В мае это было. А вот в каком году и не припомню. Помню водка тогда ещё дешёвая была. По десять рублей пол-литра. И погода в тот день была замечательная - тепло, солнечно и не было того пронизывающего ветра с Ладоги. Он, этот ветер, и в городе "достанет", а ежели на Пулковские высоты податься, то вообще - "туши свет".
Мы в начале мая всегда на Южное кладбище ездили. Могилку прибрать, цветочки посадить, родителей помянуть. Вот и в этот раз собрались. Собрались и поехали - жена с шурином и я. Трое нас осталось в Питере. "Иных уж нет, а те далече!".
Вернувшись с кладбища традиционно у нас собрались. К шурину конечно же поближе с Пулково было, но с его женой ни водки не попить, ни по душам поговорить. А помянуть родителей надо!
Приехали. Жена стол накрыла. Мы с шурином помогли ей чем смогли. А когда за стол садились, то ЕЁ родимую в холодильнике не забыли. Без НЕЁ и поминки не поминки. И так она у нас с шурином хорошо пошла... Мы не заметили как ОНА кончилась. А закуся на столе... В общем и вам бы хватило.
Мы с шурином переглянулись невзначай и сразу друг друга поняли. А ещё через пять минут у нас на столе такая же стояла. Только непочатая.
И эта хорошо пошла.
Утром просыпаюсь. Первым делом прислушался к себе. Нормально со здоровьем. Значит "есть ещё порох в пороховницах". Встал. Жена на кухне кастрюлями гремит. По всему видать провинился я чем-то перед ней. Чем?
-Мосенька, а что сегодня на завтрак?
-Ты свой завтрак вчера вылакал.
-Ну, Мося. Не сердись, дорогая. В кои веки с шурином встретились. Поговорили "за жизнь".
-Твой шурин ещё схлопочет у меня. Надо же! Литру! Литру за вечер приговорили! Двадцать рублей "кошке под хвост"... Да, я на эти двадцать рублей, два килограмма помидор могла бы купить...
Как там у Корнея Чуковского говорится? -И такая дребедень целый день.
"Не вынесла душа поэта". Через пару часов я уже жалеть стал, что на свет появился. Галстук повязал, пиджак накинул, на улицу, в машину и на Андреевский рынок.
-Куплю, - думаю -я тебе помидоры. Только закрой ты свой рот поганый.
На рынке по рядам прошёлся. Помидоров навалом. Всяких-разных. Только всё армянские, азербайджанские... А это не помидоры - недоразумение. Вот наших бы купить - Саратовских. Не едали Саратовских помидор? - Самые сладкие из всех, что я знаю.
Купил я помидор. Ровно два килограмма. И точно - двадцать рублей стоят.
-Ну и чёрт с ними, с деньгами, - подумал я и на выход подался. А на выходе, у ворот, УАЗик ветеринарный стоит. С огромными красными крестами на бортах. А вокруг ребетня мал-мала-меньше. Визг, писк, гомон ребячий. И стало мне интересно: -А что там такое делается?
Протиснулся сквозь толпу. В салоне дЕвица лет пятнадцати хозяйничает. То, оказывается, "Общество любителей кошек" питомцев своих раздаёт. Тут мне мысль шальная в голову втемяшилась. Решил я своей жене "гадость" сделать. Что бы знала как на мужа голос повышать. Решил я, коль оно само в руки идёт, домой кошку "притаранить". Глянул в салон, а там уже нет ни кого. Только в самом дальнем углу из сумки хозяйственной два уха и два глаза смотрят настороженно.
-Девушка! Девушка, вон ту киску хочу, - указал я на то, что ещё и разглядеть не сумел.
-То наша Ли-и-иза. Она дорого стоит.
-Сколько?
-Три рубля-а-а.
-Вот тебе, дочка, пятерик. Давай свою Лизу.
Еле выкорабкали мы эту Лизу из сумки. Я уж хотел её вместе с кошолкой забрать.
То же самое мне у подъезда пришлось претерпеть. Когда я Лизу эту из-под сиденья "Москвича" вытаскивал.
Пришёл домой. Дверь своими ключами открыл. В квартиру захожу, а жена уже в прихожей:
-Где тебя черти носили?
-На тебе помидоры твои поганые. Ровно два килограмма здесь. Только рот закрой, пожалуйста.
А потом полу пиджака оттопырил и оттуда Лизка выпала. Выпала, вскочила на ноги и пулей, что молния - Вжиг! - и нет её. Жена с испугу к стенке прижалась. А я, злой до "чёртиков", в кабинет к себе ушёл. Заперся.
Вот так у нас в доме появилась "доченька". Правда "доченькой" она не сразу стала. Чего мне от жены наслушаться пришлось - я говорить не буду. Пусть это при мне останется. Но, против ожиданий, Лиза оказалась на удивление кошкой понятливой, сообразительной, ласковой. Тем и "купила" она жену мою. И завязалась между ними и дружба, и согласие, и любовь. Тринадцать лет она радовала наши души. Тринадцать лет для жены не было ничего дороже в нашем доме. Но и ко мне Лизонька относилась с почтением. А уж как "загуляет" моя красавица, то по три дня у меня с рук не слазила. Только меня признавала. Даже к "маме" не шла чем бы жена её не подманивала.
Я тоже любил с Лизонькой время проводить. Особенно в первую ночь, когда у меня выходной случался. Я уже тогда из инженеров в шофера автобуса переквалифицировался. Придёшь домой заполночь. Жена спит утомлённая "трудовыми буднями". Я потихоньку на кухне стол накрою - колбаски настругаю, картошечку с пылу-с жару сковородку целую, огурчик, помидорку и, конечно же, баночку шпрот в масле откроешь. Люблю я, грешник, водочку под шпроты Балтийские со Стрельнинского завода.
Сядешь за стол в предвкушении счастливых минут и Лиза с тобой. Но на стол - ни-ни! На стуле, рядышком. А мне глаза её видеть надо. Вот я салфетку льняную, белоснежную, для самых близких гостей предназначенную, расстелю. Возьму в руки тельце поддатливое, мягкое, пушистое, родное. И на эту салфетку Лизоньку посажу. Сидит она против меня как статуэтка. Я перед ней блюдечко чайное, цветастое, из сервиза германского (пока жена не видит). Себе шпротинку и ей шпротинку. Себе рюмочку и ей... шпротинку. Так и сидим мы с ней в ночной тишине. Я ей любуюсь. Она мне глазки строит.
Потом я побыстрому со стола всё приберу (пока жена на работу не проснулась) и спатеньки. И Лиза со мной... То самые счастливые ночные бдения мои были. И сегодня, если вспомню - во всём сознании моём тепло и радость разливаются. А главное, что Лизонька не ябедничала жене никогда. Всё, что между нами происходило, всегда между нами оставалось. Больше у меня такого живого существа никогда не было.