Сегодня шестое декабря, мой день рождения. Я не буду его отмечать, так же как не делал этого последние двадцать восемь лет. Каждый год в этот день я покупаю 18 белых роз и иду на кладбище. Сегодня суббота, нерабочий день. На кладбище я был утром, а потом пошел в спортивный центр. Туда я хожу по выходным, проплываю свой километр в бассейне, иду в парилку, потом сижу с книжкой в Зимнем саду, оборудованном рядом с бассейном. Абонемент в этот спортивный центр у меня уже лет десять. Состав людей, приобретающих абонемент в наш центр, остается более или менее постоянным из года в год. Большинство принадлежит к так называемому среднему классу. Зимний сад, прилегающий к бассейну, любят все. После физических нагрузок кто-то приходит сюда с шахматами или с книжкой, как я, кто-то расслабиться с бутылочкой пива, иные просто посидеть, потрепаться. Однако сегодня я забрался в самый дальний угол сада. Мне хотелось уединиться, не было настроения общаться ни с кем. Тем более что в книжке, которую я купил накануне и принес с собой, я ожидал получить ответ на вопрос, который задавал себе не раз за эти двадцать восемь лет. В ней была статья одного современного философа по фамилии Ливрага. Статья о Судьбе, о предопределенности и свободе выбора человека. Может ли человек изменить роковой ход вещей, или все предопределено свыше? Неужели цепь мелких событий, ведущих к трагедии, неизбежна? Можно ли почувствовать заранее надвигающуюся беду и выдернуть из зловещей цепи хотя бы одно звено, тем самым разорвав ее?
В саду было покойно, тепло и уютно. Я раскрыл книгу, но вместо чтения закрыл глаза и ушел мыслями в прошлое. Вновь со мной была она, моя Рита.
Рита перешла в нашу школу в середине девятого класса. Я влюбился в нее в тот самый момент, когда она впервые вошла в школу. Как, впрочем, и добрая половина парней нашей школы. Рита долго держалась независимо и ровно со всеми ребятами. В то время каждый из нас не терял надежды. До сих пор не знаю почему, но Рита выбрала меня. Это было неожиданное, невероятное счастье! Я благодарил судьбу и видел в выборе Риты чудесное Провидение. Судьбой мне казался и тот факт, что мы оба родились в один и тот же день, шестого декабря. Потом выяснилось, что оба мы появились на этом свете утром, но я на час раньше, а значит, я был хоть и на час, но старше, как представлялось мне и положено быть мужчине. И еще у нас было общее увлечение - филателия. Довольно редкое хобби для девушек. Более того, выяснилось, что мы оба коллекционируем марки животных.... Потом это увлечение окажется причиной одного из звеньев цепи совпадений, предшествующих трагедии....
Наш роман начался в августе 1985-го, когда после окончания девятого класса мы с другими учениками нашего класса поехали на организованную экскурсию в Ленинград. Еще месяца за два до поездки по некоторым незначительным признакам - взглядам, обращенным в мою сторону, смущенным и одновременно радостным улыбкам при моем появлении - мне стало казаться, что Рита выделяет меня среди толпы своих поклонников. Но я убеждал себя, что истолковываю ее поведение неправильно. И не решался проявить инициативу.
Роман начался в ленинградском театре на балете "Жизель", на который мы пошли всей нашей туристической группой. Судьба, и я склонен утверждать, что именно Судьба, повелела так, что наши с ней кресла оказались рядом. Благодарение общим подлокотникам смежных кресел в том театре! После того как моя рука первой заняла этот общий подлокотник наших кресел, я почувствовал как рука Риты мягко опустилась на мою. Будто парализованный, я застыл. Тонкие пальцы ее руки проскользнули под мою ладонь. В ответ я крепко сжал их и медленно повернул голову в сторону Риты. Она неотрывно смотрела на меня.... Слова были не нужны, сам ее взгляд, ждущий и тягучий, был признанием в любви...
Воспоминания вдруг прервались. Мне показалось, что в саду рядом со мной кто-то есть. Я приоткрыл глаза, осмотрелся. Никого. Ну и хорошо. Ужасно не хотелось выныривать из воспоминаний в настоящее время, и я вновь погрузился в прошлое.
На этот раз я вернулся в лето 1986-го. Мы вдвоем мчались в моторной лодке вдоль реки, Рита сидела впереди, смеялась и радовалась всему, что видела вокруг - желто-зеленым берегам, речным чайкам, искрящимся на солнце брызгам воды.... На реке был остров, который в народе называли Змеиным. На нем и правда обитало много змей, в основном ужи, хотя попадались и гадюки. Их наличие отпугивало от острова многих желающих организовать пикник или поставить на ночь палатки. Даже рыбаки предпочитали рыбачить в другом месте. Не бояться змей меня научил мой дядька, который брал меня с собой на рыбалку с пятого класса. И именно на Змеиный остров. Он считал, что здесь самый лучший клёв. Принцип поведения со змеями, объяснял мне дядька, мирное сосуществование. Если не трогать змею, не угрожать ей, она никогда не нападет. Надо делать вид, что она тебе безразлична. Ну и конечно не наступить на нее нечаянно. На острове была буйная растительность и буреломы, порой пробираться по нему было непросто. Но принцип был один - иди и шуми как можно больше, обозначая тем самым свое приближение заранее. Змеи боятся нас больше чем мы их. И всегда уползают с нашего пути. Даже в реке, завидев торчащую из воды плавно раскачивающуюся ромбовидную головку плывущей змеи, надо помнить, что она просто переплывает реку и не имеет к тебе претензий. Сколько раз мы мирно проплывали в метре друг от друга, едва ли не раскланиваясь при встрече. Рита была смелой и доверчивой девушкой, просто приняла на веру мою "змеиную" науку и перестала бояться змей. В то лето 1986-го Змеиный остров был любимым местом нашего уединения. У нас на острове был свой, построенный нами самими, шалаш. Мы называли его "наш первый дом" и благоустраивали, как могли. Даже в дождь в шалаше было сухо и уютно. В один из летних дней внезапная гроза и ливень застали нас на берегу реки, и мы ринулись в спасительный шалаш. Оба промокли до нитки. Раздевались молча, дрожа сначала от холода, а потом уже от возбуждения и внезапно возникшего желания обняться, стать одним целым, одним телом.... Там, в шалаше, в тот самый день, Рита произнесла:
- Ты будешь единственным мужчиной в моей жизни.
Произнесла негромко, без всякого пафоса, как-бы про себя, и прозвучало это совсем не как клятва, а как простая констатация факта. Я молча обнял ее....
Безусловно, то лето было самым счастливым в моей жизни, а тот день самым памятным днем.
Мы были вместе один год и четыре месяца, и в это чудесное время моя жизнь была наполнена Ритой. Днем мы не расставались. В десятом классе пересели за одну парту, вместе готовили уроки, ходили в кино, сидели в парке, на углу которого стоял Ритин дом. В 86-м окончили школу и поступили в институт - я в политехнический, Рита в медицинский. Но и тогда разлучались только на время занятий в институте, а готовились к ним все равно вместе, или у Риты, или у меня. Каждый читал книгу по своему предмету, но ощущение близости любимого человека было теплым и радостным. Излишне говорить, что на всяких мероприятиях и вечеринках мы тоже появлялись вместе. А еще вечерами любили бродить по городу и разговаривать. Болтали обо всем. Я даже удивлялся, что всегда находилась какая-то тема. С тех пор я уверен, что настоящая любовь это, прежде всего тогда, когда ты говоришь и слушаешь любимую, делишься с ней всем-всем, главным и второстепенным, и мнение любимой для тебя самое важное.
Я совершенно не ожидал, что окажусь таким нежным и чутким влюбленным! У нас была настоящая, всепоглощающая, взаимная любовь. Рита могла быть сильной и слабой, решительной и нежной, порывистой и взвешенной. И каждый раз была такой, какой должна быть в этот момент Женщина. Этот дар был у нее уже в юности. Я гордился ею. Это особенное чувство, когда ты гордишься своей женщиной. Далеко не каждому мужчине в жизни дано испытать его...
Наступил наш день рождения. Ровно двадцать восемь лет назад, шестого декабря 1986 года. Так же, как и сегодня, это была суббота. Отмечать должны были у Риты. Гости были приглашены на семь часов вечера, а я собирался прийти в шесть, помочь с подготовкой. Я приготовил два подарка: во-первых, чудесный торт, на котором тонкой струйкой горячего шоколада было выведено имя "РИТА" и к которому прилагались 18 маленьких свечек, а во-вторых, редкий набор из пяти почтовых марок бельгийского Конго 1939 года с изображением африканских животных. Этот набор я давно заприметил в коллекции у отца моего друга Мишки Крылова. Тот был филателистом с большим стажем, а его коллекция была одна из самых богатых в городе. Я несколько раз предлагал старшему Крылову поменяться или купить у него африканский набор, но тот не соглашался. Тогда я решил давить через Мишку, подговорив его упирать на то, что у меня, мол, день рождения, и Мишка хочет угодить мне с подарком. Утром Мишка сообщил, что папа сдался, и я смогу получить желанный набор. Договорились встретиться в Красном уголке в половине шестого.
Красный уголок существовал в нашем дворе столько, сколько я себя помню. Организовало его домоуправление совместно со школой, и это было полуподвальное помещение с тремя большими комнатами и санузлом. Несмотря на название, ничего агитационно-политического в Красном уголке, по сути, не было. Разве что портрет Ленина в одной из комнат и лозунг на стене "Ленинизм - наше знамя. Будущее за нами". Красный уголок был местом, где я и многие из моих друзей в школьные годы проводили массу свободного времени, особенно зимой. Здесь были бильярд, теннисный стол, шахматы, шашки. Когда-то были фотокружок и кружок по художественной вышивке. Два года назад при участии родительского комитета школы в Красный уголок даже купили компьютер.
Зима в тот год была ранняя, первый снег выпал уже неделю назад. С тех пор то теплело, то холодало, в результате к субботе на дорогах и пешеходных тропках появился лед, который городские службы не везде успевали посыпать песком. Хронометраж того трагического вечера я восстановил полностью уже потом, проживая вновь и вновь каждую минуту. Ровно в половине шестого с коробкой торта в руке я вышел из своего подъезда, осторожно проковылял в темноте по двору и через минуту появился в Красном уголке. Мишка с Толяном сидели у компьютера. Мишка играл в популярную тогда компьютерную игру "Стройка", а Толян навис над ним, короткими междометиями то выражая одобрение, то возмущаясь Мишкиной нерасторопностью. Я пристроился сзади, с улыбкой наблюдая за тем, как Мишка довольно ловко управлял человечком, разбивающим кирпичи и скачущим по лестницам и этажам строящегося здания. Мишка заметил меня и коротко произнес:
- Привет Серый! С днем рождения! Сейчас, уровень пройду только...
- Ладно, спасибо, - улыбнулся я. - Время есть немного.
Наконец, в 17:35 компьютер издал несколько бравурных музыкальных звуков, довольный Мишка отвалился от стола, полез во внутренний карман пиджака и извлек заветный набор марок, вложенный в полиэтиленовый пакетик.
- Это тебе подарок от нас с Толяном, - проговорил Мишка. - Только я догадываюсь, что ты передаришь его Рите, верно?
- Ну, Миш.... Ты же знаешь, что у нас с Ритой теперь всё общее, и коллекция тоже, - слукавил я, как мне казалось, лишь ненамного опережая события.
В 17:40 я вышел из Красного уголка и направился к Рите. Идти предстояло через парк, затем пересечь дорогу и подняться на третий этаж. В обычное время такой путь занял бы 10 минут. Но в тот вечер, из-за боязни поскользнуться в темноте и грохнуть о землю коробку с тортом, я шел медленней. Да и спешить было некуда, мы же договорились, что я приду в шесть.
До конца парка оставалось метров пятьдесят, когда впереди, со стороны дороги, я услышал резкий звук тормозов и последовавший за ним глухой удар. Еще не видя, что произошло, я почувствовал, как зашлось сердце, и рванулся вперед. Жигули с распахнутой настежь дверью водителя стояли, развернувшись поперек дороги. Подлетая к месту трагедии, я краем глаза заметил фигуру какого-то юнца, убегавшего в темноту парка. Потом оказалось, что машина была угнана, угонщика-убийцу так и не нашли.
Рита лежала навзничь, с нелепо подвёрнутой под туловище ногой. Под распахнутой шубкой было домашнее платье. Глаза были открыты и безжизненны.... В протоколе происшествия было зафиксировано время наезда: 17:50.
Дальнейшие события вечера я помню плохо. Смутно помню сирену скорой помощи, помню как меня била не проходящая нервная дрожь, потом мне наливали водку, потом долгое тяжелое забытье, заменившее сон....
Хоронили Риту в мороз. От горя окаменела природа. Окаменело моё сердце. Я превратился в живой труп. Несколько дней не мог мыслить вообще. Ходил по городу, бормоча что-то бессвязное и поминутно называя ее имя. Наконец поймал себя на том, что стою на берегу полузамерзшей реки, вперив взгляд в далекий Змеиный остров, и во весь голос зову Риту....
К жизни я возвращался медленно, и по мере возвращения все отчетливее ощущал свою вину в произошедшей трагедии. Особенно ярко я ее осознал, когда выяснилось, что Рита выбежала из дома в соседнюю кондитерскую купить торт к чаю! Ведь я нес ей торт! Ну почему я не сказал ей, что подарю именно торт?! И даже если не сказал, приди я с тортом на две минуты раньше, и Рита бы никуда не пошла. Почему я не забрал марки утром, сразу же, как только позвонил Крылов? Тогда бы я сразу пошел к Рите, не заходя в Красный уголок. Какого дьявола я прилип к этому компьютеру в Красном уголке? Видимо, именно дьявол выстроил эту зловещую цепь мелких, ничего не значащих событий, в результате которых не стало Риты. Он свел в одной точке в одно время маршруты Риты и этого подонка угонщика.
Мой папа, добрый и умный человек, переживая моё горе, как своё, обнимал меня и повторял:
- Это Судьба так назначила, Сережа. Ты был бессилен что-либо сделать.
Впоследствии я тысячу раз задавал себе вопрос: мог ли я предугадать, почувствовать то, что произойдет? Или действительно всё было предопределено свыше, и в этот день Рите было предначертано умереть?
Я оказался однолюбом. Не женился, и уже вряд ли это сделаю. Думал уехать из родного города, но держала Рита. Держит до сих пор. Ведь она здесь. Пусть на кладбище, но здесь, в этом городе. Сегодня утром я поздравил ее с днем рождения, положил у памятника цветы, и мы опять болтали. На памятнике был искусно высеченный портрет Риты, копия одной из ее фотографий. Рита улыбалась мне с портрета. Конечно, говорил только я, но в ответ я слышал ее голос, ее мнение, ее советы. По крайней мере, мне так казалось. Мои визиты на кладбище к Рите стали частью моей повседневной жизни. Те, кто видел меня там впервые, глядя на меня и на портрет Риты на памятнике, могли бы предположить, что отец приходит к покойной дочери. Мешала выгравированная на памятнике давняя дата смерти: 06.12.1986. Кладбищенские работники же давно привыкли, что у одной из могил часто сидит солидный, хорошо одетый мужчина и разговаривает сам с собой. Завидев меня , многозначительно переглядывались, мол, опять пришел этот "тронутый". Наверно, я и есть "тронутый". Только я этого не чувствую.
Я пролистал книгу, лежащую на коленях, дошел до статьи Ливраги и начал читать. Моё внимание привлек следующий тезис философа: "Чтобы понять то, что каждый человек имеет несколько "точек смерти", мы можем представить нашу жизнь в виде конуса; мы входим в него и движемся по спирали снизу вверх. Первую "точку смерти" мы минуем относительно легко, потом проходим через остальные; в них мы можем спастись, а можем умереть. Эти круги постепенно сужаются, пока мы не доходим до последней точки, которой уже не избежать". Последняя точка, как я понял, это вершина конуса жизни. Согласно философии Ливраги, у каждого человека есть свой "конус жизни", определенный ему свыше. У одного он высокий, и у человека есть шанс совершить в нем много витков спирали, у другого вершина конуса расположена так низко, что первая же "точка смерти" становится неизбежно последней. Она и есть вершина его конуса жизни.
Я задумался.... Может тот декабрьский день 86-го и был вершиной конуса жизни Риты? Может быть, мой папа был прав, говоря, что гибель Риты была предопределена Судьбой? А возможно наоборот, это была одна их "проходимых точек смерти", которую Рита могла миновать, если бы я предугадал и предупредил события? Как узнать это?
Как-то незаметно в зимнем саду стало темнее. Светильники горели, но их свет стал намного слабей. Я попробовал встать, но ощутил легкий толчок, головокружение и последовавшее давно забытое ощущение легкости во всём теле. На некоторое время я погрузился в забытьё, потом вдруг резко, отчетливо увидел Портрет Ленина на стене Красного уголка, Мишкин затылок, нависшую над Мишкой фигуру Толяна, мультяшного компьютерного человечка поверх головы Крылова, разбивающего кулаком кирпич. Сон, в который погрузился я в этот раз, отличался от сотни других снов, в которых я вновь и вновь проживал тот трагический вечер, неправдоподобным ощущением реальности окружающей обстановки. Я чувствовал тепло нагретой батареями отопления комнаты, щурился от яркого света голой лампочки под потолком.... Но с другой стороны, я словно смотрел в прошлое из сегодняшнего дня. Глядя в тот вечер в Красном уголке на своих школьных друзей, я знал, что к сорока годам Мишка из-за своего пристрастия к сладостям заболеет диабетом, а Толян в двадцать два женится на жуткой стерве и потом при разводе отдаст ей квартиру своих родителей. Захотелось предупредить друзей, повлиять на их будущее, но внезапно горячая тревожная волна проникла в моё сознание. Я бросил взгляд на наручные часы. На "Ракете", подаренной мне родителями на 16-летие, было 17:33. Кровь застучала в висках набатным колоколом. Боже, я знаю, что может случиться через 17 минут! Первая мысль - бежать домой и звонить Рите! А если будет занято? Ведь у нее день рождения, мало ли кто может звонить с поздравлениями.... Тогда время будет безнадежно упущено.... 17 минут. Вполне хватит, чтобы добежать до Ритиного дома и не позволить ей выйти. Словно в тумане я услышал Мишкин голос:
- Привет Серый! С днем рождения! Сейчас, уровень пройду только...
Не ответив, я стремглав рванулся на улицу и помчался к парку. И теперь, мчась сквозь вечернюю мглу, я, в отличие от предыдущих снов, физически ощущал холодный колючий встречный ветер, осязал в правой руке бечевку, которой была перевязана коробка с тортом. Быстрый взгляд на часы - 17:38. Уже в парке. Если не снижать темп бега, должен успеть.
Взлетев на очередной пригорок, я по инерции на скорости мчался вниз по посыпанной песком дорожке в ложбину. Широкую низкую фигуру какой-то толстенной тётки, перекрывшей проход, в полутьме я увидел в последний момент. Стараясь избежать столкновения, взял чуть правее и вылетел на неприкрытую снегом ледяную гладь. В следующее мгновение мои ноги неуправляемо заскользили. Последнее, что я увидел перед падением, были сверкнувшие в свете фонаря крупные осколки бутылки, то ли из под уксуса, то ли из под масла, лежащие на льду. Видимо, кто-то, несший эту бутылку, поскользнулся здесь до меня. Один из осколков больно врезался мне в бедро, коробка с тортом улетела куда-то в кустарник, а сам я сильно ударился лбом о лед.
Очнулся уже на спине, причитающая надо мной тетка стояла на коленях и платочком стирала кровь с моего лица. Была саднящая боль впившегося в сухожилие ноги осколка. Странный сон продолжался. Странный еще и потому, что в обычном сне боли не испытываешь, даже если ударяешься или падаешь. Внезапно вернулась мысль, огнем опалившая мозг - Рита! Я взглянул на часы: 17:48. Прыжком встал на ноги и рванулся к углу парка. Приволакивая ставшую непослушной окровавленную ногу, уже не чувствуя боли, я бежал спасать мою любимую....
Визг тормозов и последовавший за ним глухой удар застали меня в нескольких десятках метров от дороги. Эти звуки, как удар боксера-тяжеловеса, сбили меня с ног. Я не успел! Упав лицом в холодный снег, я издал звериный рык. Боль и отчаяние затопили сердце. Я вновь потерял сознание....
- Сергей Романович! Сергей Романович! - кто-то осторожно тормошил меня за плечо, - Мы скоро закрываемся.
Я с трудом возвратился в реальность. Это Володя, наш инструктор по фитнесу, обходил территорию центра перед закрытием. Я взглянул на часы: 17:50. Вновь шестое декабря, вновь суббота, то же время. Все совпадало с точностью до минуты. Но с разницей в двадцать восемь лет...
Оказалось, я просидел в зимнем саду несколько часов. Успею до закрытия принять душ.
Прохладные струи воды, скользившие по лицу, успокаивали, охлаждали воспаленный мозг, возвращая его к возможности анализировать. Что это было сегодня? Сон? Наваждение? Проверка "теории конуса" аргентинского философа?
Я уже вышел из душа и, глядя в огромное, до пола, зеркало, вытирался пушистым полотенцем. Случайно мой взгляд скользнул вниз. Полотенце замерло у плеча. Я увидел то, чего не видел никогда прежде: чуть выше коленной чашечки на моей правой ноге виднелся отчетливый аккуратный хирургический шов от старой операции....