Дубинина Ирина Петровна : другие произведения.

Ч.2. Семь лет спустя. Глава 9. Плоды просвещения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Маленькая страна, поднявшая из руин мертвую землю, утопавшую в болотах с малярийными комарами и безнадежных песках. Маленькая страна с великим будущим.
  Разговоры о переезде туда велись столько, сколько Рахиль себя помнила, и она знала, что велись еще до ее рождения. Сначала шепотом, иногда под одеялом, в их комнатушке огромной столичной коммуналки, потом на крохотной кухоньке в хрущевке - вполголоса, во избежание ненужного интереса невольных сотоварищей по повальной слышимости, живущих за соседней стенкой, и, уже никого не опасаясь, в девяностые, унесшие жизнь старшего поколения одного за другим: так и хоронили каждый год.
  Собрались, когда у мужа тетки - младшей сестры матери Рахили, истек срок невыезда после увольнения из почтового ящика, куда тот шлимазл угодил сразу после окончания института. Не случись перестройки, типичный блондинистый еврей так и сидел бы на грошовой зарплате, а теперь то здесь, то там: курочка по зернышку клюет - худо-бедно обеспечивает семью. Нет, их Даниэль - не шлимазл, он - шлемиль!
  Шлемиль спотыкается и проливает горячий суп на шею шлимазла, а пол за ними приходится мыть небеху!
  
  В роли небеха всю жизнь выступала семья Рахили, от которой к тому времени осталась только ее мать и тетка, так что, в Израиль ей пришлось лететь одной. Мать осталась с беременной сестрой - шлемиль нашел время детей делать, еще умудрившись пропасть перед самым отъездом. Куда пропасть? Милиции тоже хотелось бы знать, чтобы, наконец, закрыть гиблое дело. Когда женатый человек выходит с работы и растворяется в пространстве, оставив жену на сносях в неизвестности, что первое в голову приходит? То-то! Их семье такое в голову не пришло, милиции нервы они помотали изрядно, до такой степени, что, когда уже по весне пропавшего Даниэля Ландау нашли в реке, обглоданного рыбами, и опознавать было, практически, нечего, тетке Рахили удалось заполучить свидетельство о смерти мужа. Он, не он, а с этим документом, наконец, и уехать можно, итак с выездом пришлось задержаться надолго: сначала в связи с розыском пропавшего, потом в связи со вступлением в наследство.
  
  Мать Рахили сестру едва уберегла: тяжелые роды старородящей, по тем временам, женщины, чуть не закончились скверно. Динка умудрилась появиться на свет в самый разгар новогоднего праздника, когда персонал роддома, понятно, чем занимался, и выхаживать пришлось обеих, и сестру, и племянницу, а потому, до своей родной дочери она доехала не скоро.
  
  Путь в Землю обетованную начинался в московском аэропорту. Кто-то уже не сидел на чемоданах, посдавав их багаж, кто-то летел только с ручной кладью, отринув все нажитое, кто-то прощался с провожающими.
  
  - Радоваться надоело, - донеслось до Рахили. - Достал колбасу - рад, обувка импортная обломилась - счастья полные штаны.
  - Представляешь, Танька, прилечу я в Тель-Авив, а кругом одни еврейские морды... - тут Рахиль оглянулась, узрев самую что ни на есть типично национальную физиономию.
  
  Шутит, что ли?
  
  - А меня в армию не заберут, я уже с двумя детьми лечу!
  - Второй для подстраховки, чи шо?
  Эти с Украины или в Москве свой акцент не съели?
  - Я всю жизнь нормальная еврейская жена - лишний вес, гениальные дети, и муж...кхе-кхе...
  - Думаешь, похудеешь или Лёва в миллионеры выйдет?
  Ага, непременно, и в миллиардеры - со временем!
  - Ты все же подумай, если что, я вызов пришлю тут же!
  - Ой, милый, мы с тобой в Париже нужны, как в русской бане лыжи!
  
  Потом во Францию собрались?
  
  - Ну, какой здесь гешефт, сам подумай!
  
  Ой, господи, гешефтеры недоделанные!
  
  - Слушай, жена - не роскошь, а средство передвижения...
  
  Тоже мне, остряк-самоучка, интересно, а его супружница это слышит?
  
  Объявили посадку на рейс, и она решительно шагнула туда, где по гроб жизни, как она думала, стала Рахелью, укоротив отцовскую фамилию Файнциммер до типично ивритской Файнц.
  Мне не привыкать, как в школу пошла, сердобольные учителя посоветовали матери, и вовсе, дочку в Раису переименовать - для ее же пользы, бог с ним, что в метрике-то написано, зато в классе приматываться не будут. Охохонюшки, Рахилью только дома и звали. С фамилией - тоже не шибко свезло, она с виду, как немецкая, и загремела семья деда за одну только фамилию в Казахстан. Пока те, кто за Можай загнал, разобрались, пока семья Файнциммер в Москву вернулась... Эх, да что там говорить, может, и дед бы так рано не умер!
  
  В Израиле Рахели везло: и когда одинокого киббуцкого подростка принялись опекать чужие люди, став, не кровными, но родственниками, и когда пришло время определяться: учли, что она сама не знает - куда. Направили не в боевые части, потому как, не военный она человек, хотя, в армии осталась на сверхсрочную - в отделе кадров. А что, звания присваивают, по выслуге лет, зарплата - неплохая, за квартиру, добавив деньги за московскую, выплатить можно, с друзьями-товарищами повезло, с личной жизнью - и то посчастливилось, как она считала.
  Родные, наконец-то, до нее добрались, точно, счастье, да еще какое! Мать сначала все никак сестру не могла уговорить, а как той не стало, и она племяшку удочерила, сама долго собиралась: дом, работа, страсти по телеку! Люди разное говорят, и кто уехал, а кто обратно вернулся, как тут можно решиться? Только ради Динкиного будущего.
  Везение их семейства все продолжалось: квартиру продали удачно, в Тель-Авиве новую купили относительно недорого, обменяв с доплатой ту, что у Рахели уже была, на большую. Работа - и та нашлась, для пожилой, к тому же, не в зуб ногой на иврите, специалистки по российской истории. Надо же, как им всем удача улыбалась! - ровно до того дня, когда в недавно открытом торговом центре это везение и закончилось взрывом - как раз в том крыле, где Рахель присела выпить кофе.
  
  До последнего она надеялась остаться в армии, потому как больше не знала, чем еще заняться, и что не отправят доктора капитана Файнц после ранения в отставку. Зря надеялась! Вовремя сделанная операция прошла удачно, а, вот, последствия! По-научному это называется - фибромиалгия, а по-простому - хроническая мышечно-скелетная боль. Нет, не так. БОЛЬ! Депрессия, плохой сон, быстрая утомляемость, скачки температуры. Самое страшное - апноэ, слава богу, было нечастым - это когда во сне прекращается вентиляция в легких, и дыхание нарушается. Потом днем - как сурок, а память, нет-нет, да и подводит. Вскоре не стало и матери, не пережившей дочкиного несчастья.
  
  Рахель осмотрела на себя в зеркало шкафа, в котором еще не так давно висела ее военная форма, надела джинсы и отправилась встречать Динку. Шаббат - последний в ноябре-месяце две тысячи семнадцатого года.
  Увидела сестру сразу же, как только та спрыгнула с автобуса и помахала тому, кто поехал дальше: глазищи, как прожектора, грудь торчит двумя боеголовками, локоны - почти до талии, в хвост стянуты. Любовно пошутив, дернула за этот самый хвост, и провалилась, как в омут, так и держа Динку за волосы, чтобы очнуться в темном и вонючем дворе, сразу застучав зубами от холода.
  Народ еще вовсю купается, в Тель-Авиве 25 градусов стабильно, в море и на воздухе, а тут?! Это что, не дождь, а мокрый снег?
  
  - Где это мы? - выговорить получилось едва слышно.
  
  Динка огляделась по сторонам, ответив вполголоса:
  
  - Понятия не имею, - и привела автомат в боевую готовность. Не каждый день бог знает где, вот так, оказываешься!
  - Ну, и холодрыга! - получилось неожиданно громко.
  
  Между собой они по привычке говорили по-русски - для матери иврит остался никаким, впрочем, как и английский. Рядом с ними распахнулось окно и мужской голос, также по-русски, произнес:
  - Сударыни, не бойтесь!
  
  Динка вскинула автомат:
  
  - Вы кто?
  
  Мужчина в белой рубашке склонил голову:
  
  - Нестеров Михаил Николаевич, из Екатеринбурга. Тоже русский.
  - А мы где?
  - В Париже.
  - Где-где? - вырвалось у обеих.
  - В Париже, и, боюсь не в вашем времени.
  - А в каком же это?
  - В семнадцатом веке.
  
  Впечатление психа этот тип не производит.
  
  - Я тоже случайно сюда попал, вот, уже несколько месяцев назад, из 1918 года.
  - Откуда, отку...
  
  Это розыгрыш? Кино снимают? Из-за угла? Снимают, а сами зубы скалят?
  
  Они огляделись по сторонам. Двор буквой 'П', домишки - двухэтажные, деревянные, не новые, такие, как в небогатой деревне. Кое-где свет в окнах, неяркий. Свечи? Вонь стоит, аж, в горле першит!
  
  Мужчина в окне им улыбнулся. По-хорошему так, поневоле крыситься не будешь.
  
  - Не желаете ли в дом? На улице холодно.
  
  Да, совсем не жарко! Переглянулись. Рискнем? Кивнули обе, одновременно. Мужчина исчез из окна, потом засов изнутри на двери отодвинул.
  
  - Прошу вас!
  
  Они вошли в тяжелую высокую дверь, в полутемный коридор. Потолки высокие, наверх -лестница, деревянная, старая, в щербинах. Их повели направо, к дальней двери, второй по счету.
  Зашли в комнату, так и ахнули! Неужели, правду сказал? Париж какого века, семнадцатого?
  
  - И какой же у вас год?
  - Одна тысяча шестьсот двадцать шестой от рождества Христова.
  
  Обе поверили ему сразу. Но... происходящее попросту не укладывалось в голове. Они что - попаданки?
  
   - Почему? למה? (Лама?) - произнесла Динка, перейдя на иврит, и выслушала стандартный ответ:
  - Потому! ככה! (Каха!)
  
  А патамушта! Оказавшись в крышесносных обстоятельствах, не имея никакой возможности на них повлиять, первое, о чем ты спрашиваешь, это: почему я? А, вот, потому!
  
  Израильтянка Дина высказалась вслух:
  
  - Аварну эт Паро, наавор гам эт зе עברנו את פרעה נעבור גם את זה (Мы преодолели фараона, также пройдем и через это).
  
  Бывшая советская гражданка Рахель, прожив два десятка лет в Израиле и прослужив пятнадцать лет в ЦАХАЛ, не осмелилась озвучить то, что так и вертелось на языке. Русский язык без мата - это доклад! Воистину, бессмертная фраза, но сейчас все же лучше промолчать!
  
  - Самаль Дина Ландау, ЦАХАЛ - представилась одна.
  - Сэрен Рахель Файнц. В отставке.
  
  Нестеров посмотрел с недоумением:
  
  - ЦАХАЛ?
  - Армия обороны Израиля.
  - Это государство такое?
  - Мединат Исраэль. Парламентская республика на Ближнем Востоке. Столица - Иерусалим, - просветила Рахель.
  - И когда же оно было образовано?
  - Через 30 лет после вас.
  
  Нестеров перевел взгляд на динкин автомат.
  - Судя по оружию, прошло немало лет после моего времени.
  - Почти ровно сто.
  - У вас женщины тоже служат в армии?
  - Два года. Мужчины - три. Призываются с восемнадцати.
  - Призываются?
  - 'Служба в армии является высшим символом исполнения гражданского долга, и пока женщины и мужчины не равны в исполнении этой почетной обязанности, нельзя говорить об их подлинном равноправии. Воинская служба дочерей Израиля является одной из основ еврейского государства' - отчеканила Динка. - Давид Бен-Гурион.
  - Один из основателей Израиля, - добавила Рахель.
  
  Мужчина задумчиво переводил взгляд с одной на другую и молчал. Раздался стук в дверь, которая тут же и распахнулась.
  
  - Николаич, гляди, чего я...
  
  В комнату влетел растрепанный молодой человек с простецким русским лицом, в камзоле и коротких штанах, невообразимой шляпе и мокром плаще дикого покроя:
  
  - А это кто?
  - Военнослужащие еврейской армии.
  - Чего-чего? Это у жи... - парень кашлянул, - это у них с каких же пор своя армия имеется?
  - С 1948 года.
  - Михаил, ты чего, спятил?
  
   - Самаль Дина Ландау, - представилась еще раз.
  - Сэрен Рахель Файнц. В отставке.
  
  Пришедший сдвинул шляпу на затылок.
  
  - Отсем потсем!
  
  Сестры фыркнули: идиш в Израиле уже отмирает, но парню, похоже, было не до смеха. Наконец, он открыл рот:
  
  - Мало выпить много не бывает, бывает маленько многовато перепить. А я, севодни, только чуток на грудь принял, с устатку, да с непогодья, чай, на улице цельный день. А такое и спьяну навряд кому почудится!
  - Мой товарищ по несчастью Владимир Афанасьевич Ведмедёв, - догадался представить Нестеров.
  
  Ведмедёв, еще помолчав, поинтересовался:
  
  - Это, чего такое, сэ-рен, и, как его... са-маль?
  - Капитан и сержант.
  - У вас бабы - офицера?
  - У нас гендерное равенство! - обиделась Динка.
  - Ген-дер-ное?
  - Между мужчиной и женщиной.
  - Ну, и у нас равенство, все - товарищи, а при коммунизме, еще не такое будет!
  - При коммунизме?
  - А то! Я, вот, в охране Уральского областного совета рабочих и крестьянских депутатов состою, а после войны подучусь, так буду - о-го-го!
  
  Уралсовет? Екатеринбург?
  
  - Магнив! מגניב! (Бесподобно!)
  - Меа Ахуз אחוז מאה (100 процентов).
  - Вы бы по-русски, девоньки!
  - Там царя двое Медведевых расстреливали, а вы - из них?
  - Ведмедёвы мы, и отец, и дед Ведмедёвыми были, и царя бывшего никто не расстреливал, сидит он себе с семейством, вон, у Николаича в соседском доме, охраняют его!
  - 17 июля 1918 года, расстреляли вместе с семьей!
  - Господи, семью-то за что? - ахнул Нестеров.
  - За компанию.
  - Вы это точно? Не дезинформируете? А то, за провокацию и ответить можно, по всей строгости!
  - Какая провокация, у нас это все знают! У меня мама - историк, как раз, тот период. У нее, когда училась, семинар был, так один чудик тему предложил, как царя спасти, и что тогда, если. Шуму было, чуть не исключить хотели. А еще, я столько книг прочитала про расстрел в доме Ипатьева, одну даже прямо перед самым шаббатом, как сюда попасть, и фильмов сколько видела, вот!
  - Ну, если фильма! Там - брехни навалом!
  - Позвольте, мы сюда попали в июне, стало быть, ничего еще не случилось!
  - Вот-вот! Еще ничего такого... а то - с семьей, скажут тоже!
  - Еще как, скажем! Ваш Уралсовет отдаст приказ - всех расстрелять! К городу белые подходят, нечего им живое знамя оставлять.
  - Москва приказала или местное самоуправство?
  - Точно не установлено, они Совнарком постфактум информировали. Ленин, вроде, против был, а Свердлов - к сведенью принял. Потом город его именем назвали.
  - Именем государя?
  - Свердловск! Он недавно Екатеринбургом стал, когда советская власть долго жить приказала.
  - Как это приказала? Кому приказала? Ты говори, говори, да не заговаривайся!
  - Кончилась ваша советская власть! Через семьдесят с лишним лет взяла, да и кончилась! У нас анекдот такой есть: что будет, если в пустыне Сахара революция победит? Первое время ничего, а потом песка хватать не будет!
  - Какая Сахара, это где такое?
  - В Африке, Володя, в Африке.
  
  Ведмедёв вытер вспотевший лоб рукой:
  
  - А почему песка хватать не будет?
  - Разворуют!
  - А за это - к стенке!
  - Всех не перестреляют, пуль не хватит, и всего остального тоже.
  - Так это у нас пока - временные трудности!
  - Это сейчас у вас временные трудности, а потом наступят трудные времена!
  - Мне товарищ Войков...
  - А, убийца и провокатор? Ну-ну?
  - Кто?
  - Да Войков ваш, сам не расстреливал, только концы в воду прятать помогал! И письма царю, якобы, от тех, кто его освободить хочет, подкладывал!
  - Господи, это еще зачем?
  - Спровоцировать на побег, чтоб потом расстрелять легче было, да сам-то французский плохо знал, еще кому-то писать велел! Ну, ничего, ему потом отомстят! За государя-императора!
   - Отчего же на французском?
  - Будто от группы преданных офицеров, типа, чтоб охрана не поняла, если письмо в их руки попадет. А царь-то поверил, они все ждали, что их освободят, готовились!
  - Это мерзость! Или что-либо худшее... Палачи, опричники!
  - А то! Детей царских штыками и прикладами добивали, и трупы сожгли! А еще всякие отморозки жалели, что девушек-царевен живыми не привезли, чтоб позабавиться!
  - Господи Исусе!
  - Погодь тарахтеть, как тебя, Динка-самаль, дай чуток покумекать!
  
  Это что же такое получается, ведь, будто, не брешут! Вон, как глазюками сверкают! Обе! Николашку в штаб генерала Духонина отправить, чего, уж, там, а, вот, с дитями - некрасиво!
  Прикладами да штыками! Ребята, кто бывших видал, сказывали: добрые они, обходительные. А чтоб жечь - это концы в воду прятали, а все едино - узнали! Бляха-муха!
  Белых мы, надо понимать, разбили, если потом семьдесят лет коммунизм строили. Взаправду, разворовали? Куды ж народ глядел?
  Не, это надо, как следовает обмозговать, с нахрапу не выходит. И что теперь с девками делать? Мы с Николаичем, худо-бедно, тута обустроились, а с ними чего? Оружие-то какое! Ох, не глядеть, а то малявка еще пальнет с перепугу!
  
  Динка перехватила взгляд:
  
  - Не советую. В секунду кучу дырок наделаю, магазин полон.
  
  За секунду? Ого! Магазин - для патронов, что ли? И где у нее этот магазин, вроде, на ней в форме особо ничего не спрячешь, может, она про обойму?
  
  - Прошу вас, голубушки, успокойтесь, мы не враги вам, такие же пострадавшие, и будем рады помочь, чем только сможем!
  - Мы что, здесь надолго?
  - Не могу знать, сударыни, как бы, не навсегда!
  - Как, навсегда?
  - Мне приходилось слышать истории о попадании в другое время, а о возвращении - нет.
  - Может, молчат те, кто вернулся?
  - Может быть, хотелось бы надеяться!
  - Ну, тебе, Николаич, у нас-то особо ничего не светит! Велено было тебя в Уралсовет доставить, а, уж, там, как решат, с офицерАми разговор короткий.
  - Может, они хотели его фигурантом провокации сделать? - размышляла вслух Рахель. - А что, очень удобно, бывший офицер, живет рядом, царю письма пишет, чтоб спасти от красных, его ловят, царя с семьей под расстрел, заодно, и красный террор введут. Дин, когда у них по плану?
  - После покушения на Ленина, в самом начале сентября восемнадцатого, ну, они себе и раньше позволяли без суда и следствия!
  - Контриков отстреливать? Так, революцию оборонять надобно, чтобы это, красное солнце свободы, взошло поскорее! Раздавить гидру, как класс!
  - Вот-вот. Как класс! Всех, кто не рабочие и не крестьяне, пол-России!
  - Ну, это ты хватила, буржуев перевоспитывать будем, после окончательной победы.
  - Ага, тех, кто доживет до светлой зари коммунизма!
  - Кто просто несознательный, пусть живут, сидят себе, в темноте своей, никого не трогают. Их обучать будем, на пользу Республике!
  - Ой, вы на него посмотрите! Просветитель нашелся! Вот, слушай, большевистские лозунги:
  Никакой пощады врагам социализма и трудящихся!
   Беспощадный террор против кулаков и попов!
  Расхлябанности и миндальничанью должен быть положен конец!
  - Дык, правильно, смерть контрреволюции!
  - Совсем тупой, да? Ликвидация, как класса, означает, что будут убиты все, кто не пролетариат. Буржуазия, священники, профессора, бывшие офицеры, служащие, учителя, члены любой из партий, кроме большевиков, и до тех потом доберутся. Никого не будет интересовать, кто виновен, а кто нет, главное - принадлежность к чуждому классу. Террор ни за что, для трепета и острастки, вместе с семьями. Не просто убить, а запытать до смерти, чтоб любой средневековый палач позавидовал. Все для них недруги - истребить всех, для профилактики. Превентивно.
  - Это как же?
  - Предупредительно, Володя, чтобы оставшиеся боялись. Когда римский император встретил двоих побежденных, один его поприветствовал, а другой - нет, он казнил обоих. Его спросили: за что, второй же не виноват? А тиран потребовал не указывать, как ему истреблять своих недругов.
  - Истребляли, пытали, вешали, расстреливали, топили, чтоб пули не тратить. Женщин, стариков, детей, десятки миллионов! Напоследок, несогласных - в психушки. Прогресс!
  - Насколько я понял, кучка большевиков сумела навязать свою волю огромной стране и бесконтрольно распоряжаться ею в течение нескольких поколений?
  - Совершенно верно!
  - Девки, да вы чего?
  - Ах, не верится? Вот тебе, лирическое откровенье пролетарского поэта:
  - Нет большей радости, нет лучших музык,
  Чем хруст ломаемых мной жизней и костей.
  Вот отчего, когда томятся наши взоры,
  И начинает буйно страсть в груди вскипать,
  Черкнуть мне хочется на вашем приговоре
  Одно бестрепетное: 'К стенке! Расстрелять!'
  - Поэт безумен?
  - Еще как здоров!
  - Стало быть, столько лет была мертвая тишина кладбища? Физически пережили, а душа отравлена?
  - А я, тоже, стихи пишу, - попытался сменить тему Володя. - Революция - это песня...
  - Ага, реквием!
  
  Ведмедёв сконфуженно замолк. В комнате воцарилась тишина, каждый думал о своем. Нестеров нарушил молчание первым:
  
  - Сударыни, нам нужно обдумать вашу легализацию здесь, попадем мы домой или нет, а жить как-то надо. Попрошу вас, без обид!
  
  Девушки переглянулись. Начало семнадцатого века, что делать-то будем?
  
  - Евреи из Франции давно изгнаны, из Англии - еще раньше, так что, найти здесь помощь ваших соплеменников невозможно. Как вы понимаете, за местных женщин вас выдать не удастся, за турчанок, арабок, персиянок - неудобно, в первую очередь, для вас же самих. Им приходится соблюдать столько восточных правил и условностей, не думаю, что они вам хорошо известны, да и дома сидеть придется безвылазно. А что, если армянки?
  
  В Гатчинской авиашколе соседями Михаила была бездетная семья коллеги, женатого на армянке из Эривани, с первого дня принявшаяся его опекать. Сначала - с далеко идущими целями, а потом, когда ее племянница была там же, в Гатчине, благополучно пристроена, от скуки и по доброте душевной. Кормила домашней едой, следила за его здоровьем и просвещала. Сколько всего он тогда узнал об этой удивительной стране, в которой ей довелось появиться на свет!
  История Армении никогда не была его коньком, и уже немолодая женщина нашла применение своим, дотоле мирно спящим, преподавательским талантам. Даже спустя прошедшее время, Нестеров с легкостью мог отличить деяния персидского шаха Аббаса от поступков турецкого султана Османа, не говоря уже о Киликийском царстве и окончившем свои дни в Париже царе Левоне. Соседкино просвящение добралось примерно до середины восемнадцатого века, на том и, остановившись, ввиду неожиданного отъезда Михаила в Екатеринбург, но, как оказалось, именно это часть ранее усвоенного Нестеровым периода армянской истории им основательно пригодится.
  
  - Мы языка не знаем!
  - Вряд ли он вам здесь понадобится, - поспешил успокоить девушек Нестеров. - А как у вас обстоят дела с французским?
  
  Рахель созналась, что плоховато, и все ее познания в разговорном французском исключительно от общения с марсельской ашкеназкой, проживавшей с ней в комнате в киббуце, еще до армии.
  Английский бы - это да, но память у нее - неплохая, позволит быстро язык освоить, а пока она больше помалкивать будет. И назваться тут лучше не Рашелью, а Рэйчел - чтобы ее английский язык оправдать.
  Динка заверила, что в этом вопросе на нее можно положиться: три года почти ежедневного общения по телефону чего-то да стоят, а звать ее можно Бернардиной. Михаил взял на себя разговор с хозяином дома, уступив девушкам комнату и пока перебравшись к Володе.
  
  Рахель уже давно спала, а ее сестра все вертелась на казавшейся ей жесткой нестеровской кровати, несмотря на то, что хозяин, перед тем как разместиться в соседней комнате, вытащил из нее сбитый из деревянных отструганных досок, видимо, необходимый ему щит. Сон все не шел, и мысли девушки сначала перескочили на то, что лишних знаний не бывает, а потом...
  
  С Бернаром они встретились в Освенциме, когда ее одиннадцатый класс тель-авивской средней школы привезли в Польшу - с Аушвица-Биркенау начинался их 'Тур памяти'.
  По-началу, как-то не пробило: куча народа, масса формальностей на входе, книжные ларьки с обменом валюты, хорошо, магнитиками не торгуют. Кто-то, приехал, похоже, вообще, 'для галочки', кто-то с крохотными детишками. Их-то сюда зачем? Болтают, смеются, жвачку жуют, для снимков позируют.
  
  На огромной пустынной территории все как-то рассосались, и можно было слышать гида без плохо работающих наушников. Учительница еще раз напомнила, что происходит с евреями, когда они не умеют себя защищать. Попритихшие школьники не возникали, когда не разрешили фотографировать коллекцию человеческих волос. Обувь, одежду, посуду - пожалуйста, а это - нет. От слов гида: 'Я хочу, чтобы вы запомнили, что человек может сделать с человеком' стало еще страшнее.
  
  Задыхаясь, она выскочила на улицу, увидела пожилую женщину возле женского барака, с цветами, и услышала, как та говорит стоящему рядом юноше, что здесь погибла ее бабушка - вот, в этом самом бараке. После короткого дождя в воздухе пахло сиренью. Динка только сейчас увидела, что везде цветет сирень, возле всех бывших бараков и развалин крематориев. Ей вдруг почудился запах горелой человеческой плоти, и она разрыдалась, уткнувшись в чью-то грудь, прижимая лицо к чужому влажному пальто.
  
  Юношу звали Бернар, он сопровождал в Освенцим приехавшую в Париж родственницу, давно перебравшуюся в Америку. А еще он на прощанье поцеловал ее в щеку на виду у всех.
  
  После нескольких месяцев плотного ежедневного общения по скайпу его английский все равно был хуже ее французского, а иврит Бернар почти не знал, больше скатываясь на идиш.
  Когда он приехал в Тель-Авив, Динка возила его в Эйлат, на Мертвое море, по библейским местам, и к христианским святыням.
  Потом они целый год переписывались и перезванивались, пока Бернар не приехал еще раз, чтобы сделать ей предложение. Сказал, что тогда она может не идти в армию, а переехать в Лион, где он уже заканчивает учебу.
  
  До тех пор она не задумывалась, чем может окончиться их роман, видимо, настало время поразмыслить. Покидать обретенную Родину Динка, отнюдь, не намеревалась, как и не собиралась не служить.
  
  - Прадед всю войну в 'Прощай, Родина' прослужил.
  - А, сорокопятка, - поняла комиссия и определила в артиллерийские войска.
  
  Откосить от армии, даже ради Бернара? Если любит - подождет!
  
  Первые армейские полгода пролетели быстро, на связь выходили часто, как только ей позволяло время. Любимый беспокоился насчет ее службы в боевых частях, она успокаивала, как могла, а ближе к осени он сообщил, что на Новый год приехать не сможет и ждет ее к себе в Лион.
  
  Как он себе это представляет? Каждый солдат срочной службы имеет право попросить отпуск для выезда за границу, правда, армия не обязана удовлетворять прошение. Виза не нужна, а деньги?
  Про деньги Бернар ничего не сказал, ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю.
  Случившееся с Рахелью несчастье не оставило ей выбора, и Динка сообщила любимому, что свой отпуск проведет дома, с семьей. Бернар выходил на связь все реже и реже, но это уже переставало волновать ее, и даже было почти не больно, ну, разве что, немножко.
  
  Рахель проснулась, когда уже было совсем светло. Рядом сладко посапывала Динка, в соседней комнате слышались приглушенные голоса.
  
  Мы не против узаконивания нас в средневековом Париже, а жить-то на что будем? Сидеть на шее у Михаила с Володей? А кем тут работают?
  
  Ее взгляд упал на лежащий на столе изрядно покоцанный нагрудник с оборванным кожаным ремешком. Это Михаила? Зачем ему доспехи? В семнадцатом веке необходимость в них уже отпала, годится, разве что, для форса.
  Поднялась с кровати, оделась, взяла доспех, повертела: старый-старый белый доспех, едва декорирован, чувствуется, повидал на своем веку.
  
  Раздался тихий стук в дверь. Выглянула: Михаил - в плаще и шляпе, при шпаге:
  
  - Доброе утро, госпожа Рахель! Я вынужден рано отбыть на службу, Володя тоже уже ушел. Располагайтесь, ничего не бойтесь, кроме вас, в этой половине дома никого нет. Завтрак накрыт в Володиной комнате, к обеду я буду.
  
  Заглянула в соседнюю комнату, унесла поднос с едой к себе. Есть не хотелось.
  
  Все ее друзья увлекались исторической реконструкцией - ничего удивительного, если жить на территории бывшего Иерусалимского королевства. Ежегодные перфомансы по мотивам знаковых событий, сборы, встречи, разговоры, копание в прошлом, переписка с местными и зарубежными фанатами, беспощадный отпор плагиаторам, посягавшим на соответствие просроченному позавчера, конные выезды в собственноручно изготовленных костюмах, доспехи, оружие, любовь, из прошлого и настоящего.
  
  Года два с лишним назад ее утащили в Англию, на проводы недавно найденных останков короля Ричарда. До тех пор лестерская находка не впечатляла: нашли и нашли, ну, опознали по ДНК потомков других Йорков, теперь внешний облик короля восстанавливают, ну, история английская, да у нас своя - ничуть не хуже.
  Позабавило известие, что английская королева может не иметь права на трон - одна из прапрабабушек, похоже, гульнула налево. Какая именно, точно неизвестно: выбирай на вкус от Джона Гонта и позднее. Покорежило подробное описание пятисотлетних паразитов, найденных на теле покойника. Овощи они на кухне плохо мыли, зато мясо королю хорошо прожаривали. Могли оставить интимные подробности для научных монографий, даже обидно за человека. Если пришла охота языками почесать, в научных целях - можно было потрындеть на тему королевского сколиоза, все не так паскудно.
  
  Что-то ворохнулось в ее душе, когда гроб, накрытый личным штандартом, на артиллерийском лафете, привезла четверка лошадей к Босворту. После минуты молчания - несколько залпов из средневековых мортир, и четырехчасовая очередь в лестерский собор, куда через все графство двое конных в латах доставили королевские останки.
  Элегантный, как рояль, известный актер со своим ричардовским обществом, архиепископ Вестминстерский, покойник же - католик. Архиепископ Кентерберийский - видимо, для полного комплекта, потомки босвортских дуэлянтов, теперешняя знать.
  Капитан Файнц восприняла короля Ричарда, как поруганного павшего воина, брошенного без савана, со связанными руками, в землю под автостоянкой. Она никогда особенно не любила Шекспира и с сомнением относилась к Томасу Мору, подозревая, что так тому и надо. В ней взыграла армейская солидарность, породившая беспримерную злость не только на тюдоровских прихвостней, но и на всю английскую нацию в целом, за полтыщи лет так и не отдавшую должное своему последнему королю, павшему на поле битвы.
  
  Тридцать лет назад посмертный телевизионный суд оправдал Ричарда по всем пунктам, а его соотечественники равнодушно пожимают плечами: нехорошо, конечно, но что поделать, если, уж, так все вышло.
  
  Она променяла Иерусалимское королевство на Соединенное Великобритании, встав на поле Босворта пятьсот тридцать лет спустя - в собственных доспехах под сюрко с белым вепрем.
  Потом тель-авивский взрыв лишил ее всего: и Босворта, и армии, да и самой жизни. Разве можно было назвать жизнью тухлое прозябание, которое она вынуждена вести, намеренно сторонясь друзей и бывших сослуживцев?
  
  Сейчас ее судьба сделала новый поворот, и нельзя сказать, что Рахель осталась им недовольна. Все лучше, чем скука да дрема! Обратно в Израиль они попадут, как может быть иначе, Динке домой надо. Они непременно что-нибудь придумают. А пока...
  
  Проснувшаяся сестра с аппетитом уничтожила оставленный завтрак. Скормив ей и свою порцию, Рахель вернулась к было отложенному доспеху, встретив с ним в руках вернувшегося Михаила.
  
  - Это в фехтовальный зал, для антуража, купил у старьевщика.
  - Я могу починить.
  - Вот как!
  - У нас это называется хобби.
  - ?
  - Увлечение, помимо службы.
  
  Он как-то странно на нее посмотрел и сунул в руки большой мешок:
  
  - Вам придется переодеться.
  
  Принесенную одежонку разбирали с гомерическим смехом. Динка в длинной юбке? Умора! А корсеты-то, корсеты, это - песня, гимн патриархату и мизогинии! Да здравствует сексизм!
  
  Переоделись, вдоволь насмеявшись.
  
  Нестеров насвистел хозяину дома, что к нему приехала родня - из Армении, и выбил под это дело две небольшие комнатки наверху. Жить можно! .
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"