Пространство и время: Российская империя, конец XVIII века.
Аннотация: Москва и москвичи конца екатерининской эпохи.
Боровиковский В.П., "Портрет Марии Ивановны Лопухиной", 1797; холст, масло, 72 см х 53,5 см - ГТГ, Москва
Инга СУХОВА
или "Запретный плод сладок"
- Ах, ma che're, как это было неприлично! Третьего дня в салоне графини этот мизерабль, это чудовище, поручик Блудов осмелился поцеловать мне руку выше запястья! Скандал! Я отказала ему от дома, как можно, такая дерзость!
- О, Мими, как я тебя понимаю! Нынешний свет смотрит на приличия сквозь пальцы. На балу у княгини Голицыной я своими глазами видела, как этот enfant terrible, наследник отцовских миллионов Неплюев, в вихре вальсона прижимал к себе княжну Китти гораздо ближе, чем того дозволяет благопристойность! Entre nous, она была совсем не против. Боже, куда катится мир!
И молодая, хорошенькая дама в модном туалете возвела к небесам полные негодования глаза. Её собеседница, не уступавшая ей ни в очаровании, ни в изяществе наряда, сочувственно кивала, теребя кружевной платочек.
Ландо, подпрыгивая на булыжной мостовой, катилось по улицам Москвы.
- Везу тебя увидеть чудо, дорогая! Вчера, гуляя в саду нашего богача и оригинала Демидова, я заметила персик. Ах, это просто искушение, соблазн. Он был так нежно-розов, легкий пушок окутывал его призрачным облачком. Ты должна полюбоваться, Мими, и разделить со мной восторг.
Экипаж остановился. Лакей, спрыгнув с запяток, откинул ступеньки и помог барыням сойти.
Два воздушных создания, почти не касаясь земли, вступили в знаменитый сад, открытый для прилично одетой публики. Владелец его Прокопий Акинфиевич Демидов славился на всю Первопрестольную как своим громадным состоянием, так и не меньшими самодурством и чудаковатостью.
Московские нимфы шли по аллейке, усыпанной хрустким желтым песком и украшенной мраморными статуями греческих и римских небожителей.
- Душечка, скорее сюда. Вот он! - Торжествующе вскрикнула дама, указывая на соблазнительный фрукт.
Под лучами солнца его сочная спелая плоть манила, дразнила и прельщала. Некоторое время дамы восторженно созерцали вожделенный плод, а затем, не поборов искушения, Мими протянула к нему нежную ручку. Тонкие пальчики уже обхватили пушистый овал, когда с высоты грянул грозный глас:
- Не замай, барыня! Глазеть - глазей, а рвать не моги!
С пьедестала на посетительниц дерзко взирал мраморный Аполлон. Следуя правилам классической простоты, бог был обнажен, лишь могучие чресла стыдливо прикрывал канонический фиговый листок. Олимпиец негодующе уставил каменный перст на преступниц.
Высокий, пронзительный визг явился ему ответом. Разверзнись вдруг земля, подруги не напугались бы сильнее. Не разбирая дороги, с истошными воплями, несостоявшиеся похитительницы, подхватив пышные юбки, бросились наутек, - пару раз из пены кружев мелькнули кокетливые белые панталончики, и все стихло. Лениво гудели пчелы, да птички возмущенно чирикали в смятых паническим бегством кустах.
Задумчиво почесывая беломраморный зад, Аполлон зычно гаркнул стоящему поодаль Геркулесу:
- Митроха, у тебя под мелом кожа-те не преет?
Геркулес, половчее перехватив палицу, пробасил в ответ:
- Преет, Афонька, дюже преет, прям пякет, мочи нет боле!
И яростно заскреб корявой пятерней играющую рельефной мускулатурой античную грудь...
"...В великолепный сад его (Демидова), в котором было собрано более двух тысяч растений, допускались все; но, заметив, что дамы в нем рвут плоды и редкие цветы, он однажды снял все статуи и на место их поставил обнаженных мужиков..."
М.И. Пыляев. Старое житье (очерки и рассказы о бывших в отшедшее время обрядах, обычаях и порядках в устройстве домашней и общественной жизни). 1897, 2-е изд., типография А.С. Суворина, С-Петербург.
ДОСЬЕ: ДЕМИДОВЫ
Демидов Прокопий Акинфиевич (1710 - 1786) - внук Никиты Демидыча, основателя династии горнозаводчиков Демидовых.
Демидовы ведут происхождение от крестьянина Демида Григорьевича Антуфьева (или Антуфеева), уроженца села Павшина, находившегося в 20 верстах от Тулы. В первой половине XVII в. Антуфьев переселился в Тулу и занялся кузнечным ремеслом. У него было три сына: Григорий, Семен и старший Никита (родился в 1656 году), предприимчивости и энергии которого род Демидовых и обязан своим возвышением и богатствами.
За заслуги в развитии горного дела комиссар Никита Демидович грамотою от 21 сентября 1720 г. был возведен в дворянское достоинство под фамилией "Демидов" вместе с сыновьями Акинфием, Григорием и Никитой и законным их потомством. Демидовы пользовались известностью, благодаря громадным богатствам, широкой общественной благотворительности и выдающимся заслугам в деле развития отечественной горнозаводской промышленности. Урал и Сибирь в особенности многим обязаны роду Демидовых, энергичные представители которого основали здесь многие чугунно- и медно-плавильные и железоделательные заводы и начали эксплуатацию местных рудников.
Прокопий Акинфиевич, старший сын Акинфия Никитича, родился в Сибири 8 июня 1710 г. Владея огромными богатствами, унаследованными от отца, Прокопий Акинфиевич "мало обращал внимания на управление своими заводами, которые и помимо его вмешательства приносили огромный доход, проживая большею частью в Москве и лишь изредка по делам выезжая за границу, удивлял москвичей своими чудачествами и дорого стоившими затеями". Близкий ко двору императрицы Екатерины II и коротко знакомый со многими вельможами, Прокопий Акинфиевич охотно выручал своих сановных приятелей значительными суммами денег, но при этом всегда на каких-либо курьезных условиях. В первую турецкую войну он оказал важную услугу и русскому правительству, ссудив его на военные нужды, через графа Румянцева, четырьмя миллионами рублей. За щедрые пожертвования на общественные нужды, пользуясь расположением Екатерины II, Демидов нередко позволял себе злые шутки над вельможами, что ему обыкновенно сходило с рук и доставляло огромное удовольствие.
Когда в Москве по инициативе государыни начата была постройка Сиропитательного дома, Прокопий Акинфиевич внес на устройство этого учреждения 1 107 000 рублей. Причем из этой суммы выделил 205 000 рублей на устройство при воспитательном доме Коммерческого училища, которое и основано в 1772 г. в Москве, а затем в 1799 г., по желанию императрицы Марии Федоровны, было переведено в Петербург. За это щедрое пожертвование Прокопий Акинфиевич получил чин статского советника и медаль. Кроме того, он внес 20 000 рублей на учреждение при Петербургском воспитательном доме госпиталя для бедных родильниц; пожертвовал 20 000 рублей Московскому университету с тем, чтобы из процентов с этого капитала выдавались стипендии беднейшим из студентов, а для самого университета купил дом за 10 000 рублей; главному народному училищу в Москве пожертвовал 5 000 рублей.
В награду за новые взносы императрица пожаловала Прокопию Акинфиевичу чин действительного статского советника. Московский университет в числе первых жертвователей занес его имя на одну из досок в актовом зале, а университетское "Вольное Российское Собрание" избрало мецената в свои члены.
Демидов был натурой неоднозначной и противоречивой. Чудак, добродушный в обращении с посторонними, питавший трогательную нежность к цветам и пчеловодству (в своем подмосковном имении Нескучное он создал великолепный ботанический сад, после его смерти подаренный Москве), с близкими Прокопий Акинфиевич был довольно жесток.
От первого брака он имел трех сыновей: Акакия, Льва и Аммоса, а от второго - четырех дочерей. Недовольный своими сыновьями, воспитывавшимися в Гамбурге, строгий отец держал их почти в нищете и только по приказу государыни, которой сделалось известным печальное положение сыновей миллионера, вынужден был обеспечить каждого из них тысячью душ крепостных крестьян. Рассерженный таким вмешательством верховной власти в его права распоряжаться имуществом по своему усмотрению, Демидов поспешил продать купцу Яковлеву шесть своих чугуноплавильных заводов: Бынговский, Шайтанский, Невьянский, Верхне-Невьянский, Шуралинский и Верхнетагильский, и, несмотря на то, что вообще жил далеко не экономно, все-таки оставил каждому из своих сыновей значительные капиталы, в общей сложности превышавшие три миллиона рублей.
Умер Демидов в Москве 4 ноября 1786 года и погребен в Донском монастыре. После Прокопия Акинфиевича сохранилась интересная в историческом отношении переписка, рисующая картину заводского быта того времени. Часть этой переписки была опубликована в "Русском архиве".
КСТАТИ: Приметы времени - конец XVIII века.
Демидовский ботанический (Нескучный) сад. Сейчас Нескучный сад - живописная роща с большими деревьями, с холмами, оврагами, старинными прудами, плотинами и пр. В середине XVIII в. на месте Нескучного сада находилось три больших загородных дома: "Нескучное" генерал-прокурора князя Н. Ю. Трубецкого, князей Голицыных и миллионера-заводчика П. А. Демидова. Общая площадь этих загородных дач вместе с несколькими мелкими владениями, расположенными по соседству и вошедшими в XIX в. в состав Нескучного сада, составляла 35,5 га.
Сегодня Нескучный сад - часть Центрального парка культуры и отдыха имени Горького. В Музее архитектуры при Донском монастыре сохранился альбом Нескучного, относящийся к 1753 г. Из рисунков видно, что парк тогда был разбит в "версальском" стиле - с подстриженными в виде различных фигур деревьями, геометрически правильно расходящимися дорожками, рукотворными гротами, живописными мостиками и т.п.
Вальс - прародителями вальса называют и австрийский народный танец "лендлер", и провансальскую пляску "вольта". Оба эти танца - парные и исполнялись под музыку в размере 3/4 (на счёт "раз-два-три") и если в лендлере кавалер, выведя партнершу на круг, вращал ее вокруг себя, то в вольте вначале преобладали прыжки, а затем появились и быстрые повороты и вращения.
Во Франции вольт запрещалось исполнять при дворе, а кардинал Ришелье усматривал в нем подрыв устоев религии и общества. (В начале XVIII в. в моде был чинный и галантный менуэт. То, что кавалер берет руку дамы, уже считалось нарушением приличий!) Но вольт, смешавшись с лендлером, завоевал популярность в Германии, Чехии, Австрии, получил новый характер - широкие, скользящие и плавные движения, избавился от прыжков и получил новое имя - вальс (от немецкого слова walzen - кружиться).
Танцы, "похожие на вальс", впервые исполнялись в Париже в 1775 г. "Waltzen", как и вольта, не соответствовал нормам морали того времени, в 1779 г. появился памфлет некоего "Волка" (Wolf) под названием: "Доказательства того, что вальсирование - основной источник слабости тела и вырождения нашего поколения".
В 1799 г. Arndt описывал этот танец: "Леди подняли длинные платья так, чтобы не запутаться и не наступить на них, платья понесли их, как ковер, над землей, прижимая тела партнеров близко друг к другу..."
Лорд Байрон в 1813 г., увидев свою жену вальсирующей с его приятелем, гневно острил: "Здоровый джентльмен... раскачивается с дамой, как на качелях, при этом они вертятся подобно двум майским жукам, насаженным на одно шило".
В 1833 в книге "Правил хорошего поведения" Мисс Селбарт писала: "...этот танец - только для девиц легкого поведения!"
В конце екатерининской эпохи, в 80-90 гг. XVIII в., французские дворяне, бежавшие в Россию от ужасов революции, занесли новый танец - вальсон. Именно благодаря вальсу русское дворянство затанцевало в общественных местах, так родились знаменитые русские балы.
Вот что об этом сообщает историк-бытописатель М.И. Пыляев: "Но в первое время по учреждении собрания (т.е. общественных балов - И.С.) танцующих бывало немного, потому что минуэт был танец премудреный: поминутно то и дело или присядь или приклонись и то осторожно, а то с чужим лбом стукнешься, или толкнешь в спину, или оборвешь чужой хвост платья и запутаешься. Танцовали только умевшие хорошо танцовать; ... вальс тогда ещё не знали и в первое время, как он стал входить в моду, его считали неблагопристойным танцом; как это - обхватить даму за талию и кружить ее по зале. Позднее, как описывает англичанин Ж.К. Пойля в своих мемуарах, "для летучих вальсов в целой Европе мастера были только русские, и кроме русских дам, этих чересчур быстрых, почти воздушных поворотов, не выдержит ни англичанка, ни немка, ни француженка". В самом деле, тогда быстрота с ловкостью в вальсе составляли славу наших танцев... При императоре Павле I на вальс, или, как его тогда называли, "вальсон", вышло строгое запрещение". (Ibid, с. 86-87)
Ландо - (франц. landau) от Landau (Ландау) - город в Баварии, где с XVII в. начали изготовлять экипажи под названием "ландо". Ландо называлась 4-местная карета с открывающимся верхом. Ландо отличалось мягкими рессорами, легким ходом, роскошной отделкой. Ехавшие в экипаже пассажиры размещались на переднем и заднем сиденьях лицом друг к другу.
Облегченное и укороченное (без переднего сидения) ландо называлось ландолетом.
(С) И.В. Дубынина (Сухова), СПб, 2005 г.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
Зал N 5 Государственной Третьяковской галереи посвящен крупнейшему портретисту второй половины XVIII века - Д.Г.Левицкому (1735-1822) и живописцам его круга.
Первые художественные навыки Левицкий получил у своего отца Г.К.Левицкого, священника и гравера, чей облик, по-видимому, запечатлен в "Портрете священника" (1779). Долгим годам пребывания в Петербурге предшествовала работа вместе с А.П.Антроповым в Киеве (с 1752 по 1755 г.) и в Москве (1760-е).
Работы Левицкого отличаются высочайшим мастерством исполнения, сюжетным и живописным разнообразием, диапазон творчества его широк и универсален, художественный язык - пластичен и выразителен. Предпочитая камерные портреты как жанр, Левицкий писал и парадные портреты, и портреты-картины. Его заказчиками и моделями были люди самых разных сословий - от бывшего крепостного, откупщика-миллионера Н.А.Сеземова до известного литератора и издателя Н.И.Новикова и самой императрицы Екатерины II.
Левицкий Д.Г., "Портрет П.А.Демидова", 1773; холст, масло, 226,6 см х 116 см - ГТГ, Москва
Свобода мышления Левицкого проявляется в редком для русской портретной традиции варианте изображения "en deshabile" (в домашнем одеянии), выбранном для парадного "Портрета П.А.Демидова" (1773). "Великий курьезник", как называли его современники, владелец металлургических уральских заводов небрежно, как бы с вызовом общественным нормам, позволительном лишь богачу-эксцентрику, позирует в домашнем платье, опершись на лейку. Портрет по всем правилам парадного изображения заключает в себе моральную сентенцию. Стол, незатейливый натюрморт, цветы, лейка - атрибуты домашнего очага; они же в сочетании со зданием воспитательного дома на заднем плане уподобляют Демидова, одного из главных его благотворителей, заботливому "садовнику", взращивающему, подобно цветам, хрупкие детские души.
----------------
Цитируется по http://www.museum.ru/tretyakov/hid/exp_1v5.htm -
(с) Интернет-портал "Музеи России" - Государственная Третьяковская галерея - Путеводитель по галерее - Зал #5
|