не став проституткой в борьбе из-за должностного куска.
Мой Фельдман, самых честных правил,
Всю жизнь работая "как вол",
Он уважать себя заставил тех,
Кто не познал в прекрасном толк.
(импровизация Е.Дворкина)
В начале нового пути
Я, когда мы с Луизочкой поженились, из Мостоотряда уволился.
Жуть как надоело столько времени на дорогу тратить. Получалось, что я каждый день в Москву ездил на пассажирском поезде - три часа туда и три обратно. А потом, после трудового дня на свежем, бодрящем морозцем воздухе, по вечерам, в душной аудитории института, силы меня покидали, и я засыпал, не переставая что-то "калякать" в конспекте.
Домой я добирался "на автопилоте". Утром, в пять часов, выходил из дома. Дождавшись выходных, я спал, спал и спал, навёрстывая недоспатое за неделю.
Получалось, что женился я только для того, чтобы место жительства сменить. А это мою жену никак не устраивало. Была она девчоночкой из семьи интеллигентной и ей каждый вечер если не в театр, то в кино или к друзьям податься требовалось.
Вот так я оказался в четвёртом автобусном предприятии. Слесарем по ремонту двигателей внутреннего сгорания - ДВС то есть. Не зря же я во флоте мотористом отслужил.
Первый курс ЛИИЖТа я закончил успешно. У меня даже троек не было. Лето пролетело как один день. Приближалась осень, а с ней и занятия в институте.
За неделю до окончания августа, мы с женой поехали проведать Альма-матер, узнать, когда начинаются занятия, какое расписание лекций будет в первый учебный день занятий. Торжественно и тревожно шли мы по пустынным ещё коридорам и залам института. Впереди брезжил второй курс. Хватит ли у меня сил дойти до финиша этого пути? - Пути к знаниям, к специальности, к независимой и стабильной заработной плате.
Вот и заочное отделение. Во всю стену информационный щит.
Так... - расписания, объявления...
Ага, вот - группа МТ (мосты, тоннели), второй курс... Pасписание на семь дней.
Объявления: - Возможны изменения.
Занятия начинаются первого сентября. - Ну, прямо как у первоклашек... А это что такое?...
Приглашаем на работу
Институт "ГипроНиНеруд" (не рудных строительных материалов)
приглашает студентов на должности инженеров, старших техников,
техников, конструкторов в группу проектирования мостов.
Обращаться в отдел Генпланов и транспорта института
к начальнику отдела Лерману Израилю Моисеевичу
по адресу...
- Лильк, погляди куда меня на работу приглашают, - бросил я супруге через плечо. - Пойти что ли в инженерА, или погодить ещё?
Отодвинув меня в сторону, жена, приподнявшись "на ципочках" стала читать приглашение.
- Слушай, а ведь это шанс для тебя! Отпрашивайся завтра с работы, до обеда ты успеешь обернуться, и езжай в этот, как его - ГипроНиНеруд. Инженером тебя, конечно же, не возьмут. Старшим техником тебе тоже не светит. А вот техником, в крайнем случае - конструктором, пожалуй что.
- Ну, мать, ты даёшь! Конструктор это кто? Это - о-го-го! А техник это так - шушера.
- Молчал бы лучше, слесарь. Конструктор - это чертёжник. А техник... - конечно тоже чертёжник, но чертёжник грамотный. Cамостоятельно за кульманом работает. Ну, это у тебя впереди. Тебе главное внедриться. А с автобусным парком завязывать надо. В нём из тебя инженера не сделают. Тем более по мостам.
Азохен вэй!
Рубинштейн Борис Залманович, руководитель группы проектирования мостов, покрылся потом. У него тряслись и руки, и губы. Да и всего его трясло. Я же стоял перед ним как описывавшийся школьник и молчал.
- Кто?! Скажите, кто Вас учил так затачивать карандаши? Для того чтобы чертёж стал искусством, необходимо и карандаши затачивать искусстно. Нельзя одним карандашом весь чертёж вычертить. Их, карандашей, у Вас должно быть как у художника кистей. Для каждой линии, под каждую цифру - свой карандаш. Не уж-то Вы этого не чувствуете?!
А что у Вас с размерами? Вот это, я понимаю, разбивочные размеры. А вот этот размер итоговый. Вы понимаете или нет - и-то-го-вый! Значит, сумма разбивочных размеров должна быть равна размеру и-то-го-во-му. Ясно?! У Вас, что по арифметике было? Вас считать учили? И вообще - как Вы в институт-то поступили?
Я молчал. А Борис Залманович уже больше получаса возмущался моей никчемностью, не выходя из надрывного шёпота.
- Азохен вэй! Ангел мой и хранитель - Фельдман Владимир Ильич! И когда же закончится твоя служба в армии? На кого ты меня бросил-оставил? И зачем я ругался на тебя обвиняя в лени и несобранности? Азохен вэй! Прости мне прегрешения мои. Верни мне Фельдмана...
Борис Залманович опустил голову, спрятав лицо от сотрудников отдела, и часто-часто закивал, периодически наклоняясь к столу всем телом, как болванчик.
Уже который раз повторял он эти слова, вспоминая загадочную для меня фамилию - Фельдман.
Эту фамилию я впервые услышал ещё в гардеробе, где оставлял свой плащ и шляпу в тот день, когда впервые открыл для себя двери проектного института став его сотрудником.
- Кто этот парень? Из новеньких? Из какого отдела? - услышал я в то утро, степенно, как мне казалось, поднимаясь по лестничному пролёту.
- Некто - Дворкин. На место Фельдмана пришёл. Правда, с интеллектом ему до Фельдмана, как до Китая... Говорят из слесарей...
Сколько раз хотелось мне послать всё это еврейское сообщество ко всем чертям, матерям, прабабкам. Сколько раз я говорил себе, что проектный институт - это не моё. Что я здоровый, сильный мужик создан для постоянного движения, вращения, созидания, а не водить остро отточенным карандашом по листу ватмана. А ещё и этот Фельдман... Фамилия, которая почти ежедневно, висела надомной.
- Эх, попадись ты мне хоть раз!...
Встреча
Прошёл год. Тематика моего общения с Рубинштейном качественно изменилась. Он уже не "сношал" меня за заточку карандашей и оформление чертежей. Постепенно наши разговоры приобретали конструктивный характер, и я всё чаще и чаще стал чувствовать заинтересованность в своей работе конструктора, техника, старшего техника. У меня даже появилось право подписи чертежей в рабочем штампе и на не последней строчке.
Но... фамилия Фельдман постоянно звучала в моём сознании. И, если даже я забывал о ней на некоторое время, она выстрелом звучала на лестничной площадке во время перекуров, или во время корпоративного чаепития в перерывах, и вообще... висела в воздухе не зримо не только в отделе, где я продолжал работать, но и во всём здании института, с каким то гранитным названием "ГипроНиНеруд".
- Кто же он такой, этот Фельдман? Что за фантом, носящийся надомной уже столько времени?
Это произошло одним из осенних дней.
Привычная, деловая тишина отдела, изредка нарушаемая треском арифмометров и звонками телефона начальника отдела. Я стоял перед прикреплённому к доске кульмана листом ватмана, осмысливая с чего начать воспроизводство ригеля промежуточной опоры моста.
Дверь отдела мягко открылась, и вошёл молодой человек моих лет, весьма похожий на артиста Игоря Горбачёва.
Серый, с иголочки, костюм; светлая, в широкую полоску, рубашка и шёлковый шарф вместо галстука присущего каждому из инженеров. Лицо, с несколько излишней розовощёкостью, чисто, до блеска, выбрито. Курчавые, чуть с сединой, волосы и дружелюбный блеск в глазах, подчёркивали в вошедшем аристократическую интеллигентность.
- Здравствуйте, дамы и господа! - произнёс вошедший.
Да, это был Фельдман. Фельдман собственной персоной.
Все, чуть в разнобой, поздоровались с ним, но как-то на расстоянии. Никто не кинулся, бросив дела, обнимать человека, личность которого, вот уже два года, незримо присутствовала в рабочей атмосфере отдела. Это меня несколько удивило. Удивила и реакция Лермана, который, не поднимая головы, только взглядом оторвавшись от рабочего документа, глянул на Фельдмана и жестом руки предложил ему место на стуле, напротив.
В отделе не принято было громко разговаривать.
Не принято было и прислушиваться к разговорам окружающих тебя. О чём говорили начальник отдела с Фельдманом - осталось не интересующей никого тайной. К концу разговора, когда Фельдман уже поднялся, прощаясь за руку с Лерманом, я вышел в фойе с целью познакомиться с уникальным человеком, о котором мне прожужжали все уши. Не получилось. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Фельдман торопливо, чуть ли не бегом устремился к лестничному пролёту, прежде чем я сделал шаг на встречу.
И каково же было моё удивление, когда вечером, на занятиях в институте, я вновь увидел уже знакомое мне лицо. Уже знакомого мне человека, с которым я не сказал ещё ни слова.
Инженер, это звучит гордо
И всё-таки мы подружились. Дружба наша носила несколько бартерный характер. Мы дополняли наши познания в науках при общениях и, что интересно, всегда оставались удовлетворены интеллектом друг друга. Фельдман никогда не кичился своим превосходством в грамотности того что знал и всегда внимательно выслушивал мою точку зрения. Я отвечал ему взаимностью.
Фельдман поступил в институт на два года раньше меня. Но его двухгодичное отсутствие из-за призыва в вооружённые силы сравняли нас по курсам. И каждый из нас надеялся окончить институт в срок. Хотя у обоих висели на плечах и работа, и семья, и многое чего, что препятствовало осуществлению наших надежд.
После окончания института судьба-злодейка закрутила меня в поисках доходного для семьи места. Сменив три места работы и перестав ловить "журавля в небе", я трудоустроился в Ленмосттрест. И каково же было моё удивление, когда я вновь встретился с Фельдманом. Он работал в техническом отделе треста и, внешне, работой был доволен.
Познакомившись с Фельдманом поближе уже в работе, я открыл в нём то, что и сегодня называю гениальностью. Как он организовывался в работе! Kак он чувствовал работу любого из элементов мостовых конструкций. Он обладал сопроматическим чутьём, мысленно представляя себе эпюры напряжений элементов при всесторонних воздействиях нагрузок на мост. Он был, есть и остаётся инженером от Бога.
А как он чертил! Как он чертил чертежи, кладя на ватман линию к линии, отображая конструктивные особенности мостовых элементов. Его чертежи были объёмными. Вглядываясь в них ты видел в живую то, что должно было ещё только воплотиться в жизнь.
И он никогда, несмотря на свою значимость в тресте, несмотря на свою инженерную мудрость и способности, не хотел быть начальником. Хотя бы того же тех.отдела в котором работает и поныне инженером. Просто инженером-конструктором. Просто гениальным и инженером, и гениальным конструктором. А его внутренний характер, его терпимость и чувство независимости в жизни, помогли ему пережить многих и многих начальников, которые благодаря Фельдману поднимались по служебной лестнице всё выше и выше. И никогда не вспоминали об этом замечательном инженере.
Весной прошлого года мы с ним встретились по моей инициативе.
Я пригласил его к обеду, чтобы пообщаться, может быть уже в последний раз в этой жизни. Встреча прошла в воспоминаниях о днях минувших и тех людей, которые задержались в памяти своей порядочностью, своим благородством.
- Володя, - спросил я его. - А почему ты всю жизнь так противился своему служебному росту? Твои начальники, которых я знал, они же уступали тебе во всём. И все-таки были твоими начальниками? А ты...
- Знаешь, Евгений, я всю жизнь считал и считаю себя инженером. Потому, как: ИНЖЕНЕР - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!
Мы выпили с ним ещё по стопке и дожёвывая закусочный бутерброд, Фельдман сказал то, чего я никогда не понимал в отношении себя, на всём протяжении всей своей инженерной деятельности: