Анатолий Борисович Синепупов был сволочью. И хотя с первого взгляда это не было очевидно, достаточно было спросить любого из главврачей города, каков Анатолий Борисович, и вам во всех подробностях, эмоционально и живо рассказали бы, какая он редкая сволочь. Быть может, повернись иначе рулетка судьбы и стань Анатолий Борисович не тем, кем он был теперь, а, скажем..., ну хоть продавцом мороженного, то по иному относились бы к нему товарищи по цеху, был бы его персоне и респект и пиетет, а так... Словом, положение обязывает.
Неимоверно трудно, а по мнению компетентных товарищей - попросту невозможно оставаться приличным человеком, оказавшись в положении Анатолия Борисовича. Нет, прочь загадки, их и так довольно будет в нашем рассказе, сорвем же маску и скажем честно: был Анатолий Борисович санитарным врачом. И это бы еще пол беды, в конце концов, призвание не выбирают. Хуже всего то, что Анатолий Борисович был врачом Главным и возглавлял - простите уж за тавтологию - Городскую Санитарно-Эпидемиологическую Станцию. Одним словом - сволочь.
Внешности Анатолий Борисович был самой заурядной, и очутиться бы нам в щекотливейшей позиции, тщась описать эту внешность (в самом деле, не ограничиваться же определением "заурядный", характеризуя главного героя, эдак пришлось бы кривить против истины и изобретать приметные бородавки или даже шрамы, чтобы оживить блеклый образ), кабы не одно важное обстоятельство. Дело в том, что внешность Анатолия Борисовича, какой бы заурядной или наоборот, наиярчайшей она не была, ровным счетом никакого значения для повествования не имеет, поскольку в "кадре" Анатолий Борисович так и не появится.
Анатолий Борисович обладал редким во все времена талантом Незримого Присутствия. Мы называем это волшебное свойство "феноменом Джафдета" по имени таинственного героя любимого фильма "Белое солнце пустыни". Подобно зловещему Джафдету, оставившему умирать Саида под жаркими лучами белого солнца и незримо остававшемуся с нами до последних кадров фильма, Анатолий Борисович будет сопровождать героев рассказа страница за страницей и даже, если можно так выразиться, вести их за собой, но сами герои так и не увидят его воочию.
Не очень-то и хотелось: как уже сказано, Анатолий Борисович был сволочью.
***
Нет в мире удобнее и теплее места, чем кресло главного врача. Иванушка Коробков знал это наверное. Уже два месяца грел Иванушка седалище в означенном кресле и благодарил судьбу за этот чудесный подарок. Ах, если бы он знал, что ждет его в недалеком будущем, если б только мог предположить, какую злую шутку сыграет с ним изменчивая судьба! Разве был бы он тогда так беспечен? Разве стал бы он беззаботно насвистывать легкомысленную арию Керубино? Разве сидел бы сложа руки?! Нет, нет и еще раз нет! Он бегал бы по кабинету, рвал на себе волосы и заламывал руки... Впрочем, мы слишком торопимся, а между тем самое время перейти к облику Иванушки Коробкова. Как внешнему, так и внутреннему.
Был Иванушка румян, щекаст и большелиц, как послушный купеческий сын. В свои тридцать четыре года он еще не утратил детской нежности лица и подкупающе-невинного выражения светлых глаз, но уже обрел низкий значительный голос и высокий, быстро лысеющий надменный лоб. Что лоб, и сам Коробков был весьма высок, но при этом умеренно плотен, каковые свойства сообщали его фигуре необходимую на таком ответственном посту значительность. Носил он белоснежный врачебный халат, что далеко не часто случается среди главных врачей, а у подчиненных считается признаком особой демократичности начальства. Если же заглянуть под халат..., а собственно, что мы ожидаем увидеть под халатом, кроме строгого серого костюма и модного венгерского галстука? Ни-че-го. Так и не будем тратить время попусту. Вглядимся-ка лучше поглубже, под костюм, в душу Иванушки Коробкова.
Душа Иванушке досталась исключительно чуткая. Ей же ей, не душа, а чистый ангел-хранитель. Она приглядывала за Иванушкой денем и бдила ночью, она вовремя побуждала его к правильным поступкам, подсказывала мудрые решения и направляла коробковскую энергию в единственно верное карьероформирующее русло. Она шептала Иванушке в ухо добрые советы: тут надо польстить, тут - одарить, там - поклониться, здесь - подлить. Очень, очень помогала чуткая иванушкина душа своему румяному подопечному: и с выгодной женой, и с теплым главврачебным креслом, и много-много с чем еще. А тут оплошала. Подвела.
Но оставим зловещие намеки и перейдем скорее к рассказу.
***
Чашка парила свежезаваренным английским чаем. Коробка шоколадных конфет "Белочка" была пуста на треть. Иванушка совершал мелкие глоточки, сладко причмокивая мягкими губами, и закусывал чаек конфетами. Эти полчаса принадлежали лично ему. Пятнадцать минут назад он провел оперативку с утренней сменой врачей, и перед снятием проб на кухне оставалось время подкрепиться. На часах было восемь тридцать, на душе - покойно и благостно.
Дальше слов он не знал, поэтому принялся насвистывать, расхаживая по кабинету с чашкой в одной руке и с надкушенной "белочкой" в другой. Вовсе не был Иванушка легкомыслен и дурашлив, но в своем кабинете, скрытый от чужих глаз, мог позволить себе расслабиться и посвистеть. Отчего не посвистеть, если настроение хорошее?
Попивая и насвистывая, он подошел к окну и, одернув старомодную тюлевую занавеску, ласково прищурился на солнышко. Светило благосклонно приняло гримасу Иванушки и, желая поддержать игру, ответило очередью солнечных зайчиков; они весело рикошетили от сияющего иванушкиного лба и разбегались по кабинету, прячась в хрустальный графин и в стеклянные сережки люстры. Но вот, один озорник прыгнул прямо в глаза и рассыпался там на множество сияющих полумесяцев, застивших Иванушке взор...
Именно здесь, на этом самом месте и начинается наша история. Бледно-желтое пятно, принятое поначалу за осколок солнечного зайчика, не оправдало первого впечатления. Объект был велик, грязен и не имел ничего общего с игрой света, и хотя больше о нем Иванушка пока сказать не мог - мешали радужные пятна перед глазами - предчувствие нехорошего екнуло в груди. Главный врач закрыл глаза, подождал несколько секунд, открыл... и снова зажмурил, теперь уже от ужаса.
Под окном, рядом с сереньким иванушкиным москвичом, заехав передними колесами на тротуар, стояла желтая волга. Ошибки быть не могло, синепуповскую "двадцатьчетверку" знали все медики города. Скольких поломанных карьер, была предвестником эта машина!
"Пропал!" - подумал Иванушка, холодея сердцем. - "Ведь пропал! Говорил же тесть: пойди, поклонись подарком, не убудет! Все откладывал, все оттягивал, и вот - пропал!" Перед зажмуренными иванушкиными глазами одна за другой пронеслись зловещие картины грядущей катастрофы; в последней из них он увидел себя бредущим по пыльной дороге с каторжными колодками на ногах и с унизительной табличкой на шее - "Нарушитель санитарных норм".
Иванушке стало жалко себя. Тело его онемело, колени противно ослабели.
В это момент в приемной послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге возник зам по лечебным вопросам Мышкин. Лик его был страшен.
- Синепупов, - просипел зам.
Превозмогая ступор, Коробков бросился из кабинета. Уже в коридоре он на миг обернулся, пригрозил пальцем и непонятно приказал:
- Чтобы всё тут!..
Мышкин растерянно огляделся и ринулся следом.
Иванушка летел к выходу, надеясь перехватить Синепупова у дверей. Перехватить, препроводить под локоток в кабинет, угостить чаем c "Белочкой", подарить "Паркер", заготовленный для экстренных случаев в ящике стола. "Может и обойдется!" - начал было надеяться Иванушка.
Тщетно. Выскочив в вестибюль, он увидел через прозрачную дверь зловещую "двадцатьчетверку" с сидящим в салоне водителем. Синепупова в машине не было.
Иванушка стиснул зубы, чтобы не заплакать от жалости к себе. В это момент сзади возник Мышкин.
- Где он? - сделав зверское лицо, спросил зам.
- Это я спрашиваю где он? - не разжимая зубов, ответил Иванушка. - Проворонили?!
Он огляделся. Не подозревающая о синепуповском вторжении больница, продолжала жить размеренной жизнью. Просеменила санитарка с ведром и шваброй, на ведре было написано: "Чай". В углу вестибюля, беззаботно щебеча о чем-то своем, курили две медсестрички. Пепел они стряхивали в топорщившуюся окурками банку из-под кофе. Санитарные нормы нарушались вопиюще. Зубы Иванушки стиснулись еще сильнее.
- Три минуты, - брызнул он слюною в лицо Мышкину. - Через три минуты доложить мне, где Синепупов!
Мышкин скрылся. Иванушка, не теряя времени, ринулся к машине погубителя, на ходу пытаясь вспомнить имя шофера. Имя не вспомнилось, и Коробков прибег к испытанному средству:
- Ыаыч, - неразборчиво позвал он, наклонившись к водительскому окошку.
Оторвавшись от разложенной на руле газеты, шофер устремил безучастный взор на Коробкова.
- А где... - спросил Иванушка, улыбаясь во весь рот, и заговорщицки кивая в сторону больницы.
Шофер безмолвствовал. Сатанея от унижения, но не прекращая улыбаться, Коробков повторил:
- Анатолий Борисович где?
Шофер внимательно посмотрел за спину Иванушки, выдержал неимоверно длинную паузу и, наконец, исчерпывающе ответил:
- На территории.
"На территории! - повторил про себя Иванушка. - Где же ему еще быть? Машину оставил и - на территорию. На объект. На дело".
Караулить у волги смысла не было, и капитан вернулся на тонущий корабль. Где-то там охотничал Синепупов.
- Нет нигде! - развел руками поджидающий коридоре Мышкин. - Все отделения обзвонил - не объявлялся.
- Хоть кто-нибудь его видел?
Мышкин понуро помотал головой.
- Ищите, - капитан грустно посмотрел в окно на хоздвор. Зрелище открывалось безрадостное и чреватое суровыми санитарными взысканиями. Три мусорных бака были безнадежно погребены под тоннами мусора. Два бомжа и здоровенная дворняга лениво рылись в куче в поисках съестного. Бомжи были примелькавшиеся и упитанные. Прикормленные. Съестного им перепадало частенько.
- Бомжей прогоните, - устало приказал Иванушка, понимая, что делу изгнание нахлебников не поможет, наверняка проклятый Синепупов уже все вынюхал и зафиксировал. Оставалось безропотно ждать своей участи, рано или поздно Синепупов должен был прийти к главврачу.
Однако время шло, а мучитель все не являлся терзать несчастного Иванушку. Трижды был вскипячен чай, и трижды остыл. Синепупов так и не пришел. Коробков выглянул в окно. Волга стояла на месте. Иванушка посмотрел на часы, было уже десять. "Глубоко копает, - подумал он обречено. - Но где?"
- Мышкина, - сказал Иванушка, нажав кнопку селектора.
Зам появился через минуту. Был грустен и сер.
- Как сквозь землю провалился, - тихо сказал он.
- В гаражи ходили?
- Ходили.
- На молочной кухне смотрели?
- Смотрели.
- В котельной проверяли?
Мышкин кивнул. Потом вдруг оживился:
- Иван Васильевич, а может он в отделении каком? Ну, кто-то из родственников заболел, а он проведать решил?.. И засиделся.
Иванушка красноречиво промолчал, Мышкин и сам понял, что сказал глупость. Смешался, тяжело вздохнул.
- Пойду, проверю в поликлинике, - сказал он и, не дождавшись реакции начальства, ушел.
Весь день маялся Коробков ожиданием беды. Испуганный не меньше начальства, Мышкин перевернул всю больницу. Синепупова не нашли. И сам он так и не объявился на пороге кабинета, не пришел ни за мздой, ни за иванушкиной головой. Лишь в три часа пополудни, посмотрев в окно, Коробков обнаружил, что волга исчезла.
Остаток дня главврач провел в беспокойном ожидании. Но гром не грянул. Отсутствие каких-либо последствий синепуповского визита не принесло успокоения, напротив, в этом Иванушка усмотрел дурной знак. "Грамотно обкладывает, - зло думал он, - все по полочкам раскладывает. Завтра жди удара, Иван!"
С этой мыслью он поехал домой.
***
Надо ли говорить, что ночь была бессонна. Нежная душа Коробкова извелась в ожидании плохого. Утром, от знаменитого купеческого румянца не осталось и следа. Серым и усталым приехал на работу главврач Коробков. Ничего хорошего не ждал он от этого дня, жуткие картины будущего рисовало его воображение. Но действительность была еще ужаснее.
Проклятая двадцатьчетверка, как ни в чем не бывало, стояла на прежнем месте. "Сам приехал!" - в ужасе подумал Иванушка, ожидавший вызова в ГорСЭС. На ватных ногах он прошел к кабинету, ожидая застать Синепупова уже там.
Но - нет, Анатолия Борисовича в кабинете не было. А через полчаса выяснилось, что нет его и нигде в больнице. Ситуация вырисовывалась странная до идиотизма: второй день, по вверенной Иванушкиным заботам территории бродил враг, и он, Иванушка, этого врага не мог локализовать.
Не найдя иного выхода, Коробков вновь собрал руководящий состав больницы и позволил себе сорваться. Он гремел голосом, сверкал глазами и хлопал ладонью по столу; он заклеймил позором Мышкина, назвал диверсантом и "саботером", но тут же, непоследовательно назначил его ответственным за поимку Синепупова. "Приведешь мне его живым или мертвым!" - закончил пламенную речь Иванушка, и только тут сообразил что зарвался.
В дешевой комедии при этих словах должна была раскрыться дверь, и на пороге стоял бы суровый и беспощадный Синепупов. Самые пугливые даже оглянулись, почувствовав на миг его тяжелый взгляд. Но дверь не открылась. Собравшиеся перевели дух.
- Все свободны, - оборвал Иванушка неловкую паузу.
Подчиненные покинули кабинет, но свободным себя не чувствовал никто.
***
Одиночество и тишина были невыносимы. Коробков решил лично обойти больницу.
Первый удар был нанесен у пищеблока. Две толстые тетки в грязных халатах разгружали катафалк. Следует заметить, что катафалк не являлся собственно катафалком, а был всего лишь УАЗиком, в котором возили в областную анатомичку неправильно леченных больных. Иванушка удивился, обнаружив сей транспорт в таком необычном месте, и подошел ближе. Весело покрикивая друг на друга, тетки доставали из УАЗика лотки с хлебом и ставили их на землю.
Коробков не поверил, что это происходит у него на глазах. Такого злостного нарушения санитарных норм он не мог представить даже в самых крамольных мыслях.
- Вы это тут что?.. - заорал он. - Хлеб! В труповозке?!
Вспугнутые тетки замерли.
- А что делать? - выскочил на крик из кабины шофер. - Михалыч поломатый стоит, Лешка покрашенный. Только эта и осталась!
Шоферюга был прав, крыть было не чем. Только вот Синепупов этого оправдания слушать не станет. Хлеб в катафалке - плевок в лицо всей санитарно-озабоченной общественности.
Коробков повернулся к нарушителям спиной и на деревянных ногах двинулся в сторону молочной кухни, ютившейся в кирпичном флигельке под старыми кленами.
Возле кухни стоял грузовик-цистерна с надписью "Живая рыба". От цистерны к кухне тянулся толстый гофрированный шланг наподобие ассенизаторского.
Уже привычно чувствуя беду, Коробков заглянул в дверь. На полу размещалась огромная алюминиевая кастрюля, в которую из шланга бежало молоко. Пахло рыбой. Спиной к Иванушке стоял незнакомый мужик и веселым молодым голосом объяснял заведующей столовой:
- Мне все равно, что возить: зальют молоко - повезу молоко, зальют рыбу - повезу рыбу, зальют говно - сами понимаете!.. Да вы не волнуйтесь, я помыл, что ж я, не понимаю что ли? У самого жена беременная!
"Провокация, - вяло думал, между тем, Иванушка. - Все это затеял Синепупов, чтобы погубить меня".
Заведующая, завидев главного, стала белее молока.
- Что вы так побледнели? - забеспокоился водитель. - Это вы из-за говна? Так я ж для примера, я его давно уж не возил. Месяца четыре. Уже все выполоскалось.
Говорил он с такой убежденностью в своей правоте, что спорить было бессмысленно.
Иванушка чувствовал, что силы покидают его. Не вполне отдавая себе отчет в происходящем, он обошел главный корпус больницы и оказался на площадке перед входом. Волга была на месте. Коробков приблизился к ней со стороны водителя и наклонился к окну.
- Где Синепупов? - нелюбезно спросил он.
- На территории, - с готовностью отозвался водитель.
История повторялась. Иванушка решил проявить настойчивость.
- А конкретно? - спросил он.
Водила показал глазами на больницу и повторил:
- На территории.
И опять отступился Иванушка Коробков.
Волга исчезла ближе к четырем вечера, но никто так и не увидел Синепупова, весь день рыскавшего по "территории".
***
В эту ночь, ослабленный страданиями, Коробков все же уснул. А проснувшись, принял решение. Он достал из заветного ящичка все сбережения, спрятал в карман бриллиантовую булавку для галстука, привезенную отцом из Берлина и, наконец, извлек из бара бутылку дорогущего французского коньяка, подаренную на свадьбу тестем. Все это добро Иванушка повез в ГорСЭС к началу рабочего дня.
Секретарша Синепупова сухо сообщила, что Анатолий Борисович, ни свет ни заря, убыл на объект.
- На какой? - спросил Иванушка, уже понимая, куда уехал Синепупов.
- Вот уж не знаю, - равнодушно ответила секретарша.
Иванушка поехал на работу. Проклятая волга была тут как тут. Возле водительской двери стоял Мышкин и заглядывал в кабину.
- На территории. - Услышал Иванушка голос шофера.
- Да нет его там! - закричал Мышкин.
Шофер равнодушно пожал плечами.
- Мышкин! - позвал Иванушка.
Мышкин обернулся.
- Ты любишь коньяк, Мышкин? - Коробков потряс дипломатом.
Мышкин кивнул. Глаза у него были, как у загипнотизированного кролика: безжизненные и испуганные одновременно.
- Тогда пойдем. Совещание будем проводить.
Совещание проходило в теплой и дружественной обстановке. Спустя полчаса в кабинете главврача бывший хирург Мышкин, забыв о субординации, нелестно отзывался о достоинствах французского коньяка:
- Ты только понюхай! - пьяным голосом требовал он, подсовывая под нос Иванушке пустую рюмку. - Это же клопоморка, натуральная клопоморка! Я такой клопов морю!
Иванушка улыбался. Спорить не хотелось, настроение впервые за последние три дня было хорошим. "Пусть клопоморка, - думал он, - зато как от нее хорошо! Надо тестю позвонить, поблагодарить". Эта мысль показалась Иванушке очень дельной и своевременной. Заговорщицки подмигнув Мышкину, он стал набирать номер, но на третьей цифре запнулся, а на четвертой вовсе забыл, кому и зачем звонит. "Вот развезло", - безмятежно подумал он.
- Наливаешь в банку немного керосина, добавляешь две рюмки этого шмурдяка, - между тем раскрывал секрет морения клопов Мышкин, - ставишь в холодильник, выдерживаешь неделю, каждый день помешивая серебряной ложкой, чтобы ионы серебра...
- Мышкин! - строго прикрикнул Иванушка.
Заместитель запнулся.
- У нас, Мышкин, кончился коньяк!
Мышкин удивленно посмотрел на бутылку. Думалось ему медленно, поэтому Иванушка намекнул еще менее прозрачно:
- Надо бы водки, что ли, выпить.
Мышкин искренне улыбнулся. Надо заметить, что Мышкин, как всякий заместитель, сильно недолюбливал своего начальника, считая его выскочкой и карьеристом. Но в это момент он понял, что Иванушка Коробков вовсе не так плох, как казалось раньше; что он грамотный специалист, вдумчивый руководитель и понимающий человек.
Водка у Мышкина была. Целых две бутылки. Но под водку нужна была закуска посерьезнее "Белочки". Этой проблемой и озаботились. Есть приготовленную больничной кухней бурду, было опасно, поэтому устроили мозговой штурм.
- "Картошка в автоклаве!" - наконец припомнил Мышкин старинный медицинский рецепт.
Послали за картошкой на кухню. Мышкин предложил переместить "совещание" в лабораторию, поближе к автоклаву. По дороге к совещанию присоединились главная медсестра больницы и начальник отдела кадров, предоставивший в качестве пропуска две бутылки шампанского.
Изгнав лаборантов, Мышкин решительно приступил к готовке. Картофелины он разрезал пополам, переложил половинки салом, и полученные "бутерброды" заправил в автоклав. Делал это он так аппетитно и сноровисто, что у собравшихся потекли слюнки: было ясно, что получится очень вкусно. Измученным трехдневной осадой людям была необходима разрядка.
Открыли первую. С каждой новой порцией алкоголя Иванушка размякал все больше. Ему были милы эти люди, о чем он не замедлил сообщить. Люди не остались в долгу и отплатили Иванушке искренними и теплыми словами.
Подоспела картошечка. И впрямь волшебно приготовил угощение бывший хирург Мышкин. За едой дискутировался вопрос: является ли печение картошки в автоклаве грубейшим попранием санитарных норм, и, если да, то какое наказание мог бы понести Иванушка, объявись здесь случайно Синепупов. Единодушно пришли к выводу, что да, является, и карается колесованием через сожжение.
Коснувшись мыслью Синепупова, Иванушка родил блестящую идею: нужно установить слежку за машиной! Что и было немедленно поручено гардеробщице тете Вере, пребывающей без работы по случаю летнего времени года.
Открыли вторую и шампанское. Стало еще веселее, захотелось бесшабашных подвигов. В который раз за сегодня в иванушкину голову постучалась удачная мысль. А именно: изготовить плакат, а может - чем черт не шутит! - даже и транспарант вызывающего и революционного содержания. Массы воспылали энтузиазмом.
Для изготовления транспаранта были использованы настенный санбюллетень, призывающий бросить силы на борьбу с амебной дизентерией и черный фломастер. На тыльной стороне наглядного пособия Иванушка, подбадриваемый пьяными сподвижниками, неоригинально написал: "Синепупов - вон!". Выставил творение перед собой, вгляделся: получилось криво, но решительно и бескомпромиссно. Иванушка продемонстрировал результат своего озарения коллегам. Коллеги одобрили. Революционное изделие было решено водрузить над козырьком больницы...
Но тут в лабораторном шкафу нашли спирт.
Лезть на козырек сразу расхотелось, и без того все чувствовали себя декабристами. Транспарант поставили в угол, вызывающим призывом к стене, и продолжили совещание. Сначала обсудили засилье сорных трав на территории больницы, затем мусорных бомжей и крыс; от крыс естественным образом перешли к проблеме лептоспироза, от лептоспироза к горячей воде (которой не было уже четвертый месяц), от воды к чаю. Пока готовился чай, выпили еще спирта.
В один прекрасный момент в глаза Иванушке бросилось его недавнее детище. Жирная надпись пропитала ватман насквозь и теперь, на фоне дизентерийной амебы и методов борьбы с ней, проступило: "!нов вопупениС".
- Вопупенис, - вслух прочитал Иванушка.
Собравшиеся посмотрели на него мутными глазами.
- Что? - переспросил Мышкин.
- Вопупенис! - громче повторил Иванушка, указывая пальцем на лозунг. Слово очень понравилось, он чувствовал, как глубоко внутри его тела, где-то рядом с желудком, разрастается ком безумного веселья. Ком распирал, слово требовало немедленного многократного повторения.
- Во-пу-пе-нис? - неуверенно прочитал Мышкин и робко улыбнулся.
Пьяный кураж овладел собранием: Мышкин, обняв главную сестру, кружил с ней в вальсе, на все лады выкрикивая новое слово; скорчившись от смеха, по полу ползал отдел кадров, он приближался ко всем по очереди, задавал один и тот же вопрос: "Во пу?", и сам же, под всеобщий хохот, отвечал: "Пенис!". Ликовал и Иванушка, но вскоре, утомленный и довольный, он уснул за лабораторным столом.
***
Проснулся Иванушка дома глубокой ночью и сразу вспомнил все. Вспомнил и обмер от осознания содеянного. Помимо моральных страданий его терзало похмелье. Не привыкший к тяжким испытаниям организм нуждался в рассоле, аспирине, холодном душе и горячем чае. Требования организма были удовлетворены, однако легче не стало. До самого утра страдал Иванушка всеми фибрами души и тела.
К больнице он подъехал до начала рабочего дня, имея в виду прибрать из кабинета кое-какие личные вещи. Оставить за собой теплое место Иванушка, будучи человеком здравомыслящим, не рассчитывал.
Волги не было, что Иванушку удивило, но не ободрило. У дверей кабинета его поджидала тетя Вера. Глаза ее горели нетерпением. Тете Вере было что сказать.
- Ну что? - без особого интереса спросил Иванушка.
- Машина уехала в семнадцать ноль-ноль, без пассажира, - по-военному четко отрапортовала гардеробщица.
- Как без пассажира?
- Совсем без пассажира, - уточнила тетя Вера.
- А куда же он делся?
Гардеробщица развела руками.
Иванушка ничего не понимал. Не общественным же транспортом Синепупов отправился домой! Неужто он так увлекся сбором компромата, что остался ночевать в больнице? Глупости!
- Вот что, ступайте-ка вниз, и когда он появится, проследите, куда пойдет. - Иванушка был уверен, что Синепупов приедет и сегодня. - И сразу ко мне с докладом.
Гардеробщица, вдохновленная важностью вторично возложенной на нее миссии, убралась на боевой пост.
Выглянув через полчаса в окно, Иванушка обнаружил волгу на обычном месте. Что ж, удивительного в этом ничего не было, оставалось ждать разведданных. Тем временем в кабинет заглянул Мышкин. По тому, как он прятал отечные глаза, Иванушка сделал вывод, что помнит Мышкин многое из вчерашнего. Возможно, больше его самого.
Стесняясь и комплексуя, зам протянул Коробкову давешнюю булавку.
- Откуда она у тебя? - удивился Иванушка. - Потерял?
- Подарили, - совсем тихо произнес Мышкин.
- Гм... - сказал Иванушка краснея.
Ситуация и впрямь складывалась неловкая. Забрать драгоценность назад было неудобно, а оставить Мышкину - до зубной боли жалко. Достойного выхода не находилось, и в конце концов победу одержал здравый смысл.
Спрятав вещицу в карман, Иванушка как бы невзначай спросил:
- А что санбюллетень?..
- Я его вчера вечером бомжам на костер отдал.
Они помолчали.
- Хороший вы человек, Леонид Маркович, - вдруг нежно сказал Иванушка. От избытка добрых чувств на душе неожиданно становилось легче. Это открытие удивило и порадовало главврача Коробкова
Настал черед Мышкина краснеть.
- Я пойду. Поручу санбюллетень новый сделать, а то санстанция... - Мышкин запнулся, опасения были нелепы: после всего что произошло, бояться нагоняя за недостаточную борьбу с дизентериеей было смешно.
- Иди, - грустно сказал Иванушка.
Оставшись один, он тяжело вздохнул, сложил руки на столе и опустил на них голову.
В таком положении и застала его тетя Вера спустя час. Иванушка спал с безмятежностью обреченного.
- Иван Василич, - она тронула его за плечо.
Коробков вскинул голову, просыпаясь.
- Все видела! - с жаром начала гардеробщица, видя что начальство пришло в себя...
- Что? - со сна Иванушке было трудно сосредоточиться.
- Видела, куда Начальник пошел! - значительно прошептала тетя Вера.
Иванушка наконец сообразил, что происходит, и нетерпеливо подался вперед.
- Приехал он под ворота, вышел, водителю что-то шепнул, и - на территорию...
При слове "территория" у Иванушки кольнуло в груди.
- Обошел поликлинику, потом хирургию и за котельную юркнул.
Иванушка подобрался. Поведение Синепупова, описанное шпионкой-любительницей, никак не походило на санитарный рейд. Разгадка мучавшей уже четыре дня тайны, была близка.
- За котельной в заборе дырка есть, - продолжала между тем тетя Вера, - больные разобрали, чтобы за мотоциклетными гонками на пустыре следить. Он в ту дыру вылез и подался через пустырь.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что направился грозный Синепупов к расположенному в пятистах метрах от больницы микрорайону, а точнее, к дому номер семь по улице Фета. Хитрая тетя Вера прокралась за поднадзорным до самой квартиры и предусмотрительно запомнила ее номер.
Выслушав отчет до конца, Иванушка несколько окреп духом и вновь обрел способность рассуждать здраво. Ясно, что не больница интересовала Анатолия Борисовича, а нечто или некто в доме номер семь, квартира пятнадцать по улице Фета.
Угроза, нависавшая над бедной иванушкиной головой, растаяла в миг. На смену страху пришло любопытство. Коробков спустился в регистратуру и позвал заведующую.
- Улица Фета за нами закреплена?
- Да, четвертый участок, - ответила заведующая, на всякий случай испугавшись.
- Давайте карточки, - потребовал главврач.
Через минуту регистраторша принесла из архива огромный ящик с амбулаторными картами участковых больных. На ящике было написано: "Фета 1-23".
- Там еще один, начиная с двадцать четвертого дома, принести? - спросила она.
- Не нужно, этого хватит. - И Иванушка погрузился в поиски.
Через десять минут из недр ящика на свет божий была извлечена карточка Васюкова Ильи Александровича проживающего квартире пятнадцать, дома номер семь по Фета. Илья Александрович, судя по немногочисленным записям, был вполне здоровым молодым человеком трех лет отроду. Воспитывался Илья Александрович, как следовало из заметок патронажной медсестры, в удовлетворительных материально-бытовых условиях в полной семье. Мать - Васюкова Наталья Львовна, двадцати четырех лет, домохозяйка; отец - Васюков Александр Михайлович, тридцати лет, моряк...
- Моряк! - воскликнул Иванушка, вскакивая на ноги.
- Моряк! - повторил он, выбегая в коридор с карточкой в руках.
- Моряк! - смеялся он, хватая на радостях за щечку случайную медсестричку.
- Капитан, мать его, дальнего плавания, - прошептал Иванушка, падая в любимое кресло и хватаясь за телефонную трубку. - А вот мы сейчас проверим, где этот капитан!
Он набрал номер, написанный на карточке рядом с адресом. Трубку долго не брали, наконец, запыхавшийся женский голос спросил:
- Алло?
- Позовите, пожалуйста, Александра Михайловича, - сказал Иванушка.
- Его нет, он в рейсе, будет через два месяца.
- Как жаль, - с чувством сказал Коробков.
- Что передать? - спросила женщина.
- Передавайте ему привет! - сказал Иванушка и положил трубку.
Несколько секунд он сидел неподвижно и смотрел на телефон, а потом откинулся в кресле и расхохотался.