василько! Держи стрелка на стороже, как появится - бей! - приказал Улеб и повернулся к Якубу. - А если мы - на конь!
   - Коням - копьем в брюхо, а нас порежут, пока будем вставать. Сам видишь, княже!
   - Крикни им, чтобы сложили оружие. Скажи, что убивать не будем, возьмем в полон. Потом разменяем на наших. Слово князя.
   Якуб прокричал по-кипчакски в сторону щитов. Умолк. Ему почти сразу ответили. Кричавшего не было видно, но все поняли - воевода.
   - Что сказал? - нетерпеливо спросил Улеб.
   - Они не боятся смерти. Им все равно умирать: нукеры не защитили своего хана, поэтому в Поле им сломают спины. Они готовы дорого продать свои жизни. Бог с ними, княже! - торопливо сказал Якуб. - Пусть остаются! Кони их наши, оружие и бронь соберем - помешать не решатся. Пусть идут в Поле пешком. Далеко не получится - кто-нибудь из наших переймет. А не переймет - свои же поганые спины сломают. Зачем нам тут гинуть? Пусть идут!
   - И по дороге еще весь спалят, - сказал Вольга, шаря глазами по траве. - Пограбят, над детьми надругаются - чтоб веселее идти было, - он подобрал копье, повертел его в руках, отбросил. Взял другое, потрогал зачем-то железный шип на тупом конце (чтобы втыкать в землю на стоянке), остался доволен. Подмигнул Василько: - Сторожи лучника!
   - Ты куда?! - попытался остановить его Якуб, но было уже поздно. Странно держа копье острием к себе на вытянутых руках, Вольга огромными прыжками полетел к щитам. Половцы, растерявшись поначалу от неожиданности, быстро пришли в себя; наконечники их копий угрожающе поднялись. Стрелок выглянул из-за края щитов с натянутым луком, но спустить тетиву не успел - Василько всадил ему стрелу прямо в глаз.
   Вольга на бегу опустил копье и воткнул шипом в землю в двух шагах от линии щитов. Ошеломленные половцы и русские увидели, как прочное древко вознесло вверх вытянувшегося в одну линию с копьем воина, а затем перебросило его через дугу обороны. Раздался плеск - Вольга стоял по колено в реке.
   Копье из рук он не выпустил и, ловко перебросив острием от себя, с силой ударил ближнего к нему половца. Тот завопил, и степняки словно очнулись. Не сговариваясь, развернулись к новой опасности, подставив русским незащищенные спины...
   Когда Улеб с дружинниками подбежали к реке, четверо степняков, в том числе и воевода с рубленной мордой, лежали, пронзенные стрелами - Василько и присоединившийся к нему Михайла спускали тетивы без роздыха. Оставшиеся половцы попытались встать в круг, но не успели - в злом, скоротечном бою четверо полегли, а одного Улеб, оглушив щитом, велел вязать. Русским последняя сеча тоже стоила недешево - еще двое воев замерли неподвижно на речном берегу, почти все уцелевшие были ранены - к счастью, легко. Невредимый Вольга выбрел из воды и обессилено опустился на песок. Улеб хотел было подойти к нему, но, увидев лицо воя, не стал...
  
   ***
  
   Неутомимый Василько вернулся еще засветло. Он привел с собой смердов с повозками, и те, перекрестившись при виде поля битвы, стали грузить на телеги убитых русских воев и дружинников; отдельно - раненых. Их вои Улева успели перевязать найденными в шатре и разодранными на ленты одеждами из легкой камки, с убитых русских сняли броню и оружие. Всех половцев ободрать не успели, но Вольга уже ходил в красивой ханской броне и в ханских браслетах.
   За броню у него вышел спор с Якубом; тот попытался сам ободрать мертвого хана.
   - Василько его убил! - настаивал Якуб, сердито отталкивая Вольгу от трупа. - Его добыча.
   - Василько его только прирезал! Спросив у меня позволения добить, - не соглашался Вольга в сердцах.
   Разнял их Улеб.
   - Вольга его свалил, - подтвердил, подойдя. - Я видел. Что лаетесь? Вон сколько еще не ободранных...
   Якуб отступил и молча смотрел, как Вольга неумело стаскивает с мертвого тела броню, снимает браслеты.
   - Перстни будешь брать? - спросил, когда Вольга потащил броню к реке - отмыть кровь.
   - Нет! - бросил воин на ходу.
   - Твое дело, - пробормотал Якуб, подходя к трупу. Нагнулся и потащил с мертвого пальца массивный золотой перстень с большим зеленым камнем. Перстень не поддался, и Якуб, выругавшись, достал из-за голенища нож...
   Когда смерды закончили работу, Улеб подошел к старшему из них и высыпал в подставленную ладонь горсть монет.
   - На раненых и помин души убиенных, - сказал коротко. - Раненых свезете в Путивль.
   Пожилой смерд молча поклонился и спрятал деньги в карман портов.
   - Как тебя зовут? - спросил князь.
   - Роман.
   - Гляди, Роман, за ранеными. Скоро буду в Путивле - проверю!
   - И без твоего приказа глядели, - смело возразил Роман. - Это нашу весь поганые сегодня пожгли. Что ж мы своих... Мальчик твой сказывал: вы тех побили, кто нас жег?
   - Их, - подтвердил Улеб. - Вишь, лежат? Ни один не ушел. Что вот только с трупиями делать - в реку бросить или так оставить?
   - Будешь ты реку поганить! - не согласился Роман. - Завтра снова приедем, закопаем, чтоб не смердели. Это наш луг, коней гоняем в ночное...
   - Хитрый старичок! - заметил Якуб, когда Роман отошел. - Завтра приведет своих, сымут с побитых одежду... Тут одних сапог полсотни пар. Да и наших, наверное, разденут.
   - Покойнику сапоги не нужны, - вздохнул Улеб. - Лучше так, чем гнить на лугу. Поп у них есть, спрашивал, отпоют наших по чести. А смердам одежа нужна - сам видел, как их пожгли...
   Прежде чем груженные телеги отправились обратно, к Улебу подошел смерд. Был он без шапки, волосы всклокочены, сухие серые глаза смотрели дико.
   - Много добычи взял, княже, - сказал хрипло. - Поделился бы!
   - Что нужно? - посуровел лицом Улеб.
   - Оружие. И кони.
   - Зачем?
   - Поганых бить.
   - А может веси грабить? - встрял Якуб. - Пользуетесь тем, что князь Игорь в полоне, а поганые - у нас. Власти нету, правды нету. Слышал, княже, - обратился он к Улебу, - шайки уже на всех дорогах. Вооружились кто чем, грабят, убивают. Скоро к Путивлю приступят.
   - Мы будем бить половцев, - упрямо сказал смерд. - Дай мне оружие.
   - Это его жену и дочку мы видели сегодня на околице, - сказал подошедший Василько. - У него больше никого не осталось.
   - Все равно не давай! - стоял на своем Якуб.
   Улеб замолчал, затрудняясь принять решение. Стоявший рядом Вольга мягко взял его за руку.
   - Разреши молвить, княже?..
   - Что тебе? - сердито спросил Улеб, когда они отошли.
   - Давай возьмем его с собой. И тех, кого приведет.
   - Что с них толку? Были б княжьи или боярские - тех ратному делу с детства учат. А эти? Глухая весь у Поля, что они видели, кроме сохи? Меча сроду в руках не держали!
   - Я тоже не держал.
   Улеб внимательно посмотрел на него снизу вверх.
   - С каким войском ты сегодня в поход выступил, княже? Сам тридцать? С каким остался? Сам восемь? Где других воев возьмешь?
   - Ярославна собирает по городам и весям.
   - Это когда еще соберет! А тут готовое пополнение! Коней у нас - табун! Оружие - завались! Не такие они и безрукие. Лес кругом, значит, зверя и птицу бьют. А раз так - рогатину и лук знают. И на конях ездят. Мечей им не дадим, а вот копья и шеломы...
   - Бери их себе! - хмыкнул Улеб. - Будешь воеводой над смердами.
  -- Какой из меня воевода?
   - Знатный, - твердо сказал Улеб. - Хоть ты и меча не держал... Скажешь сейчас моим воям: "Идите за мной!", они и пойдут. Меня бросят. Ты удачливый и храбрый. Они видели, как ты бился и сколько поганых уложил. Каждого десятого, коли не более. Так что бери их, Вольга!..
   Смерд, когда ему все сказали, заартачился.
  -- Здесь будем воевать! Свои земли боронить.
   - Я тебя что, в Тмутаракань зову! - озлился Улеб. - Какая разница, где поганых бить? Да и что боронить будешь - пожгли вас!
   - Тогда мне одному оружие дайте! - сказал смерд. - Не то мои не поверят: подумают в холопы...
   Вечером, когда князь с Вольгой сидели вдвоем у костра, Улеб спросил:
   - Научишь меня арканы и копья останавливать?
  -- Не научу, - вздохнул Вольга. - Сам не знаю, как получается.
   - А там... У тебя тоже получалось?
  -- Получалось. Один раз. Сегодня - второй.
   Улеб снова посмотрел на серьгу в ухе воина, поблескивавшую в свете костра. Волк, поджав в прыжке передние лапы, казалось, готов был соскочить на землю. Спросил снова:
   - Прыгать научишь?
  -- Это не трудно. Ты, княже, легкий и сильный. Сможешь...
  
   ***
  
   На рассвете смерд, которого, как выяснилось, звали Микулой, привел Вольге двенадцать воев, молодых и сильных. Их прямо на лугу одели в куяки и шеломы, дали каждому щит и коня. Даже Улеб заулыбался, глядя на маленькое войско, грозно ощетинившееся копьями.
   - Приказывай им, Вольга! - сказал весело. - Теперь ты воевода.
   Только Якуб ворчал.
   - Броня и кони из нашей добычи. Кто заплатит?
   - Ярославна. Ты же знаешь, - пожал плечами Улеб. - За каждого коня, броню, копье.
   - Знаю, - хмуро возразил Якуб. - По гривне за коня, по ногате за копье... Разве это цены?
   - Других нет, - спокойно сказал Улеб. - И не будет. Половцы на Руси. Сколько серебра собрать надо, чтобы русский полон в Поле выкупить?
   - Разменяем.
   - Всех выменять на поганых, что возьмем здесь живыми, не удастся.
   - Не надо было хана убивать, - вздохнул Якуб. - За него воеводу бы дали...
   - Василько его прирезал! - пожал плечами Улеб. - Что мне жалуешься? О добыче печешься, а как ее до Путивля доставить? Сам говорил: шайки на дорогах! Кто такой табун оборонит? Нас восемь, половина раненые. Поклониться надо Микуле, что столько воев привел.
  -- Раскланялся я! - хмыкнул Якуб.
   - Продадим добычу - серебро на всех! - строго сказал Улеб. - Кто сегодня в сече был. На живых и мертвых. У скольких малые дети остались...
   Якуб раздосадовано махнул рукой и отошел. Князь не обратил внимания. Он с удовольствием смотрел, как новые вои Вольги быстро и умело увязывают оружие и другую добычу, грузят тюки на лошадей...
  
   Глава шестая
  
   Степка ускользнул удачно. Улучил время, когда мать завозилась с младшими, и шмыгнул за дверь. Васька ждал его на краю улицы, пряча руку за спиной.
   - Что так долго? - спросил недовольно.
   - Мамка! - односложно сказал Степка.
   - А-а... - понимающе протянул Васька и, не в силах больше сдерживаться, вынул руку.
   - Ух ты! - воскликнул Степка, восхищенно разглядывая черную железную полосу - заготовку для ножа.
   - У бати в кузне стащил, - похвастался Васька. - У него там много - не хватится. Копать ею хорошо. Мы сегодня еще больше наконечников найдем.
   Степка согласно кивнул, и они побежали к городскому валу, где вчера Васька нашел замечательное место. Работая одними черепками, они вырыли целых пять наконечников стрел и один - от сулицы. Наконечники были ржавые, но оттерли их речным песком - заблестели. Большой наконечник, от сулицы, Васька забрал себе. Степка не спорил. Хотя наконечник отрыл он, место-то было васькино. Зато ему достались три жала от стрел, одно из которых было редкое, четырехгранное. Бронебойное, как важно пояснил Васька.
   Но с раскопками сегодня не получилось. На полпути мальчики заметили въезжающих в город всадников и, забыв все, закрутились вокруг. Всадники, въехав в детинец к княжеским палатам, принялись разгружать навьюченных коней (это было оружие!), и мальчики восхищенно наблюдали, как вои в куяках носят в княжескую оружейную броню, копья и кривые половецкие мечи. Один тюк развязался, Васька подскочил и вытащил кривой меч.
   - Дай подержать! - попросил Степка, но Васька, жадный, не дал. Обеими руками сжимая рукоятку, махал мечом, изображая битву. Подошедший вой дал Ваське подзатыльник, отобрал меч и заново увязал тюк.
   Подзатыльник нисколько не огорчил Ваську (отец бил крепче!). Вои, закончив с тюками, пошли в княжьи палаты обедать, мальчики увязались следом. Ваське удалось проскользнуть за ними, а Степку шуганули, и он долго болтался у ворот, поджидая друга. Тот вернулся не скоро и очень важный.
   - Побили наши половцев! - сказал торжественно. - Это их оружие привезли. Посекли их с тысячу!
   - Так уж тысячу! - не поверил Степка, завидуя другу. - Это ж сколько мечей!
   - Может, менее, - не стал спорить Васька, - но все равно много. Окружили их на берегу реки, ни один не ушел. Больше всех побил поганых воевода Вольга. Он сидел за столом - высокий такой, под потолок. Знаешь, - перешел Васька на шепот, - он хорт.
   - Да ну! - вздрогнул Степка.
   - Ей богу! - перекрестился Васька. - Люди княжьи говорили, сам слышал. Потому половцев и побили столько, что хорт с нашими был. Он как прыгнет вверх, перевернется три раза через голову и волком обернется. Схватит поганого зубами - и сразу перекусит пополам!
   - Врешь! Как он половца перекусит, когда тот в броне?
   - Хорт и броню запросто разгрызет!
   - Не разгрызет. Она железная.
   - А я говорю: разгрызет!
   - Не разгрызет!..
   Кончилось все дракой. Васька, как всегда, победил. Да еще подразнил, прежде чем убежать:
   - Степка - жопка! Степка - жопка!..
   Степка, всхлипывая, побрел по узкой улочке. Так удачно начавшийся день пропал: и наконечников не накопали, и дома ждала сердитая мать, которая, конечно, возьмет мокрое полотенце... Тряпка, а бьет больнее ремня!
   Занятый горькими мыслями, Степка не сразу услышал позади стук копыт, а когда оглянулся, всадники были рядом. Двое. Оба в красивой блестящей броне, у одного даже шлем золоченый.
   - Вот кто нам покажет дорогу! - весело сказал один из всадников, нагнулся и в одно мгновение втащил Степку наверх. Посадил на конскую шею лицом к себе. Всадник оказался большущим, даже сидя, он возвышался над Степкой, как гора. От него вкусно пахло медом.
   - Что такой зареванный? - спросил, улыбаясь.
   - Подрался, - шмыгнул носом Степка.
   - Из-за чего?
   - Васька сказал, что хорт половца перекусывает пополам.
   Всадник захохотал, показав ровные белые зубы. Второй засмеялся тоже.
   - Я ему говорю: не может хорт так! - сказал приободренный Степка. - На половце - броня!
   - Не может! - подтвердил всадник. - Уж я-то точно знаю. Железо может взять только железо.
   - А он дразнится... - пожаловался Степка.
   - Мы ищем человека, у которого в ухе такая же серьга, - сказал всадник и повернул голову. Серебряный волк, поджавший лапы в прыжке висел в косо срезанной мочке. Степка аж заледенел.
   - Что притих? - спросил всадник. - Знаешь такого?
   Степка боялся даже пошевелиться.
   - Знает, но не хочет даром, - улыбнулся тот, что был в золоченом шлеме. - Путивльский отрок. Дай ему белку, Вольга!
   Вольга полез в калиту и сунул что-то Степке в руку. Мальчик глянул - резана! Целая резана! Он машинально попробовал монету на зуб и торопливо сунул за щеку. Это ж как повезло! И всего лишь дорогу показать! Да он бы и даром...
   Всадник не опустил его на землю, как ожидал Степка, пересадил на конской шее лицом вперед, и они поехали по узкой улице. Степка гордо посматривал по сторонам, смертельно жалея, что Васька сейчас его не видит. Васька глядел на Вольгу издалека, а он скачет с ним на одном коне. Пусть Васька держал в руке настоящий меч, но коне с воеводой он не ездил никогда! И вряд ли когда поедет!..
   У ворот указанных Степкой боярских хором Вольга ссадил мальчика и властно постучал в створку ручкой кистеня. Гостей видно ждали: ворота растворились сразу же. Всадники заехали во двор, в широко распахнутый проем Степка увидел, как навстречу им спускается с крыльца кто-то коренастый, с короткой бородой клином. Коренастый улыбался, разводя руки в стороны. В левом ухе его поблескивала большая серебряная серьга.
   Ворота затворились. Высокие - не влезть! Мальчик вздохнул и побежал к себе домой. Резана приятно грела щеку - вот мать обрадуется!..
  
   ***
  
   - Заждались, заждались - все глаза проглядели! - приговаривал коренастый с бородкой, по очереди обнимая Улеба и Вольгу. - Раненых ваших еще вчера привезли. А вас все нет и нет!
   - С табуном была морока - пока пристроили, - пояснил Вольга. И спросил, отступая: - Ты-то как, Кузьма?
   - Увидишь! - улыбнулся Кузьма. И продолжил: - Так, по запаху чую, что меду вам налили, а вот в баню не сводили. У нас с утра топится, - Кузьма обернулся к крыльцу. - Так ведь, бояриня?
   Вольга глянул. На крыльце стояла маленькая худенькая женщина в белой рубахе и синей поневе. Черный вдовий убрус обрамлял юное, почти детское лицо. Маленький, вздернутый носик, россыпь мелких веснушек на щеках, большие, синие-синие глаза... Вольга застыл. Юная вдова также не сводила с него взора.
   - Что заледенел? Кланяйся хозяйке! - шепнул Кузьма.
   Вольга неловко согнулся в поклоне. Улеб последовал его примеру.
   - Добро пожаловать, гости дорогие, - звонким голосом сказала хозяйка и тоже поклонилась.
   - Поведу их в баню, - сказал ей Кузьма, - парить. Пришли кого-нибудь, Марфуша, в помощь. Хоть Меланью, - он перевел взгляд на стоявшую у ворот кряжистую холопку.
   - Попарим! - улыбнулась хозяйка и убежала в дом.
   - Кто это?.. - хрипло спросил Вольга, не отрывая взгляда от двери.
   - Похожа, знаю, - тихо ответил Кузьма, - я и сам поначалу обомлел. Но Дуня выше ростом. И постарше. Идем! - подтолкнул он Вольгу.
   В предбаннике он внимательно осмотрел голых гостей, бесцеремонно поворачивая их и ощупывая.
   - Надо же: такая сеча, а хоть бы одна ранка! Только синяки. Ты похудел, - сказал, обращаясь к Вольге. - Пуд сбросил, не меньше. Одни мышцы и кости. Слышал, чудеса в сече творил? Прыгал в два роста?
   - Жить захочешь - не так прыгнешь! - буркнул Вольга.
   В парной Кузьма уложил гостей на застланные золотистой соломой полки, взял железными щипцами большой камень из раскаленной груды на печи, бросил в деревянную шайку с водой. Белый клуб взлетел вверх, в шайке грозно забурлило. Кузьма сунул в побелевшую от пепла горячую воду два березовых веника и плеснул на камни из другой шайки. Столб горячего пара ударил в низкий потолок, сладко запахло горячим хлебом и какими-то травами. Горячий, влажный воздух в одно мгновение заставил покрыться тела мужчин крупными каплями пота.
   - Полежи пока! - сказал Кузьма Вольге и достал из шайки распаренный веник. - Сначала князя, спасителя нашего. Ему первому честь.
   Он помахал веником над спиной Улеба, нагоняя жар, после легонечко, едва касаясь кожи, прошелся веником от пяток до плеч, а затем, все увеличивая силу удара, стал хлестать по ногам, бокам, спине... Улеб блаженно постанывал. Звуки от хлестких ударов заполнили тесное пространство парной, поэтому Вольга и не расслышал, как растворилась дверь. Вдруг почувствовал, как на спину повеяло горячим. Глянул искоса и едва не вскочил. У полка с распаренным веником в руках стояла Марфуша. В чем мать родила.
   - Лежи смирно, боярин! - сердито сказала она, придавив ладошкой затылок Вольги. - Не то ударю ненароком - глаз вышибу.
   Вольга уткнулся лицом в горячую солому, почти не чувствуя, как горячий веник охаживает его. Но скоро умелые удары парильщицы заставили и его постанывать от наслаждения. Марфуша била то наотмашь, то мягко, то растирала ему спину и ноги горячими листьями.
   - Ворочайся, боярин! - велела, когда Вольга уже совсем впал в истому. - Спереди парить буду.
   Вольга замешкался.
   - Давай, давай! - подбодрил его Кузьма, хохотнув. - А то бояриня осерчает, еще не то отобьет.
   - Вам бы только охальничать! - рассердилась на него Марфуша. - Гость ведь!
   Вольга послушно повернулся. Марфуша, окунув веник в шайку с горячей водой, вновь повеяла на него жаром, а потом принялась стегать - но уже не так сильно, как по спине. Вольга посматривал на нее из-за полуприкрытых век. Марфуша росточком и впрямь была меньше, чем ему показалось вначале. Худенькое, почти как у подростка, тело. Две небольшие девичьи грудки, как упругие капельки, покачивались в такт замахам веника, но при этом задорно смотрели сосками вперед. Бедра не широкие, но и не узкие - в самый раз. Русые, с заметной рыжинкой густые волосы ниспадали вдоль плеч ниже пояса. Такие же, рыжеватые, кустились под мышками и на лобке.
   Марфуша махала веником старательно, закусив верхнюю, пухлую губу. Чувство, овладевшее Вольгой у крыльца, воротилось, но уже было уже не таким сильным. Блаженная истома овладела им, заставив прикрыть глаза.
   - Здрав будь, боярин! - услышал Вольга и поднял веки. Марфуша, бросив истрепанный почти до самых прутьев веник кланялась ему. - Здрав будь, княже! - поклонилась она Улебу и скрылась за дверью. Когда все трое вышли из парилки, ее уже нигде не было.
   В мыльной Кузьма заставил гостей по очереди окунуться в большой бочке с холодной водой, затем принялся тереть им спины мочалом. Домывались гости уже сами, натирая тела и волосы щелоком и окатываясь из шаек водой, нагретой камнями.
   - Как парилка? - подмигнул Кузьма Вольге, поднося ему очередную шайку. - Чем хороша русская баня - гостя можно хорошо рассмотреть и себя показать! Не научили их еще попы наготы стесняться.
   - Тебя она тоже... парила? - тихо спросил Вольга, оглядываясь на князя. Улеб, не обращая на них внимания, с наслаждением плескался в бочке, растирая мочалом плечи.
   - Не сподобился! - улыбнулся Кузьма. - В первый раз ее в бане вижу. Раненые ей про ваши подвиги уши прожужжали - прибежала посмотреть вблизи. На тебя особо. Высокий, красивый, да еще и прыгун-удалец.
   - Сейчас как дам шайкой!
   - Я ж не половец... Прибереги гнев для них, боярин. Дите она еще горькое. У нас бы в школу ходила.
   - И вдова?
   - Как видишь. На масленицу выдали замуж за такого же молоденького. Тот пошел вместе с Игорем - и сгинул.
   - Может, жив?
   - Списки живых, за кого выкуп требуют, давно привезли. А тут еще кое-кто из полона вернулся, рассказал, как молодого боярина - стрелой... Вдова. В мужа даже влюбиться не успела. Оба сироты, под опекой князя Игоря росли, но в разных городах. Впервые друг друга на свадьбе увидели. Оба боярского рода, но не богатые. За Марфушей приданого - эти хоромы старые, да пара холопок, за ним - несколько весей. Она в них даже побыть не успела. Муж ушел в поход и всех слуг-мужчин в Поле увел. Там и полегли - у Марфуши ни одного слуги доме не осталось. Когда меня Улеб к Ярославне привез, княгиня сюда определила. Хоть какая-то защита дитяти. Конечно, не принято, чтоб посторонний мужчина в доме вдовы жил, но время военное. Да и мужчина я особый, - криво улыбнулся Кузма. - По происхождению, считай, смерд, годами в отцы ей гожусь, по положению в обществе, считай, слуга. Правда Марфуша ко мне, как к ровне... Золотая девочка. Поосторожней с ней, боярин - голову сверну. Мойся! - Кузьма встал. - Я еще воды принесу...
   Пока гости парились, их одежду унесли, оставив взамен в предбаннике чистые рубахи, порты и онучи. Все трое, утеревшись холщовыми полотенцами, переоделись. Вольге рубаха и порты оказались коротки, Улеб с Кузьмой улыбались, глядя, как он пытается тянуть узкие рукава от локтей. Кончилось тем, что Вольга махнул рукой и застегнул на голых запястьях свои браслеты. Улеб, перетянув рубашку поясом, вопросительно глянул на Кузьму:
   - К раненым?..
  
   ***
  
   В большой горнице было сумрачно. Свет, пробивавшийся в маленькие слюдяные окошки, едва разбивал полумрак, выхватывая из него большие рогожные мешки, набитые сеном. На мешках лежали люди, прикрытые одеялами. Не спали. Несмотря на полумрак, князя узнали - в горнице радостно загомонили.
   Улеб склонился над ближним к нему воем, молодым, но уже с наполовину седыми усами и головой.
   - Здрав будь, княже! - тихо сказал раненый, с трудом улыбаясь серыми губами - видно было, что ему больно говорить.
   - Ты здрав будь, Тит! - ответил Улеб. - И быстрее - мне в войске здоровые нужны.
   - Когда везли сюда, думал: помру, - сказал Тит. - Половчин саблей живот разрубил, кишки были видны. Но здесь лекарь добрый, - он перевел взгляд на Кузьму. - У него, говорят, все выздоравливают.
   Улеб сунул в руку раненого несколько серебряных монет.
   - Когда за табун серебром заплатят, еще дам. Здрав будь! - и перешел к следующему раненому. Вольга и Кузьма остались возле Тита.
   - Что ты ему делал? - спросил Вольга, кивая на раненого.
   - Зашил и все, - пожал плечами Кузьма. - Сабля кишки не задела: я понюхал рану - дерьмом не пахнет. Продезинфицировал и зашил. Смотри! - он откинул одеяло и рубашку Тита. От бока до бока поперек живота раненого шел ровный красивый шов. - Жара у него нет, значит, рана не гноится. Поправится.
   - Чем шил?
   - Сверху шелком, внутри -кетгутом. Как положено.
   - Откуда здесь кетгут?
   - В сарае блеет. Его и у нас из бараньих кишок делают. Почистили мне их, порезали вдоль. Я в спирте вымочил...
   - А спирт у тебя откуда?
   - Об этом позже, - улыбнулся Кузьма и прикрыл раненого. - Кстати, кто догадался ему разруб фибулами стянуть?
   - Я. Одну застежку у хана убитого нашел, другую у князя взял.
   - Так и думал, что ты. Молодец, что сообразил, не то живым бы не довезли. Крови он потерял мало. Надо будет сказать Марфуше, чтобы фибулы вернула. А ты, Тит, - строго сказал Кузьма раненому, - даже не думай вставать! Шов лопнет - кишки вывалятся. Зови, коли нужно, Меланью с горшком.
   - Не буду более, боярин! - слабым голосом заверил Тит. - Я и звал, но пришла бояринька.
   - Боярини тоже стесняться нечего! Она Богу обет дала - за вами ходить. Уразумел?
   - Строг ты с ними! - заметил Вольга, когда они отошли.
   - Как дети малые! - махнул рукой Кузьма. - Весь изрубленный, а вставать пытается. Но зато терпеливые: шьешь по живому - хоть бы вскрикнул! Только зубами скрипит. Одному недавно стопу ампутировал. Столкнулись они с половцами, стрела ранила ногу сквозь сапог, он выдернул и ездил два дня. Гангрена началась. Пилил кость по живому. Парень здоровенный, почти как ты, боялся: махнет кулаком - и самого зашивать придется. Ничего, утерпел, Только просил: "Быстрей, боярин, быстрей!"
   Кузьма остановился у мешка, на котором лежал рослый молодец с легким пушком вместо бороды, откинул одеяло. Вместо правой ступни у раненого была культя, обмотанная холщовой тряпкой.
   - Уже почти не гноится! - с гордостью сказал Кузьма. - Скоро и свадьбу играть можно. Так, Федор?
   - Кому я нужен без ноги?! - угрюмо ответил раненый.
   - После этой войны и безруких бабы разберут, - вздохнул Кузьма, - а тебя, молодого...
   - Я гридень княжий. Как служить?
   - На коне можно и без одной ноги. Левую в стремя - и в седло. А для сабли и щита руки есть. Там, откуда я пришел, одного безногого большое войско уже много лет ловит. По горам и долам. И все без толку.
   - Он хан? - заинтересовался Федор, которого почему-то обрадовали последние слова. - Как Кончак и Кза?
   - Хуже, - еще раз вздохнул Кузьма и повернулся к Улебу. - Идем, княже, к столу. А то хозяйка заждалась - у двери стоит, а позвать не решается...
  
   ***
  
   Первую чару выпили молча. Улеб сморщился, жадно втягивая ноздрями воздух, и Кузьма торопливо подвинул ближе блюдо с огурцами.
   - Закуси, княже. Вино сильно хмельное, забыл сказать.
   - Заморское? - спросил Улеб, хрустя огурчиком. - Из греков?
   - Сам делал. В моей стране все такое пьют.
   - Крепкое, - задумчиво сказал Улеб, - и в голову ударило. Тепло по телу пошло. Медом пахнет, но вкус другой - горький. Меда я ведро на пиру выпить могу. Огурцы вкусные, - он взял с тарелки второй огурчик. - Хозяйка делала?
   - Сам малосолил. Выпей еще, княже!
   - Осторожнее! - воскликнул Вольга, видя, как Кузьма наполняет чашу Улеба до краев. - Это ж водка!
   - Вино, - поправил Кузьма, ставя на стол глиняную баклагу. - Медовое, зельеное. Здрав будь, княже!
   - И вы, бояре! - степенно ответил Улеб, поднимая чашу. Осушил и снова захрустел огурцами.
   - Мясо пробуй, княже! - заторопился Вольга, придвигая Улебу большую латку (глиняную сковороду) со скворчащим в жиру содержимым. - Вкусное, жирное.
   - Попробую! - пообещал Улеб, не переставая хрустеть огурцами. - Потом.
   - Ну а мы сейчас, - весело сказал Кузьмы, цепляя ножом большой кус жирной свинины. Положил себе на блюдо и, нарезая кусками, стал с аппетитом есть, не обращая внимания на грозные взгляды Вольги. Тот, поняв тщетность своих усилий, вздохнул и последовал примеру Кузьмы.
   Кузьма еще не раз наполнял чашу Улеба. Тот упорно уничтожал огурцы (по знаку Кузьмы принесли еще блюдо), не обращая внимания на мясо. И скоро это сказалось. Лицо Улеба раскраснелось, глаза заблестели. Он лихо шлепнул пониже спины подносившую закуску Меланью (та радостно взвизгнула), затем перевел взгляд на стоявшую в дверях и следившую за подносом блюд Марфушу.
   - Окажи честь, бояриня! Сядь с нами!
   Краска залила лицо хозяйки.
   - Срам!
   Улеб захохотал.
   - Вот так! - весело шепнул Кузьма Вольге. - Как парить гостя голой - пожалуйста, а сесть с ним за стол - срам.
   - Потому что знает, что после таких застолий бывает, - шепнул в ответ Вольга.
   - Гусельники у вас есть, боярин? - спросил Улеб.
   - Нету, - с деланным вздохом отозвался Кузьма.
   - А пищальники?
   - И пищальников.
   - А песельники?
   - Песельников тоже нету.
   - Тогда спой сам!
   - Спел бы, княже, - сказал, кланяясь, Кузьма. - Но лучше тебе это не слышать.
   - Я люблю охальные песни, - не унимался Улеб. - А бояриня пусть не слушает.
   - Я дурно пою. Медведь на ухо наступил.
   Улеб снова захотал. Похоже, что эту шутку он слышал впервые.
   - Скучно, - пожаловался он, отсмеявшись. - Я люблю, когда на пиру весело. А в вашей стороне, боярин, на пирах весело?
   - Очень.
   - Гусельники играют?
   - И гусельники, и пищальники, и в бубны бьют. Целые оркестры.
   Было видно, что про "оркестры" Улеб не понял, но остальное ему понравилось.
   - А девки на пиру пляшут?
   - Еще как! И все остальные с ними.
   - Даже князья?
   - Князья бойчее всех. До потолка прыгают. Особенно, когда девки хороши.
   - У нас князьям плясать - срам, - вздохнул Улеб. - А я люблю. Раз князь Изяслав созвал дружину на пир после похода, огнищанин его нашел гусельников, пищальников, бубны... Пели песни, гусли играли, а потом девки пришли... Сначала одни плясали, потом мы из-за столов полезли. Что было! - Улеб засмеялся. - Кто кого сгреб...
   Вольга бросил испуганный взгляд на Марфушу, но Улеб не продолжил тему. Спросил о другом:
   - Речь у вас, бояре, чудная, но похожа на нашу. И сами вы... Как русские люди оказались так далеко? За горами и морем?
   Кузьма замялся.
   - Это было еще до старого Владимира. Забрели вои в далекую землю и осели на ней. Переженились на местных, детей завели...
   - А как ваша сторона зовется?
   - Россия.
   - Считай, как наша. Хорошо живете?
   - По разному. Есть лучшие и худые. Правые и виноватые. Как и здесь.
   - Войны у вас есть?
   - Есть, княже.
   - С соседними сторонами?
   - Сейчас между собой.
   - Как и у нас, - вздохнул Улеб. - Совсем князья озверели - идут брат на брата. Хуже половцев... А ваши князья богато живут?
   - Кто как. У кого много власти - богатый, кого прогнали - бедствует.
   - Изгнанный крамолу точит?
   - Точит. Собирает дружину, чтоб стол вернуть.
   - А бояре?
   - Бояре с тем, у кого стол. Тех, кого прогнали, не любят.
   Улеб сумрачно кивнул головой, словно говоря: "И у нас так".
   - Вас за что прогнали? Убили кого?
   - Врагов великого князя.
   - Много?
   - Пятерых.
   - Князь повелел?
   - Его люди сказали, что велел. У князя враги дочку украли.
   - За выкуп?
   - Для позора. Хотя выкуп тоже просили.
   - Дочку отбили?
   - Отбили.
   - Что вас князь не защитил?
   - Он далеко был в то время. А другие враги нам дорогу в свою сторону перекрыли.
   - И вы обернулись хортами?
   - Так, княже.
   - Как же дошли? Ты говорил, боярин, что ваша сторона далеко. Что ели?
   - Акриды и мед.
   - Как Иоанн Креститель?
   - Ты хорошо знаешь Писание, княже.
   - Братия в монастыре учила. Но где в Поле мед?
   - В Поле были только акриды.
   - Лжа, боярин. Я помню, какими вас увидел. Голодали?
   - Голодали.
   - И я, случалось, голодал, - насупился Улеб. - Ох, как тяжко, бывало, бояре! Другой раз лежишь под кустом, дождь тебя поливает, в пустом животе бурчит, холодно, мураши лесные под доспехом бегают, а ты думаешь: за что Господь меня так наказал? Что я, сиротинушка, тут делаю? Нет у меня ни доброго отца, ни ласковой матери, ни любезной сестрицы. Один на белом свете, - Улеб всхлипнул. - Чем я прогневил Господа?
   Кузьма подсел ближе и обнял его за плечи.
   - Не плачь, княже! Все образуется.
   - Как мне не плакать, - пьяно возразил Улеб, - когда моя отчина и дедина сейчас у стрыя? Я там уже десять и четыре года как не был. Видел бы ты, боярин, мой Гомий!
   - Я видел.
   Улеб отстранился и исподлобья глянул на Кузьму.
  -- Красивый город на холме. Внизу Сож...
   - И вправду видел, - вновь всхлипнул Улеб. - Как там хорошо!
   - Воротится Игорь из полона, вернет тебе удел.
   - Вас я возьму к себе, - стукнул кулаком по столу Улеб. - С родной стороны вас прогнали, а я возьму. Нет у меня сейчас людей ближе. Ты, боярин, - повернулся он к Вольге, - будешь у меня воеводой - я только саблей тебя владеть подучу, а ты, Кузьма, станешь огнищанином. Будешь всем двором моим управлять. Только, что не воровать! - погрозил он пальцем. - И тиунам не воли не давать!
   - Я их вот так! - показал Кузьма кулак.
   - Правильно! - мотнул головой Улеб. - Ох, как мы, бояре, запируем. Женю вас на боярских дочках, самых красивых и богатых выберем. Чтоб во! - развел он руки, показывая размер красоты. - Сам женюсь. Может, у Игоря дочку сосватаю. Молода еще, но попрошу князя. Ох, будем пировать! Я песни петь буду. Люблю. Сам сочиню.
   - Про поход Игоря?
   - И про поход! - Улеб решительно махнул рукой и едва не упал с лавки. Кузьма вовремя поддержал. - Славный был поход. Как мы с зарания, в пяток, потоптали поганые полки половецкие...
   - Что? - вскочил Кузьма.
   - И повлекли по Полю красных девок половецких... - продолжил Улеб и упал лицом на стол.
   - Князь! - толкнул его в плечо Кузьма. - Князь?.. - он растеряно оглянулся на Марфушу. Та решительно подошла к столу.
   - Несите его, бояре, в опочивальню. Я покажу куда...
  
   Глава седьмая
  
   - Феодал хренов! - сказал Кузьма, когда они воротились за стол. - Раскомандовался... Спой ему! Может, и гопака сплясать?!.
   - Сам говорил: благодетель! Кто спинку князю парил, пока я на полке мерз?
   - Обидели детинушку... Кто на Марфушу пялился?
   - Не привык к вашим утехам. Зря ты на Улеба. Он человек образованный. Знает историю, генеалогию, занимался летописанием.
   - В юности. А затем четырнадцать лет служил наемником у разных князей. Высококультурное занятие.
   - Зачем ты его поил?
   - Не отрава! Проспится. Утром рассольчику хлебнет и счастлив будет. Здесь за доблесть считается на пиру рога в землю воткнуть...
   - Как будто у нас иначе.
   - Не забыл еще?
   - Вспоминать некогда. После того, как старик нас оборотил, и тебя в Путивль увезли, меня Улеб забрал. Подучил... Раньше лошадь я издалека видел. Ну, там копье, щит... Как нападать, как отбивать удары... Курс молодого бойца. Здесь народ приметливый - меч у меня сразу забрали. Чтобы себя ненароком не поранил... Кистень одобрили.
   - Разбоем в детстве баловался?
   - В секцию карате ходил. Мода в те годы была: кричали "ки-й-а!" по подвалам. С нунчаками баловались. Тот же кистень, только легче. В спецназе меня кое-чему учили. После тренировок руки вспомнили...
   - Много половцев убил?
   - Шестерых. Седьмого мне приписывают. Хана Василько зарезал.
   - Сам еще не научился?
   - Чего цепляешься?
   - Непривычно. Преподаватель университета, кандидат наук, человек образованный, можно сказать - культурный, бродит по дорогам с кистенем, аки тать, и губит напропалую души половецкие. Пусть языческие, не крещеные, но все равно...
   - Чего их жалеть? Все равно мертвые - восемь веков прошло.
   - Это когда мы с тобой в двадцать первом веке. Но мы здесь. А как самого убьют?
   - Как меня могут убить в двенадцатом веке, если я родился в двадцатом?
   - Парадоксы любишь? Я тебя в бане не зря осматривал. Как человек из двенадцатого века может посадить синяк тому, кто по твоей теории еще не родился? Кроме того, они живые люди. Радуются, плачут, стонут от боли...
   - Не знаю, Кузьма, - вздохнул Вольга. - Если откровенно, то и думать не хочу. Все мои предки были военными, отец хотел, чтоб я пошел в офицерское училище. А меня, дурака, на историю потянуло. Какой из меня ученый? Сдуру нашел древний клад, сдуру прославился, по недоразумению защитил кандидатскую диссертацию. Учил студентов, в чем сам едва разбираюсь. Отец прав. Здесь мои знания не нужны. О своей истории они знают больше, чем все наши академики вместе взятые. Они в ней живут. Если я могу быть здесь полезным, махая кистенем, то я буду им махать. И еще... Я вдруг понял, что мне нравится. Воевать, командовать людьми... Огромное удовольствие доставляет перехитрить врага, внезапно напасть на него, уничтожить. Взять добычу. Вот! - Вольга поднял обе руки, показывая браслеты, - один был золотой, другой серебряный. - Не только и даже не столько для красоты. Серебряный в любой момент можно поменять на лошадь, золотой - на две. Все свое носишь с собой. Просто и функционально.
   - Натурализовался, значит?
   - Приспособился. После сечи я привел в Путивль тринадцать смердов - с оружием и на конях. Сегодня княгиня Ярославна дозволила мне набирать свой отряд. Улеб будет водить опытных воев, а я тех, кто от сохи. Народное ополчение. Вспомогательные операции, партизанская война против мелких отрядов противника, в случае осады города встанем за заборола. Я здесь нужен, делаю важное дело. Это моя родина, пусть и древняя. Могу и должен ее защитить. Ты меня какими-то степными бандюгами попрекаешь, жалеешь их. Хоть раз видел, что они творят? Женщины со вспоротыми животами в сожженной деревне? Маленькие девочки, изнасилованныех всей ордой - насмерть! Задумывался, что испытал этот ребенок в последние минуты своей жизни? Как он плакал и стонал?!.
   - Прости, Аким! - Кузьма тронул его за руку. - Или тебя лучше Вольгой звать?
   - Старик сказал Вольга, пусть так и будет, - сердито сказал Аким. - Чтоб не путать. Ты, я вижу, тоже не потерялся?
   - По схожим обстоятельствам. Я сын колхозного механизатора и сельской фельдшерицы. Мама с детства врачом стать мечтала, но выучилась только на фельдшера. Хотела в медицинский институт поступать, да вышла замуж, дети пошли. В медицинском заочного факультета нет... У нас дома учебники были, справочники врача, анатомические атласы. Любимое мое чтение с малых лет. Наизусть знал. Вся родня хотела, чтоб во врачи... А я в филологи...
   - Чем операции делаешь?
   - Есть здесь один кузнец... У него дед Людотой звался, прадед, отец, он тоже Людота... Династия кузнечная. Показал ему на пальцах, кое-что для ясности нарисовал угольком. Мастер, на лету схватывает. Конечно, инструмент минимальный. Пара скальпелей, кривые иглы - раны шить, пилка, зажимы примитивные... Ты вот про спирт спрашивал. Идем!
   Кузьма взял со стола глиняный светильник, поправил плавающий в масле фитилек. Длинным коридором они прошли чуть ли не весь дом, выстроенный буквой "П", спустились по деревянной лестнице в комнату с большой печью посреди. Кухня, понял Вольга. Кузьма поставил светильник на большой стол и зашарил в углу. Вытащил и водрузил к свету выдолбленное из короткого бревна корыто. Вольга заглянул внутрь. Вдоль корыта, скрученная спиралью, лежала медная труба. Концы ее выходили наружу с обеих сторон.
   - Самогонный аппарат?!
   - Перегонный, - довольно сказал Кузьма. - Вот тебе и спирт.
   - Где взял трубу?
   - Людота... Я объяснил, он взял медный прут и расковал его на наковальне в полосу. Затем нагрел ее, завернул щипцами длинные стороны на железном пруте в трубу, получившийся шов сварил на горячую молотом. Труба вышла не идеально круглая, но из нее ж не стрелять? Потом мы набили ее песком, снова нагрели и обернули несколько раз вокруг полена. Змеевик готов. Корыто мне выдолбили за белку, да еще долго кланялись вслед. Вот еще, - Кузьма показал изогнутый медный рожок. - Узким концом надеваю его на край змеевика, широким закрываю дырку в крышке глиняной корчаги, где кипит брага. Соединения обмазываю тестом - и все! Меланья в корыто холодную воду подливает, из трубки капает в горшок...
   - Где брагу берешь?
   - Да ее здесь в каждом доме... Только свистни! Хочешь из ягод, хочешь из зерна, хочешь из репы... Меланья сама хорошо делает. Из браги спирт идет для дезинфекции, для питья гоню из меда. Сырье дорогое. Как моя медовая?
   - Крепкая! Хорошо, понемногу пил. Улеб с непривычки свалился. Ты гений!
   - Завтра я тебе еще не то покажу, - засмеялся Кузьма. - Пойдем за стол...
   У дверей в трапезную их встретила Марфуша.
   - Все стоишь, бояриня? - с ласковой укоризной сказал ей Кузьма. - Шла бы отдыхать - встала-то с рассветом. Мы с Вольгой сами...
   Марфуша в ответ только покачала головой.
   - И ведь не уйдет! - заметил головой Кузьма, когда они сели на лавки друг против друга. - Обычай велит - вдруг гостям что понадобится... Золотое сердечко! Это ведь она придумала госпиталь в своих хоромах устроить. Последнее отдает. Раненых кормить надо, а продукты из-за войны вздорожали, особенно хлеб. У нее-то и не было ничего: муж покойный все деньги потратил, в поход собираясь. Из весей из-за половцев доход не поступает... Вчера украшения свои продавала, платье свадебное. Кому это нужно сейчас?! Хотела купу взять, но кто одолжит? Мне княжий двор содержание положил, но это гроши, - Кузьма вздохнул.
   Вольга молча отвязал с пояса калиту, бросил на стол. Серебро в мешочке тихо звякнуло. Кузьма вопросительно взглянул.
   - Бери! - махнул рукой Вольга. - Вам нужнее. Я себе еще добуду. Здесь бизнес простой: дал врагу по голове - и с деньгами! Промахнулся - с деньгами он. Бери! Мне еще за коней половецких причитается...
   Кузьма развязал калиту, высыпал в пригоршню кучку монет.
   - Марфуша! Иди сюда! Вот! - он показал ей серебро и аккуратно ссыпал монеты обратно в мешочек. Взвесил его на руке. - Гривны три будет кунами. Боярин нам жертвует на раненых. Благодари!
   Марфуша быстро схватила руку Вольги и прижала ее к губам. Тот отшатнулся.
   - Что ты!
   - Господь тебя наградит, боярин! - со слезами на глазах сказала Марфуша и убежала с калитой.
   Кузьма вздохнул.
   - Меня словно током ударило, - тихо сказал Вольга, потирая место поцелуя. - Будто это Дуня.
   - Скучаешь?
   - Заскучал. Этот месяц не до нее: муштра, поход, сеча... А сегодня увидел Марфушу...
   Кузьма молча наполнил чаши, и они, чокнувшись, выпили. Захрустели недоеденными Улебом огурцами.
   - Хочу тебя спросить, - произнес Кузьма, вновь наполняя чаши. - Раньше не решался. Почему вы с Дуней не поженились?
   - Она не хотела.
   - Не хотела? За молодого, красивого, умного? Столичного жителя с квартирой и машиной? Я ж видел, как она на тебя смотрит!
   - Вот те крест! - размашисто перекрестился Вольга. - Сколько раз предлагал. Отвечала: ты еще воином должен побыть, оттуда ко мне вернуться. Думал: на сборы военные призовут...
   - Хочешь сказать: она все предвидела? - напрягся Кузьма. - Что нас забросит сюда?
   - Выходит так. Ты знаешь: мы в Горке познакомились, когда я в командировке там был, и Рита твоя приехала...
   - Ты за ней стал ухлестывать! - мрачно сказал Кузьма.
   - Имел право. Она не была твоей женой.
   - Дать бы тебе! - набычился Кузьма.
   - Не за что. Она быстро поставила меня на место. Дуня в первое мое утро в Горке прибежала в башню монастыря, где я ночевал в порядке эксперимента по обнаружению привидений. Стащила с себя футболку и, полуголая, шлепнулась на меня.
   - Так влюбилась?
   - В том-то и дело, что нет. Это длинная история, раньше как-то не было времени... В том монастыре в конце восемнадцатого века была похоронена в стене Ульяна Бабоед, из дуниного рода, фамилия у нее, как ты знаешь, такая же. Ульяна отравилась вместе со своим парнем - его родители не разрешали им пожениться, поэтому в церкви самоубийцу не отпевали. Тогда отец Ульяны, каменщик, тайком замуровал тело дочки в стену храма. Неприкаянная душа стала привидением. Одновременно она являлась Дуне во сне: рассказывала, наставляла - словом, взяла под опеку. Это Ульяна велела Дуне шлепнуться меня. У нее родинка под левой грудью, у меня - под правой. Ульяна сказала: наши родинки соприкоснутся, и моя сила возрастет вдвое.
   - Какая сила?
   - Но ты же помнишь, как мы тогда в подвале с оборотнем?..
   - Как ты держал его на блоке? Ты и сейчас можешь?
   - Шестерых уложил.... По сравнению с любым здешним дружинником я необученный младенец. В открытом бою один на один меня изрубят в капусту. На меня же два половца с копьями наперевес перли! И грохнулись вместе с конями -осталось только кистенем махнуть...
   - Наши это заметили?
   - Улеб просил научить.
   - Обещал?
   - Сам не знаю, как это действует. Включается в минуту опасности...
   - Ладно! - тряхнул головой Кузьма. - С блоком понятно. Что сказала Ульяна Дуне?
   - Точно не знаю, Дуня не говорила. Только что должен побыть воином, после чего она и выйдет замуж.
   - Можешь вспомнить дословно? "Когда" ты вернешься, или "если" вернешься?
   Вольга задумался. Надолго. Но потом отрицательно покрутил головой.
   - В любом случае свадьбу она отложила. Что для влюбленной девушки абсолютно нехарактерно, - вздохнул Кузьма. - Значит, наше возвращение под вопросом.
   - Скорее всего, - уныло подтвердил Вольга. - Война, пути перекрыты...
   - Ты место, где мы выскочили из пещеры, помнишь? Мне пулей в лоб засветили - все, как в тумане.
   - Какой-то высокий берег и на нем каменный истукан.
   - А точнее?
   - Что, у меня карта с собой была?! - огрызнулся Вольга. - Ты же помнишь: удирали по темному ходу, что было сил, а позади как грохнет! Взрывной волной прямо обожгло! Не помню, как снаружи оказались...
   - Раз в пещере был взрыв, то ход наверняка завалило, - задумчиво произнес Кузьма. - Место мы тоже не знаем.
   - Можно найти.
   Кузьма взглянул на Вольгу в упор.
   - Истукан был очень большой. В несколько раз выше тех каменных баб, что расставлены по степным курганам. Не думаю, что таких много. Возможно, вообще единственный. Я историк и кое-что в этом понимаю. Расспросить купцов...
   - Где их сейчас найдешь?
   - Найдем. Кому война, кому мать родна! Есть здесь негласная договоренность: купцов, кто давно через Поле ходит, регулярная армия не трогает. Всем нужны посредники, переносчики важных сведений, деловых предложений. Захваченных рабов тоже кому-то продавать нужно... Списки пленных с суммами выкупа кто на Русь привез? Будут купцы.
   - Нас возьмут с собой!
   - Пока идет война... - вздохнул Вольга. За столом надолго воцарилось молчание.
   - Одного не могу понять, - медленно произнес Кузьма. - Как мы, взрослые мужики, солидные люди на все это подписались? Какого хрена залезли в волчьи шкуры? Ладно, ты - тебе после Горки очень хотелось попробовать, все приставал ко мне с расспросами. Но я-то, уже наполовину седой, отец двоих детей...
   - Мы спасали ребенка.
   - А кто теперь спасет моих детей?! - окрысился Кузьма. - Кто их защитит, вырастит, воспитает? Президент? Сомневаюсь, что он вообще хоть знает о нашем существовании! Кто мы такие? Гражданские лица, работающие по разовому контракту! Контракт к тому же является секретным, поэтому на руки выдан не был. Думаешь, родственникам заплатят хоть копейку, уже не говоря о том, чтобы искать нас ? Зачем? Так проще: успех операции записывается на счет офицеров спецслужбы, деньги, что предназначались нам, экономятся, или, скорее всего, выплачиваются непричастным. Все довольны и смеются. А я ношу холщовые порты, - Кузьма задрал подол рубахи, демонстрируя, - которые держатся на шнурке под названием "гашник". Теперь я знаю, где у мужиков в двенадцатом веке был загашник. Спасибо! - Он схватил со стола свою чашу и залпом выпил. Закусывать не стал - сморщился и шумно втянул ноздрями воздух. Вольга последовал его примеру.
   - Все-таки я думаю, - сказал, вертя в руках чашу, - что если ты отказался бы, и девочка погибла, ты не простил себе этого до гробовой доски. Я бы точно не простил.
   - Уверен? - сердито спросил Кузьма.
   - Уверен.
   - Счастливый человек, - вздохнул Кузьма. - Я вот ни в чем не уверен. Утром просыпаюсь, кажется: сон! Потом трону деревянную стену... Выть хочется! В детстве читал исторические романы, мечтал: вот бы мне туда попасть! Я же умный, много знаю, сколько бы всего хорошего для предков необразованных сделал! Ага... Кому здесь нужно мое высшее филологическое образование? Ты должен быть сильным и умелым, молодым и здоровым. Тогда может, заработаешь на кусок хлеба. А соображают они лучше нашего. Тот же Людота...
   - Не прибедняйся! Здесь ты хирург.
   - Великий труд рану зашить или ногу оттяпать? Меня спасает их фантастический иммунитет: здесь же никого не вакцинировали и никто не пробовал антибиотиков! Даже аспирина...
   - Что-то у тебя все же есть, - сказал Вольга, поднимая чашу.
   - Помогает, - согласился Кузьма. - Особенно для анестезии. Дашь ему чару, а потом режешь. Терпят. Только ругаются.
   - Матами?
   - Нет здесь матов. Еще не завезли. "Сучий выблядок", "уд коний"...
   - Какой еще уд?
   - От которого произошло "удовольствие", а также "удочка". Не слышал разве?
   - Случая не было.
   - Ни одной женщины?
   - Когда и где? Я на войне. А у тебя?
   - Тоже самое. И без войны. Марфуша - ребенок, Меланья... Меня здесь все боятся. Хорт. Оборотень по-нашему.
   - А если не боялись?
   - Если да кабы... Во дворе росли грибы.
   - Злой ты!
   - Озлишься... Все как в тумане. Неясно: что и как.
   - Кое-что ясно.
   - А именно?
   - Я все-таки историк, хоть и по недоразумению. И чем эта бодяга кончится, знаю. В лето шесть тысяч шестьсот девяносто третье от сотворения мира (по-нашему, тысяча сто восемьдесят пятый год) пришед окаянный, безбожный и треклятый Кончак на Русь...
   - А далее?
   - И отошед восвояси. Отобьемся!
   - Сколько душ за это положим?
   - Летописи об этом умалчивают. Зато князь Игорь сбежит из плена.
   - Когда?
   - Историки об этом до сих пор спорят. Или этим летом, или будущим. Возможно, через одно.
   - Спасибо тебе сердечное! За точное предсказание.
   - На здоровье! - Вольга взял со стола баклагу, наполнил чаши. - Давай выпьем, Кузьма! За то, чтобы мы с не пропали!
   Кузьма молча поднял свою чашу.
   - Завидую я твоей уверенности, - сказал, заедая медовую малосольным огурцом. - Что касается тысяча сто восемьдесят пятого года. Основные события я тоже знаю. Читал. Но ты уверен, что с нашим появлением история будет развиваться в том же направлении? Что ничего не изменится? В юности я любил фантастику. Самый распространенный сюжет: человек проникает в прошлое, что-то там делает - и будущее меняется.
   - Это литература.
   - А мы с тобой?
   - Это реальность, - согласился Вольга. - Которая, однако, не означает, она в состоянии изменить ход истории. Прости, но мне кажется, что истории на нас наплевать. В двадцать первом веке пропали бесследно два мужика. И что? Их десятки тысяч каждый год пропадает, многих так и не находят. В двенадцатом веке двое прибавилось. История это заметит? Сомневаюсь. Я убил шестерых половцев и, дай Бог, еще убью - что с этого? Они тысячами гибнут здесь каждый год. Русские люди тысячами мрут от болезней, ран, голода, наконец. Это сильно тревожит историю или возмущает ход времени? Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь роль личности, и своей, в частности.
   - Тебе бы лекции в Сорбонне читать!
   - Даст Бог - буду!
   - Что предлагаешь?
   - Прогоним половцев, будем думать, - предложил Вольга. - Пока надо набег отбить.
   - Как? - в очередной раз вздохнул Кузьма. - У меня нет автомата Калашникова и ящика патронов. У меня и там автомата не было.
   - А порох сделать?
   - Рецепт помнишь, историк?
   - Ну... Греческий огонь: шесть частей селитры, одна часть серы и еще одна - древесного угля.
   - Почти правильно. Семьдесят пять процентов селитры, серу и уголь можно поровну. Уголь желательно ивовый. Смолоть все на шаровой мельнице (шары из бронзы - не дай Бог искра!). У меня отец был охотником, в советские времена было трудно с порохом, сами делали. Угля здесь навалом, сера есть, а где взять селитру? Да еще калийную, натриевая не годится - после намокания не горит. Это у нас селитра каждом магазине для дачников - удобрение. Кроме того, - развел руками Кузьма, - если сделать порох, то как его использовать? Пушки лить еще не научились, пищаль даже Людота не скует. А если бы и сковал - толку! Здешние составные луки бьют дальше и сильнее. Огнестрельное оружие в свое время вытеснило луки не потому, что эффективнее. Лучника обучить сложнее, и не каждому дано... Разве что гранаты самодельные порохом набивать? Как в петровские времена. Поджечь фитиль, размахнуться...
   - Пока бросишь, из тебя ежика сделают! - мрачно заключил Вольга. - Я видел, как здесь стреляют. Из лука и арбалетов. Самострелов по-местному...
   За столом надолго воцарилось молчание. Первым нарушил его Кузьма.
   - Маргариту каждую ночь во сне вижу. Только ее. Смотрит и ничего не говорит - словно упрекает. Я ведь обещал, что вернусь через неделю. Двое детей на руках, сын только-только ходить начал. Сказали ли ей хоть что-нибудь толковое, или тоже засекретили? Подумает еще: сбежал! Бросил...
   - Что-то сказать должны.
   - Думаешь, кто-нибудь представляет, где мы? Пойдут искать? В двенадцатый век?
   - Вряд ли.
   - И я так думаю. В пещере был взрыв, решат, что нас по стенкам размазало. Ход заваленный разбирать не станут.
   - Разберут. Вдруг под завалом - террорист!
   - Нахрен он им нужен? Заложницу спасли - операция выполнена. Есть потери, но не из числа своих. Двое без вести пропавших. Кто и когда в России их искал? А я сына больше месяца на руках не держал. Забыл, как он пахнет.
   - Не береди себе душу.
   - Столько времени в себе ношу... Я всю жизнь о сыне мечтал. Когда родилась Вика, даже расстроился. Потом, конечно, рад был ей. На руках держал, разговаривал... Когда с первой женой развелся, не думал даже, что у меня еще дети будут. А он такой... В одиннадцать месяцев сам пошел - просто сполз с дивана и потопал. Когда я с ним разговариваю, кажется, все понимает, только не говорит пока. Как они без меня будут? Вику первая жена к себе в Германию заберет, это точно, а там ее новый муж - фашист недорезанный. Рита Вику полюбила, да и девочка к ней льнет...
   - А к братику?
   - От кроватки оттаскивали. Она еще совсем ребенок, а тут кукла живая. Затискала. Я думал ревновать будет, а тут наоборот. Эх!..
   - Выпьем! - решительно сказал Вольга, хватая баклагу.
   - Надеремся! - Кузьма нерешительно взвесил в руке полную до краев чашу.
   - Сам говорил: не отрава! - хрипло засмеялся Вольга. - Проспимся, рассольчику с утреца попьем. Для чего мы здесь собрались?..
   - Схожу я в нужной чулан, - сказал Кузьма, ставя на стол пустую чашу. - Ты уж не буйствуй...
   Пение он услыхал, возвращаясь. Сильный, с хрипотцой баритон, казалось, проникал в каждый уголок старых хором - от первого до второго этажа.
   То не ветер ветку клонит,
   Не дубравушка шумит,
   То мое, мое сердечко стонет,
   Как осенний лист дрожит.
   То мое, мое сердечко стонет,
   Как осенний лист дрожит...
   Кузьма не стал заходить в комнату, остановился в дверях, рядом с Марфушей. Вольга пел самозабвенно, помогая себе движениями рук и мимикой лица.
   - Говорил же ему - крепкая! - покачал головой Кузьма.
   Вольга, словно отвечая, грянул еще громче:
   Извела меня кручина,
   Подколодная змея.
   Ты гори, догорай моя лучина.
   Догорю с тобой и я...
   - Что это он? - испуганно спросила Кузьму Марфуша.
   - По суженой своей убивается. Невесте, что в той стороне осталась.
   - Она красивая?
   - Очень. На тебя похожа. Вы с ней - как сестры.
   - Смеешься, боярин! - обиделась Марфуша. - Какая я красивая? Рыжая и тощая.
   - В нашей стороне такие - самые красивые, - Кузьма погладил ее по голове. - У нас толстых не любят. Увидел он тебя и затосковал. Глянь, еще и заплачет!
   Словно отвечая ему, Вольга смахнул ладонью буйную слезу и продолжил с надрывом:
   Не житье теперь без милой,
   С кем пойду а-а-а к венцу?
   Знать судил, судил мне рок с могилой
   Повенчаться, молодцу...
   Допев, Вольга уронил голову на сложенные руки. Кузьма вздохнул и подошел к столу. Бесцеремонно сдернул гостя с лавки, закинул его правую руку себе за шею.
   - Дуня! - всхлипнул Вольга, увидев метнувшуюся на помощь Марфушу. - Солнышко мое ясное! Как я тебя люблю, милая!..
   - Скажи Меланье, что рассолу ему возле ложа поставила, - сказал хозяйке Кузьма, подхватывая качнувшегося Вольгу за талию. - Утром как найдет...
   - Сама отнесу, боярин, - ответила Марфуша, беря со стола светильник. - И сапоги сыму, и одеялом укрою. Ты его только до опочивальни доведи.
   Она взяла Вольгу под левую руку. Но он высвободил ее, обнял Марфушу за плечи и крепко прижал к себе. Марфуша ойкнула, но вырываться не стала...
  
   Глава восьмая
  
   Красный диск солнца уже повис над дальней кромкой леса, но было свежо. Прохладный ветерок веял от реки, остужая горевшее жаром лицо. Ярославна расстегнула под подбородком убрус, отвела края платка в стороны - чтобы прохлада проникла к налитой тупой болью шее. Хотела было снять убрус совсем, вместе с повойником, но не решилась - могли в любой миг подойти Михн с Якубом (повадились в последние дни перенимать ее на городском забрале!). Мужней жене простоволосой - срам!
   В эти утренние часы ей было легче - боль унималась, не дергала шею как вечером и ночью, жгуче отдавая в лопатку. Днем она еще забывалась в хлопотах, но вечером становилось худо. Пожилая знахарка (лучшее, что удалось найти в Путивле) раз за разом носила печеные луковицы, клала их на больное место, завязывала платком, но помогало ненадолго. Отступив, боль возвращалась, становясь еще злее.
   Путивль просыпался. На узких, кривых улицах сновали редкие прохожие, но повозок и всадников не было - рано. Пастухи выгнали свои стада: на пойменном лугу разбрелись красно-белые коровы, черные овцы. Гуси плескались в реке, то и дело погружая длинные шеи в зеркальную гладь, - кормились. Их гогот не достигал стен - далеко.
   Ветер переменился, и Ярославна запахнула убрус. Теперь ветер дул ей спину, вея через реку к югу, в Поле. "Передать бы с ним весть Игорю!" - подумала Ярославна, но тут же одернула себя - размечталась, как дите. Семнадцатый год замужем, пятеро детей - какие могут быть мечты!..
   Отец не хотел отдавать ее за Игоря. Молоденький княжич, в ту пору сидевший в захудалом Рыльске, - к дочке богатого Ярослава галичского сватались куда лучшие. Похлопотал Святослав. Чувствовал вину перед сыновцем, которого отроком выгнал из Чернигова, пообещав наделить землями. Не сдержал Святослав слова насчет земель, но здесь помог... Ярослав согласился неохотно, но когда увидел будущего зятя, оттаял. Игорю в ту пору было восемнадцать. Статный (совсем еще не грузный!), с легким пушком на румяных щеках, с ясными голубыми глазами...
   - Хороший будет у тебя муж! - сказал Ярослав, зайдя в девичью после встречи. - И красив, и умен, и полки водить умеет. Радуйся, Ефросинья!
   Она и радовалась. Подружки, молодые боярышни, прежде нее увидевшие Игоря, уже успели прожужжать уши (с великой охотой за Игоря пошли бы, да только кто ж возьмет!). Потом Ефросинья и сама увидела жениха. (Пригласили в зал для пиров показать сватам.) Игорь был там. Ее бросило в краску, но и Игорь, чего она не ждала, тоже вспыхнул - понравилась. Княжьи дочки редко выходят замуж по любви, ей вот посчастливилось...
   За все шестнадцать лет Игорь ни разу не ударил ее, не обругал. Другие князья заводят девок, тащат их на пиры, а после пиров у них блуд и непотребство. У Игоря (все это знают!) - только жена. И родню ее любит. Когда брата Владимира прогнали из Галича, ни один русский князь не решился его принять. Игорь приютил... Добрый он и постоянный, за то его в Северской земле любят. По доброте своей и сидит в полоне...
   Ярославна смахнула одинокую капельку со щеки. Больше слез не было - выплаканы. Да и некогда плакать - княжество на ней. Тут еще этот веред этот на шее...
   В стороне скрипнуло. Ярославна оглянулась - Михн и Якуб шли к ней по забралу.
   - Тоскуешь, княгинюшка, слезыньки льешь по соколику нашему ясному, - запричитал Михн, снимая с седой головы шапку и кланяясь. - Все глазыньки прогляделя - не ворочается ли! Далеко улетел сокол в Поле половецкое, тяжко воротиться...
   Ярославна поморщилась. К старости Михн стал слезлив, но где взять лучшего? Лучшие в полоне... Якуб ничего не сказал, молча поклонился. Робеет - только третьего дня огнищанином поставили.
   - Есть вести от Тудора? - спросила Ярославна, решительно прерывая причитания тысяцкого. - Когда будет?
   - Полки собирает, - вздохнул Михн. - Тяжкое это дело. Не хотят князья воев давать. Когда Игорь в поле шел, их не спросил.
   - Зато когда к ним половцы приступали, помогал.
   - Люди плохо добро помнят, - еще раз вздохнул Михн.
   - Был бы на месте Тудора Роман Гнездилович, давно войско под Путивлем стояло! - сердито сказала Ярославна. - Пожалел Святослав доброго воеводу, дал худшего.
   - Слава богу, что вообще дал, - возразил Мизн. - Тудор тож полки добро водить. Не раз поганых бил. Только неспешный - собирается медленно.
   - Пока соберется, половцы Путивль возьмут. Был бы здесь Игорь...
   - Святослав хотел его выкупить, две тысячи гривен Кончаку давал. Не согласился хан, - развел руками Михн. - Потребовал, чтобы за всех князей заплатили. Где ж столько серебра взять? Не хочет Кончак Игоря отпускать.
   - Потому, видно, Игорь и передал: не собирать выкуп, - задумчиво произнесла Ярославна. - Что показал "язык"? Заговорил?
   - Заговорил, - вздохнул Михн, - но рассказал мало. Идет на нас Кза, как Игорь упреждал, но медленно: орудие какое-то тяжкое поганые с собой тянуть - города брать. Что за орудие, неведомо.
   - Так спросите у поганого!
   - Помер он, - виновато промолвил тысяцкий. - Холопы перестарались с кнутами. Не казни их, княгинюшка, зло у людей на поганых. У кого родня в Поле сгинула, у кого в полоне мучится.
   Ярославна нахмурилась, но ругаться не стала - смысла нет. Старый он, Михн.
   - Что за орду Улеб побил, узнали?
   - Разведка. Сын Кзы, любимый был у них за воеводу. "Язык" сказал: узнает Кза, что сына убили, лютовать станет.
   - Как будто так милует! А сына ханского в полон надо бы - тогда бы и с Кзой о чем говорит было, - сердито сказала Ярославна.
   - Сеча жестокая, княгиня, - заторопился Якуб. - Наших-то сколько полегло! Где было разбирать?
   "Сыновца своего выгораживает, - поняла Ярославна. - Василько ханского сына прирезал. Вольга только оглушил - взять можно было. Не доглядел Якуб, а сейчас трусится".
   - Вот еще, княгинюшка, - продолжил Михн. - Якуб там заметил, здесь мы оружие, что Улеб после сечи привез, разобрали и посмотрели. Сильно оружные поганые. У каждого броня или куяк, копье, щит, меч. И шеломы железные, не аварские, из дерева. Никогда они к нам не так ходили. У ханских нукеров ладно, но чтоб у каждого? Прибегали на Русь без брони и с одним копьем. Потому их били легко. В этот раз легко не будет.
   - Откуда у них мечи и броня?
   - "Язык" не сказал, но понять не трудно. Оружие русской работы. То, что у игоревых воев было.
   Ярославна не ответила. "Мало, что сами сгинули или в полоне, так еще волков степных вооружили, - подумала с горечью. - Ох, Игорь!.."
   - Надо еще "языка" взять! - сказала жестко. - Пошли Улеба.
   - Улеб самый опытный воевода в Путивле, - возразил Михн. - Вдруг Кза прибежит, кто город оборонит?
   - Тогда Вольгу. Дай ему людей, оружие, коней.
   - Коней нету, табун в Новгород Северский угнали, - торопливо сказал Якуб. - Там дружину собирают, конную. Здесь зачем? Кза придет - за стенами будем сидеть. На забрала людей вывести, дай бог, хватило б! У Вольги есть кони.
   - И двенадцать смердов? Против орды - даже такой, с какой вы бились? - Ярославна сердито глядела на Якуба. Тот опустил глаза.
   - Дашь Вольге Василько в помощь! - распорядилась Ярославна, злорадно наблюдая, как изменился в лице Якуб. "Пусть отрок искупает вину!" - подумала, ожидая, что Якуб будет противится. Но он смолчал. - Вольге толмач понадобится, Василько половецкий знает...
   Она хотела еще сказать, но отдаленные крики отвлекли ее. Ярославна повернулась: на лугу конные, крича и гигикая, гнали прочь стада. Княгиня судорожно вцепилась в бревно заборола.
   - Княгинюшка, это не Кза! - поспешил Михн. -Камнеметы будут испытывать, вот и гонят скотину, чтоб не побило ненароком. Видишь, в остроге люд собирается. И мы сейчас пойдем.
   - А ты зачем, касатушка? - крикнул он вслед решительно зашагавшей к лестнице Ярославне. - Ведь недужишь...
  
   ***
  
   - Классический требюше! - восхищенно сказал Вольга. - Рама, подвижной противовес, праща...
   - Классические только пропорции, - ответил Кузьма, - для настоящего маловат. Большой камнемет в остроге не соорудишь. Ворота узкие и низкие. Балки вручную таскали.
   - Но где взял чертежи?
   - Вот здесь! - Кузьма постучал себя пальцем по лбу. - Несколько лет назад увидел такой во сне - осада замка Монсегюр. Полистал книги - интересно было. Машина простая, как грабли. Соотношения метательной балки к противовесу один к шести, остальное - по месту. Лишь бы дерево прочное. Дубовые бревна тесали. Ось тоже дубовая. Вчера салом мазали.
   - Колеса зачем? - поинтересовался Вольга, рассматривая маленькие деревянные катки, на которых покоилась рама камнемета. - Куда его возить, если ворот нету?
   - Отдачу гасить. И перенацеливать проще.
   - Быстро сделали?
   - За две недели. Я тебе рассказывал про Людоту.
   Кузьма глянул в сторону. Немолодой, кряжистый кузнец стоял неподалеку, руководя суетившимися помощниками. Левая щека у него была вся мелких рубцах - от осколков горячего металла.
   - С деревом было просто, - продолжил Кузьма, - а вот с пращой и крюком намучились. Сначала камень летел назад, потом бил прямо перед камнеметом. Пока подогнали...
   Ярославна со спутниками стояла в стороне, прислушиваясь к разговору хортов. Они пришли к острогу одновременно с ней и у тына вежливо поклонились. Выглядел Вольга помято (видно было - с вечера пировал боярин), зато лицо Кузьмы смотрелось свежо и весело. Старший из хортов после поклона внимательно глянул на княгиню, и Ярославна не сразу разобрала, что было во взоре этих зеленых глаз. Поняла уже здесь: оценил ее немочь, но не посочувствовал, скорее укорил.
   Теперь хорты, забыв о ней, увлеченно разговаривали - непонятными словами. Ярославна сердито переступила с ноги на ноги, и зеленоглазый хорт словно почувствовал, обернулся.
   - Поднимайтесь на забрала! Начинаем!
   Непонятно как, но на забрале хорт оказался рядом. Здесь Ярославна его лучше рассмотрела. Хорт оказался ростом с Игоря и такой же плечистый. Но поджарый. В черных волнистых волосах уже хорошо заметны белые нити.
   "Годами он, наверное, такой же, как и Игорь! - подумала Ярославна, но тут же одернула себя: - О чем это я?"
   Тем временем хорт, окинув взором опустевший перед острогом луг, повернулся и махнул рукой кузнецу. Людота потянул за веревку, щелкнул железный крюк, отпуская кольцо, и длинная балка-коромысло, увлекаемая тяжелым противовесом, стремительно повернулась. Толстая веревка, прикрепленная к ее длинному концу, выскочила изнутри машины, распрямилась, из плетеной сетки на конце пращи вырвался круглый камень и по дуге полетел к лугу. Ударил. Красное облачко вспыхнуло на месте падения, в стороны брызнули крупные осколки.
   - Шагов двести, - оценил Михн. - Стрела пролетит больше, но будет уже слабая. Чем бросаешь, боярин? - поинтересовался.
   - Сотами, - улыбнулся зеленоглазый хорт. - Делаем из камней и глины колобок, гончары обжигают. Они круглые - хорошо летят. Попадать проще - три размера, каждый одинакового веса - пуд, полпуда и полтора. А при ударе о землю камни разлетаются - сами видели.
   - По ногам будут бить! - сморщился Якуб. - Лучше в головы.
   - Перебить поганому ногу - хорошо! - не согласился Михн. - Без ноги - какой воин?! Дальше камнемет может? - обратился он к хорту.
   Тот кивнул и крикнул Людоте. Помощники кузнеца, повиснув на веревках, уже опустили длинный конец балки, закрепили крюком. Людота взял из небольшой горки колобок поменьше, сунул его в сетку пращи. И снова балка стремительно прянула кверху. Красный колобок понесся над лугом и у самого берега ударил в молодую ветлу. Брызнули осколки, и ветла нехотя переломилась пополам.
   - Супер! - воскликнул Вольга. - Хану бы по башке!
   - Забор от стрел если поставят, разобьем, - заключил Михн. - А когда поганые к самому тыну приступят? - снова спросил у хорта.
   - Дробом, Людота! - скомандовал тот.
   Кузнец снял пращу и ловко надел на конец балки железную втулку с прикрепленной к ней большой деревянной чашей, закрепил втулку шкворнем. Затем высыпал в чашу ведро камней.
   - Мелкие, - засомневался Вольга.
   Кузьма не успел ответить. Людота дернул веревку, балка прянула - и целый рой камней взлетел сначала вверх, а затем густо и страшно ударил в шагах пятидесяти от тына. Прямо по стаду овец, жавшемуся к острогу.
   Закричал перепуганный пастушок, заблеяли и порскнули во все стороны овцы. Но не все. С полдесятка осталось на траве. Некоторые еще дергались в агонии.
   - Вот тебе и мелкие! - сказала Ярославна и повернулась к Якубу: - Заплати за овец. Не скупись - пастушка до смерти напугали. Ты, боярин, - повернулась она к Кузьме, - заготовь побольше своих колобков. Он даст денег, - кивнула на Якуба.
   Ярославна зашагала прочь по забралу, слыша, как Михн приказывает хорту: "Теперь оба камнемета сразу!" Внутри острога засуетились, повисли на веревках, опуская метательные балки. Ярославна прошла мимо - в ворота. Позади поспевал Якуб. За тыном ее шатнуло. Якуб подскочил, поддержал под локоть.
   - Сейчас повозку кликну! - засуетился.
   - Не надо! - отстранилась Ярославна. Якуб смотрел вопросительно.
   - Этот старший хорт - хороший лекарь? - спросила она.
   - Люди хвалят, - неопределенно ответил Якуб.
   - Как закончат, пришли ко мне! - распорядилась Ярославна и медленно пошла к стенам города. Веред на шее пульсировал: как будто кололи раскаленным шилом. Красные круги плыли перед глазами. "Дойду! - упрямо подумала Ярославна. - Обязательно. Смотрят".
   Она оглянулась. Холопки семенили следом, подбирая подолы рубах - на улице было нечисто. "Молодые, здоровые, а отстали", - несмотря на боль, усмехнулась Ярославна. И ей стало легче...
  
   ***
  
   Руки у хорта были прохладные. Прежде, чем тронуть ее плечо, он омыл их в шайке с водой. Ярославне это понравилось. Ее лекарь в Новгороде Северском, когда приходил пускать кровь, рук не мыл. Осторожные прикосновения холодных пальцев были приятны - унимали боль.
   Она сидела на лавке у самого окошка нетопленой бани - так велел хорт. Он также велел снять навершник и рубаху. Убрус княгиня сняла сама, но повойник оставила - не мешает. Напуганная служанка все же прикрыла Ярославну рубахой ниже пояса, как бы пряча самое сокровенное у хозяйки от нескромного взгляда. Ярославна ее отослала - потом молотить языком! В бане они остались вдвоем.
   Хорт закончил мять ее веред, достал из сумки что-то завернутое в чистую холстину, развернул. Ярославна, скосив глаза, увидела маленький ножик, странного вида щипцы. Поежилась. А хорт тем временем вытащил из сумки глиняную баклажку, небольшую чару. Наполнил и поднес ей с поклоном.
   - Что это? - настороженно спросила Ярославна, принюхиваясь. Жидкость в чаре слегка пахла медом.
   - Чтоб не больно, когда резать, - пояснил хорт.
   - Резать веред? - с сомнением в голосе сказала Ярославна.
   - Иначе не вылечить, - пояснил хорт, прикладывая тыльную сторону ладони к ее лбу. От его руки исходила прохлада. - У тебя, княгиня, жар, к вечеру он усилится. Сляжешь. Да так, что можешь не встать.
   Ярославна вместо ответа залпом выпила. Жидкость оказалась горьковатой, обожгла горло. Ярославна сморщилась, но тут же ощутила, как по жилам пошло тепло. Приятное.
   Хорт сел напротив, уставился на нее. Прямо в глаза. "Что это он?" - недовольно подумала Ярославна, но хорт словно подслушал:
   - Надо немного подождать. Чтоб подействовало.
   Пялиться он не прекратил. И Ярославна не сдержалась:
   - В твоей стороне веред тож вырезают?
   - Запущенный - обязательно, - ответил хорт.
   Ярославна не поняла, что такое "запущенный", но сообразила, что напрямую касается ее.
   - Лекарей хороших у вас много?
   - Да.
   - А ты?
   - Не самый лучший. Я больше ведун, как здесь говорят.
   Хорт не стал хвалиться, Ярославне это понравилось. Веред снова запульсировал, и она вдруг спросила сердито:
   - Хортом зачем стал?
   - Дочку князя своего спасал. Иначе к похитителям было не подобраться. Если б мы пришли в человечьем обличии - ее сразу убили бы. А так удалось вывести - живой и здоровой. Теперь терпи, княгиня!
   Хорт встал, смочил холстинку из той же баклаги и протер ей плечо и шею. Плеснул из баклаги на руки, омыл. Затем взял ножик и зашел ей за спину...
   Острая боль пронзила ее, ударив до самого нутра. С шеи словно сдирали кожу - вместе с мясом. Ярославна сцепила зубы, терпя из последних сил. Боль ворочалась у ключицы, забираясь все глубже и глубже - словно раскаленным буравом сверлили шею.
   - Кричи, княгиня! - услыхала она сверху. - Легче будет!
   Ярославна не закричала (не хватало, чтоб служанка влетела, сломя голову, - девка-то молодая, глупая). С шумом выдохнула воздух. И в следующий миг будто тяжесть с плеч свалилась - боль ушла. Не совсем. Но это легкое пощипывание ни в какое сравнение не шло с тем, что было прежде.
   Ярославна скосила глаза. Хорт вытирал холстинкой окровавленные плечо и шею, затем накрыл рану тряпочкой и взял со скамьи странную кривую иглу с толстой ниткой.
   - Еще немного будет больно.
   Но это была уже не боль. Ярославна сидела, отдыхая сердцем. Хорт, затянув нитку, обрезал концы ножиком. Взял еще одну чистую холстину, окунул ее в шайку с водой, и стал стирать потеки крови - сначала со спины, потом с груди. Странно, но это было приятно. Хорт закрыл зашитую рану тряпочкой, примотал ее холщовым бинтом, обернув его вокруг шеи и пропустив под мышки. Помыл в шайке инструмент, завернул. И снова плеснул из баклаги в чашу.
   - Выпей еще, княгиня!
   Ярославна послушно проглотила обжегшую небо и горло жидкость. Снова тепло пошло по жилам, и боль свернулась маленьким-маленьким комочком - будто уснула.
   - Как зовут тебя, боярин? - спросила Ярославна. - С отечеством?
   - Кузьма Иванович.
   - Спаси тебя бог, Кузьма Иванович. Полегчало.
   Кузьма кивнул и вдруг взял с ее колен рубаху - Ярославна и ахнуть не успела. А лекарь тем временем сосредоточенно ощупал ткань вокруг ворота.
   - Зарубили грубо, вот и натерло шею! - показал он ей шов. - Скажи служанкам, чтобы пересмотрели рубахи. Не то снова веред выскочит!
   Он подобрал подол и собрал рубаху, предлагая ей надеть. Ярославна слегка растерялась от неожиданности, но послушно просунула голову в вырез. Присела - уже одетая.
   - Ты женат, боярин? - спросила, чтобы скрыть смущение.
   - Женат.
   - Детей много?
   - Двое. Дочке четырнадцать лет, сыну - годик.
   - Что такая разница?
   - Дочка от первой жены, сын - от второй.
   - Первая жена умерла?
   - Ушла от меня к другому.
   - Венчанная? - не смогла скрыть удивления Ярославна.
   - Мы не венчались.
   - Почему?
   - В то время не принято было. Тогда в нашей стороне с верой христианской боролись. Язычники правили. Потом они умерли, и вера вернулась. Со второй женой я венчался.
   - А первая к кому ушла?
   - Вышла замуж за немчина. Он богатый. Живет с ним в немецкой стороне.
   - К вам ездят немцы?
   - И немцы, и ляхи, и угры - из многих стран. И мы туда ездим. В прошлом году я ездил во Францию.
   - Знаю! - оживилась Ярославна. - Ярослав мудрый во Францию дочку свою отдал, за короля их. Анной звали. Давно было. Не знаю даже, как ей там жилось.
   - Хорошо, княгиня! Правда, король, муж ее, скоро умер. Ярославна правила Францией много лет, пока подрос сын.
   - Разве может женщина править? Целой стороной?
   - Может. Такое бывает.
   - И у вас?
   - Два века назад женщины правили нашей стороной почти восемь десятков лет. Одна за другой.
   - Почему?
   - Стороной правил один род, а наследников-мужчин долго не было. Или убивали их. Сын последней правительницы запретил возводить на престол женщин, с тех пор правили только мужчины.
   - А если в роду снова без наследников?
   - Теперь это не имеет значения. Правят не те, кто знатнее родом, а кого люди выберут.
   - Как могут люди выбрать правителя? - удивилась Ярославна. - У нас князья не могут договориться, чтобы один в Киеве сел. Как может люд?
   - Может княгиня. Им предлагают нескольких. За кого людей больше, того и возводят. На четыре года. Потом снова выборы.
   - Шуму и крику при этом, наверное, много?
   - Очень! - улыбнулся Кузьма. - Но одного все ж избирают.
   - И женщину могут выбрать?
   - Пока не случалось. Но уделами женщины, бывает, правят.
   - А мужья?
   - Мужья занимаются своим. Женам не мешают.
   - Чудно ты говоришь, боярин, - задумчиво произнесла Ярославна. - Как великий князь может дать удел женщине, когда есть муж?
   - Может. Если женщина умна, образована, проявила себя, как добрый правитель. У нас женщины учатся, наравне с мужчинами. Работают, как и они.
   - А кто ж хозяйством занимается, детей растит?
   - Муж и жена - по очереди. Правда, получается не всегда хорошо, - улыбнулся Кузьма. - Поэтому в наших семьях мало детей - не хотят женщины рожать.
   - Я пятерых родила, - пожала плечами Ярославна. - Бог даст - еще рожу! Детей надо много. Кто о тебе позаботится в старости? Двое - это мало. Вдруг умрут во младенчестве, вдруг потом что случится...
   - Мы хорошо умеем лечить. Во младенчестве у нас умирают очень редко. Да и потом... В нашей стороне люди долго живут. Если нет войны...
   В бане на некоторое время стало тихо.
   - С кем у вас война? - первой нарушила молчание Ярославна.
   - С лихими людьми. Они среди нас живут, но нас ненавидят.
   - Отчего?
   - Очень давно мы завоевали их сторону. Многих убили. Они смирились, но обиды не забыли. Десять лет назад восстали, но их снова повоевали, побили многих. Но они не покорились. Проникают в нашу сторону, убивают женщин, детей, стариков. У них такая вера: чем больше христиан убьешь, тем лучше тебе будет в раю. Это неправда, но они верят. Поэтому с ними трудно воевать.
   - Тогда вы тоже должны убивать их женщин и детей! - жестко сказала Ярославна. - Чтобы искоренить их род подчистую!
   - Нельзя. В том роду лихих людей немного. Остальные мирные.
   - Тогда пусть старший их рода своих лихих побьет! Пригрозить ему.
   - Он и без угроз старается. Но лихих поймать трудно. Прячутся в горах. Не один год ловят.
   - Наверное, не очень стараются!
   - Может, и так, княгиня.
   - От тех лихих людей вы с Вольгой бежали?
   - От них.
   - Вашему правителю верно худо без вас? Вольга - знатный воевода, ты, боярин, делаешь камнеметы, лечишь людей. Разума тебе не занимать....
   - У нас таких много. Правитель без нас обойдется. Думаю, даже искать не будет.
   Ярославна посмотрела на Кузьму долгим взглядом. Он подтвердил свои слова кивком.
   - Тогда живи здесь, боярин! - решительно сказала Ярославна. - Здесь тебе рады!
   Кузьма молча поклонился. А Ярославна внезапно ощутила, как неудержимо скользят вниз веки. Последним усилием она подняла взгляд.
   - Поспи, княгиня! - сказал Кузьма. - Тебе надо отдохнуть. Не ходи никуда, я скажу служанке, чтобы постель принесла...
   "Я сама кликну!" - хотела сказать Ярославна, но сил на это уже не осталось. Она не слышала, как напуганная служанка принесла постель, расстелила ее на широкой скамье. Кузьма бережно снял княгиню с лавки, где она крепко спала, прислонившись щекой к рубленой стене, и перенес на мягкое...
  
   ***
  
   Поздним вечером того же дня Вольга и Кузьма снова сидели за столом. Марфуша и Меланья, хлопоча, носили блюда с закусками.
   - Где Улеб? - спросил Вольга Марфушу.
   - С зарания ушел, - весело ответила хозяйка. - Гонец за ним прибегал. Укорял: невместно Улебу ночевать в простом доме, когда в Путивле есть княжьи палаты.
   - А он что?
   - Отговорился тем, что вино у боярина хмельное, - Марфуша бросила лукавый взгляд на Кузьму. - Попил рассолу и пошел. Кушать не стал. Вам кланялся.
   - Тебя-то где носило? - спросил Кузьма, наливая Вольге из баклаги. - Заждались.
   - Учения проводил, - ответил Вольга, провожая убежавшую Марфушу долгим взглядом. - Мне новых людей дали, а этот сквалыга Якуб угнал табун в Новгород Северский. Пришлось разучивать один тактический прием периода средневековья. Читал о нем. У отца богатая была библиотека по воинскому искусству.
   Марфуша поставила на стол большое блюдо с дымящимся мясом и убежала.
   - Вдовий платок сняла, - заметил Кузьма.
   - Пора! Сорок дней прошло.
   - Скотина ты! - мрачно сказал Кузьма. - Ни одну юбку не пропустишь.
   - Никто не понуждал, - пожал плечами Вольга. - Все по взаимному согласию. Она женщина свободная, я, можно сказать, холостяк.
   - Вот расскажу Дуне!
   - Поди, попробуй! Не наговаривай на себя! - Вольга поднял правой рукой чашу, а левой поймал пробегавшую мимо Марфушу. - Сядь с нами, хозяюшка, хватит хлопотать! Князя сегодня нет, все свои...
   К удивлению Кузьмы Марфуша послушно присела рядом с Вольгой, прижалась щекой к его плечу. Кузьма только крякнул. Выпили, закусили. Марфуша не ела. Только счастливо следила, как жадно расправляется с пареным бараньим боком Вольга.
   - Ты, говорят, сегодня княгиню лечил, - сказал Вольга, бросая последнюю обглоданную кость на блюдо и вновь берясь за чашу. - Что-нибудь серьезное?
   - Чирей! - пожал плечами Кузьма. - Всего лишь. Только огромный, запущенный, кожа вокруг уже синеть стала. Еще бы день, другой - и сепсис.
   - Что это - сепсис? - спросила Марфуша, округлив от удивления пухлый ротик.
   - Померла бы! - сердито ответил Кузьма. Марфуша испуганно перекрестилась.
   - Теперь будет жить? - уточнил Вольга.
   - Будет, - подтвердил Кузьма. - Через несколько дней сниму швы - только шрамик останется. Она женщина сильная.
   - И строгая. Всех здесь держит в кулаке. Специально сюда из Новгорода приехала, чтобы Путивль к обороне подготовить. Первый большой город от Поля в северской земле. Половцы сюда вперед обязательно придут. Толковая жена у князя Игоря!
   - Пятерых родила, - задумчиво сказал Кузьма совершенно не к месту. -А ведь никак не скажешь...
  
   Глава девятая
  
   Лес плотно подступал к дороге с двух сторон, поэтому конница растянулась на полет стрелы. Вои ехали, закинув щиты за спины и подняв копья кверху. Примолкшие в этот послеполуденный час птицы с высоты крон вековых сосен могли видеть, как ощетинившаяся железными остриями змея медленно ползет сквозь лес к недалекой опушке.
   Конники ехали не сторожась: переговаривались, покрикивали на лошадей. Рукавами полотняных рубах то и дело вытирали мокрые лица. Зной густо висел в сонном бору, выдавливал душистую смолу сквозь потрескавшуюся кору сосен, гнал жаркий пот из-под железных шишаков и тяжелых кожаных куяков.
   - Скорей бы река! - сердито сказал юный всадник в золоченом шлеме, ехавший впереди. - Сомлеть можно от духоты! - он похлопал по мощной шее своего красивого буланого жеребца. - И коней напоить надо!
   - Напоим, княжич! И сами попьем, - миролюбиво ответил ему пожилой воевода с выдубленным солнцем лицом, рысивший на вороной кобылке. - Недолго осталось. Я путь этот добре знаю, много раз по нему конный бегал. Жара - еще не худо, - пустился в рассуждения старик. - Вот когда оружный да в мороз - беда! Броня настынет так, что голой рукой тронуть боязно - примерзнет! От железа стужа к телу ползет, немеет оно. От жары человек может обмереть, но тогда на него водой побрызгать, броню снять - и придет в себя. А вот когда коченеешь помалу, то и не заметишь, как час твой пришел. Сколько раз было: пал человек с коня, подскочили, а он уже не дышит! Бывает, что и не падет, сидит себе, за стремена зацепившись, поводья в руке держит. Окликнешь, подъедешь, а он мороженый - задубел! Одно спасение - тулуп или шубу поверх брони накинуть. Но коли ждешь нападения, в тулупе нельзя. Повернуться в нем трудно, а скинуть можно и не успеть...
   - Сторожа скачет! - прервал разговорившегося воеводу княжич. Воевода умолк и понес ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, хотя до дна векового бора солнце не доставало.
   Впереди в самом деле показался всадник, летевший во весь опор. Воевода поднял руку вверх и потянул за поводья. Кобылка встала, а следом, один за другим, словно передавая повеление, стали замирать кони других всадников.
   - Половцы! - жарко выдохнул стражник, осаживая коня перед воеводой.
   - Много? - живо спросил воевода, разом теряя неспешную рассудительность.
   - С полсотни. Стоят на берегу.
   - На этом или дальнем?
   - Дальнем. Костры разожгли.
   - Тогда пошто коня гонишь?! - сердито сказал воевода. - Спужался? Ранее поганых не видел? Веди!
   На опушке воевода знаком велел войску оставаться в лесу, сам спешился. Юный княжич последовал за ним. Ведомые стражником они подошли к высоким кустам, густо укрывавшим высокий берег поймы, осторожно раздвинули ветви.
   Заливной луг разрезала поблескивавшая на солнце широкая лента реки. От берега, где стояли русские всадники, река отступала далеко, почти вплотную прижимаясь к высокому обрыву противоположного края поймы. Прямо напротив наблюдателей луг с той стороны неглубоко вдавался в этот обрыв, образуя защищенный с трех сторон почти правильный треугольник. Справа обрыв подступал к самой воде, слева был неширокий выход к пойме.
   Треугольник был полон степняками. Они стояли, сидели, лежали вокруг жарко пылающих костров. С берега, где таились за кустами княжич с воеводой, не было видно: варят обед или уже принялись за еду. Не расседланные кони - целый табун, паслись неподалеку. Два коновода, они же стражники, цепко посматривали по сторонам. Воевода тронул княжича за плечо и указал ему пальцем: третий стражник сидел на коне на самой вершине обрыва, наблюдая оттуда пойму и луг на несколько полетов стрелы.
   - Хорошо сторожатся! - заключил воевода. - Не подступишься! Место для стана правильно выбрали. Напасть неожиданно неоткуда. В лес половец не пойдет, боится, да и правильно боится - нет ничего легче, чем перестрелять всадников в лесу. Здесь же они сразу на конь - и в битву!
   - Их всего полсотни, Тудор! - возразил княжич. - Ударим!
   - И как же ты, Олег Святославличь, хочешь на них ударить? - с улыбкой спросил Тудор. - Расскажи мне, старому.
   - Спустимся с берега и ударим! - горячо сказал княжич, не заметивший этой улыбки. - Доскачем вмиг.
   - А далее?
   - Выстрелим из луков - и в сечу!
   - А река?
   - Перебредем!
   - Ты знаешь здесь брод?
   Княжич не ответил.
   - Я тоже не знаю, - продолжил Тудор. - Брода нет на несколько верст в одну и другую стороны. Сейм здесь не широк, но глыбкий, перебраться на другой берег можно только вплавь.
   - За коней будем держаться и переплывем.
   - Пока мы доскачем до реки, поганые сядут в седло и возьмут луки. Поэтому коней у нас не будет - постреляют. Это у поганого первое дело - коня под ворогом стрельнуть. Потом они будут стоять на берегу и стрелять в тех, кто опешился, и тех, кто на коне все же скакнул в реку. Стреляют они добре, княжич, до другого берега никто живым не доплывет. Положим мы с тобой свои сотни на этом лугу, Олег Святославлич, и сами костьми ляжем.
   - Что делать? - насупился княжич.
   - Сейчас выйдем тихо из лесу и высоким берегом, чтоб стрела не достала, пойдем восвояси. Поганые нас увидят, но нападать не решатся. Их менее, а река им будет мешать, как и нам. Зачем свойско ведем, княжич? В Путивль - город отстаивать, пока большие полки собираются. Один вой на забрале десятерых стоит. Что нам до половецкой разведки? Коли положим войско здесь, княгиня Ярославна что скажет?
   Тудор повернулся к лесу, но княжич схватил его за рукав рубахи.
   - Гляди!
   Воевода посмотрел в направлении вытянутой руки спутника, и увидел на противоположном обрыве половца, ранее настороженно глядевшего по сторонам, а теперь лежавшего у ног коня.
   - Что это он?
   - Стрелой сбили!
   - Кто-то из русских в лесу прячется, - пожал плечами старик, - ну, стрелил одного...
   Но тут же замолчал, ошеломленно наблюдая, как медленно падают на траву пронзенные стрелами оба сторожа половецких коней. Почти тут же из-за левого края обрыва выскочили несколько всадников и мимо беспризорного табуна во весь опор понеслись к биваку.
   - Что это? - протер глаза Тудор. - По двое на одном коне?! Их сейчас перестреляют!
   На лугу тем временем творилось странное. Вместо того, чтобы врезаться в толпу вскочивших на ноги степняков и рубить их, всадники осадили коней и быстро спешились. Те, что были за поводьями, встали в ряд, перегородив половцам выход к лугу щитами и копьями. Другие, что сидели на конях позади, подняли луки. Сухо и страшно хлестнули тетивы. Десяток еще не пришедших в себя половцев сунулись лицами в высокую траву. Лучники вновь натянули тетивы...
   - Ах, ты!.. - восхищенно воскликнул Тудор, наблюдая, как мечутся в тесном пространстве, пытаясь укрыться от стрел, половцы. Защищенное с трех сторон место теперь стало для них ловушкой. - Это кто ж такой разумный?! Гляди, княжич - повернулся он к Олегу. - Вот воевода! Как удумал!
   - Почему он не сечет половцев? - спросил Олег, не отрывая взгляда от поля битвы.
   - Мечей у них нету.
   - Почем знаешь?
   - Смерды! Будь дружинники или княжьи воины, у половины были бы самострелы. Смерды из самострелов стрелять не умеют - дорогое оружие. Но даже я на их месте не стал половцев сечь - быстро стащили бы с коней. В толпе нет ничего легче, как подрубить коню ноги, вспороть ему живот... Ах, что делает! - уже не таясь восторженно закричал Тудор. - Стреляет, как зайцев! Но все равно наших слишком мало - сомнут...
   - На конь! - приказал он мечнику, державшему его кобылку на поводу. - Вперед! - закричал, вскакивая в седло. Лицо его преобразилось, сияя молодым воодушевлением. - Поможем добрым христианам против безбожных агарян! Хоругвь развернуть, в дудки играть! Во весь опор! Стреляй их, секи!..
   Конница пестрой змеей стремительно прянула вниз по склону и растеклась по лугу по направлению к реке. Всадники, крича и гигикая, неслись, выставив перед собой копья. Другие, оставив щиты за спинами, на скаку натягивали тетивы страшных составных луков или держали перед собой взведенные самострелы.
   Тем временем степняки у обрыва пришли в себя. Один из них, с червленым конским хвостом на пике шишака, замахал саблей, что-то приказывая. Половцы сгрудились вокруг него, затем развернулись в ряд. Ощетинившись копьями и прикрываясь щитами, двинулись на врага. Их было больше, куда больше, чем десяток русских храбрецов, стоявших за щитами, и еще десятка с луками.
   - Сомнут! - в сердцах крикнул княжичу Тудор, на скаку наблюдая за перестроениями на лугу. - Враз сомнут! Не успеем...
   Он не договорил. Половец с конским хвостом на шлеме вдруг замер и, уронив саблю, заскреб рукой спину, пытаясь достать до древка стрелы, торчавшей у него между лопаток. Не достал и, покачнувшись, рухнул ничком. Из строя, шагавшего к выходу в долину, выпало еще двое - тоже со стрелами в спине.
   Тудор глянул выше. На вершине обрыва стояли три лучника. Быстро, одна за другой, они пускали стрелы вниз, и каждая находила цель. Узкие, бронебойные наконечники рвали кольца брони, проникали между железными пластинами куяков, пробивали насквозь незащищенные бармицами шеи, кололи руки и ноги степняков. Осознав новую опасность, половцы завертелись на лугу, пытаясь прикрыться щитами сразу от всех, но тем самым только сделали себя еще более уязвимыми. Лучники у выхода на пойму и лучники на вершине обрыва без роздыха натягивали тетивы и спускали их. Но все равно два десятка степняков, отчаянно вопя, накатились на жидкую преграду у выхода к лугу, но бой получился скоротечным. Заметив подскакавшую к реке сотню Тудора, нападавшие в смятении отпрянули назад.
   Сотня Тудора молча смотрела, как стрелы разят степняков, в панике мечущихся по усеянному телами треугольнику поймы. Несколько воев Тудора в запале выстрелили через реку, но воевода прикрикнул - могли задеть своих.
   - Почему половцы не стреляют? - воскликнул Олег, в нетерпении ерзая в седле рядом с воеводой.
   - Луки остались при конях, - пояснил Тудор. - Не подумали, что на стане понадобятся. Ежели и были у кого, так тех первыми стрелили. Все оглядел, все продумал. Ах, молодец!
   Высокий воин в серебристой броне, командовавший десяткой отважных, словно услышал его слова, обернулся и приветственно помахал рукой. Затем что-то приказал своим. Те подняли щиты и мерным шагом двинулись на оставшихся в живых степняков. Лучники неотступно следовали позади, мгновенно пуская стрелы в тех половцев, кто решился выглянуть из-за щита или нечаянно открылся противнику.
   - Я иду к ним!
   Княжич пришпорил своего коня, и тот сиганул в реку с невысокого берега. Уже в воде Олег высвободил ноги из стремян, поплыл, держась за конскую шею.
   - Броня же на нем! Утопнет! - в сердцах воскликнул Тудор. Сделав знак сотне оставаться на берегу, он дал шпоры своей кобылке. Через мгновение уже плыл держась за повод и сердито отплывая воду.
   Течение снесло всадников к отмели у самого края обрыва, там они и выбрались из реки. Вода струилась по их мокрой броне, ручьями сбегала на сапоги. Но оба предводителя, не обращая на это внимания, вскочили в седла и бодрой рысью двинулись к лугу.
   Битва заканчивалась. С десяток уцелевших в бойне половцев стояли, прижавшись спинами к обрыву, где их не могли достать стрелы сверху, наглухо загородившись щитами. Русские вои, держа копья наперевес, замерли, готовые в любую минуту броситься на врага. Но приказа такого не последовало.
   - Скажи им, Василько, чтобы сдавались, - сказал воевода в блестящей броне. - Обещай: все будут живы, а после войны вернутся в Поле.
   - К чему нам их столько, Вольга? - возразил один из копейщиков, оборачиваясь. - Хватит одного "языка".
   - Видишь: напуганы до смерти! - засмеялся Вольга. - Биться будут до последнего. Зачем нам свои головы класть, Микула? Да и полон нужен, менять на наших после войны. Говори, Василько!
   Лучник, совсем еще мальчишка, с суровым не по годам лицом, прокричал по-кипчакски. Из-за щитов ответили.
   - Сдадутся, если побожимся не убивать, - перевел Василько.
   - Еще божиться им! - заворчал Микула, втыкая копье шипом на тупом конце в землю и беря в руки дубину. - Счас я...
   - Стоять! - свирепо крикнул Вольга. - Прибью! Опустить луки! Василько, переводи: божусь...
   Он вышел перед строем своих воев и медленно перекрестился. Тут же один степняков бросил щит, за ним другой, третий... Вои Вольги, отложив щиты, принялись вязать полонных. Микула, недовольный, взвалил на плечо дубину и пошел по усеянному телами лугу. Время от времени он останавливался, трогал сраженного половца ногой. Если тот подавал признаки жизни, взмахивал дубиной. Отчаянный крик, глухой удар...
   - У Микулы половцы семью вырезали, - сказал Вольга подъехавшим Олегу и Тудору. - Пусть отведет душу. Вы кто будете?
   - Ведем в Путивль подмогу, - ответил Тудор, с любопытством разглядывая высокого воеводу. - Здоров ты воевать, боярин! Много поганых побил?
   - Не считал еще, - пожал плечами Вольга. - Главное, что свои живы. Трое только поранены.
   Он хотел еще что-то сказать, но осекся, глядя в сторону. Микула вел к ним человека в изорванной одежде, без брони. Лицо его все в синяках и крови, руки крепко стянуты позади ремешком. Человек пошатывался, но шел.
   - Говорит, что русский, - сказал Микула подведя полонного ближе. - Спросите. Но если он с ними, - он угрожающе поднял дубину.
   - Я Олекса, сотский князя Владимира Переяславского, - торопливо сказал пленник, с опаской поглядывая на Микулу. - Мы стояли в Римове.
   - В полон к поганым как попал? - спросил Тудор, подъезжая ближе. Олекса сокрушенно глянул на него снизу вверх:
   - Взяли Римов половцы ...
  
   ***
  
   Совет Ярославна собрала в гриднице. За огромным столом, тянувшимся вдоль зала, могла свободно уместиться сотня воинов, но сейчас сидело только девять. Сама Ярославна, Михн с Якубом, Тудор с Олегом, Улеб, Вольга, Кузьма и Олекса из Римова. Прошедшая ночь пошла пленнику на пользу: опухоль с лица спала. Синяки на скулах и под глазами уже не чернели пугающе, рассеченный лоб укрывала повязка из холщового бинта.
   Тудор с неудовольствием поглядывал на Кузьму. На этого лекаря со странным взглядом зеленых глаз он обратил внимание еще вечером, когда пришли в Путивль. Лекарь быстро перевязал раненых воев Вольги (ему помогала маленькая худенькая бояринька), затем занялся Олексой. Перебинтовал ему лоб, мазал лицо чем-то пахучим, черпая это рукой прямо из глиняной миски, затем дал пленнику выпить из чаши. Олекса после такого лечения сразу уснул. Тудор велел будить, чтобы Ярославна послушала бывшего пленника, но лекарь запретил. К удивлению воеводы княгиня встала на сторону Кузьмы.
   - Зачем лекарь тут? - тихо спросил Тудор Михна, наклонившись к уху старого товарища.
   - Княгиня велела, - также тихо ответил тот.
   - Ей худо?
   - Боярин не только лекарь. Он камнеметы знатно делает.
   "Ну и пусть бы делал!" - хотел сказать Тудор, но промолчал, поймав сердитый взгляд Ярославны. Хватит того, что она вчера ему сказала...
   - Поганые пришли к Римову неделю тому, - начал Олекса. Голос его был хрипловат, но тверд. - Мы знали - разведка упредила. Дома в посадах разобрали на бревна - на головы половцев со стен бросать, а ветхие сожгли, чтобы им не прятаться за ними. Не боялись их. В городе за стенами три конных сотни было (князь Владимир заранее прислал), хватало воев и смердов на стенах...
   - Много волков пришло из Поля? - перебила Олексу Ярославна.
   - Тьма (десять тысяч), а, может, и более. Не считали. Но как обложили город, то, сколько хватало глаза, - вежи, шатры...
   - Сразу пошли на приступ?
   - Нет. Ездили вокруг, высматривали. Наши со стен в них постреливали. Обычное дело.
   - Орудие осадное у них было?
   - Было, но я не видел. Они не успели установить. Поганые, что меня с собой вели говорили, что стреляет огненными шереширами. Между собой говорили, но я их язык знаю.
   - Как же они Римов взяли?
   - Две городницы в ров слетели.
   - Как?
   - Волей божьей. Народу много на забрала вышло на поганых смотреть, не сдержали, наверное. Я на другой стене в то время был. Слышу грохот, оглянулся - городницы падают. Сразу понял - беда! Побежал к своей сотне. Выбежали мы наружу через пролом, что после падения городниц образовался, стали пробиваться к болоту. Поганые налетели, но наших много из города выскочило, пробились. Я не успел - ошеломили сзади, - Олекса осторожно потрогал затылок. - Палицей наверное. Когда пришел в себя - руки связаны, ноги связаны... Все, кто в городе остался, тоже в полон попали.
   - Зачем они тебя с собой везли? - спросил Улеб.
   Тудор усмехнулся про себя. Вчера он по приказу княгини поделил войско надвое, отдав одну сотню под начало Вольге, а другую - Улебу. Случилась распря: вои, насмотревшись подвигов боярина, хотели под начало к Вольге. Тудор прикрикнул, но вои хмурились. Улеб обиделся. Спас положение сам Вольга. Отвел Улеба в сторону и что-то ему сказал, обнимая за плечи. Улеб вернулся с улыбкой. И сейчас сидел с Вольгой плечо к плечу.
   - Хотели, чтобы я дорогу им на Путивль показал, - ответил князю Олекса. - Ближний путь. Я их на броде запутал. Сказал, что Путивль на другом берегу, они поверили и перебрели. Так и увел от города в сторону, верст на пятнадцать. Но они быстро обман поняли. Как разбили стан, принялись меня казнить. Сначала просто били - сапогами, рукоятками сабель, потом обернули голову ремешком и стали палкой закручивать. Если бы не боярин... - Олекса с уважением посмотрел на Вольгу. - Разведка их теперь побита. Я слышал от поганых, что из первой разведки, а там сын Кзы за воеводу был, тоже никто не вернулся. Но наших полонных у них много, кто-нибудь да приведет к Путивлю. Дня через два будут.
   В гриднице стало тихо.
   - Отчего городницы в ров слетели? - вдруг спросил Кузьма. Все посмотрели на него.
   - Не знаю, боярин! - пожал плечами Олекса.
   - Стена ветхая была?
   - Князь Глеб, отец нынешнего Владимира ставил. Совсем еще не ветхая.
   - Ко рву городницы близко стояли?
   - Как везде - по краю.
   - Перед тем дождя у вас не было? - продолжал свой допрос Кузьма. - Может, землю размыло? Городницы на глине стояли?
   - Дождей уже месяц как нету! - удивленно ответил Олекса. - Жито в полях сохнет! Какая у нас глина? Черная земля, хлебородная.
   - Вспомни, сотский, - не унимался Кузьма, - когда случился грохот? До того, как городницы упали, или затем?
   Олекса задумался и покачал головой.
   - Не знаю, боярин! Оглянулся на грохот - городницы падают. Там везде шум стоял. Люди на стенах галдели, повозки поганых скрипят, кони ржут... Потом мы на прорыв пошли. Не запомнил, боярин.
   Весь совет с любопытством смотрел на Кузьму. Но он, поймав эти взгляды, только развел руками...
  
   ***
  
   Провожать Тудора с Олегом вышел весь Путивль.
   - Помни воевода, что обещал! - громко сказала Ярославна. - Самое большее через десять дней будешь здесь с войском!
   - Вот те крест! - размашисто перекрестился Тудор и вскочил на свою вороную кобылку. - Ждите нас! - он поклонился.
   Высыпавшие на стены жители провожали взглядами двенадцать всадников: Тудора, Олега и десять их дружинников.
   - Маловато гридней у воеводы, - заметил Якуб. - Еще переймут дорогой...
   - Некому перенимать, - хмуро ответила Ярославна. - Обе разведки побили, а новую Кза посылать не станет - без них до Путивля добредет. Что там "языки" показывают?..
   Кузьма дернул Вольгу за рукав, а когда тот оглянулся, сделал знак. Вдвоем они по мосту перешли ров и по-над краем его двинулись вдоль городской стены, балансируя, чтобы не свалиться вниз.
   - Зачем ты меня сюда привел? - недовольно спросил Вольга, останавливаясь.
   - Рассказ Олексы покоя не дает, - ответил Кузьма, оборачиваясь. - Решил провести осмотр местности.
   - И что мы тут видим?
   - Смотри! - Кузьма хлопнул ладонью по бревенчатой стене. - Это городница. Сруб из дубовых бревен, внутрь которого засыпана земля. Из таких городниц состоит вся стена. Срубы между собой не связаны, что плохо: в щели между ними залетают стрелы, и устойчивости меньше. Но даже такой сруб стоит мертво. Как он мог упасть?
   - Народу наверху было много, - пожал плечами Вольга.
   - Они что, раскачивали городницу, как обезьяны?
   - Может, сруб в Римове стоял под наклоном?
   - Как пизанская башня?.. Другие идеи есть?
   Вольга развел руками.
   - Стена в Римове была почти новая. Дубовые бревна - это на века. Срубы здесь рубят крепко, плюс земля внутри, - задумчиво сказал Кузьма. - Тогда спрашивается: как?
   - К чему клонишь? - спросил Вольга, теряя терпение.
   - Ты срочную в спецназе служил?
   Вольга кивнул.
   - Если б велели эту хрень завалить, смог бы?
   - Элементарно! - улыбнулся Вольга. - Взрывчатка к одному углу, взрывчатка - ко второму. Спереди вырывает пару бревен, плюс - опору на углах. Обычный деревянный дом только покосится, сползет на бок. Но городница высокая, наверху - люди. Центр тяжести смещается, и сруб летит в ров.
   - Взрывчатки надо много?
   - Две стандартные армейские шашки, плюс два взрывателя.
   - Отсюда и грохот...
   - Ты думаешь?..
   - Я рассуждаю! - сердито ответил Кузьма. - Слишком много случайностей. Городницы в Римове падают как раз тогда, когда к городу подходят половцы. И падают в ров, а не внутрь города, хотя по уму в ров они не могут упасть вообще - с этой стороны их присыпают землей под углом, чтобы врагам лестницу ставить было негде. Тем самым, у стены снаружи есть дополнительный земляной упор. Тем не менее, вопреки всем законам физики городницы валятся в ров, а половцы тут как тут, словно ждали, - вспомни, что Олекса рассказывал. Ты уверен, что из пещеры мы выбрались только вдвоем?
   Вольга посмотрел на Кузьму долгим взглядом. Затем решительно встряхнул головой:
   - Не может быть! Такой взрыв...
   - Я тоже раньше думал, что не может... - начал было Кузьма, но ему помешали. От моста их окликнули. Друзья оглянулись. У стены стоял Улеб и призывно махал рукой.
   - Извини, Кузьма, обещал князю, - торопливо сказал Вольга. - Потом поговорим. Но если хочешь знать мое мнение - блажь! Не мог этот гад за нами проползти, его там по стенкам размазало. Вот!
   Он повернулся и быстро пошел к Улебу. Кузьма вздохнул и двинулся следом. Повернул к воротам. Поднялся на городскую стену, где повел себя странно. Попрыгал на забрале, словно проверяя устойчивость городницы, снова вздохнул и облокотился на край заборола.
   На лугу перед острогом шла странная забава. Вои Улеба притащили откуда-то высокий забор из жердей, укрепили его на двух вкопанных в землю столбах. Вольга с копьем наперевес разбежался, перед забором воткнул конец копья в землю и легко перелетел через ограду. Копье при этом из рук не выпустил, и, пружинисто приземлившись на ноги по ту сторону забора, мгновенно изготовился к бою.
   Вои зашумели, закричали восторженно, и следом за Вольгой к забору вышел Улеб. Вольга ему что-то объяснял, показывая руками, князь кивнул и с копьем наперевес пошел в разбег. Однако запоздал опустить его перед преградой и с размаху ударил плечом в жерди. Проломил их. Вои на лугу захохотали.
   - Забавляются! - сказали рядом.
   Кузьма оглянулся - Ярославна. Не заметил, как подошла.
   - Как дети! - согласился он. - Вольге тридцать, Улебу, наверное, столько же. Прыгают.
   - Тебе лет сколько? - вдруг спросила княгиня.
   - Тридцать девять.
   - Хорошо выглядишь, боярин, - задумчиво сказала Ярославна. - Не глянешься на столько.
   - Ты тоже, княгиня! - поклонился Кузьма.
   - Хитер! - засмеялась Ярославна. - И разумен. Будто бы знаешь, сколько мне. Что года? - вздохнула. - Был бы Игорь здесь, тоже прыгал. Мужики! Им бы только игрушки! Повоевать, поохотиться, в набег сходить, девок половецких поперек седла бросить... А как землю свою оборонить, так на бабу!..
   Кузьма промолчал.
   - Что под стеной ходил? - строго спросила Ярославна.
   - Не нравится мне эта история с римовскими городницами.
   - Мне тоже. Думаешь, подкопали?
   - Может, и подкопали, может другое что. Когда придут половцы, надо будет наказать стороже, чтобы денно и нощно глядела под стены.
   - Накажем! - согласилась Ярославна.
   Она замолчала, и они вдвоем некоторое время наблюдали за забавой на лугу. Улеб уже наловчился прыгать, и раз за разом ловко сигал через забор под восторженные крики воев. Вдруг Вольга что-то сказал князю, тот кивнул. По знаку Улеба несколько воев подняли с травы тонкое бревно. Вольга встал впереди, и все вдруг быстро побежали к острогу, будто собираясь прошибить тын насквозь. Но перед самым острогом Вольга прыгнул на стену и, ловко перебирая ногами, взбежал вверх, подталкиваемый сзади воями с бревном. Перескочил через заостренные концы тына внутрь. Ярославна ахнула.
   - Еще поганые увидят! Надо запретить!
   Она двинулась было к лестнице, но тут же сморщилась.
   - Болит?
   Кузьма шагнул ближе и приложил ладонь к ее лбу.
   - Что ты! - отшатнулась Ярославна. - Увидят!
   - Жара нет, - спокойно сказал Кузьма, - но лицо бледное. Рана дергает, отдает под удары сердца?
   - Нет. Только ноет.
   - Надо посмотреть. Да и повязку сменить.
   - Не здесь же! - вздохнула княгиня.
   - Пойдем в баню?
   - Зачем в баню? В палаты! Неси свое зелье, Кузьма Иванович, выпьем, поговорим. Нам о многом надо...
   Ярославна решительно пошла по забралу. Перед лестницей Кузьма забежал вперед, ступил вниз и подал ей руку. Княгиня мгновение колебалась, затем подобрала подол расшитого шелкового навершника и оперлась на протянутую ладонь...
  
   Глава десятая
  
   Вспугнутые загонщиками гуси, шумно хлопая крыльями, побежали по гладкой воде, взлетели и стали медленно набирать высоту. Игорь сдернул кожаный клобучок с головы беркута. Птица недовольно покрутила шеей, осматриваясь, и Игорь резко подал вверх руку в толстой рукавице. Беркут сорвался, затрепетал крыльями и вдруг быстро прянул ввысь - заметил. Стремительно помчался вслед удалявшейся серой паре, по крутой дуге развернулся - прицеливался. И, словно боевой топор, сорвавший со своего топорища, отвесно и страшно ударил.
   Облачко перьев рассыпалось в прозрачном воздухе, один из гусей сложил крылья и, медленно кувыркаясь через голову, полетел к земле. Упал. Беркут снова взмыл ввысь и быстро догнал второго гуся. Тот заметил врага, заметался, но тщетно - беркут, оттопырив длинные задние когти на лапах, полоснул ими у основания длинной шеи беглеца. Раненая птица прянула в сторону, но беркут, развернувшись, ударил еще, в этот раз пронзив жертву всеми когтями.
   Гусь обмяк и стал падать, увлекая за собой своего убийцу. Беркут еще некоторое время держал добычу, махая крыльями, но та была слишком тяжела, и хищник выпустил ее. Гусь полетел к земле. Беркут ринулся следом.
   - Тца-тца-тца! - послышалось рядом. Игорь оглянулся. Сокольник, немолодой кипчак с коричневым от солнца лицом, восхищенно качал головой. - Кама - охотник! Кама - нукер! Два птица сразу убил, - сказал на ломаном русском. - Ни одна живой не оставил!
   Игорь тронул пятками бока коня и галопом помчался к месту падения второго гуся. Кама была там. Сидя на тушке, самка беркута сердито трясла головой, выплевывая забивший клюв пух. Игорь поманил ее кусочком свежего мяса. Самка, повернув голову вниз, посмотрела на выщипанную на груди гуся плешинку и, видимо решив, что дело не стоит того, снялась на крыло. Игорь дал ей спокойно съесть лакомство, затем ловко надел на голову птицы кожаный клобучок, стянул его у основания шеи ремешком. Кама недовольно крикнула, но тут же успокоилась, крепко сжав кисть князя сильными лапами.
   - Конязь - великий охотник! Конязь умеет бить с птица, - подобострастно сказал сокольник, кланяясь. Игорь не ответил. Он и в самом деле хороший охотник. Дома, в Новгороде Северском у него есть свои ястребы и соколы, даже один охотничий пардус (гепард) - подарок Святослава. Не считая собак... Кама вправду хороша - беркут редко убивает двух птиц подряд. Но это не его птица...
   Шумно подъехали загонщики, привезли тушку второго гуся. Битых птиц бросили в кожаный мешок, полный добычи.
   - Конязь хочет еще? - спросил старший охранник, Мирза, скаля острые желтые зубы. Но Игорь молча протянул беркута сокольнику - рука устала. Оглянулся. Райгула с Михалкой на конях были неподалеку. Игорь махнул им.
   - Лук! - приказал коротко, когда подъехали. Михалко подал ему небольшой лук и колчан. Игорь вытащил стрелу - наконечник двузубый, охотничий. Но если даже таким всадить в потную грудь под кожухом...
   Игорь представил, как Мирза будет выть от боли и кататься по земле, усмехнулся. Степняк понял его по своему.
   - Погнать птица?
   - Погнать, погнать! - сердито ответил Игорь. Он приказывал своей охране говорить с ним по-кипчакски, но все почему-то коверкали русский. Угождали князю.
   Мирза крикнул своим загонщикам, и охота зарысила вдоль берега неспешного Тора. Спустя полверсты, у густых зарослей кустарника, загонщики ушли вперед и осторожно стали осматривать реку сквозь ветви. Мирза отделился и подскакал к князю.
   - Есть птица! Большой. Погнать?
   Игорь молча кивнул и положил стрелу на тетиву.
   ...Два белых лебедя взмыли над кустарником и, вытянув длинные шеи, устремились ввысь. Они летели почти над самой водой, быстро, не давая возможности хорошо прицелиться. Однако Игорь, твердо сжимая рукоятку лука, повел на упреждение и спустил тетиву.
   Стрела ударила в крыло, выбив из него несколько перьев. Двузубый наконечник подвел. Лебедь тревожно крикнул и метнулся в сторону. Но не упал, даже не замедлил полет. Игорь молча провожал птицу взглядом - стрелять вслед не имело смысла. Вдруг выпущенная кем-то стрела ударила подбитую птицу в грудь - лебедь сложил крылья и, кувыркаясь, пал на траву. Игорь опустил взгляд - всадник в отдалении сунул лук в чехол у седла и поскакал к добыче.
   Лебедь был хорош: большой, белый, с ярко-красным широким клювом на безжизненно свисавшей шее. Овлур бросил его к копытам коня Игоря, поклонился:
   - Прости, князь! Но он улетал.
   - Скажи то же самое по-кипчакски!
   Овлур сказал. Игорь медленно, стараясь уловить интонацию, повторил. Подъехавшие загонщики во главе с Мирзой засмеялись.
   - Я сказал что-то не так? - рассердился спросил Игорь.
   - Им смешно от самих слов. Князь не должен просить прощения.
   Игорь внимательно посмотрел на красивое юное лицо толмача. "Глаза у него раскосые, - подумал сердито, - половецкая кровь. Кому он служит? Верный раб Кончака, который только притворяется, что мечтает вернуться на родину, а сам высматривает и вынюхивает? Поди, разгадай! Убить птицу, которую упустил хан, дерзость. За такое бьют ногайками. Почему позволяет со мной? Ни во что не ставит пленника? Тогда он за Кончака. Или уже не считает себя связанным половецкими обычаями?"
   - Отче наш по-кипчакски знаешь?
   - Не приходилось читать, - смутился Овлур. - Молюсь по-русски, а среди половцев христиан нет.
   - Прочти! Громко, чтоб все слышали.
   Овлур поклонился, и медленно, старательно выговаривая слова, стал читать молитву. Половцы притихли. "Думают, что пощады у меня просит за дерзость", - догадался Игорь. Райгула с Михалкой недоуменно переглядывались.
   Овлур закончил, размашисто перекрестился и склонил голову в поклоне. Игорь молча показал ему, чтоб ехал рядом, и тронул бока коня пятками. Остальная охота зарысила следом.
   - Кто в твоем роду из половцев? - спросил Игорь жестко, не давая возможности толмачу вывернуться.
   - Мать. От нее и выучился по-кипчакски.
   - Отец здесь женился?
   - На Руси.
   - Полонная была?
   - Вольная. Мы у самого Поля жили, половцы к нам мирно ездили - торговать. Однажды мать, тогда еще девушка, приехала со своим отцом на базар - за платьем, украшениями. Там отец ее увидел. Загорелся. Мать красивая была, у отца - деньги... Дал деду моему калым - так и сговорились...
   - В блуде с ней жил?
   - Венчался. Сначала окрестили ее, конечно. Я на Руси родился. Потом был набег, и всех погнали в Поле. Отец кузнец, поэтому нас оставили ему - лишь бы работал в кузне.
   - Добрые мечи кует?
   - Дрянь! Не хочет, чтобы русских ими рубили. Его мечи красивые, ладно лежат в руке, но хрупкие - от удара по железу щербятся.
   - Может, лучшие не умеет?
   - Поганые тоже так думают - и слава богу! Не то отцу пришлось худо. Вот! - Овлур снял с пояса небольшой нож и протянул его князю. Игорь взял. Лезвие длиною в ладонь, рукоятка из рога удобно лежит в руке. Мясо с костей за столом срезать таким сподручно, при случае можно и горлу полоснуть. Еще лучше - короткий удар в печень...
   - Подарок, - поклонился Овлур. - Бери, князь! Долго пользоваться будешь - этот нож не нужно точить.
   - Затупится! - покачал головой Игорь, пробуя пальцем острие. - Все ножи тупятся.
   - Здесь сверху мягкое железо, а внутри - твердое. Чем больше им режешь, тем нож острее. Такие ножи в Поле только мой отец кует.
   - Что ремесло не перенял?
   - Отец запретил. Сказал: пусть грех, что он поганым оружие делает, будет только на нем.
   - Ты решил стать воем? Из лука стреляешь хорошо.
   - Кончак велел быть при нем. Здесь. Я не воюю с Русью.
   - Как толмач ты Кончаку нужнее, - усмехнулся Игорь. - Большим человеком в орде станешь.
   Овлур вздохнул:
   - Возьми меня с собой, князь! Хочу на Русь! Отец рассказывал, как красива русская земля, как богато украшена лесами, городами и храмами. Мне двадцать лет, а я леса не видел - не растут они здесь и ни в одном храме не был! Отец говорил: в храме сердцу хорошо. Хор молитвы поет, люди на Пасху поздравляют друг друга и христосуются. Звон колокольный над городами стоит и сеет в душу радость. Вечерами тихо и спокойно... На Руси меня будут звать Лавор, как в крещении нарекли, а не Овлур. Не люблю я поганых! Хочу со своими!
   - Свои у тебя здесь. Их бросить не жалко?
   - Мать умерла, - вздохнул Овлур. - Сестра замужем, дети у нее. Отец меня благословил идти в Русь. Сказал, что только радоваться будет.
   - Кончак все равно не отпустит!
   Овлур воровато оглянулся. Мирза с загонщиками рысили позади. Толмач склонился князю и прошептал горячо:
   - А мы без спроса!..
  
   ***
  
   Обедню служили в шатре. На небольшом столике у полотняной стенки стояли иконы, лежало Евангелие в кожаном переплете и напрестольный крест. Отец Георгий, нараспев читая молитвы, помахивал кадилом у столика, окуривал ладаном и молящихся. Их было немного: Игорь с Райгулой и Михалко, Овлур и десяток полонных бояр, живших в этой орде. Двое бояр сидели на подушках - еще недужили от ран.
   Игорь стоял впереди, заученно крестясь и отбивая поклоны. Слова молитвы не держались в голове - мысли были о другом. Он невольно попробовал вытащить из кожаных ножен подарок Овлура, но тут же одернул себя - в храме нельзя. Пусть это шатер, не настоящая церковь, но все равно - грех!
   Отец Георгий, молодой, рослый мужчина с черной короткой бородой, затянул символ веры. Все принялись повторять знакомые каждому с детства слова. Игорь покосился на Овлура. Тот произносил слова молитвы истово, а, закончив, размашисто поклонился до земли.
   Батюшка дал отпуст. Игорь первым подошел к кресту, но, приложившись, из шатра не вышел, стал в стороне. Никто не удивился: князь хочет поговорить со священником - его дело. Когда все, поцеловав крест вышли наружу, отец Георгий подошел к князю.
   - Благослови, батюшка! - смиренно сказал Игорь, складывая руки перед собой. Священник перекрестил его склоненную голову. - Поговорить надобно, - продолжил Игорь вполголоса. - Лавор у тебя исповедуется?
   Священник кивнул.
   - И что он за человек?
   Отец Георгий побагровел.
   - Тайна исповеди нерушима!
   - Я не спрашиваю про его грехи, - смиренно сказал Игорь. - Я только хочу знать: могу я ему верить или нет?! Это можешь сказать?
   - Все, что православный говорит на исповеди, он говорит богу. Кощунствуешь, княже!
   "Во, попался твердолобый! - раздраженно подумал Игорь. - Уперся!"
   - Ты, батюшка, за кого? За русских, или поганых, что сжигают наши города и веси? Божьи храмы, монастыри не милуют...Что не хочешь помочь?
   - Наш город половцы не трогают, - отец Георгий облизал пересохшие губы. - Донец платит им дань, мы живем мирно. Потому я здесь.
   "Не скажет, - понял Игорь. - И пытаться не стоит".
   - Прости меня, батюшка, - склонил смиренно голову. - Давно уже в полоне, душа не на месте, думается всякое.
   - Бог простит! - обрадовано сказал священник.
   - Вместо того, чтобы пытать тебя о Лаворе, следовало просто поговорить, - продолжил Игорь. - Две недели служишь, а я ничего не знаю о своем пастыре. Только что зовут Георгий, как и меня в святом крещении, - Игорь улыбнулся. - Доброе предзнаменование, правда?
   Священник только улыбнулся в ответ.
   - В каком храме в Донце служишь, батюшка?
   - Преображения Господня.
   - Настоятелем?
   - Настоятель храм без попечения не бросит. Второй священник.
   "Поэтому здесь, - улыбнулся про себя Игорь. - Хоть вы с половцами дружбу водите, а Поле настоятель ехать остерегся - обратно можно не вернуться".
   - Семья большая?
   - Четверо душ.
   - Скудно живете?
   - На все воля божья, - смиренно ответил отец Георгий, но Игорь понял - зацепило.
   - Скучаешь по жене и деткам?
   Батюшка только вздохнул.
   - Я тоже скучаю. Скорей бы в дом отчий! Ты бывал в Новгороде Северском?
   - Бывал.
   - Храм Покрова возле палат моих видел?
   - И видел, и молился там, и даже в доме настоятеля, иеромонаха Анастасия гостил, - с умилением на лице сказал отец Георгий. - Добрый храм, добрый дом послал Господь Анастасию.
   - Умер он. Великим постом. Без настоятеля храм сейчас.
   Отец Георгий перекрестился и внимательно посмотрел на князя. В карих глазах плескалось затаенное.
   - Епископ мне присылал священника, - продолжил Игорь, - но я не принял. Поскольку гречин. Я их не люблю с отрочества, - Игорь горько усмехнулся. - Когда умер отец на столе Черниговском, мать моя сговорилась с ближними боярами утаить его смерть, чтобы старший брат приехать успел и стол отцовский занял. Епископ, гречин, со всех клятву взял, что молчать будут, Евангелие велел целовать. А сам втайне написал моему стрыю Святославу, чтобы ехал в Чернигов быстрее: пока княгиня с детьми в изумлении от случившегося. Не забыл указать, что имения у покойного князя много. Стрый приехал и выгнал нас из Чернигова...
   - Я хочу, - твердо сказал Игорь. - В свой храм Покрова взять священника русского. Молодого, исправно знающего службу и твердого в вере. Такого, как ты, батюшка!
   Игорь поклонился и вышел из шатра. Но не прошел и десятка шагов, как его окликнули. Он оглянулся - отец Георгий спешил к нему, путаясь в длинных полах рясы.
   - Ты можешь верить Лавору! - прошептал, подбегая. - Он будет верно служить.
   - Спаси Бог! - кивнул Игорь и сразу ответил на немой вопрос в глазах священника: - Я не забуду!..
  
   ***
  
   - Хороший охота был, конязь? - круглое лицо Мирзы лоснилось от широкой угодливой улыбки. - Много птица бил, долго свой бог молился, - Мирза старательно выговаривал русские слова: - Ты доволен, конязь?
   - Доволен, - удивленно ответил Игорь.
   - Тогда праздник, конязь?
   - Праздник? - Игорь недоуменно смотрел на старшего в своей почетной охране и вдруг понял: - Праздник, Мирза! Я велю прислать кумыса - будете пить, сколько живот емлет.
   Мирза склонился в поклоне:
   - Конязь Гюрги - великий хан!..
   - Благоволишь ты ему! - сердито сказал Райгула, подходя. - Опять весь вечер будут пить и возле костра скакать.
   - Тебе жалко их же кумыса?
   - Почему он у тебя просит?
   - Кончак запретил им пить, пока меня охраняют. А вот если князь угостит...
   - А ты и рад угождать!
   Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Маленького роста, сухопарый, он сейчас напоминал ему беркута, готового ударить жертву.
   - Что лаешься? - спросил миролюбиво.
   - Бояре ропщут.
   - Бояре ропщут всегда. Что им не по нраву?
   - Что дружбу водишь с погаными. Сколько наших полегло в Поле! Сколько мучатся в полоне! А ты ездишь на охоту, пьешь с погаными кумыс, забавляешься плясками их девок. И не только плясками! - насупился Райгула.
   - Еще они говорят: я завел войско в Поле, погубил тысячи дружинников и воев, - усмехнулся Игорь. - Так?
   - Так.
   - А они не вспоминают, как сами кричали на пирах? Как требовали от меня вести их на поганых? Как хотели испить шеломом из Дона и переломить копья о край Поля половецкого? Кто не позволил мне увести войско ночью, когда потоптали орду, а наутро обступили нас половцы? Кто требовал отдыха и дележа добычи? А сейчас они ропщут: князь виноват! За свой грех я отвечу пред богом. А они?.. Что им не по нраву? Князь один забавляется? Я всех зову на охоту и в свой шатер. Что не идут?
   - Грех, князь веселиться, когда родная земля кровью заливается!
   - Мы ей крепко пособим, если будем сидеть в шатрах и лить слезы?
   - Все равно не гоже, князь! - насупил брови Райгула.
   Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Тот стоял, непреклонно, в упор глядя на него маленькими темными глазами. "Сказать ему? - заколебался Игорь. - А сохранит в тайне? Побежит к боярам - они ему роднее. И не сказать нельзя - без помощников никак. Придется".
   - Сам знаю, что не гоже, - вздохнул, кладя руки на плечи Райгулы. - У самого душа болит.
   Тысяцкий смотрел на него удивленно.
   - Кончак, уезжая в поход, велел мне охотиться, пить кумыс и смотреть на пляски девок половецких. Вот и делаю так, чтобы все думали: князь покорен.
   - Но зачем?
   - Если я буду дни напролет сидеть в шатре, ходить с постной рожей, как твои бояре, что подумает охрана? Что князь задумал недоброе. И будут меня сторожить крепко. Со злом. Потому как без кумыса они злые.
   Тысяцкий все еще не понимал.
   - Я не смогу убежать, если меня будут хорошо стеречь! - сердито сказал Игорь.
   - Задумал бежать? - Райгула не смог скрыть изумления. - Это невозможно!
   - Прошлым летом из половецкого полона бежали сотский Якуб с сыновцем. Их держали под самой Тмутараканью, у них не было ни коней, ни друзей добрых, но они пришли на Русь! Чем я хуже?
   - Поймают поганые - в колодки забьют!
   - Тогда буду лить слезы! - усмехнулся Игорь.
   - Но зачем бежать? - все еще недоумевал тысяцкий. - Выкупа жалко?
   - Не нужен Кончаку мой выкуп. Ему Святослав Киевский за меня две тысячи гривен давал. Целый воз серебра! Не взял хан. Ты когда-нибудь слышал, Райгула, чтобы половецкий хан от серебра отказался?
   Тысяцкий покачал головой.
   - Не собирается Кончак меня из Поля отпускать.
   - Что хочет?
   - Чтобы я с ним на Русь ходил. Как когда-то мой дед Олег. Чтобы вместе русские города приступом брали, имение грабили, людей в полон гнали.
   Маленькие глазки тысяцкого округлились.
   - Ты вот про Русь, что кровью обливается, плачешь, - продолжил Игорь. - А что будет, если вместе с ханом пойду? Озлюсь сердцем, как дед, когда его с родных земель согнали? Умоются кровью все - от Переславля и Киева до Смоленска и Новгорода Великого!
   - Грех, князь! - перекрестился тысяцкий. - Даже думать нельзя!
   - Что делать? Убить себя?
   - Великий грех! - снова перекрестился Райгула.
   - Это мой грех, и я за него в ответе. Но что будет с Северской землей, если меня не станет? Сам знаешь, без князя земля долго не простоит - найдутся хозяева. Кто? Брат в полоне, оба сына - в полоне, сыновец - в полоне. Значит, чужой! Придет, выгонит Ярославну с детьми из Новгорода Северского, как когда-то меня с матерью выгнали из Чернигова. Мое горе? А что будет с тобой, Райгула? Новому князю старый тысяцкий без нужды - у него свой есть! Куда пойдешь, где голову преклонишь? Кем Михалко станет? Гриднем у чужого князя, как Улеб Гомийский? Ты этого хочешь?
   - Нет!
   - Тогда помогай!
   - Буду! - поклонился Райгула. - Только боярам сказать надо.
   - Им терять нечего. Поклонятся в ноги новому князю, он их приласкает. Земли у боярина забрать нельзя, а князю в новой земле укореняться надо - с боярами дружить будет. Они это знают, потому смиренно ждут выкупа. Не говори им!
   Райгула не стал перечить. Вздохнул:
   - Поганые сейчас города наши жгут!
   - Ярославна отобьется. Святослав Киевский поможет.
   - Добрую жену тебе бог послал, княже! И лицом красна, и умна, и распорядительная, и детей тебе хороших родила. Тяжко ей сейчас!
   - Знаю! - посмурнел лицом Игорь.
   - И нам убежать будет тяжко. Охрана хоть кумыса напьется, а кругом - половецкий стан! Пастухи не спят - стада от волков охраняют. Увидят - шум подымут! Не уйдем!
   - Помогут!
   - Кто?
   - Овлур.
   - Ты веришь ему?
   - Другого помощника среди половцев у меня нет. Приглядываюсь к нему. И ты с Михалкой гляди.
   - Как велишь, княже! Только и с Овлуром уйти тяжко.
   - Уйдем. Ты и Михалко - со мной?
   - Мы всегда с тобой, княже!
   - Тогда вечером будем пить кумыс вместе и смотреть половецкие пляски. Не кривись!
   - Без сына приду - отрока испортим! Не гоже ему на этот смотреть!
   - А девок половецких, в вежах взятых, по Полю таскать не срам! Требушить их у костра, мед пить прямо из баклаги. Видел я! Пусть приходит!
   - Как велишь, княже!..
  
   ***
  
   Бубен гремел. Несколько теней, пошатываясь, топтались у догоравшего костра, кружились и подпрыгивали.
   - Ай-ай-ай!.. - пьяными голосами подбадривали их лежавшие на кошмах половцы.
   Овлур тихо скользнул мимо и на короткое время задержался у большого шатра, полотняные стенки которого просвечивали в темноте огнями горевших внутри светильников. Прислушался. Из-за полога доносился мужской хохот и притворный женский визг. И здесь веселье было в разгаре. Овлур удовлетворенно кивнул и двинулся дальше. Вскоре остановился у небольшого шатра. Присел и приподнял полог.
   У самого входа внутри горел небольшой светильник. Крохотный язычок пламени рассеивал тьму всего на длину локтя. Овлур придвинулся прямо к пламени, чтобы оно осветило его лицо. Почти сразу же из темноты возникла узкая женская рука и взяла светильник. На короткий миг огонек, прежде чем его задули, мягко выхватил из черноты красивое женское лицо с большими черными глазами, густые брови, изогнувшиеся как крылья чайки в полете - и все исчезло.
   Овлур скользнул внутрь и прикрыл за собой полог. Он не успел выпрямиться, как мягкие теплые руки охватили его за шею и горячие губы жадно впились в его рот. Он упал спиной на ковер, женщина оказалась сверху, неистово лаская его руками и губами. Он жадно гладил ее упругие бедра, ощущая сквозь тонкую ткань шелковых шаровар их жар.
   - Садха! - простонал Овлур в припадке страсти. - Садха!
   - Молчи! - сердито шепнула ему на ухо женщина по-кипчакски. - Не надо громко!
   "Никто не услышит!" - хотел сказать Овлур, но новая ласка заставила его блаженно замычать. Садха отпрянула на мгновение, а когда снова прижалась к мужчине, он почувствовал жар обнаженного тела. Садха резким движением стащила с Овлура порты и оседлала любовника. Их тела слились, и некоторое время в шатре были слышно только ритмичное дыхание двоих. Вскоре вздохи любовников стали более частыми, раздались резкие шлепки - будто кто-то наказывал ребенка; мужчина застонал, а женщина закричала. Приглушенно, низким от рвущейся наружу страсти голосом. И все стихло...
   - Сегодня я тебя заждалась, - прошептала Садха, соскользнув с Овлура, но крепко прижимаясь к нему боком. - Что так долго шел?
   - Ждал, пока охрана напьется кумыса, - также тихо ответил Овлур, - а у князя мужчины займутся женщинами. Раньше было нельзя - могли заметить. Теперь им не до нас.
   - Он веселый, этот князь! - сказала Садха, и Овлур понял, что она улыбается. - Ездит на охоту, пьет кумыс с женщинами, смотрит, как они пляшут. Не то, что другие русские. Те ходят с темными лицами и совсем не смотрят на наших женщин. Тебе нравится у князя?
   - Он хороший охотник и полководец.
   - Кончак тоже так говорит. Он сказал, что ни за что не отпустит этого русского домой. Потому что князь придет вновь со своим войском и в этот раз обязательно побьет наших. Тогда нас погонят в полон и продадут грекам, - Садха передернула плечами. - Будем стоять на базаре, а эти с крашеными бородами будут ходить и щупать нас. Смотреть зубы, совать руки под одежду!
   - Тебя не стали бы продавать. Ты жена хана. За тебя просто взяли бы выкуп.
   - Кончак не станет платить за жену, с которой совокупились полсотни пьяных русских. А, может, и все сто. Когда тебя бросят поперек седла, кто будет слушать, что ты жена хана? Меня продали бы на базаре. Хорошо, что Кончак разбил русских. Он лучший хан в Поле! Сильный и беспощадный.
   - А с женой он какой?
   - Ему некогда любить жен. К тому же их у него много. Он приезжает ко мне два раза за лето, а иногда я жду его шесть лун. Он старый, а я молода. И я хочу, чтобы меня любил молодой и горячий, как ты.
   - А если Кончак узнает про нас?
   - Тебе сломают спину перед войском, а меня будут бить ногайками. Если не забьют насмерть и Кончак смилуется, отдадут в жены бедному пастуху, и я буду до смерти скрести вонючие бараньи шкуры.
   - Ты не боишься?
   - С тобой - нет!
   - Ты такая красивая...
   - И ты красивый. Твои глаза, как у степной лани, а лицо - как молодой месяц. Твои руки и ноги сильные, как у трехлетнего жеребца, а тело упругое и прохладное. Я хочу, чтоб ты обнимал меня крепко-крепко, ласкал горячо!
   - И я этого хочу...
   В шатре снова горячо зашептали. Увлеченные любовники не заметили, как тихо колыхнулся полог, затем тихо зашуршали шаги по траве. Человек, подслушивавший у входа, направился к шатру князя Игоря и, приподняв полог, вошел внутрь.
   - Где ты был, Райгула! - воскликнул Игорь. Он сидел на подушке, скрестив ноги. В стороне Михалко пьяно обнимал двух хихикающих половчанок. - Гостьи соскучились.
   - Ходил до ветру, - смиренно поклонился тысяцкий, присаживаясь.
   - И что он тебе нашептал?
   - Что нас не зря учат по-кипчакски, - усмехнулся Райгула. - Радуйся, княже! Овлур пойдет с нами и будет верно служить. Даже, если это будет ему не по нраву.
   - Пронюхал что-то, - улыбнулся Игорь. - Не зря я тебя просил за ним приглядывать. Ты, как беркут, ни одну птицу не упустишь! Завтра скажешь, сегодня не будем. Пей! - Игорь протянул тысяцкому чашу. - И гостьи пусть выпьют. Михалко! - окликнул он отрока. Но тот продолжал обнимать половчанок.
   - Оставь его, княже! - вступился Райгула. - Ты велел ему веселиться, он исполняет. Пусть его! Мы, старые, побеседуем о своем.
   - А то! - согласно кивнул Игорь и поднял свою чашу...
  
   Часть третья. Осада
  
   "...Кзя, князь половецкий с великим войском пошел к Путимлю и многие волости пожег... И потеряв много людей, а паче знатных, не взяв града, отступил и послал в Посемье 5 000 тамо жечь и разорять".
   (В.Н. Татищев)
  
   Глава одиннадцатая
  
   Текст был распечатан крупными буквами; президент уже несколько лет страдал от дальнозоркости, но скрывал это. К контактным линзам он привыкнуть не смог, а очки делали его круглое лицо слишком домашним и добродушным. Добрым президент не был и не хотел им казаться. Поэтому читал, хмурясь, чтобы замершему в отдалении генералу в штатском костюме было видно недовольство. По такому случаю президент не сел, как обычно, за приставной стол напротив гостя, а остался за большим - по негласной традиции это означало, что вызванного в кабинет чиновника он уже не считает членом команды.
   Распечатанный текст президент знал наизусть - у него, в прошлом разведчика, была отменная память, но все равно он перечитывал знакомые фразы сообщения, всего несколько часов назад появившегося в Интернете, чтобы провинившемуся генералу была видна его озабоченность.
   Текст имел броский заголовок: "Дочь президента была похищена и искалечена террористами!". И далее:
   "По достоверным сведениям в начале мая этого года террористами была похищена младшая дочь президента страны Анастасия. Все произошло в квартире школьной подруги девочки, где небольшая кампания отмечала день рождения подруги. Обслуживание гостей заказали известному столичному ресторану "Кавказский стол". Официант, прибывший в квартиру именницы, на самом деле оказался террористом Каримом Цечоевым, известным также по кличке Музыкант. По информации спецслужб на счету дерзкой, безжалостной и глубоко законспирированной банды Цечоева числились многочисленные теракты. Лично Музыкант сбил два армейских штурмовика Су - 25, ему приписывают уничтожение нескольких вертолетов, а также нападение на армейские колонны. В похищениях заложников банда ранее не участвовала, что не помешало ее главарю тщательно спланировать и умело провести сложнейшую операцию.
   Квартира, где проходило празднование, охранялась специальными службами, но Цечоев сумел отравить гостей клофелином, а затем спустить потерявшую сознание дочь президента с третьего этажа вниз, где его ждал сообщник или сообщники. Заложницу немедленно вывезли из столицы в один из южных регионов страны. Ничего неизвестно об условиях, предъявленных террористами руководству страны, но ясно, что они были неприемлемы. К тому же существовала опасность, что заложница будет убита. В распоряжении спецслужб оказалась видеозапись: на пленке похитители запечатлели сцену издевательства над девочкой - по существующей у бандитов зверской традиции ей отрезали две фаланги левого мизинца.
   Спецслужбы страны быстро установили район, где прячутся террористы и содержится заложница. Однако предполагаемое место схрона оказалось труднодоступным, и провести здесь операцию по освобождению означало большой риск жизни похищенной. Поэтому для разведки подходов к схрону и проведения заключительного этапа операции были привлечены два гражданских специалиста, известные люди: журналист Кузьма Телюк и ученый-историк Аким Ноздрин-Галицкий. Такой выбор спецслужб диктовался тем, что мужчины обладают необычными способностями по изменению своего облика (подробности будут опубликованы позже). Информация об этом стала достоянием спецслужб, и они сумели уговорить мирных людей помочь им в освобождении дочери президента.
   Операция прошла 10 или 11 мая. О ходе ее ничего не известно, но ясно одно: Анастасия осталась жива. А вот Кузьма Телюк и Аким Ноздрин-Галицкий пропали без вести. Их семьи не видели своих дорогих мужчин с начала мая, никакой внятной информации об их судьбе спецслужбы не сообщили. Вряд ли Кузьма и Аким погибли в ходе операции. В этом случае их тела наверняка выдали родственникам. Есть серьезные основание подозревать, что после успешного проведения операции, спецслужбы не захотели расставаться с ценными специалистами и сейчас держат их в заточении, чтобы использовать их необычные способности вновь или заставить подготовить таких же уникумов. В этом случае Кузьма и Аким вряд ли вернутся к родным. Одним преступлением на счету наших спецслужб станет больше, но им не привыкать. Руки у них и так по локоть в крови. Остановим произвол! Я призываю всех честных людей страны и мирового сообщества потребовать от руководства России освободить томящихся в заточении людей! Свободу Кузьме и Акиму!
   Маргарита Голуб, журналистка. Телефон: ...., e-mail: ..."
   - Читали? - сухо спросил президент, укладывая листки на стол текстом вниз - по давней чекистской привычке. Он говорил тихо, подчеркнуто вежливо, но именно этого тихого голоса и этой вежливости (президент знал это) больше всего боялись подчиненные.
   - Так точно! - отрывисто отрапортовал генерал. Его лошадиное лицо с рябой кожей осталось при этом бесстрастным.
   - Прочтите еще раз!
   Генерал достал из своей папки листки и, пока он читал или делал вид, что читает, президент хмуро молчал, постукивая подушечками пальцев по столу. Так продолжалось, пока генерал не сложил листки перед собой.
   - Как случилось, что секретнейшая информация стала известна журналистке? - четко выговаривая слова, спросил президент. - Вы хоть знаете, каких усилий стоило нам сохранять ее в тайне?
   - Знаю! - поспешил генерал, но президент жестом руки велел ему молчать.
   - Ничего не знаете! Вдохновитель и организатор теракта Хасан жил в стране, руководство которой настроено к нам недружественно. Мы до сих пор не имеем там никакого влияния. Влияние имеет другая страна. Поэтому мне пришлось позвонить напрямую моему другу Джорджу, - слова "мой друг" президент выделил интонацией, так что ясно было, что Джордж никакой ему не друг, скорее наоборот, - и просить о личном одолжении. Кое-что пришлось объяснить. Мало того, что Джордж теперь знает о том, что у нас произошло! Надо исходить из посыла, что одолжение было оказано.
   "Если теперь о чем-то попросит Джордж, отказать ему будет трудно, - понял генерал, - а еще неизвестно, что эта гнида может попросить. Ясно, что не партию в гольф".
   - Власти недружественной страны активно возражали, чтобы в операции по задержанию Хасана и просмотре обнаруженных у него материалов участвовали наши специалисты, - продолжил президент. - Пришлось министру иностранных дел в срочном порядке прибыть туда с рабочим визитом и полночи уговаривать спесивых шейхов. Не буду вам говорить, чего нам стоила их сговорчивость".
   "Наверное, кое-кого пришлось освободить и выпустить из страны, - подумал генерал и оценил: - Недешево стоило".
   - Разрешение на участие в операции нами все же было получено, но с условием, что изъятые материалы будут просмотрены с участием местных спецслужб. Пришлось согласиться. В результате там знают, какую пленку мы искали, и что на ней запечатлено, - президент выделил интонацией "какую" и "что". - Копий у них не осталось, но информация есть. Она сохранялась в тайне, но после того как вот это сообщение, - президент постучал пальцем по листкам на столе, - появилось в Интернете, кое-где могут решить, что они не обязаны хранить чужой секрет. В первый же час после появления сообщения в сети, в мою пресс-службу обратились сорок отечественных и зарубежных средств массовой информации с просьбой подтвердить или опровергнуть факты. Пресс-служба вынуждена уйти в подполье - сейчас там не отвечает ни один телефон. Но долго это продолжаться не может. Ведь есть эта Маргарита Голуб, оставившая свой телефон и электронный адрес. И сейчас она, наверное, раздает интервью направо и налево.
   - Не раздает, - поправил генерал. - Через двадцать две минуты после появления сообщения в сети, телефон и электронный адрес Маргариты Голуб были заблокированы. У квартиры ее выставлена наружная охрана, которой приказано пресекать контакты объекта с кем бы то ни было.
   Президент взглянул на генерала с интересом.
   - Все равно это не решает проблему, - со вздохом сказал он. - У нее может оказаться сотовый телефон, зарегистрированный на чужое имя, она может закатить публичный скандал, поднять на ноги знакомых, соседей. Даже временно изолировать ее нежелательно - журналисты пойдут по следам. Пресечение охраной контактов с источником информации, а тем более, исчезновение его только подтвердят сомнения. Кто она такая вообще, эта Голуб?
   - Жена Кузьмы Телюка, одного из гражданских специалистов принимавших участие в операции. Настоящая фамилия Телюк, Голуб - это девичья. Под фамилией Голуб она стала известна как скандальная журналистка, работавшая в одной желтой газетенке. Надо сказать, имя ее достаточно известно в журналистских кругах. На этом, видимо, и был построен расчет.
   - Как она узнала обо всем?
   - Телюк оставил на одном из серверов письмо - на случай, если погибнет в операции. Письмо должно было придти спустя сорок дней (понятно, почему был выбран этот срок). Сервер программу выполнил, письмо было отправлено и получено.
   - Почему допустили?
   - Не предполагали, что он так поступит, - виновато развел руками генерал. - Оба дали подписку о неразглашении. Люди положительные, серьезные. Но Телюк, очевидно, решил, что в случае его гибели за разглашение тайны спросить будет не с кого. Он так и пишет в своем письме.
   - Где оно?
   Генерал вынул из папки два листка бумаги, протянул. Они были распечатаны обычным шрифтом. Президент поморщился и достал из ящика стола очки. Так было лучше, чем держать листки на вытянутых руках.
   "Дорогие мои Рита, Вика и маленький Аким. Раз вы читаете это письмо, меня нет в живых, либо я нахожусь там, откуда невозможно связаться с вами..."
   Прочитав последнюю фразу, президент качнул головой. "Все предусмотрел, - подумал он сердито. - Умен. Не стоило связываться".
   "Поскольку самое страшное случилось, я хочу рассказать, почему покинул вас, ради чего решился подвергнуть тяжелому испытанию самых близких и дорогих мне людей. Надеюсь, вы простите. А если не простите, то хотя бы поймете, зачем солидный человек, отец семейства ввязываться авантюру, которая может стоить ему жизни. Бывают ситуации, когда иначе поступить нельзя...".
   Дальше президент читал невнимательно, вскользь. Простые слова на листках навевали чувства, которые сейчас были ни к чему, и которые он желал испытывать.
   - Когда он успел написать? - спросил, закончив.
   - Скорее всего, в период подготовки операции. Когда оба знали о деталях, но на место еще не выехали. У них был свободный выход в город. Видимо, Телюк зашел в какое-то Интернет-кафе...
   - Обязательно было посвящать их в детали?
   - Иначе не согласились бы. Гражданские... И без того пришлось уговаривать. Особенно Телюка.
   - Что вы им пообещали?
   - Деньги. Из секретного фонда. Все-таки смертельный риск, а они не профессионалы. Ну и...
   - Что?
   - Звание героев. На последнем они, впрочем, не настаивали, - поспешил добавить генерал, видя, как сморщился президент.
   - Если все обошлось благополучно, наград бы не пожалели, - сухо сказал президент. - У меня до сих пор лежат ваши представления. Не подписанные. И вряд ли я подпишу. Особенно на вас, - посмотрел он на генерала. - Зачем вообще понадобилось приглашать этих гражданских? В свое время вы не очень внятно мне объяснили.
   Генерал вместо ответа достал из папки лазерный диск в прозрачном футляре.
   - Позвольте? - кивнул он на компьютер. - Это лучше видеть.
   Президент взял у него компакт и вставил в приемное отверстие устройства. Зашумел привод, и через несколько секунд на экране монитора появилось изображение. Движущееся. Это была видеосъемка, судя по качеству изображения и ракурсам, сделанная непрофессиональной камерой и непрофессиональным оператором.
   Несколько минут президент молча смотрел. Генерал исподтишка следил за его лицом. Оно оставалось бесстрастным, но глаза с расширившими зрачками выдавали чувства. И генерал мысленно вздохнул с облегчением.
   - Это комбинированные съемки или компьютерные эффекты? - спросил президент, когда фильм закончился.
   - Не то и не другое. Подлинная запись. Мы не стали сокращать сюжет, чтобы не было стыков и можно было достоверно определить: монтажа не было.
   - Почему вы решили применить этот метод?
   - Позвольте мне с самого начала? - попросил генерал, и мысленно возликовал, когда президент кивнул
   - После того, как Анастасия была похищена, мы уже к ночи знали все о Цечоеве. Откуда у него фальшивый паспорт, кто рекомендовал его хозяину ресторана "Кавказский стол". Были установлены все сообщники Музыканта в Москве, к утру они дали показания. (На слове "дали" генерал сделал акцент, и президент кивнул в знак того, что оценил.) Оперативно был переориентирован военный спутник, и к вечеру следующего дня в нашем распоряжении была переданная террористами по спутниковому телефону видеозапись, - генерал тактично умолк, давая понять, какое ужасное впечатление произвела на него запись расправы с девочкой, но президент жестом руки велел ему продолжать. - Тогда же был точно установлен район, откуда велась передача. Специальная группа выехала на место, а служба перехвата радиосообщений взяла зону под жесткий контроль. Арестованный сообщник Цечоева в Москве сообщил о сотовых телефонах, которые он покупал для Музыканта и регистрировал их на чужие фамилии. Все идентификационные номера телефонов были тут же взяты на контроль компаниях, и скоро они стали появляться в сети. Таким образом, место схрона террористов было вычислено с точностью до километра. Поисковая группа уже через два дня после похищения вошла с террористами в визуальный контакт и выяснила, что они скрываются в Пещере дьявола, как ее называют местные.
   Генерал сделал паузу.
   - После того, как мы получили требования террористов о выкупе, но видеозапись расправы над заложницей предъявлена не была, стало ясно, что возвращать ее живой не собираются. У похитителей была цель - скомпрометировать руководство страны, в очередной раз унизить нас в глазах мирового сообщества. Проведение обычной специальной операции представлялось нецелесообразным из-за высокого риска потерять заложницу, что было бы на руку террористам и их вдохновителям...
   - Я помню ваш доклад! - перебил его президент. - Почему решили использовать волков?
   - У ряда кавказских народов, в том числе и народности Цечоева, это животное считается священным, символом нации. Такие же хищники, как и они! - генерал решил отбросить всякую политкорректность. - Расчет был на то, что волков подпустят ближе, а при удачном раскладе, даже позволят зайти в пещеру. Так и случилось. Мы узнали, что заложница жива, что террористов - всего пятеро; в нашем распоряжение оказался план пещеры и возможные пути тайного проникновения в нее.
   - Все сделали они? - президент коснулся пальцами листков.
   - Именно! Без гражданских специалистов операция попросту провалилась бы.
   - Как вышли на этих людей?
   - У меня есть хорошие друзья в окружении патриарха...
   Президент строго посмотрел на генерала, но тот отрицательно закрутил головой:
   - Просто знакомые, агентурной работы, как вы велели, в этой среде мы не ведем. Мой друг, он занимает в патриархате высокую должность, рассказал мне о любопытном случае, происшедшем в прошлом году в одной отдаленной епархии. О человеке, который оборотился волком, чтобы победить другого оборотня. Знакомому об этом рассказал епископ. Епископ в свою очередь узнал все от Акима Ноздрина-Галицкого. Не на исповеди! - заторопился генерал, поймав взгляд президента. - Аким епископу просто рассказал, они дальние родственники. Я тогда не придал особого значения информации, но, когда произошло похищение, вспомнил. Пройти по цепочке не составило труда. Дальнейшее вы знаете.
   - Час назад, когда вы зашли в этот кабинет, у меня было готово для вас два выхода, - спокойным голосом сказал президент. - Соответственно заготовлено два указа, - президент открыл толстую папку. - Первый: вы отправлены в отставку как не справившийся с работой. Второй: вы отправлены в отставку по собственному желанию. Второй вариант рассматривался мной как нежелательный, но помощники на всякий случай указ подготовили. Я не стану подписывать оба. Вы остаетесь в своей должности. Пока.
   Генерал благодарно склонил голову.
   - Что случилось с волками? - продолжил президент.
   - Они исчезли.
   - Как?
   - По плану операции Телюк и Ноздрин-Галицкий должны были подвести Анастасию к расщелине, а сами выйти обычным путем. После чего наши бойцы бросили б в пещеру гранаты с газом - мы планировали взять террористов живыми. Хотя б одного. В крайнем случае - уничтожить всех. Первая фаза операции прошла успешно: заложницу спасли, а часовой у входа был снят без шума. Но дальше не заладилось, - генерал помолчал. - Скорее всего, исчезновение заложницы было обнаружено своевременно, в пещере началась стрельба. Офицеры, вместо того, чтобы бросить емкости с газом, пытались огнем поддержать остававшихся в пещере специалистов, - генерал не хотел произносить "волков". - Прикрыть их отход. В результате ответным огнем двое бойцов были тяжело ранены, а у третьего емкостей с газом не было. Он бросил шумовые гранаты. В этом случае у нас тоже был шанс спасти своих и даже захватить террористов. Но по стечению обстоятельств гранаты взорвались рядом со взрывчаткой бандитов. Та сдетонировала, - генерал снова сделал паузу. - Взрыв был такой силы, что от тех, кто был в пещере, остались крохотные фрагменты. Мы буквально соскребали их со стен...
   - Что дальше?
   - Понадобилось несколько недель, чтобы провести генетический анализ фрагментов, установить их принадлежность. Сами знаете, насколько охотно родственники террористов дают материалы для генетического анализа. Пришлось задействовать руководство республики, местный спецназ...
   - Что выяснили? - перебил его президент.
   - Фрагментов, принадлежащих Цечоеву, в пещере не было обнаружено.
   - А волков?
   - Тоже. С идентификацией были проблемы, - развел руками генерал. - Оба специалиста заранее сдали генетический материал - у нас так принято перед рискованным заданием. Но не было ясно, как их идентифицировать - как людей или животных. Методика не отработана. Сначала попробовали, как людей. Результат отрицательный. Взяли кровь для сравнения у нескольких волков. То же самое. Стали спорить, а соответствует ли образцы обычных волков генетическому типу особенных? И где взять образцы особенных? Времени на подготовку операции было мало, взять образцы у специалистов в облике животных не догадались. Долго спорили, - вздохнул генерал. - Но к единому мнению не пришли.
   - Куда исчез Цечоев?
   - Предполагалось, что он погиб с остальными. После того, как генетический анализ не подтвердил, еще раз внимательно исследовали пещеру, окрестности. В пещере обнаружили заваленный камнями ход. Тот самый, из-за которого ее назвали дьявольской, Телюк тоже докладывал, что пройти этот ход нельзя. Было принято решение: разобрать завал. Это заняло много времени: технику затащить в пещеру оказалось невозможным, а обломки, завалившие ход, были большие. Пришлось взрывать их малыми зарядами, затем растаскивать вручную.
   - И?
   - Под обломками никого не обнаружили. Я приказал исследовать открывшийся ход на всем его протяжении. Это оказалось сложно.
   - Почему?
   - Видимо, там собирается какой-то неведомый газ. Он вызывает у человека чувство необъяснимого страха, подавленности. Бойцы, первыми пошедшими внутрь, рассказывали: у них было ощущение, что с них живыми сдирают кожу.
   - Противогазы применяли?
   - И кислородные маски тоже. Газ проникал и сквозь маски. Я приказал выдать бойцам спецпрепарат, полностью лишающий человека чувства страха. Только тогда они прошли этот ход до конца.
   - Что обнаружили?
   - Внутри - ничего. Даже фрагментов одежды не было.
   - Куда ведет ход?
   - Никуда. Заканчивается глухим тупиком без всякого выхода.
   - Куда исчезли Музыкант и волки?
   - У меня нет ответа на этот вопрос, - сокрушенно сказал генерал. - Хотя, считаю, мы сделали все, чтобы обнаружить пропавших. Первое время думали, что нашим удалось выскочить. Люди дежурили у пещеры, на базе, где происходило изменение их облика. Думали: оглушены взрывом, возможно, потеряли память, но придут в себя, воротятся. На всякий случай с собаками прочесали окружающую местность - безрезультатно. Исчезли бесследно.
   - Родственникам, - президент на мгновение замялся, - гражданских специалистов сообщили?
   - Тянули до последнего. Была надежда их обнаружить. Если не живыми, то хотя бы тела. В любом виде, - генерал помолчал. - Хоронить можно и в закрытых гробах. А еще лучше - кремировать. Урну с прахом вскрывать бессмысленно...
   - Деньги родным выплатили?
   - Люди не признаны официально умершими...
   - Из-за вашей бюрократии и случается такое! - президент сердито хлопнул ладонью по листкам. - Выплатить немедленно! В первую очередь этой Голуб!
   - Не возьмет.
   - Она так богата?
   - Кое-какие деньги в банке есть. На несколько лет хватит.
   - Даже богатые не отказываются от денег.
   - Эта откажется - я говорил с ней. После того, как получила письмо Телюка, она прорвалась ко мне на прием, - генерал поежился. - Сами знаете, в наших стенах люди не очень-то позволяют себе. А эта вела себя как в обувной мастерской, где ей каблук плохо прибили. Думал, глаза мне выцарапает! Фурия! Какие дурни женятся на таких?!.
   - Объяснить ей спокойно, как мне, не могли?
   - Операция секретная...
   - Нужные слова всегда можно найти! - президент встал из-за стола и прошелся по кабинету. Генерал тоже встал. - Как ведут себя другие родственники пропавших?
   - Родителям Телюка пока ничего не сообщали, мать и отец Ноздрина-Галицкого плачут. Евдокия объяснений не требует.
   - Какая Евдокия?
   - Гражданская жена Ноздрина.
   - Не волнуется за мужа?
   - Говорит, что он жив. Что Телюк тоже жив. Что оба сейчас далеко и обоим угрожает опасность. Серьезная опасность. Евдокия тоже приходила ко мне, вместе с Голуб. Но не скандалила.
   - Она на картах гадает или ясновидящая?
   - Что-то вроде того.
   Президент намерился сказать, но покосился на экран монитора, где совсем недавно демонстрировался секретный фильм и смолчал.
   - Говорить с Голуб все равно придется, - сказал задумчиво после долгой паузы. - Силой мы ничего не добьемся. Самый лучший вариант - она должна лично опубликовать опровержение на свою статью в Интернете.
   - Не согласится, - уныло сказал генерал. - Вы же читали! Чтобы изменить такую позицию...
   Президент посмотрел на генерала, затем - на часы.
   - Сейчас шестнадцать двадцать две. В двадцать два ноль-ноль я приму Голуб и эту Евдокию. Ясно?
   - У Голуб годовалый ребенок.
   - Подождет в приемной! Поспит на диване, - поправился президент.
   - Если откажутся идти добровольно, можно применить силу?
   Президент внимательно посмотрел на своего генерала. Улыбнулся.
   - Возьмете у главы администрации официальное приглашение, на гербовой бумаге. Думаю, этого достаточно.
   - Разрешите идти! - обрадовано спросил генерал.
   - Разрешаю! - сказал президент. - Вот что, Сергей Иванович! - остановил он генерала уже у самой двери. - Цечоева вы мне все-таки достаньте! Хоть из-под земли! Тогда я окончательно закрою эту тему.
   Не дожидаясь ответа, президент пошел к столу.
  
   Глава двенадцатая
  
   Сторожа предупредила о приближении врага еще с вечера, поэтому первые разъезды половцев, с рассветом появившиеся на лугу перед городом, не застали защитников врасплох. Дружинники и вои на стенах Путивля (простой люд Ярославна, помня о Римове, запретила пускать на забрала) с во все глаза смотрели, как всадники в остроконечных колпаках и таких же шлемах по-хозяйски разъезжают по дальним концам покинутого жителями посада, заглядывают во дворы и избы.
   Скоро десяток половцев пригнали к посаду толпу смердов в полотняных рубахах, и те споро принялись раскатывать по бревнышку крайние дома.
   - Надо было сжечь посад! - с досадой сказал Михн. - Еще вчера. Оставили поганым готовые бревна для забора.
   - Город мог загореться! - возразила Ярославна. - Сушь-то какая! Какая разница, где половцы бревна возьмут?
   - Но полдня были бы наши, - не согласился Михн. - К полудню у них появится забор, и поганые приступят к острогу. Борзо начали. Даром время не хотят терять. Наши хоть видят?
   Словно отвечая на его слова, внутри острога повернулась балка камнемета, и круглый мячик, превращаясь в точку, помчался туда, где суетились люди. На краю улицы, рядом с помахивающими саблями всадниками вспыхнуло красное облачко. Кони шарахнулись, двое половцев упали. Люди в полотняных рубахах брызнули в стороны.
   - Ай да Улеб! - радостно закричал Михн. - Углядел ворога!
   "Это не Улеб," - хотела сказать Ярославна, но промолчала.
   Уцелевшие от разрыва глиняных сотов всадники поскакали за убегавшим полоном, наотмашь хлеща смердов нагайками. Крича и ругаясь, стали заворачивать. В этот момент на лугу один за другим упали два красных мячика, осыпав убегавших и преследователей осколками. Еще два всадника рухнули на траву вместе с конями, но и несколько людей в белых рубахах остались лежать недвижимо. Уцелевшие полонные ринулись к реке, всадники растерянно закружились на месте, затем помчались прочь. Вслед им из-за тына острога вылетело несколько стрел, но не догнали, в бессильной злобе ударив жалами по траве.
   - Рано кидать начали! - вздохнул Михн. - Теперь поганые знают, где у нас камнеметы.
   "Только что радовался! - сердито покосилась Ярославна, но промолчала. - Может, и вправду Кузьма поторопился?.."
   - Молодец, боярин! - радостно воскликнул Улеб, с забрала острога наблюдая, как скрываются за углом острога всадники. - Будут знать теперь! Не сунутся!
   - Смердов положили, - хмуро отозвался Кузьма.
   - Тот, кто с ворогом, не наш! - возразил Улеб, скаля зубы. - Наши здесь и в Путивле, - кивнул он на возвышающиеся за острогом стены города. - Разряжай камнеметы, Кузьма, отдых!..
   Но тут, словно назло Улебу, целая орда половцев вылетела на луг, и густой массой застыла перед острогом. Всадник в блестящей броне выехал вперед и поднял над головой палку с крашеным червленью конским хвостом. Орда развернулась лицом к острогу. Передние всадники подняли щиты, а стоявшие за ними натянули луки.
   - Сейчас нам будет хорошо! - заключил Вольга, приседая за тыном.
   - Людота! Поворачивай камнеметы на луг! - закричал Кузьма. - Половцы прямо на пятне поражения!
   Он спрыгнул с забрала и побежал к суетившимся у машин людям. Выхватил из рук помощника кузнеца лом, подсунул под платформу и стал рывками двигать тяжелый камнемет.
   Половцы на лугу спустили тетивы. Целый рой стрел взмыл в небо и, набирая скорость, помчался к острогу.
   - Все под стену! Под стену! - страшно закричал Улеб, приседая. - Стрелы!
   Вои и обслуга камнеметов брызнули под передний тын. Один Кузьма остался с ломом у машины, рывками двигая ее поперек острога.
   - Прячься, Кузьма! Убьет нахрен! - заорал Вольга, с ужасом понимая, что Кузьма, даже если бросит лом, все равно не успеет. Кузьма, словно поняв, лом не бросил.
   Град стрел дробной россыпью ударил по тыну, опустевшему двору острога, одиноким камнеметам. Рядом с Вольгой вскрикнули: вой со стрелой в глазу медленно осел на забрале. Не успевшего спрятаться помощника Людоты пришпилило к земле: он хрипел и сучил ногами, пытаясь вытащить из груди вошедшую по самое оперение стрелу. Вольга с замиранием сердца глянул дальше: невредимый Кузьма, что-то сердито бурча под нос, закатывал в сетку пращи тяжелый красный мячик.
   - Твою мать! - заорал Вольга, поднимаясь на забрале во весь рост. - Прячься! Сейчас ударят еще!
   - Я им постреляю, блядям! - ответил Кузьма, выхватывая из горки еще один мячик. - Я им!..
   Половцы на лугу дали второй залп. Рой стрел помчался к острогу, и Вольга прянул за тын. Прижавшись к нему спиной, с ужасом смотрел, как Кузьма, как ни в чем не бывало, дернул за спусковую веревку одного камнемета и побежал ко второму.
   Град с неба застал его на полпути. Стрелы впивались в землю перед Кузьмой, за его спиной, справа и слева; несколько вонзилось в балки камнеметов и платформы. Но ни одна не задела хорта. Подбежав к камнемету, Кузьма дернул за спусковую веревку и широкими прыжками взлетел на забрало.
   Камни ударили прямо в толпу всадников; один - левее, а второй по самому центру, проложив в конном строе широкую прогалину. Половцы на лугу смешались, завертелись, и в этот миг лучники на забрале острога по команде Улеба выстрелили. Цель была слишком велика, чтобы промахнуться, и каждая стрела нашла жертву - человека или коня. Сумятица на лугу усилилась еще более, и лучники на забрале дали второй залп.
   - Людота! Заряжай! - скомандовал Кузьма, спрыгивая вниз.
   Подчиняясь его приказу, кузнец с помощниками засуетились у камнеметов, опуская балки и вкладывая в веревочные сетки глиняные ядра. Тем временем половцу с хвостом на палке удалось восстановить порядок в расстроенном войске, степняки вновь сомкнули ряды и натянули тетивы.
   - Прикрой людей щитами! - закричал Улеб Вольге. - Все, кроме лучников, долой с забрала!
   - Давай, Микула! - махнул Вольга рукой и первым спрыгнул вниз. Следом, как горох, посыпались вои. Они хватали сложенные под стеной запасные щиты и, держа их в каждой руке, выстроились возле камнеметов, следя за Улебом.
   - Стрелы! - закричал тот.
   Обслуга камнемета бросилась к щитоносцам. Те споро дали им свободные щиты; те, кому их не хватило, укрывались вместе с воем за одним. Вольга рывком заставил Кузьму присесть, поднял над головой большой миндалевидный щит.
   - Пусти! - сердито крикнул Кузьма, пытаясь вырваться.
   - Сиди! - зло шикнул Вольга. - Убьет!
   Словно подтверждая его слова, в щит сильно ударило. Узкое жало стрелы, пробив кожу и дерево, на пядь вышло внутрь - как раз между друзьями.
   - Что говорил! - недовольно сказал Вольга, вставая.
   Картина, открывшаяся его взору, была нерадостная. Двор острога был густо утыкан стрелами. Не всем русским удалось укрыться: двое из обслуги камнеметов лежали на земле недвижимо, еще троих, раненых, вои тащили под стену.
   - Бросай, Людота! - услышал Вольга крик Кузьмы и, оглянувшись, увидел, как поворачивается на оси балка камнемета. Движимый любопытством, он в несколько прыжков взлетел на забрало.
   ...В этот раз красные мячики хватили в середину орды, смяв и разметав ее. Орда стала разваливаться, всадники по одиночке и кучками покидали строй, отчаянно нахлестывая коней. Предводитель с конским хвостом напрасно махал своей палкой. Да и махал он недолго. Василько на забрале повел луком и спустил тетиву. Конь под половцем присел на задние ноги и повалился набок, прижав к земле всадника. Но тому удалось высвободиться, и он, косолапя, побежал по лугу следом за своими.
   Василько наложил на тетиву новую стрелу.
   - Далеко, не пробьет бронь! - заметил застывший рядом Улеб.
   - Знаю! - сквозь зубы процедил Василько и спустил тетиву.
   Стрела описала над лугом дугу и точно ударила пониже выреза кольчужной брони половца - прямо в зад. На забрале острога радостно закричали и заулюлюкали, наблюдая, как беглец, опасаясь останавливаться, тяжело хромает к своим.
   - Можно было б перенять, но нет коней, - пожалел Улеб. - Ханский сынок, наверное. Ишь, броня блестит!
   - На коня он теперь долго не сядет! - засмеялся Василько. Его узкое лицо с тонким длинным носом и россыпью конопушек на щеках светилось радостью...
  
   ***
  
   Михн, наблюдавший за боем со стен Путивля, выслал конную помощь. Дружинники и вои собрали на лугу подававших признаки жизни смердов, добили раненых половцев и ободрали мертвые тела. Степняки даже не сделали попытки помешать. Посадские, воспользовавшись затишьем, принесли защитникам острога обед. Улеб, оставив на забрале небольшую стражу, разрешил остальным поесть.
   Кузьма и Вольга хлебали деревянными ложками варево из одного горшка, заедая его толстыми ломтями хлеба. Марфуша сидела в стороне, уперев локти в колени и положив на ладони узкий подбородок. Счастливыми глазами следила за обоими.
   Кузьма достал из корзины глиняную баклагу, вытащил зубами деревянную пробку и протянул Вольге.
   - Хлебни!
   Вольга отложил ложку и надолго приник к горлышку. Оторвался, крякнул и протянул баклагу Кузьме. Тот тоже приложился основательно. Снова взялся за ложку. Некоторое время оба ели, но уже лениво, не спеша. Когда горшок опустел, баклага еще раз пошла по рукам. Наконец Кузьма сунул ее в корзинку и откинулся спиной к тыну.
   - Ну как? - спросил Вольга, искоса поглядывая на друга.
   - Отпустило.
   - Ошалел - под стрелами бегать?! - не удержался Вольга. - У меня чуть крыша не съехала!
   - Решил проверить твою теорию - убить нас нельзя! - криво усмехнулся Кузьма.
   Но Вольга шутки не принял. Хмуро посмотрел исподлобья.
   - Извини! - виновато сказал Кузьма. - Сам не знаю, что нашло. Как увидел тех мужиков в белых рубахах на лугу... Это ведь я их!
   - Мы!
   - Все равно... Спас ты меня сегодня. В который раз.
   - Поквитаемся! - махнул рукой Вольга. - Но ты удивил.
   - Разозлился...
   - Странная у тебя злоба.
   - Я человек вспыльчивый... Учти!
   - Учту.
   Оба притихли, наблюдая за суетой во дворе острога. Марфуша было привстала, но затем снова присела в нерешительности.
   - Закурить бы! - вздохнул Вольга, в свою очередь откидываясь плечами к тыну. - Сколько времени здесь, каждый день мечтаю.
   - Тут я не помощник! - хмыкнул Кузьма. - Это не мед в спирт перегнать. Табак в Европу привезут лет через двести, да и был бы, толку мало - тонкой бумаги не достать. Разве что трубку сделать...Терпи!
   - Только и знаю, что терплю... - начал Вольга, но не договорил. Улеб, спрыгнув с забрала, шел к ним.
   Кузьма молча протянул ему баклагу. Князь надолго приник к горлышку - пока жидкость в емкости не кончилась.
   - Доброе твое вино, боярин!
   Кузьма подал ломоть хлеба. Улеб сначала понюхал его, затем откусил во весь рот. Сжевав угощение, присел на корточки.
   - Хорошо камни бросал! - хлопнул он Кузьму по плечу. - С полсотни поганых положили. Теперь не сунутся!
   - Слышал я это! - усмехнулся Вольга.
   Улеб не обиделся. Улыбнулся во весь рот, показав красивые ровные зубы.
   - Побоятся. Приступ отбили.
   - Это разведка боем, - возразил Вольга. - Теперь они знают про наши камнеметы и сколько лучников за тыном.
   - Будут бояться! - не согласился Улеб. - А про камнеметы они не все знают - мы их еще дробом не били. Правда, боярин?
   Кузьма не ответил. Смотрел неподвижным взглядом в небо, где высоко-высоко, еле заметной точкой трепетал крылышками жаворонок. Песня его, заглушаемая разговорами и шумом в остроге, не долетала до земли, но Кузьма, казалось, слышал. И не хотел, чтобы ему мешали.
   Улеб удивленно посмотрел на Вольгу, тот сделал знак, и оба тихо отошли. Поднялись на забрало. Молча стали смотреть, как все видимое пространство у реки, справа и слева, заполняется всадниками и пешими, стадами скота, повозками с остроконечными крышами из шкур и обычными телегами. Скрип несмазанных колес, крики людей и животных, ржание лошадей сливались в один давящий на уши гул. Было в нем нечто такое тревожное и давящее, что разговоры внутри острога стали постепенно смолкать. Женщины, собрав посуду, потянулись к городу, следом устремились и любопытные.
   Вольга увидел, что Марфуша взяла корзину, спрыгнул с забрала и пошел рядом. Из ворот острога они, то ли случайно, то ли намеренно, вышли последними. Улеб, которому надоело наблюдать за покрывшими заливной луг половцами (прямо перед острогом они еще не решались появиться), посматривал, как высокий мужчина в блестящей броне и маленькая худенькая женщина шли рядом, о чем-то разговаривая. Внезапно Вольга оглянулся по сторонам, обнял Марфушу за плечи и увлек ее в пустующий дом.
   Улеб усмехнулся и перевел взгляд на двор острога. Раненых и убитых унесли, стрелы собрали - даже из камнеметов вытащили; теперь ничего не напоминало о недавней битве.
   - Отобьемся! - тихо сказал сам себе князь и улыбнулся...
  
   ***
  
   Топоры на лугу стучали всю ночь, и к рассвету перед острогом вырос длинный, шагов в двести, забор. Высокий. Хотя за ним постукивали и шла какая-то суета, с забрала рассмотреть людей не удавалось.
   - Не нравится мне это! - сказал Вольга, посматривая поверх тына на луг. - Задумали что-то.
   - Подтащат забор ближе и будут стрелы кидать, - пожал плечами Улеб. - Обычное дело.
   Словно подтверждая его слова, забор на лугу вдруг двинулся и ломаной линией пополз к острогу. Послышались крики, и линия стала выправляться - отставшие части подтянулись.
   - Смерды русские тын тащат, - хмуро сказал Кузьма, заметив в разрывах забора людей в белом. - Опять по своим бить!
   Улеб в ответ только пожал плечами.
   Забор подполз к острогу шагов на двести и замер. Снова послышались крики, из-за верхнего края ограды вдруг вылетел рой стрел.
   - Все под стену! - приказал Улеб. - Борзо!
   Обслуга камнеметов метнулась к забралу. Но в этот раз стрелы вреда не принесли. Дробью ударили перед острогом - прицел оказался слишком высок.
   - Так они много не навоюют! - улыбнулся Улеб. - Ишь, спрятались! Дай им, боярин! - повернулся он к Кузьме.
   ...Красные мячики ударили перед забором, осыпав его градом осколков. Они никого не задели, тем не менее, малая часть ограды в центре упала, таившиеся за ней люди брызнули под защиту остальных. Забор сомкнулся и пополз назад.
   - Не понравилось! - весело крикнул Улеб. - Будете знать!
   Линия на лугу отползла шагов на пятьдесят, и оттуда снова вылетел рой стрел. В этот раз прицел оказался точнее - несколько стрел угодили за тын острога, никого не задев.
   - Бросай! - махнул Улеб Кузьме.
   В этот раз глиняные соты, запущенные камнеметами, разорвались за оградой на лугу. До обороняющихся долетели вопли, затем крики, и забор вновь пополз назад. Когда он поравнялся с местом падения снарядов, снова упала малая часть ограды, остальная сомкнулись.
   - Странно они себя ведут, - задумчиво сказал Кузьма, наблюдая за отползающим забором.
   В этот раз ограда остановилась у самой реки. Половцы снова выстрелили. Хотя до острога было далеко, стрелы, упавшие во двор на излете, зацепили двух воев.
   - А ну врежь им! - рассвирепел Улеб.
   - Стоит ли? - засомневался Кузьма. - Вреда от них...
   - Давай! - приказал князь.
   ...Мячики понеслись над лугом, и один угодил прямо в ограду. Пораженная часть опрокинулась, придавив тех, кто за ней таился, и, к удивлению защитников острога забор вдруг сомкнулся и пополз вперед. Остановился между лежавшими на траве ранее брошенными частями - как раз посреди. Но стрелы в острог не полетели, застучали топоры.
   - Купил он нас! - вдруг замычал Кузьма, хватаясь за голову. - За три залпа мертвую зону просчитал. Развел лохов!
   Вольга и Улеб удивленно смотрели на него.
   - Смотри! - вытянул Кузьма руку. - Первая брошенная часть - граница поражения двухпудовыми ядрами, вторая - полуторапудовыми, маленькие летят к самой реке. Они встали между двумя зонами. Теперь мы может бросать ядра хоть до пенсии - их не заденет. Дурак я! - Кузьма хлопнул себя кулаком по лбу. - Надо было сразу догадаться! Думал, что имею дело с дикими степняками! - он замотал головой.
   - Ну что ты! - Вольга положил ему руку на плечо.
   - Ага! Ты у нас умница, придумай что-нибудь!.. Соты калиброванные, груз в противовесе рассчитан, неделю опытным путем дальность полета подбирали. Все насмарку! Будут теперь бить нас, как куропаток, а мы - стоять и хлопать ушами!
   Кузьма спрыгнул с забрала, подбежал к камнемету и стал вытаскивать из корзины противовеса тяжелые плиты свинца, что-то сердито бормоча себе под нос...
  
   ***
  
   Вопреки опасениям Кузьмы половцы больше не стреляли. За забором стучали топоры, бил по железу молот, телеги, быстро преодолевая открытое пространство, возили к стройке бревна и нечто в кучах, прикрытое шкурами. Лучники острога мешали степнякам как могли. Им удалось подстрелить нескольких половцев и остановить три телеги, убив коней. Но к остановившимся быстро подлетели пустые телеги, под охраной конников смерды в белых рубахах перегрузили бревна и увезли их под забор.
   У Кузьмы не ладилось. Ядра то били перед самым тыном, то улетали далеко за забор. Наконец он махнул рукой на свои соты и стал закладывать в сетки обыкновенные камни. Кувыркаясь, они летели к забору, тяжело шмякались оземь, не причиняя врагу вреда. Пару раз все же угодили в забор, повалили одну часть и разбив несколько бревен. Однако стук инструментов за оградой замер ненадолго, возобновившись с новой силой.
   Камни кончились. Кузьма оставил машины, поднялся на забрало и молча смотрел, как над верхней кромкой забора растет нечто большое и плоское. Поверх этого плоского ровными рядами были набиты железные полосы.
   - Что это? - спросил Вольга Улеба, но тот только пожал плечами.
   - Скоро узнаем! - буркнул Кузьма. - Мало не покажется!
   С того самого момента, как догадался об уловке противника, выглядел Кузьма злым и взъерошенным. Вольга боялся его трогать.
   На плоской поверхности странного сооружения вдруг появились люди и стали торопливо укладывать в ряд какие-то палки с большими веретенообразными наконечниками. Наконечники угрожающе смотрели в сторону острога. Лучники на забрале дали залп. Один из половцев свалился внутрь, остальные торопливо докончили работу. Исчезли. Вместо них появился некто в белом тюрбане и полосатом халате. В руках он держал зажженный факел.
   - Бей его! - закричал Кузьма. - Мочи, гада! Это он!..
   Лучники спустили тетивы. Ни одна стрела не зацепила незнакомца в халате. Он приложил факел к одной из палок. На лугу завизжало и заскрипело, серый дым окутал странное сооружение. Оглобля с веретеном на конце, оставляя за собой дымный след и разбрасывая искры, перелетела острог и ударила в пустой дом посада. Раздался треск, вспыхнуло пламя, и крыша дома мгновенно занялась.
   - Это и есть огненная шерешира? - спросил Вольга Улеба.
   Тот пожал плечами:
   - Наверное. Не видел их ни разу. Только поганые ими стрелять умеют.
   Незнакомец в тюрбане, что прокричал внутрь забора, и оглобли с веретенообразными наконечниками слегка опустились. Пораженные необычным зрелищем лучники на забрале стояли, открыв рты и забыв о стрельбе. Белый тюрбан в очередной раз приложил факел к палке. Вновь завизжало и скрипнуло; оглобля ударила в земляной вал перед тыном острога. Взметнулось и жарко запылало пламя.
   - В вилку берет! - заключил Кузьма. - В следующий раз накроет нас. Уводи людей, князь! - повернулся он к Улебу. - Острог мы просрали!
   - Зачем ты! - тронул его Вольга.
   - Что?! - вдруг заорал Кузьма, хватая его за плечи. - Не видишь? Ты же в армии служил! Придумали гады систему "град"! Двенадцатого века... Сейчас нас поджарят, как поросят!
   Он еще держал Вольгу, как шипящая оглобля, перелетев через тын, ударила в противоположную стену острога. Сухие бревна вспыхнули красным жарким огнем. С воем и скрипом следующая шерешира подожгла камнемет, третья ударила в тын снаружи. Вои и дружинники в смятении спрыгивали с забрала внутрь и бежали к воротам. В этот момент в толпу ударили одна за другой две шереширы, превратив несколько людей в живые факелы.
   Возле ворот острога возникло столпотворение - все стремились как можно быстрее выбраться наружу.
   - Смотри! - Улеб тронул Вольгу за плечо.
   Несколько сотен половцев, нахлестывая коней, во весь опор летели к острогу.
   - Возьмут тепленькими!..
   Вольга побежал по забралу и у ворот перепрыгнул тын, свалившись в ров. Выбравшись наружу, закричал, останавливая бегущее воинство. Улеб тем временем наводил порядок внутри пылающего острога. Совместными усилиями им удалось остановить смятение и выстроить поперек улочки воев - тех, у кого сохранились щиты и копья. Лучники заняли место позади. Строй медленно пятился к городу.
   Всадники показались в конце узкой улицы и, теснясь по двое в ряд, помчались к защитникам. Передние выставили перед собой копья, задние на скаку натягивали луки. Стрелы ударили по русским, рядом с Вольгой кто-то застонал.
   - Бить по коням! - страшно закричал Улеб. - Стрелами!
   Сухо щелкнули тетивы. Кони под передними пловцами споткнулись и вместе с всадниками грохнулись на деревянный помост улицы. Скакавшие следом за первой парой половцы перескочили препятствие, но, получив несколько стрел в грудь, их кони осели на задние ноги и повались, образовав непреодолимое препятствие. Задние всадники закрутились, осаживая коней. Лучники Улеба выпустили в их сторону залп, несколько степняков сползли с седел, увеличивая неразбериху.
   - К городу! Борзо!..
   Однако вои Улеба не прошли и полсотни шагов, как из боковой улочки, визжа и махая саблями, вылетела орда всадников. Они мгновенно разрезала жидкий строй русских. Степняки, низко свешиваясь с седел, стали наотмашь рубить брызнувших к стенам домов русских воев. Молодой половец в кольчужной броне (по всему было видать - главный), вертя саблей над головой, кричал им, командуя.
   - Выблядки кобыльи!
   Улеб выхватил копье из рук стоявшего рядом воя, перехватил его у наконечника и побежал по деревянному помосту к половцам. В трех шагах от степняка в броне воткнул копье шипом в доски и взмыл в воздух. Половец заметил опасность и занес меч, но не успел. Улеб на лету ударил его ногами в живот. Половец вылетел из седла и грохнулся наземь, князь едва не последовал следом. Но в последний миг уцепился рукой за луку седла, сел задом на круп лошади и через мгновение уже ловил сапогами стремена.
   - Песья кровь!.. Блядины дети!
   Улеб остервенело рубил прорвавших строй половцев и те не выдержали, дрогнули. Попятились назад в боковую улочку. Но позади яростно напирала подскакавшая подмога, передние половцы теснимые ею, вновь подались поперек пути русских .
   - Держись, княже! - услышал Улеб и, глянув вниз, увидел Микулу. Шлем он потерял, и растрепанная русая голова его мелькнула и скрылась между ног коня переднего половца. Конь вдруг закричал как человек, встал на дыбы. Из распоротого на всю длину брюха на улицу вывались сизые внутренности. Закричал второй конь, всадник его свалился на деревянный помост, и, прежде чем Улеб успел занести саблю, к нему кинулся Микула. В воздухе мелькнуло окровавленное лезвие его засапожника.
   Справа и слева от князя защелкали тетивы: глухо - луков и звонко - самострелов. Половцы на боковой улочке стали падать наземь, животные, потерявшие всадников, испуганно толпились у бьющихся в агонии передних коней, не давая возможность задним всадникам пробиться к русским.
   Улеб оглянулся. Степняки, вытесненные его неожиданным нападением в другую улочку, уже были не опасны: кто лежал на деревянном помосте, суча ногами, кто убегал, нахлестывая коня плеткой. Вольга, опустив кистень, на трофейном коне подскакал к князю.
   - Где Кузьма? Видел?
   Улеб покачал головой.
   - Кузьма! - заревел Вольга на весь посад. - Кузь-ма!..
   - К городу, боярин! - схватил его за плечо Улеб. - К городу!..
   Перед самыми воротами Путивля, когда кончились дома посада, на защитников острога, уцелевших в уличных схватках, опять налетела орда. Развернувшись на свободном пространстве, половцы выставили перед собой копья и во весь опор помчались на жидкий строй русских. Непременно смяли бы, если б со стен не ударила туча стрел. Выпущенные из больших самострелов оперенные сулицы пронзали коней степняков во всю длину крупа, пробивали навылет тела всадников. Длинные стрелы составных луков и короткие - ручных самострелов разили в незащищенные лица, руки, ноги, находили незакрытые броней участки тела или пробивали броню... Из мчавшегося к воротам города могучего вала, только жидкая волна достигла переднего ряда русских воев, да и та тут же схлынула, напоровшись на острые копья. Уцелевшие степняки скрылись за домами.
   - Где Кузьма? - опять подскакал к Улебу Вольга. - Где Кузьма?!
   - Да здесь я! - послышалось в стороне.
   Улеб с Вольгой невольно повернулись на голос. Закопченный, с обожженными волосами Кузьма стоял, прижимая к груди странное копье с большим веретенообразным наконечником.
   - Увидел, что одно не разорвалось, - пояснил Кузьма, пробираясь ближе. - Во двор дома упало. Пока нашел...
   - Дал бы я тебе! - воскликнул Вольга, спрыгивая с коня. - Голос сорвал, разыскивая гада. Чума ты московская! Гад! Да я тебя...
   Он крепко прижал к себе друга. Вои, бежавшие в открытые ворота города, оглядывались на них. Но не останавливались...
  
   Глава тринадцатая
  
   - Поначалу думал, что это нефть. Но нефть при горении сильно коптит. Здесь же пламя яркое, дыма мало. Бензин. Прямогонный, конечно. Его в горах каждый младенец делать умеет - национальный спорт, даже змеевика не надо. Но бензин не простой - с загустителем. Не знаю, что он использовал, возможно, просто серу...
   Кузьма говорил, не выбирая слов, но никто из собравшихся в гриднице его не перебивал и не переспрашивал. По лицам было видно: половины сказанного не понимают, но, тем не менее, внимали. Кузьма достал из сумки глиняную баклагу, вытащил пробку и отлил из нее в плошку. Жидкость была светло-коричневая, вязкая. Резкий неприятный запах поплыл по гриднице, Ярославна невольно сморщилась. Кузьма спрятал баклагу в сумку, взял зажженный светильник, поднес его к плошке.
   Раздался тихий хлопок, и яркое пламя взметнулось на высоту локтя. Сидевшие рядом отшатнулись. Пламя бросало отблески на хмурые лица. Кузьма взял второй светильник и поднес его к плошке с огнем. В двух пядях от нее желтый язычок на кончике фитиля мигнул и погас.
   - Жрет кислород из воздуха, - пояснил Кузьма. - В стороне, где я живу, называется "напалм". Прилипает к стенам и одежде, горит, пока остается хоть капля. Заливать водой бесполезно. Можно только сбить.
   Он бросил на плошку тряпицу. Пламя погасло. Кузьма принес от стены длинную оглоблю и странный, веретенообразный кувшин.
   - Конструкция простая, как грабли. Кувшин узкий, чтобы ракета лучше летела, но в него влезает с полведра. В кувшин вставляется палка - до самого донышка, у горла конопатится и обмазывается смолой. К палке ремешками привязан тростник, заполненный изнутри порохом, позади палки - оперение, как у стрелы, только стабилизаторов четыре. Вот и вся шерешира. Остается положить на направляющие и поджечь пороховой двигатель. При падении кувшин разбивается, горящий порох рядом - пламя вспыхивает. Мне повезло, что эта угодила в бочку с водой - кувшин не разбился, а пороховой заряд погас...
   Ярославна встала из-за стола и подошла к окну. В круглых стеклышках, вделанных в раму, плясало пламя - посад еще горел.
   - Надо повесить на стены сети, - кашлянув, сказал Людота. - В сажени от бревен. Шерешира отпрыгнет и упадет в ров. Там вода...
   Кузьма посмотрел на кузнеца с восхищением.
   - Активная броня! Но не поможет, - сказал грустно. - Небо над городом сетью не затянешь! Возьмут прицел выше и забросают город. Будем гореть изнутри. И где взять столько сетей?..
   - Когда они начнут? - безжизненным голосом спросила Ярославна от окна.
   - Дня через два, - сказал Улеб. - Когда посад выгорит, надо расчистить место, поставить забор... Орудие у них тяжелое и без колес. Значит, нужно сначала разобрать, а потом собрать снова...
   - Тудор будет через шесть дней, - тем же голосом произнесла Ярославна. - Это, если не запозднится. Придет на пепелище...
   - Думаю, ни через два, ни через три дня они по городу стрелять не будут, - сказал Кузьма.
   Ярославна резко обернулась. Сидевшие за столом тоже уставились на хорта.
   - Одно дело сжечь острог, другое - город, - продолжил Кузьма. - Острог - военное укрепление, которое мешает продвижению к городу, и добычи там нет. Половцы пришли за добычей. Если город сгорит, не будет им ни полона, ни серебра. Поэтому сразу стрелять не будут. Станут угрожать, требовать сдачи. Можно торговаться, тянуть время...
   - Попробовать откупиться! - оживился Якуб. - Пусть берут имение и уходят! Наживем заново!
   - Здесь мало серебра, - покрутил головой Михн. - Путивль готовили к осаде, все вывезли. Даже посадские, кто успел. А сотней гривен от Кзы не откупишься.
   - Пообещать, что привезем еще! - не согласился Якуб. - Пусть ждут! Тем временем подойдет Тудор...
   - Они не будут ждать, - твердо сказала Ярославна. - Им нужен полон. Люди из весей попрятались по лесам, а в Римове многие пробились и ушли. Поганые почти ни с чем. Они знают, что мы спрятали серебро и не шибко на него рассчитывают. В Путивле тысячи людей - это добрая добыча, такой не брал ни один хан. Кза своего не упустит. Они поймут, что мы ждем подмогу, и, когда войско Тудора подойдет, зажгут город. Тогда у нас будет только два пути: выбежать и отдаться в полон или сгореть здесь.
   Ярославна обвела собравшихся долгим взглядом.
   - Надо сжечь их орудие! Новое они построят не скоро. Тем временем придет Тудор...
   Улеб встал.
   - У меня полторы сотни на конях, столько же - пешие. Как только пожар утихнет, откроем ворота...
   - Не добежите даже до забора! - стукнул кулаком Михн. - У Кзы на одного твоего воя - двадцать! Они теперь ворота крепко сторожить станут, переймут. Постреляют вас, посекут. Владимир Переяславльский тоже выехал из города - в чистом поле с погаными силой меряться. Сейчас лежит, тремя копьями язвенный. Еле отбили его у половцев, весь город князя боронить выбежал. Так у Владимира войско было, а у нас?.. Положим воев, кто на стены встанет? Бабы? Даже коли сожжем орудие поганых, город можно голыми руками брать! Нельзя, княже!
   - Подземный ход в городе есть?
   Все посмотрели на Кузьму.
   - Малый, - удивленно ответил Михн. - Конь не пройдет, да и человек - только согнувшись. С умыслом делали, чтоб ворог внутрь в большом числе не пробрался, а нам гонца тайно послать можно.
   - Вот и добре.
   Ярославна подошла ближе.
   - Пока только задумка, княгиня! - склонился Кузьма.
  -- Думай, боярин! Только скорее!..
   Она пошла к выходу. Все в гриднице встали...
  
   ***
  
   - Я рос сиротой, боярин, без батьки и матки. Вервь растила. А кому чужой нужен? Ел то, что свои не съели, носил то, что своим не надобно. Всю жизнь в холоде и голоде... Много работал, чтоб на свою хатинку собрать, хотя землю мне давали, что другие не хотели, - где расчищать и выжигать надо... Кости от работы трещали. Женился поздно, двадцать два уже было. У однолеток уже по трое деток, а у меня... Олеся тоже сирота. Хотя и красивая, но бедная, никому из хлопцев батьки не разрешали жениться на ней. А мне - так в самый раз. Дочка сразу родилась - жалели мы друг друга. Одна Алена у нас росла. Жена рожала тяжко, порвалось у ней там что-то - больше не тяжелела. Зато дочка вышла такая красавица...
   - Давай выпьем, Микула!
   - Хорошее у тебя вино, боярин! Хмельное...
   - Какой я тебе боярин? Мой батька землю пахал. Зови Кузьмой.
   - Добрый ты человек, Кузьма! И Вольга... Как он за меня перед князем заступился - не хотел Улеб даже копья дать... Сразу видно - не здешние вы. Наши, как волки - что бояре, что смерды. Чуть ослаб, затопчут! Вы другие. В вашей стороне все добрые?
   - Всякие попадаются. И волки есть.
   - Их везде много. Что за жизнь? Батюшка учил: любите друг друга! Все соглашаются, кланяются. А выйдут из церкви... У вас тоже?
   - Так.
   - Куда доброму человеку идти?.. Нельзя вам тут, съедят!
   - Подавятся!
   - Надобны вы им, пока война. А как нужда кончится, съедят.
   - Мы сами, кого хочешь, съедим!
   - Кишка тонка! Не знаете вы наших. Тут брат идет на брата, а сын - на отца! Князья только и знают, что друг с другом воевать, а головы вои простые кладут.
   - Ты на войну добровольно пошел.
   - С погаными воевать - божье дело. За это, батюшка говорил, все грехи человеку прощаются. И знаешь ты, какое зло у меня к ним.
   - Знаю.
   - Не видел... Вервь в лесу схоронилась, а несколько стариков решили хатинки свои проведать - на месте ли? Из молодых никто не пошел - боязно, а старики... Их не жалко, зажились. Моя с дочкой за ними увязалась, мы-то без стариков... Имение пожалела - все нам таким потом давалось! Я в отлучке был, так бы никогда не пустил! Эх!..
   - Выпей еще! И ешь!..
   - Добрая у вас еда! Воев так не кормят.
   - Мы и сами так не каждый день. Случай особый.
   - Спаси бог, что позвали! Никогда так не ел! Хоть перед смертью...
   - Тьфу на тебя!
   - Что расплевался! Али сам не знаешь?
   - Сгинуть, Микула, дело не хитрое. Надо жить!
   - Зачем?
   - Вернешься к себе... Ты еще молодой...
   - Нельзя мне в вервь. Двенадцать чужих сыновей оттуда увел. Половины уже нет. С меня спросят!
   - Могли и без тебя сгинуть!
   - Сгинули без меня - спроса не было бы. А так я увел. Не жить мне там. И не хочу. Вчера во сне Олесю свою видел. Стоит, Аленку на руках держит и зовет: "Иди к нам!"
   - Не буду я тебе больше наливать!
   - А и не надо! Не добреду. Голова тяжелая, ноги тяжелые... Хмельное вино! Браги с полведра надо выпить, чтоб так зашумело. Уважил, Кузьма! Дай я тебя поцелую!..
   - Бить тебя будут!
   - Напугал! Меня всю жизнь били! Шкура на спине полосатая.
   - Могут и убить!
   - А в городе не могут? Сам говорил: жить всем осталось два дня!
   - Ты мог бы и уцелеть.
   - На такой войне, Кузьма, уцелеть трудно. Да и зачем человеку жить, когда не хочется? Ты не печалься, я сам захотел. Поганых побил немало, а сделать так, чтоб им не пришлось больше казнить наших жен и детушек... Радостно мне. Ох, как я им! Я глотки их поганые зубами рвать буду...
   - Глотки не надо!
   - Не бось! Сначала дело справим, а уж потом...
   - Не испугаешься, когда я приду?
   - Не из пугливых... Зверья я сроду не боялся, в лесу вырос. Трех медведей на рогатину поднял.
   - Меня не подыми!
   - Ни за что!
   - Дай я тебя поцелую!
   - Проводи меня боярин до хода, ноги плохо идут.
   - За стенами сам доберешься?
   - Доползу.
   - Чтоб не подстрелили ненароком! Поганые разъезжают...
   - Куда им ночью! А я прикорну где-нибудь на травке, травка мягкая...
   - Душевный ты человек, Микула!
   - И ты душевный, Кузьма! Дай я тебя еще поцелую прежде, чем в эту дырку лезть...
  
   ***
  
   Огонь, бушевавший под стенами Путивля всю ночь, к рассвету утих, оставив на месте густо застроенного посада черное пепелище. Кое-где на месте богатых боярских хором и убогих домишек ремесленников еще струился к небу сизоватый дымок - тлели последние головешки, но от городских стен и до самой речной поймы простиралась жуткая пустота. Между уцелевших в пожаре куполообразных закопченных печей шныряли редкие всадники в тщетной надежде найти хоть какую-то добычу. Двое степняков, самые смелые, в своем розыске добрались чуть ли не к стенам города.
   - Смотри! - сказал один из них, с заячьей губой, открывавшей редкие желтые зубы. - Мертвый русский! Не успел убежать.
   - Задохнулся в дыму, - ответил по-кипчакски второй, широкоскулый, подъезжая ближе и склоняясь над телом. - Стрелы в спине нет и копьем его не кололи - раны не видно. Одежда на нем - рвань. А вот сапоги еще добрые.
   - Я первым увидел! - заторопился Заячья Губа, слезая с коня. - Сапоги мои!
   Широкоскулый спорить не стал, насмешливо наблюдая, как напарник стаскивает с ноги трупа сапог. Когда Заячья Губа потянул к себе второй, тело вдруг зашевелилось. Половец испуганно отскочил. Напарник нагнулся и с размаху вытянул оживший труп камчой.
   - Уд ты коний! Выблядок кобылий!..
   Оживший труп сел и очумелым взором уставился на половцев.
   - Что это он? - спросил Заячья Губа.
   - Ругается, - усмехнулся напарник и еще раз хлестнул русского по спине. - Недоволен, что ты помешал ему спать. Дерзкий раб!
   Заячья Губа подскочил и стал суетливо ощупывать пленника. Тот в ответ только равнодушно сплюнул. Степняк поморщился и обрадовано повернулся к широкоскулому.
   - Он цел, ни одной раны! Только пьяный - воняет брагой. Наверное, пил весь день и заснул, потому не смог убежать. Он крепкий - греки дадут за него много серебра. Мой раб!
   - Кза велел весь полон ставить на осадные работы, - возразил широкоскулый. - Пока мы возьмем этот город, его могут убить.
   - Если не убьют, будет мой, - возразил Заячья Губа. - Хорошо, что я поехал сюда. А ты говорил, что ничего не найдем... Снимай сапог! - багровея, закричал он пленнику. - Ты не хан, чтобы я тебя разувал!
   Русский недоуменно смотрел на него.
   - Он не понимает, - снисходительно посоветовал широкоскулый. - Ты покажи руками, что делать. Хочешь, я еще его хлестну?
   - Нет! - заторопился Заячья губа, доставая из-за пояса камчу. - Я сам!
   Пленник после третьего удара понял, наконец, что от него хотят, и стащил с ноги второй сапог. Бросил его под ноги Заячьей губе, встал и, не спеша, побрел к половецкому стану.
   - Ты куда! - закричал Заячья Губа, сунув в мешок сапоги. - Стой!
   - Он тебя правильно понял! - засмеялся широкоскулый. - Пошел верной дорогой. Ты чем недоволен?
   - Сейчас я ему! - сердито сказал Заячья Губа, вскакивая в седло.
   - Изобьешь в кровь, Кза тебя не похвалит, - перехватил его руку напарник. - Ему свежие работники нужны. Лучше поищи в сумке клеймо, пока его не перехватили. Кое-где огонь тлеет, надо тавро поставить. Иначе потом не докажешь, что пленник твой.
   - Правильно! - согласился Заячья Губа, шаря в сумке. - Я, как продам раба, тебя в гости позову, много кумыса выпьем. Хороший совет!
   Широкоскулый вместо ответа тронул бока коня пятками сапог...
  
   ***
  
   Двое русских на стене Путивля наблюдали за этой сценой. Когда Микулу заставили снять рубаху и приложили раскаленное клеймо к плечу, Кузьма сморщился.
   - Первая часть удалась, - сухо заметил Вольга, - он в полоне. Я, признаться, боялся, что не получится, бросится он на них. Зарубили бы сходу. Удалось тебе...
   - Сам вызвался. Никогда не встречал человека, чтоб так легко на верную смерть шел.
   - А сам?
   - У меня больше шансов выжить.
   - Рассказывай!.. По-прежнему хочешь один?
   - Вдвоем мы будем мешать друг другу.
   - В пещере не мешали.
   - Другая ситуация.
   - Здесь хуже. Целое войско под стенами.
   - С войском не справиться и вчетвером. Один не бросается в глаза.
   - Кто на нас смотрит? Где один, там и два...
   - Ну что ты пристал?! - сердито повернулся Кузьма к другу. - Договорились ведь! Не хочу я, чтоб ты со мной шел! Толку от твоего участия мало, а вот сгинуть на пару... Хоть один домой вернется!
   - Вместе пришли, вместе и уйдем.
   - Если все обойдется, и я вернусь в Путивль, кто мне поможет?
   - Улеб. Сразу двоим.
   - А вдруг у него не получится? Ты хоть знаешь, что и как.
   - Тогда пойду я. Ты будешь ждать.
   - Ты слишком молодой и горячий.
   - Ты у нас спокойный и мудрый! Кто еще совсем недавно кипел, как чайник?
   - Как я смогу твоим в глаза смотреть, если что случится?
   - А я?
   - Сможешь. У меня двое детей, сестра, брат, племянники... Я хоть что-то оставил после себя на земле. А ты единственный у родителей, своими детьми не обзавелся. Таких в старые времена даже в войско не брали.
   - Не ожидал от тебя такого самопожертвования.
   - Выбора нет. Не пойду, забросают город шереширами. Сгорим!
   - Пробьемся!
   - Через такую орду?! Убьют или, что того хуже, возьмут в полон. Поставят клеймо, как Микуле, а затем продадут на невольничьем рынке грекам.
   - Я всю жизнь мечтал побывать в Греции. Представляешь, древний Константинополь, он же Царьград! Кто из историков и когда видел его вживую?
   - Ты не увидишь. Посадят нас в галеру, прикуют к скамьям... Будем сидеть там в собственном дерьме и веслами ворочать пока сдохнем! Ты этого хочешь?
   - Лучше уж в бою...
   - Пошли спать. Голова трещит. Следующей ночью спать не придется.
   - Не тебе одному...
  
   ***
  
   Волк бесшумно бежал под высоким берегом речной поймы, стараясь держаться темных мест. Полная луна еще только выкатилась над зубчатой кромкой леса, и берег отбрасывал длинную тень - достаточную, чтобы укрыть не только волка, но и небольшой отряд всадников. Но всадников не было. Только одинокий зверь оставлял за собой узкий след на росной траве, и след этот невозможно было различить даже в двух шагах - настолько темно было в этот час.
   В нужном ему месте волк остановился, осмотрелся и прислушался. На сотню шагов во все стороны было ни души. Тогда зверь стремительными прыжками помчался вверх по склону. Оказавшись на вершине пологого берега, замер, вглядываясь в открывшуюся его взору картину.
   Все огромное пространство вдоль обоих берегов Сейма напоминало звездное небо. Только это небо, в отличие от того, что смотрелось сейчас в темные воды реки, не выглядело мирно. Сотни костров пылали на заливном лугу, всполохами освещая шатры, кибитки, телеги и другие, трудно различимые даже в лунном свете и потому непонятные глазу предметы. Возле костров мелькали тени, но их было немного - войско легло спать, оставив у огней дежурных.
   Волк долго смотрел вниз, прислушиваясь и принюхиваясь. Звуки, улавливаемые его острым слухом, были мирные: ржание коней, мычание волов, редкие возгласы людей. Легкий ветерок доносил до него горький запах сгоревшего на углях мяса, кисло пахло конским потом и прелыми шкурами. Запаха, который старательно вынюхивал зверь, не было. Волк так долго стоял на берегу, что стал похож на изваяние - будто кто-то по неведомому промыслу поставил здесь истукана; то ли для отпугивания чужаков, то ли для предупреждения своих об опасности.
   Ветерок, веющий от реки, усилился, и волк шевельнулся, уловив в богатой струе запахов тонкую резкую струйку. Закрутил мордой, определяя направление. Затем осторожно двинулся вниз по склону.
   Оказавшись на лугу, зверь повел себя еще осторожнее: прятался в тени шатров, светлые участки поймы проскальзывал мгновенно, либо вообще полз, чтобы не попасть под взгляд сидевших у костров половцев. Немало времени прошло, прежде чем волк оказался у высокого шатра, рядом с которым стояли две груженные до верху крытые повозки.
   У входа в шатер горел небольшой костер, у него сидел человек в тюрбане и халате. Человек что-то тихо напевал, раскачиваясь из стороны в сторону. Волк постоял, пристально наблюдая за странным существом и прислушиваясь, затем, определив, что певец у огня ему не опасен, прыгнул в повозку.
   Обратно он появился с какой-то длинной палкой в зубах. Она мешала ему выбраться наружу, и волк несколько раз перехватывал ее зубами, прежде чем ему удалось спрыгнуть на траву. Тяжелая палка со странным утолщением на конце повела его в сторону, но волк устоял. Положив палку на траву, он снова сжал ее челюстями - ровно посередине, и побежал прочь.
   Обратный путь занял у зверя еще больше времени, так как теперь он был с ношей. Однако волк не вернулся к тому берегу, откуда вынюхал добычу, а затрусил в сторону сгоревшего посада, который сейчас разрезал пополам высокий забор. Прячась в тени ограды, волк добежал до бесформенной груды, в которой угадывались какие-то бревна и кованные из железа рычаги, сложил у нее свою ношу и отправился обратно.
   Когда он вновь оказался у высокого шатра, странного человека в тюрбане у костра не было. Волк прислушался, затем подошел к самому огню. В этот момент полог шатра откинулся, и незнакомец в халате вышел наружу.
   Человек и волк некоторое время молча смотрели друг другу в глаза, не шевелясь. Первым опомнился человек.
   - Пошел прочь! - махнул он рукой. - Нечего здесь!
   Волк поднял верхнюю губу, показав длинные желтые клыки, и негромко зарычал.
   - Прочь я сказал! - сердито повторил незнакомец по-русски и поднял с травы короткую палку. - Не то я тебе!
   Волк прыгнул в сторону и исчез в темноте. А человек в тюрбане, как ни в чем не бывало, бросил палку, присел к костру и снова затянул что-то длинное и тягучее на непонятном языке. Увлеченный своим занятием, он не видел и не слышал, как вернувшийся к повозкам волк, вновь вытащил из-под крыши одной из них такую же палку и утащил ее в темноту.
   Свою добычу волк отнес к той же темной куче, затем снова забрался на высокий берег поймы. И опять замер, наблюдая за освещенным полной луной лагерем. В этот раз стоял недолго. Быстро выбрав направление, сбежал вниз по склону...
  
   ***
  
   Пленники спали прямо на траве, сплошным ковром покрывая ее в пространстве между четырех костров. Некоторые были укрыты лохмотьями, но большинство лежали, скорчившись, прижимая для тепла связанные руки и ноги к телу. Волк осторожно прополз меж костров, подобрался к спящему с краю полонному со вскудлаченной головой и тихонько ткнул его влажным носом в щеку. Микула открыл глаза.
   - Не сплю, - тихо прошептал волку, - тебя поджидаю. Давно. Запозднился ты!
   Волк вместо ответа приник пастью к связанным за спиной рукам полонного и, перехватив толстый сыромятный ремешок на резцы, быстро перегрыз его. Микула инстинктивно подтянул руки к груди и растер кисти, разгоняя кровь. Волк тем временем также быстро справился и с ремнем на ногах.
   - Веди! - шепнул Микула.
   Волк осторожно пополз в темноту, человек двинулся следом. Когда они удались от спящего полона шагов на пятьдесят, волк встал на ноги, человек последовал его примеру. Пригибаясь, он неслышно шел следом за зверем, быстро пробегая освещенные луной участки берега, когда это делал волк, и опускаясь на четвереньки, когда зверь припадал к траве. Но невдалеке от одного из костров человек вдруг остановился и, крадучись, двинулся к сидевшему к нему спиной половцу. Волк попытался остановить его, схватив за рукав грязной рубахи, но Микула только отмахнулся.
   Неслышно подобравшись к половцу, он из-за спины схватил его за горло и повалил на траву. От неожиданности степняк даже вскрикнуть не успел, только отчаянно забился под навалившимся на него телом.
   - Тихо, выблядок! - зло шептал Микула в перекошенное лицо с заячьей губой. - Только попробуй, крикни, потрох!
   Заячья Губа попытался расцепить сомкнувшиеся на его горле руки, но хват их оказался железным. Тогда половец согнул правую ногу в колене и вытащил из-за голенища сапога нож. Но ударить не успел - волк перехватил зубами кисть и держал ее мертвым хватом, пока степняк не затих. Микула бросил мертвое тело, встал. Волк тихо зарычал.
   - Не гневайся, нужно было! - тихо шепнул Микула. - Никто не услышит. Я вчерась приметил, что один ночует, свои над ним смеются и гонят.
   Он стащил с ноги убитого сапог, затем второй. На траву выпала прихотливо изогнутая железка.
   - Вот! - показал ее Микула волку. - Огниво! У меня нашли и забрали, а как нам без огня?
   Он торопливо обулся в еще теплые сапоги, сунул за голенище огниво, затем подобрал и спрятал за голенищем выроненный Заячьей Губой нож. И снова двинулся следом за волком.
   Когда они выбрались из стана к забору на сгоревшем посаде, волк остановился и схватил Микулу зубами за рукав. Человек присел. У темневшей неподалеку кучи из бревен маячили всадники. Не менее десятка.
   - Сторожу поставили! - охнул Микула, разглядев. - Не одолеть - их много. Не повезло нам! Может, уйдут со светом? Будем ждать?
   Волк вместо ответа потянул его за рукав. И вновь, прячась и перебегая светлые места, они углубились в половецкий стан, пока не добрались до знакомого шатра и двух повозок. Костер здесь уже не горел, а человека в тюрбане не было видно. Волк остановился у одной из повозок и вопросительно оглянулся на Микулу.
   Тот нырнул под крышу из шкур и появился обратно с длинной палкой в руках. При свете луны рассмотрел и понимающе кивнул. Затем заглянул во вторую повозку и вытащил из нее такую же оглоблю. Волк вопрошающе смотрел на него.
   - Сожжем их шереширы! - догадался человек. - Орудие останется, а запускать будет нечего!
   Он присел и попытался вытащить палку из веретенообразного кувшина. Не получилось. Микула достал из-за голенища нож и поковырял им у горлышка, вытаскивая проконопаченную паклю. В этот раз палка поддалась. Микула осторожно поставил кувшин у колеса повозки, затем проделал то же со второй шереширой. Извлек из-за голенища огниво. Волк предостерегающе схватил его за рукав.
   - Помню! - сердито прошептал Микула. - Все сделаю, как ты учил!
   Он стащил через голову рубаху, надрезал ее ножом и резким движением разодрал ее надвое. Ткань громко затрещала - волк недовольно рыкнул. Микула, не обращая внимания, обмотал половинками рубахи обе палки, смочил из кувшина, затем резко выплеснул оставшуюся жидкость из обеих емкостей на повозки. Резкий противный запах распространился вокруг. Микула подобрал с травы огниво, но не успел.
   - Кто там? Ты что делаешь?!
   У шатра с саблей в руках стоял человек. В этот раз он был без тюрбана.
   Микула вместо ответа схватил обмотанную тряпкой палку и прыгнул ближе. Незнакомец отшатнулся и неумело занес саблю. Микула ловко поднырнул под удар - клинок просвистел над его головой. Микула резко двинул палкой, как копьем, - человек со стоном согнулся пополам. Выпрямившись, Микула с размаху ударил его палкой по голове. Человек упал.
   В стороне послышались крики - их услышали и заметили. Микула торопливо вернулся к повозкам и застучал огнивом. Факел наконец занялся, от ярко вспыхнувшего пламени Микула поджег второй, затем поочередно бросил пылающие палки к повозкам. Те вспыхнули, ярко осветив пространство вокруг.
   Несколько стрел злобно пропели над головой Микулы; одна в кровь оцарапала его плечо. Пригнувшись, он побежал прочь, волк прыжками несся рядом. Они успели сделать не более трех десятков шагов. Позади затрещало и засвистело, огненная змея, рассыпая во все стороны искры пронеслась над их головами, затем вторая, третья... Микула упал на траву. Впереди, в шагах ста, один за другим вставали огромные языки пламени, жадно пожирая шатры, повозки, мятущихся людей. На лугу стало светло, очнувшийся от сна стан, загомонил и засуетился, как муравейник, в который бросили горящую лучину. Микула оглянулся: позади, в отдалении, также вставали огненные столбы, а над пробудившимся станом, скрипя, свистя и разбрасывая искры, летели во все стороны шереширы, прочерчивая в темном небе огненные зигзаги. Подожженные им повозки вдруг словно вспухли, выбросив к темному небу громадные вихри огня - вокруг посыпались горящие обломки. Несколько кусочков тлеющих шкур упали Микуле на спину. Охнув от боли, он вскочил и побежал, не думая куда.
   В стане царил хаос. Люди в одежде и без, некоторые с тлеющими на спине и рукавах рубахах, в смятении метались между шатров и повозок, не в силах понять, что произошло. На Микулу не обращали внимания. Никому не было дела до странной пары - человека и волка, несущихся прочь от пылающего стана. Они выбежали к берегу поймы и помчались к городу.
   Но не все на лугу пребывали в смятении. Позади беглецов вдруг послышался стук копыт. Оглянувшись, Микула увидел трех всадников, стремительно догонявших их галопом. Бросив взгляд вперед, он понял, что их переймут, прежде чем они достигнут городского рва.
   - Беги, боярин! - крикнул Микула, останавливаясь и доставая из-за голенища нож.
   Но волк словно не услышал. Встал, повернулся к преследователям и оскалил зубы. Микула хотел крикнуть снова, но не успел - преследователи налетели, как вихрь.
   Первый на скаку попытался достать Микулу копьем, но тот увернулся и нырнул под коня второго. Конь отчаянно заржал, теряя внутренности, и рухнул на бок, придавив всадника. Третий половец, нагнувшись, полоснул встающего с травы беглеца саблей. Удар пришелся кончиком оружия, поэтому только располосовал спину Микулы наискось, не задев костей. Падая, он увидел, как первый всадник, что промахнулся по нему, крутится в седле, стараясь копьем подцепить прыгающего во все стороны волка. Наконец, это ему удалось: волк взвизгнул и покатился по траве.
   "Конец обоим! - успел подумать Микула. - Сейчас добьют - и все!"
   В этот момент огромный зверь, внезапно возникший из темноты, прыгнул на круп лошади половца с копьем и вцепился ему в шею. Всадник завизжал и бросил копье, обеими руками пытаясь оторвать от себя невесть откуда взявшегося волка. Степняк, что собирался уже прикончить Микулу, забыл о пленнике и поскакал на помощь. Не успел. Из темноты вылетела стрела и с хрустом пробила его куяк. Степняк сполз с седла, зацепившись ногой за стремя, ошалевший конь потащил его по лугу - тело половца моталось из стороны в сторону и подпрыгивало на кочках.
   Зверь, схвативший первого всадника за горло, вдруг оставил его и соскочил на землю. Половец, шатаясь в седле, попытался было завернуть коня, но вторая стрела, вылетевшая из темноты, пробила его тело насквозь. Выскочивший из темноты всадник схватил коня убитого за узду.
   "Василько!" - узнал Микула. Он крепче сжал в руке нож и метнулся половцу, пытавшемуся выбраться из-под искалеченного русским коня...
  
   Глава четырнадцатая
  
   Рита вошла в кухню, раздраженно запахивая халат на груди. Села на диванчик у окна и забросила ногу на ногу.
   - Уснул, наконец! Изверг, а не ребенок. Я его качаю, колыбельную пою, а он смотрит своими зелеными глазищами, а там искорки скачут. Вылитый Кузьма. Колдун. Папаша у него колдун, дядя - все кругом колдуны! Даже ты ведьма. Одна я сирота...
   - Зачем ты? - укоризненно сказала Дуня.
   - Сил больше нет! - вдруг заплакала Рита. - Как Кузьма пропал, не узнать ребенка. Не плачет, не смеется, сидит букой. Будто все понимает! Но как он может понимать, в год и три месяца? Ты когда-нибудь слышала, чтобы в таком возрасте дети понимали? Другие еще "папа - мама" выговорить не могут, а этот шпарит предложениями! Недавно держу его на руках, разговариваю, а у самой слезы текут. Он вдруг ухватился за халат, встал на ножки и ручкой мне лицо утирает. Говорит: "Мама, не пач!". У меня от такого вообще ручьем... Вика стала его бояться. Грудного жмякала, как куклу, еле успевали отбирать. Сейчас он как глянет! Вика на руки его брать перестала. Иногда кажется, что он считает себя главным.
   - Хорошо, что он есть.
   - Без него, наверное, вообще умерла. Я их так люблю! Папу и сына - обоих. И даже не знаю, кого больше. Хорошо, Вика рядом. Никогда не думала, что можно любить чужого ребенка, но эту девочку... Меня успокаивает, а сама плачет ночами - я слышала. У обеих подушка к утру мокрая...
   - У меня тоже. Только я одна.
   - Что не завела ребенка?
   - Аким говорил, что надо вуз закончить.
   - Я б на твоем месте и слушать не стала. Вуз никуда не убежит, а вот муж - запросто! Я такой же дурой в твои годы была, карьеру делала. А сейчас держу маленького Акима и думаю: какая карьера! Вот оно, что тебе в жизни нужно, вот счастье! Сидит, улыбается, слюни пускает... Опубликуют в газете твою статью или не опубликуют, понравится она читателям или не понравится - какая разница! А вот если сын заболеет!..
   - Ты почему за Акима замуж не шла? - внезапно спросила Рита. - Ведь предлагал?
   - Не так предлагал.
   - Тебе нужно было на коленях? Или лежа на животе?
   - Не любит он меня.
   - Не наговаривай! На руках носит - все видели.
   - Носить носит, а любит тебя. Еще в Горке заметила.
   - Когда это было?! Ты еще детство вспомни!
   - Было давно, но у него не прошло. Иногда ночью меня обнимает, а чувствую - тебя. Знаю: если у тебя с Кузьмой не получится...
   - Не дождешься!
   - Не жду. К слову пришлось.
   - Не надо и к слову!
   - Я к тому, что он тут же к тебе полетел, меня забыл.
   - Не неси чепуху! Приударил он за мной в Горке: танцы - шманцы, прогулка под луной... Одна прогулка, дальше втроем ходили. Я ему глазки не строила, намеков не делала!
   - Ему и этого хватило!
   - Считаешь меня виноватой?
   - Раньше считала, - Дуня опустила голову. - Сейчас нет.
   - Может, и виновата, - задумчиво произнесла Рита, доставая из пачки сигарету. - На какой-то миг Аким меня очаровал, такой не может, не понравится. И с Кузьмой тогда на разрыв шло. Но Кузьма приехал в Горку, и я сразу забыла других... У меня есть муж, и я его люблю. Как мужчину, как необыкновенно умного и доброго человека. Он меня любит, он жалеет, он превратил меня, газетную стерву, в нормальную женщину. Он дважды спас меня от верной смерти.
   - Однажды.
   Рита удивленно глянула на гостью.
   - В подвале под монастырем в Горке тебя спас Аким.
   - Он говорил, что Кузьма...
   - Из деликатности. Кузьма тебя в подвале нашел, это правда. Когда появился оборотень, пытался защитить. Но не смог - оборотень его порвал в кровь. Потом попытался загрызть вас обоих. Зверя убил Аким.
   - Не хвастался.
   - Он такой.
   - Тебе лучше знать.
   - Почему ты назвала сына его именем?
   - Так вот почему на меня куксишься? - хмыкнула Рита. - Не бойся, не потому. Имя очень понравилось - редкое и с отчеством хорошо сочетается: Аким Кузьмич. Ласкательных много: Акимушка, Акимчик, Кима... - Рита вдруг всхлипнула и зажгла сигарету.
   - Снова стала курить?
   - Кузьма убил, если б увидел! Но пусть бы бил! Лишь рядом...
   - Что-то ты совсем!
   - Сижу тут целый день со своей бедой - только с Акимом погулять, да в магазин выйти. Поговорить не с кем.
   - А родители Кузьмы?
   - Они ничего не знают. Сестра Кузьмы настояла: они старые, не надо прежде времени волновать. Сказали им, что сын уехал на стажировку в Америку, на три месяца.
   - Надо было и мне так придумать. Не сообразила.
   - Дед достает?
   - Дед молчит. И далеко он. Родители Акима...
   - Из квартиры гонят?
   - Наоборот. Запрещают съезжать.
   - Ты хотела вернуться в Горку?
   - Жутко одной вечерами в квартире. У тебя хоть дети...
   - Чего родители Акима хотят?
   - Чтоб в любую минуту была готова встретить сына на пороге. Мол, вернется Аким, а дома - пусто. Еще подумает не то, руки с горя на себя наложит. Но я думаю, что причина другая. Цепляются за меня, как за последнюю ниточку. Пока я живу в квартире Акима, жду его - он вроде живой. Как ушла - все!
   - Совсем плохо со стариками?
   - Мать плачет и по церквям бегает - у каждого образа свечки ставит. Все мощи перецеловала. Отец пьет. Он и раньше мог заложить за воротник, сама видела, но сейчас совсем... Мать пыталась со мной ночевать, но как Сергей Акимович пошел в запой...
   - Единственный сын...
   - У них никого близкого не осталось. Одни в целом свете! Даже думать страшно.
   - Лучше б я убила Кузьму сама! Когда он это задумал! Хоть было кого похоронить!
   - Что ты!..
   - Хуже нет, когда нет известий!
   - Думаю, лучше. Остается надежда. Вдруг найдут?
   - Ты веришь этим?..
   - Сам президент обещал.
   - Что ж они до сих пор не искали? Ждали, пока я статью в Интернете вывешу?
   - Президент говорил, что искали.
   - Им верить... У него-то хорошо, семья в сборе. Все рядом. А наши мужики, что за его дочку на смерть пошли... - Рита шмыгнула носом и вдруг зло ударила кулачком по столу: - Как это вообще двое взрослых мужчин могут бесследно исчезнуть? Когда вокруг рота спецназа и другого народу? А?!
   - В тот момент они были не людьми.
   - Какая разница! В лесах, если верить правительству, каждая коза на учете! Тут двое здоровенных зверей? Если не погибли в пещере, то где они?
   - Скитаются по горам.
   - Не знают, куда идти?
   - Вдруг оглушило при взрыве, память потеряли.
   - Тогда тем более проще - слонялись бы поблизости.
   - Вдруг перехватили террористы? Увели к себе? Вдруг бандиты были не только в пещере?
   - Вряд ли они знали о волках.
   - Ты уверена? Южные люди не такие как мы. Они природу лучше чувствуют. Вдруг поняли, разгадали... Недаром у них волк на гербе. Врагов они уважают. Отвели в какой-нибудь аул, обернули в людей, посадили на цепь и ждут выкупа.
   - Не объявляли о выкупе.
   - Дело слишком громкое. Не спешат.
   - Я так раньше думала, - жестко сказала Рита. - Но сегодня боюсь другого. Волк у нас вне закона, охота на него ведется круглый год, охотникам платят премию за каждую шкуру. Оглушенный взрывом волк, который и не волк вовсе, не умеет прятаться, как дикий зверь, бояться людей... - она всхлипнула. - Кругом заросли, егеря, просто охотники...
   - Нам же говорили, что проверяли эту версию. В окрестностях пещеры ни до, ни после операции в течение месяца не добыли ни одного зверя.
   - Это официально! Вдруг кто шкуры не стал сдавать, себе оставил?! Лежат сейчас их шкурки на полах вместо ковриков...
   На кухне несколько минут было тихо.
   - Ну, если не найдут, как президент обещал! - зло сказала Рита. - Я им устрою! На всех сайтах, во всех подробностях!
   - Перехватят.
   - Фигушки! Думаешь, не знаю? Когда после той статьи мне телефон отключили, и два придурка в штатском на лестнице маячили, выводы я сделала. Есть хорошие знакомые из органов, еще по газете, проконсультировали... Статья написана, хранится сразу на нескольких серверах за границей и ждет своего часа. Даже если они меня сейчас убьют, она уйдет по нужным адресам.
   - Не боишься? Дети у тебя.
   - Это мои дети!
   - А знакомые... Не сдадут?
   - Я не дебилка. Сама писала, сама оправляла на сервера. Не отсюда; пошла гулять с Кимкой и как бы случайно заглянула в интернет-кафе. Посылала не в те адреса, что знакомые называли, по этому поводу я с другими людьми консультировалась. Со всех серверов пришло сообщение: письмо получено и в назначенный срок будет разослано по указанным адресам. Сервера по всему миру. Не перекроют. Руки коротки!
   - Нас с тобой точно убьют.
   - Зачем такая жизнь?! - Рита ожесточенно загасила сигарету. - Ты принесла? О чем договаривались?
   - Да.
   Дуня достала из сумки тяжелую книгу в ветхом кожаном переплете.
   - Стащила тайком. Дед узнает - не переживет!
   - Михаил Андреевич? Он еще простудится на наших похоронах!
   - Все равно неловко.
   - Что дед трясется?
   - С тех пор как в Горке новый поп, он в религию ударился. Соблюдает все посты, не пропускает ни одной службы. Людей заговорами лечить перестал. Поп сказал, что любое знахарство - это от беса, вот дед и набрал в голову. Попрятал книги, ножи свои магические, только травы собирает. Против трав поп не возражает.
   - Потому что ни фига в них не смыслит! А знахарь ему конкурент. Когда Кузьма с Акимом пропали, ко мне сектанты подкатывались - и как только узнали! Предлагали разделить горе по-братски - за десять процентов имущества. Я в церковь пошла, а там один патлатый сначала на меня долго ругался - бесовством, мол, муж занимался, грех тяжкий (как будто они от нечего делать в эти шкуры залезли). Я ему: епископ их благословил! Он задумался, спросил какой, а потом обрадовано: не нашей епархии! Но смилостивился и предложил квартиру освятить. За сто баксов. По-божески... И напомнил, что через месяц обряд надо повторить...
   - Ты на весь мир в обиде. Нельзя так!
   - А им можно? У человека горе, а они как стервятники!..
   Рита придвинула к себе книгу, раскрыла.
   - Рукописная?
   - Восемнадцатый век. Переплет совсем никакой, но это уже третий, если не пятый!
   - И ты разберешь эти яти?
   - Попробую...
   - Так делай! Что жмешься?
   - Грех это.
   - Господи! Ты Акима своего любишь?
   - Больше жизни.
   - Это не грех?
   - Любовь - милость божья.
   - Дал одну милость, не оставит и другой. А что и в самом деле грех, пусть на мне будет.
   - Не боишься?
   - Устала бояться. Не верю я той лабуде, что бородатые по телевизору несут. Я Евангелие три раза перечитала - времени у меня много. То, что они говорят, и то, что Христос заповедал, - небо и земля. Думаю, тебе понятно, где земля и где небо.
   - Пусть будет по-твоему! - Дуня решительно придвинула к себе книгу.
   - Мне что делать? - спросила Рита.
   - Выключи свет и зажги свечу. Сиди тихо, пока я буду читать вслух. Когда увидишь... - Дуня запнулась. - Ты поймешь, когда меня можно спрашивать. Я, когда закончу, ничего не вспомню. Только не кричи громко! Я впервые это делаю и не знаю, чем может кончиться...
   - Да все равно чем!.. - пробормотала Рита, торопливо выполняя сказанное. Затем она села напротив подруги и затихла.
   Дуня достала из сумки бутылочку с каким-то темным отваром, отпила раз, затем, немного подождав, еще. Спрятала бутылочку и раскрыла книгу. Некоторое время она сидела, не двигаясь, сосредоточенно глядя на язычок пламени, пляшущий на фитильке свечи. Затем склонилась над книгой и стала читать вслух. Негромко, так что Рита не могла разобрать. Читая, Дуня раскачивалась, все быстрее и быстрее, голос ее стал звучать громче. Теперь она уже не смотрела в книгу. Внезапно Дуня перестала раскачиваться, взгляд ее остановился на Рите, и та, вся похолодев, поняла, что подруга ее не видит. Рите стало страшно.
   - Темно... - вдруг сказала Дуня странным низким голосом. Он словно шел у нее из груди. - Ночь...
   - Видишь их? - спросила Рита, преодолевая страх.
   - Костры... - продолжила Дуня. - Костры горят. Возле костров люди. Спят... Не все. Двор, большой двор.
   - Дом есть? Какой он?
   - Стена. Высокая, верхнего края не видно. Стена сложена из бревен...
   - Какие бревна? - недоуменно сказала Рита. - В горах на юге не рубят дома из бревен, тем более - стены. Там леса нет!
   Дуня не ответила. Сидела неподвижно, глядя сквозь Риту, - холодные мурашки побежали по спине женщины.
   - Люди... Люди идут, - равнодушно сказала Дуня. - Четверо. Двое несут мешки. Большие...
   - Что за мешки? - шепнула Рита, холодея.
   - Легкие - людям не тяжело. Они кладут их под стеной и уходят. Двое остаются. Один из них высокий, в кольчуге, второй пониже, широкий в плечах...
   - Кто они?
   - Стоят спиной. Поворачиваются... Темно, видно плохо. Пламя костра рядом вспыхнуло... Это Аким и Кузьма.
   Рита тоненько ойкнула и тут же испуганно зажала рот ладонью.
   - Они похудели, - продолжила Дуня, - и странно одеты. Какие-то холщовые штаны и сапоги. Рубахи до колен... Садятся на мешки. Кузьма неловко держит перед собой левую руку, она у него болит...
   - Господи! - вскрикнула Рита и схватила Дуню за плечи. Та вздрогнула, и взгляд ее стал осмысленным.
   - Ты видишь их?
   - Кого? - вяло спросила Дуня, недоуменно глядя на подругу.
   - Кузьму и Акима?
   - Где?..
   Рита расстроено умолкла. Дуня вдруг зевнула и закрыла глаза.
   - Спать хочется...
   - Идем! - Рита подняла ее со стула и, придерживая за плечи, повела в зал. Там Дуня мешком повалилась на диван - Рита едва успела подложить ей под голову подушку.
   Укрыв подругу пледом, Рита зашла в кухню и трясущимися руками достала сигарету из пачки.
   - Живы! - прошептала, глотая слезы. - Живы... Но что за бревенчатая стена? Где они?..
  
   Глава пятнадцатая
  
   Двое, лежавшие на мешках с сеном под стеной, разговаривали вполголоса: вверх, на забрало, доносилось лишь трудно различимое бормотание. Часовой склонился ниже - не разобрать. Вздохнул - интересно было бы послушать, и повернулся к заборолу. На пойме, накрытой ночной темнотой, всюду, сколько хватало взгляда, горели половецкие костры - враг не дремал.
   - Свежо! - поежившись, сказал Вольга, ворочаясь на своем мешке. - Может, пойдем в дом?
   - Там не повернуться и дух - с ног сшибает! - возразил Кузьма. - Народу из посада набежало, а с водой худо - давно без бани. Здесь лучше. Воздух свежий, звездочки на небе... Усну скорее.
   - Плечо болит?
   - Ноет. Наконечник глубоко вошел.
   - Выпей медовой!
   - Всю в госпиталь отдал. Раненых много - потяжелее меня.
   - Нагони еще!
   - Меланья, когда за стены перебирались, забыла впопыхах аппарат. Сгорел. Придется заново...
   - Терпи тогда... Сам рану шил?
   - Неудобно одной рукой. Марфуша штопала. Талантливая девочка, у нас бы классным хирургом стала. Ты ее не обижай.
   - Ее обидишь! Характерец! Что не по ней, заехать может. Плевать, что ты воевода!
   - С ранеными надо строго... Я вот думаю: третий раз я эту шкуру надеваю - и каждый раз на мне рвут. В подвале два года тому оборотень располосовал от ключицы до подмышки. Потом бандюк в пещере из пистолета чуть голову не прострелил - пуля темя оцарапала. Сейчас половец копьем достал... Когда-нибудь кончится плохо.
   - Не бери в голову! Главное - жив!
   - И опять ты выручаешь. До пенсии не рассчитаться!
   - Ты бы не помог?
   - Кто знает... Зачем в шкуру полез?
   - Вы долго возились. Мы здесь ждали, ждали - все глаза проглядели. Я уж решил, что все, накрылась спецгруппа... Решил сам дело закончить. Только выбрались с Васильком из города, смотрю: фейерверк! Потом вы показались с погоней...
   - Смельчаки!
   - Это вы с Микулой... Как ты догадался боезапас уничтожить?
   - От отчаяния. У орудия охрана стояла.
   - Потом убежала с испугу. Когда половецкий лагерь загорелся, наши вышли за стены и спокойно сожгли установку. Облили ее маслом...
   - Я же к ней две шереширы с напалмом принес!
   - Не увидели, наверное. Какая разница?! Не пригодятся шереширы, если и уцелели. Теперь у половцев ни орудия, ни ракет.
   - Но они-то уходят!
   - Странно. После той суматохи, что вы с Микулой устроили... Ой, что там творилось в лагере! Красота! Ракеты летают, рвутся, кибитки половецкие горят, люди - тоже... Зарево - в полнеба! У нас весь город, мне рассказывали, на стены выбежал смотреть. Михн с Улебом пытались не пускать, да только где там! Люди плясали прямо на забрале. Думали, наутро половцы уйдут.
   - Готовят они что-то.
   - Что могут? На стены лезть? Так у них ни лестниц, ни фашин - ров забрасывать. Только забор на сгоревшем посаде.
   - Вот это тревожнее всего. Когда непонятно.
   - Уточни.
   - Я видел его...
   - Цечоева?
   - Именно. Бандюка, что мне отметину на темечке сделал. Одет по-другому и странный какой-то, но это он.
   - Уверен?
   - Был от меня, как ты сейчас. Долго смотрели друг друга... И раньше, когда они устроили ракетную атаку на острог, не сомневался - его рук дело, но прошлой ночью убедился воочию. Пробрался он все-таки следом за нами. Все эти шереширы, упавшие городницы в Римове...
   - Освоился, гнида... Я б его загрыз! Не посмотрел бы, что после этого в оборотни!
   - Микула хорошо приложил его палкой - лег он. Рядом повозки с шереширами рвались... - задумчиво сказал Кузьма. - Может, в этот раз?..
   - Даже, если нет, то на новое орудие и шереширы у них уйдет много времени. Тудор подойдет раньше.
   - Твои б слова да богу в уши!
   - Сомневаешься?
   - Кто мне говорил, что Цечоева по стенкам пещеры размазало, и беспокоиться не о чем?
   Вольга сконфуженно умолк.
   - Вот что интересно, - помолчав, произнес Кузьма. - Он меня не узнал.
   - Тебя и мама родная не узнала бы!
   - Мама - да. А он меня видел раньше. В двух шагах был... Мы ему помешали тогда в пещере, сорвали все замыслы, затащили сюда... А он смотрел на меня, как на дворовую собаку.
   - Может, забыл?
   - Такое не забывается...
   Вольга хотел что-то сказать, но внезапно послышавшийся шорох прервал их разговор. Вольга насторожился и кошкой извернулся к стене. Из щели в стене между двумя городницами внезапно показалась голова. Вольга коршуном бросился к ней и одним рывком вытащил неосторожного шпиона, вскинул вверх. Шпион тоненько ойкнул и задрыгал в воздухе босыми ногами.
   - Ты кто?
   - Степка...
   - Я тебя уже видел, - задумчиво произнес Вольга, опуская мальчика на землю. Тот, почуяв под ногами опору, рванулся бежать, но Вольга крепко держал его за плечо. - Откуда и зачем? Отвечай!
   Вместо ответа Степка отчаянно завел.
   - Перепугал пацаненка насмерть! - Кузьма слез с мешка и присел перед Степкой на корточки. Тот сразу утих, только задавленно всхлипывал. - Ты нас боишься?
   Мальчик кивнул.
   - Почему?
   - Васька говорил, что хорт человека пополам перекусывает. А ты - хорт!
   - Хорошенькая у нас репутация! - хмыкнул Вольга.
   - Ты думал, что можно безнаказанно облачаться в шкуру? - отозвался Кузьма и ласково посмотрел на мальчика. - Не бойся, Степка, мы кусаем только половцев. Своих не трогаем.
   Степка смотрел на него недоверчиво.
   - Зачем в этой щели сидел? Подслушивал?
   - Там дырка насквозь, - торопливо сказал Степка. - Земля осела - можно наружу выползти. Взрослый не пролезет, а мне - получается.
   - Так ты ползал за стену?
   Степка кивнул.
   - Зачем?
   - Оружие собирать.
   - Разве там есть оружие?
   - Васька прошлой ночью целую сулицу нашел! - заторопился Степка. - Теперь он может с погаными биться. И я хочу!
   - Герой! - засмеялся Вольга.
   - Еще какой! - серьезно заметил Кузьма. - Что нашел?
   Степка испуганно прижал руки к груди.
   - Не отберем, не бойся, - заверил Кузьма и перекрестился. - Вот тебе крест!
   Все еще недоверчиво поглядывая на хорта, Степка вытащил из-за пазухи небольшой брусок в бумажной обертке. Кузьма взял его и приподнял, чтобы лучше рассмотреть в свете пылающего неподалеку костра. Сверху вдруг задавленно вскрикнули, и рука, державшая Степку за плечо, разжалась. Но мальчик остался стоять.
   - Вот чего они ждут... - задумчиво произнес Кузьма и передал брусок Вольге. - Ты это под стеной увидел? - спросил мальца.
   - Весь посад за рвом обшарил, - зачастил Степка, переводя испуганный взгляд с Кузьмы на Вольгу и обратно. - Ничего не нашел. Темно... А когда пробирался назад, смотрю: дяденька какой-то у стены копается. Тихонько так и постоянно оглядывается. Чужой он, и голова тряпкой замотана. Как он ушел, я подобрался и раскопал.
   - Там один такой брусок был?
   - Не знаю, в одном месте копал, - шмыгнул носом мальчик.
   - Никакой веревочки к нему не тянулось?
   - Не помню, боялся, что половец вернется.
   - Мы это заберем! - решительно сказал Вольга.
   Степка насупился. Кузьма достал из-за голенища широкий нож, положил его на ладонь. Глаза у мальчика вспыхнули.
   - Будет твой, если покажешь, где нашел, - решительно сказал Кузьма и выпрямился. - Пойдем!
   - Может, взять охрану? - спросил Вольга.
   - Не надо, чтобы нас заметили, - ответил Кузьма, пряча нож за голенище. - Ты удивлялся, что нет ни лестниц, ни фашин. Зачем? Свалить две городницы наружу - вот тебе и брешь в стене, и дорога через ров! Саперное дело не забыл? - повернулся он к Вольге. - Это не кистенем махнуть! Взлетим на орбиту, как первые космонавты! Двенадцатого века...
  
   ***
  
   - Красиво стоят! - Вольга повернулся к Кузьме. - Как на параде! Представляешь, каждый думает о том, как ворвется за стены, станет хватать и вязать себе рабов. Разбогатеет. А тут - облом! - Вольга довольно захохотал, показывая большие белые зубы.
   - Вдруг другие городницы повалятся? - строго спросила Ярославна, неодобрительно глянув на веселящегося Вольгу. - Вдруг еще где зелье басурменин заложил?
   - Эти городницы не повалятся! - ухмыльнулся в ответ Вольга. - Разминированы. Другие тоже устоят. Не мог он притащить на себе взрывчатки столько. А коли что, - вон!
   Все невольно обернулись ко двору детинца. Дружинники и вои стояли внизу плечо к плечу, сверкая оружием и доспехами. Впереди Людота с помощниками суетились у неширокого, но высокого тына из заостренных вверху бревен.
   - Он позаботился, - ласково кивнул Вольга на Кузьму. - Всю ночь работали. Если вдруг одна или две городницы упадут, брешь быстро закроют тыном, а вои взбегут на стены. Тын высокий, в два роста - конница и пехота не пройдут. А мы будем с двух сторон вести фланкирующий огонь, то есть стрельбу. Завалим трупами ров!
   Михн одобрительно крякнул:
   - Если б в Римове такое!..
   - Не понадобится и нам! - засмеялся Вольга. - Но осторожность не помешает.
   - Идем, княгиня! - склонился Михн. - Опасно тут. Всех воев со стен согнали, сами стоим. Наблюдатели на башнях есть - и ладно!
   Ярославна сердито махнула рукой: молчи! Все повернулись к заборолу.
   Полонные тем временем убрали забор на сгоревшем посаде, и половцы, выставив копья и закрывшись щитами, сгрудились у самого рва - прямо напротив городниц, на которых стояла крошечная группа защитников. Ржали кони, нетерпеливо перебирая копытами, вся огромная масса степняков, изготовившихся к атаке, шумела и кричала, ожидая сигнала. Внезапно все стихло. Из расступившихся рядов войска выехала группа всадников в блестящей броне. Впереди, на красивом вороном коне, рысил худощавый половец в шлеме с крашенным червленью конским хвостом на остроконечном навершии.
   - Кза! - вздохнул Михн. - Стрелков рядом нету!
   Кза поднял руку и к нему на гнедой лошадке подскакал человек в длинном халате и в чалме. Поклонился.
   - Наш красавец! - повернулся Вольга к Кузьме. - Ну, счас будет...
   Кза что-то сказал человеку в халате, и тот протянул к стене города руку с зажатой в ней черной коробочкой. В то же мгновение огромный черный куст вырос на посаде, прямо посреди изготовившегося к штурму войска. Люди и кони взлетели вверх, и, медленно переворачиваясь в воздухе, понеслись в разные стороны. Часть у пали в ров, некоторых шмякнуло даже о стену. Грохот пришел потом.
   - Ты говорил о космонавтах?! - закричал Вольга Кузьме, скалясь во весь рот. - Смотри!
   - Когда успел? - прокричал Кузьма, зачарованно вцепившись в бревна заборола.
   - Пока ты с тыном возился! Зачем добру пропадать?! Вышел за стены еще раз...
   На сгоревшем посаде царил хаос. Обезумевшие кони с ошеломленными всадниками бессмысленно метались вдоль городской стены, некоторых, свалившихся с седла, кони таскали за ноги, застрявшие в стременах. Но большая часть половецкого войска, отхлынув назад, скакала прочь, погоняя коней плетью. Оставшиеся в живых нукеры Кзы, закрыв его своими телами, уводили хана подальше от стен.
   - Наша очередь! - повернулся Вольга к Улебу.
   Тот махнул со стены ждавшей во дворе сотне. Запела труба и створки городских ворот медленно поползли в стороны. Заржали кони, принимая на свои спины тяжело вооруженных всадников.
   - Повеселимся!
   Вольга стремительно сбежал вниз и вскочил в седло коня. Отряд русских галопом вылетел за стену, вои и дружинники на скаку стали бить копьями и сечь, обезумевших половцев. Улеб, посверкивая на солнце клинком, рубил направо и налево. Вольга держался рядом, крутил над головой гирьку кистеня, то и дело опуская ее на неосторожно открывшего врага. Крики людей и животных заполнили все вокруг. Выбежавшие следом за конными горожане, добивали раненых и вязали ошеломленных степняков.
   - Спаси тебя бог, боярин! - поклонилась Ярославна Кузьме.
   - Что ты, княгиня! - подскочил Михн. - Люди увидят!
   - Пусть видят! - решительно сказала Ярославна, утирая с лица слезы, - Пусть видят, кому обязаны жизнью своей, кого поминать должны еще много лет и детям своим это наказать! Спаси тебя бог, боярин, за отвагу твою, за доброту, а паче всего за ум твой великий и светлый навеки! За чужих тебе людей ты бился, как своих, не ропща и требуя награды, как другие. Я этого никогда не забуду!
   Кузьма отвернулся к заборолу. Сеча, кипевшая перед стеной, двоилась и расплывалась...
  
   ***
  
   - Как тебя зовут?
   - Магомад.
   - Врешь, собака!
   Кат, услышав восклицание Вольги, сощурился и с размаху ожег плетью подвешенного за связанные руки пленника. На голой спине пытаемого мгновенно вспух багровый рубец.
   - Зачем лжу говоришь боярину?! - прошипел кат и снова размахнулся.
   - Стой!
   Подскочивший Кузьма перехватил руку ката. Тот обиженно покосился:
   - У меня заговорит, боярин! Всю правду скажет!
   - Один уже заговорил! - недовольно сморщился Кузьма. - Закопали неделю тому. Не так надо!
   Кузьма повернулся к Улебу.
   - Дозволь, князь, нам с ним сглазу на глаз... Человек этот с нашей стороны, тебя сторожится. Нам скажет.
   - Думаешь? - сощурился Улеб.
   - Дай попробовать!..
   Улеб пожал плечами и вышел. Следом, подчиняясь знаку Кузьмы, отправился, что-то недовольно бурча себе под нос, и кат. Когда они остались только с Вольгой, Кузьма молча развязал ремни на руках пленного, подвел к скамье. Затем протянул глиняную кружку с водой. Пленник жадно схватил ее.
   - Ты ему еще личико помой! - хмыкнул Вольга. - За все хорошее, что сделал!
   Кузьма отмахнулся. Подтащив здоровой рукой скамью поменьше, сел напротив пленника. Тот смотрел настороженно.
   - Откуда ты, Магомад? Из какой стороны?
   - Не знаю, - хрипло сказал пленник.
   - А кто твои родители?
   - Не знаю.
   - У тебя есть жена, дети?
   - Не знаю...
   - Дать бы тебе! - Вольга раздраженно плюхнулся на скамью рядом Кузьмой и вдруг схватил пленника за горло. - Что ты мульку гонишь?! Дурачка из себя корчишь?!. Не знает он! Мы знаем! Уж я-то тебя разглядел!.. Ты Карим Цечоев, он же Мумит, он же Музыкант! Террорист и убийца, похититель детей. Сколько матерей из-за тебя, гнида, плачет, сколько ты детей осиротил?! Ты будешь здесь нам...Что и пещеру забыл?! Да я тебя!..
   Пленник задавленно хрипел, испуганно глядя на разъяренного Вольгу.
   - Погоди! - Кузьма мягко отстранил друга. - Успеешь еще! Дай мне!
   Он повернулся к пленнику.
   - Почему о себе ничего не знаешь?
   - Не помню.
   Вольга зло цыкнул, но Кузьма упредил его движение.
   - Совсем ничего?
   Пленник кивнул.
   - Хорошо, - пожал плечами Кузьма и взял со стола небольшой брусок в бумажной обертке.
   - Нашли при тебе. Что это?
   - Гремучее зелье. Стены валить, врагов убивать.
   - Толовая шашка, проще говоря. Откуда?
   - Принес с собой.
   - Откуда?
   - Не помню.
   Вольга скрипнул зубами. Кузьма снова сделал упреждающий жест.
   - А как использовать, знаешь?
   - Да.
   - Это, значит, не забыл?
   - Вспомнил.
   Вольга вскочил со скамьи и стал мерить шагами тесный подвал за спиной Кузьмы. А тот, как ни в чем не бывало, продолжил допрос.
   - Расскажи нам, Магомад, подробнее. Как ты появился в этой стороне? Как и почему пошел на службу к половцам?
   Пленник наморщил лоб.
   - Я помню море... Я стою на берегу и смотрю на воду. Волны набегают на песок, шипят... Мне плохо - очень болит голова, - Магомад поднял руку к голове; Кузьма будто сейчас увидел широкий белый шрам, перерезавший висок пленника ото лба к уху. - Я хотел умыться, но тут налетели всадники. Они набросили на меня аркан и потащили к хану.
   - Кзе?
   - Сначала это был другой хан. Потом меня отвели к Кзе.
   - Что сказал первый хан?
   - Сначала все спрашивал, как ты. Но я не понимал их речи. Тогда один воин заговорил по-арабски. Этот язык я знаю... Хан спросил: из той ли я страны, где поклоняются пророку Магомаду. Я сказал, что да. Тогда он обрадовался, и меня отвели к Кзе. Отвезли... Мы долго ехали...
   - Что сказал Кза?
   - Перед ним на ковре разложили содержимое моего мешка, хан спросил, что это. Я сказал: убивать людей. Он попросил показать. Мне подвели быка. Я привязал зелье к рогам, вставил трубочку со шнуром и поджег его.
   - Ага! Это, значит, не забыл?! - рыкнул над ухом Кузьмы Вольга.
   - Руки помнили, - Магомад облизал губы. - Я знал, что хан должен остаться доволен. Иначе будет плохо.
   - Хан был доволен? - спросил Кузьма.
   - Быка разорвало на куски, и Кза ругался. Сказал, что так убивать ни людей, ни скот не имеет смысла, мечом это сделать проще. Потом спросил, можно ли зельем повалить городскую стену? Я ответил: да! Тогда он спросил, сколько стен смогу пробить тем зельем, что есть? Я не знал, что он говорит про деревянную стену, думал, что каменная... Сказал, что только одну. Кза заругался, а потом спросил, могу ли я сделать орудие, сжигающее русские города. Я сказал, что да...
   - Избирательная память! - хмыкнул Вольга.
   - Я не знал, как жечь города, - пленник снова облизал губы, - но надеялся вспомнить. Попросил показать все, что у них есть из хорошо горящих жидкостей и солей - мне принесли. Потом другое... Сначала сделал зелье, чтобы шерешира летела, потом придумал для нее орудие...
   - Это получалось!
   - Я очень хотел... Я думаю, меня этому учили. Я не помню, кто и где, но учили. Руки сами делали: брали что нужно, смешивали, укладывали... Мне дали тонкую кожу, я рисовал на ней углем, а другие люди строгали дерево, ковали железо... Когда первая шерешира улетела на двести шагов и подожгла стог камыша, Кза остался доволен. Дал мне коня, повозку, шатер и красивую одежду. Сказал, что после похода на Русь, даст табун и много женщин.
   - Раскатал губу! - замахнулся Вольга. - На наших женщин!
   - Угомонись ты! - рассердился Кузьма. - Выгоню следом за Улебом! Не посмотрю, что воевода!
   Вольга обиженно засопел.
   - Скажи, Магомад? - повернулся Кузьма к пленнику. - У моря, где ты стоял, на берегу не было никакого большого идола? Или статуи? Помнишь?
   Пленник замолчал, морща лоб. Неуверенно пожал плечами:
   - Может и была... Голова сильно болела...
  -- Ты в самом деле ничего не помнишь из своего прошлого?
   Пленник кивнул.
   - У тебя была жена - молодая, красивая. Были дети: мальчик и девочка - красивые и умные. Ты их очень любил, - Кузьма положил руки на плечи Магомада, смотрел ему прямо в глаза. - Их убили враги. Жестокие, коварные, вероломные. Ты сам хоронил своих детей. Не помнишь?
   В глазах пленного не отразилась ничего. Он покачал головой. Кузьма встал.
   - Отведи его в подвал к другим полонным! - приказал он пришедшему на зов кату. - Верни одежду, дай пищу и воду. Не бей! Он мой!
   - Я его захватил! - насупился Вольга.
   - Наш, - согласился Кузьма...
  
   ***
  
   - Повесить его! Прямо стене! На той городнице, что он хотел взорвать! - бешенно сказал Вольга, когда они вышли наружу. - Чтоб все видели!
   - Хорошая мысль! - одобрил Кузьма. - Можно еще посадить на кол или четвертовать. А также сварить живьем в котле или поджарить на сковороде - Иван Грозный любил такие штуки.
   Вольга подозрительно посмотрел на друга.
   - В самом деле, скоро два месяца здесь, а ни одной публичной казни! - продолжил Кузьма. - Резали мы с тобой людей, кололи, грызли, жгли и даже подрывали толом. А вот казни не видели. Упущение!
   Вольга набычился.
   - Ты кого собираешься вешать? - спокойно спросил Кузьма.
   - Цечоева.
   - Где он? Здесь нет Цечоева. Есть некая темная личность по прозвищу Магомад. Прозвище наверняка дали половцы - других арабских имен они, видно, не знают.
   - Ты поверил гаду?! Деточек своих не пожалел, когда напомнили?! Да ему, что свои, что чужие! Сколько деточек малых такие в России убили? Девочка с отрезанным пальцем в пещере, две городницы в Римове наконец?.. Там наверняка дети были!.. Он же профессионал, спланировал и осуществил такую операцию - все спецслужбы страны на ушах стояли! Что стоит дурачком прикинуться?
   - Из какого времени ты сюда попал?! - в свою очередь разозлился Кузьма. - Мы в двадцать первом веке недалеко ушли от двенадцатого, но хоть не вешаем людей без суда!
   - Соберем суд!
   - Тебя назначим председателем! Микула и Улеб - народные заседатели. Приговор можно написать заранее - никто и буквы не переменит! Наказывать надо личность, а не тело. Он действительно не помнит себя. Я сомневался бы, если б не встреча ночью в стане половцев, когда он смотрел на меня пустыми глазами. Вспомни Мумита в горах! Тот был другой - жестокий, страшный, уверенный в себе безжалостный убийца. Этот жалкий.
   - В тюрьме они все такие! Робкие...
   - Магомад действительно не помнит себя прежнего. И это меня тревожит. Почему забыл?
   - Сам видел у него шрам. Шандарахнуло камнем при взрыве...
   - Амнезия, дежа вю? Но я точно знаю, что после таких травм память возвращается. Хотя бы частично. У него - ноль. Табуля раза.
   - Чистая доска? Не сказал бы. Гадости делать не разучился!
   - На уровне инстинктов и моторики рук. У этого человека железная воля и огромная страсть к жизни. Он хочет уцелеть и делает все для этого.
   - Мы тоже.
   - Потому волнуюсь. Представь, есть какая-то дыра между двумя слоями времени. Кто и зачем ее устроил - неизвестно. Может, и не устраивали, просто природная аномалия, если так можно сказать. Но у нашего мира есть свои законы. Вообрази, из одного времени в другое вдруг хлынут люди с новым менталитетом, знанием, а самое страшное - современным оружием, способным изменить ход истории. Что будет?
   - Бардак!
   - Мягко сказано! Хаос... Поэтому в пещере стоит своеобразный фильтр, очищающий память субъекта от опасных в другом времени знаний и устремлений.
   - Но мы-то помним!
   - Мы пришли не людьми. На животных фильтр не действует. Зачем? Что они могут изменить в новом мире? Одним волком больше, одним меньше... Не предусмотрели.
   - Для возвращения домой придется надевать шкуры?
   - Боюсь, что так!
   - Пусть! - пожал плечами Вольга. Но не договорил. Шумная толпа, несущаяся к воротам города, едва не сбила их с ног. Вольга поймал за рубашку пробегавшего мимо пацаненка.
   - Степка... Что случилось?
   - Наши идут! - радостно сказал выпалил Степка и стал вырываться. - Пусти дяденька!..
   Вольга отпустил рубашку мальчика, и они с Кузьмой быстро пошли вслед толпе. Ворота в стене были открыты настежь, народ валил в них через подъемный мост прямо к сгоревшему посаду. Остатки забора, выставленного половцами, снесли еще вчера, и с высокого путивльского холма было хорошо видно, как оставленную кочевниками пойму заполняют отряды всадников и пеших в броне и куяках. Реяли на древках копий узкие и длинные стяги-хоботы, развевались квадратные хоругви, ржали лошади и радостно кричали люди.
   - Теперь мы всех поганых побьем! - громко крикнул друзьям Степка, подскакивая на месте от восторга. - Будут знать!..
   - Побьем, конечно, - с улыбкой подтвердил Кузьма. - Поймаем и на хвост соли насыплем!
   - Сначала нужно поймать! - вздохнул Вольга.
  
   Часть четвертая. Побег
  
   "И рекоша Игорю думци его... А о семь не разгадаешь - оже приедуть половци с войны, а се слышахом, оже избити им князя..."
   (Ипатьевская летопись)
   "И по малых днех ускочи Игорь князь у Половец. Гониша по нем и не обретоша его"
   (Лаврентьевская летопись)
  
   Глава шестнадцатая
  
   Нападение было неожиданным. Едва хоругвь миновала опушку и вышла в открытое поле, как из редкого перелеска с воем и криками вылетела орда. Выставив перед собой копья и пригнувшись к шеям коней, всадники галопом понеслись к застигнутым врасплох русским.
   - Сомнут! Ей богу, сомнут! - воскликнул Тудор, наблюдая, как мечется в поле толпа, еще мгновение назад бывшая пешим строем. Улеб, стоявший рядом с воеводой, только улыбнулся. И оказался прав.
   Толпа, подчинясь приказам сидевшего на коне предводителя в блестящей броне, быстро превратилась в правильный квадрат-каре, ощетинившееся копьями. Из середины каре вылетел рой стрел и ударил по нападавшим, смешав их ряды.
   - По-настоящему бьют? - подивился Тудор. - Постреляют друг друга!
   - Стрелы охотничьи, тупые - на белку, чтоб шкуру не портить, - пояснил Улеб. - Ни броню, ни щит не пробьет, разве что синяк на роже оставит. А не подставляй голову! Стрел в Путивле нашли, лежали без дела.
   Тем временем орда, остановленная вторым залпом из луков, растеклась в цепочку и в свою очередь выпустила по каре стрелы. Строй русских мгновенно укрылся щитами; первый ряд присел, стоявшие во вторых рядах подняли свои щиты выше передних, третий ряд - еще выше и назад, закрыв стоявших за ними лучников. Стрелы нападавших частой дробью ударили по щитам и пали на землю, не причинив обороняющимся вреда. Тут же третьи и вторые ряды опустили свои щиты, и лучники за их спинами дали залп. Всадники не выдержали его и заметались. А каре, сдвинутое с места командой предводителя, быстрым шагом устремилось на врага. И тот не выдержал, побежал.
   - Добрая работа! - сказал Тудор, трогая каблуками бока своей кобылки. - За неделю из смердов войско сделали. Дело знаешь, князь!
   - Вольга помог! - довольно сказал Улеб, пуская рысью жеребца. - Это он придумал не только стоять, отбиваться, но идти строем на врага.
   - Пеший конного все равно не догонит! - засмеялся Тудор. - Но напугать можно. Не любят поганые, когда на них с копьями...
   Завидев рысящих полугу всадников, Вольга повернулся Микуле.
   - Давай этих к лесу - чучела копьями колоть, а сюда - вторую хоругвь! Все повторить Стрелы соберите! И проверь тули. Вдруг кто с острым наконечником запустит, своего прибьет.
   - Слушаюсь, воевода! - весело гаркнул Микула.
   Вольга поскакал навстречу гостям и остановил коня в шаге от них. Поздоровался.
   - Добре воюешь, боярин! - похвалил Тудор.
   - Стараюсь! - наклонил голову Вольга.
   - Едем в стан к князю - совет держать. Разведка прискакала.
   Дорогой старый воевода молчал, а в стане слез со своей кобылки и решительно зашагал к шатру - единственному на огромной поляне, где сидели у костров, лежали, ходили, чистили коней и разговаривали тысячи дружинников и воев.
   В шатре их ждали. Княжич Олег и трое тысяцких поднялись со скамей, когда Тудор вошел.
   - Поганые стоят у брода на Сейме в десяти верстах отсюда, - сходу стал докладывать один из тысяцких, коренастый боярин средних лет. - Со вчерашнего дня. Нам удалось поймать половца, и тот показал, что Кза с войском и полоном отошел в Поле, оставив здесь зятя с пятью тысячами - жечь и грабить волости.
   - Стоят у меловой горы? - спросил Тудор. - Где мы ночевали третьего дня?
   - Там.
   - Что делать будем?
   - Пойдем на них! - быстро сказал княжич, быстро оглядывая собравшихся, словно ища их поддержки. - Пока опять не убежали.
   - Убегут, - вздохнул Тудор, - и половины дороги не пройдем. Коней у поганых больше, гнаться не можно. Они знают, сколько нас, а хан у поганых никогда не будет биться, если русских столько же, сколько их. Вторую неделю за ними бегаем. Уходить в Поле не уходят - мало добычи взяли, но и от сечи скрываюся. Дружина и вои устали. Еды мало - брали только вьюки.
   - А если взять только конных? - предложил Олег. - Выступить затемно, а с рассветом - напасть!
   Тудор посмотрел на него с улыбкой.
   - Конных у нас вдвое меньше пеших. Две тысячи против пяти... Можно, коли врасплох. Но две тысячи всадников тихо не подойдет - ни днем, ни ночью. Это только из засады... А узнай поди, куда зять Кзы двинется?
   - Никак уйти хочешь, воевода? - сощурился Улеб.
   - Дружина ропщет.
   - Неделю за погаными походила и уже ропщет?
   - Кому охота за чужие земли воевать? - обиделся Тудор. - Вон Святослав с Рюриком позвали на подмогу Давыда Смоленского, так его дружина вообще дальше Треполя не пошла. Сказала: "Коли половцы здесь стояли, то бились бы быхом. А так изнемогли мы..."! Назад смоляне повернули...
   - На малое войско половцы нападут? - спросил вдруг Вольга.
   - Непременно! - подтвердил Тудор. - От Путивля они отступили, в Римове добычи взяли мало, да и ту Кза в Поле увез. Зятю тоже ополониться хочется. Русское войско побить - слава, полон и оружие.
   - Надо предоставить хану такую возможность, - весело продолжил Вольга.
   Все в шатре удивленно посмотрели на него. Вольга достал из-за голенища нож и стал чертить острием прямо на песчаном полу шатра.
   - Хан стоит у меловой горы, прикрывшись рекой с одной стороны и горой - с другой, так?
   - Так, - подтвердил тысяцкий.
   - Если выйти на луг по другому берегу, то мы перекрываем ему брод и путь в Поле. Будь нас много, хан ушел бы по той стороне Сейма - вдоль горы на север. Путь узкий, неудобный, кружной, обоз надо бросить, но коли шкуру спасать... А тут перед ним малое войско и не шибко вооруженное. Нападет. Сначала, конечно, убедится, что другого полка русских поблизости нету. А когда завязнет в сече, из-за меловой горы выйдет запасной полк, который проберется туда кружным путем и который половцы не должны обнаружить вовремя. Стиснем их с двух сторон!
   - А если запасной полк опоздает? - спросил Тудор.
   - Мертвые сраму не имут! - пожал плечами Вольга.
   - Святослав старый так говорил, - вздохнул Тудор. - Когда ходил на греков. Но кто поведет малое войско?
   - Я! - шагнул ближе Улеб.
   - Я! - звонко выкрикнул молодой княжич.
   - Коли я предложил, - спокойно сказал Вольга. - То мне сам бог велит.
   - Добрый ты воевода, Вольга, а вот великие полки никогда не водил, - сказал Тудор. - И мест здешних не знаешь. Через лес к меловой горе конное войско не пройдет - бурелом, поэтому половцы и разбили там стан. Они воевать тож умеют. Но слова ты сказал правильные. Только сделаем так. Меньшее войско перекроет поганым брод и путь в Поле, а засадной конный полк спрячется на том же берегу, у болота - я его добре знаю, - Тудор взял у Вольги нож и очертил им кружок позади нарисованной Вольгой линии реки. - Придем мы после вас, когда сеча уже начнется. Сегодня ты показал, как пешие на конных наступают, но в этот раз вы будете отступать к болоту, заманивать. Пусть поганые думают, что бьют вас. Мертвые сраму не имут, а вот живым с ним жить... Чтобы никто потом не попрекнул старого Тудора, что он бросил своих в беде, и Бог на страшном суде не спросил строго, в передовой полк пойдут хоругви Белгорода во главе с Олегом. (Княжич зарделся.) Его отец велел мне беречь младшего своего сына, если с ним что - голову с меня снимет, но он пойдет с вами. Улеб с Вольгой поведут хоругви из Путивля и Новгорода-северского, а также Вщижа и Гомия. Мы будем позже. Всем сечи хватит! Сватов напоим и сами хватим сполна. Собирайте людей, бояре! Кто успеет, пусть исповедуется и помолится - чтоб Господь принял на небесах. Многие завтра там будут!..
  
   ***
  
   Улеб и Вольга ехали шагом (чтобы пехота не отставала), нога к ноге. Разговаривали вполголоса. Большой черный жук внезапно ударил Улеба в блестящую пластину доспеха и упал на спину в конскую гриву. Недовольно загудел, перебирая в воздухе лапами. Улеб осторожно взял его двумя пальцами, рассмотрел. Подбросил в воздух. Жук расправил крылья и стремительно улетел прочь. Улеб проводил его улыбкой.
   - Чему радуешься, князь? - спросил Вольга, тоже улыбаясь.
   - Вечер добрый, - звонко ответил Улеб. - Тихо вокруг, ни ветерка, солнце садится, - князь кивнул в сторону красного диска, повисшего над зубчатой кромкой дальнего леса. - Жара спала. Подойдем к болоту, о котором говорил Тудор, соловьи защекочут. Они всегда над водой поют, им надо время от времени горлышко промочить. Не посмотрят, что войско большое рядом стоит. Такая крохотная птаха, а как громко щекочет! Я еще малый был, когда полюбил их слушать. Какие у нас в Гомии соловьи! Мать ругалась - спать не дают, а я любил. Сяду у открытого окна и слушаю, слушаю. Душа к небу возносится, кажется, сам бы вот сейчас расправил руки и полетел!
   - Ты поэт, Улеб!
   - Кто такой поэт?
   - У нас так зовут тех, кто песни сочиняет.
   - Это я могу, - согласился Улеб. - Не раз князям славу пел.
   - За деньги?
   - За деньги холопы поют. Дружинник - от сердца. Другой раз едем после сечи, сердце от радости трепещет, что жив остался, начинаешь в уме сочинять. Пока доедешь до города - слава готова! На пиру попросишь у князя дозволения, возьмешь гусли... Все уже знают, ждут. Я пою, они слушают, а потом ревут, как бугаи - нравится. Князь тебе чару с поклоном... Меня не раз просили слова записать - чтоб другие потом пели.
   - Про поход Игоря напишешь?
   - Про что писать? Как наши в полон попали?
   - Бились-то насмерть! Я видел.
   - Правда твоя, - согласился Улеб, - но славу поют, когда князь битву выиграет. Про срам как?
   - А если попросят?
   - Попросят - спою! - согласился Улеб. - Коли князь Игорь из Поля живой воротится, почему б не спеть? Только не славу - слово сочинять надо. О полках игоревых.
   - Хотел бы я послушать, князь!
   - Услышишь... И не зови меня князем! Просто Улеб. Мы с тобой в бою не раз кровь рядом лили, как братья стали. Нет ничего крепче такого братства.
   - Люди могут сражаться рядом, а друг друга ненавидеть.
   - Бывает, - согласился Улеб, - но ты другой. Ты не такой, как наши.
   - Почему?
   - Тебя любят вои и дружина, Ярославна жалует; ты, коли захотел бы, давно стал главным даже надо мной.
   - Не хочу, Улеб!
   - Отчего?
   - Твоя сторона, твой народ. Нет у меня права быть здесь главным.
   - Другие так не думают. Многие на твоем месте сами просили бы.
   - Так то другие...
   - За то тебя и люблю. Добрый ты человек, Вольга. И Кузьма... За друга голову сложите - и не подумаете! Как все кончится, поедем ко мне в Гомий?
   - А тебе его отдадут?
   - Ярославна на кресте клялась. Игорь обещал перед походом, перечить жене не станет. Да и как не отдать, когда я столько для Северской земли сделал?
   - Так ты здесь за Гомий воевал?
   - За Гомий тоже. Но не обещали б удел, все равно с погаными бился! Беда от них русской земле!
   - До Гомия они не доходят.
   - Здесь тоже русские живут, Вольга! Я не Давыд Смоленский, который ни в одном общем походе русских на половцев не участвовал, зато против своих не раз бился, столько русской крови пролил! Я всегда на помощь приду!
   - Стрыя, обидчика своего, прогонишь?
   - Умер стрый, - вздохнул Улеб. - Сорок дней уже справили. Сын его, Святополк, брат мой, теперь в Гомии княжит. Вот он, впереди! - Улеб показал на всадника, едущего спиной к ним в двух десятках шагов. - Сам хоругвь привел, хотя мог воеводу послать. Хочет перед князем Игорем выслужиться, чтоб Гомий ему оставил. Только не выйдет!
   - Ты говорил с ним?
   - Он же брат мне! Обнялись, меда выпили, говорили долго. Стрый нас из Гомия выгнал, а не сын его - Святополк тогда совсем малый был, вины на нем нету. Я ему сказал, чтобы он перебирался в свой удел, а мою отчину оставил мне. Его земли не меньше моих. Будем жить рядом, по-братски.
   - Что он ответил?
   - Сказал: как Князь Игорь решит, так и будет. А князь на моей стороне.
   В это время ехавший рядом со Святополком всадник оглянулся. Лицо у него было морщинистое, злое.
   - Это кто? - невольно спросил Вольга.
   - Лисий Хвост, воевода стрыя, сейчас Святополку служит. Никто уже не помнит, как его по-настоящему зовут. Когда нас из Гомия гнали, больше всех кричал и распоряжался. Не дал матери даже шубы в мороз. Потрох сучий! Коли б не Святополк, зарубил его здесь же!
   - Плюнь, Улеб! Давай лучше споем!
   - Славу?
   - Славу будем петь, когда поганых побьем. Про девок!
   - Любишь ты их! - улыбнулся Улеб. - Ишь, Марфушу как быстро окрутил. И молодец! Добрая она баба! Можешь ее с собой в Гомий взять, коли нравится. Только рад буду. Она как вы с Кузьмой...
   - Пошли девки да по воду... - вместо ответа затянул Вольга.
   - Не нашли дороги к броду... - поддержал Улеб.
   - И пришлось им заголиться, - грянули ближние вои, - чтобы зачерпнуть водицы...
  
   ***
  
   Как и предупреждал Тудор, неожиданно подойти к половецкому стану не получилось. Едва рассвет открыл врагу изготовившееся на пойменном лугу русское войско, как туча стрел, выпущенных с противоположного берега, накрыла воев и дружинников. Затем еще и еще... Градом падая с потемневшего от них неба, стрелы застревали в деревянных щитах и древках копий; выискивали незакрытый кусочек тела и с хрустом разрывали жилы и мясо, пробивали броню и головы. Русские лучники, прячась за щитами, не могли отвечать - так густо сеяла в их ряды тихая смерть. Конные хоругви Олега, сразу потеряв до сотни лошадей и с десяток всадников, отступили от берега, освободив брод. И тут же черная лавина, разбрасывая копытами мелкий речной песок и взбивая воду ковром из мелких брызг, потекла через мелкий Сейм.
   Запоздалый залп русских лучников только на короткий миг приостановил ее. Второй залп накрыл половцев, когда их передовые ряды уже с воем врезалась в русское войско. Удар плотно сбитой массы конницы был настолько силен, что вои и дружинники, топча своих раненных и мертвых, попятилась назад. Все быстрее и быстрее.
   - Так мы и до леса добежим! - зло крикнул Улеб Вольге, крутя головой. - Перекроем путь Тудору. А поганые обложат нас и будут стрелять издали. На выбор, как у себя в Поле. Нет уж... Эй, грачи путивльские!
   Пришпорив жеребца, Улеб пробил изнутри пеший строй русских и во весь опор поскакал к откатившимся хоругвям Олега. Бросая время от времени взгляд в ту сторону, Вольга видел, как Улеб машет руками и что-то кричит, стоя перед сотнями; потом рядом с князем появился Олег, подтянулись знаменосцы со стягами-хоботами и хоругвями...
   Наскок пришедшей в себя русской конницы был стремителен, как неожиданный удар ножа, и на короткое время отбросил половцев от начавших прогибаться передовых рядов пешего войска. Объезжая строй и наводя в нем порядок, Вольга то и дело поворачивал голову в сторону кипевшей перед его хоругвями злой схватки. Первые ряды конников с обеих сторон уже сломали или потеряли копья, и теперь ожесточенно секли друг друга мечами и саблями. Задние напирали, стремясь хоть как-то достать врага. Ржали кони, вопили люди, звенело железо, встречаясь с железом, и этот гул перекрывали предсмертные крики и хрипы. Теснота не позволяла коням, потерявшим всадников, вырваться на простор, обезумев от боли и страха, они бросались из стороны в сторону, сбивая крупами других коней вместе с всадниками. Копошащиеся груды тел людей и животных, мертвые и живые, красные ручьи, устремившиеся в мутный Сейм...
   Конный бой кипел не долго. Превосходство половцев было многократное, и скоро они оттеснили белгородские хоругви на полполета стрелы. В этот миг вырвавшийся из схватки Улеб пробился внутрь русского каре.
   - Теперь наша очередь выручать! - закричал, подъезжая. - Покажем, воевода, поганым, что пешее войско может!
   По сигналу Вольги запели трубы, крикнули сотские, объезжая ряды, и ратники, как давеча на поле, быстрым шагом тронулись на врага. Удар пешего русского каре был настолько неожиданным, что растерянные половцы, ломясь через груды убитых и раненых, прыснули к броду. Лучники и арбалетчики позади русских копейщиков спустили тетивы, затем еще и еще... Падали с коней сшибленные калеными стрелами половцы, вставали на дыбы и предсмертно ржали кони, прежде чем рухнуть на вытоптанный луг вместе с всадником, безумно метались перед строем русских раненые животные и люди. А строй, мерно шагая, топтал теперь не своих, а врагов.
   - Тудор говорил, что пеший всадника не догонит! - оскалился Улеб, наблюдая за суетой перед строем. - Бегут! Да еще как! Вот вам! Еще! За Римов! За Путивль!..
   Однако растерянность в половецком войске продолжалась не долго. Степняками управляла жесткая и решительная рука. Гнусаво и оглушительно завыли рожки, непонятно и зло закричали предводители; пространство перед русским войском вмиг очистилось. Колыхающаяся конная масса вновь обрела строгое очертание; Улеб с Вольгой увидели, как на высоком берегу появился всадник в блестящей броне и червленым конским хвостом на высокой пике шлеме. Всадник протянул руку в их сторону и что-то прокричал.
   - Готовься, боярин! - воскликнул Улеб, наблюдая, как выехавшие из рядов половецкого войска всадники натягивают тетивы. - По нашу душу!
   И точно: рой стрел в этот раз не рассыпался тучей, накрывая все войско, а ударил узко - по русским воеводам. Улеб отработанным движением вскинул щит, но он не понадобился - смертоносные жала в двух шагах перед ними словно наткнулись на невидимую преграду; железные и деревянные обломки осыпались, острым ковром усеяв поле перед мордами коней.
   - Когда-нибудь ты научишь меня этому! - вскричал Улеб, поворачиваясь к Вольге. - Мне нравится!
   Русские лучники ответили, и одна из стрел из-за слишком низкого прицела скользнула Вольге под бармицу и, оцарапав плечо, пробила бронь возле шеи навылет.
   - Кто там так стреляет! - свирепо заревел Улеб, оборачиваясь. - Вобью в землю по уши! - он обернулся к Вольге: - Перевесь щит на спину! Зачем он спереди, если свои скорее поганых подстрелят?!
   Вольга спешно последовал его совету и вовремя - при следующем русском залпе очередная стрела сильно стукнула в край окованного железом овала и, не пробив его, упала, сломанная, на землю. Улеб, приподнявшись на стременах, погрозил лучникам кулаком.
   Тем временем всадник с конским хвостом на шлеме прокричал еще раз, и в этот раз рой стрел ударил не по воеводам, а по прикрывавшему их строю. Многие вои, глазевшие на Улеба с Вольгой после первого залпа, не успели закрыться щитами и с воплями покатились по вытоптанной земле. В следующее мгновение конная сотня половцев ударила в расстроенные ряды, пробивая их наконечниками копий и стремительным напором.
   Это была самоубийственная атака; предводитель, отдавший такой приказ, ясно понимал, что посылает своих на верную смерть. Оправившиеся от неожиданности русские встретили сотню частоколом копий. Кони степняков, поражаемые в грудь широкими наконечниками рогатин, падали на колени, всадники летели через их головы прямо в русские ряды, где их, ошеломленных, закалывали сулицами, били дубинами или рубили топорами. И все-таки удар сотни оказался настолько мощным, что пробил, пробуравил передовые ряды. Трое всадников, прорвавшись внутрь, галопом неслись к Улебу и Вольге.
   - Не ворожи на них! - крикнул Улеб Вольге, поудобнее перехватывая щит. - Сам справлюсь!
   Скакавший впереди половец вытянул перед собой копье, пытаясь на скаку достать им князя, но Улеб увернулся, и неуловимым движением сделал короткий выпад рогатиной. Степняк уронил щит и сунулся лицом в гриву коня. Второй половец, скакавший обочь, воздев копье над головой, метнул его в Улеба. Тот выпадом щита отбил оружие и снова выбросил перед собой рогатину. На месте глаза половца возникла черная дыра, мгновенно заполнившаяся красным, всадник сполз с седла и конь потащил его по лугу за застрявшую в стременах ногу.
   Третий половец напал на Вольгу. Копье он, видимо, потерял, пробиваясь внутрь, поэтому, занеся над головой саблю, ударил ей наотмашь. Вольга, жалея о щите за спиной, уклонился. Степняк осадил коня и, развернувшись, снова занес саблю. Вольга выбросил вперед руку с кистенем. Половец прикрылся щитом, но гибкая цепочка обогнула его, гирька смачно шмякнула о мягкое тело. Степняк уронил щит, но саблю все еще держал над головой. Вольга движением кисти раскручивал гирьку кистеня, оба настороженно ждали выпада. И в этот миг наконечник сулицы, прилетевшей откуда из-за спины воевод, впился половцу в горло. Тот захрипел и рухнул на землю.
   Вольга оглянулся. Микула спокойно сидел на коне в трех шагах позади.
   - Не нравится мне, когда моим воеводам в спину стреляют, - сказал он сумрачно. - Да еще спереди норовят зарубить. Я побуду тут!
   Вольга пожал плечами и повернулся к Улебу. Тот уже сидел ровно, воткнув копье тыльным шипом в землю.
   - Мог бы и своего половца мне оставить, - сказал спокойно. - Я б успел. Не умеют поганые толком копьями, насквозь пробить норовят. Замах большой, силы много - переменить удар нельзя. А не надо насквозь, достаточно на полнаконечника, - Улеб бросил взгляд на острие своей рогатины, с которого медленно ползли на потемневшее древко красные струйки...
   Повторять нападение на русских воевод хан не стал. Степняки растеклись по лугу, полукругом охватив русское войско. Засвистели стрелы.
   - Сходу не получилось, будут помалу долбить, - оценил Улеб. - Постреляют - наскочат, постреляют - наскочат... Пока не измотают. Это у них в обычае. Все, Вольга, отступаем к болоту. Только медленно, чтобы Тудор успел...
   Вновь поскакали вдоль русских рядов сотские, и колючее каре медленно стронулось с места, перетекая от реки к дальнему лесу. Половцы неотступно двигались следом, засыпая отступающих стрелами. Русские лучники не оставались в долгу. Оставляемое врагами пространство было густо засеяно телами убитых и раненых. Половецких трупов оставалось больше - всаднику на скаку щитом укрыться труднее... Время от времени какая-нибудь малая орда с воем и улюлюканьем неслась на каре, но, встреченная острыми иглами копий, почти сразу же отскакивала.
   - Видал когда-нибудь, как лиса на ежа охотится? - спросил Улеб Вольгу, сплевывая. - Еж свернется клубком - она отскочит, еж станет убегать - она следом. Гонит так, пока лужа на пути не случится. В воде еж обязательно раскроется, чтобы плыть, тут она его - и за брюхо!.. Так и они. В Поле полки Игоря к соленому озеру прижимали, нас - к болоту. Там будут ждать, пока раскроемся...
   Солнце над лугом стояло высоко, когда русское войско остановилось у болота. Под напором половцев передние ряды накатились на задние - все теперь стояли единой плотной массой, в которой стрелы степняков все чаще находили цель. Микула, под которым давно убили коня, подбежал к Вольге.
   - У лучников осталось по пять стрел, а то и менее, - сказал хрипло.
   - Пусть оставят по две! - велел Улеб. - И берегут их на последний случай!
   Микула убежал, и Улеб повернулся к Вольге.
   - Вот и нас так в Поле побили. Стрелы кончились, люди изнемогли... Поганые передовую орду поставят - по русским стрелять, остальные ждут в тени или стрелы по полю собирают. Где нам собрать?! - он поднял шит, в котором торчало с полдесятка оперенных черенов. - Отсюда их, не поломав, не вытащишь, а луг за ними. Ну, если Тудор запозднится! Как ты сказал? "Мертвые сразу не имут"?..
   Жаркое июльское солнце тем временем распалилось вовсю, нагревая железные доспехи так, что руку обжигало. В русских рядах вои стояли мокрые, все чаще кто-то падал, сомлев от жары. Поначалу упавшим помогали, обтирая лица и шеи водой из баклаг, но и вода скоро кончилась. Передние ряды уже не стояли прямо - колыхались. Половцы, видя это, ослабили натиск, словно ждали, когда русские сдадутся сами. Стреляли лениво - то ли стрелы берегли, то ли будущий полон.
   Улеб давно слез с коня и сидел на земле, прячась в тени животного. Но все равно лицо его было мокрым, все чаще он зло смахивал со лба влагу - от пота щипало глаза. Вольга молча топтался рядом. Вдруг Улеб решительно встал.
   - Больше не выстоим! Кричи, Вольга, чтоб достали последние стрелы! Ударим и пойдем к лесу. Хоть кто-то спасется...
   Сотские, получив приказ, прокричали команду, и в этот миг орда степняков перед русским войском заколебалась, то ли крик, то ли вопль пронесся над лугом. И то был вопль ужаса.
   - Тудор! - посветлел лицом Улеб. - Наконец-то! Старый лис - ждал до последнего! Пойдет потеха... Разворачивай строй - чтоб ни одна курва в степь не ушла! Будет им здесь речка Каяла!
   Стремительный и нежданный удар свежих полков Тудора, мгновенно прижал половецкую орду к ощетинившемуся остриями копий войску Улеба. Потрепанные, но еще боеспособные конные хоругви Олега перекрыли степнякам дорогу к броду - вся орда оказалась в мешке. Судьба, которую половцы готовили русскому войску, совершила мгновенный поворот. Русская земля, куда они пришли за добычей, теперь несла захватчикам одно - уничтожение. И вершители этой судьбы, русские вои и дружинники, молча и деловито кололи, рубили, сбивали с коней стрелами охваченных ужасом врагов. И в этом молчании при страшной работе было нечто такое, что парализовало половцев, лишало их воли к сопротивлению.
   Вой рожков и крики начальников не смогли привести орду в чувство. Хан с крашенным конским хвостом на гребне шлема в ярости метался среди своего гибнущего войска, пока его не заметил Тудор. Молча указал рукой своим гридням. Закованные в броню русские всадники как масло разрезали строй ханских нукеров и окружили зятя Кзы. Тот, ощерившись, бросился на врагов с саблей. И первый же гридень, мимо которого скакал хан, извернувшись, переломил ему хребет палицей. Увидев смерть предводителя, половцы стали бросать оружие...
   Войско Улеба только подпирало орду сзади: у пехоты осталось слишком мало сил, чтобы нападать яростно, да и половцы помнили, что за строем русских - болото, а путь к жизни и свободе лежит через полки Тудора. И все-таки одна обезумевшая сотня бросилась на пехоту. Не ожидавшие этого русские поначалу замешкались, а потом по приказу Улеба расступились. Конная сотня на полном скаку влетела в болото и завязла. Степняки, скакавшие последними, успели остановить коней и тихо сдаться подбежавшей пехоте. Но большинство залетело в трясину, и теперь половцы барахтались в коричневой жиже, погружаясь в нее все глубже и глубже. Некоторые уже захлебывались, другие голосили, что-то отчаянно выкрикивая по-кипчакски. Без толмача было понятно: гибнут и зовут на помощь.
   Молодой вой, стоявший у края болота, не выдержал и протянул ближнему к нему половцу копье. Микула перехватил его руку:
   - Жарко им! Пусть напьются! Вдоволь...
   - Наши также топли в соленом озере, - хмуро сказал Улеб, подойдя, - а они смотрели и смеялись.
   - Коней жалко, - вздохнул Микула, забираясь на подведенного к нему половецкого жеребца. - Скотина не виновата.
   Улеб повернулся и пошел прочь. Но отошел недалеко. Вылетевшая из зарослей короткая арбалетная стрела, пробив броню, глубоко вошла ему между лопаток. Князь упал на колени, мгновение постоял так и повалился набок. Микула с копьем наперевес тут же кинулся к зарослям.
   - Улеб! Дружище!
   Вольга тер ладонями бледнеющие на глазах щеки друга, а тот непонимающе смотрел на него широко открытыми глаза. Затем вздохнул и выплюнул на русую бороду алый сгусток. Попытался что-то сказать, но не смог - зашелся в кашле. И сразу затих, глядя в небо неподвижным взором.
   - Улебушка! Милый!..
   Голова князя безжизненно моталась из стороны в стороны, а Вольга отчаянно тряс его за плечи. Вои молча обступили их, наконец, кто-то догадался оторвать воеводу от тела. Вольга стоял, поникнув, слезы одна за другой проделывали длинные дорожки на его покрытом пылью лице.
   Позади послышались крики. Вольга оглянулся. Микула ехал к ним, ведя на аркане кого-то связанного. Слезы застилали Вольге глаза, но он сделал усилие и присмотрелся. Узнал. Это был Лисий Хвост.
   - В кустах схоронился - думал, что не замечу! - сказал Микула, пихая пленника в спину. Тот покачнулся и упал на колени. - Одного я сходу заколол, с самострелом был, не успел тетиву вдругорядь натянуть. А этот притаился. Меня увидел, хотел меч достать, но я его древком. Потрох поганый!
   Микула соскочил с жеребца и сорвал с пленника шлем вместе с бармицей. Отступил удивленно:
   - Наш?..
   - Что за вече?
   Все невольно оглянулись. Впереди подъехавшей незаметно кучки всадников сидели на конях Тудор, Олег и молодой Святополк.
   Вольга шагнул вперед.
   - Этот!.. Они убили Улеба... Это Лисий Хвост, воевода Святополка. Это ему князь приказал... Не хотел, чтобы Улеб вернулся в Гомий!..
   Тудор обернулся к Святополку.
   - Я не приказывал! - вскричал тот, бледнея. - Это он сам!
   - Приказывал?! - склонился Тудор к Лисьему Хвосту.
   Тот хмуро молчал.
   - Я не приказывал! - срывающимся голосом повторил Святополк.
   - Тогда и розыску конец! - заключил Тудор и повернулся к Вольге. - Лисий Хвост убил твоего друга - выдаю его тебе головой!
   - Спаси, княже! - завопил Лисий Хвост, подползая на коленях к жеребцу Святополка. - Я верой и правдой служил твоему отцу и тебе послужу! Заступись!..
   Святополк молчал, нервно кусая губы. Вольга подошел к телу Улеба, вытащил из ножен князя широкую, тяжелую саблю. Снова встал перед Тудором.
   - Улеб долго учил меня, - пробормотал тихо, - а у меня никак не получалось...
   Внезапно он резко повернулся на месте. Сабля в его руке, описав сверкающий полукруг, со свистом ударила продолжавшего ныть Лисьего Хвоста по шее. Голова старого воеводы подскочила и скатилась ему за спину. На миг всем открылся розовый сруб с торчащей посреди белой костью. Тут же фонтаном брызнула кровь, и обезглавленное тело мешком повалилось вперед.
   - Смотри! - закричал Вольга, показывая окровавленную саблю Святополку. - Для того, чтобы ты княжил в Гомии, сгинуло три человека и среди них Улеб... Ты мизинца его не стоишь, падаль феодальная! Ты обнимал его, пил с ним мед, а сам подослал убийц! Убил брата... На Руси уже есть один Святополк окаянный, погубивший братьев за княжий стол, ты будешь вторым! Не будет тебе счастья на этом княжении! Найдется тот, кто выгонит тебя, не дав шубы в мороз, как твой изверг-отец выгнал семью Улеба...
   Святополк пришпорил коня и поскакал прочь.
   - Что лаешься? - миролюбиво сказал Тудор. - В вашей стороне не убивают за уделы?
   - Убивают... - после молчания ответил Вольга. - Но у нас убийц судят и наказывают!
   - Вот и ты наказал!..
   Тудор тронул бока своей кобылки каблуками и зарысил вдоль болота, осматривая поле битвы. Вольга бросил саблю на траву.
   Позади кашлянули - кто-то стоял за его спиной. Вольга оглянулся.
   - Говорил тебе, боярин, что тут брат идет на брата и за имение готовы глотки друг другу перегрызть, - Микула вздохнул. - Вот... Сгубили молодого князя, а за что?.. - Микула помолчал. - Улеб меня к себе звал служить, обещал сотским сделать в Гомии. Я б пошел - он добрый, хотя для виду и покричать любил... Теперь идти некуда. Ты тоже добрый человек, боярин, и друг твой Кузьма добрый. Вы волками оборачиваетесь, а сердце у вас человеческое. А они с виду люди, а суть - волки...
   Что-то мешало Вольге у шеи. Он поднял руку и нащупал стрелу, все еще торчавшую в его броне; в горячке боя он совсем забыл про нее. Вольга взял за ее черен, рывком дернул и поднес стрелу к глазам. Наконечник был четырехгранный, бронебойный. Чуть ниже и...
   - Кому-то и ты дорогу перешел, боярин, - сказал позади Микула.
   Сжимая стрелу в руке, Вольга медленно пошел прочь. Вои расступались перед ним, а он скользил взглядом по их лицам - чужим, отстраненным. И вдруг увидел родное. На побледневшем - так, что даже пропали веснушки, лице Василько голубели широко открытые глаза. Вольга решительно двинулся к нему. Василько упал на колени.
   - Прости, воевода! - заныл визгливо. - Бес попутал!
   - Так это ты стрелял? - спросил Вольга, вдруг все понимая. Василько затих. - Но почему?
   - Марфуша... - Василько всхлипнул. - Люблю я ее. Давно. Стрый мне все толстых сватает, какие самому нравятся, а она маленькая, шустрая... Сначала ее за другого отдали, но он погиб в Поле, я обрадовался... Попросил, чтобы Кузьму к ней поселили, чтоб в гости ходить. А тут ты приехал...
   Вольга бросил стрелу и рывком вздернул Василько на ноги. Ненавидяще глянул в побелевшие от страха глаза.
   - И давно ты хочешь меня убить?
   - В первый раз, когда Кузьму с Микулой пошли выручать. Дело опасное, думал, если что, никто и не спросит... Ну, попала половецкая стрела в волка... Не вышло. Тогда решил здесь.
   - В спину?
   - Спереди тебя не убьешь. Ты заговоренный - стрелы отскакивают.
   - Что ж промахнулся? Первый стрелок в Путивле?
   - Руки дрожали.
   - Боялся?
   - Боялся. Про Марфушу думал: вдруг узнает? И не пойдет за меня?..
   - Да ты б ее бил каждый день - за то, что не был первым! - разъярился Вольга. - И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила... Это такая девочка! Добрая, чистая, умная... Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!
   - Что ты, боярин! - Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. - Да я ее даже пальцем... Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду...
   - Повесить его? - деловито спросил позади Микула. - Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?
   Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.
   - Загостился я здесь, - сказал хрипло...
  
   Глава семнадцатая
  
   Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки - это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина - тоже. Костас уже подумывал послать слугу - расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.
   Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет - в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.
   - Салут! - поздоровался русский на латыни. - Можно поговорить с тобой, уважаемый!
   Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая - такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. "Почему он не хочет говорить по-русски? - подумал купец. - Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык - греческий..."
   Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.
   - Тебя зовут Костас? - продолжил незнакомец (купец в ответ еще раз поклонился). - Слышал о тебе. Я Кузьма, боярин княгини Ярославны...
   "Плохо одевает своих бояр княгиня, - хмыкнул про себя грек. - Надо будет предложить ему шелка на рубаху и порты, а то берут плохо. Скажу, что боярину негоже ходить в холстине..."
   - Ты бываешь в Тмутаракани? - продолжал расспрос Кузьма.
   - И в Тмутаракани, и в Тавриде, и в Константинополе, который вы, русские, называете Царьградом, - купец решил, что пора русскому понять, с кем имеет дело. - И в русской земле, и в греческой, и даже в Поле половецком все знают Костаса. У меня самый лучший товар и самый дешевый - таких цен ты не найдешь нигде, боярин! Смотри, выбирай!.. - грек повел рукой в сторону разложенных на повозках тканей и украшений. И себе, и жене, и детям, и матери с отцом - для всех найдется.
   Но русский на товар даже не глянул.
   - Есть ли где близ Тмутаракани большой каменный идол на морском берегу?
   Костас удивился.
   - Стоит такой близ города. С моря издалека видать.
   - А почему поганые его поставили?
   - Там раньше была статуя богини Ники, - Костас понял, что русский любопытен, а его интерес был приятен. - Языческой богини, - уточнил он на всякий случай. - Красивая была статуя. В руке Ника держала факел. Ночью факел горел - хороший маяк для кормчего, издалека видно. Поганые разрушили статую и поставили своего идола. Руки у него сложены на животе, поэтому маяка больше нет.
   - Почему они его поставили именно на этом месте? Других не было?
   - Из-за пещеры Змея.
   - Какой пещеры?
   - Есть там такая в скале, - грек погладил крашеную хной бороду. - Поганые говорят, что там чудище-змей живет. Сто лет тому назад он зашевелился в пещере - земля затряслась, дома попадали - много народу погибло. Из пещеры время от времени вырывается огонь и слышен грохот... Вот они и поставили своего идола - жертвы кровавые приносить, чтобы змей не гневался. Язычники! - Костас пожал плечами.
   - Жертвы прямо в пещеру не носят?
   - Поганые боятся к ней подойти! Страх у них великий...
   - Спаси тебя бог! - прервал купца русский, схватил и обеими руками потряс кисть Костаса. Только сейчас купец заметил, что левая рука у русского больная - он двигал ей очень осторожно.
   - Спаси бог и тебя! - ответил грек, заговорщицки наклонился к Кузьме и сказал уже по-русски: - Где ваши рабы, боярин? Большая битва была, большой полон взяли. Почему не ведут на торг? Я купил меньше десятка, да и те тощие, хилые - боюсь, что не доведу живыми. Где добрый товар?
   - Ярославна велела оставить для обмена на воев, что в половецком плену, - ответил русский.
   - Лучше продать, а на вырученные деньги своих выкупить... - начал было Костас, но Кузьма отвернулся.
   - Уважаемый! А шелк?!. - крикнул вслед ему купец, однако боярин в холстине убежал, даже не оглянувшись.
   Не успел Костас придти в себя после этого разговора, как на торгу появился другой странный русский. Этот был высокий, в блестящей кольчуге, но тоже без шапки. Русский был не один. За веревку он вел связанного по рукам мужчину в странной одежде и рыскал глазами по торговым рядам.
   Костас сообразил первым. Выскочив из-за повозок, он побежал навстречу - чтоб другие не опередили. Без церемоний, сразу принялся ощупывать пленника, заглядывая ему в рот, глаза и уши. Раб, несмотря на бледность (по всему видно - в подвале держали!), был хорош. Крепкий, жилистый, со всеми зубами; по всему видать - выносливый. Лет пятнадцать будет работать, а при хорошей еде - все двадцать. На торге в Тавриде вырвут из рук. (В Тмутаракань везти нельзя, полон из Поля, признают поганые - заберут, было уже такое.) Русский не препятствовал осмотру, только странно посматривал на Костаса.
   - Две ногаты! - решительно сказал купец и достал из кожаного кошелька монеты. Но русский на них даже не взглянул.
   - Три! - заторопился Костас, видя, как у соседних повозок зашевелились другие купцы.
   "Сейчас набегут, перехватят! Все приехали сюда за рабами, а их не продают! - заволновался купец. - За такого можно и пять дать, все равно в Тавриде будет вдвое! Но втрое - лучше..."
   - Где твои возы, купец? - вдруг спросил русский, оглядываясь.
   - Туда, боярин! - торопливо схватил его за рукав Костас - побыстрее увести его от других!
   "Наверное, хочет товаром, в обмен! - торопливо размышлял грек по пути. - Так даже лучше. Лишь бы не запросил много! Хитрый, денег сходу не взял..."
   Но этот русский, как и тот, давешний, на товар даже не посмотрел. Спросил, глядя в упор черными глазами:
   - Где рабов будешь продавать, купец?
   - В Тавриде, - неожиданно для себя сознался Костас.
   - Кто их у тебя берет?
   - У кого деньги есть, - удивился грек.
   - Я хотел узнать, где он будет работать, - поправился русский.
   - Смотря, кто купит. Может, будет за в виноградниками ухаживать или пшеницу сеять. Может, возьмут в каменоломню - тогда ему больше двух лет не протянуть, - Костас решил приврать, чтобы русский не торговался - пять лет в каменоломне пленник выдержит точно. - Если повезет - станет домашним рабом: помогать на кухне, носить покупки... Но этому не повезет, - оценил грек. - Вид у него диковатый, такого в дом брать боязно - еще зарежет! И языков цивилизованных, кроме своего, поганого, не знает.
   - Знает, - сухо возразил русский. - Он и сейчас нас понимает.
   Костас с любопытством посмотрел на раба. Но в глазах пленника не отражалось ничего. Русский сунул конец веревки в руки слуги Костаса и взял грека за локоть.
   - На галеры у тебя рабов берут? - спросил, когда они отошли.
   - Случается, - удивленно сказал грек, не понимая, что хочет от него странный продавец.
   - Можешь целовать мне крест, что этот попадет на галеру? Что там его прикуют цепью к скамье, и он до конца жизни будет видеть небо только через решетку в палубе? Что будет сидеть в собственном дерьме, а надсмотрщик будет стегать его бичом за нерадивость?...
   - Что он сделал? - спросил Костас, начиная понимать.
   - Убил много людей. Очень много.
   - Посади его на кол! - сказал купец и тут же пожалел - вдруг русский и в самом деле...
   - Я не могу его убить - друг мне этого не простит. Да и сам не хочу. Хватит крови...
   Грек замолчал, раздумывая, что ответить. В Тавриду заходят военные корабли из Константинополя, гребцы им нужны всегда. Капитаны галер берут свое, где только могут, даже на еде для матросов наживаются, что говорить про рабов? Но надо ждать, когда галера зайдет в порт...
   Русский понял его молчание по-своему. Достал из кошелька на поясе пригоршню серебра и всыпал в ладонь купца. "Ногат десять! - сходу прикинул купец. - Знает цену!"
   - Это тебе, - сказал странный русский. - Если побожишься, что отдашь его на галеру.
   - Он христианин? - спросил Костас, машинально ощупывая монеты в ладони. - Или язычник?
   - Магометанин.
   Грек изумленно посмотрел на русского и подбежал к пленнику.
   - Ты поклоняешься Магомету? - спросил на арабском.
   - Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, - тусклым голосом ответил тот тоже по-арабски.
   - Держи! - грек высыпал серебро обратно в руку русского. - Не надо денег! Крест целую! Определю его так, что он каждый день будет жалеть, что родился на свет. Долго будет жалеть!
   - Только смотри, чтоб не убежал по пути, - сказал русский, возвращая монеты в свой кошелек. - Он очень умный и хитрый. Целое войско ловило его несколько лет.
   - Сейчас же велю слугам заковать его цепи! - успокоил Костас.
   Русский молча поклонился и пошел прочь. "Надо было взять серебро! - запоздало спохватился купец, глядя ему вслед. - Благому делу не помеха". Но бежать вослед русскому было неловко, и Костас успокоил себя тем, что хороший раб достался ему даром. Капитан военной галеры не даст за него десять ногат. Семь - и то, если хорошо поторговаться. Но если вычесть три, которые он собирался заплатить русскому... Зато придется ждать прихода в порт военной галеры. Серебро все-таки следовало взять...
  
   ***
  
   - Ты мне будешь, как брат. Я всегда хотела, чтобы у меня был брат. Не такой, как Володька, - пьянь, родной отец выгнал... Поганые пришли, все равно не перестал бражничать, самой все делать пришлось... В Галиче его чудрилой звали, теперь в Новгороде Северском так зовут... Не с кем поговорить, не на кого опереться. Игорь то в походе, то на охоте. Всю жизнь одна...
   - Я не могу быть твоим братом, и ты это знаешь. И я не хочу быть твоим братом.
   - Будешь другом.
   - Таких друзей, случается, убивают - даже у нас. Вместе с подругами. Я не хочу, чтобы тебя убили из-за меня. Уеду.
   - Сгинешь!
   - Не сгину.
   - Через Поле Половецкое, в Тмутаракань! После войны с погаными? Не пройдешь!
   - Один раз уже прошли.
   - Тогда вы не были людьми. И никто не видел в вас врагов! Или рабов...
   - Постараемся, чтобы и сейчас не увидели.
   - У тебя рука не зажила. Как поедешь?
   - В пути заживет.
   - Что так влечет тебя? Сам говорил: предали вас там, не заступились!
   - У меня жена, дети. Сын маленький. У меня сердце болит, когда думаю, что он будет расти без отца.
   - Ты любишь жену?
   - Люблю.
   - Посмотри мне в глаза! Лжа! Зачем обманываешь?
   - Я люблю ее!
   - А она?
   - Увидела б нас сейчас - убила! Не посмотрела, что княгиня! Что тебя поколения поэтов воспевали... Иногда я ее даже боюсь.
   - А едешь!
   - Еду... Загостился, пора и честь знать.
   - Ты здесь не гость! Надежда и опора... Сейчас, когда поганые ушли, самое трудное время. Земли без князя - лакомый кусок! Много охотников найдется. Мне одной не устоять. Города и веси пожгли, войска нет, советчиков добрых нет. Улеб убит, Вольга едет с тобой, другие воеводы старые...
   - Игорь вернется.
   - Если будет на то воля божья.
   - Вернется обязательно. Я знаю.
   - Откуда?
   - Как тебе это объяснить... В моей стороне знают о том, что будет в русской земле на много лет вперед. Мы это называем историей. Игорь вернется.
   - За выкуп?
   - Убежит. Со товарищи.
   - Наверное знаешь?
   - Наверное.
   - Когда убежит?
   - Точных сведений нет. Или этим летом, или следующим. Может через одно лето.
   - Два лета без князя? Меня разорвут!
   - В старые времена княгиня Ольга правила Русью много лет. Без мужа.
   - У нее были варяги. Они убивали всякого, кто шел против Ольги, потому что хотели князем ее сына - из своих. Кто заступится за моих сыновей?
   - Святослав Киевский. Ярослав Галичский.
   - Двадцать лет тому Святослав выгнал Игоря из Чернигова. Думаю, что Олега с Тудором на помощь присылал не спроста. Сыновей у него много, а земель мало. Свое хотел охранить. Останется Игорь у Кончака еще на лето, или, не дай бог, сгинет - Святослав придет первый. Ярослав далеко в Галиче, сейчас ему не до наших земель - с боярами своими лается. Хочет на столе после себя пащенка оставить, от Настасьи прижитого. Поэтому так легко сына от законной жены выгнал, когда бояре на него пожаловались. Был бы здесь Всеволод Курский! Или хотя бы сын мой старший!
   - Ты справишься.
   - Коли ты будешь рядом!
   - Справишься и без меня. Ты сильная. У нас бы президентом была.
   - Это кто?
   - Самый главный князь. Как здесь Святослав киевский. Только у нашего президента власти больше, его все боятся.
   - И свои?
   - Свои даже больше, чем враги.
   - Его дочку спасал?
   - Его.
   - Тогда он тебя богато наградит. Огнищанином сделает.
   - Я не хочу быть у него огнищанином.
   - А у меня?
   - У тебя согласился бы. Если б ты была президентом...
   - Я не могу быть у вас. Я и здесь не могу.
   - Сможешь, если захочешь!..
   - Зачем ты целуешь мне руки?!
   - У нас так принято. Когда хотят выказать женщине свое уважение и восхищение.
   - Волосы у тебя мягкие, а на вид - жесткие... Не смотри на меня так - бабе плакать не возбраняется. Даже княгине...Сослужишь мне последнюю службу?
   - Все, что прикажешь...
  
   ***
  
   Якуб поклонился и встал смирно, вопросительно глядя на княгиню. "Сказать? - подумала Ярославна и тут же решила: - Позже. Иначе он ни о чем другом думать не сможет".
   - Сколько у нас полона? - спросила, хотя и так знала.
   - Две тысячи будет, - быстро ответил Якуб. - Всех в Новгород Северский повели - здесь не разместить, своим жить негде. А оружие поганых Тудор забрал, - пожаловался Якуб. - Хоть бы наше вернул, что у дружинников Игоря было. Сто возов нагрузили!
   - Мы так уговорились, - пожала плечами Ярославна. - Полон - нам, оружие - ему. Его воям нужна добыча, кровь-то лили!
   - Хороший меч стоит, как три раба, - возразил Якуб.
   - Не станем мы менять мечи на русских воев! - строго сказала Ярославна. - Полон на полон, так всегда было.
   - Князей и бояр все равно придется выкупать, - вздохнул Якуб. - Да и дружину. Наших в полоне поболее.
   Ярославна не ответила и снова пристально посмотрела на огнищанина. Якуб чувствовал себя неловко под этим взглядом, но, не понимая его, молчал.
   - Сколько раз ты ходил в Поле?
   - Четыре, - быстро ответил Якуб.
   - Добре его ведаешь?
   - Прошлым летом пешком все прошел. И пути и яруги мне ведомы...
   - На реке Тор бывал?
   - Приходилось.
   - Игорь там в плену...
   Якуб промолчал.
   - Злы на нас поганые? Как думаешь?
   - Еще как злы! - усмехнулся Якуб. - Тудор побил зятя Кзы: с сотню поганых всего ушло, две тысячи в полон попали, а еще более костьми легли. Зять Кзы убит, сын - тоже... - Якуб осекся, спохватившись, но княгиня сделал вид, что не заметила. - Роман, воевода Святослава, побил Кончака: там поганых ушло поболее, чем у Тудора, но и осталось на поле с три тысячи. Полон у Романа тоже большой. Думали Кза с Кончаком, что коли Игоря с войском взяли, то некому земли русские оборонить, и здесь им добыча великая будет. Шли по шерсть, а вернулись стриженые.
   - Коли злоба их на Игоря выльется? Убьют князя!
   - Не должны, - испуганно сказал Якуб. - Серебра сколько за него назначили!
   - Могут и не посмотреть на серебро, - вздохнула Ярославна. - Князя надо выручать! Пойдешь в Поле?
   - Войска нету. У поганых там не одна орда.
   - Пойдешь без войска.
   - Один?
   - Кузьма с Вольгой в свою сторону отпросились, напоследок обещали службу справить. Возьмешь их и охотников, коли найдутся, лошадей поболее. Войско поганые сразу заметят, а малая ватага может и проскользнуть. Подумают: купцы. Василько возьмешь с собой.
   - Помилуй, княгиня! - Якуб упал на колени. - В Поле да без войска, да после сечи с погаными - верная смерть. Пусть я, старый, сгину, но сыновца оставь. Последний из рода!
   - Твой Василько убил сына Кзы! - жестко бросила Ярославна. - Обезоруженного, просто по злобе. Мы могли поменять ханского сына на моего - и Владимир был бы здесь! Василько хотел убить моего воеводу и только божьей милостью не смог. Вольга его простил, но я - нет! Что бывает тому, кто покушается на княжьего воеводу, знаешь?
   Якуб подавленно молчал.
   - Пусть сыновец искупит вину, коли хочет жить! И не последний он в роду.
   Якуб смотрел на Ярославну, не понимая.
   - Знаю, обиду таишь, что детей твоих из полона не выручили, - продолжила Ярославна. - И обида та правая. Потому еще два лета назад я велела дать наказ купцам, что ходят в наши земли, искать твоих детей. Два дня назад приехали купцы...
   На Якуба было больно смотреть.
   - Живы они! - сердито сказала Ярославна, чувствуя, как у нее подступает к горлу - сейчас это было нельзя, но сдержать не было сил. - Все пятеро! В Царьград их продали, потому долго сыскать не могли. Служат у ближних бояр василевса Андроника, сыты, одеты, здоровы...
   - Княгиня! - Якуб снизу тянул к ней руки.
   - Купцы говорят, что выкупить можно. Патриарх царьградский Григорий вместе с Андроником велели христианам в этом деле препон не чинить. Только нынешние хозяева хотят детей отпускать: отроки твои умные, работящие; дочки - красивые. Хоть и малы еще, а цену за них назначили большую - по двадцать гривен за отрока и по тридцать - за дочек.
   - Мне столько не собрать! - хрипло сказал Якуб. - Даже, коли все земли продам. А без земель - зачем их сюда! На паперть, милостыню просить?
   - Вызволишь Игоря - дам тебе и земли и серебро! Пока он там, единой ногаты не получишь - не гневайся! Самой надо на выкуп.
   - А коли сгину там? И до князя не доеду?
   - Выкуплю детей. Дам им твои земли в отчину - пусть живут! Крест целую!
   - Матушка!
   Якуб повалился к ее ногам и стал целовать сапоги. Ярославна поморщилась и, положив руку ему на плечо, заставила встать. По морщинистому лицу огнищанина бежали слезы. Но блеклые, выстиранные временем, глаза сияли.
   - Ты вот что, - медленно сказала Ярославна. - Коли выйдет все удачно, сделаешь так...
  
   ***
  
   Подавала Меланья. Марфуша только подошла к столу с тарелками, как Вольга сразу забрал их и усадил ее рядом. Марфуша не сопротивлялась, сразу уткнулась опухшим от слез лицом Вольге в грудь, да так и осталась сидеть. Меланью тоже не отпустили: Микула, выждав пока она поставит на грубо отесанную столешницу баклагу и простые глиняные кубки, взял ее за руку и подвинулся.
   - Нельзя с боярами! - застеснялась служанка, но Микула не отпустил.
   - Садись, коли велят! Бояре этого желают.
   Кузьма кивком подтвердил его слова. Меланья, зардев, робко присела на лавку. Кузьма разлил по кубкам.
   - Доброй нам дороги! - выдохнул Микула, поднимая свой кубок. Но не успел допить, как Марфуша завыла, не отрывая лица от груди Вольги.
   - Я... я... С тобой...
   По растерянному лицу Вольги было видно, что он уже не знает, что ей говорить.
   - Баб на войну не берут! - спокойно сказал Микула, с хрустом разгрызая луковицу. - Так что нечего тебе, бояриня, рюмзать.
   - А я хочу на войну! - взвизгнула Марфуша. - Пусть меня убьют, но только чтоб с ним рядом!
   - Минздрав тебя, Аким, предупреждал! - вздохнул Кузьма. - Говорил: не трогай девочку! Нет же...
   - Он не трогал, не трогал! - всхлипнула Марфуша, обнимая Вольгу-Акима за шею, как бы защищая его от Кузьмы. - Я сама... Я все равно б к нему пришла, даже если б не позвал! Я, как только увидела его...
   - Зачем тебе с нами? - спросил Кузьма.
   - Я хочу с Вольгой...
   - У него там есть суженая. А две жены нельзя.
   - Я хоть со стороны буду смотреть!
   - Не получится! - снова вздохнул Кузьма.
   - Станете друг дружке волосья драть, да глаза выцарапывать! - подтвердил Микула. - Два мужика бабу не поделят, а уж бабы мужика... Правда?! - склонился он к Меланье.
   Та вместо ответа только промокнула глаза концом убруса. Некоторое время за столом было тихо. Мужчины ели, женщины придвигали им миски со снедью. Марфуша оставила грудь Вольги в покое и сидела рядом, прислонившись щекой к его плечу.
   - Доброе вино! - похвалил Микула, осушая очередной кубок.
   - Откопали змеевик, - пояснил Кузьма. - Нагнал пару бочек впрок - для раненых. Хотя с ними и без меня обошлись. Тудор привез своих лекарей, бабки какие-то из весей пришли. Посыпают раны белым порошком, говорят: трава - дереза. Пыльца растения, как я понимаю. Кровь сразу останавливается, рана подсыхает. Если не зашить, то шрамы будут глубокие, но здесь шрамов не боятся. Конечно, если живот проткнут, то никакая дереза не поможет.
   - Я в монахини пойду! - вдруг выкрикнула Марфуша. - Буду людей лечить!
   - Ты лучше замуж! - посоветовал Микула. - Найди себе человека доброго...
   - Не хочу! Или Вольгу, или никого!
   - Лечить можно и не монахиней, - поддержал Микулу Кузьма.
   - Муж не позволит лечить! - не согласилась Марфуша. - Чтобы я других щупала...
   - Тогда не ходи замуж! - согласился Микула. - И в монастырь... Там устав строгий: благословит игуменья - будешь лечить, не благословит - пойдешь землю копать или за старухами ходить. Видел я... Живи сама. Имение есть, как его тратить - сама думай, никто над душой стоять не будет. Вдовицу князь защитит, Ярославне можно пожалиться - она к тебе благоволит. А далее видно будет.
   Марфуша не ответила - видно не нашлась. Микула плеснул себе в кубок из баклаги.
   - Вино хмельное! - насторожился Кузьма. - Нам до света вставать!
   - Встанем, боярин! - хмыкнул Микула, вылив жидкость в щель между бородой и усами. - Не тревожься! Не подвел тогда, и сейчас не подведу.
   - Со светом! - вдруг вскочила Марфуша и потянула Вольгу с лавки. - Одна ноченька осталась! Что ж ты?!.
   Вольга виновато пожал плечами и, влекомый Марфушей, вышел из тесной комнаты княжеских хором, где ужинала ватага. Следом убежала Меланья. Микула вновь взялся за баклагу, налил себе и Кузьме. Себе - чуть, а Кузьме - до краев. Тот покосился.
   - Тебе тоже не следовало б с нами!
   - Нет уж! - хрипло засмеялся Микула, опрокидывая кубок. - Я вас одних не отпущу! Особенно с крысенышем, что Вольге в спину стрелял! Надо было его повесить! Больно добрые вы с Вольгой.
   - Уезжает Вольга. Не за что теперь стрелять.
   - Плохо знаешь их! Волки!
   - Тебя княгиня сотским пожаловала, веси дать обещала, а ты лаешься. Живи! В Поле сгинуть просто.
   - На миру и смерть красна! Не боюсь я ее - сам знаешь! Какой из меня сотский? - Микула показал свои задубелые руки с грубо остриженными ногтями. - Сам смерд и смердов плеткой хлестать?! Оратай я и земле должен работать. В вашей стороне есть добрая земля?
   - Пахать?
   - Пахать!
   - Хоть завались! Только успевай! Если тебе нужен участок не в Подмосковье...
   - Что такое Подмосковье?
   - Место, где кусок землю глотку перегрызут.
   - Тучная земля?
   - Для тех, кто ею торгует. А в веси жить да землю пахать... Такой земли много и задаром.
   - Кони добрые имеются?
   - Хочешь табун? Тяжеловозов, что два воза легко потащат?
   - Хочу. Табун не надо. Жеребца и кобылку. Или хотя бы одну кобылку... Дом сам поставлю, печь из глины собью... Знаешь, боярин, до сечи на Сейме люто поганых ненавидел. Душил бы каждого! Потом увидел, как они в болоте топнут... Хоть и поганская душа, но все же... Великое зло они мне сделали, но ведь и мы их не миловали. Простит меня Бог или нет на том свете, а больше убивать не хочу. Насытился, попил кровушки. Пусть князья да бояре... Хочу землю орать, жито сеять. Понимаешь меня?
   - Еще как!
   - Выпьем чуть? Думаю Вольга завтра со светом не встанет.
   - Боюсь, что так.
   - Наливать?
   - Где наша не пропадала!
   - Душевный ты человек, Кузьма! С тобой - хоть на край света!
   - И с тобой Микула...
  
   Глава восемнадцатая
  
   Райгула скользнул внутрь шатра, тщательно опустил за собой полог и тихо присел рядом с Игорем. Лицо у него было сумрачное.
   - Ну? - коротко спросил князь.
   - Всадники вокруг стана. Пришлые, не те, что были. Нашей охране я дал кумыса, как ты велел, пьют у костра. Песен не поют - горе. У кого брата на Руси убили, у кого друга. Скоро напьются и будут спать. Но за Тор не перебраться - пришлые заметят и догонят.
   - Все равно надо уходить, - задумчиво произнес князь.
   - Как?
   - Помолюсь Богу, возьму икону и пойду тихонько. Один, вам лучше остаться. Бог даст - выберусь.
   - Что так торопишься, княже?
   - Суди сам, - спокойно сказал Игорь. - Два дня тому прискакали сюда две сотни поганых. Отца Георгия отослали, кормить нас стали хуже...
   - Женщин увезли! - подал голос Михалко, ранее тихо сидевший в стороне.
   - Вот именно. Овлуру его ханша поведала, что Кза подговаривает Кончака меня убить. Пока Кончак не соглашается, но кто знает... Завтра оба хана здесь будут.
   На короткое время в шатре стало тихо. Первым нарушил молчание Райгула.
   - Где Овлур?
   - Поехал пути разведывать. Отведет лошадей за Тор, ему пока еще можно через сторожу. Скажет, где будет меня ждать...
   Словно подтверждая слова князя, полог шатра колыхнулся и внутрь вошел Овлур. Даже в тусклом свете масляных каганцов было видно, как сияет его лицо. Не говоря ни слова, Овлур бросился к Игорю и что-то горячо зашептал ему ухо. Лицо князя просветлело.
   - Ярославна прислала за нами! - тихо сказал он придвинувшимся Райгуле и Михалко. - Их пятеро. Ждут с конями за рекой.
   - Пробрались сюда? - покачал головой тысяцкий. - Через Поле? И никто не заметил?
   - Получилось! - подтвердил князь
   - Пусть так. Но как гонцы узнали, что Овлур - за нас? - недоверчиво продолжил Райгула.
   Овлур пожал плечами:
   - Они неожиданно окружили меня, когда я отводил коня, чтобы схоронить в яруге. Там и взяли. Сначала как "языка". Но когда я сказал свое имя, воевода Вольга сразу заулыбался.
   - Это с чего?
   - Не ведаю. Вольга спросил, как мое крещеное имя, и велел прочитать христианские молитвы. Потом стали договариваться.
   - Лжа это, княже! - решительно прервал тысяцкий. - Я еще могу поверить, что наши сюда пробрались, но что первому поганому доверились!.. Мы его сколько проверяли, и то... Думаю, Кза подговорил Овлура. Кончак не соглашается тебя убить, вот Кза и решил по-своему. Побег, суматоха, выстрелят в спину...
   - Правду говорю! - загорячился Овлур.
   - Лжа! - насупился Райгула.
   - Сам ты лжа! Не хочешь, чтоб я князю помог, боишься, что приблизит он меня! Я давно заметил...
   - У поганых вырос, сам и опаганился! Выблядок кобылий!
   - Сам выблядок!..
   Тихое восклицание Михалко прервало их брань. Все невольно глянули в сторону. Незаметно для всех проскользнув под полог, у входа в шатер стоял волк. Большой, даже просто огромный. Стоял и внимательно смотрел на людей.
   - Черт!
   Райгула схватился за нож. Игорь мгновенно выхватил свой - подарок Овлура. Волк же словно не заметил. Прилег, примостив длинную голову на вытянутые вперед лапы, и высунул длинный язык.
   - Спрячьте ножи!
   Овлур освободился из руки тысяцкого, державшего его за воротник, и подошел к волку. Тот сразу поднялся. Мгновение человек и зверь смотрели друг на друга. Затем Овлур отбросил в сторону лежавший посреди шатра ковер, достал из сумки и воткнул в землю остриями вверх три ножа странной формы. Встал рядом. Волк, словно ждал этого, рванул вперед, взмыв над ножами в прыжке. И Овлур ловким движением рук заставил зверя кувыркнуться в воздухе над лезвиями.
   Михалко вскрикнул. Большое мужское тело, совершенно голое, с размаху впечаталось спиной в ковер. Игорь с тысяцким онемели. Зато возникший вместо волка незнакомец молчать не стал. Зло зашипев, забормотал нечто непонтяное о какой-то матери.
   - В который раз уже падаю, и все время - спиной! - пожаловался он, вставая на ноги. - Когда-нибудь обязательно почки отобью. Здрав будь, княже, здравы будьте, бояре! - продолжил, кланяясь. - Я Вольга, воевода Ярославны.
   Ответом ему было молчание. Трое из четверых, бывших в шатре до появления в нем волка, ошеломленно смотрели на странного гостя. Тот был высок, мускулист, красивое продолговатое лицо его обрамляла короткая черная борода.
   - Понимаю, - сказал Вольга, и, поискав глазами, присел на подушку, скрестив перед собой ноги. Похоже, он ничуть не стеснялся своей наготы. - Никогда прежде не видели. Я и сам в первый раз обалдел. Выбора у меня, княже, нету. Так и думал, что Овлуру не поверят. Когда услышал снаружи, как вы лаетесь, понял, что прирежете парня, прежде чем объяснить успеет...
   - Хорт, живой хорт, - вдруг хрипло выдавил Райгула и протянул руку, чтобы коснуться странного гостя. Тот понял его движение по-своему, перехватил и крепко сжал в своей руке ладонь тысяцкого. Тот от неожиданности ойкнул и вырвал руку.
   - Ты похудел, княже, - сказал хорт.
   - Не знаю тебя, - возразил Игорь, все еще не в себе.
   - Не мудрено. Но я видел, как тебя в полон брали. На холме с другом стояли.
   В глазах у Игоря плеснулось воспоминание, но он смолчал.
   - Не верь ему, княже! - опомнился тысяцкий. - Все с Кзой сговорились! И Овлур и хорт.
   Вольга повернулся к Овлуру:
   - Покажи.
   Тот достал из сумки и протянул Игорю на ладони золотую серьгу. Князь осторожно взял.
   - Ефросиньи...
   - Ты подарил ей эти серьги на свадьбу, а год назад одна потерялась. Примета плохая, поэтому княгиня тебя отговаривала в Поле идти. Никто кроме вас двоих о сем не знает. Так? - уточнил Вольга. - Вижу, что возражений нет. Ярославна нас, княже, прислала. Поэтому прекращаем препирательства, все раздеваются и прыгают через ножи. С кувырком. Иначе не выбраться, - пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Игоря. - Охрана уже напилась и спит, но всадники вокруг стана бдят. Человека не выпустят, а волк проскользнет. Я - прыгаю последним. Подстрахую, чтобы с непривычки на острия не напоролись.
   Вольга встал и занял место сбоку от ножей. Овлур примостился напротив. Оба вопросительно смотрели на князя.
   Первым опомнился Михалко. Трясущимися от нетерпения руками он сорвал с себя одежду и отбежал к входу. Затем в два прыжка преодолел расстояние до ножей...
   Вольга с Овлуром перехватили его вовремя. Михалко неуклюже кувыркнулся над лезвиями и... Молодой волчок пружинисто приземлился на все четыре лапы, тоненько взвизгнув от испуга. Пришел в себя, подпрыгнул на месте, взбрыкнув задом, и задорно посмотрел на князя.
   - Райгула!
   - Уволь, княже! - тысяцкий пал на колени. - Стар я. Не знаю, сколько мне осталось, но не хочу душу поганить бесовством. Не успею отмолить.
   - Поганые забьют тебя в колодки и будут казнить!
   - Пусть! Потерплю... Скажу, что кумысу напился и спал, не видел, как вы ушли. Уволь, княже! Пусть Михалко - он молодой. Я не смогу...
   - Добегу в свои земли - выкуплю тебя! Сколько б не запросили! - Игорь торопливо срывал с себя одежду. Достав из-за пояса нож, протянул его Овлуру: - Сохрани свой подарок, боярин! Вернешь за рекой!
   Овлур в ответ склонил голову...
  
   ***
  
   Три быстрых тени одна за другой скользнули из шатра и, завернув направо от входа (куда не падали отблески горящего неподалеку костра) замерли в ожидании. Следом, неся перетянутые ремнями тюки с одеждой, показался Овлур. Некоторое время он стоял неподвижно, всматриваясь и прислушиваясь, затем двинулся к пасущемуся неподалеку коню. Приторочил тюки к седлу, затем вскочил в него. Оглянулся по сторонам и негромко свистнул.
   Тени выскочили из-за шатра и, обогнув по большой дуге костер со спящей вокруг него охраной, понеслись через притихший стан к реке. Впереди, покрывая расстояние стремительными прыжками, бежал огромный волк. За ним неуклюже скакал самый маленький зверь, третий, словно подгоняя молодого, тяжело толкался лапами сразу за его хвостом.
   Странная ватага, без помех миновав половецкий стан, вылетела в степь и помчала к берегу Тора. Стояла полная луна. Ее зыбкий, но яркий свет отбрасывал тени; они скользили по траве впереди бегущих, делая их заметными. Когда попадалась высокая трава, тени волков прятались в ней, но всадника все равно было видно издалека. В притихшей степи далеко разносился топот конских копыт. Это не осталось незамеченным.
   Сверкающая в лунном свете широкая полоса воды уже была близко, как двое всадников внезапно вынырнули из неглубокой балки навстречу Овлуру. Он резко осадил коня.
   - Куда скачешь?! - грубо спросил один из всадников по-кипчакски, преграждая путь крупом своего коня.
   - За волками гонюсь! - быстро ответил Овлур, указывая рукой вперед, - В стан забрались, коня, видно, хотели зарезать.
   Половцы, не сговариваясь, глянули в сторону реки. Трое зверей как раз выбежали на берег Тора и, не останавливаясь, прыгнули в воду и поплыли.
   - Постреляем, пока плывут! - воскликнул один из сторожей, вытаскивая из кожаного чехла лук.
   Все трое пришпорили коней и, спустя несколько мгновений, были на берегу. Овлур, случайно или по воле сторожей, оказался между ними, на расстоянии менее чем вытянутой руки от каждого.
   Волки успели отплыть совсем недалеко - их темные, мокрые спины были хорошо различимы на отливающей серебром поверхности реки. Течение сносило зверей в сторону, но они упрямо выгребали против него, поэтому двигались медленно, представляя собой отличную цель.
   Степняк слева от Овлура натянул тетиву. Но тут же, охнув, выронил лук - лезвие самозатачивающегося ножа вошло ему в бок по самую рукоятку. Покачнувшись, половец сполз на траву. Второй сторож недоуменно повернул голову. Овлур, вытянувшись в седле, с замахом полоснул ножом. Степняк обеими руками схватился за раскроенное горло и упал лицом на шею коня. Овлур, оглянувшись, спрятал нож и пинком сшиб на землю хрипевшего в агонии половца. Подхватил повод его коня правой рукой, левой подобрал повод убитого лучника. Затем тронул бока своего коня каблуками, и тот, всхрапнув, прыгнул в реку.
   Когда всадник и две свободных лошади выбрались на противоположный берег, звери уже ждали их. Почуяв волчий дух, кони стали брыкаться и вставать на дыбы; Овлуру еле удалось их успокоить. Самый крупный из зверей, видя это, отвел свою мохнатую ватагу дальше. Овлур, навязав поводья половецких коней на правую руку, поскакал впереди, волки зарысили следом. Теперь, если посмотреть со стороны, уже не всадник мчался за убегающими хищниками, а они преследовали его с конями по пустынной степи. Но смотреть на странную погоню было некому, поэтому дикая ватага без помехи добралась до глубокой яруги в двадцати полетах стрелы от правого берега Тора.
   Два всадника выскочили им навстречу - услышали топот копыт. Разглядев гостей, без слов переняли у Овлура поводья коней, затем все спустились в яругу. Здесь Овлур, соскочив на траву, быстро достал из сумки свои странные ножи. Поджидавший внизу невысокий боярин с короткой бородкой забрал их у него и воткнул в землю рядком - лезвиями вверх.
   В этот раз первым через ножи прыгнул зверь, все время бежавший позади - Якуб с Василько вовремя подхватили князя, не дав ему упасть спиной. Обернуться другим волкам помогали Микула с Кузьмой - Якуб и Василько тем временем торопливо развязывали снятый с седла Овлура тюк с одеждой. Вещи беглецов намокли в реке, князь вполголоса ругался, просовывая ноги в слипшиеся от влаги порты и выкручивая онучи. Очень скоро беглецы уже сидели в седлах, и маленький отряд, ведя на поводу запасных лошадей, галопом мчался прочь от негостеприимного Тора.
   Скачка длилась всю ночь. За все время ее никто не проронил ни слова, все молча погоняли коней, время от времени перебираясь в седло запасного, сохранившего больше сил. Только когда краешек красного диска показался над степью справа от беглецов, Якуб остановил своего жеребца. Игорь подъехал ближе.
   - Прощаемся, княже! Дальше врозь.
   - Что так?
   - Погоня будет за нами, - пояснил Якуб. - Думаю, уже в пути. Искать станут по следам копыт, поэтому пойдешь пешком. Мы с Василько так из полона выбрели - пешего в траве не видно и следов, считай, нет. Поганым в голову не придет, что можно слезть с коня, коли он есть, и пойти. Даже если увидят следы, подумают: в балке ручей, за водой ходили. Бери с собой, кого хочешь, лук, нож и огниво. Меч будет только мешать. Держи на север. По пути много яруг - там вода и дичь. А мы поскачем - даст Бог, уйдем.
   Игорь молча обнял старого боярина. Повернулся к Овлуру:
   - Спешивайся!
   Овлур, хоть и клевал носом от усталости, зарделся от радости - выбрали его! Быстро соскочил с жеребца, вытащил из чехла лук, снял тулю со стрелами. Якуб протянул ему сумку с припасами - Овлур перекинул ее через плечо. Князь молча обнялся с каждым из спутников (Михалко хмурился, что выбрали не его, но перечить не стал), затем спрыгнул на траву и несколько раз присел, разминая затекшие ноги. Оглянулся по сторонам. Прямо перед ним колыхалась высокая стена ковыля, но Игорь вовремя понял, что примятая трава сохранит след. Обошел ее, нырнув в неглубокую балку. Овлур, мягко ступая по высохшей траве, двинулся за князем. Они отошли совсем недалеко, как позади послышались крики.
   Игорь, на ходу срывая с плеча лук, ринулся назад. Картина, представшая перед ним, когда он вылетел из балки, изумила.
   Вольга неподвижно лежал на траве у ног своего коня. Микула и Кузьма стояли рядом, при этом Кузьма угрожающе выставил перед собой сулицу, а Микула крепко держал за волосы Василько, приставив ему к горлу нож. Якуб с Михалко расположились напротив: Михалко целился в Кузьму из лука, а Якуб сжимал в правой руке рукоять обнаженного меча. Противники были так увлечены, что не заметили князя.
   - Пусти сыновца! - крикнул Якуб, делая шаг к Микуле. - Зарублю!
   - Это мы еще посмотрим! - хищно оскалился тот. - А крысеныша твоего я все равно зарежу. Повадился, выблядок: то стрелять в спину боярину, то по голове бить. Хватит! Я тебе не Вольга - прощать. Стань мне за спину! - крикнул Микула Кузьме. - Подстрелят! Счас я с крысенышем разберусь, а потом с этими...
   - Смирно стоять! - гаркнул Игорь, подбегая. - Убью!
   Михалко, увидев князя, опустил лук, Якуб отступил. Игорь оглянулся: Овлур, натянув до отказа тетиву, ждал приказа.
   - Что за свада?
   - Бояре шалят! - сплюнул Микула, продолжая крепко держать Василько. - Ударили Вольгу, спасителя твоего, по голове, хотели Кузьму связать. Ох, зарежу я его! - Микула дернул Василько за волосы. Тот охнул и закатил глаза.
   - Только попробуй! - бросил ему Игорь и бешено глянул на Якуба. Тот опустил меч.
   - Не по своей воле, княже! Ярославна велела обоих хортов обязательно назад привезти. А будут сопротивляться - вязать. Кабы не тот смерд...
   - Здесь я князь! - шагнул к нему Игорь. - Как ты посмел спасителей моих?! Да я тебя на кол!
   - Помилуй, княже! - Якуб упал на колени. - Ярославна сказала, что нельзя им идти в Тмутаракань - обязательно поганые переймут. Убьют, в рабы обратят, а того хуже, заставят себе служить. Хорты многое знают и умеют, без них Путивль ни за что бы не отстояли. Станут поганым служить, те города наши брать научатся, беда великая будет русской земле. Лучше им сгинуть!
   - Они шкуру твою, потрох сучий, спасли, а ты их - убить! - крякнул Микула. - Погань боярская! Резал бы вас каждый день...
   - Зачем вам в Тмутаракань? - повернулся Игорь к Кузьме.
   - В сторону свою пробираемся.
   - Какую еще сторону?
   - Русскую, что за морем.
   - Нет там никакой русской стороны. Или греки, и басурмене. Лжа, боярин! К кому на службу едете?
   - Домой, князь!
   - А где дом твой?
   - Далеко. За восемьсот лет отсюда.
   - Что значит восемьсот лет?
   - То, что мы гости из будущего.
   - И я им сейчас это покажу!
   Все невольно оглянулись. Вольга сидел на траве, сжимая в левой руке продолговатую толовую шашку с торчащим из нее коротким шнуром. В правой руке он держал кресало.
   - Совсем охренели, бляди феодальные! - продолжил Вольга, щелкая кресалом. - Я вам покажу, как человека по голове бить! Полетите вверх тормашками, как фанера над Парижем!
   - Он может! - крикнул Якуб Игорю. - Под Путивлем целая орда в небо полетела, людей и коней на куски рвало. Беги, княже!
   Игорь молча подошел и сел рядом с Вольгой. Накрыл его руку с кресалом ладонью.
   - Угомонись, боярин! Я тебе не враг.
   - Кто вас знает? - буркнул Вольга, но руку не вырвал.
   - Ты и правду из будущего?
   - Вправду.
   - И знаешь, что со мной будет?
   - У нас это каждый школьник знает!
   - Они знают, княже! - опять встрял Якуб. - Это хорт сказал, что ты сбежишь из полона, и все будет удачно.
   - Помолчи! - рявкнул на него Игорь повернулся к Вольге. - Почему меня у вас знает каждый?
   - За твой поход против половцев.
   - Смеются надо мной? - посмурнел лицом князь.
   Вольга замялся.
   - Не смеются, хвалят! - сказал Кузьма, подходя. - За что, первым осознал угрозу Поля для русской земли, призвал русских князей к единению в борьбе с половцами.
   - Это не он призвал, а автор Слова, - хмуро заметил Вольга.
   - Какого еще слова?
   - О Полку Игоревом, - пояснил Вольга. - Только еще неизвестно: напишут ли его сейчас? Улеба убили... Ты бы, князь, велел своим псам убираться, а то ей богу взорву! - он подкинул в руке шашку. - На нервы действуют!
   Игорь встал и повернулся к Якубу.
   - Оставь боярам по заводному коню и скачи! Пока погони нету.
   - Мне тоже пусть коня оставит! - крикнул Микула.
   - Тебе зачем?
   - Мне после всего возврата домой нету! - хмыкнул Микула. - Бояре твои живым в землю зароют. С добрыми людьми поеду.
   - Да будет так! Только пусти Василько!
   Микула с видимым сожалением выпустил волосы Василько и, не удержавшись, с размаху пнул его сапогом пониже спины. Василько сунулся лицом в пыльную траву, но тут же вскочил и побежал к коню. Спустя мгновение три всадника, держа за поводья заводных лошадей, стремительно унеслись прочь. Вольга встал, сунул толовую шашку в седельную сумку коня, вскочил в седло. Микула последовал его примеру.
   - Погоди! - удержал Игорь Кузьму. - Раз вы все знаете, что меня ждет?
   - Только хорошее. Благополучно дойдешь до своих земель, Ярославна тебя встретит.
   - Брат с сынами из полона вернутся?
   - Да. Все будут живы и здоровы. Только Владимир вернется не один.
   - С кем?
   - С женой и внуком твоим. Кончак его на своей дочери женит.
   - Это не страшно, - улыбнулся Игорь. - Мой отец был на половецкой княжне женат. Окрестим ее, повенчаем молодых. Что далее?
   - Еще не раз будешь ходить в Поле и счастливо - будешь бить половцев.
   - О чем говоришь, боярин! Войско в полоне, а новое не собрать борзо...
   - Вернутся вои из полона, новых обучат... После разгрома в Киевской и Северской землях Кончак и Кза на два года забудут дорогу сюда. Хватит тебе времени. На все. Будешь править Северской землей долго и счастливо. Когда Ярослав умрет, сядешь на его стол в Чернигове, вернешь свою отчину.
   - А в Киеве не сяду?
   - Не сядешь, хотя по летам будешь старшим среди князей. Правило лествицы уже не будет действовать.
   - Прав был Кончак, - вздохнул Игорь и встряхнул головой. - Вам, бояре, на самом деле нужно в Тмутаракань?
   - Только так мы вернемся домой.
   - А то пошли вместе? - Игорь положил руку на плечо Кузьмы. - Сделаю вас ближними боярами, женю на боярских дочках.
   - Это ему нужно, - кивнул Игорь на все еще сжимающего лук Овлура. - Нас свои жены ждут.
   - Не хотел бы видеть вас у Путивля. С другой стороны заборола.
   - Не увидишь. Вот те крест!
   - Тогда добрый вам путь! - вздохнул Игорь.
   - Ты вот что, Игорь! - сказал Вольга, подъезжая. - Накажи своим сынам, чтобы не шли княжить в Галич.
   - Мои сыны будут править Галичем?! - посветлел лицом Игорь. - А как же Настасьич, сын Ярослава? Другой сын, что сидит у меня в Новгороде?
   - Бояре их прогонят, одного за другим. Потом призовут твоих. Но у них с боярами выйдет свада...
   - Знаю я галичских бояр! - засмеялся Игорь. - И научу сынов, как с ними справиться. Спасибо тебе за добрую весть!
   Игорь повернулся и быстро побежал к балке. Овлур устремился следом.
   - Что будет с его сынами? - спросил Кузьма, провожая князя взглядом.
   - Убьют их! - зло буркнул Вольга. - Сначала они за бояр примутся, потом будет сеча с венграми, те победят и князей в плен возьмут. Бояре их из полона выкупят - но только затем, чтобы повесить на главной площади.
   - Надо было объяснить князю, - с сожалением сказал Кузьма.
   - Попробуй! Видел, как обрадовался? Все равно б не запретил сынам. Они за уделы братьев убивают, феодалы хреновы, а ты хочешь, чтоб от халявы отказались. Галичское княжество! Он и в мечтах не мог помыслить, что сынам достанется...
   - Едем, бояре! - прервал Вольгу Микула. - Погоня скачет... Доспеем быстро до шляха, а там пусть половцы разбираются, кто в какую сторону пошел!
   Когда три всадника, ведя на поводу заводных коней, исчезли вдали, из балки, пугливо ступая лапами по утоптанной копытами земле, вышел худой старый волк. Прислушался, понюхал ветер, затем осторожно подошел к оброненной в густой траве сумке. Понюхал. Сумка резко пахла пропотевшей сыромятной кожей и еще чем-то несъедобным. Запах был знакомым зверю: когда-то в него, еще молодого и глупого, пробравшегося к овечьему стаду при полной луне, человек на коне бросил острый длинный зуб с перьями на конце. Зуб глубоко вошел в заднюю ногу и застрял там. Волку удалось убежать, хотя люди гнались за ним на конях - помог густой ковыль. Зуб волк перекусил сразу, но кончик его глубоко проник в мясо; волку пришлось со стоном и визгом выгрызать его из ноги, а потом долго зализывать рану. Кончик зуба пах так же, как нечто, лежавшее в сумке.
   Волк зарычал, вспомнив былое, и отошел. Он был голоден, но не настолько, чтобы жевать твердую старую кожу. В балке у ручья можно поймать пугливую козу, пришедшую на водопой, или задавить глупую дрофу. Летом еды много.
   Внезапно волк насторожился. Легкий ветерок донес до него еле слышимый топот копыт. Топот приближался, и волк сразу определил, что коней скачет много. Он недовольно рыкнул и побежал прочь - встреча с человеком на коне не сулила доброго...
  
   Глава девятнадцатая
  
   Стена была неровная, но сплошная - натуральный камень. Кузьма потрогал ее ладонями, затем постучал кулаками - монолит. Он прошел по щербатому каменному полу вдоль всего тупика, через каждый шаг пробуя преграду то кулаком, то носком сапога - бесполезно.
   - Может, не та пещера? - спросил Вольга. - В нашем времени была большая и просторная, с расщелиной и ходом. Эта совсем маленькая, - он поднял руку и потрогал низкий потолок. - Так себе пещерка - не развернуться! И хода нету. Поищем другую?
   Кузьма вместо ответа упал на четвереньки - так неожиданно, что Вольга отшатнулся. А Кузьма, как ни в чем не бывало, пробежал на четырех точках почти до самого входа, затем встал и вернулся к спутникам.
   - Эта! Хоть мне тогда по голове пулей заехали, но я запомнил вид на выходе. Скала в виде пальца напротив, сбоку одинокое дерево. Пещера та, а вот хода обратно нет!
   Он сел на пол, прислонившись спиной к прохладному камню. Вольга, подумав, примостился рядом.
   - Что дальше?
   - Бояре! - заволновался Микула. - Нельзя нам сидеть! Коней внизу бросили, издалека видать - вдруг наедет кто? Коли хода нету - выбираться надо!
   - Куда? - сердито спросил Кузьма.
   - Подальше! Тмутаракань рядом, поганые доспеют. Погоня за нами была.
   - В самом деле!
   Вольга вскочил и пошел к выходу. Но едва он приблизился к свету, как длинная стрела ударила в потолок пещеры прямо над его головой. Переломилась пополам и в бессильной ярости упала на пол. Вольга рухнул на живот и осторожно выглянул наружу. Еще две стрелы, тоненько свистнув, звякнули о каменный потолок; обломки их упали прямо ему на спину. Вольга осторожно отполз вглубь.
   - Там целая орда! Коней наших уже похватали, держат пещеру на прицеле. Конечная станция, приехали!
   - Лезут уже? - деловито спросил Микула, поудобнее перехватывая сулицу. - Близко подошли?
   - Стоят! Ждут чего-то.
   - Они не полезут, - устало сказал Кузьма. - Купец говорил, что к пещере половцы боятся даже подходить - здесь змей огненный живет по их поверьям. Они будут ждать, пока сами выйдем.
   - Или пока не подохнем здесь с голоду! - продолжил Вольга. - Быстрее даже от жажды, - поправился он, тряхнув в ладонях пустую баклагу. - Классическая осада. Томимые голодом и жаждой защитники сдаются на милость победителя.
   - Они тебе сделают милость! - вздохнул Микула, присаживаясь у стенки напротив Кузьмы. - Забьют в колодки и станут стегать камчой, пока не посинеешь.
   - Это в лучшем случае.
   Вольга с любопытством посмотрел на Кузьму.
   - Раз у них здесь святилище и сверху идолу жертвы приносят, то мы осквернители, - продолжил Кузьма. - Как поступают с осквернителями святых мест?
   - Сажают на кол? - предположил Вольга, присаживаясь рядом.
   - На колу человек еще быстро помирает, - раздумчиво сказал Микула, - до темна может не дожить. А вот если с живого шкуру сдерут...
   - Спасибо тебе на добром слове! - поклонился ему Кузьма.
   - Здрав будь, боярин! - в тон ответил Микула.
   - А если серьезно? Что делать будем? - нетерпеливо спросил Вольга.
   - Думать! - сердито отозвался Кузьма. - Раз пока не лезут.
   - Коли дождаться темени и тишком? - предложил Микула.
   - Костры зажгут! - покачал головой Вольга. - И место голое - не спрячешься.
   - А коли не вниз, вверх полезть?
   - Там тоже, наверное, ждут, - сказал Кузьма. - Не такие они дураки.
   - И коней похватали, - вздохнул Микула. - Коли и выберемся, то далеко не убежим.
   - Может, и не станут нас на кол сажать, - задумчиво сказал Вольга. - Просто полон?
   - Не был ты у них полоне, - заметил Микула. - Заклеймят, поставят работать от темна до темна, бить будут и кормить хуже собаки! Мы для них не люди!
   - Как и они для нас, - вздохнул Кузьма.
   - Могут продать на рынке, - продолжал свое Вольга. - Повезет - попадем в сносные условия, там можно и придумать что.
   - Во-первых, наверняка продадут порознь, - не согласился Кузьма. - Разлученные, мы ничего не сможем. Во-вторых, смешно надеяться на сносные условия. Каменоломня или галера. Будем до конца жизни сидеть в собственном дерьме и ворочать веслом.
   - С Цечоевым рядом...
   - С Цечоевым? - удивился Кузьма. - Что с ним? У меня не было времени справиться - раненых много привезли после сечи на Сейме. Думал: в Путивле остался.
   - Я продал его купцу. Вернее, отдал даром. Купец побожился, что продаст его только на галеру.
   - Это ты у нас молодец! Работорговец хренов! Быстро моду здешнюю перенял!
   - Нужно было его сюда тащить? Для передачи в руки милиции?
   - И ты решил заменить правосудие? Сам вынес приговор и обеспечил исполнение? Пожизненная галера?
   - Что заслужил.
   - Да ты!..
   - Не лайтесь, бояре! - вмешался Микула. - Не время. О себе думать надо.
   - Что думать? - сплюнул Кузьма. - Подохнем тут! Я сдаваться не собираюсь. Ни кол, ни галера меня не устраивают. Эх, не так все пошло!.. Сумку с ножами где-то в степи обронили; если и прошли б к себе, то без памяти, как Цечоев. Жили б там растениями. А тут еще и прохода не оказалось. Все!
   - Тогда, может, последний бой! - предложил Вольга, доставая из-за пояса кистень. - Пойдем в атаку; умрем, так с музыкой!
   - Перестреляют, прежде чем добежишь! - заметил Микула. - Того хуже - подранят, а раненого возьмут в полон.
   Очередная стрела, словно подтверждая его слова, влетела в пещеру. Но не ударила в потолок, как прежние, а, просвистев над головами беглецов, сломалась о стену, которую исследовал Кузьма.
   - Нашли позицию повыше, - оценил Вольга. - Сейчас поставят несколько лучников и засыплют нас стрелами. Придется лечь.
   - И лежачих достанут! - мрачно заметил Кузьма. - Не доживем до ночи.
   - Может, бросить им подарочек? - спросил Вольга, доставая из сумки толовую шашку. - Чтоб осада медом не казалось? А, может, под взрыв и атакуем? Пока придут в себя, захватим коней...
   - Стой! - Кузьма схватил его за руку. - У тебя сколько взрывчатки?
   - Две шашки. Те, что у Цечоева под Путивлем отобрали.
   - Помнишь, как мы прошли сюда? Был бой, взрыв...
   - И что?
   - До боя я проверил пещеру. Был в том ходе, через который сюда перебрались. Прошел его до конца, хотя и не по себе было.
   - Ну?
   Вольга смотрел настороженно.
   - Там тоже не было сквозного прохода! Тупик! А потом мы прошли. Был взрыв...
   - Ты хочешь сказать?..
   - Связывай шашки и поджигай шнур!
   - А если не откроется? - поинтересовался Вольга, орудуя срезанным с сумки сыромятным ремешком и вставляя в шашку запал.
   - Погибнем с честью! Как ты хотел. У тебя есть выбор?
   - Нас разорвет на куски? - спросил Микула, наблюдая, как Вольга щелкает кресалом.
   - Хуже, - сказал Кузьма, почему-то весело улыбаясь. - Размажет по стенкам!
   - Быстро умрем?
   - Мгновенно! Ничего почувствовать не успеешь.
   - Хорошая смерть, - заключил Микула. - Такую в церкви у Бога просят. Я согласен, бояре.
   Вольга затеплил сухой трут и показал всем.
   - Запал будет гореть секунд тридцать. А потом... Если, конечно, взрыватель сработает. Запасного нет. Поджигать?
   - Представляешь? - лихорадочно блестя глазами, сказал Кузьма. - Если мы погибнем, нас потом найдут и похоронят те, кто все знает, что они напишут на памятниках? Родился в двадцатом веке, умер в двенадцатом! Посетители на кладбище сойдут с ума!
   Вольга захохотал. Микула, хотя и не понял всех слов, поддержал его гулким басом. Хохоча, Вольга поднес трут к запалу. Оранжевый язычок пламени вспыхнул на конце толстого шнура и, зашипев, побежал по нему, разбрасывая искры. Все смотрели на него, не прекращая смеяться.
   Холодный ветер вдруг дохнул на беглецов из тупика. Они, не сговариваясь, посмотрели туда. Стены не было! Вместо нее зиял огромный черный проем.
   - Бежим!
   Кузьма вскочил и первым ринулся в темную дыру. Вольга и Микула, не ожидая дополнительного приглашения, устремились следом. Они бежали в полной темноте, вытянув перед собой руки и слыша только топот сапог и горячее дыхание спутников.
   Горячая волна догнала их и опрокинула на каменный пол. И только потом ударил грохот...
  
   ***
  
   - Где их нашли? - спросила Рита, кусая губы.
   - Там же, где потерялись, - ответил человек с лошадиным лицом и рябой кожей на щеках. - В пещере.
   - Просто так: исчезли, а потом появились?
   - Не совсем. Был взрыв...
   - И?
   - Там был выставлен пост. После того, как вы побывали у... - генерал (а это был он) указал пальцем в потолок. - Обычный, милицейский наряд - два молодых сотрудника из местного райотдела. Естественно, они испугались взрыва. Внутрь не пошли, вызвали подмогу. Пока та приехала... Глушь, горная дорога...
   - Своих людей оставить у пещеры вам было в лом?
   - Мои люди постоянно участвуют в боевых операциях, - жестко сказал генерал. - За последний месяц двое офицеров погибли, семеро ранены. Я не могу целое отделение спецназа бросить на месяц у пустой пещеры. У меня каждый человек на счету. К тому же никто не ждал, что они там объявятся.
   - Если б их сразу вынесли на свежий воздух... - всхлипнула Рита.
   - Не так-то просто было вынести - по каменной осыпи! Люди, что приехали по вызову наряда, умеют оказывать первую помощь: искусственное дыхание, массаж сердца... Но это милиционеры, а не врачи. К тому же представьте их состояние: входят в пещеру, а там...
   - Они были... - Рита замялась. - В шкурах?
   - В том и дело, что нет. Но как одеты! Вот!.. - генерал достал из папки несколько цветных фотографий. Рита взяла и несколько минут жадно рассматривала.
   - Вы говорите о кольчугах?
   - Именно! Которые надеты поверх одежды, покроя двенадцатого века. Тут много чего... Три кольчуги, три шлема, два меча, один кистень, одно небольшое копье - оно называется сулица, плюс нож за голенищем у каждого... Вооружены до зубов. Витязи в походе.
   - Ну и что?
   - Мы отдали одежду и оружие на экспертизу в исторический музей. Есть там один доктор наук... Он клятвенно утверждает, что все сделано по технологии, полностью копирующей оригинальную. И вообще, если бы не отличное состояние представленных на экспертизу образцов, то он взял бы на себя смелость заявить, что они подлинные. Вас это не удивляет?
   - Я бывала на современных рыцарских праздниках. Старинная одежда и обувь, кольчуги...
   - Дешевые поделки... Кольчуги из витой проволки. Вы хоть представляете себе, что такое оригинальная технология? Мне объяснили. Кольчуга состоит из двадцати тысяч колец, каждое второе - составное. У такого колечка расклепывают кончики, их пробивают бородком, а потом, при плетении стального полотна, скрепляют заклепкой, толщиной менее миллиметра. Десять тысяч заклепок в одной кольчуге, тридцать тысяч в трех! Кто сейчас это будет делать?
   - Плевать! - сердито сказала Рита. - На кольчуги, мечи, шлемы... Меня интересует мой муж, и больше ничего!
   - У него кстати на плече свежий шрам. Широкий. По заключению врачей - рана нанесена холодным оружием. Нетипичным для нашего времени.
   Рита снова всхлипнула.
   - Поймите, - мягко сказал генерал. - Если мы будем знать, почему они так одеты, откуда такой шрам, то сможем помочь.
   - Не думаю, - покачала головой Рита. - Вас волнует другое. Как тогда, когда пронюхали про их способности и использовали. А потом бросили...
   - Вы не правы, - возразил генерал неуверенно. - Я понимаю ваше состояние... Наша служба не любит мистики и загадок, а здесь все - сплошная загадка. Скажем, кто это? Его нашли рядом с вашим мужем.
   Рита внимательно всмотрелась в фото.
   - Никогда не видела. Может, он бандит? Дрались там в пещере. Поэтому взрыв...
   - Поначалу и мы так думали, - вздохнул генерал. - Но быстро убедились, что это не так.
   - Русые волосы и серые глаза?
   - Среди бандитов встречаются блондины. Однако, если человек постоянно ходит с огнестрельным оружием, на его теле остаются характерные следы. Их нет. Кроме того, нигде в мире нет исламских фанатиков, говорящих на чистом старославянском языке. Как на родном.
   - Шарахнуло вас взрывом - заговорили б на турецком!
   - Я и так на нем говорю, - сухо заметил генерал. - А также на фарси, английском и французском. Все дело в том, что этот Микула, как он себя сам называет, в отличие от Акима и вашего мужа, все помнит. И рассказывает.
   - О чем?
   - Что родом он из глухой веси на краю Поля Половецкого, что из степи пришли поганые, которые убили его жену и дочь. Тогда боярин Вольга (так он называет Акима) взял его в свое войско, и они много сражались за русскую землю. Эксперты утверждают, что он рассказывает о событиях двенадцатого века, происходивших в Киевской Руси. Причем говорит на безупречном старославянском, вернее, его южном диалекте. Глаголы он произносит мягко: "идуть", "имуть"... Лингвист пришел в восторг, слушая. Сказал, что в мире нет другого человека, который так бы владел произношением и лексикой...
   - Начитался...
   - Он неграмотный. Даже имя свое нацарапать не может.
   - Прикидывается!
   - Таких мы разоблачаем быстро. Наш лингвист сказал, что невозможно столь искусно притворяться. Современные языковеды учат старославянский по дошедшим до нас письменным источникам, а там - другие слова, речевые обороты. Микула их не знает. Зато долго рассказывал, как и когда нужно пахать землю и какие орудия для это применять. Лингвист не знал половины названий. Сидел и записывал... Кстати, Микула не отходит от вашего мужа и Акима, которого он почему-то называет Вольгой. Ухаживает за ними, очень переживает, что они потеряли память. Говорит, что бояре очень добрые...
   - Вы хотите сказать, что мой муж и его друг были в прошлом? В двенадцатом веке? Что именно поэтому вы не могли его найти? - спросила Рита.
   - Звучит невероятно, я и сам бы не поверил, но...
   - Самое главное, что в таком случае вы ни в чем не виноваты. Подумаешь, сходили люди в двенадцатый век. Тут их обыскались, а они себе с половцами воевали. И вдруг неожиданно вернулись. Абсолютно правдивая история!
   - Такая же, как и превращение человека в волка, - заметил генерал.
   Рита остановила на нем долгий взгляд.
   - Я все равно узнаю правду. И если вы лепите горбатого, а Кузьма с Акимом потеряли память из-за ваших экспериментов!.. Я пойду к нему! - сердито сказала Рита, вставая. - Мы пойдем! - поправилась она, поворачиваясь к Дуне, во время всего разговора не проронившей ни слова.
   - Пожалуйста! Я только хотел вас приуготовить, - сказал генерал, вставая. Поправился: - Приготовить. Набрался словечек от Микулы. Человек интереснейший... К сожалению, Аким и ваш муж никого не узнают. Ретроградная амнезия, вызванная последствиями взрыва. Хотя почему-то других симптомов, характерных для этой болезни, нет... Вы уверены, что хотите их видеть?
   - Не видеть. Забрать! Мы и одежду привезли.
   - А Микула?
   - Пусть едет с нами, если ему некуда пойти. Вот только одежда...
   - У него есть камуфляж, - заторопился Константин Константинович. - И берцы. Мои парни подарили. Очень им понравился. Он в райотделе кричал: "Сбежались поганые! Душу мою хотите погубить! Всех посеку!" Местные сотрудники чернявые - Кавказ, вот он на них... Носки, которые ему дали, он выбросил и потребовал портянки. Назвал их онучами. Ребята укатывались... Я буду вам звонить, справляться. Если не возражаете, заеду как-нибудь.
   - Только попробуй! - сказала Рита, показывая кулак...
  
   ***
  
   - Посмотри, как он вырос! И тяжелый - не поднять! Весь в папу!
   Рита усадила сына на колени Кузьмы. Малыш уцепился руками за больничную пижаму, встал и, балансируя на толстеньких ножках, заглянул в безучастные глаза отца. Затем остановил взор на его серебряной серьге.
   - Цаца! Дай! - протянул ручку.
   Рита хотела что-то сказать, но не успела - Кузьма вдруг поднял руку и достал серьгу из уха. Малыш зажал ее в кулачок, плюхнулся на колени отца и стал рассматривать серьгу, вертя ее в пухлых пальчиках.
   - Собацка... Ав - ав! - сказал радостно.
   - Он так много стал говорить! - заторопилась Рита. - Ты даже не представляешь! Молотит целыми днями. И не "папа", "мама", как другие дети, а целыми предложениями. "Мама, дай кусаць!", "мама, пойдем!", "папа велнетца!"...
   Крупная слеза выкатилась из глаза Кузьмы и упала ручку малыша. Тот понял голову и вдруг протянул серьгу отцу.
   - Папа - на! Не пач!
   Кузьма всхлипнул и обеими руками обнял сына. Тот в свою очередь обхватил его за шею ручками и прижался пухленькой щекой к мокрому лицу отца. Рита отвернулась. Напротив, комочком свернувшись на коленях черноглазого гиганта, плакала Дуня. Тот осторожное гладил ее по голове, что-то ласково приговаривал. Рита прислушалась и не поняла. Аким почему-то называл невесту "Марфуша"...
  
  
   Эпилог
  
   Пилип одним махом осушил чашу, поставил ее на стол и принялся за поросенка. Схватив зажаренную до коричневой корочки заднюю ногу, в одно мгновение содрал с нее зубами мясо и бросил обглоданную кость под стол. Не прекращая жевать, взялся за другой окорок.
   "Такое вино пьет как пиво!" - мысленно выругался Костас, наблюдая как тучный, краснолицый тиун Святослава, размазывает горячий жир по щекам. Но вслух ничего не сказал. Заново наполнил кубок гостя и отхлебнул из своего, привычно покатав во рту глоток ароматного критского.
   - За что я тебя люблю, гречин, - промычал Пилип, не прекращая жевать, - так за то, что умеешь угостить! И вино у тебя сладкое, и поросенок во рту тает. Чем твой повар так его сдабривает? Ишь, язык щиплет! Наши так не умеют, - Пилип вздохнул и схватил кубок. - Совсем разленились, людишки! Ни поросенка зажарить, ни мед добрый сделать... А кто виноватый у князя? Тиун виноватый - не доглядел! Святослав кричит: сгоню со службы! Посажу сотским в драной веси и будешь сидеть, пока не помрешь! Эх, служба княжья!..
   Тиун снова одним глотком осушил кубок, и склонился над блюдом с горячим мясом, выбирая куски пожирнее. Пряную поросятину он щедро орошал потоками кипрского, смачно крякая после каждого осушенного кубка. Мелкие кости Пилип выплевывал прямо на скатерть, крупные привычно бросал на пол - собакам. Хруст и громкое чавканье заполняло просторную горницу, где сидели гость и его хозяин; слуги грека, вышколено ждавшие его знака у дверей, боялись даже неловким движением прервать это торжество чревоугодия. Но вот челюсти тиуна стали двигаться медленнее. Пилип задумчиво поводил рукой над остатками растерзанного поросенка и выбрал голову. С хрустом отгрыз пятачок, затем оба уха. Щеки кусал уже лениво, больше уделяя внимания кубку, который Костас то и дело наполнял из серебряного кувшина. Кувшин скоро опустел, по знаку купца слуга быстро принес другой. В нем вино было поплоше, с пряностями, забивавшими затхлый вкус. "Следовало б сразу такое подать, этому борову все равно - лишь бы хмель, но угодить хотелось, - подумал Костас. - Прибедняется тиун, как у русских принято, что князь его грозится выгнать. Сам палаты каменные возводит. Красть надо меньше, тогда люди работать будут. Набрал холопов, хочет все задаром..."
   Пилип сыто рыгнул, поводил глазами по столу, раздумывая, не съесть ли еще чего, но решил передохнуть. Сложил жирные руки на огромном круглом животе.
   - Здрав ли князь Святослав? - привычно начал Костас беседу. - Здрава ли княгиня и дети ее?
   - Здравы, здравы! - отмахнулся Пилип. - Что им сделается? Святославу за шестьдесят лет, а на коня заскакивает молодцем! А есть как горазд! - Пилип снова вздохнул. - Пир большой велел мне сотворить, брат его Игорь Новогород-Северский в гости жалует. Гонец утром прибежал.
   - Игорь в полоне! - удивился купец.
   - В дороге он, сюда едет. Будет как раз на Рождество Богородицы.
   - Выкупили?
   - Убежал от поганых.
   - Исхитрился? - удивился Костас. - Один?
   - Поганый ему какой-то помог, - пояснил Пилип. - То ли Овлур, то ли Лавор - не разобрать их имена поганские. Коней добыл, а через стан половецкий князь сам вышел. Гонец сказывал, что большую часть Поля они пешком шли, одиннадцать дней. А уже на своей земле, Игорь ногу повредил, остановился на ночь в селе святого Михаила. Смерд побежал за двадцать верст в Путивль - Ярославне сообщить, ночью в город пришел. Ярославна сначала верить не хотела, потом приказала седлать коня. Следом бояре потянулись, простой люд. Когда Игорь к городу подъезжал, все вдоль дороги стояли, кричали "славу" князю. Любят его в Земле Северской. Он хоть и строг, да милостив, зря никого не казнит.
   Пилип снова тяжко вздохнул.
   "Пора! - понял купец. - Не то опять станет на князя жалиться".
   - Роман, воевода Святослава, крепко побил поганых?
   - Тысяч с три высекли! - с гордостью сказал Пилип. - И столько, считай, в полон взяли. Наших воев и пять сотен не полегло. Забудет теперь Кончак дорогу к Киеву.
   - А где полон тот?
   - Под добрым присмотром! - по-хозяйски ответил Пилип, так что сразу стало ясно, в чьем попечением находится полон.
   - На торг поведешь?
   - Святослав не велел! - скривился тиун. - Менять хочет на наших, что у поганых в полоне.
   - Так ваших воев там нет! Только Игоревы.
   - Видно, хочет подарить поганых брату. Прямо на пиру. Игорь хоть и пошел в Поле сам, Святослава не спросив, зато помогал ему на киевский стол сесть. И опять поможет, коли Рюрик сваду затеет. Киевские воеводы, они такие... Сегодня со Святославом, завтра - с Рюриком или братом его. Игорь же завсегда на сторону Святослава встанет.
   - Но ведь полон большой, кто его считал?
   - Посчитано и князю донесено.
   - Каждая голова?
   - Каждая! - важно молвил Пилип. - У нас дела верно правятся. Хотя... - он хитровато глянул на Костаса. - Кто-то из поганых и помереть может. Пораненый, скажем, или от лихорадки.
   - Три сотни голов по ногате за каждую! - решительно сказал Костас. - Ханов и ханских детей, за которых выкуп можно взять, мне не нужно. Самых простых. Но молодых и крепких. Серебро прямо здесь отсчитаю.
   - Три сотни! - воскликнул тиун. - Что ты, купец! Скажу князю, что три ста померли, - сразу погонит за небрежение. Это же каждый десятый из полона, а то и более! Сотня, одна. И ту со страхом отдаю.
   - Мне нужно три, - покачал головой купец и подумал: "Хорошо, что о цене не спорит".
   - Зачем тебе столько? - развел руками Пилип. - Были бы холопы добрые, а то погань! Работник из половца плохой, все сидит и тоскует по степи своей сохлой. Песни поганские гундосит. Потом надумает и побежит к себе в Поле - лови его!
   - У меня не сбежит!
   - Добрый ты человек, гречин, а три ста никак не могу! - твердо сказал Пилип, осушая кубок с вином. - Полторы так и быть, но не более. Коли по нраву, давай рядиться, коли нет, то спасибо за угощение!
   Пилип вновь сложил руки на животе, давая понять, что разговор закончен. Костас задумался, не зная, ударить с тиуном по рукам или продолжать уговоры. Дешевы рабы у Пилипа, но мало их. Шелка не распродались, обратно придется везти. Из рабов половина, считай, по пути помрет - не могут половцы в железе долго ходить, болеют. Грехи... Есть еще гривны Ярославны, но это серебро почти все придется отдать в Константинополе, себе он из него мало выкроил, посовестился - за детей выкуп. А не надо было совеститься! Плохой торг вышел в этот раз в русской земле. Если б три сотни рабов...
   Тихая нежная мелодия прервала горькие думы грека. За дальней стеной кто-то играл на дудке, но эта дудка не сипела и крякала, как принято у русских, а сладко пела, будто тихо жалуясь на судьбу-судьбинушку, горькую, но все равно такую желанную. Гость и хозяин замерли, вслушиваясь, и молчали, пока мелодия за стеной не угасла, словно уснув.
   - Это кто у тебя? - хрипло спросил Пилип.
   - Костас, крестник мой.
   - Зови! - приказал тиун так, что купец только склонил голову в знак послушания.
   Вошедший в горницу музыкант был в холстине, но чистой, и волоса черные чесаны. Высок и строен, и лет, ему судя по лицу, не много - мужчина в самом соку. Взглянул на гостя диковатыми серыми очами и молча склонился в поклоне - не земном, а в пояс. Выпрямился и вопросительно посмотрел на грека.
   - Сыграй что повеселее! - приказал купец.
   Костас-крестник поднес дудку к губам и вдруг выдул из нее нечто такое громкое и разухабистое, что ноги мужчин как бы сами самой задвигались под столом. Скоро задвигались и руки, похлопывая по скатерти в такт мелодии. Пилип не выдержал первым. Выскочив из-за стола, стал плясать, бросая ноги в стороны и размахивая руками. Грек усидел, но, как было видно, далось ему это трудно. Он хлопал в ладоши, ерзал на скамье и даже подпрыгивал на ней. Пот ручьями струился по багровому лицу Пилипа, но он все плясал и плясал, пока музыкант не сжалился.
   - Ай, потешил! Ай, да повеселил! - вымолвил тиун, со свистом втягивая в себя воздух. - А на гуслях можешь?
   Музыкант поклонился и что-то сказал слугам. Те мигом принесли гусли. Устроившись на скамье у стены, крестник грека плавно возложил на них пальцы. В этот раз музыка, зазвучавшая в горнице, была ни разухабистой, ни грустной - как раз такой, какая нужна гостям на пиру, чтобы перевести дух после пляски и осушить чару вина за здоровье друг друга. Под эту мелодию не тянуло говорить - только слушать.
   - Откуда он у тебя? - спросил Пилип, когда музыка стихла.
   - Купил у одного воеводы в Путивле, - гордо сказал купец, заметив алчный блеск в глазах гостя. - Вы, русские, не умеете видеть в людях талант. Воевода велел мне крест целовать, что продам басурменина гребцом на галеру, потому что тот, по его словам, сделал много беды при осаде города.
   - И ты поклялся?
   - Как просили.
   - Клятву сдержишь?
   - Не могу, - с деланной грустью вздохнул купец. - Я обещал продать басурменина, а его больше нет - умер. Ибо человек, сменивший веру, везде считается мертвым в своей прежней испостаси.
   - Хитер! - засмеялся Пилип. - Долго уговаривал его креститься? - тиун сделал жест рукой, как будто сек плеткой. - Небось, попотел?
   - Ничуть! - возразил грек. - Он сам попросился.
   - Врешь!
   - Вот те крест! - обиженно сказал грек, осеняя себя двуперстием. - Я сам поначалу думал, что раб лукавит - воевода меня упреждал, что верить ему нельзя - умен и хитер. Не прав был воевода... Я ведь не знал, что он музыкант - креститься он раньше захотел. Для меня он был просто добрый раб, которого можно выгодно продать. Думал, может, на свободу через веру выйти хочет - у нас есть обычай выкрестившегося магометанина отпускать на волю. Но он не знает греческих обычаев, никогда в нашей земле не был. Спросил его, почему хочет креститься, отвечает: я много зла сделал этой земле, хочу просить у бога русских прощения.
   - Похвально. Какое зло он сотворил?
   - Воевода не объяснил, а сам он не помнит - сильно ударили по голове, когда в полон брали. Видно, был добрым воем у поганых - мужчина он сильный, ловкий. Но воевать против врага не воровство. Я стал его восприемником. У нас говорят, что христианину, крестившему магометанина, отпускаются грехи на семьдесят лет вперед. Так что я теперь безгрешный! - ухмыльнулся Костас. - Все благодаря ему. За одно это следовало отпустить. Но тут как-то он взял дудку, и я понял, какое сокровище подарил мне русский воевода...
   - На чем он играет?
   - На всем. Даже на пиле. Когда нет ничего, может просто свистеть - все равно заслушаешься!
   - Музыки много знает?
   - Как-то играл полдня - и все новое. Я в музыке добре понимаю, не было повтора. И музыка его мне не знакомая. Спрашивал, кто учил - пожимает плечами. Не помню, говорит.
   - Пива много пьет?
   - Даже не пригубит. Давал - морщится. У басурменинов нельзя пити, вот он и привык. Только причастие в церкви себе позволяет.
   - Поди сюда! - махнул Пилип крестнику грека.
   Тот молча подошел и стал у стола, сжимая гусли в правой руке. Тиун протянул руку, чтобы потрепать музыканта по щеке, но тот ожег Пилипа таким взглядом, что тот отдернул ладонь.
   - Гордый! - хмыкнул тиун. - Как необъезженный конь. У нас объездят!.. Хочешь быть музыкой у Святослава?
   Костас-крестник пожал плечами.
   - Еды будет, сколько живот емлет, - стал перечислять Пилип, загибая жирные пальцы, - доброй еды, с княжьего стола! Дадим порты и рубаху шелковые, сапоги козловые - будешь, как боярин ходить. Гривна в год жалованья, а сколько еще князь и бояре серебра в жменю насыпят, коли угодишь!.. Жена, дети есть?
   - Боярин, что допрашивал меня в полоне, говорил, что погибли все. Один я.
   - У нас долго один не будешь! Киевские девки любят таких чернявых! - загоготал тиун. - Смотри только - не шалить! - погрозил Пилип пальцем. - А то обрюхатишь девку, а она - в ноги князю! Не любит такое Святослав, а пуще его - княгиня. Женись, как надлежит доброму христианину, и живи, как Господь заповедал. Заповеди знаешь?
   - Крестный учил.
  -- А песни сочинять умеешь? Надобно к приезду Игоря.
   - Только петь, боярин.
   - Хоть так... Сочинители найдутся. Пойдешь ко мне?
   - Как скажет отец мой, богом данный, - поклонился музыкант. Костас довольно ухмыльнулся.
   - Уважительный! - похвалил тиун. - Поди, погуляй - позовем!
   - Будет тебе триста рабов по ногате! - решительно сказал Пилип, когда музыкант ушел.
   - А Святослава не боишься? - лукаво сощурился грек.
   - За доброго музыку князь мне и пять сотен простит! - хмыкнул тиун. - Беда у нас. Коська-гусельник опился меда и третьего дня как помер. Добрый был музыка, но пил немерено. Князь велел такого же сыскать, а где быстро найдешь? Гусельников и дудочников хватает, но чтоб такой добрый...
   - Шелку для князя тебе не надо? - спросил Костас. - Паволоки, аксамит, узорочье разное...
   Пилип задумался.
   - Возьму, коли не станешь дорожиться! - сказал решительно. - У Святослава имения много, да на пиру гостей и дружину станет одаривать. За сечу великую и победу над ворогом. Может не хватить даров. Вези на княжий двор шелка, а там спросишь меня! По рукам?
   Костас вместо ответа с размаху ударил по пухлой жирной ладони. Тут же вышколенный слуга торопливо метнулся к столу с еще одним кувшином вина...
   А новонареченный Костас, выйдя во двор постоялого двора, прошел в дальний угол и присел там на ветхую колоду у поленницы. Положил на колени гусли и пробежался по струнам пальцами. Теплое сентябрьское солнце мягко согрело его лицо и плечи, и музыкант заиграл, отвечая музыкой на переполнявшие сердце чувства. Мелодия, негромкая, светлая заполнила двор, затем выплыла за ворота, заставив остановиться пробегавшую по улице стайку девок. Тихо пощебетав, они замерли у распахнутых ворот, во все глаза пялясь на странного музыканта.
   Но Костас не видел их. Прикрыв веки, он самозабвенно перебирал струны, ласкал их, словно благодаря за мир, воцарившийся в его душе. Ему было хорошо. Вокруг были добрые люди, которые любили его, хвалили его за музыку и готовы были много сделать для него. Бог сжалился над ним и дал покой его душе.
   Обрывки давних воспоминаний клубились у него в голове, пытаясь пробиться к сознанию, но Костас не позволял им этого. Теперь он был уверен, что черные мысли больше не овладеют им и не заставят терзать душу. Он прогонит дьявола, который пытается овладеть его разумом. Он сильный мужчина. Он всю жизнь мечтал играть для добрых людей, и вот мечта его сбылась. На это понадобились годы. Он много страдал. Но теперь все позади. Ему повезло. Алла акбар! Нет, не так. Слава тебе, Господи! Ныне, и присно, и вовеки веков...
  
   2004 - 2005
  
  
Оценка: 6.76*25  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"